ISSN  0869-5687
 Российская  академия  наук
 2001  «
 3

ОТЕЧЕСТВЕННАЯ
 ИСТОРИЯ
 РОССИЙСКАЯ
 АКАДЕМИЯ
 НАУК
 ИНСТИТУТ
 РОССИЙСКОЙ
 ИСТОРИИ
 ЖУРНАЛ
ОСНОВАН
В  МАРТЕ
1957  ГОДА
 ВЫХОДИТ
6  РАЗ
В  ГОД
 В  НОМЕРЕ:
 Просвещенный  абсолютизм  и  внешняя  политика
России  в  1762-1815  гг.
 Развитие  местного  самоуправления  в  России
до  Великих  реформ:  обычай,  повинность,  право.
Окончание
 Научная  и  политическая  карьера  российского
либерала:  А.Д.  Градовский.  Окончание
 Сталин  и  советская  экономика  в  послевоенные
годы
 Советская  экономическая  политика
на  рубеже  1940-1950-х  гг.  и  11  дело  Госплана"
 Феномен  "местного  национализма":
 "эстонское  дело"  1949-1952  гг.
 Русский  консерватизм:
 проблемы,  подходы,  мнения.  "Круглый  стол"
 К  60-летию  начала  Великой  Отечественной  войны
 Московское  Народное  ополчение  1941  г.
глазами  участника
 Ленинградцы  на  строительстве
оборонительных  рубежей.  1941-1942  гг.
 КГБ  СССР  в  1950-1960-е  гг.:
проблемы  историографии
 О 	неизвестном  письме  А.  Ахматовой  Сталину
 Институт  российской  истории  РАН  в  2000  г.
 май
 ИЮНЬ
 2001  *
 НАУКА
 МОСКВА

РЕДАКЦИОННАЯ  КОЛЛЕГИЯ
 С.В.  ТЮТЮКИН  (главный  редактор),
 А.И.  АКСЕНОВ,  В.Я.  ГРОСУЛ,  П.Н.  ЗЫРЯНОВ,  А.Е.  ИВАНОВ,  А.В.  ИГНАТЬЕВ,
 А.П.  КОРЕЛИН,  Ю.С.  КУКУШКИН,  В.А.  КУЧКИН,  В.С.  ЛЕЛЬЧУК,
 В.А.  НЕВЕЖИН,  Л.Н.  НЕЖИНСКИЙ,  Ю.А.  ПЕТРОВ,  Е.И.  ПИВОВАР,
 Ю.А.  ПОЛЯКОВ,  М.А.  РАХМАТУЛЛИН  (зам.  главного  редактора),
 А.Н.  САХАРОВ,  С.С.  СЕКИРИНСКИЙ,  В.В.  ТРЕПАВЛОВ
 Адрес  редакции:
 117036,  Москва  В-36,  ул.  Дм.  Ульянова,  19.  Тел.  123-90-10;  123-90-41
Для  писем:  iri_RAN@chat.ru
 Ответственный  секретарь  Ю.В.  Мочалова
Тел.  123-90-10
 EDITORIAL  BOARD
 S.V.  TIUTIUKIN  CEditor-in-chief),
 A.I.  AKSIONOV,  V.Ya.  GROSUL,  P.N.  ZYRIANOV,  A.E.  IVANOV,  A.V.  IGNATIEV,
 A.P.  KORELIN,  Yu.S.  KUKUSHKIN,  V.A.  KUCHKIN,  V.S.  LEL’CHOUK,
 V.A.  NEVEZHIN,  L.N.  NEZHINSKII,  Yu.A.  PETROV,  E.I.  PIVOVAR,
 Yu.A.  POLYAKOV,  M.A.  RAKHMATULLIN  (Assistant  editor-in-chief.),
 A.N.  SAKHAROV,  S.S.  SEKIRINSKII,  V.V.  TREPAVLOV
 Address:
 19,  Dm.  Ulianova,  Moscow,  Russia,  Tel.  123-90-10;  123-90-41
 Managing  Editor  Yu.V.  Mochalova
Tel.  123-90-10
 РУКОПИСИ  ПРЕДСТАВЛЯЮТСЯ  В  РЕДАКЦИЮ  В  ЧЕТЫРЕХ  ЭКЗЕМПЛЯРАХ,  ОБЪЕМОМ
НЕ  БОЛЕЕ  2-х  АВТОРСКИХ  ЛИСТОВ  (48  СТР.  МАШИНОПИСИ  ЧЕРЕЗ  ДВА  ИНТЕРВАЛА),
А  ТАКЖЕ  В  ЭЛЕКТРОННОМ  ВАРИАНТЕ  (ДИСКЕТА  И  РАСПЕЧАТКА  НЕ  БОЛЕЕ
2-х  ПЕЧАТНЫХ  ЛИСТОВ).  В  СЛУЧАЕ  ОТКЛОНЕНИЯ  РУКОПИСИ  АВТОРУ  ВОЗВРАЩАЮТСЯ
ТРИ  ЭКЗЕМПЛЯРА  ИЛИ  ДИСКЕТА.
 ©  Российская  академия  наук,
 Институт  российской  истории,  2001  г.
 2

©  2001  г.  X.  РЭГСДЕЙЛ
 ПРОСВЕЩЕННЫЙ  АБСОЛЮТИЗМ
И  ВНЕШНЯЯ  ПОЛИТИКА  РОССИИ
В  1762-1815  ГОДАХ
 Если  возникает  необходимость  в  кратком  рабочем  определении  просвещенного
абсолютизма  как  распространенной  формы  правления  во  второй  половине  XVIII  -
начале  XIX  в.,  то  оно  может  быть  следующим.  Это  сочетание  лучших  черт  "право¬
вого",  "сословного"  и  "полицейского"  государств  с  особым  акцентом  на  социальную
справедливость  и  общественное  благосостояние,  которые  к  тому  же  способствуют
величию  и  мощи  государства.  Три  русских  монарха,  царствования  которых  приходятся
на  временные  рамки  настоящей  статьи,  олицетворяют  совершенно  разные  элементы
данного  нами  определения.  Стиль  Екатерины  служил  примером  показных  действий,  в
том  числе  и  в  области  экономической.  Павла  тревожило  чувство  долга,  он  был  занят
поисками  равновесия,  но  главным  образом  постоянства.  Александр  представлял  собою
некоего  общественного  деятеля  в  императорском  обличье,  мотивы  действий  которого
утопичны.
 Просвещенный  абсолютизм  как  парадигма  модернизации,  замышляемой  и  направ¬
ляемой  государством,  был  в  России  XVIII  в.  столь  же  непопулярен,  как  и  необходим.
Знаменитая  западноевропейская  острота  гласила:  правление  в  России  в  XVIII  в.
являет  собою  деспотизм,  ограниченный  цареубийством.  Это  наблюдение  не  было
простой  шуткой.  Цареубийство  оставалось  постоянным  средством  устрашения  многих
прогрессивных  правлений  в  Европе  XVIII  в.  Как  и  повсюду,  XVIII  век  в  России  был
веком  просвещенного  абсолютизма  и  дворянского  мятежа.  Но  поскольку  оба  назван¬
ных  явления  явно  противостояли  друг  другу,  этот  век  стал  временем  острого  поли¬
тического  конфликта.  Екатерине  довелось  рано  познать  силу  консервативной  реак¬
ции,  ее  преемнику,  Павлу,  пришлось  заплатить  своей  жизнью,  да  и  сын  его,  Алек¬
сандр  I,  вынужден  был  за  нее  опасаться.  По  иронии  судьбы  Екатерина,  будучи  ино¬
странкой,  женщиной  и  лицом,  не  имевшим  законных  прав  на  престол,  более  спокойно
и  уверенно  просидела  на  троне  государства,  определенно  отмеченного  чертами  жено¬
ненавистничества  и  ксенофобии,  нежели  два  ее  преемника,  которые  были  монархами
вполне  законными,  являлись  мужчинами  и  имели  российское  происхождение.
 Для  того,  чтобы  убедиться,  что  этот  род  политической  динамики  имел  общий
характер,  нам  достаточно  нескольких  примеров.  Мятеж  дворянства  принес  монархам
и  министрам,  действовавшим  в  духе  просвещенного  века,  весьма  горькие  разочаро¬
вания.  Екатерина  была  только  напугана.  Иосиф  II  раздавлен.  Фридрих  II  нашел
прибежище  в  цинизме  и  прагматизме.  Густав  1П  пал  жертвой  покушения.  Густава  IV
Адольфа  заставили  отречься  от  престола,  приставив  нож  к  горлу.  Маркиза  Помбаля
осудили  за  измену  и  подвергли  изгнанию.  Испанский  король  Карл  III  пожертвовал
маркизом  Эскиланшем,  уступая  требованиям  разъяренной  толпы.  Людовик  XVI  сме¬
стил  канцлера  Мопу.
 Не  было  ничего  парадоксального,  как  иногда  полагают1,  в  том,  что  прогрессивные
реформы  и  самодержавная  власть  обнаруживали  тесную  связь.  Напротив,  эта  связь  **  Рэгсдейл  Хью,  профессор  истории  Университета  штата  Алабама  (США).  Перевод  с  английского
В.Н.  Пономарева.
 Автор  выражает  признательность  Дж.Т.  Александеру,  Р.  Джонсу,  А.В.  Игнатьеву,  Р.  Макгру,  В.Н.  Ви¬
ноградову  и  В.Н.  Пономареву  за  критические  замечания.
 3

являлась  вполне  логичной.  Дело  в  том,  что  в  большинстве  европейских  стран,  осо¬
бенно  в  Восточной  Европе,  прогрессивные  мероприятия,  которые  в  следующем  сто¬
летии  получат  название  либеральных,  без  воздействия  абсолютной  власти  были  бы
немыслимы.  Однако  большей  части  режимов,  считавшихся  абсолютистскими,  как  раз
и  недоставало  власти,  необходимой  для  осуществления  реформ.  Иными  словами,  в
условиях  XVIII  в.,  как  ни  странно,  именно  либерализм,  представленный  обществен¬
ным  мнением,  часто  выступал  сторонником  абсолютизма2.  Самый  претенциозный
историк  екатерининского  царствования  В.А.  Бильбасов  пишет:  "Большая  ошибка
думать,  что  в  России  нет  общественного  мнения.  Вследствие  того,  что  в  России  нет
правильных  форм  для  его  выражения,  оно  проявляется  неправильно,  скачками,  урыв¬
ками,  только  в  важные  исторические  моменты,  но  проявляется  тем  с  большею  силою
и  в  формах  тем  более  своеобразных"3.  Правления  Екатерины,  Павла  и  Александра
в  равной  степени  подтверждают  это.
 Екатерина,  безусловно,  хотела  отменить  Манифест  Петра  III  о  вольности  дво¬
рянской,  однако  первое  время,  еще  неуверенно  чувствуя  себя  на  русском  троне,
она  вынуждена  была  считаться  с  мнением  дворянства,  а  потому  просто  отклады¬
вала  решение  этого  вопроса4.  В  то  время  она  была  занята  наведением  лоска  на  свое
просвещенное  сооружение:  созвала  Уложенную  комиссию  и  написала  для  нее  гран¬
диозный  Наказ,  составленный  из  самых  выдающихся  политических  произведений
XVIII  в.
 Целью  созыва  Уложенной  комиссии  было  собрать  необходимые  сведения  для
создания  и  обнародования  некоего  подобия  конституции  Российской  империи,  однако
не  либеральной  конституции  английского  типа  и  не  общественного  договора,  а  не¬
коего  основного  закона  для  государства,  олицетворявшего  центральноевропейскую  и
восточноевропейскую  модели  просвещенного  абсолютизма.  Екатерина  имела  в  виду
три  сословия:  дворянство,  средний  класс  ("средний  род  людей")  и  крестьянство.
Духовенство  она  в  расчет  не  принимала,  что  было  вполне  в  духе  эпохи  Просвещения.
Результатом  работы  Комиссии  должно  было  стать  составление  пышных  статей
Уложения,  в  которые  позднее  были  бы  включены  и  ее  политические  проекты  по
устройству  империи5.
 Во  время  работы  Комиссии  впервые  в  истории  России  был  затронут  очень  болез¬
ненный  вопрос,  который  для  всей  Восточной  Европы  служил  тонким  показателем
того,  насколько  серьезной  являлась  приверженность  политике  Просвещения.  Этим
вопросом  было  крепостное  право.  Из  записок  Екатерины  следует,  что  она  была  на¬
строена  против  него.  Частновладельческие  крестьяне  не  были  представлены  в  Уло¬
женной  комиссии,  и  сама  постановка  вопроса,  возможно,  по  инициативе  Екатерины,
вызвала  бурю  протестов  со  стороны  благородных  владельцев  крепостных  душ.
Особенно  вызывающим  являлось  утверждение,  что  "неограниченная  власть  собствен¬
ника  над  своими  крепостными  согласуется  с  абсолютной  властью  монарха  над  его
подданными,  она  не  может  быть  ограничена  без  угрозы  подрыва  самого  принципа
самодержавия".  Кн.  М.М.  Щербатов  прямо  заявлял,  что  на  деле  речь  шла  об  освобож¬
дении  крестьян.  Однако  незыблемость  крепостного  права  есть  основание,  на  котором
зиждется  спокойствие  самой  монархии6.
 "Если  бы  Екатерина  попыталась  решительными  действиями  смягчить  крепостное
право,  -  пишет  современный  российский  исследователь,  -  она  была  бы  свергнута
разъяренным  дворянством...  Посягать  на  крепостное  право  значило  потерять  ко¬
рону"  7.  О  крушении  планов  Екатерины  в  отношении  крепостного  права  говорится  и  в
ее  воспоминаниях8.
 Примерно  в  то  время,  когда  этот  вопрос  в  Уложенной  комиссии  стал  чреват
особым  обострением,  Екатерина,  не  вполне  по  собственному  желанию,  оказалась  в
состоянии  войны.  С  этого  момента  в  русской  политике  обозначилась  важная  черта:
отныне  периоды  внутренних  реформ  станут  чередоваться  с  периодами  активной
внешней  политики.  Реформы  в  России  были  как  бы  слишком  пугающими,  слишком
угрожающими,  во  всяком  случае  слишком  ограничительными,  тогда  как  сфера
 4

внешней  политики  являлась  более  непринужденным  и  надежным  полем  деятельности
для  энергичных  сторонников  просвещенного  абсолютизма.
 По  мере  переключения  внимания  Екатерины  на  турецкую  войну  и  польские  неуря¬
дицы  забывались  реформы,  а  вместе  с  ними  и  все  внутренние  дела.  Очевидный  тупик
в  осуществлении  просвещенческих  намерений  и  сама  российская  действительность
нацелили  императрицу  на  более  легкое  дело  -  войну,  направив  ее  честолюбивые
порывы  на  более  далекие  предметы.
 Но  после  войны  и  восстания  Пугачева  Екатерина  вновь  обратила  внимание  на
внутренние  проблемы,  особенно  те,  которые  были  вызваны  войной  или  рельефнее
очерчены  ею.  Разумеется,  реформа  крепостного  права  больше  не  обсуждалась9.
В  промежутке  между  двумя  внешнеполитическими  кризисами,  каждый  из  которых
повлек  за  собой  войны  с  Турцией  и  польские  восстания,  были  изданы  главные
законодательные  акты.  Пугачевское  восстание  нанесло  сильный  удар  по  провин¬
циальной  администрации.  Екатерина  предприняла  шаги  для  восстановления  и  усовер¬
шенствования  местного  управления,  для  придания  ему  стабильности.  В  1775  г.  она
издала  "Учреждение  о  губерниях".
 Новая  провинциальная  администрация  твердо  опиралась  на  дворянство,  что  усили¬
вало  зависимость  от  него  императрицы.  Дворянство  было  единственным  социальным
слоем  в  стране,  на  который  Екатерина  могла  положиться  в  своей  работе  по  устрой¬
ству  системы  управления.  В  1785  г.  появились  Жалованная  грамота  городам  и  зна¬
менитая  (или  бесславная)  Жалованная  грамота  дворянству.  Эта  последняя  может  быть
признана  наградой  за  услуги,  оказанные  дворянством  во  время  войны  и  восстания  Пу¬
гачева,  но  в  то  же  время  ее  можно  оценить  и  как  признание  Екатериной  своей  зави¬
симости  от  дворянства.  Вместо  того,  чтобы  внести  изменения  в  общественное  уст¬
ройство  (их  призвано  было  осуществить  екатерининское  законодательство  1760-х  гг.),
Грамота  узаконила  то,  что  было  названо  "золотым  веком  русского  дворянства".
 Жалованная  грамота  дворянству  придала  этому  сословию  приблизительно  такой
же  корпоративный  юридический  статус,  каким  обладал  его  западноевропейский  со¬
брат,  хотя  в  России  положение  дворянства  было  обусловлено  исключительно  монар¬
шим  указом,  а  не  традицией,  как  это  имело  место  в  Западной  Европе.  В  отличие  от
Жалованной  грамоты  дворянству  Жалованная  грамота  городам  касалась  не  опреде¬
ленного  социального  слоя  (мещанства  или  купечества),  но  общества,  характеризовав¬
шегося  лишь  своей  функцией,  т.е.  людей,  занятых  торговлей,  управлением,  ремес¬
лами,  общественными  работами  или  иной  деятельностью,  привязывавшей  их  к
городским  условиям.  Она  создавала  то,  что  в  лучшем  случае  являлось  отдаленным
подобием  общественного  порядка  в  европейском  его  понимании10.
 В  то  же  время  Екатерина  составила,  но  не  обнародовала  подобную  же  грамоту
государственным  крестьянам.  Почему  она  не  оформила  ее  указом?  Авторитетный
исследователь  дает  такой  ответ:  "Наиболее  очевидная  трудность...  заключалась  в
возможном  воздействии  ее  на  помещичьих  крестьян.  Она  могла  бы  показаться
крепостным  обещанием  билля  о  правах  также  и  для  них"  11.
 Сегодня  кажется  ясным,  что  грандиозные  проекты  Екатерины,  касавшиеся  разра¬
ботки  российской  конституции,  которая,  очевидно,  и  замышлялась  как  результат
работы  Уложенной  комиссии,  и  издания  Жалованных  грамот,  потерпели  полное
крушение.  Екатерина  одному  сословию  -  дворянству  -  дала  подобие  юридического
статуса.  Другой,  пестрой  по  составу  группе  населения,  был  дан  менее  удовлетво¬
рительный  вариант  легального  сословного  оформления.  Если  бы  императрица  на
самом  деле  издала  свой  проект  грамоты  государственным  крестьянам,  она  таким
образом  распространила  бы  идею  сословного  государства  на  47%  населения  России12.
Если  расценивать  ее  достижения  даже  самой  щедрой  меркой,  то  и  тогда  следует
признать,  что  благодеяния,  которыми  она  намеревалась  осыпать  все  русское  обще¬
ство,  на  самом  деле  распространились  менее  чем  на  10%  населения  империи.
 Конец  1780-х  гг.  ознаменовался  новой  войной  с  Турцией,  польским  восстанием,
а  также  Французской  революцией.  Людовика  XVI  казнили  10  (21)  января  1793  г.,
 5

в  18-ю  годовщину  казни  Пугачева,  как  будто  существовала  некая  необходимость
ассоциировать  его  с  якобинцами.  Во  всяком  случае  сенатор  А.И.  Бибиков  откровенно
проводил  такое  сравнение.  Екатерина  разорвала  дипломатические  отношения  с  Фран¬
цией,  приостановила  действие  торгового  договора  1787  г.,  наложила  запрет  на  фран¬
цузские  книги,  закрыла  для  французских  судов  российские  порты,  а  российским  судам
запретила  входить  во  французские,  выслала  тех  французских  эмигрантов,  которые
отказались  поклясться  в  непринятии  революции,  и  отозвала  из  Франции  всех  русских
подданных.  Английский  посол  в  России  доносил  о  росте  враждебности  к  революции
среди  влиятельных  кругов  общества.  Правительственные  "Санкт-Петербургские  ве¬
домости"  и  их  московский  аналог  ввели  усиленную  цензуру  на  новости  из  Франции13.
 Бурные  события  в  Европе  свели  на  нет  все  реформаторские  порывы  в  России.
Чередование  приоритетов  внутренней  и  внешней  политики  в  определенные  периоды
подтверждается  статистически.  Современный  российский  специалист  по  екатеринин¬
скому  царствованию  приводит  следующие  цифры:  в  начале  1760-х  гг.  издавалось  по
22  законодательных  акта  в  месяц,  во  время  первой  войны  с  Турцией  -  13,  в  начале
1780-х  гг.  -  19,  а  в  1790-х  гг.  -  всего  814.
 Вопрос  о  противодействии  русского  дворянства  просветительским  проектам  и
прогрессивным  мероприятиям  достаточно  просто  изложить  в  виде  резюме,  поскольку
он  представляется  ясным  и  в  основных  своих  чертах  давно  изучен15.  Гораздо  менее
изучен  вопрос  о  дворянской  оппозиции  политике  войны  и  экспансии.  Наиболее
заметная  работа  в  исследовании  данной  проблемы  проделана  Р.  Джонсом16.
 Как  ни  странно,  но  данное  явление  настолько  же  старо,  насколько  мы  его  считаем
новым.  Возьмем,  например,  учреждение  опричнины  Иваном  IV  во  время  непопуляр¬
ной  Ливонской  войны.  Или  вспомним  Долгоруких  и  Голицыных,  пытавшихся  пере¬
нести  столицу  обратно  в  Москву  в  1727  г.  Фактически  мы  обращали  слишком  мало
внимания  на  одно  старое  солидное  исследование,  в  котором,  наряду  с  прочим,  содер¬
жатся  богатые  сведения  о  такого  рода  оппозиции  на  протяжении  большей  части
XVIII  столетия.  Я  имею  в  виду  книгу  В.  Медигера17.  В  сентябре  1737  г.  вернулся  домой
в  Пруссию  Иоганн  Фокеродт,  который  пробыл  на  дипломатической  службе  в  России
25  лет.  В  пространном  докладе  кронпринцу  Фридриху  он  следующим  образом  оха¬
рактеризовал  отношение  русского  дворянства  к  внешней  политике:  "Наша  страна
достаточно  велика,  нам  не  нужны  дальнейшие  расширения  территории,  мы  нуждаемся
только  в  умножении  населения.  Завоевания  Петра  I  не  дали  России  ничего,  чего  бы
она  уже  не  имела,  не  добавили  нам  богатства,  но  чтобы  сохранить  эти  завоевания,  нам
пришлось  истратить  гораздо  больше...  Прежде  цари  также  совершали  завоевания,  но
только  тех  земель,  которые  были  необходимы  для  страны"  18.
 О  еще  более  резкой  оппозиции  сообщал  в  40-х  гг.  XVIII  в.  английский  посол  Эдвард
Финч:  "Среди  дворян  не  найдется  ни  одного,  кто  не  желал  бы,  чтобы  Санкт-
Петербург  ушел  на  дно  моря,  а  недавно  присоединенные  провинции  провалились  бы  в
тартарары.  Тогда  они  смогли  бы  вернуться  в  Москву,  где  вблизи  своих  поместий  стали
бы  жить  лучше  и  дешевле.  Кроме  того,  они  убеждены,  что  России  было  бы  намного
лучше  не  иметь  касательства  к  делам  Европы  в  большей  степени,  чем  она  имела
прежде,  и  ограничиться  защитой  своих  собственных  старых  [традиционных]  террито¬
рий"  19.  В.  Медигер  замечает  также,  что  "со  времени  Петра  все  усилия  оппозиции
были  направлены  на  то,  чтобы  насколько  возможно  облегчить  бремя  вооружений"  2().
 Интерес  Петра  к  присоединению  Балтийского  побережья,  как  и  интерес  его  пред¬
шественников  -  Ивана  III  и  Ивана  IV,  отчасти  диктовался  соображениями  коммерции.
С  течением  времени,  по  мере  роста  импорта  предметов  роскоши  и  экспорта  сырья
дворяне-землевладельцы  начинали  осознавать  все  преимущества  петровских  завоева¬
ний.  Однако  это  не  изменило  их  отношения  к  подобным  екатерининским  проектам
завоеваний.
 В  1772  г.  императрица  назначила  Григория  Орлова  вести  мирные  переговоры  с
турками  в  Фокшанах.  Вскоре  был  раскрыт  заговор  в  Преображенском  полку,  целью
которого  было  свержение  Екатерины  и  замена  ее  Павлом.  Зачем?  Для  того,  чтобы
 6

избавиться  от  "фаворитов,  подобных  Орлову,  бесчестных  и  беспринципных  людей,
которые  преднамеренно  поддерживают  дорогостоящие  и  разорительные  войны  из
личных  соображений,  не  связанных  с  национальными  интересами,  а  зачастую  и  про¬
тивоположных  им"  21.
 То  было  отражение  взглядов,  распространенных  среди  российского  дворянства.
В  самом  деле,  главный  советник  Екатерины  по  иностранным  делам  Никита  Иванович
Панин  постоянно  выступал  против  "случайных  людей",  придворных  фаворитов,  кото¬
рые  не  имели  ни  соответствующего  происхождения,  ни  политических  заслуг  и  кото¬
рые  побуждали  монарха  жертвовать  внутренним  благосостоянием  государства  во  имя
внешних  войн  и,  следовательно,  своего  собственного  продвижения  по  службе22.  Панин
стремился  объединить  север  Европы  против  союза  южных  стран  -  Австрии,  Франции
и  Испании.  При  этом  ближайшей  целью  было  поддержание  мира  на  Балтике.
 Однако  примерно  в  то  же  время  Екатерина  цачинала  переключать  свое  внимание
с  надоедливой  проблемы  сохранения  мира  в  Балтийском  регионе  на  амбициозное
предприятие  по  завоеванию  причерноморских  земель.  Экономические  выгоды  здесь  в
некоторых  отношениях  были  яснее,  чем  на  Балтике.  Земля  была  богатой  и  обильной,
население  редким,  а  сельскохозяйственный  сезон  более  продолжительным  и  теплым.
Русское  население  как-то  признавало  эти  факторы,  поскольку  рост  населения  страны
в  то  время  был  заметно  выше  на  юге23.  Тем  не  менее  для  развития  экспортной  тор¬
говли  требовалось  устройство  портов,  а  значит,  необходимо  было  отвоевать  берего¬
вую  линию.
 Русское  дворянство,  как  и  следовало  ожидать,  стало  придерживаться  таких  же
отрицательных  взглядов  на  эти  планы,  какие  оно  имело  ранее  по  балтийскому  воп¬
росу.  Новгородский  губернатор  Яков  Сивере,  занятый  благородным  делом  -  содей¬
ствием  экономическому  развитию  губернии,  жаловался,  что  рекрутские  наборы  охва¬
тили  8,5%  мужчин  призывного  возраста,  не  говоря  уже  о  побегах  крестьян  из  страха
перед  призывом.  Вновь  и  вновь  он  писал  Екатерине  о  благе  мира  и  тяготах  войны  для
Новгородской  губ.  и  лишь  вскользь  замечал,  что  новый  свод  законов  Фридриха  II
является  "прекрасным  памятником,  который  просуществует  дольше,  чем  блестящие
трофеи,  доставшиеся  после  дюжины  побед"24.  Екатерина,  однако,  мыслила  иначе.
После  побед  в  первой  войне  с  Турцией  она  совершила  дипломатическую  революцию,
преобразовав  союз  России  с  Пруссией  в  союз  с  Австрией;  вскоре  был  подготовлен  и
грандиозный  "греческий  проект"  25.
 Екатерина  лично  представила  проект.  Она  сообщила  Совету  при  высочайшем
дворе  о  "секретных  договоренностях  между  двумя  императорскими  дворами",  а  также
обо  "всем,  что  было  предметом  переговоров  между  ними  в  связи  с  сим  великим
проектом".  "Российская  императрица  затребовала  от  своего  Совета  доклад  о  наилуч¬
ших  средствах  извлечения  как  можно  большей  пользы  для  своей  империи  из  нынеш¬
ней  (русско-турецкой  1787-1791  гг.-Х.Р.)  войны".  Окончательный  документ  был
подписан  всеми  членами  Совета.  Во  введении  восхвалялась  искусность,  с  которой
Екатерина  "создала"  союз  с  Австрией.  Подробно  говорилось  о  преимуществах,  уже
полученных  от  этого  союза  благодаря  присоединению  Крыма,  и  заявлялось,  что  "по
всей  вероятности  Россия  получит  от  союза  еще  больше  в  этой  войне...  Что  касается
выгод,  которые  можно  извлечь  из  настоящей  войны,  то  вполне  достаточно  в  этом
случае  придерживаться  соглашения  о  замечательном  великом  проекте"26.
 Короче  говоря,  Совет  без  всяких  возражений  согласился  с  "греческим  проектом".
Однако  все  его  члены  в  сущности  были  настроены  против  этого  плана.  В  октябре
1781  г.,  когда  зарождавшийся  австро-русский  союз  находился  еще  в  процессе  форми¬
рования,  прусский  посланник  доносил:  в  Петербурге  некоторые  полагают,  что  проект
этот  приведет  Россию  к  несчастью27.  Французский  посол  писал  около  1786  г.:  "Русские
министры  не  разделяют  политических  взглядов  князя  Потемкина,  которого  они
совсем  не  любят.  Их  тайные  желания  клонятся  к  миру.  Война  и  завоевания  не
обещают  им  никакой  личной  выгоды.  Напротив,  каждый  видит  в  войне  и  завоеваниях
осложнения  для  своего  ведомства  и  пагубные  последствия  для  империи.  Воронцов
 7

опасается  застоя  в  торговле,  Безбородко  -  многочисленных  препятствий  на  ниве  дип¬
ломатии,  а  все  вместе  -  роста  могущества  князя  Потемкина.  Дворяне  же  не  соблаз¬
няются  завоеванием  невозделанных,  пустынных  земель.  Они  страшатся  новых  расхо¬
дов,  которые  будут  возложены  на  них  вследствие  необходимого  увеличения  армии.
Только  несколько  генералов  и  молодых  офицеров  хотят  войны,  которая,  возможно,
обещает  им  славу  и  продвижение  по  службе.  Все  остальные,  впрочем,  скрывают  свои
взгляды  из  опасения  потерять  благосклонность  императрицы.  Эти  соображения  не
позволяют  ее  советникам  откровенно  говорить  с  ней  об  опасностях,  которые  могут
проистекать  из  химерического  проекта  воссоздания  Греческой  империи"  28.
 Тема  "греческого  проекта",  как  и  следовало  ожидать,  была  поднята  зимой  1793/
94  г.,  когда  Вена  и  Петербург  начали  переговоры  о  возобновлении  союза.  Влиятель¬
ный  член  Коллегии  иностранных  дел  граф  А.И.  Морков  заметил  австрийскому  послу
Л.  Кобенцлю,  что  "это  собственная  идея  императрицы,  которой  она  лично  привер¬
жена  и  относительно  которой  намеревается  отдать  мне  приказания"29.  Приказания
вскоре  были  отданы,  и  "греческий  проект"  превратился  в  текст  письменного  дого¬
вора30.  Однако,  как  доносил  Кобенцль,  "весь  российский  кабинет  без  исключения  не
одобряет  данного  проекта  императрицы.  Министры  считают  его  тем  более  про¬
тивным  интересам  России,  что,  если  бы  он  был  когда-либо  осуществлен,  империя
вынуждена  была  бы  истощать  свои  ресурсы,  поддерживая  созданных  ею  монархов,
которые,  однажды  заняв  трон,  превратились  бы  в  более  опасных  соседей,  чем  турки",
и  даже  кровные  узы  не  смогли  бы  предупредить  неизбежные  войны.  "Этот  великий
проект,  задуманный  самой  императрицей,  всегда  являлся  ее  излюбленной  идеей  и
главным  стержнем  союза  двух  императорских  дворов".  Следовательно,  было  бы
политически  опасным  и  бесполезным  выдвигать  какие-либо  возражения  против
него31.
 Таким  образом,  благодаря  тому,  что  нам  известно  о  "греческом  проекте",  мы
можем  лучше  уяснить  суть  российской  внешней  политики.  Становится  очевидным,
насколько  легче  монарх  мог  пренебречь  мнением  дворян  в  вопросах  внешней,  чем  в
более  чувствительных  для  них  вопросах  внутренней  политики,  например,  в  вопросе  о
крепостном  праве  в  Уложенной  комиссии.  Тот  же  самый  конфликт  обозначился  в
связи  со  вторым  разделом  Польши.  Оппозиция  группировалась  вокруг  А.Р.  Ворон¬
цова,  но  верх  одержала  экспансионистская  партия  во  главе  с  Г.А.  Потемкиным  и
братьями  Зубовыми32.
 Переориентация  внешней  политики  Екатерины  с  северного  направления  на  южное,
разумеется,  стоила  Н.И.  Панину  его  влияния.  В  1781  г.  он  был  отставлен  от  службы,  и
главенство  в  антивоенной  партии  перешло  к  Воронцовым.  Среди  приверженцев  этой
партии  был  и  А.Н.  Радищев,  являвшийся  по  существу  протеже  Воронцовых.  В  1790  г.
он  опубликовал  известную  диатрибу  "Путешествие  из  Петербурга  в  Москву",  в
которой  называл  монарха,  склонного  к  войне,  "величайшим  в  стране  убийцей...  и
главнейшим  нарушителем  общественного  спокойствия",  ненавидимым  "рабами",
которые  "жаждут  его  смерти".
 Представляется,  однако,  что  позиция  Екатерины  в  этом  вопросе  была  достаточно
разумной.  Императрица  имела  убеждения,  характерные  для  партии  западников  XIX  в.:
Россия  должна  подражать  Западной  Европе,  т.е.  развивать  торговлю  и  про¬
мышленность,  заботиться  о  росте  прогрессивной  и  модернизирующейся  буржуазии33.
Если  ей  предстояло  удвоить  свои  достижения,  рассуждала  Екатерина,  то  значительно
ббльшие  шансы  сделать  это  существовали  на  юге.  Причерноморье  по  своим  клима¬
тическим  и  географическим  условиям  имело  очевидные  преимущества  перед  местно¬
стями,  расположенными  на  севере  или  у  берегов  Финского  залива.  Итак,  эта  идея
представлялась  императрице  чрезвычайно  рациональной,  и  в  ее  правоте  убеждает
простая  ссылка  на  развитие  черноморской  торговли  в  XIX  в.34
 У  русского  дворянства  были,  однако,  иные  представления.  Дворяне  очень  хорошо
понимали,  какова  будет  цена  буржуазного  рога  изобилия  на  побережье  Черного  моря.
Он  будет  стоить  новых  налогов  и  крови,  потребует  военной  службы  как  от  дворян,
 8

так  и  от  их  крепостных,  совершенно  разрушит  тот  менее  претенциозный  стиль  жизни,
которым  предпочитало  жить  дворянство.  И,  следовательно,  оно  сопротивлялось.
 Интересы  дворянства,  как  оно  само  их  понимало,  отчасти  были  представлены  тем
направлением  политической  мысли,  которое  в  начале  царствования  Екатерины  было
присуще  Н.И.  Панину,  а  во  время  царствования  Александра  I-В.П.  Кочубею35.
Панин  и  Кочубей  доказывали,  что  Россия  уже  обладает  значительно  большей  терри¬
торией,  нежели  та,  на  которой  она  способна  организовать  эффективное  управление;
что  с  географической  и  стратегической  точек  зрения  Россия  почти  неуязвима  для
вторжения  и  что  интересы  ее  будут  гораздо  лучше  соблюдаемы  путем  сохранения
мира  и  развития  земель,  которыми  она  уже  владеет.  Такое  направление  русской
политической  мысли  менее  отчетливо  воплощалось  в  политическую  практику  и  было
менее  известно  за  границей,  нежели  замыслы,  подобные  "греческому  проекту".
 В  течение  1790-х  гг.  в  России  произошла  глубочайшая  политическая  метаморфоза.
То  была  потаенная,  ползучая,  неосознанная  революция,  которая  долго  совершалась,
но  потребовала  еще  большего  времени  для  своего  осознания.
 При  Петре  I  власть  государства  над  дворянством  достигла  высшей  точки.  Дворян¬
ский  мятеж  начался  со  смертью  Петра.  К  началу  екатерининского  времени  монархия
не  могла  уже  больше  произвольно  манипулировать  двумя  главными  классами  россий¬
ского  общества  -  дворянством  и  его  движимым  имуществом  -  крепостными.  Характер
властных  отношений  между  дворянством  и  монархией  начал  меняться.  Редукция
власти  Екатерины  прошла  несколько  стадий.  Сначала  она  не  отказалась  утвердить
Манифест  о  вольности  дворянской  Петра  III,  хотя  и  предпочла  бы  это  сделать.
Пожалуй,  она  взяла  на  вооружение  тактику  промедления.  Затем  она  ничего  не  пред¬
приняла,  чтобы  по  меньшей  мере  облегчить  положение  крепостных,  хотя  и  имела
такое  намерение.  Когда  Пугачев  поднял  восстание,  он  прямо  заявил,  что  оно  направ¬
лено  против  дворян  и  монархии,  подчеркивая  таким  образом  общность  их  интересов.
Наконец,  впоследствии,  когда  Екатерина  принялась  преобразовывать  систему  мест¬
ного  управления,  она  вынуждена  была  вновь  опереться  на  дборянство.  Жалованная
грамота  дворянству  стала  попросту  знаком  усиливавшейся  логической  связи  -  союза
императрицы  с  дворянством  или  зависимости  первой  от  второго.
 В  историографии  нового  времени  стран,  считающихся  либеральными,  монархия
представляется  крайне  консервативным  институтом.  Между  тем  на  протяжении  почти
трех  столетий  раннего  периода  новой  истории  монархия  являлась  институтом  про¬
грессивным,  сознательным  проводником  перемен,  особенно  во  Франции  при  таком
монархе,  как  Людовик  XIV,  которого  народная  молва  ославила  как  реакционера.
В  XVIII  в.  монархии  спешили  представить  себя  (и  по  большей  части  им  это  удавалось)
в  качестве  прогрессивной  и,  насколько  возможно,  справедливой  силы.
 В  Западной  Европе  был  еще  один  мощный  носитель  перемен  -  буржуазия.  В  Рос¬
сии  же  буржуазии,  увы,  не  существовало.  Единственным  двигателем  прогресса  здесь
фактически  оставалась  монархия.  В  этом  отношении  можно  отметить  деятельность
Ивана  III  (1462-1505),  Василия  III  (1505-1533),  Ивана  IV  (1533-1584)  и  Петра  I  (1682-
1725).  Когда  Екатерина  отказалась  от  замыслов  прогрессивной  реформы,  ознамено¬
вав  свою  капитуляцию  Жалованной  грамотой  дворянству,  в  российской  истории
нового  времени  монархия  и  дворянство  впервые  объединились  в  консервативный
альянс,  который  к  тому  же  был  направлен  против  интересов  остальной  части  нации36.
 Французская  революция  направила  свой  удар  против  тех  же  двух  институтов,
против  которых  в  свое  время  выступил  Пугачев,  -  монархии  и  дворянства,  и  в  итоге
сплотила  их  союз  и  стала  катализатором  реакции.  То  была  естественная  беда.  В  конце
концов  она  породила  трагедию.  Налицо  был  союз  наиболее  консервативных
элементов  общества  против  всех  остальных.  Он  сильно  затормозил  развитие  торговой
буржуазии  и  законсервировал  крестьянство  в  безгласном  и  косном  рабстве,  создав
социальные  корни  кризиса  модернизации,  который  в  конце  концов  потребует  для
своего  преодоления  приложения  немалых  усилий37.  Речь  идет  о  тех  корнях  полити¬
ческой,  культурной,  экономической  и  технологической  инертности  и  застоя,  которым
 9

предстояло  держать  Россию  в  своих  тисках  на  протяжении  большей  части  XIX  в.  и
сделать  невозможным  ее  существование  в  традиционных  формах  в  начале  XX  в.
Всему  же  этому  положила  начало  просвещенная  Екатерина38.
 Павел  сделал,  конечно,  больше  и  заслуживает  большего  уважения  за  совершенные
преобразования.  Однако  по  иронии  судьбы,  то  ли  вследствие  краткости  его  царст¬
вования,  то  ли  из-за  того,  что  это  царствование  получило  репутацию  неустойчивого,
возникла  существенная  диспропорция  между  важностью  преобразований  этого  пе¬
риода  и  пренебрежительным  отношением  к  ним  со  стороны  российских  историков,  в
то  время  как  американские  специалисты  по  истории  России  уделяли  им  очень
большое  внимание.  Исключение  составил  В.О.  Ключевский,  не  поддавшийся  заблуж¬
дению.  Он  писал:  "Напрасно  считают  его  (царствование  Павла.  -  Х.Р.)  каким-то
случайным  эпизодом  нашей  истории,  печальным  капризом  недоброжелательной  к  нам
судьбы,  не  имеющим  внутренней  связи  с  предшествующим  временем  и  ничего  не
давшим  дальнейшему:  нет,  это  царствование  органически  связано  как  протест  -  с
прошедшим,  а  как  первый  неудачный  опыт  новой  политики,  как  назидательный  урок
для  преемников  -  с  будущим"39.
 Пресловутым  мотивом  действий  Павла  являлась  личная  неприязнь  к  матери,  к  ее
политике  и  особенно  к  ее  фаворитам.  Наряду  с  очень  заметными  спастическими
порывами  он  был  движим  также  возвышенными  идеями  века,  идеями  панинской
партии,  а  в  особенности  мыслью  о  том,  что  Россия  нуждается  в  мире,  порядке  и
развитии  своих  внутренних  ресурсов.  Сильное  увлечение  такими  идеями  обнаружи¬
вается  в  его  записке  1774  г.,  в  переписке  с  братьями  Паниными,  а  также  в  беседах  как
дома,  так  и  за  границей40.  Когда  после  многолетнего  нетерпеливого  ожидания  Павел
пришел  к  власти,  он  начал,  как  и  следовало  ожидать,  с  нарочитой  поспешностью
осуществлять  слишком  буквальный  и  чистый  вариант  своих  излюбленных  идей.
 Первый  год  царствования  ознаменовался  внутренними  реформами.  Стремясь  поло¬
жить  конец  неустойчивости  на  троне  -  периоду  дворцовых  переворотов,  начавшемуся
из-за  закона  Петра  I  о  престолонаследии  (согласно  ему  монарх  сам  избирал  себе
преемника),  -  Павел  издал  закон,  устанавливавший  право  первородства  при  реши¬
тельном  предпочтении  лиц  мужского  пола.  Благодаря  Павлу  прекратились  дворцовые
перевороты  (жертвой  последнего  из  них  по  иронии  судьбы  стал  он  сам).  Управление
делами  в  Сенате  сделалось  более  эффективным.  От  губернаторов  стали  требовать
большей  ответственности.  Армия  была  реформирована  таким  образом,  чтобы
поощрять  офицеров,  состоявших  на  действительной  службе,  и  отбить  у  унтер-офи¬
церов  охоту  к  злоупотреблениям.  Была  усилена  цензура  на  литературу,  поступавшую
из-за  границы,  установлены  пределы  эксплуатации  помещичьих  крестьян,  учрежден
банк  для  помощи  нуждающимся  дворянам,  введена  веротерпимость.
 Больше  всего  дворян  беспокоило  то,  что  Павел,  хотя  и  не  отменил  Жалованную
грамоту  дворянству,  относился  к  ней  без  должного  уважения.  Он  хотел  вернуть
дворян  к  служебной  этике  времен  Петра  I.  Он  считал  это  сословие  развращенным  и
ленивым  и  наказывал  его  по  своему  капризу  и  произволу  в  нарушение  Грамоты
1785  г.,  что  стало  одной  из  главных  причин  недовольства  Павлом  со  стороны  дворян.
Другая  причина  лежала  в  сфере  внешней  политики.  Внутренние  реформы  были
основным  предметом  забот  Павла  в  начале  царствования.  К  концу  1798  г.  они  были  по
большей  части  завершены.  С  этого  времени  в  центре  внимания  правительства
оказываются  вопросы  внешней  политики.  Чередование  внутренних  реформ  и  внеш¬
них  дел,  которое  мы  наблюдали  на  примере  царствования  Екатерины,  четко  просмат¬
ривается  и  в  период  правления  Павла.
 Коренной  перелом  1790-х  гг.  проявился  в  области  внешней  политики  так  же,  как  и
во  внутренней.  На  внешнюю  политику  повлияли  три  фактора.  Первый  -  материаль¬
ные  условия.  К  концу  екатерининского  царствования  российская  держава  приобрела
побережья  Балтийского  и  Черного  морей,  а  также  значительную  часть  Польши.
Обладание  обоими  побережьями  давало  большие  экономические  преимущества,  а  по¬
скольку  Россия  не  являлась  главной  морской  державой,  трудно  вообразить,  чтобы  она
 10

распространила  свою  экспансию  за  пределы  этих  морей.  Более  того,  как  показал
кризис,  последовавший  за  взятием  Очакова,  большинство  европейских  держав  были
намерены  к  тому  времени  положить  предел  продвижению  России  в  юго-восточной
Европе.  Исчезновение  Польши  устранило  источник  нестабильности  в  восточноевро¬
пейской  политике,  а  также  приблизило  Россию  к  границам  двух  более  устойчивых  и
более  сильных  государств  -  Пруссии  и  Австрии.  Вторым  фактором  была  французская
революция  -  величайшее  международное  явление  века.  Третьим  стали  личные  каче¬
ства  Павла41.
 По  восшествии  на  престол  новый  монарх  осудил  политику  матери  и  провозгласил
мирные  принципы  собственной  политики.  Он  отказывался  выполнить  обязательство
Екатерины  направить  армию  для  присоединения  к  силам  коалиции,  воюющей  против
Франции.  Он  вывел  русскую  эскадру  из  Ла-Манша,  где  она  действовала  совместно  с
англичанами;  отозвал  корпус  Валериана  Зубова,  направленный  ранее  для  участия  в
кампании  против  Персии;  заверил  турок  в  своих  мирных  намерениях.  Это,  действи¬
тельно,  был  явный  разрыв  с  внешней  политикой  матери.
 Будучи  приверженцем  мира  и  равновесия,  Павел,  однако,  вовсе  не  являлся  изоля¬
ционистом.  В  частности,  он  был  более  искренен  в  своей  враждебности  к  Французской
революции,  чем  Екатерина.  Он  объявил,  что  будет  противостоять  той  угрозе  всей
Европе,  которую  являла  собой  Франция,  и  станет  поддерживать  уважение  к  закону,
праву,  собственности  и  морали42.
 Весной  1797  г.  он  направил  в  Берлин  кн.  Н.В.  Репнина,  чтобы  прозондировать
мнение  французов  и  пруссаков  о  возможности  мирного  посредничества  в  Европе
путем  созыва  общей  конференции  в  Лейпциге43.  Но  миссия  Репнина  оказалась  не¬
удачной  вледствие  того,  что  18  апреля  1797  г.  в  Леобене  были  подписаны  предвари¬
тельные  условия  мира44.  Тем  временем,  пытаясь  претворить  в  жизнь  свои  посредни¬
ческие  планы,  Павел  предложил  заключить  мир  и  установить  дипломатические
отношения  с  Францией.  Он  направил  в  Берлин  Н.П.  Панина  (племянника  своего
бывшего  наставника  Н.И.  Панина)  для  бесед  с  французским  посланником  Кэлларом.
Их  переговоры  сорвались,  так  как  Кэллар  настаивал  на  том,  чтобы  ни  одна  из  сторон
не  оказывала  помощи  врагам  другой  стороны.  Этот  пункт  не  мог  быть  выполнен:
слишком  много  французских  эмигрантов  нашли  себе  приют  в  Петербурге45.  Последо¬
вавшее  вскоре  заключение  Кампоформийского  мира  (18  октября  1797  г.)  и  вовсе
похоронило  проекты  посредничества.
 Один  из  пунктов  договора  в  Кампоформи  особенно  уязвил  Павла.  Речь  идет  о
французской  аннексии  Ионических  островов.  На  протяжении  следующего  года  его
задевали  и  многие  другие  действия  революционной  Франции.  В  феврале  1798  г.  была
образована  Римская  республика,  в  апреле  -  Гельветическая,  в  январе  1799  г.  -  Пар-
тенопейская.  В  июне  Бонапарт  захватил  остров  Мальту,  в  июле  он  высадился  в  Егип¬
те.  Эти  события  повлекли  за  собой  нечто  беспрецедентное  в  европейской  политике.
Павел  послал  свой  флот  для  взаимодействия  с  турками  в  деле  освобождения  Иониче¬
ских  островов,  а  в  январе  1799  г.  подписал  с  Турцией  союзный  договор.
 Весной  1799  г.  Павел  обдумывал  план  созыва  мирной  конференции  для  согласо¬
вания  условий,  к  принятию  которых  державы  могли  бы  затем  принудить  Францию46.
Итак,  он  во  второй  раз  задумал  общеевропейскую  конференцию  для  улаживания
конфликтов  на  континенте,  но  эти  замыслы  были  перечеркнуты  кампанией  1799  г.
 Большинство  специалистов  хорошо  знают,  каким  образом  Суворов  добыл  славу
русско-австрийским  армиям  и  изгнал  французов  из  Италии.  Не  хуже  известен  и  нерв¬
ный  спор  Павла  с  австрийцами47.  Вена  добивалась  компенсации  военных  расходов,  а,
возможно,  и  создания  барьеров  вдоль  французской  границы  для  обеспечения  безопас¬
ности  в  будущем.  Павел  настаивал  на  восстановлении  законных  монархов  Карла  Эм¬
мануила  II  Сардинского  и  Фердинанда  IV  Неаполитанского,  однако  Вена  колебалась.
 Ввиду  спорности  данных  вопросов  Павел  направил  в  середине  июля  ноту  в  Вену,
Лондон  и  Неаполь,  приглашая  эти  державы  на  конференцию  в  Петербург  для  ула¬
живания  существующих  в  коалиции  разногласий  и  координации  всей  политики  в
 11

надежде  на  всеобщее  умиротворение48.  То  было  третьей  попыткой  прибегнуть  к  дип¬
ломатии  конгрессов,  оказавшейся  также  неудачной.  Между  тем  Павел  объявил  войну
Испании,  которая  поддерживала  Францию49,  и  подписал  договоры  об  оборонительном
союзе  с  Португалией  (сентябрь),  Баварией  и  Швецией  (октябрь)50.  Прежде  чем  война
успела  закончиться,  Павел  обвинил  своих  союзников  в  вероломстве,  объяснив  таким
образом  успехи  французов  и  поражение  русской  армии,  и  демонстративно  покинул
коалицию51.
 Позиция  Павла  в  тот  момент  лучше  всего  характеризуется  его  многократными  и
подчас  напыщенными  объяснениями  целей  своего  участия  во  Второй  коалиции.  Они  -
главные  риторические  свидетельства  произошедшей  в  1790-х  гг.  "революции"  в  рус¬
ской  внешней  политике,  поскольку  становятся  примером  (пусть  и  в  наивной,  рудимен¬
тарной  форме)  тех  идеалов  и  устремлений,  которые  находим  в  гораздо  более  совер¬
шенном  виде  в  политике  Александра  почти  десятилетие  спустя.  Павел  писал  послу  в
Вене  А.К.  Разумовскому  10  августа  1799  г.:  "Я  объединился  с  державами,  обратив¬
шимися  ко  мне  за  содействием  против  общего  врага.  Движимый  честью,  я  пришел  на
помощь  человечеству.  Я  привел  в  действие  тысячи  людей,  чтобы  добиться  для  него
счастья.  Но  приняв  решение  уничтожить  нынешнее  правительство  Франции,  я  ни  в
коем  случае  не  желал,  чтобы  ее  место  заняла  другая  держава  и,  в  свою  очередь,  стала
наводить  ужас  на  соседних  государей...  Революция  во  Франции  сломала  все  европей¬
ское  равновесие.  Очень  важно  восстановить  его,  но  по  общему  согласию...  Что  каса¬
ется  меня,  то  я  хочу  добра  и  не  допущу,  чтобы  другие  творили  зло"52.
 Расхождения  во  мнениях,  однако,  продолжались,  и  в  ноябре  1799  г.  Павел  решил
выйти  из  коалиции.  Конечно,  он  объявил  о  причинах  своего  решения  в  драматических
тонах:  "Опасное  положение,  в  котором  находились  Италия  и  Германия...  заносчи¬
вость  самозванного  правительства  французского,  недостаток  единодушия  между  глав¬
нейшими  державами  европейскими,  неуверенность  каждого  в  собственных  своих
силах,  наконец,  усильные  просьбы  венского  двора,  призывавшего  на  помощь  импе¬
ратора  всероссийского,  все  это  решило  его  величество  выдвинуть  свои  силы  сухо¬
путные  и  морские  против  врага  общественного  порядка.  В  это  время  между  обоими
императорами  и  королем  великобританским  царствовало  самое  единодушное  согла¬
сие;  все  три  союзника  только  и  заботились  о  том,  как  достигнуть  благой  цели;  не
было  и  речи  о  приобретениях  или  вознаграждениях.  Идти  вперед,  освободить  Фран¬
цию,  сохранить  ее  неприкосновенно  в  том  положении,  в  каком  она  была  до  рево¬
люции,  восстановить  там  монархическое  правление  и  решительным  ударом  положить
конец  кровопролитной  войне...  Отлагаясь  ныне  от  союза,  его  величество  дает  тем  но¬
вое  доказательство  своего  бескорыстия.  Император  Павел  ничего  другого  не  желал,
кроме  блага  общего;  честь  была  единственным  его  руководителем...  Однако  же,
прекратив  ныне  свое  содействие,  император  российский  не  теряет  из  виду  благого
дела  и,  когда  настанет  время,  снова  готов  поднять  оружие"53.
 Если  эти  документы  и  обнаруживают  человека  с  менталитетом  морализирующей
школьной  учительницы,  то  разве  Александр  I  с  его  сеансами  Юлии  Крюднер  и  Свя¬
щенным  союзом  сильно  отличался  от  него?  Выход  из  коалиции  на  некоторое  время
лишил  Павла  твердой  внешнеполитической  линии,  и  этот  факт  символизируется  уда¬
лением  его  в  один  из  загородных  дворцов,  где  он  пребывал  в  фактической  изоляции
от  дипломатического  корпуса.  Когда  во  Франции  произошел  переворот  18  брюмера,
он  был  должным  образом  отмечен  при  царском  дворе.  Прусский  посланник  писал:
"Говорят,  что  российский  император  не  слишком  опечален  установлением  нового
порядка  вещей  во  Франции"54.  Однако  и  приветствовать  нового  героя  Тюильри  в
Петербурге  вовсе  не  спешили.  Как-никак  тот  был  захватчиком  Ионических  островов,
Мальты  и  Египта.  Когда  министр  иностранных  дел  Ш.М.  Талейран  впервые  написал
через  Берлин  в  Петербург,  предлагая  обсудить  условия  мира,  Павел  сообщил,  что
намерен  оставить  французскую  инициативу  без  ответа55.
 Дипломатическая  история  1800-1801  гг.,  отмеченная  явными  чертами  сумасброд¬
ства,  почти  столь  же  хорошо  отражена  в  исторической  литературе,  как  и  перемен¬
 12

чивая  политика  Павла  во  время  войны  1799  г.,  однако  она  все  же  заслуживает
внимания,  поскольку  так  и  осталась  непонятой  в  историографии56.
 Прежде  всего  следует  остановиться  на  проблеме  вооруженного  нейтралитета
 1800 	г.  29  июля  1800  г.  Петербург  и  Берлин  подписали  договор,  фиксировавший  в
абстрактной  и  благожелательной  форме  основные  принципы  внешней  политики  двух
стран.  Договор  предусматривал  присоединение  к  нему  Швеции,  Дании,  Саксонии,
Ганновера,  Турции  и  Гессен-Кассельского  герцогства57.  Этот  безобидный  документ
положил  начало  тому,  что  в  последние  18  месяцев  павловского  царствования  стало
доминирующей  линией  в  политике.  Отчасти  то  было  возвращением  к  старой  идее  его
воспитателя  Н.И.  Панина  -  Северной  системе,  -  но  с  некоторыми  новыми  чертами.
Теперь  она  приобрела  агрессивную  окраску  и  должна  была  стать  ядром  в  деле
вооруженного  посредничества  для  восстановления  мира  в  Европе.
 Лига  вооруженного  нейтралитета  хорошо  известна  и  представляет  собою  действи¬
тельно  заметное  явление,  но  задумана  она  была  всего  лишь  как  придаток  более
величественной  и  претенциозной  Северной  лиги.  Н.П.  Панин  объяснял  русскому
посланнику  в  Берлине  А.И.  Крюденеру,  что  Северная  лига  замышлялась  как  повто¬
рение  посредничества  1779  г.,  когда  Россия  выступала  гарантом  Тешенского  договора
между  германскими  государствами  после  войны  за  баварское  наследство.  Концен¬
трация  войск  на  границе  должна  была  стать,  по  словам  Панина,  не  чем  иным,  как
прелюдией  к  предъявлению  ультиматума58.  Русский  представитель  в  Стокгольме
заявил  королю  Густаву-Адольфу  IV,  что  "целью  вооруженного  посредничества  долж¬
но  стать  сдерживание  честолюбивых  намерений  Австрии  и  Франции  и  сохранение
существующего  положения  в  Германии"  59.
 У  пруссаков,  однако,  не  хватило  мужества  для  столь  решительного  шага.  Их  по¬
сланнику  было  дано  указание  даже  не  обсуждать  проблему,  а  канцлер  вскоре  прислал
официальную  ноту  с  отказом60.  Северная  лига  в  итоге  была  сведена  к  Лиге  воору¬
женного  нейтралитета,  и  когда  пруссаки  не  решились  исполнить  свой  долг,  как  он
виделся  Павлу,  т.е.  не  стали  оккупировать  Ганновер,  царь  направил  ультиматум
с  требованием  сделать  это  в  24  часа.  30  марта  1801  г.  они  подчинились61.
 Еще  одним  требующим  внимания  сюжетом  дипломатической  истории  1800—
 1801 	гг.  является  вопрос  о  так  называемом  союзе  с  Бонапартом.  В  действительности
союз  этот  не  более  чем  миф.  Бонапарт  и  Талейран,  конечно,  изъявили  готовность
возвратить  Павлу  взятых  в  1799  г.  русских  военнопленных62.  Они  прислали  ему  меч
Ла-Валлетты63,  бывшего  великого  магистра  Мальтийского  ордена,  и  предложили
самый  остров  Мальту64.  Все  это  хорошо  известно,  причем  полагают,  что  Павел  был
обманут  Бонапартом.  Однако  дело  обстояло  не  так.  Павел  действительно  принял
предложение  по  поводу  возвращения  русских  пленных,  но  на  условиях,  что  будет
соблюдена  военная  честь,  т.е.  что  они  дадут  обещание  не  сражаться  больше  против
французов.  Такой  гордый  ответ,  как  разъяснил  датскому  посланнику  вице-канц¬
лер  Ф.В.  Ростопчин,  был  продиктован  "отвращением  императора  к  безвозмезд¬
ным  одолжениям  французского  правительства"  65.  Реакция  русских  на  предложение
острова  Мальты  также  была  очень  прохладной:  в  Петербурге  хорошо  знали,  что
остров  вот-вот  сдастся  англичанам,  которые  держали  его  в  осаде  (что  и  произошло  в
сентябре)66.
 Тем  не  менее  в  октябре  1800  г.  Павел  передал  в  Париж  свои  условия  возобновления
дипломатических  отношений:  "1)  Восстановление  прежнего  положения  острова
Мальты;  2)  Восстановление  целостности  Сардинского  королевства;  3)  Неприкосно¬
венность  Неаполитанского  королевства;  4)  Баварии;  5)  Вюртемберга"67.  Только
21  декабря  1800  г.  была  направлена  официальная  нота  из  Парижа,  в  которой  выра¬
жалось  согласие  с  условиями  Павла68.
 На  сей  раз  Павел  ответил  мягче.  Он  обратился  лично  к  Бонапарту.  "Я  предлагаю
Вам  условиться  о  мерах  относительно  прекращения  бедствий,  которые  вот  уже  в
течение  одиннадцати  лет  приводят  в  отчаяние  всю  Европу.  Я  не  хочу  обсуждать  ни
права  человека,  ни  принципы  различных  форм  правления.  Я  говорю  не  об  этом...
 13

Я  готов  выслушивать  Вас  и  договариваться  с  Вами...  Мой  уполномоченный  Колычев
отправится  вслед  за  этим  письмом"69.
 Инструкции  С.А.  Колычеву  корректировали  условия,  предъявленные  в  октябре.
Так,  Франция  могла  аннексировать  левый  берег  Рейна,  вознаградив  при  этом  князей,
лишающихся  таким  образом  своих  владений,  за  счет  земель,  конфискованных  у  цер¬
ковных  собственников.  Французы  должны  были  обеспечить  восстановление  прежнего
положения  Мальты.  Французские  войска  следовало  вывести  из  Египта,  а  власть
папы  -  реставрировать.  Наконец,  Павел  поручал  Колычеву  предложить  Бонапарту
стать  наследственным  монархом  Франции,  поскольку  "это  единственный  способ
обеспечить  Франции  устойчивое  правление  и  изменить  революционные  начала,  кото¬
рые  вооружили  против  нее  всю  Европу"7().
 Однако  прежде  чем  начались  переговоры,  русская  сторона  выдвинула  новые  усло¬
вия.  Франция  должна  была  пойти  на  мир  с  Сардинией,  вывести  войска  из  Неаполя,
признать  Ионическую  республику,  созданную  под  общим  покровительством  Турции  и
России,  а  также  согласиться  на  русское  посредничество  в  переговорах  французов
с  турками71.
 Эти  условия  после  Люневильского  мира  9  февраля  1801  г.,  разумеется,  были  не¬
приемлемы  для  Парижа.  Переговоры  потерпели  неудачу,  едва  начавшись.  По  вполне
понятным  причинам  Павел  настаивал  на  том,  чтобы  соглашение  о  принципах  общего
умиротворения  в  Европе  предшествовало  восстановлению  дипломатических  отноше¬
ний  между  Францией  и  Россией,  тогда  как  Бонапарт  и  Талейран  желали,  чтобы
восстановление  отношений  предшествовало  условиям  примирения.
 Первые  впечатления  С.А.  Колычева  не  обещали  особой  надежды  на  успех.
"Я  вообще  сомневаюсь  в  успехе  своей  миссии",  -  писал  он,  говоря  о  "необузданной
гордыне"  Бонапарта,  который  ставил  своей  целью  извлечь  пользу  из  вражды  Пруссии
с  Австрией,  России  с  Англией,  России  с  Турцией,  стремился  установить  свое  господ¬
ство  над  всей  Европой.  У  французов,  в  свою  очередь,  осталось  не  лучшее  мнение  о
Колычеве.  Как  писал  Бонапарт  Талейрану,  "трудно  быть  более  назойливым  и  бес¬
толковым,  чем  месье  Колычев"  72.
 Итак,  никакого  франко-русского  союза  весной  1801  г.  не  существовало,  и  если
остальная  Европа  боялась  его,  то  ни  французы,  ни  русские  не  питали  в  этом
отношении  никаких  иллюзий.  Союз  не  состоялся  не  вследствие  убийства  Павла.  Дело
было  в  непримиримых  политических  разногласиях.  Что  же  касается  современников,
то,  кажется,  лишь  один  человек  понимал  внешнюю  политику  России  того  времени  -
баварский  посланник  при  петербургском  дворе  Ф.-Г.  де  Браи,  который  писал:
"В  России  нет  никакой  системы,  прихоть  монарха  составляет  всю  ее  политику...  Его
намерения,  впрочем,  всегда  одни  и  те  же.  Ни  один  правитель,  вероятно,  не  был  более
постоянно  занят  одной  единственной  мыслью,  более  переполнен  одним  и  тем  же
чувством.  Вот  почему  не  столь  уже  необычно  наблюдать  подобное  непостоянство
действий,  так  тесно  соединенное  с  неизменностью  принципов.  Абсолютная  честность,
искреннее  желание,  чтобы  каждый  пользовался  своими  законными  правами,  врож¬
денная  склонность  к  деспотизму,  определенно  рыцарский  склад  характера,  делавший
его  способным  к  принятию  как  самых  великодушных,  так  и  самых  опрометчивых
решений,  -  вот  что  часто  руководило  Павлом  в  его  отношениях  с  другими  державами.
Он  поставил  себя  во  главе  коалиции,  движимый  чувством,  а  не  соображениями
интереса...  Этот  монарх  хотел  стать  реставратором  Европы,  человеком,  который
искоренит  всякую  несправедливость.  Он  полагал,  что  если  объявит,  что  не  имеет
никаких  честолюбивых  замыслов,  не  ищет  никаких  выгод,  тем  самым  вынудит  и
других  поступать  так  же...  Если  бы  Павел  лучше  знал  людей  и  век,  в  котором  жил,  то
никогда  не  совершил  бы  поразительной  ошибки,  вообразив,  что  люди  не  имеют  иных
страстей  и  иных  интересов,  кроме  стремления  к  справедливости"73.
 А  П.  Моран  считал  ошибкой  Павла  то,  что  тот  неизменно  пытался  "достичь  чего-
то  слишком  высокого...  Он  изнурил  себя  в  несбыточных  поисках  незапятнанного
совершенства"7*.
 14

К  похожим  выводам  приходит  и  Р.  Макгру:  "Павел  был  скорее  моралистом,  чем
политиком.  Именно  это  придало  утопический  оттенок  всем  близким  его  сердцу
проектам,  а  его  политическим  действиям  тоталитарный  характер".  Показательна  его
увлеченность  мальтийским  рыцарством.  Вот  как  пишет  об  этом  Р.  Макгру:  "Маль¬
тийское  рыцарство,  реформированное  и  возрожденное...  составляло  неотъемлемую
часть  его  планов  противостояния  революционному  якобинству  и  разгрома  послед¬
него.  Он...  приглашал  изгнанных  из  европейских  стран  дворян  в  Россию,  где  соору¬
жал  бастион  против  разрушительных  сил  современного  мира...  Именно  для  этого  ве¬
ликого  дела  он  и  стал  магистром  Ордена,  мобилизовывал  эмигрантов  и  приглашал  к
участию  в  своем  предприятии  римского  папу...  По  мысли  Павла...  рыцарство  послу¬
жило  бы  образцом  для  поднятия  нравственного  сознания  и  русского  дворянства...
Короче  говоря,  рыцарство  являлось  еще  одним  средством  осуществления  павловской
нравственной  революции"75.
 Р.  Макгру,  как  и  Ф.-Г.  де  Браи,  полагает,  что  коренные  основы  внешней  политики
Павла  были  постоянны  и  последовательны.  Я  придерживаюсь  такого  же  мнения.
Павел  считал,  что  жизненным  интересам  России  соответствует  прочный  и  длитель¬
ный  мир  в  Европе.  Он  отдавал  предпочтение  монархии,  но  форма  правления  в  его
представлении  была  не  столь  важна,  как  поведение  конкретного  правительства.
Враждебность  Павла  к  Директории  была  вызвана  скорее  экспансионистской  полити¬
кой  этого  режима,  чем  его  распубликанской  природой.  Агрессивные  государства
были  одинаково  неприятны  ему,  будь  они  республиками  или  монархиями.  Я  всецело
поддерживаю  вывод,  который  делает  Р.  Макгру:  "Его  принципы  как  во  внешней,  так
и  во  внутренней  политике  наметили  будущее  России...  Он  пытался  открыть  новые
направления  в  русской  внешней  политике.  Во  всех  своих  начинаниях  он  продемон¬
стрировал  бескорыстие.  У  него  не  было  территориальных  притязаний,  он  предлагал
свои  услуги  в  качестве  посредника  и...  стража  (малых  держав.  -  Х.Р.).  Проводившиеся
им  идеи  сделались  своего  рода  конституцйей  для  постнаполеоновской  Европы.  То,  что
он  не  сумел  создать  в  конце  XVIII  в.,  реализовал  в  конце  концов  Меттерних  в  период
между  1815  и  1848  гг."76  Особенно  важными  представляются  два  последних
утверждения.  Внешняя  политика  России  последующих  лет  убеждает  в  этом77.
 Приведенные  цитаты  характеризуют  не  только  политику  Павла,  но  фактически  и
политику  Александра  I,  которую  описывать  значительно  легче,  поскольку  в  данном
случае  в  распоряжении  исследователя  находится  гораздо  более  обширная  и  надежная
документальная  база.  Чтобы  уяснить  сущность  внешней  политики  Александра,  не¬
обходимо  рассмотреть  ее  в  связи  с  тремя  очень  важными  сюжетами,  когда  задавал
тон  именно  он,  а  не  его  французский  противник:  1)  выработкой  политической  линии
непосредственно  после  вступления  на  престол,  т.е.  весной  -  осенью  1801  г.;  2)  созда¬
нием  Третьей  коалиции;  3)  Венским  конгрессом  и  Священным  союзом.
 Придя  к  власти,  Александр  оказался  связанным  договорами  и  обязательствами
предыдущего  царствования,  многие  из  которых  были  для  него  обременительны.
Подобные  обстоятельства  предполагали  наличие  у  него  такого  качества,  как  про¬
тиворечивость.  Именно  она  была  свойственна  его  характеру.
 Главной  проблемой  в  тот  момент  стал  английский  флот,  который,  превратив  в
руины  Копенгаген,  приближался  к  Петербургу.  Александр  заверял  своих  союзников
по  Лиге  вооруженного  нейтралитета,  что  не  покинет  их  и  не  откажется  от  общих
принципов,  хотя  и  предупреждал,  что  принципы  эти  нуждаются  в  некоторой  коррек¬
тировке  применительно  к  политике  Лондона78.  Согласно  условиям  заключенной  мор¬
ской  конвенции,  осуществившей  такую  корректировку,  англичане  сделали  уступки
в  вопросе  о  блокаде,  русские  же  уступили  по  всем  остальным  пунктам.
 Как  только  кризис,  вызванный  конфликтом  с  Великобританией,  миновал,  царь
разослал  по  российским  посольствам  за  границей  первый  документ  с  изложением  сути
своей  политики.  Риторика  его  напоминает  документы  Павла.  Он  будет  затем  неодно¬
кратно  прибегать  к  ней  для  обоснования  курса  своей  дипломатии.  Он  объявил  о  на¬
мерении  отстраниться  от  европейских  дел.  Такой  огромной  стране,  как  Россия,  заяв¬
 15

лял  Александр,  территориальное  расширение  не  нужно.  Он  не  желает  участвовать  в
"междоусобных  распрях"  Европы  и,  подобно  Павлу,  равнодушен  к  вопросу  об
иностранных  формах  правления.  Его  цель  -  дать  своему  народу  все  блага  мира.
Иными  словами,  в  тот  момент  он  выступал  сторонником  невмешательства79.  Однако
даже  здесь  присутствовал  элемент  противоречивости.  Если  бы  я  взялся  за  оружие,
говорил  Александр,  то  только  для  защиты  своего  народа  "или  жертв  честолюбия,
тревожного  для  спокойствия  Европы".
 Он  чувствовал  тяжесть  обязательств  отца.  "Вступив  на  престол,  я  обнаружил,  что
опутан  политическими  обязательствами,  ряд  из  которых  прямо  противоречил  инте¬
ресам  государства  и...  не  согласовывался  с  географическим  положением  и  обычаями
договаривающихся  сторон".  Россия,  например,  "не  имела  прямых  интересов"  в  Неа¬
поле.  Другим  случаем  подобного  рода  являлось  объявление  Павлом  войны  Испании:
оно  было  аннулировано.  Хуже  обстояло  дело  с  договором  о  взаимной  обороне  с
Португалией.  Когда  последняя  подверглась  франко-испанскому  вторжению  в  мае-
июне  1801  г.,  Александр  вынужден  был  признаться,  что  при  всем  его  сочувствии  к
несчастью,  постигшему  жертву  агрессии,  Россия  не  в  состоянии  помочь  ей80.
 Еще  одним  важным  делом,  которое  унаследовало  царь,  были  переговоры  с
Бонапартом.  Александр  направил  своему  уполномоченному  в  Париж  проект  нового
договора,  в  котором  уже  отсутствовали  наиболее  экстравагантные  требования  Павла.
Признавая  свои  обязательства  в  итальянском  вопросе  в  целом  трудно  выполнимыми,
Александр  продолжал  все-таки  заботиться  об  интересах  Неаполитанского  и  Сардин¬
ского  королевств81.  Бонапарт  же,  как  только  узнал  о  смерти  Павла,  поспешил  принять
в  обоих  государствах  превентивные  меры  -  закрыть  порты,  разместить  французские
войска  в  Неаполе,  подготовиться  к  аннексии  Сардинии.  Александру  почти  не
оставалось  выбора  для  действий  в  тех  вопросах,  по  поводу  которых  он  не  проявлял
тогда  особой  озабоченности82.
 Когда  был  подписал  мирный  договор  с  Францией  и  сопровождавшая  его  полити¬
ческая  конвенция,  оказалось,  что  они  отражают  пожелания  французов.  Как  и  по
Тешенскому  трактату,  обе  державы  должны  были  стать  посредниками  и  гарантами  в
деле  вознаграждения  германских  владетелей.  Россия  должна  была  посредничать  при
заключении  мира  Франции  с  турками.  Бонапарт  обязался  сохранять  целостность
Неаполитанского  государства.  Обе  стороны  должны  были,  насколько  это  позволяло
"существующее  положение  вещей",  позаботиться  об  интересах  Сардинии83.
 Намерения  Александра  по  реорганизации  Германии  были  просты:  как  можно
меньше  менять  устройство  страны,  но  усилить  ее  так,  чтобы  не  допустить  револю¬
ционной  анархии  и  сделать  ее  более  способной  противостоять  агрессии,  особенно
французской84.  Случилось,  однако,  что  Бонапарт,  воспользовавшись  географическим
положением  и  престижем  Франции,  исключил  южногерманские  государства  из  сферы
российского  влияния,  превратив  их  во  французских  сателлитов85.
 Решив  необходимые  вопросы  внешней  политики,  Александр  переключил  внимание
на  внутренние  дела,  явно  отдавая  им  предпочтение.
 В  царствование  Александра  I  достигла  своей  высшей  точки  та  тенденция,  которая
стала  присуща  русскому  государству  и  обществу  после  смерти  Петра  I.  Речь  идет  о
почти  полном  прекращении  господства  монархии  над  аристократией,  которое  уста¬
новил  Петр.  Екатерина  II  была  напугана  грубым  ответом  дворянства  на  предложение
смягчить  крепостное  право,  сделанное  в  Уложенной  комиссии,  напугана  пугачевским
восстанием,  а  после  начала  Французской  революции  получила  предупреждение  о
приближающейся  анархии.  Угроза  монархии  со  стороны  аристократии  чрезвычайно
возросла  после  убийства  Павла.  Во  всяком  случае,  это  событие  повергло  Александра
в  ужас86.  Его  внутренняя  политика  по  существу  была  парализована  оппозицией  дво¬
рянства.  Его  царствование  стало  повторением  двух  предыдущих:  все  тот  же  поворот
от  внутренних  дел  к  внешним.  Однако  во  внешних  делах  он  натолкнулся  на  такое  же
противодействие  проектам  союза  с  Францией,  какое  испытал  Павел.  Тем  не  менее  он
воспринял  многие  принципы  и  приоритеты  отца.
 16

После  царствования  Екатерины  и  вплоть  до  крушения  империи  Александр  I  -
единственный  российский  монарх,  который  питал  неподдельно  восторженные  чувства
в  отношении  реформ.  Но  его  политическая  программа  по  большей  части  осталась
двусмысленной  и  неопределенной,  поскольку  он,  подобно  Екатерине,  не  мог  легко¬
мысленно  и  безрассудно  вступить  на  путь  либеральных  реформ  в  такой  стране,  как
Российская  империя,  где  система  власти  была  насквозь  пропитана  цепкими  тради¬
циями  и  духом  консерватизма.  Невольно  напрашивается  вывод,  что  политическое
мышление  Александра  было  девственно  чистым,  что  он  хранил  и  лелеял  его  в  завет¬
ных  уголках  своей  души.  Он  более  всего  напоминает  знаменитого  персонажа,  кото¬
рого  Тургенев  метко  назвал  "лишним  человеком".  Этот  тип  "совестливого  барина"
олицетворяет  собою  передовые  западноевропейские  идеи  в  государстве  и  обществе,
которые  не  приемлют  их.  А  поскольку,  за  неимением  политической  середины,  он
отказывается  выбрать  один  из  двух  единственно  практически  открытых  ему  путей,
а  именно  сотрудничество  с  режимом  либо  безоглядный  и  безжалостный  терроризм,
ему  остается  только  уйти  -  в  нравственный  паралич.
 Так  или  иначе,  Александр  действовал  осторожно,  что  в  условиях  России  означало
действовать  тайно87.  Его  помыслы  и  политические  проекты  в  течение  почти  всего
царствования  вращались  вокруг  двух  вопросов:  дарования  конституции  и  освобожде¬
ния  крепостных.  В  его  царствование  появился  целый  поток  подобных  проектов,
причем  все  они  формулировались  в  самой  осторожной,  абстрактной  и  противоре¬
чивой  форме.  В  основе  их  было  стремление  достичь  верховенства  закона,  создать
некое  "правовое  государство",  способное  наложить  определенные  узы  как  на  монар¬
ха,  так  и  на  его  подданных,  и  навсегда  покончить  с  правлением  капризных  фаворитов
и  тиранов,  которыми  столь  богато  оказалось  восемнадцатое  столетие.  Многие  дво¬
ряне,  достоинство  которых  сильно  пострадало  от  павловских  причуд,  приняли  новые
веяния  близко  к  сердцу.  Они  горели  желанием  поддержать  конституционные  устрем¬
ления  нового  монарха.
 Вопрос  о  конституционной  реформе  осложнялся,  однако,  рядом  обстоятельств.
Дворянство,  понимавшее  новые  идеи  и  поддерживавшее  их,  действовало  в  основном
во  имя  политического  освобождения  своего  собственного  сословия  и  вопреки  инте¬
ресам  других  общественных  классов  и  политических  группировок.  К  тому  же  в  среде
самого  дворянства  существовали  многочисленные  конфликтующие  фракции  и  груп¬
пировки.
 Старьте  аристократы  сформировали  сенаторскую  партию,  возглавлявшуюся  Алек¬
сандром  Воронцовым.  Они  стремились  сосредоточить  прерогативы  "правового
государства"  главным  образом  в  Сенате,  где  имели  сильные  позиции.  Либерально
настроенные  молодые  друзья  Александра,  входившие  в  Негласный  комитет,  высту¬
пили  против  программы  сенаторской  партии.  Они  опасались,  что  эта  программа
выльется  лишь  в  одну  реформу,  которая  похоронит  надежды  на  осуществление  всех
остальных.  Кучка  закоренелых  консерваторов  (Ф.В.  Ростопчин,  А.Б.  Куракин,
А.С.  Шишков),  вспоминавших  царствование  Екатерины  как  золотой  век  дворянства,
безусловно  поддерживала  традиционные  самодержавные  прерогативы  российского
монарха.  Существовала,  наконец,  заговорщическая  группа  убийц  Павла  во  главе  с
Н.П.  Паниным  и  П.А.  Паленом.  Александр,  разумеется,  боялся  их.  Говорят,  что  не
один  месяц  царь  чувствовал  себя  их  заложником.  Он  не  мог  забыть  судьбы  отца88.
 Подлинную  реформу  в  среде  русского  общества  можно  было  провести  только  при
наличии  консенсуса  и  поддержки  ее  в  том  социальном  слое,  в  котором  они  были
достижимы.  Но  консенсус-то  и  оказался  невозможным.  Лучшим  примером  здесь
служит,  конечно,  вопрос  о  крепостном  праве.  Характерно,  что  Александр  действовал
путем  проб,  очень  осторожно  и  осмотрительно.  Сначала  он  был  готов  восстановить
нормы  старого  закона,  запрещавшего  продажу  крепостных  без  земли,  на  которой  они
жили.  Он  начал  заниматься  проектом,  предусматривавшим  возможность  выкупа
казной  крестьян  у  их  собственников,  а  также  другим  -  о  предоставлении  семье  кре¬
постного  права  покупать  себе  свободу.
 17

Слухи  об  этих  планах  вызвали  острейшую  реакцию  в  дворянской  среде.  Проте¬
стовал  и  Негласный  комитет,  избранный  самим  царем  из  молодых  друзей-радикалов.
В  конце  концов  Александр  вынужден  был  пойти  на  компромисс.  Он  только  запретил
помещать  в  газетах  объявления  о  продаже  крепостных  без  земли  и  разрешил  дво-
рянам-землевладельцам  освобождать  целые  деревни  с  крепостными  вместе  с  землей.
Однако  дворянство  было  серьезно  недовольно  даже  и  такими  половинчатыми  ме¬
рами.  Короче  говоря,  проекты  внутренних  реформ  Александра  оказались  в  патовой
ситуации.
 В  этот  момент  по  счастливому  стечению  обстоятельств  Александр  нашел  нового
министра  иностранных  дел  Адама  Чарторыйского.  Этот  человек,  подобно  самому
царю,  был  переполнен  проектами.  Однако  проекты  эти  относились  к  внешней  поли¬
тике.  Война  Третьей  коалиции  против  Франции  освободила  Александра  от  проблемы
реформ,  подобно  тому,  как  война  с  Турцией  вызволила  Екатерину  из  похожего
затруднительного  положения,  связанного  с  работой  Уложенной  комиссии.
 27  июня  1801  г.  Александр  писал  своему  посланнику  во  Франции  А.И.  Моркову,
что  если  Бонапарт  станет  продолжать  проводить  внешнеполитическую  линию  Дирек¬
тории,  перспектив  на  мир  в  Европе  останется  очень  немного89.  Между  тем  Бонапарт
реформировал  Швейцарию,  Голландию,  сделал  себя  президентом  новой  Итальянской
республики,  пожизненным  первым  консулом,  а  затем  и  императором,  аннексировал
Пьемонт,  расстрелял  герцога  Энгиенского,  захватил  Геную.  Вскоре  начала  созда¬
ваться  новая  коалиция.
 Характерным  для  Александра  I  оказалось  то  обстоятельство,  что  вступлению
в  первую  для  него  войну  он  нашел  нравственное  оправдание  и  оформил  его  с  витие¬
ватой  литературной  выразительностью.  Если  России  предстоит  переступить  границы
ее  собственных  национальных  интересов  -  момент  очень  важный  -  и  вмешаться  в
дела  Европы,  писал  Александр,  она  сделает  это  во  имя  установления  такого  порядка
вещей,  который  принесет  действительную  пользу  для  человечества  и  гарантирует
европейским  странам  постоянный  мир.
 Власть  Бонапарта  над  Европой,  заявлял  Александр,  грозит  уничтожить  всякие
понятия  о  справедливости,  праве  и  морали  в  международных  делах,  заменив  их  тор¬
жеством  преступления  и  беззакония,  и  таким  образом  поставить  на  карту  безопас¬
ность  всего  континента.  Исходя  из  этих  принципов,  он  наметил  конкретные  цели:
вернуть  Францию  в  ее  прежние  границы,  дать  ей  новую  форму  правления;  освободить
Сардинию,  Швейцарию,  Голландию;  заставить  Францию  вывести  войска  из  Неаполя  и
Германии;  сохранить  независимость  Турции;  сформировать  большие  государства  или
федерацию  государств  на  границах  Франции  в  качестве  барьера  против  французской
экспансии.
 Чтобы  вернее  добиться  успеха  в  войне,  царь  намеревался  принудить  своенравную
Пруссию  присоединиться  к  коалиции90.  Главным  средством  для  достижения  означен¬
ных  целей  были  бы  поиски  поддержки  в  европейском,  а  особенно  во  французском
общественном  мнении.  Такой  поддержки  для  своей  программы  дома,  в  России,  Алек¬
сандр  не  мог  найти.  В  основе  будущего  мира,  по  мнению  царя,  должно  было  лежать
нечто  подобное  государственным  границам,  прочерченным  в  соответствии  с  явно
узнаваемыми  национальными  рубежами  или  естественными  границами  (идея,  которая
разрушила  бы  его  собственную  империю).  Наконец,  Александр  предложил  некую
систему  соглашений  держав  для  поддержания  мира  после  победоносной  войны  ("евро¬
пейский  концерт").  Он  объявлял,  что  им  движет  только  стремление  к  "всеобщему
благополучию"91.
 Несмотря  на  то,  что  Александр  заранее  сговорился  с  англичанами  о  целях  войны  и
условиях  мира,  он  изображал  свои  проекты  в  1805  г.  как  вооруженное  посредни¬
чество!92  Это  означает,  что  он  готов  был  представить  как  французскому,  так  и
английскому  правительствам  условия  англо-русских  договоренностей  как  основу  для
создания  коалиции  России  и  Австрии,  а  если  возможно,  то  и  Пруссии,  пытаясь  при
этом  уладить  конфликт  между  Великобританией  и  Францией.
 18

Все  это  являлось  точной,  но  разумной  копией  политики  безумного  Павла,  стре¬
мившегося  использовать  свою  Северную  лигу  зимой  1800—1801  гг.  для  подобного  же
рода  вооруженного  посредничества  между  французами,  с  одной  стороны,  и  англо¬
австрийским  союзом  -  с  другой.  Если  не  принимать  во  внимание  экстравагантности
последних  двух-трех  недель  жизни  Павла,  то  по  существу  это  был  его  план,  только
скорректированный  ходом  событий:  Бавария  и  Вюртемберг  были  достаточно  щедро
вознаграждены  Бонапартом,  чтобы  продолжать  смотреть  на  Россию  как  на  свою
защитницу;  Павел  не  включил  в  проект  Парижского  договора  пункт  об  оказании  по¬
мощи  Швейцарии  и  Голландии,  однако  направил  войска  для  освобождения  этих  стран.
Хотя  теперь  не  существовало  дела,  связанного  с  великим  магистром  Мальтийского
ордена,  Александр,  настаивая  на  эвакуации  англичан  с  острова,  едва  не  сделал  союз
1805  г.  мертворожденным.  Тем  временем,  уже  будучи  полностью  вовлеченным  в  союз
с  Англией,  царь  все  же  без  колебаний  отстаивал  неприемлемые  для  англичан
принципы  нейтрального  мореплавания  и  вновь  чуть  не  нанес  этим  удара  по  союзу93.
Можно  предположить  двоякую  вещь:  либо  Александр  и  его  союзники  подпали  под
обаяние  личности  Павла  (нелепое  предположение),  либо  Павел  был  не  так  уж  бе¬
зумен,  как  порою  принято  считать.
 Когда  война  была  закончена  и  Александр  с  Наполеоном  в  Тильзите  объединили
свои  силы,  царь  вернулся  к  прежним  намерениям.  На  сей  раз  в  роли  Негласного
комитета  выступал  один  человек  -  вероятно,  самый  способный  государственный  дея¬
тель  в  истории  России  -  Михаил  Сперанский,  сын  священника,  женатый  на  англи¬
чанке.  Александр  поручил  ему  составить  проект  основных  законов,  и  тот  подготовил
хороший  документ.  В  нем  говорилось  о  гражданских  правах  для  всего  населения,  о
политических  правах  для  класса  собственников  и  о  разделении  власти  на  судебную,
законодательную  и  исполнительную.  Проект  не  был  претворен  в  жизнь,  но  сам  факт
разработки  его  напугал  дворян.  Непосредственно  перед  войной  1812  г.,  из  уважения  к
добрым  чувствам  русской  нации,  столь  необходимым  в  военной  обстановке,  царь
уволил  непопулярного  франкофила  Сперанского  и  положил  под  сукно  его  консти¬
туцию.
 Союз  с  Францией  и  реформаторский  проект  Сперанского  вновь  сделали  актуаль¬
ной  проблему  общественного  мнения.  Эмиссары  Наполеона  аккуратно  сообщали  о
массовом  недовольстве  союзом  с  Францией.  Генерал  Савари  писал,  что  Франция  име¬
ет  в  России  лишь  двух  друзей  -  императора  и  министра  иностранных  дел  Н.П.  Румян¬
цева94.  Один  придворный  прямо  предостерегал  Александра:  "Берегитесь,  Ваше  вели¬
чество.  Вы  можете  окончить,  как  Ваш  отец!"95  Отвечая  на  вопрос  другого  прибли¬
женного  о  причинах  увольнения  М.М.  Сперанского,  царь  дал  понять,  что  только
обстоятельства  могли  заставить  его  сделать  такую  уступку  общественному  мнению96.
 Когда  в  конце  1812  г.  Александр  и  его  армии  перешли  русскую  границу  и  двинулись
в  Центральную  Европу,  царь  должен  был  сделать  очень  важный  выбор:  продолжать
дальше  войну  в  Европе  или  нет.  Накануне  войны  он  дал  клятву  не  начинать  ее
первым,  но  и  не  складывать  оружия  до  тех  пор,  пока  хотя  бы  один  французский
солдат  останется  на  русской  земле.  Фельдмаршал  М.И.  Кутузов  осмелился  напомнить
ему  об  этом,  заметив,  что  царь  выполнил  первую  часть  клятвы,  теперь  остается
выполнить  вторую  ее  часть  и  закончить  войну.  Кутузова  поддержал  Румянцев.  Од¬
нако  Александр  был  одержим  грандиозной  идеей,  подсказанной  жаждой  возмездия  и
тщеславием.  Он  решил  заключить  мир  только  в  Париже  -  и  добился  этого.  Его
словами  были:  "Наполеон  или  я,  я  или  он,  но  вместе  мы  не  можем  царствовать"97.
 Цели,  которые  ставил  в  тот  момент  Александр,  являлись  логическим  развитием
как  целей  Павла,  которые  тот  преследовал  в  1800-1801  гг.,  так  и  самого  Александра
времен  подготовки  англо-русской  союзной  конвенции  1805  г.:  возвращение  Пруссии  и
Австрии  к  тому  состоянию,  в  котором  они  находились  до  разгрома  1805  и  1806  гг.;
возврат  территории  Франции  к  дореволюционным  границам;  роспуск  Рейнского
союза  и  восстановление  независимости  северогерманских  и  южногерманских  госу¬
дарств;  освобождение  Италии  и  Нидерландов  от  французского  владычества;  рестав¬
 19

рация  Бурбонской  династии  в  Испании;  превращение  земель,  расположенных  на
границах  с  Францией,  в  барьер  против  французской  экспансии98.  Единственным  пунк¬
том,  выделяющимся  из  этой  смеси  военных  целей,  стал  собственный  проект
Александра  I,  очерчивавший  будущее  устройство  Польши.
 *  *  *
 Россия  вышла  из  эпопеи  1812  г.  сильнейшей  державой  континента,  а  возможно,  и
всего  мира.  Однако  с  реформами  было  покончено,  и,  что  еще  важнее,  победа  оказала
на  страну  воздействие,  противоположное  тому,  которое  имело  поражение  в  1856  г.
Эта  победа  наложила  своего  рода  печать  превосходства  на  российскую  систему
правления.  Тем  не  менее  в  1815  г.  Александр  вернулся  к  той  миссии,  к  которой,  по  его
мнению,  он  был  призван.  В  недавно  присоединенной  Финляндии  (1808  г.)  он  под¬
твердил  традиционную  конституцию  и  запретил  крепостное  право.  Наполеон  в  1807  г.
освободил  крестьян  в  Великом  герцогстве  Варшавском,  но  без  земли,  а  Александр
даровал  Польше  конституцию.  В  1817  г.  царь  тайно  повелел  начать  подготовку
освобождения  крепостных  в  восточной  части  Украины.
 В  речи  при  открытии  первой  сессии  сейма  в  Варшаве  в  марте  1818  г.  он  сказал  (по-
французски),  что  желает  основать  "юридически  свободные  учреждения"  на  всех
землях,  вверенных  ему  Провидением.  Он  велел  немедленно  сделать  перевод  речи  и
разослать  его  по  всей  России.  В  стране  речь  восприняли  как  предвестницу  освобож¬
дения  крепостных.  В  одном  из  писем  того  времени  говорилось,  что  "все  общество
(читай  "дворянство".  -  Х.Р.)  встревожено  намерением  императора  освободить  кресть¬
ян".  Автор  другого  письма  отмечал,  что  речь  вызвала  "приступы  страха  и  уныния".
Вскоре  Александр  поручил  Н.Н.  Новосильцеву  подготовить  конституцию  для
России99.  Есть  косвенные  свидетельства,  говорящие  в  пользу  того,  что  интерес  Алек¬
сандра  к  Польше  частично  заключался  в  желании  сделать  ее  достойным  примером
для  России.  Не  исключено  также,  что  он  рассматривал  ее  как  возможное  убежище  на
случай,  если  освобождение  русских  крепостных  стало  бы  угрожать  ему  повторением
судьбы  его  несчастного  отца1(Х).
 Наконец,  он  устал  от  борьбы.  Когда  настроения,  царившие  в  обществе,  убедили  его
в  неосуществимости  его  планов,  он,  по-видимому,  уступил  обстоятельствам  и  впал  в
угнетенное  состояние.  А  затем  начался  по-настоящему  консервативный  период
правления,  ознаменованный,  например,  учреждением  Министерства  духовных  дел  и
народного  просвещения  во  главе  с  А.Н.  Голицыным,  отъявленным  реакционером,
преследовавшим  лучших  деятелей  русского  образования,  изгонявшим  их  из  универси¬
тетов.  Теперь  Александру,  думается,  уже  было  трудно  решительно  обратиться  к
внутренним  политическим  вопросам.  В  течение  последних  десяти  лет  своего  царство¬
вания  он  много  путешествовал,  покрыв  в  общей  сложности  135  000  миль!101
 Опыт  Александра  иллюстрирует  одно  старинное  русское  явление  и  одно  новое.  С
одной  стороны,  речь  идет  о  традиционном  российском  феномене  -  реформах,  прово¬
димых  исключительно  сверху.  В  этом  случае,  однако,  крушение  планов  Александра  с
предельной  ясностью  проливает  свет  на  новое  обстоятельство,  элементы  которого
могут  быть  ретроспективно  прослежены  на  протяжении  нескольких  предшество¬
вавших  поколений.  После  смерти  Петра  I  российское  дворянство  сумело  сбросить
ярмо  правительственного  контроля,  которое  тот  так  прочно  надел  на  него.  С  сере¬
дины  XVIII  столетия  и  вплоть  до  конца  существования  империи  консервативные
общественные  силы  зачастую  обладали  достаточной  мощью,  чтобы  помешать  пра¬
вительству  поступать  так,  как,  по  мнению  последнего,  было  необходимо  для  обеспе¬
чения  благополучия  нации.  Реформы  Александра  II  во  второй  половине  XIX  в.  дают
нам  пример  крушения  надежд  и  планов,  аналогичного  тому,  которое  произошло  при
Александре  I.
 Во  внутренней  политике  в  течение  всего  XIX  столетия  наблюдалась  четко  выра¬
женная  преемственность.  Александру  II  удалось  осуществить  ряд  проектов,  которые
 20

разработал  М.М.  Сперанский  для  Александра  I.  Преемственность  во  внешней  поли¬
тике  сохранялась  вплоть  до  Крымской  войны.  Были  заключены  союзы  с  Турцией  в
1799,  1805  и  1833  гг.  Континентальная  блокада,  направленная  против  английской
торговли,  осуществлялась  в  1801,  1808  и  в  последующие  годы.  Система  конгрессов
отражала  взгляды  Павла  и  Александра  в  .1796-1805  гг.  Религиозная  нравственность  во
внешней  политике  проявилась  в  случаях  с  мальтийским  рыцарством,  Священным
союзом,  а  также  с  защитой  Святых  мест  Палестины  накануне  Крымской  войны.
Павел  и  Александр  I  относились  с  большой  сдержанностью  к  французским  Бурбонам:
оба  они  то  предоставляли  им  убежище  в  Митаве,  то  отказывали  в  нем.
 Хотя  взаимодействие  внутренней  и  внешней  политики  и  делает  правления  трех
российских  монархов  похожими,  существует  все-таки  одно  важное  обстоятельство,
которое  отличает  первое  царствование  от  двух  последующих.  Иностранка  Екатерина
воевала  за  русские  интересы,  как  она  их  понимала,  тогда  как  уроженцы  России  Павел
и  Александр  сражались  в  основном  за  интересы  Европы  в  целом.
 Примечания
 1 	См.,  напр.:  Maxwell  К.  Pombal:  Paradox  of  the  Enlightenment.  Cambridge,  1995;  idem.  Pombal:  the
Paradox  of  Enlightenment  and  Despotism  //  Enlightened  Absolutism  /  Ed.  by  H.M.  Scott.  London,  1990.  P.  75-118.
 2 	Его  называют  "государственным  либерализмом",  что  звучит  парадоксально,  но  не  совсем  неправильно.
См.:  Омельченко  О.А.  "Законная  монархия"  Екатерины  II:  Просвещенный  абсолютизм  в  России.
М.,  1993.  С.  373.
 3Б  ильбасов  В.  А.  История  Екатерины  Второй.  T.  1.  СПб.,  1890.  С.  437.
 4Омельченко  О.А.  Указ.  соч.  С.  205-206.
 5  Там  же.  С.  89-101;  Griffiths  D.  Catherine’s  Charters:  A  Question  of  Motivation  //  Canadian-American
Slavic  Studies.  Vol.  23.  1989.  P.  58-82.
 6Kize  vetter  A.  A.  La  commission  de  1767  //  Histoire  de  Russie  /  Ed.  by  P.  Miliukov,  Ch.  Seignobos,
L.  Eisenmann.  Vol.  2.  Paris,  1935.  P.  552-570.
 7Kamenskii  A.B.  Empress  Catherine  II  //  The  Emperors  and  Empresses  of  Russia:  Rediscovering  the
Romanovs/Ed.  by  D.B.  Raleigh,  A.A.  Iskenderov.  Armonk  (New  York),  1996.  P.  159.
 8 	Записки  императрицы  Екатерины  II.  M.,  1989.  С.  175.
 9 	J  о  n  е  s  R.E.  Catherine  the  Great  and  the  Russian  Nobility.  Доклад  на  конференции  в  Эйтине  (Германия),
посвященной  двухсотлетней  годовщине  со  дня  смерти  Екатерины  II.
 10 	Омельченко  О.А.  Указ.  соч.  С.  206-233.
 11 	В  а  г  t  1  е  11  R.Р.  Catherine’s  Draft  Charter  to  the  State  Peasantry  //  Canadian-American  Slavic  Studies.  Vol.
23.  P.  50.
 12 	Частновладельческие  крестьяне  составляли  в  то  время  53%  всего  населения  страны.  См.:
Jones  R.E.  Catherine  the  Great  and  the  Russian  Nobility.
 ,3Джеджула  K.E.  Россия  и  Великая  французская  буржуазная  революция  конца  XVIII  в.  Киев,
1972;  Shtra  nge  М.М.  La  Révolution  française  et  la  société  russe.  M.,  1960.  P.  78,  122,  183  etc.
 ,4Kamenskii  A.B.  Op.  cit.  P.  153-154.
 15 	Как  пишет  Д.  Рэнсел  (R  a  n  s  е  1  D.  The  Politics  of  Catherinian  Russia:  the  Panin  Party.  New  Haven,  1975),
русское  дворянство  не  составляло  единый,  однородный  социальный  блок.  В  нем  были  группировки  лиц,
имевших  общие  интересы,  различные  партии  и  фракции.  Лучшим  примером  здесь  может  служить
конфликт  между  партиями  Панина,  Орлова  и  Потемкина  по  вопросам  внешней  политики  в  70-х  гг.  XVIII  в.
Данный  вопрос,  однако,  не  тема  настоящей  статьи.  Во-первых,  относительно  освобождения  крепостных
мнение  дворянства,  исходя  из  различных  практических  соображений,  было  единодушно  отрицательным.
Во-вторых,  партии,  участвовавшие  в  борьбе  вокруг  внешнеполитических  вопросов,  состязались  за  преиму¬
щественное  положение  при  дворе,  и  дворянство  в  целом,  как  мы  увидим,  было  почти  так  же  враждебно
настроено  против  территориальной  экспансии,  как  и  против  освобождения  крестьян.  Квалифицированная
характеристика  дворянства  представлена  в  следующих  работах:  Blum  J.  Lord  and  Peasant  in  Russia  from  the
Ninth  to  the  Nineteenth  Century.  Princeton,  1961;  M  a  d  a  r  i  a  g  a  I.  de.  The  Russian  Nobility  in  the  Seventeenth
and  Eighteenth  Centuries  //  The  European  Nobilities  in  the  Seventeenth  and  Eighteenth  Centuries  /  Ed.  by  H.M.  Scott.
Vol.  2.  New  York,  1995.  P.  223-273.
 16 	J  о  n  e  s  R.E.  The  Nobility  and  Russian  Foreign  Policy,  1560-1811  //  Cahiers  du  monde  russe  et  soviétique.
Vol.  34.  1993.  P.  159-170.  См.  также:  G  e  y  e  г  D.  "Gesellschaft"  als  staatliche  Veranstaltung:  Bemerkungen  zur
Sozialgeschichte  der  russischen  Staatsverwaltung  im  18.  Jahrhundert  //  Jahrbücher  fur  Geschichte  Osteuropas.  Bd.  14.
1966.  S.  21-50;  idem.  Staatsaufbau  und  Sozialverfassung:  Problème  des  russischen  Absolutismus  am  Ende  des  18.
Jahrhunderts  //Cahiers  du  monde  russe  et  soviétique.  Vol.  7.  1966.  P.  366-377.
 21

17 	M  e  d  i  g  е  г  W.  Moskaus  Weg  nach  Europa:  der  Aufstieg  Russlands  zum  europäischen  Machtstaat  im
Zeitalter  Friedrichs  des  Grossen.  Braunschweig,  1952.
 IK  Цит.  no:  Ibid.  S.  112.
 19 	Цит.  no:  Ibid.  S.  108.
 20 	Ibid.  S.  295.
 21 	Цит.  no:  J  о  n  e  s  R.E.  The  Nobility  and  Russian  Foreign  Policy,  1560-1811.  P.  159.
 22 	Ibid.  H.И.  Панин,  возможно,  был  самой  политически  влиятельной  фигурой  раннего  периода
екатерининского  царствования.  Он  являлся  также  воспитателем  вел.  кн.  Павла.  Появление  значительной
части  его  литературного  наследия  объясняется  именно  этим  его  положением.  Взгляды  Никиты  Панина,  а
также  его  брата  Петра  сделались  предметом  интенсивного  изучения.  См.:  Русская  старина.  1882.  №  36.
С.  315-330;  Лебедев  П.С.  Графы  Никита  и  Петр  Панины.  СПб.,  1863;  Г  е  й  с  м  а  н  П.А.,  Д  у  -
б  о  в  с  к  и  й  А.Н.  Граф  Петр  Иванович  Панин,  1721-1789;  Исторический  очерк  военной  и  государст¬
венной  деятельности.  СПб.,  1897.  С.  90;  The  Memorandum  of  Count  Nikita  Panin,  28  December  1762  //  Plans  for
Political  Reform  in  Imperial  Russia,  1730-1905  /  Ed.  by  M.  Raeff.  Englewood  Cliffs,  1966.  P.  53-68;  Ransel  D.
The  Politics  of  Catherinian  Russia:  the  Panin  Party,  (chapter  3);  i  d  e  m.  An  Ambivalent  Legacy:  The
Education  of  the  Grand  Duke  Paul  //  Paul  I:  An  Assessment  of  His  Life  and  Reign  /  Ed.  by  H.  Ragsdale.  Pittsburgh,
1979.  P.  1  —  16;  Ragsdale  H.  Tsar  Paul  and  the  Question  of  Madness:  An  Essay  in  History
and  Psychology.  Westport,  1988.  P.  32-39;  M  c  G  г  e  w  R.E.  Paul  I  of  Russia,  1754-1801.  Oxford,  1992.
P.  57-69.
 23 	Обзор  сведений  о  том,  как  Екатерина  аргументировала  необходимость  поворота  от  Балтики  к
Черному  морю,  см.:  Bagger  Н.  The  Role  of  the  Baltic  in  Russian  Foreign  Policy,  1721-1773  //  Imperial  Russian
Foreign  Policy/Ed.  by  H.  Ragsdale.  Washington;  New  York,  1993.  P.  61-71.
 24 	J  о  n  e  s  R.E.  Opposition  to  War  and  Expansion  in  Late  Eighteenth  Century  Russia  //  Jahrbücher  für
Geschichte  Osteuropas.  Bd.  32.  1984.  S.  38,  42.
 25 	Искать  русские  документы  о  "греческом  проекте"  -  неблагодарное  занятие.  По  неизвестным  при¬
чинам  обсуждение  его  не  нашло  отражения  в  опубликованных  материалах  (См.:  Архив  Государственного
совета.  СПб.,  1869).  То,  что  нам  известно  об  этих  заседаниях,  исходит  из  неожиданного  источника.  А.Р.  Во¬
ронцов,  один  из  руководителей  внешней  политики  России,  во  всех  деталях  рассказывал  о  них  австрийскому
послу  графу  Людвигу  Кобенцлю,  который,  исполняя  свой  долг,  сообщил  обо  всем  венскому  двору.  В
результате,  мы  можем  прочесть  о  том,  что  в  действительности  происходило  на  заседаниях  Совета  при
высочайшем  дворе  в  Петербурге,  только  в  материалах  венского  Государственного  архива.
 26 	Haus-,  Hof-,  und  Staatsarchiv,  Russland  II:  Berichte,  Faszikel  65,  №  48,  P.S.  I.  Подробнее  см.:  R  a  g  s  d  а  -
 I  e  H.  Evaluating  the  Traditions  of  Russian  Agression:  Catherine  II  and  the  Greek  Project  //  Slavonic  and  East
European  Review.  Vol.  66.  1988.  P.  91-117.
 27 	Zinkeisen  J.W.  Geschichte  des  Osmanischen  Reiches  in  Europa.  7  Bände.  Hamburg,  1840-1863.  Bd.  6.
S.  312.
 28 	S  é  g  u  r  L.-Ph.,  de.  Mémoires.  Vol.  2.  Paris,  1827.  P.  293-294.
 29 	L  a  I  о  y  E.  Les  plans  de  Catherine  II  pour  la  conquête  de  Constantinople.  Paris,  1913.  P.  7.
 30 	M  a  p  T  e  h  с  Ф.  Собрание  трактатов  и  конвенций,  заключенных  Россиею  с  иностранными  держа¬
вами.  Т.  2.  СПб.,  1875.  С.  244-245.
 31 	Archiv  für  österreichische  Geschichte.  Bd.  42.  1870.  S.  442.
 32 	L  о  j  e  k  J.  Catherine  II’s  Armed  Intervention  in  Poland:  Origins  of  the  Political  Decisions  at  the  Russian
Court  in  1791  and  1792//Canadian-American  Slavic  Studies.  Vol.  4.  1970.  P.  570-593.
 33 	Подробнее  см.:  Jones  R.E.  Provincial  Development  in  Russia:  Catherine  II  and  Jakob  Sievers.  New
Brunswick,  1984.
 34 	См.:  Кулишер  И.М.  Очерк  истории  русской  торговли.  Пг.,  1923.  С.  276;  Покровский  С.  А.
Внешняя  торговля  и  внешняя  торговая  политика  России.  М.,  1947;  H  e  г  1  i  h  у  P.  Odessa:  A  History,  1794—
1917.  Cambridge,  1986.  P.  VII,  1,227,  passim.
 35 	Александров  П.А.  Северная  система.  М.,  1914;  Лебедев  П.С.  Указ,  соч.;
Станиславская  А.М.  Русско-английские  отношения  и  проблемы  Средиземноморья,  1798-1807.
М.,  1962;  G  г  i  m  s  t  e  d  P.K.  The  Foreign  Ministers  of  Alexander  I:  Political  Attitudes  and  the  Conduct  of  Russian
Diplomacy,  1801-1825.  Berkeley,  1969.
 36 	Этот  тезис  впервые  был  сформулирован  Р.  Джонсом.  В  своих  собственных  рассуждениях  я  в  значи¬
тельной  степени  опираюсь  на  его  работу:  Jones  R.E.  The  Emancipation  of  the  Russian  Nobility,  1762-1785.
Princeton,  1973.
 37 	Cm.:  Moore  B.  The  Social  Origins  of  Dictatorship  and  Democracy:  Lord  and  Peasant  in  the  Making  of  the
Modem  World.  Boston,  1966;  Gerschenkron  A.  Europe  in  the  Russian  Mirror:  Four  Lectures  in  Economic
History.  Cambridge,  1970.
 зк  В  своей  ставшей  классической  статье  Е.В.  Тарле  доказывал,  что  екатерининская  Россия  не  являлась
отсталым  государством:  Тарле  Е.В.  Была  ли  екатерининская  Россия  экономически  отсталою  страною?  //
 22

Т  а  р  л  е  Е.В.  Соч.:  В  12  т.  Т.  4.  М.,  1958.  С  441-468.  Интересные  рассуждения  по  этому  вопросу  имеются
у  X.  Баггера:  Bagger  Н.  Op.  cit.  Р.  60-66.  Мне  представляется  логичным  отнести  важную  проблему
российской  отсталости  в  XIX  в.  на  счет  причин,  описанных  выше.  См.  также:  McGrew  R.E.  Op.  ciL
P.  354-357.
 39 	Ключевский  В.О.  Соч.:  В  9  т.  Т.  5.  М.,  1989.  С.  173.
 40 	Переписка  вел.  кн.  Павла  Петровича  с  гр.  Петром  Паниным  //  Русский  архив.  №  33.  1882.  С.  403-418,
739-764;  Лебедев  П.С.  Указ.  соч.  С.  185-199;  Г  е  й  с  м  а  н  П.А.,  Дубовский  А.Н.  Указ.  соч.
С.  88-98.
 41 	О  внешней  политике  Павла  более  подробно  см.:  Ragsdale  Н.  Russia,  Prussia  and  Europe  in  the
Policy  of  Paul  I  //  Jahrbücher  für  Geschichte  Osteuropas.  Bd.  31.  1983.  H.I.  P.  81-118.
 42 	Л  а  н  и  н  Р.С.  Внешняя  политика  Павла  I  в  1796-1798  гг.  //  Ученые  записки  Ленинградского
университета.  1941.  №  80.  Серия  исторических  наук.  Вып.  10.  С.  7-8;  Милютин  Д.А.  История  войны
 1799 	года  между  Россией  и  Францией  в  царствование  императора  Павла  I.  Изд.  2.  СПб.,  1857.  T.  1.  С.  10.
 43 	Его  предложения  в  это  время  сводились  к  следующему:  признание  республиканской  Франции  и
французской  аннексии  Ниццы,  Савойи  и  Австрийских  Нидерландов;  передача  Австрии  части  Баварии  или
территорий,  конфискованных  у  церковных  владетелей  в  качестве  компенсации.  См.:  Мартенс  Ф.
Указ.  соч.  Т.  6.  СПб.,  1883.  С.  250-251;  Милютин  Д.А.  Указ.  соч.  T.  1.  С.  33;  Л  а  н  и  н  Р.С.  Указ.  соч.
С.  11-13;  В  е  р  б  и  ц  к  и  й  Е.Д.  Первая  попытка  примирения  дворянской  России  и  буржуазной  Франции
(конец  1796  -  начало  1798  г.)  //  Ежегодник  научных  работ  Херсонского  государств,  педагогии,  ин-та  им.
Н.К.  Крупской.  Серия  гуманитарных  наук.  Т.  29.  Херсон,  1960.
 44 	Они  заключались  в  следующем:  Австрия  уступает  Нидерланды  и  Ломбардию  и  получает  в  качестве
компенсации  Истрию,  Далмацию  и  Венецию.
 45 	Милютин  Д.А.  Указ.  соч.  T.  1.  С.  36;  Т.  3.  С.  58-59;  Брикнер  А.  Материалы  для
жизнеописания  графа  Никиты  Петровича  Панина  (1770-1837).  Т.  2.  СПб.,  1890.  С.  75-77.
 46 	Мартенс  Ф.  Указ.  соч.  Т.  6.  С.  251.
 47 	Разногласиям  во  Второй  коалиции  соответствуют  споры  в  историографии:  Милютин  Д.А.  Указ,
соч.;  Mackesy  Р.  Statesmen  at  War:  The  Strategy  of  Overthrow.  London,  1974;  idem.  War  Without  Victory:
The  Downfall  of  Pitt,  1799-1802.  Oxford,  1984;  R  о  i  d  e  г  К.A.  Baron  Thugut  and  Austria’s  Response  to  the
French  Revolution.  Princeton,  1987;  Schroeder  P.  The  Collapse  of  the  Second  Coalition  //  Journal  of  Modem
History.  Vol.  59.  1987.  P.  244-290.
 48 	Милютин  Д.А.  Указ.  соч.  T.  3.  С.  443-444.
 49 	Там  же.  Т.  2.  С.  159-160;  Т.  3.  С.  429-430.
 50 	ПСЗ-1.  Т.  25.  №  19113,  19161;  Мартенс  Ф.  Указ.  соч.  Т.  6.  С.  246-249.
 51 	Можно  согласиться  с  К.А.  Ройдером,  который  объясняет  конфликт  между  союзниками  как  естест¬
венный  результат  коалиционных  военных  действий  и  обычных  трудностей  в  деле  согласования  полити¬
ческих  и  военных  планов  между  державами,  удаленными  друг  от  друга  и  от  полей  сражений:  R  о  i  d  е  г
К.A.  Op.  cit.  Р.  326-327.
 52 	Цит.  по:  Милютин  Д.А.  Указ.  соч.  Т.  3.  С.  445.
 53 	Там  же.  Т.  2.  С.  553,558.
 54 	Deutsches  Zentralarchiv,  Historische  Abteilung  II,  Merseburg.  Ministerium  für  auswärtige  Angelegenheiten  I
(далее:  DZA  Merseburg.  AA).  Rep.  4.  №  487.
 55 	См.  донесение  английского  посланника  в  Петербурге  Ч.  Витворта  своему  правительству  от  14  марта
 1800 	г.  -  Public  Record  Office.  London.  Foreign  Office  65/46.
 56 	Последующее  изложение  совершенно  противоречит  традиционным  версиям.  Они  неудовлетво¬
рительны  потому,  что  в  период  между  разрывом  дипломатических  отношений  с  Англией  и  Австрией  (осень
1800  г.)  и  восстановлением  неофициальных  дипломатических  отношений  с  Францией  (март  1801  г.),
дипломатические  документы  этих  трех  стран,  естественно,  не  содержат  надежных  сведений  о  русской
политике.  Возможно,  что  русские  архивы  также  не  содержат  таких  сведений.  Я  не  получил  в  свое  время
(первая  половина  1980-х  гг.)  доступа  к  русским  архивным  материалам  данного  периода.  Поэтому  мне
пришлось  искать  сведения  о  политике  России  в  архивах  тех  держав,  которые  сохраняли  дипломатические
отношения  с  Петербургом  зимой  1800/1801  г.,  т.е.  Сардинии,  Неаполя,  Швеции,  Дании  и  Пруссии.  На
свидетельствах,  извлеченных  из  этих  архивов,  и  построено  дальнейшее  изложение.
 57 	М  а  р  т  е  н  с  Ф.  Указ.  соч.  Т.  6.  С.  270-280.
 58 	Брикнер  А.  Материалы  для  жизнеописания  графа  Никиты  Петровича  Панина.  Т.  5.  СПб.,  1891.
С.  368.
 59 	Riksarkiv  (Стокгольм).  Ur  Muscovitica  498.  JM®  2.
 60 	DZA  Merseburg.  AA  I.  Rep.  4.  №  487.
 61 	Ш  и  л  ь  д  e  p  Н.К.  Император  Александр  Первый.  Его  жизнь  и  царствование.  T.  1.  СПб.,  1904.
С.  341;  Сб.  РИО.  Т.  70.  СПб.,  1890.  С.  672;  Донесение  датского  представителя  в  Пруссии  своему  пра¬
вительству  от  29  марта  1801  г.  -  Rigsarkiv  (Копенгаген).  Dpt.  f.  u.  A.  Preussen  2.  Depecher  1801;  Ford  G.S.
 23

Hanover  and  Prussia,  1795-1803:  A  Study  in  Neutrality.  New  York,  1903.  P.  231-235;  The  Armed  Neutralities  of  1780
and  1800:  A  Collection  of  Official  Documents/Ed.  by  J.B.  Scott.  New  York,  1918.  P.  592-594;  Dwyer  Ph.G.
Prussia  and  the  Armed  Neutrality:  The  Invasion  of  Hanover  in  1801  //  International  History  Review.  Vol.  15.  1993.
P.661-687.
 62 	C6.  РИО.  T.  70.  C.  1-3.
 63 	Correspondance  de  Napoléon  I.  32  vols.  Paris,  1858-1870.  Vol.  30.  P.  473-474;  Talleyrand  Ch.M.,  de.
Memoirs.  5  vols.  New  York,  1891-1892.  Vol.  1.  P.  210.
 64 	Correspondance  de  Napoléon  I.  Vol.  6.  №  4965;  Ministère  des  Affaires  étrangères.  Correspondance  politique.
Russie,  139.  №208.
 65 	Rigsarkiv  (Копенгаген).  Dpt.  f.  u.  A.  Rusland  II.  Depecher.
 66 	Там  же;  Riksarkiv  (Стокгольм).  Ur  Muscovitica  464.
 67 	Сб.  РИО.  T.  70.  С.  10-11.  Этот  документ  разительно  отличается  от  гораздо  более  известного  проекта
союза  с  Францией,  заключавшего  в  себе  основные  идеи  Тильзитского  договора.  Проект  был  составлен
Ф.В.  Ростопчиным.  Я  полагаю  (опять  вопреки  общепринятым  версиям),  что  Павел  так  и  не  утвердил
проект  Ростопчина.  См.:  Ragsdale  H.  Détente  in  the  Napoleonic  Era:  Bonaparte  and  the  Russians.  Lawrence,
1980.  P.  36-39,  118-119.
 68 	Сб.  РИО.  T.  70.  C.  26-27.
 69 	Там  же.  С.  27-28.
 70 	Русский  архив.  1874.  №  12.  Стб.  965-966.
 71 	Сб.  РИО.  Т.  70.  С.  673-675.
 72 	Там  же.  С.  42-44,  114,  171.
 73 	В  г  а  у  F.G.,  de.  La  Russie  sous  Paul  I  //  Revue  d’histoire  diplomatique.  Vol.  23.  1909.  P.  594-596.
 74 	M  о  r  a  n  e  P.  Paul  I  de  Russie  avant  l’avènement,  1754-1796.  Paris,  1907.  P.  336,441,349.
 75 	M  c  G  г  e  w  R.E.  Op.  cit.  P.  16,  276-277.
 76 	Ibid.  P.  17,320.
 77 	Совершенно  иной  взгляд  на  политику  Павла  выражен  в  работе  О.  Фельдбаека:  Feldbaek  О.  The
Foreign  Policy  of  Tsar  Paul  I,  1800-1801:  An  Interpretation  //Jahrbücher  fiïr  Geschichte  Osteuropas.  Bd.  30.  1982.
S.  16-36.
 78 	Внешняя  политика  России  XIX  и  начала  XX  века  /  Под  ред.  А.Л.  Нарочницкого  и  др.  Серия  1  (далее:
ВПР).Т.  1.  М.,  1960.  С.  19.
 79 	Данное  обстоятельство  подчеркнуто  в  книге:  Bourquin  M.  Histoire  de  la  Sainte  Alliance.  Geneva,
1954.  P.  92  etc.
 80 	ВПР.  T.  1.  C.  42-49,  54-56,  699  (примеч.  20).
 81 	Сб.  РИО.  T.  70.  C.  683-684;  692-693;  201-222.
 82 	См.:  Correspondance  de  Napoléon  I.  Vol.  6.  №  5137;  Vol.  7.  №  5433,  5459,  5468,  5483;  D  г  i  a  u  1  t  E.
Napoléon  en  Italie,  1800-1812.  Paris,  1906.  P.  99-114.
 83ВПР.Т.  l.C.  95-99.
 84  Там  же.  C.  54-56,  115-121.
 85Krüger-Lôwenstein  U.  Russland,  Frankreich  und  das  Reich,  1801-1803.  Zur  Vorgeschichte  der
3.  Koalition.  Wiesbaden,  1972.
 86 	McConnell  A.  Alexander  I’s  Hundred  Days:  The  Politics  of  a  Paternalist  Reformer  //  Slavic  Review.
Vol.  28.  1969.  P.  373-393.
 87 	Осторожность  Александра  I  и  пристрастие  его  к  тайным  действиям  были  таковы,  что  он  вершил
государственные  дела,  по  большей  части  не  доверяя  ничего  бумаге.  Из-за  этого  обстоятельства  становится
очень  трудным  дать  характеристику  его  политическому  курсу  и  подтвердить  ее  документально.  В  по¬
следующем  изложении,  чрезвычайно  сжатом  и  упрощенном,  я  в  значительной  степени  полагаюсь  на
архивные  изыскания  М.М.  Сафонова  и  С.В.  Мироненко:  Сафонов  М.М.  Проблема  реформ  в  пра¬
вительственной  политике  России  на  рубеже  XVIII  и  XIX  в.  Л.,  1988;  Мироненко  С.В.  Самодержавие  и
реформы:  политическая  борьба  в  России  в  начале  XIX  в.  М.,  1989.  Полезна  также  книга:  Пред-
теченский  А.В.  Очерки  общественно-политической  истории  России  в  первой  четверти  XIX  века.  М.,
1957.
 88 	См.:  Мироненко  С.В.  Указ.  соч.  С.  116;  М  с  С  о  n  n  е  1  1  A.  Op.  cit.  Р.  376.
 89 	Сб.  РИО.  Т.  70.  С.  201-222.
 90 	См.:  Z  a  w  a  d  z  k  i  W.H.  A  Man  of  Honour:  Adam  Czartoryski  as  a  Statesman  of  Russia  and  Poland,  1795—
1831.  Oxford,  1993.  P.  133;  ВПР.  T.  2.  M.,  1961.  C.  512-516,  607-608.
 91 	ВПР.  T.  2.  C.  131-135.
 92Schroeder  P.W.  The  Transformation  of  European  Politics,  1763-1848.  Oxford,  1994.  P.  607-608.
 93 	См.,  напр.:  ВПР.  T.  2.  C.  200-202.
 94 	Ш  ильдер  Н.К.  Указ.  соч.  Т.  2.  СПб.,  1904.  С.  210  и  след.;  Сб.  РИО.  Т.  88.  СПб.,  1893.  С.  246,  317,
518-519,685-686.
 24

95 	L  e  y  F.  Alexandre  I  et  la  Sainte-Alliance.  Paris,  1975.  P.  32.
 96 	Ш  ильдер  H.К.  Указ.  соч.  T.  3.  СПб.,  1897.  С.  41-^12.
 97 	Там  же.  С.  137,  128.
 9*  ВПР.  Т.  7.  М.,  1970.  С.  65,201-202,246,259-260,372-373,591;  Т.  8.  М„  1972.  С.  87-88.
 99 	Plans  for  Political  Reform  in  Imperial  Russia,  1730-1905.  P.  110-120.
 100 	См.;  Мироненко  C.B.  Указ.  соч.  С.  63-64,79-80,  114,  157-160,  198,217.
 101 	Fedorov  V.A.  Emperor  Alexander  I,  1801-1825//The  Emperors  and  Empresses  of  Russia;  Rediscovering
the  Romanovs.  P.  228.
 ©  2001  г.
 Л.Ф.П  ИСАРЬКОВА
 РАЗВИТИЕ  МЕСТНОГО  САМОУПРАВЛЕНИЯ
В  РОССИИ  ДО  ВЕЛИКИХ  РЕФОРМ:
 ОБЫЧАЙ,  ПОВИННОСТЬ,  ПРАВО*
 СОСЛОВНОЕ  САМОУПРАВЛЕНИЕ  И  ЕГО  РОЛЬ  В  СИСТЕМЕ
МЕСТНОГО  УПРАВЛЕНИЯ  В  ПОСЛЕДНЕЙ  ЧЕТВЕРТИ  XVIII  в.
 Реформы  Екатерины  II
 Стремление  Петра  I  перестроить  местное  управление  на  началах  коллегиальности
и  участия  в  нем  "шляхетства"  не  получило  практического  воплощения,  но  сама  идея
не  умерла.  Уже  при  Елизавете  Петровне  проект  Нового  уложения,  составленный  с
учетом  предложений  сословных  депутатов,  отразил  желание  дворянства  участвовать  в
местном  управлении.  После  принятия  в  1762  г.  Манифеста  о  вольности  дворян  вопрос
о  сословных  правах  получил  особое  значение.  В  наказах  депутатов  Уложенной  комис¬
сии,  созванной  Екатериной  II  в  1767  г.,  эти  предложения  высказывались  еще  на¬
стойчивее149.  Желание  дворян  управлять  провинцией  совпало  с  планами  Екатерины  II
"приискать  средство  для  привлечения  дворян  к  службе  при  уничтожении  обязательной
службы"150.
 Реформа  местного  управления  была  разработана  с  учетом  наказов  депутатов
Комиссии  1767  г.,  представлявших  все  сословия  России  и  дружно  отстаивавших
принцип  выборной  сословной  (преимущественно  дворянской)  службы.  Историк
 В. 	Григорьев  заметил  по  этому  поводу:  "Русские  люди  XVI  в.  просили  своих  государей
пожаловать  их  всесословными,  земскими  выборными  управителями.  Русские  люди
XVIII  в.  просят  ученицу  Вольтера  и  Монтескье  пожаловать  их  сословным  дворянским
предводителем,  воеводою  или  опекуном.  (...)  Или  развитие  сословных  начал  в
государстве  есть  признак  прогресса  и  культурности?"151  Как  ни  странно,  но  ответить
на  этот  вопрос  можно  только  утвердительно.
 Московское  государство  не  знало  сословий  как  замкнутых  объединений,  наделен¬
ных  общими,  равными  для  всей  группы  наследственными  правами  и  обязанностями,
характерных  для  социальной  структуры  европейских  стран.  Сословные  группы  того
времени  носили  тяглый  характер,  а  их  значение  и  состав  определялись  прикреплением
к  той  или  иной  государственной  службе.  Петр  I  еще  более  осложнил  эту  "разверстку
сословных  повинностей"152,  но  не  создал  сословий.  По  определению  Е.В.  Анисимова,
социальные  группы,  возникшие  в  ходе  петровских  реформ,  "не  имели  законодательно
оформленных  сословных  прав  и  привилегий,  сословной  организации  и  системы  само-
 Окончание.  Начало  см.:  Отечественная  история.  2001.  №  2.
 25

управления,  а  также  сословного  суда,  т.е.,  в  сущности,  не  являлись  корпорациями
публичного  права'453.
 При  его  преемниках  началось  обратное  движение:  повинности  свободных  групп
населения  постепенно  облегчались,  а  права  уточнялись  и  расширялись,  что  вело  к
формированию  сословий.  Но  к  началу  правления  Екатерины  II  этот  процесс  не  был
завершен.
 Реформы  последней  четверти  XVIII  в.  стали  важным  этапом  в  процессе  пре¬
вращения  сословных  групп  в  "регулярные"  сословия,  этапом,  подготовившим  их
сближение,  а  впоследствии  и  общую  деятельность  в  местном  управлении154.  С  этого
времени  можно  говорить  о  сословных  корпорациях  и  сословном  самоуправлении,
определявших  характер  местного  управления  на  протяжении  первой  половины
XIX  в.  А.Б.  Каменский,  оценивая  реформы  Екатерины  И,  признает,  что  они  "созда¬
вали  своего  рода  конституцию",  так  как  были  направлены  на  формирование  "право¬
вого  государства  с  сословной  структурой  общества  и  с  оговоренными  в  законе  пра¬
вами  и  обязанностями  верховной  власти  и  подданных",  зависевших  от  правового
статуса  каждого  сословия155.
 "Первым  шагом  по  осуществлению  реформы  местного  управления"  стал  Мани¬
фест  14  декабря  1766  г.,  определявший  порядок  выборов  депутатов  Уложенной  ко¬
миссии156.  Именно  тогда  были  заложены  начала  дворянского  самоуправления:  вве¬
дены  уездные  предводители  дворянства  и  уездные  дворянские  собрания.  Этот  закон
наметил  контуры  и  будущей  городской  реформы.  Он  вводил  выборных  городских
голов  и  новое  понятие  "город",  который  включал  всех  домовладельцев  и  был  уже  не
тяглой,  а  юридической  единицей.  В  городскую  практику  это  понятие  было  введено
еще  в  1734  г.;  такая  привилегия  была  пожалована  городу  Оренбургу  в  связи  с  его
учреждением157.  Предводители  и  головы  избирались  в  качестве  председателей  на
выборах  депутатов,  но  они  сохранились  и  после  закрытия  Комиссии,  а  в  1785  г.
возглавили  созданные  Жалованными  грамотами  дворянское  и  градское  общества.
 Уложенная  комиссия  оставила  в  наследство  законодателям  не  только  идеи  и  новые
выборные  должности,  но  и  новый  порядок  выборов,  доживший  во  многих  местах,
включая  Москву,  до  лета  1917  г.  Манифест  14  декабря  1766  г.  вводил  баллотировку
шарами158.  Это  новшество  имело  огромное  значение,  так  как  с  этого  времени  выборы
стали  формой  волеизъявления  избирателей,  а  не  формой  поручительства  и  мате¬
риальной  ответственности  за  действия  избранного  лица.  Участие  в  выборах  из
повинности  превращалось  в  право.
 Десятилетие  1775-1785  гг.  составило  эпоху  екатерининских  реформ.  Именно  в  этот
период  были  приняты  четыре  важнейших  законодательных  акта:  "Учреждение  для
управления  губерний"  (1775),  "Устав  благочиния"  (1782)159,  "Жалованная  грамота
дворянству"  и  "Жалованная  грамота  городам"  (1785),  вызвавшие  серьезные  изменения
в  системе  местного  управления  и  сословного  самоуправления.
 Областная  реформа.  "Учреждение  для  управления  губерний"160  преобразовало
местные  учреждения  и  придало  им  тот  вид,  который  они  сохраняли  почти  без  из¬
менений  до  60-х  гг.  XIX  в.,  а  некоторые  из  них  и  до  1917  г.  Была  создана  сеть  новых
учреждений,  прежде  всего  судебных,  построенных  на  таких  началах,  как  децентра¬
лизация,  разделение  властей,  коллегиальность  и  выборность  службы,  изменен
характер  старых.  С  этого  времени  магистраты  утратили  административные  функции
и  превратились  в  суды  для  торгово-промышленного  населения.
 Практически  все  коллегиальные  губернские  и  уездные  учреждения,  введенные  в
1775  г.,  по  своему  составу  были  выборными  (назначались  только  председатели).  Из
чиновников  состояли  штаты  губернского  правления  и  трех  палат  (казенной,  уголов¬
ного  и  гражданского  судов).  Выборные  из  дворян,  горожан  и  свободных  сельских
обывателей  заседали  в  сословных  губернских  и  уездных  судах,  открытых  для  каждого
из  этих  сословий.  Для  опеки  над  сиротами  и  вдовами  были  созданы  два  сословных
учреждения:  дворянская  опека  во  главе  с  уездным  предводителем  дворянства  и
сиротский  суд  под  председательством  городского  головы.
 26

Всесословный  характер  носили  принципиально  новые  губернские  учреждения:
приказ  общественного  призрения  и  совестной  суд.  В  приказе  общественного  призре¬
ния,  ведавшем  делами  благотворительности,  общественного  здравия  и  образования,
под  председательством  губернатора  заседали  по  два  представителя  от  дворян,
"гражданства"  (купцов)  и  свободных  крестьян.  Участие  заседателей  из  трех  сословий
было  "робким  приступом  к  восстановлению  в  управлении  и  суде  совместной  деятель¬
ности  сословий"161.  Приказ  общественного  призрения  Екатерина  II  определила  как
"пульс  общественного  сознания"162,  а  историки  находили  в  нем  некоторое  сходство  с
английскими  съездами  мировых  судей163.  Что  касается  совестных  судов,  игравших
роль  третейского  суда,  то  они  были  тогда  новыми  не  только  для  России,  но  и  для
Европы.  Введение  этих  учреждений  свидетельствовало  о  новом  направлении  деятель¬
ности  выборных  людей,  призванных  служить  уже  не  только  задачам  фиска,  но  и
общественному  благу.
 В  результате  этой  реформы  роль  дворян  в  местном  управлении  заметно  возросла.
Участие  этого  сословия  в  местном  управлении  А.Д.  Градовский  назвал  "оригинальной
формой  самоуправления,  которую  не  знало  ни  одно  государство"164.  Дворянские
собрания  избирали  земского  исправника  (главу  полиции),  уездного  судью  (главу
сословного  суда),  заседателей  в  многочисленные  суды,  что  составляло  в  общей
сложности  более  половины  всех  выборных  должностных  лиц  уезда.  Законодатели  с
самого  начала  стремились  уравнять  выборную  службу  с  государственной  и  таким
образом  сделать  ее  более  престижной.
 Во  время  пребывания  в  должности  все  служащие  по  выборам,  кроме  сельских
заседателей,  считались  состоявшими  в  чинах:  от  7-го  класса  (предводитель  дворянства
и  дворянские  заседатели  совестного  суда)  до  14-го  (городские  старосты  и  ратманы  в
посадах).  Сельские  заседатели  вместо  чинов  получали  право  на  личную  неприкосно¬
венность  ("без  суда  да  не  коснется  до  них  наказание  ни  от  кого"),  а  после  окончания
службы  могли  рассчитывать  на  уважение  окружающих  ("да  почтутся  они  первыми  в
селениях  своих  между  их  равными")165.  Эти  статьи  были  заметным  шагом  в  правовом
определении  сельского  сословия,  особенно  по  сравнению  с  указом  1769  г.,  который  по
традиции  рассматривал  выборных  людей  как  поручителей  за  исправное  исполнение
повинностей  и  предписывал,  в  случае  неуплаты  крестьянами  недоимки,  "забирать  в
города  старост  и  выборных,  держать  под  караулом,  употреблять  их  в  тяжелые
городовые  работы  без  платежа  заработных  денег,  доколе  вся  недоимка  заплачена  не
будет"166.
 Жалованные  грамоты  дворянству  и  городам,  принятые  21  апреля  1785  г.,
завершили  реформирование  местного  управления  и  сословного  строя  России.
 Городская  реформа  1785  гтеория  и  практика  самоуправления.  Отмечая  значе¬
ние  "Жалованной  грамоты  городам",  И.И.  Дитятин  назвал  ее  "краеугольным  камнем"
городского  самоуправления  в  России167.  В  этом  документе  утвердилось  понятие
"город"  как  юридическое  лицо,  как  единая  местная  община,  представляющая  все  го¬
родское  население  и  имеющая  свои,  отличные  от  государственных,  интересы  и
нужды168.  Как  внешнее  выражение  нового  юридического  статуса  каждый  город  полу¬
чил  герб  и  печать,  которой  "градское  общество"  скрепляло  свои  постановления.
 Наряду  с  торгово-промышленными  слоями  населения,  избирательные  права  полу¬
чили  дворяне-домовладельцы,  входившие  в  разряд  "настоящих  городских  обывате¬
лей",  и  представители  научной  и  творческой  интеллигенции,  которые  вместе  с
горожанами,  имевшими  "стаж"  выборной  службы,  банкирами  и  "всякого  звания  и
состояния  капиталистами"  составляли  разряд  "именитых  граждан"  (ст.  67).  Необхо¬
димо  заметить,  что  такого  широкого  участия  населения  городское  законодательство
не  знало  до  1917  г.  Всего  же  насчитывалось  шесть  избирательных  разрядов:
1)  настоящие  городовые  обыватели;  2)  гильдии  купеческие;  3)  цехи;  4)  иностранные  и
иногородние  купцы;  5)  именитые  граждане;  6)  посадские.  Таким  образом,  городское
общественное  управление,  созданное  Екатериной  II,  должно  было  стать  по  своему
составу  всесословным.
 27

Выборы  проходили  раз  в  три  года  по  каждому  разряду  отдельно.  Вначале
избирались  гласные  общей  городской  думы  (распорядительный  орган),  которые  уже
из  своей  среды  выбирали  по  одному  человеку  от  каждого  разряда  в  шестигласную
думу  (исполнительный  орган).  Закон  создавал  еще  одно  выборное  учреждение  -
собрание  градского  общества,  в  котором  могли  участвовать  только  состоятельные
люди  (не  беднее  купцов  2-й  гильдии).  Именно  это  собрание  избирало  всех  долж¬
ностных  лиц  города:  голову,  бурмистров  и  ратманов  магистрата,  судей  словесного  или
торгового  суда  (введен  при  Анне  Иоанновне)  и  др.  В  этих  учреждениях  главным
выборным  лицом  стал  городской  голова.  Эта  должность  существовала  с  1766  г.
(выборы  проводились  через  два,  а  с  1775  г.  через  три  года),  но  до  реформы  1785  г.
голова  исполнял  лишь  случайные  поручения  правительства  и  не  имел  отношения  ни  к
магистрату,  ни  к  городским  делам.
 Сфера  деятельности  городских  дум  значительно  отличалась  от  деятельности
земских  изб,  магистров  и  ратуш.  В  "Жалованной  грамоте  городам"  нет  упоминания  о
сборах  государственных  налогов  и  казенных  службах  -  предметом  забот  новых
учреждений  стали  "пользы  и  нужды"  города.  Отсюда  берут  свое  начало  городской
бюджет  (переданы  городам  таможенные  сборы  и  1%  от  казенного  питейного  дохода)
и  городская  собственность  (земли,  мельницы,  трактиры  и  другие  оброчные  статьи).
Для  решения  хозяйственных  задач  города  получили  и  известную  долю  самостоя¬
тельности  в  расходовании  средств.  Таким  образом,  Грамота  создавала  условия  для
превращения  городов  в  самоуправляющиеся  общины.
 Однако  положения  этого  закона  не  были  воплощены  в  жизнь.  Причин  тому  было
много.  Это  и  жесткий  контроль  со  стороны  администрации  за  деятельностью  го¬
родских  дум,  и  несовершенство  самого  закона,  и  неготовность  общества  к  совместной
деятельности,  и  воспитанный  вековой  практикой  страх  перед  каждым  администра¬
тивным  лицом  и  учреждением.  Не  последнюю  роль  сыграла  и  законодательная
неопределенность  сферы  деятельности  городских  дум.  Жизненное  пространство,
которое  впоследствии  принадлежало  органам  городского  самоуправления,  уже  было
распределено  между  городовыми  магистратами  (сбор  налогов),  приказами  обществен¬
ного  призрения  (социальная  сфера)  и  управами  благочиния  (городское  благоуст¬
ройство).
 "Жалованную  грамоту  городам"  В.О.  Ключевский  назвал  "замечательной  попыт¬
кой"  правительства  в  деле  "уравнения  и  сближения  русских  сословий",  попыткой  об¬
разовать  всесословное  общество  из  людей,  объединенных  только  местом  житель¬
ства169.  Однако  русское  общество  не  было  готово  принять  идею  всесословности,  за¬
имствованную  Екатериной  II  из  европейского  законодательства,  -  дворяне  и  интел¬
лигенция  ("именитые  граждане")  на  выборы  не  являлись  и  в  городских  делах  не  участ¬
вовали170.  Насколько  закономерным  было  это  явление  для  XVIII  в.,  говорит  тот  факт,
что  в  1840-е  гг.,  когда  вновь  встал  вопрос  об  участии  дворян  в  городском  управлении,
законодателям  пришлось  доказывать,  что  такое  право  они  получили  еще  в  1785  г.171
 Одним  из  условий  формирования  всесословного  общества  является  завершение
процесса  формирования  городских  сословий.  Реформы  1775-1785  гг.  и  решали  эту
задачу.  Напомним,  что  только  в  1775  г.  из  торгово-промышленного  населения  в  само¬
стоятельную  группу  были  выделены  мещане,  а  купеческие  гильдии  получили  право¬
вое  значение  и  окончательно  утратили  сходство  с  тяглыми  по  характеру  статьями172.
"Жалованный  грамотой  городам"  законодатели  пытались  решить  одновременно  две
взаимоисключающие  задачи:  с  одной  стороны,  объединить  городское  население  в
градское  общество,  с  другой  -  разделить  его  на  отдельные  сословия.  Попытка  со¬
здания  всесословного  общества  была  преждевременной.  Выборная  городская  служба
по-прежнему  оставалась  уделом  торгово-промышленного  населения,  а  думы  по  свое¬
му  составу  ничем  не  отличались  от  магистратов  и  посадских  сходов  времен  Петра  I.
 Характер  посадской  общины  градское  общество  сохраняло  в  Петербурге  до  1846  г.,
в  Москве  до  1863  г.,  в  Одессе  и  Тифлисе  до  1866  г.,  а  в  остальных  русских  городах  до
введения  Городового  положения  1870  г.  Тем  не  менее  Жалованная  грамота  1785  г.
 28

стала  точкой  отсчета  в  развитии  городского  самоуправления,  так  как  заложенные  в
ней  начала  в  той  или  иной  форме  служили  основой  при  разработке  всех  последующих
городских  реформ.
 Значение  "Жалованной  грамоты  городам"  не  ограничивается  введением  городского
самоуправления.  По  своим  задачам  и  составу  статей  этот  сложный  законодательный
акт  с  равным  успехом  можно  назвать  как  городской,  так  и  сословной  реформой
городского  населения.  Действительно,  наряду  с  организацией  городского  обществен¬
ного  управления,  Грамота  определяла  сословно-корпоративный  строй  купечества  и
особенно  большое  внимание  уделяла  ремесленному  устройству173.  Не  вдаваясь  в
детали  сословного  вопроса,  отметим  лишь  общую  направленность  этого  документа,
которая  прослеживается  и  в  ремесленном  положении,  и  в  статьях  о  правах  и
привилегиях  купцов  каждой  из  трех  гильдий:  стремление  законодателей  превратить
тяглые  сословные  группы  в  "регулярные"  сословия.  Грамота  обеспечивала  ряд
важных  привилегий  городского  населения,  особенно  для  купцов  1-й  и  2-й  гильдий  (в
том  числе  освобождение  от  телесных  наказаний).  Сословное  самоуправление  купцов  и
ремесленников  получило  более  четкую  организацию  и  фактически  подменяло  собой
городское  самоуправление.
 Дворянское  самоуправление.  Реформа  дворянского  самоуправления  была  самой
удачной  сословной  реформой  Екатерины  И.  По  оценке  В.В.  Леонтовича,  она  "даро¬
вала  дворянству  права,  принадлежащие  статусу  свободного  гражданина",  заложив
таким  образом  "первый  краеугольный  камень  для  создания  гражданского  строя  в
России"174.  Действительно,  "Жалованная  грамота  дворянству"  стала  логическим  завер¬
шением  процесса  формирования  дворянского  сословия,  начало  которому  положил
Манифест  1762  г.  Дворяне  получили  право  собирать  губернские  собрания  (уездные
существовали  с  1766  г.),  иметь  выборные  должности,  свое  помещение,  бюджет,  архив
и  печать,  а  также  обращаться  к  верховной  власти  со  своими  нуждами175.  Таким
образом,  дворянские  собрания  получили  юридическое  оформление  и  превратились  в
сословные  институты176.
 "Разница  между  обеими  Грамотами,  -  заметил  А.А.  Кизеветтер,  -  заключалась  в
том,  что  Жалованная  грамота  дворянству  подводила  итог  уже  назревшему  факту
дворянской  эмансипации,  а  Грамота  городам  предвосхищала  еще  только  ожидаемый
рост  городского  развития"177.  Общим  для  этих  законов  было  то,  что  они  создавали
сословные  корпорации,  заменявшие  в  системе  местного  управления  территориальные
организации.  Очевидно,  что  задача,  поставленная  Екатериной  И,  "создать  сословный
строй  в  России  и  связать  его  с  институтом  самодержавия"178,  была  ею  решена.
Выборная  сословная  служба,  прежде  всего  дворянская,  получившая  характер  государ¬
ственной,  стала  основой  местного  управления.  В  первой  половине  XIX  в.  эти  черты
местного  управления  получили  свое  дальнейшее  развитие.
 Проект  третьей  "Жалованной  грамоты"  1785  г.  Основанием  сословного  здания,
созданного  двумя  Жалованными  грамотами,  должен  был  стать  проект  "Сельского
положения",  оформлявший  статус  государственных  крестьян179.  По  этому  проекту
крестьяне,  подобно  городскому  и  дворянскому  сословиям,  делились  на  шесть  разря¬
дов,  отличавшихся  между  собой  правами  (например,  высшие  разряды  освобождались
от  телесных  наказаний).  Проект  наделял  их  правом  личной  свободы,  правом  владения
собственностью,  предусматривал  введение  выборных  органов  самоуправления  и  суда.
Некоторые  его  пункты  были  введены  в  государственных  селениях  Екатеринославской
губ.180  Не  исключено,  что  в  будущем  проект  мог  быть  распространен  на  все
крестьянское  население,  включая  крепостных181.
 В  вопросе  об  изменении  положения  государственных  крестьян  законодательство
Екатерины  II  не  пошло  дальше  принятого  в  1775  г.  "Учреждения  для  управления
губерний",  по  которому  крестьяне  получили  отдельные  суды  (нижние  расправы)  и
право  избирать  своих  представителей  в  судебные  учреждения  (нижние  расправы,
совестные  и  нижние  земские  суды)182.
 29

Преобразования  в  местном  управлении  при  Павле  I
 Сельское  самоуправление,  В  1797  г.  Павел  I  ввел  самоуправление  в  селениях
удельных  (бывших  дворцовых)  крестьян,  положив  таким  образом  начало  юридиче¬
скому  устройству  сельской  общины.  В  том  же  году  положение  об  управлении
удельными  крестьянами  с  некоторыми  изменениями  было  распространено  и  на
государственных  крестьян183.
 По  этим  законам  несколько  селений  (не  более  3  тыс.  душ)  объединялись  в  приказы
(волости)  и  на  мирских  сходах  избирали  волостное  правление  в  составе  головы,
старосты  и  волостного  писаря.  Круг  обязанностей  выборной  администрации  был
широк:  сбор  податей,  суд  по  незначительным  делам,  ведение  хозяйственных  дел.
Закон  предусматривал  жалованье  выборным  за  счет  сельских  обществ  и  вводил
штрафы  за  их  оскорбление184,  что  указывает  на  желание  законодателей  поднять
престиж  выборной  службы.
 Городское  управление.  Права  дворянского  и  городского  сословий,  дарованные
Жалованными  грамотами  1785  г.,  были  подвергнуты  кардинальному  пересмотру,  а
некоторые  и  вовсе  отменены.  Не  вдаваясь  в  суть  этих  преобразований,  не  успевших
проявиться  в  практической  деятельности,  отметим  лишь  принципиальные  отличия  в
организации  городских  учреждений  Павла  I,  созданных  в  1798-1799  гг.185.  Городские
правления  или  ратгаузы,  ведавшие  не  только  хозяйственными,  но  и  сословно¬
судебными  делами,  состояли  как  из  выборных,  так  и  назначенных  членов  и  по  своему
•составу  были  смешанными  учреждениями.  Ратгаузы  представляли  собой  отдельные
городские  департаменты  и  входили  в  состав  губернского  правительства,  т.е.  в  отличие
от  учреждений  Екатерины  II  были  не  сословно-городскими,  а  правительственными.
 Таким  образом,  при  Павле  I  "был  произведен  опыт  устройства  городской  жизни  на
совершенно  новых  началах"186.  Как  отметил  П.Г.  Рындзюнский,  с  конца  XVIII  в.  для
городского  управления  было  характерно  "усиление  бюрократически-централиза-
торского  элемента  и  конструирование  выборных  учреждений  на  началах  смешения
сословий"187.  Несмотря  на  то,  что  Александр  I  восстановил  действие  Жалованных
грамот188,  эти  начала  в  XIX  в.  получили  свое  дальнейшее  развитие.
 МЕСТНОЕ  УПРАВЛЕНИЕ  И  САМОУПРАВЛЕНИЕ
В  ПЕРВОЙ  ПОЛОВИНЕ  XIX  в.
 В  первой  половине  XIX  в.  под  влиянием  практики  в  местном  управлении  в  полной
мере  проявились  или,  наоборот,  исчезли  многие  тенденции,  заложенные  реформами
Петра  I  и  получившие  развитие  в  реформах  Екатерины  II,  что  дает  основание
говорить  о  существенных  изменениях  в  этой  области  управления.  Жалованные
грамоты  лишь  наметили  основные  направления  деятельности  выборных  учреждений
в  сфере  местного  хозяйства,  но  задача  развития  этих  начал  решалась  в  первой
половине  XIX  в.  Законы  этого  периода  не  только  определили  порядок  раскладки
повинностей  и  назначения  администрации,  но  и  признали  часть  этих  повинностей  и
административных  задач  сферой  местных  интересов,  привлекли  к  участию  в  их
решении  представителей  разных  сословий189.
 Сословное  самоуправление.  В  дореформенный  период  местное  управление  по
своему  характеру  оставалось  сословным.  Большинство  должностей  в  уездах,  городах
и  селениях  замещались  сословными  представителями,  избираемыми  корпорациями
дворян,  купцов,  мещан  и  свободных  крестьян.  После  реформ  Екатерины  II  особую
роль  в  местном  управлении  играло  дворянское  сословие.  Наметившаяся  в  последней
четверти  XVIII  в.  тенденция  к  превращению  дворянской  выборной  службы  в
административную  и  в  значительной  степени  обязательную,  в  первой  половине  XIX  в.
получила  свое  полное  развитие.  Многочисленные  законы,  принятые  в  годы  правления
Александра  I  и  Николая  I,  подтверждают  это  положение19(1.
 Александр  I  считал  выборную  службу  обязанностью  дворян,  а  не  желавших  испол¬
нять  ее,  достойными  наказания.  Так,  в  резолюции  по  одному  из  дел  об  уклонении
 30

дворян  от  выборной  службы  он  велел  объявить  им  указ  Петра  I,  по  которому
"дворяне,  не  желающие  служить,  подлежат  положению  в  подушный  оклад"191.  Ни¬
колай  I  рассматривал  выборную  службу  как  разновидность  государственной.  С  приня¬
тием  закона  6  декабря  1831  г.  эта  точка  зрения  получила  и  юридическое
подтверждение192.
 С  этого  времени  служащие  по  выборам  считались  состоящими  "в  действительной
государственной  службе",  что  давало  им  право  на  получение  чинов,  наград  и  пенсий,  а
"избрание  в  разные  должности  чиновников"  признавалось  одной  из  главных  задач
дворянских  собраний.  Уравнивая  дворянскую  выборную  службу  с  государственной,
законодатели  стремились  поднять  значение  дворянских  корпораций.  В  частности,
дворяне  получили  право  избирать  председателей  обеих  судебных  палат,  заявлять
правительству  не  только  о  сословных,  но  и  местных  нуждах,  ходатайствовать  "о
прекращении  злоупотреблений  или  устранении  административных  неудобств",  а
чтобы  оградить  собрания  от  влияния  губернаторов,  последним  запрещалось  участ¬
вовать  в  их  работе.  Наблюдалась  тенденция  и  к  усилению  контроля  за  посещением
собраний.  Если  собрание  признавало  причину  неявки  дворянина  неубедительной,  то
могло  сделать  ему  замечание,  оштрафовать  (от  7  руб.  50  коп.  до  75  руб.)  и  даже
исключить  на  время  из  собрания.  Таким  образом,  устанавливалась  обязанность  поль¬
зоваться  предоставленными  правами193.  По  оценке  А.В.  Романович-Словатинского,
дворянское  самоуправление  было  "обязанностью  дворянского  общества  наряжать
чиновников  в  губернские  и  уездные  места,  т.е.  тянуть  новое  тягло  местной  служ¬
бы"194.
 Число  выборных  должностей  постоянно  росло.  Так,  помимо  предводителей  дворян¬
ства  и  членов  депутатских  собраний,  дворянские  корпорации  избирали  председателей
и  заседателей  палат,  совестных  судей,  почетных  попечителей  гимназий,  членов
различных  комиссий  и  других  должностных  лиц  местного  управления.  Особое  место  в
системе  губернского  и  уездного  управления  занимали  предводители  дворянства,  в
которых  и  губернаторы,  и  министерства  видели  прежде  всего  представителей
администрации.  Эта  должность  была  безвозмездной,  хотя  функции  руководителей
дворянства  постоянно  расширялись195.  Как  заметил  С.А.  Корф,  к  началу  1850-х  гг.  "не
оставалось  больше  ни  одной  области  администрации,  в  которой  не  было  бы  уделено
места  (...)  предводителям  дворянства".  Министерство  внутренних  дел,  собрав  сведения
о  деятельности  предводителей,  признало,  что  "некоторые  из  обязанностей,  возла¬
гаемые  на  них,  не  соответствуют,  а  другие  даже  вовсе  неприличны  их  званию"196.
Инструкции  1850  и  1852  гг.  четко  определили  компетенцию  предводителей.
 Политика  правительства,  направленная  на  привлечение  органов  дворянского
самоуправления  к  административной  службе,  совпадала  со  стремлениями  дворянства  к
превращению  выборной  дворянской  службы  в  государственную197.  Можно  сказать,
что  в  первой  половине  XIX  в.  отношения  государства  с  дворянской  корпорацией  как
сословной  общиной  напоминали  отношения,  сложившиеся  в  ХУ1-ХУН  вв.  между
государством  и  территориальной  общиной.  Вместе  с  тем,  если  государство  обязывало
общину  исполнять  общегосударственные  функции,  превращая  их  в  повинность,  то
дворянские  корпорации  сами  стремились  к  превращению  выборной  сословной  службы
в  государственную.  С  усилением  правительственного  начала  центр  деятельности
сословных  дворянских  органов  перемещался  от  сословных  к  всесословным  обязан¬
ностям.  В  первой  половине  XIX  в.  практически  не  существовало  такой  сферы  жизни
провинции,  где  бы  не  участвовали  выборные  представители  дворянства,  прежде  всего
их  предводители.
 Городское  самоуправление.  Александр  I  восстановил  действие  "Жалованной  гра¬
моты  городам",  но  не  смог  вдохнуть  жизнь  в  созданные  ею  учреждения.  В  первой
половине  XIX  в.  предпринимались  неоднократные  попытки  преобразовать  городское
устройство,  которое  на  практике  оказалось  очень  далеким  от  замысла  его  создателей.
Уже  в  1820-е  гг.  общие  думы  практически  нигде  не  существовали  и  единственным
напоминанием  о  городской  реформе  Екатерины  II  оставались  их  исполнительные
 31

органы  -  шестигласные  думы.  Но  члены  этих  учреждений,  как  и  немногочисленные
гласные,  получившие  значение  исполнителей  поручений  шестигласной  думы,  из¬
бирались  не  общегородскими,  а  сословными  собраниями.
 Замысел  законодателей  XVIII  в.  не  получил  практического  осуществления  и  в
первой  половине  XIX  в.:  городское  управление  не  стало  всесословным,  а  по-прежнему
находилось  в  руках  торгово-промышленной  части  городского  населения.  Понятие
"градское  общество",  включавшее  все  городское  население,  исчезло  не  только  из
городской  практики,  но  и  из  законодательства.  Свод  законов  1842  г.  причислял  к  нему
только  купцов,  мещан  и  ремесленников.  Выборная  служба  оставалась  обязательной,
тяжелой  и  непрестижной,  поэтому  право  отказаться  от  избрания  на  городские
должности,  полученное  в  1824  г.  купцами  1-й  и  2-й  гильдий,  рассматривалось  как
привилегия198.
 В  первой  половине  XIX  в.  общественное  городское  управление  как  таковое
практически  не  существовало.  Реальной  властью  обладали  не  шестигласные  думы  во
главе  с  городскими  головами,  а  полицейские  учреждения  и  бюджетные  комитеты
(созданы  в  1802  г.),  ведавшие  распределением  городских  средств.  В  отличие  от  дум  в
состав  бюджетных  комитетов  входили  как  выборные,  так  и  назначенные  члены;  в
этом  отношении  они  больше  напоминали  городские  учреждения  Павла  I.
 В  этой  связи  необходимо  заметить,  что  в  1820-1840-е  гг.  все  проекты  пере¬
устройства  городских  учреждений  предусматривали  усиление  государственного  на¬
чала  и  включение  в  их  состав  представителей  дворян  и  чиновников199.  В  1846  г.  один
из  этих  проектов  получил  силу  закона  и  был  введен  в  Петербурге2(Х).
 В  новой  думе  получили  представительство  пять  разрядов  избирателей,  включая
домовладельцев  -  из  дворян,  разночинцев  и  духовенства.  Это  многочисленное  собра¬
ние  (насчитывало  до  750  человек)  было  разобщено  (сословия  заседали  отдельно)  и
неравноправно  (решение  "старших"  сословий  рассматривалось  "младшими").  Не¬
смотря  на  участие  в  Петербургской  думе  всего  городского  населения,  она  была  по
своему  характеру  не  всесословным,  а  сословным  учреждением.  И  еще  одно  сущест¬
венное  новшество,  которого  не  знала  Жалованная  грамота  1785  г.;  в  состав  думы
входил  представитель  администрации  ("член  от  короны"),  что  отражало  общую  тен¬
денцию  к  совместной  деятельности  общественных  и  коронных  властей.
 Самоуправление  государственных  крестьян.  Одной  из  наиболее  значительных
реформ  первой  половины  XIX  в.  была  реформа  государственных  крестьян,  проведен¬
ная  в  начале  1840-х  гг.  Министерством  государственных  имуществ  во  главе  с
П.Д.  Киселевым.  Казенные  селения,  где  в  1834  г.  проживало  около  8  млн.  душ,  дели¬
лись  на  волости  (по  8000  душ),  а  те  на  сельские  общества  (по  1500  душ),  которые
управлялись  избранными  на  мирских  сходах  волостными  и  сельскими  управлениями.
В  результате  сельские  общества  получили  юридическое  признание  и  превратились  в
административные  единицы  с  выборной  властью,  исполнявшей  полицейские,  хозяйст¬
венные,  судебные  и  финансовые  функции20!.  В  1861  г.  положения  этой  реформы  были
распространены  на  всех  крестьян.
 Местное  управление.  В  годы  правления  Александра  I  и  особенно  Николая  I  были
разработаны  многочисленные  уставы,  учреждены  различные  комитеты,  комиссии  и
присутствия  по  раскладке  повинностей  и  управлению  отдельными  отраслями  местного
хозяйства.  Достаточно  назвать  комитет  земских  повинностей  (1851-1874  гг.),
квартирные  комиссии  и  комитеты  (1808  и  1841  гг.),  строительную  и  дорожную
комиссии  (1833  г.),  объединенные  в  одну  комиссию  (1849-1865  гг.),  комитет  о  народ¬
ном  продовольствии  (1818,  1822-1864  гг.),  губернский  и  уездный  оспенные  комитеты
(1811-1865  гг.),  комитеты  общественного  здравия  (1852-1865  гг.),  управлявшие  от¬
дельными  сторонами  местного  хозяйства  и  благоустройства,  а  после  1864  г.  передав¬
шие  многие  свои  функции  земским  учреждениям202.
 По  мнению  А.Д.  Градовского,  несмотря  на  недостатки  этих  учреждений,  они  уста¬
новили  связь  с  местным  населением  и  утвердили  в  сознании  законодателя  понятие
"местные  пользы  и  нужды",  подготовив  таким  образом  почву  для  проведения  ре-
 32

формы203.  "Знаменательным"  назвал  А.А.  Кизеветтер  появление  этих  хозяйственных
ведомств,  через  которые  "выборные  элементы  проникали  и  в  чисто  бюрократические
местные  учреждения  в  качестве  необходимых  сотрудников  коронного  чиновниче¬
ства".  Он  считал  их  "зародышами  земского  самоуправления",  а  в  их  деятельности
видел  "первые  отдаленные  очертания  будущих  земских  учреждений  пореформенной
России",  хотя  и  признавал,  что  условия  бюрократизации  управления  "обрекали  их  на
жалкое,  приниженное  существование"  204.  Эти  многочисленные  комитеты  и  комиссии
объединяли  представителей  администрации  и  сословных  обществ,  прежде  всего  дво¬
рянства.
 Таким  образом,  к  концу  правления  Николая  I,  которое  В.В.  Леонтович  справедливо
считал  переходным  периодом  к  буржуазным  преобразованиям205,  в  местном
управлении  наметились  тенденции  к  сближению  представителей  разных  сословий  и
совместной  их  деятельности  с  коронными  властями.  Эти  явления  были  следствием
исторического  развития  местного  управления,  и  именно  они  указывали  законодателям
направление  будущих  преобразований.  По  наблюдению  С.М.  Соловьева,  "новая  эпоха
может  иметь  непосредственное  отношение  только  к  эпохе  ближайшей;  новое  начало
получает  непосредственно  свое  питание  от  начала  только  что  перед  ним
выработавшегося".  Историк  считал  антиисторическим  такой  подход,  когда,  "найдя  в
отдаленных  эпохах  явления,  по-видимому,  сходные  с  теми,  которых  требует  настоя¬
щее  время,  устремляют  к  ним  свое  сочувствие,  упрекая  эпоху  непосредственно  пред¬
шествовавшую,  будто  бы  она,  вырабатывая  новые,  чуждые,  вредные  начала,  подавила
старые  прекрасные  начала,  которые  во  что  бы  то  ни  стало  нужно  воскресить"  206.
Следует  признать,  что  накануне  реформ  1860-х  гг.  исторический  подход  к  эпохе
Николая  I  имел  не  много  сторонников.
 В  этой  связи  возникает  вопрос  об  источнике  идей  и  законодательных  моделей,
определивших  направление  развития  местных  учреждений  в  пореформенный  период.
Были  ли  преобразования  1860-1870-х  гг.  результатом  заимствования  европейского
опыта  или  их  корни  уходят  в  глубь  русской  истории  и  носят  национальный  характер,
или  они  стали  данью  господствовавшим  в  обществе  настроениям?
 ЕВРОПЕЙСКИЕ  МОДЕЛИ  И  РОССИЙСКИЙ  ОПЫТ:
 ВЫБОР  ПУТИ  РАЗВИТИЯ  МЕСТНОГО  САМОУПРАВЛЕНИЯ  В  1860-е  гг.
 Местное  управление  в  странах  Европы.  К  началу  60-х  гг.  XIX  в.,  когда  в  России
приступили  к  подготовке  земской  и  городской  реформ,  в  европейских  странах  дейст¬
вовали  разные  системы  местного  управления.  По  мнению  немецкого  юриста  Л.  Штей¬
на,  которое  разделяли  и  многие  русские  ученые,  главными  из  них  были  три:  в  Анг¬
лии  -  самоуправление  в  классическом  его  варианте,  оказавшее  большее  или  меньшее
влияние  на  его  организацию  в  других  европейских  странах;  во  Франции  -  "админи¬
стративная  централизация";  в  Пруссии  -  самоуправление  сословных  учреждений207.
 В  основу  английской  системы  самоуправления  было  положено  четкое  разграни¬
чение  сферы  деятельности  центральных  и  местных  учреждений.  Высшая  администра¬
ция  лишь  контролировала  деятельность  местных  властей,  но  ничем  не  управляла,  так
как  чиновников  на  местах  не  полагалось.  Все  дела  провинции  -  хозяйственные,  судеб¬
ные  и  частично  административные  -  находились  в  ведении  жителей  прихода.  Долж¬
ностные  лица  (могли  как  избираться,  так  и  назначаться  высшей  администрацией  из
числа  местных  жителей)  заведовали  местным  управлением,  составляя  отдельные
управы  по  каждому  ведомству  -  врачебному,  дорожному,  призрению  бедных  и  др.
Мировые  суды  во  главе  с  лорд-наместником  утверждали  местные  бюджеты  и  рас¬
сматривали  жалобы  на  действия  должностных  лиц,  являясь  таким  образом  высшей
инстанцией  для  органов  самоуправления.
 Однако  злоупотребления  и  не  всегда  умелое  ведение  дел  заставили  правительство
усилить  контроль  за  деятельностью  местных  учреждений.  В  результате  реформ
1832-1835  гг.  центральные  органы  получили  право  проводить  ревизии  выборных
 2 	Отечественная  история,  №  3
 33

учреждений,  контролировать  заключение  займов  и  использование  общественной
собственности.  В  1871  г.  "для  наблюдения  за  исполнением  законов"  было  создано
Министерство  местного  управления,  получившее  по  отношению  к  выборным  учреж¬
дениям  широкие  полномочия.  В  законе  1875  г.  (о  народном  здравии)  были  четко
определены  пределы  того,  что  "местный  орган  может,  а  по  требованию  Министерства
местного  управления  должен  делать"  208.  В  целом  в  XIX  в.  влияние  центральной  власти
на  органы  местного  управления  заметно  усилилось,  и  система  английского  само¬
управления  в  этом  отношении  напоминала  континентальную.
 Французскую  систему  местного  управления  называли  мнимым  самоуправлением
или  административной  централизацией,  или  (по  широте  представительства)  народ¬
ным  самодержавием.  В  отличие  от  английской  системы  здесь  не  существовало  четкой
грани  между  делами  центральных  и  местных  учреждений  -  они  составляли  сферу
общей  правительственной  деятельности.  На  местах  действовали  выборные  советы
(генеральные  в  департаментах,  окружные  и  муниципальные  в  общинах),  которые
избирались  всеобщей  подачей  голосов  без  всякого  ценза  из  всех  местных  граждан,
достигших  совершеннолетия.
 Советы,  сформированные  на  основе  широкого  представительства,  ничего  не  реша¬
ли  без  ведома  и  утверждения  администрации.  Они  не  имели  исполнительной  власти,
и  все  их  постановления  исполняли  правительственные  органы.  "Народ,  облеченный
всеми  правами  верховной  власти  в  лице  своих  представителей,  объявлявший  войну  и
мир,  казнивший  даже  своего  короля,  -  писал  Васильчиков,  -  не  мог  достигнуть  права
перестраивать  мосты  или  чинить  сельские  дороги  без  дозволения  центрального  пра¬
вительства"  2()9.
 Серединное  положение  между  английским  самоуправлением  и  французской  цент¬
рализацией  занимала  немецкая  общественная  система  управления,  в  основу  которой
была  положена  сословная  организация  общества.  Эта  система,  наиболее  полно  выра¬
женная  в  Пруссии,  оказала  заметное  влияние  на  русское  законодательство.  В  местном
управлении  Пруссии  участвовали  не  приходы  или  граждане  вообще,  а  сословия  -
дворян-землевладельцев,  крестьян  и  горожан.  Каждое  сословие  имело  свое  отдельное
управление  (вотчина,  общество  и  город),  которое  признавалось  низшими  инстанциями
внутреннего  управления  страны.
 Горожане  избирали  магистрат  и  бургмейстеров,  составляли  особые  собрания,
обсуждавшие  дела  внутреннего  управления  города.  Пределы  полномочий  органов
городского  самоуправления  были  четко  определены  законом:  1)  они  могли  обра¬
щаться  с  ходатайствами  к  верховной  власти  только  в  делах,  предоставленных  им
законом;  2)  их  распоряжения,  признанные  противозаконными  или  нарушавшими
государственные  пользы,  отменялись  администрацией;  3)  высший  надзор  за  их  дея¬
тельностью  осуществляло  Министерство  внутренних  дел,  а  высшей  инстанцией  был
министр,  апелляция  в  судебные  места  не  допускалась210.  В  этой  связи  нельзя  не
заметить,  что  Городовое  положение  1870  г.  давало  больше  прав  русским  городам  и
оставляло  значительно  больше  простора  общественным  учреждениям  для  самостоя¬
тельной  деятельности.
 Представители  всех  трех  сословных  организаций  входили  в  состав  окружных  и
областных  собраний,  представлявших  общеземское  самоуправление.  Все  обществен¬
ные  союзы  подчинялись  общей  администрации  во  главе  с  окружными  начальниками  -
ландратами.  Они  назначались  высшей  администрацией  из  числа  кандидатов,  пред¬
ложенных  землевладельцами,  и  играли  роль  связующего  звена  между  общественными
властями  и  правительством.  Надзор  за  деятельностью  общественных  учреждений
осуществляли  губернские  правления  и  областные  президенты,  которые  имели  право
утверждать  или  отвергать  любые  их  постановления.
 Сравнение  трех  систем  местного  управления,  действовавших  в  ведущих  странах
Европы,  показывает,  что  все  они  в  той  или  иной  степени  включали  выборный
элемент  и  представляли  сочетание  административных  и  общественных  начал;  вместе  с
тем,  все  они  в  большей  или  меньшей  мере  находились  под  контролем  правительства.
 34

Даже  в  Англии,  где  самоуправление  получило  наиболее  полное  выражение,  право
издания  законов  и  право  обложения  (установление  податей  и  повинностей)  были
прерогативой  государства,  а  не  общества.
 Во  второй  половине  XIX  в.  в  местном  управлении  европейских  стран  наметилась
тенденция  к  более  тесному  сотрудничеству  административных  и  общественных  эле¬
ментов.  В  частности,  в  Пруссии  законы  1872  и  1875  гг.  объединили  в  одних  учреж¬
дениях  представителей  администрации  и  общества,  что  обеспечило  единство  власти  и
устранило  дуализм  в  местном  управлении.  Другим  не  менее  важным  новшеством  в
местном  управлении  этой  страны  было  введение  всесословного  принципа  (до  1873  г.
его  организация  была  сословной).  Эти  преобразования  проводились  с  учетом  осо¬
бенностей  исторического  развития,  что  исключило  "радикальную  ломку"  местных
учреждений211.  Очевидно,  что  опыт  проведения  реформы  в  Пруссии,  по  своему  поли¬
тическому  и  сословному  устройству  стоявшей  ближе  к  России,  чем  другие  страны
Европы,  мог  быть  использован  и  русскими  законодателями.
 Российский  опыт  местного  управления.  До  реформ  1860-1870-х  гг.  все  местные
выборные  учреждения  и  должности  (за  исключением  вечевого  периода)  были  вклю¬
чены  в  систему  государственного  управления.  Единственной  самоуправлявшейся  тер¬
риториальной  единицей  оставалась  община,  вернее  сфера  внутриобщинной  жизни,
долгое  время  не  представлявшая  особого  интереса  для  государства.  Но  община,
несмотря  на  свое  долголетие,  в  значительной  степени  была  носительницей  догосудар-
ственных  отношений.  Таким  образом,  главная  особенность  местного  управления  за¬
ключалась  в  преобладании  государственного  начала  над  общественным  и  сословным
и  "включенности"  выборных  учреждений  в  систему  государственного  управления.
 Как  уже  отмечалось,  в  России  путь  к  самоуправлению  был  более  длинным,  чем  в
Европе,  так  как  необходимым  его  этапом  было  развитие  сословного  самоуправления.
В  этом  отношении  переломным  стал  XVIII  в.,  когда  начался  процесс  превращения
прикрепленных  к  государственной  службе  социальных  групп  населения  в  сословия,
наделенные  правом  самоуправления.  В  результате  реформ  Петра  I  и  Екатерины  II
местное  управление  по  своему  характеру  становится  сословным,  и  это  его  вторая
особенность.  В  ходе  дальнейшего  развития  к  середине  XIX  в.  в  местном  управлении
наметились  тенденции  к  сближению  представителей  разных  сословий  и  совместной  их
деятельности  с  коронными  властями.
 Исходя  из  национальных  особенностей  местного  управления,  можно  было  предпо¬
ложить,  что  в  1860-е  гг.  основой  организации  самоуправления  станет  не  общест¬
венная,  а  государственная  теория  самоуправления.  Тем  более  что  в  середине  XIX  в.
существовали  реальные  предпосылки  для  развития  местного  управления  именно  по
этому  пути.
 В  пользу  дальнейшего  развития  этих  начал  говорит  и  тот  факт,  что  в  это  время  об¬
щественная  теория  самоуправления  в  Европе  переживала  закат,  и  в  Германии  сто¬
ронники  усиления  государственного  начала  успешно  отстаивали  необходимость  сов¬
местной  деятельности  коронных  и  общественных  властей.  Такое  направление
развития  местного  самоуправления  было,  по-видимому,  наиболее  приемлемо  и  для
России.  Но  законодатели  пошли  другим  путем.
 УТВЕРЖДЕНИЕ  НОВЫХ  НАЧАЛ
В  ОРГАНИЗАЦИИ  МЕСТНОГО  УПРАВЛЕНИЯ
 «Употребляя  выражение  "реформы",  -  писал  А.Д.  Градовский,  -  мы  не  имеем  в
виду  сказать,  что  прежние  установления  были  преобразованы  согласно  новым  усло¬
виям  и  потребностям.  Напротив,  не  только  прежние  установления,  но  вся  система
прежнего  управления  была  устранена  в  главных  своих  частях  и  заменена  другой
системой»212.
 После  отмены  крепостного  права  общество  ожидало  переустройства  местного
управления  на  принципиально  новых  началах,  далеких  от  тех,  которые  сформиро¬
 2
 35

вались  под  влиянием  российской  действительности.  По  мнению  либеральной  его
части,  такими  началами  должны  были  стать  всесословность  и  полная  самостоя¬
тельность  учреждений  местного  самоуправления.  Земское  положение  1864  г.  в  значи¬
тельной  степени  оправдало  эти  ожидания:  оно  предоставило  органам  местного  управ¬
ления  больше  прав  и  самостоятельности,  чем  прусское  или  французское  законода¬
тельство.
 Бюрократизация  государственной  и  общественной  жизни,  достигшая  в  последние
годы  правления  Николая  I  огромных  размеров,  способствовала  законодательному
утверждению  точки  зрения  о  недопустимости  вмешательства  администрации  в  обще¬
ственные  дела,  которые  должны  "решаться  силами  общества,  а  не  бюрократии".
Представляется,  что  не  последнюю  роль  в  данном  случае  сыграли  и  взгляды  славя¬
нофилов,  отстаивавших  общинный  строй  в  России  и  противопоставлявших  "землю"
(народ)  "государству".  В  результате  Земское  положение  1864  г.  "вырабатывалось  под
знаком  так  называемой  общественной  теории  самоуправления",  которая  противопо¬
ставляла  общество  и  государство,  рассматривая  общественные  и  государственные
интересы  как  совершенно  отличные  друг  от  друга  сферы213.  Следствием  такого
подхода  стал  общественный  статус  земских  учреждений,  которые  не  были  введены  в
общую  систему  государственного  управления,  а  "поставлены  подле  нее".  Паралле¬
лизм  этих  структур  приводил  к  делению  сфер  местного  хозяйства  и  управления  на
правительственные  и  общественные,  способствовал  развитию  между  ними  неизбеж¬
ной  конкуренции  и  даже  антагонизма.  По  свидетельству  В.П.  Безобразова,  подобной
организации  местного  самоуправления  не  знала  ни  одна  европейская  страна214.
Только  в  1890-е  гг.  при  Александре  III  местное  самоуправление  было  перестроено  на
началах  государственной  теории215.
 С  такой  же  легкостью  законодатели  отказались  и  от  другой  характерной  черты
местного  управления  России:  принципа  сословности,  который  в  новых  условиях  при¬
знавался  даже  вредным.  «После  освобождения  крестьян,  -  писала  газета  "Неделя",  -
сословность  стала  одним  из  самых  отсталых  и  противных  общественному  прогрессу
понятий»216.  Вместе  с  тем,  с  начала  1860-х  гг.  местные  учреждения,  построенные  по
принципу  сословного  представительства,  заметно  активизировали  свою  деятельность.
В  полной  мере  это  относится  как  к  Петербургской  думе,  действовавшей  по  закону
1846  г.,  так  и  к  Московской,  созданной  "Положением  об  общественном  управлении
Москвы"  1862  г.  По  мнению  историка  М.П.  Щепкина,  благодаря  равному  представи¬
тельству  всех  сословий,  которые  закон  признал  "и  поставил  в  городском  деле  в  полное
взаимодействие",  Московская  дума  была  "вполне  бессословной"217.  Организация
местных  учреждений,  сочетавшая  старые  и  новые  принципы,  отражала  переходный
характер  своего  времени,  поэтому  в  начале  1860-х  гг.  правительство  намеревалось
ввести  ее  во  всех  городах  России218.  Однако  общероссийским  законом  стало  Городо-
вое  положение  1870  г.,  где  восторжествовал  имущественный,  а  не  сословный  принцип.
 Новые  законы  не  желали  считаться  с  наличием  сословий,  хотя  в  реальной  жизни
сословный  фактор  продолжал  оказывать  заметное  влияние  как  на  городское,  так  и  на
земское  самоуправление219.  Всесословные  собрания  составлялись  по  воле  закона,
"больше  искусственно,  чем  в  силу  насущной  необходимости",  а  местное  "всесослов¬
ное"  общество  еще  долгое  время  оставалось  "на  степени  желаемого,  ожидаемого,  но
не  настоящего".  Справедливой  представляется  точка  зрения  А.Д.  Градовского,  счи¬
тавшего,  что  всесословное  начало  есть  понятие  историческое  и  не  может  возникнуть
внезапно;  его  появлению  должен  предшествовать  "долгий  исторический  процесс,
сглаживающий  постепенно  общественные  и  сословные  различия"  22°.
 Итак,  в  устройстве  местного  управления  реформаторы  отказались  от  традицион¬
ных  начал,  вытекавших  из  всего  хода  исторического  развития  России,  в  пользу
"истинного"  самоуправления,  свободного  от  контроля  государства  и  сословности221.
В  этой  связи  безусловный  интерес  представляет  вопрос  о  совместимости  новых  юри¬
дических  начал  и  условий  реальной  жизни,  которые,  в  отличие  от  законов,  не  ме¬
няются  по  воле  законодателей.  Но  эта  задача  выходит  за  рамки  настоящей  статьи.
 36

Правление  Николая  I  подвело  черту  под  всем  предшествовавшим  периодом
русской  истории,  а  реформы  1860-1870-х  гг.  открыли  новый  ее  этап,  логическим
завершением  которого  стал  1917  год.  Они  вызвали  глубокие  изменения  в  жизни
государства  и  общества  и  по  своему  влиянию  намного  превосходили  преобразования
Петра  I,  положившие  начало  Российской  империи.
 *  *  *
 В  развитии  местного  управления  России  можно  выделить  пять  этапов  с  характер¬
ными  для  каждого  из  них  общественными  структурами,  соотношением  местных  и
центральных  учреждений  и  преобладанием  государственного,  сословного  или  общест¬
венного  начала  в  разные  исторические  эпохи:  1)  территориальные  общины  (вечевые
города-государства  и  сельские  общины)  с  правом  как  верховного,  так  и  местного
самоуправления;  2)  тяглые  территориальные  общины;  3)  тяглые  социальные  группы;
4)  сословные  общины  с  правом  самоуправления;  5)  с  1860-х  гг.  территориальные
общины  с  правом  местного  самоуправления.
 Можно  сказать,  что  местное  управление  в  своем  развитии  совершило  виток,
в  котором  первое  и  последнее  звенья  отражают  преобладание  общества,  а  средние
(2-А)  -  государства.  Как  оценивали  современники  реформ  эти  периоды  с  точки  зрения
осуществления  идеи  самоуправления?
 Мнения  совпадали  как  в  оценке  вечевого  строя  ("народоправие"  сверху  донизу
признавалось  высшим  проявлением  самоуправления),  так  и  в  оценке  следующих  за
ним  "государственных"  этапов,  которые  самоуправлением  не  считались.
 Оценка  земских  учреждений  1860-х  гг.  была  неоднозначной  и  в  значительной
степени  зависела  от  угла  зрения,  под  каким  рассматривалась  история  местного  управ¬
ления.  Так,  сторонники  общественной  теории  самоуправления,  мечтая  о  "самостоя¬
тельном  и  демократическом  земстве  в  свободной  и  возрожденной  России",  считали
права  и  сферу  деятельности  земских  учреждений  слишком  узкими,  чтобы  признать  их
органами  "истинного"  самоуправления.  Заслугу  земства  видели  в  том,  что  оно  "вреза¬
лось  в  толщу  старого  государственного  строя  клином,  постепенно  расщепляя  эту
толщу  до  ея  сердцевины"  222.
 Сторонники  государственной  теории  самоуправления  также  критиковали  земские
учреждения  и  также  колебались  в  признании  их  органами  самоуправления.  Если  в
первом  случае  поводом  для  критики  была  недостаточная  самостоятельность  этих
учреждений,  то  во  втором  -  их  излишняя  самостоятельность  и  "невписанность"  в
общегосударственный  организм.  Но  и  тогда  в  земстве  видели  орудие  разрушения
государства.  Его  сравнивали  с  инородным  телом,  попавшим  в  живой  организм,
которое  "или  само  обречено  на  гниение,  или  подвергает  разложению  весь  общий
организм"  223.  Очевидно,  что  и  в  том  и  в  другом  случаях  земским  учреждениям  при¬
давали  значение,  не  свойственное  органам  местного  управления:  в  них  видели  оп¬
понентов  и  даже  альтернативу  верховной  власти.  Именно  в  политическом  подходе  к
земству  лежит  причина  фетишизации  понятия  самоуправление,  которая  продолжается
до  наших  дней.
 Историк  рубежа  ХХ-ХХ1  вв.  имеет  большие  преимущества  перед  своими  пред¬
шественниками:  он  знает  последствия  современных  им  событий,  поэтому  способен
объективно  оценить  явления  того  времени.  Прежде  всего  современный  историк
должен  отделить  самоуправление  как  форму  местного  управления  от  самоуправления
как  воплощения  политических  устремлений  либеральной  части  русского  общества.
Необходимо  признать  самоуправление  понятием  историческим,  а  значит,  способным
к  развитию  и  имеющим  временные  и  национальные  особенности.  При  таком  подходе
нет  нужды  доказывать,  что  самоуправление  в  России  было  (или  не  было)  всегда,  что
его  развитие  в  России  шло  (или  не  шло)  по  европейскому  пути  и  в  земстве  XVI  в.  не
надо  искать  корни  земских  учреждений  XIX  в.  Самоуправление  (в  узком  и  в  широком
смысле)  как  понятие  историческое  в  зависимости  от  национальных  особенностей,
 37

уровня  развития  государства  и  общества  в  разных  странах  и  в  разные  периоды
истории  имеет  свои  особенности.  Не  следует  сглаживать  эти  различия,  загоняя  их  в
прокрустово  ложе  универсального  для  всех  времен  и  народов  понятия  само¬
управления  -  достаточно  ввести  в  употребление  дополнительные  понятия:  общинное
самоуправление,  выборная  служба  или,  не  побоимся  этих  сочетаний,  тяглое  само¬
управление,  сословное  самоуправление,  общественное  самоуправление  и  т.д.
 И  последнее:  совершенно  очевидно,  что  данная  тема  требует  всестороннего,  глу¬
бокого  исследования  и  дальнейшей  разработки.
 Примечания
 149 	Г  р  и  г  о  р  ь  е  в  В.  Указ.  соч.  С.  91,94.
 150 	Соловьев  С.М.  Сочинения.  Кн.  XIII.  История  России  с  древнейших  времен.  М.,  1994.  С.  211.
 151Г  ригорьев  В.С.  Указ.  соч.  145.
 152 	К  л  ю  ч  е  в  с  к  и  й  В.  Краткое  пособие  по  русской  истории.  М.,  1992.  С.  158.
 153 	Власть  и  реформы.  С.  168.
 154 	Вернадский  Г.В.  Очерк  истории  права  Русского  Государства  ХУШ-Х1Х  вв.  (Период  империа¬
лизма).  М.,  1998.  С.  112;  Ключевский  В.  Краткое  пособие  по  русской  истории.  С.  158.
 155 	Каменский  А.Б.  Реформы  в  России  XVIII  века  в  исторической  ретроспективе  //  Сословия
и  государственная  власть  в  России.  XV  -  середина  XIX  вв.  Ч.  1.  С.  149.
 156 	В  о  д  а  р  с  к  и  й  Я.Е.  Екатерина  II:  от  французской  философии  к  российской  реальности  //  Рефор¬
мы  и  реформаторы  в  истории  России.  Сборник  статей.  М.,  1996.  С.  53.
 157 	Г  р  и  г  о  р  ь  е  в  В.  Указ.  соч.  С.  160.
 158 	ПСЗ-1.  Т.  17.  №  12801.  14  декабря  1866  г.  Баллотировка  шарами  была  известна  в  России  с  Петра  I,  но
применялась  она  не  на  выборах,  где  сохранялся  выбор  "за  руками",  а  в  учреждениях  при  принятии  коллек¬
тивных  решений  (чтобы  оградить  младших  чиновников  от  влияния  старших).
 159 	Не  останавливаясь  на  характеристике  закона  8  апреля  1782  г.  (ПСЗ-1.  Т.  21.  №  15447),  определяв¬
шего  устройство  городской  полиции,  отметим,  что  управы  благочиния  отвечали  не  только  за  поддержание
общественного  порядка,  но  и  за  пожарную  безопасность,  и  благоустройство  городов.  В  ведение  органов
самоуправления  эти  важные  вопросы  городской  жизни  перешли  только  во  второй  половине  XIX  в.
 160 	ПСЗ-1.  Т.  20.  №  14392.  7  ноября  1775  г.
 161 	К  л  ю  ч  е  в  с  к  и  й  В.О.  Краткое  пособие  по  русской  истории.  С.  153.
 162 	К  о  р  ф  С.А.  Указ.  соч.  С.  102.
 163 	Г  ригорьев  В.  Указ.  соч.  С.  232-233.
 164 	Цит.  по:  К  о  р  ф  С.А.  Указ.  соч.  С.  178.
 165 	ПСЗ-1.  Т.  20.  №  14392.  7  ноября  1775  г.  Ст.  50-58.
 166 	Там  же.  Т.  18.  №  13300.  19  мая  1769  г.
 167 	Там  же.  Т.  22.  №  16188.  21  апреля  1785  г.
 ,6*Д  итятин  И.И.  Устройство  и  управление  русских  городов.  Т.  1.  С.  401.
 169 	К  л  ю  ч  е  в  с  к  и  й  В.О.  Краткое  пособие  по  русской  истории.  С.  161.
 170 	Кизеветтер  А.  А.  Городовое  положение  Екатерины  II.  Опыт  исторического  комментария.
 С.325-326;  355-358;  366.
 171 	Е  г  о  же.  Внутренняя  политика  в  царствование  императора  Николая  Павловича  //  Исторические
очерки.  М.,  1912.  С.  462.
 172 	ПСЗ-1.  Т.  20.  №  14275.  17  марта  1775  г.;  №  14327.  25  мая  1775  г.
 173  Д  и  т  я  т  и  н  И.И.  Из  истории  "Жалованных  грамот"  //  Статьи  по  истории  русского  права.  С.  119.
 174  Л  е  о  н  т  о  в  и  ч  В.В.  История  либерализма  в  России.  1762-1914.  М.,  1995.  С.  37.
 175 	ПСЗ-1.  Т.  22.  №  16187.  Ст.  37-48.
 176 	Власть  и  реформы.  С.  179-180.
 177 	Кизеветтер  А.А.  История  России  //  Россия.  Энциклопедический  словарь  Брокгауза  и  Еф¬
рона.  С.  476.
 178 	Власть  и  реформы.  С.  168.
 179 	Сб.  РИО.  Т.  20.  СПб.,  1877.  С.  447-498.
 180 	ПСЗ-1.  Т.  22.  №  16603.  (б.д.).  1787  г.;  Г  р  а  д  о  в  с  к  и  й  А.Д.  Начала  русского  государственного
права  ЦТ  радовский  А.Д.  Собр.  соч.  Т.  9.  СПб.,  1908.  С.  126.
 181 	Власть  и  реформы.  С.  186-187.
 182 	ПСЗ-1.  Т.  20.  №  14392.  7  ноября  1775  г.  (Гл.  XVII,  XXIII,  XXVI).
 38

183 	Г  радовский  А.Д.  Начала  русского  государственного  права  //Г  радовский  А.Д.  Собр.
соч.Т.  9.  С.  132-133.
 184 	ПСЗ-1.  Т.  24.  №  17906.  (отд.  VIII).  5  апреля  1797  г.
 185 	ПСЗ-1.  Т.  25.  №  18663.  12  сентября  1798  г.;  №  18821  и  18822.  17  января  1799  г.;  №  18963.  11  мая  1799  г.
 186 	В  ернадский  Г.В.  Указ.  соч.  С.  138-139.
 187 	Р  ы  н  д  з  ю  н  с  к  и  й  П.Г.  Городское  гражданство  дореформенной  России.  М.,  1958.  С.  71.
 188 	ПСЗ-1.  Т.  26.  №  19810  и  19811.  2  апреля  1801  г.
 189 	Г  радовский  А.Д.  Начала  русского  государственного  права  //Градовский  А.Д.  Собр.
соч.  Т.  9.  С.  143;  е  г  о  ж  е.  Системы  местного  управления  на  западе  Европы  и  в  России  //Там  же.  С.509.
 190 	См.  К  о  р  ф  С.А.  Указ.  соч.  Гл.  6-14.
 191 	Цит.  по:  К  о  р  ф  С.А.  Указ.  соч.  С.  446.
 192 	ПСЗ-2.  Т.  6.  №  4989.
 193 	К  о  р  ф  С.А.  Указ.  соч.  С.  456,  546,  547,  554,  555,  585,  593.
 194 	Цит.  по:  Вернадский  Г.В.  Указ.  соч.  С.  123-124.
 195 	ПСЗ-2.  Т.  1.  №  323.  10  мая  1826  г.;  Т.  7.  №  5279.  8  апреля  1832  г.;  Т.  11.  №  9818.  31  декабря  1836  г.;
и  др.
 196 	К  о  р  ф  С.А.  Указ.  соч.  С.  610,625-626.
 197 	Там  же.  С.  534-536.
 198 	[Д  и  т  я  т  и  н  И.И.]  Столетие  С.-Петербургского  городского  общества.  1785-1885  гг.  С.  92-98.
 ,99Рындзюнский  П.Г.  Указ.  соч.  С.  109.
 200 	ПСЗ-2.  Т.  21.  Отд.  1.  №  19721.  13  февраля  1846  г.
 201 	Заблоцкий-Десятовский  А.П.  Граф  П.Д.  Киселев  и  его  время.  Материалы  для  исто¬
рии  императоров  Александра  I,  Николая  I  и  Александра  II.  Т.  2.  СПб.,  1882.  С.  71-72;  Ключев¬
ский  В.О.  Краткое  пособие  по  русской  истории.  С.  162-163.
 202 	Государственность  России.  Словарь-справочник.  Кн.  1:  А-Г.  М.,  1996.  С.  296-303.
 203 	Г  радовский  А.Д.  Системы  местного  управления  на  западе  Европы  и  в  России  //Г  радов¬
ский  А.Д.  Собр.  соч.  Т.  9.  С.  497.
 204 	К  и  з  е  в  е  т  т  е  р  А.А.  Внутренняя  политика  в  царствование  императора  Николая  I  //  Историче¬
ские  очерки.  С.  456—457.
 205 	Леонтович  В.В.  История  либерализма  в  России.  С.  152.
 206 	Соловьев  С.М.  Исторические  письма  //Соловьев  С.М.  Сочинения.  Кн.  XVI.  С.  360,  363.
 207 	В  асильчиков  А.И.  Указ.  соч.  Т.  1.  С.  VIII-XXVI,  9;  Г  радовский  А.Д.  Указ.  соч.  Т.  2.
С.  22,  94,  109-111;  Т.  9.  С.  200-210;  Д  и  т  я  т  и  н  И.И.  Устройство  и  управление  городов  России.  Т.  2.
С.  65-115;  Коркунов  Н.М.  Русское  государственное  право.  Т.  2.  Особенная  часть.  СПб.,  1893.
С.  236-238.
 208 	А  ш  л  е  й  П.  Местное  и  центральное  управление.  Сравнительный  обзор  учреждений  Англии,  Фран¬
ции,  Пруссии  и  Соединенных  штатов  Америки  /  Пер.  с  англ.  В.Ф.  Дерюжинского.  СПб.,  1910.  С.  164-170,
174-175.
 209 	В  асильчиков  А.И.  Указ.  соч.  Т.  1.  С.  9.
 210 	Там  же.  С.  190.
 21'Б  езобразов  В.П.  Земские  учреждения  и  самоуправление.  М.,  1874.  С.  9,  21;  Г  радов¬
ский  А.Д.  Начала  русского  государственного  права  //Г  радовский  А.Д.  Собр.  соч.  Т.  9.  С.  448.
 212Г  радовский  А.Д.  Там  же.  С.  44—45;  его  же.  Системы  местного  управления  на  западе
Европы  и  в  России  //Там  же.  С.  508.
 2,3Кизеветтер  А.А.  Борьба  за  земство  при  его  возникновении  //  Исторические  отклики.  М.,
1915.  С.  302.
 2.4 	Безобразов  В.П.  Указ.  соч.  С.  38-39;  46-47.
 2.5 	Г  ронский  П.П.  Теории  самоуправления  в  русской  науке  //  Юбилейный  земский  сборник.  СПб.,
1914.  С.  85;  К  и  з  е  веттер  А.А.  Борьба  за  земство  при  его  возникновении  //  Исторические  отклики.
С.  314-315.
 2.6 	Неделя.  Газета  политическая  и  литературная.  1872.  8  октября.  №  21  и  22.  Стб.  658.
 217Ще  пкин  М.П.  Опыты  общественного  хозяйства  и  управления  городов.  Ч.  1.  М.,  1882.  С.  13,  38.
 2,8Муллов  П.  Историческое  обозрение  правительственных  мер  по  устройству  городского  общест¬
венного  управления.  СПб.,  1864.  С.  196.
 219 	Подробно  см.:  Писарькова  Л.Ф.  Московская  городская  дума.  1863-1917.  М.,  1998.  Гл.  1  и  2.
 220 	Г  радовский  А.Д.  Начала  русского  государственного  права  //Градовский  А.Д.  Собр.
соч.  Т.  9.  С.  47-48.
 22,Кизеветтер  А.  А.  Местное  самоуправление  в  России.  IX-XIX  столетия.  С.  107.
 222 	Е  г  о  же.  Борьба  за  земство  при  его  возникновении  //  Исторические  отклики.  С.  313.
 223 	Безобразов  В.П.  Указ.  соч.  С.  38.
 39

©2001  г.  В.А.Т  БАРДОВСКАЯ*
 АЛЕКСАНДР  ДМИТРИЕВИЧ  ГРАДОВСКИЙ:
 НАУЧНАЯ  И  ПОЛИТИЧЕСКАЯ  КАРЬЕРА
РОССИЙСКОГО  ЛИБЕРАЛА
 Противник  социализма
 Усиление  социалистических  тенденций  в  русском  общественном  движении,  ставшее
весьма  заметным  к  концу  1870-х  гг.,  заставило  Градовского  специально  обратиться  к
проблемам  социализма  и  его  перспективам  в  России.  В  начале  1879  г.  в  "Русской  речи"
публикуется  его  статья  "Социализм  на  Западе  Европы  и  в  России".  Растянувшаяся  с
января  по  март  публикация  завершилась  накануне  покушения  А.К.  Соловьева  на
Александра  II  2  апреля.  Далее  события  в  революционной  среде  развивались  стреми¬
тельно,  приведя  в  августе  к  созданию  "Народной  воли".  Выдвигая  столь  близкие
российским  либералам  требования  гражданских  свобод  и  созыва  Учредительного
собрания,  эта  самая  крупная  революционная  организация  объявляла  целью  борьбы
социализм.
 Ко  времени  появления  названной  статьи  Градовского  в  России  уже  существовала
значительная  антисоциалистическая  литература  преимущественно  охранительного
направления  -  от  антинигилистических  романов  до  публицистики.  Однако  статья
Градовского  стояла  особняком.  В  отличие  от  своих  предшественников,  автор  обнару¬
жил  серьезное  знакомство  с  социалистической  литературой,  свободно  ориентируясь  в
различных  течениях  социалистической  мысли.  Не  в  пример  тем,  кто  писал  о  социа¬
листах  в  "Русском  вестнике"  или  "Гражданине",  он  цитирует  их  весьма  точно.  Градов-
ский  едва  ли  не  первый  в  русской  печати  по  сути  дает  обзор  социалистических  идей  от
французских  утопистов-социалистов  до  немецкой  социал-демократии,  уделив  вни¬
мание  и  социалистам  России.  Мелькают  имена  Прудона  и  Маркса,  Бебеля  и  Либк-
нехта,  Бакунина,  Лаврова,  Ткачева.  В  отличие  от  "обличительной"  публицистики  из
изданий  Каткова  или  Мещерского,  где  все  социалисты  выступали  как  анархисты,
разрушители  и  ниспровергатели,  Градовский  останавливается  на  различиях  в  их
программах  и  дает  представление  о  критике  социализма  в  европейской  -  кон¬
сервативной  и  либеральной  -  печати,  во  многом  на  нее  же  опираясь.
 Такая  статья  не  могла  не  обратить  на  себя  самое  пристальное  внимание  читателей.
О  ней  спорили  в  салонах  Москвы  и  Петербурга,  делились  впечатлениями  о  ней  в
письмах  и  дневниках.  Славянофил  А.И.  Кошелев  посчитал  это  выступление  Градов¬
ского  гражданским  подвигом78.  Военный  министр  Д.А.  Милютин,  судя  по  его  днев¬
нику,  находился  под  сильным  воздействием  "замечательной  статьи  профессора
Градовского",  мысли  которого  изложены  "с  большим  уменьем  и  тактом"79.  О.А.  Но¬
викова  (сестра  генерала  А.А.  Киреева),  корреспондент  "Московских  ведомостей"  в
Англии,  интересовалась  мнением  о  статье  Градовского  у  Ф.М.  Достоевского,  а  тот,  не
вдаваясь  в  подробности,  отозвался  о  ней  как  бы  нехотя:  "Статья  Градовского  не
обстоятельна,  сущности  дела  он  не  понимает,  но  полезна,  говоря  относительно"80.
Между  тем  в  восприятии  социализма  писателем  и  либеральным  профессором  было
немало  общего.
 В  русских  социалистах  Градовский  видит  людей,  оторвавшихся  от  родной  почвы  и
оказавшихся  под  чужим  знаменем.  Однако  он  отказывается  считать  причиной  этого
отрыва  реформы,  которые  якобы  нарушили  естественно-исторический  ход  развития
России.  Либеральный  публицист  настаивает,  что  именно  приостановка  реформ,  пара¬
лизованных  в  самом  их  начале,  внесла  смуту  в  общество,  в  котором  не  оказалось
сколько-нибудь  законченных  и  цельных  теорий,  способных  противостоять  социа¬
лизму.  Тем  самым  он  признал  не  только  несостоятельность  официальной  идеологии,
но  и  неспособность  либерализма  удовлетворить  запросы  молодежи  и  интеллигенции.  **  Окончание.  Начало  см.:  Отечественная  история.  2001.  №  2.
 40

Выход  из  положения,  как  уже  говорилось,  он  видел  в  продолжении  реформ.  И
позднее  Градовский  продолжал  настаивать  на  том,  что  не  реформы,  а  дореформенные
порядки  породили  социалистическое  движение.  "Отрицательные  доктрины  были  обо¬
ротной  стороной  того  порядка,  который  решился  видоизменить  великодушный  госу¬
дарь  наш"81.  Паралич  реформ  не  позволил  искоренить  остатки  крепостничества.
Именно  этим  было  вызвано  глубокое  недовольство,  породившее  смуту.  Д.А.  Милю¬
тин,  согласный  с  этими  рассуждениями,  замечал,  что  "социализм  не  встречает  отпора
вследствие  недовольства  существующим  строем",  и  делал  вывод  о  необходимости
коренной  реформы  государственного  устройства  снизу  доверху.  Министр  задавался
вопросом,  честно  ли  ему  эти  свои  мысли  не  высказывать.  Но  находил  свою  сдержан¬
ность  вполне  объяснимой:  "Плетью  обуха  не  перешибешь"82.
 Образ  русской  смуты  на  рубеже  1870-1880-х  гг.  в  публицистике  Градовского
запечатлен  ярко  и  достоверно.  Неотъемлемой  частью  "хаотического  положения"
стала  социалистическая  пропаганда,  отражавшая*  общественное  недовольство,  его
использовавшая  и  усиливавшая.  «Общество  слышит  от  подпольных  деятелей  обвине¬
ние  в  эксплуатации  "народа",  выслушивает  слова  ненависти,  обращенные  к  нему
наряду  с  европейской  "буржуазией",  безмолвно  принимает  угрозы,  что  его  достояние
будет  вырвано  у  него  "вместе  с  жизнью".  Оно  знает  и  чувствует  очень  хорошо,  что  от
исполнения  революционных  планов  пострадают  прежде  всего  его  интересы,  -
недаром  эта  партия  называется  "социальной"  и  лозунгом  своим  избрала  "передел
земли"  и  отмену  капиталистического  производства.  И  вот  громадная  империя  должна
обратить  внимание  на  незримого  и  неуловимого  врага,  затаившегося  в  ее  недрах»83.
 Социализм  отталкивает  Градовского  прежде  всего  революционным  способом  пере¬
устройства  старого  мира,  своими  разрушительными  тенденциями.  Не  приемлет
профессор  и  пропаганды  вседозволенности,  освобождающей  от  принципов  общечело¬
веческой  морали  как  от  неких  "предрассудков".  Правда,  отсутствие  нравственных
преград  в  революционной  борьбе  Градовский  не  совсем  правомерно  распространяет
на  все  революционно-народническое  движение,  подтверждая  это  цитатами  из
"Катехизиса  революционеров".  Вслед  за  Достоевским  либеральный  мыслитель  ставит
вопрос  о  соотношении  цели  и  средств,  напоминая,  что  самые  прогрессивные  идеалы
были  погублены,  будучи  залиты  кровью.  При  этом  Градовский  вовсе  не  отрицает
закономерности  и  исторического  смысла  революций  вообще.  «Революционные
движения  имеют  практический  успех  лишь  настолько,  насколько  они  содействуют
устранению  отживших  форм,  и  всегда  терпят  крушение  в  попытках  "радикального"
пересоздания  общественного  порядка».  Он  убежден,  что  "история  не  заставляет
человечество  начинать  с  начала  свое  развитие",  возражая  тем  самым  революционным
программам  и  прокламациям,  где  строительство  нового  мира  предполагалось  на
расчищенном  пепелище  старого84.
 Градовский  весьма  дельно  разбирает  экономические  идеи  социалистических
учений,  показывая,  что  общество,  построенное  на  принципах  уравнительности  в  труде
и  распределении,  не  даст  роста  производительных  сил,  поскольку  все  в  нем  будут
одинаково  бедны.  Сделав  общими  труд  и  собственность,  социализм  уничтожает
личность.  Между  тем  нормальное  развитие  возможно  лишь  там,  где  человек  находит
опору  в  своей  индивидуальности,  собственности,  семье,  но  всего  этого  и  лишает  его
социализм.  Таким  образом,  самое  главное  обвинение,  предъявленное  либеральным
мыслителем  социализму,  состоит  в  том,  что  этот  строй  предполагает  уничтожение
условий  самобытного  развития  личности.
 Социализм  с  его  коллективизмом  в  труде  и  распределении,  ставящий  своей  целью
освобождение  масс,  страшен  как  раз  подавлением  личности,  ее  полной  нивелировкой.
Социалисты  покушаются  на  самые  важные  и  естественные  общечеловеческие  цен¬
ности  и  законы  общественного  развития,  ликвидируя  индивидуальную  свободу  лич¬
ности  и  право  собственности.  Подобно  тому,  как  частные  имущества  исчезают  в
общих,  а  частные  хозяйства  становятся  коллективными,  личность  также  делается
общим  достоянием.  "Коллективный  человек"  становится  атрибутом  социализма  -
 41

строя,  при  котором  член  общества  становится  безраздельной  и  бессильной  при¬
надлежностью  коллектива,  отрекаясь  от  своей  индивидуальности.
 Градовский  напоминает  при  этом  "чудное  место"  из  "Мертвого  дома"  Досто¬
евского:  как  болезненно  сжалось  сердце  заключенного,  при  вступлении  в  ост¬
рог  осознавшего,  что  никогда  уже  он  не  будет  теперь  один,  ибо  и  в  горе,  и  в  ра¬
дости  останется  под  общими  взглядами,  лишенный  возможности  остаться  наедине  со
своими  мыслями  и  чувствами.  Социалистическая  общность  напоминает  ему,  как  и
Достоевскому,  и  острог,  и  католический  монастырь.  Под  пером  Градовского
возникает  общество,  «где  всякий  будет  вставать,  работать,  есть,  ложиться  и  опять
вставать  по  звонку,  когда  каждое  его  движение  и  каждое  слово,  каждый  поступок
будет  "контролироваться"  и  обсуждаться  "миром"...,  когда  от  этого  "мира"  некуда
будет  уйти»85.
 В  справедливом  отвращении  от  картин  "золотого  века",  нарисованных  на  основе
анализа  социалистических  программ,  либеральный  публицист  восклицает:  «Найдите
же  человека,  который,  сознавая  свое  "я",  подчинится  порядку,  при  котором  он
никогда  не  будет  работать  на  себя  и  вечно  станет  служить  другим,  при  котором  он
никогда  не  будет  иметь  ничего  своего,  даже  собственной  мысли!»  При  этом
Градовский  не  хочет  замечать,  что  подобный  "мир"  -  в  своих  измерениях  -  существует
рядом,  в  нынешней  жизни,  что  это  мир  крестьянской  общины.  "Крестьянин  в  этом
мире  принижен,  забит  и  обезличен.  Он  доведен  до  состояния  нищенства  в  экономи¬
ческом  отношении:  он  из-за  куска  хлеба,  из-за  самых  животных,  но  неумолимых
потребностей,  принужден  вести  ожесточеннейшую  борьбу  за  существование...  Не¬
когда  жить  для  себя,  для  человека,  некогда  думать  и  не  о  чем  думать.  Такова  обста¬
новка  личности.  Такова  обстановка  и  мира"86.  Эти  наблюдения  русских  социалистов
подтверждались  многочисленными  материалами  либерально-демократической  печати
о  пореформенной  деревне.  От  этого  "мира"  поистине  некуда  было  уйти,  он  бесце¬
ремонно  вторгался  в  жизнь  крестьянина,  регламентируя  буквально  все:  без  мирского
приговора  нельзя  было  ни  на  заработки  отойти,  ни  избу  новую  поставить,  ни  семей¬
ный  раздел  совершить.  Однако  общинный  мир  почему-то  не  вызывал  у  поборника
личной  свободы  ни  протеста,  ни  желания  разрушить  его:  Градовский  считал  сущест¬
вующую  крестьянскую  общину  превосходной  формой  организации  крестьянства:
«Нашему  крестьянину  не  приходится  искать  новых  форм  для  своей  организации...
Русское  крестьянство  имеет  свою  вековую  и  прочную  организацию.  Его  "миры"
являются  союзами,  готовыми  и  приноровленными  к  экономическим  и  другим  нуждам
крестьянства».  Градовский  с  удовлетворением  замечает,  что  мир  обнимает  "всего
человека",  решает  вопросы  не  только  хозяйственные,  но  и  семейные87.  В  итоге
принципы,  против  которых  Градовский  столь  рьяно  восстал,  обозревая  социалис¬
тические  программы  русских  социалистов,  он  почему-то  посчитал  вполне  пригодными
для  крестьянства,  как  бы  забывая,  что  отвергаемый  им  народнический  социализм
именно  в  крестьянской  общине  усматривал  ячейку  будущего  общества.
 Градовский  верно  сознавал,  что  нельзя  бороться  с  социализмом,  лишь  обличая
его:  необходимо  противопоставить  утопическим  представлениям  увлекающей¬
ся  молодежи  "правильные  понятия"  о  развитии  государства  и  общества.  Однако
либеральные  понятия  о  русской  жизни  оказались  достаточно  сбивчивыми.  Профес¬
сор  утверждал,  что  социализм  в  России  не  имеет  почвы  для  развития  и,  следовательно,
будущего:  земельный  вопрос  в  основном  решен,  фабричный  может  быть  уре¬
гулирован  правительством.  А  ведь  Александр  Дмитриевич  любил  повторять  мысль
Бисмарка  о  том,  что  силу  революционных  движений  составляют  не  крайние
требования  и  заоблачные  цели,  а  та,  пусть  даже  небольшая,  доля  справедливых  и
умеренных  задач,  которые  власть  отказывается  разрешить.  Силу  и  жизнестойкость
народнического  движения  составляли  не  проекты  социалистического  переустройства
общества,  а  именно  эти  справедливые  и  насущные  требования  земли  и  воли.  Но  их
либеральный  мыслитель  так  и  не  разглядел,  критикуя  утопические  планы  русских
социалистов.
 42

"Звездный  час"  российского  либерала
 Градовский  назвал  1879  год  "страшным":  ведь  в  конце  его  гремели  уже  не
выстрелы,  а  динамитные  взрывы.  Но  еще  страшнее  начинался  год  1880-й:  5  февраля
произошел  взрыв  в  самом  Зимнем  дворце,  организованный  народовольцами,  и  царь
уцелел  лишь  волею  случая.  В  ответ  власть  прибегла  к  чрезвычайным  мерам,  создав
Верховную  распорядительную  комиссию  для  борьбы  с  крамолой.  Во  главе  ее  встал
наделенный  неограниченными  полномочиями  граф  М.Т.  Лорис-Меликов,  который
15  февраля  обратился  с  воззванием  "К  жителям  столицы":  "На  поддержку  общества
смотрю,  как  на  главную  силу,  могущую  содействовать  власти  к  возобновлению
правильного  течения  государственной  жизни...",  -  объявлял  диктатор88.
 Понимая  невозможность  одолеть  революционное  движение  одними  репрессиями,
он  и  стал  искать  этой  поддержки.  Мысль  о  союзе  власти  и  общества  как  условии
нормального  развития  государства,  обеспечения  успеха  всякой  преобразовательной
деятельности  неизменно  присутствовала  в  публицистике  Градовского.  Вот  почему
согласие  с  ней  самой  власти  в  лице  Лорис-Меликова  он  встретил  с  удовлетворением  и
надеждой.  В  то  время  как  "Московские  ведомости"  в  передовых  М.Н.  Каткова  с
настороженным  недоверием  отнеслись  к  обращению  Лорис-Меликова  к  обществу,
либеральная  пресса  приветствовала  этот  поворот  в  государственной  политике.
"Голос"  с  особым  рвением  оказывал  Лорис-Меликову  поддержку,  и  именно  с  этой
газетой  диктатор  наладил  тесные  личные  контакты89.  Статьи  Градовского  вряд  ли
прошли  для  него  незамеченными.  Внимание  Лорис-Меликова  к  Градовскому  мог
привлечь  и  Д.А.  Милютин.  Пытавшийся  сориентироваться  на  новом  поприще,  Лорис-
Меликов,  разрабатывая  свои  программу  и  тактику,  остро  нуждался  в  компетентных
советниках.  По  его  признанию,  сделанному  А.Ф.  Кони,  ему  недоставало  знаний  для
государственной  деятельности.  Сближение  диктатора  с  Градовским,  о  котором
свидетельствует  Кони90,  было  не  случайно,  ибо  в  крупнейшем  специалисте  по  рос¬
сийскому  и  европейскому  государственному  праву  Лорис-Меликов  нашел  незаме¬
нимого  консультанта.  Личные  контакты  Градовского  с  Лорис-Меликовым  засвиде¬
тельствованы  и  дневником  Н.А.  Любимова,  выписки  из  которого  приводит  А.С.  Су¬
ворин.  Судя  по  ним,  авторитет  профессора  в  глазах  диктатора  был  велик91.
 В  период  правления  Лорис-Меликова  связи  Градовского  в  "верхах"  как  никогда
широки  и  сильны.  Ему  симпатизировал  еще  с  конца  1870-х  гг.  военный  министр
Д.А.  Милютин.  Близко  сошелся  Александр  Дмитриевич  и  с  весьма  влиятельным  при
Лорис-Меликове  товарищем  министра  финансов  Н.Х.  Бунге:  их  давнее  знакомство
укреплялось  общим  сотрудничеством  с  "Голосом".  Старый  приятель  Градовского
Н.С.  Абаза,  тоже  питомец  Харьковского  университета,  становится  во  главе  цензуры.
Либеральных  администраторов  объединяло  с  профессором  общее  понимание  необхо¬
димости  реформ,  в  которых  виделся  выход  из  охватившего  Россию  глубокого  обще¬
национального  кризиса.
 Александр  Дмитриевич  стал  верным  союзником  Лорис-Меликова,  поверив,  что
именно  этот  государственный  деятель  сможет  претворить  в  жизнь  планы  назревших
преобразований.  Время  "диктатуры  сердца",  как  называли  правление  графа  в  либе¬
ральной  литературе,  он  и  ощущал  как  время  реформ,  пришедшее  на  смену  "застою"  и
во  многом  напоминавшее  то,  что  довелось  ему  пережить  в  молодости,  в  начале
1860-х  гг.  В  его  публицистике  речь  идет  о  новых  настроениях  общества,  об  успокое¬
нии  и  уверенности,  которыми  сменились  всеобщие  уныние  и  безверие,  об  одобрении
действий  властей92.
 В  мае  в  "Голосе"  появляется  цикл  статей  Градовского  под  общим  названием
"Итоги",  где  излагается  и  обосновывается  программа  предстоящих  преобразований.
Развивая  свою  давнюю  мысль  о  совместимости  с  самодержавием  демократических
свобод,  Градовский  едва  ли  не  впервые  открыто  пишет  о  свободе  мысли  и  совести,
печати  и  передвижений,  о  гарантиях  прав  личности  и  равенстве  в  податях  как  о
назревших  практических  задачах,  которые  должна  решать  власть.  Подтверждением
того,  что  самодержавие  не  чуждо  прогрессу  и  даже  способно  содействовать  ему,
 43

являются,  по  мысли  Градовского,  не  только  реформы  1860-х  гг.,  но  и  реформы
Екатерины  И93.
 Интенсивная  разработка  "практических  задач",  стоящих  перед  страной,  несомнен¬
но,  была  следствием  осведомленности  Градовского  о  настрое  Лорис-Меликова  на
определенные  преобразования.  Либеральный  профессор  и  диктатор  сходились  в  том,
что  подготовка  к  ним  должна  быть  тщательной,  а  продвижение  -  осторожным.  В  силу
контактов  Лорис-Меликова  с  редакцией  "Голоса",  а  также  личных  встреч  с  ним  и  его
соратниками  Градовский  мог  быть  информирован  о  "всеподданнейшем  докладе"
диктатора  царю  в  апреле  1880  г.,  где  предлагалась  система  мер  социально-эко¬
номического  и  политического  характера  по  нормализации  жизни  страны  и  успо¬
коению  общества.  Здесь  были  податная  и  паспортная  реформы,  указания  на
необходимость  облегчения  крестьянских  переселений,  регламентация  отношений
предпринимателей  с  рабочими,  о  чем  на  протяжении  1870-х  гг.  не  раз  писал  и
Градовский.  Среди  этих  предложений  Лорис-Меликов  как  бы  мимоходом  высказывал
и  мысль  о  том,  что  полезно  было  бы  привлекать  представителей  дворянства,  земства
и  городов  к  участию  в  решении  таких  вопросов,  "которые  близко  касаются  местных
нужд".  Участие  это  мыслилось  не  по  выборам,  а  по  призыву  власти  "наиболее
сведущих  и  благонадежных  лиц"94.
 Лейтмотивом  доклада  была  убежденность  диктатора,  что  политика  государства  не
отвечает  потребностям  страны,  преображенной  реформами  1860-х  гг.  Новые  порядки
требуют  от  власти  "других  знаний,  других  приемов  деятельности,  иных  способностей".
По  сути  дела  об  этом  не  раз  писал  и  профессор-правовед,  когда  излагал  новейшие
теории  в  области  государственного  устройства.  Разумеется,  видеть  в  докладе  Лорис-
Меликова  только  результат  влияния  Градовского  вряд  ли  правомерно.  Доклад  в
определенном  смысле  был  итогом  коллективного  творчества  диктатора  и  таких  его
соратников  из  либеральной  группировки  в  "верхах"  как  Д.А.  Милютин,  А.А.  Абаза,
Н.Х.  Бунге,  М.С.  Каханов,  Д.М.  Сольский  и  другие.  Но  прислушивался  Лорис-
Меликов  и  к  либеральной  прессе,  а  голос  Градовского  звучал  в  ней  весьма  отчетливо.
Важно  подчеркнуть,  что  впервые  за  долгие  годы  Градовский  почувствовал  в  "верхах"
поворот  в  сторону  реформ  и  готовность  если  не  осуществлять,  то  хотя  бы  обсуждать
их  возможность:  ведь  царь  одобрил  "всеподданнейший  доклад"  диктатора.
 В  таком  настроении  застал  Александра  Дмитриевича  праздник  по  случаю
открытия  памятника  Пушкину,  состоявшийся  в  июне  1880  г.  Тем  летом  он  мог  бы
определить  свое  настроение  словами  пушкинских  "Стансов",  написанных  поэтом  в
ожидании  реформ  Николая  I,  так  и  не  состоявшихся:  "В  надежде  славы  и  добра  //
Гляжу  вперед  я  без  боязни..."
 Главным  событием  Пушкинского  праздника,  по  признанию  самого  Градовского,
стала  речь  Ф.М.  Достоевского.  Не  боявшийся  идти  против  течения,  писатель  по  сути
восстал  против  упований  на  политические  перемены,  которых  все  тогда  ожидали  -
кто  "сверху",  кто  "снизу".  Писатель  провозгласил  свое  решение  "проклятых  вопро¬
сов"  -  "по  народной  вере  и  правде",  утверждая,  что  искать  и  его  надо  не  во  внешних
переменах,  а  внутри  себя.  Градовский  отважился  отвечать  писателю,  слава  которого
уже  перешагнула  границы  России.
 Призыв  Достоевского  к  нравственному  самосовершенствованию  под  знаменем
Православия  как  главному  средству  общественного  переустройства  противоречил  его
представлениям  о  задачах  текущего.  Признавая  силу  "мощной  проповеди  личной
нравственности"  Достоевского,  либеральный  публицист  увидел  слабость  и  просчет
писателя  в  отрицании  важной  роли  общественных  преобразований,  понимании  их  как
"механических",  чисто  "внешних".  Полемизируя  с  Достоевским,  Градовский  напоми¬
нает,  что  люди  -  существа  общественные  и  их  совершенствование  не  может  не
зависеть  от  общественных  учреждений,  "воспитывающих  в  человечестве  если  не
христианские,  то  гражданские  доблести"95.
 Градовский  был  далеко  не  единственным  оппонентом  Достоевского  -  на  писателя
обрушился  шквал  критики  из  либерально-демократических  изданий.  Отвечать  всем
 44

было  невозможно.  А.Г.  Достоевская  вспоминает,  что  Федор  Михайлович,  стремясь
выбрать  достойного  и  представительного  противника,  остановился  на  профессоре
Градовском96.
 В  августовском  "Дневнике  писателя"  и  появились  "Четыре  лекции  на  разные  темы,
по  поводу  одной  лекции,  прочитанной  мне  г-ном  А.  Градовским"  под  общим
заголовком  "Придирка  к  случаю".  Полемика  велась  писателем  в  самом  резком  тоне,
но  он  не  просил  извинения  за  резкость,  поскольку  отвечал  "не  лично  Градовскому,  а
публицисту  Градовскому".  Не  избежал  Федор  Михайлович  и  несправедливостей,
высказываясь  здесь,  как  и  в  Речи,  "в  крайнем  духе"  своих  убеждений.  Они  относятся
не  столько  к  оппоненту,  сколько  к  либерализму  вообще.  Либералам  приписано
стремление  "пересадить  к  нам  европейские  образцы"  в  то  время,  когда,  по  на¬
блюдениям  Достоевского,  Европа  -  "накануне  краха".  Пересказывается  -  с  чужих
слов  -  разговор  с  "ярым  западником,  который  на  замечания,  что  народ  не  позволит
осуществить  либеральные  планы,  ответил  "спокойно  и  величаво":  "Так  уничтожить
народ"»97.  Августовский  "Дневник  писателя",  в  котором  публиковалась  и  речь  о  Пуш¬
кине,  вызвал  новую  волну  полемики.  По  справедливому  замечанию  К.Д.  Кавелина,
главным  вопросом,  разделившим  споривших,  стал  вопрос:  "Что  важнее  и  сущест¬
веннее  и  что  должно  быть  поставлено  на  первый  план:  личное  совершенствование
или  выработка  и  совершенствование  тех  условий,  посреди  которых  человек  живет  в
обществе?"98
 Две  стороны,  два  направления  решения  общественной  проблемы,  взаимодополняю¬
щие,  взаимосвязанные  и  друг  от  друга  зависимые,  предстали  в  споре  Градовского  и
Достоевского  как  противоположные.  Между  тем  Достоевский  не  отрицал  значимости
гражданских  учреждений  и  был  сторонником  реформ  1860-х  гг.,  а  Градовский
оставался  далек  от  непонимания  роли  нравственности  в  общественном  развитии.
Увлеченному  надеждами  на  реформы  обществу  писатель  пытался  внушить,  что  сами
по  себе  -  без  должной  нравственной  подготовки  -  они  не  дадут  ожидаемых  резуль¬
татов,  но,  высказываясь  в  "крайнем  духе",  не  избежал  односторонних  выводов,  чуж¬
дых  его  творчеству  в  целом.
 Не  избежал  односторонности  и  Градовский.  Отстаивая  значимость  политических
преобразований,  он  не  уделил  столь  же  серьезного  внимания  нравственности  как
условию  развития  общества.  Так,  он  признает,  что  "личное  самосовершенствование
есть  начало  всему".  Достоевский  справедливо  поправляет:  "Не  начало  всему  есть
личное  самосовершенствование,  но  и  продолжение  всему,  и  исход"99.  Но,  утверждая,
что  "гражданские  идеалы  прямо,  всегда  и  органически  связаны  с  идеалами  нравст¬
венными",  писатель  не  сказал  ничего  об  обратной  зависимости  нравственного  сос¬
тояния  общества  от  существующего  общественного  порядка.  Он  объявляет  своему
оппоненту,  что  ни  в  чем  не  может  с  ним  столковаться.  А  ведь  точки  соприкосновения
со  взглядами  либерального  профессора  у  писателя  были:  уважение  Градовского  к
"русским  началам"  -  прежде  всего  к  самодержавию  и  Православию,  великодержавные
устремления  его  публицистики,  отношение  к  социализму  как  учению,  противному
человеческому  естеству,  и  многое  другое.  Но  спор  идейных  противников  оказался  тем
типично  русским  спором,  в  котором  каждая  сторона  занята  утверждением  своей
правоты,  не  стремясь  прислушаться  к  правоте  другой.
 Градовский  задумал  отвечать  на  августовский  "Дневник  писателя",  но  работа  затя¬
нулась,  а  после  смерти  писателя  он  не  стал  публиковать  статью  с  возражениями  Дос¬
тоевскому.  Они  мелькают  в  его  статьях  начала  1880-х  гг.,  хотя  ничего  принципиально
нового  Градовский,  продолжив  полемику,  не  сказал.
 Осенью  1880  г.  Александр  Дмитриевич  был  увлечен  работой,  казавшейся  ему  неиз¬
меримо  более  важной,  чем  спор  с  Достоевским.  Именно  она  уже  с  августа  поглощала
все  его  время  и  силы.  Речь  идет  о  сотрудничестве  с  Лорис-Меликовым,  занятым  про¬
движением  своего  проекта  изменений  в  государственном  управлении  и  разработкой
ряда  реформ  в  социально-экономической  области.  Никогда  еще  Градовский  не  чув¬
ствовал  себя  востребованным  властью,  обществом,  временем  так,  как  в  эту  пору.  Ни¬
 45

когда  с  такой  силой  не  ощущал  реальности  своих  либеральных  надежд.  Никогда  -  ни  в
молодости,  ни  в  последующие  годы  -  не  жил  столь  насыщенной  жизнью,  до  предела
заполненной  смелыми  планами,  захватывающей  работой,  встречами  с  людьми,  от
которых  зависели  тогда  судьбы  страны.
 Получив  высочайшее  одобрение  программы,  представленной  в  апрельском
докладе,  Лорис-Меликов  с  величайшей  осмотрительностью,  но  последовательно  стал
продвигать  свой  план  преобразований.  Несомненно,  что  частью  этого  плана  явилось
выступление  Градовского  в  "Голосе"  со  статьями  о  реорганизации  высших  прави¬
тельственных  органов  -  Комитета  министров,  Государственного  совета  и  Сената.
Подобная  тема  была  для  российской  прессы  запретна.  6  сентября  Лорис-Меликов
(уже  министр  внутренних  дел)  на  встрече  с  редакторами  столичных  изданий  по¬
требовал  от  них  не  затрагивать  вопросов,  связанных  с  государственным  устройством,
и  не  питать  иллюзий  по  поводу  его  изменений.  Между  тем  уже  4  сентября  вышла
статья  Градовского  о  Комитете  министров  -  первая  из  этого  цикла,  а  за  ней  9  и
16  сентября  последовали  остальные.  Думается,  что  без  содействия  министра  внут¬
ренних  дел  это  не  могло  произойти:  не  помогли  бы  и  дружеские  связи  с  Н.С.  Абазой  -
начальником  Главного  управления  по  делам  печати.
 Симптоматично  начало  первой  из  статей  цикла,  где  говорится  о  такой  важнейшей
задаче  русской  печати,  как  поиск  "средств  к  мирному  и  законному  развитию  России".
Средства  обновления  страны  следует,  по  мнению  автора,  искать  "в  лучших  ком¬
бинациях  существующего",  а  не  в  западных  образцах.  Градовский  предлагал  упразд¬
нение  Комитета  министров  как  учреждения,  находящегося  "вне  системы  государ¬
ственных  органов",  уподобляя  его  уже  упраздненному  Лорис-Меликовым  III  отде¬
лению.  Комитет  министров  дает  возможность  проводить  законы  помимо  Госу¬
дарственного  совета  и  Сената  и  потому  является  лишним  звеном100.  В  специальной
статье  предлагалась  и  реорганизация  Сената  с  целью  возрождения  его  роли  блюсти¬
теля  законов:  Сенат  должен  был  стоять  выше  Министерства  юстиции  (министра
юстиции  предлагалось  освободить  от  прокурорского  надзора)101.
 Но  важнейшей  в  этом  триптихе  о  государственных  учреждениях  оказалась  статья  о
Государственном  совете.  Думается,  и  сам  триптих  задуман  был  именно  из-за  нее.
Доказывая,  что  роль  этого  учреждения  столь  же  важна,  сколь  и  малоощутима  в
настоящее  время,  Градовский  утверждал,  что  поднять  ее  можно,  связав  функции
Совета  с  местными  нуждами.  Для  этого  предлагалось  расширить  состав  Государ¬
ственного  совета  введением  в  него  временных  членов  из  российской  провинции,
"призываемых  государем  особо  на  известный  срок".  Градовский  подчеркивает,  что
мера  эта  новшеством  не  будет,  ибо  полностью  соответствует  российскому  зако¬
нодательству.  Из  постановлений  об  учреждении  Государственного  совета  следует,  что
он  составляется  из  "особ,  Высочайшей  доверенностью  в  сословие  сие  призываемых",
и  "воля  Государя  здесь  не  ограничена  условиями  чина,  возраста,  продолжительности
службы"102.
 По  сути  Градовский  едва  ли  не  впервые  в  легальной  печати  ставил  вопрос  о
привлечении  представителей  общества  к  управлению  страной.  Вопрос  этот  был
поставлен,  как  уже  говорилось,  в  апрельском  докладе  Лорис-Меликова,  но  в  более
общей  и  осторожной  форме.  Как  конкретно  может  осуществляться  привлечение  к
обсуждению  местных  нужд  "сведущих  и  благонадежных"  представителей  общества,
там  не  указывалось.  Конкретизация  последовала  в  докладе  Лорис-Меликова  царю
28  января  1881  г.,  где  он  по  сути  повторил  предложение  Градовского  о  введении  пред¬
ставителей  земств  и  городов  в  Государственный  совет  от  10  до  15  человек  с  правом
голоса.  Эти  строки  доклада  оказались  отчеркнуты  Александром  И,  и  против  них  был
поставлен  вопросительный  знак.  При  обсуждении  доклада  Лорис-Меликова,  в  целом
одобренного  Особым  совещанием,  предложение  о  расширении  состава  Государствен¬
ного  совета  за  счет  общественных  представителей  не  было  принято,  однако  сама  идея
представительства  в  виде  создания  подготовительных  комиссий  для  обсуждения  мест¬
ных  нужд  и  выработки  соответствующих  предложений  была  поддержана103.
 46

Статья  Градовского  о  Государственном  совете  была  своего  рода  попыткой  апро¬
бации  идеи  общественного  представительства  в  период  разработки  ее  Лорис-
Меликовым  и  его  соратниками.  Причастность  Градовского  к  этой  разработке  не
вызывает  сомнения.  В  литературе  ее  оценивали  по-разному  -  от  признания  его  ав¬
тором  проекта  "конституции"  Лорис-Меликова  до  предположения  о  его  прямом  или
косвенном  участии  в  проекте104.  Однако,  признавая  активную  роль  Градовского  в
создании  проекта  Лорис-Меликова  -  документа  коллективного  творчества  либераль¬
ных  администраторов,  еще  важнее  обратись  внимание  на  то,  что  публицистика
Градовского  этого  периода  полностью  сосредоточена  на  обосновании  необходимых
стране  преобразований.  В  центре  его  внимания  -  местное  самоуправление.  В  статьях
"Голоса"  в  январе  1880  г.  (№  18,  21,  25,  29)  Градовский  выступил  против  разоб¬
щенности  правительственных  и  общественных  органов,  доказывая  целесообразность
наделения  земских  учреждений  властными  полномочиями.  (Компетенция  без  власти
земства  все  равно  что  власть  без  компетенции  у  местной  администрации.)  Градовский
тщательно  и  обоснованно  отстаивал  идею  создания  всесословной  мелкой  земской
единицы,  ставшую  неотъемлемой  частью  либеральных  и  народнических  программ
1880-х  гг.  Но  Александр  Дмитриевич  одним  из  первых  обратил  внимание  на
"недостроенность"  земства,  на  необходимость  освободить  крестьян  от  опеки  адми¬
нистрации,  а  земскому  представительству  дать  ту  реальную  связь  с  населением  во¬
лости,  которой  уездное  земство  фактически  лишено.
 С  темой  местного  самоуправления  в  публицистике  Градовского  тесно  перепле¬
талась  тема  крестьянских  передвижений  -  реформ  паспортной  и  податной,  которые
должны  были  превратить  крестьянство  в  равноправное  с  другими  сословиями.
Именно  эти  реформы  он  продолжал  считать  важнейшими  для  поправления  поло¬
жения  деревни  (вопрос  о  земле  по-прежнему  не  поднимался)105.
 Свобода  печати  -  сквозная  тема  творчества  Градовского-публициста  -  также  об¬
суждалась  им  при  наступивших  цензурных  послаблениях  более  интенсивно  и  доста¬
точно  наступательно106.  В  представленной  Н.С.  Абазой  записке,  излагавшей  необхо¬
димые  преобразования  в  области  печати,  нашли  отражение  многие  доводы  Гра¬
довского  в  пользу  целесообразности  отказа  от  административных  мер  воздействия  на
печать  и  решения  спорных  вопросов,  связанных  с  нарушением  законодательства  о
печати,  через  суд107.
 1 	марта  1881  г.  в  "Голосе"  была  опубликована  статья  Градовского  о  крестьянском
самоуправлении.  В  ней  говорилось  о  том,  что  нужно  освободить  крестьянское  само¬
управление  от  опеки  администрации,  ведущей  к  его  вырождению.  Приветствуя  улуч¬
шение  положения  земства  и  печати,  Градовский  предостерегал,  что  "все  эти  новые
условия  русской  жизни  высших  классов  общества  окажутся  картонными  соору¬
жениями,  выстроенными  на  песке,  если  многомиллионная  масса  русского  народа  не
будет  приобщена  к  этой  общегражданской  жизни.  Все  хорошие  сооружения  про¬
валятся  в  пучину  крестьянского  неустройства"108.  Повторим,  что  под  "неустройством"
деревни  профессор  имел  в  виду  не  социально-экономическое  положение  кресть¬
янства,  а  только  вопросы  самоуправления.
 Статья  с  конкретными  предложениями  о  переменах  в  этой  области  дышала  уве¬
ренностью  в  их  осуществимости.  Автор  не  сомневался,  что  власть  хочет  преобра¬
зований  и  готовится  к  ним.  Однако  многие  подписчики  и  читатели  "Голоса"  в  это  сол¬
нечное  мартовское  воскресенье  так  и  не  успели  познакомиться  с  ней.  Столь  долго
готовившееся  народовольцами  цареубийство  свершилось,  круто  изменив  судьбы  стра¬
ны  и  каждого  подданного  империи.  Иная  пора  началась  и  для  Александра  Дмит¬
риевича  Градовского.
 Последние  годы.
 Время,  99когда  честность  доказывается  молчанием99
 "Что-то  теперь  будет,  спаси  нас  Господи.  Неужели  все  пойдет  по-прежнему?"  -
вопрошал  К.П.  Победоносцев  в  письме  к  Е.Ф.  Тютчевой,  написанном  в  ночь  с  1  на
 47

2 	марта  1881  г.109  У  многих  в  те  дни  вырывался  тот  же  вопрос,  полный  тревоги  и
смятения.  Не  мог  не  задаваться  им  и  Александр  Дмитриевич.  В  отличие  от  По¬
бедоносцева,  он-то  как  раз  боялся,  что  наметившееся  в  последний  год  царствования
Александра  II  течение  дел  может  измениться.  Представления  о  наследнике  у  Гра-
довского  были,  как  и  у  большинства  россиян,  довольно  неопределенными:  он,  по-ви-
димому,  знал,  что  цесаревич  поддержал  проект  М.Т.  Лорис-Меликова,  но  в  общество
проникали  и  слухи  о  консервативной  позиции  вел.  кн.  Александра  Александровича,  о
его  близости  к  ортодоксальным  стороннйкам  самодержавия.
 Не  дожидаясь  получения  более  точных  сведений  о  настроениях  нового  царя,  Гра-
довский  уже  в  марте  представил  ему  записку  о  текущем  моменте,  где  по  существу
защищался  план  изменений  в  государственном  управлении,  продвигавшийся  Лорис-
Меликовым.  Александр  Дмитриевич  убеждал  власть,  что  речь  идет  не  об  ограничении
ее  полномочий,  поскольку,  призвав  к  управлению  общественных  представителей,
самодержавие,  напротив,  лучше  сможет  заботиться  об  интересах  страны.  Принятие
этих  мер,  по  мнению  Градовского,  было  необходимо  из-за  кризисного,  предре¬
волюционного  состояния  империи:  "Время  не  ждет,  и  беда  надвигается  со  всех  сторон.
Она  надвигается  со  стороны  революционной  партии.  Она  надвигается  со  стороны
народных  масс,  которые,  не  ведая  истинных  причин  смуты,  понимают  ее  по-своему,
складывая  всю  вину  на  высшие  классы  и  готовясь  начать  избиение  последних"110.
 Здесь  же  Градовский  выдвигает  идею  "однородного  министерства",  которую  в  мар¬
те  -  апреле  будет  отстаивать  Лорис-Меликов  и  которая  получит  одобрение  в  "верхах"
уже  после  его  отставки  и  победы  консервативной  группировки.  Записка  Градовского
была  оставлена  без  внимания,  так  как  не  совпадала  с  взглядами  нового  императора.
Как  только  Александр  III  убедился  в  отсутствии  серьезного  сопротивления  своим
консервативным  планам,  он  открыто  заявил  о  них  в  манифесте  29  апреля  1881  г.
Провозгласив  незыблемость  самодержавного  правления  и  твердое  намерение  защи¬
щать  его  от  "всяких  на  него  поползновений",  новый  царь  тем  самым  порвал  с  курсом
на  реформы,  обозначившимся  при  Лорис-Меликове.  Либеральные  министры  и  адми¬
нистраторы  ушли  в  отставку.  В  правящих  сферах  возобладала  группировка  консер¬
ваторов  во  главе  с  Победоносцевым  -  последовательным  противником  либерализма.
 Главным  объектом  травли  со  стороны  торжествовавших  приверженцев  самодер¬
жавия  становится  либерально-демократическая  интеллигенция.  "На  врагов  него¬
довать  нечего,  от  них  надо  отбиваться",  -  вещал  М.Н.  Катков,  имея  в  виду  револю¬
ционеров.  "Вся  сила  негодования",  по  его  словам,  должна  обрушиться  не  на  них,  а  на
"именующих  себя  образованными  людьми"  -  на  людей  "правящих,  учащих,  оратор¬
ствующих  и  пишущих".  Их  идеолог  самодержавия  обвинял  в  потворстве  "крамоле",
в  прямой  "смычке"  с  ней111.
 Одно  за  другим  прекращаются  либеральные  издания  -  "Страна",  "Молва",  "По¬
рядок".  "Голос"  продержался  лишь  до  1884  г.  С  запрещением  этой  газеты  по  существу
прекращается  и  публицистическая  деятельность  Градовского.  Он  пытается  сосре¬
доточиться  на  преподавании  и  научных  исследованиях,  но  и  в  университете  обстановка
для  либеральной  профессуры  стала  тяжелой.  Незадолго  до  гибели  "Голоса"
Александру  Дмитриевичу  пришлось  пережить  и  победу  "охранителей"  в  области
просвещения.  В  1883  г.  был  введен  новый  университетский  устав,  ограничивавший  ав¬
тономию  университетов  и  усиливавший  административную  опеку  над  ними.  Гра¬
довский,  до  последнего  момента  отстаивавший  в  печати  принципы  старого  устава
1863  г.112,  воспринял  эту  первую  из  контрреформ  Александра  III  очень  болезненно.
Он  все  более  мрачно  смотрит  на  российскую  действительность,  все  больше  уходит  в
себя,  устраняясь  от  активной  общественной  деятельности.  "Глядя  на  современную
мерзость  запустения,  -  писал  он  редактору  "Русской  мысли"  С.А.  Юрьеву,  -  невольно
понимаешь,  что  наше  общество  прежде  всего  нуждается  в  проповеди  очело¬
вечивания...  То,  что  мы  переживаем  теперь  и  на  что  жалуемся,  есть  плод  скотства"113.
Мироощущение  этого  консервативного  либерала  в  эпоху  Александра  III  удивительно
совпадает  с  тем,  что  чувствовали  такие  демократические  писатели,  как  М.Е.  Сал¬
 48

тыков-Щедрин  и  Н.К.  Михайловский.  Символом  времени  для  передовой  интел¬
лигенции  становится  "торжествующая  свинья"  Щедрина.  "Сегодняшний  исторический
момент  со  своими  особенностями  общественных  отношений  будит  в  средней  душе
зверя",  -  писал  Михайловский.  Реакция  будит  "зверские  инстинкты,  дает  им  простор",
и  "разыгравшийся  зверь,  очертя  голову,  не  думая  о  завтрашнем  дне,  наслаждается"114.
 Александр  Дмитриевич  так  и  не  смог  "вписаться"  в  новую  действительность.  Не
имея  возможности  высказывать  свои  взгляды,  он  предпочел  замолчать,  уйдя  из
публицистики  в  науку.  В  ту  пору  для  него  честность  доказывалась  "главным  образом
молчанием".
 В  1886  г.  Градовский  издает  свой  труд  "Государственное  право  важнейших  евро¬
пейских  держав.  Т.  1.  Часть  историческая"  (следующий  том  с  изложением  основ
конституционализма  вышел  уже  после  смерти  ученого  в  1895  г.).  Книга  представляла
собой  курс  лекций,  прочитанных  им  в  университете  на  кафедре  государственного
права.  Его  концепция  была  во  многом  уже  отражена  в  публицистике  1870-1880-х  гг.:
новых  изысканий  Градовский  не  предпринимал.  Профессор-правовед  прослеживает
возникновение  и  развитие  конституционных  учреждений  в  Европе,  останавливаясь  на
способствовавших  этому  политических,  экономических  и  культурных  условиях.  Идея
представительных  учреждений,  по  его  наблюдению,  возникает  как  антиабсолютист-
ская  и  антисословная,  но  осуществляется  по-разному.  Во  Франции,  например,  по  мне¬
нию  Градовского,  революции  и  перевороты  обусловили  отступления  к  реакции  и  осо¬
бое  развитие  административной  централизации,  что  наложило  свой  отпечаток  на
конституционный  строй  этой  страны.  В  Италии  политические  свободы  стали
средством  достижения  национальной  независимости:  именно  стремление  к  националь¬
ному  объединению  послужило  здесь  стимулом  политических  преобразований.  Осо¬
бенно  обстоятельно  Градовский  останавливается  на  истории  Англии,  в  консти¬
туционном  опыте  которой  видит  много  поучительного  и  достойного  подражания.
И  после  революции  здесь  были  сохранены  многие  средневековые  учреждения,  что
способствовало  устойчивости  новых  государственных  форм.  Основой  политических
свобод  здесь  являлось  местное  самоуправление.  Его  постепенная  эволюция  и  привела
к  органическому  развитию  принципов  конституционализма  и  парламентаризма115.
Градовский  подчеркивает,  что  важно  не  то,  в  чьих  руках  находится  государственная
власть,  а  ее  отношение  к  управлению,  т.е.  "юридические  условия,  в  которых  она
осуществляет  свои  права".  Отличительной  чертой  конституционного  государства  -
будь  то  монархия  или  республика  -  он  признает  "известное  самоограничение  власти",
в  силу  которого  она  теряет  сходство  с  "деспотизмом".  И  с  этой  точки  зрения  власть
короля  Англии  представляется  Градовскому  более  конституционной,  чем  власть
президента  Французской  республики.
 Выпуская  свой  курс,  профессор  уже  усомнился  в  способности  российского  само¬
державия  к  "самоограничению"  и,  кажется,  задумался  о  важности  того,  "в  чьих  руках
находится  власть".  Его  былая  убежденность  в  совместимости  самодержавия  и  поли¬
тических  свобод,  в  способности  царской  власти  к  реформам  в  1880-е  гг.  была
подорвана.  Пессимизм,  безрадостный  взгляд  на  российскую  жизнь  -  без  веры  в  бли¬
жайшее  будущее,  без  надежд  на  те  перемены,  которые  он  ждал  и  готовил  всей  своей
деятельностью,  -  все  это  сломило  Александра  Дмитриевича.  Его  здоровье,  подор¬
ванное  еще  в  молодости  напряженным,  безостановочным  трудом,  окончательно
сдало.  С  января  1889  г.  он  вынужден  был  оставить  университет,  так  как  уже  не  мог
читать  лекций.  Поездка  за  границу  для  лечения  не  дала  результатов.  Александр
Дмитриевич  скончался  6  ноября  1889  г.
 Смерть  либерального  профессора  осталась  в  тени  случившейся  несколько  ранее
(29  октября)  кончины  Н.Г.  Чернышевского,  воспринятой  как  общественное  событие.
Даже  при  выносе  тела  Градовского  собравшиеся  еще  продолжали  говорить  о  де¬
монстративной  панихиде  по  Чернышевскому,  возбуждение  от  которой  еще  не  улег¬
лось,  и  обсуждали  вопрос  об  издании  его  сочинений116.  Градовского  проводила  группа
его  друзей,  учеников  и  коллег.
 49

Либерал  консервативного  толка,  отстаивавший  "русские  начала"  и  не  чуждый  вели¬
кодержавна,  А.Д.  Градовский  немало  сделал  для  утверждения  в  русской  общественной
мысли  принципов  законности  и  свободы  личности.  Для  него  они  были  осно¬
вополагающими,  определяющими  общественный  прогресс.  Но  правовой  либерализм
Градовского,  отстраненный  от  социально-экономических  проблем  крестьянской  стра¬
ны  с  ее  острым,  ждущим  разрешения  аграрным  вопросом,  не  мог  иметь  широкого
влияния  на  разночинскую  интеллигенцию,  ощущавшую  себя  защитницей  интересов
народа.  Ученый  и  публицист,  оказавший  немалое  идейное  воздействие  на  русское
общество,  Градовский  так  и  не  стал  одним  из  лидеров  общественной  борьбы.
 Примечания
 78 	Краткий  очерк  жизни  и  деятельности  А.Д.  Градовского  //  Соч.  Т.  9.  С.  XVI.
 79 	Дневник  Д.А.  Милютина  (1878-1880).  Т.  3.  М.,  1950.  С.  139.
 80 	Письмо  Ф.М.  Достоевского  О.  А.  Новиковой  28  марта  1879  г.  //Достоевский  Ф.М.  ПСС.
В  30  т.  Т.  30.  Кн.  1.  Л.,  1983.  С.  58.
 81 	Г  радовский  А.Д.  Охранительное  недоразумение  //  Голос.  1880.  12  января;  его  же.  Взгляд
назад//Там  же.  21  сентября.
 82 	Дневник  Д.А.  Милютина.  Т.  3.  С.  139.
 83 	Голос.  1880.  1  января,  передовая.
 84 	Г  радовский  А.Д.  Социализм  на  Западе  Европы  и  в  России.  С.  423.
 85 	Там  же.  С.  427.
 86 	Литература  партии  "Народная  воля".  С.  24.
 87 	Г  радовский  А.Д.  Социализм  на  Западе  Европы  и  в  России.  С.  430.
 88 	Правительственный  вестник.  1880.  15  февраля.
 89 	См.  подробнее:  Луночкин  А.В.  Газета  "Голос"  и  режим  М.Т.  Лорис-Меликова  //  Вестник  Гос.
Волгоградского  университета.  Серия  4.  История,  философия.  Вып.  1.  Волгоград,  1996.  С.  49  и  след.
 90 	К  о  н  и  А.Ф.  На  жизненном  пути.  СПб.,  1919.  С.  13.
 91 	Суворин  А.С.  Дневник.  М.,  1992.  С.  203-204.  Записи  Н.А.  Любимова  датированы  апрелем
1881  г.
 92 	Голос.  1880.  5  марта,  24  мая  (передовые).
 93 	Г  радовский  А.Д.  Итоги  //Там  же.  №  144,  147,  151.
 94 	Конституция  графа  Лорис-Меликова  //  Былое.  1918.  №  3-4.  С.  160  и  след.
 95 	Г  р  а  д  о  в  с  к  и  й  А.Д.  Мечты  и  действительность  //  Голос.  1880.  25  июня;  Соч.  Т.  6.  С.  375-383.
О  полемике  с  Достоевским  Градовского  см.  подробнее:  Твардовская  В.А.  Речь  Достоевского  о
Пушкине  в  идейной  борьбе  накануне  1  марта  1881  г.  //  Сб.  Россия  и  мировая  цивилизация.  М.,  2000.
 96 	Достоевская  А.Г.  Воспоминания.  М.,  1981.  С.  368.
 97 	Достоевский  Ф.М.  ПСС.  Т.  26.  Л.,  1984.  С.  133.
 98 	К  а  в  е  л  и  н  К.Д.  Письмо  Ф.М.  Достоевскому  //  Вестник  Европы.  1880.  №  11.  С.  432.
"Достоевский  Ф.М.  ПСС.  Т.  26.  С.  166.
 100 	Градовски  й  А.Д.  Комитет  министров  //  Голос.  1880.  4  сентября;  Соч.  Т.  8.  С.  519-524.
 101 	Его  же.  Первый  департамент  правительствующего  Сената  //  Голос.  1880.  9  сентября;  Соч.  Т.  8.
СПб.  1903.  С.  525-530.
 102 	Его  же.  Государственный  совет//  Голос.  1880.  16  сентября;  Соч.  Т.  8.  С.  513-518.
 103 	Конституция  графа  Лорис-Меликова.  С.  165  и  след.
 104 	См.:  Краткий  очерк  жизни  и  деятельности  А.Д.  Градовского  //  Соч.  Т.  9.  С.  CXXXVII;  Луночкин
А.В.  Указ.  соч.  С.  53.
 105 	Г  радовский  А.Д.  Личная  свобода  по  русскому  праву  //  Голос.  1880.  12  июля.
 106 	Голос.  1880.  №  104,  180,  277,  300,  301,  312  и  др.
 107 	О  записке  Н.С.  Абазы  см.  подробнее:  Зайончковский  П.А.  Кризис  самодержавия  на  рубеже
1870-1880-х  годов.  М.,  1964.  С.  263-265.
 108 	Г  радовский  А.Д.  По  поводу  пересмотра  крестьянских  учреждений  //  Голос.  1880.  1  марта.
 109 	ОР  РПБ,  ф.  230  (К.П.  Победоносцева),  к.  4409,  д.  2,  л.  69-70.
 110 	Конституция  гр.  Лорис-Меликова.  Лондон,  1893.  С.  27-29.  Вряд  ли  можно  согласиться  с
П.А.  Зайончковским,  что  в  своей  "Записке"  Градовский  "не  выдвигал  никакой  конкретной  программы",
и  она  была  лишь  "блестящей  иллюстрацией  того  смятения,  которое  вызвало  1  марта  среди  либеральных
слоев  общества"  (Зайончковский  П.А.  Указ.  соч.  С.  320-321).
 111 	Московские  ведомости.  1881.  4  марта,  2  апреля  (передовые).
 50

1.2 	Г  радовский  А.Д.  Опять  университетский  устав  //  Голос.  1882.  12  августа.
 1.3 	Письмо  А.Д.  Градовского  С.А.  Юрьеву  9  августа  1882  г.  цит.  по:  Г  радовский  А.Д.  Соч.  Т.  9.
С.  С-С1.
 1.4 	Н.М.  [Михайловский  Н.К.]  Записки  современника  //  Отечественные  записки.  1882.  №  3.
С.115-116.
 ,15Г  радовский  А.Д.  Государственное  право  важнейших  европейских  держав  //  Соч.  Т.  4.  СПб.,
1901.  С.  2,  616-617;  Т.  5.  СПб.,  1901.  С.  7,  349,  551-553.
 116  Письмо  К.К.  Арсеньева  А.Н.  Пыпину  10  ноября  1889  г.  //  Из  переписки  деятелей  Академии  наук.  Л.,
1925.  С.  60.
 ©  2001  г.  М.Ю.  МУХИН*
 АМТОРГ.
 АМЕРИКАНСКИЕ  ТАНКИ  ДЛЯ  РККА
 Экономические  связи  Российской  империи  и  США  были  относительно  слабы.
Основными  внешнеэкономическими  партнерами  России  были  Германия,  Франция,  в
несколько  меньшей  степени  -  Великобритания.  После  Октябрьской  революции  и
отказа  советского  правительства  от  выплаты  долгов  царского  и  Временного  пра¬
вительств  большинство  западных  государств  разорвали  дипломатические  отношения  с
Советской  Россией  и  долгое  время  не  признавали  ее.  Однако  с  течением  времени
дипломатическая  блокада  ослабевала.  Еще  в  ходе  Гражданской  войны  были
установлены  дипотношения  между  РСФСР  и  Польшей,  Эстонией.  После  конференции
в  Рапалло,  на  которой  РСФСР  признала  Германия1.  Советская  Россия  была  признана
большинством  западноевропейских  государств  США  -  последняя  (не  по  значению,  а
по  дате  признания  Советской  России)  из  великих  держав  -  признали  СССР  в  1933  г.
 Однако  отсутствие  дипломатического  признания  отнюдь  не  мешало  торговым  свя¬
зям  молодой  республики  Советов  с  ведущими  в  технической  сфере  державами  мира.
Советское  правительство  специально  для  этих  целей  создало  сеть  формально  непра¬
вительственных  коммерческих  компаний.  Из  них  наибольшей  известностью  пользо¬
вался  "Аркос",  осуществлявший  советско-британскую  торговлю  и  получивший  скан¬
дальную  известность  в  ходе  событий  1926  г.,  повлекших  за  собой  существенное  ох¬
лаждение  англо-советских  отношений.
 Значительно  меньше  общественность  знает  о  фирме,  созданной  для  организации
товарооборота  с  США  -  Амторге.  Еще  реже  эта  фирма  связывается  в  обыденном  со¬
знании  с  легендарным  танком  времен  Великой  Отечественной  войны  -  Т-34.  Между
тем  сюжеты  о  советско-американском  сотрудничестве  в  области  танкостроения  спо¬
собны  пролить  новый  свет  на  историю  подготовки  СССР  ко  Второй  мировой  войне.
Именно  довоенная  деятельность  Амторга,  связанная  с  оснащением  советских  воору¬
женных  сил  бронетанковой  техникой,  и  станет  темой  настоящей  статьи.
 История  Амторга  до  сих  пор  не  получила  достаточного  освещения  в  отечественной
историографии,  поэтому  начать  придется  издалека.  Продвижение  американских  това¬
ров  на  советский  рынок  началось  уже  в  1922  г.  Правда,  в  тот  год  продукция  "made  in
USA"  в  Советскую  Россию  не  продавалась,  а  поставлялась  как  гуманитарная  помощь
по  линии  ARA2.  Еще  в  1920  г.  Л.К.  Мартенс,  назначенный  официальным  упол¬
номоченным  РСФСР  в  США3,  создал  для  организации  советско-американской  тор¬
говли  компанию  "Продекско"  (Products  Exchange  Corporation)4,  однако  дела  у  нее  не
 *  Мухин  Михаил  Юрьевич,  кандидат  исторических  наук,  научный  сотрудник  Института  российской  исто¬
рии  РАН.
 51

пошли5.  Аркос  создал  американское  отделение,  которое  являлось  вспомогательным
подразделением  при  головной  лондонской  конторе,  что  не  способствовало  развитию
торговых  связей  с  США.  За  1923-1924  гг.  совокупный  оборот  "Продекско"  и  "Аркос-
Америка"  составил  около  5  млн  долл.  Для  сравнения  можно  сказать,  что  оборот
только  Техотдела  Амторга  в  1924/25  г.  превысил  9  млн  долл.,  а  весь  оборот  Амторга  в
том  году  составил  47,5  млн  долл.6  Для  периода  "до  Амторга"  характерна  постоянная
конкуренция  между  "Продекско"  и  "Аркос-Америка",  а  также  изобилие  всевоз¬
можных  проходимцев,  выдававших  себя  за  представителей  различных  советских
ведомств  и  учреждений.  Разумеется,  вся  деятельность  этих  "предпринимателей"  была
сплошным  жульничеством  и  после  знакомства  с  такими  "красными  бизнесменами"
американские  коммерсанты  старались  держаться  от  всех  русских  контрагентов
подальше.  Российско-американскую  торговлю  пытался  наладить  и  небезызвестный
А.  Хаммер,  создавший  для  этого  компанию  "Аламерико".  К  этой  фирме  у  советских
властей  была  только  одна,  но  очень  большая  претензия.  Хаммер  во  главу  угла  ставил
экономическую  эффективность  операций,  а  не  директивы  ВСНХ,  поэтому  его
компания  не  годилась  на  амплуа  "нелегального  торгпредства".
 Эти  обстоятельства  требовали  создания  организации,  сочетающей  в  себе  статус
американского  акционерного  общества  и  функции  советского  торгпредства.  Осо¬
бенно  важным  было  превратить  это  гипотетическое  учреждение  в  безусловного
монополиста  в  области  советско-американской  торговли,  так  как  множество  разно¬
образных  "ходоков"  от  советских  трестов  и  синдикатов  и  их  взаимная  конкуренция  на
американском  рынке  привели  к  обвальному  падению  цен  на  советские  экспортные
товары  и,  соответственно,  к  подорожанию  товаров,  в  импорте  которых  был
заинтересован  Советский  Союз.
 Амторг7  был  создан  путем  слияния  "Продекско"  и  "Аркос-Америка"8  1  мая  1924  г.9
в  Нью-Йорке  как  частное  акционерное  общество  для  выполнения  экспортно-импорт¬
ных  операций  и  был  допущен  постановлением  Главконцесскома  при  Совнаркоме  к
торговым  операциям  в  СССР.  Юридически  Амторг  являлся  иностранной  частной
организацией,  работавшей  в  СССР  на  основании  постановления  ВЦИК  и  СНК  от
12  апреля  1923  г.  "О  торговых  операциях  иностранных  фирм".  Советское  прави¬
тельство  в  рамках  проводимой  с  1921  г.  новой  экономической  политики  допустило  на
советский  внутренний  рынок  еще  одну  заграничную  компанию  и  только.  Амторг
представлял  фактически  советское  торгпредство,  уполномоченное  представлять  в
США  Госторг,  Закгосторг,  Укргосторг,  Севзапгосторг,  Дальгосторг,  Экспортхлеб,
Сахаротдел  ВСНХ  и  другие  советские  ведомства,  имевшие  какие-либо  экономические
интересы  в  Америке.  Пайщиками-совладельцами  Амторга  были  Наркомат  внешней
торговли,  Госторг  и  "Аркос".  Разумеется,  суть  Амторга  очень  скоро  стала  секретом
полишинеля  по  обе  стороны  океана,  но  его  руководство  упорно  держалось  легенды:
"Мы  -  американское  акционерное  общество!"  В  этом  был  свой  смысл,  так  как  эта
формула  позволяла  американским  бизнесменам,  заинтересованным  в  коммерческих
связях  с  Россией,  но  не  желающим  приобрести  имидж  "красных",  сохранять  рес¬
пектабельное  лицо  при  сотрудничестве  с  Амторгом.  Помимо  этого  статус  амери¬
канской  коммерческой  компании  обеспечивал  Амторгу  некоторые  налоговые
послабления10.  С  другой  стороны,  статус  американской  компании  нередко  приводил  к
тому,  что  в  СССР  с  московским  отделением  Амторга  пытались  обращаться  как  с
заграничной  фирмой  -  брать  плату  за  электроэнергию  по  двойному  тарифу,  вести  все
расчеты  в  валюте  и  т.п.  Всякий  раз  требовались  особые  разъяснения,  после  которых
его  московское  отделение  приравнивалось  к  бюджетным  организациям.
 Характерно,  что  наибольшие  неудобства  сторонникам  секретности  доставляла  не
американская,  а  именно  советская  печать.  Не  искушенная  в  тонкостях  политического
этикета  "Одесская  правда"  сообщала:  «...Вчера  из  Америки  в  наш  город  привезли  20
тракторов  "Фордзон",  закупленных  нашим  торгпредством  в  США  (Амторг)».  Каждый
такой  "прокол"  вызывал  разгневанную  депешу  из  Нью-Йорка  с  требованиями  "прек¬
ратить  -  усилить  -  обеспечить",  а  попросту  -  приструнить  не  в  меру  разговорчивых
 52

газетчиков.  Впрочем,  пресса  доставляла  Амторгу  неудобства,  не  только  называя  его
"торгпредством",  но  и  постоянным  разглашением  информации,  которая  на  Западе
являлась  коммерческой  тайной,  а  в  Советском  Союзе  была  общедоступной.  Напри¬
мер,  в  1926  г.  был  существенно  сокращен  план  импорта  тракторов.  На  этом  можно
было  сыграть,  добившись  льготных  кредитов,  но  информация  о  сокращении  планов
была  опубликована  в  "Экономической  жизни"  и  "Правде".  В  результате  кредиты
Амторгу  достались  на  старых  условиях.  На  строящемся  Сталинградском  тракторном
заводе  предполагалось  производить  трактора  типа  "Интернэшнл"  фирмы  "Междуна¬
родная  компания  жатвенных  машин".  В  связи  с  этим  Амторгу  были  поручены  сек¬
ретные  переговоры  с  МКЖМ  о  покупке  технологий  и  лицензии.  О  факте  секретных
переговоров  и  их  тематике  незамедлительно  сообщила  "Экономическая  жизнь"!  Вен¬
цом  "подрывной"  деятельности  советской  прессы  стал  эпизод  с  фирмой  "Катер¬
пиллер"  в  1930  г.  Эту  фирму  предполагалось  привлечь  к  проектированию  и  строи¬
тельству  Челябинского  тракторного  завода.  Однако  на  предварительных  переговорах
американские  контрагенты  выставили  очень  жесткие  и  неудобные  для  советской
стороны  условия.  Чтобы  сломить  сопротивление  неуступчивых  бизнесменов,  была
предпринята  широкомасштабная  акция.  ВСНХ  опубликовал  постановление,  в  ко¬
тором  утверждалось,  что  Челябинский  завод  будет  проектироваться  советскими
специалистами  самостоятельно.  Это  же  подтверждалось  в  интервью  Осинского  (в  тот
момент  -  председатель  Всесоюзного  Автотракторного  объединения),  помещенном  в
печати.  Брон  (в  тот  момент  -  председатель  правления  Амторга)  демонстративно
приступил  к  переговорам  с  конкурирующей  с  "Катерпиллером"  фирмой  "Аллис
Чалмерс".  Казалось,  еще  чуть-чуть  и  "Катерпиллер"  дрогнет.  Но...  9  января  1930  г.
газета  "За  индустриализацию",  ничтоже  сумняшеся  публикует  заметку,  в  которой,
помимо  прочего,  сообщается,  что  в  Америку  для  ведения  переговоров  о  строи¬
тельстве  Челябинского  тракторного  завода  с  фирмой  "Катерпиллер"  направлена
Комиссия  под  председательством  т.  Ловина...  У  руководства  Амторга  были  причины
недолюбливать  советскую  прессу.
 Первым  председателем  управления  Амторга  стал  Исай  Яковлевич  Хургин  (1887—
1925).  Еще  до  революции  он  был  близок  к  различным  еврейским  социалистическим
группам,  в  1918  г.  вступил  в  Бунд  и  вошел  в  состав  его  ЦК.  В  1921  г.  он  стал
торгпредом  УССР  в  Польше.  В  1923  г.  он  был  отправлен  в  США11.  В  1925  г.,  в  связи  с
трагической  смертью  Хургина12,  его  сменил  А.В.  Пригарин13.  С  1928  г.  этот  пост
занимал  С.Г.  Брон.  В  мае  1930  г.  Брон  был  назначен  на  пост  советского  торгпредства
в  Великобритании,  а  председателем  правления  Амторга  стал  П.А.  Богданов.  Его
заместителем  был14  А.В.  Сергеев15.
 Кадровый  вопрос  вообще  представлял  для  Амторга  особую  проблему.  Найти  в
СССР  1920-х  гг.  коммуниста,  имеющего  техническое  образование  и  свободно  говорив¬
шего  по-английски,  было  не  просто,  поэтому  значительную  часть  сотрудников  состав¬
ляли  коммунисты  американские16.  Вскоре  кадровый  голод  заставил  привлечь  и  амери¬
канских  "некоммунистов".  Сотрудники  "Продекско",  зная  о  своей  незаменимости,  не¬
редко  откровенно  халтурили.  Особенно  этим  грешили  сотрудники  бухгалтерии  и
шифровальной  части.  Приехавший  принимать  дела  Хургин  рапортовал  в  Москву  о  ре¬
зультатах  своего  ознакомления  с  финансовым  балансом,  составленным  бухгалтером
Репельским  за  1924  г.:  «Это  черт  знает  что  такое!  В  списке  кредиторов  -  К.  Маркс  и
Ф.  Энгельс  на  9  долларов  с  копейками.  Мы  этим  господам  обязаны  несколько  боль¬
шим!  В  списке  дебеторов  -  газета  "Новое  русское  слово"17.  Кто  взял  у  этих  сукиных
сынов  вексель?  В  конце  концов,  почему  дебет  с  кредитом  не  сходится?»
 Если  же  в  Стране  Советов  находился  подходящий  специалист  и  дирекции  Амторга
удавалось  добиться  перевода  этого  сотрудника  в  свой  штат  (а  это  составляло  особую
проблему,  так  как  на  работников  такого  класса,  какого  требовались  Амторгу,  в  СССР
всегда  существовал  повышенный  спрос),  мгновенно  возникало  новое  затруднение.  Так
как  официально  Амторг  был  американским  акционерным  обществом,  он  не  мог  при¬
глашать  к  себе  иностранных  специалистов,  если  они  не  были  артистами,  врачами  или
 53

священниками.  Ввиду  того,  что  в  экспертах  такого  профиля  Амторг  явно  не  нуждался,
перед  руководством  "нелегального  торгпредства"  возникал  вопрос  -  в  каком  качестве
должны  приезжать  в  Нью-Йорк  советские  командированные?  Первоначально
"красных  инженеров"  присылали  с  туристическими  визами,  но  по  истечении  их  срока
Амторгу  было  весьма  трудно  добиться  в  Госдепе  продления  виз.  Кроме  того,
подобные  специалисты,  будучи,  по  советскому  трудовому  законодательству  "лицами  в
загранкомандировке",  именно  так  и  проводились  во  всех  бухгалтерских  документах.
Соответственно,  бухгалтерия  Амторга  была  вынуждена  фиксировать  в  своих  доку¬
ментах  выплаты  командировочных.  Так  как  официально  американское  акционерное
общество  не  могло  нанимать  на  работу  иностранных  инженеров,  ущемляя  тем  самым
интересы  инженеров  отечественных,  в  случае  независимой  ревизии  руководство
Амторга  рисковало  оказаться  в  крайне  щекотливой  ситуации.  Сохранились  письма
Хургина  Полянскому  (в  то  время  -  генеральному  представителю  Амторга  в  Москве)  с
советами  "купить  на  корню"  американских  консулов  в  Риге  и  Варшаве  и  добыть  таким
образом  несколько  виз  на  право  постоянного  поселения.  Там  же  Хургин  настаивает  на
том,  чтобы  направляемые  в  Америку  сотрудники  "за  три  версты"  обходили
учреждения  ОГПУ  и  Наркомвоенмора,  а  проезжая  Европу,  даже  не  заглядывали  бы  в
посольства  и  торгпредства.
 В  1930  г.  в  Амторге  работало  489  человек,  из  которых  305  являлись  американскими
гражданами,  остальные  распределялись  следующим  образом:  105  -  граждане  СССР,
61  -  подавшие  документы  на  американское  гражданство  и  18  -  граждане  третьих
стран18.
 Особая  специфика  американского  рынка  заключалась  в  том,  что  заокеанские
предприниматели  привыкли  работать  за  наличный  расчет.  С  их  точки  зрения,  делом
фабриканта  было  произвести,  а  банкира  -  выдать  покупателю  кредит  на  покупку.
Руководителям  Амторга  пришлось  долго  и  старательно  внедрять  в  американские  де¬
ловые  круги  понятие  "консигнация"19.  С  учетом  того,  что  американские  коммерсанты
вообще  сторонились  "русских  комиссаров",  попытки  Амторга  навязать  непривычные
правила  игры,  казалось,  были  обречены  на  неудачу.  Однако  у  Амторга  все  же  наш¬
лась  "точка  опоры",  оттолкнувшись  от  которой,  он  перевернул  представления  амери¬
канской  деловой  элиты  о  принципах  торговли.  Несмотря  на  периодические  попытки
различных  организаций  самостоятельно  вести  дела  на  американском  рынке,  твердый
курс  Амторга  на  безусловную  монополию  и  постоянная  поддержка  со  стороны  Нар¬
комата  внешней  торговли20  позволили  Хургину  и  его  сменщикам  разговаривать  с  аме¬
риканскими  бизнесменами  с  позиции  силы.  Первым  не  выдержал  Форд21.  Перспектива
продать  20000  тракторов  на  общую  сумму  15  млн  долл,  вынудила  его  согласиться  на
полуторагодичный  кредит22.  Это  было  грандиозное  достижение,  если  учесть,  что  по
деловой  американской  практике  под  понятие  "кредит"  подпадала  операция  длитель¬
ностью  не  более  3  месяцев,  а  все  что  свыше,  считалось  уже  долгосрочным  займом.
Причем,  покупая  трактора  непосредственно  в  США,  а  не  у  европейских  посредников,
советская  сторона  сэкономила  2,5  млн  руб.  Как  показали  последующие  сделки,  подоб¬
ная  экономия  на  отсутствии  посредников  составляла  в  среднем  15%  от  стоимости
товара.
 Техника  "прорыва"  Амторга  в  деловые  круги  Америки  отличалась  изобретатель¬
ностью  и  разнообразием  приемов.  Его  работники  искусно  сочетали  в  своей  политике
кнут  и  пряник:  неутомимо  налаживая  личные  взаимоотношения  с  американскими  фи¬
нансистами,  с  одной  стороны,  и,  применяя  "большую  дубину"  монопольного  положе¬
ния,  с  другой.  В  1925  г.  в  СССР  состоялся  знаменитый  автопробег23,  по  итогам  кото¬
рого  некоторые  американские  автомобили  получили  призы.  Хургин  решил  исполь¬
зовать  этот  повод  для  расширения  контактов  с  бизнес-элитой  США,  и  его  замысел
блестяще  удался.  10  декабря  1925  г.  при  содействии  Р.  Шлая  (на  тот  момент  -  вице-
президент  Chase  National  Bank,  один  из  основных  сторонников  улучшения  отношений  с
СССР)  в  Банкирском  клубе  был  устроен  банкет  по  поводу  передачи  сотрудниками
Амторга  призов  представителям  фирм-производителей  победивших  машин.  Этот
 54

банкет,  на  котором  "капиталисты"  сидели  за  одним  столом  с  "комиссарами"  и  об¬
суждали  перспективы  инвестиций  в  советскую  экономику,  имел  огромный  поли¬
тический  резонанс.  Помимо  газетной  шумихи,  у  банкета  были  и  практические
результаты.  После  общения  с  сотрудниками  Амторга  многие  американские  финан¬
систы  посетили  СССР  с  ознакомительными  и  деловыми  визитами.  Советский  Союз
посетили  делегация  от  Форда  (искали  место  для  тракторного  завода),  Воклейн  и
Гамильтон  (крупные  воротилы  паровозостроительной  индустрии),  Симпсон  (инстру¬
ментальные  заводы)  и  др.  Влиятельный  финансовый  журнал  "Джорнел  оф  Коммерс"
решил  посвятить  Советской  России  специальный  номер,  для  чего  в  Москву  приехал
его  редактор  Виллис.
 Руководство  Амторга  с  успехом  применяло  подобную  тактику  и  позже.  В  сентябре
1926  г.  в  Нью-Йорке  был  организован  закрытый  просмотр  кинофильма  "Броненосец
Потемкин",  на  котором  присутствовали  представители  крупнейших  банков  Америки.
Так  исподволь  налаживались  деловые  связи  между  руководством  Амторга  и
деловыми  кругами  США.  Косвенным  индикатором  этого  процесса  может  послужить
американская  пресса  тех  лет.  В  1926  г.  заметно  общее  потепление  ее  тона  по
отношению  к  СССР,  а  о  царской  России  и  "белых"  эмигрантах  писали  все  хуже.  В
нескольких  некрологах  по  поводу  смерти  Дзержинского  этот  политический  деятель
характеризовался  с  положительной  стороны.  27  мая  1926  г.  Амторгу  удалось  добиться
еще  одной  победы  -  старое  (настроенное  антисоветски)  руководство  Американо¬
русской  торговой  палаты  было  заменено  новым24.  В  президиум  Палаты  от  Амторга
вошел  Пригарин.  Впоследствии  Амторг  еще  неоднократно  использовал  для  упрочения
своих  позиций  и  налаживания  новых  связей  художественные  выставки,  гастроли
деятелей  искусств  и  "рекордные"  перелеты  советских  авиаторов.
 Большое  внимание  уделялось  также  работе  с  прессой.  Для  обеспечения  разме¬
щения  в  американской  периодике  экономической  направленности  благоприятной  ин¬
формации  о  советской  промышленности  Хургин  рекомендовал  снабжать  американс¬
ких  корреспондентов  специальными  пресс-релизами25.
 Завершая  тему  "презентации"  Амторга  и  СССР  в  США,  следует  упомянуть,  что
именно  его  сотрудники  организовывали  "американский"  этап  перелета  самолета
"Страна  Советов"  в  1929  г.  Для  обследования  самолета  после  трансконтинентального
перелета  были  выделены  2  инженера  -  В.М.  Петляков26  должен  был  прибыть  в
Америку  заранее  и  встречать  самолет,  а  М.М.  Егоров  летел  непосредственно  на
"Стране  Советов".  Персонал  Амторга  был  обязан  снабдить  пилотов  самолета  визами
и  доставить  в  Америку  запасные  части.  То  что  самолет,  совершивший  беспримерный
по  тем  временам  рейс,  потребует  замены  некоторых  деталей,  было  понятно.  Не¬
понятно  было,  какую  цену  объявить  для  этих  запчастей  при  пересылке.  Так  как  их
реальная  себестоимость  позволяла  оценить  стоимость  всего  самолета,  указывать  ее
было  нельзя  по  соображениям  государственной  тайны.  Пришлось  брать  "средне¬
потолочные"  цифры.  Представители  Амторга  встретили  "Страну  Советов"  в  Сиэтле  и
сопровождали  самолет  до  Нью-Йорка.  Экипаж  был  готов  лететь  в  Европу  через
Атлантический  океан,  но  Москва,  не  желая  рисковать,  запретила  такой  перелет.  В
связи  с  прилетом  "Страны  Советов"  Форд  устроил  конференцию,  посвященную  перс¬
пективам  советско-американского  сотрудничества.  На  ней  присутствовали  Брон,  эки¬
паж  "Страны  Советов",  инженеры  Петляков  и  Егоров.
 К  1927  г.  позиции  Амторга  (фактически  СССР)  на  американском  рынке  выглядели
двояко.  Советский  экспорт  в  США  составлял  всего  0,3%  импорта  Соединенных  Шта¬
тов,  а  на  советские  закупки  приходилось  лишь  1,15%  совокупных  поставок  американс¬
ких  компаний  за  границу.  Судя  по  этим  показателям,  значение  торговли  с  Советской
Россией  для  США  было  минимальным.  С  другой  стороны,  из  всего  американского  им¬
порта  на  СССР  приходилось  23,4%  тракторов,  23,1%  горного  оборудования,  по  16%
авто-  и  авиатехники  и  от  10  до  15%  по  различным  группам  станков.  Результатом
такого  положения  дел  стало  формирование  просоветских  (вернее  -  проамторговских)
групп  лоббирования  в  среде  бизнесменов  этих  отраслей.  В  частности,  в  1925  г.  за  дип¬
 55

ломатическое  признание  СССР  выступал  заинтересованный  в  сделках  с  Нефтесин-
дикатом27  Рокфеллер,  а  против  -  предприниматели,  имевшие  финансовые  интересы  в
дореволюционной  России28  и...  АФТ29!  Хотелось  бы  подчеркнуть,  что  в  описываемый
период  деятельность  Амторга  была  полностью  легальной.  Технологии,  станки,  сырье
и  оборудование  стратегического  характера  продавались  в  дипломатически  непризнан¬
ную  страну  совершенно  открыто.  Редчайшие  случаи  попыток  именно  финансовых
кругов  США  воспрепятствовать  деятельности  Амторга  относятся  к  попытке
Ассоциации  меховщиков  (торговцев  пушниной)  Нью-Йорка  прекратить  монопольное
завышение  Амторгом  оптовых  цен  на  русские  меха.  Американские  предприниматели
пытались  апеллировать  к  президенту  США  Гуверу,  но  безрезультатно.  Американское
общество  Амторг  законов  не  нарушало,  а  значит,  могло  покупать  и  продавать  товары
беспрепятственно.
 Единственной  неудачей  Амторга  в  этой  области  оставалось  упорное  сопротивление
Госдепа  США  посещению  Соединенных  Штатов  каким-либо  крупным  советским
политическим  деятелем.  По  мнению  руководителей  Амторга,  такой  визит  мог  бы
существенно  интенсифицировать  советско-американскую  торговлю,  однако  амери¬
канское  внешнеполитическое  ведомство  раз  за  разом  отказывало  во  въездных  визах
"агентам  Коминтерна"30  -  Сокольскому,  Коллонтай  и  Пятакову.  После  нескольких
обидных  неудач31  Амторг  прекратил  подобные  попытки  вплоть  до  установления
дипотношений  с  США  в  1933  г.  Исключением  стал  визит  заместителя  председателя
ВСНХ  В.И.  Межлаука  в  1929  г.,  в  результате  которого  был  подписан  контракт  с
Фордом  на  строительство  Горьковского  автозавода32.
 По  понятным  причинам  военные  предприятия  в  те  годы  не  могли  выступать
заказчиками  легальной  американской  фирмы.  Поэтому  было  создано  несколько  под¬
ставных  контор,  выполнявших  функции  "зиц-председателя  Фунта".  Подобные  кон¬
торы  имели  свою  специализацию.  Так,  например,  импорт  автотехники  и  станков  шел
через  Автоимпорт,  а  закупки  металлов  -  через  Главпромтрест.  Порой  это  вызывало
различные  перипетии  в  делопроизводстве.  Заказы  сложного  оборудования  через
океан  обычно  вели  к  необходимости  согласования  технических  подробностей.  Так  как
специалисты,  скажем,  Автоимпорта  плохо  представляли,  какой  именно  автомобиль
требуется  армии,  по  получении  запроса  от  Амторга  представители  Автоимпорта
консультировались  с  военными  и  ретранслировали  пожелания  заказчика  в  Нью-Йорк.
Нередко  в  ответ  на  10-й  уточняющий  запрос  из  Амторга  в  Автоимпорт  приходил
ответ  уже  из  Военведа,  утомленного  постоянными  задержками  и  игрой  в  "испор¬
ченный  телефон".  Для  Авиатреста  функции  официального  импортного  представителя
выполнял  Мотоимпорт.  Впрочем,  эта  запутанная  система  с  множеством  подставных
представителей  просуществовала  сравнительно  недолго.  По  мере  того,  как  дея¬
тельность  Хургина  и  Пригарина  по  установлению  связей  и  контактов  стала  приносить
свои  плоды,  надобность  в  подобной  конспирации  и  легендировании  отпадала.  В  1927  г.
Мотоимпорт  и  Автоимпорт  были  упразднены.  Вместо  них  в  структуре  НКВМ  был
создан  Отдел  внешних  закупок  (ОВЗ).  Так  как  на  бланках  нередко  встречается  штамп
"ОВЗ  Наркомторга"  или  "НКТ.  Директорат  Особых  Заказов.  ОВЗ",  можно
предположить,  что  ОВЗ  находился  в  двойном  подчинении  -  военного  ведомства  и
Наркомата  торговли.
 В  1928  г.  Управление  снабжения  (УС)33  РККА  и  Амторг  подписали  соглашение,
определившее  основные  принципы  сотрудничества  двух  организаций.  Согласно  этому
соглашению:
 "...2)  УС  выдвигает  кандидатуру  для  назначения  на  должность  Уполномоченного
Военведа  при  Амторге,  каковой  содержится  за  счет  Амторга,  будучи  назначаем  на
должность  заведующего  автоотделом.
 3)  Для  обслуживания  заказов  НКВМ  последний  вправе  по  мере  реальной  надобно¬
сти  и  по  согласованию  с  Амторгом  выдвигать  своих  кандидатов  соответствующих
специальностей,  каковых  Амторг  размещает  в  своем  аппарате  и  содержит  за  свой
счет.
 56

4)  С  целью  поднятия  квалификации  и  ознакомления  с  процессами  производства
предметов  потребления  НКВМ  последний  может  командировать  за  свой  счет  своих
специалистов  в  США  в  распоряжение  Амторга,  каковой  обязуется  оказывать  всемер¬
ное  содействие  в  размещении  командируемых  нами  лиц  на  заводах  американской
промышленности  в  качестве  практикантов".
 Во  исполнение  этого  соглашения  в  апреле  1929  г.  в  Амторг  были  командированы
Г.Г.  Гобар  и  В.И.  Бузанов.  Первый  из  них  (член  Опытовой  комиссии  НИИАП  РККА)
был  направлен  в  отдел  слабых  токов,  второй  (начальник  научно-испытательного
химического  полигона  РККА;  ехал  под  псевдонимом  А.Н.  Карпов)  -  в  химический
отдел.  К  концу  года  при  Амторге  был  создан  аппарат  ОВЗ  из  6  человек.
 Помимо  продвижения  советских  товаров  на  американский  рынок  и  закупок  амери¬
канской  продукции,  Амторг  осуществлял  справочно-информационные  функции.  Регу¬
лярно  выпускался  "Каталог  Амторга",  в  котором  публиковались  рекламные  объяв¬
ления  и  проспекты  американских  фирм.  Взносы  желавших  поместить  информацию  о
себе  в  Каталоге  поступали  в  бюджет  Амторга.
 Вскоре  после  своего  создания  Амторг  и  сам  обзавелся  дочерней  компанией
Южамторг,  распространившей  свою  деятельность  на  Южную  Америку.  Ее  Централь¬
ная  контора  располагалась  в  Аргентине,  а  отделения  -  в  Уругвае,  Бразилии  и  Параг¬
вае.  Правление  Амторга  находилось  в  Нью-Йорке,  а  с  "советской  стороны"  контакты
обеспечивались  Главной  конторой,  находившейся  в  Москве  и  состоявшей  из  Экспорт¬
ного  и  Импортного  отделов.  Компания  Амторг  существует  до  сих  пор,  хотя  ее  функ¬
ции,  разумеется,  кардинально  изменились.  К  сожалению,  фонды  Амторга  до  сих  пор
не  рассекречены,  поэтому  я  не  имел  возможности  публиковать  ссылки  на  соответ¬
ствующие  архивы,  фонды  и  дела.
 Однако  вернемся  к  танковой  тематике.  Конец  1920-х  гг.  ознаменовался  свертыва¬
нием  нэпа.  Одним  из  результатов  этого  стало  то,  что  над  РККА  перестало  довлеть
бремя  необходимости  "жить  по  средствам",  более  того,  кремлевское  руководство
стало  само  поощрять  увеличение  расходов  на  армию,  настаивая  на  насыщении  во¬
оруженных  сил  относительно  сложной  (а  значит,  и  дорогостоящей)  техникой.  18  июля
1928  г.  Реввоенсовет  СССР  принял  за  основу  разработанный  под  руководством
 В.К.  Триандофилова  документ  под  названием  "Система  танко-,  тракторо-,  авто-  и
броневооружения  РККА",  ставший  основой  советской  бронетанковой  доктрины  на
протяжении  всех  1930-х  гг.
 Использование  заграничной  техники  с  самого  начала  реализации  "Системы..."  рас¬
сматривалось  как  весьма  многообещающий  путь  ускорить  перевооружение  советских
войск.  "РВС  СССР  усилить  взятый  темп  работ  по  усовершенствованию  техники  Крас¬
ной  Армии.  Наряду  с  модернизацией  существующего  вооружения  добиться  в  течение
ближайших  двух  лет  получения  опытных  образцов,  а  затем  и  внедрения  их  в  армию,
современных  типов  артиллерии,  и  в  первую  очередь  батальонных  орудий,  дальнобой¬
ных  пушек,  сверхмощных  гаубиц,  зенитных  орудий,  различных  мощностей  мортир,
крупнокалиберных  пулеметов,  химических  средств  борьбы,  всех  современных  типов
танков,  бронемашин  и  прочее,  для  чего  считать  целесообразным  всемерное  использо¬
вание  заграничного  технического  опыта  и  помощи,  а  также  приобретение  наиболее
нужных  опытных  образцов",  -  говорилось  в  постановлении  Политбюро  ЦК  ВКП(б)
15  июля  1929  г.  "О  состоянии  обороны  СССР".
 Особенно  важно  было  наладить  массовый  выпуск  танков.  Дело  в  том,  что,  в  отли¬
чие  от  военного  авиастроения,  до  революции  в  России  танки,  если  не  брать  в  расчет
нескольких  экспериментальных  образцов,  не  производились,  поэтому  в  стране  не
было  опыта  ни  конструирования,  ни  производства  этих  сложных  машин.  В  упомяну¬
том  постановлении  ставилась  задача:  "Иметь  к  концу  пятилетия  в  армии  мирного
времени  в  строю  1500  танков,  создать  резерв,  вступающий  в  строй  с  началом  войны  в
1500-2000  танков,  иметь  запас  в  1500-2000  танков.  В  соответствии  с  этим  промыш¬
ленность  обязана  подготовиться  к  обеспечению  постоянного  действия  указанного
количества  танков  во  время  войны".  Однако  у  промышленности  дела  не  клеились.
 57

«1.  ...К  настоящему  времени  на  вооружении  РККА  имеется  только  тип  танка  Т-18
(скорость  12  км/час,  вооружение  37-мм  пушка  и  2  пулемета,  защищен  18  мм  броней),
производство  которого  установлено  на  заводе  "Большевик".
 2. 	Т-18  не  отвечает  современным  требованиям  к  данному  типу  танков.
 3. 	Кроме  Т-18  других  конструкций  не  имеется.
 4. 	Пятилетняя  программа  тракторостроения  и  моторостроения  не  увязана  с  танко¬
строением  и  удовлетворением  потребностей  армии  в  танках  и  мощных  тракторах.  Не
проработано  обеспечение  танкостроения  броней  и  моторами,  нет  достаточных  кон¬
структорских  сил...»  -  констатирует  постановление  Политбюро  ЦК  ВКП(б)  "О  вы¬
полнении  танкостроительной  программы"  от  5  декабря  1929  г.  Для  спасения  ситуации
с  отечественным  танкостроением  в  этом  постановлении  предлагались  следующие
меры:
 "...5.  Обеспечение  выполнения  установленной  Политбюро  программы  (15.07.
1929  г.)  танкостроения  требует:
 а) 	форсированного  решения  всех  вопросов,  связанных  с  производством  танков
и  тракторов  (броня,  мотор,  сталь  и  т.д.),
 б) 	скорейшее  получение  отвечающих  современным  требованиям  типов  и  образ¬
цов  танков.
 6. 	...Командировать  за  границу  авторитетную  комиссию  из  представителей  ВСНХ
и  Наркомвоенмора  и  возложить  задачу:
 а) 	выбор  и  закупку  типов  и  образцов  танков,
 б) 	выяснения  возможностей  получения  техпомощи  и  конструкторов.
 Закончить  работу  не  позже  1.04.1930  г.
 7. 	Программа  танкостроения  должна  быть  выполнена  к  концу  1932/33  гг.
 8. 	Программа  танкостроения  1929/30  гг.  в  размере  300  танков  Т-18,  30  танков  Т-12
и  10  танкеток  должна  быть  выполнена  к  октябрю  1930  г."
 Получившая  столь  категорические  указания,  оборонная  промышленность  стала
лихорадочно  искать  технические  пути  решения  данной  проблемы.  Естественным  ша¬
гом  было  не  изобретать  велосипед,  а  посмотреть,  как  это  делается  за  рубежом,  тем
более,  что  именно  такой  подход  рекомендовался  6-м  пунктом  танкостроительной
программы.  Вскоре  в  ВПУ  поступила  Справка34  из  Штаба  РККА  (IV  управление),
в  которой  сообщалось,  что  на  Западе  специальных  танковых  заводов  нет  -  их  заме¬
няет  кооперация  заводов.  В  большинстве  случаев  сборка,  говорилось  в  Справке,
поручается  крупному  автомобильному  или  вагоностроительному  заводу.  В  САСШ35
военное  ведомство  само  распределяет  изготовление  частей  танков  между  различными
заводами,  производя  сборку  в  своих  "арсеналах"36.  Видимо,  не  без  учета  этой  инфор¬
мации  Научно-технический  совет  ГВГТУ  сформулировал  основы  стратегии  развития
танкостроительной  промышленности37:  "...Можно  констатировать,  что  при  произ¬
водстве  более  или  менее  крупных  количеств  танков,  тракторов  и  автомобилей,  работу
по  подготовке  всего  необходимого  придется  разбить  на  3  основных  этапа:
 1. 	Конструирование  образцов
 2. 	Изготовление  опытных  образцов  и
 3. 	Передача  образцов  на  валовое  производство.
 Если  в  первой  и,  отчасти,  во  второй  стадии  мы  имеем  органы  военной  промыш¬
ленности,  которые  могут  в  большей  или  меньшей  степени  выполнить  поставленную
задачу,  то  в  третьей  стадии  -  передача  на  валовое  производство  -  сейчас  трудно  пред¬
ставить  себе  те  производственные  объединения,  которые  были  бы  в  состоянии  спра¬
виться  с  задачей  и  поставить  совершенно  новое  в  стране  производство.
 Единственным  выходом,  который,  по  мнению  ГВПУ,  может  быть  принят  для
решения  этой  сложной  задачи,  явилось  бы  производство  машин  по  так  называемой
горизонтальной  системе,  то  есть  разбивка  объектов  на  типичные  с  производственной
и  технической  точек  зрения  части-узлы  (примерно:  броня-корпус-башня-ходовая
часть-двигатель  и  т.д.)  и  второе  -  изготовление  этих  узлов  на  отдельных  заводах,
применяя  систему  допусков  с  организацией  одной  или  нескольких  сборочных  мастер¬
 58

ских,  используя  для  этой  цели  или  заводы  военной  промышленности,  или  сборочные
заводы  Автотреста,  на  которых  должен  производиться  окончательный  монтаж
машин".  По  мнению  руководства  ГВПУ,  это  был  "единственный  выход,  так  как  по¬
стройка  специальных  заводов  будет  стоить  большие  суммы  и,  кроме  того,  эти  заводы
могут  вступить  в  работу  через  весьма  продолжительный  промежуток  времени,  что
совершенно  не  обеспечивает  срочность  перевооружения  Рабоче-Крестьянской  Крас¬
ной  Армии,  так  как  установившаяся  у  нас  практика  постановки  новых  производств
показывает  необходимость  весьма  длительного  периода  постановки,  продолжаю¬
щегося  до  3—А  лет,  что  в  данном  случае  неприемлемо".
 Однако  вновь  созданные  КБ  не  сразу  стали  создавать  образцы,  удовлетворявшие
требования  военного  ведомства.  Мастерство,  сделавшее  возможным  создание  Т-34  и
КВ-1с,  еще  надо  было  накапливать.  Но  армии  современные  танки  нужны  были
срочно!  Решением  этой  проблемы  должна  была  заняться  так  называемая  Комиссия
Халепского.  Во  исполнение  6-го  пункта  постановления  от  5  декабря  1929  г.  за  границу
для  ознакомления  и  закупок  иностранных  моделей  бронетанковой  техники  была
отправлена  Комиссия  во  главе  с  начальником  недавно  организованного  Управления
механизации  и  моторизации  (УММ)  РККА  И.А.  Халепским,  причем  Комиссию  изна¬
чально  нацеливали  на  покупку  не  только  образцов,  но  и  технической  документации,
позволявшей  наладить  массовое  производство  аналогичной  техники  в  СССР.
 Первая  встреча  Халепского  (его  сопровождали  члены  Комиссии  Н.М.  Тоскин  и
 В.Д.  Свиридов)  с  американским  конструктором  танков  Кристи  произошла  в  июне
1930  г.  Американцы  демонстрировали  свой  колесно-гусеничный  танк  М1931,  не  про¬
изведший  на  Халепского  особого  впечатления.  Тут  прослеживалось  несколько  нега¬
тивных  тенденций.  Если  авторитет  британского  и  французского  танкостроения  после
Первой  мировой  войны  был  общепризнан,  то  Америку  в  те  годы  мало  кто  воспри¬
нимал  как  великую  танковую  державу.  Несколько  американских  танков  поддержки
пехоты,  закупленные  Комиссией,  показали  себя  не  с  лучшей  стороны  и  по  всем
параметрам  проигрывали  английскому  "Виккерсу  6-тонному".  Наконец,  в  упомянутой
"Системе..."  попросту  не  предусматривались  танки  класса  машин  Кристи.  Тем  не
менее  Халепский  решился  на  покупку  машины,  и  28  апреля  1930  г.  между  "Юнайтед
Стейтс  Уил  Трек  Лэйер  Корпорейшн"  и  "Амторг  Трейдинг  Корпорейшн"  был  за¬
ключен  коммерческий  договор38.  Для  экспорта  в  СССР  продавались  2  танка  и  все
патентные  права  в  отношении  производства  подобных  танков.  Продавец  соглашался
оказывать  техническое  содействие  для  производства  таких  танков  в  СССР  и  сообщать
информацию  о  дальнейших  модификациях  танка  М1931.  За  2  танка  было  заплачено-
60  000  долл.,  за  патент  -  100000  долл.,  за  запасные  части  к  первой  паре  -  4000  долл.
 Не  исключено,  что  на  решение  Халепского  повлияли  слухи  о  покупке  машины
Кристи  Польшей.  Слухи  были  не  беспочвенны:  еще  в  1926  г.  Польша  пыталась
приобрести  одну  из  ранних  машин  Кристи  (М1921),  но  тогда  стороны  не  сошлись  в
цене.  В  1930  г.  переговоры  по  поводу  продажи  в  Польшу  М1931  также  сорвались  в
основном  по  финансовым  причинам.  Тем  не  менее,  ознакомившись  с  конструкциями
Кристи,  поляки  собирались  его  "изюминку"  -  колеснно-гусеничный  движитель  с  соот¬
ветствующей  подвеской  -  использовать  в  своем  перспективном  танке  ТР10,  первый
прототип  которого  был  построен  в  1937  г.
 Два  купленных  М1931  прибыли  в  СССР  24  декабря  1930  г.,  однако  уже  тогда  между
Кристи  и  советской  стороной  началось  охлаждение.  Кристи  отправил  танки  без
башен,  вооружения  и  части  документации,  ввиду  чего  "советские  контрагенты"  удер¬
жали  55  000  долл.  Кристи,  не  отличавшийся  ангельским  характером,  рассвирепел  и  не
только  отказался  ехать  в  Страну  Советов  налаживать  производство  на  месте  (об  этом
существовала  устная  договоренность),  но  и  прекратил  информирование  советской
стороны  о  дальнейших  модернизациях  танка.  Впрочем,  чертежи  этих  модернизаций
вскоре  были  приобретены  сотрудниками  Амторга  у  инженеров,  работавших  с  Кристи.
М1931  подвергся  в  СССР  всестороннему  изучению  и  после  установки  на  нем  спе¬
циально  разработанной  башни  был  принят  на  вооружение  под  названием  БТ-2.  Его
 59

производство  было  налажено  на  Харьковском  паровозостроительном  заводе  им.  Ком¬
интерна.  М1931,  таким  образом,  стал  прообразом  всех  танков  семейства  БТ.  Подвеска
Кристи  применялась  на  советских  танках  до  Т-34  включительно.
 Кристи  еще  один  раз  сотрудничал  с  У  ММ  РККА.  Летом  1932  г.  он  продал  пред¬
ставителям  СССР  "летающий  танк"39  М1932  за  20000  долл.  Госдеп  не  дал  "добро"  на
вывоз  машины  за  пределы  США,  поэтому  официально  Амторг  к  этой  сделке  не  был
причастен,  но  организационное  содействие  его  сотрудников  несомненно.  Хотелось  бы
отметить,  что  это  -  единственный  достоверный  факт  сотрудничества  американских
предпринимателей  с  Амторгом  вопреки  запрету  администрации  США.  М1932  был
доставлен  в  Советский  Союз  и  под  названием  БТ-32  прошел  ряд  испытаний.  По
некоторым  сведениям,  эта  машина  однажды  даже  участвовала  в  параде  в  Харькове,
но  на  вооружение  не  принималась.
 Разумеется,  нелепо  говорить  о  создании  моделей  советских  танков  только  и  исклю¬
чительно  благодаря  влиянию  американской  инженерной  школы.  Однако,  с  другой
стороны,  нельзя  также  и  отрицать  американские  корни  некоторых  конструктивных
решений,  долгое  время  применявшихся  в  советском  танкостроении.  Хотя  уже  к
1941  г.  подвеска  Кристи  стала  подвергаться  в  СССР  критике,  а  концепция  колесно¬
гусеничного  танка  отошла  в  прошлое,  именно  эта  подвеска,  как  уже  освоенная  в  про¬
изводстве,  продолжала  использоваться  на  протяжении  всей  Великой  Отечественной
войны.
 Примечания
 1 	А  заодно  и  отказалась  от  старых  долгов.
 2 	Американская  администрация  помощи  (American  Relif  Administration)  была  создана  в  1919  г.  для
помощи  пострадавшим  народам  Европы.  В  частности,  поставляла  продовольствие  в  пострадавшие  от  го¬
лода  1921  г.  районы  России.
 3 	Россия  и  США:  экономические  отношения.  1917-1933.  М.,  1997.  С.  386.
 4 	Там  же.  С.  391.
 5 	Создана  в  1920  г.,  но  к  торговым  операциям  приступила  только  во  второй  половине  1923  г.  Харак¬
теризовалась  крайне  малыми  оборотами.
 6 	Для  сравнения:  весь  советско-американский  торговый  оборот  в  1924  г.  составил  50  271  тыс.  долл.,  в
1925  г.  80026  тыс.  долл.,  подробнее  см.:  TatcherFeinshtein  J.M.  Fifty  Years  of  U.S.  Soviet  Trade.
Symposium  Press,  Inc.,  New  York,  1974.  P.  34-35.
 7 	Официальное  название  -  "Амторг  Трейдинг  Корпорейшн".
 8 	Россия  и  США:  экономические  отношения.  1917-1933.  С.  396.
 9 	Однако  сертификат  о  слиянии  "Продекско"  и  "Аркос-Америка"  был  подписан  только  23  мая  (см.:
Tatcher  Feinshtein  J.M.  Op.  cit.  P.  34—35),  а  активная  коммерческая  деятельность  развернулась
только  с  начала  1925  г.
 10 	Ibid.  Р.  402,403.
 11 	Ibid.  Р.  396.
 12 	Он  утонул  во  время  купания  в  озере.
 13 	Занимал  должность  директора  Банка  для  внешней  торговли  СССР.  Став  председателем  правления
Амторга,  поста  директора  Банка  не  оставил.
 14 	Ш  у  м  и  х  и  н  В.С.  Советская  военная  авиация.  1917-1941.  М.,  1986.  С.  108.
 15 	До  1922  г.  -  начальник  (первый  на  этом  посту)  Главвоздухфлота,  затем  -  военный  атташе  во  Франции,
потом  -  вице-президент  Амторга.  В  1933  г.  назначен  заместителем  начальника  ГВФ.
 16 	В  течение  первого  года  работы  из  СССР  в  Амторг  прислали  только  двух  сотрудников.
 17 	Эмигрантская  газета,  выходившая  в  Нью-Йорке.  Придерживалась  антисоветских  взглядов,  поэтому
поддерживать  с  ней  какие-либо  контакты  для  Амторга  было  предосудительно,  а  уж  давать  "белякам"
в  долг  -  явный  нонсенс.
 18 	Tatcher  Feinshtein  J.M.  Op.  cit.  P.  43.
 19 	Система  торговли,  при  которой  торговая  фирма  забирает  товар  у  производителя,  продает  его  и  лишь
после  реализации  товара  расплачивается  с  производителем.
 20 	Россия  и  США:  экономические  отношения.  1917-1933.  С.  396.
 21 	Ф  у  р  а  е  в  В.К.  Советско-американские  отношения.  1917-1939.  М.,  1964.  С.  130.
 22 	Россия  и  США:  экономические  отношения.  1917-1933.  С.  406.
 60

23 	Тот  самый,  которым  О.  Бендер  грозился  "ударить  по  бездорожью  и  разгильдяйству".
 24 	Россия  и  США:  экономические  отношения.  1917-1933.  С.  410.
 25 	Там  же.  С.  398.
 26 	Впоследствии  -  известный  авиаконструктор,  участвовавший  в  разработке  бомбардировщиков  ТБ-1  и
ТБ-3,  генеральный  разработчик  самолетов  Пе-2  и  Пе-8.
 27 	Ф  и  ш  е  р  Л.  Империализм  нефти.  М.;  Л.,  1927.  С.  106-108.
 28 	На  государственном  уровне  их  точку  зрения  выражал  Гувер.
 29 	Американская  Федерация  Труда  -  в  те  годы  крупнейшее  объединение  профсоюзов.
 30 	Одним  из  предварительных  условий  признания  Соединенными  Штатами  СССР  был  "отказ  от  комму¬
нистической  пропаганды  на  территории  США".  Так  как  Коминтерн  считался  "головной  организацией"
подобной  пропаганды,  одного  подозрения,  что  имярек  является  членом  Коминтерна,  было  достаточно,
чтобы  закрыть  ему  дорогу  в  Америку.
 31 	Некоторые  из  этих  деятелей  несколько  недель  провели  в  Берлине  в  ожидании  виз  и  после  этого
вынуждены  были  вернуться  домой.
 32 	Ф  у  р  а  е  в  В.К.  Указ.  соч.  С.  349.
 33 	В  некоторые  документах  -  Управление  начальника  снабжения  (УНС).  Видимо,  точное  название
структуры  несколько  раз  менялось.
 34 	РГАЭ,  ф.  3429,  оп.  16,  д.  138,  л.  89.
 35 	Так  в  то  время  именовали  США.
 36 	Прямых  свидетельств  этому  нет,  но  с  высокой  степенью  вероятности  можно  предположить,  что  эти
сведения  в  соответствующее  управление  РККА  поступили  именно  от  сотрудников  Амторга.  Во  всяком
случае,  кроме  инженеров  Амторга,  никаких  других  специалистов  подобного  профиля  в  США  в  те  годы  не
было.
 37 	РГАЭ,  ф.  3429,  оп.  16,  д.  137,  л.  134-135.
 38 	Там  же,  д.  138,  л.  73-74.
 39 	Этот  безбашенный  танк  предполагалось  крепить  на  наружной  подвеске  к  самолету  и  транспор¬
тировать  по  воздуху.
 ©  2001  г.  В.  П.  П  О  П  О  В  *
 СТАЛИН  И  СОВЕТСКАЯ  ЭКОНОМИКА
В  ПОСЛЕВОЕННЫЕ  ГОДЫ
 Проблемы  экономической  политики  советского  государства  в  отечественной  лите¬
ратуре  отражены  слабо.  Главная  причина  такого  положения  -  отсутствие  фактиче¬
ских  знаний  о  механизме  принятия  решений  в  высших  властных  структурах  страны  -  в
Политбюро  ЦК  партии  и  Совете  Министров  СССР.  Сказалась  также  и  идеологи¬
ческая  заданность  советской  науки,  призванной  не  изучать  проблему,  а  лишь  "озву¬
чивать"  партийные  и  правительственные  решения.
 В  одной  из  немногих  работ,  непосредственно  относящейся  к  данной  проблеме,  под
экономической  политикой  советского  государства  понималась  "деятельность  социа¬
листического  государства  по  планомерному  регулированию  народного  хозяйства,  эко¬
номических  отношений  между  людьми"1.  Позже  один  из  авторов  этой  книги  отмечал,
что  экономическая  модель  народного  хозяйства,  реализованная  в  России  после  октяб¬
ря  1917  г.,  была  не  случайной,  поскольку  "представляла  собой  вариант  отображения
реальных  экономических  тенденций  мирового  развития  в  начале  XX  века"2.
 Авторы  этой  работы  (Л.И.  Абалкин  и  другие  экономисты)  не  объясняют,  почему  в
странах,  имевших  в  начале  века  сходную  с  Россией  модель  экономического  развития
(Италия  и  Германия),  в  конце  XX  столетия  были  достигнуты  совершенно  иные
результаты,  чем  у  нас,  причем  все  три  страны  имели  не  только  схожие  экономические
 *  Попоп  Василий  Петрович,  доктор  исторических  наук,  профессор  Российской  академии  государствен¬
ной  службы  при  Президенте  РФ.
 61

модели,  но  и  пережили  периоды  господства  авторитарных  политических  режимов,
прошли  через  гражданские  конфликты  и  мировые  войны?  Следовательно,  важны  не
только  сходства,  но  и  отличия,  нуждающиеся  в  конкретном  историческом  изучении.
 Важнейший  результат  ранее  воспетой  экономической  политики  КПСС  ныне
определяется  теми  же  авторами  как  "крах  огосударствленной  олигархической  систе¬
мы",  а  в  качестве  главной  характеристики  советской  экономики  называются  ее
"командный,  директивно  управляемый  характер",  "инерционно-экстенсивный  харак¬
тер  с  односторонним  акцентом  на  тяжелой  индустрии  и  военном  производстве"3.
 Радикальная  смена  оценок  свидетельствует:  или  экономическая  политика,  прово¬
димая  КПСС,  не  учитывала  объективных  законов  и  реалий  экономической  жизни
страны  и  надстройка  "обогнала"  базис,  превратившись  в  олигархическую  систему
(чего  не  заметили  в  1970-е  гг.  ведущие  советские  экономисты),  или  же  советская
теоретическая  мысль  серьезно  разошлась  с  советской  практикой,  оставив  за  послед¬
ней  решающее  слово.  Значит,  имеются  все  основания  для  изучения  экономической
политики  советского  государства  с  точки  зрения  ее  практической  реализации,  кото¬
рая  только  и  может  раскрыть  действительные  цели  этой  политики.
 В  качестве  объекта  изучения  мы  выбрали  наименее  исследованные  аспекты  эконо¬
мической  политики  второй  половины  1940-начала  1950-х  гг.:  проблемы  демографии
и  материального  положения  городских  и  сельских  слоев;  денежную  реформу  1947  г.  и
политику  снижения  цен;  зерновое  производство  и  крестьянские  налоги;  развитие
промышленного  производства  и  исполнение  государственного  бюджета.  Сквозная
тема  -  оценка  роли  Сталина  в  проведении  советской  экономической  политики.
В  основе  данной  статьи  лежит  большой  фактический  материал,  опубликованный  в
других  моих  работах4.  Поэтому  здесь  я  приведу  минимум  фактов,  необходимых  для
рассмотрения  указанной  проблемы.  Источниковую  базу  исследования  составили
фонды  АП  РФ,  РГАНИ,  ГА  РФ,  РГАСПИ,  РГАЭ.  Поскольку  многие  документы  до
сих  пор  не  рассекречены,  в  ряде  случаев  архивные  легенды  отсутствуют.
 Перевод  российской  экономики  с  капиталистических  на  социалистические  рельсы
потребовал  гораздо  больше  времени  и  жертв,  чем  оформление  новых  политических
институтов.  Последние  -  Политбюро,  Совнарком,  В  ЦИК,  ВЧК,  ВСНХ  и  пр.  -  офор¬
мились  уже  в  годы  Гражданской  войны,  а  затем  лишь  совершенствовались  и  эволю¬
ционировали,  принципиально  не  меняя  своей  сути.  Экономический  же  базис  под  них
был  подведен  только  тогда,  когда  в  ходе  сплошной  коллективизации  большая  часть
населения  страны  -  крестьянство  -  была  превращена  в  абсолютно  зависимое  от  новой
власти  крепостное  сословие  -  колхозников.  После  войны  власть,  обеспокоенная  ро¬
стом  антиколхозных  и  антисоветских  настроений  среди  населения,  усилила  государст¬
венный  террор  в  отношении  народа;  она  по-прежнему  хотела  властвовать  в  стране
бесконтрольно  и  безраздельно.
 Все  изложенное  позволяет  определить  экономическую  политику  советского  госу¬
дарства  как  поиск,  налаживание  и  поддержание  в  нужном  режиме  специальных
механизмов  в  экономике,  которые  гарантировали  правящему  слою  стабильность
его  господства  над  населением  страны  и  распространение  своего  владычества  за
пределы  державы.
 Коротко  остановимся  на  тех,  кого  мы  относим  к  правящему  слою.  Под  ним  мы
подразумеваем  определенную  социальную  среду  -  советскую  бюрократию,  которую
рассматриваем  с  позиций  политической  социологии,  т.е.  с  точки  зрения  отношений
власти  в  обществе.  Бюрократ,  по  М.  Веберу,  -  это  "обученный  управлению  чинов¬
ник",  который  "скрывает  от  критики  свои  знания  и  деяния".  Советский  бюрократ  -
это  такой  чиновник-"профессионал",  чья  власть  целиком  зависит  от  обладания  долж¬
ностью,  чиновник,  который  в  своей  деятельности  руководствуется  исключительно
директивами  центра,  обязательными  к  безусловному  исполнению,  чиновник,  в  чьи
прямые  обязанности  входит  не  только  обеспечение  и  реализация  этих  директив,  но
также  сохранение  социальной  стабильности  советского  общества,  из  чего  проистекает
стремление  избежать  риска  и  ответственности  при  решении  конкретных  задач.  Это
 62

также  чиновник,  объединенный  с  себе  подобными  в  достаточно  однородную  со¬
циальную  среду,  где  пригодность  каждого  определяется  управленческим  аппаратом  на
основе  принципа  индивидуального  приема  и  индивидуальных  результатов.
 Что  касается  вопроса  о  распространении  правящим  слоем  СССР  "своего  влады¬
чества  за  пределы  державы",  то  можно  сослаться  на  послевоенную  политику  Сталина
в  странах  "народной  демократии",  попавших  в  сферу  советских  интересов.  Как
показывают  современные  строго  документированные  исследования,  создание  Комин-
форма  имело  целью  "ускорить  претворение  в  жизнь  плана  установления  монополь¬
ного  контроля  над  собственной  сферой  влияния",  создать  в  этих  странах  внутренние
режимы,  соответствующие  советской  модели  развития5.
 План  4-й  пятилетки,  принятый  по  докладу  председателя  Госплана  СССР  Н.А.  Воз¬
несенского,  предусматривал  восстановление  довоенного  уровня  промышленного
производства  уже  в  1948  г.,  а  к  концу  пятилетки  его  превышение  на  48%.  В  докладе
Вознесенского  отмечалась  необходимость  первоочередного  восстановления  и  разви¬
тия  тяжелой  промышленности  и  железнодорожного  транспорта,  создания  в  стране
"обилия  основных  предметов  потребления"  для  обеспечения  материального  благопо¬
лучия  народов  СССР,  достижения  технического  прогресса  во  всех  областях,  повы¬
шения  обороноспособности  страны6.
 Выдвигая  подобные  задания,  наше  правительство  не  собиралось,  однако  пересмат¬
ривать  основы  советской  экономической  системы,  характерные  для  периода  инду¬
стриального  рывка  и  военного  времени.  Об  этом  убедительно  свидетельствует  речь
Сталина  перед  избирателями,  произнесенная  9  февраля  1946  г.,  в  которой  изложены
итоги  закончившейся  войны,  оценивается  политика  партии,  намечены  планы  на
ближайшее  будущее.  Сталин  придавал  большое  значение  своей  речи,  о  чем  свиде¬
тельствуют  материалы  его  личного  архива.  Подготавливая  в  1952  г.  эту  речь  1946  г.  к
новому  изданию  отдельной  брошюрой,  Сталин  дал  указание  Поскребышеву  выде¬
лить  в  тексте  жирным  шрифтом  те  предложения,  которые  помогли  бы  читателю
понять,  при  помощи  какой  политики  Коммунистической  партии  удалось  правильно
использовать  материальные  возможности  страны  для  развертывания  военного
производства  и  снабжения  Красной  армии  необходимым  вооружением7.  Вся
сталинская  речь  сводится  к  подчеркиванию  преимуществ  советского  общественного
строя  перед  несоветским,  строя,  который  "выдержал  испытания  в  огне  войны  и
доказал  свою  полную  жизнеспособность".  Тем  самым  всем  давалось  понять,  что
будущее  переустройство  мира  будет  проводиться  под  эгидой  Советского  Союза  и  что
за  образец  должен  быть  взят  не  только  советский  общественный,  но  и  экономический
строй.  В  связи  с  этим  ясно,  почему  Сталин  в  своей  речи  считал  необходимым
подчеркивать,  что  советский  метод  индустриализации  коренным  образом  отличался
от  капиталистического,  поскольку,  в  отличие  от  последнего,  индустриализация  СССР
начиналась  не  с  легкой,  а  с  тяжелой  промышленности.  Тем  самым  еще  раз
подтверждалась  неизменность  довоенного  курса  на  первоочередное  и
преимущественное  развитие  тяжелой  промышленности.  Упоминание  Сталиным  в
февральской  речи  1946  г.  коллективизации  как  составной  части  политики  партии  по
созданию  материального  базиса  социалистического  общественного  строя  также
должно  было  подтвердить  незыблемость  колхозной  системы.  В  конце  речи,
обосновывая  необходимость  поднять  в  перспективе  уровень  отечественной
промышленности  втрое  по  сравнению  с  довоенным,  Сталин  прямо  заявил,  что  только
при  этом  условии  можно  считать  страну  гарантированной  "от  всяких  случайностей"8.
 Троекратное  увеличение  объемов  промышленного  производства  должно  было,  по
мнению  вождя,  занять  "три  новых  пятилетки,  если  не  больше".  При  такой  стратегии
проблема  темпов  экономического  роста  выдвигалась  в  разряд  первоочередных.
Следует  также  учесть,  что  борьба  СССР  за  мировую  гегемонию  обусловливала  до¬
стижение  максимально  высокого  прироста  промышленной  продукции.  Величина
прироста  задавалась  уровнем  промышленного  развития  западных  стран.  Чтобы
выдержать  экономическую  конкуренцию  как  необходимое  условие  удержания  поли-
 63

тической  власти  в  стране,  советское  руководство  было  вынуждено  утверждать  пла¬
новые  показатели  отечественной  промышленности  на  пределе  возможного,  каждый
раз  склоняясь  в  сторону  плана-максимума  и  заведомо  смиряясь  с  неизбежным  срывом
в  отдельных  отраслях.  Поэтому  советские  пятилетки  никогда  не  достигали  в  полном
объеме  показателей,  заданных  плановыми  цифрами.  Эта  хроническая  болезнь
преследовала  советскую  экономику  и  в  послевоенные  годы9.
 Факты  невыполнения  плановых  заданий  по  отдельным,  зачастую  ведущим  отрас¬
лям  промышленности  были  явлением  обычным  для  советской  экономики,  но  они,  как
показал  опыт  предвоенных  пятилеток  и  войны,  не  оказывали  решающего  воздействия
на  исход  экономического  противостояния  СССР  с  капиталистическими  странами.
Более  того,  до  тех  пор,  пока  основа  советского  народного  хозяйства  -  тяжелая  про¬
мышленность  и  военно-промышленный  комплекс  развивались  более  быстрыми
темпами,  чем  промышленность  ведущих  капиталистических  стран,  Советский  Союз  в
перспективе  мог  надеяться  на  окончательную  победу  нового  общественного  строя  во
всем  мире10.  Что  же  было  достигнуто  в  СССР  в  результате  послевоенного  промыш¬
ленного  рывка?
 В  отчетном  докладе  ЦК  XIX  съезду  партии  (октябрь  1952  г.),  с  которым  выступал
Г.М.  Маленков,  приводились  только  данные  о  более  высоких  темпах  роста  промыш¬
ленного  производства  СССР  в  сравнении  с  западными  странами  за  1939-1951  гг.
Вопрос  об  уровне  национального  дохода  -  главном  показателе  могущества  державы  -
и  о  его  приросте  за  послевоенные  годы  Маленковым  не  освещался.  Между  тем  индекс
валового  национального  продукта  (ВНП)  за  1938-1950  гг.  вырос  в  США  в  1,8  раза,  а  в
Советском  Союзе  лишь  в  1,3  раза,  хотя  темпы  роста  ВНП  за  1948-1950  гг.  в  СССР
превысили  американские.  Докладчик  сознательно  умалчивал,  что  ВНП  Соединенных
Штатов  в  1950  г.  значительно  превышал  суммарный  ВНП  Франции,  ФРГ,  Великобри¬
тании,  Италии  и  Японии,  вместе  взятых,  что  в  США  за  счет  высокой  производи¬
тельности  труда  и  столь  же  значительного  развития  сельского  хозяйства  был  самый
высокий  в  сравнении  с  остальным  миром  уровень  заработной  платы  и,  наконец,  что
все  эти  факторы  способствовали  качественно  иному  росту  потребления.
 В  СССР,  как  будет  показано  в  статье,  потребление  населения  искусственно  удер¬
живалось  государством  на  очень  низком  уровне,  что  позволяло  руководству  страны
вкладывать  дополнительные  средства  в  промышленное  производство.
 Итак,  после  войны  были  сохранены  основные  черты  советской  экономической
модели,  сложившейся  в  СССР  в  предшествующие  годы.  Поскольку  в  Советском  Сою¬
зе  экономическая  политика  всегда  играла  вспомогательную  роль  для  политического
строительства,  постольку  мы  рассматриваем  экономическую  политику  лишь  как
средство  обеспечения  политического  господства  советской  номенклатуры.  Чтобы
прикрыть  узкие  и  своекорыстные  цели  достижения  своего  абсолютного  господства,
власть  была  вынуждена  прибегать  к  идеологической  маскировке,  отождествляя  соб¬
ственные  интересы  с  интересами  многомиллионного  населения  и  выдвигая  в  качестве
стратегической  задачи  построение  социализма  в  СССР.  Более  того,  война  чрезвы¬
чайно  усилила  роль  аппарата  власти,  привычку  решать  большую  часть  возникающих
экономических  проблем  силовыми,  административными  средствами.  Именно  военный
опыт  государственного  строительства,  успешная  деятельность  чрезвычайных  орга¬
нов  -  Государственного  комитета  обороны,  Совета  по  эвакуации,  спецкомитетов  и
особых  комитетов  правительства  -  окончательно  убедили  Сталина  в  неизменности
его  приоритетов  во  внутренней  и  внешней  политике.  Таким  основным  приоритетом
должен  был  стать  аппарат  власти  со  Сталиным  во  главе.  Именно  личная  власть  вождя
над  всеми,  в  том  числе  и  в  первую  очередь  над  административным  аппаратом,  и
составляла,  по  мнению  Сталина,  государственную  власть.  Мнение  самого  аппарата  по
этому  принципиальному  вопросу  было  иным.  Сподвижники  вождя  не  хотели  мириться
с  вождизмом  как  непременным  атрибутом  сталинской  власти.  Не  случайно  в  извест¬
ном  докладе  Хрущева  XX  съезду  партии  "О  культе  личности  и  его  последствиях"
была  фраза  о  том,  что  "Сталин  все  больше  и  больше  перестал  считаться  с  членами
 64

ЦК  партии  и  даже  с  членами  Политбюро.  Сталин  полагал,  что  он  может  теперь  сам
вершить  все  дела,  а  остальные  нужны  ему  как  статисты".  Но  хотя  Сталин  и  вершил
все  дела  сам,  высшее  чиновничество  страны  не  смирилось  с  ролью  статистов11.
 Еще  одним  важным  фактором,  во  многом  определявшим  экономическую  политику
в  послевоенный  период,  стала  борьба  СССР  и  США  за  мировую  гегемонию.  В  мате¬
риалах  к  проекту  новой  программы  партии  против  текста,  характеризующего  после¬
военную  борьбу  США  за  мировое  господство,  Сталин  оставил  следующую  интерес¬
ную  запись  на  полях:  «Теория  "космополитизма"  и  образования  Соед.  Штатов  Европы
с  единым  пр-вом.  "Мировое  правительство"»12.  Эта  помета  дает  представление  о  том,
как  Сталин  воспринимал  послевоенную  расстановку  сил  на  мировой  арене,  чем
объяснял  необходимость  борьбы  с  внутренним  и  внешним  врагом,  почему  был  убеж¬
ден  в  необходимости  дальнейшего  укрепления  аппарата  власти,  в  том  числе  власти
личной.
 Важной  корректировке  Сталин  подверг  и  некоторые  более  ранние  партийные
экономические  установки.  Так,  в  одном  из  проектов  новой  программы  партии,
представленном  М.Б.  Митиным  и  П.Ф.  Юдиным  и  едва  ли  не  единственно  удостоенном
внимания  среди  всех  доложенных  ему  проектов,  Сталин  против  слов  о  том,  что
"решающей  экономической  задачей  СССР  для  перехода  к  коммунизму  является
задача  догнать  и  перегнать  в  экономическом  отношении  наиболее  развитые  капи¬
талистические  страны  мира,  в  том  числе  США",  начертал  свое  знаменитое  "не  то"13.
 Как  же  понимал  Сталин  перспективы  развития  страны  в  будущем?  До  некоторой
степени  ответ  на  этот  вопрос  содержится  в  материалах  известной  экономической
дискуссии,  проведенной  в  1951  г.  в  связи  с  оценкой  проекта  учебника  политической
экономии14.  Сталинские  директивы  по  итогам  дискуссии  были  опубликованы  в  "Прав¬
де",  изданы  отдельной  брошюрой  и  легли  в  основу  решений  XIX  съезда  (1952  г.)
о  переработке  программы  партии.
 Мне  уже  приходилось  писать  о  том,  что  Сталин  как  владыка  огромной  страны
в  перспективе  планировал  создание  единой  централизованной  системы,  которая
объединяла  бы  не  только  все  производство,  но  и  организовывала  бы  последующее
распределение  всех  материальных  благ  в  стране,  произведенных  всеми  отраслями
народного  хозяйства  без  всякого  посредничества  (купли-продажи)  хозяйственных
субъектов.  Для  решения  этой  поистине  грандиозной  задачи,  превосходящей  масшта¬
бом  индустриализацию  и  коллективизацию,  вместе  взятые,  форма  объединения  кре¬
стьян  в  колхозы  была  уже  непригодна.  Для  села  и,  видимо,  для  города  была  необ¬
ходима  коммуна  -  новый,  единый  тип  общественно-производственных  отношений  в
Советском  Союзе15.  Лично  для  Сталина  и  созданной  им  системы  власти  это  был
абсолютный  гарант  сохранения  завоеванного  многолетней  борьбой,  гарант  незыбле¬
мости,  невозможности  повернуть  вспять  ход  исторического  развития  в  пользу
капитализма.  С  позиций  А.И.  Микояна,  это  был  "невероятный  левацкий  загиб",  со
сталинской  точки  зрения  -  генеральный  путь  развития,  реальная  перспектива,
единственно  возможная  форма  выживания  советской  системы  в  будущем.
 В  условиях  конфронтации  с  Западом  и  подвижек  внутри  страны,  связанных  с
надеждами  народа  на  улучшение  условий  жизни  после  тяжелой  войны  и  на  возрож¬
дение  прежней  роли  индивидуальных  крестьянских  хозяйств,  любое  отступление  от
прежней,  оправдавшей  себя  модели  экономического  развития  было  чревато  для
власти  непредсказуемыми  последствиями.  Однако  в  новых  условиях  послевоенной
расстановки  сил  на  мировой  арене  существовавшая  в  СССР  система  экономических
отношений  была,  по  мнению  Сталина,  далека  от  идеальной.  Ее  совершенствование
должно  было  вестись  не  на  путях  следования  капитализму,  а  на  собственной  социали¬
стической  основе.  Поэтому  товарное  производство,  даже  в  ограниченных  условиях
социалистической  системы,  поощрение  "частнособственнических  инстинктов  кре¬
стьян",  половинчатая  в  сравнении  с  коммунами  колхозная  система  и  многое  подобное
не  приближали,  а  отдаляли  от  достижения  главной  сталинской  цели  -  создания
идеальной  государственной  машины.
 3  Отечественная  история,  №  3
 65

Жестоко  наказывая  одного  из  участников  экономической  дискуссии  1951  г.
Л.Д.Ярошенко16,  Сталин  тем  самым  предупреждал  всех,  что  не  потерпит  поборников
внедрения  в  экономику  методов,  расшатывающих  государственную  централизацию,
тех,  кто  своими  идеями  ставил  под  сомнение  монопольное  право  на  абсолютный
контроль  за  производством  и  распределением  всего  и  вся  в  стране.
 В  своих  мемуарах  Микоян  сообщает,  что  отказался  славословить  работу  вождя  из-
за  принципиальных  расхождений  во  взглядах  со  Сталиным  на  роль  товарооборота  как
средства  обмена  в  социалистическом  обществе.  Микоян  также  замечает,  что  считал
преждевременной  реализацию  сталинской  идеи  о  необходимости  перехода  от  торгов¬
ли  к  продуктообмену.  Дальнейшее  изменение  своей  позиции  на  XIX  съезде  партии  в
пользу  сталинской  точки  зрения  Микоян  объяснял  боязнью  оказаться  в  политической
изоляции  и  подвергнуться  репрессиям17.  Действительная  причина  представляется  нам
более  прозаической:  переход  от  торговли  к  продуктообмену  (о  котором,  кстати,
Сталин  говорил  в  осторожной  форме),  будь  он  осуществлен  в  масштабе  всего  госу¬
дарства,  подорвал  бы  влияние  и  финансовую  мощь  той  части  хозяйственной  олигар¬
хии,  интересы  которой  Микоян  выражал  как  член  Бюро  Президиума  СМ  СССР,
наблюдавший  за  работой  торговли.  Было  бы  наивным  полагать,  что  высшие
чиновники  страны  стояли  в  стороне  от  тех  материальных  выгод,  которые  приносила
каждая  из  курируемых  ими  отраслей.  Чем  более  важное  место  занимала  та  или  иная
отрасль  в  народном  хозяйстве  страны,  тем,  соответственно,  весомее  был  политичес¬
кий  ранг  ее  куратора  и  материальные  рычаги,  находившиеся  в  его  распоряжении  для
борьбы  за  власть.  Конфликт  между  Сталиным  и  Микояном,  как  и  многие  конфликты
членов  сталинского  Политбюро  с  "хозяином",  выходил  далеко  за  рамки  личностных
отношений.  Это  был  конфликт,  порожденный  действующей  системой  власти  -  вож¬
дизмом,  но  проявлявшийся  в  том  числе  и  в  хозяйственной  области.
 На  рубеже  1940-1950-х  гг.  Сталин  сделал  важный  вывод  о  необходимости  сущест¬
венной  корректировки  главной  экономической  задачи,  поставленной  перед  страной
XVIII  съездом  партии,  -  догнать  и  перегнать  главные  капиталистические  страны  по
размерам  промышленного  производства  на  душу  населения.  В  июле  1952  г.  он  полу¬
чил  от  комиссии  в  составе  В.М.  Молотова,  Л.М.  Кагановича,  А.И.  Микояна,  М.З.  Са¬
бурова  и  И.А.  Бенедиктова  проект  директив  5-го  пятилетнего  плана  на  1951-1955  гг.
В  проекте  формулировка  главной  экономической  задачи  была  дана  комиссией  в
довоенной  редакции,  которую  Сталин  зачеркнул  и  прокомментировал  так:  "Это
старо!  Ха-ха".  В  новой  сталинской  редакции  было  написано:  "Выполнение  пятилет¬
него  плана  явится  крупным  шагом  вперед  по  пути  от  социализма  к  коммунизму"1Н.
Отныне  для  Сталина  задача  "догнать  и  перегнать"  становилась  средством  достижения
цели,  "меркой  экономической  мощи  страны".  Стабильное  выполнение  пятилеток
гарантировало  социалистической  системе  материальную  базу  для  развития,  но  пред¬
метом  первостепенной  заботы  вождя,  его  главной  целью  становилось  создание
идеальной  государственной  машины,  способной  регулировать  все  природные  и  обще¬
ственные  процессы,  включая  экономические.  Как  один  из  главных  создателей  этой
машины  Сталин  реально  представлял  механизм  ее  функционирования,  знал  ее  силь¬
ные  стороны,  не  закрывал  глаза  на  слабые.  Он  имел  полную  информацию  о  людских
и  материальных  ресурсах,  потерях,  связанных  с  войной,  о  расшатанной  финансовой
системе  и  невиданном  со  времен  нэпа  росте  рыночной  торговли  в  стране,  угрожавшей
основам  советской  экономики.  Сталин  знал  об  огромном  размере  административного
аппарата  и  укоренении  системы  "кормлений"  во  всех  звеньях  партийно-советского
государственного  аппарата,  что  грозило  системе  невиданным  социальным  взрывом,  о
настроениях  населения  и  надеждах  на  смягчение  режима.  Тем  не  менее  он  сделал
ставку  не  на  реформы,  а  на  дальнейшее  укрепление  государственной  машины,  избрав
репрессии  в  качестве  главного  средства  воздействия  на  людей.
 Важной  мерой  финансовой  стабилизации  экономики  стала  денежная  реформа
1947  г.  Война  привела  к  невиданному  росту  расходов  на  оборону,  и  естественно,  что
одним  из  способов  покрытия  этих  расходов  стала  эмиссия:  с  начала  войны  по  январь
 66

1946  г.  было  выпущено  в  обращение  55,4  млрд  руб.  (денежная  масса  увеличилась  по
сравнению  с  предвоенным  периодом  в  4  раза).  В  правительстве  понимали,  что  де¬
нежная  реформа  должна  быть  приурочена  к  полной  отмене  карточной  системы,
чтобы  упразднить  множественность  цен,  так  как  в  стране  действовали  низкие  пайко¬
вые  цены  на  товары,  выкупаемые  по  карточкам,  и  высокие  коммерческие,  устанав¬
ливаемые  в  государственных  коммерческих  магазинах  и  ресторанах.  Комиссия  по
денежной  реформе  была  создана  решением  Политбюро  в  мае  1947  г.,  когда  прин¬
ципиальные  вопросы  (о  характере  реформы,  времени  ее  проведения  и  пр.)  были
решены  Сталиным  и  министром  финансов  СССР  А.Г.  Зверевым.  Последний  привлек
для  подготовки  проекта  и  материалов  к  нему  всего  несколько  человек  из  своего
аппарата.  В  своих  мемуарах  министр  сообщает,  что  еще  в  декабре  1943  г.  Сталин  дал
ему  ряд  директив,  которые  должны  были  определить  финансовую  политику  СССР
после  войны:  следовало  восстановить  довоенную  прочность  финансовой  базы  и  орга¬
низовать  финансовую  систему  таким  образом,  чтобы  она  была  способна  обслуживать
неизбежный  рост  общих  расходов  после  войны  и  ежегодное  увеличение  госбюджета.
Население  страны,  на  которое  падало  основное  бремя  возросших  расходов,  должно
было  сохранить  уверенность  в  том,  что  принесенные  им  в  ходе  восстановления  народ¬
ного  хозяйства  жертвы  -  последние19.  Это  требование  Сталина  о  "последних"  жертвах
народа  -  характерный  штрих  для  оценки  мировоззрения  советских  вождей,  которые,
чтобы  сделать  свою  политику  более  эффективной,  нуждались  в  ее  одобрении  населе¬
нием  даже  в  том  случае,  когда  эта  политика  не  несла  людям  ничего,  кроме  усиления
эксплуатации.
 Практически  все  документы  из  фондов  Политбюро,  Минфина  и  Госбанка,  касаю¬
щиеся  денежной  реформы,  датируются  не  ранее  8  января  1946  г.  Зверев  сообщает,  что
из-за  необходимости  соблюдения  полной  секретности  запланированного  мероприятия
документально  не  оформлялось  даже  решение  Политбюро  (декабрь  1944  г.),  на
заседании  которого  он  изложил  подробный  план  денежной  реформы.
 Предложения  министра  финансов  предусматривали  изъятие  миллиардных  денеж¬
ных  сумм  у  сельского  товаропроизводителя,  доходы  которого  квалифицировались  как
"конъюнктурные"  и,  следовательно,  незаконные  с  точки  зрения  советской  власти.  По
ориентировочным  расчетам  Минфина,  накануне  войны  денежные  остатки  городского
населения  составляли  7,3,  а  сельского  -  7  млрд  руб.  В  1945  г.  соответствующие  суммы
составляли  уже  19,5  и  34,2  млрд  руб.  В  июне  1946  г.  Зверев  представил  Сталину
проект  постановления  Совмина  СССР  о  денежной  реформе.  Ее  основные  положения
сводились  к  установлению  сроков  проведения  реформы  (4-й  квартал  1947  г.)  и  соот¬
ношения  обмена  обращающихся  денежных  знаков  на  новые  образца  1947  г.  из  рас¬
чета  "за  каждый  рубль  в  денежных  знаках  нынешнего  образца  -  20  копеек  в  денеж¬
ных  знаках  нового  образца".  Помимо  этого  предусматривалось  проведение  конверсии
государственных  займов,  распространяемых  среди  населения.  Предлагалось  также
впредь  до  проведения  денежной  реформы  прекратить  какое-либо  повышение  зара¬
ботной  платы  и  расценок,  а  также  заготовительных  цен  на  сельхозпродукты.  Одно¬
временно  с  обменом  денег  планировалось  провести  в  таком  же  соотношении  пересчет
вкладов  населения  в  сберкассах.
 Предложение  Минфина  производить  обмен  в  соотношении  5:  1  показывает,  что
реформа  должна  была  проводиться  целиком  за  счет  населения.  При  проведении
реформы  старые  деньги  обменивались  на  новые  в  соотношении  10:1,  т.е.  Сталин
решил  вдвое  увеличить  ее  бремя  для  населения.  По  данным  Госбанка,  правительству
путем  осуществления  ряда  мер  удалось  сократить  количество  денег,  находившихся  в
обращении  к  началу  реформы  с  63,4  до  43,6  млрд  руб.  Обмен  денег  проводился  на
всей  территории  СССР  с  16  по  22  декабря  1947  г.  Было  обменено  старых  денег
37,2  млрд  руб.,  около  6  млрд  руб.  погибло  в  годы  войны  и  не  было  предъявлено  к
обмену.  После  проведения  обмена,  по  сведениям  Госбанка,  на  руках  у  населения
осталось  около  4  млрд  руб.,  а  общее  количество  денег,  выпущенных  в  обращение  на
конец  1947  г.,  составляло  14  млрд  руб.
 3
 67

Итак,  государство  достигло  желанной  финансовой  стабилизации,  но  за  счет
ограбления  народа.  Общий  объем  денежной  массы  в  обращении  после  реформы  был
значительно  меньше  соответствующего  показателя  накануне  войны,  тогда  как  объем
государственного  и  кооперативного  розничного  товарооборота,  а  также  фонда  зар¬
платы  и  пенсий  были  почти  вдвое  больше,  чем  в  1940  г.  Еще  одним  значимым  для
государства  успехом,  достигнутым  за  счет  реформы,  стало  уменьшение  доли  рыноч¬
ных  доходов  в  общей  сумме  денежных  доходов  не  только  городского,  но  и  сельского
населения.  Одновременно  повысилось  значение  заработной  платы  и  других  доходов,
получаемых  населением  от  государственных  и  кооперативных  организаций.
 Однако  это  была  временная  победа  правительства.  Изъятие  у  населения  денег
привело  к  сокращению  объема  розничного  товарооборота  в  1948  г.  в  сравнении  с
предшествующим  годом.  Помимо  этого  государство  должно  было  проводить  значи¬
тельную  эмиссию,  чтобы  восполнить  необходимые  размеры  переходящих  остатков
денежных  сбережений  у  населения,  а  также  в  кассах  предприятий  и  организаций,
подвергшихся  уценке  при  проведении  реформы.  Значительной  была  эмиссия  в  1949,
1950  и  1951  гг.  (денежная  масса  в  стране  увеличилась  за  1948-1951  гг.  с  23,8  до
34,0  млрд  руб.,  т.е.  в  1,4  раза).  Свидетельством  полного  недоверия  большой  части
населения  к  финансовой  политике  правительства  служит  тот  факт,  что  после  рефор¬
мы  крупные  денежные  накопления  сельского  населения  находились  преимущественно
на  руках,  тогда  как  горожане  хранили  их  в  основном  в  сберкассах,  а  меньшую  часть  на
руках.
 Была  также  проведена  переоценка  вкладов  населения,  уменьшившая  общую  сумму
всех  вкладов  на  3,6  млрд  руб.,  которые  составили  чистый  доход  казны.  Наибольшую
выгоду  в  ходе  реформы  государство  намеревалось  получить  от  обмена  облигаций
конвертируемых  займов,  так  как  в  связи  с  выпуском  военных  займов  государственный
долг  по  займам  увеличился  с  39  до  125  млрд  руб.  Предполагалось,  что  в  результате
конверсии  общий  государственный  долг  по  всем  займам,  размещенным  по  подписке
среди  населения,  а  также  колхозов  и  кооперативных  организаций  снизится  с  158,8  до
 58,8 	млрд  руб.  Дополнительный  доход  (около  3  млрд  руб.)  принесла  государству
переоценка  счетов  кооперативных  организаций  и  колхозов.  Таким  образом,  можно  с
полным  основанием  констатировать,  что  денежная  реформа  носила  в  целом  конфис¬
кационный  характер,  ее  главное  острие  направлялось  против  частных  сельских
товаропроизводителей,  в  которых  правительство  увидело  угрозу  своему  монополь¬
ному  положению  на  внутреннем  рынке20.
 Одновременно  с  денежной  реформой  проводилась  отмена  карточной  системы.
Продовольственные  и  промышленные  товары  стали  продаваться  в  открытой  торгов¬
ле  по  единым  государственным  розничным  ценам.  Например,  цены  на  хлеб  и  крупы
устанавливались  на  10-12%  ниже  пайковых,  на  другие  продовольственные  товары  -
на  уровне  пайковых;  на  промышленные  товары  -  повышались  в  сравнении  с  пайковы¬
ми,  но  были  ниже  коммерческих  примерно  в  3  раза21.  В  дальнейшем  правительство
неоднократно  снижало  государственные  розничные  цены  на  продукты  массового
потребления.  Цены  снижались  также  в  1949-1952  гг.  Трудно  найти  какую-либо  иную
акцию  советского  правительства,  принесшую  бы  ему  столь  ощутимые  идеологические
дивиденды  у  населения  страны,  как  снижение  цен.  Именно  эта  политика,  по  мысли
советского  вождя,  должна  была  наглядно  продемонстрировать  всему  миру  неусыпную
заботу  правительства  о  повышении  жизненного  уровня  населения  СССР.
 Откуда  же  государство  брало  многомиллиардные  суммы,  чтобы  ежегодно  снижать
цены,  какой  механизм  был  приведен  в  действие?  Механизм  снижения  был  основан  на
том,  что  государство  изымало  продукцию  сельского  хозяйства  по  низким  заготови¬
тельным  ценам  через  систему  обязательных  поставок  с  колхозов  и  личных  хозяйств
граждан,  а  продавало  ее  по  относительно  высоким  розничным  ценам.  Так  достигались
сразу  несколько  целей.  Во-первых,  полученные  за  счет  труда  деревенского  населения
таким  способом  деньги  правительство  перераспределяло  в  пользу  промышленности,
что  составляло  основу  "политэкономии  социализма".  Во-вторых,  изъятие  из  деревни
 68

продуктов,  необходимых  для  пропитания  самого  сельского  населения,  заставляло  по¬
следнее  непрерывно  трудиться  в  колхозах  и  личных  хозяйствах  и  потому  гаранти¬
ровало  непрерывное  выполнение  государственных  поставок.  Понимая,  что  в  силу
жизненной  необходимости  крестьянин  вынужден  выращивать  продукцию  на  жестко
ограниченном  в  размерах  приусадебном  участке,  государство  обложило  его  сразу  дву¬
мя  налогами:  натуральным  (обязательные  поставки  мяса,  шерсти,  молока,  яиц  и  пр.)  и
денежным,  выплачиваемым  с  1939  г.  по  прогрессивным  ставкам.  С  одной  стороны,  с
отменой  карточной  системы  розничные  цены  на  сельхозпродукты  снижались,  что
влекло  за  собой  автоматическое  снижение  цен  на  колхозных  рынках,  а  с  другой  -
размеры  денежного  налогообложения  после  войны  постоянно  повышались.  Реформа
повлекла  за  собой  не  менее  чем  двукратное  снижение  рыночных  цен  на  основные
сельхозпродукты  (картофель,  мясо,  молоко).  И  каждое  последующее  снижение  госу¬
дарственных  розничных  цен  скачкообразно  понижало  цены  на  колхозных  рынках.
 Таким  образом,  "ножницы"  между  регулярным  снижением  рыночных  цен  и  столь
же  регулярным  повышением  денежных  налогов  -  механизм,  искусственно  созданный
государством,  -  приводили  к  такому  положению,  что  продажа  продуктов,  произведен¬
ных  в  личных  хозяйствах  (ее  физические  объемы),  из  года  в  год  росла.  Поскольку  в
начале  1950-х  гг.  около  четверти  всех  колхозов  страны  вообще  не  выдавали  денег  на
трудодни,  а  в  30%  колхозов  выдача  на  1  трудодень  не  превышала  40  коп.,  продажа
продуктов  на  рынке  часто  была  для  сельского  населения  единственным  способом
добывания  денег  для  уплаты  налогов  и  займов.  Следовательно,  снижение  цен  прово¬
дилось  целиком  за  счет  деревни,  за  счет  перенапряжения  сил  ее  населения  и  резкого
ухудшения  его  материального  положения.
 Снижение  цен,  при  котором  сельское  население  заведомо  ставилось  в  униженное
положение  по  отношению  к  городским  жителям,  прямо  выигрывавшим  от  этой  меры,
приводило  к  дополнительному  разобщению  советского  общества,  служило  еще  одним
доказательством  особой  государственной  политики  социального  третирования  кре¬
стьянства.
 Вся  послевоенная  советская  пропаганда  представляла  снижение  цен  как  "чистый
убыток  для  государственного  бюджета  и  чистый  выигрыш  для  населения".  Согласно
пропагандистским  установкам,  покрытие  государственных  убытков  осуществлялось
благодаря  "росту  производительности  труда,  подъему  производства  товаров  массо¬
вого  потребления,  снижению  себестоимости  продукции".  Действительно,  нельзя  пол¬
ностью  отрицать  воздействие  этих  факторов  на  снижение  цен.  В  своем  объяснении
правительство  "забыло",  однако,  указать  главный  источник  сверхдоходов  -  разницу
между  закупочными  ценами  на  товары  массового  потребления  и  сырье  для  них  и
государственными  розничными  ценами,  т.е.  ту  самую  разницу,  которая,  по  признанию
правительства,  составляла  сотни  миллиардов  рублей  и  львиную  долю  которой  оно,
пользуясь  своим  монопольным  положением  на  внутреннем  и  внешнем  рынках,
направляло  в  тяжелую  промышленность,  оставляя  лишь  незначительную  толику  на
народные  нужды.  Расчеты,  сделанные  Минфином  в  1952  г.,  показывают,  что  объем
снижения  цен  на  промтовары  за  1948-1952  гг.  составлял  ]/5  от  объема  снижения  цен
на  продовольственные  товары.  И  здесь  нужно  сделать  одно  важное  пояснение.
В  структуре  розничного  товарооборота  доход  государства  от  продажи  водки  со¬
ставлял:  в  1940  г.,  -  8,4%,  в  1947  г.  -  13,0,  в  1948  г.  -  9%.  В  то  же  время  производство
водки  за  указанные  годы  (в  млн  дкл)  составляло  соответственно:  92,4;  41,4  и  33,8.
Производство  водки  в  стране  за  1940-1948  гг.  сократилось  в  2,7  раза,  а  удельный  вес
дохода  от  ее  продажи  в  розничном  товарообороте  даже  несколько  превысил  до¬
военный  показатель.  В  послевоенный  период  в  связи  с  тем,  что  народ  стал  меньше
потреблять  водки  (увеличив  расходы  на  покупку  кондитерских  изделий,  ширпотреба  и
пр.),  произошло  снижение  цен  на  нее  на  56,7%.  Установление  размеров  снижения  цен
на  водку  стало  предметом  специального  обсуждения  на  Политбюро  в  мае  1949  г.
именно  в  связи  с  сокращением  ее  потребления.  Снижение  цен  на  алкогольные
напитки  должно  было,  по  расчетам  правительства,  увеличить  их  реализацию  в
 69

натуральном  выражении  и  тем  компенсировать  снижение  цены.  За  1947-1949  гг.
производство  водки  в  СССР  увеличилось  с  41,4  до  60,0  млн  дкл,  т.е.  почти  в  1,5  раза,  а
цена  0,5  л  водки  снизилась  с  60  до  30  руб.  Так  государство,  стремясь  сохранить
бездефицитный  бюджет,  спаивало  народ.  И  это  была  еще  одна  "тайна"  советской
экономики,  о  которой  не  любила  распространяться  советская  пропаганда.
 В  отечественной  экономической  литературе  денежной  реформе  1947  г.  дана,  на
наш  взгляд,  завышенная  оценка22.  Это  происходит  потому,  что  анализ  проблемы  про¬
водится  без  учета  действительных  целей  экономической  политики  Сталина.  Мы  пока¬
зали  прямую  зависимость  между  снижением  цен,  осуществляемым  правительством
целиком  за  счет  сельского  товаропроизводителя,  и  стабильностью  советского  рубля.
Денежная  реформа  нанесла  сильный  удар  по  рыночным  отношениям.  В  военные  годы
общий  денежный  оборот  колхозного  рынка  вырос  в  7  раз  в  сравнении  с  довоенным  и
в  1,7  раза  превзошел  государственный  розничный  товарооборот.  Масштабы  ры¬
ночной  торговли  были  столь  велики  и  всеобъемлющи,  что  целиком  опровергали
мнение  о  советской  экономике  как  основанной  на  "социалистической  системе
хозяйства  и  социалистической  собственности  на  орудия  и  средства  производства"
(ст.  4  Конституции  СССР  1936  г.).  Именно  в  ответственные  исторические  моменты
социальная  система  и  соответствующий  ей  экономический  базис  демонстрируют
максимум  возможностей.  Из  приведенных  нами  цифр  видно,  что  не  социалистический,
а  частный  сектор  вышел  на  первое  место  по  обеспечению  населения  потреби¬
тельскими  товарами  в  годы  войны.  Войну  выиграли  не  благодаря  колхозам,  а  добывая
пропитание  с  личных  огородов.  Государство  мирилось  с  рынком  как  с  неизбежным
злом  и  делало  это  только  потому,  что  война  наглядно  продемонстрировала  прави¬
тельству  ненадежность  общественных  хозяйств  как  основного  продовольственного
базиса  страны.  Отсюда  же  -  страх  перед  рынком,  стремление  быстрее  обуздать  его,
что  и  проявилось  в  послевоенной  политике  государства  во  время  проведения
денежной  реформы  и  последующего  снижения  цен.  Рынок  побороли,  но  росла  и
эмиссия,  причины  которой  виделись  правительству  в  "невыполнении  плана  роз¬
ничного  товарооборота  и  превышении  фонда  зарплаты".  Снижение  цен  -  это  также
попытка  государства  стимулировать  розничный  товарооборот,  но  денежные  доходы
населения  были  столь  незначительны,  что  люди  были  вынуждены  сознательно
ограничивать  потребление.  Это  несоответствие  между  производством  и  потреб¬
лением,  а  точнее,  стремление  государства  создать  производство  почти  без  потреб¬
ления  было  еще  одной  ахиллесовой  пятой  советской  экономики.
 В  подтверждение  приведу  несколько  характерных  примеров.  Согласно  бюджетным
обследованиям,  семьи  рабочих  Москвы  -  "витрины"  достижений  социалистического
общественного  строя  и  до  войны,  и  после  нее  по  многим  важнейшим  продуктам
питания  (мясо,  рыба,  сахар,  овощи)  едва  получали  половину  полагающейся  физио¬
логической  нормы  потребления.  А  ведь  ЦСУ  в  бюджетных  обследованиях  учитывало
не  только  продукты,  купленные  в  государственной  и  кооперативной  торговле,  на
колхозном  рынке,  но  и  те,  что  были  получены  рабочей  семьей  от  личного  хозяйства
(огорода).  Речь,  следовательно,  идет  о  максимуме  всех  поступлений  продуктов.
Наибольший  удельный  вес  в  продуктовой  "корзине"  рабочей  семьи  занимали  хлеб  и
картофель.  И  если  потребление  хлеба  несколько  снизилось  в  1950  г.  в  сравнении  с
довоенным,  то,  наоборот,  потребление  малопитательного,  но  зато  дешевого  карто¬
феля  возросло  на  треть.  Наряду  с  хлебом,  это  был  продукт,  потребление  которого
превышало  физиологическую  норму.  По  расчетам  Минфина  СССР,  прожиточный
минимум  в  Москве  осенью  1948  г.  составлял  1933  руб.  (на  человека  в  месяц),  в  том
числе:  продукты  -  946  руб.,  одежда  -  728,  жилье  -  98,  прочие  расходы  -  160  руб.  Такой
среднемесячной  зарплаты,  которая  бы  обеспечивала  прожиточный  минимум,  в  СССР
не  имел  в  те  годы  ни  один  даже  самый  высокооплачиваемый  рабочий.  В  Вашингтоне
в  1948  г.  соответствующий  показатель  составлял  251  долл.
 Как  же  государство  распоряжалось  средствами,  полученными  в  результате  труда
миллионов  людей?  Финансовая  стабилизация,  достигнутая  в  ходе  проведения  денеж¬
 70

ной  реформы,  создала  необходимые  условия  для  ускоренного  восстановления  и  разви¬
тия  промышленности.  Об  этом  убедительно  свидетельствует  расходная  часть  госу¬
дарственного  бюджета  СССР  за  рассматриваемый  период.  Финансирование  народного
хозяйства  составляло  (в  млрд  руб.):  в  1940  г.  -  58,3;  в  1945  г.  -  71,8;  в  1948  г.  -  149,6  и  в
1952  г.  -  179,2.  Военные  расходы  за  эти  годы  составляли  соответственно:
 57,8 	млрд  руб.;  143,1;  66,3  и  112,3  млрд  руб.  Однако  из-за  засекреченности  необхо¬
димых  данных  и  отсутствия  научно  апробированных  методик  до  настоящего  времени
остается  открытым  вопрос,  как  выделить  и  выразить  в  стоимостных  и  натуральных
величинах  гражданскую  и  военную  продукцию.  Если  учесть,  что  значительная  часть
отраслей  народного  хозяйства  была  непосредственно  связана  с  развитием  военно-
промышленного  комплекса,  то  получится,  что  действительные  расходы  на  оборону
были  значительно  больше  тех,  которые  учитывались  в  государственном  бюджете  по
графе  "военные  расходы".  Как  видно  из  приведенных  данных,  расходы  на  народное
хозяйство  значительно  увеличились  после  реформы  1947  г.,  т.е.  именно  промышлен¬
ность  получила  многомиллиардные  суммы,  выкачанные  из  народа  с  помощью  денеж¬
ной  реформы.  В  связи  с  завершением  войны  и  переводом  народного  хозяйства  на  мир¬
ные  рельсы  резко  сократились  огромные  военные  расходы.  Так,  за  1944-1946  гг.  объ¬
ем  производимой  военной  продукции  сократился  на  59,5  млрд  руб.,  а  объем  гражданс¬
кой  продукции  за  эти  же  годы  вырос  на  21,3  млрд  руб.  Однако  этот  рост  не  смог  ком¬
пенсировать  свертывания  производства  военной  продукции,  в  результате  чего  про¬
изошло  общее  снижение  уровня  промышленного  производства  в  1945-1946  гг.  В  пос¬
ледующие  годы  в  связи  с  разгаром  "холодной  войны"  и  разработкой  новых  видов  ору¬
жия,  требующих  колоссальных  материальных,  людских  и  денежных  ресурсов,
расходы  на  оборону  за  1948-1952  гг.  выросли  почти  вдвое.
 С  46  до  123  млрд  руб.  увеличилось  за  1945-1952  гг.  финансирование  социально¬
культурных  мероприятий,  но  в  отдельные  годы  ассигнования  по  этой  статье  бюджета
производились  в  меньших  размерах,  чем  были  установлены  плановыми  показателями.
Так,  проект  бюджета  на  1951  г..,  направленный  на  рассмотрение  Сталину,  предусмат¬
ривал  увеличение  финансирования  просвещения,  искусства,  социального  обеспечения
и  других  культурных  мероприятий  на  6%  по  сравнению  с  предшествующим  годом,  а
обороны  -  на  23%.  Непрерывно  росли  в  послевоенный  период  расходы  на  содержание
органов  управления,  суда,  прокуратуры,  МВД  и  МТБ.  В  1952  г.  они  составили  35,5
млрд  руб.
 Распределение  бюджетных  средств  соответствовало  послевоенной  стратегии  со¬
ветского  руководства,  претензиям  СССР  на  роль  одного  из  мировых  лидеров.  Однако
экономические  возможности  нашей  страны  не  могли  в  этот  период  обеспечить
потребности  такого  курса.  Советская  экономическая  модель,  основанная  преимущест¬
венно  на  малопроизводительном  ручном  труде23,  жестком  государственном  контроле
за  всеми  сферами  производства,  принудительном  свертывании  рыночной  торговли  и
жестком  контроле  за  ценообразованием,  рано  или  поздно  должна  была  исчерпать
себя.  Главное  же  заключалось  в  том,  что  основная  часть  доходных  статей  бюджета
представляла  собой  прямые  и  косвенные  налоги  с  населения,  что  резко  понижало
уровень  потребления  в  СССР,  не  позволяло  широко  использовать  материальные  сти¬
мулы  к  труду  и,  в  конечном  счете,  обрекало  нашу  экономику  на  низкую  эффек¬
тивность  по  сравнению  с  западной.
 Главный  источник  доходов  госбюджета  -  налог  с  оборота  -  в  1940  г.  составлял
105,9  млрд  руб.  (вся  доходная  часть  бюджета  -  180,2  млрд  руб.),  в  1952  г.  -
248,6  млрд  руб.  при  общем  доходе  бюджета  в  496,8  млрд  руб.
 Возросли  не  только  прямые  налоги  с  населения  (подоходный,  сельскохозяйст¬
венный,  налог  на  холостяков),  но  и  так  называемые  добровольные  платежи  -  госзай¬
мы,  распространяемые  среди  граждан  в  принудительном  порядке.  За  1940-1952  гг.
общая  сумма  налогов  с  населения  и  госзаймов  выросла  с  20,9  до  90,3  млрд  руб.,  т.е.
более  чем  в  4  раза.
 Неудивительно,  что  реальные  размеры  заработной  платы  большинства  горожан
 71

были  низкими.  По  сведениям  ЦСУ  СССР,  за  июнь  1946  г.  полностью  получили  зара¬
ботную  плату  24  млн  рабочих  и  служащих  страны  из  30,6  млн,  числившихся  в  1946  г.
во  всех  отраслях  народного  хозяйства.  Из  этого  числа  5,6%  получили  до  100  руб.
(учитывался  фактический  размер  оплаты,  а  не  ставки  или  оклад);  9,2%  -  от  101  до  150
руб.;  10,7%  -  от  151  до  200  руб.;  8,8%  -  от  201  до  250  и  8,7%  -  от  251  до  300  руб.  Летом
1946  г.  стоимость  месячного  продовольственного  пайка  составляла  в  среднем:  для
рабочего  Москвы  -  116  руб.,  рабочего-угольщика,  питающегося  по  повышенным
нормам,  -  206  руб.,  инженерно-технического  работника  -  136  руб.  Следовательно,
почти  40%  рабочих  и  служащих  страны  имели  такой  фактический  месячный  за¬
работок,  из  которого  половина  и  более  должна  была  пойти  на  оплату  питания  по
самому  необходимому  для  человека  минимуму.  Я  не  имею  в  виду  тех,  чей  заработок
составлял  менее  100  руб.  в  месяц.  Лишь  треть  рабочих  и  служащих  страны  получали  в
этот  период  от  300  до  600  руб.  Еще  ниже  была  оплата  труда  сельских  тружеников24,
которая  как  уже  отмечалось,  не  была  гарантированной.
 Важно  понять,  что  низкая  оплата  труда  в  СССР  и  тяжелые  материальные  условия
жизни  -  это  не  только  плата  за  нарушение  экономических  законов  (в  частности,  прин¬
ципа  материальной  заинтересованности  производителя),  но  еще  и  особая  правительст¬
венная  политика,  из-за  которой  народные  массы  были  поставлены  в  особые  условия
выживания.  Государству,  если  судить  о  его  экономической  политике  по  результатам,
выгодно  такое  состояние  общества,  потому  что  озабоченное  только  выживанием,  это
общество  не  способно  думать  о  чем-либо  еще.  Задача  партийной  идеологии  -  не  дать
массам  понять,  что  тяжелые  условия  жизни  созданы  для  них  искусственно,  чтобы
сделать  "индустриального  бойца"  подвластным  воле  верхов.  Но  там,  где  низкий  уро¬
вень  потребления  является  нормой  для  большинства  населения  страны,  там  произ¬
водство  также  испытывает  застой,  даже  если  его  отрасли  развиваются.  Именно  сфера
потребления,  этот  "остаток",  которому  государство  уделяло  минимум  внимания  и
средств,  все  время  подводил  социалистических  стратегов,  проводивших  линию  на
уравнительное  потребление.
 Экономическая  политика  государства  прямым  образом  отразилась  на  народонасе¬
лении  страны.  Численность  населения  СССР  изменялась  следующим  образом  (млн.
человек  на  начало  года):  1941  г.  -  198,8;  1946  г.  -  170,6;  1950  г.  -  178,5  и  1953  г.  -  188,0.
Безусловно,  огромные  потери  в  войне  сказались  на  послевоенном  демографическом
развитии  СССР.  Но  не  только  они.  Не  меньшее  влияние  на  численность  населения
оказывала  государственная  политика.  Так,  ежегодный  естественный  прирост  сельс¬
кого  населения  до  войны  значительно  превосходил  соответствующий  показатель  в
городах.  Та  же  тенденция,  хотя  и  в  меньших  размерах,  сохранилась  и  в  послевоенные
годы.  При  этом  численность  городского  населения  СССР  выросла  за  1946-1953  гг.  с
58  до  80,2  млн  человек,  а  сельского  сократилась  с  112,5  до  107,8  млн  человек.  Главная
причина  заключалась  в  том,  что  подавляющая  часть  подрастающего  поколения  убе¬
гала  из  деревень  в  города.  Использовались  любые  способы,  позволяющие  преодолеть
паспортные  ограничения:  уход  по  оргнабору,  отъезд  на  учебу,  служба  в  армии,
замужество  и  пр.  Особенно  усиливалось  бегство  в  те  годы,  когда  деревня  испытывала
усиление  государственного  гнета.
 Отрицательно  сказывался  на  демографической  ситуации  в  стране  голод,  начавший¬
ся  с  засухи  1946  г.  и  продолжавшийся  до  1948  г.25  Прямые  потери  от  голода  в  1947  г.
составили  770,7  тыс.  человек26.  В  наибольшей  степени  увеличение  числа  умерших  в
первый  после  засухи  год  по  сравнению  с  1946  г.  наблюдалось  в  Молдавии,  на  Украине
и  в  некоторых  регионах  РСФСР.  Среди  них:  Астраханская,  Воронежская,  Ростовская,
Грозненская,  Курская,  Вологодская,  Крымская,  Читинская,  Челябинская,  Ярославс¬
кая,  Кемеровская,  Иркутская  обл.,  Краснодарский  и  Алтайский  края,  а  также  Бурят-
Монгольская  и  Башкирская  АССР.  Мы  перечислили  только  те  районы,  в  которых
статорганы  зафиксировали  в  1947  г.  резкий  рост  -  в  1,5  раза  и  более  -  количества
смертей  по  сравнению  с  1946  г.  Указанная  территория  значительно  превышала  ту,
где,  согласно  официальным  правительственным  сводкам,  в  1946  г.  разразилась  засуха.
 72

А  это  значит,  что  отнюдь  не  погодные  условия  унесли  жизни  сотен  людей.  Вина  за
это  в  большей  степени  лежит  на  властях,  не  позаботившихся  вовремя  о  про¬
довольственном  обеспечении  населения  голодающих  районов27.
 Курс  партии  на  первоочередное  восстановление  промышленности,  лучшие  условия
городской  жизни  в  сравнении  с  сельской  -  гарантированный  заработок,  карточное
снабжение,  а  также  возможности  получения  высшего  образования  и  большей  со¬
циальной  продвижки  -  вот  факторы,  способствовавшие  более  быстрому  восстанов¬
лению  и  росту  численности  городского  населения  в  сравнении  с  сельским.
 Для  сталинского  руководства  ценность  представляли  не  те  сотни  тысяч  и  миллионы
людей,  ставшие  непосредственными  жертвами  непосильного  для  многих  восстанов¬
ления  народного  хозяйства,  а  тот  факт,  что,  несмотря  на  все  понесенные  в  послевоен¬
ные  годы  жертвы,  численность  населения  СССР  медленно,  но  неуклонно  росла.  Одна¬
ко  две  "жатвы  смерти"  -  война  и  послевоенный  голод  -  подорвали  жизненные  силы
страны,  и  народ  так  до  конца  и  не  оправился  от  этих  потрясений.
 Как  показывает  проведенный  анализ,  истинная  цель  советской  послевоенной  поли¬
тики  состояла  в  распространении  влияния  советской  системы,  советского  обществен¬
ного  строя  на  весь  мир.  Экономическая  база  СССР  должна  была  позволить  достигнуть
ее  в  реальной  исторической  перспективе.  Отсюда  задача  первоочередного  развития
военно-промышленного  комплекса,  тройного  увеличения  довоенного  уровня  про¬
мышленного  производства,  накопление  огромных  материальных  ресурсов  на  случай
новой  мировой  войны.  Для  народа  реализация  целей  советской  верхушки  обернулась
голодной  смертью  сотен  тысяч  людей,  резким  падением  уровня  жизни.
 Подведем  некоторые  итоги.  Показатели  промышленного  развития  -  суть  символы
общественного  прогресса  страны,  но  только  в  том  случае,  если  существует  прямая
связь  между  целями  общества  -  отдельного  трудового  коллектива  -  индивидуума.  Мо¬
жем  ли  мы  утверждать,  основываясь  на  приведенных  фактах,  что  такая  связь  сущест¬
вовала  в  Советском  Союзе  после  Второй  мировой  войны  даже  с  учетом  победы,  на
время  объединившей  советское  общество?
 Город  и  деревня  по-прежнему  продолжали  быть  насильственно  разделены:  непрео¬
долимым  барьером  для  многих  сельских  жителей  на  пути  в  лучшую,  городскую  жизнь
стали  незыблемые  нормы  паспортного  законодательства.  Характерным  штрихом
политики  в  этой  области  явилось  отклонение  в  1949  г.  на  Бюро  Совмина  СССР
предложения  МВД  о  распространении  паспортной  системы  на  сельское  население28.
 Своей  ценовой  политикой  государство  разоряло  деревню,  заставляло  ее  нести
основную  тяжесть  налогового  гнета  для  реализации  экономической  идефикс  -  перво¬
очередного  развития  тяжелой  промышленности.  В  этом  видятся  нам  главные  истоки
медленного,  но  неотвратимого  упадка  села,  превращение  земледельца  в  наемного
рабочего  с  "пролетарской"  психологией.  Принудительное  снижение  цен  на  товары
массового  спроса  -  это  сверхэксплуатация  деревенских  жителей  для  получения  го¬
сударством  сверхприбылей,  изъятых  без  каких-либо,  пусть  даже  минимальных,  госу¬
дарственных  капвложений,  одним  росчерком  пера  Сталина.  Это  также  дополни¬
тельное  разделение  советского  общества,  потому  что  то,  что  для  сельчан  было  бедой,
для  горожан  -  благом.  Пока  существовала  экономическая  модель,  основанная  на
сверхэксплуатации  и  сверхприбылях,  до  тех  пор  продолжался  экономический  рост
страны.  Исчерпалась  до  дна  человеческая  энергия  села  -  рухнула  и  советская  эко¬
номика.  Неразрешенность  аграрно-крестьянского  вопроса  в  России  советскими  мето¬
дами  -  один  из  главных  факторов  распада  СССР.
 Подобно  тому  как  отсутствовала  связь  между  целями  городского  и  сельского
населения,  не  было  ее  и  между  целями  трудового  коллектива  и  индивидуума.  В  кол¬
хозе  оплата  труда  колхозника  прямо  не  зависела  от  результатов,  достигнутых  общест¬
венным  хозяйством.  Более  того,  как  показала  послевоенная  практика,  передовые  кол¬
хозы  зерновых  районов  страны  после  выполнения  государственных  планов  получали
повышенные  дополнительные  задания,  что  вело  к  обнищанию  этих  хозяйств29.  И  в
промышленности  оплата  труда  ее  работников  не  была  связана  с  конечными  резуль¬
 73

татами  деятельности  отдельного  предприятия,  поскольку,  как  уже  отмечалось,  до¬
ходы  всех  предприятий  социалистического  сектора  изымались  государством  через
налог  с  оборота,  размер  которого  устанавливался  им  произвольно.  Помимо  этого  раз¬
ница  в  уровне  оплаты  рабочих  одной  квалификации,  занятых  в  разных  отраслях
народного  хозяйства,  зачастую  была  более  существенной,  чем  в  оплате  труда  рабочих
разной  квалификации  внутри  одной  отрасли.  Подобным  способом  государство  искус¬
ственно  поддерживало  уравнительное  соотношение  в  оплате  труда,  чтобы  можно
было  дополнительно  регулировать  рабочие  потоки,  направляя  их  в  трудонедос¬
таточные  отрасли  народного  хозяйства  с  тяжелыми  условиями  производства.  Уравни¬
ловка  в  оплате  вела  к  такой  же  уравниловке  в  потреблении  и  в  целом  способствовала
закреплению  в  общественном  сознании  достаточно  устойчивых  представлений  о  спра¬
ведливости  общественного  строя  в  СССР.
 Как  показывают  современные  исследования,  при  отсутствии  в  Советском  Союзе
специальных  институтов  гражданского  общества,  позволяющих  цивилизованно  разре¬
шать  социальные  конфликты  между  властью  и  народом,  роль  подобных  регуляторов
выполняли  различные  формы  стихийного  протеста  населения30.  В  послевоенный  пе¬
риод,  учитывая  масштабы  и  тяжесть  сталинских  репрессий  против  всех  социальных
слоев  страны,  главной  его  формой  стало  отрицательное  отношение  к  общественному
труду,  выраженное  преимущественно  в  форме  прогулов,  опозданий  на  работу,  низкой
трудовой  дисциплины,  уклонения  от  колхозных  работ.  Сопротивление  носило,  как
правило,  пассивный  характер,  открытые  формы  были  крайне  редки,  они  подавлялись
быстро  и  с  чрезвычайной  жестокостью.  О  принудительном  характере  труда  в  СССР
свидетельствуют  следующие  данные:  в  1950  г.,  по  сведениям  ЦСУ  СССР,  самовольно
оставили  работу  в  промышленности  и  строительстве  321,7  тыс.  человек  и  совершили
прогул  869,8  тыс.  В  среднем  в  промышленности,  строительстве  и  железнодорожном
транспорте  текучесть  кадров  составила  за  4-ю  пятилетку  10-16%31.  Сходное  поло¬
жение  наблюдалось  в  деревне:  в  1946  г.  не  выработали  минимума  трудодней  18,4%
всего  трудоспособного  колхозного  населения  страны.  И  это  несмотря  на  то,  что  после
войны  сохранилось  антинародное  трудовое  законодательство  военного  времени.  При¬
веденные  цифры  опровергают  расхожее  мнение  о  трудовом  энтузиазме  советских
людей  после  войны,  связанном  с  настроением  победителей.  Следует  также  помнить,
что  в  начале  1950-х  гг.  в  СССР  числилось  около  2,5  млн  заключенных  и  2,8  млн
спецпоселенцев.  Общая  вовлеченность  лагерного  населения  в  "общественно-полез¬
ный  труд"  была  много  выше,  чем  у  гражданского.  Советская  модель  экономического
развития  основывалась  на  принудительном  труде,  что  в  первую  очередь  определяло
ее  низкую  эффективность.
 Послевоенный  рост  промышленности,  о  котором  наша  пропаганда  сообщала  как
об  очередном  успехе  советской  экономической  политики,  не  привел  ни  к  каким  струк¬
турным  изменениям  ни  в  экономике,  ни  в  обществе.  Успешная  реализация  атомного
проекта  ложилась  тяжелым  бременем  на  неэффективную  советскую  экономику,  еще
более  усугубляла  разрыв  между  военно-промышленным  комплексом  и  гражданскими
отраслями.  Система  управления  экономикой,  самих  экономических  институтов  после
войны  росла  и  усложнялась,  но  это  не  помешало  СССР  "проспать"  научно-техничес¬
кую  революцию32.  Желанная  цель  советской  экономики  -  догнать  передовые  страны
в  области  высоких  технологий  -  оказалась  недостижимой.  Все  технические  новинки
внедрялись  в  промышленное  производство  максимально  медленно  и  при  макси¬
мальных  социальных  затратах.  Высокотехнологичные  отрасли  и  предприятия  сосу¬
ществовали  с  архаичным  производством,  что  оказывало  непрерывное  давление  на
сами  основы  отечественной  экономики.  Низкий  профессиональный  уровень  рабочих,
преобладание  ручного  труда,  нищенская  зарплата  -  таковы  характерные  черты
"скупой"  экономики  или,  по  меткому  выражению  выдающегося  французского  эконо¬
миста  Ф.  Перру,  экономики  "ничто  за  ничто".  Сталин  достиг  предела,  решая  неот¬
ложные  задачи  экономической  политики  целиком  и  полностью  внеэкономическими
методами.
 74

Примечания
 1 	А  б  а  л  к  и  н  Л.И.  и  др.  Вопросы  экономической  политики  КПСС  на  современном  этапе,  М.,  1971.
С.  6.  Эта  работа  -  одна  из  немногих  на  данную  тему,  поскольку  большая  часть  трудов  экономистов
раскрывает  историю  экономики  или  историю  экономических  учений.  Большинство  экономистов  под  эко¬
номической  политикой  понимают  определенную  степень  воздействия  государства  на  экономику.  При  этом,
как  правило,  во  многих  работах  отсутствует  конкретный  анализ  целей  и  результатов  экономической  поли¬
тики.  Эта  черта  присуща  и  историческим  исследованиям.  Назовем  еще  одну  особенность,  подмеченную
современными  учеными:  если  западные  экономисты  в  основание  своих  общетеоретических  построений
закладывали  "реально  функционирующие  экономики",  то  советские  поступали  противоположным  образом
-  реальная  экономика  России  "подтягивалась"  под  доктринальные  установки.  В  целом  это  "наследие"  не
изжило  себя  и  сегодня.  По  данному  вопросу  см.:  Р  я  з  а  н  о  в  В.Т.  Экономическое  развитие  России:  рефор¬
мы  и  российское  хозяйство  в  Х1Х-ХХ  веках.  М.,  1998;  К  у  д  р  о  в  В.М.  Советская  экономика  в  ретро¬
спективе:  опыт  переосмысления.  М.,  1997  и  др.
 2 	Курс  переходной  экономики  /  Под  ред.  Л.И.  Абалкина.  М.,  1997.  С.  39.
 3 	Там  же.  С.  6,  79,  117  и  др.
 4 	См.:  Попов  В.П.  Российская  деревня  после  войны  (июнь  1945  -  март  1953).  М.,  1993;  его  же.
Государственный  террор  в  советской  России  //  Отечественные  архивы.  1992.  №  2.  С.  20-31;  его  же.
Голод  и  государственная  политика  (1946-1947  гг.)  //  Там  же.  1992.  №  6.  С.  36-60;  его  же.  Паспортная
система  в  СССР.  1932-1976  //  Социологические  исследования.  1995.  №  8,  9;  е  г  о  же.  Региональные
особенности  демографического  положения  РСФСР  в  40-е  годы  //  Там  же.  1995.  №  12;  1996.  №  3,  4;  е  г  о
ж  е.  Советские  лидеры  об  экономических  проблемах  социализма  //  Власть  и  общество  России.  XX  век.  М.;
Тамбов,  1999.  С.  341-352;  его  же.  Экономическая  политика  советского  государства.  1946-1953  гг.  М.;
Тамбов,  2000.
 5 	Совещания  Коминформа,  1947,  1948,  1949.  Документы  и  материалы.  М.,  1998.  С.  26,  33,  379  и  др.
 6 	Заседания  Верховного  совета  СССР  (первая  сессия).  12-19  марта  1946  г.  Стенографический  отчет.  М.,
1946.  С.  359-361.
 7 	РГАСПИ,  ф.  558,  оп.  11,  д.  1127,  л.  18-23.
 8 	Там  же,  оп.  3,  д.  346,  л.  1-24.
 9 	В  1950  г.  Госплан  СССР  по  заданию  правительства  проверил  сообщение  ЦСУ  о  том,  что  "про¬
мышленность  СССР  досрочно  за  4  года  и  3  месяца  выполнила  пятилетний  план  по  валовой  продукции  про¬
мышленности".  Госплан  пришел  к  выводу,  что  по  основным  отраслям  тяжелой,  легкой  и  пищевой  промыш¬
ленности  объем  валовой  продукции,  намеченный  расчетами  пятилетнего  плана  на  1950  г.,  составил  91,6%
от  плановых  заданий,  а  по  прочим  министерствам  и  ведомствам  был  превзойден  на  28,6%.
 10 	В  январе  1953  г.  Сталин  получил  от  ЦСУ  справку  о  ходе  выполнения  директив  по  5-му  пятилетнему
плану.  По  ряду  важнейших  отраслей  народного  хозяйства  (производство  чугуна,  стали,  проката,  электро¬
энергии)  среднегодовые  темпы  прироста  опережали  плановые.  Значительное  невыполнение  плановых
заданий  наблюдалось  в  производстве  крупных  металлорежущих  станков,  а  также  в  производстве  зерновых
и  мяса,  т.е.  сохранялось  технологическое  отставание  Советского  Союза  от  западных  стран  и  столь  же
хроническое  отставание  в  производстве  продуктов  питания.  См.:  АП  РФ,  ф.  3,  оп.  54,  д.  106,  л.  169-174.
 11 	В  экземпляре  В.М.  Молотова  доклада  Н.С.  Хрущева  "О  культе  личности  и  его  последствиях"  при¬
веденная  нами  цитата  подчеркнута  им  несколько  раз,  что  подтверждает  острую  реакцию  сталинских
сподвижников  на  отведенную  им  роль  статистов.  См.:  РГАСПИ,  ф.  82.  оп.  2.  д.  164,  л.  25.
 12 	Там  же,  ф.  558,  оп.  11,  д.  123,  л.  10-11.  Еще  в  1915  г.  В.И.  Ленин  следующим  образом  разъяснял  лозунг
"Соединенных  Штатов  Европы"  в  связи  с  острой  дискуссией  по  этому  вопросу,  развернувшейся  на
конференции  заграничных  секций  РСДРП:  "Соединенные  Штаты  Европы,  при  капитализме,  равняются
соглашению  о  дележе  колоний  (...)  При  капитализме  невозможен  равномерный  рост  экономического
развития  отдельных  хозяйств  и  отдельных  государств  (...)  Конечно,  возможны  временные  соглашения
между  капиталистами  и  между  державами.  В  этом  смысле  возможны  и  Соединенные  Штаты  Европы,  как
соглашения  европейских  капиталистов...  о  чем?  Только  о  том,  как  бы  сообща  давить  социализм  в  Европе"
(Ленин  В.И.  ПСС.  Т.  26.  С.  353-354).  Как  видно  из  приведенных  цитат,  оба  вождя,  каждый  в
конкретной  исторической  ситуации,  рассматривали  экономический  союз  капиталистических  держав  как
средство  подавления  социализма.  Сталин,  безусловно,  учитывал  призыв  Черчилля  к  созданию  после  войны
"братского  союза  англоязычных  народов"  (выражение  из  его  фултонской  речи),  острие  которого  было
направлено  против  СССР,  подготовку  США  плана  Маршалла,  который  под  видом  экономической  помощи
Европе  создавал  мощный  бастион  против  "советского  экспансионизма",  другие  внешнеполитические  шаги
ведущих  западных  держав.  "Холодная  война"  вовлекала  в  свою  орбиту  все  ббльшее  число  участников,  что,
видимо,  дало  Сталину  основание  говорить  о  "мировом  правительстве".
 13 	РГАСПИ,  ф.  558,  оп.  11,д.  123,  л.  34.
 14 	Об  этом  см.:  Попов  В.П.  Советские  лидеры  об  экономических  проблемах  социализма.  С.  341-352.
 75

15 	Там  же.  С.  347.
 16 	В  январе  1953  г.  по  заданию  Сталина  Н.С.  Хрущев  и  Д.Т.  Шепилов  дали  свое  заключение  на  письмо
Л.Д.  Ярошенко  в  Президиум  ЦК  КПСС  от  20  декабря  1952  г.,  в  котором  автор  пытался  отстоять  свои
взгляды,  высказанные  в  ходе  дискуссии  и  раскритикованные  Сталиным.  Оба  рецензента  определили  пози¬
цию  Ярошенко  как  "антипартийную",  он  был  исключен  из  партии  и  за  отказ  "раскрыть  свои
антипартийные  связи"  арестован  по  специальному  решению  Бюро  Президиума  ЦК.
 17 	М  и  к  о  я  н  А.И.  Так  было.  Размышления  о  минувшем.  М.,  1999.  С.  569-572.
 18 	АП  РФ,  ф.  45,  оп.  1,  д.  148,  л.  163.
 19 	3  в  е  р  е  в  А.Г.  Записки  министра.  М.,  1973.  С.  231-233.
 20 	См.  доклад  Зверева  Сталину  об  итогах  денежной  реформы:  АП  РФ,  ф.  3,  оп.  39,  д.  19,  л.  65-84.
 21 	Следует  учитывать,  что  еще  в  1946  г.  в  связи  с  засухой  правительство  резко  повысило  пайковые  цены
на  продукты  и  промтовары.  Так,  цена  на  ржаной  хлеб  выросла  с  1,10  до  3,40  руб.  за  1  кг,  мяса  -  с  12  до  30,
сахара  с  6  до  12  руб.  Одновременно  были  несколько  снижены  высокие  коммерческие  цены,  что  всячески
восхвалялось  пропагандой.  Однако  основная  масса  населения  отоваривала  свои  карточки  по  пайковым
ценам,  которые  существенно  выросли.  Чтобы  компенсировать  людям  повышение  цен,  была  повышена
зарплата.  И  здесь  государство  оказалось  в  выигрыше:  доходы  от  повышения  цен  на  товары,  продаваемые
по  карточкам,  должны  были  составить  в  год  65  млрд  руб.,  а  расходы  на  повышение  зарплаты  рабочим  и
служащим  -  43  млрд  руб.  См.:  АП  РФ,  ф.  3,  оп.  43,  д.  72,  л.  24.
 22 	См.,  напр.:  Рязанов  В.Т.  Указ.  соч.  С.  46-47.
 23 	По  данным  ЦСУ  СССР,  в  1947  г.  из  5,1  млн  учтенных  промышленно-производственных  рабочих  3,2
млн  человек  или  63%  ко  всей  численности  были  заняты  только  ручным  трудом.  Еще  более  высоким  (до
86%)  было  применение  ручного  труда  на  строительных  и  монтажных  работах.
 24 	В  1950  г.  (спустя  5  лет  после  окончания  войны)  до  половины  всех  колхозов  страны  выдавали  на  1
трудодень  не  более  1  кг  зерна;  около  четверти  -  вообще  не  выплачивали  деньги  на  трудодни,  а  30%
колхозов  выдавали  на  трудодень  не  более  40  коп.  Рост  налогов  на  личные  хозяйства  колхозников  уве¬
личивал  число  недоимщиков;  значительная  часть  недоимок  числилась  за  семьями  вдов  и  хозяйствами  пре¬
старелых.
 25 	О  влиянии  голода  на  демографическое  развитие  Российской  Федерации  см.:  Попов  В.П.  Причины
сокращения  численности  населения  РСФСР  после  Великой  Отечественной  войны  //  Социологические
исследования.  1994.  №  10.  С.  76-94;  его  же.  Региональные  особенности  демографического  положения
РСФСР  в  40-е  годы.
 26 	Наши  сведения  корректируют  оценки  некоторых  современных  историков,  которые  полагают,  что  в
СССР  "с  1946  г.  по  1948  г.  включительно  от  голода  и  вызванных  им  болезней,  в  том  числе  эпидемий  тифа,
погибло  около  2-х  млн  человек".  См.:  Зима  В.Ф.  Голод  в  СССР  1946-1947  годов.  М.,  1996.  С.  11.
 27 	За  1946-1950  гг.  государственный  резерв  хлеба  в  стране  вырос  с  10  до  21  млн  т.  Выросли  и  урожаи,
однако  сократилась  доля  зерна,  идущего  на  оплату  труда  колхозников.  За  1946-1950  гг.  из  страны  на
экспорт  ушло  около  10  млн  т  зерна,  чего  вполне  хватило  бы,  чтобы  избавить  от  голода  миллионы
собственных  граждан.  См.:  Отечественная  история.  2000.  №  2.  С.  58,  63.
 28 	С  учетом  задач,  стоящих  перед  МВД,  переход  к  сплошной  паспортизации  взрослого  населения  страны
сулил  немалые  выгоды,  в  первую  очередь  с  точки  зрения  более  полного  контроля  за  жизнью  каждого
члена  общества.  Интересы  советского  государства,  озабоченного  тем,  чтобы  "держать  и  не  пущать"
сельское  население  в  город  из-за  острой  нехватки  трудовых  ресурсов  в  деревне,  требовали  сохранения
прежней  системы.  И  с  позиций  управления  следовало  оставить  все  как  было,  поскольку  управлять
разделенным  обществом  легче,  чем  единым.
 29 	Если  в  1945-1950  гг.  по  СССР  в  целом  лишь  половина  всех  колхозов  выполняла  государственные
планы  поставок  хлеба,  то  в  зерновых  районах  (на  Алтае,  Кубани,  Ставрополье,  Тамбовщине,  Украине)  про¬
цент  выполнения  планов  был  еще  ниже.
 30 	См.:  Козлов  В.  А.  Массовые  беспорядки  в  СССР  при  Хрущеве  и  Брежневе  (1953  -  начало  1980-х
гг.).  Новосибирск,  1999.  Некоторые  исследователи  полагают,  что  в  Советском  Союзе  гражданское
общество  не  было  создано.
 31 	РГАЭ,  ф.  1562,  оп.  33,  д.  36,  л.  24-35.
 32 	На  июльском  пленуме  ЦК  КПСС  в  1955  г.  советское  руководство  открыто  признало  увеличи-
вающийся  разрыв  в  технологическом  отставании  экономики  СССР  от  ведущих  капиталистических  стран.  В
печати  не  были  опубликованы  многие  критические  замечания  из  выступлений  М.Г.  Первухина,  И.Ф.  Те-
восяна,  А.Н.  Косыгина,  Л.М.  Кагановича,  Г.М.  Маленкова,  в  которых  говорилось  о  низком  техническом
уровне  отечественной  энергетики,  простоях  в  черной  металлургии  и  нефтяной  промышленности,
сохранении  устаревшего  станочного  парка,  низком  уровне  производительности  труда  и  др.  См.:  РГАЭ,
ф.  1562,  оп.  33,  д.  2717,  л.  234-254.
 76

©  2001  г.  О.В.  ХЛЕВНЮК
 СОВЕТСКАЯ  ЭКОНОМИЧЕСКАЯ  ПОЛИТИКА
НА  РУБЕЖЕ  1940-1950-х  ГОДОВ  И  "ДЕЛО  ГОСПЛАНА"
 Общепризнанно,  что  сталинская  система  в  основном  сложилась  в  довоенные  годы.
Именно  тогда  сформировались  и  укрепились  ее  основные  структуры  и  принципы
функционирования.  Опыт,  накопленный  высшим  советским  руководством  в  период
подготовки  к  войне  и  во  время  нее,  широко  использовался  в  послевоенный  период.  В
значительной  мере  в  эпоху  позднего  сталинизма,  в  конце  1940  -  начале  1950-х  гг.,  в
иных  масштабах  и  условиях  применялись  многие  конкретные  методы  управления
страной,  характерные  для  1930-х  гг.  Например,  Дж.  Миллер  считает,  что  "после¬
военные  годы  были  <...>  годами  консерватизма,  но  не  экспериментов.  Это  был
период  в  течение  которого  была  в  большинстве  ее  составляющих  восстановлена
предвоенная  система"1.
 Возможно,  такая  точка  зрения  является  излишне  категоричной.  Однако  очевидно,
что  мы  можем  не  только  сопоставлять  механизмы  власти  в  до-  и  послевоенный  пе¬
риод,  но  также  исследовать  конкретные  проблемы  развития  сталинской  системы  с
учетом  устойчивости  и  повторяемости  методов  руководства,  наличия  у  лидеров
страны  (и  прежде  всего  у  Сталина)  опыта  и  представлений,  сложившихся  на  пред¬
шествующих  этапах.  Изучение  этих  "исторических"  предпосылок  и  прецедентов  в
принятии  решений  важно  в  такой  же  мере,  как  и  исследование  условий  и  об¬
стоятельств,  непосредственно  воздействовавших  на  механизмы  власти.
 В  данной  статье  рассмотрены  некоторые  тенденции  экономической  политики  выс¬
шего  руководства  СССР  в  конце  1940-х  гг.  с  учетом  того,  что  в  той  или  иной  мере
схожие  задачи  Сталин  и  его  окружение  пытались  решать  в  предвоенные  годы2.  Не¬
смотря  на  существенную  разницу,  сталинская  экономическая  политика  середины
1930-х  гг.  (отмена  карточек,  попытки  индустриального  скачка  на  основе  стаханови-
зации)  дает  материал  для  сопоставления  с  некоторыми  аналогичными  процессами  в
послевоенный  период  (отмена  карточек  и  проведение  денежной  реформы,  попытки
наращивания  темпов  прироста  производства  при  помощи  административно-репрессив¬
ного  давления  на  экономические  ведомства,  прежде  всего,  Госплан).
 С  некоторой  долей  условности  экономическая  ситуация  в  СССР  после  завершения
Второй  мировой  войны  может  быть  сравнима  с  экономической  ситуацией  в  стране
после  "большого  кризиса"  начала  1930-х  гг.  Сверхнапряжение  людских  сил,  голод,  ис¬
пользование  преимущественно  административных  и  репрессивных  методов  управле¬
ния  экономикой,  ослабление  экономических  стимулов  в  условиях  карточной  системы,
высокой  инфляции  и  расстройства  финансов  -  эти  обстоятельства  в  обоих  случаях
предопределяли  схожие  способы  относительной  нормализации  экономического
положения.  Неприкосновенными  оставались  также  основные  принципы  и  цели
экономической  политики  -  приоритетное  и  максимально  быстрое  развитие  тяжелой
промышленности.
 Перспективные  цели  экономического  развития  после  войны  Сталин,  как  уже  не
раз  отмечалось  в  литературе,  изложил  в  речи  на  предвыборном  собрании  избирателей
9  февраля  1946  г.3  Параметрами  этой  программы  были  500  млн  т  угля,  60  млн  т  стали,
50  млн  т  чугуна,  60  млн  т  нефти.  Достижение  таких  целей  в  условиях  послевоенной
разрухи  (в  1946  г.  было  выплавлено  9,9  млн  т  чугуна  и  13,3  млн  т  стали,  добыто  163,8
млн  т  угля  и  21,7  млн  т  нефти)  действительно  являлось  огромной  задачей,  хотя  сама
по  себе  эта  программа  отражала,  по  словам  Э.  Залесски,  примитивные  идеи  эконо¬
мического  развития,  основанные  на  элементарных  количественных  критериях4.
 Хлевнюк  Олег  Витальевич,  доктор  исторических  наук,  главный  специалист  отдела  публикаций  ГА  РФ.
Статья  подготовлена  в  рамках  проекта  (совместно  с  И.  Горлицким)  по  изучению  советской  политичес¬
кой  истории  при  поддержке  ЕБЯС  (грант  00222676).
 77

Одним  из  следствий  войны  было  разрушение  финансовой  системы.  Если  доходы
населения  (фонд  зарплаты,  пенсии  и  пособия)  выросли  с  1940  г.  по  1945  г.  с  170  до
222  млрд  руб.,  то  товарооборот  (в  ценах  соответствующих  лет)  уменьшился  со  175  до
160  млрд  руб.5  Обеспечение  финансирования  растущих  расходов  в  таких  условиях  дос¬
тигалось  за  счет  огромной  эмиссии.  К  1  января  1946  г.  в  обращение  было  выпущено
 73,9 	млрд  руб.  (на  1  июня  1941  г.  18,4  млрд).  Соответственно  росла  инфляция.  Цены  на
колхозных  рынках  в  1945  г.  возросли  по  сравнению  с  1940  г.  в  4,7  раза.
 Решение  этих  проблем  руководство  страны,  судя  по  всему,  первоначально  предпо¬
лагало  осуществить  по  рецептам,  уже  примененным  в  1934-1935  гг.  Тогда  за  счет
некоторого  увеличения  производства  товаров  широкого  потребления  (а  главное  -  рас¬
пространения  коммерческой  торговли)  из  оборота  была  изъята  часть  денежной
массы.  Последовавшая  в  1935-1936  гг.  отмена  карточной  системы,  сопровождавшаяся
фактическим  повышением  цен,  способствовала  относительной  стабилизации
бюджета,  укреплению  денежной  системы  и  активизации  экономических  методов
управления  и  материального  стимулирования  труда.
 Некоторые  шаги  в  этом  направлении  были  предприняты  и  после  войны.  Перво¬
начально  карточки  предполагалось  отменить  уже  в  1946  г.  27  мая  1946  г.  Политбюро
по  указанию  Сталина  (о  том,  что  это  было  поручение  Сталина,  говорилось  в  сопрово¬
дительной  записке  к  постановлению,  подписанной  А.И.  Микояном)  создало  комиссию
по  подготовке  вопросов,  связанных  с  отменой  карточек  под  председательством  Ми¬
кояна.  Комиссии  поручалось  внести  предложения  "по  максимальному  увеличению
производства  для  продажи  населению  таких  товаров  ширпотреба,  как  радио¬
приемники,  патефоны,  швейные  машины,  велосипеды,  мебель,  посуда,  галантерея  и
др.",  а  также  по  развитию  местной  и  кустарной  промышленности6.  Это  постановление
еще  раз  подтверждало,  что  советское  руководство  рассчитывало  первоначально
двигаться  по  пути,  испробованному  до  войны,  -  изъять  из  обращения  денежную  массу
за  счет  активизации  товарооборота  и  отказаться  на  этой  основе  от  карточек.  Через
несколько  месяцев  стало  ясно,  что  эти  расчеты  не  оправдываются.  Не  говоря  о  труд¬
ностях  их  осуществления  в  принципе,  ситуацию  существенно  изменило  распростра¬
нение  голода.
 Однако  новая  программа  действий,  сформулированная  в  сообщении  Совета
министров  и  ЦК  ВКП(б),  утвержденном  Политбюро  6  сентября  1946  г.,  показывала,
что  руководство  страны  продолжало  действовать  по  довоенным  сценариям.  Сообщив
о  неурожае  и  предстоящем  значительном  снижении  хлебозаготовок,  Политбюро  в
этом  документе  объявило,  что  отмена  карточек  переносится  на  1947  г.  Это  должно
произойти,  как  объяснялось  в  сообщении,  на  основе  ’’сближения  коммерческих  и
пайковых  цен...  с  тем,  чтобы  к  моменту  отмены  карточной  системы  упразднить
коммерческие  цены  и  объявить  новые  пайковые  цены  едиными  государственными
ценами".  В  связи  с  этим  с  середины  сентября  резко  повышались  пайковые  цены  (по
ним  распределялись  товары  по  карточкам)  и  несколько  снижались  коммерческие.
Например,  для  второго  пояса,  куда  входили  регионы  Центральной  части  страны,
включая  Москву  и  Ленинград,  и  часть  Сибири,  устанавливались  такие  цены  на  ржаной
хлеб:  новые  пайковые  -  3  руб.  40  коп.  за  кг  вместо  1  руб.  10  коп.,  новые  коммерческие
 - 	8  руб.  вместо  10;  по  мясу:  новые  пайковые  -  30  руб.  вместо  12;  новые  коммерческие
 - 	80  руб.  вместо  120.  В  связи  с  фактическим  повышением  цен  рабочим  и  служащим,
имеющим  оклады  не  выше  900  руб.  в  месяц,  пенсионерам  и  студентам  произвели
прибавку  от  60  до  110  руб.  в  месяц7.
 Все  это  в  значительной  мере  воспроизводило  ситуацию  накануне  отмены  карточек
в  1934  г.,  когда  также  проводилось  повышение  пайковых  цен  на  хлеб  и  вводилась
компенсация.  Тогда  эти  меры  в  сочетании  с  накоплением  необходимых  продовольст¬
венных  ресурсов  позволили  отменить  карточки.  Однако  в  послевоенный  период  этого
оказалось  недостаточно.
 За  счет  повышения  цен,  увеличения  производства  товаров  для  рынка  и  расширения
коммерческой  торговли  в  1946  г.  было  изъято  из  обращения  8,1  млрд  руб.,  а  за  11  ме¬
 78

сяцев  1947  г.  -  2,4  млрд.  На  декабрь  1947  г.  в  обращении  оставалось  63,4  млрд  руб.
Достичь  большего  в  условиях  товарного  дефицита  и  голода,  поразившего  страну  в
1946-1947  гг.,  было  невозможно.  Пределы  имело  также  повышение  цен  (прямое
или  через  развитие  коммерческой  торговли).  Как  утверждалось  в  записке  А.Г.  Зве¬
рева  Сталину,  изъятие  денежной  массы  из  обращения  через  каналы  торговли
затруднялось  в  виду  неравномерного  распределения  накоплений  населения  -
"у  многих  лиц  образовались  крупные  денежные  капиталы".  Положение  в  финансовой
сфере  было  одним  из  главных  препятствий  проведения  отмены  карточной  системы  по
образцу  1930-х  гг.  Огромная  денежная  масса,  находившаяся  в  обороте,  не  могла  быть
обеспечена  товарами.  Поэтому  в  1940-е  гг.  был  избран  другой  путь  -  отмене  карточек
предшествовала  денежная  реформа,  носившая  ярко  выраженный  конфискационный
характер.
 27  мая  1947  г.  Политбюро  создало  комиссию  для  выработки  проектов  постанов¬
лений  о  денежной  реформе  под  председательством  В.М.  Молотова.  Судя  по  оформле¬
нию  этого  постановления  в  подлинном  протоколе  Политбюро  (текст  постановления
был  написан  Молотовым  и  подписан  Сталиным,  других  отметок  о  голосовании  нет),
решение  могло  быть  принято  на  встрече  в  кабинете  Сталина8.
 В  результате  реформы,  проведенной  в  декабре  1947  г.,  резко  сократились  денеж¬
ные  сбережения  населения  и  государственный  долг  по  займам.  Объем  денежной  мас¬
сы,  находившейся  в  обращении,  включая  разменную  монету,  снизился  к  концу  1947  г.
до  14  млрд  руб.  против  18,4  млрд  к  началу  войны9.  Такое  резкое  снижение  создавало
существенные  резервы  для  последующей  эмиссии,  чем  правительство  вскоре  и  вос¬
пользовалось.  Одновременно  с  денежной  реформой  с  16  декабря  1947  г.  отменялись
карточки.  Намечаемое  реформой  изъятие  денег  у  населения  было  столь  значитель¬
ным,  что  цены  при  отмене  карточек  (в  отличие  от  1935  г.)  были  в  основном
оставлены  на  уровне  пайковых  или  даже  несколько  снижены  -  на  хлеб  и  муку,
например,  в  среднем  на  12%  против  пайковых  цен.
 Денежная  реформа  и  отмена  карточек  создавали  принципиально  новую  экономи¬
ческую  ситуацию.  Однако  высшее  руководство  страны  первоначально  не  спешило
воспользоваться  этими  возможностями  и  занимало  выжидательную,  относительно
умеренную  позицию  при  определении  пропорций  годовых  планов.  Это  отразилось  в
разработке  и  принятии  плана  на  1948  г.
 Принципы  составления,  согласования  и  утверждения  плановых  показателей,  как
показывают,  например,  документы  о  составлении  плана  1948  г.,  оставались  такими
же,  как  и  в  предвоенный  период.  На  первом  этапе  представленный  Госпланом  проект
плана  подвергался  атакам  со  стороны  ведомств,  требовавших  увеличения  капитало¬
вложений  и  сокращения  планов  производства  продукции.  Затем  высшим  руко¬
водством  страны  (Сталиным)  принималось  принципиальное  решение  об  общих  про¬
порциях  плана  и  наступал  этап  согласования  цифр  по  отдельным  ведомствам.
Новизной  послевоенного  периода  было  активное  участие  в  этом  процессе  отраслевых
Бюро  Совета  министров,  каждое  из  которых  руководило  группой  министерств  и
возглавлялось  членом  Политбюро.  Однако,  судя  по  документам,  это  было  не  содер¬
жательное,  а  чисто  техническое  новшество.  Промежуточное  звено  в  виде  Бюро  было
необходимо  из-за  значительного  увеличения  количества  министерств.  В  целом
руководители  Бюро  выполняли  ту  же  роль  отраслевых  лоббистов,  какую  играли
члены  Политбюро,  возглавлявшие  хозяйственные  наркоматы  в  1930-е  гг.10
 Судя  по  всему,  первоначально  Госплан  разрабатывал  вариант  плана  на  1948  г.
исходя  из  объема  капитальных  работ  в  60  млрд  руб.  23  и  24  декабря  1947  г.  состоялось
заседание  Бюро  Совета  министров  по  проекту  плана  восстановления  и  развития
народного  хозяйству  на  1948  г.  Выступавшие  на  заседании  министры  требовали
увеличить  капиталовложения  для  их  министерств  и  сократить  планы  производства
продукции.  Например,  министр  транспортного  машиностроения  И.И.  Носенко  предла¬
гал  уменьшить  показатели  валовой  продукции  министерства  с  предложенных  Госпла¬
ном  4430  млн  руб.  до  3458  млн,  а  объемы  капитальных  работ  увеличить  с  710  до
 79

900  млн.  Министр  электростанций  Д.Г.  Жимерин  требовал  3  млрд  руб.
капиталовложений  вместо  2,5  млрд  и  при  этом  соглашался  на  прирост  производства
электроэнергии  на  12%  вместо  14%,  предложенных  Госпланом.  Министр  черной
металлургии  И.Ф.  Тевосян  настаивал  на  значительном  увеличении  ввода  в  действие
новых  мощностей  -  прокатных  станов  и  доменных  печей  и  т.д.11
 Принципиальное  решение  вопроса  было  перенесено  в  Политбюро.  25  декабря  план
капитальных  работ  обсуждался  у  Сталина  (судя  по  всему,  в  его  кремлевском  каби¬
нете).  Благодаря  счастливой  случайности,  мы  располагаем  некоторыми  подробнос¬
тями  о  ходе  этого  заседания.  Несмотря  на  то,  что  заседания  Политбюро  не  стено¬
графировались,  на  этот  раз  короткую  запись  о  выступлении  Сталина  сделал  в  своем
дневнике  В.А.  Малышев.
 В  ней  содержится  ценнейшая  информация  о  настроениях  и  экономических  ожида¬
ниях  Сталина  в  конце  1947  г.  "Товарищ  Сталин,  выслушав  зампредов  Совета  минист¬
ров  сказал:  "План  очень  раздут  и  нам  не  по  силам.  Деньги  надо  давать  только  на  пус¬
ковые  объекты,  а  не  размывать  по  многим  объектам.  Разную  чепуху  строят  на  новых,
необжитых  местах  и  тратят  много  денег.  Надо  больше  расширять  старые  пред¬
приятия.  Проектанты  у  нас  сволочи,  Проектируют  все  только  новые  заводы  и  разду¬
вают  строительство".  Поскольку  намечаемый  высокий  план  на  1948  г.  исходил  из  пла¬
новых  заданий  четвертой  пятилетки  (1946-1950.гг.),  Сталин  заявил,  что  связывать  се¬
бя  пятилетним  планом  не  следует:  "Может  быть  мы  пятилетку  не  выполним.  Первую
пятилетку  мы  не  выполнили,  но  потом  взяли  хороший  темп.  Может  быть,  мы  пойдем
другими  обходными  путями  и  придем  к  выполнению  пятилетнего  плана  (...)  Надо
установить  план  в  40  млрд  руб.  вместо  наметки  в  60  млрд  руб.  Мы  должны  иметь  в
виду,  что  на  снижении  цен  и  отмене  карточек  государство  потеряло  50  млрд  руб.  Ес¬
ли  мы  раздуем  капстроительство,  то  на  рынке  появятся  лишние  деньги  и  обесценят¬
ся"»,  -  заключил  Сталин12.
 Выступление  Сталина  показывает,  что  он  был  в  этот  период  осторожен  и  опасался
форсировать  экономическое  развитие.  На  его  настроениях,  несомненно,  сказывалась
неблагоприятная  ситуация  с  выполнением  плана  1947  г.13  Пользуясь  опытом  1930-х  гг.
во  многом  по  принципу  прямой  аналогии,  Сталин,  как  видно  из  его  выступления,  до¬
пускал  как  замедление  темпов,  так  и  новый  рывок  -  так  произошло  в  начале  и  сере¬
дине  1930-х  гг.  Несмотря  на  требование  уложиться  в  сорокамиллиардные  лимиты,
Сталин,  по-видимому,  дал  разрешение  председателю  Госплана  Н.А.  Вознесенскому
сделать  наметки  как  на  40,  так  и  на  50  млрд  руб.  В  материалах  Совета  министров
сохранился  недатированный  "Набросок  предложений  по  плану  капитальных  работ  на
1948  г."  на  40  и  50  млрд  руб.  (в  ценах  и  нормах  1945  г.)14.  Некоторые  признаки  позво¬
ляют  предположить,  что  он  был  составлен  сразу  же  после  заседания  Политбюро
25  декабря.  Во-первых,  этот  набросок  очень  краток  и  явно  составлялся  в  срочном  по¬
рядке.  Во-вторых,  в  преамбуле  он  почти  буквально  повторяет  мысли  Сталина  о  суже¬
нии  фронта  капитальных  работ,  зафиксированные  в  дневнике  Малышева.  В-третьих,
когда  Политбюро  26  декабря  вновь  собралось  для  обсуждения  плана,  Сталин  согла¬
сился  с  планом  в  50  млрд  руб.15
 Дать  разрешение  на  пятидесятимиллиардный  вариант  Сталина  убедил,  скорее
всего,  Вознесенский.  В  пользу  этого  свидетельствует  тот  факт,  что,  представляя  Ста¬
лину  новый  проект  плана  на  50  млрд  руб.,  Вознесенский  подчеркивал,  что  по  многим
позициям  выделенные  капиталовложения  недостаточны,  и  просил  "по  отдельным
отраслям  народного  хозяйства  частично  увеличить  намеченные  капиталовложения"16.
Предложения  Вознесенского  были  приняты.  Подписанное  Сталиным  постановление
Политбюро  о  плане  капитальных  работ  на  1948  г.  предусматривало  объем  цент¬
рализованных  капитальных  работ  в  размере  55  млрд  руб.17  Таким  образом,  во  многом
благодаря  позиции  Вознесенского  (это  обстоятельство  нужно  отметить  особо)  перво¬
начальные  предложения  Сталина  по  централизованным  капиталовложениям  были
увеличены  более  чем  на  треть.  Это  означало  существенное  наращивание  инвестиций
по  сравнению  с  1947  г.,  когда  они  составляли  45  млрд  руб.
 80

Вознесенский  во  многом  согласился  с  требованиями  ведомств  и  при  определении
объемов  производства  на  1948  г.,  хотя  после  существенного  увеличения  размеров
капитальных  вложений  можно  было  ожидать  ужесточения  позиции  Госплана  относи¬
тельно  лимитов  производства.  Действительно,  первоначально  представленный  Гос¬
планом  проект  плана  на  1948  г.  предусматривал  достаточно  высокие  темпы  прироста
промышленной  продукции  -  22%18.  Как  обычно,  ведомства  начали  протестовать
против  лимитов  Госплана.  В  конце  января  состоялись  совещания  руководителей
министерств,  отраслевых  Бюро  Совмина  с  участием  Вознесенского  по  согласованию
поправок  к  плану.  Результаты  их  работы  свидетельствовали  о  том,  что  претензии
ведомств  были  в  значительной  мере  удовлетворены.  Например,  вместо  предложенных
Госпланом  13,3  млн  т  чугуна  было  принято  13  млн  (при  12,8  млн,  предложенных
Министерством  черной  металлургии),  по  бумаге  аналогичные  показатели  составляли
700  и  650  тыс.  т  при  615  тыс.,  предложенных  Министерством  целлюлозной  и
бумажной  промышленности,  и  т.д.19
 В  результате,  представленный  Сталину  12  февраля  1948  г.  за  подписью  Молотова,
Вознесенского  и  Берия  и  утвержденный  в  тот  же  день  план  на  1948  г.  предусматривал
рост  промышленной  продукции  на  19%  вместо  22%.  Были  уменьшены  задания  по
снижению  себестоимости  и  росту  производительности  труда  в  промышленности20.
 Таким  образом,  при  составлении  и  согласовании  плана  1948  г.  Вознесенский
проявил  себя  как  вполне  традиционный  председатель  Госплана,  склонный  к  ком¬
промиссам  с  ведомствами,  готовый  на  существенное  увеличение  капитальных  вло¬
жений.  Стиль  и  методы  работы  Вознесенского  не  отличались  от  поведения  его
предшественников  -  например,  Куйбышева,  Межлаука.  Не  претерпели  существенных
изменений  процедура  согласования  планов  и  роль  Сталина  в  этом  процессе.
 Так  же,  как  и  в  предвоенный  период,  значительное  воздействие  на  процесс  приня¬
тия  экономических  решений  в  послевоенные  годы  оказывала  общая  ситуация  в  стра¬
не.  Итоги  1948  г.  и  последовавшие  за  ним  события  вновь  подтверждали  эту  законо¬
мерность.  1948  г.  в  экономическом  отношении  был  достаточно  успешным,  особенно
на  фоне  предшествующих  двух  лет.  Прежде  всего,  удалось  преодолеть  голод.  Валовой
урожай  зерна  достиг  почти  довоенного  уровня,  а  производство  картофеля  и  под¬
солнечника  было  большим,  чем  в  любом  из  предвоенных  годов21.  Значительно  были
перевыполнены  в  1948  г.  планы  промышленного  производства  -  прирост  достиг  27%
по  сравнению  с  19%,  предусмотренными  планом.  По  расчетам  Госплана,  в  1948  г.
валовая  продукция  промышленности  достигла  80%  от  уровня  производства,  уста¬
новленного  законом  о  пятилетием  плане  за  1950  г.  Это  означало,  что  опасность
невыполнения  плана  пятилетки,  о  которой  говорил  Сталин  в  декабре  1947  г.,  уже  не
угрожала.
 В  значительной  степени  прирост  промышленной  продукции  был  достигнут  за  счет
наращивания  капитального  строительства  и  ввода  в  действие  новых  мощностей.  Вы¬
сокие  планы  капитального  строительства,  намеченные  на  1948  г.,  были  перевыпол¬
нены.  Объем  централизованных  капиталовложений  вырос  на  11,6  млрд  руб.  или  на
25%.  Это,  однако,  не  оказало  слишком  негативного  влияния  на  финансовую  ситуацию.
Заложенные  при  проведении  денежной  реформы  резервы  позволили  существенно
увеличить  эмиссию  и  в  значительной  мере  за  счет  этого  профинансировать  дефицит
бюджета.  Количество  денег  в  обращении  увеличилось  с  13,4  млрд  руб.  (на  1  января
1948  г.)  до  23,8  млрд  (на  1  января  1949  г.).  Благодаря  относительной  стабилизации
экономического  положения  с  начала  1949  г.  была  проведена  реформа  оптовых  цен  в
тяжелой  промышленности22,  что  создавало  предпосылки  для  активизации  эконо¬
мических  стимулов  индустриального  развития.
 Благоприятные  результаты  1948  г.,  независимо  от  того,  что  за  благополучными
цифрами  скрывались  не  только  успехи,  но  и  обычные  противоречия  и  диспропорции,
характерные  для  периодов  форсированного  наращивания  производства,  несомненно,
оказывали  воздействие  на  расчеты  высшего  советского  руководства.  Ситуация  во
многом  напоминала  середину  1930-х  гг.,  когда  после  короткого  периода  (главным  об¬
 81

разом,  в  1934  г.)  относительно  умеренной  экономической  политики  Сталин  предпри¬
нимал  попытки  для  нового  скачка.  В  сталинской  системе  существовал  лишь  один
рычаг  для  его  осуществления  -  административно-репрессивное  давление  на  руководи¬
телей  предприятий  и  ведомств  с  целью  "расконсервирования"  тщательно  скрываемых
резервов  производства.  В  1935-1936  гг.  этот  метод  применялся  в  форме  так  назы¬
ваемого  стахановского  движения.  В  1949  г.  высшее  руководство  страны  также  осу¬
ществляло  давление  на  экономические  ведомства,  требуя  от  них  корректировки  и
перевыполнения  планов.  Центральным  пунктом  этой  кампании  было  "дело  Гос¬
плана".
 Госплан  в  советской  экономической  системе  выполнял  важнейшие  функции  не
только  координатора  деятельности  различных  ведомств,  но  и  контролирующего
органа,  отстаивавшего  "общегосударственные  интересы"  в  борьбе  с  "ведомственным
эгоизмом".  Однако  на  практике  под  воздействием  разных  факторов  эти  функции  не
всегда  реализовывались  в  полной  мере,  происходило  своего  рода  сращивание  под¬
разделений  Госплана  с  контролируемыми  им  ведомствами,  в  Госплане  наблюдалось
"ведомственное,  отраслевое  главкистское  желание  защищать  те  или  иные  отрасли"23.
Высшее  руководство  страны  усматривало  в  этой  "беспринципности"  Госплана  серь¬
езную  угрозу,  что  в  значительной  мере  продемонстрировало  "дело  Госплана"  1949  г.
 Конечно,  хотя  такая  экономическая  составляющая  действительно  играла  сущест¬
венную  роль  в  беспрецедентной  чистке  Госплана,  проведенной  в  1949  г.,  при  объясне¬
нии  этих  событий  необходимо  учитывать  также  и  политические  факторы.  Иными
словами,  хотя  "дело  Госплана"  не  сводилось  к  "делу  Вознесенского",  а  "дело  Возне¬
сенского"  не  было  лишь  частью  "ленинградского  дела",  эти  три  акции  тесно  перепле¬
тались  и  дополняли  друг  друга.  В  этом  смысле  "дело  Госплана"  отражало  не  только
экономические  ожидания  и  представления  Сталина,  но  являлось  также  результатом
соперничества  и  борьбы  между  соратниками  Сталина  в  высших  эшелонах  власти.
 Ситуация  в  Политбюро,  сложившаяся  к  началу  1949  г.,  была  результатом
многочисленных  кадровых  перестановок  и  маневров,  предпринятых  Сталиным.  В
предвоенные  годы  "большой  террор"  существенно  подорвал  влияние  старых  членов
Политбюро.  Сталин  выдвинул  на  ряд  ключевых  постов  новое  поколение  руководите¬
лей  -  Г.М.  Маленкова,  Л.П.  Берия,  Н.А.  Вознесенского.  На  Маленкова  фактически
были  возложены  обязанности  заместителя  Сталина  по  партии.  Вознесенский,  назна¬
ченный  первым  заместителем  Сталина  как  председателя  Совнаркома,  выполнял  ос¬
новную  часть  работы  в  правительстве.  Сталин  поощрял  соперничество  между  Мален¬
ковым  и  Берия,  с  одной  стороны,  и  Вознесенским  с  другой.  После  войны  Сталин  про¬
вел  очередную  реорганизацию  в  своем  окружении.  Место  Маленкова  по  руководству
аппаратом  ЦК  партии  занял  А.А.  Жданов,  переведенный  из  Ленинграда.  Секретарем
ЦК  был  назначен  недавний  заместитель  Жданова  А.  А.  Кузнецов.  Соответственно,  как
уже  неоднократно  было  показано  в  литературе,  в  1946-1947  гг.  несколько  ослабли  по¬
зиции  Маленкова  и  Берия24.
 Для  Вознесенского  послевоенные  годы  были  периодом  его  растущего  влияния.
Сталин,  судя  по  многим  признакам,  высоко  ценил  его  как  специалиста  и  преданного
делу  руководителя.  Писатель  К.  Симонов  со  слов  министра  путей  сообщения  И.В.  Ко¬
валева  записал  характерные  высказывания  Сталина  о  Вознесенском:  «Вот
Вознесенский,  чем  он  отличается  в  положительную  сторону  от  других  заведующих,  -
как  объяснил  мне  Ковалев,  Сталин  иногда  так  иронически  "заведующими"  называл
членов  Политбюро,  курировавших  деятельность  нескольких  подведомственных  им
министерств.  -  Другие  заведующие,  если  у  них  есть  между  собой  разногласия,  ста¬
раются  сначала  согласовать  между  собой  разногласия,  а  потом  уже  в  согласованном
виде  довести  до  моего  сведения.  Даже  если  остаются  не  согласными  друг  с  другом,  все
равно  согласовывают  на  бумаге  и  приносят  согласованное.  А  Вознесенский,  если  не
согласен,  не  соглашается  согласовывать  на  бумаге.  Входит  ко  мне  с  возражениями,  с
разногласиями.  Они  понимают,  что  я  не  могу  все  знать,  и  хотят  сделать  из  меня  фак¬
симиле.  Я  не  могу  все  знать.  Я  обращаю  внимания  на  разногласия,  на  возражения,
 82

разбираюсь,  почему  они  возникли,  в  чем  дело.  А  они  прячут  это  от  меня.  Прого¬
лосуют  и  спрячут,  чтоб  я  поставил  факсимиле.  Хотят  сделать  из  меня  факсимиле.  Вот
почему  я  предпочитаю  их  согласованиям  возражения  Вознесенского»25.
 Этому  образу  "принципиального  руководителя"  соответствовал  весь  облик  Возне¬
сенского,  который,  судя  по  свидетельствам  очевидцев,  вряд  ли  был  приятным
человеком.  "Н.А.  Вознесенский  был  непосредственным,  он  не  умел  скрывать  своего
настроения.  Оно  часто  прорывалось  наружу  и  не  всегда  маскировалось  и  загонялось
внутрь.  Причем  плохое  настроение  проявлялось  крайней  раздражительностью,  высо¬
комерием  и  заносчивостью.  Но  когда  Н.А.  Вознесенский  был  в  хорошем  настроении,
он  был  остроумен,  жизнерадостен,  весел,  любезен.  В  его  манере  держать  себя,  в  бе¬
седах  проявлялись  его  образованность,  начитанность,  высокая  культура.  Но  такие
мгновения  были  редки",  -  таким  запомнил  Вознесенского  Я.Е.  Чадаев  -  управляющий
делами  Совета  министров.  Определенное  впечатление  произвел  Вознесенский  на
писателя  Симонова,  который  наблюдал  его  на  одном  из  заседаний  по  присуждению
сталинских  премий:  "Он  запомнился  мне  не  потому,  что  понравился,  а  потому,  что
чем-то  удивил  меня,  видимо,  тем,  как  резковато  и  вольно  он  говорил,  с  какой
твердостью  объяснял,  отвечая  на  вопросы  Сталина,  разные  изменения,  по  тем  или
иным  причинам  внесенные  в  первоначальные  решения  Комитета  по  премиям  в
области  науки  и  техники,  как  несколько  раз  настаивал  на  своей  точке  зрения  -
решительно  и  резковато.  Словом,  в  том,  как  он  себя  вел  там,  был  некий  диссонанс  с
тональностями  того,  что  произносилось  другими,  -  и  это  мне  запомнилось"26.
А.И.  Микоян,  сочувственно  относившийся  к  Вознесенскому  и  его  трагической  судьбе,
тем  не  менее  писал:  "Как  человек  Вознесенский  имел  заметные  недостатки.  На¬
пример,  амбициозность,  высокомерие.  В  тесном  кругу  узкого  Политбюро  это  было
заметно  всем.  В  том  числе  его  шовинизм"27.  Вознесенский  был  близок  к  Жданову  и
Молотову28  и,  как  уже  говорилось,  находился  в  неприязненных  отношениях  с  Мален¬
ковым  и  Берия.
 Некоторые  авторы  считают  Вознесенского  здравомыслящим  экономистом,  проти¬
востоящим  консерваторам,  что  предопределило  его  гибель.  Однако  это  преуве¬
личение.  Вознесенский  был  типичным  администратором  сталинского  типа  и  мало
отличался  от  других  председателей  Госплана.  Его  позицию  определяло  положение  в
ведомственной  иерархии.  Во  всяком  случае,  как  справедливо  считает  Дж.  Хоуф,
"маловероятно,  что  Вознесенский  относился  благосклонно  к  децентрализации  или  ры¬
ночным  механизмам"29.  Об  отсутствии  принципиальных,  программных  причин  для
смещения  Вознесенского  свидетельствовали  все  обстоятельства  развития  его  дела30.
 Выстроенная  Сталиным  в  1946  г.  иерархия  его  соратников  со  временем  неизбежно,
в  силу  природы  сталинского  руководства,  должна  была  смениться  новой  расстановкой
сил  в  высших  эшелонах  власти.  Возможно,  это  изменение  прошло  бы  так  же  бес¬
кровно,  как  и  предшествующие  перетряски,  однако  существенное  воздействие  на  ход
событий  оказала  смерть  Жданова  в  августе  1948  г.  Это  обстоятельство  нарушило
относительно  плавный  ход  событий  и  способствовало  более  активному  влиянию  на
Сталина  Берия  и  Маленкова,  занявшего  место  Жданова.  На  этот  раз  их  обычные
интриги  (столь  же  обычные,  как  интриги  их  соперников)  привели  к  результатам,
которых,  возможно,  они  сами  не  ожидали.  Как  известно,  Сталин  исключительно
резко  отреагировал  на  достаточно  несущественные  обвинения  в  адрес  А.А.  Куз¬
нецова,  председателя  Совмина  РСФСР  М.И.  Родионова  и  секретаря  ленинградского
обкома  партии  П.С.  Попкова.  15  февраля  1949  г.  Политбюро  приняло  постановление
"Об  антипартийных  действиях  Кузнецова,  Родионова  и  Попкова",  которое  наносило
косвенный  удар  и  по  Вознесенскому.  Его  обвиняли  в  том,  что  он  «своевременно  не
доложил  ЦК  ВКП(б)  об  антипартийном  предложении  "шефствовать"  над  Ленин¬
градом»,  сделанном  ему  секретарем  Ленинградского  обкома  партии  Попковым31.
 На  таком  политическом  фоне  происходила  разработка  плана  на  1949  г.  По  сви¬
детельству  Микояна,  при  обсуждении  вопроса  в  Политбюро  (Микоян  не  называет
дату,  но,  скорее  всего,  это  было  в  ноябре  1948  г.)  Сталин  предложил  Вознесенскому
 83

разработать  такой  план,  чтобы  в  первом  квартале  избежать  обычного  сезонного
падения  объемов  производства  по  сравнению  с  четвертым  кварталом  предыдущего
года.  Настрой  Сталина,  который  на  фоне  благоприятного  1948  г.  явно  вел  дело  к
наращиванию  темпов  индустриального  роста,  был  настолько  очевиден,  что
Вознесенский  не  посмел  ему  перечить.  По  мнению  Микояна,  Вознесенский  не  мог  не
понимать,  что  такое  задание  на  первый  квартал  невыполнимо,  но  ответил  согласием,
потому  что,  "видимо,  психологическая  обстановка  была  такая"32.
 Принятое  решение  предусматривало  рост  промышленной  продукции  в  первом
квартале  по  сравнению  с  четвертым  на  5%.  15  декабря  1948  г.  три  руководящих
работника  Госплана  обратились  к  Вознесенскому  с  запиской,  в  которой  сообщали,
что  в  связи  с  перевыполнением  плана  четвертого  квартала  1948  г.  это  5-процентное
задание  может  быть  выполнено,  если  лимиты  выпуска  валовой  продукции  про¬
мышленности  будут  увеличены  на  1,7  млрд  руб.  (до  45,4  млрд  руб.).  Вознесенский,  как
следовало  из  его  резолюции,  согласился  с  этим  предложением  и  поручил  внести
соответствующие  изменения  в  план33.  Однако  по  каким-то  причинам  план  на  первый
квартал  был  оставлен  без  изменений,  хотя  план  на  1949  г.  подвергся  соответствующей
корректировке  (были  увеличены  исходные  отчетные  показатели  по  плану  1948  г.  и
соответственно  снижены  лимиты  прироста  промышленной  продукции  в  1949  г.  с  19  до
17%).
 Скорее  всего,  никто  не  обратил  бы  внимания  на  нестыковки  в  плане  первого  квар¬
тала,  если  бы  к  Сталину  не  обратился  с  запиской  заместитель  председателя  Госснаба
М.Т.  Помазнев.  Он  писал,  что  директивы  правительства  о  росте  промышленного  про¬
изводства  на  5%  в  составленном  Госпланом  плане  на  первый  квартал  не  выполнены.
Записка  Помазнева,  видимо,  была  составлена  в  феврале.  Видимо  эта  акция  была
частью  атаки  Берия  и  Маленкова  на  Кузнецова  и  Вознесенского  (обращает  на  себя
внимание,  что  вскоре  Помазнев  был  назначен  на  влиятельный  пост  управляющего
делами  Совета  министров,  а  в  1953  г.  после  ареста  Берия  снят  с  него).
 Сталин  поручил  Бюро  Совета  министров  рассмотреть  записку.  Вознесенский  пы¬
тался  оправдаться,  однако  Бюро  поддержало  Помазнева  и  1  марта  1949  г.  представило
Сталину  доклад,  критикующий  позицию  Госплана  (доклад  был  подписан  и  самим
Вознесенским).  Правда,  пока  в  докладе  речь  шла  об  отдельных  ошибках  и  не¬
обходимости  исправления  планов  на  первый  и  второй  кварталы  1949  г.  Более  ши¬
рокие  и  резкие  выводы  не  делались34.
 Сразу  после  этого  Берия  предпринял  еще  один  шаг  для  дискредитации  Воз¬
несенского.  Микоян  описывает  эти  события  так:  Берия  через  своего  агента  в  Гос¬
плане  получил  записку  заместителя  Вознесенского,  в  которой  говорилось  о  том,  что
реальный  план  на  первый  квартал  не  обеспечивает  выполнения  решения  о  приросте
промышленной  продукции.  Вознесенский  якобы  написал  на  записке  "В  дело",  т.е.  не
дал  ей  ход.  Берия  на  встрече  у  Сталина  положил  этот  документ  на  стол35.  Скорее
всего,  Микоян,  запомнивший  лишь  общую  канву  событий,  имел  в  виду  уже  упо¬
минаемую  записку  трех  работников  Госплана  от  15  декабря.  Об  этом  свидетельствует
тот  факт,  что  именно  эта  записка  была  размножена  для  рассылки  членам  Политбюро
в  связи  с  "делом  Госплана".
 В  докладной  записке  Бюро  Совета  министров  Сталину  о  проверке  сигнала  По¬
мазнева  записка  госплановцев  от  15  декабря  не  упоминалась.  Зато  в  постановлении
Совета  министров  "О  Госплане  СССР",  утвержденном  Политбюро  5  марта,  эта  за¬
писка,  еще  в  декабре  предупреждавшая  о  недостатках  плана  первого  квартала,  фигу¬
рировала  в  качестве  одного  из  главных  доказательств  вины  Вознесенского.  Из  этого
можно  сделать  вывод,  что  именно  она  (наряду  с  результатами  проверки  сообщения
Помазнева)  послужила  основанием  для  новой,  более  существенной  атаки  на  Госплан  и
Вознесенского.
 Постановление  "О  Госплане"  от  5  марта  1949  г.  достаточно  откровенно  фикси¬
ровало  обвинения,  предъявляемые  Сталиным  Госплану  и  Вознесенскому  (хотя  пред¬
варительные  варианты  постановления  пока  не  обнаружены  и  неясно,  какую  правку
 84

вносил  в  проект  Сталин;  язык  и  стиль  этого  документа  свидетельствуют  о  его  участии
в  его  составлении).  "Правительство  СССР,  -  говорилось  в  этом  постановлении,  -  не¬
однократно  указывало  на  то,  что  главнейшей  задачей  Госплана  является  обеспечение
в  государственных  планах  роста  и  развития  народного  хозяйства,  выявления  имею¬
щихся  резервов  производственных  мощностей  и  борьба  со  всякого  рода  ведомст¬
венными  тенденциями  к  занижению  производственных  планов.  Являясь  общегосу¬
дарственным  органом  для  планирования  народного  хозяйства  СССР  и  контроля  за
выполнением  государственных  планов,  Госплан  СССР  должен  быть  абсолютно
объективным  и  на  сто  процентов  честным  органом;  в  работе  его  совершенно
недопустимо  какое  бы  то  ни  было  вихляние  и  подгонка  цифр  (...)  Однако  в  ре¬
зультате  проверки,  произведенной  Бюро  Совета  Министров  СССР  (...)  установлено,
что  Госплан  СССР  допускает  необъективный  и  нечестный  подход  к  вопросам
планирования  и  оценки  выполнения  планов,  что  выражается  прежде  всего  в  подгонке
цифр  с  целью  замазать  действительное  положение  вещей,  вскрыто  также,  что  имеет
место  смыкание  Госплана  СССР  с  отдельными  министерствами  и  ведомствами  и
занижение  производственных  мощностей  и  хозяйственных  планов  министерств".
 Постановление  предусматривало  смещение  Вознесенского  с  поста  председателя
Госплана  и  исправление  "в  сторону  увеличения  плана  производства  промышленной
продукции  на  март  и  II  квартал  1949  года".  Перед  Госпланом  ставилась  задача  "а)  при¬
нять  меры  к  улучшению  работы  по  проверке  выполнения  народнохозяйственных
планов,  обратив  внимание  на  проверку  выполнения  государственных  планов  по  ассор¬
тименту  и  качеству  продукции;  б)  обеспечить  выявление  всех  производственных  мощ¬
ностей  в  народном  хозяйстве,  упорядочить  их  паспортизацию,  систематически  ана¬
лизировать  использование  мощностей  и  не  допускать  занижения  имеющихся  мощ¬
ностей  при  составлении  народнохозяйственных  планов;  в)  в  месячный  срок  разра¬
ботать  и  представить  в  Совет  министров  СССР  предложения  о  порядке  планирования
темпов  роста  промышленной  продукции  в  натуральном  выражении  для  отраслей  с
непрерывным  и  прерывным  процессами  производства".  Намечались  другие  меры  для
усиления  контроля  за  деятельностью  министерств  и  улучшения  планирования.  В  Гос¬
плане  предполагалось  провести  кадровую  чистку,  для  чего  туда  назначался  спе¬
циальный  уполномоченный  ЦК  ВКП(б)  по  кадрам36.
 Все  формулировки  постановления  свидетельствовали  о  том,  что  новая  кампания
была  не  просто  очередным  политическим  делом.  Давление  на  Госплан  служило  сред¬
ством  административного  "выдавливания"  более  высоких  темпов  прироста  произ¬
водства.  В  этом  смысле  "дело  Госплана"  и  дело  самого  Вознесенского,  важнейшей
составляющей  которого  была  борьба  за  влияние  на  Сталина  в  высших  эшелонах  влас¬
ти,  развивались  по  разным  направлениям.
 6  марта,  на  следующий  день  после  утверждения  постановления  о  Госплане,  По¬
литбюро  освободило  Кузнецова  и  Родионова  от  обязанностей  членов  Оргбюро37.
7  марта  1949  г.  Вознесенский  был  снят  с  поста  заместителя  председателя  Совета  ми¬
нистров38  и  выведен  из  состава  Политбюро39.
 В  последующие  несколько  месяцев  Вознесенский  находился  в  неопределенном
положении  (летом  проводилась  проверка  журнала  "Большевик",  редакцию  которого
обвинили,  в  числе  прочего,  в  восхвалении  книги  Вознесенского,  но  к  самому  Воз¬
несенскому  это  имело  косвенное  отношение).  Измученный  ожиданием,  17  августа
1949  г.  Вознесенский  написал  Сталину:
 "Товарищ  Сталин!  Обращаюсь  к  Вам  с  великой  просьбой  -  дать  мне  работу,  какую
найдете  возможной,  чтобы  я  мог  вложить  свою  долю  труда  на  пользу  партии  и  Ро¬
дины.  Очень  тяжело  быть  в  стороне  от  работы  партии  и  товарищей.
 Из  сообщений  ЦСУ  в  печати  я,  конечно,  вижу,  что  колоссальные  успехи  нашей
партии  умножены  еще  тем,  что  ЦК  и  Правительство  исправляют  прежние  планы  и
вскрывают  новые  резервы.  Заверяю  Вас,  что  я  безусловно  извлек  урок  партийности
из  своего  дела  и  прошу  дать  мне  возможность  активно  участвовать  в  общей  работе  и
жизни  партии.
 85

Прошу  Вас  оказать  мне  это  доверие;  на  любой  работе,  которую  поручите,  отдам
все  свои  силы  и  труд,  чтобы  его  оправдать.
 Преданный  Вам  Н.  Вознесенский"40.
 На  документе  сохранилась  отметка  Поскребышева:  "Тов.  Маленкову".  Это  озна¬
чало,  что  Сталин  поручил  Маленкову  разбираться  с  делом  Вознесенского.
 Однако  вскоре  после  обращения  Вознесенского  к  Сталину  началось  дело  о  пропа¬
же  в  Госплане  секретных  документов,  окончательно  решившего  судьбу  Вознесенс¬
кого.  Обстоятельства  фабрикации  этого  дела  точно  неизвестны.  Возможно,  что  его
инициатором  выступил  уполномоченный  ЦК  ВКП(б)  по  кадрам  в  Госплане  Андреев,
с  особым  рвением  выполнявший  свою  миссию.  Возможно,  дело  возникло  по  ини¬
циативе  сотрудников  МГБ,  проверявших  Госплан.  Во  всяком  случае,  22  августа  1949  г.
Андреев  направил  секретарям  ЦК  Пономареву  и  Маленкову  записку,  в  кото¬
рой  информировал,  что  в  Госплане  за  пять  лет  -  с  1944  по  1948  гг.  -  пропало
236  секретных  документов,  и  приводил  многочисленные  факты  нарушений  руко¬
водством  Госплана  порядка  обеспечения  государственной  тайны.  Андреев  при  этом
сообщал,  что  "в  настоящее  время  секретное  делопроизводство  в  Госплане  проверяется
сотрудниками  МГБ  СССР",  не  объяснив,  началась  ли  эта  проверка  после  обна¬
ружения  пропаж  секретных  документов  или  факт  пропаж  был  вскрыт  самими
чекистами41.
 Информации  Андреева  сразу  же  был  дан  ход.  25  августа  по  записке  было  принято
специальное  решение  Совета  министров,  которое  обязывало  провести  расследование
причин  пропажи  документов.  Затем  вопросом  занялась  Комиссия  партийного
контроля  при  ЦК  ВКП(б),  в  частности,  М.Ф.  Шкирятов.  Ничего  хорошего  для  Во-
несенского  это  не  предвещало.  Шкирятов  был  одним  из  самых  рьяных  и  жестоких
исполнителей  сталинских  указаний.  1  сентября  Шкирятов  вызвал  Вознесенского  и
предъявил  ему  обвинения  в  связи  с  пропажей  документов.  В  тот  же  день  Вознесенский
направил  свои  объяснения  в  ЦК  на  имя  Сталина.  Он  пытался  объяснить,  что
контроль  за  хранением  секретных  документов  не  входил  в  его  обязанности,  однако  в
целом  его  записка  носила  характер  покаяния  и  была  еще  одной  попыткой  добиться
прощения  у  Сталина.  "Почему  же  я  не  принял  решения  о  привлечении  виновных  к
суду,  а  ограничился  административными  взысканиями  и  не  сообщил  об  этих  фактах  в
ЦК  и  Правительство?  Когда  я  пытаюсь  осмыслить  причины  такого  проступка,  мне
приходится  разграничить  вопрос:  почему  я  не  сделал  этого  тогда  и  как  я  понимаю  это
дело  теперь?  Тогда  мне  казалось,  что  поскольку  нет  данных,  что  документы
использованы  для  разглашения  государственной  тайны  и  что  о  фактах  недостачи
документов,  как  мне  говорил  Купцов  (заместитель  Вознесенского,  отвечавший  за
работу  секретного  отдела  Госплана.  -  О.Х.),  он  сообщает  в  Министерство  гос¬
безопасности,  я  думал,  что  можно  поверить  объяснениям  виновных  и  ограничиться
административными  взысканиями.
 Теперь  я  понимаю,  что  этот  обывательский  подход  недопустим,  что  я  допустил
большую  вину  перед  ЦК  и  правительством,  что  нельзя  субъективным  толкованием
подменять  законы,  что  их  надо  выполнять  неукоснительно  и  что  только  суд  и  след¬
ствие  компетентны  решать  данный  вопрос.  Все  это  теперь  мне  ясно  потому,  что  после
моего  снятия  с  работы,  ценой  больших  переживаний  я  ликвидировал  свою  болезнь  -
самонадеянность  и  самомнение,  что  все  отношение  к  партийным  и  советским  реше¬
ниям,  конечно,  стало  по-настоящему  обостренным  и  бдительным  (...)
 Обращаюсь  в  ЦК  ВКП(б)  и  к  Вам,  товарищ  Сталин,  и  прошу  Вас  простить  мне
мою  вину,  изложенную  здесь.  Наказание,  которое  я  уже  получил,  и  нахождение  дли¬
тельное  время  без  работы  настолько  потрясло  и  переродило  меня,  что  я  осмеливаюсь
просить  Вас  об  этом  и  поверить,  что  Вы  имеете  дело  с  человеком,  который  извлек
уроки  и  понимает,  как  надо  соблюдать  партийные  и  советские  законы"42.
 Однако  И  сентября  1949  г.  Политбюро  приняло  постановление  "О  многочис¬
ленных  фактах  пропажи  секретных  документов  в  Госплане  СССР",  которое  утверж¬
дало  предложения  Комиссии  партийного  контроля  об  исключении  Вознесенского  из
 86

состава  ЦК  ВКП(б)  и  предании  его  суду43.  В  октябре  1950  г.  Вознесенский  в  числе
группы  других  высокопоставленных  "ленинградцев"  был  расстрелян.
 Несмотря  на  то,  что  против  самого  Вознесенского  было  сфабриковано  поли¬
тическое  дело,  его  сотрудники  и  помощники  по  Госплану  почти  не  пострадали,  если
оценивать  ситуацию  мерками  сталинского  периода.  Кадровая  чистка  Госплана  в
1949  г.  носила  преимущественно  административно-управленческий  характер,  прово¬
дилась  с  целью  укрепления  тех  контрольных  "государственных"  функций  Госплана,  о
которых  говорилось  в  постановлении  от  5  марта.  Показателен  тот  факт,  что  МГБ  не
фабриковало  дело  о  существовании  в  Госплане  каких-либо  "контрреволюционных
групп".  Как  отмечалось  в  записке  Андреева  от  25  апреля  1950  г.,  увольнялись  две
категории  работников:  "Недостаточно  квалифицированные,  а  в  ряде  случаев  не¬
честные  работники,  неспособные  защищать  директивы  партии  и  правительства  в
области  планирования  народного  хозяйства",  а  также  "значительная  группа  лиц,
поддерживающих  письменные  связи  со  своими  близкими  родственниками,  прожи¬
вающими  за  границей,  главным  образом  в  США,  исключавшихся  из  партии  за
антипартийные  взгляды,  поддерживавших  связи  со  своими  ближайшими  родствен¬
никами,  осужденными  за  контрреволюционные  преступления"44.
 Несмотря  на  относительную  "мягкость"  репрессий  (в  основном  увольнения),  чистка
кадров  в  Госплане  была  значительной.  К  апрелю  1950  г.  был  проверен  весь  основной
состав  ответственных  и  технических  работников  -  около  1400  человек.  130  человек
были  уволены,  более  40-  переведены  из  Госплана  на  работу  в  другие  организации.  За
год  в  Госплан  было  принято  255  новых  работников.  Из  12  заместителей  Воз¬
несенского  убрали  семерых,  причем  лишь  один  к  апрелю  1950  г.  арестован,  а  четверо
получили  новую  ответственную  работу  (что  также  свидетельствовало  о  преиму¬
щественно  неполитическом  характере  "дела  Госплана").  Состав  начальников
управлений  и  отделов  и  их  заместителей  обновился  на  треть.  Из  133  начальников
секторов  было  заменено  3545.
 Чистка  в  Госплане,  что  в  значительной  мере  свидетельствовало  о  ее  реальном
назначении,  сопровождалась  серией  решений  об  увеличении  планов  1949  г.  24  марта
правительство  увеличило  план  производства  промышленной  продукции  на  первый
квартал,  причем  этот  увеличенный  план,  как  сообщил  вскоре  новый  председатель
Госплана  М.З.  Сабуров,  был  перевыполнен46.  Затем  в  постановлении  Совета  ми¬
нистров  СССР  от  6  апреля  был  подвергнут  критике  как  заниженный  план  на  второй
квартал.  Многие  постановления  и  распоряжения  Совета  министров  и  его  Бюро
предусматривали  увеличение  плановых  заданий  для  отдельных  министерств  и  нара¬
щивание  капитальных  вложений.  13  сентября  1949  г.  в  постановлении  об  увеличении
плана  производства  промышленной  продукции  на  1949  г.  Совет  министров  признал
заниженными  также  планы  на  третий  и  четвертый  кварталы  и  утвердил  дополни¬
тельные  задания.  4  октября  было  принято  общее  постановление  об  увеличении  плана
по  валовой  продукции  на  1949  г.  в  неизменных  ценах  1926/1927  гг.  на  1215,3  млн  руб.
(в  том  числе  на  третий  квартал  на  460  и  на  четвертый  -  на  448  млн)  и  в  оптовых  ценах
предприятий  (т.е.  без  учета  налога  с  оборота)  на  802  млн.  Все  эти  решения
сопровождались  требованиями  о  совершенствовании  показателей  планирования  и
отчетности,  ликвидации  тех  методов  планирования,  которые  фактически  скрывали
истинное  положение  дел  в  промышленности47.
 В  целом  результаты  этого  давления  правительства  на  Госплан  и  ведомства  были
достаточно  скромными.  Первоначальный  план  1949  г.  по  приросту  промышленной
продукции,  составлявший  17%,  был  повышен  до  18,5%  и  выполнен  на  уровне  19%.
Более  значительными  были  темпы  роста  капитальных  вложений.  Объем  цент¬
рализованных  капитальных  работ  по  сравнению  с  1948  г.  возрос  в  1949  г.  на  22%.
Плановые  задания  по  объему  централизованных  капитальных  работ  были  пере¬
выполнены  на  12%.  Прирост  промышленной  продукции  преимущественно  был
достигнут  за  счет  ввода  в  строй  новых  объектов.  Например,  по  сравнению  с  1948  г.
ввод  новых  мощностей  по  производству  чугуна  вырос  на  52%,  проката  на  20%,  угля  на
 87

80%.  Однако  производство  этих  видов  продукции  выросло  в  гораздо  более  скромных
размерах48.
 Несмотря  на  то,  что  эти  показатели  свидетельствовали  о  проблемах  с  эффек¬
тивностью  промышленного  развития  и  скрывали  многочисленные  диспропорции,  на
1950  г.  опять  был  принят  высокий  план  на  уровне  фактического  выполнения  плана
1949  г.  -  18,5%  прироста  промышленной  продукции.  Достичь  его  намечалось  вновь  за
счет  значительного  наращивания  капитальных  вложений.  Эта  модель  экономи¬
ческого  развития  -  попытки  значительного  увеличения  промышленного  производства
(преимущественно  тяжелой  промышленности)  за  счет  форсированного  наращивания
капиталовложений  -  преобладала  в  последние  годы  сталинского  правления.  В  зна¬
чительной  мере  ее  стимулировали  растущие  военные  затраты,  связанные  с  войной  в
Корее  и  планами  перевооружения  армий  Варшавского  договора,  основную  тяжесть
которых  нес  СССР.  Под  давлением  обстоятельств  преемники  Сталина  сразу  же  после
его  смерти  начали  корректировку  этого  курса,  отказавшись  от  многих  амбициозных
планов  и  программ  и  облегчив  налоговое  бремя  на  сельское  хозяйство.
 Примечания
 1 	L  i  n  z  Susan  J.  (Ed.)  The  impact  of  World  War  II  on  the  Soviet  Union.  Totowa.  1985.  P.  290.
 2 	В  статье  используются  некоторые  выводы  исследований  по  экономической  политике  1930-х  гг.:
R  е  е  s  Е.А.  (Ed).  Decision-Making  in  the  Stalinist  Command  Economy,  1932-1937.  Macmillan.  1997;  Д  э-
B  и  с  Р.У.,  ХлевнюкО.В.  Отмена  карточкой  системы  в  СССР.  1934-1935  гг.  //  Отечественная  история.
1999.  №5.  С.  87-107.
 3 	Правда.  1946.  10  февраля.
 4 	Z  а  1  е  с  k  i  Е.  Stalinist  Planning  for  Economic  Growth,  1933-1952.  The  University  of  North  Carolina  Press.
1980.  P.  347-348.
 5 	Здесь  и  далее  использованы  данные  из  записки  министра  финансов  А.Г.  Зверева  на  имя  Сталина  от
3  января  1948  г.  об  итогах  денежной  реформы  1947  г.  (Архив  президента  РФ  (далее  -  АП  РФ),  ф.  3,  оп.  39,
д.  19,  л.  65-80).
 6 	РГАСПИ,  ф.  17,  оп.  163,  д.  1483,  л.  142-143.
 7 	Там  же,  д.  1489,  л.  4-14.
 8 	Там  же,  д.  1499,  л.  162;  Исторический  архив.  1996.  №  5-6.  С.  13.
 9 	АП  РФ,  ф.  3,  оп.  39,  д.  19,  л.  80.
 10 	См.  подробнее:  Crowfoot  J.,  Harrison  М.  The  USSR  Council  of  Ministers  under  Late  Stalinism,
1945-1954  //  Soviet  Studies.  Vol.  42.  №  1.  1990.  P.  39-58.
 11 	Подробную  сводку  требований  министров  см.:  ГА  РФ,  ф.  Р-5446,  оп.  52  а,  д.  4265,  л.  132-148.
 12 	Источник.  1997.  №  5.  С.  134.  Эти  аргументы  были  общепринятыми  для  советского  руководства.
13  февраля  1948  г.  на  встрече  с  заместителем  председателя  Совмина  Югославии  Э.  Карделем  Молотов  так
обосновал  отказ  предоставить  Югославии  заем:  "...Советское  правительство  (...)  единогласно  высказалось,
что  эта  просьба  не  может  быть  удовлетворена.  При  этом  мною  было  указано  Карделю,  что  1948  год
является  для  нас  трудным  годом  в  финансовом  отношении,  поскольку  в  связи  с  финансовой  реформой
государственный  бюджет  лишился  доходов  только  от  понижения  цен  в  размере  57  миллиардов  рублей  в  год,
а  также  сократились  некоторые  другие  доходы.  Мною  было  указано  также,  что  в  этом  году  мы  ограничили
размер  капиталовложений  и  вообще  принимаем  жесткие  меры  по  ограничению  государственных  расходов"
(Исторический  архив.  1997.  №  4.  С.  111-112).
 13 	Z  а  I  е  s  k  i  Е.  Op.  cit  Р.  412^25.
 14 	ГА  РФ,  ф.  Р-5446,  оп.  50  а,  д.  4240,  л.  122-134.
 15 	Источник.  1997.  №  5.  С.  134.
 16 	ГА  РФ,  ф.  Р-5446,  оп.  50  а,  д.  4240,  л.  135-155.
 17 	РГАСПИ,  ф.  17,  оп.  163,  д.  1508,  л.  96-99.
 '*  ГА  РФ,ф.  Р-5446,  оп.  50  а,  д.  4241,  л.  43.
 19 	Там  же,  д.  4265,  л.  52-53,202-203,211-213,217-228.
 20 	Там  же,  л.  317;  оп.  57  а,  д.  32,  л.  6-8.
 21 	Эти  и  последующие  данные  приводятся  на  основании  докладной  записки  Госплана  об  итогах  проверки
выполнения  пятилетнего  плана  за  1948  г.,  представленной  в  Бюро  Совета  министров  (ГА  РФ,  ф.  Р-5446,  оп.
51  а,  д.  5433,  л.  1-44).
 22 	The  Journal  of  Economic  History.  1998.  Vol.  58.  №  4  (M.  Harrison).
 23 	РГАЭ,  ф.  4372,  on.  92,  д.  64,  л.  53,  101,  105,  117,  152  и  др.  (стенограмма  собрания  актива  Госплана
СССР.  13  февраля  1937  г.).
 88

24
 П  и  х  о  я  Р.Г.  Советский  Союз:  История  власти.  1945-1991  гг.  М.,  1998.  С.  56-59;  Дани¬
лов  А.А.  Сталинское  Политбюро  в  послевоенные  годы  //  Политические  партии  России.  Страницы
истории.  М.,  2000.  С.  202-205.
 25 	Симонов  К.  Глазами  человека  моего  поколения.  М.,  1989.  С.  160-161.
 26 	Там  же.  С.  158-159.
 27 	М  и  к  о  я  н  А.И.  Так  было.  М.,  1999.  С.  559.
 28 	Вопросы  истории.  1998.  №  6.  С.  15  (воспоминания  Д.Т.  Шепилова).
 29 	The  impact  of  World  War  II.  P.  265-266.  Аналогичную  сдержанную  характеристику  экономических
воззрений  Вознесенского  см.  также:  Harrison  М.  Soviet  Planning  in  Peace  and  War  /  1938-1945.
Cambridge.  P.  13-28,  229-230.
 30 	A.B.  Пыжиков  выдвинул  интересную  гипотезу  о  кардинальных  различиях  между  "ленинградцами”  и
группой  Берия-Маленкова.  Победа  последних,  по  его  мнению,  означала  победу  ВПК  над  деятелями,
курирующими  "сугубо  гражданские"  сферы  (Пыжиков  А.В.  Конфигурация  и  функционирование
власти  в  СССР.  1945-1953  гг.  М.,  1999.  С.  26-27).  Однако  реальные  факты,  подтверждающие  эту  точку
зрения  и,  в  том  числе,  утверждение,  что  Жданов,  Вознесенский,  Косыгин  действительно  выступали  «за
смещение  приоритетов  хозяйственного  развития  в  сторону  группы  "Б"»,  пока  неизвестны.
 31 	РГАСПИ,  ф.  17,  оп.  163,  д.  1520,  л.  127.  О  фабрикации  "ленинградского  дела"  см.  подробнее:  Реа¬
билитация.  Политические  процессы  30-50-х  годов.  М.,  1990.  С.  311-321.
 32 	М  и  к  о  я  н  А.И.  Указ.  соч.  С.  560.
 33 	РГАСПИ,  ф.  82,  оп.  2,  д.  530,  л.  8-10  (копия  записки,  направленной  Молотову  в  связи  с  рассмотрением
"дела  Госплана").
 34 	Там  же,  л.  19-32.
 35 	М  и  к  о  я  н  А.И.  Указ.  соч.  С.  560-561.
 36 	РГАСПИ,  ф.  17,  оп.  163,  д.  1521,  л.  82.
 37 	Там  же,  л.  86.
 38 	Там  же,  л.  88.
 39 	Там  же,  л.  91.
 40 	Там  же,  ф.  83,  on.  1.  д.  5,  л.  96.
 41 	Там  же,  ф.  17,  оп.  135,  д.  16,  л.  83-89.
 42 	АП  РФ,  ф.  3,  оп.  54,  д.  36,  л.  78-91.
 43 	РГАСПИ,  ф.  17,  оп.  163,  д.  1530,  л.  154.
 44 	Там  же,  ф.  17,  оп.  135.  д.  38,  л.  1.
 45 	Там  же,  л.  1-3.
 46 	Там  же,  ф.  82,  оп.  2,  д.  530,  л.  46.
 47 	Сводку  постановлений  и  распоряжений  Совмина  по  плану  1949  г.  см.:  ГА  РФ,  ф.  Р-5446,  оп.  51  а,
д.  5437,  л.  1-14.
 48 	Там  же,  д.  69,  л.  4,5,  10,  14,  15-17.
 ©  2001  г.  Е.Ю.  ЗУБКОВА
 ФЕНОМЕН  "  МЕСТНОГО  НАЦИОНАЛИЗМА”:
 "  ЭСТОНСКОЕ  ДЕЛО”  1949-1952  ГОДОВ  В  КОНТЕКСТЕ
СОВЕТИЗАЦИИ  БАЛТИИ
 Несмотря  на  откровенность  обсуждения  многих  считавшихся  ранее  запретными
тем,  история  советизации  Балтии  все  еще  продолжает  оставаться  "горячей  точкой"
нашей  историографии.  События  полувековой  давности,  переплетаясь  с  реалиями  дня
сегодняшнего,  не  дают  остыть  эмоциям,  подменяя  порой  научную  дискуссию  де¬
монстрацией  взаимных  исков  и  претензий.  В  истории  взаимоотношений  России  и
 Зубкова  Елена  Юрьевна,  доктор  исторических  наук,  старший  научный  сотрудник  Института
российской  истории  РАН.
 Статья  подготовлена  в  рамках  проекта,  получившего  финансовую  поддержку  Института  "Открытое
общество"  (грант  И85  №  382/1998).
 89

стран  Балтии  действительно  можно  найти  весьма  непростые  сюжеты,  способные
актуализироваться  в  современной  политике.  Но  это  вовсе  не  повод  делать  вид,  что
таких  сюжетов  вообще  не  существует.  Особенно  применительно  к  советскому  пе¬
риоду  балтийской  истории.
 С  момента  включения  Литвы,  Латвии  и  Эстонии  в  состав  СССР  в  1940  г.  и  вплоть
до  распада  союзного  государства  в  1991  г.  Балтия  оставалась  для  Москвы  своего  рода
проблемной  зоной.  Неприятие  политики  советизации  большинством  коренного
населения,  западная  ориентация  региона,  слабое  влияние  коммунистической  идео¬
логии,  своеобразие  быта  и  культуры  -  все  эти  факторы  в  той  или  иной  мере
сказывались  на  формировании  "балтийской  политики"  Москвы.  В  своих  основных
чертах  и  принципах  она  сложилась  в  первые  послевоенные  годы,  подвергаясь  в
дальнейшем  лишь  незначительной  коррекции.  В  ее  развитии  в  тот  первый  после¬
военный  период  можно  выделить  два  этапа:  1)  осень  1944  г.  -  середина  1947  г.  и
2)  осень  1947  г.  -  март  1953  г.  На  первом  центральная  власть  стремилась  избегать
наиболее  жестких  методов  обеспечения  своего  влияния  в  регионе,  используя
репрессии  главным  образом  в  отношении  вооруженной  оппозиции.  Советизация
региона  на  втором  этапе  проводилась  уже  с  откровенным  акцентом  на  унификацию  и
силовые  методы.  Под  каток  репрессий  -  депортаций  и  чисток  -  попали  тогда  как
рядовые  граждане,  так  и  представители  правящей  элиты.  Составной  частью  этого
процесса  стало  "эстонское  дело".
 Контекст
 Колебания  "балтийской  политики"  Москвы,  как  правило,  вписывались  в  контекст
общих  перемен,  происходивших  внутри  страны  и  в  мире.  В  случае  с  республиками
Балтии  изменения  международного  климата  играли  особую  роль.  В  результате
международных  договоренностей  1945  г.  Советский  Союз  приобрел  собственную
"зону  влияния"  в  Европе,  в  которую  вошли  так  называемые  страны  народной
демократии.  Однако,  получив  зону  влияния,  советское  руководство  первоначально  не
имело  четкого  представления  о  механизмах  влияния  в  "подведомственной"  зоне.
Республики  Балтии,  которые,  с  одной  стороны,  были  частью  СССР,  но  с  другой  -
имели  тесные  связи  с  европейскими  странами,  в  период  становления  восточно¬
европейской  политики  Москвы  в  известном  смысле  сыграли  роль  буфера  -  тер¬
ритории,  где  отрабатывалась  модель  советизации,  отличная  от  "классического"
(довоенного)  образца.  Процессы  советизации  республик  Балтии  в  составе  СССР  и
стран  Восточной  Европы  как  суверенных  государств,  конечно,  имели  свою  спе¬
цифику,  однако  в  сценариях  их  развития  было  много  сходных  моментов,  они  имели
общую  динамику  и  точки  перелома.  Это  позволяет  рассматривать  отношения  между
Москвой  и  республиками  Балтии  не  только  как  внутреннее  дело  СССР,  но  и  как
составляющую  более  общего  процесса  распространения  советского  влияния  в
послевоенной  Европе.
 1947  г.  в  этом  смысле  стал  переломным,  подводящим  черту  под  тем  периодом
восточноевропейской  политики  Москвы,  когда  она  строилась  еще  на  относительно
либеральных  принципах  (в  ее  основу  была  заложена  идея  многообразия  путей
перехода  к  социализму,  тактика  демократического  блока  и  т.д.)1.  После  создания
Коминформа  (сентябрь  1947  г.)  был  взят  курс  на  унификацию  политических  режимов
восточноевропейских  стран  по  советскому  образцу.  Поскольку  такой  поворот  встре¬
чал  протест  со  стороны  самых  разных  политических  сил,  одним  из  главных  меха¬
низмов  советизации  становятся  репрессии  против  недовольных.  Сначала  чистки
коснулись  членов  некоммунистических  партий  и  других  отнесенных  к  категории
"чуждых  элементов",  затем  перекинулись  на  коммунистов.
 В  1949  г.  в  странах  Восточной  Европы  прошло  сразу  несколько  больших  по¬
литических  процессов,  организованных  по  образу  советских  показательных  процессов
1930-х  гг.  Фигурантами  на  них  выступали  коммунисты,  обвиненные  в  приверженности
 90

идеям  "национального  социализма",  недооценке  роли  и  значения  СССР,  советского
опыта  социалистического  строительства  и  других  подобных  "грехах".  Нельзя  не
отметить  непосредственную  заинтересованность  Москвы  в  развитии  этой  репрес¬
сивной  кампании.  Но  не  меньшую  роль  в  ее  эскалации  (а  главное,  выборе  жертв)
сыграл  "местный"  фактор,  когда  разного  рода  политические  обвинения  исполь¬
зовались  лишь  как  повод  для  сведения  личных  счетов  и  средство  борьбы  за  власть.
Первые  судебные  процессы  состоялись  над  Л.  Райком  в  Венгрии  и  Т.  Костовым  в
Болгарии.  В  1950-1952  гг.  аналогичные  процессы  были  организованы  в  Чехослова¬
кии  -  над  Г.  Гусаком,  Л.  Новомесским,  М.  Швермовой,  Р.  Сланским.  Эти  процессы
завершили  формирование  в  странах  Восточной  Европы  политических  режимов,
которые  уже  безоговорочно  шли  в  фарватере  советской  политики.
 Одновременно  в  Советском  Союзе  происходил  свой  процесс  "закручивания  гаек",
его  составной  частью  стали  чистки  центральной  и  региональных  элит.  Они  призваны
были  оказать  своего  рода  дисциплинирующее  воздействие  на  номенклатуру,  особенно
региональных  лидеров,  которые  за  время  войны  успели  получить  некоторую  свободу
действий  и  могли  быть,  не  без  основания,  заподозрены  в  стремлении  к  относительной
самостоятельности  от  центра.  В  то  же  время  в  ближайшем  окружении  Сталина
намечались  очередные  клановые  разборки.  В  роли  противоборствующих  блоков
выступали  2  группы  -  Маленкова  -  Берия,  с  одной  стороны,  и  Жданова  -  Кузнецова,  с
другой.  Эти  разборки  послужили  одним  из  поводов  для  раскручивания  "ленинградс¬
кого  дела"  1949-1950  гг.
 На  региональном  уровне  самая  крупная  чистка  в  среде  политической  элиты
коснулась  тогда  Эстонии.  "Эстонское  дело"  -  понятие  условное,  речь  идет  о  серии
акций  1949-1952  гг.,  в  результате  которых  произошло  почти  полное  обновление
руководства  республики.  В  отличие  от  "ленинградского  дела"  и  репрессивных  кам¬
паний  в  странах  Восточной  Европы  в  Эстонии  не  было  ни  крупных  процессов,  ни
расстрельных  приговоров.  Тем  не  менее  связь  "эстонского  дела"  с  этими  событиями
очевидна:  это  были  звенья  одной  цепи,  составляющие  одной  кампании,  смыслом
которой  была  странная,  на  первый  взгляд,  но  вполне  укладывающаяся  в  логику
имперского  сознания  попытка  создать  построенную  на  принципах  жесткой  иерархии
беспрецедентную  по  масштабам  управленческую  вертикаль.
 "Эстонское  дело"  -  и  в  этом  его  специфика  -  было  первым  среди  послевоенных
чисток,  в  котором  одним  из  главных  мотивов  обвинения  выступал  "местный
национализм".  В  советском  политическом  лексиконе  тех  лет  понятие  "национализм"
обладало  рядом  особенностей:  во-первых,  оно  использовалось  исключительно  в
негативном  значении  (как  оппозиция  "положительному"  интернационализму),  а  во-
вторых,  само  это  понятие  являлось  аморфным,  расплывчатым.  Оно  то  становилось
синонимом  этнической  ограниченности  (прежде  всего  в  вопросах  культуры),  то
приравнивалось  к  антисоветизму.  Используемые  вместе  с  ним  определения  "буржуаз¬
ный"  или  "местный"  мало  проясняли  сущность  самого  понятия,  а  скорее  квалифици¬
ровали  степень  "опасности"  явления  и  соответственно  степень  вины  уличенных  в
"национализме"  лиц.  "Местный  национализм"  имел  свои  разновидности:  он  мог  быть
азербайджанским,  украинским,  эстонским  и  т.д.  Однако,  несмотря  на  эти  определения,
в  трактовке  официальной  идеологии  "национализм"  не  был  этнической  категорией,
во  всяком  случае,  не  этничность  выдвигалась  на  первый  план  в  качестве  его
сущностного  признака.  Ссылки  на  этнический  момент  (этническую  ограниченность)
были  не  более  чем  эвфемизмом,  за  которым  скрывались  на  самом  деле  специфически
понимаемые  государственные  интересы.  Построенная  на  принципах  жесткой  цент¬
рализации,  государственная  система  болезненно  реагировала  на  любые  попытки
периферии  ослабить  свою  зависимость  от  центра,  даже  если  эти  попытки  не  выходили
за  границы  культурной  автономии.
 Для  того,  чтобы  дисциплинировать  региональных  лидеров,  достаточно  было
"наказать"  одного-двух  в  качестве  показательных  примеров.  В  этом  смысле  выбор
балтийского  региона,  самого  "молодого"  и  всегда  вызывавшего  у  Москвы  подозрение
 91

в  неблагонадежности,  понятен.  Остается  вопрос  -  почему  среди  трех  балтийских
республик  была  выделена  именно  Эстония?  Вопрос  этот  тем  более  правомерен,  что
обвинения,  выдвинутые  против  эстонских  руководителей,  вполне  могли  бы  разделить
лидеры  Латвии  и  Литвы.  Во  всяком  случае,  Н.  Каротамм  как  первый  секретарь
ЦК  Компартии  Эстонии  был  не  большим  "националистом",  чем  А.  Снечкус  в  Литве
или  Я.  Калнберзин  в  Латвии.  Мы  не  располагаем  пока  документами,  позволившими
бы  однозначно  ответить  на  вопрос  о  мотивах  выбора  объекта  показательной  чистки,
но  можно  попытаться  восстановить  логику  событий,  следствием  которых  стало
"эстонское  дело".
 Предыстория
 Ситуация  в  Эстонии  вызывала  обеспокоенность  московского  руководства  еще
задолго  до  начала  событий,  которые  сложились  в  "эстонское  дело".  После  ликвидации
в  марте  1947  г.  специальных  органов  представительства  ЦК  ВКП(б)  в  прибалтийских
республиках  -  Бюро  ЦК  ВКП(б)  по  Литве,  Латвии,  Эстонии  -  контроль  центральной
власти  за  положением  дел  в  этих  регионах  и  за  поведением  местных  лидеров
несколько  ослаб.  Инспектора  и  инспекторские  группы,  периодически  направляемые
из  Москвы  в  республики  Балтии,  почти  всегда  регистрировали  наличие  ошибок  и
даже  "извращений"  в  политике  лидеров  Латвии,  Литвы  и  Эстонии.  Одна  из  таких
инспекторских  поездок  была  организована  в  Эстонию  в  январе  1948  г.  По  ее  резуль¬
татам  был  составлен  документ  "О  недостатках  в  работе  партийных  организаций
Эстонской  ССР",  адресованный  секретарям  ЦК  ВКП(б)  А.А.  Жданову,  А.А.  Кузне¬
цову,  М.А.  Суслову,  Г.М.  Попову.
 Отмечая  в  нескольких  строках  достижения  Эстонии  за  первые  три  послевоенные
года,  документ  констатировал:  "В  деятельности  ЦК  КП(б)  Эстонии  имеются  крупные
недостатки  и  ошибки,  которые  замедляют  перестройку  всей  жизни  эстонского  народа
на  советский  лад".  К  числу  главных  ошибок  эстонского  руководства  были  отнесены
"серьезные  извращения  в  осуществлении  политики  партии  в  деревне",  которые
сводились  к  следующему:  при  проведении  земельной  реформы  части  зажиточных
крестьян  удалось  сохранить  за  собой  лучшие  земли,  местное  руководство  оказывало
покровительство  кулакам  (например,  при  распределении  государственного  сельско¬
хозяйственного  кредита),  не  защищало  интересы  бедняков  и  др.
 Первый  секретарь  ЦК  Компартии  Эстонии  Н.Г.  Каротамм  обвинялся  в  том,  что  он
"по  существу  запретил  газетам  вести  пропаганду  преимуществ  колхозного  строя",  а  в
республике  продолжается  "насаждение  хуторов"2.
 Проверка  ЦК  ВКП(б)  выявила  также  "наличие  весьма  существенных  недостатков
в  руководстве  промышленностью  Эстонской  ССР".  Руководство  Эстонии  критико¬
валось  не  только  за  положение  дел  в  промышленном  производстве,  но  и  за  то,  что  оно
"не  изучает  и  не  учитывает  в  своей  работе  политических  настроений  рабочих".
"Вражеские  элементы  и  действующие  им  на  руку  головотяпы,  -  говорилось  в
докладной  записке  инспектора  ЦК  ВКП(б),  -  создают  условия  для  недовольства
рабочих,  особенно  в  отношении  русских  рабочих,  приехавших  в  Эстонию  на  работу  по
вербовке  (...)  Такое  отношение  к  рабочим,  завербованным  для  работы  в  Эстонии,
ставит  их  в  отчаянное  положение.  Лишенные  поддержки,  они  распродают  все,  что
привезли  с  собой,  и  в  конце  концов  бегут  из  Эстонии"3.  Наличие  антирусских  на¬
строений  в  различных  слоях  эстонского  общества  было  признано  серьезным  фак¬
тором,  влияющим  на  всю  общественную  атмосферу  в  республике.  ЦК  КП(б)  Эстонии
упрекали  также  в  том,  что  он  "допустил  политическую  беспечность  в  деле  очищения
государственного  аппарата  от  враждебных  элементов".  "Самым  опасным  является  то
обстоятельство,  -  следовал  итоговый  вывод,  -  что  ЦК  КП(б)  Эстонии  не  возглавляет
классовую  борьбу  в  республике  и  не  разоблачает  конкретных  носителей  буржуазной
националистической  идеологии,  недооценивает  дело  перевоспитания  эстонского
народа  в  духе  советского  патриотизма"4.
 92

Хотя  обвинений  было  достаточно,  чтобы  не  только  отстранить  руководителей
Эстонии  от  занимаемых  должностей,  но  и  для  более  серьезных  санкций,  в  1948  г.
против  эстонских  лидеров  никаких  репрессивных  мер  принято  не  было  (эта  записка
пролежала  в  отделе  ЦК  ВКП(б)  почти  2  года  и  была  востребована  лишь  в  1950  г.).
Возможно,  в  данном  случае  сыграла  роль  позиция  А.А.  Жданова  и  А.А.  Кузнецова,
которые  "опекали"  Эстонию.  Второй  секретарь  ЦК  Компартии  Эстонии  Г.Т.  Кедров
хорошо  знал  Кузнецова  еще  по  совместной  работе  в  Ленинграде5  и  пользовался  его
поддержкой  (на  пост  второго  секретаря  ЦК  КП(б)Э  Кедров  был  назначен  также  по
рекомендации  Кузнецова).
 После  смерти  Жданова  и  начала  "ленинградского  дела"  судьба  Кедрова  была
практически  предрешена.  29  августа  1949  г.  Бюро  ЦК  КП(б)  Эстонии,  а  затем  и
республиканский  пленум  освободили  Кедрова  от  должности  второго  секретаря  ЦК.
После  этого  его  вызвали  в  Москву,  где  в  результате  короткого  разбирательства  на
Комиссии  партийного  контроля  он  был  исключен  из  партии  "за  политически
недостойное  поведение  в  бытность  работы  в  качестве  секретаря  Ленинградского
горкома  партии  по  кадрам"6.  27  октября  пленум  ЦК  КП(б)  Эстонии  без  обсуждения
вывел  Кедрова  из  состава  ЦК  Компартии  республики  и  его  Бюро  как  исключенного
из  партии.  И  в  октябре  же  Кедров  был  арестован,  а  через  два  года  -  21  января  1952  г.
по  приговору  Военной  коллегии  Верховного  Суда  СССР  осужден  к  25  годам  лишения
свободы  с  высылкой  в  Воркуту7.
 Вполне  вероятно,  что  именно  "ленинградское  дело"  поставило  Эстонию  в  особое
положение,  определив  ее  в  качестве  очередного  показательного  объекта  чисток.
Вместе  с  тем  вряд  ли  правомерно  рассматривать  эстонские  события  только  как  "след"
ленинградских:  после  устранения  Кедрова  ни  он  сам,  ни  "ленинградское  дело"  в
документах,  так  или  иначе  связанных  с  чисткой  эстонского  руководства,  не  упоми¬
налось.  В  "эстонском  деле"  гораздо  более  очевиден  момент  совпадения  интересов  -
центра,  стремящегося  полностью  подчинить  своему  влиянию  регионы,  и  представи¬
телей  региональных  элит,  ведущих  борьбу  за  власть  и  готовых  ради  победы  в  ней
принять  правила  игры,  предложенные  Москвой.  В  этом  смысле  события  в  Эстонии
подчинялись  той  же  логике  развития,  что  и  политические  разборки  во  властных
структурах  восточноевропейских  стран.
 Фигуранты
 Высшие  органы  власти  трех  балтийских  республик  были  сформированы  еще  в
1940  г.,  а  после  окончания  немецкой  оккупации  в  1944  г.  восстановлены.  Вернулись  к
прежним,  обязанностям  руководители  республик  -  за  исключением  Эстонии,  где
"первые  лица"  -  Н.  Каротамм  (первый  секретарь  ЦК  республиканской  компартии)  и
А.  Веймер  (председатель  Совнаркома,  а  затем  Совета  министров)  -  заняли  свои  посты
только  в  1944  г.  Таким  образом,  эстонское  руководство  было  как  бы  самым  молодым.
Однако  не  этот  фактор  мог  стать  причиной  более  пристального  внимания  Москвы  к
Эстонии,  а  другое  обстоятельство:  во  время  оккупации  немецкими  властями  был
арестован  возглавлявший  тогда  коммунистическое  подполье  К.  Сяре  -  первый
секретарь  ЦК  Компартии  Эстонии,  немедленно  обвиненный  советской  стороной  в
"предательстве"  (прямых  доказательств  для  подобных  обвинений  не  было).
 Внутри  эстонского  руководства  довольно  быстро  оформилось  несколько  групп
влияния,  разногласия  между  которыми  стали  одной  из  причин  будущего  "эстонского
дела".  Истоки  этих  конфликтов  имели  разную  природу  -  этническую,  политическую,
личную.  В  первом  случае  речь  шла  о  доле  представительства  эстонцев  и  русских  (или
русскоязычных)  в  органах  власти  и  управления.  Во  втором  -  группы  конфликтующих
агентов  разделялись  по  принципу  политического  прошлого:  одни  имели  большой
опыт  легальной  и  нелегальной  работы  в  независимой  Эстонии,  по  несколько  лет
отсидели  в  тюрьмах  (отсюда  их  название  -  "старые  политзаключенные"),  другие
эмигрировали  в  Советский  Союз  или  вообще  большую  часть  жизни  провели  вдали  от
 93

Эстонии,  являясь  лишь  по  происхождению  эстонцами.  Наконец,  немаловажную  роль
играл  фактор  личного  соперничества,  часто  оказывавшийся  решающим.
 Конфликты  на  этнической  почве  в  среде  правящей  элиты  Эстонии  не  были  столь
значимыми,  как  в  обществе,  где  к  присутствию  русских  относились  очень  болезненно.
В  руководящих  сферах  гораздо  большую  роль  играли  противоречия  между  "старыми"
и  "новыми"  эстонцами,  "старыми  политзаключенными"  и  "эмигрантами".  Последних
было  большинство,  особенно  в  высших  органах  власти  и  управления.  Так,  в  аппарате
ЦК  КП(б)Э,  укомплектованном  в  основном  этническими  эстонцами,  из  78  сотруд¬
ников  61  работал  до  1940  г.  в  других,  не  балтийских  республиках  СССР  (данные  на
май  1945  г.)8.
 Относительно  малочисленная  группа  "старых  политзаключенных"  имела  тем  не
менее  большое  моральное  влияние  и  серьезный  политический  авторитет.  Ее
ядро  составили  А.  Веймер,  Г.  Аллик,  Б.  Кумм.  Все  они  занимали  довольно  высокие
посты  в  руководстве:  А.  Веймер  был  председателем  Совета  министров  республики,
Г.  Аллик  -  его  заместителем,  Б.  Кумм  -  министром  государственной  безопасности
Эстонии.  Веймер  и  Кумм  входили  в  состав  Бюро  ЦК  КП(б)  Эстонии.
 Среди  "новых"  эстонцев,  прибывших  в  республику  после  переворота  21  июня
1940  г.,  наиболее  влиятельными  были  две  фигуры:  первый  секретарь  ЦК  КП(б)
Эстонии  Н.  Каротамм  и  секретарь  ЦК  КП(б)Э  по  агитации  и  пропаганде  И.  Кэбин.
 Еще  одну  группу  влияния  в  эстонском  руководстве  составляли  представители
национальной  интеллигенции.  X.  Круус  возглавил  республиканскую  Академию  наук  и
одновременно  являлся  министром  иностранных  дел  Эстонии,  И.  Семпер  был  избран
председателем  республиканского  Союза  писателей,  Н.  Андрезен  сначала  занимал
пост  заместителя  председателя  Совета  министров  ЭССР  по  вопросам  культуры,  а
затем  заместителя  председателя  Верховного  совета  республики.  Правда,  все  они  в
прошлом  были  членами  партии  эсеров,  что  делало  их  особенно  уязвимыми  для
будущих  чисток.  Не  случайно  именно  они  одними  из  первых  попали  в  число  фи¬
гурантов  "эстонского  дела".
 На  первом  этапе  (примерно  до  1949  г.)  наибольшим  влиянием  в  руководстве
республики  пользовалась  группа  "старых  заключенных",  которую  поддерживал
Н.  Каротамм.  Политика  этой  группы  в  целом  была  направлена  на  то,  чтобы  "смяг¬
чить"  для  Эстонии  последствия  советизации:  блокировать  рост  социальной  напря¬
женности,  сохранить  национальные  кадры,  обеспечить  развитие  национальной
культуры  и  т.п.  В  Эстонии,  где  социальная  база  нового  режима  была  очень  слабой,
невозможно  было  добиться  политической  стабильности  без  поиска  компромисса  с
различными  общественными  силами.  Поэтому  тактика  компромисса  стала  главной
политической  линией  группы  Веймера  -  Каротамма.
 Эстонские  лидеры  стремились  заручиться  поддержкой  национальной  интелли¬
генции  или  хотя  бы  добиться  ее  лояльности.  В  течение  1946-1947  гг.  была  проведена
массовая  переаттестация  эстонских  ученых,  более  150  человек  получили  тогда  под¬
тверждение  своим  дипломам  и  званиям,  Академия  наук  и  университеты  сохранили
свои  кадры.  Для  эстонского  руководства  того  периода  вообще  было  характерно  про¬
ведение  протекционистской  политики  по  отношению  к  "своим"  кадрам,  в  том  числе  и
в  вопросах  организации  чисток  учреждений  от  "неблагонадежных"  (в  эту  категорию
могли  попасть  бывшие  участники  национальных  вооруженных  формирований  перио¬
да  войны,  бывшие  члены  некоммунистических  партий,  лица,  отнесенные  к  разряду
кулаков  по  происхождению  или  положению,  граждане,  имеющие  родственников  за
границей  и  т.д.).  Поскольку  в  любой  из  трех  балтийских  республик  трудно  было  найти
хороших  профессионалов  с  "чистой",  с  точки  зрения  органов  госбезопасности,  ан¬
кетой,  подход  к  самому  процессу  "очищения"  был  избирательным.  Республиканские
власти  стремились  действовать  в  этом  вопросе  осторожно,  понимая,  что  любая  чистка
открывает  вакансии  для  "пришлых".  Эстонские  власти  не  были  исключением.
 В  1944  г.  Каротамм  и  Веймер  обратились  в  Москву  с  просьбой  присвоить  бывшим
офицерам  так  называемой  буржуазной  Эстонии,  перешедшим  на  службу  в  Советскую
 94

армию,  советские  воинские  звания  и  зачесть  в  непрерывный  стаж  годы  их  службы  в
старой  эстонской  и  русской  армиях9.  В  1948  г.  во  время  проведения  кампании  по
выселению  кулаков  Каротамм  и  Веймер  вошли  с  предложением  с  союзное
правительство  не  выселять  кулаков  за  пределы  республики,  а  создать  для  них  спе¬
циальные  поселки  на  границе  с  Ленинградской  обл.  (свою  просьбу  они  мотивировали
нехваткой  рабочих  рук  в  Эстонии)10.  Эти  обращения  тогда  остались  без  ответа,  хотя
уже  в  ходе  развития  "эстонского  дела"  о  них  вспомнили  и  использовали  в  качестве
одного  из  пунктов  обвинений.
 В  1948  г.  вместе  с  изменением  политического  климата  в  стране  изменилось  и
отношение  центральной  власти  к  тактике  компромисса,  проводимой  лидерами  бал¬
тийских  республик.  Для  эстонских  руководителей  ситуация  усугублялась  стечением
обстоятельств:  одновременно  с  изменением  общей  политической  линии  они  остались
без  "прикрытия",  лишившись  после  смерти  Жданова  и  ареста  Кузнецова  патронажа
влиятельных  фигур  в  ЦК  ВКП(б).
 Начало
 После  устранения  "ленинградской  группы"  из  руководства  ЦК  ВКП(б)  для  начала
раскручивания  "эстонского  дела"  достаточно  было  формального  повода,  сигнала.  В
советской  политической  практике  в  роли  такого  рода  "сигнала"  часто  выступали
обыкновенные  доносы.  В  этом  смысле  "эстонское  дело"  не  стало  исключением.  В
1949  г.  в  течение  нескольких  месяцев  в  ЦК  ВКП(б)  из  Эстонии  поступали  письма  от
А.И.  Бранд,  которая  "сигнализировала"  о  неправильных,  с  ее  точки  зрения,  политике
и  поведении  Каротамма.  Бранд  обвиняла  эстонского  лидера  в  излишне  мягком
подходе  к  "буржуазным  националистам",  "умышленных  ошибках"  и  писала  о  нем  не
иначе,  как  об  "эстонском  Райке-Каротамме"  (в  1949  г.  последняя  тема  была  весьма
актуальной).  Заявления  Брандт  с  жалобами  на  Каротамма  могли  бы  составить
эпистолярное  наследие,  в  числе  ее  адресатов  -  Маленков,  Берия,  Булганин,  Вы¬
шинский,  Ворошилов,  Хрущев,  маршал  Василевский  и  другие  высокопоставленные
лица.
 Одно  из  заявлений  Бранд  было  рассмотрено  на  заседании  Секретариата  ЦК
ВКП(б)  26  февраля  1949  г.  В  результате  проверки  выяснилось,  что  автор  писем  в
своих  обвинениях  не  вполне  беспристрастна:  она  была  уволена  из  Министерства
госконтроля  Эстонии  и,  кроме  того,  "при  Каротамме"  пострадал  ее  брат  -  партийный
работник,  снятый  со  своей  должности.  Однако  несмотря  на  все  эти  обстоятельства,
именно  в  феврале  1949  г.  "эстонскому  делу"  был  дан  ход.
 Внутрипартийные  разборки  продолжались  в  течение  трех  лет,  что  уже  само  по
себе  является  беспрецедентным  в  практике  отношений  между  центральной  и
республиканской  властями.  Всего  с  февраля  1949  г.  по  сентябрь  1952  г.  в  ЦК  ВКП(б)  -
на  заседаниях  Секретариата,  Оргбюро  и  Политбюро  -  по  крайней  мере  15  раз
рассматривались  вопросы,  так  или  иначе  связанные  с  "эстонским  делом".
 Компрометирующий  материал  на  эстонских  руководителей  собирался  в  течение
всего  1949  г.  Стоило,  например,  Каротамму  выступить  в  апреле  1949  г.  с  речью  по
радио  по  проблемам  коллективизации,  как  отдел  ЦК  ВКП(б),  наблюдавший  за
положением  дел  в  регионах,  немедленно  сигнализировал  Маленкову:  "В  своем
выступлении  т.  Каротамм  допустил  путанные,  неправильные  формулировки  и  дал  ряд
неясных  установок  по  вопросам  колхозного  строительства  и  весеннего  сева.  Объясняя
причины  бурного  развития  коллективизации  за  последнее  время  в  Эстонии,  он  в
первую  очередь  относит  это  к  заслугам  Коммунистической  партии  Эстонии,  совер¬
шенно  не  показывая  руководящей  роли  ЦК  ВКП(б)  и  союзного  правительства"11.
 Тезис  о  принижении  роли  ЦК  ВКП(б)  -  весьма  типичный  для  того  времени  идео¬
логический  прием:  на  сходном  мотиве  (противопоставление  ЦК)  строилась  система
обвинений  и  в  "ленинградском  деле".  В  случае  с  Эстонией  вывод  об  излишнем  под¬
черкивании  роли  и  заслуг  республиканской  компартии  мог  служить  поводом  и  для
 95

нового  обвинения  -  в  "местном  национализме".  Однако  для  подтверждения  подобного
обвинения  одних  "сигналов"  формально  было  мало.  Поэтому  в  августе  1949  г.
Секретариат  ЦК  ВКП(б)  принял  решение  об  организации  проверки  на  месте,  поручив
ее  проведение  Комиссии  партийного  контроля  при  ЦК  ВКП(б)  и  отделу  партийных,
профсоюзных  и  комсомольских  органов  ЦК.
 Проверка
 Первая  инспекторская  группа  ЦК  ВКП(б)  в  составе  И.  Ягодкина  и  В.  Косова
прибыла  в  Эстонию  в  декабре  1949  г.  Проверяющие  из  Москвы  встречались  с
членами  Бюро  ЦК  КП(б)  Эстонии,  изучали  документы.  Если  судить  по  содержанию
итоговой  записки,  составленной  по  материалам  этого  визита,  наибольшее  впечат¬
ление  на  столичных  гостей  произвела  информация  секретаря  ЦК  Компартии  Эстонии
И.  Кэбина:  именно  она  и  легла  в  основу  итогового  документа.  С  момента  этой  первой
проверки  и  в  течение  всего  последующего  раскручивания  "эстонского  дела"  И.  Кэбин
становится  одной  из  ключевых  инициативных  фигур  в  организации  чистки  руко¬
водства  республики.
 Ответственный  в  республиканском  ЦК  за  идеологию  Кэбин  неоднократно  обра¬
щал  внимание  Каротамма  и  Веймера  на  "засоренность"  кадров  эстонских  учреждений,
но  как  только  дело  доходило  до  конкретных  личностей,  внесенных  Кэбином  в
"черный  список",  возникали  конфликты.  Так  случилось,  например,  с  Н.  Андрезеном,
которого  Кэбин  пытался  обвинить  в  проведении  "буржуазно-националистической",
"вредительской"  политики.  Дело  в  том,  что  Андрезен  работал  как  бы  на  одном  "поле"
с  Кэбином  (курировал  вопросы  культуры  в  правительстве),  но  в  отличие  от
последнего  в  кругах  интеллигенции  пользовался  куда  большим  авторитетом.
 После  неоднократных  попыток  Кэбина  поставить  вопрос  об  Андрезене  на  засе¬
дании  Бюро  ЦК  КП(б)Э  лишь  в  мае  1949  г.  было  принято  решение  создать  "по
Андрезену"  специальную  комиссию,  в  которую  вошли  помимо  Кэбина  еще  два  члена
Бюро  -  Веймер  и  Пялль.  Последние  выбрали  момент,  когда  на  заседании  Бюро
отсутствовал  Кэбин,  и  внесли  на  его  утверждение  проект  решения,  в  котором  Андре-
зена  критиковали  "за  допущение  ряда  формалистических  ошибок  в  литературо¬
ведческих  статьях",  без  каких-либо  политических  выводов.  Вернувшись  в  Таллин,
Кэбин  опротестовал  это  решение  и  предложил  свой  проект  резолюции.  Однако
Каротамм  поддержал  тогда  проект  резолюции  Веймера  -  Пялля.  Только  после  того,
как  в  августе  1949  г.  Бюро  ЦК  КП(б)  получило  компрометирующие  материалы  на
Андрезена  из  Министерства  госбезопасности,  на  Бюро  прошел  проект  Кэбина.  Дело
Андрезена  было  передано  на  рассмотрение  Партколлегии,  которая  исключила  его  из
партии.  В  последний  момент  Каротамм  вычеркнул  из  текста  решения  Партколлегии
абзац,  где  Андрезен  обвинялся  в  проведении  "линии,  способствующей  укреплению
позиций  буржуазного  национализма  и  (...)  деятельности  явно  контрреволюционных
элементов".  Андрезена  после  исключения  из  партии  по  распоряжению  Кэбина  никуда
не  брали  на  работу,  даже  учителем  в  школу.  Только  после  вмешательства  Каротамма
он  получил  место  преподавателя  литературы  в  одной  из  таллинских  школ.
 Обо  всем  этом  Кэбин  сообщил  в  своей  записке,  направленной  в  ЦК  ВКП(б)  на  имя
Маленкова  в  январе  1950  г.  Кроме  случая  с  Андрезеном  в  записке  приводились  другие
факты,  которые  должны  были  свидетельствовать  о  "неправильной  линии"  эстонского
руководства  (главным  образом  Каротамма)  в  вопросах  кадровой  политики.  Кэбин
также  упрекал  Каротамма  в  стремлении  к  "дешевой  популярности",  личной  не¬
скромности,  "портретомании"  (припомнив  для  убедительности,  что  портреты  эстон¬
ского  лидера,  выставленные  в  витринах  и  учреждениях,  порой  превосходят  по  своим
размерам  портреты  членов  Политбюро).
 20  января  1950  г.  Секретариат  ЦК  ВКП(б)  принял  решение  по  итогам  поездки
инспекторов  ЦК  в  Эстонию.  И.  Ягодкин  и  В.  Косов  пришли  к  заключению,  что
"т.  Каротамм  (...)  ведет  себя  непартийно,  в  своей  работе  опирается  на  старые,  не
 96

внушающие  политического  доверия,  буржуазные  кадры,  (...)  ориентирует  партор¬
ганизацию  на  мирное  сожительство  с  враждебными  элементами  в  республике,
всячески  подчеркивает  необходимость  перевоспитания  их,  притупляет  революцион¬
ную  бдительность  у  коммунистов,  что  приводит  к  большому  засорению  респуб¬
ликанских  организаций  людьми,  не  внушающими  политического  доверия"12.  Таким
образом,  кадровая  политика  выступала  в  качестве  главного  пункта  обвинения.  Кроме
этого  Каротамма  упрекали  в  проведении  линии,  направленной  на  защиту  кулака,
невнимании  к  вопросам  приема  в  партию,  неправильных  методах  руководства,  личной
нескромности  и  склонности  к  вождизму.  "При  таком  поведении  едва  ли  в  дальнейшем
т.  Каротамм  может  оставаться  у  руководства  ЦК",  -  следовал  вывод13.
 Однако  секретариат  ЦК  ВКП(б)  не  стал  торопиться  со  столь  кардинальным
решением  и  назначил  комиссию  (во  главе  с  П.К.  Пономаренко)  для  изучения  обстоя¬
тельств  дела.  В  течение  месяца  комиссия  рассматривала  материалы  и  выслушивала
конфликтующие  стороны.  В  это  же  время  готовилась  новая  докладная  записка,
которую  предстояло  доложить  ЦК  ВКП(б).  О  драматизме  ситуации  свидетельствует
хотя  бы  тот  факт,  что  существует  несколько  вариантов  записки,  подписанной
И.  Ягодкиным,  В.  Косовым  и  А.  Дедовым,  ее  содержание  не  раз  уточнялось  и  коррек¬
тировалось.
 С  одним  из  вариантов  записки  комиссия  познакомила  Каротамма.  Понимая,  что
положение  серьезное,  эстонский  лидер  обратился  с  письмами  -  сначала  к  Маленкову,
а  затем  к  Сталину.  В  них  Каротамм  признал  критику  комиссии  ЦК  "правильной,
весьма  полезной  и  нужной",  однако  согласился  с  ней  только  по  следующим  пунктам:
подбор  и  расстановка  кадров,  отношение  к  старой  буржуазной  интеллигенции,  ру¬
ководство  партийными  организациями  и  хозяйственной  жизнью  республики,  слабость
критики  и  самокритики,  борьба  против  буржуазных  националистов,  а  также
тиражирование  собственных  сочинений  (т.е.  по  пункту  личной  нескромности)14.
 В  то  же  время  Каротамм  не  признал  обвинений  в  проведении  линии,  направленной
на  защиту  кулачества,  допуская,  что  он  мог  в  каком-либо  конкретном  деле  о
выселении  кулаков  просто  "не  разобраться".  "Я  полагаю,  -  писал  Каротамм,  -  что
оставшихся  в  ЭССР  кулаков  и  членов  их  семей  надо  поодиночке  арестовывать  и
высылать  из  пределов  республики"15.  Точно  так  же  он  отверг  обвинения  в  "буржуаз¬
ном  национализме",  напомнив,  что  аресты  "националистов"  в  республике  не  про¬
ходили  мимо  первого  секретаря.  В  качестве  доказательства  усилий  ЦК  КП(б)
Эстонии  по  борьбе  с  "буржуазными  националистами"  был  приведен  и  такой  аргумент:
за  три  года  в  Эстонии  по  политическим  мотивам  лишились  работы  1022  учителя  и
несколько  десятков  преподавателей  высших  учебных  заведений16.  (ЦК  ВКП(б)
назначил  впоследствии  специальную  комиссию  для  проверки  обоснованности  столь
массовых  репрессий  против  учительских  кадров.)
 Достаточно  точно  оценив  ситуацию,  Каротамм  стремился  во  что  бы  то  ни  стало
отвести  от  себя  обвинения  в  попытках  проведения  сколько-нибудь  независимой  от
Москвы  линии.  Отсюда  одна  характерная  фраза:  "Существенным  недостатком  в  моей
работе  являлось  то,  что  я  мало  обращался  за  советом  и  указаниями  к  работникам
аппарата  ЦК  ВКП(б).  (...)  В  дальнейшем  я  этот  недостаток,  безусловно,  ликви¬
дирую"17.
 По-видимому,  объяснения  Каротамма  были  учтены  при  составлении  последнего
варианта  докладной  записки  Дедова,  Ягодкина  и  Косова  от  18  февраля  1950  г.,
имевшей  ряд  принципиальных  отличий  по  сравнению  с  запиской  Косова  и  Ягодкина,
датированной  19  января.
 В  записке  от  18  февраля  отмечены  не  только  недостатки  в  работе  руководства
Эстонии  (как  в  первом  документе),  но  и  определенные  успехи  в  послевоенном
восстановлении  республики.  В  последнем  варианте  смягчены  некоторые  обвинения  в
адрес  Каротамма  и  Бюро  ЦК  КП(б)Э  в  целом:  эстонские  руководители  критикуются
уже  не  за  защиту  кулачества,  а  за  то,  что  "не  обеспечили  проведения  твердой
политической  линии  по  выселению  кулачества";  не  за  покровительство  "буржуазным
 4  Отечественная  история,  №  3
 97

националистам",  а  за  "недооценку  значения  борьбы  с  проявлениями  буржуазного
национализма"18.  В  то  же  время  в  записке  от  18  февраля  круг  обвинений,  выдвинутых
в  адрес  эстонских  руководителей,  расширился  (помимо  ошибок  в  кадровой  политике
были  отмечены  неверные  решения  в  вопросах  развития  сельского  хозяйства,  образо¬
вания,  культуры  и  др.).  Однако  никаких  оргвыводов  в  отличие  от  январского  доку¬
мента  авторы  записки  не  предлагали.  Они  прозвучали  только  в  постановлении
ЦК  ВКП(б),  принятом  по  результатам  рассмотрения  положения  дел  в  Эстонской  рес¬
публике.
 Решение
 20  февраля  1950  г.  на  заседании  Оргбюро  ЦК  ВКП(б)  был  заслушан  отчет  первого
секретаря  ЦК  КП(б)  Эстонии  Каротамма  и  содоклады  Ягодкина  и  Косова,  высту¬
павших  соответственно  от  КПК  при  ЦК  ВКП(б)  и  отдела  партийных,  профсоюзных  и
комсомольских  органов  ЦК.  По  результатам  этого  обсуждения  было  принято  поста¬
новление  "О  недостатках  и  ошибках  в  работе  ЦК  КП(б)  Эстонии".  7  марта  поста¬
новление  утвердило  Политбюро  ЦК  ВКП(б).
 "Недостатки  и  ошибки"  руководства  ЦК  КП(б)Э  и  Совета  министров  республики,
отмеченные  в  постановлении,  сводились  к  следующему:  1)  отсутствие  должной
борьбы  с  буржуазным  национализмом;  2)  политическая  неразборчивость  при  вы¬
движении  кадров  на  работу  в  советских  учреждениях;  3)  недостаточная  критика  и
самокритика;  4)  неудовлетворительное  руководство  делом  приема  в  ВКП(б),
проникновение  в  ряды  партии  "чуждых"  элементов;  5)  недостаточное  внимание  к
работе  высших  учебных  заведений,  в  результате  чего  среди  части  студентов  отмечены
буржуазно-националистические  настроения;  6)  пренебрежительное  отношение  к
фактам  преследования  передовых  рабочих  и  случаям  дезорганизации  производства  со
стороны  "враждебных  элементов";  7)  факты  извращения  политической  линии  и
советских  законов  Советом  министров  республики  (в  данном  случае  имелась  в  виду,
например,  практика  выплаты  пенсий  бывшим  торговцам,  домовладельцам  и  другим
"капиталистам");  8)  недостаточная  работа  по  организационно-хозяйственному  укреп¬
лению  колхозов19.  Таким  образом,  в  решении  ЦК  "национализм"  выступал  в  качестве
главного  пункта  обвинений.
 В  отношении  Каротамма  в  постановлении  ЦК  ВКП(б)  говорилось,  что  он  "лично
повинен  в  отсутствии  борьбы  с  буржуазным  национализмом",  "берет  под  защиту
разоблаченных  (...)  националистов"  (в  этой  связи  упоминались  Н.  Андрезен,  X.  Круус,
И.  Семпер  и  др.),  "попирает  коллегиальность  в  работе  Бюро  ЦК"20.  Никаких  персо¬
нальных  выпадов  в  адрес  других  эстонских  руководителей  (кроме  тех,  кто  уже  был
причислен  к  "буржуазным  националистам")  сделано  не  было.  ЦК  ВКП(б)  обязал
партийное  руководство  республики  рассмотреть  постановление  на  пленуме  ЦК  КП(б)
Эстонии.
 Последствия
 VIII  пленум  ЦК  Компартии  республики  начал  свою  работу  21  марта  1950  г.  От
имени  ЦК  ВКП(6)  на  пленуме  выступал  секретарь  ЦК  П.К.  Пономаренко.  Пленум
вынес  несколько  решений  по  кадровым  вопросам,  в  результате  которых  состав  Бюро
ЦК  КП(б)Э  почти  полностью  обновился.
 Пленум  постановил  снять  Н.  Каротамма  с  должности  первого  секретаря  ЦК  КП(б)
Эстонии  "в  связи  с  допущенными  им  политическими  ошибками",  его  место  занял
И.  Кэбин.  Из  состава  Бюро  ЦК  КП(б)Э  были  выведены  также  Э.  Пялль,  Б.  Кумм,
Ф.  Зозуля21.  Новыми  членами  ЦК  были  избраны  А.  Якобсон  (сменил  Пял  ля  на  посту
председателя  Президиума  Верховного  совета  ЭССР),  А.  Кельберг,  А.  Янус,  Д.  Кузь¬
мин.  В  результате  этих  кадровых  перестановок  "группа  Кэбина"  получила
абсолютное  большинство  в  эстонском  руководстве.  А.  Веймер  тогда  сохранил  свой
пост,  однако  специальным  пунктом  решения  ему  было  указано  на  "серьезные  ошибки
 98

и  недостаточно  острое  принципиальное  поведение".  Новый  состав  эстонского  руко¬
водства  был  утвержден  постановлением  Политбюро  ЦК  ВКП(б)  5  апреля  1950  г.22
В  июле  1950  г.  В.  Косов  получил  назначение  на  должность  второго  секретаря
ЦК  КП(б)  Эстонии.  Тогда  же  в  Бюро  республиканского  ЦК  вошел  и  новый  министр
госбезопасности  Эстонии  -  В.  Москаленко23.
 После  VIII  пленума  началась  чистка  руководства  Эстонии.  Были  исключены  из
партии,  а  впоследствии  арестованы  МТБ  первыми  попавшие  в  "черный  список"
Н.  Андрезен,  X.  Круус,  А.  Аллик,  освобождены  от  работы  руководители  рангом
ниже.  Вопрос  о  дальнейшей  судьбе  Н.  Каротамма  и  А.  Веймера  некоторое  время
оставался  нерешенным.
 Каротамм
 После  того  как  Н.  Каротамм  был  снят  с  должности  первого  секретаря  ЦК  КП(б)
Эстонии,  в  ЦК  ВКП(б)  сочли  нецелесообразным  его  дальнейшее  пребывание  в
Эстонии,  и  он  получил  новое  назначение  -  в  Москву,  в  аспирантуру  Академии  общест¬
венных  наук,  а  затем  был  направлен  в  Институт  экономики  Академии  наук  СССР.
Так  неожиданно  началась  его  научная  карьера.  Выбирая  тему  для  будущей  диссер¬
тации,  Каротамм  выразил  желание  заняться  историей  коллективизации  в  Эстонии  и
даже  просил  в  одном  из  писем,  адресованных  Маленкову,  обеспечить  его  необхо¬
димыми  материалами.  Однако  Эстония  в  какой  бы  то  ни  было  связи  для  бывшего
первого  секретаря  оставалась  запретной  темой:  так  ему  и  объяснили  в  ЦК  ВКП(б),
поставив  под  сомнение  способность  Каротамма  "объективно  осветить  этот  процесс".
Поэтому  для  диссертации  ему  пришлось  выбирать  "нейтральную"  тему:  в  конце
концов  все  сошлись  на  проблемах  развития  колхозов  в  районах  орошаемого  земле¬
делия  Ростовской  обл.
 И  все-таки  это  была  опала.  А  значит,  никто  не  мог  поручиться  за  его  политическое
будущее.  Каротамм,  по-видимому,  это  хорошо  понимал,  поэтому  он  пишет  -  в
ЦК  ВКП(б),  Маленкову,  "дорогому  и  любимому  товарищу  Сталину".  Его  письма
эмоциональны  и  беспокойны.  Главное  для  автора  -  отвести  от  себя  подозрения  в
проведении  какой  бы  то  ни  было  "националистической"  политики,  "своей"  линии,
отличной  от  линии  ЦК  ВКП(б).
 Но  судьба  фигурантов  "эстонского  дела"  решалась  не  только  в  Москве.  Имею¬
щиеся  в  нашем  распоряжении  документы  дают  основание  утверждать,  что  своим
продолжением  это  дело  обязано  прежде  всего  активности  эстонской  стороны.  Сразу
после  мартовского  пленума  ЦК  КП(б)  Эстонии  новый  первый  секретарь  ЦК  КП(б)Э
Кэбин  дал  негласное  поручение  доверенным  людям  собирать  компрометирующий
материал  на  Каротамма,  Веймера,  Аллика  и  других  влиятельных  лиц  из  прежнего
руководства.  Специально  созданная  группа  с  этой  целью  работала  в  архивах,  изучая  в
том  числе  и  так  называемый  секретный  фонд  Каротамма.  Однако  серьезных  ком¬
прометирующих  документов  тогда  так  и  не  нашли24.
 Веймер
 Следующей  фигурой  в  этом  условном  "черном  списке"  значился  А.  Веймер.  Атака
на  него  была  организована  с  двух  позиций  -  политическое  прошлое  и  деятельность  на
посту  главы  правительства.  Основным  компрометирующим  моментом  в  полити¬
ческом  прошлом  Веймера  должна  была  стать  связь  с  "троцкистами",  а  роль  главного
"троцкиста"  по  задуманному  в  ЦК  КП(б)  Эстонии  сценарию  предстояло  выполнить
Г.  Аллику.  Основанием  для  подобных  обвинений  послужил  эпизод  из  жизни  "старых
политзаключенных".
 В  1927  г.  во  время  дискуссии  между  сторонниками  Сталина  ("большинством")  и
Троцкого  ("левой  оппозицией")  среди  политзаключенных  Центральной  ревельской
тюрьмы  возникла  идея  по-своему  принять  в  ней  участие.  Инициатива  эта  принад¬
лежала  редакционной  коллегии  нелегальной  тюремной  газеты  "Вангимяя  Киир"
 4
 99

("Тюремный  луч"),  в  том  числе  Г.  Аллику  и  А.  Веймеру.  Как  и  на  "воле",  редколлегия
приняла  решение  выпускать  в  качестве  приложения  к  газете  дискуссионный  листок  с
изложением  взглядов  той  и  другой  сторон.  Аллику  было  поручено  обобщить  и
представить  на  страницах  дискуссионного  листка  взгляды  оппозиции.  И  такая  статья,
подписанная  псевдонимом,  действительно  появилась.  По  свидетельству  очевидцев,
"в  начале  1928  г.  во  всех  камерах  тюрьмы  среди  политзаключенных  были  подведены
итоги  дискуссии  путем  голосования,  а  результаты  голосования  переданы  в
ревельскую  подпольную  организацию"25.  Этот  случай  и  послужил  потом  формальным
поводом  для  обвинения  Аллика  в  троцкизме  и  косвенно  бросал  тень  на  Веймера.
Дополнительным  аргументом  обвинения  стал  еще  один  эпизод.  В  1944  г.  Ал  лик  и
Веймер  оказались  в  числе  тех,  кто  ходатайствовал  перед  ЦК  ВКП(б)  об  освобождении
бывших  политзаключенных  Центральной  ревельской  тюрьмы,  арестованных
органами  госбезопасности  за  "антисоветскую  деятельность".
 В  начале  1951  г.  Аллик  был  арестован,  настала  очередь  Веймера.  В  апреле  1951  г.
его  сняли  с  поста  председателя  Совета  министров  Эстонии  и  вывели  из  состава  Бюро
ЦК  КП(б)Э  -  за  проведение  политики,  которая  расценивалась  как  проявление
"буржуазного  национализма".  Опальный  премьер  получил  должность  директора  рес¬
публиканского  Института  экономики.
 VI  съезд  Компартии  Эстонии  (11-14  апреля  1951  г.)  принял  резолюцию,  согласно
которой  Веймер  как  бывший  глава  правительства  обвинялся  в  проведении  ошибочной
экономической  политики,  якобы  направленной  на  обособление  промышленности
республики  от  союзной26.  Веймер  написал  тогда  обстоятельное  письмо,  адресовав  его
Маленкову.  В  нем  он  показал  всю  надуманность  подобных  обвинений  и  просил
ЦК  ВКП(б)  разобраться  в  этом  деле27.
 Со  своей  стороны  И.  Кэбин  все  еще  не  был  удовлетворен  полученными  ре¬
зультатами,  и  в  течение  1951  г.  он  дважды  обращался  в  центральный  партийный  орган
с  новыми  "материалами"  на  Веймера  и  Каротамма.  Эти  письма  послужили  поводом
для  новой  разборки  "в  верхах".
 Эпилог
 В  начале  1952  г.  в  ЦК  ВКП(б)  была  создана  новая  комиссия,  которая  должна  была
заняться  разбором  обстоятельств  дела,  связанного  с  деятельностью  Веймера  и  Каро¬
тамма  на  руководящих  постах  Эстонской  республики.  В  ее  состав  вошли  П.  Поно¬
маренко,  М.  Шкирятов,  Е.  Громов,  активное  участие  в  ее  работе  принимал  И.  Кэбин.
Комиссия  пришла  к  выводу,  что  Каротамм  и  Веймер  в  1950  г.  "до  конца  не  раскрыли
всех  своих  ошибок,  проявили  неискренность  перед  ЦК  ВКП(б)"28.  Бывшие  первый
секретарь  и  премьер  вновь,  как  и  два  года  назад,  были  вызваны  в  ЦК  ВКП(б)  для
дополнительных  объяснений.
 Каротамм  вспоминал,  что,  когда  они  вдвоем  с  Веймером  сидели  у  кабинета  Гро¬
мова,  дожидаясь  приема,  Веймер  бросил  такую  фразу:  "Я  настроен  агрессивно"29.  Он
был  готов  драться  и  защищаться,  Каротамм  только  оправдывался.  В  своей  объясни¬
тельной  записке  Веймер  фактически  взял  на  себя  основную  вину  за  все  кадровые  и
иные  политические  ошибки,  в  которых  обвинялось  бывшее  руководство  республики.
При  этом  он  подчеркивал,  что  "злого,  антипартийного  умысла  в  его  действиях  не
было"30.  Ни  "буржуазным  националистом",  ни  сочувствующим  "правому  уклону"  (за
защиту  кулачества)  Веймер  себя  не  признал.  Обвинения  в  "буржуазном  нацио¬
нализме"  отверг  и  Каротамм.  Свои  ошибки  он  охарактеризовал  как  "имеющие  право¬
оппортунистический  характер,  выражающие  национальную  ограниченность  и  уклон  к
местному  национализму"31.
 По  результатам  работы  комиссии  была  составлена  и  направлена  Маленкову
докладная  записка,  в  которой  в  адрес  Каротамма  и  Веймера  наряду  с  прежними
претензиями  прозвучал  ряд  новых  обвинений.  "Каротамм  и  Веймер  за  антипартийное
поведение  заслуживают  строго  партийного  взыскания",  -  таков  был  главный  вывод
комиссии  ЦК  ВКП(б)32.  Однако  обоих  оставили  в  партии.
 100

Н.  Каротамм  продолжил  занятие  наукой,  защитил  диссертацию.  Он  умер  в  Москве
в  1969  г.  Веймер  сделал  успешную  научную  карьеру,  а  в  1957  г.  вновь  вернулся  к
активной  хозяйственной  деятельности,  возглавив  Совет  народного  хозяйства  Эстонии.
После  упразднения  совнархозов  он  был  назначен  на  должность  заместителя  пред¬
седателя  Совета  министров  республики,  а  в  1968  г.  стал  президентом  Эстонской
Академии  наук.  И.  Кэбин  в  течение  28  лет  оставался  на  посту  первого  секретаря
ЦК  Компартии  Эстонии,  в  1952  г.  его  избрали  в  состав  ЦК  КПСС,  а  в  1978  г.  в
возрасте  73  лет  по  сложившейся  традиции  он  получил  почетную,  но  спокойную
должность  председателя  Президиума  Верховного  совета  ЭССР.
 "Эстонское  дело"  остановилось  на  уровне  элиты  и  не  затронуло  Компартию
Эстонии  в  целом.  Основательной  чистке  был  подвергнут  государственный,  но  не
партийный  аппарат.  Партийные  кадры,  в  своей  значительной  массе  "привозные",  т.е.
направленные  в  Эстонию  из  других  регионов  СССР,  представляли  собой  фактически
единственную  опору  в  политике  советизации  республики,  они  рассматривались
Москвой  как  наиболее  надежные  агенты  влияния.  На  последнем  этапе  развития
"эстонского  дела"  превалировали  уже  не  прагматические  интересы  центральной
власти,  которая,  похоже,  вполне  удовлетворилась  произведенным  демонстрационным
эффектом,  а  клановые  разборки  и  борьба  за  власть  внутри  республиканского
руководства.  Однако  и  после  того,  как  страсти  улеглись,  "эстонское  дело"  не  было
списано  в  "архив":  в  ходе  его  центральная  власть  приобрела  определенный  опыт  по
"воспитанию"  региональных  элит,  который  не  раз  использовался  в  дальнейшем  -  в
Латвии,  Азербайджане,  на  Украине,  в  других  республиках,  где  время  от  времени  вдруг
"обнаруживались"  проявления  "местного  национализма".
 Примечания
 1 	Подробнее  об  этом  см.:  Советское  общество:  возникновение,  развитие,  исторический  финал.  Т.  2.  М.,
1997.  С.  11—12;  В  олокитина  Т.В.  Сталин  и  смена  стратегического  курса  Кремля  в  конце  40-х  годов:
от  компромисса  к  конфронтации  //  Сталинское  десятилетие  холодной  войны.  Факты  и  гипотезы.  М.,  1999.
С.  11-16.
 2 	Докладная  записка  инспектора  ЦК  ВКП(б)  В.  Рязанова.  7  января  1948  г.  -  РГАСПИ,  ф.  17,  оп.  118,
д.  745,  л.  49-50.
 3 	Там  же,  л.  54.
 4 	Там  же,  л.  68.
 5 	Г.Т.  Кедров  работал  секретарем  Ленинградского  городского  комитета  партии  по  кадрам.
 6Т  аммисту  К.И.  У  нас,  в  Эстонии.  Двойник  "ленинградского  дела"  //Ленинградское  дело.  Л.,  1990.
С.  209.
 7 	Там  же.  С.  210.
 8 	Отчет  о  работе  Бюро  ЦК  ВКП(б)  по  Эстонии.  Май  1945  г.  -  РГАСПИ,  ф.  598,  оп.  1,  д.  2,  л.  7-8.
 9 	Докладная  записка  П.  Пономаренко,  М.  Шкирятова  и  Е.  Громова.  5  февраля  1952  г.  -  Там  же,  ф.  17,
оп.  131,  д.  81,  л.  407.
 10 	Там  же,  л.  408.
 11 	Докладная  записка  отдела  партийных,  профсоюзных  и  комсомольских  органов  ЦК  ВКП(б)
Г.М.  Маленкову.  Апрель  1949  г.  -  Там  же,  ф.  17,  оп.  131,  д.  81,  л.  43.
 12 	Записка  И.  Ягодкина  и  В.  Косова.  19  января  1950  г.  -  Там  же,  оп.  118,  д.  705,  л.  194,  198.
 13 	Там  же,  л.  201.
 14 	Письмо  Н.  Каротамма  Г.  Маленкову.  13  февраля  1950  г.  -  Там  же,  оп.  131,  д.  165,  л.  131.
 15 	Там  же,  л.  136.
 16 	Письмо  Н.Г.  Каротамма  И.В.  Сталину.  17  февраля  1950  г.  -  Там  же,  оп.  118,  д.  745,  л.  47.
 17 	Там  же.
 18 	Докладная  записка  А.  Дедова,  И.  Ягодкина,  В.  Косова.  18  февраля  1950  г.  -  Там  же,  л.  21-22.
 19 	Постановление  ЦК  ВКП(б)  "О  недостатках  и  ошибках  в  работе  ЦК  КП(б)  Эстонии".  7  марта  1950  г.  -
Там  же,  л.  3-6.
 20 	Там  же,  л.  6-7.
 21 	Зозуля  Ф.В.  -  командующий  Северным  Балтийским  флотом.
 22 	Политбюро  ЦК  ВКП(б).  Решения.  Протокол  №  73.  5  апреля  1950  г.  -  РГАСПИ,  ф.  17,  оп.  3,  д.  1080.
 23 	Политбюро  ЦК  ВКП(б).  Решения.  Протокол  №  76.  12  июля  1950  г.  -  Там  же,  д.  1083.
 101

24 	Там  же.  Коллекция  документов.
 25 	Там  же.
 26 	Заявление  А.  Веймера  в  ЦК  ВКП(б).  23  апреля  1951  г.  -  Там  же,  ф.  17,  оп.  131,  д.  256,  л.  261.
 27 	Там  же,  л.  262-263.
 28 	Докладная  записка  П.  Пономаренко,  М.  Шкирятова  и  Е.  Громова.  5  февраля  1952  г.  -  Там  же,  д.  81,  л
403.
 29 	Там  же.  Коллекция  документов.
 30 	Объяснительная  записка  А.  Веймера  П.  Пономаренко.  20  декабря  1951  г.  -  Там  же,  оп.  131,  д.  81
л.  341-343.
 31 	Объяснительная  записка  Н.  Каротамма  П.  Пономаренко.  21  декабря  1951  г.  -  Там  же,  л.  327.
 32 	Докладная  записка  П.  Пономаренко,  М.  Шкирятова  и  Е.  Громова.  5  февраля  1952  г.  -  Там  же,  л.  410.
 102

"Круглый  стол"
 ©  2001  г.
 РУССКИЙ  КОНСЕРВАТИЗМ:
ПРОБЛЕМЫ,  ПОДХОДЫ,  МНЕНИЯ
 В  последние  годы  значительная  часть  российской  общественности,  разочаровавшись  не
только  в  коммунизме,  но  и  в  неолиберализме,  казавшемся  в  начале  1990-х  гг.  реальной  и  много¬
обещающей  заменой  обанкротившейся  коммунистической  утопии,  обратила  свои  взоры  к  кон¬
серватизму  как  наиболее  разумному  выходу  из  тупиков  нашей  новой  Смуты.  Этот  интерес  про¬
явился,  в  частности,  в  пристальном  внимании  к  таким  историческим  фигурам,  как  Николай  I,
Александр  111  и  Николай  И,  К.П.  Победоносцев,  К.Н.  Леонтьев,  Л.А.  Тихомиров  и  др.
Характерные  для  советского  времени  однозначно  негативные  оценки  этих  деятелей  сменились
апологетикой  и  откровенным  восхищением,  возник  настоящий  издательский  бум  вокруг
произведений  наиболее  ярких  мыслителей  консервативного  направления,  а  сам  консерватизм
все  чаще  стал  отождествляться  с  такими  понятиями,  как  стабильность  и  порядок.  Не  случайно,
по  меткому  выражению  одного  из  участников  настоящего  "круглого  стола",  слово  "традиция"
стало  звучать  в  устах  государственных  мужей  гораздо  чаще,  чем  слово  "реформа".
 Все  больше  внимания  истории  русского  консерватизма  уделяют  и  профессиональные
историки.  Тот  факт,  что  историческая  наука  несколько  "запаздывает"  в  своем  ответе  на
потребности  времени  по  сравнению  с  публицистикой  и  политическими  технологиями,  не  может
ставиться  ей  в  упрек:  ведь  скороспелые  попытки  удовлетворить  социальный  заказ,  каким  бы  он
ни  был,  не  способны  лечь  в  основу  историографической  традиции.  Между  тем  есть  все
основания  говорить  о  пусть  еще  не  вполне  сложившейся,  но  активно  формирующейся  традиции
изучения  отечественного  консерватизма,  которая  во  многом  опирается  на  опыт,  накопленный
советской  историографией  в  исследовании  общественного  движения  и  государственной
политики  дореволюционной  России.
 К  числу  наиболее  заметных  работ  последних  лет  можно  отнести  изданный  Институтом
российской  истории  РАН  сборник  "Российские  консерваторы"  (М.,  1997),  где  представлены
восемь  исторических  портретов  крупных  государственных  деятелей  (А.А.  Аракчеева,
А.Х.  Бенкендорфа,  С.С.  Уварова,  П.А.  Валуева,  П.А.  Шувалова,  Д.А.  Толстого,  В.К.  Плеве  и
вел.  кн.  Сергея  Александровича),  чьи  имена  обычно  связывают  с  консервативным  внутри¬
политическим  курсом.  Впрочем,  гораздо  большее  внимание  историки  до  сих  пор  уделяли
консервативным  теориям,  которые  нередко  рассматриваются  в  историософском  и  социокуль¬
турном  плане  (см.:  Гусев  В.А.  Консервативная  русская  политическая  мысль.  Тверь,  1997;
Пушкин  С.Н.  Историософия  русского  консерватизма  XIX  века.  Нижний  Новгород,  1998;
Балуев  Б.П.  Спор  о  судьбах  России:  Н.Я.  Данилевский  и  его  книга  "Россия  и  Европа".  М.,
1999;  Репников  А.В.  Консервативная  концепция  российской  государственности.  М.,  1999;
К  а  р  ц  о  в  А.С.  Правовая  идеология  русского  консерватизма.  М.,  1999  и  др.).
 Серьезной  попыткой  синтезировать  оба  направления,  выявив  взаимозависимость  идео¬
логической  составляющей  русского  консерватизма  и  внутренней  политики  самодержавия,  стала
коллективная  монография  "Русский  консерватизм  XIX  столетия.  Идеология  и  практика"
(М.,  2000),  подготовленная  в  ИРИ  РАН  авторским  коллективом  в  составе  В.Я.  Гросула,
Б.С.  Итенберга,  В.А.  Твардовской,  К.Ф.  Шацилло  и  Р.Г.  Эймонтовой.  Эта  книга  заслуживает
тем  большего  внимания,  что,  являясь  первым  в  отечественной  литературе  обобщающим
трудом  на  данную  тему,  она  уже  стала  своеобразным  историографическим  ориентиром,  кото¬
рый  позволяет  вывести  неизбежные  споры  о  русском  консерватизме  на  более  предметный,
укорененный  в  исторической  конкретике  уровень.  И  хотя  о  каком-либо  подведении  итогов  в
изучении  этой  темы  говорить  еще  рано,  несомненно,  что  назрела  потребность  в  обсуждении
как  можно  более  широкого  спектра  связанных  с  ней  проблем.
 Даже  краткий  перечень  вопросов,  которые  привлекли  внимание  участников  "круглого  сто¬
ла",  говорит  о  том,  что  многие  ключевые  моменты  истории  русского  консерватизма  остаются
 103

дискуссионными  и  их  дальнейшее  изучение  требует  не  только  расширения  Источниковой  базы
исследований,  но  и  осмысления  их  методологических  основ  и  понятийного  аппарата.  К  числу
важнейших  из  затронутых  в  ходе  дискуссии  проблем  относятся:  содержание  и  эволюция
понятия  "консерватизм"  в  России;  различия  между  консерватизмом  "бытовым",  политическим  и
социокультурным;  время  возникновения  консервативной  политической  доктрины;  социальная
база  консерватизма;  соотношение  "народного"  и  "элитарного"  консерватизма;  роль  рели¬
гиозного  фактора  в  консервативном  мировоззрении;  сущность  экономической  программы
консерваторов  и,  наконец,  причины  современной  востребованности  данной  идеологической
парадигмы.
 В  "круглом  столе"  приняли  участие:  доктора  исторических  наук  А.Н.  Боханов,  В.Я.  Гросул,
 A. 	П.  Корелин,  В.Л.  Степанов,  С.В.  Тютюкин,  к.и.н.  И.А.  Христофоров  (ИРИ  РАН),  д.и.н.
 B. 	В.  Зверев  (МИГУ),  д.и.н.  А.Д.  Степанский  (РГГУ),  к.и.н.  Д.М.  Володихин,  к.и.н.  М.М.  Шев¬
ченко  (МГУ  им.  М.В.  Ломоносова),  к.и.н.  А.В.  Репников  (РНИС  и  НП).
 Материал  подготовил  И.  А.  Христофоров
 Д.М.  Володихин:
 О  российских  консерваторах  без  гнева  и  пристрастия
 К  исходу  первого  десятилетия  постсоветской  действительности  стала  очевидной  слабая
разработанность  вопроса  о  преемственности  между  консервативной  идеологией  и  практикой
дореволюционного  периода,  российского  зарубежья  и  современной  России,  о  том,  какие  идеи  в
настоящий  момент  востребованы  консервативной  мыслью  из  багажа  дооктябрьской  эпохи.
Между  тем  интуитивно  или  по  опыту  политической  деятельности  многие  ныне  признают
очевидную  мощь  отечественного  консерватизма.  Его  изучение  может  оказаться  чрезвычайно
перспективным,  если  принять  во  внимание  и  тот  факт,  что  в  западной  науке  распространяется
концепция  "сумерек  Просвещения",  т.е.  ментального  и  политического  "износа"  просве¬
щенческой  идеологической  парадигмы  в  постмодернистском  обществе.  В  этом  смысле  кон¬
серватизм  становится  претендентом  на  роль  стержнеобразующей  идеологии  современности.
Изучение  российского  консервативного  наследия  уже  переходит  из  области  научных
разработок  в  область  прикладной  политологии.
 К  сожалению,  отечественная  академическая  наука  отдала  исследование  российских  кон¬
серваторов  XVIII  -  начала  XX  в.  на  откуп  публицистике  и  историософии.  Научной  в  подлинном
смысле  этого  слова  литературы  по  данной  теме  крайне  мало.  Обобщающих  трудов  не  было
совсем,  пока  в  этой  пустыне  не  появилась  коллективная  монография  "Русский  консерватизм
XIX  столетия".  Видимо,  само  появление  этой  книги  в  какой-то  степени  вызвано  не  только
ситуацией  собственно  в  исторической  науке,  но  и  обострением  общественного  интереса  на
волне  подъема  консервативной  мысли  в  России  второй  половины  1990-х  гг.
 Нельзя  не  признать,  что  этот  фундаментальный  труд,  во  многом  открывший  новое
исследовательское  направление,  станет  уникальным  справочным  пособием  для  всех,  кто
интересуется  российским  консерватизмом.  Правда,  несмотря  на  заявление  авторов  книги,  что
они  "не  вкладывают  в  понятие  политического  консерватизма  никакого  негативного  смысла"
(с.  417),  им  далеко  не  везде  удалось  выдержать  благое  стремление  к  беспристрастности.
Однозначная  установка  на  то,  что  реформаторство  и  революционность  прогрессивнее,  этичес¬
ки  выше,  да  и  вообще  как-то...  лучше  консерватизма,  неоднократно  подводила  творцов
монографии.  Нередко  они  проговариваются:  консервативная  политика  -  это  реакция,  духовное
рабство,  диктаторство...  Нигде  не  видно  осознания  того,  насколько  реакция  бывает  целительна
в  иные  моменты  истории.  Тем  не  менее  можно  констатировать:  серьезная  попытка  исследовать
консерватизм,  отказавшись  от  всякой  предвзятости,  состоялась.
 Надо  полагать,  беспристрастному  анализу  русского  консерватизма  как  политического
течения,  как  направления  общественной  мысли  и  как  оригинального  цивилизационного
явления  в  значительной  степени  мешает  консерватизм  мышления  самого  научного  сообщества.
В  конце  концов  профессиональные  историки  являются  такой  же  частью  общества,  как  и  любая
другая  малая  социальная  страта.  И  естественно,  они  воспринимают  ту  же  социальную
мифологию,  что  и  все  остальные  члены  общества.  Совокупность  социокультурных  мифов,
свойственных  сообществу  профессиональных  историков,  активно  влияет  на  стиль,  метод  и  на
сам  предмет  индивидуального  творчества,  не  говоря  уже  об  оценочном  аппарате,  и  влияние
подобного  рода  достаточно  ощутимо.  В  этом  смысле  консерватизму  не  повезло  дважды.
 104

С  одной  стороны,  официальная  идеология  советского  времени  предписывала  крайне  отри¬
цательное  отношение  к  нему.  С  другой  -  традиционный  консерватизм  (к  нему  не  имеют
никакого  отношения  консерватизм  либеральный  или,  скажем,  неоконсерватизм  -  монетаризм,
рейганомика,  тэтчеризм)  не  входит  в  число  западных  цивилизационных  ценностей,  на  которые
ориентировалась  оппозиционно  настроенная  по  отношению  к  советской  действительности
интеллигенция.  И  несмотря  на  то,  что  в  наши  дни  мышление  категориями  шестидесятничества
выглядит  по  меньшей  мере  анахронично,  этические  и  методологические  стереотипы
тридцатилетней  давности  остаются  весьма  устойчивыми.
 Для  того,  чтобы  по-новому  подойти  к  оценке  отечественного  консерватизма,  прежде  всего
необходима  здравая  оценка  источников,  из  которых  выросли  наиболее  популярные  кон¬
сервативные  концепты  XIX  -  начала  XX  в.  Здесь  важно  определить,  когда  и  в  чем  российский
консерватизм  оставался  отражением  европейских  идей,  своего  рода  интеллектуальным
импортом  (до  какой  степени,  например,  были  влиятельны  идеи  де  Местра,  Бональда  или
Шлегеля),  а  когда  он  был  вполне  оригинальным  и  развивался  с  опережением  по  отношению  к
Западу.
 В  последнем  случае,  на  мой  взгляд,  следует  прежде  всего  говорить  о  Н.Я.  Данилевском  и
К.Н.  Леонтьеве  как  об  авторах  оригинальной  философской  платформы,  надолго  опередившей
европейские  аналоги,  и,  пожалуй,  о  Л.А.  Тихомирове,  единственном  дореволюционном  мыс¬
лителе,  сумевшем  разработать  философское  обоснование  монархической  государственности.
Характерен  колоссальный  общественный  интерес,  проявленный  в  1990-х  гг.  именно  к  этим
деятелям  в  ущерб,  казалось  бы,  более  значимым  с  точки  зрения  участия  в  реальной  политике  и
общественной  жизни  фигурам  С.С.  Уварова,  М.Н.  Каткова  или  К.П.  Победоносцева.  В  какой-
то  степени  оживление  интереса  к  работам  Данилевского  и  Леонтьева  связано  с  широкой
популярностью  теории  этногенеза,  принадлежащей  Л.Н.  Гумилеву.  Автору  этих  строк  уже
приходилось  писать  о  генетической  связи  между  теориями  этих,  на  первый  взгляд,  столь
непохожих  мыслителей  (см.:  Володихин  Д.М.  "Высокомерный  странник".  Жизнь  и  фи¬
лософия  Константина  Леонтьева.  М.,  2000.  С.  131-132).
 Как  бы  там  ни  было,  современное  российское  общество  фокусирует  внимание  прежде  всего
на  консерваторах-мыслителях  и  лишь  затем  интересуется  консерваторами-практиками.  Об
этом  ясно  свидетельствует  колоссальное  количество  переизданий  классических  трудов
Тихомирова,  полемических  статей  и  трактата  "Византизм  и  славянство"  Леонтьева,  книги
"Россия  и  Европа"  и  антидарвинистских  работ  Данилевского.  А  где  современные  переиздания
Каткова?  Даже  знаменитый  "Московский  сборник"  К.  Победоносцева  не  вызвал  ажиотажа
среди  современных  издателей.  С  чем  это  связано?  В  кризисную,  переломную  эпоху  естественно
стремление  заняться  вопросом:  "Куда  идти?"  Мыслители  конца  XIX  -  начала  XX  в.  давали  на
него  вполне  ясные  и  недвусмысленные  ответы,  не  потерявшие  актуальности  и  в  наше  время.  По
сравнению  с  их  идейным  наследием  советы  консерваторов-практиков  естественным  образом
устарели.
 В  контексте  проблемы  соотношения  исторического  пути  России  и  Запада,  которая,  являясь
ключевой  в  творчестве  дореволюционных  консерваторов,  нисколько  не  потеряла  своей
актуальности  и  в  наши  дни,  плодотворным  был  бы  анализ  того,  в  какой  степени  консерватизм
являлся  естественной  реакцией  общественного  организма  на  разрушительное  воздействие
модернизационных  процессов.  Можно  ли  утверждать,  что  консерватизм  выступал  в  качест¬
ве  гаранта  устойчивого  социально-культурного  развития,  своего  рода  сдерживающей  силы,
не  позволявшей  революционности  и  реформаторству  принять  уродливые  формы?  В  свою
очередь,  ослабление  позиций  консерватизма  и  его  творческое  обеднение  в  начале  XX  в.  в
значительной  степени  расчистили  дорогу  радикальной,  неоправданно  болезненной  версии
модернизации.  Если  же  принять  иную  точку  зрения,  согласно  которой  ценность  модернизации
как  универсальной  модели  исторического  развития  ставится  под  сомнение,  то  консервативно¬
традиционалистская  идеология  (в  том  числе  и  российского  происхождения)  оказывается  в  роли
органичного  и  единственного  по-настоящему  значительного  противовеса  модернизационной
экспансии.
 А.В.  Репников:  Метаморфозы  русского  консерватизма:
от  С.С.  Уварова  до  Никиты  Михалкова
 Характерное  для  современной  историографии  постепенное  смещение  акцентов  в  оценке
консерватизма  от  негативно-нейтральной  к  положительно-апологетической  связано  не  только
с  научным  поиском,  но  и  с  новым  обострением  интереса  к  проблеме  "традиция  и  модернизация".
При  этом  речь  идет  не  просто  о  возвращении  имени  очередного  "забытого"  мыслителя,  а  о
 105

чем-то  гораздо  большем.  Эмоциональность  сегодняшних  споров  наглядно  доказывает,  что
консерваторам  удалось  обнажить,  пожалуй,  одну  из  самых  главных  проблем  отечественной
истории  -  проблему  взаимоотношений  России  и  Запада.  В  качестве  позитивного  момента,
наметившегося  в  недавних  исследованиях,  хочется  отметить  стремление  их  авторов  проследить
тесную  связь  русского  и  зарубежного  консерватизма,  отказавшись  от  преувеличения  само¬
бытности  и  оригинальности  отечественной  консервативной  мысли  и  политической  практики,
хотя  многое  здесь  остается  еще  не  проясненным.
 Дискуссионным,  в  частности,  остается  вопрос  о  времени  оформления  русского  консер¬
ватизма  как  более  или  менее  сложившейся  доктрины.  Многие  историки  связывают  этот
процесс  с  желанием  защитить  российское  общество  от  потрясений,  связанных  с  радикальным
вариантом  модернизационного  процесса,  особенно  с  реакцией  на  идеологию  и  практику  Вели¬
кой  французской  революции.  Однако  определенные  протоконсервативные  тенденции  возникли
еще  раньше,  отчетливо  проявившись,  например,  уже  в  начале  правления  Екатерины  II,
когда  обозначился  ее  поворот  к  "просвещенному  абсолютизму",  до  которого,  по  мнению
сторонников  сохранения  традиционных  ценностей,  Россия  тогда  еще  просто  не  доросла.
 Позже  консервативные  черты  ясно  обозначились  в  мировоззрении  славянофилов,  хотя  в
целом  это  течение  общественной  мысли  справедливо  характеризуется  как  этап  в  развитии
русского  либерализма.  А  чуть  раньше,  в  1830-е  гг.  произошло  оформление  "теории  офи¬
циальной  народности",  связанной  с  именами  Николая  I  и  его  министра  С.С.  Уварова.  Эпоха
Великих  реформ  вызвала  к  жизни  новый  тип  консерваторов-государственников,  исходные
теоретические  установки  которых  отличались  от  идеологических  и  философских  построений
славянофилов,  хотя  и  имели  с  ними  некоторые  общие  черты.  Впоследствии  консервативное
мировоззрение  приобрело  более  определенные  очертания  в  концепциях  Н.Я.  Данилевского  и
К.Н.  Леонтьева.  Наконец,  попыткой  дать  консерватизму  не  только  религиозно-философское,
но  и  правовое  обоснование  стали  идеи  К.П.  Победоносцева  и  (в  большей  степени)
Л.А.  Тихомирова.
 Это,  конечно,  не  значит,  что  консерватизм  (не  как  политическое  течение,  а  как  тип
мышления)  не  существовал  в  России  до  конца  XVIII  в.  Этот  последний  вид  консерватизма
крайне  многообразен  и  практически  еще  не  изучен.  С  другой  стороны,  консерватизм  не
обязательно  должен  быть  окрашен  в  ностальгические  и  монархические  тона.  Бороться  за
сохранение  "традиционных  основ"  могли  сторонники  совершенно  различных  политических
идеологий.  К  тому  же  консервативное  мышление  может  и  не  иметь  политической  окраски,
отражая  внутреннюю  потребность  человека  в  стабильности  и  порядке  и  являясь  одним  из
свойств  человеческой  психики  вообще.
 Собственно  политический  консерватизм  представлял  собой  в  России  настолько  широкое
явление,  что  консерваторами  можно  не  без  основания  объявить  таких  совершенно  разных
людей,  как  Б.Н.  Чичерин,  К.П.  Победоносцев,  П.Б.  Струве  и  В.М.  Пуришкевич.  Это  сви¬
детельствует  о  неоднородности  данного  течения,  в  рамках  которого  можно  выделить  "правое",
"центристское"  и  "левое"  направления.  Смешение  либеральных  и  консервативных  элементов  в
мировоззрении  тех  или  иных  деятелей  говорит  не  столько  о  двойственности  их  сознания,
сколько  о  еще  одной  специфической  черте  русского  консерватизма.  Характерно  при  этом,  что,
несмотря  на  принадлежность  к  консервативному  лагерю  многих  выдающихся  писате¬
лей,  историков  и  философов,  единой  "консервативной  теории"  в  России  так  и  не  сложилось.
Под  воздействием  модернизационных  процессов,  происходивших  в  стране  на  рубеже  XIX-
XX  вв.,  русский  консерватизм  не  оставался  чем-то  неизменным.  Старый  девиз  "Правосла¬
вие,  Самодержавие,  Народность"  тоже  требовал  известной  модернизации,  и  консерваторы
пытались  сконструировать  на  базе  охранительной  традиции  новую,  достаточно  мобильную
идеологию,  которая  должна  была  противостоять  набиравшим  силу  и  вес  в  обществе
либеральным  и  социалистическим  идеям.  Однако  при  всем  своеобразии  различных
консервативных  проектов  можно,  на  мой  взгляд,  выделить  ряд  общих  признаков,  присущих
этому  мировоззрению.  К  таким  базовым  концептуальным  постулатам,  думается  относятся
следующие:
 1. 	Россия  должна  развиваться  по  собственному  политическому  и  духовно-нравственному
пути,  отличному  от  западного.  Из  этого  следовало  признание  доминирующей  роли  государства
и  незыблемости  самодержавной  власти  в  России.  Впрочем,  консерваторы  допускали  и  воз¬
можность  проведения  умеренных  реформ  при  сохранении  основ  существующей  политической
системы.
 2. 	Стержнем  всех  консервативных  концепций  являлась  религиозная  константа,  обус¬
ловленная  идеократическим  взглядом  на  мир,  сакрализацией  царской  власти  и  основных
явлений  государственной  жизни.
 106

3. 	Для  русских  консерваторов  было  характерно  стремление  к  сохранению  общественной
иерархии,  традиционного  сословного  строя.
 4. 	Консерваторы  очень  осторожно  относились  к  бурному  развитию  капитализма  в  России  и
требовали  учитывать  специфику  отечественной  экономики,  в  частности,  общинный  уклад
российской  деревни.
 5. 	Неотъемлемой  чертой  консерватизма  была  последовательная  и  острая  критика
либерализма,  парламентаризма  и  социализма.
 Полное  подчинение  государству  и  смирение  перед  Богом  и  земными  властями  долгие  годы
превозносились  консерваторами  как  лучшие  качества,  присущие  русскому  народу.  К.П.  По¬
бедоносцев,  а  вслед  за  ним  и  Л.А.  Тихомиров  утверждали,  что  "несомненное  искание  над  собой
власти"  присуще  самой  природе  человека.  Тем  не  менее  в  условиях  резких  модернизационных
изменений  второй  половины  XIX  в.,  порождавших  в  людях  неуверенность  и  сомнения,  власть,
по  мнению  консерваторов,  обязана  была  помочь  им  преодолеть  идеологические  "соблазны"  в
виде  либерализма  и  социализма.  В  свою  очередь,  народ  должен  был  доверять  власти  во  всем,
подобно  тому,  как  ребенок  доверяет  родителям.  В  таком  контексте  Россия  рисовалась
консерваторам  своеобразной  большой  "семьей"  с  абсолютным  отеческим  авторитетом  власти
и  полным  повиновением  ей  народа.
 Для  идеократического  взгляда  на  государство  характерна  сакрализация  многих  явлений
общественной  жизни,  которая  с  порога  отвергается  современным  рационалистическим
мировоззрением.  К  сожалению,  большинство  исследователей  прошли  мимо  религиозной
константы  в  рассуждениях  консерваторов  или  же  попытались  оценить  ее  с  позиций  мате¬
риализма.  Особенно  остро  столкновение  религиозного  миросозерцания  с  социально-полити¬
ческими  изменениями,  происходившими  в  России,  проявилось  во  взглядах  К.П.  Победоносцева.
В  этом  человеке  наблюдалась  редкая  для  того  времени  религиозная  цельность.  Он  не  считал
возможным  анализировать  сущность  самодержавия  в  отрыве  от  религиозных  принципов.  В
письме  И.С.  Аксакову  (1874  г.)  он  заявил  о  невозможности  четкого  теоретического  офор¬
мления  самодержавия  в  России,  поскольку  "есть  предметы,  которые,  -  может  быть,  до
некоторого  времени,  -  поддаются  только  непосредственному  сознанию  и  ощущению,  но  не
поддаются  строгому  логическому  анализу,  не  терпят  искусственной  конструкции.  Всякая
формула  дает  им  ложный  вид..."  (ОР  и  РК  РНБ,  ф.  14,  ед.  хр.  658,  л.  3).  Для  консерваторов
самодержавная  власть  -  это  прежде  всего  огромная  личная  ответственность  монарха  перед
Богом,  жертва,  приносимая  во  имя  Отечества.  Поскольку  власть  самодержца  "не  есть
привилегия,  не  есть  простое  сосредоточение  человеческой  власти,  а  есть  тяжкий  подвиг,
великое  служение,  верх  человеческого  самоотвержения,  крест,  а  не  наслаждение",  то,
следовательно,  она  не  может  никем  ограничиваться,  "ибо  всякое  ограничение  власти  царя
людьми  освобождало  бы  его  от  ответа  перед  совестью  и  перед  Богом.  Окружаемый
ограничениями,  он  уже  подчинялся  бы  не  правде,  а  тем  или  иным  интересам,  той  или  иной
земной  силе"  (Тихомиров  Л.  А.  Критика  демократии.  М.,  1997.  С.  532,  531).
 С  другой  стороны,  судьба  страны  не  должна  зависеть  только  от  способностей  носителя
верховной  власти,  которые  "есть  дело  случая".  Если  будущий  глава  государства  не  готов  к
своему  предназначению,  он  должен  стать  символом,  передав  бремя  управления  профес¬
сионалам.  Но  здесь  консерваторы  противоречили  сами  себе,  попадая  в  своеобразную  ловушку.
Между  ними  и  самодержавной  властью  постоянно  возникали  серьезные  противоречия,  когда
лидеры  консервативного  движения  пытались  навязывать  монарху  собственные  взгляды  на
управление  Россией.
 Одним  из  стержневых  принципов  консерватизма  являлся  принцип  иерархии.  Критикуя  его,
политические  оппоненты  консерваторов  исходили  из  идеи  равноправия  всех  граждан  и  обычно
игнорировали  религиозный  смысл  социального  неравенства,  не  вполне  справедливо  обвиняя
своих  противников  в  оправдании  привилегий  дворянства.  Между  тем  в  представлении
консерваторов  иерархическая  система  являлась  регулятором  требований,  предъявляемых  к
каждому  члену  общества  в  зависимости  от  его  социального  статуса:  чем  выше  положение
человека,  тем  выше  его  ответственность.  Наиболее  четко  приверженность  к  иерархии  была
выражена  К.Н.  Леонтьевым,  признававшим  громадную  роль  дворянства  в  российской  истории.
Выступая  за  элитарность,  Леонтьев  отбрасывал  принципы  славянофильства,  настаивая  на  том,
что  "сословный  строй  в  десять  раз  прочнее  бессословного".  Однако  Победоносцев  относился  к
дворянству  весьма  скептически,  считая,  что  милые  его  сердцу  исторические  предания  твердо
держатся  в  одном  крестьянстве,  а  дворяне  не  менее,  чем  другие  сословия  "подлежат
обузданию".  Симпатии  Победоносцева  к  "простому"  народу  представляются  далеко  не
случайными.  "Темное"  крестьянство  казалось  консерваторам  наиболее  надежной  опорой  трона.
Апологет  дворянства  Леонтьев  также  не  мог  отрицать  тот  факт,  что  "высшее  сословие"  все
 107

больше  проникалось  европейскими  идеями  и  становилось  в  оппозицию  к  власти.  Именно
европеизированная  интеллигенция,  в  том  числе  и  выходцы  из  дворянских  кругов,  выполняла  в
России,  по  его  мнению,  ту  роль,  которую  в  Европе  играли  просветители,  подготовившие
идеологическое  обоснование  буржуазных  революций.
 Укрепить  трон  должна  была  систематическая  подготовка  правящей  элиты.  В  статье  "Власть
и  начальство"  Победоносцев  акцентировал  внимание  на  том,  что  твердая  власть  возможна
только  при  существовании  школы,  воспитывающей  новых  деятелей  на  опыте  старых.
Стремление  к  всеобщему  просвещению  было,  с  точки  зрения  обер-прокурора  Синода,  пагубно
для  детей,  которым  нужны  конкретные  знания  и  умения.  Человек  не  должен  отрываться  от
своей  среды  и  отравлять  себя  "мечтаниями  суеты  и  тщеславия".  Поэтому  сельская  школа
призвана  была  гарантировать,  что  крестьянские  дети  останутся  хранителями  традиционного
сельского  уклада  и  не  будут  претендовать  на  иной  социальный  статус.  Таким  образом,  в
мировоззрении  консерваторов  связывались  воедино  право,  религия  и  иерархия.
 Представляет  интерес  и  социальная  база  русского  консерватизма.  Долгое  время  в
отечественной  историографии  существовало  стремление  связывать  его  исключительно  с
дворянством,  чиновничеством  или  интеллектуальными  кругами.  В  последние  годы  многие
исследователи,  напротив,  доказывают,  что  только  консерватизм  "низов"  был  подлинным,
"чистым"  и  искренним.  Однако  и  тот,  и  другой  подходы  оставляют  открытым  вопрос  о  том,
существовал  ли  "народный  консерватизм"  в  действительности,  и  в  чем  именно  он  выражался.
 Неизбежно  вставал  перед  консерваторами  и  вопрос  о  месте  народа  в  истории.  В  какой
степени  народ  должен  участвовать  в  управлении  государством  и  может  ли  он  служить  надежной
опорой  самодержавному  строю?  Практически  единодушно  все  консерваторы  подчеркивали  в
качестве  положительного  фактора  аполитичность  масс,  считая  ее  препятствием  на  пути
проникновения  в  народную  среду  "разрушительных  идей".  Государственные  проблемы  -  дело
элиты,  и  народ  не  может  и  не  должен  участвовать  в  их  решении,  полагали  они.  В  начале  XX  в.
Д.А.  Хомяков  писал:  «Народ  твердо  стоит  на  принципе  самодержавия,  т.е.  устранения  от
политиканства,  в  котором  видит  лишь  "необходимое"  (или  неизбежное)  зло,  которое  возлагает,
как  бремя,  на  избранное  и  жертвующее  собою  для  общего  блага  лицо  -  государя...»
(Хомяков  Д.А.  Православие,  самодержавие,  народность.  Минск,  1997.  С.  125).
 По-разному  относились  консерваторы  к  крестьянской  общине.  В  1860-е  гг.  из  консер¬
вативного  лагеря  раздавались  голоса  с  критикой  общины,  но  уже  в  1880-е  гг.  ситуация
меняется.  Леонтьев,  например,  считал,  что  общинные  отношения  построены  на  особом,
религиозном  понимании  бытия.  "Поземельная  и  обязательная  форма  общины  связана  с
самодержавной  формой  правления.  А  индивидуализм  рано  или  поздно  неизбежно  и  даже
неприметно  ведет  к  конституции,  то  есть  к  полнейшему  господству  капиталистов,  банкиров  и
адвокатов\'\  -  писал  он  (Леонтьев  К.Н.  Восток,  Россия  и  славянство:  философская  и
политическая  публицистика.  Духовная  проза  (1872-1891).  М.,  1996.  С.  267).  Поддерживал
общину  и  К.П.  Победоносцев,  считавший,  что  русский  крестьянин  еще  не  подготовлен  к
свободному  распоряжению  своей  земельной  собственностью.  Сохранение  общины  стало
"миной  замедленного  действия",  подложенной  под  самодержавие,  а  начало  столыпинской
аграрной  реформы  спровоцировало  новый  раскол  в  консервативной  среде.
 В  России  конца  XIX  в.  невозможно  было  игнорировать  и  проблему  возникновения
пролетариата.  Консерваторы  пытались  вписать  новый  рабочий  класс  в  существующую
иерархическую  структуру,  но  каких-либо  серьезных  экономических  соображений  на  эту  тему
предложить  не  смогли.  Экономика  так  и  осталась  слабым  местом  русской  консервативной
идеологии.  Определенные  шаги  на  этом  поприще  предпринял  Л.А.  Тихомиров,  предлагая
установить  гармонию  сельского  хозяйства  и  промышленности,  которая  исключила  бы
преобладание  "фабрики"  над  "землей".  Разработки  в  этой  области  вели  С.Ф.  Шарапов  и
К.Н.  Пасхалов.
 Следует  также  обратить  внимание  на  резкую  критику  консерваторами  буржуазного
прогресса.  Было  бы  неверно  считать  ее  исключительно  проявлением  "мракобесия"  и  "реак¬
ционности".  Прогресс  уже  давно  стал  некой  "священной  коровой"  для  многих,  кто  забывает,
что  никакие  технические  достижения  и  рост  материального  благосостояния  не  могут  оправдать
нравственных  потерь  общества.  Наиболее  яркого  противника  буржуазный  прогресс  нашел  в
лице  К.Н.  Леонтьева,  который  не  принимал  его  в  теории,  стремился  всячески  отгородиться  от
него  в  повседневной  жизни  и  даже  готов  был  восхищаться  А.И.  Герценом,  найдя  в  его  критике
буржуазной  Европы  много  сходного  с  собственными  мыслями.
 Нельзя  не  отметить,  что  перед  крушением  самодержавия  консервативный  лагерь  зна¬
чительно  уступал  по  своему  интеллектуальному  уровню  либеральному  и  революционному.
 108

В  среде  консерваторов  росли  эсхатологические  ожидания.  Изучение  их  переписки  показывает
всю  глубину  предчувствия  обреченности  самодержавной  России,  охватившего  консервативные
круги.  При  этом  наступление  духовного  упадка  в  обществе,  рост  антимонархических
настроений  консерваторы  выводили  из  пропаганды  либерализма  и  социализма,  вытеснявших  из
жизни  сакральное  понимание  государственности.  Наибольший  интерес  в  этой  связи  пред¬
ставляют  взгляды  Леонтьева,  в  которых  причудливо  соединились  мечта  о  великой  всемирно-
исторической  миссии  России  и  ощущение  неотвратимости  революции.  Особенно  это  заметно  в
его  личных  записях  и  письмах,  где  отчаяние  порой  соседствует  с  надеждой,  а  жесткие  оценки
русского  народа  -  с  верой  в  его  особое  призвание.  В  последние  годы  жизни  Леонтьев
разуверился  в  прочности  самодержавной  системы  и  неожиданно  сделал  ставку  на  социализм,
пытаясь  наделить  его  теми  качествами,  которые  ценил  в  России  уходящей.  Ему  стало  казаться,
что  историческая  роль  социализма  на  российской  почве  состоит  в  том,  чтобы  возродить  под
новой  оболочкой  старые  имперские  и  антизападнические  традиции.  Последние  письма
Леонтьева  проникнуты  ожиданием  неизбежного  прихода  "социалистического  самодержца".  То,
что  раньше  как  бы  между  прочим  встречалось  в  его  статьях,  приобретает  контуры  доктрины
"охранительного  социализма",  оформление  которой  началось  с  признания  того,  что  "умерен¬
ный  либерализм  для  ума  есть  прежде  всего  смута,  гораздо  большая  смута,  чем  анархизм  или
коммунизм..."  (Леонтьев  К.Н.  Указ.  соч.  С.  498).
 В  отношении  критики  либерализма  у  консерваторов  расхождений  не  было,  хотя  у
консерватизма  и  либерализма,  несомненно,  есть  некоторые  точки  соприкосновения.  К  со¬
жалению,  в  России  эти  два  течения  оформились  и  самоопределились  именно  в  противостоянии
друг  другу.  Либералы  считали,  что  политические  и  экономические  реформы  приведут  к
созданию  конституционной  или  парламентской  монархии,  а  консерваторы  доказывали
незыблемость  власти  самодержца.  Либералы  отстаивали  один  из  главных  принципов
капитализма  -  индивидуализм,  апеллируя  к  правам  и  свободам  личности,  а  консерваторы
поддерживали  идею  коллективизма,  являлись  сторонниками  общины  как  оплота  традиционных
отношений.
 Тем  не  менее  консерватизм  нельзя  воспринимать  как  антитезу  либерализму.  Подлинный
либерализм  невозможен  без  наличия  в  нем  охранительных  тенденций.  Б.Н.  Чичерин  не
случайно  подчеркивал,  что  "консервативное  направление...  воспрещает  всякую  бесполезную,  а
тем  более  вредную  ломку"  и  приветствует  только  те  изменения,  которые  вызываются
насущными  потребностями.  Либерализм  же  не  означает  тотального  разрыва  с  традицией  и,  как
только  он  переходит  от  движения  вперед  к  охране  того,  что  было  создано  благодаря  этому
движению,  он  приобретает  консервативные  черты.  Впрочем,  это  касается  и  социалистической
идеологии.  Таким  образом,  антитезой  консерватизму  может  служить  скорее  тотальный
нигилизм,  а  не  либерализм  и  даже  не  социализм.  Даже  анархисты  пытались  найти  опору  в
народной  "почве"  и  традициях.
 Политическое  поражение  отечественного  консерватизма  явилось  следствием  отторжения
любой  нетрадиционной  концепции  властью,  которая,  опираясь  на  консерваторов-охранителей,
игнорировала  консерваторов-творцов.  Делая  ставку  на  бюрократический  аппарат,  последний
император  оттолкнул  от  себя  как  либеральных,  так  и  консервативных  интеллектуалов.
Консерваторы  же,  с  одной  стороны,  видели  недостатки  существующей  системы,  а  с  другой  -
вольно  или  невольно  помогали  загонять  "болезнь"  вглубь,  поскольку  были  вынуждены
постоянно  помнить  о  том,  что  их  неосторожными  высказываниями  могут  воспользоваться
политические  оппоненты.
 Сегодня  слово  "традиция"  звучит  в  устах  государственных  мужей  гораздо  чаще,  чем  слово
"реформа".  Появился  уже  и  новый  вид  консерватизма,  который  пытаются  предложить  в
качестве  руководства  к  действию.  Приобрел  популярность  консерватизм  в  его  дореволю¬
ционном,  самодержавно-монархическом  варианте,  способный  послужить  основой  еще  не
одного  мелодраматического  фильма.  С  легкой  руки  известного  деятеля  культуры  создается
идеалистическая  картинка  размеренной  жизни,  в  которой  с  консерватизмом  отождествляются
домашние  обеды,  семейное  чтение  вслух,  ухоженный  сад,  "уютное  (!)  Православие"  и  т.д.  ("А  я
иду,  шагаю  по  стране"  //  Профиль.  22  февраля.  1999.  №  7).  Такой  консерватизм  -  не  более  чем
красивая  мишура,  лишенная  реального  содержания.  Спрашивается,  что  же  на  деле  хотят
"законсервировать"  те,  кто  сегодня  называют  себя  консерваторами?  Не  скрывается  ли  за  их
консерватизмом  желание  "заморозить"  во  многом  несовершенную  и  нестабильную  полити¬
ческую  систему,  сложившуюся  за  последнее  десятилетие  в  России?  Подобный  "консерватизм"
не  может  принести  позитивные  плоды,  а  является  всего-навсего  очередным  прикрытием  для
политиков.
 109

ВЯ.  Гр  осу  л:  Пять  дворянских  реваншей
 Русский  консерватизм  был  ориентирован  прежде  всего  на  сохранение  существующих
социальной,  политической  и  в  меньшей  степени  экономической  систем.  В  процессе  работы  над
книгой  "Русский  консерватизм  XIX  столетия"  мы,  ее  авторы,  пришли  к  выводу,  что  зарождение
отечественного  консерватизма  следует  искать  на  стыке  XVIII  и  XIX  вв.  Только  в  эпоху
Александра  I  консерватизм  стал  оформляться  как  политическое  течение,  тогда  как  примени¬
тельно  к  более  раннему  времени  можно  говорить  лишь  об  отдельных  консервативных  мыс¬
лителях  и  тенденциях.  Следует,  правда,  учитывать,  что  некоторые  материалы  эпохи  Павла  I
до  нас  не  дошли,  так  что  генезис  консерватизма,  по-видимому,  корректнее  отнести  именно  к
рубежу  столетий.
 Какова  социальная  основа  русского  консерватизма,  в  какой  среде  и  в  чьих  интересах  он
создавался?  Нельзя  не  признать,  что  база  консерватизма  была  очень  четкой  и  определенной.
Это  -  землевладельческое  дворянство,  т.е.  те  107  тыс.  душевладельцев,  которые  жили  в  эпоху
крестьянской  реформы.  Поэтому  русский  консерватизм  изначально  был  не  просто  дворянским,
но  еще  и  крепостническим.  И  это  можно  проследить  вплоть  до  1917  г.  Даже  в  начале  XX  в.
такие  осколки  крепостничества,  как  В.П.  Мещерский,  сожалели  о  проведенных  Александром  II
реформах.
 Это  обстоятельство  наложило  серьезный  отпечаток  на  самую  суть  русского  консерватизма.
Да,  он,  конечно,  испытал  влияние  зарубежных  мыслителей  -  Берка,  Шатобриана,  де  Местра.
Можно  проследить  даже  испанское  влияние,  хотя  в  общем  отечественный  политический
консерватизм  -  это  явление  доморощенное,  глубоко  укорененнное  в  России.  У  русского
консерватизма  существовала  своя  ниша;  среди  отстаиваемых  им  ценностей  важнейшими  были
патриотизм,  традиционная  русская  мораль  и  религия.  Отечественный  консерватизм  декла¬
рировал  свой  путь,  но  он  был,  однако,  лишь  повторением  того,  что  происходило  в  Европе
столетием  ранее.
 Следующий  вопрос,  который  хотелось  бы  затронуть,  касается  исторического  значения
русской  консервативной  идеологии.  XIX  век,  несмотря  на  все  реформы,  -  это  век  кон¬
серватизма.  И  именно  консерваторы  стали  "виновниками"  не  менее  чем  пяти  дворянских
реваншей,  приостанавливавших  развитие  страны.  Эти  реванши  имели  место  на  разных  этапах
русской  истории,  начиная  еще  с  Екатерины  II,  когда  группа  консерваторов  выступила  против  ее
Наказа,  а  точнее  против  так  называемой  "крестьянской  статьи",  касавшейся  самого  важного
тогда  в  России  вопроса  -  вопроса  о  крепостном  праве.  Под  влиянием  консервативных  сил
императрица  почти  полностью  исключила  эту  статью  из  текста  Наказа.  А.И.  Сумароков,
Г.Р.  Державин...  -  такие  славные  имена.  Но  и  они  были  инициаторами  первого  дворянского
реванша.
 Второй  относится  к  1820  г.,  когда  произошло  резкое  поправение  политики  Александра  I.  Я
считаю,  что  это  был  стратегический  просчет  достаточно  умного  человека.  Александр  I  сыграл
огромную  роль  в  разгроме  Наполеона,  немало  сделал  для  развития  России.  Но  в  1820  г.  он  не
выдержал  напора  консерваторов,  которые  за  несколько  лет  до  этого  приветствовали  удаление
М.М.  Сперанского  -  одного  из  самых  крупных  либеральных  реформаторов  XIX  в.  Затем
последовал  решительный  внутриполитический  поворот,  на  много  лет  отодвинувший  прове¬
дение  крестьянской  реформы.  Бунт  Семеновского  полка,  первые  известия  о  тайных  сходках
декабристов,  революционные  события  в  Испании,  Италии,  Греции  заставили  Александра  I
положить  под  сукно  конституционный  проект  Н.Н.  Новосильцева  и  несколько  проектов
аграрной  реформы,  разработанных  по  его  собственной  инициативе.
 Третий  дворянский  реванш  датируется  периодом  после  1881  г.  В  настоящее  время
оспаривается  само  существование  контрреформ,  но,  на  мой  взгляд,  стремление  однозначно
решить  этот  вопрос  свидетельствует  лишь  о  схематизме  мышления  некоторых  историков.  В
1880-1890-е  гг.  были  и  контрреформы,  и  реформы,  а  в  целом  это  был  новый  реванш,  за  кото¬
рым  примерно  через  15  лет  последовал  еще  один  -  третьеиюньский  переворот  1907  г.  Наконец,
последняя  попытка  реванша  того  же  самого  землевладельческого  дворянства,  но  уже
лишенного  земли,  -  это  известное  Белое  движение,  когда  бывшие  царские  офицеры  пошли
против  солдат.
 Конечно,  и  существо,  и  формы  русского  консерватизма  дореволюционной  эпохи  менялись.
Все  зависело  от  времени,  места  и  эпохи.  Можно,  хотя  и  с  оговорками,  утверждать,  что  в  начале
XX  в.  Россия  стала  капиталистической  страной.  В  то  время  появился  и  буржуазный
консерватизм,  который,  к  сожалению,  очень  слабо  изучен.  Какая  мечта  была  у  русского  купца?
Стать  дворянином.  Буржуазный  консерватизм  не  был  самостоятельным,  он  во  многом
вписывался  в  традиционный  русский  консерватизм,  идеологом  которого  следует  считать
 ПО

прежде  всего  Н.М.  Карамзина  с  его  триадой  "Самодержавие  -  Православие  -  Отечество".
Главное  в  ней,  как  мне  представляется,  -  самодержавие,  хотя  С.С.  Уваров  и  поставил  позже  на
первое  место  Православие.  Русский  консерватизм  был  неотделим  от  самодержавия,  и  это  стало
одной  из  причин  его  жестокого  поражения.
 С  другой  стороны,  я  не  могу  согласиться  с  Н.А.  Бердяевым,  который  в  1904  г.  писал,  что
идейного  консерватизма  в  России  уже  не  существует.  Было  возрождение  консерватизма  после
Первой  русской  революции.  Крупнейшие  русские  мыслители  разрабатывали  консервативные
концепции  и  в  эмиграции.  Однако  если  говорить  о  месте  русского  консерватизма  в  истории
мировой  консервативной  мысли,  то  нельзя  не  признать,  что  Н.М.  Карамзин  и  К.П.  Побе¬
доносцев,  Н.Я.  Данилевский  и  К.Н.  Леонтьев,  которого  я  считаю  крупнейшим  мыслителем
среди  отечественных  консерваторов,  почти  никакого  влияния  на  нее  не  оказали.  Любопытно,
что  то  же  самое  можно  сказать  и  о  русском  либерализме.  Не  случайно  в  зарубежных  сводных
трудах  по  истории  либерализма  и  консерватизма  русские  мыслители  практически  не
упоминаются.  Другое  дело  -  социализм,  где  русские  -  лидеры  анархизма,  социал-демократии,
коммунистического  движения  -  по  праву  занимают  первые  позиции.
 Сегодня  Россия  -  это  страна  на  задворках  мировой  экономики,  мирового  прогресса.  В
ближайшее  время  вслед  за  экономической  мы  можем  потерять  и  политическую  независимость.
В  этих  условиях  появился  определенный  социальный  заказ,  в  соответствии  с  которым
необходимо  создать  консервативную  партию,  чтобы  законсервировать  существующую  разруху.
В  этом  я  вижу  принципиальное  отличие  консерватизма  XIX  в.  от  современного  "кон¬
сервативного"  направления,  не  имеющего  социальной  основы,  без  которой  любое  поли¬
тическое  движение  обречено  на  провал.
 М.М.  Шевченко:
 Реабилитировать  тему  русского  консерватизма
 Всесторонняя  и  всеобъемлющая  реконструкция  консервативной  составляющей  российской
общественно-политической  истории  XIX  -  начала  XX  в.  представляет  в  настоящее  время  тем
большие  трудности  для  исследователей,  чем  более  они  поддаются  соблазну  прийти  к
заключению,  что  тут-то  уже  все  достаточно  "ясно".  В  этом  случае  они  заведомо  лишают  себя
возможности  видеть  явление  иначе,  чем  глазами  его  исторических  противников.  Либерализм  и
радикализм,  господствовавшие  среди  русской  интеллигенции  XIX  в.,  психологически  гораздо
ближе  людям  современной  эпохи.  В  прошлом  же,  как  известно,  легче  всего  различать  то,  что
напоминает  нам  сегодняшние  общественные  нормы.
 Специфика  нынешней  ситуации  заключается  в  том,  что  теперь  стало  если  не  невозможно
вообще,  то  во  всяком  случае  чрезвычайно  затруднительно  установить  через  исторический
источник  собственную  психологическую  связь,  если  так  можно  выразиться,  душевно¬
интеллектуальный  контакт  со  стихией  русского  консерватизма,  т.е.  идеологией  и  морально-
этическими  установками,  политической  практикой  и  формами  социального  поведения,
обусловленными  традиционными  ценностями.  В  настоящее  время  можно  с  уверенностью
констатировать,  что  в  России  уничтожение  традиционной  культуры  завершилось  полностью.
"Исторический  прогресс"  одержал  в  отрицательном  смысле  полную  и  безоговорочную  победу.
Незначительные  остатки  традиционных  культурных  норм  и  отношений,  которые  сохранялись
на  протяжении  всей  тоталитарной  эпохи,  с  падением  "железного  занавеса"  исчезли  на  наших
глазах.  Теперь  с  культурой,  ценности  которой  защищали  русские  консерваторы  XIX  -  начала
XX  в.,  нас  уже,  по  сути,  ничто  непосредственно  не  связывает.  Безотчетная  ностальгия  по  ней
способна  создавать  лишь  комплекс  "внутреннего  эмигранта"  либо  порождать  интеллек¬
туальный  экстремизм,  стремление  прорваться  к  потерянной  "традиции",  результатом  чего
является  безудержное  мифотворчество,  еще  более  отдаляющее  от  традиционной  культуры.
Скажем,  нынешние  толки  в  обществе  о  реставрации  монархии  в  России  лишь  обнаруживают,  до
какой  степени  в  наши  дни  среди  публики,  включая,  по-видимому,  и  любителей  истории,
отсутствует  сколько-нибудь  глубокое  или  просто  серьезное  представление  о  том,  что  собой
представляло  историческое  российское  самодержавие,  особенно  периода  империи.  Уже
поэтому  попытки  объяснить  интерес  современных  исследователей  к  русскому  консерватизму
политической  ангажированностью  могут  вызывать  только  иронию.
 Миновала  также  эпоха  безраздельного  господства  в  нашем  обществе  сциентистского
оптимизма  -  "кризис  рациональности"  ощущается  сегодня  весьма  отчетливо.  Парадигма
"исторического  прогресса"  и  ранее,  во  времена  своего  торжества,  не  удовлетворяла  полностью
духовных  потребностей  общества  и,  в  частности,  профессиональных,  точнее  исследовательских
 111

потребностей  историков.  Есть  ли  теперь  смысл  не  слишком  утешительные  итоги  двухвекового
процесса  преобразования  России  -  то  революционного,  то  эволюционного  -  продолжать
объяснять  лишь  "злокозненностью"  всевозможных  консерваторов?  При  анализе  данной
проблематики  не  продуктивны  ни  методы  "классового  подхода",  как  в  тоталитарном  XX  в.,  ни
взгляд  на  историческую  науку  как  на  соучастницу  общественного  движения,  свойственный
либерально-гуманному  XIX  в.  Тема  российского  консерватизма  должна  быть  реабилитирована
так  же,  как  в  недавнее  время  была  реабилитирована  тема  российского  либерализма.  Устра¬
нение  глубоко  укоренившегося  схематизма  и  односторонности  в  оценке  и  освещении
консервативной  составляющей  российской  истории  Нового  времени,  думается,  способно
открыть  широкие  исследовательские  перспективы.  При  этом  углубленного  изучения  и
переосмысления  требуют  многие  проблемы,  по  одной  из  которых  я  попытаюсь  высказать
некоторые  конкретные  соображения.
 Всем  хорошо  известно  выражение  "теория  официальной  народности".  Этот  концептуальный
термин  прочно  укоренился  в  научном  сознании,  хотя  его  конкретно-исторический  смысл
истолковывался  и  истолковывается  далеко  не  однозначно,  а  само  понятие  употребляется  в
различных  значениях.  В  течение  последних  десятилетий  разноречия  нарастают,  и  для
современной  историографии  характерны  споры  о  корректности  использования  этого  термина  в
различных  случаях.  Словосочетание  "официальная  народность",  как  известно,  впервые  упот¬
ребил  историк  общественной  мысли  и  общественного  движения  А.Н.  Пыпин.  В  гегельянском
духе  априорно  приняв  за  основу  исторического  процесса  идею  народности,  он  всякую
идейность,  на  которой  не  видел  печати  прогресса  в  современном  ему  понимании,  все
консервативное  в  бытии  общества  и  стремлениях  государства  попросту  обобщил  понятием
"народность  официальная".  Официальная,  поскольку  во  главе  консервативных  тенденций
стояло  государство,  представитель  которого  министр  народного  просвещения  С.С.  Уваров
выдвинул  формулу  "Православие,  Самодержавие,  Народность",  сделавшуюся,  по  утверждению
историка,  "краеугольным  камнем"  целой-де  идейной  системы.  Эта  система  -  продолжение  всех
консервативных  тенденций  предыдущего  царствования,  полагал  Пыпин,  была  интегральной
основой  всей  внутренней  и  внешней  политики  императора  Николая  I,  ее  проявлением  были
журналистика  Ф.В.  Булгарина,  Н.И.  Греча,  О.И.  Сенковского,  драматургия  Н.В.  Кукольника,
творчество  А.С.  Пушкина  и  Н.В.  Гоголя  позднего  периода,  научная  и  преподавательская
деятельность  М.П.  Погодина  и  С.П.  Шевырева.
 Схему  Пыпина  поддержал  своим  авторитетом  С.А.  Венгеров,  затем  пополнил  фактами  А.А.
Корнилов,  заговорив  о  "теории  официальной  народности".  Определенный  скепсис  по
отношению  к  пыпинско-корниловской  схеме  М.А.  Полиевктова,  справедливо  изобличенная
философом  Г.Г.  Шпетом  бездоказательность  истолкования  Пыпиным  понятия  "народность"  из
формулы  Уварова  вопреки  текстам,  вышедшим  из-под  пера  самого  министра,  глубоко  и
обоснованно  показанная  им  необходимость  видеть  границы  личного  мировоззрения  Уварова  и
изучать  его  роль  в  формировании  правительственной  политики  (см.:  Ш  п  е  т  Г.Г.  Очерк
развития  русской  философии.  Ч.  1.  Пг.,  1922)  -  все  это  как-то  сразу  затерялось  где-то  на
периферии  исторической  мысли  и  не  привлекало  к  себе  внимания.  Расширительное  толкование
"официальной  народности"  как  интегральной  идейной  основы  внутренней  или  даже  всей
политики  Николая  I,  при  котором  теряют  значение  или  выглядят  малосущественными  для
конечных  выводов  мировоззренческие  и  политические  различия  между  С.С.  Уваровым,
М.П.  Погодиным  и  С.П.  Шевыревым,  между  линией  ведомства  народного  просвещения  и
III  отделением  императорской  канцелярии,  получило  широкое  бытование  в  пореволюционной
отечественной  литературе.  Это  могло  сочетаться  с  богатством  фактического  материала  или  с
неверной  пыпинской  трактовкой  уваровской  "народности"  как  крепостного  права,  или  с
включением  в  перечень  производных  от  "официальной  народности"  не  только  прави¬
тельственной  политики,  но  и  всего,  так  сказать,  "непрогрессивного"  в  русской  культуре:  прозы
М.Н.  Загоскина,  музыки  А.Ф.  Львова,  архитектуры  К.А.  Тона  и  т.п.  В  работах  исследователей
последних  десятилетий  в  области  русского  общественного  движения  наряду  с  интересными  и
ценными  инновациями  сохранялось  противоречащее  последним  все  то  же  употребление
ключевого  концептуального  термина.
 Таким  образом,  когда  в  восприятии  исследователя  в  рассматриваемом  понятии  сливаются  в
одно  уваровская  триада  и  консервативная  идейность  общества,  центральными  фигурами
которой  предстают  Погодин  и  Шевырев,  и  при  этом  общее  влияние  "официальной  народности"
на  русскую  общественную  мысль  признается,  как  правило,  незначительным,  а  "народность"  из
тройственной  формулы  расценивается  как  не  более  чем  казенный  национализм,  то  сам  Уваров
вполне  логично  представляется  как  малозначительный  персонаж  в  истории  внутренней
политики  самодержавия,  заурядный  чиновник-карьерист,  награждаемый  эпитетами  "ханжа"  и
 112

"мракобес".  Но  в  работах  последнего  десятилетия,  впечатляюще  расширивших  источниковую
базу  изучения  политики  самодержавия  в  области  народного  просвещения  и  печати,  а  также
взглядов  и  деятельности  С.С.  Уварова,  среди  которых  первое  место  занимает  капитальный  труд
Ф.А.  Петрова  (см.:  Петров  Ф.А.  Российские  университеты  первой  половины  XIX  века.
Формирование  системы  университетского  образования.  В  4  кн.  Кн.  1-3.  М.,  1998-2000),
знаменитый  министр  объективно  предстает  как  европейски  известный  ученый,  дальновидный
политик,  выдающийся  государственный  деятель  и  организатор  науки,  а  смысл  его  формулы,
лозунга  (mot-d’ordre),  как  именовал  ее  сам  Уваров,  в  очень  существенной  мере  не  совпадает  с
тем,  что  привыкли  называть  "теорией  официальной  народности".  Возникшая  в  последнее  время
тенденция  к  переоценке  значения  данного  понятия  становится  вполне  понятной.
 Лозунг  "Православие,  Самодержавие  (официально  везде  именно  в  таком,  а  не  ином
порядке!),  Народность"  представлял  собой,  по  сути,  гражданскую  модификацию  старинного
военного  девиза  "За  Веру,  Царя  и  Отечество!".  Можно  согласится  с  Н.И.  Казаковым,  что  он
имел  ведомственное  значение  и  применялся  в  основном  Министерством  народного  про¬
свещения,  а  не  являлся  какой-то  универсальной  "теорией"  (см.:  Казаков  Н.И.  Об  одной
идеологической  формуле  николаевской  эпохи  //  Контекст.  1989.  М.,  1989).  Ф.А.  Петров
обнаружил  важные  и  принципиальные  расхождения  Шевырева  и  Погодина  между  собой  в  их
печатных  выступлениях  на  страницах  "Москвитянина",  доказал  их  самостоятельность  по
отношению  к  уваровской  триаде,  наконец,  показал  серьезное  идейное  воздействие  двух
историков  на  часть  университетской  молодежи,  особенно  на  некоторых  славянофилов.
Л.М.  Дурдыева  в  своей  диссертации,  полагая,  что  вопрос  о  генезисе  "теории  официальной
народности"  связан  с  эволюцией  мировоззрения  С.С.  Уварова,  фактически  исходит  из  того,  что
его  личные  взгляды  и  сама  "теория"  не  тождественны  (см.:  Дурды  ева  Л.М.  С.С.  Уваров  и
теория  официальной  народности.  Дисс.  ...  канд.  ист.  наук.  М.,  1996).
 Итак,  строго  говоря,  "теория  официальной  народности"  -  это  не  Уваров,  не  профессора-
"уваровцы",  не  уваровский  лозунг.  В  полном  смысле  -  ни  то,  ни  другое,  ни  третье...  Но  тогда
что  же?
 Отмечая  также  известную  самостоятельность  Погодина  и  Шевырева  по  отношению  к  любой
администрации,  цензурные  проблемы  погодинского  "Москвитянина",  сссылаясь  на  свойст¬
венную  любой  полемике  тенденцию  придавать  сниженное  истолкование  позиции  оппонента,
 B. 	А.  Кошелев  предложил  считать  мифом  сложившиеся  в  литературе  представления  об
"официальной  народности".  По  существу,  это  то  же,  что  считать  автором  "теории"  не  министра
 C. 	С.  Уварова,  а  историка  А.Н.  Пыпина.
 По-видимому,  если  мы  стремимся  усовершенствовать  наши  представления  об  истории
российского  самодержавия  XIX  в.,  то  должны  четко  различать  три  взаимосвязанных,  но  не
совпадающих  явления:
 - 	личное  мировоззрение  С.С.  Уварова  и  его  эволюцию;
 - 	лозунг  "Православие,  Самодержавие,  Народность"  как  факт  внутренней  политики
самодержавия  эпохи  Николая  I;
 - 	консервативные  концепции  русской  народности,  возникшие  в  1830-е  гг.,  как  факт  истории
общественной  мысли.
 От  употребления  термина  "теория  официальной  народности",  на  мой  взгляд,  целесообразно
отказаться.  Он  не  столько  объясняет  консервативные  тенденции  в  российской  истории  XIX-
XX  вв.,  сколько  блокирует  их  серьезное  изучение.  Это,  по  сути,  красный  флажок  между
исследователем  русского  консерватизма  и  предметом  его  исследования.
 А.Н.  Боханов:  О  "теории",  которой  не  было
 Пиететное  отношение  к  самодержавию  является  единственно  надежным  критерием,
позволяющим  установить  принадлежность  определенных  лиц  и  конкретных  групп  к  консер¬
вативному  сегменту.  Именно  отношение  к  самодержавию,  а  не  к  абсолютизму,  не  к  монархии
вообще,  а  исключительно  к  самодержавию  в  его  первичном,  сакральном  значении  как  к
исконной  форме  власти  и  мироустройства  -  важнейший  знак  такой  принадлежности.
 Что  бы  там  не  писали  и  не  говорили  как  хулители,  так  и  восхвалители  самодержавной
власти,  никакой  "консервативной  теории",  т.е.  системы  четких  политико-социологических  по¬
ложений  и  определений,  в  этой  области  не  существует.  Имеется  лишь  сумма  мировоззрен¬
ческих  признаков  и  общественных  ориентиров,  позволяющих  провести  социальную  грань  и
констатировать  наличие  консервативной  страты  в  социальной  среде.  Однако  обозначить,  сфор¬
мулировать,  выявить  "теорию"  невозможно,  так  как  подобной  "теории"  не  было,  да  и  быть  не
могло.  Русский  консерватизм  -  это  область  чувства,  инстинкта,  религиозного  таинства.
 113

Идеологическую  непродуктивность,  если  угодно  "прагматическую  беспомощность"  консер¬
ватизма  никоим  образом  нельзя,  как  этой  порой  делается  в  вестернизированной  либерально¬
марксистской  историографии,  выводить  из  "жалкого  калибра"  монархистов-консерваторов.
Там  имелся  в  наличии  такой  интеллектуальный  "калибр",  мощи  которого  могли  позавидовать
любые  другие  общественные  фракции.  Н.М.  Карамзин,  митрополит  Московский  Филарет
(Дроздов),  М.Н.  Катков,  К.Н.  Леонтьев,  В.В.  Розанов  -  вот  лишь  некоторые  яркие  имена
представителей  "консервативной  партии".  Своим  кругозором,  интеллектуальным  потенциалом
они  по  меньшей  мере  ни  в  чем  не  уступали  таким  "прогрессистам",  как  А.И.  Герцен,
ГТ.Л.  Лавров,  Н.К.  Михайловский,  ГТ.Н.  Милюков,  В.И.  Ульянов-Ленин.  Однако  у  последних
социальные  теории  существовали,  а  "охранители"  никакой  "консервативной  теории"  не
составили  и  не  оставили.
 Личный  интеллект  и  общественный  кругозор  к  факту  "непродуктивности"  не  имеют  от¬
ношения.  Причины  гораздо  глубже.  Источник  консервативных  воззрений,  исходные,  фун¬
даментальные  консервативные  ценности  находились  за  гранью  рационалистической  интер¬
претации.  Религиозные  чувства  плохо  поддаются  письменному  обоснованию,  чувства  же  Любви
и  Веры  такому  обоснованию  и  вовсе  не  поддаются.  Поэтому,  когда  возник  "рынок  социальных
идей",  консерваторам  нечего  было  предложить  на  этом  торжище.  Их  ценности  "товаром"  не
являлись  и  являться  не  могли.
 Здесь  можно  различить  как  бы  частный  случай  тех  столкновений  "культуры"  (в  данном
случае  Веры)  и  "цивилизации"  (мироустройства),  которые  не  раз  случались  в  истории
человечества.  Эти  столкновения  позволили  Бердяеву  назвать  культуру  "великой  неудачей
жизни"  (см.:  Бердяев  Н.А.  Смысл  истории.  М.,  1990.  С.  165).  Если  перефразировать
бердяевскую  метафору,  то  можно  сказать,  что  русский  монархизм  во  всех  его  измерениях  пал
жертвой  секулярной  цивилизации.
 Хотя  определения  "консерватизм"  и  "либерализм"  уже  почти  150  лет  являются  общест¬
венными  ярлыками  со  знаками  "минус"  и  "плюс",  в  своем  этимологическом  измерении  они  не
несут  никакой  социально-оценочной  предопределенности.  Исходная  смысловая  отвлеченность
подобных  категорий  наполняется  конкретным  содержанием  лишь  при  рассмотрении  их  в
реальных  обстоятельствах  времени  и  места,  причем  всегда  (почти  всегда)  тут  же  содержание
окрашивается  в  два  несовместимых  контрцвета.  Они  не  только  никогда  не  смыкаются,  но
между  ними  даже  не  признается  никакой  переходной  гаммы,  и  говорить  о  какой-то
"мировоззренческой  палитре"  невозможно.  Все  эти  оценки  -  продукт  общественных  пред¬
ставлений  и  должны  рассматриваться  именно  в  качестве  таковых,  а  не  как  объективный
критерий  классификации  людей  и  событий  по  принципу  "плохой  -  хороший".  В  качестве  яркого
образца  политизированности  и  идеологизированности  исторического  сознания  можно  сослаться
на  отношение  к  пресловутой  уваровской  триаде,  которую  без  устали,  до  изнеможения  клеймят
как  "реакционную  теорию",  хотя  никакой  "теории"  не  существовало.  Была  лишь  некая
мировоззренческая  формула,  являвшаяся  парафразом  старого,  еще  петровских  времен,
воинского  девиза  "За  Царя,  за  Родину,  за  Веру!".
 Английский  историк  Арнольд  Тойнби  в  своем  эссе  "Россия  и  Запад"  писал:  "Западный  мир,  к
которому  Россия  во  времена  Петра  пошла  в  ученики,  был  уже  миром  нерелигиозным;  и
наиболее  просвещенное  меньшинство  русских,  ставшее  проводником  вестернизации  в  России,
последовало  примеру  своих  западных  современников  и  стало  холодно  относиться  к  право¬
славной  форме  христианства,  не  приняв,  однако,  и  западной  веры"  (Тойнби  А.Дж.  Циви¬
лизация  перед  судом  истории.  СПб.,  1996.  С.  160).  В  главном  эта  мысль  совсем  не  нова.  Тойнби,
озвучивая  ее  в  середине  XX  в.,  по  сути  дела  повторил  лишь  то,  что  много  раз  до  него  звучало  из
уст  не  только  классических  славянофилов.  Но  в  оценке  английского  историка  можно  раз¬
глядеть  один  сущностный  момент,  который  доныне  редко  привлекает  внимание:  о  противо¬
стоянии  секулярного  и  христианского  сознания.  Учет  подобного  биполярного  восприятия
чрезвычайно  важен  при  рассмотрении  историографического  наследия.
 При  всем  разнообразии  школ,  направлений  и  течений  в  своем  историософском  измерении
вся  отечественная  историография  представлена  лишь  двумя  основными  мировоззренческими
позициями:  христианской  и  секулярной.  Первую,  родоначальником,  наиболее  ярким  и
масштабным  представителем  которой  являлся  Н.М.  Карамзин,  можно  квалифицировать  как
школу  православной  традиции.  Уже  само  название  его  фундаментального  труда  свидетель¬
ствует  о  том,  что  для  историографа  понятия  "история  России"  и  "история  государства"  -
синонимы.  Для  него  создание  государства  не  являлось  лишь  совокупностью  земных  причин  и
обстоятельств,  он  видел  в  этом  глубокий,  провиденциальный  смысл.
 К  православному  крылу  в  историографии  примыкали  не  только  мыслители  славяно¬
фильского  и  неославянофильского  толка,  но  и  значительная  часть  представителей  "госу¬
 114

дарственной  школы",  деятельность  которых  развернулась  во  второй  половине  XIX  в.  Сла¬
вянофилы  по  сути  дела  впервые  сформулировали  тезис  о  том,  что  существуют  специфические
интересы  "власти"  и  интересы  "земли",  которые  в  реальности  далеко  не  всегда  находятся  в
состоянии  естественной  гармонии.
 Второе,  куда  более  многочисленное  секулярное  направление  олицетворяли  люди  и  школы,
на  которых  религиозный  фактор  оказывал  или  очень  слабое  воздействие,  или  не  влиял  вовсе.
В  этой  связи  уместно  вспомнить  вывод  Георгия  Федотова,  относящийся  к  концу  1920-х  гг.:  "Для
интеллигенции  русской,  т.е.  для  господствовавшего  западнического  крыла,  национальная  идея
была  отвратительна  своей  исторической  связью  с  самодержавной  властью.  Все  национальное
отзывалось  реакцией,  вызывало  ассоциацию  насилия  или  официальной  лжи.  Для  целых
поколений  "патриот"  было  бранное  слово.  Вопросы  общественной  справедливости  заглушали
смысл  национальной  жизни"  (Федотов  Г.П.  Будет  ли  существовать  Россия?  //  О  России  и
русской  философской  культуре.  М.,  1990.  С.  452).
 Преобладание  наднационального  (безнационального)  секуляризма  стало  очевидным  в
историософии,  а  в  широком  смысле  и  во  всей  общественной  мысли  уже  с  конца  XIX  в.,  а  в
начале  XX  в.  его  господство  стало  безраздельным.  Когда  Бердяев  писал  о  том,  что  "русскую
историческую  науку  разрабатывали  главным  образом  западники",  то  здесь  если  и  можно  найти
преувеличение,  то  несущественное.
 В  своем  отношении  к  русской  истории  секулярно-западническая  методология  запечатлелась,
во-первых,  в  либеральном  мировоззрении.  Наиболее  показательный  случай  -  П.Н.  Милю¬
ков  со  своим  беспощадным  вердиктом  о  том,  что  "в  русском  прошлом  все  темно  и  эле¬
ментарно".  Второй  ипостасью  этого  секулярного  европоцентризма  стало  марксистско-
большевистское,  или  ленинское,  миросозерцание,  прокламирующее  абсолютный  примат
экономического  фактора  в  истории.  В  отношении  к  русской  истории  у  этих  течений  различимы
явные  признаки  "сиамского  родства".  Вестернизированная  историография  имеет  легко
определяемый  во  времени  исходный  историософский  импульс  -  первое  "Философическое
письмо"  П.Я.  Чаадаева,  от  которого  и  можно  вести  отсчет  этого  направления,  давшего  просто
махровое  цветение  уже  в  XX  в.  То,  что  у  Чаадаева  являлось  игрой  ума,  светским  эпатажем,
"русским  байронизмом",  позже  превратилось  в  беспощадный  закон,  затвердивший  "раз  и
навсегда"  ту  "незыблемую  истину",  что  Россия  издавна  являлась  лишь  сгустком  деспотизма,
невежества  и  отсталости.  Слово  же  "консерватор"  в  историографии  сделалось  обвинительным
ярлыком.
 В  этой  системе  идеологических  координат  государству  и  его  адептам  изначально  отводи¬
лась  роль  только  обвиняемых:  власти  не  прощали  ничего,  не  делали  скидок  ни  на
какие  внешние  и  внутренние  факторы,  исторически  даже  не  оправдывавшие,  а  только
объяснявшие  существование  жесткой  авторитарной  вертикали.  Либеральный,  а  точнее  говоря,
либерально-революционный  моральный  террор  стал  нормой  в  "интеллектуальных  дискус¬
сиях"  еще  до  наступления  XX  в.  Люди  не  только  уже  не  слышали,  но  и  не  хотели  выслушивать
точки  зрения,  не  совпадавшие  с  утвердившимися  секулярными  представлениями  "о  путях
прогресса".
 Победа  "красных  цивилизаторов"  внесла  коррективы  в  старые  представления,  меняя  порой
до  неузнаваемости  устоявшиеся  взгляды.  В  1921  г.  на  страницах  парижской  "Русской  мысли"
Петр  Струве  заключил:  "Мы  потерпели  крушение  государства  от  недостатка  национального
сознания  в  интеллигенции  и  в  народе.  Мы  жили  так  долго  под  щитом  крепчайшей  го¬
сударственности,  что  мы  перестали  чувствовать  и  эту  государственность,  и  нашу  ответст¬
венность  за  нее.  Мы  потеряли  чувство  государственности  и  не  нажили  себе  национального
чувства...  Россию  погубила  безнациональность  интеллигенции,  единственный  в  мировой  исто¬
рии  случай  забвения  национальной  идеи  мозгом  нации"  (Струве  П.Б.  Размышления  о  рус¬
ской  революции  //Струве  П.Б.  Избранные  сочинения.  М.,  1999.  С.  272).
 Задолго  до  отмеченных  эсхатологических  констатаций,  еще  в  1870-е  гг.,  Ф.М.  Достоев¬
ский  писал  об  "идеологии  государственного  отщепенства"  как  отличительной  черте
умонастроений  интеллигенции  в  России.  В  то  время  такой  вывод  казался  неверным,  огульным,
несправедливым  и  оскорбительным.  Эта  тема  оказалась  в  фокусе  общественной  полемики
после  появления  в  1909  г.  сборника  "Вехи",  в  котором  семеро  интеллектуалов,  еще  совсем
недавно  входивших  в  ряды  представителей  "освободительного  движения",  предложили  публике
критический  анализ  умонастроений  интеллигенции,  поставили  под  сомнение  ее  фетиши,
высказали  предположение  об  опасной  для  будущего  беспочвенности  всей  стратегии  и  тактики
"освободительного  движения".  Интеллигенции,  а  в  более  широком  смысле  и  всей  "об¬
разованной  общественности"  вменялись  в  вину  антицерковность  (атеизм),  антигосударст¬
венность  и  антинародность  (безнациональность).  "Веховские"  авторы  впервые  четко  обозна¬
 115

чили  триединый  символ  веры  "освободительного  движения",  являвшийся  антитезой  известной
уваровской  триаде.
 То,  что  когда-то  Достоевский,  интуитивно  предчувствуя,  назвал  "идеологией  государст¬
венного  отщепенства",  авторы  "Вех"  выводили  уже  не  из  ощущений,  а  из  живой  практики,
опираясь  на  печальный  опыт  социальных  потрясений  начала  XX  в.  "Веховские  отступники"
впервые  показали,  что  "теории  официальной  народности"  противостоят  на  самом  деле  не
мифические  вожделенные  "liberté,  égalité,  fraternité",  а  чрезвычайно  опасная  по  своей  рево¬
люционной  направленности  "теория  либеральной  антинародности".
 Никогда  еще  "прогрессивно  мыслящие"  не  произносили  подобных  еретических  тирад.
Небольшая  книжечка  вызвала  бурю  негодования.  Покушение  на  незыблемый  либерально¬
революционный  канон  острее  и  быстрее  всех  почувствовал  и  узрел  Милюков.  Он,  в  отличие  от
своих  более  левых  "сообщников  по  борьбе  за  освобождение"  (от’Пешехонова  до  Ленина),  не
стал  просто  клеймить  "отступников",  воспринял  "Вехи"  чуть  ли  не  как  личное  оскорбление  и
стал,  пожалуй,  самым  стойким  и  последовательным  критиком  "веховских"  умонастроений.
Подобная  целеустремленная  "разъяснительная  работа"  лишь  подчеркивает  генетическое
родство  всех  фракций  и  групп  в  среде  "освободительного  движения".
 Доводы,  озвученные  лидером  кадетов  в  его  статьях,  лекциях  и  книгах,  не  только  отразили
его  представления,  но  и  являлись  основополагающими  принципами,  на  которых  базировалась  (и
базируется)  обширная  историография.  В  этом  смысле  Милюкова  вполне  заслуженно  можно
считать  ведущим  теоретиком  "концепции  либеральной  антинародности".  Как  для  истинного
позитивиста,  приверженца  идеи  "положительной  истории",  для  Милюкова  духовные,
трансцендентные  ценности  не  играли  факторной  роли  в  истории.  Все,  что  неосязаемо,
непредметно,  нереалистично  и  нерационалистично,  -  это  "из  области  средневековья",  из  сферы
темноты  и  отсталости,  все  это  -  "метафизика",  не  только  не  принимаемая  позитивистским
сознанием,  но  и  презираемая  им.
 В  методологии  любого  позитивиста  вопрос  "почему?"  фактически  отсутствует.  Камертоном
позитивистского  метода  является  другая  проблема:  "Как?".  Духовные,  онтологические  и
семиотические  аспекты  исторического  процесса  в  русле  подобной  гносеологии  не  находят
никакого  отражения.  Не  нашли  они  отражения  и  в  творчестве  Милюкова,  и  во  всей
последующей  (в  первую  очередь  англосаксонской)  историографии,  на  протяжении  многих
десятилетий  с  различными  вариациями  воспроизводящей  главным  образом  ту  модель  ис¬
торического  процесса  в  России,  которую  уже  давно  предложил  Милюков.  Позитивистский
подход  поднимает  принципиальную  гносеологическую  проблему,  которую  можно  для
наглядности  обнажить  одним  предметным  вопросом:  в  состоянии  ли  написать  историю
Православной  церкви  неверующий?  Положительный  ответ  тут  не  подлежит  сомнению.  Вместе
с  тем  не  подлежит  сомнению  и  тот  факт  (много  раз  практически  доказанный),  что  это  будет  не
история  соборной  общности,  не  история  Церкви  как  проявление  служения  Завету,  а  лишь
история  церковной  организации.  При  таком  подходе  внутреннее  содержание  явления  просто
остается  вне  поля  зрения,  а  структурная  форма  подменяет  и  заменяет  содержание.  То  же  самое
неизбежно  случается  и  тогда,  когда  позитивист  или  марксист  (историософская  разница  между
ними  в  данном  случае  не  принципиальна)  начинает  размышлять  о  духовном  облике  нации  или
народности,  предлагает  свои  объяснения  консервативных  взглядов  и  настроений,  совершенно
игнорируя  их  христианскую  обусловленность.
 В  таких  случаях  сложность  и  яркость  минувших  эпох  сразу  же  сходят  на  нет,  а  великие
подвиги  подвижничества  и  самопожертвования,  столь  характерные  для  русской  истории,
получают  в  лучшем  случае  примитивное  объяснение.  Для  позитивиста  Милюкова  тут  не
существовало  никакой  исторической  проблемы,  он  ее  попросту  игнорировал.  Для  него  важно
другое  -  при  каждом  случае  утверждать  свой  тезис  о  тотальной  и  "извечной"  отсталости  России.
Полемизируя  с  "Вехами",  он  восклицал:  "Наши  публицисты  и  беллетристы  многократно
указывали  на  пустоту  социального  содержания  как  на  одно  из  коренных  свойств  национального
русского  духа.  Вспомните  полное  и  категорическое  отрицание  культурно-национальной
русской  традиции  у  Чаадаева"  (Мил  ю  к  о  -в  П.Н.  Интеллигенция  и  историческая  традиция  //
Вехи.  Интеллигенция  в  России.  М.,  1991.  С.  347).  Сам  Милюков  обходит  существо  вопроса  и  в
своих  "Очерках  по  истории  русской  культуры",  ставя  знак  равенства  между  понятиями
"культура"  и  "цивилизация".  Использование  данных  определений  как  синонимов  вообще  харак¬
терно  и  для  либеральной,  и  для  марксистской  историографии  и  обусловливается  их  базовой
прагматической  историософией.  Что  же  касается  ссылки  на  Чаадаева  как  на  высший  авторитет
европеизированного  западнического  мировоззрения,  то  ее  следует  признать  некорректной.  В
зрелые  лета  Чаадаев  не  только  не  писал  ничего  подобного,  но  высказывал  совсем  иные  мысли,
созвучные  отцам  славянофильства.  Для  него-то  как  раз  было  характерно  четкое  понимание
 116

различия  между  "цивилизацией"  и  "национальным  духом",  которое  было  незнакомо  Милюкову
и  всей  позитивистско-марксистской  историософии  и  историографии.
 После  событий  1917  г.  у  части  интеллигенции  начались  "исторические  прозрения".  Реальная
событийная  драматургия  развеяла  либеральные  иллюзии,  романтические  народофильские
грезы,  во  многом  показав  правоту  наблюдений  и  опасений  авторов  "Вех".  Их  оценки,  как  и
"консервативные"  заключения  Достоевского,  стали  казаться  пророчествами.  Началась  ко¬
ренная  переоценка  исторического  опыта  и  "освободительной  практики",  зазвучали  голоса
о  том,  что  ранее  проблема  монархической  власти  трактовалась  слишком  упрощенно.
Ключевую  "консервативную  идею"  о  закономерности  и  продуктивности  российского  госу¬
дарства  стали  поддерживать  такие  люди,  как  Струве,  который  почти  за  четверть  века  своей
бурной  публицистической  и  политической  деятельности  в  России  не  нашел  ни  одного
оправдательного  слова  для  власти.  Подобные  пассажи  в  лексиконе  Струве  стали  появляться
лишь  в  1918  г.,  когда  в  статье  в  сборнике  "Из  глубины"  он  впервые  упомянул  о  том,  что,
несмотря  на  все  "ошибки  и  пороки  и  преступления"  монархии,  именно  она  "поддерживала
единство  и  крепость  государства".  В  эмиграции  же  бывший  "легальный  марксист"  превратился
чуть  ли  не  в  певца  погибшей  империи,  в  одного  из  самых  страстных  адептов  монархической
государственности.
 Истины  о  "продуктивности",  "исторической  логичности"  и  "социальной  обусловленности"
существовавшей  в  России  монархической  системы,  известные  отечественному  консервативному
мышлению  задолго  до  обвала  1917  г.  и  открывшиеся  в  эмиграции  Петру  Струве,  Николаю
Бердяеву,  Семену  Франку,  Питириму  Сорокину  и  некоторым  другим  представителям  русской
интеллектуальной  элиты,  ныне  преданы  забвению.  Плоские  и  бледные  схемы,  являющиеся  по
сути  дела  лишь  перелицовкой  старых  секулярных  концепций,  которые  когда-то  сформулировал
Милюков,  на  сегодняшний  день  остаются  "последним  словом"  в  отечественной  историографии.
Никакой  же  современной  национальной  школы  историософии  и  историографии  фактически  не
существует.
 И.А.  Христофоров:  Русский  консерватизм:
исследовательская  схема  или  историческая  реальность?
 "О  русском  консерватизме  весьма  трудно  составить  себе  ясное  понятие,  потому  что  все
партии  у  нас  называют  себя  охранительными",  -  утверждал  в  1868  г.  известный  публицист
кн.  А.И.  Васильчиков.  Консерватизм  -  "слово,  за  которым  нет  ни  определенных  понятий,  ни
ясных  представлений",  "отличный  конек,  на  котором  можно  провозить  к  нам  всякого  рода
контрабанду  польского  и  немецкого  происхождения".  В  основе  его  лежало,  по  мнению
Васильчикова,  представление  о  русском  народе  как  о  "стихийной  силе",  которую  должны  на¬
правлять  "другие  силы,  разумные,  умственные...,  то  есть  европейская  цивилизация  и  пред¬
ставители  ее"  (Русский  администратор  новейшей  школы.  Записка  псковского  губернатора
Б.  Обухова  и  ответ  на  нее.  Берлин,  1868.  С.  54,  73,  75).
 Исследователям,  склонным  отождествлять  отечественный  консерватизм  с  традициона¬
лизмом,  ориентацией  на  "историческую",  "национальную"  идеологию,  такие  утверждения
близкого  к  славянофилам  общественного  деятеля  могут  показаться  парадоксальными:  ведь
консерваторы,  как  правило,  априорно  зачисляются  в  лагерь  противников  европейского  пути
развития.  Согласно  общепринятому  мнению,  в  основе  консерватизма  должно  лежать  в  первую
очередь  охранение  традиций.  Однако  это  положение,  при  всей  его  видимой  логической
безупречности,  на  мой  взгляд,  недостаточно  конкретно.  В  самом  деле,  какие  именно
социальные  и  политические  институты  следует  считать  соответствующими  "исторической
традиции"  в  стране,  переживающей  болезненный  процесс  глубоких  общественных  транс¬
формаций?  Подобный  вопрос  (кстати,  чрезвычайно  актуальный  в  современных  условиях)  не
менее  остро  стоял  перед  современниками  и  в  период  реформ  второй  половины  XIX  в.
 Понятия  "самодержавие"  и  "сословный  строй",  "бюрократия"  и  "представительство",
"прогресс"  и  "консерватизм"  в  то  время  не  просто  понимались  по-разному,  а  станови¬
лись  объектом  мифологизации,  инструментом  в  общественной  борьбе.  (Позднее  выработан¬
ные  в  ходе  этой  борьбььоценки  политических  противников  перекочевали  со  страниц  публи¬
цистических  произведений  в  "партийную"  историографию,  приобретая  статус  научных  дефини¬
ций.)  Тот  факт,  что  в  политическом  лексиконе  эпохи  сосуществовали  термины  и  идеи,  заимст¬
вованные  из  различных  "систем  координат"  (европейской  и  традиционной),  лишь  создавал
дополнительное  поле  для  идеологических  спекуляций.  В  результате  в  пореформен¬
ной  публицистике  появлялись  столь  яркие  формулы,  подчеркивавшие  несоответствие  за¬
 117

падной  терминологии  российским  реалиям,  как  "революционный  консерватизм"  или  "де¬
мократический  цезаризм".  С  другой  стороны,  сами  современники  той  эпохи  часто  выражали
сомнение  в  адекватности  политических  определений  в  условиях,  когда,  по  знамени¬
тому  выражению  Л.Н.  Толстого,  в  России  "все  переворотилось  и  только  укладывается".
"При  нашей  запутанности  понятий  в  отношении  политических  партий,  -  утверждал  А.А.  Ки¬
реев  в  1870  г.,  -  не  знаешь,  кто  друг,  кто  недруг,  консерваторы  перемешались  с  прогрессиста¬
ми,  красные  с  белыми,  все  это  вышло  так  пестро  и  все  так  меняется  со  дня  на  день,  что
никакого  мерила  нельзя  приложить  к  тому,  что  происходит  у  нас"  (ОР  РГБ,  ф.  126,  оп.  1,  д.  6,
л.  17  об.).
 Широко  употреблявшиеся  во  второй  половине  XIX  в.  эпитеты  "консервативный"  и
"либеральный",  "реакционный"  и  "прогрессивный",  таким  образом,  всякий  раз  наполнялись
ситуативным  и  потому  неоднозначным  содержанием.  Выявление  закономерностей  этого  про¬
цесса  представляется  чрезвычайно  интересной  исследовательской  задачей.  Однако  приходится
констатировать,  что  в  историографии  данная  проблема  даже  не  поставлена,  и  нередко
политические  определения  употребляются  историками  без  всяких  оговорок  относительно
смысла,  который  вкладывался  в  них  современниками.
 Один  из  наиболее  характерных  примеров  того,  какие  смысловые  метаморфозы  могла
претерпевать  политическая  характеристика,  -  понятие  "крепостнический",  которое  и  в
либеральной,  и  в  советской,  и  в  постсоветской  историографии  употреблялось  и  употребляется
для  характеристики  идей  консервативного  дворянства.  Накануне  крестьянской  реформы
крепостниками  именовались  и  принципиальные  противники  эмансипации,  и  сторонники
безземельного  освобождения  крепостных,  и  те,  кто  стоял  за  добровольный  выкуп  крестьянами
земли.  В  1860-1870-е  гг.,  когда  в  среде  поместного  дворянства  сложилась  влиятельная  груп¬
пировка  противников  общины,  считавших  ее  экономически  неэффективной  и  политически
пагубной,  крепостническими  нередко  признавались  выступления  в  защиту  фермерских  хозяйств
и  частной  собственности  крестьян  на  землю.  Это  же  определение  применялось  к  сторонникам
создания  свободной  от  бюрократической  опеки  всесословной  волости,  в  рамках  которой
помещики  получили  бы  возможность  оказывать  влияние  на  сельское  общество.  Соот¬
ветственно,  "крепостническими"  считались  и  критика  изолированного  правового  и  админист¬
ративного  положения  крестьянства,  и  призывы  распространить  на  надельные  земли  общие
гражданские  законы.
 Совсем  иная  ситуация  сложилась  в  1880-1890-х  гг.,  когда  идеологи  "дворянской  реакции"
считали  важнейшей  внутриполитической  задачей  укрепление  сословной  обособленности
крестьянства  и  упрочение  неотчуждаемого  статуса  крестьянских  наделов,  а  мысль  о  мелкой
земской  единице  -  всесословной  волости  -  оказалась  в  арсенале  либералов.  Между  тем
представление  о  неизменных  "крепостнических"  идеалах  консервативных  помещиков  до
недавнего  времени  столь  сильно  довлело  над  историками,  что  некоторые  из  них  вопреки
очевидным  фактам  ставили  знак  равенства  между  программой  так  называемой  партии  "Вести"
(именно  этот  печатный  орган  прославился  в  1860-е  гг.  последовательной  критикой  общины)  и
мерами,  осуществленными  правительством  Александра  III.
 Возникает  резонный  вопрос:  оправдано  ли  безоговорочное  употребление  понятий  "реак¬
ционный",  "консервативный",  коль  скоро  исследователь  либо  рискует  быть  не  понятым,  либо
всякий  раз  должен  давать  детальные  терминологические  пояснения?  И  дело  даже  не  в  том,  что
указанные  понятия  имеют  явный  негативный  оттенок,  поскольку  едва  ли  можно  требовать  от
исторических  трудов  идеологической  и  этической  стерильности.  Однако  было  бы  законо¬
мерным  ожидать,  что  собственные  взгляды  исследователя  не  будут  отождествляться  с  идеями
его  героев,  что  разница  между  тем  и  другим  станет  объектом  осмысления  и  анализа.  При  этом
может  выясниться,  что  традиционные  критерии,  применяемые  при  разделении  государственных
и  общественных  деятелей  на  консерваторов  и  либералов  (речь  идет  об  оппозициях
"европеизм'У'почвенничество",  "конституционализм'У'приверженность  самодержавию"  и  т.п.)
имеют  слишком  общий  характер  и  не  могут  отразить  всех  нюансов  идейных  баталий,  ра¬
зыгрывавшихся  на  российской  политической  сцене.
 Проиллюстрировать  это  можно,  обратившись  к  взглядам  представителей  все  той  же  партии
"Вести"  -  одной  из  наиболее  влиятельных  политических  группировок  1860-1870-х  гг.  (именно
консерватизм  кругов,  близких  к  "Вести",  характеризовал  А.И.  Васильчиков  в  приведенной
цитате).  Объединявшая  в  основном  крупных  земельных  собственников,  тесно  связанных  с
придворными  и  правительственными  кругами,  эта  "аристократическая  партия"  была  крайне
аморфной  в  том,  что  касалось  координации  собственных  усилий  и  сплочения  своих  рядов.
Русская  аристократия  оказалась  достаточно  апатичной,  а  образ  жизни  отечественных  ленд¬
лордов  никак  не  способствовал  ни  политическому  активизму,  ни  профессиональному
 118

отношению  к  общественной  и  бюрократической  деятельности.  Однако  репутация  дилетантов  и
верхоглядов,  типичных  представителей  изолированного  от  российской  действительности
"космополитического"  Петербурга,  приклеившаяся  к  "аристократам",  была  справедлива  лишь
отчасти.  Недостаток  упорства  и  основательных  знаний  порой  компенсировался  у  них
недюжинной  социальной  интуицией,  нехарактерной  для  многих  сторонников  либеральных
преобразований,  позднее  составивших  авангард  российской  "интеллигенции".
 Уже  в  первые  годы  "оттепели",  определявшей  политический  климат  в  стране  после  смерти
Николая  I,  некоторые  представители  высшего  общества  выступили  с  резкой  критикой
"бюрократического  деспотизма",  связывая  централизацию  с  эгалитаризмом  и  стремлением  к
социальным  реформам.  Французская  революция  1789  г.  и  европейские  потрясения  1848-1849  гг.
свидетельствовали,  по  их  мнению,  что  абсолютизм  неизбежно  ведет  к  "демократии",  а
последняя,  в  свою  очередь,  -  к  еще  большему  всевластию  чиновничества.  "Стремясь  все  обнять
и  быть  всеобщей  самодеятельницей...  верховная  власть  давно  обессилила  значение  Самодер¬
жавия",  -  утверждал  в  1856  г.  М.А.  Безобразов,  подчеркивая  несоответствие  сложившегося  в
стране  механизма  управления  исторической  традиции  (ГА  РФ,  ф.  1155,  on.  1,  д.  188,  л.  25).
 В  условиях  подготовки  крестьянской  реформы  особую  актуальность  для  помещиков
приобретал  вопрос  о  статусе  их  земельной  собственности.  В  противоположность  рефор¬
маторам,  которые  нередко  обращались  к  русской  истории,  обосновывая  право  государства  на
вмешательство  в  отношения  двух  сословий  и  право  крестьян  на  владение  землей,  "кон¬
серваторы"  и  в  этом  случае  апеллировали  к  западному  опыту.  Идея  условного  землевладения,
писал  видный  "оппозиционер"  генерал  С.И.  Мальцов,  -  "мать  новейшего  социализма,  она
обязана  своим  происхождением  королевскому  деспотизму"  (там  же,  ф.  109,  1  эксп.,  1859,
д.  61,  л.  4).
 Строя  свои  рассуждения  на  рациональном  европейском  разделении  государственного  и
гражданского  права,  на  признании  за  государством  ограниченной  сферы  полномочий,  так
называемые  "крепостники"  могли  одновременно  обращаться  и  к  мифологизированным
традиционалистским  ценностям  эпохи  Боярской  думы  и  Земских  соборов.  Едва  ли  не
единственное,  что,  вопреки  распространенному  мнению,  отсутствовало  в  их  идеологическом
арсенале,  -  это  призывы  сохранить  социально-политический  строй  николаевской  эпохи.  В  среде
высшего  дворянства  было  много  решительных  противников  крепостного  права,  которые,
увязывая  этот  институт  все  с  той  же  бюрократической  централизацией,  полагали,  что
крепостническая  система  препятствует  образованию  властного  и  независимого  землевла¬
дельческого  сословия.  Основным  объектом  их  критики  стала  идея,  что  каждый  крестьянин
должен  быть  наделен  землей  и  хотя  бы  временно  прикреплен  с  этой  целью  к  сельскому
обществу.  В  организации  свободной  от  влияния  помещиков  общины  усматривалась  прямая
рецепция  "социалистических  теорий",  а  сама  она  нередко  именовалась  не  иначе,  как
"коммунистическим  установлением".
 Эти  факты,  на  мой  взгляд,  достаточно  ярко  свидетельствуют  о  том,  что  конфликт  между
сторонниками  различных  путей  развития  страны  накануне  1861  г.  никак  не  укладывается  в
рамки  противостояния  западников  и  традиционалистов.  Европейский  опыт  стал  непременной
составляющей  интеллектуального  багажа  современников.  Характерно,  что  критики  принятого
властью  и  закрепленного  в  Положениях  19  февраля  способа  решения  крестьянского  вопроса
связывали  его  прежде  всего  с  французской  социально-политической  моделью,  противопос¬
тавляя  ей  модель  британскую.  Франция  Наполеона  III  -  страна,  где  широкое  распространение
мелкой  земельной  собственности  сочеталось  с  уравнением  политических  прав,  жесткой
административной  централизацией  и  демагогическими  апелляциями  власти  к  чувствам  "прос¬
того  народа",  -  оказалась  образцом  "демократического  цезаризма",  чреватого  социальными
катаклизмами.  Идеалом  же  считалась  Англия,  в  которой  крупное  землевладение  и  местное
самоуправление,  контролируемое  аристократией,  якобы  гарантировали  экономическое
процветание  и  политическую  стабильность.
 Идеалы  консервативного  дворянства  первых  пореформенных  десятилетий  невозможно
интерпретировать  и  с  помощью  оппозиции  "реформаторство'У'охранительство".  Вопрос
заключался  в  том,  какими  должны  быть  реформы  и  кому  должна  принадлежать  инициатива  в
их  проведении.  Знаменем  либеральных  реформаторов,  признанным  лидером  которых  стал
Н.А.  Милютин,  была  идея  самодержавия,  опирающегося  на  все  сословия,  и,  соответственно,
идея  сильной  власти,  проводящей  реформы  во  всеобщее  благо.  Активно  участвуя  в  регули¬
ровании  отношений  между  сословиями,  правительство,  по  их  мнению,  не  должно  было  отка¬
зываться  от  роли  силы,  уравновешивающей  естественное  преобладание  высших  классов  над
низшими.  Бывшие  крепостные,  хотя  бы  и  помимо  собственной  воли,  должны  были  стать
землевладельцами,  а  не  бесприютными  пролетариями.  Избежав  масштабного  обезземеливания
 119

и  пролетаризации  крестьянства,  Россия,  как  считалось,  могла  уберечь  себя  от  социальных
взрывов,  потрясавших  Европу.
 Следует  ли  считать  подобную  программу  либеральной  или  консервативной?  Отвечая  на  этот
вопрос,  историк,  руководствующийся  общепринятыми  критериями,  может  оказаться  в
безвыходной  ситуации.  Следует  отметить,  что  в  западной  литературе  последних  лет
озвучивается  точка  зрения,  согласно  которой  традиционная  политическая  терминология
неприменима  к  России.  «Политический  язык,  -  пишет  американский  исследователь
А.Дж.  Рибер,  -  использовавшийся  как  в  XIX  в.,  так  и  большинством  историков...,  сформирован
на  основании  опыта  западноевропейских  стран.  Если  его  применять  в  контексте  русской
истории,  то  это  лишь  сбивает  с  толку  и  уводит  в  сторону  от  истины...  Если  речь  идет  о
требовании  конституционного  представительства  и  защите  частной  собственности,  тогда
"либералами"  нужно  объявить  дворян...  Или,  например,  можно  ли  рассматривать  бюро¬
кратическую  централизацию  и  великорусский  шовинизм  как  явные  признаки  реакционности?
Тогда  братьев  Милютиных  следует  причислить  к  сторонникам  именно  этого  лагеря...  Едва  ли
удовлетворительным  решением  будет  назвать  подобных  деятелей  либерально-консерва¬
тивными.  Точно  так  же  невозможно  прийти  к  какому-либо  определенному  суждению  по  этому
поводу  на  основе  абстрактных,  "объективных"  критериев...»  (Рибер  А.  Дж.  Групповые
интересы  в  борьбе  вокруг  Великих  реформ  //  Великие  реформы  в  России.  1856-1874.  М.,  1992.
 С. 	50-51).  В  этих  наблюдениях  очень  много  верного.  И  все  же,  на  мой  взгляд,  нельзя
согласиться  с  выводом,  что  "для  описания  политической  жизни  России  требуется  совершенно
иная  терминология"  (там  же).  Ведь  именно  западная  терминология  была  (и  остается!)
важнейшим  средством  осмысления  политических  процессов.
 Вернемся,  однако,  ко  взглядам  современников  Великих  реформ.  Постоянно  ссылаясь  на  ав¬
торитет  европейских  экономистов,  представители  консервативного  дворянства  1860-1870-х  гг.
(П.Ф.  Лилиенфельд,  гр.  В.П.  Орлов-Давыдов,  кн.  Н.А.  Лобанов-Ростовский)  заявляли:
общинное  владение  "останавливает  всякую  личную  предприимчивость  -  основание  прогресса,
уничтожает...  желание  трудиться"  (Европеец.  Молодая  Россия.  Штутгарт,  1871.  С.  79-80).
Наделение  крестьян  землей  не  гарантирует  страну  от  появления  пролетариата,  поскольку
забота  о  собственнике  помимо  его  усилий  -  химера.  Но  наиболее  пагубные  последствия
крестьянской  реформы,  полагали  эти  деятели,  заключаются  в  том,  что  она  расшатала  понятия
о  собственности;  изолировав  крестьян  от  помещиков,  привела  к  усилению  бюрократии  и  росту
социальной  напряженности  в  деревне;  наконец,  способствовала  экономической  деградации
естественной  опоры  престола  -  поместного  дворянства.  Восприятие  крестьянства  как  некой
стихийной  силы,  грозящей  социальным  взрывом,  страх  перед  растущим  отчуждением  двух
"миров",  понимание  того,  что  дворянские  усадьбы  уподобляются  островкам  в  море,  которое  в
любой  момент  может  их  поглотить,  -  вот  что  в  конечном  счете  лежало  в  основе  выступлений
дворянства.  Поэтому  "аристократы"  и  ратовали  за  создание  условий  для  коренного
переустройства  социальной  структуры  и  системы  власти  в  деревне.  "Действительная  опасность,
-  писал  в  1879  г.  Н.А.  Лобанов-Ростовский,  -  заключается  не  в  нигилисте,  а  в  крестьянине,
которому  скажут:  ты  достаточно  силен,  чтобы  не  платить  налогов  и  захватить  земли  короны  и
крупных  собственников.  У  нас  революция  должна  принять  форму  пугачевщины.  Авторитет
царской  власти  и  страх  еще  удерживают  крестьянина,  но  во  время  мятежа  авторитет  исчезнет;
страх  на  некоторое  время  сохранится,  но  слабость  правительства,  не  располагающего  никакой
поддержкой,  кроме  жандарма  и  солдата,  станет  совершенно  очевидной...  Так  что  ситуация
будет  хуже,  чем  когда-либо"  (РГАДА,  ф.  1412,  оп.  5,  д.  198,  л.  7-8).
 Позитивная  программа  "аристократов"  заключалась  в  создании  благоприятных  условий  для
разрушения  общины,  в  резком  усилении  роли  землевладельцев  в  местной  жизни,  в  предо¬
ставлении  им  права  участвовать  в  обсуждении  законов.  Не  имея  возможности  останавливаться
на  анализе  того,  насколько  реалистичной  была  такая  программа,  отмечу  лишь,  что  она  носила
достаточно  умозрительный  характер  и  не  учитывала  всей  сложности  социальных  процессов,
характерных  для  пореформенной  России  (подробнее  см.:  Христофоров  И.А.  "Аристокра¬
тическая  оппозиция  реформам  и  проблема  организации  местного  управления  в  России  в  50-70-е
годы  XIX  века"  //  (Отечественная  история.  2000.  №  1).  Однако  произвольность  построений
парадоксально  сочеталась  в  ней  с  острым  ощущением  надвигающейся  катастрофы,  столь
характерным  и  для  позднейшей  консервативной  мысли.  "Аристократы"  не  питали  никаких
иллюзий  относительно  "стихийного  монархизма",  "охранительных  инстинктов"  крестьянства  и
эффективности  существовавшей  административной  системы.  В  то  же  время  они  противо¬
поставляли  идее  об  "особом  пути"  России  признание  универсальности  социально-эконо¬
мических  законов.  В  их  построениях  сложно  обнаружить  и  акцент  на  "мистическо-рели¬
гиозном"  смысле  самодержавия,  что,  по  мнению  некоторых  современных  историков,  следует
 120

считать  важнейшим  признаком  русского  консерватизма.  Как  это  часто  бывает,  реальность
далеко  не  всегда  умещается  в  исследовательские  схемы,  необходимость  которых,  впрочем,  едва
ли  имеет  смысл  отрицать,  если,  конечно,  учитывать  существование  переходных  и  смешанных
форм  и  "пограничных  зон",  применимых  к  сфере  идеологии  ничуть  не  меньше,  чем  к  политике,
экономике  и  культуре.
 В  этой  связи  мне  хотелось  бы  остановиться  на  проблеме  взаимосвязи  либеральных  и
консервативных  концепций.  С  тех  пор,  как  в  последней  трети  XVIII  в.  идеи  европейского
Просвещения  оказались  востребованными  зарождавшейся  русской  политической  мыслью,
разделение  на  "сторонников  прогресса"  и  "защитников  традиций"  стало,  пожалуй,  наиболее
значимым,  структурирующим  фактором  общественного  сознания  российской  интеллек¬
туальной  и  политической  элиты.  Хорошо  известно,  что  европейский  консерватизм  конца
XVIII  -  начала  XIX  в.  в  значительной  мере  явился  реакцией  на  ужаснувшую  многих  совре¬
менников  социально-политическую  практику  Великой  французской  революции,  а  не  на
рационалистические  идеи,  ее  подготовившие.  Поэтому  взгляды  таких  западных  консерва¬
тивных  мыслителей  той  эпохи,  как  Э.  Берк,  Ж.  де  Местр  или  Р.  де  Шатобриан,  едва  ли  можно
считать  антитезой  Просвещению,  поскольку  развивались  они  на  той  же  мировоззренческой,
ментальной  основе,  что  и  идеи  их  противников.  Между  приверженцами  двух  идеологических
парадигм  никогда  не  существовало  глубокой  пропасти,  а  их  споры  были  спорами  людей,  по
меньшей  мере  хорошо  понимавших  друг  друга.  Таким  образом,  в  европейских  политических
баталиях  изначально  присутствовала  возможность  компромисса,  того  самого  либерально-
консервативного  синтеза,  об  отсутствии  или  даже  недостижимости  которого  в  российской
истории  так  много  говорится  в  последнее  время.
 Россия  и  в  этом  отношении  была  обречена  на  свой,  неповторимый  путь.  Отечественный
политический  дискурс,  строившийся  на  западных  понятиях  и  методах  и  чутко  реагировавший  на
эволюцию  западной  мысли,  не  может  быть  ни  сведен  к  европейскому,  ни  понят  в  отрыве  от
него.  Одним  из  следствий  такого  положения,  очевидно,  можно  считать  отсутствие  четкого
водораздела  между  русскими  "охранителями"  и  "прогрессистами",  подвижность  критериальных
границ,  которые  очень  часто  препятствуют  однозначной  квалификации  того  или  иного  деятеля
или  даже  целого  политического  течения  в  рамках  дихотомии  "консервативный"/"либеральный".
 На  мой  взгляд,  мировая  тенденция  к  синтезу  консервативных  и  либеральных  идей,
ценностей,  технологий  имела  в  XIX  в.  место  и  в  России.  Однако  этот  процесс  не  имел  здесь
перспективы  для  завершения,  что,  вероятно,  стало  одной  из  причин  катаклизмов,  которые
обрушились  на  нашу  страну  в  XX  в.  Так  или  иначе,  это  интереснейшее  явление  заслуживает
пристального  внимания  и  дальнейшего  изучения.
 ВЛ.  Степанов:  "Национальная"  экономика  в  России:
консервативная  утопия  или  реальная  цель?
 При  очевидном  росте  интереса  к  истории  российского  консерватизма  в  изучении  этой  темы
существует  один  важный  пробел,  касающийся  экономической  программы  "охранительной
партии".  Широкое  распространение  получило  мнение  о  бесплодии  консерваторов  как  эко¬
номистов,  о  слабости  их  теоретических  и  программных  установок  в  этой  области.  В  дейст¬
вительности  же  все  обстояло  несколько  сложнее.  Консервативные  круги  постоянно  пытались  в
той  или  иной  степени  воздействовать  на  экономическую  политику  правительства.  Особенно
активно  они  действовали  в  этом  направлении  в  период  Великих  реформ  Александра  II,  в  эпоху
контрреформ  1880-  начала  1890-х  гг.,  а  также  на  рубеже  XIX-XX  вв.,  когда  сложилась  мощная
консервативная  оппозиция  курсу  министра  финансов  С.Ю.  Витте.  В  моем  выступлении  речь
пойдет  о  царствовании  Александра  III,  когда  "охранители"  оказывали  наибольшее  влияние  на
правительственную  политику  в  области  народного  хозяйства.
 В  литературе  эта  тема  рассматривалась  лишь  эпизодически.  Наиболее  отчетливо  она
прозвучала  в  книге  В.А.  Твардовской,  которая  посвятила  отдельную  главу  социально-эко¬
номическим  воззрениям  ведущего  консервативного  идеолога,  редактора  "Московских  ведо¬
мостей"  М.Н.  Каткова  (см.:  Т  вардовская  В.А.  Идеология  пореформенного  самодержа¬
вия  (М.Н.  Катков  и  его  издания).  М.,  1978).  Краткая  характеристика  программы  консерваторов
содержится  в  работах  Б.В.  Ананьича,  Л.Е.  Шепелева  и  японского  историка  А.  Канды  (см.:
Шепелев  Л.Е.  Царизм  и  буржуазия  во  второй  половине  XIX:  Проблемы  торгово-
промышленной  политики.  Л.,  1981;  А  н  а  н  ь  и  ч  Б.В.  Новый  курс:  "Народное  самодержавие"
Александра  III  и  Николая  II  //  Власть  и  реформы:  От  самодержавной  к  советской  России.  СПб.,
1996;  К  а  н  д  а  А.  Экономическая  политика  дворянской  реакции  и  политика  И.А.  Вышне¬
 121

градского  //  The  Journal  of  Asahikawa  University.  1977.  №  5.  P.  195-214).  Касался  этой  темы  и  я
(см.:  Степанов  В.Л.  Иван  Алексеевич  Вышнеградский  //  Отечественная  история.  1994.
№  4.  С.  99-115;  е  г  о  же.  Н.Х.  Бунге:  Судьба  реформатора.  М.,  1998).  Однако  в  коллективной
монографии  "Русский  консерватизм  XIX  столетия"  В.А.  Твардовская  в  написанной  ею  главе
ограничилась  лишь  изложением  позиции  консерваторов  по  аграрному  вопросу,  не  осветив  их
взглядов  на  промышленное  развитие,  таможенную  политику,  железнодорожное  строительство,
налогообложение,  кредит,  денежное  обращение,  рабочее  законодательство  и  др.
 Между  тем  ухудшение  состояния  народного  хозяйства  после  русско-турецкой  войны  1877—
1878  гг.  дало  сильный  толчок  развитию  консервативной  экономической  мысли.  Россия
переживала  трудные  времена:  бюджет  сводился  с  огромным  дефицитом,  резко  возрос  го¬
сударственный  долг,  массовый  выпуск  не  обеспеченных  золотом  и  серебром  кредитных
билетов  вызвал  взрыв  инфляции,  в  промышленности  начался  кризис  перепроизводства,  а  на
деревню  обрушился  мировой  аграрный  кризис.  Задачам  оздоровления  экономики  и  финансов
посвящались  написанные  лично  М.Н.  Катковым  многочисленные  передовицы  "Московских
ведомостей".  На  страницах  журнала  "Русский  вестник"  постоянно  публиковались  статьи  Н.Х.
Бесселя,  Д.И.  Воейкова,  К.Ф.  Головина,  Н.Я.  Данилевского,  Н.А.  Новосельского  и  других
консервативных  публицистов,  обсуждавших  различные  злободневные  проблемы  народного
хозяйства.  Идеи,  пропагандируемые  изданиями  Каткова,  полностью  поддерживались  петер¬
бургской  газетой  "Гражданин",  редактируемой  влиятельным  кн.  В.П.  Мещерским.  В  "верхах"
взгляды  консервативных  идеологов  разделяли  обер-прокурор  Святейшего  Синода  К.П.  По¬
бедоносцев  и  министр  внутренних  дел  Д.А.  Толстой.
 Консерваторы  вели  острую  борьбу  со  своими  оппонентами.  Группировка  "либеральных
бюрократов"  во  главе  с  министром  внутренних  дел  гр.  М.Т.  Лорис-Меликовым  на  рубеже  1870-
1880-х  гг.  выдвинула  программу  преобразований,  которые  должны  были  стать  логическим
продолжением  Великих  реформ.  Антикризисные  финансово-экономические  меры  сочетались  в
ней  с  социальными,  направленными  на  укрепление  правового  статуса  и  повышение  жизненного
уровня  низших  сословий.  Эта  программа  была  частично  реализована  министром  финансов
Н.Х.  Бунге  уже  после  поражения  либеральной  "партии"  весной  1881  г.  Его  отставка  в  1886  г.
означала  окончательное  свертывание  реформаторского  курса  и  усиление  консервативных
тенденций  во  внутренней  политике.
 В  чем  же  заключалась  сущность  программы  консерваторов  и  насколько  им  удалось  ее
осуществить?
 1. 	Катков  и  его  единомышленники  выступали  за  индустриальное  развитие  России,  без
которого  было  невозможно  сохранение  ею  статуса  великой  державы.  Но  при  этом  они
испытывали  страх  перед  иностранной  промышленной  экспансией.  В  соответствии  с  тезисом  о
"политической  самобытности"  России  консерваторы  проповедовали  создание  так  называемой
национальной  российской  экономики,  которая  должна  была  быть  отгорожена  от  Запада
высокими  таможенными  барьерами  для  защиты  отечественной  промышленности  от  иност¬
ранной  конкуренции,  были  против  кредитных  отношений  с  передовыми  капиталистическими
странами.  "Охранители"  опасались  роста  зрелости  и  политической  активности  российской
буржуазии,  ее  возможных  посягательств  на  устои  самодержавия.  Поэтому  они  требовали
ужесточения  правительственного  контроля  за  деятельностью  акционерных  компаний,
биржевыми  операциями  и  коммерческими  сделками.  Катков  рассматривал  протекционистскую
политику  как  самый  эффективный  фактор  подъема  производительных  сил.
 "Либеральные  бюрократы",  напротив,  выступали  за  интеграцию  России  в  западную  эко¬
номику,  широкое  привлечение  иностранных  капиталов.  Для  преодоления  кризиса  они  тоже
планировали  усиление  регулирующей  роли  государства  и  некоторое  повышение  таможенных
пошлин.  Однако  Н.Х.  Бунге  был  против  абсолютного  диктата  государства  в  экономике.
Учитывая  отрицательные  стороны  протекционизма,  он  стремился  обеспечить  оптимальный
баланс  между  государственным  вмешательством  и  частной  инициативой.  Его  преемник  на  посту
министра  финансов,  ставленник  консервативных  кругов  И.А.  Вышнеградский  проводил  повы¬
шение  пошлин  в  значительно  большем  масштабе,  а  новый  тариф  1891  г.  не  имел  равных  в
Европе  по  степени  таможенной  охраны.  В  эти  годы  ощутимо  усилился  также  прави¬
тельственный  контроль  за  частным  предпринимательством.
 2. 	Консерваторы  призывали  к  немедленному  переходу  в  собственность  казны  всех  частных
железных  дорог  по  примеру  Германии.  Тем  самым  они  рассчитывали  воспрепятствовать
хищнической  эксплуатации  дорог  крупнейшими  монополиями  и  упорядочить  дезорга¬
низованное  железнодорожное  хозяйство.  "Либеральные  бюрократы",  преследуя  те  же  цели  и
признавая  некоторые  преимущества  огосударствления  железнодорожного  транспорта,  пола¬
гали,  однако,  что  в  этой  сфере  следует  сохранить  частное  предпринимательство  при  усилении
 122

правительственного  контроля.  При  Вышнеградском  государственное  вмешательство  в
железнодорожное  хозяйство  резко  возросло.  В  более  широких  масштабах  развернулся  начатый
еще  при  Бунге  выкуп  частных  линий  в  казну,  возобновилось  казенное  железнодорожное
строительство.  При  этом  Вышнеградский  не  был  сторонником  полного  огосударствления
железных  дорог  и  сознавал,  что  необходима  здоровая  конкуренция  между  казенными  и
прибыльными  частными  линиями.
 3. 	В  изданиях  Каткова  настойчиво  проводилась  мысль  о  том,  что  косвенные  налоги
рациональнее  прямого  подоходного  обложения,  легче  переносятся  населением  и  являются
самым  обильным  источником  государственных  доходов.  Консервативная  печать  призывала  к
восстановлению  упраздненной  еще  в  1827  г.  винной  монополии  и  указывала  на  ее  огромные
выгоды  для  казны.  Популярна  среди  консерваторов  была  и  идея  введения  табачной  монополии.
"Либеральные  бюрократы",  напротив,  ставили  перед  собой  цель  преобразовать  систему  прямых
податей  на  подоходной  основе  и  облегчить  участь  крестьян.  Некоторые  шаги  в  этом
направлении  были,  как  известно,  предприняты  Бунге.  Он  был  против  взвинчивания  косвенных
налогов,  но  под  влиянием  тяжелых  финансовых  обстоятельств  ему  пришлось  пойти  на
увеличение  акцизов  с  табака,  спирта  и  сахара.  Однако  он  отрицал  необходимость  введения
винной  и  табачной  монополий,  которые  могли  нанести  ущерб  частному  предпринимательству.
Вышнеградский  отказался  от  дальнейшего  реформирования  прямых  налогов  и  пошел  по  пути
их  повышения.  Введение  винной  монополии  потребовало  длительной  подготовки,  и  эта
реформа  последовала  уже  при  Витте.  Табачная  же  монополия  была  признана  нереальной  в
российских  условиях.  Поэтому  Вышнеградский  ограничился  систематическим  увеличением
косвенных  налогов.
 4. 	Программа  консерваторов  предусматривала  сохранение  бумажно-денежного  обращения.
Катков  ратовал  за  эмиссию  неразменных  кредитных  билетов  и  заявлял  об  их  пользе  для
народного  хозяйства.  По  его  мнению,  подобная  мера,  наряду  с  высокими  таможенными
барьерами,  должна  была  способствовать  изоляции  российской  экономики  от  западных  стран.
"Московские  ведомости"  и  "Гражданин"  постоянно  твердили  об  огромном  ущербе,  который
понесет  экономика  в  случае  сокращения  массы  бумажных  денег  и  восстановления  метал¬
лического  обращения.  Консерваторы  резко  критиковали  разработанный  под  руководством
Бунге  план  денежной  реформы,  который  предусматривал  девальвацию  рубля  по  уста¬
новившемуся  курсу  и  введение  золотого  монометаллизма  по  примеру  многих  европейских
стран.  Однако  Вышнеградский  также  не  разделял  взглядов  Каткова  в  этом  вопросе  и  стал
верным  последователем  своего  предшественника.  Благодаря  усилиям  фанинсового  ведомства
по  накоплению  золотого  запаса  и  стабилизации  курса  рубля  были  созданы  основы  для
денежной  реформы  Витте.
 5. 	Консерваторы  отрицали  наличие  в  России  пролетариата  в  европейском  понимании  и
рабочего  вопроса  как  социальной  проблемы.  Причины  стачек  и  волнений  они  объясняли
слабостью  регулирующей  роли  государства.  Правительство  действовало  в  русле  политики
"попечительства",  основанной  на  жесткой  регламентации  отношений  рабочих  и  предпри¬
нимателей,  прямом  административном  вмешательстве  в  дела  частных  предприятий  и  подав¬
лении  любых  проявлений  социального  протеста.  Идеи  Бунге  о  привлечении  в  перспективе
рабочих  к  участию  в  прибылях  и  разрешении  им  создавать  организации  взаимопомощи  не
встретили  одобрения  в  "верхах".  Принятые  по  его  инициативе  первые  законы  об  охране  труда
рабочих  не  получили  дальнейшего  развития.  Более  того,  под  давлением  предпринимателей
Вышнеградский  пошел  на  уступки  и  ограничил  сферу  действия  этих  актов.  Разработка
фабрично-заводского  законодательства  возобновилась  только  при  Витте.
 6. 	В  отличие  от  либералов,  для  которых  социальные  реформы  стояли  на  первом  месте,
консервативные  круги  оспаривали  необходимость  экстренных  мер  по  улучшению  положения
податных  сословий.  Причины  деревенской  нищеты  они  видели  не  в  малоземелье  и  тяжелом
податном  бремени,  а  в  пьянстве  и  неумелой  обработке  крестьянами  своих  наделов.  Многие
"охранители"  признавали  вредное  влияние  общинных  порядков  на  производительность
крестьянского  хозяйства,  но  вместе  с  тем  считали  этот  средневековый  институт  одним  из  устоев
государственного  строя  империи,  надежным  средством  против  пролетаризации  сельского
населения  и  потенциальной  революционной  опасности.  Правительство  отвергло  предложения
"либеральных  бюрократов"  об  организации  массовых  переселений  крестьян  на  свободные
казенные  земли,  облегчении  для  них  выхода  из  общины,  упразднении  круговой  поруки  и
пересмотре  паспортного  устава,  который  сковывал  свободу  передвижения  сельского  населения.
 Оценивая  роль  консервативной  "партии"  в  разработке  и  проведении  экономической  по¬
литики,  следует  различать  цели  "национальной"  программы  и  реальные  результаты  попыток  ее
проведения  в  жизнь.  Конечные  установки  консерваторов  были  утопичны.  Они  надеялись
 123

соединить  развивающуюся  промышленность  с  архаичной  социальной  структурой  и  поли¬
тической  системой,  примат  государства  в  народном  хозяйстве  -  с  частным  предприни¬
мательством.  Идея  создания  "национальной"  экономики,  опирающейся  на  собственные  силы,  не
имела  шансов  на  успех.  В  отсталой  России,  принадлежавшей  к  числу  "догоняющих"  стран,
процесс  модернизации  мог  протекать  только  при  ориентации  на  опыт  Запада  и  привлечении
иностранных  капиталов.  Это  хорошо  понимали  руководители  Министерства  финансов.  Заявляя
о  своей  приверженности  "национальной"  программе,  Вышнеградский,  а  затем  и  Витте
отступали  от  ее  канонов  в  таких  принципиальных  вопросах,  как  стимулирование  притока
западных  инвестиций  и  преобразование  системы  денежного  обращения.
 Несостоятельными  оказались  расчеты  Каткова  и  его  сторонников  на  возможность
обеспечить  промышленное  развитие,  уходя  от  решения  назревших  социальных  проблем.  Голод
1891-1892  гг.  разрушил  надежды  на  скорое  возрождение  сельского  хозяйства  и  доказал
невозможность  экономического  процветания  без  коренных  изменений  в  положении  много¬
миллионного  российского  крестьянства.  Беспочвенными  были  замыслы  консерваторов  вернуть
дворянству  его  прежнее  могущество.  Индустриальный  рост  неизбежно  подрывал  эконо¬
мические  позиции  и  традиционные  привилегии  высшего  сословия.
 Тем  не  менее  говорить  о  полном  провале  "национальной"  программы  консерваторов  не
приходится.  Во  многом  по  настоянию  консервативных  кругов  правительство  Александра  III
взяло  на  вооружение  протекционистскую  модель  экономического  развития.  Правда,  переход  к
протекционизму  был  фактически  предрешен  после  провала  грандиозного  экономического
эксперимента  1860  -  первой  половины  1870-х  гг.,  когда  "верхи"  сделали  ставку  на  частное
предпринимательство.  Уже  с  середины  1870-х  гг.  начался  возврат  к  более  жесткому  ре¬
гулированию  экономики.  Кроме  того,  после  мирового  кризиса  1873-1875  гг.  фритредерские
идеи  полностью  утратили  прежнюю  популярность  и  на  Западе,  а  протекционистская  концепция
возобладала  в  политике  ведущих  промышленных  держав.
 Главный  пункт  консервативной  программы  совпал  с  потребностями  народного  хозяйства  и
общемировой  тенденцией  экономического  развития.  Протекционизм,  несомненно,  сыграл
положительную  роль  в  ходе  завершающего  этапа  промышленной  революции  в  России.
Государственная  поддержка  давала  дополнительный  импульс  модернизации  страны,  позволяла
хотя  бы  отчасти  нейтрализовать  отрицательное  воздействие  на  промышленность  таких
факторов,  как  отставание  сельского  хозяйства,  сохранение  общины  и  гражданского  бесправия
крестьянства,  правовая  необеспеченность  предпринимательства  и  др.  Однако  чрезмерный
"ультрапротекционизм",  за  который  выступали  консерваторы,  препятствовал  естественному
развитию  капиталистических  отношений,  вел  к  сужению  сферы  частной  инициативы  и
невозможности  развивать  промышленность  на  базе  свободной  конкуренции.
 В  целом  же  представляется  весьма  интересным  проследить  становление,  развитие  и
эволюцию  экономической  программы  консерваторов,  начиная  от  периода  Великих  реформ  до
последних  лет  существования  императорской  России.  Это  позволит  во  всей  полноте  воссоздать
картину  борьбы  в  "верхах"  по  вопросам  экономической  политики  и  более  основательно
определить  характер  альтернативы,  которую  предлагали  "охранители".
 В.В.  Зверев:
 Консерватизм  "народный"  и  "элитарный"
 Изучение  феномена  русского  консерватизма  невозможно  без  предварительного  анализа
содержания  самого  этого  термина.  Консерватизм  -  явление,  постоянно  присущее  челове¬
ческому  обществу,  своеобразный  противовес  безоглядной  вере  в  прогресс  и  нигилистическому
отрицанию  традиционной  культуры.  Уже  поэтому  в  основе  его  лежит  преимущественно
защитная  функция.  Недостаток  наступательности  в  консервативной  идеологии  является  одной
из  изначально  присущих  ей  слабостей.  Другая,  особенно  явственно  проявившаяся  именно  в
русском  консерватизме,  заключается  в  отсутствии  у  "охранителей"  конкретной  программы
совмещения,  разумного  сочетания  традиций  и  инноваций.  Идеологи  этого  направления  русской
общественной  мысли  в  лучшем  случае  были  способны  на  критику  новых  явлений,  прогноз  их
негативных  последствий  и  влияния  на  сложившуюся  структуру  общества.  В  этом  отношении
произведения  таких  известных  консервативных  мыслителей,  как  Н.Я.  Данилевский,  К.Н.  Ле¬
онтьев,  К.ТТ.  Победоносцев,  Л.А.  Тихомиров,  весьма  показательны.  Но  дальше  желания
"подморозить"  Россию  никто  из  них,  по  существу,  не  пошел.
 Одной  из  важнейших  причин  политического  фиаско  отечественного  консерватизма,  на  мой
взгляд,  было  также  недостаточно  глубокое  понимание  интеллектуальной  элитой  крестьянского
 124

менталитета.  В  этом  отношении  очень  важно  провести  разграничительную  линию  между
консерватизмом,  воплощенным  в  идеологические  формулировки  и  конструкции,  и  консер¬
ватизмом  житейским,  "народным".
 Трудолюбие  и  долготерпение  русского  крестьянина  могли  спасать  его  от  голодной  смерти  и
обеспечить  необходимый  прожиточный  минимум,  но  не  более  того.  Для  обреченных  на
постоянную  борьбу  за  выживание  крестьян  особое  значение  приобретали  столь  характерные
для  сельской  общины  механизмы  коллективного  реагирования  на  внешнюю  угрозу.  Традиции  и
обычаи,  определявшие  повседневную  жизнь  обитателя  русской  деревни,  сказывались  и  на  его
отношении  к  власти.  В  его  представлении  царь  рисовался  по  образу  и  подобию  идеального
главы  семьи,  сурового,  но  справедливого.  Провиденциальное  назначение  главы  государства
виделось  в  том,  что  он  должен  был  гарантировать  сохранение  устоявшегося,  привычного  для
крестьянина  быта.
 Территориальная  ограниченность  сельского  мира,  политическая  пассивность  жителей
деревни,  широкое  распространение  в  их  среде  патриархальных  представлений,  на  первый
взгляд,  делали  основную  массу  населения  России  надежной  опорой  трона.  Но  это  впечатление
было  обманчивым.  В  условиях  кризиса,  потрясения  основ  своего  существования,  выбитый  из
привычной  колеи  сельский  житель  использовал  все  возможные  средства  для  устранения
чужеродного  вмешательства  в  его  мир.  В  этом  случае  власть  для  него  теряла  сакральный
облик.  Если  царь  не  мог  обеспечить  сохранения  стабильности  и  порядка,  он  лишался  доверия  и
предавался  поруганию.
 В  целом  "народный"  (крестьянский)  консерватизм  был  и  остается  своеобразной  защитной
реакцией,  формой  приспособления  к  изменившимся  социальным  условиям.  Но  такой  кон¬
серватизм  мало  соответствовал  идеологическим  конструкциям  консервативных  мыслителей,
поскольку  ориентировался  на  сохранение  иной,  нерациональной  культуры.  Само  существование
этой  культуры,  вырабатывавшиеся  веками  средства  закрепления  и  передачи  социального  опыта
являются  свидетельством  устойчивости  традиционного  крестьянского  мира.  Однако  стреми¬
тельность  изменений,  происходивших  в  России  в  XIX  -  начале  XX  в.,  оказалась  несовместимой  с
запасом  вековой  прочности.  Традиция  отступала  под  напором  новаций.  И  хотя  К.Н.  Леонтьев
провидчески  предрекал  превращение  русского  "народа-богоносца"  в  "народ-богоборец",  эта
перспектива  казалась  консерваторам  столь  туманной,  что  серьезно  ими  не  рассматривалась.
Полагаясь  на  "охранительные  инстинкты"  крестьянской  массы  и  отказываясь  от  понимания
всей  сложности  происходивших  в  русской  деревне  процессов,  консерваторы,  а  вслед  за  ними  и
правительство  допускали  ошибку,  роковым  образом  повлиявшую  на  судьбу  России.
 A. 	Д.  Степанский:
 Грехи  и  слабости  отечественного  консерватизма
 Консерватизм  -  ориентация  на  сохранение  существующей,  давно  сложившейся  и  функ¬
ционирующей  системы  (структуры),  которая  обычно  связана  с  сакрализацией  этой  системы  и
непониманием  того,  что  "нет  ничего  вечного  под  Луной".  Однако  XX  век  с  его  невиданными
темпами  существенно  подорвал  веру  в  неизменность  мира.
 Конечно,  не  всякий  консерватор  является  противником  любых  перемен.  Большинство  из
них,  отвергая  принципиальные  изменения  системы,  могут  одобрять  и  даже  инициировать
новшества,  направленные  на  ее  усовершенствование.  Историческая  роль  консерватизма
особенно  отчетливо  проявляется  именно  тогда,  когда  защищаемая  им  система  исчерпывает
себя  и  требует  замены.  Противодействие  объективно  назревшим  преобразованиям  -  главный
грех  консерватизма,  снискавший  ему  негативную  репутацию.  По  существу,  именно  кон¬
серваторы,  закрывая  путь  неизбежной  эволюции,  порождают  революционеров.
 Авторы  фундаментальной  монографии  "Русский  консерватизм  XIX  столетия"  совершенно
справедливо  выделяют  основные  параметры  отечественного  консерватизма  -  отношение  к
социальной  системе  и  к  государственному  устройству  страны.  Применительно  к  XIX  в.  речь
идет  о  крепостном  праве  и  самодержавии.  Очень  существенно,  что  исторические  судьбы  того  и
другого  сложились  по-разному.  Крепостническую  систему  удалось  сохранить  лишь  до  середины
века.  После  1861  г.  уделом  консерваторов  была  здесь  лишь  ностальгия,  и  зачастую  консерва¬
тизм  стал  превращаться  в  реакционность,  в  основе  которой  лежало  стремление  уже  не  к
сохранению  существующего,  а  к  возвращению  назад.  В  данной  связи  нельзя  не  согласиться  с
 B. 	Я.  Гросулом  в  том,  что  "выдвинуть  из  своей  среды  видных  специалистов,  которые  могли  бы
предложить  стране  оптимальный  экономический  курс,  консервативный  лагерь  так  и  не  смог,
что  было  одним  из  важных  свидетельств  обреченности  тогдашнего  российского  консерватизма,
 125

отстаивавшего  прежде  всего  интересы  все  более  хиревших  помещичьих  хозяйств"  (Русский
консерватизм...  С.  423).  Впрочем,  данную  оценку  можно  отнести  не  только  к  аграрному
сектору.  Российский  консерватизм  в  целом  оказался  неспособным  воспринять  новую
реальность,  порожденную  наступлением  эпохи  капитализма.  Здесь  впереди  были  либералы  и
социал-демократы.
 Самодержавию,  которое,  несомненно,  представляло  для  консерваторов  гораздо  большую
ценность,  чем  крепостническая  система,  как  известно,  удалось  продержаться  дольше.  Именно  в
отношении  к  самодержавию  ярко  проявилась  сакральная  основа  консерватизма,  не  по¬
зволявшая  объективно  и  реалистично  рассматривать  проблемы  государственного  устройства
страны.  Принцип  "священности  и  неприкосновенности"  политического  строя  по  существу
заводил  консерваторов  в  тупик.
 Уместно  будет  сказать  и  об  излюбленной  консерваторами  идее  национального  своеобразия
России,  едва  ли  не  главным  проявлением  чего  считался  именно  самодержавный  строй.  Конечно,
историческое  развитие  каждой  страны  в  чем-то  своеобразно,  но  российское  самодержание
XIX  в.  являлось  лишь  частным  случаем  абсолютной  монархии,  преходящий  (стадиальный)
характер  которой  в  европейском  масштабе  становился  все  более  очевидным.
 Вряд  ли  нужно  доказывать  необходимость  дальнейшего  изучения  российского  кон¬
серватизма.  Думается,  что  создателям  будущих  исследований  на  эту  тему  неизбежно  придется
обратиться  к  рубежу  Х1Х-ХХ  вв.  Период  этот  должен  рассматриваться  и  как  завершение
старого  века,  и  как  начало  нового.  Позволю  себе  высказать  мысль  о  целесообразности
создания  отдельной  монографии  (возможно,  коллективной)  о  российском  консерватизме  в
первое  десятилетие  царствования  Николая  II.  Думается,  что  именно  в  это  время  становится
очевидной  надвигавшаяся  катастрофа  русского  "охранительства",  которая  в  конечном  счете
была  порождена  не  тактическими  ошибками  консерваторов  и  не  "происками  врагов",  а
вызовом  времени,  на  который  консерватизм  не  смог  (да  и  не  мог  в  принципе)  ответить.  Именно
на  рубеже  Х1Х-ХХ  вв.  в  России  четко  обозначились  процессы,  выбивавшие  почву  из-под  ног
"самодержавно-православно-народного"  консерватизма.  Речь  идет  прежде  всего,  о  "победо¬
носном  шествии"  капитализма,  который  стал  вполне  "осязаемой"  реальностью  в  период
промышленного  подъема  1890-х  гг.  На  мой  взгляд,  вполне  правомерно  говорить  и  о  пришедшей
в  страну  в  эти  годы  научно-технической  революции  (признаками  которой  стало,  в  частности,
распространение  электричества,  телефона,  автомобиля,  самолета  и  т.п.).  Наконец,  нельзя  не
упомянуть  и  о  начале  "серебряного  века"  в  литературе  и  искусстве.  Все  это  существенно  меняло
облик  страны.  В  XX  в.  уже  нельзя  было  жить,  ограничиваясь  идеями  XIX  столетия  (не  говоря
уже  о  более  раннем  времени).
 Было  бы  очень  важно  проследить  отношение  консерваторов  ко  всем  этим  новшествам,  как
и  к  возникшим  в  то  время  политическим  движениям.  Должно  быть  продолжено  изучение  и
таких  проблем,  как  "консерваторы  и  рабочий  вопрос",  "консерваторы  и  крестьянство",
"консерваторы  и  национальный  вопрос"  (последний  на  рубеже  веков  приобрел  особую  остроту)
и,  конечно,  "консерватизм  и  внешняя  политика".  В  заключение  хотелось  бы  подчеркнуть,  что
исследовательский  подход  отнюдь  не  исключает  оценочного.  Именно  объективное  изучение
российского  консерватизма  позволяет  дать  ему  в  целом  негативную  оценку.
 А.П.  Корелин:
 На  закате  дворянского  консерватизма
 Отечественный  консерватизм  в  своем  конкретном  социально-политическом  выражении
традиционно  (и  небезосновательно)  связывается  с  русским  поместным  дворянством.  Считается,
что  именно  дворяне-землевладельцы  составляли  социальную  базу  этого  течения  общественно-
политической  мысли,  оказывали  наибольшее  влияние  на  правительственный  курс,  наконец,
более  или  менее  последовательно  защищали  "традиционные  государственные  устои"  -
самодержавие  и  сословный  строй.  Вместе  с  тем  этот,  казалось  бы,  ключевой  аспект  в  истории
русского  политического  консерватизма  изучен  еще  явно  недостаточно.  Особенно  много
неясного  в  позиции  и  деятельности  дворянских  организаций  в  период  между  революциями  1905—
1907  и  1917  гг.
 Я  хотел  бы  остановиться  на  истории  возникновения  и  деятельности  так  называемого  Совета
объединенного  дворянства  -  одной  из  влиятельнейших  и  наиболее  известных  политических
организаций  консервативного  толка.
 Российское  дворянство  хотя  и  было  официально  провозглашено  высшим  сословием  и
"надежнейшей  опорой"  престола,  фактически  вплоть  до  начала  XX  в.  не  имело  ни  своей
 126

общесословной  организации,  ни  общероссийского  представительства.  Все  ходатайства  дво¬
рянских  собраний  об  их  создании  решительно  пресекались  верховной  властью,  и  лишь  с  1896  г.
в  связи  с  работой  Особого  совещания  по  делам  дворянства  (1897-1901  гг.)  разрешены  были
совещания  ("беседы")  губернских  предводителей  дворянства,  которые  затем  собирались
ежегодно  и  даже  по  несколько  раз  в  год  для  обсуждения  сословных  нужд.  Их  заключения  имели
для  дворянских  обществ  в  лучшем  случае  рекомендательный  характер.
 Между  тем  наиболее  активная  часть  дворянства  постепенно  втягивалась  в  нелегальные  и
полулегальные  политические  партии  и  организации  -  от  социал-демократических  и
неонароднических  до  умеренно-либеральных  и  оппозиционных  ("Беседа",  Русское  собрание,
Союз  освобождения),  принимала  участие  в  земских  собраниях  и  общеземских  съездах.  Однако
основная  часть  сословия  все  еще  оставалась  политически  пассивной.
 Даже  революционные  события  1905  г.,  всколыхнувшие  всю  Россию,  далеко  не  сразу  ска¬
зались  на  дворянских  собраниях,  отреагировавших  на  нарастание  крестьянских  выступлений
прежде  всего  паническими  жалобами  в  адрес  правительства  на  бездействие  и  бессилие  местных
властей.  Быстрее  сумело  сплотиться  либеральное  крыло  дворянства,  попытавшееся  возглавить
общеземские  съезды  и  придать  им  оппозиционный  характер.  Несколько  позднее  попытались
организоваться  правоконсервативные  силы  -  Русская  монархическая  партия,  Кружок  дворян,
верных  присяге,  Отечественный  союз  и  др.  Однако  созданные  ими  объединения  представляли
собой  малочисленные  салонного  типа  кружки  и  клубы.
 Отношение  в  дворянской  среде  к  таким  правительственным  актам,  как  рескрипт
18  февраля  1905  г.,  обещавший  созыв  народного  представительства,  закон  о  думских  выборах
от  6  августа  и  Манифест  17  октября,  провозгласивший  гражданские  и  политические  свободы,
было  неоднозначным,  порой  полярным.  Налицо  были  два  основных  политических  направле¬
ния  -  умеренно-консервативное  с  элементами  либерализма,  близкое  к  октябризму,  и  правокон¬
сервативное,  смыкавшееся  зачастую  с  прямым  охранительством.  Позиция  большинства
предводителей  дворянства  сводилась  к  тому,  что  дворянское  сословие  не  может  присоединиться
ни  к  "ультраконсервативному"  направлению,  враждебному  самой  идее  представительного
правления,  ни  к  "чисто  конституционному"  течению,  имевшему  целью  создание  в  России
парламентарного  строя  по  образцу  западноевропейских  государств.  Дворянству,  по  их  мнению,
следовало  объединиться  со  всеми  "благомыслящими  элементами  общества"  на  почве  принятия
обнародованных  правительством  актов,  высказавшись  как  за  сохранение  монархии,  так  и  за
народное  представительство  с  правом  законодательной  инициативы  и  контроля  за  бюджетом
(ЦИАМ,  ф.  4,  оп.  3,  д.  73,  л.  3-5;  д.  437,  л.  1-2;  ф.  380,  оп.  4,  д.  440,  л.  138-144).
 Несмотря  на  выявившиеся  разногласия,  в  дворянской  среде  все  отчетливее  вызревала  идея
создания  общероссийского  дворянского  объединения.  При  этом  инициатива  в  данном  вопросе
постепенно  перешла  в  руки  правого  крыла  дворянства,  занимавшего  лидирующие  позиции  в
созданном  в  октябре  1905  г.  Всероссийском  союзе  землевладельцев.  20-23  апреля  1906  г.
в  Москве  состоялось  заседание  подготовительной  комиссии  по  созыву  съезда  уполномоченных
дворянских  обществ  и  было  создано  его  организационное  бюро  во  главе  с  кн.  Н.Ф.  Ка¬
саткиным-Ростовским.
 Наконец,  21-28  мая  1906  г.  в  Петербурге  состоялся  первый  съезд  Объединенного  дво¬
рянства,  на  который  прибыло  114  уполномоченных  от  29  губернских  дворянских  обществ.  Из
числа  приглашенных  на  съезд  с  правом  совещательного  голоса  известных  дворянских  деятелей
был  избран  первый  председатель  съезда  и  Постоянного  совета  крупный  латифундист  и
аристократ  граф  А.  А.  Бобринский,  возглавлявший  объединение  вплоть  до  1912  г.
 Авторы  составленной  по  материалам  съезда  "Записки  об  условиях  возникновения  и
деятельности  Объединенного  дворянства"  (СПб.,  1907),  не  затрагивая  верховной  власти,
обвиняли  правительство  в  том,  что  оно,  "подавляя  всякое  проявление  общественного  сознания  в
области  государственной  политики",  не  позволяло  дворянству,  "вопреки  прямо  указанному  в
законе  праву  его,  выступать  на  более  широкий  путь  борьбы  с  несовершенством  го¬
сударственного  устройства".  Критикуя  власть  за  уступки  требованиям  масс,  лидеры  Объ¬
единенного  дворянства  в  то  же  время  отмечали,  что  новый  закон  о  свободе  собраний  и  союзов
(имелись  в  виду  Временные  правила  от  4  марта  1906  г.)  дал  дворянству  возможность
"заговорить  другим  языком  и  предъявить  свои  политические  права  на  историческое  служение
государству".
 Однако  попытки  Объединенного  дворянства  создать  собственную  политическую  программу
натолкнулись  на  почти  непреодолимые  трудности.  Дискуссии,  разгоревшиеся  на  съезде  по
основным  программным  вопросам,  показали,  что  продекларированного  единства  сословия
достичь  не  удалось.  В  результате  ориентиром  для  участников  съезда  стала  оглашенная  13  мая
1906  г.  на  заседании  Думы  правительственная  декларация  кабинета  И.Л.  Горемыкина,  которая
 127

фактически  отвергла  какие-либо  дальнейшие  преобразования  в  политическом  строе  страны.
Свои  же  собственные  программные  положения  съезд  попытался  изложить  в  традиционном
верноподданническом  адресе  императору.  В  политической  части  этого  документа  вновь
выражалась  тревога  по  поводу  сохранявшейся  угрозы  целостности  и  самому  существованию
государства,  подчеркивалась  роль  дворянства  в  сохранении  незыблемости  самодержавия  в
условиях  существования  народного  представительства.  За  этими  фразами  стояла  бурная
полемика,  в  ходе  которой  крайние  правые  представили  свой  проект  адреса,  призывавшего  царя
упразднить  Думу  и  вернуться  к  существовавшему  до  17  октября  1905  г.  положению.  Однако  эти
радикальные  предложения  не  встретили  поддержки  большинства  участников  съезда.  Одни
считали  при  этом  некорректным  выступать  против  учреждения,  созданного  самим  импе¬
ратором,  другие  выражали  надежду,  что  Дума  сама  умрет  естественной  смертью,  третьи
считали,  что  дворянство  должно  использовать  ее  в  своих  интересах,  и  надо  добиваться  лишь
изменения  избирательного  закона.
 Основной  пафос  адреса  заключался  в  разделе,  посвященном  аграрному  вопросу.  Решать  его
предлагалось,  ни  в  коем  случае  не  затрагивая  частновладельческие  земли,  ибо  нарушение  права
частной  собственности  "поколеблет  один  из  наиболее  твердых  устоев  государственной  жизни...
и  гибельно  отразится  на  всем  народном  благосостоянии  и  правильном  развитии  страны".
Предложения  о  возможной  передаче  крестьянам  части  помещичьих  земель,  внесенные
некоторыми  участниками  съезда  в  связи  с  новой  вспышкой  крестьянских  выступлений  весной
1906  г.,  были  решительно  отвергнуты.  Земельный  вопрос  предлагалось  решать  путем  лик¬
видации  общины,  передачи  в  личное  владение  крестьян  надельных  земель,  переселения
малоземельных  хозяев  на  свободные  казенные  земли,  содействия  "отрубникам"  и  хуторянам
кредитом,  постепенного  уравнения  крестьян  в  правах  с  другими  сословиями  и  т.п.,  т.е.
способами,  несколько  позднее  оформившимися  в  столыпинскую  аграрную  реформу.  Но  в
целом,  как  свидетельствуют  материалы  этого  и  последующих  съездов,  Объединенному
дворянству  так  и  не  удалось  выработать  сколько-нибудь  цельную,  комплексную  программу
действий.  Как  и  все  программные  документы  консервативно-охранительных  организаций,  его
установочные  постановления  отличались,  как  правило,  критической  направленностью  в  адрес
правительства,  тогда  как  позитивная  их  часть  была  расплывчатой  и  главное  -  неконст¬
руктивной.
 Наиболее  важным  достижением  съезда  было  организационное  оформление  Объединенного
дворянства  как  политической  организации  в  основном  поместного  дворянства  с  коллективным
членством.  Съезды,  которые  должны  были  созываться  ежегодно,  состояли  из  уполномоченных
от  дворянских  собраний,  избиравшихся  на  три  года.  Первоначально  количество  их  не
ограничивалось,  но  каждая  губерния  при  голосовании  имела  один  голос.  Исполнительным
органом  объединения  становился  Постоянный  совет,  состоявший  из  выбиравшихся  съездом  на
три  года  председателя,  двух  его  заместителей  и  12  членов.  В  его  работе  могли  принимать
участие  и  губернские  предводители  дворянства,  ставшие  с  1907  г.  полноправными  участниками
съездов  и  Постоянного  совета.  На  местах  создавались  губернские  советы,  которые  формально
должны  были  играть  роль  связующего  звена  между  Постоянным  советом  и  дворянскими
обществами.
 Проект  устава  был  принят  съездом  в  июне  1907  г.  и  утвержден  МВД,  хотя  разногласия  по
организационным  вопросам  внутри  Объединенного  дворянства  оставались,  что  неоднократно
выливалось  в  протесты  ряда  дворянских  собраний  вплоть  до  выхода  отдельных  обществ  из
состава  объединения.
 На  первых  порах  Объединенное  дворянство  представляло  собой  весьма  влиятельную  силу,
став  центром  притяжения  право-  и  умеренно-консервативных  дворянских  кругов.  Его  пред¬
ставители  участвовали  в  съездах  монархических  партий,  Союза  землевладельцев,  ряда  ре¬
гиональных  организаций.  В  то  же  время  Объединенное  дворянство  демонстративно  дистан¬
цировалось  от  одиозных  ультраправых  организаций  типа  "Союза  русского  народа"  и  "Союза
Михаила  Архангела",  хотя  их  лидерами  были  одни  из  самых  активных  участников  об¬
щедворянских  съездов  В.М.  Пуришкевич,  Н.Е.  Марков  и  др.  Своей  заслугой  Объединенное
дворянство  считало  и  проведение  в  1907-1908  гг.  земских  съездов,  которые  завершились
победой  сил  консервативной  ориентации.  Съезды  уполномоченных  проходили  каждый  год
вплоть  до  конца  1916  г.  Постоянный  совет  также  регулярно  собирался  на  свои  сессии,
традиционно  информируя  царя  и  правительство  о  предмете  своих  занятий  и  сообщая  мнение
дворянства  по  важнейшим  обсуждавшимся  вопросам.  В  трудное  для  правительства  время
Объединенное  дворянство  поддержало  жесткий  курс  Столыпина  на  подавление  революции,
разгон  I  и  II  Государственных  дум,  изменение  избирательного  закона  и  т.п.  Первоначально
безоговорочно  была  поддержана  и  столыпинская  аграрная  реформа.
 128

Вскоре,  однако,  программные  заявления  Столыпина,  изложенные  им  в  выступлениях  перед
Думой,  встревожили  дворянские  собрания.  Объединенное  дворянство  настороженно,  а  потом  и
откровенно  враждебно  встретило  заявления  главы  правительства  о  его  намерении  провести
реорганизацию  местного  управления,  самоуправления  и  суда.  С  крайним  возмущением
уполномоченные  отреагировали  на  намерение  Столыпина  заменить  уездных  предводителей
дворянства,  фактически  восполнявших  отсутствующее  уездное  административное  звено,
коронными  начальниками  уездов,  ликвидировать  институт  земских  начальников,  назначав¬
шихся  по  рекомендации  дворянских  обществ,  ввести  в  качестве  низшего  административно¬
общественного  звена  всесословную  земскую  волость  и  ликвидировать  волостные  крестьянские
суды.  В  этом  дворянство  едва  ли  не  единодушно  усмотрело  не  только  посягательство  на  права  и
преимущества  своего  сословия,  но  и  вообще  подрыв  сословного  начала,  на  котором,  по  его
мнению,  базировалось  все  государственное  устройство  империи  и  без  которого  не  мог
существовать  монархический  режим.
 Сильнейшее  давление  на  правящие  сферы  Объединенное  дворянство  осуществляло  через
Думу  и  Государственный  Совет,  где  его  позиции  в  предвоенные  годы  значительно  упрочились,  а
также  через  созданный  при  МВД  Совет  по  делам  местного  хозяйства,  где  также  обсуждались
подготовленные  правительством  законопроекты.  Но  наиболее  эффективным  средством
воздействия  на  власть  были  традиционные  встречи  лидеров  Объединенного  дворянства  с
царем,  в  ходе  которых  им  удавалось  заручиться  заверениями  монарха  о  поддержке  дворянского
сословия  и  пересмотре  некоторых  представленных  правительством  законопроектов.  В
результате  консерваторам  удалось  не  только  провалить  реформу  местного  управления,  но  и
фактически  свернуть  почти  всю  программу  столыпинских  преобразований.  Было  бы,  видимо,
преувеличением  утверждать,  что  деятельность  Объединенного  дворянства  была  главным  и
единственным  фактором,  обусловившим  поворот  правительства  к  свертыванию  реформ.
Скорее  можно  говорить  о  совпадении  этих  устремлений  с  антиреформаторской  настроен¬
ностью  правящего  режима  -  совпадении,  обусловленном  близостью  их  социальной  природы  и
взглядов  на  исторические  судьбы  страны.  Тем  не  менее  не  подлежит  сомнению,  что  роль
Объединенного  дворянства  как  консервативной  силы  была  чрезвычайно  велика.  Смирившись  с
реальностью  существования  представительных  учреждений  и  более  того  -  ощутив  некоторые
новые  возможности  их  использования  для  защиты  своих  интересов,  дворянство  тем  не  менее
продолжало  отстаивать  старую  политическую  формулу  "Самодержавие,  Православие,  На¬
родность",  видя  в  ней  единственную  гарантию  сохранения  сословного  строя  и  своего
первенствующего  места  в  нем.  Причем  в  ходе  обсуждения  ключевых  проблем  российской
действительности  политическая  ориентация  объединения  заметно  правела,  а  его  сословная
обособленность  становилась  все  более  очевидной.
 Постепенно,  ощутив  поворот  правительственной  политики  в  сторону  свертывания  реформ,
Объединенное  дворянство  снижает  свою  активность.  Обсуждение  съездами  проблем
общегосударственного  характера  утрачивает  действенность  и  все  чаще,  как  отмечали  сами
участники,  выливается  в  простое  "сотрясение  воздуха".  Усиливаются  центробежные  настроения
дворянских  обществ,  четче  проявляется  конфедеративный  характер  объединения.  Съезды  по-
прежнему  проходят  ежегодно,  но  теперь  на  них  сплошь  и  рядом  выносятся  второстепенные
вопросы,  а  действенность  принимаемых  решений  заметно  снижается.  Становится  все  более
очевидным,  что  Объединенному  дворянству  так  и  не  удалось  обрести  сколько-нибудь  широкую
социальную  опору.  Находившиеся  в  сфере  его  влияния  правоконсервативные  организации
были  малочисленны  и  в  них  входили  те  же  лица,  что  и  в  дворянские  общества.  Попытки  создать
массовый  Союз  землевладельцев  и  земледельцев,  подобный  германскому  Союзу  сельских
хозяев,  оказались  безуспешными.  Более  того,  от  стремления  подчинить  деревню  своему
влиянию  съезды  под  давлением  правоконсервативного  крыла  переходят  на  позицию,
откровенно  враждебную  по  отношению  к  крестьянству.  Сословная  обособленность  и  эли¬
тарность  объединения  даже  усиливаются.  Несмотря  на  очевидное  ослабление  экономических
позиций  поместного  дворянства,  составлявшего  ядро  дворянских  собраний,  съезды  кате¬
горически  высказывались  против  пополнения  и  укрепления  сословия  за  счет  буржуазии  и  даже
против  предоставления  права  голоса  своим  неимущим  сочленам.  Престиж  организации
постепенно  падал,  о  чем  свидетельствовали  нараставший  абсентеизм  уполномоченных  и
сокращение  поступлений  взносов  в  кассу  объединения.
 Последний  всплеск  активности  дворянских  обществ  пришелся  на  годы  Первой  мировой
войны.  На  смену  патриотическим  и  верноподданническим  адресам  и  заверениям  в  преданности
династии  и  престолу  вскоре  после  ее  начала  пришла  новая  волна  оппозиционности,  обу¬
словленная  рядом  поражений  на  фронтах  и  расстройством  экономики  страны.  Кризис  захватил
и  Объединенное  дворянство.  С  одной  стороны,  летом  1915  г.  формируется  оппозиционный
 5  Отечественная  история,  №  3
 129

Прогрессивный  блок,  в  который  наряду  с  известными  либералами  вошли  и  некоторые  видные
деятели  съездов  Объединенного  дворянства  (гр.  Д.А.  Олсуфьев,  В.И.  Гурко,  В.Н.  Львов,  барон
 B. 	В.  Меллер-Закомельский,  П.Н.  Крупенский).  Блок  требовал  создания  "правительства
доверия",  опоры  власти  на  широкие  общественные  круги,  устранения  Распутина  и  т.д.  С  другой
стороны,  Постоянный  совет,  в  котором  верх  взяло  правоконсервативное  большинство,  23  ав¬
густа  1915  г.  направил  за  подписью  А.П.  Струкова  (председателя  Совета  с  1912  г.)  письмо
премьеру  И.Л.  Горемыкину.  В  нем  Совет  предупреждал,  что  "действия  Прогрессивного  блока
имеют  целью  изменение  существующего  строя"  и  что  "русское  дворянство  не  сочувствует
подобным  идеям"  (ГА  РФ,  ф.  434,  оп.  1,  д.  50,  л.  30).
 Эта  акция  Постоянного  совета  вызвала  отрицательную  реакцию  большинства  дворянских
собраний,  а  пять  дворянских  обществ  заявили  даже  о  выходе  из  объединения.  Одних  не
устраивала  политическая  позиция  руководства  организации,  отвергавшего  идею  опоры
правительства  на  общественные  силы,  другие  выражали  недовольство  тем,  что  Совет  превысил
свои  полномочия,  обратившись  к  верховной  власти  без  согласия  дворянских  собраний,  третьи
расценивали  эту  акцию  как  внесение  раскола  в  дворянскую  среду.  Так  или  иначе,  большинство
собраний  потребовало  немедленного  созыва  очередного  съезда  и  пересмотра  устава
объединения.
 Последний,  XII  съезд  Объединенного  дворянства  проходил  в  Петрограде  27  ноября  -
3  декабря  1916  г.  в  условиях  острых  разногласий.  Тем  не  менее  1  декабря  съезд  почти
единогласно  принял  знаменитую  резолюцию-обращение  к  монарху.  Впервые  на  дворянском
съезде,  формально  по-прежнему  остававшемся  на  монархических  позициях,  была  допущена
критика  в  адрес  монарха,  что  свидетельствовало  о  падении  престижа  верховной  власти  и
подрыве  устоев  монархического  режима,  на  чем  зижделась  вся  мировоззренческая  платформа
консервативных  сил.  В  резолюции  констатировалось,  что  "монархическое  начало,  эта  вековая
основа  государства,  претерпевает  колебания  в  собственных  устоях",  что  для  преодоления  этой
кризисной  ситуации  необходимо  устранить  влияние  "темных  сил"  и  создать  "сильное  пра¬
вительство,  русское  по  мысли  и  чувству,  пользующееся  народным  доверием  и  способное  к
совместной  с  законодательными  учреждениями  работе,  однако  ответственное  только  перед
монархом"  (ГА  РФ,  ф.  434,  оп.  1,  д.  60,  л.  1).  Таким  образом,  фактически  была  поддержана
платформа  Прогрессивного  блока.  Был  частично  пересмотрен  и  устав  объединения.  Теперь
компетенция  Постоянного  совета  ограничивалась  сугубо  исполнительными  и  организа¬
ционными  функциями.  Для  обращения  к  правительству  и  верховной  власти  требовалось
обязательное  присутствие  на  заседании  Совета  не  менее  половины  губернских  предводителей
дворянства.
 Новое  руководство  Постоянного  совета  рассчитывало  сохранить  консервативную  ориен¬
тацию  объединения.  А.Д.  Самарин,  единогласно  избранный  его  председателем,  на  первом  же
заседании  19  января  1917  г.  заявил  о  необходимости  сохранения  "вековых  основ  русской
государственности"  -  Православия  и  самодержавного  царя.  Однако  Февральская  революция
сделала  невозможным  не  только  созыв  планировавшегося  очередного  съезда,  но  и  поставила
под  угрозу  существование  самого  Объединенного  дворянства.  Учитывая  это  обстоятельство,
Постоянный  совет  на  заседании  15  мая  1917  г.  создал  комиссию  для  разработки  вопроса  о
реорганизации  объединения  на  случай  упразднения  дворянства  как  сословия.  Был  разработан
устав  нового  объединения  -  "Общества  лиц,  записанных  в  дворянские  родословные  книги",
целью  которого  должны  были  стать  благотворительность  и  культурно-просветительная
деятельность,  а  также  сохранение  капиталов  и  имущества,  принадлежащих  дворянским  об¬
ществам  (ГА  РФ,  ф.  434,  оп.  1,  д.  61,  л.  23-26).  В  дальнейшем  деятельность  Постоянного  совета
затухает.  Сведений  о  судьбе  общества,  которое  должно  было  прийти  на  смену  Объединенному
дворянству,  обнаружить  пока  не  удалось.  Дворянство  как  сословие  было  упразднено  декретом
СНК  и  ЦИК  "Об  уничтожении  сословий  и  гражданских  чинов"  от  11(24)  ноября  1917  г.
 C. 	В.  Тютюкин:
 Консерватизм  многолик  и  пвеченп
 Я  разделяю  широкий,  лишенный  каких-либо  условностей  и  искусственных  ограничений  под¬
ход  к  консерватизму,  позволяющий  видеть  в  нем  не  только  идейно-политическое  течение  и
определенный  набор  политических  партий,  но  и  достаточно  распространенный  тип  мышления  и
поведения  людей.  И  с  этой  точки  зрения  можно  говорить  о  консерватизме  еще  в  древней  и
средневековой  Руси,  хотя  его  доктринальное  оформление  в  нашей  стране,  видимо,  действитель¬
но  относится  ко  второй  половине  XVIII  -  началу  XIX  в.  Практически  в  любую  историческую
эпоху  существовали  свои  новаторы  и  консерваторы,  сторонники  перемен  и  традиционалисты.
 130

Консерватизм  -  очень  емкое,  изобилующее  оттенками,  переходными  и  смешанными
формами  понятие.  Свою  специфическую  окраску  придает  ему  прежде  всего  состояние  об¬
щественной  среды:  одно  дело  вполне  благополучное,  стабильное,  не  расколотое  и  резко
поляризованное  в  социальном  плане  общество  и  совсем  другое  -  общество,  находящееся  в
состоянии  смуты  и  перманентных  потрясений.  Точно  так  же  могут  быть  различны  и
социальные  силы,  поддерживающие  консерваторов,  причем  их  диапазон  простирается  от
рафинированной  аристократии  до  хорошо  знакомых  нам  по  отечественной  истории  "черно¬
сотенцев"  из  крестьян,  мелких  торговцев,  служащих  и  рабочих.  Совершенно  особый  случай  -
коммунистический  консерватизм  сталинских  или  "застойных"  сусловско-брежневских  времен,
отчетливо  просматривающийся  и  в  сфере  экономики,  и  в  идеологии,  и  в  общественно-
политическом  строе  СССР.
 Если  хотите,  консерватизм  -  это  и  определенное  состояние  души,  реакция  на  усталость  от
житейских  бурь,  показатель  разочарования  в  либеральных  и  революционных  идеях.  Вспомним
хотя  бы  судьбу  К.П.  Победоносцева  и  М.Н.  Каткова,  начинавших  в  молодости  с  увлечения
либерализмом,  или  Л.А.  Тихомирова,  возглавлявшего  одно  время  террористов-народовольцев.
Либеральным  консерватором  стал  в  зрелые  годы  А.С.  Пушкин,  написавший  после  окончания
Лицея  оду  "Вольность"  и  стихотворение  "Деревня",  а  затем  отмежевавшийся  от  А.Н.  Радищева.
Своя  траектория  жизненного  отрезвления  была  у  Ф.М.  .Достоевского,  до  дна  испившего
горькую  чашу  наказания  за  участие  в  кружке  петрашевцев,  а  потом  искренне  осудившего  рево¬
люционную  "бесовщину"  и  пришедшего  к  такому  сложному  и  противоречивому  идеологи¬
ческому  феномену,  как  социально-этический  консерватизм.  Еще  более  парадоксальный  факт
заключается  в  том,  что  одна  из  классических  фигур  русского  консерватизма  первой  четверти
 XIX 	в.  Н.М.  Карамзин  в  душе  был  убежденным  республиканцем,  но  считал,  что  для  России  его
времени  никакой  альтернативы  самодержавию  нет.
 Нелишне  напомнить  также,  что  политический  радикализм  в  самых  крайних,  революционных
его  формах  вполне  совместим  с  ярко  выраженным  бытовым  консерватизмом  и  традицио¬
нализмом  в  сфере  духовной  культуры  (яркие  примеры  тому  дали  Г.В.  Плеханов  и  В.И.  Ленин).
 Я  говорю  обо  всем  этом  потому,  что  в  советской  историографии  консерватизм  чаще  всего
отождествлялся  с  реакцией,  а  консерваторов  обычно  называли  реакционерами.  В  этой  связи
хотелось  бы  особо  подчеркнуть,  что  авторский  коллектив  книги  "Русский  консерватизм  XIX
столетия"  во  главе  с  В.Я.  Гросулом  решительно  порвал  с  подобной  традицией,  и  этот  разрыв
является  одним  из  его  важных  достижений.  Интересно  и  другое:  история  России  XIX  -  начала
 XX 	в.  дает  богатый  материал  для  осмысления  процесса  либерально-консервативного  и
консервативно-демократического  синтеза,  ставшего  одной  из  ведущих  тенденций  общественно-
политической  жизни  страны  этого  периода.  В  консерватизме,  хотя  и  несколько  позже  и  не  в
такой  яркой  форме,  как  в  либерализме,  появляются  некоторые  черты,  свидетельствующие  о
стремлении  консерваторов  найти  массовую  социальную  опору  в  городе  и  деревне,  выйти  из
аристократических  салонов  на  улицу,  заговорить  простым,  народным  языком  и  предложить
конкретные  меры  по  улучшению  положения  рабочих  и  крестьян.  Поэтому  применительно  к
началу  XX  в.  мы  можем  говорить  не  только  о  "новом"  либерализме  с  его  демократическими  и
даже  социалистическими  тенденциями,  но  и  о  "новом",  давшем  знать  о  себе  в  период  революции
1905-1907  гг.  консерватизме,  олицетворением  которого  стали  "Союз  русского  народа"  и  другие
родственные  ему  организации.  Вместе  с  тем  сохранялась  и  традиционная,  в  основном
дворянско-церковная  ветвь  консерватизма,  представленная  придворно-бюрократическими
кругами,  духовенством,  генералитетом,  Советом  объединенного  дворянства  и  т.д.,  стоявшими
на  страже  самодержавного  строя.
 Иначе  говоря,  в  реальной  жизни  консерватизм  и,  в  частности,  русский  консерватизм
выглядит  совсем  не  таким  одномерным  и  однозначно  негативным  явлением,  как  у  нас  принято
было  считать  до  недавнего  времени.
 Если  добавить  к  этому,  что  в  начале  XX  в.  сложились  леворадикальное  крыло  нео¬
народничества  и  новый  тип  марксистской  социалистической  рабочей  партии  (большевизм)  с  их
ультрарадикальным  подходом  к  проблеме  перестройки  российской  действительности,  то  мы
получим  стройную  цепочку  новых  общественно-политических  феноменов  XX  в.  -  "новый"
либерализм,  "новый"  консерватизм  и  "новый"  социализм.  Они  явились  продуктом  новой
всемирной  исторической  эпохи  (эпохи  "империализма",  войн  и  революций)  и  специфических
условий  России,  где  Европа  встречалась  с  Азией  и  где  переплетение  вековой  отсталости  и
буржуазного  прогресса  дало  совершенно  фантастические  комбинации  социально-политических
процессов  и  институтов.  При  этом  указанные  явления  приобрели  в  начале  XX  в.  достаточно
универсальный  характер,  что  подтверждает  история  либерализма,  консерватизма  и  социализма
по  крайней  мере  в  Западной  Европе  и  Америке.
 5
 131

Возвращаясь  к  теме  "нового"  консерватизма,  хотелось  бы  подчеркнуть,  что,  сохраняя
приверженность  идеям  Православия,  Самодержавия  и  Народности,  он  вынужден  был  считаться
с  реалиями  российской  действительности  и,  в  частности  с  теми  новыми  веяниями,  которые
принесла  с  собой  революция  1905-1907  гг.
 Достаточно  сказать,  что  те  же  "черносотенцы",  например,  не  отрицали  в  принципе  су¬
ществования  Государственной  Думы  и  работали  в  ней,  хотя  их  участие  в  думских  заседаниях
часто  носило  сугубо  деструктивный  характер.  Часть  из  них  поддерживала  столыпинскую
аграрную  реформу.  У  "черносотенцев"  была  и  своя  программа  по  рабочему  вопросу  (поддержка
страховых  законопроектов,  создание  артелей  и  потребительских  обществ  и  т.д.),  и  программа
развития  народного  образования.  Некоторые  из  них  к  1917  г.  стали  даже  более  терпимо  от¬
носиться  к  евреям,  хотя  антисемитская  окраска  правого  движения  в  целом  сохранялась  до  само¬
го  конца  (подробнее  об  этом  см.:  Правые  партии.  Документы  и  материалы.  Т.  1-2.  М.,  1998  /
Составитель  Ю.И.  Кирьянов).  А  группа  правых  депутатов  от  крестьян  в  III  Государственной
Думе  внесла  в  1908  г.  аграрный  проект,  предусматривавший  принудительное  отчуждение
помещичьих  земель  в  пользу  малоземельных  селян,  бессознательно  и  стихийно  выразив  тем
самым  радикально-уравнительное  настроение  крестьянства.  И  хотя  проект  этот  "утонул"  затем
в  думской  комиссии,  само  появление  его  говорило  о  том,  что  демократизация  консерватизма
вела  и  к  радикализации  его  требований.
 Да  и  методы  "прямого  действия"  (вплоть  до  террора),  применявшиеся  "черносотенцами"  в
1905-1907  гг.,  были  далеки  от  респектабельного  консерватизма  XIX  в.,  хотя  после  Первой
российской  революции  они  (не  без  влияния  со  стороны  правительства  Столыпина)  сошли  на
нет,  поскольку  сами  власти  пришли  к  выводу,  что  "черный  террор"  лишь  компрометирует
правящий  режим  в  глазах  мировой  общественности  и  вызывает  недовольство  в  широких  кругах
населения  России.
 В  правом  движении  происходили  постоянные  подвижки  и  расколы,  в  основе  которых  лежали
не  только  личные  амбиции  их  лидеров,  но  и  стремление  адаптироваться  к  стремительно
изменявшейся  в  стране  социокультурной  и  общеполитической  ситуации,  характеризовавшейся
активизацией  демократических  сил,  ростом  оппозиционного  и  революционного  движений,
усилением  социальной  напряженности.  С  аналогичными  проблемами  сталкивались  и  либералы,
однако  ни  консервативная,  ни  либеральная  модели  развития  страны  не  дали  к  1917  г.  того
эффекта,  на  который  рассчитывали  их  создатели.  Так,  либеральная  модель,  несущими  кон¬
струкциями  которой  являются  свобода  личности,  неприкосновенность  частной  собственности,
демократические  институты  и  общественное  самоуправление,  не  привилась  (и  не  прививается
сейчас)  прежде  всего  потому,  что  ее  утверждение  предполагает  достаточно  высокий  уровень
материального  благосостояния  и  культуры  основной  массы  населения  данной  страны.  Там,  где
главной  для  людей  является  проблема  элементарного  физического  выживания,  где  миллионы
тружеников  и,  в  частности,  крестьяне  практически  лишены  частной  собственности,  а  госу¬
дарство  присвоило  себе  функции  тотального  контроля  за  всеми  сторонами  жизни  общества,  -
там  либеральные  ценности  сколько-нибудь  значительных  шансов  на  успех  не  имеют,  что
блестяще  доказывает  пример  нашей  страны.
 Не  будем  также  забывать,  что  критика  либерализма  справа  и  особенно  слева,  со  стороны
революционеров,  в  общем  и  целом  державших  в  России  курс  не  на  союз  с  либералами,  а  на
борьбу  с  ними,  тоже  внесла  свою  лепту  в  провал  либеральной  модели  модернизации  России.
Либеральную  идею  не  приняли  в  России  ни  правящие  "верхи"  во  главе  с  царем,  ни  радикально
настроенная  интеллигенция,  ни  многомиллионные  "низы"  общества,  видевшие  в  либералах
глубоко  чуждых  и  ненавистных  им  "господ"  и  "буржуев".
 Что  касается  консервативной  модели,  то  у  нее,  казалось  бы,  были  в  России  очень  сильные
точки  опоры:  вековые  устои  традиционного  земледельческого  общества,  самодержавная
система,  Православная  церковь  и  некоторые  черты  русской  ментальности  (извечные  надежды
на  правительственный  патернализм,  ориентация  на  сильную  верховную  власть,  огромное
терпение  и  житейская  непритязательность  и  т.д.).  Царизм  опирался  на  поместное  дворянство,
до  последней  возможности  сопротивлявшееся  в  массе  своей  отмене  крепостного  права,  и  умело
пользовался  народной  темнотой  и  наивным  монархизмом  масс,  что  позволило  ему  вплоть  до
1905  г.  сохранять  в  России  абсолютистский  строй  почти  в  неурезанном  виде.  Однако  эта  столь
устойчивая,  "вечная",  на  первый  взгляд,  система  была  в  конце  концов  взорвана  народной
нищетой,  негибкостью  власти,  либеральной  оппозицией  и  революционным  радикализмом,  а
также  комплексом  внешнеполитических  факторов  и  в  первую  очередь  неудачными  для  России
войнами  1904-1905  и  1914-1918  гг.
 Парадокс  заключался  еще  и  в  том,  что  самодержавие,  вконец  запутавшись  в  сложной
политической  эквилибристике  бонапартистского  толка,  не  сумело  в  полной  мере  использовать
 132

даже  те  правомонархические  организации  и  прежде  всего  "Союз  русского  народа",  сеть
которых  на  первых  порах  покрыла  всю  страну.  Колебания  власти  между  консервативными  и
умеренно  реформаторскими  тенденциями  во  внутренней  политике  и  между  национал-
патриотической  и  прозападной  ориентациями  -  в  политике  внешней,  между  своими  потаен¬
ными  желаниями  и  необходимостью  как-то  считаться  с  отечественным  и  зарубежным
общественным  мнением  закончилось  тем,  что  правительство  как  бы  отстранилось  от
консерваторов-"черносотенцев",  которые  могли  бы  поддержать  его  в  трудную  минуту.
Короткий  "роман"  власти  с  "Союзом  русского  народа"  (1905-1906  гг.)  быстро  закончился  при
Столыпине  и  его  преемниках,  и  в  итоге  численность  правомонархических  организаций
сократилась  в  годы  Первой  мировой  войны  примерно  в  10  раз  по  сравнению  с  1907-1908  гг.,
когда  в  них  состояло  до  400  тыс.  человек.
 Конечно,  процесс  затухания  правомонархического  движения  в  России  имел  ряд  причин.
Среди  них  на  первом  месте  стояло  разочарование  "низов"  в  царе,  правительстве  и  лидерах
правого  движения,  но  нельзя  сбрасывать  со  счетов  и  того,  что  сама  верховная  власть,  которой
"черносотенные"  погромы  стали  казаться  после  1905  г.  слишком  одиозными  и  неци¬
вилизованными,  явно  охладела  к  своим  горячим,  но  слишком  "темным"  и  разнузданным
сторонникам.  К  тому  ,же  в  России,  где  все  политические  деления  были  несколько  смещены
влево  по  сравнению  с  Западной  Европой,  "черносотенный"  монархизм  причудливо  соединялся  с
требованиями  социальной  защиты  трудящихся  города  и  деревни,  что  явно  не  устраивало
господствующие  классы.  Более  того,  правые  в  России  довольно  резко  критиковали  власть  за  ее
чрезмерные,  по  их  мнению,  уступки  либералам  и  радикалам,  что  также  не  способствовало
налаживанию  нормальных  отношений  между  "черносотенцами"  и  властными  структурами.
 Откровенная  слабость  Николая  II  как  политика,  распутинщина,  военные  неудачи  1914—
1915  гг.,  хозяйственная  разруха  -  все  это  вместе  взятое  работало  против  российских  консервато¬
ров,  бесславно  и  как-то  незаметно  сошедших  с  политической  сцены  в  1917  г.  При  этом  парал¬
лельно  с  утратой  народом  веры  в  незыблемость,  мудрость  и  "святость"  верховной  власти
наблюдался  экономический  и  социокультурный  упадок  ее  главной  опоры  -  дворянского
сословия.  А  без  сильного  дворянства  не  могло  быть  и  сильной,  дееспособной,  несущей
созидательный  заряд  монархии,  рухнувшей  под  ударами  Февральской  революции.
 Вместе  с  тем  крах  правых  в  1917  г.  и  поражение  Белого  движения  в  Гражданской  войне
1918-1922  гг.  отнюдь  не  означали,  что  в  их  программе  не  было  ничего  позитивного.  Пат¬
риотизм,  ставка  на  сильную  державную  власть,  стремление  к  нравственному  очищению  людей,
уважение  к  русской  национальной  культуре  и  истории,  независимая  внешняя  политика,
достойная  великой  страны,  -  разве  все  это  не  может  и  сегодня  привлечь  симпатии  миллионов
россиян,  как,  впрочем,  и  такие  либеральные  ценности,  как  свобода  личности,  демократия,
широкое  общественное  самоуправление  или  поиск  компромисса  в  качестве  главного  метода
решения  всех  политических,  социальных  и  национальных  проблем?  А  кто  сказал,  что  русскому
народу  чужды  коллективизм,  интернационализм,  уважение  к  труду  и  человеку  труда,  за
которые  ратовали  социалисты?
 Правда,  соединить  все  это  вместе  не  удавалось  до  сих  пор  еще  никому.  Но  ведь  история
человечества  как  будто  еще  не  кончается?
 133

Историография,  источниковедение,
методы  исторического  исследования
 ©  2001  г.  В.Д.  НАЗАРОВ*
 НАТАЛЬЯ  АЛЕКСАНДРОВНА  ГОРСКАЯ:
ПОСТСКРИПТУМ  К  ЮБИЛЕЮ
 Говорят,  что  Наталье  Александровне  исполнилось  70  лет.  Добавляют  даже,  что  она  сама  это
утверждает  и  готова  предъявить  паспорт.  Не  верится.  Да  и  кто  из  недавно  общавшихся  с
Натальей  Александровной  Горской  на  Аграрном  симпозиуме  в  Вологде  поверит  какому-то
документу  или  досужим  разговорам,  а  не  своему  личному  впечатлению?  Эта  обворожительная,
удивительно  энергичная,  темпераментная  женщина,  яркая  исследовательница,  наделенная
широчайшей  эрудицией  и  ясной  логикой,  активная  участница  дискуссий  никак  не  соответствует
своему  возрасту.  Просто  ее  коллегам  понадобился  именно  этот  предлог,  чтобы  высказать  все
давно  накопившиеся  прекрасные  слова  в  ее  адрес:  ведь  мы  так  скупы  на  открытые  проявления
признательности,  на  высокие  оценки.  К  тому  же  Н.А.  Горская  принадлежит  к  той  стремительно
редеющей  плеяде  российской  научной  интеллигенции,  которая  инстинктивно  отстраняется  от
любых  публичных  похвал,  официальных  знаков  признания,  ажиотажа  вокруг  собственной
персоны.  Можете  ли  вы  представить  ее  себе  за  столом  какого-либо  президиума  с  деланным
вниманием  выслушивающую  юбилейные  поздравления?
 Но  вот  привычные  факты  ее  жизни  у  всех  в  памяти.  Н.А.  Горская  -  в  читальном  зале  архива
(Москвы,  Петербурга,  Владимира,  Твери  и  других  городов);  дома  за  письменным  столом
(пишется  очередная  плановая  монография  или  статья);  или  за  редакционным  столом  журнала
"История  СССР"  (нынешняя  "Отечественная  история");  она  же  на  трибуне  (читает  свой  доклад,
остро  полемизирует  с  другими  докладчиками,  активно  заявляет  свою  позицию  на  экспертном
совете  ВАКа);  или  в  роли  ведущей  рабочего  научного  заседания  в  секции  Аграрного
симпозиума  или  отдела  феодализма  в  Институте  российской  истории  РАН.  Наталья  Алек¬
сандровна  -  из  породы  неустанных  тружеников  в  науке.  Она  истово,  в  охотку  и  с  видимым
удовольствием  стремится  получить  новые  факты,  свежую  информацию,  проверить  и  усо¬
вершенствовать  оригинальные  (как  правило,  на  стыке  дисциплин)  аналитические  методики.
Она  -  чернорабочий,  прораб  и  одновременно  ответственный  разработчик  в  науке  истории.
 Выбор  своего  места  в  жизни  для  каждого  творческого  человека  есть  событие  не  просто
сугубо  индивидуальное  (это  банально),  но  в  чем-то  таинственное,  интуитивное.  Нам,  ее  кол¬
легам,  в  данном  случае  виден  очень  плодотворный  результат:  она  не  ошиблась  с  определением
своей  судьбы,  навсегда  оставшись  верной  выбранному  делу.  Это  вообще  одна  из  базовых  черт
личности  Натальи  Александровны  -  она  человек  "однословный".  На  ее  слово  можно
полагаться  всегда  и  всецело.  Надежность,  неукоснительная  верность  немногим,  но  абсолютно
для  нее  значимым  принципам  поведения  в  научном  сообществе  суть  стержень  характера
Н.А.  Горской.
 Нет  нужды  гадать,  чтб  ей  досталось  в  генах  от  далеких  и  близких  предков,  от  родителей,  чтб
впиталось  в  школьной  и  студенческой  среде.  Со  стороны  отца  Натальи  Александровны
(завершавшего  высшее  инженерное  образование  уже  в  советские  годы)  -  несколько  поколений
энергичных,  разворотливых  калужских  крестьян,  пробившихся  трудом  и  смекалкой  в  ряды
московского  купечества.  Со  стороны  матери  корни  Натальи  Александровны  уходят  в  толщу
трех  поколений  разночинной  интеллигенции.  Она  обучалась  в  хорошей  московской  школе.  Ей
повезло  с  высшим  образованием  -  в  ее  студенческие  годы  на  историческом  факультете
Московского  университета  преподавал  цвет  тогдашней  советской  исторической  науки:  ей
посчастливилось  слушать  лекции  М.О.  Косвена,  С.В.  Бахрушина,  М.Н.  Тихомирова,  заниматься
 *  Назаров  Владислав  Дмитриевич,  старший  научный  сотрудник  Института  российской  истории  РАН.
 134

в  семинарах  Н.Л.  Рубинштейна  и  А.И.  Неусыхина.  Достаточно  только  назвать  имя  ее  учителя
(на  старших  курсах  и  в  начале  аспирантских  лет)  -  академика  Бориса  Дмитриевича  Грекова.
 Несомненная  склонность  к  исследовательской  работе  в  органичном  сочетании  со  школой,
пройденной  у  этого  выдающегося  историка,  занимавшего  к  тому  же  до  конца  1952  г.  позиции
научного  и  административного  лидера  (академик-секретарь  Отделения  истории  и  философии
АН,  директор  Института  истории,  множество  иных  значимых  постов),  сулили  Наталье
Александровне  ясную  перспективу  многотрудной,  но  без  внешних  помех  дороги  в  науке.  Тем
более,  что  она  оказалась  самой  младшей  ученицей  маститого  исследователя,  а  таковых  и  в
простых  семьях,  и  в  научных  школах  любят  и  привечают  больше  всего.  Но  посторонние  и  не
очень  посторонние  факторы  разительно,  казалось  бы,  изменили  линию  ее  только  что
начавшейся  научной  судьбы.  На  XIX  съезде  КПСС  Институт  истории,  его  руководство  (а,
следовательно,  в  первую  очередь  Б.Д.  Греков)  были  обвинены  в  крупных  ошибках.  За¬
меститель  директора  института  А.Л.  Сидоров  (по  нормальной  логике  -  ближайший  сподвижник
и  помощник  Б.Д.  Грекова)  вкупе  с  академиком  А.М.  Панкратовой  сочинили  в  начале  1953  г.
доносе  ЦК  КПСС  (конечно,  официально  тогда  это  называлось  иначе  -  служебная  записка)  по
поводу  неактуальности  научных  изысканий  в  институте,  ошибок  в  кадровой  политике  дирекции
и  т.п.  Академическая  комиссия  сменялась  комиссией  из  ЦК,  обвинительные  формулировки
сгущались  и  твердели  едва  ли  не  по  дням.  Первые  итоги  были  таковы:  Б.Д.  Греков  тяжело
заболел  в  первые  месяцы  1953  г.,  и  эта  болезнь  привела  к  роковому  исходу  в  сентябре.  Его
сначала  фактически,  а  затем  и  формально  сменил  А.Л.  Сидоров.  "Актуализация"  же  тематики
исторической  науки  в  институте  прежде  всего  привела  к  фронтальному  наступлению  на
"неактуальный",  невостребованный  "очередными  задачами"  средневековый  период  истории.  С
тех  пор  эти  атаки  возобновлялись  с  неубывающей  силой  и  с  завидной  регулярностью  едва  ли  не
каждое  десятилетие,  а  порой  и  чаще.  Удивительнее  всего  то,  что  и  в  настоящее  время,
свободное,  казалось  бы,  от  "восторгов  администрирования"  в  науке,  находятся  руководители,
склонные,  как  и  прежде,  измерять  актуальность  тематики  степенью  приближенности  к
современности.  Коллективными  усилиями  была,  однако,  выработана  "защитительная"
аргументация:  разработки-де  по  средневековому  периоду  важны,  ибо  в  них  отрабатываются
тонкие  и  междисциплинарные  методики  анализа,  которыми  не  грех  воспользоваться  и
специалистам  по  XX  столетию.  Тезис  в  принципе  справедливый,  но  явно  от  лукавого.  Ведь
актуальность,  в  первую  очередь,  определяется  востребованностью  этих  работ  в  науке,  в
обществе.  Остальное  -  вторично.
 Мы  вовсе  не  отвлеклись  от  первых  шагов  Н.А.  Горской  в  науке.  Сказанное  обрисовывает
длительно  присутствовавший  сложный  социополитический  контекст  бытия  отечественной
медиевистики,  а  ведь  Наталья  Александровна  жила  и  работала  в  рамках  именно  этого  раздела
исторической  науки.  Вернувшись  к  рубежу  1952-1953  гг.,  кратко  опишем  ее  индивидуальную
ситуацию.  Только  что  поступившая  в  аспирантуру  Института  истории,  получившая  от  Учителя
тему  и  начальные,  пока  не  слишком  конкретные  советы,  она  через  три-четыре  месяца  осталась
без  научного  руководителя.  На  ее  глазах  разворачивались  события,  суть  и  подоплеку  которых
она  вряд  ли  понимала  полностью.  Но  они  были  явно  угрожающими.  Принадлежность  к  школе
Б.Д.  Грекова  (в  качестве  научного  руководителя  Н.А.  Горской  его  сменил  В.Т.  Пашуто)  не
была  уже  несомненным  достоинством,  а  занятие  далеким  XVI  веком  явно  не  приветствовалось.
Поощрялся  переход  на  более  "актуальные"  века,  и  такие  случаи  имели  место.  Здесь  твердость
характера  молодой  исследовательницы,  верность  сделанному  выбору  подверглись  первому
непростому  испытанию.  Но  ее  приверженность  феодальной  эпохе  и  главной  теме  Учи¬
теля  -  средневековым  аграрным  отношениям  (во  всем  многообразии  исследовательских
сюжетов  и  проблем)  -  оказалась  неподвластной  конъюнктурным  воздействиям.
 С  момента  окончания  аспирантуры  в  1955  г.  течение  жизни  Н.А.  Горской  в  науке  внешне,
казалось  бы,  маловыразительно.  13  лет  работы  заведующей  отделом  в  журнале  "История
СССР",  с  начала  1960-х  гг.  параллельно,  неторопливо  разворачивается  ее  карьера  в  Институте
истории  (позднее,  после  разделения  института  на  два  -  в  Институте  истории  СССР,  пере¬
именованном  в  1992  г.  в  Институт  российской  истории)  -  младший  научный  сотрудник,  старший
научный  сотрудник,  ведущий  научный  сотрудник,  а  в  течение  почти  трех  лет  -  заведующая
отделом.
 Вторая  сторона  ее  научной  судьбы  -  Симпозиум  по  аграрной  истории  стран  Восточной
Европы.  Она  не  поспела  войти  в  небольшой  круг  патриархов-основателей  этой  научной
институции,  сплотившей  многочисленные  ряды  историков-аграрников:  к  концу  1950-х  гг.  ее
исследовательский  авторитет  только  складывался.  У  истоков  же  Симпозиума  стояли  такие
крупнейшие  специалисты,  как  С.Д.  Сказкин,  В.К.  Яцунский,  Х.Х.  Круус.  Но  если  спросить
нынешних  участников  его  сессий,  с  чьими  именами  они  связывают  историю  и  традиции
 135

Симпозиума,  то  ответ  почти  наверняка  будет  единодушным.  Одной  из  первых  будет  названа
Н.А.  Горская.  С  ней  как  с  сопредседателем  одной  из  секций,  постоянным  членом,  от¬
ветственным  секретарем,  а  последние  годы  заместителем  председателя  оргкомитета,  как  с
активнейшей  участницей,  готовившей  к  печати  сборники  "Тезисов  докладов..."  и  тома
"Ежегодников"  с  материалами  симпозиумов,  сотрудничали  на  протяжении  почти  сорока  лет
сотни  и  сотни  ученых.  И  опять  -  абсолютно  "рабочая"  карьера  человека,  заинтересованного  в
развитии  научного  поиска,  в  результате,  а  не  в  постах,  положении  или  каких-то  привилегиях.  Ее
личный  вклад  (помимо  докладов  и  статей)  -  самая  деятельная  работа  по  подготовке  и
публикации  более  35  томов  "Тезисов"  и  "Ежегодников",  составивших  авторитетную  серийную
библиотеку.  И  снова  характерная  примета  -  Н.А.  Горская  верна  делу  Симпозиума  всегда.  Верна
в  годы  его  подъема,  большого  успеха,  когда  издавались  огромные  по  объему  книги,  а  столицы
союзных  республик  соревновались  за  право  принять  очередную  сессию.  Верна  и  в  недавние
годы,  когда  и  по  недомыслию  некоторых  администраторов  от  науки,  и  по  объективным
финансовым  причинам  -  не  раз  возникало  острое  желание  закрыть  Симпозиум.  Никто,  видимо,
уже  и  не  подсчитает,  сколько  сил,  нервов,  времени  и  энергии  отдали  Наталья  Александровна  и
ее  коллеги  по  оргкомитету  тому,  чтобы  отстоять  одну  из  важнейших  институций  в  развитии
современного  исторического  познания.  Важнейшую  потому,  что  Симпозиум  аккумулировал
самые  перспективные  и  почти  всегда  результативные  подходы.  Хронологические  рамки  (от
глубокой  древности  до  наших  дней,  причем  все  пять  секций  вполне  равноправны),  терри¬
ториальный  охват  (ранее  страны  Восточной  Европы  и  Советский  Союз,  ныне  Россия  и
европейские  республики  СНГ),  проблемное  разнообразие  при  обязательной  сквозной  теме  -  все
это  объективно  подталкивает  ученых  к  ряду  как  бы  "заданных"  шагов.  Во-первых,  к  сравни¬
тельно-историческим  параллелям.  Во-вторых,  к  изучению  важных  явлений  аграрных  отно¬
шений  в  динамике,  в  длительной  исторической  перспективе.  Наконец,  в-третьих,  разнообразие
источников  неизбежно  порождает  комбинации  аналитических  методов  (к  примеру,  именно  на
сессиях  Симпозиума  едва  ли  не  впервые  прозвучали  доклады,  основанные  на  широком
применении  математических  методов).  Некоторые  доклады  Н.А.  Горской  -  один  из  лучших
тому  примеров:  цепочка  ее  выступлений  на  сессиях  демонстрирует  и  как  менялись  цели
разысканий,  и  как  совершенствовались  приемы  работы  с  объемными  массивами  источников.
 Не  забыть  бы  сказать  о  крайне  заинтересованном  отношении  Натальи  Александровны  к
коллегам  из  немосковских  институтов  и  научных  центров,  к  тем,  кто  уже  прошел  рядом  или
вослед  ей  немалый  путь  в  науке,  или  к  тем,  кто  только  что  вступил  на  эту  тропу.  Ее  постоянное
желание  помочь  (научной  консультацией,  содействием  в  оргвопросах)  хорошо  знакомо  очень
многим  людям.  Своим  деятельным  стилем  поведения  в  профессии,  направленным  к
оптимальному  сотрудничеству  с  максимально  большим  числом  коллег,  без  тени  намека  на
карьерные  или  любые  вненаучные  мотивы,  она  создавала  и  создает  ту  атмосферу,  в  которой
только  и  очевидна  истинная  самоценность  научного  бытия.  При  этом  Н.А.  Горская  всегда
остается  верна  уже  достигнутым  -  по  мере  развития  исторического  познания  -  критериям,
определяющим  профессиональное  качество  работы.  Она  может  отнестись  с  меньшей
требовательностью  к  первым  опытам  начинающих  историков,  но  при  этом  прямо  говорит
авторам  о  недостатках,  ясно  формулируя  советы  по  поводу  того,  как  избежать  просчетов  в
будущем.
 Ее  собственное  имя  (Наталья)  удивительно  совпадает  с  настроем  ее  личности.  Она  -
"природна"  (соприродна),  "натуральна",  естественна  во  всех  своих  проявлениях  -  в  профессии,  в
быту,  в  общении  с  друзьями  и  коллегами.  Почему-то  думается,  что  выбор  ею  своего  поля
научных  разысканий  был  продиктован  не  только  проблематикой  последнего  периода
творчества  Б.Д.  Грекова,  не  только  марксистской  аксиомой  о  приоритете  всего  того,  что
связано  с  производительной  деятельностью  народных  масс.  Хочется  верить,  что  крестьянские
предки  заповедали  Наталье  Александровне  восстановить  по  крохам,  по  отдельным  черточкам
целостную  картину  жизни  российских  крестьян  в  далекую  пору  Средневековья.  Протянуть  нити
понимания  и  живого  общения  как  можно  далее  в  глубь  веков.
 Бытие  Н.А.  Горской  в  выбранной  научной  теме  естественно  и  логично.  Первый  этап  -
освоение  хозяйственной  документации  монастырей-вотчинников  во  второй  половине  XVI  -
начале  XVII  в.  Когда-то  эти  материалы  представляли  собой  огромный  по  объему  массив
информации  о  текущей  хозяйственной  жизни  обителей  -  крупных,  средних,  мелких  земельных
собственников.  Утрата  по  мере  течения  лет  практической  надобности,  пожары,  дожди,  войны,
множество  иных  обстоятельств  привели  к  печальному  для  историков  результату:  из
неисчислимых  монастырских  хозяйственных  архивов  до  нашего  времени  дожили  очень
небольшие  фрагменты.  В  принципе,  сам  тип  подобной  документации  был  известен  иссле¬
дователям  давно.  Более  того,  в  1920-1930-х  гг.  на  нее  было  обращено  особенное  внимание.  Так
 136

что  Н.А.  Горская  не  была  здесь  первой.  Новизна  ее  разысканий  заключалась  в  ином  -  под
строго  определенным  углом  зрения  она  "прошерстила"  весь  сохранившийся  массив  различных
хозяйственных  книг,  соответствующих  столбцов  и  грамот.  Главных  направлений  поиска  было
три.  Во-первых,  вся  совокупность  орудий  труда.  Во-вторых,  сочетание  систем  земле¬
пользования  и  наличных  систем  пашенного  земледелия.  В-третьих,  урожайность  как
синтезирующий  показатель  уровня  развития  зернового  хозяйства  вообще  (зернового  потому,
что  именно  ему  была  посвящена  работа,  что  понятно  -  оно  было  основой  аграрного
производства).  Если  вспомнить,  что  кандидатская  диссертация  была  завершена  и  защищена  в
1956  г.,  если  поместить  ее  в  тогдашний  историографический  контекст,  то  главный  вывод
очевиден.  В  науке  состоялся  молодой  ученый  с  существенно  иной  мерой  в  детальности  и
основательности  научного  поиска.  В  рамках  аграрной  тематики  она  ставила  и,  как  правило,
решала  такие  вопросы,  которые  до  нее  порой  и  не  формулировались.
 Диссертация  Н.А.  Горской  не  печаталась  целиком,  но  к  изданным  ее  разделам  исследователи
постоянно  обращаются  до  сих  пор.  Нужна  подробная  подборка  сообщений  об  орудиях  труда  -
берут  ее  статью  в  третьем  томе  "Материалов  по  истории  сельского  хозяйства  и  крестьянства
СССР"  (еще  одно  издание,  в  котором  она  принимала  деятельное  участие).  Возникла  по¬
требность  сверить  данные  по  урожайности  (понятно,  что  случайные,  несистематичные)  -
извлекают  "Ежегодник"  сессии  Симпозиума  за  1961  г.  в  Риге  (опубликован  в  1963  г.).  Позднее
Н.А.  Горская  значительно  пополнила  и  расширила  свои  тексты,  написав  разделы  для
коллективного  издания  "Очерки  русской  культуры  XVI  века".  Там  ей  принадлежит  (помимо
других)  обширная  глава  о  земледелии  и  скотоводстве.  Текст  писался  в  1960-е  гг.,  а  был  издан
только  в  1976  г.  (конечно,  исследовательница  скрупулезно  учла  все  историографические  и
фактические  новации,  "освежив"  первоначальный  вариант).  Вопрос  не  в  издательской  мед¬
лительности,  проблема  в  другом.  Что  сообщает  текстам  Н.А.  Горской  "долгоиграющую"
актуальность?  Что  побуждает  нынешних  ученых  вступать  с  ними  в  живой  диалог?
 Ответ  не  то  чтобы  лежит  на  поверхности,  но  отыскивается  быстро.  Ключевые  слова  в  нем  -
фундаментальность,  основательность.  Обычно  первый  термин  прилагают  к  объемнейшим  кол¬
лективным  трудам  с  размашистым  хронологическим  охватом  и  столь  же  размашистыми
обобщениями.  Такое  раскрытие  смысла  слова  все  же  спорно.  Фундаментальность,  осно¬
вательность  предполагают  в  первую  очередь  другое  -  исчерпанность  в  использованной  базе
источников,  многократные  и  разносторонние  интерпретации  собранных  сведений  с  точки
зрения  конкретных  задач  исследования.  Вот  эта  совокупность  полноты  аккумулированной
документации  и  тщательности  в  ее  анализе  и  имели  своим  результатом  пласт  новых
фактических  данных  по  ключевым  аспектам  истории  зернового  хозяйства.  Их  интерпретация
позднее  переосмысливалась  самой  Натальей  Александровной  (в  первую  очередь),  но  все  же
массив  сведений  и  очевидные  выводы  на  его  основе  сохранили  актуальность  до  сих  пор.
 Значительным  событием  стал  выход  в  свет  монографии  Н.А.  Горской  "Монастырские
крестьяне  Центральной  России  в  XVII  веке"  (М.,  1977).  Удивительное  дело  -  книга  живет  в
науке  почти  четверть  века,  а  обращаются  к  ней  как  к  новинке.  То,  что  было  сказано  о
кандидатской  диссертации  Горской,  следует  возвести  в  квадрат  или  даже  в  куб,  примеряясь  к
монографии  1977  г.  Хотя,  разве  существует  фундаментальность  в  квадрате  или  основательность
в  кубе?  Но  все  же  попробуем  измерить  эту  фундаментальность.  Специалисты  знают,  что  с
1620-х  гг.  документация  (официальная  и  частная)  нарастает  лавинообразно.  Правда,  с
хозяйственными  книгами  дела  обстоят  намного  хуже.  Рост  их  количества  заметно  отстает  от
многократного  увеличения  владельческой,  служебной,  приказной  документации.  При  всем  том
подобных  источников  в  XVII  в.  значительно  больше,  чем  в  XVI  в.  Возникают  новые  типы
хозяйственной  отчетности,  поспешающей  за  переменами  в  самом  хозяйстве.  Еще  одна  слож¬
ность  проистекает  из  причудливой  истории  архивов.  Документация  по  XVII  в.  сосредоточена  в
Москве  и  Петербурге.  Однако  же  больших  ее  фрагментов,  а  порой  и  цельных  монастырских
фондов  XVII  в.  в  местных  архивохранилищах  намного  больше,  чем  материалов  XV-XVI
столетий.  Эти  предуведомления  имеют  всего  одну  цель:  пусть  читатель  вообразит,  какой
величины  невод  с  мелкой  ячеей  и  сколько  раз  забрасывала  его  Н.А.  Горская  в  глубины
множества  архивных  фондов.
 Улов  оказался  по  трудам.  Она  располагала  документацией  по  нескольким  десяткам  вотчин
около  десятка  монастырей  примерно  в  20-ти  уездах  Центра  страны.  Хронологический  охват-
от  первых  лет  XVII  в.  (отчетность  Новодевичьего  монастыря)  и  до  второй  половины  1690-х  гг.
Исследовательницу  явно  должно  было  радовать  разнообразие  документации  о  многих  сторонах
экономического  быта  монастырских  крестьян.  Стало  быть,  она  могла  приступить  к  тщательной
перекрестной  проверке  (опять-таки  с  использованием  корреляционного  анализа,  термино¬
логических  разысканий  и  т.п.)  всей  собранной  информации.  После  многолетних  размышлений
 137

на  свет  появились  и  множество  конкретных  наблюдений,  и  совокупность  обобщающих  выво¬
дов  -  то,  что  сообщило  книге  Н.А.  Горской  особую  основательность  и  гарантировало  ей
длительную  активную  жизнь  в  мире  новых  идей.
 Здесь  не  место  подробно  разбирать  монографию  -  о  ней  много  писали  и  еще  не  раз  напишут.
Просто  перечислим  те  проблемы,  которые  получили  в  работе  детальное  рассмотрение  и
оригинальные  решения.
 Наименьшей  новизной  обладает,  пожалуй,  раздел  о  надельном  землепользовании  мо¬
настырских  крестьян.  Тезис  о  существенном  сокращении  на  протяжении  XVII  в.  пахотного
надела  крестьянского  двора,  а  соответственно,  об  ускоренном  уменьшении  доли  вытного  тягла,
приходящейся  на  тот  же  двор,  высказывался  и  обосновывался  в  литературе  неоднократно.
Другое  дело,  что  в  тексте  книги  эти  наблюдения  получили  глубокую  конкретную  проработку
на  базе  значительного  объема  информации  и  с  учетом  множества  факторов  (источ¬
никоведческих,  региональных,  владельческих,  временных  и  т.п.).  Но  все  же  главное  не  в  этом.
Тяглый  надел,  по  мысли  автора,  был  всего  лишь  частью  реально  обрабатываемой  крес¬
тьянином  земли.  Второй  составляющей  в  нем  были  земли,  взятые  крестьянами  в  аренду.
Придется  повториться:  сам  факт  существования  крестьянской  аренды  (очень  важный  для
многих  суждений)  не  открыт  Н.А.  Горской,  он  был  установлен  задолго  до  ее  работы  и  получил
совершенно  различные  оценки.  Дело  в  другом  -  в  содержательном  наполнении  массива
подобных  фактов,  в  объеме  этого  массива,  в  системе  реальных  социальных  и  хозяйственных
контекстов,  в  которые  Н.А.  Горская  последовательно  вписывает  собранные  ею  свидетельства
об  аренде.
 Простое  ознакомление  с  оглавлением  рождает  у  специалистов  неистребимое  желание
побыстрее  окунуться  в  почти  живой,  многомерно  выстроенный  мир  крестьянской  аренды.
Перечислим  только  главное,  о  чем  пишет  автор.  Это  распространенность  аренды  по
территориям  уездов  (она  -  отнюдь  не  локальное  явление,  но  вполне  типичное),  а  также  среди
разных  категорий  крестьян  (она  -  в  разной  мере  -  охватывает  их  большинство).  Это
соотношение  аренды  (по  площади  обрабатываемой  земли)  с  наделом  -  удельный  вес  оброчных
держаний  неуклонно  возрастал.  Это  условия  аренды  по  оплате  (фиксированные  натуральные
взносы;  долевые,  "из  снопа"  взимания;  наконец,  денежные  платежи),  по  срокам  (краткосрочная
или  длительная),  по  процедуре  пересмотра  условий,  по  порядку  учета  оброчных  земель
монастырскими  властями  и  крестьянской  общиной  тогда,  когда  речь  шла  о  внутривотчинной
аренде.  Оказывается,  что  на  протяжении  XVII  столетия  именно  этот  тип  оброчного  съема
земель  становится  господствующим,  почти  целиком  вытеснив  аренду  в  соседних  имениях  (по
крайней  мере  так  было  в  монастырских  владельческих  комплексах).  Исследовательница  не
забыла  вполне  традиционного  вопроса  о  соотношении  пахотных  и  сенокосных  угодий  в
оброчных  держаниях.  И  здесь  ее  вывод  оригинален,  но  вполне  трезв.  Оброчные  сенокосы
(особенно  в  ряде  уездов)  сохранили  свое  жизненно  необходимое  значение  для  нормального
крестьянского  хозяйствования,  несмотря  на  то,  что  относительное  преобладание  съемной
пашни  несомненно  нарастало.  Многомерный  анализ  позволил  автору  сделать  очень  важное
заключение  -  оброчный  съем  угодий  (порой  даже  и  не  вполне  добровольный)  стал
органической  частью  крестьянского  хозяйствования  на  уровне  простого  воспроизводства.  При
этом  преследовались  две  главные  цели  -  уменьшение  размеров  государственного  тягла,
приходящегося  на  двор,  и  максимальное  использование  трудовых  ресурсов  крестьянской  семьи
в  конкретное  время,  в  конкретных  условиях  и  в  конкретном  месте  (взросление  мальчиков  и
подростков,  умножение  брачных  пар  внутри  большой  семьи,  выделы,  вовлечение  в  культуру
заброшенных  земель).  Такое  пластичное  приспособление  к  наличным  обстоятельствам  было
выгодно  (или  приемлемо)  -  по  очень  разным  мотивам  -  всем  заинтересованным  сторонам:
монастырским  властям,  общине,  крестьянам.
 Мнимая  избыточность  собранных  Н.А.  Горской  материалов  порой  создает  иллюзию
погружения  читателя  (вслед  за  автором)  внутрь  конкретных  тогдашних  ситуаций  при  той
полноте  обстоятельств,  которую  полагали  необходимым  фиксировать  люди  XVII  столетия.
Такие  примеры  как  бы  позволяют  нам  проверить  на  прочность,  на  соответствие  реалиям  жизни
обобщающие  заключения  книги.  Оказывается,  что  да,  финальные  выводы  автора  по  теме
"оброчный  съем  угодий  монастырскими  крестьянами"  (в  центральных  уездах)  действительно
выведены  из  множества  жизненных  фактов  и  целиком  соответствуют  реальному  социо-
хозяйственному  бытию  крестьян.  Главное  суждение  ученого  уже  оценивает  аренду  XVII  в.  в
монастырщинах  в  исторической  перспективе.  Почти  нет  фактов  рыночно  ориентированной
аренды  (или  их  численность  резко  уменьшается),  быстро  сокращается  съем  пахотных  угодий  за
пределами  вотчин  монастырей  и  неуклонно  нарастает  сближение  тягло-надельного  и  оброч¬
ного  землепользования.  Не  правда  ли,  что  к  такой  многокрасочной,  многомерной,  динамичной
 138

картине  крестьянской  аренды  в  XVII  столетии,  какой  она  вышла  из-под  пера  Н.А.  Горской,  в
высокой  степени  приложимы  понятия  "фундаментальность"  и  "основательность"?
 А  ведь  это  только  часть  монографии.  Столь  же  детально,  придирчиво  в  ней  разобраны
вопросы  эволюции  сеньориальной  ренты  и  государственного  тягла.  И  по  этим  весьма
актуальным  в  историографии  вопросам  выводы  автора  обоснованы  и  оригинальны.  Немного  не
повезло  крестьянской  общине  в  монастырщинах.  Здесь  налицо  и  системность  в  постановке
проблемы,  и  интересные  акценты.  Не  хватает  только  изобилия  досконально  разобранных
документов.  Впрочем,  Н.А.  Горская  позднее  не  раз  возвращалась  к  этим  сюжетам,  но  главное  -
побудила  некоторых  молодых  исследователей  обратить  на  них  самое  пристальное  внимание.
Она  вообще  абсолютно  открыта  для  диалога  с  коллегами  и  сознательно  передает
перспективные  направления,  уже  частью  собранные  источники,  наработанные,  но  не  вполне
апробированные  приемы  анализа  другим  специалистам.  Обычно  из  числа  молодых.
 Монография  о  монастырских  крестьянах  вобрала  в  себя  особенности  творческого  облика
Н.А.  Горской,  пожалуй,  полностью.  Она  не  принадлежит  к  числу  тех,  кто  открывает  в  науке
новое  направление  или  создает  новую  школу.  Первые  постановки  ранее  не  формули¬
ровавшихся  проблем,  начальные  гипотезы  и  соответствующие  им  аналитические  методики
предлагали  другие  исследователи.  Но  совсем  не  факт,  что  те  же  ученые  в  состоянии
осуществить  следующий,  быть  может,  более  важный  этап  в  действительном  рождении  нового
направления  -  когда  предложения  новых  идей,  предположения  по  поводу  их  интерпретации  и
результативности  сменяются  реальными  разработками.  Наверное,  уместно  такое  сравнение.  На
первом  этапе  становления  не  известного  ранее  течения  в  науке  как  бы  устанавливается
указатель  с  табличкой,  определяющей  направление  новой  трассы.  На  долю  следующей  волны
исследователей  приходится  объемнейшая  задача  сооружения  современной  автострады  со  всей
положенной  инфраструктурой.  По  этой  уже  комфортной  дороге  будут  двигаться  последующие
поколения  ученых,  пока  не  будет  исчерпан  первоначальный  запас  оригинальной  исходной  идеи.
Место  Н.А.  Горской  здесь  очевидно:  она  в  самых  первых  рядах  тех,  кто  придает  своими  трудами
фундаментальность  рождающемуся  научному  течению,  кто  верифицирует  его  перспективность
разрастающимся  разнообразием  актуальных  проблем  и  аналитического  инструментария.  На
долю  Натальи  Александровны  почти  всегда  приходились  первые,  самые  трудные  десятки  и
сотни  верст  ныне  обустроенного  научного  пути.
 Как  забыть  участие  Н.А.  Горской  в  коллективных  работах?  Вообще,  это  не  самое  большое
удовольствие  в  жизни  исследователя.  Обобщающие  тексты  небольшого,  как  правило,  объема
складываются  с  аналогичными  по  манере  исполнения,  но  нередко  концептуально  разно¬
направленными  разделами  коллег.  Согласование  позиций  в  подобных  случаях  всегда  сложно,  а
порой  и  малопродуктивно.  Это  -  для  авторов.  Возведите  теперь  этот  ком  научных  (а  порой  и
личных)  противоречий,  весь  этот  кошмар  в  любую  степень,  затем  умножьте  полученный
результат  на  число  наличных  концепций  (а  еще  лучше  на  количество  авторов  в  коллективе),  и
вы  получите  примерное  представление  о  том,  какова  судьба  ответственного  редактора.  На
сколько  лет  оторвалась  Наталья  Александровна  от  собственных  разысканий  и  сколько  сил
отдала  второму  тому  "Истории  крестьянства  в  СССР  с  древнейших  времен  до  Великой
Октябрьской  социалистической  революции",  ведает  только  она  сама.  Автор  же  этих  строк,  не
слишком  прилежный  член  редколлегии  издания,  с  полным  знанием  дела  может  заявить  одно:
том  (вполне  состоявшийся  и  нашедший  своих  читателей,  притом  очень  разных)  просто  не  был
бы  издан,  не  будь  на  его  капитанском  мостике  именно  Н.А.  Горская.
 Течение  времени  все  же  сказывается.  Ее  все  более  влекут  историографические  сюжеты.
Показательна  ее  сравнительно  недавняя  книга  (издана  в  конце  1994  г.),  посвященная  изучению
исторической  демографии  эпохи  феодализма  в  отечественной  науке.  Ну,  конечно,  монография
в  высшей  мере  основательна.  Тот,  кто  не  поспел  ее  приобрести  (а  тираж  книги  неразумно  мал),
лишен  теперь  возможности  иметь  на  своем  письменном  столе  самый  полный  и  обстоятельный
разбор  всей  имеющейся  литературы.  Но  вот  еще  две  существенные  черты.  Во-первых,  перед
нами  качественное  междисциплинарное  издание,  где  демография,  история,  экономика  не¬
расторжимо  соединены  в  одном  авторском  тексте.  Во-вторых,  во  всей  книге  обнаруживается
(включая  объемные  примечания)  россыпь  идей  и  наблюдений  автора  по  конкретным  историко¬
демографическим  и  экономическим  сюжетам.  Они  обычно  высказаны  тезисно  (в  такой  работе
это  неизбежно),  но  очень  интересны  и,  можно  сказать,  -  провокационны  (в  том  смысле,  что
немедленно  вовлекают  читателя  в  диалог  или  дискуссию).  В  подобных  немногословных
суждениях  сконцентрированы  годы  размышлений  историка,  огромный  запас  его  знаний.
 Совсем  особая  тема  в  творчестве  Н.А.  Горской  -  ее  труды  об  Учителе.  Первые  печатные
опыты  относятся  к  началу  1970-х  гг.,  когда  отмечалось  90-летие  со  дня  рождения  Б.Д.  Грекова.
Ее  энергии  во  многом  обязан  своим  появлением  представительный  сборник  статей,  при-
 139

уроненный  к  100-летнему  юбилею  Бориса  Дмитриевича.  Но  главный  свой  долг  Учителю
Наталья  Александровна  отдала  совсем  недавно,  опубликовав  книгу,  которая  так  и  называется  -
"Борис  Дмитриевич  Греков"  (М.,  1999).  Здесь  неуместны  характеристики  и  оценки,  здесь
просятся  в  текст  только  рекомендации.  Прочитайте  эту  книгу,  чтобы  понять,  как  тяжел,
трагичен  был  путь  крупнейшего  историка.  Вникните  в  написанное  Натальей  Александровной,
чтобы  прочувствовать  гнетущую  атмосферу  государственно-партийного  давления  на  науку,
реализовывавшую,  вопреки  многому,  свои  цели  и  ценности.  Вчитайтесь,  чтобы  пропитаться
традициями  истинных  научных  школ,  где  щедрость,  ум,  знания  и  отдача  Учителя  сплавлены  с
благодарностью,  уважением,  любовью  ученицы,  пошедшей  дальше  по  дороге  исторических
разысканий  (а  в  этом  была  ее  обязанность,  заповеданная  принципами  истинных  научных  школ).
Поставьте  эту  книгу  на  заветную  полку,  если  только  вам  выпадет  джек-пот  и  вы  заполучите
один  из  трехсот  экземпляров.  Именно  таким  "щедрым"  тиражом  она  опубликована
издательским  центром  Института  российской  истории.
 Столь  же  внимательна  Н.А.  Горская  к  делам  и  памяти  старших  коллег,  с  кем  ей
посчастливилось  сотрудничать  долгие  годы.  Назовем  всего  лишь  два  имени  -  академика  Льва
Владимировича  Черепнина  и  члена-корреспондента  Владимира  Терентьевича  Пашуто.  Она
ревностно  содействовала  изданию  мемориальных  сборников,  посвященных  этим  крупнейшим
ученым,  участвовала  в  подготовке  к  публикации  научного  наследия  Л.В.  Черепнина.
 На  этом  сугубо  эскизный  портрет  Н.А.  Горской  можно  бы  и  закончить,  добавив  пару
канцелярских  цифр.  Перечень  ее  трудов  уже  проскочил  отметку  в  120  работ,  объем  ее
авторских  текстов  в  печатных  листах  заметно  превосходит  этот  показатель,  а  объемы
отредактированных  ею  монографий,  публикаций  источников,  сборников  трудов  уверенно
приближаются  к  цифре  с  тремя  нулями  -  к  тысяче.  Это  информация  для  скучных  людей,
предпочитающих  реальному  диалогу  с  текстом  ученых  или  с  ними  самими  разграфленные
отчеты  с  цифрами.  Мы  же,  приученные  Натальей  Александровной  к  ценности  постоянного
общения  в  живом  научном  процессе,  с  уверенностью  ждем  результатов  ее  очередных
исследований.
 Впрочем,  есть  еще  одна  сторона  ее  научного  бытия,  о  которой  невозможно  умолчать.  Речь
идет  о  таком  редкостном  явлении,  как  своеобразная  "семейная"  научная  школа.  Наталья
Александровна  (в  девичестве  Кожина)  и  Анатолий  Дмитриевич  Горские  создали  семью  еще
будучи  студентами  старших  курсов.  Уже  вскоре  каждый  из  них  состоялся  как  профессионал-
исследователь  по  аграрным  сюжетам  истории  средневековой  России.  Хронология  объектов  их
разысканий  разделялась  примерно  половиной  века  (А.Д.  Горский  не  выходил  за  рамки  самого
начала  XVI  в.).  В  1980-е  гг.  вслед  за  родителями  в  тернистые  века  отечественного  Средне¬
вековья  отправился  и  их  сын.  Ныне  Антон  Анатольевич  -  хорошо  известный  специалист.  Что
характерно  для  научно-семейного  клана  Горских?  Прежде  всего  глубокая  личностная  само¬
стоятельность  каждого  из  них  как  исследователя.  Это  целостность  ярких  индивидуальностей.
 Сейчас  модно  все  определять  ключевыми  словами.  В  нашем  случае  их  потребуется  не  так  уж
и  много,  чтобы  описать  масштаб  личности  Натальи  Александровны  Горской.  Неуемность
энергии.  Ясный  аналитический  ум.  Полная  приверженность  профессии  и  выбранному  делу.
Абсолютная  твердость  в  соблюдении  принятых  правил  жизни  и  поведения  в  научном  со¬
обществе.  Фундаментальность  и  основательность.  Неистребимый  исследовательский  инстинкт.
Доброжелательность,  мощно  развитое  чувство  корпоративно-профессиональной  взаимо¬
помощи.  Естественность  всегда  обаятельной  и  постоянно  очаровывающей  женщины.  И  еще
три  качества.  Достоинство,  самоуважение  и  уважение  к  окружающим  ее  людям.
 Пожелаем  Наталье  Александровне  крепкого  здоровья  и  исполнения  большинства  (если  не
всех)  ее  желаний.  Они  (желания  Натальи  Александровны)  того  заслуживают.  Себе  же
пожелаем  новых  ее  книг  и  статей,  новых  встреч  с  ней,  как  можно  более  длительной  совместной
работы.
 140

©  2001  г.  А.И.  ПОЖАРОВ
 КГБ  СССР  В  1950-1960-е  ГОДЫ:
ПРОБЛЕМЫ  ИСТОРИОГРАФИИ
 Политический  строй  СССР  практически  всегда  предусматривал  наличие  обширной  и
мощной  системы  органов  госбезопасности,  однако  деятельность  советских  спецслужб  носила
достаточно  противоречивый  характер,  что  давало  основания  для  ее  неоднозначной  оценки,
которая  не  в  последнюю  очередь  зависела  и  от  менявшейся  политической  конъюнктуры.  С
одной  стороны,  органы  ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ  выполняли  законные  функции  защиты
интересов  государства,  а  с  другой  -  служили  в  руках  партийного  руководства  инструментом
подавления  инакомыслия  и  проведения  необоснованных  политических  репрессий.
 В  1953  г.  произошли  принципиально  важные  изменения  в  политической  стратегии  КПСС,
существенным  образом  повлиявшие  на  организацию  и  деятельность  советских  спецслужб.  Их
задачи  прежде  всего  определялись  острым  противостоянием  двух  общественно-политических
систем  и  не  прекращавшейся  в  течение  40  лет  "холодной  войной".  Одним  из  переломных
периодов  в  функционировании  советских  спецслужб  стали  1953-1964  гг.  Объединение  сразу  же
после  смерти  Сталина  Министерства  госбезопасности  с  МВД  и  появление  через  год
самостоятельной  структуры  с  аббревиатурой  КГБ  положило  начало  новому  этапу  в  истории
органов  госбезопасности  СССР,  который  завершился  крупномасштабной  реорганизацией  этого
суперведомства  и  сокращением  его  штатов  в  начале  1960-х  гг.  Новая  структура  не  стала  точной
копией  сталинского  Министерства  госбезопасности,  причем  изменения  касались  прежде  всего
статуса  комитета  в  системе  партийно-государственной  власти.
 В  силу  ряда  обстоятельств  (специфика  работы  КГБ,  засекреченность  темы)  в  отечественной
исторической  науке  деятельность  органов  безопасности  до  сих  пор  остается  малоизученной.
Тем  не  менее  в  годы  военно-политического  противостояния  двух  систем  в  Советском  Союзе  и
за  рубежом  были  изданы  многочисленные  книги,  брошюры,  статьи  и  документы,  характе¬
ризовавшие  отдельные  этапы  и  аспекты  организации  и  деятельности  органов  государственной
безопасности  СССР.
 Работы  по  истории  спецслужб  того  времени,  естественно,  отражали  идеологический
антагонизм  и  непримиримость  политической  борьбы.  Каждая  из  сторон  стремилась  возложить
вину  на  противника  и  оправдать  собственные  действия.  Это  касается  как  советских,  так  и
западных  исследований.  Следуя  идеологическим  установкам,  советские  ученые  были  вы¬
нуждены  замалчивать  отдельные  события  и  факты  и  нередко  давать  только  выгодную  для
политических  лидеров  СССР  и  строго  дозированную  информацию1.  Общественность  знала  о
существовании  секретных  служб,  однако  точных  сведений  о  целях,  задачах  и  методах  работы
органов  госбезопасности  из  открытых  источников  никто  почерпнуть  не  мог.  Завеса  тайны
окутывала  почти  все,  что  напоминало  о  КГБ  или  было  с  ним  связано.  Более  того,  фактически
не  было  ни  одного  открытого  законодательного  акта,  из  которого  можно  было  бы  узнать  о
том,  что  собой  представляют  советские  органы  госбезопасности  и  какова  их  структура.
 Историей  КГБ  на  протяжении  многих  лет  занимались  в  первую  очередь  исследователи-
чекисты.  Научные  изыскания  историков  из  системы  органов  госбезопасности  концентри¬
ровались  в  основном  в  Высшей  школе  КГБ  СССР  им.  Ф.Э.  Дзержинского.  Однако  ис¬
следователи  из  Высшей  школы,  а  затем  из  Академии  МБ-ФСК-ФСБ  России  вынуждены  были
в  течение  многих  лет  разрабатывать  историю  своего  ведомства  лишь  в  учебном  или  опера¬
тивно-служебном  аспектах,  сосредоточивая  внимание  в  большей  степени  на  историко-правовых
проблемах  деятельности  советских  спецслужб.  Почти  все  исследования  носили  юридический
характер  и  печатались  под  грифами  "секретно"  или  "совершенно  секретно".  Попытки  осмыс¬
лить  послевоенную  историю  МГБ-КГБ  предпринимались  фрагментарно  лишь  отдельными
авторами  и  только  в  учебных  целях.  Это  выразилось,  в  частности,  в  создании  фундаментального
учебника  по  истории  органов  безопасности  Советского  государства,  изданного  в  1977  г.,  а
также  в  разработке  многочисленных  методических  пособий  и  курсов  лекций.
 Строгая  секретность  данной  литературы  объяснялась  тем,  что  почти  все  материалы  о
деятельности  КГБ  в  1950-1960-е  гг.  оставались  в  то  время  оперативными,  часто  использовались
 Пожаров  Алексей  Иванович,  кандидат  юридических  наук,  преподаватель  кафедры  истории  Отечества
Академии  ФСБ  РФ.
 141

в  практической  работе,  а  факты  были  настолько  свежи,  что  не  успевали  стать  достоянием
историков.  Именно  поэтому  исторический  анализ  послевоенных  событий,  связанных  с
деятельностью  советских  спецслужб,  подвергался  жесткой  цензуре  и  лишь  изредка  находил
свое  отражение  в  выступлениях  партийно-государственных  руководителей.
 Однако  в  период  ’’хрущевской  оттепели”  связи  органов  госбезопасности  с  общественностью
заметно  расширились.  Проводились  многочисленные  встречи  чекистов  с  трудовыми  кол¬
лективами  и  партийными  организациями.  Во  второй  половине  1950-х  гг.  в  печати  стало
появляться  все  больше  информации  о  тех  или  иных  мероприятиях  на  Лубянке,  о  результатах
работы  КГБ  по  линии  контрразведки.  Особый  интерес  вызывали  публикации  о  задержании
шпионов  и  некоторые  подробности  процессуальных  действий  в  отношении  иностранцев.
Настоящей  сенсацией  стали  статьи  о  разоблачении  агентов  западных  спецслужб  из  числа
советских  граждан2.  Такие  публикации  в  средствах  массовой  информации  формировали  новый
общественно-политический  климат  и  в  какой-то  мере  готовили  почву  для  будущих  научных
исследований  в  области  истории  советской  разведки  и  контрразведки.
 18  мая  1959  г.  в  газете  "Правда”  впервые  был  опубликован  материал  о  Всесоюзном
совещании  руководящих  работников  органов  государственной  безопасности.  Сообщение  о
строго  засекреченном  форуме  в  КГБ  вызвало  большой  интерес  в  обществе.  Даже  зарубежные
корреспонденты  в  этой  связи  попытались  получить  официальную  информацию  у  председателя
КГБ  А.Н.  Шелепина,  но  тот,  сославшись  на  большую  занятость  и  "учитывая  совершенно
неприемлемый  характер  вопросов"  западных  журналистов,  счел  нецелесообразным  удовлет¬
ворить  их  просьбу.
 В  целом  же  появление  некоторых  признаков  гласности  в  работе  КГБ  в  большой  степени
носило  пропагандистский  характер  и  по  своей  сути  преследовало  цель  поднять  авторитет
органов  госбезопасности  в  глазах  общественности  после  громких  разоблачений  их  репрес¬
сивной  деятельности  и  дискредитации  бывшего  руководства  МГБ-МВД.
 В  то  же  время  создавались  и  более  обстоятельные  работы  по  истории  органов  госу¬
дарственной  безопасности.  Они  касались  периодов  Октябрьской  революции,  Гражданской  и
Великой  Отечественной  войн,  а  также  рассматривали  борьбу  органов  ВЧК-КГБ  со  спец¬
службами  иностранных  государств  и  зарубежными  эмигрантскими  организациями3.  Из  научных
исследований  послевоенной  истории  органов  госбезопасности  можно  выделить  лишь
немногочисленные  работы,  которые  давали  обобщенное  представление  об  организации  и
работе  КГБ  в  хрущевское  десятилетие.  В  этой  связи  необходимо  прежде  всего  отметить
кандидатскую  диссертацию  генерал-майора  в  запасе,  бывшего  заместителя  начальника  уп¬
равления  КГБ  СССР  по  линии  контрразведки  В.Н.  Удилова4,  который  позже  стал  автором
небезынтересных  воспоминаний  о  своей  продолжительной  работе  в  контрразведывательных
органах  Советского  Союза5.  Впервые  общественность  узнала  о  конкретных  фактах  из  истории
советской  контрразведки,  в  открытой  печати  появились  имена  разоблаченных  агентов-
нелегалов,  были  опубликованы  некоторые  сведения  о  средствах  и  методах  работы  нашей
контрразведки.  В.Н.  Удилов  проанализировал  и  некоторые  аспекты  деятельности  иностранных
спецслужб  в  борьбе  с  КГБ.  В  частности,  он  привел  примеры  активного  использования  аме¬
риканской  разведкой  агентов  из  числа  граждан  социалистических  стран  на  территории
Советского  Союза.  Так,  например,  в  конце  1950-х  гг.  в  Москве  была  разоблачена  гражданка
ГДР  Кети  Корб,  переводчица  Совета  экономической  взаимопомощи,  которая  передавала  копии
секретных  материалов  сотрудникам  американской  разведки.  При  участии  органов  госбе¬
зопасности  ГДР  агент  ЦРУ  была  арестована.
 В  более  раскованной,  публицистической  и  в  то  же  время  тенденциозной  форме  события
рассматриваемого  периода  часто  подвергались  анализу  зарубежными  исследователями.  О  них
писали  и  перебежчики  из  Советского  Союза.  Однако  работы  западных  авторов  оставались
недоступными  советскому  читателю  и  были  известны  лишь  узкому  кругу  специалистов.
 Труды  по  истории  советских  органов  госбезопасности,  вышедшие  на  Западе  в  1950-
1980-е  гг.,  страдают  субъективизмом,  во  многом  отрывочны  и  в  значительной  степени
идеологизированы  (особенно  это  касается  оценок  и  выводов).  Сообщаемые  в  них  факты
требуют  весьма  критического  отношения  и  проверки  по  архивным  документам6.
 При  оценке  достоверности  некоторых  материалов  зарубежных  авторов  и  особенно  пере¬
бежчиков  возникают  серьезные  трудности.  Однако  такие  работы  представляют  интерес  для
историка  с  точки  зрения  интерпретации  исторических  фактов,  оценки  личного  участия  авторов
в  описываемых  событиях.  В  качестве  примера  можно  привести  данные  о  работе  негласных
отделов  КГБ  за  рубежом  по  физическому  устранению  важных  политических  противников
советского  государства.  Особый  случай  в  цепи  политических  убийств  занимает  дело  Н.Е.  Хох¬
лова,  которому  было  поручено  ликвидировать  в  Западной  Германии  Г.С.  Околовича,  лидера
 142

Народно-трудового  союза7.  Белоэмигрантский  костяк  НТС  на  протяжении  многих  лет  тесно
сотрудничал  с  западными  спецслужбами  и  вел  активную  борьбу  с  коммунистическим  режимом.
В  ответ  Президиум  ЦК  КПСС  отдал  приказ  об  уничтожении  руководителей  НТС.  Однако
капитан  советской  разведки  Хохлов  в  феврале  1954  г.  прибыл  прямо  на  квартиру  к  Околовичу
во  Франкфурте-на-Майне  и  заявил:  "Георгий  Сергеевич,  я,  Хохлов  Николай  Евгеньевич,
сотрудник  органов  госбезопасности  СССР,  прибыл  из  Москвы.  Центральный  комитет
Коммунистической  партии  Советского  Союза  приказал  вас  ликвидировать.  Убийство  поручено
моей  группе".  Далее  Хохлов  продемонстрировал  свое  оружие  -  пистолет  с  электрическим
спуском  и  глушителем,  которые  были  закамуфлированы  в  пачке  сигарет8.  Позже  в  беседе  с
представителями  ЦРУ  и  на  сенсационной  пресс-конференции  с  участием  западных  журналистов
Хохлов  мотивировал  свое  поведение  тем,  что  на  него  произвели  сильное  впечатление  статьи
лидеров  НТС,  с  которыми  он  знакомился  в  процессе  подготовки  к  покушению.
 Измена  Хохлова  не  стала  исключением  в  рядах  советских  органов  госбезопасности9.  В  ав¬
густе  1961  г.  Богдан  Сташинский  явился  с  повинной  к  западногерманским  властям  и  сознался  в
убийстве  видных  деятелей  украинской  эмиграции,  в  годы  Великой  Отечественной  войны
сотрудничавших  с  фашистами,  а  в  послевоенный  период  возглавивших  деятельность  бандфор¬
мирований  на  Западной  Украине.  По  словам  перебежчика,  Лев  Ребет  (в  октябре  1957  г.)  и
Степан  Бандера  (в  октябре  1959  г.)  были  ликвидированы  по  заданию  Президиума  ЦК  КПСС10.
Безусловно,  такие  провалы  в  деятельности  КГБ  способствовали  созданию  в  западном
общественном  мнении  кровавого  образа  КГБ-монстра.
 Одновременно  на  Западе  появлялись  и  довольно  обстоятельные  исследования  по  истории
спецслужб,  в  том  числе  и  по  истории  ВЧК-КГБ.  Немецкий  исследователь  Макс  Гунценхойзер  в
своей  книге  "История  секретной  разведывательной  службы  (шпионаж,  диверсии  и  контр¬
разведка"),  вышедшей  на  немецком  языке  в  1968  г.  в  издательстве  мировой  военной  литературы
в  г.  Штутгарте  (ФРГ),  проанализировал  почти  всю  открытую  на  то  время  литературу  о
деятельности  органов  разведки  и  контрразведки  различных  стран  мира1.1.  Директор  библиотеки
современной  истории  Юрген  Ровер  (Гунценхойзер  был  сотрудником  этой  библиотеки)  в
предисловии  к  работе  выразил  обоснованную  надежду,  что  книга  "будет  служить  нужным
вспомогательным  средством  как  для  исторического  исследования,  так  и  для  публицистики"12.
 Несмотря  на  то,  что  это  исследование  было  издано  более  30  лет  назад,  оно  до  сих  пор
остается  полезным  пособием  для  изучения  истории  спецслужб  XX  в.  По  существу,  книга
Гунценхойзера  является  первой  специальной  библиографией  по  теме  "Разведка  и  контр¬
разведка",  в  которую  включено  около  4  000  (!)  наименований  изданий  по  данной  тематике.
В  ней  даны  аннотации  не  только  на  труды  западных  историков,  изучающих  деятельность
органов  госбезопасности  СССР,  но  и  на  немногочисленные  работы,  опубликованные  в
Советском  Союзе  в  виде  статей  и  отдельных  изданий  по  истории  МГБ-КГБ  в  послевоенные
десятилетия.
 На  рубеже  1980-1990-х  гг.  историография  советской  разведки  и  контрразведки  получила
мощный  импульс:  растущий  поток  публикаций  открыл  новый  этап  в  осмыслении  прошлого.
Достоянием  ученых  стали  ранее  засекреченные  архивные  документы,  касающиеся  деятель¬
ности  органов  госбезопасности,  правоохранительных  и  партийно-государственных  структур  в
целом.  В  этой  связи  необходимо  отметить  опубликованные  документы  МВД-КГБ,  полные
стенограммы  заседаний  партийных  съездов  и  пленумов  ЦК  КПСС,  на  которых  решались
важнейшие  вопросы  государственного  строительства,  в  том  числе  и  относящиеся  к  ком¬
петенции  органов  госбезопасности13.
 Особый  интерес  для  ученых  представляют  новые  рассекреченные  документы  из  архивов
Старой  площади  и  Лубянки,  которые  в  последние  годы  вводятся  в  оборот  и  в  некоторой
степени  меняют  устоявшиеся  оценки  тех  или  иных  событий  в  послевоенной  истории  советской
разведки  и  контрразведки14.  Публикация  ранее  недоступных  даже  специалистам-историкам
документов  из  партийных  и  чекистских  архивов,  начавшаяся  в  годы  перестройки,  еще  активнее
развернувшаяся  после  августа  1991  г.,  безусловно,  способствует  пониманию  подлинной  роли  и
реального  места  органов  госбезопасности  в  жизни  советского  общества.
 В  1999  г.  вышел  в  свет  интереснейший  сборник  документов  об  одной  из  самых  неодно¬
значных  фигур  сталинского  коммунистического  руководства  -  Л.П.  Берии15.  Достоинство  этой
книги  не  только  в  том,  что  в  ней  собраны  опубликованные  ранее  в  различных  исторических
изданиях  ("Известия  ЦК  КПСС",  "Источник",  "Исторический  архив")  документы,  харак¬
теризующие  личность  "маршала  с  Лубянки",  но  и  вводятся  в  научный  оборот  новые  архивные
источники.  В  журнале  "Исторический  архив"  впервые  были  опубликованы  приказы  и  при¬
казания  министра  внутренних  дел  Л.П.  Берия,  изданные  весной  1953  г.  под  грифом  "совершенно
секретно"16.
 143

Расширение  документальной  основы  истории  спецслужб  отразилось  на  содержании  и
формах  научного  сотрудничества,  получивших  развитие  в  последние  годы.  С  участием  органов
МБ-ФСК-ФСБ  России  были  проведены  конференции  и  "круглые  столы"  по  вопросам  работы
структур  безопасности  в  прошлом,  настоящем  и  будущем.  По  их  итогам  опубликованы  мате¬
риалы,  дающие  достаточно  полное  представление  о  работе  правоохранительных  органов  в
системе  обеспечения  безопасности  государства  не  только  в  прошлом,  но  и  на  современном
этапе17.
 Например,  в  "Белой  книге  российских  спецслужб",  вышедшей  двумя  изданиями  в  1995  и
1996  гг.,  впервые  собрана  информация  о  проблемах  и  достижениях  российских  государственных
органов  специального  назначения.  Работа  содержит  материалы  выступлений  на  конференции
ученых  и  практиков  из  ФСБ,  МВД,  службы  налоговой  полиции,  Государственного  таможенного
комитета  и  других  специализированных  учреждений.  В  этой  коллективной  монографии  ана¬
лизируется  роль  специальных  служб  современной  России  в  становлении  нового  демократи¬
ческого  государства,  рассматриваются  изменения  в  российском  законодательстве,  касающиеся
компетенции  силовых  структур  в  использовании  специальных  сил  и  средств.  Издание  содержит
и  материалы  по  истории  КГБ.
 В  декабре  1997  г.  руководство  Центра  общественных  связей  и  Академия  ФСБ  России
впервые  провели  международную  конференцию  по  исторической  тематике.  Наряду  с  предста¬
вителями  российских  спецслужб  (ФСБ,  СВР,  ФПС)  в  ней  участвовали  историки  общеака¬
демических  вузов  России,  гости  из  стран  СНГ.  Исторические  чтения  на  Лубянке  стали
традицией.  Через  год  конференц-зал  центрального  клуба  ФСБ  вновь  принимал  всех  инте¬
ресующихся  историей  отечественных  органов  безопасности.  Наиболее  интересные  выступ¬
ления  были  опубликованы  в  двух  выпусках  изданного  по  итогам  конференций  сборника18.
 С  середины  1990-х  гг.  были  предприняты  первые  попытки  открытых  публикаций  ученых-
чекистов,  посвященных  истории  МГБ-КГБ19,  а  также  анализирующих  отдельные  направления
в  послевоенной  деятельности  советских  органов  госбезопасности20.
 Некоторые  исследования  появляются  и  в  регионах21.
 История  органов  государственной  безопасности  в  1953-1964  гг.  затрагивается  также  в
научной  литературе  по  вопросам  политической  стратегии  КПСС.  Историки,  анализирующие
динамику  политических  процессов  в  Советском  Союзе,  закономерно  касались  взаимоот¬
ношений  партии  и  органов  КГБ,  поскольку  в  последних  лидеры  КПСС  видели  "вооруженный
отряд  партии"22.  Многие  аспекты  данной  темы  освещены  в  мемуарах  и  интервью  бывших
государственных  и  партийных  деятелей  Советского  Союза,  опубликованных  в  последние
годы23.  О  работе  КГБ  в  1950-1960-е  гг.  упоминают  и  политические  лидеры  западных  стран,
которые  находились  у  власти  во  времена  "холодной  войны"  (Д.  Эйзенхауэр,  Д.  Кеннеди,
В.  Брандт),  а  также  бывшие  руководители  и  сотрудники  спецорганов,  как  социалистического,
так  и  капиталистического  лагеря  (Л.В.  Шебаршин,  Ф.Д.  Бобков,  В.И.  Алидин,  М.  Вольф,
Р.  Гелен,  А.  Даллес,  Р.  Клайн,  Г.  Рэнсом)24.
 Отметим,  что  в  этих  воспоминаниях  заметно  стремление  приукрасить  свою  биографию,  а
иногда  полностью  затемнить  отдельные  эпизоды  своей  работы.  Нередко  генералы  пытаются
приписать  себе  заслуги  своих  подчиненных25.  Книги  руководителей  спецслужб  Запада  интерес¬
ны  прежде  всего  оценками  деятельности  КГБ  теми,  против  кого  эта  деятельность  была
направлена.
 С  исчезновением  идеологической  цензуры  особо  ценными  трудами  по  истории  МГБ-КГБ  и
вместе  с  тем  историческими  источниками,  на  мой  взгляд,  могут  стать  опубликованные  в
последние  годы  воспоминания  сотрудников  органов  госбезопасности  СССР.  Многие  годы
ветераны  разведки  и  контрразведки  были  немногословны  и  только  в  1990-е  гг.  стали  более
охотно  делиться  информацией26.  Иногда  такие  воспоминания  выходят  в  форме  записей  бесед  с
ветеранами  КГБ,  непосредственными  свидетелями  и  участниками  событий27.  Порой  в  такой
мемуарной  литературе  можно  найти  объяснение  многим  загадочным  фактам,  десятилетиями
покрытым  завесой  тайны.
 Отдельного  рассмотрения  заслуживает  историография  внешней  разведки  Советского
Союза.  Противоречивость  оценок  деятельности  Первого  главного  управления  КГБ  (внешнепо¬
литическая  разведка)  и  Главного  разведывательного  управления  Генерального  штаба  (военная
разведка)  заключается  в  том,  что  о  достижениях  советских  разведчиков  можно  судить  лишь  по
их  провалам.  Специфика  предмета  исследования  еще  многие  десятилетия  не  позволит  ученым
воспользоваться  архивами  СВР  и  ГРУ.  Полновесные  и  объективные  выводы  об  успехах  раз¬
ведки  в  этот  период  еще  предстоит  сделать.  Все  прекрасно  знают  о  достижениях  людей,
ставших  легендами  советской  разведки  -  Кима  Филби,  Джорджа  Блейка,  Конона  Молодого,
Рудольфа  Абеля.  Результаты  их  работы  свидетельствуют  о  высоком  профессионализме  со¬
 144

трудников  спецслужб  Советского  Союза.  Воспоминания  советских  агентов,  действовавших  за
рубежом,  позволяют  приоткрыть  завесу  тайны  над  крупнейшими  разведоперациями  середины
XX  в.,  вводят  читателя  в  духовный  мир  разведчика,  дают  представление  о  мотивах  его  действий,
нормах  поведения28.
 Книги-воспоминания  ветеранов  Первого  главного  управления,  как  правило,  написаны  на
основе  обширной  информации,  которой  в  свое  время  располагали  бывшие  руководители  раз¬
ведки  СССР  различных  рангов.  В  них  использованы  весьма  интересные  записи  из  авторских  ар¬
хивов29.  Однако  источники  такого  рода  часто  грешат  субъективизмом  и  искажением  фактов.
Основное  внимание  в  них  уделяется  тем  событиям,  в  которых  авторы  принимали  непосредст¬
венное  участие.  Порой  в  печати  можно  найти  и  официальные  опровержения  представителей
Службы  внешней  разведки  России  на  те  или  иные  сенсационные  сообщения  бывших
разведчиков^  .
 Большие  надежды  исследователи  возлагали  на  6-томное  художественно-документальное
издание  о  деятельности  советской  разведки  в  послевоенный  период  "Очерки  истории
российской  внешней  разведки".  Первые  четыре  тома  под  редакцией  Е.М.  Примакова  и
В.И.  Трубникова  вышли  в  1995-1999  гг.31  Эпоху  "холодной  войны"  планируется  осветить  в
пятом  томе  данного  исследования32.  Но  вышедшие  книги  "Очерков..."  не  вполне  оправдали
ожидания  историков:  недостаток  издания  -  слабый  научно-справочный  аппарат.
 В  последнее  время  и  на  Западе  появляются  работы,  авторы  которых  стремятся  по-новому
взглянуть  на  историю  советских  спецслужб.  Эпохальным  трудом  в  этом  отношении  является
энциклопедическая  двухтомная  история  разведки,  написанная  известным  специалистом  по
истории  спецслужб,  автором  более  30  капитальных  трудов  о  разведках  разных  стран  Роже
Фал  иго  и  Реми  Коффер33.  В  книге  анализируется  и  история  советской  разведки.  Учитывая
энциклопедические  познания  Фалиго  в  сфере  шпионских  реалий,  его  оценка  достижений  и
неудач  СССР  на  разведывательном  поприще  небезынтересна.  По  мнению  французского
историка,  КГБ  оказался  на  высоте  в  период  карибского  кризиса,  когда  руководство  советской
разведки  точно  спрогнозировало  решения  американских  политиков  и  сделало  верные  выводы,
благодаря  которым  удалось  избежать  термоядерной  войны.  Что  касается  стратегических
ошибок  КГБ,  то  одной  из  наиболее  серьезных  из  них,  по  мнению  Фалиго,  была  неверная  оценка
обстановки  в  Китае  в  конце  1950-х  гг.  Последствия  просчетов  известны:  Китай  надолго  вышел
из  сферы  влияния  Советского  Союза34.
 Однако  и  такие  фундаментальные  труды  грешат  фактическими  неточностями  и  искажения¬
ми,  столь  свойственными  западной  литературе.  Так,  Р.  Фалиго  и  Р.  Коффер  перепутали  ини¬
циалы  руководителя  ГРУ  (вместо  И.А.  Серов  -  И.И.  Серов)  (т.  2,  ч.  1,  с.  11).  Кроме  того,  они
утверждают,  что  генерал  Серов  умер  в  1962  г.  Данные  о  Серове  -  характерный  пример  того,
как  недостоверные  сведения,  кочуя  из  одной  зарубежной  книги  в  другую,  обрастают  фантас¬
тическими  подробностями.  По  мнению  Дж.  Шектера  и  П.  Дерябина,  Серов  "запил  и,  судя  по
сообщениям,  покончил  жизнь  самоубийством,  застрелившись  в  одном  из  арбатских  переулков
после  того,  как  его  исключили  из  Коммунистической  партии  в  1965  г.  вслед  за  смещением  с
поста  Хрущева"35.  А  вот  версия  К.  Эндрю  и  О.  Гордиевского:  "После  разоблачения  Пеньковс¬
кого  в  опале  оказался  его  собутыльник  (!!!  -  Л.П.)  генерал  Серов,  бывший  председатель  КГБ.
После  того,  как  Пеньковский  был  арестован,  Серова  сняли  с  должности  начальника  ГРУ.
Вскоре,  после  тяжелого  запоя,  он  застрелился  в  одном  из  арбатских  дворов.  Единственным
сообщением  о  его  смерти  была  небольшая  заметка,  подписанная  анонимной  группой  бывших
товарищей"36.  На  самом  деле  первый  председатель  КГБ  умер  в  1990  г.,  будучи  на  пенсии37.
 Говоря  о  западной  историографии  советских  спецслужб,  нельзя  не  упомянуть  новую  работу
ведущего  специалиста  библиотеки  Конгресса  США  по  истории  СССР  Эми  Найт.  Про¬
анализировав  большой  массив  документов  из  бывших  секретных  архивов  СССР,  Найт
предприняла  попытку  написать  полномасштабную  биографию  одного  из  самых  заметных
деятелей  сталинского  окружения  Л.П.  Берии38.  Раскрывая  причины  политического  взлета
Берии,  феномен  его  восхождения  к  вершинам  власти,  автор  прослеживает  роль  и  место  органов
госбезопасности  в  политической  системе  Советского  государства.  Найт  аргументированно
доказывает,  что  Берия,  являясь  одним  из  организаторов  массового  террора  в  стране,  после
смерти  Сталина  стал  реформатором.  Подобная  точка  зрения  в  последнее  время  характерна  и
для  некоторых  отечественных  исследований.  Это  не  первая  работа  Найт,  в  которой  она
касается  истории  органов  госбезопасности  Советского  Союза39.
 В  1990-х  гг.  зарубежные  исследователи  получили  возможность  существенно  расширить  свои
представления  о  спецслужбах  России  благодаря  измене  бывшего  архивариуса  Первого  главного
управления  КГБ  Василия  Митрохина.  В  1992  г.  он  бежал  на  Запад,  прихватив  с  собою  собст¬
венноручные  копии  нескольких  тысяч  архивных  документов.  Выяснилось,  что  Митрохин  почти
 145

ежедневно  уносил  домой  со  службы  спешно  переписанные  обрывки  секретных  бумаг,  прохо¬
дивших  через  его  руки.  Таким  образом  он  накопил  тома  бесценных  данных  о  работе  советской
разведсети  с  момента  ее  создания.  По  мнению  специалистов,  изданная  в  Великобритании
объемом  в  1000  страниц  книга  перебежчика  стала  настоящим  прорывом  в  историографии
советской  разведки  и  контрразведки40.  Откровения  "летописца"  не  только  проливают  свет  на
многие  мероприятия  КГБ,  но  и  позволяют  заглянуть  в  святая  святых  любой  спецслужбы  -  в
сведения  об  агентурном  аппарате.  Появление  книги  сопровождалось  разоблачениями  бывшей  и
нынешней  российской  агентурной  сети  на  Западе:  только  в  Германии  "архивы  Митрохина"  дали
материал  по  меньшей  мере  для  пятидесяти  расследований;  десятки  важнейших,  в  том  числе  и
замороженных  ранее  дел  вновь  "закрутились"  в  Соединенных  Штатах41.
 Возвращаясь  к  отечественным  публикациям  последних  лет,  отмечу,  что  немаловажное
значение  для  формирования  адекватного  представления  о  деятельности  органов  гос¬
безопасности  имеют  издания  научно-популярного  и  справочного  характера.  В  апреле  1999  г.  в
клубе  ФСБ  торжественно  прошла  презентация  книги-альбома  "Лубянка,  2"42.  В  коллективной
работе  профессиональных  чекистов  из  Управления  регистраций  и  архивных  фондов  и  Центра
общественных  связей  ФСБ  России  прослеживается  история  старинного  московского  квартала,
адрес  которого  в  течение  десятилетий  ассоциируется  с  одной  из  самых  мощных  спецслужб
мира.  В  центре  повествования  -  история  отечественной  контрразведки.  В  книгу  вошли
специально  написанные  очерки,  а  также  документы  архивов  и  иллюстративные  материалы,
значительная  часть  которых  опубликована  впервые.  В  разделе  о  послевоенной  истории
советских  органов  госбезопасности  рассказывается  о  наиболее  известных  операциях  МГБ-
КГБ,  об  оперативных  играх  нашей  контрразведки  с  ведущими  разведками  стран  Запада,
позволивших  разоблачить  крупных  агентов  западных  спецслужб.
 Определенную  лепту  в  разработку  исторической  проблематики  вносят  и  периодические
издания.  С  1992  г.  под  эгидой  Центра  общественных  связей  МБ  РФ  (ныне  ЦОС  ФСБ  России)
издавался  публицистический  историко-художественный  журнал  "Служба  безопасности".  В  нем
публиковались  документальные  материалы,  статьи,  воспоминания,  касающиеся  работы
спецслужб  России  и  других  стран  мира.  Значительное  место  в  этом  издании  уделялось  истории
разведки  и  контрразведки43.  К  большому  сожалению,  журнал  из-за  финансовых  трудностей  в
начале  1999  г.  прекратил  свое  существование.
 Публикации  по  истории  МГБ-КГБ  можно  найти  на  страницах  международной  независимой
газеты  "Новости  разведки  и  контрразведки",  "Независимого  военного  обозрения"  (приложения
к  "Независимой  газете")  и  других  периодических  изданий.
 В  целом  следует  отметить,  что  использование  данных  публицистической  и  беллетристи¬
ческой  литературы  в  научном  плане,  как  и  произведений  бывших  диссидентов,  которые  в
прошлом  сами  были  объектом  преследований  со  стороны  органов  госбезопасности  по
политическим  мотивам44,  должно  быть  критическим.  В  таких  публикациях,  как  правило,  весьма
слаба  источниковая  база,  над  авторами  в  значительной  степени  довлеет  сиюминутная
конъюнктура,  а  сильный  и  вполне  понятный  эмоциональный  накал  ограничивает  возможность
непредвзятого  подхода.  В  начале  1990-х  гг.,  когда  была  предпринята  мощная  атака  на  КГБ,
стало  модным  связывать  все  беды  государства  с  деятельностью  его  спецслужб.  Многие
публицисты,  писатели,  журналисты  стремились  представить  КГБ  институтом,  единственным
назначением  которого  были  репрессии  и  подавление  инакомыслия.  Например,  уже  из  ог¬
лавления  книги  Е.  Альбац  "Мина  замедленного  действия:  политический  портрет  КГБ"  можно
уловить  предвзятый  и  тенденциозный  характер  ее  содержания.  Вот  некоторые  подзаголовки
этой  работы:  "Побудительная  сила  страха",  "Стукачи",  "Палачи  и  жертвы",  "Отрицательная
селекция"  и  т.д.45  Безусловно,  история  КГБ  изобилует  трагическими  страницами,  однако
использовать  только  черные  краски,  описывая  ее,  значит  заведомо  упрощать  и  уже  на  новый
лад  искажать  историческую  правду.
 Таким  образом,  послевоенная  история  советской  спецслужбы  разработана  в  историографии
менее  всего.  Небольшие  сроки  давности  событий  затрудняют  работу  исследователей  в  этом
направлении.  Представляются  очень  важными  в  этом  плане  научные  изыскания  историков-
чекистов,  знающих  изнутри  особенности  работы  своей  спецслужбы,  характер  ее  деятельности  и
самое  главное  -  владеющих  нужной  информацией.
 Примечания
 1 	См.:  Пойманы  с  поличным  (сборник  фактов  о  шпионаже  и  других  подрывных  действиях  США  против
СССР).  М.,  1960;  Ц  в  и  г  у  н  С.К.  Тайный  фронт  (о  подрывной  деятельности  империализма  против  СССР  и
бдительности  советских  людей).  М.,  1973;  Я  к  о  в  л  е  в  Н.Н.  ЦРУ  против  СССР.  М.,  1979.
 146

2 	О  подрывной  деятельности  США  против  Советского  Союза  (пресс-конференция  советских  и
иностранных  корреспондентов  в  московском  Центральном  доме  журналиста)  //  Правда.  1957.  7  февраля;
Всесоюзное  совещание  руководящих  работников  органов  государственной  безопасности  //  Правда.  1959.
18  мая;  Приговор  приведен  в  исполнение  //  Правда.  1963.  17  мая.
 3 	Из  истории  Всероссийской  чрезвычайной  комиссии  (1917-1921  гг.)  (сборник  документов)  /  Под  ред.
Г.А.  Белова,  А.Н.  Куренкова,  А.И.  Логиновой  и  др.  М.,  1958;  Красная  книга  ВЧК  /  Под  ред.
А.С.  Велидова.  В  2  т.  М.,  1989.
 4 	У  д  и  л  о  в  В.Н.  Борьба  СССР  с  подрывной  деятельностью  империалистических  разведок  в
послевоенный  период  (1945-1971  годы).  Дис.  ...  канд.  ист.  наук.  М.,  1972.
 5Е  го  же.  Записки  контрразведчика.  Взгляд  изнутри.  М.,  1994;  его  же.  Назад  к  истине.
М.,  1998.
 6В  а  г  г  о  n  J.  KGB.  The  secret  work  of  soviet  secret  agents.  New  York,  1976;  ChochlowN.  Recht  auf
Gewissen.  Stuttgart:  Deutsche  Verlaganstalt.  1960;  D  a  I  1  i  n  D.  Die  Sowjetspionage.  Köln:  Verlag  für  Politik  und
Wirtschaft.  1956;  LewytzkyjB.  Die  rote  Ingusition.  Die  Geschichte  der  sowjetischen  Sichercheitsdienste.
Frankfurt-am-Main:  Societäts-Verlag.  1967;  idem.  Vom  Roten  Terror  zur  sozialistischen  Gesetzlichkeit.  Der
sowjetische  Sichercheitsdienst.  München:  Nymphenburger  Verlagshandlung.  1961;  L  u  c  a  s  N.  Die  Sowjetspionage.
Wien  und  München:  ohne  Verlag.  1965;  ScharndorfW.  Die  Geschichte  der  KPDSU.  München:  Gunter  Olzog
Verlag.  1961;  Э  h  д  p  ю  К.,  Г  орд  невский  О.  КГБ.  История  внешнеполитических  операций  от  Ленина
до  Горбачева.  М.;  1992.
 7 	Околович  Георгий  Сергеевич,  1901  г.  рождения,  русский,  белоэмигрант,  уроженец  г.  Елгавы  (Латвия).
По  окончании  Второй  мировой  войны  занял  пост  председателя  "Исполнительного  бюро"  НТС  и
руководителя  оперативного  сектора  по  подготовке  и  заброске  агентуры  в  Советский  Союз.  В  1958  г.
возглавил  управление  заграничных  организаций  НТС.
 8 	См.  подробнее:  Хохлов  Н.Е.  Право  на  совесть.  Frankfurt-am-Mein,  1957.  С.  57-114.
 9 	Только  в  1954  г.  на  сторону  западных  спецслужб  перешли:  в  Токио  -  Юрий  Растворов,  в  Вене  -  Петр
Дерябин,  в  Канберре  -  Владимир  и  Евдокия  Петровы  (Andrew  С.,  MitrokhinV.  The  Mitrokhin
Archive.  The  KGB  in  Europe  and  West.  London,  1999.  P.  478).
 10 	Г  e  л  e  h  P.  Война  разведок.  Тайные  операции  спецслужб  Германии.  1942-1971.  Пер.  с  нем.  М.,  1999.
С.  296-299;  Санников  Г.  Как  убивали  Степана  Бандеру  //  Аргументы  и  факты.  2000.  №  45.
 11Gunzenhäuser  М.  Geschichte  des  geheimen  Nachrichtendienstes.  Frankfurt-am-Main:  Bernard  Graefe,
Verlag  für  Wehrwesen.  1968.
 12 	Ibid.  S.  3.
 13 	См.:  Дело  Берия.  Пленум  ЦК  КПСС  -  2-7  июля  1953  года  (стенографический  отчет)  //  Известия  ЦК
КПСС.  1991.  №  1,  №  2;  X  р  у  щ  е  в  Н.С.  О  культуре  личности  и  его  последствиях  (доклад  XX  съезду  КПСС
25  февраля  1956  г.)  //  Известия  ЦК  КПСС.  1989.  №  3;  Русская  православная  церковь  в  советское  время
(1917-1991  гг.)  Материалы  и  документы  по  истории  отношений  между  государством  и  церковью  /  Сост.
Г.  Штриккер.  В  2  кн.  М.,  1995.
 14 	Берия:  конец  карьеры  /  Сост.  и  общ.  ред.  В.Ф.  Некрасова.  М.,  1991;  Кокурин  А.И.,  Пожа¬
ров  А.И.  "Новый  курс"  Л.П.  Берии  //  Исторический  архив.  1996.  №  4;  Старков  Б.  Сто  дней
"Лубянского  маршала"  //  Источник.  1993.  №  4;  Лубянка.  ВЧК-КГБ.  1917-1960  /  Сост.  А.И.  Кокурин,
Н.В.  Петров.  М.,  1997;  Лаврентий  Берия:  через  2-3  года  я  крепко  исправлюсь...  //  Источник.  1994.  №4.
 15 	Лаврентий  Берия.  1953.  Стенограмма  июльского  пленума  ЦК  КПСС  и  другие  документы.  М.,  1999.
 16 	Кокурин  А.И.,  Пожаров  А.И.  Указ.  соч.  С.  132-164.
 17 	См.:  КГБ:  вчера,  сегодня,  завтра:  III  междунар.  конф.,  1-3  октября  1993  г.:  Докл.  и  дискуссии.  М.,  1994;
Белая  книга  российских  спецслужб.  М.,  1995.
 18 	Исторические  чтения  на  Лубянке.  1997  год.  Российские  спецслужбы:  история  и  современность.  М.;
Великий  Новгород,  1999;  Исторические  чтения  на  Лубянке.  1998  год.  Российские  спецслужбы  на  переломе
эпох:  конец  XIX  века  -  1922  год.  М.;  Великий  Новгород,  1999.
 19 	К  о  р  о  в  и  н  В.В.  История  отечественных  органов  безопасности.  Учебное  пособие.  М.,  1998.
 20 	Боярский  В.И.,  Борискин  В.И.,  Бурдужук  В.И.  и  др.  На  страже  границ  Отечества.
История  пограничной  службы.  М.,  1998.
 21В  оронцов  С.  А.  Правоохранительные  органы.  Ростов  н/Д,  1998;  Из  истории  спецслужб  Бурятии.
Материалы  науч.  практ.  конф.  Улан-Удэ,  1997;  Седов  В.Ф.,  Степанов  О.Н.  Руководители  Санкт-
Петербургского  управления  безопасности  1918-1996.  СПб.,  1996;  Алексеев  Е.Е.  Признаю  виновным...
Служба  безопасности  республики  Саха  (Якутия).  Исторический  очерк.  М.,  1996;  КГБ  вчера,  сегодня...
Казань,  1997.
 22  См.:  XX  съезд  КПСС  и  его  исторические  реальности.  М.,  1991;  Зубкова  Е.Ю.  Общество  и
реформы.  1945-1964  гг.  М.,  1993;  Власть  и  оппозиция.  Российский  политический  процесс  XX  столетия.  М.,
1995;  П  и  х  о  я  Р.Г.  Советский  Союз:  история  власти.  1945-1991.  М.,  1998;  Козлов  В.А.  Массовые
беспорядки  в  СССР  при  Хрущеве  и  Брежневе.  Новосибирск,  1999.
 147

23  Хрущев  Н.С.  Воспоминания  //  Вопросы  истории.  1992.  №  2-3;  Каганович  Л.М.  Памятные  записки...
М.,  1997;  Чуев  Ф.И.  Сто  сорок  бесед  с  Молотовым.  Из  дневника  Ф.Чуева.  М.,  1991;  его  же.  Так  говорил
Каганович.  Исповедь  сталинского  апостола.  М.,  1992.
 24Шебаршин  Л.В.  Рука  Москвы;  записки  начальника  Советской  разведки.  М.,  1992;  Боб¬
ков  Ф.Д.  КГБ  и  власть.  М.,  1995;  А  л  и  д  и  н  В.И.  Государственная  безопасность  и  время  (1951-1986).  М.,
1997;  В  о  л  ь  ф  М.  Игра  на  чужом  поле.  30  лет  во  главе  разведки  /  Пер.  с  нем.  М.,  1998;  Д  а  л  л  е  с  А.
Искусство  разведки  /  Пер.  с  англ.  М.,  1992;  Г  е  л  е  н  Р.  Война  разведок.  Тайные  операции  спецслужб
Германии.  1942-1971  /  Пер.  с  нем.  М.,  1999;  К  л  а  й  н  Р.  ЦРУ  от  Рузвельта  до  Рейгана  /  Пер.  с  англ.  Нью-
Йорк,  1989.
 25 	Коваленко  Ю.  Шпионы  нужны,  чтобы  избежать  войны.  (О  закулисной  жизни  разведок  "Новым
Известиям"  рассказывает  летописец  спецслужб  Роже  Фалиго)  //  Новые  Известия.  1997.  11  декабря.
 26 	Алидин  В.И.  Указ.  соч.
 27 	Долгополов  Н.  Правда  полковника  Абеля.  Пенза,  1997.
 28 	Я  шел  своим  путем.  Ким  Филби  в  разведке  и  жизни.  М.,  1997;  Блейк  Дж.  Иного  выбора  нет  /  Пер.  с
англ.  М.,  1991.
 29 	См.:  Дроздов  Ю.И.  Вымысел  исключен  (записки  начальника  нелегальной  разведки).  М.,  1996;
Судоплатов  П.А.  Разведка  и  Кремль.  М.,  1997;  его  же.  Спецоперации.  Лубянка  и  Кремль.  1930-
1950-е  годы.  М.,  1997;  Кирпиченко  В.  А.  Из  архива  разведчика.  М.,  1993;  его  же.  Разведка:  лица  и
личности.  М.,  1998;  Л  е  о  н  о  в  Н.С.  Лихолетье.  М.,  1994;  Л  ю  б  и  м  о  в  М.П.  Шпионы,  которых  я  люблю  и
ненавижу.  М.,  1998;  Феклисов  А.  За  океаном  и  на  острове.  М.,  1994;  его  же.  Признание
разведчика.  М.,  1999.
 30 	Л  е  с  к  о  в  С.  Роберт  Оппенгеймер  мог  быть  советским  агентом,  только  если  существовала  никому  не
известная  шпионская  сеть  //  Известия.  1994.  30  апреля.
 31 	См.:  Очерки  истории  российской  внешней  разведки.  В  6  т.  М.,  1995-1999.
 32 	Полинин  М.  У  разведки  прорезалось  перо  //  Куранты.  1994.  6  июля.
 33 	См.:  Фалиго  Р.,  Коффер  Р.  Всемирная  история  разведывательных  служб  /  Пер.  с  фр.  В  2  т.  М.,
1997-1998.
 34 	Коваленко  Ю.  Указ.  соч.
 35 	ШектерД.,  Дерябин  П.  Шпион,  который  спас  мир.  Т.  2.  М.,  1993.  С.  191.
 36 	Э  ндрюК.,  Г  ордие  вскийО.  Указ.  соч.  С.  481.
 37 	О  И.А.  Серове  см.  подробнее:  История  службы  в  лицах  и  биографиях...  //  Служба  безопасности.  1998.
№  1-2.  С.  32;  П  е  т  р  о  в  Н.В.  Первый  председатель  КГБ  генерал  Иван  Серов  //  Отечественная  история.
1997.  №5.  С.  23-43.
 38 	К  n  i  g  h  t  A.  Beria  Stalin's  First  Lieutenant.  Princeton  University  Press.  1993.
 39 	I  d  e  m.  The  KGB:  Police  and  Politics  in  the  Soviet  Union.  Boston,  1988.
 40 	Andrew  C.,MitrokhinV.  Op.  cit.
 4|БогомоловП.  Я  работала  ради  будущего  -  социализма  //  Мир  за  неделю.  1999.  №  3.  С.  5.
 42  Лубянка,  2.  Из  истории  отечественной  контрразведки  //  Я.Ф.  Погоний,  В.К.  Виноградов,
А.А.  Зданович  и  др.  М.,  1999.
 •43  П  а  у  э  р  с  Ф.  Все  это  было  напрасно  //  Служба  безопасности.  1993.  №  3.  С.  53-67;  Тайны  под
вывеской  "арбатчаса"  (интервью  с  полковником  А.  Петренко)  //  Там  же.  1994.  №  1-2.  С.  27-30;  30  лет
спустя  (интервью  с  генералом  В.  Семичастным)  //  Там  же.  1997.  №  3—4.  С.  9-13;  История  службы  в  лицах  и
биографиях  //  Там  же.  1998.  №  1-2.  С.  30-35;  История  спецслужб:  мифы  и  реальность  //  Там  же.  1998.
№  3-4.  С.  26-29.
 ^Алексеева  Л.М.  История  инакомыслия  в  СССР.  Новейший  период.  М.;  Вильнюс,  1992;
Г  е  л  л  е  р  М.  Вехи  70-летия.  Очерк  советской  политической  истории.  London,  1987.
 45  А  л  ь  б  а  ц  Е.  Мина  замедленного  действия:  Политический  портрет  КГБ.  М.,  1992.
 148

©  2001  г.  О.В.  ГОЛОВНИКОВА,  Н.С.Т  А  Р  X  О  В  А'
 "ИОСИФ  ВИССАРИОНОВИЧ!
 СПАСИТЕ  СОВЕТСКОГО  ИСТОРИКА..."
 (о  неизвестном  письме  Анны  Ахматовой  Сталину)
 "И  упало  каменное  слово
На  мою  еще  живую  грудь.
 Ничего,  ведь  я  была  готова,
 Справлюсь  с  этим  как-нибудь.
 У  меня  сегодня  много  дела:
 Надо  память  до  конца  убить,
 Надо  чтоб  душа  окаменела,
 Надо  снова  научиться  жить.
 А  не  то...  Горячий  шелест  лета,
 Словно  праздник  за  моим  окном.
 Я  давно  предчувствовала  этот
Светлый  день  и  опустелый  дом".
 Эти  строки  Анна  Ахматова  написала  летом  1939  г.,  озаглавив  их  "Приговор".  Некоторые
исследователи  уточняют,  что  стихотворение,  возможно,  было  создано  22  июня1.  Именно  в  этот
день  Ахматовой  было  официально  объявлено,  что  окончательное  решение  по  делу  ее
арестованного  сына  Льва  Гумилева  должно  вынести  Особое  совещание  при  НКВД  СССР.
Жизнь  сына  теперь  всецело  зависела  от  самого  страшного  в  те  годы  карательного  органа,  за
которым  оставалось  право  вынести  окончательный  вердикт  -  оставить  в  живых  или
расстрелять.  26  июля  1939  г.  приговор  был  вынесен  -  5  лет  заключения  в  исправительно-
трудовых  лагерях  (ИТЛ).
 Этому  дню  предшествовали  долгие  и  мучительные  месяцы  ожидания  и  борьбы  за  сына  -
студента  4-го  курса  исторического  факультета  Ленинградского  государственного  университета,
арестованного  10  марта  1938  г.  На  месяц  ранее  были  арестованы  студенты  5-го  курса
филологического  факультета  ЛГУ  Николай  Ерехович  и  Теодор  Шумовский.  Все  трое
специализировались  в  области  востоковедения,  уже  имели  научные  работы,  получившие
признание  видных  ученых-востоковедов.  По  словам  Ахматовой,  "взяли  весь  цвет  молодого
поколения",  "будущих  звезд  русской  науки"2.
 В  1935  г.  Лев  Гумилев  был  исключен  из  ЛГУ  "как  лицо,  имеющее  дворянское  происхож¬
дение"  и  как  сын  осужденного  "за  контрреволюционную  деятельность"  (напомним,  что
знаменитый  поэт  Н.С.  Гумилев  был  в  1921  г.  расстрелян  как  участник  Таганцевского  заговора).
 В  1935  г.  из  университета  был  исключен  и  Н.П.  Ерехович,  также  поплатившийся  за  свое
"дворянское  происхождение"  -  его  отец  был  генерал-майором  царской  армии  и  управляющим
Аничковым  дворцом  (крестным  отцом  Николая,  родившегося  в  1913  г.,  был  последний
российский  император).  П.  Ерехович,  после  революции  ставший  советским  служащим,  в  1928  г.
был  арестован  и  приговорен  к  10  годам  лишения  свободы  (через  5  лет  освобожден  досрочно).
Как  и  Л.  Гумилев,  Н.  Ерехович  через  некоторое  время  сумел  добиться  восстановления  в
университете.  Третий  из  арестованных,  Т.А.  Шумовский,  поляк  по  национальности,  в  1937  г.
был  исключен  из  комсомола  "за  сокрытие  от  организации  факта  пребывания  матери  в  Польше,
за  беспринципное,  раболепное  отношение  к  трудам  академика  Крачковского  и  отрыв  от
комсомольской  организации"3.
 Арестованные  обвинялись  в  участии  в  молодежной  антисоветской  террористической  орга¬
низации  в  ЛГУ  и  в  подготовке  террористического  акта  против  А.А.  Жданова.  Через  5  месяцев,
в  августе  1938  г.,  дело  было  передано  в  Военную  прокуратуру  Ленинградского  военного  округа4
и  рассмотрено  27  сентября  1938  г.  на  закрытом  судебном  заседании  Военного  трибунала  округа
(ВТ  ЛВО).  Вынесенный  приговор  гласил:
 "Гумилев,  Ерехович  и  Шумовский,  будучи  контрреволюционно  настроенными  к  руково¬
дителям  ВКП(б)  и  Советской  власти  и  существующему  строю,  с  конца  1937  года  являясь  **  Головникова  Ольга  Вячеславовна,  Тархова  Нонна  Сергеевна,  кандидаты  исторических  наук,  сотруд¬
ники  Российского  государственного  военного  архива.
 149

активными  участниками  контрреволюционной  террористической  организации  в  г.  Ленинграде,
ставившие  перед  собой  задачу  свержения  Советской  власти  и  реставрации  капитализма  в  СССР
путем  активной  контрреволюционной  агитации  против  политики  ВКП(б)  и  Советского
Правительства,  путем  организации  совершения  террористических  актов  над  руководителями
ВКП(б)  и  правительства.
 Руководителем  этой  контрреволюционной  террористической  молодежной  организации
являлся  Гумилев,  который  одновременно  был  связан  с  активными  участниками  антисоветской
террористической  группы,  существовавшей  при  Ленинградской  лесотехнической  академии  и
возглавляемой  Высоцким5,  Шуром  и  др.,  подготовлявшимися  совершить  террористический  акт
над  руководителями  ВКП(б)  и  советского  правительства".
 На  основании  ст.  17-58-8  УК  РСФСР  Гумилев  был  приговорен  к  "лишению  свободы  с
содержанием  в  ИТЛ  сроком  на  10  лет  с  конфискацией  имущества",  Ерехович  и  Шумовский
получили  по  8  лет  лагерей6.
 Подсудимые  сделали  попытку  обжаловать  приговор  в  кассационном  порядке  в  Военной
коллегии  Верховного  суда  СССР.  В  своих  заявлениях  они  писали  о  различных  нарушениях  при
ведении  следствия,  главным  из  которых  было  применение  к  ним  морального  и  физического
воздействия,  чтобы  заставить  подписать  ложные  показания  и  протоколы.  Так,  например,  в
своей  кассационной  жалобе  от  4  октября  1938  г.  Ерехович  пишет:  "8  июля  я  был  вызван
несколько  раз  и  я  отказался  от  признания  ложных  показаний  на  себя  и  др.,  но  под  моральным  и
физическим  воздействием  был  вынужден  дать  согласие  на  2  очных  ставки  с  Гумилевым  и
Шумовским,  подписать  и  их,  хотя  они  содержали  больше  неправды,  упоминая  не  имевшие  места
сходки  и  намерения  покушения  на  А.  Жданова"7.  Шумовский  25  октября  1938  г.  написал
подробное  письмо  на  имя  Сталина,  которое  так  и  не  было  отправлено  адресату,  оставшись
лежать  в  "деле".  Там  были  и  такие  строки:  "Естественно,  что  предъявленное  мне  обвинение  я
отверг  самым  решительным  образом,  с  гневом  и  негодованием.  Однако  произведенное
следствием  и  тюрьмой  моральное  и  физическое  воздействие  отразилось  на  моей  нервной,
впечатлительной  и  болезненной  натуре  весьма  тяжело,  и  желая  сохранить  свою  жизнь  для
научной  работы  и  помощи  моим  маленьким  братьям,  я  решил  прекратить  долго  продолжать
сопротивление  и  подписал  предложенный  мне  готовым  протокол  следствия,  ложный  от  начала
до  конца"8.
 17  ноября  1938  г.  Военная  коллегия  вынесла  следующее  определение  по  данному  делу:
"Соглашаясь  с  мотивами,  изложенными  Главным  военным  прокурором  в  его  протесте  в
отношении  осужденного  Гумилева,  касжалобу  последнего,  как  необоснованную,  отклонить.
 Имея  в  виду,  что  обвинение  в  отношении  осужденных:  Ереховича  и  Шумовского  в  от¬
ношении  их  участия  в  антисоветской  террористической  организации  построено  на  их  личном
признании  и  показаниях  Гумилева,  от  которых  все  осужденные  на  судебном  заседании
отказались,  в  связи  с  чем  необходимо  произвести  дополнительное  расследование  на  предмет
уточнения  участия  Ереховича  и  Шумовского  в  указанной  выше  антисоветской  организации  и
учитывая,  что  инкриминируемое  им  преступление  неразрывно  связано  с  преступными
действиями  Гумилева,  который,  как  это  видно  из  материалов  дела,  являлся  одним  из  руко¬
водителей  этой  а/с  организации,  -  приговор  в  отношении  Гумилева  за  мягкостью  и  в  отношении
осужденных:  Ереховича  и  Шумовского  за  недоследованностью  дела  полностью  отменить  и  дело
направить  через  ВТ  военному  прокурору  ЛВО  для  производства  дополнительного  рас¬
следования"9.
 Для  арестованных  и  их  близких  вновь  наступило  время  мучительного  ожидания  конца
дополнительного  расследования  и  нового  приговора.  Для  Льва  Гумилева  и  его  матери  эти
месяцы  ожидания  были  вдвойне  мучительными.  Если  отмененный  приговор  ВТ  ЛВО  (10  лет
ИТЛ  с  конфискацией  имущества)  был  признан  слишком  мягким,  то  теперь  приходилось
ожидать  более  страшного  решения,  вплоть  до  расстрела;  известно,  что  в  те  годы  расстрел
прикрывался  формулировкой  "10  лет  без  права  переписки"10.
 Для  Анны  Ахматовой  это  было  время  стояния  в  очередях,  выстраивающихся  у  тюрем;  время
встреч  с  родственниками  арестованных  студентов,  периодических  поездок  в  Москву  в  надежде
как-то  помочь  сыну,  обращения  к  влиятельным  знакомым,  хождения  по  разным  инстанциям.
Очевидцы  вспоминали,  что  в  это  время  Ахматова  жила  в  крайней  нищете,  обходясь  в  основном
черным  хлебом  и  чаем  без  сахара.  Она  была  очень  худой  и  часто  болела,  но  в  любом  состоянии
и  в  любую  погоду  стояла  в  бесконечных  очередях  в  тщетной  надежде  повидать  сына  или
вручить  передачу11.  Мысли  о  сыне  и  его  участи  не  покидали  ее  ни  на  минуту.  Лидия  Чуковская  в
своем  дневнике  записала  такие  слова,  сказанные  Ахматовой  о  сыне  в  феврале  1939  г.:  "Он
очень  вынослив,  потому  что  всегда  привык  жить  в  плохих  условиях,  не  избалован.  Привык
спать  на  полу,  мало  есть"12.  В  эти  месяцы  ожидания  она  напишет  такие  строки:
 150

"Показать  бы  тебе  насмешнице
И  любимице  всех  друзей,
 Царскосельской  веселой  грешнице,
 Что  случится  с  жизнью  твоей  -
Как  трехсотая  с  передачею,
 Под  Крестами  будешь  стоять
И  своею  слезою  горячею
Новогодний  лед  прожигать.
 Там  тюремный  тополь  качается,
 И  ни  звука  -  а  сколько  там
Неповинных  жизней  кончается..."13
 В  Российском  государственном  военном  архиве,  в  материалах  Военной  прокуратуры  ЛВО
сохранился  документ,  свидетельствующий  о  хлопотах  матери.  Это  подлинное  заявление  Анны
Андреевны  Ахматовой  в  Военную  коллегию  Верховного  суда  СССР  -  к  бригадному  военному
юристу  Дмитриеву,  принимавшему  решение  по  делу  ее  сына  17  ноября  1938  г.  Это  заявление
было  переслано  в  ВТ  ЛВО  и  включено  в  состав  дела:
 "Прокурору  тов.  Дмитриеву
 Гражд.  Анны  Ахматовой
 Заявление
 Так  как  приговор  моему  сыну  Льву  Николаевичу  Гумилеву  отменен  (17  ноября)  и  дело
направлено  на  переследование  в  НКВД  я  прошу  вернуть  в  следственную  тюрьму  моего  сына,
который  находится  в  ББК  14  отделение.
 Анна  Ахматова.
 3 	февраля  1939  г."14
 Аббревиатура  ББК  означала  Беломорско-Балтийский  канал.  Действительно,  несмотря  на
отмену  приговора  и  направление  дела  на  доследование,  все  трое  обвиняемых  3  декабря  1938  г.
были  направлены  из  2-й  пересыльной  тюрьмы  в  Ленинграде  в  исправительно-трудовые  лагеря
на  Беломорско-Балтийский  канал15.  К  середине  марта  обвиняемые  были  этапированы  обратно
в  Ленинград  в  тюрьму  №  1  (Кресты).  Об  этом  свидетельствует  отложившееся  в
"Наблюдательном  деле"  заявление  Льва  Гумилева,  датированное  15  марта  1939  г.  Оно  было
написано  простым  карандашом  на  маленьком  (8X10  см)  серо-голубом  клочке  бумаги  (видимо
ничего  другого  под  рукой  не  было).
 "Прокурору  по  надзору  за  НКВД  от  з/к  Гумилева  Льва  Николаевича.
 Тюрьма  №  1,  к.  614.
 Заявление
 10  марта  1938  г.  я  был  арестован,  потом  избит,  подписал  ложный  протокол,  вследствие
насилия  и  несмотря  на  отказ  от  протокола  осужден  трибуналом  на  10  лет.
 17  ноября  Военная  коллегия  Верховного  суда  отменила  этот  приговор.  Но  мне  это  стало
известно  через  [...]  (слово  неразборчиво,  видимо,  "ЧКЗ".  -  Авт.).  Я  сижу  без  вызова.
 Прошу:  1)  Сообщить  мне  решение  Верх.  суда.  2)  Сообщить,  за  кем  я  сейчас  числюсь.  3)
Ускорить  ход  следствия,  т.к.  я  второй  год  сижу,  сам  не  знаю  за  что.  15/111-39  г.
 Л.  Гумилев"16.
 В  конце  марта  истекал  срок,  отведенный  для  дополнительного  расследования.  Но  учитывая,
что  арестованные  по  данному  делу  были  этапированы  из  ББК  в  Ленинград  с  большим
опозданием,  срок  ведения  следствия  в  первых  числах  апреля  был  продлен  до  22  апреля.  И  снова
ожидание  приговора,  и  неизвестность  впереди.  "Вы  знаете,  что  такое  пытка  надеждой?  -
спрашивала  Ахматова  у  Лидии  Чуковской.  -  После  отчаяния  наступает  покой,  а  от  надежды
сходят  с  ума"17.
 В  эти  дни  Ахматова  решает  предпринять  последнюю  попытку  апеллировать  к  самому
могущественному  человеку  страны,  к  Сталину.  У  нее  уже  был  опыт  обращения  к  нему  в  1935  г.
Тогда  были  арестованы  муж  Ахматовой  -  Н.Н.  Пунин,  профессор  Всероссийской  академии
художеств,  и  ее  сын  Лев  Гумилев  как  "участники  антисоветской  террористической  группы"18.
 151

Их  арест  стал  следствием  волны  репрессий,  прокатившейся  по  стране  и  особенно  по  Ленинграду
после  убийства  С.М.  Кирова.  В  то  время  под  угрозой  была  и  жизнь  самой  Ахматовой,  но  на  ее
арест  не  дал  санкции  глава  НКВД  Г.Г.  Ягода1  .
 Обращение  к  Сталину  в  1935  г.  помогло,  арестованных  очень  быстро  отпустили  домой.
Много  лет  спустя,  вспоминая  эти  события,  она  скажет  Л.  Чуковской:  "Кажется,  это  был
единственный  хороший  поступок  Иосифа  Виссарионовича  за  всю  его  жизнь"20.  Тогда  решение
написать  Сталину  пришло  сразу  вскоре  после  ареста.  Возможно,  не  последнюю  роль  в  этом
сыграл  опыт  Михаила  Булгакова,  которому  Ахматова  и  показала  черновик  этого  письма.  В  те
дни  ей  оказали  помощь  и  поддержку  и  другие  собратья  по  перу:  Л.Н.  Сейфулина  и  Б.А.
Пильняк,  лично  знакомые  "со  всемогущим  секретарем  Сталина  Поскребышевым"  (он-то  и
сказал  тогда,  как  и  где  передать  ему  письмо;  на  встречу  с  ним  "под  Кутафьей  башней  Кремля"
Ахматову  отвез  на  своей  машине  Б.А.  Пильняк).  Помог  и  Б.Л.  Пастернак,  написавший  письмо
Сталину  в  поддержку  Ахматовой,  при  этом  сказав  ей:  "Сколько  бы  кто  другой  ни  просил,  я  бы
не  сделал,  а  тут  -  уже..."  Получив  письмо  Ахматовой,  Сталин  3  ноября  1935  г.  переслал  его
Ягоде  с  резолюцией:  "Освободить  из-под  ареста  и  Пунина,  и  Гумилева".  В  тот  же  день  в  22  часа
они  были  освобождены.  Таким  образом,  история  первого  ареста  Л.Н.  Гумилева  уложилась  в  две
недели.  22  октября  -  арест,  3  ноября  -  освобождение.
 На  протяжении  последующих  десятилетий  текст  первого  письма  Ахматовой  Сталину  оста¬
вался  неизвестным  исследователям,  хотя  история  ареста  мужа  и  сына  в  1935  г.  неоднократно
была  изложена  людьми  из  окружения  Ахматовой21.  Сейчас  стало  известно  место  хранения
этого  письма  -  Центральный  архив  ФСБ  РФ.  В  ближайшее  время  сотрудники  этого  архива
предполагают  включить  его  в  готовящийся  к  изданию  сборник  документов  "Сталинский
ГУЛАГ".
 В  1939  г.,  когда  Ахматова  вновь  решила  обратиться  за  помощью  к  Сталину,  политическая
ситуация  в  стране  была  иной,  а  те,  кто  помог  ей  в  1935  г.,  уже  не  имели  ни  сил,  ни  влияния.  Да  и
положение  самой  поэтессы  изменилось.  В  1939  г.  органами  НКВД  на  нее  было  заведено  "дело"
(так  называемое  дело  оперативной  разработки  -  ДОР)  с  краткой  аннотацией:  "Скрытый
троцкизм  и  враждебные  антисоветские  настроения".  В  нем  содержались  материалы,  соби¬
равшиеся  органами  ОГПУ-НКВД  еще  с  1920-х  гг.,  когда  Ахматова  попала  в  поле  зрения
чекистов  как  бывшая  жена  казненного  поэта.  К  тому  же  арестованный  вместе  с  сыном  весной
1938  г.  во  второй  раз  Н.Н.  Пунин  на  предварительном  допросе  показал,  что  Ахматова  всегда
была  настроена  антисоветски  и  никогда  этого  не  скрывала  (их  отношения  были  уже  на  грани
разрыва).  Вскоре  он  был  освобожден22.
 Обо  всем  этом  Ахматова  не  знала,  и  для  нее  Сталин  уже  во  второй  раз  стал  олицетворением
последней  надежды.  Приводим  текст  письма:
 "6  апреля  1939.
 Глубокоуважаемый  Иосиф  Виссарионович,
 Обращаюсь  к  Вам  с  просьбой  о  спасении  моего  единственного  сына  Льва  Николаевича
Гумилева,  студента  IV  курса  исторического  фак.  Ленинградского  Г.У.  Сын  мой  уже  13  месяцев
сидит  в  тюрьме,  его  судили,  приговор  затем  был  отменен,  и  теперь  дело  вновь  в  пер¬
воначальной  стадии  (уже  5-й  месяц).
 Столь  длительное  заключение  моего  сына  приведет  его  и  меня  к  роковым  последствиям.
 За  это  время  я  в  полном  одиночестве  перенесла  тяжелую  болезнь  (рак  лица).  С  мужем  я
рассталась,  и  отсутствие  сына,  самого  близкого  мне  человека,  отнимает  у  меня  всякую
жизнеспособность.
 Мой  сын  даровитый  историк.  Акад.  Струве  и  проф.  Артамонов  могут  засвидетельствовать,
что  его  научная  работа,  принятая  к  печати,  заслуживает  внимания.
 Я  уверена,  что  сын  мой  ни  в  чем  не  виновен  перед  Родиной  и  Правительством.  Своей
работой  он  всегда  старался  оправдать  то  высокое  доверие,  которое  Вы  нам  оказали,  вернув  мне
сына  в  1935  г.
 С  великим  смущением  и  чувствуя  всю  громадность  моей  просьбы,  я  опять  обращаюсь  к  Вам.
 Иосиф  Виссарионович!  Спасите  советского  историка  и  дайте  мне  возможность  снова  жить  и
работать.
 Анна  Ахматова"23.
 О  втором  письме  Ахматовой  Сталину  было  известно,  но  никто  из  близко  знавших  ее  в  те
годы  не  видел  его.  Л.  Чуковская  считала,  что  это  письмо  было  отправлено  в  1938  г.,  и  она  даже
 152

приводила  запомнившуюся  ей  фразу  из  него:  "Все  мы  живем  для  будущего,  и  я  не  хочу,  чтобы
на  мне  осталось  такое  грязное  пятно".  Э.  Герштейн  предполагала,  что  это  письмо  было
написано  в  1940  г.24  Однако,  как  видно  из  письма,  приводимой  Чуковской  фразы  в  нем  нет;
вероятно,  10  ноября  1938  г.,  когда  Анна  Андреевна  прочла  ей  наизусть  целиком  свое  письмо  к
Сталину,  она  цитировала  свое  первое  письмо.
 История  второго  письма  Ахматовой  к  Сталину  сложилась  менее  удачно.  Оно  проделало
долгий  и  длинный  путь  по  бюрократическим  инстанциям,  но  до  самого  Сталина,  судя  по  всему,
так  и  не  дошло.  К  этому  убеждению  позже  пришла  и  сама  А.А.  Ахматова25  .  22  апреля  1939  г.
письмо  Ахматовой  было  направлено  из  Особого  сектора  ЦК  ВКП(б)  в  секретариат  А.Я.  Вы¬
шинского  (т.е.  в  Прокуратуру  СССР)  с  препроводительной  на  типографском  бланке  с  типовой
надписью.  Из  отдела  по  спецделам  Прокуратуры  СССР  оно  3  июня  было  переправлено
прокурору  Ленинградской  области  со  следующей  резолюцией  "Направляю  Вам  на
распоряжение  жалобу  Ахматовой  А.  О  результатах  сообщите  жалобщику".  Как  видим,  из
заявителя  Ахматова  превратилась  в  жалобщика.  И  только  26  августа  1939  г.  это  письмо
поступило  в  Военную  прокуратуру  ЛВО,  где  и  было  подшито  в  дело26.
 Однако  вернемся  к  тексту  письма  и  обратим  внимание  на  ту  часть  его,  где  Ахматова  пишет  о
своем  сыне  как  о  "даровитом  историке",  упоминая  имена  известных  ученых-востоковедов
В.В.  Струве  и  М.И.  Артамонова27.  В  те  же  весенние  дни,  когда  она  писала  письмо  Сталину,  ею
были  написаны  и  такие  строки:
 "Легкие  летят  недели.
 Что  случилось,  не  пойму,
 Как  тебе,  сынок,  в  тюрьму
Ночи  белые  глядели,
 Как  они  опять  глядят
Ястребиным  жарким  оком,
 О  твоем  кресте  высоком
И  о  смерти  говорят"28.
 Ахматова  с  большим  уважением  относилась  к  научной  работе  своего  сына,  видя  в  нем
будущего  ученого.  В  дневнике  Л.К.  Чуковской  имеется  запись  о  встрече  с  Ахматовой  в  феврале
1939  г.,  когда  Анна  Андреевна  ей  сказала:  "Лева  уже  писал  собственные  научные  работы,
овладел  языками.  Он  спросил  однажды  у  своего  профессора:  верно  ли  то-то  и  то-то?
Профессор  ответил:  раз  Вы  так  думаете,  значит  верно..."29
 Расследование  дела  было  закончено  следственной  частью  управления  НКВД  по  Ле¬
нинградской  обл.  10  мая  1939  г.  3  июня  оно  было  передано  на  рассмотрение  Особого  совещания
при  НКВД  СССР30.  Обвиняемые  в  этот  период  содержались  в  ленинградской  тюрьме  УГБ
(Нижегородская,  39).
 Несмотря  на  отсутствие  вещественных  доказательств,  о  чем  указывалось  в  справке  к
обвинительному  заключению,  а  также  отказ  от  своих  показаний,  виновность  обвиняемых  была
признана  доказанной.  Набор  обвинений  в  отношении  Гумилева  был  стандартным  для
следственных  дел  тех  лет  -  "руководитель  контрреволюционной  террористической  молодежной
организации,  вел  активную  контрреволюционную  работу,  готовил  террористические  акты  над
руководителями  партии  и  правительства,  проводил  вербовку  новых  членов".  26  июля  1939  г.
Особое  совещание  при  НКВД  СССР  вынесло  свой  окончательный  приговор:  Л.Н.  Гумилев,
Н.П.  Ерехович  и  Т.А.  Шумовский  были  осуждены  к  заключению  в  исправительно-трудовых
лагерях  сроком  на  5  лет  каждый.  Гумилев  был  определен  в  Норильский  лагерь,  Ерехович  -  в
Севвостлагерь,  на  Колыму,  Шумовский  -  в  г.  Котлас  Архангельской  обл.31
 "Семнадцать  месяцев  кричу,
 Зову  тебя  домой,
 Кидалась  в  ноги  палачу,
 Ты  сын  и  ужас  мой.
 Все  перепуталось  навек,
 И  мне  не  разобрать
Теперь,  кто  зверь,  кто  человек,
 И  долго  ль  казни  ждать",  -  писала  в  эти  дни  Анна  Андреевна32.
 Осужденные  и  их  родственники  направили  жалобы  в  разные  инстанции  в  надежде  оп¬
ротестовать  решение  Особого  совещания,  но  они  остались  без  ответа33.  Пытаясь  что-нибудь
 153

сделать  для  освобождения  сына,  А.А.  Ахматова  выезжала  в  Москву  в  конце  ноября  -  начале
декабря  1939  г.  и  в  январе  1940  г.34  Удалось  ли  ей  затронуть  какие-то  струны  в  душе  высоких
начальников  во  время  этих  поездок  или  отношение  к  ней  изменилось  по  каким-либо
политическим  причинам,  -  сегодня  трудно  найти  ответ  на  этот  вопрос,  но  известно,  что  в
начале  1940  г.  на  Ахматову  посыпались  различные  почести.
 5 	января  1940  г.  она  торжественно  была  принята  в  Союз  писателей  СССР.  Был  снят  запрет
на  публикацию  ее  стихов,  и  они  стали  снова  появляться  в  журналах.  В  числе  почестей,
упоминаемых  Л.  Чуковской,  были  и  единовременное  пособие  в  3  тыс.  руб.,  и  повышенная  до
750  руб.  пенсия,  и  хлопоты  в  Ленсовете  о  квартире:  Чуковская  приводит  слова  М.  Лозинского
на  собрании  писателей  -  "ее  (Ахматовой.  -  Лет.)  стихи  будут  жить,  пока  существует  русский
язык"35.  В  мае  1940  г.  вышел  сборник  ее  стихотворений  "Из  шести  книг"36,  куда  были  вклю¬
чены  стихотворения  прошлых  лет  и  несколько  новых  произведений.  А.А.  Фадеев,  А.Н.  Толстой
и  Б.Л.  Пастернак  собирались  выдвинуть  этот  сборник  на  Сталинскую  премию.  Благосклонное
отношение  верхов  к  Ахматовой  было  замечено,  что  тут  же  отразилось  и  на  следственном  деле
ее  сына.  На  заявлениях  осужденных  и  их  близких  и  в  препроводительных  к  ним  появились
резолюции  и  заключения:  "Истребовать  дело,  23  октября";  "Прошу  тщательно  проверить,  учтя
сообщаемые  жалобщицей  факты.  О  результатах  донести  к  10  ноября",  а  11  января  1940  г.
военный  прокурор  ПВО  наложил  резолюцию:  "Истребовать  дело  для  проверки  доказа¬
тельств"37.
 28  апреля  1939  г.  прокурор  Главной  военной  прокуратуры  Бударгин  направил  военному
прокурору  ЛВО  распоряжение  о  проверке  на  месте  и  разрешении  по  существу  жалоб
осужденных.  В  заключении  военной  прокуратуры,  утвержденном  31  июля,  говорилось:
 «В  начале  следствия  обвиняемые  себя  виновными  признали  и  показали,  что  они  подготовили
теракт  над  А.А.  Ждановым.  При  этом  Гумилев  прямо  указывал,  что  его  мать  Ахматова  в
личных  беседах  с  ним  высказывала  террористические  намерения  и  подстрекала  его  на  к/р
деятельность  (т.  1,  л.д.  16).  Кроме  признания  обвиняемых,  на  Гумилева  имелись  показания
Высотского,  Шур  и  Гольдберга,  привлекающихся  к  ответственности  по  другим  делам.
 На  судебном  заседании  ВТ  ЛВО  27  сентября  1938  г.  обвиняемые  от  своих  первоначальных
показаний  отказались,  ссылаясь  на  то,  что  давали  их  по  принуждению  (т.  2,  л.д.  196).  В  связи  с
этим  определением  Военной  коллегии  Верхсуда  СССР  от  17  ноября  1938  г.  дело  было
возвращено  на  доследование  (т.  2,  л.д.  207).
 В  процессе  доследования  дела  Высотский,  Шур,  Гольдберг  от  своих  показаний  отказались  и
приговорами  Ленинградского  областного  суда  от  23  мая  1939  г.  и  28  мая  1939  г.  по  суду
оправданы.  Таким  образом,  сейчас  в  деле  нет  доказательств  в  виновности  Гумилева,  Ереховича
и  Шумовского  в  к/р  деятельности.
 Доследование  настоящего  дела  У  НКВД  ЛО  закончило  11  мая  1939  г.,  после  чего  дело  было
вынесено  на  рассмотрение  Особого  совещания  при  НКВД  СССР.  При  этом  в  заключении
Военного  прокурора  ГВП  т.  Колосовой  от  15  июля  1939  г.  внесение  дела  на  Особое  совещание
мотивировалось  следующим:  "Учитывая  соц.  происхождение  обвиняемых  и  связь  Шумовского  с
родственниками,  проживающими  в  Польше"  (т.  1,  л.д.  135).
 Принимая  во  внимание,  что:
 1) 	Чуждое  социальное  прошлое  и  связь  с  родственниками,  привлекавшимися  к  ответст¬
венности  за  к/р  деятельность,  установлены  лишь  в  отношении  осужденного  Ереховича.
 2) 	Родственные  связи  с  заграницей,  а  также  связь  с  бывш.  польским  консульством  в  СССР
имел  только  осужденный  Шумовский.
 3) 	В  отношении  обвиняемого  Гумилева  такие  факты  не  установлены.  Мать  его  является
членом  Союза  советских  писателей,  получает  персональную  пенсию  и  репрессиям  со  стороны
органов  НКВД  не  подвергалась,
 полагал  бы:
 1) 	Дело  в  части  осуждения  Гумилева  Л.Н.  внести  через  Главного  военного  прокурора
Красной  Армии  в  Особое  совещание  при  НКВД  СССР  на  предмет  отмены  постановления
Особого  совещания  от  26  июля  1939  г.  в  отношении  Гумилева  Л.Н.  и  прекращения  в  от¬
мененной  части  дела  производством.
 2) 	Жалобу  адвоката  Бурак,  осужденных  Ереховича  и  Шумовского,  и  гр-н  Шумовского  И.А.  и
Ерехович  Л.Д.  относительно  осуждения  Шумовского  Т.А.  и  Ерехович  Н.П.  оставить  без
последствий.
 Пом.  военного  прокурора  ЛВО  Стрекаловский»38.
 1  августа  1940  г.  следственное  дело  со  всеми  сопутствующими  материалами  и  "заключением"
было  направлено  в  Главную  военную  прокуратуру  для  вынесения  окончательного  вердикта.
Скорее  всего,  Ахматова  была  в  курсе  происходящих  изменений  в  отношении  ее  сына,  так  как
 154

она  приезжала  в  Москву  в  апреле  1940  г.39  и  вновь  поехала  в  столицу  в  августе.  Но  на  этот  раз
при  посещении  Прокуратуры  СССР  она  "была  чуть  ли  не  изгнана  из  кабинета  прокурора",  -
так  об  этом  вспоминала  Э.Г.  Герштейн,  сопровождавшая  Ахматову40.  В  итоге  Л.Н.  Гумилев
был  отправлен  в  лагерь.  В  августе  1939  г.,  узнав  об  этом,  Анна  Андреевна  скажет  Л.
Чуковской:  "Август  у  меня  всегда  страшный  месяц...  Всю  жизнь"41.  Через  год,  в  августе  1940  г.,
эти  слова  вновь  обрели  пророческую  силу.
 28  сентября  1940  г.  заместитель  Главного  военного  прокурора  Красной  армии  Афанасьев
дал  "свое  заключение"  на  "заключение  пом.  военного  прокурора  ЛВО":
 "Возвращаю  Вам  дело  по  обвинению  Гумилева  Льва  Николаевича  и  других.
 С  Вашим  представлением  о  внесении  протеста  на  отмену  постановления  Особого  совещания
при  НКВД  СССР  с  прекращением  дела  Гумилева  я  не  согласен.
 Гумилев  на  допросе  предварительного  следствия  21  июня  1938  г.  дал  развернутые  показания
 0 	том,  что  он,  будучи  враждебно  настроен  в  ВКП(б)  и  Советскому  правительству,  создал  в
институте  группу  из  антисоветски  настроенных  студентов.  В  эту  группу  входил  Ерехович,  сын
генерал-майора  царской  армии,  осужденного  за  контрреволюционную  деятельность,  и
Шумовский  -  поляк,  антисоветски  настроенная  личность.
 Антисоветская  группа  ставила  перед  собой  задачу  проведения  среди  студентов  антисо¬
ветской  пропаганды,  разложение  молодежи  и  противопоставления  ее  общественно-полити¬
ческим  организациям,  вербовки  новых  членов  в  антисоветскую  организацию  недовольных
советской  властью.
 Гумилев  показал,  что  на  контрреволюционный  путь  он  встал  не  случайно,  а  совершенно
сознательно,  будучи  озлоблен  за  то,  что  в  1921  году  органами  Советской  власти  расстрелян  его
отец  за  контрреволюционную  деятельность.
 Шумовский  и  Ерехович  на  допросе  предварительного  следствия  подтвердили,  что  они  были
вовлечены  в  контрреволюционную  организацию  Гумилевым,  и,  несмотря  на  их  отказ  от  ранее
данных  показаний  они  осуждены  как  участники  контрреволюционной  организации.
 Гумилев  -  выходец  из  социально  чуждой  среды,  отец  до  революции  имел  два  собственных
дома.  В  1921  году  как  активный  участник  контрреволюционного  заговора  расстрелян.
 Таким  образом,  Гумилев  Л.Н.  представляет  социальную  опасность  и  осужден  он  правильно,
а  поэтому  оснований  к  опротестованию  постановления  Особого  совещания  от  26  июля  1939  г.
по  делу  Гумилева,  осужденного  на  5  лет  ИТЛ,  не  нахожу.
 В  своем  заключении  Ваш  помощник  т.  Стрекаловский  совершенно  неправильно  анализи¬
рует  только  собранные  доказательства  по  делу  об  участии  Гумилева  в  антисоветской
организации  без  учета  опасности  Гумилева.  Учтите  это  в  дальнейшей  своей  работе"42.
 Этот  документ  поставил  окончательную  точку  в  следственном  марафоне,  длившемся  около
2,5  лет.  4  октября  1940  г.  три  тома  следственных  дел  по  обвинению  Гумилева  и  др.  были
возвращены  из  Военной  прокуратуры  ЛВО  в  1-й  спецотдел  УНКВД  по  Ленинградской  области;
на  этом  "наблюдательное  производство  №  01319"  было  окончено43.
 Однако  истинная  причина  столь  разительной  перемены  в  деле  Л.Н.  Гумилева,  конечно,  была
не  в  "заключении  пом.  Главного  военного  прокурора  РККА",  а  в  тех  страстях,  которые
разгорелись  вокруг  самой  Анны  Ахматовой  осенью  1940  г.,  когда  ее  сборник  стихов  "Из  шести
книг",  вышедший  незадолго  до  этого,  вызвал  гнев  высших  инстанций.  Сама  Анна  Андреевна
считала,  что  книга  не  сразу  попалась  на  глаза  Сталину,  а  когда  это  случилось,  последствия  не
замедлили  сказаться44.
 25  сентября  1940  г.  управляющий  делами  ЦК  ВКП(б)  Д.В.  Крушин  направил  секретарю  ЦК
ВКП(б)  А.А.  Жданову  записку,  в  которой  с  возмущением  писал  о  том,  что  в  сборнике  стихов
А.А.  Ахматовой  нет  "стихотворений  с  революционной  и  советской  тематикой,  о  людях
социализма"  и  что  "необходимо  изъять  из  распространения  стихотворения  Ахматовой".  Жданов
в  свою  очередь  был  удивлен:  «Как  этот  Ахматовский  "блуд  с  молитвою  во  славу  божию"  мог
появиться  на  свет?  Кто  его  продвинул?»45  29  октября  1940  г.  Жданов  подписал  постановление
секретариата  ЦК  ВКП(б)  об  изъятии  книги  Ахматовой  и  строгом  наказании  виновных  в  ее
выпуске46.  На  Ахматову  обрушился  шквал  злобной  критики;  и  она  боялась,  что  нынешняя
немилость  к  ней  властей  усугубит  и  без  того  тяжелое  положение  сына.
 Б.Л.  Пастернак,  стараясь  в  этой  ситуации  как-то  поддержать  Анну  Андреевну,  писал  ей
 1 	ноября  1940  г.:  "...Никогда  не  надо  расставаться  с  надеждой,  все  это,  как  истинная  христианка,
Вы  должны  знать,  однако  знаете  ли  Вы,  в  какой  цене  Ваша  надежда  и  как  Вы  должны  беречь
ее..."47
 Ахматова  надежду  берегла;  верила  она  и  в  то,  что  страдания,  выпавшие  на  ее  долю  и  долю
ее  современников,  не  должны  быть  забыты.  Созданный  ею  в  те  страшные  годы  цикл  "Рек¬
вием",  стихотворения  которого  неоднократно  цитировались  в  данной  публикации,  явился  свое¬
 155

образным  памятником  всем  тем,  кто  прошел  эти  муки  ада.  В  заключительных  строках
"Эпилога"  она  писала  и  о  себе:
 "А  если  когда-нибудь  в  этой  стране
Воздвигнуть  задумают  памятник  мне,
 Согласье  на  это  даю  торжество,
 Но  только  с  условьем  -  не  ставить  его
Ни  около  моря,  где  я  родилась:
 Последняя  с  морем  разорвана  связь,
 Ни  в  царском  саду  у  заветного  пня,
 Где  тень  безутешная  ищет  меня,
 А  здесь,  где  стояла  я  триста  часов
И  где  для  меня  не  открыли  засов.
 Затем,  что  и  в  смерти  блаженной  боюсь
Забыть  громыхание  черных  марусь,
 Забыть,  как  постылая  хлопала  дверь,
 И  выла  старуха,  как  раненый  зверь.
 И  пусть  с  неподвижных  и  бронзовых  век,
 Как  слезы,  струится  подтаявший  снег.
 И  голубь  тюремный  пусть  гулит  вдали,
 И  тихо  идут  по  Неве  корабли"48.
 *  *  *
 Последующие  судьбы  арестованных  студентов  сложились  по-разному49.
 Л.Н.  Гумилев  после  отбытия  срока  в  Норильских  ИТЛ  остался  на  поселении  в  Туруханском
крае,  в  1944  г.  добровольно  ушел  на  фронт.  По  возвращении  в  Ленинград  он  оканчивает  ЛГУ  и
поступает  в  аспирантуру  ЛО  Института  Востоковедения  АН  СССР,  его  специализация  -
история  цивилизации  хунну  и  древних  монголов.  В  этом  же  году  исключен  из  аспирантуры  и
работает  библиотекарем  в  Ленинградской  городской  психотерапевтической  больнице.  В  1948  г.
защищает  кандидатскую  диссертацию  и  вновь  в  1949  г.  подвергается  аресту.  Он  сам  харак¬
теризовал  свои  аресты  так:  "В  1935  -  за  себя,  в  1938  -  за  папу,  в  1949  -  за  маму".  Приговор  Осо¬
бого  совещания  МГБ  СССР  -  10  лет  ИТЛ.  В  1956  г.  освобожден  и  реабилитирован.  В  1961  г.  -
защита  докторской  диссертации  по  историческим  наукам  "Древние  тюрки  У1-УН  вв.",  в
1974  г.  -  защита  второй  докторской  диссертации  по  географическим  наукам  "Этногенез  и
биосфера  Земли".
 В  1930  г.  в  своеобразной  записной  книжке,  которую  18-летний  Лев  Гумилев  вел  на  полях
безобидных  изданий,  он  написал:  "И  все-таки  я  буду  историком!"  Юношескую  мечту  он  пронес
через  аресты  и  заключения,  непонимание  коллег  и  запреты  властей,  став  не  только  Историком,
но  и  человеком  Истории.
 Т.А.  Шумовский  по  отбытии  срока  возвратился  в  Ленинград  и  занимался  научной  работой.  В
январе  1949  г.  вновь  был  арестован  "за  антисоветскую  деятельность"  и  приговорен  к  10  годам
ИТЛ.  В  декабре  1955  г.  обвинения  в  адрес  Т.А.  Шумовского  были  сняты,  и  он  был  освобожден
из  заключения.  Между  первым  и  вторым  заключениями  в  1948  г.  Т.А.  Шумовский  получил
ученую  степень  кандидата  филологических  наук,  в  последующем  он  стал  известным  арабистом,
автором  многих  научных  трудов,  в  том  числе  книги  "Записки  арабиста".
 Н.П.  Ерехович  28  декабря  1945  г.  умер  в  центральной  больнице  управления  северо-
восточных  исправительных  трудовых  лагерей.
 Примечания
 'Ахматова  А.  А.  Сочинения.  В  2  т.  Т.  1.  М.,  1990.  С.  200.
 2Г  ерштейн  Э.  Мемуары.  СПб.,  1998.  С.  263.
 3 	В  Российском  государственном  военном  архиве  (РГВА)  сохранилось  "Дело  наблюдательного  про¬
изводства  №  01319"  -  РГВА,  ф.  24560,  д.  410;  приводимая  информация  взята  из  различных  материалов  этого
дела,  а  также  из  справки,  предоставленной  ЦА  ФСБ  РФ.
 4 	РГВА,  ф.  24560,  оп.  15,  д.  410,  л.  44.
 5 	Имеется  в  виду  Высотский  Орест  Николаевич  (1913-1992)  -  сводный  брат  Л.Н.  Гумилева,  сын
Н.С.  Гумилева  и  О.Н.  Высотской.  Арестован  в  1938  г.,  впоследствии  был  освобожден.
 6 	РГВА,  ф.  24560,  оп.  15,  д.  410,  л.  9-10.  Заверенная  копия.
 156

7 	Там  же,  л.  97-98.
 8 	Там  же,  л.  36-^40.
 9 	Там  же,  л.  11.
 10 	См.:  Чуковская  Л.  Записки  об  Анне  Ахматовой.  Кн.  1.  1938-1941.  М.,  1997.  С.  10.
 11 	X  е  й  т  А.  Анна  Ахматова.  Поэтическое  странствие.  М.,  1991.  С.  113.
 12 	Чуковская  Л.  Указ.  соч.  Кн.  1.  С.  20.
 13 	Ахматова  А.А.  Указ.  соч.  Т.  1.  С.  198-199.
 14 	РГВА,  ф.  24560,  оп.  15,  д.  410,  л.  29.  Автограф  А.А.  Ахматовой.
 15 	Там  же,  л.  12,  25,28,31,35.
 16 	Там  же,  л.  40.  Автограф  Л.Н.  Гумилева.
 17 	Чуковская  Л.  Указ.  соч.  Кн.  1.  С.  26.
 18 	Ахматова  А.  А.  Указ.  соч.  Т.  1.  С.  404.
 19 	Калугин  О.  Дело  КГБ  на  Анну  Ахматову  //  Госбезопасность  и  литература  на  опыте  России  и
Германии  (СССР  и  ГДР).  М.,  1994.  С.  75.
 20 	Ч  у  к  о  в  с  к  а  я  Л.  Указ.  соч.  Кн.  2.  1952-1962.  М.,  1997.  С.  417.
 21 	Историю  с  письмом  подробно  изложил  со  слов  самой  Ахматовой  Анатолий  Найман,  исполнявший
обязанности  литературного  секретаря  в  последние  годы  жизни  Анны  Андреевны  (Найман  А.  Рассказы
об  Анне  Ахматовой.  М.,  1989.  С.  77-78).  История  первого  письма  нашла  отражение  и  в  дневниковых  запи¬
сях  Лидии  Чуковской  (Чуковская  Л.  Указ.  соч.  Кн.  1.  С.  16-17;  кн.  2.  С.  417,  741).  Об  этом  же  пишет
и  Эмма  Герштейн  (Герштейн  Э.  Указ.  соч.  С.  219,  221).
 22 	Калугин  О.  Указ  соч.  С.  74-75.
 23 	РГВА,  ф.  24560,  оп.  15,  д.  410,  л.  48.  Автограф  Ахматовой.
 24 	Чуковская  Л.  Указ.  соч.  Кн.  1.  С.  16;  Г  е  р  ш  т  е  й  н  Э.  Указ.  соч.  С.  282.
 25 	Герштейн  Э.  Указ.  соч.  С.  283.
 26 	РГВА,  ф.  24560,  оп.  15,  д.  410,  л.  47,  42-АЗ.
 27 	Оба  они  помогали  А.А.  Ахматовой  хлопотать  за  сына  во  время  его  арестов  и  заключений;  М.И.  Ар¬
тамонов,  впоследствии  ставший  директором  Государственного  Эрмитажа,  "призрел"  Л.Н.  Гумилева  и  взял
его  библиотечным  работником  к  себе  после  его  освобождения  в  1956  г.
 28 	Ахматова  А.  А.  Указ.  соч.  Т.  1.  С.  199.
 29 	Чуковская  Л.  Указ.  соч.  Кн.  1.  С.  20.
 30 	РГВА,  ф.  24560,  оп.  15,  д.  410,  л.  30,  18-21,22.
 31 	Там  же,  л.  18-21,58,  88,  83.
 32 	Ахматова  А.А.  Указ.  соч.  Т.  1.  С.  199.
 33 	РГВА,  ф.  2456,  оп.  15,  д.  410,  л.  61,89-90,  34-34  об.,  25,  102-103.
 34 	Чуковская  Л.  Указ.  соч.  Кн.  1.  С.  57-58.
 35 	Там  же.  С.  66.
 36 	Ахматова  А.  А.  Из  шести  книг.  Стихотворения  Анны  Ахматовой.  Л.,  1940.
 37 	РГВА,  ф.  24560,  оп.  15,  д.  410,  л.  89,  101,58.
 38 	Там  же,  л.  80-81.
 39 	Чуковская  Л.  Указ.  соч.  Кн.  1.  С.  96.
 ^Герштейн  Э.  Указ.  соч.  С.  283,  322.
 41 	Чуковская  Л.  Указ.  соч.  Кн.  1.  С.  42.
 42 	РГВА,  ф.  24560,  оп.  15,  д.  410,  л.  106-107.
 43 	Там  же,  л.  108.
 44 	X  е  й  т  А.  Указ.  соч.  С.  126-127.
 45 	К  р  ю  к  о  в  А.С.  Ба1а  ПЬеШ:  Уничтоженные  книги  Анны  Ахматовой  //  Филологические  записки.
Вып.  3.  Воронеж,  1994.  С.  219-220.
 46 	Герштейн  Э.  Указ.  соч.  С.  322.
 47 	Анна  Ахматова.  Стихи.  Переписка.  Воспоминания.  Иконография.  Сост.  Э.  Проффер.  Анн  Ар¬
бор,  1977.  С.  85.
 48 	Ахматова  А.  А.  Указ.  соч.  Т.  1.  С.  203.
 49 	Приводимые  сведения  взяты  из  различных  источников.  См.:  Г  у  м  и  л  е  в  Л.Н.  Поиски  вымыш¬
ленного  царства.  М.,  1993.  С.  17-23,  42-77;  о  Т.А.  Шумовском  и  Н.П.  Ереховиче  -  из  материалов  "Наб¬
людательного  дела"  и  справки  ЦА  ФСБ  РФ.
 157

Сообщения
 К  60-ЛЕТИЮ  НАЧАЛА  ВЕЛИКОЙ  ОТЕЧЕСТВЕННОЙ  ВОЙНЫ
 ©  2001  г.  А.Е.  ГОРДОН  *
 МОСКОВСКОЕ  НАРОДНОЕ  ОПОЛЧЕНИЕ  1941  ГОДА
ГЛАЗАМИ  УЧАСТНИКА
 Начало  Великой  Отечественной  войны  совпало  по  времени  с  выпускными  экзаменами
в  Московском  государственном  педагогическом  институте  им.  В.И.  Ленина  (МГПИ).  В  связи
с  этим  процедура  экзаменов  была  ускорена,  и  1  июля  всем  выпускникам,  в  том  числе  и
мне,  были  вручены  дипломы  об  окончании  института.  А  уже  3  июля  1941  г.  в  выступлении
Сталина  по  радио  прозвучал  призыв  вступать  в  Народное  ополчение.  Студенты  и  пре¬
подаватели  МГПИ  с  энтузиазмом  откликнулись  на  этот  призыв.  Вспоминается  атмосфера
всеобщего  подъема  и  непреклонной  уверенности  в  том,  что  враг  будет  в  кратчайший  срок
разгромлен  на  его  же  территории.  Некоторые  из  нас,  студентов,  даже  предполагали,  что
праздник  7  ноября  мы  будем  отмечать  уже  в  поверженном  Берлине.  Ведь  газеты,  кинофильмы,
радио  десятилетиями  убеждали  наш  народ  в  непобедимости  Красной  армии,  в  том,  что  под
руководством  Коммунистической  партии  и  нашего  великого  вождя  любой  враг  будет
разгромлен  на  его  же  земле.
 5-я  дивизия  Народного  ополчения  Фрунзенского  района  Москвы  начала  формироваться
сразу  же  после  митинга,  состоявшегося  4  июля  в  МГПИ.  Этим  занимался  Фрунзенский  райком
ВКП(б)  и  секретари  партийных  комитетов  предприятий  и  учреждений,  расположенных  на
территории  нашего  района.  Как  правило,  партийные  работники  в  военном  деле  разбирались
слабо,  а  участие  райвоенкомата  ограничилось  лишь  подбором  кандидатов  на  командирские
должности,  списки  которых  потом  утверждались  райкомом  ВКП(б).  Отсюда  непрофессиона¬
лизм  в  этом  важном  деле.  Райком  же  партии,  по-видимому,  отнесся  к  формированию  ополчения
как  к  чисто  политической  кампании.
 Как  мне  представляется,  целью  формирования  Народного  ополчения  было  привлечение  в
ряды  защитников  Родины  граждан,  которые  по  тем  или  иным  причинам,  в  частности  по
состоянию  здоровья,  не  подлежали  призыву  в  ряды  вооруженных  сил.  Но  на  деле  получилось
по-другому.  Брали  всех,  кто  хотел  стать  ополченцем.  А  таких  было  множество.  При  этом  не
учитывалось,  где  доброволец  может  принести  больше  пользы  -  на  производстве  или  в  окопах.
Все  шли  рядовыми  или  младшими  командирами.  Это  приводило  к  тому,  что  многие  командиры
и  военные  специалисты  запаса  оказались  в  ополчении  на  положении  рядовых  бойцов.  Многие
из  них  так  и  не  были  востребованы.
 В  рядовые  записывали  даже  студентов  4-х  и  5-х  курсов  медицинских  институтов  (во  Фрун¬
зенском  районе  их  было  два).  Правда,  потом  (кажется,  уже  в  августе)  этих  студентов  отозвали
из  ополчения,  и  они  через  несколько  месяцев  учебы  стали  врачами.
 Показателен  случай  с  рядовым  ополченцем  Петровским,  который  до  войны  был  заведую¬
щим  лабораторией  по  проблемам  ртути,  чуть  ли  не  единственной  тогда  в  стране.  К  тому  же  он
имел  воинское  звание  военного  инженера  второго  ранга  запаса.  Командиру  роты  разведки
нашей  дивизии  капитану  Дудкину  был  необходим  химинструктор  роты.  Капитан  спросил  на
утреннем  построении:  "Кто  знаком  с  химией?"  Отозвался  рядовой  Петровский.  Капитан  отве¬
тил:  "Так  и  быть,  будешь  теперь  химинструктором  роты".  Петровский  поинтересовался,  может
ли  он  надеть  положенные  ему  по  званию  знаки  различия,  на  что  и  получил  согласие.  Новоис¬
печенный  химинструктор  отпросился  в  увольнение  и  купил  в  военторговской  лавке  знаки,
положенные  ему  по  званию.  На  следующий  день  на  утреннем  построении  он  уже  стоял  при  трех
шпалах  в  петлицах.  Трудно  представить,  как  возмущался  капитан  Дудкин,  у  которого  была
всего  одна  шпала.  Когда  это  все  стало  известно  в  штабе  дивизии,  Петровский  был  назначен  на
должность  заместителя  начальника  химической  службы  всей  нашей  дивизии.
 *  Гордон  Абрам  Евсеевич,  кандидат  исторических  наук,  полковник  в  отставке.
 158

Такие  казусы  были  нередки.  Приведу  еще  один  пример.  Со  мной  в  землянке  соседствовал
рядовой  ополченец  Шапиро.  Это  был  уже  пожилой  по  сравнению  с  нами  человек,  очень  скром¬
ный  и  сдержанный  боец.  Как  выяснилось,  он  имел  воинское  звание  старшего  батальонного
комиссара  запаса.  Вскоре  его  назначили  комиссаром  одной  из  частей  нашей  дивизии.  Спешка,
забвение  элементарных  требований  воинского  учета  при  формировании  добровольческих  ча¬
стей  доходили  до  того,  что,  например,  наш  Фрунзенский  райвоенкомат  даже  не  выяснял  военно¬
учетные  специальности  добровольцев  и  их  звания  в  запасе.  Дело  осложнялось  еще  и  тем,  что
формирование  ополчения  происходило  по  предприятиям  и  организациям,  на  которых  работали
не  только  жители  данного  района.  Однако  не  все  ополченцы  были  прописаны  по  месту  работы
во  Фрунзенском  районе  и  состояли  там  на  воинском  учете.
 Думается,  военкомат  и  РК  ВКП(б)  это  обстоятельство  не  учитывали  и  не  оповещали  соот¬
ветствующие  органы  районов  проживания  добровольцев.  Позже  это  приводило  к  тому,  что  на
повестки  из  военкомата  о  призыве  в  армию  люди,  естественно,  не  откликались,  так  как  уже
находились  на  фронте  или  к  тому  времени  даже  погибли  в  боях.  Они  попадали  в  разряд  "без
вести  пропавших",  что  сплошь  и  рядом  отождествлялось  с  нахождением  в  плену  и  влекло  за
собой  тяжелые  последствия  для  членов  их  семей  и  близких.  Как  в  дальнейшем  выяснилось,  во
Фрунзенском  райвоенкомате  не  было  даже  списков  вступивших  в  Народное  ополчение.  В  этом
я  убедился  лично  в  1957  г.,  когда  обратился  туда  за  справкой,  подтверждающей  факт  моего
вступления  в  ополчение.  Кстати,  в  1957  г.  таких  списков  не  оказалось  и  во  Фрунзенском  РК
КПСС,  где  мне  объяснили,  что  списки  были  уничтожены  в  тревожные  дни  середины  октября
1941  г.,  когда  существовала  прямая  угроза  захвата  гитлеровцами  Москвы.
 В  ополчение  ушел  цвет  московской  интеллигенции.  Так,  например,  известный  скульптор
Евгений  Вучетич  и  многие  другие  видные  деятели  культуры  были  некоторое  время  рядовыми
ополченцами  дивизии  нашего  района,  которая  на  35-40%  состояла  из  людей  с  высшим  и  сред¬
ним  образованием.  Что  касается  партийного  состава,  то  коммунистов  и  комсомольцев  было  в
ней  не  менее  60%  (эти  данные  приводились  на  одном  из  собраний  комсомольского  актива  ди¬
визии  в  сентябре  1941  г.).
 Вступивших  в  Народное  ополчение  собрали  в  здании  Института  иностранных  языков  на
Метростроевской  улице  (ныне  Остоженка).  Ополченцы  -  студенты  МГПИ  -  были  удивлены  и
огорчены  отсутствием  среди  добровольцев  самых  активных  агитаторов  за  вступление  в  На¬
родное  ополчение  -  секретаря  комитета  ВЛКСМ  института  А.  Фролова  и  парторга  истфака
А.  Были.  Как  потом  выяснилось,  первый  стал  офицером  особого  отдела  другой  воинской  части,
второй  -  комиссаром  то  ли  армейского,  то  ли  фронтового  ансамбля  песни  и  пляски  (после
войны  А.  Быля  работал  в  аппарате  ЦК  КПСС).
 На  Метростроевской  формировались  специальные  подразделения  дивизии:  саперный  бата¬
льон,  разведывательная  рота,  батальон  связи  и  др.  Стрелковые  полки  формировались  в  зданиях
нескольких  средних  школ  нашего  района.  Я  и  мои  друзья  записались  в  разведывательную  роту
самокатчиков.  Что  это  такое,  мы  точно  не  знали,  но  нас  привлекло  название.  Позже  выяс¬
нилось,  что  это  разведчики  на  велосипедах.
 8  или  9  июля  1941  г.  наша  дивизия  выступила  из  Москвы  на  фронт  по  Старокалужскому
шоссе  (вымощенному  тогда  булыжником).  Зрелище  было  впечатляющим:  топот,  гул  голосов,
грохот  от  артиллерийских  орудий  старого  образца  (в  основном  гаубиц  из  арсеналов  времен
Гражданской  войны)  на  железном  ходу  и  конной  тяге,  тучи  пыли  над  колоннами  ополченцев.
В  одном  строю  шли  рабочие  и  служащие  заводов  "Каучук"  и  "Электросила",  фабрик  им.  Сверд¬
лова,  им.  Тельмана,  "Красная  роза"  и  др.,  преподаватели  и  студенты  1-го  и  2-го  медицинских
институтов,  МГПИ,  Института  тонкой  химической  технологии  им.  Ломоносова,  нескольких
техникумов.  Возраст  ополченцев  колебался  от  17  до  55  лет.  Совсем  невоенные  люди  шли
защищать  Москву.  Шли  в  своей  штатской  одежде,  со  своими  ложками  и  кружками.  Думали  об
одном:  как  помочь  нашей  Красной  армии  задержать,  остановить  врага,  защитить  столицу.  Лица
были  суровыми  и  в  то  же  время  радостно-озабоченными.  Ведь  мы  шли  в  неизвестность.
 Первый  большой  привал  был  устроен  в  районе  деревни  Толстопальцево,  примерно  в  30-
40  км  от  Москвы.  Я,  городской  житель,  никогда  не  ходивший  пешком  больше  8-10  км,  как  и
многие  другие  ополченцы,  едва  дотянул  До  привала.  Ступни  ног  были  стерты  до  волдырей.
 На  привале  нам  выдали  велосипеды  и  обмундирование  -  гимнастерки  и  пилотки  темно¬
серого,  почти  черного  цвета,  такого  же  цвета  брюки-бриджи,  черные  обмотки  и  ботинки.
Поговаривали,  что  это  обмундирование  хранилось  еще  со  времен  царской  армии  и  предназна¬
чалось  тогда  для  рабочих  подразделений.  В  такой  форме  мы  выглядели  необычно  -  совсем  как
итальянские  чернорубашечники  (как  мы  тогда  их  себе  представляли).  Вместо  шинелей  мы
получили  куртки  цвета  хаки  типа  бушлатов,  в  которых  позже,  когда  мы  пересели  на  лошадей,
было  удобно  сидеть  в  седле.  И  в  довершение  всего  наша  рота  получила  польские  винтовки  без
 159

боеприпасов.  А  если  добавить  к  этому,  что  позже  нас  пересадили  с  велосипедов  на  отощавших
лошадей,  можно  представить,  как  комично  мы  выглядели.
 На  всю  жизнь  запомнилось,  как  нас,  городских  жителей,  часто  и  близко  не  подходивших  к
лошадям,  обучал  верховой  езде  суровый  старший  лейтенант  Коваленко,  призванный  из  запаса.
Вначале  обучение  проводилось,  как  водится,  без  седел.  Спины  истощенных  животных  напо¬
минали  доски,  поставленные  на  ребро.  После  таких  занятий  наше  белье  было  в  крови.  Однако
Коваленко  был  неумолим.  Жалобщикам  он  завязывал  веревкой  ноги  под  брюхом  лошади  и
продолжал  ежедневное  "обучение".  От  этих  мук  спасала  только  санчасть.  Выдачу  седел  мы
восприняли  как  праздник.  В  самый  короткий  срок  мы  обучились  сидеть  в  седле.  Позже  я  с
благодарностью  вспоминал  Коваленко,  чьи  безжалостные  уроки  очень  пригодились  на  фронте:
ведь  я  научился  свободно  сидеть  в  седле.  Но  все  это  произошло  позже.  А  тогда,  во  время
привала  у  деревни  Толстопальцево,  который  длился  несколько  дней,  мы  все  же  приобрели
подобие  воинского  формирования,  хотя  и  в  непривычном  обмундировании.
 Часто  нас  охватывала  тревога  в  связи  с  неудачами  на  фронте,  о  которых  мы  догадывались
по  весьма  расплывчатым  сводкам  Совинформбюро.  Но  верить  в  худшее  не  хотелось.
 Потом  местом  расположения  роты  разведчиков  стал  район  деревни  Тишнево  под  Боров¬
ском.  В  роте,  хотя  и  с  перебоями,  связанными  с  обустройством  боевых  позиций  и  хозяйст¬
венными  работами,  шла  так  называемая  боевая  подготовка:  разборка,  чистка  и  сборка  затвора
винтовки,  обучение  обращению  с  ней  в  бою  и  т.п.  (занятия  по  этой  теме  проходили  с  августа,
когда  польские  винтовки  нам  заменили  на  отечественные  с  соответствующими  боеприпасами).
Кроме  того,  нас  обучали  передвижению  перебежками  и  по-пластунски,  индивидуальному
окапыванию  и  т.п.  К  сожалению,  стрелковые  занятия  проводились  всего  2  раза.  Этого  было
явно  недостаточно:  ведь  многие  из  нас  впервые  в  жизни  брали  в  руки  боевые  винтовки.  Думаю,
что  так  было  во  всех  частях  нашего  соединения.  Кроме  того,  бойцов  роты  разведки  часто
использовали  в  качестве  сопровождающих  при  доставке  боеприпасов  и  бутылок  с  горючей
жидкостью  с  фронтовых  и  армейских  складов.
 В  этой  связи  вспоминается  один  курьезный  случай,  который  произошел,  когда  мы  еще
носили  черную  форму.  В  одну  из  первых  поездок  в  Москву  за  бутылками  с  горючей  жидкостью
мы  первым  делом  бросились  в  булочную,  что  рядом  с  Курским  возкалом  (в  июле  1941  г.
продовольственные  карточки  в  Москве  еще  не  были  введены).  Машину  оставили  под  присмот¬
ром  упомянутого  рядового  Петровского,  отличавшегося  не  только  высоким  ростом,  но  и  не¬
обычайной  для  того  времени  внешностью  -  у  него  были  усы  и  небольшая  бородка.
 Когда  мы,  нагруженные  батонами,  вышли  из  булочной,  перед  нами  предстала  трагикоми¬
ческая  картина:  совершенно  растерянный  Петровский  стоял  окруженный  толпой  женщин,
большей  частью  пожилых,  которые  кричали,  что  поймали  шпиона  и  звали  милицию.  Со  всех
сторон  к  толпе  бежали  милиционеры.  Нашего  товарища,  одетого  в  черную  форму,  с  необыч¬
ной  (польской)  винтовкой,  да  еще  при  усах  и  бороде  приняли  за  немецкого  шпиона-парашю-
тиста.  С  трудом  мы  отбили  Петровского  от  толпы  и  объяснили  все  удивленным  нашим  видом
милиционерам,  предъявив  им  документы.
 В  августе  в  одной  из  деревень  Калужской  обл.  первый  секретарь  Фрунзенского  райкома
партии  Богуславский  в  торжественной  обстановке  вручил  дивизии  боевое  Красное  знамя.
Среди  приехавшего  по  этому  случаю  начальства  была  и  одна  женщина  -  секретарь  Фрунзен¬
ского  РК  ВКП(б)  Екатерина  Фурцева  -  впоследствии  известный  партийный  деятель  и  министр
культуры  СССР.  Одновременно  ополченцы  приняли  и  воинскую  присягу.  Нас  переобмунди-
ровали  в  форму  бойцов  РККА.
 Вскоре  дивизия  переместилась  в  другой  район  Калужской  обл.,  где  продолжалась  боевая
подготовка,  от  которой  нас  часто  отрывали  на  все  те  же  хозяйственные  работы  и  поездки.
В  дальнейшем  нас  часто  перебрасывали  с  одного  участка  Резервного  фронта  на  другой.  Мы
были  на  Ржевско-Вяземском  направлении,  затем  через  Медынь  и  Юхнов  нас  передислоциро¬
вали  в  район  деревни  Большая  Бобровка.  Чувствовалось,  что  положение  наших  войск  ухудша¬
ется.  Часто  мимо  нас  гнали  в  тыл  скот,  потом  стали  попадаться  беженцы,  тащившие  тележки,
груженые  немудреным  домашним  скарбом.  Они  рассказывали  нам  о  тяжелых  боях,  которые
вели  наши  части  в  районе  Смоленска.  Во  второй  половине  сентября  появились  и  группы  изну¬
ренных  красноармейцев,  вырвавшихся  из  окружения  под  Смоленском.
 Свои  самолеты  мы  видели  в  воздухе  очень  редко,  но  однажды  стали  свидетелями  того,  как
наш  истребитель  сбил  немецкий  двухфюзеляжный  разведывательный  самолет  "Фокке-Вульф"
(мы  его  называли  "рама").  Эти  "рамы"  не  давали  нам  покоя:  они  висели  над  нами,  занимаясь,  по-
видимому,  разведкой,  а  то  и  сбрасывали  бомбы  на  расположение  наших  частей.  Рота  разведки
дивизии  и  бойцы  других  подразделений  после  долгих  поисков  отыскали  экипаж  сбитого
самолета.  Пленные  немцы  -  офицер  и  два  ефрейтора  -  были  первыми  гитлеровцами,  которых  я
 160

встретил  на  фронте.  Тогда  меня  поразил  один  ефрейтор,  бывший  рабочий.  Он  не  понял  сразу,  о
чем  шла  речь,  когда  переводчик  спросил  его:  "Как  же  ты,  пролетарий,  пошел  войной  против
страны  Советов  -  родины  пролетариев  всего  мира?"  Ефрейтор  ответил,  что  в  их  части  рабочих
и  крестьян  большинство,  а  их  "фатерланд"  (родина)-не  Россия,  а  Германия.  Такой  ответ
пленного  заставил  нас  задуматься  о  смысле  лозунга  "Советский  Союз  -  Отечество  мирового
пролетариата".
 12  сентября  1941  г.  нашей  ополченской  дивизии  присвоили  общеармейский  номер,  и  она  ста¬
ла  именоваться  113-й  стрелковой  дивизией.  Перед  войной  дивизия  с  этим  номером  дислоциро¬
валась  вблизи  государственной  границы  и  приняла  бой  в  первые  же  дни  после  нападения  Гер¬
мании  на  СССР.  В  ходе  последующих  боев,  отступая  от  границы  к  Орше,  она  была  полностью
разгромлена  и  перестала  существовать.  Таким  образом,  мы,  ополченцы,  стали  вторым  составом
113-й  дивизии  (забегая  вперед,  скажу,  что  эта  ситуация  повторялась  с  113-й  дивизией  еще
дважды  -  в  начале  октября  1941  г.  и  в  январе-марте  1942  г.).
 О  тяжелых  боях  в  начале  октября  1941  г.,  которые  вела  не  только  наша  дивизия,  но  и  весь
Резервный  фронт,  ставший  к  тому  времени  Западным,  об  огромных  потерях  дивизии  и  героизме
бойцов-ополченцев  дают  некоторое  представление  книги  "Битва  за  Москву",  сборник
"Ополченцы  на  защите  Москвы.  Документы  и  материалы  о  формировании  и  боевых  действиях
московского  ополчения.  6  июля  1941  г.  -  январь  1942  г."  и  монография  А.Д.  Колесника  "Народ¬
ное  ополчение  городов-героев",  увидевшие  свет  в  издательстве  "Московский  рабочий"  в  1970-х
годах.
 В  самом  начале  октября,  когда  я  уже  был  переведен  из  разведывательной  роты  в  стрел¬
ковый  полк,  мы  занимали  позиции  восточнее  г.  Кирова  Калужской  обл.  После  массированного
артиллерийского  обстрела  и  интенсивной  бомбардировки  с  воздуха  в  наступление  пошли  танки
противника  и  под  их  прикрытием  мотопехота.  Советских  самолетов  мы  не  видели.
 Наши  части  с  огромными  потерями  все  же  отбили  первые  атаки.  Сильно  помог  нам  в  этом
противотанковый  артиллерийский  дивизион,  появившийся  в  дивизии  незадолго  до  начала
октябрьских  боев.  Однако  гитлеровские  войска,  не  обращая  внимания  на  части  Красной  армии,
находившиеся  у  них  в  тылу,  в  ночь  с  3  на  4  октября  устремились  по  Варшавскому  шоссе  к  Моск¬
ве.  Оставшиеся  же  в  живых  бойцы  и  командиры  нашей  дивизии  сосредоточились  в  лесу  северо-
восточнее  Кирова.  В  этой  группе  было  около  2  тыс.  человек,  среди  них  были  команДир  дивизии
генерал-майор  Пресняков  и  комиссар  дивизии  Антропов.  Пресняков  на  коротком  совещании
поставил  задачу  быстро  сформировать  из  оставшихся  бойцов  подразделения  и  подготовиться  к
движению  на  восток.  При  этом  каждую  минуту  возможна  была  встреча  с  противником.
 Вначале  нам  необходимо  было  пересечь  проходившее  неподалеку  Варшавское  шоссе.
Наступали  сумерки.  При  подходе  к  шоссе  нас  поддержали  огнем  несколько  установок  "Катюш"
из  дивизиона  гвардейских  ракетных  минометов,  отступивших,  видимо,  из  Белоруссии  и  оказав¬
шихся  в  расположении  наших  войск.  Личный  состав,  естественно,  об  этом  не  знал.  После  не¬
скольких  залпов  по  движущемуся  по  шоссе  автотранспорту  и  боевой  технике  врага  установки
были  взорваны.  Вероятно,  у  них  закончились  боеприпасы.  Мы  были  ошеломлены  этой  неожи¬
данной  поддержкой.  Еще  более  неожиданной  она  оказалась,  по-видимому,  для  немцев.  Движе¬
ние  по  шоссе  на  некоторое  время  прекратилось,  и  нам  удалось  беспрепятственно  его  пересечь.
 В  оставшееся  ночное  время  мы  смогли  продвинуться  на  восток  на  10-15  км  и  сосредоточи¬
лись  в  лесу  в  районе  станции  и  деревни  Чапляевка  на  северо-востоке  от  Кирова.  Отдохнув  там  и
дождавшись  темноты,  мы  намеревались  двинуться  дальше  на  восток  для  соединения  с  частями
Красной  армии.  Вдоль  опушки  леса,  в  котором  мы  расположились,  тянулась  грунтовая  дорога.
К  вечеру  на  ней  появилась  колонна  бронетранспортеров,  автомашин  с  пехотой  и  небольшая
группа  легких  танков.  Когда  головная  машина  приблизилась  к  опушке  леса,  мы  с  удивлением
обнаружили  на  ней  красный  флаг.  Потом,  присмотревшись,  разглядели  в  центре  его  круг  со
свастикой.  Появление  противника  застало  нас  врасплох.  Единственным  укрытием  стали  стволы
деревьев.  Времени  на  то,  чтобы  вырыть  хотя  бы  индивидуальные  окопчики,  не  было.  Генерал
Пресняков  подал  команду:  "Приготовиться  к  бою,  но  огня  без  команды  не  открывать!".
 Когда  противник  приблизился  к  лесу,  многие  бойцы  не  выдержали  и  открыли  беспорядоч¬
ную  стрельбу.  Немцы  от  неожиданности  остановились.  В  их  колонне  все  смешалось,  отдельные
машины  с  пехотой  выскочили  вперед,  но  затем,  преодолев  замешательство,  колонна  развер¬
нулась.  Танки  и  бронетранспортеры  двинулись  к  лесу,  ведя  на  ходу  огонь  в  том  числе  и  раз¬
рывными  пулями,  которые,  пролетая  над  нашими  головами,  разрывались  потом  даже  от  лег¬
кого  соприкосновения  с  листвой  деревьев.  Создавалось  впечатление  полного  окружения.  Под¬
нялась  паника,  которую  с  трудом  удалось  остановить.  При  этом  много  бойцов  и  особенно  ко¬
мандиров  и  политработников  погибло.  Во  время  этого  боя  мы  потеряли  также  остатки
артиллерии,  все  автомашины  и  лошадей.
 6  Отечественная  история,  №  3
 161

Против  танков  у  нас  оставались  только  гранаты  и  бутылки  с  горючей  жидкостью.  Сознание
того,  что  мы  обречены,  но  во  что  бы  то  ни  стало  должны  продержаться  и  не  пропустить  про¬
тивника  в  глубь  леса,  заставляло  нас  отчаянно  сопротивляться.  Красноармеец  Михаил  Вилинов,
боец  роты  разведки,  выпускник  географического  факультета  МГПИ,  с  близкого  расстояния
бутылками  с  горючей  жидкостью  поджег  танк,  но  сам  при  этом  погиб.  Группу,  в  которой
находился  я,  возглавил  молодой  лейтенант  Николай  Смирнов.  Нам  удалось  отсечь  от  танка
следовавшую  за  ним  группу  пехотинцев  и  уничтожить  ее,  а  затем  гранатами  и  бутылками  с  за¬
жигательной  смесью  поджечь  два  легких  танка.
 Неподалеку  от  того  места,  где  я  находился,  натиск  гитлеровцев  сдерживала  группа  красно¬
армейцев,  среди  которых  я  узнал  аспиранта  физико-математического  факультета  МГПИ
Левитана  и  молодого  кандидата  наук  К.В.  Виноградова,  моего  земляка  из  Донбасса.  Левитан
бросил  под  танк  гранату,  получив  при  этом  тяжелое  ранение.  Другие  бойцы  также  забрасывали
танки  и  бронетранспортеры  гранатами  и  бутылками  с  горючей  смесью.  Нам  удалось
уничтожить  большую  часть  танков,  бронетранспортеров,  пехоты  противника,  вклинившихся  в
лес,  и  взять  в  плен  группу  немцев.  С  наступлением  темноты  гитлеровцы  прекратили  попытки
смять  нашу  оборону.  Мы  выстояли.  Левитан  и  Виноградов  в  этом  бою  погибли.
 Трудно  определить  наши  потери.  Они  были  огромны.  Из  примерно  2  тыс.  человек  способ¬
ными  передвигаться  остались  не  более  300-350.  Как  выяснилось  уже  после  войны,  генерал
Пресняков  и  комиссар  Антропов  были  тяжело  ранены  и  попали  в  плен,  где  вели  себя  достойно.
Там  они  и  погибли.
 Пришлось  решать,  что  делать  с  пленными  немцами.  Их  было  примерно  8-10  человек.  Взять
их  с  собой  было  нельзя,  а  отпустить  -  значило  подставить  себя  под  смертельный  удар,  тем  бо¬
лее  что  на  свежевыпавшем  снегу  четко  отпечатались  наши  следы.  Отчаянное  положение
вынудило  нас  гитлеровцев  с  собой  не  брать.
 Вспоминаю,  какую  тревогу  вызвала  у  нас  судьба  тяжелораненых.  Всех  подававших  признаки
жизни  мы  взяли  с  собой,  несли  их  на  самодельных  носилках,  а  затем  оставляли  в  деревнях  на
попечение  местных  жителей.  Другого  выхода  не  было.  Многим  из  тяжелораненых  удалось
выжить.  В  деревнях  их  прятали  и  выхаживали.  С  ужасом  думаю  о  судьбе  тех,  кто  в  том  бою  был
тяжело  ранен  или  контужен  и  находился  в  глубоком  шоке.  Тогда  они  все  нам  казались
мертвыми.  Можно  представить  себе,  что  было,  когда  гитлеровцы  на  следующий  день  заняли
эти  места.
 Ббльшая  часть  ополченцев,  попав  в  окружение,  пыталась,  как  и  наша  группа,  пробиться  к
своим.  Многие  из  них  погибли  в  стычках  с  гитлеровцами  и  местными  полицаями.  Отдельные
"окруженцы",  переодевшись  в  цивильную  одежду,  оставались  в  деревнях  и  селах.  Таких  назы¬
вали  "приймаками".  Некоторые  ополченцы  подались  к  родственникам  в  родные  места,  если  к
тому  времени  они  еще  не  были  захвачены  гитлеровцами.
 Нашу  группу  после  боя  у  Чапляевки  возглавил  полковой  комиссар  Клобуков.  По  глухим
тропам,  чаще  всего  в  ночное  время  мы  двигались  на  восток.  Приходилось  ориентироваться  на
советы  местных  жителей  о  наиболее  удобном  и  безопасном  маршруте  движения  к  Москве.
Через  несколько  ночных  переходов  мы  вышли  к  реке  Угра  южнее  Юхнова.  Там  мы  столкну¬
лись  с  подразделением  немецких  солдат.  Вести  бой  мы  были  не  в  состоянии,  так  как  у  нас  не
было  даже  патронов.  Гитлеровцы  взяли  нас  в  кольцо  и  погнали  по  Варшавскому  шоссе  в
Юхнов.  Таким  образом,  остатки  центральной  группы  частей  нашей  113-й  дивизии  перестали
существовать  как  воинские  подразделения.
 В  Юхнове  на  огромном  скотном  дворе  при  скотобойне,  окруженном  рядами  колючей  прово¬
локи,  нас,  пленных,  оказалось  от  12  до  15  тыс.  человек.  Через  сутки  нас  партиями  по  1,5-2  тыс.
человек  стали  строить  в  колонны,  чтобы  погнать  по  Варшавскому  шоссе  на  запад.  При  выходе
со  скотного  двора  на  меня  обратил  внимание  один  немецкий  солдат,  закричавший  "Ду  бист
юде?"  ("Ты  еврей?"  -  нем.)  От  неожиданности  я  внезапно  онемел,  но  шедшие  рядом  ребята,
с  которыми  я  успел  подружиться,  вдруг  закричали:  "Кавказ!"  Выстрела  не  последовало,  и  через
несколько  минут  наша  шеренга  проскочила  ворота.
 В  дальнейшем  мне  вместе  с  лейтенантом  Н.Д.  Смирновым  удалось  бежать.  На  одном  из
привалов  мы  зарылись  в  огромный  стог  сена,  пролежали  там  несколько  часов,  а  на  рассвете
продолжили  путь  на  восток.  16  декабря  мы  встретили  части  Красной  армии.  Затем  особисты  из
"смерша"  отправили  нас,  человек  20-25  "окруженцев",  на  проверку  в  Москву,  после  которой  я
вернулся  на  фронт.  Но  это  уже  другая  история,  которая  выходит  за  рамки  настоящей  части
воспоминаний.  Что  касается  Николая  Смирнова,  то  его,  как  я  потом  узнал,  отправили  для  более
тщательной  проверки  в  Мордовский  лагерь,  где  он  заболел  скоротечным  туберкулезом  и
вскоре  умер.  Такие  случаи  были  нередки,  особенно  в  первый  период  войны.
 162

В  заключение  хотелось  бы  сказать,  что  Московское  ополчение  внесло  свой  вклад  в  оборону
столицы.  Его  бойцы  проявили  высокий  патриотизм  и  стойкость.  Необученные,  плохо  воору¬
женные  ополченцы  практически  были  обречены  на  гибель,  но  они  честно  выполнили  свой  долг
перед  Родиной.  Склоним  же  головы  перед  светлой  памятью  погибших.
 ©2001г.  П.П.ДАНИЛОВ*
 ЛЕНИНГРАДЦЫ  НА  СТРОИТЕЛЬСТВЕ
ОБОРОНИТЕЛЬНЫХ  РУБЕЖЕЙ  В  1941-1942  ГОДАХ
 Одним  из  факторов,  определивших  стойкость  советских  войск  в  битве  за  Ленинград,
продолжавшейся  с  10  июля  1941  г.  по  9  августа  1944  г.,  стало  наличие  системы  прочных  и
долговременных  оборонительных  сооружений  на  дальных  и  ближних  подступах  к  городу,
созданных  войсками  и  самими  ленинградцами,  начиная  с  первых  дней  Великой  Отечественной
войны.
 По  горячим  следам  событий,  уже  с  28  июля  1941  г.  участие  населения  в  оборонно¬
строительных  работах  освещалось  на  страницах  газеты  «’’Ленинградская  правда"  на  оборонной
стройке».  Затем  эта  тема  на  долгие  годы  была  предана  забвению,  которое  нарушил  в  1963  г.  в
книге  "Город-фронт"  Б.В.  Бычевский,  вкратце  осветивший  и  данный  вопрос.  Серьезным
подспорьем  для  исследователей  стал  документальный  сборник  "900  героических  дней"  (1966  г.),
где  впервые  были  приведены  сводные  статистические  материалы,  позволяющие  составить
представление  об  объеме  строительных  работ  на  всех  участках  обороны  Ленинграда.
Освещался  этот  сюжет  и  в  5-м  томе  "Очерков  истории  Ленинграда"  (1967  г.),  а  также  в  ряде
статей.  Большой  вклад  в  изучение  данной  проблемы  внесли  В.М.  Ковальчук  и  В.А.  Шишкин  на
страницах  сборника  "Непокоренный  Ленинград"  (1984  г.).  Тем  не  менее  многие  ее  аспекты  до
сих  пор  остаются  как  бы  в  тени,  и  настоящее  сообщение,  приуроченное  к  60-летию  со  времени
начала  Великой  Отечественной  войны,  призвано  восполнить  этот  досадный  пробел.
 Уже  22  июня  1941  г.  срочно  прибывший  в  Ленинград  замнаркома  обороны  СССР  генерал
армии  К.А.  Мерецков  для  указание  штабу  ЛВО  незамедлительно  приступить  к  разработке
плана  строительства  оборонительных  рубежей  на  дальних  и  ближних  подступах  к  городу1.  А  ут¬
ром  того  же  дня  начальник  противовоздушной  обороны  Ленинграда  полковник  Е.С.  Лагуткин
отдал  распоряжение  о  строительстве  щелей  открытого  и  закрытого  типов,  в  которых  можно
было  бы  укрыть  население  от  вражеских  бомбардировок2.  И  вот  на  заводских  дворах,  на
площадях,  в  скверах  и  особенно  возле  жилых  домов  развернулось  строительство  щелей
закрытого  типа.  Каждая  такая  щель  имела  5-8  м  в  длину  и  1,5  м  в  ширину  и  располагала  двумя
выходами,  что  давало  возможность  проветривать  ее  и  обеспечивало  страховку  на  случай  завала.
Стены  укрепляли  с  помощью  столбов,  бревен  и  досок,  а  сверху  делали  накат  в  один  или  два
бревна,  на  который  насыпали  слой  земли  толщиной  до  метра.
 В  основном  такие  укрытия  строились  в  окраинных  (Московском  и  Кировском)  районах
города,  где  имелись  незастроенные  участки  и  было  много  малоэтажных  домов,  не  при¬
способленных  для  строительства  бомбоубежищ.  Сооружение  этих  простейших  укрытий
осуществлялось  исключительно  населением  -  рабочими,  пенсионерами,  домохозяйками,  школь¬
никами  с  помощью  таких  простых  орудий  труда,  как  лом,  лопата,  топор  и  кирка.
 Только  за  первые  три  дня  войны  в  Ленинграде  было  вырыто  136  км  таких  щелей,  где  можно
было  укрыть  750  тыс.  человек,  а  в  подвалах  старых  домов  были  созданы  или  приведены  в
порядок  бомбоубежища  на  800  тыс.  человек3.  К  сожалению,  с  началом  дождей  щели  оказались
заполненными  водой  и  непригодными  для  укрытия  населения.  Осенью  сыро  и  темно  стало  и  в
бомбоубежищах.  Поэтому  во  время  налетов  немецкой  авиации  население  предпочитало
оставаться  дома  или  на  своих  рабочих  местах,  не  реагируя  на  разрывы  бомб.
 После  выступления  по  радио  В.М.  Молотова,  объявившего  о  нападении  фашистской  Гер¬
мании  на  СССР,  в  Ленинграде  в  13  час.  25  мин.  было  объявлено  угрожаемое  положение.  Си¬
лами  военных  с  привлечением  гражданского  населения  началось  сооружение  площадок  для
зенитных  орудий.  Одной  из  них  стала  площадь  на  Московском  проспекте,  где  ныне  возвы-
 Данилов  Павел  Петрович,  кандидат  исторических  наук.
 6
 163

шаются  восстановленные  Московские  ворота.  Активными  помощниками  зенитчиков  стали
учащиеся  ремесленного  училища  при  заводе  "Электросила".
 23  июня  военные  моряки  приступили  к  укреплению  устья  Финского  залива.  Командующий
ЛВО  генерал-лейтенант  М.М.  Попов  приказал  немедленно  приступить  к  строительству
оборонительных  рубежей  на  Псковском  направлении,  а  24  июня  командование  Северного
фронта  решило  прикрыть  подступы  к  Ленинграду  путем  создания  Лужской  оборонительной
позиции,  которая  рассматривалась  как  главный  рубеж  Северного  фронта  на  Ленинградском
направлении.  Военный  совет  Северного  фронта  принял  также  ряд  решений  по  материальному
обеспечению  инженерных  мероприятий  фронта,  а  через  горком  ВКП(б)  на  заводах  были
размещены  заказы  на  изготовление  противотанковых  мин,  колючей  проволоки,  бетонных
блоков  для  огневых  точек  и  других  заградительных  инженерных  средств4.
 Тем  временем  большая  группа  специалистов  и  военных  инженеров  работала  над  расчетами
строительства  оборонительных  сооружений.  В  итоге  было  решено  построить  три
оборонительных  рубежа.  Основной  из  них  должен  был  пройти  вдоль  реки  Луги  от  Финского
залива  до  озера  Ильмень  и  иметь  развитое  и  укрепленное  минное  предполье,  начинавшееся  у
реки  Плюссы.  Второй  рубеж  предполагалось  соорудить  по  линии  Петергоф  -  Красногвардейск
(Гатчина)  -  Колпино  -  река  Нева.  Третий  -  по  линии  Автово  -  окружная  железная  дорога  -
станция  Предпортовая  -  Средняя  Рогатка  -  село  Рыбацое.  При  этом  особенно  трудоемким  и
сложным  было  создание  Лужской  оборонительной  полосы,  протянувшейся  на  250  км.  Она
должна  была  состоять  из  двух  оборонительных  полос  и  одной  отсечной  позиции,  проходившей
по  берегам  многочисленных  озер  и  рек5.
 Составленный  штабом  ЛВО  план  обороны  Ленинграда,  предусматривавший  широкое
участие  населения  в  его  реализации,  получил  одобрение  партийных  и  советских  руководителей
города  и  области,  а  27  июня  с  ним  был  ознакомлен  и  возвратившийся  в  Ленинград  из  Москвы
секретарь  ЦК  ВКП(б)  и  первый  секретарь  Ленинградского  обкома  и  горкома  партии  А.А.
Жданов,  который  решил  согласовать  его  по  телефону  с  И.В.  Сталиным.  Разговор  был
тяжелым.  В  конце  концов  Сталин  согласился  с  предложенным  проектом,  но  потребовал
непременно  обеспечить  разъяснительную  работу  среди  населения  с  тем,  чтобы  в  городе  не
было  паники.
 Руководство  строительством  оборонительных  рубежей  взяло  на  себя  командование
фронтом,  а  мобилизацией  гражданского  населения  и  изысканием  материальных  ресурсов  стали
заниматься  партийные,  советские  и  хозяйственные  руководители  Ленинграда  и  области.  Об
активном  участии  населения  в  этих  работах  говорит  тот  факт,  что  уже  к  концу  июня  на
строительстве  объектов  оборонного  характера  было  занято  360  тыс.  человек6.
 В  соответствии  с  решением  исполкома  Ленгорсовета  от  27  июня  1941  г.  к  трудовой
повинности  для  выполнения  оборонных  работ  в  Ленинграде,  Пушкине,  Колпино,  Петергофе  и
Кронштадте  привлекались  мужчины  от  16  до  50  лет  и  женщины  от  16  до  45  лет.  При  этом
неработающие  трудоспособные  граждане  обоего  пола  должны  были  работать  по  8  часов  в
сутки;  служащие  и  рабочие  -  по  3  часа  в  сутки  после  работы,  а  учащиеся  -  3  часа  в  сутки  после
учебы.  После  семи  дней  работы  люди  освобождались  от  трудовой  повинности  не  менее  чем  на
четыре  дня.  Вся  работа  по  привлечению  граждан  к  трудовой  повинности  возлагалась  на
исполкомы  райсоветов7.
 Осложнившаяся  фронтовая  обстановка  потребовала  ускорения  строительства  оборони¬
тельных  сооружений.  Поэтому  уже  в  начале  августа  исполком  Ленгорсовета  установил,  что  к
выполнению  строительных  работ  в  порядке  трудовой  повинности  привлекаются  трудо¬
способные  мужчины  в  возрасте  от  15  до  55  лет  и  женщины  в  возрасте  от  16  до  50  лет8.  Больше
того,  к  участию  в  строительстве  оборонительных  сооружений  в  черте  города,  к  работе  в
пригородных  совхозах,  а  также  к  подготовке  зданий  в  противопожарном  отношении  стали
привлекаться  и  оставшиеся  в  городе  школьники,  начиная  с  пятого  класса,  т.е.  с  12  лет.
 Наиболее  важные  предприятия  оборонного  комплекса,  выполнявшие  срочные  задания  для
фронта  и  занимавшиеся  развертыванием  новых  производств,  в  частности  Охтенский  хими¬
ческий  комбинат,  были  освобождены  от  массовых  мобилизаций  рабочей  силы  в  порядке
трудовой  повинности9.  Основной  упор  был  сделан  на  рабочих  и  служащих  легкой  промыш¬
ленности,  студентов,  учащихся  и  особенно  не  работавших  граждан,  которые  были  срочно  взяты
на  учет  и  направлялись  на  строительные  работы  в  первую  очередь10.  В  районах  были  созданы
комиссии  по  трудовой  повинности,  деятельность  которых  координировалась  городской
комиссией  во  главе  с  Н.А.  Манаковым.  Всем  направлявшимся  на  оборонные  работы  рабочим  и
служащим  выдавали  специальные  книжки  учета  выполнения  заданий  в  порядке  трудовой
повинности  (я  до  сих  пор  храню  как  одну  из  семейных  реликвий  такую  книжку  за  №  022386,
выданную  в  1941  г.  моей  матери).
 164

Для  ускорения  строительства  укрепленной  полосы  вокруг  Ленинграда  приказом  командую¬
щего  войсками  Северо-Западного  направления  маршала  К.Е.  Ворошилова  от  25  июля  1941  г.
при  Ленинградском  обкоме  и  горкоме  ВКП(б),  Ленинградском  областном  и  городском
исполкомах  Советов  депутатов  трудящихся  была  создана  комиссия  по  оборонительным
работам  в  составе  А.  А.  Кузнецова  -  секретаря  Ленинградского  горкома  ВКП(б)  (председатель),
П.С.  Попкова  -  председателя  исполкома  Ленгорсовета,  Н.В.  Соловьева  -  председателя
исполкома  облсовета,  Т.И.  Шевалдина  -  генерал-лейтенанта,  командующего  войсками  ЛВО,
Б.Г.  Галеркина  -  академика,  Н.Н.  Семенова  -  академика,  И.М.  Зальцмана  -  директора
Кировского  завода.  В  соответствии  с  приказом  Ворошилова  на  предприятиях  города  было
организовано  производство  вооружения  и  оборудования  для  оборонительных  сооружений.
Военно-инженерное  руководство  созданием  оборонительных  рубежей  было  возложено  на
командующего  артиллерией  фронта  и  начальника  инженерного  управления  фронта11.
 Приостановка  27  июня  1941  г.  Военным  советом  фронта  строительства  Ленинградского
метрополитена,  Верхнесвирской  ГЭС,  электростанции  на  реке  Энсо  и  других  объектов  дала
возможность  направить  йа  сооружение  долговременных  огневых  точек  наиболее  квалифи¬
цированные  кадры  военных  и  гражданских  строителей,  составлявших  в  начале  войны
133  тыс.  человек.  В  их  распоряжении  были  автомашины,  строительные  механизмы,  цемент,
арматура  и  т.д.  В  дело  шли  также  стройматериалы,  имевшиеся  на  предприятиях,  в  учреждениях
и  домохозяйствах.  Основными  кадрами  на  работах,  требовавших  наиболее  высокой  квали¬
фикации,  были  12  строительных  батальонов  численностью  до  7  тыс.  человек,  Ленинградское
окружное  военно-строительное  управление,  строительные  тресты  №  16,  35,  38,  40,  53,  58,
"Союзэкскавация",  строительство  №  5  НКПС,  трест  №  2  НКВД  по  Ленинградской  обл.
Наиболее  же  сложные  работы  -  по  совершенствованию  Карельского  укрепленного  района,
сооружению  укреплений  на  Кингисеппском  направлении  и  др.  -  возлагались  на  ленинградских
метростроевцев.  Однако  наиболее  тяжелые  и  трудоемкие  земляные  работы  выполнялись
мобилизованными  рабочими  и  служащими  из  числа  гражданского  населения.  Ими  было
обеспечено  88%  всех  трудовых  затрат12.
 Практику  направления  на  строительство  оборонительных  сооружений  хорошо  иллюст¬
рирует  следующий  пример.  Директор  Эрмитажа  академик  И.А.  Орбели  27  июля  1941  г.  полу¬
чил  следующую  телеграмму:  "Предлагаем  Вам  мобилизовать  из  числа  трудоспособных  на
оборонные  работы  75  человек.  Всех  мобилизованных  обеспечить  лопатами,  кирками,  ломами,
пилами,  топорами.  Каждый  мобилизованный  должен  иметь  запас  продуктов  питания  на  5  дней,
а  также  ложку,  кружку,  котелок,  1  пару  белья,  теплую  одежду  и  деньги.  Предупредить  всех
мобилизованных  о  нахождении  на  работах  не  менее  двух  недель".  Людей  не  надо  было
уговаривать.  Все  понимали,  что  это  вынужденная  и  необходимая  мера  по  защите  города.
Работники  Эрмитажа  выехали  "на  окопы"**
 Наиболее  широкое  распространение  на  предприятиях  города  получила  практика,  когда  одна
часть  рабочих  выезжала  на  строительство  сооружений,  а  другая  переключалась  на  выпуск
оборонной  продукции.  Так,  сотни  рабочих  завода  им.  Л.Е.  Егорова  в  июле  1941  г.  выехали  на
строительство  оборонительных  сооружений.  Одновременно  на  заводе  стали  производить  ломы,
лопаты,  топоры,  походные  кухни,  которые  немедленно  отправлялись  на  строительство  обо¬
ронительных  рубежей.  Но  наиболее  сложным  оказалось  изготовление  и  испытание  на
прочность  противотанковых  "ежей".  Всего  в  1941  г.  их  было  изготовлено  на  заводе  2  43014.  На
Ижорском,  Кировском,  Балтийском,  Металлическом  и  других  заводах  и  в  мастерских
изготавливались  сборные  броневые  доты,  железобетонные  орудийные  и  пулеметные  броневые
колпаки,  противотанковые  надолбы.
 Поначалу  все  усилия  направлялись  на  создание  Лужского  оборонительного  рубежа.  Уже  в
конце  июня  на  берега  рек  Луга,  Мшага,  Шелонь  прибыли  инженерные,  саперные  и  понтонные
войска.  Они  сразу  же  приступили  к  работе.  В  первые  дни  июля  началось  массовое  прибытие
ленинградцев  и  жителей  окрестных  населенных  пунктов  на  строительство  этой  линии  обороны.
Когда  же  угроза  Ленинграду  стала  более  очевидной,  для  прикрытия  города  с  юго-запада  5  июля
Ставка  приказала  построить  за  10  дней  оборонительный  рубеж  по  линии  Кингисепп  -Толмаче-
во  -  Огарели  -  Кириши  и  далее  по  берегу  Волхова,  а  также  отсечную  позицию  на  рубеже  Лу¬
га-  Шимск  и  наиболее  прочно  прикрыть  направления  Гдов-Ленинград,  Шимск-Ленинград1  .
 Сложилась  такая  практика,  когда  сооружение  первой  линии  обороны  осуществляли
военнослужащие,  а  вторую  и  последующие  строили  мобилизованные  рабочие,  служащие,
студенты  и  школьники  старших  классов.  К  середине  июля  уже  свыше  200  тыс.  человек  рыли
траншеи,  ходы  сообщения,  стрелковые  и  пулеметные  окопы,  противотанковые  рвы,  строили
доты,  дзоты,  командные,  наблюдательные  и  санитарные  пункты,  устраивали  лесные  завалы  и
противотанковые  надолбы.
 165

Основной  организационной  формой  отправки  ленинградцев  "на  окопы"  стали  "эшелоны".
Их  формировали  предприятия  или  группы  заводов,  фабрик,  артелей  и  мастерских.  На  их
руководителей  возлагалась  основная  ответственность  за  экипировку  людей,  организацию  труда,
обеспечение  инвентарем  и  спецодеждой.  Во  главе  эшелона  стояли  его  начальник  и  комиссар.
По  прибытии  на  место  назначения  руководители  эшелона  получили  от  военного  командования
конкретное  задание  на  возведение  соответствующего  укрепления.  В  свою  очередь  эшелоны
подразделялись  на  сотни,  бригады  и  звенья.  Каждому  работнику  устанавливалась  ежедневная
норма  выработки.  На  земляных  работах  она  составляла  3  куб.м.
 Хорошо  подготовился,  например,  к  выезду  под  Лугу  пятитысячный  коллектив  прядильно¬
ниточного  комбината.  Вместе  с  рабочими  выехали  врачи  комбинатской  амбулатории,  повара  с
продуктами  питания  и  котлами  для  варки  пищи.  За  короткое  время  этот  коллектив  построил
11-километровую  линию  обороны  с  противотанковым  рвом.  В  часы  отдыха  рабочие  и
работницы  чинили  лопаты,  строили  шалаши  для  сна,  копали  ямы  для  костров,  запасали  воду.
Рабочие  обувной  фабрики  "Скороход"  привезли  с  собой  необходимые  инструменты,  походную
кухню  и  пятидневный  запас  продуктов  питания.  Они  побеспокоились  и  о  таких  вещах,  как
котелки,  постельное  белье  и  обувь.  За  полгода  со  времени  начала  войны  эта  фабрика
направила  на  оборонные  работы  более  12  тыс.  человек*6.  С  огромным  подъемом  под  Лугой
работали  многие  хорошо  известные  в  то  время  артисты  Государственного  академического
театра  драмы  им.  А.С.  Пушкина17.
 В.В.  Вахнина  вспоминала,  что  в  1941  г.  она  закончила  5-й  курс  Электротехнического
института.  Все  юноши  с  их  курса  ушли  в  народное  ополчение,  а  девчата  выехали  на  сооружение
окопов  в  сторону  Кингисеппа.  С  собой  они  взяли  сшитые  из  старых  одеял  спальные  мешки  и
немного  продуктов.  Поехали  в  легких  платьях  в  надежде  через  несколько  дней  вернуться
домой.  Основными  орудиями  труда  были  лом,  лопата,  кирка,  кувалда,  тачка,  пила,  топор.
Трудились  люди  самоотверженно,  по  12-14  часов  в  сутки.  Порой  работали  в  дождь,  не  всегда
имея  возможность  просушить  потом  одежду.  Грунт  был  самый  разнообразный:  сыпучие  пески,
сырая  глина,  которая  прилипала  к  лопатам,  камни.  Несмотря  на  тяжелые  условия  труда,
студентки  не  падали  духом.  Они  не  отставали  от  кадровых  работниц,  а  по  вечерам,  собравшись
в  каком-нибудь  шалаше,  пели  песни.
 На  более  тяжелых  работах  трудились  мужчины,  но  их  было  очень  мало.  Из  женщин  в  числе
передовых  были  кадровые  работницы.  Труднее  всех  приходилось  учащимся  школ.  Но  посте¬
пенно  люди  втягивались  в  работу,  производительность  их  труда  повышалась  с  каждым  днем.
Бытовые  условия  были  тяжелыми:  за  водой  приходилось  ходить  очень  далеко,  спали  под
открытым  небом,  зарывшись  в  сено,  или  в  сараях  и  шалашах,  построенных  из  веток.  Донимали
комары.
 Часто  трудности  возникали  из-за  того,  что  людей  направляли  на  оборонные  работы,
совершенно  не  уделяя  внимания  их  материально-техническому  снабжению  и  организации  труда.
Прежде  всего  по  этой  причине  возникали  проблемы  с  организацией  питания.  Люди  по
нескольку  дней  питались  всухомятку.  Иногда  удавалось  получить  продукты  в  совхозах  или  в
колхозах  в  счет  госпоставок,  но  чаще  всего  они  могли  дать  только  хлеб  и  молоко.  На  помощь
приходили  воинские  части,  принимавшие  на  себя  обеспечение  рабочих  горячей  пищей  из
солдатского  котла18.
 Люди  не  произносили  громких  слов  и  не  считали  свою  работу  чем-то  особенным,  хотя  на
деле  это  часто  был  настоящий  подвиг.  Почетный  донор,  а  в  1941  г.  студентка  2-го  курса
Авиационного  института  Н.Г.  Михина  рассказывала,  что  в  период  работы  на  Лужском  рубеже
отряд  студенток  их  института  подвергался  ежедневным  бомбежкам.  Немецкие  летчики
стреляли  по  ним  из  пулеметов.  В  августе  начались  артиллерийские  обстрелы.  От  пуль,  бомб  и
снарядов  люди  укрывались  в  только  что  вырытых  ими  траншеях  и  окопах.  Как  только
самолеты  улетали,  строительные  работы  возобновлялись.  Были  и  такие  случаи,  когда  немцы
захватывали  оборонительные  рубежи  раньше,  чем  их  занимали  наши  войска.  Так,  в  середине
июля  в  поселках  Малые  и  Большие  Влешковицы  Оредежского  района  2  500  подростков  с  6
часов  утра  и  до  8  часов  вечера  без  выходных  копали  противотанковые  рвы.  И  вот  однажды  в  6
часов  утра,  услашав  звуки  барабана,  они  выбежали  на  улицу.  В  деревню  входили  фашисткие
войска.  По  мегафону  на  ломаном  русском  языке  немецкий  переводчик  предлагал  всем
желающим  уйти  из  деревни  в  течение  30  мин.  Естественно,  все  подростки  мигом  скрылись  с
глаз  фашистов.  В  Ленинград  каждый  из  них  добирался  как  мог,  в  основном  через  леса  и  болота,
поскольку  дороги  были  перерезаны  немцами19.
 На  Лужском  оборонительном  рубеже,  куда  немцы  подошли  10  июля,  наши  войска  сумели
задержать  продвижение  врага  к  Ленинграду  почти  на  целый  месяц,  дав  возможность  моби¬
лизовать  дополнительные  ресурсы  для  защиты  города.  Однако  обстановка  на  фронте  стано¬
 166

вилась  день  ото  дня  все  напряженнее.  Поэтому  Военный  совет  фронта  в  20-х  числах  июля
принял  решение  о  форсированном  строительстве  оборонительных  сооружений  и  инженерных
заграждений  на  Красносельском,  Красногвардейском  (Гатчинском),  Петергофском,  Пушкинс¬
ком,  Павловском,  Мгинском  и  других  участках  обороны.  Работать  приходилось  в  сложных
условиях,  поскольку  в  августе  и  сентябре  1941  г.  стояла  сырая,  ветреная  и  холодная  погода.
Часто  шли  дожди,  что  сильно  осложняло  земляные  работы.  В  противотанковых  рвах,  окопах  и
ходах  сообщения  скапливалась  вода,  превращая  грунт  в  жидкое  месиво.  Быстро  изнашивались
обувь  и  одежда.  Возникали  трудности  с  размещением  людей  в  теплых  помещениях  и  с
просушкой  одежды.
 В  конце  сентября  1941  г.  наступление  немцев  под  Ленинградом  было  остановлено.  Однако
возможность  повторного  штурма  города  не  исключалась.  Поэтому  оборонно-строительные
работы  на  окраинах  Ленинграда  и  в  самом  городе  продолжались.  Постнановлением  Военного
совета  Ленинградского  фронта  от  29  августа  1941  г.  руководство  ими  было  возложено  на
управление  НКВД  Лениградской  обл.,  где  было  создано  специальное  управление  оборонных
работ.  Особое  внимание  было  обращено  на  укрепление  переднего  края  обороны  по  линии
Урицк  -  Пулково  -  Колпино.  По  внутренней  окружной  железной  дороге  оборудовалась  вторая
линия  укреплений20.  Были  приняты  срочные  меры  по  обеспечению  строителей  соответст¬
вующей  одеждой  и  резиновой  обувью.  Так,  11  сентября  1941  г.  бюро  Ленинградского  горкома
ВКП(б)  обязало  директора  базы  №  1  "Главобувь"  Наркомлегпрома  СССР  отпустить  строи¬
тельству  №  5  НКПС  4  000  пар  обуви,  а  Ленинградскую  контору  "Гравтекстильсбыт"  -  50  тыс.  м
фланели  на  портянки21.  Была  создана  и  третья  линия  обороны,  проходившая  по  южным  окраи¬
нам  Ленинграда.  Сильные  оборонительные  рубежи  были  построены  по  правому  берегу  Невы
до  Ладожского  озера.  С  севера  город  прикрывался  Карельским  укрепленным  районом,  протя¬
нувшимся  от  Финского  залива  до  Ладожского  озера  по  линии  государственной  границы  1939  г.
 Всего  над  возведением  оборонительных  сооружений  за  период  с  июля  1941  г.  по  январь
1942  г.  трудилось  около  500  тыс.  ленинградцев.  Объем  выполненных  ими  работ  характери¬
зуется  следующими  цифрами:  противотанковые  рвы  имели  общую  протяженность  626  км,  эска¬
рпы  и  контрэскарпы  -  406  км,  лесные  завалы  -  306  км.  Было  вырыто  935  км  ходов  сообщения,
построено  2  318  убежищ  и  землянок,  сооружено  15  тыс.  дотов  и  дзотов,  установлено  59  600  на¬
долбов,  протянуто  635  км  проволочных  заграждений22.
 Об  объеме  выполненных  работ  можно  судить  по  тому,  что,  по  неполным  данным,  только  за
период  с  1  сентября  1941  г.  по  март  1942  г.  лишь  по  линии  управления  оборонных  работ  НКВД
Ленинградской  обл.  была  осуществлена  выемка  свыше  8  млн  куб.  м.  грунта,  уложено  162  тыс.
куб.  м  камня  и  бетона.  По  неполным  данным,  на  эти  работы  ушло  348  тыс.  куб.  м  круглого  и
пиленого  леса,  9  тыс.  т  цемента,  173  тыс.  куб.м  камня,  13  тыс.  рулонов  толи,  1  200  тыс.  штук
строительных  скоб,  190  т  гвоздей,  650  т  колючей  проволоки,  23  т  металла,  75  тыс.  джутовых
мешков23.
 В  конце  сентября  1941  г.,  когда  немецкие  войска  подошли  к  стенам  Ленинграда,  коллективы
предприятий  вышли  на  строительство  баррикад,  окопов  и  дзотов  непосредственно  в  черте
города.  Один  из  ответственных  участков  обороны  -  часть  Международного  (ныне
Московского)  проспекта  с  прилегающими  к  нему  улицами  был  отведен  коллективу  завода  им.
Л.Е.  Егорова.  За  октябрь-ноябрь  1941  г.  рабочие  установили  здесь  1  950  м  противотанковых
заграждений,  изготовили  и  вывезли  на  укрепленные  участки  680  противотанковых  "ежей",
построили  15  огневых  точек  и  3  баррикады.  Затем  было  начато  возведение  оборонительной
линии  непосредственно  на  заводской  территории.  Завод  с  его  замурованными  окнами  стал
походить  на  крепость.  К  каждый  огневой  точке  было  прикреплено  подразделение  рабочего
отряда.  Каждый  его  боец  знал  свою  амбразуру  или  номер  орудийного  расчета.  Готовясь  к  бою,
коллектив  завода  не  прекращал  выпускать  зарядные  передки  пушек,  походные  кухни  и  другие
изделия,  необходимые  для  Красной  армии24.
 Не  прекращая  работы,  к  уличным  боям  готовились  рабочие  и  служащие  "Электросилы",
карбюраторного  завода  и  других  предприятий  Московского  района.  В  организационном
отношении  было  создано  6  секторов  внутренней  обороны  -  Кировский,  Московский,
Володарский,  Выборгский,  Приморский  и  Красногвардейский.  В  свою  очередь  они  делились  на
батальонные  районы.  Город  был  опоясан  тремя  линиями  инженерно-фортификационных
сооружений.  Только  на  наиболее  опасных  северном  и  южном  участках  Обводного  канала
горожане  соорудили  противотанковые  рвы,  эскарпы  и  контрэскарпы  протяженностью  более
100  км.  Было  построено  почти  1  500  бронированных,  сборных  железобетонных  и  дерево¬
земляных  огневых  точек.  Около  200  танковых  башен  и  корпусов  зарыли  в  землю  и
приспособили  для  ведения  огня.  На  300  площадках  оборудовали  и  замаскировали  минометные
позиции25.
 167

Проспекты  и  улицы  Ленинграда  были  перекрыты  баррикадами.  Их  общая  протяженность
достигала  35  км.  Они  представляли  собою  деревянные  сооружения,  заполненные  мешками  с
песком  или  шлаком.  Порою  это  были  чугунные  вагонетки,  загруженные  камнями.  Баррикады
имели  бойницы  для  пушек,  пулеметов  и  другого  оружия.  Строились  они  с  таким  расчетом,
чтобы  через  систему  проходных  дворов  можно  было  присылать  подкрепления,  доставлять
боеприпасы,  эвакуировать  раненых,  а  в  случае  необходимости  выходить  из  боя.
 Я  хорошо  помню,  что  во  многих  домах  окна  вторых  и  третьих  этажей  угловых  комнат  были
заложены  кирпичами.  Оставались  лишь  небольшие  амбразуры  для  пулеметных  точек.  Так,  в
заложенном  кирпичами  окне  угловой  квартиры  второго  этажа  дома  №  23  по  Расстанной  улице
такая  амбразура  сохранялась  до  1945  г.  Она  давала  возможность  вести  прицельный  огонь  из
пулемета  вдоль  всей  Камчатской  улицы.
 Одним  из  опорных  пунктов  стал  микрорайон  возле  Фрунзенского  универмага.  Здание  самого
универмага  и  дом  напротив  были  подготовлены  к  длительной  обороне.  На  мосту  Обводного
канала  были  установлены  рогатки  и  другие  заграждения,  а  сам  мост  подготовлен  к  взрыву.
Основанную  Петром  I  Кунсткамеру,  как  и  многие  другие  здания,  тоже  превратили  в  опорный
пункт  обороны.  Окна  угловых  комнат  первого  этажа  здания  заложили  кирпичами  и  мешками  с
песком,  оставив  в  них  амбразуры.  На  Университетской  набережной  были  сооружены  дзоты26.
На  каждый  рубеж  готовились  выйти  мужчины,  женщины,  подростки.  В  общей  сложности  15
тыс.  патриотов,  которые  в  случае  опасности  должны  были  вступить  в  бой  на  улицах  города,
были  объединены  в  123  рабочих  отряда27.
 Зима  в  1941  г.  наступила  рано.  Уже  в  ноябре  суровые  морозы  сковали  Невскую  губу.
Быстро  нарастала  толщина  льда,  в  результате  чего  образовалось  почти  50  км  ледяного
сухопутного  фронта.  Его  фланги  упирались  в  Ораниенбаумский  плацдарм  и  в  район  Сестро-
рецка.  Стало  вполне  вероятным  вторжение  противника  в  Ленинград  и  Кронштадт  по  льду  с
моря.  Чтобы  не  допустить  вторжения  немцев  со  стороны  Финского  залива,  командующий
Ленинградским  фронтом  отдал  приказ  об  организации  обороны  со  стороны  Невской  губы28.
 Восстанавливая  силы,  ленинградцы  готовились  к  отражению  врага.  А  для  этого  надо  было
закончить  строительство  оборонительных  рубежей,  которое  как  в  самом  городе,  так  и  на
подступах  к  нему  в  феврале-марте  1942  г.  почти  полностью  прекратилось.  Из  более  чем  90  тыс.
человек,  работавших  в  ноябре  1941  г.  на  оборонном  строительстве,  к  апрелю  1942  г.  осталось
всего  около  2  тыс.  К  лету  1942  г.  немцы  не  оставили  своих  замыслов  захватить  Ленинград.
Поэтому  в  соответствии  с  решением  Ленгорисполкома  от  31  мая  1942  г.  население  Ленинграда
было  вновь  в  порядке  трудовой  повинности  мобилизовано  с  4  июня  для  скорейшего  завершения
строительно-оборонительных  работ.  Почти  45  тыс.  человек  трудились  в  июле  на  строительстве
оборонительных  сооружений.  Основными  объектами  работ  стали  пригородные  дачные  места:
Броневая,  Александровская,  Разлив,  Лисий  Нос,  Дибуны,  а  также  окраины  города:  Пороховые,
Ржевка,  Рыбацкое,  Обухово,  Фарфоровский  пост,  Средняя  Рогатка,  Старая  и  Новая  деревни,
Автово,  ставшие  к  тому  времени  передним  краем  обороны.
 Для  всех  работавших  на  строительстве  оборонительных  сооружений  был  установлен
10-часовой  рабочий  день.  Питание  было  организовано  по  нормам  первой  категории  с
увеличением  отпуска  хлеба  на  100  г29.  Стремясь  сорвать  сооружение  укреплений,  немцы  вели
усиленный  огонь  по  строителям,  подвергали  их  бомбардировкам,  но  люди  продолжали
трудиться.  В  конце  мая  1942  г.  весь  город  был  разделен  на  три  сектора  обороны:  западный,
центральный  и  восточный.  Во  главе  каждого  стоял  начальник,  которому  подчинялись  все
воинские  части,  предприятия  и  учреждения,  находившиеся  на  территории  сектора.
 Нельзя  не  отметить,  что  при  совершенствовании  обороны  в  1942  г.  войска  Ленинградского
фронта  широко  использовали  опыт  предшествовавших  оборонительных  действий,  а  также
опыт  организации  и  ведения  оборонительных  операций  на  других  участках  фронта,  в  частности,
в  Одессе,  Севастополе  и  Сталинграде.  В  результате  оборона  стала  глубоко  эшелонированной,
многополосной,  противотанковой,  противоартиллерийской  и  противовоздушной.  Получила
широкое  развитие  система  сплошных  траншей,  которые  связывали  между  собой  оборони¬
тельные  районы,  позиции  и  рубежи  в  единое  целое.
 Об  объеме  построенных  в  1942  г.  оборонительных  объектов  можно  судить  по  следующим
цифрам:  лишь  одними  строительными  организациями  было  сооружено  583  огневых  точки,
свыше  7  тыс.  амбразур  в  различных  зданиях,  более  1  600  окопов,  свыше  200  убежищ,  землянок
и  командных  пунктов.  Ко  второй  половине  1942  г.  вокруг  Ленинграда  были  созданы  три
оборонительные  полосы  и  ряд  промежуточных  позиций  с  большим  количеством  инженерных
сооружений.
 Сложившаяся  организация  обороны  давала  возможность  осуществлять  широкий  маневр
живой  силой  и  огневыми  средствами  как  по  фронту,  так  и  из  глубины,  улучшала  снабжение
 168

войск  боеприпасами  и  надежно  укрывала  войска  от  наземного  и  воздушного  воздействия
противника.  К  осени  1942  г.  строительство  оборонительных  объектов  было  в  основном
завершено,  что  во  многом  предопределило  успешную  оборону  города-героя.
 Примечания
 'Мерецков  К.  А.  На  службе  народу.  М.,  1984.  С.  208.
 2 	Б  у  р  о  в  А.В.  Блокада.  День  за  днем.  22  нюня  1941  г.  -  27  января  1944  г.  Л.,  1979.  С.  12.
 3 	Ленинград.  Л.,  1964.  С.  474-475;  Непокоренный  Ленинград.  Л.,  1985.  С.  44.
 4 	Инженерные  войска  Советской  армии  в  важнейших  операциях  Великой  Отечественной  войны.
Сборник  статей.  М.,  1958.  С.  30-31.
 5 	Непокоренный  Ленинград.  С.  15-16.
 6 	Ленинград.  С.  474-475.
 7 	900  героических  дней.  М.;  Л.,  1966.  С.  36.
 8 	"Ленинградская  правда"  на  оборонной  стройке.  1941.  11  августа.
 9 	РГАСПИ,  ф.  17,  оп.  22,  д.  1143,  л.  93.
 10 	Там  же,  д.  1165,  л.  5.
 11 	900  героических  дней.  С.  47-48.
 12 	Там  же.
 13 	Б  у  р  о  в  А.В.  Указ.  соч.  С.  12.
 14 	900  героических  дней.  С.  91-94.
 15 	Непокоренный  Ленинград.  С.  15.
 16 	"Ленинградская  правда"  на  оборонной  стройке.  1941,28  июля;  Непокоренный  Ленинград.  С.  37.
 17 	"Ленинградская  правда"  на  оборонной  стройке.  1941.  1  августа.
 18 	Там  же.  3  августа.
 19 	Эстафета  вечной  жизни.  СПб.,  1995.  С.  178.
 20 	900  героических  дней.  С.  83.
 21 	РГАСПИ,  ф.  17,  оп.  22,  д.  1643,  л.  93.
 22 	Ленинград.  С.  475.
 23 	900  героических  дней.  С.  87.
 24 	Там  же.  С.  90-93.
 25 	Ленинград.  Блокада.  Подвиг.  Л.,  1984.  С.  38.
 26 	Блокада  рассекреченная.  СПб.,  1995.  С.  187.
 27 	Ленинград.  Блокада.  Подвиг.  С.  38.
 28 	Оборона  Прибалтики  и  Ленинграда  1941-1944  гг.  М.,  1990.  С.  165.
 29 	Ленинградская  правда.  1942.  3  июня.
 169

©2001  г.  Т.Г.ЛЕОНТЬЕВА
 ПРАВОСЛАВНАЯ  КУЛЬТУРА  И  СЕМИНАРСКИЙ  БЫТ
(КОНЕЦ  XIX  -  НАЧАЛО  XX  в,)
 Православная  культура  -  это  комплекс  укоренившихся  на  русской  почве  обычаев,  этических
норм,  ритуалов,  особой  эстетики  мировосприятия,  связанных  с  вероучением.
 Духовные  ценности  русского  народа  на  протяжении  веков  провозглашала  и  утверждала
Православная  церковь.  В  ходе  эволюции  государственности  ценности  православия  постепенно
приобретали  имперски-соборный  статус  и  так  или  иначе  детерминировали  поведение,
нравственные  ориентации,  ценностные  предпочтения  русского  (имперского)  человека.  Рели¬
гиозное  самосознание  было  исстари  мощным  источником  патриотизма  народа,  не  восприни¬
мавшего  раздельно  понятия  "вера"  и  "отечество"  и  именовавшего  врагов  "нехристями".
 С  помощью  православия  самодержавие  пыталось  внутренне  примирить  многочисленные
народы,  населявшие  страну.  Основная  масса  населения,  постепенно  усваивая  азы  антро-
поцентричной  христианской  этики,  становилась  однородной,  хотя  в  конце  XIX  -  начале  XX  в.
многие  исследователи  характеризуя  традиционное  сознание  крестьянской  массы,  все  же
предпочитали  термины  :"двоеверие",  "обрядоверие"  и  т.п.
 К  началу  XX  в.  понятие  "православный"  приобретает  (особенно  в  традиционалистских
слоях)  еще  и  этноидентификационный  (протонациональный)  оттенок  -  в  рамках  империи  вера
становилась  важнейшим  критерием  "русскости".
 В  то  время,  когда  царизм  особо  нуждался  в  богобоязненном,  законопослушном,  кротком,
нестяжательном,  но  при  этом  предприимчивом  и  максимально  управляемом  труженике,
который  мог  составить  естественную  базу  российской  модернизации,  коллизии,  вызываемые
"государственной  верой",  все  больше  игнорировавшей  собственно  духовную  жизнь  на
индивидуальном  уровне,  были  чреваты  самыми  неожиданными  для  властей  последствиями.  Они
проявлялись  в  растущем  равнодушии  к  вере  в  низах  народа,  духовных  сомнениях  самих
"пастырей",  невольно  ставших  главными  общественно  значимыми  хранителями  "национального
духа",  углублялись  неуклонной  секуляризацией  сознания  образованных  слоев  населения.
 В  ходе  длительной  эволюции  института  церкви  основные  постулаты  православной  этики
корректировались  и  превращались  для  самого  духовенства  в  совокупность  всевозможных
запретов  и  регламентаций,  направленных  на  создание  наиболее  удобного  для  государства
типажа  "идеального  православного  священника".  В  итоге  духовенство  эволюционировало  к
более  архаичному  социальному  состоянию  и  превращалось  в  сословие-касту.  В  условиях
интенсивной  ломки  сословных  перегородок  священники  сохраняли  внешние  кастовые  при¬
знаки,  отличаясь  особой  одеждой,  прической  и  даже  осанкой.  Однобрачие  и  многодетность
белого  духовенства  также  выступали  своего  рода  положительным  образцом  православного
поведения.  Для  священников  старших  поколений  эти  нормы  были  неоспоримыми,  хотя  порой
невыносимо  тягостными,  особенно  в  случае  вдовства  при  малолетних  детях.  Молодые  же
изначально  ощущали  себя  неуютно  в  полумонашеском-полугражданском  состоянии.  Пока¬
зателем  этого  были  процессы,  десятилетиями  наблюдавшиеся  в  "кузнице"  священнических
кадров  -  духовных  семинариях,  насчитывавших  в  начале  XX  в.  свыше  20  тыс.  учащихся.
 Семинарии,  назначение  которых  состояло  в  подготовке  проповедников  веры,  являлись
закрытыми  учебно-воспитательными  заведениями  среднего  звена.  Они  стали  формироваться  с
начала  XVIII  в.,  причем  число  их  постоянно  увеличивалось.  Согласно  данным  отчетов  обер-
прокуроров  Святейшего  Синода,  в  начале  XIX  в.  в  России  их  насчитывалось  36,  к  50-м  гг.  -  47,  к
началу  XX  в.  -  571.  Функционируя  в  губернских  городах,  как  в  центре,  так  и  на  окраинах,  они
обучали  в  среднем  до  600  воспитанников  каждая.
 Неоднократные  реформы  способствовали  превращению  семинарий  во  всесословные  уч¬
реждения,  доступные  юношам  православного  исповедания.  Дети  священников  и  церковно-
 Леонтьева  Татьяна  Геннадиевна,  кандидат  исторических  наук,  доцент  Тверского  государственного
университета.
 170

служителей  составляли  в  них  большинство  -  свыше  80%2.  Среди  "иносословных"  преобладали
выходцы  из  крестьян.  В  разное  время  из  стен  семинарии  вышли  "гениальный  чиновник"  М.М.
Сперанский,  литературный  критик  Н.А.  Добролюбов,  крупный  общественный  деятель  Н.Г.
Чернышевский.  Стоит  упомянуть  и  талантливого  химика  А.А.  Воскресенского,  и  историка  и
лингвиста  В.В.  Болотова  и  др.  Менее  известны  иные  факты.  В  1845  г.  не  вынес  удушливой
атмосферы  семинарии  и  покинул  ее  после  двух  лет  обучения  будущий  министр  финансов,  сын
провинциального  священника  И.А.  Вышнеградский;  в  1889  г.  то  же  произошло  и  с  будущим
религиозным  философом  С.Н.  Булгаковым3.
 Общество  воспринимало  эти  учебные  заведения  неоднозначно.  Н.Г.  Помяловский,
В.Т.  Нарежный,  И.С.  Никитин,  Н.В.  Гоголь  и  др.  первыми  сняли  покров  таинственности  с
системы  религиозного  образования  и  обнажили  ее  пороки.  Весьма  критичным  было  про¬
изведение  священника  И.  Белюстина  "Описание  сельского  духовенства",  где  проблемам
семинарий  был  отведен  раздел"4.
 Исследователи  советского  времени,  которых  по  преимуществу  интересовала  общая  картина
и  статистика  российской  "революционности",  в  основном  подчеркивали  роль  семинаристов  в
расшатывании  старого  строя.  Вопрос  о  том,  что  бунтарство  семинаристов  могло  носить
качественно  иной  характер,  нежели,  скажем,  революционаризм  студентов-технологов,  ими  не
ставился5.  Некоторые  авторы  почти  механически  встраивали  семинарское  обучение  в  систему
среднего  и  высшего  образования  дореволюционной  России6.
 В  постсоветский  период  по  понятным  причинам  не  обошлось  и  без  откровенно  па¬
негирических  рассуждений  о  вкладе,  "который  вносили  российские  духовные  семинарии  в
пополнение  рядов  интеллигенции  страны"7.  Имеются  современные  труды,  где  данная  тема
рассматривается  в  контексте  церковной  истории  Х1Х-ХХ  вв.  Д.В.  Поспеловский,  А.Ю.  По-
лунов,  С.В.  Римский8  отмечают  серьезные  изъяны  в  организации  учебы  и  быта  семинаристов.
Но  и  в  этих  работах  авторы,  как  правило,  не  ставят  в  один  ряд  изъяны  семинарского  су¬
ществования,  кризис  православия  и  проблемы  модернизационного  процесса  в  России.  Ис¬
следователи  не  могут  договориться  даже  относительно  того,  был  ли  в  то  время  кризис
православия  и  церкви.  Прояснить  ситуацию  мешает  отсутствие  комплексного  исследования  по
истории  духовных  школ.
 Данное  сообщение  опирается  главным  образом  на  материалы,  характеризующие  ситуацию  в
Тверской  духовной  семинарии,  которая  представляется  типичной  для  своего  времени.  В  нем
рассматриваются  два  наименее  изученных  аспекта  проблемы:  тяготы  и  бездуховность  семи¬
нарского  быта  как  устойчивый  фактор  девальвации  православных  ценностей  и  векторы
"революционных"  сбоев  в  поведении  семинаристов  и  их  политические  последствия.
 Тверская  духовная  семинария  к  началу  XX  в.  была  одной  из  крупнейших  в  России.  Несмотря
на  усилия  церковных  реформаторов  60-80-х  гг.  XIX  в.,  она  оставалась  узкосословным  учебным
заведением.  Хотя  к  1895  г.  контингент  обучающихся  включал  в  себя  21%  иносословных,  в  1904—
1905  учебном  году  -  12,7,  в  1916-1917  -  19,5%9,  на  духовной  стезе  удерживались  преиму¬
щественно  дети  деревенских  священников  и  дьячков  -  продолжатели  священнических
династий10.  Остальные,  как  правило,  по  окончании  4-х  классов  старались  использовать  свое
право  поступления  в  светские  вузы,  в  основном  в  окраинные  Юрьевский,  Томский,  Варшавский
университеты;  а  также  в  педагогические  или  филологические  институты  -  Петербургский,
Нежинский  и  др.
 Мотивы  поступления  в  духовную  школу  часто  были  вполне  прозаичными.  Часть  семина¬
ристов  могла  рассчитывать  на  полное  или  частичное  казенное  содержание  и  на  возможность
получить  льготу  по  воинской  повинности.  В  других  случаях  при  наличии  столь  нужных  на  Руси
"связей"  двух-трех  лет  пребывания  в  семинарии  было  уже  достаточно  для  получения
чиновничьего  места.  Лишь  немногие  родители  видели  своих  отпрысков  "молитвенниками  у
престола  Божия".
 Возраст  поступающих  колебался  от  12  до  18  лет,  срок  полного  обучения  составлял  6  лет.
Многие  отроки,  получив  начальное  образование  в  духовных  училищах,  успевали  привыкнуть  к
царившим  там  жестким  порядкам.  Однако  немало  среди  новоиспеченных  семинаристов  было
воспитанных  попадьями  тихих,  богобоязненных  мальчиков,  еще  ничего  не  повидавших  в  жизни,
кроме  сельского,  порой  весьма  убогого  прихода.  Через  несколько  лет  учебы  они  в  большинстве
своем  менялись  до  неузнаваемости.  К  началу  XX  в.,  когда  в  очередной  раз  стали  очевидными
признаки  внутрицерковного  кризиса,  сами  православные  иерархи  заявляли  о  том,  что
"половина  из  благочестивых"  прониклась  "испорченной  нравственностью  и  не  молитвенным
духом"  не  где-нибудь,  а  именно  в  семинариях  и  академиях11.
 Что  лежало  в  основе  столь  резких  и  по  определению  немыслимых  в  учебных  заведениях
такого  рода  перемен?  Внутренняя  жизнь  в  них  на  протяжении  длительного  времени  скла¬
 171

дывались  так,  что  к  началу  XX  в.  накопилась  масса  проблем,  не  получивших  разрешения  даже
после  реформ  60-80-х  гг.  Судить  об  их  остроте  можно  на  примере  организации  учебного
процесса.  К  началу  XX  в.  он  определялся  выработанным  Учебным  комитетом  при  Святейшем
Синоде  уставом  1884  г.,  непомерно  расширившим  круг  богословско-философских  предметов12.
Воспитанным  на  агиографичных  "Житиях"  подросткам  предстояло  осваивать  перипетии
библейской  и  церковной  истории,  овладевать  тонкостями  литургии,  гомилетики,  апологетики  и
др.13  Специальные  дисциплины  дополнялись  еще  и  расширенным  циклом  естественных  наук,
новыми  языками  (в  Тверской  духовной  семинарии  -  немецким  и  французским).  Ориентируясь
на  выпуск  в  основном  сельских  священников,  в  семинариях  преподавали  основы  агрономии,
медицины,  топографии,  помимо  того  с  развитием  рабочего  движения  вводились  и  предметы  для
обличения  социализма.
 Общая  учебная  нагрузка  была  очень  велика.  Небесталанные  ученики  оказывались  в  роли
"второгодников",  а  то  и  "третьегодников".  Только  по  итогам  1902-1903  учебного  года  в
Тверской  семинарии  104  воспитанника  были  оставлены  на  повторный  курс,  по  окончании
которого  19  из  них  так  и  не  смогли  выдержать  экзамен14.  Как  следствие  -  обострялась  обычная
юношеская  неуверенность  в  себе,  возникали  стрессовые  состояния.  Не  случайно  отдельные
церковные  реформаторы  все  чаще  склонялись  к  мысли,  что  подобное  обучение  -  дело  пустое,
что  "для  сельского  священника  довольно,  если  он  может  объяснить  то,  что  читает,  и  с
выражением  произнести  готовую  проповедь".  Аргументация  при  этом  была  весьма  любо¬
пытной:  не  всякому  предстоит  в  будущем  "состязаться  с  еретиками  и  раскольниками"15.
 Усложнялось  усвоение  знаний  и  по  другим  причинам.  Уровень  профессиональной  под¬
готовки  преподавателей  был  весьма  неодинаков.  Не  вдаваясь  в  детали,  заметим,  что  из  отчетов
ревизоров  Учебного  комитета  при  Синоде,  а  также  из  воспоминаний  бывших  семинаристов
следует,  что  часть  из  них  не  обладала  необходимыми  педагогическими  навыками.  Но  заменить
их  порой  было  некем.
 Не  могло  не  отразиться  на  уровне  успеваемости  и  отношение  к  учебе.  Многие  семинаристы
не  отличались  интеллектуальной  всеядностью  и,  зная  характер  своей  будущей  деятельности,
стремились  приобрести  скорее  конфессиональные  навыки  и  право  на  службу  в  приходе,  нежели
углубляться  в  существо  и  тонкости  теологии.  Да  к  тому  же  и  учебников  в  семинариях
катастрофически  не  хватало.
 Не  вдохновляли  и  карьерные  перспективы:  при  самом  удачном  стечении  обстоятельств
доучившийся  до  6-го  курса  студент  мог  стать  всего  лишь  "попом".  Повышение  по  службе
зависело  не  столько  от  профессионального  уровня,  сколько  от  благосклонности  епархиального
начальства.  Так,  в  Тверской  епархии  к  началу  XX  в.  чин  протоиерея  (старшего  священника)
имели  лишь  72  из  1  072  священников16.  Чаще  всего  принявших  сан  ожидала  безвыездная  жизнь
в  деревне  и  заведомо  непростые  взаимоотношения  с  крестьянами.
 Воспитательный  процесс  был  нацелен  на  формирование  личности  "идеального  православ¬
ного"  в  соответствии  с  тогдашними  имперски-подданническими  понятиями.  Теоретики  этого
вопроса  отрицали  принципы  светской  педагогики  (идеи  В.Г.  Белинского,  К.Д.  Ушинского).  В
центре  их  подхода  стояла  задача  создания  "всецельной  личности",  созревшей  для  религиозной
жизни.  Поэтому  воспитание  представлялось  как  комплексное  воздействие  на  религиозную,
психическую,  эстетическую,  моральную,  интеллектуальную,  социальную  сферы  и  на¬
правлялось  на  выработку  правильного  сексуального  поведения.  К  концу  XIX  в.  в  педаго¬
гических  методиках  все  чаще  говорилось  о  необходимости  физического  воспитания  как  меры
"против  усталости  и  неврастении".  Однако  большинство  семинарских  менторов  считали
достаточной  "ту  естественную  гимнастику,  которая  главным  образом  состояла  из  бросаний
снежками  и  кулачного  боя"  и  сводили  физическое  воспитание  к  заботе  "о  пропитании
подростков  и  предохранении  их  от  простуды"17.
 Огромное  значение  в  этой  педагогической  модели  отводилось  искусству  молитвы,
сопровождавшей  каждое  действие,  начинание,  в  том  числе  и  наказание.  В  пореформенный
период,  когда  розги  заменили  поклонами  (за  курение  -  50  поклонов,  за  опоздание  -  12,  не  чинно
вышел  из-за  стола  -  25),  молитву  и  вовсе  перестали  воспринимать  "как  внешний  знак
религиозного  настроения"18.  Любопытно,  что  на  преподавательском  жаргоне  молитву  назы¬
вали  "упражнением".  Рекомендовалось  даже  не  исключать  из  семинарии  мало  способных
учеников,  если  в  них  обнаружились  "дух  молитвы,  деятельность,  кротость,  опрятность  и  про¬
чее",  и  выдвигать  их  на  должности  "комнатных  надзирателей"19.  Методика  приобщения  к
важнейшему  христианскому  действу  не  выходила  за  рамки  сложившегося  ритуала  и  сводилась  к
выполнению  полного  молитвенного  чина  (с  заутренями  и  вечернями),  обязательному  посеще¬
нию  всех  воскресных  и  праздничных  служб.  Вопреки  стараниям  семинарских  воспитателей
результативность  молитвенного  воздействия  была  весьма  сомнительной:  "духовные  подвиги"
 172

скорее  изнуряли  юношей,  чем  умиротворяли  их  души.  "Придешь,  бывало,  на  молитву,  -
вспоминал  митрополит  Евлогий  -  в  огромном  зале  стоят  человек  триста-четыреста,  и  знаешь,
что  Ч2  или  1  /з  ничего  общего  с  семинарией  не  имеют:  ни  интереса,  ни  симпатии  к  духовному
призванию.  Поют  хором  молитвы,  а  мне  слышится  поют  не  с  религиозным  настроением,  а  со
злым  чувством;  если  бы  могли,  разнесли  бы  всю  семинарию..."20
 Поддержание  должного  "уровня  православности"  в  семинарии  осуществлялось  и  чисто
дисциплинарными  мерами.  Ритм  жизни  духовных  учебных  заведений  был  жестко  регла¬
ментирован.  Символом  порядка  и  времени  был  звон  колокола  -  утром  он  поднимал  на  молитву,
затем  направлял  в  классы,  обозначал  перерывы  на  время  принятия  пищи  и  отдыха.
Практически  круглосуточно  воспитанники  находились  под  присмотром  инспекторов,  их
помощников,  а  также  выбранных  начальством  "старших"  семинаристов,  из  которых  многие  по
существу  превратились  в  соглядатаев,  получивших  право  в  любое  время  войти  в  комнаты
семинаристов,  произвольно  оценить  их  "бытовое  поведение"  и  доложить  начальству.  Даже  сами
инспекторы  считали  "визитации"  на  квартиры  "неудобоносимым  игом",  но  ни  один  устав  не
отменил  это  право.  Увы,  "идейное"  доносительство  считалось  тем  непременным  атрибутом
православной  культуры,  который  российское  общество  решительно  не  принимало.
 Стандартный  перечень  "нарушений  и  проступков"  состоял  из  десятков  пунктов:  вос¬
питанникам  духовных  школ,  в  частности,  запрещалось  читать  книги  по  собственному  выбору,
посещать  театры,  общаться  с  девицами,  одеваться  "по-светски"  (носить  пальто,  картузы),
стричься  по  моде.  Все  это  и  открывало  широкие  возможности  для  произвола  инспектора.  В
дисциплинарных  журналах  можно  было  встретить  такие  записи:  "волосы,  как  у  барина",
"пробор  на  голове  самый  тщательный",  "волосы  острижены  очень  с  изысканностью"  и  т.п.21
 Даже  за  безобидную  провинность  можно  было  понести  суровое  наказание.  Не  секрет,  что
инспекторы  порой  сводили  счеты  с  особенно  докучливыми  учениками.  В  80-е  гг.  в  Тверской
семинарии  был  известен  случай  самоубийства  воспитанника  из-за  преследований  инспектора.
Во  Владимирской  -  весной  1895  г.  учащиеся  едва  не  закололи  вилами  помощника  инспектора,  а
ректору  архимандриту  Никону  злостный  двоечник  нанес  удар  топором  по  голове.  Причиной
столь  зловещих  расправ,  резко  контрастирующих  с  духом  православной  культуры,  назывались
"устрашения  и  беспощадные  репрессии",  при  помощи  которых  ректор  и  инспекция
поддерживали  порядок  в  семинарии.  Беда  в  том,  что  вместо  строгой  законности  в  стенах
духовной  школы  "создавалась  тяжелая  атмосфера,  ...насыщенная  злобой,  страхом  и
ненавистью  по  отношению  к  начальству"22.  Но  не  так  ли  было  и  во  всем  обществе?
 Сами  наставники  не  всегда  являли  образцы  христианского  поведения.  Так,  с  40-х  гг.  XIX  в.  в
Тверской  семинарии  из  поколения  в  поколение  передавалась  скандальная  история  о  ректоре
архимандрите  Макарии,  который  под  видом  племянницы  содержал  любовницу.  Разумеется,
такие  случаи  были  редкими,  но  в  добродетельность  пастырей  семинаристы  верили  все  меньше.
 Особую  трудность  создавала  устоявшаяся  система  межличностных  отношений,  причем
напряженность  в  этой  сфере  накапливалась  как  по  вертикали  (наставники  -  учащиеся),  так  и  по
горизонтали  (отношения  между  самими  семинаристами).  Взгляд  большинства  магистров  и
кандидатов  богословия  на  детей  сельских  "попишек"  весьма  колоритно  сформулировал  ректор
Тульской  семинарии:  "Семинаристы  -  это  сволочь"23.  В  лучшем  случае  преподаватели
испытывали  к  своим  подопечным  глубоко  укоренившееся  равнодушие.  Вплоть  до  начала  XX  в.
многие  наставники  да  и  церковные  иерархии  не  могли  смириться  с  тем,  что  к  воспитанникам
надлежит  обращаться  на  "Вы"  -  это-де  провоцирует  гордыню24.  Семинария  лишь  "давила"
обучаемых,  но  не  воспитывала  и  вовсе  не  дисциплинировала  их  ни  в  духовном,  ни  в
общегражданском  смысле.  За  оскорбления  и  унижения  они  воздавали  сторицей,  а  некоторых
преподавателей  ненавидели  лютой  ненавистью.
 Поведение  семинарских  церберов,  как  правило,  вызывало  осуждение  либерально  наст¬
роенных  наставников  юношества.  Не  случайно  в  1905  г.  член  тверского  комитета  партии
кадетов  В.И.  Колосов,  преподававший  гражданскую  историю  в  Тверской  семинарии,  сце-
циально  указал  на  необходимость  решения  проблемы  "производственных"  взаимоотношений  в
программе  организованного  им  в  городе  "Союза  преподавателей"  духовных  школ25.  Заявление
этой  корпорации  с  призывом  создать  общероссийский  союз  было  опубликовано  в  "Церковном
вестнике".  Из  воззваний  и  обращений,  которыми  стали  обмениваться  лидеры  появлявшихся
объединений,  следует,  что  обновление  духовной  школы  они  связывали  не  только  с  рефор¬
мированием  учебно-воспитательного  процесса,  но  и  с  гарантиями  прав  личности  и  интересов
учащихся26.
 Примечательно,  что  семинаристы  стремились  копировать  методы  светской  борьбы  за
свободу.  Об  укреплении  духовных  устоев  внутри  своей  корпорации  они  не  задумывались.
Любопытна  на  этом  фоне  позиция  более  высокого  семинарского  и  епархиального  начальства  -
 173

оно  обычно  вело  себя  с  благодушной  отстраненностью.  В  скандальных  ситуациях  (не  поли¬
тического  и  не  уголовного  характера)  оно  могло  даже  выступить  в  защиту  провинившихся,
трактуя  поступки  воспитанников,  как  действия  личностей  "незрелых  умственно  и  не
сложившихся  нравственно".  В  целом  их  не  очень-то  интересовала  жизнь  будущих  батюшек,
которые,  со  своей  стороны,  враждовали  в  сущности  с  непосредственными  "начальниками",  а  не
церковной  властью.
 Характерно  и  то,  что  любые  внутренние  конфликты  в  духовных  школах  начальство
предпочитало  "замять"  -  здесь  сказывалась  не  только  ханжеская,  но  и  ведомственная  этика.
Так,  в  октябре  1900  г.  тверской  архиепископ  Димитрий,  получив  из  полиции  известие  о  драке  в
публичном  доме  (!),  устроенной  семинаристами  5-го  класса,  советовался  с  синодальным
начальством  -  стоит  ли  официально  доносить  о  случившемся.  В  итоге  один  из  участников  этого
постыдного  скандала  был  уволен  "по  прошению",  двое  других  -  "по  состоянию  здоровья"27.  В
более  серьезных  случаях  предусматривалась  "кара  на  будущее"  -  отчисленным  выставлялся
низкий  балл  за  поведение,  что  закрывало  доступ  в  светские  высшие  учебные  заведения  и  на
выгодные  чиновничьи  места.  Подобная  перспектива  пугала,  а  потому  провинившиеся  обычно
были  готовы  демонстративно  покаяться.  Конформизм,  ханжество  и  лицемерие  пропитывали
семинарскую  среду.  Взаимная  нелюбовь  пастырей  и  их  чад  накапливалась  годами.
 Не  менее  сложными  были  и  межличностные  отношения.  "Бурсаки"  консолидировались  "по
интересам"  более  чем  специфично.  Те,  кто  готовился  к  светской  карьере  или  отчаянно
сопротивлялся  установленному  порядку,  стремились  перебраться  из  семинарского  общежития
на  частные  квартиры  и  стать  неподконтрольными  ближайшему  начальству.
 Однако,  что  мог  предложить  юноше,  только  начинающему  жить,  провинциальный  город?  В
конце  XIX  в.  обычный  губернский  центр  располагал  двумя-тремя  культурно-просвети¬
тельскими  учреждениями:  театр,  краеведческий  музей,  "ученая"  комиссия.  Но  "ученые
собрания",  если  и  были  доступны,  то  только  особо  одаренным  студентам  старшего  курса,  а
посещение  публичных  увеселительных  заведений  строго  воспрещалось.  Но,  нарушая  устав,
семинаристы  чаще  шли  не  в  театр,  а  в  кабак  или  даже  в  те  места,  "куда  неприлично  войти
человеку  даже  в  светском  платье".  Многие  начинали  пить  и  курить,  конфликтовать  с  пре¬
подавателями.  Митрополит  Евлогий  вспоминал:  "Пили  по  разному  поводу:  празднование
именин,  счастливые  события,  добрые  вести,  просто  какая-нибудь  удача...  Вино  губило
многих"28.
 Проживание  на  квартирах  порождало  дополнительные  проблемы.  Администрация  и  вла¬
дельцы  жилья  предпочитали,  чтобы  "поповичи"  селились  группами  по  6-8  человек.  И  здесь
проявляли  себя  бурсацкие  традиции:  старшие  помыкали  младшими,  отбирали  у  них  деньги,
заставляли  прислуживать  себе,  гоняли  за  водкой  и  папиросами.  И  если  в  общежитиях
воспитанники  попивали  водку  и  покуривали  исподтишка,  то  на  квартирах  пьянствовали  почти
открыто.  Один  из  выпускников  Владимирской  семинарии  оставил  такое  описание:  "Я  к  вечеру
возвратился  на  квартиру,  где  застал  шум  необычный.  Густые  облака  дыма  от  скверного  табака,
куски  и  крошки  хлеба,  яичные  скорлупы,  недопитые  и  выпитые  бутылки  водки  -  на  одном
столе,  а  за  другим  полупьяные  богословы  и  философы  играли  в  карты  -  в  стуколку,  про¬
игрывая  те  гривенники,  которые  с  таким  трудом  добывали  их  родители"29.  У  тверских
семинаристов  нередко  пиршества  заканчивались  потасовками:  дрались  между  собой,  с  соседями
по  квартирам,  с  извозчиками30.  Об  агрессивности  будущих  батюшек  в  городе  было  хорошо
известно.
 Понятно,  что  даже  профессионально  ориентированными  воспитанниками,  которых  трудно
было  оградить  от  подобного  соседства,  скоро  овладевало  отвращение  к  семинарии.
Руководство  последней  фиксировало  не  только  равнодушие  к  вере,  но  и  факты  богохульства:
не  явились  к  причастию,  пропустили  исповедь,  порвали  церковные  книги  и  т.п.  А  жандармское
ведомство  отмечало:  пели  непристойные  песни  в  престольный  праздник  перед  храмом,  один  из
семинаристов  выбросил  из  отцовского  дома  иконы,  другой  заявил:  "Лучше  быть  коновалом,
чем  священником"31.
 Ученики  духовных  учебных  заведений  постоянно  недоедали.  В  Одесской  семинарии  в
70-е  гг.  кормить  казеннокоштных  воспитанников  полагалось  2  раза  в  день32.  К  концу  века
положение  почти  не  улучшилось.  Скудная  пища  и  200  постных  дней  в  году,  которые  не¬
укоснительно  соблюдались,  порождали  непреодолимые  голодные  муки:  мечтой  студентов  "был
обычно  кусочек  мяса,  так  малы  были  его  порции,  так  жадно  мы  делили  кусочек  отсутст¬
вующего  ученика.  Белый  пшеничный  хлеб  был  лакомством"33.  Митрополит  Вениамин
(Федченков)  -  один  из  бывших  ректоров  Тверской  семинарии  (1913-1917  гг.),  вспоминал  бунт,
вспыхнувший  из-за  киселя,  всем  надоевшего  во  время  поста34.  У  открытого  в  1901  г.  в  Тверс¬
кой  семинарии  благотворительного  общества  во  имя  святителя  Тихона  семинаристы  запра¬
 174

шивали  чай,  сахар,  масло  (впрочем,  некоторым  нужнее  были  калоши,  брюки,  сапоги...).
В  Новгородской  губ.  аналогичное  общество  также  выдавало  чай  и  сахар,  и  обувь35.
 Подростки  часто  болели.  Чесотка,  расстройство  желудка,  цинга,  ангина  -  вот  неполный
перечень  болезней,  которые  порой  заканчивались  летальным  исходом36.  Бывший  выпускник
Тверской  семинарии  вспоминал,  что  врач  на  все  жалобы  больных  отвечал:  "Пей  ромашку".
Тяжело  больных  срочно  отправляли  домой.
 Ясно,  что  опыт  овладения  богословскими  премудростями  в  "духовной  казарме"  был  весьма
далек  от  идеального,  и  со  временем  на  его  основании  выстраивалась  определенная,  столь  же
далекая  от  совершенства  модель  отношений  духовенства  и  с  обществом,  и  с  властью.
 "Ближней  реакцией"  на  тусклую  семинарскую  обыденность  было  ребячески  упрямое
бунтарство,  за  которым  следовал  поиск  "новой  веры".  Любая  "несправедливость",  например,
пресечение  курения,  запрещение  танцев  с  епархиалками  (ученицами  женских  духовных
училищ)37,  вызывала  и  в  прежние  времена  бурную  реакцию.  К  началу  XX  в.  семинаристам
стало  свойственно  стремление  более  "планомерно"  отстаивать  свои  права  с  помощью  бунта,
начинавшегося  в  столовой,  классе,  библиотеке  дружным  "мычанием",  топотом  ног,  а  с
наступлением  темноты  превращавшегося  в  битье  стекол.  В  90-е  гг.  XIX  в.  учащиеся  старших
классов  стали  объектом  внимания  со  стороны  всевозможных  радикальных  организаций,  как
правило,  легко  откликаясь  на  любые  протестные  призывы.  "Распропагандированные"  членами
этих  организаций  начинали  вербовку  сочувствующих  из  числа  своих  соучеников.  Их  "взрослое"
покровительство  льстило  новичкам  и  те  обычно  легко  попадали  в  сети  "революционеров".
Поначалу  неофитам  предлагалась  всего  лишь  нелегальная  беллетристика.  Первые  книги  были,
по  понятиям  людей  светских,  безобидными  -  Пушкин  и  Толстой,  Тургенев  и  Успенский,
Некрасов  и  Горький,  и  т.п.  Затем  в  ход  шли  рукописные  журнальчики,  для  которых  сами
"заговорщики"  писали  стишки  и  статьи.  Затем  начиналось  обсуждение  той  или  иной  "идеи".  Так
формировался  круг  "посвященных".
 Митрополит  Вениамин,  в  свое  время  тоже  входивший  в  "революционную  организацию",
вспоминал,  что  новичков  притягивали  иностранные  слова,  которыми  сыпали  "идеологи".
Смысла  "учения"  они  зачастую  не  улавливали.  Тем  не  менее  приобщившийся  к  "организации"  в
глазах  начальства  автоматически  становился  неблагонадежным:  участие  в  тайных  сходках,
чтение  запрещенной  литературы  приравнивалось  к  политическим  преступлениям.  Случалось,
что  игры  в  нелегальщину  заканчивались  трагически:  один  из  тульских  "заговорщиков",
оказавшийся  в  поле  зрения  полиции,  застрелился38.  Не  обходилось  и  без  курьезов:  так,  в  январе
1905  г.  тверские  "бурсаки"  узнали  адресок  квартиры,  куда  можно  явиться,  чтобы  "приятно"
провести  время  без  "знакомства  с  хозяевами  и  особого  представления".  Явились.  Но  вслед  за
ними  нагрянула  полиция,  так  как  хозяева  и  их  гости  "приятно"  проводили  время...  за  чтением
нелегальной  литературы.  В  семинарии  возник  скандал.  Незадачливые  искатели  приключений
раскаялись,  но  в  наказание  были  лишены  отпусков39.
 Понятно,  что  в  лице  преобладающей  массы  учащихся  духовных  школ  власти  имели  вовсе  не
"революционеров",  а  недовольных  молодых  людей  со  свойственной  их  возрасту
неуравновешенностью  поведения.  Тем  не  менее  недооценивать  их  протестные  настроения  было
опасно,  поскольку  исчезали  они  со  временем  далеко  не  у  всех.
 Начальство  "бунтовщиков"  до  поры  до  времени  предпочитало  не  выносить  сор  из  избы.  Так,
в  марте  1899  г.  после  февральских  волнений  в  Тверской  семинарии  (из-за  недовольства
инспектором  Миловским)  ректор  архимандрит  Василий  успокаивал  епархиального  архиерея,
заявляя,  что  недавние  беспорядки  среди  его  воспитанников  -  всего  лишь  "отголоски  волнений,
происходивших  в  это  время  в  среде  столичных  студентов"  (имелась  в  виду  так  называемая
первая  всероссийская  студенческая  забастовка).  А  самим  учащимся,  дабы  охладить  их  пыл,
заявил,  что  расценивает  их  действия  всего  лишь  "как  неуместную  ребячью  выходку"40.  И  тем  не
менее  11  участникам  волнений  по  "гуманным"  соображениям  было  предложено  оставить
семинарию  с  формулировкой  "из-за  лени  и  шалости".  При  этом  им  выставлялся  отрицательный
балл  за  поведение  -  выдавался  своеобразный  "волчий  билет"41.
 Позиция  высокого  церковного  начальства  была  более  решительной:  Святейший  Синод
распорядился  в  случаях  семинарских  волнений  немедленно  закрывать  "бунтующие  классы  или
все  учебное  заведение",  либо  принимать  меры,  которые  будут  признаны  "наиболее  целе¬
сообразными"42.  Предписание  это  было  разослано  по  всем  духовным  семинариям.
 Постепенно  часть  будущих  священнослужителей  стала  усваивать  азы  той  или  иной  ра¬
дикальной  идеологии.  Есть  сведения,  что  в  Твери,  Ярославле  и  Владимире  они  были  связаны  с
социал-демократическими  организациями  с  момента  появления  последних  в  губернских
центрах.  В  Твери  семинаристы  еще  в  90-е  гг.  участвовали  в  "марксистских  чтениях",  а  в  начале
90-х  гг.  привлекались  для  провоцирования  конфликтов  на  текстильных  предприятиях43,
 175

рабочие  которых  ранее  других  попали  под  влияние  питерских  агитаторов.  Примечателен  и
такой  факт:  в  составе  первого  тверского  комитета  РСДРП,  образованного  в  мае  1902  г.,
оказался  ставший  после  революции  1905  г.  убежденным  меньшевиком  Борис  Александровский,
еще  с  семинарской  скамьи  участвовавший  в  марксистском  кружке44.
 Не  исключено,  что  именно  Александровский  вовлек  некоторых  соучеников  в  сферу
деятельности  комитета.  Во  всяком  случае  тверским  жандармам  было  известно,  что  он  "водил
знакомства"  и  с  преподавателями  семинарии,  и  со  священниками45.  Летом  1902  г.  во  время
каникул  был  задержан  с  нелегальными  произведениями  семинарист  Павел  Прилуцкий;  в  мае
1904  г.  отчислен  за  "неодобрительное  поведение"  Николай  Дмитриев,  пытавшийся  переправить
в  Бежецкий  уезд  (Тверская  губ.)  большевистскую  литературу;  в  1905  г.  за  большевистскую
пропаганду  был  отчислен  из  учебного  заведения  их  однокашник  Евгений  Михайловский46.
 Отзывались  воспитанники  духовных  школ  и  на  пропаганду  социалистов-революционеров.  В
1904-1905  гг.  в  Весьегонском  уезде  во  время  каникул  действовала  созданная  из  них  группа
"эсеров",  возглавляемая  выпускником  Тверской  семинарии,  в  которую  входили  П.  Рогов  (сын
протоиерея),  М.  Никольский,  а  также  псаломщик  В.  Постников  и  несколько  гимназистов.
Странствуя  из  деревни  в  деревню,  они  призывали  крестьян  отбирать  землю  у  помещиков  и
монастырей  (!),  не  платить  податей,  бороться  с  самодержавием.  При  аресте  у  одного  из  них
были  изъяты  не  только  эсеровские,  но  и  большевистские  издания47.  В  это  время  другая  группа
будущих  батюшек  -  Леонид  Толмачевский,  Сергей  Любимов,  Дмитрий  Малеин  -  без
соблюдения  каких-либо  предосторожностей  вела  антивоенную  пропаганду  в  трактирах,  возле
церкви  и  среди  жителей  поселка  Осташково48,  где  и  была  задержана  полицией.
 Конечно,  общая  обстановка  в  стране  способствовала  радикализации  действий  семинаристов,
как,  впрочем,  и  гимназистов,  и  студентов.  Деятели  церкви  отмечали  факты  массового
уклонения  выпускников  от  духовного  звания,  связывая  это  с  имевшими  место  в  обществе
"глумлением  над  духовенством,  ненавистью  к  нему".
 На  волне  революционных  событий  кое-чего  семинаристам  удавалось  добиться.  Так,  в  ходе
бунтов  1905-1906  гг.  они  на  время  стали  хозяевами  положения  в  своей  "aima  mater",
потребовали  отмены  экзаменов,  увольнения  неугодных  инспекторов,  восстановления  отч¬
исленных  ранее  сокурсников.  Возникла  даже  семинарская  "революционная  организация",  куда
из  720  воспитанников  вошли  105.  Была  установлена  связь  с  владимирскими  товарищами,
собраны  денежные  средства  для  "революционного  дела",  налажено  издание  газеты  "Учени¬
ческий  листок",  в  которой  появился  призыв  "Да  здравствует  Великая  российская  революция!"  и
был  напечатан  акростих  "Врагам  России",  где  начальные  буквы  строк  составляли:  "Гурко  -  вор,
Николай  -  хам  и  палач".  В  газете  были  также  резкие  высказывания  в  адрес  архиепископа
Николая,  благословившего  открытие  в  Твери  филиала  Союза  русского  народа.  Тверские
семинаристы  были  готовы  присоединиться  к  общероссийской  забастовке  учащихся  духовных
школ.  В  мае  1907  г.  один  из  активистов  протестного  движения  получил  телеграмму  -  сигнал  к
выступлению.  Однако  вскоре  Центральный  комитет  общесеминарского  союза  был  арестован,
и  акция  протеста  не  состоялась50.
 Противостоять  бунтарям  их  однокашники  из  числа  умеренных  "прагматиков"  и  несуетных
"поповичей",  рано  и  окончательно  определившихся  в  своем  служении  Богу,  не  могли,  как  не
могли  они  и  противопоставить  им  силу  положительного  примера.  В  итоге  духовные  семинарии
стали  скорее  частью  дающего  сбои  государственного  механизма  воспроизводства  духовного
сословия,  нежели  подлинным  "рассадником"  православной  истины  и  благодати.
 В  условиях  кризиса  государственности  это  имело  значительные  последствия.  Многие
бывшие  семинаристы  стали  "настоящими"  революционерами.  Самый  известный  из  них  -  Иосиф
Джугашвили,  в  большевистском  "миру"  -  Сталин.  В  1894  г.  он  окончил  духовное  училище  в
Гори,  поступил  в  Тифлисскую  семинарию,  но  был  исключен  из  нее  в  1899  г.,  причем  вполне
возможно,  что  причины  окончания  его  духовной  карьеры  были  даже  более  банальными,  чем
участие  в  революционной  деятельности.  А.И.  Микоян,  согласно  его  официальной  биографии,
вступил  в  РСДРП  за  год  до  окончания  армянской  духовной  семинарии  в  Тифлисе5'.  Н.И.
Подвойский,  руководитель  захвата  Зимнего  дворца  в  октябре  1917  г.,  некогда  учился  в
Нежинском  духовном  училище,  а  позднее  был  исключен  из  Черниговской  семинарии.
 Разумеется,  разуверившиеся  в  Боге  вовсе  не  обязательно  должны  были  подаваться  к
большевикам  -  получались  из  них  и  марксисты  совсем  иного  толка.  Так,  из  полтавской
духовной  семинарии  за  украинофильскую  пропаганду  был  в  свое  время  удален  С.В.  Петлюра  -
тоже  социал-демократ.  С.Н.  Булгаков  некоторое  время  состоял  в  марксистах,  хотя  и  раскаялся
со  временем  в  своем  идейном  прегрешении.  Из  этой  среды  выходили  и  неонародники.  В  1906  г.
из  семинарии  за  эсеровскую  пропаганду  были  исключены  будущий  выдающийся  ученый  Н.Д.
Кондратьев  и  лидер  энесов  А.В.  Пешехонов.
 176

Разумеется,  среди  "поповичей"  и  экс-семинаристов  были  и  либералы:  М.С.  Аджемов,  Я.К.
Имшенецкий,  Н.В.  Некрасов  -  члены  ЦК  кадетской  партии.  Словом,  российская  политика
начала  XX  в.  пополнилась  непропорционально  большим  числом  выходцев  из  того  самого
немногочисленного  "духовного"  сословия,  которому  эта  сфера  деятельности  была  катего¬
рически  противопоказана  и  многие  члены  которого  сменили  православное  смирение  на  нечто
прямо  противоположное.
 Примечания
 1 	См.:  Доброклонский  А.П.  Руководство  по  истории  русской  церкви.  М,  1999.  С.  589;  Л  и  т  -
 в  а  к  Б.Г.  Русское  православие  в  XIX  в.  //  Русское  православие.  Вехи  истории.  М.,  1989.  С.  335;  Всепод¬
даннейший  отчет  обер-прокурора  Святейшего  Синода  по  ведомству  православного  исповедания  за  1905—
1907  гг.  СПб.,  1910.  Приложения.  С.  155.
 2 	С  у  ш  к  о  А.В.  Духовные  семинарии  в  России  (до  1917  г.)  //  Вопросы  истории.  1996.  №  11-12.  С.  111;
Леонтьева  Т.Г.  Быт,  нравы  и  поведение  семинаристов  в  начале  XX  в.  //  Революция  и  человек.  М.,
1997.
 3  Колосов  В.И.  История  Тверской  духовной  семинарии.  Тверь,  1889.  С.  444;  Зимин  А.И.  и  др.
Булгаков  С.Н.  //  Отечественная  история  с  древнейших  времен  до  1917  г.  Энциклопедия.  Т.  1.  С.  305;  Сосуд
избранный.  История  российских  духовных  школ  в  ранее  не  публиковавшихся  трудах,  письмах  деятелей
Русской  Православной  Церкви,  а  также  в  секретных  документах  руководителей  советского  государства.
1888-1932.  СПб.,  1994.  С.  101,  128-129.
 4Никитин  И.С.  Дневник  семинариста.  М.,  1955;  Помяловский  Н.Г.  Очерки  бурсы.
Саратов,  1953;  Описание  сельского  духовенства  //  Русский  заграничный  сборник.  №  4.  Berlin:  Paris;  London,
1858;  и  др.
 5Титлинов  Б.В.  Молодежь  и  революция.  (Из  истории  революционного  движения  среди  учащейся
молодежи  духовных  и  средних  учебных  заведений.  1860-1905  гг.).  Л.,  1925;  Ушаков  А.В.  Русская
интеллигенция  периода  буржуазно-демократических  революций  //  Интеллигенция  и  революция.  XX  век.
М.,  1985;  Ватник  Н.С.  Движение  учащихся  средних  учебных  заведений  во  время  первой  русской  ре¬
волюции.  М.,  1985.
 6 	См.:  Очерки  истории  школы  и  педагогической  мысли  народов  СССР.  М.,  1991  и  др.
 7 	С  у  ш  к  о  А.В.  Указ.  соч.  С.  107-114.
 хПоспе  ловский  Д.В.  Русская  православная  церковь  в  XX  веке.  М.,  1995;  его  же.  Право¬
славная  церковь  в  истории  Руси,  России  и  СССР.  М.,  1996;  П  о  л  у  н  о  в  А.Ю.  Под  властью  обер-про¬
курора.  Государство  и  церковь  в  эпоху  Александра  HI.  М.,  1996;  Римский  С.В.  Российская  церковь  в
эпоху  Великих  реформ.  М.,  1999.
 9 	Государственный  архив  Тверской  области  (далее  -  ГА  ТО),  ф.  575,  on.  1,  д.  625,  л.  16  об.;  д.  1552,  л.  148;
Всеподданнейший  отчет  Святейшего  Синода.  1905-1907  гг.  Приложение  48.  СПб.,  1908,  С.  155.
 10 	П  и  ч  е  т  а  И.  Факты  и  воспоминания.  Харьков,  1912.  С.  81.
 11 	И  н  н  о  к  е  нтий,  митрополит.  Несколько  мыслей  касательно  воспитания  духовного  юношества  //
Опыты  православной  педагогики.  М.,  1993.  С.  161.
 12 	Сборник  действующих  и  руководственных  церковных  и  церковно-гражданских  постановлений  по
ведомству  православного  исповедания.  Составитель  Т.В.  Барсов.  Т.  1.  СПб.,  1885.  С.  510-527.
 13 	Циркулярные  указы  Святейшего  Правительствующего  Синода.  1867-1900  гг.  Составитель  А.  Завь¬
ялов.  СПб.,  1901.  С.  13.
 14 	РГИА,  ф.  802,  оп.  10.  Отчеты  за  1904-1905  г.  Д.  50,  л.  26  об.
 15 	Иннокентий,  митрополит.  Указ.  соч.  С.  165.
 16 	Полный  православный  богословский  энциклопедический  словарь.  Т.  2.  М.,  1992.  Стб.  2150.
 17 	Историческая  записка  о  состоянии  Тверской  духовной  семинарии  //  Тверские  Епархиальные
ведомости  (ТЕВ).  1882.  №  3.  С.  79.
 18 	Там  же.  С.  75.
 19  И  н  н  о  к  е  н  т  и  й,  митрополит.  Указ.  соч.  С.  166,  170.
 2(1  Е  в  л  о  г  и  й  (Г  еоргиевский),  митрополит.  Путь  моей  жизни.  М.,  1994.  С.  81.
2|КолосовВ.И.  История  Тверской  духовной  семинарии.  Тверь,  1889.  С.  328.
 32 	Е  в  л  о  г  и  й,  митрополит.  Указ.  соч.  С.  71.
 23 	Там  же.  С.  27.
 24 	Иннокентий,  митрополит.  Указ.  соч.  С.  170.
 25 	РГИА,  ф.  802,  оп.  10,  1905,  д.  85,  л.  1.
 26 	Церковный  Вестник.  1905.  №  51-52.  Стб.  1539;  РГИА,  ф.  802,  оп.  10,  1905,  д.  85,  л.  21,23.
 27 	РГИА,  ф.  802,  оп.  10,  1900,  д.  4,  л.  179-179  об.
 177

28 	Е  в  л  о  г  и  й,  митрополит.  Указ.  соч.  С.  26.
 29 	Цит.  по:  С  у  ш  к  о  А.В.  Указ.  соч.  С.  111.
 30 	ГА  ТО, 	ф.  575,  оп. 	1, 	д. 	397,  л.  41^12; 	Колосов 	В.И.  Указ. 	соч. 	С. 	326.
 31 	ГА  ТО, 	ф.  927,  оп. 	1, 	д. 	906,  л.  20.
 32 	Ю.Г.  Из  воспоминаний  о  духовной  школе  70-х  годов.  Киев,  1902.  С.  17.
 33 	Е  в  л  о  г  и  й,  митрополит.  Указ.  соч.  С.  28.
 34 	Вениамин  (Федченко  в),  митрополит.  На  рубеже  двух  эпох.  М.,  1994.  С.  94.
 35 	ГА  ТО, 	ф.  575,  оп. 	1, 	д. 	1472,  л.  72-73; 	С 	у 	ш 	к 	о  А.В.  Указ.  соч.  С. 	112.
 36 	ГА  ТО, 	ф.  575,  оп. 	1, 	д. 	1470,  л.  114.
 37 	В  е  н  и  а  м  и  н,  митрополит.  Указ.  соч.  С.  93.
 38 	Там  же.  С.  116-119;  Е  в  л  о  г  и  й,  митрополит.  Указ.  соч.  С.  29.
 39 	РГИА,  ф.  802,  оп.  10.  Отчеты  за  1904-1905  г.  Д.  50,  л.  35.
 40 	Там  же,  оп.  10,  1900,  д.  34,  л.  136.
 41 	Там  же,  л.  138.
 42 	ГА  ТО,  ф.  160,  оп.  1,  д.  7807,  л.  1.
 43 	Александров  П.К.  Очерк  рабочего  движения  в  Тверской  губернии.  1885-1905.  Тверь,  1923.
С.  29;  ГА  ТО,  ф.  575,  оп.  1,  д.  574,  л.  69;  д.  546,  л.  67  об.;  Шаповалов  А.С.  В  борьбе  за  социализм.  М.,  1957.
С.  208.
 44 	Деятели  революционного  движения.  Био-библиографический  словарь.  М.,  1927-1931.  Т.  5.  Вып.  1.
С.  64.
 45 	ГА  ТО,  ф.  927,  оп.  1,  д.  354,  л.  16  об.,  22-22  об.
 46 	Там  же,  д.  552,  л.  3^1;  д.  769,  л.  3;  ГА  РФ,  ф.  102,  оп.  10,  1905,  д.  5,  л.  6.
 47 	ГА  ТО,  ф.  927,  оп.  1,  д.  906,  л.  2-5.
 48 	Там  же,  д.  715,  л.  3.
 49 	Там  же,  д.  906,  л.  13.
 50 	Там  же,  д.  1237,  л.  3,  4,  29.
 51 	Политбюро  (Президиум)  ЦК  партии  в  1917-1989  гг.:  персоналии.  М.,  1989.  С.  24,  47.
 ©  2001  г.  О.В.  ЗОЛОТАРЕВ
 МАЛОИЗВЕСТНАЯ  СТРАНИЦА
ИЗ  ЖИЗНИ  ПИТИРИМА  СОРОКИНА
 Питирим  Александрович  Сорокин  (1889-1968)  известен  многим  как  видный  ученый-
социолог.  Но  он  выступал  еще  (правда,  непродолжительное  время)  и  в  качестве  политического
деятеля.  Посильное  участие  в  революционном  движении  привело  его  после  свержения
самодержавия  на  пост  секретаря  главы  Временного  правительства  А.Ф.  Керенского.  Это
произошло  в  июне  1917  г.  А  к  октябрю  П.А.  Сорокин  был  уже  заметным  членом  эсеровской
партии.
 Приход  большевиков  к  власти  он  встретил  чуть  ли  не  с  отчаянием.  На  октябрьские  события
П.  Сорокин  откликнулся  рядом  статей  в  газете  "Воля  народа",  редактором  которой  он  являлся,
причем  не  побоялся  подписать  их  своим  именем.  В  этих  статьях,  написанных  во  многом  под
впечатлением  слухов  о  бесчинствах,  учиненных  при  штурме  Зимнего  дворца,  новые  правители
России  характеризовались  как  убийцы,  насильники  и  грабители1.  Впрочем,  Сорокин,  как  и
другие  социалисты-революционеры,  не  теряет  надежды,  что  власть  большевиков  -  это
ненадолго.  Уже  через  несколько  дней  после  Октября  он  отметил  в  дневнике,  что  «трудящиеся
находятся  на  первой  стадии  "отрезвления",  большевистский  рай  начинает  тускнеть».  Да  и
события,  происходившие  с  ним  самим,  казалось,  подтверждали  этот  вывод:  рабочие  несколько
раз  спасали  его  от  ареста2.  Все  это  вселяло  надежду,  что  власть  у  большевиков  можно  будет
скоро  отобрать  с  помощью  Учредительного  собрания.
 На  выборах  в  Учредительное  собрание  П.А.  Сорокин  баллотировался  от  правого  крыла
эсеровской  партии.  Со  своими  товарищами  он  набрал  около  90%  голосов  в  родной  Вологодской
 Золотарев  Олег  Васильевич,  доктор  исторических  наук,  профессор  Коми  педагогического  института.
 178

губ.  Правда,  Питириму  Александровичу  так  и  не  удалось  принять  участие  в  работе  самого
Учредительного  собрания:  он  был  арестован  2  января  1918  г.,  за  несколько  дней  до  его
открытия.
 Сорокин  пробыл  в  Петропавловской  крепости  57  дней,  и  только  в  марте  1918  г.  его
выпустили  на  свободу.  Вместе  с  женой  он  приехал  в  Москву  и  примкнул  к  антибольшевистским
силам.  В  конце  мая  Сорокин  и  многие  другие  депутаты  Учредительного  собрания  выезжают  по
инициативе  "Союза  возрождения  России"3  по  своим  избирательным  округам.  Питирим  Алек¬
сандрович  посетил  Великий  Устюг,  Архангельск  и  Вологду.  Целью  поездки  было  разъяснение
местному  населению  позиции  бывших  депутатов  Учредительного  собрания.  Одновременно
велась  и  подготовительная  работа  по  свержению  власти  большевиков.  Особенно  активен  был
Сорокин  в  Яренском  уезде  Вологодской  губ.  Однако  сведений  об  этой  стороне  его  деятельности
очень  мало4,  хотя  некоторые  данные  о  том,  что  он  говорил  своим  землякам  летом  1918  г.,  все
же  сохранились.
 Одна  из  лекций  "О  текущем  моменте"  была  прочитана  П.А.  Сорокиным  в  г.  Яренске
13  июня  1918  г.,  и  ее  содержание  изложили  в  местной  газете  "Известия  Яренского  уездного
Совета  крестьянских  депутатов",  находившейся  тогда  в  руках  эсеров.  Прежде  всего  Сорокин
объявил  собравшимся,  что,  "по  глубокому  его  убеждению,  при  внимательном  изучении
психологии  и  духовного  роста  своего  народа  для  него  было  ясно,  что  ничего  путного  не  будет,
если  у  власти  станут  большевики...  наш  народ  еще  не  прошел  тот  этап  развития  человеческого
духа,  этап  патриотизма,  сознания  единства  нации  и  мощи  своего  народа,  без  которого  нельзя
войти  в  двери  социализма".  Однако  "неумолимым  ходом  истории  -  это  страдание...  стало
неизбежным"5.  Сейчас,  -  продолжал  Сорокин,  -  "мы  видим  и  ощущаем  на  себе,  что  заманчивые
лозунги  революции  25  октября  не  только  не  осуществлены,  но  совершенно  попраны,  и  мы  даже
лишились  тех  политических  свобод  и  завоеваний,  которыми  владели  раньше".  Обещанная
социализация  земли  не  проводится,  государство  разорвано  на  клочки,  большевики  "вошли  в
сношения  с  немецкой  буржуазией,  которая  обкрадывает  и  без  того  бедную  страну".
 П.А.  Сорокин  предсказывал,  что  продолжение  подобной  политики  ведет  к  гражданской
войне:  "Обещанный  хлеб  не  только  не  дан,  но  последним  декретом  (речь  идет  о  декретах
ВЦИК  от  9  и  27  мая  1918  г.  о  продовольственной  диктатуре.  -  0.3.)  должен  силою  отбираться
вооруженными  рабочими  от  полуголодного  крестьянина.  Рабочие  знают,  что  такой  добычей
хлеба  окончательно  разрознят  крестьян  от  рабочих  и  подымут  войну  два  трудовых  класса  один
против  другого"6.  Заметим,  что  несколько  ранее  Сорокин  эмоционально  отметил  в  дневнике:
"Семнадцатый  год  дал  нам  Революцию,  но  что  она  принесла  моей  стране,  кроме  разрушения  и
позора?...  Открывшееся  лицо  революции  -  это  лицо  зверя,  порочной  и  грешной  проститутки,  а
не  чистое  лицо  богини,  которое  рисовалось  историками  других  революций"7.
 Впрочем,  несмотря  на  разочарование,  которое  в  тот  момент  охватило  многих  политических
деятелей,  ждавших  и  приближавших  семнадцатый  год  в  России,  Питирим  Александрович
считал,  что  ситуация  вовсе  не  безнадежна,  ибо  "мы...  дошли  до  такого  состояния,  хуже
которого  не  может  и  быть,  и  надо  думать,  что  дальше  будет  лучше".  Эту  зыбкую  основу  своего
оптимизма  он  пытался  подкрепить  надеждами  на  помощь  союзников  России  по  Антанте:
"Только  союзники  могут  нас  поднять  из  той  пропасти,  в  которую  мы  попали",  так  как  Россия
нужна  им  как  противовес  Германии.  Указывая  на  поражения  немцев  во  Франции  летом  1918  г.,
Сорокин  говорил,  что  "смотрит  на  будущее  России  сравнительно  спокойно,  сравнительно
радостно.  Его  взору  теперь  видна  Россия  при  прежних  границах,  Россия  новая,  независимая  и
свободная".  "Бояться  же  империализма  союзников  нечего,  -  продолжал  он,  -  ибо  хуже
немецкого  и  быть  не  может".  Но  нельзя  полагаться  только  на  внешнюю  помощь.  В  самой
России  надо  "забыть  все  партийные  счеты...  организовать  единую  партию  свободной,  неза¬
висимой,  демократической  России...  создать  новое  временное  Учредительное  собрание"8.
 Примечательный  факт:  Сорокину  была  подана  записка,  в  которой  его  умоляли  или
переменить  тему,  или  вообще  прекратить  лекцию,  опасаясь,  что  столь  откровенные  вы¬
сказывания  оратора  могут  обернуться  для  него  бедой.  Однако  Сорокин  ответил:  "Я  привык
говорить  свободно  и  буду  говорить"9.
 Выступление  Сорокина  в  Яренске  вызвало  отклики  местного  населения.  Один  из  них  был
помещен  уже  в  следующем  номере  "Известий  Яренского  уездного  Совета".  В  нем  выражалось
сомнение  в  обоснованности  надежд  П.А.  Сорокина  на  бескорыстную  помощь  союзников:  "На
лекции  П.  Сорокин  сказал,  что  жить  под  властью  или  влиянием  союзных  нам  империалистов
нам,  русским,  будет  несравненно  легче.  И  привел  такой  пример:  есть  разные  звери:  один  зверь  и
кусается,  но  добрый,  даже  лижет  порою,  а  другой  зверь  жестокий,  беспощадный,  грызется  все
время.  Первый  зверь  это  империалисты  союзники,  а  второй  -  немец;  а  мне  думается,  что  если
зверь,  так  он  уже  навсегда  и  везде  зверь,  бывают  минуты  добродушия  и  у  жестокого  зверя"10.
 179

Но  вернемся  к  судьбе  самого  П.А.  Сорокина.  Его  деятельность  не  осталась  незамеченной.
Когда  власть  большевиков  на  севере  России  упрочилась,  Сорокин  в  конце  июня  1918  г.  решил
присоединиться  к  Н.В.  Чайковскому  -  будущему  главе  белогвардейского  правительства  в
Архангельске.  Но,  не  доехав  до  Архангельска,  Питирим  Александрович  вернулся  в  Великий
Устюг,  чтобы  подготовить  там  свержение  местной  большевистской  власти.  Однако  сил  для
этой  акции  у  антикоммунистических  групп  в  Великом  Устюге  оказалось  недостаточно.  И
Сорокин  со  своими  товарищами  попал  в  сложное  положение  -  за  ним  по  пятам  шли  чекисты.
Долгое  время  он  скрывался  в  лесах  под  Великим  Устюгом,  но  все  же  был  арестован11.  В
тюрьме  Сорокин  написал  письмо  Северо-Двинскому  губисполкому,  где  объявил  о  сложении  с
себя  депутатских  полномочий,  выходе  из  партии  эсеров  и  намерении  посвятить  себя  работе  в
области  науки  и  народного  просвещения.  Письмо  было  напечатано  в  архангельской  газете
"Крестьянские  и  рабочие  думы".  Фактически  оно  означало  отказ  Сорокина  от  дальнейшей
политической  деятельности.  Вскоре,  20  ноября  1918  г.  это  письмо  было  перепечатано  в
"Правде"  и  привлекло  внимание  Ленина,  который  откликнулся  на  него  заметкой  "Ценные
признания  Питирима  Сорокина"12.  Это  изменило  судьбу  будущего  социолога,  а,  может  быть,
даже  спасло  ему  жизнь:  в  декабре  1918  г.  П.А.  Сорокин  был  выпущен  из  тюрьмы,  и  к  активной
политической  деятельности  он  уже  не  вернулся.  В  декабре  1918  г.  он  вновь  приступил  к
педагогической  деятельности  в  Петрограде,  в  сентябре  1922  г.  выехал  в  Берлин,  а  через  год
перебрался  в  США.
 Примечания
 1 	См.:  Сорокин  П.  Долгий  путь.  Сыктывкар,  1991.  С.  109,  288;  его  же.  Страницы  из  русского
дневника  //  Рубеж.  1991.  №  1.  С.  71.
 2 	Е  г  о  же.  Страницы  из  русского  дневника.  С.  72.
 3 	"Союз  возрождения  России"  был  организован  в  мае  1918  г.  представителями  кадетов,  эсеров  и  энесов.
Среди  его  активных  деятелей  были  С.П.  Мельгунов,  Н.Н.  Щепкин,  Н.И.  Астров,  В.А.  Мякотин,
Д.И.  Шаховской  и  др.  Подробнее  см.:  Красная  книга  ВЧК.  Т.  2.  М.,  1990.  С.  32-38.
 4 	В  частности,  почти  не  говорится  об  этом  периоде  его  жизни  и  деятельности  ни  в  автобиографическом
романе  "Долгий  путь",  ни  в  его,  пожалуй,  наиболее  полной  биографии,  написанной  И.А.  Голосенко
("Питирим  Сорокин:  судьба  и  труды".  Сыктывкар,  1991).
 5 	Известия  Яренского  уездного  Совета  крестьянских  депутатов.  1918.  17(4)  июня.  С.  2.
 6 	Там  же.  С.  2-3.
 7 	См.:  Сорокин  П.  Страницы  из  русского  дневника.  С.  73.
 к  Известия  Яренского  уездного  Совета  крестьянских  депутатов.  1918.  17(4)  июня.  С.  3.
 9 	Там  же.
 10 	Там  же.  20(7)  июня.  С.  2.
 11 	Дело  об  аресте  П.  Сорокина  хранится  в  Великоустюжском  филиале  Вологодского  государственного
архива.  См.:  Социологические  идеи  П.А.  Сорокина  и  современное  общество.  Сыктывкар,  1992.  С.  81.
 12 	См.:  Ленин  В.И.  ПСС.  Т.  37.
 180

Критика  и  библиография
 КНИГИ  ПО  ИСТОРИИ  ВТОРОЙ  МИРОВОЙ  войны
 ВОСТОЧНАЯ  ЕВРОПА  МЕЖДУ  ГИТЛЕРОМ  И  СТАЛИНЫМ.  1939-1941  гг.
М.,  Изд-во  "Индрик",  1999.  526  с.  Тир.  500
 Рецензируемый  труд,  ответственными  редак¬
торами  которого  являются  член-корреспондент
РАН  В.К.  Волков  и  д.и.н.  Л.Я.  Гибианский,  под¬
готовлен  коллективом  историков,  в  большинстве
своем  сотрудников  Института  славяноведения  РАН.
Книга  посвящена  кругу  проблем,  подвергавшихся
едва  ли  не  наибольшей  фальсификации  в  советское
время,  а  ныне  впервые  за  60  лет  разрабатываемых
на  основании  прежде  недоступных  архивных
документов.
 Страны  Восточной  Европы  в  конце  1930-х  гг.
оказались  в  клещах  двух  тоталитарных  режимов,
целью  которых  было  поставить  их  под  свой
контроль.  Судьбы  этих  стран  сложились  в  даль¬
нейшем  по-разному,  но  соседство  с  СССР  или  с
Германией  для  каждой  из  них  стало  источником
немалых  бедствий  и  потерь.
 Предыстории  событий  1939  г.  посвящена  первая
глава  книги  (автор  В.К.  Волков).  Это  содержа¬
тельный  очерк  о  внешнеполитических  позициях
стран  Восточной  Европы  и  их  отходе  от  поддержки
планов  создания  системы  коллективной  безопас¬
ности  против  германской  агрессии.  В  главе
прослеживается  также  эволюция  отношений  этих
стран  с  Советским  Союзом,  связи  с  которым
постепенно  ослабевали.  В  целом  это  добротная
экспозиция  для  последующего  исследования.
 Значительный  интерес  вызывает  вторая  глава,
где  речь  идет  о  Польше.  Ее  автор  (С.З.  Случ)  на
очень  большом  и  разнообразном  материале,  зна¬
чительную  часть  которого  составляют  неопуб¬
ликованные  источники,  обстоятельно  исследует
внешнеполитические  акции  самой  Польши  и  ее
соседей  -  СССР  и  Германии.  Эта  работа  вносит
много  нового  в  разработку  предыстории  Второй
мировой  войны  и  непосредственно  связанной  с  этим
судьбы  Польского  государства.  С.З.  Случ  ана¬
лизирует  дипломатическую  игру  в  период  от
мюнхенского  сговора  до  23  августа  1939  г.,  ищет  и  в
большинстве  случаев  находит  подлинные  (а  не
показные)  мотивы  различных  дипломатических
маневров,  раскрывает  "кухню"  принятия  тех  или
иных  решений.  Автор  прослеживает  вызревание
намерения  (и  попытки)  Гитлера  добиться  согласия
Польши  на  требования  Германии,  лишавшие
Польшу  значительной  части  ее  суверенитета,  на
что  она,  естественно,  пойти  не  могла.  Такое
решение,  отмечает  Случ,  достойно  уважения,  но  по¬
 литике  Польши  в  это  время  были  присущи  и
серьезнейшие  просчеты.  В  их  числе  -  упорное
нежелание  улучшить  отношения  с  СССР  и  обсудить
возможность  совместных  с  ним  действий  против
германской  опасности.  Правда,  подобное  сотруд¬
ничество,  как  показывает  автор,  было  мало
реальным,  ибо  не  входило  в  планы  Сталина,  после
Мюнхена  решившего  кардинально  изменить
внешнеполитический  курс  СССР  и  пойти  на  сговор
с  германским  агрессором.  Некоторые  возражения
вызывает,  однако,  трактовка  курса  Гитлера  по
отношению  к  Польше  весной  1939  г.  По  мнению
автора,  фюрер  в  течение  нескольких  месяцев
рассчитывал  на  уступки  со  стороны  Польши,  и
подготовка  военной  операции  против  нее  раз¬
вернулась  лишь  после  принятия  решения  о  напа¬
дении.  Навряд  ли  принятие  Польшей  выдвинутых
Гитлером  требований  удовлетворило  бы  его,  как
это  незадолго  до  того  произошло  с  Чехословакией.
Причина  имевших  место  проволочек  на  деле
заключалась  в  том,  что  Гитлер  в  эти  месяцы  не  был
уверен  в  благожелательной  позиции  СССР,  пере¬
говоры  с  которым  находились  еще  на  весьма
ранней  стадии.
 Безусловного  одобрения  заслуживает  третья
глава  (автор  -  Н.С.  Лебедева),  где  рассматривается
политика  СССР  в  отношении  Польши  после  заклю¬
чения  советско-германского  пакта  о  ненападении  и
начала  германской  агрессии.  Результатом,  как
известно,  была  ликвидация  независимости  Польши.
Основываясь  на  засекреченных  ранее  архивных
документах,  автор  раскрывает  подлинную  сущность
"освободительного  подхода"  Красной  армии  в
сентябре  1939  г.,  осуществленного  во  исполнение
секретного  протокола  к  пакту  от  23  августа  1939  г.
Сотрудничество  с  вермахтом  имело  целью  не  дать
польским  военнослужащим  уйти  на  территорию
Венгрии,  где  они  были  бы  интернированы  и  могли
бы  остаться  в  живых.  В  результате  десятки  тысяч
поляков  попали  в  советский  плен  (что  само  по  себе
было  неправомерно,  ибо  СССР  не  объявлял  войну
Польше),  причем  среди  них  были  и  офицеры,
расстрелянные  затем  в  Катыни.
 Положение  Словакии,  ставшей  в  марте  1939  г.
формально  независимой,  а  на  деле  являвшейся
сателлитом  Германии,  -  сюжет  четвертой  главы.
Автор  (В.В.  Марьина)  практически  впервые  в
нашей  литературе  анализирует  отношения  СССР  с
 181

этой  страной,  которую  СССР  признал  вскоре  после
23  августа  1939  г.,  согласившись  тем  самым  с
ликвидацией  Чехословакии  и  ее  расчленением  на
два  самостоятельных  государства.  Игра  на
славянских  чувствах,  занимавшая  видное  место  в
отношениях  СССР  к  Словакии,  не  принесла
сколько-нибудь  весомых  результатов,  ибо  Словакия
стала  надежным  доменом  Германии,  представляя
для  нее  существенный  интерес  в  экономическом  и
геостратегическом  плане.  Между  тем  СССР
стремился  во  что  бы  то  ни  стало  сохранить
добрососедские  отношения  с  Германией.  Этим
объясняется,  в  частности,  нежелание  советского
правительства  резко  протестовать  против  недру¬
жественных  действий  словацких  властей  в  отно¬
шении  посольства  СССР  в  Брно,  совершенно
очевидно  инспирированных  Германией.
 В.К.  Волковым  написана  пятая  глава,  посвя¬
щенная  исследованию  целого  комплекса  балканс¬
ких  проблем,  игравших  большую  роль  во  взаимо¬
отношениях  СССР  с  Германией  и  осложнявших
советско-германскую  "дружбу".  Автор  выявляет
динамику  обострения  германо-советских  противо¬
речий  в  этом  регионе,  прослеживает  политику
балканских  стран  по  отношению  к  СССР  и  Гер¬
мании,  их  постепенное  подчинение  диктату  по¬
следней.  Подобное  исследование,  основанное  на
ценнейших  источниках,  в  том  числе  документах  из
архива  Президента  РФ,  проводится  впервые  и
отличается  тонким  анализом.
 Апофеозом  внешней  политики  СССР  в  1940  г.
были  подробно  рассмотренные  в  данной  главе
миссия  Молотова  в  Берлин  и  последующие  дейст¬
вия  сталинского  руководства.  В.К.  Волков  подробно
освещает  ход  этих  переговоров,  в  центре  которых
находились  притязания  СССР  на  влияние  на  Бал¬
канах  и  на  господство  над  Черноморскими  пролива¬
ми  (что  означало  бы  реализацию  вековой  мечты
российских  царей).  Частный  момент  этой  програм¬
мы  Сталина  -  Молотова  -  вероломство  по  отноше¬
нию  к  Турции,  что  объясняет  многое  во  враждебной
позиции  этой  страны  к  СССР  в  дальнейшем.
 В  шестой  главе  Т.М.  Исламов  рассматривает
место  в  отношениях  СССР  и  Германии  румыно¬
венгерского  противостояния  из-за  Трансильвании.
Автор  характеризует  эволюцию  политики  СССР  в
этом  вопросе  от  поддержки  германского  курса
(исходя  из  намерения  вернуть  Бессарабию)  до
серьезного  недовольства  своим  устранением  от
решения  трансильванского  вопроса  Германией  и
Италией.  Но  именно  СССР  силовым  присое¬
динением  Бессарабии  дал  толчок  агрессии  против
Румынии  других  ее  соседей  и  в  конечном  счете
самой  системе  венского  арбитража.  С  большим
интересом  читается  анализ  предыстории  по¬
следнего,  где  действия  Гитлера  определялись
стремлением  сохранить  и  Венгрию,  и  Румынию  в
качестве  своих  сателлитов  в  предстоявшей  войне
против  СССР  (разработка  плана  которой  была
начата  совсем  незадолго  до  этого).
 Это  исследование  серьезно  дополняет  седьмая
глава  "Румыния  между  Германией  и  Советским
Союзом:  политика  без  иллюзий"  (автор  М.Д.
Ерещенко).  Здесь  выпукло  обрисована  ситуация
Румынии,  подобно  другим  странам  Балканского
региона  зажатой  в  тиски  между  СССР  и  Германией,
с  той  только  разницей,  что  в  данном  случае
гитлеровцы  были  особенно  заинтересованы  в
румынской  нефти,  а  СССР  и  все  другие  соседи
имели  к  Румынии  территориальные  претензии,  что
делало  ее  положение  особенно  уязвимым.  На
основании  новейших  румынских  источников  автор
анализирует  хитросплетения  правящих  кругов
Германии  и  СССР  вокруг  Румынии  и  негибкую
политику  румынских  правителей,  результатом  чего
было  ее  закабаление  Германией.
 Немалую  роль  в  соперничестве  Германии  и
СССР  на  Балканах  играла  Болгария,  также
подвергавшаяся  сильнейшему  нажиму  со  стороны
Гитлера,  но  все  же  сумевшая  занять  особую
позицию.  Восьмая  глава  (автор  Е.Л.  Валева)
базируется  на  материалах  из  архивов  России,
Болгарии  и  Германии.  В  ней  показаны  упорные,  в
немалой  мере  опиравшиеся  на  славянскую  общ¬
ность  русского  и  болгарского  народов  усилия
советской  дипломатии,  направленные  на  то,  чтобы
прочно  привязать  Болгарию  к  СССР.  Однако  они
не  дали  ожидаемых  результатов,  хотя  СССР  и
поддерживал  территориальные  притязания  Бол¬
гарии  в  Румынии,  Греции  и  Югославии.  В  главе
подробно  охарактеризованы  также  попытки  СССР
помешать  Болгарии  присоединиться  к  Тройст¬
венному  пакту.  В  то  же  время  в  случае  согласия
Болгарии  заключить  с  СССР  договор  о  взаимо¬
помощи  последний  обещал  сам  вступить  в  Тройст¬
венный  пакт,  что  лишний  раз  подтверждает
серьезность  намерений  СССР  на  сей  счет,
сформулированных  в  ответе  советского  прави¬
тельства  от  25  ноября  1940  г.  на  соответствующее
предложение  Гитлера  Молотову.
 Один  из  наиболее  обстоятельных  разделов
рецензируемой  книги  -  девятая  глава,  посвященная
Югославии.  Автор  Л.Я.  Гибианский  характеризует
важное  экономическое  и  стратегическое  значение
Югославии  в  регионе  и  в  этой  связи  -  политику
СССР  и  Германии  по  отношению  к  ней.  Л.Я.
Гибианский  подчеркивает  своеобразие  этой  си¬
туации,  заключавшееся,  в  частности,  в  отсутствии
до  середины  1940  г.  дипломатических  отношений
между  Югославией  и  СССР  из-за  крайнего
антибольшевизма  югославских  правящих  кругов.
Это  в  определенной  степени  компенсировалось
фактором  славянского  единства,  историческими
реминисценциями,  связанными  с  ролью  России  в
борьбе  против  турецкого  владычества  на  Балканах,
в  сражениях  Первой  мировой  войны.  Как  пока¬
зывает  автор,  поддержка  Югославии  со  стороны
СССР  была  минимальной  из-за  нежелания  со¬
ветского  правительства  обострять  отношения  с
Германией,  и  лишь  весной  1941  г.  между  ними  был
 182

заключен  пакт  о  ненападении,  который  уже  не  мог
сыграть  какой-либо  существенной  роли  в  спасении
Югославии  от  фашистской  агрессии.  Несколько
обескураживает  почти  полное  отсутствие  в  этой
главе  ссылок  на  архивные  дипломатические  доку¬
менты,  особенно  советские.
 Оценивая  рассматриваемый  труд  в  целом,
следует  подчеркнуть,  что  его  появление  -  несом¬
 ненный  успех  авторского  коллектива,  стремивше¬
гося  покончить  с  лживыми  трактовками  событий
1939-1941  гг.  и  восстановить  историческую  истину,
какой  бы  горькой  она  порой  ни  была.
 Л.И.  Гинцберг,  доктор  исторических  наук
 (Москва)
 Н.К.  ПЕТРОВА.  АНТИФАШИСТСКИЕ  КОМИТЕТЫ  В  СССР:  1941-1945  гг.
М.:  Институт  российской  истории  РАН,  1999.340  с.  Тир.  250
 В  обширной  историографии  Великой  Оте¬
чественной  войны,  как  справедливо  подчеркивает
автор  рецензируемой  монографии,  проблеме
идеологического  обеспечения  Победы  уделялось
очень  мало  внимания.  Практически  вне  поля  зрения
историков  оставалась  деятельность  одной  из  основ¬
ных  пропагандистских  организаций  военного
времени  -  Совинформбюро,  в  состав  которого
входили  Антифашистские  комитеты:  Всесла¬
вянский,  Еврейский,  Советских  женщин,  Советских
ученых  и  Советской  молодежи.  Изучение  истории
этих  комитетов  до  недавнего  времени  осложнялось
тем,  что  судьба  одного  из  них  -  Еврейского  -  была
для  исследователей  закрытой  темой.  Книга
Н.К.  Петровой,  восполняя  очевидный  пробел  в
научной  литературе,  кроме  того,  позволяет  во
многом  по-новому  взглянуть  на  такие  проблемы,
как  роль  советской  пропаганды  в  формировании
общественного  мнения  западных  стран,  вызванные
войной  изменения  в  идеологических  ориентирах
власти,  а  также  проанализировать  непростой
механизм  взаимодействия  общественной  инициа¬
тивы  и  государственного  контроля  за  ней.
 Подход  Н.К.  Петровой  далек  от  конъюнктурной
сенсационности.  Являясь  полноценным  научным
трудом,  ее  книга  ярко  отражает  этическую  пози¬
цию  автора.  Это  дань  памяти  и  нашей  благо¬
дарности  поколению  военных  лет.  Значение
рецензируемого  исследования  тем  более  велико,
что  оно  написано  на  основе  широкого  круга
архивных  источников,  в  большинстве  своем  впер¬
вые  вводимых  в  научный  оборот.  Лишь  недавно
архивные  фонды  различных  партийных  и  госу¬
дарственных  учреждений  стали  доступны  иссле¬
дователям.  В  их  числе  -  значительные  массивы
документов  из  фондов  Совинформбюро,  управ¬
ления  пропаганды  и  агитации  и  отдела  внешних
связей  ЦК  ВКП(б)  и  многих  других,  основательно
изученных  Н.К.  Петровой.
 Скрупулезное  изучение  всех  этих  интересней¬
ших  материалов  позволило  автору  дать  достаточно
полное  представление  о  том,  какую  роль  сыгра¬
ли  Антифашистские  комитеты  в  деле  сплочения
 общественности  стран  антигитлеровской  коалиции,
какие  методы  эти  комитеты  применяли  для  ведения
разъяснительной,  информационно-пропагандистс¬
кой  работы  за  границей  и  каким  образом  они
выполнили  свою  главную  задачу  по  организации  и
развитию  связей  со  странами  Западной  Европы  и
Америки.
 В  книге  подробно  воссоздана  история  создания
Совинформбюро,  проанализированы  возложенные
на  него  задачи,  сложности  с  подбором  квалифици¬
рованных  кадров.  Историю  деятельности  Анти¬
фашистских  комитетов  автор  рассматривает  на
фоне  событий  Великой  Отечественной  войны-от
битвы  под  Москвой  до  победного  1945  г.  В  книге
приведены  интересные  факты  о  том,  как  на  разных
этапах  менялось  направление  деятельности  ко¬
митетов.  Так,  Всеславянский  комитет  в  начале
войны  работал  на  славянские  диаспоры  США,
Канады  и  других  стран.  Позднее  же,  когда  Красная
армия  стала  освобождать  славянские  государства
Европы,  он  в  значительной  степени  был  пере¬
ориентирован  на  пропаганду  в  этих  странах.
Рассказывая  о  наиболее  трудном  времени  в  дея¬
тельности  Антифашистских  комитетов  -  начальном
периоде  войны,  Н.К.  Петрова  отмечает,  что  они
успешно  противостояли  многоопытным,  прекрасно
технически  оснащенным  и  опиравшимся  на  мощные
государственные  структуры  пропагандистским
службам  стран  фашистского  блока.
 Интересен  вывод  автора  книги  о  том,  что
инерция  идеологического  противостояния  между
СССР  и  его  союзниками  была  столь  велика,  что  его
нельзя  было  устранять,  а  можно  было  лишь  ос¬
лабить,  приглушить.  Однако,  знакомясь  с  книгой,
понимаешь,  как,  несмотря  на  все  ошибки  и  про¬
счеты,  Антифашистские  комитеты  все  же  сумели
выработать  стратегию  и  тактику,  соответст¬
вовавшие  поставленным  перед  ними  задачам.
 Говоря  о  деятельности  Всеславянского  коми¬
тета,  Н.К.  Петрова  подчеркивает  важность  сла¬
вянского  фактора  во  Второй  мировой  войне,
поскольку  уничтожение  и  порабощение  славян
было  одной  из  главных  задач  расистской  политики
 183

фашистского  руководства  Германии,  а  в  СССР
русские,  украинцы  и  белорусы  были  самыми  круп¬
ными  нациями.  Велика  в  войне  была  также  роль
еврейского  фактора.  Поголовное  уничтожение  ев¬
реев  в  Германии  и  в  оккупированных  государствах
Европы  стало  реальным  воплощением  в  жизнь
расистской  теории  немецкого  фашизма.  Понятно
поэтому,  что  деятельность  Еврейского  антифа¬
шистского  комитета  оказалась  наиболее  активной,
и  именно  ему  руководство  страны  уделяло  самое
серьезное  внимание.
 С  большим  интересом  читаются  страницы,
раскрывающие  роль  Антифашистских  комитетов  в
организации  устойчивых  связей  с  общественностью
США,  в  завоевании  симпатий  основной  массы
американцев  к  Советскому  Союзу,  что  способст¬
вовало  высадке  десанта  в  Нормандии  летом  1944  г.
Отметим,  что  различные  аспекты  контактов  между
СССР  и  США,  рассмотренные  Н.К.  Петровой,  -  это
продолжение  исследования,  проведенного  ею  ранее
(см.:  Иванов  Р.Ф.,  Петрова  Н.К.  Об¬
щественно-политические  силы  СССР  и  США  в  годы
войны.  1941-1945.  Воронеж,  1995).
 Несомненный  интерес  вызывает  у  читателя
четвертая  глава  монографии,  повествующая  о
судьбах  Антифашистских  комитетов  после  окон¬
 чания  войны,  в  частности  рассказ  о  трагической
судьбе  Еврейского  комитета.  Автор  книги  детально
изучила  и  проанализировала  многие  опублико¬
ванные  и  архивные  источники  о  работе  ЕАК,  не
стремясь,  однако,  дать  однозначный  ответ  на  неиз¬
бежно  возникающие  вопросы:  почему  ЕАК  был
разгромлен?  Что  в  действительности  стояло  за  тра¬
гической  гибелью  С.  Михоэлса?  Закрытость  архи¬
вов,  как  прежде,  так  во  многом  и  сейчас  не
позволяет  отыскать  те  документы,  которые  помог¬
ли  бы  осмыслить  все  эти  проблемы.  В  результате  за
прошедшие  после  этой  трагедии  полвека  болезнь
незнания  истины  продолжала  отравлять  наше
общество  ядом  домыслов  и  конъюнктурной  лжи.
 В  заключение  хотелось  бы  отметить,  что  ис¬
следование  снабжено  солидным  научно-справоч¬
ным  аппаратом,  в  том  числе  по  крупицам  выявлен¬
ными  сведениями  о  персональном  составе  всех
Антифашистских  комитетов  с  1942  по  1948  гг.
Единственное,  что  вызывает  сожаление,  так  это
небольшой  тираж  книги  -  грустная  реалия  наших
дней.
 А. 	А.  Сбитнева,  кандидат  исторических  наук
(Московский  государственный  университет
культуры  и  искусства)
 СОВЕТСКИЙ  ФАКТОР  В  ВОСТОЧНОЙ  ЕВРОПЕ.  1944-1953  гг.  В  2  т.
Документы.  Т.  1.1944—1948  гг.  Отв.  ред.  Т.В.  Волокитина.  М.:  РОССПЭН,  1999.  687  с.
Тир.1000
 Уходящее  столетие  продемонстрировало  пример
неудачной  попытки  управлять  общественно¬
историческими  процессами.  На  рубеже  80-90-х  гг.
XX  в.  в  Советском  Союзе,  взявшем  на  себя
мессианские  функции  строительства  социализма  в
мире,  начался  процесс  демократизации  и  гласности,
завершившийся  распадом  советского  государства,
созданием  ряда  независимых  стран  и  поиском  иного
демократического  варианта  общественно-экономи¬
ческого  развития,  а  существовавшие  четыре  десяти¬
летия  социалистические  режимы  в  Восточной
Европе  пали  в  результате  "бархатных"  и  "нежных"
революций.
 В  обществе  начался  бурный  процесс  переоценки
всего  социалистического  прошлого.  Рассекре¬
чивание  российских  и  восточноевропейских  архивов
дало  новый  стимул  для  объективного  исследования
всех  проблем,  связанных  с  установлением  социалис¬
тических  режимов,  включая  роль  советского
фактора  в  истории  стран  Восточной  Европы.
Причем  среди  исследователей  достаточно  четко
определилось  два  направления:  одни  усматривали  в
переходе  этих  стран  к  социализму  решающую  роль
"силового"  воздействия  Москвы,  другие  были
сторонниками  более  сбалансированных  подходов
 184
 при  определении  роли  внутренних  и  внешних
воздействий  на  социальные  преобразования  в  них.
 Свою  лепту  в  изучение  данной  проблемы  вносит
и  рецензируемый  сборник  документов,  под¬
готовленный  Институтом  славяноведения  РАН
совместно  с  Государственным  архивом  Российской
Федерации,  Российским  государственным  архивом
социально-политической  истории.  В  его  первом  то¬
ме  представлены  документы  за  период  1944-
1948  гг.
 Редакционная  коллегия  и  авторский  коллектив
издания  в  составе  д.и.н.  Т.В.  Волокитиной,  д.и.н.
Г.П.  Мурашко,  к.и.н.  О.В.  Наумова,  д.и.н.  А.Ф.
Носковой,  Т.В.  Царевской  проделали  большую
организационно-исследовательскую  работу.  Опуб¬
ликованные  материалы  будут  способствовать
решению  проблемы  многопланового  воздействия
СССР  и  коммунистической  идеологии  на  внут¬
ренние  процессы  в  странах  Восточной  Европы  в
период  становления  строя  "народной  демократии",
позволяют  раскрыть  причины,  по  которым  в  них  не
были  избраны  иные  социальная  и  внешнепо¬
литическая  ориентации.
 Актуальность  вводимых  в  научный  оборот  доку¬
ментов  определяется  еще  и  тем,  что  они  охваты¬

вают  период  становления  "биполярного  мира",
когда  главным  двигателем  международных  отно¬
шений  становилось  противостояние  двух  противо¬
положных  общественных  систем.  Документы
сборника  помогут  ответить  на  вопрос,  была  ли
конфронтация  между  Востоком  и  Западом
обусловлена  идеологическими  противоречиями
между  коммунизмом  и  демократией  или  отражала
борьбу  за  гегемонию  в  мире,  -  с  одной  стороны,
СССР  как  сверхдержавы  с  определенными  нацио¬
нально-государственными  и  историческими  интере¬
сами,  с  другой  -  США  как  ядра  западного  мира?
 Интерес  к  перечисленному  выше  кругу  проблем
обусловлен  и  тем,  что  руководством  бывшего
Советского  Союза  и  восточноевропейских  стран
вычеркивались  сведения  о  целых  пластах  их
взаимоотношений,  на  изучение  которых  наклады¬
валось  табу,  чтобы  скрыть  негативные  последствия
влияния  "советского  фактора"  на  развитие  го¬
сударств  социалистического  лагеря.
 В  рецензируемый  сборник  вошло  222  документа,
выявленные  в  четырех  центральных  архивах  Рос¬
сийской  Федерации:  Архиве  внешней  политики,
Архиве  Президента  РФ,  Российском  государст¬
венном  архиве  социально-политической  истории,
Государственном  архиве  Российской  Федерации.
Это  записи  бесед  чиновников  центрального
аппарата  НКИД  (МИД)  СССР  и  сотрудников  этого
ведомства,  работавших  за  границей,  с  общест¬
венными,  государственными  деятелями  стран
региона;  телефонограммы  из  советских  диплома¬
тических  представительств  в  Москву,  корреспон¬
денция,  поступавшая  из  аппарата  Союзных
Контрольных  Комиссий  (СКК)  в  Болгарии,  Румы¬
нии  и  Венгрии.  Особое  место  занимают  записи
бесед  И.В.  Сталина  с  лидерами  восточноевро¬
пейских  компартий,  а  также  документы,  гото¬
вившиеся  в  секретариате  НКВД  СССР  для
И.В.  Сталина  и  В.М.  Молотова  и  имевшие  высшую
степень  секретности,  -  "особая  папка"  и  пр.
 Авторский  коллектив  включил  в  сборник
материалы,  отражавшие  концепутальные  подходы
советского  руководства  к  будущему  миропорядку  и
проблемам  обеспечения  национально-государст¬
венных  интересов  Советского  Союза  в  послевоен¬
ном  мире,  согласно  которым  главная  задача
Москвы  заключалась  в  создании  вдоль  советских
границ  "пояса  безопасности",  способного  оградить
СССР  от  возможного  повторения  агрессии,  в
первую  очередь  германской  (с.  23-48).  Здесь  же
имеются  свидетельства  практических  шагов  со¬
ветской  дипломатии  по  решению  поставленной
задачи  путем  проведения  дифференцированной
политики  в  тех  или  иных  восточноевропейских
странах,  во  многом  определявшейся  отношениями  с
бывшими  западными  союзниками  по  антиги¬
тлеровской  коалиции.
 Читатель  имеет  возможность  познакомиться  с
целым  комплексом  документов,  в  большинстве
своем  впервые  вводимых  в  научный  оборот  и
 касающихся  отношений  с  Албанией,  Болгарией,
Венгрией,  Польшей,  Румынией,  Чехословакией,
Югославией.  В  каждой  из  этих  стран  существовали
и  действовали  политические  и  социальные  слои,
ориентированные  как  на  западные  демократии,
прежде  всего  на  США,  так  и  на  СССР.
 Впервые  в  сборнике  увидели  свет  архивы
ВКП(б)  -  отдела  международной  информации,
Информационного  бюро  коммунистических  партий,
Государственного  комитета  обороны  и  личного
фонда  А.А.  Жданова,  позволяющие  выявить
основные  направления  связей  и  контактов  ВКП(б)  с
компартиями  региона,  проследить  динамику  внут¬
ренних  процессов  в  отдельных  странах  и  их  влияние
на  выработку  советским  руководством  механизма
воздействия  на  ситуацию  в  желательном  для  СССР
направлении.
 Опубликованные  данные  свидетельствуют,  что
курс  на  достижение  компромиссов,  формирование
демократических  блоков  как  основы  коалиционной
власти  в  реальной  политической  практике
сочетался  с  открытым  использованием  советской
стороной  силовых  приемов  при  нейтрализации  той
части  общественности,  которая  занимала  открыто
антисоветские  позиции.  Наиболее  яркий  пример  -
Польша,  где  уже  с  лета  1944  г.  подразделениями
НКВД  СССР  проводились  массовые  репрессии,
носившие  откровенно  политическую  окраску.  Они
направлялись  против  тех,  кто  отвергал  участие
коммунистов  во  власти  и  присутствие  СССР  в
Польше.  Публикуемые  документы  дополняют  уже
известные  факты  об  оперативно-чекистских
мероприятиях  по  разоружению  находящейся  в  тылу
наступающих  советских  войск  Армии  Крайовой,
ликвидации  польского  подполья  силами  НКВД.
Аналогичные  примеры  можно  найти  по  Румынии  и
Венгрии.  Часто  в  странах,  принадлежавших  в  годы
Второй  мировой  войны  к  фашистскому  блоку,
имеющий  непреходящее  историческое  значение
процесс  освобождения  их  от  фашизма  сочетался  с
борьбой  местных  коммунистических  сил  против
оппозиционно  настроенных  к  ним  лиц,  что  созда¬
вало  условия  для  необоснованных  репрессий.
 Несомненно,  особый  интерес  читателя  вызовут
отраженные  в  документах  сборника  актуальные  для
региона  проблемы  национально-территориальных
пограничных,  межэтнических,  экономических
отношений  СССР  с  соседними  странами  Восточной
Европы,  а  также  аналогичные  вопросы  во
взаимоотношениях  этих  государств  друг  с  другом.  К
ним,  например,  относятся  документы  по  поводу
подписания  советско-польского  соглашения  об  эва¬
куации  украинского,  белорусского  и  польского
населения,  о  проблемах  переселения  немцев  из
Польши  и  Чехословакии,  о  спорных  террито¬
риальных  проблемах  между  Польшей  и  Чехо¬
словакией,  о  венгеро-югославских,  югославско-
албанских,  болгаро-югославских  противоречиях  и
пр.,  т.е.  по  всему  комплексу  вопросов,  отражавших
исторические  национально-государственные  инте¬
 185

ресы  данных  стран,  все  более  дававшие  о  себе  знать
по  мере  их  продвижния  по  "национальному
социалистическому  пути".  Проявлением  подобных
тенденций  была,  например,  определенная  "само¬
стоятельность"  Г.  Димитрова  по  вопросу  федерации
или  конфедерации  всех  государств  Восточной
Европы,  а  также  заключение  югославско-
болгарской  таможенной  унии,  активность  И.  Броз
Тито  в  албанских  делах.  Примечательно,  что
накануне  известного  советско-югославского  конф¬
ликта  1948  г.  югославское  правительство  стало
активно  поднимать  вопрос  о  том,  "до  какой  степени
Югославия  должна  быть  экономически  связана  с
Советским  Союзом  и  в  каких  пределах  она  может
проявлять  самостоятельность  в  экономических
связях  с  другими  государствами"  (с.  396).  Подобные
явления  не  могли  не  вызывать  обеспокоенность  в
Москве,  особенно  в  контексте  нарастания  напря¬
женности  в  отношениях  с  Западом.
 Документы  сборника  со  всей  определенностью
подтверждают,  что  планы  США  и  Англии  по
созданию  Западного  блока  и  возрождению  гер¬
манского  военно-экономического  потенциала  под¬
талкивали  советскую  сторону  к  мерам  по
укреплению  консолидации  стран  Восточной  Ев¬
ропы  под  своим  контролем  и  в  целях  утверждения
"советской  модели"  социализма.
 Более  глубокому  пониманию  сущности  со¬
ветско-югославского  конфликта,  несомненно,
может  служить  блок  относящихся  к  весне  1948  г.
новых  материалов,  подготовленных  в  отделе
внешней  политики  ЦК  ВКП(б)  специально  для
Венгрии,  Польши,  Чехословакии,  Румынии:  об
"уроках  из  ошибок  Компартии  Югославии"  (с.  599-
619).  Борьба  с  "титоизмом"  проходила  под  знаком
устранения  явлений  национализма,  недооценки
руководящей  роли  СССР.  Как  справедливо  ука¬
зывается  во  "Введении"  к  сборнику  и  под¬
тверждается  документально,  именно  на  основе
 "антититоизма"  в  странах  Восточной  Европы  прош¬
ли  чистки,  аресты,  а  впоследствии  и  судебные  про¬
цессы  над  такими  деятелями  компартий,  как  Л.  Пат-
рашкану,  Л.  Райк,  Т.  Костов,  В.  Клементис  и  др.
 Поэтому  вполне  оправданно  определение
составителями  сборника  1948  года  в  качестве  вехи  в
развитии  восточноевропейского  региона  и  в
политике  Советского  Союза.  Опираясь  на  помощь
и  поддержку  Москвы,  коммунисты  утвердили  свою
монополию  на  власть,  а  СССР  завершил  создание
предпосылок  для  оформления  восточного  блока  и
его  превращения  в  военно-политический  союз  в
середине  1950-х  гг.
 Уровень  обработки  и  систематизации  докумен¬
тов  и  научных  комментариев  свидетельствует  о
высокой  степени  профессионализма  подгото¬
вителей  сборника.  Характеристика  издания  была
бы  неполной,  если  не  упомянуть  еще  одну  его
особенность:  документы  не  просто  подобраны  в
хронологической  последовательности,  а  каждый  из
них  нацелен  на  подтверждение  концептуальных
вопросов,  всесторонне  обоснованных  в  пре¬
дисловии,  которое  является  самостоятельной
научной  статьей.  Однако  следует  подчеркнуть,  что
такой  подход  может  создать  впечатление  об
определенной  "заданности"  в  подборе  материалов.
Известные  трудности  в  работе  с  документами
создает  отсуствие  в  книге  перечня  сокращений.
 В  целом  выход  в  свет  данного  труда  вносит
весомый  вклад  в  формирование  современной
Источниковой  базы,  позволяющей  всесторонне
изучить  роль  советского  фактора  в  истории  стран
Восточной  Европы,  полнее  раскрыть  истоки  и
причины  военно-политической  конфронтации  в
послевоенной  Европе.
 Н.В.  Васильева,  кандидат  исторических  наук
(Институт  военной  истории  Министерства  обороны
 РФ)
 А.А.  ЗИМИН.  ПРАВДА  РУССКАЯ.  М.:  Древлехранилище,  1999.  422  с.  Тир.  2000
 Минуло  20  лет  с  того  грустного  дня,  когда  ушел
из  жизни  Александр  Александрович  Зимин.  Но  все
эти  годы  его  книги  продолжали  и  продолжают
выходить.  Вот  и  сейчас,  благодаря  финансовой
поддержке  Российского  гуманитарного  научного
фонда  увидело  свет  его  исследование  о  важнейшем
памятнике  древнерусской  истории  -  Русской
Правде.
 В  кратком  послесловии,  записанном  публикато¬
рами  рукописи  ученого  -  В.Г.  Зиминой,  А.С.  Ореш¬
никовым  и  А.Л.  Хорошкевич  -  отмечено,  что  "к
работе  над  книгой  А.А.  Зимин  начал  готовиться  в
Москве  в  конце  лета  -  начале  осени  1978  г.  ...К
апрелю  1979  г.  все  было  кончено"  (с.  388-389).  Но
 специалисты  в  области  древнерусской  проблема¬
тики  знают,  что  эта  большая  и  чрезвычайно
сложная  работа  имела  основательный  фундамент,
заложенный  еще  в  1940-х  гг.  Об  этом  коротко,  но
емко  сказано  в  предисловии  В.Л.  Янина:  «Интерес  к
важнейшему  источнику  наших  представлений  об
общественной  жизни  Древней  Руси  возник  у  него
(А.А.  Зимина.  -  Н.К.)  еще  в  пору  студенческих
занятий  в  семинарах  С.В.  Бахрушина  и  Б.Д.  Грекова
и  был  блестяще  реализован  уже  в  1952  г.
комментированным  изданием  Русской  Правды  в
составленном  А.А.  Зиминым  первом  выпуске
"Памятников  русского  права"»  (с.  5).  Замечу,  что  до
сих  пор,  несмотря  на  то,  что  Русская  Правда
 186

впоследствии  неоднократно  издавалась  и  коммен¬
тировалась  учеными,  издание  А.А.  Зимина  1952  г.
остается  образцовым  и  широко  используется
историками  всего  мира.  Ученый  многократно  обра¬
щался  к  исследованию  этого  памятника  и  в  статьях
1950-1970-х  гг.
 Открытая  в  1737  г.  и  вскоре  введенная  в
научный  оборот  В.Н.  Татищевым,  Русская  Правда
принадлежит  к  числу  центральных  тем  отечествен¬
ной  и  мировой  историографии  Древней  Руси.  От
большинства  работ,  посвященных  этому  правовому
кодексу,  книгу  А.А.  Зимина  выгодно  отличает  ее
источниковедческий  характер.  Исследования  и
выводы  строятся  исключительно  на  штудировании
самого  памятника  и  других  источников,  благодаря
чему  ученому  удалось  аргументированно  обосно¬
вать  свои  реконструкции  архетипов  главных
редакций  Русской  Правды.  По  словам  В.Л.  Янина,
"на  фоне  источниковедческого  анализа  (автора
книги.  -  Н.К.)  отчетливо  видна  слабость,  а  порой  и
полная  несостоятельность  приемов  датировки
источников  в  зависимости  только  от  индиви¬
дуального  понимания  тем  или  иным  исследователем
общественного  фона  эпохи..."  (с.  5).
 "Правда  Русская"  открывается  введением  "От
автора",  в  котором  А.А.  Зимин  логично  и  ясно
излагает  свой  взгляд  на  этот  правовой  кодекс  и
принципы  своего  исследования.  В  связи  с  тем,  что
кодекс  состоит  из  трех  разновременных  памятников
(называемых  некоторыми  учеными  редакциями)  -
Краткой  Правды,  Пространной  Правды  и
Сокращенной  Правды  -  исследователь  разделил
свою  книгу  на  три  части.  В  первых  двух  изучены
Краткая  и  Пространная  Правды,  в  третьей  -
Правда  Сокращенная,  а  также  роль  Правды
Русской  в  развитии  русского  права  ХН-ХУН  вв.
Поскольку  книга  носит  источниковедческий  харак¬
тер,  указывает  автор,  он  не  ставил  целью  создать
развернутую  картину  общественного  уклада  и
политического  строя  Древней  Руси.  "Не  все  выводы
данной  работы,  -  пишет  А.А.  Зимин,  -  автор
считает  в  равной  мере  обоснованными.  Некоторые
наблюдения  сделаны  им  только  в  порядке  пред¬
варительной  постановки  вопроса.  Но  он  надеется,
что  и  они  смогут  помочь  исследователям  в
дальнейшем  найти  пути  к  решению  сложных
проблем,  связанных  с  историческими  судьбами
Правды  Русской"  (с.  10).
 В  разделе  "Историография"  работы  предшест¬
венников  рассмотрены  в  самых  общих  чертах,
поскольку  подробно  и  предметно  они  анализи¬
руются  в  соответствующих  частях  книги.  Основное
внимание  (как  следует  из  текста  раздела)  автор
уделил  воссозданию  самого  историографического
процесса.  Прослеживается  совершенствование
методики,  выработка  методологических  подходов.
А.А.  Зимин  подробно  останавливается  на  прин¬
ципах  классификации  Правды  Русской  разными
учеными,  рассматривая  их  в  контексте  общеисто¬
рических  построений  исследователей.  Историо¬
 графический  обзор  написан  очень  корректно,
критика  взглядов  предшественников  всегда  этична.
Это  в  высшей  степени  характерно  и  для  полеми¬
ческих  высказываний  в  адрес  других  ученых  в
основных  частях  труда.
 Первая  часть  книги  открывается  главой  о  связях
Краткой  Правды  с  летописными  памятниками.
Автор  подробно  рассматривает  списки  Краткой
Правды  в  составе  летописных  сводов.  Особое
внимание  обращено  на  татищевское  собрание
юридических  памятников  -  "Собрание  законов
древних  русских"  (Татищев  В.Н.  История
Российская.  Т.  VII.  М.;  Л.,  1968.  С.  203-296).  В
процессе  исследования  ученый  полемизирует  с
предшественниками,  главным  образом  опираясь  на
труды  А.А.  Шахматова,  М.Д.  Приселкова,  Б.Д.  Гре¬
кова,  С.В.  Юшкова,  М.Н.  Тихомирова,  Л.В.  Чере¬
пнина.  Основная  идея  А.А.  Зимина:  Краткая
Правда  была  помещена  в  Начальный  свод  конца
XI  в.,  но  не  попала  в  Повесть  временных  лет,
поскольку  к  моменту  ее  создания  несколько
устарела,  да  и  связана  была  с  Киевом  больше,  чем  с
Новгородом,  а  включение  юридических  кодексов  в
летопись  со  временем  стало  характерно  именно  для
новгородского  летописания.
 Рассматривая  Древнейшую  Правду  и  ее
источники,  ученый  оспаривает  декларативную  ар¬
гументацию  и  заменяет  ее  доказательной.  Особенно
важны  и  современны  (например,  в  связи  с  гото¬
вящимся  изданием  "Международных  договоров
Древней  Руси")  наблюдения  А.А.  Зимина  над  одним
из  основных  источников  Древнейшей  Правды  -
"Законом  Русским"  IX-X  вв.  Он  реконструируется
на  основе  Древнейшей  Правды  и  договоров  Руси  с
греками.  Реконструкция  А.А.  Зимина  убедительнее
предлагавшихся  ранее,  поскольку  она  предельно
конкретна  и  построена  на  анализе  текстов.
 По  поводу  "уставов"  первых  киевских  князей
ученый  высказывает  интересную  мысль:  во
времена  Олега  еще  бытовало  обычное  право,  но
уже  при  Игоре  появляются  княжеские  законы  -
"уставы",  "поконы".  Однако  "все  княжеские  узако¬
нения  первой  половины  X  в.,  вероятно,  состояли  из
отдельных  казусов"  (с.  71).  Обычное  право  далеко
не  полностью  утратило  силу,  и  "уставы"  князей  до
времени  лишь  дополняли  его.  Далее  А.А.  Зимин
прослеживает,  как  узаконения  первых  русских
князей  отразились  в  Древнейшей  Правде.  Обра¬
щаясь  к  "уставам"  и  "урокам"  Ольги,  которые  были
направлены  на  регулирование  княжеского  хозяйст¬
ва,  ученый  подчеркивает  общегосударственное  зна¬
чение  реформ  княгини.  И  вновь  наглядно  показано,
как  отразились  узаконения  Ольги  в  Краткой
Правде.  Рассматривая  законодательную  деятель¬
ность  Владимира  Святославичу  (почти  не  отражен¬
ную  в  научной  литературе),  автор  подчеркивает,
что  он  предпринял  несколько  попыток  реформи¬
ровать  русское  право.  Что  же  касается  "Земленого
устава",  то  им  было  продолжено  строительство
княжеского  хозяйства,  начатое  при  Ольге.
 187

Древнейшая  Правда  в  книге  оригинальным
образом  поставлена  в  связь  с  новгородскими  собы¬
тиями  1015  г.  Она,  по  мысли  автора,  отразила
сдвиги  в  социально-политической  структуре  об¬
щества  начала  XI  в.  Однако  не  следует  толковать
этот  памятник  в  качестве  универсального,  общерус¬
ского,  что  нередко  делается  в  научной  литературе.
То  же  относится  к  Уставу  Ярославичей  (второй
части  Краткой  Правды)  -  он  был  комплексом
распоряжений  о  княжеском  хозяйстве  и  не  имел
законной  силы  за  пределами  домена.  Источниками
Устава,  как  полагает  автор,  были  распоряжения
князей  и  старинные  "уставы"  и  "уроки"  времен
Ольги  и  Владимира  (с.  124).  В  результате  тщатель¬
ного  исследования  автор  приходит  к  выводу,  что
Краткая  Правда  была  памятником  книжного
происхождения  и  возникла  на  основе  летописных
сводов;  среди  них  историк  выделяет  новгородский
свод  середины  XI  в.,  который  датирует  1052  годом.
 Во  второй  части  книги  ученый,  наряду  с
исследованием  текста  Пространной  Правды,
анализирует  правовые  сборники,  в  которые  она
входит,  и  сопровождающие  ее  памятники.  Ставится
вопрос  о  первоначальном  тексте  (архетипе)
Пространной  Правды.  А.А.  Зимин  должен  был
решать  сложнейшую  задачу,  особенно  если
учитывать  то  обстоятельство,  что  известно  около
100  списков  Пространной  Правды.  Ученый  при¬
ходит  к  выводу,  что  в  рукописную  традицию
Пространная  Правда  попала  не  позднее  второй
половины  XIII  в.  и  что  ранние  тексты  ее  дошли  до
нас  в  новгородской  традиции.
 Отдельно  рассмотрена  Правда  Ярославичей,
принятая  на  съезде  князей  в  1072  г.  В  целостном
виде  она  не  сохранилась,  ее  текст  вычленен  из
Пространной  Правды.  Историк  солидаризируется  с
мнением,  что  после  разгрома  народных  движений
Ярославичи  решили  укрепить  свое  государство  и
предотвратить  дальнейшие  попытки  массовых
выступлений  принятием  новой  редакции  Правды.
А.А.  Зимин  предполагает,  что  Правда  Ярославичей
носила  название:  "Суд  Ярославль  Володимеричь.
Правда  Русьская"  (с.  216).
 Важной  представляется  та  глава  второй  части,
которая  носит  название  "Пространная  Правда  и
реформы  Владимира  Мономаха".  В  ней  автор
рассмотрел  разные  датировки  этого  правового
кодекса,  предлагавшиеся  исследователями.  А.А.  Зи¬
мин  определяет  время  и  обстоятельства  скла¬
дывания  Пространной  Правды  путем  текстоло¬
гического  анализа  самого  памятника  и  в  сопо¬
ставлении  его  с  другими  источниками,  включая
берестяные  грамоты.  В  основу  Пространной
Правды,  как  показано  в  рецензируемой  книге,  было
положено  предшествовавшее  законодательство.
 Основываясь  на  денежном  счете  Пространной
Правды,  относящемся  ко  времени  наступления
"безмонетного"  периода,  исследователь  заключает,
что  этот  свод  законов  возник  до  конца  первой  трети
XII  в.,  в  княжение  Владимира  Мономаха  (с.  227  и
 след.).  Затем  этот  вывод  обосновывается  на  ма¬
териале  других  источников.  Подробно  изучен  указ
Владимира  Мономаха  о  резах  и  закупах.  Заслугой
Мономаха,  по  мнению  автора,  были  кодификация
наследственного  права  и  организация  судопроиз¬
водства.
 В  результате  А.А.  Зимин  пришел  к  аргумен¬
тированному  выводу,  что  Пространная  Правда
была  составлена  после  киевского  восстания  1113г.
Ее  источниками  послужили  Правда  Ярославичей,
домениальный  устав  и  Устав  о  холопстве,  уставы
(уроки)  о  судебных  пошлинах,  законы  самого
Мономаха,  а  также  обычное  право,  продолжавшее
бытовать  в  обществе.  А  рассмотрение  основных
списков  Пространной  Правды  позволило  автору
связать  Устав  о  холопстве  с  деятельностью  Вла¬
димира  Мономаха.  При  этом  ученый  относит
первоначальную  основу  Устава  к  X  веку.  При
Мономахе  Устав  о  холопстве  был  существенно
дополнен  и  отредактирован  (с.  275).
 В  третьей  части  книги  А.А.  Зимин  просле¬
живает  влияние  Русской  Правды  на  правовое
устройство  древнерусских  земель  времен  удельной
раздробленности  и  затем  единого  Русского
государства.  "Этот  кодекс  стал  основой  развития
русского  права  в  Новгороде  и  Пскове,  Смоленске  и
Великом  княжестве  Литовском,  а  также  в  Северо-
Восточной  Руси"  (с.  279).  В  Х1У-ХУ  вв.  область
применения  Русской  Правды  существенно  сузилась,
поскольку  судебная  практика  обобщалась  в
княжеских  духовных  и  договорных  грамотах,  а
также  уставных,  правовых  и  иммунитетных.  Правда
Русская  превратилась  в  образец,  которым  следова¬
ло  руководствоваться  в  ежедневной  судебной
практике.  Эти  выводы  сделаны  на  богатейшем  и
разнообразном  материале  актовых  источников
ХШ-ХУ  вв.
 Особо  следует  сказать  о  главе,  посвященной
Сокращенной  Правде.  Происхождение  и  датировка
этого  кодекса  также  издавна  являются  дискуссион¬
ными.  Основательно  изучив  состав  памятника,
который  представляет  собой  урезанную  в  объеме
Пространную  Правду,  автор  счел  Сокращенную
Правду  памятником  ХУ1-ХУП  вв.,  к  тому  же
многократно  подвергавшимся  переработке.
 В  "Приложении"  даны  авторские  реконструкции
текстов  Краткой  и  Пространной  Правд.  Помещены
также  перечень  списков  Правды  Русской  и  обшир¬
ный  список  использованных  источников  и  литера¬
туры.
 Написанная  более  20  лет  назад,  книга  произ¬
водит  удивительно  современное  впечатление.  Ка¬
жется,  что  автор  предвосхитил  дискуссии  последую¬
щих  лет.  И,  конечно  же,  издание  несет  на  себе
яркий  отблеск  замечательной  личности  Александра
Александровича.
 Н.Ф.  Котляр,  член-корреспондент  НАН
 Украины
 (Институт  нсторнн  Украины  НАН  Украины)
 188

И.В.  ФАИ  30  В  А.  "МАНИФЕСТ  О  ВОЛЬНОСТИ"  И  СЛУЖБА
ДВОРЯНСТВА  В  XVIII  СТОЛЕТИИ.  М.:  Наука,  1999.  222  с.  Тир.  1150
 Современная  историческая  наука  все  чаще
обращается  к  исследованию  политических  и
социальных  аспектов  прошлого  российской  госу¬
дарственности,  объясняющих  феномен  абсолютиз¬
ма  и,  в  частности,  его  типологические  особенности.
Такой  подход  открывает  перспективы  выявления  не
только  векторных  линий  развития  монархии  в
России,  но  и  роли  социальных  факторов
исторического  процесса.  Именно  в  этом  аспекте
осмысления  истории  на  приоритетное  место
выдвигаются  проблемы  взаимоотношений  верхов¬
ной  власти  и  дворянства.  В  этом  плане  труд  И.В.
Фанзовой,  бесспорно,  принадлежит  к  числу  чрез¬
вычайно  плодотворных  по  научным  результатам.
 Роль  и  последствия  изданного  в  феврале  1762  г.
императором  Петром  111  Манифеста  о  вольности
дворянской  в  монографии  И.В.  Фанзовой
исследуются  в  русле  изучения  эволюции  поли¬
тических  системообразующих  компонентов  абсо¬
лютистского  режима.  Подход  автора  обусловил
необходимость  тщательного  выявления  и  анализа
нового  конкретного  материала  о  службе  дворянства
в  середине  и  второй  половине  XVIII  в.  и
определения  главнейших  обстоятельств,  в  которых
протекала  служебная  дворянская  деятельность.
Естественно,  это  потребовало  от  автора  установ¬
ления  репрезентативности,  достоверности  и
информативности  привлеченных  к  изучению  источ¬
ников,  спектр  которых  весьма  широк.
 Хронологические  параметры  предпринятой
автором  работы  сомнений  не  вызывают:  они
очерчены  правлением  Петра  III  и  начальным  пе¬
риодом  царствования  Екатерины  II  -  1762-1771  гг.,
когда  оформилась  юридическая  база  ее  им¬
ператорской  власти  (до  начальной  фазы  первой
русско-турецкой  войны).  Между  тем  автор
усматривал  коллизии  между  верховной  властью  и
дворянством  по  вопросу  о  службе  еще  в  30-х  гг.
XVIII  в.,  привлекает  сопоставимый  материал  за
1730-е  -  первую  половину  1750-х  гг.  (до  начала
Семилетней  войны).  Такой  ракурс  оказался
исключительно  удачным  для  выявления  тех
глубинных  импульсов,  которые  питали  дворянское
самосознание  и  заставляли  его  требовать  опреде¬
ленных  послаблений  в  служебных  обязанностях.
 И.В.  Фаизова  базирует  свой  анализ  на  прочной
историографической  основе.  Особенно  важным
представляется  обращение  к  трудам  С.М.  Соловь¬
ева,  В.О.  Ключевского,  А.В.  Романовича-Слава-
тинского,  Н.Р.  Рубинштейна,  С.М.  Троицкого,
О.А.  Омельченко,  М.  Раева,  Р.  Джонса,  А.  Джен-
тина.
 Монография,  несомненно,  привлекает  своей
научной  новизной.  Автор  сумел  во  всей  полноте
сочетать  нарративный  подход  с  методами  мате¬
матического  анализа  массовых  источников,  фикси¬
 ровавших  данные  о  дворянской  службе.  Он  вводит  в
исследовательский  арсенал  материалы  текущего
учета  дворянских  кадров  из  фонда  Герольдмейс-
терской  конторы  РГАДА,  дающие  первостепенную
по  значению  информацию  о  ходе  реализации
Манифеста  о  дворянской  вольности  в  практике
государственной  службы.  Наша  наука  приобрела
теперь  прочную  статистическую  базу  данных,
включающую  различного  рода  сведения  о  службе
более  чем  9  тыс.  дворян  в  1753,  1755,  1762-1771  гг.
Сам  по  себе  факт  обстоятельного  учета  много¬
профильных  данных  61  книги  Герольдмейстерской
конторы  о  военной  и  статской  службе  этих  дворян
свидетельствует  о  научной  добросовестности  и
ответственности  И.В.  Фанзовой,  надежности,  точ¬
ности  полученных  результатов  и  аргументирован¬
ности  сделанных  выводов.  Добавим,  что,  опираясь
на  столь  обширный  свод  данных,  она  дала  им
всестороннюю  научную  оценку,  предприняла
успешную  попытку  обосновать  оптимальный  набор
методов,  необходимых  для  установления  уровня  их
информационного  потенциала.  Привлекает  внима¬
ние  скрупулезный  анализ  структуры  и  полноты
данных  об  имущественном  положении  служащих
дворян,  их  образовании,  переменах  по  службе,
социальных  стратах  в  дворянском  сословии  и  т.д.
Столь  широкий  спектр  представленных  в  книгах
текущего  учета  характеристик  мог  быть  охвачен
лишь  при  обращении  к  клиометрическим  приемам:
И.В.  Фаизова  показала,  насколько  удачна  выбран¬
ная  ею  методика  вычленения  корреляционных
зависимостей,  применяемая  в  сочетании  с  исполь¬
зованием  "хи-квадрат"  показателей  (при  выявлении
связей  качественных  признаков).  Таким  образом,
источниковедческая  техника  органически  включена
автором  в  рамки  общего  системного  анализа.
 Об  этом  стоит  сказать  больше,  чем  просто
констатировать  сам  факт.  В  последнее  время  в
научной  литературе  нет  недостатка  в  авторских
заверениях  о  приверженности  системному  принци¬
пу,  но  пока  в  большинстве  случаев  эти  уверения
являют  собой  не  более  чем  голословные  деклара¬
ции,  цель  которых  замаскировать  устарелость  мето¬
дик,  не  способных  вывести  за  давно  определив¬
шиеся  научные  горизонты.  В  монографии  И.В.
Фанзовой  мы  имеем  дело  с  вполне  обоснованной
автором  необходимостью  раздвинуть  эти  границы
и,  не  отрицая  достижений  предшественников,  найти
новый  угол  зрения  на  поставленную  проблему.
 Содержание  монографии,  ее  выводы  сущест¬
венно  расширяют  наши  представления  о  месте
дворянства  в  административной  и  военной  струк¬
турах  абсолютистского  государства  и  его  службе.
 И.В.  Фаизова  показала,  как  определялись
служебные  обязанности  дворянства  с  1714  по  1762  г.
Здесь  особенно  привлекает  внимание  анализ  про¬
 189

тиворечий  между  курсом  Петра  I  (воплощенным  в
указе  1714  г.  о  единонаследии,  провозглашавшим
принцип  обязательной  пожизненной  службы)  и
тягой  дворянства  к  освобождению  от  стеснявших
его  форм  принудительного  служения.  Частичный
отход  от  жесткой  петровской  программы,  осу¬
ществленный  правительством  Анны  Иоанновны,
как  справедливо  утверждает  автор,  нарушив
четкость  в  распределении  дворян  по  служебным
местам  и  ослабив  его  интерес  к  включению  в
государственную  административную  и  военную
системы,  не  снял  этих  противоречий  и  в  конечном
итоге  привел  к  затяжной  "законодательной  войне",
длившейся  почти  четверь  века.  Исследовательница
обстоятельно  анализирует  льготный  для  дворян
Манифест  Анны  Иоанновны  от  31  декабря  1736  г.,
отменивший  пожизненный  характер  дворянской
службы  и  установивший  ее  предел  в  25  лет.  При
этом  правительство  не  склонно  было  удовлетворять
прошения  об  отставках  до  истечения  урочного
25-летнего  срока,  даже  если  они  подкреплялись
медицинскими  основаниями.
 Следует  согласиться  и  с  выводами  о  том,  что  в
первой  половине  XVIII  в.  наблюдалась  достаточная
социальная  однородность  лиц,  занятых  на  госу¬
дарственной  службе:  почти  90%  из  них  -
потомственные  дворяне  и  только  9,4%  -  выходцы
из  непривилегированных  сословий.  Интересно
наблюдение  И.В.  Фанзовой  о  нарастании  имущест¬
венных  различий  в  самой  категории  служивших
дворян:  к  середине  1760-х  гг.  почти  60%  дворян
относились  к  разряду  "мельчайших  помещиков",
причем  около  половины  из  них  владели  только
начальными  знаниями  (8%  вообще  были  негра¬
мотны).  Обнаружены  корреляционные  зависимости
между  имущественным  статусом  и  уровнем
образования  -  при  преобладании  беднейших  групп
дворянства  низкая  образованность  стала  его
характерной  чертой  к  исходу  XVIII  столетия.
Неудивительно,  что  дворянские  Митрофанушки
были  замечены  литераторами.  Все  более
выигрывали  на  служебном  поприще  только
родовитые  и  материально  обеспеченные  группы
дворянского  сословия,  быстрее  получавшие  чины  и
отпуска,  а  нередко  и  отставки.  Выделение  таких
страт  в  дворянском  сословии  во  многом  устраняет
шаблоны  и  стереотипы,  нередко  встречающиеся  в
литературе,  особенно  советской,  рисующей  дво¬
рянство  как  некий  однородный  класс,  противо¬
стоящий  классу  закрепощенных  крестьян  (часто
также  представляемых  в  виде  однородной  массы).
 Важны  наблюдения  автора  о  взаимоотношениях
отставных  дворян  и  местных  властей.  И.В.  Фаизова
убедительно  показала,  что  дефицит  кадров  в  мест¬
ном  аппарате  обусловил  силовые  методы  привле¬
чения  отставных  к  служебным  обязанностям  (даже
вразрез  с  действующим  законодательством).  Автор
занимает  вполне  определенную  позицию  по  вопросу
об  источниках  формирования  бюрократии.  Проана¬
лизированные  И.В.  Фанзовой  учетные  документы
 Герольдии  окончательно  доказали  справедливость
выводов  С.М.  Троицкого,  заметившего  тенденцию
комплектовать  статское  чиновничество  прежде
всего  за  счет  привлечения  отставных  военных.  При
этом  явно  в  проигрыше  остаются  сторонники
концепции  "саморазвития"  российской  бюрократии,
опирающиеся  на  методологические  схемы  школы
М.  Вебера  (М.  Раев,  А.Н.  Медушевский).
 И.В.  Фаизова  основательно  аргументировала
положение  о  том,  что  уход  со  службы  статских
чиновников  был  более  редок,  нежели  военных,  и
мотивировался  он  в  большинстве  случаев  не
желанием  сбросить  с  себя  бремя  государственных
обязанностей,  а  старостью  и  нездоровьем.
 В  главе  о  реализации  Манифеста  1762  г.  в
практике  дворянской  службы  в  первый  период
правления  Екатерины  II  (до  1771  г.)  автору  удалось
установить  причины  сдержанного  отношения
императрицы  к  изданному  ее  супругом  Манифесту
и  раскрыть  механизм  учреждения  Комиссии  о
вольности  дворянства,  высказавшейся  за  сохра¬
нение  дворянских  привилегий.  Деятельность  Комис¬
сии  рассматривается  И.В.  Фанзовой  в  контексте
политических  реалий,  сложившихся  в  России  в
середине  1762  -  начале  1763  г.  Обстоятельно
рассмотрено  столкновение  в  Комиссии  двух
тенденций  -  предложений  А.П.  Бестужева,  с  одной
стороны,и  Н.И.  Панина  -  с  другой,  -  расходившихся
в  вопросе  о  дворянской  службе.  Таким  образом,  в
рецензируемой  монографии  впервые  тонко
реконструированы  и  проанализированы  все
важнейшие  аспекты,  связанные  с  генезисом  законо¬
дательных  норм,  включенных  в  Манифест  1762  г.,  и
их  реализацией.  Особую  значимость  имеет  общее
заключение  автора  о  дворянской  вольности  как
факторе,  приведшем  к  отрыву  дворянства  от  других
сословий  России  и  кризису  общества  в  после¬
дующую  за  XVIII  веком  эпоху.  Составленные  в
процессе  исследования  многочисленные  статисти¬
ческие  таблицы  (их  44)  почти  с  абсолютной
математической  точностью  подтверждают  автор¬
ские  наблюдения  и  выводы.
 Как  и  всякое  творческое  исследование,  книга
И.В.  Фанзовой,  стимулируя  дальнейшее  изучение
политической  и  социальной  истории  России  в
середине  и  второй  половине  XVIII  в.,  вызывает
желание  обсудить  весь  комплекс  затронутых
вопросов,  указать  на  спорные  или  недостаточно
аргументированные  положения.
 Представляется,  что  структура  работы  далеко
не  оптимальна,  вследствие  чего  текст  перегружен
повторами.  Так,  во  вводном  разделе  мотивировку
темы  автор  снабдил  указаниями  на  свидетельства  и
мнения  современников  Манифеста  1762  г.  -
генерал-прокурора  А.И.  Глебова,  кн.  М.М.  Щерба¬
това,  Н.М.  Карамзина.  Этот  же  сюжет  проходит  и  в
историографической  части,  перегруженной  излиш¬
ним  цитированием  (см.,  например,  с.  15-16).  Моно¬
графия  выиграла  бы  и  от  использования  большего
числа  мемуарных  свидетельств:  возможным  было
 190

бы  привлечение  воспоминаний  не  только  А.Т.  Бо¬
лотова,Т.Н.  Винского,  М.В.  Данилова,  Ф.Ф.  Вигеля,
Г.И.  Добрынина,  но  и  адмирала  С.М.  Мордвинова,
помещика  Е.П.  Чемесова,  И.И.  Неплюева,  казначея
Преображенского  полка  И.М.  Булгакова  и  др.
 При  выяснении  причин  роста  числа  отставок
после  издания  Манифеста  1762  г.,  думается,  было
бы  плодотворным  воспользоваться  упоминаемой  в
историографическом  разделе  идеей  Б.Н.  Миронова
о  воздействии  "революции  цен":  повышение  цен  на
сельскохозяйственные  продукты  "тянуло"  поме¬
щика  в  имение,  стимулировало  его  стремление
получить  доход  от  реализации  товарной  продукции.
Исследовательницей  совершенно  не  показана  реак¬
ция  европейских  государств  на  политические  рефор¬
мы  в  сфере  дворянской  службы  в  1760-1770-х  гг.
Можно  было  бы,  например,  проанализировать
мнение  английского  посла  Букингэма  по  этому
вопросу.  Англичане  усматривали  в  освобождении
дворян  от  служебных  обязанностей  некое  при¬
общение  российского  нобилитета  к  британским
образцам  прав  личности,  принадлежащей  к
социальной  элите.
 Вызывает  сожаление  некоторая  неполнота
историографического  раздела  в  части,  касающей¬
ся  зарубежной  литературы.  Хотя  И.В.  Фаизова  про¬
 анализировала  взгляды  англоязычных  авторов,  ко¬
торые  непосредственно  исследовали  нормативный  и
реальный  статус  российского  дворянства  (М.  Раева,
А.  Джентина,  Р.  Джонса,  И.  де  Мадариага),  вне  поля
ее  зрения  остались  работы  немецких  историков,  в
частности  В.  Штульфельда,  Э.  Доннерта,  И.  Гла-
зенаппа.
 Отмеченные  недочеты  не  снижают  высокой
оценки  рецензируемой  работы,  посвященной  ак¬
туальной  научной  проблеме.  Она  являет  собой
образец  комплексного  исторического  и  полито¬
логического  подходов  к  теме,  тщательного  источ¬
никоведческого  анализа  структурно-типологичес¬
ких  черт  в  статусе  дворянства,  тонкой  нюансировки
законодательных  новаций  власти,  желаний  "силь¬
ных  лиц"  при  императорских  дворах  Анны
Иоанновны,  Елизаветы  Петровны,  Петра  III  и
Екатерины  II,  филигранного  учета  комплекса
объективных  и  субъективных  факторов  политичес¬
кого  процесса  в  России,  вызвашего  реформу
дворянской  службы  в  1762  г.
 А.И.  Комиссаренко,  доктор  исторических  наук
(Российский  государственный
гуманитарный  университет)
 Э.П.  ФЕДОСОВА.  РОССИЯ  И  ПРИБАЛТИКА:  КУЛЬТУРНЫЙ  ДИАЛОГ.
Вторая  половина  XIX  -  начало  XX  века.  М.:  Институт  российской  истории  РАН,
1999.  211  с.  Тир.  200
 Самостоятельные  государства,  ранее  составляв¬
шие  СССР,  на  пути  своего  национального  возрож¬
дения  не  могут  игнорировать  опыт  истории  в  его
различных  проявлениях.  Важным  аспектом  этого
опыта  являются  взаимоотношения  и  взаимосвязи
между  народами,  входившими  в  состав  бывшего
СССР.  Если  в  литературе  советского  периода
преобладали  положительные  оценки  долгого
совместного  проживания  народов  Прибалтики  и
России,  то  для  многих  современных  работ,  особенно
публицистического  плана,  характерно  чрезмерное
внимание  к  его  отрицательным  итогам.  Такой
подход  искажает  историческое  осознание  процессов
общественного  развития  и  затрудняет  реализацию
преобразований  сегодняшнего  дня.
 Монография  Э.П.  Федосовой  вносит  существен¬
ный  вклад  в  объективное  освещение  проблемы.  На
большом  хронологическом  этапе  воссоздан  куль¬
турный  диалог  народов  Латвии,  Эстонии  и  России,
позволяющий  разносторонне  осветить  их  взаимо¬
действие  во  всех  сферах  духовной  жизни.
 Книга  охватывает  широкий  круг  вопросов  от
административного  устройства,  деятельности  обра¬
зовательных  учреждений,  экономических  меро¬
 приятий  до  собственно  культурных  связей.  В  ней
использованы  не  только  многочисленные  опубли¬
кованные,  но  и  новые  материалы  из  архивов  Санкт-
Петербурга,  Москвы,  Риги  и  Тарту.
 Автор  раскрывает  сложный  и  неодномерный
процесс  адаптации  Прибалтики  к  российским  ус¬
ловиям.  Показывает  противостояние  немецкого
дворянства  руссификаторским  стремлениям  правя¬
щих  кругов  России,  подчеркивая,  что  пронемецки
ориентированный  прибалтийский  нобилитет  и
реакционная  часть  российской  элиты  пренебрегали
интересами  коренного  населения  региона,  защищая
свои  сословные  привилегии.  Между  тем  русская
прогрессивная  общественность  в  лице  западников  и
славянофилов  -  Герцена,  Огарева,  Чернышевского
и  Добролюбова,  защищающих  политическую  и
культурную  независимость  латышей  и  эстонцев,
поддерживала  передовых  представителей  младола¬
тышского  движения  К.  Вальдемарса,  Ю.  Алуана  и
эстонцев  И.  Келлера,  Р.  Якобсона,  которые  видели
возрождение  Прибалтики  на  пути  сближения  с
Россией.
 Э.П.  Федосова  убедительно  доказала,  что  вовле¬
чение  Прибалтики  в  сферу  экономической  жизни
 191

России,  а  также  политика  царского  правительства  -
введение  русского  языка,  в  качестве  государст¬
венного,  реформа  среднего  и  высшего  образова¬
ния  -  объективно  способствовали  не  только
устранению  германизации  прибалтийской  культу¬
ры,  но  и  созданию  благоприятных  условий  для
экономического  и  культурного  развития  коренного
населения  края.
 Значительное  место  в  монографии  уделено
рассмотрению  русско-прибалтийских  литературных
связей,  отмечена  их  особая  роль  в  пробуждении
национального  самосознания  прибалтийских  наро¬
дов,  освободительные  идеи  которых  были  созвучны
демократическим  и  гуманистическим  представле¬
ниям  передовой  российской  общественности.
Проведенный  в  книге  анализ  статей  "Современ¬
ника",  "Колокола",  "Отечественных  записок",
прокламаций  1860-х  гг.  показал,  что  их  авторы  в
демократическую  программу  преобразований  своей
страны  включали  и  необходимость  изменения
положения  крестьянского  населения  Прибалтики,
что,  естественно,  вызывало  благодарный  отклик  в
ее  прогрессивной  прессе.
 В  книге  прослежены  этапы  приобщения  насе¬
ления  Прибалтики  к  русской  литературе,  указано
на  особое  значение  переводов  произведений
Пушкина,  Лермонтова,  Кольцова,  Некрасова,  Толс¬
того,  Достоевского  и  Чехова  на  языки  латышей  и
эстонцев  для  развития  их  литературы.  Вполне
обосновано  мнение  автора  о  том,  что  это  влияние
способствовало  повышению  художественного  мас¬
терства  прибалтийских  писателей,  стимулировало
социальную  направленность  их  работ.  Автору
удалось  представить  широкую  картину  возрож¬
дения  национальной  литературы  Прибалтики,
открыть,  особенно  для  русского  читателя,  мало¬
известные  имена  многих  ее  создателей.
 Культурный  уровень  населения  региона
Э.П.  Федосова  закономерно  связывает  с  развитием
в  нем  науки  и  искусства.  В  монографии  объемно
представлена  деятельность  высших  учебных  и
научных  учреждений  Санкт-Петербурга,  Москвы,
Киева,  Харькова,  Тарту,  Риги  и  т.д.  Отмечено,  что
многие  специалисты  из  стран  Прибалтики  обуча¬
лись  в  учебных  заведениях  России,  были  связаны  с
ее  учеными  деловыми  или  личными  отношениями.
 Представители  русской  науки  работали  в  прибал¬
тийских  научных  учреждениях  и  вузах.  Так,  на¬
пример,  Общество  любителей  знания  антропологии
и  этнографии  Московского  университета  под  руко¬
водством  профессора  Н.А.  Попова  организовало
этнографическое  изучение  латышей,  поручив  эту
работу  Ф.  Бривземниеку-Трепланду;  основатель
латышской  фольклористики  К.  Барон  работал  в
Москве;  великий  хирург  Н.И.  Пирогов  трудился  в
Тарту,  заложив  основы  сотрудничества  русской  и
прибалтийской  хирургических  школ  и  т.д.
 Большой  интерес  представляет  освещение  свя¬
зей  в  области  искусства,  театра,  музыки.  История
латышских  и  эстонских  театров,  влияние  русской
классической  драматургии  на  прибалтийскую,  гаст¬
рольные  поездки,  составы  актерских  трупп  -  темы,
поднятые  в  рассматриваемом  труде.  В  области
композиторского  и  исполнительского  творчества
представителей  Латвии  и  Эстонии,  живописи  и
графики  автор  монографии  прослеживает  факты
интеграции  прибалтийской  культуры  в  российскую.
В  отличие  от  своих  предшественников,  в  той  или
иной  мере  освещавших  эти  сюжеты,  Э.П.  Федосова
акцентирует  внимание  на  позитивных,  созидатель¬
ных  и  взаимообогащающих  результатах  культур¬
ного  сотрудничества.
 Вместе  с  тем  хотелось  бы  высказать  некоторые
замечания.  Представляется,  что  диалог  народов
Прибалтики  с  немецкой  культурой  неверно  сводить
лишь  к  социальным  мотивам.  В  немецком  влиянии
на  экономическую,  социально-управленческую  и
культурную  сферы  имелись  как  положительные,
так  и  отрицательные  результаты.  И  нельзя  не
учитывать  его  последствий  для  культурного  облика
прибалтийских  народов.  Опосредованное  немецкое
влияние  сказывалось  и  на  прибалтийско-русском
культурном  сотрудничестве.
 Вызывает  сожаление,  что  в  монографии
использованы  книги  десятилетней  давности,  что
объясняется  объективными  причинами  -  после
распада  СССР  литература  из  бывших  республик
перестала  поступать  в  российские  библиотеки.
 М.Г.  Вандалковская,  доктор  исторических  наук
(Институт  российской  истори  РАН)
 Г.Н.  УЛЬЯНОВА.  БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ  МОСКОВСКИХ  ПРЕДПРИНИ¬
МАТЕЛЕЙ.  1860-1914.  М.:  Издательство  объединения  "Мосгорархив",  1999.
Тир.  500.
 Вышла  монография  о  благотворительности  оте¬
чественных  предпринимателей.  Последние  10  лет
эта  тема  была  одной  из  самых  эксплуатируемых,
хотя  серьезных  работ  -  считанное  число.  Кроме
 А.Н.  Боханова  и  Н.Г.  Думовой  назвать  некого.  Все
остальное  -  в  сфере  публицистики  и  журналистики.
Писали  все,  кому  не  лень,  не  сообразуясь  с  исто¬
рическими  реалиями  и,  разумеется,  в  восторженных
 192

тонах.  А  фигурировали,  как  правило,  пять,  много
десять  записных  фамилий  русских  капиталистов.  Но
не  это  плохо.  В  угаре  интереса  к  проблеме  в  целом
писали  обо  всем  -  собственно  благотворительности,
меценатстве,  спонсорстве,  -  смешивая  разнородные
явления.  Если  в  основе  первых  двух  лежат  акты
бескорыстной  жертвенности,  то  спонсорские  вло¬
жения  всегда  предполагают  какую-то  отдачу.
Меценатство  тоже  имело  свою  специфику,  отли¬
чаясь  адресным  характером,  главным  образом,  в
области  культуры.  Понятие  "благотворительность"
много  шире.  В.И.  Даль  относил  его,  по  сути,  к
разряду  общечеловеческих  черт  ("благотворитель¬
ность,  свойство  качество  благотворящего"),
рассматривая  благотворение  как  "благодеяние,
добродейство,  делание  добра".  Применительно  к
объекту  исследования  рецензируемой  работы  очень
точную  характеристику  благотворительности  дает
словарь  Брокгауза  и  Эфрона:  "нравственная
обязанность  имущего  спешить  на  помощь  не¬
имущему".
 В  свою  очередь,  сама  эта  нравственная  обя¬
занность  проистекала  из  "традиционного  рели¬
гиозного  характера",  по  выражению  А.Н.  Боха¬
нова1.  Добавлю,  православного  по  преимуществу.
Если  суммировать  данные  составленного  Г.Н.  Улья¬
новой  Биографического  словаря  225  московских
благотворителей  пореформенного  времени,  то
выяснится,  что  172  из  них  исповедовали  право¬
славие  (плюс  22  старообрядца),  7  были  лютеранами
и  4  католиками.  По  20  лицам  сведений  о
религиозной  приверженности  нет,  но  со  значи¬
тельной  долей  уверенности  можно  предполагать,
что  большинство  из  них  тоже  были  православными.
Н.А.  Бердяев  утверждал,  что  "душа  русского
народа  формировалась  православной  церковью"2,
порождавшей,  по  выражению  М.И.  Цветаевой,
невытравимое  "сознание  неправды  денег  в  русской
душе"3.  Отсюда  -  искупительный  характер  в  России
благотворительной  миссии,  которая  приобрела  в
XIX  в.  свойство  общественной  деятельности.  И
первенствующее  место  в  этом  принадлежало
московским  купцам-предпринимателям,  осуществ¬
лявшим  беспримерные  пожертвования.  "Ни  один
торговый  город  в  Европе  не  может  сравниться  в
этом  отношении  с  Москвой",  -  говорил  М.П.
Погодин.  Процитировавший  его  П.А.  Бурышкин,
один  из  лучших  русских  купеческих  мемуаристов,
сын  крупнейшего  московского  купца  и  жертво¬
вателя,  с  горечью  отмечал,  что  эта  "светлая,  такая
благородная,  такая  изумительная"  деятельность  во
имя  "общественного  блага"  еще  не  нашла  своего
историка,  и  выражал  уверенность,  что  она  "рано
или  поздно  заставит  какого-нибудь  интелли¬
гентного  человека  сделаться  ее  историографом"
как  "важнейшей  страницы  истории  русского
народа"4.
 Что  ж,  ожидания  оправдались,  правда,  скорее
поздно,  чем  рано.  Но  очень  вовремя.  Как  раз  в
эпоху  складывания  и  формирования  новых  пред¬
 принимателей.  И  хотя  нет  уверенности,  что
рецензируемая  книга  может  стать  для  них
дидактическим  императивом,  для  исторической
науки  важен,  во-первых,  сам  историографический
факт,  а,  во-вторых,  факт,  оснащенный  высоким
научным  инструментарием.
 Монография  Г.Н.  Ульяновой  имеет  двухслойную
структуру:  аналитическая  часть  и  "Биографический
словарь  московских  предпринимателей",  на  котором
и  зиждется  исследование.  Но  это  по  форме.
Словарь  в  свою  очередь  является  результатом
сложнейшего  исследовательского  процесса:  вклю¬
чающего  эвристику  (поиск  и  выявление  данных)  и
методику.
 На  методике  следует  остановиться  особо,  так
как  она  является  не  просто  авторским  приоритетом
(что,  разумеется,  важно  само  по  себе),  но  и,  смею
думать,  открывает  новые  возможности  в  даль¬
нейшем  изучении  темы  и  может  быть  использована
в  аналогичных  работах  по  другим  регионам.
 Г.Н.  Ульянова  назвала  разработанный  ею  метод
"ретроспективным  анкетированием",  что  вполне
соответствует  сути.  В  этом  отношении  случайной  и
вряд  ли  оправданной  представляется  "методическая
аллюзия"  автора  о  "просопографии  (описание
личностей)  как  научном  методе  нашего  ис¬
следования"  (с.  14).  Просопография  не  является
методом,  тем  более  описания  личностей  -  для  этого
существует  биографика.  Это  скорее  направление  в
исторической  науке,  нацеленное  на  изучение
статуса,  социальной,  политической,  культурной
жизни  и  судеб  определенных  страт  посредством
некоей  коллективной  биографии  или  совокупности
биографий  отдельных  представителей.  (Кстати,  до
сих  пор  нет  сколь-нибудь  внятного  определения
просопографии  как  специальной  исторической
дисциплины.)
 Метод  Г.Н.  Ульяновой  включает  в  себя  ряд
промежуточных  процедур  (определение  объектов  -
пожертвований  и  субъектов  -  самих  жертвователей;
обработка  эмпирических  данных;  выработка
критериев  отбора  и  т.п.),  результатом  которых  стал
формуляр  анкеты  -  "вопросник"  из  12  позиций,
включающий  все  сведения  биографического
порядка  о  благотворителе  и  характере  по¬
жертвований  (время,  сумма,  адресность,  посвяще¬
ние,  реализация).  В  совокупности  эти  анкеты  и
составляют  банк  данных,  представленный  в  виде
Биографического  словаря  -  сконструированного
автором  нового  источника,  которым  теперь  может
пользоваться  не  только  она,  но  и  любой
исследователь.
 Г.Н.  Ульянова  анализирует  благотворитель¬
ность  по  двум  направлениям:  Московского
купеческого  общества  и  Московского  городского
общественного  управления,  имея  в  виду,  что  через
них  осуществлялась  вся  благотворительная  деятель¬
ность.  В  их  ведении  находились  основные  заве¬
дения,  которым  оказывалась  помощь  (богадельни,
дома  призрения,  больницы,  ночлежные  дома  и  дома
 7  Отечественная  история,  №  3
 193

бесплатных  квартир,  учебные  заведения  и  др.),
здесь  же  аккумулировались  средства  от
пожертвований,  распределявшиеся  затем  разным
категориям  граждан  (пособия  бедным  гражданам,
бедным  невестам,  вдовам  и  т.п.).  Другими  словами,
сословные  и  муниципальные  органы  осуществляли
однотипные  благотворительные  акции,  хотя
объекты  их  приложения  были  различны.  Т.е.
налицо  своего  рода  ведомственная  чересполосица,
отразившаяся  и  в  структуре  монографии:  в  первой
главе  рассказывается  о  благотворительной
деятельности  купеческого  общества;  во  второй  -  о
муниципальном  управлении  и  благотворительных
пожертвованиях.  Это,  конечно,  соответствует
исторически  сложившемуся  положению  и
открывает  новые  страницы  в  истории  московских
сословных  органов  и  городских  учреждений.  Но
вместе  с  тем  искусственно  разрывает  единые
процессы  самой  благотворительности.  Ведь  с  точки
зрения  конкретного  благотворителя  не  имело
значения,  жертвует  он  на  больницу,  находящуюся,
скажем,  в  ведении  купеческой  управы  или
городской  думы.  Зато  читателю  приходится  дважды
знакомиться  с  одинаковыми  сюжетами.  Например,
параграфы  3  первой  и  второй  глав  о  помощи
бедным  (ср.  также  таблицы  1  и  9),  будучи
идентичными  по  характеру,  различаются  лишь
цифровым  материалом  и  именами,  что  невольно
рождает  вопрос  о  суммарном  значении  этого  вида
пожертвований.  Но  будет  несправедливым  не
отметить,  что  автор  выявила  и  специфические
особенности  пожертвований,  осуществляемых
любой  из  ветвей  городской  власти.  Примечательно,
что  среди  пожертвований  на  пособия  бедным
гражданам,  среди  которых  значительную  часть
составляли  лица  мещанского  сословия  (или  "всех
сословий"),  в  Московском  купеческом  обществе
усиливается  узкая  адресная  помощь  собственно
купцам  или  членам  их  семей  -  должникам;
обедневшим,  не  имевшим  возможности  платить  за
лечение  или  похороны;  и,  главное,  разорившимся
купцам  ("впавшим  в  расстройство"),  -  приведшая  в
конце  XIX  в.  к  созданию  специального  денежного
фонда  -  Вспомогательной  кассы  московского
купеческого  сословия.  И  хотя  число  пожертвований
в  нее,  как  установила  Г.Н.  Ульянова,  уступало
общему  количеству  пожертвований  на  нужды
бедным  (7  против  41),  нельзя  не  солидаризоваться  с
ее  выводом  о  том,  что  само  возникновение
Вспомогательной  кассы  свидетельствовало  об
"институционализации  благотворительной  деятель¬
ности"  и,  следовательно,  высокой  степени  ее
развития,  а  также  стремлении  самого  сословия
препятствовать  ослаблению  предпринимательства
(с.  41-47).
 Особую  отрасль  благотворительности  составили
пожертвования  на  церковные  нужды,  рассмотрен¬
ные  Г.Н.  Ульяновой  во  второй  главе  и  по  оп¬
ределению  отнесенные  к  юрисдикции  Московского
городского  общественного  управления,  хотя  в
 Московскую  городскую  думу  поступило  всего  10
пожертвований  на  передачу  храмам  и  монастырям
(с.  167-168).
 Центральное  место  занимает  вопрос  о  церков¬
ных  старостах  как  главных  благотворителях,  на
которых  "возлагалось  ведение  всех  дел  храма,
включая  поддержание  в  исправности  здания  и  его
интерьера".  Еще  большие  пожертвования,  по
мнению  автора,  требовались  от  старост  кафедраль¬
ных  соборов,  должности  которых  занимали  одни  из
самых  богатых  предпринимателей  (П.А.  Смирнов,
Д.И.  Филиппов,  М.А.  Морозов,  П.П.  Боткин).
Кроме  того,  Г.Н.  Ульянова  приводит  таблицу,  в
которую  включены  имена  35  благотворителей  -
церковных  старост  и  одновременно  крупнейших
предпринимателей.  Это  примерно  треть  от  числа
благотворителей-мужчин  православного  вероис¬
поведания  и  четверть  от  148  всех  благотворителей-
мужчин  по  Словарю  благотворителей,  жертвовав¬
ших  на  церковные  нужды.  Против  этих  данных
трудно  возразить,  но  тогда  как  их  совместить  с
подсчетами  Г.Н.  Ульяновой  по  московским  адрес-
календарям,  из  которых  следует,  что  "в  последней
четверти  XIX  в.  предприниматели  были  старостами
более  половины  московских  приходских  храмов  и
ряда  кафедральных  соборов"  (с.  164-166).  Ответ
может  быть  один  -  основные  пожертвования  на
церковь  осуществлялись  напрямую,  минуя  сос¬
ловные  и  городские  управленческие  структуры.
 Принципиально  утверждение  Г.Н.  Ульяновой,
что  "главным  психологическим  мотивом  под¬
черкнутого  благочестия,  обязательных  пожерт¬
вований  на  церкви  и  на  филантропические  цели
было...  стремление  искупить  греховность  нажитого
богатства"  (с.  169).  При  этом  она  не  сводит
религиозность  в  сфере  благотворительности  только
к  пожертвованиям  на  церковные  нужды.  Ми¬
лостыня,  помощь  бедным  -  составная  часть
покаяния  наряду  с  молитвой  и  постом.  В  ис¬
следуемый  автором  период  форма  подаяния
"модернизируется"  в  "денежные  пожертвования  на
пособия  бедным"  в  виде  создания  особых  "капи¬
талов"  под  общественным  контролем  и  при  об¬
щественном  посредничестве  или  купеческой  управы
или  городской  думы,  а  также  именных  фондов
(Карзинкина,  Рахманова  и  др.).  В  1894-1914  гг.
22  благотворителя  сделали  Московскому  городс¬
кому  общественному  управлению  25  пожерт¬
вований  на  сумму  свыше  640000  руб.  А  в  Мос¬
ковском  купеческом  обществе  аналогичный
капитал  к  1890  г.  составил  790000  руб.  (с.  178-181).
 По  сути  любая  помощь  имущего  неимущему  как
"нравственная  обязанность"  несет  в  себе  рели¬
гиозный  мотив  милостыни,  но  возведенный  в
другие  формы  и  иные  масштабы.  Сколь  они
значительны  и  показывает  на  большом  факти¬
ческом  материале  Г.Н.  Ульянова.  Громадные
пожертвования,  вкладывались  в  богадельни,  дома
призрения,  а  также  учебные  и  лечебные  заведения.
Здесь,  личная  благотворительность  поднялась  до
 194

высот  общественного  значения,  что  отразилось  в
деятельности  Московского  купеческого  общества  и
Московского  муниципального  управления.
 Купеческое  общество  первым  обратило  вни¬
мание  на  строительство  богаделен,  еще  в  начале
XIX  в.  собрав  пожертвования  на  Андреевскую
богадельню  (18  человек).  Затем  последовали  Хлеб¬
никовская,  Солодовниковская,  Куманинская  бо¬
гадельни,  Николаевский  дом  призрения,  а  позже
еще  8  заведений.  Благотворителей  было  53  (с.  56-
59).
 Через  Московскую  городскую  думу  в  1890-х  -
1914  гг.  прошли  пожертвования  (18)  на  устройство
еще  22  новых  богаделенных  и  приютских  заведений
(с.  226-227).  Но  главной  заслугой  Московского
городского  общественного  управления  как  реали¬
затора  пожертвований  стало  строительство  и
обустройство  лечебных  заведений.  В  1882-1914  гг.
Москва  получила  30  крупных  денежных  по¬
жертвований  от  28  человек.  Алексеевы  внесли  в
совокупности  свыше  2  млн.  руб.,  почти  600  тыс.  руб.
Бахрушины,  2328  тыс.  руб.  К.Т.  Солдатенков,  по
1  млн.  А.К.  Медведникова  и  К.В.  Третьяков,  по
400  тыс.  Л.К.  Зубалов,  В.Е.  Морозов  и  М.А.
Хлудов.  Но  более  всех  отличилась  А.И.  Коншина,
внеся  на  устройство  санатория,  дома  матери  и
ребенка  и  корпуса  в  Алексеевской  больнице,  а
также  приюта  для  раненых  (в  1914  г.)  3,5  млн.  руб.
(с.  208-211).
 Важным  новшеством  в  истории  благо¬
творительности,  отмеченным  Г.Н.  Ульяновой,
стало  Высочайшее  повеление  от  14  декабря  1877  г.
о  разрешении  присваивать  вновь  учрежденным
стипендиям,  кроватям  (койкам)  или  целым
заведениям  личные  имена  жертвователей.  Автор
оценивает  этот  документ  как  акт  признания  за
представителями  непривилегированного  купечес¬
кого  сословия  гражданского  права  на  свободное
волеизъявление  (с.  184).  В  политическом  смысле  до
этого,  конечно,  далеко,  но  в  общественно-мо¬
ральном  отношении  это  был,  безусловно,  стимул,
подстегнувший  новые  благотворительные  акции.
 Поименование  больниц,  приютов,  учебных
заведений  и  т.п.  не  только  удовлетворяло  тщесла¬
вие  купцов-предпринимателей,  оно  увековечивало
их  имена,  врезаясь  в  народную  память,  которую
пытались  вытравить  70  лет.  Заслуга  автора
монографии  в  том  и  состоит,  что  она  на  научном
уровне  восстановила  эту  память.  Особенно  пока¬
зательна  в  этом  отношении  последняя  глава,
посвященная  крупнейшим  московским  благотво¬
рителям,  где  названы  фамилии  Алексеевых,
Бахрушиных,  Боевых,  Ермаковых,  Коншиных,  Ку-
маниных,  Мазуриных,  Морозовых,  Медведниковых,
Поповых,  Солдатенковых,  Солодовниковых,
Третьяковых,  Хлудовых  и  др.;  обозначены  ог¬
ромные  суммарные  пожертвования,  где  самое  мень¬
шее  составляет  400  тыс.  руб.,  а  самое  большое  -
громадная  сумма  в  6500  тыс.  руб.  (Г.Г.  Соло¬
довников).
 Еще  один  сюжет  в  монографии  связан  с
попыткой  генеалогического  анализа  благотво¬
рительности  московских  предпринимателей.  По¬
добно  тому  как  сама  предпринимательс¬
кая  деятельность  в  России  (да  и  не  только)
опиралась  на  функционирование  фамильного
капитала,  так  и  благотворительность  проистекала
из  семьи.  К  сожалению,  проблема  эта  только
обозначена,  так  как  Г.Н.  Ульянова  ограничилась
составлением  лишь  шести  генеалогических  таблиц,
да  и  то  в  крайне  схематичном,  неполном  виде,  даже
без  указания  дат  жизни.  Так  что  сделанный  ею
вывод,  что  в  третьем,  четвертом  и  пятом
поколениях  купеческих  династий  "благотво¬
рительность  становится  осознанной  семейной
традицией"  -  это  скорее  аванс  для  последующих
исследований.
 К  числу  недостатков  или,  точнее,  недоработок  я
бы  отнес  два  обстоятельства.  Г.Н.  Ульянова,  в  силу
установленных  ею  самой  критериев,  рассматривает
благотворителей  с  суммой  пожертвований  не  ниже
10  тыс.  руб.  Каковы  основания  для  этого  критерия
неясно.  Но,  думается,  что  за  пределами  иссле¬
дования  осталась  огромная  армия  мелких  благо¬
творителей,  не  вписывавшихся  в  статус  об¬
щественных  институтов,  но  совершавших  не  менее
благородное  дело.  И  хотя  бы  обозначить  это
низовое  явление  благотворительности  настоятельно
необходимо.
 И  еще.  Кроме  благотворительных  заведений,
например,  учебных  или  лечебных,  в  Москве  сущест¬
вовала,  наверное,  какая-то  сеть  аналогичных  госу¬
дарственных  заведений.  Каково  их  соотношение,
как  вписывались  благотворительные  учреждения  в
систему  -  вопрос  для  ответа.
 Впрочем,  изъяны  в  историческом  сочинении  -
неизбежные  издержки.  Главное  в  другом.  Впервые
в  отечественной  историографии  предпринято  фрон¬
тальное  изучение  благотворительной  деятельности
московских  купцов  за  пореформенный  период  (и  не
только).  Собран  огромный  материал,  проана¬
лизированы  структура,  динамика,  мотивы  пожерт¬
вований  на  основе  разработанной  автором
методики.  И  опыт  этот  не  просто  вклад  в  науку,  а
толчок  и  пример  для  новых  исследований.
 А.И.  Аксенов,  доктор  исторических  наук
(Институт  российской  истории  РАН)
 Примечания
 1  Б  о  х  а  н  о  в  А.Н.  Коллекционеры  и  меценаты
в  России.  М.,  1989.  С.  7.
 2Б  ердяе  в  Н.А.  Истоки  и  смысл  русского
коммунизма.  М.,  1990.  С.  8.
 3  Цит.  по:  Боханов  А.Н.  Указ.  соч.  С.  6.
 4Бурышкин  П.А.  Москва  купеческая.  М.,
1991.  С.  117,  124.
 1
 195

*  *
 Русская  щедрость  легендарна.  Но  до  сих  пор
историки  уделяли  мало  внимания  этому  явлению  в
научном  смысле.  Филантропическая  деятельность
Русской  православной  церкви,  правительственных
ведомств,  благотворительных  обществ  и  пред¬
принимательской  элиты  не  относилась  в  советское
время  к  числу  тем  приоритетных.  В  тех  пределах,  в
каких  изучалась  деловая  элита,  закономерными
обектами  исследования  были  экономическая
деятельность,  политические  связи  и,  время  от
времени,  ее  покровительство  искусствам.  При  всем
том,  и  западные  историки  не  пытались  заполнить
эту  нишу.  Хотя  определенная  работа  сделана,
историография  в  целом  легко  избегала  русскую
филантропию,  как  мы  проходим  мимо  нищих  на
улицах  больших  городов.
 Книга  Галины  Николаевны  Ульяновой  запол¬
няет  пробел  в  нашем  знании  о  дореволюционном
обществе  России  и  будет  полезна  как  российским,
так  и  иностранным  читателям.  Задачей  автора
стало  определение  объема  и  динамики  по¬
жертвований,  уяснение  структуры,  спектра,
механизма  и  результатов  благотворительности,  ее
мотивов  и  объяснение  факта  резкого  всплеска
благотворительности  на  рубеже  Х1Х-ХХ  вв.  (с.  7).
Метод,  примененный  автором  для  достижения
своей  цели,  состоит  в  ретроспективном  анализе
пожертвований  225  представителей  московской
предпринимательской  элиты.  Чтобы  провести
исследовательский  анализ,  автор  тщательно  сос¬
тавила  банк  просопографических  данных,  который,
наряду  со  сведениями  о  пожертвованиях,  включает
обильную  информацию  о  составе  семьи,  ге¬
неалогии,  конфессиональной  принадлежности,  так
же  как  данные  о  предпринимательской  деятель¬
ности  и  владении  недвижимостью  -  все  это  собрано
из  впечатляющего  количества  опубликованных  и
неопубликованных  источников.
 Эта  информация  особенно  ценна,  поскольку  мы
знаем  о  купеческих  семьях  меньше,  чем  о
дворянстве  или  о  чиновничестве.  Книга  по  объему
почти  наполовину  состоит  из  корпуса  биогра¬
фических  данных,  приведенных  в  приложении,
кроме  того  23  таблицы  помещены  внутри  текста.
По  меньшей  мере  равную  ценность  представляет
огромное  (138)  число  фотографий  -  наибольшее
количество,  которое  я  видел  в  монографиях  по
русской  истории,  изданных  в  России  и  за  ее
пределами.  Жаль,  что  американским  издателям  не
разрешается  такое  большое  число  иллюстраций.
Фотографии  -  отдельных  бизнесменов,  их  семей,
фасадов  и  интерьеров  благотворительных  заве¬
дений,  часто  сопровождаемые  в  подрисуночных
подписях  указанием,  сколько  употреблено  средств
на  их  строительство,  -  дают  читателю  не  меньше,
чем  статистические  данные;  они  помогают  нам
увидеть  этих  бизнесменов  и  их  семьи  как  реально
существовавших  людей.  Автору  понадобилось  не
 ♦
 малое  время,  чтобы  собрать  статистические  све¬
дения  и  изобразительные  материалы  о  людях,
которые  старались  делать  добро.
 Дарения,  на  сведениях  о  которых  автор
основывает  свой  анализ,  поступали  двум  важным
московским  институтам  -  Московскому  купечес¬
кому  обществу  и  Московскому  городскому
общественному  управлению.  Первое,  к  примеру,
тратило  80%  своих  средств  на  благотворительность.
Общий  размер  филантропии  московской  предпри¬
нимательской  элиты  несомненно  представлен
неполно,  поскольку  пожертвования  в  пользу
частных  благотворительных  обществ,  так  же  как  и
дарения  большому  числу  просветительских  и
культурных  объединений,  сложны  для  выявления  и
потому  не  включены  в  книгу.  К  сфере  частного
интереса  рецензента  относится  вопрос  об  авторской
классификации  данных,  которые  в  исследовании
нечетки.  Категория  "общественная  деятельность
благотворителя"  появляется  в  ряде  случаев  для
учета  других  видов  благотворительной  деятель¬
ности,  кроме  внесенного  пожертвования,  однако
членство  предпринимателей  во  многих  образова¬
тельных  и  просветительных  организациях  указано
не  полностью.  Жаль,  поскольку  такие  материалы
могли  бы  только  укрепить  доводы  автора.
 Пожертвования  в  пользу  Купеческого  общества
и  муниципального  управления  резко  возросли  во
второй  половине  XIX  -  начале  XX  в.  К  тому  же  в
этот  период  наблюдалось  значительное  увеличение
числа  благотворительных  заведений,  основанных  на
пожертвования  деловой  элиты  в  виде  денег  или
недвижимости.
 Кроме  того,  менялся  характер  благотворитель¬
ных  пожертвований.  По  традиции  наиболее
распространенной  формой  благотворительности
были  подаяния  на  личные  нужды,  включая
милостыню,  а  также  средства  на  строительство  и
содержание  богаделен.  Дарения  часто  побуждались
событиями  (рождения,  бракосочетания,  официаль¬
ные  визиты)  в  жизни  императорской  семьи.  В
первой  половине  XIX  в.  дворянство  проявляло
инициативу  в  благотворительной  деятельности,  и
эта  инициатива  поддерживалась  монархами.  После
эпохи  Великих  реформ  предприниматели  стали
более  активно  участвовать  в  деле  филантропии.
Лишенная  императорского  патроната,  деловая
элита  направила  свою  благотворительность  в
пользу  двух  альтернативных  источников  признания
и  оценки  -  Купеческого  общества  и  городского
самоуправления.  Дарения  Купеческому  обществу,
по  всей  видимости,  в  большей  степени  увеко¬
вечивали  события  в  жизни  царской  семьи.
Наметился  также  соответственный  рост  участия
деловой  элиты  в  управлении  благотворительными
институтами.  Хотя  на  пожертвования  Купеческому
обществу  была  создана  сеть  благотворительных
институтов  под  юрисдикцией  купеческого  сословия,
 196

институты,  поддерживаемые  этим  обществом,  как
правило,  помогали  и  другим  сословиям.  Пред¬
принимательская  элита  поддерживала  не  только
сословные  институты,  но  все  более  и  более
жертвовала  муниципальным  институтам.  Эта
тенденция  ярче  была  выражена  среди  женщин-
доноров,  которые  составляли  25%  среди  жертво¬
вателей  Купеческого  общества  и  43%  среди
жертвователей  городу  (с.  271).
 В  исследовании  Г.Н.  Ульяновой  о  филантропии
в*  Москве  содержатся  ценные  моменты,  касаю¬
щиеся,  явно  и  неявно,  некоторых  важных  вопросов
историографии  позднеимперской  России.
 Первый  -  была  ли  Россия  государством
сословий  или  государством  классов?  Этот  вопрос
имеет  почтенную  традицию,  уходящую  в  XIX  в.  Она
доминирует  в  американской  социальной  истории
России,  в  которой  сильна  тенденция  поиска
"социальной  базы"  явлений  и  преуменьшена  роль
мышления  и  поведения  в  детерминации  при¬
надлежности  к  каким-либо  кастам  и  классам.
Однако  первые  попытки  определить,  была  ли
Россия  обществом  сословий  или  обществом  классов
уже  сделаны,  что,  на  мой  взгляд,  уменьшает
возможность  возврата  назад.  Более  того,  новейшие
течения  в  американской  и  европейской  истории
сфокусировались  совсем  на  других  показателях,
таких,  как  идентитет,  или  вообще  отвергают
концепцию  застывших  и  однозначных  категорий.
Одно  из  достоинств  книги  Г.  Ульяновой  в  том,  что  в
ней  игнорируется  этот  вопрос.  Автору  удалось
избежать  и  другой  "избитой"  тенденции  -
структурировать  материал  по  признаку  социальных
групп,  особенно  по  их  поведению  в  соответствии  с
абстрактными  или  юридическими  категориями,
такими,  как  "буржуазия"  или  "купечество".
 Взамен  автор  предлагает  трактовку  московских
предпринимателей  и  членов  их  семей  как  частных
лиц.  Это  легко  заметить  в  замечательной  кол¬
лекции  фотографий,  рассеянной  по  тексту  (к
сожалению,  источник  их  происхождения  не  ука¬
зывается).  Особенно  хороши  изображения  Семена
Владимировича  Алексеева  (с.  53),  Павла  Михай¬
ловича  Третьякова  с  супругой  (с.  54),  Романа
Николаевича  Внукова  (с.  67),  братьев  Солодов-
никовых  (с.  105),  Афанасия  Васильевича  Бурыш-
кина  (с.  170),  Василия  Алексеевича  Горбунова  с
супругой  (с.  171),  Константина  Васильевича
Рукавишникова  (с.  172),  Сергея  Тимофеевича
Морозова  (с.  194)  и  Алексея  Александровича
Бахрушина  с  семейством  (с.  203).  Автор  использует
в  подрисуночных  подписях  целиком  имя  и  отчество,
а  не  инициалы,  что  не  только  помогает  отличать
героев  друг  от  друга  по  поколениям  и  матри¬
мониальным  отношениям,  но  и  способствует  тому,
что  предприниматели  и  их  семьи  становятся  для
читателя  реальными  персонажами.  Также  нова¬
торством  является  изучение  автором  большого
числа  женщин  предпринимательской  элиты.  В  ре¬
зультате  мы  можем  оценить  важную  филантро¬
 пическую  роль,  которую  они  играли  само¬
стоятельно,  а  не  только  в  качестве  "приложения"  к
своим  мужьям  или  отцам.  Московские  предпри¬
нимательницы  также  предстают  перед  нами  в
студии  фотографа:  Екатерина  Николаевна  Блохина
(с.  64),  Любовь  Герасимовна  Лукутина,  урожденная
Хлудова  (с.  82),  Александра  Герасимовна  Най¬
денова,  урожденная  Хлудова  (с.  82),  Прасковья
Герасимовна  Прохорова,  урожденная  Хлудова
(с.  82),  Клавдия  Герасимовна  Вострякова,  урож¬
денная  Хлудова  (с.  107),  Агриппина  Александровна
Абрикосова  (с.  189),  Александра  Александровна
Четверикова,  урожденная  Алексеева  (с.  196),
Елизавета  Михайловна  Алексеева,  урожденная  Бос-
танджогло  (с.  202),  Варвара  Алексеевна  Морозова,
урожденная  Хлудова  (с.  204),  Александра  Влади¬
мировна  Алексеева,  урожденная  Коншина,  с
дочерьми  (с.  215),  Маргарита  Кирилловна  Мо¬
розова,  урожденная  Мамонтова  (с.  232),  Юлия
Тимофеевна  Крестовникова,  урожденная  Морозова
(с.  243),  Зинаида  Григорьевна  Морозова,  урожден¬
ная  Зимина  (с.  248),  Маргарита  Давидовна  Карпова,
урожденная  Морозова  (с.  248),  Мария  Федоровна
Морозова,  урожденная  Симонова  (с.  265).
 Второй  важный  историографический  вопрос
тесно  связан  с  первым.  Независимо  от  того,
рассматриваем  ли  мы  предпринимателей  в  кате¬
гориях  "класса"  либо  "сословия",  -  каковы  были
характерные  черты  российских  предпринимателей
XIX  в.,  особенно  за  пределами  сферы  бизнеса?  Не
будет  преувеличением  сказать,  что  в  историо¬
графии  предприниматели  были  представлены  в
весьма  непривлекательном  свете  -  традиция,
берущая  свое  начало  в  дореволюционный  период.
Российские  предприниматели  в  изображении
интеллигенции  зачастую  предстают  как  скованные
традицией,  "замкнутые",  ограниченные  мужланы,
которые  имитировали  вышестоящих  на  об¬
щественной  лестнице  и  старались  не  привлекать  к
себе  внимания.  Долгое  время  в  марксистской
литературе  российские  капиталисты  рассматри¬
вались  как  ленивые  лакеи  самодержавного
государства.  В  большей  части  западной  историо¬
графии  якобы  "исчезнувшая"  буржуазия  признается
одной  из  важнейших  причин  провала  российского
либерализма  или  триумфа  радикализма.
 Г.Н.  Ульянова  избегает  таких  статичных  взгля¬
дов  и  стереотипов.  Она  считает  благотворитель¬
ность  чувствительным  индикатором  изменений,
происходивших  в  предпринимательской  элите,  и
перемен  в  ее  групповой  самоидентификации.
Биографические  данные  подтверждают  тот  факт,
что  московские  предприниматели  и  члены  их  семей
были  не  только  жертвователями.  Они  играли
активную  роль  в  управлении  многими  благотво¬
рительными  заведениями,  участвовали  в  их  созда¬
нии,  даже  обсуждали  выбор  земельного  участка  под
постройку  и  архитектурные  проекты,  являлись
членами  попечительских  советов  и  возглавляли
подписки  для  сбора  денежных  пожертвований.
 197

Как  установила  Г.Н.  Ульянова,  такой  знак
признания  правительством  заслуг  благотворителей,
как  получение  чинов  и  наград,  никогда  не  являлся
существенным  для  московской  предпринима¬
тельской  элиты.  Скорее  религиозные  мотивы
продолжали  господствовать  в  благотворительных
пожертвованиях:  дарения  в  земной  жизни  помогали
заглаживать  вину  за  грехи  и  накопление  большого
богатства.  Таким  образом,  благотворительность
примыкала  к  соблюдению  религиозных  обрядов
как  путь  выражения  веры.  Хотя  автор  и  пришла  к
заключению,  что  этот  мотив  оставался  постоянным
на  протяжении  всего  исследуемого  периода,  он  стал
получать  общественное  звучание  в  именовании
заведений.  Московские  предприниматели  и  их  семьи
использовали  царский  указ  1877  г.,  который
разрешал  присваивать  имена  благотворителей
стипендиям,  аудиториям,  палатам  и  даже  целым
заведениям  и  зданиям  "в  случае  выраженного  на  то
желания  жертвователя".
 Результатом  был  не  только  рост  филантропии.
Этот  порядок  "признавал  за  гражданами  Империи,  в
том  числе  и  за  гражданами,  не  принадлежащими  к
дворянскому  сословию,  право  свободного  воле¬
изъявления"  (с.  184).  Присвоение  благотво¬
рительным  заведениям  имен  членов  императорской
фамилии  к  началу  XX  в.  почти  исчезает  (с.  208).
Вместо  этого  филантропы  ставили  условием
пожертвования  именование  зданий,  крыльев
зданий,  аудиторий,  палат  и  комнат  в  честь  их  самих
или  членов  их  семей.  Религиозный  мотив  в
благотворительности  дополнялся  и  другими  фак¬
торами:  европеизированным  образом  жизни,
растущим  уровнем  образования  и  формированием  у
деловой  элиты  новых  социокультурных  ценностей.
Эти  факторы,  так  же  как  расширение  круга  объек¬
тов,  получающих  помощь,  включая  образова¬
тельные  и  медицинские  заведения,  наводит  на
мысль  о  значительной  секуляризации  институцио¬
нальных  форм  филантропии.  Более  того,  поставив
свои  собственные  фамилии,  так  сказать,  "впереди"
династии  Романовых,  деловая  элита  осознала,  что
существуют  более  современные  формы  признания.
Этот  вид  дарения,  согласно  наблюдению  автора,
служит  доказательством  новой  самоидентификации
московской  деловой  элиты  (с.  131).  В  стремлении  к
публичности  московские  предприниматели
демонстрировали  новое  общественное  лицо.  Рост  их
гражданского  сознания  был  попыткой  подтвердить
свое  лидерство  в  стремительно  модер¬
низирующемся  обществе.  В  этом  смысле  история
благотворительности  соответствовала  общей
тенденции  в  других  областях,  таких,  как  искусство,
наука  и  общественная  деятельность.
 Книга  Г.Н.  Ульяновой  о  московской  филант¬
ропии  содержит  ценный  материал  по  третьему
важному  историографическому  вопросу:  сложилось
ли  в  России  гражданское  общество?  Согласно
общепринятому  взгляду,  имеются  убедительные
причины  для  вывода  об  отсутствии  гражданского
 общества  и  автономной  общественности.  Го¬
сударство  являлось  всевластным  созидателем
русской  нации;  государство  действовало  в  то  самое
время,  когда  политически  незрелое,  пассивное  и
фрагментированное  общество  подвергалось  воз¬
действию.  В  результате,  российские  подданные
имели  слишком  мало  привилегий,  льгот  и  прав,  на
которые  опиралось  гражданское  общество  на
Западе.  Российское  государство  было  исклю¬
чительно  сильным,  а  общество  -  чересчур  слабым  и
неспособным  к  инициативе  и  самоорганизации,  но
всяком  случае  государство  не  допускало
самопроизвольной  неправительственной  актив¬
ности.  Несомненно,  западные  историки  подчас
признают,  что  гражданское  общество,  хотя  и  весьма
слабое,  возникло  наконец  в  России  в  начале  XX  в.
Но  его  интерпретируют  как  противника,  тре¬
тируемого  существующим  политическим  режимом.
Несомненно,  это  обобщение  верно  отражает
картину  российской  политической  культуры,
особенно  в  московской  Руси  и  в  ранний  имперский
период.  Но  оно  изображает  взаимоотношения
между  государством  и  обществом  застывшими.
Верны  ли  эти  обобщения  для  России  конца  XIX  в.?
 Исследование  Г.  Ульяновой  описывает
гражданское  общество  как  реально  действующую
структуру.  Более  того,  гражданское  общество  в
данном  случае  не  было  настроено  однозначно
враждебно  по  отошению  к  режиму.  Организованная
благотворительность  -  сфера  неправительственной
деятельности,  зависящая  от  частной  гражданской
инициативы.  Для  московских  филантропов
пожалование  чинов  и  наград  за  благотворительные
пожертвования  (как  знак  одобрения  и  признания
властью)  был  менее  важен,  чем  признание
неофициальное  в  обществе.  С  точки  зрения
Г.Н.  Ульяновой,  благотворительное  пожертвование
являлось  средством  поставить  перед  обществом
вопрос  о  полных  гражданских  правах.  Более  того,
заведения,  подведомственные  Московскому  ку¬
печескому  обществу  и  Московскому  городскому
общественному  управлению,  стали  “структуро¬
образующими  элементами  гражданского  общества"
(с.  9).  Они  осуществляли  коммуникативные
функции  между  частными  лицами  (в  данном  случае
между  донорами  и  реципиентами  благотвори¬
тельности)  и  помогали  развивать  горизонтальные,
независимые  от  государства  и  чиновничества  связи
в  обществе.  Городское  общественное  управление
также  обращалось  в  государственные  инстанции  от
имени  жителей  города,  в  ряде  случаев  за  де¬
нежными  дотациями  (с.  146).
 Особенно  важной  в  этом  отношении  была
поддержка  муниципальной  филантропии.  До  1870  г.
благотворительность  не  входила  в  сферу  компе¬
тенции  городского  управления.  Но  в  период  1870—
1887  гг.  многие  заведения,  прежде  подведомст¬
венные  центральным  органам  власти,  перешли  в
руки  муниципального  самоуправления.  В  1893  г.
возникли  участковые  попечительства  о  бедных,  что
 198

совпало  с  ростом  пожертвований  и  с  улучшением
управления  муниципальными  фондами.  Неуди¬
вительно,  что  результатом  стала  все  более
деятельная  функция  муниципалитета.  В  порефор¬
менный  период  московские  предприниматели
заняли  лидирующие  позиции  в  развитии  муни¬
ципальной  благотворительности,  а  пожертвования
стали  основным  источником  финансирования
социальной  сферы  в  городе  (с.  154).  Возросшая
степень  участия  в  городской  благотворительности,
соответствовавшая  большему  включению  купцов  и
промышленников  в  муниципальные  дела  вообще,
отражала  максимальное  доверие,  которое  питала
муниципальная  администрация  к  этому  слою
горожан.  Согласно  данным  Г.Н.  Ульяновой,  две
категории  благотворителей  -  молодые  пред¬
ставители  деловой  элиты  (до  40  лет)  и  женщины  -
меньше  жертвовали  заведениям  Московско¬
го  купеческого  общества  и  более  склонны  были  к
 филантропии  в  адрес  муниципального  само¬
управления.  Чувство  гражданской  гордости  и
стремление  сделать  жизнь  в  своем  городе  более
цивилизованной,  -  причем  собственными  усилиями,
не  ожидая  помощи  от  чиновничества,  -  были
проявлением  гражданского  общества  в  реальности.
 Российской  благотворительностью  все  еще
пренебрегают  как  объектом  исследования.  Она
никогда  не  получит  того  внимания,  которое
традиционно  уделяется  более  аттрактивным  объ¬
ектам  изучения  -  российскому  чиновничеству,
революционному  движению  и  экономическому
развитию.  Но  труд  Г.Н.  Ульяновой  дарит  надежду,
что  важные  особенности  повседневной  жизни  в
имперской  России  будут  спасены  от  научного
забвения.
 Джозеф  Брэдли,  профессор
(США,  университет  Талса,  Оклахома)
 ТРАДИЦИОННЫЙ  ОПЫТ  ПРИРОДОПОЛЬЗОВАНИЯ  В  РОССИИ  /  Отв.  ред.
Л.В.  Данилова,  А.К.  Соколов.  М.:  Наука,  1998.527  с.  Тир.  500
 Труд,  подготовленный  коллективом  авторов,
работающих  в  разных  отраслях  гуманитарных  и
естественнонаучных  дисциплин  и  активно
выступающих  в  печати  по  вопросам  экологии,
увидел  свет  на  рубеже  веков,  когда  общество
особенно  болезненно  переживает  загрязнение
окружающей  среды  и  появление  реальной  угрозы
для  существования  человека  и  всего  живого.
Экологические  проблемы  не  могли  не  затронуть
историческую  науку.  У  ученых  возникла  потреб¬
ность  в  обобщении  огромного  фактического
материала,  накопленного  народной  экологической
практикой  в  процессе  адаптации  человека  к
природной  среде.  Исследования  проводились  при
поддержке  Российского  фонда  фундаментальных
исследований  в  рамках  программы,  разработанной
Научным  советом  по  изучению  и  охране  куль¬
турного  и  природного  наследия  при  Президиуме
РАН.  Это  -  первая  попытка  конкретной  реализации
части  программы,  касающейся  народного
экологического  опыта.
 В  центре  внимания  авторов  -  вопросы  взаимо¬
действия  природы  и  общества.  В  работе  рас¬
смотрены  рациональные  с  точки  зрения
приспособленности  к  зональным  и  локальным
природным  условиям  способы  ведения  различных
отраслей  хозяйства  и  их  сбалансированности,
экологически  обоснованные  принципы  устройства
материального  быта,  а  также  влияние  окружающей
естественно-географической  среды  на  духовную
культуру.  Большое  внимание  уделяется  традицион¬
ным  механизмам  контроля  за  природополь¬
зованием.  Выявлена  возможность  применения  на
 современном  этапе  -  прежде  всего  в  области
сельского  хозяйства  -  ряда  конкретных  приемов
природопользования,  которые  могут  способст¬
вовать  предотвращению  дальнейшей  деградации
природной  среды,  оздоровлению  экологической
обстановки.
 Издание  выполнено  на  конкретно-историческом
материале  России  и  ориентировано  на  специалистов
в  области  экологии  и  исторической  географии,  а
также  на  читателей,  интересующихся  проблемами
землепользования.  Его  структура  включает  предис¬
ловие,  введение,  три  основные  части,  неравно¬
ценные  по  объему,  но  взаимно  дополняющие  друг
друга,  заключение  и  приложения.
 Во  введении  поставлены  общетеоретические
проблемы:  выявляется  значимость  традиционного
экологического  опыта  применительно  к  разным
сферам  человеческой  жизнедеятельности  -  от
материального  производства  до  духовной  сферы,
исследуется  понятие  традиции  как  механизма
воспроизводства  социальности  на  доиндустриаль-
ных  стадиях  общественного  развития.
 Материалы,  представленные  в  первом  разделе
книги,  знакомят  читателя  с  традиционным  эколо¬
гическим  опытом  в  области  сельскохозяйственного
производства.  Раздел  открывается  обширной  гла¬
вой,  характеризующей  естественно-географические
зоны  России  и  их  природный  потенциал,  а  также
обусловленное  этим  экономическое  районирование.
Далее  идут  главы,  посвященные  крестьянскому
экологическому  опыту  в  его  тесной  связи  с  опытом
производственным  и  общеисторической  ситуацией.
В  разделе  представлены  традиционные  приемы
 199

землепользования  в  России  нового  времени
(преимущественно  XIX  -  начала  XX  в.).  На  кон¬
кретном  материале  показаны  основы  тех  традиций,
которые  возникли  в  районах  раннего  сельско¬
хозяйственного  освоения  и  которые  по  мере
развертывания  процесса  колонизации  распрост¬
ранились  на  вновь  осваиваемые  территории,  видо¬
изменяясь  под  влиянием  иной  природной,
исторической  и  этнической  среды.  Везде  при
оценке  традиций  отмечается  их  гармоничная  связь  с
природной  средой  и  природными  ритмами.  Авторам
раздела  можно  поставить  в  заслугу  освещение  все
еще  недостаточно  исследованной  проблемы  воз¬
действия  природных  факторов  и  рыночных
отношений  на  пореформенное  крестьянское
хозяйство,  а  также  изучение  особенностей  внед¬
рения  передового  опыта  в  крестьянские  помещичьи
хозяйства  России  в  конце  XVIII  -  начале  XX  в.
Вместе  с  тем  вызывает  сожаление  тот  факт,  что
описание  традиционных  сельских  промыслов  и
ремесел  дано  лишь  применительно  к  некоторым
районам  Среднего  Поволжья,  т.е.  к  ограниченной
территории.
 Неспешно  и  внимательно  всматриваясь  в  ис¬
торию  традиционного  опыта  природопользования  в
разных  региональных  и  локальных  экосистемах
России,  читатель  убеждается,  сколь  многие  из
самых  насущных  сегодняшних  экологических,
экономических  и  социальных  проблем  вызревали
задолго  до  наших  дней.
 В  разделе  "Материальная  культура”  авторы
охарактеризовали  типы  поселений  и  виды  тра¬
диционного  русского  жилища  в  зависимости  от
климата,  рельефа  и  других  особенностей  среды
обитания.  На  историческом  материале  XVIII-
XIX  вв.  воссоздана  история  возникновения  и
развития  водной  и  гужевой  сети  России,  во  многом
использовавшей  традиционные  транспортные  пути.
В  главе  о  питании  в  конце  XIX  -  начале  XX  в.
обращает  на  себя  внимание  вывод  о  том,  что  при
всем  многообразии  вариантов  среды  обитания
наблюдалось  единство  традиций.
 Отрадно,  что  авторы  не  ограничиваются  ис¬
следованием  вопросов  материальной  культуры,  а
много  внимания  уделяют  и  культуре  духовной.
Между  тем  возможности  показать  сближение
русского  и  других  народов,  населявших  Россию,  в
духовной  и  материальной  сферах,  на  наш  взгляд,
реализуются  не  всегда.
 Богаты  по  содержанию  главы  третьего  раздела
книги,  повествующие  о  народной  медицине.  Крас¬
ной  нитью  в  них  проходит  мысль  о  том,  что
сведения  из  народной  медицины  не  потеряли  своего
значения  до  сих  пор.  Напротив,  они  приобрели
особую  значимость  в  связи  с  резким  ухудшением
состояния  здоровья  населения  и  неспособностью
официальной  медицины  в  условиях  повсеместного
загрязнения  окружающей  среды  и  дороговизны
лекарственных  средств  избавить  население  от  таких
массовых  заболеваний,  как  рак,  диабет,  склероз.
 Акцентируя  внимание  на  высокой  народной
экологической  культуре,  авторы  рассказывают  о
серьезном  отношении  народа  к  труду,  рацио¬
нальному  питанию,  о  способах  водолечения  (гидро¬
терапии),  воздухолечения  (аэротерапии),  солнце¬
лечения  (гелиотерапии),  светолечения  (фото¬
терапии),  лечения  холодом  (криотерапии).  Наряду  с
этим  любознательный  читатель  сможет  узнать  о
глино-  и  грязелечении,  солелечении,  металлоле-
чении  и  фитотерапии,  соколечении,  лечении
тишиной,  красотой  и  других  средствах,  широко
распространенных  в  народной  медицине,  но,  к
сожалению,  еще  мало  востребованных  современ¬
ным  здравоохранением.
 О  научной  ценности  рецензируемого  издания
свидетельствуют  включенные  в  него  приложения.
Они  привлекательны  тем,  что  вводят  в  научный
оборот  не  опубликованные  ранее  документы.  Это  и
проект  прибалтийского  дворянина  барона
Фридриха  фон  Вольфа  "Общие  для  земледелия
правила  для  обыкновенного  сельского  хозяина"  (из
материалов  Уложенной  комиссии  1767-1774  гг.),
созданный  на  основе  традиционного  хозяйственного
опыта  и  достижений  агрономической  науки  и
направленный  на  организацию  хозяйства  на  основе
рационализма  и  выгоды.  Это  и  "Действующий
травник  из  Южной  Сибири  XVIII  столетия"  (из
фондов  Алтайского  краеведческого  музея),
свидетельствующий  о  достаточно  широком
распространении  в  России  практических  знаний
народной  медицины  и  позволяющий  с  современных
позиций  оценить  прежние  знания  о  лечебных
свойствах  растений,  а  также  "Заговоры,  молитвы  и
охранительные  списки  русского  населения  юга
Западной  Сибири"  -  яркий  пример  народной
медицины,  неразрывно  связанной  со  всей
традиционно-бытовой  культурой  русского  народа.
Важно  отметить,  что  приложенный  указатель
народных  терминов  и  диалектных  слов  существенно
облегчает  восприятие  текстов  и  помогает  по
достоинству  оценить  богатый  арсенал  средств,
сохраненный  для  нас  рукописными  лечебниками.  К
сожалению,  подобной  познавательной  ценностью
не  обладают  пояснения,  предпосланные  доку¬
ментам.  Источники  проанализированы  далеко  не
исчерпывающе.  Так,  в  предисловии  к  трактату
Ф.  фон  Вольфа  рекомендации  автора  не  рассмат¬
риваются  с  точки  зрения  соотношения  в  них
традиций  и  новаций.  А  из  предисловия  к  травнику
нельзя  понять,  действительно  ли  он  имел  сибирское
происхождение.
 Конечно,  не  все  главы,  формирующие  основные
разделы  книги,  равноценны:  наряду  с  удачными
присутствуют  и  не  очень  содержательные,  мало
информативные.  В  этой  связи  представляется
уместным  высказать  несколько  суждений  о
недочетах,  которых  трудно  избежать  в  столь
обширной  и  многоплановой  работе.  К  частным
недостаткам  относится,  на  наш  взгляд,  то,  что  в
книге  не  сделана  попытка  показать  отечественный
 200

опыт  землепользования  на  фоне,  так  сказать,
"лучших  мировых  стандартов".  Этот  аспект  мог  бы
оказаться  особенно  интересным  и  полезным.
Некоторое  неудовлетворение  вызывает  также
отсутствие  в  издании  карт  и  схем,  особенно  при
освещении  природных  условий  и  традиционных
средств  коммуникаций  России.  Хотя  читателя
непременно  заинтересуют  материалы  об  условиях
проживания  и  традиционной  одежде  русских,  а
также  о  русских  народных  традициях  питания,
авторам  при  освещении  этих  сюжетов  все  же  не
удалось  избежать  описательности.
 Эти  замечания,  разумеется,  не  могут  изменить
вывод  о  высоком  общем  теоретическом  и
издательском  уровне  работы.  Рецензируемый  труд
имеет  все  основания  рассматриваться  как
убедительное  свидетельство  плодотворного  сотруд¬
ничества  представителей  смежных  наук  (истории,
географии,  этнографии,  биологии,  медицины  и  др.).
Авторскому  коллективу  удалось  успешно  спра¬
виться  с  задачей  комплексного  исследования
традиционного  экологического  опыта.
 К  достоинствам  этого  труда  относится,  во-первых,
то,  что  его  авторы  впервые  показывают  целостный
процесс  формирования  традиционного  опыта
природопользования  на  протяжении  различных
исторических  эпох  и,  что  крайне  важно,  -
применительно  ко  всем  сферам  жизнедеятельности.
Во-вторых,  он  проникнут  стремлением  воздать
должное  предшественникам  в  изучении  вопросов
традиционного  землепользования  в  России  и
выполнен  с  учетом  современных  реалий  общест¬
венного  развития.  Наибольший  интерес  вызывает
научная  оценка  роли  природно-географических
факторов  в  тесной  связи  с  общеисторическим
процессом  в  России.  Авторам  удалось  наглядно
продемонстрировать,  что  традиционный  опыт
природопользования  и  сегодня  может  оказать
положительное  воздействие  на  хозяйственную,
социальную,  демографическую  политику  страны  и
что  причины  многих  кризисных  явлений  в  сфере
взаимодействия  общества  и  окружающей  природ¬
ной  среды  в  современной  России  коренятся  в
забвении  особенностей  становления  и  развития
того  историко-географического  пространства,  ко¬
 торое  сопряжено  с  понятием  "Россия",  в  навя¬
зывании  стране  чуждых  моделей  социально-
экономического  и  политического  развития.  При
этом  у  читателя  не  возникает  иллюзий  отно¬
сительно  того,  что  возвращение  к  неким
"традиционным  основам"  российского  быта  спасет
положение.  Все  материалы  рецензируемого  труда
убеждают,  что  научное  осмысление  происходящих  в
стране  процессов,  поиски  путей  выхода  из
кризисной  ситуации  возможны  лишь  при  над¬
лежащем  учете  особенностей  территории  России,
многообразия  ее  зональных,  региональных  и  ло¬
кальных  экосистем,  существенно  повлиявших  на
сложившиееся  в  ней  разделение  труда,  специфику
развития  отдельных  районов,  на  состав  населения  и
другие  сферы  общественной  жизни.
 Обращает  на  себя  внимание  хорошее  поли¬
графическое  исполнение  книги.  Красочная  облож¬
ка,  прекрасная  бумага,  четкий  шрифт,  иллюстра¬
ции  -  все  это  впечатляет  и,  несомненно,  привлечет
к  ней  внимание  широкого  читателя:  сложившегося,
зрелого  специалиста  и  молодого  ученого,  учителя.
Надо  надеяться,  что  многим  она  окажет  прак¬
тическую  помощь  в  работе  и  не  единожды
послужит  и  как  источник  исторических  сведений,  и
как  основательная  научная  поддержка  при
разработке  лекций,  семинаров,  уроков.
 За  пределами  книги  остались  многие  вопросы,
но  все,  наверное,  учесть  невозможно.  Этот  серьез¬
ный  труд  в  очередной  раз  убеждает  в  свое¬
временности  сбора  и  систематизации  народного
экологического  опыта.  Перед  нами  высококва¬
лифицированная,  добротная  работа  большого
авторского  коллектива,  сумевшего  обобщить  все
богатство  идей,  связанных  с  появлением,  накоп¬
лением  и  развитием  традиционного  опыта  при¬
родопользования  в  России,  и  передать  глубокую
обеспокоенность  за  ее  будущее  новым  поколениям.
Словом,  читателя  можно  поздравить  -  появилась
еще  одна  из  тех  необходимых  книг,  которые  всегда
держат  под  рукой.
 Е.И.  Малето,  кандидат  исторических  наук
(Институт  российской  истории  РАН)
 201

Научная  жизнь
 ИНСТИТУТ  РОССИЙСКОЙ  ИСТОРИИ  РАН
В  2000  ГОДУ
 Вот  и  закончился  XX  век,  оценка  исторического  значения  которого  станет  на  ближайшие
годы  предметом  серьезного  научного  анализа.  В  ноябре  2000  г.  ИРИ  РАН  организовал  и
провел  Международную  научную  конференцию  "Наш  XX  век.  Российская  Академия  наук  о
судьбах  России  в  XX  столетии".  Эта  конференция  стала  ядром  институтского  проекта  "Россия
на  рубеже  XXI  в.:  Оглядываясь  на  век  минувший",  который  был  поддержан  Российским
организационным  комитетом  по  подготовке  к  встрече  третьего  тысячелетия  и  празднованию
2000-летия  христианства  и  включен  в  план  его  официальных  мероприятий.  Конференция  "Наш
XX  век"  предоставила  возможность  выдающимся  российским  ученым  обсудить  вопрос  о  том,
каким  же  был  этот  век,  каково  его  место  в  истории,  что  он  дал  миру  и  народу  России.
Конференция  носила  нетрадиционный  характер,  поскольку  в  ней  участвовали  не  только
гуманитарии,  но  и  математики,  представители  естественных  наук,  деятели  Церкви,  богословы,
зарубежные  ученые.  Ее  открыл  Президент  РАН  академик  Ю.С.  Осипов.  В  своем  всту¬
пительном  слове  он  особо  подчеркнул,  что,  говоря  о  подведении  некоторых  итогов
заканчивающегося  века  и  размышляя  о  веке  грядущем,  справедливо  и  своевременно  отметить
роль  Российской  Академии  наук,  которая  давно  и  очень  плотно  встроена  в  российское
общество.  Ю.С.  Осипов  подчеркнул,  что  РАН  является  генератором  научных  идей  и
организатором  отечественной  науки  и  занимает  заметное  место  в  нашем  обществе.
 Закончив  выступление,  Президент  РАН  передал  слово  Митрополиту  Воронежскому  и
Липецкому  Мефодию,  зачитавшему  послание  конференции  от  Патриарха  Московского  и  Всея
Руси  Алексия  II.  В  нем  говорилось  о  трагическом  бремени  российской  истории  XX  в.,  который
вместил  в  себя  две  мировые  войны,  войну  гражданскую,  голод  и  репрессии,  распад  единого
государства,  экономические  и  политические  катаклизмы,  кровопролитные  межнациональные
конфликты.  Именно  такой  итог  развития  общества  на  рубеже  тысячелетия  заставляет
задуматься  о  судьбах  народов,  о  смысле  истории  и  о  месте  в  ней  человека.  Патриарх  высказал
свою  обеспокоенность  распространяющимся  в  обществе  псевдогуманистическим  сознанием,
которое  ведет  к  распаду  личности  и  общества,  к  потере  нравственных  ориентиров  и
равнодушию,  и  призвал  глубже  осмыслить  нашу  жизнь  и  извлечь  необходимые  уроки.  В  этой
связи  он  призвал  к  тесному  сотрудничеству  между  наукой  церковной  и  наукой  светской,
положительно  оценив  международные  конференции  "Христианство  на  пороге  нового  тысяче¬
летия",  "Проблема  святых  и  святости  в  контексте  истории  и  права",  а  также  издание  первой
научной  "Православной  энциклопедии".  В  послании  была  выражена  уверенность  в  необхо¬
димости  дальнейшего  сотрудничества  РАН  и  Церкви  на  благо  Отечества.
 Организаторы  конференции  "Наш  XX  век"  стремились  к  нестандартному  подходу  при
подготовке  и  проведении  этого  мероприятия.  В  целом  это  получилось.  В  докладах,  про¬
звучавших  на  конференции  в  течение  двух  дней,  ставились  новые  проблемы,  поднимались
дискуссионные  вопросы.  ИРИ  РАН  приступил  к  подготовке  публикации  ее  материалов.
 Публикаторская  деятельность
 В  2000  г.  Институтом  было  опубликовано  около  80  работ,  из  которых  24  выпущены  в  свет
издательским  отделом  ИРИ  РАН.
 Новые  подходы  к  изучению  нашего  прошлого  требуют  и  новых  документов.  О  совершенст¬
вовании  Источниковой  базы  исторических  исследований  постоянно  идет  речь  на  заседаниях
Президиума  РАН,  Отделения  истории  РАН,  Ученых  советов  исторических  институтов  и  в  печа¬
ти.  Поэтому  ИРИ  РАН  значительную  часть  своей  научной  деятельности  направляет  на  введе¬
ние  в  оборот  новых  документов  и  издание  крупнейших  источников  по  отечественной  истории.
 В  2000  г.  начат  выпуск  многотомной  фундаментальной  публикации  недавно  рассекреченных
документов  из  Центрального  архива  ФСБ  Российской  Федерации  "Совершенно  секретно.
Лубянка  -  Сталину  о  положении  в  стране  (1922-1934  гг.)".  В  1922  г.  лег  на  стол  генеральному
секретарю  ЦК  РКП(б)  Сталину  первый  месячный  обзор  ОГПУ  о  положении  в  стране.  Так
 202

было  положено  начало  ознакомлению  высших  руководителей  партии  и  государства  с  реальным
состоянием  советского  общества.  С  тех  пор  каждый  месяц  информационное  подразделение
системы  государственной  безопасности,  а  позднее  и  другие  ее  отделы  на  основе  секретных
сводок  с  мест  готовили  обобщающие  обзоры  о  положении  в  стране.  Они  направлялись  на
самый  "верх"  с  грифом  "Совершенно  секретно.  На  правах  шифра".  Обзоры  отражали  бук¬
вально  все  стороны  жизни  страны  -  состояние  политических  партий  и  прежде  всего  РКП(б)  -
ВКП(б),  управленческой  сферы,  рабочего  класса,  положение  в  деревне,  ситуацию  в
национальных  республиках,  в  религиозной  сфере,  в  армии.  Они  освещали  положение  в
экономике,  отклики  советских  людей  на  различные  общественно-политические  события.  Эти
обзоры  дают  поистине  уникальный  слепок  советского  общества  в  1920-1930-е  гг.,  т.е.  в  период
формирования  тоталитарного  общества  в  СССР,  расцвета  сталинизма.  В  многотомной
публикации,  задуманной  ИРИ  РАН,  каждому  году  будет  отведен  один  том  (в  отдельных  случаях
два  полутома),  содержащий  историко-археографическое  предисловие  с  научной  оценкой
включенных  в  издание  документов,  а  также  именной  и  предметно-тематический  указатели.  В
2000  г.  вышел  в  свет  первый  том,  состоящий  из  двух  частей.  Он  охватывает  1922  год.
 Продолжалась  работа  над  публикацией  документов  по  международным  проектам  по  истории
советской  деревни,  которыми  руководит  В.П.  Данилов.  В  2000  г.  вышел  в  свет  второй  том
пятитомного  сборника  документов  "Трагедия  советской  деревни.  Коллективизация  и
раскулачивание.  1927-1939  гг.  Документы  и  материалы".  Он  посвящен  одному  из  наиболее
драматических  этапов  в  истории  советского  крестьянства  -  проведению  "сплошной  кол¬
лективизации  и  ликвидации  кулачества  как  класса"  (ноябрь  1929  -  декабрь  1930  г.).
Включенные  в  том  документы  в  основном  из  ранее  секретных  или  ограниченного  пользования
фондов  архивов  высших  партийно-государственных  органов  (ЦК  ВКП(б),  ЦИК  и  СНК  СССР),
центральных  ведомств  и  организаций  (ОГПУ,  Верховного  суда  и  Прокуратуры,  Полит¬
управления  Красной  армии,  Наркомзема,  Колхозцентра  и  других  учреждений)  воссоздают
объективную  картину  происходивших  в  то  время  событий:  насилия,  репрессий  и  беззакония,
творившихся  в  деревне  во  время  проведения  коллективизации  и  раскулачивания.  В  результате
этого  произошло  разрушение  производительных  сил  сельского  хозяйства,  разорение  деревни  и
депортация  миллионов  крестьян  в  безлюдные  или  малонаселенные  северные  и  отдаленные
районы  СССР.  Большое  место  в  томе  занимают  материалы  о  массовом  сопротивлении
крестьян  насильственной  коллективизации  и  раскулачиванию,  нередко  выливавшемся  в
повстанческое  движение  против  колхозов  и  Советской  власти.
 Вышел  в  свет  в  2000  г.  и  второй  том  российско-французского  проекта  "Деревня  глазами
ВЧК-ОГПУ-НКВД.  1918-1939  гг."  в  5-ти  томах.  Документы  отражают  два  различных  по
характеру  периода:  становление  нэпа  -  с  начала  1923  г.  до  осени  1927  г.  и  его  слом  -  осень  1927—
1929  гг.  Документы  первого  периода  освещают  многие  вопросы  хозяйственной,  социально-
политической  и  бытовой  жизни  деревни,  дают  объективную  информацию  о  причинах
недовольства  крестьян,  показывают  мучительно  тяжелый  процесс  выхода  деревни  из
хозяйственной  разрухи  и  голода.  Документы  этого  времени  показывают,  как  создавалась  и
вводилась  в  действие  командно-репрессивная  система,  как  переплетались  "чрезвычайные
меры",  "головотяпство  мест"  и  "перегибы".
 В  свое  время  Институт  подробно  информировал  о  принципиально  новом  издании
документов,  которое  было  предпринято  под  руководством  А.К.  Соколова.  Речь  идет  о
документальных  сборниках  "Голос  народа"  и  "Общество  и  власть",  получивших  большой
резонанс.  В  минувшем  году  в  США  увидела  свет  англоязычная  версия  книги  "Общество  и
власть.  1930-е  годы".  Книга  состоит  из  документов  в  сопровождении  авторского  текста  и
комментариев,  занимающих  40%  объема  книги.  Издана  она  в  престижном  американском
издательстве  Йельского  университета.  В  создании  книги  принимал  участие  профессор
Мичиганского  университета  Л.  Сигельбаум,  который  в  англоязычной  версии  выступает  в
качестве  соредактора,  автора  вступительной  статьи  и  комментариев  для  иностранных
читателей.  В  книге  сохранены  тексты,  написанные  А.К.  Соколовым  и  С.В.  Журавлевым.
 Интересная  публикация  была  осуществлена  Е.Б.  Емченко,  издавшей  "Стоглав"  -  свод
постановлений  Церковного  собора  1551  г.  В  процессе  исследования  были  выявлены  все
существующие  списки  Стоглава  -  около  180  списков  нескольких  редакций,  большое  количество
выписок  и  извлечений  из  него,  а  также  проведено  сравнительно-текстологическое  и  коди-
кологическое  изучение  списков  ХУ1-ХУН  вв.  Работа  Е.Б.  Емченко  в  1999  г.  была  отмечена  1-й
премией  на  конкурсе  памяти  митрополита  Макария  (Булгакова)  в  номинации  "История
Православной  Церкви".
 Н.Н.  Лисовой  опубликовал  сборник  документов  в  2-х  томах  "Россия  в  Святой  земле.  Доку¬
менты  и  материалы".  В  сборнике  впервые  публикуются  документы  и  материалы,  позволяющие
 203

достоверно  воссоздать  сложную  и  многогранную  историю  российского  дипломатического,
духовного  и  культурно-гуманитарного  присутствия  в  Святой  земле.  Источники,  вошедшие  в
первый  том  издания,  прослеживают  деятельность  российского  генерального  консульства  в
Иерусалиме  (1858-1914  гг.),  Палестинского  комитета  (1859-1864  гг.),  Палестинской  комиссии
при  Азиатском  департаменте  МИД  (1864-1889  гг.)  и  Императорского  православного
палестинского  общества  (1882-1918  гг.).  Второй  том  полностью  посвящен  истории  Русской
Духовноймиссии  в  Иерусалиме  (1847-1918  гг.).  Преимущественное  внимание  уделено  историко¬
правовым  проблемам  русского  землевладения  и  строительства  в  Святой  земле  -  истории
создания  "Русской  Палестины",  уникального  феномена  отечественной  и  мировой  культуры  со
сложной  самобытной  инфраструктурой  храмов,  монастырей,  подворий,  школ,  больниц  и  иной
недвижимости,  приобретенных  и  построенных  в  XIX  -  начале  XX  в.  на  русские  деньги,  трудом  и
энергией  деятелей  Российского  государства,  Церкви,  науки  и  культуры.  Издание  имеет  и  не¬
сомненную  практическую  ценность,  поскольку  затронутые  в  нем  вопросы,  касающиеся
отношений  России  и  Православной  церкви  со  странами  Ближнего  Востока,  сохраняют  свою
актуальность  и  в  наши  дни.
 Серию  книг  "Хроника  рабочего  движения  в  России.  1895-1917"  продолжает  шестой  выпуск-
"1901  год".  Он,  как  и  предыдущие,  состоит  из  трех  разделов:  массовое  рабочее  движение;
рабочие  и  партийные  организации;  листовки,  обращенные  к  рабочим.  Сборник  включил  новый,
преимущественно  архивный  материал,  выявленный  в  122  фондах  более  50  архивов  Российской
Федерации,  стран  СНГ  и  Балтии  (т.е.  архивов  бывшего  СССР).
 Большую  часть  монографических  исследований  и  сборников  статей,  изданных  сотрудниками
Института,  можно  объединить  в  блок  "Российское  общество:  экономика,  политика,  духовная
жизнь".
 В  минувшем  году  был  выпущен  в  свет  двухтомник  "История  предпринимательства  в  России".
Книга  первая  охватывает  период  от  средних  веков  до  середины  XIX  в.,  а  вторая  -  вторую
половину  XIX  -  начало  XX  в.  В  этом  обобщающем  коллективном  труде  большое  внимание
обращено  на  особенности  становления  российского  предпринимательства  в  контексте  истори¬
ческих  условий  развития  России,  подчеркивается  роль  государства  в  этом  процессе,  выявляются
национальные  черты  российского  предпринимательства,  своеобразие  сочетания  торгового  и
промышленного  капиталов  в  XVII  -  первой  половине  XIX  в.,  менталитет  отечественного
купечества,  его  отношение  к  культурным  и  духовным  ценностям.  В  работе  представлены
материалы  о  формировании  купечества  в  России,  деятельности  купеческих  семей  в  сфере
торговли  и  промышленного  предпринимательства,  рассмотрены  проблемы  преемственности
капитала,  устойчивости  купеческих  родов.  В  разделах,  охватывающих  XIX  -  начало  XX  в.,
выделены  узловые  проблемы  сословной  и  профессиональной  организации  деловых  кругов,  их
отношений  с  властью  и  с  рабочим  классом,  широкая  меценатская  деятельность.
 В  монографии  ТТ.Н.  Зырянова  "Русские  монастыри  и  монашество  в  XIX  -  начале  XX  в."
использовано  огромное  количество  архивных  и  опубликованных  материалов.  В  книге  ставятся
такие  важные  проблемы,  как  юридическое  положение  монашества  и  вопрос  о  реформе
монастырей,  монашество  и  общество,  монастыри  и  верующий  народ,  монастыри  и  культура.
Особо  рассматриваются  волнения  в  русских  монастырях  на  Афоне  в  1812-1813  гг.  Автор
прослеживает  связь  между  настроениями  монахов  и  требованиями  российского  крестьянства  в
начале  XX  в.  Высказывается  мысль,  что  в  ходе  своего  "окрестьянивания"  монастыри
наполнялись  горючим  материалом,  хотя  до  монашеской  революции  дело  не  дошло,  так  как
сами  монахи  вскоре  стали  жертвами  разразившейся  в  России  революции.  Книга  снабжена  двумя
приложениями:  "Монастырское  землевладение  по  данным  Синода  за  1890  г."  и  "Монастырские
капиталы  в  начале  XX  в.  в  сравнении  с  XIX  в.".
 Большой  интерес  вызвал  коллективный  труд  "Русский  консерватизм  XIX  столетия.
Идеология  и  практика".  Монография  является  первой  обобщающей  работой  по  истории
русского  консерватизма  Нового  времени.  В  ней  исследуются  консервативная  мысль  и  поли¬
тическая  практика  консерваторов  с  середины  XVIII  в.  и  до  революции  1905-1907  гг.  Авторы
последовательно  раскрывают  взгляды  русских  консерваторов  на  государственное  устройство
страны,  ее  социальную  структуру,  исследуют  экономические  воззрения  русских  консерваторов.
Если  до  последнего  времени  в  поле  зрения  исследователей  находилось  примерно  10-15  вид¬
нейших  русских  консерваторов,  то  в  данной  работе  выявлено  примерно  500  представителей
этого  течения.  Подробно  рассмотрены  взгляды  М.М.  Щербатова,  Н.М.  Карамзина,  К.Н.  Ле¬
онтьева,  Р.А.  Фадеева,  К.П.  Победоносцева,  Л.А.  Тихомирова,  С.Ф.  Шарапова  и  других  видных
идеологов  русского  консерватизма.
 Вышел  из  печати  сборник  статей,  в  основу  которого  легли  материалы  международной
научной  конференции,  проведенной  ИРИ  РАН  в  декабре  1997  г.  в  связи  с  500-летием  Су¬
 204

дебника  1497  г.  Сборник  под  названием  "Судебник  1497  г.  в  контексте  истории  российского  и
зарубежного  права  Х1-Х1Х  вв."  включает  статьи  по  кардинальным  проблемам  истории
российского  права  и  правосознания,  эволюции  отечественной  государственности,  различных
правовых  традиций.
 Проблема,  которая  остается  актуальной  для  нашего  общества,  раскрыта  в  монографии  О.В.
Будницкого  "Терроризм  в  российском  освободительном  движении:  идеология,  этика,  психо¬
логия  (вторая  половина  XIX  -  начало  XX  вв.)".  В  ней  впервые  в  отечественной  историографии
предпринята  попытка  выработать  концепцию  роли  и  места  терроризма  в  российском  осво¬
бодительном  движении.  В  работе  исследуется  генезис  террористических  идей,  рассматриваются
взаимовлияние  идеологии  и  практики  терроризма,  этические  и  психологические  основы
различных  его  направлений,  идейная  борьба  по  вопросам  применения  террористической
тактики,  прослеживается  воздействие  терроризма  на  российское  общество  и  власть.
 Интересна  работа  Л.В.  Морозовой  "Смута  начала  XVII  в.  глазами  современников",
посвященная  исследованию  публицистических  сочинений,  написанных  русскими  авторами  в
период  Смуты  начала  XVII  в.  и  после  нее.
 Монография  О.В.  Новохатко  "Записные  книги  московского  стола  Разрядного  приказа
XVII  в."  является  первым  опытом  источниковедческого  исследования  27  таких  книг  и  содержит
полное  палеографическое  описание  каждой  из  них.
 М.Е.  Бычкова  выпустила  работу  "Что  значат  имена  родные?",  где  в  популярной  форме  дана
история  генеалогии  в  России,  начиная  с  создания  первых  родословных  росписей  в  конце  XV  в.  и
кончая  состоянием  генеалогии  как  вспомогательной  исторической  дисциплины  в  наши  дни.
 В  2000  г.  вышла  в  свет  книга  А.Н.  Боханова  "Распутин.  Анатомия  мифа".  В  ней  рас¬
сказывается,  кем  реально  был  Распутин,  благодаря  чему  добился  оглушительной  известности,
как  и  почему  возник  распутинский  миф,  кто  явился  его  инспиратором  и  ретранслятором.  Кроме
того,  А.Н.  Боханов  подготовил  книгу-альбом  о  семье  последнего  русского  императора  Нико¬
лая  II,  в  которой  помещено  более  400  уникальных  фотографий.
 Ряд  книг  отражает  различные  стороны  истории  российского  общества  в  XX  в.  Е.Ю.  Зубкова
и  С.В.  Журавлев  продолжили  серию  книг  "Социальная  история  XX  в."  Монография  Е.Ю.  Зуб¬
ковой  "Послевоенное  советское  общество:  политика  и  повседневность.  1945-1953  гг."  основана
на  большом  комплексе  архивных  материалов  и  раскрывает  механизм  взаимодействия  советс¬
кого  общества  и  его  отдельных  частей  с  властью  в  послевоенный  период.  Научная  новизна  из¬
дания  состоит  в  анализе  формирования  и  функционирования  общественного  мнения  в  условиях
диктатуры  Сталина.  С.В.  Журавлев  назвал  свою  монографию  «"Маленькие  люди"  и  "большая
история":  иностранцы  московского  Электрозавода  в  советском  обществе  1920-1930-х  гг.»
Это  новаторское  исследование,  в  котором  на  богатейшем  фактическом  материале  апро¬
бируются  новые  методики  изучения  социальной  истории,  микроистории,  истории  повсе¬
дневности,  исторической  антропологии.  С  их  помощью  советское  прошлое  предстает  в
неожиданном  ракурсе,  через  судьбы  обычных  людей  и  реальные  жизненные  ситуации,  в
которых  они  оказываются.
 Е.Г,  Гимпельсон  в  монографии  "НЭП  и  советская  политическая  система.  20-е  годы"
исследует  состояние  советской  политической  системы,  ее  взаимодействие  с  правящей  партией,
общественными  организациями,  путь  восхождения  Сталина  к  абсолютной  власти.  В  моно¬
графии  И.Н.  Ильиной  "Общественные  организации  России  в  1920-е  гг."  на  основе  новых  ар¬
хивных  материалов  и  опубликованных  источников  всесторонне  рассмотрен  процесс  форми¬
рования  системы  общественных  организаций  в  период  нэпа.
 Вышли  работы  о  Великой  Отечественной  войне  1941-1945  гг.  Г.А.  Куманев  в  книге  "Подвиг
и  подлог"  рассматривает  важнейшие  этапы  завоевания  Победы  над  фашизмом,  внося  при  этом
необходимые  дополнения  и  уточнения,  полемизируя  с  зарубежными  и  отечественными  исто¬
риками  по  ключевым  вопросам  истории  Второй  мировой  войны.  В  монографии  Э.И.  Гракиной
"Ученые  России  в  годы  Великой  Отечественной  войны.  1941-1945  гг."  прослеживается  роль
отечественной  фундаментальной  науки  в  укреплении  обороноспособности  страны  в  пред¬
военные  годы,  формирование  крупных  научных  школ,  сложные  и  противоречивые  отношения
ученых  и  власти  в  1930-1940-е  гг.,  трагические  судьбы  многих  ученых.  Большое  внимание
уделено  в  монографии  вкладу  ученых  России  в  достижение  победы  над  врагом  и  создание  в
послевоенный  период  атомного  оружия,  ракетной  и  космической  техники.  Малоизученное  и
малоизвестное  событие  -  Любанская  операция  войск  Волховского  фронта  в  январе-июне
1942  г.  -  раскрывается  в  монографии  Б.И.  Гаврилова  «"Долина  смерти"  (трагедия  и  подвиг  2-й
ударной  армии)».
 Сборник  статей  «Советское  общество:  будни  "холодной  войны"»  подготовлен  в  творческом
содружестве  московских  историков  и  ученых  Арзамасского  педагогического  института
 205

им.  А.П.  Гайдара.  В  книге  отражены  роль  Сталина  в  "холодной  войне",  отношение  власти  к
атомному  противостоянию  США  и  СССР,  к  ВПК,  рассматриваются  государственные  решения  в
области  внутренней  и  внешней  политики  в  послевоенные  десятилетия.  Завершается  сборник
анализом  проблемы  десталинизации  советского  общества  и  преобразования  вооруженных  сил
СССР  в  1963-1964  гг.  Эта  же  проблема  анализируется  в  монографии  И.В.  Быстровой  «Военно-
промышленный  комплекс  СССР  в  годы  "холодной  войны"».  Хронологические  рамки  книги  -
1940-1960-е  гг.  Автор  ставит  и  исследует  такие  проблемы,  как  военно-экономическая  политика
сталинского  руководства,  атомная  программа  СССР,  структура  советского  ВПК  и  его  кадры.
 Сотрудники  Института  осваивают  новейшие  формы  публикации  своих  работ.  К  55-летию
Победы  в  Великой  Отечественной  войне  увидел  свет  лазерный  диск  (СД-РОМ)  "От  Кремля  до
Рейхстага",  в  котором  помещено  около  1,5  тыс.  фото-,  кино-  и  аудиодокументов  по  истории
войны  из  московских  и  российских  архивов.  Они  сопропождаются  дикторским  текстом,
значительная  часть  которого  была  написана  К.А.  Аверьяновым.
 Группу  работ  ученых  ИРИ  РАН  можно  объединить  в  блок  под  названием  "Россия  и  мировая
цивилизация".  В  издательстве  "Наука"  вышла  монография  А.В.  Игнатьева  "Внешняя  политика
России.  1907-1914.  Тенденции.  Люди.  События".  В  ней  анализируются  внешняя  политика
России  накануне  Первой  мировой  войны,  причины,  побудившие  Россию  вступить  в  тотальную
схватку  великих  держав.  Автор  рассматривает  механизм  принятия  внешнеполитических
решений,  роль  личностного  фактора,  общественного  мнения,  позиций  различных  партий  во
внешней  политике  в  условиях  самодержавия.
 Монография  Е.И.  Малето  "Хожения  русских  путешественников  ХП-ХУ  вв."  рассказывает  об
•изучении  путевых  записок  русских  средневековых  путешественников  (паломников,  купцов,
дипломатов),  уникальные  сообщения  которых  о  Византии,  Палестине,  Египте,  Германии,
Италии  и  других  заморских  землях  все  еще  остаются  малоисследованными  как  в  отечественной,
так  и  в  зарубежной  историографии.  Опубликован,  наконец,  второй  выпуск  серийного  издания
"Средневековая  Русь",  которое  готовит  ИРИ  РАН.  В  него  вошли  статьи  В.А.  Кучкина  о  первой
духовной  грамоте  Дмитрия  Донского,  С.М.  Каштанова  о  ранних  русских  жалованных  грамотах
и  актах  франкского  государства  и  др.  Монография  В.Б.  Перхавко  (в  соавторстве  с  И.Г.
Коноваловой)  "Древняя  Русь  и  Нижнее  Подунавье"  впервые  исследует  политические,  торгово-
экономические  и  этнокультурные  связи  Руси  с  теми  нижнедунайскими  центрами,  которые
упоминаются  в  древнерусских  летописях.  Е.Ю.  Артемова  опубликовала  монографию  "Культура
России  глазами  посетивших  ее  французов  (последняя  треть  XVIII  в.)".  Книга  раскрывает
проблему  взаимодействия  культур  России  и  Франции.  В  ней  содержится  подробная  характе¬
ристика  авторов  записок  и  анализ  их  дневников,  писем,  воспоминаний  и  других  материалов.
 Одним  из  часто  употребляемых  в  новейшее  время  терминов  является  "диаспора".  Вокруг
этого  понятия  и  процессов,  связанных  с  формированием  диаспор  в  прошлом  и  в  настоящем,  и
сегодня  продолжается  научная  полемика.  В  2000  г.  вышел  в  свет  сборник  статей  "На¬
циональные  диаспоры  в  России  и  за  рубежом  в  Х1Х-ХХ  вв."  Статьи  сборника  демонстрируют
широкий  спектр  мнений  по  поводу  миграционных  процессов,  образования  и  функционирования
российских  национальных  диаспор  на  территории  России  и  за  рубежом.
 В  2000  г.  опубликована  книга  О.Ю.  Васильевой  "Русская  Православная  Церковь  в  политике
Советского  государства  в  1943-1948  гг."  Впервые  на  основе  новых  архивных  источников  в  ней
проанализирован  опыт  использования  потенциала  Русской  Православной  церкви  во  внешней
политике  СССР  в  1943-1948  гг.
 Ряд  изданий  Института  можно  отнести  к  блоку,  затрагивающему  многофакторность
исторического  процесса  в  отечественной  истории.
 В  2000  г.  вышла  в  свет  книга  "Россия  на  рубеже  XXI  в.  Оглядываясь  на  век  минувший".  Она
написана  известными  российскими  и  зарубежными  учеными,  представителями  общественности.
Среди  авторов  -  Его  Святейшество  Патриарх  всея  Руси  Алексий  II.  Книга  посвящена  итогам
XX  столетия,  его  месту  и  роли  в  мировой  истории.  Авторы  высказывают  свои  взгляды  и  оценки
внутренней  и  внешней  политики  России  -  СССР  -  Российской  Федерации,  духовного  и
нравственного  состояния  российского  общества,  роли  интеллигенции,  анализируют  причины  и
характер  российских  революций,  их  влияние  на  историю  XX  в.  в  России  и  мире.
 Традицией  Академии  наук  стало  издание  сборников  в  честь  юбилеев  известных  ученых.
В  2000  г.  выпущен  сборник  статей  "Россия  и  мировая  цивилизация",  посвященный  семидесяти¬
летию  А.Н.  Сахарова,  и  сборник  статей  "Исследования  по  истории  России  ХУ1-ХУШ  вв."  в
честь  семидесятилетия  Я.Е.  Водарского.
 Опубликованный  в  2000  г.  первый  том  большого  коллективного  труда  "Население  России  в
XX  в."  представляет  собой  аналитическое  обобщающее  исследование,  освещающее  такие
 206

остроактуальные  и  дискуссионные  проблемы,  как  численность  населения,  людские  потери  в
Первой  мировой  и  Гражданской  войнах,  в  голодные  1921,  1932-1933  гг.,  а  также  в  ходе
массовых  репрессий  и  депортаций.  В  книге  представлены  демографические  последствия
форсированной  индустриализации  и  насильственной  коллективизации,  рассматриваются
особенности  развития  городской  и  сельской  семей.
 Монография  С.А.  Козлова  "Аграрно-культурные  традиции  и  западноевропейские  новации  в
сельском  хозяйстве  центрально-нечерноземной  России  последней  трети  XVIII  -  первой
половины  XIX  в."  посвящены  одной  из  ключевых  проблем  социально-экономической  истории
Центральной  России  указанного  периода  -  взаимодействию  национальных  аграрных  традиций
и  западноевропейских  усовершенствований  в  помещичьем  и  крестьянском  хозяйствах.
 Заслуживает  внимания  небольшая  брошюра  "Война  и  ислам  на  Северном  Кавказе",
подготовленная  по  материалам  научных  докладов,  сделанных  сотрудниками  Центра  истории
народов  России  и  межэтнических  отношений  ИРИ  РАН  на  Ученом  совете  Института.
В  ней  рассматриваются  утверждение  мусульманской  религии  в  регионе  и  ее  особенности,
закономерности  бытования  ислама  у  горцев,  изменение  доктрины  "священной  войны"  в  их
среде  на  протяжении  Х1Х-ХХ  вв.  Исследования  авторов  являются  одним  из  доказательств  того,
что  исламский  экстремизм  привнесен  на  современный  Северный  Кавказ  извне  и  не  имеет
глубоких  исторических  корней.
 Конференции  и  другие  научно-организационные
мероприятия
 Помимо  упоминавшейся  в  начале  статьи  конференции  "Наш  XX  век",  ИРИ  РАН  явился
организатором  и  базой  для  проведения  еще  трех  крупнейших  конференций,  которые  стали
событием  в  научной  жизни  страны.
 В  апреле  2000  г.  состоялась  конференция  "Наследие  великой  победы.  Современные  под¬
ходы",  посвященная  55-летию  победы  СССР  над  фашизмом.  Ее  организаторы  стремились
включить  в  программу  такие  доклады,  которые  объективно  отражали  бы  многие  проблемы,
связанные  с  ходом  и  последствиями  войны,  затрагивали  бы  острые  вопросы  о  советском
"сценарии"  вступления  СССР  в  войну,  ее  драматическом  начальном  этапе,  цене  победы  и  др.  На
конференции  было  сделано  около  50  докладов  и  сообщений  ученых,  в  том  числе  приехавших  из
многих  стран  СНГ,  а  также  из  стран  дальнего  зарубежья.
 В  сентябре  2000  г.  Институт  провел  международную  конференцию  "Проблемы  святых  и
святости  в  контексте  истории  и  права".  Она  прошла  в  рамках  XX  юбилейного  международного
семинара  "От  Рима  к  Третьему  Риму",  который  регулярно  проводится  уже  многие  годы.  В
рамках  этого  семинара  взаимодействуют  мэрии  двух  городов  -  Москвы  и  Рима.  На  этот  раз  в
Москву  приехали  ученые  из  Италии,  Франции,  Греции,  Турции.  Вместе  с  тем  вопросы,
поставленные  на  семинаре,  волнуют  и  миллионы  простых  христиан,  которые  в  святости  и
святых  видят  свои  нравственные,  высокочеловеческие  ориентиры.
 В  декабре  2000  г.  прошла  конференция  "Собственность  в  XX  столетии".  ИРИ  РАН  был
одним  из  основных  ее  организаторов.  На  конференции  было  заслушано  большое  количество
докладов  и  сообщений  по  проблемам  собственности  и  социально-экономического  развития  как
дореволюционной,  так  и  советской  России.
 Тогда  же  на  базе  Института  прошла  всероссийская  конференция  "Экология  и  демо¬
графические  процессы  в  контексте  истории",  на  которой  было  заслушано  много  интересных
докладов  по  проблемам  среды  обитания  и  тенденций  демографического  развития  с  древнейших
времен  до  XX  столетия.
 В  Институте  продолжал  действовать  ежегодный  семинар  "Россия  и  внешний  мир"
(руководитель  А.В.  Голубев),  который  провел  свое  седьмое  заседание.  В  ноябре  было
проведено  первое  заседание  семинара  по  военной  антропологии  (руководитель  -  Е.А.  Се-
нявская),  который  планируется  сделать  ежегодным.
 Сотрудники  ИРИ  РАН  принимали  также  участие  в  международной  конференции  "Хрис¬
тианство  на  пороге  нового  тысячелетия",  конференции  в  Санкт-Петербурге,  посвященной
175-летию  восстания  декабристов,  региональной  московской  научно-практической  конфе¬
ренции  "Изучение  селений  Москвы  и  Подмосковья"  и  многих  других.
 Е.Н.  Рудая,  кандидат  исторических  наук,
Ученый  секретарь  Института  российской  истории  РАН
 207

НАУЧНЫЕ  КОНФЕРЕНЦИИ
 ПО  ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКОЙ  АНТРОПОЛОГИИ
 Военно-историческая  антропология  -  принципиально  новое  направление  российской
исторической  науки,  становление  которого  происходит  на  наших  глазах.  Еще  несколько
лет  назад  в  этой  области  работали  единицы.  Обратившись  к  ней  в  середине  1980-х  гг.,  я
оказалась  в  "творческом  вакууме":  не  с  кем  было  проконсультироваться  и  обменяться
мнениями,  в  кругах  историков  не  было  не  только  специалистов  по  этой  проблематике,
но  и  желания  заниматься  ею.  Ситуация  стала  меняться  с  конца  1980  -  начала  1990-х  гг.  Именно
тогда  в  отечественной  историографии  обозначился  интерес  к  сюжетам,  которые  сегодня
принято  относить  к  "социальной  истории",  "микроистории",  "исторической  антропологии"  и  т.п.
Но  в  области  военной  истории  сдвиги  происходили  гораздо  медленнее,  чем  в  "гражданской".
С  одной  стороны,  здесь  было  больше  консерватизма,  "привязанности"  к  событийной  истории;  с
другой  -  в  ряде  ключевых  тем  сильнее  ощущался  натиск  "перестроечной"  конъюнктуры:
заполнение  "белых  пятен"  и  "возвращение  правды"  сопровождались  формированием  новой
мифологии,  перекочевавшей  из  публицистики  в  историческую  науку.  Позитивные,  собственно
научные  результаты  были  получены  лишь  по  отдельным  сюжетам  такой  темы  как  "Человек  на
войне",  главным  образом  в  культурологическом  плане1.  Только  с  середины  1990-х  гг.  стали
появляться  немногочисленные  пока  монографические  исследования,  комплексно»освещавшие
антропологический  ракурс  истории  отдельных  войн  преимущественно  XX  в.2
 Военно-историческая  антропология  "по  определению"  является  междисциплинарной
областью  исследований,  включающей  предметную  и  инструментарную  составляющие  ряда
наук  -  истории,  психологии,  культурологии,  социологии,  философии  и  др.  При  всей  много¬
плановости,  пожалуй,  главным  ее  стержнем  являются  историко-психологические  исследования.
Дело  в  том,  что  психология  способна  максимально  раскрыть  сущность  человека  и  ее
конкретные  проявления  через  мысли,  чувства,  установки,  поведение.  Это  не  значит,  что  другие
науки  при  изучении  данной  проблематики  являются  второстепенными.  Но  они  в  основном
изучают  либо  весьма  специфические  ее  аспекты  (например,  юриспруденция),  либо  предо¬
ставляют  военно-исторической  антропологии  только  свои  особые  методы  (лингвистика,
социология  и  т.д.).  Кроме  того,  возможности  некоторых  наук  ограничены  временными
рамками  и  прикладными  задачами,  и  они  не  способны  рассмотреть  явление  в  его  исторической
динамике.  Однако  и  военно-историческая  психология  только  начинает  формироваться  в
качестве  особой  отрасли  исторической  науки:  заложены  лишь  ее  основы.
 Сегодня  мы  являемся  свидетелями  взрывного  роста  интереса  к  "человеческому  измерению
войны"  (в  первую  очередь,  применительно  к  двум  мировым  войнам),  особенно  среди  молодого
поколения  российских  историков.  Эту  тенденцию  подтверждают  и  нарастающий  поток
публикаций,  и  первые  научные  мероприятия,  два  из  которых  представлены  в  приводимых  ниже
обзорах3.  Среди  многочисленных  конференций,  посвященных  55-летию  Победы  в  Великой
Отечественной  войне  и  проходивших  в  традиционном  юбилейном  ключе,  они  выделяются
необычным  тематическим  ракурсом  и  новыми  исследовательскими  подходами.  Предоставив
возможность  их  подробного  анализа  авторам  специальных  информационных  сообщений,  мы
дадим  лишь  краткую  характеристику  обозначившихся  на  них  тенденций.
 Так,  организаторы  международной  конференции  "Человек  и  война",  проходившей  в
Челябинске,  акцентировали  внимание  на  культурологическом  подходе  к  войне  как  социальному
явлению,  что  отразилось  и  в  общей  концепции  данного  мероприятия,  и  в  содержании
большинства  докладов.  При  этом  в  двух  секциях  относительно  широко  была  представлена
историко-психологическая  проблематика,  а  на  других  внимание  было  полностью  сосредоточено
либо  на  представлениях  о  войне  интеллектуальной  элиты  общества  (писателей,  философов,
историков,  религиозных  мыслителей,  политиков  и  т.д.),  либо  на  образе  войны  в  коллективной
памяти  современников  и  потомков.
 На  межрегиональной  конференции  "Homo  belli"  ("Человек  войны")  в  Нижнем  Новгороде
был  представлен  существенно  более  широкий  спектр  подходов  и  конкретных  тем.  Сама
концепция  этого  научного  форума  предполагала  охват  максимального  числа  представителей
различных  гуманитарных  дисциплин,  соприкасающихся  с  изучением  войны  в  контексте
социальной  истории  с  древнейших  времен  до  наших  дней.  Конференция  продемонстрировала
продуктивность  совместной  работы  историков,  философов,  политологов,  юристов,  филологов
и  представителей  других  наук  в  изучении  антропологического  аспекта  войн  и  вооруженных
конфликтов  при  сохранении  приоритета  собственно  исторического  подхода.
 208

Успех  обеих  конференций  свидетельствует  о  большом  потенциале  междисциплинарного
подхода  в  изучении  сложных  гуманитарных  проблем,  когда  в  гармоничном  сочетании
используются  возможности  разных  наук,  и  о  перспективах  нового  направления,  постепенно
перерастающего  из  межотраслевой  сферы  исследований  в  особую  отрасль  исторической  науки.
 Е.С.  Сенявская,  доктор  исторических  наук
(Институт  российской  истории  РАН)
 Примечания
 1  Так,  на  заседаниях  "круглого  стола"  "Россия  и  мир:  проблемы  взаимовосприятия",  с  1994  г.  регулярно
проводившегося  в  Институте  российской  истории  РАН,  обсуждались  проблемы  восприятия  противников  и
союзников  России  в  разных  войнах.
 2Сенявская  Е.С.  1941-1945:  Фронтовое  поколение.  Историко-психологическое  исследование.
М.,  1995;  ее  же.  Человек  на  войне.  Историко-психологические  очерки.  М.,  1997;  ее  же.  Психология
войны  в  XX  веке:  исторический  опыт  России.  М.,  1999;  Россия  и  Запад.  Формирование  внешнеполитических
стереотипов  в  сознании  российского  общества  первой  половины  XX  века.  М.,  1998;  Поршнева  О.С.
Менталитет  и  социальное  поведение  рабочих,  крестьян  и  солдат  в  период  Первой  мировой  войны  (1914  —
март  1918  г.).  Екатеринбург,  2000;  Дружба  О.В.  Великая  Отечественная  война  в  сознании  советского
и  постсоветского  общества:  динамика  представлений  об  историческом  прошлом.  Ростов  н/Д,  2000;  и  др.
 3  Кроме  того,  в  ноябре  1999  г.  в  Санкт-Петербурге  состоялась  российская  научная  конференция  "Первая
мировая  война:  История  и  психология".  В  ноябре  2000  г.  в  Институте  российской  истории  РАН  (Москва)
прошел  "круглый  стол  "  "Военно-историческая  антропология:  предмет,  задачи,  перспективы  развития".  А  в
августе  2001  г.  планируется  проведение  научно-практической  конференции  в  Перми  на  тему  "Человек  на
войне  (социально-психологические  аспекты  истории  Первой  мировой  войны)".
 "ЧЕЛОВЕК  И  ВОЙНА  (ВОЙНА  КАК  ЯВЛЕНИЕ  КУЛЬТУРЫ)"
 Международная  конференция
 В  апреле  2000  г.  в  Челябинском  государственном  университете  прошла  международная
научная  конференция  "Человек  и  война".  Здесь  встретились  историки,  филологи  и  культу¬
рологи  России  и  Германии.  Предметом  обсуждения  стало  социокультурное  измерение  войны,
которое  позволяет  увидеть  ее  в  новом  ракурсе  -  с  точки  зрения  истории  повседневной  жизни,
глазами  рядового  комбатанта  или  мирного  жителя,  оказавшегося  в  вихре  событий.  В  деле
научного  изучения  войны  подобный  подход  к  проблеме  является  сегодня  особенно  актуальным
и  многообещающим.
 В  конференции  приняли  участие  29  ученых  из  Москвы,  Екатеринбурга,  Липецка,  Нижнего
Тагила,  Перми,  Челябинска  и  Тюбингена  (Германия).  Среди  них  были  как  уже  известные
историки  Н.Н.  Алеврас,  А.И.  Борозняк,  Е.С.  Сенявская,  И.В.  Нарский,  Н.Н.  Попов,  А.Б.
Цфасман,  Д.Э.  Харитонович,  так  и  представители  молодого  поколения  -  П.И.  Костогрызов,
О.В.  Лигуйчина,  Ю.Ю.  Хмелевская  и  др.  Немецкая  сторона  была  представлена  историками,
работающими  в  рамках  особой  исследовательской  программы  "Опыт  войны:  война  и  общество
в  новое  время"  при  университете  г.  Тюбингена,  -  X.  Карлом,  К.  Миком,  К.  Харде  и  К.  Байль-
Фелзингер.
 Четыре  секции  -  "Человек  в  бою",  "Война  и  мирное  население",  "Война  и  интеллектуалы",
"Война  и  коллективная  память"  -  работали  последовательно,  что  позволило  участникам  и
гостям  познакомиться  со  всеми  направлениями  в  тематике  конференции.  Ее  организаторы
отказались  от  традиционного  заслушивания  докладов.  Они  были  высланы  участникам  заранее
по  электронной  почте.  В  ходе  заседаний  каждый  автор  получил  возможность  проком¬
ментировать  результаты  своих  научных  изысканий.  Таким  образом,  основной  формой  работы
конференции  стала  дискуссия,  что  позволило  превратить  ее  в  коллективный  научный  поиск.
 Узловой  темой  секции  "Человек  в  бою"  стали  методологические  и  историко-психоло¬
гические  проблемы  исследования  непосредственных  участников  боевых  действий  различных
эпох,  стран  и  армий.  Общее  направление  работы  секции  было  в  значительной  мере  задано
докладом  д.и.н.  Е.С.  Сенявской  (ПРИ  РАН),  предложившей  обсудить  методологические
аспекты  своих  многолетних  исследований  по  психологии  российских  и  советских  комбатантов.
 209

Она  отметила  междисциплинарный  характер  исследований  по  проблеме  "Человек  на  войне"  и
те  преимущества,  которые  дает  здесь  историческая  наука  в  методологическом  плане  -
возможность  рассмотрения  психологии  комбатанта  в  исторической  динамике,  синтеза  и
обобщения  результатов  узкоспециальных  исследований,  компаративистского  подхода.  Доклад
к.и.н.  В.Н.  Земцова  (Уральский  педуниверситет),  посвященный  французскому  солдату  в
Бородинском  сражении,  оказался  весьма  интересной  иллюстрацией  применения  историко¬
психологических  методов  при  анализе  конкретно-исторической  ситуации.  Автор  попытался
объяснить  причины  странного  феномена  -  внезапное  состояние  "ступора",  в  которое  попали
французские  солдаты,  атаковавшие  батарею  Раевского.  Он  уверен,  что  анализ,  проведенный  на
микроисторическом  уровне,  учет  многочисленных  факторов  (например,  непривычных  условий
русского  похода  Великой  армии  Наполеона,  боевой  быт  во  время  похода  и  даже  окружающий
пейзаж)  позволяют  лучше  почувствовать  внутреннее  состояние  французского  солдата  в  ходе
боя,  повлиявшее  на  его  боевой  дух.
 Работу  второй  секции,  в  центре  внимания  участников  которой  оказалось  влияние  войны
на  мирное  население,  открыл  приват-доцент  X.  К  а  р  л  из  университета  Тюбингена.  Его
внимание  уже  несколько  лет  занимает  проблема  взаимосвязи  конфессиональной  принад¬
лежности  и  поведения  мирного  населения  в  войнах  Нового  времени.  Роль  религиозных  моти¬
вов  и  религиозной  лояльности,  считает  немецкий  коллега,  даже  в  эпоху  Просвещения  и
распространения  атеизма  продолжала  быть  весьма  существенной  в  тылу  воюющих  армий.
Религиозная  лояльность  зачастую  определяла  отношение  местного  населения  к  собствен¬
ной  армии,  оккупантам  и  военнопленным.  К.  Мик  и  К.  Харде  посвятили  свои
выступления  новым  методам  исследования  военного  опыта  мирного  населения  -  этно-
историческим,  социодемографическим,  историко-географическим.  К.  Мик  подчеркнул,  что  в
таком  полиэтническом  городе,  как  Львов,  важными  элементами,  формирующими  воен¬
ный  опыт  горожан,  необходимо  считать  религию,  этническое  самосознание,  ментальные
карты,  воспоминания  и  представления  о  войне  в  послевоенный  период.  Восприятие  Пер¬
вой  мировой  войны  русским  крестьянином  оказалось  в  центре  внимания  к.и.н.  О.С.  Порш¬
невой  (Нижнетагильский  пединститут).  Автор  обобщила  и  проанализировала  с  помощью
квантитативных  методов  огромный  эмпирический  материал.  Этноисторическую  проблема¬
тику  конференции  продолжил  д.и.н.  А.Б.  Цфасман  (Челябинский  педунивер¬
ситет),  посвятивший  свое  выступление  положению  еврейского  населения  Российской  империи  в
годы  Первой  мировой  войны.  Непривычную  для  отечественного  исследователя  тему  поднял
д.и.н.  И.В.  Н  а  р  с  к  и  й  (Челябинский  госуниверситет),  показавший  тесную  взаимосвязь
между  Первой  мировой  войной,  массовыми  миграциями  сельского  населения  в  город  и
ухудшением  санитарно-гигиенического  состояния  уральских  городов.  Вопросы  к  докладчику
перешли  в  обсуждение  особенностей  войн  и  военного  опыта  в  раннеиндустриальных
обществах.
 Докладом,  открывшим  дискуссию  в  третьей  секции  "Война  и  интеллектуалы",  стал
материал  д.и.н.  Н.Н.  Алевраса  (Челябинский  госуниверситет)  о  преломлении  Первой
мировой  войны  в  сознании  русских  историков-современников.  Он  рассказал  об  особенностях
восприятия  войны  и  размышлениях  историков  над  ее  причинами  и  местом  России  в  объятом
катастрофой  мире.  В  центре  дискуссии  оказался  традиционный,  но  по-прежнему  актуальный
для  отечественной  историософии  вопрос  о  национальном  самосознании.
 Четвертая  секция  "Война  и  коллективная  память"  собрала  главным  образом  молодых
исследователей.  К.  Б  а  й  л  ь-Ф  елзингер  продемонстрировала  российским  коллегам,
какой  богатый  материал  для  реконструкции  коллективного  военного  опыта  может  дать
исследование  выставок  и  музейных  экспозиций,  посвященных  военной  тематике.  Автора
заинтересовал  факт  различного  содержательного,  концептуального  и  композиционного
решения  репрезентации  войны  в  немецких  музеях  и  выставках  в  1914-1995  гг.  Особый  акцент
она  сделала  на  изменении  роли  репрезентации  оружия,  связав  это  как  с  переменами  в
общественно-политической  ситуации  в  Германии,  так  и  с  веяниями  моды.  О.С.  Нагорная
(Челябинский  госуниверситет)  представила  вниманию  участников  конференции  фрагмент
своего  исследования  военного  опыта  в  русле  гендерной  истории.  К.и.н.  В.А.  Токарев
(Магнитогорский  госуниверситет)  посвятил  свое  выступление  феномену  "романтического
ощущения  войны",  проявившемуся  особенно  ярко  среди  рядовых  советских  солдат  и  населения
в  ходе  советско-польской  кампании  1939  г.
 На  конференции  прозвучало  предостережение  от  некритического  использования  таких
терминов,  как  "морально-боевой  дух",  "национальный  характер",  "коллективная  память",
"военный  опыт"  и  др.  Екатеринбургские  и  пермские  историки  обратили  внимание  участников
на  трудности  работы  с  источниками,  на  которых  базируются  микроисторические  исследования.
 210

Несмотря  на  очень  широкий  хронологический  и  тематический  спектр  докладов,  обсуждавшихся
на  конференции,  ее  участники  нашли  множество  точек  соприкосновения.  Это  произошло
благодаря  тому,  что  большинство  исследователей  работает  в  русле  повседневной  истории,  на
микроисторическом  уровне  и  уже  накопило  интересный  опыт  в  этой  области.
 О.Ю.  Никонова,  кандидат  исторических  наук
(Челябинский  государственный  университет)
 "HOMO  BELLI  -  ЧЕЛОВЕК  ВОЙНЫ  В  МИКРОИСТОРИИ
И  ИСТОРИИ  ПОВСЕДНЕВНОСТИ:  РОССИЯ  И  ЕВРОПА  XVIII-XX  вв."
 Межрегиональная  научная  конференция
 В  конце  апреля  2000  г.  в  Нижегородском  педагогическом  университете  состоялась  научная
конференция,  посвященная  55-й  годовщине  окончания  Великой  Отечественной  и  Второй
мировой  войн.  Число  ее  участников  превысило  130  человек,  приехавших  из  15  городов
Российской  Федерации  от  Санкт-Петербурга  до  Астрахани.  Конференция  вызвала  значи¬
тельный  интерес  нижегородских  средств  массовой  информации,  региональной  администрации  и
широких  слоев  общественности,  в  том  числе  религиозной.
 Концепция  конференции  предполагала  исследование  феномена  войны  с  точки  зрения
"военной  антропологии"  как  события  частной  жизни  человека.  В  работе  конференции
обозначилось  шесть  основных  проблемно-тематических  направлений  -  комплексная  антро¬
пология  войны,  проблемы  частной  жизни  "homo  belli"  в  историко-компаративистской  ретро¬
спективе  войн  России  и  Европы,  человек  и  война  в  контексте  персонального  и  глобального
аспектов  исторического  пространства-времени,  "священное  и  мирское"  для  "человека  войны"  и
язык  "homo  belli".
 На  пленарном  заседании  выступило  шесть  участников.  В  докладе  д.и.н.  Е.С.  Се¬
ня  в  с  к  о  й  (ИРИ  РАН)  "Теоретические  проблемы  военной  антропологии:  историко¬
психологический  аспект"  особое  внимание  было  уделено  историко-психологическому
направлению  в  изучении  человека  на  войне.  Д.соц.н.  Л.С.  Рубан  (Министерство  по  делам
федерации  и  национальностей  РФ)  посвятила  свой  доклад  проблеме  правового  статуса
комбатанта  в  современных  локальных  конфликтах  и  анализу  возникающих  в  этой  сфере
"пограничных  ситуаций".  Д.и.н.  О.А.  Колобов  и  А.А.  Корнилов  (Нижегородский
госуниверситет)  на  архивном  материале  рассмотрели  судьбу  перемещенных  лиц  славянского
происхождения  в  1941-1945  гг.  Д.филос.н.  Л.Е.  Шапошников  (Нижегородский
педуниверситет)  выступил  с  докладом  "Православие  и  патриотизм",  рассмотрев  вопрос  о  роли
религии  в  поведении  человека  на  войне  с  точки  зрения  православных  мыслителей  Х1Х-ХХ  вв.
Д.фил.н.  В.А.  Фортунатова  (Нижегородский  педуниверситет)  подчеркнула,  что  война
является  отражением  противоречивости  человеческого  бытия,  сталкивающего  материальное  и
духовное  в  жестком  противоборстве.  Предложенный  ею  культурологический  анализ  был
направлен  на  выявление  особенностей  формирования  образа  войны  в  человеческой  памяти.
Наконец,  почетный  гражданин  Нижнего  Новгорода  И.  А.  Кирьянов  выступил  с  докладом
о  нижегородском  студенчестве  в  1937-1941  гг.,  предложив  собравшимся  свои  воспоминания  о
событиях  советско-финской  и  начала  Великой  Отечественной  войн.
 В  ходе  работы  первой  секции  «Антропология  войны:  казус  "homo  belli"  как  предмет
комплексного  анализа»  были  заслушаны  выступления  историков,  философов,  политологов,  что
позволило  посмотреть  на  феномен  "человека  войны"  с  позиций  нескольких  научных  дисциплин.
В  докладе  д.пол.н.  А.  А.  Сергунина  (Нижегородский  литературный  университет)  «Чело¬
век  мира  против  человека  войны:  политическая  антропология  "школы  мирных  исследований"»
был  охарактеризован  методологический  аппарат  и  теоретические  основы  оригинального
направления  западной  политической  мысли,  возникшего  на  рубеже  1950-1960-х  гг.
В  докладе  к.филос.н.  А.А.  Федорова  (Нижегородский  педуниверситет)  освещались
философско-мистические  основания  состояния  насилия  в  метафизическом  времени-
пространстве  европейской  мистической  традиции.  Более  конкретным  сюжетам  в  историческом
аспекте  были  посвящены  доклады  к.и.н.  Н.В.  Соколовой  (МГУ)  «"Война  и  мир":
община  в  монастырской  деревне  центральной  России  в  годы  Северной  войны»  и  д.и.н.  Г.И.
Королева  (РГГУ)  "Герб  как  знак  социальной  мобильности  военного  человека  XV1II-XIX
веков".  Доклады  к.и.н.  Л.В.  Жуковой  (МГУ)  и  к.и.н.  Ю.А.  Бахныкина
 211

(Центральный  музей  Великой  Отечественной  войны)  были  посвящены  актуальным  проблемам
взимоотношений  церковной  и  светской  власти  в  период  войны,  деятельности  православных
священников  в  армии  в  1904-1905  гг.  и  в  современной  России.  Доклад  к.и.н.  А.М.  Би¬
рюкова  (Коломенский  пединститут)  "Жуков,  Эйзенхауэр,  Монтгомери:  в  годы  войны  и
мира"  явился  удачным  образцом  биографического  исследования,  показав  как  взаимоотношения
военных  лидеров  стран  антигитлеровской  коалиции,  так  и  особенности  их  личностей  в  разных
проявлениях.
 Работа  второй  секции  "Теория  войны:  практика  организованного  насилия  и  сопротивления
ему  как  предмет  историко-философской  рефлексии"  подтвердила  тот  факт,  что  в  современной
военной  историографии  наметился  переход  от  изучения  государственной  макрополитики  и
глобальных  общественных  структур  к  антропологически  ориентированным  исследованиям
опыта  группы  и  индивида,  так  называемых  малых  жизненных  миров.  Д.и.н.  В.М.  С  т  ро¬
ге  ц  к  и  й  (Нижегородский  литературный  университет)  сделал  доклад  на  тему  "Пелопо¬
несские  войны  и  их  последствия  как  фактор,  подтверждающий  правильность  цивилизационного
подхода  к  исследованию  всеобщей  истории  человечества".  К.и.н.  В.Р.  Новоселов  (ИВИ
РАН)  и  к.и.н.  Г.В.  Воронкова  (Нижегородский  педуниверситет)  затронули  ряд  историко¬
психологических  аспектов  военной  службы  на  примере  средневековых  Франции  и  Англии.  В
докладах  к.и.н.  О.И.  В  а  р  ь  я  ш  (ИВИ  РАН)  и  к.и.н.  С.В.  Морозова  (МГУ)
проанализированы  региональные  конфликты  и  вопросы  пограничной  безопасности  на  примере
противостояния  христиан  и  мусульман  на  Пиренеях  в  1Х-Х1  вв.  и  конфликта  Польши  с
Чехословакией  в  1918-1920  гг.  К.и.н.  А.С.  Макары  чев  (Нижегородский  госуниверситет)
выступил  с  докладом  «"Мягкие"  и  "жесткие"  факторы  пограничной  безопасности:  идентичность
Северо-Запада  России  между  геополитикой  и  геоэкономикой».
 В  рамках  секции  были  обсуждены  вопросы,  связанные  с  развитием  идей  ненасилия  и
традициями  либеральной  историографии.  Так,  к.и.н.  Н.В.  Ростиславлева  (РГГУ)
выступила  с  докладом  "К.фон  Роттек  и  Ф.К.  Шлоссер  о  России  в  европейских  войнах  XVIII  -
начала  XIX  века".  Были  заслушаны  также  доклады  к.и.н.  А.В.  Хазиной  и  к.и.н.
Л.В.  Софроновой  (Нижегородский  педуниверситет)  по  проблемам  теории  ненасилия,
построенные  на  западноевропейских  материалах.
 В  докладах  третьей  секции  «Казус  "homo  belli"  как  главное  событие  жизни:  война  в
воспоминаниях  современников  и  памяти  потомков»  доминировали  историко-культуро¬
логический  и  историко-антропологический  подходы  к  теме  войны.  К.фил.н.  Б.М.  П  у  д  а  л  о  в
(Нижегородский  Комитет  по  делам  архивов)  сделал  доклад  на  тему  "Альпийский  поход  1799  г.  в
документах  семьи  Горчаковых".  Тема  Первой  мировой  войны  через  призму  человеческих  судеб
рассмотрена  в  докладах  И.Р.  Гражданинова  (Нижегородский  педуниверситет)  и
к.техн.н.  Т.П.  Виноградовой  (Нижегородский  архитектурно-строительный  универ¬
ситет),  в  основу  которых  были  положены  материалы  семейных  архивов,  а  к.и.н.  В.Н.  К  ос¬
те  р  е  в  и  к.и.н.  О.Ю%  Макаров  (Нижегородский  педуниверситет)  высветили  некоторые
проблемы  фронтового  быта  Великой  Отечественной  войны  в  ракурсе  истории  повседневности.
Проблеме  военно-патриотического  воспитания  молодежи  были  посвящены  доклады  к.пед.н.
 С.В.  Архиповой  и  В.В.  Михайловой  (Псковский  пединститут),  преподавателей
школ  И.Л.  Верещагина  (Сэров),  Л.М.  Добролюбовой  (Бор),  В.Н.  Н  е  -
замаевой  (Городец),  Т.Ю.  Слесаревой  (Нижний  Новгород).  К.и.н.  Т.В.  Г  у  с  е  в  а
(Нижегородский  педуниверситет)  в  докладе  «Конкурс  "Война  в  истории  моей  семьи"  как
зеркало  народной  памяти»  проанализировала  итоги  областного  школьного  конкурса  по  устной
истории.
 Помимо  этого  в  рамках  конференции  работали  еще  две  секции  филологической  и
философской  направленности:  «Язык  войны:  образ  "homo  belli"  в  литературе  и  искусстве»  и
"Война  как  специфическая  форма  деятельности  социума".
 Л.Е.  Шапошников,  доктор  философских  наук,
А.А.  Федоров,  кандидат  философских  наук
(Нижегородский  государственный  педагогический  университет)
 212

УРАЛ  В  СТРАТЕГИИ  ВТОРОЙ  МИРОВОЙ  ВОЙНЫ
 В  апреле  2000  г.  прошла  Всероссийская  научная  конференция  "Урал  в  стратегии  Второй
мировой  войны",  организованная  Институтом  истории  и  археологии  Уральского  отделения
Российской  академии  наук  (УрО  РАН),  Уральским  отделением  Академии  военно-исторических
наук  (УрО  АВИН),  Администрацией  губернатора  Свердловской  области,  Правительством
Свердловской  области  и  Администрацией  г.  Каменска-Уральского.  Конференция,  посвященная
55-летию  Победы  в  Великой  Отечественной  войне,  полностью  соответствовала  своему
высокому  статусу.  В  ней  приняли  участие  более  110  ученых,  включая  14  академиков  различных
академий,  23  доктора  и  40  кандидатов  наук.  В  ее  работе  участвовали  не  только  историки,  но  и
большая  группа  ученых,  представлявших  широкий  спектр  гуманитарных,  естественных  и
военных  наук,  из  более  чем  30  городов  России  и  стран  СНГ.
 Конференция  начала  работу  в  г.  Каменске-Уральском,  где  состоялось  пленарное  заседание.
Открыл  его  глава  города  В.В.  Якимов,  являющийся  также  председателем  Уральского
отделения  АВИН.  Приветствуя  участников  конференции,  заместитель  УрО  РАН  академик
РАН  В.В.  Алексеев  подчеркнул  научную  значимость  данного  форума,  призванного
рассмотреть  основные  вопросы  жизнедеятельности  Урала  в  годы  Великой  Отечественной
Войны  в  контексте  общероссийской  и  мировой  истории.
 Доклад  известного  российского  историка,  академика  РАЕН,  д.и.н.  Г.  А.  Куманева  (ИРИ
РАН)  был  посвящен  анализу  итогов  Второй  мировой  войны.  Докладчик  опроверг  теории,
принижающие  вклад  Советского  Союза  в  победу,  убедительно  доказал  его  решающую  роль  в
разгроме  фашистской  Германии.  Патриотическая  позиция  ученого  нашла  полное  понимание  и
поддержку  участников  и  гостей  конференции.
 Академик  АВИН,  заведующий  отделом  отечественной  истории  XX  в.  Института  истории  и
археологии  УрО  РАН  д.и.н.  А.В.  Сперанский,  рассмотрев  важнейшие  социокультурные
факторы,  активно  влиявшие  на  укрепление  морально-политического  состояния  тружеников
тыла,  особо  подчеркнул  значимость  Урала  не  только  как  кузницы  оружия,  но  и  как  куль¬
турного  центра  страны.  Заведующий  кафедрой  Ленинградского  государственного  областного
университета,  вице-президент  АВИН  д.и.н.  Н.Д.  Козлов  сосредоточил  внимание  на
проблемах  формирования  общественного  сознания  в  экстремальных  условиях  войны.  Заве¬
дующий  кафедрой  истории  России  Уральского  государственного  педагогического  университета,
академик  АВИН,  д.и.н.  Г.Е.  Корнилов  проанализировал  основные  направления
отечественной  историографии  о  роли  Урала  в  Великой  Отечественной  войне.  Директор
Института  истории  Южного  Урала  и  казачества  (г.  Оренбург)  Л.И.  Футорянский
рассмотрел  региональные  особенности  развития  Урала  в  военный  период.
 Во  второй  день  конференции  работали  3  секции:  "Социально-экономический  потенциал
Урала  в  период  войны"  и  "Урал  в  Великой  Отечественной  войне:  духовные  истоки  победы"  в
Екатеринбурге;  "Вклад  провинциальных  городов  России  в  разгром  врага"  -  в  Каменске-
Уральском.  Среди  секционных  докладов  наибольший  интерес  вызвали  выступления  докторов
исторических  наук  Д.В.  Гаврилова  ("Урал  в  геополитической  стратегии  Первой  и  Второй
мировых  войн"),  Н.П.  Палецких  ("Актуальные  проблемы  социальной  истории  Урала
периода  Великой  Отечественной  войны"),  С.А.  Грановского  ("Уроки  Великой
Отечественной  войны  и  проблемы  военной  безопасности  в  современной  России"),
М.Н.  Евлановой  ("Новые  подходы  к  освещению  истории  Великой  Отечественной
войны"),  А.В.  Федоровой  ("Подвиг  уральских  эпидемиологов"),  кандидатов  исторических
наук  Ю.В.  Величко  ("Стратегическое  значение  Урала  в  период  Второй  мировой  войны"),
В.С.  Т  ерехова  ("Инженерно-техническая  интеллигенция  Урала  накануне'  Великой  Оте¬
чественной  войны"),  М.А.  Фельдмана  ("Промышленность  и  рабочий  класс  Урала
накануне  Великой  Отечественной  войны"),  Г.С.  Моисеева  ("Цветная  металлургия  Урала  в
годы  Великой  Отечественной  войны"),  к.э.н.  А.Г.  Оруджиевой  ("Демографические
последствия  Великой  Отечественной  войны")  и  др.
 Завершил  конференцию  "круглый  стол"  "Война  и  человеческие  судьбы",  проходивший  в
Военно-историческом  музее  Уральского  военного  округа.  В  его  работе  приняли  участие  уче¬
ные,  краеведы,  работники  музеев,  преподаватели  учебных  заведений,  военнослужащие,
публицисты,  ветераны  войны  и  труда.  Состоялся  живой,  заинтересованный  разговор,  в  ходе
которого  обсуждались  проблемы  духовного  возрождения  Отечества,  места  и  роли  в  этом
процессе  военной  истории  и  патриотического  воспитания.  Участники  пришли  к  единому
мнению,  что  только  непредвзятое  осмысление  прошлого,  воспитание  молодежи  на  его  лучших
 213

традициях  и  идеалах  способствуют  формированию  чести  и  достоинства  последующих
поколений,  их  ответственности  за  судьбу  своей  Родины.
 А.В.  Сперанский,  доктор  исторических  наук
(Институт  истории  и  археологии  Уральского  отделения  РАН)
 МЕЖДУНАРОДНАЯ  НАУЧНАЯ  КОНФЕРЕНЦИЯ  В  УФЕ
 Конференция  "Право,  насилие,  культура  в  России:  региональный  аспект  (первая  четверть
XX  в.)",  организованная  проблемным  Научным  советом  РАН  по  истории  реформ,  социальных
движений  и  революций  и  его  секцией  при  кафедре  истории  и  культурологии  Уфимского
государственного  нефтяного  технического  университета  (УГНТУ),  состоялась  в  июне  2000  г.  в
Уфе.  Участие  в  ее  работе  приняли  исследователи  из  Москвы,  Твери,  Уфы,  а  также  историки
США  и  Японии.  Организаторы  рассматривали  эту  встречу  как  первую  в  серии  региональных
конференций,  посвященных  провинциальному  аспекту  истории  реформ  и  революций  в  России.
 С  приветственным  словом  к  участникам  конференции  обратились  проректор  УГНТУ
профессор  Е.И.  Ишемгужин  и  главный  редактор  журнала  "Отечественная  история"
 С.В.  Т  ю  т  ю  к  и  н,  выразившие  надежду,  что  конференция  поможет  консолидировать  усилия
столичных,  провинциальных  и  зарубежных  исследователей,  которые  в  последние  годы
слишком  часто  работали  в  отрыве  друг  от  друга.
 Дискуссия  началась  с  доклада  к.и.н.  Т.Г.  Леонтьевой  (Тверской  государственный
университет)  "Православная  культура  и  семинарский  быт  на  рубеже  Х1Х-ХХ  вв.  (на  материалах
Тверской  губ.)".  В  нем  было  показано,  что  на  критической  стадии  модернизационного  процесса
в  России  Русская  православная  церковь,  опутанная  бюрократической  "опекой"  власти,  не
только  не  смогла  обеспечить.прогресс  в  нравственно-культурном  воспитании  народа,  но  и  сама
стала  одним  из  источников  формирования  бунтарской  контркультуры.  Этот  процесс  наиболее
отчетливо  дал  о  себе  знать  в  среде  воспитанников  средних  духовных  учебных  заведений.
Исследование,  проведенное  докладчиком,  показало,  что  контркультура  нигилистического  бунта
пустила  ростки  по  всей  России.
 К.и.н.  С.М.  Исхаков  (ИРИ  РАН)  в  докладе  "Мусульманская  культура  и  российские
мусульмане  в  начале  XX  в."  отметил,  что  в  это  время  приверженцы  ислама  в  России  стали
особенно  активно  заимствовать  некоторые  элементы  русской  и  западноевропейской  культур,  и
это  существенным  образом  влияло  и  на  социальное  поведение  мусульманского  населения  в
целом,  и  на  формирование  психологических  типов  российских  политиков-мусульман.  В  ус¬
ловиях  революции  и  Гражданской  войны  в  России  мусульманские  народы  вопреки  разного  рода
геополитическим  прогнозам  предпочли  путь  этнорегионализма  в  рамках  российского
государства.  При  этом  религия,  как  всегда,  оставалась  основой  мусульманской  культуры.
 К.и.н.  М.И.  Р  о  д  н  о  в  (Институт  истории,  языка  и  литературы  Уфимского  научного  центра
РАН),  выступивший  с  докладом  "Революционный  террор  в  Уфимской  губернии  (1907-1917  гг.)"
показал,  что  революционное  подполье  Уфимской  губ.  использовало  самые  различные  виды
террористической  деятельности.  Поражение  первой  российской  революции,  известное
разочарование  масс  в  левом  радикализме,  укрепление  правоохранительных  структур  власти
существенно  изменили  способы  борьбы  с  самодержавием.  Докладчик  проанализировал  формы
революционного  террора  эсеров,  большевиков  и  анархистов  и  пришел  к  выводу,  что  доку¬
менты  не  подтверждают  прежние  представления  о  существенной  роли  центральных  партийных
структур  в  организации  террора.  В  итоге  уфимские  боевики  всех  партийных  направлений
работали  совершенно  самостоятельно,  так  как  из  Петербурга  и  Москвы  до  них  доходили  в
лучшем  случае  самые  общие  резолюции,  которые  обычно  не  выполнялись.
 Н.Н.  Черкесова  (МГУ)  в  докладе  "Особенности  процесса  институционализации
политической  элиты  России  в  1917  г.  (на  региональных  материалах  избирательной  кампании  в
Учредительное  собрание)"  рассказала  о  социографическом  изучении  состава  кандидатских
списков  на  материалах  8  губерний  России.  Социокультурный  облик  формирующейся  провин¬
циальной  политической  элиты  определялся,  по  мнению  докладчика,  демократическим  харак¬
тером  революции.  Среди  лиц,  включенных  в  указанные  списки,  более  40%  составляли  выходцы
из  рабочих  и  крестьян.  Большинство  кандидатов  было  не  старше  40  лет.  Возросло  участие
женщин  в  политической  жизни  (1,4%  кандидатов),  Москва  и  Петроград  продолжали  играть  ве¬
дущую  роль  в  формировании  политической  культуры  страны,  наметился  резкий  приток  новых
 214

политических  деятелей  в  регионах.  При  этом  прежние  параметры  выдвижения  участников
политического  процесса  (образование,  имущественное  и  социальное  положение)  теряли  свое
определяющее  значение,  уступая  место  партийной  принадлежности  и  личным  качествам.
 А.В.  Егоров  (УГНТУ)  в  докладе  "Уфимский  тыловой  гарнизон  и  массовые  беспорядки
(погромное  движение)  в  городах  Уфимской  губ.  в  1917  г."  показал,  что  после  Февральской
революции  стихийная  демократизация  армии  стала  одной  из  главных  причин  повсеместной
дестабилизации  обстановки  на  местах.  Весной-летом  1917  г.  в  Уфимской  губ.  это  проявилось  в
полной  мере:  в  Стерлитамаке  была  установлена  фактически  диктатура  председателя  го¬
родского  совета,  опиравшегося  на  разложившуюся  солдатскую  массу,  в  Белебее,  где  на  одного
жителя  приходилось  по  одному  "человеку  с  ружьем",  в  мае  произошел  погром  винных  складов,
а  в  июле  были  сорваны  выборы  в  городскую  думу.  С  апреля  по  октябрь  1917  г.  большинство
массовых  беспорядков  в  Уфе  проходило  при  активном  участии  солдат,  часто  руководимых
местными  уголовниками.  В  сентябре  1917  г.  солдаты  уфимского  гарнизона  выступили
организаторами  погрома,  ликвидировав  который,  местный  совет  взял  власть  в  свои  руки.
 Д.  Рейли  (США,  Университет  штата  Северная  Каролина)  в  докладе  "Рабочие  против
коммунистов:  рабочие  волнения  в  Саратове  в  конце  Гражданской  войны"  показал,  что
политика  "военного  коммунизма"  привела  к  тому,  что  "классовое"  сознание  рабочих  повсе¬
местно  растворилось  в  сознании  "локальном",  помогавшем  сохранить  их  независимость  от
большевистского  режима.
 К.и.н.  В.Л.  Те  л  и  ц  ы  н  (ИРИ  РАН)  в  докладе  "Урал  1917-1921:  красный  террор  и
общинная  самозащита"отметил,  что  термин  "общинная  самозащита"  наиболее  точно  объясняет
направленность  действий  уральских  крестьян  в  1919-1920  гг.,  в  период  "второго  пришествия
большевиков",  и  характеризуется  удивительной  противоречивостью.  Последняя  заключалась  в
том,  что  крестьяне,  резко  реагируя  на  внешние  раздражители,  не  отрицали  самого  факта
существования  советской  государственной  машины.  Общинная  самозащита  имела  мало  общего
с  политизированными  крестьянскими  выступлениями  1918  г.,  которые  по  сути  дела  смели
советскую  власть  на  Урале.  В  ходе  локальных  бунтов  1919-1920  гг.  крестьяне  не  только  не
выдвигали  радикальных  требований,  но  даже  не  помышляли  о  кардинальном  переустройстве
общероссийской  власти.  Они  отстаивали  теперь  свои  узкообщинные  интересы,  возвращаясь  к
стержневой  для  общинной  психологии  формуле:  "Хочу  порядка".
 К.и.н.  А.С.  Верещагин  (УГНТУ)  в  докладе  "Преломление  политической  культуры  в
исторических  исследованиях  (категориальный  аппарат  историков  Гражданской  войны  на
Урале)"  обратил  внимание  на  то,  что  на  категориальный  аппарат  историков  на  протяжении
1920-1980-х  гг.  оказывала  влияние  тесная  взаимосвязь  истории  и  политики.  Это  способствовало
быстрому  созданию  речевых  шаблонов.  Категориальный  аппарат  стал  при  этом  своеобразным
фильтром  при  формировании  спектра  исследуемых  проблем,  анализе  исторических  источников.
В  1990-е  гг.  после  формальной  ликвидации  интеллектуального  единомыслия  наблюдаются
попытки  отойти  от  политизации  в  описании  событий.  Создались  условия  для  развития
понятийного  аппарата  в  сторону  его  большей  адекватности  историческим  событиям.
 К.и.н.  Р.А.  X  а  з  и  е  в  (Башкирский  госуниверситет)  выступил  с  докладом  "Экономическое
правосознание  рабочих  и  крестьян  Урала  в  1917-1921  гг.",  где  показал,  что  государственное
возвеличивание  рабоче-крестьянской  исключительности,  пролетарской  уравнительности,
коммунального  коллективизма  и  краснокосыночного  феминизма  вступило  в  противоречие  с
мобилизационным  рыночным  сознанием  крестьян  и  рабочих  Урала.  Конфликт  государст¬
венных  и  личных  интересов  порождал  как  массовые  открытые  выступления,  так  и  пассивное
сопротивление  рабочих  и  крестьян  политике  властей  в  различных  формах.
 Р.С.  Т  аймасов  (Башкирский  госуниверситет)  в  докладе  "Башкирские  национальные
формирования:  тактика  и  стратегия  (март  1918  -  февраль  1919  гг.)"  показал  масштабы
использования  белым  командованием  башкирских  подразделений  на  территории  Урала.
Башкирские  войска  делились  на  регулярные  и  добровольческие,  применявшие  партизанские
методы  борьбы.  Это  сочетание  давало  существенный  боевой  эффект  в  сражениях  с  красными
частями.  По  мнению  докладчика,  предвзятое  отношение  белого  руководства  к  национальным
войскам,  выражавшееся  в  намеренной  задержке  поставок  военного  снаряжения  и  подавления
попыток  формирования  самостоятельного  башкирского  корпуса,  привело  к  тому,  что
башкирские  солдаты  и  офицеры  в  феврале  1919  г.  в  основной  своей  массе  покинули  анти¬
большевистский  лагерь  и  присоединились  к  Красной  армии.
 Ё.  И  к  э  д  а  (Япония,  Токийский  университет),  представивший  доклад  "Большевистская
управленческая  культура  и  деревня:  осень  1920  г.  в  Московской  губернии",  указал  на  то,  что
сложившиеся  представления  о  "монолитности"  большевистских  рядов  в  годы  Гражданской
войны  нуждаются  в  существенных  уточнениях.  В  частности,  московские  большевики  постоянно
 215

колебались  между  "классовым  подходом"  и  практической  целесообразностью.  Особенно
заметно  это  сказалось  на  их  отношении  к  сельскому  населению.  В  целом  город  в  то  время
быстро  отделился  от  деревни  в  культурно-правовом  отношении.
 Д.и.н.  В.П.  Булдаков  (ИРИ  РАН)  в  докладе  "Социокультурные  гримасы  нэповского
времени  и  проблема  социальной  стабильности"  обратил  внимание  на  негативные  историо¬
графические  последствия  того,  что  на  протяжении  десятилетий  нэп  изучался  по  преимуществу
как  чисто  экономический  феномен.  Из  поля  зрения  исследователей  долгое  время  выпадало
массовое  сознание,  от  которого  зависел  в  конечном  счете  исход  постреволюционного  процесса.
По  мнению  докладчика,  важно  понять,  что  для  информационного  пространства  1920-х  гг.  было
характерно  активное  взаимодействие  утопий  и  предрассудков,  новых  доктрин  и  традиционных
норм  поведения.  В  сочетании  с  новой  волной  миграций  это  усилило  такие  явления,  как
пьянство,  суицид,  преступность.  Происходила  общая  деморализация  населения  и  вместе  с  тем
накопление  социальной  агрессии  в  молодом  поколении.  Все  это  облегчило  последующее
силовое  воздействие  государства  на  общество.
 К.и.н.  А.Д.  Казан  чиев  (Институт  истории,  языка  и  литературы  Уфимского  научного
центра  РАН)  остановился  на  проблеме  карательной  политики  антибольшевистских  пра¬
вительств  в  Уфимской  губ.  Он  отметил,  что  там  действовало  несколько  не  схожих  по  своей
политической  ориентации  антибольшевистских  правительств.  По  мнению  докладчика,  не
карательная  политика  в  целом,  а  различные  эксцессы  в  этой  области  стали  одной  из  причин
поражения  антибольшевистского  лагеря  в  Гражданской  войне.  Эксцессы  были  связаны  не  с
излишней  правовой  жестокостью  антибольшевистских  властных  структур,  а  скорее  с  общей
слабостью  последних,  вызванной  распадом  государственности  еще  до  начала  полномасштабной
Гражданской  войны,  а  также  многочисленными  срывами  психологического  характера.
 К.и.н.  Р.Р.  Шаймухаметов  (УГНТУ)  в  докладе  "Ценностные  ориентиры  деревни  20-х
годов:  крестьянство  и  учреждения  культуры  (на  материалах  Башкортостана)"  уделил  особое
внимание  психологии  крестьянства  в  условиях  усиливающегося  процесса  проникновения  в
деревню  элементов  городской  культуры.  Докладчик  проанализировал  поведение  крестьянского
населения  по  отношению  к  учреждениям  культуры,  призванным  преобразовать  деревенский
уклад  жизни.  В  выступлении  были  рассмотрены  формы  противодействия  крестьянства
проводимой  государством  политике,  в  особенности  антирелигиозной  пропаганде.
 9  июня  в  УГНТУ  состоялась  читательская  конференция  журнала  "Отечественная  история"  с
участием  его  главного  редактора  С.В.  Тютюкина,  посвященная  обсуждению  публикаций
журнала  в  1998-2000  гг.
 С.В.  Тютюкин,  открывая  конференцию  и  характеризуя  работу  журнала  в  последние  годы,
подчеркнул,  что  подобные  читательские  конференции  призваны  выявить  шкалу  интереса  к
различным  разделам  журнала,  его  тематике  и  корректировать  научную  политику  журнала  с
учетом  запросов  читателей.
 К.и.н.  Г.Т.  Хусайнова  (Издательство  "Башкирская  энциклопедия")  отметила,  что
публикации  журнала  "Отечественная  история"  оказывают  существенную  помощь  редакции
"Башкирской  энциклопедии".  Научная  общественность  Республики  Башкортостан  с  интересом
следит  за  деятельностью  журнала,  тем  более  что  в  последние  годы  ряд  его  материалов  был
специально  посвящен  истории  этого  края.  Г.Т.  Хусайнова  считает,  что  редколлегия  "Отечест¬
венной  истории"  могла  бы  полнее  использовать  научный  потенциал  историков  Башкортостана.
Она  также  выразила  пожелание  уделять  больше  внимания  таким  темам,  как  "басмаческое
движение"  и  история  Первой  мировой  войны,  ее  воздействие  на  жизнь  российских  регионов.
 В  выступлении  Р.А.  X  а  з  и  е  в  а  была  подчеркнута  особая  ответственность,  которая  лежит
на  редакции  журнала  "Отечественная  история"  как  одном  из  признанных  и  авторитетных  в
научном  мире  изданий,  активно  формирующем  архетип  национальной  истории.  Он  высказал
предложения,  касающиеся  формирования  отдельных  номеров,  посвященных  истории  крупных
регионов  страны;  публикации  историографических  статей  российских  и  зарубежных  авторов,
затрагивающих  веховые  для  страны  события;  продолжение  практики  знакомства  с  дости¬
жениями  различных  научных  центров.  По  мнению  Р.А.  Хазиева,  редакции  журнала  следовало
бы  уделять  больше  внимания  экономической  истории  России,  которая  еще  недостаточно,  по
сравнению  с  другими  научными  направлениями,  представлена  на  страницах  "Отечественной
истории".
 У.С.  Ахметзянов  (УГНТУ)  сказал,  что  журнал  является  незаменимым  пособием  для
каждого  преподавателя-историка,  своего  рода  его  настольной  книгой.  Отмечая  большую  рабо¬
ту  редакции  по  отбору  материалов  и  привлечению  наиболее  квалифицированных  и  интересных
авторов,  включая  вузовских  работников,  выступающий  отметил,  что  в  публикациях  журнала
 216

тем  не  менее  еще  сохраняется  немало  "белых  пятен".  Особенно  это  относится  к  освещению  ис¬
тории  30-х  гг.  XX  в.  В  частности,  в  публикациях  журнала  мы  не  встречаем  материалов  о  тро¬
цкистском  подполье  1920-х  гг.  Фактически  в  СССР  к  моменту  созыва  XV  съезда  ВКП(б)  су¬
ществовала  параллельная  троцкистская  партия,  деятельность  которой  заслуживает  освещения.
 Д.  Р  е  й  л  и  отметил,  что  считает  себя  читателем  журнала  со  стажем.  Однако  стоимость
подписки  на  "Отечественную  историю"  составляет  в  США  118  долл,  в  год,  причем  не  все
номера  доходят  не  только  до  рядовых  подписчиков,  но  и  в  университетскую  библиотеку.
 В.Н.  Макарова  (Национальный  музей  Республики  Башкортостан)  отметила,  что
дискуссионные  материалы  и  "круглые  столы",  проходящие  в  редакции  "Отечественной
истории",  бывают  чрезвычайно  полезны  для  оформления  новых  и  обновления  старых
музейных  экспозиций.  В  частности,  документы,  опубликованные  в  журнале,  были  исполь¬
зованы  при  оформлении  выставки  в  новом  Музее  Победы,  открытом  в  мае  2000  г.  в  Уфе.
Важную  роль  в  работе  музейных  сотрудников  играет  рубрика  "Историография,  источнико¬
ведение,  методы  исторического  исследования".  Пожелание  одно:  хотелось  бы,  чтобы  журнал
"Отечественная  история"  выходил  ежемесячно.
 Т.С.  К  о  н  ю  к  о  в  (Уфимский  государственный  авиационный  технический  университет),  в
частности,  спросил,  участвует  ли  редколлегия  журнала  в  разработке  новых  учебных  программ
по  специальности  "Отечественная  история"?  В  ответ  С.В.  Тютюкин  признал,  что  редакция
журнала,  к  сожалению,  к  решению  этого  важного  вопроса  соответствующими  инстанциями  не
привлекается.  Позиция  же  редколлегии  заключается  в  том,  что  российская  история  должна
быть  в  вузах  любого  профиля  основной  исторической  дисциплиной.  В  этой  связи  определенный
общественный  резонанс  могли  бы  иметь  письма  вузовских  работников  в  редакцию  журнала  по
данной  проблеме,  которые  журнал  готов  незамедлительно  публиковать.
 Выступление  А.Д.  Казан  чиева  касалось  процедуры  отбора  статей,  поступающих  в
редакцию  "Отечественной  истории".  Опубликоваться  в  журнале  в  последнее  время  непросто  и
хотелось  бы  знать  причины  этого.  В  своем  ответе  С.В.  Тютюкин  отметил,  что  неплохо  было
бы  сначала  присылать  в  редакцию  заявку  на  определенную  тему,  что  позволило  бы  авторам
работать  не  "вслепую",  а  по  системе  редакционных  заказов  с  обязательной  доработкой  мате¬
риалов  по  замечаниям  членов  редколлегии.  В  целом  же  стратегия  редколлегии  заключается  в
том,  чтобы  отдавать  предпочтение  проблемным  материалам  по  оригинальной  тематике  с
использованием  новых,  прежде  всего  архивных,  источников.
 К.и.н.  Р.Р.  Шаймухаметов  отметил,  что  в  связи  с  трудным  финансовым  положением
вузовских  преподавателей  часто  единственным  доступным  для  них  периодическим  научным
изданием  является  журнал  "Отечественная  история".  Его  материалы  позволяют  следить  за
развитием  отечественной  исторической  науки.  Оправданной  является  организация  редкол¬
легией  "круглых  столов"  по  различным  вопросам  отечественной  истории.  Было  бы  очень
полезно  по  возможности  расширить  раздел  критики  и  библиографии.
 К.и.н.  А.С.  Верещагин  обратил  внимание  на  то,  что  интерес  к  журналу  "Отечественная
история"  на  фоне  разрыва  традиционных  научных  связей  постоянно  возрастает.  Это
подтверждается  высказанными  в  ходе  читательской  конференции  пожеланиями.  Основной  их
смысл  сводится  к  расширению  публикаций  регионального  плана.  Вместе  с  тем  читателям
хотелось  бы  знать  мнение  ведущих  историков  России  по  методологической  проблематике,
причем  не  только  в  плане  давнего  спора  сторонников  и  противников  формационного  и
цивилизационного  подходов,  но  и  относительно  всего  спектра  применяемых  в  последнее  время
в  отечественной  историографии  элементов  западных  методологий.  Определенную  помощь  в
этом  могут  оказать  и  историографические  обзоры  по  ключевым  проблемам  отечественной
истории,  в  которых  были  бы  проанализированы  и  методологические  подходы  исследователей.
 В  выступлении  к.и.н.  В.А.  Надеждиной  (УГНТУ)  была  высказана  мысль  о
необходимости  ббльшей  ориентации  публикаций  журнала  на  новые  направления  развития
исторических  исследований,  в  частности,  социальную  и  гендерную  историю,  которые  все
больше  интересуют  исследователей  в  регионах.
 В  заключительном  слове  С.В.  Тютюкин  подчеркнул,  что  главное  впечатление  от  уфимской
читательской  конференции  в  том,  что  "Отечественная  история"  пользуется  поддержкой  в
провинциальных  научных  кругах.  Со  своей  стороны  коллектив  "Отечественной  истории"  готов
сотрудничать  по  всем  аспектам  высказанных  предложений  и  пожеланий.
 В.А.  Надеждина,  А.С.  Верещагин,  кандидаты
исторических  наук
(Уфимский  государственный  нефтяной  технический
 университет)
 217

НОВЫЕ  КНИГИ  ПО  ОТЕЧЕСТВЕННОЙ  ИСТОРИИ
 (по  материалам  "Книжного  обозрения"  за  октябрь^-декабрь  2000  г.)
 Аракчеев:  свидетельства  современников  /  Сост.  Е.Е.  Давыдова,  Е.Э.  Лямина,  А.М.  Песков;  Вступ.  ст.  Е.Э.
Ляминой;  Подгот.  текста,  коммент.  Е.Е.  Давыдовой,  Е.Э.  Ляминой.  М.:  Новое  лит.  обозрение,  2000.  496
с.  (Россия  в  мемуарах).
 Бегунова  А.  Повседневная  жизнь  русского  гусара  в  царствование  Александра  I.  М.:  Молодая  гвардия,  2000.
 383  с.  (Живая  история:  Повседневная  жизнь  человечества).
 Берберыуш  Е.  Голос  из  ГУЛАГа.  Беседы  с  Ольгердом  Волынским  /  Пер.  с  пол.  М.:  Валент,  2000.  118  с.
Боханов  А.Н.  Николай  II.  М.:  АСТ-Пресс,  2000.  208  с.
 Брикнер  А.  История  Екатерины  Второй:  С  300  грав.  и  украшениями  на  дереве,  исполненными  лучшими
иностр.  и  рус.  граверами.  М.:  Сварог  и  К,  2000.  800  с.  (Великая  Россия).
 Видекннд  Ю.  История  десятилетней  шведско-московитской  войны  /  Пер.  М.:  Памятники  исторической
мысли,  2000.  656  с.
 Внешняя  политика  России:  Сборник  документов.  1994:  Кн.  2:  Июнь-декабрь  /  МИД  Российской  Федерации.
М.:  Международные  отношения,  2000.  544  с.
 Гальковский  Н.М.  Борьба  христианства  с  остатками  язычества  в  Древней  Руси:  Т.  1.  376  с.  Т.  2.  308  с.:
Репринт,  изд.  М.:  Индрик,  2000.  (Памятники  древней  письменности.  Исследования.  Тексты).
 Ганелнн  Р.Ш.,  Куликов  С.В.  Основные  источники  по  истории  России  конца  XIX  -  начала  XX  в.  Учебное
пособие.  СПб.:  Дмитрий  Буланин,  2000.  92  с.
 Гладков  Т.  Награда  за  верность  -  казнь.  М.:  Центрполиграф,  2000.  573  с.  (Секретная  папка).
 Гордон  П.  Дневник.  1635-1659  /  Пер.,  ст.,  примеч.  Д.Г.  Федосова.  М.:  Наука,  2000.  278  с.  (Памятники
исторической  мысли).
 Горелов  О.И.  Цугцванг  Михаила  Томского.  М.:  РОССПЭН,  2000.  288  с.  (Люди  России).
 Гриннн  Л.Е.  Производительные  силы  и  исторический  процесс.  М.:  ТЕИС,  2000.  266  с.
 Громыко  М.М.,  Буганов  А.В.  О  воззрениях  русского  народа.  М.:  Паломникъ,  2000.  543  с.
 ГУЛАГ  (Главное  управление  лагерей).  1917-1960  /  Сост.  А.И.  Кокурин,  Н.В.  Петров;  Науч.  ред.
 В.Н.  Шостаковский;  Под  ред.  А.Н.  Яковлева.  М.:  Междунар.  фонд  "Демократия",  Материк,  2000.
888  с.  (Россия.  XX  в.  Документы).
 Гурко  В.И.  Черты  и  силуэты  прошлого:  Правительство  и  общественность  в  царствование  Николая  II  в
изображении  современника  /  Вступ.  ст.  Н.П.  Соколова,  А.Д.  Степанского;  Публ.,  коммент.  Н.П.  Со¬
колова.  М.:  Новое  лит.  обозрение,  2000.  810  с.  (Россия  в  мемуарах).
 Джаксон  Т.Н.  Четыре  норвежских  конунга  на  Руси:  Из  истории  русско-норвежских  полит,  отношений  по¬
следней  трети  X  -  первой  пол.  XI  в.  М.:  Языки  рус.  культуры,  2000.  192  с.  (Studia  histórica.  Малая  сер.).
Дзамихов  К.Ф.  Адыги  и  Россия:  формы  исторического  взаимодействия.  М.:  Поматур,  2000.  288  с.
 Дойков  Ю.  А.А.  Евдокимов.  Судьба  пророка  в  России.  СПб:  Акрополь,  1999.  191с.
 Документы  внешней  политики:  Т.  24:  22  июня  1941  -  1  января  1942.  М.:  Международные  отношения,  2000.
632  с.
 Емченко  Е.Б.  Стоглав:  Исследование  и  текст.  М.:  Индрик,  2000.  504  с.  (Памятники  древней  письменности).
Живописная  губерния:  XX  век  земли  саратовской  /  Сост.  В.Х.  Валеев,  В.И.  Вардугин.  Саратов:  Приволж.
кн.  изд-во,  2000.  564  с.
 Жизнь  и  судьба  нрофессора  Ильи  Николаевича  Бороздина:  В  2  ч.  /  Сост.  М.К.  Белинова,  Т.М.  Трубарова,
Н.Ф.  Федосова.  Воронеж:  Изд-во  В  ГУ,  2000.  408  с.
 Забелин  И.  Домашний  быт  русских  царей  в  XVI  и  XVII  столетиях.  М.:  Языки  рус.  культуры,  2000.  Т.  1.
4.1.480  с.  4.2.520  с.
 За  советы  без  коммунистов:  Крестьянское  восстание  в  Тюменской  губернии.  1921:  Сб.  документов  /  Сост.
 B. 	И.  Шишкин.  Новосибирск:  Сибирский  хронограф,  2000.  744  с.
 Зауралье  в  панораме  веков:  Межвуз.  сб.  науч.  тр.  /  Отв.  ред.  Г.Е.  Корнилов.  Курган:  Изд-во  Курган,  гос.  ун¬
та,  2000.  188  с.
 Зенькович  Н.  Собрание  сочинений.  М.:  ОЛМА-Пресс,  2000.  Т.  1.:  Тайны  ушедшего  века:  Власть.  Распри.
 Подоплека.  575  с.  Т.  2:  То  же:  Сенсации.  Антисенсации.  Суперсенсации.  624  с.
 Игнатьев  А.В.  Внешняя  политика  России.  1907-1914:  Тенденции.  Люди.  События.  М.:  Наука,  2000.  233  с.
 Из  тьмы  забвения:  Книга  памяти  жертв  полит,  репрессий.  1918-1954:  Т.  1:  Рос.  Федерация.  Астрахан.  обл.:
А  -  Я/Редкол.  Э.М.  Володин  и  др.  Астрахань.  Изд.-полиграф.  комплекс  "Волга",  2000.  480  с.
 История  России  XIX  -  начала  XX  вв.:  Учебник  для  ист.  фак.  ун-тов  /  Под  ред.  В.А.  Федорова.  М.:  Зерцало,
2000.  752  с.
 История  России:  В  2  т.:  Учебное  пособие  для  старшекл.,  абитуриентов  и  студ.  /  Под  ред.  М.М.  Шумилова,
 C. 	П.  Рябикина.  Изд.  6,  перераб.  СПб.:  Изд.  Дом  "Нева";  М.:  ОЛМА-Пресс,  2000.  Т.  1.  607  с.  Т.  2.  527  с.
 218

История  России:  Учебник  для  вузов  /  Под  ред.  М.Н.  Зуева,  А.А.  Чернобаева.  М.:  Высшая  школа,  2001.
479  с.
 Казарезов  В.  Крестьянский  вопрос  в  России.  Конец  XIX  -  первая  четверть  XX  века:  Т.  1.  М.:  Колос,  2000.
472  с.
 Каргии  Д.И.  Великое  и  трагическое.  Ленинград.  1941-1942  /  Науч.  ред.  В.С.  Соболев.  СПб.:  Наука,  2000.
174  с.
 Карелия:  История  и  современность  в  документах  и  фотографиях  /  Авт.-сост.  Б.А.  Матвеев  и  др.  Петро¬
заводск:  ПетроПресс,  2000.  191  с.  К  80-летию  образования  Республики  Карелия.
 Ключевский  В.  Краткий  курс  по  русской  истории.  М.:  ЭКСМО-Пресс,  2000.  800  с.  (Антология  мудрости).
Ключевский  В.О.  Православие  в  России.  М.:  Мысль,  2000.  621  с.
 Книга  Памяти:  3461  имя  трудармейцев  немецкой  национальности,  погибших  в  Богословлаге  в  годы
Великой  Отечественной  войны  /Сост.  И.Ф.  Вайс.  М.:  Готика,  2000.  104  с.
 Кознова  И.Е.  XX  век  в  социальной  памяти  российского  крестьянства.  М.:  ИФРАН,  2000.  207  с.
 Коми  Республиканский  государственный  архив  общественно-политических  движений  и  формирований:
Путеводитель  /  Отв.  сост.  Г.Н.  Попова.  М.:  Звенья,  2000.  287  с.  (Архивы  России.  Путеводители).
Котошихин  Г.К.  О  России  в  царствование  Алексея  Михайловича  /  Подгот.  публикации,  ввод,  ст.,  коммент.,
словник  Г.А.  Леонтьевой.  М.:  РОССПЭН,  2000.  272  с.  (Рус.  ист.  б-ка).
 Краснов  В.,  Дайнес  В.  Неизвестный  Троцкий.  Красный  Бонапарт:  Документы.  Мнения.  Размышления.  М.:
ОЛМА-Пресс,  2000.  510  с.  (Архив).
 Кром  М.М.  Историческая  антропология:  Пособие  к  лекционному  курсу.  СПб.:  Дмитрий  Буланин,  2000.
Кудрина  Ю.В.  Императрица  Мария  Федоровна.  1847-1928  гг.:  Дневники.  Письма.  Воспоминания.  М.:
ОЛМА-Пресс,  2000.  319  с.  (Архив).
 Лесин  В.  Мятежная  Россия.  М.:  Политбюро,  2000.  415  с.
 Лобкова  Г.  Древности  Псковской  земли:  Жатвенная  обрядность:  Образы,  ритуалы,  худож.  система.  СПб.:
Дмитрий  Буланин,  2000.  224  с.
 Лонгинов  М.Н.  Новиков  и  московские  мартинисты:  Для  вузов.  СПб.:  Лань,  СПб.  ун-т  МВД  России,  2000.
672  с.
 Макдермотт  К.,  Агню  Дж.  Коминтерн.  История  международного  коммунизма  от  Ленина  до  Сталина  /  Пер.
 с  англ.  М.:  АИРО-ХХ,  2000.  224  с.  (Сер.  "Первая  публикация  в  России"  под  ред.  Г.А.  Бордюгова).
Мальцева  Н.А.  Очерки  истории  коллективизации  на  Ставрополье.  СПб.:  Нестор,  2000.  153  с.
 Мархоцкий  Н.  История  Московской  войны  /  Подгот.  публикации,  пер.,  ввод,  ст.,  коммент.  Е.  Куксиной.  М.:
РОССПЭН,  2000.  223  с.  (Рус.  ист.  б-ка).
 Матвеенко  В.,  Щеголева  Л.  Временник  Георгия  Монаха  (Хроника  Георгия  Амартола):  Рус.  текст,  коммент.,
указ.  М.:  Богородский  печатник,  2000.  544  с.
 Мерковский  В.Г.  Костромские  дворяне  Верховские.  М.:  Экон,  2000.  205  с.
 Миклашевская  Е.П.,  Цепляева  М.С.  Знаменитые  немцы  Лефортова:  История  в  лицах.  М.:  РОССПЭН,
2000.  224  с.
 Мурашев  Г.А.  Титулы,  чины,  награды.  СПб.:  Полигон,  2000.  352  с.  (Попул.  энцикл.).
 На  государевой  дороге:  Пелым.  Верхотурье.  Туринск,  Туринская  Слобода  /  Ю.  Горбунов  и  др.  Екатерин¬
бург:  Сократ,  2000.  304  с.  (История  в  ликах  городов).
 Негасимый  свет:  Судьбы  храмов  и  судьбы  людей  земли  ивановской  /  Рук.  проекта,  сост.,  соавт.  И.  Антонов.
Иваново:  Иванов,  газ.,  2000.  350  с.
 Нижняя  Салда  /  Авт.-сост.  И.  Танкиевская.  Екатеринбург:  Изд-во  Урал,  ин-та,  2000.  352  с.  К  240-летию
города.
 Опыты  по  источниковедению.  Древнерусская  книжность:  редактор  и  текст:  Вып.  3  /  Отв.  ред.  Ю.Г.  Алек¬
сеев,  В.К.  Зиборов.  СПб.:  Дмитрий  Буланин,  2000.  412  с.
 Отечественная  история.  XIX  век:  Учебное  пособие  для  пед.  уч-щ  и  пед.  колледжей  /  В.А.  Корнилов  и  др.;
Под  ред.  А.В.  Ушакова.  М.:  Агар,  2000.  522  с.
 Отечество:  Краеведческий  альманах:  Вып.  19  /  Гл.  ред.  А.С.  Попов.  М.:  Профиздат  при  участии  Рос.  фонда
культуры,  2000.  320  с.
 Пайпс  Р.  Собственность  и  свобода  /  Пер.  с  англ.  М.:  Моек,  школа  полит,  исслед.,  2000.  415  с.  (Б-ка  "Моек,
школы  полит,  исслед.").
 Памяти  Ю.Д.  Марголиса:  Письма,  документы,  науч.  работы,  воспоминания  /  Сост.  Н.О.  Серебрякова,
Т.Н.  Жуковская.  СПб.:  Серебряный  Век,  КОНТРФОРС,  2000.  797  с.
 Панеях  В.М.  Творчество  и  судьба  историка:  Борис  Александрович  Романов.  СГЦ5.:  Дмитрий  Буланин,  2000.
445  с.
 Перегудова  З.И.  Политический  сыск  России  (1880-1917).  М.:  РОССПЭН,  2000.  432  с.
 Петр  Великий.  Возрождение  России:  Кн.  2  /  Подгот.  текста  Е.  Галеева.  М.:  Рус.  Раритет,  2000.  240  с.
(Мудрость  веков).
 Петров  А.Ю.  Образование  Российско-американской  компании.  М.:  Наука,  2000.  153  с.
 219

Политическая  мысль  в  России:  Словарь  персоналий.  XI  в.  -  1917  г.  /  Рук.  авт.  кол.  Е.Н.  Мощелков.  М.:
Книж.  Дом  "Университет",  2000.  288  с.
 Политические  партии  России:  Страницы  истории.  М.:  Изд-во  Моек,  ун-та,  2000.  352  с.
 Полное  собрание  русских  летописей:  Т.  14:  Летописный  сборник,  именуемый  Патриаршей,  или
Никоновской,  летописью.  М.:  Языки  рус.  культуры,  2000.  VI,  154;  II,  286.  154  с.
 Поляки  и  русские:  взаимопонимание  и  взаимонепонимание  /  Сост.  А.В.  Липатов,  И.О.  Шайтанов.  М.:  Инд-
рик,  2000.  240  с.
 Протоколы  Президиума  Высшего  Совета  Народного  Хозяйства.  1920  год:  Сб.  документов  /  Сост.  Л.В.
Борисова,  Н.Е.  Глущенко,  Е.В.  Хандурина.  М.:  РОССПЭН,  2000.  423  с.
 Пундапи  В.В.  Государственная  деревня  Урала  и  Западной  Сибири  во  второй  половине  XVIII  -  первой
половине  XIX  в.  Курган:  Курган,  гос.  ун-т,  1999.  272  с.
 Пыляев  М.И.  Старая  Москва:  Рассказы  из  былой  жизни  первопрестольной  столицы.  М.:  Сварог  и  К,  2000.
608  с.  (Великая  Россия).
 Пыляев  М.И.  Старый  Петербург:  Рассказы  из  былой  жизни  столицы.  Со  100  грав.  М.:  Сварог  и  К,  2000.
480  с.  (Великая  Россия).
 Расстрельные  списки.  Москва,  1937-1941:  "Коммунарка",  Бутово:  Кн.  памяти  жертв  полит,  репрессий  /  Под
ред.  Л.С.  Ереминой.  М.:  Общество  "Мемориал",  Звенья,  2000.  502  с.
 Реввоенсовет  Республики.  Протоколы.  1920-1923:  Сб.  документов  /  Сост.  В.М.  Михалева  и  др.  М.:
Эдиториал  УРСС,  2000.  440  с.
 Россия  в  XVIII-XX  веках:  Страницы  истории.  К  50-летию  науч.  и  пед.  деятельности  в  Моек,  ун-те  заел,
проф.  Н.С.  Киняпиной  /  Отв.  ред.  Л.В.  Кошман.  М.:  Книж.  Дом  "Университет",  2000.  256  с.
 Россия  в  Святой  Земле:  Документы  и  материалы:  В  2  т.  Т.  1  /  Предисл.  П.В.  Стегния;  Сост.,  подгот.  текста,
расположение  материала,  вступ.  ст.,  коммент.,  общ.  ред.  Н.Н.  Лисового.  М.:  Международные  отно¬
шения,  2000.  744  с.
 Россия  и  мировая  цивилизация:  К  70-летию  чл.-кор.  РАН  А.Н.  Сахарова  /  Редкол.  А.Н.  Боханов  и  др.  М.:
Институт  российской  истории  РАН,  2000.  671  с.
 Рудиева  С.Е.  Демократическое  совещание  (сентябрь  1917  г.):  История  форума.  М.:  Наука,  2000.  256  с.
 Русские  и  немцы  в  XVIII  веке.  Встреча  культур  /  Отв.  ред.  С.Я.  Карп.  М.:  Наука,  2000.  310  с.
 Русские  портреты  XVIII  и  XIX  веков:  Изд.  великого  князя  Ник.  Мих.  Романова:  В  5  т.  Т.  5  /  Послесл.
 С.А.  Никитина.  М.:  Три  века  истории,  2000.  729  с.  (Рус.  ист.  б-ка).
 Русские  портреты  XVIII  и  XIX  веков:  Изд.  великого  князя  Ник.  Мих.  Романова:  В  5  т.:  Указатели:  Репринт,
изд.  М.:  Три  века  истории,  2000.  180  с.  (Рус.  ист.  б-ка).
 Русский  биографический  словарь:  Лабзина  -  Ляшенко:  Репринт,  изд.  /  Под  ред.  Н.Д.  Чечулина,  М.Г.  Кур-
дюмова.  М.:  Аспект  Пресс,  2000.  846  с.
 Савельзон  В.  Оренбургская  история  в  лицах:  50  портретов  на  фоне  эпохи.  Оренбург:  Юж.  Урал,  2000.
320  с.
 Сибирская  Вандея.  1919-1920:  Т.  1  /  Сост.  В.И.  Шишкин;  Под  ред.  А.Н.  Яковлева.  М.:  Междунар.  фонд
"Демократия",  Материк;  Гуверовский  ин-т  войны,  революции  и  мира;  Стэнфорд,  Калифорния:
Стэнфордский  ун-т,  2000.  664  с.  (Россия.  XX  в.  Документы).
 Смирнов  С.Г.  Годовые  кольца  истории.  М.:  Языки  рус.  культуры,  2000.  304  с.  (Studia  histórica.  Series  minor).
 Соколов  Б.  Василий  Сталин.  Смоленск:  Русич,  2000.  432  с.  (Тайны  XX  в.).
 Сокольский  Ю.М.  Цари  и  министры.  СПб.:  Полигон,  2000.  480  с.  (Попул.  энцикл.).
 Соловьев  В.  История  Отечества:  Новая  попул.  энцикл.  М.:  АСТ-Пресс,  2000.  816  с.
 Солсбери  Г.  900  дней.  Блокада  Ленинграда  /  Пер.  с  англ.  М.:  УРСС,  2000.  592  с.
 Социальная  история.  Ежегодник.  2000  /  Отв.  ред.  К.М.  Андерсон,  Л.И.  Бородкин,  А.К.  Соколов.  М.:
РОССПЭН,  2000.  351  с.
 Спецслужбы  и  человеческие  судьбы  /  Сост.  В.  Ставицкий.  М.:  ОЛМА-Пресс,  2000.  319  с.  (Досье).
 Сталин  И.В.  Созидание  державы:  Тр.,  ст.  и  речи.  М.:  Палея,  Мишин,  2000.  462  с.  (Вожди  народов  в
XX  в.).
 Тагиров  И.Р.  История  национальной  государственности  татарского  народа  и  Татарстана.  Казань:  Тат.  кн.
изд-во,  2000.  310  с.
 Танеева  А.А.  (Вырубова).  Страницы  моей  жизни.  М.:  Центр  Благо,  2000.  320  с.
 Торнау  Ф.Ф.  Воспоминания  кавказского  офицера  /  Под  ред.  и  со  вступ.  ст.  С.Э.  Макаровой.  М.:  АИРО-ХХ,
2000.  368  с.
 Уральская  историческая  энциклопедия  /  Гл.  ред.  В.В.  Алексеев.  Изд.  2.  перераб.,  доп.  Екатеринбург:
Академкнига,  УрО  РАН,  2000.  640  с.
 У  рилов  И.Х.  История  российской  социал-демократии  (меньшевизма):  Ч.  I:  Источниковедение.  М.:  Раритет,
2000.  286  с.
 Устрялов  Н.В.  Былое  -  революция  1917  г.  (1890-е  -  1919  гг.):  Воспоминания  и  дневниковые  записи.  М.:
Анкил,  2000.  246  с.
 220

У  сложна:  Краевед,  альманах:  Вып.  4  /  Гл.  ред.,  сост.  М.А.  Безнин.  Вологда:  Легия,  2000.  345  с.  (Старинные
города  Вологод.  обл.).
 Харченко  К.В.  Власть  -  Имущество  -  Человек:  передел  собственности  в  большевистской  России  1917  —
начала  1921  гг.  М.:  Русский  двор,  2000.  265  с.
 Харьков  Ф.Ф.  Откровения  государственного  чиновника.  М.:  Изд.  дом  "АРТИП”,  2000.  351  с.
 Хрущев  С.Н.  Рождение  сверхдержавы:  Книга  об  отце.  М.:  Время,  2000.  640  с.  (Век  и  личность.  Полит,
портрет  на  фоне  эпохи).
 Цветков  С.  Иван  Грозный:  Беллетризованная  биография.  М.:  Центрполиграф,  2000.  587  с.  (Новый  взгляд
на  историю).
 Шайдуллин  Р.В.  Крестьянские  хозяйства  Татарстана:  проблемы  и  пути  их  развития  в  1920-1928  гг.  Казань:
Фэн,  2000.  222  с.
 Шубин  С.И.  Северный  край  в  истории  России:  Пробл.  регион,  и  нац.  политики  в  1920-1930-е  годы.  Архан¬
гельск:  Помор,  гос.  ун-т,  2000.  463  с.
 Шумилов  Е.Ф.  Андрей  Федорович  Дерябин:  Очерк  жизни  гениального  человека  пушкинской  эпохи.
Ижевск:  Удм.  ун-т,  2000.  256  с.
 Юркевич  Ю.  Минувшее  проходит  предо  мною...  М.:  Возвращение,  2000.  256  с.
 Яковлев  Н.Н.  Сталин:  путь  наверх.  М.:  РИЦ  ИСПИ  РАН,  2000.  222  с.
 221

СОДЕРЖАНИЕ
 Рэгсдейл  X.  (США)  -  Просвещенный  абсолютизм  и  внешняя  политика  России  в  1762-1815  годах 		3
 Писарькова  Л.Ф.  -  Развитие  местного  самоуправления  в  России  до  Великих  реформ:  обычай,  по¬
винность,  право  (Окончание) 	 25
 Твардовская  В.А.  -  Александр  Дмитриевич  Градовский:  научная  и  политическмя  карьера
 российского  либерала  (Окончание) 	 40
 Мухин  М.Ю.  -  Амторг.  Американские  танки  для  РККА 	 51
 Попов  В.П.  -  Сталин  и  советская  экономика  в  послевоенные  годы 	 61
 Хлевнюк  О.В.  -  Советская  экономическая  политика  на  рубеже  1940-1950-х  годов  и  "дело  Госплана"  77
Зубкова  Е.Ю.  -  Феномен  "местного  национализма":  "эстонское  дело"  1949-1952  годов  в  контексте
 советизации  Балтии 	 89
 Русский  консерватизм:  проблемы,  подходы,  мнения.  "Круглый  стол".  Материал  подготовил
 И.А.  Христофоров 	 103
 Историография,  источниковедение,
методы  исторического  исследования
 Назаров  В.Д.  -  Наталья  Александровна  Горская:  постскриптум  к  юбилею 	 134
 Пожаров  А.И.  -  КГБ  СССР  в  1950-1960-е  годы:  проблемы  историографии 	 141
 Головиикова  О.В.,  Тархова  Н.С.  -  "Иосиф  Виссарионович!  Спасите  советского  историка..."  (о  неиз¬
вестном  письме  Анны  Ахматовой  Сталину) 	 149
 Сообщения
 К  60-летию  начала  Великой  Отечественной  войны
 Гордон  А.Е.  -  Московское  Народное  ополчение  1941  года  глазами  участника 	 158
 Данилов  П.П.  -  Ленинградцы  на  строительстве  оборонительных  рубежей  в  1941-1942  годах 	 163
 Леонтьева  Т.Г.  (Тверь)  -  Православная  культура  и  семинарский  быт  (конец  XIX  -  начало  XX  в.) 	 170
 Золотарев  О.В.  (Сыктывкар)  -  Малоизвестная  страница  из  жизни  Питирима  Сорокина 	 178
 Критика  и  библиография
 Книги  по  истории  Второй  мировой  войны
 Гинцберг  Л.И.  -  Восточная  Европа  между  Гитлером  и  Сталиным.  1939-1941  гг 	 181
 Сбитнева  А.А.  -  Н.К.  Петрова.  Антифашистские  комитеты  в  СССР:  1941-1945  гг 	 183
 Васильева  Н.В.  -  Советский  фактор  в  Восточной  Европе.  Документы.  Т.  1.  1944-1948  гг 	 184
 Котляр  Н.Ф.  (Украина)  -  А.А.  Зимин.  Правда  Русская 	 186
 Комиссаренко  А.И.  -  И.В.  Фаизова.  "Манифест  о  вольности"  и  служба  дворянства  в  XVIII  сто¬
летии  	 189
 Вандалковская  М.Г.  -  Э.П.  Федосова.  Россия  и  Прибалтика:  культурный  диалог.  Вторая  половина
 XIX  -  начало  XX  века 	 191
 Аксенов  А.И.;  Бредли  Д.  (США)  -  Г.Н.  Ульянова.  Благотворительность  московских  предпри¬
нимателей.  1860-1914 	 192
 Малето  Е.И.  -  Традиционный  опыт  природопользования  в  России 	 199
 Научная  жизнь
 Рудая  Е.Н.  -  Институт  российской  истории  РАН  в  2000  г 	 202
 Научные  конференции  по  военно-исторической  антропологии 	 208
 Сперанский  А.В.  (Екатеринбург)  -  Урал  в  стратегии  Второй  мировой  войны 	 213
 Надеждина  В.А.,  Верещагин  А.С.  (Уфа)  -  Международная  научная  конференция  в  Уфе 	 214
 Новые  книги  по  отечественной  истории 	 218
 222

CONTENTS
 Ragsdale  H.  (USA)  -  The  Enlightened  Absolutism  and  Russia's  Foreign  Policy  in  1762-1815 	 3
 Pisar'kova  L.F.  -  The  Development  of  Local  Government  in  Russia  before  The  Great  Reforms:  Custom,  Duty,
 Law  (The  Ending) 	 25
 Tvardovskaya  V.A.  -  Aleksandr  Dmitriyevich  Gradovsky:  The  Scientific  and  Political  Career  of  a  Russian
 Liberal  (The  Ending) 	 40
 Mukhin  M.Yu.  -  The  Amtorg:  American  Tanks  for  the  RKKA  (The  Red  Army) 	 51
 Popov  V.P.  -  Stalin  and  the  Soviet  Economy  in  the  Postwar  Years 	 61
 Khlevnyuk  O.V.  -  The  Soviet  Economic  Policy  at  the  turn  of  the  1940s  -  1950s,  and  the  "Gosplan  Case” 		77
 Zubkova  Ye.Yu.  -  The  Phenomenon  of  "Local  Nationalism":  The  "Estonian  Case"  of  1949-1952  in  the
 Context  of  the  Sovietization  of  the  Baltia 	 89
 Russian  Conservatism:  Problems,  Approaches,  Opinions.  The  "Round  Table".  The  Material  Prepared  by
 I.A.  Khristoforov 	 103
 Historiography,  Source  Study,
 Methods  of  Historic  Research
 Nazarov  V.D.  -  Natalia  Aleksandrovna  Gorskaya:  A  Postscript  to  the  Jubilee 	 134
 Pozharov  A.I.  -  The  USSR  KGB  in  the  1950s  -  1960s:  The  Problems  of  the  Historiography 	 141
 Golovnikova  O.V.,  Tarkhova  N.S.  -  "Iosif  Vissarionovich,  Do  Save  a  Soviet  Historian..."  (An  Unknown
 Letter  by  Anna  Akhmatova  to  J.  Stalin) 	 149
 Communications
 Towards  the  60th  Anniversary  of  the  Beginning  of  the  Great  Patriotic  War
 Gordon  A.Ye.  -  The  Moscow  People  Irregulars  in  1941,  As  Seen  by  a  Participant 	 158
 Danilov  P.P.  -  The  Citizens  of  Leningrad  Building  the  Fortifications  in  1941-1942 	 163
 Leontieva  T.G.  (Tver)  -  The  Orthodox  Culture  and  the  Seminarists'  Life  (Late  XIXth  -  Early  XXth  Centuries)  170
Zolotarev  O.V.  (Syktyvkar)  -  A  Littleknown  Page  from  the  Life  of  Pitirim  Sorokin 	 178
 Criticism  and  Bibliography
 Books  on  the  History  of  World  War  II
 Gintsberg  L.I.  -  Eastern  Europe  between  Hitler  and  Stalin  in  1939-1941 	 181
 Sbitneva  A.A.  -  N.K.  Petrova.  The  Antifascist  Committees  in  the  USSR:  1941-1945 	 183
 Vassilieva  N.V.  -  The  Soviet  Factor  in  Eastern  Europe.  Documents.  V.  1.  1944-1948  	 184
 Kotlyar  N.F.  (Ukraine)  -  A.A.  Zimin.  Pravda  Russkaya  (The  Russian  Truth) 	 186
 Komissarenko  A.I.  -  I.V.  Faizova.  "The  Manifesto  of  Liberties"  and  the  Service  Gentry  in  the  XVIIIth
 Century 	 189
 Vandalkovskaya  M.G.  -  E.P.  Fedossova.  Russia  and  the  Baltia:  A  Cultural  Dialogue.  The  Second  Half  of  the
 XIXth  Century  -  the  Early  XXth  Century 	 191
 Aksenov  A.I.;  Bradley  J.  (USA)  -  G.N.  Ulyanova.  The  Philanthropy  of  Moscow  Men  of  Business.
 1860-1914 	 192
 Maleto  Ye.I.  -  The  Traditions  of  Using  the  Resources  of  Nature  in  Russia 	 199
 Academic  Life
 Rudaya  Ye.N.  -  The  Institute  of  Russian  History  of  the  RAS  in  2000 	 202
 Scientific  Conferences  on  the  Military  History  Anthropology 	 208
 Speransky  A.V.  (Yekaterinburg)  -  The  Urals  in  the  Strategy  of  World  War  II 	 213
 Nadezhdina  V.A.,  Vereshchagin  A.S.  (Ufa)  -  An  International  Scientific  Conference  in  Ufa 	 214
 New  Books  on  Russian  History 	 218
 223

Вниманию  читателей!
 Готовится  к  печати  большая  подборка  материалов:
 ИСТОРИЯ  И  ЛИТЕРАТУРА
 Историческая  наука  и  беллетристика,  соотношение  художественных  представлений  о
прошлом  и  его  научных  интерпретаций,  поиски  гармонии  исторического  исследования
и  художественно-исторической  прозы,  резервы  беллетристики  как  исторического
источника,  социальная  история  сквозь  призму  художественных  образов,  методика
научно-исторического  анализа  художественных  произведений  и  возможности  их
использования  в  профессиональной  подготовке  историков,  роль  художественной
культуры  в  мироощущении  и  научном  творчестве  историков  (на  примере  из
неопубликованного  наследия  А.А.  Зимина)  -  таковы  главные  проблемные  ракурсы
одного  из  ближайших  номеров  "Отечественной  истории",  обладателями  которого
могут  стать  только  подписчики  нашего  журнала!
 ОБНАРУЖЕННЫЕ  ОПЕЧАТКИ  В  №2  ЗА  2001  г.:
 №  2  журнала  выходит  в  марте  -  апреле
 На  стр.  204,  12  строка  сверху  искажены  фамилии  3.  Перегудовой  и  Б.  Каптелова
 Технический  редактор  Глинкина  Л.И.
 Сдано  в  набор  06.02.2001  г.  Подписано  к  печати  13.03.2001  г.  Формат  70  х  ЮО1/^
Офсетная  печать.  Уел.  печ.л.  18,2  Уел.  кр.-отт.  62,6  тыс.  Уч.-изд.л.  25,4  Бум.л.  7,0
 Тираж  3393  экз.  Зак.  2009
 Свидетельство  о  регистрации  №  0110244  от  8.02.1993  г.
в  Министерстве  печати  и  информации  РФ
Учредители:  Российская  академия  наук,  Институт  российской  истории  РАН
 224
 Адрес  издателя:  117997,  Москва,  Профсоюзная  ул.,  90
Адрес  редакции:  117036  Москва,  ул.  Дм.  Ульянова,  19.  Телефон:  123-90-10
Отпечатано  в  ППП  "Типография  "Наука",  121099  Москва,  Шубинский  пер.,  6

Индекс  70404
 Г
 «НАУКА»
 ISSN  0869-5687  Отечественная  история,  2001,  №  3