□ш

TADEUSZ BREZA
Spizowa brama
ΝΟΤΑΤΝΊΚ
RZYMSK1
WARSZAWA, I9 60

ТАДЕУШ БРЕЗА

Бронзовые врата
РИМСКИЙ ДНЕВНИК

ПЕРЕВОД С ПОЛЬСКОГО
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОГРЕСС»

Москва 1964

Перевод

Э ГЕССЕН. Л. ГОЛЕМБА, Ю. МИРСКОП
Предисловие Н. КОВАЛЬСКОГО
Комментарии ю. Тимофеева
Редактор м. конева

Новеллы Тадеуша Брезы о Ватикане
Несколько лет прошло с тех пор, как талантливый поль¬

ский писатель и дипломат Тадеуш Бреза закончил свой рим¬

ский дневник, вышедший под названием «Бронзовые врата».

Эта книга — бесспорная удача автора; она переведена на мно¬

гие языки, и ее с неизменным интересом читают во многих

странах мира.
В чем секрет этого успеха? Прежде всего в том, что автор

великолепно знает вопрос, о котором он пишет, и это позво¬

ляет ему убедительно аргументировать свои соображения о

католической церкви и Ватикане. Его книга явилась своеоб¬

разной энциклопедией сведений обо всем, что связано с като¬

лицизмом. При этом Тадеуш Бреза воздерживается от исполь¬

зования лишь черной и белой красок. Его палитра значительно

богаче. Многие противоречивые тенденции, свойственные со¬

временному этапу существования католической церкви, нашли

свое отражение в книге. Автор обобщает тот огромный факти¬

ческий материал, который он накопил за годы пребывания в

Риме и который позволяет читателю судить о сложных про¬

цессах, протекающих внутри католической церкви в нынешний

период общего кризиса капиталистической системы. Содержа¬

щиеся в книге детали позволяют воссоздать тот фон, на кото¬

ром развертывается политическая деятельность Ватикана.

И, главное, она помогает понять то, что происходит за «брон¬

зовыми вратами» сейчас.
Выход в свет в Польше книги Т. Брезы совпал по времени

с усилением активности Ватикана, правлением папы

Иоанна XXIII, ряд выступлений и мероприятий которого вы¬

звал значительный интерес мировой общественности. В этом

тоже одна из причин популярности книги. Она помогает

оценить размер влияния, которым располагает католическая

церковь в современную эпоху.
δ

Католицизм является, как известно, наряду с протестантиз¬

мом и православием одним из ответвлений христианства. Од¬

нако людей, крещенных при рождении по католическому об¬

ряду, почти в три раза больше, чем лиц, крещенных в право¬

славных церквах, и почти в два раза больше, чем протестан¬

тов. Другими словами, из всех христианских вероисповеданий

католицизм является самым распространенным. По степени

распространенности он может соперничать лишь с буддизмом

и мусульманством. Каждого шестого человека на земле при

рождении записывают католиком. Конечно, это не значит, что

в дальнейшем он станет верным сыном католической церкви.

Тем не менее некоторая часть этих людей на всю жизнь

останется под влиянием церковников, будет прислушиваться

к их голосу. Особенно это ощущается в странах, где правящие

классы поставили католическую церковь в привилегированное

положение, например в Италии, Испании, в ряде стран Латин¬

ской Америки.
Свое влияние на массы католическая церковь стремится

осуществить при помощи многочисленной армии священников

и монахов, общая численность которых составляет в настоящее

время свыше полутора миллионов человек. Сочетая методы

индивидуальной работы с верующими с проведением массо¬

вых организационных мероприятий, они представляют собой

большую силу, находящуюся в распоряжении руководителей

католической церкви.
В послевоенные годы католические верхи стали уделять

больше внимания, чем прежде, созданию католических об¬

щественных организаций с целью использовать их для борьбы

против сил демократии и социализма. Стали созываться меж¬

дународные конгрессы католиков, участвующих в работе этих

организаций. Формируются и международные объединения,

причем численность некоторых таких объединений достигает

нескольких миллионов человек. Так, например, Всемирный

союз женских католических организаций объединяет тридцать

шесть миллионов человек, Всемирная федерация женской ка¬

толической молодежи — десять миллионов человек.
С церковной верхушкой тесно связан ряд клерикальных

политических партий, на которые делают ставку определен¬

ные круги монополистического капитала. В настоящее время

лидеры этих партий возглавляют правительства в нескольких

странах Западной Европы. Вот уже в течение ряда лет пред¬
6

ставители клерикальных партий бессменно стоят во главе

ряда правительств Западной Европы. Пользуясь поддержкой

церкви, клерикальные партии собирают значительное число

голосов на выборах и в результате представляют собой наи¬

более многочисленные фракции в парламентах ряда стран.

Политические партии клерикального толка ныне активно дей¬

ствуют в парламентской жизни не только Западной Европы.

В послевоенные годы они созданы в большинстве стран Ла¬

тинской Америки. Клерикалы принимают меры по организа¬

ции их и на африканском континенте.
Для ведения пропаганды в распоряжении католической

церкви находится разветвленная сеть газет, журналов, инфор¬

мационных агентств, радио- и телевизионных станций, книж¬

ных издательств, киностудий, кинотеатров. В одних только

США католические газеты и журналы выходят общим тира¬

жом свыше двадцати шести миллионов экземпляров. Радио¬

станция Ватикана ведет передачи на пятидесяти языках. Выс¬

шее католическое духовенство регулярно использует радио и

телевидение для своих выступлений. Если раньше римские

папы обращались к своей пастве преимущественно посредст¬

вом письменных посланий, то ныне все больше используются

для этого радио и телевидение.
Таким образом, католическая церковь располагает центра¬

лизованным и в то же время разветвленным аппаратом, ко¬

торый она использует для проведения в жизнь своих полити¬

ческих замыслов, а также планов связанных с ней империа¬

листических сил. Она является в настоящее время одним из

факторов мировой политики, и это весьма удачно отразил в

своей книге Тадеуш Бреза.
...Почти через шесть лет после того, как Тадеуш Бреза по¬

ставил последнюю точку в своем дневнике, мне пришлось »

качестве корреспондента одного научного журнала побывать

в Риме. Первые признаки того, что Ватикан где-то уже неда¬

леко, появились еще на аэродроме Фиумичино. В глаза приез¬

жающим бросается белая пластмассовая табличка с надписью

«Вселенский собор», возле которой столпились высокопостав¬

ленные католические священнослужители в красочных одея¬

ниях. Вокруг суетятся люди в черных сутанах...
Шесть лет — небольшой срок для истории католической

церкви, счет в которой ведется на века и десятилетия. Тем не

менее немало изменений произошло за это время в Ватикане.
7

В тот октябрьский теплый вечер 1958 года, когда с балкона

собора святого Петра прозвучали слова «У нас есть папа»,

возвестившие собравшейся на площади многотысячной толпе

о решении конклава кардиналов избрать в качестве римского

папы венецианского патриарха Ронкалли, взявшего себе имя

Иоанна XXIII, начался период, оставивший определенный след

в истории церкви.
Новый папа понял лучше своего предшественника, что

церковь вынуждена считаться со знамениями времени.

В эпоху, когда свыше одной трети человечества встало под

знамена социализма и коммунизма, соотношение сил в мире

изменилось в пользу социалистической системы, рухнули одна

за другой колониальные империи и невиданного накала до¬

стигла классовая борьба в капиталистических странах, цер¬

ковь, как считал Иоанн XXIII, должна найти пути приспособ¬

ления— «aggiornamento»» — к новым временам. Век великих

сдвигов в общественных укладах, эпоха расщепления атома

и проникновения человека в космос не могли не заставить

задуматься руководителей католической церкви.
В своих устремлениях Иоанн XXIII был не одинок. Его

поддерживала значительная группа епископов, а также мно¬

гие представители среднего и низшего духовенства, которые

в силу самого своего положения соприкасаются с рядовыми

католиками, знают их чаяния и настроения.
С целью разработать мероприятия, связанные с приспособ¬

лением церкви к современности, и, в частности, внести соот¬

ветствующие изменения в церковные догмы и структуру

церкви, Иоанн XXIII решил созвать Вселенский собор — чрез¬

вычайное совещание высшего католического духовенства. Об

этом Иоанн XXIII возвестил 25 января 1959 года после бого¬

служения в римской базилике Сан Пауло Фуори ди Мура.

Слова папы римского произвели на католиков впечатление

разорвавшейся бомбы, так как каждый собор является из

ряда вон выходящим событием в истории церкви и созывается

крайне редко. Последний собор созывался около ста лет на¬

зад, в 1869—1870 годах, а предпоследний — в шестнадцатом

веке.
Три года длилась подготовка к собору. Были собраны

предложения и пожелания от многочисленных епископов, на¬

стоятелей монастырей, ректоров католических университетов

и других представителей католической элиты.
8

С необычайной помпезностью состоялось 11 октября
1962	года под куполом работы Микеланджело торжественная

церемония открытия. О том размахе, с каким она была орга¬

низована, можно судить уже по тому, что на нем присутство¬

вали представители правительств 79 государств и 7 междуна¬

родных межправительственных организаций, в том числе та¬

ких специализированных учреждений ООН, как ЮНЕСКО и

ФАО. Когда через несколько дней начались рабочие заседания

собора, выяснилось, что ни по одному из вопросов у 2500 его

участников нет единства мнений. Они раскололись на две

основные группы. Одна из них, пользовавшаяся поддержкой

Иоанна XXIII, считала, что необходимо провести кардиналь¬

ные реформы внутри католической церкви, чтобы, как заявил

один из епископов, новое здание церкви могло выдержать

натиск бурь современности. Другая группа предпочитала оста¬

вить в церкви все в основном без изменений, ограничившись,

если это уж так необходимо, небольшими поделками. В обста¬

новке острой борьбы, взаимных обвинений, столкновения ин¬

тересов начал работать Вселенский собор, который с переры¬

вами продолжает работу и после смерти папы Иоанна XXIII,

скончавшегося в июне 1963 года. Медленно, крайне неуверенно,

с оглядкой, высшие церковные сановники вырабатывают про¬

грамму приспособления церкви к современности.
Под давлением происходящих в мире перемен руководи¬

тели церкви вынуждены были пересмотреть свой привычный

подход к многим явлениям современности и, в частности,

найти новые пути для усиления борьбы против коммунизма.

В книге Т. Брезы есть немало страниц, посвященных этой

проблеме. Характерно, что, по свидетельству автора, наиболее

дальновидные деятели церкви еще в пятидесятые годы при¬

знавали неизбежность грядущей победы коммунизма в мире.

Некоторая часть высших католических руководителей делает

из этого тот вывод, что церковь должна пойти по пути ла¬

вирования и приспособления в отношении проблемы комму¬

низма, а другая высказывается за продолжение открытой

ожесточенной политической и идеологической борьбы против

коммунизма и социалистических стран.
...Папский Грегорианский университет на пьяцца Пи-

лотта, 4. В нем наряду с другими предметами читают лекции

о проблемах коммунизма. Но с каких позиций? С позиций, как

пишет Т. Бреза, «отвращения, презрения, фальсификации».
9

Здесь, в один из декабрьских вечеров 1963 года мне довелось

быть на лекции «Религия и марксизм». Зал переполнен, так

как тема животрепещущая. Совсем недавно, в апреле, комму¬

нисты получили на выборах в парламент небывалое до сих пор

число голосов. Со страниц правой печати не сходит дежурная

стряпня об «угрозе» коммунизма. Как тут не встревожиться

всем тем, кто привык делать ставку на правые силы и видеть

в коммунистах своих исконных врагов?
На трибуну выходит человек в сутане. Это отец Лойаконо,

«эксперт» в области марксизма и положения церкви в странах

социализма. Он превосходный оратор: артистически модули¬

руя голосом, то повышая, то понижая его, в нужный момент

он для убедительности взмахивает руками, как бы призывая

слушателей в свидетели. Аудитория время от времени преры¬

вает его аплодисментами. Это не только дань его антимар¬

ксистским домыслам, но и признание его профессионального

умения зажечь аудиторию. А аргументация у него самая при¬

митивная и построена на натяжках и передержках. Это ти¬

пичный образчик хитроумной антикоммунистической пропа¬

ганды— искусной по форме и в то же время основанной на

грубой фальсификации.
Однако лекция достопочтенного отца — это лишь часть

процесса духовного одурманивания слушателей. Внушив им

в идеологическом плане страх и ненависть к коммунизму, по¬

старавшись убедить их в превосходстве христианской идеоло¬

гии, их подвергают обработке уже в другом плане.
Там же на пьяцца Пилотта, напротив Грегорианы, уже

второй год открыта выставка под названием «Церковь-муче¬

ница». Цель ее организаторов заключается, видимо, в том,

чтобы запугать посетителей набором низкопробных выдумок

о положении церкви в социалистических странах. Они как бы

хотят сказать посетителям: смотрите, вот что бывает, когда

в стране побеждают марксисты-атеисты. Стенды, на которых

прилеплены пропагандистские плакаты, обвиты для пущей

убедительности колючей проволокой; из репродуктора непре¬

рывно несутся приглушенные церковные песнопения — и на

посетителя, который не знает правды о странах социализма,

вся эта гнетущая обстановка оказывает психологическое воз¬

действие. Если же разбирать эти «экспонаты» по существу, то

без труда можно убедиться в их фальшивости. Тщетно было

бы искать на выставке материалы о свободе совести в СССР и
10

социалистических странах. В задачу устроителей выставки и

не входила экспозиция таких материалов, так как они отнюдь

не преследовали цель познакомить общественность Запада с

действительным положением церкви в социалистических стра¬

нах. Таков лишь один пример антикоммунистической деятель¬

ности Ватикана. Их можно было бы привести значительно

больше и рассказать, как на выборах в капиталистических

странах священники призывают голосовать против коммуни¬

стов, и о том, какую антикоммунистическую кампанию

разжигают католические печать и радио, и о многих дру¬

гих формах борьбы католической церкви против комму¬

низма.
Рассказывая об антикоммунистической деятельности

церкви, Т. Бреза неоднократно возвращается к проблеме взаи¬

моотношений между церковью и государством в народной

Польше. В первые годы после второй мировой войны католи¬

ческие сановники, тесно связанные с крупными землевла¬

дельцами, остатками аристократических вымирающих родов,

представителями крупной буржуазии, резко противились уста¬

новлению строя народной демократии, препятствовали прове¬

дению демократических реформ, в частности проведению

аграрной реформы. В ряде случаев духовенство являлось

участником антинародных заговоров. Однако, по мере того

как идеи социалистического строительства все больше охва¬

тывали народные массы, церковники стремились приспосо¬

биться к новой обстановке. Под давлением со стороны трудя¬

щихся масс руководители католической церкви Польши пошли

в 1950 году на заключение соглашения с правительством

Польской Народной Республики, в соответствии с которым

подтверждалась свобода деятельности католической церкви

и религиозных орденов в рамках существующих законов,

а епископат брал на себя обязательство бороться против зло¬

употребления религиозными чувствами со стороны антигосу¬

дарственных элементов, содействовать борьбе против подго¬

товки новой мировой войны и поддерживать усилия, направ¬

ленные на сохранение мира. Соглашение устанавливало новый

принцип, имеющий весьма большое значение: папа призна¬

вался высшим авторитетом католической церкви лишь в во¬

просах веры, морали, церковной юрисдикции. Во всех других

вопросах епископы обязывались руководствоваться интере¬

сами польского государства. Позднее взаимоотношения между
11

церковью и государством в Польше были зафиксированы в

соглашении 1956 года. Однако жизнь показала, что в ряде

случаев руководители церкви не следовали духу и букве этих

соглашений. Характеризуя взаимоотношения между церковью

и государством, товарищ Гомулка говорил на Третьем съезде

Польской Объединенной рабочей партии: «Мы рассматриваем

церковь как религиозное учреждение, призванное удовлетво¬

рять нужды верующих. Церковь отделена от государства, она

может свободно действовать, только признавая существующий

общественный строй и поступая в соответствии с государствен¬

ными интересами Польской Народной Республики. Религиоз¬

ная деятельность ни в коем случае не может быть использо¬

вана в политических целях, для противопоставления верующих

неверующим, для нападок на политику нашей партии и на¬

родного правительства. К сожалению, в жизни часто бывает

иначе».
О том, что польский епископат и ныне позволяет себе вы¬

пады против народного правительства, свидетельствует вы¬

ступление главы католической церкви в Польше кардинала

Вышинского, состоявшееся в сентябре 1963 года, за несколько

дней до отъезда на вторую сессию Вселенского собора.
Тем не менее даже тот же кардинал Вышинский вынужден,

по словам французского журнала «Экспресс», признать, что

церковь в Польше отнюдь не является «церковью-мученицей»,

«церковью-страдалицей», как это пытается представить реак¬

ционная пропаганда Запада и правые круги Ватикана. Этот

журнал рассказал попутно любопытную историю. В дни

первой сессии Вселенского собора во время одной из встреч

в узком кругу, на которой присутствовали американские,

итальянские, испанские и польские епископы, выступил аме¬

риканский кардинал Спеллман. В соответствии со свойствен¬

ными ему реакционными убеждениями он произнес тираду о

«Церкви молчания». Неожиданно кардинал Вышинский по¬

просил слова и заявил: «В Польше нет церкви молчания. Мы

говорим громко и ясно. Есть церковь глухих. Это — ваша цер¬

ковь...» Была ли такая сцена в действительности или нет —

оставим это на совести журнала. Это не так уж важно. Важно

то, что весь ход событий в народной Польше свидетельствует

о том, что ее правительство твердо придерживается су¬

ществующих соглашений п обеспечивает свободу совести в

стране.
12

Тадеуш Бреза неоднократно упоминает в книге о требова¬

нии польских католиков, чтобы Ватикан признал границу по

(Здеру — Нейссе. Пий XII оставался глух к нему и считал, что

епископства, расположенные на территории западных поль¬

ских земель, находятся в юрисдикции высшего западногерман¬

ского духовенства. При Иоанне XXIII положение несколько

изменилось. Отказавшись от практики своего предшествен¬

ника, новый папа назначил в 1961 году поляка архиепископом

Вроцлава, хотя и без соответствующего титула. Следующим

шагом на этом пути было выступление Иоанна XXIII перед

польскими епископами, прибывшими на первую сессию Все¬

ленского собора. Во время аудиенции римский папа охарак¬

теризовал территорию, расположенную к востоку от линии

Одер — Нейссе, как «западные земли, вновь обретенные после

столетий Польшей». Эти слова вызвали сильное недовольство

у боннского правительства, которое направило статс-секрета-

риату Ватикана ноту протеста.
В то же время заявление Иоанна XXIII вызвало удовле¬

творение у мировой прогрессивной общественности, а также

в Польше. Так, например, орган польской Ассоциации атеистов

и свободомыслящих «Аргументы» писал в этой связи, что за¬

явление Иоанна XXIII представляет собой «непосредственное

признание границы по Одеру—Нейссе, а это равноценно при¬

знанию статус-кво в международных отношениях. Это заявле¬

ние является шагом навстречу требованиям всего социалисти¬

ческого лагеря и многих нейтральных и миролюбивых стран.

Такая позиция представляет собой значительную поддержку

созданию нового климата в отношениях между Ватиканом и

зсеми социалистическими странами, а не только Польшей».
Однако дальнейшего развития позиция Ватикана в во¬

просе о западных землях Польши в сторону их признания не

получила. Это, естественно, вызывает беспокойство у польских

верующих. В резолюции, принятой в марте 1963 года всеполь-

ским съездом Христианской общественной ассоциации, отме¬

чается тревога в связи с неурегулированностью юридического

положения польской католической церкви в западных землях,

гак как это ободряет западногерманских реваншистов, связан¬

ных с католическими кругами ФРГ.
Жизнь выдвигает все новые и новые требования к католи¬

ческой церкви, заставляет ее пересматривать привычные

догмы и концепции. Взять хотя бы ее позицию в отношении
13

национально-освободительного движения. С давних времен

миссионер шел нога в ногу с завоевателем-колонизатором,

а иногда даже предшествовал ему. Недаром местное населе¬

ние Африки и Азии боялось появления человека в сутане не

меньше, чем солдата с ружьем в руках. Мощное очиститель¬

ное пламя национально-освободительной мировой революции

заставило руководителей католической церкви сделать по¬

пытку отмежеваться от империалистических колониальных

держав. Как никогда раньше, церковники стали проповедовать

идеи о том, что христианство—это религия не только евро¬

пейцев, хотя наибольшее распространение она получила в Ев¬

ропе, но народов всего мира, она-де универсальна и всеобъем¬

люща. Католическое духовенство стало широко практиковать

приспособление своих церковных обрядов к народным обы¬

чаям стран Азии, Африки, Латинской Америки. Когда-то цер¬

ковь посылала на костер тех священников, которые хоть не¬

много отступали от узаконенных форм богослужения, а ныне

она поощряет сопровождение тамтамом мессы в некоторых

районах Африки, вносит в свои обряды элементы народной

музыки в Индии. Одной из кардинальных перемен в этой об¬

ласти явилась «Конституция о литургии», принятая в декабре
1963	года второй сессией Вселенского собора. Если раньше

мессу служили преимущественно на латинском языке, то ныне

разрешается произносить отдельные ее части на националь¬

ных языках. Для католической церкви, которая упорствует в

своих традициях и с трудом освобождается от свойственной

ей косности, это большие перемены.
Таковы лишь некоторые проявления стремления католиче¬

ской церкви приспособиться к современности. Можно было бы

еще много рассказать о том, как в новых условиях церковь

ищет новых путей для завоевания на свою сторону также ра¬

бочего класса, молодежи и так далее. Однако, идя по пути

приспособления, католическая церковь испытывает значитель¬

ные трудности, связанные с процессом общего кризиса капи¬

тализма.
* * *
Советский читатель уже знаком с книгой Т. Брезы «Лаби¬

ринт» и по достоинству оценил ее. За короткий срок она за¬

воевала автору популярность. Совершенно очевидно, что

«Бронзовые врата» вызовут не меньший интерес.
14

На этот раз автор не связан требованиями, предъявляе¬

мыми к чисто художественному произведению. Форма днев¬

ника дает ему возможность более широко приводить досто¬

верные факты, ссылаться на книги и другие источники, не

бояться утомить читателя рассуждениями и обобщениями.
Тем не менее «Бронзовые врата» — это в то же время худо¬

жественное произведение, автора которого отличает лаконич¬

ный и весьма образный язык, умение заинтересовать читателя

на первый взгляд казалось бы скучными вещами. В сущ¬

ности, весь его римский дневник представляет собой сборник

новелл о современном Ватикане, каждая из которых повест¬

вует о той или иной стороне его деятельности.
Иногда автор увлекается, и тогда в тексте проскальзывают

не вполне удачные формулировки, от некоторых из них автор

отказывается уже через несколько страниц и заменяет их но¬

выми. Однако не это определяет значение книги, выход в. свет

которой привлечет к себе внимание не только любителей худо¬

жественной литературы, но и всех, кто интересуется полити¬

кой и практикой современного Ватикана.
Н. Ковальский
Рим — Москва

Декабрь 1963 года

От автора
Я прожил в Риме с 1955 по 1958 год, работая в польском

посольстве в качестве советника по вопросам культуры. Пер¬

вый год у меня ушел на то, чтобы освоиться со страной, язы¬

ком, климатом и административными обязанностями. Но после

этого начального периода я затосковал — захотелось писать.

В течение двадцати пяти лет я занимаюсь этой профессией и

успел приобрести прочные навыки. Заглушенные поначалу

полной переменой образа жизни, они вновь проснулись и на¬

стойчиво стали напоминать о себе. Однако работы в посоль¬

стве было много. По своему характеру она не была изнури¬

тельной, и все же у меня была уйма обязанностей, заполняв¬

ших не только рабочие часы, но в общем и весь остальной

день. Таким образом, не приходилось и думать о том, чтобы

отвлечься от нее в будни. Оставались свободные воскресенья,

праздники, период отпусков. Я использовал их для работы над

книгой.
Охотнее всего я пишу романы. Тот, кто их писал, знает:

если ты садишься за стол с большими перерывами, от случал

к случаю, из твоего замысла ничего не получится. Работа нал

романом требует гораздо более строгой сосредоточенности,

чем я мог себе позволить. Понимая это, я решил пока что соби¬

рать материал. Никакого точного плана или продуманной

темы у меня не было, поэтому вначале я делал заметки самого

разнообразного свойства. И все же, хоть я и не знал, для ка¬

кой книги хочу собрать материал, я довольно быстро понял,

какой материал я собирать не хочу. Италию ежегодно по¬

сещает пятнадцать миллионов туристов, и, поскольку литера¬

торы любят рыскать по свету, я мог легко догадаться, что

известный процент этих миллионов составляют труженики

пера. Догадка сама по себе вещь недостоверная, поэтому до¬

бавлю еще, что ее ежегодно подтверждали сотни сочинений,

посвященных Италии, которые я находил в итальянских кнлж-
17

ных магазинах, и прежде всего во многих магазинах Рима,

торгующих литературой на разных языках. Так вот, сказал я

себе, поскольку о солнечной Италии, ее красоте, ее памятни¬

ках, ее искусстве и ее людях уже написано много и, безусловно,

будет написано еще больше, то в какой-то момент количество

перейдет, вероятно, в качество, и, если принять во внимание

грандиозные размеры этого количества, даже в отличное ка¬

чество. Зачем же повторять уже сказанное, к тому же, быть

может, делая это хуже?
Впрочем, если ты пробыл в чужой стране недолго, то у тебя

появляется желание описывать все, что ты видишь, а если ты

провел там много времени, твои наблюдения и интересы как-то

специализируются. В один прекрасный день я убедился, что

и у меня в этой стране появился свой круг интересов. Я не раз

задумывался над тем, почему я остановился именно на той

теме, которой посвящена моя книга. Это не был сознательный

выбор. Попросту вначале я охотнее записывал все, что отно¬

силось к области моих позднейших интересов. Да, охотнее,

с каждым разом все более охотно, а потом уже — исключи¬

тельно. Но, как уже сказано, я действовал не преднамеренно.

Как же так получилось? При отборе фактов, безусловно, сы¬

грала большую роль моя склонность к восприятию определен¬

ных впечатлений и интерес к ним. Но бесспорно и то, что мало

кто из вышеупомянутых литературных туристов специально

интересовался той областью, которая занимала меня. Таким

образом, эта замечательная область осталась почти свободной,

нетронутой.
Это увлекло меня как писателя. И не только это. Италия —

воистину земля обетованная для литераторов, там легко найтн

вполне девственную тему, не затронутую туристами; та, о ко¬

торой я говорю, обладала, с моей точки зрения, еще одним

ценным качеством, я даже могу назвать его самым главным,

«кульминационным». Так вот, по мере моего пребывания в

Италии мне стало казаться, что тема, о которой я пишу, имеет

важнейшее значение. Мой интерес к ней неуклонно возрастал,

я даже склонен был считать, что она отбрасывает тень на все

вокруг. Автор привязывается к своей теме, нередко даже воз¬

водит ее в абсолют. Что касается моего случая, моей, так ска¬

зать, специальности, то, разумеется, мне трудно разобраться,

не произошло ли здесь нечто подобное. Добавлю, однако, себе

в оправдание, что мой образ видения мира не составляет
18

исключения. Я встречал множество людей, итальянцев и не-

итальянцев, которые считали, будто то, что говорят, думают

и решают по ту сторону реки, имеет для Италии пер¬

востепенное значение.
Al di là del fiume! Fiume — это река. А река — это Тибр. За

Тибром, как известно, находится Ватикан. Его учреждения рас¬

сеяны по всему Риму. Некоторые ватиканские министерства,

именуемые священными конгрегациями, помещаются во двор¬

цах на левом берегу, далеко от своего центра. Канцелярии

римского викариата \ то есть курии папы как епископа Рима,

тоже находятся там. Точно так же, как и все главные вати¬

канские трибуналы. Тем не менее о приговорах или решениях

этих трибуналов или ведомств говорят, что они приняты з а

рекой. Говорят: за рекой вынесли решение, за рекой

не желают того или иного, за рекой еще не высказались.

Это не единственный случай подмены значения слов. Я знаю

их несколько. Например, по аналогии с выражением за ре¬

кой говорят: за бронзовыми вратами. В данном

случае речь идет об одном из входов в ватиканские дворцы —

парадном, торжественном. Отсюда и заглавие моей книги —

«Бронзовые врата».
Собирая материал, всегда тесно связанный с названной

выше темой, я заметил, что вовсе не пишу о религии. Звучит

это странно, учитывая избранную мною область. Но дело в

том, что у темы, которая меня привлекла, имеются, как у ме¬

дали, две четко обозначенные стороны. Одна — мистическая,

общая, как мне кажется, для любых религий. Она относится

к внутреннему миру человека, и если находит внешнее массо¬

вое проявление, то на нем всегда лежит печать внутренних

переживаний. Другая сторона медали совсем не мистическая.

Она конкретная, земная, наглядная, пристроенная к той, пер¬

вой стороне. Вот эта-то пристройка и привлекает мое внима¬

ние. Размеры ее необычайно велики. Многие противники

церкви ничего, кроме нее, не видят в церкви. Это ошибка, но

не они в ней повинны. Это, скорее, вина тех, кому хотелось бы

все подчинить интересам этой пристройки.
Те устремления, которые руководили мною при собирании

материала, связывают его воедино. Внешне он как будто очень
1 Примечания к словам, выделенным в тексте курсивом, см. в конце

книги.
19

неоднороден. Это разговоры, встречи, события, случаи, запи¬

санные чаще всего в форме статьи или очерка. Если вначале,

приступая к своим записям, я думал о заготовках для романа,

то потом быстро отказался от такого подхода к ним. Хотя мно¬

гие факты я записывал по горячим следам, тем не менее это

уже не сырье. Читатель найдет в книжке некоторое количество

сведений, а также некоторое количество суждений. Спешу ого¬

вориться: не о них я заботился в первую очередь. Единствен¬

ный и главный предмет моей заботы составляли различные

наблюдения и мысли, не искаженные, в меру моей беспристра¬

стности, никакой предвзятой точкой зрения или принципом.
Что касается событий, разговоров, встреч, то, разумеется,

все они происходили в действительности. Как правило, я со¬

общаю подлинные фамилии моих собеседников — в тех слу¬

чаях, когда я их сообщаю. Когда же я, по понятным причи¬

нам, не могу назвать лиц, с которыми сталкивался, то заменяю

фамилию первой буквой, чаще всего, впрочем, условно. Из¬

редка я пользуюсь вымышленными фамилиями и именами,

поскольку общение с людьми, выступающими на многих стра¬

ницах книги и названными только буквами, утомляло бы чи¬

тателя. Записи я помечаю датами, соответствующими мо¬

менту их возникновения. Иногда я писал одну заметку на про¬

тяжении многих свободных дней. В таких случаях дата, стоя¬

щая впереди, обозначает день ее начала.

Фиуджи. в июня 1956 года
В Фиуджи лечебный источник, вот почему я оказался в

этой местности. Воду здесь пьют каждое утро натощак — от

шести до двенадцати стаканов. После этого я уже не поспеваю

в пансионат к завтраку, прихожу прямо к обеду. Затем сплю,

встаю, отправляюсь на прогулку, ужинаю, снова иду гулять,

прохожу примерно с километр, как советовали отцы, возвра¬

щаюсь и — в постель.
Вода требует движения — такого мнения придерживается

врач, на прием к которому идешь в первый же день приезда.

Следовательно, надо пить, прохаживаясь, и, помимо того, хо¬

дить, ходить, ходить.
Внизу, возле павильонов с водой и возле эдиколы1, пред¬

назначенной для ее стока, многолюдно. Попеременно с оркест¬

ром играет радио. Полно солидных мужчин, дам, детей, свя¬

щенников, монахов, крестьян, крестьянок, монашек и караби¬

неров. Прогуливаясь, я поднимаюсь выше, куда не долетает

гул оркестра и даже голос репродуктора звучит приглушенно.

Здесь тоже есть эдикола-одиночка, одна на весь парк, поэтому

возле нее толкотня; иной раз мне приходится, не дождавшись

очереди, шмыгать в кусты. В таких случаях, согласно местному

обычаю, надо перед прыжком в чащу робко улыбнуться и в

оправдание свое бросить в пространство: «Ничего не поде¬

лаешь! Эффект лечения!»
У меня камень величиной с маленькую фасоль, он покинул

почку и сам, собственными усилиями, прошел девять десятых

пути к «желтому морю», как выразился упомянутый выше

врач, имея в виду мой мочевой пузырь. Я спрашиваю у него,

справятся ли местные воды с моим камнем. На этот раз с его
1	Небольшое строение, киоск; здесь — уборная (итал.).— Здесь и да

лее примечания переводчиков.
21

губ срывается не сентенция и не метафора; его ответ можно

расценивать как попытку применить к повседневной жизни

расселовскую систему рассуждений «с помощью высшей ана¬

логии». Доктор показывает мне три камня, сходные с моим,

они принадлежат к коллекции курорта. Камень какого-то ге¬

нерала, какого-то министра и кардинала Лаури — его фами¬

лию я запомнил, потому что до войны он был нунцием в

Польше.
—	Ну и что? — говорит врач, внимательно разглядывая

камни.— Ваш тоже выйдет!
Мне трудно передать тон его голоса. В нем звучит и гор¬

дость от сознания, что на местных водах побывали такие вы¬

сокопоставленные пациенты, и ирония по отношению ко мне:

как я могу питать сомнения по поводу такого же камня — это

при моем-то общественном положении!
Фиуджи, 8 июня 1956 года
У меня здесь два любимых маршрута для прогулок. Пер¬

вый начинается за городком. Я иду по его улочкам, огибаю

парк с павильоном для питья воды, по которому прохажи¬

ваются педанты, вычитавшие в курортной брошюрке, что

утреннюю двухлитровую порцию можно также дополнить по¬

слеобеденным стаканчиком. Потом дорога ведет слегка в гору.

Поначалу идти не очень приятно, поскольку на большом от¬

резке дорога еще не заасфальтирована, но уже вся перерыта.

Как раз теперь здесь прокладывают шоссе. Работают не спеша,

снуют взад-назад два грузовика с материалами, две тележки

с ослиной упряжкой используются для более мелких заданий;

несколько человек дробят камни, остальные рассыпают только

что привезенный щебень по поверхности будущего шоссе.

Пыль от всего этого стоит на полкилометра.
Из большого транспаранта, помещенного в самом начале

той части дороги, которую сейчас перестраивают примени¬

тельно к более высоким требованиям цивилизации, можно

узнать, что работы ведутся за счет фонда по борьбе с безра¬

ботицей. В верхней части транспаранта выведено большими
22

буквами: CASSA DEL MEZZOGIORNO *. Касса эта — прави¬

тельственный гигант, опирающийся на государственный бюд¬

жет, ее задача — согласно плану разнообразнейших капитало¬

вложений поднять экономику и культуру отсталого юга Ита¬

лии. Из газет и кинохроники я знаю, что Касса выполняет

немало больших работ. Здешнее дельце — небольшое. Шоссе,

строительство которого она финансирует, прокладывается на

небольшом участке. Оно ведет к площадкам для гольфа, как

указывает висящий рядом с этим транспарантом маленький

плакатик. Тут еще несколько таких же плакатиков. Затем я

прохожу мимо ворот с надписью: «Golf Club Fonte Fiuggi»2, и,

наконец, я у цели моей прогулки — на большой лужайке, по¬

росшей густой, высокой травой, маком, чебрецом, колокольчи¬

ками и множеством ярких полевых цветов, названия которых

я не знаю.
Дальше — густой лиственный лес, но деревья есть и на лу¬

жайке. В одиночку растут грабы, дубы и ольха. Сразу за во¬

ротами— фруктовый сад и небольшой парк. В этом парке на¬

ходится казино, то есть деревянный домик, где я беру шезлонг.

Я не мешаю· играющим, и они мне не мешают — попросту

потому, что их нет. Custode, или, по-нашему, сторож, этого ка¬

зино говорит, что для игроков сезон еще не наступил. Меня

их отсутствие только радует, я могу часами вдыхать запах

трав, тешить свой слух треском цикад, ритмично аккомпани¬

рующих тишине, и, наконец, смотреть, смотреть и смотреть.
Вторая прогулка начинается по-иному. Для того чтобы ее

совершить, надо доехать трамваем или узкоколейкой от источ¬

ника Фиуджи до города Фиуджи. Это городок, каких много

во всей Кампании и в Абруццо, он раскинулся на вершине

холма. Издали его можно принять за глыбу кристаллической

горной породы. Вблизи он производит еще более странное

впечатление из-за крутизны или попросту из-за непрерывных

ступенчатых лестниц на месте улиц, из-за странного архитек¬

турного принципа застройки, в результате которого кажется,

будто домики насажены на склоны холма. Мой Фиуджи-

читта— маленький. Выйдя из трамвая, я за десять минут об¬

хожу все скромные памятники старины, после чего возвра¬

щаюсь в отель пешком. Перед спуском пью кофе на тротуаре
1	Касса Юга (итал.).
2	Гольф-клуб источника Фиуджи (итал.).
23

узенькой улицы, которая со стороны склона укренлена камен¬

ной стеной. Перегнувшись, я вижу мой отель. Он лежит на

триста метров ниже, на расстоянии в полтора километра по

прямой. Но я выбираю извилистую дорогу, а она тянется, по¬

жалуй, километра четыре.
Иду, останавливаюсь, присаживаюсь. Никак не могу на¬

глядеться, потому что каждый пейзаж—это целая компози¬

ция. У гор, которые темнеют вдали, очертания строгие, суро¬

вые. Холмы, расположенные ближе, по виду своему мягче,

ласковее, и склоны у них мягкие, и колорит мягкий. И каждый

такой склон —это целый маленький мирок. У кого хватило

денег на виллу, построил виллу, иногда даже с башенкой,

у кого не хватило — построил простой домик, одноэтажную

избушку с плоской крышей. Пространство между ними зани¬

мают виноградники и квадраты оливковых деревьев. Все

краски яркие, насыщенные. Без туманной дымки. Итальян¬

ский пейзаж от Тосканы до Калабрии не знает полутонов. Не

знает не только грубого домотканого северного тумана, но

даже той легкой вуали, которую природа набрасывает на

французский пейзаж. В Италии все резкое. Антиимпрессио-

нистское.
Опасная сторона такой броскости пятен, требующая особой

остроты зрения, искупается чудесной мозаичностью пейзажа.

Он складывается из клиньев, квадратиков, ромбов и прямо¬

угольников, каждый из которых чем-либо заполнен. Клин из

оливковых деревьев прилегает к квадратику с пшеницей, ромб

виноградника — к трапеции с пунктиром овечек. Коричневый

зигзаг дороги на склоне холма прерывают волы или ослики.

Они останавливаются на извилинах дороги — видимо, там

уклон более крутой — и на мгновение застывают в неподвиж¬

ности. Всё в точности такое, как на картинах умбрийской, или

тосканской, или сиенской школы. И крестьяне те же самые.

Движения, жесты, цвет рабочей одежды, соломенные шляпы.

Беноццо Гоццоли или Пьеро делла Франческа в этом отноше¬

нии более реалистичны, чем знаменитый в наши дни Дзигаино

или Дзуки, которые вписывают в пейзаж туман или серовато¬

грязные тона, заимствованные в совершенно другой геогра¬

фической широте.
Не раз, спускаясь из Фиуджи-читта в Фиуджи-фонте, не

спеша прогуливаясь, я раздумывал о том, так ли меня радовал

бы и трогал этот итальянский пейзаж, если бы в различных
24

ящичках мозга у меня не хранилось бы столько воспоминаний

о разных Синьорелли и Беллини. Вернее всего — радовал бы.

Потому что есть в нем нечто симпатичное и глубоко человеч¬

ное. Меня привлекает не бесконечность и простор, не пейзаж

огромных пространств; как широко бы этот пейзаж ни раски¬

нулся, везде он складывается из определенных и законченных

элементов. И он так старательно, так красиво, так трудолю¬

биво украшен делом рук человеческих, и он такой разноцвет¬

ный. Мне приятно, что людям удалось его освоить. Приспо¬

собиться к его разнообразнейшим геофизическим капризам,

к его вспучинам, впадинам и покатостям, не нарушая равно¬

весия между навязчивостью и равнодушием, между насилием

и смирением.
Иду, останавливаюсь, присаживаюсь. Чаще всего оста¬

навливаюсь. Останавливаюсь, чтобы смотреть, и останавли¬

ваюсь, чтобы пропустить машины и мотороллеры, если они

лают сигнал о том, что собираются меня обгонять. Все они как

безумные мчатся вниз или с воем летят в гору. Перед ними

надо отступать, потому что здесь «немоторизованный» чело¬

век— это пария, который из одного чувства стыда должен

убраться с дороги. Вот я и отступаю к самому краю шоссе, на

обочину, по которой тащатся неизменно чарующие меня на¬

вьюченные сеном ослики.
Гора сена, к нему еще впридачу человек, да еще ребенок

человека, да еще бочонок, а то и два с родниковой водой.

Осел все это тащит на своей спине. Он легко, чуть покачи¬

ваясь, ступает сухими, натруженными ножками. Человек,

сидящий на осле, кричит: а-а, а-а! Или: пшел, пшел! Вечером

я слышу ослиный рев — неприятный, деревянный, тупой, оглу¬

шительный. Задрав кверху морду, осел ревет раз пятнадцать

подряд. И каждый раз он втягивает в себя запас воздуха.

Последний рев всегда короче, он тоже тупой, но по-особом\

минорный. В заключение осел выпускает из легких остаток

накопленного там воздуха, уже перестав напрягать голосовые

связки. Получается как бы тихий и печальный вздох. Морда

опускается. И тогда через мое сердце перекатывается волна

нежности к этому существу, чьи умственные способности поль¬

зуются настолько недвусмысленной и прочной репутацией, что

никто, нигде и никогда даже не попытается подвергнуть ее

пересмотру. А своей репутацией существо это обязано тому,

что, работая для человека, оно не любит его, не понимает и не
‘25

в пример другим животным не отвечает ему ни на какие

попытки сближения, ласки и фамильярности. Не радуется, не

выбегает из конюшни на голос человека, не понимает погла¬

живаний и похлопываний.
Фиуджи, 9 июня 1956 года
Несколько раз я встречал в парке курорта моего врача.

Он заметил, что я хожу один. Сегодня мы немножко побол¬

тали и попутно он подарил мне образчик остроумия значи¬

тельно более высокой марки, чем навигационно-урологическая

метафора, которой он угощал меня во время первого визита.

Он сказал, имея в виду владелицу великолепного Гранд-

отеля, который стоит на холме и виден из любого уголка

Фиуджи:
—	Она недавно вышла замуж. Но это замужество не по

любви, а по ненависти. Она ненавидела одиночество, а он —

безденежье.
Фиуджия 10 июня 1956 года
Главная площадка курорта, застроенная с трех сторон па¬

вильонами (в одном из них пьют минеральную воду, в другом

расположены разные лечебные и нелечебные кабинеты,

в третьем — лавочки, бар и маленький зал-музей с почечными

камнями), полна народу. С неба пышет зноем, вид у всех рас¬

паренный, и все одеты по-летнему. Лишь кое-где мелькают

черные или коричневые островки — это священники и монахи.

Монахи и монахини, как правило, сидят или прогуливаются

группами, по принадлежности к ордену или монастырю.

Здесь — питомицы святой Елизаветы или святой Клары, в дру¬

гом месте — ученики святого Доминика или святого Фран¬

циска. Священники тоже держатся вместе, ходят небольшими

черными группками. Иногда в центре такой группы оказы¬

вается какой-нибудь монсиньор или какое-нибудь преосвящен¬
26

ство, тогда черный цвет подкрашивается лиловым или

красным.
У павильона с кабинетами крыша плоская, и там, вытя¬

нувшись на шезлонге, можно принимать солнечные ванны.

Там я и познакомился с отцом Джанлоренцо. Языки развязы¬

вает не только водка, но и минеральная вода, выпитая в ле¬

чебных целях. Отец Джанлоренцо пришел наверх, чтобы по¬

молиться, а я — чтобы одолеть ежедневную порцию итальян¬

ской грамматики. Но жаркое небо, близкое соседство

курортников и общительность, столь характерная для тех, кто

страдает одной и той же болезнью, привели к тому, что мо¬

литвенник и учебник грамматики полетели в угол, то есть в

тень под шезлонгами.
Отец Джанлоренцо — францисканец, последние посвяще¬

ния принял четыре года назад, монастырь его находится за

Неаполем, в Салерно. На рубеже XIX и XX веков там обосно¬

валась некая протестантская миссия, сеющая опустошение в

католических душах. Чтобы усилить контратаку, Gli Angeli1 —

так зовется обитель отца Джанлоренцо — в последнее время

привлекла подкрепление из других монастырей. Джанлоренцо

молод, весел,'полон жизни. Он говорит о своей миссионерской

и проповеднической работе без средневековой грубоватости.

Скорее, он ведет себя как представитель мощной монополии,

которой пытается противостоять мелкий, неумелый кустарь-

конкурент.
Год тому назад отцу Джанлоренцо сделали операцию, и те¬

перь он приехал сюда, чтобы прополоскать почки; в ближай¬

шие несколько лет ему придется ежегодно повторять эту про¬

филактическую процедуру, чтобы у него снова не образовался

камень. В Фиуджи он живет на небольшой вилле Санта Кара,

в частном пансионате, рассчитанном на духовную клиентуру.

При пансионате есть часовенка, но только с одним алтарем,

так что в разгар сезона одна святая месса следует тотчас за

другой.
—	Вот так,— говорит отец Джанлоренцо,— вр! вр1 вр!
В начале знакомства, после обязательного здесь обмена

информацией относительно болезни, я, между прочим, упомя¬

нул, что работаю в польском посольстве. Он принял это как

нечто естественное. Только к концу разговора выяснилось, что
1 Ангелы (итал.).
27

мы друг друга не поняли. Он явно смутился, когда вдруг из

какой-то фразы уловил, что речь идет о посольстве Польской

Народной Республики, а не о посольстве при Ватикане так на¬

зываемого лондонского эмигрантского правительства. Он про¬

вел со мной еще с четверть часа, печальный, затихший. Я чув¬

ствовал, что он старается владеть собой и это трудно ему

дается. С точки зрения церковного права он мог свободно со

мной разговаривать, поскольку именно его монастырю пред¬

писано на основании соответственного бреве общение в мис¬

сионерских целях со всякими «еретиками, богохульниками и

отщепенцами». Он вел святую жизнь в своей обители Льи

Анджели, одолевая горстку протестантов, затерявшихся в море

правоверных. Я же доставил ему другие хлопоты — со мной

он не чувствовал себя представителем монополии.
Фиуджи, 12 июня 1956 года
В течение получаса кружит возле меня бедно одетый вели¬

кан и наконец спрашивает: «Который час?» Я сижу на ска¬

мейке в парке, в наиболее отдаленном от репродуктора уголке.

Термос с водой я повесил на спинку скамейки. Попиваю воду

из кружки и томлюсь над грамматикой. У великана вместо

термоса обыкновенная бутылка, обернутая в бумагу, и ка¬

кая-то странная жестянка, из которой он пьет большими глот¬

ками. Он ничего не читает, хотя у него есть очки — он мне их

показывает; после аварии на железной дороге у него всегда

вот здесь — он дотрагивается до лба и глаз — confusione (ту¬

манно). Он родом из Палермо, живет там в доме, принадлежа¬

щем управлению железной дороги, у него одиннадцать душ

детей и двадцать семь внуков; получает полную пенсию,

потому что, проработав сорок лет, попал в катастрофу во

время работы, и, таким образом, судьба к нему была ми¬

лостива.
Можно даже сказать, что лично к нему судьба с самого

начала была исключительно милостива. В 1910 году

он получил работу и с тех пор без перерыва работал —

и «во время войны, и во время разрухи, и при Муссо¬

лини, и всю вторую мировую войну, и при американцах, и при

республике». Зато у его детей жизнь сложилась иначе —так,
28

как считается нормальным на Сицилии. Только четверо нашли

себе занятие вне дома, а у семерых отродясь не было постоян¬

ной работы. И, значит, эти семеро взрослых, женатых, замуж¬

них живут вместе с ним.
Если мимо нас кто-нибудь проходит — независимо от того,

карабинер ли это, священник или человек в обычной одежде,—

мой собеседник умолкает, перестает говорить. Когда он узнает,

откуда я родом, confusione не позволяет ему некоторое время

сообразить, где находится эта Polonia. Я ему подсказываю,

и тогда он говорит: «Браво! Браво!» Ему важно то, что мы

«уничтожили безработицу». Говорит, что у них на Сицилии

слушают наши радиопередачи на итальянском языке, те, что

обращены «к рабочим массам всего мира». Но слушают только

в своей компании, среди очень верных людей. И он умолкает,

потому что снова кто-то проходит мимо нас.
Хотя я живу в Италии уже год и о трагедии безработицы

на Сицилии, и не только на Сицилии, знаю многое, я слушаю

и задаю вопросы. Что они едят? Один раз в день макароны,

приправленные оливковым маслом и какой-нибудь зеленью.

Объясняя мне, он наклоняется, разглядывает окружающие нас

кусты и показывает на листья и травки, пригодные для еды.

А как с работой? По-разному. И по-разному во всех отноше¬

ниях: ведь работа — это только один из способов добывать

средства пропитания. Ходят, просят, клянчат, находят, подби¬

рают, получают. Так, например, недавно перед общинными

выборами священники из прихода приносили на квартиру по

тысяче лир. В нынешнем году вспомоществования всегда по¬

лучает мать в собственные руки: она отвечает за дом.
Мне не ясно, где живет в Фиуджи мой железнодорожник-

пенсионер. Когда я его угощаю сигаретой, он берет две, чтобы

в свою очередь отблагодарить одного синьора из пансионата,

угостившего его сигаретой. Значит, он, возможно, и не живет

под открытым небом, как я было подумал. Однако он сам себе

готовит еду. Извечные спагетти, привезенные в чемодане из

Сицилии, приправленные оливковым маслом, и (во всяком

случае, так было на следующий день, когда мы снова беседо¬

вали) салат, который кто-то ему дал, потому что он «разгля¬

дывал его».
Он надоедает мне, повторяя подряд одни и те же врачеб¬

ные советы, один и тот же рассказ о жене, которому я «могу

верить или не верить». Советы его не лучше и не хуже сотен
29

других, которые мне приходится выслушивать. А рассказ о

том, как у его жены, в течение трех часов корчившейся от боли

в корыте с горячей водой, вышли один за другим — «хлоп!

хлоп!* — два камня, тоже не грешит оригинальностью. Старик

повторяет уже сказанное, потому что не хочет остаться

один, а память у него ослабела—вероятно, в результате соп-

fusione.
Confusione другого рода производит, однако, еще большие

опустошения в его мозгу, чем confusione после железнодорож¬

ной аварии. Это разновидность, déformation professionnelle1,

точнее, «деформации», вызванной определенного характера

условиями жизни. Смещение понятий приводит к тому, что все

проблемы мира, бытия и человека, в сущности, сводятся к двум

правилам: одно учит, каким образом лучше всего использо¬

вать заработанные деньги; другое — каким путем найти ра¬

боту. В точности так же, как наркоман сразу находит злачные

места в незнакомом городе, так и человек, на сознание кото¬

рого наложила печать вечная, преследующая его от рож¬

дения нужда, разыскивает в городе, куда его забросила

судьба, городе ему незнакомом, не ресторан, не харчевню, а

рынок, базар или ларьки, где можно купить продукты по

дешевке.
Узнав, что я живу в Риме, он расспрашивает меня, где моя

жена покупает картофель, рис и овощи. Он хорошо понимает,

что я принадлежу к другому миру, чем он, тем не менее во¬

просы задает инстинктивно. При слове «Рим» в его памяти

возникает не купол собора святого Петра, не замок святого

Ангела, не Колизей, а знакомые ему палатки на различных

больших римских рынках. Мне известно, что у некоторых из

нас, и в особенности у членов наших делегаций или у тури¬

стов, приезжающих из стран, еще не завершивших процесс

экономического восстановления после войны, при слове

«Roma» в памяти не обязательно возникает археологически-

художественный образ Рима,— слово это вызывает перед гла¬

зами витрины магазинов на улицах Кондотти или Национале.

Но это еще не совсем то, хотя тоже нехорошо. У нас это вид

обостренной восприимчивости, вызванной соприкосновением

двух миров,— явление, в концё концов, быстропреходящее.

А у железнодорожника — сознательная, прочная позиция. От
1 Профессиональная болезнь, отступление от нормы (франц.).
30

зари его жизни до самого заката одно и то же серое, ограни¬

ченное внутреннее содержание.
Среди его замечаний и рассуждений относительно способов

получения работы меня больше всего поразило то, что он ска¬

зал о красивых женах или красивых сестрах. «Если у кого-

нибудь в семье красивая сестра или даже собственная краси¬

вая, молодая жена, так он посылает ее, и она-то уж добьется

для него работы. Многие так поступают». Но на Сицилии, да

и в других местах этот метод не считается безупречным. Чело¬

век, получивший таким путем работу, обрекает себя на изде¬

вательства и насмешки. Где бы он ни находился — на гулянье,

в баре, даже на людной площади перед церковью в воскре¬

сенье, его задевают и пускают ему вслед пошлые остроты.

Можно к ним не прислушиваться, но не всегда это удается,

особенно если тот, кто к тебе пристает, пьян. Тогда уже надо

отомстить. Отомстить — это значит затаиться где-нибудь

ночью и разрешить вопрос с помощью ножа.
Железнодорожник рассказывает мне об одном таком не¬

удачном случае. Это было у них в Палермо. Рабочий убил

мастера. «Точных доказательств против него не было, но он

лишился места». А в другом случае — недавно — братья посы:

лали сестру, но и они «в конце концов потеряли работу». Тема

о потерянном месте постепенно выдвигается на первый план

в рассказах железнодорожника. Не то плохо, что посылают

жен или сестер, и не то, что ты падаешь в глазах людей, и не

кровь, или драка, или потасовка,— нехорош самый метод, по¬

тому что, прибегнув к нему, все равно рано или поздно тоже

теряешь работу.
Фиуджи, 14 июня 1956 года
Отец Джанлоренцо переломил себя, преодолел внутреннее

сопротивление, подавил страхи, а может, попросту посове¬

товался и, отыскав меня в толпе, пробился в мою сторону

в компании с другим монахом — маленьким, неказистым,

с ястребиным носом. Этот монах тоже из Льи Анджели. Он

симпатичный, обходительный, веселый и очень шустрый.

У него огромный нос; когда смотришь издали, кажется, будто

он достался ему по ошибке. Правда, это только первое впе¬
31

чатление. На самом деле нос придуман для этого лица хорошо,

хотя и, безусловно, очень смело. Во внешности моего нового

знакомого есть что-то актерское, и не потому, что маленький

монах — зовут его отец Джузеппе — рисуется. Ничего подоб¬

ного. Просто его личико с торчащим посредине носом кажется

перенесенным в реальность с разных гравюр и картин из

коллекции по истории итальянского театра, которую я

недавно рассматривал в маленьком антиквариате на улице

Маргутта.
Падре Джузеппе скорее музыкант, чем богослов, и Джан¬

лоренцо привел его не для помощи в борьбе, а для подъема

духа. И, вероятно, для контроля. Впрочем, надо сказать, что

вне зависимости от той щекотливой ситуации, в какой очу¬

тился отец Джанлоренцо, встретившись со мной, монахам по

уставу, покидая стены монастыря, полагается подбирать

себе товарища. Так что теперь он разговаривает со мной,

не нарушая дисциплины, а, напротив, находясь в боевом

строю.
Я отлично понимаю, что в здешнем мире черных, коричне¬

вых и лиловых ряс никто не заблуждается относительно того,

что я за фигура. Не заблуждаются не только обитатели виллы

Санта Кара, но и обитатели виллы Сан Клементе в Фиуджи-

читта — великолепно расположенном огромном комплексе мо¬

настырских зданий, где мать-настоятельница — шестидесяти¬

летняя немецкая графиня; она бегло говорит по-польски,

хотя и с крестьянско-поморским акцентом, поскольку вос¬

питывалась под Старогардом, там у ее родителей было

имение.
Да-да, они не заблуждаются, и это отнюдь не побуждает

их устанавливать со мной контакт и задавать вопросы. У них

есть своя пресса, различные церковные или монастырские

газеты, из которых они черпают сведения. Время от времени

они ездят на различные курсы, пополняющие их образование,

на собрания или говения. Мирские газеты и журналы они не

читают — ни католические, ни некатолические. Я убедился в

этом еще в прошлом году, здесь в Фиуджи, а также в Поль¬

ской библиотеке на виколо Дорриа, куда приходит кое-кто из

духовенства. Все они солдаты; информация или рассуждения,

не соответствующие уставу, которому они подчинены, или про¬

тиворечащие ему, не умещаются у них в голове, просто не

существуют для них. Это нечто выходящее за пределы их
32

воображения. Таково, разумеется, не считая исключений из

правила, духовное воинство в Италии, двухсоттысячная армия,

состоящая из восьмидесяти тысяч монахинь, шестидесяти ты¬

сяч монахов и шестидесяти тысяч священников.
Фиуджи, 15 июня 1956 года
Любопытный разговор со священником Л., преподавателем

архиепархиальной семинарии в Б. Он знаком с Ла Пирой,Дос-

сетти, Фанфани, Лаццати, так называемой группой «профессо-

рини» — католических деятелей, вступивших на политическую

арену после войны. Теперь, спустя десять лет, слава Лаццати

потускнела, Фанфани подался вправо, Доссетти лишь нена¬

долго вышел из своей кельи, чтобы на территории Болоньи

вступить в соревнование с красным синдиком' Доцц$, получив

перед этим от болонской финансовой верхушки публичное

благословение на борьбу, которую он, впрочем, проиграл.

Остался один Джорджо Ла Пира, чтобы и в дальнейшем

по-прежнему напоминать миру, чем была группа, в состав

которой входили одни «профессорини».
Священник Л. дает очень меткую характеристику Ла Пире.

Он называет его «святой игрок». Разумеется, игрок полити¬

ческий. Теперь о нем существует уже целая литература. Де¬

сятки итальянских и французских книжечек, полных востор¬

женного преклонения. В Италии нет человека, который не

знал бы, что у Ла Пиры нет квартиры, а есть только келейка

в доминиканском монастыре святого Марка во Флоренции.

Я познакомился с Ла Пирой в прошлом году на организован¬

ном им во Флоренции съезде председателей столичных народ¬

ных советов, мэров, бургомистров и синдиков.
Съезд закончился мессой за мир, которую отслужил кар¬

динал Далла Коста, после чего, к огорчению некоторых лиц,

кардинал здоровался с председателем Московского город¬

ского совета, с его коллегой из Праги и с товарищем Богомо¬

ловым, советским послом в Риме. Именно на эти сцены на¬

мекал спустя несколько дней после памятного события право¬

католический иллюстрированный еженедельник «Оджи». На

первой странице он поместил большую фотографию папы в
3	Т. Бреза
33

Кастель Гандольфо, ласкающего овечек, со следующим рас¬

суждением после пояснительной подписи: «Исполненная поэ¬

зии и чистоты сцена, позволяющая освежиться чистым дыха¬

нием после недавно опубликованных снимков, запечатлевших

высокого сановника церкви в моменты, горестные для католи¬

ческих чувств».
Л. говорит, что кое-кто подозревает Ла Пиру в обыкновен¬

ном снобизме. Если это и снобизм — то, во всяком случае,

не обыкновенный. Но Л. не принадлежит к числу тех, которые

это утверждают. Хотя у Л. злой язык и ему приятно повторять

всякие инсинуации, на этот раз у него нет ни малейшего со¬

мнения в их вздорности. Ла Пира любит заблудших. Он любит

их, ибо «без любви не удается обратить на путь праведный».

Только вызвав в себе любовь, постоянно поддерживая в себе

определенное эмоциональное состояние, можно успешно вы¬

корчевать зло и сеять новое зерно. Любовь должна укреп¬

ляться по мере того, как она встречается со все более мощным

злом, со все более далеко идущим главным заблуж¬

дением. Именно таким мощным, далеко идущим заблуждением

является коммунизм. Согласно философии Ла Пиры, согласно

философии, некогда исповедуемой всей группой, это край¬

няя форма заблуждения.
«Их ошибка — наша вина!» — вот классическая формула,

часто встречающаяся на страницах «Кронаке сочиали», тео¬

ретического органа «профессорини», выходившего, начиная со

времен освобождения страны вплоть до 1951 года. «Заблуж¬

даются марксисты, ответственность за их заблуждение падает

на христиан» — вот другой вариант той же самой формулы.

«Через коммунизм бог выражает суждение о своей церкви,

или, вернее, о своем христианстве». Произнося эту формулу,

священник Л. объясняет мне, что она является точным слеп¬

ком формулы Боссюэ, утверждавшего, что реформация выра¬

жала «суждение бога о своей церкви». Так, понимая глав¬

ное, ведущее заблуждение своей эпохи, Боссюэ вместе с

тем «любил и всю жизнь искал соглашения с протестантиз¬

мом, одновременно защищая католическую правду от заблуж¬

дения».
Но сверх всего была им близка горькая жалоба Пия XI,

касающаяся «великой трагедии церкви в XIX веке, заключав¬

шейся в том, что церковь в этом веке потеряла рабочий класс»,

который «недолго находился в состоянии нерешительности,
34

а вскоре обратился к антитезе церкви, то есть к коммунизму».

Это глубокое, прочное осознание вины преисполняло сердца

«профессорини» чувством робости и стыда всякий раз, как,

внимая голосу совести, они обдумывали вопрос о коммуни¬

стах. Когда Ла Пира обращается к коммунистам и когда го¬

ворит о коммунизме, в его тоне по сей день находит отражение

эта в равной мере философская, историческая и эмоциональ¬

ная предпосылка. «Профессорини» почитывали Мунье и Ма¬

ритэна и были настроены антибуржуазно и антикапиталисти-

чески. Но от французов они в корне отличались своим интегра-

лизмом. Рассматривая вопрос онтологически, они стирали раз¬

личие между миром и церковью. Им была чужда классическая

формула Пия X, соответственно которой миру нужна была цер¬

ковь в той же степени, что и церкви нужен был мир, как

объект ее деятельности. Согласно идеалу «профессорини», мир

и церковь должны составлять одно целое. Их идеал, их цель

заключалась в том, чтобы церковь полностью проникла в мир.

Чтобы церковь осуществляла свое проникновение до тех пор,

пока не заполнит собой весь мир.
Л. уверяет, что, подобно тому как Джорджо Ла Пира

готов был любить коммунистов, поскольку они являются жерт¬

вами ошибок, совершенных церковью, профессор Джузеппе

Доссетти готов был любить буржуа и капиталистов, ибо они

тоже в некотором смысле выродились в результате отсутствия

контроля со стороны церкви. Капитализм с одной стороны,

коммунизм — с другой — это правая и левая сторона одной

и той же ереси, материалистической по форме и антидеистиче-

ской по содержанию. Они исчезнут с лица земли, когда цер¬

ковь полностью овладеет миром.
Для тех, кто хочет разобраться в этой проблеме, чрезвы¬

чайно существенно понять, сколь глубоко разнятся католиче¬

ские деятели, чье мировоззрение и политические взгляды

формировались до эпохи фашизма, от тех, чьи убеждения сло¬

жились в период фашизма. Например, понять различие между

де Гаспери и Гронки, с одной стороны, и Л а Пирой и Дос¬

сетти — с другой. Первые два обладают классическим, свой¬

ственным девятнадцатому веку буржуазно-демократическим

упрямством. Вторые духовно формировались в эпоху управ¬

ляемых обществ, в эпоху, которая не признавала раздела

между обществом и идеологией, в эпоху «интегралистских»

идеологий. Кроме того, не вдаваясь в разные биографические
35

мелочи, в особенности касающиеся Фанфани, «профессорини»

ведь были антифашистами.
Их сочинения, опять же не касаясь разных случайных от¬

клонений, являются стандартными католическими творениями

антитоталитарной публицистики и эссеистики. Однако нельзя

отделаться от мысли, что интегрализм группы профессоров не

оформился бы в их умах с характерной для них силой, если бы

они искали вдохновения для своей социальной философии

исключительно и только в учениях святого Фомы и блажен¬

ного Августина и не почерпнули кое-чего из того сомнитель¬

ного источника, который на языке Доссетти называется «хо¬

рошей стороной каждого заблуждения», а в данном случае —

итальянского фашизма. В заключение беседы я говорю:

«И, значит, если пользоваться доссеттианской метафорой, то

интегрализм «профессорини» и фашизм были правой и левой

стороной того же самого заблуждения». Священник Л.

смеется.
И, чтобы не остаться в долгу, он рассказывает мне два

забавных пустячка о Ла Пире. Один связан с тем, что у Ла

Пиры всёгда очень элегантно сшиты костюмы. Это его

бесплатно одевает знаменитый флорентийский портной, в про¬

шлом неверующий, которого Ла Пира обратил в истинную

веру. Вторая история касается пакетиков со сластями, кото¬

рые Ла Пира за деньги мэрии рассылает по праздникам в

ясли и сиротские дома. Вначале в каждый пакетик вклады¬

вали листок с молитвой за мэра. Но этому воспротивились

члены мэрии — социалисты, которые входят в состав город¬

ского большинства.
Фиуджи, 20 июня 1956 года
Еще один долгий разговор со священником Л. о Доссетти.

Л. принес мне его фотографию, помещенную недавно в

«Л’Эспрессо». Узкое, астеническое лицо аскета. Черные, скорб¬

ные, оттененные синевой глаза. Узкий нос. Узкие, увядшие·

губы, привыкшие к слащавым, банальным улыбкам. Губы

старой монахини, приученной к приторным, бесцветным улыб¬

кам. От него началось движение, именуемое «доссеттизм».
36

Движение это распалось, увяло, как и многие другие движе¬

ния итальянского католицизма, пытающиеся иустить ростки

нонконформизма и сразу чахнущие от близости Ватикана. На

территории Италии, пожалуй, со времен Галилея Ватикану

никого не нужно ломать. Потому что Ватикан не ждет, пока

что-либо окрепнет, утвердится. Он все подавляет в зародыше.

И таким же образом он подавил доссеттизм. Подавляет, ото¬

двигает в тень. Шепотом призывает к порядку. И, прежде чем

движение, человек, мысль созреют для непослушания, они раз¬

венчиваются, сходят со сцены, теряют значение. Слишком

пристально здесь за всем следят.
Случай с Джузеппе Доссетти особенно горестный. Он был

полон возвышенных устремлений, хотел изнутри перестроить

христианскую демократию. Дошел до высокой ступени в этой

организации, занял пост заместителя генерального секретаря

партии. Он не был «запасным», он маршировал в шерегіге.

И так он шел до 1952 года, когда до его слуха донесся ше¬

пот, призывающий его отступить в тень, и он спрятался в

тени. С тем, чтобы спустя четыре года вернуться в качестве

новорожденного, заявившего, что он начисто забыл свое прош¬

лое и ничто его с ним не связывает. В Болонье было известно,

что в течение нескольких месяцев, предшествовавших новому

рождению Доссетти, он много раз встречался с архиепископом

Болоньи кардиналом Леркаро. Доссетти послушался его и

вступил в поединок с Доцца, красным мэром Болоньи. Всту¬

пил как Доссетти, но уже не тот Доссети. Дал свою фамилию

и самого себя, до основания выпотрошенного, очищенного от

своего прежнего содержания. Эпигон своего движения и даже,

как его обозвали, «худший из собственных эпигонов». И в

довершение всего он проиграл. В Болонье говорили, что для

победы над коммунистом Доцца у Доссетти один шанс из

десяти. Но если вообще кто-нибудь мог одолеть Доцца, так

только этот набожный, полный сочувствия к миру труда,

стандартный христианский антикапиталист. Операция не

удалась!
Какая же здесь пропасть психологических и моральных

проблем! Священник JI. утверждает, что внутренне Доссетти

не изменил взглядов. Что он даже добился от кардинала Лер¬

каро placet1 на то, чтобы выступить перед избирателями во
1 Соизволение (лат.).
37

всеоружии своего прежнего мировоззрения. Ему бы дали на

это согласие, пока шла бы предвыборная кампания. Но

только на время кампании. Позднее, став мэром, он должен

был бы осуществлять программу правого крыла христианской

демократии. Он избрал другую возможность. Выступил в кон¬

сервативном духе, в духе примирения с крупной промышлен¬

ностью, финансовой верхушкой, латифундистами. Л. восхи¬

щается им.
«Потому что,— говорит он,— Доссетти не хотел лгать лю¬

дям!»
Кажется, Л. считает, что в данном случае более нравст¬

венно лгать самому себе. Порвать с собой, убежать от самого

себя на срок, указанный начальством. Иногда на всю свою

жизнь.
Священник Л. не только принес мне номер «Л’Эспрессо»

с портретом Доссетти, но вдобавок и несколько номеров «Кро-

наке сочиали» — бывшего органа его группы, прекратившего

существование в 1951 году. Л. раздобыл эти номера в Санта

Каре и в ответ на мои заверения, что завтра-послезавтра я

их ему верну, пренебрежительно машет рукой. На вилле Санта

Кара такие вещи никому не нужны. Ни статья кардинала

Леркаро «Мнимая агония церкви», ни эссе Джорджо Ла Пиры

«Защита бедняков», ни выдержки из сочинений голландского

историка Хюзинги, будь то из его «Кризиса цивилизации» или

из «Мученичества мира»...
На этом мы заканчиваем со священником Л. нашу беседу

о Доссетти.
Фиуджи, 23 июня 1956 года
Отец Джанлоренцо мне очень симпатичен. Веселый он ма¬

лый. Любит смех, любит движение. Волосы у него так спута¬

лись и слиплись, что я не завидую тому брату в Льи Анджели,

который раз в три месяца выкорчевывает на его голове тон¬

зуру. Джанлоренцо всегда сияет. Сияет от счастья. Два года

тому назад у него из почки извлекли камень. До этого он

был здоров как лошадь. И будет здоров. Раз в год он должен

приезжать в Фиуджи на две недели, прополаскивать свою

внутреннюю канализацию — только и всего. Благодаря этому
38

у него больше не будут повторяться concrementa urinaria1.

Он никогда не пользуется ни итальянским названием calcolo

renale2, ни современным медицинским calculus renalis и с оди¬

наковым жаром шпарит термином, заимствованным в средне¬

вековой латыни, и когда говорит о своих камнях, и о камнях

Бонифация VIII, которому ежедневно доставляли воду из

Фиуджи в Рим, а позднее, после бегства из Рима,— в располо¬

женный неподалеку Ананьи.
Джанлоренцо принес мне сегодня в парк листик бумаги,

испещренный рядами цифр. Видимо, это ответ нга какое-то

мое замечание по поводу падения роли церкви в мире. Джан¬

лоренцо засовывает руки в бездонные карманы рясы. Долго

ищет там что-то. Наконец достает молитвенник, а из молит¬

венника листок, заполненный буквами и цифрами, выписан¬

ными готическим почерком. Руки у Джанлоренцо некрасивые,

пальцы короткие, кожа грубая, шершавая. Монашеский устав

святого Франциска вырос из устава святого Бенедикта, а тот

предписывает монахам ежедневные занятия физическим тру¬

дом. В наши дни многие монахи от него уклоняются, особенно

монахи-интеллектуалы, но наверняка это не относится к Джан¬

лоренцо. Конечно же, он не уклоняется!
Джанлоренцо выписал для меня на листочке данные о

числе лиц духовного звания: в Риме, в Италии и в мире.

В Риме священников столько-то и столько-то, монахов

столько-то и столько-то, монахинь столько-то и столько-то.

Всех вместе — столько-то. Джанлоренцо разделил листок на

три графы: Рим, Италия и мир.
—	Вот мир,— говорит он, указывая на третью графу:

320 тысяч священников, 265 тысяч монахов, 400 тысяч мона¬

хинь, причем в языческих странах 35 тысяч миссионеров и

миссионерш, действующих в Индии, на Малайе, Полинезии,

среди эскимосов, в Центральной Африке, на Тайване и

в Японии, изо дня в день, изо дня в день расширяющих гра¬

ницы могущества церкви.
Далее приводятся следующие цифры: 252 апостольских

нунция и викария, 1570 епископов, 248 архиепископов и

60 кардиналов. Сообщается также число католиков il mondo —

во всем мире. Всего их 340 миллионов. В самом конце листка
1	Мочеизнурение (лат.).
8 Камни в почках (итал ).
39

Джанлоренцо написал: Пий XII. И самое имя, и цифру он

трижды подчеркнул.
Все эти цифры мне более или менее известны. Но по¬

скольку Джанлоренцо затратил столько усилий на свою ста¬

тистику, я долго разглядываю листок. Спустя минуту или две,

когда я собираюсь его вернуть, оказывается, что он предназна¬

чен для меня. Джанлоренцо объясняет, что всякий раз, когда

я буду задумываться о делах церкви, я должен иметь листок

под рукой и принимать в расчет записанные здесь цифры.
—	И эту? — спрашиваю я, указывая на цифру XII.
Отец Джанлоренцо долго смотрит мне в глаза.
—	Sicuro 1,— наконец отвечает он.
Мы часто разговариваем с ним о делах церкви и веры, но

до сих пор никогда не произносили имени этого человека.

Джанлоренцо, наверное, восхищается им, как и все итальян¬

ские католики, конечно из числа этих «выдержанных», не бун¬

тующих и не ищущих новых путей. Он восхищается им, как

и все местное духовенство — и монахи, и священники, за ис¬

ключением той прослойки католической верхушки, которой он

отравил и отравляет жизнь в силу известных свойств своего

характера.
Отец Джанлоренцо слегка краснеет и снова достает свой

молитвенник. Вот что он еще припас для меня: фотографию

Пия XII. Папа, в часовне своей летней резиденции Кастель

Гандольфо, молится, стоя на коленях и вознеся руки перед

алтарем.
—	Sicuro,— повторяет Джанлоренцо.
Глаза Джанлоренцо теперь полны человеческого, брат¬

ского и, я сказал бы, многозначительного тепла. Я отвожу

взгляд от фотографии, потому что меня несколько коробят

вознесенные руки молящегося, этот древнехристианский жест

перед объективом фотоаппарата. Я боюсь, как бы Джанло¬

ренцо не догадался, что я критически отношусь к такой ма¬

нере позировать перед фотоаппаратом. Но отцу Джанлоренцо

не только не приходят в голову подобные мысли, ему не при¬

ходит в голову и то, что другим они могут прийти. Он просит

меня внимательно всмотреться в фотографию и явно чего-то

ждет от меня. А я никак не соображу, чего ему надо. Боже

мой! Наконец все разъясняется. Он имеет в виду фрески поль-
1 Конечно (итал.).
40

ского художника Яна Росена, и прежде всего — образ в

алтаре часовни Кастель Гандольфо. Как раз тот образ, перед

которым молится Пии XII. И молится ежедневно, и утром,

и вечером, летом и осенью, когда живет в этом замке. Это

старая копия Ченстоховской богоматери. Более тридцати лет

назад ее прислали из Кракова Пию XI, который в

1919—1921 годах был нунцием в Польше. Фотография

предназначается для меня, так же как и листочек с циф¬

рами.
Джанлоренцо переворачивает фотографию и показывает

мне надпись, которую он сделал на обороте: «В центре личной

часовни, украшенной польскими фресками, где святой отец

служит мессы и проводит долгое время, погруженный в мо¬

литву, находится оправленный в дерево и серебро образ

Черной Мадонны Ченстоховской, покровительницы польской

нации».
Джанлоренцо растрогал меня. Я в самом деле тронут.

Я знаю, как сильно он нуждается в отдыхе, в отпуске. Так же

как почти все они здесь, все те, кто в глубокой сосредоточен¬

ности, отрешившись от мирской суеты, служат мессы в своих

церквах, а здесь, в здешнем пансионате, торопятся — пф!

пф! пф! — как бы поскорее вырваться на воздух, в парк, на

прогулку. А вчера ему пришлось прервать свой отдых, чтобы

подготовить для меня цифры. А еще раньше, кто знает, не

пришлось ли ему пойти за советом к настоятельнице, немецкой

графине из Фиуджи-читта; похоже, что это она подала ему

мысль относительно образа в часовне Кастель Гандольфо.

А может быть, он кому-то писал? Может быть, справлялся

по телефону? Как бы там ни было, он тронул меня своей за¬

ботливостью.
С каким старанием изготовлял он лекарство, которое

должно было размягчить мою черствую душу! Цифры, на¬

глядно представляющие мощь и славу церкви, должны сокру¬

шить мое неверие и ворваться в сокровенные тайники моей

души сверхъестественным лучом, направленным рукой почтен¬

ного молящегося старца, ворваться в тот момент, когда вели¬

колепный ченстоховский сувенир взволнует мое польское

сердце.
41

Для Джанлоренцо существует либо отдых, либо борьба.

Он не склонен тратить время попусту. Я чувствую, что в иные

моменты он не одобряет моих бесед со священником Л., в осо¬

бенности если ему не ясно, кто из нас кого убеждает и вообще

убеждает ли. «Veritas filia temporis» (истина — дочь вре¬

мени),— сказал как-то в его присутствии священник Л. Джан¬

лоренцо возмутился. Для него все, что текуче, изменчиво,

относительно, исходит от сатаны. Для него истина бывает либо

безусловно конкретной — и тогда он отстаивает ее, пересчи¬

тывая свои доводы на пальцах: «во-первых», «во-вторых»,

«в-третьих»,— либо истина бывает мистической — и тогда нет

доказательств. Говоря о ней, Джанлоренцо молитвенно скла¬

дывает руки, стискивает толстые, крестьянские, крепкие

пальцы и изо всех сил вертит ими.
Я прячу записку и фотографию, принесенные им, и улы¬

баюсь. Но его огорчает моя улыбка, ибо она не имеет ника¬

кого отношения к лицу, изображенному на фотографии. Я по¬

глядел на нее и спрятал, больше ничего. Чувствую, что Джан¬

лоренцо страдает. Не знаю, то ли он заранее все обдумал

или решение созрело в нем внезапно,— во всяком случае, он

рассказывает мне историю, которую я уже не раз слышал и о

которой я читал сперва в светской католической печати, а по¬

том в центральном органе Ватикана — «Оссерваторе романо»

прочел текст почти тождественный и уже официально утверж¬

денный для верующего католического мира.
С первых слов мне ясно, что Джанлоренцо заучил весь

текст наизусть; во время проповедей он, словно камнем из

пращи, бьет этим рассказом в упорные сердца. В его устах

рассказ о нашумевшем событии становится намного более

волнующим, чем тот же самый рассказ, помещенный среди

ватиканской хроники, сообщений о церемониях, приемах и

аудиенциях, ежедневно заполняющих значительную часть

«Оссерваторе романо». И уж, конечно, волнует больше, чем

тот же самый рассказ, напечатанный на страницах «Оджи» —

еженедельника с миллионным тиражом, приносящего миллион¬

ные доходы,— где описание чуда и репортаж, касающийся

жизни папы, поместили между отчетом о сногсшибательном

убийстве и фотокорреспонденцией о пребывании в Италии аме¬

риканской актрисы.
Я вспоминаю: когда в печати появилось описание чуда,

журналисты, аккредитованные при Ватикане, гурьбой кину¬
42

лись туда, чтобы раздобыть подробности. Пресс-атташе церкви

монсиньор Казимири ответил им тогда, что описание соответ¬

ствует истине. Он сообщил также, что Пий XII рассказал о

случившемся только самым близким и просил все хранить

в полнейшей тайне. Вся эта история дошла до сведения

«Оджи» лишь благодаря чему-то такому, что монсиньор атташе

назвал affettuosa indiscrezione *. Но на тему о том, почему эта

милая болтливость была выболтана на страницах «Оджи» —

еженедельника с миллионным тиражам,— монсиньор Кази¬

мири из ватиканского пресс-бюро не высказался. Впрочем,

для католического общественного мнения само описание чуда

было столь волнующим, что побочные, связанные с ннм об¬

стоятельства, касающиеся, в конце концов, только формы, по

правде говоря, никого особенно не заинтересовали. Священ¬

ник Л., вероятно, сказал бы тут, что форма также является

filia temporis2.
Джанлоренцо старается говорить как можно спокойнее.

Без ораторских эффектов, то есть без педали и без сурдинки.

Не слишком быстро и не слишком медленно, так, чтобы не

создавалось* впечатления, будто он повторяет выученное

наизусть, и в то же время чтобы никому не могло показаться,

будто только теперь подбирает нужные слова. Вот его рас¬

сказ:
—	Святой отец заболел в 1952 году. Болезнь святого отца

называлась pylorospasmus (спазма привратника); Болезнь эта

встречается редко. Заключается она в том, что мышцы между

желудком и кишками спазматически сжимаются, не пропуская

пищу из желудка в кишечиик. От недоедания больной посте¬

пенно чахнет. Иногда удается на время приостановить спазмы,

но таких коротеньких пауз недостаточно для восстановления

упущенного. Чаша весов неизменно отклоняется в худшую сто¬

рону. Больной страдает, худеет. По мере развития болезни

спазмы повторяются все чаще, становятся все более мучитель¬

ными и затяжными. В Ватикане и Кастель Гандольфо побы¬

вали уже не сотни, а тысячи врачей, желающих помочь и

дать добрый совет. Среди них были специалисты по внутрен¬

ним болезням, невропатологи, эндокринологи, были знамени¬

тые хирурги, поскольку известны случаи, когда при кардио-
1	Милая болтливость (итал.).
2	Дочь времени (лат.).
43

Для Джанлоренцо существует либо отдых, либо борьба.

Он не склонен тратить время попусту. Я чувствую, что в иные

моменты он не одобряет моих бесед со священником Л., в осо¬

бенности если ему не ясно, кто из нас кого убеждает и вообще

убеждает ли. «Veritas filia temporis» (истина — дочь вре¬

мени),— сказал как-то в его присутствии священник Л. Джан¬

лоренцо возмутился. Для него все, что текуче, изменчиво,

относительно, исходит от сатаны. Для него истина бывает либо

безусловно конкретной — и тогда он отстаивает ее, пересчи¬

тывая свои доводы на пальцах: «во-первых», «во-вторых»,

«в-третьих»,— либо истина бывает мистической — и тогда нет

доказательств. Говоря о ней, Джанлоренцо молитвенно скла¬

дывает руки, стискивает толстые, крестьянские, крепкие

пальцы и изо всех сил вертит ими.
Я прячу записку и фотографию, принесенные им, и улы¬

баюсь. Но его огорчает моя улыбка, ибо она не имеет ника¬

кого отношения к лицу, изображенному на фотографии. Я по¬

глядел на нее и спрятал, больше ничего. Чувствую, что Джан¬

лоренцо страдает. Не знаю, то ли он заранее все обдумал

или решение созрело в нем внезапно,— во всяком случае, он

рассказывает мне историю, которую я уже не раз слышал и о

которой я читал сперва в светской католической печати, а по¬

том в центральном органе Ватикана — «Оссерваторе романо»

прочел текст почти тождественный и уже официально утверж¬

денный для верующего католического мира.
С первых слов мне ясно, что Джанлоренцо заучил весь

текст наизусть; во время проповедей он, словно камнем из

пращи, бьет этим рассказом в упорные сердца. В его устах

рассказ о нашумевшем событии становится намного более

волнующим, чем тот же самый рассказ, помещенный среди

ватиканской хроники, сообщений о церемониях, приемах и

аудиенциях, ежедневно заполняющих значительную часть

«Оссерваторе романо». И уж, конечно, волнует больше, чем

тот же самый рассказ, напечатанный на страницах «Оджи» —

еженедельника с миллионным тиражом, приносящего миллион¬

ные доходы,— где описание чуда и репортаж, касающийся

жизни папы, поместили между отчетом о сногсшибательном

убийстве и фотокорреспонденцией о пребывании в Италии аме¬

риканской актрисы.
Я вспоминаю: когда в печати появилось описание чуда,

журналисты, аккредитованные при Ватикане, гурьбой кину¬
42

лись туда, чтобы раздобыть подробности. Пресс-атташе церкви

монсиньор Казимири ответил им тогда, что описание соответ¬

ствует истине. Он сообщил также, что Пий XII рассказал о

случившемся только самым близким и просил все хранить

в полнейшей тайне. Вся эта история дошла до сведения

«Оджи» лишь благодаря чему-то такому, что монсиньор атташе

назвал affettuosa indiscrezione *. Но на тему о том, почему эта

милая болтливость была выболтана на страницах «Оджи» —

еженедельника с миллионным тиражом,— монсиньор Кази¬

мири из ватиканского пресс-бюро не высказался. Впрочем,

для католического общественного мнения само описание чуда

было столь волнующим, что побочные, связанные с ним об¬

стоятельства, касающиеся, в конце концов, только формы, по

правде говоря, никого особенно не заинтересовали. Священ¬

ник Л., вероятно, сказал бы тут, что форма также является

filia temporis2.
Джанлоренцо старается говорить как можно спокойнее.

Без ораторских эффектов, то есть без педали и без сурдинки.

Не слишком быстро и не слишком медленно, так, чтобы не

создавалось* впечатления, будто он повторяет выученное

наизусть, и в то же время чтобы никому не могло показаться,

будто только теперь подбирает нужные слова. Вот его рас¬

сказ:
—	Святой отец заболел в 1952 году. Болезнь святого отца

называлась pylorospasmus (спазма привратника). Болезнь эта

встречается редко. Заключается она в том, что мышцы между

желудком и кишками спазматически сжимаются, не пропуская

пищу из желудка в кишечник. От недоедания больной посте¬

пенно чахнет. Иногда удается на время приостановить спазмы,

но таких коротеньких пауз недостаточно для восстановления

упущенного. Чаша весов неизменно отклоняется в худшую сто¬

рону. Больной страдает, худеет. По мере развития болезни

спазмы повторяются все чаще, становятся все более мучитель¬

ными и затяжными. В Ватикане и Кастель Гандольфо побы¬

вали уже не сотни, а тысячи врачей, желающих помочь и

дать добрый совет. Среди них были специалисты по внутрен¬

ним болезням, невропатологи, эндокринологи, были знамени¬

тые хирурги, поскольку известны случаи, когда при кардио-
1	Л\илая болтливость (итал.).
2	Дочь времени (лат.).
43

спазме (сердечной спазме) помогла операция. Но не забы¬

вайте, что в 1954 году, когда весь католический мир готовился

к катастрофе, святому отцу было уже семьдесят восемь лет и

он был отчаянно истощен. Папа не желал взвешиваться, до

сих пор никто не знает, сколько он тогда потерял в весе —

может, десять килограммов, может, пятнадцать, а может быть,

и больше. Он очень редко разрешал говорить о своей болезни,

изо всех сил придерживался обычного распорядка дня.

Правда, он вставал теперь в четверть седьмого по звонку,

как в молодости, а не в шесть, полшестого, а иногда и в чет¬

верть шестого, как в зрелые годы,— вот единственное, чего

от него добилась мать Паскуалина, которая много лет ведет

его домашнее хозяйство и о которой вы не раз услышите в

Риме.
—	Из года в год,— продолжал Джанлоренцо,— папа воз¬

вращается из Кастель Гандольфо, то есть из своей летне-осен¬

ней резиденции, в последнюю- субботу ноября. В 1954 году

последняя суббота выпала на 27-е число. Ночь с пятницы на

субботу прошла очень тяжело. К обычным спазмам присоеди¬

нилась теперь почти неотступная их спутница — икота. К утру

спазмы утихли, но икота усилилась. Приступ икоты продол¬

жался несколько часов. Силы папы явно подходили к концу.

Но он и слышать не хотел ни о каком нарушении программы.

Всем было ясно, что он неописуемо страдает. Но он не согла¬

сился даже на то, чтобы его сопровождал врач. Он не хотел,

чтобы тысячи верующих — которые собираются во всем из¬

вестный день, когда папа проезжает из Рима в Кастель Ган¬

дольфо или из Кастель Гандольфо в Рим,— увидели рядом с

ним человека в мирской одежде, потому что они угадали бы,

какова его профессия и роль. Узреть папу для людей счастье,—

продолжал Джанлоренцо,— вид его доставляет им радость,

придает бодрость. Для верующих папа — это символ победо¬

носной, великой, торжествующей церкви. У папы слишком

высокое представление о долге, чтобы он позволил себе

явиться перед людьми в образе больного человека. Поэтому

сотни тысяч верующих, которые вышли на шоссе, дороги и

улицы, рукоплескали и чествовали его такими же веселыми

и радостными возгласами, как и обычно. Святой отец непре¬

рывно отвечал на возгласы, чертя в воздухе знак святого

креста, либо приветственно махал рукой. В Ватикане он

потерял сознание.
44

Первые декабрьские дни окончательно развеяли все на¬

дежды. В Ватикане плакали. Сперва были прекращены пуб¬

личные аудиенции, а потом и частные. Говорили, что папа

отложил все свои дела и больше не встает. И действительно,

он приподнимался только для того, чтобы переменить позу.

Страдал почти все время, а сильнее всего по ночам. Ночью

он мало спал, главным образом молился. В те моменты, когда

каждый вдох и выдох, каждый удар пульса был для него

пыткой, он беспрерывно твердил молитву, к которой теперь

очень пристрастился, молитву Anima Christi К
В ночь с седьмого на восьмое декабря, под утро, когда

страдания достигли предела, когда они были сильнее и мучи¬

тельнее, чем когда-либо, святой отец на какой-то момент

остался один в комнате и снова принялся читать молитву.

И именно тогда, когда он дошел до слов мольбы, звучащей:

«In hora mortis meae, voca me»2, он увидел у своего изго¬

ловья сладостную фигуру Христа. Увидев его, он не усомнился,

что Иисус Христос пришел, чтобы призвать его к себе, и с

превеликой серьезностью и волнением произнес следующую

строку молитвы, считая, что выполняет волю всевышнего. Он

сказал: «Jube me venire ad Те» 3. Но Иисус пришел не за тем,

чтобы призвать его к себе и взять с собой, напротив, он при¬

шел, чтобы вселить в него бодрость и даже, судя по всему,

дать ему понять, что его час еще не пробил.
Святой отец совершенно уверен, что видел Иисуса. Он со¬

вершенно уверен, что ему это не приснилось. В ту минуту,

когда он увидел его фигуру рядом с собой, он не только

не спал, но был в ясном сознании. На следующий день, как

раз в тот момент, когда в газеты всего мира стали поступать

вести о необычайно тяжелом состоянии здоровья папы, со¬

стоянии, по временам близком к агонии, он почувствовал себя

лучше. Резкие, давящие боли, связанные с икотой, вообще

прекратились. А два дня спустя он окончательно справился

со страшным недугом, который в течение нескольких лет не

позволял ему нормально питаться. Неделю спустя весь Вати¬

кан, весь Рим и весь мир сперва робко, а с каждым днем все

более смело и открыто заговорили о чудесном выздоровлении
1	Душа Христова (лат.).
2	В смертный час мой призови меня (лат.).
* Прикажи мне прийти к тебе (лат.).
45

папы. Но в течение года, кроме узкого круга людей, никто

не знал, какое необычайное, какое исключительное чудо скры¬

вается за этим внезапным исцелением. Чудо, которое оста¬

нется в памяти всей католической церкви на веки веков и среди

чудес, совершенных пресвятой троицей, пресвятой девой Ма¬

рией и святыми, будет сверкать как бриллиант чистейшей

воды.
На этом Джанлоренцо закончил свой рассказ.
Фиуджи, 24 июня 1956 года
Небольшая прогулка на территорию гольф-клуба курорта

Фиуджи. Беру там во временное пользование шезлонг и хочу

поставить его на обычном месте под сенью трех древних олив.

Вижу, однако, что место занято. Я уже готов отступить, но

тут меня окликают. Под оливами расположился мой знако¬

мый священник— профессор Л. Он не таскает с собой молит¬

венника, зато у него всегда есть последние номера «Чивильта»,

францисканского «Вита е Пенсиеро» или парижских иезуит¬

ских «Этюдов».
Мы беседуем беспечно, по-курортному. С лугов сюда до¬

ходят разнообразнейшие чудесные запахи. Над нами нежно

перешептываются оливы. Цикады заглушают шепот олив, но

трещат тише, чем обычно. Можно слушать их и упиваться за¬

пахами до бесконечности. Случайно я упоминаю о вчераш¬

нем разговоре с Джанлоренцо. Вернее, о том чуде, про

которое мне рассказал Джанлоренцо в заключение нашей

беседы.
Едва затронув эту тему, я замечаю, что испортил настрое¬

ние священнику Л. Некоторое время он ничего не отвечает.

Догадываюсь, однако, что он раздражен, догадываюсь, что я

задел чувствительную струнку. Молчание Л. затягивается.

Я даже не слышу его дыхания. Он сдерживает его.
—	Удивительно,— наконец говорит он, повернув вопрос с

несколько неожиданной стороны,— что вас, иностранцев, так

интересует это явление. В мае нынешнего года я был на науч¬

ном конгрессе в Лувене, в Бельгии. В Лувене есть католиче¬

ский университет. Нам, то есть итальянцам, там просто жить

не давали из-за этого чуда.
46

—	Я никак не хотел задеть вас,— говорю я.— Мне рас¬

сказали об этом чуде вчера, и я решил узнать, что о нем ду¬

мают в итальянских научных католических кругах.
—	Что им думать? Ничего не думают. Ждут.
—	А как было в Лувене, чего хотели те, что так нападали

на вас?
Л. долго молчит, потом осторожно сообщает:
—	У вас, кажется, нет ни специального богословского об¬

разования, ни обстоятельных знаний по истории церкви. Если

бы они у вас были, то чудо, о котором мы говорим, внушало

бы вам такое же беспокойство, как и нам. Истории церкви из¬

вестны всего два-три случая, да и то один полулегендарный,

когда Христос явился своему наместнику на земле. Подббные

события всегда происходили в критические для церкви мо¬

менты. В моменты великой опасности. Так обстоит дело, если

взглянуть на него с исторической точки зрения. А с точки зре¬

ния теологической или мистической чудо это представляет

собой орешек, который еще труднее разгрызть. Болезнь, даже

очень тяжелая и даже болезнь наместника Христова,— это

событие весьма заурядное. Даже в случае болезни такого

папы, как Пачелли. Здесь, стало быть, возникает некое

несоответствие между причиной и чудом. Мы говорим

о сомнениях относительно содержания. А что касается формы,

в которой было передано для всеобщего сведения сообщение

о чуде, то за границей считают, что она была исключительно

неудачной. Иллюстрированные еженедельники, страницы ко¬

торых заполняются описаниями скандалов, убийств, шпион¬

ских афер и снимками полуголых красоток,— неподходящее

для этого место. Кроме того, в Лувене сокрушались по поводу

финансовой стороны вопроса. В Лувене меня уверяли, что

статья о чуде, опубликованная в еженедельнике «Оджи»,—

только часть большого сочинения. А все сочинение в целом —

это нечто вроде дневника о папе Пачелли, созданного в Ва¬

тикане. Меня уверяли также, что написан дневник не свет¬

ским пером! Сочинение в полном его виде в настоящее время

является предметом переговоров между автором и одним

крупным американским издателем. Печатая отрывок, автор и

издатель хотели проверить рыночную стоимость целого. Все

это очень горько.
Он был расстроен. Я почувствовал укоры совести из-за

того, что испортил ему такой прелестный часок среди .олив,
47

цикад, душистых трав и нежной, упоительной и успокоитель¬

ной лазури. В утешение я сказал ему:
—	Ведь очень многие католики восхищаются чудом. Отец

Джанлоренцо...
—	Итальянцы восхищаются! Итальянцы! Итальянцы!

В Италии некоторые вещи нельзя понимать буквально. Не¬

которые вещи у нас понимаются легко, аллегорически. Это

вопросы климата, темперамента, ну и близости римской ку¬

рии, близости этой — скажем — церковной кухни. Но вот в

Лувене католики, боже мой, какие они педанты!
Фиуджи, 25 июня 1956 года
Мы разъезжаемся. Железнодорожник с confusione уехал

несколько дней назад. Он тут пил воду за всех нас. Он и сам

не знал, сколько способен выпить — то ли пять, то ли шесть

литров. У курортного врача он ни разу не был, потому что

там платный прием. Старик потолковал с людьми, задавал

вопросы, высчитал и назначил себе четыре литра. Но пред¬

почитал выпить лишнее, чем недопить. «Поскольку я сюда

приехал, так надо пить»,— говорил он. Confusione затрудняет

ему счет, и он придумал против этого средство. Воткнул в пет¬

лицу лавровую веточку и после каждого стаканчика обрывает

у нее один листок. Пальцы у него грубые, для этой работы

не подходят, и вместо одного листика он обрывает сразу

несколько. Потом он уравнивает счет, исправляет ошибку.

Но с другой стороны, если заболтается, то забывает о веточке.

Если ему напомнят о ней, он бранит себя и проклятое confu¬

sione. А кроме того, он не умеет пить размеренно, классически,

великолепно, как, например, священник Л., который пьет

просто образцово, маленькими глоточками, через равные про¬

межутки времени и так аккуратно, словно перебирает четки.

«Confusione» хлещет воду огромными глотками, a la garga-

nella К Вероятно, подсознательно он хочет напиться, нагло¬

таться, пропустить через свой организм как можно больше

воды, которую здесь получает бесплатно, а всюду в другом

месте ему пришлось бы платить по двести лир за бутылку.
1 Пить, не поднося сосуд к губам (итал.).
48

Сегодня уезжает мой милый Джанлоренцо. Он смущен.

Досадует на себя, досадует на меня, внешне это не прояв¬

ляется, но чувствуется, и все из-за того, что он разговаривал

со мной о чуде, а я потом ничего ему не сказал. Он снова дер¬

жит себя примерно так же, как в тот день, когда узнал, кто я

такой. Вероятно вчера, ложась спать, он упрекал себя за то,

что зря разоткровенничался. Но мало-помалу настроение

у него меняется. Он возбужден мыслью об отъезде. Чудесно

рассказывает о своем Льи Анджели. Говорит, что его мона¬

стырь расположен в прекрасном месте. И добавляет, что почти

все монастыри расположены в хороших местах. Впрочем, раз¬

говариваем мы недолго, ему нужно обойти на прощанье вели¬

кое множество своих знакомых. А времени у него мало, он

уезжает в час.
Возвращаясь из парка и, как всегда, до последней предо¬

беденной минуты попивая на ходу воду, я заглядываю на вок¬

зал. Как раз в этот момент широким шагом выходит на перрон

отец Джанлоренцо. Мальчик-слуга из Санта Кара следует за

ним с чемоданом. Отец Джанлоренцо левой рукой сует маль¬

чику несколько монет, а правой крестит ему лоб. Чемодан

отправляется на полку. Наконец Джанлоренцо замечает, что

я стою на перроне с кружкой в руке. Ему это приятно. Еще

одно-два банальных слова, и вот уже моторы электропоезда

начинают гудеть. Поезд трогается. Тогда я поднимаю кверху

пустую кружку. Поднимаю ее приветственным жестом. Джан¬

лоренцо внезапно исчезает, его нет в окне. Но когда поезд сре¬

зает поворот, я снова вижу Джанлоренцо — он машет мне из

окна вагона и тоже держит в руке кружку. Для того чтобы

повторить мой жест, он должен был с молниеносной быстро¬

той распотрошить чемодан. Я отвечаю ему тем, что машу

с удвоенным жаром. Еще секунда, две, три — и мы больше

друг друга не видим.
С Джанлоренцо я на днях обменялся адресами. Он обещал

навестить меня в Риме, я взял его адрес на случай, если при¬

дется побывать в Салерно. Со священником Л. дело обстоит

иначе! Он пропускает мимо ушей мои слова, когда я предла¬

гаю ему оставить адрес, потому что я уезжаю завтра утром.

На прощанье он угощает меня хитроумной фразой, из которой

ясно следует, что он придерживается довольно независимого

образа мышления, но встречаться со мной не намерен. При

своих взглядах он, вероятно, должен быть осторожен. И на
4	Т. Бреза
49

территории своего Б. и в Риме: это не Фиуджи, где никто не

несет ответственности за случайные курортные знакомства.

Ничего не поделаешь. Бог с ним!
Венеция, 28 июня 1956 года
В Венеции я часто захожу в Академию изящных ис¬

кусств— в прошлом францисканскую церковь, которую На¬

полеон превратил в картинную галерею,— и смотрю на «Пир

в доме Левия» Веронезе. Наш друг Луиджи Чини, который

заметил, что я подолгу задерживаюсь перед этой картиной, а

вчера, когда у нас было мало времени, я подвел его только

к ней и десять минут спустя, больше ни на что не поглядев,

ушел, объясняет мое поведение тем, что я когда-то написал

роман под заглавием «Пир Валтасара» с вымышленным ше¬

девром Веронезе в центре повествования.
Быть может, действительно по этой причине я обратил вни¬

мание на картину, но теперь она привлекает меня и сама по

себе, вся ее история и некоторые проблемы, связанные с ее

историей. О них я могу думать, отвлекшись от «Пира в доме

Левия», не глядя на картину. И наверное, думаю о них, не

только когда бываю в Венеции. И хотя мне не нужно смот¬

реть на картину, чтобы думать о проблемах, которые меня

занимают, всякий раз, как я ее вижу, я думаю о них еще на¬

пряженнее.
Картина гигантская. Ширина ее — двенадцать метров во¬

семьдесят сантиметров. Высота — пять метров пятьдесят сан¬

тиметров. Это самый большой из «пиров» Веронезе, тех «пи¬

ров», о которых Ланци в знаменитой «Истории живописи»

говорит: «...«Пиры» составляют его величайшую славу». Это

последний из его «пиров». Да к тому же и прекраснейший.

Прекрасны и другие: я имею в виду туринский с Магдалиной,

моющей Христу ноги, парижский из Лувра, изображающий

чудо в Кане Галилейской, дрезденский, который я знаю только

по репродукции, тоже с Каной, второй парижский, с Магда¬

линой, также находящийся в Лувре, миланский из галереи

Бреро, изображающий пир в доме фарисея (с Магдалиной),

и, наконец, картина из Виченцы (из монастыря на Монте-
50

Берико) «Пиршество Григория Великого». Вместе с «Пиром в
доме Левия» это составляет семь «пиров». Сам Паоло Веро¬

незе говорит «примерно о десяти».
На сюжеты «пиров» были написаны и картины, которые до

нас не дошли, и фрески в летних, деревенских резиденциях

«всей Veneto»1. Однако это «пиры» мифологические, сказоч¬

ные, фантастические, а не религиозные. Замечательно писал

о них Валери (в предисловии к монографии Лукомского, по¬

священной этим фресковым языческим «пирам»). Они легкие,

быстрые, насыщенные оптическими шутками и фокусами. На

меня они производят впечатление фельетонов, замечательных

фельетонов в красках. Шесть религиозных «пиров», о которых

я упоминал выше, вместе с седьмым, в доме Левия,— это дру¬

гой художественный жанр. Жанр — серьезный. В нем тоже

есть вся полнота свободы, но фельетонами эти картины нельзя

назвать. Это романы.
Все сходятся на том, что последний «пир» (в доме Ле¬

вия)— лучший. Картина великолепна, величественна, гармо¬

нична. По типу своему она принадлежит к тем шедеврам, ко¬

торые сделаны «на всю мощь оркестра», «на весь регистр»,

которые, безусловно, удались автору и ничуть не отдают

дурной оперностью, бездушной помпезностью.
Из предшествующих ему «пиров» мне, вероятно, больше

всего понравился бы дрезденский с Каной Галилейской. Он

психологичен и вместе с тем складывается из событий, из дви¬

жения. Но надо согласиться с историками искусства и отвести

ему место ниже «Пира в доме Левия», поскольку картина эта

эпизодична. Огромная «Кана» из Лувра, изображающая не,

один эпизод, а традиционный большой пир, написана за де¬

сять лет до «Левия». Вот она-то как раз парадно-помпезна.

Ее Христос напоминает замечательного дрезденского Христа,

завороженного им же совершенным чудом,— невозможно за¬

быть его глаза, выражение его лица. Да, напоминает, это тот

же самый Христос. С той лишь разницей, что дрезденский, мо¬

рально, психически, нервно потрясен тем, что он совершил,

а парижский тоже потрясен, но прошло уже пять минут после

чуда, и теперь он как бы позирует для фотографии. Кроме

того, парижская «Кана» теряется в сотне нагроможденных

на картине фигур, позирующих, неспокойных, размещенных в
1 Венецианская область (итал.).
51

три яруса на фоне разнородной архитектуры, разбегающейся

во все стороны.
Красивы и парижский и миланский «Пиры в доме фарисея»

(с Магдалиной). Однако в художественном отношении эти

картины более скромны, чем «Левий». Их нельзя признать

образцом гармонии. Они написаны с соблюдением композици¬

онной условности, заключающейся в .том, что центр картины

свободен во имя эффектности дальней перспективы. А из-за

этого создается впечатление, будто правая и левая сторона

картины застроены и даже чрезмерно заполнены, а в середине,

на главном, центральном месте,— дыра. Такой дыры нет на

предшествующей «Пиру в доме Левия» картине из Виченцы.

Это предпоследний «пир» Веронезе. «Виченца» и «Левий»

сходны между собой. Похожа архитектура, строго компоную¬

щая картину в триптих. Использован тот же прием расста¬

новки человеческих фигур посредине в один ярус, а по бокам

свободно в два ряда. Та же самая «мертвая лестница». Мно¬

жество сходства в деталях. Но, сравнивая обе картины, чув¬

ствуешь, что ранняя—это как бы вариант позднейшей. Ран¬

няя — это попытка подведения итога и извлечения выводов из

опыта создания всех предыдущих «пиров». В позднейшем

«пире» этот опыт использован уже совершенно уверенной

рукой.
Тут уже чувствуется полное самоутверждение художника

в избранном им жанре, в манере трактовки такой старой темы,

как евангельские пиры. Эти пиры, пиры классические — брак

в Кане Галилейской, пир в доме фарисея, последняя вечеря

,и вечеря в Эмаусе,— сотни, тысячи раз воспроизведенные в

живописи, начиная с первых древнехристианских образов и

кончая Леонардо. Груз традиций должен был здесь мучи¬

тельно угнетать художника. Поиски собственной версии, вер¬

сии современной, вероятно, были исключительно труд¬

ными. Быть может, поэтому потребовалось столько времени,

то есть двадцать лет, на то, чтобы у Веронезе сложился соб¬

ственный образ видения и чтобы он в него поверил. Глядя на

«Левия», с первого же момента поддаешься именно такому

впечатлению — художник добился цели. Огромная картина

необычайно легка и спокойна. Поначалу создается впечатле¬

ние, что это связано с архитектурным образом, что строгий

порядок картине придают три арки — заимствованные то ли

у Сансовино, то ли у Палладио; но, вглядевшись в картину
52

получше, чувствуешь, что придают порядок не только они. Ком¬

позиционная свобода решения стола при всей ее легкости тоже

очень строгая. Спокойствие, которым веет от всей картины,

пленительно. Настроение ее — серьезное и мужественное, вот

почему в этом, несомненно, эпикурейском пире нет и на¬

мека на пьянство или обжорство. Многие, глядя на эту кар¬

тину, восхищаются насыщенной воздухом далью за фигурами

Христа, Петра, Иоанна. Эта бесконечная даль, вероятно, до¬

стойна восхищения. Но я не знаю, стоит ли она того, чтобы

ее особо выделять. Ибо она так часто встречается на других

полотнах. Зато меня захватывает гармоничное соотношение

между жизнью, разворачивающейся за столом, и жизнью, за¬

печатленной в эпизодах второстепенного значения. Эта вторая

жизнь сосредоточивается главным образом вокруг «мертвой

лестницы», но не только. Она всюду — это разнообразные

алебардники, дети, негритята, собаки, карлики; нигде, однако,

они не устраивают толчеи. Может быть, поэтому жизнь, отра¬

женная в эпизодах, воспринимается в этой каргине как нечто

относящееся ко второму плану. Перед нами нечто обаятельное,

полное живописного очарования, но именно второплановое.

Благодаря этому и создается впечатление пропорциональности

и соразмерности в насыщении фона жанровыми сценками, со¬

размерности, столь трудной для позднего венецианского ре¬

нессанса и баррокко.
Венеция, 30 июня 1956 года
«Левий» помечен датой окончания картины: 20 апреля

1573 года. На очень видном месте, на обеих наружных столбах

«мертвой лестницы», стоит еще одна надпись: «Fecit D. Convi.

Magnum Levi — Lucae Cap. V»1. Надпись эта авторитетно

разъясняет, о каком пире идет речь. Ни на одном из «пиров»

Веронезе такой надписи нет. Впрочем, после многих веков

обращения искусства к религиозной тематике, надписи никому

не были нужны. Каждый знал, о ком и о чем рассказывает

картина. Но случай с «Левием» был особый. Отчасти потому,

что этот пир обычно не изображали на картинах, но главным
1 «Выполнил в красках большой пир Левия.-—Лука Гл. V» (лат.).
53

образом потому, что «Левий» поначалу не был «Левием». Зна¬

менитый «Пир в доме Левия» поначалу был «Последней ве¬

черей».
Эту картину заказал Веронезе монах из Венеции, Андреа

Буоно. Кажется, он получил наследство и монастырь разрешил

ему потратить деньги на украшение трапезной в монастыре

святых Джовани и Пауло — в обыденной речи и даже в

письменной оба святых, впрочем, сливаются в одного, Сан

Дзаниполо. В этой монашеской трапезной когда-то висел

«пир», к тому же кисти Тициана, но картину сожгли перепив¬

шиеся немецкие ландскнехты, расквартированные в мона¬

стыре. Случилось это летом 1571 года, за несколько месяцев

до битвы при Лепанто.
Надо думать, что монах Андреа Буоно, который заказал

Веронезе новый «пир», будучи уже в преклонном возрасте,

помнил старый «пир» и сожалел о его гибели. Веронезе при¬

нял заказ. Кроме того, монах, кажется, надеялся получить

более значительную долю наследства и это позволило бы ему

потратить больше денег на картину, во всяком случае, у него,

видимо, произошли какие-то финансовые осложнения, ибо

Карло Ридольфи в «Сокровищах искусства» (1648) пишет:

«Но, не будучи в состоянии потратить более крупную сумму,

бедный монах мольбами принудил Паоло (Веронезе), который

в конце концов согласился доставить ему это удовольствие...

более побуждаемый к тому стремлением к славе, чем жаждой

выгоды».
Между предыдущими «пирами» и этим, последним, и даже

«пиром» из Виченцы, написанным совсем незадолго до «Левия»

(злосчастный этот «пир» лишь недавно оправился после

страшных повреждений, причиненных американскими бом¬

бами), столь значительная разница в характере замысла, в его

свободе и размахе, что «desio della gloria» 1 художника я лично

понимаю как мучительную потребность высказаться в том

жанре, в котором, по его убеждению, он достиг зрелости со¬

вершенства.
Так или иначе, из насущной ли потребности или из жажды

славы, а может быть, из чувства дружбы к престарелому мо¬

наху, действительно очень симпатичному, как можно судить

по его портрету, помещенному Веронезе на картине (второй
1 Стремление к славе (итал.).
54

из сидящих за столом справа, бородатый, с грустными гла¬

зами, в руках у него нож и вилка, а на плече салфетка), воз¬

ник захватывающий «пир». Судя по отзывам современников,

картина им чрезвычайно нравилась. Я не думаю, чтобы успех

принесла в первую очередь религиозная сторона картины. Но,

вне всякого сомнения, тогдашним зрителям нравилось именно

то, что в произведении искусства столь прекрасно соседствуют

идея и жизнь, чего обычно так трудно бывает добиться. В дан¬

ном случае божественное и евангельское сосед¬

ствуете земным и венецианским.
Но, быть может, зрителям действительно гораздо больше

нравилось это последнее, земное и венецианское при оскорби¬

тельном пренебрежении к божественному и евангельскому,

как бы отодвинутому на второй план. Ибо одновременно

с изъявлениями восторга по городу пополз слушок о том, что

с картиной не все ладно. Подробностей я не знаю. Мне ка¬

жется, что они вообще неизвестны ни просто историкам, ни

историкам искусства. Впрочем, игра злых сил вокруг какого-

нибудь произведения искусства — это вообще для них не

тема, ибо игра эта обычно не оставляет письменных докумен¬

тов. Таким образом, не известно, как все началось. Был ли

это приказ сверху или инициатива всяких мракобесов и ни¬

чтожных честолюбцев, жаждущих славы и толкущихся вокруг

так называемых честных фанатиков, одновременно подгоняе¬

мых и подгоняющих.
В данном случае примечательно то, что венецианское отде¬

ление священной канцелярии и, стало быть, инквизиция и ее

трибуналы помещались в одном из флигелей монастыря свя¬

тых Джованни и Пауло, где как раз и был создан новый

«пир». Таким образом, кто-нибудь мог туда заглянуть и на¬

жаловаться. Мог поднять шум и кто-либо из проезжих, на¬

пример представитель римской курии недавно избранного

Григория XIII, заядлого врага реформации. Навстречу воль¬

нодумству, которое пробудила эпоха Возрождения, катилась

опустошительная волна. В такие моменты не приходится

искать доброхотов, ревнителей истины. Венеция оказывала

решительный отпор всякого рода атакам. С тем большим жа¬

ром священная канцелярия накинулась на «пир», о котором

я пишу, наконец-то найдя для себя удобный предлог. Быть

может, все происходило так, а быть может, и по-другому.

Можно до бесконечности строить догадки. Зато достоверно
55

одно: 28 июля 1573 года Веронезе предстал перед судом ии-

квизиции. Это значит — через три месяца после окончания

картины.
Дел. дал мне записку в местный государственный архив, и

таким образом я прочел протокол допроса. Он находится в

папке, помеченной номером 33. Искать ее следует в кар¬

тонной коробке актов священной канцелярии за куриальный

1572—1573 год. Кстати, римская курия по сей день пользуется

делением на куриальные годы. Куриальный год начинается

здесь первого ноября, а кончается девятого сентября. Затем

следует шестинедельный перерыв, предназначенный для от¬

дыха, отъезда ad aquas (на воды), соблюдаемого столько ве¬

ков, что теперь это выражение уже стало техническим терми¬

ном, названием долгой паузы в работе всех конгрегаций, три¬

буналов и ведомств, паузы столь долгой, что сообразно с нею

строится вся работа ватиканских канцелярий.
Пять классически пожелтевших страничек формата шест¬

надцать на двадцать три сантиметра, с большими полями,—

вот и весь протокол. Края бумаги грязные, почерк красивый,

нервный; на пяти страничках я насчитал восемь мест, где тот,

кто вел протокол, допустив ошибку, перечеркивал слово, а

иногда и целую строку. А один раз вписал сверху пропущен¬

ное слово. Для чего я привожу эти сведения — не знаю. Боль¬

шего формата или меньшего, очень запачкан или не очень —

какое это имеет значение. Конечно, я это понимаю. Но в стра¬

ничках протокола содержится такая взрывчатая сила, самое

дело такое вопиющее и вместе с тем столь многое выражено в

нем лишь намеком, что, желая полностью передать свои впе¬

чатления, я отмечаю и вещи ненужные.
Протокол начинается, как и всякий протокол, с даты, затем

приводятся общие сведения о личности Веронезе, вызванного

в трибунал священной канцелярии. Эта часть записана по-

латыни, в тексте тоже кое-где попадается латынь, в заключе¬

нии, содержащем приговор, она появляется тоже. Как пра¬

вило, по-латыни поименованы голоса в диалоге художника

с трибуналом. Этих голосов два: они и он. Таким образом,

каждая реплика диалога начинается с: Ei dictum (ему ска¬

зано) и Respondit (он ответил). Иногда вместо Ei dictum

появляется Interrogatus (его спросили), чаще все-таки одно¬

образно сменяют друг друга Ei dictum, Respondit, Ei dictum,

Respondit и так подряд.
56

В эти латинские рамки вставляется содержание диалога,

ведущегося на венецианском диалекте. Я переписываю из него

все самое важное. Впрочем, важно почти все.
Итак, после записи дат и общих сведений Веронезе спро¬

сили о его профессии. Здесь-το начинается самая существенная

часть диалога.
«Он ответил: Пишу картины и выполняю портреты.
Ему сказано: Известно ли вам, по какой причине вас вы¬

звали в наш трибунал?
Он ответил: Нет, неизвестно, ваши высокородия.
Ему сказано: А разве вы не догадываетесь?
Он ответил: Да, догадываюсь.
Ему сказано: Тогда скажите, каковы ваши догадки?
Он ответил: Судя по тому, что мне было сказано преподоб¬

ными отцами, то есть приором монастыря Сан Дзаниполо,

имени которого я не знаю, он получил от вас указание, чтобы

на месте собаки на картине, написанной мною,— посредине

внизу — была помещена Магдалина. Я ответил ему, что ради

моей чести и для блага картины с величайшей охотой написал

бы это или даже что-либо другое. Однако я не чувствую, чтобы

фигура Магдалины была бы здесь уместна и по многим причи¬

нам, которые я сейчас изложу, если мне будет предоставлена

возможность их изложить.
Ему сказано: О какой картине вы здесь упоминаете?
Он ответил: О картине, изображающей Тайную вечерю,

которую вкушал Иисус Христос вместе с апостолами в доме

Симона.
Ему сказано: Где находится эта картина?
Он ответил: В трапезной монастыря Сан Дзаниполо.
Ему сказано: Написана эта картина на стене, на дереве

или на полотне?
Он ответил: На полотне.
Ему сказано: Сколько футов в вышину?
Он ответил: Около семнадцати футов.
Ему сказано: А в ширину?
Он ответил: Что-то вроде тридцати девяти футов.
Ему сказано: На этой вечере господа нашего изображены

ли вами также и слуги?
Он ответил: Да, ваши высокородия.
Ему сказано: Перечислите, скольких слуг вы изобразили и

какие действия выполняет каждый из них.
57

Он ответил: Я изобразил хозяина дома, в котором проис¬

ходил пир, то есть Симона, позади него я написал также фи¬

гуру его управителя, которого изобразил на картине так,

словно он по своей охоте пришел посмотреть, все ли на вечере

в надлежащем порядке.— Затем он добавил: — Там есть еще

немало других фигур, но, поскольку прошло уже много вре¬

мени с тех пор, как я их написал на этой картине, я не могу

всех вспомнить.
Ему сказано: Помимо этого пира, писали ли вы и другие

пиры?
Он ответил: Да, ваши высокородия.
Ему сказано: Сколько вы их написали и где они находятся?
Он ответил: Я сделал в Вероне одну картину для преподоб¬

ных монахов святого Лазаря — она находится в их трапезной.
Добавил: Одну картину я сделал для преподобных отцов

в церкви святого Георгия здесь, в Венеции.
Тут ему было сказано, что та картина — не вечеря, вопрос

относится только к пирам с участием господа нашего Иисуса

Христа.
Он ответил: Я сделал одну картину для францисканцев

святого Себастьяна в Венеции. И сделал также одну в Падуе

для монахов церкви святой Магдалины. Не припомню, чтобы

я писал другие, помимо названных.
Ему сказано: На том пиру, который вы сделали в С. Джо-

вани Пауло, что означает изображение человека, у которого

течет кровь из носа?
Он ответил: Я изобразил этого человека в виде слуги, у

которого в результате какого-то непредвиденного случая шла

носом кровь.
Ему сказано: А что означают люди, вооруженные на немец¬

кий лад, у каждого из них в руке алебарда?
Он ответил: Я смогу это объяснить, если мне предоставят

возможность сказать все необходимые слова.
Ему сказано, чтобы он их сказал.
Он сказал: Мы, художники, позволяем себе пользоваться

свободой, которой пользуются и поэты и безумцы (i poeti е і

matti), и поэтому я изобразил двух алебардников, один из

них пьет, а другой ест возле «мертвой лестницы», и я расста¬

вил так их фигуры, ибо полагал, что уместно показать их в

доме человека зажиточного, богатого, которому, как мне гово¬

рили, подобает иметь таких слуг.
58

Ему сказано: А с какой целью вы изобразили на картине

человека, одетого шутом, с попугаем в руке?
Он сказал: Для красоты, так как это принято.
Ему сказали: Кто находится за столом господа нашего?
Он ответил: Двенадцать апостолов.
Ему сказано: Что делает святой Петр, сидящий возле

Христа?
Он ответил: Четвертует барашка, чтобы передать его на дру¬

гой конец стола.
Ему сказано: Что делает тот, кто сидит рядом с ним?
Он ответил: Держит тарелку, готовясь взять то, что ему

даст святой Петр.
Ему сказано: Скажите нам, что делает сидящий возле него?
Он ответил: Держит в руке вилку и ковыряет ею в зубах.
Ему сказано: А по-вашему, кто действительно был на этом

пиру?
Он ответил: Я верую, что там был Христос с двенадцатью

апостолами, но если на картине остается свободное простран¬

ство, я украшаю его фигурами по своему вдохновению.
Ему сказано: А может быть тот, кто заказывал картину,

просил вас изобразить на ней немцев, шутов и им подобных?
Он ответил: Нет, ваши высокородия. Но согласно с заказом

я должен был по своему вкусу украсить картину, поскольку

она большая и способна вместить много фигур.
Ему сказано: А украшения, которые вы, как художник,

обычно помещаете на своих картинах,— согласуются ли они

обычно с темой и центральными образами? Или же вы исклю¬

чительно руководствуетесь своим капризом и фантазией, как

вам придет в голову, без всякого раздумья и суждения?
Он ответил: Обычно я стараюсь, чтобы они соответствовали

теме в меру моего понимания и разума.
Когда его спросили, уместно ли, по его мнению, на картине,

изображающей Тайную вечерю господа нашего, намале¬

вать шутов, пьяниц, собак и прочую мерзость, он ответил: Her,

ваши высокородия.
Его спросили.: Почему же тогда вы их намалевали?
Он ответил: Я поступил так потому, что они находятся за

пределами того места, где происходит вечеря.
Его спросили: Разве вам не известно, что в Германии и

других странах, зараженных ересыо> стало явлением самым
ОбыЧНЫМ С ПОМОЩЬЮ карТИН, ПОЛНЫХ ВСЯКИХ МерЗОСТей, ОСКіОрб-
59

лять, унижать и высмеивать все, почитаемое святой католиче¬

ской церковью и таким путем вколачивать проклятое учение

в головы глупых и несознательных людей?
Он ответил: Благородные господа, я знаю, что это плохо,

но зачем же мне возвращаться к тому, что я один раз уже

сказал, то есть что я считаю долгом следовать примеру моих

великих предшественников.
Ему ответили: Что сделали ваши великие предшественники?

Может, они сделали нечто подобное?
Он ответил: Микеланджело в Риме во внутренней части

папской часовни изобразил господа нашего Иисуса Христа,

матерь его и святого Иоанна, святого Петра и весь небесный

двор, и все они показаны обнаженными, начиная от святой

девы и далее, в разных позах, без особого почтения.
Ему сказано: Разве вы не знаете, что, рисуя страшный

суд — когда, по всем предположениям, не будет ни одежды, ни

тому подобных вещей,— нет надобности изображать одежды?

А кроме того, в этой картине нет ничего неодухотворенного,

ни шутов, ни собак, ни оружия, ни прочего дурачества. Неу¬

жели от того, что вы приводите тот или иной пример, вам ка¬

жется, будто вы хорошо поступили, рисуя картину так, как

вы ее нарисовали, и вы рассчитываете таким путем защитить

вашу картину, доказывая, будто она хороша и уместна?
Он ответил: Я вовсе ее не защищаю. Я только думал, что

поступаю хорошо. И, помимо того, многое не принял во вни¬

мание. Мне и в голову не пришло, будто я нарушаю порядок,

тем более что фигуры шутов находятся за пределами того

места, где происходит самый пир господа нашего».
На этом расследование закончилось. Что касается при¬

говора, то в нем вышеупомянутому Паоло Веронезе рекомен¬

дуется под угрозой кары священного трибунала исправить и

улучшить картину в течение трех месяцев с момента, когда

Веронезе будут переданы подробные указания. Он должен

также оплатить расходы по осуществлению указаний, которые

еще уточнит тот же, судящий его, священный трибунал.
Приговор кончается фразой, смысл которой я понимаю сле¬

дующим образом:
«И так его осудили, избрав к тому наилучший способ».
Вот полный текст заявления: «Установивши сие, судьи ре¬

шили принудить и обязать вышеупомянутого господина Паоло

исправить и устранить ошибки в картине, о которой шла речь
60

в приговоре, вынесенном священным трибуналом, в течение

трех месяцев от даты установления поправок, кои он должен

сделать, согласно с приговором упомянутого священного три¬

бунала за свой счет, под страхом наказания, грозящего ему со

стороны священного трибунала. Так постановили лучшим из

возможных способов».
Рим, 3 июля 1956 года
Я привез из Венеции отличную репродукцию «Пира в доме

Левия». Горестная судьба этой картины захватывает меня.

Всматриваюсь в нее и так, и этак. Всматриваюсь в нее попе¬

ременно, то глазами художника, то глазами бедного отца Ан¬

дреа Буоно и, наконец, глазами представителей священной

инквизиции. На картине Веронезе отец Буоно самый благо¬

образный из старцев, но лицо у него грустное, робкое, нервное.

Вероятно, он тяжело принял известие, что священная инкви¬

зиция допытывалась, не заказал ли он случайно Веронезе

вместе с картиной и те мерзости, в которых она упрекала

художника. Серьезное дело! А что бы случилось, если бы Веро¬

незе не отрицал этого! Если бы, поддавшись панике, не огра¬

дил бедного Буоно от опасного предположения. Со страху

Веронезе легко мог его подвести, отвечая менее решительным

образом. А он полностью взял на себя ответственность за все

то, что возмутило сановников трибунала. Но я все равно пред¬

полагаю, что отец Буоно, наверное, проклинал и наследство,

которое ему досталось, и мысль о том, чтобы истратить его на

украшение трапезной. У Буоно лицо человека, напуганного и

нерешительного. Я отлично представляю, как он перетрусил,

узнав, что предприняла священная инквизиция, как побледнел

и сказал с горьким упреком по адресу своей невезучей судьбы:

«Ну, все ясно!»
Очень интересно попытаться увидеть картину глазами свя¬

щенной инквизиции. Это не то же самое, что поглядеть на кар¬

тину глазами набожного, религиозного человека. Я не уди¬

вился бы, если бы картина внушала такому человеку тревогу.

Но не те дурачества, которые определенно служат ее об¬

рамлением. Религиозному человеку, полагаю, должно было

показаться странным центральное место картины. Христос
61

вовсе не благословляет вино, не благословляет хлеб, не разо¬

блачает Иуду, и это отнюдь не Христос из сцены прощания

с учениками, которая так чудесно описана святым Иоанном.

Ничего похожего! Фигура Христа мистическая, но немая.

Его лицо — это лицо человека, который обособился от

окружающей среды. Вместо всего того, что религиозно настро¬

енный зритель мог ожидать от традиционного изображения

Последней вечери, на первый план, как действо, выдви¬

гается святой Петр, режущий мясо на блюде, и святой Иоанн

с загадочным движением руки, еще сильнее подчеркивающим

выражение лица человека, в чем-то не убежденного.
Наверное, это должно было тревожить набожного зрителя

и резать ему глаза. Почему же на допросе речь идет о другом?

Дел., который, кстати, специально занимался этим «пиром»,

уверяет, что инквизиция не могла выступить в Венеции с та¬

кими, назовем их схематическими, упреками. Климат в этом

городе был еще слишком свободный, проникнутый духом Ре¬

нессанса. Обрушиться на Веронезе за то, что он не придержи¬

вается традиционных литургических и иконографических схем,

было неудобно. Слишком еще свежа была память о борьбе

против схематических, столько раз повторявшихся приемов,

слишком свежа аргументация в пользу обновления прие¬

мов, чтобы убедительно прозвучал приговор, основанный на

том, будто картина носит шутовской характер, ибо она не

копирует образцы. Дел. этим объясняет, почему инквизиция

не коснулась тех сторон картины, которые в первую очередь

могли неприятно поразить святых отцов, и ухватилась за

детали.
Правильность предположения Дел. доказывает то место в

протоколе допроса, где инквизиция допытывается, что делают

на картине святой Петр и святой Иоанн. Прошу обратить вни¬

мание— вопрос задается и не комментируется. Инквизиторы

воздерживаются от всех эпитетов, которыми при случае на¬

граждают собак, карликов, детей и прочую «мерзость». Пред¬

положение Дел., основанное на том, будто инквизиторы знали,

что их смущает, но, не будучи в состоянии дать бой на главном

направлении, взяли реванш на второстепенном и узком уча¬

стке,— есть предположение, рассматривающее инквизиторов в

наиболее благоприятном свете. При такой трактовке святые

отцы выступают как люди полностью все сознающие, вы¬

нужденные тормозить на одном фронте и зато отыгрываю¬
62

щиеся на другом. А если они этого не сознавали? Что-то почув¬

ствовали, что-то пронюхали, ну и били по тому месту, куда

легче попасть. Как бы там ни было, лучше они разбирались

или хуже, но обвинение нужно было сформулировать. Может

быть, они не сумели ни уточнить в уме, ни выразить на словах

свои сомнения, назовем их в высоком стиле — теологическими.

Поэтому-то они и накинулись на детали, во всех отношениях

более простые. Наконец, по-моему, можно предложить еще

одно объяснение. А именно: они осудили только то, что было

доступно их тупым, ограниченным головам примитивных хан¬

жей, горизонты которых простираются не дальше церковного

притвора.
Так или иначе, я скажу, что идею относительно превраще¬

ния собаки в святую Магдалину воистину можно назвать капи¬

тальнейшей. Мне кажется, что у нас в Польше в свое время

кое-кто мог бы позавидовать такой идее. Или нет. Аналогии

здесь, впрочем, одинаково легки и трудны. К тому же это, ве¬

роятно, была не единственная идея, родившаяся в головах

судей инквизиции, поскольку приговор не сразу предрешает,

каким образом следует переделать картину, а только гласит,

что Веронезе получит соответственные указания, после того

как трибунал выработает соответственный взгляд или суж¬

дение.
Существовал ли также проект уничтожения картины? Я не

читал произведения Ш. Ириарта, озаглавленного «Жизнь вене¬

цианского патриция XVI века» (Париж, 1874). Не помню, кто

мне говорил, что в этой «Жизни» со всей решительностью

утверждается, будто такой проект существовал. Дел., однако

считает, что Ириарт спутал два «пира», так сказать «наш» и

другой, подаренный Венецией Людовику XVI, с той картиной

из трапезной францисканцев, о которой Паоло Веронезе упо¬

минает на допросе. Таким образом, свидетельство Ириарта

не очень достоверно.
Можно все-таки допустить, что в нападках на картину Ве¬

ронезе участвовали максималисты, обуреваемые фанатиче¬

ской яростью. Этого требует социологический анализ подобных

явлений. Тем не менее, опираясь на допрос, мы должны при¬

знать, что знакомимся с делом в тот момент, когда сторонни¬

ков крайних мер уже от него отстранили. Священный трибунал

явно склоняется к требованию переделок. За возможное непо¬

слушание он угрожает наказанием, но, быть может, это только
63

привычная формула для таких случаев. В основном надо при¬

знать, что после оглашения общего приговора дальнейшие

споры касаются лишь того, как и в какой мере исправить кар¬

тину и — мы сказали бы — идеологически ее улучшить.
Давление сторонников компромисса не прекращалось. Дав¬

ление это сказалось на первом этапе процесса, то есть на пер¬

воначальной постановке вопроса (переделка, а не уничтоже¬

ние), подтвержденной в приговоре. Оно успешно отразилось

и на следующем этапе. Дел. утверждает, что решающую роль

здесь сыграл престиж Венецианской республики. Веронезе

родился в Вероне, на землях республики. Он много лет про¬

жил в Венеции. Здесь у него был дом. Он был прописан в

здешних книгах горожан. Его картины украшали здешние

дворцы, сельские виллы и дома, подобно тому как его «пиры»

украшали церкви и монастыри, рассеянные по всей респуб¬

лике. Если бы его признали неблагонадежным художником,

это принесло бы ущерб чести Венеции и причинило бы всем

много хлопот.
Пожалуйста, взгляните на репродукции «пиров» Веронезе,

если они у вас под рукой. Всюду путаются под ногами эти

мерзкие собаки, дети, карлики, попугаи и «тому подобная

гадость». Правда, в «пире», который инкриминировался

Веронезе, он увеличил их количество и добавил к ним еще але-

бардников. Одновременно он возвел картину, по крайней мере

по названию, в высший ранг. В ранг Последней вечери. Да,

усилил и умножил. Но что это означает с точки зрения строгих

требований логики? А то, что, изображая пир с участием

Христа, можно себе позволить малую толику шутовства и

дурачества, лишь бы этих «ужасов» было не слишком много.
Хлопотное дело! Разумеется! Признав «большой пир», тот,

который пригвожден к позорному столбу инквизиции, под¬

судным, полагалось бы последовательно признать, что и на

остальных есть изъяны. Значит, надо переделывать все кар¬

тины? И стыдно, и требует расходов. Ведь не исключено, что

в этом злосчастном деле на стороне Веронезе была не только

честь Светлейшей, но, кроме того, интересы и репутация мона¬

стырей и церквей, которые он украшал.
Дел. выдвигает еще одну гипотезу. Он считает вероятным,

что тут на помощь подоспел кто-либо из знатоков писания и

теоретических проблем из пограничной области идеологии и

искусства. Либо старик, у которого смягчилось сердце, либо
64

молодой честолюбец, пошедший на риск. Дел. предполагает,

что человек этот поступил так из наилучших побуждений. Что

касается этих побуждений, то я в них сомневаюсь. Я закрываю

глаза и начинаю рассуждать, проводя аналогии. Нет. Не могу

себе представить, чтобы в подобной ситуации действовали под

влиянием импульса старые дамы С. или К·, из той, первой,

категории или молодые К. или 3.— из второй. Я думаю также,

что тот венецнанский спец по библии и «пограничной

области» нашел в данном случае формулу, спасающую по¬

ложение, и спасающий положение текст уже после того, как

священный трибунал под усиленным нажимом извне постано¬

вил, что картину не следует переписывать.
«Спец», видно, был замечательный! Он просто-напросто

нашел в священном писании еще один пир. Пир в доме Левия.

Его никогда не изображали в живописи, поскольку в отно¬

шении христианской идеологии он не представлял интереса.

С теологической точки зрения он как бы лишен содержания.
Вспомним канонические «пиры»: «Пир в Кане», «Пир в

доме фарисея», «Тайная вечеря» и «Вечеря в Эмаусе». Каж¬

дый из них до предела насыщен мистикой. Даже первый «пир»,

в котором превращение воды в вино служит символом, пред¬

вещает другое превращение, другое претворение! В сопостав¬

лении с ними пир в доме Левия не дает ничего. Непритяга¬

тельная в религиозном смысле, не признаваемая традиционной

иконографией, тема эта, однако, не была под запретом. Не

было такого предписания, чтобы не обращаться к ней в жи¬

вописи. Можно было, но для чего? Не было основания. Теперь

основание нашлось. Не столько к тому, чтобы специально изо¬

бразить этот пир, сколько к тому, чтобы отныне пир в доме

Левия обрел жизнь.
Принимал ли знаток Евангелия во внимание еще один ва¬

риант? Еще один пир, пир-золушку, также не воспроизведен¬

ный в живописи, а именно пир в доме Закхея,— не знаю. Но

сели он на момент и обратился к нему, то, вчитавшись в отно¬

сящийся к нему текст у святого Луки (гл. 19, 2—7), должен

был от этой темы отказаться. Вот евангельский текст: «И вот

некто, именем Закхей, начальник мытарей и человек богатый,

искал видеть Иисуса, кто Он, но не мог за народом, потому что

мал был ростом; и, забежав вперед, влез на смоковницу, чтобы

увидеть Его, потому что Ему надлежало проходить мимо нея.

Ппсус, когда пришел на это место, взглянул, увидел его и
6
65

сказал ему: Закхей! Сойди скорее, ибо сегодня надобно Мне

быть у тебя в доме. И он поспешно сошел и принял Его с ра¬

достью».
Безусловно, милый, теплый вариант, но он не пригоден.

А жаль, ибо многое в картине удалось бы объяснить достат¬

ком в доме Закхея. Что же делать, если ни за столом, ни на

менее почетных местах картины нет ни одной фигуры, которую

можно было бы выдать за крошечного Закхея. Все люди круп¬

ные, осанистые, никого ростом с Закхея. Единственное спасе¬

ние было в другом тексте от Луки. В этом тексте, относящемся

к пиру в доме Левия, все безукоризненно подходило к «пиру»

Веронезе.
А звучит это так: «После сего Иисус вышел и увидел

мытаря, именем Левия, сидящего у сбора пошлин, и говорит

ему: следуй за мною. И он, оставив все, встал и последовал

за Ним. И сделал для Него Левий в доме своем большое уго¬

щение; и там было множество мытарей и других, которые воз¬

лежали с ними. Книжники же и фарисеи роптали и говорили

ученикам Его: зачем вы едите и пьете с мытарями и грешни¬

ками? Иисус же сказал им в ответ: не здоровые имеют'нужду

во враче, но больные». (Евангелие от Луки гл. 5, 27—31.)
Да, это был хороший текст. И даже очень хороший. На

этом пиру, согласно со словами Евангелия, Иисус сидел рядом

с мытарями, грешниками и прочими, и сидел намеренно,

сидел, как врач. Легко было объяснить и присутствие человека,

ковыряющего вилкой в зубах, и другого — у которого шла

носом кровь, и третьего— в красной епанче и странной шапке,

помещенного напротив Христа, и целого ряда других. Это и

были грешники. Евангелист Лука ясно говорит о большом

пире. Да, все в картине подходит к такому определению, не¬

чего и говорить, по всему здесь видно, что древний мытарь

показал себя как следует! Богатством дома объясняются и все

мерзости, которые так задели инквизицию.
Согласившись, что пир представляет не Тайную вечерю,

а пир в доме Левия, добавлю еще, что некоторые фигуры

только теперь нашли объяснение. Я думаю прежде всего об

изысканно одетом человеке, в роскошном атласном кафтане,

с пышными брыжжами у' шеи, который занимает одно из са¬

мых видных мест на картине — у левой колонны. Он как бы

находится на просцениуме и повернулся спиной к центру кар¬

тины, к Христу с Петром и Иоанном. Это человек, покидаю¬
66

щий пир. Можно спорить относительно того, орнаментален ли

его жест или означает нечто существенное. Но даже если при¬

нять первое толкование, то нельзя не признать, что самый

жест этот, как таковой, может означать только неприязнь,

протест, далеко зашедшее непонимание. Гость с достоинством

уходит и разводит руками, вот и все.
Когда «пир» еще назывался «Тайной вечерей», фигура

эта была непонятна для непосвященных. Теперь она станови¬

лась понятной. Конечно, это был фарисей, один из тех, кото¬

рые роптали против Христа. А кем он был в действительности

по замыслу Веронезе? Боже мой, это его автопортрет, авто¬

портрет самого художника. Точно так же как изображенный

на картине бородач в круглой шапочке цвета бордо, сидящий

первым слева в конце стола, был замечательным портретом

Тициана. Это вовсе не озорная выходка. Художники эпохи

Ренессанса и более поздних периодов охотно помещали на

картинах себя и своих близких. Веронезе делал так и раньше.

На парижском «Браке в Кане Галилейской» тоже как бы на

просцениуме картины сидят четыре музыканта: это Тинторетто,

Бассано, Веронезе и Тициан. На нашем пиру великолепный

уходящий гость как бы смотрит на старика в бордовой ша¬

почке. Старик Тициан изображен здесь уже не в виде музы-

канта, пожалуй, он является одним из апостолов, по крайней

мере был им в первоначальной версии картины. Кого должен

был изображать уходящий по первой версии (впрочем, не

столько по версии картины, сколько по версии ее названия),—

не известно. Во второй версии это было не только объяснимо,

но и ясно — уходящий человек был фарисеем. Только этого

еще не хватало Веронезе!
Глядя на этот чудесный, большой «пир» — гигантский и

одновременно легкий, оживленный и одновременно .полный

достоинства, сверхземной и одновременно возвышенный — и

зная о связанном с ним эпизоде, невозможно об этом эпизоде

не думать. Не постараться в него вдуматься! Ибо, в конце кон¬

цов, мы знаем столько же, сколько не знаем. Период между

первым приговором «высочайшей и всеобщей инквизиции» и

тем моментом, когда Веронезе сделал на картине надпись

«Fecit D. Convi. Magnum Levi — Lucae. Cap. V.», для нас

темен. Приходили ли еще в этот период смотреть на «пир»?

Наверное! Приходили смотреть на него под новым углом

з р е н и я. А фанатики, которым не удалось добиться сожжения
67

картины, мракобесы, которым помешали продолжать мораль¬

ные пытки Веронезе, честолюбивые ничтожества, от которых

ускользала их доля славы, награда за выявление ереси,— как

вели себя они на этой стадии? И кстати, как долго тянулась

эта стадия: месяц, три месяца, полгода, год? И, наконец, что

тогда происходило с Веронезе? Это значит, у него внутри, в

сердце, в голове? Историки ничего нам об этом не скажут. Мы

находимся в лучшем положении, чем они, потому что о многом

можем догадаться.
Если речь идет уже не о мыслях и догадках, а о заключи¬

тельных выводах, то они могут быть различными. По преиму¬

ществу те люди, для которых само понятие инквизиции ассо¬

циируется с неизбежными кострами и пытками, приятно пора¬

жены тем, какую снисходительность проявило в данном случае

это учреждение. Они говорят о «мягком приговоре» и хва¬

лят инквизицию за то, что она нашла «выход из положения».

Говорят это и пишут даже такие выдающиеся личности совре¬

менного мира, как Вентури и Фьокко. Дел. смотрит на вещи

совсем по-другому. И к этому его вынуждает факт, который

представляется ему классическим для оценки всего эпизода.

А именно тот факт, что Веронезе никогда больше не вернулся

к своей излюбленной.теме. На протяжении без малого три¬

дцати лет своей художественной жизни#он обращался к «пи¬

рам», к этой форме выражения, такой естественной для него

и для его эпохи, совершенствовал свое мастерство в направ¬

лении этой формы, а когда усовершенствовал его, дошел до

виртуозности, «станок» его разбили, сломали. В последующие

годы, в оставшиеся пятнадцать лет жизни, он писал очень

много, но уже не «пиры». К «пирам» он никогда больше не воз¬

вращался. Можно даже сказать, что в известном смысле он

поставил на своем. Ибо независимо от измененного названия

прекраснейший «пир» Веронезе остался последней — написан¬

ной им — вечерей.
Рим, 10 июля 1956 года
Л. восхищается механизмом курии. По его мнению, рим¬

ская курия загребла бы все премии на любом конкурсе по ор¬

ганизации работы учреждений, ее продуктивности и умелому
68

управлению мозгами своих кадров. Л. считает, что. за послед¬

ний пункт — умелое управление интеллектуальной энергией —

курии причитается primo premio assoluto, то есть не только

первая премия, но и абсолютная.
Вчера в доме супругов Б., где мы были вместе с Зосей,

Л. вошел в такой раж, что не в шутку, а всерьез заставил

меня поклясться в том, что я пошлю в Варшаву рапорт, тре¬

бующий хотя бы изучения ватиканских схем управления, если

окажется невозможным исследовать вопрос на практике здесь.

Посыпались остроты, слишком легковесные, чтобы их стоило

повторять. Любопытно все-таки, что американцы,— по словам

Л.,— действительно заинтересовались канцелярской техникой

и схемой работы в курии. Он назвал фамилию какого-то аме¬

риканского авторитета в области организации труда — я, к со¬

жалению, не записал ее, но при следующей встрече спрошу у

Л. Американец получил у папы соизволение на изучение во¬

проса, три месяца слонялся по великой римской курии и при¬

шел к заключению, что эффективность работы ватиканских

канцелярий едва ли не самая высокая в мире. Он заявил

также, что римская курия разрешила проблему, над которой

американцы все .еще бьются,— проблему надлежащего дейст¬

вия мозгового треста.
Л. говорит, что американца в этом смысле более всего вос¬

хищали конгрегации. Впрочем, это ведущий раздел курии, для

нее, безусловно, самый представительный. Помимо него, суще¬

ствует второй раздел — трибуналы и третий — ведомства. Три¬

буналов— три, и они называются: святейший апостольский

пенитенциарий, высший трибунал апостольской сигнатуры и

трибунал священной роты. Ведомств — шесть: апостольская

канцелярия, апостольская датария, преподобная апостольская

палата, статс-секретариат и два маленьких, карликовых секре¬

тариата: секретариат папских грамот и секретариат латинских

писем.
Л. о них не говорит, чтобы не отвлекаться от главного. Аме¬

риканцу они тоже, кажется, понравились меньше, чем конгре¬

гации. И ничего удивительного. Но, чтобы понять это, надо

сперва напомнить, что термин «конгрегация» на территории

курии применяют в двух разных, хотя и связанных между

собой, значениях. Конгрегация в узком значении — это группа

кардиналов, которым папа доверил наблюдение за определен¬

ным кругом вопросов. Конгрегация в более широком значе¬
69

нии — это те же кардиналы плюс работники канцелярии, кото¬

рых они подобрали себе в помощь. Таким образом, если в

Риме говорят, что кардинал X. входит в состав той или иной

конгрегации, термин применен в узком значении. А если какой-

нибудь монсиньор говорит, что в той или иной монографии

слишком мало страниц-посвящено его конгрегации, то он поль¬

зуется этим термином в широком значении.
Термин в его первом значении, разумеется, исторически

более старый. С точки зрения канонической он является пер¬

воосновой термина в его последующем значении. Так, напри¬

мер, в 1564 году, когда Пий IV призывал к жизни конгрегацию

церковных соборов (старое название: S. C. Cardinalium соп-

cilii Tridentini interpretum), он доверил кардиналам наблюде¬

ние над толкованием и осуществлением решений Тридентского

собора. В то время каждый кардинал располагал огромным

штатом слуг, в том числе и людей грамотных, знакомых с тео¬

логией и правом. Он прибегал к их помощи, когда хотел соста¬

вить суждение по вопросу, который папа передал на рассмот¬

рение его конгрегации. Потом он обсуждал вопрос со своими

коллегами, и таким путем складывалось мнение конгрегации,

которое затем передавалось на утверждение папе. Этот поря¬

док был удобен, если требовалось мнение кардиналов по от¬

дельному вопросу, но не оправдывал себя в тех случаях, когда

папе требовалась постоянная консультация кардиналов. Тогда

конгрегации стали создавать свои канцелярии. Сперва по¬

явился связной между кардиналами, секретарь или комиссар

конгрегации, позднее оказались в равной мере необходимы и

другие постоянные работники, знатоки церковного права —

теологи. Кончился период текучести. Сложились дипломиро¬

ванные кадры, прочно связанные с определенной конгрега¬

цией. Первоначально очень узкий термин распространился на

канцелярию в целом; процесс этот, впрочем, закончился очень

давно. Папы постоянно что-нибудь улучшают в механизме кон¬

грегации и устанавливают тот или иной распорядок их дел.

Но самую систему, основанную на том, что у каждой конгре¬

гации есть свои кадры, раз навсегда определенное количество

должностей, свой служебный устав, свои инстанции и нередко

особые названия для этих инстанций,— этого папа уже не

меняет.
Неизменным остается и то, что во всех без исключения

конгрегациях работает поразительно мало людей. Л. убежден,
70

что именно этот важнейший для конгрегации факт, заключаю¬

щийся в том, что с помощью неправдоподобно малого персо¬

нала — не больше двухсот человек — они контролируют и коор¬

динируют религиозную, моральную и идеологическую жизнь

трехсот пятидесяти миллионов католиков,— именно этот факт

просто ошеломил, потряс американца.
В самом деле, цифра двести, а точнее говоря, сто девяносто

шесть, причем в нее уже включено шестнадцать кардиналов

курии,— микроскопическая в сопоставлении с гигантской вто¬

рой цифрой в столько-то и столько-то миллионов. И цифра эта

ни с чем не сравнима. Даже в других куриальных ведомствах

не соблюдается это удивительное соотношение. Кадры их тоже

очень невелики, но зато и объем деятельности более ограни¬

чен. Это ведомства чисто придворные, никак не соприкасаю¬

щиеся с колоссальной массой католиков. В трибуналах тоже

нет этой поразительной диспропорции между малостью ору¬

дий и огромностью возделываемой массы. Главным образом

потому, что трибуналы эти апелляционные. Они как бы яв¬

ляются верховными судами. Первый занимается страшными

грехами, в которых не может дать отпущения ни священник,

ни епископ. Второй и третий — преимущественно разводами.

Работы, вероятно, уйма, но поскольку ни страшные грехи, ни

разводы у католиков не бывают массовыми, то, стало быть,

и работа не носит массового характера.
Меня, как и американца, занимают конгрегации. Они вои¬

стину фантастическим образом разрешают противоречие

между абсолютной властью и децентрализацией. Они посто¬

янно регулируют жизнь церкви, но только в тех случаях, когда

она отклоняется от нормы. А в обычных условиях эта жизнь

катится по своему руслу под опекой приходских священников,

епископов, монахов. Тайна и роль конгрегации состоит в том,

чтобы не просыпаться от заведенного шума католической

мельницы и не вскакивать со сна, когда где-то раздастся

непривычный звук. Роль сказочно простая и сказочно трудная.
Ведь конгрегации сами по себе, так сказать лично, не

принимают сигналов. Всякий раз кто-то тянет за сигнальный

шнурок, сообщая, будто слышит подозрительный шум. Тогда

только в конгрегациях собираются те, кому это положено,

«выстукивают и выслушивают» проблему и либо соглашаются

с паникером, либо нет. Очень часто не соглашаются. Ни с па¬

никером, ни с педантом, который отрывает их ото сна не стоя-
?1

іди ми того проблемами. Л. говорит, что один агент, а проще

говоря, адвокат, аккредитованный при ватиканских канцеля¬

риях и имеющий право вести в курии дела от имени третьих

лиц, показывал ему пять решений по пяти вопросам, представ¬

ленным на рассмотрение в различные конгрегацни. Все они

ввиду их запутанности были направлены в кардинальские кол¬

легии. А решения такие: в первом случае nihil (ничего), во

втором ad acta (отложить навсегда). И в первом и во втором

случае кардиналы сочли вопрос недостойным их внимания.

В третьем: dentur décréta и указывали какие (по-нашему это

звучит: смотри закон такой-то, параграф такой-то, пункт та¬

кой-то). Но лучше всего были разрешены вопросы четвертый

и пятый. Попросту: et amplius (что означает: ну, разумеется,

а как же иначе).
Л. говорит, что все это традиционные, классические фор¬

мулы. К числу их принадлежит еще одна, не менее выразитель¬

ная: lectum (прочитано). Великолепные кардинальские приемы

уклончивости, формулы-увертки. Разумеется, они тоже имеют

свой глубокий смысл и не всегда означают «просим не моро¬

чить нам голову». Иногда эти формулы следует понимать так:

«нет, ты не отклонился», или «тот, на кого ты указываешь

пальцем, не отклонился». А случается, что их можно истолко¬

вать и таким образом: «Пока еще нет! Подождем!»
Однако все эти подробности, скорее, отвечают моему вкусу

и моему историческому восприятию. Американцу они не по

душе. Механизм мозгового треста ему нравится преимущест¬

венно в тех случаях, когда он действует в открытую, одно¬

значно, положительно. И вообще его интересует прежде всего

механизм как таковой, а не проблематика, которую он шин¬

кует или мелет. Более того, американский исследователь,

о котором рассказывает Л., видимо, вообще избегает этой про¬

блематики. Свою задачу он никак с нею не связывает, начисто

от нее отрешается. Задача представляется американцу алге¬

браически вот так: папа плюс шестнадцать кардиналов курии,

плюс двести ее работников — это одна сторона уравнения.

Другая — триста пятьдесят миллионов католиков. Для амери¬

канца все сводится к тому, как одну сторону приравнять

к другой технологически, «бюрологически».
По мнению Л., решение проблемы: как протолкнуть за год

десятки тысяч вопросов через десять — двадцать голов мозго¬

вого треста — заключается в том, что в момент, когда вопросы
72

доходят до этих мозгов, они уже приведены в состояние, я бы

сказал, очищенное, аэродинамическое, летучее, трансценден¬

тальное.
Те двести человек, как образцовые дровосеки, обрубают у

всего, что им попадается под руку, случайное, оставляя

существенное. И это существенное предстает перед кар¬

диналами, только когда оно выжато, абстрагировано. Трени¬

ровка дровосеков, способ препарирования и способ изложения

проблемы кардиналам — вот и вся загадка. Благодаря такой

постановке дела шестнадцать человек — затрачивая ежедневно

несколько часов, ибо остальное время отнимают богослуже¬

ния и представительство,— могут успешно и практически

управлять .тремястами пятьюдесятью миллионами душ.
Л. не умолкает. То и дело он повторяет, вероятно подра¬

жая американцу: мозговой трест, мозги, десятка два голов.

Воспользовавшись паузой, кто-то из собеседников вспоминает

известное римское изречение — ответ статс-секретаря папы

Климента XIII венецианскому послу, жаловавшемуся на глу¬

пость кардинала Венеции: «Папа может дать шляпу,— сказал

статс-секретарь,— но не может дать головы».
—	Это уже другое дело,—говорит Л.
—	Любопытно, что во всех мозговых трестах и наиболее

авторитетных коллегиях мира в равном соотношении заседают

люди феноменально способные и идиоты,— замечает Зося.
Л. решительно протестует, считая, что для кардинальской

коллегии такая формула оскорбительна. По этому случаю он

высказывает великую истину:
—	Дурак иногда бывает гениальным специалистом. Он

дурак во всех областях, за исключением той, где он гениален.

Следовательно, если такого человека берут в мозговой трест,

то он заседает в нем не в качестве дурака, а именно как гипер-

суперспец в той области, где он гениален.
Поскольку мне не хочется, чтобы наш разговор свелся к

типичной для Рима жвачке: кто из кардиналов курии очень

умен, а кто не очень — это я слышал уже сотни раз,— пытаюсь·

круто переменить тему и говорю:
—	С теоретической точки зрения, на которую встал аме¬

риканец, у кардиналов курии, как коллектива, как подсоб¬

ного папского мозгового треста, имеется другой, и, что хуже,

структурный, изъян. Всем им, вместе взятым, девятьсот лет,

а полагалось бы — семьсот. В среднем каждому должно быть
73

по крайней мере на десять лет меньше. Впрочем, это не мои

подсчеты. Я слышал, что они исходят от папы.
—	Правильно.— Поддерживает меня Б.— Это широко из¬

вестно.
—	Et amplius,—смеется Л., хлопает меня по плечу и воз¬

вращается к своей теме.
—	Тот, кто восторгается образцовой работой конгрегаций,

построенной так, чтобы полтора десятка человек старше семи¬

десяти лет могли ответственно, сознательно и безошибочно

решать сотни проблем в день,— говорит Л.,— должен понять,

что восхищаться надо не маленькой группой гениальных лю¬

дей, а гениальным механизмом. Гениальность его, кажется,

основана главным образом на том, что он никогда не отсту¬

пает от принципов, которые признал обязательными. Л. уве¬

ряет, что их всего три. Первый из них касается компетент¬

ности персонала. Второй — его интеллекта: в рабочие часы он

должен быть в образцовом состоянии. Третий заключается в

том, что все дела должны быть представлены кардиналам

после такой обработки в смысле содержания и формы, чтобы

в них можно было разобраться с одного взгляда.
Каждый из работников курии в прошлом защитил две док¬

торские диссертации, одну по церковному праву, другую по

теологии. На работу в курию можно попасть, только пройдя

конкурс. Он не легкий. Кандидат пишет работу на заданную

тему, относящуюся к компетенции той конгрегации, куда он

хочет попасть. Затем его работу рассматривают два консуль¬

танта. Если она хороша, то лишь теперь начинается настоя¬

щая пляска. Путем секретного обследования устанавливается,

не было ли в прошлом кандидата или нет ли в его характере

чего-либо порочащего, такого, что мешает принять его в кон¬

грегацию. Эти данные фиксируются в анкете. Вторая анкета

преследует цели сравнительные. Ее задача — установить, кто

же из кандидатов лучший. Эти материалы сосредоточиваются

в руках кардинал-префекта конгрегации, а там, где префек¬

том является папа,— секретаря конгрегации, а на этот пост,

как правило, назначают кардинала. Наконец кого-то признали

лучшим. Прежде чем кардинал обмакнет перо в чернила, он

ознакомит папу на ближайшей аудиенции с данными анкет.

Если папа не высказывает возражений, назначение подписано.
Первое правило — экзамены, конкурс, анкеты — распро¬

странено повсеместно, разве что в курии последний барьер
74

выше, ибо здесь требуются целых две докторские диссерта¬

ции, зато второе, которое сводится к заботе о повседневном

образцовом поведении кандидата на должность, пожалуй, не

применяется нигде, во всяком случае в отношении работников

умственного труда. В жаркие периоды работник курии при¬

ходит па службу в девять часов, а в половине первого он сво¬

боден. В канцелярии он сидит ровно четыре часа. Только он

ведь не просто сидит! Эти четыре часа он работает с предель¬

ным напряжением и сосредоточенностью. Не принимает посе¬

тителей, не ведет разговоров, не звонит по телефону. В кан¬

целяриях конгрегации никто не опаздывает, не отлучается в

город в служебные часы, не уходит раньше времени.
Интересен также их статут отпусков. Как правило, все

уезжают в отпуск одновременно. Это большие каникулы. Они

длятся пятьдесят дней. Начинаются 10 сентября, кончаются

31 октября. На это время курия впадает в осенний сон. Ти¬

шину ее канцелярий нарушают шаги немногочисленных мон¬

синьоров и минутантов, которым префект предложил

на всякий случай остаться. За это они получат, когда захотят,

дополнительный отпуск. Работы у них нет никакой, ибо каж¬

дый хороший, работник курии, а в принципе у нее нет плохих,

так ведет свои дела, чтобы накануне отъезда в отпуск сдать их

в архив, снабдив буквами р. а., что означает: для возврата

post aquas. То есть «после вод» — разумеется, минеральных.
Согласно правилу, вытекающему не из приказа, а из тре¬

бований таинственного, магического стиля курии, о кото¬

ром так часто слышишь в Риме, в течение пятидесяти свобод¬

ных дней принято пить воду. Это настолько для всех обяза¬

тельно, что слово aquae равнозначно слову каникулы.
Это не единственные свободные дни. У работников курии

много праздников и торжественных дат. Свободные дни уста¬

новлены в годовщину избрания папы, в годовщину его коро¬

нации и в годовщину смерти предыдущего папы. Свободные

дни бывают, и когда происходит консистория (в данном слу¬

чае работники курии при Пии XII не очень-то отдыхали, ибо

консисторию созывали всего два раза). Не работают в курии

и в последний день года. По воскресеньям и в дни обычных

католических праздников работники курии принимают участие

в богослужениях. А по большим праздникам у них, помимо

того, образуется дополнительное свободное время. Например,

они не заглядывают в канцелярии в течение всей пасхальной
75

недели и каждые два года имеют право на неделю удалиться

из канцелярии для «фундаментального говения». Если им

позволяет работа, то они могут еще каждый месяц брать два

свободных дня, чтобы «сосредоточиться».
Любопытно, что этот спокойный режим, в котором Л. ви¬

дит главным образом заботу о добром самочувствии людей

во время работы, режим, основанный на коротком служебном

дне, постоянных праздниках, свободных днях и больших кани¬

кулах, как правило, лечебных и для больных и для здоровых,

распространяется на всех. Не только на великих, принадлежа¬

щих к руководству, не только на префектов и секретарей свя¬

щенных конгрегаций, но и на их ближайших сотрудников, об¬

разующих вместе с принципалом конгрегации так называемое

congresso, то есть ту головку, которая решает простые дела,

не передавая их пленуму конгрегации.
По разным причинам они в разных конгрегациях назы¬

ваются по-разному: асессоры, помощники, секретари, замести¬

тели, а в священной канцелярии — комиссары. Все они очень

важные монсиньоры. Некоторые уже в ранге епископов

или архиепископов. Подчас только один шаг отделяет их от

кардинальской шляпы.
Благодеяния упомянутого режима простираются дальше и

касаются всех. Не только крупных, но и так называемых ма¬

лых функционеров (minores). И, значит, тех, кто по-итальян¬

ски зовется minutanti, или aiutanti di studio, или ufficiali —

опять-таки по-разному в разных конгрегациях, а по-латыни

informatores; у нас их называли бы референтами. И, значит,

переписчиков, каллиграфов и стенографов (по-латыни все они

называются scriptores ammanuenses). И, значит, протоколи¬

стов и архивариусов. А также тех, кто по-итальянски зовется

raggionieri, а по-латыни rationatores или computistae. И, нако¬

нец, тех, кто зовется cursores или janitores, под которыми сле¬

дует разуметь наших посыльных и курьеров. Можно даже ска¬

зать, что в этом исправнейшем на свете, как уверял Л., бюро¬

кратическом институте главным образом они пользуются упо¬

мянутыми благодеяниями.
Это отнюдь не опровергает тезиса Л. Однако факт остается

фактом и я не очень хорошо себе представляю, как, напри¬

мер, такой классический кардинал курии, как Канали — член

девяти конгрегаций, великий апостольский пенитенциарий,

член трибунала сигнатуры, председатель комиссии государ¬
76

ства Града Ватикана, вице-председатель двух других: пре¬

подобной апостольской палаты и комиссии специальной адми¬

нистрации, секретарь кардинальской комиссии надзора над

институтом религиозных произведений, великий приор рим¬

ского командорства святого и суверенного иерусалимского ор¬

дена святого гроба иерусалимского, а также патрон примерно

двадцати монашеских обществ и религиозных братств, рассе¬

янных по всему свету, может пользоваться свободными днями,

праздниками и отпусками так же спокойно, как пользуется

ими любой cursor или janitor.
То, что в этом пункте концы с концами не сходятся, не

опровергает тезиса J1. Быть может, не столько тезиса, сколько

очевидной истины, на которую он бросил свет, когда мы были

у четы Б. Истины, заключающейся в том, что в курии все нала¬

жено так, чтобы работник находился в возможно лучшей ум¬

ственной и физической форме. Чтобы он был здоров, не утом¬

лен и натренирован. Но для меня самый сенсационный

принцип — третий принцип (первый — компетентность, вто¬

рой— физическое состояние). Ибо в нем я вижу главный сек¬

рет курии. Впрочем, и Л. придерживается того же мнения,

когда, говоря о курии, пользуется термином «мозговой трест»

и восхищается фантастической скоростью прохождения мате¬

риала через механизм этого треста. Секрет этот основан на

вылущивании в каждом индивидуальном случае ядра дела,

ядра возникающих сомнений и, если можно так выразиться,

обработки этого ядра с помощью метода, который позволяет

как можно легче и быстрее его разгрызть.
Любопытно, что в курии с одинаковой силой нажимают и

на смысловую сторону этого метода и на формальную. Смыс¬

ловая сторона метода состоит в извлечении на поверхность

meritum (сути) вопроса, meritum возникающих сомнений.

А формальная сторона — в передаче вопроса на рассмотрение

кардиналов в виде резюме, как правило печатного. Самое

меньшее за десять дней до заседания конгрегации кардинал

получает резюме все^ вопросов, которые будут дебатиро¬

ваться, отлично отпечатанное на’листах in quarto1 в Вати¬

канской типографии. Это извлечения из дел. Самый их экст¬

ракт помещен посредине листа в виде широкого отдельного

столбца. Минутант, занимавшийся данным делом, ставит по
1 Формат в четверть печатного листа (лат.).
77

обеим сторонам столбца аргументы за и аргументы против.

Как правило, первые с правой стороны, вторые — с левой. Ре¬

зюме заканчивается формулой, уточняющей с алгебраической

точностью все возможные расхождения и выводы: et quaeritur

utrum... ап...1 И затем предположим, что в случае, если бы

после ответа, звучащего: affirmative ad primam partem, ne¬

gative ad secundam 2, могли возникнуть еще дальнейшие аль¬

тернативы: et quatenus affirmative ad primam quaeritur3 и так

далее.
Кроме отчетных листов, кардиналы получают — всегда в

печатном виде, ибо это правило,— список документов, прило¬

женных к делу, а также мнение консультанта.
Последний выполняет обязанности эксперта. Свое мнение

он выражает в письменной форме. Иногда секретарь или асес¬

сор конгрегации считает, что одного эксперта недостаточно,

и тогда он запрашивает мнение у двоих, а то и больше. Слу¬

чается, что он сводит их друг с другом, заставляет спорить и

записывает ход спора. Все консультанты являются постоян¬

ными советниками конгрегации, одни действительными, дру¬

гие почетными. Но, почетные или не почетные, гонорара они

не получают. Свои обязанности они выполняют бесплатно.

Вербуют их из числа ученых, преподающих различные цер¬

ковные дисциплины в католических университетах, или же из

числа сановников курии. Так, например, монсиньор Тардини,

высший папский чиновник, некардинал, одновременно является

консультантом в священной канцелярии, в конгрегации кон¬

систории, в конгрегации Восточной церкви, в конгрегации та¬

инств. А отец Августин Джемелли, известный ученый, франци¬

сканец, биолог, громитель всех ныне живущих чудотворцев,

ректор католического университета в Милане и президент

апостольской академии наук, является консультантом двух

или трех конгрегаций. Не одна, а целых пять конгрегаций кон¬

сультируются у знаменитого теолога, доминиканца Гарригу-

Лагранжа, конфиденциального советника папы по всем вопро¬

сам, касающимся мистику, как в теоретической, так и в

практической области. Отсюда видно, что. можно быть кон¬
1	Возникает вопрос не... не... (лат.)
2	Положительно по отношению к первой части, отрицательно по отно¬

шению ко второй (лат.).
3	В случае положительного ответа, касающегося первой части, возни¬

кает вопрос (лат.).
78

сультантом нескольких конгрегаций, ибо консультант не со¬

стоит на штатной службе. В магическую цифру 196 человек,

так гипнотизирующую американца, их не включают. Мон¬

синьор Тардини в нее входит, но разумеется, не как консуль¬

тант, а как заместитель статс-секретаря по чрезвычайным цер¬

ковным делам в статс-секретариате.
Не все консультанты занимают такие высокие посты, но

они всегда важные лица. Конгрегации считаются с их мне¬

нием. В особенности потому, что в каждом более сложном,

деле, прежде чем представить его кардиналам, секретарь за¬

прашивает мнение консультанта, и поскольку кардиналам пе¬

редают только более сложные случаи, мнение консультанта

при делах, предназначаемых для кардиналов, также стано¬

вится едва ли не обязательным.
С помощью всех этих мер, то есть резюме, расстановки ар¬

гументов, комментариев к спорным вопросам, изложения их

в форме сжатой альтернативы, привлечения мнения эксперта

или экспертов, почти полностью уничтожено то, что я назвал

бы сопротивлением бумаг. Трудности в преодолении

этого сопротивления несоразмерны с трудностями самого

решения. Низшие инстанции конгрегации стараются дове¬

сти их до минимума, передавая дело на решение кардина¬

лам. Передавая самую квинтэссенцию, да еще в печатном

виде!
Однако, по мнению Л., для того чтобы оценить весь эффект

решения задачи, не следует восторгаться только формальной

стороной этого решения. Резюме, порядок расположения ма¬

териала, использование полиграфической техники — все это до¬

стойно восхищения и подражания. Но Л. уверяет, что самый

смак, столь трудно уловимый смак дела, скрыт в чем-то дру¬

гом. В стиле, в духе, управляющем этими отчетами, резюме и

порядком размещения материалов. Дух этот и стиль возни¬

кают в результате полного обезличения того, кто разрабаты¬

вает вопросы. Ясное дело, не одну стилистику имеют в виду в

ватиканских канцеляриях, выражая высшую похвалу работе

следующей фразой: «Она так великолепна, что совершенно

нельзя узнать, кто ее выполнил». Тут подразумевается высшая

стадия добродетели: полное устранение индивидуальных вку¬

сов, мнений, приемов, чтобы ни в малейшей степени, даже не¬

сознательно, даже косвенно не повлиять на суждение,

о котором идет р е ч ь, на кардинальское суждение. Иде¬
79

альный минутант должен реферировать так же без¬

лично, как безлично относится к своей работе наборщик в

ватиканской типографии, который потом набирает его ру¬

копись.
Можно сказать, что кардинал движется в мире — по край¬

ней мере на территории конгрегаций, в состав которых он вхо¬

дит,— где уничтожено сопротивление бумаги, сопро¬

тивление тысячи мелочей, которыми обрастает каждое дело,

и сопротивление частных мнений и симпатий подчиненных.

Благодаря тому, что уничтожена вся совокупность этого со¬

противления, в Ватикане созданы идеальные условия для ра¬

боты мозгового треста. Мозги эти работают главным образом

дома, за исключением мозга кардинала Джованни Адеодато

Пьяцца, секретаря священной конгрегации консистории, с ко¬

торой чаще всего имеют дело прибывающие ad limina епи¬

скопы. Кажется, кардинал Оттавиани, заместитель секретаря

священной канцелярии, также работает преимущественно в

канцелярии, которая, впрочем, помещается в том же самом

дворце, где живет Оттавиани. Все прочие с успехом работают

дома. Отдельные секции мозгового треста собираются в опре¬

деленные дни месяца, а точнее — раз в месяц. Только священ¬

ная канцелярия собирается раз в неделю.
Называется это пленарными заседаниями конгрегации, ра¬

зумеется той или иной конгрегации. Во всех ватиканских кан¬

целяриях знают наизусть календарный план этих заседаний, а

если кто-нибудь забыл, то легко может проверить — для этого

ему достаточно бросить взгляд на объявление. В Ватиканском

дворце отведен для заседаний особый зал: зал конгрегаций.

Им не пользуются только две конгрегации: священная канце¬

лярия и пропаганды веры. На соответственные заседания они

приглашают кардиналов в собственные дворцы.
Заседания начинаются с молитвы, после чего каждый кар¬

динал занимает свое место. Председательствует самый стар¬

ший по времени назначения на должность. На противополож¬

ном конце стола садится секретарь или асессор (не кардинал)

конгрегации, самое старшее после кардинала должностное

лицо. На каждое рассматриваемое дело имеется свой карди-

нал-референт, именуемый кардинал-ponent. Этот углубляется

в дело более основательно, чем другие, этому бумаги оказы¬

вают некоторое сопротивление, что вовсе не зна¬

чит, будто он обязан читать все документы от корки до корки.
80

В большинстве случаев он тоже работает на основе резюме

или шпаргалок, то есть заключений консультантов. Так, на¬

пример, если congresso конгрегации сочло нужным довести до

дискуссии между консультантами, кардинал-ponent знако¬

мится с ее ходом, то есть с ее протоколом, разумеется печат¬

ным.
Ponent реферирует дело и отвечает коллегам кардиналам

на вопросы. А они держат перед собой пачку присланных им

на дом печатных текстов. На их основе они уже выработали

свое мнение о деле. После доклада ponent’a происходит столк¬

новение этих мнений. Если у кардинала нет никаких возра¬

жений, дело идет гладко. А случается, не идет. Дискуссия за¬

тягивается. Голосуют. Подсчитывают голоса. Решает боль¬

шинство. В конце заседания зачитывается протокол. В нем

перечисляются рассмотренные дела и кратко излагается ход

дискуссии. Если все идет гладко, председательствующий,

опять-таки с согласия всех, подводит итог и пишет. Ita est1.

Хуже, если возникают осложнения. Тогда утверждение дела

откладывается до согласования. Печатается черновик от¬

чета. Черновик ходит по рукам. Кардиналы вносят в него свои

поправки. Кажется, они имеют право вносить поправки даже

в случае согласия с самим протоколом. Меньшинство может

потребовать нового рассмотрения дела, если, по его мнению,

большинство допустило ошибку. Выход из тупика должен

найти префект конгрегации. Редко случается, чтобы он его не

нашел. На худой конец над ним есть еще папа.
Папа, впрочем, стоит над всем и над всеми в работах всех

конгрегаций. Достаточно любому монсиньору бросить взгляд

на объявление, которое у каждого здесь висит над столом,

чтобы не только это вспомнить, но осознать масштабы всевла¬

стия папы. Из этого объявления можно вычитать и то, в какие

дни недели и месяца каких префектов, секретарей, асессоров,

комиссаров принимает папа. Можно подсчитать также, кого

и как часто. Из этого подсчета можно также извлечь интерес¬

ный и несколько удивительный вывод—Пий XII, как правило,

намного чаще принимает заместителей, чем начальников кон¬

грегаций. И так, к примеру, заместителя секретаря священной

канцелярии, кардинала Оттавиани, он принимает раз в две

недели по воскресеньям. Его помощника, француза, домини-
1 Быть по сему (лат.).
6	Т. Брсэл
81

канца отца Поля Филиппа,— каждый четверг. Кардинала Тис-

серана, префекта конгрегации Восточной церкви,— каждую

вторую субботу, его заместителя, базилианина отца Акачо

Кусса,— каждый вторник. Кардинала Алоизи Мазелла, пре¬

фекта конгрегации таинств,— дважды в месяц, монсиньора

Франческо Браччи, секретаря конгрегации,— каждую неделю.

Так обстоит более или менее во всех конгрегациях и в боль¬

шинстве трибуналов и ведомств. Но это обычаи специфиче¬

ские для правления Пия XII, очень оскорбительные для моз¬

гового треста и не имеющие ничего общего с идеями и усло¬

виями, обеспечивающими отличную работу кардинальского

мозгового треста, которым так восхищаются Л. и его амери¬

канец.
Рим, 4 августа 1956 года
В различных книжных публикациях и репортажах о Ва¬

тикане всегда упоминаются два немца, вызывающие общий

интерес, два иезуита, два секретаря папы, работающие с ним

изо дня в день и, по общему мнению, его конфиденциальные

советники. Один из них — отец Роберт Лейбер, другой — отец

Вильгельм Гентрих. И тому и другому теперь ровно по семь¬

десят лет. Первый вступил в орден в 1906 году, второй —

в 1907-м.
Если вы заглянете в каталог общества Иисуса Римской

провинции или ежегодник папского Грегорианского универси¬

тета, милостиво кем-либо предоставленные в ваше распоряже¬

ние (в книжных лавках их нельзя купить, в библиотеках их

не выдают), вам и в голову не придет, что Лейбер и Гент¬

рих—важные персоны. Первый фигурирует в этих иезуит¬

ских «Who-is-who» 1 в качестве преподавателя подсобных дис¬

циплин на факультете истории церкви. Читает лекции два часа

в неделю. Лекции его обязательны для студентов первого

курса всех факультетов. Кроме того, он два часа в неделю ве¬

дет семинары, на которых рассматривает различные «случаи
1 Английские и американские справочники, дающие сведения о приме¬

чательных чем-либо лиЦах. Буквально значит: «Кто есть кто».
82

из практики установления точной хронологии и исторической

критики в документах древних, средневековых и современных».

Вот и все.
О Гентрихе мы получаем еще более скудные сведения.

В ежегоднике вообще не упоминается такая фамилия. Каталог

называет Гентриха в числе сотрудников института истории об¬

щества Иисуса. Таких сотрудников много. Отец Гентрих не

занимает никакой руководящей должности. Не редактирует

ни одного из научных латинских изданий института. Ни «Па¬

мятники истории общества Иисуса», ни «Архив историков

О. И.», ни «Библиотеку института истории общества», ни даже

испанский журнал «»Razon у Fe» («Разум и вера»), который не¬

ведомо почему попал в число исторических изданий.
Если же в поисках сведений относительно официального

положения отца Лейбера и отца Гентриха вы обратитесь к

«Аннуарио понтифичио», большому ежегодному персональ¬

ному ватиканскому справочнику, то среди шестнадцати тысяч

фамилий, которые там перечислены, Лейбера вы вообще не

найдете, а Гентриха обнаружите в числе двадцати четырех

советников конгрегации священной канцелярии. Разумеется,

это уже кое-что значит. Правда, если учесть, что существует

двенадцать конгрегаций и, помимо них, есть еще трибуналы,

высшие управления, ну и секретариаты и что в каждом из них

самое меньшее до двадцати советников, то отца Гентриха на

этом основании можно было бы принять за одного из четырех¬

сот ему подобных. Между тем таких только двое.
В Риме о них кое-что знают. Отзываются недоброжела¬

тельно. Итальянское духовенство раздражает то, что они

немцы; немецкое духовенство недовольно тем, что они «об-

итальянились». Французы, англичане, американцы не любят

их и по той и по другой причине. Представители духовен¬

ства— иностранцы ездят в свои посольства, помогают сове*

тами. Лейбер и Гентрих, кажется, этого не делают. Немецкое

происхождение имеет для них третьестепенное значение.

В первую очередь они слуги папы, потом иезуиты и только по

душевному складу — в данном случа-е обстоятельство малосу¬

щественное— они немцы. Вдобавок ко всему они никогда не

выступают перед широкой аудиторией. Не читают публичных

лекций, не организуют пышных говений. Служат мессу и про¬

износят проповеди один бог знает где. А здесь, в Риме, тот,

кто не заботится о шумихе, не достоин известности, которой он
6*
83

пользуется. А если он не достоин того, что у него есть, так за

что же его любить?
В.	хорошо знает Лейбера. Относится к нему положительно.

И. и С. никогда не были с ним близки, но тоже с ним встре¬

чались. Впрочем, они принадлежат к одному и тому же миру,

миру работников вертограда господня,— он необъятен, но

един. Я охотно слушаю их рассказы об этом человеке; судя

по их словам, он представляет собой личность весьма необыч¬

ную. Особенно занимает меня его позиция, то, как он поста¬

вил себя по отношению к папе. Интересно само его официаль¬

ное положение, ибо Лейбер не занимает должности секре¬

таря. Когда-то он официально выполнял эти обязанности при

нынешнем папе. Это было еще в годы первой мировой войны

в Баварии, при нунции епископе Пачелли. Потом он выпол¬

нял те же обязанности при кардинале Пачелли. Но с 1939 года,

когда Пачелли стал папой, Лейбер просто приходит и рабо¬

тает с ним. В. утверждает, что папа не назначил Лейбера

своим секретарем, потому что такой должности не существует.

Создать ее для Лейбера, ну и для Гентриха он не может —

назначение на такой пост фактически лишило бы их возмож¬

ности выполнять обязанности секретарей. Подобно тому как

каждая вещь, к которой прикасался Мидас, становилась зо¬

лотой, так и каждое лицо, получившее назначение при дворе

папы, сразу вырастает и лиловеет.
Папа является епископом Рима, в качестве епископа он

имеет своего суфрагана. Вы поглядите только, что происходит

с таким суфраганом. Он сразу становится видной фигурой:

кардинал, заместитель декана священной коллегии, великий

канцлер Латеранской апостольской коллегии, член девяти (из

двенадцати) священных конгрегаций, почетный патрон десяти

и обычный патрон самое меньшее девятнадцати религиозных

союзов, различных братств, обществ, институтов, объединений,

монашеских орденов.
У папы есть библиотека. Но, поскольку это библиотека

папы, она не может быть обычной библиотекой и становится

Библиотекой святой римской церкви, а ее библиотекарем дол¬

жен быть кардинал. А раз он кардинал, то тут уже действует

дальнейший. автоматизм. Кардинал обрастает священными

конгрегациями и патронатами. Даже такая простая, незначи¬

тельная должность, как ризничий, приобретает огромное зна¬

чение, если речь идет о ризничем папы. По ватиканской иерар¬
84

хии это крупная фигура. «Аннуарио понтифичио» отводит ему

место непосредственно после умерших кардиналов. Это —оше¬

ломительное соседство, по крайней мере согласно протоколу.

Занимая такое высокое место, ризничий не может не быть епи¬

скопом. Поэтому монсиньор Пьетро Канисио ван Лиерде —

епископ. И каких еще званий у него нет! В скольких священ¬

ных конгрегациях он заседает, сколько у него блистательных

и почетных обязанностей! То же самое случилось бы с каж¬

дым, кого официально назначили бы на должность секретаря

папы. Он сразу бы вырос, оброс, достиг гигантских размеров.

Отсюда следует, что отец Лейбер и отец Гентрих, будь они на¬

значены секретарями папы, не могли бы ими остаться в дей¬

ствительности.
Но вызывает интерес не только формальное положение

отца Лейбера при особе папы. Фактическая позиция еще бо¬

лее интересна. Психологическая позиция. Папа и Лейбер со¬

трудничают сорок лет. С небольшими перерывами Лейбер

постоянно состоял при монсиньоре, епископе, кардинале и,

наконец, при папе Пачелли. Половину своей жизни папа про¬

шел бок о бок со своим секретарем. Лейбер провел подле папы

годы своего возмужания, зрелости и старости. Папа отнял

всю его жизнь. Как ученый Лейбер — ничто. В своем ордене

он стоит на низкой ступени. В университете — а он уже два¬

дцать шесть лет состоит профессором в Грегориане — Лейбер

не выдвинулся. В. считает его человеком необычайно способ¬

ным и утверждает, что Лейбер отлично разбирается в совре¬

менном состоянии вспомогательных исторических дисциплин.

Но у него, очевидно, нет времени для научных занятий. Утро

и вечер он проводит у папы, всегда и неизменно — четыре, пять,

шесть, семь часов в день. Всегда бдительный и деятельный,

но всегда пассивный. Быть может, эта особенность Лейбера

больше всего меня занимает, больше всего поражает в расска¬

зах о нем В., И. и С. Все они сходятся на том, что Лейбер —

человек умный, одаренный, великолепно знающий мировую

политику, да еще на протяжении сорока лет,— никогда в при¬

сутствии папы ничего не говорит от своего имени. Никогда ни¬

чего не говорит по собственной инициативе.
В Ватикане папы и кардиналы курии, особенно самые важ¬

ные— префекты и секретари разных священных конгрегаций

или священных ведомств,— всегда высоко ценили сотрудни¬

ков, излагающих свои мысли в безличной форме. Папы и та¬
85

кие важные кардиналы — это чаще всего глубокие старики. Их

физические силы столь же ограниченны, сколько неограни¬

ченна их власть. Им надо помочь, стараясь не поколебать их

власти, стараясь не влиять на нее, не направлять ее, не под¬

талкивать. В отношении к папе всякое нарушение этого пра¬

вила означает едва ли не прегрешение против святого духа,

если не настоящий грех. Вроде того, как когда-то считалось

преступлением и беспутством искажать слова Кумской Си¬

виллы, поскольку само небо ее устами взывало к людям. То

же самое происходит с голосом и мыслью папы — ведь это го¬

лос и мысль заместителя и представителя Христа на земле.

Иногда по причине старости ему трудно ясно изложить свою

мысль. Нужно помочь ей родиться, но не более того! Тройка

моих информаторов, зная Лейбера, утверждает, что именно

он — мастер своего дела, он, как никто, умеет пассивно-ак-

тнвно присутствовать при рождении папской мысли. Он великий

акушер этой мысли. Мысли политической в самом широком

значении этого слова.
Политика поглощает папу; он посвящает ей много вре¬

мени. У него огромное политическое честолюбие. Он хочет

сам руководить политикой Ватикана. В этом отношении он не

первый такой папа. Но уже несколько веков не было папы, ко¬

торый обходился бы без статс-секретаря! После смерти карди¬

нала Мальоне папа больше никого не призвал на этот пост.

Говорят, что Мальоне надоел ему, он подавал в отставку вся¬

кий раз, когда не соглашался с линией, навязанной ему папой.

Но, так или иначе, он служил как бы щитом между папой и ва¬

тиканской политикой. Если ее результаты оказывались пло¬

хими, били не папу, а кардинала. После 1944 года, то есть

после смерти Мальоне, положение изменилось. Монсиньоров

Монтини, Тардини или Делл’Аква не бьют или не били —

ведь они только исполнители. Ни по уставу, ни нравственно

они не несут никакой ответственности. Несет ее папа. По опре¬

делению В., папа человек не столько властный, сколько нетер¬

пимый к проявлению чужой воли. И близость папы с Лейбе-

ром именно на том и зиждется, что папа всегда опирается на

его интеллект, никогда не чувствуя воздействия его воли.
И., который одно время сталкивался с папой не по вопро¬

сам политики, а по поводу ватиканских научных учреждений,

то есть в той области, которая не очень сильно занимает папу,

говорит, что Пий XII на аудиенциях и за работой — это два
36

совершенно разных человека. Работать с ним тяжело, улыбка

исчезает с его лица.
Общительности, разговорчивости, интереса к другому че¬

ловеку— как не бывало. Пропадает теплота, откровенность,

скромность. За работой папа холоден и натянут. От всей дип-

ломатически-куртуазно-отеческой амуниции, которая вызывает

такое восхищение на приемах, остаются только безупречные

манеры и инстинктивная вежливость, ввергающая его сотруд¬

ников в еще большее смятение. Папа способен нагнуться и

поднять с пола бумажку, которую обронил сотрудник, либо он

сам приставит стремянку и достанет с полки нужный для ра¬

боты фолиант — «а то ты еще у меня свалишься»,— как он

сказал, обращаясь к И. Но при всем том докладывать ему—*

чистая мука, а делать выводы — и вовсе страшно. В выводах

всегда содержится нечто вроде совета. А к советам папа отно¬

сится как к колкостям,.бестактности, как к невольному оскорб¬

лению. Лицо у него мрачнеет, становится непроницаемым. От

него веет холодом. Папа никогда не кричит, но видно, что каж¬

дое слово его раздражает.
Затрудняет работу с папой еще и то, что он никогда не слу¬

шает чужого мнения, а своего не высказывает. Часто прихо¬

дится по десяти раз его спрашивать и при каждом удобном

случае возвращаться к одному и тому же вопросу, потому что

никогда не удается все выяснить с одной встречи; нельзя же

приставать к папе с ножом. Проходит немало времени, пока

он что-нибудь пробурчит на интересующую вас тему, причем

не известно, что это — совет, указание или поручение.
И. несколько раз повторяет: «Тем, кто спрашивает папу,

как следует разрешить порученное ему дело, Пий XII дает

уклончивые ответы». И., должно быть, здорово надоели неяс¬

ные инструкции папы, если спустя годы он говорит о них с та¬

ким раздражением и горечью. Оказывается, помимо того, что

папа любит считать себя ответственным за все, что происхо¬

дит вокруг, он не любит брать на себя эту ответственность.

Указания он дает туманные, а если результаты получаются

плохими, то немилосердно преследует того, кто выполнил его

волю, в особенности если при этом пострадала репутация

папы или репутация кого-либо из тузов курии. По общему мне¬

нию, Пий XI был не таков. Он стеной стоял за человека. Речь

его была ясна. Ясным было его «да», и ясным было его «нет».

Он не отказывался от своих слов. «Evitava ogni dopiezza» (из¬
87

бегал всякой двусмысленности),— умиляется И. В отношениях

с Пием XII никогда нельзя ничего заранее предвидеть. Только

ценой тяжелых усилий можно от него добиться какого-либо

обещания. Вдобавок, добившись, отнюдь нельзя почивать на

лаврах. И. утверждает, что все это происходит вовсе не из-за

плохого характера Пия XII. По мнению И., нерешительность

и двойственность папы вызваны высокими причинами. ПийXII

сознает, что в современном мире (и коммунистическом, и аме¬

риканском, и цветном) церковь не может стоять на прежних

позициях, но что следует делать — ему не ясно! Я не знаю, так

ли это, потому что мысли эти принадлежат самому И. Он ан¬

тикоммунист, антиамернканец, а «цветных» считает либо кан¬

дидатами в коммунисты, либо кандидатами в американцы —

правда, низшего сорта. Вместе с тем он убежден, что с Евро¬

пой— finis (конец). Он показывал мне сотни абзацев в речах

папы, подтверждающего его тезис. Но сотни этих абзацев мож¬

но легко подменить тысячами совершенно противоположных.
Мне все же хотелось узнать, каков сам он — Лейбер! Мыс¬

ленно я кое-как охватываю весь его путь. И сорок лет его со¬

трудничества с папой. И его подчиненное положение. И то, как

он превратился не то в акушерку, не то в зеркало, отражаю¬

щее чужие мысли. И то, как он подавил свою личность. И то,

как он приучил к себе папу — процесс, наверное, трудный, тре¬

бующий большого такта, осторожности и деликатности. И его

полное бескорыстие. Не только самое простое и доступное, ма¬

териальное бескорыстие и, быть может, несколько более труд¬

ное бескорыстие, относящееся к престижу, честолюбию, но и

бескорыстие, так сказать, третьей степени. Ведь Лейбер ничего

не добивается, не преследует с помощью папы собственных

целей. Кажется, и сама личность папы для него не окружена

ореолом. И. и С. уверяют, что Лейбер судит о пагте трезво,

всегда очень тактично, но в равной мере и откровенно. Из его

слов можно сделать один вывод — ни о каком культе личности

Пачелли нечего и говорить. Чувства Лейбера таковы, что он в

любой день мог бы уйти от папы. По крайней мере теоретиче¬

ски, потому что уже действует сила привычки. Привычки к че¬

ловеку, к работе. Лейбер привык все знать, вчитываться и

распутывать все эти тайны и конфиденцни, скрепленные пе¬

чатью и адресованные согласно нижеследующей, веками не

меняющейся формуле: «В собственные руки папы. Лицам по¬

сторонним, которые прочитают, помимо папы, грозит отлуче-
88

ниє». В том, чтобы все это читать и все знать, тоже есть своя

привлекательность.
Таковы его удовольствия, и так настроен этот Лейбер. Но

каков он сам? О., который содрогается при виде каждой рясы

и каждой сутаны, питает к Лейберу слабость. Лейбер принад¬

лежит к тем немногим лицам духовного звания, о которых он

говорит с симпатией. О. восхищается его огромной культурой,

ясностью ума, гуманностью, широтой кругозора. Ему нра¬

вится то, что Лейбер сознает недостатки и ограниченность

клира в понимании различных политических и общественных

требований нашего времени. Наконец, ему нравится искрен¬

ность Лейбера, его отношение к папе и папскому окружению.

С теми, кто завоюет его доверие, Лейбер разговаривает совер¬

шенно свободно о слабых сторонах и пороках этого мирка,

включая и самого папу. «E’insomma, un uomo eminente!»1 —

говорит о Лейбере мой знакомый О.
О. восхищает в Лейбере еще одно качество, а именно его

враждебность фашизму и гитлеризму. Лейбер всегда был та¬

ким. До войны его антигитлеризм носил антипрусскую окра¬

ску. На его взглядах сказались некоторые внутригерманскиё

противоречия. Но это у него прошло. Во время войны его анти¬

гитлеризм созрел и очистился от нефилософских и негумани-

стических примесей. О. уверяет, что отношение Лейбера к

Польше всегда было дружественным.
Коммунизм в глазах Лейбера — тяжкое испытание, ниспо¬

сланное человеку в этом мире. Но не более тяжкое, чем про¬

тестантизм или масонско-буржуазные светские общества. Лей¬

бер принадлежит к тем немногим людям в ватиканской вер¬

хушке, которые не верят, что коммунизму когда-нибудь

придет конец. Лейбер считает, что коммунизм будет распро¬

страняться шире, на весь мир, или, во всяком случае, доста¬

точно широко, чтобы церковь очутилась перед необходимостью

найти свое место и слиться с этой новой общественно-идеоло¬

гической и экономической действительностью.
Лейбер осуждает коммунистов не за то, что они подчас с

бурным ожесточением борются с религией и церковью, ибо он

считает, что это — явление преходящее. По его мнению, самое

скверное в коммунизме — его несоприкасаемость с цер¬

ковью, которая скажется только после периода преследования
1 В целом — выдающийся человек! (итал.)
89

и борьбы. Выразится она в том, что экономика, политика,

искусство, мысль, наука — вообще вся жизнь в коммунистиче¬

ском государстве пойдет одним путем, а другим путем, несо-

прикасаемым с этим первым, потечет жизнь церкви. При

феодальном строе церковь сливалась с государством, при ли¬

беральном— была в его орбите, при коммунистическом строе,

после этапа столкновений и борьбы, она окажется на запасном

пути, не сообщающемся с главной магистралью. В коммуни¬

стическом обществе будущего отношение религиозной жизни

ко всей остальной жизни человека будет примерно таким, как

отношение снов к яви. Таковы перспективы, которые пугают

Лейбера. По крайней мере по словам О.
Итак, он придерживается того мнения, что церковь должна

вписать себя в коммунистическую действительность до того,

как религия полностью из нее устранится. Иначе будет слиш¬

ком поздно. Однако не сегодня, ибо сегодня еще слишком

рано, поскольку между церковью и коммунизмом в наши дни

идет острая борьба. А точнее говоря, не в момент сильного

нажима коммунизма на церковь. В этот момент процесс «впи¬

сывания» мог бы кончиться для церкви поражением.
Однажды О. долго разговаривал с Лейбером и потом за¬

писал эту беседу. Лейбер высказывал примерно такие сужде¬

ния: «Капитализм Соединенных Штатов или Англии обречен

на поражение потому, что не содержит в себе ничего такого,

что могло бы пробуждать энтузиазм, и ничего, что можно было

бы расценивать как правильное, справедливое дело. Их фи¬

лантропическая и свободолюбивая фразеология, в особенно¬

сти последняя, призывающая к почитанию священных прав

личности, ничего не говорит простому человеку, потому что

выражается не его языком и пользуется недоступными для

него понятиями. Зато те, кто понимает этот язык и эти поня¬

тия, то есть люди из высших сфер или интеллигенция, знают,

что скрывается за такой фразеологией. В этом отношении ком¬

мунисты находятся в лучшем положении. Когда они говорят

об общественной справедливости, введенной в жизнь с помо¬

щью конкретных средств, их понимают самые простые люди,

и понимают легко, а люди не простые понимают, кроме того,

что во всем этом есть какая-то великая правда. Противопо¬

ставлять этой правде свящецные права личности и высокий

жизненный уровень ста миллионов людей, замалчивая условия

жизни всей остальной части человечества, которая обитает в
90

долларовой или стерлинговой зоне, что составляет по мень-

шей мере один миллиард человек,— долго не удастся!»
Среди прочего О. вспоминает высказывание Л. о кардинале

Миндсенти, человеке совершенно »безответственном, который

«такое натворил, что, если бы не его пост, его следовало бы

попросту расстрелять». Или о епископе X., к которому Лейбер

относится с величайшей неприязнью, поскольку он «помогал

нацистам, не говоря уже о том, что всю жизнь интересовался

своими личными.делами». О преследованиях церкви у нас или

не у нас у Лейбера тоже более объективное мнение, чем у

Алессандрини из «Оссерваторе романо». Ведь Лейбер знает

правду, ту, которая предназначена исключительно «в собст¬

венные руки папы...» Правда эта отличается от правды вати¬

канской пропаганды, она другая, более сложная, ну и прежде

всего показывающая обе стороны медали.
—	Таким образом,— заключает О. свое сообщение о Лей¬

бере,— он принадлежит к маленькой группке, к просвещен¬

ному ватиканскому авангарду, к тем, кто видит, как мир дви¬

жется вперед. Это люди отнюдь не отсталые и не сектанты, они

ясно понимают, что пришла пора начать поиски нового пути

для церкви, а доожет быть, даже сделать первый шаг. Но Лей¬

бер ни единым словом не подтолкнет папу на этот путь. Для

этого у него не хватает смелости. Впрочем, он стар. Лейбер

мечтает,— как он однажды признался О.,— прожить послед¬

ние свои годы на покое. Помимо того, уклонение от неболь¬

ших стычек, а тем более конфликтов с папой стало его второй

натурой. При всем том, если бы папа поинтересовался его мне¬

нием, он, безусловно, сказал бы ему то, что думает. По собст¬

венной инициативе он не признается ни в чем, но и не отсту¬

пит, если папа потребует от него правды. Выскажет ему всю

свою правду, не боясь, что его обидит. Но, вероятно, папа

никогда его не спросит.
Рим, 24 сентября 1956 года
Слушки о консистории не умолкают. П. уверяет, что они

возникли потому, что папа в последнее время проявлял осо¬

бый интерес к состоянию здоровья кардиналов Верде, Мер-

кати и Каро. Кардиналу Алессандро Верде девяносто один год,
.91

и он наш сосед на Париоле. Он живет в огромной вилле Сан

Франческо, построенной в стиле модерн и окруженной изуми¬

тельным парком. Кардиналу Джованни Меркати, библиоте¬

карю и архивариусу святой римской церкви, девяносто лет.

Кардиналу Хосе Мариа Каро Родригесу, архиепископу Сан¬

тьяго де Чили, тоже девяносто лет. Пий XII, как, впрочем, и

большинство его предшественников, всякий раз созывает кон¬

систорию совершенно неожиданно для своего окружения. Он

скрытен, тверд, властолюбив. Папа культивирует в себе эти

черты, он не оставляет свободного промежутка времени между

тем днем, когда решил созвать консисторию, и самой датой

консистории, поскольку за этот промежуток времени на него,

разумеется, пытались бы нажать. Пий XI не боялся такого

нажима и тем, кто просил его от своего или от чужого имени

предоставить им кардинальскую шляпу, отвечал, согласно с

историческим обычаем и церковным правом, что все свобод¬

ные места в списке кардиналов он уже занял номинациями,

которые совершил in petto1. Ибо на консистории папа не на¬

значает кардиналов, а только оглашает новые назначения.

Назначает их как бы мысленно. Итальянцы говорят: в груди,

in petto. А мы скорее сказали бы: в сердце.
П. не раз мне говорил, что в вопросе о пополнении священ¬

ной коллегии папу раздирают противоречия. Кардиналов —

шестьдесят, а должно их быть семьдесят. П. подсчитывает, что

в случае смерти папы в конклаве смогло бы участвовать не

больше сорока семи кардиналов. Он говорит, что ван Рей из

Малина, Фоссати из Турина, Далла Коста из Флоренции, Тап-

пуни из Бейрута, Пла-и-Даниэль из Толедо, да Сильва из

Баии, де ла Toppe из Кито, наверное, не перенесли бы тягот

путешествия и конклава. По его мнению, сочтены дни архиепи¬

скопа Севильи, семидесятишестилетнего кардинала Педро Се-

гура-и-Саенс. Он сомневается, сможет ли по состоянию своих

нервов прибыть один из кардиналов, тоже испанский, чьего

имени он не хочет назвать. Впрочем, у него множество дру¬

гих сомнений. Он сомневается, прибудут ли на конклав карди¬

нал Миндсенти, кардинал Вышинский и кардинал Степинац.
Его подсчеты представляются мне пессимистическими. Но

так или иначе, для выборов, проводимых по полной численной
1	Буквально — в груди, переносно — в глубине души, мысленно (итал.).
92

форме, этих кардиналов, конечно, маловато. П., разумеется,

не знает множества важных вещей, но ватиканские слушки

подхватывает налету.
Не Следует, однако, забывать и о других слушках. А вер¬

нее, не столько о слушках, сколько о том, как объясняют, по¬

чему консистория все-таки может не состояться. Это объясне¬

ние я слышу здесь от многих лиц, подчас довольно компетент¬

ных. Согласно этому объяснению, Пий XII хотел бы в случае

своей смерти оставить кардинальскую коллегию неукомплек¬

тованной, так, чтобы его преемник, получив от него в наслед¬

ство некоторое количество свободных мест, смог бы сразу по¬

садить на них своих сторонников. Но сколько свободных мест

может потребоваться его преемнику? Три? Четыре? Пять?

Ведь не станет он менять всю курию! Ибо, конечно, о ней идет

речь. Говоря о сотрудниках папы—кардиналах, конечно,

имеют в виду только членов священной коллегии, занимающих

руководящие посты в римской курии. В данный момент таких

кардиналов — пятнадцать. Зато свободных кардинальских

шляп — девять. А через месяц или два может оказаться и де¬

сять, и двенадцать. Из всей этой математики вытекает, что,

соблюдая максимальную деликатность по отношению к сво¬

ему преемнику, папа уже сегодня мог бы назначить самое

меньшее пять кардиналов. Посмотрим.
Рим, 27 сентября 1956 года
С., как всегда, настроен иронически. Он не верит, что в бли¬

жайшее время состоится консистория. По его словам, суть дела

заключается в том, что, созвав консисторию, Пий XII предо¬

пределит своего преемника. Прежде всего об этом встал бы

вопрос на такой консистории. Дело вовсе не в уравнивании по¬

колебавшегося соотношения между итальянской, как тут го¬

ворят, порцией кардиналов, которых всего двадцать, и за¬

граничной порцией, насчитывающей сорок шляп. И дело не в

омоложении священной коллегии, действительно серьезно об¬

ремененной старцами, которым перевалило за восемьдесят.

Все это, без сомнения, может иметь значение во внутренних

папских расчетах. Но вопрос о преемнике — вот что в действи¬

тельности занимает умы. Папа — абсолютный владыка и мо¬
93

жет ни с кем и ни с чем не считаться при номинациях. Никто и

ничто не имеет права оказывать на него давление. Так говорят

каноны, а также сотни различных булл, различных бреве и раз¬

личных motuproprio 1, различных biglietto2 или costituzione3;

если кто-либо попытался бы, то на него автоматически обру¬

шились бы тяжелейшие церковные наказания — отлучение или

анафема. Но при всем том никуда не денешься от традиции,

от тисков прецедентов. От разных неписаных законов и приви¬

легий, почитаемых непрерывно на протяжении веков. Вот в

чем загвоздка! Так, например, за тысячу четыреста лет не

было случая, чтобы на ближайшей же консистории можно

было обойти номинацией архиепископа миланского, если он

вступил на этот престол без кардинальской шляпы. «И, зна¬

чит, если созовут консисторию,— заканчивает свои рассужде¬

ния С.,— то Монтини будет кардиналом, а если Монтини будет

кардиналом, то на конклаве тиара у него в кармане! Поэтому

я не верю в консисторию».
Рим, 30 сентября 1956 года
«Чивильта каттолика» уже сто семь лет выражает офи¬

циальное мнение ордена иезуитов. Это одно из главнейших из¬

даний церкви. «Чивильтё каттолика» — орган спокойный, кон¬

сервативный, теоретический. Не публикует мнений, за которые

редакция не несет ответственности. Не спорит. Не эксперимен¬

тирует. Служит источником, которому может доверять каждый

штаб-офицер церкви. Сотрудничают в журнале самые силь¬

ные иезуитские умы многих стран мира. Преимущественно,

однако, итальянцы. Я часто встречаю в журнале статьи отца

А. Мессинео. Это один из крупнейших римских авторитетов в

области философии. Его труды помещают на видном месте в

«Чивильта каттолика». Я заметил, что в этой области его авто¬

ритет уступает только авторитету Пия XII.
Из любопытства я как-то пошел на лекцию известного ора¬

тора, также иезуита, отца Риккардо Ломбарди. Мое внимание

привлек сидевший в первом ряду роскошный атлет в сутане,
1	Личный приказ правителя (итал.).
2	Записка (итал.).
3	Устав, конституция (итал.).
94

с плечами мясника, с лицом прусского генерала и глазами, я,

скорей, сказал бы, психиатра. Это и был отец Мессинео.
В сентябрьском номере «Чивильтё каттолика» он напал на

Маритэна. Но как напал! И именно он! И именно его выбрали

для атаки, и именно в этом журнале. С момента опубликова¬

ния статьи отца Мессинео прошел целый месяц, но и по сей

день в католических кругах Рима люди не могут опомниться.

Одиннадцать лет назад, сразу после войны, когда Маритэн

приехал в Рим в качестве посла Франции при апостольской

столице, в здешнем католическом мире его считали величай¬

шим современным светским католическим философом. «Све¬

точ католического мира»,— назвал его де Гаспери.
Я зашел вчера в книжную лавку Сан Паоло, чтобы купить

для знакомых в Польше номер «Чивильта» с нападками на

Маритэна. Молоденький француз-священник, который готов

для меня достать что угодно хоть из-под земли, поскольку я

плачу наличными, а не записываю на счет — как поступают

почти все его покупатели, и потом с ними не оберешься не¬

приятностей,— поглядел на меня так, словно я свалился с

луны. Вот уже три недели, как сентябрьский номер «Чи¬

вильта» нельзя получить ни за какие деньги. Это бестселлер!

Кстати, он доставил немало хлопот книжным лавкам в Риме.

Их одолевают клиенты из Франции, из Бельгии, из Англии,

из Германии, требуя хотя бы один экземпляр этого номера

«Чивильта».
Понятное дело, в Рим пишут не только те, кто, прослышав

о расправе с Маритэном, потирает от удовольствия руки, но

и те, кто охвачен страхом и ужасом. Должно быть, они ду¬

мают— вот так история! Значит, где-то наверху, «за рекой» —

как в Риме называют Ватикан,— было решено нанести удар.

Тактическое направление этого удара пока еще трудно опре¬

делить: то ли там хотят уничтожить Маритэна, то ли — что бо¬

лее правдоподобно — пытаются оттолкнуть от его философии

тех, кого она притягивает.
Маритэн вначале был томистом, потом стал неотомистом и,

наконец, как будто простился со своим увлечением средними

веками. Это значит, что он больше не видит в средневековье

того идеала, к которому тем или иным способом церковь обя¬

зана постоянно возвращаться. Он даже не видит теперь в сред¬

невековье идеала, соответствующего той далекой эпохе. По

мнению Маритэна, современный человек значительно ближе
95

к идеалу, чем человек средневековья, невзирая на то, что сред¬

невековый человек, и весь его мир, и весь его быт как бы раст¬

ворялись в боге. Но что с того, если тогдашнее человечество

было не лучшей «марки». Человек — это прежде всего созна¬

ние. Средневековые люди были божьими овечками, божьими

телками, божьими роботами. Они не были полноценными

людьми. Средневековый мир — это мир, стоящий на мертвой

точке.
Именно Реформация столкнула его с этой мертвой точки.

Реформация, а потом французская революция, а потом вся

гигантская мозговая работа, сознательная, все объективизи¬

рующая, заставляющая на все смотреть под историческим

аспектом, великолепная, внушительная работа, которая при¬

вела мир к тому, что сегодня он почти целиком стал миром

сознательных людей — во всяком случае, бесконечно более со¬

знательных, чем в средневековье. А это значит — бесконечно

более человечных. Однако драма этих людей, теперь как бы

впервые ставших людьми, заключается в том, что у них нет

религии, нет соответствующей их уровню, подходящей для них

религии. Средневековый католицизм образцово служил сред¬

невековым недочеловекам. Сегодняшний католицизм, унасле¬

дованный от средневековья и от него не очистившийся, непри¬

годен для современных людей.
Маритэн, как католик, с горечью заявляет, что католи¬

цизм, к сожалению, не всегда содействовал миру в процессе

гуманизации. «Права человека и гражданина во Франции

провозгласили рационалисты, а не верующие, глубоко

преданные католическим догматам. Точно так же с рабством

покончили в Америке пуритане, а вообще не признающие

бега коммунисты уничтожили в России тиранию эксплуа¬

тации».
Новая теология, новый взгляд на мир, глубокое понимание

того, что мир существует для человека,— вот к чему настой¬

чиво призывает Маритэн в своих позднейших книгах: «Инте¬

гральный гуманизм», «Релиґия и культура», «Права чело¬

века», «Христианство и демократия». Маритэн неизменно до¬

казывает, что человек становится все лучше и совершенней,

проходя сквозь сменяющие друг друга исторические форма¬

ции. Сквозь взлеты и сквозь ошибки. Сквозь индивидуальные

и массовые взлеты и ошибки. Кажется, больше всего Маритэн

страдает от сознания, что человек в некотором роде стал выше
96

религии. Что современность является в смысле развития чем-

то, несомненно, более прогрессивным, чем даже самый очи¬

щенный, неотомистический католицизм.
Книга «Интегральный гуманизм» появилась двадцать лет

назад. Для всей католической молодежи — мыслящей и впе¬

чатлительной— она стала библией. Католик-антифашист на¬

ходил в ней все, что было нужно его религиозной мысли. Ка¬

толик с отзывчивой к социальным вопросам совестью — также.

Во Франции — Мунье, Даньелу, Буйар, Ле Блон, Монтей, де'

Солаж — все они вышли из Маритэна. В довоенной Польше —

Лаский, Завейский, а после войны многие из тех, кто объеди¬

нился вокруг католического журнала <гСегодня и завтра».

В Италии, разумеется, группа «профессорини» и десятки жур¬

налов, кружков, центров. Не говоря уже о старшем поколении

католиков, враждебно относившихся к Муссолини, которые

хотя и не вышли из Маритэна, но духовно шли бок о бок с ним

целые годы,— это такие люди, как Джованни Гронки, Гонелла,

ну и, пожалуй, сам де Гаспери.
О Маритэне можно сказать, что он вместе с тысячами

своих духовных последователей спас в фашистскую эпоху лицо

католицизма. Не Ватикан же этого добивался! Фашизм по

сути своей антигуманистичен. Мысль о маритэновском «инте¬

гральном гуманизме» толкала католиков на борьбу с фашиз¬

мом. После войны, когда фашизм был разгромлен, мысль эта

пригодилась еще для борьбы с теми, кто испытывал тоску по

фашизму. Потом она очень пригодилась во времена коали¬

ционных правительств во Франции и в Италии. А потом она

опять пригодилась в период, предшествовавший заверше¬

нию— в общих чертах — так называемого послевоенного ка¬

питалистического восстановления. Теперь в Ватикане считают,

что восстановление это закончено. Считают также и посто¬

янно твердят в сотнях деклараций папы и разных католиче¬

ских иерархов, что никакого посткапитализма не будет. На¬

ступит лишь дальнейшая эволюция капитализма путем разви¬

тия и расширения института социального обеспечения. Вместо

средневековой милостыни и средневекового милосердия капи¬

тализм законодательным путем будет делиться с бедными

своими доходами. Вот и все, вот и весь идеал. Все прочее —

утопия. Утопия на грани ереси.
От таких утопистов, выросших на идеях Маритэна, Вати¬

кан отмежевывался уже несколько лет назад. Отмежевывался
7	Т. Бреза
97

от священников-рабочих во Франции. В других случаях втихую

рекомендовал изъять насыщенные «невыносимым кокетством

по отношению к коммунизму» книги де Любака «Сверхъесте¬

ственное» или «О познании бога»! Или применял такую меру —

рекомендовал высылать в провинцию, в глухие углы, в ма¬

ленькие приходы католических ученых, развращенных

прогрессивностью, таких, как, например, доминиканец отец

Конгар, который теперь прозябает в безвестной шотландской

деревушке. Иногда же Ватикан отстраняет неугодных ему лиц

от политической деятельности и на целые годы переводит в

университетское уединение. Так случилось с Доссетти.
До сих пор, однако, никто из церковных иерархов, никто

в Ватикане не задевал самого Маритэна. А в иные годы даже

отмежевывались от нападок на него. Так было в 1945 году,

когда в Буэнос-Айресе вышла книжка Хулио Менвиелье под

заголовком «От Ламенне до Маритэна». По содержанию она

близка к нынешним выступлениям отца Мессинео. Офи¬

циально в католическом, консервативном Риме ее тогда при¬

няли неприязненно. Позднее, то есть в годы, непосредственно

предшествующие атаке в «Чивильта каттолика», труды Мари¬

тэна, самое большее, перестали цитировать на разных полити¬

ческих курсах, где христианская демократия в Италии готовит

своих будущих деятелей. Таких курсов существует множество.

Центральные в Камиллучиа и десятки в провинции. Кроме

того, поскольку в свое время Маритэна особенно ценили как

светского католического философа, ватиканские деятели стали

извлекать из праха других мирян. В 1954 году торжественно

отметили столетие слабенького писателя Тониоло. Секрета¬

риат христианско-демократической партии настоял на издании

сочинений этого автора. Во дворце Канчеллериа, колоссаль¬

ном здании, которое начал строить Бреньо, а закончил Бра-

манте, организовали официальное торжество. На него при¬

был« христианско-демократические министры, депутаты, сена¬

торы, разные партийные тузы и даже семеро кардиналов ку¬

рии. Не пришли только старые интеллектуалы партии, такие,

как Гронки, Гонелла, Дон Стурцо или граф делла Toppe. Так

же, как и в Польше ни один уважающий себя интеллектуал-

католик не пошел бы на юбилей какого-нибудь заурядного,

серого писателя, пусть и верующего.
И, наконец, настала пора для прямой атаки на Маритэна.

Почему именно в 1956 году и в это время года? Вероятно, на

это можно ответить точно. Следует помнить, что так жег как

существует особое физическое время и особое психологиче¬

ское время, существует и само по себе ватиканское время. При¬

чина атаки ясна. О ней пишет во вступительной части своей

статьи сам отец Мессинео: «Здесь отнюдь не будет неуместно

дать представление и исследовать систему, сконструирован¬

ную французским философом Жаком Маритэном, изложен¬

ную в сочинении с красноречивым заголовком «Интегральный

гуманизм» и затем поддержанную в позднейших, менее круп¬

ных публикациях... равно как ввиду смелости философской

позиции и ее вывода, так и учитывая то, что она является си¬

стемой, привлекающей много умов, впоследствии пытавшихся

подогнать к ней свои взгляды на общественную жизнь».
Таким образом, речь идет прежде всего о социальной про¬

блеме. О тех злосчастных укорах совести, которые испыты¬

вают католические прогрессивные деятели, наблюдая косную

роль церкви в социальном развитии. Тон Мессинео неприят¬

ный, саркастический. Он упрекает Маритэна в «искажении»

учения святого Фомы. «Его проза... в результате разных аля¬

поватых мазков в футуристическом стиле становится местами

непонятной для серьезных историков». Еще два-три года на¬

зад никто не разрешил бы себе подобных издевательств над

Маритэном в официальном ватиканском серьезном журнале.
Но сегодня значительной группе людей в Ватикане, ви¬

димо, кажется необходимым расправиться с Маритэном, рас¬

правиться решительно и резко. Перед лицом необходимости

уже не считаются с верхами французского церковного и свет¬

ского католицизма* с людьми, которые независимо от того, как

они относятся к тем или иным тезисам Маритэна* питают к

нему известное уважение. Для церкви теперь существует

прежде всего вопрос об Италии. Сегодня Италия как бы яв¬

ляется телом церкви. Плохо будет, если это тело заболеет.

А болеань его будет заключаться попросту в том, что стрелка

на выборном диске передвинется так, что христианская демо¬

кратия перестанет управлять страной. А перестанет она управ¬

лять в том случае, если большинство людей придет к выводу,

что партия эта не в состоянии разрешить социальные про¬

блемы в Италии. Следовательно, в такой момент важнее всего

убедить католические массы, всех католиков сверху донизу,

что не существует социальных проблем настолько острых, как

это изображают коммунисты, социалисты и разные прогрес¬
7*
99

сивно-католические деятели, подливающие масло в огонь.

А если проблемы и существуют, то их легко может разрешить

римско-католическая церковь, такая, как есть, и такая, как

есть, римско-католическая партия христианских демократов.
Рим, 1 октября 1956 года
В библиотеке на Виколо Дориа я наткнулся на большое

произведение Монталамбера «Монахи Запада». Сколько же

воспоминаний! Я беру в руки отдельные тома этих «Монахов»

и спустя тридцать пять лет чувствую, как у меня легонько сжи¬

мается сердце и ускоренно бьется пульс — слабое эхо того,

что я испытывал столько лет назад. В маленькой усадьбе, в

Дитонинке под Познанью, я поглощал том за томом, за исклю¬

чением третьего, который взяли у меня из-под руки, когда я

дежурил у гроба тетки Анны Стаблевской, и засунули его г:од

подушечку, на которой покоилась ее голова,— видимо, она ле¬

жала слишком низко. Забрали, подложили и забыли. Теперь

я держу третий том в руках. Но я знаю — здесь у меня не най¬

дется времени, чтобы его прочитать. И прежде всего я не об¬

наружу в себе всех тех качеств, благодаря которым образы и

дела из книг Монталамбера разжигали мое воображение, му¬

чая и угнетая меня днем и ночью. Значит, к чему он мне?
Все эти анахореты, отшельники и пустынники, затворники,

которые воздавали хвалу богу, избрав себе какой пи попало

угол и запершись в нем по доброй воле до самой смерти; ста·

ционарии, которые в течение всей жизни стояли, и охотнее

всего с поднятыми руками; дендриты, проводящие всю

жизнь на дереве; столпники, живущие на столбах, над ко¬

торыми вначале не строили даже крыши; гезатисты, по¬

жизненные молчальники; су бди вали, избирающие для себя

одно определенное место, не защищенное, однако, ни потол¬

ком, ни крышей (subdivales от sub divo — под открытым не¬

бом); к а те на ты, привязанные цепью к одному месту.
Этот странный мир привлекал меня, как наркотик, при чте¬

нии Монталамбера. Мир несознательный, обезумевший от

желания отдаться чему-то сверхвеликому, необычайному. Ма-

зохистски принижающий себя, втаптывающий в прах так,
10Θ

словно то сверхвеликое, которое он полюбил, было недоста¬

точно высоким, недостаточно гигантским. Я помню, как меня

била дрожь и кололо в сердце при мысли о чудовищных безум¬

ствах всех этих монахов и монашек. О безумствах и жестоко¬

стях, совершаемых над собой с восторгом и радостью в раз¬

личных отшельничьих кельях и углах, позднее называемых

ими так нежно, так ласково. Отголоски этих названий продер¬

жались века. Монталамбер приводит десятки названий раз¬

личных средневековых монашеских уединений. Вот они: Доб¬

рое место, Красивое место, Светлое место, Радостное ме¬

сто, Дорогое место, Дорогой остров, Наслаждения, Добрые

ворота, Хороший отдых, Добрая гора, Святая долина, Благо¬

словенная долина, Долина мира, Долина надежды, Долина

добра, Сладостная долина, Птичье гнездо, Нежная купель,

Небесная дорога, Врата неба, Небесная корона, Божьи врата,

Мир божий, Свет божий, Божья наука, Божьи поля, Божье

место, Сладостные врата, Счастливый луг, Благословенный

луг.
Рим, 3 октября 1956 года
П. рассказывает, что папа вообще не любит номинаций, на¬

значений на должности и в особенности не терпит возле себя

новых лиц. В самом деле, я вспоминаю, что уже много лет в

«Аннуарио понтифичио» полно пробелов. То и дело встре¬

чается словечко «vacat» или же точки, заменяющие это сло¬

вечко. Пейрфитт в книге «Ключи Ватикана» иронически заме¬

чает, будто папа потому не назначает нового кардинала-ка-

мерленго, что в его обязанности входит установление факта

смерти папы.
Таким образом, настал бы день, когда такой кардинал,

взяв в руку традиционный золотой молоток, прикоснулся бы

им ко лбу папы, троекратно восклицая: «Эудженио! Эудже¬

нио! Эудженио!» А папа не отозвался бы.
Но, разумеется, не страх смерти воздействует в данном слу¬

чае на решение папы. И, вероятно, не властолюбие удержи¬

вает его от назначения статс-секретаря, не стремление захва¬

тить в свои руки все бразды правления. Папа и так абсолют-
101

нын владыка и*с точки зрения традиции, церковного права или

устава ни с кем не должен делить власть. Так ведется испо-

кон веков. Все зависит от того, властный ли у папы характер

или нет. Если властный, то папа не спокоен, если даже запол¬

нил все вакансии своими людьми. Если не властный, то и ва¬

кантные места не помогут. А Пий XII —самодержец до мозга

костей.
Следовательно, вовсе не потому, что его раздражают неко¬

торые неприятные обязанности камерленго или первостепенное

значение статс-секретаря, Пий XII не заполняет вакансий. Он

не назначает и секретаря священной конгрегации по чрезвы¬

чайным церковным делам. Не назначает и секретаря священ¬

ной конгрегации собора святого Петра, не назначает асес¬

сора высшей священной конгрегации священной канцелярии.

П. говорит, что папа никого не назначает потому, что все эти

посты требуют постоянного общения с папой. Существует

даже регламент, расписание, установленное десятки лет на¬

зад, по которому, например, для асессора священной канцеля¬

рии отведены аудиенции у папы каждую пятницу, а, допустим,

для секретаря конгрегации собора святого Петра аудиенции

всегда отводят в первую среду каждого месяца. Разумеется,

независимо от аудиенций для префектов этих конгрегаций.
П. говорит, что на более низких должностях происходит то

же самое. Вот уже семь лет прислуживает папе при мессе его

камердинер Марио Стоппа. До этого ему прислуживали раз¬

ные молодые монахи и священники, принадлежащие к гран¬

диозному папскому двору. Но они выросли, поднаторели в

своем деле, заняли различные должности в конгрегациях и уч¬

реждениях. На их место пришли другие, но папа уже не допу¬

стил их к столь доверительной службе в своей личной ча¬

совне, как ранняя месса. Равным образом он обходится без

мажордома, без четырех камерьеров (остался у него только

пятый — монсиньор Марио Нозалли-Рокка ди Корнельяно),

без первого капитана guardia nobile 1 и без многих других са¬

новников и чиновников.
П. говорит, что кардиналу Канали, управителю всех пап¬

ских дворцов, хорошо известно, как неприязненно относится

папа к новым лицам, и, если даже кто-нибудь из числа обыч-
1 Дворянская гвардия (итал.).
102

ной прислуги умрет или перестанет работать, он не посылает

новых людей убирать ту часть ватиканских апартаментов,

куда может заглянуть папа. Это в равной степени относится

к садовнику в ватиканских садах. Поэтому сады зарастают, на

дворцовой мебели прочно оседает пыль. Полы плохо натерты.

И все это из-за отвращения папы к новым лицам.
Однако, если эта версия правдива, то представляет психо¬

логический интерес тот факт, что, пожалуй, уже несколько

веков не было папы, который бы так неутомимо давал людям

аудиенции. Я говорю, разумеется, не о деловых аудиенциях,

во время которых папа работает с людьми из курии, но о тех

разнообразных, индивидуальных и групповых визитах, кото¬

рые ему наносят в Ватикане или в Кастель Гандольфо. Я го¬

ворю о той массе людей, которых он постоянно принимает,

встречает приветственными речами и потом, спустившись с

престола, ведет с ними беседу. Он принимает самые разно¬

родные миссии, экскурсии, паломничества, прибывшие к нему

либо же посетившие его по случаю приезда в Рим. Он с вели¬

кой охотой принял бы представителей каждого конгресса,

каждого съезда, каждой конференции, происходящих где бы

то ни было на территории Италии, чтобы, как говорит С.,

«переделать на свой лад» всех их участников. П. утверждает,

что в Ватикане бывают недели, когда Пий XII изо дня в день

принимает, здоровается, беседует или же во время массовых

аудиенций обменивается несколькими словами самое меньшее

с пятьюдесятью посетителями, которых видит впервые. Следо¬

вательно, может оказаться, что неприязнь к новым лицам в

часы служебной работы, в часы частной жизни, в часы

молитвы — это самая обычная реакция на обилие впечат¬

лений.
Но когда я говорю об этом С. и добавляю, что папу можно

понять, С. упорно возражает. Он видит в поведении папы

только обычную старческую неприязнь к продвижению людей.

Он видит в этом только личную дряхлость папы, умноженную

на дряхлость церкви. Он говорит, что Пий XII хмурится, если

должен причислить кого-либо к списку епископов, плохо себя

чувствует, если дело касается архиепископа, и просто смер¬

тельно страдает, если речь идет о кардиналах. Ему доставляет

удовольствие только одно: он любит причислять к лику бла¬

женных или святых своих предшественников в апостольской

столице. Тогда ему кажется, будто его самого вознесли ввысь.
103

Рим, 4 октября 1956 года
П. говорит, что в ста тридцати университетах, академиях,

факультетах, семинариях, коллегиях и прочих самого разного

типа теологических учебных заведениях на территории Рима

в течение сентября никто публично не произнес имени Мари¬

тэна. Все знают, все читали, все проглотили статью отца Мес-

синео. Молодые в своем кругу меньше всего задумываются

над такими вещами. Публично никогда о них не спорят. Мо¬

лодые— это значит молодежь из семинарий и послушники.

Преподаватели также никогда не обсуждают с молодежью

двусмысленные теологические темы. Разные эти полузапрет¬

ные темы. Социологические, политические, догматические,

исторические, философские. Их затрагивают в конфиденциаль¬

ном разговоре, а иногда в исповедальне. Иногда с мыслью о

том, чтобы помочь, иногда с мыслью о том, чтобы утопить.
Преподаватели также не спорят открыто на такие темы.

Не спорят и между собой. Вызвать кого-нибудь на подобный

разговор публично — это почти то же самое, что вызвать на

дуэль. Без специального, личного повода на территории Рима

так не поступают. Во-первых, потому, что здесь на территории

ста тридцати научных центров, подчиненных или же находя¬

щихся в радиусе действия священной конгрегации семинарии

и университетов, не любят беспредметных дискуссий. А бес¬

предметна любая дискуссия по вопросу о воззрении, относи¬

тельно которого нет обязательного постановления. А во-вто¬

рых, каждый знает, что на некоторые вещи можно смотреть с

разных сторон. Это значит — сегодня по-одному, а завтра по-

другому, в зависимости от курса. У нынешнего папы такие-то

склонности, у завтрашнего могут быть противоположные.

Таким образом, в сомнительных случаях лучше всего по¬

молчать.
Из всего, что рассказывает П., который знает эту среду,

этот мир, меня привлекает одно. А именно то, что здесь обычно

не выжидают, пока будет подан сигнал. Если кого-нибудь об¬

лает какая-нибудь горластая собака, то не для того, чтобы

часами, неделями, месяцами в унисон лаяли очередные со¬

бачки. В случае Маритэна это тем более любопытно, что всем

известно, как его не любит Пий XII. Папа вообще не любит

цадиков, а уж светских цадиков особенно. Кроме того, у

папы гигантское честолюбие, назовем его суммологическим.
104

Пожалуй, всем ясно, что он хочет оставить после себя некую

новую сумму. Это основная причина его неправдоподобной

ораторской продуктивности. Он хочет разъяснить миру под¬

ряд все новое. Все новые изобретения, все новые явления, все

новые методы. Он освещает их, распространяя на новые яв¬

ления существовавшую до сих пор теологическую осветитель¬

ную установку. А Маритэн обновляет самый тип теологиче¬

ского света. Если бы он победил, то перечеркнул бы все семна¬

дцать томов сочинений папы. Стало быть, разве не похвально

то, что хоть каждый в этом разбирается, но вслед за Месси¬

нео не залаяли тысячи собачек?
Рим, 5 октября 1956 года
Еще Мессинео — «Чивильта каттолика» — Маритэн. Э. про¬

цитировал мне сегодня следующий отрывок из отца Буйара

(также иезуита, но французского): «Слушая некоторых совре¬

менных неотомистов, можно прийти к заключению, будто все

в христианской традиции до святого Фомы было путаным и

темным и что только он все это окончательно осветил. Слу¬

шая их, начинаешь даже подозревать, будто сам Христос пере¬

дал апостолам свои мысли осложненно, разъясняя свою мис¬

сию такими путаными словами, что потом нужно было ждать

лишь святого Фому, чтобы наконец понять ясно и четко, что,

собственно, спаситель хотел нам сказать».
Э. обращает также мое внимание па предыдущие статьи

Мессинео в «Чивильта». Предпоследняя, «Прогрессивный про¬

виденциализм», развивает мысль о том, что никогда не

удается согласовать понятие провидения с понятием прогрес-

сизма. Прогрессисты, по мнению Мессинео, перечеркивают

провидение. Они придерживаются взгляда, что «христианин

должен сегодня видеть в коммунизме явление или этап в ходе

истории, едва ли не необходимый момент исторической эволю¬

ции, а потому воспринимать его едва ли не как предначерта¬

ние провидения». Следовательно, прогрессисты считают, что

совершенная причина, какой является провидение, может вы¬

звать на земле следствие столь несовершенное, как комму¬

низм. Это противоречило бы здравому рассудку, а также за¬

конам логики. Под влиянием Гегеля, Бергсона и Кроче про¬
105

грессисты утверждают, что для бога самое важное — это

человечество в отдельные этапы своего существования. Ни¬

чего подобного, говорит отец Мессинео. История представляет

для нас второстепенный интерес. На первом плане — постоян¬

ном, неизменном, основном — идет борьба между злом и доб¬

ром, независимо от особенностей исторического момента и

этапа. Борьба эта вечна и неизменна. Неизменными и вечными

должны быть и условия борьбы. Неизменными и тождествен¬

ными в том смысле, что сегодня добру бороться со злом не

легче, чем пятьсот лет назад, а пятьсот лет назад было не

легче, чем тысячу лет назад. В этом отношении не бывает

лучших или худших этапов. Такое деление было бы несправед¬

ливым. Прогрессисты вообще придают слишком большое зна¬

чение истории, историзму, историческому подходу. В силу

своей одержимости они полагают, будто роль церкви в том и

состоит, чтобы постоянно догонять историю и приспосабли¬

ваться ко всяким ее эксцессам и заблуждениям. Тот, кто этого

требует, ничего не понимает в провидении. Ватиканский собор

утверждает: Universa quae condidil, Deus providentia sua tue-

tur atque gubernat. Иначе говоря, провидение покровительст¬

вует и управляет тем, что в основных чертах раз и навсегда

было сотворено. И, значит, не подвергалось последующей до¬

работке, не было дополнительно присочинено и улучшено. Во¬

обще не изменялось, и уж тем более путем внешних действий,

отдельных фаз и несовершенных состояний. Так утверждает

отец Мессинео.
А теперь несколько подробностей и сплетен. Энциклика

«Humani generis»1 Пия XI исправнейшим образом осуждает

все, на что опирается маритэнизм. Но Маритэн и сотни лю¬

дей, которых он побудил заняться философскими и теологи¬

ческими трудами, как бы не услышали ее. И никто никогда не

напоминал им о ней более громким голосом. Даже отец Мес¬

синео. П. делает из этого вывод, что мы по-прежнему еще на¬

ходимся на этапе предостережений. Другая подробность. Под¬

вергающийся вечным нападкам историзм Маритэна отлично

мог бы замаскироваться историзмом Ньюмена и Мелера, а

еще лучше прикрыться щитом исконных благонамеренных

терминов ordo naturae и ordo gratiae 2, а также схоластических
1	«К роду человеческому» (лат.).
2	Естественный порядок и порядок милости (лат.).
106

различий и взаимозависимостей, показывающих, каким об¬

разом historia profana 1 является служанкой historia sacra2 и

через какие ступени она должна проходить. Но любопытно:

если кого-то начинает воротить от какой-либо философии, он

бежит, как черт от ладана, от ее терминологии и тем ухудшает

свое дело.
Первая сплетня.
П. утверждает, будто кардинал Оттавиани несколько раз

встречался с монсиньором Делл’Аква и заместителем сек¬

ретаря христианско-демократической партии, депутатом Ру-

мором, и под конец сам дал отцу Мессинео сигнал к

атаке.
Вторая сплетня.
Французские католические круги очень задеты. Докла¬

дывал папе об этом деле кардинал Жерлие. Недовольство

также царит в Понтифичио атенео Анджеликум и вообще

в доминиканском ордене. Кажется, отец Жиллон, ректор

Анджеликума, пытался передать папе свои «серьезные ого¬

ворки». До папы он не дошел, услышав по пути, что Месси¬

нео «выразил точку зрения апостольской столицы». Находя¬

щийся в Риме архиепископ Таррагоны, кардинал де Арриба

и Кастро, от имени испанского епископата высказался про¬

тив Маритэна и похвастал, что в том же духе, что и Месси¬

нео, уже довольно давно написал антимаритэновскую кни¬

жечку испанский епископ Перес. Но эта работа, видимо, не

имеет решающего значения, а заверения кардинала де Ар¬

риба не исчерпывают вопроса, коль скоро едущему в Испанию

кардиналу Валери якобы поручено уточнить позицию испан¬

цев в отношении Маритэна.
Третья сплетня.
Из сегодняшней прессы, отчасти связанная с предыду¬

щей. По инициативе епископата Боливии, Эквадора, Колум¬

бии, Перу и Венесуэлы на втором евхаристическом конгрессе

Южной Америки, который состоится в конце текущего года

в Каракасе, программную речь, касающуюся культурных

проблем, произнесет Жак Маритэн. Решение пригласить его

было принято после атаки.
1	Светская история (лат.).
2	Священная история (лат.).
107

Рим, 9 октября 1956 года
Был в Риме проездом отец Джанлоренцо. Он больше не

живет в монастыре Льи Анджели, название которого словно

позаимствовано из приведенного у Монталамбера списка, пом¬

ните, я недавно его цитировал. Теперь у него собственный

монастырь. Он его настоятель. Монастырь совсем неболь¬

шой, расположен в получасе автомобильной езды от старого

и состоит из двух домов: нижнего — в городке Торкати близ

Авеллино на дороге из Неаполя в Фоджу и верхнего — возле

санктуариума Инкоронаты — часовни с чудотворной иконой бо¬

гоматери. Из нижнего в верхний ведет узкая каменистая до¬

рога, сильно отличающаяся от прекрасных асфальтирован¬

ных шоссе, связывающих крупные центры с местностями,

которые посещают туристы. Авеллино — это самое сердце Не¬

аполитанских Апеннин. Торкати находится на высоте трехсот

пятидесяти метров над уровнем моря. Часовня — на высоте пя¬

тисот десяти метров. Джанлоренцо счастлив. У него в подчине¬

нии три отца, четыре брата и двое мирских служащих. Он со¬

знает, что это всего лишь малая частица гигантской машины,

но вместе с тем доволен своим независимым положением.

Семнадцать лет он находился в повиновении. В абсо¬

лютном повиновении. Начальство признало, что он, видимо,

созрел в этом повиновении, поскольку теперь сам будет давать

задания, а все окружающие будут ему подчинены.
Джанлоренцо нисколько не изменился с тех пор, как мы

расстались. Такой же сердечный, живой, откровенный. Сна¬

чала мы разговариваем только о почечных камнях и Фиуджи,

никак не можем оторваться от этой темы. Прогуливаемся по

колоссальному Санта Мариа дельи Анджели, куда он меня

повел, чтобы напомнить о своем Льи Анджели. Потом идем в

музей в термах Диоклециана. И, разумеется, покончив с поч¬

ками, беседуем исключительно о его маленьких монастырях.
Джанлоренцо рассказывает, что в часовне у чудотворного

образа мадонны можно молиться не только о покровительстве

и помощи для людей, но и для домашних животных. Понедель¬

ник, следующий за пасхальной неделей,— день отпущения гре¬

хов. В санктуариум Инкороната приходят местные жители,

иногда тысяча, иногда до двух тысяч человек, приводят с со¬

бой лошадей, мулов, коз, ослов. После святой мессы монахи

и братья выстраиваются перед дверями часовни и помечают
108

лбы животных знаком креста. Перед этим животное должно

трижды обойти вокруг часовенки. Знак креста ставят елеем.
—	Святым елеем? — спрашиваю я.
—	Да что вы,— говорит Джанлоренцо.— Обыкновенным

растительным маслом, съедобным, только освященным.
Тот, кто по не зависящим от него причинам не привел свою

скотину в день отпущения грехов, может привести ее в любое

воскресенье. Народу тогда мало и благословляют животных

уже не в восемь рук. Крест на лбу животного ставит священ¬

ник, отправляющий богослужение, ибо эта церемония всегда

происходит после святой мессы и после того, как животное

трижды обойдет часовню. Не в обычае местных жителей при¬

ходить с одним и тем же животным несколько раз в год. До¬

статочно одного раза.
Рим, 10 октября 1956 года
Вчера Пий XII причислил к лику святых Иннокентия XI.

Мы с Зосей отправились на церемонию пешком и пришли, соб¬

ственно говоря, слишком поздно. Лестницы, ведущие в бази¬

лику, заставлены загородками. Проходы есть, но папская жан¬

дармерия капризничает и не пропускает. Базилика уже полна.

Люди протягивают входные билеты, вернее, разного рода

входные билеты. Жандармы упорствуют. Иногда их удается

принудить, чтобы они обменялись несколькими словами со

стоящим подле них молодым человеком из полиции или из ва¬

тиканского протокола, одетым во все черное, который при их

посредничестве сообщает просителям, что никого пропустить

нельзя, потому что папа уже пришел. Правило это не абсо¬

лютное. Пользуясь рассеянностью жандармов, двое молодых

людей перескакивают через загородку. Сквозь толпу ведущих

переговоры продирается роскошная, толстая, седая велико¬

светская римлянка. У нее белый входной билет. Цвет этот, ви¬

димо, самый лучший. Он настолько хорош, что жандармы не

только пропускают даму, но и вежливо подводят ее к лест¬

нице. Поскольку существуют исключения, идем на риск и мы.
Только теперь наше внимание привлекает то обстоятель¬

ство, что из собора уходят десятки людей. Уходят вообще или

уходят, чтобы присесть на ступеньках и набраться сил. Обык¬
109

новенные люди — молодые и старые, и священники, и монахи,

и девушки из сиротских приютов или воспитательных домов

и учреждений. Девушки скорее поддаются слабости и не мо¬

гут выдержать духоты. Внутри собора тьма людей. У стен и

сзади за колоннами пусто, но ничего не видно. Зато вокруг

больших пустых параллелограммов, отгороженных от толпы

скамьями, трибунами или в некоторых местах железными пле¬

чами швейцарцев папской гвардии, давка немилосердная. Это

уже не толпа, она приобретает иное качество, это неуступчи¬

вая, твердая, застывшая масса, однородная и непоколебимая.

Время от времени кто-то внутри этой массы теряет сознание.

Извлечь его оттуда наружу почти так же трудно, как из об¬

валившегося штрека в шахте.
Иннокентий XI, Бенедикт Одескальки, умер в 1689 году.

Умер in odore sanctitatis 1 и через двадцать пять лет после

смерти был уже servus Dei2. Но тогда в дело вмешалась Фран¬

ция и добилась от папы, Климента XI, чтобы процесс беати-

фикации приостановили. Французское вето, разумеется, не

опиралось ни на какое каноническое правомочие. Попросту

Франция потребовала, Климент XI выразил согласие, и, что

хуже, выразил его в письменной форме. «Старшая дочь цер¬

кви» была в натянутых отношениях с Иннокентием XI из-за

того, что он позволил себе отлучить от церкви маркиза Лавар-

дэна, посла Франции.
Это очень старая история и, чтобы обстоятельно передать

ее смысл, надо было бы исписать полтома. Ибо анафема, ко¬

торой' предал Лавардэна Бенедикт Одескальки, не была про¬

изнесена случайно, ни с того, ни с сего, а, как обычно бывает,

прорвалась в результате длительного исторического процесса.

Французы протолкнули Иннокентия XI на папский престол.

А после избрания он стал с ними воевать. Франция того вре¬

мени, Франция Людовика XIV, была, возможно, и старшей,

но очень высокомерной дочерью церкви. Гуго Гроциус писал

тогда, что «французское королевство есть прекраснейшее ко¬

ролевство и после царствия небесного сразу занимает второе

место». А Боссюэ писал, что Бурбоны являются «величайшей

семьей и великолепным домом, несравнимыми с другими семь¬

ями и домами до такой степени, что уступка им первенства
1	В состоянии святости (лат.).
2	Слуга божий (лат.).
110

другими родами и домами должна стать источником славы для

этих родов и домов». Хуже всего то, что Франция и Бурбоны

были убеждены, будто так оно и есть на самом деле. Когда

Иннокентий XI стал бороться за возвращение церкви различ¬

ных привилегий, которых ее лишили во времена ее слабости

при Реформации, отношения между Францией и папой сильно

ухудшились.
Иннокентий XI говорил, что ведет «борьбу в защиту свобо¬

ды церкви». А Пий XII определил ее несколько дней назад как

«борьбу за независимость церкви и борьбу против вторже¬

ния в правовые области, в которых компетентна только цер¬

ковь, даже если это по видимости области земные и политиче¬

ские». В данном случае, как уже не раз бывало, речь шла о

назначении епископов, а кстати, и о различных послаблениях,

допущенных когда-то на территории Франции в имуществен¬

ных и налоговых делах. Папа считал, что период всяких усту¬

пок в области престижа и имущества закончен. А Людо¬

вик XIV, напротив, даже там, где он не мог сослаться ни на

какие уступки, назначал епископов и аббатов. Ситуацию обо¬

стряла также финансовая сторона. Номинаты, которые сво¬

ими митрами и пребендами не были обязаны Риму, не спешили

вносить соответственные суммы в апостольскую священную

датарию. Папа и из-за этого ссорился с Францией. Он считал

делом чести оздоровить папскую казну. После предшественни¬

ков Иннокентия XI: Климента VIII, Павла V, Григория XV,

Урбана VIII, Иннокентия X, Александра VII, Климента IX

и Климента X,— которые черпали из казны церкви колоссаль¬

ные суммы на создание богатств для своих'семей — и, стало

быть, в порядке очередности для князей Альдобрандини,

князей Боргезе, князей Людовизи, князей Барберини, кня¬

зей Памфили, князей Киджи, князей Роспильози и князей

Альтьери,— все источники папских доходов оказались расхи¬

щены, опустошены и заложены на десятки, а иногда и на

сотни лет вперед.
Иннокентий XI происходил из старой банкирской семьи в

Комо. Он презирал финансовые операции и деньги, но отлично

в них разбирался. Впрочем, это была привлекательная и чи¬

стая фигура. От своей банкирской семьи он убежал, в течение

нескольких лет вел солдатскую жизнь и сражался даже в

Польше. Раздача милостыни была его манией. Все свое жа¬

лованье он тратил не на вино и женщин, а на убогих. На
ш

двадцать пятом году жизни солдатчина ему опротивела и он

поступил в семинарию. Постепенно дошел до самых высоких

должностей. Был епископом в Новаре, кардиналом-легатом в

Ферраре, наконец, стал одним из кардиналов курии. Он был

единственным папой контрреформации, при котором его семья

не сколотила богатств. Папа любил своих близких, однако, ко¬

гда они приходили к нему за деньгами, он кричал на ломбард¬

ском, понятном для них наречии: minga! По-нашему, это, при¬

мерно, значит: катись!
Для семьи он скупился. Став папой, ограничил свое мило¬

сердие. Ресурсами церкви не пользовались ни племянники, ни

бедняки, как же он мог позволить, чтобы ими пользовался ко¬

роль Франции! Положение обострялось из года в год. Нако¬

нец за несколько лет до смерти Иннокентия дело дошло до

бурного конфликта по случаю отмены папой экстерриториаль¬

ности иностранных представителей в Риме. Иннокентий XI

мотивировал эту отмену тем, что послы на территории своих,

чаще всего гигантских, посольств укрывают преследуемых па¬

пой авантюристов, и к тому же укрывают их за плату. Мень¬

шим грешком послов было укрывательство еретиков, по¬

скольку чаще всего это делалось бескорыстно, как искусство

для искусства.
Все послы подчинились воле папы. Кроме француза, кото¬

рый вооружил свое посольство. Папа предал его анафеме.

Вот и все, что случилось примерно триста лет назад! С тех

пор Франция упорно блокировала Иннокентию путь к алтарю.

Мало кто об этом знал, и надо признаться, что только Пейр-

фитт на нескольких страницах своих «Ключей Ватикана» под¬

нял шум вокруг этой истории. Он высмеял ее, поиздевался,

как он умеет, не помня себя от счастья, что может одним вы¬

стрелом угодить в два столь противных ему учреждения, как

Кэ д’Орсе и Ватикан.
Он пишет: «Чтобы доставить удовольствие римскому на¬

роду, считавшему смертные останки Иннокентия XI чудотвор¬

ными, Климентий XI объявил его venerabilis К Но посол Людо¬

вика XV добился от него, что церковь в этом вопросе дальше

не пойдет. С этого времени послы — будь то Директории, Кон¬

сульства, Империи, Реставрации, Июльской монархии, Второй

империи или всех четырех очередных Республик — никогда не
1 Достойный почитания (лат.).
112

забывали при вручении верительных грамот шепнуть на ухо

главе апостольской столицы: «Мы оба хорошо знаем, о чем

идет речь, не правда ли, святой отец: не причисляйте Иннокен¬

тия XI к лику святых, сделайте милость!»
В Риме кружат различные слухи относительно причин, ко¬

торые в конце концов позволили после такого долгого пере¬

рыва оживить идею беатификации Иннокентия XI. Интересно,

что вопрос этот, независимо от слухов, и спустя триста лет

сохранил для Ватикана и Франции политический аспект. Са¬

мое торжество обставили так, чтобы французский посол мог

на нем не присутствовать. А точнее говоря, чтобы в данный

момент такого посла не существовало, по крайней мере с точки

зрения чисто протокольной. Ибо в августе текущего года был

отозван аккредитованный при Ватикане граф д’Ормессон.

Только что на его место назначили Ролана де Маржри, но он

еще не вручил верительные грамоты.
П. уверяет, что во всем этом заключены протокольные тон¬

кости, которые приводят в неистовый восторг гурманов и спе¬

циалистов по таким вопросам. Посол не был на торжественной

церемонии, поскольку он не вручил грамот. Вместе с тем нель¬

зя опровергнуть факта, что он лицо, реально уже существую¬

щее. А это в свою очередь отводит упрек, будто Ватикан пред¬

принял беатификацию в перерыве между отзывом и на¬

значением посла. Нет! Перерыва не было! Посол был, и одно¬

временно его не было! Он уже существовал по сути дела.

И, однако, не существовал in acta *. Вдумайтесь в это: что за

схоластический Версаль!
Торжества, связанные с беатификацией или канониза¬

цией,— это, собственно говоря, целый цикл торжеств. Папа не

выдержал бы их во всей совокупности. Он прибыл в базилику

только пополудни и в пять часов двадцать минут показался

верующим. Зато утром он произнес из Кастель Гандольфо ча¬

совую Radio-discorso2, сразу после прочитанного в базилике

святого Петра апостольского бреве о беатификации. Речь ста¬

рательно подготовленная, блещущая эрудицией, пожалуй

даже чрезмерно подчеркнутой. Это особенно заметно при чте¬

нии. После каждой цитаты папа приводит справочный аппа¬

рат. Некоторые справки тянутся, как плоская глиста. «На сле-
1	В действии (лат.).
2	Речь по радио (итал.).
8	Т. Бреза
ПЗ

дующее утро, то есть 21 сентября, Одескальки был избран па¬

пой». После чего следуют ссылки на источник: Archi. Segr.

Vatic. Miscellan, Conclave, Fondo Pio 263/417/, fol. 369 e 401 —

Biblioteca Apostolica Vaticana, Urb. Lat. 1723, fol. 62/gia 58 e

fol. 94/gia 90/e Barb. lat. 4664, fol. 79 e 197 v.
Мне кажется, что эта ссылка в отношении известного

факта и равно бесспорной даты в дотошности своей несколько

длинна.
Рим, 11 октября 1956 года
В речи Пия об Иннокентии то и дело звучат польские мо¬

тивы. Иннокентий XI, будучи папой, уговорил Собеского со¬

вершить поход на Вену. Папа годами сколачивал этот анти-

турецкий фронт. Французы портили ему работу. Наконец 1 ап¬

реля был подписан австрийско-польский союз. А 16 августа в

Квиринале состоялось особое торжество. Оно заключалось в

том, что два кардинала-протектора: кардинал-протектор

Польши Барберини — от имени Собеского и кардинал-протек¬

тор Австрии — от имени императора Леопольда — принесли

папе торжественную присягу, обещая выполнять все условия

и обязательства, вытекающие из союза. Вероятно, тоже какие-

нибудь тогдашние особые протокольные и версальские тон¬

кости.
Я внимательно прочитал текст речи Пия XII. Одескальки в

ней совсем не тот, каким я его знаю по разным источникам.

Он лишен всех, столь характерных для него, противоречий.

Лишен всех чудачеств, донкихотства, с которым он готовился

к борьбе с безграничной свободой нравов его Рима. В речи

Пия XII он получился застывший и зализанный. Но если порт¬

рет получается зализанным, то человек, который в такой ма¬

нере рисует данный портрет, невольно выдает свои цели. Из-

под лавровых юбилейно-торжественных фраз нет-нет да и бле¬

снет главная идея, в которой заключена суть. В понимании

Пия XII, папа Иннокентий XI беспрестанно и сознательно

боролся за полноту прав апостольской столицы при укомплек¬

товании епископатов, а кроме того, он беспрестанно и созна¬

тельно боролся за создание христианской плотины против

турок. В речи Пия XII нет и малейшего намека на современ¬
114

ность — и вместе с тем все в ней выражено необычайно ино¬

сказательно. Безо всяких мелких метафор, все вместе, вся

речь представляет собой как бы одну большую метафору.

Сразу чувствуется, что, строя свою речь, Пий XII выдвинул

вперед вопрос о номинациях епископов и возведении защитной

стены против огромной волны, способной залить самое

сердце, самое горнило христианства. Точек над «и» он нигде

не ставит. Это за него в свое время сделают другие.
П. уверяет, что где-то вычитал, будто беатификация в свое

время не состоялась из-за поведения родственников Одес¬

кальки, которые впоследствии еще более обогатились, но Ин¬

нокентий XI им ничем не помог. Он им ничего не дал, вот

они и не хотели ничего вложить в процесс его беатификации.

Согласно другой сплетне, causa eficiens 1 беатификации сле¬

дует усматривать в Пейрфитте. В парижской «Трибюн де

насьон» я прочитал целую статью, проводящую аналогию ме¬

жду суэцким переворотом Насера и дипломатическим перево¬

ротом Пия XII в деле Иннокентия XI. Автор этой статьи дока¬

зывает, что папа совершил переворот «национализации» в

пользу Ватикана некоего нематериального имущества, которое

в свое время папство уступило Франции. Это уже полная аб¬

ракадабра! Когда внимательно читаешь радиоречь папы, дело

представляется более простым. Иные бои, которые вел Инно¬

кентий XI, блестяще поддаются сравнению с сегодняшними

боями. Пусть мобилизуют верующих.
Содействовали ли, в конце концов, князья Одескальки беа¬

тификации, дали ли денег — stofo я не знаю. «Оссерваторе

ромадо» называет среди присутствующих на торжествах,

только тех представителей рода Одескальки; которые зани¬

мают какие-либо ватиканские должности; это — князь Ладис-

лао Одескальки из дворянской гвардии, князь Александр из

той же гвардии и монсиньор князь Карло, каноник капитула

в Комо. Светская пресса сообщает больше подробностей и

перечисляет всех до одного Одескальки, которые «заполнили

специально« для них отведенный сектор на почетных трибу¬

нах». Оказывается, за триста лет они неслыханно разветви¬

лись и геральдически скрестились. Но обилие приведенных

фамилий еще не позволяет сделать вывод: дали они в конце

концов деньги или не дали.
1 Действующая первопричина (лат.).
8*
115

Вернемся к официальному описанию торжественной цере¬

монии беатификации, опубликованному в «Оссерваторе ро¬

мано»; в обширном списке перечисляются разные группы ее

участников. Все эти церковные учреждения и ведомства, пред¬

ставители обычных монашеских орденов и орденов рыцарских,

монастырей, капитулов и братств, тем или иным образом свя¬

занных с особой нового угодника. В списке, понятно, фигури¬

рует также папская семья, а вернее, две семьи: Пачелли и

только что упомянутые Одескальки. Фигурирует также дипло¬

матический корпус и множество аристократических и мирских

сановников папского двора. Несмотря на всю разнородность

списка, он целостен. Целостен, сплочен и последователен. Все

в нем развивается или устремляется к одному принципу — его

трудно определить одним словом, пожалуй, можно лишь ме¬

тафорически сказать, что всё и вся из этого списка веками на¬

ходится здесь на месте в базилике святого Петра, под сенью

монументального бронзового балдахина над алтарем, у кото¬

рого только святой отец имеет право служить мессу.
В известном смысле отделяется от этого integrum 1 груп¬

па-десятка полтора фамилий, помещенных в «Оссерваторе

романо» на последних местах в списке. Я говорю о «многочис¬

ленной, хотя и отборной делегации Banco di Roma2, желаю¬

щей совершенно особым образом почтить нового святого», ко¬

торый, кажется, станет патроном банковских служащих. «За

несколько дней до торжественной церемонии,— поясняет далее

«Оссерваторе романо», — представитель этого учреждения, ди¬

ректор римского отделения Banco di Roma М. Фосколо, на

специальной аудиенции совместно с постулатором беатифика-

ционного вопроса отцом Мичинелли С. И. и знаменитым агио-

графом профессором С. Папазольи вручил святому отцу пер¬

вые экземпляры двух биографий Иннокентия XI — одна на¬

писана отцом Мичинелли, другая — профессором Папазо¬

льи,— отпечатанных за счет Римского банка. Приняв оба

дара, святой отец милостиво разрешил допустить пред его очи

ожидавших того юридического советника Римского банка ад¬

воката А. Бокка и доктора прав А. Рикальди, директора того

же учреждения, оказывавших помощь при обработке обоих то¬

мов. Изданием обоих томов Римский банк хотел выразить его
1	Нерушимое, неприкосновенное, иелостное (лат.).
2	Римский банк (итал.).
116

святейшеству Пию XII сыновью благодарность за вынос ни

алтарь папы Иннокентия XI, который, согласно словам посвя¬

щения к первому из упомянутых томов, «был столь чудесным

образом с ранней молодости подготовлен к чистому знанию н

ко всякой деятельности в экономической области».
Рим, 29 октября 1956 года
Кардинал Вышинский покинул — как пишет «Унита» —

Команьчу и перебрался в Варшаву. Папа узнал об этом в ноч¬

ные часы, то есть в одиннадцать вечера, из телефонограммы

ватиканской радиостанции, переданной ему через статс-секре-

тариат. «Мессаджеро» сообщает, что само известие радиостан¬

ция получила путем перехвата, «особенно развитого,— добав¬

ляет газета,— в радиусе всех станций Восточной Европы». На

следующий день пришла телеграмма, которую послал папе

кардинал Вышинский. Спустя двадцать четыре часа папа те¬

леграфировал ответ. Тем временем в «Оссерваторе романо»,

появилась осторожная статья, подписанная инициалами Алес-

сандрини. Ко мне позвонил П., да и не только П. Все настаи¬

вали на встрече «хотя бы на пять минут». По существу, никто

ничего не знает. П. говорит: «Если в телеграмме, посланной

в ответ на телеграмму вашего кардинала, вы найдете исклю¬

чительно выражения чувств и богословские формулировки,

это будет означать, что у Ватикана еще нет выработанного

мнения и — он ждет». В телеграмме действительно нет ничего,

кроме выражений чувств и слов надежды, означающих все и

ничего. «Мы питаем твердую надежду,—пишет папа,—что

твое, столь долго ожидаемое возвращение, не только увекове¬

чило святой год Ясногурской богоматери, но с помощью матери

спасителя возвестит также истинный для Польши мир, опи¬

рающийся на справедливость, любовь и надлежащую свободу

церкви».
117

Рим, 30 октября 1956 года
Снова телефонные звонки, вызывающие меня из канцеля¬

рии «хотя бы на пять минут». С точки зрения Италии такое

событие, как возвращение Вышинского, представляется весьма

сложным. А., который выражает взгляды эмигрантской вер¬

хушки, имеющей свои ходы-выходы в Ватикане, утверждает,

что и статс-секретариат, и папа поражены тем, что произо¬

шло в Польше. Он утверждает, что Ватикан, несмотря на по¬

лучаемую им из Польши информацию, в том числе информа¬

цию от кардинала Вышинского, не был подготовлен к такому

варианту. А. сообщил мне, что разные видные личности теперь

то и дело предлагают вступить в переговоры с представите¬

лями польской эмиграции. У ватиканских сановников есть свои

местные информаторы, анализирующие для них по первому

требованию любые актуальные польские проблемы. Это ксендз

Мейштович, советник по церковным делам посольства при

Ватикане (из Лондона), сам посол Папе, а также ксендз епис¬

коп Гавлина, духовный пастырь польской эмиграции. Послед¬

ний заявил, что в религиозных вопросах «по сути дела, ни¬

чего не изменилось».
По мнению А., в Ватикане многие считают, что события

в Польше вышли за пределы этой схемы. Отсюда поиски но¬

вых собеседников, новых контактов. И все это независимо от

официального отношения, заключающегося в известной кур¬

туазной тональности, с которой в «Оссерваторе романо» или в

сотнях различных епископальных и монастырских газет теперь

пишут о властях в Польше. И независимо от ватиканской вер¬

сии, ссылаясь на которую объясняют, что кардинала Вышин¬

ского освободили «в результате возрастающего нажима като¬

ликов». И, однако, нет ни малейших сомнений, что «за рекой»,

на самом верху, возникла потребность по-новому взглянуть на

этот вопрос.
Рим, 8 ноября 1956 года
Утром заходит М., с которым я уже столько раз беседо¬

вал на тему о «католическо-коммунистическом сосуществова¬

нии». Он коммунист. Вечно чем-то озабочен. Он замечательно
116

интеллигентен и впечатлителен. Теперь читает о Польше все,

что находит в итальянских, французских и английских газе¬

тах. Говорит, что звонил мне в последние дни и на работу, и

домой. Никто ему не отвечал, вот он и подумал, что мы уеха¬

ли в Польшу. Но вчера он встретил одного из сотрудников

нашего посольства, и тот ему сказал, что мы всего-навсего ез¬

дили в Палермо.
В посольстве суматоха; разговаривать невозможно. Мы

идем в город. По дороге вспыхивает спор — сумбурный, не¬

складный. М. тоже кажется, что мы заходим слишком далеко,

слишком спешим. Во время прежних наших встреч он настой¬

чиво твердил, что поляки должны найти выход из конфликта

с церковью. А теперь ему кажется, будто мы попросту сда¬

лись. Сколько раз он мне объяснял, как было бы прекрасно,

если бы католиков допустили до широкой дискуссии, а теперь

он ее боится. Ему кажется, что господствующее в Польше на¬

строение, эта стихия самобичевания, эта покаянная стихия,

захватившая нас, повредит дискуссии, о которой он мечтал и

которую, по его мнению, до сих пор нигде в мире не удалось

провести с соблюдением всей меры объективности.
М. надеялся, что мы рассчитаемся с католиками в отноше¬

нии историческом, философском, мировоззренческом. Что мы

ограничим их деятельность в области интеллектуальной, фи¬

лософской, а не в области экономики и политики. Одним сло¬

вом— в идеологии. А между тем, ссылаясь на полемику в на¬

ших газетах, широко здесь обсуждаемую, М. утверждает, что

в настоящее время мы меньше чем когда-либо подготовлены

к ведению философского спора с католиками. Я знаю, как ему

тяжело. Ему кажется, будто его захлестывает волна протеста.

Волна эта вздымается, летит, нарастает и все это на пользу

католицизму в этой стране, где нет третьей силы, а только две,

почти граничащие друг с другом, без мирской no man’s land !.
Итак М. страдает вдвойне. Он видит, что теряет партия,

и видит, кто от этого выигрывает. Те, кто здесь, в Италии, так

демонстративно «стригут купоны» от всего материального, а

все духовное и интеллектуальное подавляют. Тот обществен¬

ный институт, который так однозначен в отношении классо¬

вом и политическом. М. кажется, что среди последствий минув¬

шего периода, пожалуй, наиболее достойно сожаления то, что
1 Ничейная земля (англ.).
119

период этот притупил умы художников и интеллектуалистов

и они стали непростительно мягкими, неосмотрительными, в

пункте антикатолическом или вообще антиметафизическом.

Мне не удается его успокоить. Я ему говорю, что за последнее

время я читал в польской прессе сотни путаных статей, но ни

в одной не было метафизической путаницы. Это его не уте¬

шает.
В заключение он говорит:
—	Я всегда уговаривал вас определить modus vivendi1 с

церковью. Теперь я боюсь, что высказал это пожелание в

лихую годину.
Рим, 25 ноября 1956 года
В «Оссерваторе романо» статья Ф. А. о польских делах.

П. утверждает, что это первая статья, касающаяся государст¬

ва, строящего народную демократию; она написана хотя и

сдержанно, осторожно, но не без ноток оптимизма. В статье

обсуждается выступление кардинала Вышинского в костеле

Святого креста. П. уверяет, что папа и вся священная конгре¬

гация по чрезвычайным церковным делам (Тардини, Саморе,

Скапинелли и так далее) хотели, чтобы кардинал Вышинский

сейчас же приехал. Вышинский ответил, что в данный момент

считает невозможным покинуть Польшу. Он считает также,

что нельзя откладывать переговоры с правительством. Обычно

накануне таких переговоров римская курия устанавливает, в

каких рамках должен держаться представитель церкви. Ввиду

невозможности прибыть в Рим и безотлагательной необходи¬

мости начать переговоры, а также ввиду безотлагательной не¬

обходимости довести их до конца, ради умиротворения страны,

кардинал Вышинский резко нарушил обычный порядок. В Ва¬

тикане решение В. приняли с некоторым раздражением. Но

ввиду необходимости раздражение сдержали, памятуя при

этом об упорстве и силе аргументации этого человека, про¬

явившихся во время его последнего приезда в Ватикан даже

в ходе бесед с папой.
1 Образ жизни (лат.).
120

Рим, 2 декабря 1956 года
«Л’Эспрессо», одна из немногочисленных в Италии газет

no man’s land’a, ведет рубричку короткой закулисной инфор¬

мации: Spéciale. Там всегда находится место для небольшой

порции ватиканских сплетен. Раздел этот пользуется доброй

репутацией в миссиях и посольствах, хотя в тех случаях, ко¬

гда «Л’Эспрессо» размахивается на целые статьи, посвященные

ватиканским делам, получается полная несуразица. Возможно,

это происходит именно потому, что щепотку правды, которую

удается раздобыть, газета щедро приправляет соусом до¬

вольно сомнительного качества. Что касается рубрики Spéciale,

то я склонен предположить, что это щепотка без соуса.
Вот одно такое сообщеньице: «На прошлой неделе карди¬

нал Микара, который является викарием Рима, собрал в мона¬

стыре капуцинов на Монтеверде Веккио всех христианско-де¬

мократических депутатов, сенаторов и коммунальных советни¬

ков Рима и провинции и твердо наказал им и впредь не под¬

держивать личных и политических отношений с социалистиче¬

скими и коммунистическими советниками, депутатами и сена¬

торами; ему помогали председатель организации «Католиче¬

ское действие» Луиджи Джедда и министр финансов Джулио

Андреотти». П. уверяет, что Джедда вообще разрабатывает

план специальных, постоянных, регулярно проводимых «гове¬

ний ненависти».
Они были бы доподлинными оруэлловскими «пят-

надцатиминутками ненависти».
Рим, 3 декабря 1956 года
У нас вчера ужинали Доминик Моравский с женой. Это

первый посланец польского клуба прогрессивных католиче¬

ских деятелен, которого мы видим в Риме. Он встретился

здесь с разными католическими деятелями, мирскими и ду¬

ховными, с несколькими монсиньорами и двумя польскими

ксендзами из Америки, вызывая у всех понятный интерес. Че¬

рез сутки после Восьмого пленума ПОРП клуб изъявил свою

волю к сотрудничеству.
121

Моравский полон воодушевления и энтузиазма, который я

назвал бы органическим. Из его слов вытекает, что и все его

коллеги таковы. Если речь «дет об их отношении к «старопро-

грессистам», то они полностью от них отмежевываются. Он

говорит, что разница между ними, то есть между новыми и

старыми, в том, что только новые истинно прогрессивны. Они

являются подлинными представителями своей группы, тех,

кто за ними стоит. Подлинными в том смысле, что опираются,

правда, на неписаный, но безусловный мандат своих едино¬

мышленников. «Старопрогрессистов» вынесла на поверхность

необходимость. Но даже если признать их правоту и признать,

что в тот исторический момент они были необходимы, то ведь

новые ведут за собой большинство.
Полное название клуба довольно длинное. В самом конце

там имеется еще одно определение: прогрессивный. Для клас¬

сических ватиканских ушей в этом, можно сказать, самая соль

названия и исходный пункт для серьезных размышлений. Не

только потому, что Ватикан не прогрессивен и в данную ми¬

нуту находится в разгаре антипрогрессистского наступления,

но прежде всего потому, что это словечко, так сказать, заде¬

вает болезненную «невралгическую» сторону вопроса. И полу¬

чается, что два идеологических импульса, традиционный и

авангардный* будучи наложены друг на друга на одном уча¬

стке, взаимно не отталкиваются, а как бы обнаруживают не¬

кое новое качество, образовавшееся путем сосуществования.
Моравский очень скрытен во всем, что касается его кон¬

тактов с монсиньорами, и старательно избегает называть их

фамилии. Зато я без труда с полуслова догадываюсь, какую

он услышал песенку. Мне ясно, что он разговаривал с кем-то

из старых ватиканских деятелей, с человеком, которого

больше всего устраивало бы, если бы коммунизм, отбросив

требования тактики, непрерывно проявлял бы свою принци¬

пиальную антирелигиозность, так же как католицизм, освобо¬

дившись от давления, как можно скорее вернулся бы к своей

прежней неизменной форме. При таком понимании коммунизм

и католицизм были бы стихиями, разделенными раз и на¬

всегда — как огонь и вода. В момент пожара, катастрофы,

землетрясения они могут физически смешаться. Момент этот

пройдет, и они разойдутся. От этого соприкосновения ни огонь

не станет водянистым, ни вода — огненной. Ни в целом, ни в

отдельной капле, ни в отдельном язычке пламени.
122

Рим, 4 декабря 1956 года
Я встречаюсь с К. Он поистине трогателен, когда говорит

о наших сегодняшних польских делах и кричит: «Это бездна!

Бездна!» В католицизме он разочаровался, коммунизм вну¬

шает ему ужас. Он совершенно не в состоянии разобраться в

польских событиях последних месяцев. Ведь это явления не

чисто интеллектуального порядка. И не диктаторские, идущие

сверху изменения, а давление базиса, как сказал бы Морав¬

ский. Причем давление сильное. Ему кажется, что здесь от¬

крываются какие-то грандиозные перспективы. И поэтому К.

говорит: «Это бездна! Бездна!»
К. рассказал мне, что говорил с А. и у него сложилось

такое же впечатление, как и у меня: а именно что в Ватикане

даже самые смелые и мудрые умы опасаются, как бы карди¬

нал Вышинский не зашел слишком далжо. Или, вернее, как

бы не создалась обстановка, когда нельзя будет не зайти

слишком далеко. Новая обстановка, которая — если она ока¬

жется не временной, а постоянно развивающейся — неизбежно

должна привести к колоссальному пересмотру существующих

понятий.
Рим, 5 декабря 1956 года
Вчера я завтракал с Джор. Это один из тех, которые убеж¬

дены, что «все образуется». Он историк; проработал более де¬

сяти лет в ватиканской библиотеке. Он близорук и на расстоя¬

нии пяти шагов не узнает знакомых. Но у него оказывается

совсем неплохое зрение, когда он оглядывается назад на не¬

сколько столетий или смотрит вперед на несколько лет. И вот,

по мнению этого дальнозоркого господина, догматическое и

политическое отношение католической церкви к протестант¬

ству или либерализму было совершенно таким же, как к ком¬

мунизму. Догматическое отношение никогда не менялось. По

сей день Ватикан время от времени вспоминает об этом и бо¬

гословски что-то бормочет. Однако старый, длительный про¬

цесс сосуществования сделал свое дело. Политические кон¬

трасты сгладились до такой степени, чта протестантско-либе-
123

рально-католико-ватиканский блок или фронт многим на

Востоке представляется монолитом.
Любые аналогии хромают. Но хромать — это значит хро¬

мать, а не торчать на месте, не будучи в состоянии шевельнуть

ногой. Джор. понимает, где хромает его аналогия: в вопросе

классового контраста между полуфеодальной сегодняшней

католической церковью и коммунистическим государством;

контраст этот несравненно резче, чем контраст между феодаль¬

ной церковью эпохи контрреформации и буржуазно-проте-

стантскими странами, или между Ватиканом конца XIX века и

французской буржуазией эпохи Вальдека Руссо. Джор. знает,

что в этом месте прихрамывает его аналогия. Но он со всей

решительностью утверждает, что у его аналогии только одна

нога хромая, а остальные три совершенно здоровы. И он их

перечисляет. Во-первых, он напоминает, что и протестантизм,

и светскость внушали католической церкви такой же ужас, как

и коммунизм, когда заявляли о своем желании ее уничтожить;

во-вторых, они так же, как и коммунизм, сотрясали финансо¬

вые устои католической церкви, причем протестантизм ударял

по церковному карману куда больнее, чем коммунизм стран

народной демократии; и, наконец, в-третьих, Джор. ссылается

на вопрос о епископах, напоминает, что католической церкви

приходилось десятки и сотни лет бороться с протестантами за

своих епископов, за их назначение и свободу связей с Римом.

В определенные эпохи епископов, архиепископов и кардиналов

часто отстраняли и даже интернировали. У французских пре¬

латов тоже была нелегкая жизнь в те времена. Вот три здоро¬

вые ноги прихрамывающей аналогии моего Джор. Нужно

признать, что аналогия держится на них достаточно прочно.
Вот почему Джор. встречает без удивления поступающие

из Варшавы известило переговорах. Все происходит согласно

его теории. И я с ним согласен. Согласен, так сказать, в об¬

щеисторической перспективе. Однако я не согласен с ним в

том, что все происходящее у нас на фронте коммунистическо-

католического сосуществования является продуктом коррозии

времени и сглаживания контрастов. Джор. утверждает, что

это является неизбежным результатом исторического разви¬

тия. А у меня есть сомнения. И сомнения довольно глубокие,

поскольку, пользуясь историческими аналогиями, никак

нельзя высчитать время возникновения какого-нибудь явле¬

ния. Я знаю, что когда-нибудь оно возникнет. Но не знаю, про¬
124

изойдет ли это именно в нашу эпоху.
Впрочем, по сведениям Джор., оказывается, что в 1952 году,

когда примас Вышинский, сегодняшний кардинал, уезжал из

Рима, увозя в своем чемодане пять митр для пяти ватиканских

визитаторов, временно исполняющих функции пяти епископов

на Западных землях Польши, в кругах Ватикана господство¬

вало убеждение, что отношения с Польшей входят в стадию

нормализации. У Джор. был тогда свой журнал, и он опубли¬

ковал там статью, извещающую, что вот-вот все наладится.

Но потом пришел 1953 год, отношения обострились, и норма¬

лизация надолго исчезла с повестки дня.
Джор. говорит: «Да, вы теперь изменились».
Я отвечаю:
«Зато католическая церковь не изменилась».
Рим, 6 декабря 1956 года
Вчера представитель МИД в Бонне сообщил прессе, что

апостольская столица заверила посла ФРГ при Ватикане,

Енике, будто назначение Ватиканом пяти генеральных вика¬

риев для «польских западных территорий» имеет не политиче¬

ское, а исключительно административное значение.
В том, как было объявлено об этих назначениях, тоже чув¬

ствуется смущение. О них сообщило ватиканское радио. А в

«Оссерваторе романо» — ни слова. Хотя для подобных сообще¬

ний там имеется специальная рубрика: «Provista di chiese»

(«Церковные новости»).
Рим. 8 декабря 1956 года
«Унита» в корреспонденции из Варшавы сообщает, что

вчера в полночь был подписан договор между государством

и епископатом. В коммюнике смешанной комиссии, созданной

месяц назад, говорится, что соглашение охватывает весь ком¬

плекс вопросов, интересующих обе стороны.
125

В вопросе о свободе вероисповедания договор не приносит

ничего нового, так как в этом нет надобности. Церковные вла¬

сти со своей стороны в далеко идущих формулировках заяв¬

ляют о поддержке интересов Народной Польши. Точное

содержание этих заявлений станет известно, когда придет

из Варшавы подлинный текст договора. Но уже сейчас ясно,

что договор будет иметь важные последствия. Он приведет к

созданию узаконенного, официального «модус вивенди». Есть

надежда, что на одной точке земного шара между католи¬

ками и коммунистическим государством возникнут нормаль¬

ные отношения, нормальные условия сосуществования. Для

Ватикана эти перспективы ужасны. И ему трудно согласиться

с ними. Мой знакомый 3. прекрасно охарактеризовал обста¬

новку. Он сказал: «До сих пор у нас церковь просто сожитель¬

ствовала с государством. Теперь они соединятся гражданским

браком».
Рим, 9 декабря 1956 года
Ватикан неоднократно вырджал сожаление по поводу свет¬

ского духа, царящего в ЮНЕСКО. Отныне ему, вероятно, не

о чем будет сокрушаться. Новым генеральным директором

этой организации стал Витторино Веронезе, предшественник

Джедды на посту главы итальянского «Католического дейст¬

вия».
Я встретил П.; он как раз направлялся ко мне, чтобы рас¬

сказать следующее; статс-секретариат поручил христианско-

демократической и католической прессе сообщить читателям,

что поездка кардинала Вышинского в Рим будет носить «чисто

религиозный» (а не политический) характер.
Рим, 13 декабря 1956 года
Об этом думал папа Марцелл И и думал папа Пий IV, но

их замыслы претворил в жизнь только Сикст V, создав при

Ватикане типографию для печатания Вульгаты, сочинений

отцов церкви и тому подобных изданий. В 1622 году при кон¬
126

грегации пропаганды веры возникла другая типография, зна¬

менитая «Типографиа полиглотта». Пий X объединил обе ти¬

пографии и назвал их «Типографиа полиглотта Ватикана».

Эта объединенная типография находится в ведении ордена са-

лезианов имени святого Иоанна Боско. Помещается она за

стенами Ватикана на улице Типографиа напротив ватикан¬

ской почты. Из окон галереи Лапидарна, являющейся частью

ватиканских музеев, видна эта улица. Начинается она с ма¬

ленькой площади, движение* на ней небольшое. Площадь

можно разглядывать добрых несколько минут, прежде чем по

ней пройдет какой-нибудь священник или монах.
Вся продукция типографии выходит в прекрасном оформ¬

лении. Недавно Ц. подарил мне изданный с большим вкусом

альбомчик, содержащий папское бреве, объявляющее святого

архангела Гавриила небесным покровителем телесвязи. Бреве

опубликовано в альбомчике на 45 языках, с использованием

полного ассортимента алфавитов. «Полиглотта», разумеется,

располагает всеми шрифтами. Литеры отличные, будь то ла¬

тинский шрифт или урду, хинди или любые другие. На об¬

ложке альбомчика красуется крылатый юнец кисти Мелоццо

да Форли, а в конце — гербовый щит с волнами на море и вол¬

нами в эфире и надписью: «Omnes coniunctae gentes aeris

marisque per undas1. Над гербом — корона, она пятиконеч¬

ная, а вернее, пятиантенная, поскольку автор герба заменил

геральдические палочки антенными башенками. Объясняется

это тем, что герб принадлежит итальянской компании теле¬

связи «Италкабле», за счет которой и издан альбомчик.
Отныне каждый работник телесвязи — поляк, итальянец,

грек, индиец — обязан этой компании тем, что обрел своего

небесного покровителя, к тому же архангела, и не завидует

больше кассирам, бухгалтерам и банковским служащим, чьим

покровителем является Иннокентий XI.
Интересно, как обоснован в бреве выбор архангела Гав¬

риила покровителем телесвязи. «Он принес желанное благо¬

вещение и искупление роду человеческому». При таком пони¬

мании вещей можно, пользуясь современными ассоциациями,

увидеть в благовещении пресвятой девы Марии попросту не¬

кую небесную каблограмму. Что касается самой телесвязи, то

бреве хвалит ее действенность: «Она может служить для озна¬

комлен^^ инакомыслящих с учением веры, может донести в
1	«Все народы соединены волнами воздуха и моря» (лат.).
127

самые отдаленные уголки мира голос высочайшего пастыря,

когда он выступает с кафедры собора святого Петра, и может

передавать публичные молитвы, вознесенные во славу гос¬

подню во всех уголках земли, объединяя мощью техники мил¬

лионы душ в один могучий хор».
А вот заключительная часть папского бреве:
«Поэтому, посоветовавшись с нашим достопочтенным бра¬

том, кардиналом Климентием Микарой, префектом священной

конгрегации обрядов, и тщательно обдумав вопрос, полнотой

нашей апостольской власти и силой данного послания мы

утверждаем, постановляем и объявляем святого архангела

Гавриила небесным покровителем самой телесвязи и всех

работников и конструкторов в этой области, с соотнесением

всех литургических привилегий, которые по ритуалу пола¬

гаются главным покровителям объединений, безотносительно

к каким-либо другим распоряжениям и любому другому ре¬

шению, противоположному данному нашему и принятому

пусть бы и случайно, сознательно или по неведению каким-

либо полномочным органом».
«Типографиа полиглотта» славится не только подобными —

вызывающими столько размышлений — изданиями, альбо¬

мами, дипломами и документами. Она знаменита и тем, что

из ее стен никогда не проникает наружу ни одна тайна. Часто

там уже сегодня известны новости, которые через месяц взбу¬

доражат весь католический мир или, во всяком случае, рим¬

ский церковный мирок. Типография знает и хранит эти ново¬

сти в строгой тайне. Я не раз слышал, что по крайней мере на

протяжении последних ста лет не было случая, чтобы из типо¬

графии просочились какие-либо тайны. Мне это кажется тем

более поразительным, что, хотя содержание фактов никогда

не просачивается, всякий раз, когда готовятся более значи¬

тельные события, становится известным, что именно теперь в

типографии печатают что-то секретное. В такие минуты возле

типографии больше суеты, чем обычно. Более нервно туда по¬

ступают тексты из ватиканских учреждений и возвращается

корректура. Пустынная площадь возле улицы Типографиа

оживляется. Да и звонки по телефону в типографию тоже, ве¬

роятно, кое-что значат. Монсиньоры, священники, выпускники

духовных семинарий, живущие или работающие на террито¬

рии Ватикана, уже что-то чуют. Начинаются догадки и до¬

мыслы, пари, предположения, беспокойство, волнение.
128

Волнение это передается прессе. Журналисты, дипломаты,

репортеры стараются что-то пронюхать. Одни строят целые

цепочки априорных рассуждений, рассматривают проблему с

помощью чистой дедукции. Другие обращаются к индуктив¬

ному методу, бегают друг к другу, как голодающие перед но¬

вым урожаем.
В типографии что-то печатается! П. перечисляет следую¬

щие возможности: прежде всего это может быть декрет о ре¬

организации курии, имеющий целью ее о м о л о ж е н и е. Тогда

на место стариков придут более молодые и во главе священ¬

ных ведомств и конгрегаций могут оказаться и не обязательно

кардиналы. А может, декрет о реорганизации итальянской

церкви. Вопрос этот разрабатывает кардинал Пьяцца. В про¬

центном отношении в Италии в три раза больше епископов,

чем во Франции. Здесь множество маленьких и вместе с тем

очень старых епископств. В каждом из них есть курия с груп¬

пой бедствующих куриальных вельмож; нередко там даже

нет своей семинарии. Впрочем, зачем она нужна, если в под¬

чинении у курии всего несколько приходов без шансов на близ¬

кие вакансии. Значит, возможно, об этом идет речь в секрет¬

ном документе? ·
Или, быть может, наконец, будет назначен статс-секретарь;

эта вакансия не занята уже одиннадцать лет — случай небы¬

валый в истории церкви. Вопрос о статс-секретаре волнует

весь административный Ватикан, так же как и вопрос об

итальянских кардиналах. Внешне эти назначения как будто

касаются только нескольких человек — возможных кандида¬

тов на пост статс-секретаря и на получение кардинальской

шляпы. В действительности они тревожат почти всех. В Вати¬

кане, как и во всей католической церкви, никто не уходит на

пенсию. Все должности, начиная с должности папы,— пожиз¬

ненные. Случаи «снятия» или «отстранения» крайне редки.

Продвинуться по иерархической лестнице можно лишь в том

случае, если человек, занимавший ступеньку выше тебя, умрет

или продвинется. Тогда ты продвинешься, а за тобою тот, кто

займет твою ступеньку, и так до самого низа лестницы.
Во время обеих своих консисторий папа Пий XII нарушил

извечное соотношение между итальянскими кардиналами и

иностранцами. Сделал он это не за счет кардиналов в епи-

скопствах, а за счет кардиналов римской курии. Тем самым

в курии приостановилось всякое движение вверх. Обычно в
Ö Т. Бреза
129

кардиналы курии идут с поста секретаря одной из конгрега¬

ций. Тогда для всей конгрегации наступает, пользуясь неофи¬

циальным ватиканским термином, так называемый giubila-

zione1. Ликуют в такой конгрегации все. Ликует новый кар¬

динал. Ликует sotto segretario2, занявший его место, место

секретаря священной конгрегации. Ликует sotto segretario

aggiunto3, который продвинулся на место обычного sotto seg¬

retario. Ликует на своей очередной ступеньке каждый очеред¬

ной commisario4, каждый scrittore5, каждый addetto6 вплоть

до последнего минутанта. По мнению П., не исключено, что в

одной-двух конгрегациях вскоре действительно наступят дни

ликования.
П. говорит, что некоторую путаницу внесли в последнее

время Филиппины. Там двадцать одно епископство, но нет кар¬

динала. В Бельгии шесть епископств, в Австрии тоже шесть,

в Голландии семь, а кардиналы там есть. Филиппинцы счи¬

тают такое положение несправедливым и усматривают в этом

дискриминацию в отношении своего государства. В 1945 году

они должны были получить кардинала, но не получили.

В 1953-м история повторилась. Теперь они ставят вопрос со

всей остротой. Недавно их парламент принял по этому поводу

специальное решение. Одновременно в связи с Филиппинами

начал давить на Ватикан кардинал Спеллман. Это вопрос

серьезный, касающийся и престижа, и политики. Для курии

это плохо, потому что урвать кардинала для Филиппин можно

только из числа вероятных кандидатов курии. Вот почему во¬

круг типографии поднялся шум и ходят сплетни. Не известно,

что там печатают. Какие дипломы и какие документы. П. пе¬

ресчитал мне по пальцам все возможности. Привел ворох ги¬

потез. Добавлю от себя — либо сегодня в одной из вечерних

газеток я прочту о какой-нибудь из его гипотез как о свершив¬

шемся факте, либо же через одну-две недели узнаю, что поя¬

вилось «особенно прекрасно оформленное собрание сочинений

святого отца». Разумеется, в издании «Типографиа поли-

глотта Ватикана».
1	Ликование (итал.).
2	Помощник секретаря (итал.).
8 Помощник помощника секретаря (итал.).
4 Комиссар (итал.).
6 Писец (итал.).
• Назначенный (итал.).
130

Рим, 14 декабря 1956 года
«Чивильта каттолика» не только ведущий ежемесячный

журнал церкви. Это целый исследовательский институт. Папа,

руководители статс-секретариата, префекты священных кон¬

грегаций то и дело поручают этому институту разработку все¬

возможных проблем. Разумеется, аппарат «Чивильта» чертов¬

ски подкован в вопросах коммунизма. Конечно, его сотрудники

ничего не могут предугадать, но в текстах Ленина и Маркса

они разбираются, как китайские ученые в своих классиках.

Т. рассказывает, что несколько раз, прикидываясь простачком,

он ходил в «Чивильта» за справками. Один итальянский това¬

рищ— главный источник, откуда Т. черпает эрудицию,— слы¬

шал, будто существует какой-то текст или цитата. Т., исполь¬

зуя свои старые знакомства, отправлялся в «Чивильта», и сей¬

час же не тот, так другой иезуит сообщал ему фамилию автора,

год издания, название произведения и страницу.
Ничего не скажешь. Но вместе с тем вызывает недоумение,

что столь подкованные в историческом материализме лица

тратят время, труд и деньги на то, чтобы привлечь на сове¬

щания в Рим претендента на австро-венгерский престол эрц¬

герцога Отто Габсбурга. Говорят, он тоже принадлежит к чи¬

слу крупных «знатоков» марксизма и коммунизма. В кругу

сотрудников. «Чивильта» он будто бы выступает с лекциями

на эту тему. После этого он, должно быть, садится вместе с

великим Мартегани и отцом Мессинео, и они состязаются в

своем знании марксизма.
Кстати, об отце Мессинео. Священная канцелярия, которая

водила пером этого иезуита во время неудачной атаки на Ма¬

ритэна, встревожена тем, что Маритэн может оказать влияние

на ход предстоящего евхаристического конгресса в Каракасе.

Для того чтобы нейтрализовать его влияние, в Венесуэлу по¬

сылают знаменитого испанского юриста и социолога Анхела

Лопеса Амо, теоретика фалангистской доктрины, а также рек¬

тора Духовной академии в Наварре, богослова, стоящего на

позициях классической теологии, отца Исмаэля Санчеса Белла.

Священная канцелярия уговорила епископов Венесуэлы при¬

гласить их. Что-то будет^ с церковью, для которой знатоком

марксизма является Габсбург, а специалистами по социоло¬

гии— испанские фалангисты! Вот заботы господина В.
9*
131

Рим, 15 декабря 1956 года
Год назад умер в Намюре отец Роберт Котэн. «В молодо¬

сти,— как пишет «Оссерваторе романо»,— он проявлял инте¬

рес к проблемам труда, настойчивую волю к установлению в

мире социальной справедливости и особенное расположение к

рабочему классу». Но все это, очевидно, отшумело в молодо¬

сти, в дальнейшем эта линия исчезает из его жизни. Его инте¬

ресуют исключительно издательские дела. Последнее десяти¬

летие он посвятил изданию собрания сочинений Пия XII,

озаглавленному «Documents Pontificaux de Sa Sainteté

Pie XII»1. Первые два тома «Документов» вышли в Бельгии,

остальные — в городе Санкт-Морице в Швейцарии, в издатель¬

стве Editions Saint-Augustin. Собрание состоит из семи томов,

включающих все примечательные, письменные и устные, вы¬

сказывания папы начиная с 1948 года. Они дают полную кар¬

тину того, что кардинал Сальеж охарактеризовал словами:

«Les documents constituent une véritable somme»2. Да, именно

к этому стремится Пий XII — дать новый богословский итог.

Итальянский эквивалент «Документов» значительно обшир¬

нее. В нем семнадцать томов. Туда включено все. Но из-за

своего объема и итальянского языка это издание менее до¬

ступно. Кроме того, французский вариант снабжен велико¬

лепным указателем. Работу над изданием «Документов» про¬

должает отец Эмон Делакруа, профессор католического ин¬

ститута в Париже. Они печатаются в издательстве «Unione

Apostolica dei Sacerdoti Diocesani del. S. Cuore di Gesù».
Рим, 16 декабря 1956 года
«Иль пунто» — прекрасный еженедельный журнальчик. Он

печатает массу любопытных документов и всегда сообщает

различные закулисные сведения. Его читают во всех посоль¬

ствах, конгрегациях и министерствах. Им одинаково увлека¬

ются Гронки, Канали, Богомолов, от;ец Мартегани и Лукино

Висконти. А также мы, на улице Рубенса. Не известно, кто за
1	«Апостольские документы его святейшества Пия XII» (франц.).
2	«Документы представляют подлинный итог» (франц.).
13 І

ним стоит. Его корреспонденты в основном социал-демократы,

но частенько там можно прочесть статью и христианского де¬

мократа, и коммуниста. Бумага скверная. Ватиканские ново¬

сти, которые так трудно бывает узнать, очень неплохие.

К. сожалению, их необходимо проверять. На это уходит много

времени, и когда известие наконец проверено, оно уже уста¬

рело. В последнем номере «Иль пунто» сплоховал. Поместил

на всю полосу статью о Варшавском соглашении между Го¬

мулкой и кардиналом Вышинским. В четырех колонках из

пяти почти все верно. И вдруг на последней — ужасный ляп.

Автор статьи сообщает, что Ежи Моравский, прибывший на

съезд Итальянской компартии, прислан на съезд только фор¬

мально. На самом деле он приехал в Ватикан с миссией от

польского правительства. Дальше идет абзац, после которого

уже вообще ничего непонятно, но я все понял: члена полит¬

бюро ЦК ПОРП Ежи Моравского спутали с прогрессивным

католическим деятелем Домиником Моравским.
Рим, 17 декабря 1956 года
Из слухов, которые ходят по Риму, самые интересные ка¬

саются кардинала Миндсенти. Во время венгерских событий

он вел себя крайне нелепо. И несет ответственность за свои

сумасбродные действия. Он подлил цистерну масла в огонь,

это факт. Подлил после нескольких дней раздумья. Хуже

всего именно эти несколько дней раздумья. Ватикан послал к

Миндсенти специального монсиньора, который вез деньги на

самые насущные нужды венгерской церкви и был уполномочен

обсудить с кардиналом религиозные и политические дела в

свете создавшейся обстановки. Несколько дней спустя — для

укрепления связи — отправился другой монсиньор, председа¬

тель Апостольского союза помощи, домашний священник

Пия XII, научный сотрудник конгрегации консистории Ферди-

пандо Бальделли. В этой конгрегации есть отдел под назва¬

нием эмиграционное бюро. Существует также подчиненное ей

учреждение под названием верховный совет по делам эмигра¬

ции. Вот в этом бюро и в этом совете работает Бальделли.

В совете он сотрудничает с епископом Гавлиной. Монсиньор

Бальделли до Венгрии не добрался.
133

Зато первый монсиньор — француз Родэн — повидался с

Миндсенти, причем еще до того, как тот подлил в огонь свою

цистерну. Нельзя со всей уверенностью утверждать, что он

сделал это по приказу Ватикана. Обстановка была сложная,

и события развертывались очень стремительно. Но тем не ме¬

нее на Ватикан падает в этом смысле такая же тень, как на

венгерскую белую эмиграцию и на мюнхенскую «Свободную

Европу», которые вели беспрестанную агитацию. Массовые

движения — это не акробатические трюки, когда миллиметры

решают о благополучном или трагическом исходе. Возможно,

что, даже если бы вся коалиция нетерпеливых не подлила

масла в огонь, все равно в промежутке между первой и вто¬

рой фазой венгерских событий произошло бы то же самое.

Тем не менее в случае с Миндсенти многим здешним прогрес¬

сивным католикам страшно подумать, что сделал это он,

причем, быть может, по приказу, с разрешения или просто с

ведома своего святейшего начальства.
После второй фазы событий Миндсенти нашел убежище в

американском посольстве. В последнее время он хотел поки¬

нуть Венгрию, и, говорят, это было вполне осуществимо. Но

Ватикан приказал ему оставаться на месте и даже по воз¬

можности вернуться к исполнению обязанностей в своей ку¬

рии. Статс-секретариат приказал ему также молчать. Воз¬

держаться от каких бы то ни было заявлений для прессы —

прямых или косвенных. Кардинал написал в посольстве по¬

слание-дневник о своем аресте, о следствии и судебном про¬

цессе 1949 года. Статс-секретариат поставил свою печать и

на этом документе. Миндсенти было приказано переслать

дневник в Рим с американской дипломатической почтой, ос¬

тавив себе копию, которую ему надлежит уничтожить, как

только статс-секретариат сообщит о получении подлинника.
Я разговаривал об этом с П. У него нет никаких особых

сведений. Но есть ум и знание общей обстановки. По его мне¬

нию, Миндсенти никогда не сумеет оправдаться в том, в чем он

сознался. Недавно «Оссерваторе романо», отвечая «Уните»,

заявила, что «никто не имеет права-преподавать кардиналу

Миндсенти уроки достоинства». С психологической и бого¬

словской точек зрения стоит задуматься, почему решено за¬

мять вопрос о падении кардинала. П. говорит: «Сегодняш¬

няя официальная история католической церкви не отрицает,

что в прошлом были папы и кардиналы различные по своим
134

характерам и душевным качествам. Но это было когда-то.

Вы бы сказали, что это было на другом этапе. Церковь так

не говорит. Она просто защищает всех, пока эта защита

имеет смысл с политической точки зрения. До политической

объективности церковь не поднимается никогда. Зато, когда

какое-нибудь лицо и спор вокруг него приобретают уже чисто

историческое значение, наступает время реальных оценок.

Итак, пока спор интересен всем, церковь не согласна быть

беспристрастной. Когда же он становится интересным только

для историков, церковь допускает и объективность».
Но это анализ тактики пропаганды, а не рассмотрение во¬

проса с онтологической и богословской точек зрения. П. про¬

бует подойти к вопросу и с этой стороны. Онтология — наука

о строении мира. Согласно традиционному богословию

(а только традиционное богословие является для церкви

хлебом насущным), мир построен иерархически. На самом

верху бог. Наместник бога на земле — папа. Ступенькой

ниже находятся кардиналы. Они, хотя и на две ступеньки

ниже неба, все же на недосягаемой высоте. Слишком высоко,

чтобы простой смертный мог их понять и судить. Поэтому они

не могут простому смертному ничего объяснить о себе. Если

мы узнаем, что они оступились или просто сплоховали, то

это только видимость. И если даже они сами, своими живы¬

ми, собственными словами расскажут нам об этом, то до нас

все равно дойдет лишь видимость.
Когда мы наблюдаем, как ведет себя частица материи,

подвергнутая радиации, мы постигаем видимость явления.

Когда это наблюдает специалист по ядерной физике, он по¬

стигает сущность. Точно так же не нам судить о жизни пап,

кардиналов и высшего духовенства, мы слишком низменны

для этого. Явления, происходящие в их жизни, не поддаются

переводу на наш язык. Даже если о них расскажут, употреб¬

ляя знакомые нам понятия и слова. П. подчеркивает: особенно

если о них расскажут, употребляя знакомые нам слова. Тогда

вследствие того, что мы понимаем слова, но заведомо не

можем понять сущность, возникает ложь. Поэтому на всем,

что сам кардинал Миндсенти говорит о своих мучениях и сво¬

ем душевном надломе, нужно поставить печать. Пресса опуб¬

ликовала различные письма Павла Векзея, капеллана Минд¬

сенти, сидевшего в тюрьме вместе с ним. Но это не голос кар¬

динала. Этого голоса, по воле Ватикана, не услышит никто.
135

Рим, 18 декабря 1956 года
Закончился евхаристический конгресс в Каракасе. Произо¬

шло ли там столкновение между Маритэном и испанцами —

пресса не сообщает. Пока описывается только торжественная,

зрелищная сторона. Я прочел описания. Все нормально. Но¬

вым является разве только моторизованный легат. Это был

кардинал Антонио Каджиано из Аргентины. «На конгресс он

прибыл в открытой машине; он был одет в пламенный римский

пурпур и вызывал неописуемый энтузиазм»,— пишет «Оссер¬

ваторе романо». В последний день (по сообщениям этой же

газеты) «он принял участие в крестном ходе, стоя на коленях

в кузове грузовика, специально приспособленного для этой

цели, украшенного великолепными цветами, осененного ве¬

личественным золотым балдахином, под которым фигура до¬

стопочтеннейшего кардинала, облаченного в пурпурную ман¬

тию и благоговеющего перед святыми дарами, производила

потрясающее впечатление».
Рим, 23 декабря 1956 года
Семь дней назад католический писатель Данило Дольчи

опять объявил голодовку. Он голодает не один. Вместе с ним

голодают его ближайшие сподвижники. Они отправили теле¬

граммы Гронки, Сеньи, председателю парламента Сицилии

и председателю провинциального совета. Дольчи приехал в

Партинико из Триеста и, потрясенный нищетой этого сицилий¬

ского городка, сразу же в знак протеста объявил голодовку.

Затем он перепробовал разные методы борьбы. И опять вер¬

нулся к голодовке. Дольчи и его сподвижники лежат в по¬

стели, каждый у себя дома, не все в Партинико. Мауро Гоб-

бини, студент философского факультета Римского уни¬

верситета, и Джованни Маттура, лицеист, находятся в

Бизакино.
Бизакино — маленький городок, окруженный обширными

поместьями, по нескольку тысяч гектаров каждое. Это Санта

Мария дель Боско, Личия и Джибильканна. Но их земли, по

странной прихоти кадастра, приписаны не к Бизакино, а к
136

другим городкам, и поэтому сельскохозяйственным рабочим из

Бизакино туда нет доступа. Не всеми окрестными землями

владеют крупные помещики. Шесть тысяч четыреста восемь¬

десят гектаров им не принадлежат. Они раздроблены на пять

тысяч микроскопических хозяйств. В 1952 году в Бизакино

были большие волнения и рабочие городка вышли на поля

Санта Мария дель Боско, чтобы захватить земли. Привело это

только к штрафам, судебным издержкам и арестам.
Непонятно отношение «Оссерваторе романо» к этим вопро¬

сам и к самому Дольчи. То, что делает Дольчи,— это вопль

священного ужаса. Дольчи — одно из самых благородных сер¬

дец, которые бьются в Италии. Взгляды Дольчи утопичны. Но

возмущение «Оссерваторе романо» по поводу того, что Доль¬

чи «не уважает порядок», и особенно насмешки над ним для

меня непостижимы. Недавно газета эта писала о нем с иро¬

нией: «Католический писатель?! Следует, пожалуй, делать

различие между католическим писателем и писателем кре¬

щеным».
Рим. 24 декабря 1956 года
Рождественская речь, с которой папа обратился по радио

«к верующим и к народам всего мира», занимает в «Оссерва¬

торе романо» две полосы. Год назад выдержки из тогдашней

рождественской речи папы напечатала московская «Правда».

Некоторые выдержки опубликовала «Унита». В одних гово¬

рилось о запрещении применения атомного оружия; в других

содержались загадочные, но многообещающие намеки на пе¬

реговоры и соглашения «между церковью и очень далекими в

идеологическом отношении режимами».
Читая речь этого года, можно себе представить, что было

бы главной заботой Пия XII, если бы не коммунизм. Глав¬

ной заботой, задачей номер один, была бы тогда Америка и

духовная американизация мира. Папа не говорит о ней

прямо. Не называет ее. Он говорит о нашей эпохе как об

эпохе «второй технической революции». По его мнению, в ре¬

зультате этой второй революции приближается время, когда

не только природа мира не будет содержать никаких тайн, но
137

и природа человека — как отдельной личности, так и в его

общественных связях. Врачебные кабинеты и клиники будут

выпрямлять нравственный костяк. Возникающие социальные

проблемы будут решаться электронным мозгом. Стихийности

и случайности не останется места. Любые, все более фанта¬

стические человеческие знания найдут математически точней¬

шие технические решения.
Через весь подтекст этой части рождественской речи кра¬

сной нитью проходит мысль, которая так великолепно выра¬

жена в заглавии одного из романов Хаксли: «Время должно

остановиться!» Тише! Тише! Дайте человеку опомниться! Дай¬

те человеку привыкнуть! Те, кто обвиняют церковь в традици¬

онализме,— говорит Пий XII,— не понимают, что нет сегодня

в мире ничего более человечного, чем традиция. Среди эле¬

ментарных составных частей традиции он называет также

«социальные связи в рамках частной собственности». Статис¬

тика, технология, механизация, автоматизация не только как

практические приемы, но как направление всяких раздумий,

в том числе и самых общих — о проблемах мира и челове¬

ка,— вот что было бы для понтификата Пия XII величайшей

опасностью нашей эпохи, если бы не существовало другой

опасности; она, быть может, не более крупная, но уж, во вся¬

ком случае, более напористая и грозная.
Традиция — опять-таки по мнению Пия XII — имеет значе¬

ние не только как терапия против основной болезни современ¬

ности, которая заключается в быстрой постоянной изменяемо¬

сти мира под давлением неограниченных технических возмож¬

ностей; ее нужно учитывать, так же как профилактику,

повсюду, куда прогресс еще не пришел, но вот-вот придет под

влиянием призывов к внедрению прогресса в слаборазвитых

странах. Точное высказывание папы звучит следующим

образом:
«Наши рассуждения на эту тему вовсе не так чужды вся¬

кой конкретности, как может показаться некоторым. Нам осо¬

бенно хочется, чтобы их услышали там, где раздумывают над

подъемом территорий, находящихся на низкой ступени, раз¬

вития, то есть так называемых слаборазвитых стран. Забота

об улучшении тех существующих общественных структур, ко¬

торые в этом нуждаются, несомненно очень похвальна; но

было бы большой ошибкой под давлением техники и более

совершенных форм современных организаций лишать человека
' 138

всей его традиционной окружающей среды. Такой человек

уподобится растению, вырванному из родной почвы и переса¬

женному в неблагоприятные условия.
Несчастлив такой человек!
Несчастливы такие люди!
Безжалостно лишенные всего, к чему они привыкли, от¬

чужденные, они в конце концов неизбежно потянутся к тен¬

денциям и идеям, которых никто из нас не может им поже¬

лать».
Интересно проследить, как Пий XII то и дело отмежевы¬

вается от определенных, так сказать, антиантагонистических

позиций. По словам сторонников этих соглашательских пози¬

ций— которые Пий XII осуждает,— основной конфликт нашей

эпохи, конфликт между коммунизмом и капитализмом, отнюдь

не тэк жесток, как думают. По остроте его нельзя сравнить с

религиозными войнами прошлого. Даже приняв во внимание

более низкий уровень цивилизации в те времена, нужно ска¬

зать, что такого разгула нетерпимости, фанатизма и просто

физического истребления, как, например, при ликвидации аль¬

бигойцев, никогда не знали взаимоотношения между Востоком

и Западом. Зачем же католическая церковь, постоянно и не¬

удачно ссылаясь на абсолютные ценности, искажает положе¬

ние вещей, разжигает страсти и лишь отдаляет то, что

при известной доле здравого смысла обеих сторон было бы

вполне осуществимо, а именно — действительный и разум¬

ный мир.
На такую постановку вопроса Пий XII отвечает: «...Мы со

своей стороны, как глава церкви, теперь, как и раньше, избе¬

гали и отказывались призвать весь христианский мир к новому

«крестовому походу». Да зачтется нам это. Но мы никогда не

согласимся с утверждением, что конфликт между Западом и

Востоком можно разрешить без величайшего ущерба для са¬

мых высоких человеческих ценностей».
И дальше:
«В этой связи мы с глубочайшей горечью и сожалением

вынуждены отметить, что многие католики — как светские,

так и духовного звания — часто поддерживают различные

тактические попытки окутать туманом существенные разли¬

чия между двумя лагерями. Неужели они не замечают, что

подобное окутывание туманом приводит совсем не к тем ре¬

зультатам, к которым они стремятся? Неужели они не заме¬
139

чают, что именно окутывание туманом является единственной

целью всей той неискренней возни, которая зовется «беседами

и встречами»? И какими могут вообще быть эти беседы и

встречи, если обе стороны говорят на разных языках, если

одна сторона признает высшие, общие для всех людей цен¬

ности, а другая упорно отвергает и отрицает их. Уже из од¬

ного уважения к себе как к христианину нужно избегать уча¬

стия в подобной игре, ибо, как говорил апостол Павел, нельзя

восседать одновременно за столом господа Иисуса и за сто¬

лом его врагов. О недальновидные умы! Они говорят, что не

следует сжигать мосты и поэтому нужно поддерживать опре¬

деленные связи. Да. Но в этом смысле вполне достаточно тех

связей и отношений, которые считают нужным поддержи¬

вать— причем исключительно с мыслью о мире и ни о чем

другом — государственные деятели и политики. Достаточно

того, что соответствующие церковные инстанции считают нуж¬

ным предпринять, чтобы обеспечить соблюдение прав и сво¬

бод, полагающихся церкви».
Это сказано о нас. Последняя фраза касается договора,

заключенного между государством и церковью в Польше. Это

немного, если учесть, что речь папы занимает два столбца, что

в ней более десятка строк отведено Венгрии, упоминаемой три¬

жды, более десятка строк об ООН, которой следует отмеже¬

ваться от Советского Союза, и подробно описывается техниче¬

ская сторона инспекционных полетов по проверке вооружения.

Но ведь то, что происходит в Польше и что привело к заклю¬

чению того самого договора, относится к явлениям, которые

не вмещаются в мире понятий, основанном на предпосылках

не только понтификата Пия XII, но по меньшей мере еще пяти

предыдущих понтификатов. Какой же выход из этой антино¬

мии? Пока это явление существует всего лишь несколько не¬

дель. И оно еще не стало действительностью. Это только вы¬

ражение благих пожеланий. Только видимость. Видимость

явления.
Заключительная часть речи слабее. Что касается существа

затронутых вопросов, то я ни с чем не спорю и ни с чем не со¬

глашаюсь. Я говорю лишь, что ход рассуждений в первой ча¬

сти отмечен душевной тонкостью. А во второй нет. Его иска¬

жает политика. Политика и какая-то всеядность. То и дело

заметны интерполяции. Вставки, сделанные для удовлетворе¬

ния потребностей различных ватиканских конгрегаций и уч¬
140

реждений. Но пока речь, еще не отягощенная приписками,

вызванными срочной необходимостью, реет в вышине — она

поистине прекрасна. Проникнута каким-то удивительно груст¬

ным стоицизмом. «Новый, чудесный мир» аметафизичен. Это

мир, в котором религия и все, что связано с ней, не прини¬

мается всерьез. На этом зиждется его уважение и терпи¬

мость.
Как грустно иметь такого союзника, даже когда он помо¬

гает бороться с заклятым врагом.
Рим, 27 декабря 1956 года
Госпожа Клэр Бус Л юс покидает Рим. Свои верительные

грамоты она вручила в феврале 1953 года. Ее назначение на

пост посла Соединенных Штатов при Квиринале не вызвало

в Италии энтузиазма. Все считали, что в Англию, Францию

или в Советский Союз Эйзенхауэр не послал бы женщины.

Госпожа Люс просила называть себя «госпожа посол». По-

польски говорят «пани министр» и «пани директор», поэтому

в Польше и этот титул не звучал бы странно. Зато по-итальян¬

ски и по-французски — signora ambasciatore или madame

l’ambassadeur — воспринимается как нелепое коверканье

языка.
Следующее осложнение возникло в связи с супругом го¬

спожи Бус Люс — господином Люс. Не потому, что госпожа

Люс, увлекшись лингвистическими новообразованиями, потре¬

бовала, чтобы его называли «господином посольшей», а по¬

тому, что не известно было, куда его сажать во время приемов.

Согласно мертвой букве протокола, он должен был сидеть за

столом между двумя мужчинами. Из этого положения нашли

выход. Решили посадить Люса между двумя дамами. Но раз

уж протокол допустил, чтобы с Люсом обращались как с ли¬

цом самостоятельного значения, и так удачно наметил ему со¬

седей по столу, то следовало также определить его ранг. В до¬

вершение всего господин Люс был не просто мужем госпожи

Люс и больше никем. Он был владельцем и директором трех

мощных печатных органов: «Тайм», «Лайф» и «Форчун». Из

анализа всех этих элементов получалось, что господин Люс
141

следует по рангу непосредственно за послами, перед послан¬

никами.
В 1944 году госпожа Люс потеряла свою единственную

дочь. До этого и после все в ее жизни складывалось так, как

она хотела. Она шла от победы к победе. В политике, в журна¬

листике, в литературе, в интимной и в светской жизни. Гибель

дочери в автомобильной катастрофе ввергла ее в бездну от¬

чаяния; вся Америка была убеждена, что госпожа Люс покон¬

чит с собой или попадет в сумасшедший дом. Она была в Аме¬

рике личностью очень известной, и о ней тогда без конца

писали. Писали без конца также и о ее дочери, восемнадцати¬

летней девушке, и о том, что госпожа Люс, поглощенная сво¬

ими успехами в различных областях и отличавшаяся скорее

большим умом и сильной волей, чем мягким сердцем, не сли¬

шком много внимания уделяла дочери. Но если бы даже это

было не так, то есть если бы даже к отчаянию не примешива¬

лись укоры совести, если бы даже девушка не была единствен¬

ным ребенком, а к тому же ребенком женщины, которой так

во всем везло,— даже если бы это была обыкновенная смерть

обыкновенного ребенка обыкновенной матери, то этого тоже

достаточно.
Госпожа Люс, однако, не покончила с собой и не сошла с

ума, а только на глазах у всей Америки перешла в католиче¬

ство. Ее обратил в католичество знаменитый епископ Фултон

И. Шин, тоже одна из известнейших фигур в Америке, вели¬

кий ловец избранных душ и гениальный телевизионный като¬

лический проповедник, чьи изобретательные проповеди слу¬

шает еженедельно около двадцати миллионов человек. После

каждой проповеди епископ передает чек на несколько тысяч

долларов — полученный им гонорар — одному из своих люби¬

мых благотворительных обществ. Госпожа Люс, страстная и

непоколебимая во всех своих чувствах — страстная и непоко¬

лебимая республиканка, сторонница Атлантического пакта и

антикоммунистка,— стала после своего обращения столь же

страстной и непоколебимой католичкой. Рассказывают, что,

приехав в качестве посла в Рим, она на первой аудиенции в

Ватикане так насела на Пия XII, что тот в конце концов пре¬

рвал ее рассуждения, проникнутые непреклонным католиче¬

ским фанатизмом, словами:
—	Извините, мадам, вынужден вам напомнить, что я тоже

католик.
142

Рим, 29 декабря 1956 года
Вчера «Монд», а сегодня «Мессаджеро» сообщают, что

кардинал Вышинский приедет в Рим 11 января. Мы ничего об

этом не знаем и думаем, что он приедет, скорее всего, после

выборов, то есть после двадцатого января. Кажется, он еще не

попросил визы. Его приезд — прелюбопытная история. В ку¬

рии ломают голову над тем, как себя вести. Вчера я встретил

Т., и он повторил мне свой разговор с отцом М. из общества

Иисуса. М. работает также в «Чивильта каттолика». Он рас¬

сказал, что руководство «Чивильта» требует от курии отло¬

жить приезд. В «Чивильта» рассуждают следующим образом:

в случае приезда Вышинского Ватикан не сможет больше

хранить молчание, как до сих пор. Нельзя будет молчать ни

о самом приезде, ни о Варшавском соглашении. Сказать

«да» — значит, признать, что с коммунистическим государ¬

ством можно договориться о церковных делах. Значит, при¬

знать, что возможны исключения. Значит, признать условным

основной тезис Пия XII.
По мнению М., есть только один выход: заявить, что до¬

говор лишь минимально удовлетворяет интересы церкви. Что

он не разрешает проблемы организации «Католическое дейст¬

вие», проблемы свободного распространения заявлений и по¬

сланий папы и епископов и так далее. Признав договор лишь

вступлением к более полному соглашению, можно свободно

занять выжидательную позицию. Я с этим не согласен. Такой

вольт кажется мне слишком смелым. В договоре рассмотрены

столь фундаментальные вопросы, что его никак нельзя объя¬

вить всего-навсего закуской. Скорее наоборот. Он основное

блюдо, к которому можно без конца добавлять гарнир, но уже

только гарнир.
Рим, 6 января 1957 года
Сегодня утром я ходил с Марией и Ежи Савицкими в со¬

бор Санто Андреа делла Валле на торжественную мессу по

сирийско-маронитскому обряду. Служил мессу епископ Сфа-

ир, сириец, титулярный егтископ Епифании в Сирии. Кстати

сказать, он живет постоянно в Риме в качестве Vescovo ordi-
І43

nante своего обряда, работая независимо от этого в различ¬

ных конгрегациях и комиссиях, связанных с восточной цер¬

ковью.
Собор Санто Андреа делла Валле не является маронит-

ским собором. Но он уже несколько лет устраивает ежегодно

торжественное восьмидневное богослужение («Ottaviario dell’

Apostolato Cattolico») с очень интересной программой. Каж¬

дое утро—месса по другому обряду. Каждый вечер — служба

с участием другого кардинала курии. Итак, по утрам различ¬

ные обряды. Кроме уже названного мной, другие очень ди¬

ковинные: сиро-антиохийский, александрийский, армянский,

халдейский и целый ряд византийских — перечисляю в том

же порядке, в каком они названы в программе: месса по

византийско-украинскому, византийско-славянскому и визан¬

тийско-романскому обряду. В заключение всего богослуже¬

ния— оригинальная месса: по иерусалимскому обряду отцов

кармелитов. Это, собственно, не самостоятельный обряд. Все

его своеобразие заключается в старинной литургии, которая

сложилась в монастырях кармелитов на территории Пале¬

стины, веками отрезанных от Рима.
Это утром. Вечером же по очереди: кардинал Адеодато

Джованни Пьяцца, секретарь конгрегации консистории, кар¬

динал Бенедетто Алоизи-Мазелла, префект конгрегации

таинств, кардинал Валерио Валери, префект конгрегации мо¬

нашеских орденов, кардинал Никола Канали, великий пени¬

тенциарий римской церкви, кардинал Фумазони Бионди, пре¬

фект конгрегации пропаганды веры, кардинал Клементе

Микара, генеральный викарий его святейшества, и, в заклю¬

чение, кардинал Грегорио Пьетро XV Агаджанян, патриарх

сирийских армян, частый гость курии, принимающий актив¬

ное участие в ее многосторонней деятельности, хотя и не яв¬

ляющийся, строго говоря, кардиналом курии.
Итак, за эти восемь дней можно увидеть многое. Я увлека¬

юсь обрядами. Их литургической и нелитургической сторо¬

ной. Служба идет на арамейском языке. Он звучит, как ев¬

рейский. Органа нет. Есть хор мальчиков, которые тоже поют

по-арамейски. Мотивы сугубо восточные, я бы сказал — араб¬

ские. У алтаря все с бородами— и епископ, и его помощ¬

ники.
Привлекает внимание епископское кресло. Высокое, мед¬

ное, с такими низенькими подлокотниками. и спинкой, что
144

напоминает скорее табуретку, чем кресло. В течение службы

епископ раз десять садится на эту табуретку и сходит с нее.

Каждый раз это происходит очень торжественно, с долгим и

тщательным укладыванием мантии таким образом, чтобы все

кресло было прикрыто. Савицкий, так же как и я, любит знать

все точно. В дверях собора стоит молодой маронитский свя¬

щенник с бородкой, держит в руках поднос и продает брошюры

с описанием обряда. Мы с Савицким покупаем каждый по

брошюре, написанной, кстати сказать, тем же епископом Сфа-

иром, и заодно задаем священнику ряд вопросов. Оказывается,

что кресло является собственностью епископа, он привозит его

с собой всегда, когда его приглашают служить торжественную

мессу по своему обряду. В прошлом году он был на гастролях

во Франции. В этом году будет в Милане и Венеции.
Но марониты чрезвычайно интересны не только своими об¬

рядами. Вот вкратце их история, о которой, кстати, нет еди¬

ного мнения даже по основным’ вопросам. Одни, например,

утверждают, что название «марониты» происходит от анахо¬

рета святого Марона, жившего в четвертом столетии и похоро¬

ненного в Апамеа, в верховьях Оронта, где потом воздвигли

даже монастырь его имени. По утверждениям же самих маро-

нитов, их движение берет начало от монаха Иоанна Марона,

патриарха Антиохийского, жившего в шестом веке. Среди

историков нет единогласия также по вопросу о том, не были

ли марониты в некоторые периоды своей истории монофели-

тами. Сами марониты считают, что они на протяжении веков

отличались «непоколебимым благомыслием», но кто их знает.

Впрочем, пусть даже у них и бывали колебания, пусть время

от времени и приходилось учить их благомыслию--мне инте¬

ресно не это, а то, что, живя столетиями в чуждом или прямо

враждебном религиозном окружении, они сохранили верность

своему Марону, независимо от того, был ли он святым от¬

шельником или монахом-патриархом.
Их вечно кто-то угнетает, они вечно вынуждены убегать,

постоянно восстанавливают из руин свои древние монастыри,

во главе с древнейшим монастырем в Апамеа. Они прячутся

в лесах, уходят в горы под ударами монофизитов, арабов, ту¬

рок, друзов, истекают кровью или рассеиваются по всей Ма¬

лой Азии, по греческим островам, в том числе на Кипре, и по

разным египетским городам. Но когда гроза затихает и на¬

ступает спокойствие — опять их полным-полно в Сирии. В пе¬
10 т. Бреэа
М5

риод крестовых походов им живется неплохо, но если взгля¬

нуть на их тогдашнее поведение глазами арабов, то так и хо¬

чется назвать их фольксдейчами. Не удивительно, что потом

им опять приходится худо. Но они живут, и держатся, и воз¬

рождаются.
Меня потрясает эта их стойкость среди арабского и турец¬

кого моря; нерастворимый архипелаг общин, насчитывающих

сегодня не более сорока тысяч душ. О социологической и пси¬

хологической стороне этого дела можно рассуждать ночи на¬

пролет. Когда я думаю о них, мне почему-то вспоминаются

великолепные слова М. о том, что одни считают для себя де¬

лом чести ничем не отличаться от всех остальных, а другие —

ничем не походить на них. Эти слова в какой-то степени дают

ответ на мои мысли о маронитах.
Но ведь всегда все религиозные, языковые и национальные

меньшинства обладают какой-то непропорционально большой

силой. В этих случаях не количество, а именно малочислен¬

ность переходит в новое качество. Что это за сила, которая

позволяет более слабому и малочисленному проявлять такую

стойкость? За этой стойкостью мне видится многое. Но прежде

всего, на мой взгляд, здесь действует то, что я назвал бы ин¬

стинктом непохожести.
Савицкий уже несколько дней лечит простуду аспирином.

Я тоже со вчерашнего дня чувствую озноб и жар. У меня

всегда мерзнет голова. Савицкий признался мне, что у него

тоже. Поэтому, готовясь к сегодняшней обедне в холодном

Санто Андреа делла Валле, я купил две «папалины». Это чер¬

ные шапочки, такие, как носят старые профессора или старые

священники в ризницах. Но мне моя «папалина» не помогла,

так же как и рюмка старки, выпитая сразу же по приходе

домой. К вечеру — температура 38 градусов. Доктор устано¬

вил сильный бронхит. Прощайте, кардиналы и обряды. Вось¬

мидневное богослужение я продолжу в постели.
Рим, 27 января 1957 года
Вчера я был у Е. Он сам открыл мне дверь. Е. открывает

дверь и одновременно открывает рот. Затем дверь он закры¬

вает, но рот у него больше не закрывается. Я пришел к нему
146

по определенному делу и, условился на определенное время.

Увидев меня, он ни о чем не спросил и сразу начал рассказы¬

вать о том, чем занимался в последнее время. С полчаса он

говорил без умолку, а когда я стал жестами показывать, что

хочу вставить хоть слово, он неправильно истолковал мою

мимику и решил, что я прошу угостить меня кофе или верму¬

том. Е. мне очень нравится. Я всегда с восторгом наблюдаю,

как из его уст непрерывно сыплются бесчисленные даты, фа¬

милии, цитаты, суждения и всевозможные сведения. Он тру¬

дится целыми днями, читает, пишет, преподает. Ему едва хва¬

тает той части суток, которая остается, если отнять часы,

необходимые для сна, еды и всего прочего. Едва хватает. Он,

несомненно, составляет себе график занятий и все планирует.

Но перед одной страстью он бессилен. Стоит появиться собе¬

седнику— и прощай все графики и занятия.
Я сказал, что, открыв мне дверь, Е. сразу заговорил о том,

над чем он работает. Но я достаточно хорошо знаю его, чтобы

подчеркнуть, что это отнюдь не является правилом. Он может

с одинаковым успехом говорить и о том, что составляет тему

его сегодняшнего исследования или лекций, и о том, о чем он

писал десять лет назад, и о том, о чем никогда не писал и не

читал лекций. Е. как энциклопедия. Ты его раскрыл на такой-

то странице, и... поехало. Озвученная энциклопедия.
Вчера он очень интересно рассказывал о конфликте, кото¬

рый делит церковников на — как он выразился — сюрнатура-

листов и антисюрнатуралистов. Сюрнатуралисты мечтают о

том, чтобы современное христианство изобиловало такими чу¬

десами, такими святыми, такими героическими добродетелями,

как древнее христианство или средневековое христианство.

И напротив, в мечтах антисюрнатуралистов современный ка¬

толик предстает обыкновенным человеком, безо всяких чудес.

Е. уверяет, что антисюрнатуралиста можно узнать по тому,

что он испытывает неловкость, когда слышит о каком-нибудь

сегодняшнем святом, стигматике или монахе, совершающем

чудеса. Для него суть религии не меняется. Все существенное

в христианстве — неизменно. Меняется лишь форма. Антисюр-

натуралисты утверждают, что сознание, мышление и вообра¬

жение современного человека изменились настолько, что на

них не производит впечатления все то, что воздействовало на

людей в средневековье. Конечно, в различных захолустьях

Италии, Испании или Южной Америки можно и сегодня встре¬
10*
147

тить людей со средневековым сознанием. Но в этих местах

специфический духовный микроклимат. Основной же духов¬

ный климат современных католиков — совсем иной. Это

климат двадцатого века.
Интересны рассуждения Е. о небольшой разнице в интел¬

лектуальном уровне христианских верхов и низов в средневе¬

ковье. Сегодня эта разница колоссальна. Между средневеко¬

вым епископом или ученым и средневековым простолюдином

не существовало такой огромной разницы, как сегодня между

епископом или ученым, с одной стороны, и рядовыми католи-.

ками — с другой. Последних еще вполне устраивают всякого

рода чудеса, первых они устраивают все меньше и меньше.

Вернее, устраивают, но при условии, что они совершаются не

в наше время. Уж очень неубедительно и нелепо выглядят эти

чудеса на фоне современности.
Е. поясняет, что не существует двух разных школ, фракций

или тенденций: анти- и сюрнатуралистической. Существуют

только два совершенно различных направления ума. Е. гово¬

рит, что в этом смысле лучшим пробным камнем является во¬

прос о стигматах. Классическим примером сюрнатуралиста

может служить, например, кардинал Фаульгабер, который в

своей проповеди в Мюнхенском соборе в 1927 году сказал

о стигматичке Терезе Нейман из Коннерсрейта следующее:

«Не нужно бояться чудес. Не нужно их искать, но и бояться

их не надо. Не будем суеверны, но не будем и маловерами.

Никогда не следует утверждать, что те или иные чудеса не¬

возможны. В случае с женщиной из Коннерсрейта нашла свое

выражение именно такая боязнь чудес... (а ведь)... уже се¬

годня, хотя глава церкви не высказал еще своего окончатель¬

ного мнения об этом, новая великая благодать снисходит на

нас из Коннерсрейта».
Антиподом кардинала Фаульгабера является отец Авгу¬

стин Джемелли, францисканец, консультант конгрегации

таинств, консультант конгрегации апостольских семинарий и

университетов, советник главного бюро опеки над научными

институтами, подчиненными церкви, ректор католического

университета в Милане, почетный член Римской академии

св. Фомы и католической религии и — прежде всего — прези¬

дент старейшей Апостольской академии наук, членами кото¬

рой являются многие знаменитые европейские и американские

ученые, в том числе несколько лауреатов Нобелевской премии
148,

(Нильс Бор, С.-В. Гейзенберг, Де Брольи и др.). Из поляков

членом этой академии был его превосходительство (Пий XII

награждал своих академиков этим титулом) профессор Эмиль

Годлевский из Кракова. Итак, отец Джемелли, который на¬

ряду с богословием изучал также и нейропсихиатрию, гово¬

рит: «Мне лично привелось наблюдать тридцать человек стиг¬

матиков, женщин и мужчин. И среди них не было ни одного,

о котором я мог бы со всей уверенностью сказать, что его

стигматы естественного происхождения и всякое подозрение,

что они вызваны искусственно, исключается».
Е. уверяет, что в Риме и вообще во всей Италии одержи¬

вают верх скорее антисюрнатуралисты и, во всяком случае,

их передовой отряд — антистигматики.
Их не убеждает даже Padre Pio 1 и его стигматы. В «Ведо¬

мостях апостольской столицы» от 31 мая 1923 года было на¬

печатано официальное постановление священной канцелярии,

отрицающее божественную природу явлений, происходящих

с Padre Pio, начиная с 20 сентября 1918 года, когда он упал

внезапно на каменный пол галереи и у него начали кровото¬

чить руки, ноги и бок. Постановление запрещало верующим

посещать Padre Pio и переписываться с ним. Это постановле¬

ние никогда не было отменено. Но новые, все более многочис¬

ленные монографии, посвященные этому удивительному чело¬

веку (в частности, исследование польского автора — Марии

Виновской), совершенно обходят точку зрения, выраженную

в постановлении.
Рим. 28 января 1957 года
Я снова возвращаюсь ко вчерашней беседе и записываю

кое-что из того, что Е. рассказал мне о стигматах. Чрезвы¬

чайно интересно, например, что в течение первых двенадцати

столетий истории церкви не слышно ни о каких стигматах.

И ни о каких стигматиках. И вот приходит 1224 год. День

14 сентября, когда у святого Франциска Ассизского появ¬

ляются стигматы. Он ничего не говорит монахам. «Но с этого

дня,— сообщает «Фиоретти»,— он не может касаться земли
1 Отец Пий (итал.).
149

всей ступней. А вскоре монахи, стирая его. окровавленное

белье и одежду, узнают всю правду. Им становится ясно, что

у их учителя на боку, на руках и на ногах раны по образу и

подобию господа нашего Иисуса Христа».
С этого времени стигматы начинают повторяться.

В XIII веке — тридцать один случай; в XIV веке — двадцать

два; в XV веке — двадцать пять, и так по сей день. Е. уверяет,

что эта статистика включает только случаи, признанные

церковью. Хотя полностью признаны, так что католику даже

не пристало сомневаться в них, только стигматы святого Фран¬

циска, День, в котором они появились у святого Франциска,

объявлен праздником. Но, несмотря на то, что другие стиг¬

маты не имеют столь веского подтверждения, сомневаться в

них считается неприличным. В общей сложности можно гово¬

рить о трехстах двадцати одном случае, признанном цер¬

ковью. Из них: мужчин со стигматами — сорок один человек,

а женщин — двести восемьдесят. Больше всего случаев зафик¬

сировано в Италии, затем идет Франция— семьдесят человек,

Испания — сорок семь, Германия — тридцать три, Польша —

ни одного. Из общего числа триста двадцать один — шестьде¬

сят один человек причислен к лику святых и блаженных.

Среди них есть, кроме святого Фрайциска, такие крупные

представители церкви, как святая Екатерина Сиенская и свя¬

тая Тереза.
Меня интересовало, что думает Е. об этом загадочном яв¬

лении. Но он не любит говорить о том, что думает. Говорит

только о том, что знает. Мне все же удалось вытянуть из него

фразу, что «точно так же, как нельзя всегда, когда имеешь

дело со стигматиками, говорить, что это перст божий, нельзя

всегда говорить об обмане. Тем более, что существует третья

формула, охватывающая, вероятно, большинство случаев. Эта

формула пытается отнести данное явление к области невро¬

патии».
Е. рассказал, что он читал очень много исследований на

эту тему. В частности, книгу двух французских ученых, поля¬

ков по происхождению — знаменитого Юзефа Бабинского и

Болеслава де Поре Мадейского. Читая, он был в ужасе от ко¬

личества святых безумцев. Физиологически, нейрологически

они и впрямь святые. Их нервная система так устроена, что,

когда они впадают в транс, у них открываются раны, крово¬

точат руки и ноги или кровавый пот выступает на лице. Но за
150

этим ничего не кроется. Они напоминают актеров без текста,

писателей, на которых нашло мнимое вдохновение. Бумага,

которая лежит перед ними,— пуста или в лучшем случае на¬

полнена песком.
Для Е. менее всего загадочен механизм самооткрывания

ран. Он утверждает, что это результат сильного волнения, ра¬

зумеется у людей, страдающих невропатией. Он привел в этой

связи любопытный случай, описанный Жане в его книге

«От ужаса к экстазу» (1926). У него была больная Магда¬

лина, у которой каждую неделю кровоточил стигмат на пра¬

вом боку. Жане указал ей, что у Христа рана была на левом

боку, и добавил, что так его всегда изображают скульпторы

и живописцы. Магдалина ответила: «Я знаю. Обычно это так.

Но у большого Христа в церкви Сальпетриер рана на правом

боку».
Необыкновенно интересно то, что стигматы, как правило,

неверно локализованы, то есть они находятся не там, где у

Христа могли быть действительно проколоты руки и ноги,'а на

тех местах, где иконография помещала эти раны. Е. говорит,

что локализация стигматов не анатомическая, а художествен¬

ная. Тело, прибитое к кресту через середину ладоней, сорва¬

лось бы. Ладони разорвались бы, не выдержав тяжести. Что

касается рук, то, несомненно, гвоздь пробивал запястье. Там

есть место, где он может проскользнуть между костями. Е. го¬

ворит, что это подтверждается не только законами тяготения,

но и различными мрачными свидетельствами летописцев.

И вот Е. поражается (в конце концов, он все-таки верующий),

что небо ни разу, даже в случае со святым Франциском, не

внесло коррективы в ложные, основанные на ошибках иконо¬

графии, представления святых о ранах Христа.
Но Е. рассказывает, что существует нечто еще более неве¬

роятное. А именно: знаменитая туринская плащаница, одна

из ценнейших церковных реликвий. В эту плащаницу было

закутано тело Иисуса после снятия с креста. Тело отпечата¬

лось на ней. Со всеми ранами и увечьями. И вот на плаща¬

нице видны следы рук и ног в точном соответствии с зако¬

нами статики и анатомии. Вся иконография, изображающая

муки господни, совершает ошибку.· Только плащаница пока¬

зывает другое. А ведь даже Е. не верит в ее подлинность.

Я ничего не сказал вслух, но, когда Е. говорил о плащанице,

у меня по спине прошли мурашки. Мне подумалось, что, быть
151

может, в платок было закутано тело человека, распятого

умышленно для того, чтобы создать такую реликвию. Е. счи¬

тает, что плащаница очень стара. Он относит ее к IX веку.
Рим, 31 января 1957 года
В сегодняшней «Оссерваторе романо» напечатан декрет

о запрещении книг Мигеля де Унамуно. Высшая священная

конгрегация священной канцелярии запрещает самую извест¬

ную из книг Унамуно «Чувство трагичности жизни» и его не

менее известную книгу «Агония христианства». Первая вышла

в 1913, вторая — в 1931 году.
Кроме того, декрет напоминает верующим, что и в других

сочинениях этого автора содержится ряд положений, предо¬

судительных с точки зрения религии и нравственности. Дек¬

рет кончается обычной формулой, сообщающей, что папа

«принял его преосвященство кардинала-просекретаря священ¬

ной канцелярии и представленную им резолюцию преподоб¬

ных отцов утвердил и приказал опубликовать».
Такого рода декреты о запрещении книг в наше время по¬

являются нечасто. За год священная канцелярия запрещает

не более трех-четырех авторов. Достойных осуждения, разу¬

меется, несравненно больше. Но, согласно новым установкам

церковного права, если книги содержат догматические ошибки

и безнравственные положения, их запрещают автоматически,

безо всяких особых постановлений, как ошибочные и оскорб¬

ляющие нравственность. Лишь в редких случаях по такому

вопросу высказывается курия или епископ того епископства,

в котором вышла книга.
Такой случай имел место с книгами Унамуно. Много лет

назад появилось послание епископа Канарских островов Ан¬

тонио де Пильдэн «Дон Мигель де Унамуно — величайший

еретик и мастер ереси». После этого послания, с промежут¬

ками в несколько лет, появились и другие высказывания.

Всего их было три или четыре. Два я читал. Высказывание

теруэльского епископа Леоне Вильюэндас Поло и высказыва¬

ние бывшего епископа Саламанки, ныне кардинала, архиепи¬

скопа Толедо, Энрико Пля-и-Даниэль.
152

Оба высказывания, посвященные опять-таки «Чувству тра¬

гичности» и «Агонии», выдержаны в спокойном тоне, без при¬

дирок и резкостей.
По сравнению с ними комментарий, который «Оссерваторе

романо» помещает, как правило, одновременно с декретами

священной канцелярии, звучит очень неприятно, а местами

содержит прямые придирки. Так, например, как доказатель¬

ство догматических ошибок, обнаруженных в большинстве

произведений Унамуно, приводится новелла «Сан Мануэль

Буэно мученик». Герой новеллы — неверующий священник,

честнейший и добродетельнейший человек, который даже уми¬

рает «совсем как святой». По мнению комментатора, новелла

содержит следующую догматическую ошибку: «невозможно,

во-первых, чтобы честный и образованный священник потерял

веру и, во-вторых, чтобы он без веры умирал, как святой». Дог¬

матически неприемлемо также и то, что «новелла внушает,

будто священник причащает верующих, не веря в причастие».

Как пример безнравственности приводится другое произведе¬

ние Унамуно — «Жизнь Дон Кихота и Санчо», так как «в этом

сочинении автор оправдывает дурное поведение юной де¬

вушки, по фамилии Мариторнес».
Интересны кулисы всей этой истории. В прошлом году ис¬

полнилось двадцать лет со дня смерти Унамуно. Испанцы не

могли обойти молчанием эту дату. Но она была Мадриду не¬

удобна не столько по религиозным и чисто политическим,

сколько по культурным соображениям. Имя Унамуно в Испа¬

нии всегда поднимали на щит антиконформистские круги.

И Франко решил, что, поскольку совсем отменить юбилей не¬

возможно, нужно придать торжествам самый умеренный .ха¬

рактер. Были разработаны точнейшие директивы. Но соблю¬

сти намеченные рамки не удалось. Они были нарушены сразу.

Конечно, количество торжественных вечеров не увеличилось,

но атмосфера, царящая на них, совершенно не соответство¬

вала планам Франко. Необходимо было срочно сделать все

возможное, чтобы свернуть под каким-нибудь предлогом

знамя, под которым собирались мятежные умы. Франко

нажал на свой епископат, епископат — на священную Канде¬

лярию. И, таким образом, в известной степени по случаю

своего юбилея Мигель де Унамуно попал в запрещенные

авторы.
153

Рим, 4 февраля 1957 года
Вчера в капелле папской престольной коллегии, подчинен¬

ной конгрегации пропаганды веры, сам кардинал Тиссеран,

декан кардинальской коллегии и секретарь конгрегации Во¬

сточной церкви, посвящал в епископы монсиньора Бернардена

Гантэна. Как сообщает пресса, в церемонии посвящения уча¬

ствовали — «в пурпуре и за отдельными пюпитрами» — кар¬

динал Фумазони Бионди, префект конгрегации пропаганды

веры, кардинал Челсо Костантини, входящий в кардинальские

коллеги названных мною конгрегаций, и еще несколько пред¬

ставителей высшей церковной иерархии. Из них в особенности

двое первых — тузы курии. В результате капелла еле вме¬

стила всех жаждавших попасть на церемонию архиепископов,

послов, депутатов и сенаторов, да и множество других, менее

крупных деятелей. Глаза всех были устремлены на монсиньо¬

ра Бернардена Гантэна, который в эти минуты принимал сан

епископа. Во взоре присутствующих, особенно во взоре упомя¬

нутых мною деятелей не первого значения, можно было про¬

честь, несомненно, очень противоречивые чувства, вызванные

зрелищем человека, которому надевали на голову митру, хотя

он только в 1951 году получил церковный сан и хотя ему сей¬

час всего тридцать два года.
В течение трех последних лет Гантэна учился в Риме и

год назад защитил два диплома: магистра богословия и ма¬

гистра права.
Молодость, митра, дипломы и этот головокружительный

темп заставляют вспомнить времена непотизма или судьбы

младших королевских и княжеских сыновей, делавших духов¬

ную карьеру благодаря поддержке того или иного земного

владыки. Но нет! Монсиньор Гантэн не состоит в родстве с

сильными мира сего. Ни с папой, ни с кем-либо из кардиналов.

У него нет также никаких связей с аристократией. Начисто

нет — в капелле, где теснились виднейшие деятели Ватикана,

дипломаты и чиновники всех видов и мастей, не хватало

именно представителей знатных родов, без которых обычно не

обходятся никакие церковные церемонии.
П., присутствовавший на торжественной церемонии, рас¬

сказал мне, что, возвращаясь домой и уже находясь на улице

Урбана VIII, у подножия Яникула, где помещается колле-
154

гия пропаганды веры, он услышал разговор двух прелатов,

язвительно комментирующих событие.
—	До чего дожили! — сказал один.
—	В наше время нужно быть чернокожим! — добавил

второй.
Дело в том, что у нового епископа черная кожа. Бернар-

ден Гантэн — негр из Котону, из Французской Западной Аф¬

рики. В этом тайна его успеха, двигатель его карьеры.
Черным, коричневым, желтым, «цветным» людям в наши

дни легко сделать карьеру в католической церкви. Ибо, защи¬

щаясь от ударов антиколониалистского движения, церковь

придает туземную окраску своей иерархии на местах. Это ве¬

ликая революция. Ватикан пересматривает давнюю, многове¬

ковую схему белой верхушки и белых кадров и «цветных»

масс. Решение о таком пересмотре было принято три года

назад. С тех пор всей работой по этой части заправляет один из

самых интересных и талантливых представителей курии, кар¬

динал Эудженио Тиссеран, тот самый, который совершал се¬

годня обряд посвящения. Он рассылает в разные концы света

десятки своих подчиненных, пишет сотни писем, несколько раз

в год, не жалея сил, сам отправляется в путь и ищет по всем

азиатским, африканским и австралийским епископствам,

включая Океанию, от Бандунга на Яве до Сикоку в Японии,

от Гонолулу на Гавайских островах до Айтапе на Новой Гви¬

нее, от Мандалая в Бирме до Равалпинди в Пакистане, от

Нконгсамбы в Камеруне до Лагуата в Алжире,— ищет сотни

нужных ему кандидатов на должности «цветных» епископов.
Рим, 17 февраля 1957 года
Вчера у меня была долгая и интересная беседа с О. о том,

что думает римская курия о польских делах. О. утверждает,

что все в Ватикане очень нами интересуются. И, как будто,

неплохо нас понимают. Но одно дело понимать, а другое —

соглашаться. Вот с согласием у них получается туго.
О. говорит, что никто в Ватикане не сомневался в резуль¬

татах наших выборов. Он рассказывает, что один из его дру¬

зей за десять дней до выборов беседовал с отцом Мартегани,
155

редактором «Чивильта каттолика», одним из ближайших со¬

ветчиков Пия XII, и тот знал, что основная масса католиков

отдаст свои голоса за Гомулку. Знаменательно, что, несмотря

на всю свою неприязнь, Ватикан не предпринял ничего, чтобы

перед выборами окатить наших католиков холодной водой.

Он ничего не предпринял, сохранял полнейшее молчание, так

как знал, что его призывы не найдут в Польше отклика и лишь

увеличат разногласия между католиками Польши и Ватика¬

ном. Папе очень тяжело сознавать, что огромная католиче¬

ская сила в Польше катится в направлении, с которым он не¬

согласен и которое ему противно. Официально для объяснения

предвыборной атмосферы и результатов выборов Ватикан

заявляет, что католики и их епископы в Польше поддержи¬

вают Гомулку. Именно масштабы поддержки, оказанной Го¬

мулке, расстраивают папу. Образчик этого он имеет, впрочем,

в самом Риме. Мне точно известно не от О., а из другого ис¬

точника, что папа наводил справки о том, как относятся к Го¬

мулке поляки, проживающие в Италии. Значит, в Ватикане

понимали, что Гомулка для католиков нечто большее и нечто

иное, чем «меньшее зло».
До выборов без конца дебатировали в курии вопрос о при¬

езде кардинала Вышинского. О. рассказывает, что дело об¬

стояло так: то хотел кардинал, а не хотела курия, то курия

хотела, а кардинал отказывался. Мне кажется, что приезд

Вышинского мог бы принести Ватикану некоторую пользу, но

в курии всегда преобладало мнение, что лучше ему сидеть на

месте. С первых же своих шагов после освобождения из мо¬

настыря Вышинский внушал определенным кругам беспокой¬

ство. Круги эти настаивали, чтобы папа вызвал его. По их

мнению, его следовало как можно скорее наставить на путь

истинный, окунуть в римскую среду, естественную среду

каждого церковного деятеля, способную вернуть его к той

единственной действительности, ради которой он призван

жить.
Однако другие соображения оказались более вескими. Вна¬

чале не хотели, чтобы он приехал, так как понимали: то, что

кардиналу предоставлена теперь полная свобода общения с

Ватиканом, произведет на мировое общественное мнение боль¬

шее впечатление, чем его прежние перипетии, включая пребы¬

вание в монастыре. Приезд в Рим зачеркнет все это одним

махом.
156

Поэтому его не вызывали. И в дальнейшем ему отказы¬

вали в вызове по все новым причинам.
Во время переговоров с правительством — не желая брать

на себя ответственность за них.
После их окончания — не желая их санкционировать.
Позднее — не желая поощрять предполагаемую поддержку

католиками выборов.
А в последнее время — не желая мириться с результатами

этих выборов.
Таково отношение курии к этому вопросу. Каково отноше¬

ние Вышинского — здесь никто не знает. А он в этом деле

тоже значит немало. В Ватикане считают, что он человек с

характером. И упрямый. Говорят о нем также, что он очень

холоден. Если это так, то он может навязать свою волю, взять

инициативу в собственные руки и, хотя формально ему нельзя

являться в Ватикан без приглашения, может потребовать при¬

глашения и — приехать. В конце концов, он, несомненно, счи¬

тает, что у него немалые заслуги. До каких пор может папа

в такой ситуации умывать руки?
Рим, 18 февраля 1957 года
Еще о вчерашнем. Людям, приезжающим сюда из Польши

ненадолго, как и нам, польским гражданам, работающим

здесь, бросается в глаза при встречах с эмиграцией, что даже

самые закоренелые противники Народной Польши одобряют

Гомулку и одобряют линию, избранную Вышинским. Многие

приезжие поляки живут сейчас в различных польских мона¬

стырях, коллегиях и церковных учреждениях. Повсюду мо¬

нахи и монашки расспрашивают о Гомулке. Интересуются его

здоровьем, семейной жизнью, всеми подробностями его био¬

графии. Они эмоционально настолько на его стороне, что

страшно возмущаются, слыша, что в довоенной Польше он

сидел в тюрьме за коммунизм. Что значит для этих людей

Вышинский — мне незачем писать, настолько это ясно. Го¬

стивший недавно в Риме профессор П. навестил зачем-то епи¬

скопа Гавлину. И вот большая часть их беседы была посвя¬

щена Завейскому. Гавлину интересовало все, что касается За-
157

вейского. И ему пришлось выслушать о творчестве Завейского

целую лекцию. Гавлина — офицер, затем священник и, нако¬

нец, перед самой войной армейский капеллан, о котором гово¬

рили, что он гораздо больше солдат, чем капеллан, и кото¬

рый, как мне рассказывал А., не смог одолеть «Мужиков»

Реймонта, так как они слишком длинны и слишком трудны,

который пыхтел от натуги, пытаясь постичь сокровенный

смысл таких церковных сочинений, как «Где ты, друг?»,

«Лестница Иакова» и «Путь Губерта»,— представляется мне,

хотя и побочным продуктом совершающихся перемен, но про¬

дуктом поистине смелым.
Однако Рим не был бы Римом, Ватикан — Ватиканом, и

жизнь — жизнью, если бы мне нечего было добавить к этой

идиллии. И у меня есть что добавить. Мне доподлинно изве¬

стно, что, несмотря на все — несомненно искренние — эмоции

и восторги, появился адресованный папе меморандум, кото¬

рый посвящен задачам католиков, Вышинского и польских

епископов в выборах. Меморандум подробно характеризует

эту задачу и ставит три вопроса.
Итак, это не чисто описательный меморандум, это доку¬

мент, требующий заключения и ответа. Авторы его как бы

советуются с папой. Вопрос первый: «В какой степени соот¬

ветствует учению церкви, изложенному в «Силлабусе» и апо¬

стольских папских энцикликах, поведение кардинала Вышин¬

ского и тех польских епископов, которые ничего не предпри¬

няли для того, чтобы католики в Польше не голосовали за

Гомулку и вообще за силы левого лагеря?» Вопрос второй:

«В какой степени касается вышеупомянутых лиц и всех като¬

ликов, отдавших свои голоса коммунистам, декрет от 1 июня

1949 года?» (Декрет об отлучении от церкви всех коммуни¬

стов и лишении причастия каждого, кто содействует им прямо

или косвенно.) Вопрос третий: «В положительном случае, то

есть в случае, если декрет распространяется на вышеупомя¬

нутых лиц и вышеупомянутую ситуацию, действует ли он ав¬

томатически или, напротив, нуждается в дополнительных за¬

ключениях?» Папа велел передать меморандум в священную

канцелярию для «подробного изучения». Там дремлет уже

множество таких доносов-мемориалов, пытающихся прижать

к стенке папу и различные конгрегации в вопросах, о которых

Ватикану выгоднее молчать. Но они хотя и дремлют, все же

не умирают. С некоторыми возятся потихоньку различные кон¬
158

сультанты, готовя какие-то противоядия. Конечно же, не для

того, чтобы угощать ими кого-нибудь в фиолетовой или пур¬

пурной мантии. У римской курии в таких делах техника дру¬

гая. Никогда не бить по своим генералам и вообще по своим

кадрам. А только в случае надобности стукнуть какого-нибудь

подопечного этих генералов. Это очень наглядно проявляется

в деле Маритэна. Идеи Маритэна близки по меньшей мере

трем французским кардиналам (из четырех), не считая епи¬

скопов. Однако их не трогают. Их только предостерегают, на¬

падая на самого Маритэна. Но это долгая история. В общем,

так или иначе, меморандум, о котором я писал, для Вышин¬

ского — последняя забота.
Рим, 19 февраля 1957 года
Сегодня мы были в гостях у Б. Он профессор Римского

университета. Вся семья сугубо католическая. Разговор зашел

о том, что Ватикан осудил литературное творчество Унамуно.

Б. несколько раз бывал в Испании, куда его приглашали для

чтения лекций. Он рассказал нам, что еще в 1954 году в связи

с Унамуно возникли резкие разногласия между епископами

и правительством, с одной стороны, и студенчеством Ç интел¬

лигенцией — с другой. Тогда исполнялось девяносто лет со дня

рождения писателя из Бильбао. Университеты, научные и

культурные учреждения страны собирались торжественно от¬

метить эту годовщину.
Но местная церковь так запугала кого следует, что торже¬

ства прошли совсем незаметно и не было надобности обра¬

щаться в Рим за помощью. Я не поверил своим ушам, услы¬

шав, что архиепископ Толедо, кардинал Пля-и-Даниэль, вы¬

звал тогда к себе группу ученых — энтузиастов празднования

юбилея, в том числе старого профессора Мананана и талант¬

ливейшего представителя молодого поколения X. Марисиса,

и надавал им пощечин. Я усомнился, правда ли это. Но все

присутствующие подтвердили, что случай этот общеизвестен,

а профессор Б., желая помочь мне разобраться в данном

факте, добавил: «Это же Испания. И они оба католики».
159

Рим, 25 февраля 1957 года
Интересно наблюдать, как правительство Израиля хлопо¬

чет вокруг апостольской столицы. Оно жаждет установить

дипломатические отношения, надеясь, что тогда ему удастся

смягчить санкции, угрожающие стране. Со времен Льва XIII

Ватикан любит конкордаты и обмен дипломатическими пред¬

ставительствами. Он считает естественным поддерживать от¬

ношения и неестественным — не поддерживать их. Конечно,

если нет противопоказаний. В вопросе о признании Израиля

противопоказания есть. Противопоказанием являются арабы.

Противопоказанием является проблема интернационализации

святых мест в Палестине. Противопоказанием является также

еще одна проблема, которая покажется невероятной каждому,

кто забывает о «ватиканском времени», совершенно непо¬

хожем на время всех нормальных людей, за исключением

разве только китайцев, для которых тоже сто лет на¬

зад— значит вчера, а тысячу лет назад — значит совсем не¬

давно.
Так вот, вернемся к этому третьему противопоказанию:

в Ватикане помнят, что совсем недавно там, где теперь нахо¬

дится Израиль, существовали государства, как нельзя более

угодные папе, а именно государства, возникшие в результате

крестовых походов. Маловероятно, разумеется, что вдруг

воскреснут христианские королевства и графства Иерусалима

или Эд^ссы, но полностью исключить эту возможность тоже

нельзя. Раз вернулись те, кто жил на этой земле две тысячи

лет назад, могут вернуться и те, кто там жил всего одну ты¬

сячу лет назад.
Израиль всячески старается завоевать расположение

Пия XII. Два года назад, папа согласился, чтобы в Сикстин¬

ской капелле выступил перед ним с концертом Национальный

симфонический оркестр из Тель-Авива. Как будто ничего осо¬

бенного, а все же шажок вперед. Но «Оссерваторе романо»

не поскупилась на ложку дегтя, назвав этот оркестр в своей

статье не «израильским», а «еврейским». В этом весь Ватикан.

Сначала договорится, согласится, поймет, а потом одним,

вроде бы безобидным, словечком вернет все на прежнее

место.
Теперь, двумя годами позже, дело продвинулось вперед.

Прилагательное «израильский» прочно вошло* в словарь Ва-
160

тикана. И это далеко не все. Здесь провел четыре недели при¬

сланный специально из Тель-Авива прежний посол Израиля

в Риме при Квиринале, Фишер. Говорят, что после зрелого

раздумья в Ватикане решили, что у потомков Маккавеев

большие перспективы, чем у потомков Болдуинов и Готфри-

дов, и еще в этом году две звезды — Сионская и Вифлеем¬

ская— обменяются верительными грамотами.
Рим, 4 марта 1957 года
Рим — неподходящая почва для чудес и демонстрации

святости. Он город скептический. Слишком многое видел. По¬

мимо всего, чудесам неуютно, когда так близко находится

священная канцелярия. Усложняет положение и рефлекс по¬

дражательности, типичный для итальянцев. Если даже удаст¬

ся уверовать в одно чудо или в святого, излучающего свя¬

тость, все дело испортят десять подобных же случаев и два¬

дцать подобных лиц, которые внезапно явятся на свет божий.

Наконец,— как говорит Р.,— усложняет дело близость святого

отца. Ему надлежит быть центром неземного на этой терри¬

тории. Неуместно как заглушать его голос, так и заслонять

его фигуру. Любопытно, что такой взгляд появился лишь с

недавних пор. Только после ликвидации папского государ¬

ства, того, настоящего. Нынешнее ведь символическое. Преж¬

нее было силой. Сила эта была вся налицо. За ней стояла на¬

стоящая армия, настоящие придворные, сановники, богатая,

влиятельная клиентура. Папа был главой могучего государ¬

ства. Занимаемое им положение внушало верующим восторг.

При таких обстоятельствах функции святости, функции излу¬

чения святости и чудес в Риме брали на себя другие. Люди

и без того немели и бледнели при виде папы.
Теперь все изменилось. Ф. говорит, что в чрезмерно настой¬

чивом подчеркивании святости последнего папы и в канониза¬

ции Пием XII предыдущих пап есть не только тот смысл, ко¬

торый приписывает ему Пейрфитт, а именно будто Пий XII

хочет, чтобы его самого причислили к лику святых. Э. уверяет,

что в основе этой политики — деньги. Сегодня Ватикан яв¬

ляется одной из величайших финансовых сил в Европе. Мил¬
Т. Бреэл
16)

лионы католиков знают об этом, и это сердит их. Р. уверяет,

что в такой ситуации папа обязан быть святым. В виде

компенсации! Разумеется, это не тактическая или про¬

пагандистская необходимость. Это прежде всего необходи¬

мость психологическая.
Конечно, время от времени и здесь, в Риме, случается чудо.

Теория — теорией, обобщение — обобщением, а практика —

практикой. Кажется, последнюю большую суматоху с чудом

поднял в Риме некий Бруно Корнаккола десять лет назад. До

войны он служил трамвайщиком, потом ушел на фронт. Вер¬

нувшись, не попал на старое место. До войны он примыкал

к фашистам. Во время войны пристал к какой-то секте. Позд¬

нее, когда пытались уточнить характер этой секты, он уверял,

будто она ставила перед собой единственную цель — вну¬

шать своим членам ненависть к папе. Корнаккола так про¬

никся настроениями секты, что стал мечтать об убийстве

папы.
Он был одержим своим планом, разрабатывал его во всех

подробностях, даже купил нож и в первый вторник марта на¬

кануне среды, то есть дня постоянных публичных аудиенций

папы в соборе святого Петра, покинул на весь день Рим, чтобы

в одиночестве разъярить себя и набраться воли для своего

деяния. Место для уединения он выбрал неподалеку, в ма¬

леньком гроте, близ аббатства Три фонтана, стоящего на том

месте, где был казнен святой Павел. Когда голова святого

покатилась, она трижды ударилась о землю, трижды вызвав

у земли слезные рыдания в виде фонтанов, которые бьют по

сей день.
Корнаккола засел в гроте со своим ножом и бутылкой

кьянти. Он играл ножом, упражнялся и колол им воздух.

Вдруг он почувствовал, что находится в гроте не один. В двух

шагах от себя он увидел небесную деву, в которой узнал бого¬

матерь. Она просила его опомниться и отступить от своего на¬

мерения. Так и случилось. Корнаккола не пошел к собору свя¬

того Петра ни в среду, ни в следующие дни. Теперь он еже¬

дневно приходил в грот, считая, что ему нельзя скрывать чудо

и что тем самым местом, откуда должна разноситься весть

о нем, станет грот, в котором чудо свершилось. Но в марте

мало кто из римлян пускается в загородные прогулки. Кор-

накколе почти некому было рассказывать о случившемся.

И все-таки он упорно, изо дня в день ездил в грот.
162

И правильно делал, потому что с наступлением весны по¬

ложение улучшилось. Публики стало больше, хотя не всеми

Корнаккола мог быть доволен. Хорошо бывало по воскре¬

сеньям: появлялись целые семьи и рассаживались в тенистых

рощах, окаймляющих грот. Они готовы были слушать все, что

им рассказывал Корнаккола, благоговейно разглядывая нож

и бутылку вина, из которой Корнаккола в памятный вторник

отпил самое большее одну рюмку. Но в будни приходили не

семьи, а парочки. Аббатство расположено вдали от главных

магистралей, грот с окаймляющими его лесочками — еще

дальше, таким образом, это идеальное место уединения, уже

многие годы посещавшееся с известной целью. Корнаккола

не захотел с этим примириться. И не только потому, что па¬

рочки отказывались слушать его рассказы, от этого они не

уклонялись. Но потом они беспрепятственно делали свое дело.

В один прекрасный день возле грота побывало особенно много

легкомысленных парочек. И тогда Корнаккола все следующее

утро и первые дневные часы посвятил изготовлению плаката,

для которого использовал большой кусок фанеры. Текст зву¬

чал так:
«Всяк, погрязший в грехе, пусть придет и низложит у стоп

Марии свое горькое бремя. Пресвятая богоявленная дева Ма¬

рия ждет твоей исповеди и не замедлит напоить тебя из чаши

своего милосердия. Мария — милостивая мать всех грешни¬

ков. Вот что сделала она для меня, самого окаянного греш¬

ника. Для меня, закоснелого врага церкви и пресвятой девы

Марии, воина сатаны, члена секты, которая ставила себе

целью сеять ненависть к папе. Вот здесь, в этом гроте, яви¬

лась она мне, пресвятая дева откровения, приказывая вер¬

нуться в лоно нашей апостольской римско-католической

церкви, что я и сделал, обогащенный знаниями и открове¬

ниями, ею мне дарованными. Бесконечным милосердием она

победила врага и недруга, который теперь у ее ног молит о

прощении и милости. Любите ее, Марию, мать нашу. Любите

церковь нашу, вы и ваши близкие. Церковь — это плащ, укры¬

вающий нас от ада, который в настоящее время распростра¬

нился во всем мире. Молитесь как можно горячее и как можно

больше и изо всех ваших сил гоните от себя известный вам

плотский грех. Корнаккола Бруно».
Часов в шесть пополудни — стало быть, еще засветло —

Корнаккола появился у грота, намереваясь тут же прибить
11*
.163

свой плакат. Заглянув в грот, он понял, что его место захва¬

чено. Какой-то здоровенный верзила расположился там со

своей подружкой. Дрожь ужаса сотрясла Корнакколу. Он за¬

дрожал и от обыкновенного человеческого страха, так как де¬

тина вскочил, видимо считая, что непрошеный гость прояв¬

ляет излишнее любопытство. Корнаккола отступил и заплакал.

В тот же момент он услышал неистовый лай и увидел некази¬

стую рыжую собачонку, которая пулей влетела в грот. Словно

от прикосновения волшебной палочки, горькие слезы Корнак-

колы превратились в сладостные. Сперва он увидел, как со¬

бачка вцепилась в ногу осквернптельницы священного места.

Затем перед ним мелькнул осквернитель в изодранных в

клочья штанах. Собака двоилась и троилась в его глазах, пры¬

гала, лаяла, кусала, с неслыханной ловкостью избегая при

этом пинков со стороны обороняющихся. Минуту спустя на

горизонте и следа не осталось от злополучной парочки. А со¬

бачонка уже лизала руки Корнакколы и радостно жалась к

нему. Корнаккола назвал ее Лилла.
Нож, собака и плакат постепенно сделали свое дело. Мо¬

лодежь стала избегать рощ возле грота, в особенности потому,

что теперь и в будни не было недостатка в паломниках. Ну

а уж по воскресеньям являлись тысячи. Люди слушали, раз¬

глядывали нож, гладили собачку, благоговейно входили в

грот — мужчины сияв шляпу, а женщины накинув на голову

платок и прикрыв голые плечи так, как это принято в Италии

при входе в церковь. Корнаккола показывал место, где ему

явилась фигура царицы небесной. Потом показывал другое

место в гроте, видно по воле божьей ставшем святыней с

тех пор, как собачонка прогнала грешную парочку. Обозрев

все, паломники располагались в рощах вокруг грота, чтобы

отдохнуть н подкрепиться. Отныне имя Корнакколы стало

часто появляться в газетах. Фоторепортеры запечатлели

всю обстановку, за исключением ножа, поскольку италь¬

янская цензура запрещает публиковать снимки орудий

убийства.
Теперь паломников было так много, что они толпились у

грота даже в вечерние часы. Появился ларек со свечами. Их

покупали и зажигали в гроте. Было очень красиво. Выходя из

грота, люди попадали в темноту, а так как Корнаккола вы¬

нужден был постоянно дежурить в гроте, людей выводила на

дорогу Лилла. Но в августе Корнакколе пришлось отказаться
164

от ее услуг, выяснилось, что собачка щенная. Это нисколько

не принизило значения ее поступка, когда, движимая благо¬

родным импульсом, она изгнала из грота прелюбодействую¬

щих осквернителей святыни. Тем не менее Корнаккола решил,

что Лилла должна родить щенят за пределами грота. Ее взял

к себе один видный сановник из организации «Католическое

действие», командор Карло Россп; он отвел Лиллу в свой пре¬

красный дом на улице Рубаттино, где она родила ему пятерых

щенят.
Прошел год, и вот священная канцелярия стала задумы¬

ваться, как быть с этим чудом. Корнаккола чувствовал себя

все более уверенно. Увеличивалось число его богатых друзей

и покровителей. Среди особ, посещавших его, то и дело мель¬

кала сутана священника или одеяние монахини. Однако у чу¬

дес на этой земле нелегкая жизнь. Их преследует подозритель¬

ность, подозрительность ханжеская, подозрительность но обя¬

занности, ну и самая обыкновенная — человеческая, скептиче¬

ская, мирская подозрительность. Чудо содействует проявле¬

нию у людей наилучших чувств, но одновременно проявляется

и много дурных: любопытство, наглость, гадкое стремление

примазаться к’чужой славе, инстинкт подражания. И вот од¬

нажды возле грота появился детина, грешник, осквернитель

святыни, искусанный собачкой, и в приступе покаяния стал

демонстрировать свои икры. Потом в той же роли выступил

и другой верзила. Завязалась драка. Но это было еще не са¬

мое худшее, потому что они заключили между собой соглаше¬

ние и приходили к гроту ио очереди.
Так продолжалось до весны 1949 года, пока в один пре¬

красный день Корнакколу не вызвали в священную канцеля¬

рию. Там с ним побеседовали, и он больше не показывался в

гроте. Но прежде чем пресса и общественное мнение Рима

успели прокомментировать этот факт, в день непорочного за¬

чатия пресвятой девы Марии толпа с удивлением услышала

в соборе святого Петра чей-то грубоватый голос, читающий

литанию, а потом узрела мужчину в одеянии кающегося греш¬

ника— сперва он вручил папе библию секты, которая ставила

себе целью разжигание ненависти к его особе, затем — нож.

Папа принял и то и другое. После акта вручения Корнаккола

упал на колени, просил прощения и получил его. В течение

трех лет о Корнакколе ничего не было слышно. Одни гово-
165

рили, будто он открыл лавчонку в провинции, другие — будто

он принял посвящение в духовный сан.
Но имя его запомнили десятки тысяч людей, которые на¬

вещали его в гроте, и никто не удивился, прочитав в один пре¬

красный день это имя в списке кандидатов христианско-демо¬

кратической партии на ближайших муниципальных выборах.

На выборах он прошел и, таким образом, стал одним из отцов

города и засел в Капитолии. Нож,, библия секты, как и плакат

на фанере, изъятые после визита Корнакколы в священную

канцелярию, покоятся где-то на складе во дворце на площади

Санто Уффичио. У входа в грот никто не продает свечи. В ро¬

щах все по-старому. Про сучку Лиллу одни говорят, будто

она сдохла, другие — будто по-прежнему находится в де¬

ревне, принадлежащей тому командору,, у которого она

ощенилась.
Рим, 9 марта 1957 года
Три дня провел в Палермо. Шестого в семь вечера выез¬

жаю поездом в Неаполь. В Неаполе еду на такси в порт, па

пароход «Калабрия». Пароход громадный, белый, ярко осве¬

щенный. Ужасный ужин. Уютная каюта и хорошая койка, но

трясет, гудит и, что хуже всего, качает. Не могу уснуть. Діне

скучно. Я одеваюсь и выхожу на палубу. Вернее, на палубы,

так как их три. Еще рано — около одиннадцати.
Слева огни. Это Сорренто и самый кончик Амальфийского

полуострова. А потом уже ночь, темно, и становится все холод¬

нее. Кругом ни души. Качает. Сверкает латунная арматура

фальшборта у спуска на трапы и в разных других местах.

Бросаются в глаза и действуют на воображение спасательные

"круги. При виде их в тебе просыпается желание броситься в

море и поплыть. Желание, всколыхнувшее лишь сотую долю

твоей энергии. Или даже тысячную. Это маленький психоло¬

гический и исторический пережиток могучей жажды приклю¬

чений, подвига, риска. Пережиток вроде тех, что в критиче¬

ские минуты овладевают душой героев Достоевского, превра¬

щаясь в страшные, неистовые психические силы.
В баре я разговаривал с высоким грустным господином,

который возвращается из Рима в Палермо, где он будет вы-
166

ступать на сцене. Родом он из Генуи. Играл во всех городах

Италии, получая ангажемент на два, три, четыре месяца,

иногда на весь сезон — то есть на полгода. Постоянный театр

существует только в Милане, а вся остальная театральная

жизнь — это временные труппы, спектакли, приуроченные к

случаю, зрительные залы, снятые на несколько месяцев. Из¬

редка появляются смутные надежды на что-то постоянное,

ростки постоянного, как теперь в Генуе и в Риме. Хрупкие

ростки. Обманчивые надежды.
Кроме того — цензура. Штрелер два года добивался раз¬

решения на постановку «Трехгрошовой оперы». И это в Ми¬

лане, где обстановка совсем иная, чем в Риме, не говоря уже

о Палермо. Милан — огромный торговый город, крупнейший

промышленный центр. Влияние светской интеллигенции там

настолько велико, что даже папская курия ведет в Милане

несколько более либеральную политику.
Мой собеседник рассказывает, что Палермо в этом отноше¬

нии страшный город. Руффини, кардинал Палермо, ненавидит

и презирает театр. Охотнее всего он бьл его закрыл. Даже

опера, гордость Палермо, знаменитый «Театро Массимо», не

пользуется его расположением.
В 1945 году, когда Руффини приехал в свою столицу, она

представляла собой груду развалин. Пренебрегая всеми воз¬

никшими перед ним проблемами и трудностями, кардинал

вплотную занялся планом реконструкции оперного театра,

отстраивая который архитекторы восстановили старинную

итальянскую систему дверок, соединяющих смежные ложи.

Благополучие театров в Италии основано в значительной сте¬

пени на системе* абонементов. Знакомые и родственники сни¬

мают смежные ложи на весь сезон. Во время спектаклей они

навещают друг друга, меняются местами. Это, быть может,

мешает художественному восприятию, но с точки зрения нрав¬

ственности, во всяком случае на мой взгляд, в этом нет ничего

предосудительного.
Руффини, однако, был другого мнения. Он бушевал, метал

громы и молнии. Происходило это сразу же после войны, в

период, когда церковь еще не держала политическую, хозяй¬

ственную и культурную жизнь страны в такой петле, как се¬

годня. В конце концов Руффини победил. Ему помогло то, что

нигде в Италии таких дверок нет. Их уничтожил в XVII веке

папа Иннокентий XI, тот самый, который посылал монсиньо-
167

ров в прачечные, чтобы конфисковать рубашки со слишком

большим декольте. В молодости Иннокентий XI увлекался

театром и, даже будучи кардиналом, любил устраивать спек¬

такли. И поэтому он прекрасно знал, что люди переходят из

ложи в ложу, движимые не только родственными и друже¬

скими чувствами: Когда-то даже снимали смежные ложи в

театре с той же целью, с какой столетиями позже снимали

смежные комнаты в гостиницах. Став папой, Иннокентий XI

из соображений высшей нравственности велел уничтожить

злополучные дверки или там, где это было невозможно, по

крайней мере заколотить их гвоздями.
Мой собеседник утверждает, что палермские архитекторы,

пытавшиеся восстановить дверки, заинтересовались ими ис¬

ключительно как памятником прошлого, элементом нацио¬

нальной архитектуры, ибо в современной Италии смотреть на

дверки с позиции охраны нравственности — нелепость. Смеш¬

ной анахронизм.
Любопытно, что Иннокентий XI и другие папы, так же как

и кардинал Руффини, по-своему правы. Свободную эротиче¬

скую жизнь они считают грехом и, зная чувственность италь¬

янцев, стараются ограничить эту свободу, где только могут.

В частности, в театре, который не только частенько пропове¬

дует грех на сцене, по способствует моральному разложению

и в зрительном зале, особенно в этих ложах.
Если согласиться с Иннокентием XI в том, что театр яв¬

ляется выдумкой сатаны, то нужно признать, что сатана при¬

думал блестяще. Рационализаторски и оперативно. Он делает

два дела сразу: на сцене сеет, а в зрительном зале пожинает

плоды. Это не выдумки. Во всяком случае, не выдумки, под¬

твержденные свидетельствами одних только церковных авто¬

ритетов. Стендаль в своей «Жизни Россини» говорит, что у

представителей итальянского высшего общества любовь к му¬

зыке и прежде всего привычка к ней заложены с момента

рождения, или, вернее, с момента зачатия, поскольку подав¬

ляющее большинство из них зачато в ложах.
Теперь этого обычая больше нет. Он исчез под ударами

обстоятельств. То, с чем безуспешно боролся Иннокентий XI,

изжито благодаря электричеству. Так, во всяком случае,

утверждает мой собеседник. Он напоминает, что в прежнее

время во всем зрительном зале было темно, а в ложах царил

лрямо-таки могильный мрак. Не то что сегодня, когда даже
168

после того, как в зрительном зале гаснут огни, все так залито

светом со сцены, что никто не позволяет себе никаких вольно¬

стей. Впрочем, не только электрификация так убийственно

действует на старый обычай. Самый сокрушительный удар

наносит ему моторизация.
Если бы кардинал Руффини читал не только Стендаля, но

и современных неитальянских и итальянских писателей

(лучше, конечно, последних, как Моравиа, Пратолини, Патти

и десяток других), он бы прозрел. В момент зачатия никому

уже не прививается привычка к музыке. Разве только, да и то

крайне редко, к музыкальному сопровождению фильма. На

первое место выдвинулась моторизация, главным образом

автомобили, которые увозят подальше от чужих глаз и ча¬

стенько служат пристанищем. Но это еще не все. Применя¬

ются также, правда значительно реже, моторные лодки, так

называемые ланчи. Ну и прежде всего сотни тысяч моторол¬

леров, выезжающих из города каждое погожее воскресенье.
Они прелестны. В иих столько непринужденности. На доб¬

рой половине по воскресеньям — классический состав: юноша

за рулем, а сзади — изящно, по-дамски, сидящая девушка.

Зося называет эти парочки моторизованным похищением Ев¬

ропы. В отличие от автомобилей и ланчей мотороллеры не

могут служить пристанищем. Но в окрестностях Рима или

Палермо такие чудесные леса, рощи, пустынные пляжи, что

без механизированных пристанищ вполне можно обойтись.
Эта легкость уединения, причем в обстановке, лишенной

унизительной двусмысленности, знаменует собой перелом, воз¬

вращающий эротическим отношениям их первобытную есте¬

ственность и свежесть. В социологическом, бытовом смысле

это перелом, не имеющий себе равных в данной области.

Можно к этому относиться так или иначе, но нелепо перед ли¬

цом такой проблемы бороться с дьяволом в театральных

ложах.
Мой собеседник рассказывает, что кардинал Руффини

прямо-таки издевается над театрами. То, что ту или иную

пьесу ставят в других епископствах, для него не довод. Пусть

се пропустили кардинал Сири, или кардинал Леркаро, или

даже кардинал Мимми,— Руффини все равно не согласен.

Ужасно также то, что решение его остается неясным до самого

конца. На генеральную репетицию вдруг приходит какой-

нибудь тип в светской одежде — ибо Руффини, как и Мимми,
169

почему-то использует для этих целей разных скромно, бед¬

ненько одетых, но чрезвычайно благовоспитанных представи¬

телей так называемого «общества». Он молчит, потеет, ерзает,

краснеет. Затем потихоньку встает, отправляется куда следует

и губит пьесу.
Любопытно, что кино свободно от такого сверхконтроля.

Однажды в разговоре с Руффини кто-то выразил удивление по

поводу того, что он не пропускает пьесу, против которой не

возражал венецианский патриарх. Руффини ответил, что

не кардинал Ронкалли, а он отвечает перед богом за души

жителей Палермо. В отношении киноискусства души всей Ита¬

лии равноправны. То, что пропущено римской цензурой, всюду

идет без препятствий. Зато стоит появиться живому человеку

на сцене, как начинается канитель. Мой собеседник объясняет

это какой-то сверхчувствительностью кардинала.
Я с ним не согласен. По-моему, здесь проявляется, то, что

мой знакомый С. считает самым ужасным в современной ка¬

толической церкви, а мой знакомый Ц.— спасительным для

церкви и значительно смягчающим ее консерватизм. Это бли¬

зорукость церкви, которая ведет к тому, что она обрушивает

всю энергию на явления, ей известные. С чем она издавна

боролась — с тем и борется, о чем заботилась — о том и забо¬

тится. Короче говоря, она будет еще тысячу лет составлять

списки запрещенных книг, но не будет запрещать фильмы.

Будет придираться к мелочам, как кардинал Руффини к ло¬

жам, в то время как гигантская волна свободы нравов разру¬

шает на совсем ином участке и иными способами то, что ею

строилось веками. Но если бы даже церковь заметила это и

вступила в борьбу — чего бы она добилась? По-моему, есть

глубокая мудрость в ее слепоте.
Рим, 18 марта 1957 года
Римское информационное агентство (католическое) сооб¬

щает, что папа «принял на аудиенции данцигского епископа

Карло Марию Сплетта». Сплетт стал данцигским епископом

за год до войны. К полякам он относился крайне недобро¬

желательно и снимал польских священников с приходов и
170

должностей всюду, где только мог. Особенно Сплетт свиреп¬

ствовал во время войны, прибегая к помощи гестапо. После

войны его приговорили к пожизненному заключению. Сидел

он до прошлой осени. Этот Сплетт особенно меня раздражал,

когда я встречал его фамилию в статьях здешней прессы о

«Церкви молчания» в Польше. Я заметил, что лично его ни¬

когда не приводили как пример нашего обращения с санов¬

никами церкви. Но когда описывались другие случаи, всегда

появлялась и его фамилия. Все в Ватикане знали: кто-кто,

а Сплетт сидит за дело. Поэтому в публицистике упомина¬

лось о нем сдержанно. Его фамилию преподносили как дове¬

сок к другим. Мне представляется неуместным не столько то,

что папа принял его, сколько то, что представитель Ватикана

счел нужным предать гласности этот факт. Я чувствую в этом

нечто, так сказать, «извечно папское».
Рим, 23 марта J957 года
Тиражи книг в Италии очень мизерны. Чтобы помочь изда¬

тельствам и писателям, президиум совета министров органи¬

зует ежегодно в крупных городах «встречи с книгой». На

местах создаются для этой цели специальные комитеты пол

председательством префекта. Местные епископы посылают

туда своих представителей. Выбор книг принадлежит прези¬

диуму совета министров. Для Неаполя он выбрал в этом году

четыре книги: «Памятные рассказы» Умберто Сабы, «Исповедь

перед зеркалом» Уго Ландауа, «Свидетель» Марио Поми-

лио и итальянские сказки, собранные писателем Итало

Кальвино.
Но кардинал Неаполя, архиепископ Мимми, заявил про¬

тест. Он сообщил префекту, что отзывает своего представителя

до тех пор, пока список книг не будет пересмотрен. Копню

протеста епископ отправил Сеньи. Копия эта пришла в Рим,

когда там уже была получена телеграмма от префекта, ко¬

торый, ни с кем не посоветовавшись, исключил из списка

итальянские сказки. В президиуме совета министров все пре¬

красно знали, что составитель сборника — член Компартии

Италии. Но поскольку он принадлежал к группе Джолитти —
171

группе ревизионистов из Турина — и был весь пропитан их

идеями, а его книга — не что иное, как сборник подлинных

народных сказок, главным образом ломбардских, тосканских,

сардинских, умбрийских п неаполитанских, президиум вклю¬

чил его в список.
Книга имела хорошие отзывы в прессе. Это был первый

в Италии сборник такого рода. Его социальное звучание кри¬

тика нашла безобидным и вытекающим из самого характера

материала. Но ведь Итало Кальвино коммунист? Да, ком¬

мунист! А кардинала Мимми больше ничего не интересовало.
Главное заключается в подчинении государства церкви.

В Риме это очень заметно. Да и на всем юге страны. Власти —

властями, префект — префектом, премьер-министр — премьер-

министром, но все это хорошо до тех пор, пока нравится

церкви. А не понравится — церковь хлопнет в ладоши, и при¬

ходится все менять. Потому что хозяйка здесь она.
Рим, 25 марта 1957 года
Вышла в свет книга «Пий XI, увиденный вблизи» архиепи¬

скопа Карло Конфалоньери, секретаря священной конгрега¬

ции семинарий и университетов. В книге четыреста страниц.

Конфалоньери был личным секретарем Пия XI в течение во¬

семнадцати лет. Ф. рассказывал мне, что книгу он написал

уже много лет назад, но не решался издать ее, чтобы не на¬

влечь на себя недовольство со стороны Пия XII. Но это не

помогло, и видов на пурпурную мантию у Конфалоньери все

равно нет никаких. Вот он и решил издать книгу. Пий XI умер

в 1939 году. Тоже восемнадцать лет назад. Действительно,

Конфалоньери долговато хранил в тайне свои ценные воспо¬

минания. Придется мне все же купить их.
Рим, 27 марта 1957 года
Запад не слишком хорошего мнения о кардинале Минд-

сенти. Считают, что он с самого начала вел себя неблаго¬

разумно, а во время событий и вовсе превзошел самого себя.
172

Любопытные доводы в защиту Миндсенти я нашел у графа

Джузеппе делла Toppe (редактора «Оссерваторе романо»).

Он изложил их в статье «Феномен за железным занавесом»,

напечатанной в февральском номере журнала «Вита э пен-

сиеро», во главе которого стоит отец Августин Джемелли,

францисканец, крупнейший богословский туз, ректор католи¬

ческого университета в Милане и ректор Апостольской акаде¬

мии наук.
Делла Toppe пишет: «На Западе поведение кардинала

Миндсенти не всегда получает положительную оценку. Хотя

об этом прямо не говорят, но и по нашу сторону «железного

занавеса», как в Америке, так и в Европе, нет человека, кото¬

рый бы не думал про себя: «В общем он получил по заслугам».

Вслух этого не говорит никто».
«Так относясь к этому вопросу, никто не вспомнил, что

события-то происходили в стране... где церковь никогда не

была отделена от государства... (в стране)... где церковь оста¬

лась одной из основных созидательных и консервирующих сил

народа и государства. В Венгрии примас сохранял весь авто¬

ритет, основанный на том, что именно он совершал обряд коро¬

нации короля. В парламенте у него было постоянное кресло.

Он был второй политической фигурой после короля. Есте¬

ственно, что он не мог отказаться от своих привилегий, осо¬

бенно в такой период».
«...Говорить в этом случае о политиканстве, говорить о

политиканствующих епископах и монахах... не что иное, как

высказывать суждения без достаточного знания дела. Не

что иное, как довольствоваться следствиями, не вникая в

причины, довольствоваться видимостью, пренебрегая сутью

дела».
Интересно, что в этой статье, напечатанной не в «Оссерва¬

торе романо», официозном органе с большим тиражом, а у

отца Джемелли, в его малоизвестном ежемесячнике, делла

Toppe не защищает Миндсенти так, как это делает католиче¬

ская пресса всего мира. Он не говорит, что все то, в чем

его обвиняют, неправда. Нет, напротив. Он хватает быка за

рога.
Интересны также рассуждения о разных политических обя¬

занностях церкви там, где она отделена от государства и где

не отделена.
173

Но интереснее всего для меня трактовка политической роли

церкви исключительно как консервирующего фактора, а не

фактора, помогающего становлению новых форм, если они не

осуждены церковью. Нет! Нет! Нет! У делла Toppe мир сфор¬

мирован раз и навсегда. Дело церкви — сохранять его в этой

данной ему богом и историей форме. У папы консерватизм

интереснее, глубже. Он вытекает из трагического сознания

брожения, сознания внезапных, стихийных и бурных процес¬

сов, которые нужно сдерживать во что бы то ни стало, иначе

все запутается бесповоротно. Папе страшно не только то, что

мир вот-вот забежит слишком далеко. В самом беге содер¬

жится, с его точки зрения, нечто нечеловеческое. Консер¬

ватизм папы трагичен. Это консерватизм предчувствия

катастрофы.
Рим, 9 мая 1957 года
Вчера в восемь вечера приехал кардинал Вышинский.

Вместе с ним прибыли лодзинский епископ Клепач, два суфра-

гана кардинала Вышинского, один гнезненский — Бараняк,

второй варшавский — Хороманский, он же секретарь Поль¬

ского епископата. И еще отцы Падач и Кульчицкий, первый —

капеллан, а второй — секретарь кардинала Вышинского.

В Удине, Падуе и Флоренции их встречали на вокзале епи¬

скопы и архиепископы. В Венеции на вокзал пришел мест¬

ный патриарх, кардинал Ронкалли. Как было в Болонье — не

знаю. На римском вокзале скромно: монсиньор Луиджи

Поджи и монсиньор Джакомо Мантин. О первом мне изве¬

стно, что он референт по польским делам. Второй просто мел¬

кая сошка.
Первым приветствовал кардинала Вышинского архиепи¬

скоп Гавлина, который, прежде чем надеть платье священ¬

ника, долгие годы носил военную форму. Вагон, везший карди¬

нала, остановился не в том месте, где полиция и железнодо¬

рожная охрана отвоевали у толпы небольшую площадку для

приехавших на вокзал сановников церкви.. Началась давка.

Я с восторгом наблюдал, с каким тактическим умением Гав¬

лина пробился сквозь толпу. Все же военный остается воен¬
174

ным. Встреча посла Друто с Вышинским состоялась в жуткой

давке. Вышинского поддерживали под руки Кульчицкий и

Падач, иначе толпа опрокинула бы его. Кардинал еле дотя¬

нулся до собственной шляпы и так и не сумел протянуть руку

Друто.. Она торчала у него откуда-то из середины груди.

Я стоял чуть позади Друто. Между нами толпа зажала группу

монахинь.
Поляки выкрикивали приветствия, итальянцы, которых

тоже собралось на вокзале больше тысячи, аплодировали. Не

удивительно, что я не расслышал голос Туровича, который

находится в Италии уже целый месяц, а сегодня приехал в

одном вагоне с кардиналом, подсев к нему во Флоренции. Он

стоял почти рядом со мной и звал меня. Но я только на сле¬

дующий день узнал, что он здесь. Сегодняшние газеты полны

сообщений о приезде. Мне позвонил А., он возмущен тем, что

«Оссерваторе романо» поместила лишь кратенькую информа¬

цию. Я ему сказал, что, как правило, она вообще не сообщает

о поездках кардиналов. Кажется, в прошлом году я один-един-

ственный раз прочел там заметку о приезде кардинала Спелл¬

мана. А. ответил, что приезд Вышинского тоже незаурядное

событие. Это Не подлежит сомнению. Не подлежит сомнению

также то, что заметка в газете невелика. Но, с другой стороны,

ведь этот приезд и все, что с ним связано,— по-прежнему для

Ватикана крепкий орешек.
Рим, 14 мая 1957 года
Сегодняшняя «Оссерваторе романо» помещает описание

вчерашней необыкновенной церемонии. Действительно, когда

вспомнишь, что со'времен Карла Великого ни разу глава фран¬

цузского государства — король или президент — не наносил

визита главе католической церкви, сознаешь всю исключитель¬

ность вчерашнего события. Церемонию подготовили чрезвы¬

чайно торжественно. Площадь перед собором святого Петра

была пуста. По Латеранскому договору площадь эта при¬

надлежит Ватикану. Но обычно ею владеет город. Вати¬

канские посты начинаются только у самого собора. Вчера

же, во всяком случае на время визита президента Коти, по¬
175

сты были выставлены у входа на площадь, у колоннады Бер¬

нини.
Коти ехал из Виллы Бонапарте, где помещается фран¬

цузское посольство при Ватикане. Он туда переселился из

Квиринала, где жил с девятого мая, то есть с момента своего

приезда в Рим. Двенадцатого мая Коти как бы покинул Ита¬

лию и поселился в экстерриториальном здании посольства.

Оттуда он направился с официальным визитом в апостоль¬

скую столицу. Это формальный трюк, изобретенный папой

Бенедиктом XV. В свое время, в период холодной войны между

Ватиканом и Савойской династией, это была смелая выдумка,

дипломатическое Колумбово яйцо, позволяющее официальным

лицам, приезжающим в Италию, наносить визиты папе. Время

холодной войны Ватикана с итальянским государством давно

миновало. Сегодня о нем никто не помнит. Но трюк превра¬

тился в прецедент, а прецедент в обычай, который в особо тор¬

жественных случаях вытаскивают из архива.
Въехав на площадь, Коти остановился на границе вати¬

канского государства. Там уже стояла группа папских санов¬

ников первой величины во главе с князем Пачелли. Племян¬

ник папы Дон Карло, губернатор ватиканского государства,

обратился к Коти с речью. Затем представил ему своих спут¬

ников. Все вместе уселись в машины и поехали через площадь,

через ворота, мимо ряда двориков и площадей, короче го¬

воря — через все государство, пока не очутились во дворике

святого Дамазия. Здесь они опять вышли из машины. Кругом

было полно войска. Три воинские части стояли на площади.

Четвертая — на лестнице у подъезда. Все это — для пущей

торжественности.
Каждые несколько шагов шествие останавливалось, встре¬

чая очередную группу сановников. Над их градацией, над

составлением всего в соответствии с историческими, гераль¬

дическими и каноническими предпосылками работали долгие

месяцы. В священную конгрегацию церемониала были от¬

командированы за много недель до визита Коти десятки мон-

синьоров из разных других отделов и учреждений. Они вместе

с бюро мажордома его святейшества шлифовали и отделы¬

вали состав и очередность. Невозможно перечислить всех этих

сановников, чьи функции большей частью номинальны. Там

были всякого рода конюшие, подчашие, действительные ка¬

мергеры, тайные камергеры, почетные камергеры в фиолетовой
176

мантии, о которых «Аннуарио ионтифичио» сообщает, что

происхождение и пределы их функций установить невоз¬

можно, известно лишь, что они кончаются в день смерти

папы.
«Оссерваторе» называет всех. Один букет аристократов,

и еще один, и еще маркизы, графы, князья. Мелькают исто¬

рические фамилии князей Массимо, Барберини, Ровере. В са¬

мом конце, как драгоценная заставка, красуются две фамилии:

князя Орсини и князя Колонна. Эти два рода пользуются со

времен папы Юлия II следующей привилегией: во время апо¬

стольских празднеств они стоят по обеим сторонам папского

престола, причем Орсини стоит в четные годы справа, а в не¬

четные — слева, а Колонна — наоборот.
На мой взгляд, очень любопытно, что в такие дни, как

вчера, в самых парадных случаях, Ватикан извлекает на свет

божий прежде всего именно этих лиц и эти титулу. Мон¬

синьоры, архиепископы и аббаты у него на каждый день.

А конюшие, подчашие и камергеры — для праздников. Они

сияют блеском прежней славы. Прежней славы в прежней

трактовке. Я часто думаю, сколько в этом тактики. Колоссаль¬

ное значение,'которое придают в Ватикане этим вопросам,

представляется мне вполне сознательным. Люди тянутся се¬

годня к церкви не потому, что она обещает вечное блаженство,

а потому, что она стара. Уставшие, измученные современно¬

стью люди тянутся к консервативной старине. Разумеется,

не все.
Наконец после сорокасемиминутного шествия и обмена

приветствиями со все новыми группами сановников Коти

встретился с Пием XII в малом тронном зале. Пий восседал

на троне, а Коти — справа от него, в роскошном кресле.

Беседа длилась час. Затем последовали дальнейшие церемо¬

нии, знакомства и речи. Основная тема речей: старшая дочь

католической церкви возвращается в ее объятия.
Сегодня президент отправляется в Латеранский собор на

молебен по стариннейшему обряду, молебен pro felici siatu

Gallicae nationis К Согласно не менее старинной привилегии

французских королей, он будет сидеть среди каноников собора,

как протоканоник. Он будет также присутствовать на торже¬

ственной мессе в церкви святого Людовика на площади На-
1 За счастье французского народа (лат ).
12 Т. Бреза
177

вона в день святой Иоанны (Жанны д’Арк). Старшая дочь

церкви оказывает своей матери довольно много внимания.
Пресса вспоминает 1904 год. Президент Франции Лубе

прибыл тогда с визитом к Виктору Эммануилу III. Но в Вати¬

кане он не побывал. Папой был тогда Пий X, никудышный

политик. Статс-секретарем был кардинал Мерри де Валь, но¬

вичок в политике. Оба надумали заявить протест против

поведения Лубе. Кроме того, оказалось, что еще до приезда

Лубе в Италию они пытались через папского нунция в Париже

отговорить его от визита к королю Савойской династии,

утверждая, что это будет «оскорблением апостольской сто¬

лицы, нарушением прав и неуважением к самому святейшему

отцу».
Когда стало известно об этом нажиме, итальянцы при¬

шли в ярость. К стенам Ватикана двинулись толпы демон¬

странтов, проклинающих папу и его государство. С тех пор

прошло едва полстолетия, а как все изменилось!
Ф. в ярости из-за того, что по случаю этого визита Ватикан

предал арабов в Алжире, а Франция — светскую школу. Он

возмущен и говорит, что Ватикан должен организовать по

примеру Милана или Лейпцига ежегодную ярмарку и там

заключать свои сделки. Но не будем упрощать. Вопрос школы

и прекращение антиколониалистских маневров Ватикана на

территории Туниса, Алжира и Марокко — это все мелочи, при¬

ложения. Обмен подарками между дочерью и матерью. Самый

процесс — нечто несравненно более значительное и стихий¬

ное. А. правильно охарактеризовал обстановку, говоря:

«Лубе, если бы даже хотел, не мог бы нанести визит Пию X;

Коти, если бы даже не хотел, не мог бы не нанести его

Пию XII».
Понять, почему невозможно не нанести визит, почему не¬

обходимо нанести его,— значит понять одну из основных тен¬

денций современности, ее преломление здесь, в Риме. Тенден¬

ция эта не имеет ничего общего ни с какой мистикой, ни с

какой философией. Она только отражает естественное стрем¬

ление друг к другу определенных сил, инстинктивное взаим¬

ное тяготение определенных ценностей.
А. говорит: «Европы!» Это не совсем точно, но очень не¬

глупо!
178

Рим, 15 мая 1957 года
С. говорит, что Коти, президент традиционно светской и

не имеющей конкордата с Ватиканом Франции, встав на ко¬

лени перед папой и в этой почтительной позе ожидая благо¬

словения, безусловно, повторял про себя (перефразируя

известные слова Генриха IV): «L’Algérie vaut bien une

messe» l.
Рим, 16 мая 1957 года
Вчера был у супругов Б. Встретил у них отца М., которого

уже видел там однажды. Это приятный, образованный фран¬

цуз, лет около сорока. Возбужденный приездом Коти в Рим,

он болтал без умолку. Рассказал, впрочем, много интересного.

Мне понравилась самая его манера вести разговор умно, неза¬

висимо, объективно. Он рассказал, в частности, о приезде Ма-

ритэна в Рим в качестве посла при Ватикане. Вручая вери¬

тельные грамоты, Маритэн процитировал знаменитую в свое

время фразу — лозунг кардинала Вердье: «Ось Франция —

церковь—вот единственная ось, способная спасти цивилиза¬

цию». Он не сказал — Ватикан, он сказал — церковь. Но все

знали, что речь идет о Ватикане, так же как все знали, против

чего кардинал возражает своим лозунгом: против существую¬

щей тогда оси Ватикан — Муссолини, оси Ватикан — Берлин,

а также против намечавшейся уже оси Ватикан — Вашингтон.

Знали также, каково идеологическое содержание предложен¬

ной кардиналом оси Франция — церковь и каков был бы вклад

Франции в эту ось. Папа тоже прекрасно понимал, что Мари-

гэн имеет в виду, и, отвечая ему, не обошел этого вопроса

молчанием, дал четкий, положительный ответ. Отец М. привел

его даже дословно. Вот что сказал папа:
«Никто не сделает охотнее, чем мы, всего, что соответ¬

ствует нашему долгу, чтобы способствовать осуществлению

желаний великого кардинала. Между высокими стремлениями

человечества, жаждущего социального прогресса, и христи¬

анским учением не может быть разногласий и противоречий».
1 Алжир стбит мессы (франц ).
12*
179

Процитировав это, отец М. стал оглядываться кругом, по-

пторяя: «Où sont les neiges d’anlan? Où sont les neiges d’antan!»

То есть: где прошлогодний снег? Снега нет. Он растаял и стек

с официальной поверхности римской интеллектуальной жизни,

смыв Маритэна, смыв даже память о подобных словах папы,

испоганенных ужасным выражением «социальный прогресс»,

за которое сегодня можно попасть в список подозрительных

лиц в таких ватиканских учебных заведениях, как, например,

Грегорианский университет.
О визите Коти в Ватикан отец М. тоже сообщил несколько

любопытных подробностей. Он рассказал, например, что впер¬

вые в истории папская капелла сыграла Марсельезу, причем

в стенах Ватикана, во дворике святого Дамазия. Кажется

также, что до сих пор папа пи разу не выстраивал на площади

святого Петра всех своих солдат швейцарской и дворцовой

гвардии. И уж наверняка он ни разу прежде не впускал в ма¬

лый тронный зал представителей прессы и телевидения, кото¬

рые на этот раз вошли после того, как Коти кончил пред¬

ставлять папе сопровождавших его лиц. Папа заметил работ¬

ников прессы и телевидения и каждому отдельно ответил на

приветствие.
Отец М. рассказал и сплетню: в последний момент выясни¬

лось, что Коти в то утро, когда ему надо было проститься с

Гронки и Италией, чтобы тут же отправиться из Виллы Бона¬

парте к папе, не успевает переодеться и сменить дорожный

костюм (обязательный при прощании) на фрак (обязатель¬

ный на аудиенциях). Тут же решили, что он на прощании с

Гронки тоже будет во фраке. Коти будто бы сказал при

этом: «Вот и раскрылось, что я совсем не уезжаю». Но на

Виллу Бонапарте он все же вернулся, вернее, забежал на ми¬

нутку, чтобы надеть на шею золотую цепь только что полу¬

ченного высшего папского ордена «Ordine Supremo del

Christo», самого старого из всех орденов, утвержденного папой

Иоанном XXII в 1319 году. Сейчас такой орден есть только у

пяти человек во всем мире. У Гронки его нет. «Также и по¬

этому,— пошутил отец М.,—было разумнее не показывать его».
Хронометраж — бич торжественных церемоний. Особенно

одноразовых, неповторимых. Во время визита Коти произошло

несколько заминок. Но по-настоящему крупной была одна,

происшедшая не с самим президентом, а с его свитой. «Одна,—

сказал отец М.,— но зато очень смешная». Она случилась в мо¬
180

мент, когда, после вступительной церемонии- во дворике свя¬

того Дамазия, президент поднялся в лифте на третий этаж в

Зал малого престола, где его ожидал папа. Согласно церемо¬

ниалу, до самой папской двери президента должна была со¬

провождать его свита и представители папского двора. Прези¬

дент поехал лифтом и в два счета очутился наверху. Отец М.

не знает,.что именно там напутали. То ли не рассчитали время,

то ли лифт должен был спуститься за свитой и застрял,— во

всяком случае, Коти успел поздороваться с сановниками и

монсиньорами третьего этажа, а свиты и представителей двора

все не было. Им послали сигнал поторопиться, потом еще один,

так что последние пол-этажа они бежали бегом, пыхтя и за¬

дыхаясь, ибо все они уже в летах и на mix были тяжелые па¬

радные одежды. Говорят, в этом все убыстрявшемся беге,

с одновременными попытками соблюсти достоинство, было

нечто непередаваемо комическое, нечто от Рене Клера.
В числе прочих мелочей отец М. рассказал, как Ватикан

долгие годы терзал себя и других в связи с приездами в Рим

различных католических монархов и министров в период до

Латеранских договоров. Сначала он вообще запретил им офи¬

циальные визиты в Италию, управляемую Савойской дина¬

стией, так как это было бы признанием статус-кво. Затем

разрешил, но не в Рим. Именно поэтому Франц Иосиф после

визита в Вену короля Умберто I приехал с ответным визитом

не в столицу Италии, а в Венецию, которая никогда не при¬

надлежала папе. Потом наступила фаза, которую можно бы

назвать подъездной. Например, принц Монако, Альберт I,

желая нанести визит папе, остановился в Витербо. На аудиен¬

цию он поехал из Витербо и вернулся туда же. В августе

1918 года, то есть в период активных военных действий на

всех фронтах первой мировой войны, приехал в Рим предсе¬

датель католической партии Бельгии, чтобы незамедлительно

обсудить с итальянским правительством ряд важных и очень

срочных вопросов; после их решения ему пришлось отпра¬

виться на сто часов в Неаполь, и лишь потом он получил раз¬

решение явиться к святому отцу.
Это было неудобно и как-то неестественно. Год спустя

кому-то из конгрегации церемониала пришла в голову идея

оборудовать для высоких гостей один из дворцов внутри ва¬

тиканского анклава, этой «папской тюрьмы», в соответствии

с тогдашней официальной церковной формулой. Выбор пал на
181

дворец губернатора. Он находится позади собора. Окружен

со всех сторон садами. Просторен. Со своими залами, гости¬

ными, апартаментами он может быть жилищем, достойным

королей. Его отремонтировали, установили ванны, собрали в

единый организм. Одновременно специалисты по церемониалу

разрабатывали юридическое и историческое обоснование но¬

вого порядка визитов к папе. Юридически формула выглядела

прекрасно. Действительно, когда приезжают навестить плен¬

ника, более уместно жить по ту же сторону стены, что и плен¬

ник, чем там, где живут пленившие его. Исторически тоже

получалось неплохо. Выяснилось, что в Ватикане не раз уже

гостили короли и даже императоры. В 800 году пребывал в

Ватикане Карл Великий, приехавший на коронацию. Затем

в течение ряда столетий ватиканский дворец был исключи¬

тельно резиденцией монархов, посещающих Рим. Папа же жил

в Латеране. Только после возвращения из авиньонского пле¬

нения это изменилось. Итак, идея предоставления гостям жи¬

лища внутри Ватикана была удачной во всех отношениях.
Однако она провалилась по совершенно неожиданной при¬

чине. Когда начали составлять программу визита, выяснилось,

что не известно, чем занять гостя, кроме аудиенции у папы

и ответного визита, который наносит от имени папы сановник,

занимающий в церковной иерархии место, эквивалентное чину

гостя. Даже максимально раздутые, обе эти церемонии никак

не могут занять более двух часов. Ну а что потом? Не говоря

уже о том, что раньше?
В прежние времена, когда папа был монархом, а карди¬

налы— прелатами, обладателями колоссальных состояний,

королевского гостя, приехавшего в Рим, разрывали на части

они сами и весь папский двор. Сам папа тоже задавал пиры,

устраивал концерты, турниры, охоту. Еще в последние десяти¬

летия перед 1870 годом короли, принцы и министры, приезжав¬

шие в Рим, были с утра до вечера заняты на официальных

мероприятиях. А пятьдесят лет спустя для них ничего нельзя

придумать, кроме одной-единственной аудиенции и ответного

визита. Прежде и аудиенций бывало минимум две. Сначала

приветственная аудиенция, после которой следовала вся про¬

грамма. А перед отъездом — прощальная аудиенция. Теперь

это отпадало, поскольку нечем было заполнить промежуток

между вступительной и заключительной аудиенциями. Правда,

и теперь на аудиенции появлялись солидные сановники в ве¬
182

ликолепных одеждах. Но у них все ограничивалось одеждами.

В действительности это были частные лица, иногда бога¬

тые и знатные, но частные в том смысле, что они не могли

официально принимать у себя министров и королей, приехав¬

ших на поклон к папе. Их положение осложнялось не только

тем, что за фасадом их одежды не скрывалось ничего реаль¬

ного, но и тем, что весь ватиканский мир после захвата цер¬

ковного государства Савойской династией считал себя в

трауре. Что же было в такой обстановке делать со злополуч¬

ным высоким гостем, привезенным в прекрасно отделанный

губернаторский дворец? Лучше всего было не привозить его

совсем. И туда ни разу никого не привозили. Впрочем, вскоре

па папский престол вступил Пий XI, о котором было известно,

что он намерен разрешить «римский вопрос». В 1929 году во¬

прос был разрешен. Но отстроенный губернаторский дворец не

пустует. Великолепными апартаментами пользуется племянник

Пия XII, князь Карло Пачелли, специально для этого назна¬

ченный губернатором.
Все эти даты, фамилии и подробности я узнал от отца М.

Они, вероятно, известны всей французской католической среде

в Риме. Отец «М., рассказывая, время от времени громко

смеялся. Но я уверен, что в глубине души он очень горд визи¬

том Коти к папе. Горд вдвойне — как католик и как француз.

Наверно, здешние французы обсуждают это уже многие не¬

дели. Отсюда — избыток исторической, канонической и прото¬

кольной эрудиции. Избыток, являющийся результатом коллек¬

тивных изысканий.
Рим, 18 мая 1957 года
Здесь выходят толстенные тома издания, озаглавленного

«Священное тысячелетие Польши». Пока появилось три тома.

Всего их должно быть двенадцать. Редактор издания — архи¬

епископ Гавлина. Средства предоставляют польская эмигра¬

ция, Америка и папа, которому Гавлина в предисловии выра¬

жает благодарность. Издание имеет целью показать, что дала

церковь Польше в течение тысячелетия и, наоборот, что за

это время дала Польша церкви. Отдельно публикуются от¬

рывки из этих томов, различные статьи, очерки, материалы.
183

Я послал по нескольку экземпляров в Варшаву разным лицам,

которых это может заинтересовать. Так, например, очерк отца

Варшавского о «Религиозности Мицкевича» я послал нашему

литературоведу Стефану Жулкевскому. Не столько из-за

Мицкевича и его религиозности, сколько потому, что автор

очерка то и дело полемизирует с Жулкевским. Жулкевскому

очерк понравился. Я положил его письмо в конверт и переслал

отцу Варшавскому. Даже слово нехристя, если оно лестное,

радует сердце автора.
Вчера я дочитал другое сочинение из этой же серии: «Днев¬

ник. Дела польские и славянские» отца Петра Семененко. Со¬

ставитель— отец Э. Эльтер, примечания отца Петра Наруше-

вича. Я с ним, кстати, поспорил из-за этих примечаний. Сооб¬

щая данные о матери Макрине Мечиславской, он не говорит

о ней ни одного худого слова, а работу отца Урбана из обще¬

ства Иисуса, окончательно разоблачающую Мечиславскую как

шарлатанку, он, кажется, считает злостной выходкой иезуитов,

направленной против воскрешателей, открывателей и импре¬

сарио Мечиславской на римской земле.
Приведу из «Дневника» описание аудиенции Краиіевского

у Пия IX. Если бы Г. прочел это описание, он обязательно

сказал бы, что, как видно, мы все равны не только перед бо¬

гом, но и перед святым отцом.
<r# июля, четверг, 1848. Вчера приехал Крашевский. Сегодня

я был у монсиньора Покко, просил для Крашевского аудиен¬

цию у папы. Он обещал».
<г27 июля, пятница, 1848. Крашевский выехал в Неаполь.

Мы были с ним как можно любезнее. Устроили ему аудиен¬

цию у святого отца на второй день по прибытии, рассказав

святому отцу, что это за человек, каким пользуется уваже¬

нием, какое положение занимает в Польше, что написал. Ска¬

зали, что он в своих сочинениях уважает церковь, что он хо¬

роший христианин и т. д.; было только одно «но», которое мы

старались по возможности преуменьшить: чго он иной раз

слишком увлекается так называемыми требованиями искус¬

ства и не сохраняет в описаниях ту сдержанность, котором

требует строгая чистота».
Меньше, казалось бы, нельзя было сказать. И все-таки

святой отец сосредоточил все свое внимание именно на этом.
Сказав несколько слов о том, что ему известно, сколько

Крашевский написал и какой он хороший христианин, он до¬
184

бавил: «Bonum ex integra causa, malum ex quocumque defectu l.

Вы, художники, слишком следуете искусству, слишком увле¬

каетесь анатомией. А между тем место анатомии — в больнице.

Туда надо отправлять всякую наготу и всякие болезни.

В жизни нужно здоровье...»— и т. д.
«И заключил так, что бедный слушатель совсем приуныл.

Все мы были смущены поведением папы. Но потом, подумав,

мы решили, что, очевидно, это было подсказано папе святым

духом и что такие речи принесут больше пользы слушателю.

Конечно, в этом был перст божий. Крашевский, впрочем, от¬

несся к этому очень спокойно, не жаловался; он лишь просил

сохранить это в тайне, что мы и делаем».
Рим, 20 мая 1957 года
Сегодня я навестил Е. Он опять работает над новой темой.

По его словам, ему нелегко заканчивать свои работы, он на¬

талкивается на трудности. На мой вопрос, в чем эти труд¬

ности, он пояснил, что затрагивает обычно щекотливые во¬

просы. Сейчас, например, он пишет очерк о ближайшем окру¬

жении папы в историческом разрезе. О том, как оно форми¬

ровалось в течение столетий, как складывались и определялись

функции отдельных лиц. Со времен Григория Великого (ко¬

нец VI и начало VII столетия) в это окружение входит исклю¬

чительно духовенство. Святой Григорий требовал, «чтобы свет¬

ские люди не были свидетелями жизни папы и его советчи¬

ками». Это требование стало тогда нормой и вошло в

каноническое право. Вокруг Пия XII вертится много светских.

Это раздражает кардинала Тиссерана, и он говорит, что

«в курии развелось слишком много штанов, их следует разо¬

гнать». Но, по словам E., это не единственная причина, по

которой избранная им тема в связи с некоторыми тайнами,

просачивающимися из Ватикана, становится все более ще¬

котливой!
1 Добро исходит от всего дела в целом, но зло — от любого изъяна

(лат.).
185

Рим, 26 мая 1957 года
Мы были с Зосеи и Ежи Завейским на церемонии беатифи¬

кации, не на всей, так как она длится часами и там меняются

несколько раз не только те, кто совершает обряд, но и зри¬

тели. Мы присутствовали на кульминации, то есть на той фазе

торжества, в которой участвует папа. До этого церемония,

а вернее, ее ранний этап, происходит, так сказать, в масштабах

одной лишь конгрегации обрядов, компетептной в вопросах

канонизации и беатификации. Приходят кардиналы, члены

конгрегацни, ее консультанты и все сотрудники. Присутствуют

также инициаторы беатификации и все лица, связанные с

новой блаженной узами родства: кровного — таких немного,

и духовного — таких великое множество.
Мария Смет была основательницей общества сестер по¬

мощи чистилищу (Religione Ausiliatrici del Purgatorio).

Общество это, возникшее в середине XIX века, распространи¬

лось по всему земному шару. На церемонию приехало не¬

сколько сот сестер. Утренняя церемония заключалась в основ¬

ном в прочтении папского бреве, содержащего, вслед за крат¬

ким обоснованием, решение о причислении Марии Смет к лику

блаженных. Перед прочтением главный постулатор, держа в

руках документ, обращается к префекту конгрегации за раз¬

решением прочесть его. Однако префекг не разрешает, пока

не даст согласия специальный кардинал, представляющий папу

на этой части церемонии. И постулатор направляется к карди¬

налу, который ждет его, сидя на престоле. Разрешение дано,

и бреве зачитывается.
Едва смолкают последние слова, раздается <rТе Deum», и в

это же мгновение падает покрывало, заслоняющее огромный

цветной портрет новой блаженной, висящий над алтарем.

Такой же портрет, только еще крупнее, висит на наружной

стене собора, там, откуда папа по совершении обряда дает

свое благословение Urbi et Orbi К С этого портрета тоже спа¬

дает покрывало. Тогда же открывают впервые помещенные на

алтаре реликвии блаженной. Затем служат торжественную

мессу.
Мы пришли на вечернюю церемонию, назначенную на

шесть часов. Места нам достались великолепные, на трибуне
1 Городу (Риму) и миру (лат.).
186

святого Бенедикта. Лучше нашей только дипломатическая три¬

буна и расположенная напротив нее трибуна папской семьи,

или, вернее, папского двора. Отец П. предупредил нас, что

даже с таким билетом, как наш, нужно прийти по крайней

мере за час до начала. Мы провели этот час, наблюдая за пуб¬

ликой. Каждый из нас, как положено зрителям нашей три¬

буны, получил прекрасно иллюстрированную биографию новой

блаженной. Кардиналам, епископам и послам раздали биогра¬

фию вдвое толще нашей и в жестком переплете. Папа получает

экземпляр, напечатанный на специальной бумаге, великолепно

оформленный, переплетенный в сафьян. Обыкновенные смерт¬

ные не получают ничего.
Я просматриваю свою книжечку. Еще одна прекрасная,

трудная биография, полная терзаний и жестокости к себе и

своим близким. Жизненный путь святых и блаженных меня

всегда умиляет. Когда я читаю их жития, во мне не подни¬

мается ни один звук протеста. И только потом я отвожу свою

подавленную таким чтивом душу.
Наша трибуна уже заполнена. Внизу видно, как проходят

на свои места епископы и архиепископы. Мы вошли на тер¬

риторию Ватикана через Колокольную арку, а в самый со¬

бор— через ворота святой Марты. У святой Марты останав¬

ливались также машины послов. Монсиньоры из статс-секре¬

тариата тотчас же вылавливали их из людского потока и на¬

правляли в один из коридорчиков. Теперь они появляются

оттуда во фраках. Оттуда же появляются мужчины, наряжен¬

ные в эффектнейшие мундиры мальтийских рыцарей, камер¬

геров, гвардейцев и конных рыцарей святого иерусалимского

гроба, разумеется не верхом.
Наконец, ровно в шесть часов — шум, огни, трубные звуки:

вносят папу. Впереди него — каноники собора. За ними кар¬

диналы. В самом конце — Вышинский, между Валери и Ка¬

нали. Когда проходят кардиналы — их одиннадцать,— в толпе

спрашивают, который из них Вышинский. Он впервые появ¬

ляется в Риме публично.
Шествие продвигается медленно. Перед кафедральным ал¬

тарем оно рассыпается, все занимают свои места, кроме кар¬

динала Агаджаняна, который, замещая отсутствующего ста¬

рика Верде, первого по рангу кардинала, подает папе кадило

и прислуживает ему. Вечерняя церемония состоит именно в

воздании папой почестей новой блаженной и ее реликвиям.
187

Церемония сопровождается святым причастием, благослове¬

нием, пением гимнов и выполнением мелких обрядов, очень

сложных и очень древних. Один из них заключается во вру¬

чении папе подарка за беатификацию. Любопытно происхож¬

дение этого акта. Он очень стар. Дар является выражением

благодарности папе за канонизацию или беатификацию.

Иногда его преподносили родственники, но чаще — монаше¬

ские ордена или местности, где родился или умер блаженный

или святой.
Монашеским орденам новый божий человек приносил

славу. Местности же богатели благодаря новым святым и

блаженным, которые привлекали паломников и религиозных

туристов. Итак, у них были основания делать хорошие по¬

дарки тому, от кого зависела канонизация и беатификация.

Обычно дарили золото или драгоценности. Чтобы их скрыть

от посторонних взоров или как бы дематериализовать, пре¬

подносили их спрятанными в букетах цветов. В дальнейшем

эта процедура упростилась. Соответствующая плата вносится

просто в кассу. Но цветы остались. Во время церемонии в честь

Марии Смет внесли огромные букеты изумительных белых

гладиолусов.
Вечерняя церемония длилась недолго, всего полчаса, в точ¬

ном соответствии с планом, составленным дирекцией коллегии

апостольского церемониала. В эти полчаса входило и десять

минут кратенькой беседы папы с постулаторами — авторами

публикации о Марии Смет и членами семьи новой блаженной.

Их явилось на церемонию шестьдесят человек. Папа не разго¬

варивал со всеми, по я заметил, что подвели их всех, причем

двумя группами. Сидящий рядом с нами священник объяснил,

что вторая группа была запасная. Поскольку папа быстро

управился с первой, нашлось время и для второй.
Наконец — обратное шествие. В том же порядке: каноники

и сановники, папа, кардиналы. Аплодисменты и возгласы. Они

мне уже знакомы. Но когда шествие, миновав трибуны для

избранных, вклинивается в толпу, окраска возгласов меняется,

они сейчас какие-то шипящие, свистящие. Толпа кричит: зы-

зы-зы. Мы не сразу спохватываемся, что это — Вы-шин-ский

в итальянском произношении.
188

Рим, 27 мая 1957 года
Сегодня вся «Оссерваторе романо» заполнена описаниями

вчерашней церемонии. На снимках папа, папа и еще раз папа.

В анфас, в профиль, на коленях, во весь рост. Изредка мелькает

новая блаженная или какой-нибудь кардинал. Не уступить

даже по такому случаю — вот где настоящий культ личности!

Oil существовал всегда, но Пий XII придал ему гигантские

размеры. Папа значит теперь больше, чем церковь, чем хри¬

стианство, чем все святые, вместе взятые. Он разрешает име¬

новать себя так, как не разрешал до сих пор ни один из пап,—

Петром Живым.
Рим, 6 июня 1957 года
Вот беседа между отцом Л. и отцом М., проходившая в

моем присутствии.
Отец Л.: Что такое диктатура пролетариата? Это господ¬

ство меньшинства над большинством! Это насилие! Трудя¬

щиеся хотят просто, чтобы им лучше жилось, их вовсе не ин¬

тересует революция и изменение всего. Это интересует только

часть из них, причем меньшую. Разве справедливо, чтобы

меньшинство могло навязывать свою волю большинству?
Отец М. изучал марксизм-ленинизм и отвергает его, но

все же он считает, что отец Л. трактует все слишком упро¬

щенно. Оба священника с остервенением спорят об этом мень¬

шинстве. Как меньшинство может присваивать себе право уп¬

равлять большинством? — повторяет отец Л. Отец М. толкует

ему, что это не простое меньшинство, а «передовой отряд про¬

летариата». И, стало быть, оно качественно сильнее, хотя и

слабее количественно.
—	Да, но это меньшинство! Меньшинство! — восклицает

отец Л.— Меньшинство! Меньшинство! А меньшинство

остается меньшинством, как ни крути.
Но внезапно он смолкает, услышав латинский термин, упо¬

требленный отцом М. Термин этот звучит: Pars sanior l.
Я спрашиваю, что это значит. Оба наперебой объясняют
1 Более здоровая часть (лат.).
189

мне, что это термин из канонического права, применявшийся

церковью сотни раз, особенно в тех случаях, когда Ватикан

отказывался утвердить епископа, избранного большинством

капитула, и отдавал предпочтение кандидату меньшинства,

определяя это меньшинство как более здоровую часть — pars

sanior.
Рим, 16 июня 1957 года
Мы были сегодня с профессором Брониславом Билинским

в церкви Санта Мария дель Авентино, или, как ее называют,

дель Приорато. Это маленькая церквушка, расположенная в

глубине сада виллы дель Приорато ди Мальта. Этот сад

обычно можно увидеть только сквозь замочную скважину.

Заглядывая в нее, видишь длинную грабовую аллею, а за ней,

далеко-далеко,— купол святого Петра. Мы с Билинским на¬

деялись, что профессор Ренцо Монтини, который обещал по¬

казать нам виллу, похваставшись заодно, что у него есть

польский орден «Polonia Restituta» — причем довоенный! —

покажет нам не только церковь. Но наши надежды не оправ¬

дались. Он не показал нам большой зал, занимающий целый

этаж виллы, зал выборов великого магистра, имеющий всего

одну дверь, которая запирается извне во время этого Мальтий¬

ского конклава. Согласно старинным правилам, дверь тогда

«непрерывно охраняется», но в последние сто лет это стало не

слишком утомительным, поскольку выборы продолжаются

обычно не более двух часов.
Монтини не показал нам ни этот зал, ни эту дверь, ни пяти¬

этажные подвалы, о которых мне рассказывал Ц. Он показал

нам по пути в Санта Мария дель Приорато кофейню

XVII века, в которой мальтийцы после выборов подкрепляются

и прополаскивают горло, прежде чем отправиться в церковь

петь послевыборный «Те Deum». Показал нам также колодец

XII века, единственный подлинный памятник, оставшийся от

тамплиеров.
Церковь заслуживает осмотра. В 1765 году Пиранези вы¬

потрошил ее и создал новый интерьер. Фасад — тоже его ра¬

бота. Это сиропно-гравировальная архитектура, но в моих

глазах она имеет большую прелесть. Пиранези оформил также
190

площадь Мальтийских рыцарей. Это оформление, в котором

угадывается та же рука и та же художественная мысль —

я имею в виду странные каменные не то раковины, не то языки

со стороны бенедиктинских строений святого Ансельма,— по-

истине ужасно. Но интерьер и фасад, хотя тоже очень напы¬

щенные, изящны и невызывающи. Алтарь, правда, немного с

сумасшедшинкой, но не крикливый.
Зато десяток хоругвей, новых хоругвей величиной с боль¬

шой носовой платок, и особенно бесчисленные пурпурные по¬

душки и валики под зады, коленки и локти мальтийских ры¬

царей — просто комичны. Интерьер церкви оформлен в стиле

рококо — все очень легкое, очень веселое, беленькое. Оно дис¬

сонирует с хоругвенными реквизитами. Не диссонирует с ва¬

ликами и подушками, но они зато диссонируют со средневеко¬

выми традициями ордена, который здесь, на Авентине, в поме¬

щениях, унаследованных непосредственно от темплиеров, тор¬

чит вот уже шестьсот лет. От всех этих подушек, хоругвей и

новых прекрасных кресел черного дерева, с инкрустированным

(тоже без всякого чувства меры и такта — буквально всюду)

большим белым восьмиугольным мальтийским крестом, так

и веет театром.*Я могу даже сказать, каким. Богатым, рассчи¬

танным на публику, которая не любит дешевки на сцене.

У этих мальтийцев в их церкви не вспоминаешь о великих ры¬

царях, о крестовых походах, о каменных крепостях на остро¬

вах Средиземного моря, веками отражающих натиск арабов и

турок. Вспоминаешь, скорее, Шифмана и его театры, те, с ма¬

лой сценой, как наш довоенный Малый театр или сегодняш¬

ний Камерный.
Профессор Монтини — рыцарь di gratia Мальтийского ор¬

дена. Это значит «по милости». Итак, он не рыцарь в полном

смысле слова, с наследственным гербом и целой кучей пред¬

ков. Такими рыцарями «по милости» становятся различные

министры, крупные промышленники, финансисты и даже главы

государств. Мальтийский союз старается привлечь их к себе.

Такими рыцарями становятся также люди, имеющие перед

«Мальтой» — как здесь говорят — какие-нибудь заслуги. Мон¬

тини, должно быть, тоже имеет заслуги, так как он небогат

и не был ни министром, ни главой государства. Во всяком

случае, хотя эта тема сама напрашивается, мы не говорим с

ним о новой книге Пейрфитта «Мальтийские рыцари». Об

этой книге шумит весь Рим, весь ватиканский мир и весь
191

мальтийский мирок. Пейрфитт изобразил в ней пятилетнюю

борьбу между Мальтийским союзом и римской курией, кото¬

рая решила объявить союз недееспособным.
Мальтийских рыцарей — «по милости» и гербовых — в мире

несколько тысяч. Но все они, в сущности, не принадлежат к

ордену, они лишь сочувствующие, так сказать, терциарии.

Подлинный же орден составляют рыцари profesi, то есть дав¬

шие обет бедности, послушания и безбрачия. В добавление к

этому они должны иметь, так же как и гербовые рыцари, ге¬

неалогическое дерево. Таких рыцарей во всем мире немногим

более двадцати. Семеро в Австрии, остальные в Италии. Их

нет в Англии, Франции, Испании, Германии, Португалии —

вообще нигде. Конгрегация монашеских орденов, которой

«Мальта» подчиняется, как монашеский орден, римская курия

и прежде всего кардинал Канали, ведающий финансами Вати¬

кана, пришли к выводу, что существует какая-то диспропор¬

ция между микроскопическим количеством професов и состоя¬

нием Мальтийского ордена, исчисляющимся сотнями миллиар¬

дов («Нам принадлежит’половина Умбрии! — говорит профес¬

сор Монтини.— И они начали наступать на самое ядро ордена,

большой совет во главе с великим магистром»).
Но не так-то легко отменить многовековые привилегии.

Нужно было найти какую-то зацепку, предлог. Предлог на¬

шелся. Созвали кардинальскую комиссию. Одну, другую,

третью. Сначала в составе трех кардиналов, потом пяти и,

наконец, шести. Но profesi, горстка старых князей и графов,

защищались с ожесточением. С момента созыва первой комис¬

сии прошло уже пять лет. «Мальта» все еще не сдалась.

Пейрфитт описывает это со всемл подробностями.
По своему обыкновению он половину сочинил, но вторая

половина основана на подлинном материале, на этот раз по¬

лученном от «Мальты». Говорят — и не только в Риме,— что

кардинал О., который терпеть не может Канали, тоже снаб¬

дил Пейрфитта кое-какими сведениями, разумеется через под¬

ставных лиц. Но официальная версия курии гласит, что

сведения просочились только из «Мальты». Когда по Риму

разнеслись слухи о кардинале О., немедленно был вызван из

Сицилии князь Патерно, исполняющий обязанность великого

магистра. (Он был в свое время избран магистром, но папа, по

наущению кардинала Канали, не утвердил его.) Ему велели

обойти кардиналов из комиссии и монсиньоров из статс-секре-
№

тариата, изображенных Пейрфиттом в неприглядном виде,

и заявить им, что он осуждает книгу Псйрфитта и расследует

вопрос о том, откуда тот получил материалы. Патерно при¬

шлось также написать цирограф (таков технический термин,

принятый в курии), выражающий сожаление о случившемся.

Цирограф князя Патерно напечатала «Оссерваторе романо».
Мы не говорим о Пейрфитте. Но когда нам наконец ста¬

новится ясно, почему профессор Монтини тащил пас в эту

церковь, и только в эту церковь, Пейрфитт как бы заговари¬

вает с нами сам. Гвоздь всей нашей экскурсии с Монтини

находится за алтарем. Это большая мраморная плита, над¬

гробная, новая, разумеется, с кучей гербов и мальтийских

крестов. Монтини глубоко вздыхает, и мы видим, что он взвол¬

нован. Оказывается, что если б не он, плиты не было бы. Мы

спрашиваем, как звали покойника, удостоенного столь эффект¬

ного надгробия. Звали его Петро Раймондо Дзакосте, и он был

великим магистром Мальтийского ордена. Умер давненько —

в 1567 году. Его похоронили в ватиканских склепах. Располо¬

женные в Риме могилы мальтийских великих магистров можно

сосчитать по пальцам. Магистры умирали по-разному. В со¬

всем давние времена их хоронили на острове Родос, затем на

Мальте. Из более поздних магистров тоже мало кто похоро¬

нен в Риме; даже если они умирали здесь, семья часто уво¬

зила тело из Рима, чтобы похоронить в фамильном склепе.

Итак, могила Дзакосте — одно из немногих мальтийских па¬

мятных мест в Риме. Но в ватиканских склепах у Дзакосте

были такие мощные конкуренты, что даже мальтийские ры¬

цари, осматривая склепы, больше интересовались папами и

королями, чем своим магистром, который был в общем-то не¬

плохим человеком, но ничем особенным не выделялся и даже

фамилия была у него самая заурядная, какая-то далматинская.
Так это было, пока в один прекрасный день — рассказы¬

вает профессор Монтини — не обнаружилось нечто неожидан¬

ное. В тот день профессор Монтини сидел в канцелярии свя¬

щенной конгрегации собора святого Петра, ожидая какого-то

второстепенного монсиньорчика. Канцелярия этой конгрегации

помещается за ризницей собора. Здесь всюду полно шкафов,

бумаг, всякого хлама. Мебель .еле дышит, и Монтини, испу¬

гавшись. что кресло, на котором он сидел, не выдержит, взял

другое из-за шкафа. Но он нарушил какое-то равновесие,

шкаф открылся, и из него посыпались на пол разные коро-
13 Т. Вреза
193

бочки, конверты, пакеты, перевязанные веревками. На первой

же из коробок Монтини, едва веря своим глазам, прочел фа¬

милию Д з а к о с т е.
В этот момент пришел монсиньорчик и объяснил, каким

образом великий магистр очутился в шкафу. В одной коробке

лежали останки магистра, в другой — шведской королевы Хри¬

стины, в остальных пакетах и конвертах — останки различных

князей и кардиналов. Все это попало туда после того, как в

1941 году началась реконструкция ватиканских склепов.

Пий XII решил их углубить. Это сразу же.дало ряд невероят¬

ных религиозных и научных открытий. Ватиканские ученые

вошли во вкус и начали атаку широким фронтом. А покойни¬

кам пришлось перёжидать это смутное время в коробках и

картонках на полках различных шкафов и в ящиках столов

ватиканских канцелярий. В принципе им гарантировалось

возвращение. Только неизвестно было, когда оно наступит: по

одному этому шкафу можно было судить, какая образовалась

пробка. Уже пять лет туда все прибывали жильцы м мало кто

выбывал.
Вскоре, придя на улицу Кондотти, где помещается в Риме

главный центр «Мальты», профессор Монтини рассказал о

своем открытии. И сразу понял, что принес ценное сообщение.

Был январь 1955 года. Орден, осаждаемый людьми кардинала

Канали, постоянно искал случая поднять вокруг себя шум.

Тотчас же решили с большой пышностью похоронить Дзакосте

у себя. Предполагалось обставить все это торжественно, при¬

гласить заграничных гостей, устроить большую рекламу.

Историки, связанные с «Мальтой», доказали, что Дзакосте был

очень воинственным магистром, защитником христианства.
Теперь нужно было извлечь его из шкафа. Это мог разре¬

шить один лишь папа. Только он может разрешить похоро¬

нить кого-либо в ватиканском склепе. И, согласно канони¬

ческому праву, только он может это потом отменить. Сам

покойник не имеет тут, так сказать, никакого права голоса.

Опасались кардинала Канали, который всегда пытался поме¬

шать мальтийцам, если они чего-нибудь хотели. Его удалось

обойти следующим образом: к папе обратилась сама священ¬

ная конгрегация собора святого Петра, одна из немногих,

членом которой Канали не состоит. Дело изобразили как чисто

хозяйственное. Одной коробкой с покойником меньше, одна

забота о похоронах долой — все же легче. Папа согласился.
194

Монтини расцеловал монсиньорчнка и убежал со своей короб¬

кой. Теперь Петро Раймондо Дзакосте лежит под роскошной

плитой за алтарем, а Монтини надевает по большим праздни¬

кам полученный за это мальтийский орден «Pour le Mérite»

III класса.
Рим, 17 июня 1957 года
Сегодня в девять утра уехал кардинал Вышинский. Мы с

послом провожали его на вокзале. Приехали мы в тот момент,

когда кардинал и епископы, выходили из комнаты ожндания.

Выход был торжественный. По обеим сторонам кардинала

шли гренадеры в парадной форме, как предусмотрено в Лате-

ранских договорах для подобных случаев. За кардиналом —

двое полицейских и офицер квестуры. Он нас знает, так как

работает в полицейском управлении, прикрепленном к дипло¬

матическому корпусу. Кто-нибудь из этого управления всегда

присутствует на больших дипломатических приемах в Квири-

нале, в палаццсг Мадама и всюду, где надо. Кардинал шел

под руку с Гавлиной. За ними — полиция. За полицией — мы.

За нами — море эмигрантов, которых наш вид всегда немного

шокирует. Польский посол Друто считал, что на несколько

последних минут до отъезда следует оставить епископов одних

с эмигрантами. В такие минуты начинаются религиозные

песнопения, благословения — прощание носит прежде всего

конфессиональный характер. В данном конкретном случае в

атмосфере, возникшей в треугольнике посольство — Вышин¬

ский— эмигранты, наше присутствие на перроне было бы

несколько неуместным. Это верно. Но как остановить карди¬

нала, который резвым шагом спешил на перрон? К счастью,

выручил представитель дипломатической полиции. Он так

громко приветствовал посла, что кардинал оглянулся и, заме¬

тив Друто, остановился. Гавлина мгновенно юркнул за спину

кардинала, чтобы не здороваться с нами. Посол воспользо¬

вался заминкой и попрощался. Прощание было кратким, но

вежливым.
Сотни эмигрантских глаз наблюдали это. Их взгляды не

были ни дружескими, ни враждебными, ни даже любопыт¬

ными. Они словно отложили вынесение приговора.
13*
195

Рим, 18 июня 1957 года
• Сегодня я встретил С., который несколько месяцев назад

предсказывал, что созыв консистории — вопрос считанных

часов. Его слова не оправдались, и теперь я поиздевался над

ним. Он мне объяснил, что папа в последнюю минуту все-таки

не решился. Ему нужен чернокожий кардинал. Первый черно¬

кожий кардинал и первый американский святой — вот о чем

мечтает папа. Но пока что ничего не получается. Разумеется,

у папы это не пустой каприз. Для католической церкви черно¬

кожий кардинал — могучий шаг вперед в Африке. Это озна¬

чает разрыв с печальным прошлым, основанным на много¬

вековой поддержке колонизаторов. Или по крайней мере на

многовековом сотрудничестве с колонизаторами. Оторвать

друг от друга эти две силы — колониальную и церковную,

создать, начиная с самой верхушки, от кардинальской колле-

гии и до самой глухой негритянской деревушки в джунглях,

монолит черных верующих — вот мечта, вот задача и ее реше¬

ние. Для этого, разумеется, нужен, просто необходим черно¬

кожий кардинал. А его нет.
Так же обстоит дело с американским святым. Всегда сле¬

дует помнить, что епископы, архиепископы, римская курия, все

священные ведомства и конгрегации — это администрация.

Божественная, небесная, сакральная, но всего лишь админи¬

страция. Объектом этой администрации являются верующие.

Миллионы її миллионы верующих. Это как бы миллионы чи¬

тателей. А администраторы церкви — это как бы огромное

министерство культуры и искусства. Однако, для того чтобы,

по правде говоря, было чем управлять, должны существовать

художники. В церкви их роль выполняют святые. Они повы¬

шают тонус религиозной жизни, творчески переносят традиции

в современность; универсализм в индивидуализм.
Горячее стремление Ватикана найти американского святого

не есть вопрос тактики или тщеславия. Возможно, на низших

ступенях руководствуются такими соображениями. Зато в

верхах это вызвано необходимостью доказать, что Америка на¬

конец перестала быть лишь объектом администрирования, что

у нее определился собственный курс. Доказать, что она нако¬

нец обрела собственных гениев, в то время как до сих пор ее,

например, читательская жизнь опиралась на одни только пе¬

реводы. Это, разумеется, гиперболизированное утверждение.
196

У hcc есть художники, писатели, музыканты, выдающиеся уче¬

ные. Во всех без исключения областях, где творчески прояв¬

ляется человеческий дух, у нее есть отличные кандидаты для

любого состязания. Нет только святых!
С. говорит, что наибольшие шансы на канонизацию имеет

Элизабет Сетон из Бейли, кстати прапрапратетка Рузвельта.

Она перешла в католичество в 1805 году, через два года после

смерти мужа, с которым прожила девять лет, родив ему пяте¬

рых детей. Семья мужа решительно ее невзлюбила и оставила

без средств на воспитание детей. Это толкнуло ее к католикам.

Элизабет Сетон приспособила к американским условиям устав

милосердных сестер монахинь от святого Винсента в Пауло.

Монахини опекали вдову и ее детей. Она в ответ отдала им

все, свою любовь и свой интеллект. С. утверждает, что ее кан¬

дидатура безупречна, ибо жизнь ее безупречна. В течение

шестнадцати лет она была образцовой католичкой. В течение

двенадцати лет была мирским оплотом милосердных сестер.

Но из нее выйдет такая же святая, как из футляра инстру¬

мент. Святость тоже требует искры божьей!..
Проведя этот знак равенства между артистом и святым, мы

с С. принялись, рассуждать о том, имеют ли святые свою на¬

циональную форму или она у них космополитична. Но нам

пришлось бы слишком много об этом говорить, чтобы сказать

хоть что-то. Во всяком случае, если речь идет об Элизабет

Сетон, то нельзя утверждать, будто ее предполагаемая свя¬

тость выражалась специфически американским образом.

JlpocTo у нее нет искры божьей. Rien de surnaturel — говорит

С. Ничего неземного. Но, быть может, отличие американской

святости именно в том и заключается, что это святость без

неземной музыки.
Рим, 19 июня 1957 года
Наш сотрудник Д. рассказал сегодня историю, которая

ходит по посольствам. Он слышал ее вчера в палаццо Фар-

иезе. Вог она: прелат Мейштович попросил аудиенции у кар¬

динала Вышинского. Кардинал, зная, что прелат осуждает

его линию и возглавляет оппозицию против него в среде

здешнего эмигрантского духовенства, что он человек упрямый,
197

которого убеждать бесполезно и к тому же способен извратить

смысл беседы, от аудиенции отказался. Но Мейштович про¬

должал настаивать. Наконец, Вышинский сдался и пригласил

его к обеду в монастырь сестер-назареток, в котором он

остановился. Но едва Мейштович, усевшись справа от карди¬

нала, начал разговор, кардинал перебил его и напомнил, что

в монастырской столовой во время трапез полагается мол¬

чать. После обеда он встал, благословил прелата, вежливо

простился и ушел отдыхать в свою комнату. Конечно же,

у сестер-назареток вовсе не такой строгий устав и во время

трапез там всегда разговаривают.
Флоренция9 26 июня 1957 года
Я приехал сюда вчера по делам отдела культуры нашего

посольства. На сегодня попросил приема у Ла Пиры. Он при¬

нял меня с большим опозданием. Один раз вышла ко мне

секретарша, затем начальник канцелярии и, наконец, сам

Ла Пира — с извинениями и просьбой подождать. И я ждал,

усевшись в огромном красном кресле в маленькой гостиной

за Залом пятисот (разумеется, во дворце Синьории). Через

гостиную, в которой я сидел, проходят в так называемые мо¬

нументальные апартаменты, а их обязательно посещает каж¬

дый турист, осматривающий дворец. Прошествовало mhmç

меня человек, наверное, сто. Кроме того, в гостиной было полно

фоторепортеров и журналистов. Оказывается, за маленькой

дверью, из которой то и дело выскакивали ко мне с извине¬

ниями. подходил к концу акт не общегосударственного, правда,

но все же общегородского значения — бывший синдик Ла

Пира сдавал дела комиссару-синдику доктору Салазару.
Ла Пира — совершенно удивительная личность. Он все

делает своеобразно, не как другие. Его последнее избрание

синдиком с самого начала было лишено полноценной под¬

держки в муниципалитете. На выборах Ла Пира со своим

блоком получил тридцать голосов. Его противник — тоже

тридцать. В законе о формировании органов городского само¬

управления такой случай предусмотрен. На основании соот¬

ветствующего параграфа синдиком стал Ла Пира, как старший
198

по возрасту. Опираясь на свою половину муниципалитета,

возведенную законом в ранг большинства, Ла Пира неко¬

торое время стоял у руля. Но в один прекрасный день он от¬

казался от поста синдика и от депутатского мандата. Вслед

за ним отказались от своих мандатов все христианские демо¬

краты. И тогда оказалось, что в муниципалитете нет кворума.

В таких случаях закон велит его распустить. Так и сделали.

Префект назначил комиссара. Но в законе ничего не сказано

о том, должен ли комиссар немедленно приступить к испол¬

нению своих обязанностей. Комиссар, поклонник Ла Пиры,

не спешил. Проходили неделя за неделей. Ла Пира продол¬

жал возглавлять городское управление. Согласно обычаю, он

не мог просто так уйти, он должен был сдать дела. А комис¬

сар, доктор Салазар, не торопился их принимать.
Есть что-то странное в атмосфере вокруг Ла Пиры. К нему

относятся как к гениальному ребенку. Он прогрессивен, при¬

держивается левых взглядов, сочувствует коммунистам, он

мэр бедняков, против богачей. Он вызывает гнев, вызывает

даже ярость. Но христианские демократы разрешают ему все

это, как разрешают многое гениальному ребенку. Он поль¬

зуется как бы своеобразной неприкосновенностью.
В конце концов Салазару пришлось приехать. Этого по¬

требовал Л а Пира. Завтра во Флоренцию приезжает Гронки.

Будет большое торжество в связи с открытием нового моста.

Мост построен благодаря Ла Пире. Это знают все. До вчераш¬

него дня было известно лишь, что приезжает Гронки. Никто

не знал, что еще до него приедет Салазар. Возможно, впро¬

чем, что до вчерашнего дня он и не собирался приезжать. Но,

кажется, оппозиционная пресса совершила ошибку. Стала

донимать Ла Пиру заметками о том, что он умышленно от¬

крывает мост с таким шумом, с участием Гронки и своим, так

помпезно, чтобы сколотить себе пропагандистский капитал к

ближайшим выборам. Тогда Ла Пира снял телефонную трубку

и потребовал немедленного приезда Салазара. Салазар будет

сопровождать Гронки на торжествах. Салазар будет пред¬

ставлять Флоренцию. Ла Пира исчезнет. Будет так.
Оппозиция задела за живое гордую душу Ла Пиры, заклю¬

ченную в маленьком теле. Сейчас меня больше всего интере¬

сует одно: понимает ли Ла Пира, что только теперь этим своим

шагом он создал себе настоящий пропагандистский капитал.

Одним мостом больше, одним мостом меньше — флорентий¬
199

цев этим ne удивишь. Благодаря мосту количество голосов на

выборах возросло бы очень незначительно. Но ореол обижен¬

ного, слава человека, у которого в последний момент вырвали

из рук плод его трудов и стараний,— из такого ореола может

вырасти гора голосов. Знает ли об этом Ла Пира? Святой

синдик, впутанный в такие всегда темные, низменные муни-

ципалитетские интриги и проблемы, к тому же в этом конкрет¬

ном, итальянском, флорентийском, очень ядовитом политиче¬

ском контрапункте.
Внезапно у дверей суета. Выходит доктор Салазар, с ним

Ла Пира, в окружении высших чиновников. Фоторепортеры и

журналисты бросаются вперед. Я вскакиваю с кресла и сме¬

шиваюсь с группой туристов, так как непричастен к массовой

сцене, разыгрывающейся теперь в гостиной. Ла Пира прово¬

жает Салазара до порога Зала пятисот. Возвращается, оты¬

скивает меня. И через минуту мы уже с ним одни. У него вели¬

колепный кабинет. Я уже несколько раз бывал здесь. Еще

какие-то чиновники, еще подписи. Еще извинения — мне при¬

шлось ждать потому, что Салазар ехал из Милана на машине.

И весь составленный Ла Пирой график был из-за этого нару¬

шен. Наконец мы приступаем к беседе.
Для Ла Пиры текущий момент, политическая и муннци-

палитетская действительность — вещи, в сущности, второсте¬

пенные. Еще с минуту он живет ими. Объясняет мне обста¬

новку. Жалуется немножко. Но ведет себя как ученый, у ко¬

торого дома произошла семейная ссора. Я стал невольным

свидетелем ее. Нужно сказать о ней несколько слов. Вытолк¬

нуть из легких остатки нарушенного шумом дыхания. Ну, вот

и все. Ла Пира успокаивается. Переходит от второстепенного

к своей подлинной действительности. Что это за действитель¬

ность? Это очертания будущего. Контуры, проступающие уже

сегодня довольно ясно. Все более отчетливые, осязаемые линии.
Ла Пира убежден, что коммунизм нашел месторождение

истины. Натолкнулся на руду истины, обязательной для на¬

шего исторического этапа. Он открыл руду, но не умеет пере¬

работать ее. Не признает, не хочет, не видит бога. У него есть

железо, но нет огня. У церкви есть огонь, но он не горит, ибо

над ним нет котла с рудой. Церковь — пустая и остывшая

домна. Рядом — коммунистический мир громоздит горы руды.

Сейчас все дело в том, чтобы найти выход из этого заколдо¬

ванного круга.
200

Я восхищен этим человеком. Хочется с ним спорить, но

вместе с тем он поднимает в моем сердце волны нежности к

себе. Он показывает мие письмо от Богомолова. В письме нет

ничего особенного, но оно пришло из Москвы! Ла Пира улы¬

бается мне, из глаз его летят искры. Наша беседа ничего не

даст миру. Но Ла Пира относится ко мне со всей серьезностью.

Ведь я тоже оттуда, из мира открывателей руды, из мира, воз¬

двигающего гигантскую гору руды. Письмо Богомолова, мое

посещение — маленькие искорки. Большой искрой был приезд

в Рим кардинала Вышинского. Мы на своем политическом

языке сказали бы, что это все формы сосуществования. Для

Ла Пиры сосуществование — холодное понятие. Ему не

нужно, чтобы руда с огнем сосуществовали. Ему нужно, чтобы

огонь зажегся и переплавил руду.
Письмо Богомолова, мое посещение и тому подобное —

для Ла Пиры мистические искры. Не признаки нормального

сосуществования двух миров, а нечто, обладающее своеобраз¬

ной динамикой, расширяющееся, радиоактивное. О кардинале

Вышинском он говорит с энтузиазмом. Как астроном, кото¬

рый до сих пор наблюдал лишь незаметное взаимное пере¬

мигивание звезд и вдруг дождался целой экспедиции с Марса

на Землю и обратно.
Ла Пира сицилиец. Он невысок, худощав, с большими, вы¬

разительными глазами, которые, благодаря сильным очкам, ка¬

жутся еще больше. С кардиналом Вышинским он впервые встре¬

тился, когда тот на обратном пути проезжал через Флорен¬

цию. Говоря о нем, Ла Пира несколько раз повторил: homo

di poche parole '. ААне кажется, я слышу, вижу, чувствую их

беседу. Тысяча слов Ла Пиры против одного слова Вышин¬

ского. И одновременно с этим потоком тысячи слов против

одного — настоящая беседа двух пар глаз, прикованных друг

к другу, беседа от сердца к сердцу.
Незаметно наш с Ла Пирой обмен мнениями снижает

полет, начинает касаться земли. Ла Пира заводит разговор

о конгрегациях, статс-секретариате, о людях, окружающих

папу, и о нем самом, о христианских демократах, Фанфани,

Руморе, «Паксе» и Пясецком. Я спрашиваю о причинах ка¬

рантина. Какова версия Ла Пиры? Он отвечает лишь, что

«вначале с вашим кардиналом было большое замешатель-
1 Человек скупого слова (итал.).
201

ство». Но это неважно. Важен финал. Важно, что «Оссерва¬

торе романо» старалась изо всех сил наверстать упущенное

и в последние дни пребывания Вышинского из номера в номер

печатала материалы о нем. Для Ла Пиры ясно, что кто-то

наверху, in altissimo loco, повернул рычажок слева направо,

и в «Оссерваторе» сразу проснулся живейший интерес к кар¬

диналу.
Но, по мнению Ла Пиры, венцом победы Вышинского было

присутствие на вокзале в день его отъезда монсиньора

Делл’Аквы; Делл’Аква — заместитель заместителя несуще¬

ствующего статс-секретаря. Но суть не в этом. Суть в том,

что он ходит только туда, куда его посылает папа. Это факт

общеизвестный в католической верхушке всего мира. Третий

заместитель значит много, но он значит еще больше, если

вспомнить, что ведь сам папа сказал'ему:
—	Сын мой, т е п е р ь ты можешь идти!
Папа сказал это Делл’Акве не по-божественному наитию.

А если и по наитию, то ему предшествовали длительные кон¬

сультации и изучение вопроса. Священные конгрегации изу¬

чали польские дела, раздумывали, делали заключения. Ка¬

жется, за советом обращались также и ко внеримским членам

священных конгрегаций и священной канцелярии. Во всяком

случае, к кардиналам Сири, Леркаро и Ронкалли. Первый из

них — архиепископ Генуи, второй — архиепископ Болоньи,

третий — патриарх Венеции. Папа особенно считается с мне¬

нием Сири. Он проголосовал «за».
Таким образом, мы касаемся земли, но гудеть у нас под

ногами вовсю она начинает лишь тогда, когда Ла Пира спра¬

шивает:
—	Но почему вы до сих пор не распустили «Паке»?
—	Кто это «мы»?
—	Правительство! Партия!
—	Не они его создавали, как же им его распускать?
—	Но они ему помогали!
—	Помогали как акушерка, которая одновременно яв¬

ляется богатой теткой. Я вовсе не сторонник «Пакса», но

скажу вам, что он сумел сгруппировать вокруг себя кучу на¬

рода, массу молодежи. Их не разгонишь одним махом, да это

было бы и несправедливо. Пусть они варятся в одном котле

имеете с другими католическими группировками, пока не

всплывет вся ненужная накипь. Кроме того, это, по-моему,
202

внутренние дела католиков. Пусть они сами воюют друг с

другом и воздействуют друг на друга.
—	Вы не должны сейчас ничем раздражать папу. А его

раздражают «Паке» и Пясецкий,—не сдается Ла Пира.
—	Раздражают, раздражают, а вспомните, как было. Свя^

щенная канцелярия включила в список запрещенных изданнй

книгу Пясецкого и журнал «Сегодня и завтра». Пясецкий об¬

ратился с протестом к «лучше осведомленному», как гласит

каноническая формула, папе. В следующей фазе запрет

остался в силе, но лапа не отлучил от церкви ни Пясецкого, ни

редколлегию «Сегодня и завтра». Это значит, что он удовлет¬

ворился обещанием Пясецкого не переиздавать книгу и пове¬

дением «Сегодня и завтра», которое переменило название и

стало сдержаннее. Папа не предал их анафеме, ибо они не

упорствовали в своих догматических ошибках. Неужели же

наше правительство и партия должны быть более католиче¬

скими, чем сам папа?
—	Но кардинал, я слышал, отмежевался от них?
—	Кардиналу не нравится, что они его восхваляют и за¬

брасывают осуждавшие его журналы отчетами о его пропо¬

ведях и торжествах. Но мне кажется, что все это противно

только его вкусу, а не его богословским убеждениям.
Ла Пира внимательно смотрит на меня. Но я смотрю на

него еще внимательнее. Ведь на моих глазах в его святую

душу проскальзывает маленький шустрый чертик, в чью ком¬

петенцию входят всякого рода политические соблазны. Ла

Пира размышляет вслух тактическими категориями:
—	С другой стороны, надо признать, что всегда полезно

иметь что-нибудь слева от себя. Чтобы в церкви осуществлять

прогресс, необходимо иметь слева какую-нибудь более пере¬

довую группировку. Но этот «Паке»! Этот «Паке»! .
Он разводит руками, искренне сочувствуя кардиналу, у ко¬

торого плохо защищен левый фланг. А я думаю о Пии X,

которому ставили в вину неумеренное пристрастие к нюха¬

тельному табаку. Когда настанет время возводить Ла Пиру в

святые, придется его упрекнуть в тяге к политической игре.

Эта игра для Ла Пиры не просто необходимость. Это его

страсть! И какая! Он весь дрожит, взволнованный очередной

комбинацией! Причем не своей! Чужой! Да, когда придет

время его канонизации, нужно, чтобы на ватиканском пре¬

столе сидел очень снисходительный папа.
203

Равенна, 1 июля 1957 года
Я приехал сюда — опять по делам отдела культуры —

автокаром. Протолкнул одно дельце. Это удалось сделать

лишь поздно вечером и поэтому пришлось заночевать. Я в

этом городе пятый раз, но мысленно бывал здесь раз пятьсот.

Хотя я совсем не некрофил, меня привлекает всякое угасание.

Угасание семейств, городов, государств, цивилизаций. Угаса¬

ние тоже имеет свою структуру, так же как и подъем. Свою

структуру и свою логику. Угасание имеет свою динамику, тол¬

кающую вниз. Я имею в виду, разумеется, нормальное, а не

катастрофическое угасание, то самое волнующее угасание —

au ralenti.
Перевести столицу из Рима в Равенну! В эту глушь, в эту

равнину, в эту мокрую степь! Казалось бы, такое изменение

означает уже конец! Но ничего подобного. Они, эти западные

императоры, любят свою новую резиденцию, украшают ее!

Но как странно украшают, как пренебрегают величием! Так

не по-римски, так скромно. Гробница Галлы Плацидии похо¬

жа на флигель винокуренного завода где-нибудь у нас, в Люб¬

линском воеводстве или на Подлесье. Скромненькая, малень¬

кая, не бросается в глаза. Церковь Сан-Витале уже не так

бедна, но как она миниатюрна по сравнению с императорскими

постройками в Риме. С дворцами, термами, мавзолеями. Гроб¬

ницу Галлы Плацидии не назовешь даже маленькой, о ней

хочется сказать: никакая. А войдешь внутрь — и дух захваты¬

вает. И здесь и в церкви совершенно сказочные мозаики.

И здесь и там, особенно в Сан-Витале, чудесные, нежные, пря¬

мо баховские архитектурные ритмы.
Это очень важно для периода угасания: угасающие циви¬

лизации продолжают плодоносить, быть может, именно тогда

они и плодоносят по-настоящему. Так считают некоторые. Но

мне кажется, что они приносят только те плоды, которые

раньше искусственно задерживались, которые не пристало при¬

носить в период могущества. Они приносят — не пропущенные

цензурой могущества — легкомысленные, шокирующие, ин¬

фантильные, капризные, истерические плоды. Но это схема,

которая годится для нашего времени. К Равенне она не под¬

ходит. Очевидно, в римской цивилизации развитие4 наталки¬

валось на иные препятствия, чем сейчас. Рим в культуре по¬

зволял себе все.
204

Возможно, он не позволял себе лишь натянутость, мисти¬

цизм, метафизические тенденции. И, вероятно, не слишком

позволял себе ребячиться. Именно это заметно здесь,

в Равенне. И именно в этом заключается ее прелесть. Здесь

дано в изобилии все то, чего не пропускала римская цензура.

Но какое странное здесь соотношение формы и содержания!

Содержание всюду религиозное, напыщенное, мистическое.

А форма — из цветных камешков. Форма — инфантильная,

техника — восходящая к детским игрушкам. Может быть,

именно это так трогает здесь: диковинное сочетание серьез¬

ности с легкомыслием, взлета духа с наивной, детски кустар¬

ной механикой взлета.
Равенна, 2 июля 1957 года
Здесь, позади собора, изумительный восьмигранный бап¬

тистерий. Все осматривают его. Построил его епископ Неон.

Вернее, не построил, а оборудовал под баптистерий маленькие

языческие термы. Вода как была, так и осталась, изменились

только ее функции, из гигиенических они стали литургиче¬

скими. Термы были перестроены в пятом веке, мозаика здесь

тоже пятого века. Это мое любимое место. Всегда, попадая

в Равенну, я здесь провожу часок-другой, то заходя, то вы¬

ходя, когда уж слишком надоест трескотня экскурсоводов,

сообщающих туристам на всех языках мира сведения о Неоне

и о переоборудовании терм под баптистерий. Сегодня мне

довелось один раз выйти надолго. Подъехало пять автобусов

с двумя сотнями португальцев. Экскурсоводам пришлось раз¬

делить их на четыре группы, иначе они просто не поместились

бы в баптистерии. Я решил переждать это четырехкратное на¬

шествие снаружи — все равно ведь внутри нельзя буде',

посидеть спокойно. И не прогадал. По ту сторону собора я

обнаружил маленькую церквушку-ротонду со следующей

надписью на дверях:
«Chiesa di S. Giustina. Niente d’arlistico. II Battistero

e dietro il Campanile della Cattedrale».
Это значит: «Церковь св. Юстины. Ничего художествен¬

ного. Баптистерий находится за соборной колокольней».
205

Мне стало жаль св. Юстину и ее маленькую, нехудоже¬

ственную церквушку. Я понял всю неловкость ее положения

и всю ее маленькую трагедию. Мало того, что народ лезет

туда, а там ничего нет, ее вдобавок путают со знаменитым

баптистерием. Церквушка рассердилась и сделала надпись.

Она мне показалась такой милой и человечной благодаря

своей тихой драме, что я вошел внутрь. И не пожалел. Я уви¬

дел там прибитое на внутренней стороне двери большое объ¬

явление болонского кардинала Леркаро; кардинал, очевидно,

перегнул в нем палку, так как подобного объявления я не ви¬

дел ни в одной из тех церквей Равенны, которые посещаются

иностранными туристами.
Объявление касалось участия некатолических организа¬

ций в похоронах католиков и кончалось словами: «Верующие

обязаны предупредить священника, ведущего похоронную про¬

цессию, в случае, если за гробом понесут неосвященные зна¬

мена и знаки всякого рода организаций и союзов — проте¬

стантских, франкмасонских, коммунистических и других.

После предупреждения, если эти организации не согласятся

по приказу священника покинуть процессию, священник дол¬

жен немедленно покинуть ее сам, сняв епитрахиль».
Рим, 7 июля 1957 года
Римский писатель начала XIX века князь Киджи расска¬

зывает в своих дневниках, что просвещение и рационализм,

проникнув в ватиканское государство, сделали в театре невоз¬

можным исполнение мужчинами женских ролей. Скептики

перестали верить, что это женщины, иллюзия исчезла. После*

долгих споров и стараний театральных антрепренеров карди¬

нал-викарий разрешил наконец женщинам выступать. Первая

актриса, по фамилии Анджелини, появилась в 1802 году в те¬

атре «Арджентина». Кардинал потребовал взамен, чтобы весь

кордебалет сменил трико телесного цвета на белые. Кроме

того, он велел, если по ходу пьесы Анджелини или любой дру¬

гой актрисе придется расположиться рядом с партнером (а в

пьесах о богах или древних героях это случается нередко),

чтобы между лежащими устанавливали преграды. «Таким
206

образом,— пишет Киджи,— в первой сцене балета, который

мы вчера смотрели, между Энеем и Дидоной, когда они рас¬

положились полулежа, немедленно поставили невысокую раз¬

движную ширму, чтобы они не могли прикоснуться друг к

другу даже случайно».
Рим, 14 июля 1957 года
JI. рассказал мне свой замысел пьесы. Действие происхо¬

дит в музее. Как и в каждом музее, там есть отдел церковной

живописи. Украшением этого отдела является прекрасная кар¬

тина богоматери. Старинная картина, на дереве, анонимная,

представляющая большой интерес для знатоков. Ее происхож¬

дение не известно. Но беда не в этом. Беда в том, что картина

начинает творить чудеса. Сначала небольшие, потом все бо¬

лее громкие и заметные. В музее замешательство. Среди ра¬

ботников одни верят в эти чудеса, другие — нет. Но все

согласны, что это 'случай для музея небывалый, противореча¬

щий атмосфере храма искусства. Они закрывают отдел, чтобы

решить, как быть дальше. Верующие бурно протестуют. Отдел

снова открывают. Паломники, молитвы, коленопреклоненные

зрители. Музей решает передать картину церкви. Передача

состоялась. Но в церкви картина становится холодной. От

нее не исходит благодать. Чудеса прекращаются. Картина

хочет обратно в музей. Конец ли это? Л. не знает. Некоторые

сцены пьесы он видит совершенно отчетливо. Другие пока ту¬

манны. В заключение он сказал, что если в течение трех лет

не напишет пьесу, то я могу воспользоваться сюжетом. Он

сказал так, потому что замысел пьесы мне чрезвычайно по¬

нравился.
Венеция, 18 июля 1957 года
Я выехал из Рима четырнадцатого вечером, возвращаюсь*

сегодня ночью, после ужина в честь польского театра из Новой

Гуты и «биеннале». В Венеции все идет как по маслу. Здесь

так шло уже со времени первой Женевы, то есть совещания

глав правительств. Но сейчас, после нашего Октября, мы, ра¬
207

ботники польского посольства, живем тут как в раю. Перед

отъездом из Рима мне вернули наше письмо в министерство

просвещения на том основании, что оно было послано не по

официальным каналам, то есть не через их МИД. Письмо со¬

всем пустяковое. Но в министерстве действуют установки

времен холодной войны, во всяком случае в том отделе, куда

попало письмо. В Венеции все иначе. Мэр Венеции, его пре¬

восходительство Тоньяцци, отменяет визит адмиралов итальян¬

ского, флота, гостящего в Венеции, чтобы принять польского

посла Друто. Я получаю от президента «биеннале», Алесси,

письмо с извинениями на двух страницах, он не может прийти

ко мне на ужин, так как только сегодня утром вернулся поез¬

дом из Швеции и чувствует себя совершенно разбитым. То же

внимание ощущает театр из Новой Гуты, ощущает буквально

па каждом шагу. До него здесь гастролировали итальянцы,

потом югославы, а еще раньше — немцы из ФРГ. Ни с кем так

не носились. Никого город не приглашал на коктейли. Ни¬

кому не устраивали ночных катаний на гондолах. Только нам,

полякам.
Любопытно, что причиной этого благоприятного микро¬

климата не является Октябрь. То есть Октябрь был одной

из предпосылок, по, не будь второй предпосылки, никто бы

не сделал столь далеко идущих выводов в нашу пользу. Как

их ые сделали ни в Риме, ни во Флоренции, ни в Милане —

нигде. Конечно, и в этих городах Октябрь кое-что облегчает.

Но робко, половинчато. Не то что в Венеции.
Какова вторая предпосылка, кроме Октября? Имя ее Анд¬

жело Джузеппе Ронкалли, кардинал, патриарх Венеции. Лет

ему немало — семьдесят шесть. С 1953 года он пастырь Вене¬

ции, до этого был нунцием в Париже. Это человек, полный

энергии, не чуждый определенных притязаний и надежд. Так

утверждают одни. Другие говорят, что он всегда фрондиро¬

вал и не любил папу. Так или иначе, потому ли, что он претен¬

дует на тиару и хочет обеспечить себе голоса антагонистов,

или потому, что сердце и разум диктуют ему такую линию,—

он допускает и даже поощряет в своей епархии то, что в дру¬

гих местах преследуется. Например, использование хри¬

стианско-демократической партией голосов социалистов

Пенни. Христианская демократия, формируя правительство и

особенно формируя органы городского самоуправления, не

располагает сама достаточным количеством голосов. Чтобы
208

обеспечить себе большинство, она должна обратиться или к

правым, или к левым. Но это лишь теоретическая альтерна¬

тива. Для статс-секретариата, для курии, рупором которой

является «Оссерваторе романо», никакой альтернативы тут

пет. Есть только правый вариант. Кто думает иначе, приходит

в столкновение с папской энцикликой от 1949 года, запре¬

щающей католикам сотрудничать с левыми партиями. Декрет

распространяется и на партию Ненни, «у которой голова,—

как пишет одна из религиозных газет,— получила, правда,

свободу действий, но низы связаны с Москвой».
Но вот Ронкалли разрешает Тоньяцци опираться на го¬

лоса Ненни. В президиуме муниципалитета нет неннистов, но

в комиссиях их много. И они влияют на городские дела. Это

еще не все. Асессорами муниципалитет избрал двух членов

Союза учителей, принадлежащих к левому крылу христианско-

демократической партии, то есть к так называемой базе.

Одному'асессору двадцать четыре года. Это Мария Виньяпи,

она начальник отдела изящных искусств. Второй асессор,

двадцати двух лет от роду, руководит отделом школ.

Ему подчинен также Венецианский университет Ка Фоскари,

получивший сцое название от дворца, в котором он поме¬

щается.
С асессором Виньяни я познакомился. Мы беседовали ча¬

сок. Прелестная девушка. Как бы ее охарактеризовать? Ну,

польская комсомолка начала пятидесятых годов. Скорее из

пьесы о положительном герое, чем из жизни. Но, разумеется,

не коммунистка, а христианская демократка. Ей подчиняются

культурные учреждения, она отвечает и за мероприятия. На¬

пример, палаццо Дукале или «биеннале». Шутка сказать!

Значит, она — начальство его превосходительства Алесси,

Полуккини, Дзампетти и двадцати других профессоров, боро¬

датых, заслуженных, восседающих с почетом на всех торже¬

ственных вечерах и конгрессах. Какие интересные аналогии!

Хотя, помимо сходства, есть и различия.
Героиня придуманной мною пьесы — продукт здешних от¬

ношений. Продукт тихой местной революции, которая в дру¬

гих городах Италии никому и не снилась. В Виньяни нет ни

капельки зазнайства, наглости, самоуверенности. Она была

на вокзале, когда Ронкалли вышел встречать кардинала Вы¬

шинского (что не осмелились сделать ни флорентийский Далла

Коста, ни болонский Леркаро).
14 Г. Врезл
209

«Они так беседовали друг с другом! Так беседовали!» —

рассказывает Виньяни. Глаза у нее горят. Она чувствует всеми

фибрами души, что не только Ронкалли протягивает руку

Вышинскому, но и Вышинский со своей стороны каким-то

образом укрепляет положение Венеции. Так она понимает эту

встречу.
Рим, 19 июля 1957 года
В сегодняшних прогрессивных газетах Этторе делла Джо-

ванна жалуется, что РАИ (итальянское радиовещание) иска¬

зило его очерк о Кашмире. Очерку была предпослана в каче¬

стве эпиграфа старая индийская поговорка: «Три вещи делают

человеческую жизнь прекрасной: зеленые луга, ключевая вода

и красивые женщины». Слова эти повторялись и обыгрыва¬

лись также в тексте очерка. Однако радиоцензура, которая

в свою очередь находится под контролем Centro Cattolico

Televisivo, изменила поговорку. В новом варианте эпиграф

звучит так: человеческую жизнь украшают зеленые луга, клю¬

чевая вода и молитва. Но так как цензор торопился, он только

в поговорке заменил женщин молитвой, а в тексте самого

очерка женщины кое-где остались. В результате действующий

там индиец ведет себя весьма странно: стоит ему увидеть зе¬

леный луг или напиться ключевой воды, как он тут же начи¬

нает молиться, но в то же время ни на минуту не расстается

с женщиной. Читая жалобу Джованны, я вспомнил нашего

Борейшу, который на генеральной репетиции «Ордена кре¬

стоносцев» заставил Морстина заменить слова «Так хотел

бог» словами «Так хотел народ». Тоже порядочная чушь! Но

революции мы многое прощаем, так как верим, что все утря¬

сется. В католической же церкви как-то ничего не утрясается.
Рим, 22 июля 1957 года
Прежде, думая о смерти, я чаще всего вспоминал смерть

камергера Бригге из романа Рильке «Мальте». Потом от

смерти камергера у меня не осталось ничего ни в нервах, ни
210

в сердце, только в голове смутные обрывки из книги, в кото¬

рой была эта смерть, из романа «Мальте». Ее место заняла

другая смерть. Смерть Ежи Стшемы-Яновского, бывшего

поочередно: украинским помещиком, балагулой, барышником,

банкротом, корректором в газете «Курьер поранны», автором

чудесной книги «Шляхтичи и жулики» и, наконец, мучеником,

в течение полугода умиравшим от рака. Когда было оконча¬

тельно установлено, что у него рак, Яновский переехал из

маленькой квартирки, в которой он жил со своей последней

женой, графиней Мусиной-Пушкиной, на квартиру своей быв¬

шей жены, Марии Жанны Белопольской.
Яновский развелся с Белопольской лет за десять до этого.

Расстались они без взаимных обид. Когда он вернулся на

квартиру к Белопольской, люди удивлялись, но для них обоих

это было так же естественно, как если бы после многолетней

неприязни больной брат нашел приют в доме своей сестры.

К тому же у Белопольской жила старая няня Яновского.

Я уже не помню, почему она осталась там. Теперь они дежу¬

рили у его постели втроем. Самая старая няня, затем Бело-

польская, которая была старше Яновского на десять лет,

и Мусина-Пушкина, на десять лет моложе его.
С Яновским я когда-то работал в «Курьере», Белополь¬

ская — моя тетка. Я часто заходил к ним. Дамы худели от

тоски и недосыпания. Но это было естественно, нормально.

Ужасен, незабываем был Яновский, таявший на глазах. У него

усыхали руки, шея, грудь, голова. Я не мог смотреть на это,

разрывалось сердце. Этот человек, живой как огонь, ловкий,

гибкий, энергичный, находчивый, транжиривший деньги и

силы, лежал теперь — он и не он — совершенно неподвижный,

закутанный со всех сторон, только изредка моргая глазами

или глотая слюну.
Болезнь, страдания, болеутоляющие средства ослабили его

память. Яновский не узнавал людей. Я помню улыбку Бело-

польской, сообщившей мне, что он не узнает Мусину-Пуш-

кину. «Теперь уже никогда не узнает». Ее, Белопольскую, свою

настоящую жену, он узнавал, а Мусина-Пушкина была ведь

только «дамой, с которой он жил». Но наступил момент, когда

он перестал узнавать и Белопольскую. Узнавал только старую

няню. А потом, вообще перестав различать, кто наклоняется

над его изголовьем, Яновский умер.
Задолго до этого, еще вначале, когда с памятью у него
14*
211

было все в порядке, няпя тайком приводила к нему ксендзов.

По секрету от Мусиной-Пушкиной, которая была православ¬

ной, и от Белопольской, которая была в свое время пламенной

атеисткой. Яновский возражал. Он сказал няне: «У вас, няня,

две души — своя собственная и от утюга К Вот и занимайтесь

ими. А мою оставьте в покое».
Тогда начала действовать Белопольская. Она все время

знала о попытках няни и только делала вид, что ничего не

замечает. Что ее побудило привести ксендза — трудно понять,

она по-прежнему держалась вдали от костела. Возможно, это

было направлено против Мусиной-Пушкиной, с которой, по

слухам, Яновский венчался по кальвинистскому обряду. Не

знаю. Говорят, к нему ходил знаменитый ксендз Корниловнч,

который причащал Пилсудского. Бывали и другие священ¬

ники. Один из них, как мне рассказывали, уговаривал женщин

воздействовать на больного, задерживая анестезирующие

уколы, чтобы «боль заставила его уступить». Яновский отве¬

чал на это голодовкой. Так они боролись за эту душу, которую

в свое время Белопольская отняла у бога, а сейчас хотела

пернуть. Но это была душа гордая и упрямая и, однажды раз¬

решив перевернуть у себя внутри все вверх ногами, желала,

чтобы оно так и осталось навсегда.
Рим, 24—26 июля 1957 года
19 июля в 3 часа 48 минут пополудни скончался в римской

клинике «Санатрикс» Курцио Малапарте. Пять месяцев назад

его привезли па реактивном самолете из Китая. Он был уже

в очень тяжелом состоянии. Должно быть, он выехал боль¬

ным из Италии и вообще был болен давно, ведь рак легких

прогрессирует очень медленно. Уезжая, Малапарте ничего не

знал о своей болезни и в Москве поражал советских това¬

рищей своей энергией и неутомимостью. То же самое было

в Китае. Путешествие по Китаю он начал в октябре прошлого
1 По-польски душой натывастся сердечник утюга, вкладываемый

внутрь для его нагревания.
212

года, в Пекине встретился с Мао Цзэ-дуном, который часто ци¬

тировал его книгу «Техника государственного переворота», из¬

данную в Париже в 1931 году.
Из Пекина Малапарте отправился в Кантон, из Кантона

в Шанхай, а из Шанхая в Чунцин. Здесь он почувствовал себя

плохо. Из гостиницы его перевезли в больницу. Оттуда в боль¬

ницу в Кантон и, наконец, в Пекин, где он пролежал два ме¬

сяца. В Пекине было решено перевезти Малапарте в Рим,

куда он и прибыл 15 марта. Прямо с аэродрома его доста¬

вили в клинику, из которой он уже не вышел. В юности Мала¬

парте болел легкими; в Чунцине, почувствовав себя плохо, он

решил, что это запоздалый рецидив. Потом предположил, что

это повторная вспышка другой болезни: в 1915 году на итало-

австрийском фронте он попал в зону, отравленную ипритом,

и долго болел.
По возвращении в Рим на аэродроме в Чампино Малапарте

сказал, что убежден: остатки иприта, затаившиеся в организме,

атакуют его легкие. Он судорожно держался за эту гипотезу.

И заплакал, услышав месяц спустя следующие слова: «Мала¬

парте, ты не знаешь правды. Ее от тебя скрывают, твое со¬

стояние очень серьезно. Можешь сам догадаться, что это за

болезнь, раз тебе ее не называют. А теперь подумай о покая¬

нии, для этого у тебя времени достаточно!» Малапарте за¬

плакал. Он попросил своего брата закрывать дверь перед

всеми, кто захочет, пользуясь саном, войти к нему и говорить

подобные вещи. Брат закрыл дверь, но мысль о смерти уже

успела проникнуть в комнату. Ее тень появлялась каждый

раз, когда силы покидали Малапарте. С тех пор он никогда

не бывал один. С ним бывали либо те люди, в присутствии

которых он оживлялся и беседовал, либо та тень.
Малапарте родился 9 июня 1898 года в Прато близ Фло¬

ренции. Отец у него австриец, мать итальянка. Его настоящее

имя — Курт Зухерт. На вопрос, почему он избрал себе псев¬

доним Малапарте, он отвечал: потому, что Бонапарте был

уже занят. Биография Малапарте полна размаха и крутых

поворотов. Он с легкостью предоставлял кредит разным дви¬

жениям и идеям. Но хотел, чтобы этот кредит использовали

по его усмотрению. Малапарте был упрям. Движения и идеи

тоже были упрямы. И, кроме того, имели в своем распоря¬

жении средства принуждения. Поэтому во времена фашизма,

например, Малапарте то поднимался на верщпиу карьеры, то
21 і

сидел по различным тюрьмам, дольше всего (целых пять лет) —

в знаменитой политической тюрьме на острове Липари.
В 1939 году Муссолини амнистировал его. В 1941 году

Малапарте едет корреспондентом на Восточный фронт. Но по

требованию немецкого генерального штаба его отзывают от¬

туда. Страсть писать по-своему была у него так же неодолима,

как у алкоголика страсть к вину. Как пьяница, напившись,

не может не дебоширить, так и Малапарте. Его мироощущение

являло собой причудливый сплав гумано-анархо-сюрреализма.

У него был такой живой ум, как у всех журналистов мира,

вместе взятых. Блестящая память. Он был очень начитан и

необыкновенно любознателен. Бергсон, Ленин, Ницше, Кроче,

Сорель— все это он знал вдоль и поперек. То же самое с ли¬

тературой. Он проглатывал Д’Аннунцио с такой же жадно¬

стью, как Папини, а Папини — с такой же жадностью, как

Пиранделло.
Малапарте начал с коммунизма. Принадлежал к одной

из первых, так сказать, палеокоммунистических организаций,

во главе которой стоял патриарх итальянских радикалов

Гульельмо Лучиди. Эта организация переносила на итальян¬

скую почву идеи группы «Clarté» («Ясность») Барбюса. Впо¬

следствии Малапарте каждый раз, когда он бунтовал, прихо¬

дил к коммунистам. Несмотря на все скандалы и репрессии,

литературное творчество приносило ему миллионы. Миллионы

во всех валютах мира, ибо его переводили на десятки языков.

Известная книга Малапарте «Кожа» — о Неаполе после при¬

хода союзников — разошлась в подлиннике и в переводах в

двух миллионах экземпляров. О ней написано почти десять

тысяч статей. Священная канцелярия включила ее в список

запрещенных книг, так как Малапарте написал там, что свя¬

щенники в эти безумные месяцы вели себя безнравственно.

Кроме того, в одном абзаце он задел лично папу. Другие его

книги, как, например, «Капут», разошлись в сотнях тысяч

экземпляров.
Книги Малапарте, в сущности, не утверждали никакой

правды. Они просто разоблачали ложь. Были проникнуты

какой-то могучей независимостью. Больше всего интересо¬

вали Малапарте вопросы войны, власти, государственного

аппарата, человеческого общества. Он никогда не писал о ре¬

лигии. К церкви относился со снисходительным равнодушием.

О собственной нравственности отзывался критически. Гос¬
214

пожа Е. рассказывала мне, что он как-то в разговоре с ней

назвал себя «самой большой б... среди нонконформистов и са¬

мым большим нонконформистом среди б...» Уезжая на рус¬

ский фронт, он сказал одному из друзей, который надоел

ему своими назиданиями: «Италия — б... Муссолини — б...

я сам — б...».
Вообще он, кажется, считал проституцию современной фор¬

мой макиавеллизма, а также национальной формой защиты

от насилия, от чужеземных захватчиков. Эта национальная

форма, которая шлифовалась тысячелетиями, достигает, на¬

пример, в Неаполе или в Палермо вершин совершенства. Все

здесь толкает к проституированию. Нищета, голод, бытовые

условия, невероятная скученность. Не подлежит сомнению, что

реакция Малапарте — это реакция нормального, чуткого чело¬

веческого сердца. Но он не только человек, он — итальянец,

исполненный патриотизма и даже шовинизма. Глядя на этот

мир, где продается все и вся, он радуется современности по¬

следствий, вытекающих из вековых исторических причин.

В этой насыщенной атмосфере проституирования Малапарте

чувствует себя словно индус, который купается в Ганге и

смывает собственную грязь в волнах, несущих толстый слой

чужой грязи.
Перед своей болезнью Малапарте тянулся к коммунистам

больше, чем прежде. Говорил им, что должен теперь дер¬

жаться поближе к ним. В 1945 году он хотел вступить в пар¬

тию, но сами коммунисты отсоветовали ему это. Несмотря

на все, такой шаг многим показался бы тогда чем-то искус¬

ственным. Теперь, много лет спустя, на его вступление в пар¬

тию посмотрели бы иначе. Но, конечно, еще лучше было всту¬

пить по возвращении из поездки, все увидев и осмыслив.
Малапарте, человека необыкновенно своеобразного ума и

яркой индивидуальности, всегда волновала толпа. Толпа

итальянских солдат первой мировой войны. Толпа палерм¬

ских или неапольских бедняков. Именно его чувствительность

к толпе, к толпе русских, «настоящих людей, как и все другие

люди в Европе», явилась причиной того, что генерал фон

Шоберт, в ставку которого попал Малапарте на русском

фронте, потребовал, чтобы его немедленно отозвали обратно

в Италию.
Когда Малапарте приехал в Китай, его сердце опять за¬

трепетало. Вообще интеллигентов, как правило, трогает чело-
215

печеская толпа. Им не о чем говорить с ней, но их одиночество

почему-то тает в ее присутствии.
Малапарте не успел много написать из Китая. Обычно, ког¬

да он берется за перо, стоит ему похвалить что-нибудь, как его

тут же одолевает дух противоречия, тянет пощупать подклад¬

ку, заглянуть за кулисы. Его волнение столь сильно, что он,

как говорят в Варшаве, покупает все. Размах его сердца гран¬

диозен. Он охватывает шестьсот миллионов людей, их жизнь,

а также жизнь их отцов и дедов на протяжении тысячелетий.

Когда Малапарте пишет свои строки, для него нет на свете ни¬

чего важнее того, чтобы этот народ не знал больше наводнений,

голода, эпидемий. Это чувство не проходит. Из его статей я не

буду приводить ничего, так как всё, что он написал, говори¬

лось уже не раз. Даже Малапарте, человек органически неспо¬

собный к повторению избитых фраз, рассказывая о том, что

он любит, не сумел их избежать. Его слова глубоко искренни,

по вместе с тем невероятно наивны.
Когда Малапарте вернулся, его стали навещать товарищи.

Заходил Пальмиро Тольятти, Пьетро Секкья, Лонго, ди Вит¬

торио. Малапарте любил людей. Нуждался в их посещениях.

Он рассказывал о своих планах. Возвращался к мысли о бо¬

лее тесном сотрудничестве. Узнав, что он пускает к себе всех

желающих, к нему стали приходить священники и монахи.

Они так зачастили, что кто-то из членов семьи запротестовал.

Но Малапарте сказал: «Они мне не сделали в жизни ничего

плохого, пусть приходят!»
Приходила, впрочем, одна мелкота, ибо у Малапарте не

было в церковном мире никаких связей. Зато у него бывал

весь цвет мира культуры, искусства, науки и даже политики.

Приходил Фанфани, зашел премьер-министр Дзоли, секре¬

тарь национально-монархической партии, бывший министр

двора, маркиз Лучиферо, и десятки других. Малапарте это

нравилось. Он шутил, что того и гляди зайдет Гронки.
Папа велел передать ему, что приглашает его на аудиен¬

цию после выздоровления. Однажды его посетил епископ

Прато, самый младший из итальянских епископов, впослед¬

ствии снискавший громкую славу, монсиньор Фиорделли. Они

побеседовали часок-другой о их родном городке. Фиор¬

делли был много лет назад школьным капелланом в Прато,

правда, не в гимназии и не в те годы, когда там учился Мала-
216

парте. Но если бы даже годы и школа совпадали, это бы ни¬

чего не дало. Малапарте не мог посещать уроки будущего епи¬

скопа, так как Зухерты были лютеранами. Тем не менее беседа

была полна воспоминаний и эмоций. Перед уходом епископ

заметил, что у постели Малапарте масса цветов, а перед обра¬

зом мадонны их нет совсем. Лютеранин Малапарте попросил

у епи.скопа прощения и позвал сестру, испаиочку Кармелиту;

сестра умиляла его тем, что никогда не заговаривала с ним

на религиозные темы п даже не она принесла святой образ.

Теперь Малапарте попросил ее переставить цветы и с тех пор

следил, чтобы мадонна не оставалась без цветов.
Но это все. Те, кто не сделал ему в жизни ничего пло¬

хого,—священники и монахи — продолжали приходить. Они

не сделали ему ничего плохого, и Малапарте их не выгонял.

И вот однажды его брат, Энцио Зухерт, застал Курцпо в сле¬

зах. В дверях он столкнулся с выходившим из комнаты доми¬

никанцем, отцом Феличе Морлионом. Это он сказал больному,

что у него рак. Он произнес жестокие слова, кончавшиеся

фразой: «Подумай о покаянии, для этого у тебя времени

достаточно». Малапарте плакал п молил, чтобы отныне

к нему на порог не пускали ни одной сутаны, ни одной

рясы.
Энцио не пускал. Но сделанного уже нельзя было испра¬

вить. Тень, вошедшая в больничную палату после слов отца

Морлиона, не хотела уходить. Это не мои домыслы, Мала¬

парте сам говорил об этом. С самого начала болезни он по¬

рывался вести дневник, и время от времени ему удавалось

продиктовать одну-две странички. Он печатал эти странички

в газетах, иногда читал по радио. Вот откуда я знаю о тени.

«Даже когда я остаюсь один, в комнате пас всегда двое —

тень и я»,— сказал Малапарте.
Знаменательно также, что с тех пор Малапарте перестал

шутить. Раньше он был весел. Иногда это было спокойное

веселье, иногда нервное, но больной постоянно смеялся и

шутил. Смеялся над коммунистами и священниками, которые

«охотятся за его душой». Смеялся над больничными сестрами

из Союза святой Марты, которые принимали всерьез все, что

бы он ни говорил. Подтрунивал над профессором Фругони,

знаменитым терапевтом, ординатором клиники «Санатрикс»,

велевшим на ночь натягивать над постелью Малапарте нечто

вроде палатки, под которую накачивали кислород. «Почему
217

вы настаиваете, профессор,— говорил Малапарте,— чтобы я

умирал, как в туристском походе?» Теперь Малапарте больше

не шутил. Словно это было неприлично в присутствии тени,

проникшей в его комнату.
В книгах Малапарте, особенно в последних, масса персо¬

нажей умирает и много говорится о смерти. Сам он тоже, за¬

болев, не избегал этой темы. Напротив, можно сказать, что

он даже бравировал разговорами о своей кончине. Это объяс¬

нялось не его обычной смелостью, а тем, что он любил во что

бы то ни стало привлекать к себе внимание и готов был ради

этого обсуждать даже тот крайний случай, каким была для

него собственная смерть. Конечно, Малапарте знал, что когда-

нибудь ему предстоит умереть. Думал, что в общем-то рано

или поздно это случится. Но никогда не связывал смерть со

своей болезнью. А если и говорил о смерти, то изображал ее

слабым противником, который, сознавая свою слабость, ищет

союзника в болезни, тяжелой, изнурительной, но все же такой,

от которой не умирают.
Словом, Малапарте заигрывал со смертью так, будто

имел гарантию, что этот опасный хищник заперт в клетке, как

лев или тигр в зоопарке. Я уже упомянул здесь, что ААала-

парте был смелым человеком. Об этом рассказывают все, кто

с ним сталкивался на фронтах первой войны или во вторую

войну — на немецко-советском и финском фронтах или на со¬

юзническом фронте на юге Италии. Он спокойно и небрежно

ехал по заминированному полю, когда справа и слева от него

рвались мины, уничтожая людей. Он сохранял полнейшее

хладнокровие во время бомбежек и артиллерийских налетов.

Но тогда Малапарте был здоров, полон сил. А теперь он был

болен. И явно начинал бояться противника. Когда он оста¬

вался один, ему становилось не по себе, потому что по-насто¬

ящему он был не один. Так прошло пять дней.
На шестой день Малапарте решился на то, что ему давно

советовали друзья, но против чего возражал профессор Фру-

гони. Он начал лечение кортизоном. Друзья достали ему сна¬

чала небольшую дозу, потом еще и еще. Улучшение про¬

изошло сразу. Вернулся аппетит, хорошее настроение. Мала¬

парте почувствовал себя даже в силах самостоятельно принять

ванну, после того как долгие месяцы его мыли сестры. Он

выздоравливал на глазах. Моравиа, навестивший его как-то

в эти дни, застал его за порцией «аббаккии» — блюда из мо¬
218

лодой баранины, очень вкусного и сверхитальянского, но

недиетического. Малапарте был в великолепном настроении.

Снова шутил. Снова строил планы. Планы путешествий, ибо

путешествия всю жизнь были одной из его главных страстей,

и планы, о которых я уже упоминал,— планы сближения,

укрепления связей с коммунистами^
Он был полон энтузиазма. Неосмотрительный, неосторож¬

ный, не знающий меры, как всякий'неофит. Но никто в прессе

не написал о нем худого слова. Все уважали его тяжелую

болезнь. Особенно уважали завет молчания коммунисты. Их

раздражение смягчал тот поистине трогательный факт, что

Малапарте стоял в строю вместе с ними, можно даже сказать,

по стойке смирно, хотя и в неправильной позиции.
Так прошел, месяц. Малапарте строил планы, и его само¬

чувствие улучшалось с каждым днем. Возрастал аппетит,

появился румянец, исчезла тень. След от прежних дней

остался в том, что Малапарте продолжал ставить половину

своих цветов перед образом мадонны. По-моему, он делал это

из чистого джентльменства. Второе остаточное явление пред¬

ставляется мне более серьезным. Малапарте не щеголял те¬

перь остротам^ на тему о своей смерти, решив, вероятно, что

смерть — противник, с которым нужно считаться. Он был

снова уверен, что не умрет. Но, несомненно, ощущал, что

поединок со смертью не прошел для него бесследно. И вслед¬

ствие этого потерял прежнюю непринужденность в обраще¬

нии с ней. А может быть, это было тоже своего рода джентль¬

менством — нежеланием смеяться над тем, что сумело поста¬

вить человека на колени. Не знаю. Я привожу лишь факты,

которые узнал от хорошо осведомленных людей.
Малапарте принимал кортизон целый месяц. Профессор

Фругони был бессилен. Больной вырвал у него согласие в

дни страха и отчаяния. Профессор надеялся, что, когда мо¬

ральное состояние Малапарте улучшится, у него удастся

отнять лекарство, к которому современная медицина отно¬

сится с большой осторожностью. Кортизон — вытяжка надпо¬

чечника, а вернее, коры надпочечника. Это очень сильное

средство, действующее на всю нервную систему, как удар

хлыста. Оно способно опаснейшим образом изменить равно¬

весие ионов в организме. Способно поднять нервную возбу¬

димость человека до границ безумия. У него есть сторонники,

особенно среди психиатров.
219

В Америке славу кортизону завоевал фильм «За зерка¬

лом» с Джеймсом Мезоном в главной роли. Мезон играет

скромного, робкого народного учителя, который под влия¬

нием кортизона превращается в надменного сверхчеловека.

Итак, кортизон может улучшить психическое состояние. Он

действует как наркотик. В.некоторых случаях неврастении или

меланхолии, при правильной дозировке, бывает полезен. Но

для этого весь организм должен быть здоровым. Особенно

сердце. Профессор Фругони знал все это. Но знал также,

что Малапарте спасти нельзя. Он был уверен, что кортизон

сократит жизнь больному. И одновременно понимал, как трав¬

мировали бы его попытки отнять у него лекарство, которое

вернуло ему силы, аппетит, настроение и так блестяще спра¬

вилось с преследующей его тенью.
Инфаркт грянул, как гром. Это было в три часа дня, пят¬

надцатого мая. Малапарте, поспав после обеда, проснулся.

Сестра Кармелита, испаночка, помогала ему усесться поудоб¬

нее, так как его беспокоили пролежни. И тогда, подняв голову,

чтобы осмотреться, Малапарте внезапно опрокинулся на¬

взничь.
В комнате рядом сидели гости, ожидавшие его пробужде¬

ния. Сестра Кармелита бросилась к звонку, затем, перепуган¬

ная, выбежала в коридор. Комната мгновенно заполнилась

людьми. Через минуту прибежал один дежурный врач, за ним

другой, а спустя десять минут у постели больного уже стоял

Фругони. Он даже не просил гостей освободить комнату, уве¬

ренный, что Малапарте умирает. Но прошел час, и тот оттол¬

кнул кислородную маску. Он и на этот раз победил смерть. То

есть снова отодвинул ее.
Настали трудные дни. Фругони установил у дверей палаты

строгие дежурства. Исчез кортизон, исчезли гости, исчезли

шутки, исчезла обильная еда. Малапарте то спал, то дремал.

Бодрствуя, он водил глазами за больничными сестрами. Ни¬

чего, собственно, в эти дни не происходило. Позднее Мала¬

парте рассказывал, что, водя тогда глазами за сестрой Кар-

мелитой и другими, он все ждал, что они начнут говорить с

ним о молитве или о боге. Малапарте знал: им известно, что

он лютеранин. И думал, что они начнут говорить и об этом,

делать намеки, переставлять все ближе образ мадонны. Он

отнесся бы снисходительно ко всему этому. Но сестры ничего

такого не делали. Ничего такого не говорили.
220

Однако за сценой, в коридоре, было не так, как в комнате

у Малапарте. Не проходило дня, чтобы к самому порогу не

сунулся кто-нибудь из известных римских священников. Захо¬

дили те, кто навещал других больных. Приходили и другие,

специально ради Малапарте. В тот момент душа Малапарте

была своеобразной no man’s land. Священники и монахи опа¬

сались сделать шаг посмелее. Каждый хотел попробовать, но

каждый боялся. Они знали, что папа, узнав в свое время о

неосмотрительном шаге отца Морлиона, скривился и сказал

загадочно: «Малапарте не такой человек, на которого нужно

воздействовать страхом. Это душа, которую нужно спасти!»

Последнее помнил каждый из этих доброхотов. Но они не

знали способа. Не знали срока. Не чувствовали — пора уже

или не пора.
К Малапарте не пускали никого чужого. Пускали только

близких родственников. Однажды его сестра, Мария, спро¬

сила, не хочет ли он написать письмо монсиньору Фиорделли,

епископу из Прато, и поблагодарить за посещение. Малапарте

согласился, но ни в тот день, ни на следующий письмо не про¬

диктовал. Прошел еще день. И еще. Марии уже неудобно

было напоминать. На пятый день, по странному, синхронному

наитию епископ напомнил о себе сам. Из обильной почты

сестра Кармелита извлекла томик «Подражание Иисусу Хри¬

сту» в новом издании и в старом переводе Чезаре Гуасти.

Книжечку прислал монсиньор Фиорделли. Теперь Малапарте

пришлось собраться с силами и продиктовать письмо.
В письме речь шла главным образом о болезни. Там не

было ничего, что могло бы служить ориентиром для ожидаю¬

щих. Вернее, не было почти ничего. Потому что, говоря о пасхе,

Малапарте все же выразился так: «Когда весь мир радовался

воскресению господню, я...» А в заключение письма Малапарте

благодарил монсиньора за возможные молитвы. «А если вы,

ваше преосвященство, молились за меня, если, по своей оте¬

ческой доброте, вспомнили обо мне, сердечно вас благодарю».

Приведенные мною отрывки были не очень выразительны и не

давали уверенности, что посеянная отцом Морлионом бацилла

страха действует в нужном направлении. Но и отрицатель¬

ным письмо, конечно, не было. Какие-то процессы в сознании

Малапарте совершались. Спасибо и на этом.
В ту пору Малапарте не навещал никто из приятелей — ни

Моравиа, ни Унгаретти, ни Репачи, не навещали члены пар¬
221

тии, с которыми он сдружился, не навещали журналисты.

Запрет профессора Фругони распространялся на всех, кроме

ближайших родственников, врачей и сестер клиники. Это про¬

должалось недолго, может неделю, может десять дней, в те¬

чение которых ничего особенного будто бы не произошло. Но

когда Фругони, учитывая психические, а вернее, нервные свой¬

ства Малапарте, который на людях оживлялся и чувствовал

себя бодрее, снял запрет и разрешил короткие посещения,

друзья Малапарте и его товарищи по перу сразу заметили,

что какая-то стрелка в душе больного явно переместилась.

Малапарте не говорил теперь о священниках и монахах, как

о безликой массе, не сделавшей ему ничего плохого, не гово¬

рил о них с плачем, как после визита отца Морлиона, крича,

чтобы их не пускали на порог. Нет, ни то ни другое. Он вне¬

запно стал раздумывать, кого из них пустить к себе. Друзьям

эта перемена показалась внезапной, ибо они ожидали встре¬

тить Малапарте таким же, как неделю или десять дней назад,

забыв в первую минуту, что в их общении с ним был перерыв.

Вряд ли кто-нибудь сумеет начертить кривую настроений Ма¬

лапарте за время этого перерыва. Вряд ли кто-нибудь сможет

установить, кто подсказывал больному фамилии священников,

кто, когда и как, один ли человек подсказывал, или двое, или

больше. Во всяком случае, ему подсказывали. Это явствует не

только из перемещения стрелки, но прежде всего из того, что

в словах Малапарте, обращенных к друзьям, ясно чувствова¬

лось продолжение диалога, начатого с кем-то другим.
Малапарте говорил:
—	Нет, отца Капелло не надо. Ведь это тот, что пытался

поймать Маркези, не так ли?
Не знаю, что говорили об отце Капелло другие, но друзья

Малапарте рассказывали ему то, что было известно в Риме

каждому: отец Феличе Капелло, иезуит, знаменитый специа¬

лист по каноническому праву, член Апостольской академии

наук, советник семи священных конгрегаций, не считая апо¬

стольской датарии и трибуналов, человек, пользующийся

репутацией святого и специалиста по обращению грешников,

гак сказать, без пяти двенадцать, ворвался в комнату уми¬

рающего профессора Кончетто Маркези, одного из столпов

итальянской классической филологии и заместителя предсе¬

дателя Коммунистической партии Италии. Ворвавшись, он

спросил у ААаркези, не хочет ли тот причаститься и убрать
222

таким образом с дороги колоды, загораживающие ему путь

на небо. В ответ на этот натиск Маркези улыбнулся слегка

и сказал: non sum dignus. Это значит дословно: я недостоин,

а в данном случае нечто вроде: много чести. Но отец Капелло

счел это выражением покаяния. На следующий день Маркези

умер, а еще через день христианско-демократические и като¬

лические газеты сообщили, что на смертном одре отец Капелло

вернул Маркези в лоно церкви.
—	Раз так, то его не пускайте,— сказал Малапарте.— Его

не надо!
Из этой фразы тоже видно, что стрелка переместилась.

Ведь «его не надо» — это почти то же самое, что «другого да».

Теперь можно было не сомневаться, что кто-нибудь из разгу¬

ливающих по коридору зайдет в палату к больному. Правда,

кроме консультации относительно предложенных кандидатур,

ничто в разговоре с Малапарте не подтвердило этого. В ос¬

тальном он говорил на свои обычные темы. Говорил так же,

как обычно. На свои извечные литературные, философские п

политические темы.
Опять прошла неделя. Это было, кажется, первого июня,

часа в два ночи. Малапарте попросил своего брата, дежурив¬

шего около него, привести отца Ротонди. Отец Ротонди, тоже

иезуит, был когда-то исповедником папы. С курией он не свя¬

зан. Все свое время отдает обществу Иисуса и организации

под названием «За лучший мир». Он в этой организации вто¬

рое лицо после отца Ломбарди, в прошлом самого выдаю¬

щегося проповедника Италии, сегодня целиком увязшего в

миллиардных строительных и финансовых делах своего «За

лучший мир», призванного доказать, что можно устранить

все недостатки мира сего без всяких переворотов и без ком¬

мунизма, при помощи одной лишь любви.
Отца Ротонди разбудили, и он тут же стал собираться.

Но пока он пришел в клинйку, уже начало светать. Малапарте

попросил передать ему самые глубокие извинения и, сообщив,

что раздумал, не впустил его в комнату. Пришел еще один день,

а две ночи спустя вся сцена повторилась с начала до конца.

Однако на этот раз отец Ротонди уже не вернулся домой.

Он переночевал в клинике, а на следующую ночь опять при¬

шел в комнатку, которую сестры приготовили ему на одном

этаже с Малапарте. Это уже был не стихийный штурм, про¬

веденный впопыхах, кое-как. Это была форменная осада.
223

И когда в одну из следующих ночей больного опять охватил

ночной страх, когда снова появилась невыносимо назойливая,

пугающая тень, отец Ротонди уже через пять минут после

вызова стоял у постели Малапарте. Их оставили одних. Бе¬

седа длилась три часа.
Отец Ротонди вошел в ворота крепости и остался там.

Любопытно, что он не захотел взять на себя всю работу. Он

приходил к Малапарте сначала ежедневно, потом через каж¬

дые несколько дней, и так до конца. Но уже в самом начале

он переубедил Малапарте относительно отца Капелло, и тот

согласился с ним побеседовать. Впрочем, больной думал,

кажется, о Капелло хуже, чем он того заслуживал. В боль¬

ничной палате появился маленький, скромненький священник

с пергаментным лицом, очень толковый, но скорее в вопро¬

сах, касающихся не нашего мира, а иного. С профессором

Маркези у него, возможно, в самом деле получилось недо¬

разумение. Тем более, что он был начисто лишен чувства

юмора. Теперь, с Малапарте, который никак не мог преодо¬

леть свое недоверие, отец Капелло на протяжении всего раз¬

говора ни разу не коснулся религиозной темы. И только

уходя, спросил, может ли он благословить Малапарте.
—	Пожалуйста,— сказал Малапарте.
—	Но вы этого хотите? — спросил монах.
—	Хочу,— ответил Малапарте.
Он соглашался, он хотел, но все это было еще на втором

плане. Было как бы порождением ночи. Это, конечно, не зна¬

чит, что оба отца появлялись только в темноте, ничего подоб¬

ного; дело, рожденное ночью, имело свою дневную агентуру,

это не подлежит сомнению. Но тем не менее нельзя было

говорить о душе Малапарте как душе покоренной, и в осо¬

бенности как о душе, принявшей решение.
При таком положении вещей то, что произошло восьмого

июня и, главное, как оно произошло, чрезвычайно интересно.

Была суббота. После обеда в субботу в Италии не работают.

В воскресенье выезжают на свежий воздух. Поэтому суббот¬

ние послеобеденные часы были для друзей Малапарте тради¬

ционным временем визитов в клинику «Санатрикс». В суб¬

боту восьмого июня там тоже было полно народу. Обычные

посетители — несколько писателей, несколько журналистов,

родные и близкие. В шесть вечера заглянул на полчасика
224

отец Капелло. Никто ничего не заметил. А между тем ока¬

залось, что именно тогда Малапарте принял из рук отца Ка¬

пелло крещение, а вернее, поправку к своему лютеранскому

крещению; в принципе католическая церковь признает люте¬

ранское крещение действительным, поскольку сама формула

обряда у лютеран и у католиков одинакова; только с окроп¬

лением водой возникают сомнения — лютеранские пасторы

окропляют небрежно или не окропляют совсем — поэтому, на

всякий случай, это проделывают снова.
Повторяю — никто из присутствующих журналистов, писа¬

телей, друзей ничего не заметил. Это чистая правда. Мне рас¬

сказывал журналист Т., который находился тогда в комнате.

Т. предполагает, что это произошло, когда сестра делала

Малапарте укол, и все на минутку отодвинулись от кровати.

После укола отец Капелло подошел первым. Это, должно быть,

произошло именно тогда, так как все остальное время раз¬

говор был общим и несколько человек непрерывно сидело или

стояло рядом с Малапарте, причем все, по манере итальянцев,

говорили одновременно.
Время крещения сообщил уже после смерти Малапарте

отец Ротонди. Тот же самый день и час назвали также сестры

и брат покойного. И я отнюдь не подвергаю это сомнению.

Меня поражает другое. Не думаю, чтобы отец Капелло дейст¬

вовал неожиданно для больного, как в случае с Маркези. Нет,

все было, несомненно, условлено заранее. И Малапарте, как

обычно, в последнюю минуту ретировался. Но у него хватило

сил ретироваться лишь на полшага. Он позволил окрестить

себя, но так, чтобы никто не заметил. Так, чтобы никто не

узнал. Никто, это значит — друзья, товарищи, пресса.
Это было восьмого июня, а Малапарте умер девятнадца¬

того июля. Можно было бы написать целый трактат о четырех

неделях между восьмым июня и девятым июля, то есть днем,

когда Малапарте исповедался и принял причастие. Но я не

собираюсь писать трактат. Я избегаю догадок, как собствен¬

ных, так и чужих. Повторяю только то, что слышал от лю¬

дей, поддерживавших постоянную связь с клиникой «Сана-

трикс», то есть от знакомых и друзей Малапарте. Все они со¬

гласны в одном: Малапарте до конца оставался таким, как

всегда.
Мне не хочется без конца повторять одно и то же, но я

вынужден подчеркнуть: даже в христианско-демократической,
16 Т. Бреза
225

католической и церковной прессе я не встретил ни разу

утверждения, что Малапарте переменил свои взгляды. Об этом

не пишет никто. Кроме одного человека, о котором я расскажу

позднее. Христианско-демократические и церковные газеты

ставят вопрос так: Малапарте умер католиком, поскольку он

выполнил все обряды, которых церковь требует от католика.

Да, это правда. Кроме того, он выполнил одно требование, ко¬

торое церковь предъявила ему уже как католику: уполномочил

отца Ротонди сообщить священной канцелярии, что он отка¬

зывается от своей осужденной церковью книги «Кожа».
Да, и это правда. Во всяком случае, я верю этому. Так же,

впрочем, как верят Донини или Моравиа, бесконечно далекие

от церкви, но никогда не оспаривающие очевидных фактов. И я

повторяю: факт, что Малапарте принял святое причастие, и

факт, что он отказался от своей книги, которой так гордился,

которая разошлась во всем мире на сорока семи языках в двух

миллионах экземпляров, о которой было написано чуть ли

не десять тысяч статей.
Это все правда, но, кроме этого, есть и другая правда, кото¬

рая противоречит первой. Она заключается в своеобразной

неприкосновенности Малапарте. Ведь все в один голос

твердят, что в течение всей своей болезни и даже в течение

последних сорока дней Малапарте не произнес ни единого

слова, которое бы свидетельствовало о том, что он изменился.

Что он говорил отцу Капелло, сестрам из клиники, своим

сестрам и брату — никто не знает. Отец Ротонди рассказал

потом кое-что из своих бесед с ним. Это все. Но и это принад¬

лежит к какой-то замкнутой области, оторванной от остальной

жизни Малапарте. К области, которую я не могу не назвать

ночной. Порожденной тенью, которой Малапарте испугался.

А вне этой области он оставался таким, как всегда. Всему

множеству своих друзей, поклонников и разных лиц, гор¬

дых знакомством с крупным писателем, он ни единым сло¬

вом не намекнул, что в нем совершаются внутренние пере¬

мены.
После крещения наступает период затишья. Мне кажется,

для обоих священников самое трудное с Малапарте было

именно то, что он, позволив им разок-другой прорваться к себе

в душу, не сделал из этого никаких выводов. Обычно если

неверующий призывает к себе священника, то он уже покорен

до конца. Обычно если человек соглашается принять креще-
226

ниє, то с ним уже не возникает никаких осложнений. А тут

святые отцы ворвались в крепость сначала один раз. Затем они*

перешли вторую линию укреплений, забравшись совсем глу¬

боко внутрь. Но могли ли они сказать себе при этом, что

спасли душу Малапарте? Они, без сомнения, считали поведе¬

ние Малапарте нелогичным. Чрезвычайно трудно было до¬

биться, чтобы он сделал элементарные выводы из своих усту¬

пок. Очевидно, они были ему внутренне чужды. Конечно, он

боялся смерти. Убегал от нее по ночам. Убегая, попадал в

объятия священников, но их язык был ему настолько чужд,

что он не понимал его. Не знал, что с ним делать. А они

со своей стороны, кажется, тоже не знали, что делать с Мала¬

парте.
Июнь прошел. Началась жара. Малапарте страдал невы¬

носимо. Рак разрушил у него уже одно легкое. Постепенно рас¬

пространялся и на второе. Дыхание было мукой. Пролежни

при малейшем движении выжимали у него слезы из глаз.

Вообще Малапарте теперь часто плакал. Вспоминал разное,

волновался. С окружающими он стал мягче. Все принимал без

возражений. Давно отошли вспышки гнева и едкие выпады

против всех, кто, как ему казалось, предполагал, что он умрет.

«Я умру, умру,— кричал еще недавно в таких случаях Мала¬

парте,— умру, но увидишь, что только через полчаса после

тебя!»
Теперь он не ругался, не кричал. Не диктовал интервью.

Не требовал, чтобы их записывали на пленку, и не прослу¬

шивал их потом, иронически улыбаясь, особенно в тех местах,

где пленка зафиксировала, как он задыхался и кашлял. Он

все время вспоминал Прато, Флоренцию, а чаще всего — свою

виллу на Капри. Он водил дружелюбным взглядом за сест¬

рами из клиники. Опять следил, чтобы около мадонны стояли

цветы. Одна из сестер положила ему на ночной столик четки.

Малапарте кивком головы выразил согласие. Фругони не жа¬

лел ему теперь анестезирующих средств, после которых он

часами находился в полудремотном состоянии. Так проходили

ночи. Сестры говорили, что по ночам он часто звал: «Ротонди!

Ротонди!» Но так как он бывал не в полном сознании, то они

не посылали за отцом Ротонди. Тот, впрочем, продолжал на¬

вещать больного, но ничего нового не происходило. Малапар¬

те умирал, а религиозные дела оставались на точке замер¬

зания.
15*
227

Однажды, когда Малапарте чувствовал себя немножко

лучше, его сестра Мария наклонилась над ним и сказала, что

десятого числа папа назначил ей частную аудиенцию. Спросила,

не хочет ли Малапарте передать что-нибудь святому отцу. Он

ничего не ответил, но явно обрадовался. Когда наступил день

аудиенции, он попросил сестру захватить с собой из дома ку¬

колку, которую ему подарили китайские дети из Гонконга,

воспитанные итальянскими монахинями. Тогда он еще ничего

не сказал о книге «Кожа», некоторые страницы которой сильно

задели папу. Мария вернулась из Ватикана взволнованная.

Малапарте попросил рассказать ему все подробно. Мария

принесла ему специальное апостольское благословение. Она

получила его в часовне у алтаря, и папа сказал, что благо¬

словляет ее и ее больного брата. Малапарте внимательно вы¬

слушал все. Его всегда трогало внимание со стороны сильных

мира сего. Мне кажется, что все хлопоты церковников он вос¬

принимал именно с этой точки зрения. Вероятно, в этом отно¬

шении не питали никаких иллюзий также отец Ротонди и мо¬

нахини— сестры из клиники. И поэтому лишь несколько дней

спустя на ночном столике рядом с четками появилась фотогра¬

фия папы в серебряной рамке. Лишь после двенадцатого июля,

когда у Малапарте был второй инфаркт и когда он сказал

профессору Фругони:
—	Она теперь меня сомнет, профессор. Этот Морлион был

прав!
Слова отца Морлиона он, должно быть, не забывал ни на

минуту!
На следующий день на вопрос отца Ротонди, не хочет ли

он исповедаться и принять причастие, Малапарте ответил

утвердительно. Все вышли из комнаты. Вышел и профессор

Фругони, попросив только, чтобы во время исповеди Ротонди

держал в руках звонок и, в случае надобности, немедленно

позвонил. Но Малапарте выдержал исповедь и после при¬

частия даже почувствовал себя лучше. В полусознатель¬

ном состоянии, на уколах он прожил последние дин. И

умер девятнадцатого июля днем, примерно без четверти

четыре.
В его обращение не очень верили. Отцу Ротонди пришлось

двадцать пятого июля выступить по радио и использовать весь

свой авторитет исповедника, чтобы рассеять соїмнения. Отец

Ротонди подробно рассказал об обращении Малапарте, по¬
228

вторил свои с ним беседы, описал свою борьбу с Малапарте и

его внутреннюю борьбу. Я знаю многих, которые считают, что

даже если отец Ротонди настолько полагался на свою память,

чтобы строго отделить все услышанное от Малапарте на испо¬

веди от услышанного во время бесед с ним, то он все равно

не должен был выступать по радио. Они считают, что прове¬

дение грани здесь рискованно, морально непривлекательно,

да и канонически сомнительно. Меня тоже в этом что-то оттал¬

кивает. Но не берусь судить, так как я тут не знаток. А в

общем из всего, что я слышал от католиков после обращения

и смерти Малапарте, ближе всего мне высказывание Ла Пиры.

Он ни словом не обмолвился об обращении, обошел этот во¬

прос.
Рим, 1 сентября 1957 года
Монсиньор Джузеппе де Марки, крупный чиновник статс-

секретариата и преподаватель истории дипломатии в Апостоль¬

ской духовной академии издал интересный список нунциев

Ватикана, озаглавленный «Апостольские нунциатуры с 1800 по

1956 год». Списку предпослана вступительная статья секретаря

священной конгрегации по чрезвычайным церковным делам,

архиепископа Антонио Саморе, который является, кроме

того, первым заместителем руководителя статс-секретариата

и председателем маленькой, созданной в 1930 году

комиссии под названием «Pontificia Commissione per la

Russia» *.
Еще перед польским Октябрем в Рим приезжал Т. по делам

своей группы. В священной канцелярии он был принят до¬

вольно высоким сановником — с ним беседовал отец К. Но,

хотя Т. совсем неплохо говорит по-французски, он, очевидно,

неудачно выразился, и отец К. решил, будто он приехал из

Польши с официальной миссией. Он тут же назначил ему сле¬

дующую встречу, чтобы вместе пойти к еще более высокопо¬

ставленному лицу. В самом начале второй встречи все выяс¬
1 Папская комиссия по России (итал.).
229

нилось, и отец К·, поняв свою ошибку, воскликнул: «Ну и огор¬

чится монсиньор Саморе! Ну и огорчится!» Это от души иду¬

щее восклицание очень заинтересовало нашего Т. Будучи, не¬

сомненно, больше дипломатом, чем писателем, он заключил,

что там явно ожидали приезда из Польши официального пол¬

номочного лица.
Возвращаясь к списку нунциев, составленному монсиньо-

ром де Марки, я должен сказать, что с удовольствием взял эту

книжицу в руки. Не из-за предисловия, из которого мало что

можно почерпнуть и которое лишь очень осторожно упоминает

о споре относительно возникновения института нунциев, не

углубляясь в этот щекотливый вопрос, а из-за самого списка,

вернее, списков, вызывающих множество мыслей и ассо¬

циаций.
А самый спор действительно интересен. Одни утвержда¬

ют— и это официальная версия,— что сегодняшние нунции

восходят к старинным apocrisiari, то есть папским послам при

дворах императоров и королей. Другие же не признают ника¬

кой связи между нунциями и этими apocrisiari, или папскими

посланниками, более поздних эпох, так называемыми legati

missi. По их мнению, нунции произошли от папских коллекто¬

ров (collettori papali), которых папы посылали собирать деся¬

тину— сначала от случая к случаю, как и «чистых» диплома¬

тов, то есть апокризиариев и легатов, а позднее — постоянно.

Сторонники «коллекторской» гипотезы считают, что в ее

пользу говорит постоянный характер функций коллекторов.

Представляется весьма вероятным, что, имея в крупных сто¬

лицах своих людей, папы стали поручать им, пусть сначала

неофициально, также и политические дела. Обязанности кол¬

лекторов постепенно перестают быть чисто фискальными. На¬

чиная с XV века коллекторы становятся прежде всего дипло¬

матами, понемногу облачаясь в фиолетовые и даже пурпурные

мантии. Прежние коллектории начинают именоваться нунциа¬

турами. Таким образом, окончательно определяется рабочий

профиль современных нунциев. Средневековый нунций-коллек¬

тор десятины превращается в классического посла. Кульми¬

нацией этого превращения является параграф 3-й: Règlement

sur le rang efttre les Agents Diplomatiques *, подписан-
1 Табель о рангах дипломатических представителей (франц.).
230

ный восемью державами в Париже 19 марта 1815 года и

утвержденный в том же году на Венском конгрессе. Параграф

этот присваивает нунциям звание и ранг дуайенов дипломати¬

ческого корпуса.
Возвращаюсь к книге монсиньора де Марки. Она вызвала

у меня массу размышлений. Де Марки перечисляет нунциев

с 1800 по 1956 год, поскольку списки за предыдущие периоды

уже публиковались. Но когда осознаешь, что речь идет о XIX

и XX веках, то есть о последних двух столетиях, поражаешься

методам, к которым вынужден прибегать автор, чтобы устано¬

вить даты назначений. В архивах зачастую отсутствуют копии

приказов о назначении. Тогда автор черпает сведения из «Диа-

рио ди Рома»; она хоть и сообщает о назначениях, но не всегда.

Кое-что можно узнать из бреве о переводе бывших нунциев на

новые посты. Но тогда даты далеко не точны. Ведь иногда

с момента отозвания одного нунция до назначения другого

проходят месяцы и даже годы. Иногда у де Марки нет иного

выхода, как определить дату по первому рапорту, прислан¬

ному новым нунцием в Ватикан. Но наиболее характерным

мне представляется способ определять даты назначения секре¬

тарей священной конгрегации по чрезвычайным церковным

делам. Источником служит здесь хранящийся в архивах кон¬

грегации список ее секретарей.
Есть в этом способе что-то ужасно старомодное. Трудно

себе представить, чтобы еще где-нибудь, кроме Ватикана, о

дате назначения тото или иного крупного дипломатического

представителя приходилось узнавать из «списка, хранящегося

в архиве». Да, это бывало, но не в XIX и не в XX веках! Также

несвойственны XIX и XX векам затруднения, вызванные от¬

сутствием копий приказов о назначениях. Копий нет, поскольку

приказы давались устно. Причем из всего этого отнюдь не сле¬

дует, что в Ватикане и его рабочих архивах царит беспорядок.

Я, скорее, предполагаю, что порядок там образцовый; но он

несовременен. Его критерии устарели. Отсюда этот «храня¬

щийся в архивах список», который мог бы быть гордостью

архивного дела и канцелярской техники в эпоху лонгобардов

или капетингов, но не сегодня.
Но в конце концов это мелочь, формальность. Значительно

интереснее следить за движением нунциев в эти два столетия.

Это трудное время для церкви. У апостольской столицы рвутся

дипломатические отношения то с одной, то с другой страной.
231

Хуже всего дела обстоят с Южной Америкой. Но и с Европой

у пап в ту эпоху забот хватало. Я, разумеется, не говорю о

наших днях и о пролетарских революциях, а лишь о буржуаз¬

ных и национальных. По этим разрывам отношений и мета¬

ниям можно судить, как трудно было католической церкви

привыкать к буржуазным и светским порядкам и даже к мо¬

нархиям, если они становились конституционными.
14 октября 1884 года министр иностранных дел Аргентины

предлагает папскому послу, архиепископу Матеру, в двадцать

четыре часа покинуть Аргентину. Дипломатические отноше¬

ния восстанавливаются только спустя шестнадцать лет.

В 1880 году Бельгия порывает отношения с Ватиканом на че¬

тыре года. Чили — на восемнадцать лет. Колумбия — на два¬

дцать семь. Эквадор — на тридцать пять. Франция, не считая

наполеоновских времен,— на шестнадцать лет (1904—1920),

Гаити — на одиннадцать. Италия устанавливает с Ватиканом

отношения лишь в 1929 году. В 1899 году Ватикан отзывает

своего интернунция из Люксембурга вследствие дипломатиче¬

ских конфликтов. Другого он присылает только в 1917 году.

В Голландии нет нунция с 1899 по 1910 год. Мексика, порвав

отношения с Ватиканом в 1865 году, по сей день не имеет на¬

стоящего нунция. Отношения между Парагваем и Ватиканом

прекращались дважды: с 1884 по 1900 и с 1905 по 1919 год.

Между Португалией и Ватиканом —с 1833 по 1841 год. Доми¬

никанская республика остается без нунция с 1903 по 1928 год.
31 июля 1835 года архиепископ Луиджи Амет ди Сан Фи¬

липпо э Сорсо получает телеграмму от статс-секретаря карди¬

нала Бернетти с приказом немедленно потребовать паспорт

для выезда из Испании. Только спустя двенадцать лет отноше¬

ния улучшаются. Но не совсем. В 1853—1857 годах в Испании

опять нет нунция. То же самое в 1869—1875 годах —в знак

протеста против политических переворотов и против борьбы

с церковью. Даже спокойная и всегда отличавшаяся терпи¬

мостью Швейцария вынуждает Ватикан отзывать своих нун¬

циев в 1850—1863 годах и в 1874—1920 годах «ввиду печаль¬

ного положения церкви в этой стране».
Уругвай в период с 1884 по 1939 год имел папского посла

лишь несколько месяцев, причем посол этот так и не вручил

верительные грамоты ввиду «неподходящей обстановки». В Ве¬

несуэле в 1903—1908 годах происходит то же самое, только

длится меньше. Итак, можно действительно по пальцам одной
232

руки пересчитать страны, у которых не было в ту эпоху с Ва¬

тиканом взаимных недоразумений.
Чтобы до конца понять смысл всего этого, следует вспом¬

нить, что во всех перечисленных мною странах (за исключе¬

нием упрямицы Мексики) сегодня есть нунции. Вместе с пер¬

вой мировой войной кончается эпоха конфликтов, о которых я

писал. После второй мировой войны открывается эпоха новых

конфликтов. Но на этот раз между другими странами и Вати¬

каном. Ну и, разумеется, эти конфликты обусловлены другим

типом перемен и революций. История покажет, намного ли

труднее будет католической церкви теперь «вписаться» — как

говорит H.— в пролетарский порядок, чем было в свое время

«вписываться» в буржуазный, светский, а еще раньше — про¬

тестантский порядок.
Недавно Г. обратил мое внимание на то, что в эпоху

итальянского Рисорджименто в течение нескольких лет были

арестованы или привлечены к суду восемь кардиналов, а при¬

говоры епископам, вынужденным покидать свои епископства,

и сосчитать нельзя. В последнее десятилетие перед 1870 годом

в одних только южных провинциях пятьдесят пять архиепи¬

скопов и епископов были вынуждены покинуть свои столицы

по приказу властей создаваемого тогда итальянского государ¬

ства.
Мне могут возразить: но ведь над ними не издевались, их

не преследовали. Да, кроме Мексики, ннкто тогда этого не де¬

лал. Крайние меры, применяемые в процессе «вписывания»

церкви в наш порядок, не вытекают из специфики этого по¬

рядка, они вытекают из характерной вообще для нашего вре¬

мени склонности к крайностям. Из современных правил

борьбы, жестоких, но общепринятых, совершенно не ПОХОЖІІХ

на те, что применялись в XIX веке, особенно в Европе.
По предсказаниям Н.— а он великолепно знает историю

церкви и в своих прорицаниях основывается на фактах, или,

вернее, на аналогиях,— «вписывание» в наш порядок будет

для церкви труднее, чем в буржуазный или светский порядок,

но зато легче, чем «вписывание» в порядок обществ, возник¬

ших в результате Реформации. В качестве примера он назы¬

вает, с одной стороны, Францию, где после долгих мучении

церковь полностью «вписалась» в государственный строй, и

Англию, где она может «вписаться» лишь как второстепенное

в социальном смысле явление.
233

Н. говорит, что и в данном случае подтверждается аксиома

о том, что больше всего ненавидят друг друга фракции. И по¬

скольку коммунизм не какая-то очередная фракция христи¬

анства, наподобие протестантизма, а новая концепция соци¬

ального строя, с обычными для каждой новой великой идеи

ниспровергающими тенденциями, которые постепенно уля¬

гутся,— он станет равнодушным к религии и к Ватикану, так

же как после периода бурного отрицания стала равнодушной

буржуазия.
Я не стану распространяться на тему об этом равнодушии.

Об этом нужно или написать целую книгу, или молчать. Зато

в том, что касается глубины и постоянства межфракционной

ненависти, я не могу не согласиться с Н. Из книжки де Марки

видно, как медленно заживают фракционные раны. Ни разу

не наладились нормальные дипломатические отношения между

апостольской столицей и протестантскими странами: Англией,

Канадой, Соединенными Штатами, государствами Скандина¬

вии. Это большое горе Ватикана. Любопытно, что у Индии,

гоминдановского Китая, Египта, Японии, Персии, Пакистана

или Сирии, то есть у мусульманских, синтоистских, буддий¬

ских и таоистских стран, нет никаких возражений против ди¬

пломатических отношений с Ватиканом. В то время как пере¬

численные выше протестантские страны или совсем уклоня¬

ются от отношений, или (как, например, Англия и США)

придумывают половинчатые, полуофициальные формы, от ко¬

торых страдают дела и престиж Ватикана.
Нунции — по большей части итальянцы. Это люди, вся

карьера которых проходит в римской курии. Есть среди них

известное число иностранцев, но очень незначительное. При¬

мерно от пяти до десяти процентов, по-разному в разное время.

В первой и во второй секциях статс-секретариата, откуда вы¬

ходят работники ватиканской дипломатической службы, их

еще меньше. Но это не значит, что нунций обязательно должен

быть итальянцем. Иногда с политической точки зрения удоб¬

нее, чтобы он принадлежал к другой нации, как, например,

сейчас в Эфиопии, где вообще во всем ватиканском представи¬

тельстве нет ни одного итальянца.
Но даже и независимо от этих соображений есть в наше

время несколько неитальянских нунциев. На Тайване нун¬

ций— монегаск. В Ирландии тоже. В Западной Германии —

американец из Милуоки, архиепископ Мэнч (являющийся од¬
234

новременно епископом Фарго в Северной Дакоте). В Японии

интернунций — немец, архиепископ Максимилиан, князь фон

Фюрстенберг. В Индии — архиепископ Нокс, австралиец.

В Либерии — ирландец Джон Коллинз. В Пакистане — гол¬

ландец, по фамилии Джеймс Корнелиус ван Мильтенбург, он

же архиепископ Карачи. Поляка нет ни одного. Но монсиньор

де Марки знает двух умерших, очень выдающихся. Первый из

них — Владимир, граф Чацкий, нунций в Париже с 1879 по

1882 год, а прежде — секретарь священной конгрегации по

чрезвычайным церковным делам. Второй — Мечислав, граф

Ледуховский, нунций в Брюсселе с 1861 по 1866 год, затем

гнезненско-познанский архиепископ и, наконец, кардинал

курии.
Любопытно, что в отличие от светской службы дипломати¬

ческая карьера нунция чаще всего ограничивается сроком пер¬

вой нунциатуры. Очень редко человек с одного поста нунция

переходит через несколько лет на другой, высший, потом на

третий и так далее, как в светской дипломатии, где послов и

полномочных министров переводят постепенно на все более

ответственные дипломатические посты. С нунциями дело об¬

стоит иначе. Нунций, раз назначенный в какую-нибудь страну,

сидит там и сидит. Я бы даже сказал, что в наше время они

стали засиживаться еще дольше, чем прежде. Возьмем, напри¬

мер, сегодняшних кардиналов курии. Клементе Микара был

нунцием в Бельгии с 1928 по 1945 год. Бенедетто Алоизи

Мазелла провел в Бразилии в качестве нунция девятнадцать

лет. Валерио Валери был девять лет нунцием во Франции.

Чириачи, префект конгрегации церковных соборов,— девятна¬

дцать лет в Португалии. Префект конгрегации собора святого

Петра, Тедескини,— пятнадцать лет в Испании, а префект

конгрегации обрядов Чиконьяни провел в той же Испании,

тоже в качестве нунция, тоже пятнадцать лет.
Эудженио Пачелли, будущий папа Пий XII, просидел нун¬

цием в Германии двенадцать лет, с 1917 по 1929 год, вначале

как нунций Баварии, затем Пруссии и всей Германии. Другой

нунций, архиепископ Паскале Робинсон, умер в 1948 году в

Дублине, проведя там девятнадцать лет. Но рекорд принад¬

лежит, вне сомнения, первому нунцию в Италии после Лате-

ранских договоров Франческо Боргонджини-Дука, который

продержался на своем посту двадцать четыре года. Рекорд¬

сменом сегодняшнего дня можно считать архиепископа Паоло
235

Джоббе, который пребывает в качестве нунция в Голландии

вот уже двадцать один год.
Это происходит не потому, что тут существуют какие-ни¬

будь специальные установки. Есть страны, где нунции меня¬

ются часто. Скажем, в Польшу до воины примерно через каж¬

дые пять лет прибывал новый нунций. А в общем средняя

продолжительность пребывания нунция на своем посту состав¬

ляет лет восемь. Это срок действительно достаточный для того,

чтобы человек всесторонне познакомился и с жизнью страны

в .целом, и с ее духовенством и был потом в Риме крупным

специалистом. Но статс-секретариат не в состоянии строго

придерживаться этой средней и, пожалуй, идеальной нормы.

Нунция полагается переводить или в курию, или в архиепи¬

скопство. А поскольку нунции в большинстве своем итальянцы,

нм нужно подыскать место в Италии. Тут-то получается за¬

минка. Но независимо от несоответствия между предложе¬

нием и спросом на руководящие должности в курии и в сто¬

лицах крупных епископств Ватикану чужда та светская нер¬

возность, которая не выносит, чтобы один и тот же человек

занимал должность десятилетиями. Даже сами люди, зани¬

мающие эти должности, не вынесли бы и сошли бы с ума, не

говоря уже о других заинтересованных лицах.
Нельзя забывать, что у человека, избравшего духовную

карьеру, совершенно иное, чем у других, чувство времени.

Я здесь имею в виду не то, что духовные лица должны мыс¬

лить категориями вечности. Просто у них впереди для карьеры

вся жизнь, в то время как у светского деятеля — только период

до ухода на пенсию. Возьмем для примера того же кардинала

Микару, который был нунцием в Бельгии двадцать два года.

Когда Пий XII отозвал его, ему было шестьдесят семь лет.

Будь он светским дипломатом — его карьера считалась бы

оконченной. А у Микары она только начиналась. В Риме его

ждала кардинальская шляпа, пост генерального викария при

Пие XII, должность заместителя декана священной канцеля¬

рии и вообще вся римская курия, которой он заправляет вме¬

сте с еще несколькими такими же стариками.
Книга де Марки уяснила мне еще одно обстоятельство.

Пожалуй, самое любопытное. Оказывается, почти все карди¬

налы курии — бывшие дипломаты. А точнее — люди, которые

всю жизнь работали в статс-секретариате, в конгрегации по

чрезвычайным церковным делам или на постах нунциев. Мон-
236

синьор де Марки не подчеркивает этого в своей книге специ¬

ально, но когда просматриваешь ее и знаешь фамилии карди¬

налов, этот вывод напрашивается сам собой. Сейчас в курии

тринадцать кардиналов. И только у троих нет за спиной ди¬

пломатической карьеры. Это Пьетро Фумазони-Бионди, Адео-

дато Джованни Пьяцца и Тиссеран. Все остальные — люди,

сформировавшиеся на дипломатической работе.
Пий XII тоже принадлежит к этой формации. Дипломатия

была его жизненной школой. Он занимается ею с 1912 года,

сначала как секретарь священной конгрегации по чрезвычай¬

ным церковным делам, затем как нунций в Германии и, нако¬

нец, как статс-секретарь. В сумме — двадцать семь лет.

Эти двадцать семь лет восприятия мира, церкви и религии,

прежде всего в дипломатическом аспекте, делают свое дело!

Особенно когда все окружение тоже почти всю жизнь рассмат¬

ривало церковь, религию и мир именно под этим углом зре¬

ния.
Я далек от того, чтобы проявлять пристрастность в дан¬

ном вопросе. Но, право же, над этим стоит задуматься просто

по-человечески. Можно ли поверить, что эти годы — двадцать,

тридцать лет, а иной раз и больше,— причем в период, когда

личность человека складывается окончательно, не оказывают

решающего действия на ее формирование? В данном конкрет¬

ном случае можно даже сказать: оказывают решающее дей¬

ствие на ее деформирование.
Я так говорю потому, что речь ведь идет не о светских дея¬

телях, а о духовных, которые по призванию пошли служить

религии, то есть делу соединения людей с богом или даже,

если они приняли монашеский сан, соединения лично себя

с богом. И нет ничего более убийственного для этого призва¬

ния, чем дипломатическая служба. Мне могут возразить, что

это не так, ибо внутренняя жизнь человека протекает одновре¬

менно во многих планах. Все это верно. Но дипломатическая

работа, как и азарт, и адвокатура, и журналистская деятель¬

ность в политической прессе, и сама политика таят в себе осо¬

бую угрозу для духовной жизни, развивают страсть к мелким,

эпизодическим победам, одерживаемым любой ценой, разви¬

вают односторонность как результат постоянной внутренней

мобилизованности. Мне кажется, что в этой ужасной дефор¬

мации курии заключается одна из величайших трагедий совре¬

менной церкви.
237

Интересно, впрочем, что это беспокоило даже Пия XII. Мне

рассказывали, что, когда он стал папой и увидел вокруг себя

одних дипломатов, его охватила паника. Он вспомни^ старый

схоластический, теоцентрический принцип, согласно которому

все области знания, даже философия, являются слугами бого¬

словия, подчинены ему. Теперь все служило дипломатии и по¬

литике: вся курия, весь Ватикан. Весь, ритм жизни в Ватикане

был подчинен политическим делам, они имели первенство при

составлении расписания занятий папы. Слугой политики и ди¬

пломатии было даже богословие, о котором в Ватикане

вспоминали лишь тогда, когда какие-нибудь политические или

дипломатические тезисы требовали теоретического обосно¬

вания.
Пий XII забеспокоился, увидев, что почти все руководящие

должности в курии находятся в руках профессиональных ди¬

пломатов. Они распоряжались всем, во всех областях. Решали

все вопросы, хотя по-настоящему разбирались только в одном:

в том, как выторговывать у правительства различные уступки

и привилегии для церкви. Ибо именно в этом суть ватиканской

дипломатии. Пий XII пришел в ужас особенно от того, что

почти никто из этих людей никогда не руководил епископст¬

вом, не вел никакой серьезной работы с верующими. Пия XII

можно сравнить с генералом, который, став главнокомандую¬

щим, обнаружил вдруг, что все командные должности зани¬

мают бывшие военные атташе, никогда не проходившие строе¬

вую службу в полку. Говорят, он принял тогда решение, что

никто не может стать кардиналом, не имея стажа работы в

качестве епископа в епископстве. Но, очевидно, судя по сегод¬

няшнему составу курии, это решение не выполнялось. Кроме

кардинала Пьяцца, там нет‘бывших епископов. Один только

Пьяцца, единственный из тринадцати. А остальные? Да, это

епископы и архиепископы, но лишь номинальные, пастыри in

partibus infidelium.
Характерно, что Пий XII так и не сумел найти выход из

парадоксального положения, когда горстка узких специали¬

стов по международной политике руководит всеми сторонами

деятельности всех митрополитов, аббатов, настоятелей и глав

религиозных общин. Даже надзор над монастырями с самыми

строгими уставами, как монастыри кармелитов, камедулов,

эремитов, бернардинцев, трапистов, картезианцев и тому

подобных мистических и аскетических орденов, осуществляет
238

бывший дипломат, титулярный архиепископ Ефесский, карди¬

нал Валерио Валери, вся жизнь которого протекла в «апо¬

стольстве званых обедов», как в шутку называют нунциатуру.

По-моему, это уже бестактно и, я бы даже сказал, оскорби¬

тельно для монахов.
Неаполь, 20 сентября 1957 года
Существует двадцать гипотез, объясняющих чудо с кровью

святого Януария в Неаполе. Е. интересовался этим делом, и я

видел у него целую полку с книгами, брошюрами и статьями

о том, что вот уже сотни лет застывшая кровь святого муче¬

ника по определенным числам снова приобретает текучесть.

Это происходит регулярно в первое воскресенье мая и восемь

следующих дней, девятнадцатого сентября и восемь следую¬

щих дней и, наконец, шестнадцатого декабря и на следующий

день. Всего двадцать раз.
Существуют разные гипотезы: фототропические, гидротро¬

пические и психиатрические. Все они пользуются понятиями из

области точных наук. Кроме последних двух или трех, из коих

одна объясняет данное явление «сильной концентрацией еди¬

ной воли толпы, состоящей из глубоко верующих личностей».

Здесь кончаются научные гипотезы и начинаются метафизи¬

ческие.
Любопытно, что кровь святого Януария смущает не только

ученых-атеистов, но и католиков. Многие из них охотно усту¬

пили бы химии или физике это удивительное чудо, которое

с назойливой регулярностью повторяется уже много сотен лет.

Е. говорил мне, что какой-то немецкий монсиньор, фамилию

которого я не помню (кажется, Изенкраге?), в книжке «Неа¬

политанское чудо с кровью» буквально умоляет не считать это

чудом и поверить, «что кровь становится текучей вследствие

того, что из темной и сухой ниши, где она хранится постоянно,

ее переносят в церковь, воздух которой пронизан светом и вла¬

жен от дыхания толпы».
Однако Е. утверждает, что это объяснение неверно. В те¬

чение междувоенного двадцатилетия, особенно при Пии XI,

были проведены десятки исследований по инициативе священ¬
239

ной канцелярии и различных католических университетов, в

частности Миланского, в ту пору крупного научного центра,

настроенного скептически по отношению ко всяким чудесам.

Они опровергли немецкую гипотезу, проделав десятки опытов

с ампулами, наполненными высохшей кровью и другими веще¬

ствами, смешанными и не смешанными с кровью. Ничто не об¬

ретало текучести. А любопытнее всего то, что даже та самая

чудесная кровь, которая по определенным числам становится

текучей, подвергнутая эксперименту в другие дни, оставалась

неизменной. Ничего нельзя понять.
После ряда кропотливых исследований разочаровались и

махнули рукой на всю проблему. Кажется, это случилось в

конце понтификата Пия XI. Потом началась война, за ней —

послевоенные годы и, наконец, наши дни, когда критический

дух католических университетов и неуниверситетов заметно

ослаб. Чудо святого Януария победоносно выдержало самые

тяжкие времена, когда даже католики взирали на него с подо¬

зрением. Сегодня оно совершается спокойно, с большой пом¬

пой, под покровительством высших церковных и светских чи¬

нов, и никто уже не помнит, что совсем недавно все, во всех

куриях и католических учебных заведениях, единодушно счи¬

тали, что это чудо нельзя принимать всерьез.
Е. утверждает, что в свое время больше всего насторажи¬

вала регулярность чуда. Она автоматически вызывала недо¬

верие богословов. Чудо является актом божьей воли. Едино¬

временным действием. Святой может испросить чудо. Палом¬

ники или те, кто хочет просить у бога милости, могут ожидать

чуда, прибыв в какое-нибудь святое место или помолившись

перед чудотворной иконой.
Но даже от самого большого святого и в самом чудотвор¬

ном месте никто не может ожидать чуда автоматически. Это

настолько ясно, что неисполнение чуда, которого ожидают от

какого-нибудь святого или в каком-нибудь славящемся чуде¬

сами месте, нисколько не подрывает ничей авторитет: ни свя¬

того, ни местности, ни человека, ожидавшего чуда.
Чудо по своей сущности зависит единственно от бога.

А бог — понятие настолько бесконечное, что никто из верую¬

щих не подходит к нему со своим обычным мышлением, не

ищет причинных связей. Никто из верующих не подходит

к святому как к адвокату и не говорит, что он, должно быть,

неважный святой, раз ему не удалось выиграть дело у бога.
240

Нет! В области чудес все неизвестно, все единовременно и все

зависит от божьей милости. А чудо святого Януария, в про¬

тивовес всему этому, кажется каким-то обязательством. Ибо

если нечто, пусть даже совершенно необъяснимое, повторяется

периодически сотни и сотни раз — оно становится уже законом.
Как известно, мученичество святого Януария относится

к 305 году. Его казнили в Поццуоле, а до этого бросили во

время игрищ на съедение диким зверям, которые, однако, не

осмелились его тронуть. Несколько лет спустя, но еще до

эдикта Константина, святой Северин перенес тело мученика

в Неаполь и похоронил в катакомбах, названных потом его

именем. И тогда-то из тела и головы святого снова потекла

кровь. Ее собрали в две ампулы, спрятали в реликварий, и

с тех пор по сей день кровь святого снова и снова обретает

текучесть.
С 1659 года в соборе, где хранится эта реликвия, ведутся

специальные записи под названием «Дневник собора и сокро¬

вищницы». Он дает двадцать раз в году подробное описание

чуда, которое повторяется всегда. Итак, это не такое чудо,

которое может случиться, это чудо, которое должно слу¬

читься. Можно ли с богословской точки зрения говорить в дан¬

ном случае о чуде? Даже психологически это явление не вос¬

принимается как сверхъестественное, раз оно должно обя¬

зательно произойти, а ведь оно неизменно происходит уже

тысячу шестьсот лет и в итоге повторилось более тридцати

тысяч раз.
Теперь я вспоминаю то, что говорил мне E.: защитники

полной богословской чудесности этого чуда подчеркивают,

что, несмотря на свою периодичность и обязательность, чудо

святого Януария сохраняет все черты свободного и единовре¬

менного акта божьей милости ввиду различного качества

текучести крови. Они говорят, что главное в чуде — его каче¬

ство, а оно все время разное, неожиданное и непредвиденное.

Таким образом, божественная свобода проявляется здесь в

таких особенностях, как полное или частичное наполнение

ампул, увеличение или уменьшение веса, большая или мень¬

шая степень текучести и, наконец, слабое или сильное покрас¬

нение пятна на плите в Поццуоле, на которой был казнен свя¬

той Януарий и которая на боковом алтаре как бы аккомпа¬

нирует чуду главного алтаря с той же периодичностью и неиз¬

менностью.
16 т. Брева
241

Этого бокового чуда я не видел. Что же касается неаполи¬

танских торжеств, то они великолепны. С самого раннего утра

в соборе полно народу. Масса священников, итальянских и

иностранных, и вообще иностранцев. У некоторых из них в ру¬

ках какие-то бумажки, с которыми они пытаются пробиться

на более удобные наблюдательные пункты. Через некоторое

время никто уже не пробивается ни в каком определенном

направлении, начинается просто жуткая давка. В восемь от¬

крывается великолепная бронзовая дверь, закрывающая до¬

ступ в капеллу святого Януария. Становится чуточку свобод¬

нее, так как зажатые у входа в капеллу церковные чины и

делегации проходят внутрь.
Первыми проходят прелат капеллы святого Януария и со¬

кровищницы, представители древнейшей организации под на¬

званием «Депутация капеллы и сокровищницы» и представи¬

тели столь же старинного братства «Родственников святого

Януария». По прочтении молитвы прелату вручают два ключа.

Он идет с ними за алтарь в сопровождении двух мужчин —

представителей, или, вернее, костяка, депутации, состоящей из

двенадцати мужчин, из коих каждый является главой какого-

нибудь аристократического рода. Все равно какого, лишь бы

этот род имел титул, подтвержденный в геральдике бывшего

Неаполитанского королевства.
Прелат первым ключом, полученным от маркиза Карач-

чоло, открывает тайник и вынимает серебряный бюст святого,

бюст XIII столетия; вторым ключом — от князя ди Скьяви —

он открывает тайник с ампулами.
Все это совершается очень медленно, так что с момента

открытия дверей капеллы до установления на алтаре бюста и

реликвария с ампулами проходит час. Теперь вся церковь

молится. Видна фигура и реликварий, головы прелата и дру¬

гих священников, а также мужчин из депутации. Они стоят

коленопреклоненные на ступеньках алтаря. Смотрят на релик¬

варий и молятся вместе со всеми. Молятся громко.
Затем, примерно минут через двадцать, князь встает и

большим белым кружевным платком — такова извечная при¬

вилегия господ из депутации — дает знак, что чудо сверши¬

лось. Толпа ликует. Все кричат и смеются. Смотрят друг другу

в глаза и улыбаются. Окликают друг друга. Но их голоса за¬

глушает звон колоколов. Услышав колокола собора, на¬

чинают звонить колокола ближних церквей, а затем и всех
242

церквей Неаполя. Церковь, которая в такой день услышит

звон и сама не ударит в колокол, предается анафеме.
Из города колокольный звон мгновенно перекидывается на

окрестные церкви, плывет все дальше и дальше, до самой гра¬

ницы* неаполитанского архиепископства. За пределами архи¬

епископства ни один звонарь, как бы ни был дорог его сердцу

святой Януарий, не дернет за веревку. Обычай не велит. Не

звонят также колокола в бенедиктинских аббатствах и во

всех тех монастырях, где настоятель — епископ. Даже если они

расположены в пределах архиепископства, они аббатства

nullius — то есть ничьи. Они не бьют в колокола, чтобы подчер¬

кнуть, что не подчиняются кардиналу Неаполя, что они сами

являются как бы маленькими епископствами. Зато гудят все

заводы, демонстрируя свою приверженность кардиналу. Равно

как и все суда в порту. Их вой продолжается минут пят¬

надцать.
Внезапно орган начинает играть «Те Deum». В соборе под¬

нимается суматоха, ибо гимн служит одновременно сигналом,

что реликвии перенесли с алтаря на порог капеллы и к ним

можно приложиться. Первыми прикладываются священники и

господа из депутации, затем «Родственники святого Януария».

Это тянется безумно долго. Священники протягивают серебря¬

ный бюст святого и реликварий с кровью. Все хотят прило¬

житься к реликварию. Серебряный бюст покрыт патиной, но

я не могу сказать, что у него зеленый оттенок.
А между тем я слышал, да и Стендаль рассказывает об

этом в своих «Прогулках по Риму», что, когда кровь долго ие

обретает текучести, толпа кричит: «Давай, зеленая рожа! Ско¬

рее, зеленая морда!» В этом году они не понукали святого и

не кричали — очевидно, за двадцать минут их терпение не

успело иссякнуть.
Сегодня они беззлобно покрикивают, но не на святого, а

друг на друга, чтобы никто не припадал надолго губами к хру¬

стальным стенкам реликвария. Нужно торопиться, у главного

алтаря уже уселся кардинал Мимми. Значит, формируется

шествие от бокового алтаря к главному. Не все еще успели

приложиться. Но их протесты напрасны. «Родственники свя¬

того Януария» образовали шпалеру и не столько силой, сколь¬

ко численностью защищают своего покровителя от ненасытной

любви толпы.
Голова шествия подходит к трону кардинала. Встает на
16*
243

колени. Поднимается. Опять встает на колени. Я знаю, что в

эту минуту все члены депутации и прелатства произносят тра¬

диционную формулу, извещающую кардинала, что «чудо бла¬

гополучно повторилось».
Услышав это, кардинал встает на колени, затем подни¬

мается и сообщает, что в знак благодарности святому состо¬

ятся празднества «внутренние и внешние». Внутренние — это

богослужения и молебны. Внешние — великолепное шествие

по всему городу, иллюминация, фейерверк.
Festeggiamenti Esterni del San Gennaro1 начинаются

в восемь вечера. Со всех церквей, капелл и мест, где

находятся изображения святого, хлынет тогда толпа, расчле¬

ненная на мелкие шествия. Люди отправляются от построен¬

ного в стиле барокко Дома призрения святого Януария, от

маленького протохристианского собора Сан Дженнаро экстра

Мения, от святых катакомб святого Януария и святого Агрип¬

пина и из многих других мест. У каждого неаполитанца в этот

день своя исходная точка, связанная со святым Януарием.
Рядом с нашим отелем на улице Фория на готическом пор¬

тале церкви Чудотворной богородицы изображен святой Януа-

рий, благословляющий город Неаполь, покровителем которого

он является. Перед фигурой святого в этом портале наверняка

никто не молится. Но испокон веков в подобные дни здесь тоже

собирается огромная толпа. Отсюда все движутся к собору на

улице Дуомо. Весь путь иллюминирован. Ворота и окна домов

окаймлены разноцветными лампочками. Когда толпа попадает

на соборную площадь, на ступенях собора появляется весь

цвет городской знати: двенадцать князей и графов из депута¬

ции с семьями, члены других аристократических семейств, се¬

наторы и послы из Неаполя и провинций, знаменитый Ахиллес

Лаури, мэр города, владелец сотни пароходов и глава самосто¬

ятельной партии монархистов, которая признает Савойскую

династию, но действует своеобразными методами.
На ступенях собора полно также и мундиров. В основном

адмиральских и генеральских. Внезапно все они заходят в

собор, чтобы сопровождать кардинала, который затем вместе

со своей свитой, то есть всем высшим духовенством курии II

группой штатских, исполняющих при нем всевозможные почет¬

ные функции, появляется на площади перед собором. Толпа
1 Внешние празднества святого Януария (итал.).
244

поет церковный гимн в его честь. Кардинал торжественно бла¬

гословляет присутствующих. Заключительным пунктом про¬

граммы является фейерверк, красивый и продолжительный,

хотя и не такой искусный, как ежегодный фейерверк 15 июля

в память о чудесном погашении пожара на колокольне церкви

Санта Мария дель Кармине, когда колокольню опоясывает

море бенгальских огней, совершенно неотличимых от настоя¬

щего пламени.
Не знаю, регулирует ли священная канцелярия вопрос о

качестве огней. По всей вероятности, она не вдается в подроб¬

ности, а только решает в принципе вопрос, должны или не

должны, могут или не могут те или иные торжества, посвящеп-

ные чудесам, сопровождаться праздничной пиротехникой. Тор¬

жества в честь святого Януария сопровождаются ею, в отли¬

чие от всех других торжеств, происходящих по аналогичным

случаям в разных точках Неаполитанского королевства. Ибо

на территории этого королевства обретает текучесть не только

кровь святого Януария.
Аналогичные феномены происходят там с кровью Иоанна

Крестителя, с кровью святого Стефана, мученика, жившего в

первом веке после рождества Христова, с кровью святого Пан-

талеона, с кровью святой Патриции, с кровью святого Люд-

вика Гонзаги, с кровью святого Альфонса де Лигуори и других.

Происходят они реже, проще, менее удивительным образом, но

все же происходят.
В эпоху критического осмысления чуда с кровью святого

Януария они тоже вызывали раздражение католических уче¬

ных. Особенно из-за своего эпидемического и подражатель¬

ного характера. Но сейчас и их оставили в покое. Ни священ¬

ная канцелярия, ни неаполитанская курия не возражают про¬

тив торжеств в их честь. Их ограничивают лишь в пиротехни¬

ческом отношении и вообще стараются, чтобы вокруг них было

псмэньше шума.
Рим, 27 сентября 1957 года
Князь Луиджи П. вчера рассказал мне, что его двоюрод¬

ный брат однажды присутствовал на каком-то роскошном

приеме в Париже и его внимание привлекли два человека,

сидевшие рядом и увлеченные беседой. Один из них был Ага
245

Хан, другой — кардинал Эудженио Пачелли, статс-секретарь

римской церкви, будущий папа. Ага Хан ежегодно жил в Па¬

риже несколько месяцев. Пачелли возвращался из Англии,

куда он ездил в качестве легата на какой-то евхаристический

конгресс.
Кузену князя П. неудержимо захотелось послушать, о чем

говорят между собою такие две персоны: правая рука заме¬

стителя Христа на земле и потомок и наследник Магомета.

Оказалось, что почти глава, а в будущем глава четырехсот

миллионов католиков, и глава ста миллионов магометан-

исмаилитов рассуждали о лошадях и о чистоте крови.
Ага Хан уверял, что представление о чистоте крови сильно

преувеличено и что ему приносили на состязаниях миллионные

доходы лошади без всякой родословной, зато обладающие та¬

лантом, искрой и школой. Пачелли, напротив, считал все эти

успехи случайными. По его убеждению, превосходство хоро¬

шей крови, хорошего происхождения, хорошего племени —

истина, подтвержденная тысячами примеров из истории. В осо¬

бенности если речь идет о роде человеческом.
Рим, 17 ноября 1957 года
Молодого Л. перевели из палаццо Киджи в палаццо Фи-

ренце — из политического департамента в департамент куль¬

туры. Л. сидит сейчас за своим новым столом надутый и нелю¬

безный. Он выражает таким образом свое огорчение и обиду.
Л. происходит из старинного аристократического рода,

одного из тех, которые ведут генеалогию со времен Римской

империи. Он правнук того князя, который на вопрос Напо¬

леона, правда ли, что его род берет начало от Муция Сцеволы,

ответил, что скорее всего это легенда, но очень старая: она

передается в его семье из поколения в поколение вот уже две

тысячи лет.
Вчера мы с Л. разговорились. Я выразил ему сочувствие:

мне приходилось заниматься вещами, которые меня не инте¬

ресовали, и я знаю, какая это мука. Он немножко оттаял, но

не совсем. По-прежнему цедил сквозь зубы, но зато высказы¬

вался более откровенно. Тогда я заметил, что отношения в об-
246

ласти культуры — суррогат настоящих политических отноше¬

ний. А поскольку теперь отношения между всеми государст¬

вами мира улучшаются, то в скором времени дипломатам не

придется выступать на культурном поприще, этим займутся

люди искусства и науки. Такая перспектива вернула Л. хоро¬

шее расположение духа. Он стал по-старому вежлив, как

будто снова очутился в палаццо Киджи. Преподнес мне даже

сочинение своего дяди — «Мир Ватикана». Этот дядя — писа¬

тель вроде нашего Хлендовского и очень плодовитый — ка¬

жется, задаривает племянника своими сочинениями, и Л. не

знает, куда их девать. Я проговорился, что люблю такие книги,

и вот несу под мышкой одну из них.
Дома я листаю «Мир Ватикана». Книга интересна. Там

подчас встречаются мысли остроумные, исполненные мудро¬

сти. Я бы сказал даже — политической. Пожалуй, Л. зря рас¬

стался с этой книгой. Вот пример:
«Ватикан представляет собой государство в государстве.

Это независимая территория в самом сердце итальянской

столицы. Имеет правящего государя, королевский замок, двор,

дипломатические представительства. Там есть свои музеи, свои

секретные архиЬы, своя астрономическая обсерватория. Вати¬

кан пользуется полной автономией в лечении своих больных,

поскольку имеет собственных врачей, собственную аптеку и

собственную больницу. Может присваивать звания и награж¬

дать орденами. Может печатать все, что считает нужным, при¬

чем на любом языке. Имеет собственную пожарную охрану и,

стало быть, может потушить любой пожар, лишь бы он был

не слишком большим».
Рим, 20 ноября 1957 года
Мне сегодня показали то место в «Коже» Малапарте, кото¬

рое так задело папу, что его приспешники немедленно внесли

эту книгу в список запрещенной литературы. «Кожа» значится

действительно в последнем дополнении к списку, опубликован¬

ному несколько лет назад ватиканским «Отделом книжной

цензуры». Мой знакомый И. называет этот отдел «ихним бюро

контроля прессы и книжных изданий». Из книг Малапарте в

этом списке фигурирует только одна. Зато упомянуты «все
247

сочинения» Жида и «все сочинения» Моравиа. Последний на¬

зван даже дважды. Один раз — как Альберто Моравиа (псев¬

доним Пинкерле), второй раз — как Пинкерле (псевдоним

Моравиа). Под своей настоящей фамилией — Пинкерле — Мо¬

равиа никогда ничего не печатал. Читателям и вообще в лите¬

ратуре он известен только как Моравиа. И я не знаю, зачем

понадобилось отцу И. Д. Кутному, составителю дополнения

к списку, подчеркивать еврейское происхождение Моравиа.

Впрочем, пожалуй, знаю.
Что касается задевшего папу места в книге Малапарте,

то оно настолько невинно, что, даже помня о полном отсут¬

ствии чувства юмора у папы и его крайней обидчивости, нельзя

не удивляться. Это отрывок из главы «Флаг» — одной из луч¬

ших в этой оригинальной и блестящей книге. Там описаны

последние часы перед вступлением в Рим союзнических войск

и приведен — бесконечное число раз цитированный впослед¬

ствии— краткий диалог между американским командующим

генералом Кларком и Малапарте, который состоял при нем

в качестве офицера связи:
«Под оглушительный лязг гусениц мы свернули прямо на

Палатин, сгорбившийся под тяжестью развалин дворца Цеза¬

рей, и стали медленно подниматься «дорогою триумфов» (via

dei Trioufi), когда вдруг выросла перед нами гигантская в

лунной тишине громада Колизея.
—	Что это? — спросил генерал Кларк, пытаясь перекрыть

дружный свист, которым выражала свое изумление шагавшая

позади нас колонна.
—	Colosseo! — ответил я по-итальянски.
—	Что?
—	Колизей! — крикнул ехавший с нами Джек.
Генерал Кларк приподнялся и, стоя в своем джипе, долго,

молча смотрел на гигантский остов Колизея. Затем, обернув¬

шись ко мне, не без гордости в голосе воскликнул:
—	Чистая работа! Наши бомбардировщики потрудились

здесь изрядно.
И, как бы желая извиниться передо мной, протянул ко мне

обе руки и добавил:
—	Не расстраивайтесь, Малапарте, такова война!»
О папе в этой главе говорится раньше, в связи с обстоя¬

тельствами, предшествовавшими вступлению союзников в

Рим —открытый город, священный город. Стремясь придать
248

торжественность этому событию, командование обсуждало, кто

и во главе каких частей должен войти в город. А в Ватикане

больше думали о том, какие части не должны туда вхо¬

дить. Войска, особенно «цветные», уже широко прославились

своим повышенным интересом к женщинам, и это вызвало в

священном городе тревогу. В курии прекрасно знали, что во

многих местах приходилось прибегать ко всевозможным ухищ¬

рениям и самым парадоксальным объяснениям, чтобы уберечь

женщин от поползновений на их честь. В частности, те, кому

удалось защитить всех женщин городка Кастель Гандольфо,

расположенного рядом с роскошной летней резиденцией

папы,— вынуждены были дать «гостям» объяснение весьма

парадоксального характера.
Вот этот злополучный отрывок:
«— Мне очень жаль,— сказал Джек,— но я должен вас по¬

кинуть. Уже поздно, и, кроме того, меня ждет генерал Кларк.
—	Пятая американская армия, вступая в Рим, обойдется

без вас... так же, как и без нас,— заметил с горькой иронией в

голосе генерал Гийом, командир марокканцев. Затем, уже

другим тоном, с насмешливой улыбкой добавил: — Вы позав¬

тракаете с нами-, и только после этого я вас отпущу. Все равно

колонна генерала Кларка тронется с разрешения святого отца

не раньше чем в два-три часа. Пойдемте, господа, «кускус»

нас уже ждет и стынет.
Столы к завтраку были накрыты на узком пространстве

между двумя рядами громадных дубов, кишмя кишевших пти¬

цами. Солдаты генерала Гийома притащили сюда эти столы

из соседнего, совершенно опустевшего селения. Мы уселись, а

генерал Гийом, показывая на сновавших среди марокканцев

двух францисканских монахов, черных и тощих, как ящерицы,

рассказал нам, что, прослышав о прибытии «цветных», все

местные крестьяне осенили себя святым крестом и убежали,

как от нечистой силы, остались только монахи, нахлынувшие

сюда из окрестных монастырей, чтобы обратить язычников в

христианскую веру. Генерал Гийом послал к ним офицера

с просьбой не приставать к марокканцам. Но монахи ответили,

что им приказано окрестить всех марокканцев, поскольку свя¬

той отец не желает терпеть в Риме никаких турок. Папа дей¬

ствительно обратился к командованию войск союзников с по¬

сланием, в котором просил остановить марокканскую дивизию

у врат священного города.
249

—	Папа неправ,— со смехом сказал генерал Гийом.— Если

он согласен, чтобы его освобождали протестантские части, то,

на мой взгляд, у него нет никаких причин возражать против

того, чтобы среди освободителей оказались и мусульмане.
—	Святой отец,— вмешался в разговор Лиоте,— возможно,

не был бы так суров к марокканцам, если бы знал, какого они

высокого мнения о его могуществе.
И Лиоте рассказал, какое колоссальное впечатление про¬

извели на марокканцев три тысячи женщин, спрятавшихся в

резиденции папы. «Три тысячи жен!» — повторяли оЯи восхи¬

щенно. Таким образом, папа стал в их глазах, несомненно, са¬

мым могучим владыкой в мире.
—	Мне же пришлось,— сказал генерал Гийом,— расставить

охрану вокруг резиденции, чтобы помешать марокканцам уха¬

живать за папскими женами.
—	Теперь я понял,— сказал Джек,— почему папа не хочет

видеть в Риме турок».
Рим, 28 ноября 1957 года
Вчера состоялась торжественная аудиенция — папа принял

президента ФРГ Хейса. Президент приехал в Италию неделю

назад. Три дня он был гостем Квиринала. Потом поехал на

три дня на Сицилию. Эта поездка придала Хейсу характер

нового, свежего гостя, который прямо с дороги является к свя¬

тому отцу.
По сравнению с тем, как принимали Коти, все было скром¬

нее. Но с Коти было сверхторжественно. На сто пятьдесят про¬

центов. А с Хейсом — на сто два. За ним тоже приехали в

«Гранд-отель», куда он переселился из Квиринала ради этой

аудиенции, «автомашины святых апостольских дворцов», его

тоже поджидали на площади святого Петра племянник папы

князь Карло Пачелли и высшие гражданские сановники Вати¬

канского государства. Площадь была так же украшена буке¬

тами из «апостолических оранжерей». Но войск было меньше.

Ради Коти они вышли на площадь все, кроме отрядов, вы¬

строенных во дворике святого Дамазия. Хейса встречал взвод

папской жандармерии, почетная рота дворцовой гвардии и

эскадрон швейцарской гвардии.
250

К президенту Хейсу князь Пачелли обратился с очень крат¬

кой речью на немецком языке. Затем все пошло по заведен¬

ному порядку. После лабиринта улочек, переулков, крипто¬

портиков, подъездов и объездов Хейс вторично вышел из ма¬

шины и затем останавливался каждую минуту, сначала на

пороге дворца, затем на порогах все новых залов, где ему

представляли все новые группы сановников папского двора.

На эти торжества понаехали из разных концов Италии и из

других стран многие представители немецкой аристократии,

занимающие здесь различные почетные должности. Фамилии

здесь, кажется, не столько знатные, сколько чудные. Среди

них самая странная, пожалуй, фон Иорданов-Оснобишино. Гра¬

фу, носящему эту фамилию, выпала честь в качестве сверх¬

штатного камергера открыть дверцу машины перед отъез¬

жающим Хейсом. Закрыл же ее, согласно давнишней приви¬

легии (она давалась для карет, но папа Бенедикт XV распро¬

странил ее на автомашины), обершталмейстер святых апосто¬

лических дворцов. Теперь этот пост занимает маркиз Джован¬

ни Баттиста Сакетти.
Что касается самой аудиенции у папы — ведь в сущности

все дело в ней, а'остальное лишь пышное оформление,— то она

длилась не двадцать минут, как было предусмотрено, а пол¬

часа. О чем там говорилось — не известно, так как в соответ¬

ствии с церемониалом разговор происходил с глазу на глаз.

Но определенные догадки можно себе позволить на основе

краткой речи папы, произнесенной им после секретной части

аудиенции уже в присутствии всей свиты Хейса и своего соб¬

ственного двора. Меня поразили в этой речи слова о новой

Германии, у которой уже осталось позади «трагическое время

отчаянного нацизма», и о роли этой новой Германии по отно¬

шению к странам Европы, «безоговорочно преклоняющимся

перед материализмом». Вот эти слова:
«Также и те силы, что угрожают культуре и свободе Ев¬

ропы, имеют свою идеологию, основанную на определенных

интеллектуальных предпосылках. И только тем, кто противо¬

поставляет подобным идеологиям и подобным предпосылкам

свое категорическое «нет» и делает из этого «нет» логические

выводы для себя, как в мышлении, так и в практической дея¬

тельности,— только им можно спокойно доверить дело свободы

той Европы, которая еще свободна, и освобождения той части

Европы, у которой отняли свободу (Freiheit des noch freien
251

und lim die Befreiung des der Freiheit beraubten Europas). Мы

произносим эти слова, почтенный господин президент, так как

уверены, что они совпадают с вашими убеждениями».
Рим, 30 ноября 1957 года
Президент Хейс побывал вчера у мальтийцев. Это для них

большая радость. Они по-прежнему в труднейшем положении,

преследуемые жадностью кардинала Канали, основателя фи¬

нансовой мощи Ватикана. Папа до сих пор не утверждает

великого магистра. Избранный ими князь Эрнесто Патерно

продолжает именоваться всего лишь заместителем (luogote-

nente di Gran Maestro). Визит Хейса не носил официального

характера, и Хейс не посетил официальной резиденции пра¬

вительства мальтийцев, а только их виллу на Авентине. Но

зато он отправился туда не один, а в сопровождении свиты и

в сопровождении своего министра иностранных дел фон Брен-

тано.
В поединке с Канали такой визит для мальтийцев, несом¬

ненно, большой козырь. Интересно, что вряд ли президент ка¬

кой-либо другой страны решился бы на подобный визит. Маль¬

тийские рыцари являются символом чего-то настолько архаи¬

ческого, что— независимо от своих личных· пристрастий — лю¬

бой политик воздержался бы от подобного шага, опасаясь

общественного мнения своей страны. И поэтому визит также

любопытен. Для Германии Хейса гербы, роды, рыцарские

ордена остались по-прежнему вопросами государственной важ¬

ности. Справедливости ради нужно отметить, что и Коти за¬

глянул к мальтийцам; но он явно подчеркнул, что отправ¬

ляется туда как турист. Без свиты, без министра иностранных

дел, без церемонии знакомства с верхушкой ордена. По слу¬

чаю посещения голландского принца-супруга, Бернарда, у

мальтийцев тоже был праздник. Но сам Бернард — мальтиец

и большая шишка в иерархии ордена, а кроме того, он не

глава государства и его визит не имеет того значения, что

визит Хейса.
252

Рим, 1 декабря 1957 года
Вчера умер кардинал Пьяцца. Ему было восемьдесят три

года. Он был кармелитом. Всю первую мировую войну провел

в окопах на передовой в качестве полкового капеллана. Перед

тем как перейти в курию, был патриархом Венеции. В курии

занимал очень высокий пост секретаря конгрегации консисто¬

рии, назначающей всех епископов. Префект этой конгрега¬

ции — папа. Говорят, Пьяцца был не слишком любезен с кар¬

диналом Вышинским во время его пребывания в Риме. Он был

ярым антифашистом, а в период фашизма — патроном италь¬

янского «Католического действия» от имени Пия XI. Уже не¬

сколько дней «Оссерваторе романо» печатала сообщения о бо¬

лезни кардинала. Половину текста занимали там заверения,

что он черпает радость и бодрость из благословений, кото¬

рые шлет ему папа. С его смертью освободилась тринадцатая

шляпа в кардинальской коллегии, а число кардиналов курии

убавилось тоже до тринадцати.
Рим, 4 декабря 1957 года
Последняя консистория, на которой папа огласил список

новых кардиналов, происходила 12 января 1953 года. С тех

пор умерли: Массими (курия), Шустер (Милан), Боргон-

джини-Дука (курпя), Джорио (курия), Бруно (курия), Гевара

(Лима), Де йонг (Утрехт), Инницер (Вена), Гриффин (Вест*

минстер), Сальеж (Тулуза), Сегура (Севилья), Меркати

(курия) и Пьяцца (курия). Для епископских и архиепископ¬

ских столиц, привыкших к кардинальской шляпе, это, скорее,

вопрос престижа. Они могут обходиться и без кардинала.

Зато от этой шляпной блокады страдает курия. Она не может

действовать без достаточного количества кардиналов. Естест¬

венной мерой была бы новая консистория. Пий XII оттягивает

и оттягивает ее созыв. Пытается спасти положение всякими

уловками и хитроумным «латанием дыр».
Например, он вызвал в Рим блистательного армянина, ко¬

торым я всегда восхищаюсь на торжественных церемониях в

соборе святого Петра, потому что поверх пурпурного одеяния
253

он накидывает чрезвычайно эффектный белый плащ. Это ар¬

мянский патриарх из Бейрута, кардинал Грегорио Пьетро XV

Агаджанян, один из умнейших деятелей католической церкви.

Он принадлежит к числу кардиналов среднего поколения, ему

шестьдесят два года. Кардиналом он стал в молодом возра¬

сте при папе Пии XII. (Он был на год моложе Вышинского,

когда тот стал кардиналом.) На весь святой 1950 год его посе¬

лили в Риме, так же как и кардинала Тянь Гэн-синя, архи¬

епископа Пекина. В том году в Риме побывало множество

«цветных» католиков. Им было приятно видеть среди высших

сановников церкви одного настоящего малоазиатского боро¬

дача и другого — желтого, с раскосыми глазами.
Китаец, сыграв свою роль, покинул Рим; в Пекин он не

вернулся и с той поры кружит между Тайбэем, столицей Тай¬

ваня, Канберрой в Австралии и Вашингтоном. Зато Агаджа¬

нян пришелся папе по вкусу, и понятно почему: в то время

как другие кардиналы едва дышали после сокрушительной

ежедневной порции церемоний и актов, связанных со святым

годом, Агаджанян брал себе на вечер изрядную кипу доку¬

ментов конгрегации и утром отсылал их в соответственные кан¬

целярии с толковейшими пометками.
Членами конгрегации (конгрегации в узком значении этого

слова) являются не только кардиналы курии, но также, если

можно так выразиться, периферийные кардиналы. Членство

это носит не столько почетный, сколько иллюзорный характер.

Кардинал, иногда живущий в сотнях километров от Рима, не

может принимать участия в пленарных заседаниях, а когда он

приезжает в Рим, то ему нужно провернуть столько дел своей

епархии, что некогда всерьез втягиваться в механику конгре¬

гации. Документы прочесть — прочтет, прийти в зал конгре¬

гации на заседание — придет, потому что оно и почетно и ри¬

туал того требует, но все же он только статист в этой цере¬

монии, «мертвая душа». И плохо ему будет, если он попы¬

тается предстать в другом качестве и внести свою жалкую

лепту в мастерски-профессиональные состязания кардиналов

курии. Он влипнет, как азартный игрок-провинциал, рискнув¬

ший сесть за партию в бридж со столичными доками.
Но то, что верно в отношении Мюнхена, Мадрида, Лисса¬

бона, Лондона, Чикаго, Кельна и других, без малого сорока,

кардинальских городов-резиденций, отнюдь не оправдалось в

отношении Бейрута. Григорио Пьетро XV так уверенно дер¬
254

жался за столом в зале священной конгрегации, словно три¬

дцать три года своей экклезиастической жизни провел не в ти¬

ши приходов и семинарий Багдада, Стамбула, Алеппо, Алек¬

сандрии, Цезареи, Эрзерума или Иерусалима, а в таких вели¬

колепных римских дворцах, как дворец святого Каликста,

губернаторский дворец, дворец Санктум Официум, Конвер-

тенти и прежде всего монументальная Канчелария, где по¬

мещаются три четверти конгрегаций, трибуналы священной

роты и сигнатуры и где проживает несколько кардиналов; в

настоящее время, впрочем, только один — Микара, остальные

его соседи кардиналы поумирали.
После такого удачного начала Агаджанян по желанию

папы повторял свои столь ценные для курии визиты в Рим.

В курии к нему стали относиться как к своему обычному кар¬

диналу. Агаджанян — и фантастически трудоспособный ра¬

бочий вол, и человек тонкого ума и широкого кругозора. Кроме

того, он абсолютный и доподлинный знаток Ближнего Во¬

стока, в то время как самый крупный авторитет курии в этой

области, кардинал Тиссеран, знает Восток только из вторых

рук. Впрочем, Пий XII по разным причинам не любит Тиссе-

рана. Это, быть «может, тоже содействовало карьере Агаджа¬

няна в курии. В том, как он расцвел, легко было убедиться в

1955 году, когда Пий XII тяжело болел и со дня на день

ожидали его смерти. Тогда в городе и в курии стали обсу¬

ждать, кто будет его преемником, и тут, к удивлению всего

Рима, оказалось, что в этой устной, шепотом передаваемой

анкете на первое место выдвигается фамилия армянина из

Бейрута.
В настоящее время Агаджанян состоит членом трех кон¬

грегаций: святых таинств, пропаганды веры и Восточной

церкви, где он первое лицо после Тиссерана, звезда которого

уже несколько померкла. Кроме того, у Тиссерана, облачен¬

ного столькими званиями — он декан священной коллегии и

в последнее время, после смерти кардинала Меркати, библио¬

текарь и архивариус святой римской церкви,— уже нет преж¬

него огня. Таким образом, в палаццо Конвертенти на улице

Кончиллиационе бейрутский армянин командует армией, кото¬

рая должна притягивать к римской церкви весь Ближний Во¬

сток, опираясь на сотни верных Риму островков коптов, маро-

нитов, сирийцев, мельхитов, халдеев, сиро-малабарцев, а так¬

же армян.
25S

Есть еще один периферийный кардинал, который поддер¬

живает курию,— Сири, самый младший из кардиналов. Он

архиепископ Генуи, но Пий XII постоянно вызывает его в

Рим. Сири — воспитанник папы, и папа будто бы хочет в нем

видеть своего преемника. Сири тоже состоит членом несколь¬

ких конгрегаций и тоже понемногу, хотя и в значительно мень¬

шей степени, действует в курии так, словно — выражаясь по-

варшавски — временно в ней прописан.
Но, конечно, для папы все эти «приезжие» или «временно

прописанные» кардиналы — только хитроумные уловки и «ла-

танье дыр». Для того чтобы курия хорошо работала, в ней

должно быть не меньше двадцати кардиналов. А их всего три¬

надцать, причем пятерым свыше восьмидесяти лет. Естест¬

венно, что все в курии требует созыва консистории.
Рим, 10 декабря 1957 года
Бельэтаж Грегорианского университета — это вестибюли,

залы, кабинеты, а справа от входа небольшие салоны, в кото¬

рых отцы и профессора обычно принимают посетителей. Меб¬

лировка салонов скромная. Когда смотришь на картины и

гравюры, развешанные по стенам, не вникая в их содержание,

то думаешь, что находишься в страховом обществе или в

конторе большого банка, располагающих специальными

помещениями для заключения крупных сделок, подальше от лю¬

бопытных взглядов. Вчера эта мысль не пришла мне в голову,

так как меня принимали в самом лучшем салоне, в том, в ко¬

тором сейчас возвышается бюст кардинала Эрле, причем

стоит он так, что, как ни садись, он всегда будет перед гла¬

зами. В таком салоне меня приняли только благодаря высо¬

кому рангу моего собеседника. Признаюсь, я был взволнован,

когда сел в кресло напротив этого человека.
Я столько о нем слышал, столько читал. Мой приятель,

бельгиец С., устроивший эту встречу,— такого заики я в жизни

не встречал — что-то пробормотал, сильно заикаясь, и исчез,

оставив нас вдвоем. Тогда начал заикаться я. Мне было

трудно понять, чем вызвано у этого человека желание встре¬

титься со мной. В Риме я привык к железному занавесу, кото*
256

рым Ватикан отгородил пас от людей, подобных моему собе¬

седнику. Кроме того, я привык к мысли, что мой собеседник,

о котором я до этой встречи столько слышал, никогда, нигде,

ни под каким предлогом не общается с незнакомыми ему

людьми. Он входит в узкий круг самых близких, как говорят,

личных, без ранга, без официального положения сотрудников

папы. Мой собеседник многие годы неотлучно состоит при

папе. Он боится встреч с людьми, потому что каждое его

слово могут обратить в сплетню. Для всех он — воплощение

безвестности и молчания. Так решила судьба, связав его

много-много лет назад с Эудженио Пачелли. У него та же

судьба, что и у наиболее известных из этой группы, то есть

у Роберта Лейбера и Вильгельма Гентриха. Все они, а сей¬

час я узнал еще и имя четвертого иезуита, все — немцы с юга

Германии. Самый молодой из них — мой вчерашний собесед¬

ник. Ему шестьдесят семь лет. Его знакомство с папой про¬

изошло тогда, когда Пий XII не был даже епископом.
За спиной моего собеседника возвышается черный мрамор¬

ный бюст вюртембержца, кардинала Франца Эрле. Это кумир

иезуитов. Эрле — последний кардинал-иезуит, человек боль¬

шой учености. Сначала он был префектом ватиканской библио¬

теки (его преемником на этом посту стал Ахилл Ратти, бу¬

дущий Пий XI), а затем, получив кардинальскую шляпу, Эрле

поднялся на ступень выше — стал библиотекарем и архивариу¬

сом Римской церкви. Он прославился солидными учеными тру¬

дами, исполненными эрудиции и знаний. Самыми известными

из них, видимо, будут «История библиотеки римских пап, как

бонифацианской, так и авиньонской» и «Заметки по истории и

реформам благотворительности».
Полная библиография его трудов, не считая статей и на¬

бросков, включает сто двадцать названий. На торжествах

в том же Грегорианском университете Эрле всегда сидел в

первом ряду величественной Aula Magna (Большой аудито¬

рии), как ее Eminentissimus Princeps (досточтимый ректор).
Мой вчерашний собеседник не является ни princeps, ни

даже excellentissimus, ни reverendissimus dominus (высоко¬

превосходительнейший господин). Он просто один из ста

пятидесяти профессоров Грегорианы. Никогда он не имел вы¬

соких университетских званий. Его имя лишь изредка появ¬

ляется в журнале «Publicationes Universitatis» (Университет¬

ские записки) в разделе «Scripta Professorum» (Сочинения
17 Г. Среза
257

профессоров) или в «Publicationes periodicae» (Периодические

издания), но чаще всего в «Analecta Gregoriana» (Грегориан-

ском сборнике), в этом большом мешке, куда входит все. Но

и здесь редко, очень редко. Мой собеседник для научной дея¬

тельности, как и для педагогической, собственно говоря, не

имеет времени.
Он небольшого роста, сухопарый, коротко остриженный,

с замедленными движениями. Мою фамилию произносит от¬

рывисто, очень резко. Он очень сдержан, но сдержан, как мне

кажется, не потому, что разговаривает со мной. Я уверен,

что он всегда хорошо владеет собой. Точнее говоря, это не

сдержанность, так как последняя предполагает, что человек

навязывает себе чуждую ему форму, а просто такой уж он от

природы. Разумеется, функции духовного, или «мозгового»,

поверенного усовершенствовали эту природную, характерную

для него склонность. Но мой собеседник наверное всегда был

таким, каким есть, потому и приблизил его Пачелли, всю жизнь

подбиравший для себя людей, приемлющих и уточняющих

его способности и его собственные мысли, а не людей с иными,

чем у него, способностями и иным характером мышления.

Это, разумеется, вовсе не означает, что папа искал только

подпевал. Нет, далеко не так. Но мы бы погрешили против

истины, если бы сказали, что папа, подобно Фридриху II,

чтобы не чувствовать себя одиноким, окружает себя людьми,

которые бы ему возражали. Конечно нет, тысячу раз нет.
Первые десять минут нашей беседы проходят в тягостной

работе глаз и нервов. Что касается нервов, то я, веря в силу

первого впечатления, хочу в эти первые минуты нашей беседы

добиться его расположения, вызвать к себе симпатию. Что

касается глаз, то они тоже работали не менее интенсивно.

Взгляд собеседника то весь растворялся в моем, то стано¬

вился чужим и холодным. Глаза у него удивительно умные.

Они светятся ровным, спокойным светом. Нет никакого сомне¬

ния, что многолетнее пребывание в обществе такого человека

по нескольку часов в день должно оказывать влияние на

каждого и каждого как-то воспитывать. Я припоминаю, что

о Пии XII часто говорят, будто он, скорее, человек упрямый,

обладающий своеобразным стилем и непомерно привязанный

к этому стилю, а не яркая индивидуальность. Несомненно,

на нем сказывается влияние группы людей, с которыми он по¬

стоянно работает, этого знаменитого немецкого экипажа, даже
258

ссли все члены экипажа так сдержанны и так умеют оста¬

ваться в тени, как мой собеседник. Их скромность формаль¬

ная, внешняя. В обычной, будничной работе через различные

поры и щели этой формы не может не пробиваться наружу

сущность такого человека, как мой собеседник, и не оказывать

влияния на свое священное и могущественное солнце.
Наша беседа начинается с моих извинений по поводу того,

что я отнимаю у него время.
—	Я был подготовлен к встрече,— отвечает он.
Тем не менее я благодарю его за то, что он нашел время

для меня, и беседу начинаю с заверения, что встречаюсь с

ним как совершенно частное лицо.
—	Я не нуждаюсь в подобных оговорках,— отвечает мой

собеседник,— ибо я тоже только частное лицо.
И все же, хотя он частное лицо и я частное лицо, мы сразу

же принимаемся за общественные вопросы. Его интересует,

что действительно думают в Польше о Ватикане.
—	Кто? — спрашиваю я.— Руководители?
—	Да, руководители.
—	Они от Ватикана не в восторге. А кроме того, хорошо

его не знают. '
—	А известно ли им, что думает о них Ватикан?
—	Нет.
—	Так почему же не спросят своего кардинала?
—	Кардинала Вышинского?
—	Разумеется.
—	А разве кардинал Вышинский знает, что думает о них

ЇЗатикан?
—	Безусловно, знает. Если они хотят что-то знать о Вати¬

кане, он может быть для них авторитетным источником любой

информации.
Я объяснил, что это не простой вопрос. Коммунизм для

Ватикана самое большое несчастье нашего времени, с кото¬

рым денно и нощно он борется на всех фронтах. Один из вид¬

ных полководцев Ватикана — кардинал Вышинский — заклю¬

чил на своем участке фронта перемирие. На этом участке со¬

здались такие условия, что перемирие оказалось полезным и

необходимым. Это перемирие может закончиться длительным

миром. Но нельзя требовать, особенно сейчас, чтобы полко¬

водцы с другой стороны фронта ходили к кардиналу разузна¬

вать о намерениях Ватикана по отношению к ним.
17*
259

—	Но ведь они верят кардиналу.
—	Согласен.
—	Значит?
—	Он всегда будет противоположной стороной в споре с

другим берегом.
Мой собеседник говорит:
—	Самое главное, знает ли Варшава, что святой отец без¬

оговорочно одобрил линию поведения кардинала Вышин¬

ского.
—	Нет, не знает и не верит.
—	А между тем он одобрил ее без какого-либо reservatio

mentalis, без оговорок, одобрил, ибо считает, что это разум¬

ная линия и кардиналу следует придерживаться этой линии

и впредь. Он, то есть папа, также рассматривает ее как по¬

стоянную. Это очень важно, и Варшава должна отдавать себе

отчёт в данном вопросе.
Я ему отвечаю, что все сказанное им не является для меня

неожиданностью. Но в Варшаве никто из руководителей в это

не поверит. Ватиканская практика учит их совсем другому.

Это та практика, которая выражается в инспирированных по¬

литических выступлениях, официальных заявлениях, в вати¬

канской публицистике. По отношению к Польше они так же

отрицательно настроены, как и раньше. Так же недиффе¬

ренцированно подходят к религиозной ситуации у нас, как п

раньше.
—	Это трудный вопрос,— отвечает он.—Я понимаю, что

вам было бы не очень приятно, если все начали восхищаться

Гомулкой, как мыслителем нового типа.
—	Но было бы неплохо, если бы Ватикан не обходил мол¬

чанием то, что произошло между церковью и государством в

Польше. А тем временем он не только утаивает, но и изо¬

бражает все превратно, причем делает заявление об этом лицо

как нельзя более авторитетное. Я имею в виду последнюю

молитву за «Церковь молчания», или проповедь по случаю

открытия новой ватиканской радиостанции.
—	А почему вы думаете, что святой отец должен был го¬

ворить иначе?
—	Именно потому, что сам факт нормализации таких де¬

ликатных отношений, как те, о которых мы говорим, очень ва¬

жен. Любая нормализация отношений, любой пример, если

говорить обобщенно, частного разрешения антиномий, каза¬
260

лось неразрешимых,— это еще один шаг на пути к спасению

от катастрофы, которая может уничтожить все человечество.
Собеседник мой молчит, а вернее, размышляет.
—	Поэтому ничего нет удивительного в том,— продолжаю

я,— что политический обозреватель «Оссерваторе романо»

Алессандрини повторяет те же обвинения.
—	Не будем говорить о пустяках.
—	Я упоминаю об этой газете потому, что вы спрашивали,

почему Варшава не верит, что папа одобрил линию карди¬

нала. Не верит, так как читает «Оссерваторе романо» и то,

что вычитывает в «Оссерваторе», соответственно и интерпре¬

тирует.
—	Половина тиража этой газеты идет в Соединенные

Штаты, в Южную Америку, в Африку, в Азию. А североаме¬

риканцы— это не европейцы, понимающие все сложности и

оттенки. Для Америки все должно быть либо черным, либо

белым. Коммунист должен быть абсолютно плохим и закля¬

тым врагом церкви. Если написать о вас правду, то это вос¬

принималось бы там как прокоммунистическая деятельность.
—	Но ведь когда-то придется это сделать,— говорю я.
—	Как можно позже. Я никогда не верил в гибель комму¬

низма. Теперь не верю и в то, что его можно локализовать и

что можно от пего отгородиться «железным занавесом», го¬

рами и океанами. Коммунизм проходит через любые преграды

и идет вперед. Речь идет лишь о том, чтобы предельно замед¬

лить его продвижение, ибо коммунизм в своем существе не

просто антирелигиозен, он арелигнозеп. Антирелигиозным он

бывает в период своего «Sturm und Drang» *. То есть в острой

стадии своего развития, в период войны. На следующем этапе,

в период своего господства, отношение коммунизма к рели¬

гии становится более безразличным. Мы должны этот са¬

мый неблагоприятный для нас период продержаться. Когда

он минует, из того, что останется от нас, мы сделаем закваску

для новой эпохи.
Я спрашиваю, не читал ли он в сентябрьском и октябрь¬

ском номерах «Этюдов», ежемесячнике французских иезуи¬

тов, статью Ж. Баумгартнера «Польша в поисках равнове¬

сия», в которой утверждается, что в Польше между церковью

и государством отношения как нельзя более благополучные.
1 «Буря и натиск» (нс:і ).
261

С известной точки зрения они могут служить для церкви об¬

разцом. Поскольку в Польше,— утверждает Баумгартнер,—

церковь не является земельным магнатом и финансовой силой,

то между нею и миром трудящихся нет того особого рода за¬

навеса, который привел к тому, что Пий XI назвал скандалом

XIX века, то есть к утрате церковью пролетариата.
Нет, он не читал. Что касается последнего приведенного

мной положения, то, по его мнению, оно правильно, особенно

в исторической перспективе. Французские иезуиты созрели

для этого вывода интеллектуально, духовно, а кое-где и мате¬

риально, так как их провинция по сравнению с другими иезу¬

итскими провинциями самая бедная. В то же время для аме¬

риканских иезуитов, а они составляют треть всех иезуитов на

земле, этот тезис был бы непонятен. В лучшем случае, с их

точки зрения, это было бы донкихотством и чистой демаго¬

гией. Не потому, что их провинция — миллиардер, а по той

причине, что они работают, опираясь исключительно на свои

огромные доходы. Работают энергично и результативно, с

неслыханным организационным размахом. Африка, Азия,

Океания, Филиппины, Тайвань, Корея, Япония наводнены их

миссиями. Они просачиваются в каждую щель, оставляемую

англичанами, французами или голландцами. В качестве като¬

лических миссионеров американские иезуиты захватывают

бывшие колонии, рассматривая их как протестантские или

варварские. Разумеется, они работают для Америки, как в

свое время испанские иезуиты Филиппа II или португаль¬

ские иезуиты Авизов работали одни на Испанию, другие

па Португалию. Говорить им о том, что церковь или их мо¬

нашеский орден должны быть бедными, бессмысленно. Хотя

известно, что бедному священнику легче обратить в веру тру¬

дового человека, чем богатому, но это не означает, что бед¬

ному священнику легче привести в лоно церкви цветного.
Я говорю, что духовно французские иезуиты, безусловно,

ему ближе, чем американские.
—	Не одному мне,— отвечает он.— Боюсь, однако, что

американские иезуиты более современны. Ничего не поде¬

лаешь, современный мир—это не мир заката Римской империи,

жаждущий гуманистической и мистической новизны. Совре¬

менная церковь, в том числе и наша, должна приспособиться

к этому стилю современности. В противном случае ее услышат

только жители Европы, которые слушают уже сотни лет. Эго
262

вовсе не значит, что ваш Баумгартнер не прав. Он прав. Но в

решении текущих задач церкви, тех задач, которые ставит пе¬

ред ней католическая жизнь всего мира, превалируют и опре¬

деляют все прямо противоположные вещи. Поэтому римская

курия не может полностью разделить радость, которую испы¬

тывают «Этюды», видя польскую церковьг лишенную своего

богатства. Повторяю, я в самом деле далек от того, чтобы за¬

ткнуть уши и не слушать аргументов Баумгартнера. Далекое

будущее, возможно, и принадлежит им, но близкое будущее —

безусловно, американским иезуитам.
Я высказываю сомнение. Собеседник несколько раздра¬

женно говорит:
—	Я европеец телом и душой. Плотью, кровью, воспита¬

нием, привычками я привязан к этому уголку мира. Но

поскольку я вижу, что происходит в других местах, то вопреки

своим природным склонностям вынужден думать иначе. При¬

веду один пример, правда самый выигрышный, пример Япо¬

нии. До войны там было несколько римско-католических об¬

щин. Сейчас в Японии три миллиона католиков. На Филип¬

пинах, в Индонезии, в Индии, впрочем, и в самой Америке

влияние католицизма с каждым годом становится все сильнее

и сильнее. Это факты решающие для политических взглядов

римской курии. Я думаю, что и для святого отца.
Неожиданно он возвращается к польской проблеме.
—	Вести из Польши радуют. Ваши иезуиты, приехавшие

на наш чрезвычайный съезд, говорили только хорошее о вашем

правительстве. Все были взволнованы. С одним из них я долго

беседовал и хорошо знаю, что у вас происходит. Мне кажется,

что я даже понимаю, почему так происходит. Знаю, например,

что монсиньора Бараняка считают конкурентом Вышинского.

Это глупость. Бараняк больше Вышинского придерживается

линии Вышинского. Курия и папа ни в косм случае не согла¬

сятся разбивать единство польских епископов, тем более что

только для вас они разные, а с точки зрения курии они абсо¬

лютно одинаковы. Все они шовинистически патриотичны.

У всех у них одни и те же чувствительные пункты, все они

симпатизируют одним и тем же людям и идеям в Польше. Для

курии это настолько парадоксально, что она никогда не де¬

лала бы ставки на одного какого-нибудь епископа, поскольку

боялась бы запутаться в оттенках. Можете мне поверить, что

курия весьма равнодушна к тому, чтобы противопоставлять
263

одну группу польских епископов другой. Впрочем, их приезд в

некотором отношении успокоил курию. Ибо все они: и те, ко¬

торые приехали, и те, что приедут,— сочетают в себе парадок¬

сальность политической мысли с абсолютной ортодоксально¬

стью, при совершенном отсутствии в поведении каких-либо

философских либо общественных наслоений, при полном под¬

чинении в этих вопросах господствующим общественно-теоло¬

гическим взглядам церкви.
—	Даже если,— говорю я,— между линией их поведения

и этими взглядами возникает противоречие, здравый смысл

просто требует какой-либо теории, которая бы такое противо¬

речие объяснила.
—	Даже тогда. Да, ваши епископы поступают правильно.

Надо делать и ничего не объяснять.
—	Точно так же,— говорю я,— как римская курия и папа

мирятся с тем, что происходит в Польше, и даже одобряют

без каких-либо оговорок, но вместе с тем умалчивают об

этом перед всем миром и даже дают по этому вопросу лож¬

ные объяснения. Я имею в виду молитву, о которой уже

упоминал: выступление по радио и корреспонденцию в «Оссер¬

ваторе».
—	Кто ее у вас читает? Только несколько епископских ку¬

рий, да несколько десятков монастырей. А там умеют про¬

честь.
—	Ну, а наши министерства, а посольство? Мы берем для

посольства десять экземпляров.
—	Это слишком много!
После этого возгласа собеседник на минуту задумался п

добавил:
—	То, что у вас произошло между государством и цер¬

ковью,— это свершившийся факт. И папа не считает это гре¬

хом. Самые авторитетнейшие уста возвестили об этом чело¬

веку, взявшему на себя ответственность за этот факт. Вы не¬

довольны тем, что церковь высказала это только устно, а не

объявила всем и в печати. Вы нетерпеливы, и я не уверен,

справедливы ли вы к церкви, которая, как и все человечество

и вся его цивилизация, переживает сейчас один из самых труд¬

ных периодов своей истории. Есть участки, где церковь одер¬

живает блистательные победы. Но значение этих побед не идет

ни в какое сравнение с опасностями, угрожающими церкви.

Итог борьбы с этими опасностями решит вопрос о самой
264

жизни, о существовании церкви, во всяком случае о существо¬

вании ее на ближайшие века. Вы не думайте, что церкви

угрожает только коммунизм. А если коммунизм, то не ду¬

майте, что только европейский, и уж тем более только поль¬

ский. Тем не менее — хотя это далеко не в се, что угрожает

церкви, а лишь столько, сколько этот вопрос действи¬

тельно значит для мира,— церковь с облегчением приняла к

сведению то новое, что появилось в Польше. Вас удивляет,

чго она не захотела ни сама, ни через свои органы заявить

миру о том чувстве облегчения, которое она испытывает. По¬

верьте мне, что церковь не является диктатурой вопреки тому,

что о ней говорят. Тем более она не может быть диктатором в

том случае, когда должна выступать за то, что направлено

против традиции, привычек, прецедентов, навыков. В этом слу¬

чае бессилен даже диктат святого отца, причем даже такого

святого отца, как Пий XII, наиболее авторитетного из многих

своих предшественников..Его диктат бессилен особенно в слу¬

чае, когда он направлен против его собственных навыков и

привычек.
Рим, 15 декабря 1957 года
В четверг папа дал аудиенцию участникам совещания

Международного охотничьего союза. Он обратился к ним с

рсчыо на французском языке. Описание аудиенции, а также

речь были напечатаны в пятницу в «Оссерваторе». Но, по¬

скольку были названы имена лишь членов президиума Со¬

юза— графа Буаламбера, барона Мейнгофа, барона де Коньяк

її нескольких итальянских устроителей совещания,— осталь¬

ные иностранные гости возмутились, и субботний номер «Ос¬

серваторе» как ни в чем не бывало поместил еще один отчет

об аудиенции, перечислив на этот раз всех. Как видим, «Ос¬

серваторе» весьма аккуратная и вежливая газета. Есть для

кого быть ей такой. Фамилия за фамилией — все из готского

альманаха. А если и не оттуда, то все равно по-своему добро¬

порядочные, как, например, названный в конце списка бель¬

гийский делегат, который хотя и не князь, не граф, не барон,

по фамилия его все-таки Граф.
265

Это, конечно, ерунда. Аудиенция меня заинтересовала по

другой причине. Мое внимание привлекла речь. Из всех речей

папы, которые я читал, эта была самой короткой. Мне хочется

привести ее целиком. Это «типичная торжественная речь».

Речь, в которой папа не отказывает тем, кого он хочет при¬

влечь на свою сторону, но для которых у него мало времени.

Тем не менее она весьма точно характеризует образ мышле¬

ния Пия XII. В ней, как и в других речах, притом гораздо бо¬

лее серьезных, чем эта, любой простейший вопрос поставлен

вверх ногами.
На меня его выступления нередко производят впечатле¬

ние какой-то пародии. Разумеется, не всегда и не все. Некото¬

рые из них интересные и глубокие, но не те, которые папа про¬

износит по какому-либо случаю. Неважно, политическая ли

это необходимость или дань вежливости. Тогда они пропи¬

таны искусственностью и даже сюрреализмом и прежде всего

несносным желанием понравиться. Что касается его «охот¬

ничьей речи», то она интересна тем, как неожиданно в папской

трактовке исчезает всякая стрельба, всякое убийство и даже

развлечение и спорт. Охота становится миссией, причем воз¬

вышенной. «Оссерваторе» пишет о «высоких словах», которые

«вызвали у слушающих чувство сыновней привязанности и

благодарности». У меня бы они вызвали неприятное чувство,

если бы кто-нибудь, да еще по такому случаю, так мне льстил.

Вот эта речь:
«Международный охотничий союз, членами которого вы,

господа, являетесь, вот уже много десятилетий посвятил себя

благородной задаче заботливо опекать и преумножать на

земле охотничьи богатства. Учреждение такого сообщества

стало необходимостью, чтобы воплотить в жизнь ваши идеалы.

Ибо возникла потребность скоординировать многочисленные

научные данные и практические предпосылки, весьма разно¬

образные и имеющие тенденцию варьироваться в зависимости

от страны, где они возникли. Этими предпосылками и данными

является информация о состоянии лесного зверя, об условиях

существования, о миграции и размножении; кроме того, это

информация и о законах по охране охотничьих богатств в раз¬

личных странах, а также информация о сроках и методах охо¬

ты, как и о средствах по охране животных и развитию охот¬

ничьих угодий. Сотрудничество представителей закона и есте¬

ственных наук не могло по-настоящему развиваться без
266

решения интересующей вас проблемы в международном мас¬

штабе. Именно этому вы, господа, и посвятили себя.
Ставя перед собой эти цели, вы часто выслушиваете мне¬

ние многих людей, которым они кажутся второстепенными.

А ведь вы охраняете действительно ценные элементы наслед¬

ства человека на земле, и в связи с этим мы радуемся тому

значению, которое издавна приобрел ваш союз благодаря

высокому покровительству многих поддерживающих вас особ.
Прежде чем стать составной частью продовольственных

ресурсов человека, охотничья дичь была и остается весьма

важной частью нашей земной фауны. Чем глубже становятся

знания ученых, тем больше растет убеждение в полезности и

даже необходимости многих видов животных, традиционно

считавшихся вредными. К сожалению, бывают случаи, когда,

основываясь на неправильных суждениях, нерегламентирован-

ная охота совершенно истребляет некоторые виды зверя, над

уменьшением поголовья которых следует задуматься не только

в связи с тем, что естествоиспытатели в этом случае не нахо¬

дят необходимого материала, но также и потому, что болез¬

ненно нарушается гармоничное равновесие между фауной и

флорой опустошаемых подобным образом районвв. Такое опу¬

стошение, несомненно, вызывает большие или меньшие изме¬

нения в habitaculum 1 человека, и оно даже способно влиять

на культуру и на жизнь соответствующих общественных кол¬

лективов.
Принимая все это во внимание, нетрудно понять огромное

значение планомерной охраны, организованной вами, причем

в международном масштабе, а также осознать огромное зна¬

чение уместных здесь юридических актов.
Эти краткие рассуждения пусть покажут вам, господа, на¬

сколько серьезно мы интересуемся вашими встречами и как

искренне лично мы желаем вам успехов в вашей работе. Ваше

посещение Рима представило для нас понстине приятный слу¬

чай принять вас, равно как и обратиться к создателю, дабы

ниспослал он свою милость вам, вашим семьям и всем тем,

кого вы хотели бы препоручить нашим молитвам. Всем вам

мы милостиво даем наше святое отцовское благословение».
Аудиенция закончилась церемонией так называемого «ми¬

лостивого допущения к целованию руки его святейшества».
1 Жилище (лат.).
267

Рим, 20 декабря 1957 года
Сегодня вместо умершего кардинала Пьяцца секретарем

конгрегации консистории папа назначил кардинала Мимми.

Итак, все произошло, как предполагал П., когда спорил со

мной, что папа и на этот раз не созовет консистории. Правда,

П. угадал лишь наполовину, так как он утверждал, что папа

назначит на этот пост Сири, Леркаро или Ронкалли, то есть

одного из кардиналов северной Италии, которые по разным

причинам являются—во всяком случае, считается, что яв¬

ляются,— теми князьями церкви, которые мыслят современ¬

ными категориями. Похоже на то, что бытие во многом опре¬

деляет сознание кардиналов. К числу обскурантов относятся

Руффини и как раз Мимми, первый из Палермо, второй из

Неаполя, то есть архипастыри, все богатство которых заклю¬

чается в огромных латифундиях. Отсюда и их феодальный об¬

раз мышления, тогда как северные кардиналы — это вполне

современные капиталисты, заинтересованные в капиталовло¬

жениях, индустриализации, помещающие доходы своих курий

в акции промышленных предприятий или банков.
В римской курии траур. Здесь рассчитывали на три, а воз¬

можно, даже и на четыре кардинальские шляпы. Получить

шляпы надеялась апостольская сигнатура, которую в течение

нескольких лет по совместительству возглавляет кардинал Чи-

коньяни, хотя у него имеется своя собственная конгрегация,

префектом которой он является, а именно конгрегация обря¬

дов. На giubilazione рассчитывала также конгрегация Восточ¬

ной церкви, во главе которой стоит Тиссеран. Но, поскольку

ему отдали оставшийся после смерти Меркати пост библио¬

текаря и архивариуса церкви, предполагалось, что папа осво¬

бодит Тиссерана от его родной конгрегации, так как за ним

па всем Ближнем Востоке установилась репутация классиче¬

ского представителя европейского колониализма, а во главе

Восточной церкви поставит асессора, известного базилианипа

из Алеппо, отца Кусса, набожного человека, проживающего в

одном из самых роскошных и красивых особняков Рима, так

как в противном случае халдейские и мельхитские патриархи,

а также экзархи и хорепископы не пожелали бы его слушать¬

ся. Наконец, и священная рота надеялась заполучить шляпу

для своего декана, монсиньора Андре Жюльена, француза, что
268

в свою очередь открыло бы всем в этом трибунале путь к про¬

движению по службе. Но из этого ничего не вышло.
Папа еще раз «залатал дыру», его метод состоял в том,

что «горящая» должность замещалась «готовым» кардиналом

из провинции. В курии опасаются, что это станет привычкой

папы и он никогда не созовет консисторию. Тем более что

большинство кардиналов в провинции моложе, чем их со¬

братья в курии. Таким образом, по мере того как кардиналы

курии будут вымирать, периферия останется без кардиналь¬

ских шляп.
—	В курии настолько все возмущены,— говорит П.,— что

вслух говорят о том, о чем раньше говорили потихоньку, и

низшие чины рассуждают о таких вещах, о которых раньше

могли себе позволить говорить только крупные сановники, а

именно что всему виной — Тереза из Коннерсрейта, которую

когда-то под Мюнхеном посетил епископ Пачелли, и она пред¬

сказала ему тиару и только три консистории! Две из них папа

уже созывал, третья станет для него последней. Пусть же она

соберется как можно позже. Правда это или выдумка, инте¬

ресно лишь то, что слушок идет из курии.
Что касается кардинала Мимми, мне известно о нем только

то, что родился он семьдесят пять лет назад в Поджио ди Сан

Пьетро, недалеко от Болоньи. Сначала был епископом в ма¬

леньком городке Крема, затем архиепископом в Бари, а по¬

следнее время в Неаполе. В. знаком с человеком, который ча¬

стенько встречается с кардиналом, поэтому во время пребы¬

вания кардинала Вышинского какие-то журналисты уговорили

В. поехать в Неаполь и разнюхать, как Вышинского примут в

курии. В. вернулся с невероятной вестью, будто папа не мо¬

жет даже слышать о Вышинском. Кто пустил этот слух — его

преосвященство или его хороший знакомый, а может, сам В.,—

так и осталось неизвестным. В таких случаях истину устано¬

вить трудно.
Мне вспомнилась еще одна история с Мимми, правдивая

до последней мелочи; это история его протеста против выступ¬

ления в Неаполе и в Риме парижского «Фоли Бержер». Это

было еще в 1955 году. «Фоли Бержер» приехал чуть ли не из

Скандинавии. Свое турне театр начал в Неаполе, затем пред¬

полагалось, что «Фоли Бержер» выступит в Риме и Милане.

И вдруг со страниц «Оссерваторе романо» прогремела ана¬

фема. Спектакль был назван омерзительным. И самую воз¬
269

можность показа его в Риме, где находится резиденция главы

всей церкви, сочли недопустимой и кощунственной. Папская

газета в резких тонах напоминала, что такой факт явился бы

нарушением Латеранских договоров, гарантирующих сохра¬

нение благочестивого характера Рима. «Оссерваторе» не же¬

лала обсуждать детали, «поскольку о них нельзя говорить, не

оскорбляя читателя показанными на сцене мерзостями». Но

чтобы все-таки охарактеризовать программу, приводилась

одна деталь, а именно: в одном из номеров танцовщицы вы¬

ходят на сцену «в костюме, сшитом из трех — да, трех! — поч¬

товых марок». «Оссерваторе» добавляла, что подобная трак¬

товка самого понятия марки вызвала крайнее возмущение

почтовых служащих города Неаполя.
Журналисты бросились в Неаполь. Начали поступать из¬

вестия. Оказалось, что сразу же после первого спектакля кар¬

динал Мимми поднял тревогу, поэтому на следующий спек¬

такль он послал своего эксперта графа ди Санта Фьоре, ка¬

мергера папского двора и важную персону в неаполитанских

благотворительных католических организациях. О том, чтобы

на спектакль послать духовное лицо, не могло быть и речи. Но

и для светского ди Санта Фьоре высидеть до конца оказалось

выше его сил, тем более что граф вовремя вспомнил, что он

является терциарием ордена святого Франциска. Он высидел

до первого антракта, но после того, как зажгли свет и он уви¬

дел обращенные на него взоры множества знакомых, изум¬

ленных его присутствием на такого рода зрелище, граф сбе¬

жал, унося с собой вместе с иллюстрированной программой

впечатления от первых десяти номеров. С тем и отправился он

к кардиналу. Кардинал приказал ему написать то, что он ви¬

дел, и упомянуть о вещах, смотреть на которые он не решился.

Все это кардинал снабдил правовыми, каноническими и теоло¬

гическими комментариями и приказал немедленно, хотя была

уже ночь, передать текст по телефону в «Оссерваторе романо».
В ту же ночь известия дошли и до Парижа. В неаполитан¬

ской курии нашлась добрая душа, которая рассказала бедным

танцовщицам из «Фоли Бержер» о том, что готовится. Сразу

же был поставлен в известность генеральный директор театра.

Утром он сел в самолет и в полдень был уже в Риме. Прямо

с аэродрома он помчался в президиум совета министров, в

главное управление зрелищами. Там еще не было принято ни¬

какого решения. Но прогнозы были самые неутешительные.
270

Нунций Фьетта уже звонил министру иностранных дел Мар¬

тино с просьбой об аудиенции. В характере его просьбы никто

не сомневался. Директора в главном управлении принял де¬

путат Брузаска, начальник департамента. Парижанин ста¬

рался внушить Брузаске, что спектакль, который «Оссерва¬

торе» буквально втоптала в грязь, вот уже несколько лет га¬

стролирует по Европе и нигде никто даже пальцем не ткнул:

ни в Лондоне, ни в Дублине, ни в Стокгольме, ни даже в бого¬

боязненном Лиссабоне. Брузаска — человек умный, он хорошо

понимал, что для Ватикана ничто не имеет значения, если Ва¬

тикан не хочет, чтобы это имело значение,— только разводил

руками.
И вдруг зазвонил телефон. Министерство иностранных дел

информировало Брузаску, что Фьетта просил уведомить Мар¬

тино, что его просьба об аудиенции в данный момент не ак¬

туальна. Затем позвонил префект из Неаполя, сообщивший,

что ему позвонили из курии и разъяснили, что он не должен

из статьи «Оссерваторе» делать выводов, которые могли бы

«вызвать какое-либо нарушение планов работы неаполитан¬

ских театров». Ибо одно дело Рим и священный характер этого

города, а другое дело — Неаполь или любой иной город, ка¬

ким бы католическим он ни был. Прощаясь с парижанином,

который рвался в Неаполь, чтобы и там связаться с властями

и помешать срыву гастролей, Брузаска провожал его словами:

«Кто-то дал делу обратный ход. Я ничего не понимаю».
Можно с уверенностью сказать, что Брузаска хорошо знал

упрямство и надменность своих кардиналов, которые уж если

за что уцепятся, то не выпустят из рук. Он также хорошо со¬

знавал, что о закулисном влиянии французских танцовщиц не

может быть и речи. О том, что эротическая бацилла, да еще в

образе женщины, поразила бы одного из святых старцев, ко¬

торые заправляют всем в Ватикане,— не могло быть и речи, и

уж совершенно нельзя было себе представить, чтобы та или

иная танцовщица могла встретиться с кем-нибудь из самых

важных кардиналов или архиепископов, даже так, случайно,

чтобы приглянуться и запомниться. Нет, не здесь следовало

искать объяснения явно происходящей перемены. Но где ис¬

кать, об этом не имел понятия ни Брузаска, ни тем более па¬

рижанин.
Но как бы. там он ни был изумлен, что такое настоящее

изумление, он понял на следующий день примерно в двена¬
271

дцать часов, то есть в то время, когда в городе начинают про¬

давать первые экземпляры «Оссерваторе романо». Газета еще

раз возвращалась к вопросу о «балете, прибывшем к нам в го¬

сти из Франции», но на этот раз тон ее был такой приятный,

такой вежливый, такой изящный, что у директора «Фоли Бер¬

жер» ручьем полились слезы из глаз. Он схватил предыдущий

номер газеты. Нет, он все великолепно помнил. Нет, он не со¬

шел с ума. Статья в предыдущем номере была написана как

бы рукой Торквемады, а эта — ангельским пером, которое хе¬

рувим вырвал из своего белоснежного крыла,— настолько

стиль статьи казался нежным и мягким. В ней затрагивался

вопрос о вчерашних слухах, которые дошли из Неаполя. Автор

статьи распространялся по поводу того, что и священные ме¬

роприятия, случается, бывают ошибочны и выходят иногда за

определенные рамки. Упоминал о вещах, которые, возможно,

«неизвестны нашим парижским гостям, что некоторые детали,

безобидные в иных широтах, в Риме могут огорчить наиболее

впечатлительные католические души». В конце выражалась

уверенность, что, учитывая подобную обстановку, француз¬

ские гости поймут необходимость некоторых поправок в про¬

грамме, а поняв, возьмут на себя труд произвести нужную

ретушь. Таким был приблизительно той и стиль статьи, ни од¬

ним словом не упоминавшей о вчерашней брани, угрозах, ука¬

заниях, мстительных намеках.
Не знаю, упал ли генеральный директор «Фоли Бержер»

на колени или нет, мне известно только, что он заявил журна¬

листам: «Ватиканским предупреждением я весьма рас¬

троган». Тут же он ринулся в такси и еще раз поехал к Бру-

заске. Объяснил ли ему Брузаска всю механику этого проис¬

шествия? Вероятнее всего, нет — не только из-за деликатно¬

сти вопроса, но и потому, что слухи из Ватикана просачи¬

ваются всегда медленно. Тем не менее в другом отношении

его визит к Брузаске оказался полезным. Если бы не этот ви¬

зит, то директор, по-видимому, перевернул бы вверх ногами

всю программу. После же визита он понял, что чем меньше

внесет изменений, тем больше потрафит курии, ибо она явно

была заинтересована в том, чтобы программа для Рима была

изменена, но вместе с тем, чтобы никто не мог определенно

сказать, где и в чем.
Даже пресловутый «танец марок» можно оставить, хотя

парижанин считал вопрос о нем предрешенным, поскольку
272

именно на него нападала вчерашняя «Оссерваторе». Оказа¬

лось, что и этот танец следует оставить. Брузаска спросил

только, правда ли, что «танец марок» входит в «железный ре¬

пертуар» «Фоли Бержер», с которым театр разъезжает уже

три года по всему свету. Директор ответил, что входит. Бру¬

заска высказал мнение, что не следует его убирать. Тем не ме¬

нее Брузаска облегченно вздохнул, когда узнал, что эти марки

не настоящие, что они — марки в переносном смысле, а точнее

говоря, марки сильно увеличенные, и притом настолько, что

полностью прикрывают то, что должно быть прикрыто. На¬

верняка граф ди Санта Фьоре не дождался этого номера. Про¬

чел о нем в программе и решил, что речь идет о марках в бук¬

вальном смысле.
Если в тот день Брузаска знал немногое, то можно пред¬

положить, что через несколько дней ему все стало известно,

ибо вокруг этого дела поднялась умопомрачительная возня.

В тот же самый день, то есть в день, когда появилась первая

статья в «Оссерваторе романо», в Рим отправились различные

важные церковные шишки. В поезд сел монсиньор Монтини,

архиепископ Милана,— торопясь поскорее попасть к монсионь-

ору Делл’Аква', в любую минуту имевшему доступ к папе. От¬

правился путешествовать по железной дороге и настоятель

монастыря Монтекассино отец Ильдефонс Реа. Этот спешил

к главе своего ордена кассинских бенидиктинцев, настоятелю-

инфулату собора святого Павла в Риме отцу Чезаре д’Амато.

Впрочем, случившееся взбудоражило всех бенедиктинцев и

тех главных, самых многочисленных, объединенных в кон¬

федерацию, чьим покровителем является сам папа, и тех

немногочисленных a primaeva observantia \ блюдущих в чи¬

стоте старые правила ордена бенедиктинцев, и, наконец, тех,

по-разному именуемых: валобросанов, сильвестринцев, олива-

танов, бейроненсов, не говоря уже о национальных ответвле¬

ниях, о многочисленных видах бенедиктинцев, имеющих в

Риме если не свое руководство, то, как правило, своих пред¬

ставителей. Все они в тот день спешили в Ватикан. Каждый из

них имел там какую-либо более или менее хорошо знакомую

крупную фигуру, не говоря уже о бенедиктинцах, занимаю¬

щих в Ватикане высокие посты. Их много во всякого рода кон¬
1 Молодых блюстителей (лат.).
18 Т. Брсза	273

грегациях и трибуналах, так как орден этот весьма ученый.

Достаточно назвать для примера хотя бы префекта апостоль¬

ской ватиканской библиотеки аббата Ансельма Альбареда.
Что привело их в движение, не известно. Но в тот день, хоть

разбитые на столько течений и видов, они дали доказатель¬

ство необычайно чуткого и достойного esprit de corps1.

Можно предполагать, что тревогу подняли бенедиктинцы, ко¬

торые сотрудничают с конгрегацией обрядов. Среди советни¬

ков конгрегации — шесть бенедиктинцев. С особенной заботой

они должны были следить за ходом беатификации их вели¬

кого собрата кассинского бенедиктинца, умершего год назад

«в состоянии святости»,— Альфреда Ильдефонса Шустера,

кардинала и архиепископа миланского. Его кандидатура в бла¬

женные, а в будущем и в святые была близка не только им.
Она была небезразлична также и их шефу, кардиналу Чи-

коньяни, префекту конгрегации обрядов, в компетенцию кото¬

рого входили такого рода процессы. Не только потому, что

умерший кардинал Шустер занимал какое-то особое место в

его сердце. Просто он знал политику папы в этом вопросе: тол¬

кать вперед и доводить до конца беатификацию и канониза¬

цию епископов, кардиналов и пап, чтобы доказать, что свя¬

тыми могут быть не только рядовые верующие, но и санов¬

ники церкви. Это позволило бы надлежащим образом ответить

на различного рода статьи, очерки и книги, в которых гово¬

рится, что святость хранится теперь лишь в монастырях и при¬

ходах, тогда как в епископских и апостольской столицах люди

настолько заняты мирской суетой, что у них просто нет вре¬

мени на святые деяния.
Ватикан — это как бы целый комплекс сосудов, самостоя¬

тельных, но вместе с тем и сообщающихся. Система эта охва¬

тывает канцелярию, папский двор, генеральные курии мона¬

шеских орденов, резиденцией которых является Рим/и прости¬

рается вплоть до всех больших архиепископских столиц Ита¬

лии, где немало церковных деятелей, непосредственно связан¬

ных с римской курией, хотя постоянно они живут вне Рима.

Невозможно установить, кто первый заметил, что громы кар¬

динала Мимми попали в репутацию Шустера. Это мог быть

промотор беатификации умершего кардинала, но вероятнее

всего, первым это заметил кто-то в миланской курии, тот, кто
1 Сословный дух (франц.).
274

вспомнил, что за два года до смерти благочестивого карди¬

нала театр «Фоли Бержер» с той же самой программой, с теми

же самыми «почтовыми марками» выступал в Милане без вся¬

кого крика, протестов и какой-либо реакции со стороны курии.

Для человека, мыслящего светскими категориями, факт, что

один кардинал так, а другой иначе восприняли балет, гастро¬

лирующий в его архиепископстве, не имел бы никакого значе¬

ния. Но духовенство делает из этого факта тот вывод, что в

Милане во времена Шустера курия позволяла аморальные

спектакли и к ним следует определить свое отношение. Либо

признать, что так оно и было, и тогда возникают трудности с

беатификацией. Либо следует считать этот факт ложным. Но

тогда должен быть видоизменен сам факт, а если не факт, то,

во всяком случае, его интерпретация.
Для всех заинтересованных, кроме, разумеется, кардинала

Мимми, а также его «глаз и ушей», его морального стража

графа ди Санта Фьоре, было ясно, что «Оссерваторе романо»

ошиблась в отношении самого факта и его интерпретации.

Надо было немедленно включить задний ход, иначе говоря,

требовалось принять контрмеры. Всяк, кто верил в святость

Шустера и был поднят по тревоге промотором или милан¬

ской курией — неважно, кто высек первую искру,— бросился

в контратаку на римскую курию. Из своего дворца свя¬

того Каликста поспешил с протестом Чиконьяни. Широким

фронтом пошли в наступление плотные шеренги бенедиктин¬

цев. Духовную акцию поддерживали светские. Шустер был в

чести у фашистов. Это он с лоджии миланского собора бла¬

гословил войска Муссолини, отправляющиеся на абиссинский

фронт. Тут же на выручку Шустеру поспешил князь Боргезе,

главный шеф фашистской милиции. Он помчался к князьям

Пачелли, к маркизу Саккети, к графу Галеацци, к тем, кто

держит в своих руках финансы Ватикана. Архиепископ ΛΊοη-

тини в свою очередь нажимал на Делл* Акву. Но в тот день

папа чувствовал себя плохо. Делл’Аква предпочел перенести

на следующий день переговоры по делу, которое, он, впрочем,

считал архисправедливым. Защитники чести Шустера доби¬

лись лишь одного: по всем нужным каналам пошла информа¬

ция о том, что курия не хотела бы,· чтобы принимались какие-

либо меры в отношении французского балета. Разумеется,

именно тогда Фьетта отказался от аудиенции у Мартино, а

Мимми приказал префекту Неаполя посоветовать не запре¬
18*
275

щать спектакля. Я убежден, что в тот вечер все заинтересо¬

ванные лица, а значит, и Мимми, с амбицией которого прихо¬

дилось считаться, согласились на компромисс: то, что хорошо

для Милана или Неаполя, вовсе не значит, что годится для

Рима, который следует уберечь от спектакля, не отвечающего

его серьезному духу. Такая формула не повредила бы беати-

фикации и вместе с тем воздавала бы должное бдительности

Мимми.
Довольные собой, все пошли спать. А утром Делл’Аква по

лучил аудиенцию у Пия XII. Но лишь только он заговорил о

деле, как папа его прервал. Он задумался на минуту и про¬

демонстрировал в полном блеске свою безошибочную и уди¬

вительную память, которая при словах «Фоли Бержер».

подобно великолепно действующему механизму, вытащила на¬

верх карточку с именем Жозефины Беккер и с информацией,

что она была и остается одним из столпов того же «Фоли Бер¬

жер», и с точной датой, когда папа дал ей аудиенцию. В курии

никто, кроме самого папы, не помнил, что он милостиво выслу¬

шал ее. Понятно, что при таком положении дел Делл’Аква не

закончил своего монолога. Установленная вчера вечером фор¬

мула оказалась непригодной. Выяснилось, что балет не имеет

никаких изъянов, если папа принял его протагонистку. Тогда-

то «Оссерваторе романо» напечатала проникнутую отцовской

заботой статью о своих надеждах, связанных с выступлением

балета в Риме. Но, поскольку нельзя было не отдать дань ве¬

ку, пришли к соглашению, что в спектакль необходимо вне¬

сти минимальные, едва уловимые изменения, ибо теперь все

были заинтересованы в том, чтобы овечки были целы. Те

овечки, которых взяла под свое покровительство Жозефина

Беккер, так прочно засевшая в памяти папы.
Рим, 27 декабря 1957 года
Священник М. О. Галлосан, ирландец, говорит: «Вы, по¬

ляки, похожи на нас, ирландцев. Сами толком не знаете, чего

хотите, но готовы за это умереть».
276

Рим, 2 января 1958 года
Позавчера после полудня я делал в городе покупки; нео¬

жиданно хлынул ливень. Спрятался в кафе «Канова» на

пьяцца Пополо, где собирается местная богема. Никого из

богемных знакомых не оказалось. Зато встретил там обворо¬

жительную синьору Т.— она видный деятель Союза учителей

средней школы,— с которой я подружился два года назад,

когда помогал ей оформить поездку в Польшу.
Дождь зарядил надолго, я злюсь, она тоже зла, каждая ми¬

нута дорога, через несколько часов Новый год, а я вынужден

тратить время на непредвиденные, ненужные разговоры, без

которых мы оба могли бы обойтись. Я присел рядом с ней на

диванчик. Достаточно чуть высунуть голову, чтобы узнать,

идет ли дождь. Мы это делаем поочередно, то я, то она. Но как

все-таки никогда ничего нельзя предвидеть! Когда через час

мы прощались, улица была сухой, а о дожде уже все забыли.

Вот как мы заговорились о деле школьников, допустивших ко¬

щунство в Терни. Слухи о нем несколько дней назад начали

проникать в прессу, но, конечно, учительскую среду оно взвол¬

новало гораздо'раньше.
Впрочем, событие это совсем недавнее. Ему от роду не¬

дели две. Две недели назад произошел случай, который вы¬

звал всю эту историю. Местом происшествия была располо¬

женная на втором этаже здания лицея имени Тацита аудито¬

рия второго класса «А». Декабрь — время дождей, дождь в

:^тот день лил и в Терни, поэтому, когда прозвенел звонок пос¬

ле урока математики, школьники не решились выйти во двор.

После скучного урока ребятам захотелось пошалить. Они на

чалн драться ремнями для книг. Те, у кого были резиновые

ремни, превратили их в рогатки и стреляли друг в друга кус¬

ками мела и каштанами.
Но самым интересным оказалась стрельба в цель по ре¬

продуктору, который после каждого удачного выстрела изда¬

вал стон и выпускал облако пыли. Репродуктор висел на стене

за кафедрой учителя, на полметра ниже деревянного распя¬

тия. Разумеется, досталось и Христу. Он сорвался со стены, и

от удара у него отломилась рука. Ребята бросились к распя¬

тию, в наступившей тишине собрали осколки и мякишем хлеба

кое-как прикрепили руку. Едва успели повесить крест на ме¬

сто, как вошел учитель. На следующей перемене ребята все
277

как один покинули класс, еще перемена — то же самое. Об ин¬

циденте никто не обмолвился ни словом.
Прошло два дня. Как это бывает с детьми, происшествие

было быстро забыто, факт этот стерся в памяти, и лишь тогда,

когда на ближайшем уроке закона божьего законоучитель са-

лезианин отец Паолоне, приставив стул, полез за распятием,

все поняли, что дело плохо. Паолоне молча прижал крест к

груди и вышел из класса. О злополучном выстреле каштаном

или куском мела он был проинформирован анонимным теле¬

фонным звонком. Паолоне как раз собирался в лицей, но по¬

шел не к директору и не во второй класс «А», а туда, где у

него был урок по расписанию. Урок во втором «А» у него был

только третьим. Кажется, отец Паолоне судил о поступке по

собственному разумению. Он считал инцидент достойным со¬

жаления и наказания, но в наказании не перебарщивал. Он

унес распятие, чтобы показать директору, и, вероятнее всего,

считал, что надлежащим наказанием в этом случае будет по¬

каянная молитва, обращенная к Христу, ну и нагоняй.

Синьора Т. считает, что отсутствие немедленной и бурной

реакции Паолоне является доказательством, что не он был

инициатором позднее принятых крайних мер. По ее мнению,

дело обострил директор Арканджело Петруччи.
Этот последний только и ждал нужный ему материал и

сразу же принялся за работу. Он внушил Паолоне, что тот без

промедления должен отправиться в свой монастырь и доло¬

жить обо всем настоятелю, а тот в свою очередь — ординарию.

Сам же разослал отсутствующим в этот день учителям изве¬

щения, а тем, кто находился в лицее, в ближайшую перемену

объявил, чтобы они не уходили, так как сразу же после уро¬

ков состоится собрание. Кажется, что уже утром этого дня ди¬

ректор уведомил о происшествии квестуру, то есть полицию.
В Терни я бывал проездом несколько раз.. В последний свой

приезд я остановился в нем на часок по пути в Ассиз. Терни —

очень красивый городок в Умбрии, расположен на полпути ме¬

жду Перуджией и Римом. Городок очень древний, был осно¬

ван еще умбрами, некогда он назывался Интерамна. Это ро¬

дина Тацита. Не говоря уже о лицее, все здесь носит имя Та¬

цита: самая большая площадь — пьяцца Тацито, самая краси¬

вая улица — Корсо Корнелио Тацито, кинотеатр также носит

его имя, вернее, два имени — «Модерниссимо-Тацито», ресто¬

ран— «Дзио Тацито», что можно перевести «Под дядюшкой
278

Тацитом». Но древних памятников здесь немного. Дворец

князей Спада, построенный по проекту Сангалло младшего,

изумительной архитектуры склепы под собором, а также раз¬

личные красивые безделушки моего любимого Беноццо Гоц-

цоли в городском музее. Й это, кажется, все.
Над рекой Нерой вырос новый район городка, возле изве¬

стного во всей Италии металлургического завода. Что касается

политического профиля, то город считается «красным». Вовре¬

мя последних муниципальных выборов две трети голосов жи¬

тели города отдали за коммунистов и социалистов. Что ка¬

сается епископа Терни, то о нем мне известно только то, что

он родился в 1902 году и что зовут его Жан Баттиста Даль

Пра. Иметь «красное» епископство не очень-то приятно.

В римской курии смотрят на тебя с упреком. А в конгрегации

консистории, от которой ты во всем, как епископ, зависишь, не

только смотрят, но и говорят. Утешение слабое, что не один

ты, но и такой кардинал, как, например, Леркаро в Болонье,

или архиепископ, как, скажем, Москони в Ферраре, находятся

в таком же положении, и это не говоря о многочисленных пе¬

риферийных епископах, вроде злополучного епископа из

Прато, и о многих других.
Во всех этих городах большинство голосует за списки

«красных». Это ужасно оскорбительно для благочестивых

епископов; огорчительны и приносят массу хлопот даже такие

мелочи, как составление ежегодных статистических отчетов по

епископству для Ватикана. Как этих «красных» записывать:

как католиков или как некатоликов? Почти все они крещеные,

но уже много лет своим голосованием они ясно показывают,

что давно отошли от церкви. Тем не менее списывать их со

счета епископы не хотят. Самое большое, что они себе позво¬

ляют,— это вписать в графу потерь минимальный процент.

Отсюда парадоксы в церковной статистике. Например, в Бо¬

лонье 233 000 жителей, большинство из них коммунисты, но

только 750 человек неверующих и некатоликов. В большей или

меньшей степени такая же картина наблюдается и во всех

других перечисленных городах, исключая Терни, где епископ

предпочитает никого не вычеркивать, скорее даже наоборот.

Согласно его статистике, в епископстве 116007 жителей, из ко¬

торых 116 012 католиков. Как он делает, что католиков боль¬

ше, чем жителей,—не известно. Во всяком случае, так он

официально информирует священную конгрегацию консисто-
279

рин. Я сам проверял эти цифры в «Лннуарио понтифичио». Ра¬

зумеется, это статистический ляпсус. Он произошел в резуль¬

тате натяжек в статистических данных. Тянут, тянут, в конце

концов все лопается н получается «статистический монстр».
В тот злополучный день, когда все учителя уже собрались,

директор Арканджело Петруччи, извинившись перед собрав¬

шимися, отправился к епископу, который его вызвал. После по¬

лудня все собрались снова. Петруччи, ловкий прохвост, вер¬

нулся из курии в состоянии фанатического возбуждения. От

епископа он узнал, что этот факт, сам по себе ужасный,— не

случаен. Не так давно вспыхнул пожар в соборе. Пожар на¬

чался в помещении за ризницей, которое служило складом для

всякого рода хлама и в которое обычно никто не входил, но,

видимо, все-таки зашел, раз вспыхнул огонь. Не известно, что

и кто, возможно, кто-нибудь случайно бросил окурок, но если

не окурок и не случайно, то тогда, несомненно, это акт ванда¬

лизма. Но это не все. В небольшой церкви святого Франциска

выбили окно. В расположенном поблизости аббатстве святого

Петра из Валле украли два золотых подсвечника. Происшест¬

вие в школе невозможно не связать с этими фактами, а фак¬

ты— с атмосферой материалистического фанатизма, который

приводит к тому, что жители Терни в большинстве своем отка¬

зываются, выбирать католиков в городское самоуправление,

голосуя за коммунистов.
Нельзя сказать, что учителя в Италии —народ забитый.

У них довольно крепкий и независимый профсоюз, поэтому

дискуссия на собрании развернулась вовсю. Но директор по¬

лучил от епископа определенные директивы. Впрочем, он при¬

бег к сильному аргументу, а точнее, сделал один тактическим

ход. «Если мы не хотим в школе видеть полицию,—заявил

он,—то сами должны показать, что умеем подойти к делу в

соответствии с правовыми нормами, которые со всей сурово¬

стью требуют наказания за любое святотатство и кощунство».

Директор так обработал и напугал учителей, что они в конце

концов создали комиссию, наделив ее всякого рода полномо¬

чиями. В комиссию вошли директор, отец Паолоне и еще три

человека — один из организации «Католическое действие»,

другой от христианско-демократической партии и третий тоже

от чего-то в этом роде.
Hâ следующий день начались допросы. Хотя в физическом

смысле полиция отсутствовала, но в действиях и методах ко¬
280

миссии чувствовался полицейский дух: плотно прикрытые

двери, опущенные жалюзи, затянутые шторы. На кафедре сто¬

свечовая лампа, свет от которой падал на допрашиваемого.

За кафедрой — следователь, по обеим сторонам допрашивае¬

мого— члены комиссии. Для перекрестного допроса приспосо¬

били телефон и репродуктор, тот самый, который стойко пере¬

нес бомбардировку каштанами и мелом. Телефон и репродук¬

тор были соединены с кабинетом директора. Там сидел пред¬

ставитель комиссии. Время от времени он вызывал из аудито¬

рии второго класса «А» кого-либо из учеников. Сажал его

рядом с собой. Из зала, в котором происходил допрос, ему по

телефону сообщали вопрос. Представитель комиссии задавал

его парнишке, приведенному из класса. Ученик отвечал также

по телефону, но во время его ответа включали репродуктор.

Способ сложный, но, видимо, верный. Окруженный членами

комиссии допрашиваемый, услыхав в репродукторе голос то¬

варища, который ту или иную деталь представлял иначе, чем

он, окончательно терялся.
Два вопроса для комиссии были самыми важными. Пер¬

вый — кто попал в распятие злополучным каштаном. Вто¬

рой— каким образом допрашиваемый школьник связан с об¬

щей материалистической атмосферой города Терни. Первый

вопрос невозможно было разрешить на все сто процентов

ввиду отсутствия каких-либо данных. Выбор пал на четырех

ребят. В отношении всех их комиссия решила, что они не бу¬

дут в конце учебного года допущены к экзаменам. Не менее

сложным оказалось получить ответ на второй вопрос. Следо¬

вало прежде всего установить, что считать критерием при оп¬

ределении связи с этой тлетворной атмосферой. Критерий вы¬

рабатывался в процессе допроса. В установлении такого кри¬

терия комиссии помогали местные католические газеты. Че¬

тыре дня длился допрос, и все эти четыре дня католическая

пресса не умолкала ни на минуту. С каждым днем газеты пи¬

сали об этом деле все более резко, все крикливей, поскольку

ровно в двадцать четыре часа после происшествия им якобы

удалось напасть на след существующего в Терни молодежного

клуба святотатцев.
В том, что такой клуб существовал, никто из заинтересо¬

ванных лиц не сомневался. Не сомневались ни епископ, нн

Петруччи, ни отец Паолоне, ни остальные члены комиссии, ни

пресса. Все верили, что имеются доказательства существова¬
281

ния клуба, но считали, что поскольку информация была сек¬

ретной, то эти доводы не могут быть публично оглашены.

Итак, цель клуба — святотатство. Условием принадлежности к

клубу было богохульство, так сказать, не одноразовое, а си¬

стематическое, что означает — не просто постоянное, а дейст¬

вующее согласно плану, точнее говоря, по календарю. Просто-

напросто в соответствии с календарем глумлению подвергался

какой-либо очередной святой. В воскресенье, кроме приходя¬

щегося на этот день святого, под обстрел святотатственных

слов и грубых выражений попадала еще и очередная догма.

Поскольку игра была опасной, можно было (и этого было

вполне достаточно) произнести вслух проклятие или какое-

либо ругательство, а про себя назвать адресата, то есть имя

данного святого или название догмы.
Таким образом, любой школьник, который употреблял ру¬

гательства, мог попасть под подозрение, а в глазах членов ко¬

миссии тем более. Школьников без конца выспрашивали, ру¬

гались ли они, а если нет, то употребляют ли грубые выраже¬

ния. Если да, то комиссия знала, как к этому отнестись, если

нет, то вопрос оставался неясным, так как трудно поверить в

существование такого святого юноши, который ни разу в жиз¬

ни не выругался бы и не употребил грубого слова. Допраши¬

вали немилосердно долго. Мальчика, подозреваемого больше

других в том, что он отбил у гипсового Христа руку, допраши¬

вали ровно четыре часа — с девяти до часу. Мальчишка как-то

выдержал, несмотря на гнетущую обстановку допроса: полу¬

мрак, голос из репродуктора и постоянные напоминания, что

за ужасный акт надругательства над предметом культа гро¬

зит тюрьма.
Следственная комиссия не смогла доказать чью-либо при¬

надлежность к клубу. Если бы доказала, то ученика выгнали

бы из лицея. Однако четыре школьника были признаны ви¬

новными в косвенных преступлениях. По мнению комиссии,

главари клуба, по всей вероятности, подготавливали ребят

к принятию в члены клуба. Эти мальчики признались, что им

случалось произносить проклятия или бранные слова, от ко¬

торых уши вянут. Больше они ничего не сказали, потому что

ничего не знали. Поэтому комиссия решила, что перед ней

только кандидаты в члены клуба. На две недели им запретили

посещать занятия. Последней из наказанных была девочка,

ученица другой школы, на свидетельство которой сослался
282

измученный допросом паренек. Она подтвердила показания

юноши, что во время этого злополучного перерыва он звонил

ей от лицейского педеля, а следовательно, во время происше¬

ствия не присутствовал в классе. Свидетельство оказалось

ложным. Алиби — фальшивым. Комиссия добилась того, что

девочку на десять дней исключили из школы.
Местная католическая печать продолжала безумствовать.

О втором классе «А» писали как об инкубаторе «иконобор¬

цев», осуждали «материалистических фанатиков», под влия¬

нием которых молодежь подняла иконоборческий меч. Сравне¬

ние простой рогатки с иконоборческим мечом так понравилось,

что его подхватили и столичные газеты: правительственная

«Мессаджеро» и даже ватиканская «Оссерваторе романо». Эта

последняя осуждала происшествие с распятием в присущей ей

тупой и наглой манере. Газета писала о «потенциальных ганг¬

стерах», «отступниках, лишенных сердца и бога» и тому по¬

добные вещи.
В такой атмосфере юные иконоборцы — гангстеры, вою¬

ющие мечом из эластичных ремней,— провели праздники. За

эти дни в Терни некоторые из зачинщиков скандала несколько

поостыли. Первым пришел в. себя отец Паолоне, человек по

природе незлой, который за несколько лет преподавания в ли¬

цее ни на кого никогда не жаловался, никого не выгнал из

класса, не записал в кондуит. Одумались также и некоторые

учителя, далеко зашедшие под давлением фанатика спиритуа¬

листа Арканджело Петруччи. Люди в Терни постепенно на¬

чали понимать, что в этом деле концы с концами не сходятся.

Из восьми школьников, которых так бесцеремонно пропустили

через жернова комиссии, пятеро были членами всяких органи¬

заций, примыкающих к «Католическому действию». Лишенная

ученических прав девочка также имела незапятнанную рели¬

гиозную репутацию. До тех пор, покамест вопрос был сугубо

школьным и локальным, родители держали сторону школы.

Но когда их детей стали обливать грязью в столичной прессе

и тон ее становился все более грубым и резким, терпение ро¬

дителей иссякло. Тогда же, видимо, в какой-то момент кто-то

нанес мощный удар по пресловутой предпосылке, на основа¬

нии которой комиссия вынесла четыре приговора,— я говорю

о «клубе святотатцев»,— пролив свет на его происхождение.

Все началось с доклада, который за месяц или два до проис¬

шествия разослал куриям всей Европы испанский общинный
283

институт «Опус деи». Этот новообразованный институт из

всего, чем в настоящее время располагает Испания, является

наиболее реакционным и фанатичным. Правее его ничего нет,

левее — иезуиты, с которыми это общество на ножах, так как

считает их скрытыми коммунистами. В члены своего третьего

ордена институт посвящает только людей с положением. Устав

этого третьего ордена, утвержденный Римом совсем недавно,

лишь в 1950 году, содержит интересный пункт: «О принадлеж¬

ности к третьему ордену «Опус деи» могут знать только три

лица: святой отец, глава ордена и местный руководитель,

остальные о принадлежности к нему могут лишь догады¬

ваться». Члены института присягают беспрекословно подчи¬

няться главе. Это своего рода католический ку-клукс-клан, и в

Испании о нем так и говорят, правда потихоньку, между собой.
Что касается разосланного «Опус деи» доклада, то в нем

затрагивался вопрос о наступлении вражеских сил на рели¬

гию, церковь и католицизм в Испании. В качестве средств

борьбы, к которым прибегает враг, назывались «клубы свя¬

тотатцев». Доклад был совершенно секретным. Его вручили

епископу лично, правда в нескольких экземплярах, которыми

он мог распорядиться по своему усмотрению. Предположе¬

ние, что содержание этого документа как-то проникло за

пределы курии и, едва посеяв зло, сразу же дало плоды,

выглядело явно неправдоподобным. Мысль, что подобный

клуб возник в Терни независимо от доклада, а следовательно,

не на основе принципа подражания, казалась еще более аб¬

сурдной. Особенно потому, что подобного рода организация,

как нельзя более соответствующая испанскому образу мышле¬

ния, совершенно не отвечала итальянскому характеру. Значит,

просто-напросто какой-либо священник пли монах прочел в

докладе о таких клубах, рассказал другому, а тот — дальше.

13 какой-то момент информация о клубах дошла до ушей од¬

ного из членов комиссии. Тот принял ее за рабочую гипотезу,

а следующий уже воспринял ее как реально существующую,

ужасную, прочно вошедшую в быт городка истину, которую

только наивные не замечают и в которую только слепые не ве¬

рят. Но теперь, когда обнаружился ее источник, злополучная

гипотеза проделала обратный путь, и в результате никто

сколько-нибудь серьезно не думал о существовании подобного

клуба в Терни и даже стали сомневаться в том, что они суще¬

ствовали и в Испании.
284

Тем не менее епископ продолжал бушевать. На воскресенье

29 декабря он назначил во всем епископстве молебны и велел

установить перед алтарем самые большие распятия, чтобы

все знали, в чем дело. Еще большей неожиданностью оказа¬

лось пастырское послание, которое епископ приказал читать

во всех церквах. Между прочим, в нем говорилось: «Эпизод

страшный сам по себе становится еще страшнее, если рас¬

сматривать его как симптом. Тогда окажется, что такого рода

случаи в настоящее время могут произойти всюду, причем с

легкостью необыкновенной. В молодежной среде они могут

возникнуть быстро и без какой-либо причины, так как иногда

без особой причины игра переходит в драку. Но именно эта

легкость и заставляет бить в набат. Ибо только ненависть к

богу, с давних пор растлевающая общество, и ненависть к

церкви — если такими были чувства, толкнувшие виновников

святотатства поднять руку на распятие,— могут привести к

подобного рода поступкам. Такой случай мог произойти лишь

в среде, пропитанной материалистическим, аморальным ду¬

хом, отравляемой неприязнью к религии, скрытой или явной.

Поруганное распятие протягивает к нам руки, взывая о по¬

мощи. Мы не можем не прислушаться к его гласу, как не мо¬

жем пройти мимо самого ужасного оскорбления, нанесенного

кресту, и не задуматься над чудовищными причинами всего

случившегося».
Как это ни странно, в этом деле довольно разумно вела

себя полиция. По мнению синьоры Т., в школьных делах это

случается нередко. Ее объяснение звучит парадоксально: ста¬

рые кадры полиции остались от фашизма, они сложились во

времена, когда существовало убеждение, что государству уг¬

рожают две силы: коммунисты и церковь. Квесторы, офицеры

сикуреццы (охранки) и даже многие старые полицейские, вос¬

питанные на этой доктрине, к церкви относятся хотя и подо¬

бострастно, но настороженно. Так и в данном случае: квестор,

получив донесение от директора лицея, передал его по началь¬

ству, заявив, что вопрос не выходит за пределы школьной

юрисдикции. Здравый полицейский рассудок подсказал ему,

что надо держаться подальше от этого дела, что не стоит по¬

лиции появляться в здании школы и быть пугалом для моло¬

дежи. Конечно, квестор не забывал время от времени делать

заявления оборонительного характера. В беседах с журнали¬

стами он утверждал, что на подвластной ему территории никто
285

никогда не посмел бы оскорбить религию. Если старшие этого

не делают, то откуда могла взять пример молодежь? Он со¬

вершенно не верит, что руку у Христа отбили преднамеренно.

«Обычные щенячьи фокусы,— говорил он,— ребячье балов¬

ство, а несколько старых ослов раздули эту историю».
Когда епископ разразился посланием, квестор притих. Но

он снова заговорил, когда на стол посыпались жалобы роди¬

телей, так как последние в конце концов не выдержали. Гово¬

рят, что даже в пастырском послании епископа кто-то из ро¬

дителей нашел оскорбительные намеки в адрес их детей. Ме¬

стная газета, «Мессаджеро» и члены комиссии в свое время

писали и выдумывали невообразимые басни о ребятах из

Терни, называя при этом их имена. Ветер подул в другую сто¬

рону, родители перешли в контратаку. Никто не отважился

лезть в драку с «Оссерваторе романо». Что касается епископа,

то родители вообразили, что достаточно отправить делега¬

цию к папе, и епископ подобреет и утихомирится. Во всем

случившемся нельзя усмотреть ни малейших следов предна¬

меренности поступка, против тезиса преднамеренности свиде¬

тельствует уже сам приговор комиссии, обвиняющий четырех

школьников в том, что они стреляли в распятие, тогда как весь

класс в один голос заявляет, что в распятие угодили из ро¬

гатки всего один раз, случайно. Так или иначе 13 января су¬

дебный следователь из Терни начнет вести расследование по

жалобам на клевету, оскорбления, распространение как устно,

так и печатно злостных и ложных слухов. Некоторые родители

потребовали крупных сумм в виде возмещения за понесенный

ущерб.
Само собой разумеется, создавшаяся ситуация меньше

всего устраивает римскую курию. Итальянское государство

рождалось в борьбе с церковью, и традиции этой борьбы все

еще свежи. После войны Ватикан постепенно завоевывает

Италию. Этот процесс неотвратимый, беспощадный. Нет ни¬

чего опаснее для церкви, чем такого рода возмущение, как в

Терни. Следовательно, это не Ватикан вдохновлял епископа в

Терни, как и его собрата пратского епископа. Ватикан мечет

громы и молнии в адрес обоих монсиньоров, но тем не менее

все равно будет их защищать до конца. Не дезавуирует их ни¬

когда. Не может их дезавуировать, и в этом, вообще-то го¬

воря, нет ничего удивительного. В таких делах меня больше

всего интересует, как постепенно, подобно снежному кому, ра¬
286

стет гора глупостей и в конце концов обрушивается на самого

же автора — церковь. Разумеется, эта гора не возникает вдруг,

ни с того ни с сего. Она порождается определенной атмосфе¬

рой. Затем что-то случается и происходит обвал. Я не пони¬

маю одного: неужели во всей этой церковной механике нет

предохранительного устройства, которое предупреждало бы

об опасности? Но, видимо, нет.
Рим, 12—15 января 1958 года
На двадцатое января назначен суд над епископом Пьетро

Фиорделли из Прато. С 1929 года, то есть со времени подпи¬

сания Латеранских договоров, это первый епископ, очутив¬

шийся на скамье подсудимых. Вместе с ним обвиняется и на¬

стоятель церкви Вечной помощи Данило Аяцци, разумеется

если суд действительно состоится.
Об этом деле, разделившем всю Италию на два лагеря,

очень много писали. Отзвуки его я встречал во французской,

немецкой, английской католической прессе. В Италии обо всей

этой истории полно было разговоров. Одни осуждают еписко¬

па, другие защищают, но и те и другие удивлены, как могло

это случиться.
Когда рассказываешь об этой истории кому-либо из тех,

кто ничего о ней не слышал, не знаешь, с чего начать: с дей¬

ствующих лиц, с обстановки или с самой проблемы. Хочется

пустить одновременно три потока информации, поскольку все

они нужны для начала. Но поскольку из этого ничего не вый¬

дет, вероятно, более правильным будет начать с описания

сцены, на которой разыгрался весь этот спектакль, то есть с

городка Прато.
Итак, что такое Прато? Городок расположен на полпути

между Флоренцией и Пистоей, чуть-чуть ближе к Пистое.

Он известен своими памятниками культуры, настолько бога¬

тыми, что ни одна выставка итальянской живописи, неважно, к

какой эпохе она* относится, не обходится без картин из Прато.

Не следует думать, что в городе имеются большие музеи. Во¬

все нет. Это небольшие галереи, а точнее говоря, всего одна —

муниципальная, во дворце претора. К памятникам отно¬

сятся и несколько церквей, правда, и в них и в галереях соб¬
287

раны великолепные картины. В Прато находится также зна¬

менитая реликвия — «Опоясье Христово». Хранится она в

капелле Святого опоясья, красивейшей капелле собора, по¬

строенного в тринадцатом веке. Капеллу отделяет от нефа

изумительной работы бронзовая решетка XV века, в арабе¬

сках которой использованы мотивы святого опоясья. Укра¬

шают капеллу и готические фрески Гадди, представляющие

историю святого опоясья. Картину на эту же тему кисти

неизвестного художника-тосканца, можно видеть и в музее.

Кафедра для проповеди в соборе, кафедра Святого опоясья

пс анонимная. Все сходятся на том, что ее автором является

Микелоццо, что касается ангелочков, или амуров, танцующих

вокруг святого опоясья, то они работы Донателло.
Справа от собора стоит епископский дворец. Еще недавно

он пустовал. Но дворец всегда назывался епископским, так

как в нем останавливался епископ из Пистои, изредка наез¬

жавший в Прато. До недавнего времени Прато не было на¬

стоящим епископством. Правда, еще весной 1653 года местные

жители добились этой чести, но только чести, без своего епи¬

скопа, так как через несколько месяцев, осенью, видимо, ве¬

тер подул в другую сторону, ибо в сентябре того же года но¬

вое епископство объединили с Пистоей личной унией. Так и

осталось все по-прежнему, с той только разницей, что город

Пистоя стал столицей объединенного епископства. Лишь в

январе 1954 года они были разделены. На долю Пистои при¬

шлось сто семьдесят приходов, двести священников и пятьде¬

сят семь монастырей, на долю Прато — пятьдесят один при¬

ход, шестьдесят четыре священника и тридцать семь монасты¬

рей.
Одни говорят: новое епископство, другие — старое, но без

епископа. Между прочим, это проблема далеко не чисто исто¬

рическая. В Латеранских договорах имеется параграф, кото¬

рый предполагает постепенное сокращение количества епис-

копств, так, чтобы их число соответствовало числу провинций.

Данному параграфу Муссолини придавал большое значение.

Он хотел, чтобы на каждого префекта приходилось только по

одному епископу. Таким путем правительство Муссолини хо¬

тело уравновесить влияние обеих властей, государственной и

церковной. Муссолини считал, что в случае каких-либо разно¬

гласий у противников будут равные силы. Он не желал иметь

епископов — если воспользоваться нашей терминологией — в
288

каждом уездном центре, опасаясь, что в случае распри уезд¬

ные власти не устоят против их преосвященств и будут съеде¬

ны с потрохами.
Кардинал Гаспари, статс-секретарь Ватикана и контрагент

Муссолини при заключении Латеранских договоров, согласил¬

ся с ним. Он сумел выторговать у него только то, что епископ¬

ства, обреченные на слияние, будут ликвидироваться лишь

после смерти епископа. Согласованный параграф был включен

в договоры, и они были подписаны. Но, с тех пор, как в Ита¬

лии к власти пришли католики, об этом параграфе больше не

вспоминают. Епископства растут как грибы, растут по инициа¬

тиве и Ватикана, и христианских демократов. Везде, где

сильно влияние коммунистов, появляются епископства. В го¬

родах, где мэр «красный», считают целесообразным по такти¬

ческим соображениям назначить епископа. Такие вещи часто

случаются. В 1929 году в Италии было двести епископств, те¬

перь их двести восемьдесят.
По этой причине епископский дворец в Прато в начале

1954 года обрел постоянного жильца. Его имя и фамилия нам

уже известны. На свет он появился в 1916 году в Читта ди Ка-

стелло, в епископы посвящен на тридцать восьмом году жизни,

то есть необычайно рано. Впрочем, и сейчас Фиорделли — са¬

мый молодой епископ в Италии. В Прато он был встречен с

энтузиазмом. Высокий, живой, всегда улыбающийся, он на

всех произвел самое благоприятное впечатление. За последнее

десятилетие население Прато резко увеличилось. В городе по¬

явилось много новых фабрик и заводов. Прато превратился в

один из крупных центров текстильной промышленности Ита¬

лии. Быстрый рост города вызвал к жизни амбицию. Стать

столицей провинции — вот о чем мечтал Прато. Поэтому, когда

молодой епископ в ответ на приветствие мэра Роберто Джо-

ваннини заявил: «Сегодня — епископство, завтра — провин¬

ция», то это привело в восторг не только «белое» меньшин¬

ство, но и «красное» большинство.
В Прато «красные» составляют подавляющее большинство.

В этом городе две трети жителей голосуют за списки Тольятти

и Ненни. Разумеется, мэр — «красный», профсоюзы — «крас¬

ные», рабочие праздники и различного рода годовщины, не

отмечаемые в других городах, здесь проводятся с большим

размахом. Безусловно, все эти факты заставили архиепи¬

скопа Флоренции кардинала Далла Коста спешно порыться в
19 Т. Бреза
289

старинных документах с целью отыскать хотя бы следы того,

что Прато некогда имел, точнее, должен был иметь, своего

спископа. Нет сомнения также и в том, что кардинал Пьяцца,

недавно умерший секретарь консистории, своего рода «началь¬

ник отдела кадров» католической церкви, тщательно подбирал

для Прато подходящую кандидатуру — неконсервативную.

Монсиньор Фиорделли не был консерватором, вместе с тем он

не был и популистом-неохристианином, как это случается ино¬

гда с французами, считающими себя спецами по рабочему

вопросу, нет, Фиорделли не был таким путаником. Он человек

современный, с организационной жилкой, безупречного пове¬

дения, мистик в душе; о своих агнцах Фиорделли мыслил ка¬

тегориями сугубо прагматическими, проповеди читал хорошо,

рассуждал здраво, писал живо, обладал способностью привле¬

кать на свою сторону молодежь — можно ли большего требо¬

вать от епископа, поставленного в наше время на революцион¬

ный участок фронта?
Отвечая на речь «красного» мэра, монсиньор Фиорделли в

свою очередь заявил: «Я хочу быть епископом для всех!» Не¬

сомненно, со статистическими данными он был знаком и от¬

давал себе отчет в том, на какой трудный участок был назна¬

чен. Поскольку курии в Италии считают, что коммунист —

всего только заблудший католик, то есть тот, кто сделался

«красным» лишь по недосмотру священника,— то монсиньор

Фиорделли, обещая быть епископом для всех, высказывал

надежду, что исправит зло, причиненное местному пролета¬

риату и прогрессивной интеллигенции.
Первые месяцы Фиорделли провел в состоянии эйфории,

связанной с получением высокого сана и самостоятельной дол¬

жности. Аудиенции, власть, дворец, автомобили, великолеп¬

ный собор — все для него как по мановению волшебной па¬

лочки! Когда это наскучило, на смену пришел новый приступ

эйфории, на этот раз связанной с организацией неорганизован¬

ного и реорганизацией организованного, и, наконец, пришла

эйфория, связанная с большими денежными суммами. Дохо¬

дов епископство давало немного, но у молодого монсиньора

денег было полно. Частично они шли из различных бюджетных

ассигнований Ватикана, а частично добывались на месте. За¬

воды, промышленность, банки, латифундии — все спешили по¬

мочь епископу Фиорделли, потому что Фиорделли задумал по¬

ход против «красных». В план епископа входило строительство
290

больших зданий для различного рода католических, рабоче¬

католических, молодежно-католических и женско-католиче¬

ских организаций. Он также предусматривал жилищное строи¬

тельство для активных участников этих организаций. Епископ

покупал, перемещал, поселял, передвигал. Он приказал орга¬

низовать в приходах кружки, союзы, клубы, не жалел денег на

библиотеки и читальни. По прошествии двух лет он мог со спо¬

койной совестью сказать о себе, что ему удалось провести в

значительном объеме строительно-организационную работу.

Но чувствовал ли он полное удовлетворение — сомневаюсь.

Фундамент — фундаментом, однако здание, которое должно

было на нем вырасти, здание великого духовно-политического

возрождения епископства Прато, даже не вырисовывалось.

Город поглощал святые, или, точнее, предназначенные на свя¬

тые цели, деньги, но паства не менялась. Весной 1956 года

отец Фиорделли был неприятно поражен, когда в нескольких

общинах, в которых проходили выборы в органы самоуправле¬

ния, по традиции — как в давние времена недосмотра и упу¬

щений — из избирательных урн вышли коммунисты.
Монсиньор опечалился. Впервые за два года своего влады¬

чества он не оїдал никаких распоряжений. Решил послушать,

что говорят другие. Прислушался к голосу клеветников, от¬

крывших ему глаза на подпольную деятельность различных

сил и лиц в его епископстве, иначе говоря, на вещи, о сущест¬

вовании которых он и не подозревал. Это они, то есть эти силы

и люди, способствуют тому, что епископство, о котором он так

заботился, ради которого так трудился, платило ему неблаго¬

дарностью. Епископ переменился. Свернул свою деятельность,

впрочем, и денег стало меньше. Источники, из которых он до

этого черпал полными пригоршнями, стали иссякать. Епископу

объяснили, что вначале ему давали большие суммы на первое

обзаведение. Но сам Фиорделли истолковал все иначе: не

дают, ибо не видят результатов.
Вероятно, именно тогда его стали раздражать кое-какие

вещи, которым раньше он не придавал значения. К ним сле¬

дует отнести в первую очередь гражданские браки, из-за кото¬

рых позже и разгорелся скандал. Форма гражданских браков

существовала в Италии до Латеранских договоров. После за¬

ключения договоров это классическое достижение светской

власти XIX века в правовом отношении осталось неизменным,

с той только разницей, что приходский священник стал одно¬
19*
291

временно н чиновником бюро записи актов гражданского со¬

стояния. Таким образом, начиная с 1929 года гражданский

брак можно было оформить в чистом виде в муниципалитете

либо же как добавление к церковному браку. На практике это

привело к тому, что люди перестали заключать браки в двух

местах, то есть и в муниципалитете и в церкви, а вступали в

брак лишь в церкви, одним чохом ублажая и церковь и госу¬

дарство. Так поступало 95% населения, 5% предпочитало чи¬

сто гражданские браки.
Дворец епископа Фиорделли расположен напротив здания

муниципалитета. Тот, кто живет в таком месте, не может не

заметить, как из-под аркад муниципалитета несколько раз в

неделю выходят оживленные группы, в центре которых всегда

молодая пара: он — в черном костюме, она — в белом платье,

с миртовым венком на голове, остальные — в праздничной

одежде. Этот мирт и подвенечное платье вступающей в граж¬

данский брак невесты можно увидеть далеко не во всех го¬

родах Италии. В некоторых муниципалитетах, где большин¬

ство принадлежит христианским демократам, нарочно отво¬

дят для заключения гражданских браков грязные и темные

помещения, просто-напросто какую-нибудь конуру. Одеваться

празднично нет смысла. В Прато, как и в Болонье, Ферраре

или Пистое, где в муниципалитете большинство «красные»,

дело обстоит совсем иначе. Точно так же и во многих городах

Северной Италии, где сильны антиклерикальные традиции и

где никто не допустит надругательства над гражданским бра¬

ком. Подобным образом решен вопрос и во Флоренции; там

францисканец Ла Пира предоставил для оформления граж¬

данских браков великолепный зал аудиенций во дворце Синьо¬

рин, рассудив, что если господь пожелает кого-либо просветить

или отвратить от материализма, то сделает это, не прибегая

к издевательствам и преследованиям.
Сам Ла Пира не принимал участия в оформлении браков

и освободил от этой обязанности всех католических чиновни¬

ков муниципалитета. Для таких дел у него под рукой всегда

имелись республиканцы и социал-демократы. Зато он не ску¬

пился на цветы для новобрачных и однажды рассердил самого

Далла Косту, когда отказался дать ему для какого-то святого

представления лилии из городских оранжерей, а на следующий

день велел украсить ими упомянутый зал во дворце Синьории,

поскольку там должны были сочетаться браком несколько пар.
292

Л а Пира объяснил старому кардиналу, что так будет лучше,

и все окончилось миром. Впрочем, он умел улаживать с кар¬

диналом и не такие дела. Безусловно, разговоры об этом до¬

шли до епископа в Прато, но дошли до него тогда, когда его

стали раздражать гражданские браки, и это, несомненно, под¬

лило масла в огонь. Неудачи сделали епископа фанатиком.

Л па фанатиков ничто так не действует, как терпимое отноше¬

ние к тому, что они считают грехом или заблуждением. Терпи¬

мость к греху на фанатиков действует сильнее, чем сам грех.
Однажды в воскресенье в начале 1956 года епископ Фиор¬

делли взошел на кафедру и произнес проповедь против «так

называемых гражданских браков». Пастырю приличествует

радеть, подобно тому как дело муниципалитета — оформлять

браки людей, которые хотят этого. Разумеется, после пропо¬

веди ничего не могло измениться, хотя она и была помещена в

епископальном «Рикьями», то есть «Воззваниях». Всякий по¬

нимал, что епископу время от времени полагается выступать

с протестом. Что касается самого существа дела, то ни он, ни

кто-либо другой ничего изменить не могут. В конце концов

раз существует закон о гражданском браке, то, будь ты епис¬

копом или не 'будь им, с этим ничего не поделаешь, самое

большое — можешь время от времени протестовать. Но оказа¬

лось, что епископа не удовлетворяли одни лишь протесты. Он

решил померяться силами.
Сначала он долго выбирал подходящий случай. Возможно,

что он не просто хотел, а и был вынужден начать такую кам¬

панию— кто его знает. Фиорделли докладывали о всех парах,

собирающихся вступить в гражданский брак, но это были либо

коммунисты, либо представители радикальной интеллигенции,

либо опять-таки слишком бедные, либо, наоборот, слишком бо¬

гатые люди со связями. Все время была какая-нибудь загвозд¬

ка, какое-нибудь «но». Почему он в конце концов остановился

па данной паре, то есть на Лориане Нунциати и Мауро Бел¬

ланди, совершенно неизвестно. Может, побоялся, что если бу¬

дет долго выжидать, то никогда не ударит в набат. А йоз-

можно, его уговорил выбрать именно эту пару каноник Да¬

нило Аяцци, прихожанами которого являлись родные невесты.

К Аяцци епископ благоволил, кажется, это был его любимчик.

На общих фотографиях они напоминали Дон Кихота и Санчо

Пансо. Один из них — астеник, другой — Аяццн — пикник. Го¬

ворят, что Аяцци умел обделывать делишки, он был челове¬
293

ком трезвым и расчетливым. Епископ не имел таких талантов.

Несомненно, этот контраст при многих сходных чертах объяс¬

няет, почему они так близко сошлись и доверяли друг другу.

Впрочем, всего этого даже не требовалось для того, чтобы

данную пару молодоженов выбрать из числа прихожан луч¬

шего священника. Достаточно того, что так уж получилось.

Епископа соблазнило то обстоятельство, что невеста была ка¬

толичкой, тогда как жених симпатизировал коммунистам. При

таком сочетании просто руки чесались, чтобы вмешаться.

Успех казался легко достижимым, а в случае успеха обеспечи¬

валась и огласка. Огласка, несомненно, нужная во всех отно¬

шениях— и в политическом и в религиозном.
Первую беседу с Лорианой провел приходской священник.

Он ее знал еще ребенком. В те времена он знал ее даже лучше,

чем когда она подросла, ибо Лориана весьма редко удостаи¬

вала своим посещением церковь. Ей не нравилось туда ходить.

Она работала в кафе отца, где можно было купить сигареты

и поиграть в бильярд. Кафе имело хорошую клиентуру. Если

бы Прато был большим городом, то можно было бы сказать —

великосветскую. К симпатичной и хорошенькой Лориане при¬

ставали все, и молодые и старые. Тем не менее ее репутация

была безупречной. Но как-то так получалось, что в воскре¬

сенье или в праздник всегда наклевывалось что-нибудь более

заманчивое, чем богослужение. Что касается ее политических

взглядов, то до знакомства с Белланди трудно было бы ска¬

зать, что она симпатизировала левым. Правда, спустя три года

после окончания войны на празднике «Унита» ее выбрали

«звездочкой Прато», и по этому случаю Лориана получила в

подарок от редакции норковую шубку. Но это был 1947 год,

тогда не было еще такой вражды и девушка-католичка могла

пойти на праздник, организованный коммунистами, и с чистой

совестью принять шубку, купленную на партийные деньги.

Никого это не волновало: ни правоверных родителей, ни еще

более правоверных ханжей теток, которые позже, то есть вес¬

ной 1956 года, носились по всему Прато с воплями, что жених

Лорианы не хочет венчаться в церкви.
Белланди действительно не хотел. Это был здоровенный

мужчина тридцати трех лет, весом в сто килограммов. Когда

немцы вывезли его в Дахау, он здорово поубавил в весе, ровно

наполовину! Осенью 1943 года Белланди ушел к партизанам

в дивизию «Арно», действующую в окрестных горах, главным
294

образом на склонах Морелло. Полгода Белланди был в пар¬

тизанах, потом его захватили в плен немецкие парашютисты,

он был приговорен к смерти. Его уже должны были расстре¬

лять— он стоял у стены и прощался с жизнью, но в этот мо¬

мент началась бомбежка. Как только раздался сигнал тре¬

воги, немцы увели его в бункер, потом вывели и опять увели;

так повторилось три раза. В конце концов немцам, видимо, это

надоело, и они, желая спокойно, без помех прикончить заклю¬

ченных, запихнули Белланди и других приговоренных в гру¬

зовики и вывезли за город. Но судьба в этот день решила пре¬

пятствовать немцам во всем. Из-за бомбежек они смогли до¬

везти осужденных только до железнодорожной станции. На

станции стояли вагоны, немцы затолкали пленных в вагоны,

сели сами. Так появился в биографии Белланди концлагерь

Дахау.
Отсюда и глубокие шрамы налогах и ягодицах — следы зу¬

бов лагерных собак. Через год он вернулся на родину. Посте¬

пенно набирал в весе. Потом он немного поболтался у амери¬

канцев, но в конце концов вернулся домой в магазин отца —

оптового торговца продовольственными товарами. Когда Бел¬

ланди спрашиЁают, коммунист ли он, он отвечает, что он —

бывший партизан. Если после такого ответа от него не отвя¬

зываются, то он сердито заявляет, что не обязан давать от¬

чет относительно своих убеждений. Подобную сдержанность

Белланди не проявляет в отношении религии. Он неверующий.

Никогда верующим не был. Ни он, ни его отец, ни мать; все

они неверующие в силу давней семейной традиции, идущей со

времен борьбы Мадзини за республику и светское просвещен¬

ное итальянское государство. Поэтому Белланди и слышать не

хотел о церковном браке.
По этой же причине каноник Аяцци даже и не пытался вы¬

звать его к себе. Но когда он попробовал поговорить с Лориа¬

ной, в его душу закралось сомнение, сумеет ли он договориться

с ней. Прежняя «звездочка Прато» превратилась в привле¬

кательную и красивую звезду первой величины. Со священни¬

ком она разговаривала как равная с равным. Все свое обра¬

зование она приобрела за несколько лет, проведенных в баре

за стойкой. Но при некоторых обстоятельствах это дает не¬

мало. Например, она свободно отбивала все атаки каноника,

с милейшей улыбкой на пухлых губах она доказывала ему,

что в таких серьезных делах, как брак, свадьба, и во всем, что
295

за этим следует, решать должен мужчина. Аяцци упросил ее

пойти к епископу, но и там Лориана держалась стойко.
— Веришь ли ты в бога? — спросил епископ.
—	Верю,— ответила Лориана.
—	А твой жених?
—	Мой жених читал много книг, и, по его мнению, из них,

ваше преосвященство, следует, что бога нет.
—	А знаешь ли ты, что гражданский брак — это грех?
—	Конечно, это смертный грех!
—	Значит, ты хочешь отступить от бога?
—	Я не отступаю!
—	Как же тогда, дочь моя, ты можешь дать согласие на

гражданский брак?
—	Но это ведь тоже настоящий брак.
—	Как это, настоящий?
—	Он обязывает супругов хранить верность, обеспечивает

все права детям.
—	Но, дочь моя,— воскликнул епископ,— так ставить воп¬

рос нельзя. Каноническое право в этом случае не знает от¬

ступлений. Согласно этому праву, брак, в который вы хотите

вступить, является только прелюдией к явному, открытому со¬

жительству.
—	Почему? — рассмеялась Лориана.
—	Для канонического нрава ты будешь сожительница, не

жена, а сожительница.
Лориана побледнела.
—	Хорошее же у вас право,— промолвила она сквозь зубы.
Епископ Фиорделли понял, что задел ее за живое, но и ни
в чем не убедил. От канонического права он перешел к мораль¬

ному аспекту этого вопроса. Лориана не сводила с него насто¬

роженного взгляда. Об этом разговоре я столько слышал, так

много о нем писали, что почти каждое слово из него звучит

у меня в ушах. Мне понятна позиция каждого из собеседни¬

ков. Но, разумеется, мне особенно понятна и близка точка зре¬

ния девушки, которая вот-вот должна выйти замуж, будет

иметь мужа, законного мужа, и которой вдруг начинают вну¬

шать, что она будет не женой, а всего лишь любовницей.
—	Ты ведь католичка,— продолжал епископ.— Ты из като¬

лической семьи. Я твой пастырь и не позволю выкрасть тебя

из моего стада. С тех пор, как я узнал о твоем решении, я каж¬

дый день молюсь за тебя.
296

В таком выспреннем тоне говорил епископ и дальше, и

синьорина Нунциати не прерывала его, ибо считала, что ему

очень обидно и что он имеет право беспокоиться о ней и даже

сердиться на нее. Но, когда из этого возвышенного и мистиче¬

ского Парнаса вдруг посыпались угрозы, Лориана снова стала

твердой и неуступчивой.
—	Если вы не откажетесь от своего решения,— заявил

епископ,— я прикажу объявить с амвона, что вы грешники и

прелюбодеи.
Бледная как мел девушка ответила:
—	Как вам, ваше преосвященство, будет угодно.— Сказав

это, она поднялась со стула.— Я пойду.
—	Прошу тебя, дитя, хорошенько поразмысли и возвра¬

щайся ко мне!
Впоследствии епископ утверждал, что Лориана обещала

прийти еще раз. Возможно, что и обещала, но больше к епи¬

скопу не пошла. Тогда епископ вызвал ее отца. Здесь он напал

на благоприятную почву. Синьор Нунциати испугался, узнав

о намерениях епископа. Невиданное дело, чтобы за подобные

вещи публично позорили в церкви. Нунциати никак не мог по¬

нять, почему все это должно произойти именно с его семьей, с

его дочерью. Он уразумел лишь одно: епископ не шутит. Па¬

пашу Нунциати всего трясло, когда епископ объяснил ему

суть вердикта, его непосредственные и отдаленные последст¬

вия. Нунциати поклялся, что сделает все, чтобы предотвра¬

тить ход событий. От епископа он ушел с намерением угово¬

рить зятя, но его примирительный шаг встретил такой отпор,

что Нунциати решил на все махнуть рукой, предоставив собы¬

тиям идти своим чередом, и больше во дворце епископа не

показывался.
Приближался день свадьбы. Поскольку и епископ, и при¬

ходский священник заблаговременно провели атаку, послед¬

ние две ^недели перед заключением брака царила тишина: все

сигнальные ракеты были выпущены. Больше нечего было ска¬

зать. «Крещендо» не было. Наоборот, все считали, что священ¬

ник или епископ снова при случае разразятся проповедью

против «так называемых гражданских браков» и этим все кон¬

чится. Поэтому все, кто в воскресенье 12 августа присутство¬

вал на какой-либо мессе в одной из приходских церквей Пра¬

то, в том числе и в соборе, были удивлены, услышав, что там

читают. Удивились вдвойне, ибо думали, что епископ уже при¬
297

мирился с фактом. И удивились еще тому, что ничего подоб¬

ного никогда не слыхали. В церкви Вечной помощи текст за¬

читывался три раза. Но никто из близких родственников Нун-

циати и Белланди в тот день об этом ничего не узнал. Правда,

кое-кто из них был в церкви, но только на «тихой» мессе. А са¬

мые близкие в тот день были по горло заняты. Бракосочетание

было назначено на одиннадцать часов.
После свадьбы бомба также не взорвалась. Молодые уеха¬

ли в Кортино д’Ампеццо. Возвратились они в начале сентября.

Едва успели распаковать чемоданы, как раздался звонок.

Синьор Белланди пошел открывать. Перед ним стоял мальчик,

он вручил ему конверт и сразу же исчез. В конверт был вло¬

жен номер «Рикьями», в нем было обведено карандашом

письмо епископа Фиорделли к священнику Аяцци, то есть тот

текст, который зачитывали в церквах в день свадьбы Беллан¬

ди. В этом письме епископ Фиорделли, пройдясь сначала по

различным догматическим и эмоциональным клавишам, заяв¬

лял:
«Сегодня двое твоих прихожан празднуют свадьбу в го¬

родском управлении, отказавшись от брака церковного. Их

поступок, выражающий открытый и исполненный презрения

отказ от религии, наполняет горечью сердца всех священно¬

служителей и верующих. Так называемый гражданский брак

двух принявших крещение людей не является браком. Это не

что иное, как начало скандального сожительства. Вот имена

и фамилии этих людей: Лориана Нунциати и Мауро Белланди.

Поскольку они предпочли жить в открытом и публичном пре¬

любодеянии, то, согласно церковному праву и морали церкви,

являются грешниками, и с этого времени им должно- быть

отказано в святом причастии, они не могут быть крестными

родителями ни при миропомазании, ни при крестинах, и их

дома не получат благословения, они будут похоронены в не¬

освященной земле без участия священника. Разрешается лишь

молиться о них, чтобы упросить бога просветить их и снять

с них как можно скорее проклятие вызванного ими ужасного

скандала».
Письмо заканчивалось припиской, относящейся к родите¬

лям Лорианы: «Их дому тоже будет отказано в благословении,

в посещении его пастырем перед ближайшей пасхой и в окро¬

плении святой водой, поскольку, разрешив безгранично скан¬

дальную и грешную церемонию лжебрака, они пренебрегли
298

своими самыми элементарными родительскими обязанно¬

стями».
На следующий день Белланди сел в машину и поехал в суд

подать жалобу на обоих священнослужителей за оскорбление

чести. К его возмущению примешивалось и презрение. Он счи¬

тал непорядочным впутывать в это дело стариков Нунциати.

Наказание родителей за грехи дочери Белланди рассматри¬

вал как мелкую месть со стороны епископа. Нападки епис¬

копа старики Нунциати переживали действительно глубоко.

Но мессу и все богослужения они посещали всегда аккуратно.

Едва ли не с самого рождения они вносили деньги во всевоз¬

можные церковные кассы. За несколько месяцев до описывае¬

мых событий они вместе с монснньором Фиорделли и под его

руководством совершили паломничество в Помпею к чудо¬

творному санктуариуму 1 мадонны, во время крестного хода

Нуицнатн удостоился даже чести вести под руку епископа со

святыми дарами. И вдруг такое оскорбление! Вслед за Бел¬

ланди к тому же самому адвокату Марио Боччи отправился во

Флоренцию и Нунциати, присоединяя свою жалобу к жалобе

зятя.
Когда era преосвященство узнал о жалобе, он прямо-таки

онемел. «Как, на своего епископа жаловаться в суд? Не¬

слыханно!» Разве он в ответ на приветственное слово комму¬

нистического мэра не заявил, что хочет быть епископом для

всех? Он не виноват, что его фразу в свое время истолковали

иначе, в условно-экзистенциональных категориях! Он не опро¬

вергал такой трактовки, не опровергал на словах, но ведь он

всей своей деятельностью показывал, какой смысл вкладывал

в свое заявление. Это отнюдь не было простой данью вежли¬

вости или стремлением пойти на компромисс, нет, его тогдаш¬

нее заявление опиралось на юридическое содержание пара¬

графов извечного церковного права, которое отдает под над¬

зор епископа все души епископства и налагает на него ответ¬

ственность за их спасение. Все души без исключения! Даже

те, которые отбились от стада без надежды на возвращение.

Даже те из них, которые оторвались от паствы не только в ре¬

лигиозном или мировоззренческом отношениях, но и с точки

зрения чисто географической. Разве монсиньор не поспешил к

умирающему Малапарте, который уехал из Прато сорок лет
1 Святилище, храм, часовня (лат.).
299

назад н давно уже, согласно всем правилам, перестал счи¬

таться прихожанином епископства Прато? Епископ все же

не отказался от души человека, на которого, согласно церков¬

ному праву, давно уже мог махнуть рукой. Что же тогда го¬

ворить о случае с Нунцнати и Белланди. А они отблагодарили

его за заботу жалобой в суд!
Епископ чувствовал себя оскорбленным, это несомненно.

Он вообще тогда был не в лучшей форме. Он не смог выпол¬

нить обещания, которое дал горожанам,— сделать Прато про¬

винцией. В министерстве внутренних дел вопрос о провинции,

как видно, похоронили. Тем, кто предоставил ему свои мешки

с деньгами, он обещал подорвать позиции коммунистов — ни¬

чего из этого тоже не вышло. Хуже того, ведь епископ обещал

и Ватикану насчет коммунистов. И с Белланди просчитался

самым роковым образом! Сначала ему показалось, что они

уступят, потом — что проглотят оскорбление, их медовый ме¬

сяц убедил его в этом. И вдруг такая бомба.
Епископ был молод и в вопросах тактики неопытен. Не чув¬

ствовал, как далеко можно зайти в конфликте с Белланди. Но

он довольно хорошо представлял, что такое так называемый

«стиль курии», разумеется римской курии, и знал, что Вати¬

кан в спровоцированном им деле поддержит его всем своим

авторитетом, но в то же время ему было известно, что эта под¬

держка сильно отразится на его карьере. Из этого вовсе не

следует, что Фиорделли — карьерист. Нет, такое мнение было

бы неправильным. Но Фиорделли был представителем до¬

вольно специфической формации, определенной школы: он

принадлежал к «молодым». Консисториальная конгрегация

пошла на риск, назначив его епископом. Несколько кардина¬

лов этой конгрегации согласились проверить молодых еписко¬

пов на участках, особенно «пораженных» коммунизмом. Фиор¬

делли назначили в Прато. Это была проверка, эксперимент.

До этого случая, можно сказать, все шло хорошо и добрый де¬

сяток монсиньоров из этой же самой генерации ожидали мо¬

мента, когда они смогут вселиться в другие епископские

дворцы, по мере того как дворцы эти будут освобождаться.

И вдруг скандал с Белланди. На циферблате назначений в

любую минуту стрелка могла покачнуться, кладя конец карь¬

ере молодых и воскрешая старых. Таким образом, если даже

епископа Фиорделли не очень удручало то обстоятельство, что

он надолго закрыл себе пути к дальнейшему продвижению,
300

то он должен был, конечно, расстроиться, сознавая, что за¬

крыл шлагбаум своим коллегам, которые по его вине не смо¬

гут сделать даже первого шага в карьере и опять вынуждены

будут ждать и ждать. Епископ Фиорделли не сомневался, что

жалоба Белланди явится причиной серьезного скандала.
А это Рим ненавидит! Не потому, что Ватикан — организа¬

ция дремлющая, стремящаяся к святому покою. Ничего подоб¬

ного. Это активная, воинствующая, волевая организация. Но

она не лишена большого тактического чутья. Э. говорит: «Рим

обладает чутьем опытной женщины, которая знает, чем может

покорить, а чем отпугнуть!» Так вот, в Италии слишком свежи

традиции борьбы Гарибальди, Мадзини и пьемонтских войск,

прорвавшихся сквозь знаменитый пролом возле Порта Пиа и

прогнавших папу из Рима. Поэтому надо постоянно быть на

чеку. На эту тему можно исписать целые фолианты. Точно так

же нельзя вдоволь насытиться зрелищем всей этой игры, раз¬

личными ее ходами, проведением жесткого курса и внезап¬

ными смягчениями, попеременными улыбками и гримасами в

один и тот же адрес.
Внешне вся эта воинственная проблема проста. В 1946 году

с поверхности политической жизни Италии исчез противник,

который в 1870 году победил церковь. Когда после референ¬

дума, означавшего конец короне, Умберто впервые показался

на территории Ватикана, чтобы попрощаться с папой, курия

истолковала это так, что он пришел просить прощения у апос¬

тольской столицы за дедушку и признаться святому отцу, что

его династия совершила ошибку. Кардинал Пиньятелли ди

Бельмонте, декан священной коллегии, по поводу этого ви¬

зита, кажется, сказал: «Каносса Савойцев!»
В действительности же Умберто прощался с папой холодно,

в рамках простой вежливости, говорят, что он вообще не хо¬

тел идти к папе, возмущенный тем, что церковь не пришла на

помощь династии в период референдума. Это истинная правда,

что не пришла. Церковь рискнула поддержать республику.

Но не следует думать, что церковь поступила так ради мести

Савойской династии. Месть — ну, что ж, при случае. Но глав¬

ное— церковь решила признать республику, делая уступку

времени, я 5ы сказал, уступку формальную. Церковь имела

все основания считать, что эту форму ей удастся наполнить

своим содержанием. После войны она в Италии оказалась

единственным старым авторитетом, единственной организа¬
301

цией, поэтому понимала, что должна выиграть. Несомненно,

возможности у нее большие. Но, разумеется, о том, чтобы

сразу же стать хозяйкой положения, она не могла и думать.

Несмотря на постоянное улучшение позиции, борьба затяги¬

вается. Победу отдаляют не только коммунисты и социалисты.
Затягивается она по вине другой стороны. Иногда по вине

слишком усердных католиков, которые домогаются «корона¬

ции папы королем Италии», от чего сам Ватикан вынужден от¬

межевываться, как от «несвоевременных взглядов». Но это

случаи редкие. Гораздо чаще сложная ситуация возникает в

результате заявлений различных христианско-демократиче¬

ских и церковных политиков, которым грезится «тотально-ка¬

толическое государство», или же вследствие скандалов, подоб¬

ных затеянному епископом в Прато. Тогда поднимается шум

на вызывающем тревогу широком фронте, от коммунистов че¬

рез радикалов и социал-демократов до либералов включи¬

тельно, воздействуя на все еще звучащие струны каждой

мало-мальски независимой итальянской души, струны ненави¬

сти к церковной нетерпимости и струны свободолюбия.
Через несколько дней известие о жалобе разошлось по

всему Прато. Епископ поехал во Флоренцию, поскольку был

ей подчинен. Старик Далла Коста ничего не смог ему посове¬

товать. По примеру Ла Пиры он готов был любить коммуни¬

стов, если это могло пригодиться господу богу. Но что до того

епископу Фиорделли? То есть в той конкретной ситуации, в

которой он оказался, какая ему польза от такой ориентации?

Никакой. Генеральный викарий Далла Косты, монсиньор Ти-

рапани, не любил Фиорделли. В свое время он выдвигал дру¬

гую кандидатуру в епископство Прато. Поэтому сейчас поста¬

рался отправить Фиорделли ни с чем. Титулярный архиепископ

Гераполиса Сирийского, Эрменеджильдо Флорит, суфраган

Флоренции, пил воды в Фиуджи. Фиорделли отправился в

Ватикан. Там, как он и предвидел, встретили его без энтузиаз¬

ма, но приказали ему, как и следовало ожидать, держаться.

Фиорделли посоветовали на обратном пути заехать во Фло¬

ренцию. Курия кардинала Далла Косты уже получила ин¬

струкции. Ее обязали сделать все возможное для того, чтобы

органы юстиции признали жалобу Белланди беспредметной.

А если это не удастся, то дело затянуть так, чтобы жалоба

никогда не попала бы в суд. Итак, мозг католической церкви

заработал.
302

По приезде в Прато епископ Фиорделли убедился, что за¬

работал не только мозг. В маленьком мирке его собственного

дворца и собственной курии все кипело. Из этого мирка сыпа¬

лись искры в приходы, кружки, союзы, секретариаты, разу¬

меется католические. Особого рода искры с шипеньем выле¬

тали с амвона церкви Вечной помощи. Часть этих искр по¬

пала в местную католическую прессу, сначала в виде намеков.

Но когда коммунистическая газета в Прато назвала вещи сво¬

ими именами, начался воистину судный день.
—	Свершилось!—должен был сказать самому себе епис¬

коп Фиорделли.— Свершилось!
Потушить пожар он уже не мог. Впрочем, и сам Фиор¬

делли в какой-то степени горел тем же огнем, что и его рас¬

поясавшаяся паства. Для паствы любая жалоба на епископа

была чем-то чудовищным. Ее приучили относиться к епископу

как к местному папе, и поступок Белланди она считала равно¬

сильным святотатству, богохульству. Впрочем, церковь ста¬

вит неприкосновенность епископов весьма высоко. Как папа

является наместником Христа, так и они являются наместни¬

ками апостолов. Так вот, надо иметь незаурядную смелость,

чтобы таскать по судам наместника, допустим, святого

Иоанна, Луки или Матфея,— это большая смелость и большое

оскорбление бога.
Если это так, то с подобным богохульником всякий поря¬

дочный католик волен поступать как ему заблагорассудится,

ему позволено все, он даже обязан выразить свое отношение.

Выражали его по-разному. Для затравки пошли в ход всякого

рода мелочи: бойкот, пикетирование, при встрече демонстра¬

тивно переходить на другую сторону улицы, не кланяться, не

подавать руку. Следующий этап: банки. Оптовик Белланди

имел два торговых кредита, каждый по два миллиона лир,

один в Прато в Итальянском банке, другой во Флоренции, в

банке Святого духа. Белланди отказали в обоих. Третья фаза:

рукоприкладство и хулиганские нападения, в одиночку и груп¬

пами; но после того, как однажды ночью стокилограммовый

великан Белланди разогнал кулаками и пинками банду из

пяти человек, нападения прекратились.
Заработала и пресса. Шум, поднятый газетами, был под¬

хвачен во Флоренции, а затем и в Риме. Католические газеты

писали об этом деле под такими заголовками: «Неслыханное

проявление антирелигиозной нетерпимости» или «Епископ
303

Прато отдан под суд за выполнение своих обязанностей ду¬

ховного пастыря». «Пополо», «Куотидиано», «Мессаджеро» и

вообще все католические, христианско-демократические, «Ка¬

толического действия» газеты и журналы помещали высказы¬

вания знаменитых богословов, доказывающие, что епископ был

абсолютно прав. Антиклерикальные газеты, коммунистические

и некоммунистические, кипели от возмущения. Казалось непо¬

нятным, как в создавшейся обстановке церковь может так вы¬

кручиваться. Ватикан подписал Латеранские договоры и кон¬

кордат. В обоих этих документах вопрос о браке сформулиро¬

ван очень четко. Перечитывая их, не понимаешь, почему цер¬

ковь факт существования гражданских браков не приняла к

сведению, ведь она согласилась с условием не венчать тех,

кто предварительно не заключил гражданский брак или не вы¬

разил согласия, чтобы священник, совершающий венчание,

сам перед этим оформил их гражданский брак.
При таком положении ни один священник, епископ или ар¬

хиепископ не может прикидываться, будто он свалился с луны.

Особенно если учесть, что со времени подписания вышеуказан¬

ных документов прошло более тридцати лет. За это время

сотни тысяч людей вступили в гражданский брак, безусловно

огорчив тем самым церковь, но и только, так как за всеми

этими браками стоит государственный закон, который церковь

обязалась уважать. По-другому она и поступить не могла. Пе¬

ред церковью стояла альтернатива: или молчать, или нару¬

шить конкордат. Но, казалось, она никак не могла публично,

устно или печатно обвинить в прелюбодеянии чету, которая

доверилась государственным законам. Ведь, будучи учреж¬

дением весьма опытным, церковь понимает, что ни одно госу¬

дарство не потерпит, чтобы публично попирали его законы

и оскорбляли его граждан, которые с государственной точки

зрения не совершили никаких проступков.
На все это богословы невозмутимо отвечали, что с точки

зрения церковного права, не признающего гражданских браков,

такой брак равнозначен акту, с которого и начинается прелю¬

бодеяние, с той только разницей, что совершается с большим

постоянством и упорством. Цитировали Пия IX, который го¬

ворил: «Не санкционированная таинством брака всякая связь

такого рода между двумя христианами является обыкновен¬

ным прелюбодеянием». Или вот еще одно более яркое выска¬

зывание по этому вопросу. «Любая связь между христианами
304

вне таинства брака, даже если она основана на каком-либо

гражданском циркуляре, есть не что иное, как омерзительное

и смертельно греховное прелюбодеяние, осужденное цер¬

ковью». Цитировались также инструкции конгрегации таинств,

относящиеся к тому же времени, что и договора: «Католикам,

намеревающимся вступить в брак, настоятельно рекомен¬

дуется вступать только в церковным брак, учитывая то, что из

подобного брака вытекают и все гражданские права. Не могут

они иметь никакой причины, отговорки и предлога для того,

чтобы уклоняться от церковного брака. Если бы нашлись та¬

кие, которые осмелились бы вступить в гражданский брак,

даже с предполагаемым заключением в будущем церковного

брака, то они должны рассматриваться церковными властями

как грешники». Подобные выдержки из различных энциклик,

пастырских посланий, папских бреве и писем цитировались до

бесконечности.
Все они великолепно подходили к делу Белланди. Однако

даже самые истые и преданные католики чувствовали, что

здесь что-то не так. В Италии люди грешат плотью вовсю,

грешат светские и духовные, и никто вслух им об этом слова

не скажет, а лишь на ушко, доверительно. А тем двоим, при¬

личной во всех отношениях паре, бросили такое обвинение

публично! Без сомнения, этим людям нанесли тяжкое оскорб¬

ление. Что касается жалобы, то это действительно вещь не¬

слыханная,— говорил не один из таких католиков, но сразу

же добавлял: — Но разве мог иначе поступить мужчина, муж,

к тому же итальянец, жену которого ославили. Он должен

был ее защищать!
Проходили недели, шумиха не прекращалась. Брызгали

слюной христианско-демократические и церковные газеты, ки¬

пела от возмущения левая и антиклерикальная пресса. Не ос¬

лабевал напор богословов и специалистов по церковному пра¬

ву. В двери мало-мальски известных юристов стучались репор¬

теры с целью заполучить интервью. Одни давали интервью,

другие — нет. Тот, кто просматривал прессу того времени, со¬

гласится со мной, что юристы старались держаться в стороне.

Они обычно заявляли, что им неудобно высказываться, так

как судопроизводство уже начато. Некоторые высказывались,

но весьма сдержанно. Однако отсюда не следует делать по¬

спешных выводов, будто в Италии знаменитости юриспруден¬

ции— люди бесхребетные. Вовсе нет. Среди них немало насто-
20 Т. Бреза
305

підих львов. Они просто не хотяї ухудшать шансы попираемого

правосудия, публично вступая за него в драку. Они упорно

защищают его в кабинетах или в суде, что, как известно, лю¬

дям,, попирающим закон, легче снести, чем когда дело выта¬

скивается на свет божий.
В данном случае положение муниципалитета было до¬

вольно деликатным, так как он остался в одиночестве. Там

было известно, что им никто не поможет, никто за них не всту¬

пится, не защитит. С юридической точки зрения для них было

ясно, что Белланди прав. Естественно, они хотели защитить

его права. Не согнуться. Только тишина, только отсутствие

сенсации могли быть союзниками муниципалитета в этом

деле. Поэтому длительное время флорентийская прокуратура

молчала. Даже в юридических кругах этого города было из¬

вестно только то, что из дворца на пьяцца Сан Джованни

пытаются нажать, а флорентийский муниципалитет торгуется

и защищается.
Архиепископский дворец требовал, чтобы жалоба была де¬

монстративно отклонена. Прокуратура уклонилась от этого

каким-то образом. Она уклонилась и от дальнейших условий

и предложений. Машина, которая суду совала палки в колеса,

была огромной. С особым упорством курия обрабатывала про¬

куратуру, больше всего доставалось генеральному вице-про-

курору доктору Джузеппе Оньибене, который вел дело. Одно¬

временно с этим шла обработка общественного мнения. Вид¬

ных людей по отдельности убеждали в правоте церкви. По¬

догревались определенные настроения в юридических кругах

города. Время от времени во Флоренции распускались слухи,

которые быстро докатывались до Прато, будто суд отклонил

жалобу Белланди и Нунциати.
Не унимался и Фиорделли. Он развернул бурную деятель¬

ность, развернули ее и приходские священники, союзы и, ко¬

нечно, монастыри: босые кармелиты святого Франциска, кар¬

мелитки, живущие на улице Делла Роббиа, а также терци-

арки с улицы Галилея, доминиканки из Фонда кардинала

Николо, минориты из Галчети и недавно поселившиеся в ве¬

ликолепном особняке на улице святой Екатерины дщери свя¬

того милосердия. Все это с утра до вечера металось по Прато,

нашептывая, уговаривая, нажимая, то с угрозой на устах, то

ласковым словом. В один прекрасный день к старому Нунци¬

ати заявился незнакомый ему августинец с площади Святого
306

духа во Флоренции и показал ему решение прокурора, откло¬

няющее все претензии к епископу и священнику в Прато,

«ввиду того что в их действиях нет состава преступления*.

Старик Нунциати, видя, что дело проиграно, и желая «хотя бы

в последний момент» вернуть расположение епископа, как со¬

ветовал монах, взял свою жалобу назад. Эмиссар в сутане не

обманул его. Спустя несколько дней газеты публично изве¬

стили о решении доктора Оньибене.
Для семейства Белланди настали тяжелые времена. Люди

есть люди, и, уж конечно, итальянцы — всегда итальянцы.

Стоит ударить в набат, как все легко зажигаются, но стоит

звону утихнуть, быстро обо всем забывают. Так и в данном

случае, все меньше и меньше людей делало крюк, чтобы за¬

глянуть в магазин Белланди и что-нибудь там купить для под¬

держания его духа. А бойкот продолжался. Возле магазина

разгуливали пикетчики, особенно действенным был бойкот со

стороны конкурирующих лавочников, которые, перехватив у

грешника Белланди католическую часть клиентуры, выжида¬

ли момента, чтобы ограбить его душу. К счастью, люди —

это не только толпа, но и личности. Нашлось несколько

хороших людей, и только благодаря им Белланди в эти

наиболее тяжелые месяцы как-то прокормил и жену и

себя.
Жилось ему в тот период несладко. Ни один благонравный

католик не решался переступить порога его магазина, но по

дому шныряло их больше чем нужно. Шептались за его спи¬

ной, все время объясняя и объясняя что-то его жене. Бел¬

ланди, стиснув зубы, молчал и не выгонял их, так как всегда

ратовал за то, что каждый вправе свободно высказывать свое

мнение. На собраниях, в печати, в частных разговорах, а зна¬

чит, и у HerosÿOMa.
Ему становилось не по себе при мысли, что такая свобода

может обернуться против него самого. Тем более что Лориана

в связи с беременностью плохо себя чувствовала и была раз¬

дражительна. В таком состоянии лишить женщину спокойст¬

вия, напутать ее нетрудно. Война, болезнь, бурное море и бе¬

ременность — вот они, апостолы. Лориану не удалось угово¬

рить отказаться от жалобы, которую она подписала вместе с

мужем. Она стойко держалась, не желая подводить его. Но

на одну уступку она все же пошла. Она согласилась высту¬

пить с ходатайством о так называемом возвращении — in sanc-
20*
307

its. Этим термином обозначается процесс, который возбуж¬

дает отлученный, желая вернуться в лоно церкви. Разумеется,

ничего нельзя было уладить, покамест существовал этот «ка¬

зус» с браком. Церковники и не стремились к достижению ко¬

нечного результата. Их вполне устраивало, что Лориана «вы¬

разила соответствующее желание».
Между Лорианой и ее мужем возникла хотя и тоненькая,

но перегородка. Шум, поднятый вокруг этого дела, понемногу

стихал. Буря прошла. Теперь можно было подсчитать, что она

натворила. Ущерб оказался значительным. Если бы все захо¬

тели как-то исправить положение, улучшить его, то следовало

бы применить обычные, будничные средства. «Великая сила»

оставила Белланди в покое, сильные мира сего больше им не

интересовались, и о супругах Белланди в течение нескольких

месяцев не было сказано ни слова. Но только в течение не¬

скольких месяцев.
Тишина оказалась призрачной, это был всего лишь ант¬

ракт. В период затишья Лориана рождает ребенка. Ни рим¬

ской, ни флорентийской, ни даже местной прессе и в голову

не приходит уведомить своих читателей, что у Белланди в ма¬

ленькой клинике Вилла Флорида в предместье Прато родился

сын. Это было 16 октября 1957 года. А дней через десять, но

если говорить точнее — 25 октября, о хозяине небольшого оп¬

тового склада продовольственных товаров и его жене вдруг

снова заговорили. На первой полосе всех итальянских газет

было помещено сообщение, что: «Апелляционный суд признал

обоснованной жалобу Белланди на епископа Прато. Епископ

Фиорделли и приходский священник Аяцци предстанут перед

флорентийским судом 26 января 1958 года».
Буквально все были ошеломлены этим сообщением. Кроме

доктора Альдо Сика, начальника следственного отдела апел¬

ляционного суда. Это он подготовил и подписал решение; по¬

добного никто не ожидал. Одни после заявления доктора

Оньибене считали дело улаженным, другие давно утратили

надежду. Альдо Сика, пересматривая дело, имел своего рода

союзника, им была та тишина, которая наступила в Прато во¬

круг всей этой истории. Тишина усыпила бдительность курин,

и курия, безусловно, ослабила свой нажим. Доктор Сика ра¬

ботал не спеша. Его чрезвычайно заинтересовал этот вопрос,

и он решил теоретически обосновать проблемы, с ним связан¬

ные. Доктор Сика перечитал массу различных текстов в по¬
308

исках научного обоснования несомненной, но запутанной

правды Белланди. За исходную точку он принял положение,

что обязанностью государства является охрана имущества,

здоровья, жизни и чести граждан. В силу самой природы своих

прав и обязанностей государство, следовательно, не может

уклоняться от такой защиты или договориться с какой-либо

организацией или с учреждением, что не будет добиваться

справедливости для своих граждан.
Доктор Сика написал обстоятельное заключение. На це¬

лых десяти страницах он развил и обосновал свои мысли. Во

вступительной части этого документа говорится, что дейст¬

вительно на основе седьмой статьи конституции государство

и церковь в Италии могут поступать совершенно свободно,

каждый в своей сфере. Согласно этой статье государство не

имеет права устанавливать, например, сколько свечей должно

гореть у главного алтаря в зависимости от того, вступает ли

в брак дворянин или простой горожанин, как это было во

времена Иосифа II.
С другой стороны, церковь не правомочна устанавливать

вид и размеры налога, как устанавливала она во времена

неаполитанских Бурбонов, проявляя в этом вопросе чрезвы¬

чайную заинтересованность, ибо со всех налогов брала деся¬

тину. По конституции компетенции государства и церкви раз¬

делены. Если государство выскажется по вопросу свечей или

чему-либо подобному, его решение не будет иметь юридиче¬

ской силы. И наоборот.
Этот принцип действен не только тогда, когда он касается

интересов только государства или только церкви. То есть не

только тогда, когда предмет дан exclusivae, но и тогда, когда

он относится к числу commixtae, то есть смешанных вопросов.

Что касается истории в Прато, то это дело типично смешанное.

Раньше в период могущества церкви за грехом автоматиче¬

ски могли следовать правовые санкции. Еше во времена

Пия IX на три года галер был осужден пекарь Антонио Педн-

чини за то, что не постился в великую пятницу. В те времена

лишение свободы или чести за те или иные грехи было обыч¬

ным делом. Согласно же вышеупомянутой статье эти вещи

теперь разграничены: решения, связанные с грехом, относятся

к компетенции церкви, а касающиеся чести — государства.

И, разумеется, в обязанность государства входит защита чести

его граждан.
309

В конце своего заключения доктор Сика рассматривает во¬

прос о'том, являются ли выражения, употребленные епископом

и священником, оскорблением чести супругов Белланди, и пи¬

шет: «Согласно общепринятой морали, сожительство пред¬

ставляет собой нечто в высшей степени предосудительное. По¬

этому обвинение в прелюбодеянии равнозначно тяжкому ос¬

корблению чести».
Апелляционный суд направил полный текст заключения за¬

интересованным лицам: епископу, священнику и Белланди.

Через двадцать четыре часа раздался звонок в квартире Бел¬

ланди, мальчик-посыльный вручил конверт и тут же исчез.

У Белланди сжалось сердце. Распечатав конверт, он обнару¬

жил в нем фотокопию акта крещения своего сына. Его кре¬

стили без ведома отца сразу после рождения в капелле виллы

Флорида. На акте можно было различить подписи свидете¬

лей— акушерки синьоры Диджи, двух старых теток Лорианы,

давно уже не здоровавшихся с Белланди, а внизу семь менее

разборчивых подписей лиц, названных в этом акте «наблюда¬

телями от имени курии».
Белланди спросил жену, знает ли она что-либо об этом.

Она знала. На следующий день после родов, когда она еще

была слаба, к ней пришел капеллан, обслуживающий капеллу

клиники, отец Мауро Стефаначчи, и спросил, желает ли она

окрестить ребенка, так как он родился слабым. Возмущенная

Лориана отвернулась от священника. Вечером навестил ее

другой священник, Неси, настоятель прихода, в который вхо¬

дила клиника, и заявил, что капеллан не так выразился. Он

хотел сказать: «Если бы ребенок был слабым». Неси измучил

Лориану. Поэтому в конце разговора она сказала: «Можете,

но ведь ребенок не слабый, зачем все это». Отец Неси ответил,

что все в воле божьей, поэтому пусть она не волнуется.
На следующий день после этого известия Белланди, при¬

нимая ванну, потерял сознание. К счастью, в ванную комнату

вошла Лориана. Через полчаса Белланди пришел в себя, са¬

мочувствие его улучшилось, только немного болела голова.

После полудня и это прошло. Лишь на душе было как-то не¬

спокойно. Он сел в машину и поехал к одному из своих прия¬

телей, который в это трудное время поддерживал его дух и

карман. У приятеля Лючиано Галли Белланди не сиделось.

Эти крестины вызвали у него горечь и обиду сверх всякой

меры. Обиду на родственников, жену, окружающих людей, на
310

весь мир. Он чувствовал, что он совершенно одинок в проти¬

воборстве со всей этой махиной. Белланди верил в справедли¬

вость. Но эта справедливость, видимо, была очень зыбкой,

раз курия решилась бросить Белланди новый вызов, окре¬

стив без его разрешения сына. Она чувствовала себя сильной,

крещение состоялось до того, как доктор Альдо Сика огласил

свое заключение. Крещение ей было нужно лишь как дальней¬

ший шаг на пути к реваншу за непослушание. Первым шагом

было согласие Лорианы на возвращение в лоно церкви, а вто¬

рым — эти крестины, свершившиеся в конце концов также

с ее молчаливого согласия. Беллдзди места себе не находил от

всех этих мыслей, и когда приятель предложил ему прока¬

титься, он сразу же согласился.
Галли, хорошо зная, что его друг не любит болтаться без

цели, предложил съездить во Флоренцию к адвокату, беседа с

которым всегда действовала на Белланди успокаивающе. До

адвоката они не доехали. И вообще далеко не уехали. На пя¬

том километре от Прато Галли в последнее мгновение спас

положение, схватив руль. Какой-то человек, которого Бел

ланди едва не вдавил в витрину магазина, подбежал к ним,

выкрикивая проклятия. За ним владелец магазина, чью вит¬

рину они чуть не разнесли. Тоже с проповедью против пьяниц.

Но оба сразу умолкли, увидев бледное как полотно лицо Бел¬

ланди. Галли сел за руль. В больнице в предместье Прато

врач установил паралич.
В монастырях епископства монсиньора Фиорделли все бро¬

сились отбивать поклоны, чтобы возблагодарить господа за

явный знак своего неудовольствия поведением Белланди. Ка¬

жется, и в епископском дворце многие, узнав о поразившем

Белланди параличе, радовались и благодарили бога, правда,

к этому чувству примешивалось ощущение ужаса перед карой

господней. В связи с этим кто-то вспомнил знаменитый случай

из жизни святого Иоанна Капистрана, которому принесли в

гробу студента с просьбой воскресить. В действительности

студент не был мертв, а те, кто его принес, были просто мало¬

верами, им захотелось .посмеяться над Иоанном Капистраном.

Святой сосредоточился и, указуя перстом на студента, сказал:

«Раз ты вошел средь мертвых, то и останься с ними!» Мало¬

веры, бросившись к гробу и найдя тязд труп, обратились в

веру; не толъто они, но и все прочие окентжсн этого города,

в котором произошло чудо с умерщвлением человека. А все
зи

верующие радовались и благодарили небо за ниспослание им

божьего человека.
Нечто подобное вспыхнуло и в Прато, но тут из Рима при¬

шел спешный приказ приглушить этот энтузиазм. И до мо¬

лебнов дело не дошло. В свою очередь католическая печать

старалась писать о новом происшествии с Белланди по воз¬

можности в умеренных тонах. Но ведь трудно писать спо¬

койно, когда всего тебя распирает от радости, поэтому в като¬

лических газетах тех дней можно было встретить разное. Там

были рассуждения о природе спасительного, но карающего

провидения. Вспоминали Анания из Деянии апостольских, по¬

раженного молнией за отрицательное отношение к законным

действиям церковных властей. Без конца цитировался Лак-

танций, религиозный писатель IV века, который в трактате

«О смертях преследователей» доказывал, что начиная с Не¬

рона каждый, кто преследовал церковь, плохо кончал. Но по¬

скольку сегодня XX век и богословам также хочется идти в

ногу со временем, то не было недостатка и в более современ¬

ных методах доказательств со ссылкой на авторитеты. В том

числе ссылались и на Фрейда, на его теорию торможения, при¬

водящего нередко к полному параличу на почве загнанного в

подсознание чувства вины. Или на Юнга, работы которого так

и кишат описаниями случаев апоплексии вследствие подав¬

ляемых угрызений совести.
Статьи шли густым потоком. Белланди о них ничего не

знал. Он лежал в больнице без сознания. Несколько знамени¬

тостей, таких, как профессор Люнеджи и профессор Фругони,

врач, лечивший Малапарте, заинтересовались болезнью Бел¬

ланди. Ничего сверхъестественного в его заболевании они не

усмотрели. Причиной разрыва сосуда в мозгу и последовав¬

шего за ним кровоизлияния оказался грипп, который больной

перенес на ногах. Усугубило болезнь, конечно, и душевное

состояние и нервы, но главной причиной была все-таки ин¬

фекция, точнее, отношение к ней больного, отношение весьма

легкомысленное, если можно назвать легкомыслием психиче¬

ское состояние человека преследуемого, бойкотируемого, за¬

травленного, у которого нет настроения лечиться и лежать в

постели. .
Под пером католиков Белланди всегда превращался в ком¬

муниста. Но коммунистом он не был. Он противился заклю¬

чению церковного брака в силу семейных традиций. Белланди
312

не был врагом церкви, воинствующим антиклерикалом. Он

просто не верил в бога и считал недостойным произносить

слова и совершать обряды, которые для него лишены смысла.

Он это отрицал. Но ничего и не утверждал. И от жены не тре¬

бовал, чтобы она что-либо утверждала. Не требовал, чтобы

она отреклась от бога. Бог для него просто не существовал.

Белланди вполне устраивало, если бы его оставили в покое с

его равнодушием ко всему комплексу этих вопросов, но за

право на такое равнодушие приходилось бороться. Если не

принять во внимание равнодушия Белланди ко всем этим де¬

лам, то скорее Лориану можно было обвинить в нелояльном

отношении к мужу. Ведь в самые тяжелые времена между

ними возникла тончайшая перегородка — и это так. И правда

то, что Лориана выслушивала нашептывания, и правда, что не

прогнала священника, добивавшегося согласия на крещение.

Но этим она не обманывала мужа. Она не нарушала запрета,

так как запрета не было. В том, что Лориана доставляла

мужу огорчения, тут сомневаться не приходится. Но не го¬

речь— этого нельзя сказать. Та перегородка, о которой я го¬

ворил, была соткана из боли, и скрыть это невозможно. Но

следует также тметить, что, хотя Белланди и страдал, ника¬

ких претензий к жене он не должен был иметь. Так или

иначе, все это теперь относилось лишь к истории их жизни.

Наступил новый период. Болезнь мужа, причины, обстоятель¬

ства и то, как болезнь была встречена богобоязненной частью

городка,— все это изменило Лориану.
Муж лежал без сознания. Она ждала минуты, когда смо¬

жет сказать слова, от которых сразу исчезнет перегородка,

разделявшая их. Но он не приходил в сознание. И тогда Ло-

риана доказала, что она теперь хорошо понимает своего мужа.

Когда в палате больного появилась первая сутана с различ¬

ными намеками относительно способов спасения Белланди

«посредством испрошения прощения у бога и у его преосвя¬

щенства», Лориана тотчас же оборвала его увещевания. Оче¬

редной священник у дверей больничного бокса встречен был

пикетом. На этот раз пикетом «красных», к которым Лориана

обратилась с просьбой защитить ее мужа.
В городке настроение изменилось. Если раньше все тор¬

жествовали: «Бог покарал его!», то теперь чаще можно было

услышать: «Затравили человека!» Говорили, негодовали, тре¬

вожились за судьбу Белланди и соглашались с «Унитой», кн-
313

певшей от возмущения. Епископ нервничал в своем дворце. Он

уже не знал, что надо делать; не знал ни он, ни его Аяцци, ни

местный секретарь христианских демократов, ни местный се¬

кретарь «Католического действия». Видимо, в эти дни был ра¬

зослан мемориал, с которым меня познакомил Д. С этим длин¬

нющим мемориалом должны были ознакомиться все епископы

и ответственные члены римской курии. К мемориалу прилага¬

лись копия епископской анафемы, напечатанной в «Рикьями»,

копия метрики ребенка Белланди и, самое интересное, копия

объяснения, которое епископ представил судье во Флоренции.
Тон первого документа, принадлежащего, безусловно

(с этим все согласились), перу епископа, минорный. Глаголь¬

ная форма «должен был», «был вынужден» повторяется в нем

десятки раз. Курии этот документ не понравился главным об¬

разом потому, «что он — как выразился некий монсиньор в

разговоре с Д.— вытаскивал на свет божий вещи, с которыми

церковь уже много лет борется». В объяснении епископа суду

каких-либо новых элементов я не нашел. Запомнилось лишь,

что все время в нем упоминается слово «наказать» либо «на¬

казание»: «Сразу же в первом разговоре я предупредил ее,

что накажу», «Для примера другим я должен был ее нака¬

зать»,— и так далее.
Разослав этот мемориал, епископ снова стал выжидать. Из

обеих курий, которым он был подчинен, флорентийской и рим¬

ской, не поступало никаких указаний. Журналисты осаждали

его, а он не знал, что им сказать. Однажды епископ дал ин¬

тервью, которое позволяло судить о действительном состоя¬

нии его души, чувствовалось, что он уже не так уверен в соб¬

ственной правоте. В этом интервью монсиньор Фиорделли за¬

явил, что в письме к настоятелю Аяцци слова «публичные

грешники» и «явные прелюбодеи» взяты им в кавычки с

целью подчеркнуть, что это цитаты из церковного права. Тем

самым он как бы перекладывал вину за употребление подоб¬

ных выражений с себя на церковное право. Левая пресса ис¬

пользовала это заявление епископа. Тогда из Рима пришло

распоряжение молчать.
Указание было отдано вовремя, ибо епископ, колебнув¬

шись в одну сторону, тут же бросился в другую крайность.

К нему вернулась уверенность. Распоряжение римской курии

разминулось с его статьей в местной газете, в которой он до¬

казывал, проводя несколько рискованные аналогии, что, «на¬
314

пример, если какой-нибудь охотник нарушает правила охоты,

то охотничий союз, членом которого этот охотник является,

имеет право его наказать или исключить, и никогда еще не

случалось, чтобы за это союз был привлечен к ответственно¬

сти». Статья заканчивалась так: «Пусть меня приговорят к за¬

ключению в тюрьме, к галерам, я отсижу, выдержу, вытерплю

все это, но, выйдя на свободу, я буду поступать так же, как

поступал, и повторю те же слова осуждения, которые сказал».
Белланди в сознание не приходил, товарищи из местной

федерации охраняли его, в римской курии ломали голову, как

вести дальше столь деликатную игру, а в католическом мире,

в его политических, интеллектуальных, административных

кругах время от времени кто-либо выскакивал на авансцену,

чтобы продемонстрировать собственную «стойкость». Такие

истории, как пратовская, для многих манна небесная. Они

позволяют напомнить о себе, поднять себе цену, очиститься

от подозрений в холодном отношении к религии, иногда даже

целиком политически реабилитировать себя. Реабилитировать

себя посредством заявления, выступления, протеста, индивиду¬

ального или коллективного, взяв инициативу на себя, чтобы

иметь право записать на свой счет вытекающую из такого

протеста политическую корысть. Манной небесной такие исто¬

рии являются также и для всякого рода монахов и священни¬

ков, специалистов по «доведению» колеблющихся и нереши¬

тельных, разумеется таких, которые решились подчиниться

всему, но не находят ПОВОДОВ ДЛЯ ЭТОГО.
Перелистывая газеты того времени с целью найти подоб¬

ные факты, можно встретить имена, которые ты и не предпо¬

лагал встретить. Например, вдруг встречаешь фамилию Ла

Пиры, на которую не хотел бы натолкнуться. Но ему, безус¬

ловно, трудно было бы не взять слово. Если можно так выра¬

зиться, он присутствовал на сцене, когда все это произошло в

Прато. Ла Пира живет во Флоренции, он профессор права,

специалист по щепетильным вопросам отношения церкви к го¬

сударству. На него смотрели тысячи глаз, волей-неволей он

должен был выступить. Но сказал он только следующее:

«Лев XIII в своей энциклике Immortale Dei1 говорит: Бог под¬

чинил род человеческий двум властям—духовной и светской.

Каждая из них в своей области независима. Статья седьмая
1 Бессмертный бог (лат.).
315

нашей конституции, определяющая взаимоотношения между

церковью и государством, исходит из этой формулы, причем

основывается на ней сознательно. Из этого следует, что, если

возникнет конфликт, подобный случившемуся в Прато, он не

может быть разрешен в одной только государственной, муни¬

ципальной... плоскости, а... должен быть решен в плоскости

билатеральной, на основе конкордата, определяющего взаимо¬

отношения между государством и церковью. Иначе говоря, в

данном случае возник спор (если считать, что спор возник)

между двумя суверенными организмами, католической цер¬

ковью и итальянским государством, который не может не вы¬

звать дипломатического вмешательства».
Многие пользовались манной небесной с большей страст¬

ностью. Пожалуй, наиболее нагло выступил министр финансов

Джулио Андреотти, он неоднократно на всякого рода публич¬

ных собраниях нападал на флорентийский суд за сам факт

рассмотрения жалобы Белланди. «Этот факт,— заявлял он,—

неслыханный, непонятный, совершенно неприемлемый... и по¬

разительный случай антиклерикальных нападок, с которыми

следует бороться не менее решительно, чем с коммунизмом».
Интересно проследить, как в атмосфере, отравленной мыс¬

лями о подчинении государства церкви, никому из сановников,

никому из тех, кто касался дела в Прато, не удается сохра¬

нить свое лицо. В статье седьмой конституции говорится о

церкви и государстве, «которые каждый в своей области не¬

зависимы и суверенны». Но на практике государство оказы¬

вается уступчивым, его суверенность легковеснее и носит

служебный характер. В Италии государственность иногда ка¬

жется только формой, пустой формой. Подчинив себе суверен¬

ность государства, церковь постепенно вливается в эту пустую

форму, насыщает ее. Веками церковь вырабатывала соответ¬

ствующую волю и идеологию, направленную на то, чтобы за¬

нимать первое место на земле. Если нельзя на всей земле, то

там, где можно.
На выступление Андреотти отреагировали коммунисты и

социалисты. Сенаторы коммунист Донини и социалист Бузони

выступили с интерпелляциями; премьер-министр Дзоли, по¬

лучив запрос по поводу Андреотти, ответил, что, «если даже

признать выступление Андреотти неправильным, мы не мо¬

жем не учесть смягчающих его выступление обстоятельств,
316

ибо каждый католик, министр он или нет, имеет право защи¬

щать епископа от нападок».
Адоне Дзоли — юрист. Он известный адвокат из Флорен¬

ции. В годы войны был одним из руководителей движения Со¬

противления. Гестапо усердно искало его. В христианско-де¬

мократической партии он всегда воевал с консерваторами,

ханжами и клерикалами, причем воевал во имя государствен¬

ности и демократии. Дзоли прекрасный оратор и полемист.

Но когда ему пришлось отвечать на запросы Донини и Бу¬

зони, он «выглядел,— как писал корреспондент «Таймс»,— не¬

сколько растерянным». И, безусловно, не был собою доволен,

а про себя, видимо, посылал ко всем чертям незадачливого

епископа. Но на трибуне выпутывался как мог. Вся его речь

вызывает неприятное чувство. Не только потому, что содер¬

жит колкости в адрес Белланди и изображает факты под уг¬

лом зрения епископа («учитывая большую популярность обоих

молодоженов и отзвук, вызванный их решением, епископ...»),

стараясь при этом отвлечь внимание от существа вопроса, на

которое в запросе ему прямо указывали. В одном месте Дзоли

употребил выражение «так называемый гражданский брак».

Когда его упрекнули в этом, он ответил, что цитировал епис¬

копа. Но, конечно, никого он не цитировал, а просто так, за¬

путался. «Я не понимаю,— говорил Дзоли,— на каком основа¬

нии католик только потому, что он министр, должен быть ли¬

шен права протестовать против журналистской кампании,

направленной против епископа». .
—	Он потому нападает и на суд,— отозвался кто-то,— что

на епископа нападает пресса! Ведь не судьи же редактируют

газеты!
—	Он не министр юстиции. Суды не входят в его ведом¬

ство.
—	В вашем кабинете, как и в предыдущих, всегда стоят

на повестке дня перемещения. Министр Андреотти завтра же

может стать министром юстиции.
Такая замена вовсе и не требовалась. Безусловно, уже

тогда, во время этих дебатов, принял решение другой член

кабинета Дзоли, именно тот, по судебному ведомству, Го-

нелла. Через несколько дней министерство юстиции направило

во Флоренцию декреты. Все хорошие, все с новыми назначе¬

ниями. И сторонников тезиса доктора Сика, тезиса, суть ко¬

торого в том, что по делу епископа суд обязан принять реше-
317

ниє, убрали подальше из Флоренции. Сторонников же тезиса

доктора Оньибене, квалифицировавшего жалобу Белланди как

безосновательную, расставляли так, чтобы они могли офици¬

ально выразить свое мнение в соответствующей инстанции.
Но, видимо, дело это не такое уж простое. Однажды попав

на судебное разбирательство и даже будучи проиграно в пер¬

вой инстанции, оно будет возвращаться вновь и вновь. Для

епископа самым лучшим, а точнее, единственным благоприят¬

ным выходом было бы, если бы Белланди взял жалобу назад.

В этом отношении на обе семьи оказывали нажим. Недавно

сенатор Донини, выступая в сенате, вернулся к этому вопросу

и назвал сумму, которую организация «Католическое дейст¬

вие» в Прато предложила Лориане за то, чтобы она воздейст¬

вовала в этом направлении на мужа. Сумма огромная. Ее по¬

местили в одном из тех банков, которые отказали в кредите

Белланди. Нельзя не признать это предложение одновременно

отталкивающим и безрассудным. С точки зрения целей, ко¬

торые поставил перед собой епископ Фиорделли. Если за от¬

каз от подобного рода жалобы можно получить несколько де¬

сятков миллионов лир, то, вне всякого сомнения, найдутся ты¬

сячи молодых пар, которые уже не из идейных соображений,

а ради корысти постараются попасть под такую же анафему.
Рим, 23 января 1958 года
Умер наш милый каноник Щепан Манчини. Его монастырь

помещался рядом с базиликой святой Агнессы. Мы любили

его, и он нас любил, Зоею и меня. Мы часто навещали его,

прихватив с собой бутылку старого меда, которую он по¬

спешно совал в бездонные карманы сутаны. Обычно мы ожи¬

дали, когда он выйдет из катакомб, небольших, изящных, хотя

и не очень старых, и, видимо, благодаря этому хорошо сохра¬

нившихся, которые он показывал туристам. Мы с Зосей стано¬

вились в сторонке, а поймав его взгляд, отвечали ему улыбкой.

Тогда он включал третью скорость: в быстром темпе про¬

щался с группой, которую выводил из катакомб, и с еще боль¬

шей поспешностью принимался за следующую. Но туристы

ничего не теряли от этого, так как то время, которое Манчини
318

урвал у них, с лихвой компенсировалось воодушевлением, с

которым он их знакомил с историей и тайнами святого ме¬

ста. Я не думаю, что мы, Зося и я, были для него людьми

особо близкими. Мы были только поляками, причем поляками

«оттуда». Манчини видел в нас ласточек, предвещавших

весну. Надеялся, что вслед за нами пойдет поток пилигримов,

паломников из Варшавы, Кракова, Познани либо Ченстохова.

С тех пор как он уехал из Польши, с 1923 года, паломники со¬

ставляли смысл его жизни.
После войны контакты нарушились, а послевоенные изме¬

нения не способствовали установлению новых контактов.

Я с Манчини много беседовал и многое сумел объяснить ему.

Затем в Италию приехал кардинал Вышинский. Манчини с

ним не виделся, так как в это время лежал в больнице, но

приезд кардинала в Рим явился для каноника источником

большой радости. Манчини страстно любил Польшу. Он вели¬

колепно владел всеми языками, то есть, кроме родного и ла¬

тинского, еще французским, английским и немецким. Но, как

только появлялся кто-либо из нас, каноник оставлял все эти

центральноевропейские языки и вдохновенно начинал гово¬

рить по-польски, не обращая нимания на то, что из всех при¬

сутствующих его понимали один или двое, то есть только мы,

или я один, поскольку я чаще Зоей навещал Манчини.
Его польский язык приводил нас в изумление, если при

этом учесть, что выучил он его за полтора года. Вскоре после

окончания первой мировой войны Манчини по приглаше¬

нию Сапеги приехал в Краков в качестве профессора се¬

минарии. Каноник Стефаио Манчини не вынес климата. Ка¬

жется, приехал он в исключительно тяжелую зиму. Устроился

он тоже не лучшим образом. Видимо, взвалил на свои плечи

слишком много обязанностей. Кроме всего прочего, считал

делом чести выучить в совершенстве польский язык. Выучил.

Его начальство пришло к выводу, что дальнейшее его пребы¬

вание в Польше может плохо для него кончиться. Поэтому

Манчини возвратился в Италию, но уже как Щепан Манчини.

О своей любви к Польше он говорил как о недуге. А поскольку

знал, что по-польски говорят «подхватить болезнь» (zlapac

chorobç), то и о своей любви к Польше, которая была его бо¬

лезнью, говорил, что «подхватил ее сразу, как только туда

приехал».
Небольшого роста, некрасивый, неопрятный, пропитанный
319

запахом катакомб и грязи, он совсем не следил за собой. Он

был далеко не молод, и ему, безусловно, трудно было следить

за собой. Поскольку же в монастырской иерархии он стоял

невысоко, а если когда-то и забирался на верхние ее ступени,

то давно уже сошел с них,— о нем никто не заботился. Он

рассказывал мне подолгу о своей базилике. Работы в ней

хватало каждому. Досаждали не только туристы и молебны,

много хлопот доставлял и приход, который когда-то был на¬

вязан монастырю.
От него и от других я знал, каким кошмаром для монасты¬

рей и монастырских обществ бывает такой приход. И дело

не в крестинах, свадьбах, последних причастиях, похоронах

и тому подобном, «ибо это никакая не работа,— говорил Ман¬

чини,— это все ерунда!» Главная напасть — кружки, союзы,

собрания, спортивные, детские, профсоюзные, женские, рабо¬

чие, и мероприятия, «которые не позволяют выкроить и пяти

минут на молитву,— говорил он,— и совсем не оставляют сил

на то, чтобы сосредоточиться!» Эту проблему я хорошо знал по

различного рода литературе и беседам. На примере Манчини

я видел, как действует такая центрифуга.
Контролируемые и подгоняемые викариатом, то есть тем

учреждением, которое вместо папы, епископа Рима, выполняет

обязанности ординария, бедные каноники разрывались на

части, чтобы справиться со всеми предъявляемыми им требо¬

ваниями.
Старый бедный Манчини со своими семью языками, эруди¬

цией и знанием истории к подобного рода деятельности не

подходил. В современном механизме прихода, состоящем из

многих слаженно работающих колесиков, для полиглота и

эрудита не нашлось места. К счастью, монастырю принадле¬

жали катакомбы, поэтому Манчини и приставили к ним. Ка¬

такомбы ему надоели, они утомляли его. Он часто вспо¬

минал довоенное время, время массового паломничества из

Польши. Группы пилигримов были либо большими, либо не¬

многочисленными, но составленными из отборных «странни¬

ков». Он сопровождал такие группы, ездил с ними не только

по Риму, но и по всей Италии, от Венеции до Сиракуз. Тогда

он был сам себе хозяин. Никому в те времена и в голову не

приходило заставить его изо дня в день, от восьми до двена¬

дцати и от трех до семи, лазить под землей за сто лир, взимае¬

мых с каждого туриста в пользу прихода.
320

Что ж, если уж так распорядилась судьба, чтоб канонику

Щепану ничего не оставалось, как только это святое и прокля¬

тое лазание по катакомбам. Как-то раз у себя в келье Ман¬

чини со слезами на глазах жаловался мне на усталость и не¬

удачи. Видимо, чаша его терпения переполнилась еще и по¬

тому, что его не захотели перевести из катакомб на такую же

должность, только физически более легкую, в старинную цер¬

ковь святой Констанции, также находящуюся в ведении мона¬

стыря святой Агнессы.
Но «Констанцию» с ее бесчисленными красотами обслужи¬

вал бельгиец, который, видимо, в приходской машине выпол¬

нял многие другие функции, поскольку я, выходя от священ¬

ника Манчини и желая окинуть взглядом остатки знаменитых

языческих по форме и христианских по содержанию мозаик,

весьма редко заставал его на месте. Языческая форма мозаик

превалировала над их содержанием, подавляла эти единст¬

венные в своем роде мозаики периода превращения языче¬

ского искусства в христианское, не имевшее тогда еще своего

языка и своей символики.
Так вот позже, когда этот язык уже выкристаллизовался,

к мозаикам стали относиться соответственно их идейно-рели¬

гиозной неопределенности. Некоторые люди даже усматри¬

вали в них обычное языческое коварство, когда под видом

прославления Христа на самом деле воздавалась хвала Ба¬

хусу. Тем не менее основная часть мозаик сохранялась уди¬

вительно долго. Лишь цензура контрреформации приказала

убрать с купола и поддерживающего его тамбура большин¬

ство сцен. Распорядился об этом кардинал Вералли*. После

падения Наполеона Григорий XVI приказал обследовать мо¬

заику. Он считал, что языческая символика, даже используе¬

мая в божественных целях, укрепляет дух революционеров.
Он приказал выломать остатки беспокоивших его мозаик,

а заодно и прекрасный голубого цвета мозаичный пояс, окайм¬

лявший библейские сцены, пояс, на котором были изображены

порхающие птички, амуры, веточки, дельфины, кариатиды и

барашки. Агнцы расположены были согласно христианской

иконографической линии, то есть с флажками, напоминав¬

шими наши пасхальные. Только они и уцелели. Они одни из

всего мозаичного пояса, известного нам по копиям. Из биб¬

лейской мозаики уцелели только те, которые были совершенно

однозначны и не вызывали сомнений. Из нескольких десятков
21 Т. Брсза
321

сохранились буквально единицы. Но и в них временами мельк¬

нет мотив, без сомнения чуждый богословски настроенному

уму. Их нельзя назвать языческими, они просто иконографи¬

чески не христианские. Укажу для примера на параллелизм,

особенно ярко выраженный в двух мозаиках, параллелизм

между богом-отцом, вручающим Ветхий завет Моисею, и

Иисусом Христом, передающим Новый завет святому Петру.

Этот параллелизм литургически безупречен, но на нем лежит

невыносимая для пуристов печать индивидуальности худож¬

ника. Каким-то чудом эти мозаики уцелели, правда, до нас

они дошли в слегка реставрированном виде.
Но мозаики — не единственное сокровище церквушки.

В этом небольшом здании, являющемся, по сути дела, мав¬

золеем дочерей императора Константина, из которых ни одна

не вела примерной жизни, особенно старшая Константина,

хотя она и была христианкой, охотно возводившей святые со¬

оружения. По-видимому, именно она является де-факто пат¬

ронессой церквушки-мавзолея. Трудно установить, когда цер¬

ковь стала называться церковью святой Констанции. Еще

труднее подобрать хронологически соответствовавшую ей Кон¬

станцию, которая была бы святой.
Выбирали из многих кандидаток, останавливаясь главным

образом на принцессах из императорских домов, так как это

одно из немногих свидетельств, на которых основана легенда.

Но ни одна из них не подходила по поведению. Поэтому цер¬

ковь продолжает патронировать Константина, подлинный сар¬

кофаг которой находится в Ватикане, а имитация из цветного

гипса — в церквушке.
Вот где хотел бы работать каноник Манчини. Но не при¬

шлось. Когда я с бутылкой меда заглянул к нему, как оказа¬

лось, в последний раз, он был занят с туристами, а я не мог

ждать. Мы спустились по лестнице и там, внизу, поговорили

минутку. Я протянул ему бутылку, которая сразу же исчезла

в кармане. Но тут же Манчини вынул ее, она мешала ему хо¬

дить. Он оставил меня на некоторое время со свечой в руках,

а сам исчез в боковом коридоре, в одном из тех сотен развет¬

влений, куда не решается углубиться никто из чужих. Он бы¬

стро возвратился, так как уже собралась очередная группа.

Он подмигнул мне, довольный подарком. Я поцеловал его в

плечо; так я встречался и прощался с ним всегда. Помню еще,

что Манчини перешел с польского, который всегда приводил
322

его в эйфорию, на более тихий и медленный английский и стал

декламировать свое вступление к экскурсии по катакомбам.

Это была моя последняя встреча с ним.
Кроме страсти каноника Манчини к Польше, была у него

и другая страсть — святая Агнесса. Он любил ее во всех ипо¬

стасях: сначала Агнессу как таковую, то есть как молодень¬

кую, исполненную очарования мученицу, а затем как легенду,

любил ее катакомбы, ее базилику и, наконец, ее праздник,

большой праздник с обрядом благословения агнцев, совер¬

шаемым аббатом базилики. На эти темы Манчини мог гово¬

рить часами. Начав разговор об этом, он уже не мог остано¬

виться. Мне приходилось прерывать его: улучив момент, я

торопливо вставал, целовал его в плечо и удирал, покамест

не поступило предложение рассказать о новой детали, мало

кому известной.
Полюбил и я его светлую одиннадцатилетнюю девочку Аг¬

нессу, жертву одной из последних волн преследований неза¬

долго до Миланского эдикта. Святой Амвросий рассказывает,

что, когда палач обнажил ей грудь, чтобы вонзить меч, он

оторопел, таким маленьким было ее тельце. «Было в том

тельце место, куда можно было бы нанести удар? И та, в

чьем теле не было места, чтобы принять удар меча, смогла

меч победить». Тем не менее палач нашел куда нанести удар!

В небольшом трактате «De virginibus», из которого Манчини

цитировал это место, содержится множество и других инте¬

ресных деталей. Об Агнессе много говорит и папа Дамазии,

поэт страстный, но слабый, почти ее современник. Культ де¬

вочки с самого начала был необычайно велик.
Но, по-моему, Манчини слишком увлекался, когда утверж¬

дал, что в четвертом, пятом и даже в шестом столетии культ

Агнессы достигал таких размеров, что грозил оттеснить на

второй план самую богоматерь. Но он всегда настаивал на

своем, говоря, что когда преследования прекращались, тогда

тот, кто не был мучеником, не мог претендовать на первые

места в христианском пантеоне. Кажется, для тех веков был

характерен культ непорочности. Непорочной из непорочных

была девочка, которую мученицей сделал не только меч, но и

факт публичного обнажения ее тела. Святой Амвросий ставит

ее даже на первом месте, считая, что ее подвергли двойному

мученичеству.
Матерь божия не была мученицей, следовательно, не могла
21*
323

быть символом чистоты. Для тогдашнего воображения, питае¬

мого еще классической мифологией, она была ближе к язы¬

ческим богиням, которых навещали боги и которые имели по¬

томство, чем к своему современному образу — квинтэссенции

непорочности, представленной в те далекие века культом свя¬

той Агнессы. В ней воплотились все максимальные элементы

культа непорочності!.
Слушая его, я не возражал, не высказывал даже сомнений.

Не только по некомпетентности, но потому, что был заворожен

некоторым особым явлением, проистекающим от обиды, а

быть может, даже от своего рода, молчаливой претензии свя¬

щенника Манчини к образу, который выдвинулся вперед, да¬

леко за собой оставив Агнессу, причем так далеко, что почти

совсем задвинул ее в тень.
Каноник Манчини увлекался легендами, я — меньше. Чи¬

тать их я очень люблю, но когда их слушаешь, когда теряется

их главное очарование — очарование языка старинных тек¬

стов, своеобразная манера вйдения и формулирования дета¬

лей, мнё становится скучно от них. В то же время мне всегда

было интересно, когда Манчини водил меня по базилике. Мы

прогуливались, взявшись под руку, по трем нефам от колонны

к колонне, осматривая их каждый раз сверху вниз во всей их

красоте и разнородности, потому что собраны они были для

святой Агнессы из различных императорских и республикан¬

ских монументов.
Затем мы переходили от картины к картине и от скульп¬

туры к скульптуре, причем из скульптур меня больше всего

привлекала Изида, которую какой-то француз-варвар в

1605 году, как мягко выразился Манчини, «реставрировал в

богоматерь». Француз — звали его Николя Кордье — задрапи¬

ровал фигуру множеством фалд и произвел косметическую

операцию глазниц. Но едва заметная раскосость осталась.

Я всматривался в ее раскосые глаза с упорством, которое

Манчини, вне всякого сомнения, считал назойливым. Он не

люблл, когда я останавливался перед Изидой. Ему казалось,

что, поступая так, я как бы упрекаю в чем-то базилику святой

Агнессы. А если и не упрекаю, то подчеркиваю этим какой-то

недостаток в ней.
Мне нравилось ходить с ним по базилике. Манчини показы¬

вал мне все, что в ней было старого и ценного. Объяснял, ка¬

кими были первоначальные замыслы (IV век), от которых ни¬
324

чего не осталось, знакомил меня с архитектурными планами,

осуществленными в VII веке при папе Гонории, показывал

различные позднейшие переделки. Он считал мозаики своей

святой Агнессы лучшими в Риме, и действительно, они велико¬

лепны. Они не так фантастичны, как мозаики церкви святой

Констанции, но все равно есть на что посмотреть. Сразу же

бросаются в глаза изображенные на мозаиках крупным пла¬

ном три фигуры. В центре — это святая Агнесса в великолеп¬

ных, императорских, восточных одеждах, слева и справа от нее

изображены два папы: Симмах, обновивший в V веке первую

часовню святой, и Гонорий, который на мозаике представлен

показывающим святой Агнессе макет базилики. Каноник Ще-

иан обращал мое внимание на всякие разности в этих мозаи¬

ках, но из-за скверного освещения и моего не очень хорошего

зрения я не все в них замечал. Впрочем, Манчини призна¬

вался, что мало кто все это видит, столь многое зависит от

освещения. Он говорил, что все еще случается, хотя и очень

редко, вдруг увидеть нечто новое, чего он не замечал раньше,

оно бывает выхвачено для него каким-то особенно аккурат¬

ным лучом солнца. И утверждал, что потом он видит это

всегда. Граница между видением и знанием, где что нахо¬

дится, у него стиралась. Показывая мне какую-либо деталь

второго плана, какую-нибудь зверушку пли эпизод, он сердил¬

ся, что я этого не замечаю. Манчини был похож на астронома,

который ориентируется в скоплениях звезд с первого взгляда.

Я не мог с ним конкурировать. Но и я, естественно, получал

свою долю радостей видения, хотя это были радости человека,

не посвященного в детали. Мне казалось великолепным, что

почти все фигуры на мозаике были в фиолетовых одеждах.

Фиолетовый цвет был чудесный, подобран со вкусом, покры¬

тый патиной и как бы брошенный на золотой фон.
Каноник Щепан брал меня с собой в matroneum. Это на¬

звание галереи, предназначенной для женщин. Такие галереи

можно еще встретить в некоторых древних церквах как в Ри¬

ме, так и в других городах Италии. Сейчас уже ими не поль¬

зуются. Чаще всего они вообще закрыты, главным образом

потому, что их не обновляют, не реставрируют, не укрепляют

сводов. Просто одной заботой меньше. Иногда, если удается

попасть в такую галерею, можно там встретить историков, ко¬

торые что-то ковыряют, либо фотографов; залезших туда с

целью заснять что-либо интересное.
325

В церкви святой Агнессы с галереи лучше видны некото¬

рые элементы мозаик. Однако отец Щепан брал меня сюда с

тем, чтобы показать, как проходит наиболее известное бого¬

служение в его базилике, а именно молебен в день святой

Агнессы. Это действительно великолепный и в то же время

необычайно странный обряд, так как в нем участвуют два ба¬

рашка, маленькие барашки, с которыми обходят в торжествен¬

ной процессии всю базилику, а затем, поставив их на главном

алтаре, перед богоматерью, переделанной из Изиды, благо¬

словляют. Благословение дает аббат. Затем процессия еще раз

обходит церковь. После богослужения барашков, у которых

только головы торчат из корзин, отправляют в Ватикан.
Корзины ставят на носилки, узкие, длинные, напоминаю¬

щие паланкин, в котором буссолянты носят папу по собору

святого Петра. Барашков несут не буссолянты, а девушки в

длинных белых одеждах, белизна символизирует в данном слу¬

чае их непорочность. Раньше они несли обрядовых барашков

через весь город в Ватикан, причем во время процессии через

каждые сто шагов девушки сменялись, и так всю дорогу. Те¬

перь барашки святой Агнессы въезжают на дворик святого Да-

мазия в Ватикане на автомобилях. Не потому, конечно, что

трудно найти нужное количество непорочных девиц, а просто

ввиду большого движения в городе.
Впрочем, С. утверждает, что от обычая носить барашков

через весь город отказались уже очень давно, так как суще¬

ствует поверье, что прикосновение к ним приносит счастье, и

это самым плачевным образом сказывается на процессии и

самих барашках, все пытаются схватить кусочек ленты или

клочок шерсти, так как они являются талисманами, предо¬

храняющими от интриг и способствующими быстрой карьере.

То, что всяк старается прикоснуться к барашкам, я сам на¬

блюдал в базилике. Впрочем, к ним тянется главным образом

молодежь и детвора, взрослые — меньше, священники и мо¬

нахи— никогда. Но в базилике барашков охраняет стража,

состоящая из двенадцати мальчиков, которых перед самым

праздником муштруют и специально подготавливают.
Так или иначе, одно несомненно: то ли ввиду современных

требований городского движения, то ли из-за старинного пред¬

рассудка процессии с барашками через весь Рим теперь уже

не ходят. Свеженькими, чистенькими, нарядными барашков

доставляют прямиком из церкви святой Агнессы в зал Иоанна
326

Крестителя в папском дворце, где их ожидает папа в окруже¬

нии нескольких десятков высших сановников церкви и чинов¬

ники его двора. А там, если даже кто и щипнет клочок шер¬

сти или отрежет кусочек ленты, беды особой не будет, так как

в зале народу не очень много. Из этого зала после небольшой

церемонии барашков отправляют в монастырь бенедиктинок

святой Цецилии, находящийся за Тибром, там их ожидает

еще одна святая месса, благословения и кадильный дым.
После этого их не трогают в течение десяти-двенадцати

недель, то есть с 21 января, дня святой Агнессы, до пасхи.

В великую пятницу монашенки торжественно посвящают

(immolati) барашков, так называется этот обряд на литурги¬

ческом языке, а на обычном — их просто режут. Украшают ли

их в этот момент ленты — не знаю. Руно — безусловно нет.

Всю шерсть старательно собирают. Ибо из нее бенедиктинки

ткут мягкий и тонкий пояс шириной в пять сантиметров, из

которого шьется литургический омофор (pallium) для папы

и новых архиепископов как символ их юрисдикции.
Поскольку паллиум через барашков, несчастных барашков,

духовная карьера которых закончилась так печально и быст¬

ро, имеет прямЪе отношение к святой Агнессе, то отец Щепай

не жалел слов, рассказывая об этом одеянии. Описывал мне,

как он выглядит, точнее, показывал его на себе, как он сделан

и как его носят. Надевают его на чехол или на ризу по случаю

больших торжеств. Похож он на странную белую епитрахиль,

если ее накинуть чуть ниже плеч. Один конец его свисает со

спины, а другой спереди. Оба конца должны быть одинаковой

длины и доходить до пят. На паллиуме нашито восемь кре¬

стов из черного шелка.
Происхождение его восходит к глубокой древности. Когда-

то это было нечто вроде большого платка, известного еще эт¬

рускам, позже римляне позаимствовали у них это одеяние,

удобное, но, правда, мало пригодное для официальных цере¬

моний. Разумеется, теперешний паллиум — всего лишь символ

или след давнего. Тот, давнишний, когда-то был просто верх¬

ней одеждой, конкурирующей с тогой, великолепной, но до¬

вольно непрактичной в повседневном обиходе. Распространив¬

шаяся мода на паллиум многим была не по душе из-за его

плебейского характера. Наносить более или менее официаль¬

ные визиты в паллиуме считалось неприличным. Клиент на

ежедневный утренний визит к своему патрону — salutatio
327

malutina никогда не приходил в паллиуме. Тертуллиан в со¬

чинении «De pallio» сообщает, что эту одежду охотно наде¬

вали философы, например циники, ради экстравагантности и

чтобы легче было жестикулировать. Не известно по каким

причинам паллиум стали носить женщины. Они переделали

его по-своему. Постепенно он стал приобретать форму выход¬

ной шали. В IV веке паллиум превратился в самую настоя¬

щую шаль. Носить его стало признаком элегантности. Еще

позже паллиум проник на папский двор и затем стал употреб¬

ляться в литургических целях. Но проник он туда не через

плебеев, а скорее с помощью дам, на что указывает его тепе¬

решняя форма, которая, безусловно, восходит к шали, а не

к древнему народному квадратному платку.
Превратившись в pallium sacrum — священный паллиум, он

сразу же занял почетное место в рядах литургических одея¬

ний. Более почетными считаются только те предметы одежды,

которые носит исключительно папа, как, например, классиче¬

ская тиара. Сановники церкви, после того как становятся

архиепископами, не сразу получают право на ношение пал-

лиума. Нет, тут автоматизма нет. Архиепископ должен ждать,

пока папа пришлет ему разрешение носить паллиум. Не все

архиепископы получают его, особенно не все титулярные. По¬

сле того как получено разрешение, выясняется, что паллиум

нельзя носить по любому случаю и в каждой церкви. Ничего

подобного. Время и место его ношения строго регламентиро¬

ваны. Но, по моему мнению, о сакральном характере паллиума

лучше всего говорит тот факт, что новые паллиумы, приготов¬

ленные для будущих пап и архиепископов, хранятся в сундуке

под центральным алтарем собора святого Петра (где вести

богослужение может только папа). Сундук помещается в нише

е corpore sancti Petri, то есть в месте, с незапамятных времен

считающемся самым святым в базилике, так как это могила

апостола. «Редко когда человеческий глаз может увидеть эту

могилу,— пишет Григорий Турский, летописец VII века,—

поэтому тот, кто пожелает обратиться с молитвой к апостолу,

упрашивает или иным путем добивается того, что для него

открывают решетку, огораживающую это место, и тогда, при¬

близившись к могиле, он просовывает голову внутрь через ма¬

ленькое окошко, также открываемое специально для данного

случая, и передает святому Петру свои заботы и просьбы».
328

Все это отец Щепан знал назубок. Знал множество латин¬

ских стихов, самых что ни на есть древних, связанных с куль¬

том святой Агнессы и святой Констанции. Расхаживая по ба¬

зилике, он прикасался к различным камням и таблицам, и это

был предлог для декламации стихов. Чаще всего он читал

наизусть фрагменты свитка, посвященного Агнессе выше¬

упомянутой Констанцией,—«Constantina Deum... victricis vir-

ginis Agnes...»
Знал он также наизусть множество польских стихов. Стран¬

ное впечатление производило его чтение, когда он в окружении

всех этих музейных диковинок вдруг декламировал польских

поэтов: Тетмайера, Выспянского, Словацкого. Манчини и сам

сочинял, один его сонет был даже напечатан какой-то доброй

польской душой из полевой типографии армий Андерса. Ви¬

димо, тот поляк к священнику Манчини относился так же, как

и мы с Зосей. Вот как кончается его сонет, озаглавленный

«Вечером в базилике святой Агнессы»:
Там на пустом огромном океане
Страждет гребец в ночи, за жизнь тревожась.
Я—льну к тебе в любви и покаянье,
Тоскую и молюсь, всеблагий Боже.
Жизнь — темный лес, бурливые стремнины,
Лишь ты приют и светоч мне единый.
Были у него и другие стихи: польские, итальянские, латин¬

ские. Он все собирался показать их мне. Но прежде хотел по¬

править, а некоторые просто переписать. Так я их и не до¬

ждался. Иногда я приносил ему польские книги. Чаще всего

книги польских католиков. Оказалось, что Манчини хорошо

знал произведения Ростворовского, с которым был лично зна¬

ком. Все, что у меня было в этом роде, я тащил к Манчини.

Стихотворения Иллаковичувны и ксендза Твардовского,

драмы Завейского, еженедельник «Тыгодник повшехны» с

фельетонами Киселевского. Все это ему правилось. Хуже об¬

стояло дело с романами. Принес я ему две книги, в самом

деле слабоватые. Вторую он даже не захотел читать, еще и

накричал на меня, что отнимаю у него время «такой ерундой».

По этому случаю Манчини высказал правильную мысль, кото¬

рую в равной степени можно отнести как к творчеству писате-

лей-католиков, так и некатоликов: «Я очень не люблю таких

католических писателей, которые были бы неизвестны как пи¬

сатели, если бы не были католиками».
329

Не чуждался Манчини и политических тем. В начале на¬

шего знакомства мне пришлось наслушаться от него разных

слов по поводу коммунистов. Я, конечно, понимал, что все

коммунистическое должно быть для него неприемлемым, тем

более что из-за коммунизма прекратилось паломничество из

Польши в Рим; теперь не обращались к нему люди из среды

помещиков и крупной буржуазии.с просьбой уладить разные

разности в курии, как это было перед войной. Вначале я ста¬

рался объяснить ему кое-что о коммунистах и их идеалах.

Добился только того, что однажды он заявил: «Ладно,

верю вам, что они порядочные люди, но вы все равно в их

руках!»
На этой компромиссной формуле он и остановился и

больше на меня не нападал, а я не пытался объяснять ему,

как все обстоит на самом деле. Впрочем, у него всегда было

столько для меня нового о святой Агнессе, о святой Констан¬

ции, о миниатюрных катакомбах и тому подобном, что мы от¬

ставили в сторону всякую политику. Да, Манчини нам очень

будет недоставать в Риме.
Рим, 6 февраля 1958 года
Ч. Т., великолепный итальянский актер и страстный по¬

клонник отца Пия, сегодня рассказал мне о нем всякого рода

трогательные истории. Несколько лет назад его приятель, из¬

вестный комедийный актер Карло Кампанини, обратился к

отцу Пию с письмом, в котором писал: «Я хотел бы принадле¬

жать к твоей духовной семье, преподобный отче, но как же я

могу к ней присоединиться, если почти каждый вечер с рас¬

крашенным лицом на сцене должен строить из себя шута!»

Отец Пий отвечал: «Сын мой, твоя щепетильность неоправ¬

данна. Ведь каждый из нас — с тех пор как стоит свет — строит

из себя шута там, куда его определило провидение».
Это великое высказывание. По мнению отца Пия, как и

множества его знаменитых предшественников, начиная от

святого Иеронима и кончая Филиппом Нереусом, серьезность

несвойственна человеку, существу, на котором лежит печать

первородного греха. Несомненно, именно в этом один из источ¬

ников христианского экзистенциализма. Таким источником
330

является особого рода стыд, какая-то неуверенность, вызван¬

ная в роду человеческом грехопадением первых людей в раю.

Как любое клеймо, даже самое ужасное, оно выставляет пад¬

шего в смешном свете.
Рим, 15 февраля 1958 года
Вчера в конгрегации обрядов было решено избрать па¬

трона для телевидения. Патроном, или, вернее, патронессой,

будет святая Клара, одна из приятнейших святых средневе¬

ковья.
Интересно наблюдать, как церковь пытается приобщиться

к чудесам второй промышленной революции. По отношению

к чудесам первой промышленной революции, той, которая в

конце XVIII века поставила мир на то место, откуда впослед¬

ствии, в начале XX века, его столкнула вторая промышленная

революция, церковь не предпринимала таких попыток. Нет

патронов у железных дорог или у газовых заводов, но они есть

и у радио и -у телевидения. И это не последнее назначение.

В конгрегации обрядов рассматривается еще с десяток подоб¬

ных дел. Там спорят, кто должен стать патроном электронных

мозгов, ядерной физики, автоматизации и так далее.
Эти факты интересны не только как литургическая досто¬

примечательность. Они заслуживают внимания прежде всего

потому, что в какой-то мере характерны для современной

церкви. А именно: свидетельствуют о том, что церковь хорошо

себя чувствует в современную эпоху. Правда, не так хорошо,

как в средневековьё, но значительно лучше, чем в XIX веке.

Отсюда и ее робость в ту эпоху. Церковь тогда ни за что не

осмелилась бы навязывать новым изобретениям своих патро¬

нов. Ее бы высмеяли. В XIX веке «изобретения» и «церковь»

были взаимоисключающими понятиями. Теперь все обстоит

иначе...
Диктор радиовещания называется по-итальянски annun-

ziatore, а праздник благовещения — Annunziazone. На основа¬

нии этого созвучия патроном радио был недавно назначен ар¬

хангел Гавриил — тот самый, от благовещения. Что же ка¬

сается святой Клары, то ее прикрепили к телевидению благо¬

даря чуду, которое за полгода до ее смерти сотворил над ней
331

Иисус Христос. Это случилось в 1252 году, в канун рождества.

Святая Клара была уже тогда очень больна. В рождествен¬

скую ночь она лежала одна в монастырской келье. При ней не

было никого из сестер, все они ушли на богослужение в цер¬

ковь, за два километра от монастыря. Когда приблизилась

полночь, Кларе стало страшно обидно, что она не может при¬

сутствовать на богослужении. Она пожаловалась богу. Не

успела она кончить, как услышала голоса и увидела на стене,

напротив своего изголовья, какие-то картины. Через несколько

секунд голоса и картины слились в четком зрительно-слуховом

отражении церковной службы.
Когда сестры вернулись из церкви, святая Клара поведала

им о своем видении. После ее смерти, последовавшей 11 авгу¬

ста 1253 года, почти сразу начался процесс канонизации, и

сестры рассказали обо всем духовной комиссии.
При изучении вопроса конгрегация обрядов учла также

один эпизод из жизни святого Франциска. Он увидел однажды

на поверхности воды необычайно четкое и ясное отражение

лица святой Клары в сияющем ореоле.
Приняв все это во внимание, конгрегация пришла к заклю¬

чению, что за семьсот лет до изобретения телевидения святая

Клара была не только субъектом, но и объектом передачи

изображения на расстояние. Не только — как сказано в де¬

крете о назначении ее патронессой — телезрителем, но и пред¬

метом чудесно рожденного телевидения. Это создает между

святой Кларой и «одним из самых характерных орудий совре¬

менной цивилизации неразрывную связь, подлинную, естест¬

венную и сверхъестественную, одну из тех, какие в состоянии

вскрыть только церковь, рассматривающая вещи под углом

зрения их самых сокровенных и истинных ценностей».
Рим, 1 марта 1958 года
Сегодня будет вынесен приговор по делу, возбужденному

Белланди против епископа Фиорделли и приходского священ¬

ника Аяцци. Процесс длится с двадцать четвертого февраля.

Врачи запретили Белланди присутствовать на суде. А присут¬

ствовать там Фиорделли и Аяцци запретил Ватикан. Еще на¬

кануне процесса газеты писали, что епископ явится в суд де-
332

монстративио, в сопровождении целой колонны машин, везу¬

щих тысячи священников, монахов и представителей «Като¬

лического действия». Но он не явился. Прислал письмо, сооб¬

щая, что не сможет прибыть. Этот маневр поразил всех, ведь

до сих пор отношения между судом и обвиняемыми складыва¬

лись нормально. Епископ и священник аккуратно давали пока¬

зания следователю. Повестки с вызовом в суд они встретили

очень спокойно. Но в последнюю минуту Ватикан велел им

изменить тактику.
Письмо епископа к флорентийским судьям напечатала га¬

зета «Оссерваторе романо» под заголовком: «Ясный и благо¬

родный документ». Письмо начинается с вежливых фраз и

кончается вежливыми фразами. Я их опускаю и привожу

только ту часть, в которой содержится аргументация.
«Из приведенных мною причин явствует, что я должен из¬

бегать всего, что позволило бы истолковать мое поведение как

попытку признания, что можно считать подведомственным

гражданскому судопроизводству деяние, относящееся к осу¬

ществлению духовной власти над верующими, той власти, сво¬

боду которой гарантируют Латеранские договоры и которая

была торжественно подтверждена в статье седьмой конститу¬

ции Итальянской республики!»
«За мою деятельность, связанную с осуществлением духов¬

ной власти над верующими, я обязан отвечать перед своей со¬

вестью епископа, перед его святейшеством, перед богом. Я ни

в коем случае не хочу брать на себя тяжелую ответственность,

не приняв со своей стороны всех мер к тому, чтобы помешать

нанести урон свободе церкви и конкордату».
В первый день процесса председатель суда зачитал письмо

без всяких комментариев. Затем он допросил нескольких сви¬

детелей по второстепенным вопросам. Из этих вопросов ин¬

тересен был только один, касающийся времени, когда было

впервые зачитано письмо епископа к Аяцци по поводу четы

Белланди. Суд хотел точно установить, в котором часу епи¬

скоп устами священника оскорбил молодых людей. Если это

произошло до их бракосочетания, то даже со своей — пастыр¬

ской— точки зрения он не имел права говорить о них как о

прелюбодеях и грешниках, поскольку по церковному праву

они еще таковыми не являлись.
Из показаний свидетелей выяснилось, что епископ с при¬

ходским священником действительно поторопились. Но это
333

обстоятельство не сыграло решающей роли. Надо воздать

суду справедливость — он придавал второстепенным фактам

минимальное значение. Вместе с прокурором и защитниками

обеих сторон он сразу же, что называется, взял быка за рога,

то есть подошел к самой сути вопроса, ухватился за тот погра¬

ничный параграф, где конкордат столкнулся с государствен¬

ным законодательством, и от этого параграфа уже не отсту¬

пал.
Зал суда во Флоренции был очень мал. Эта мера оказа¬

лась, впрочем, излишней, потому что процесс не носил сен¬

сационного характера. Защитники обеих сторон произносили

по очереди длиннющие речи, похожие по своему характеру на

научные трактаты, из которых явствовало, что епископ оскор¬

бил двух человек и должен за это предстать перед граждан¬

ским судом, но вместе с тем право на это оскорбление ему да¬

вали церковные каноны и в известной степени также и госу¬

дарство, поскольку в своем основном документе, то есть в

конституции, оно дало согласие на известную свободу церкви

в областях, в которых она признана компетентной.
Самое большое впечатление произвели на всех два высту¬

пления. Первое из них — речь профессора Пьетро Агостино

д’Авака, известного специалиста по церковному праву, защит¬

ника подсудимых. Он прочел четырехчасовую лекцию о цер¬

ковном праве. Мир этого права, цельный, логичный, до жесто¬

кости конкретный, требовал от епископа того шага, который

он совершил, а от государства, давшего церкви свободу, тре¬

бовал последовательности, ибо в противном случае грозит

гибель этому праву, самая природа которого не терпит ком¬

промиссов и исключений.
Больше всего комментариев вызвала речь прокурора. Тоже

научная, тоже логичная, но парадоксальная по своим выво¬

дам. По мнению прокурора, епископ поступил неправильно,

уклоняясь от светского суда, которому он подлежит как гра¬

жданин итальянского государства. Он подлежит суду также и

потому, что совершил поступок, оскорбляющий человеческое

достоинство. По мнению прокурора, выражения, которыми

пользовался епископ, несомненно, были оскорбительными. Но,

несмотря на все это, неожиданно заключил прокурор, суд не

властен наказать епископа, так как тот не преступил гра¬

ницы, установленные конкордатом и статьей седьмой кон¬

ституции.
334

Маленький зал во Флоренции, где слушалось дело, был за¬

полнен в основном юристами и адвокатами, судьями, профес¬

сорами и специалистами по церковному праву. Скамья подсу¬

димых пустовала. На скамье обвинителей сидела все время

Лориана Нунциати-Белланди и внимательно слушала. Каж¬

дый раз, когда адвокаты обвинения называли ее фамилию или

фамилию ее мужа, на лице Лорианы появлялась любезная

улыбка. Когда же их фамилии произносили защитники Фиор-

делли и Аяцци, лицо молодой женщины принимало угрюмое

выражение. Правда, в последние дни процесса лицо Лорианы

ничего не выражало. Не столько из-за страшной усталости,

сколько потому, что ничто ее не затрагивало. Правила, ка¬

ноны, параграфы, кодексы и дух законов вытеснили из высту¬

плений фамилии людей, фамилии Лорианы Нунциати и Мауро

Белланди, милой четы, которая не сделала никому ничего пло¬

хого и которая, с точки зрения общепринятой морали, вела

себя не только прилично, но даже образцово. Если бы кто-то

непосвященный заглянул в те дни в зал суда во Флоренции,

то, увидев слева от судей на скамье одинокую женщину в

полуобморочном состоянии от страшной усталости, удивился

бы: какое она'имеет отношение ко всему этому?
Рим, 1 марта 1958 года, вечер
Епископ приговорен к штрафу. Приходский священник

оправдан. Радио сообщает следующие подробности: в четыре

часа пополудни председатель суда объявил заседание закры¬

тым, и судьи удалились на совещание. Оно длилось больше

пяти часов. В десять вечера был объявлен приговор. Епископа

приговорили к уплате сорока тысяч лир штрафа и покрытию

судебных издержек. Кроме того, он должен уплатить супру¬

гам Белланди компенсацию, размер которой суд установит

особо. Уплату штрафа суд отсрочил епископу на пять лет,

принимая во внимание мотивы, которыми он руководство¬

вался, и то, что ранее он никогда не привлекался к судебной

ответственности. Приходский священник был оправдан, как

действовавший «в ложном убеждении, что он выполняет свой

долг».
335

Итальянский кодекс предусматривает за диффамацию тю¬

ремное заключение или штраф. Штраф колеблется в размерах

от восьми до восьмидесяти тысяч лир. Поскольку епископ не

стремился к диффамации, а допустил ее случайно, суд приго¬

ворил его к штрафу; но поскольку употребленные им выраже¬

ния были нешуточными, то штраф оказался солидным.
В зале суда никто не ожидал обвинительного приговора,

особенно после того, как сам прокурор предложил оправдать

подсудимых. Предполагали следующие формулировки: епи¬

скоп вступил в конфликт с кодексом, но его поступок не нака¬

зуем. Многие ждали безоговорочного оправдания с мотивиров¬

кой, что епископ действовал в рамках своей компетенции и

поэтому оскорбление не имело места. На обвинительный при¬

говор никто не надеялся. Вне зала суда не надеялись, по¬

скольку никому не пришло в голову задумываться, почему

совещание судей так затянулось. А люди, сидевшие в зале,

слишком устали.
Когда председатель зачитал приговор, Лориана вначале

ничего не поняла. Ей пришлось довольно долго объяснять,

пока наконец до нее дошло, и она засмеялась. Когда позво¬

нили епископу, он помолчал у телефона, а затем сказал: «Да

свершится воля божья». Адвокат, звонивший ему, удивился:

«Разве вы не будете подавать кассацию, ваше преосвящен¬

ство?» — «Буду!» — ответил Фиорделли. Когда о решении суда

сообщили Белланди, он ничего не сказал, хотя и просиял от

радости. Только потом, когда под его окнами собралась боль¬

шая толпа знакомых и незнакомых, приветствуя его возгла¬

сами: «Да здравствует Италия! Ура правосудию! Да здрав¬

ствует муниципалитет! Да здравствует свобода!», он вы¬

шел на балкон и благодарил. Время от времени он подни¬

мал для приветствия левую руку, правая у него до сих пор

неподвижна. Все эти подробности мне сообщил Б. из редакции

«Унита», которому я звонил четыре раза. Мы с женой долго

не могли заснуть от волнения.
Рим, 2 марта 1958 года
В Ватикане после приговора переполох и смятение. Пап¬

ская радиостанция в грубых тонах комментирует случившееся

и нападает на судей. Кардинал Флоренции Далла Коста па-
336

пес епископу Фиорделли «визит солидарности». Это же сделал

и кардинал Болоньи Леркаро, который, помимо этого, объявил

для своего духовенства траур, «учитывая те невыносимые и

парадоксальные условия для свободы и чести церкви, которые

за последнее время создались в Италии». На территории бо¬

лонского архиепископства ежедневно в шесть утра по пять

минут должны звонить колокола в знак траура до самого

рождества. До этого срока все церкви должны быть в

трауре.
Телеграммы с выражениями солидарности послали Руф-

фини из Палермо, Сири из Генуи, Ронкалли из Венеции и Ми-

кара, папский викарий из Рима. Тон всех телеграмм драмати¬

ческий. «Итак, война против религии? — говорит обычно рас¬

судительный кардинал Ронкалли.— Ну хорошо! Пусть же

враги знают, что мы готовы принять мученический венец».

Множество епископств издало распоряжение на время поста

после каждой мессы читать молитву Contra persecutors Eccle-

siae (против преследователей церкви).
Но всех перещеголял, однако, сам Фиорделли, который в

воскресной проповеди, длившейся сорок минут, сказал, между

прочим, следующие вещи: «Священнослужители и представи¬

тели «Католического действия» моего епископства обратились

ко мне, чтобы сегодняшнюю вечернюю мессу я отслужил для

них. Я охотно согласился, так как здесь, перед алтарем, вос¬

станавливается нарушенное единство христианского общества

с его ластырями. Мессу я отслужу с сердцем смиренным, но

радостным и взволнованным, поскольку сегодня я могу крест

свой, который несу, поставить рядом с крестом Иисусовым».

«Ваш епископ,— продолжал он с рыданиями в голосе,— заяв¬

ляет вам, епископству, Италии и всему миру, что он по-отцов¬

ски и полностью прощает всем, которые, не ведая, что творят,

случайно нанесли ему раны. Вы также должны их простить.

Отпущение святотатственного и грешного поступка, поступка,

поставившего перед судом вашего епископа, не зависит от

меня, но что касается меня, то я обращаюсь с молитвой о про¬

щении к Иисусу».
И дальше: «Бог, видимо, не пожелал, чтобы безусловно,

без каких-либо оговорок была утверждена свобода католиче¬

ской церкви в Италии, но взамен он осчастливил меня даром

бесконечного благолепия, позволив мне приблизиться к Ии¬

сусу и к мукам его... Я пребывал в своей часовне,— продолжал
22 Т. Брсза
337

єпископ,— и молился, когда позвонили из Флоренции и сооб¬

щили о приговоре. Я возвратился в часовню и возблагодарил

Иисуса. Я ощутил гордость, ибо приговор, который обрушился

на меня, позволил мне поставить себя рядом с епископами,

священниками и католическими деятелями, которые в комму¬

нистическом мире несут тяжкие наказания. Я не достоин того,

чтобы целовать цепи кардинала Миндсенти, и все же пусть в

бесконечно малой степени да будет позволено мне приоб¬

щиться к этим людям, ибо я также был осужден за привер¬

женность церкви к своей пастве».
Епископ еще дальше пошел в своей проповеди, заявив:

«Когда во время святых месс я сажусь на трон епископа, взор

мой радуют прекрасные фрески флорентийского мастера Фи¬

липпо Липпи, изображающие жизнь Иоанна Крестителя. Тут

пред очами моими находится фреска, от которой я не могу

оторвать взгляда. Это «Пир в доме Ирода». К Ироду прибли¬

жается Саломея, держащая в руке поднос с головой святого.

Что за удивительное стечение обстоятельств! Он также, я го¬

ворю о святом Иоанне Крестителе, бросил Ироду обвинение в

прелюбодеянии».
Рим, 3 марта 1958 года
Папа в знак протеста против приговора и по случаю траура

отложил объявленный на двенадцатое марта торжественный

молебен в связи с годовщиной своей коронации, ежегодно от¬

мечавшейся в соборе святого Петра. Свое решение он мотиви¬

рует «сложившимися в настоящее время условиями горечи,

неприязни и оскорбления, нанесенного в Италии церкви, свя¬

щенной коллегии, ее епископату, ее духовенству и ее пастве».

Одновременно «Оссерваторе романо» в официальной редак¬

ционной статье заявила, что епископа «светский суд не имел

права осудить, не нарушив этим святых прав церкви и прав

ординария — свободно распоряжаться своей духовной вла¬

стью, а следовательно, не нарушив соответствующих статей

конкордата».
Эта же самая газета в конце заявления напоминает об

основных нормах церкоЁного права, одна из которых говорит
338

о том, что ipso facto1 отлучению подлежит всякий, кто призо¬

вет своего епископа к ответу перед светским судом «за дейст¬

вия, связанные с функциями ординария». Другая из них гла¬

сит, что отлучению подлежат все, кто мешает непосредственно

или косвенно церковной юрисдикции епископа при исполне¬

нии им обязанностей в равной степени как в области внутри-

церковных отношений, так и вне их. Первый канон, разумеет¬

ся, направлен против Белланди, второй — против тех, кто су¬

дил епископа.
Но вечером этого же дня, видимо благодаря ходатайству

в Ватикане влиятельных христианских демократов, итальян¬

ское правительственное агентство объявило, что оно «уполно¬

мочено самыми авторитетными источниками» заявить, что

«указанная вторая норма не относится к судьям из Флоренции...

Она приведена для разъяснения, а не потому, что создалась

ситуация, требующая ее применения, а если же ситуация и

возникла, то самое большее такая, которая заостряет приве¬

денный выше канон. Таким образом,— неожиданно заключает

комментатор,— судьи и адвокаты обвинения в наихудшем слу¬

чае могут быть подвергнуты санкциям, имеющим характер

предупреждения».
Рим, 5 марта 1958 года
Лишь сегодня я достал номер «Иль Куотидиано» за поне¬

дельник со статьей «Горечь», не подписанной, но о которой

известно, что она вышла из-под пера главного капеллана

итальянского «Католического действия» архиепископа Марио

Кастеллано. «Иль Куотидиано» — орган «Католического дей¬

ствия»,^ поскольку в понедельник «Оссерваторе» не выходит,

то раз в неделю, замещая своего ватиканского собрата, «Иль

Куотидиано» становится рупором курии. Статья весьма гру¬

бая, написана в резком тоне. В ней оскорбляется суд, ста¬

вятся нелепые'знаки равенства: «Как католики и как италь¬

янцы, мы не можем не думать с чувством ужаса, что в нашей

стране обвиняют и осуждают епископов».
1 В силу очевидного факта (лат.).
33Θ

«Грядет великий епископ, стиль душеспасительной работы

которого будет в чем-то походить на стиль работы самого

Христа, который окончил свою жизнь на кресте, ибо не поже¬

лал молчать»,— пишет каноник Антонио Фрати в «Оссерва-

торе тоскано».
Но одновременно с этими специфического рода взрывами

возмущения, свидетельствующими об отсутствии элементар¬

ного чувства реальности, за «бронзовыми вратами» находятся

и такие люди, которые совершенно открыто советуют опом¬

ниться. В номере «Оссерваторе», вышедшем во вторник, уже

можно заметить следы деятельности примиряющей длани.

В сегодняшнем — они более очевидны. Надо сказать, что и из

провинции доносятся уже более спокойные голоса различных

архиепископов. Например, архиепископ Пизы Уго Камоццо

совсем недвусмысленно призывает относиться с уважением к

муниципалитету, на который, по его мнению, должна опи¬

раться любая демократия, даже христианская.
Но самым интересным было выступление архиепископа

Милана. Я испытываю большое искушение привести его пол¬

ностью. Монтини, столько лет проведший в курии, знает все

и в данном случае не в силах скрыть даже этих своих небез¬

опасных сведений: «Сердце святого отца переполнено горечью

потому, что некоторые люди нарочно, как будто напоказ, бра¬

вируют тем, что не понимают его. Сердце святого отца испол¬

нено горечи также и потому, что время от времени без долж¬

ного уважения отдельные лица подвергают его отцовские чув¬

ства сомнению».
В этих словах явно чувствуется, как хорошо Монтини знает

папу, его щепетильность и раздражительность, слова на¬

столько меткие, что бьют прямо в цель. После этого психоло¬

гического вступления, которое должно было объяснить, почему

папа прореагировал на приговор так резко и нервно, Монтини

анализирует существо конфликта.
«В данное время, когда происходят эти достойные сожа¬

ления события, все мы должны показать, что они не исчер¬

пали кладезя нашей доброты, понимания, терпения и велико¬

душия. События эти, вызывающие горечь одних и других, ни

в коем случае не должны повлиять на наши чувства любви,

лояльности, уважения к нашему национальному образу жизни

и его институтам, которые после тяжелых испытаний нашей

новейшей истории медленно и с трудом находят надлежащую
‘340

духовную и правовую структуру. Именно в такую минуту мы

обязаны напомнить о них обществу, мы, католики, с нашей

приверженностью к согласию и миру, напомнить о них тем,

которые способны понять нашу любовь к согласию и миру,

которые способны осознать, сколь много хорошего может дать

католицизм и его идеалы нашему общему итальянскому об¬

разу жизни. Права нашего религиозного мира очерчены пре¬

дельно ясно. И мы не должны преступать их, ибо в противном

случае государство будет защищать себя, а существующие в

наше время государственные законы не простят нам нападок

па них. Нам нельзя забывать, что определенные формы осто¬

рожности и терпения, которые церковь проявляет в отноше¬

нии к неприятным явлениям светской сферы нашей жизни,

будут, если вдуматься в эти формы, не чем иным, как выра¬

жением христианского всепрощения и согласия на ту истин¬

ную свободу, которую провидение оставляет в удел каждой

человеческой совести, часто в ущерб идеальному порядку.

Но не будем забывать, что бесполезно стремиться к достиже¬

нию его на этой земле, подобной полю, на котором хорошее

семя перемешано с плевелами. Следует помнить, что добро

на ней окружено· и зачастую заглушено своей противополож¬

ностью».
Жаль, что текст слишком запутанный, слишком премуд¬

рый. Монтини пытается определить границы компромисса с

«неприятными проявлениями светской сферы жизни», одно¬

временно формулирует теоретические принципы, на которых

такой компромисс зиждется,— принципы онтологические, бого¬

словские и психологические. Меня особенно заинтересовало

это «согласие», оставляемое в удел каждой человеческой сове¬

сти, часто в ущерб идеальному порядку. Жаль, что Монтини

ушел из курии.
Но наряду с такими голосами и с общим указанием отсту¬

пить на более разумные позиции на авансцене один за другим

появляются епископы, которые не поняли, что произошла

смена курса, и продолжают твердить свое в резком топе. На

свет божий всплывают и другие глупости, совершенные курией

на других этапах все этой же истории. Так, например, оказы¬

вается, что пресловутый «chiaro е nobile documento» \ кото¬

рый епископ Фиорделли адресовал суду, был состряпан в
1 Чистый и благородный документ (итал.).
341

статс-секретариате. Его юридический остов сконструировал не

кто-нибудь, а сам монсиньор Франческо Роберти, юридиче¬

ский советник статс-секретариата, фигурирующий, впрочем, в

списках юрисконсультов почти всех конгрегаций, не говоря

уже о различных апостольских комиссиях. Он является кан¬

дидатом в кардиналы, поскольку в конгрегации церковных

соборов исполняет должность секретаря, а следовательно, ее

самого высокопоставленного чиновника.
Гораздо более неприятная вещь всплыла в связи с цитиро¬

ванными «Оссерваторе романо» канонами, из которых следо¬

вало, что Белланди были отлучены от церкви ipso facto, а ад¬

вокаты и судьи предупреждены. Кто-то не поленился загля¬

нуть в текст канонов и заметил, что второй канон нарочно

цитируется до половины, с тем чтобы читатели, не сведущие

в церковном праве, интерпретировали его как направленный

против судей и адвокатов. Так и случилось. А между тем этот

канон повторяет идею первого канона, так как заканчивается

словами: «...и обращается к какой-либо светской власти».
Поскольку и этот канон, если его .цитировать полностью,

относился бы к Белланди, «Оссерваторе романо» оборвала

его на половине. Причем сделала это не в тексте редакцион¬

ной статьи, а в тексте официального заявления. Этот факт вы¬

звал неприятное впечатление даже у бедного В., человека, спо¬

собного переварить все, что выходит из-за ватиканских стен.

Он страшно огорчался из-за такого неловкого трюка, недо¬

стойного всякого мало-мальски приличного человеческого уч¬

реждения, не говоря уже о богоугодном; и что самое ужасное,

как оказалось позже, трюк-то был удивительно наивным.
Рим, 9 марта 1958 года
В канун рождества позвонил П., сообщив, что у него для

меня большая и неприятная новость. Когда мы встретились,

он сказал, что кардинал Спеллман будет назначен статс-секре¬

тарем. Это было в период упорных слухов о консистории и

было связано одно с другим. Я не верил в консисторию, тем

более не поверил слуху об этом Спеллмане. Но оказалось, что

в «большой и ужасной» новости П. было больше правды, чем

в сплетнях о созыве консистории. Однако речь шла не о
342

кардинале Спеллмане, а всего лишь о кардинале Стритче и не

о назначении статс-секретарем, а всего только субпрефектом

конгрегации пропаганды веры. Примечательно, что впервые в

истории церкви американского кардинала ввели в курию. Эта

новость сейчас уже стала официальной.
Новость в самом деле важная. И, вне всякого сомнения,

такой новости радоваться трудно. Американский католицизм

слишком молод, слишком ограничен, мало универсален и

слишком пропитан прагматизмом, чтобы можно было без

страха смотреть на одного из его классических представите¬

лей, прочно осевшего в курии.
Самюэль Альфонс Стритч, ирландец по происхождению,

родился в Америке. В Риме окончил семинарию, находящуюся

в ведении той самой конгрегации, которую он теперь возгла¬

вил. Разумеется, одно с другим не связано. Эту одну из ста¬

рейших семинарий, расположенную весьма живописно, окан¬

чивают тысячи заморских священнослужителей. После обуче¬

ния в Риме они возвращаются в свои страны. Для церковной

карьеры в их далеких и чаще всего некатолических отчизнах

полученного в Италии образования сверхдостаточно. Но по

сравнению с образованием, которое получают те, кто рассчи¬

тывает на карьеру в курии, оно слишком уж общее.
Помимо нескольких лет, проведенных в прекрасном здании

семинарии, построенном в XVII веке и расположенном по до¬

роге на Яникул, Стритч всю свою жизнь прожил в Америке.

Священником он стал в возрасте двадцати трех лет, еписко¬

пом— тридцати четырех, архиепископом — когда ему стук¬

нуло сорок три года, кардиналом — в пятьдесят девять. Сей¬

час ему семьдесят один год. В Рим он приедет из Чикаго, из

обширного и богатого епископства, которым он правил с

1939 года. П. счел известие о назначении Стритча неприятным.

В этой скупой оценке выражен целый ряд конкретных сведе¬

ний и раздумий. Я не думаю, чтобы все они принадлежали П.

Он только повторил то., что слышал, а слышал он немало.

Столь пессимистическую оценку информации, которую П. мне

сообщил, он, конечно, тоже от кого-то услышал. Наверное, от

тех людей в курии, которые недовольны назначением Стритча.

Я уверен, что это не маленькая группка, а определенное

крыло в Ватикане.
Это крыло в большей или меньшей степени убеждено, что

церковь должна как можно скорее наверстать упущенное.
243

Представители данного крыла не верят, что историю можно

повернуть вспять. Они убеждены в необратимости пролетар¬

ских революций. Они придерживаются теории постепенного

«врастания» церкви в государства, возникшие благодаря та¬

ким революциям. И считают, что Америка, с ее нынешней по¬

литикой, способна в сильной степени замутить намечающийся

процесс. Американские католики в их представлении явля¬

ются наиболее отсталыми гражданами Америки, хотя они

сильны как в организационном, так и в финансовом отноше¬

ниях. Но это слепая сила. Ее нужно направлять, ее нужно ис¬

пользовать. Однако неосмотрительно допускать эту силу к

рулю правления. Ныне Пий XII в лице Стритча допускает ее

к кормилу власти.
Это событие не последней важности. Уже сам факт назна¬

чения неитальянца в ватиканских кругах всегда рассматри¬

вался как сенсация. Ибо такое случается редко. Кроме Тиссе-

рана, все нынешние члены ансамбля кардиналов курии —

итальянцы. Установилась приблизительно следующая пропор¬

ция: из четырнадцати мест одно, редко — два, занимают ино¬

странцы. Национальные мотивы здесь не играют роли. И не

могут играть, поскольку, становясь кардиналом курии, необ¬

ходимо отбросить такую ограничивающую, антиуниверсаль-

ную форму, как национальная. Ее можно еще простить карди¬

налам, возглавляющим церкви в отдельных странах, по¬

скольку они являются духовными вождями определенных на¬

родов, но в ансамбле руководителей всего universum1 она

непростительна. Поэтому, когда Ст.ритч, получив официальное

известие о своем назначении, заявил, что «он гордится им

как американец» и что «теперь з курии будет представлен

американский католицизм, который в настоящее время играет

важную роль»,— он совершил бестактность. По поводу за¬

явления Стритча кардинал К. якобы сказал: «Создается впе¬

чатление, будто кардинал Стритч принимает тридцать мил¬

лионов американских католиков за пакет акций».
Что Стритч допустил промах — в этом нет сомнения*. Но

не он первый и не он последний сел в лужу, столкнувшись с

римской курией. Курия — твердый орешек. Тон в ней задают

люди однородной формации, люди, которые эту формацию ле¬
1 Мир, вселенная (лат.).
344

пят десятилетиями. Не следует также забывать, что промахи

и неурядицы в курни никого не удивляют. На судьбе Стритча

они не скажутся. Он уже есть и до конца жизни останется чле¬

ном курии. Останется, если даже не изменится. Самое боль¬

шее, будет таким кардиналом курии, который делает промахи.

Для римской курии это вовсе не событие. Но это вовсе не

означает, что кардинал не изменится. Может легко измениться

и не будет делать промахов. С равным успехом он может вы¬

расти из своей национальной формы. Возможно даже, что он и

выйдет за рамки своего американского образа мыслей, кото¬

рый так неприятно удивляет многих в Ватикане. Но если он

не перерастет эти рамки, то это будет весьма огорчительно.

Ибо если уж здесь не вырастет, то где же тогда? Особенно

если учесть, что к этому образу мыслей, я говорю об образе

мыслей американских католиков, не следует, видимо, отно¬

ситься так пессимистически, как П. и люди упомянутого

выше «крыла».
Рим, 10 марта 1958 года
Еще несколько слов о Стритче. Он назначается субпрефек¬

том своей конгрегации, но фактически будет руководить ею.

Номинальному главе конгрегации, кардиналу Фумазони-Бион-

ди, восемьдесят шесть лет, вдобавок он ничего не видит, и,

кроме того, разум отказывается ему повиноваться. Стритча

также назначили con succesione (преемником). Говорят, что

без такой гарантии он не хотел выезжать из Чикаго. Если

слух правилен, то такое требование — это еще одно подтверж¬

дение того, что курия для Стритча terra incognita К Во-первых,

потому, что и без гарантий он стал бы префектом, ибо таков

порядок. Во-вторых, никакие гарантии папы не обязывают

даже папу, который их дает, не говоря уже о его преем¬

никах.
Но так или иначе, конгрегация, во главе которой станет

Стритч, одна из самых влиятельных. От нее во многом зависит

будущее католической церкви. Ей подчинены области, в кото-
1 Неизвестная земля (лат.).
345

рых католическая жизиь еще не оформилась, и, разумеется,

территории миссии. Конгрегации подчиняются девяносто архи¬

епископов и епископов, двести апостольских викариев и сто

такого же типа префектов. Географически — вся Австралия,

Океания, Азия (кроме Ближнего Востока, который опекает

конгрегация Восточной церкви), Африка, Скандинавия, Аля¬

ска, значительное количество епископств в Канаде, Мексике и

еще больше на территории Южной Америки, а в Европе раз¬

бросанные по разным местам ординарии: в Болгарии, Ру¬

мынии, Албании, Югославии и даже в Германии.
Немалое значение имеет и то, что под управление конгре¬

гации пропаганды веры подпадают все колониальные и не¬

давно обретшие независимость территории. Над католиками

этих областей конгрегация пропаганды веры осуществляет

почти полную духовную власть, так как ей передана значи¬

тельная часть компетенций других конгрегаций. Таким обра¬

зом, если для обычного епископа курия — это целый ряд учре¬

ждений, конгрегаций и ведомств, то для епископа перечислен¬

ных выше территорий курия — это исключительно, либо почти

исключительно, конгрегация пропаганды веры. Для такого

епископа шеф конгрегации является почти папой. О префекте

этой конгрегации так и говорят: «красный» папа.
Ей также подчиняется целая армия миссионеров, хотя

миссионеры, как правило, монахи и они должны подчиняться

конгрегации монашеских орденов. В какой-то мере так и есть,

но как миссионеры они подчинены только конгрегации пропа¬

ганды веры, которой, впрочем, они все любят подчиняться, так

как она располагает огромными суммами и цель ее финансо¬

вой политики не копить, а тратить. Разумеется, получает и

она, но не по мелочам от верующих, а от государств, от круп¬

ных учреждений и организаций, ну и из кассы Ватикана. Под¬

чиненные конгрегации епископы, викарии или префекты в

принципе сами не обязаны делать накоплений. Для того и су¬

ществуют страны с оформившейся уже католической жизнью,

чтобы стричь их и выкачивать из них деньги. Девственные,

миссионерские территории церковь, конечно, не обирает. На

это никогда не согласилась бы конгрегация пропаганды веры.
Обсуждая назначение Стритча, пресса уверяет, что он пер¬

вый неитальянец во главе этой конгрегации. Это не совсем

точно. Предшественником кардинала Фумазони-Бионди был

голландец, а с 1892 по 1902 год ею руководил поляк, карди¬
346

нал Мечислав Ледуховский, который до этого был гнезненско-

познанским архиепископом и которого Бисмарк во времена

Kulturkampf'а два года продержал в тюрьме. Это был период

стабилизированной мощи конгрегации, сильной и сейчас, с

той только разницей, что в политическом отношении ее дея¬

тельность стала нынче весьма ответственной и трудной. Речь

идет о том, чтобы не упустить тех территорий, на которых в

свое время католицизм утвердился как явление, связанное с

колониализмом и европеизацией.
Насколько можно понять, назначение Стритча было неожи¬

данностью для политических и церковных кругов, связанных с

Ватиканом. Правда, американские католики уже много лет

добиваются какого-либо важного кресла в Ватикане. Но по¬

скольку в течение многих лет из этого ничего не выходило и

поскольку в самой курии не было американца, который го¬

дился бы на высокий пост, то настроенные антиамерикански

монсиньоры спали спокойно.
Аппетиты, о которых я здесь говорю, были направлены,

впрочем, на статс-секретариат и связанную с ним конгрегацию

по чрезвычайным церковным делам, причем старания были

направлены если не на получение поста главы конгрегации,

то хотя бы его заместителя. Но все равно, так или иначе —

на заграничные дела. Однако Пий XII — игрок искусный и

умеет защищаться. Впрочем, разве для того он в течение мно¬

гих лет никого не назначал на пост статс-секретаря, чтобы от¬

дать его какому-то американцу?
Несколько лучшие позиции были у американцев в обще¬

стве Иисуса. Но и здесь ничего не вышло из их стараний за¬

получить пост генерала ордена либо его заместителя после

отца Янссенса, который в конечном итоге не ушел с поста и не

получил заморской «правой руки». Американский кандидат

отец Наутон как был секретарем общества Иисуса, так им и

остался. Но натиск, несомненно, не прекращался, покамест не

был достигнут результат, причем весьма серьезный, правда

неожиданный хотя бы потому, что для Стритча курия со всем

ее специфическим стилем работы, основанным на тысячах не¬

записанных и изменчивых прецедентов, является чуждой.
П. считает назначение несчастьем, проигрышем и большим

позором для курии. Но все это не так уж просто. Конечно,

курия сама хотела бы распоряжаться в этой конгрегации, но,

видимо, не может. Мне кажется, что не столько натиск здесь
347

сыграл роль, сколько всякого рода расчеты, из которых следо¬

вало, что для работы в этой конгрегации необходимо заполу¬

чить союзника.
Дело в том, что на всех тех обширных территориях, кото¬

рые входят в компетенцию «пропаганды веры», между Вати¬

каном и Вашингтоном противоречий не существует, более того,

для них здесь характерна общность интересов. Не следует

также забывать, что на все эти территории лезут со своими

миссиями американские протестанты, являющиеся опасными

конкурентами для католицизма. Американский шеф для всех

этих областей и для всех католических миссий, работающих

гам,— это шаг не только оборонительный. Но, разумеется,

хотя и это обстоятельство повлияло на вопрос о назначении,

решающими, по моему мнению, оказались соображения фи¬

нансового порядка. Если это действительно так, то следует

удивляться ловкости Ватикана, который одним взмахом удо¬

влетворил американские амбиции, предоставив американцу

место в курии, и помог себе в борьбе с американским проте¬

стантизмом деньгами американских католиков, на плечи кото¬

рых ляжет основная часть бремени расходов конгрегации

пропаганды веры.
М. говорит, что Пий XII, соглашаясь с назначением

Стритча, имел в виду еще одно обстоятельство. А именно свою

извечную заботу о налаживании нормальных дипломатиче¬

ских отношений с Америкой. Об этом Пий XII давно мечтает.

Искушение тем более велико, что уже дважды оставался

только шаг до осуществления этой цели. Первый раз это было

в самом конце воины, когда Рузвельт хотел осуществить

свой план единой Западной Европы, связанной какой-либо

общей идеологией, а значит, лучше всего католицизмом. Он

назначил тогда Майрона Тейлора своим личным представите¬

лем при Пии XII. Фактически Тейлор был настоящим послом,

по формально им не стал. В конце президентства Трумэна во¬

прос о налаживании долгожданных отношений казался окон¬

чательно решенным. Трумэн даже подобрал надлежащего че¬

ловека — генерала Кларка, бывшего командующего американ¬

скими войсками в Италии во время войны. Но все рассыпалось.
Демократическая администрация не решилась, а респуб¬

ликанская во главе с Эйзенхауэром не пошла на это из-за

своих принципов. Протестанты, их организации и церкви ока¬

зывают на республиканцев гораздо большее влияние, чем на
34 8

демократов. К Риму же американские протестанты более не¬

терпимы, чем их английские или немецкие собратья. Испокои

века они были такими, а теперь, после войны, и подавно, ибо

влияние американских католиков усилилось, что заставляет

американских протестантов более настороженно относиться к

«ватиканской опасности».
Затем наступил черед мадам Люс, недавнего посла при

Квиринале, ревностной, только что обращенной католички,

которая в этом своем качестве должна была при случае делать

американский политический бизнес в Ватикане. Последним

курия была оскорблена до глубины души. Поэтому она с ра¬

достью приветствовала преемника мадам Люс, Джеймса Цел-

лербаха, правоверного еврея, так как его вероисповедание

положило конец экивокам мадам Люс.
Конечно, в такой обстановке вопрос о желаемом улучше¬

нии отношений не мог продвинуться вперед. Американские

католики имели в курии двух монсиньоров, второстепенных

по значению, монсиньора Ланди по вопросам благотворитель¬

ности и монсиньора О’Конора, ректора американской колле¬

гии и директора ватиканского радио. Из вежливости их назы¬

вали американскими послами, что еще более затрудняло им

улаживание любых дел в курии, даже если их просил об этом

сам Вашингтон.
Удастся ли Стритчу осуществить мечты Пия XII, трудно

сказать. Но если благодаря ему и его конгрегации на опекае¬

мые ею территории налетят стаи американских миссионеров,

чтобы через некоторое время получить повышение и занять все

должности архиепископов, епископов и апостольских викариев,

которыми распоряжается «пропаганда веры» и которыми еще

не способны стать цветные, но которыми уже не могут быть

европейцы, кто знает, не захочет ли тогда Вашингтон любезно

отблагодарить Ватикан.
Рим, 12 апреля 1958 года
Мне казалось, что конфликт между Ватиканом и Маль¬

тийским орденом уладился. Тем временем Н. ознакомил меня

с истинным положением дел, действительно довольно интерес¬

ным. О мальтийцах я знаю только из семейных рассказов и
349

анекдотов и, разумеется, из повести-репортажа Пейрфитга,

вышедшей под заглавием «Мальтийские рыцари». Н. знает

многое — не только потому, что сам является мальтийским ры¬

царем, но и по той причине, что состоит юристом и советни¬

ком различного рода комиссий на виа Кондотти, 68, то есть в

мальтийском дворце, где размещаются власти ордена.
Н. подтвердил то, о чем, впрочем, говорят все, что мате¬

риалы для своей повести Пейрфитт получил от самих маль¬

тийцев— от тех из них, которые воюют с Ватиканом. Разу¬

меется, они получены неофициально и не со всеобщего согла¬

сия, а также це в силу решения штаба. Кто-то их ему дал, с

молчаливого согласия других мальтийцев, наиболее ак¬

тивных.
Конфликт возник в конце 1951 года, когда в результате

жалобы одного из братьев,, графа фон Тун унд Гогенштейна,

освобожденного от занимаемого им высокого поста в мальтий¬

ском дворце, Ватикан учредил кардинальскую комиссию по

расследованию дела Туна, а заодно положения дел в ордене.

В течение пяти лет орден сражался с комиссией и на распоря¬

жения статс-секретариата, лишающего его независимости, от¬

вечал ловкими увертками, раз за разом собирая в Рим делега¬

тов нескольких десятков национальных отделений Мальтий¬

ского союза на чрезвычайные съезды. Делегаты, представи¬

тели различных королевских и аристократических родов,

посредством всякого рода резолюций и благодаря личным свя¬

зям с Ватиканом нейтрализовали действия кардинальской

комиссии, а также Монтини и Тардини. Конфликт закончился

компромиссом, а точнее говоря, перемирием, заключенным на

три года.
Говоря конкретно, в конце 1956 года Пий XII опубликовал

буллу, провозгласившую временную конституцию ордена, ко¬

торая будет действительна в течение трех лет. За этот период,

то есть за три года, надлежало в спокойной обстановке разо¬

брать основные документы, на которые должен в будущем

опираться орден. Иначе говоря, должна была быть разрабо¬

тана постоянная конституция Мальтийского союза, правила

ордена и уж не знаю, что там еще. В конце того же 1956 года

Пий XII дал согласие на проведение выборов нового магистра

союза. Им стал кандидат оппозиции сицилийский помещик

князь Эрнесто Патерно-Кастелло. Ватикан данный выбор вос¬

принял холодно, но не протестовал.
350

Впрочем, сама суть конфликта у Пейрфитта представлена

неясно. Потонув в богатейшем материале, Пейрфитт изобра¬

жает весь вопрос как интригу кардинала Канали, жажду¬

щего прибрать к рукам богатства ордена. Однако это не со¬

всем так. Прежде всего потому, что богатства ордена, хотя и

немалые, все же не настолько велики, чтобы не давать покоя

Канали, этому ватиканскому Шахту. Н. подсчитал, что доходы

ордена, получаемые от домов и имений, не превышают пятисот

миллионов лир. Такая сумма легко укладывается в рамки го¬

дового дохода Джины Лолобриджиды. Но, разумеется, у ор¬

дена множество различных расходов и обязательств, которых

нет у Лолобриджиды. Орден содержит правление, многочис¬

ленных сановников, капелланов, ну и несколько больниц на

территории Италии.
Н. подчеркивает, что ни одной из своих тайн орден так не

хранит, как тайну своих доходов. Таким образом, к сумме,

названной H., следует подходить с осторожностью. Кроме

того, орден, по-видимому, неважный финансист. В имениях

«братья» хозяйствуют хорошо, в некоторых — даже образцово,

но в финансовых операциях их обычно преследуют неудачи.

Кроме того, как утверждает H., мальтийцы не занимаются

спекуляцией земельными участками под застройку, хотя и

имеют для этого все необходимое. В различных городах орден

владеет десятками участков земли, которые преимущественно

сдаются в аренду под огороды. Это тем более странно, что

среди руководителей ордена немало людей, которые не чу¬

раются всякого рода смелых комбинаций. Но что касается

участков, принадлежащих ордену, то ими они распоряжаются

пассивно, по-божески. Пейрфитт пишет, что именно это и при¬

вело Канали в ярость.
Н. решительно утверждает, что это преувеличение. Он не

возражает против того, что Канали был заинтересован в том,

чтобы подчинить орден Ватикану. Но руководствовался он

скорее амбицией, чем материальными интересами. Канали яв¬

ляется великим магистром рыцарского ордена святого гроба

иерусалимского. Орден этот новый, очень бедный и мелкобур¬

жуазный по составу. По сравнению с мальтийскими Гима¬

лаями это нечто сродни закопанским Липкам — невысоким

горам в Польше. По мнению H., энергичные действия Канали

объясняются, следовательно, тем, что он хотел добиться слия¬

ния обоих орденов. Возможно, Канали мечтал о том, чтобы
351

после смерти князя Кпджи-Альбани стать великим магистром

такого объединенного ордена. Несомненно, все эти соображе¬

ния имели под собой почву. Но начал атаку на орден не Ка¬

нали, а Монтини, который тогда, в 1951 году, был еще в статс-

секретариате. Мальта с ее аристократическими претензиями

была ему несимпатична. Вообще Монтини мечтал вырвать

церковь из средневековой среды — «дефеодализировать» и

поставить на современные рельсы. В результате за все это его

выжили из Ватикана.
До того еще как фон Тун унд Гогенштейн внес жалобу, над

делом мальтийцев уже ломали голову как в статс-секрета-

риате, так и в конгрегации монашеских орденов. Там были

озабочены и тем, что мальтийцы явно теряли все признаки

монашеского ордена, становясь светской организацией, и тем,

что лет через пять, десять, двадцать орден, по всей вероятно¬

сти, выйдет из повиновения итальянцев. Что касается первой

проблемы, то она состояла в том, что орден просто-напросто

переставал быть орденом. Правда, оставалось еще около два¬

дцати стариков, принадлежащих к наивысшей, преимущест¬

венно итальянской и в меньшей мере к австрийской аристо¬

кратии, которые перед своим именем ставили словечко fra

(брат) и назывались «професами», поскольку дали обет «без¬

брачия, нищенства и послушания», однако так часто отсту¬

пали от этих обетов, имея на то позволение, что никому и в

голову не приходило считать их монахами. Впрочем, позволе¬

ние чаще всего касалось обета нищенства, ибо если «брат»

хотел жениться, то просто-напросто дожидался конца года и

обет безбрачия не возобновлял. Что касается пресловутого

обета послушания великому магистру, то никто в этом отно¬

шении не добивался освобождений, так как из духа старого

мальтийского устава следовало, что речь шла о воинском по¬

слушании, а поскольку мальтийцы уже сто семьдесят лет не

воевали ни с арабами, ни с турками, ни с какими бы то ни

было корсарами, то присягай или не присягай — все равно.

Освобождения же от обета нищенства конгрегация монаше¬

ских орденов действительно была вынуждена давать большин¬

ству «братьев». Давала их неохотно, ведь в некоторых случаях

речь шла о лицах, имеющих почти королевское состояние, как

в случае упомянутого выше Киджи-Альбани, после смерти

которого его наследники продали окруженную парком велико¬

лепную римскую виллу за несколько миллиардов лир. Но
352

семья Киджи дала папу, глава рода Киджи во время выборов

папы исполняет обязанности маршала конклава. Как же

такому человеку отказать в освобождении от обета? То же

самое и в отношении других, хотя бы и по менее эффектным

причинам.
Кроме того, братья-професы не живут вместе. Как разлете¬

лись с Мальты во времена Наполеона на все четыре стороны

света, так доныне и не соберутся в одно место. Никто от них,

впрочем, этого и не требовал, ни великий магистр, ни папа, ни

их устав, о котором они с гордостью говорят, что он ведет

свое происхождение от устава августинов. В переложении на

практический язык это означает, что из всей совокупности

ежедневных молитв, предписываемых этим уставом, они чи¬

тают лишь несколько. Гордятся также тем, что, кроме обыч¬

ных обетов, то есть тех, которые возобновляются ежегодно,

могут также давать вечные обеты. Но такие обеты давались

возможно реже и в как можно более позднем возрасте.
Число братьев уменьшалось, и это вселяло тревогу. Но в

большей степени Ватикан тревожило то, что в бешеном темпе

возрастало число светских рыцарей ордена. Эти последние,

также из аристократических семей, с генеалогическим древом

хоть куда, своей шеститысячной массой осаждали централь¬

ное правление ордена в Риме, добиваясь почестей и участия

в управлении. Ватикан с тревогой присматривался к такому

положению дел, обеспокоенный тем, что большинство этих

светских рыцарей неитальянского происхождения.
Чтобы понять механизм и суть беспокойства, следует

вспомнить, что Ватикан может вмешиваться в дела мальтий¬

цев только в той степени, в какой они являются орденом. Сле¬

довательно, для Ватикана лишь первая группа, состоящая из

братьев-професов, будет Мальтой. Во-первых, потому, что ис-

покон века согласно всем конституциям все посты в ордене

занимали лишь професы. Во-вторых, потому, что, думая об

этих братьях, а не о светских рыцарях, Ватикан много веков

тому назад отказался в пользу Мальты от наследства, остав¬

шегося от тамплиеров; точно так же, впрочем, сотни различ¬

ных жертвователей именно с мыслью о братьях завещали

им различное имущество. Ничего не значит, что от всего бо¬

гатства тамплиеров сохранилась лишь вилла на Авентине, а

от многочисленных имений только жалкие остатки; все это

не меняет факта, что принадлежали они ордену лишь в данном
23 Т. Бреза
353

узком смысле, то есть ордену, состоящему из братьев-профе-

сов.
Церковь держала орден в повиновении только благодаря

професам. Светские рыцари также подвластны ей, но только

в той степени, в какой церкви подчинены все католики. Про-

фесы же беспрекословно подчиняются церкви, как и все мо¬

нахи. Верховной и абсолютной властью для них является кон¬

грегация монашеских орденов. Ее правила суровые. Ей совсем

не трудно возбудить процесс, который грозит различными

санкциями дисциплинарно-канонического характера. Поэтому

со светским характером Мальты Ватикан никак не может

смириться.
Что касается постепенной деитализации ордена,, то она у

курии вызывает особую тревогу потому, что через итальян¬

скую аристократию курии куда легче управлять орденом, чем

через иностранную. Во-первых, она всегда под боком, намного

более податлива, связана с Ватиканом множеством нитей.

У Ватикана, таким образом, гораздо больше возможностей

оказывать нажим на эту аристократию, чем на французскую,

немецкую или даже испанскую.
Книга Пейрфитта заканчивается историей опубликования

упомянутой выше буллы и выборами наместника. В конфликте

наступает перемирие, стороны идут на компромисс. Ватикан

не выиграл, не победила и Мальта. Однако по очкам, несом¬

ненно, выиграл орден. Правда, в булле Пий XII утверждал,

что положение дел в ордене далеко не нормальное и поэтому

он разрешает проводить выборы не великого магистра, а лишь

наместника, но, с другой стороны, во временной конституции

папа санкционировал значительный шаг вперед в обоих про¬

цессах, так ненавистных ему.
А именно он разрешил, чтобы в состав выбираемого в ко¬

личестве семи человек большого совета ордена, то есть наряду

с великим магистром верховного органа ордена, входили два

светских рыцаря и один заместитель — также из светских.

Все трое ныне — иностранцы. Один из них голландец, дру¬

гой— немец, третий — поляк Стефан Тышкевич.
С тяжелым сердцем пойдя на уступки, Ватикан был убеж¬

ден, что Мальта согласится с основной мыслью буллы, то есть

воздержится от какой-либо активной политической и дипло¬

матической деятельности в течение тех трех лет, пока обязы¬

вает временная конституция. Эта мысль в булле четко не была
354

выражена, но для Ватикана само собой разумелось, что она

следует из духа переговоров. В течение трех лет орден должен

был в смешанных и своих собственных комиссиях лишь обсу¬

ждать проекты основных положений, которые папа по проше¬

ствии времени, посвященного юридическим, теологическим и

историческим размышлениям, примет или отвергнет.
Ошибка Ватикана объясняется недиалектическим мышле¬

нием. Предположение, что разгоряченные борьбой рыцари в

течение трех лет удовольствуются перелистыванием кодексов

и анналов, оказалось беспочвенным. Для такого перелистыва¬

ния рыцари откомандировали несколько важных персон, в

свою очередь присмотревших себе два десятка лучших италь¬

янских юристов и историков, соблазнив их надеждой на полу¬

чение мальтийских крестов. Остальные рыцари поработали

вовсю над укреплением позиций ордена. Они вели себя так,

как вели их прадеды, мальтийские рыцари, когда перемирие

заставало их в крепости, которую пытался захватить враг.

Время перемирия использовалось для заделывания дыр, при¬

ведения в порядок и укрепления стен.
Прежде всего рыцари стали подкреплять дипломатиче¬

скими конкретными делами опасный для Ватикана тезис о

своем полном суверенитете. Это во всех отношениях запутан¬

ный вопрос. Что касается различия точек зрения, то оно

вкратце заключается в следующем: для Ватикана суверен¬

ность Мальты — всего лишь «функциональная» суверенность,

то есть такая суверенность, которая действительна лишь в

рамках функций, поверенных ордену церковью. Напротив,

орден рассматривает свою суверенность как абсолютную су¬

веренность. С той только оговоркой, что она ограничена отно¬

шением ордена к церкви, как вассала к сюзерену. То есть в

данном конкретном случае —к утверждению церковью из¬

бранного орденом великого магистра и возможных изменений

в уставе и конституции ордена. За исключением этих ограни¬

чений — сателлитского характера в феодальной версии,—

орден в своем понимании был и остается организмом в

такой же мере суверенным, как и любое другое государство

в мире.
Поскольку это самое больное место всего конфликта, то

орден по данному вопросу развил бурную деятельность. Еще

до конфликта, в предвоенные годы, ряд государств, рассмат¬

ривая орден как своего рода исторический курьез, признал су-
23*
355

верепность ордена. Этими странами были, кроме апостоль¬

ской столицы, Испания, Австрия, Венгрия, Франция, Румыния

и Сан-Марино. Признание состояло в том, что в Мадриде или,

например, Бухаресте в списке полномочных послов появилась

фамилия какого-либо местного князя или графа в качестве

аккредитованного представителя ордена. За этим следовали

определенные светские обязанности и ничего больше. В Риме,

где находится резиденция ордена, этот вопрос решался еще

проще. Как правило, представителем государства, установив¬

шего отношения с Мальтой, был либо посол данной страны в

Ватикане, либо советник данного посольства, а чаще даже

секретарь. Разумеется, пи одна дипломатическая канцелярия,

даже установившая отношения с орденом, не утруждала себя

этим вопросом.
Но после конфликта ордена с Ватиканом для целого ряда

западных стран, особенно для тех, которые не имели дипло¬

матических отношений с орденом, в этом вопросе возникла

проблема. И это потому, что всюду местные национальные

союзы мальтийских рыцарей домогались признания ордена.

Хуже того, одновременно с их акцией нунции начинали свою,

подкапывались под рыцарей, добиваясь отсрочки такого при¬

знания вплоть до окончательного разрешения конфликта ме¬

жду Ватиканом и орденом.
Если учесть, что эти сражения происходят главным обра¬

зам в странах более или менее католических, то весьма инте¬

ресным покажется факт, что в этих дипломатическо-теологи¬

ческих интригах чаще всего верх берет орден. Из ежегодников

Мальтийского ордена можно узнать, в скольких странах орден

уложил нунциев на лопатки. Вот орден обменялся диплома¬

тическими представительствами, был признан либо аккреди¬

товал своих дипломатических представителей в Бразилии, Ар¬

гентине, Колумбии, Коста-Рике, Перу, Ливане, Египте, ФРГ,

а также — что самое поразительное и неожиданное — в Ита¬

лии.
Эти дипломатические шаги неприятны ватиканскому статс-

секретариату. Но не только они. Как известно, орден на своп

доходы содержит больницы и некоторые другие подобного

рода учреждения. Так вот, орден не только повысил актив¬

ность в этой области, что в конце концов Ватикан мог бы

вытерпеть, но он посылает на всякого рода конгрессы врачей

своих делегатов, а также, что больше всего задевает Ватикан,
356

пытается официально закрепиться в международных научных

организациях, на первых порах по преимуществу в Женеве.
Ватикан чувствует себя обиженным и тем, что именно с

того времени, как начался конфликт, у сильных мира сего,

прибывающих с официальными визитами в Рим, вошло в

обыкновение посещать резиденцию ордена. Особенно неловко

чувствует себя Ватикан, когда это визит главы государства,

как, например, Хейса или Коти. Такие посещения в официаль¬

ном коммюнике характеризуются как частные, но поскольку

«главу» обычно сопровождают министры иностранных дел и

все обставляется с большой помпой, кульминационным пунк¬

том которой является прием гостя наместником, сидящим

па троне в великолепнейшем зале резиденции великих ма¬

гистров на Авентине, то Ватикану трудно истолковывать та¬

кие визиты как не имеющие дипломатического значения.
До конфликта, помимо великого магистра или временного

наместника великого магистра и суверенного совета, состоя¬

щего из четырех человек, в ордене имелись еще должности

канцлера и вице-канцлера; этот последний, собственно, и за¬

нимался внешними делами. Теперь в мальтийском дворце на

виа Кондотти, 68 работает огромное бюро. Это настоящее

министерство иностранных дел. В нем три департамента: пер¬

вый департамент (Европы), второй департамент (Средиземно¬

морский и Восточный), третий (обеих Америк, Филиппин и

Австралии), а также два генеральных секретариата: один —

по общим иностранным делам и второй — комитет советников

по делам международных организаций. Во главе всех этих

бюро и комитетов стоят настоящие итальянские и неитальян¬

ские дипломаты в отставке — члены союза, хорошо знающие

свое дело и имеющие связи во всем мире. Среди них имеется

и поляк — граф Эмерик Гуттен-Чапский, в самый напряжен¬

ный период борьбы занимавший даже пост канцлера. Н. ут¬

верждает, что Чапский — ретивый борец за суверенитет ор¬

дена и человек, не лишенный дипломатических способностей.
Во время суэцкого конфликта орден, с согласия Англии и

Египта, принял под свое покровительство британских поддан¬

ных— уроженцев Мальты. В настоящее время — это можно

утверждать со всей определенностью — орден ведет пере¬

говоры с итальянским министерством иностранных дел о при¬

знании экстерриториальности дворца на улице Кондотти и

виллы на Авентине, а также о праве чеканки монет и печата¬
357

ния марок. Ходят слухи, что по поводу марок рыцари зон¬

дируют Международную почтовую унию, от которой зависит,

останется ли марка лишь произведением графики или же она

станет и предметом международного почтового обращения.
Поскольку о марках трубит пресса и даже дипломаты на

приемах доверительно сообщают друг другу эту тайну, то я

спросил Р., считает ли он этот вопрос решенным. Р. ответил,

что нет и не скоро уладится, а затем добавил, что об этом

ему известно из хорошо информированного источника, а

именно от мальчика, достающего ему новые марки, как только

их выпускают. Об этом он всегда узнает заранее, подобно

сотням других мальчишек, которые выстаивают полночи в

очереди за новыми марками, зарабатывая этим время от вре¬

мени одну-две тысячи лир. Так вот ни он, ни его товарищи

ничего не слышали о мальтийских марках. «А ведь они дол¬

жны знать»,— сказал Р.
Но несомненно одно: такие покрытые глубокой тайной пе¬

реговоры ведутся. Переговоры ведутся о марках и о различ¬

ных других правах, характерных для суверенных организ¬

мов. Конечно, все эти права не бог весть что, но тем не ме¬

нее, вместе взятые, они могут создать фактическо-юридиче-

ское положение, невыгодное для церкви. Благодаря им, а так¬

же по милости всех тех дипломатических признаний, о кото¬

рых упоминалось выше, Ватикан после трех лет «перемирия»

окажется в положении, при котором он не сможет проводить

жесткий курс по отношению к ордену, если не захочет вызвать

недовольство многих правительств и международных органи¬

заций, которые воспринимают Мальтийский союз вполне

серьезно.
Я время от времени посмеивался, слушая рассказ М. о

мальтийцах; М., впрочем, и сам посмеивался, но в какой-то

момент он вдруг заявил, что смеяться здесь не над чем. Ко¬

нечно, все эти рыцари смешны, так же как смешны жрецы

каких-либо чуждых нам верований или эстетически далекая

нам живопись. Возможно, забавна и война ордена с Ватика¬

ном, особенно если сопоставить ее с основными конфликтами

современности.
Но если всмотреться в это дело повнимательней и если

понаблюдать за механизмом медленного, .но неуклонного по¬

ражения Ватикана, то можно прийти к интересным выводам.

Эти выводы позволяют даже понять всю силу горечи, которую
358

вызывает у Ватикана такое поражение. Не о богатствах

«Мальты» идет речь, ибо со всей уверенностью можно сказать,

что в поздних фазах конфликта данное соображение перестало

играть какую-либо серьезную роль. Во всем этом деле самой

пеприятной для Ватикана была потеря престижа. Особенно

для статс-секретариата, гордящегося своей «лучшей в мире»

дипломатией. И вот эту-то дипломатию обставили как в

Риме, так и во многих других столицах Америки и Европы не¬

сколько старичков.
Но даже это не было еще самым неприятным. Для Вати¬

кана мучительнее всего было наблюдать, как правительство,

вынужденное выбирать между интересами церкви и интере¬

сами верхушки местной аристократии, отдавало предпочте¬

ние аристократии. Даже в таких католических странах, как

Португалия и Италия. У Ватикана иногда вдруг закрады¬

вается сомнение: можно ли объяснить бескорыстными моти¬

вами усиление влияния католицизма на различных террито¬

риях, это торжественно-эффектное обращение правительств

к кресту. Разумеется, плачевный для статс-секретариата и для

стольких нунциатур результат описываемых интриг не мог

рассеять подобного рода сомнений.
Рим, 2 июня 1958 года
Сегодня я ходил в Ватиканские гроты осматривать ча¬

совню Ченстоховской богоматери, эту часовню вчера освятил

кардинал Тедескини. Часовенка красивая и уютная. Копию

ченстоховской мадонны выполнила ватиканская мастерская

мозаик. Барельефы, изображающие польских святых, принад¬

лежат резцу Михала Пашина. Барельефов восемь. Справа от

богоматери — святой Войтех, слева — святой Станислав Ще¬

пановский. Остальных святых разместили на боковых стенах

часовни. Это лики святых: Станислава Костки, Ядвиги,

Яна Канты, Казимежа, Яцека Одровонжа и Анджея Боболи.

Э. говорил мне, что Пашин очень гордится своей работой, и

главным образом потому, что он единственный скульптор, у

которого восемь скульптур стоит в базилике святого Петра,

тогда как, скажем, у Микеланджело только одна. Доволен ли

он их качеством, я не знаю.
359

Э. обратил мое внимание на то, что святой Войцех похож

на кардинала Вышинского. Безусловно! Пашин великолепно

передал сходство. В свою очередь Станислав Щепановский

напоминает Гавлину, которого я не знаю, но Э. утверждает,

что очень похож. На часовню, стоившую миллионы, пожертво¬

вал все свои сбережения священник А. Сконецкий, америка¬

нец польского происхождения, настоятель церкви Петра п

Павла в Три-Риверс в штате Массачусетс; он также хотел

увековечить себя в скульптуре, но управление базилики не

пошло на это. Интересно, что церковные власти не разрешили

продавать фотографии тех святых, которые похожи на Вы¬

шинского и Гавлину. Я интересовался, какие власти и на ка¬

ком уровне приняли такое решение. Но так и не узнал: о за¬

прете сообщают доверенному фотографу, а страже, охраняю¬

щей грот, велят следить, чтобы никто не фотографировал свя¬

того Войцеха и святого Станислава. Но делается ли это по

приказанию священной канцелярии или по просьбе Гавлины,

которого это смущает, или же благодаря действию некоторой

суммы, врученной в соответствующие руки раздосадованным

Сконецким,— об этом судить трудно.
Рим, 22 июня 1958 года
Итальянец, желающий совершить туристскую поездку в

Испанию, обязан приложить к заявлению о визе справку о том,

что он не принадлежит ни к какой левой группировке. Такую

справку выдает приходский священник, а заверяет епископ.

С точки зрения международных отношений это курьез. Тем

более, что от английских или американских туристов испанцы

ничего подобного не требуют. Государственные учреждения

этих стран ни за что бы на это не согласились. Пасторы и про¬

тестантские епископы, возможно, и согласились бы выдавать

такие справки, но это в свою очередь не устраивает испанцев.

Итак, создалось странное положение: из Италии в основном

могут ехать в Испанию только туристы-католики, а из проте¬

стантских стран — все. Конечно, в Италии люди научились

обходить это нелепое распоряжение, как и все другие, ему

подобные. Итальянцы представляют испанцам справку, что
360

едут по торговым или промышленным делам. Такие справки

приносят социал-демократы, коммунисты, социалисты, а так¬

же члены мелких светских партий и группировок, которые не

хотят ничем быть обязанными священникам.
Рим, 24 июня 1958 года
«Оссерваторе романо» ведет постоянную рубрику, в кото¬

рой кинофильмы, демонстрируемые в Риме, подразделяются

на различные категории. Рубрика озаглавлена: «Оценки ко¬

миссии цензуры католического киноцентра». Вот эти катего¬

рии: В (все), ВО (все с оговоркой), ВЗ (взрослые),

ВЗО (взрослые с оговоркой), НС (не советуем), И (исклю¬

чено). Оговорки касаются’в первом случае (ВО)—детей; во

втором (ВЗО) имеется в виду, что зрители должны отно¬

ситься к фильму настороженно, так как в его диалогах, сце¬

нах или замысле могут содержаться некоторые опасные идеи.

Интересно, что даже высшая — первая — категория считается

высшей потому, что «не содержит отрицательных элементов».
Рубрика появляется два-три раза в месяц.
Кино, радио, а с недавних пор и телевидение являются ь

глазах церкви той формой, теми орудиями, какими в наши

дни охотнее и успешнее всего пользуется сатана.
В курии теперь существует весьма сложный механизм,

предназначенный для борьбы с носителями зла. Зачатки этого

механизм а появились в 1948 году. Ватикан подумывал тогда

о создании гигантской киностудии. Это была смелая, но, по¬

жалуй, безумная затея. Чудовищные идейно-цензурные огра¬

ничения тяготели бы над фильмами ватиканского Голливуда,

а кроме того, не трудно предвидеть, какие злые шутки мог

бы сыграть сатана с монсиньорами-постановщиками.
В 1952 году Ватикан окончательно отказался от идеи со¬

здания киностудии, и тогда возникла апостольская комиссия

по делам кинематографии, в ведение которой вошло в

1954 году также радио и телевидение. У комиссии есть свой

высший совет, свои консультанты и эксперты из числа ученых

монахов и моиснньоров, рассеянных по всему свету. Стоит

добавить, что Пий XII неоднократно высказывался по вопро¬
361

сам кино. Он полностью сознает, что, по сути дела, именно кино

является инженером человеческих душ двадцатого века. Он

как-то сказал, что кинозалы формируют в наше время людей

в такой же степени и таким же способом, как в прошлые

столетия — церкви. Это, конечно, парадокс, но в нем содер¬

жится зерно истины, причем горькой. Как же найтн выход из

положения? Для Ватикана лучше всего было бы получить

исключительное право на выпуск фильмов и устраивать кино¬

сеансы в церквах. Но, увы, это неосуществимая мечта! А раз

так, если церковь не может подчинить себе производство, то

она пытается подчинить себе потребителя.
Году в пятидесятом во всем мире начали создаваться раз¬

личные католические киноцентры, вроде того, который по сей

день печатает свои оценки в «Оссерваторе романо». Центры

эти должны были воздействовать на католическое обществен¬

ное мнение, а через него на кинематографию. Авторы этой

хитроумной затеи полагали, что, преграждая католикам до¬

ступ к одним фильмам и побуждая их смотреть другие, они

таким образом получат власть над теми, кто занимается про¬

изводством фильмов. Но их затея не вполне оправдала себя.

Прежде всего потому, что иноверцы и язычники всего мира

вообще не прислушивались к мнению католических центров.

А кроме того, и католики не подчинялись им безоговорочно.

Это значит, что в маленьких городках подчинялись, а в боль¬

ших— в минимальной степени. В перечислении на кассу

итоги были и в0все плачевные, ибо в больших городах стои¬

мость билетов в кино гораздо выше. Таким образом, като¬

лические центры с их оценками и рубриками пытались созда¬

вать конъюнктуру, соответствующую пожеланиям папы, но

это нм не очень удавалось. И тогда во* всем блеске засиял

гений кардинала Канали, который посоветовал комиссии дей¬

ствовать через банки. То есть добиться того, чтобы банки,

предоставляющие кредит кинофирмам, требовали от них

справки, что фильм не вызовет возражений комиссии. Юри¬

дическая основа этого требования небезупречна, но все же

не лишена смысла. Банки исходят из того, что они не могут

вкладывать средства в фильмы, которым такая мощная ор¬

ганизация, как церковь, объявит бойкот. Банки добавляют,

что их не интересует идейная и политическая сторона во¬

проса, просто они как финансовые организации не могут уча¬

ствовать в сделках, доход от которых вызывает сомнения.
362

Таким объяснением банки спасают свою честь. В действи¬

тельности же все обстоит проще: их крупнейшим клиентом на

территории Италии, да и вообще является Ватикан, и они

вынуждены выполнять его волю. Кроме того, родственные

связи итальянской финансовой олигархии таковы, что трудно

иногда провести грань между финансовым штабом Ватикана

и штабом итальянского финансового капитала.
Об этих справках можно написать целые тома. Их берут

все, даже такие крупные деятели кино, как Лаурентис или

де Понти, которые не нуждаются в кредитах. Берут, чтобы

не раздражать монсиньоров из комиссии. А так как речь

всегда идет о больших деньгах, иногда даже миллиардах, то

естественно, что выдача справок не обходится без грешкоії

определенного рода. Всему этому делу придает также коло¬

рит борьба, которая ведется внутри комиссии и в непрерывно

возникающих секциях или комиссиях при различных круп¬

ных католических организациях, которые тоже хотят выда¬

вать справки. А поскольку эту проблему не регулируют ни¬

какие буллы, никакие параграфы никаких законов, никакие

официальные заявления курии, то перед каждым энергичным

и смелым католическим деятелем здесь открывается огром¬

ный простор для его инициативы. Мне известно, что при слу¬

чае и монашеские ордена, не колеблясь, выдают справки.

Охотно выдают их и неримские крупные курии — например,

болонская или миланская. В справках говорится' только, что

курия не возражает против сценария и полагает, что засня¬

тый фильм можно будет демонстрировать в кинотеатрах ее

епархии.
Но если даже постановщик, который облюбовал себе ка¬

кой-нибудь сценарий, не получит справки ни от комиссии, ни

от соответственной секции, ни от орденских или епископских

курий, он не должен отчаиваться. Остается еще один путь:

добиваться личного одобрения от кого-либо из высоких са¬

новников церкви. Если была предварительно проведена раз¬

ведка в разных инстанциях и там сценарий не понравился,

то имеет смысл идти только к какому-нибудь кардиналу или

к одному из тех лиц, которые -·- хотя и не одеты в пурпур —

пользуются не меньшим весом.
Таким образом, например, смог наконец начать съемки

своих «Ночей Кабирии» Феллини. После многочисленных

разведок, давших отрицательный результат (говорят, их было
363

восемнадцать), он пошел к кардиналу Сири. И — выиграл!

Настолько, что о готовом фильме дал восторженный отзыв

«Чивильта каттолика», который считает кардинала Сири кан¬

дидатом в папы. Благодаря влиянию этого весьма авторитет¬

ного журнала «Ночи Кабприн» получили даже крупную като¬

лическую премию. По-моему, это уже в своем роде перегиб.

Но он все-таки лучше, чем перегибы комиссии цензуры като¬

лического киноцентра, которая приклеивает ярлыки «не сове¬

туем» и «исключено» любому фильму, независимо от его идеи

и художественных достоинств, если там, как говорит коммен¬

татор одного из выступлений Пия XII по вопросам кино, «по¬

казаны картины нищеты без одновременного показа высшего

промысла божьего» или «показано, как целуются мужчина и

женщина, которые не дают оснований полагать, что в буду¬

щем они соединятся брачными узами».
Рим, 26 июня 1958 года
...Нельзя забывать, что за каждым фактом из жизни цер¬

кви, даже за фактом чисто духовного характера, всегда скры¬

ваются какие-то обстоятельства, связанные с деньгами. Печат¬

ные издания, конференции, новые институты, создание новых

кафедр в университетах, строительство новых часовен или

церквей и даже циклы молебствий — все это стоит дорого.

На все надо найти деньги; кто-то должен вставить специаль¬

ную статью в свой бюджет или в бюджет учреждения, фи¬

нансами которого он распоряжается. Такого человека надо

какими-то доводами склонить на подобный расход или до¬

биться его согласия, чтобы соответственная статья вошла в

тот или иной бюджет. Иногда речь идет об единовременной

сумме, а иногда о постоянной, ежегодной дотации. Эти послед¬

ние стоит изучить особо. Они устанавливаются однажды, в

связи с какой-нибудь целью и потом автоматически сохра¬

няются, невзирая на изменившуюся ситуацию. Классическим

примером может служить Русснкум — институт, воспитываю¬

щий русских римско-католических священников. Он возник

после первой мировой войны, в ту пору, когда в Ватикане

и не только в Ватикане предполагали, что революция закон¬
364

чится провалом и тогда легко будет обратить Россию в като¬

личество. Сегодня все отдают себе отчет в безнадежности этих

планов, но автоматизм разных бюджетов, главным образом

канадских и американских, действует. Руссикум должен суще¬

ствовать, поскольку для него отпускают деньги.
Я опасаюсь, что на территории Рима нечто подобное про¬

исходит сегодня и в отношении Польши. За исключением

немногих лиц, все здесь считают, что определенный курс в

воспитании священников для Польши, определенного рода

манифестации и определенного рода молебствия сегодня уже

стали анахронизмом, тем не менее все идет по-старому,

поскольку текут деньги. На эти деньги живут. На будущий

год они опять понадобятся. Следовательно, надо осущест¬

вить больше дел, чтобы основание для утверждения бюджета

на будущий год показалось вполне убедительным. В руково¬

дящих кругах банков и различных финансовых учреждений,

которые дают деньги, быть может, иначе думают о сегодняш¬

ней Польше. Люди, которые эти деньги получат и снова

начнут их тратить по заведенному шаблону, тоже думают

иначе, чем думали несколько лет назад; мне это очень хорошо

известно. Но до тех пор пока они не изобретут новый предлог

для получения денег, ничего на практике не изменится. Орга¬

низации, однажды призванные к жизни, должны на что-то

жить. Поняв это, я хоть и возмутился, но многому перестал

удивляться.
Во вчерашнем разговоре с Р. мы коснулись еще одной

темы — постановки высшего образования духовенства.
Молодые ксендзы и монахи, приезжающие в Рим из

Польши, обучаются преимущественно в Грегорианском уни¬

верситете. Это фабрика магистров и докторов богословия или

церковного права, рассчитанная на массовый выпуск.
В этом году в Грегориане обучается пятьсот итальянцев,

триста пятьдесят американцев, сто пятьдесят мексиканцев,

двести пятьдесят испанцев, сто двадцать немцев, триста пред¬

ставителей Латинской Америки. За учение платят курии и

ордена, посылающие студентов, независимо от единовремен¬

ной помощи, испрашиваемой для Грегорианы в известных

источниках. Р. уверяет, что именно эти курии и управления

■монашеских орденов провинций перечисленных выше стран

и материков определяют количество и характер лекций по

марксизму так, чтобы, вернувшись к себе па родину, молодые
365

магистры и доктора могли бы ринуться в победный бой с

коммунизмом.
Интересная задача — исследовать вопрос о том, как изу¬

чают марксизм в папских университетах в Риме. Так, напри¬

мер, все социолого-политическое образование иезуитских вос¬

питанников— выпускников Грегорианы рассчитано на их

пребывание во враждебной среде и вооружает их, быть мо¬

жет, устарелым, но наступательным оружием; иначе дело

поставлено в Ангеликуме, старом доминиканском универси¬

тете, который всю свою программу строит на учении святого

Фомы Аквинского. Воспитанники доминиканцев основательно

изучают доктрину святого Фомы, равно как ее дух, так и ее

букву. В. этом университете считают, что позитивного знания

католической доктрины достаточно, и не настаивают на нега¬

тивном знании чужих доктрин. Так что молодые питомцы

Ангеликума знают о марксизме столько же, сколько о буд¬

дизме, исламизме или протестантизме; и с этим минимальным

наступательным вооружением пускаются в мир.
В обоих университетах — так же, впрочем, как и в анало¬

гичных учебных заведениях в других странах,— основными

дисциплинами являются теология и церковное право. Годами

по нескольку часов в день там зубрят эти дисциплины вкупе

с философией, этикой, священным писанием, историей церкви

и рядом вспомогательных наук. Таким образом, фундамент

повсюду одинаковый. Но различие в тоне, содержании и

уровне очень значительное. Так, например, в Ангеликуме есть

отделение, которого в Грегориане нет и которое трудно себе

в ней представить.
Называется это отделение Institutum Spiritualitatis (Ин¬

ститут духовной жизни). Здесь изучают проблемы аскезы,

мистики и вообще всех форм одухотворенности и святости;

изучают не только с теоретической, богословской и истори¬

ческой стороны; на занятиях пытаются обосновать и практику

этих психических состояний. Занятия, разумеется, ведутся на

латыни. На этом отделении Гарригу-Лагранж читает курс

«О пассивном очищении чувств и духа», отец М. Филипон —

«О нашем духовном отождествлении с Христом» и «О пути к

святости», а П. Филипп, секретарь священной канцелярии,—

«О дидактике одухотворения».
В гигантском механизме Грегорианского университета нет

места для подобного теоретизирования. Здесь множество при¬
366

строек, таких, как миссиологическое отделение, высшая школа

классической латыни, библейский институт и институт восто¬

коведения. При этом университете существует также ин¬

ститут высшей религиозной культуры, однако в нем разраба¬

тываются научные проблемы конкретного характера. Напри¬

мер, социальная доктрина церкви в наши дни или же отно¬

шения между церковью и государством, а также характер

их власти в свете Латеранских договоров. Здесь рассматри¬

ваются и некоторые богословские или философские про¬

блемы. Ничего такого, что соприкасалось бы с мистикой.

Впрочем, согласно с весьма меткой метафорой Р. по поводу

Грегорианы, университет этот есть и хочет быть «Политехни¬

кумом теологии», а не «Академией изящных искусств тео¬

логии».
Но, пожалуй, различие между обоими университетами

нигде не проявляется сильней, чем в существующих при них

институтах общественных наук. Институты эти возникли

после войны по инициативе Пия XII, который признал, что

в наше время духовное лицо без социологического образова¬

ния не справится со своими задачами. Тогда доминиканцы

создали свой институт общественных наук при философском

факультете и ввели курс христианской социальной этики и

доктрины святого Фомы о частной собственности. В про¬

грамму института входит также изучение взглядов Кроче от¬

носительно неизменности естественных законов. С марксиз¬

мом здесь можно познакомиться только в цикле лекций по

общей истории политических и экономических учений. Доми¬

никанцы считают, что рядовых священников и монахов не

следует обременять изучением социологии. Но их мнение явно

не разделяют ни лица, приезжающие в Рим учиться, ни те,

кто их посылает в Рим, поэтому доминиканский институт не

пользуется популярностью. Уже несколько лет в нем учатся

три монаха китайца: Чжэн, Фэн и Цзу, а также один испанец,

один португалец, один итальянец и один исландец. Насколько

мне известно, это все.
Совершенно другая картина открывается на пьяцца Пи-

лотта, где.помещается Грегориана. Лекции института общест¬

венных наук здесь считаются обязательными для слушателей.

По предметам, которые преподают в институте, теперь можно

получить докторскую степень, так же как по богословию или

церковному праву. Это очень важное решение. Курии всего
367

мира гоняются сегодня за специалистами по общественным

наукам. И тот, у кого есть такое образование, и, главное, на

теологической основе, может спокойно ставить ногу на первую

ступеньку иерархической церковной лестницы, зная, что его

специальность молниеносно вознесет его вверх. Таким обра¬

зом, институт, как магнит, притягивает к себе всех фанатиков,

и прежде всего — всех карьеристов.
Грегорианский институт общественных наук очень точно

усвоил идею Пия XII. Он учит тому, что нужно, и так, как

нужно, без излишних абстракций и мистических торможений.
Из отпечатанного на машинке списка лекций, который мне

доставил Р., я выбираю несколько названий, хотя мне хочется

привести обе странички полностью. Вот, например, лекции

отца Жарло «Гуманистическая ценность труда в разных док¬

тринах: либеральной, социалистической и христианской»;

«Общественный характер труда, рабочие союзы и объедине¬

ния предпринимателей»; «Профсоюзный вопрос: единство

и раскол»; «Борьба классов»; «О необходимости поддер¬

жания социального мира и сотрудничества между клас¬

сами».
А вот темы лекций отца Набера: «Материализм с особым

учетом диалектического и исторического материализма Мар¬

кса, Энгельса и Ленина» и «Этика марксизма». Вот назва¬

ния лекций отца Ольсера: «Организация и деятельность

православной церкви в Советском Союзе»; «Служение богу

в советских республиках»; «Проблема бога перед лицом со¬

временного марксизма». Кроме названных, в Грегориане есть

еще один специалист по марксизму-ленинизму, отец Веттер.

Лекции его слушают в течение всех лет обучения, а темы их

звучат так: «Краткий обзор эволюции марксистской филосо¬

фии в России до и после революции», «Понятие философии

в Советском Союзе», «Законы диалектического материа¬

лизма», «Марксистско-ленинская теория познания», «Мате¬

риалистическая концепция истории», «Учение о государстве

и диктатуре пролетариата» и, наконец, «Идеологические

надстройки: право, философия, точные науки, искусство, ре¬

лигия».
Что касается докторских диссертаций, то, по словам Р.,

в настоящее время их готовится целый ряд. Фамилий диссер¬

тантов он не знал, знал только диссертации: «Большевист¬

ская революция как следствие церковной политики царизма»,
368

«Советский воинствующий атеизм и папство», «Христианство

в Советском Союзе», «Православная церковь и коммунизм»,

«Социальный мир и поддержание классового сотрудничества»

и еще несколько других, вращающихся в кругу таких же тем.
На каком уровне молодые богословы, соискатели доктор¬

ской степени, написали свои труды по марксизму и «совето-

ведению» — не знаю, что касается лекций, то, по мнению Р.,

уровень их самый низкий. Грегориана подбирает для них

соответственных преподавателей, которые позволяют себе

говорить о коммунизме и связанной с ним тематике весьма

«упрощенным способом».
Выпускники Грегорианского университета считают, что все,

чего коснется коммунизм, заражено и что все им созданное

надо отвергнуть от начала до конца. С такой установкой по¬

кидает стены Грегорианы каждый слушатель — испанец,

итальянец, француз, немец, американец или поляк. Непри¬

язнь, высокомерие, ложное знание—.вот научный и духовный

багаж в этом вопросе.
Рим, 15 июля 1958 года
Во время моего отпуска умер кардинал Стритч, назначен¬

ный субпрефектом конгрегации пропаганды веры с правом

наследования должности префекта, но он так и не успел за¬

нять эту должность. Заболел на пароходе, на пути из

Америки в Европу. В Риме его оперировали. Началось все с

тромба, но такого опасного, угрожавшего гангреной правой

руки, что ему решили ампутировать руку. Кардинал выз¬

доравливал, и в курии уже задумались над литургически¬

ми и церемониальными следствиями этого физического не¬

достатка, но тут образовался новый* тромб, который добрался

до сердца.
По Риму, конечно, поползли сплетни, что Стритча отра¬

вили его противники, а точнее, противники того, чтобы высо¬

кий пост в курии занимал иностранец: человек, не знакомый

с ее обычаями. Однако с клинической точки зрения вопрос

о болезни был настолько ясен, что независимо от других сооб¬

ражений сплетню следует признать одной из самых глупых,

какие за последнее время ходили в Риме на темы о Ватикане.
24 Т. Бреза
369

Конечно, не все были довольны этим назначением, а некото¬

рые даже пришли в отчаяние. Говорят, что для китайского

отдела этой конгрегации назначение американца на пост ее

главы было сверхужасным. Я слышал, что самый большой

авторитет по китайским делам, в конгрегации пропаганды

веры монсиньор Тиссо (епископ Чжен-хоу, изгнанный из Ки¬

тая), когда узнал о назначении, заявил: «Это конец!» Все

это понятно. Китайцы с недоверием относятся ко всем хри¬

стианским верованиям, поскольку за христианством стоят

силы, которые после нескольких десятков лет тяжелой борьбы

лишь в результате революции удалось выбросить с китайской

территории. Римско-католические епископы пытались рассеять

это недоверие, объясняя, что католицизм идет из Рима, ко¬

торый никогда на китайцев не нападал. Это был малоубеди¬

тельный аргумент, но все же им можно было оперировать.

И вдруг Стритч во главе конгрегации пропаганды веры, кон¬

грегации, которой подчинен Китай. В самом деле, видя, как

в конгрегации пропаганды веры на поверхность выплывает

Стритч, можно было воскликнуть: «Это конец!» Но от

такого восклицания до отравления — дистанция* огромного

размера. Слух об отравлении — несомненно, сплошной вы¬

мысел.
В курии из усг в уста передавалась молва, что незадолго

перед рецидивом в клинике, где пребывал Стритч, появился

кардинал Фумазони-Бионди и обратился к находившемуся

в сознании Стритчу со следующими словами: «Уходишь!

Оставляешь меня, ты, который должен быть моей опорой!»

Разумеется, что с человеческой и даже с чисто товарищеской

точки зрения обращение было не очень тактичным. Однако

не следует забывать, что Фумазони-Бионди — дряхлый ста¬

рец. Впрочем, болезнь, а затем смерть Стритча подейство¬

вали на него мобіїлизующе. П., который все знает и повсюду

сует свой нос, рассказывает, что, когда во дворе американ¬

ской коллегии хоронили ампутированную руку Стритча,

руку, дважды освященную, кардинал Фумазони-Бионди

отслужил над ней нечто вроде панихиды, что у всех присут¬

ствующих вызвало впечатление какого-то магического за¬

клинания.
Не знаю, правда ли это, но мысль об этом вызывает у

меня сопротивление. ААне кажется, что и эта болтовня вызвана

необычайностью самого факта погребения руки, именно пра¬
370

вой руки, дважды помазанной святыми маслами во время

освящения, руки, с которой трудно было бы поступить так,

как с обычной ампутированной конечностью. Ей полагалось

что-то большее, чем обычное погребение или сожжение. Но

никто толком не знал, что с ней делать, и поэтому люди стали

болтать, особенно если учесть правдоподобность допущения,

что впавший в детство кардинал приказал молиться над ней.

Если это действительно имело место, то не удивительно, что

все выглядело литургически странным и даже несколько

подозрительным.
Правда это или неправда, но место, оставленное кардина¬

лом Стритчем, не могло оставаться пустым, тем более что

прилив сил у кардинала Фумазонн Бионди, связанный с бо¬

лезнью и смертью Стритча, был кратковременным и его про¬

явление почти всегда вызывало дискуссии, как это видно из

псевдопанихиды над ампутированной рукой. іЧесто Стритча

вскоре занял другой кардинал — Грегорио Пьетро XV Агад¬

жанян, армянский патриарх, величайший знаток канониче¬

ского права Восточной церкви, человек, который всех изум¬

ляет своими способностями и вдобавок какими-то особенными

свойствами, которые приводят к тому, что в курии у него нет

врагов и никто не сплетничает на его счет — факт, как гово¬

рят, беспримерный.
У Агаджаняна родственники в Грузии, притом близкие —

братья. В Рим его вытащил из прихода в Грузии Бенедикт XV.

Это было через год или два после Октябрьской революции.

Агаджанян уже в то время знал Рим и его также знали не

только в близких к армянской коллегии на Сан Николо То-

леитино кругах, но и шире, то есть в среде монсиньоров и

отцов конгрегации пропаганды веры и конгрегации Восточной

церкви. В учебных заведениях, связанных с этими конгрега¬

циями, он учился и работал десять лет. Впервые в Рим он при¬

ехал десяти лет от роду; семья решила, что мальчик посвятит

себя служению церкви. В армянскую коллегию его не приняли

по возрасту, но, перед тем как отослать домой, его показали

папе Пию X, чтобы маленькому армянину не было так грустно

возвращаться. На аудиенции, когда пришла очередь Агаджа¬

няна целовать руку папы, ректор коллегии, который был с

ним, сказал папе, что это за мальчик и какова его судьба.

Пий X скучал на аудиенциях, как никто другой, поэтому обра¬

довался случаю, пошутил, задал мальчику несколько вопро¬
24*
371

сов и выслушал его быстрые ответы. По окончании ауди¬

енции, выходя уже из зала, папа обернулся и приказал рек¬

тору оставить Агаджаняна в Риме. «Этот мальчик окажет

церкви великие услуги»,— сказал он.
Возможно, наступил момент, чтобы это предсказание сбы¬

лось. На огромных просторах, подчиненных конгрегации про¬

паганды веры, католицизм с трудом удерживает позиции,

завоеванные в эпоху колониализма. Если не коммунизм, то

национализм сдерживает его, ставит на пути препятствия.

Ситуацию осложняет консерватизм и схематизм церкви в ме¬

нее существенных вопросах либо таких, которые в Европе

имеют другой смысл, чем в Африке, Азии или Океании, а

церковь подходит к ним с одной меркой. Ватикан отпускает

миллионы долларов на миссии, на школы, на администрацию,

на благотворительные цели, но результат пока небольшой,

не принесший каких-либо существенных для данной террито¬

рии преобразований, тех преобразований, которые испокоп

века приводили к стопам католицизма целые народы.

Теперь все надежды Ватикана в этом вопросе связаны с

Агаджаняном.
Рим, 16 сентября 1958 года
Сегодня был у Л., застал у него С., он рассказал мне, что

в мемуарах, не помнит только чьих, он прочел, что через год

пли два после избрания президентом Авраам Линкольн, по

настоянию своих друзей и избирателей-католиков, обратился

к кардиналу Аптонелли, статс-секретарю Пия IX, с просьбой

предоставить кардинальскую шляпу Америке. С этой просьбой

к кардиналу был послан какой-то американский священник.

Антонелли ответил просителю: «Если бы я не был извещен,

что имею дело с посланцем президента Линкольна, то решил

бы, что имею дело с сумасшедшим. Президент Линкольн

имеет полное празо не знать обычаев церкви и вправе не

отдавать себе отчета в неслыханной дерзости такой просьбы,

но католический священник должен знать, что эта просьба

несуразная».
372

С. вспомнил об этом эпизоде, видимо, в связи с недавним

назначением Стритча, скоропостижно скончавшегося по при¬

езде в Рим. Случай с посланцем Линкольна произошел почти

сто лет назад, и Америка наконец-то чуть было не получила

место для своего представителя в курии. В Америке сейчас

три кардинала, а со Стрнгчем их было четыре. Известно так¬

же, что Америка настаивает на получении еще двух карди¬

нальских шляп и на предоставлении ей места в курии, но пре¬

делом ее мечтаний является тиара.
С. рассказал еще об одном интересном пустяке. Говорят,

что смерть Стритча огорчила всех монашек в Риме. Известно,

что в курии у Стритча работало множество сестричек, глав¬

ным образом в качестве стенотиписток и стенографисток. Все

были убеждены, что перед их римскими това-рками Стритч

широко откроет двери своей конгрегации. Тем более что та¬

кого рода попытки, правда робкие, предпринимал кардинал

Валерио Валери, префект конгрегации монашеских орденов,

открывший доступ монашенкам в подчиненные ему учрежде¬

ния в качестве технического персонала. Разместил он их от¬

дельно и даже предусмотрел для них специальный вход. Он

позаботился также о том, чтобы в комнаты, где работали мон¬

синьоры, не доходили голоса монашенок. С. говорит, что даже

свой собственный кабинет кардинал оборудовал так, чтобы

в нем не слышно было дамского стука на машинках.
Рим, 26 сентября 1958 года
В речи, произнесенной в Брюсселе, где проходили «Като¬

лические дни», знаменитый монсиньор Фултон Шин, один из

семи суфраганов нью-йоркского архиепископа Спеллмана, за¬

явил: «Сосуществование — это вовсе не компромисс с неправ¬

дой, сосуществование—это всего лишь милосердие к не

знающим правды. В борьбе за правду мы должны быть не¬

примиримыми, но к тем, которые не знают ее, предельно

терпимыми».
373

Рим. 27 сентября 1958 года
Вчера я присутствовал на коктейле у X., которого отзы¬

вают на родину. Гостей было немного. Не знаю, может, по¬

тому, что не забылась еще история с монсиньором Брюнелли.

Было заметно, что X. чувствует себя не в своей тарелке. И без

того отъезд его невеселый. X.— секретарь того посольства,

которое нанесло смертельный удар вышеупомянутому мон-

синьору, поставив обо всем в известность итальянские власти.

Впрочем, X. изображает все иначе. Но остается фактом, что

Брюнелли на основании этой информации споткнулся. Вчера

я напомнил X., что я заходил к нему, когда скандал с Брю¬

нелли был в самом разгаре. Разумеется, X. был уверен, что я

заходил что-нибудь выведать. Он ошибался. Из моих коллег

никто не был знаком с Брюнелли, никто не встречался с

людьми, услугами которых монсиньор пользовался. Тогда я

хотел узнать от X. лишь то, как котируется один пианист, его

земляк, предлагавший нам гастрольную поездку. Только

и всего.
Но X. посчитал это просто предлогом и пустился во вся¬

кого рода хитроумные расспросы, чтобы выведать, не заме¬

шаны ли и мы в истории этого незадачливого Брюнелли.

Я клялся всеми святыми, что нет. Тогда он сам стал говорить

о деле, все еще надеясь, что ему удастся что-нибудь вытянуть

из меня. Это ужасная профессия, я говорю о профессии ди¬

пломата, где все всё знают, но никто никому не верит. X. и

вчерашний прощальный коктейль напомнили мне о деле

Брюнелли. Старая, двухлетней давности, но достойная быть

отмеченной история. Я слышал о многих подобных делах, но

это как-то особенно подействовало на мое воображение. Это

была первая история, которая дошла до моих ушей. Мне

также немало пришлось разговаривать о ней. Чаще всего с

сенатором Д., в какой-то степени объяснившим мне ее меха¬

нику.
Чтобы понять авантюру отца Брюнелли, необходимо знать

Рим, и более того — зная Рим, не следует забывать о неко¬

торых сторонах здешней жизни. Рим кишит священниками,

монахами, монсиньорами и братьями всех мастей. Кто только

в бога и в свои силы верует, валит со всего мира в Рим,

поближе к Ватикану. Особенно настойчиво стремятся пере¬

браться в Рим итальянские священники и монахи. У каждого
374

в курии есть дядя, близкий или дальний приятель, на худой

конец земляк. Каждый может за кого-то зацепиться. Каждый

имеет трамплин для первого случая. Или думает, что имеет.
В принципе диким образом в Рим нельзя приезжать. Мо¬

нахи обязаны получить на это разрешение своего настоятеля,

а если они прибывают из-за границы, то должны иметь раз¬

решение магистра или какого-либо начальника ордена. Белое

духовенство аналогичное позволение получает от своих орди-

нариев. Но это всего лишь теория, или, точнее, препоны,

обойти которые не составляет труда, хотя и прямой путь к по¬

лучению разрешения также не является проблемой. Вот то

первое, о чем следует помнить. Второе — это то, что Рим есть

Рим; огромный город, в котором священник или монах легко

может погибнуть. Искушений множество, ловушек еще

больше, деморализующим примерам нет конца. На каждом

шагу сотни небесных птичек в черных и коричневых сутанах,

эти птички не сеют и не жнут, а живут в достатке, пользуются

уважением и имеют клиентуру. Какую? Всякого рода.

Сопровождение экскурсий, посредничество, проталкивание

дел — все это золотые жилы. Ну и, наконец, та капризная

алмазная жилка, которую эксплуатировал, причем вначале

не без успеха, монсиньор Брюнелли.
О спросе и предложениях на ватиканские материалы

можно исписать целые тома. В том, что на них имеется спрос,

нет ничего удивительного. То, что здесь, в Риме, вам предла¬

гают такой материал,— это также по-человечески понятно.

И то, что чаще всего эти материалы бывают низкопробные,—

тоже дело житейское. Ибо кто их тащит на рынок? Конечно,

не кардиналы и не монсиньоры из крупных конгрегаций, за¬

нимающихся политическими вопросами. Ватиканский товар

на рынок выносят представители того люмпен-духовенства,

которое нигде не закрепилось, нигде не нашло прнстанища,

того люмпен-духовенства, которое немного знакомо с атмосфе¬

рой курии, то есть в какой-то степени принадлежит к ее среде,

но не имеет прямого доступа к фактам, документам, установ¬

кам, ибо все это находится, все это происходит за дверями,

закрывающимися перед носом всех не причастных к этому.
Бездоказательно назвать кого-либо люмпен-священником

либо люмпен-монахом нельзя. На это нужны убедительные
375

ДОВОДЫ. Я их не имею в отношении монсиньора Брюнелли.

Говоря точнее, не то чтобы я их не имел, ибо кто его

знает, порывшись, возможно, и нашел бы, а, скорее всего, у

меня отсутствует уверенность, вернее, я не составил себе

психологического образа самого Брюнелли. Я полностью не

убежден, что он падший, растленный морально человек, ли¬

шенный элементарной порядочности, причем лишенный л о

такой степени, что его следует причислить к категории люм¬

пен-духовенства.
Когда X. нажимал на меня с целыо что-либо выведать, я

заверил его, что о личности Брюнелли не имею никакого

представления. Однако не имею представления не в том

смысле, что я о нем ничего не слышал. Я слышал об одной его

книжке, даже держал ее в руках. Она вышла в 1953 году. Ее

заглавие: «Церковь молчания». Брюнелли — автор еще двух

книг: «О наших братьях на Востоке, оторванных от нас» и

докторской диссертации «Неофит Родино, греческий церков¬

ный писатель-миссионер XVII века». Сверх того, ему принад¬

лежит перевод на итальянский язык книжки, озаглавленной

«Лишь бы познать коммунизм», автором которой является

отец П. Делей.
Когда вокруг монсиньора Брюнелли поднялся шум и

пресса стала плохо о нем говорить, агентство «Урбе», близкое

к Ватикану, разослало три опровержения. В первом говори¬

лось, что монсиньор Брюнелли никогда не имел ранга мон-

снньора, и хотя он действительно является священником, по

отстранен от должности. Во втором опровержении ректор так

называемого Русснкум Теофиль Горачек заявил, что «священ¬

ник Аристид Брюнелли никогда не был сотрудником пли пре¬

подавателем Русспкум, а также он никогда в нем не жил и

лишь изредка посещал библиотеку этого института». Нако¬

нец, в третьем опровержении, исходившем от конгрегации Во¬

сточной церкви, указывалось, что священник Брюнелли ни¬

когда не числился в составе ее сотрудников.
Об этих опровержениях говорят разное, но я лично верю

пм, особенно третьему. Почти исключено, чтобы тог, кто од¬

нажды попал в состав какой-либо конгрегации, разглашал се

тайны. Причина — в необычайно тщательном отборе, а также

в том, что принадлежность к конгрегации — большая честь.

Не следует также забывать, что все избранники медленно, по¬

тихоньку, но неуклонно идут к вершинам карьеры, не говоря
376

уже о том, что вошедшие в состав конгрегации ведут на¬

столько строгий образ жизни, что каждый их шаг, каждая ми¬

нута, каждый истраченный грош известны начальству. Но

одно дело — входить в состав конгрегации, а другое — оти¬

раться подле нее. Вокруг всех конгрегаций шныряют всякого

рода священники и монахи. Конгрегация Восточной церкви

относится к числу тех, возле которых их вертится особенно

много. Одни — в связи с различными договорными работами,

выполняемыми для этой конгрегации, другие — ради работы,

которую можно выполнить в ее многочисленных библиотеках

и вспомогательных организациях для различных церковных

учреждений, наконец, третьи — в связи со своими собствен¬

ными занятиями.
К какой категории прихлебателей относится монсиньор

Брюнелли, я не знаю. То, что он там отирался, не вызывает

сомнення. Это следует из характера его литературных интере¬

сов, как бескорыстных, так и отражающих его политические

цели. Ибо, бесспорно, материалы и документы не только для

своего «Неофита Родино XVII века», но и для «Братьев, ото¬

рванных от нас» и «Церкви молчания» он добывал в различных

библиотеках кбнгрегации Восточной церкви и в Руссикум, а

возможно, и в учреждении, называемом Апостольская комис¬

сия по делам России, которое занимается выпуском католиче¬

ских текстов литургии на русском языке, но которое, должно

быть, имеет її другое направление деятельности, причем это

последнее направление является, видимо, главным, поскольку

подчиняется конгрегации по чрезвычайным церковным делам,

то есть папскому министерству иностранных дел.
Я думаю, что по всем этим адресам Брюнеллп ходил не

только за материалами, но и за наставлениями. Из слов ав¬

тора предисловия к одной из книжек монсиньора, той, поли¬

тически тенденциозной, я понял, что Брюнелли стремился по¬

пасть в число ведущих антикоммунистических публицистов.

Говорил мне об этом автор предисловия, И. Г.,— человек при¬

личный (в том смысле, что он хотя и противник, но такой, ко¬

торый хочет бороться посредством правды). Когда я выразил

удивление, что он написал предисловие к книжке, так дурно

пахнущей (я имел в виду даже не то, что книжка антикомму¬

нистическая, но что она серая, без полета, балаганная),

он ответил, что священник Брюнелли покорил его своим внут¬

ренним огнем, интеллигентностью и честолюбием, которые,
377

казалось бы, говорили, что он сможет подняться на более

высокий уровень, особенно если ему поверить и протянуть руку

помощи.
Не знаю, что произошло потом. У меня есть основания

предполагать, что честолюбца Брюнелли привлекли иного

рода интересы, поскольку его антикоммунистические книжки

не очень-то раскупались. Не потому, что они балаганные, так

как и на такие есть спрос, но потому, что они не содержали

ничего сенсационного и на рынке встретились с большой и

хорошо организованной конкуренцией. Впрочем, в этом нет

ничего удивительного. Борьба с коммунизмом кормит тысячи

людей в мире, если даже взять в расчет только пишущую бра¬

тию, так что предложение такого рода «творчества» огром¬

ное. Счастливые времена, когда, кроме желания и жара

высеченного из себя святого жертвенного огня, ничего не тре¬

бовалось, канули в Лету. Другая, теневая сторона такого

рода идеологической деятельности состоит в том, что она

плохо оплачивается. Действует железный и безжалостный

закон спроса-предложения, и тут уже ничего не сделаешь.

В итоге после двух-трех антикоммунистических книжек поло¬

жение Брюнелли было далеко не блестящим, притом во всех

отношениях: как со стороны престижа, так и финансов. Пре¬

дисловие И. Г. к «Церкви молчания» не спасло книгу. Разу¬

меется, о полном крахе нельзя говорить. В конце концов Брю¬

нелли издал свои книжки. Какой-то гонорар за них получил.

Можно было продолжать дело. Но при условии отказа от

больших планов, от честолюбивых мечтаний и прежде всего

от больших финансовых аппетитов.
Такой отказ связан с душевными терзаниями. Тем более

что мечты и стремления были иными. В случае, о котором я

говорю, терзания были тем большими, что, несмотря на массу

предложений, на антикоммунизме по-прежнему можно было

сделать карьеру. Только следовало, если хочешь выбиться в

люди, предложить нечто сногсшибательное, нечто особенное

как в отношении качества, так и сенсационности. Количество

требовало улучшения качества. Этого Брюнелли не сумел

добиться. Его честолюбие было уязвлено. Это чувство осо¬

бенно болезненное у тех, кто выбрал духовную карьеру. Брю¬

нелли оказался к этому неподготовленным. С бедностью, с

различного рода лишениями и самоотречением он бы еще

примирился, но с крахом честолюбивых замыслов — никогда.
378

Когда Брюнелли пришло в голову, что существует еще

один способ использования своих связей с Руссикум, конгре¬

гацией Восточной церкви и комиссией по России, установить

трудно. В 1954 году появилась его последняя из названных

мною книжек. Есть основания думать, что вскоре после ее

опубликования Брюнелли перебросился в другую область

деятельности. Таково мнение и самого X., секретаря того

посольства, которое, как я уже упоминал, нанесло Брюнелли

смертельный удар. X. утверждал, что именно в этом году ему

впервые предложили материалы, которые он соблазнился ку¬

пить лишь два года спустя. Разумеется, это были не те же

самые материалы, а подобные, то есть из того же самого

источника.
Из всего, что X. мне сказал тогда в разговоре, когда вся

история стала явной, я понял, что с вопросом обращения по¬

добных материалов X. хорошо ознакомился. Об этом можно

было догадаться хотя бы из того факта, что спустя два года

он сумел установить, что новые бумаги — того же самого про¬

исхождения, что и давние, которые он тогда не купил. Для

меня это все недоступные и непонятные хитросплетения. А X.

говорил о них так, что я ему поверил на слово. Со всей уверен¬

ностью я могу сказать, что уже в 1954 году Брюнелли пустился

на новые эксперименты. А в марте 1956 года деятельностью

Брюнелли заинтересовалась итальянская контрразведка.
Из того, что говорил X. и о чем писала пресса, я более или

менее точно могу воспроизвести ход событий. Когда Брюнелли

сориентировался, что на чужом творчестве заработаешь го¬

раздо больше, чем на собственном, он тут же подыскал по¬

мощника, который лучше его справлялся с реализацией добы¬

ваемых материалов. Этим помощником оказался также свя¬

щенник, безусловно, как и Брюнелли, отстраненный. Небезын¬

тересно отметить, что Брюнелли некогда был его Мучителем.

Когда ученик, по имени Валентино Костанаро, сбился с пути,

Брюнелли не оставил его, то есть время ог времени изыскивал

возможность дать ему заработать пару лир на своей собствен¬

ной литературно-антикоммунистической продукции.
Слышал я также, что Костанаро является подлинным авто¬

ром книжек Брюнелли, на которого он работал, совсем как

белый негр. Так ли это — не знаю. Отмечаю только для тех,

которые любят, чтобы темная личность преподносилась чита¬

телю в самых черных тонах. Но если я и не уверен, что мон-
379

синьор Брюнелли обкрадывал своего ученика, да еще опу¬

стившегося, то. к сожалению, все свидетельствует о том, что

он втянул Костанаро в грязную торговлю тайными докумен¬

тами, принадлежащими трем названным выше ключевым цер¬

ковным организациям и касающимися информации о Ближ¬

нем Востоке.
Конечно, не все документы, которые Брюнелли выносил на

рынок, были подлинные. Близкая к Ватикану пресса выдви¬

гает вообще крайний тезис, что Брюнелли продавал только

подделки. Я в этом, как и во многих других случаях, придер¬

живался бы компромиссной версии. То есть вначале ему уда¬

лось заполучить несколько оригинальных документов, на сле¬

дующем же этапе, когда дело пошло, он стал все более и бо¬

лее фантазировать. Именно «все более и более», я намеренно

употребил это выражение. Оно означает, что материалы, кото¬

рые Брюнелли на позднейшем этапе отдавал для реализации

Костанаро, представляли собой смесь: кое-какие документы

были настоящими — это рапорты нунциатур на Ближнем Во¬

стоке, и столько же, а со временем гораздо больше докумен¬

тов, которые сочинял сам Брюнелли.
До того как он был окончательно разоблачен в 1956 году,

судьба послала ему еще в конце 1955 года первый сигнал.

К Брюнелли явился Костанаро, предупрежденный неким

Изопо — которого Костанаро использовал для установления

контактов с крупными еженедельниками, также заинтересо¬

ванными в рапортах нунциатур,— что получаемый ими мате¬

риал фальшивый. Один из еженедельников, купивший за пол¬

миллиона лир рапорг и изъявивший желание покупать их и

впредь, выделив на эти цели двести тысяч лир ежемесячно,

поднял шум. Ибо, когда рапорт в редакции попал на стол к

специалисту, тот сразу же заметил, что с рапортом не все в

порядке. 'В самом деле, подделывая рапорт, Брюнелли допу¬

стил промах. Оказалось, что он не был знаком с техникой за¬

граничной службы, хотя и знал многие другие вещи. Свое со¬

чинение, которое по идее должно было быть рапортом некой

малоазиатской нунциатуры, он написал на бланке конгрега¬

ции Восточной церкви.
Впрочем, использование бумаги со штампом конгрегации

можно было объяснить тем, что это была копия рапорта. Но

монсиньор Брюнелли по причине своего злосчастного самолю¬

бия, не отвечающего познаниям в данной области, старался
380

сделать документ как нельзя более достоверным и снабдил его

печатью и подписями служащих конгрегации. Когда Коста¬

наро предъявил ему претензии, Брюнелли объяснил, что дей¬

ствительно с технической стороны рапорт не является подлин¬

ным, то есть бумага, печать, подписи и все прочее. Но он под¬

линный, притом до последней буквы, в смысле его содержа¬

ния. При этом он пояснил, что сначала он брал подлинники.

Потом отказался от этого слишком опасного метода и стал

воспроизводить рапорты по памяти. То, что Брюнелли обладал

такой памятью, он мог доказать и предлагал провести соот¬

ветствующее испытание. Что же касается бумаги для рапор¬

тов, взятой в конгрегации Восточной церкви, ну и поддельных

печатей и подписей, то Брюнелли объяснил, что использовал

их для того, чтобы сделать свой товар более привлекательным

для непосвященных.
О содержании рапортов мне ничего не известно. Никогда

в жизни мне не приходилось держать в руках дипломатиче¬

ский рапорт, содержащий информацию — как упорно повто¬

ряет пресса всех оттенков — технического, политического и ре¬

лигиозного характера. Бог с ней, с информацией религиозного

и, разумеется, Политического характера, ибо такую информа¬

цию я еще могу представить себе, но что скрывается за этими

так эфемерно названными «сведениями технического харак¬

тера», мне даже и в голову не приходит. Но, видимо, именно в

иих-то и была сокрыта притягательная сила этих рапортов, за

которые иностранные посольства, редакции крупных газет»

а также, как упорно твердит пресса, различные торговые и

промышленные компании готовы были платить большие

деньги. В прессе говорится, что рапорты содержат «ряд точ¬

ных информаций» и «полны данных и сведений, доставленных

через широкую сеть организаций, которые обычно окружают

каждую нунциатуру». Искренне говоря, хотя у меня к такого

рода вещам и не лежит душа, но при мысли об этих рапортах

у меня текут слюнки. Я даже понимаю моего бедного коллегу,

секретаря X. из некоего посольства, особенно интересующе¬

гося проблемами Малой Азии, ибо для представляемой им

страны такие проблемы действительно жизненно важные. Не

удивительно, что он в конце концов не устоял перед искуше¬

нием и купил такой рапорт.
Я назвал его бедным коллегой, ибо он действительно бед¬

ный, так как близко принял к сердцу, что в дипломатической
381

среде стали косо смотреть на его поступок. Ибо X., убедив¬

шись, что по дорогой цене купил фальсификат, дал об этом

знать итальянцам. В какое учреждение он пожаловался, я не

знаю. Какую форму употребил — то ли выбрал форму полу¬

официальной доверительности, то ли непосредственно инфор¬

мировал полицию,— этого также никто не знает. Говорят, что

X. поплакался коменданту Nucleo Speciale dei Carabinieri di

S. Lorenzo in Lucina. Это отдел полиции, подчиненный италь¬

янскому министерству иностранных дел, а точнее говоря, про¬

токольному отделу этого министерства. Отдел этот разме¬

шается в доме на улице Сан-Лоренцо, отсюда и его «святое»

название, впрочем официальное.
На его попечении находятся все посольства. Много хлопот

доставляют отделу приемы в посольствах, кроме того, сотруд¬

ники отдела следят, чтобы на вокзалах и аэродромах соблю¬

дался порядок во время отъездов или приездов послов или

посланников. Мне кажется, что эта организация занимается

не только протокольной работой. Если X. действительно обра¬

тился к ним с жалобой, то нет сомнения, что жалоба попала

по адресу. Но все равно, подал ли он ее сюда или в другое

место, от своего имени или от имени посольства, следует при¬

знать, что X. поступил опрометчиво. Конечно, он сплоховал,

и его шеф, человек, кажется, скуповатый, как следует намы¬

лил ему шею, но в конце концов, покупая в высшей степени

нелегальный товар, X. должен был быть ко всему готовым,

особенно к тому, что может оказаться в таком положении, ког¬

да будет весьма странно и стыдно просить хозяев о помощи.

Кроме того, раз он уже решился пуститься в авантюру, в ту, в

которую он пустился, смешно было бы прикидываться невин¬

ным младенцем, не знающим законов и правил, царящих в

том мире, где разбавленные водой истины и контристины, то

есть так называемая дезинформация, ну и, разумеется, обыч¬

ное жульничество в порядке вещей. Более того, если выражать¬

ся точно, то для такого мирка все эти приемы, хотя и весьма

неприятные, естественны и освящены вековой традицией.
В разговоре со мной X. не признался, что ходил жало¬

ваться. Сказал только, что «не скрывал» того, что ему всучили

поддельный рапорт. Он утверждает также, что никогда не на¬

зывал фамилии человека, обманувшего его, и считает, что

поступил правильно и по-товарищески, поскольку «не скры¬

вал» от коллег своего коммерческого промаха. И ему осо¬
382

бенно неприятно, что теперь коллеги, как он узнал, осуждают

и сторонятся его. Возможно, это и благородно, что он хотел

предостеречь коллег. Но как много он потерял в моих глазах,

когда доверительно приврал мне, что, вероятно, кто-либо из

этих коллег пустил в обращение его информацию и она, по-

видимому, дошла до полиции. Все это выглядит весьма несим¬

патично и кажется довольно скользким.
Что касается монсиньора Брюнелли, то ему, конечно, все

равно, кто и как, каким путем и при помощи каких диплома¬

тических пассажей донес итальянской полиции, что на рим¬

ском рынке торговли информацией появились донесения нун¬

циатур с Ближнего Востока и что эти донесения поддельные.

Достаточно того, что эти сведения дошли до полиции в связи

со злополучной сделкой секретаря X. Полиция сразу же уве¬

домила об этом контрразведку. На основании соответствую¬

щих параграфов одного из приложений к Латеранским дого¬

ворам итальянская контрразведка обязана оказывать Вати¬

кану необходимую помощь на всей территории Италии. Контр¬

разведка мгновенно нажала на все кнопки, поскольку и у

итальянского государства в свою очередь есть свои интересы

на Ближнем Востоке. Я подозреваю, что контрразведка не

сразу и не полностью была убеждена в фальшивости донесе¬

ний, точно так же как позже она не совсем верила .опровер¬

жению конгрегации Восточной церкви, что «исключается, при¬

чем абсолютно, чтобы Брюнелли имел когда-либо доступ к

донесениям и иным документам, как и вообще доступ в кан¬

целярии данной конгрегации». Нелепая мысль писать своп

сочинения на официальной бумаге конгрегации привела в

данном случае к тому, что контрразведка подошла к этому

вопросу гораздо более серьезно, чем он того заслуживал, ибо

она никак не могла поверить в то, что Брюнелли имел в своем

распоряжении такое количество официальных бланков из

канцелярии конгрегации, порога которой он якобы никогда не

переступал.
Но в первой фазе ни контрразведка, ни политический от¬

дел римской квестуры еще не знали о существовании мон¬

синьора Брюнелли. Знали только о донесениях и о торговых

сделках, связанных с ними. Безусловно, они всячески стара¬

лись расшифровать эту загадку. Одна из попыток через три

месяца дала желаемые результаты. Контрразведка поручила

некоему журналисту, услугами которого она пользовалась и
383

раньше, распустить в соответствующих кругах слух, что ои

ищет для одной промышленной компании обстоятельную ин¬

формацию по Ближнему Востоку. В западню попался ближай¬

ший сотрудник Брюнелли, все тот же Костанаро. Благодаря

этому приему, называемому «на клиента», в руки контрраз¬

ведки попало донесение и заодно удалось выяснить, что Ко¬

станаро получил «товар» из первых рук.
Но цена, которую он потребовал, была вполовину меньше

той, которую в свое время запросили от посольства, не со¬

блюдшего тайны. Это навело на мысль, что в деле с посольст¬

вом имелась цепочка посредников, а в данном случае посред¬

ники отсутствовали. После этого, вероятно, за Костанаро уста¬

новили слежку. Однако все это лишь мои предположения, так

как об этом молчат газеты и не слышно сплетен. Что ка¬

сается такой детали, как цена, которую назначил Костанаро

за донесение, то она меня, признаюсь, весьма заинтересовала.

Если бы он потребовал большую сумму, то, вероятно, его па¬

дение и падение Брюнелли было бы отсрочено. Внимание

контрразведки, возможно, не сконцентрировалось бы в столь

сильной степени на нем. Но, конечно, установление вины Ко¬

станаро и Брюнелли все равно было вопросом времени.
Костанаро арестовали, когда контрразведка выяснила, где

он берет товар, и когда полиция на основании этих фактов

произвела обыск в квартире Брюнелли. Компрометирующих

материалов там оказалось с избытком. Кажется, за решеткой

очутились не только оба священника, но и всякого рода по¬

средники. Однако, когда установили, что содержание донесе¬

ния высосано из пальца, а в заметках Брюнелли содержатся

вещи, говорящие лишь о эрудиции их автора, и ничто в них не

свидетельствует, что это копии ценных и секретных подлинни¬

ков, священников выпустили. Говорили, что Брюнелли и Кос¬

танаро ответят в гражданском порядке за мошенничество. Но

до сих пор о процессе не слыхать. В журналистских кругах

и среди юристов никто не слышал, чтобы дело шло к этому.
Вероятнее всего, сидят они где-нибудь на покаянии в ка¬

ком-нибудь захолустном монастыре. В таких случаях судеб¬

ные власти идут навстречу церкви. Дело заминают, затя¬

гивают, переносят из уголовно-правовой плоскости в канони¬

ческую. Пройдет несколько лет, и они, быть может, вновь по¬

явятся на римском горизонте. Вероятнее всего, им уготова¬

на та же судьба, судьба люмпен-духовенства, снова они попол-
384

пят его ряды, хотя, возможно, и не будут больше преступать

опасной границы. Что касается посредников, то, скорее всего,

поскольку дело обоих священников решилось особым образом,

повезет и им. За посредничество им ничего не полагается, по

крайней мере в данном случае, самое большее, по неписаному

правилу, суд прибавит им за это, когда попадутся в следую¬

щий раз. Разве что и тогда им повезет, то есть если и во вто¬

рой раз они будут предлагать товар из такого же благосло¬

венного источника.
Рим, 6 октября 1958 года
С самого утра — на пьяцца Пилотта. Разговор не состо¬

ялся. Звонили из Кастель Гандольфо, вызывая ближайших

сотрудников, так как папа почувствовал себя плохо. Ничего

серьезного, тем не менее приняты меры предосторожности.

Самое главное, чтобы папа не выступал с длинными речами.

Две или три речи были уже готовы. Написаны. Следовало их

сократить. Я понял, что только по одной этой пустяковой при¬

чине мой собеседник вынужден возвратиться в Кастель Ган¬

дольфо. Он не оі'пускал меня, был раздражен, серьезного раз¬

говора по существу так и не получилось. Наконец дали знать,

что за ним приехала машина, и мы попрощались.
В полдень встреча с М. Ему также известно, что с утра в

Кастель Гандольфо тревога. Однако, по мнению М., положе¬

ние не очень серьезное. Возраст, конечно, свое берет, но орга¬

низм, несмотря на кажущуюся субтильность, железный.

М. восторгается экспансивностью Пия XII, но в то же время

она его раздражает. Говорит, что если бы сумели убедить

Пия XII более разумно расходовать свои силы, то он правил

бы еще долго. М. исключает, что тревога, о которой мы оба

слышали, была поднята без ведома папы его окружением с

целью напугать папу и заставить немного отдохнуть. Но, ко¬

нечно, какая-то причина для этого должна существовать.
Салерно, 9 октября 1958 года
Я должен был уладить ряд дел в Неаполе и Салерно. Вы¬

ехал туда вчера и все что нужно уладил. От Салерно до мо¬

настыря отца Джанлоренцо час езды на машине. Я хотел
26 т. Брсза
385

воспользоваться этим обстоятельством и на обратном пути

заехать к Джанлоренцо. Со мной Зося. Заранее радуемся

визиту. В Салерно мы остановились в небольшом отеле у

моря. После завтрака, который нам подают в номер, одеваем¬

ся, собираем вещи, выходим, рассчитываемся. При оплате

счета спрашиваю у портье о папе, ибо вчерашние газеты сооб¬

щали, что состояние его ухудшилось. От него узнаю, что папа

умер сегодня на рассвете.
Ехать к Джанлоренцо неудобно. Жаль. Но ничего не поде¬

лаешь. Во всех монастырях, церквах, куриях и орденах сей¬

час, безусловно, все сбились с ног — организовывают траурные

церемонии. Решаем сделать вылазку в Паэстум. После полу¬

дня возвращаемся. Всего ведь час пути к Джанлоренцо. Очень

уж соблазнительно. В конце концов решаем попытаться.

Пасмурно. Идет дождь. Тем не менее едем. Но в Торкати, где

расположен нижний монастырь, приезжаем уже в сумерках.

К тому же оказывается, что Джанлоренцо в верхнем мона¬

стыре. Телефона нет. О том, чтобы доехать туда на машине, не

может быть и речи. Из нижнего монастыря в верхний ведет

извилистая, да еще вдобавок скверная каменистая горная до¬

рога. Нас встречает монах, очень заинтересовавшийся нашим

визитом, он в меру радушный. Сообщаю свою фамилию и

прошу передать, что завтра постараемся заехать к Джанло¬

ренцо. Темнеет. Едем. Справа и слева от нас вырисовываются

исполинские контуры гор. Горы здесь унылые, ужасно скуч¬

ные. Очертания Торкати еще заметны, но следующий городок

едва-едва виден. Тусклые фонари. Едва мелькает свет в окнах,

притом освещенных окон очень мало. Замечаем залитую огнем

площадь, свет не очень яркий, но разноцветный: кое-где горят

лампочки, подобные тем, которые в больших городах вешают

на елках. Непонятно, что это такое. Может быть, готовились к

какому-либо празднику и праздник отложили по случаю

смерти папы?
Салерно, 10 октября 1958 года
В девять утра выезжаем. День великолепный. Голубой и

легкий. Очень уж мне хочется побывать в Торкати. Зося отго¬

варивает. Она права: неудобно сейчас навещать Джанло:
Ж

ренцо. Но мы так близко от него, и я не знаю, когда я сюда

еще раз попаду и вообще попаду ли. Понимаю, что это неде¬

ликатно, что Джанлоренцо сейчас не до гостей. Но упрямство,

проклятое упрямство толкает меня к поездке. В конце концов

решаемся ехать. На месте сразу же сориентируемся, не ме¬

шаем ли мы. Если мешаем, то соберем манатки и махнем в

Рим. Сделаем небольшой крюк, потеряем часа два. Только и

всего. Разумеется, в том случае, если окажется, что приехали

не вовремя.
Наш отель стоит у моря. Фасадом к пляжу. По бокам и

сзади — сады. Весь квартал в садах. Кончаются сады, и мы

въезжаем в центр города, всюду бросаются в глаза траурные

афиши, оповещающие о смерти Пия XII. Объявлен нацио¬

нальный траур. Покупаем газеты. Первые полосы в траурной

рамке. В газетах извещение о смерти папы, статьи о его бо¬

лезни и смерти, а также об обстановке в курии, поскольку

папа в свое время не назначил камерленго.
Кончаются черные афиши, кончается и город, мы выез¬

жаем на живописную дорогу. Дома, сады, ослики, двуколки с

огромными колесами; высокие зонтикообразные пинии — все

перемешивается·, соединяется, разделяется, проносится, как в

калейдоскопе. Шоссе вьется, то вверх, в гору, то вниз. Эти по¬

вороты, подъемы и спуски время от времени нарушают естест¬

венный порядок вещей. Ослики и двуколки меняются местами

с кронами деревьев и крышами домов. Что должно быть выше,

кажется ниже; становится выше то, что ниже,— и так в раз¬

личных комбинациях ландшафт тянется часами.
Но в конце концов всё — вещи, животные, растительность —

встает на свои места. Местность выравнивается. Въезжаем в

мир аллей, тянущихся шпалерами деревьев, живых изгоро¬

дей. Шоссе, по которому мы едем, обсажено деревьями. В сто¬

роны от шоссе расходятся дороги, тоже обсаженные деревь¬

ями. Из-за деревьев виднеются виллы. Их все больше и

больше. Видимо, дачная местность. Потом виллы постепенно

исчезают, перед нами новый пейзаж. Огромные, пологие

холмы, которые вчера показались нам такими унылыми и

неуклюжими. Сегодня их форма и цвет приводят нас в

восторг. Наш восторг еще более увеличивается, когда мы уз¬

наем от шофера, что это каштановые леса. Останавливаемся.

В том же самом городке, через который мы проезжали вчера,

с теми же самыми домами без огней, только кое-где освещен¬
26*
387

ными разноцветными лампочками. До Торкати отсюда не бо¬

лее трех километров.
Хочется выпить кофе, желание настолько сильное, что мы

вынуждены удовлетворить его не откладывая. Кофе, как и

везде на юге Италии, крепкий. Маленькая площадь, на кото¬

рой мы остановились, опрятная и чистая, такое встречается на

юге не часто. Впрочем, это центральная площадь городка.

Осматриваемся. В центре площади помост для оркестра.

Улицы, которые ведут от площади, украшены бумажными гир¬

ляндами и лампионами. Поперек улиц висят разноцветные

лампочки. У стен домов на площади и на улицах расставлены

столы.
Едем дальше. Проезжаем между шпалерами столов, кото¬

рые тянутся до выезда из городка. Проверяю по карте. Горо¬

док называется Пьяцца ди Пентола.
Наконец въезжаем в Торкати. Монастырь и сегодня такой

же огромный, как и вчера. Но и он сегодня не кажется нам

унылым. Поднимаюсь по дорожке к монастырю. Открывает

мне тот же самый монах, что и вчера. Насколько он вчера

был очень любопытен и немного радушен, настолько сегодня

он бесконечно радушен и немного любопытен. Видимо, Джан¬

лоренцо в значительной степени удовлетворил его любопыт¬

ство и так расположил его к нам. Оказывается, вчера через

пятнадцать минут после нашего отъезда Джанлоренцо спу¬

стился сверху. Сегодня вынужден был снова подняться туда,

так как в монастыре наверху что-то строят. Но он ждет нас.

Мы должны не мешкая подняться к нему. Сейчас же, как

можно быстрее. Но прежде всего монаху поручено напоить

нас кофе. Затем я должен осмотреть ту часть здания, в кото¬

рой живут францисканцы. Зосе нельзя входить туда — запре¬

щает устав ордена. Остальную часть монастыря мы можем

осмотреть вдвоем, здание это старинное, интересное. Все

предусмотрено в деталях, и даны соответствующие распоря¬

жения. Нас уже ожидает молоденький служка Франческо, а

уменьшительно Чиччи, он нас проведет наверх.
Пьем кофе, об отказе не может быть и речи. Кофе, как и в

том городке, дьявольски крепкий. Комната, в которой нас уго¬

щает монах, маленькая и скромная. Расположена она вне

владений францисканцев. Оставляю в ней Зоею. А сам с мо¬

нахом осматриваю жилые кельи, а затем и все остальное.

Келий всего десять. В монастыре застаем лишь одного ста-
388

ричка монаха, он болен, и его нельзя оставлять без при¬

смотра. Монах говорит об этом с сожалением: если бы не

старичок, то и он пошел бы с нами наверх. Кельи, трапезная

и все остальные помещения трогательные, они очень бедные и

очень чистые. Спускаемся вниз, к церкви. Церковь в стиле

барокко. Ничего особенного.
Осматриваем монастырское здание. Здание большое, по¬

строенное во времена контрреформации. Четырехэтажное, в

центре дворик, в весьма плачевном состоянии. Подымаемся на

второй и третий этажи. Здесь всего понемногу. Несколько ком¬

нат квестуры, несколько канцелярий местного самоуправле¬

ния, в нескольких комнатах размещены различные организа¬

ции. В комнатах побольше — просвещение либо правосудие.

Когда выходим из здания, я смотрю на бедный дворик, забро¬

шенный, замусоренный. Монах, уловив мой взгляд, говорит,

что все это потому, что у здания много хозяев. Окидываю

взглядом монастырь снаружи. Оказывается, я еще не все пе¬

речислил из того, что помещается в здании. Замечаю несколь¬

ко лавочек. На углу, на уровне второго этажа висит вывеска.

Это вывеска адвоката: Studio Penale Avv. Elvio Occhiuto. За

углом обращаёт мое внимание длинный ряд зарешеченных

окон первога этажа. Это местная тюрьма, объясняет Чиччи.
Через час добираемся до санктуариума. Вспотевшие, запы¬

хавшиеся, усталые. Шли мы медленно, сдерживаемые Чиччи,

которому Джанлоренцо дал соответствующие наставления.

Но все равно мы взмокли, так как шли по солнцу. Лишь

изредка попадались тенистые каштаны, где мы обязательно

останавливались, чтобы немного передохнуть. С каждым ша¬

гом открывался все более и более великолепный вид. На каж¬

дой остановке Чиччи толкает меня локтем. Раз, другой.
—	Il convento, eh!1 — говорит он, показывая вниз.
—	Il santuario eh)2 — говорит в следующий раз.
Монастырь внизу отдалялся, становясь все меньше. Верх¬

ний— вырастал словно из-под земли, но открывался взору

очень редко, ибо Чиччи вел нас по крутому склону.
Наконец мы у цели. Здесь сказочно красиво. И меня и Зоею

местность привела в восторг. Однако слишком велика была

потребность в тени и отдыхе, чтобы этот восторг заговорил
1	Монастырь, эх! (итал.)
2	Святилище, эх! (итал.)
389

в нас во весь голос. Мне это место было знакомо по рассказам

Джанлоренцо. Я сразу же узнал часовенку, стоявшую там, где

Инкороната чудесным образом спасла от разъяренного быка

ребенка, пришедшего сюда, когда отцы францисканцы благо¬

словляли домашних животных. Я узнал и старую часовню, ко¬

торая стояла здесь еще до того, как построили верхний мона¬

стырь и церковь. Наконец, рассмотрел и сам монастырь и цер¬

ковь, а также огромный дом для приезжих — форестьерию,

своего рода гостиницу для пилигримов, нижний этаж которой

предназначен для лошадей и коров, а верхний — для людей.

Этот этаж представлял собой ряд трапезных, то есть комнат,

где можно было, усевшись за стол на скамейках и стульях, по¬

есть и попить после окончания церковного праздника. Разу¬

меется, далеко не все паломники могли пользоваться форе-

стьерией, ибо в день благословения, то есть в понедельник

после пасхи, приходило от десяти до пятнадцати тысяч чело¬

век. А в форестьерии могло поместиться самое большее

триста человек и в лучшем случае пятьдесят лошадей и пять¬

десят коров. Так что в форестьерии размещалась обычно лишь

паломническая «знать».
Джанлоренцо столько раз рассказывал мне о великолепной

террасе перед церковью, и вот я стою на этой террасе и на¬

слаждаюсь открывшимся передо мной прекрасным видом. Во¬

круг простираются бесконечные пологие холмы, поросшие

каштановым лесом. Прямо перед нами, за горой, самый из¬

вестный в округе санкту^риум Монтеверджине. Справа еще

несколько, но поменьше. Слева, в чаще каштанового бора, ла¬

чуга пустынника, о котором нам рассказывал Чиччи. По-мо¬

ему, это единственный в своем роде пустынник, единственный

по крайней мере для меня, так как я о таких пустынниках еще

не слыхал. В его доме установлена большая деревянная

ванна, которую пустынник сделал сам, вероятно из ствола

дерева, но в этом Чиччи не уверен. Есть у него еще котел, в

котором он нагревает воду. Вода прекрасная, ибо в нее пу¬

стынник добавляет травы. Купаются все, кто хочет. С этого

он и живет.
—	Il convento eccolo!1 — касается моего локтя Чиччи.

В самом деле, отсюда виден монастырь. Отчетливо виден весь

его четырехугольник, пустой в центре. Отсюда он кажется
1 Вон монастырь! (итал.)
390

красивым, даже изящным. Этот монастырский дом, в котором

напихано всего понемногу и не выходя из которого можно и

научиться многим вещам и испытать многое. Я различаю

микроскопические решетки, вывеску адвоката, вижу окна кве¬

стуры и кельи монахов. По крайней мере мне так кажется.
Мы попросили Чиччи принести воды. Вместо воды он при¬

нес ликер. Ликер прислал Джанлоренцо, который уже мылся

и переодевался, так как до этого был занят с каменщиками.

От ходьбы по солнцепеку мы с Зосей устали, поэтому присели

на невысокую стенку, которая стоит сама по себе, неизвестно

для какой цели, справа от входа в церковь. От церкви на

стенку падает тень. Терраса также окружена стеной, но там

солнце печет вовсю. Пьем ликер, сладкий и зеленый. Гляжу

на Торкати, раскинувшийся слева от монастыря. За Торкати

тянется длинная зеленая полоса, за нею виднеется какой-то

населенный пункт.
—	Пьяцца ди Пентола? — спрашиваю у Чиччи.
—	Да, синьор,— подтверждает он.
Но вот и Джанлоренцо. Как приятно снова с ним встре¬

титься. Становится теплее на сердце при виде его. Он смеется,

как всегда, оживленный, подвижный, кажется, будто он тан¬

цует. Шумно забрасывает меня упреками, почему только те¬

перь приехали, хотя обещали приехать много раньше. А если

уж приехали, то почему так поздно пришли. Диалог, вернее,

триалог настолько быстрый, что зачастую ответ опережает воп¬

рос. Я знаю, о чем он будет спрашивать. А он знает, о чем я.

Так мы и отвечаем друг другу, не ожидая вопросов. Улыбки,

упреки, новости, объяснения. Чиччи молчит и лишь переводит

взгляд с одного на другого.
—	Еще немножко,— Джанлоренцо уговаривает нас выпить

по второй рюмке ликера.
Хвалю ликер и признаюсь, что он хорошо на меня подейст¬

вовал.
—	Еще бы! — смеется Джанлоренцо.— Ничто так не осве¬

жает после усталости, как капелька наливки. Мы, монахи,

хорошо знаем, в чем нуждается пилигрим, когда вскараб¬

кается сюда на гору. Впрочем, не только мы, но и бенедектинцы,

и бернардины, и картезианцы. Отсюда и ведут свою родослов¬

ную знаменитые монастырские наливки и ликеры. При фи¬

зической усталости — никакой воды, никакого вина, только

ликер! Ликер!
391

—	Еще немножко,— повторяет он вновь.
Но мы отказываемся. Идем следом за ним. Он не разре¬

шает задержаться в церкви, так как там холодно. Но, не¬

смотря на запрет, в проходе к ризнице я останавливаюсь как

вкопанный. Вся стена покрыта маленькими лошадками, коров¬

ками, собачками из жести, преимущественно серебристого

цвета.
—	Это —дары,— говорит Джанлоренцо.
Он зажигает свет. Повсюду на стенах множество таких ло¬

шадок, баранов, собачек, бычков и птичек. Правда, кое-где

видны ручки, ножки, головки, а иногда и целые человечки, но

основное — это не те дары, которые можно встретить во многих

церквах перед чудотворными иконами, эти дары особые, пред¬

ставляющие животных. Я иду завороженный вдоль этих зве¬

рюшек и наконец останавливаюсь перед главным алтарем. Во¬

круг чудотворной иконы богородицы, которую бог-отец и Иисус

венчают тиарой, их также полным-полно. Но вблизи святых

ликов и по соседству с чудотворной иконой сравнительно ред¬

ко встречаются изображения животных, а все чаще попада¬

ются изображения людей. Если же не людей, то, во всяком

случае, частей человеческого тела: руки, ноги, головы, уши,

глаза. Они оттесняют зверюшек на второй план. Но чем дальше

от главного алтаря, тем больше животных. Проходим в риз¬

ницу. Уж тут-то их настоящее царство.
На стенах висят картины и фотографии. Жестяных зверю¬

шек уже нет. Весьма интересны картины, на них редко увидишь

какое-либо животное, чудесным образом спасенное. На карти¬

нах изображается сам момент чуда. Если его нельзя выразить

одной сценой, то тогда история чуда сначала до конца пере¬

дается в условно-сокращенном виде, способами, знакомыми

мне по другим священным картинам. Как там, так и здесь

картину делят на две либо четыре части, а иногда — на шесть

или восемь, в зависимости от сложности изображаемого собы¬

тия. Самая сложная из монастырских картин изображает спор

двух графских родов: испанского — де Мендосы и неаполитан¬

ского— Рипакандида, замки которых были расположены не¬

подалеку от монастыря. «Однажды,— рассказывает Джанло¬

ренцо,— лошади понесли испанца и в это же время понесли и

неаполитанца. Более того, Мендоса ехал в Салерно, а Рипа¬

кандида возвращался оттуда. Кареты столкнулись, а посколь¬

ку местность здесь гористая и многие дороги идут над ущелья¬
392

ми. то графы, наехав друг на друга, свалились в пропасть.

Лошади разбились, погибли лакеи, но сами они вышли из

переделки без единой царапины. Это было истинное чудо».
Именно так интерпретирует всю эту историю центральная

сцена картины, представляющая двух синьоров, стоящих на

коленях перед главным алтарем санктуариума. Они готовятся

принять святое причастие, причем рука одного графа связана

с рукой другого графа епитрахилью. Выглядит все это так,

будто они венчаются. Конечно, это не венчание, связывание

рук епитрахилью означает, что графы заключили мир и даже

дружбу на вечные времена. Вся история разбита на пять сцен.

Центральную, наибольшую по размерам, я уже описал, две на¬

верху изображают графские замки, две боковые представляют

историю спора.
Впрочем, переложенный на язык живописи, спор выглядит

весьма невинно: вот площадь в Салерно, с одной стороны стоят

представители рода Мендосы, с другой — Рипакандида. Обе

группы стоят друг к другу спиной. Вторая сцена, живописую¬

щая спор, изображает также площадь, но уже иную, в мест¬

ности еще более гористой, чем приморское Салерно, где горы

только с одной стороны. На площади видны две церкви. В одну

входят мендосцы, в другую — рипакандидцы, чтобы даже в

доме божием не оказаться под одной крышей. Последние две

сцены, размещенные внизу, представляют катастрофу. На

первой изображено столкновение экипажей. На второй —

графы, живые и невредимые, вылезают из-под обломков ка¬

рет, трупов лошадей и лакеев и ошеломленно смотрят друг

на друга.
Это типично графское чудо, но мы с Зосей отыскали и дру¬

гие. Мещанские и крестьянские проще. В них нет утонченно¬

сти и не показаны все причины, отсюда и несложная компози¬

ция. Иногда рассказ от этого выигрывает, как, например, в

триптихе, посвященном монахине Фабиоле Дзугаро. На пер¬

вой картине монахини еще нет на свете, ее пока еще бездетные

родители молятся о ниспослании потомства. В центральной

части триптиха Фабиола уже появилась на свет и как раз по¬

падает под копыта лошадей. На третьей она изображена мона¬

шенкой, посвятившей богу чудом спасенную жизнь. Лошадей

здесь и на картинах и на фотографиях в избытке. Встречаются

и быки, но их меньше. Если уж мы забавляемся типологиче¬

скими различиями, то интересно заметить, что чудеса, которые
393

мы назвали графскими или мещанскими, совершаются всегда

ради чего-то. Конь или бык выступает в них главным обра¬

зом как орудие, при помощи которого бог хочет чего-то до¬

биться от человека.
Когда цель достигнута, животные уходят на второй план,

гибнут или просто исчезают в последующих сценах компози¬

ции. В крестьянских чудесах не только композиция, но и тео¬

логия проще. Здесь уже лошади, коровы, быки, козы болеют

или подвергаются другой какой-либо опасности и пресвятая

дева просто-напросто их спасает. В этих чудесах божественное

отношение к животным более человечно, а отношение к чело¬

веку более бескорыстно. Взамен за свое чудо бог от человека

ничего не требует. Просто ему жалко человека или животное

и он спасает его от болезни, от огня, от воды, от молнии либо

от падающего дерева.
В художественном отношении картины не лишены инте¬

реса. Доминирующий стиль — наивный реализм, иногда с не¬

которым налетом сюрреализма. В последнее время с этой жи¬

вописью конкурирует фотография. Тем не менее полностью вы¬

теснить ее она не может, так как меньше говорит воображе¬

нию. Для повествования или для выражения драматического

содержания фотография не годится — как из-за своей аутен¬

тичности, так и вследствие статичности снимка. На картинах

лошади всегда изображаются огромными, особенно если при¬

нимают участие в каком-либо действии. Зося обратила мое

внимание на чудесную картину, где под копытами скачущих

лошадей извивается пятеро человечков, В действительности

лошади, конечно, переехали этих людей одного за другим.

На картине художник собрал их вместе в кульминационной

сцене, а для того, чтобы они все поместились в композиции,

непропорционально уменьшил их размеры и увеличил лошадей.

Фотография на это не способна.
Под картинами нет объяснений, а если есть, то очень крат¬

кие. Картины говорят сами за себя, и стоит лишь на них взгля¬

нуть, как сразу же поймешь, в чем состояло чудо, которое там

изображено.
Наоборот, под фотографиями обязательно даны длинней¬

шие объяснения, чаще всего уже выцветшие. Посвящения раз¬

борчивее, так как они более краткие и по этой причине напи¬

саны большими буквами: «За спасение этой лошади, то есть

мерина Нерино, от тяжелого случая сапа, против которого
394

ветеринары оказались бессильны, жертвую Пресвятой Деве

фотографию Нерино в окружении моей семьи, две тихие

мессы, одну с пением и четыре фронтальные свечи у Ее ал¬

таря. Констанция Росселини Турко, 13 августа, 1925».
Или вот другая подпись под фотографией четверки лоша¬

дей, запряженной в ландо. «Пресвятой Деве Марии на Чудо¬

творной иконе санктуариума Монторо Торкати в благодар¬

ность за чудесное попечение над нашим скотом. Агнесса и

Джиакомо Колачиккн, Торкати, ул. Монте Брианцо, 7 (квар¬

тира 3), 7 октября, 1956». В самом деле, глядя на великолеп¬

ных лошадей, трудно сомневаться в чуде. Но, разумеется,

в данном случае речь идет не о чуде, которое по своему харак¬

теру является вмешательством в ход событий, как это было

ранее, а о чуде профилактического порядка. Следует вспом¬

нить, что о таком ежедневном, обычном, профилактическом по¬

кровительстве молятся здесь пилигримы, приходящие сюда со

своими животными. О нем молятся в санктуариуме перед ико¬

ной помазанницы божией, поскольку специальностью этой

иконы является как раз такое покровительство.
—	Basta! — восклицает Джанлоренцо. Наше восхищение

этими картинами надоело ему.— Basta!
Ризница довольно большая. Картин и фотографий — вели¬

кое множество. На одной из стен ничего не висит, так как

вдоль нее установлен прилавок с окошками для сбора пожерт¬

вований в дни, когда в Монторо стекаются паломники за бла¬

гословением скота. Прилавок и окошки вмурованы в стену.

Паломники жертвуют натурой, продуктами своего труда: ви¬

ном, маслом, фруктами, птицей. Отцы францисканцы стано¬

вятся у окошек, а поскольку одни из них более популярны,

чем другие, и пилигримы охотнее подносили бы жертвы более

любимым, чем менее любимым, то окошки снабжены жалюзи,

которые опускаются наполовину. Паломникам не видны лица.

Рассказывая об этом, Джанлоренцо шутит, что во время при¬

нятия приношений — в окошко видны лишь мелькающие (руки

отцов францисканцев.
За отцами стоят братья и вообще все, кого только сумеют

мобилизовать на этот день. Пожертвования плывут рекой, и

конвейер за спиной у отцов должен работать быстро, точно,

чтобы все было в порядке при сортировке получаемых продук¬

тов. «Например, нет ничего более ошибочного,— смеется

Джанлоренцо,— предполагать, что каштаны можно класть
395

к каштанам, не обращая внимания на их сорт и качество».

В округе растет несколько сортов каштанов. Одни из них жа¬

рятся медленнее, чем. другие, не говоря уже о том, что неко¬

торые сорта очень вкусны, когда их приготавливают с чесно¬

ком, а другие, боже упаси, ни в коем случае нельзя готовить

таким способом.
Так же обстоит дело и с шерстью, которая бывает разных

сортов. Так же и с маслом, особенно если крестьяне просят

вернуть посуду. Но все это пустяки по сравнению с хлопо¬

тами, которые доставляют пернатые приношения. Хотя братья

уже набили руку в этих делах, иногда все-таки вырвется из

рук гусь, курица или голубь и начнет летать, хлопая крыль¬

ями, перепачкает все и нарушит торжественность происходя¬

щего обряда. А бывает, что такая птица попадет в ящик с

иконками и разбросает их по всей ризнице.
—	Вот такие,— Джанлоренцо протягивает руку к ико¬

нам.— Попозже я дам их вам, сколько хотите, а также и дру¬

гие сувениры, получше, которые мы даем паломникам в бла¬

годарность за приношения.
Я беру иконку в руки. Это копия иконы пресвятой девы по¬

мазанницы божией.
—	Нет, эту я вам не дам, она погнутая. Дам вам другие,

сколько хотите.
—	С животными?
Джанлоренцо огорчен.
—	Я хотел бы иметь иконку с животными — с лошадьми,

коровами.
—	Боюсь, что таких у нас нет,— говорит Джанлоренцо.
—	Неужели уже все раздали? — спрашиваю.
—	Их вообще нет.
—	Почему! Такие иконки восхитительны.
—	Конечно,— вздыхает Джанлоренцо.
—	Ну и характерны для вашей мадонны, ведь только она

покровительствует животным.
—	Только она.
—	Так почему же нет иконок мадонны с животными?
—	Нет, да и все,— пожимает плечами Джанлоренцо.—

Что вы меня спрашиваете?
Но с ним всегда так, рассердится и тут же через минутку

снова смеется. .
—	Вот потеха,— весь светится от улыбки Джанлоренцо,—
396

когда приходят люди с приношениями, а мы в оконцах вы¬

страиваемся в один ряд, справа в окне брат с иконками, чет¬

ками, фигурками и всякой всячиной, которые он раздает в за¬

висимости от приношения, а слева другой брат или служка,

принимающий приношения. Работа так и кипит. Посмотрит,

что получает, и сразу же должен сориентироваться, какой су¬

венир полагается за такое приношение. Все это должно де¬

латься быстро, чтобы люди долго в очереди не стояли, но и не

слишком быстро, дабы не осквернить торжественности мо¬

мента. Но временами иначе не получается, как только раз-два,

раз-два, в противном случае пришлось бы им стоять до ночи.

Тогда все идет быстро-быстро, берешь — даешь и — благо¬

слови господь, вр! вр! вр!
—	Вр! вр! вр! — говорю я.— Как ваши мессы в пансионате

Санта Кара.
Джанлоренцо не помнит.
—	Мессы, о которых вы рассказывали в Фиуджи, забыли?
—	А, в пансионате для лиц духовного звания?
Теперь он вспомнил. В Санта Каре было несколько десят¬

ков комнат, занятых священниками и монахами. Утром каж¬

дый спешил пИїь воду, а в пансионатской часовне имелся

всего лишь один алтарь, поэтому спешить при богослужении

было просто необходимо.
—	Да-да,— усмехается Джанлоренцо,— без спешки там не

обойтись. Каждый у алтаря торопился как мог. И шли эти

мессы раз-два, раз-два, вр! вр! вр!
—	Точно так же вы и тогда говорили.
—	Как хорошо вы все запомнили.
—	Все помню, и знакомство и разговоры.
Смотрю на него и думаю про себя, что он несколько попол¬

нел. Он смотрит на меня и думает, видимо, что я немного по¬

лысел. С того «вр! вр!» до этого «вр! вр!» прошло два года.

Они также прошли раз-два, раз-два, быстро-быстро! вр! вр!

Выглядываю в окно ризницы. Небо голубое-голубое. Непов¬

торимо, по-итальянски голубое!
—	А помните ли вы наши споры? — спрашиваю я.— Наши

споры о папе и мою критику?
Я беру его руку в свои и пожимаю. Это мое соболезнова¬

ние. Я мог бы, конечно, выразить свои чувства иначе, но не

уверен, удобно ли это. Я только акцентирую свои последние

слова и пожимаю руку Джанлоренцо. Но он не улавливает
397

этого акцента и многозначительного пожатия руки. Несом¬

ненно, смерть папы взволновала его, но размышляет он о ней,

конечно, только в соответствующие — для таких, если можно

так выразиться, далеких и великих вещей — моменты. То есть

во время мессы или молитвы, у себя в келье либо в церкви,

перед алтарем. Слишком уж бьет в нем жизнь ключом, чтобы

он мог думать не переставая о смерти папы. И слишком он

скромен, чтобы всем существом своим проникнуться ею. Как

ею, так и многими другими событиями крупного масштаба в

жизнр церкви, такими, например, как принятие новой догмы

или новая канонизация. Это для меня становится ясным из

вопроса, который мне Джанлоренцо задал.
—	Вы знаете, что папа умер?
—	Конечно, знаю, мы с женой именно потому и стесня¬

лись...
—	Чего?
—	Удобно ли в такой момент...
—	Приезжать ко мне?
—	Да, мы колебались.
—	Э, конечно удобно.
Джанлоренцо трогателен. Он простой и добрый. Звезд с

неба не хватает. Но испытывает уважение к людям думаю¬

щим. Это уважение, между прочим, выражается у него в пау¬

зах, которыми в наших разговорах в Фиуджи он всегда под¬

черкивал мои сомнения. Вот и теперь мы стоим минуту в мол¬

чании. Но только минуту, она проходит, и к Джанлоренцо

тут же возвращается прежнее настроение: от паузы, а может,

и от раздумья не осталось и следа. Он пожимает мне руку,

затем Зосе.
—	Хорошо, что вы приехали. Пойдемте, покажу вам тра¬

пезную, в которой мы принимаем самых почетных гостей. Вы

там немного отдохнете, а я тем временем что-нибудь приго¬

товлю, уже первый час, пора и перекусить.
По лестнице поднимаемся из ризницы в трапезную. Это

небольшой обеденный зал, напоминающий столовую в не¬

большом приходе. Стол, стулья, буфет, заставленный хрустл-

лем. На стенах иконы и несколько фотографий епископов и аО-

батов с дарственными надписями. Джанлоренцо усаживает нас

на стулья и исчезает. Я встаю, прохаживаюсь по залу. В окно

видны каменщики, перепачканные известью, но очень красоч¬

ные. Штаны, блузы, фески на голове — все разноцветное.
398

Гостеприимный Джанлоренцо возвращается через минутку,

вспомнив, что, возможно, мы хотели бы в ожидании обеда

смыть с себя дорожную пыль. Мы охотно принимаем пред¬

ложение.
Из трапезной переходим в туалет. Там умывальник. Но ба¬

чок с водой находится за стеной. Там стоит Чиччи с кувшином

и льет воду. Кран в умывальнике не закрывается. С Чиччи

приходится сообщаться через стенку. Сигнализация весьма

простая. Постучишь один раз — вода льется, два раза — пре¬

кращается. Тот, кто льет воду, разумеется, не видит моюще¬

гося. Джанлоренцо специально обращает на это обстоятель¬

ство наше внимание, так как в монастырях соблюдение прили¬

чий во время мытья — вещь важная.
Первой моется Зося. Потом я. Когда кончаю, мне хочется

еще раз осмотреть картинки в ризнице. Открываю дверь, но не

вхожу, задерживаюсь на ступеньках, так как в ризнице есть

народ. В центре, окруженный мужчинами, стоит Джанлоренцо.

Они все потные и разгоряченные, как мы, когда пришли сюда.

Видимо, только что поднялись наверх. Я пячусь назад. Наты¬

каюсь на Чиччи, который, покончив с умыванием, мчится на

кухню. При виде Джанлоренцо и окружающей его группы он

тоже останавливается. Кажется, и он не может понять, в чем

дело, так как все говорят одновременно и быстро. Но, видно,

дело интересное и важное, ибо через минуту открываются и

остальные двери ризницы, то есть ведущие со двора и из цер¬

кви. В дверях со двора показываются головы каменщиков в

фесках. Из церковных дверей высовываются головы монахов.

Обращают на себя внимание два человека из тех, кто окру¬

жает Джанлоренцо. Один — пожилой, седой, плечистый, с

озабоченным лицом, и другой — молодой, черноволосый, с ка-

ким-то особым выражением глаз, испуганным и злым. Оба

поминутно наскакивают друг на друга, остервенело и страст¬

но, повторяя одни и те же слова.
—	Е lutto nazionale!1 — кричит молодой.
—	Ma che c’entra il lutto!2 — кричит пожилой.
За этими возгласами следуют обрывки аргументации, а за¬

тем снова:
—	Ma е lutto nazionale!
1	Национальный траур! (итал.)
2	Но при чем здесь траур! (итал.)
399

—	Ma che c’entra il lutto!
Из их возгласов и объяснений Чиччи я уразумел только то,

что это делегация из городка Пьяцца ди Пентола. Патроном

городка является святой Рох, и именно сегодня его день. А из

полиции пришло распоряжение, запрещающее празднества,

поскольку правительство по случаю смерти Пия XII объявило

трехдневный национальный траур.
—	Ma che c’entra il lutto! — огорчается пожилой плечи¬

стым делегат.
—	Это мэр Пьяцца ди Пентола! — поясняет Чиччи.
Он говорит громко, ибо в ризнице стоит такой гам, что

мы с Чиччи могли бы кричать и никто не обратил бы на нас

внимания.
—	А другой?
—	Секретарь христианско-демократической партии.
Из дальнейших объяснений следует, что и мэр — христиан¬

ский демократ. Таким образом, это внутрипартийный спор, и

ведется он по вопросу, как понимать распоряжение полиции и

как к нему отнестись. Мэр считает, что следует оставить его

без внимания, в то время как секретарио придерживается мне¬

ния, что необходимо подчиниться.
В итоге снова:
—	Е lutto nazionale!
—	Ma che c’entra il lutto!
Дело осложняется тем, что традиционный праздник свя¬

того Роха в Пьяцца ди Пентола состоит из трех частей, послед¬

няя из которых носит в значительной мере светский характер.

То есть люди едят и пьют, засев за столы, установленные на

улицах, а в это время играет музыка. В празднестве прини¬

мают участие собаки в память пса, спасшего жизнь святому.

Когда Рох, посвятивший себя прокаженным, понял, что и сам

заболел, он удалился в пустыню, чтобы умереть, не заразив

других. Но его святые планы разрушил пес: наткнувшись в

безлюдном месте на больного человека, он привел к нему сво¬

его хозяина. Тот взял Роха к себе в дом, и святой выздоровел.

Поэтому в день святого Роха у столов ставят миски и для

собак. В память болезни святого и обласканных им прокажен¬

ных за стол садятся люди в масках. Лица у них раскрашены

в разные цвета, одеты они в лохмотья. Играет музыка, жадно

хватают еду собаки, маски гримасничают. Конечно, эта за¬

ключительная часть праздника святого Роха, проходящая в
400

основном в еде и питье, собственно говоря, уже не имеет свя¬

щенного характера, но без нее ни один прихожанин Пьяцца

ди Пентола не представляет себе милого его сердцу праздника

Роха, тем более что в его понимании кормление собак и гри¬

масы уродливых масок являются определенным литургиче¬

ским актом и актом чествования святого, который может оби¬

деться, если в посвященный ему день отменить эти традицион¬

ные, связанные с его личностью элементы.
Проблема далеко не легкая, ни для представителя испол¬

нительной власти, ни для представителя идеологической вла¬

сти, то есть для секретарио. Ибо, с одной стороны, святой

Рох — патрон городка, молебен и две процессии. С другой —

пирушка, осложняющая дело. Молебен и первая процессия

уже прошли. Вторая процессия должна начаться после полу¬

дня, ну и затем пирушка. Из обрывков речей, проклятий, упре¬

ков мне удается уловить, что с этой пирушкой дело можно

уладить с помощью компромисса, но предложенный вариант

никого не удовлетворяет.
—	Но при чем здесь национальный траур! — неизвестно в

который раз вопит озабоченный мэр.
—	А вынос тела!
Сегодня в три часа пополудни состоится экспортация: тело

Пия XII будет перевезено из Кастель Гандольфо в Рим.
—	Ma che c’entra! — кричит мэр.— Что же, люди поэтому

не должны пить и есть?
—	Пусть едят, но без музыки!
—	Без музыки! — багровеет мэр.— А триста тысяч лир

что — на ветер?!
Я снова ничего не понимаю. Но так всегда бывает, когда

слушаешь спор итальянцев.
—	Какие триста тысяч? — спрашиваю я у Чиччи.
—	Для музыкантов из Бари!
—	Они приглашены специально?
—	Да.
—	А их нельзя задержать?
—	Но тогда нужно будет им доплатить. За день они берут

триста тысяч. А у комитета нет таких денег.
В этот момент один из прибывших вновь напоминает о сво¬

ем варианте компромисса, который никого не устраивает.

Он предлагает, чтобы музыка была, но только церковная и

даже траурная.
26 Т. Бреэа
401

—	Вы что, шутите? — вскипает мэр.— А люди? Они дол¬

жны под такую музыку есть?!
Секретарио тоже против.
—	Не усмотришь за музыкантами! — говорит он.— Будут

неприятности.
Джанлоренцо стоит посреди этого шумящего круга. Они

пришли к нему за помощью, как к высокой духовной инстан¬

ции. Он является супериором отцов францисканцев и часто бы¬

вает в Риме. Городок месяц готовился к празднику. Может

быть, Джанлоренцо припомнит какой-либо параграф церков¬

ного права, который учитывал бы подобную ситуацию. А воз¬

можно, и такого параграфа не потребуется, достаточно одного

здравого смысла. Безусловно, именно на это больше всего рас¬

считывают мэр и три делегата, но четвертый, секретарио, стоит

за правопорядок.
—	Мне самому неприятно,— говорит он,—но траур

остается трауром. Оркестр надо отпустить.
—	А процессия? Что, по-вашему, святой должен возвра¬

титься в церковь без музыки?
—	Какая процессия? — спрашиваю я.
—	Вторая,— говорит Чиччи.	^
Узнаю подробности о второй процессии. После молебна фи¬

гуру святого несут из церкви в часовню за городом, часовня

изображает пустыню, в которую удалился святой в ожидании

смерти. Эта процессия тихая. Вторая послеполуденная — тор¬

жественная, с музыкой, притом бравурной. Ибо святого уже

нашел и ведет в свой дом гостеприимный и милосердный 'хо¬

зяин пса.
Кажется, все элементы обсуждаемого вопроса прояснились.

Известны все предпосылки, необходимые для того, чтобы сде¬

лать вывод. Джанлоренцо стоит молча, сосредоточенно ду¬

мает. Невольно и я начинаю размышлять, как выпутаться из

такой ситуации. Наконец Джанлоренцо заявляет:
—	Нужно поговорить с музыкантами!
—	Я уже с ними говорил,— отвечает мэр.
—	Ия тоже,— добавляет другой член делегации.— Они

не согласны с нашими условиями.
—	Оставьте это мне,— усмех'ается в ответ Джанлоренцо,

уверенный, что он своего добьется.
Я внимательно присматриваюсь к нему. Лицо его, минуту

назад озабоченное, снова стало веселым. Видимо, он не сомне¬
402

вается в том, что ему удастся уговорить оркестр. Цыганским

торгом заставит их остаться. Конечно, кое-что им перепадет

от комитета, но львиную долю музыканты получат от Джанло-

ренцо в особой валюте, в валюте церковной благосклонности.

Такая валюта для оркестра кое-что значит. Впрочем, отка¬

заться от нее нельзя, поскольку такой отказ в этой стране рас¬

ценивается как неуважение к религии.
Головы монахов в одних дверях, каменщиков в фесках

в других — исчезают. Ризница пустеет. Джанлоренцо зовет

Чиччи на кухню. Я возвращаюсь к Зосе, которая отдыхает в

шезлонге. Второй шезлонг, приготовленный для меня, стоит

рядом. Несмотря на суматоху, выполнено приказание Джан¬

лоренцо, который позаботился о нас, прислав шезлонги с од¬

ним из братьев. Раскладываю шезлонг и с наслаждением в

нем вытягиваюсь. Чудесно! В открытое окно плывут ароматы.

Слышно щебетание птиц. Испытываю приятную усталость.

Время от времени открываю глаза и смотрю в прозрачную си¬

неву неба. Впрочем, глаза открываются все реже и реже, и в

конце концов я, кажется, засыпаю.
Завтрак, приготовленный Джанлоренцо с помощью Чиччи,

великолепен. Гостеприимство Джанлоренцо не имеет границ

и во время завтрака еще более усиливается. Чиччи приносит

миску дымящихся макарон с подливкой. В этот момент Джан¬

лоренцо вспоминает о рыбках. Он вскакивает из-за стола и

мчится в соседнюю комнату, где он живет и где находится его

собственная кладовая. Появляется с коробкой сардин. Мы умо¬

ляем, чтобы он не открывал. Но Чиччи уже хлопочет возле

нее с консервным ножом. Коробка не поддается. Чиччи во¬

зится с коробкой. Джанлоренцо возится с коробкой. Мы кру¬

тимся возле Джанлоренцо и Чиччи, объясняя, что хватит мака¬

рон. Ничего не помогает. Джанлоренцо не желает нас и слу¬

шать. Едва успев открыть сардины, он уже снова мчится в

свою комнату и приносит вино с великолепной этикеткой и

соответствующим этикетке букетом, убирая со стола обычное

бочковое, которое Чиччи уже успел поставить.
Едим и пьем. После макарон с сардинами на столе появ¬

ляется еще рыба. На этот раз не из коробки. Пресноводная,

местная, чудесная на вкус. За рыбой следуют различные са¬

латы. После обычных салатов — салат из каштанов, приготов¬

ленный по рецепту, о котором вспоминал Джанлоренцо в риз¬

нице, то есть с чесноком. Затем приходит черед разных сыров.
26*
403

Затем — фрукты: груши, яблоки, инжир, виноград. И, наконец,

наступает очередь frutta secca, то есть орехов, и еще раз каш¬

таны— теперь уже сладкие. После фруктов Джанлоренцо

последний раз вскакивает из-за стола. Возвращается он.с ба¬

тареей монастырских ликеров и наливок. Заставляет нас по¬

пробовать из всех бутылок, пошутив попутно, что это для того,

чтобы мы. получили представление о различных монашеских

уставах. Наконец пиршество заканчивается кофе. Отяжелев¬

шие, возвращаемся в шезлонги. Джанлоренцо же возвра¬

щается к своим занятиям. Францисканский устав, как, впро¬

чем, и уставы других монашеских орденов, запрещает отдых

после принятия пищи.
Когда через часок я и Зося протираем глаза, уже три часа

дня, мы встаем из уютных шезлонгов. Дверь в комнату Джан¬

лоренцо открыта. Комнатка небольшая, железная кровать, сто¬

лик, стул, книжный шкафчик, еще шкафчик и третий, побольше,

с дверцами нараспашку,— кладовая. Дверь из комнаты Джан¬

лоренцо ведет на большую террасу. На террасе стоят не¬

сколько шезлонгов. Окидываю взором все это. Но только позд¬

нее, когда Джанлоренцо сам показал эту террасу, я замечаю

на ней скамеечку для коленопреклонений. Джанлоренцо объ¬

ясняет, что здесь он больше всего любит молиться. Особенно

по вечерам. В это время на террасе в самом деле должно быть

очень красиво, среди бескрайнего простора земных и не¬

бесных огоньков. Ну и немного страшновато при виде гор,

когда они во мраке приобретают свой неуклюжий, страшный

вид.
Но сейчас горы уютные и мягкие. Нам весело. Отдохнули

мы славно. Запахи и щебетанье птиц ошеломляют нас. Мы

спускаемся в ризницу. Здесь пусто. В церкви также пусто.

Проходим через церковь и останавливаемся на площадке пе¬

ред церковью. Потягиваясь, не спеша подходит к нам белая

кошечка. Зося берет ее на руки, кошка, повернув голову, вни¬

мательно всматривается. Такое впечатление, будто кошка раз¬

мышляет, знает ли она Зоею. С гор наплывает тишина. Ниж¬

няя терраса перед церковью имеет форму огромного квадрата,

со стороны склона она огорожена стеной. Склон довольно

крутой. Смотрю вниз, смотрю вдаль. Вдали слева — Пьяцца ди

Пентола, городок затянут легкой, как тюль, мглой, городок

погружен в заботы о своем ежегодном празднике, нарушен¬

ном непредвиденными обстоятельствами.
404

Ближе, то есть между Пьяцца ди Пентола и Торкати, вижу

шоссе, по которому мы приехали сюда. Ползут по нему авто¬

мобили, похожие на жучков. На улицах Торкати тоже пол¬

зают жуки. Несмотря на расстояние, на улицах и площадях

можно различить людей. Расстояние делает их микроскопиче¬

скими. Видно, как они передвигаются или стоят, сбившись в

кучки. Не могу на них насмотреться, удивительно, какие они

крохотные. По углам террасы, со стороны склона, стена под¬

нимается уступами. На уступах стоят свечи и две большие ка¬

менные фигуры — святого Иосифа и святого Иоанна. Головы

святых слегка наклонены, они также смотрят в долину, раски¬

нувшуюся у их ног, в долине строения, тропинки, дороги,

животные, автомашины. Святые, видимо, стоят уже здесь не¬

сколько веков, кое-где они покрылись плесенью.
Появляется Чиччи со своим неизменным «Eccolo il convento,

lo vedono?» А вслед за ним Джанлоренцо. Он смеется, весь

монастырь, думая, что мы спим, ходит на цыпочках мимо тра¬

пезной, а мы, оказывается, здесь. Объясняем, что встали не¬

давно. После этих объяснений отправляемся осматривать мо¬

настырь и окрестности, на этот раз уже подробно. Сначала

идем в старую часовню, она производит сильное впечатление.

Чем-то напоминает лавку старьевщика, а в какой-то степени

антикварный магазин. И здесь есть дары, они волнующе

просты. Куртка, пара сандалий, пастушеский посох, трубка.

Таких вещей здесь великое множество. Есть и получше: под¬

венечные платья, шали, мужские.и дамские шляпы, подсвеч¬

ники, бусы, ранцы, сабли, пули, лампы, фарфоровые статуэтки.

Чего здесь только нет! Часовенка до отказа набита, на полу

множество монет. Их собирают только раз в году, согласно

очень давнему распоряжению конгрегации соборов, которая

вынуждена была вмешаться в спор между францисканцами

и потомками основателя часовни относительно обязанностей

и прав, связанных с содержанием санктуариума и доходами

с него. Решение конгрегации можно прочесть на мрамор¬

ной доске, вмурованной в стену старого санктуариума с на¬

ружной стороны. Этот приговор-решение начинается слова¬

ми: «Dubium an... et quibus conditionibus...»1 — и заканчи¬

вается подписью тогдашнего шефа этой конгрегации, карди¬

нала дТогенлоэ.
1 «Сомневаясь в... и на каких условиях...» (лат.)
405

Идем дальше. Осматриваем форестьерию. За ней раскину¬

лась поляна. Поляну охватывает полукругом слегка холмистая

местность, покрытая каштановым лесом. На поляне и под каш¬

танами обычно располагается основная масса паломников.

Осматриваем форестьерию со всех сторон. Сейчас здесь рабо¬

тают каменщики. Они пристраивают к форестьерии целое

крыло с аркадами; Джанлоренцо сказал, что оно будет назы¬

ваться Casa del Pelegrino (Дом пилигримов). Опять появ¬

ляется белая кошка. Зося берет ее на руки, а она, как и в тот

раз, повернув голову, сосредоточенно рассматривает Зоею.
Заглядываем в конюшни форестьерии, сейчас там пусто. За¬

тем Джанлоренцо ведет нас через двор к церкви. Через боко¬

вую дверь по узкой лестнице входим в анфиладу комнат с же¬

лезными кроватями, простыми столами и стульями, умываль¬

никами. Можно подумать, что это часть монастыря, но от

Джанлоренцо узнаем, что это внутренняя форестьерия, пред¬

назначенная для «дачников». В ней может разместиться около

десяти семей. В этом тихом уголке, без особых туристических

достопримечательностей, они проводят свой скромный отпуск

вблизи санктуариума. Время у них проходит в прогулках по

монастырским лесам, в вылеживании на солнышке и в уча¬

стии в литургической жизни святой обители.
Солнце здесь чудесное, воздух чистейший, тишина — никем

не нарушаемая. Летом все комнаты заняты. Есть такие семьи,

которые приезжают из года в год. Из Авеллино, из Гроттами-

иарда, из Беневенто, даже из Кампобассо. К первому сен¬

тября, то есть к началу школьных занятий, возвращаются до¬

мой, окрепшие телом и духом. Везут с собой мешки орехов,

сушеных грибов, ягод и всяких цветов, а также пучки самых

различных приправ и лекарственных растений. Комнаты и ceil·

час еще пахнут всеми этими травами, хотя дачники уехали две

недели назад. В комнатах хлопочет Чиччи, сосредоточенно пе¬

редвигая кровати. Вытаскивает из чулана огромные пласти¬

ковые мешки, достает оттуда одеяла. Мы не хотим ему ме¬

шать в этой, видимо, генеральной уборке перед наступлением

зимы и идем по коридору дальше. Коридор приводит нас в

узкий и длинный зал — трапезную для дачников. Отсюда по

лестнице мы выходим на террасу над главным портиком

церкви.
Перед нами — простор. Простор, которым мы восхищались

с нижней террасы церкви. Видим стену, о которую опирались,
406

когда смотрели вниз. Видим сверху святых Иосифа и Иоанна,

всматривающихся в долину. Отсюда их фигуры кажутся сгорб¬

ленными. У святого Иосифа на плече глубокий черный рубец.

Это след от молнии, ударившей в него несколько лет назад.

Эта молния убила паломника и его лошадь, находившихся

возле святого. Джанлоренцо не может понять, почему так про¬

изошло. И никто не знает. Один бог. Он, конечно, знает. Джан¬

лоренцо в этом не сомневается. Человека, которого убило мол¬

нией, Джанлоренцо знал. Хорошим его не назовешь, но и пло¬

хим тоже — такой же, как большинство здешних жителей.
В церковь ходил регулярно, исповедовался также регу¬

лярно. В санктуариум тоже заходил и аккуратно делал при¬

ношения. По-человечески рассуждая, если люди похуже его

живут, то почему бы и ему не дождаться обычной нормальной

смерти, которая пришла бы в свое время. Но так дело выгля¬

дит, если подходить к нему по человеческому разумению. И со¬

всем иначе все представляется с точки зрения божественного

разума, которому доступно все неизвестное. Если бы человек

мог представить масштабы неизвестного, он перестал бы мно¬

гому удивляться. Но этого нельзя даже представить себе. По¬

этому в подобных случаях естественной реакцией бывает

удивление. Не следует, однако, размышлять над этим. А чтобы

побороть в своей душе это удивление, достаточно задуматься

вот над чем: поскольку всего бесконечного количества слож¬

нейших предпосылок мы не знаем, то как же мы можем

недоверчиво относиться к сделанному на их основании

выводу?
Люблю, когда Джанлоренцо так рассуждает. Вначале,

в Фиуджи, он часто злил меня. Злил тем, что, как слепой,

кружил на одном месте в своих формулах. Злил, когда пере¬

числял свои аргументы, заранее объявляя, сколько их будет.

Столько-то и столько-то, чтобы доказать данную истину, ни

одним больше, ни одним меньше, чтобы обосновать другую.

Злил меня тем, что ничего не хотел искать, что все у него уже

было найдено и рассортировано по полочкам. Что ко всем

тайнам, проблемам и антиномиям относился он как к экспо¬

натам школьного кабинета природоведения. Но вскоре я пере¬

стал сердиться. Он и дальше продолжал рассуждать так, как

его научили. И сейчас в голове его работает тот же самый

вечный механизм сцепленных друг с другом шестеренок. Но я

стал подходить к этому его механизму с эстетической точки
407

зрения. А может быть, просто полюбил его как человека и

симпатия к нему распространилась и на его механизм, хотя

по-прежнему с ним спорить было так же бесполезно, как, ска¬

жем, с автомобильным мотором или с часами.
Паломник, которого вместе с лошадью убило молнией, при¬

шел в санктуариум с тысячами других паломников в день

благословения животных, то есть в апрельский понедельник

in albis. С верхней террасы видна дорога от старого санктуа¬

риума к террасе перед церковью. Джанлоренцо объясняет нам,

как происходит вся церемония благословения: потихоньку в

процессии пилигримы идут от огромной площади вокруг ста¬

рого санктуариума; идут они кто с конем, кто с коровой, кто

с овцой. У церкви процессия разбивается на столько потоков,

сколько в этот день имеется монахов, дающих благословение.

За каждым монахом стоит служка с небольшим медным та¬

зом, наполненным елеем. Паломник со своей скотинкой под¬

ходит, останавливается. Монах произносит слова благослове¬

ния, а затем на лбу животного ставит крестное знамение.
—	Как звучит это благословение? — спрашиваю я.
—	Пресвятая дева, с радостью «материнской дай благосло¬

вение и этому неразумному существу.
—	Это старинная формула?
—	Очень. Никто уже не знает, чья она.
Джанлоренцо рассказывает, что τθτ, кто имеет стадо овец,

все стадо не пригоняет, а приводит всего несколько штук, не¬

что вроде делегации. Так же поступают и те, у кого много ло¬

шадей и коров. Впрочем, здесь нет обязательных правил. Один

хозяин приходит с одной овцой, другие — с двумя. Нередко

бывает и так, что паломники пригоняют здоровую и сильную

скотину, а слабых оставляют дома; крестное знамение не обя¬

зательно ставят на лбу животного, тут нет строгих правил.

Овцам трудно его начертать на лбу потому, что они не стоят

на месте, не то что коровы, поэтому чертят крест где придется.

Да и лошадям тоже, а уж жеребцам, как правило, крест ста¬

вят на круп, очень они пугаются, когда кисть, обмакнутую в

елей, подносят к глазам.
—	Вон та загородка,— показывает Джанлоренцо на зага¬

дочную стенку, на которую мы обратили внимание, когда при¬

шли сюда,— возле нее благословляют лошадей. Паломник под¬

водит лошадь к стене. А монах стоит по другую ее сторону,

иначе лошадь может лягнуть его.
408.

—	А какие кисти употребляете?
—	Все равно какие. Правил нет. Используем старые ки¬

сточки для бритья, так как специальных кистей не выпускают.

Кисть должна быть крепкой, за день-то столько скотинки прой¬

дет. Иногда на каждого монаха приходится по пятьсот штук.

Чтобы выдержать такую нагрузку, кисть должна быть на

все сто.
По краям нижней террасы, той, которую окружает стена

с фигурами святых Иосифа и Иоанна, возвышаются ги¬

гантские пинии. Стволы у них стройные, как у сосны,

а крона — как у ели, только все это в увеличенном размере.

Сейчас от них на землю ложатся огромные тени. Тени пиний,

тени святых перерезают террасу, а тени от крон падают на

стены форестьерии и на аркады строящегося Casa del Peleg-

rino. Начинает темнеть. Пора возвращаться.
Спускаемся за своими вещами в трапезную, где мы обе¬

дали. Каждому из нас, ну и, конечно, нашему шоферу-италь-

янцу, Джанлоренцо приготовил в подарок по объемистому

мешочку каштанов. В ризнице он просит нас задержаться.

Исчезает и через минуту появляется с другой стороны при¬

лавка, у которого становятся пилигримы с приношениями.

Поднимает решетку на окошке. В руках у него целая при¬

горшня различных сувениров: почтовые открытки, четки,

иконки, фигурки, чашечки и будильники с изображением.ма¬

донны, помазанницы божией, хрустальные шарики с репро¬

дукцией чудотворной иконы, ножи для книг с глазком, в ко¬

тором, если поднести к свету, можно увидеть изображение

санктуариума. Джанлоренцо сердечный и щедрый. Но мы не

хотим его грабить.
—	Нет ли у вас сувениров с животными? — спрашивает

Зося.— Патронессой санктуариума является пресвятая дева,

покровительница животных, мы хотели бы иметь сувенир с жи¬

вотными.
—	С животными,— повторяю я.
—	Con le creature irrazionali *,— Зося прибегает к более

вежливой и более богословской формуле.
К сожалению, таких сувениров у Джанлоренцо нет. Они

в проекте, но до сих пор нет разрешения на них. Припоминаю,

что я слышал в Риме о конгрегации обрядов: она иногда не
1 С иррациональными сущестнамн (итал.).
409

знает, как быть с древнейшими литургическими обрядами

местного значения. Упразднить она их не может, поэтому ста¬

рается не поднимать вокруг них шума. Возможно, и в дан¬

ном случае такое соображение играет свою роль, а может,

конгрегация противится самому способу рекламы. Это все

мои догадки. Но объяснений у Джанлоренцо мне просить

неудобно.
Пора прощаться. Джанлоренцо опускает решетку. Он бла¬

годарит нас за то, что навестили его. Мы его — за гостепри¬

имство. Выходим из ризницы. У огромного санктуариума про¬

щаемся еще раз. Говорить уже почти нечего. Но расстаться

не можем. У часовенки, где Инкороната чудесным образом

спасла ребенка от разъяренного быка, прощаемся в послед¬

ний раз. Джанлоренцо стоит и смотрит нам вслед. Сразу же

за часовней — крутой поворот, и Джанлоренцо исчезает.
С нами возвращается Чиччи. Он несет наши каштаны.

Время от времени он наклоняется, подбирает с земли крупные

каштаны и запихивает в мешки. Прежде чем спрятать туда

каштан, Чиччи внимательно его осматривает, так что сорта

он, безусловно, не перепутает. Каштанов множество. Стоит

лишь ветру зашуметь, как они градом сыплются с деревьев.

А порывы ветра становятся все чаще, как это всегда бывает

под вечер в горах. Уже смеркается. У следующего поворота

еще раз побеждает дневной свет. Через перевал между двумя

огромными пушистыми холмами он вспыхивает в последний

раз, чудесный, ослепительный, но уже красноватого оттенка.

На минутку останавливаемся. С места, где мы стоим, виден

большой кусок дороги, спускающейся зигзагами в долину. По

ней нам предстоит идти.
На дороге небольшое движение. Почти все спускаются

вниз. Возвращаются со сбора каштанов, бредут ослики, таща

груз, больший, чем они сами. Ослики ступают осторожно. За

два или три поворота от нас отчетливо видна группа людей,

поднимающихся в гору. Когда они входят в полосу пробиваю¬

щегося через перевал красноватого света, они вдруг начинают

пылать красным пламенем. Это оркестр. Музыканты карабка¬

ются в гору со своими трубами, кларнетами, барабанами,

медными тарелками и бог его знает еще с чем. Это для них,

наверное, готовил Чиччи комнаты во внутренней форестьерии,

чтобы они могли переждать там объявленный траур.
410

Рим, 12 октября 1958 года
Вчера мы вернулись в Рим, ехали кружным путем — через

Фоджию, Сан-Джованни Ротондо, Пескару и Авеццано. Рим —

в трауре! Он кажется черным от развешанных по всему го¬

роду извещений о смерти, приказов, объявлений и призывов в

траурных рамках. Приспущены государственные флаги, флаги

на зданиях посольств, знамена различных организаций и сою¬

зов. Парламент закрыт, и сенат закрыт. Перед их зданиями,

как, впрочем, и на площади Венеции и перед Квириналом,

установлены парадные мачты с золотыми орлами. Пригото¬

вили их к приезду иранского шаха. Визит его пришлось отло¬

жить на более позднюю дату, но гигантские столбы решено

было не убирать. Их перевязали широкими траурными лен¬

тами.
Подчерненный город гудит от сплетен, слухов и неофици¬

альных сообщений. Я отсутствовал несколько дней, и у меня

накопился ряд неотложных дел. Но после первого же визита

в итальянское МИД и после встречи в кафе с С. убеждаюсь,

что ничего сделать не удастся. Как река в половодье, захле¬

стывает меня эта всеобщая болтливость. Каждый рассказы¬

вает мне, что знает, что видел, что слышал. У каждого есть

кто-то в Ватикане, какая-то важная персона, которая лучше

других информирована обо всем. Я ничего не знаю, я только

что приехал в Рим. Поэтому меня легко можно накачивать но¬

востями, я даю людям выговориться и не перебиваю их своими

суждениями.
Впрочем, мне понятна причина возбужденного состояния

моих собеседников. Жизнь Рима веками концентрировалась

вокруг пап. Савойская династия и Муссолини нарушили эту

геометрическую систему. Но их уже нет, а папа сохранился и

снова стал центром этого мира. Властный, охваченный одной

страстью — давить на воображение римлян и всех, кто сюда

прибывает, папа по временам, казалось, заполнял сверх меры

своей особой этот город. Быть может, он считал, что сглажи¬

вает те изъяны в представлениях римлян, которые остались у

них после эпохи, когда в Риме были два центра, и такое есть

объяснение внутренней силы Пия XII. Возможно, это и пра¬

вильно, а возможно, и не правильно. Вернее всего, это так и

есть, только следует добавить и другие, не менее существен¬

ные, причины. Так это или не так, но, судя по облику города,
411

по напряженному состоянию люден, чувствуешь, что папа до¬

стиг поставленной перед собой цели.
Будь то его почитатели или противники, люди, преданные

ему душой и телом, или скептики — все взволнованы и воз¬

буждены. О папе говорят самые различные вещи, но неиз¬

менно как рефрен повторяют одну и ту же мысль: кончается

определенная эпоха. Поначалу пытаюсь спрашивать. Хочу до¬

биться более точной формулировки. Я знаю, что понтификат

Пия XII и его методы правления обладали своими специфи¬

ческими чертами. Не их ли конец имеют в виду те, кто

говорит о завершении определенной эпохи? А может быть,

подразумевается концентрически централистский характер

властвования папы? Или речь идет о механизме, который в

дальнейшем действует автоматически, о механизме самообо-

жествления своей личности? А может быть, о вещах иного

рода и иного масштаба? О тех политических и общественных

формах, которые он хотел навязать миру? Я спрашиваю обо

всем этом, но не получаю ответа. Тогда я прихожу к выводу,

что для всяких уточнений не пришло еще время. Сам по себе

разительный факт, что окончилась целая эпоха, действует на

всех с такой силой, что дает вполне достаточно пищи для

чувств и умов.
Я эти вещи воспринимаю несколько иначе. Но и я не очень-

то задумываюсь над тем, какая же это, собственно, эпоха кон¬

чилась. Мое воображение до краев заполнено всем, что я знаю

о болезни и смерти Пия XII. Для моих собеседников это во¬

просы уже обсужденные. Теперь все живут перипетиями сле¬

дующих действий спектакля. Что касается сегодняшнего дня,

последних новостей, пересудов, слухов и самой свежей инфор¬

мации, то все они связаны с тем неописуемым замешатель¬

ством, которое возникло в Кастель Гандольфо и в Ватикане

после смерти папы. Пустота, которую Пий XII искусственно

создал вокруг себя, пустота, заполненная множеством мел¬

ких, серых преосвященств, пустота, вызванная тем обстоятель¬

ством, что три должности, важнейшие для данного момента,

никем не заняты, на много часов привела механизм в бездей¬

ствие. Маленькие, серые преосвященства перестали существо¬

вать, ведь они как бы умерли вместе с Пием XII. Больших,пур¬

пуровых преосвященств, которые согласно канонам соответ¬

ствующих конституций обязаны в такую минуту совершать

веками утвержденные действия, не было, ибо Пий XII их не
412

назначал. Таким образом, в сложившейся беспрецедентной си¬

туации некому было принимать решения. А тем временем на¬

копилась груда совершенно неотложных дел. Решать их никто

не хотел, страшась ответственности или того, что все придется

переделывать заново, когда наконец станет ясно, кто же бу¬

дет властвовать. Лишь через десять часов после смерти папы

на первой генеральной конгрегации кардиналов положение

прояснилось. На этой конгрегации кардиналы избрали камер-

лепго, то есть нечто вроде регента, в лице кардинала Алоизи

Мазелла. Наконец-то, хотя и с большим опозданием, дело

сдвинулось с мертвой точки.
Я слушаю все, что мне рассказывают об этом замешатель¬

стве, и благодаря множеству деталей картина становится все

более полной. Действительно, смятение, видимо, было боль¬

шое. Однако я думаю главным образом о тех днях, которые

ему предшествовали. О днях, послуживших как бы предпо¬

сылкой ко всей этой сумятице. Вспоминаю свой разговор с М.,

состоявшийся накануне нашего отъезда в Неаполь, Салерно

и к отцу Джанлоренцо. Как всегда, М. говорил о Пии XII со

смешанным чувством восхищения и неприязни. М. было из¬

вестно, что с конца сентября Пий XII чувствовал себя плохо.

Возобновилась икота, мучившая его в 1954 году. Лица из бли¬

жайшего окружения папы проявляли беспокойство, но сам

Пий XII не желал считаться со своим недомоганием. Он не

соглашался ни на йоту отступать от плана занятий. И когда

ему напоминали об икоте, отвечал: «Поговорим о чем-либо

другом».
Папа часами готовился к выступлениям. Собственноручно

перепечатывал на пишущей машинке окончательные варианты

своих речей, заучивая их таким образом наизусть. В четверг,

второго октября, Пий XII произнес получасовую речь по-ла¬

тыни перед американскими семинаристами, явившимися к

нему во главе с кардиналом Спеллманом. В субботу он обра¬

тился с приветствием к участникам конгресса по пластической

хирургии. Наконец, в воскресенье, накануне первого приступа,

папа выступил с длинной речью, обращенной к международ¬

ному конгрессу нотариусов. Он говорил минут сорок по-фран¬

цузски. Помимо этого, он принимал людей на частных аудиен¬

циях. Последним, кого папа принял на подобного рода ауди¬

енции, был Алек Ганне, известный английский актер, недавно

перешедший в католичество. И, наконец, каждые два-три дня
413

большой замковый двор Кастель Гандольфо заполняла плот¬

ная толпа верующих или просто любопытных. Пий XII появ¬

лялся тогда на балконе и обращался к присутствующим с

приветствиями на разных языках. В последней группе, кото¬

рую он принял в воскресенье после полудня, находились также

участники туристской поездки клуба католической интелли¬

генции из Польши.
А ведь, кроме чужих, были еще и свои. Из года в год их

становилось все меньше и меньше. Постепенно сужался круг

людей, с которыми Пий XII соглашался работать. Но объем

работы от этого не сокращался. До последней минуты он дер¬

жал в руках кормило своего всевластия. Кормило, вожжи и

все нити. Люди, работавшие с ним, изнемогали под бременем

множества дел. Он один был неутомим. Когда к нему явля¬

лись монсиньоры Тардини или Делл’Аква, следом за ними

везли тележки, нагруженные папками с делами. Пий XII хо¬

тел обо всем знать. Хотел все сам решать.
Участники конгресса нотариусов, которых он принял в вос¬

кресенье утром, рассказывают, что не все слова папы можно

было разобрать, особенно в заключительной части его вы¬

ступления. Папа произносил их невнятно, ему мешали уста¬

лость и икота, вернее, попытки скрыть ее. В конце аудиенции

случилось нечто немало их удивившее. Пий XII поднял руку,

чтобы сотворить крестное знамение. Но не сотворил. Позднее,

уже на следующий день, всем стало ясно, что так проявился

первый симптом быстро надвигавшейся афазии, но тогда это

никому не пришло в голову. Пий XII стоял с застывшей рукой

и неподвижными пальцами. Наконец он опустил руку и, про¬

щаясь с собравшимися, сказал: «С богом».
Несмотря на грозный сигнал, папа не менял обычного рас¬

порядка дня. После полудня он вышел к группе верующих и

туристов, о которых я уже упоминал. Когда они покинули Ка¬

стель Гандольфо, папа отправился на свою ежедневную про¬

гулку. А вернувшись с прогулки, сел за письменный стол. Ра¬

ботал он допоздна. О врачах не хотел и слышать. Тем не менее

домашние поделились своими опасениями с личным врачом

Пия XII, профессором Риккардо Галеацци-Лизи. Сестра Пас-

куалина позвонила также в Венецию профессору Гасбаррини,

кардиологу, под наблюдением которого находился папа. Не

застав его дома, она соединилась с патриархальной курией

Венеции. Курия со своей стороны, а полиция — со своей при-
414

нялнсь искать кардиолога в ресторанах, поскольку им сказали,

что профессор условился с друзьями пообедать в городе. За¬

держали самолет, вылетавший в шестнадцать часов из Вене¬

ции в Рим. Но дальше задерживать отлет было нельзя, так как

на землю садился туман и становился все более плотным.

В конце концов самолет улетел без Гасбаррини. Профессор

поспел лишь на поезд и в полночь приехал в Рим. Он позвонил

в Кастель Гандольфо. Ему сказали: «Пий XII упорно твердит,

что чувствует себя хорошо». Было решено на следующее утро

вновь попытаться преодолеть сопротивление его пресловутого

santa testardaggine1.
Папа проявлял упрямство во всем, что касалось его здо¬

ровья. Он увлекался медициной. На медицинских конгрессах

и конференциях произнес немало речей, и поскольку он тща¬

тельно готовился к каждому выступлению, то в конечном

итоге мог легко разобраться в данной проблематике. Но ле¬

читься он никогда не любил; в качестве пациента отвергал

всякое смягчение обычного режима. Если говорят, что он еще

кое-как мирился с болезнью, то периода выздоровления не

терпел. Однажды мне довелось услышать на этот счет стран¬

ное высказывание, оно звучало примерно так: «Будучи папой,

он испытывал к нему просто моральное отвращение». Мне

кажется, что выздоровление у него ассоциировалось с пред¬

ставлением о половинчатой, неполной активности, а это он счи¬

тал недопустимым в своем ведомстве, так сказать, с теологи¬

ческой точки зрения. Точно так же папа возражал против ка¬

кого-либо облегченного, в соответствии с его возрастом,

режима труда. С этим он даже теоретически не мог прими¬

риться. Он не шел ни на какие скидки по отношению к своим

обязанностям. Кажется, папа допускал только две возможно¬

сти— либо он полностью владеет своими умственными спо¬

собностями и ничем не ограничивает своей деятельности, либо

умирает. Разумеется, он не рассматривал это как директиву

для простых смертных, это была преисполненная гордыни ди¬

ректива для собственного употребления, для личного исполь¬

зования наместника бога на земле, заместителя или наслед¬

ника Христа.
Таким образом, если уж ему было суждено болеть, то он

предпочитал болезнь бурную, острую, как можно менее затяж-
1 Святое упрямство (итал.).
415

ііую и проходящую бесследно. Папа был сторонником хирур¬

гической терапии. Он вообще питал слабость к хирургам и лю¬

бил хирургию. Хирургический нож сразу отделял больное ме¬

сто от здорового, и вообще хирургия вмешивалась в болезнь

быстро и решительно. Но если его расположение к хирургии

ни у кого не встречало возражения, то другое медицинское

пристрастие Пия XII вызывало беспокойство даже у его при¬

верженцев. Я имею в виду его склонность ко всякого рода

гормональному лечению и к методу подсадки живых тканеіі.

Папа увлекался ими, веря, что с их помощью он полностью

сохранит свои умственные и физические способности. Н. утвер¬

ждал, что папа видел, насколько опасны некоторые методы

лечения. То есть он отдавал себе отчет в том, что они выну¬

ждают человека, подвергшегося такому лечению, нерасчетливо

тратить свои силы, истощая их запас намного раньше срока.
Но как раз в своем, особом случае папа считал, что по¬

ступает правильно. По его мнению, он либо должен быть в

расцвете сил, либо обязан вообще прекратить свое существо¬

вание. Ничего другого он не признавал. Правда, теоретически,

помимо расцвета сил и смерти, Пий XII допускал и третью

возможность: отречение от сана. Видимо, он подумывал об

этом в последние годы войны. По крайней мере так утвер¬

ждают некоторые люди, приводя в качестве доказательства

конституцию — разрабатываемую им в те годы и обнародован¬

ную уже после войны,— в ней он предусматривает такую воз¬

можность, в то время как с незапамятных времен другие папы

не касались этого вопроса при составлении подобных доку¬

ментов. Но если он и размышлял об этом в те горькие годы,

то позднее, видимо, изменил свое мнение и думал лишь о

своей долгой жизни и предельно активной деятельности.
Энергия у него была поразительная. Он тщательно подго¬

тавливал свои выступления, в некоторые периоды — изо дня

в день. Одна за другой следовали энциклики; огромные речи,

связанные с беатификациями или канонизациями; послания —

по разным случаям и к праздникам. Ни один папа не вознес

столько людей на алтарь. Ни один не опубликовал такого

количества энциклик. Ни один папа столько раз не выступал.

По выражению кардинала Спеллмана, Пий XII в этом отноше¬

нии был «папой-рекордоманом». И это бесспорно.
В то же время для людей, имевших возможность наблю¬

дать за папой, как в курии, так и вне ее, самый механизм этой
416

рекордомании оставался спорным. Он вызывал беспокойство

даже у некоторых лиц из ближайшего окружения папы. Их

удивляло то, что папа не допускал и мысли о какой-либо раз¬

рядке, отдыхе, отвлечении от повседневных дел. Над ним дов¬

лела беспощадная необходимость непрерывной тренировки в

разнообразнейших формах красноречия, чередующаяся с жаж¬

дой демонстрирования своей особы. Человек этот либо ковы¬

рялся за письменным столом, либо показывал себя публике —

либо одно, либо другое. Я намеренно употребил это, быть мо¬

жет, и грубое слово «ковырялся», потому что именно так вы¬

разился, говоря о Пии XII, один близкий ему человек. Ковы¬

рялся так, словно не желал ничего замечать, кроме того, над

чем он корпит. Так он работал, не признавая ни дней отдыха,

ни каникул, словно опасался, что придет время, когда его

мысль отвлечется от определенной, конкретной задачи. Такое

впечатление производил он на многих людей, близко его знав¬

ших. С годами это впечатление усиливалось.
Рим, 13 октября 1958 года
В понедельник, в пять часов утра, Пий XII проснулся от

невыносимой головной боли. У него еще хватило сил, чтобы по¬

звонить. В его маленькой, скромной комнатке столпились

домочадцы: камердинер Марио Стоппа, сестра Паскуалина и

прелат — камергер Назалли Рокка ди Корнелиано. Папа был

бледен, весь в поту, тяжело дышал. Все же через полчаса он

уснул, а час спустя, когда в Кастель Гандольфо приехал его

домашний врач, состояние Пия XII не вызывало тревоги. Папа

пожелал, как и всегда, подняться с постели, раздраженно

твердя, что его ждут неотложные дела. Он согласился лишь не

служить в этот день мессу. Принял причастие из рук отца Лей-

бера. Потом, как обычно, очень скромно позавтракал и в поло¬

вине девятого сел за письменный стол.
Правда, говорят, что ему стало худо как раз в тот момент,

когда он направлялся в кабинет, где стоял его письменный

стол. Так или иначе, он внезапно поднес руку к глазам, вос¬

кликнул: «Не вижу, ничего не вижу!» —и тут же потерял со¬

знание. Его перенесли на кровать. Немедленно пригласили
27 Т. Бреза
417

профессора Гасбаррини, который ожидал вызова и не вер¬

нулся в Венецию. Гасбаррини привез с собой профессора Ко¬

релли, тоже знаменитость. Они установили «нарушение моз¬

гового кровообращения на почве артериосклероза». Но нару¬

шение было вызвано не разрывом сосуда, а спазмом. Чтобы

снять спазм, применили соответствующее впрыскивание. Опа¬

саясь осложнений в почках, вызвали известного римского уро¬

лога, профессора Мингаццини. Из расположенного поблизости

городка Рокка ди Папа привезли кислородные подушки, так

как в Кастель Гандольфо их не оказалось.
В суматохе никто не заметил молоденькой пяры новобрач¬

ных, юноши в черной визитке и девушки в подвенечной вуали,

родственников камердинера Стоппы, которым напа назначил

аудиенцию сразу же после венчания. Венчались они непода¬

леку, в Фраскати. Молодые подъехали к замку папы и дрожа

от волнения прошли внутрь здания, держа в руках большой

парадный белый пропуск. Их остановили лишь у двери опо¬

чивальни папы. Благодаря этой паре в Рим, в город, просочи¬

лись первые вести о болезни папы.
Что касается Ватикана, то там о болезни узнали от князей

Пачелли, которым позвонила сестра Паскуалина. Полученное

от нее известие они передали руководителям статс-секрета-

риата. А те в свою очередь, согласно действующим прави¬

лам, уведомили о сложившейся ситуации кардинала Микару,

заместителя декана коллегии кардиналов, которого ввиду от¬

сутствия самого декана, Тиссерана, надлежало считать первым

кардиналом курии. В тот день Микара тоже плохо себя чув¬

ствовал. Но к полученной информации отнесся серьезно и при¬

казал передать ее по радио кардиналу Спеллману, который

вместе со своими американскими пилигримами уже находился

на пути в Нью-Йорк. Трансатлантический теплоход «Олим¬

пия» — Спеллман.называл его «плавучим собором», поскольку

ой целиком был занят пилигримами и вдобавок вез карди¬

нала,— миновал уже Азорские острова. Получив телеграмму,

Спеллман вызвал с Азорских островов вертолет и на следую¬

щий день самолетом вернулся в Рим.
Реакция римской курии была несколько замедленная. Но

надо учесть, что ее кардиналы многому научились за время

автократического правления Пия XII. В числе прочего и тому,

чтобы без специального приглашения не лезть к папе. Он это¬

го не терпел. Не то чтобы проявлял раздражение и просил
418

удалиться тех, кто вторгся к нему без приглашения, но, будь то

кардинал, патриарх, архиепископ или митрополит, папа при¬

нимал их с такой убийственной холодностью, что в конце кон¬

цов отучил людей добиваться аудиенций. Поэтому в первый

день болезни папы никто из крупных сановников церкви не

нарушил этого правила. Даже последнее причастие он принял

не от кардинала или епископа, а от иезуита отца Гентриха, не

занимающего никакой официальной должности. Это произо¬

шло около десяти часов утра, когда положение казалось уже

катастрофическим.
На родственников папы, разумеется, ограничение не рас¬

пространялось. По очереди приезжали князья Карло, Джулио

и Маркантонио Пачелли. Примерно в это же время появились

монсиньоры из руководства статс-секретариата: Тардини,

Делл’Аква, Саморе, Грано. Тогда же позвонил из Нанси кар¬

динал Тиссеран и сообщил, что через час он вылетает специ¬

альным самолетом в Рим. Монсиньоры из статс-секретариата

вздохнули с облегчением. Не только потому, что Тиссеран был

человек энергичный, но главным образом и потому, что в дан¬

ный момент он по конституции имел право действовать. Си¬

туация, сложившаяся в результате болезни папы, по-прежнему

оставалась сверхзатруднительной, но с приездом Тиссерана

дела могли войти в обычную колею.
Проходили часы. Постепенно рождалась робкая надежда,

что все обойдется. Дыхание больного становилось все более

ровным. На его бледном лице появились какие-то краски. На¬

конец в четыре часа дня вернулось и сознание. Папа окинул

взглядом комнату. Стал узнавать присутствующих. Удивился,

что не лежит на своей кровати. Ибо по совету врачей его пе¬

ренесли на нечто вроде «дормеза». Там он лежал достаточно

высоко и врачам удобнее было выполнять всякого рода про¬

цедуры. С утонченной вежливостью, в изысканно галантном

тоне, принятом у него, когда он обращался к определенному

кругу лиц, в том числе и к врачам, а также к людям, зани¬

мающим при нем скромное положение, папа спросил, нельзя

ли ему вернуться на свою обычную постель. Врачи согласи¬

лись. Его снова стали исследовать. Спазм проходил. Сердце

работало великолепно. Врачей беспокоило состояние его по¬

чек, поэтому они повторили процедуру, после которой больной

почувствовал себя еще лучше. Но лишь около восьми вечера

уролог Мингаццини смог наконец сказать, что почки работают
27*
419

нормально. Он попрощался с папой; Гасбаррини и Корелли

простились еще раньше. Врачи возвращались спокойно и уже

без полицейского эскорта по бокам, спереди и сзади, сопро¬

вождавшего их все утро.
Все становилось на свое место. Князья и большинство мон-

синьоров из статс-секретариата также покинули замок. Ком¬

мюнике, которое они везли для радио и газет, было успокои¬

тельным. Перед отъездом они поручили монсиньору Назалли

Рокка ди Корнелиано завести книгу, в которой расписывались

бы лица, справляющиеся о здоровье папы. Следует сказать,

что к тому времени из Италии и со всего мира в статс-секре-

тариат и в Кастель Гандольфо стали поступать телеграммы.

Назавтра следовало ожидать визитов по протоколу.
Надвигалась ночь. Папа немного поел за ужином. Побол¬

тал с домочадцами. Послушал пластинки со своей любимой

музыкой. То есть, как обычно, Верди и Бетховена. Около

полуночи он уснул.
Ночь прошла спокойно. Проснувшись, он чувствовал себя

слабым, но выздоравливающим, по крайней мере так всем по¬

казалось. В общем почти весь вторник был днем надежды.

Отец Лейбер причастил папу. Потом папа позавтракал, весело

шутил с врачами. У кардинала Делл'Аква он спросил, привез

ли тот ему из библиотеки материалы для выступления, к ко¬

торому он готовился. Папа хотел их просмотреть, но врачи

воспротивились. Тогда папа поинтересовался, кто являлся с

визитами, и захотел познакомиться с. книгой, в которой распи¬

сывались посетители. Узнав, что приходят телеграммы от ко¬

ролей, королев и президентов, папа твердо заявил, что сам

займется редактированием ответов. Потом он обязательно хо¬

тел благословить толпу, собравшуюся перед замком. «Ведь я

смогу, это займет всего лишь минутку»,— повторял он не¬

сколько раз. Но врачи на это не дали согласия.
У него был небольшой жар. Тридцать семь с чем-то. Вся¬

кий раз, как ему мерили температуру, он внимательно смотрел

на столбик ртути и говорил: «Вот видите, господа, ничего осо¬

бенного».
Но в конце концов папа примирился со своей судьбой, то

есть с тем, что должен спокойно лежать. Присутствующим ка¬

залось, что он осознал нечто большее. Как-то вдруг лицо его

стало печальным и он приказал подать ему лежавший на пись¬

менном столе портфель, в который он прятал все бумаги после
420

работы. При нем в тот момент находились два монсиньора из

статс-секретариата. Просьба папы навела их на мысль, что в

этом портфеле лежит также документ, заготовленный им на

какой-то крайний случай. То есть на случай смерти или дли¬

тельного недуга.
Тем временем через площадь, до отказа заполненную ве¬

рующими, туристами, зеваками и репортерами, с трудом про¬

кладывали себе путь автомобили. Огромный черные лимузины

кардиналов, послов в апостольской столице, итальянских ми¬

нистров. В парадной зале алебардников, примыкающей к

швейцарскому залу, где лежала книга для визитеров, царила

атмосфера раута. Расписавшись, посетители не сразу покидали

зал. Общество собралось самое изысканное. Здесь среди рим¬

ских знаменитостей первой величины можно было встретить и

тех.кто, избегая мирской суеты, почти нигде не показывался.
На площади репортеры гонялись за машинами. Репортеров

было множество. Они рыскали по площади с фотоаппаратами.

Некоторые из них провели ночь в Кастель Гандольфо. Мэр

разрешил им воспользоваться залами в доме муниципалитета.

Окна одного из них, а именно зала городского совета, выхо¬

дили на фасад замка. Здесь-το журналисты и разместили свой

главный штаб. Еще вчера на крыше муниципалитета были

установлены юпитеры для телевизионных передач. Напротив

стояли юпитеры кинохроники. Ватиканское радио разместило

свои большие автомобили-студии возле церквушки святого

Фомы да Вилланова. Их технический персонал и отцы-журна¬

листы сдіали и кормились в приходском доме.
Светские журналисты обосновались в муниципалитете, ели

где попало, мылись также где бог даст, не брезгуя и стоявшим

на площади перед замком фонтаном, вода из которого омывает

обелиск с мемориальной доской в честь Пия XII, «защитника

Кастель Гандольфо в критические моменты второй мировой

войны». Критические моменты — это налеты авиации союзни¬

ков, которые папа старался отвести от Кастель Гандольфо и

которые причинили много бед другим, близлежащим городкам.

К числу заслуг папы следует отнести и то гостеприимство, ко¬

торое он оказывал жителям городка, принимая их на обшир¬

ной территории своей виллы в дни решающего наступления

союзников.
Журналисты стерегли въезд в замок. У въезда во двор

была натянута цепь. Ее снимали перед каждой въезжающей
28 т. Бреза
421

do двор машиной. Эти мгновения использовали репортеры,

чтобы сделать снимки. В других местах площади тоже было

полно репортеров. Они дежурили и у боковых входов: со сто¬

роны Рокка ди Папа и со стороны Марино. Как раз к этому

последнему входу подъехали вдвоем кардиналы Сири из Генуи

и Леркаро из Болоньи. Они хотели избежать всякого шума в

связи со своим появлением. Получилось иначе, поскольку у

въезда в парк их успел сфотографировать лишь один фоторе¬

портер и он мог за свой снимок потребовать любую цену,

тогда как на другие снимки — например, герцога Аостского

с дочерью, великого наместника мальтийцев князя Патерно,

посланника Умберто II, маркиза Люциферо, либо профессора

Ниганса (специалиста по гормонам и пересадке живых тка¬

ней, лечившего папу в 1954 году, а позднее несколько раз под¬

вергавшего папу различным лечебным процедурам), не говоря

уже о снимках кардиналов курии,— цены устанавливались в

зависимости от большего или меньшего предложения. По¬

скольку такого товара оказалось много, богатые агентства

интересовались им меньше, добиваясь во что бы то ни стало

получения редкого снимка Леркаро и Сири. Поэтому об их

приезде журналисты не переставали говорить.
Обычно такая тихая и солидная,пьяцца Либерта преврати¬

лась теперь в биржу слухов, сведений «из первых рук», известий

из «хорошо информированных источников» и, наконец, обыч¬

ных, более или менее занятных сплетен. Кстати, число их мно¬

жилось в темпе, вызывающем тревогу. Появлению сплетен во

многом способствовала царившая здесь атмосфера беспечно¬

сти. Кажется, в этот день, то есть во вторник, особенно утром

и после полудня, только врачи, да и то исключая профессора

Галеацци-Лизи, сознавали всю серьезность положения. Все

остальные считали, что кризис миновал, и ожидали лишь эф¬

фектного подтверждения всеми установленного диагноза. По¬

этому фоторепортеры и туристы то и дело нацеливали свои

камеры на то из окон замка, где они подмечали какое-либо

движение, и ожидали, что в нем вот-вот покажется уже вы¬

здоровевший папа.
Время от времени волна искусственно разжигаемого опти¬

мизма вдруг спадала. Например, кто-то заметил, что офици¬

альный папский фотограф де Феличи вошел в замок в черном

одеянии. Прежде чем выяснилось, что это не траурная одежда,

а костюм, полагающийся по протоколу при фотографировании
422

папы, в Рим, а из Рима на весь мир пошли тревожные вести.

Де Феличи не пробился, однако, к папе. Он дошел лишь до пе¬

редней, где сфотографировал сестру папы, донну Элизабетту

Пачелли, и нескольких монсиньоров; ему разрешили также

сфотографировать книгу для визитеров и несколько подписей

наиболее важных персон.
Кроме этого, он вновь сфотографировал скульптуры в

гипсе Бернини, а также «Снятие с креста» Гуеркино, единст¬

венный шедевр, находящийся в замке и, кстати, сотни раз

уже репродуцированный. С этой добычей де Феличи покинул

замок. Журналисты и представители агентств окружили его,

однако он отказался от переговоров с ними. Его снимков до¬

жидались уже два самолета, один из Лондона, другой из

Нью-Йорка, оба присланные телевизионными компаниями:

английской и американской, которым де Феличи продал

право на свои снимки.
Тем временем в замке обсуждался вопрос: не перевезти ли

папу в Рим. На этом настаивали родственники, а точнее го¬

воря, племянники Пия XII, трое князей Пачелли, а также мон¬

синьоры из статс-секретариата. Монсиньоры беспокоились по¬

тому, что папы обычно умирают в Ватикане. Правда, они уми¬

рали и за пределами Ватикана, в Квиринале, но это было в

те времена, когда Квиринал еще принадлежал папам. Уми¬

рали они также и за пределами Рима, но это всегда бывало

вызвано историческими обстоятельствами. И если даже исто¬

рия была тут ни при чем, то подобные факты относились к

давно минувшим эпохам, когда еще не существовало надлежа¬

щим образом разработанной формулы папской власти, по¬

скольку пап считали простыми смертными, в то время как их

жизнь и смерть есть явление прежде всего мистическое.
Согласно новой формуле, смерть папы — это апофеоз.

Папа должен умереть в Ватикане, в самом сердце христиан¬

ства; если уж ему суждено умереть, так только там, а не в

Кастель Гандольфо, этом как бы «запасном пути», который,

помимо всего прочего, находится вне границ папского епископ¬

ства, охватывающего один только Рим. Кажется, такими со¬

ображениями руководствовались князья Пачелли,но,вероятно,

они выражали их языком менее мистическим и более соот¬

ветствующим протоколу. А., с которым я обсуждал этот во¬

прос, утверждает, будто рни не ожидали близкого конца. Они

отнюдь не были оптимистами, а попросту считали, что болезнь
28*
423

продлится много недель. Никто из них не верил, что папа мо¬

жет из нее выкарабкаться.
Поскольку врачи воспротивились идее князей Пачелли и

монсиньоров, князь Карло, самый представительным из пле¬

мянников, потребовал, чтобы решение предоставили папе. Но

перед папой нельзя было поставить этот вопрос так, чтобы не

всплыла жестокая правда. Это ясно понимали те, кто при¬

надлежал к его ближайшему окружению,— Паскуалина и оба

отца иезуита, Гентрих и Лейбер; хоть они и были дружески

расположены к князьям, но никак не соглашались с их пред¬

ложением. Единодушное мнение домочадцев и профессоров

привело к тому, что проект был окончательно отклонен.
Быть может, сторонники этой идеи отказались от нее лишь

временнот рассчитывая, что к ней можно будет вернуться на

следующий день, но возвращаться к данному вопросу уже

не пришлось. Назавтра, в семь часов тридцать минут утра,

произошел новый приступ. Он протекал, более тяжело, чем в

понедельник, но признаки болезни были аналогичные. Для

всех этот приступ был неожиданностью, так как папа ночь

провел спокойно. Кажется, не было особых оснований для

тревоги, которую накануне, около десяти часов вечера, под¬

няли журналисты. Спустя некоторое время журналисты успо¬

коились, видя, что сановники и врачи один за другим поки¬

дают замок. Возле больного остались только Галеацци-Лизи,

племянники и домочадцы. Журналисты пытались кое-что выве¬

дать непосредственно в замке. На протяжении всего дня почта

устанавливала в своем маленьком помещении дополнительные

телефонные кабины. Прибывали автомобили телевидения и

радио. Американцы, немцы, англичане, французы и бельгийцы

теперь сами собирали материал, не покупая его у итальянцев

или у Ватикана.
Ватиканское радио отцов иезуитов перевело свою аппара¬

туру от церкви святого Фомы в самый замок, а точнее, в его

двор. Когда ворота замка распахивались, то видны были ав¬

томашины, принадлежащие ватиканскому радио. Операторы

и радиорепортеры конкурирующих компаний смотрели на них

с завистью. Зависть эту несколько смягчала любезность моло¬

деньких отцов иезуитов; занимая столь удобные в топографи¬

ческом отношении позиции и не нуждаясь ни в чьей помощи,

они бескорыстно оказывали всяческие услуги своим светским

коллегам. Это от них исходили различные мелкие сообщения,
424

которые агентства посылали в эфир. Например, то, что папа

слушает на этот раз не Бетховена, а попеременно то Верди, то

Вагнера. Или то, что после отъезда профессоров, с которыми

папа считался больше,* чем со своим домашним врачом, он по¬

просил подать газеты, обещая, что просмотрит только первые

страницы.— ему отводилось на них почетное место.
После второго приступа рассеялись все надежды. Пин XII

потерял сознание и очнулся лишь спустя несколько часов. Он

с раздражением спрашивал, кому в этот день назначена ау¬

диенция, снова просил принести газеты, приказал подать порт¬

фель с документами, намеревался что-то из него вынуть и пе¬

редать монсиньору Делл’Акква, но так ничего и не передал,

почувствовал усталость и сказал только: «Может быть,

позже». Это были его предпоследние слова. А последние зву¬

чали так: «Не затруднит ли отца Лейбера моя просьба о свя¬

том причастии?» Папа всегда соблюдал изысканную учтивость

в обращении со своими ближайшими сотрудниками,— осо¬

бенно если они стояли на низших ступенях иерархической

лестницы. Затем папа потерял сознание, так и не успев при¬

нять причастия. Это произошло около одиннадцати часов утра.

На рассвете следующего дня папа умер.
За те пятнадцать часов, которые прошли с момента, когда

папа потерял сознание, и вплоть до его кончины, мало что

произошло, но из того, что произошло, не все было уместно.

В замке теперь никто уже не распоряжался. Для троих чело¬

век — сестры Паскуалины и обоих отцов иезуитов, с которыми

папа не расставался по крайней мере сорок лет,— его смерть

означала конец всего. Эти люди отступали в тень. Как я уже

сказал, они умирали вместе с папой. И дело не в том, что они

теряли свое привилегированное положение «ватиканских се¬

рых преосвященств». Хотя и это могло сковать их. Но в пер¬

вую очередь на них сковывающе действовало нечто другое.

Странная и абсолютная пустота, к которой они с каждым ча¬

сом приближались все больше и больше; пустота и никчем¬

ность существования, сразу лишившегося всего, что состав¬

ляло его смысл, цель и содержание. Можно сказать, что по¬

следнее проявление власти сестры Паскуалины выразилось в

том, что она помешала миланскому архиепископу Монтини

войти, в комнату, где лежал папа. Они с давних пор не лю¬

били друг друга, и когда Пий XII, после многих лет самого

тесного сотрудничества в ватиканской курии, отдалил от себя
425

Монтини, то всеобщая молва приписала это решение про¬

искам Паскуалины.
Теперь она не пожелала впустить архиепископа, ссылаясь

на указание врачей, запретивших посторонним лицам посе¬

щать больного, чтобы не утомлять его и не заставлять его зря

тратить силы. В свое время Пий XII с тяжелым сердцем рас¬

ставался с Монтини. Поэтому Паскуалина, безусловно, была

права, не позволяя ему войти к папе,— для него встреча с

Монтини была бы своего рода потрясением. Но если верно то,

что Паскуалина — как утверждает С.— в разговоре с Монтини

употребила выражение «никого из посторонних лиц», то здесь

она пересолила. Это была ее последняя вспышка. Во всем

остальном — из того ненужного и даже для кое-кого огорчи¬

тельного, что случилось в замке,— никто не был виноват. Все

объяснялось тамошним климатом, климатом курии со множе¬

ством незамещенных должностей, что по временам приводило

к полной неразберихе.
Когда известие о втором приступе у папы попало на пьяцца

Либерта, в движение пришел весь гигантский аппарат прессы.

Сразу же началось лихорадочное соревнование в погоне за но¬

востями. Печать уже пресытилась беседами с кардиналами,

князьями, сановниками, светилами в области медицины и ми¬

нистрами. На какое-то время все юпитеры и фотокамеры со¬

средоточили свое внимание на некоторых бытовых переменах,

происходивших сейчас на площади. Бары, таверны и ресто¬

раны свернули большие разноцветные зонты, расставленные

на тротуаре, и убрали оттуда столики. Видимо, в атмосфере,

вызванной горестными известиями, неудобно было пить и есть

на улице.
Когда фотокорреспонденты вволю нащелкали, они заме¬

тили, что к замку подъезжают грузовики с ватиканскими зна¬

ками, заполненные большими дорожными сундуками. Сразу

же нашлись знатоки дела, как правило, бывшие сотрудники

различных ватиканских канцелярий или учреждений, чаще

всего отрешившиеся от сана — ибо и такими специалистами

обзавелись наиболее солидные агентства,— и быстро разобра¬

лись, что это за сундуки. На них видны были монограммы ин¬

тендантства дворцовой гвардии и швейцарской гвардии; не¬

сомненно, в сундуках были упакованы парадные мундиры.

Мундиры эти навели журналистов на мысль, что дела в зам¬

ке плохи. И тогда вдруг пришла в действие сигнализация,
426

о которой договорились, конечно, заранее, быть может ночью,

а возможно, и накануне, днем, и которая, само собой разу¬

меется, была оплачена. Суть ее состояла в том, что некто из

числа обслуживающего персонала должен был открыть опре¬

деленное окно, когда папа умрет.
Если я не ошибаюсь, это было окно в коридоре возле опо¬

чивальни папы. Выходило оно на площадь. Пока папа был

жив, никто не осмелился бы его открыть, опасаясь устроить

сквозняк в комнате больного. А в этот день его велели от¬

крыть, так как решено было проветрить комнату папы, не от¬

крывая, однако, в ней окон. Представители агентств воспри¬

няли сигнал по-своему. Спустя час двадцать минут на улицах

Рима появились чрезвычайные выпуски. Они сообщали о

смерти папы Пия XII. Ложность этого сообщения не замед¬

лила обнаружиться. Ватиканское радио выступило с опровер¬

жением. С опровержениями несколько раз и на всех волнах

выступило и итальянское радио. На улицы немедленно двину¬

лись наряды полиции, чтобы конфисковать выпуск в киосках

и перехватить разносчиков газет. Впрочем, полиции пришлось

защищать их от ярости публики. А ведь на самом деле они ни

в чем не были виноваты. Подвели агентства. Да и газеты тоже

отличились.
Мне кажется, если бы кто-либо вовремя вспомнил о том,

что у Ватикана есть свое пресс-бюро и свой представитель пе¬

чати, и если бы его перебросили на эти дни из Рима в »Ка¬

стель Гандольфо, все было бы, вероятно, лучше организовано.

А так весь колоссальный аппарат прессы мог рассчитывать

только на себя, на бюллетени о здоровье папы, которые читали

на площади врачи, на любезность молоденьких о'гцов иезуи¬

тов, которые показывались, когда хотели, ну и на различные

сплетни, слухи и информацию, которую даже при самом горя¬

чем желании негде было проверить. Впрочем, дело не в том,

что кто-то не вспомнил о существовании ватиканского пресс-

бюро. Конечно, неприятности возникли вовсе не из-за чьей-то

забывчивости. Просто некому было издать соответствующие

распоряжения. Самые высокие посты в курии уже многие годы

не были никем заняты. А в данной ситуации лишь люди, зани¬

мающие эти посты, обладали бы необходимыми полномочиями

и авторитетом. Все, что делалось, делалось стихийно. Место

представителя печати занял ватиканский радиокомментатор,

иезуит, отец Франческо Пелегрино. Время от времени он читал
427

журналистам бюллетени о здоровье папы. Пелегрино был че¬

ловек изобретательный, энергичный и, несомненно, опытный

радиокомментатор, однако он слишком уж усердствовал и те¬

рял чувство меры. Если вначале он как-то соблюдал это чув¬

ство меры, то впоследствии полностью его лишился. Посте¬

пенно его активность приобретала все более сомнительный

характер. Неизвестно было, о чем, собственно, он ведет речь,

то ли о состоянии здоровья папы, то ли о каких-то спортивных

состязаниях. Пелегрино пробрался со своим микрофоном чуть

ли не к порогу комнаты, в которой умирал папа, и передавал

оттуда всякие терапевтические и физиологические подробно¬

сти, удовлетворяя любопытство одних и вызывая у других —

таких было большинство — чувство неловкости.
Папа теперь снова лежал на дормезе, не на том, что

раньше, а на другом, который специально для него рано ут¬

ром изготовили ватиканские столяры. Дормез позволял ему

принять позу, облегчающую дыхание. У него повышалась тем¬

пература. Пульс ухудшался. Дыхание становилось все более

затрудненным и, если нам позволено хоть раз использовать

выражение отца Пелегрино, «все более хриплым». Лица, де¬

журившие в комнате папы, молились. Время от времени они

тихонько пускали пластинки с его любимыми бетховенскими

симфониями — Второй и Шестой. На этом настаивали близкие

папы, уверяя, будто он слышит. На самом деле он ничего не

слыщал, но можно понять, почему его домочадцы так судо¬

рожно цеплялись за эту мысль. В полночь музыка умолкла,

так как в часовне, прилегающей к комнате больного, начали

служить мессу. Одну за другой служили мессы pro infirmo1.

Сердце больного все еще работало, несмотря на невероятно

высокую температуру — сорок один градус. В легких начался,

воспалительный процесс, деятельность почек нарушилась, тело

не реагировало на раздражения. Отец Пелегрино обращался

ко всем врачам поочередно, собирая прогнозы. Учитывая без¬

укоризненную работу сердца, профессора предполагали, что

папа доживет до утра. Умер он все-таки раньше.
В эти последние часы на пьяцца Либерта не прекращался

шум и движение. Журналисты, проведшие ночь на площади,

рассказывали мне, как им там досталось. Тягостное ощуще¬

ние вызывала эта смерть за крепостными стенами, смерть
1 За болеющих (лат.).
428

теперь уже несомненная, возвещенная; их угнетало также

сознание, что они находятся за кулисами какой-то гигант¬

ской сцены. Из Ватикана по-прежнему везли сундуки. Рясы

для торжественных богослужений, епископские одеяния, па¬

радные плащи, регалии, цепи — привозили, держа их у себя

на коленях, монсиньоры из конгрегации церемониала и из

коллегии апостольского церемониала. После того как привезли

три гроба, свинцовый, латунный и кипарисовый, согласно тре¬

бованиям ритуала, оставалось ожидать только наступления

смерти. Этого момента ожидала и хрустальная крышка, кото¬

рой предстояло прикрывать тело во время перевозки его в

Рим. Все это находилось в ватиканских мастерских, только

крышка—'в стеклянной галерее. Если бы смерть наступила

в Ватикане, никто бы не видел всех этих приготовлений. В них

было что-то глубоко неприятное. Некоторые корреспон¬

денты— мне это рассказывал один английский журналист —

чувствовали себя крайне неловко. Как-то не на месте, как дол¬

жен чувствовать себя человек, который без приглашения, не¬

заметно прокрался в театральную гардеробную. Но с пло¬

щади, разумеется, никто не уходил. Журналистов удерживало

любопытство, ну и, конечно, профессия, при которой такое лю¬

бопытство оплачивается. Разве можно иметь к ним из-за этого

претензии! Нельзя осуждать ни журналистов, которые, чув¬

ствуя себя неловко, смотрели и даже подсматривали. Ни мон-

синьоров, ведающих протоколом и церемониалом, которые

все подготовляли на глазах у множества людей. Так уж полу¬

чилось.
Рим, 14 октября 1958 года
Вчера происходило погребение останков Пия XII в склепе

собора святого Петра. За то время, пока мы с Зосей были у

отца Джанлоренцо в Торкати, тело перевезли из Кастель Ган¬

дольфо в Рим. Перевозили в герметически закупоренном

гробу, так как с бальзамированием ничего не получилось.

Жаль, что меня не было тогда в Риме и я не видел этой не¬

обыкновенной процессии. П., однако, уверяет, что судьба меня

в данном случае не особенно наказала. Говоря так, он, ко¬

нечно, имеет в виду зрелищную сторону церемонии препрово¬
429

ждения тела. Однако он не отрицает, что два потока монахов

и священников, вся эта двадцатитысячная процессия в стиха¬

рях, рясах и сутанах выглядела импозантно.
Не нравится ему катафалк. П. недоволен тем, что его взяли

в Верано, с кладбища, которое после 1870 года отобрали у

Ватикана и передали городу. По мнению П., неприлично пере¬

возить тело папы на катафалке, принадлежащем городскому

похоронному бюро, а не на собственном, папском, ватикан¬

ском. Хотя он и знает, что папское государство не располагает

таким катафалком, однако считает, что было достаточно вре¬

мени, чтобы соответствующим образом приспособить для этой

цели какую-либо из парадных карет папы, например огромную

колымагу, завещанную Пию IX кардиналом Бонапарте.
П. рассказывает также, что миланский автоклуб подарил

Пию XI машину длиною в шесть метров. П. в восторге от

этой машины, «скромно-пурпурного цвета» с неким подобием

трона вместо заднего сиденья. По словам П., ни Пий XI, ни

Пий XII не пользовались этой машиной, видимо не разделяя

восхищения П. Было ли время для переделки карет или не

было — кто это может наверное знать ex post 1. Я скорее готов

поверить, что монсиньоры, которые следят за соблюдением це¬

ремониала, искали иной выход, прежде чем решили одолжить

катафалк у городского самоуправления. В конце концов они

согласились его взять, лишь приделав сверху пурпурную над¬

стройку, украшенную золотыми амурами и тиарой.
Поскольку траурная процессия пересекала итальянскую

территорию, за катафалком следовало лишь несколько высо¬

копоставленных чиновников из статс-секретариата и группа

монсиньоров, ведающих церемониалом. Кардиналов было

только двое: Тиссеран — декан и Алоизи Мазелла — прока-

мерленго. Они ехали в автомобиле. За ними, тоже в маши¬

нах,— князья Пачелли и еще несколько духовных сановни¬

ков. Зато светских итальянских сановников ехало и шло мно¬

жество. Во главе с премьером Фанфани, возглавлявшим офи¬

циальное представительство. Преступив границу ватиканского

государства, то есть войдя на площадь святого Петра, это

представительство автоматически становилось делегацией.

Это было изобретением монсиньоров, ведающих ватиканским

церемониалом, благодаря которому был найден выход из
1 Заднем числом (лат.).
430

ситуации, кажется весьма трудной, в отношении протокола.

Процессия двинулась из Кастель Гандольфо в четырнадцать

часов тридцать минут. Выйдя из ворот замка на пьяцца Ли-

берта, процессия остановилась. А точнее, ее задержал глава

прихода Кастель Гандольфо, священник церкви святого Фомы

да Вилланова. Оказалось, что возглавлявший процессию епи¬

скоп Пьетро Канизие ван Лиерде, почетный папский ризни¬

чий, шел без креста. Церемониймейстеры забыли о нем. При¬

ходский священник побежал в свою церковь и одолжил там

крест. За городом все сели в машины и двинулись в Рим по

Аппиа Антика.
Ехали медленно, со скоростью около двадцати километров

в час. Перед Чампино проехали еще медленнее по просьбе

транзитных пассажиров различных авиалиний. Власти аэро¬

порта разрешили им оставить помещения, из которых обычно

им нельзя выходить. Правда, их эскортировали карабинеры.

Возле Чинечитта на улицу вышли тысячи древних римлян в

тогах и. полуобнаженных варваров — актеры и статисты, за¬

нятые в съемках нового варианта «Бен Гура». Затем процес¬

сия задержалась у Латеранской базилики, которая является

кафедральным єобором папы, как епископа Рима. Внутри со¬

бора все было убрано в пурпур и золото; цвета шафрана, белый

и фиолетовый преобладали над черным, так как при похоро¬

нах папы черного цвета избегают, чтобы не. подчеркивать

траурного характера церемонии, которая, по сути дела, дол¬

жна явиться апофеозом. В соборе были установлены десятки

кинокамер и телевизионных аппаратов, со всех сторон слыша¬

лись возгласы на разных языках — это обслуживающий пер¬

сонал выражал свое неудовольствие установкой аппаратуры

либо выражал удовлетворение, восклицая: «О’кей, о’кей!»

В конце концов префект церемониала монсиньор Энрико

Данте утихомирил их.
Церемония в Латеране длилась недолго. После ее оконча¬

ния над троном папы, стоявшим посреди базилики, опустили

так называемое celetto, или «поднебесье», в знак того, что со¬

бор осиротел. Участники процессии, которые не выполняли

определенных функций, а по натуре своей были набожны или

любопытны, подходили к гробнице Сильвестра II, папы тысяч¬

ного года. Согласно преданию, вот уже много веков в момент

погребения пап постамент гробницы якобы скрипит. Но им ни¬

чего не удалось услышать. В соборе стоял шум, хотя там было
431

почти пусто, так как конгрегация церемониала ограничила

число лиц, участвующих в похоронах и приглашенных, до не¬

скольких десятков. Мешало также эхо.
От Латеранской базилики к Ватикану процессия двигалась

еще медленнее, шаг за шагом. На площадь святого Петра она

прибыла, когда уже стемнело. У входа в собор прибытия

гроба ожидали кардиналы. Здесь его установили не на земле,

как в Латеране, а на катафалке. Панихида заняла мало вре¬

мени. В шесть часов были закрыты все двери собора. Внутри

остались лишь офицеры апостольской почетной гвардии,

стоявшие в карауле у катафалка. Говорят, что у гроба оста¬

лись также профессор Галеацци-Лизи и его ассистент Оресте

Нуцци. Но другие утверждают, что они появились в соборе

несколькими часами позже, их разбудили дома и попросили

срочно прибыть в собор. Третьи говорят, что обе версии прав¬

дивы. Иными словами, врачи были в базилике два раза.
Рим, 15 октября 1958 года
Sede vacante 1 — это канонический термин, охватывающий

период времени от смерти одного папы до избрания другого.

Церковь всегда старалась, чтобы период этот был как можно

более коротким, ибо, пока он длится, основная связь между

землей и небом оказывается нарушенной. Небо с землей со¬

единяет папа. Его устами говорит святой дух. Поэтому папа

непогрешим. Со смертью папы этот мистический кабель обры¬

вается. Поэтому и в Ватикане в этот период следует делать

только самое необходимое. Нельзя вводить какие бы то ни

было изменения. Sede vacante nihil innovatur. Чтобы обеспе¬

чить такое положение, соответствующие конституции издавна

стараются довести до совершенства то состояние летаргии,

в какое впадает на это время церковь. Идеалом было бы, если

бы сразу после смерти папы избирался его преемник. Однако

это неосуществимо по техническим причинам, так как папу

выбирают кардиналы, рассеянные по всему свету. Пока они

прибудут в Рим, пройдет много времени. Много времени, чре¬

ватого всевозможными опасностями.
1 Вакантный престол (итал.).
432

Эти опасности стараются предусмотреть в тщательно раз¬

работанном распоряжении, касающемся данного периода,

суммирующем все аналогичные предписания, издаваемые раз¬

личными папами. Это — Constitutio apostolica de sede aposto-

lica vacante et de Romani pontificis electione, утвержденная

Пием XII в декабре 1945 года. Данная конституция в «своем

апостольском величии», как говорит ее автор, старается по¬

средством сотен предписаний, норм, установлений как бы

устранить физическое время рокового периода и привести к

тому, чтобы новый папа перенял из рук умершего кормило

власти, к которому никто другой не прикоснулся. Чтобы обес¬

печить такое положение, Пий XII на этот период смещает

почти всех с занимаемых ими в курии должностей. Он опусто¬

шил курию, как никто из предыдущих пап. Все теряют свое

официальное лицо. Префекты и асессоры конгрегаций пере¬

стают быть префектами и асессорами. Канцелярии всех сек¬

ретариатов — статс-секретариата, секретариата папских гра¬

мот и секретариата латинских писем — закрываются. Из выс¬

ших куриальных сановников свои обязанности исполняет

только великий пенитенциарий для отпущения грехов да еще

несколько чиновников низшего ранга. Из куриальных колле*

гий действует только коллегия апостольского церемониала.
Не теряют своего ранга кардиналы, во главе которых дол

жен стоять кардинал-камерленго. Но их роль ограничена

жесткими канонами конституции. Они должны позаботиться

о наложении печатей на апартаменты папы, проследить за

бальзамированием останков покойного и за их погребением,

а также огласить завещание, сделать все, что положено для

сохранения имущества апостольской столицы, а после выпол¬

нения сего — собраться и избрать нового папу. Вот перечень

их задач, который им ни под каким видом не разрешено до¬

полнять.
П. утверждает, что, когда Пий XII умирал, все сановники

курии восстанавливали в памяти параграфы конституции,

чтобы знать, как поступить в дальнейшем и какие обязанности

и права сохраняются за ними.
Этот документ производил тогда весьма странное впечат¬

ление, ибо мелочные предписания конституции растворялись

в пустоте. В документе, например, говорилось, что те или иные

обязанности должен выполнять кардинал-камерленго и ни¬

кто другой, но камерленго не было, папа его не утверждал.
433

То же самое было и с мажордомом, на эту должность папа

тоже никого не назначал. Было что-то зловещее в сложив¬

шейся ситуации, особенно если представить себе атмосферу

курии после абсолютного всевластия папы, отучившего своих

подчиненных от какой-либо инициативы.
Едва умер папа, как возникло первое затруднение. Пола¬

галось официально констатировать его смерть. Испокон веку

это делает камерленго, и конституция закрепляет за ним эту

мрачную привилегию. Камерленго снимает белый платок, ко¬

торым домашние обязаны прикрыть лицо покойного, и,

трижды ударив его по лбу серебряным либо костяным моло¬

точком, называет папу именем, данным ему при крещении.

Самый факт, что в этот момент он произносит настоящее имя,

а не принятое при возведении на папский престол, производит

сильное впечатление. Совершив этот обряд, камерленго обра¬

щается к присутствующим со старинной формулой, которая в

данном случае прозвучала бы так: «Vere papa Pius XII mortus

est» *. He было известно, кто же это проделает теперь, по¬

скольку нет камерленго. Теоретически это должна была ре¬

шить коллегия кардиналов, но созвать ее можно было только

после установления факта смерти папы. В конце концов кар¬

динал Тиссеран, декан кардинальской коллегии, решился со¬

вершить обряд, хотя согласно конституции он уже не был де¬

каном.·
Но, решившись на одно дело, Тиссеран должен был пойти

дальше. Подготовили соответствующий нотариальный акт.

Это было нетрудно. Существовали образцы. Но опечатывать

апартаменты оказалось сложнее. Если папа умирает в Вати¬

кане, то его тело, одетое в торжественные одежды первосвя¬

щенника, переносят в Сикстинскую капеллу. Апартаменты

остаются пустыми. Так как папа умер в Кастель Гандольфо,

неизвестно было, когда его тело вынесут из апартаментов

замка. Кроме того, ватиканским сановникам все еще мерещи¬

лось, будто Пий XII оставил какие-то дополнительные распо¬

ряжения либо сообщил кому-нибудь доверительно, как бы in

articulo mortis2, нечто такое, что прояснит ситуацию, которая,

несмотря на смелые действия Тиссерана, все еще была темной.

Расспросы домочадцев и приближенных ничего не дали, хо¬
1	Действительно, папа Пий XII умер (лат.).
2	Перед лицом близкой смерти (лат.).
434

дили слухи, что покойный оставил на хранение кардиналам

Микаре или Канали какие-то запечатанные конверты. Ожидали

приезда обоих кардиналов, так как их разбудили сразу после

смерти папы и они должны были вот-вот приехать. Конвер¬

тов, однако, у них не оказалось.
Дрожа от страха, ибо при данных обстоятельствах легче

легкого подвергнуться отлучению от церкви ipso facto, притом

самому тяжкому, которое не сможет отменить даже священ¬

ная канцелярия,— кардиналы стали просматривать бумаги

покойного. Среди них находятся знаменитые документы с

грифом «Pro Pontifice Maximo individualiter, salva excom-

municationis pro aliis qui legunt extra pontificem» К А как же

можно было искать, как же можно было разобраться, те это

документы или не те, не прочитав в них ни строчки? На пись¬

менном столе папы стояла маленькая шкатулка с надписью:

«Секретные документы св. канцелярии». Ключик от нее на¬

шелся. Шкатулку открыли. В ней ничего не обнаружили,

кроме завещания, необычного и по своему смиренному тону и

по своему внешнему виду. Папа написал его на оборотной сто¬

роне использованного конверта. И это было все, что нашли.

Завещание взяли. Остальные бумаги, а также портфель, кото¬

рый папа держал у постели, положили в ящик письменного

стола, стоявшего в кабинете, где обычно работал покойный, и

кабинет опечатали. Опечатывал Тиссеран.
Все это время за Тиссераном, как тень, следовал Галеацци-

Лизи, прося, чтобы ему разрешили заняться телом покойного.

С некоторого времени он проводил опыты и пропагандировал

собственный метод бальзамирования, основанный на древне¬

христианском способе, который он называл ароматизацией.

Первые христиане закутывали своих покойников в полот¬

нища, пропитанные ароматическими маслами. Метод профес¬

сора Галеацци-Лизи предусматривал натирание трупа такими

же ароматическими маслами, а помимо того, применение раз¬

ного рода впрыскиваний. Поскольку октябрь в этом году стоял

жаркий, кое-кому казалось, что правильнее было бы вернуться

к традиционному римскому методу бальзамирования пап, на¬

поминающему мумификацию. В этом случае удаляли внутрен¬

ности и помещали их в особых урнах. Существовала даже цер¬
1	В собственные руки папы. Лицам посторонним, которые прочитают

помимо папы, грозит отлучение (лат.).
435

ковь святых Анастасия и Винцента, которая пользовалась

привилегией хранения этих урн.
Но в XX веке римским методом больше не пользовались.

Его приверженцы напоминали — ибо в Ватикане всё помнят,—

что им перестали пользоваться не потому, что он был признан

варварским, а потому, что в последнее время папы умирали

зимой, например в феврале, как Пий XI, или январе, как Бе¬

недикт XV. С Пием XII дело обстояло иначе. Но Галеацци-

Лизи настойчиво доказывал, что покойный папа особенно ин¬

тересовался его методом. Домочадцы подтвердили, что папа

высоко ценил метод Галеацци-Лизи в силу его древнехри¬

стианской традиции. Коллегия кардиналов должна была со¬

браться только через несколько часов. Все понимали, что

время не терпит. Камерленго, чей голос и в этом вопросе был

бы решающим, не существовало. Тиссеран дал согласие.
Но теперь уже коллегия апостольского церемониала пре¬

градила профессору Галеацци-Лизи дорогу к трупу. Их ни¬

сколько не беспокоил его метод. Просто профессор мешал им.

Они обязаны были одеть папу еще до того, как начнут съез¬

жаться великие мира сего, чтобы воздать почести умершему и

выразить соболезнование кардиналам. Папу обрядили в

одежды, предписанные древним церемониалом. Покоясь в

этих одеждах на смертном одре, он напоминал своих пред¬

шественников времен средневековья или Возрождения, глав¬

ным образом из-за пурпурного капюшона, отороченного со¬

болями,— еще двести лет назад папы отказались носить этот

капюшон при жизни, но он сохранился и поныне как посмерт¬

ный головной убор, да и то лишь до тех пор, пока гроб не бу¬

дет выставлен для публичного обозрения, когда согласно

церемониалу голову папы должна украсить золотая митра.

Галеацци-Лизи пытался преодолеть сопротивление коллегии

апостольского церемониала. Убедившись в тщетности своих

попыток, он решил снова искать помощи у Тиссерана, но того

уже не было в Кастель Гандольфо.
Тиссеран уехал в Рим, чтобы опечатать папские апарта¬

менты в Ватикане. Его сопровождала группа лиц, которые

должны были проделать то же самое, что они уже проделали

в кабинете папы. Что касается самого процесса опечатыва¬

ния, то он облегчался тем, что апартаменты пустовали. Они

состоят из двадцати комнат, включая и служебные помеще¬

ния, а следовательно, комнаты, занимаемые сестрой Паскуа-
436

линой и тремя состоящими при ней монахинями. Тиссеран

приказал упаковать и вынести их скромные пожитки. После

чего он поставил печать на всех входных дверях. Печати ста¬

вятся по строго предписанному церемониалу. Сначала к двери

прикрепляют воском два куска шелкового шнура, сложенные

крест-накрест, затем каждый конец шнура заливают сургучом

и ставят на нем печать.
На эти необходимые действия, как и на бесполезные по¬

иски, ушло немало времени. Ничего не удалось выяснить.

Ситуация отнюдь не стала более ясной. Пришла пора поду¬

мать о пленарной конгрегации, и Тиссеран, хоть и без особой

охоты, но мало-помалу входил в роль регента. Но когда, со¬

вершив столько самостоятельных актов, он наконец вошел в

эту роль, то оказалось что кое-кто из кардиналов, находя¬

щихся в Риме, не считал безвыходным положение, создав¬

шееся в силу вакантной должности камерленго. Они предла¬

гали самим кардиналам просто-напросто избрать камерленго

из своей среды.
Ф. утверждает, что идея эта родилась у знаменитой пя¬

терки кардиналов,- которые до того времени заправляли де¬

лами в курии.-Один из них, а именно Оттавиани, был даже

кандидатом на пост камерленго, тем более что он занимал

другой пост со сходным названием,— пост камерленго колле¬

гии кардиналов, в то время как первый, наиболее важный

пост, о котором и шла речь, называется камерленго святой

римской церкви. Пост, занимаемый Оттавиани, хотя и скро¬

мен, но имеет большое значение, так как дает право распоря¬

жаться имуществом, принадлежащим сообща всем кардина¬

лам, то есть коллегии кардиналов. Второй пост, при всей своей

огромной важности, при жизни папы лишен всякого содержа¬

ния. Зато, когда папа умирает, звание камерленго святой

церкви становится первостепенным в Ватикане, оно равняется

званию регента в королевствах.
С точки зрения конституции идея назначения камерленго

кардиналами была весьма смелой. Конституция связывала

кардиналов по рукам и ногам даже в мелочах, а в таком боль¬

шом вопросе — и подавно. Кардиналы присягали, что будут ее

придерживаться inviolabilmente е perfettamente *, а получа¬

лось, что они сразу, что называется с ходу, собираются ее
1 Нерушимо и полностью (итал.).
29 Т. Іірсза
437

нарушить. Правда, и в ней, как и во всех юридических докумен¬

тах, даже в самых богоугодных, были щелки, но разве можно

было протиснуть сквозь них фигуру камерленго-регента? Так,

например, пункт Г второго параграфа конституции разрешал

кардиналам «утвердить или же назначить тех, чья служба по

какой-либо причине окажется необходимой для конклава». Не

очень-то правильно было подвести под понятия «службы» и

«какой-либо причины» должность камерленго, но сторонники

его избрания конгрегацией закрывали на это глаза. Другой

пункт конституции гласил, что in rebus gravions momenti1

кардиналы могут принять соответствующее решение. Буква

этого пункта в принципе более соответствовала ситуации,

хотя контекст, в котором этот пункт излагался, противоречил

ей. Весь контекст относился к решениям внешнеполитического

характера. Однако можно было использовать и этот пункт.
Сам вопрос не был пустым и уже отнюдь не чисто фор¬

мальным. Разумеется, здесь в игру входили и соображения

престижа, но прежде всего речь шла о конкретных реальных

вопросах. Хотя конституция и связывает руки, но регент тем

не менее кое-что значит. Особенно если-это такой ловкий

и энергичный человек, как Тиссеран; если бы не удалось найти

выход из создавшегося положения, он в конце концов стал бы

выполнять обязанности регента. Недоброжелатели листали и

перелистывали конституцию, выискивая какие-то подходящие

для них параграфы. Выискивали их и сами и с помощью вер¬

ных им монсиньоров-правоведов. Времени было в обрез,

нельзя было до бесконечности откладывать конгрегацию; на¬

конец конгрегация собралась. Сторонники назначения камер¬

ленго на этот раз победили. Их противники, однако, добились

того, что он не будет полным камерленго, а лишь прокамер-

ленго, то есть заместителем. Но когда выбор пал на всем сим¬

патичного Бенедикта Алоизи Мазеллу, епископа Палестрины

и префекта конгрегации таинств, частица «про» отпала сама

собой и спустя двадцать четыре часа от нее не осталось и

следа даже в самых официальных документах.
Войдя во вкус, кардиналы на этой же конгрегации выбрали

секретаря священной коллегии в лице монсиньора Альберта

ди Джорио, подчинив ему ad interim2 все ватиканские конгре¬
1	В вещах серьезных (лат.).
2	Временно (лат.).
438

гации, канцелярии и ведомства. Покамест были улажены наи¬

более срочные дела, и прежде всего просмотрены акты и на¬

значения, снабженные подписью Пия XII, которые следовало

огласить до того, как умерший папа почиет в ватиканских

склепах, иначе они станут, недействительными,— прошло не¬

мало времени. Документы рассортировали; те, которые каса¬

лись назначений, направили для опубликования в «Оссерва¬

торе романо», а остальные—в Acta Apostolicae Sedis, реко¬

мендуя немедленно их напечатать,— и заседание закрылось.
Тем временем замешательство в Кастель Гандольфо до¬

стигло высшей точки. На следующий день даже те газеты, ко¬

торые обычно сдержанно пишут о ватиканских делах, выска¬

зали свое возмущение. Они с горечью вспоминали carnevale

della canaglia 1 эпохи Возрождения или послереформационной

и даже более позднего времени, бушующий на улицах Рима

при известии о смерти папы, смерти, которая повлечет за собой

падение его'фаворитов и вообще окружавшей его камарильи.

Тогда грабили дворцы тех, чья карьера уже кончилась, и на¬

пивались до чертиков, обмывая и смерть папы, и падение его

приближенных, и грабеж их добра. Ничего подобного не слу¬

чилось в Кастель Гандольфо, и если кто-нибудь даже радо¬

вался падению некоторых фаворитов, то не в такой форме и не

так вот сразу. Газеты преувеличивали. Просто-напросто была

суматоха, и, правду сказать, изрядная. Одни распоряжения

противоречили другим.
В ворота замка то впускали всех, то вообще никого не впу¬

скали. Японского посла так стиснули, что итальянским караби¬

нерам пришлось передавать его папской гвардии над голо¬

вами толпы. В комнате покойного было душно из-за крепких,

ароматических масел профессора Галеацци-Лизи, который,,

не будучи в состоянии добраться до тела покойного, опрыскал

ими одежды папы; гвардейцы, стоявшие там еще с ночи, так

как их забыли сменить, теряли сознание. Приближенные по¬

койного способны были только молиться. Сестра Паскуалина

ни во что больше не хотела вмешиваться, она позаботилась

лишь о том, чтобы переодеть папу из посмертных одежд с

пурпурным капюшоном в торжественные одежды, в которых

его должны были похоронить. Теперь она ждала удобного

момента, чтобы покинуть Кастель Гандольфо.
1 Карнавал черни (итал.).
29*
439

В большом Швейцарском зале принимали гостей мон¬

синьоры из коллегии апостольского церемониала. Гости распи¬

сывались в той же книге, где они уже однажды расписыва¬

лись, когда желали папе скорейшего выздоровления. Говорят,

что первым это заметил индиец, посол Сонха Мехта Мохан,

и отказался расписаться, ссылаясь на правила своей рели¬

гии— не то буддистской, не то браминской,— не позволяющие

соединять в одно целое «книги живых и книги мертвых». Тот¬

час же положили другую книгу, так как независимо от предпи¬

саний любых религий связывать воедино «за здравие» и «за

упокой» запрещает дипломатический протокол. Когда караби¬

неры навели порядок на площади и толпа постепенно пере¬

строилась в очередь, внезапно кто-то закрыл ворота, так как

Квиринал сообщил о приезде Гронки. Но, поскольку конгре¬

гация не закончила совещания, Алоизи Мазелла и Тиссеран

не смогли вовремя прибыть, чтобы встретить президента, как

этого требовал его ранг; поэтому ворота вновь открыли.
Когда их закрыли, очередь распалась, когда же их вновь

открыли, толпа, раздраженная непрерывными переменами,

бросилась на штурм замка. Толпа состояла исключительно из

верующих, в большинстве своем — из монахинь, монахов и

священников. Последние чувствовали себя особенно обижен¬

ными, они не понимали, по каким причинам можно не пускать

в замок духовных лиц, которые согласно своим обязанностям

и привилегиям желают воздать почести умершему верховному

пастырю.
Но хоть они и возмущались и выказывали нетерпение, все

же они могли ждать, а журналисты ждать не могли. Перед

замком они собрались плотной толпой. Когда за цепями, от¬

гораживающими площадь от двора замка, появлялся услужли¬

вый отец Пелегрино, недавний диктор и радиокомментатор

агонии папы, журналисты старались привлечь к себе его вни¬

мание, потрясая поднятыми над головой фотоаппаратами.

Услужливый иезуит выбирал наугад одного или двоих из

толпы и, советуя оставить в кордегардии фотоаппараты, вел

журналистов наверх. Они поднимались следом за ним на тре¬

тий этаж по величественной огромной лестнице, а затем сквозь

анфиладу гостиных шли к двери комнаты, где лежал покой¬

ный. По дороге приходилось десятки раз останавливаться,

чтобы пропустить всякого рода важных лиц и сопровождаю¬

щие их небольшие процессии. Точно так же приходилось
440

задерживаться, когда они спускались вниз. Вдобавок поиски

фотоаппаратов в кордегардии затягивались до бесконечности,

так как гвардейцы успели за это время смениться. Таким

образом, даже те журналисты, которым удалось побывать на¬

верху, возвращались недовольными.
Рим, 16 октября 1958 года
Вчера мы ужинали у четы Р. Услышав, что мы вскоре воз¬

вращаемся в Польшу, они просили теперь встречаться с ними

чаще и пригласили нас на вечер. Р. нам нравятся, они люди

милые, сердечные и интеллигентные. Живут они на улице Гре-

горианы. Из их окон видна пьядца ди Спанья и большая часть

чудесной лестницы, ведущей с площади в церковь Тринита деи

Монти. Видны также красиво освещенные террасы фешене¬

бельного отеля Хасслера, который сто тридцать лет назад был

скромным постоялым двором, где останавливался Стендаль,

упрямый и мало кому известный писатель.
Ужины у Р: всегда замечательные. К сожалению, только

слишком долго тянутся. За стол садятся, на мой взгляд, тоже

поздновато — в девять. Да и голова пухнет от всего того, что

у них слышишь. Они приглашают людей интересных и разго¬

ворчивых, которые по местному обыкновению говорят все

сразу. К счастью, вчера все говорили об одном и том же.

О злосчастном деле профессора Галеацци-Лизи. О нем, впро¬

чем, говорит весь Рим. Дело в том, что профессор взялся за¬

бальзамировать тело покойного папы, но ему это не удалось.

И Р. и его жена — католики, но они далеки от мистицизма.

Они гордятся тем, что в Риме расположен Ватикан, «самый

древний культурный центр мира», и злосчастное бальзамиро¬

вание рассматривают как промах врача. Монсиньор М., фран¬

цуз, которого я встречал у Б. во время приезда в Рим прези¬

дента Коти, возмущается бывшим личным врачом папы; он

намеренно отпускает злые шутки так, чтобы они задевали не

только самого профессора, но и породившую его почву.
Всерьез страдает один лишь Г., крупный светский бого¬

слов, который глубоко почитал Пия XII. Его вера отдает не¬

обычайной средневековой ученостью и в то же время глубоко

наивна. В течение всего вечера он молчал, вид у него был
441

мрачный и болезненный. После ухода француза он наконец

начинает жаловаться не только на неудачное бальзамирова¬

ние, но и на ватиканское радио, которое лишило смерть свя¬

того человека всякой одухотворенности. Больше всех говорит

старик Ч., прекрасный журналист, который сегодня утром

прилетел самолетом из Турина, чтобы попасть на пресс-кон¬

ференцию, созванную профессором Галеацци-Лизи и докто¬

ром Оресте Нуцци. Ч. был на этой конференции, длившейся

три часа, и хорошо знаком с фактической стороной дела. Он

не возмущается, а когда возмущаются другие, например кто-

либо из супругов Р., пожимает плечами. Но это не значит, что

Ч. равнодушен ко всему происходившему.
Рассказывая, он то и дело поворачивается в мою сторону.

Я — иностранец. Если я чего-либо не пойму, то имею право

задать вопрос и просить дополнительных разъяснений. Фран¬

цуз, разумеется, не считается здесь иностранцем, поскольку он

монсиньор. Я «и о чем не спрашиваю, чтобы не перебивать.

Впрочем, мне это и не нужно. Старый, внимательный к собе¬

седникам, Ч. сам снабжает свой отчет комментариями, где это

требуется. Из его рассказа я многое узнаю о Галеацци-Лизи.

О его первых шагах при папском дворе. О том, что Пий XII

сам привлек в Ватикан этого никому не известного, не обла¬

дающего особыми способностями окулиста. Случилось так, что

именно его приказал позвать Пий XII, когда поранил руку,

споткнувшись на пороге Сикстинской капеллы во время кон¬

клава, с которого он вышел папой. Такому же слепому случаю

Галеацци-Лизи обязан первой встречей с папой. Пачелли

тогда не был даже кардиналом. Он увидел на улице вывеску

окулиста, а так как ему нужно было посоветоваться с врачом

относительно очков — не сменить ли стекла на более силь¬

ные,— то он и зашел к нему.
В последующие годы Пачелли раза два посетил окулиста,

а после конклава сделал его своим придворным врачом. По¬

чему он выбрал окулиста, и к тому же посредственного,— по¬

нять трудно. Папа всегда отличался странностями в отноше¬

нии подбора людей, с которыми ему предстояло часто встре¬

чаться. Он не терпел, чтобы ему предлагали чьи-то канди¬

датуры. Не хотел приближать к себе людей, обязанных своим

выдвижением кому-то другому; точно так же как не желал,

чтобы к нему переходили люди по наследству. Зато если уж

он сам выбирал кого-либо, то привыкал к нему настолько, что
442

со стороны даже казалось, будто он к нему привязан. Таким

образом, доктор Галеацци-Лизи провел возле Пия XII де¬

вятнадцать лет. Достиг всяких почестей. Занимал различные

должности и на папских парадах появлялся каждый раз в дру¬

гом мундире. Он заседал в Апостольской академии наук

совместно с различными матадорами науки и даже Нобелев¬

скими лауреатами. Хорошим окулистом он не стал. Зато за¬

нялся гормональной терапией и прочими видами омолажи¬

вающего лечения. Денег у него не было, ибо пост в Ватикане

денег не приносит, а дает лишь возможность их заработать.

Галеацци-Лизи попытался использовать эти возможности,

учреждая санатории для престарелых представителей финан¬

совых и промышленных кругов или аристократии. Он ничего

на этом не заработал, а его компаньоны потеряли деньги.

Тогда он заинтересовался ароматизацией, своего рода разно¬

видностью бальзамирования. В это дело его, видимо, втянул

доктор Оресте Нуцци.
Несомненно, Лизи ставил различные эксперименты в Риме

и у Нуцци в Неаполе. Несомненно и то, что в этой новой для

себя области он достиг некоторых результатов. На пресс-кон¬

ференции он не ответил на вопрос, почему заинтересовался

ароматизацией. Вопрос этот задали в самом конце пресс-кон¬

ференции, когда атмосфера накалилась до предела. Кто-то

пробурчал, что это был мимолетный интерес, точно так же

как до этого он занимался гормонами. Еще кто-то громко

сказал, что поскольку в окулистике имени Галеацци-Лизи

предшествует длинный список лучших, чем он, специалистов,

то он искал область, в которой мог бы быть первым. Но и с

бальзамированием ничего у него не получилось. Что касается

обвинения, что Галеацци-Лизи учился бальзамированию с

вполне определенной целью, то оно не прозвучало как осуж¬

дение Галеацци-Лизи, хотя в этом есть что-то неприятное.
Еще более неприятным было то, что он говорил о бальза¬

мировании Пию XII, человеку, который доверился ему как

врачу. Получалось, что Лизи намеренно зондировал почву,

чтобы когда-нибудь сослаться на этот разговор. Это было бес¬

тактно и бесчеловечно. Конечно, нелегко бывало временами

этому посредственному врачу, наделенному блестящим титу¬

лом папского архиатра, придворного врача, не имеющему

практики, врачу, у которого и в Ватикане не раз из-под носа

похищали, лавры другие, спасая Пия XII, когда тот в самом
443

деле заболевал. Даже после курса лечения, который провел

четыре года назад Кигане, о швейцарском специалисте и о его

методах гормонотерапии говорили больше, чем о многолетних

попытках Галеацци, предпринятых до и после лечения Пия XII

Нигансом. В итоге Галеацци-Лизи осталось лишь бальзами¬

рование. Как утопающий за соломинку, Лизи ухватился за

это. Склонил на свою сторону папу. На пресс-конференции он

защищался виртуозно. Возможно, кое-кого и убедил. Но не

таких людей, как Г. Они и дальше будут предъявлять ему

претензии.
Ч. говорил, что еще одно обстоятельство произвело не¬

приятное впечатление на конференции. Припертый к стене во¬

просами о новой технике бальзамирования, Галеацци-Лизи

продолжал отговариваться секретностью своего метода. В кри¬

тический для себя момент — и искренне драматический для

многих из присутствующих в зале — он ни на минуту не забы¬

вал о том, чтобы, не дай бог, не раскрыть еще не запатенто¬

ванного метода; он жонглировал историческими, мистиче¬

скими и богословскими данными, ссылался на погребальные

обычаи ранних христиан и только изредка решался прибегать

к объяснениям из области химии или медицины. Цитируя

Евангелие, доказывал, что Христос был забальзамирован спо¬

собом, аналогичным способу русского врача Воробьева.
Галеацци-Лизи не терял присутствия духа, хотя на него на¬

падали все резче и со все большим сарказмом. В зале при¬

сутствовало несколько журналистов, имеющих медицинское

образование, которые хотя и бесповоротно сменили ланцет на

перо, тем не менее что-то помнили из былой профессии. Га-

леацци-Лизи извивался перед ними, как уж. Плел что-то о

маслах, бальзамах, мазях и субстанциях, легко впитываю¬

щихся в ткани тела,— если такие вещества ввести в вены или

смазать ими тело, то они, всасываясь, автоматически бальза¬

мируют и ароматизируют тело. Не сумев ничего другого вытя¬

нуть из ватиканского лекаря, упомянутые журналисты-врачи

махнули на него рукой. В одном он признался, впрочем,

в Риме ни у кого на этот счет и не было сомнений: что его ме¬

тод, испробованный на папе, не дал ожидаемых результатов.
Признавшись в этом, Галеацци-Лизи сослался на смягчаю¬

щие его вину обстоятельства. Тут-то Лизи дал себе волю. Сна¬

чала он пожаловался на те злосчастные часы после смерти

папы, когда он не мог добиться разрешения, затем на то, что.
444

получив разрешение, он не имел возможности приступить к

бальзамированию, так как папу перед выносом из Кастель

Гандольфо три раза переодевали. Он, Лизи, делал все возмож¬

ное в таких условиях. Что касается опрыскивания маслами и

бальзамами, то здесь он вынужден был за каждую каплю

бороться с церемониймейстерами и монахинями, ибо субстан¬

ции грязнили одежды. Когда покойника перенесли в Швейцар¬

ский зал, на гроб направили свет юпитеров. Многосотсвечовые

лампы нанесли непоправимый ущерб. А два дня, которые папа

пролежал в Кастель Гандольфо, были и без света юпитеров на

редкость жаркими. Температура в комнате повышалась еще

и от несметных толп людей. Приходилось открывать окна и

проветривать зал, что также ускоряло процесс разложения.
Лизи еще раз подчеркнул, что лишь спустя двенадцать ча¬

сов после смерти он по-настоящему смог приступить к своему

делу. Ему дали всего час времени, хотя он требовал три.

Правда, ночью у него было еще несколько часов. Но что-то не

получилось, ибо на следующий день, то есть в день выноса

тела, все заметили, что лицо папы изменилось: отекло и по¬

крылось пятнами. Стало ясно, что о перевозке тела под при¬

готовленной хрустальной крышкой не может быть и речи. Не

могло быть и речи о том, чтобы выставить его по древнему

обычаю в капелле Святых таинств в соборе святого Петра,

так чтобы стопы папы находились у самой решетки капеллы

и проходящие могли бы их целовать.
Поскольку метод профессора Галеацци-Лизи требовал,

чтобы тело папы как можно дольше находилось в закрытом

насыщенном эфирными маслами помещении с постоянной тем¬

пературой, то внутренний кипарисовый гроб, в котором пере¬

возили Пия XII, герметически запечатали. В соборе святого

Петра гроб открыли. Вероятно, дорожная тряска и жара окон¬

чательно уничтожили результаты усилий профессора. Он по¬

работал еще несколько часов, и ему показалось, что сумел

чего-то добиться. Из двадцати четырех свечей, которые дол¬

жны гореть у гроба, по требованию профессора зажгли только

четыре по углам. В соборе было холодно, ожидали, что и ночь

будет холодной. Можно также предполагать, что от сильно

пахнувших масел и мазей обоняние у профессора притупилось.

Галеацци-Лизи вернулся домой успокоенным. Разбудили его

в четыре утра, когда два кадета дворцовой гвардии, стоявшие

в карауле, упали в обморок.
445

Это было в субботу. Весь этот день, а затем воскресенье и

понедельник гроб стоял в соборе на возвышении. Свечи раз¬

местили так, чтобы верующие обходили гроб как можно

дальше. Причина всех этих мер предосторожности стала

вскоре известна. Любопытные всматривались в черты лица

умершего изучающе, простые-верующие — с горечью. Но все

заметили изменения в чертах и цвете лица. На вышеупомя¬

нутой конференции Галеацци-Лизи уверял, что ни он, ни

Нуцци не прибегали к каким-либо косметическим средствам.

Но сплетня говорит другое. Впрочем, возможно, что, когда

одни видели лицо папы серым, другие — белым как мел,

а третьи — слегка розовым, это могло быть следствием осве¬

щения или тех необходимых средств, к которым врачи при¬

бегали, приводя в порядок лицо покойного всякий раз, как

только двери собора закрывались.
Старый Ч. кончает свой рассказ. Монсиньор-француз ухо¬

дит. В салоне воцаряется гнетущее молчание. Даже если бы

у кого-нибудь и нашлись слова в защиту профессора Га¬

леацци-Лизи, то все равно он не смог бы высказать их здесь.

Что из того, что профессору мешали, что юпитеры своим све¬

том нагревали останки, что покойника переодевали и что гроб

от Кастель Гандольфо до собора святого Петра везли по тряс¬

кой дороге? Разве этого нельзя было предвидеть? Разве нельзя

было предвидеть все требования церемониала и ритуала, на

основании которых не разрешается накрывать тело саваном,

пропитанным маслами, так как это навсегда отделило бы папу

от мира живых? Настроение в салоне становится все более

грустным. Настроение синьоры Р. напоминает мне настроение

госпожи Хохлаковой, а настроение Г.— настроение Алеши

после смерти старца Зосимы, когда разошлась весть о том, что

«старец протух». Но у них это не внутренний протест против

естественного процесса, которого в этом случае не ожидали.

Слова осуждения произносятся не только в адрес профес¬

сора Галеацци-Лизи. Собственно говоря, они сами уже не

знают, на кого сердятся.
Рим, 17 октября 1958 года
В соборе святого Петра девять дней служат траурные

мессы за душу папы. Отправляют их крупные сановники

курии, а заключительные будут отправлять кардиналы. По
446

старым традициям мессы служат в часовне Святых таинств,

где навсегда почил папа. На других алтарях служат неболь¬

шие мессы, но почти все за душу папы. На среду объявлено

главное погребальное торжество. Гостей съехалось множество.

Католические королевские дома присылают наследников

престола. Протестантские царствующие дома — гофмаршалов.

Республики — министров иностранных дел. Даже Америка от¬

командировала государственного секретаря Даллеса, что в ку¬

рни комментируют как последний большой успех политики

покойного папы. Съезжаются также заграничные кардиналы.

В «Оссерваторе романо», до этого занятой исключительно па¬

пой, полно фотографий кардиналов. Они теперь самые глав¬

ные. Целые страницы в ежедневных газетах и иллюстриро¬

ванных еженедельниках также заполнены их фотографиями.

Симпатичный князь Л. из итальянского министерства ино¬

странных дел, который дал мне книжку своего дяди о Вати¬

кане, огорчен тем, что кардиналы на снимках выглядят до¬

вольными, разве что не улыбающимися. И добавляет фило¬

софски:
—	C’est la vie! 1
—	C’est la mort2,— отвечаю ему.
В самом деле, кардиналы на фотографиях либо усме¬

хаются, либо озабочены. Мне кажется, что усмехаются они для

объектива, это у них профессиональное. На самом же деле они

крайне озабочены. Приближается конклав. Участие в нем —

самая важная привилегия и обязанность кардиналов. Гото¬

вясь к нему, они встречаются друг с другом и совещаются.

Газеты полны сплетен на эту тему. В городе и в Ватикане лю¬

дей, однако, больше занимает тот, кто отошел в мир иной.

Когда умер Пий XI, канцелярии курии гремели от возгласов:

Via і milanesi! Долой миланцев! Папа Ратти, миланец, если не

по рождению, то по многим другим данным биографии, собрал

их в Риме. После смерти Пия XII неизвестно было, против

кого кричать. Против пяти кардиналов «пентагона» — только

потому, что папа соглашался изредка их видеть, а других во¬

обще не желал видеть? Против нескольких семидесятилетних

иезуитов, не занимающих никаких официальных должностей,

или против старой монахини — только потому, что папа к ним
1	Вог она, жизнь (франц.).
* Ворона, смерть (франц.).
447

был привязан, как к своим домашним? Это было бы слишком —

выступать против них. Так против кого же выступать, против

кого кричать? А кричать сановникам курии, безусловно, хоте¬

лось больше, чем после смерти Ратти — Пия XI. Охотнее всего

они выступили бы против вакуума, который папа создал вокруг

себя. Но вакуум — абстракция.-Как кричать против нее?
После смерти Пия XI все выступали против миланцев,

а конклав выбрал папой Пачелли, которого усмотрел себе

в преемники Ратти и которого при жизни выдвигал, как

только мог. Теперь этого не случится. Пий XII преемника

себе не подобрал. Не сделав в этом* плане ничего положи¬

тельного, он усугубил и без того сложное положение, в кото¬

ром оказался конклав. И в первую очередь тем, что не

назначил миланского архиепископа Монтини кардиналом,

того Монтини, которого считают такой же звездой, какой

в свое время был Пачелли, и которому тем не менее Пий XI

не преградил путь к тиаре. Для курии Монтини был

настолько несомненной кандидатурой, настолько неизбеж¬

ной, что в первые дни все еще считались с тем, что папа

оставил распоряжение о назначении Монтини кардиналом.
Но назначения не было. Впрочем, для комплекта не

хватало многих кардиналов. В курии по этому поводу горе¬

вали монсиньоры, понимая, что конклаву не так просто

выбрать, так как выбор небольшой. Настроения складыва¬

лись не в пользу покойного папы. Эти настроения нашли

выражение сразу же на первой конгрегации. Камерленго

был избран кардинал, который сторонился Пия XII и до¬

вольно редко приезжал из своего особняка на улице Скрофа

в Ватикан. Так утверждает П. и добавляет, что избрание

монсиньора де Джорио секретарем коллегии кардиналов

имело акценты еще более антипачеллиевские. Папа Пачелли

этого монсиньора не любил и с особым упрямством дер¬

жался подальше от него.
Рим, 18 октября 1958 года
В Риме всех занимает вопрос, останутся ли князья

Карло, Джулио и Маркантонио Пачелли на своих постах в

Ватикане. Если останутся, то тогда они сохраняют и свои
448

посты председателей и членов наблюдательных советов мно¬

жества частных и государственных промышленных и финан¬

совых объединений. Если нет, то князья лишатся своих огром¬

ных доходов. Князь Джулио не платил с них налогов, по¬

скольку числился послом Коста-Рики в Ватикане. Шесть

лет курия добивалась, чтобы итальянское правительство сде¬

лало для него исключение, это длилось до тех пор, пока не

нашлась добрая душа— министр финансов Андреотти. Мно¬

гим это не понравилось, так как с тех пор Джулио перестал

платить налоги даже со своих адвокатских заработков. Коста-

Рика работой его не обременяла. Кроме разветвленных ком¬

мерческих дел, Джулио держал в Риме адвокатскую контору.

Гак вот, потеряет ли он все это или не потеряет?
В курии князей не любили. Огорчались, что в них ожили

порочные обычаи эпохи Ренессанса и Реформации, обычаи,

скомпрометированные историей и, казалось бы, ушедшие

навсегда. Не любили их и за то, что они чванились и не ста¬

рались снискать расположение курии. Интересно, что и папа

держал их на расстоянии. Попасть в его апартаменты

князьям было нелегко. Раз в году в день своих именин папа

собирал у себя всю семью. Устраивал нечто вроде полдника,

шоколад разносили монахини. На этих именинах папа в ос¬

новном разговаривал с детьми своих родственников. Но хотя

папа был холоден в обращении с князьями и держал их на

расстоянии, он, однако, не мешал им сколачивать состояние.

Сам папа как представитель семьи Пачелли владел немногим,

всего-навсего двумя именьицами в несколько гектаров с вино¬

градниками и оливковыми рощами. Став папой, он оставил их

за собой. Племянники были предоставлены собственной пред-'

прнимчивости. Но, разумеется, они ничего не достигли бы,

если бы не могущественный, хотя и не вмешивающийся в их

дела, покровитель в Ватикане.
Род Пачелли не внесен в ежегодники старой крупной

черной ватиканской аристократии. Первым из Пачелли, о ко¬

тором что-то известно, был Асприлио, музыкант, сначала

в римском Collegio Germanico, а затем в Варшаве при дворе

Зигмунта III Вазы. Сын и внук Асприлио стали чиновниками,

но мелкими. От них ведет свою линию Маркантонио, отец ко¬

торого поселился в Аквапенденте. Этого Маркантонио, спо¬

собного юношу, взял под свое покровительство его дядя

Катерини, когда стал кардиналом. Вскоре дядя умер. Но
449

Маркантонио, зацепившись за первые ступени служебной лест¬

ницы в папских трибуналах, теперь и без дяди карабкался в

гору. Когда Маркантонио стукнуло тридцать лет, он был уже

адвокатом трибунала священной роты.
В 1849 году Пий IX, удирая от революции в Гаэту, заби¬

рает Маркантонио с собой. По возвращении папа назначает его

членом трибунала десяти, целью которого было очистить Рим

от революционеров. Трибунал помещался в палаццо Канчел-

лериа, на ступенях которого в первые дни революции был

убит папский премьер-министр Росси. Маркантонио занимает

теперь все новые и новые посты, которые учреждает Пий IX

по упразднении конституции. В 1861 году Маркантонио осно¬

вывает «Оссерваторе романо».
Он имел двух сыновей: Филиппа, отца будущего папы,

и Эрнесто — оба они были адвокаты и при трибунале свя¬

щенной роты и при государственных трибуналах, так как оба

были специалистами по гражданскому праву. Адвокатом

стал и брат папы — Франческо. В трудные времена подготовки

Латеранских договоров Франческо играет заглавную роль.

Пий XI назначает его даже полномочным представителем

апостольской столицы по делам этого трактата. Когда дого¬

воры были подписаны, папа присваивает ему титул маркиза

и назначает на пост президента комиссии по выработке ста¬

тута нового крошечного Ватиканского государства. Когда

его брат Евгений становится папой, Виктор-Эммануил III

в 1940 году дарует Франческо наследственный титул князя.
Карло, Джулио и Маркантонио являются сыновьями

Франческо. Их отец, дядя Эрнесто и дед были своими людьми

в финансовых и промышленных учреждениях, вызванных

к жизни ватиканским капиталом. Как и представители дру¬

гих таких же семей — назовем их семьями крупной черной

буржуазии, таких, например, как Корсани или д’Амико,—

они занимали в этих учреждениях руководящие посты. В то

же время эти генералы ватиканской экономической мощи

официально не играли сколько-нибудь важной роли в финан¬

совых или промышленных учреждениях итальянского госу¬

дарства. И только Карло, Джулио и Маркантонио преодолели

этот барьер, шокируя многих людей, продолжающих считать

Ватикан и Италию двумя самостоятельными организмами.

Когда был жив Пий XII, об этом только шептались, пресса

тоже не могла о таких делах писать открыто; теперь же она
450

вытаскивает на свет божий всю правду, и становится ясным,

что без молчаливого согласия великого дяди подобного втор¬

жения не случилось бы.
Рим, 19 октября 1958 года
Прошло десять дней, как умер папа. В соборе святого

Петра проходят траурные, с каждым днем все более помпез¬

ные богослужения, в городе все больше кружит слухов,

пресса ведет себя бесцеремонно. На следующий день после

смерти папы в «Унита» появилась статья Тольятти. По сравне¬

нию с тем, что помещает сегодня почти вся буржуазная пе¬

чать, эта статья выглядит панегириком. Прежде всего из-за

серьезного отношения к умершему, серьезного и исполненного

уважения. У всех сейчас появились всякие «но». Верность

папе хранит лишь католическая печать. Но и она пишет о

папе Пачелли с каждым днем меньше, беря курс на конклав.
Впрочем, эта пресса не может найти верный тон. При

жизни Пий XII был настолько величественно-вознесенный,

что поднять его. на регистр выше, как это всегда делается,

когда хотят почтить усопших, невозможно. Читая на страни¬

цах «Оссерваторе романо» описание похорон, как гвардейцы

подняли «ангельской легкости тело Пия XII», люди кривятся.

Читают в «Иль Куотидиано», органе «Католического дейст¬

вия», что Пию XII как нельзя более соответствовал его титул

Sommo Pontifice1, поскольку он суммировал в себе наивыс¬

шие добродетели предшественников. Разумеется, это не более

чем метафора, но атмосфера изменилась, никто уже больше

не выносит таких метафор, сделанных «впрок».
Даже жизнеописание Пачелли. главный козырь в руках

пропагандистов и источник восхищения для его поклонников,

теперь уже не нравится. Слишком все там просто. Слишком

уж было гарантировано все, что в нем лучшего, и очень уж

все у него шло как по маслу. Папы передают его из рук

в руки, Пий X — Бенедикту XV, а Бенедикт XV — Пию XI.

Кардиналы и статс-секретари приходят к нему домой просить

его продвинуться дальше по служебной лестнице. Приходят

в дом его родителей, ибо. Пачелли по окончании семинарии
1 Высший первосвященник (итал.).
451

живет у них, точко так же как жил у них ребенком, а затем

в годы учебы в гимназии, в университете и даже во время

учебы в семинарии — получив на это особое разрешение. Эта

последняя привилегия была чем-то неслыханным. Приходским

священником он служил недолго. В епископстве не работал.

Не был и ординарием.
Для него жизнь — это родительский дом, нунциатуры и

римская курия. Став папой, Пачелли издал распоряжение,

что кардиналом не может быть тот, кто известное время не

руководил епископством. Сам он всю жизнь чувствовал

в себе этот недостаток, а после смерти ему это ставили в

упрек другие.
Всю жизнь он прожил, завернутый в вату,— слышится

отовсюду. В вате, в некритической атмосфере, под теплым

крылышком. Из рук матери перешел на попечение этой уди¬

вительной баварской монахини Паскуалины Ленерт, с кото¬

рой познакомился в 1917 году. Ей тогда было двадцать три

года, ему сорок один. После автомобильной аварии, впрочем

не опасной, у него вновь начались спазмы пищевода, присту¬

пы эти бывали у него и раньше. Пачелли работал тогда

в конгрегации по чрезвычайным церковным делам. К тому

времени он занимал пост секретаря. Он получил отпуск по

болезни и провел его в женском монастыре Святого креста

в Айнзидельне. Поскольку боли не проходили, он обратился к

настоятельнице, чтобы она приставила к нему сестру, которая

следила бы за его диетой. Настоятельница назначила сестру,

работавшую в монастырской больнице. Это была Паскуалина.
Когда он вскоре получил назначение на должность нунция

в Мюнхене, Бенедикт XV дал позволение снять с сестры Ле¬

нерт обет и Пачелли забрал ее с собой. С тех пор он не рас¬

ставался с ней. Она вела его хозяйство в Берлине, а затем

и в Риме, покамест Пачелли не стал статс-секретарем. Когда

п 1929 году его назначили на эту должность, Бенедикта XV

уже не было в живых, теперь уже его преемник Пий XI вы¬

нужден был дать позволение на право проживания сестры

Паскуалины в ватиканских дворцах, где по традиции нахо¬

дятся апартаменты статс-секретаря. Чтобы взять ее с собой

на конклав, кардинал Пачелли уже не нуждался в чьем-либо

позволении, ибо в то время он был назначен камерленго.

Когда он стал папой, сестра Паскуалина переселилась в пап¬

ские апартаменты. Теперь ее уже не называли сестрой, а стали
452

звать «мать Паскуалина». Позже в огромных апартаментах

папы поселились и другие сестры, выписанные Паскуалиной

из Айнзидельна.
Паскуалина следила за кухней и гардеробом папы. Осо¬

бенно заботилась о гардеробе. Прошло время осыпанных та¬

бачным пеплом сутан папы Сарто — Пия X и плохо сшитых

одежд папы Ратти—Пия XI, не выносившего примерок. Да,

да, теперь наступило время изящества и стычек на публичных

аудиенциях с верующими, слишком неосмотрительными в из¬

лиянии чувств, после которых на белой сутане нередко оста¬

вались пятна от слюны, пота либо и того хуже — от губной

помады, если уста, целующие папские одежды, были накра¬

шены. Всего этого терпеть не могла сестра Паскуалина.

Много болтали о ее интригах, называли ее virgo potens1, но

ничего достоверного на эту тему никто не мог сказать. Кана¬

рейки и прочие птицы, которых немало развелось в папских

апартаментах, были, безусловно, результатом ее инициативы

и пристрастий. Птички носили большей частью немецкие

имена.
В городе Паскуалину никогда не видели. В ватиканских

парках она также избегала появляться. Апартаменты папы

Паскуалина оставляла только для того, чтобы посетить склад

во дворике священной канцелярии — небольшой площади,

через которую обязательно надо проходить или проезжать,

когда хочешь попасть на знаменитый дворик святого Дама-

зия со стороны калитки Святой Анны. Когда по Риму расходи¬

лись слухи об удалении Паскуалины из Ватикана, посвящен¬

ным в ватиканские отношения достаточно было к вечеру за¬

глянуть во внутренний дворик священной канцелярии. Если

у двери склада стоял черный, блестящий «плимут» с вати¬

канским номером, это было верным признаком, что слух не

соответствует истине.
Впрочем, сплетни почти всегда оказывались ложными.

В эти часы Паскуалина вместе с одной из сестер из мона¬

стыря Святого креста в Мельзингене готовила в складе по¬

сылки для бедных, «поддерживаемых,— если употребить ку¬

риальную терминологию,— личным милосердием папы». Полки

склада гнулись от одежды, белья, обуви, коробок с лекарст¬

вами и даже игрушками.· Готовые посылки укладывались
1 Могущественная девица (лат.).
453

в лимузин. Развозил их либо сам шофер, либо в сопровожде¬

нии сестрички. Машина уезжала, а Паскуалина оставалась

на складе: надо вписать в реестр убытки и имена облагоде¬

тельствованных и немного побыть наедине с кошками, сте¬

регшими склад от мышей. В Ватикане рассказывали, что

мать Паскуалина любила поговорить с кошками, иногда эти

монологи задерживали ее в складе надолго. Кошки были

породистые, персидские. Имена у них, так же как у птиц,

были немецкие. Петер и Митци.
Когда 10 октября сестра Паскуалина в третий раз пере¬

одела папу, она сочла свою миссию законченной. Этим актом

заканчивалась и ее жизнь. Она поднялась к себе наверх —

в Кастель Гандольфо, как и в ватиканском дворце, Паскуа¬

лина жила в комнатах над апартаментами папы,— собрала в

сундучок свои вещи, из замка взяла лишь клетку с парой ка¬

нареек,. Гретель и Домпфафом, и уехала. Кастель Гандольфо

она покинула за несколько часов до траурной процессии. «Пли¬

мут», который покойный предоставил в ее полное распоряже¬

ние, миновал главные ворота замка и повернул к боковому

въезду со стороны Марино. В Ватикан Паскуалина не заехала.

Апартаменты папы были опечатаны. Вместе с другими сест¬

рами она направилась на Яникул, где ее орден в Риме имел

свой монашеский дом.
Все это происходило в те часы, когда выносили тело

умершего папы; при сем Паскуалина не присутствовала. На

торжестве погребения, когда гроб с останками папы поме¬

стили в склеп, ее также не видели. Коллегия апостольского

церемониала по распоряжению кардинала-камерленго предо¬

ставила родственникам и близким покойного весь первый ряд

трибуны у одной из центральных колонн, то есть место, с кото¬

рого все хорошо было видно. Но сестры Паскуалины на три¬

буне не было. Немало любопытствующих взоров было обра¬

щено в ту сторону. Возможно, именно это она и предчувст¬

вовала. Говорили также, что сестра Паскуалина сразу же

уехала в Швейцарию. Но я знаю, что это неправда. Все время

она находилась неподалеку, на Яникуле. Находилась там

и во время всех парадов и траурных девятидневных богослу¬

жений. Она сдала ключи, счета и реестры кому следовало,

хотя в тот момент никто этого от нее не требовал. Но,

видимо, в эту самую тяжелую минуту жизни она не могла по¬

ступить иначе. Это была тяжелая минута в удивительной
454

жизни немецкой монашенки, невысокой, хорошо сложенной,

пухленькой, с правильными чертами лица, хорошеньким но¬

сиком и упрямым, проницательным, недоверчивым взглядом.
При жизни папы о ней шептали всякое. Ее имя встреча¬

лось на страницах книг Пейрфитта. Для итальянской прессы

все равно, официальной или независимой, Паскуалина была

табу. Конечно, какую-то роль в этом играла и государствен¬

ная цензура, в силу Латеранских договоров следившая за

тем, чтобы не затрагивалась честь папы. Но независимо от

цензурных соображений сами редакции не хотели писать о ее

отношениях с папой. Затронув эту тему, можно было легко

ее упростить. И этого трудно было бы избежать. Ибо в Ита¬

лии всем хорошо известно, что любые инсинуации в таких

делах искажают проблему. Каждому было ясно, что проблема

жизни этой монашенки возле папы не годится для скандаль¬

ной хроники. Никто из тех, кто питал к Паскуалине не¬

приязнь, никогда не интерпретировал превратно их отноше¬

ния. У этих людей Пий XII вызывал неприязнь той надмен¬

ностью и самоуверенностью, с какой он поставил себя выше

всяких подозрений. В этом было много спеси и какой-то

редко встречаемой гордыни. Это и только это вызывало

неприязнь, это и связанное с гордыней пренебрежение к древ¬

ним традициям, согласно которым считается неудобным жить

в ватиканских дворцах женщинам, будь даже они сестрами

папы.
Теперь языки развязались. Болтают что бог на душу по¬

ложит. Сам факт газеты не интерпретируют, они помещают

лишь подробности биографии сестры Паскуалины, богато ил¬

люстрируя их фотографиями, копившимися годами и не публи¬

ковавшимися по цензурным соображениям. Местные газеты

позволяют себе больше. С некоторых пор они, как будто сго¬

ворясь, заняты рассуждениями по поводу определенного

открытия, которое, собственно говоря, открытием не является,

поскольку эти сведения можно было давно найти в «Аннуа-

рио понтифичио». Речь идет о том, что Пий XII был покро

вителем монастыря Святого креста в Мельзингене. Это боль¬

шая честь, и обычно ее удостаиваются только наиболее ува¬

жаемые и старые монашеские ордена, оказавшие церкви

большие, исторические услуги. Ничего подобного нельзя

усмотреть в краткой и скромной истории сестер из Мель-

зингена.
455

Загадочное дело! Удивительная проблема! Итальянские

католики говорят о ней со смущением. Синьор В. в защиту

папы говорит, что нельзя его полностью винить в том, что он

поставил себя над обязательными нормами и традицией. Ведь

это его предшественники папа делла Кьеза — Бенедикт XV

и папа Ратти — Пий XI дали позволение Паскуалине оставить

монастырь и поселиться в Мюнхене, а затем в апарта¬

ментах статс-секретаря. То, что Пий XII взял ее на конклав

и поселил в своих апартаментах, явилось лишь следствием

создавшегося положения. Что касается позволений, то

В. пытается объяснить это тем, что такие вещи понятны

каждому, кто знаком с атмосферой в курии, сложившейся

за последние пятьдесят лет. Дело в том, что в Ватикане

имеют вес крупные чиновничьи семьи финансистов, юристов,

администраторов, занявшие после падения папского госу¬

дарства место прежней ватиканской земельной аристократии.
Происходить из такой семьи — это в Ватикане зачастую

важнее, чем быть кардиналом курии или иным высокопо¬

ставленным сановником. Вот в этом-то В. и видит источник

тех исключительных почестей, которые посыпались на Па¬

челли сразу же после окончания семинарии. В этом В. усма¬

тривает и источник позволений: того позволения, благо¬

даря которому он получил рукоположение, не выходя из род¬

ного дома, и тех позволений, которые связаны с просьбой

приставить к нему для ведения домашнего хозяйства сестру

Паскуалину. И все это объясняют не чем иным, как избало¬

ванностью Пачелли. В. сокрушается по этому поводу. Он

говорит, что Пий XII боролся со своим психологическим

недостатком, то есть с отношением к себе как к человеку,

имеющему особые привилегии и стоящему над всеми. Может

быть, и боролся. Этой борьбы не облегчала ему собственная

биография. Поэтому среди его защитников нет никого, кто ви¬

дел бы в нем пример христианского смирения.
Рим, 20 октября 1958 года
Весь Рим снова говорит о мошеннике Галеацци-Лизи.

В газетах полно снимков, которые он сделал, когда Пий XII

лежал без сознания. На одном из них истощенный человек,
456

о котором известно, что он умирает, изображен с воткнутой

в рот трубкой кислородной подушки. На другом папа лежит

в пижаме на том дормезе, куда его перенесли, чтобы облег¬

чить дыхание, и широко открытыми, невидящими глазами

смотрит в потолок. Фотографии грустные, неприятные, в них

шокирует невероятная бестактность человека, который их де¬

лал и к тому же потом продавал прессе. Но Лизи этого по¬

казалось мало. На других фотографиях мы видим самого мо¬

шенника и его ассистента у катафалка в соборе святого

Петра; катафалк громаден. Мрачные гномы хлопочут у тела,

поглядывая в объектив. От этих снимков тошнит. Сделаны

они по указанию Галеацци-Лизи для продажи.
Но наиболее скандальным оказался дневник, который

Галеацци-Лизи вел у постели умирающего и затем продал

итальянским и иностранным иллюстрированным еженедель¬

никам за миллионный гонорар. Это описание болезни и аго¬

нии. Туринская «Стампа» заплатила за него шесть миллио¬

нов лир. Однако, прочитав, отказалась печатать. А поскольку

о его опубликовании было уже объявлено, «Стампа» сочла

своим долгом объяснить читателям, почему дневник не будет

напечатан. «Описание,— говорится в объяснении,— содержит

физиологические подробности, которые присущи агонии каж¬

дого человеческого существа и в данном случае, согласно

всеобщему желанию, должны быть укрыты покровом почти¬

тельного молчания. По этой причине редакция решила не

публиковать объявленный ранее дневник». Но другие газеты,

правда с купюрами, опубликовали дневник. Иностранные

же, например «Пари-матч», напечатали дневник полностью.
Возмущение, вызванное дневником, огромно. В парла¬

менте и в сенате — интерпелляции. В министерстве здра¬

воохранения — по указанию премьер-министра — учреждена

специальная комиссия. Во врачебной палате — заседание.

Вызванный для объяснений Галеацци-Лизи заявил в свое

оправдание, что он врач-реалист. Его не вычеркнули из спи¬

ска врачей, но только потому — как говорится в коммюнике

врачебной палаты,— что, «к сожалению, этого не разрешает

процедура». Однако мне кажется, что ему этого не миновать.

Что касаётся курии, то Галеацци-Лизи сам попросил об

отставке с поста директора санитарной службы ватикан¬

ского государства. «Оссерваторе романо» опубликовала сооб¬

щение о его отставке. Близкие к курии агентства печати
30 Т. Брезл
457

предали гласности другую деталь. Они сообщили, что швей¬

царская гвардия, охраняющая входы, получила приказ не

впускать на территорию Ватикана профессора Галеацци-

Лизи.
На улице Зистина, там, где она вливается в площадь Бар-

берини, прохожие останавливаются. Всматриваются в выве¬

ску с надписью «Prof. R. Galeazzi-Lisi. Consultazioni-opera-

zioni-cure» 1 и насмешливо комментируют ее. Вывеска имеет

форму ленты в пятнадцать метров длиной. Это, должно быть,

самая большая врачебная вывеска на свете. Прохожие бро¬

сают на нее презрительные взгляды или смеются. Смеются

над вывеской, которая висит здесь в таком же виде уже

много лет. Но, пока жил папа, ее как бы никто не замечал.

А если и замечал, то уж, во всяком случае, не реагировал.
Никто не может понять, как мог врач, все равно — пло¬

хой или хороший, настолько забыться, чтобы разглашать ин¬

тимные детали болезни и агонии пациента. Как ему позво¬

лила его врачебная этика! Сам факт несоблюдения тайны

дисквалифицирует такого врача. К этому следует добавить

и другие отягчающие обстоятельства: то, что дело касается

папы, что Галеацци-Лизи был его придворным врачом, что

он состоял на службе в Ватикане. Коммюнике врачебной па¬

латы осудило Лизи за то, что он разгласил врачебную тайну

в корыстных целях. Врачебная палата, как, впрочем, и весь

Рим, была знакома со всеми подробностями. Дело в том, что

Галеацци-Лизи не хранил не только врачебные, но и свои

коммерческие тайны. Он хвастался повсюду, показывая чеки

на баснословные суммы. Говорил, что берет «доллар за сло¬

во. Как Муссолини!»
Прохожу и я мимо дома с глистообразной вывеской.

Я бывал здесь сотни раз, но вывеску не замечал. Теперь нельзя

не заметить. Люди или стоят и смотрят, или взглянут, по¬

жмут плечами, засмеются и идут дальше. На площади Бар-

берини покупаю вечерние газеты. Всюду на первых полосах

физиономия врача, несолидного господина с усиками, носи¬

ком-пуговкой и трагическими глазками в свиной оправе.

Есть что-то именно несолидное, босяцкое в этом неумном ли¬

це. Но нельзя поручиться, что, будь Галеацци-Лизи поумнее,

он не влип бы в подобную историю. Лизи был ничтожеством,
1 Проф. Р. Галеацци-Лизи. Консультации — операции — лечение (итал.).
458

затем поднялся очень высоко, ему все разрешалось, папа

всегда покрывал его. Во всем, что касалось папы, он чувство¬

вал себя совершенно свободным. Из этой свободы родилась

мысль сорвать для себя ликвидационную сумму, поскольку

его служба у папы окончилась. Когда я стою, глядя на первые

полосы вечерних газет, кто-то трогает меня за плечо. Это

киоскер. «Hanno perfino venduto il papa»,— говорит он упо¬

требляя множественное число. Он говорит: в конце концов

они его продали. Не «он продал». Это намек на различие ин¬

тересов внутри курии. Безусловно, атмосфера тамошних

крупнейших финансовых и торговых махинаций не могла по¬

действовать на Лизи благотворно. В его руках оказался то¬

вар, и он кинулся продавать его, не думая ни о чем, кроме

его высокой в тот момент рыночной цены.
Рим, 21 октября 1958 года
В том, что существовали дневники Пия XII, нет сомнения.

Будучи нунцием в Мюнхене, статс-секретарем, папой, он ча¬

сто упоминал о них. Хвастался, что они записаны каким-то

особенно хитроумным шифром. Какому-то послу Пий XII го¬

ворил, что прочтение дневников затруднит не столько шифр,

сколько то, что записи сделаны на разных языках. Кажется,

он записывал каждый день, и это скорее коротенькие ежед¬

невные заметки, чем настоящие дневники. Видимо, папа на¬

чал вести их в Мюнхене, то есть в 1917 году. Если вслед за

В. предположить, что ежегодно он исписывал толстую те¬

традь, то объем дневников должен быть огромен.
Не известно, что с ними случилось. В Риме ходят слухи,

что их украли. Вынесли из Ватикана, когда папа болел, ибо

он не забирал с собой в Кастель Гандольфо все тетради.

Относительно того, кто их взял, в Риме существуют различ¬

ные версии и строятся различные предположения. Не стоит

углубляться в эту проблему. Меня лично больше интересует

атмосфера, в которой могла произойти такая кража. Агент¬

ства печати, связанные с Ватиканом, опровергают факт кра¬

жи. Но газеты приводят столько подробностей, они так

убеждены в самом факте и так упрямо твердят о нем, что
30*	439

я склонен им верить. Впрочем, не только это заставляет меня

верить. Несколько моих знакомых, из тех, которые обычно

в курсе дела, не сомневаются, что с дневниками что-то случи¬

лось. Они не были опечатаны, когда опечатывались апарта¬

менты папы, и, следовательно, не сохранились для будущего

папы. Иначе говоря, они исчезли.
Э. обратил мое внимание на интересное заявление графа

Фабрицио Сарацани, сына полковника папской дворянской

гвардии, который нес службу именно в те дни, когда умирал

предыдущий папа, Пий XI. Согласно заявлению, тогда пап¬

ская гвардия оказалась на высоте положения. Гвардейцы

охраняли двери и помещения, как им приказал их полковник.

Такие усиленные караулы, когда папа тяжело болен, а тем

более когда он умирает, являются их печальной привилегией

и первой обязанностью. Им предписывает это motu proprio1,

на основании которого была создана гвардия. Когда умирал

Пий XII, гвардия не получила соответствующего приказа.

Некому было его издать. Скандал произошел потому, го¬

ворит молодой граф Сарацани в своем заявлении, что в те¬

чение трех дней болезни папы в Ватикане не было никакой

власти.
Эта истина настолько очевидна, что ее понимают все,

включая и графов и их потомков из папской дворянской гвар¬

дии. Более того, даже они начинают понимать глубинные

причины этой истины
Рим, 22 октября 1958 года
Когда на следующее утро после смерти папы Мориак зая¬

вил, что «не раз, признаться, исполненные надежды, мы ожи¬

дали из уст Пия XII слов, которые, однако, никогда не были

сказаны», итальянская католическая пресса подняла бурю.

Теперь же на подобные и еще более острые обвинения эти

газеты даже не отвечают. Они даже сами помещают ста¬

тьи с замечаниями, которые не осмелились бы высказать при

жизни покойного папы.
Упреки множатся. Критика, сдерживаемая годами, про¬
1 Личный акт папы (итал.).
460

рывается со всех сторон. Критикуют не все, но почти все ана¬

лизируют факты и приходят к выводу о необходимости пе¬

ремен. Стиль правления Пия XII, централизованный абсо¬

лютизм, вызывает возражения. Не нравится, что Пий XII

поставил себя в церкви над всеми. Осуждается упрямое про¬

ведение раз принятой линии и отсутствие политической гиб¬

кости. Пятна, пятна, пятна на солнце, которое погасло и

больше уж не ослепляет.
Правление Пия XII совпало с периодом тоталитаризма и

диктатур. Раньше говорили: такова эпоха, и не удивительно,

что она воздействовала на папу. Но едва он умер, в первую

очередь ему поставили в вину именно это. То, что Пий XII

поддался нравам эпохи, не кажется теперь никому смягчаю

щим обстоятельством. Если нравы были скверные, папе сле¬

довало от них отмежеваться. Он не отмежевался. Напротив.

Он еще больше поддался своей мании держать все вожжи и

пружины в собственных руках и еще более усилил этот про¬

цесс, хотя атмосфера эпохи изменилась.
Папа создал нездоровый культ собственной личности.

У каждого, кто брал в руки «Оссерваторе романо», газету, за

которой папа следил, причем весьма бдительно, создавалось

впечатление, что курия, Ватикан, Рим — это все один лишь

папа. Более того, что папа выше самой церкви. Это была не

просто концепция «Оссерваторе романо» или излишнее усер¬

дие специального редактора Чезидио Лолли, которого

Пий XII держал в газете исключительно для материала, свя¬

занного с его персоной. А если даже это была концепция

газеты, то * все равно ее источником была мистическая кон¬

цепция Пия XII, которую он выразил в энциклике Mystici

Corporis Christi1, согласно которой церковь является мисти¬

ческим телом Иисуса на земле.
Себя он, безусловно, считал головой этого мистического

тела. Из мистики, из такого мистического подхода, видимо,

и родилось в нем чувство превосходства, всевластия, дистан¬

ции, притом огромной, между собственной персоной и осталь¬

ными слугами церкви, а также верующими. Вероятно, подоб¬

ное убеждение породило также те, такие хлопотливые для

мало-мальски рассудительных людей в курии и менее фана¬

тичных заграничных католиков, получудесные события из его
1 Мистическое тело Христа (лат.).
461

жизни, которые были пищей для его чересчур ревностных

почитателей и причиной смущения для остальных. Пий XII

не опровергал сообщений об этих событиях. Во время кон¬

клава, на котором он был избран папой, ему якобы явился

Пий X и ободрил его словами: «Мужайся, сын мой». Во

время больших празднеств в честь мадонны португальской

в Фатиме, когда повторилось чудо с вращающимся солнцем,

которым Фатима славится, в ватиканском саду Пий XII уви¬

дел это же чудо, совершенное мадонной вроде бы специально

для него.
Когда спустя несколько лет после чуда папа тяжело за¬

болел, к нему пришел Иисус утешить его. Католические

газеты, все как одна, теперь молчат об этом. Даже они чув¬

ствуют, что время неподходящее. Все, что возмущало втихую,

теперь высказывается вслух. Льстецы и алилуйщики хотели

бы, чтобы все забыли о их роли. Но напрасно они боятся:

их роль не так уж значительна. И без их помощи Пий XII

стал бы тем, кем он стал. Точно так же даже без благоприят¬

ной атмосферы эпохи он, должно быть, все равно стал бы

воплощением произвола и самовластия. А ведь насколько

легче на душе было бы теперь католикам, если бы они могли

сказать себе и похвалиться перед другими, что в годы моно¬

полизации власти и культов личности их архипастырь не под¬

дался веяниям эпохи.
Но. он поддался. Более того, поддался самым плохим

веяниям. Ибо тоталитаризм—не единственное веяние эпохи.

Нашему времени свойственны и иные стремления. Но перед

всеми этими стремлениями Пий XII устоял. Я не говорю о

том, что он осудил коммунизм, и притом резче, чем его пред¬

шественники. Даже не о том, на что не отважился Пий XI в

своей такой острой энциклике «Quadragesimo anno1». Ведь

только Пий XII предал анафеме всех, кто сотрудничал с ком¬

мунистами в любой области, независимо от формы. Меня

удивляет совсем другое. То упорство, с каким он не позволял

ни себе, ни католикам всего мира знать что-либо о корнях

-этого явления. Это было упрямство, слепое и бессмысленное,

но вместе с тем динамичное, активное. Пий XII не признавал

общественной проблематики нашей эпохи. То, что иногда он

находил для рабочих слова сочувствия, несущественно. Точно
1 Год сороковой (лат.).
462

так же как ничего существенного не скрывалось за словами,

обращенными к римской аристократии, когда он сказал од¬

нажды делегатам, пришедшим к нему с новогодними позд¬

равлениями: «В наше время каждый должен работать и

иметь какое-нибудь занятие».
От этой фразы при его дворе не стало меньше бездельни¬

ков из знатных родов. Точно так же как от его слов, рбра-

шенных к рабочим, ничего не изменилось в общественной

догматике церкви. И в его практике разрешения церковных

проблем, выросших на социальной почве. Это чувствовал на

себе каждый священник, епископ, кардинал, не говоря уже

о светских деятелях, которые принимали за чистую монету

эти слова папы к рабочим. Одни из страха перед коммуниз¬

мом, другие просто во имя логики требовали перемен, при¬

бегая к различного рода экспериментам. Экспериментов та¬

ких предпринималось множество в Италии и особенно во

Франции. На все это экспериментирование у Пия XII был

один ответ: каленое железо.
Все усилия Пия XII были направлены на то, чтобы вдол¬

бить в головы католикам, что в мире не существует социаль¬

ных проблем. Нельзя было признавать самый факт их суще¬

ствования. Кто признавал, тот·лил воду на мельнину комму¬

нистов. Во времена Пия XII, как только где-либо зарожда¬

лось католическое социальное движение, в ответ немедленно

следовали репрессивные действия священной канцелярии.

Когда в Рим приехал кардинал Сюар спасать своих «свя-

щенников-рабочих» от осуждения, папа сломил его упорство.

Он имел с Сюаром беседу и убедил его, что священники,

пытающиеся привлечь на сторону католицизма рабочую

среду, проникая в нее и живя ее заботами, поступают непра¬

вильно, так как в мире не существует специфической рабочей

проблематики. Священная канцелярия осудила таких свя¬

щенников. Решение было настолько сомнительным, а пробле¬

ма — спорной, что «Оссерваторе романо» обратилась к отцу

Ротонди с просьбой написать об этом статью. Статью дали

прочесть папе. Пий XII вычеркнул из нее одно слово — при¬

лагательное lunghissimo 1 — перед существительным discorso2.

Он хотел этим сказать, что не имел с кардиналом Сюаром
1	Продолжительная (итал.).
2	Беседа (итал:).
463

продолжительной беседы о священниках-рабочих. Нет! Не

беседовал долго, ибо как можно беседовать долго на тему,

в сущности столь беспредметную.
На все, что касалось малейшего отступления от тради¬

ционной доктрины церкви об установленной раз и навсегда

общественной гармонии мира, Пий XII знал только один от¬

вет: жечь каленым железом. По отношению к фашизму этого

он не требовал. Это не значит, что сам он был фашистом. Фа¬

шизм был ему противен, и он не раз резко критиковал его.

Таких высказываний немало. Но среди них не найдешь ана¬

фемы, произнесенной во весь голос, подобной анафеме, кото¬

рой он предал в 1949 году коммунизм.
Когда умирал Пий XI, он оставил после себя так и не

опубликованную энциклику, в которой безоговорочно осуж¬

дался фашизм. Пачелли работал над составлением этой эн¬

циклики как статс-секретарь. Но когда власть в Ватикане

перешла в его руки, он энциклику не опубликовал и пошел

на компромисс с фашизмом.
Он был дипломатом до мозга костей и поэтому заигрывал

с-фашизмом до конца. Не пошел на разрыв отношений между

Ватиканом и Гитлером или Муссолини. Доказывал, что, сжи¬

гая мосты между Ватиканом и фашистскими режимами, он

бросает на произвол диктаторов всю католическую церковь

в Германии и Италии: епископов, священников, всю массу

верующих. Но почему впоследствии он не испытывал тех же

опасений относительно судьбы польских, чешских, словацких

или венгерских католиков? А если он действительно вел

переговоры с Гитлером или Муссолини только потому, что

боялся их, то почему же он терпел фашистов в лоне самой

церкви? Шустера, например, или Руффини, не говоря уже о

некоторых испанских епископах и кардиналах.
А лагеря, концентрационные лагеря? А газовые камеры,

а уничтожение целых народов? «Память о Пии XII отягчена

этими делами!»—пишет такой верный и преданный Вати¬

кану Жан д’Опиталь. Бремя непомерное, ибо о преступлениях

фашизма Пий XII не мог не знать. «В курии известно все!» —

говорят римские монсиньоры. Это, конечно, преувеличение.

Тем не менее очень немногое из происходившего в «третьей

империи» оставалось тайной для Пия XII. Он жил в этой

стране двенадцать лет. Лучшими его друзьями, советниками

были немцы. Ближайшее его окружение составляли немцы.
464

Как же он мог не знать! И тем не менее он молчал. Европеец,

мистик, моралист, способный на фанатические протесты, в

этом случае решил хранить молчание. Теперь его упрекают

в этом.
Критика, критика, критика! Политики критикуют его по¬

литические, утопические, европеистические концепции. Хри¬

стианские демократы ставят ему в вину, что он разрешил

хозяйничать в их партии нескольким кардиналам курии. «Ка¬

толическое действие», называемое во времена папы Ратти

«королевой светскости», обвиняет его в том, что он лишил

эту организацию религиозного содержания и проституировал

ее, толкнув в объятия политики. Епископы критикуют папу

за то, что он руководствовался прежде всего интересами

внешней политики, затем внутренней, а только потом интере¬

сами религии. Священники — за то, что он тормозил развитие

духовной жизни приходов, обременяя священников сотнями

различных организационных обязанностей. Монахи — за то,

что он, по меткому определению А. (бенедиктинец), «сверхъ¬

естественное в религии пытался подменить иррациональным».

Монархисты недовольны тем, что во время референдума папа

не поддержал монархию. Сторонники республики упрекают

Пия XII, что он даже внешне не отдавал должное новому

государственному строю Италии.
Французы его никогда не любили. Он их раздражал тем,

что с легкостью подавлял любую инициативу, идущую из

Франции. Раздражал их своей исторической отсталостью.

Посетив однажды могилу Наполеона, уже будучи кардина¬

лом, Пачелли надел сутану обыкновенного священника, чтобы

не почтить узурпатора пурпуром. Не любили его и испанцы,

ибо, если бы не папа, Франко после войны не остался бы у

власти. Немцы обижались, что он хотя и благоволил к ним,

но так, как к тайной любовнице. Действительно, в его отно¬

шении к ним было что-то странное. В апартаментах папы

чаще слышался немецкий язык, чем итальянский. Но в курии

на должностях, особенно на высоких, немцев не было. Боль¬

шинство постов, разумеется, занимали итальянцы, осталь¬

ные— французы, испанцы, ирландцы, англичане, амери¬

канцы. Немцы — ни одного.
По мнению Э., главным источником критики является

курия. В течение всего понтификата Пия XII курия была не¬

довольна. Раньше она молчала. Теперь перестала молчать.
465

Высокопоставленным монсиньорам не нравился мощный ап¬

парат рекламы, созданный Пием XII вокруг собственной пер¬

соны. Не нравилось им и то, что теперь в курии называют

«фараоновско-иерархической позой». На их памяти ни один

из наместников Христа не становился, как Пий XII, в позу

античного божества. Proprio un nume (настоящее боже¬

ство)— говорят нынче вслух в Ватикане.
Привыкшие к непосредственному общению с предшест¬

венниками Пия XII, монсиньоры не могут примириться с той

дистанцией, на которой их держал Пий XII. Не могут перева¬

рить даже его привычки «меланхолических, одиноких про¬

гулок» в ватиканских садах или в парке в Кастель Ган-

дольфо, ибо испокон веку на таких традиционных прогулках

монсиньоры, используя атмосферу отдыха, решали с папой

те или иные дела. Болтают старшие монсиньоры. Болтают и

младшие, обвиняя покойного папу в консерватизме, притом

наихудшего сорта, замаскированного под новаторство. «Мы

совершенно не боимся новизны,— заявил однажды Пий XII,—

при условии, что она касается лишь практической стороны

жизни». Э. говорит, что это высказывание, которое раньше

цитировалось с пиетизмом, ныне в курии произносят ирони¬

чески.
Критикуют старшие, молодые, все. В этой критике выдви¬

гаются упреки по существу. Но много также и личных обид.

Со времени последних больших перемещений в курии, кото¬

рые происходят после каждой консистории, прошло шесть

лет, шесть лет тщетного ожидания в очереди, чтобы продви¬

нуться по служебной лестнице на одну ступеньку. Есть от

чего быть недовольным! Критика папы после смерти — вещь

для курии не новая. Это тот момент, когда удобно напомнить

о себе, о своих обидах. У нас бы в Польше сказали: «Чтобы

отметиться в книге жалоб». И все это в адрес нового папы.

Его еще нет. Но есть кандидаты. Они кружат по римскому

церковному мирку, глаза и уши у них открыты на все, сердца

также открыты для всех. Вертятся в курии их приспешники.

Подготавливают почву, обрабатывают общественное мнение

в пользу своих благодетелей, то есть, выражаясь осторожнее,

в пользу тех, на кого они делают ставку.
Э. сказал мне: «Сплошной осмос!» Хорошее определение.

У каждого кардинала есть свои протеже. В курии не най¬

дешь монсиньора, которому бы не протежировал кто-нибудь
466

из кандидатов. Кто хочет стать папой, считается с этим фак¬

том. Никто никому ничего не обещает, ибо в курии это нынче

не принято. Кроме того, это запрещается различными кон¬

ституциями. Но выслушать и посочувствовать кому-нибудь —

не значит принять обязательства. И все же это капитал!

Рассказы о старых обидах усиливают волну критики. Кри¬

тика всеобща, ибо в такой атмосфере уже не найдешь людей

не обиженных. Она огромна, переливается за границы вати¬

канского государства и с шумом катится по всему Риму.
Рим, 23 октября 1958 года
к
«Значит, никто уже не защищает Пия XII!» — восклицает

с ужасом орган «Католического действия» в статье на четыре

столбца под указанным выше заглавием. Сейчас — нет! Нет

соответствующей атмосферы для такой защиты, и нет при¬

казов. Те, кто мог бы издать приказ, заняты перетряхива¬

нием и выставлением на всеобщее обозрение в курии своих

обид. Другие настолько поглощены конклавом, что не спо¬

собны думать о постороннем. Я позвонил В. Постепенно на¬

чинаю прощаться со своими лучшими собеседниками в Риме.

До моего отъезда еще осталось немного времени, но я знаю,

что в последние недели мне будет не до бесед. И вот я про¬

вожу вечер с В.
Как всегда, разговор постепенно переходит на ватиканские

темы. Я удивляюсь, что никто не защищает покойного.

В. удивлен этим моим замечанием. Но и только. Всегда в

разговорах он защищал папу, сегодня — нет. Я указываю

ему на это и говорю, что в ответ на все это — не из чувства

противоречия, а из интеллектуального навыка противостоять

стадным инстинктам — во мне пробуждается желание под¬

черкнуть то, что было у покойного незаурядным. Например,

разве не была переворотом и ценным достижением интерна¬

ционализация кардинальской коллегии, в которой испокон

веку итальянцы располагали подавляющим большинством?

Или же ряд литургических революций, которые приблизили

верующих к церковной службе? Я спрашиваю В., не думает

ли он, что под напором критики будет отброшено даже то
467

IieilHOe, что имелось в действиях покойного папы, только по¬

тому, что оно носит на себе печать его воли. В. разделяет

мои опасения.
Но одновременно он объясняет, что после каждого пон¬

тификата, особенно если он затягивается, люди много гово¬

рят и в курии все бурлит. Но рано или поздно такие настрое¬

ния проходят. Еще раньше марта следующего года — когда

в память об избрании и коронации Пия XII состоятся тра¬

диционные, предписанные церковью торжества — к Пию XII

вернется его ореол. Новый папа многое исправит, и кое-ка¬

кие вины Пия XII забудутся. Придут новые обиды. А глав¬

ное, укрепится сознание, что действия покойного были часто

вызваны необходимостью, что он не мог поступить иначе.

Никто не будет упрекать его в том, что он вознес себя над

церковью, ибо станет ясным, что не папа правил церковью,

а, наоборот, она его сформировала в соответствии со своими

извечными чертами и неизменными интересами.
Впрочем, уже сейчас дальновидные люди полностью со¬

знают, что все будет именно так. Заметки, письма, бесчис¬

ленные корректуры с собственноручными пометками Пия XII

не падают в цене. В. подчеркивает, что речь идет не об анти¬

кварной цене мысли, а о той цене чувства (pretium affectionis),

благодаря которой в церквах, монастырях и богобоязненных

семьях любая мелочь, оставшаяся от Пия XII, приобретет

значение реликвии. В. в подтверждение своей мысли приводит

любопытный факт. Он рассказывает мне по секрету, что ча¬

совню в Кастель Гандольфо, в которой Пий XII в летние и

осенние месяцы служил мессы, ограбили. Осталась только

мадонна Нера и польские настенные фрески Яна Розена. Все

остальное исчезло. Что нельзя было унести, ободрали: пурпур¬

ную обивку с большой скамейки для коленопреклонений,

гобелены спереди и с боков алтаря, шелковый балдахин.

В. говорит: «Только не думайте, что Пий XII был при жизни

снисходителен к грабителям и они так почтили его память.

Я рассказал вам об этом факте не ради аллегорий. Грабить

часовню папы — варварство и кощунство. Но в данном случае

действует также здравое чутье. Будьте уверены, мы еще вер¬

немся к культу умершего папы. Вернемся».
468

Рим, 24 октября 1958 года
В странном тоне написано опубликованное сегодня завеща¬

ние Пия XII. Оно крайне сдержанно по отношению к соб¬

ственной персоне. Смиренно. Все выдержано в тоне, совер¬

шенно не свойственном Пию XII. Оно поражает, даже если

отдельные выражения отнести за счет традиционной формы

завещаний. Пий XII написал его в мае 1956 года. Вот оно:
«Смилуйся надо мной, господи, по бесконечному милосер¬

дию твоему.
Те слова, которые я, сознавая, что я недостоин и не за¬

служиваю, высказал в момент, когда выражал согласие на

избрание меня верховным пастырем, я повторяю еще более

убежденно теперь, когда сознание недостатков, ошибок и упу¬

щений, совершенных в течение моего столь долгого понти¬

фиката в ответственную и трудную эпоху, позволяет мне ви¬

деть еще яснее, насколько я не соответствовал и не дорос до

своей роли.
Обращаюсь со смирением ко всем, кого я, возможно,

оскорбил, обидел или огорчил словом или делом, с просьбой

о прощении.. Прошу тех, в чьи обязанности это входит, не

заниматься и не заботиться о воздвижении памятника в мою

честь, достаточно, если мои бренные останки будут просто

похоронены в освященной земле, тем более милой моему

сердцу, чем скромнее она будет. Мне незачем просить о мо¬

лениях за упокой моей души; я знаю, как многочисленны те,

что согласно обычаям апостольской столицы и благодаря

набожности верующих посвящаются каждому умершему папе.

Мне незачем даже оставлять духовное завещание, как это

делали многие достойные прелаты, ибо многочисленные до¬

кументы и речи, опубликованные и произнесенные мною во

время моего понтификата, могут достаточно подробно позна¬

комить каждого желающего с моими мыслями по самым раз¬

личным вопросам религии и морали.
Установив это, назначаю своим всеобщим наследником

святую апостольскую столицу, которая была мне возлюблен¬

ной матерью».
469

Рим, 25 октября 1958 года
С€ГОдня я приятно позавтракал с четой итальянских акте¬

ров, которых я в свое время отправил на гастроли в Польшу.

Они вернулись и захотели поблагодарить меня, поделиться

впечатлениями. Актеры очень милы, благожелательны и ни¬

чего не понимают. Завязывается оживленная беседа. Не первая

в моей римской жизни, но, видимо, последняя, так как я

вскоре уезжаю. Их впечатления напоминают фотографии,

которым недостает подписей. Фотографий множество. Я снаб¬

жаю их недостающими объяснениями. За этим занятием и

проходит завтрак. Пригласили на завтрак они. Согласно

итальянскому обычаю, я в свою очередь приглашаю их на

чашку кофе. Но они спешат на поезд, так как живут за горо¬

дом. На прощанье целуемся, торопливо намечаем следующие

встречи. Я не очень верю в них, по крайней мере в ближайшее

время, поскольку итальянский этап моей биографии заканчи¬

вается.
Перебираюсь за столик на улице, где пьют кофе, и на¬

деюсь, что мне удастся выпить его в одиночестве. Но — нет.

За соседним столиком сидит пожилой мужчина в сюртуке, это

маркиз Ланфранко А. из Флоренции. Он владелец огром¬

ного прославленного дворца XV века, построенного .Джулиа¬

ном да Майано. Служебные помещения, низ, верхние этажи

он сдает внаем, а сам занимает весь бельэтаж, самый эффект¬

ный, с анфиладой великолепных залов. Маркиз жалуется.

Ему все труднее вести дом на широкую ногу, так, как у них

в роду заведено испокон веку; этот train de vie 1 тосканского

аристократа поглощает миллионы. Маркиз — владелец боль¬

ших виноградников. Говоря о них, он охотно напоминает,

что на бутылках красуются гербы и фамилии не только

маркизов А., но и других знаменитых родов, например сици¬

лийских князей Салапарута или калабрийских Монтебьянко.

В поместьях маркизов А. делают кьянти. Одно из наилучших.
Я с ним встретился у наших общих знакомых. Там очень

увивались вокруг него. Он узнал, что я поляк, и подсел ко

мне, рассыпаясь в любезностях. За время своего четырехлет¬

него пребывания в Италии я перестал удивляться той исклю-
1 Образ жизни (франц.),
470

чительной симпатии, которую итальянцы питают к полякам.

Но она продолжает меня трогать. У маркиза А. любовь к

полякам имела довольно парадоксальный оттенок. Он хва¬

стался, что связан с Польшей кровными узами, поскольку его

внучка вышла замуж за графа Массимо Дзедушицкого, кото¬

рый принадлежит к совершенно итализированной и давным-

давно потерявшей связь с Польшей ветви этого рода. Огор¬

чился, что я не знаю «Кьянти Дзедушицкий», и сразу же

пригласил меня поужинать в одном из римских ресторанов,

где бывает это вино. Нам подали оплетенную бутыль. Верх¬

нюю часть этикетки украшал герб Дзедушицких. Остальную

часть занимал их титул и фамилия с приставкой — ди Бадиа

а Пусиньяно. Вино хорошее. А. все время подливал мне. Ка¬

жется, я его разочаровал, так как пил кьянти без какого бы то

ни было волнения и не выказывал патриотического благого¬

вения, не считаясь с тем, что оно текло из святого для поляков

источника. Он умолкал каждый раз, как я подносил рюмку

ко рту, чтобы не помешать мне в этом священнодействии.

Я же пил его просто с гастрономическим интересом.
Увидев на нем визитку, я подумал, что он возвращается

с ватиканской церемонии в связи с открывающимся сегодня

конклавом. Оказывается, нет: на мессе «De Spiritu Sancto»

(«К святому духу»), где взывают к святому духу, чтобы он

просветил кардиналов-избирателей, маркиз не присутство¬

вал. Не слышал он также речи de eligendo pontifice 1 мон-

синьора Антонио Баччи, секретаря папских посланий, о ко¬

торой, прежде чем монсиньор отработал ее окончательно,

ходили в Риме различные слухи. Он не был там, так как

женил внука. С большой помпой, на племяннице князя Сид-

жисмондо делла Ровере-Киджи-Альбани, наследного мар¬

шала конклава, который в ту минуту, разодетый в вельвет,

кружева, увешанный золотыми шнурами, в сопровождении

блестящего эскорта гвардейцев и сановников, совершал осмотр

крепостных стен, дверей и ворот, ведущих на территорию

конклава. День свадьбы был назначен уже давно, приглаше¬

ния заранее разослали, поэтому перенести можно было лишь

само время свадебного пира. Его перенесли на вечер. А сейчас

все пошли в Ватикан смотреть, как въезжают кардиналы.

Даже с билетами от князя Киджи приходилось стоять в ко-
1 К выборам папы (лат.).
471

лонне. Правда, во внутреннем дворе. Ужасно утомительное

занятие! Поэтому А. и завтракал один.
О Пии XII я уже наслушался вдоволь. Казалось, ничем

больше меня не удивишь. И, конечно, ошибся. Маркиз А.

утверждает, что «никогда покойный папа не был близок его

сердцу». Говорит, что «в этом отношении он не исключе¬

ние». Многое в'папе ему не нравилось. Назову только одно,

так как остальное не ново. «Он боролся с аристократией»,—

говорит А. Он имеет в виду прежде всего потомков восемна¬

дцати древних родов черной римской аристократии, княже¬

ских родов, из которых в средневековье, в эпоху Возрождения

и контрреформации, вышло немало пап и которые некогда

пользовались следующей привилегией: раз в году папа удо¬

стаивал их своим посещением. Рим захватила Савойская

династия. Папы заперлись в Ватикане. Теперь они уже не

наносили визитов главам восемнадцати родов, хотя в тронных

залах дворцов их ожидало кресло, иногда более парадное, чем

ватиканское. Например, кресло во дворце Роспильози, кото¬

рое вместе с балдахином имело восемнадцать метров высоты.

Так вот, оказывается, что со всеми этими Орсини, Каэтани,

Колонна, Пикколомини, Бонкомпаньи, Роспильози или Пинья-

гелли Пий XII вел борьбу.
—	Каким образом? — спрашиваю я.
—	Держал в тени, ограничивал их участие в богослуже¬

ниях или на приемах при своем дворе!
И А. раскрывает мне тайну:
—	Вы знаете, он был парвеню.— И добавляет: — Кроме

того, в обращении с ними был холоден, если не сказать груб.

Однажды даже вообще порвал с ними на время. Это было еще

при Монтини, тоже, между прочим, опасной личности. Папа

отменил тогда традицию торжественного принятия от пред¬

ставителей аристократии новогодних пожеланий. Год или два

назад он это восстановил.
—	Как это, вдруг, ни с того ни с сего, отменил? — спра¬

шиваю я.
—	Предлог, конечно, был, но, знаете, надуманный. Суще¬

ствовал обычай, что папа обращался к делегации с речью.

Во времена Пия XII эти речи никогда не были теплыми. Но

та, которая привела к разрыву, имела особенно неприятный

акцент. Он сказал тогда ни много, ни мало, что «каждый че¬

ловек должен иметь профессию и работать». Сослался на
472

крупных представителей английской и французской аристокра¬

тии, которые получили высшее образование. И добавил, что

прошли те времена, когда человек, пользуясь заслугами предков

и полученными по наследству деньгами, мог ничего не делать.

Тогда старик дель Драго не выдержал и прошептал: «C’est

un communiste» К Об этом донесли Пачелли. Он это запомнил

и на следующий год отменил основанную на древних приви¬

легиях церемонию. Но не устоял. Ватикан, курия, ее учрежде¬

ния с незапамятных времен живут в симбиозе с этими

знаменитыми родами. Тот или иной папа иногда с ними воюет.

Но победить не может, ибо это его естественный мир, который

пережил уже разные гримасы, разные капризы и по-прежнему

имеет для Ватикана большое значение.
Мы простились. Долгое время я оставался под впечатле¬

нием этого разговора. Действительно, нелегко в Ватикане пра¬

вить и нелегко в нем что-либо изменить, если приходится счи¬

таться и с такого рода образом мыслей.
В пять часов мы у Доннея, Скучнейший человек. К счастью,

он опоздал. А еще приятнее, что появляется Э. Он прямо из

Ватикана. Получил пропуск и бегал там от калитки Святой

Анны до Колокольной арки, заглядывая во все внутренние дво¬

рики Ватикана: Святого Дамазия, священной канцелярии,

Первых мучеников, а также на маленький дворик Попугаев,

наблюдая съезд кардиналов. Видел китайца Тянь Гэн-синя,

которого после автомобильной катастрофы привезли в машине

скорой помощи всего в гипсе. Видел камерленго, который в

знак власти держал маленький скипетр. Видел маленького

девяностодвухлетнего чилийца Каро Родригеса, который само¬

летом перелетел через Атлантику, чтобы принять участие в

конклаве, и многих других кардиналов.
—	Встретил также вашего, когда он проезжал по улице

Сагрестия. Ему сильно аплодировали. И кричали «Viva il

papa!»
—	Другим тоже кричали?
—	Разумеется. У ворот стоят толпы — в основном просто¬

людины. Они приветствуют более известных или приятных

кардиналов.
1 Это коммунист (франц.).
31 Т. Креза	473

—	А кому кричали больше всего?
—	Агаджаняну и Сири.
—' Кого-нибудь из них выберут папой?
—	Нет.
—	У них нет шансов?
—	Есть, но на пятьдесят процентов.
—	На пятьдесят?
—	Да. Агаджанян пикник, но в его фамилии нет буквы «р».

А у Сири есть «р», но зато он астеник.
—	Не понимаю. Что это, какое-нибудь предзнаменование?
—	Нет. Просто уже сто лет в апостольской столице ми¬

стика-астеника без «р» в фамилии сменяет пикник, имеющий

в фамилии букву «р». Можете проверить. Пий IX, Мастаи

Ферретти, был толст; его сменил астеник Лев XIII Печчи;

затем пришел толстяк Сарто, Пий X, в свою очередь его сме¬

нил делла Кьеза, Бенедикт XV, астеник; затем пикник Ратти,

Пий XI, и, наконец, астеник Пачелли. Так что у вашего кар¬

динала,— смеется Э.,— нет никаких шансов, как видите; они

есть у Чириачи, Леркаро, Руффини, Ронкалли, Пиццардо,

Микара и у некоторых иностранных кардиналов.
—	Поживем — увидим,— отвечаю я.
Э. всегда буквально начинен подобными интересными пу¬

стяками. У него культ традиций, и если какой-либо предрас¬

судок может подтвердить генеалогию, то эго уже для Э.

представляет интерес.
Для него нет тайны в кардинальском savoir vivre1, и для

того, чтобы знать, как будут одеты кардиналы, ему незачем

заглядывать в рубрику «Оссерваторе романо», предписываю¬

щую форму одежды и разновидности этой формы в зависи¬

мости от времени года и обстоятельств. Так, например, на ут¬

реннюю мессу «К святому духу» надлежит явиться в «простых

стихарях и шелковых фиолетовых сутанах без горностаевого

меха». На конклав — в фиолетовой шерстяной сутане, но

«с шелковым поясом того же цвета» и с кружевами. Для пе¬

ния гимна «Veni Creator» в Сикстинской капелле, когда кар¬

диналы запрутся на конклав, нужно надеть соболя.
Во время конклава кардиналы полностью изолированы

от всего мира. Разве что какой-либо кардинал не успеет

приехать к открытию.
1 Правила поведения (франц.).
474

Согласно конститудии он может войти и присоединиться к

работе своих коллег. Тогда от вновь прибывшего остальные

узнают, что делается на белом свете. Но на этот раз все в

сборе. Опоздавших не будет.
Итак, кардиналы совещаются. Никаких контактов с внеш¬

ним миром. Телефоны выключены. Конституция Пия XII за¬

прещает пользоваться ими. В этом отношении она необычайно

строга и обстоятельна. «Согласно шестьдесят четвертому ка¬

нону всякая аппаратура запрещена,— цитирует Э.,— не только

телефоны, но и микрофоны, радиоприемники, фото- и кино¬

аппараты и другие, такого же рода».
Рим, 26 октября 1958 года
Сегодняшняя «Оссерваторе романо» помещает полный

текст вчерашней речи de eligendo pontifice. Я прочел речь, и те¬

перь мне понятно, почему она вызвала такое возбуждение и

почему ей предшествовало столько сплетен. Речь полна наме¬

ков и, более того, прямых формулировок, критикующих пон¬

тификат Пия XII. В., читавший проект, говорит, что он содер¬

жал еще более резкие формулировки. Комментируя проект,

В. назвал его «рапортом». Попутно он рассказал мне любо¬

пытную вещь: в курии, по его словам, частенько можно услы¬

шать применительно к ватиканским делам такие термины, как

«оттепель», «децентрализация», «самокритическое заявление»,

«культ личности». Что касается речи, то я не нашел в ней ре¬

волюционных и острых моментов. Да их и не могло быть. Тем

не менее мне кажется, что монсиньор Баччи сказал максимум

того, что можно сказать в данной ситуации. Речь свою он

произносил с небольшой кафедры, установленной коллегией

апостольского церемониала у гробницы святого Петра, как

этого требует традиция. Баччи был в очень замысловатом

наряде, придуманном той же коллегией. Речь его содержала,

в частности, следующее:
«Новый папа должен быть одновременно учителем, пасты¬

рем и отцом. Прежде всего он должен рассматривать еписко¬

пов как своих помощников в руководстве церковью, должен

давать им советы, выслушивать их, вселять в них бодрость.
31*
475

Его сердце должно быть исполнено любви к тому классу,

который не имеет ни пищи, ни жилищ. Он примет близко к

сердцу, как это делал Иисус Христос, участь бедных, также

тех, кто терпит лишения, а часто и нужду. Всеми доступными

ему средствами он будет охранять права трудящихся, столь

торжественно подтвержденные его предшественниками во

многих энцикликах. Ибо бесконечно опасным было бы не при¬

менять на практике, причем во всей ее полноте, социальную

доктрину церкви.
Для этого папе недостаточно быть ученым, знакомым со

всеми областями знания, человеческого и божественного, ис¬

следовавшим и изучившим на собственном опыте все тонкости

дипломатии и политики. Все это важно, но не это самое глав¬

ное».
Рим, 27 октября 1958 года
Запрещенная там, где происходит конклав, аппаратура бе¬

рет реванш. Снаружи ее полно. Колоннада Бернини застав¬

лена юпитерами, между громадными фигурами святых на

крыше собора святого Петра установлены прожекторы, пло¬

щадь перед собором забита автомобилями радиовещания,

кинохроники и телевидения десятков стран. Кино- и фотоаппа¬

раты нацелены, бинокли направлены в одну сторону, репор¬

теры с микрофонами в руках в полной боевой готовности. На

площади многотысячная толпа. Все взоры направлены на ле¬

вый угол крыши Сикстинской капеллы; там торчит труба от

печки, в которой после голосования будут сожжены изби¬

рательные бюллетени, а также записи, сделанные кардина¬

лами.
На центральном месте, откуда лучше всего видно, нахо¬

дится площадка ватиканского радио. На ней хлопочет герой

дня, в монашеской рясе, с наушниками на голове, с огромным

полевым биноклем в одной руке, с микрофоном в другой. Это

отец Антонио Лизаддрини, капуцин. В ватиканских стенах он

провел несколько десятилетий. Во время конклава в 1939 году

он также выполнял функции ватиканского радиокоммента¬

тора. Лизандрини славится тем, что безошибочно определяет,

какого цвета дым, выходящий из печной трубы: белый или
476

черный. Это дело нелегкое, так как чаще всего идет дым се¬

рого цвета и неспециалисту легко запутаться, определяя, что

этот дым означает.
Установленные в различных местах площади громкогово¬

рители разносят голос капуцина. Остальной обслуживающий

персонал на площадке — иезуиты. Главную роль в сегодняш¬

ней передаче они уступили капуцину, признавая тем самым,

что он более компетентный эксперт. Ибо он разбирается не

только в дыме, но и в значении теней, которые появляются

за занавешенными окнами, а также понимает смысл движе¬

ний, если таковые удается заметить.
По правилам, прежде чем будет избран новый папа, никто

не должен ничего знать о движениях, жестах, мелькающих

тенях. Ватикан должен казаться вымершим. Этого обяза¬

тельно требует соответствующий канон конституции. Когда

наконец папу выберут, обстановка на конклаве разряжается,

хотя до объявления результатов выборов в силе остаются

строгие каноны конституции. Запертые в стенах монсиньоры

уже не могут сдержать радости и возбуждения. Они подходят

к окнам, рассматривают толпу, некоторые проскальзывают во

внутренние галереи, чтобы взглянуть на окна Зала благосло¬

вений, где готовится шествие в связи с церемонией официаль¬

ного объявления.
По таким признакам еще до того, как откроется балконная

дверь Зала благословений, опытный глаз узнает, что конклав

закончен. Менее компетентный человек легко запутается в

этих признаках. Бывает ведь и так, что кто-либо из кардина¬

лов случайно покажется в окне либо, сокращая себе, путь,

пройдет по внешней галерее. В стенах дворца находится около

трехсот человек. Всякое может случиться. Нужна совершенно

исключительная наблюдательность, чтобы в таких условиях

отличить признаки несущественные, случайные от таких, ко¬

торые имеют значение, поскольку, как говорят в курии, они

проистекают из экзальтации. Итак, гадать на дыме или же¬

стах — дело трудное.
На площадь мы пришли целой группой. С нами Салах

Юсиф Камаль, атташе по делам культуры египетского посоль¬

ства, которому сейчас мы все завидуем: у него маленький

старинный особняк на обширной территории виллы Челимон-

тана, в особнячке помещается его канцелярия, с прекрасным

выставочным залом.
477

Падре Лизандрини мечется по своей площадке. То и дело

кто-нибудь из его помощников в черной сутане обращает его

внимание на какое-то движение в окнах. Капуцин направляет

на подозрительное место бинокль. Машет рукой. Ничего

серьезного! Это так, случайно! Вдруг шум. На площади ожив¬

ление. Стоявшие возле нас на коленях семинаристы вскаки¬

вают. Многие в толпе поступают наоборот. Священники, бор¬

мочущие молитвы, прячут требники в карманы. Стоящая за

Юсифом пара, кажется американцы, на глазах у всех заклю¬

чает пари. Не одни они из присутствующих на этой обширной

площади играют в черное-белое. Это бестактно, пожалуй, даже

кощунственно. В некоторых случаях, когда спорящие ведут

себя вызывающе, в дело вмешиваются карабинеры. Амери¬

канскую пару выпроваживают.
Площадь то умолкает, то вдруг взрывается окриками. Из

высокой тоненькой трубы в Сикстинской капелле вырываются

клубы дыма, попеременно то черные, то белые. Люди це¬

луются, крестятся, плачут, подбрасывают в воздух платки,

аплодируют, наконец, все бросаются вперед. Дым постепенно

белеет. Опытный и осторожный капуцин, который до сих пор,

несмотря на явное преобладание белого цвета в дыме, огра¬

ничивался утверждением, что «дым становится белее», не

выдерживает и восторженно восклицает: «Белый! Белый! Нет

сомнения, белый! Это необычайно! Феноменально! Папа из¬

бран уже в первом туре!» Внезапно дым исчезает, словно

кто-то наглухо закрыл трубу. Площадь умолкает. Проходит

минута, она кажется вечностью. Другая. День великолепный.

Капуцин растерян. Все внимательнее всматривается он в

окна, на которые ему указывают его помощники, иезуиты.

Никаких следов экзальтации.
Я с восхищением слушаю его репортаж. Он красноречив,

остроумен, находчив, как лучший итальянский коммивояжер

или уличный продавец. В Италии такому продавцу недоста¬

точно выучить наизусть текст рекламы. Он должен уметь мгно¬

венно парировать насмешки толпы. Отшутиться, метким сло¬

вом рассеять враждебное настроение. Монах Лизандрини вла¬

деет и этим искусством. Правда, толпа молчит. Не слышно ни

одного неприязненного слова. Однако молчание следует рас¬

сеять. А также ответить на насмешку судьбы, которая под¬

шутила над капуцином. Отец Лизандрини возвращается к

событиям предыдущего дня. Останавливается более подробно
478

на смерти кардинала Эдуарда Муни, архиепископа Детройта,

который еще утром, в полном здравии, принимал участие в

торжественной мессе «К святому духу» о ниспослании хоро¬

шего выбора, а за час до открытия конклава преставился.
Напрасно ожидали его в княжеском зале два папских

гвардейца, чтобы с надлежащими почестями отвести в пред¬

назначенную для него келью. Напрасно ожидало его в Си¬

кстинской капелле кресло с балдахином. В смятении, вызван¬

ном его смертью, было решено не убирать балдахин и ничего

не выносить. От рассказа о смерти кардинала Муни капуцин

перешел к другой, более ранней, смерти кардинала Челсо

Костантини, канцлера Римской церкви, который умер нака¬

нуне конклава. Поскольку с давних времен существует в Риме

примета, что всегда в связи с конклавом умирают три карди¬

нала, толпа тут же забыла об ошибке монаха и капризах

печной трубы. Капуцин направил воображение толпы по иному

руслу. В этот момент на помощь ему приходит все та же труба

на крыше Сикстинской капеллы.
Из трубы повалил темный, мрачный, как бы тяжелый дым,

поскольку он не поднимался кверху. Толпа объясняет это по-

своему: умер трехий кардинал. Проходит десять, пятнадцать

минут, ничего не происходит, и толпа постепенно начинает

редеть. Мы с Юсифом идем выпить кофе. Юсиф долго борется

со своим хорошим воспитанием, которое не позволяет ему в

светском разговоре высказывать мнения, быть может непри¬

ятные для собеседников. Однако ворожба на дыме и тенях

задела его за живое.
—	Мы, в Египте, борясь с подобными предрассудками,

были уверены, что у вас, европейцев, это уже позади.
Но все это его очень интересует. К ужину мы, то есть он,

я и Зося, приглашены к нашему приятелю, французу. Я ото¬

слал машину и после ужина Юсиф отвозит нас домой. По до¬

роге предлагает заглянуть на площадь Святого Петра —

«посмотреть, что они там делают».
—	Спят,— отвечаю я.
—	Но что нам стоит, заглянем!
—	Хорошо.
Площадь выглядит великолепно. Колоннада, фасад, чу¬

десный купол собора, удивительный ансамбль дворцов справа

от собора, с его изгибами, плоскостями, спадами и ступе¬

нями— ночью в темноте все это кажется каким-то геологиче¬
479

ским чудом. Теперь, когда хочется здесь бывать почаще, у

меня почти нет времени — масса дел перед отъездом. Мы въез¬

жаем со стороны Яникула, через Борго Сан Спирито.

Египтянин хорошо придумал. Я никогда не видел этого ан¬

самбля таким, как сегодня. Лоджии Рафаэля, дворец Сикста V,

окна дворца Борджиа. Окна занавешены, но свет пробивается

сквозь щели. Иногда кто-нибудь открывает дверь на террасу

или на балкон, и свет вырывается наружу огромным снопом.

Потом снова исчезает и только фосфоресцирует. «Геологиче¬

ское чудо» напоминает сейчас гигантский корабль, слегка

покачивающийся на черной как смоль воде.
Флоренция, 28 октября 1958 года
«Тот третий» не умер. Просто в Сикстинской капелле, где

сжигают в печке бюллетени и записки вместе с традиционной

сухой или влажной соломой, которая дает дым разного цвета,

применили новое изобретение: вместо соломы бросали в

печку два вида шариков, одни должны были давать белый

дым, а другие — черный. Но случилось то, что частенько бы¬

вает с изобретениями: старые добрые открытия ушли в про¬

шлое, а новые еще не утвердились. Во второй половине дня

шарики стали вести себя вызывающе. Белый дым шел так

упорно, что отец Лизандрини, хотя и погорел на первом туре,

не поколебался провозгласить: «Habemus papam!1 Католики

всех стран, ликуйте!» Через несколько минут белый дым рас¬

сеялся. Радость и на этот раз оказалась преждевременной.

Поздно вечером агентство, связанное с Ватиканом, сообщило,

что бюллетени после вечернего голосования сжигал кардинал

Оттавиани. Кардинал почти слеп и перепутал шарики. На

следующий день, в понедельник, папа опять не был избран. Во

вторник утром тоже. Вот и все, что касается новостей из Рима.
Во вторник к вечеру я во Флоренции. Самолет вылетел в

двенадцать. В половине третьего я уже в гостинице. В шесть

открывается выставка, на которую я и приехал. Присланные

из Варшавы рисунки венецианской школы из польских собра-
1 У нас есть папа! (лат.)
480

нии экспонируются в галерее Уффици, лучшем музее Фло*

ренции, одном из самых знаменитых во всей Италии. Позво¬

нив по нескольким телефонам, я пошел в Уффици посмотреть,

все ли в порядке, а оттуда на чай к Пашковским. Я был

когда-то на их свадьбе — мы родственники. Свадьба была

пышной, венчание происходило в церкви Санта Кроче, в той,

с капеллой Пацци, одной из лучших капелл Брунелески. Все

это было так давно! Папини, отец Виолы, невесты, тогда еще

чувствовал себя прекрасно. Властный, агрессивный, необы¬

чайно умный и образованный, он беседовал со мной вежливо

и снисходительно. Когда в этот раз спустя много лет я при¬

ехал в Италию, у него уже отнялась речь. Парализованный,

слепой, он продолжал работать. В последнее время Анна,

дочь Виолы и моего кузена Стася, читала ему подряд буквы

алфавита, а он нервной гримасой останавливал ее на нужной

букве, диктуя таким образом по целым дням свои последние

книги. Прежде чем полностью лишиться речи, Папини еще

что-то бормотал. Только Анна понимала его. Умер он полтора

года тому назад...
Папини был католическим писателем. Дом Пашковских

сверхкатолический. Их католицизм консервативен. Пашков-

скнм ближе старики из курии, чем Ла Пира или Доссетти.

Пия XII здесь очень долго не любили, ибо в большом почете

у Пашковских был архиепископ Флоренции кардинал Далла

Коста, который в свое время считался наиболее серьезным

конкурентом Пачелли на конклаве. Но позже вся семья во

главе с Папини сталд симпатизировать Пию XII, когда он

спас книгу Папини «Дьявол», против которой готовился уже

декрет священной канцелярии. Книга очень интересная, глу¬

бокая, но заканчивается тезисом, что, когда придет страшный

суд и наш мир погаснет, бог простит дьявола.
С церковной точки зрения такая амнистия абсурдна. Со

стороны этической она также рискованна, поскольку, предпо¬

лагая помилование дьявола, отвергает вечность ада. Ад вечен,

церковь постоянно им пугает, и даже это бесполезно — люди

грешат смертельно. Что же случится с христианской моралью,

если допустить предположение, что ад не вечен! Отсюда пред¬

полагаемый декрет, анафема и включение в список запрещен¬

ных книг. Для Папини, книги которого в католических странах

расходятся миллионными тиражами, было бы это подлинной

катастрофой. Пий XII спас его. Он заявил, что «Дьявол» не
481

содержит никаких теологических, философских и эсхатологи¬

ческих идей. Это всего лишь литературная фантазия. Папа

пошел еще дальше. Поскольку в католическую прессу уже

просочились намеки на готовящийся декрет, он дал молчали¬

вое согласие на то, чтобы весь тираж книги обернуть бумаж¬

ными ленточками с надписью: «Дьявол» Джованни Папини

не включен в список запрещенных книг».
В квартире Пашковских на набережной Гвиччардини, с

террасы которой открывается великолепный вид на всю Фло¬

ренцию, я застал профессора Т. Напрасно мы с Виолой и Ста¬

ниславом пытались предаться воспоминаниям, Т. буквально

насильно заставляет нас перейти на актуальную тематику.

Я приехал из Рима и сыт актуальностью по горло. Но ведь

вся Италия только этим сейчас и живет. Снова начинаются

гороскопы, подсчеты, предсказания на тему, кто станет папой.

Впрочем, Т. связан с местной курией и рассказывает интерес¬

ные вещи. Мы слушаем. Прежде всего он утверждает, что

«в критикуемом в последнее время поведении Пия XII была

своя система». Он хотел оставить своему преемнику полную

свободу действий. Поэтому «расчистил поле», не назначая

сановников и кардиналов. Тот, кто придет теперь на его место,

увидит перед собой пустоту и получит такую свободу действий,

какой давно уже не имел ни один папа. В римской курии не¬

сколько кардиналов с характером, порядком напуганных и

очень старых, вот и все. А остальное — tabula rasa 1. И испол¬

ненное доверия напряженное ожидание. Это ясно. А вот падет

ли выбор на человека, способного заполнить чистую страницу

и удовлетворить разбуженные желания,— это уже другой во¬

прос. И таких вопросов немало. Некоторые сомневаются, есть

ли среди возможных кандидатов в папы крупная индивидуаль¬

ность.. Т. обеспокоен тем, что все стоят за Монтини. Он не

кардинал, и кардиналы никогда не пойдут на то, чтобы из¬

брать папой человека, не принадлежащего к их кругу, распи¬

сываясь, таким образом, в убожестве священной коллегии.

Однако vox populi2 считает, что она действительно бедна кан¬

дидатами, и связывает свои надежды с прелатом, не облачен¬

ным в пурпур.
Затем Т. перешел к анализу вопроса о трех группировках
1 Чистая страница (лат.).
а Глас народа (лат.).
№

среди кардиналов. Самая сильная из них — консервативная,

чуть послабее — называется обновленческой, и самая сла¬

бая— группа колеблющихся, которая в конечном итоге решит

спор. Он согласен с тем, что такое деление отвечает истине,

хотя оно и не единственное. Это деление основано главным

образом на общественных взглядах кардиналов, тогда как

правильнее, хотя, к сожалению, неизмеримо труднее, было бы

положить в основу деления другой критерий, а именно отно¬

шение кардиналов к роли католицизма в современном обще¬

стве. В этом вопросе выдвигаются крайние альтернативы и

видны различные устремления. Одни, интегралисты, хотят,

чтобы в обществе было все католическим без исключения.

Антиинтегралистам достаточно, чтобы католическими были

души. Программа-максимум интегралистов — это насквозь ка¬

толическое правительство, партия, власти на местах, учреж¬

дения, организации, союзы. Программа-минимум предусмат¬

ривает католические копии, явные или тайные, всего перечис¬

ленного, если государственные и официальные подлинники не

являются католическими. Антиинтегралисты считают, что все

перечисленное выше — кесарево, то есть входит в компетенцию

светских властей.
По мнению Т., специфика нашего времени состоит в том,

что бог и кесарь — это две разные инстанции. Каждая из них

развивается в другом измерении. Эти измерения настолько

различны, что люди могут вращаться в одном или в другом,

совершенно не сталкиваясь. Более того, поступки, действия,

мысли одного и того же человека могут принадлежать к пер¬

вому или ко второму измерению, не вступая в противоречие.

Т. уверяет, что это и есть основной критерий деления. Что ка¬

сается других проблем—децентрализации, большей чем

раньше коллегиальности в работе, больших полномочий епи¬

скопам в определении общественной политики церкви на -ме¬

стах в зависимости от местных условий,— то в этом царит

почти полное единодушие. Относительно же главной альтер¬

нативы мнения расходятся. Эту часть своих рассуждений Т.

заканчивает великолепной формулой: «Согласно антиинтегра¬

листам, существуют бог и кесарь, согласно интегралистам —

бог и два кесаря. Один из них католический, и, пока он не

одержит верх над вторым, бог не успокоится».
К сожалению, говорит Т., среди итальянских кардиналов

немало интегралистов. Пожалуй, интегралисты составляют
483

там большинство. Это объясняется многими причинами.

Прежде всего деформацией, возникающей в результате того,

что вопрос рассматривается ими сквозь местную, итальян¬

скую, призму. Ватикан — оплот католицизма, Италия — его

плацдарм. В связи с существующей исторической обстановкой

па плацдарме нужно ввести осадное положение. Это аксиома

курии. Подобная точка зрения и формула деформирует взгляд

итальянских кардиналов, когда он обращается за пределы

их страны;
Вторая причина деформации — американский католицизм.

Он молодой, свежий, неофитский, фанатичный. И поэтому —

архиинтегралистский. Сорит деньгами. Энергичен. Своим бо¬

гатством и организационным размахом он поражает старую

итальянскую церковь. Влияние американского католицизма

простирается не только на Ватикан, то есть на курию и ее

кардиналов, но и на периферию — на кардиналов-ординариев.

Несмотря на это, Т. настроен оптимистически. Он считает

атмосферу, в которой проходит конклав, благоприятной.

В серьезные изменения, которые может принести Италии но¬

вый понтификат, Т. не верит. По его мнению, столько сил и

кругов, церковных и светских, заинтересовано в том, чтобы

ничего не изменилось, что никто ничего не сумеет сделать.

А если папой станет итальянец, то он даже и не очень захочет

что-либо менять. Т. уверен, что в выборах победит итальянец,

поскольку в кардинальской коллегии большинство голосов

по-прежнему принадлежит итальянцам. В заключение он гово¬

рит: «Вся надежда на то, что для остальных католиков в мире

папа будет не только итальянцем!»
Рассуждения Т. прерывает возглас с соседней террасы:

«Включите радио!» Мы мчимся в салон. Приемник постепенно

нагревается. Узнаю голос отца Лизандрини. Он сообщает о

взрыве экзальтации. Монсиньоры и светские конклависты

больше не прячутся. Заполняют лоджии, балконы, высовы¬

ваются из окон. Машут платками. В Зале благословений за¬

жигают свет. Ждем еще минут десять, и, наконец, кардинал-

диакон Канали объявляет, что папой стал патриарх Венеции,

Анджело Джузеппе Ронкалли, принявший имя Иоанна XXIII.
4Ö4

Рим, 31 октября 1958 года
После недолгой отлучки возвращаюсь в Рим. Я задержался

на несколько дней во Флоренции, чтобы попрощаться с друзь¬

ями. Из Флоренции поехал в Болонью — открывать выставку

картин польских художников Кобздея, Марчинского, Лебен-

штейна, Бжозовского и Геровского. Во Флоренции апелля¬

ционный суд оправдал епископа Фиорделли и священника

Аяццн. Приговор по делу супругов Белландн, обвинивших

епископа из Прато в оскорблении их чести — он назвал их

грешниками, публично совершающими прелюбодеяние, ибо

они вступили в гражданский брак,— имеет горький привкус.

Какой толк в том, что зарвавшийся епископ в первой инстан¬

ции потерпел поражение. С того момента, как в дело вме¬

шался Ватикан, церковь не могла проиграть последнего

сражения. Так уж здесь заведено.
В Риме после конклава возбужденное настроение. Новый

папа выбрал себе совершенно неожиданное имя. Уже шесть¬

сот лет в столице Петровой не было Иоанна. А в последнее

время, то есть по меньшей мере двести лет подряд, сменяли

друг друга Львы или Клименты, Григории, Бенедикты или

Пни, и никто другой. Следовательно, имя Иоанн прозвучало

революционно, хотя имя это древнехристианское и апостоль¬

ское. Оно как бы предвещало обновление. Это для мира!

Λ городу, утомленному жестокостью предшественника, оно

тоже сулит много приятных перемен. Рим восторгается ими.

В кафе, ресторанах, салонах, конторах, редакциях только и

говорят о том, что и как теперь изменилось за ватиканскими

стенами. Новый папа не прогуливается по садам в одиноче¬

стве. Его не раздражает то, что поблизости толкутся люди.

«У меня здоровая печень, а нервы как веревки,— говорит

папа,— соседство людей мне нисколько не мешает».
Никакой он не Зевс, не серафим, не египетский фараон;

ходит по Ватикану, как священник по своему новому приходу,

заглядывая во все уголки. Пошел на ватиканскую радиостан¬

цию, потому что «ничем таким не располагал в Венеции». За¬

вернул в столярную мастерскую — поблагодарил столяров за

их работу при подготовке к конклаву. Выпил с ними вина.

И все это без всяких церемоний, без плана, разработанного

мастерами протокола. Протокол ему не нравится, и он его то

и дело нарушает. Он не хочет принимать трапезу один, как
485

того требует традиция. Говорит, что чувствует себя, «как на¬

казанный семинарист», если сидит за столом в одиночестве.

Он вызвал к себе графа делла Toppe, редактора «Оссерваторе

романо», и запретил ему употреблять применительно к своей

особе торжественные обороты, столь характерные для стиля

предыдущей эпохи. И, значит, никаких «глубокочтимых уст»,

«вдохновенных слов», «высочайших поучений» и «преподоб-

нейших шагов». Просто — «папа сказал», «папа сделал» и

«папа пошел».
Крестьянскому сыну, привязанному к своей деревушке,

которую он ежегодно навещал, даже будучи нунцием, пат¬

риархом, кардиналом, нравится его происхождение. Он счи¬

тает, что очень полезно начинать свой путь с самых низов,

поскольку это учит жизни. Его крестьянское происхождение

вызывает восторг у широких кругов населения. П. говорит, что

художники тоже радуются приходу нового папы. Предшест¬

венник Ронкалли в Венеции, кардинал Пьяцца, был для них

божьим наказанием. Он не разрешал священникам ходить на

«биеннале», боролся с кинофестивалями, преследовал кон¬

церты современной музыки. Это прекратилось с появлением

Ронкалли, который и сам проявлял интерес к большой вы¬

ставке живописи в Венеции. Об абстрактной живописи он го¬

ворил: «Я ее не понимаю, но она меня занимает». Он разре¬

шил исполнять музыку Стравинского в соборе святого Марка,

несмотря на возражения курии, косившейся на Стравинского

не столько потому, что он композитор современный, но глав¬

ным образом потому, что он православный. Ронкалли прекра¬

тил священную войну, которую Пьяцца объявил всем, кто по¬

являлся на улицах Венеции в шортах и декольтированных

платьях. Кроме того, Ронкалли рекомендовал устраивать эк¬

скурсии семинаристов и молодежи в Венецию весной или

осенью, а не летом, когда люди — преимущественно иностран¬

ные туристы — больше всего обнажаются. Таким образом, он

нашел компромиссное и разумное решение. Кажется, к таким

решениям он склонен от природы.
Но больше всего ликует курия. Здесь восторг вызван при¬

чинами личного порядка. Назначения так и сыплются. Одни

уже подписаны, длинный список других подготавливается. По

старому обычаю секретарь конклава, тот монсиньор (как пра¬

вило, высокий ватиканский сановник), в чьи обязанности вхо¬

дит облачать нового папу после избрания, именно в этот
-486

момент и становился кардиналом. Он подавал белую скуфыо

новому папе, а тот, снимая с головы свою прежнюю, карди¬

нальскую, возлагал ее на голову секретаря конклава. Тогда

монсиньор неофициально становился кардиналом. Так велось

спокон веку. И вдруг традиция оборвалась. Пачелли ее не

продолжил. Когда секретарь конклава подал ему скуфыо.

Пий XII спрятал свою старую в карман.
Иоанн XXIII вернулся к давней традиции. И вот монсиньор

Джорио станет кардиналом. Он только ждет, чтобы консисто¬

рия официально объявила о его назначении. Ждет, разу¬

меется, без волнения, уверенно ждут и другие. Список новых

кардиналов предлагается огромный, более двадцати человек.

Пий XII тянул восемь лет с первой консисторией. Иоанн ХХШ

не хочет ждать даже положенных сорока дней, которые

должны пройти с момента оглашения до самого торжества...
Газеты заполнены фотографиями нового папы. За фото¬

снимки, изображающие его в гондоле, платят баснословные

деньги. Таких снимков много, поскольку Иоанн XXIII, будучи

в течение семи лет патриархом Венеции, часто пользовался

этим средством передвижения. Но редакции газет не могут

ими насытиться, а читатели не могут им нарадоваться. Под

репродукциями снимков стоят гигантские подписи: «Пастырь

и мореплаватель». Так звучит относящееся к новому папе

предсказание по святому Малахии. Все знают, что приписы¬

ваемое Малахии «Пророчество о папах» является апокрифом

XVI века и что Малахия — святой примас Ирландии, умер¬

ший в 1148 году,— не приложил к нему руки. Но знание —

знанием, а удовольствие—.удовольствием. Его испытывает

каждый. Чувство это вызвано соприкосновением с тайной и

какими-то реально не существующими рамками, в которые

мир втиснут согласно законам, непостижимым для человече¬

ского разума. Удовольствие так велико, что каждый готов

хоть на мгновение закрыть глаза, лишь бы не заметить, что

тот факт, будто Ронкалли иногда пользовался гондолой, не

самое главное из всего, что можно о нем сказать; точно так

же как грубая натяжка заключена в том, что пассажир гон¬

долы приравнивается к мореплавателю. Но ничего не поде¬

лаешь! Сегодня трудно спорить даже с С., обычно таким иро¬

ническим и недоверчивым. Глаза у него блестят, он умиленно

разглядывает снимки, о которых я говорил, и восклицает:

«Все-таки это необыкновенно!»
487

Рим, 3 ноября 1958 года
Завтра возведение нового папы на святейший престол. Ф.

говорит, что вся священная коллегия апостольского церемо¬

ниала умоляла об отсрочке, не чувствуя себя в силах подго¬

товить в течение недели такое празднество, величайшее из

всех, какие знает церковь. Иоанн XXIII заупрямился. Он хо¬

чет, чтобы поскорее окончился переходный период, этап, ко¬

торый завершается только с коронацией. От курии это тре¬

бует огромного напряжения как со стороны литургической,

так и со стороны протокольно-дипломатической в связи с при¬

бытием делегаций и отдельных лиц, среди которых немало

давным-давно коронованных особ или претендентов на пре¬

стол. Все они спешат поклониться новому папе.
Патриархов, митрополитов и епископов, во множестве

съезжающихся в Рим, надо пересортировать по иерархии, от¬

вести каждому соответственное место в соборе и шествии, по¬

скольку это мир, неслыханно чувствительный к престижу. Ма¬

лейшая ошибка, а обиды хватит на годы. П. рассказывает, что

в большинстве своем это люди, которые иной раз по десять,

пятнадцать, двадцать лет ждут повышения. Отсюда их болез¬

ненная настороженность. Наконец, на празднество приедет

много представителей аристократии. Итальянская явится в

полном составе. Французская, немецкая, бельгийская — боль¬

шими группами. Все общество надо как следует разместить в

соборе и к тому же согласно ритуалу. Как-никак интрониза¬

ция папы — священное торжество нешуточного масштаба.

Таким образом, вся курия — ведь кто только жив, тот моби¬

лизован,— буквально валится с ног от усталости.
—	И поспеют? — спрашиваю я.
—	Должны! — восклицает П.
Вечером беседую с В. Он фанатик, из породы «беспокой¬

ных католиков», как их называет С. Его беспокоил Пий XII

и многие факты, связанные с его понтификатом. Я спрашиваю,

что изменится и изменится ли что-нибудь. Мне уже известно,

что многое изменится в курии; вместо двенадцати кардиналов

будет двадцать четыре. Верно также то, что новый папа будет

запрашивать мнение курии по наиболее важным вопросам и,

быть может, даже опираться на него. Очень древних стариков

заменят менее древние. Места прелатов, которым перевалило

за восемьдесят, займут более «молодые», то есть те, кому пе-
488

ревалило за семьдесят. Многое изменится также в стиле, гос¬

подствующем при папском дворе. Атмосфера станет проще.

Это не подлежит сомнению. Но что изменится под этой изме¬

нившейся поверхностью — вот главное!
В. так волновался в последнее время, что теперь, успокоив¬

шись, смотрит на вещи оптимистически. Впрочем, он сам так

определяет свое состояние. Биография Ронкалли внушает ему

доверие. Не только его простое происхождение, но и многие

другие обстоятельства. Несколько лет он был секретарем у

одного из немногочисленных епископов, которые всерьез при¬

няли указания Льва XIII из энциклики «Rerum Novarum»,—

у монсиньора Радини-Тедески. Епископа, как и его секретаря,

причисляли к «широким натурам», то есть к натурам с широ¬

кими горизонтами. Когда при Пии X и кардинале Мерри дель

Валь к власти пришли их противники — «непреклонные» —

и к тому же умер Радини-Тедески, Ронкалли отошел в тень,

и в течение семи лет никто о нем не слышал. Вспомнил о нем

только Бенедикт XV. Вскоре он вызвал Ронкалли в Рим, опре¬

делив по ведомству пропаганды веры. Несколько лет спустя

он перешел в дипломатию. Двадцать лет он провел в предста¬

вительствах в Болгарии, Турции, Греции, то есть в некатоли¬

ческих странах. Следующие восемь лет — в Париже в каче¬

стве нунция. Но и здесь, подчеркивает В., ему приходилось

считаться не с католическим общественным мнением, а со

светским. Этот факт В. рассматривает как особенно важный

и плодотворный для формирования взглядов итальянских

монсиньоров. После Парижа пришла очередь Венеции, уже

католической, но с давней традицией независимости от Рима.

Такова биография папы.
Существуют и другие мотивы, влияющие на оптимистиче¬

ское настроение В. Он уверяет, будто у Ронкалли по сей день

остались широкие взгляды. Как нунций в Париже он поддер¬

живал в римской курии прогрессивных кандидатов в епи¬

скопы. В Венеции в течение трех лет покрывал левых хри¬

стианских демократов и стал теснить их только в 1956 году,

да и то лишь по указанию священной канцелярии.
—	Но,— продолжает В.,— вскоре после этого он привет¬

ствовал пастырским письмом съезд социалистов, принял де¬

легацию женского союза, в котором заправляют коммунисты.

А в последнее время встретился с группой литовских католи¬

ков, прибывших из-за «железного занавеса», и — единствен-
32 Т. Бреза
489

ний из кардиналов — пошел на вокзал, чтобы приветствовать

польского кардинала Вышинского; и то и другое он сделал

вопреки откровенным предостережениям Рима. Конечно, ему

ближе граф Витторио Чини, владелец торгового порта в Ве¬

неции и десятка дворцов, фабрик, усадеб, чем столь милый

вам коммунист Луиджи Чини, преподаватель польского языка

и организатор сотен мероприятий, пропагандирующих искус¬

ство и науку народной Польши, о котором вы не раз мне рас¬

сказывали. Однако Ронкалли не частное лицо, он князь

церкви, у которого есть свои пристрастия. Вот почему неспра¬

ведливо было бы, если бы мы не признали, что климат вене¬

цианской курии не такой тяжелый, как в других местах. Пусть

бы ваш Чини попытался в Палермо или в Генуе под носом у

Руффини или Сири действовать, как в Венеции, его быстро

поставили бы на место.
В. задумывается.
—	Конечно, это дело сложное. Безусловно, тут играют

роль и темперамент, и склонности папы, и, быть может, даже

некоторые расчеты. Вероятно, София, Стамбул, Афины, Па¬

риж или даже Венеция сильно отличаются от римской курии,

где надо вести себя совсем по-ипому, для того чтобы видеть

вокруг довольные лица, а Ронкалли очень это любит. Быть

может, Ронкалли даже придется пойти на компромисс и, вер¬

нее всего, действовать с позиций, ему чуждых. Но при всем

том невозможно опровергнуть тот факт, что, если даже допу¬

стить самое худшее, все-таки останется место для надежды,

которой при другом результате конклава вообще не было бы.
Рим, 5 ноября 1958 года
Фантастическое празднество! Мы встаем в пять утра, чтобы

поспеть как можно раньше к собору святого Петра. У нас би¬

леты на одну из трибун, даже на хорошую, но места ненуме¬

рованные. Кто придет первым, займет лучшее место, возле

перил. Мы въезжаем через Колокольную арку. Держим в руке

наше «персональное разрешение присутствовать на церемо¬

нии». Служба порядка — отменная. Множество швейцарских

и палатинских гвардейцев, жандармов. Они передают нас
490

друг другу из рук в руки. Половина седьмого, а все площади,

площадки и улочки, проезды за собором полны машин. Из

них высаживаются величественные прелаты, господа в мунди¬

рах или фраках, усеянных орденами, дамы в черных платьях

и вуалях, сверкающие бриллиантами. Все несутся как угоре¬

лые, подгоняемые камергерами и монсиньорами, ведающими

церемониалом, которых в данный момент беспокоит не столько

соблюдение протокола, сколько то, чтобы не образовалась

пробка.
Сперва месса, перемежаемая почестями, которые воздают

новому папе кардиналы и каноники из собора святого Петра.

Потом коронация. Потом шествие и — из внешней лоджии —

торжественное благословение толпы, собравшейся на пло¬

щади перед собором. Все вместе продолжается пять часов.

Это нечто необычайное. Единственное в своем роде. Торже¬

ство колоссальное, подавляющее. Мы выходим из собора раз-

биты$, утомленные изобилием огней, тонов, красок. Тысячи

ламп, фанфары, гимны; со стен свисают километры пурпур¬

ных, переливающихся золотом тканей; проходят шествия, по¬

трясающие красочностью костюмов. Все имеет подоплеку,

имеет старое-престарое, чаще всего безмерно сложное обря¬

довое значение.'Нам это объясняет монсиньор, с которым мы

с женой разговорились. Он нашептывает нам на ухо разные

премудрости. Но вникнуть в мистический смысл событий, ко¬

торые происходят перед нашими глазами, мешает гул труб и

музыка, попеременно Палестрина и Гуно, который является

автором государственного ватиканского гимна со слегка опер¬

ной мелодией. Но даже если бы я расслышал все пояснения

и не был в полуобморочном состоянии от усталости, полагаю,

что это не нарушило бы пропорции между восхищением фор¬

мой и равнодушием к содержанию. Не потому, что оно мне

чуждо; нет, оно мне не чуждо, поскольку Рим учит нас восхи¬

щаться всякой древностью, не только этрусской или латин¬

ской. Если в данном случае я говорю о равнодушии, то потому,

что здесь содержание исчезает под формой захватывающей,

великолепной, агрессивной...
Из-за папского алтаря показывается самая торжественная

часть шествия и направляется к вратам собора. Зачарованная

толпа кричит, рукоплещет. Папа с высоты sedia gestatoria *,
1 Портшез, на котором несут папу во время торжественной церемонии

(лат.).
32*
491

на котором его несут буссолянты в малиновых ливреях, бла¬

гословляет всех. Шествие медленно движется. Искрится, пе¬

реливается красками. Монашеские ордена, капитулы, карди¬

налы, магистры рыцарских орденов, ватиканские сановники,

каждый в одеянии другой эпохи, в зависимости от того, когда

было создано ведомство, которое он представляет. Потом в

течение получаса перед нами проходят митры — ничего дру¬

гого, только митры. У одних они на головах — это

«Assistenti al soglio» \ другие несут их в руках, прижав к гру¬

ди,— это те, которые не обладают титулом «ассистентов пап¬

ского трона».
Но так ли несут митры или иначе, с виду они самые разно¬

образные. Монсиньор объясняет нам, которая из них драго¬

ценная, которая позолоченная и которая простая. Он втолко¬

вывает нам, кто, когда и при каких обстоятельствах получает

на них право. А потом, почти прикасаясь к митрам пальцем,

настолько близко от них мы стоим, он посвящает нас в мир

форм этих торжественных епископских головных уборов, ко¬

торые, по словам формулы посвящения, должны, как настоя¬

щим солдатам, «служить защитным шлемом... так, чтобы лицо,

которое им украшено, и голова, которая им вооружена, ка

зались страшными всем врагам истины». Ни одна из митр не

кажется нам страшной. Некоторым придана необычайная

форма. Эти митры принадлежат митрополитам или патри¬

архам других, не римских обрядов. Митры коптов, маронитов,

халдеев или армян.
Поток митр проходит, как прошли предыдущие звенья ше¬

ствия: звено кардиналов, звено рыцарей, сановников, затем

официальных делегатов шестидесяти государств и прави¬

тельств, которые прислали на торжество специальные миссии.

После них прошли еще два звена шествия — уже последние,—

их сопровождали монсиньоры-церемониймейстеры и офицеры

папской гвардии. При виде первого из этих звеньев я испытал

странное чувство. До сих пор шли живые люди, нарядившиеся

в исторические костюмы. А теперь казалось, что идут духи, оде¬

тые обычно, по сегодняшней моде. Первой шла австро-венгер-

ская императрица Зита, свергнутая с престола сорок лет на¬

зад. А затем, в той последовательности, в какой их сбрасывали

с трона,— Рупрехт Баварский, Фридрих Саксонский, Иоанна
1 «Ассистенты папского трона» (итал.).
492

Болгарская и многие другие. За ними шли претенденты на пре¬

стол. За претендентами — их семьи.
Наш монсиньор успевал называть только ничтожную часть

проходивших. Я то и дело слышал: Аоста, Габсбург, Бурбон,

Бонапарт, Браганца, Кобург-Готский, Савойский, один раз

даже Гогенцоллерн. За этим звеном, историческим, следовало

еще одно, окруженное заботой ватиканского протокола. Снопа

фраки, ордена. Одни мужчины. Это официальные делегации,

присланные крупными международными организациями и,

значит, Организацией Объединенных Наций и различными ее

ответвлениями, а также и европейскими организациями — Об¬

щим рынком, Европейским советом, Объединением угля и ста¬

ли, а также Европейским атомным пулом.
Мы уходим. Сливаемся с человеческим морем на площади

перед собором. При свете дня цвет мундиров и церковных об¬

лачений становится еще ярче. Часть шествия во главе с па¬

пой и кардиналами направляется в Зал благословений. Осталь¬

ные, в том числе сотни митр, мальтийские рыцари, господа,

сверкающие орденами, и швейцарские гвардейцы в бле¬

стящих шлемах и панцирях, занимают все пространство мо¬

нументальной-лестницы собора. Проходит еще четверть часа,

и теперь создается впечатление некой колоссальной оперной

массовки.
В центре, на балконе над главным входом, появляется

папа. В величественном золотистом облачении он сверкает,

как огромный ангел с рождественской елки. Окна Зала бла¬

гословений заняли кардиналы. На них серебристые ризы и

митры. В каждом гигантском окне стоят семь кардиналов.

Они выстроились в ряд. Все вместе производит впечатление

фриза. А еще больше — человечков из детской вырезной кар¬

тинки. Но в целом — великолепное зрелище. Золотое пятно в

центре, бело-серебристый ряд кардиналов, буйно-яркая грядка

на лестнице — какое архитектурно-живописное чудо!
Рим, 7 ноября 1958 года
Иду прощаться с Э. Он спрашивает меня, был ли я на тор¬

жестве. «Да».— «И как?» — «Замечательно».— «А когда вы

уезжаете?» — «Вот-вот!» — «Укладываете чемоданы?» — «Ук¬
493

ладываю». За время нашего знакомства он проявил по отно¬

шению ко мне столько дружеского внимания и рассказал

столько интересных вещей! Мне досадно, что я застаю его

снова в дурном настроении. Причина все та же самая. Едва он

вгрызется в какую-нибудь проблему, подготовит материалы

и сядет писать, как тема оказывается чересчур щекотливой.

Год назад он отложил в сторону заметки и первый набросок

работы о ближайшем окружении пап на протяжении веков.

Все звучало так, будто в каждом слове содержались намеки.

В последнее время он работал над. историей первых пяти лет

понтификата Пия IX. Те же самые неприятности. Непреднаме¬

ренные намеки, случайные совпадения; ход рассуждений, от¬

дающий самыми зловещими предсказаниями.
Дело в том, что Пий IX взошел на престол, окруженный

ореолом сторонника прогрессивных и либеральных взглядов.

Его предшественник, Григорий XVI, на жизнь и смерть свя¬

занный со Священным союзом, долго не решался назначить его

кардиналом. «В доме Мастаи даже кошки либеральные»,—

говорил папа. По поводу кошек позволительно усомниться,

зато вполне достоверно другое: брат будущего Пия IX, граф

Мастаи-Ферретти, так скомпрометировал себя связями с про¬

грессивными элементами, что был осужден на изгнание. По¬

сле смерти Григория на конклаве боролись две партии: «край¬

ние» и «умеренные» консерваторы. Победили последние.

В курии воцарился новый дух. Публичные аудиенции,‘пре¬

кращение следствий по политическим преступлениям, амни¬

стия, смягчение цензуры, гражданская милиция, совет мини¬

стров, в состав которого вошли шесть светских министров и

только трое духовного звания, и, наконец, конституция, ве¬

ковая мечта большинства подданных папского государства,—

вот как все началось. Консерваторы боялись. Но папа рвался

вперед. Он был согласен со своим советником, утверждавшим,

что «Италия настроена не коммунистически и не радикально»

и ей достаточно умеренной свободы. Но еще до того, как истек

1848 год, все изменилось под нажимом иностранных прави¬

тельств и консервативной части курии, вновь заговорившей в

полный голос. По формуле Э., свобода, которая приходит по¬

сле веков угнетения, должна бурно себя выразить. Даже если

проявление свободы связано с кровопролитием и безумными

поступками, следует постоянно помнить, что это реакция

на былые притеснения. Тогда многие сегодняшние факты
494

уменьшаются и приобретают соответственные размеры. Папа,

однако, испугался, потерял голову, удрал из Рима, призвал на

помощь французов, испанцев, австрийцев и Бурбонов из Неа¬

поля. Год спустя, когда он вернулся в свой Рим, отданный на

это время в руки «крайних», которые восстановили старый,

грегорианский порядок, папа был уже другим человеком.

Взлет оборвался.
Идея книги приобретает еще более мрачный колорит из-за

финала описанного в ней пятилетия. Насколько я понял из

пояснений Э., он подчеркивает, что случай Пия IX хоть и ред¬

кий, но его нельзя назвать нетипичным. В принципе новые

папы всегда настроены либерально. Лишь немногие из них

вступают на престол с реакционными лозунгами, если так

можно выразиться. Все они, во всяком случае подавляющее

большинство, принимая власть, хотят перемен. Их либерализм

обусловлен напряженным консерватизмом последних лет вла¬

дычества их предшественников. Случай Пия IX — самый край¬

ний. Либерализм первых лет, быстрый, стремительный перелом

и чудовищно реакционный весь остальной период бесконечно

долгого понтификата К Э., однако, утверждает, что в мень¬

шем масштабе и не при такой бурной амплитуде колебаний

подобное явле'ние часто можно наблюдать, изучая историю

пап.
—	Как же я теперь могу издать мой труд? — огорчается Э.
—	Неактуально?
—	Слишком актуально,— отвечает Э.— Вы знаете, что я

не враг Ватикана. Я только критически изучаю его прошлое.

Выводы получаются невинные. И, однако, текущее положение

вещей или текущие события всегда придают им актуальность

в самом худшем направлении. Тогда я отступаю.
Э. встает и долго шарит на полках. Наконец возвращается

к письменному столу с папкой в руке.
—	Несмотря на то, что я сказал,— говорит он,—у каждого

понтификата есть свои особенности, и когда он начинается, то

скрывает в себе неведомое. А это значит, что возможен новый

догмат, новые святые, новые монашеские ордена и тому по¬

добное. Но более вероятно то, что папа не отменит догматов,

существовавших до сих пор, не перечеркнет старых святых, не

упразднит старые ордена. Кроме того, и это тоже важно,
і С 1846 по 1878 год.
495

никогда, ни при каких обстоятельствах он не нарушит соотно¬

шения между «новым» и «старым». То есть речь идет о соотно¬

шении между тем, что может провести в жизнь один папа,

властвующий десять-пятнадцать лет, и тем, что было прове¬

дено в жизнь его предшественниками на протяжении почтп

двух тысяч лет. Соотношение это мне часто кажется чисто

математическим, по крайней мере оно приближается к тако¬

вому. Поэтому на огромном фоне времени «новое» сужается,

мельчает. Мельчает до такой степени, что кое-кто сомневается

в его существовании.
Э. роется в папке, не прерывая своих рассуждений.
—	Все-таки нельзя на этом основании говорить, что цер¬

ковь вот уже две тысячи лет подливала в старую бочку лишь

по одной капле нового. Если взять историю церкви в целом,

поражает тот факт, что меняются и самые бочки. И стало быть,

поскольку не следует придавать слишком большое значение

различиям между отдельными, сменяющими друг друга понти¬

фикатами, безусловно, надо считаться с различиями между

разными эпохами в жизни церкви. Я когда-то работал и над

характеристикой этих отдельных эпох. На момент задержу

ваше внимание на главной особенности последней эпохи.

Я называю ее в моих заметках «эпохой децентрического кон¬

серватизма». Термин звучит странно! Я имею в виду то, что в

отличие от предыдущей эпохи, эпохи пореформационной, ко¬

гда церковь старалась спасти то, что еще удавалось спасти от

старых католических укладов,— в позднейшую эпоху, то есть

в нашу, она старается спасти то, что еще удается спасти про¬

сто из старых укладов: католических, некатолических, проте¬

стантских, буржуазных, монархических, диктаторских, тотали¬

тарных. Уже несколько десятилетий церковь делает это созна¬

тельно. По крайней мере со времен Льва XIII. Это он первый

установил дипломатические отношения с некатолическими го¬

сударствами и вообще расширил сеть нунциев. По отношению

ко всем старым укладам церковь является лояльным партне¬

ром. Весь свой авторитет она бросает на карту старого. Она

избегает контактов с новым, не ведет никаких компрометиру¬

ющих ее закулисных переговоров. Делают это отдельные лица,

иногда с высочайшего повеления. Но оно всегда временно, то

есть рано или поздно его отменяют. Печальная судьба различ¬

ных мыслителей, разных групп, разных политических фракций

католической «левой» доказывает это. Под конец гильотина
496

священной коллегии всегда падает и отсекает им голову. Ина¬

че и быть не может. В противном случае нунции во всем мире не

могли бы с чистой совестью напомнить кому следует — выра¬

жаясь словами кардинала Бурре,— что «католицизм не только

частное дело, но общественная сила, которой следует оказать

помощь, чтобы воспользоваться ею для укрепления добро¬

го порядка». На все давят законы и цели «децентрического

консерватизма». Мысль многих католиков, начиная от рядо¬

вого и кончая кардиналом, а даже и выше, может от них ос¬

вободиться, но церковь как организация — никогда.
Рим, 10 ноября 1958 года
Упаковка чемоданов, прощания, вздохи. Что за город Рим,

никак нельзя им насытиться, и особенно когда из него уез¬

жаешь. Мы с женой идем к старому Ч. Т. Он всегда приглашал

нас в свой театр на пьесы, в которых выступал. В новой пьесе

он не играет. Приходит в зал и садится рядом с нами. А в ан¬

тракте мы идем к нему в директорский кабинет. Время от вре¬

мени он устраивает религиозные спектакли для разных вати¬

канских учреждений, даже под покровительством различных

конгрегаций. У него бывали хлопоты с текстами. Теперь, он

полагает, будет легче. Я спрашиваю, как он настроен вообще,

потому что он говорит, что несколько раз ездил в Венецию

ставить спектакли, заказанные патриархом, и в этой связи

столкнулся с нынешним Иоанном XXIII. Мне нравится его

ответ, его театральная терминология и то, что в одной фразе

он заключает все содержание моей недавней беседы с Э. Ста¬

рый актер говорит: «Знаете что? Общий замысел роли будет

другой, но роль останется той же самой!»

КОММЕНТАРИИ
к стр. 19
Канцелярии римского викариата, то есть курии папы как епископа

Рима. Вселенская власть пап сложилась исторически, первоначально они

были просто епископами Рима. Приобретя власть над всей западной цер¬

ковью, они не у'іратили этого своего первоначального положения. Во

исполнение функции епископа при папе имеется специальное учрежде¬

ние — викариат. Викарий — значит заместитель. В католической церкви

сам папа называется викарием Иисуса Христа.
к стр. 22
Нунций. Постоянный дипломатический представитель папского пре¬

стола. Когда-то эта должность включала в себя и другую обязанность:

сбор церковной десятины — подати, установленной самой церковью.
к с т р. 28
Церковное право. Иначе — каноническое, основанное на церковных ка¬

нонах, сформулированных в трудах «отцов церкви», решениях соборов или

основополагающих документах пап. В средние века, да в какой-то мере

и сейчас, противопоставляется законам, издаваемым светской властью.
Бреве. От латинского слова «короткий». Папское послание менее зна¬

чительного содержания, чем булла (см. прим. к стр. 94). Однако вот уже

около ста лет различия между буллой и бреве отменены.
к стр. 33
Доссетти Джузеппе (р 1913 г.). Видный деятель христианско-демо¬

кратической партии Италии. Профессор канонического права.
Синдик. В Италии городской голова, мэр.
к с т р. 34
Кастель Гандольфо. Загородная резиденция римского папы.
Боссюэ, Жак Бенинь (1627—1704). Епископ. Одна из самых заметных

и влиятельных фигур при дворе Людовика XIV. По своим взглядам —

крайний консерватор, страстный апологет католицизма и абсолютизма.

В своей книге «Политика, извлеченная из священного писания» Боссюэ

отстаивает божественный характер монархической власти, утверждая, что

даже пороки монарха освящены свыше.
Пий XI — Ахилл Ратти, папа (1922—1939). Между прочим, именно по

его распоряжению в 1934 году составлен последний индекс запрещенных

книг. В нем, среди многих других, значатся произведения Декарта, Спи¬

нозы, Локка, Юма, Вольтера, Руссо, Ренана, Тэна, Мишле, Золя, Флобера,

Жорж Занд, Стендаля, Виктора Гюго, Мицкевича, Анатоля Франса.
к стр. 35
Почитывали Мунье и Маритэна. Мунье Эмануель (1905—1950). Фран¬

цузский философ-идеалист. Основатель и руководитель влиятельного жур¬

нала «Esprit».
498

Маритэн Жак (р. 1882 г.). Французский реакционный философ, видный

представитель неотомизма — основного философского направления совре¬

менного католицизма. Неотомизм представляет собой современную интер¬

претацию учения Фомы Аквинского, которое подчиняет науку религии, про¬

поведует непознаваемость мира и фальсифицирует выводы науки в угоду

католицизму.
Интегрализм. Стремление к некоему единству различных, разрознен¬

ных элементов.
Рассматривая вопрос онтологически. От греческого слова «сущее».

У Брезы фраза означает: исходя из факта существования.
Пий X (Джузеппе Сарто), папа (1903—1914). Видел	важнейшую за¬

дачу церкви в борьбе с надвигающимися революциями.	Предлагал рус¬

скому императору помощь папского престола в борьбе	с национально-

освободительным и рабочим движением в Польше.
к стр. 37
Нонконформизм. Направление мысли, ведущее к разрыву с узаконен¬

ными традицией взглядами, вкусами, принципами.
к с т р. 39
Бонифаций VIII (Бенедетто Каэтсни), папа (1294—1303.). Властный и

хитрый политик. Нашел себе достойного соперника в лице французского

короля Филиппа IV Красивого, обложившего податью церковные владения.

Папа ответил буллой, король запретил вывоз золота из Франции, лишив

Рим доходов. Началась длительная борьба с обоюдными проклятиями и

обвинениями в ереси. Наконец в 1303 году по поручению Филиппа IV

французский рыцарь Ногаре отправился в Италию и организовал против¬

ников папы в небольшой отряд. Он нашел папу в городке. Ананьи в Апен¬

нинских горах, арестовал и избил его. Освобожденный римлянами, 86-лет¬

ний Бонифаций не вынес унижения — сошел с ума и вскоре умер. Со

смертью Бонифация VIII начинается период резкого ослабления папства,

известный в истории под именем Авиньонского плена,— от французского

города Авиньона, более чем на 70 лет ставшего резиденцией пап, находив¬

шихся в полной зависимости от французских монархов.
к стр. 47
Пачелли. Папа Пий XII (1939—1958), до избрания — Эудженио Па*

челли. В 1949 году, стремясь отколоть от демократического лагеря католи¬

ческие массы, объявил об отлучении от церкви всех, кто вместе с комму¬

нистами борется за мир, социальные и демократические права трудящихся.
к стр. 54
Битва при Лепанто. В 1570 году папа Пий V, Венецианская респуб¬

лика и испанский король Филипп II заключили союз против турок, все

больше утверждавших свою власть на Средиземном море. 7 октября

1571 года при Лепанто в Коринфском заливе союзный флот под командо¬

ванием дона Хуана Австрийского нанес туркам поражение, уничтожив

около 35 тысяч человек и до 200 судов.
4&9

к с т p. 55
Григорий XIII (Уго Бонкомпаньи), папа (1572—1585). Получив изве¬

стие о Варфоломеевской ночи, иллюминировал Рим, выбил медаль в честь

этого кровавого события, отправил в Париж кардинала Орсини с поздрав¬

лениями Карлу IX и Екатерине Медичи. Для утверждения католицизма

использовал иезуитов. Именно Григорий XIII прислал иезуита Поссевина

к Ивану Грозному с целью вовлечь Россию в орбиту папской политики.

При Григории XIII был введен календарь, названный грегорианским.
к с т р. 64
Светлейшая. Титул, когда-то принадлежавший Венецианской рес¬

публике.
к с т р. 69
Святейший апостольский пенитенциарий. Одно из судебных учрежде¬

ний папской курии, именем папы дающее отпущения грехов и так называе¬

мые диспенсации. Последнее означает освобождение человека от выполне¬

ния какого-либо закона или морального обязательства. Первоначально эго

право принадлежало каждому священнослужителю, позже (с XII в.) сде¬

лалось исключительной прерогативой пап. В связи с большим количеством

подобных дел возникла необходимость в специальном учреждении.
Высший трибунал апостольской сигнатуры и трибунал священной

роты. Папские суды.
Апостольская датария. Особое ведомство, выдающее различные при¬

вилегии. Получила свое название от слов «Дано в Риме у св. Петра», ко¬

торыми заканчивалась всякая папская грамота.
к с т р. 70
Пий IV (Джиованни Анджело Медичи), папа (1559—1565). Ему вы¬

пала хлопотная честь утверждать постановления Тридентского собора. Но

эти постановления были приняты в таких категоричных формулировках,

что даже Филипп II Испанский, наиболее рьяный защитник католицизма,

и тот затруднился дать им немедленное утверждение.
Тридентский собор. Тридентский (XIX Вселенский) собор — важнейший

в истории западной церкви. Постановления его являются основой совре¬

менного католицизма. Собрался он в 1545 году в разгар Реформации и рели¬

гиозной войны в Германии. На соборе выявились две партии: партия им¬

ператора Карла V, которая стояла за ограничение папской власти и неко¬

торые оздоровляющие церковь реформы, и партия папы, видящая выход

из кризиса только в укреплении власти Рима. Собор с перерывами продол¬

жался до 1563 года. На ход его оказывали влияние перипетии европейской

войны, в которой папа и император неоднократно выступали как против¬

ники. Результаты Тридентского собора знаменовали полную победу прин¬

ципа неприкосновенности папской власти. Когда собор заканчивал работу,

империя Карла V уже не существовала: этот сильный, но психически не¬

уравновешенный человек отрекся от престола и умер в монастыре. По¬

становления Тридентского собора чрезвычайно резко поставили вопрос об

отмежевании от Реформации. Собор подтвердил непогрешимость папы,
500

весь объем папских полномочий, признал, что папа выше собора, что ему,

как наместнику бога на земле, принадлежит право отмены соборных по¬

становлений.
к стр. 73
Климент XIII (Карло Реццонико), папа (1758—1769). Время его понти¬

фиката известно скандальными разоблачениями деятельности иезуитов

в разных странах и бесконечными конфликтами с некоторыми европей¬

скими монархами в связи с посягательством папы на их права.
к стр. 76
Великий апостольский пенитенциарий. Священник, исповедующий каю¬

щихся по поручению папы.
к стр. 80
Ad, limina (лат.) — в пределы. Имеются в виду посещения Ватикана,

которые епископы обязаны совершать раз в три года.
к стр. 82
Общество Иисуса. Орден иезуитов. Основан в середине XVI века Игна¬

тием Лойолой. Самая реакционная организация в истории католической

церкви. Легализация иезуитов встретила ожесточенное сопротивление ста¬

рых монашеских орденов. Тем не менее папа Павел III заявил, что видит

в возникновении ордена «перст божий». В лице иезуитов папы получили

могущественное оружие для борьбы со свободомыслием, подрывающим

основы католицизма. Использование арсенала современных методов борьбы

со свободомыслие^ характерно и для нынешней деятельности общества

Иисуса. Так, постоянно стремясь к укреплению абсолютной власти католи¬

ческих монархов там, где эта власть оказывалась враждебной Риму,

иезуиты выступали с проповедью тираноубийства (французские короли

Генрих III и Генрих IV были убиты иезуитами). В связи с этим находится

и учение о цели и средствах, исповедуемое иезуитами: цель для них всегда

оправдывает средства. Рабски послушные воле генерала ордена, фанати¬

чески убежденные, беспринципные, устремлялись они за океаны, проникая

во все уголки мира. Разветвленная сеть иезуитских организаций охваты¬

вает сейчас многие десятки стран и воздействует на умы сотен миллионов

людей.
к стр. 84
Суфраган. Помощник епископа, стоящего во главе епископства, может

быть в сане епископа.
к стр. 86
Монтини. Нынешний папа Павел VI, выбранный в 1963 году после

смерти Иоанна XXIII.
к стр. 91
Миндсенти. Кардинал-примас Венгрии, несет ответственность за мно¬

гие кровавые злодеяния во время контрреволюционного мятежа 1956 года.

Кардинал-примас, или просто примас (от латинского — первый),— глава

католической церкви в том или ином государстве.
501

к стр. 92
Номинация. Объявление о предстоящем назначении на церковную

должность.
Кардинал Вышинский, кардинал Степинац — главы католической

церкви в Польше и Хорватии. Степинац — военный преступник. Умер

в 1960 г.
к стр. 94
Булла. Папское послание, связанное с принципиальными вопросами по¬

литики католической церкви. Слово «булла» в переводе с латинского озна¬

чает «предмет, сделанный круглым путем расплавления». Булла пишется на

шероховатом желтом· пергаменте по-латыни. Если булла содержит благо¬

словение, то шнурок, на котором держится круглая оловянная печать,

делается из шелка, если в ней содержится проклятие — то из конопли. Бул¬

лы называются по тем словам, с которых они начинаются.
к с т р. 97
«Сегодня и завтра». Католический еженедельник, выходивший в Вар¬

шаве в 1945—1956 годах.
к ст р. 98
Ламенне, Роберт де (1782—1854). Французский религиозный писатель,

первоначально — аббат и ревностный защитник папства и католицизма,

под воздействием революционной атмосферы 30-х годов XIX века изменил

тактику. Стал поддерживать июльскую монархию, требовать отделения

церкви от государства, свободы совести, печати, преподавания, союзов,

труда и всеобщего избирательного права. Провозвестник «христианского

социализма», Ламенне проповедовал подчинение рабочего движения церкви,

чем оттолкнул от себя передовые силы французского пролетариата.
к стр. 100
Монталамбер, Шарль Форбес де Трион (1810—1870). Французский по¬

литический деятель и писатель клерикального направления. В 1848 году

под влиянием общего революционного подъема объявил себя сторонником

республики. В национальном собрании поддерживал крайнюю правую

группировку. После государственного переворота Луи Бонапарта был из¬

бран в законодательный корпус. Принадлежа к группе так называемых

либеральных католиков, был в оппозиции к Наполеону III.
к с т р. 101
Кардинал-камер ленго. Кардинал, ведающий папскими финансами.

В случае смерти папы осуществляет общее руководство до избирания но¬

вого папы.
к с т р. 105
Сумма. В. средневековой схоластике труд, охватывающий какую-ни¬

будь область знания. Так, в богословии важнейшее место занимают «Сум¬

ма теологическая» и «Сумма философская» Фомы Аквинского.
502

к с т p. 106
Энциклика. Обращение папы ко всем подчиненным ему церквам,
Ньюмен и Меле р.
Ньюмен, Джон Генри (1801 —1890)—известный английский философ*

католик, с‘ 1879 года кардинал. Ректор католического университета б

Оксфорде.
Мелер, Иосиф — современный католический философ.
к с т р. 10 7
Понтифичио атенео Анджеликум — один из ватиканских университе¬

тов.
Евхаристический конгресс. Евхаристия, или причастие,— таинство хри¬

стианской церкви. Состоит в том, что в ходе богослужения съедается освя¬

щенная облатка и выпивается глоток освященного вина. Считается, что

при этом происходит так называемое пресуществление — превращение хлеба

и вина в тело и кровь Христову. Споры об евхаристии занимают важное

место в истории христианской церкви. Так, например, у католиков в от¬

личие от ряда других церквей причащение вином разрешается лишь ду¬

ховным лицам. Евхаристия наряду с другими разногласиями была предме¬

том спора и во время великого разделения церквей на восточную и за¬

падную (XI в.). Греки (православные) ставили в вину латинянам (като¬

ликам) причащение пресным хлебом вместо заквашенного.
к стр. 110
Беатификация. Причисление к лику «блаженных». Это низшая ступень

и предварительный шаг к канонизации, то есть причислению к «лику свя¬

тых» — сакрации. Когда человек после смерти объявляется «блажен¬

ным», не решается вопрос «святой» он или нет; ему предоставляются лишь

известные религиозные почести, но не поклонение. Первоначально беатифи¬

кация была просто одной из епископских прерогатив и церемония могла

совершаться в любой приходской церкви. Однако в XVII веке Урбан VIII

присвоил это право папской кафедре, а Александр VII запретил совершать

эту церемонию в каком-либо ином месте, кроме собора святого Петра.
к стр. 111
Митрами и пребендами. Митра — головной убор, знак епископского

сана. Пребенды — церковные владения, получаемые за исполнение опреде¬

ленных обязанностей и приносящие духовному лицу постоянный доход.
к с т р. 112
Контрреформация. С 30-х годов XVI века в католицизме совершается

глубокий переворот. В конце XV и в начале XVI веков в Риме царили

папы-меценаты, люди религиозно равнодушные, часто даже циничные, лю¬

быми средствами добивающиеся укрепления своего государства. Теперь

папы отказываются от идеи великодержавного папского государства, стре¬

мясь к духовному руководству христианским миром путем господства над

умами, над волей- каждого народа, каждого человека. Если первая поло-
503

вина века проходит под знаком общеевропейской реформации, то вторая

половина значится как эпоха католической реакции, или контрреформа¬

ции. В развитии контрреформации решающими являются три момента: по¬

становления Тридентского собора, создание ордена иезуитов и учреждение

инквизиции.
к стр. 114
Уговорил Собеского совершить поход на Вену. Имеется в виду поль¬

ский король Ян Собеский (1674—1696). Австрийская империя была в ката¬

строфическом положении, турки осадили Вену. Император и его двор бе¬

жали из столицы. Защищали ее главным образом ремесленники, студенты

и крестьяне. 12 сентября 1683 года к Вене подошел Ян Собеский. Наутро

произошло сражение, закончившееся полным разгромом турок. Турецкий

главнокомандующий, великий везир, бежал в Белград и там по приказу

султана был удавлен, а затем обезглавлен. Победы Собеского положили

конец турецкому проникновению в Европу.
Квиринал. Дворец президента республики.
к стр. 116
Агиография. Вид церковной литературы, посвященной жизнеописаниям

«святых».
к с т р. 117
Кардинал Вышинский покинул Команьчу. Кардинал Вышинский, при¬

мас Польши, с 1953 года находился под домашним арестом в монастыре

Команьча в связи с его активными антигосударственными выступлениями,

направленными против социальных преобразований в народной Польше.

В октябре 1956 года Вышинский был освобожден из-под домашнего ареста.
к с т р. 121
Католическое действие». Влиятельные католические организации, су¬

ществующие во многих странах. В отличие от католических партий, кото¬

рые, как правило, ускользают из-под влияния местного епископата, и так

называемых нищенствующих орденов, которые подчиняются только своему

орденскому начальству, организации «Католического действия» находятся

в распоряжении епископа. Деятельность этих организаций происходит в

рамках национальных и соответствует условиям конкордата, определяю¬

щего отношения между светской и духовной властями в данной католиче¬

ской стране. Политическая ориентация организаций «Католического дей¬

ствия» определяется политическим курсом национального епископата. Орга¬

низации «Католического действия» возникли после первой мировой войны

и соответствуют децентралистским тенденциям, характерным для совре¬

менного католицизма.
Они были доподлинными оруэловскими «пятнадцатиминутками нена¬

висти»... Намек на своеобразные сеансы разжигания массового психоза,

описанные в фантастическом романе английского писателя Оруэла «1984».
к с т р. 124
Вальдек Руссо, Пьер Мария Рене Эрнест (1846—1904). Видный адво¬

кат, связанный с влиятельными кругами французской буржуазии.

С 1899 года по 1902 год был премьером. В сформированный им кабинет
504

вместе с палачом Парижской коммуны — генералом Галифе вошел и со¬

циалист Мильеран. Правительство Вальдека Руссо под давлением общест¬

венности приняло решение о пересмотре дела Дрейфуса. В своей политике

Вальдек Руссо умело играл на антиклерикальных настроениях масс із

Третьей республике.
к стр. 126
Вульгата. Латинский перевод Библии, сделанный Иеронимом в 386—

405 годах и утвержденный папой Дамазием как единственно верный. По¬

колебленный во время Реформации авторитет Вульгаты был восстановлен

вновь в 1546 году решением Тридентского собора.
к с т р. 135
Капеллан. У католиков помощник священнослужителя.
к с т р. 138
Понтификат. Время правления папы. От латинского pontifex maxi¬

mum— так назывался великий жрец в древнем Риме, а позже — римский

епископ.
к с т р. 140
Пяти предыдущих понтификаторов... Имеются в виду понтификаты

Пия IX (1846—1878), Льва XIII (1878—1903), Пия X (1903—1914), Бене¬

дикта XV (1914—1922), Пия XI (1922—1939).
к стр. 141
При Квиринале. Здесь при итальянском правительстве.
к с т р. 143
По сирийско-маронитскому обряду. Марониты — христиане Сирии и

Ливана. У них, как и во всех независимо развивающихся церквах, богослу¬

жение ведется по своему исторически сложившемуся обряду. Что касает¬

ся остальных обрядов, перечисленных в данном разделе книги, то тут речь

идет не о самих независимых церквах, а лишь о их униатской части, то

есть о тех церковных общинах, которые в свое время заключили унию с

Римом. Они признали верховную власть папского престола, но сохранили

в неприкосновенности свой обряд и основные догматические положения.

Таким образом, не являясь католическими, они все же входят в сферу

действия католической церкви. Подобных униатских церквей существует

до двадцати. Все они представляют собой различные ответвления пяти

основных церквей: Александрийской, включающей коптскую и эфиопскую;

Антиохийской, включающей маланкарскую, маронитскую и сиро-антиохий¬

скую; Константинопольской (Византийской), включающей албанскую, бе¬

лорусскую, болгарскую, греческую, итальянскую, итало-албанскую, юго¬

славскую, мельхитскую, румынскую, русскую, украинскую, венгерскую;

Халдейской (Восточносирийской), включающей вавилонскую и сиро-мала-

барскую, и, наконец, Армянской.
к с т р. 144
Veskov о or dînante — епископ, уполномоченный управлять каким-либо

обрядом римской церкви экстерриториально.
33 т. Бреэа
505

Кармелиты. Монашеский орден. Основан в XII веке итальянским

крестоносцем Бертольдом на горе Кармель в Палестине. После изгнания

крестоносцев из Палестины кармелиты рассеялись по различным странам

Европы, где основали свои монастыри. Покровителем кармелитов считает¬

ся библейский пророк Илия. Богослужение в кармелитских монастырях

педется по особому обряду. В ортодоксальном католичестве, кроме основ¬

ного латинского обряда, утвержденного на Тридентском соборе, суще¬

ствуют четыре более древних обряда: амброзианский, лузитанский, доми¬

никанский и кармелитский.
Литургия. Основное богослужение христианской религии, связанное

с главным таинством — евхаристией (см. прим. к стр. 107). У католиков

в отличие от мессы литургией называется также всякое богослужение.
Арамейский язык. Ветвь семитской группы языков, на которой гово¬

рили в стране Арам, то есть в Сирии, Месопотамии и прилегающих к ним

районах. Первые упоминания об арамейцах встречаются в клинописных

памятниках XIV века до н. э. Начиная с VII века, то есть со времени за¬

воевания Ближнего Востока арабами, арамейский язык вытесняется араб¬

ским. В настоящее время сохранились остатки арамейского языка на за¬

паде в некоторых районах Антиливана и на востоке — «айсорский язык».
к с т р. 145
Монофелиты и монофизиты. В начале V века в христианстве возникли

споры о личности Христа. Последователи константинопольского патриарха

Нестория признавали деву Марию и рожденного ею Иисуса за смертных

людей. По их мнению, с личностью Иисуса лишь временно соединился

«сын божий». В 431 году направление это было признано еретическим.

В борьбе с несторианством последователи александрийского патриарха

Кирилла бросились в противоположную крайность, они стали вовсе отри¬

цать человеческую природу Христа, признавая лишь божественную. Их на¬

звали монофизитами. Халкидонский собор 451 года принял компромиссный

догмат, предложенный папой Львом I, о двух природах Христа, человече¬

ской и божественной, нераздельно слитых в одной личности, а монофизит-

ство осудил как ересь. Тем не менее монофизитству остались верны Еги¬

пет, Сирия, Палестина, Армения.
Много позже, в начале VII века, константинопольский патриарх Сер¬

гий, стремясь примирить православную церковь с монофизитами, выдвинул

свое толкование: он утверждал, что Иисус имеет две природы, но одну

волю (божественную). Последователи Сергия, монофелиты, на Вселенском

соборе 680 года также были осуждены как еретики.
к с т р. 149
Франциск Ассизский. «Фиоретти». Франциск (1182—1226), сын богатого

купца, покинув родной дом, стал подвижником. Странствование и ни¬

щета были окружены для него поэтическим ореолом. Он называл бед¬

ность царицей всех добродетелей, желанной невестой, с которой. обручен.

Христос представлялся ему бедным, простодушным, милосердным к греш¬

никам. У Франциска было несколько последователей. Они не замыкались

в кельях, не впадали в печаль и уныние, не сторонились красот внешнего

мира. Франциск распространял братскую любовь на все окружающее: на
506

зверей и птиц, деревья и цветы, солнечный свет и огонь. Сам он и его

ученики искали «радости во господе». Они называли себя «забавниками

божьими». Их молитвы, сопровождаемые оживленными жестами и припе¬

вами, были похожи на песни странствующих жонглеров. Папа Иннокен¬

тий III, с которым Франциск виделся в Риме, отнесся к нему насторо¬

женно и согласился утвердить монашеский орден францисканцев при боль¬

шом внутреннем сопротивлении. Позже римская церковь объявила Фран¬

циска «святым», но сильно исказила его демократическое и в какой-то сте¬

пени языческое учение.
В XIII—XIV веках вокруг личности Франциска сложилось множество

легенд, наиболее поэтичные собраны в книге «Фиоретти», или «Цветочки

Франциска Ассизского».
к стр. 152
Мигель де Унамуно (1864—1937). Испанский писатель. В 1936 г. стал

на сторону фалангистов, однако, разобравшись в сути режима Франко,

вступил с ними в конфликт. В речи на торжественном акте в возглавляе¬

мом им университете выразил свое осуждение реакции словами: «Вы смо¬

жете победить, но не убедить!» Перемена, происшедшая в Унамуно перед

смертью, страдания, им перенесенные (есть версия, что он был убит фран¬

кистами), заставили передовую испанскую интеллигенцию изменить свое

отношение к писателю.
к стр. 154
Заставляют вспомнить времена непотизма. Намек на практику .щед¬

рого одаривания* и покровительства папы своим родственникам. Явление

это стало особенно привычным и даже получило «теоретическое обоснова¬

ние» в конце XVI и первой половине XVII веков. Так, например, Сикст V

предоставил одному из своих родственников ежегодный церковный доход

в 100 тысяч скуди, а другому — герцогство Венафро, графство Челано и

маркизат Ментану. При Клименте VIII его семья Альдебрандини за 13 лет

правления этого папы получила миллион.
Яникул — один из семи римских холмов на берегу Тибра.
к стр. 158
<гСиллабус». Программный документ католицизма, выпущенный папой

Пием IX. Вот что рассказывает об этом С. Лозинский: «В 1864 году, когда

был организован I Интернационал, когда Италия быстро приближалась к

осуществлению своего национального объединения... Пий IX опубликовал

один из самых позорных в истории папства документов — свой преслову¬

тый «Силлабус», то есть «перечень всех главных заблуждений нашего вре¬

мени». «Силлабус» приводил 80 заблуждений, подлежащих осуждению.

Среди них были: пантеизм, натурализм, рационализм, либерализм, индиф¬

ферентизм, протестантизм, социализм, коммунизм, тайные и библейские

общества, свобода науки и философии, взгляд на государство как на

источник права, отделение церкви от государства, отрицание необходимо¬

сти папского государства... «Силлабус» вызвал огромное возмущение среди

свободомыслящих элементов буржуазии, широких народных масс и осо¬

бенно социалистов. Недовольна была и часть католиков...» («История пап-

ства»4 М., 1961,-стр. 399.)
507

к стр. 160
Со времен Льва XII/ Ватикан любит конкордаты и обмен дипломати¬

ческими представительствами. Понтификат Льва XIII (1878—1903) имеет

огромное значение для современного католицизма. С упразднением в

1870 году папского государства он как бы вступает в период интенсивного

приспособления к новым условиям империализма и надвигающихся социа¬

листических революций. Лев XIII оказывается человеком как раз подхо¬

дящим для выполнения этой задачи. Политик до мозга костей, он трезво

оценивает основной конфликт своего времени, определяя потенциальные воз¬

можности католицизма в предстоящей борьбе. В энциклике «Rerum Nova¬

rum» (1891 г.), посвященной «рабочему вопросу», Лев XIII ставит задачу

борьбы с социализмом, с рабочим движением путем раскола трудящихся

на религиозные группы, создания штрейкбрехерских профсоюзов и др.

организаций под контролем церкви и предпринимателей.
Не меньшей активностью отличается и дипломатическая деятельность

Льва XIII, на что и намекает Бреза. Папа ведет переговоры со всеми евро¬

пейскими правительствами, добивается восстановления отношений там, где

они почему-либо были прерваны. С Россией, например, папа старается до¬

говориться о конкордате или хотя бы об учреждении нунциатуры в Петер¬

бурге. При этом папа всегда стремится к объединению всех церквей, до¬

казывая, что их старые разногласия невелики и несущественны перед ги¬

гантской угрозой, нависшей над религией. Реакционные идеи Льва XIII

развиваются и современными деятелями Ватикана.
к с т р. 161
Потомки Маккавеев, потомки Болдуинов и Готфридов. Иуда Макка¬

вей (Молот), сын священника Маттафия из рода Хасмонеев, вместе со

своими четырьмя братьями в 167 году до н. э. возглавил победоносное

восстание иудеев против сирийского владычества. Он, его братья Ионафан

и Симон, а потом сын Симона — Гиркан много лет правили Палестиной.
Потомки Болдуинов и Готфридов — ветвь рода герцогов Бульонских

В результате первого крестового похода (1196—1199), завершившегося

взятием Иерусалима, на территории нынешней Палестины было образо¬

вано христианское государство. Во главе его стал Годфруа (Готфрид),

герцог Бульонский. Не решаясь принять королевский титул, он назвался

«защитником гроба господня». Через год после смерти Годфруа его место

занял его брат, Болдуин. В 1100 году он короновался в Вифлееме коро¬

лем Иерусалимским. Потомки Болдуина, носившие го же имя, правили в

Палестине до 1187 года, когда Иерусалим был вновь отвоеван мусульма¬

нами.
к стр. 170
Кардинал Ронкалли, Анджело Джузеппе (1881—1963). Папа

Иоанн XXIII с 1958 по 1963 год.
к стр. 175
Латеранский договор. В период холодной войны между Ватиканом и

Савойской династией. В-результате длительной и полной драматических

превратностей борьбы в 1860 году Италия (кроме Венеции и Рима) пре¬

вращается в единое государство. Во главе его становится Виктор-Эмма-
508

нуил, принадлежащий к Савойскому дому,—король Пьемонта, или так

называемого Сардинского королевства. Отношения Савойской династии,

то есть новых итальянских королей, с папским престолом с самого начала

носят напряженный характер. Откликаясь на требования народных масс,

король пытается столицей Итальянского королевства сделать Рим. Папа

Пий IX категорически отвергает эти притязания. Гарибальди трижды пы¬

тается вторгнуться в Папскую область, но его останавливают французы,

посланные Наполеоном III для защиты светской власти папы. Наконец,

в сентябре 1870 года, после разгрома Франции в войне с Германией,

итальянские войска занимают Рим. Он объявляется столицей Италии, а

папа признается государем лишь в пределах Ватикана. В знак протеста

Пий IX объявляет себя «узником», отказывается вступать в какие-либо

отношения с итальянским правительством и обещает не покидать стен

ватиканского дворца, пока не будут восстановлены его «попранные права».

Под знаком этого требования проходит деятельность и преемников Пия ЇХ.

Папский престол ведет интриги против итальянского правительства при

всех европейских дворах. Эта холодная война продолжается до середины

20-х годов XX века.
«В 1926 году начались тайные переговоры между Ватиканом и пра¬

вительством Муссолини о решении Римского вопроса. Переговоры закон¬

чились подписанием И февраля 1929 года Латеранского договора и кон¬

кордата. По этим соглашениям папа отказался от своих претензий на вос¬

становление прежнего папского государства. Взамен этого территория,

занятая папскими дворцами и учреждениями курии, была объявлена неза¬

висимым государством во главе с папой, под названием «Город-Ватикзн».

В виде компенсации за ущерб, понесенный папским престолом вследствие

ликвидации в 1870 году папского государства, Италия обязалась выпла¬

тить Ватикану 750 млн. лир и 1 млрд. лир в ценных бумагах. Заключен¬

ный одновременно с Латеранским договором конкордат узаконил приви¬

легии и господствующую роль католической церкви в Италии, сохранив¬

шуюся до наших дней». (М. Шейнман, «От Пия IX до Иоанна XXIII».)
к с т р. 177
Юлий II (Джулиано делла Ровере), папа (1503—1513). Дипломат и

воин, типичный кондотьер на апостольском престоле, мечтавший о силь¬

ном и независимом папском государстве и ни перед чем не останавливав¬

шийся для осуществления своей мечты. Современники говорили, что Юлий,

опоясав себя мечом, бросил в Тибр ключи от неба и гневно воскликнул:

«Пусть меч нас защитит, раз ключи святого Петра оказываются бессиль¬

ными!» С помощью своего меча, а еще больше с помощью ловкой дипло¬

матической игры на противоречиях между великими державами Юлию II

удалось округлить папские владения. Но все это в конечном счете не при¬

несло пользы папскому престолу. Авторитет папства, погрязшего в чисто

мирских интересах, катастрофически падал. Надвигалась Реформация.
Каноник, протоканоник. Каноник — католический священник в боль¬

шом соборе. Помощник каноника — протоканоник.
к стр. 182
После возвращения из авиньонского пленения. Период, более семиде¬

сяти лет (1303—^1378), когда папский престол находился в полной зависи·
509

мости от французского королевского дома (см. прим. к стр. 39). Все это

время папы жили в г. Авиньоне, на юге Франции. Интересна история этого

папского владения. Город и графство Авиньон принадлежали неаполитан¬

ской королеве Иоанне. Она была изгнана из Неаполя за участие в убий¬

стве своего мужа. Папа Климент VI, к которому она явилась в Авиньон,

объявил ее невиновной и разрешил ей замужество с ее любовником, глав¬

ным участником убийства ее мужа. В благодарность за это графиня про¬

дала папе Авиньон за 80 000 флоринов. Деньги, однако, уплачены папой

не были (П. Ланфрэ, «Политическая история пап», СПб., 1870).
к стр. 184
Крашевский, Иосиф Игнаций (1812—1887). Польский писатель, рома¬

нист и публицист. Один из самых плодовитых писателей мира: им напи¬

сано более 500 томов.
к стр. 185
Григорий Великий, Двоеслов, то есть владеющий двумя языками — ла¬

тинским и греческим, папа (590—604). Именно его понтификат Маркс опре¬

делил, как время, когда начинается «возвышение пап, как политической

силы». (Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. V, стр. 26.) Западная часть

бывшей Римской империи находилась тогда под властью нескольких вар¬

варских королей. В Италии это были лангобарды (см. прим. к стр. 233).

Восточная часть империи, пережившая возрождение при Юстиниане, вновь

пребывала в упадке. Наместник императора (экзарх) обладал в Италии

лишь номинальной властью. В этих условиях, располагая огромными де¬

нежными поступлениями со своих многочисленных поместий, римский пре¬

стол представлял собой серьезную потенциальную силу. Именно эти по¬

тенциальные возможности предельно использовал Григорий Великий. Отку¬

паясь крупными суммами как от лангобардов, так и от императора, под¬

кармливая разоренное население Италии, он по существу добился полной

независимости. Власть римского первосвященника распространилась даже

на Британские острова. Так, вместо императорского Рима поднялся Рим

святого Петра. Обладая практическим умом, Григорий не оставил ориги¬

нальных богословских трудов, хотя его и называют «изобретателем чисти¬

лища». Между прочим, именно им введена новая система религиозного

песнопения, названная грегорианской. Но наибольшая, пожалуй, заслуга

Григория перед католической церковью заключается в стройной организа¬

ции духовенства, превратившегося в послушный административно-хозяйст¬

венный организм. Что касается чисто тактических советов Григория, да¬

ваемых священникам, то они свидетельствуют о тонком знании им челове¬

ческой психологии. Так, например, обращая людей в христианство, он сове¬

товал не запрещать старых языческих обрядов, а использовать их для но¬

вой религии. «Если вы оставите этим людям внешние развлечения,—

говорил он,— вы легко зароните в них жажду внутренней радости»,
к стр. 186
Главный постулатор. Лицо, отстаивающее кандидатуру «святого».
«Те Deum». Католический благодарственный гимн, исполняемый на

крупных церковных торжествах. Авторство приписывается «святому^

Амвросию и «блаженному» Августину.
510

к с г p. 190
Мальтийский конклав. Мальтийский орден явился преемником дру¬

гого, более древнего ордена — иоаннитов, основанного еще во времена кре¬

стовых походов. Мальтийский орден возник в 1530 году, когда рыцари по¬

лучили от императора Карла V Мальту и соседние с ней острова. При

этом на новый орден была возложена миссия охранять Средиземное море

от турок и африканских корсаров. Мальтийские рыцари как бы станови¬

лись аванпостом в борьбе с Оттоманской империей. Своего высшего рас¬

цвета Мальтийский орден достиг в 1557 — 1568 годах, в правление великого

магистра Ла-Валетта. В это время ордену пришлось принять на себя

мощные удары турок. Семистам рыцарям с семью с половиной тысячами

солдат пришлось тогда выдержать осаду сорокатысячного турецкого вой¬

ска. И все же через четыре месяца турки вынуждены были отступить,

оставив под Мальтой половину своей армии. В последующие столетия про¬

исходит постепенное падение могущества ордена. Когда в 1798 году, на

пути в Египет, к Мальте пристала эскадра Наполеона, орден не оказал

никакого сопротивления. Между прочим, именно в это время, низложив

своего великого магистра, они предложили этот пост русскому императору

Павлу I. В 1834 году капитул Мальтийского ордена окончательно перено¬

сится в Рим, и с этого времени судьба его уже неразрывно связана с пап¬

ским престолом. Структуру Мальтийский орден принял от своих предше¬

ственников иоаннитов. Высшей законодательной властью ордена является

так называемый Генеральный конклав. Исполнительная власть находится

в руках великого магистра и созданного при нем совета.
Тамплиеры. Р.ыцари храма — рыцарский орден, основанный через

20 лет после взятия крестоносцами Иерусалима (1119 г.), состоящий пре¬

имущественно из французов. Название тамплиеры получили потому, что

первоначально их орден помещался в той части королевского дворца, где,

по преданию, когда-то был расположен старинный иудейский храм. Па¬

радной одеждой тамплиеров был белый плащ с красным крестом. Во главе

ордена стоял великий магистр. Папы осыпали тамплиеров льготами и ми¬

лостями: их владения были освобождены от всяких налогов, подчинялись

они только папе, им было дано право отпускать грехи и даже совершать

богослужения в землях, подвергшихся отлучению. Орден принимал в число

своих собратьев государей и крупных сеньоров, приносивших ему присягу

верности, не отрешаясь от мирской жизни. Так, постепенно, в руках там¬

плиеров собрались огромные богатства. Когда в 1244 году орден оконча¬

тельно перебрался в Европу, ничто не напоминало в нем рыцарей, давших

когда-то обет монашеской простоты. Это были богатейшие сеньоры, раз¬

вращенные полной безнаказанностью. Прельстившись богатствами тамп¬

лиеров, французский король Филипп IV обвинил их в ереси и других пре¬

ступлениях. Послушный ему папа подтвердил приговор, тамплиеры были

казнены, а имущество их конфисковано.
к стр. 201
«Паке» и Пясецкий. «Паке»—польская прогрессивно-католическая ор¬

ганизация, созданная в 1952 году, поддерживающая социалистические пре¬

образования в народной Польше. Основная ее* часть группируется вокруг

католического еженедельника «Сегодня и завтра», а после 1956 года —

вокруг еженедельника «Направления». Возглавляет «Паке» публицист Бо-
511

леслав Пясецкий (р. 1915 г.). Во время описываемых Брезой событий в ка¬

толических кругах большие споры вызвала программная статья Пясецкого.

В ней он утверждал, что церковь должна подчиняться высшим интересам

государства. Позиция «Пакса» и Пясецкого вызвала категорическое осуж¬

дение польского епископата и папской курии. Деятельность «Паке» про¬

ходит под знаком постоянных и резких разногласий с польским еписко¬

патом.
к с т р. 204
Некрофил. Буквально — любящий смерть, иными словами, человек,

влюбленный во все, что несет на себе печать смерти, увядания.
Перевести столицу из Рима в Равенну! В конце IV века, после раз¬

деления Римской империи на Восточную и Западную, западные импера¬

торы перенесли свою резиденцию в Равенну — город на побережье Адриа¬

тического моря.
к с т р. 205
Баптистерий — крещальня.
к стр. 230
Апокризиарии и легаты. Апокризиарии — во времена Римской империи

особые посланники, которых епископы держали в столице для связи с

императором. В обязанности апокризиария входило также представлять

своего епископа в императорском дворце, когда тот посещал столицу. По¬

скольку Рим в то время представлял собою епископство, папа держал

апокризиария в Константинополе.
Легат — папский посол, выполняющий определенную миссию.
к с т р. 231
В эпоху лангобардов или капетингов. Лангобарды — восточногерман¬

ское племя, вторгшееся в Италию в 568 году. Это было дикое племя. Муж¬

чины татуировали лица зеленой краской, носили длинные волосы, свисаю¬

щие по щекам и сплетающиеся с бородой. Племенной вождь Альбоин на

пиршествах пил из черепа убитого врага. Завоевав северную часть полу¬

острова, лангобарды основали здесь королевство, просуществовавшее боль¬

ше двухсот лет и доставившее много неприятностей папскому престолу.

В конце VIII века государство лангобардов было разгромлено Карлом Ве¬

ликим.
Капетинги — династия французских королей, воцарившаяся в 987 году.

Названа по имени ее основателя — Гуго Капета. Время первых капетин¬

гов— одна из самых мрачных эпох в истории Западной Европы.
к с т р. 232
Интернунций. Дипломатический пост в римской церкви, соответствую¬

щий временному поверенному в делах.
к стр. 233
Рисорджименто. Период подъема национально-освободительного дви¬

жения в Италии, начавшийся в 30-е годы XIX века и завершившийся

объединением Италии в 1870 году.
512

к с т p. 246
Ага Хан (1877—1957)—религиозный и политический глава древней и

тайной восточной секты исмаилитов, распространенной в основном среди

народов Центральной Азии. «Живой бог», а в действительности авантю¬

рист, связанный с английской разведкой.
к с т р. 251
Бенедикт XV (Джакомо делла Кьеза), папа ( 19-14—1922).
к с т р. 262
Авизы. Португальский рыцарский орден, основанный в начале XII века.

Название свое получил от принадлежавшего ему города-крепости Авиц.

В 1162 году принял устав Бенедиктинского монашеского ордена. Был свя¬

зан с кастильским рыцарским орденом Калатравы. В начале XVI века па¬

пой Юлием II был освобожден от обета безбрачия. Формально просуще¬

ствовал до начала XIX века.
к с т р. 263
Чрезвычайный съезд. Имеется в виду чрезвычайный съезд, созванный

иезуитами в 1957 году. На этом собрании иезуиты, в лице высших

представителей своего ордена, подняли своеобразный мятеж против пап¬

ского престола и его курии. Они требовали серьезного пересмотра рели¬

гиозной политики в плане большего учета современных требований, а так¬

же некоторого изменения своего устава. Так, в одном из пунктов этого

устава, говорящем о слепом подчинении воле папы, они просили изъять

слово «слепое». Претензии иезуитов встретили решительный отпор и так

и остались одними лишь пожеланиями. Однако приблизительно с этого вре¬

мени иезуитский орден, заботясь о своем влиянии на католиков, передви¬

гается на левый фланг католической церкви.
к стр. 268
Экзархи и хорепископы. Экзарх — наместник папы. Хорепископ —

уполномоченный епископ в сельских церквах или приходах.
к с т р. 273
Настоятель-инфулат — прелат, имеющий право носить митру.
к с т р. 278
Ординарий. Священнослужитель, возглавляющий епископство.
к с т р. 288
Реликвия — «Опоясье Христово». Так называется полотенце, которым

якобы был перепоясан Христос и которое он, согласно легенде, снял после

тайной вечери, чтобы омыть и вытереть ноги своим ученикам.
к с т р. 301
После референдума, означавшего конец короне. Референдум, проведен¬

ный в июне 1946 года, покончил с королевской властью и установил в Ита¬

лии республику. Умберто — последний представитель Савойской династии,

правившей в Италии с 1860 года (см. прим. к стр. 175).
513

«Каносса Савойцев!» Намек на знаменитый эпизод в многолетней, пол¬

ной драматических событий борьбе за власть между папским престолом

и германскими императорами (XI—XIII вв.). На престол «святого» Петра в

это время взошел один из крупнейших политиков западной церкви — Гиль-

дебрандт, принявший имя Григория VII. Вот как характеризует его извест¬

ный советский историк Р. Ю. Виппер: «Малый ростом, некрасивый, со сла¬

бым голосом, Григорий VII поражал своей необузданной воинственной

энергией. Речь его была резкая и бурная; вместо «гнева божия» он гово¬

рил «ярость господня»; он любил сравнивать орудия церкви с мечами и

копьями. В терпении он видел не добродетель, а зло. Он низко ценил лю¬

дей; сильные мира сего, государи и сеньоры, по его мнению, лишь соперни¬

чают в том, чтобы погубить церковь. Но на земле должна торжествовать

справедливость, и во имя ее нет пощады и сострадания; «святой Петр,

государь и властитель, первый после бога, сломит своей железной силой

все, что станет ему на дороге»... («История средних веков», М., 1947). Эти

идеи Григорий VII утвердил на Латеранском соборе 1075 года. Молодой

германский император Генрих IV игнорировал решения собора и продол¬

жал вмешиваться в церковные дела. Тогда Григорий VII послал сказать

германскому королю, что, если тот не переменит своего образа мыслей до

следующего собора, если не покается в совершенных им грехах, папа от¬

лучит его от церкви и примет все меры,' чтобы лишить его власти. В от¬

вет на угрозу Генрих IV созвал германское духовенство и низложил

«лжемонаха Гильдебрандта». Григорий VII объявил Генриха лишенным

власти короля. Немецкие сеньоры, опасавшиеся усиления королевской

власти, воспользовались папским решением и низложили короля. Ген¬

риху осталось только искать примирения с папой. Он спешно, зимой, почти

без спутников поехал через занесенные снегом Альпы просить прощения

у Григория. Папа находился в сильно укрепленном замке Каносса. Сна¬

чала он не хотел принимать короля и заставил его прождать несколько

дней перед запертыми воротами. Наконец он смягчился. В одежде кающе¬

гося грешника Генрих простерся перед ним, и папа снял с него отлучение.

Отсюда выражение «Каносса» как символ величайшего унижения светской

власти перед духовной.
к с т р. 316
В плоскости билатеральной. Имеются в виду Латеранские. соглашения

1929 года, исходящие из существования в Италии двух независимых сил —

государства и церкви.
к с т р. 321
Григорий XVI (Бартоломео Альберто Капеллари), папа (1831—1846).

Мракобес, душитель прогрессивных идей, распространявшихся в Италии

после Июльской революции во Франции. Опасаясь за свое господство над

Папской областью, опирался на иностранные штыки. Фактически с 1831 до

1848 года Папская область была оккупирована Австрией.
к стр. 322
Император Константин. Император Константин Великий (286—337).

Первоначально — один из четырех правителей, которые поделили власть

над Римской империей. После умерщвления одного из них, собственного

тестя, Максимиана, он вступил в борьбу за власть с его наследником

Максенцием. Перед решительным сражением, будучи человеком суеверным
514

и сомневаясь в исходе боя, Константин вдруг объявил себя отдавшимся

под покровительство бога христиан. После традиционных гонений это

было великим новшеством. Его победа над Максенпием и смерть послед¬

него в водах Тибра произвели огромное впечатление на современников и

рассматриваются христианскими писателями как чудо. После этой победы,

став фактическим властелином почти всей империи, Константин вместе с

соправителем Лицинием подписал знаменитый Миланский эдикт 313 года.

Этот законодательный документ отменял все ограничения для христиан и

устанавливал полное равенство всех религиозных культов. Интересно,

однако, что веротерпимость, установленная Миланским эдиктом, продер¬

жалась недолго. Под влиянием окружавших его епископов Константин

постепенно становился на путь все большего покровительства христиан

ству и ограничения прочих культов, вплоть до объявления христианства

государственной религией. В условиях острой борьбы, раздиравшей тогдл

христиан, Константин вынужден был в конце концов стать на сторону

одной группы, объявив всех инакомыслящих еретиками и начав против

них репрессии. Кульминационным пунктом этих жарких споров был со¬

званный Константином Никейский собор 325 года, установивший основ

ные догматы христианской церкви. На этом важнейшем соборе решающее

слово в богословских спорах принадлежало невежественному солдату,

каким по существу являлся император Константин, хотя этому человеку

нельзя было отказать в здравом смысле и изрядном юморе. Так, однажды,

выслушав учение о недопустимости для христианина совершить тяжкий

грех, Константин заметил оратору: «Ну вот, приставляй к небу лестницу

и полезай один. Больше за тобой никто туда не сунется!»
к с т р 323
Святая Агнесса. В образе Агнессы, согласно легенде, соединились

девственная чистота и непорочная женственность.
Поэтическая легенда о «святой» Агнессе вдохновила многих поэтов,

и в том числе замечательного поэта IV века Пруденцня. Посвященный ей

гимн в русском переводе имеется в книге П. Цветкова («Кл. Авр. Пруден-

ций», М., 1890). Образ Агнессынеоднократно вдохновлял многих худож¬

ников Возрождения.
Миланский эдикт.— См. примечание к стр. 322.
Святой Амвросий (340—397). Один из «отцов церкви». Юрист по обра¬

зованию и профессии. В возрасте тридцати четырех лет стихийно был

избран верующими епископом города Медиолана (нынешний Милан), хотя

еще не принял крещения и не был еще полноценным христианином. С этого

момента начинается его бурная деятельность. В условиях рушащейся

Римской империи спасение человеческого общества Амвросий видел в

христианской церкви.
Папа Дамазий (366—384). Испанец по происхождению. Только в воз¬

расте шестидесяти лет стал римским первосвященником. В современных

ему религиозных спорах полагался главным образом на государственную

власть. В течение своего понтификата Дамазий много занимался восста¬

новлением катакомб и увековечением памяти христианских мучеников.

Ему принадлежит около тридцати надгробных надписей, отмеченных

грубоватой, но наивно-трогательной поэтичностью.
515

к стр. 325
Папа Гонорий. Имеется в виду папа Гонорий I (625—638). Итальянец

из Кампаньи. В религиозных спорах поддержал константинопольского

патриарха Сергия и императора Ираклия, утверждавших так называемую

монофелитскую ересь. За это на Константинопольском соборе в 680 году

посмертно, как и прочие многофелиты, был предан анафеме.
к с т р. 326
Буссолянты. Гвардейцы, в основном из дворян. Во время торжествен¬

ных шествий на них лежит почетная обязанность нести специальный трон,

с сидящим на нем папой.
К стр. 328
Тертуллиан, Квинт Сентилий (160—222). Пропагандист христианства,

апологет церкви. Юрист, оратор и писатель. Настойчиво борясь с пережит¬

ками язычества у христиан, он делал жизнь последователей молодой ре¬

лигии прямо-таки нестерпимой. Для спасения души они должны были от¬

городиться от растленного мира язычников, отказаться от всех привычек

и симпатий, выработанных языческой культурой. Воину он воспрещает

служить в войсках, учителю — преподавать в школе. Художников в своем

трактате «О язычестве» он призывает найти другое применение своему

таланту. В своих философских взглядах Тертуллиан строго разграничи¬

вает знания и веру. Это ему принадлежит знаменитое выражение: «Верю

потому, что абсурдно».
к стр. 329
Еженедельник «Тыгодник повшехны». Католический журнал, выходит

в Кракове с 1945 года; до 1953 года орган краковской курии. Связан с

прогрессивно-католической организацией «Паке» (см. прим. к стр. 201).
к стр. 330
Начиная от святого Иеронима и кончая Филиппом Нереусом.
Иероним Евсевий Сафроний (дата рождения не установлена, умер в

420 г.). Писатель, ученый-филолог. Кроме родной латыни, Иероним вла¬

дел греческим, еврейским, халдейским языками. По заказу папы Домазия

перевел на латинский язык Библию. Что касается комментируемой фразы,

то здесь Бреза, по-видимому, имеет в виду чувство собственной грехов¬

ности, драматически воспринимавшееся Иеронимом на протяжении всей

его жизни. И заключалось оно прежде всего в кажущейся невозможности

соединить новую веру с обожаемой им языческой культурой. «Злосчаст¬

ный,— пишет он в одном из писем,— я постился и читал Цицерона! После

бессонных ночей, проведенных в горьких слезах раскаяния о грехах, я

брал в руки Плавта! Если иногда, одумавшись, начинал читать пророков,

их простой и небрежный стиль отталкивал меня тотчас же, и, так как

слепота мешала мне видеть свет, я считал, что это недостаток солнца, а

не моих глаз».
Филипп Нереус (1515—1595). Бенедиктинский монах, причисленный к

«лику святых». В 1590 году, когда папа Григорий XIV хотел сделать его

кардиналом, Филипп категорически отказался и в конце концов убедил

папу, что недостоин этого сана.
516

Христианский экзистенциализм — разновидность экзистенциализма —

одного из идеалистических направлений современной буржуазной фило¬

софии. Главой христианского экзистенциализма является французский фи¬

лософ Габриель Марсель. С точки зрения Марселя, страдания человече¬

ской личности происходят оттого, что ее сущность отягощена тем, что она

имеет: мыслями, чувствами, вещами.
к с т р. 347
Бисмарк во времена Kulturkampf’а. В 1870 году общественность мно¬

гих европейских стран была взбудоражена догматом о папской непогре¬

шимости, провозглашенным Пием IX на Ватиканском соборе. Этот акт

средневекового мышления шокировал даже многих католиков. Используя

эти настроения, германский канцлер Бисмарк, видевший в подчинении ка¬

толиков Риму некоторую опасность для объединения Германии, повел по¬

литику систематического притеснения немецкого католического духовен¬

ства, получившую название «культуркампфа», то есть борьбы за культуру.

К культуре это имело весьма малое касательство и относилось к политике.

Определенную роль в ней играло и намерение отвлечь трудящихся от

классовой борьбы, сосредоточив их внимание на второстепенных религи¬

озных вопросах.
к с т р. 353
Семья Киджи дала папу. Имеется в виду папа Александр VII (1665—

1667).
к стр. 359
Святой Войтех и святой Станислав Щепановский. Войтех — чех по на¬

циональности, у немцев известен под именем Адальберта. Личность беспо¬

койная и весьма колоритная. Дружил с не менее колоритным и беспокой¬

ным германским императором Оттоном III — сумасбродом и мечтателем.

В период увлечения Оттона монашескими подвигами Войтех вместе со

своим царственным другом замыкался в тесной подземной келье, постился

и бичевал себя. Потом, босой, во власянице, совершал труднейшее палом¬

ничество в горный монастырь. Назначенный против своей воли епископом

пражским, тщетно пытался обратить к суровой жизни своих единоплемен¬

ников, погрязших в удовольствиях. Под влиянием вещего сна он решил

посвятить себя опасному подвигу проповеди христианства среди язычни¬

ков пруссов. В 997 году он был убит ими. Польский король Болеслав

Храбрый выкупил у пруссов тело Войтеха, поместил его мощи в соборе

города Гнезно и объявил «святым» покровителем Польши. В 1000 году,

когда вся Европа ожидала конца света, беспокойный Оттон III прибыл в

Гнезно, чтобы вымолить прощение грехов у гроба Войтеха. Пребыванием

в Польше германского императора воспользовался Болеслав, добившийся

для Польского государства некоторых привилегий.
Станислав Щепановский (Краковский) (1030—1079). Считается «свя¬

тым» покровителем Польши. В честь него был учрежден орден Стани¬

слава, одна из высших наград и в Российской империи. Станислав проис¬

ходил из города Щепановы, учился в Гнезно и Париже. Был епископом в

Кракове. Вел упорную и справедливую борьбу с польским королем Боле¬
517

славом II. Отлучил его от церкви. Взбешенный, Болеслав ворвался с отря¬

дом в церковь, где находился епископ. Несмотря на королевский приказ,

солдаты не решились поднять руку на священнослужителя. Тогда Боле¬

слав собственноручно заколол Станислава во время богослужения.
к с т р. 402
Супериор. Настоятель монастыря.
к с т р. 449
Зигмут III Ваза. Польский король (1587—1632). Сын шведского ко¬

роля Иоанна III из династии Вазы. После смерти отца, уже будучи поль¬

ским королем, тщетно претендовал на шведский престол. В смутное время

воевал с Россией, поддерживая самозванцев. Ярый католик.
к с т р. 450
Пий IX, удирая οι революции в Гаэту. Пий IX (граф Джиованни

Мария Мастаи-Ферретти), папа (1848—1878). С его избранием либераль¬

ные круги, да и народ связывали массу радужных надежд. Стараясь при¬

способиться к революционно-освободительным настроениям, характерным

для того периода в Италии, на первых порах пошел на некоторые, хоть и

очень незначительные реформы. Но продолжалось это недолго. Стараясь

угодить и левым и. правым, папа все чаще оказывался в нелепом положе¬

нии. «Из меня хотят сделать какого-то Наполеона,— говорил он,— тогда

как я просто-напросто бедный деревенский священник!» Граф думал, что

он скромничает, но Наполеоном он действительно не был. Окончательно

разоблачил себя Пий IX в ноябре 1848 года, когда был убит его министр

Росси. Напуганный папа бежал в городок Гаэту. Оттуда он стал при¬

зывать громы и молнии на головы республиканцев, взявших власть в Риме.

По его призыву в Рим вторглись иностранные войска, безжалостно пода¬

вившие республику.
к с т р. 482
Эсхатологических идей. Эсхатология — в христианской догматике уче¬

ние о последних вещах: о конце мира, о воскресении мертвых, о страшном

суде, о царстве божием на земле.
к стр. 491
Энциклика «Rerum Novarum». См. прим. к стр. 160.

Тадеуш Бреза

БРОНЗОВЫЕ ВРАТА
Художник В. И. Колтунов

Художественный редактор В. Я. Быкова

Технический редактор Л. М. Харьковская
Сдано в производство 5/11 1964 г.

Подписано к печати 28/VII 1964 г.

Бумага 60 X 1087з2 « 16,5 бум. л.,
30,0 печ. л.
Уч.-изд. л. 28,9. Изд. № 12/1334

Цена I р. 60 к. Зак. 2007

ДТемплан 1964 г. Изд-ва ИЛ пор. № 280)
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ПРОГРЕСС»

Москва, Зубовский бульвар, 21
Типография «Красный пролетарий»

Политиздата

Москва, Краснопролетарская, 16.