Текст
ISSN 0869-5687
Российская академия наук
2001 *
1
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ
ИСТОРИЯ
РОССИЙСКАЯ
АКАДЕМИЯ
НАУК
ИНСТИТУТ
РОССИЙСКОЙ
ИСТОРИИ
ЖУРНАЛ
ОСНОВАН
В МАРТЕ
1957 ГОДА
ВЫХОДИТ
6 РАЗ
В ГОД
В НОМЕРЕ:
СССР 1920-1930-х годов глазами западных
интеллектуалов
Жозеф де Местр и декабрист Михаил Орлов
О так называемой Южной партии
социалистов-революционеров
Троцкий и дело героя Балтийского флота
А.М. Щастного
Четыре ареста Н.Н. Кутлера.
На пути к денежной реформе 1922-1924 гг.
Коллективизация сельского хозяйства
в Правобережной Молдавии
К 100-летию Э.Б. Генкиной
История предпринимательства в России.
Кн. 1-2. Критический обзор
Публикации
Из дневников П.В. Вологодского.
К образованию Всероссийской власти
в Сибири. Окончание
Из дневников историка С.С. Дмитриева.
Окончание
Профессор С.С. Дмитриев - историк
русского общества
Воспоминания о Л.В. Черепнине
НАУКА
МОСКВА
январь
февраль
2001 *
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ
С.В. ТЮТЮКИН (главный редактор),
А.И. АКСЕНОВ, В.Я. ГРОСУЛ, П.Н. ЗЫРЯНОВ, А.Е. ИВАНОВ, А.В. ИГНАТЬЕВ,
А.П. КОРЕЛИН, Ю.С. КУКУШКИН, В.А. КУЧКИН, В.С. ЛЕЛЬЧУК,
В.А. НЕВЕЖИН, Л.Н. НЕЖИНСКИЙ, Ю.А. ПЕТРОВ, Е.И. ПИВОВАР,
Ю.А. ПОЛЯКОВ, М.А. РАХМАТУЛЛИН (зам. главного редактора),
А.Н. САХАРОВ, С.С. СЕКИРИНСКИЙ, В.В. ТРЕПАВЛОВ
Адрес редакции:
117036, Москва В-36, ул. Дм. Ульянова, 19. Тел. 123-90-10; 123-90-41
Для писем: iri_RAH@chat.ru
Ответственный секретарь Ю.В. Мочалова
Тел. 123-90-10
EDITORIAL BOARD
S.V. TIUTIUKIN CEditor-in-chief),
A.I. AKSIONOV, V.Ya. GROSUL, P.N. ZYRIANOV, A.E. IVANOV, A.V. IGNATIEV,
A.P. KORELIN, Yu.S. KUKUSHKIN, V.A. KUCHKIN, V.S. LEL’CHOUK,
V.A. NEVEZHIN, L.N. NEZHINSKII, Yu.A. PETROV, E.I. PIVOVAR,
Yu.A. POLVAKOV, M.A. RAKHMATULLIN (Assistant editor-in-chief),
A.N. SAKHAROV, S.S. SEKIRINSKII, V.V. TREPAVLOV
Address:
19, Dm. Ulianova, Moscow, Russia, Tel. 123-90-10; 123-90-41
Managing Editor Yu.V. Mochalova
Tel. 123-90-10
РУКОПИСИ ПРЕДСТАВЛЯЮТСЯ В РЕДАКЦИЮ В ЧЕТЫРЕХ ЭКЗЕМПЛЯРАХ, ОБЪЕМОМ
НЕ БОЛЕЕ 2-х АВТОРСКИХ ЛИСТОВ (48 СТР. МАШИНОПИСИ ЧЕРЕЗ ДВА ИНТЕРВАЛА),
А ТАКЖЕ В ЭЛЕКТРОННОМ ВАРИАНТЕ (ДИСКЕТА И РАСПЕЧАТКА НЕ БОЛЕЕ 2-х ПЕ¬
ЧАТНЫХ ЛИСТОВ). В СЛУЧАЕ ОТКЛОНЕНИЯ РУКОПИСИ АВТОРУ ВОЗВРАЩАЮТСЯ ТРИ
ЭКЗЕМПЛЯРА ИЛИ ДИСКЕТА.
© Российская академия наук,
Институт российской истории, 2001 г.
2
УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ!
Вот и наступил двадцать первый век, а с ним и третье тысячелетие новой эры.
Ушло в историю двадцатое столетие - этот фейерверк величайших научных откры¬
тий и технических переворотов, бурных политических потрясений и кровавых войн,
самый противоречивый и драматический век в летописи человечества, где разум
соседствует с безумием, а прогресс вплотную подвел людей к той черте, которая
отделяет жизнь от всеобщей гибели. Пожалуй, еще ни одна эпоха не оставляла исто¬
рикам такого поистине безбрежного моря самых разных документов, дающих мате¬
риал для беспристрастного анализа и раздумий о судьбах всего человечества и от¬
дельных стран и народов.
Мы встречаем 2001 год с огромной тревогой и вместе с тем с надеждой на
перемены к лучшему. Каким он будет, этот новый век, что принесет с собой нам,
россиянам? Кто ответит сейчас на эти вопросы? Но одно можно сказать с уверенно¬
стью: пока сохранится на Земле жизнь, не иссякнет у людей интерес к своему прош¬
лому, без которого нет ни настоящего, ни будущего. А это дает основание надеяться,
что будет востребован и наш скромный труд-труд людей, выпускающих академи¬
ческий научный журнал по истории нашей Родины - России.
Мы постараемся сделать "Отечественную историю" еще более разнообразной
и интересной и по содержанию, и по форме публикуемых материалов, привлечь к со¬
трудничеству на наших страницах историков разных поколений и разных стран.
Хотелось бы сделать журнал пропагандистом новых идей и концепций, познакомить
читателя с неизвестными прежде важными фактами, объективно проанализировать
состояние отечественной и зарубежной историографии, дать информацию о наиболее
значительных научных форумах. Мы постараемся удовлетворить интерес читателей к
выдающимся историческим личностям и к истории повседневности, уделять больше
внимания региональной истории, краеведению, вспомогательным историческим
дисциплинам. Есть у журнала и другие долги перед читателями, связанные, в
частности, с такой серьезной и общественно значимой проблемой, как "историческая
наука и отражение истории в художественном творчестве (литература, театр, кино,
телевидение)". Все это потребует известного изменения самой модели построения
журнала, над чем редакция уже начала работать и намерена в ближайшие годы эту
работу продолжить.
Пользуясь случаем, хотелось бы вновь пригласить к сотрудничеству наших коллег,
ведущих исследования по проблематике нашего журнала в научных центрах Россий¬
ской Федерации, ближнего и дальнего зарубежья. Особое приглашение мы адресуем
научной молодежи, в помощи которой (разумеется, не снижая планку академических
требований) мы видим свой прямой профессиональный долг. Страницы "Отечествен¬
ной истории" по-прежнему открыты и для маститого академика, и для талантливого
аспиранта, независимо от их политических и идеологических взглядов, для всех, кто
может сказать о нашей истории новое и яркое слово.
Видимо, уже не за горами время, когда появится электронная версия "Отечествен¬
ной истории". А пока нам, как, вероятно, и вам, хотелось бы, чтобы наш журнал был
"толще", шрифт в нем - крупнее, иллюстраций - больше, бумага - лучше, а подписная
цена - значительно ниже, чем сейчас. Но поверьте, что это, увы, зависит не от нас.
Редакция журнала "Отечественная история" благодарит своих подписчиков и чита¬
телей за внимание и поддержку, надеется на расширение их рядов и постарается
сделать все, чтобы наш журнал оставался в XXI веке нужным, доступным и полезным
всем, кто любит Россию, интересуется ее историей и хочет работать для блага нашего
Отечества.
Редакция журнала
"Отечественная история"
3
© 2001 г. Г.Б. КУЛИКОВА
СССР 1920-1930-х ГОДОВ ГЛАЗАМИ
ЗАПАДНЫХ ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ
После Октябрьской революции советская страна сразу стала объектом и участни¬
ком жесткого экономического, социального и политического противостояния двух
систем, проявлявшегося в том числе и в отношении западной интеллигенции к стране,
поставившей своей целью создать государство трудящихся, построить социализм.
Подавляющее большинство этих людей, людей, к которым примкнуло и значительное
число эмигрантов из России, с ненавистью отнеслось к революции. Вместе с тем в
различных слоях общества капиталистических стран крепла надежда на успех неви¬
данного в истории эксперимента, росла поддержка страны советов.
Одним из проявлений этого процесса стало то, что после революции советскую
Россию, а затем СССР посещали десятки различных делегаций из разных стран мира.
В них входили представители рабочего класса, крестьянства, интеллигенции, лидеры
политических партий, общественные деятели. Среди интеллигенции было особенно
много писателей и ученых. Такая тяга в нашу страну была вызвана естественным
стремлением собственными глазами, как говорится, "вживую" не только увидеть, но и
понять феномен возникновения и строительства нового, справедливого, доселе не¬
виданного на планете общества. "Захватывающе интересно, - отмечал писатель
А. Жид, - пребывание в этой необъятной стране, мучающейся родами; кажется, само
будущее рождается на глазах" К
По приблизительным подсчетам в 1920-1930-е гг. нашу страну посетили около
100 тыс. иностранцев, т.е. примерно 5 тыс. человек в год или 13-14 человек еже¬
дневно2. Наибольшее число иностранных делегаций побывало в СССР в начале и
середине 1930-х гг. По итогам этих поездок и встреч с советскими людьми на Западе
вышло огромное количество книг, брошюр, статей, заметок, мемуаров3. Писали и
оценивали по-разному - апологетически и дружественно, нейтрально и враждебно.
Все свидетельства интересны как "зеркало времени", но среди них имеют особое зна¬
чение публикации известных зарубежных писателей, ученых, публицистов и общест¬
венных деятелей.
В СССР приезжали писатели - американец Т. Драйзер, англичанин Б. Шоу,
австриец С. Цвейг, французы П. Гибу-Рибо, Анри Барбюс и Жан Ришар Блок,
датчанин Мартин Андерсен-Нексе и многие другие. Из десятков наблюдений и оценок
гостей страны советов выделим лишь некоторые - американского журналиста Аль¬
берта Рис Вильямса, англичан - философа Бертрана Рассела, писателя-фантаста
Герберта Уэллса, драматурга Бернарда Шоу, французских писателей Ромена Роллана
и Андре Жида, немецкого писателя Лиона Фейхтвангера4.
А. Рис Вильямс бывал в советской России неоднократно (в 1917, 1922, 1930,
1937-1938, 1959 гг.), Г. Уэллс - был гостем до революции - в 1914 г., а затем в 1920 и
1934 гг., Б. Рассел приезжал в Россию в 1920, Б. Шоу - в 1931, Р. Роллан, А. Жид и
Л. Фейхтвангер - в середине 1930-х гг. Естественно, что общая картина жизни в
нашей стране постепенно менялась, а потому и впечатления от пребывания в СССР
складывались у гостей различные. Вильямс, Рассел и Уэллс побывали в России, когда
в стране царили разруха, голод, чрезвычайщина, когда она с огромными трудностя- ** Куликова Галина Борисовна, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института
российской истории РАН.
4
ми выходила из состояния Гражданской войны. Шоу, Уэллс (вторично), Роллан, Жид и
Фейхтвангер посетили СССР в период, когда мв буднях великих строек” осуществля¬
лись первая, а затем вторая пятилетки, возводились сотни новых заводов и фабрик,
возникали новые города, обсуждалась и в 1936 г. была принята новая, "сталинская"
Конституция СССР, названная конституцией "страны победившего социализма".
Необходимо более полно обрисовать и важные особенности пребывания в нашей
стране иностранных гостей. Переводчик В. Бережков, начавший еще в те годы
работать с иностранными делегациями, вспоминал: «В 1934 году, впервые после
Октябрьской революции, Советский Союз широко открыл свои границы для ино¬
странных туристов... Сталин любил и умел пускать иностранцам пыль в глаза.
Недаром ему удалось обворожить, казалось бы, проницательных, критически мысля¬
щих всемирно известных писателей и мыслителей. Барбюс, например, прославился
крылатой фразой "Сталин - это Ленин сегодня". Умел "вождь народов" и накапливать
достаточно средств, чтобы обхаживать тех, кого хотел привлечь на свою сторону...
Интуристы под бдительным присмотром гидов видели только "процветающее госу¬
дарство", которое им и старались продемонстрировать. В итоге они уезжали из
страны, не получив ни малейшего представления о действительных условиях жизни в
Советском Союзе»5.
Вывод В. Бережкова не совсем правилен - так бывало часто, но не всегда. Да, все
маршруты, все встречи находились под строгим и неослабным контролем высших
партийных органов и НКВД. Политбюро, например, решало, какого уровня прием
(пышный или надлежащий, но не пышный) необходимо оказать приезжающему в
страну государственному или общественному деятелю6. Существовали и другие
постоянно практиковавшиеся методы контроля. Работавшие с иностранными гостями
советские переводчики (чаще всего прикомандированные из ВОКСа) выполняли и
секретарские обязанности, а также еще одну важную миссию - они систематически
составляли отчеты и записки (хранившиеся в архивах под грифами "секретно" и "не
подлежит оглашению") о характере встреч гостей, фиксировали то, что вызывало их
недовольство, называли источники получения ими негативной информации о стране,
сами вели, как, например, отмечала сотрудница ВОКСа Д. Каравкина, прикрепленная
к Лиону Фейхтвангеру, "разъяснительную работу". В одном из своих отчетов она
отметила, что к Фейхтвангеру "пролезают иногда люди, которые очень вредно на
него влияют"7.
Сохранились сведения и о секретном наблюдении органов НКВД за передвиже¬
ниями и встречами иностранных писателей. Так, в 1936 г. секретный сотрудник
доносил, что с приехавшим в СССР Андре Жидом имели несколько "законспириро¬
ванных" встреч писатели Пильняк и Пастернак, "во время которых тенденциозно
информировали Жида о положении в СССР. Несомненным является, - добавлял
сексот, - что эта информация была использована Жидом в его книге против СССР"8.
Однако, несмотря на все препоны, как это видно из наблюдений многих визитеров,
в том числе и упоминаемых в данной статье, им удавалось наладить и неформальное
общение, участвовать в стихийных встречах и разговорах с различными категориями
населения. В 1920-е гг. это было несколько легче. "Мы стремились узнать как можно
больше о российских условиях и методах руководства, - писал Б. Рассел, - хотя это
было весьма затруднительно в атмосфере королевского шествия". Г. Уэллс с удовлет¬
ворением констатировал, что он и его сын бродили совершенно свободно и самостоя¬
тельно и им показали почти все, что хотелось посмотреть9. Но и в 1930-е гг., в усло¬
виях ужесточившегося наблюдения за пребыванием иностранцев в стране, А. Жид
вспоминал, что показывали все самое лучшее, но "много раз случалось неожиданно
заходить в сельские школы, в детские сады, клубы, которые не собирались показы¬
вать". Писатель подчеркивал, что отношения с советскими людьми завязывались
"с легкостью, непринужденностью, глубиной и искренностью" (с. 66). Об этом писали
и говорили и другие зарубежные гости. Эти объективные условия не могли не
повлиять на тональность и существо выводов людей, гостивших в СССР.
5
Многие писатели, побывавшие в нашей стране, оставили не беглые заметки "по
поводу", а книги и эссе, наполненные не только точными бытовыми зарисовками, но и
интереснейшим осмыслением увиденного, неожиданными вопросами, сомнениями,
раздумьями.
В написанных ими по горячим следам трудах, в дневниковых записях Р. Роллана
можно выделить по меньшей мере четыре аспекта, представляющих значительный
интерес для современных читателей и исследователей. В них описываются, часто
очень красочно, реальные картины жизни страны 1920-1930-х гг., в основном Москвы
и Ленинграда, особенно запомнившиеся иностранцам ее черты. Кроме того, дается
добросовестный отчет о встречах и беседах с высшими партийными и советскими
руководителями, причем в ряде случаев воспроизводящий их высказывания, не нашед¬
шие отражения в отечественных исторических публикациях. Наконец, очень ценны
анализ и размышления самих авторов, их искренние попытки понять не только собы¬
тия, лежащие на поверхности, но и глубинные причины происходившего в Советском
Союзе. Важно и то, что все они писали не для советского читателя, а для своих
соотечественников на Западе, стремясь в меру собственного таланта донести до них
"правду" о Советском Союзе.
В данной статье выделяются главным образом характеристики и оценки западных
авторов, относящиеся к политической системе советского государства, общественной
жизни и общественным настроениям, а также некоторые, представляющие интерес и
малоизвестные факты, связанные с изданием и дальнейшей судьбой их книг10. При
этом основное внимание обращается на критическое осмысление опыта СССР.
При всех различиях выбранных нами фигур, их объединяли подлинная образован¬
ность, незаурядный талант, умение видеть и анализировать социальные процессы,
всемирная популярность. Не случайно Ромен Роллан, Бернард Шоу, Бертран Рассел и
Андре Жид в разные годы стали Нобелевскими лауреатами в области литературы. Их
всех отличал острый взгляд подлинных интеллигентов, ничего не принимающих на
веру и стремящихся самостоятельно разобраться в существе процессов, совершав¬
шихся в стране, строящей социализм, честно и откровенно высказать свое мнение,
дать собственные оценки увиденному, осмыслить происходящее, вписать его в кон¬
текст мировых событий. "Я писатель, писатель по призванию, - подчеркивал
Л. Фейхтвангер, - а это означает, что я испытываю страстную потребность свободно
выражать все, что я чувствую, думаю, переживаю, невзирая на лица, на классы,
партии и идеологии..."11
Более того, своим свежим, непредвзятым взглядом они сумели увидеть многие
характерные для советской системы явления и процессы намного раньше, чем это
произошло в самом СССР. Конечно, общественно-политические взгляды наших
героев (при всех особенностях политических пристрастий каждого из них) были в
значительной степени эклектичными. Они не были марксистскими, но, несомненно,
имели "левую окраску", сочетая позиции буржуазного либерализма, фабианского
социализма и общечеловеческого гуманизма. На этих основах строилось и их пони¬
мание демократии, связанное со свободой развития индивидуума, социальной защи¬
щенностью людей, осуждением насилия в любой его форме, с верой в то, что мир
должен изменяться только эволюционным путем, в результате проявления созна¬
тельной и доброй воли всех членов общества. Оценки увиденного в СССР с высоты
"общечеловеческой истины", особенно в условиях противостояния двух систем, часто
носили утопический, а иногда и наивный характер12.
Побывавших в нашей стране писателей отличало критическое отношение к совре¬
менному капитализму, хорошее знание проблем и ценностей западной демократии,
международного политического климата 1930-х гг., которые также становились суще¬
ственным критерием сопоставления с советскими реалиями. Сложная международная
обстановка того времени, безусловно, крайне важный фактор для понимания сути тех
или иных выводов гостей Советского Союза. Росла военная опасность, в Германии у
власти с 1933 г. стояли национал-социалисты, среди прогрессивных деятелей Запада
6
усилились антифашистские настроения. Все писатели, о которых идет речь в статье,
были последовательными антифашистами. Достаточно вспомнить, что за несколько
лет до поездки в СССР Л. Фейхтвангер эмигрировал из Германии, а Г. Уэллс был
включен фашистами в список англичан, подлежавших уничтожению немедленно
после захвата Британских островов13. В этих условиях Советский Союз восприни¬
мался не просто как первая на планете страна социализма, а как оплот мира и
противодействия агрессивным силам. Его необходимо было поддерживать всеми воз¬
можными способами и стараться не навредить скороспелыми или излишне резкими
оценками.
Всех названных деятелей отличало и еще одно важнейшее качество - они отно¬
сились к русской революции, к преобразованиям в СССР с огромной симпатией,
с верой в то, что Россией найден (пусть и небеспроблемный) путь разрешения острей¬
ших экономических, социальных и иных противоречий, раздиравших капиталистиче¬
ское общество первой трети XX в.
"Несомненно, что самое важное в российской революции - это попытка осущест¬
вить коммунизм, - писал Б. Рассел. - Большевизм, если даже рассматривать его лишь
как дерзновенную попытку, без которой конечный успех был бы просто невозможен,
все равно заслуживает благодарности и восхищения всей прогрессивной части чело¬
вечества" (с. 5). В беседе со Сталиным Р. Роллан подчеркивал: «Вы знаете, чем яв¬
ляется СССР в глазах тысяч людей Запада. Они в него вкладывают свои надежды,
свои идеалы, часто отличные один от другого, иной раз противоположные. При
нынешнем серьезном экономическом и моральном кризисе они ждут от СССР
руководства, призыва, разъяснения своим сомнениям. Он (СССР. - Г.К.) не может
снять с себя ответственность, которую возлагает на него современное положение в
мире, - эта ответственность в некотором роде "царственная", обязывает заботиться о
народных массах других стран, которые поверили в него»14.
А. Жид называл все свершаемое в Советском Союзе беспримерным эксперимен¬
том, наполнившим людей надеждой, порывом, способным увлечь все человечество.
"Кто может определить, чем СССР был для нас?" - спрашивал писатель и отвечал:
"Не только избранной страной - примером, руководством к действию. Все, о чем мы
мечтали, о чем помышляли, к чему стремились наши желания и чему мы были готовы
отдать силы, - все было там. Это была земля, где утопия становилась реальностью.
Громадные свершения позволяли надеяться на новые, еще более грандиозные. Самое
трудное, казалось, было уже позади, и мы со счастливым сердцем поверили в
неизведанные пути, выбранные им во имя страдающего человечества" (с. 64).
Близкая по содержанию мысль звучит и у Л. Фейхтвангера: «Я пустился в путь, -
подчеркивал он в предисловии к своей книге, - в качестве "симпатизирующего". Да, я
симпатизировал с самого начала эксперименту, поставившему своей целью построить
гигантское государство только на базе разума, и ехал в Москву с желанием, чтобы
этот эксперимент был удачным... я симпатизировал великому опыту, предпринятому
Москвой, с самого начала его возникновения» (с. 5-6).
Нельзя не обратить внимания и еще на две общие для всех западных гостей
характерные черты. Приезжая в СССР, они стремились увидеть и максимально полно
оценить успехи и достижения нашей страны, многие из которых они считали выдаю¬
щимися, замечательными. Что более всего они выделяли? Огромное строительство,
ликвидацию безработицы, колоссальную работу в области народного просвещения,
здравоохранения, организации отдыха трудящихся, особенно детей. Вернувшись в
Лондон после поездки в СССР в 1934 г., Г. Уэллс делился впечатлениями со своим
другом - советским послом в Великобритании И.М. Майским: "По сравнению с тем,
что я видел в 1920 г., две вещи меня поразили больше всего. Первая (пятилетка) -
несомненный материальный прогресс... Пятилетка, несомненно, удалась, и это, с со¬
циалистической точки зрения, имеет громадное принципиальное значение, ...успех
пятилетки значительно поднял уровень жизни в России... Везде идет строительство,
работают фабрики и железные дороги, хорошо функционируют школы и научные
7
институты... Конечно, есть много неполадок, ошибок, глупостей, но это все болезни
роста"15. Л. Фейхтвангер писал, что "народ, который еще двадцать лет тому назад
почти задыхался в нищете, грязи и невежестве, является в настоящее время обла¬
дателем высоко развитой промышленности, рационализированного сельского
хозяйства, громадного количества новоотстроенных или до основания перестроенных
городов и, кроме того, полностью ликвидировал свою неграмотность" (с. 26).
Критику же в адрес СССР авторы высказывали в крайне деликатной форме,
однако считали ее не только полезным, но и важным условием дальнейшего развития
Советского Союза. Б. Рассел, например, стремился обратить внимание на те черты
современного состояния России, которые ему казались нежелательными: "Я думаю, -
писал он, - что из них стоит извлечь уроки, которые могут оказаться полезными..."
(с. 14). А. Жид достаточно категорично утверждал: "Возможно, кому-то ложь умал¬
чивания или упорство во лжи могут казаться оправданными, но на самом деле все это
только на руку врагам, истина же, как бы ни была жестока, наносит раны только ради
исцеления... Немного стоит любовь, состоящая из одних похвал, и я думаю, что окажу
большую услугу и самому СССР, и его делу, если буду говорить о нем искренне и
нелицеприятно. Мое восхищение СССР, восхищение теми успехами, которых он уже
добился, позволяет мне высказывать критику по его адресу. Во имя связанных с ним
ожиданий, во имя всего того в особенности, на что он нам позволяет надеяться" (с. 64,
65). Ту же мысль мы находим и у Фейхтвангера: "Я, будучи в Советском Союзе, не
хотел умалчивать о недостатках, где-либо замеченных мною. Однако найти этим
неблагоприятным отзывам нужную форму и слова, которые, не будучи бестактными,
имели бы достаточно определенный смысл, представляло не всегда легкую задачу для
почетного гостя в такое напряженное время" (с. 7). Здесь обращают на себя внимание
два существенных нюанса: во-первых, оказанный почетный прием, по мнению Фейхт¬
вангера, требует определенной комплиментарности по отношению к хозяевам; во-
вторых, - и это, пожалуй, главное, - напряженное время, тревожные события в мире
делают особенно важными осторожность и взвешенность оценок происходящего в
СССР, чтобы ненароком не навредить первой стране социализма. Отсюда и частая
подмена не только у Фейхтвангера, но и у других писателей объективного анализа
политизированными сиюминутными выводами.
Время пребывания западных гостей в нашей стране составляло от двух недель до
двух с половиной месяцев. Б. Рассел, например, путешествовал по России с 11 мая до
16 июня 1920 г., присоединившись к делегации английских тред-юнионов и лейборис¬
тов. Он посетил Петроград, Москву, Нижний Новгород, Самару, Саратов и другие
города. Делегация передвигалась на специальном первоклассном поезде, повсюду ор¬
ганизовывались торжественные встречи с речами и приветствиями, многочисленные
митинги, банкеты, беседы с официальными лицами, представителями интеллигенции
и оппозиционных партий (с. 14). Еще более пышный прием ожидал известных
писателей и общественных деятелей в середине 1930-х гг. Обратимся к свидетельству
А. Жида, побывавшего в СССР .через 16 лет после Б. Рассела: "Никогда я не
путешествовал в таких роскошных условиях. Специальный вагон и лучшие автомоби¬
ли, лучшие номера в лучших отелях, стол самый обильный и самый изысканный.
А прием! А внимание! Предупредительность! Повсюду встречают, обихаживают,
кормят-поят. Удовлетворяют любые желания и сожалеют, что не в силах сделать это
euje лучше" (с. 133).
Подобные записи мы встречаем практически у всех гостей, в том числе и у
Р. Роллана: «Едва ступив на советскую землю, я попадаю под отеческую опеку Совета
народных комиссаров, который меня принимает... На пограничной станции нас ждет
салон-вагон с врачом - директором кремлевской больницы - д-ром Левиным (Л.Г. Ле¬
вин был консультантом лечсанупра Кремля, лечил М. Горького. - Г.К.) и сек¬
ретарем... С первых же шагов, по пути к машине, начался обстрел фотографов, и он
не кончился вплоть до моего отъезда из Москвы. Несмотря на принятые предосто¬
рожности, чтобы скрыть час моего приезда и избежать толпы, перед выходом
8
(с вокзала) нас ждет и приветствует множество людей... Все удобства (Роллан с
супругой М.П. Кудашевой жили сначала в Доме правительства у председателя ВОКСа
А.Я. Аросева, затем в гостинице "Савой" и на даче М. Горького - Г.К.) ...Нас
завалили слугами: сиделка, повар из Кремля и т.д.»16.
Действительно, прием известным зарубежным деятелям оказывался великолепный.
Но его особая помпезность смущала практически каждого из них и была вызвана не
только соображениями гостеприимства. "Конечно, вполне естественно, гостя ста¬
раются встретить как можно лучше, показывают ему всюду лучшее из того, что
есть, - размышлял А. Жид. - Но что меня поразило - это пропасть между лучшим и
привычным, обыденным, множество привилегий - и плачевный, жалкий общий
уровень... Я хорошо понимаю... - насколько выгодна советскому правительству щед¬
рость по отношению к художникам и литераторам, ко всем, кто может ему славо¬
словить" (с. 131, 132).
О том, насколько значимым для высших советских руководителей было мнение
западных интеллектуалов, а главное - их позитивные оценки советской действитель¬
ности, можно судить хотя бы по тому, что А. Рис Вильямс и Г. Уэллс встречались
с В.И. Лениным, Б. Рассел имел с вождем революции часовую беседу, общался с
Л.Д. Троцким и Л.Б. Каменевым. Правда, у Уэллса мы находим одно характерное
наблюдение: для того, чтобы побеседовать в течение полутора часов с Лениным и
Г.В. Чичериным, ему пришлось потратить около 80 часов на разъезды, телефонные
переговоры и ожидание. Встретиться с А.В. Луначарским ему так и не удалось. Уэллс
замечал, что все его пребывание в Москве было исковеркано "глубоко раздражающей
неразберихой" (с. 54). Однако в следующий свой визит в 1934 г. Уэллс сразу же после
приезда был принят Сталиным. Беседовал И.В. Сталин и с Б. Шоу, А. Барбюсом.
Встреча Р. Роллана со Сталиным длилась более полутора часов, общался Роллан
с В.М. Молотовым, Н.И. Бухариным, К.Е. Ворошиловым, Л.М. Кагановичем,
Е.М. Ярославским, С.А. Лозовским, Г.Г. Ягодой, К.Б. Радеком, председателем
ВОКСа А.Я. Аросевым, начальником строительства "Беломорканала" С.Г. Фириным,
с большим кругом советских писателей (чаще всего с Горьким), музыкантов, делега¬
циями комсомольцев, женщин-спортсменок. Заметим, однако, что всего через год
после этого несколько попыток А. Жида побеседовать с Бухариным успехом не увен¬
чались (с. 139-140). Жид имел многочисленные контакты с творческой интеллиген¬
цией, с рабочими, колхозниками, пионерами, молодежью. 20 июня 1936 г. он произнес
с трибуны Мавзолея речь на траурном митинге памяти М. Горького, навестил в Сочи
смертельно больного Н. Островского. Фейхтвангер более трех часов разговаривал со
Сталиным, его интервью было записано на пленку во Всесоюзном радиокомитете и
передано на всю страну, центральные газеты на видном месте помещали впечатления
и замечания писателя. На тему "Демократия и свобода слова" Фейхтвангер беседовал
с заведующим отделом печати и издательств ЦК ВКП(б) Б.М. Талем. Правда, своей
переводчице писатель сообщил, что "Таль его не убедил"17. Встречался Фейхтвангер
и с видными советскими писателями И.А. Ильфом, Е.П. Петровым, В.П. Катаевым,
И.Э. Бабелем. Круг общения приезжавших в СССР писателей был не только широ¬
ким, но и разнообразным.
Похвала всемирно известных писателей и общественных деятелей была очень
важной не только для СССР в целом, но в не меньшей, если не в большей степени для
руководства страны. Критика же воспринималась не просто резко отрицательно, а
как фактор, компрометирующий и наносящий ущерб Советскому Союзу, а значит
нежелательный. Поэтому и судьба книг и заметок этих авторов была во многом
схожей, что определялось прежде всего их содержанием и характером высказанных в
них оценок жизни в СССР.
Как остроумно и точно заметил известный историк и писатель Н.Я. Эйдельман, при
всех «"издательских колебаниях" в течение 50-60 лет сложилась и утвердилась до¬
вольно простая схема для оценки взглядов знаменитых западных гостей: использо¬
валась двухцветная шкала "друг-враг", разве что с допущением формулы "Друг, но
9
кое-чего не понял"»18. Допускались только положительные характеристики, одобря¬
лось только восхищение, критика пропускалась лишь "дозированная", серьезные же
размышления и попытки анализа до советского читателя просто не доходили.
Поэтому одних авторов, например, А. Рис Вильямса, издавали множество раз,
автобиографические заметки Б. Шоу впервые увидели свет лишь в 1989 г., а книга
Б. Рассела была переведена на русский язык и появилась в СССР только в 1991 г.
Та же судьба постигла и книгу А. Жида. Книга Г. Уэллса, впервые вышедшая в
1921 г., была переиздана лишь в 1958 г. Изданию было предпослано предисловие
Г.М. Кржижановского, который упрекал автора в непонимании движущих сил и
сущности пролетарской революции: "Уэллс никогда не понимал ни теории классовой
борьбы, ни той исторической роли, которая принадлежит пролетариату как могиль¬
щику капитализма. Причиной этого, конечно, явилось то, что Уэллс был далек от
марксизма, которого... он никогда не понимал" (с. 4).
Книга Л. Фейхтвангера "Москва 1937. Отчет о поездке для моих друзей" была
издана на немецком языке в Амстердаме и Москве, затем переведена на русский язык
и издана сверхбыстрыми темпами (сдана в производство 23 ноября, подписана к
печати на следующий день - 24 ноября 1937 г., издана 200-тысячным тиражом). Книга
открывалась небольшим вступлением "От издательства" (это было Государственное
издательство "Художественная литература"), в котором, наряду с тезисом о том, что
"книжка представляет интерес и значение, как попытка честно и добросовестно
изучить Советский Союз", утверждалось, что "книжка содержит ряд ошибок и не¬
правильных оценок" (с. 3). Очень скоро книга Фейхтвангера была изъята из обраще¬
ния и в течение многих лет находилась в спецхранах библиотек. Позже она не пере¬
издавалась и не включалась в собрание сочинений писателя. Ее переиздание было
осуществлено лишь в 1990 г.19
О впечатлениях Р. Роллана по поводу его пребывания в Советском Союзе до
самого последнего времени было известно крайне мало. В газете "Комсомольская
правда" 5 и 28 июля 1935 г. были напечатаны ответ писателя на вопрос сотрудника
"Последних известий по радио" о впечатлениях от первых дней, проведенных в СССР,
и прощальные строки, написанные Ролланом в день отъезда на родину. 20 июля
1935 г. в "Правде" было опубликовано "Письмо Р. Роллана товарищу Сталину".
В 1958 г. именно эти публикации, а также небольшой отрывок из дневника, помечен¬
ный сентябрем 1935 г., были воспроизведены в собрании сочинений писателя20.
Казалось, что это все или почти все материалы, по которым можно судить о по¬
зиции выдающегося писателя. Но во время пребывания в СССР с 17 июня по 28 июля
1935 г. Роллан вел (как он сам отмечал, наспех, карандашом) ежедневные дневни¬
ковые записи. "Они были далеко не полные, - писал позже Роллан, - 1) из-за спешки,
усталости и некоторых неясностей; 2) из-за осторожности, так как я не был уверен,
что их не прочтут шпионящие наблюдатели, я не хотел доверять (дневнику) сек¬
реты"21. В августе того же года в Швейцарии заметки были им переписаны набело и
дополнены, а в 1938 г. снабжены авторскими пояснениями, комментариями, описа¬
нием его встреч со Сталиным, Горьким, Бухариным и другими советскими госу¬
дарственными деятелями, характеристиками этих лиц и событий 1937 г. Автор так
объяснял причины этих дополнений: "Понадобились события (и какие!), чтобы
открыть мне глаза в трагические дни (автор имеет в виду политические процессы того
времени. - Г.К.) на многие личности и встречи, запечатлевшиеся в моей памяти, но
тогда у меня не было ключа, чтобы их раскрыть"22.
Вместе с дневником Роллан хранил 16 писем от советских людей, полученных из
разных уголков страны. Небольшие отрывки из дневника в октябре 1935 г. были
напечатаны во французском журнале "Commune", а 19 октября того же года были
частично опубликованы в "Правде". Роллан дал следующие пояснения к русской
публикации: "Эти заметки являются отрывками из труда более полного и более
завершенного"23. Однако по категорическому распоряжению автора дневник, даже
частично, не мог быть опубликован без его разрешения ранее чем через 50 лет24.
10
Поэтому первая публикация дневников на русском языке была предпринята только в
1989 г.25. Как увидим позже, это распоряжение автора не было продиктовано только
личными мотивами. Оно вызывалось гораздо более вескими причинами.
Судьба книги А. Жида "Возвращение из СССР" была особенно сложной. Опера¬
тивно изданная большим тиражом во Франции, в СССР она была впервые переведена
на русский язык и опубликована лишь в 1989 г.26
Что же произошло, чем была вызвана подобная позиция советских властей?
До приезда А. Жида в СССР его отношение к нашей стране можно было с полным
основанием оценить как безраздельную симпатию. Достаточно вспомнить о ряде
выступлений писателя в 1934-1936 гг., в которых он выражал искренние симпатии к
стране, которая зажгла "в новом небе новые звезды" (с. 7-8, 9). Нельзя не отметить и
то, что творчество Жида, его отношение к Советскому Союзу оценивались в нашей
стране и в ее руководящих кругах очень положительно. В 1935 г. в Государственном
издательстве художественной литературы вышел четырехтомник сочинений писа¬
теля. Как замечал сам А. Жид, "из московских газет я узнал, что в течение нескольких
месяцев было продано более 400000 (по советским данным, тираж равнялся
164400 экз. - Г.К.) моих книг" (с. 132). Не случайно поэтому приезду в СССР Жида
был посвящен специальный номер журнала "Иностранная литература", огромным
тиражом выпущена открытка с его портретом, а в день приезда писателя в газете
"Известия" была опубликована статья под заголовком: "Привет Андре Жиду!". В ней
писатель был назван лучшим другом Советского Союза, которого трудящиеся СССР
встречают с чувством глубокой радости и дружбы (с. 7-8).
И вдруг такое кардинальное изменение позиций! Книга в нашей стране еще не
опубликована, но вокруг нее сразу же начинается шумная кампания. 6 декабря 1936 г.
в "Литературной газете" в статье, озаглавленной "Куда Андре Жид возвратился из
СССР?", книга была названа слезливой, двойственной, антисоветским пасквилем,
клеветнической стряпней. В газете "Правда" как раз в те дни, когда в Советском
Союзе находился немецкий писатель Л. Фейхтвангер, была напечатана многозначи¬
тельная заметка "Ромен Роллан об Андре Жиде. Ответное письмо иностранным
рабочим Магнитогорска". Газета поясняла, что иностранные рабочие - строители
города Магнитогорска, возмущенные книгой А. Жида (напомним, в Советском Союзе
недоступной читателям), послали Р. Роллану письмо, в котором с негодованием
писали, что они «поражены "превращением" Андре Жида и зло высмеивают его вы¬
воды». В письме приводился ряд конкретных цифр, характеризующих рост материаль¬
ного и культурного благополучия советского народа (с. 49-50).
В своем ответе от 5 января 1937 г. Роллан дал следующую оценку книге Жида:
"Это - дурная книга, к тому же посредственная, на редкость убогая, поверхностная,
ребяческая и противоречивая". Роллан назвал книгу "ударом в спину СССР", под¬
черкивая ее несвоевременный характер. "Ее ценность ничтожна, - заявлял Роллан. -
Шум был поднят вокруг имени Жида. Его известность использовали враги СССР,
которые всегда начеку, которые в своей злобе против СССР всегда готовы пустить в
ход любое оружие" (с. 50). Особенно важно подчеркнуть замечание Роллана о не¬
своевременности книги Жида (невольно порождающее аналогии с "несвоевремен¬
ными мыслями" М. Горького) и о возможности использования критической позиции
писателя брагами СССР. Письмо Р. Роллана было призвано также сыграть роль
предостережения приехавшему тогда в нашу страну Л. Фейхтвангеру, да и всем
последующим гостям - о чем и как, с какими оценками следует писать иностранцам об
увиденном в СССР. В своей книге Л. Фейхтвангер поспешил найти причину неспра¬
ведливых, на его взгляд, и слишком отрицательных оценок А. Жида мелких бытовых
неудобств московского быта, вызвавших раздражение французского писателя (с. 6).
Тем самым критика А. Жида выдавалась за мелочное брюзжание избалованного
западного интеллектуала.
Жид не мог не откликнуться на столь резкие критические оценки. Познакомившись
с положительными и отрицательными отзывами на свою только что изданную книгу,
11
он набросал в июне 1937 г. «Поправки к моему "Возвращению из СССР"», которые
начинались следующими словами: «За публикацию "Возвращения из СССР" меня бра¬
нили многие. Выступление Ромена Роллана меня огорчило... "Поверхностный анализ,
поспешные выводы", - говорили о моей книге. Как будто не поверхностными, не
внешними впечатлениями нас очаровывал СССР! И как будто, не вглядевшись при¬
стальнее, мы стали замечать худшее!.. Если бы я только восхищался, вы не сделали
бы мне этого упрека (в поверхностности суждений). Но именно тогда я заслуживал бы
его больше всего» (с. 106, 107).
Написанные Жидом по горячим следам «Поправки к моему "Возвращению из
СССР"», содержащие ответы на критику, поражают своей честностью и прямотой.
Они интересны не только разъяснением позиции самого автора и его заключением о
том, что СССР "все больше и больше отклоняется от того, чем... он должен быть", но
и приведенными Жидом отрывками из писем, полученных им от людей, побывавших и
работавших в нашей стране и пришедших к тем же выводам, что и он. Жид не раз
обращается к этим откликам, в том числе в специальном разделе "Свидетельства".
Среди них - свидетельства У. Ситрайна, М. Ивона, перу которого принадлежала
работа "Во что превратилась русская революция" ("C’est qu’est devenu la Révolution
russe"), A. Денье, M. Мартине, Ж. Сена и ряда других (с. 122, 123, 153-154, 159-160).
Особо в разделе выделены позиции А. Рудольфа - коммуниста, проработавшего в
органах советской печати более трех лет, автора нескольких книг о нашей стране, в
том числе "Прощание с Советской Россией" ("Abschied von Sowjetrussland"). Рудольф
писал Жиду: "После мучительной внутренней борьбы... в результате тяжких
сомнений... я пришел к тем же самым выводам, что и вы" (с. 159, 107).
Эти и многие другие свидетельства, собранные в "Поправках", привели Жида к
выводу, что все это подтверждает его суждения относительно настоящего положения
дел в СССР, усиливает его опасения (с. 108).
На какие же особенности развития СССР обращали внимание в разное время
западные гости, что их радовало, тревожило, что огорчало?
Почему мы начинаем с заметок Альберта Рис Вильямса - последовательного ком¬
муниста, непосредственного участника революционных событий, влюбленного в
революцию романтика, видевшего в свершениях новой России часть великого социа¬
листического движения, охватывающего все страны земного шара? Его позиция
предельно ясна, но и он, рассказывая о встрече с Лениным, специально выделил
мысль вождя революции о необходимости и неизбежности насилия, о том, что "чем
сильнее будет сопротивление потерявших власть классов, тем беспощаднее оно будет
подавляться", а также о целом периоде войн и революций, который будет длиться 50-
70 лет. Однако гораздо раньше будут ликвидированы эксплуатация человека чело¬
веком и частная собственность. "А в конце концов через 75-100 лет, - с твердой
уверенностью сказал Ленин, - страны объединятся в великую социалистическую фе¬
дерацию или сообщество"27.
Мысль Ленина о достижении прогрессивных изменений в обществе с помощью
насилия, через ликвидацию части населения, принадлежащего к непролетарским
слоям, являвшаяся важной составной частью большевистской доктрины, привлекала
внимание и других западных писателей.
Книга Герберта Уэллса "Россия во мгле" широко известна. Те ее места, где автор
описывает суровое время Гражданской войны, хозяйственную разруху и подробно
излагает содержание своей беседы с Лениным, названным им "кремлевским мечта¬
телем", многократно цитировались в СССР. Гораздо меньшее внимание привлекали
оценки Уэллса, относящиеся к уровню работы советского правительства и Петро¬
градского совета. Назвав это правительство "дилетантским" ("история еще не знала
такого дилетантского правительства"), а работу Петросовета "исключительно непро¬
думанной и бесплановой", автор сравнивает ее с атмосферой массового митинга, кото¬
рый мог "самое большее одобрить или не одобрить предложения правительства, но
сам не способен ни на какую настоящую законодательную деятельность. По своей
12
неорганизованности, отсутствию четкости и действенности, - замечал Уэллс, - Петро¬
градский совет так же отличается от английского парламента, как груда разрознен¬
ных часовых колесиков от старомодных, неточных, но все еще показывающих время
часов" (с. 51, 62, 63, 65).
Обратил внимание Уэллс и на существование некоего фильтра между Лениным
и народом, что затрудняло "живую связь России с ним и - что еще важнее с
точки зрения эффективности руководства - затрудняет его живую связь с Россией"
(с. 69).
Не менее интересны и точны наблюдения автора о судьбах интеллигенции в
условиях разрухи, голода, бурного водоворота беззаконий и насилия. Встречи с
певцом Ф. Шаляпиным, физиологом И. Павловым, композитором А. Глазуновым и
другими представителями творческой интеллигенции показали Уэллсу, "как безмерно
зависят люди большого таланта от прочности цивилизованного общества... Смерт¬
ность среди русской творческой интеллигенции невероятно высока". Писатель считал,
что в большой степени это, несомненно, вызвано общими условиями жизни в стране,
но во многих случаях "решающую, роль сыграло трагическое сознание бесполезности
большого дарования" (с. 28).
И хотя впоследствии в СССР писателя обвиняли в непонимании законов классовой
борьбы, он считал, что "наука, искусство, литература - это оранжерейные растения,
требующие тепла, внимания, ухода... Грубая марксистская философия, делящая все
человечество на буржуазию и пролетариат, представляет себе всю жизнь общества
как примитивную борьбу классов и не имеет понятия об условиях, необходимых для
сохранения интеллектуальной жизни общества". И далее Уэллс добавлял, что "у
марксистского коммунизма нет никаких планов и идей относительно интеллек¬
туальной жизни общества", которые большевики вынуждены заменять неуклюжими
импровизациями и ограниченными отчаянными попытками спасти обломки прежней
интеллектуальной жизни (с. 28, 29, 30)28. Уэллс настаивал на том, что социальная
революция - крайнее средство и что капитализм в результате длительной воспи¬
тательной работы может перерасти в "коллективистское общество" (с. 25).
Если Вильямс и Уэллс оставили лишь некоторые соображения о жизни в России, то
самую полную, глубокую, дальновидную и суровую критику увиденного в нашей
стране дал Б. Рассел, назвавший свою книгу "Практика и теория большевизма". Он
подчеркивал: "Я не могу участвовать в заговоре умолчания, который поддерживают
западные социалисты, побывавшие в России" (с. 94).
Именно книгу Рассела отличает последовательный аналитический подход,
наиболее пристальное проникновение в суть происходящих в России событий, стрем¬
ление не только увидеть, но и объяснить особенности политики партии большевиков,
"в руках которой сосредоточена вся реальная власть", и их доктрины.
Стремясь понять большевистскую теорию, Рассел выделяет ее тезис о том, что
"корень всех зол - частная собственность" (с. 16). Большевизм, считает Рассел,
стремится к достижению утопии: "Согласно взглядам коммунистов, все жгучие
политические вопросы - это вопросы классовой борьбы, они исчезнут вместе с
исчезновением классовых различий. Соответственно отпадет потребность в государ¬
стве, поскольку государство по сути своей есть машина власти, предназначенная для
того, чтобы обеспечить победу одной из сторон в классовой борьбе... Когда общество
будет состоять только из трудящихся, государство потеряет свои функции" (с. 84). Как
видно из приведенного высказывания, Рассел весьма близко к сути излагает один из
главных догматов большевиков и марксистской теории в целом. И делает вывод о
том, что "система, созданная насилием, и насильственное правление меньшинства
неизбежно делают возможными тиранию и эксплуатацию.., что нетерпимость и
отсутствие свободы, значительная доля деспотизма, присущая большевикам, кроются
в самой сути их социальной философии" (с. 88, 12).
Рассел не приемлет насильственной революции в демократическом обществе,
подчеркивая необходимость создания атмосферы уважения к закону и конституцион¬
13
ному правительству, составляющим предпосылку и основной метод решения внут¬
ренних противоречий без насилия (с. 82).
На страницах книги автор последовательно пытается разобраться в том, что же
собой представляет большевизм, от которого он со всей определенностью хочет
отмежеваться, заявляя: "Я выступаю против большевизма" (с. 11). Более того, Рассел
дает ясное и убийственное определение большевизма: "Большевизм - не просто по¬
литическая доктрина, он еще и религия со своими догмами и священными писа¬
ниями... Если большевизм окажется единственным сильным и действующим конку¬
рентом капитализма, то я убежден, что не будет создано никакого социализма, а
воцарятся лишь хаос и разрушение" (с. 7, 11).
И несколько дальше он продолжает свою оценку доктрины большевизма:
"Социальный феномен большевизма следует рассматривать как некую религию, а не
просто политическое движение.., большевизм является религией: его догмы также
далеко отстоят от очевидности или противостоят ей... Принимающие большевизм
становятся невосприимчивыми к доказательствам науки и совершают интеллектуаль¬
ное самоубийство. Если бы даже все доктрины большевизма были верны, такое
самоубийство неизбежно, ибо беспристрастное их исследование запрещается"
(с. 65-66).
Большой интерес писателя вызвал и вопрос о том, действительно ли система со¬
ветов превосходит парламентаризм в качестве нового и более совершенного меха¬
низма выявления и выражения народной воли. Знакомство с советскими органами
власти разных ступеней привело Рассела к выводу: система советов в агонии, в
советском конституционном законодательстве, прежде всего в конституции, разра¬
ботаны разнообразные приемы, обеспечивающие победу правительственных канди¬
датов, и даже Всероссийский совет (речь идет о Съезде советов) "все больше и
больше становится формальностью" (с. 41, 42, 44).
Установив, что в России система советов сведена к пустой формальности, Рассел не
скрывает, однако, того, что в парламентской форме правления тоже есть немало
недостатков (с. 96). Вместе с тем он подчеркивает, что советы могли и должны были
воплотить в жизнь важнейшую сторону демократии - обеспечить участие народа в
делах государства. "Практика самоуправления, - пишет Рассел, - есть единственный
эффективный способ политического воспитания, а также признания верховенства
силы за конституцией, что способствует поддержанию порядка и стабильности
управления" (с. 104). Говоря об общественном строе России в целом, Рассел замечает,
что страна "не готова для какой-либо формы демократии и нуждается в сильном
правительстве" (с. 61).
Волновало Рассела и отсутствие свободы личности в России. «Необходимость
насаждения коммунизма ведет к созданию тепличных условий, где должно быть
исключено любое дуновение свежего ветерка, - проницательно и остроумно замечал
философ. - Люди должны будут научиться мыслить определенным образом, всякое
свободомыслие попадает под запрет. Страна становится похожа на необыкновенно
увеличенный иезуитский колледж. Любое проявление свободы запрещается как
"буржуазное', но, где нет свободы мысли, интеллект чахнет - этот факт непреложен»
(с. 86). Правда, Рассел считал, что нетерпимость и отсутствие свободы, унаследован¬
ные от царского режима, - скорее российская, чем коммунистическая черта (с. 12).
Огромный интерес представляет и попытка Рассела разобраться в составе правя¬
щего слоя коммунистов. Он выделяет старую гвардию, которая безжалостно борется
с коррупцией и пьянством. Ко второй группе автор относит карьеристов, вступивших
в партию по причине материального успеха большевизма. Наконец, третья группа
правящей бюрократии, по мнению Рассела, состоит из людей, не являющихся
ревностными коммунистами, но сплотившихся вокруг правительства, поскольку оно
оказалось стабильным, и работающих не за деньги, а ради успеха и власти (с. 45,46).
На многих страницах своей книги Рассел стремится выступать как историк-ана¬
литик, исследователь современной ему российской действительности. В этом отно¬
14
шении особенно интересна вторая часть работы, озаглавленная "Большевистская
теория". В ней на основе фактов, почерпнутых в России, он размышляет о соот¬
ношении большевизма и демократии, революции и диктатуры, общественном уст¬
ройстве и личности, пытаясь ответить на прямо поставленный очень сложный вопрос:
"Почему российский коммунизм потерпел неудачу?"
Анализируя причины неудачи "эксперимента России", автор оперирует конкрет¬
ными данными о состоянии продовольственного дела в стране и приходит к твердому
убеждению о необходимости изменения продовольственной политики государства
(напомним, что идет 1920 г., и X съезд с заменой продразверстки продналогом еще
впереди), о том, что "правительство полностью изымает все производимое крестья¬
нином. Если бы вместо этого оно взимало с него установленное количество хлеба как
ренту, это бы не подрывало стимула к производству... Но такой план позволил бы
крестьянам обогащаться и повлек бы за собой осознанный разрыв с коммунис¬
тической теорией. Поэтому сочли за лучшее применить насильственные методы,
которые привели, как и должны были привести, к бедствию" (с. 94).
Основой других неудач советского правительства Рассел считал развал всего
индустриального сектора национальной экономики, включая и транспорт. Отсюда, по
мнению философа, вытекает и неизбежное следствие: "Большевикам пришлось
опереться на армию и Всероссийскую чрезвычайную комиссию, они были вынуждены
также свести систему советов к пустой формальности. Их претензии быть
представителями рабочих становятся все более несостоятельными" (с. 95).
Обратив внимание на тяжелое положение рабочих, на громадную армию и
милитаризм, царящий в стране суровый диктаторский дух, Рассел замечает, что "в
советской России правительство впитало образ мыслей владельца собственности,
соединив его с правительственным менталитетом, и такое слияние еще больше
увеличило силу высшего класса" (с. 88).
В итоге Рассел заключает, что в России "возникла система, неприятно напоми¬
нающая прежнее царское правительство, - система, являющаяся азиатской по своей
централизованной бюрократии, секретной службе, атмосфере правительственного
таинства и покорности террору" (с. 96).
Сравнив сложившуюся государственную систему с системой английской админи¬
страции в Индии, Рассел находит у них ряд общих черт, в частности веру управленцев
в то, что они обладают некими ценностями, которые следует передать населению, как
бы мало оно этого ни желало, а также применение жестоких репрессий для
сохранения своей власти (с. 97). Продолжая эту мысль, Рассел пишет о том, что
большевизм идеально пригоден для промышленного населения в состоянии нищеты, и
далее замечает уж совсем провидчески: "Большевизм можно защищать, например,
как суровый режим, при помощи которого отсталая нация может быть быстро
индустриализирована (выделено мною. - Г.К.), но в качестве коммунистического
эксперимента он потерпел неудачу" (с. 66, 97). История последующих десятилетий
существования советского государства со всей очевидностью подтвердила это пред¬
видение выдающегося философа.
Книга Рассела ценна и важна еще по одной причине. В ней впервые в зарубежной,
да, вероятно, и в советской литературе ставится вопрос о цене большевистского
эксперимента. На ее страницы автор выносит мучающий его вопрос: не окажется ли
конфликт, спровоцированный большевистскими методами построения нового об¬
щества, столь мучительным и продолжительным, что приносимое им зло перевесит
грядущее благо? Ответ Рассела очень четок и определен: "Я вынужден отвергнуть
большевизм по двум причинам: во-первых, потому, что цена, которую должно
заплатить человечество за достижение коммунизма большевистскими методами,
более-чем ужасна; во-вторых, я не убежден, что даже такой ценой можно достичь
результата, к которому стремятся большевики" (с. 84, 89).
В течение многих лет, до самой середины 1930-х гг., не появилось более вдумчивого
и научно аргументированного анализа российской, а затем и советской действи¬
15
тельности, чем это было сделано в работе Рассела. Она, даже судя только по
приведенным высказываниям автора, и не могла быть опубликована в СССР.
В июле 1931 г. в нашу страну приехал Б. Шоу. В его беглых автобиографических
заметках мы найдем больше всего живых, непосредственных зарисовок, впечатлений
об увиденном, подробное описание встречи со Сталиным. Некоторые наблюдения
драматурга совпадают с оценками других зарубежных гостей. Шоу откровенно
признается Сталину, что воспринимает большевизм как религию: "Россия - рели¬
гиозная страна, - пишет он, воспроизводя беседу со Сталиным. - Они (участники
беседы. - Г.К.) решили, что мы шутим, когда говорим, что Третий Интернационал -
это церковь, однако мы и не думали шутить. По своему религиозному воздействию
Третий Интернационал, на мой взгляд, очень похож на Фабианский социализм"29.
После посещения множества картинных галерей и музеев Шоу отметил, что "все
шедевры искусства спасены, тогда как жизнь людей не ставилась ни во что"30.
Серьезные опасения вызвало у Шоу "притеснение интеллигенции", а истребление
кулаков и преждевременную конфискацию частных магазинов драматург назвал
"грубой антифабианской ошибкой"31.
22 июля 1934 г. в СССР снова приехал Г. Уэллс вскоре после поездки в
Соединенные Штаты Америки, где он встречался с Рузвельтом. На следующий же
день у него состоялась встреча и беседа со Сталиным, длившаяся почти три часа.
Посетив США, Уэллс считал, что там в результате реализации "нового курса"
Рузвельта "водворится социализм в том смысле, в каком его понимают в англо¬
саксонском мире". Поэтому следует не подчеркивать антагонизм между двумя ми¬
рами, а «стремиться сочетать все конструктивные движения, все конструктивные
силы в максимально возможной степени, установить между ними "общность
языка"»32. Сталин спокойно, с подробной аргументацией своих позиций, значительно
усиленной затем в результате последующей тщательной правки текста беседы33,
изложил Уэллсу основы марксистско-ленинской теории о функциях государства в
буржуазном и социалистическом обществе, о плановом хозяйстве, роли рабочего
класса и интеллигенции, интересах личности и коллектива, согласившись с Уэллсом,
что сближение с капиталистическим миром не исключено, но только теоретически.
Не менее четко Сталин сформулировал свое отношение к насилию: "...Процесс
смены одного общественного строя другим является для коммунистов процессом не
просто стихийным и мирным, а процессом сложным, длительным, насильственным".
Коммунисты, сказал Сталин, с удовольствием отказались бы от метода насилия, "если
бы господствующие классы согласились уступить место рабочему классу. Но опыт
истории говорит против такого предположения"34. 2 сентября по поручению Сталина
текст беседы с его правкой под грифом "секретно" был разослан для сведения членам
и кандидатам в члены Политбюро, которое опросом приняло специальное поста¬
новление о его публикации в журнале "Большевик"35.
Как уже отмечалось, в появившихся в СССР статьях и интервью Р. Роллана все
оценки происходящего в стране даются только в превосходной степени. Достаточно
напомнить об отрывке из дневника Роллана, опубликованном в советской печати в
1935 г.: "Преобладающее впечатление от моего путешествия в Москву - это могучий
поток молодой, бьющей через край жизненной силы, ликующей от сознания своей
энергии, от гордости за свои успехи, от уверенности в своей правде, от веры в свою
миссию и в вождей, которые пронизывают и воодушевляют огромные народные
массы..."36.
По дневникам Р. Роллана можно проследить, что оценки и выводы писателя не
были столь однозначными. Прежде всего он не мог не задумываться о причинах
репрессий, постепенно набиравших оборот после убийства Кирова. Восхищенный
приемом у Сталина37, писатель тем не менее в разговоре с вождем упомянул о
расправе над сотней людей после убийства Кирова, о тяжелом впечатлении от обна¬
родования закона о наказании детей от 12 лет, считая это варварством. Далее он
подробно изложил ответ Сталина, признавшего, что "это, возможно, была полити¬
16
ческая ошибка, .. но нас захватило чувство. Надо было это сделать для примера, для
устрашения... Никакого удовольствия нет осуждать и казнить. Это грязное дело.
Было бы лучше оставаться вне политики и сохранять руки чистыми. Но мы не имеем
права оставаться вне политики, если хотим освободить порабощенных людей. И если
уж ты согласился быть политиком, ты думаешь уже не за себя, а за государство;
государство требует, чтобы ты был беспощадным"38.
Ответ Сталина конкретен и ясен - все определяется интересами государства, оно
превыше всего, оно требует быть беспощадным. В выправленном Сталиным тексте
беседы этот тезис звучит следующим образом: "Такова уж логика власти. Власть в
подобных случаях должна быть сильной и бесстрашной. В противном случае она не
власть и не может быть признана властью"39.
Не менее характерны и приведенные в дневниках Р. Роллана беседы с Г. Ягодой и
К. Радеком. После беседы с Ягодой (тогда наркомом внутренних дел) писатель
замечает: «Он уверяет, что в советском законодательстве отсутствует понятие
"месть" и говорит о той заботе, которую он сам лично проявляет в отношении соблю¬
дения гигиены заключенных..., он говорит о лагере под Москвой, где содержится
200000 заключенных (!) и где не было ни одного случая заболевания"40. Роллан
недоумевает, добавляя, что Ягода идеалистически верит в возможность почти полного
исчезновения преступности через 10-20 лет. Далее он задает вопрос: "Почему же его
заботливость, так широко распространяемая на уголовных преступников, не рас¬
пространяется на политических заключенных?" (л. 48).
Удивление у французского писателя вызвало и пояснение Ягоды по поводу
отсутствия в Советском Союзе цензуры. Беседы с многими советскими людьми по¬
казали Роллану, что это далеко не так. "Когда он заявляет, - фиксируется в дневни¬
ке, - что в СССР нет больше цензуры на письма и что пропускают даже письма
белогвардейцев, - (он даже осторожно говорит, что порядок слишком либераль¬
ный), - спрашиваешь себя, знает ли он, что происходит в его ведомстве, или он нас
считает простаками" (л. 44).
Свои наблюдения и сомнения Роллан неоднократно высказывал в беседах с
советскими руководителями. Говорил он об этом и с заведующим бюро междуна¬
родной информации К. Радеком, который дал писателю следующее разъяснение:
"После того, как враг, убивая Кирова, стрелял в генеральный штаб партии, приняты
меры, чтобы это не повторилось; на государственную полицию возложена обязан¬
ность проверять, очищать и высылать; и, конечно, в этих условиях можно ждать
много ошибок и несправедливостей, - одной больше, одной меньше в общей массе, -
но... это не имеет значения, когда вопрос идет об общественном благе" (л. 52). И во
время пребывания в СССР, и позже Роллана крайне беспокоили методы расправы с
политическими противниками, так как, по его мнению, советское правительство
уничтожало "лояльные и здоровые силы", а уничтожение - "это плохое правосудие.
Это палка о двух концах. Оно калечит государство или правительство, которое его
применяет" (л. 115).
Был и еще ряд явлений, увиденных в СССР, которые беспокоили Роллана. Он
констатирует, пожалуй, первым среди посетивших СССР иностранных писателей,
наличие неестественно преувеличенного преклонения перед Сталиным, существова¬
ние обязательных восхвалений, обязательного "припева в честь короля". Побывав на
Красной площади на параде в День физкультурника, Роллан делает следующую
запись в дневнике: "Сталин принимает в течение шести часов почести, как римский
император. Бесконечные плакаты с колоссальными изображениями Сталина. Толпа
участников шествия, собравшись против центральной трибуны, поет гимн в честь
Сталина. Вся демонстрация двигается, смотря в его сторону, стоящего с поднятой и
согнутой в локте рукой" (л. 22).
Упоминает Роллан и бесконечные военные парады с прославлением вождей,
искусственную апологетику, которая является вступлением и заключительным аккор¬
дом всех выступлений. "Отсюда вечное наблюдение, подозрительность, порой отрав¬
17
ляющая повседневную жизнь" (л. 72). Повсюду сталкиваясь с преклонением перед
вождем, Роллан замечает, что Сталин, несомненно, не испытывает отвращения, когда
видит повсюду свои изображения. "Если бы ему это действительно было неприятно, -
размышляет писатель, - достаточно было бы одного его слова, чтобы отбросить этот
смешной культ... Не видит ли он в этом необходимое средство для поддержания
преданности со стороны своих полков, загипнотизированных его изображением? Для
подлинных коммунистов это средство весьма опасно, оно пригодно для поддержания в
коллективе пагубной веры в личность... Грузинский реалист думает: пусть они мне
льстят, лишь бы делали то, что я хочу! (К лести в конце концов привыкают и это
убаюкивает!)" (л. 80).
Суммируя все увиденное, писатель задается естественно возникающими у него
вопросами: почему это стало возможным, где движущие силы такого обожествления?
Ответ Роллана представляет большой интерес: "Все они (советские люди. - Г.К.)
поддались коллективистскому психозу - психозу веры, радости и уверенности в
правде, в победе того дела, представителями которого они являются в мире. Будущее
решит. Но настоящее тут. И в его руках все элементы победы. Эти руки повинуются
только одной голове: Коммунистической партии и Совету комиссаров. Эта голова
крепка и твердо держится на плечах... В глубине природы их деятельности лежит, как
мне кажется, непоколебимая вера (я здесь говорю особенно о первом поколении
руководителей, современников и друзей Ленина) в доктрину, которая охватывает всю
совокупность проблем человечества, как это сделано в Библии" (л. 69). Несколько
позже писатель добавляет тезис, во многом схожий с мыслями Рассела: «Они на¬
мереваются осуществить идеалистическую человеческую мечту "любыми средст¬
вами"» (л. 70).
Большую озабоченность у писателя вызывает то, с чем он столкнулся в Советском
Союзе, но "чего не должно быть, - это, чтобы великая коммунистическая армия, ее
руководители... не создала бы отдельный класс и что самое опасное - привилегиро¬
ванный класс. Не следует, чтобы эта избранная часть...отделялась,...чтобы она
присваивала себе привилегию чести, благосостояния или денег" (л. 72). Упоминая о
таких привилегиях, как квартиры, питание, средства передвижения, Роллан с трево¬
гой пишет об опасности того, что "несомненно может воссоздаться известного рода
коммунистическая аристократия из испытанных вождей, лояльных технических
кадров, ударников всякого рода и избранников армии рабочих, колхозников и
солдат" (л. 74).
Представляет значительный интерес и еще одно наблюдение Роллана. Он пишет о
систематическом перехвате и искажении сведений и откликов, приходящих из-за
границы, которые помогли бы советским людям составить точное представление о
положении в мире. "Миллионы хороших советских тружеников твердо верят, что все
блага, достигнутые у них, были созданы ими и что весь остальной мир лишен этого
(школы, охрана здоровья и т.д.). Молодежи не было дано возможности свободно
сравнивать их интеллектуальные достижения и их мысли с достижениями и мыслями
их товарищей на Западе. Когда это будет достигнуто, - замечает писатель, -
неожиданно, сегодня или завтра - берегись потрясения!" (л. 71).
Любопытна история беседы Роллана со Сталиным. Ее записывал председатель
ВОКСа Аросев, он же перевел запись беседы, сделанную Ролланом по-французски.
Текст правился Сталиным и Ролланом. Окончательный вариант, как всегда под гри¬
фом "секретно", был разослан членам Политбюро для сведения с просьбой вернуть в
ЦК по прочтении. На окончательном варианте текста сохранилась резолюция
К. Ворошилова от 23 июля 1935 г.: "Хорошо бы напечатать, опустив соответствую¬
щие места"41. Однако, несмотря на неоднократные просьбы Роллана опубликовать
текст, принятый и просмотренный Сталиным, разрешения получено не было. Как
писал сам Роллан, "я никогда не мог добиться письменного слова за или против. Через
Аросева неопределенное разрешение передано устно взять на себя публикацию
рассказа о беседе таким образом, что Сталин не будет нести за это никакой ответст¬
18
венности"42. Дело ограничилось кратким официальным сообщением ТАСС в
"Правде" от 29 июня 1935 г.
После отъезда из Советского Союза Роллан направил Сталину во второй половине
1930-х гг. несколько писем. Ни на одно из них он ответа не получил, хотя все письма
были переведены на русский язык, переданы Сталину и сохранились в его личном
архиве43. В своих письмах Роллан обращал внимание на несколько важных, "тер¬
завших" его вопросов: о законе о наказании детей с 12-летнего возраста, о процессе,
имевшем место после убийства Кирова, о возможности существования антисемитизма
в СССР. Писатель был крайне обеспокоен тем, что в западных странах растет ох¬
лаждение по отношению к СССР, вызванное непонятными на Западе массовыми
репрессиями44. Узнав об аресте хорошо знакомых ему людей, Роллан направлял
советским руководителям просьбы о помиловании Бухарина, Аросева и его жены,
доктора Левина и других лиц45.
25 января 1937 г., проявляя завидное упорство, Р. Роллан пишет еще одно письмо и
адресует его "Товарищу Калинину. Президенту СССР. Товарищу Сталину. Генераль¬
ному секретарю партии". Писатель просит "в интересах СССР, близких и отдаленных"
не приговаривать к смертной казни участников "Параллельного антисоветского троц¬
кистского Центра" Пятакова, Сокольникова, Радека и других. Письмо поступило в
Москву 2 февраля, т.е. уже после приведения в исполнение приговора. Калинин
подготовил проект ответа Роллану, где подробно обрисовал преступную деятельность
казненных. Проект письма был послан Сталину и другим членам Политбюро со сле¬
дующей запиской Калинина: "Я не уверен, нужно ли вообще отвечать Ромен Роллану.
На всякий случай я заготовил возможный проект ответа, прошу решения ЦК.
М. Калинин". Красным карандашом Сталин наложил резолюцию: "Не нужно отве¬
чать. И.Ст."46.
Через год в Советский Союз приехал А. Жид. Его книга содержит еще более
резкую критику, чем позволил себе в дневнике Р. Роллан. Вместе с написанной через
год книгой «Поправки к моему "Возвращению из СССР"» в ней практически всесто¬
ронне анализируются советские реалии в экономике, политике, культуре, иерархии
власти. В ряде случаев наблюдения Жида очень близки по смыслу к наблюдениям и
выводам Р. Роллана. И это не случайно: они видят глубже, а главное - их не смущают
существующие в СССР идеологические постулаты.
Прежде всего Жид оценивает сущность государства в Советском Союзе и
заключает: «"Диктатура пролетариата" - обещали нам. Далеко до этого. Да, конечно:
диктатура. Но диктатура одного человека, а не диктатура объединившегося проле¬
тариата, советов... Нам говорят: диктатура пролетариата. Мы все больше и больше
разубеждаемся в этом. Все больше и больше утверждается диктатура бюрократии над
пролетариатом. Потому что пролетариат уже не имеет возможности выбирать своего
представителя, который защитил бы его ущемленные интересы» (с. 90-91, 126).
Пытаясь разобраться в причинах, приведших к такому положению, автор считает, что
"народные выборы - открытым или тайным голосованием - только видимость,
профанация: все решается наверху. Народ имеет право выбирать лишь тех кан¬
дидатов, которые утверждены заранее... Руководители отлично знают, что народ
машиной не управляет, между народом и теми, кто назначен его представлять, реаль¬
ного контакта нет" (с. 127, 128).
Жид со всей определенностью разделяет мнение своих корреспондентов, считаю¬
щих режим в СССР диктаторским, при котором государство управляется небольшой
группой людей, а народные массы или не принимают никакого участия в управлении
страной, или это участие очень незначительно (с. 130).
Столь же резкую характеристику дает Жид профсоюзам, которые "бессильны там,
где власть принадлежит бюрократии" (здесь автор делает сноску, подчеркивая, что
профсоюзы, так же как и советы прекратили существование в 1924 г. - с. 126). Из
этого Жид делает вывод о том, что в СССР возникает разветвленный класс бюро¬
кратии, "снова общество начинает расслаиваться, снова образуются социальные груп¬
19
пы, если уже не целые классы, образуется новая разновидность аристократии..,
аристократии всегда правильно думающих конформистов. В следующем поколении
эта аристократия станет денежной" (с. 85).
Как и Р. Роллан, Жид не мог не увидеть, что "изображения Сталина встречаются на
каждом шагу, его имя на всех устах, похвалы ему во всех выступлениях". "Я не знаю, -
добавляет он, - что это: обожание, любовь, страх, но везде и повсюду он"
(с. 88). Писатель не только констатирует многочисленные факты проявления культа
личности, но и поясняет, что "Сталин признает только одобрение всех; тех, кто ему не
рукоплещет, он считает врагами... Скоро он будет всегда прав, потому что в его
окружении не останется людей, способных предлагать идеи. Такова особенность
деспотизма - тиран приближает к себе не думающих, а раболепствующих" (с. 136—
137). Эта категория вербуется из среды бюрократии, причем, по наблюдению Жида,
"чем никчемнее эти люди, тем более Сталин может рассчитывать на их рабскую
преданность, потому что привилегированное положение - им как подарок. Само
собой разумеется, что именно они горячо одобряют режим. Служа интересам
Сталина, они одновременно служат своим собственным интересам" (с. 1*27).
Критику и свободу мысли, как заметил Жид, в СССР называют "оппозицией".
Размышляя о ее судьбе, писатель приходит к заключению, что "уничтожение оппози¬
ции в государстве или даже запрещение ей высказываться, действовать - дело
чрезвычайно опасное: приглашение к терроризму. Для руководителей было бы удоб¬
нее, если бы все в государстве думали одинаково... это большая мудрость - прислу¬
шиваться к противнику; даже заботиться о нем по необходимости, не позволяя ему
вредить, - бороться с ним, но не уничтожать" (с. 136, 91). В своей первой книге об
СССР Жид радуется, что Сталину плохо удается уничтожить оппозицию, однако во
второй он с горечью замечает, что всякое свободомыслие исключено из жизни в
Советском Союзе, что для жалоб и несогласия "есть Сибирь". И делает страшный
вывод: «СССР - многомиллионная страна, и "прореживание" людского поголовья осу¬
ществляется без видимого ущерба. Оно тем более трагично, что незаметно. Лучшие
исчезают, лучших убирают. Лучшие не в смысле физической производительности
труда, а те, кто отличается от всех, выделяется из общей массы, сила и сплоченность
которой в посредственности» (с. 136). Писатель цитирует письмо А. Рудольфа, в
котором сообщается о недавнем процессе над Каменевым и Зиновьевым, о массовых
расстрелах, о концентрационных лагерях на берегу Белого моря, в Сибири и Турке¬
стане, где томятся тысячи "контрреволюционеров", в том числе и иностранцы (с. 160).
Познакомившись с рядом советских газет (Жид упоминает о газетах "Правда",
"Известия", "Правда Востока" за вторую половину 1936-начало 1937 гг.), внимательно
перечитав полученные после поездки в нашу страну письма, суммировав итоги много¬
численных встреч и бесед с советскими людьми, писатель пытается ответить на
вопрос: почему их сознание сформировалось именно таким образом? И дает следую¬
щее объяснение подобному феномену: «В СССР решено однажды и навсегда, что по
любому вопросу должно быть только одно мнение. Впрочем, сознание людей сформи¬
ровано таким образом, что этот конформизм им не в тягость, он для них естествен,
они его не ощущают... Каждое утро "Правда" им сообщает, что следует знать, о чем
думать и чему верить. И нехорошо не подчиняться общему правилу.., подобное
сознание начинает формироваться с самого раннего детства». Одним из условий
формирования такого сознания является, как думает писатель, надежное перекрытие
любой связи с внешним миром. Более того, отмечает Жид, народ убедили, что
"решительно всё за границей и во всех областях - значительно хуже, чем в СССР. Эта
иллюзия умело поддерживается - важно, чтобы каждый, даже недовольный, ра¬
довался режиму, предохраняющему его от худших зол". Поэтому счастье советского
народа - "в его надежде, в его вере, в его неведении" (с. 78, 79).
«Поправки к моему "Возвращению из СССР"», основанные и на свидетельствах
очевидцев, и на фактических данных, полученных автором из советских газет, напи¬
саны А. Жидом еще более жестко, даже гневно, чем первая книга. Открытым обви¬
20
нением сталинскому режиму звучат слова писателя: "С кляпом во рту, угнетенный со
всех сторон, народ почти лишен возможности к сопротивлению. Увы, игра велась по
всем правилам и уже выиграна Сталиным - под громкие аплодисменты коммунистов
всего мира, которые еще продолжают верить и будут верить еще долго, что они, по
крайней мере в Советском Союзе, одержали победу, будут считать врагами и пре¬
дателями всех, кто не аплодирует" (с. 127). Вполне естественно, что позиция писателя,
его откровенные и резкие взгляды на жизнь в СССР были абсолютно неприемлемы
для советского руководства.
Почти через десять лет, в 1945 г., Жид в своем дневнике возратился к своим
выводам и заметил: "Я думаю, что очень скоро будет признана обоснованность моих
обвинений; особенно обвинения СССР в том, что там угнетена мысль"47.
Через несколько месяцев после пребывания в Советском Союзе Жида и выхода его
книги, в нашей стране побывал Л. Фейхтвангер. Он успел познакомиться с книгой
своего предшественника и во многом построил свою работу как прямую полемику с
Жидом и всеми, кто разделял его точку зрения. "Я считаю, - обосновывал Фейхт¬
вангер свою позицию, - поведение многих западных интеллигентов в отношении
Советского Союза близоруким и недостойным. Они не видят всемирно-исторических
успехов, достигнутых Советским Союзом; они не хотят понять, что историю в пер¬
чатках делать нельзя" (с. 90). Именно в таком ключе Фейхтвангер рисует картины
повсеместного строительства, успехов в области образования и решения социальных
проблем. "Чувство безусловной обеспеченности, спокойная уверенность каждого
человека в том, что государство действительно существует для него, а не только он
существует для государства, объясняет наивную гордость, с которой москвичи гово¬
рят о своих фабриках, своем сельском хозяйстве, своем строительстве, своих театрах,
своей армии" (с. 15). Достаточно перечислить несколько подзаголовков первой главьь
названной "Будни и праздники": "С каждым днем все лучше и лучше", "Согласие и
уверенность", "Право на труд, отдых и обеспеченную старость", "Заражающее
счастье", "Еще раз о счастье советских граждан" и другие.
Писатель ослеплен фигурой Сталина и подробно описывает его характер, называя
вождя поднявшимся до гениальности типом русского крестьянина и рабочего,
"которому победа обеспечена, так как в нем сочетается сила обоих классов" (с. 48, 70).
Во время беседы со Сталиным Фейхтвангер деликатно сказал, что некоторые
формы выражения любви и уважения к вождю кажутся ему преувеличенными и
безвкусными. Сталин подробно отвечает: "Я хотел бы по-человечески объяснить,
откуда такой безудержный, доходящий до приторности восторг вокруг моей персоны.
Видимо, у нас в стране удалось разрешить большую задачу, за которую поколения
людей бились целые века... Видимо, разрешение этой задачи - ее лелеяли рабочие и
крестьянские массы - освобождение от эксплуатации вызывает огромнейший вос¬
торг... Все это приписывают мне, - это, конечно, неверно, что может сделать один
человек - во мне они видят собирательное понятие и разводят вокруг меня костер
восторгов телячьих... Народ у нас еще отстает по части общей культурности, поэтому
выражение восторга получается такое"48.
Знакомство с протоколами политических процессов, личное присутствие на
процессе Пятакова и Радека приводят Фейхтвангера к мысли, что эти процессы
можно квалифицировать как публичную чистку собственного дома накануне войны,
что обвиняемые были изобличены и их признания соответствуют истине, а их
действия вызывались честолюбием и жаждой власти (с. 76-77). Основываясь на сугубо
эмоциональной оценке событий, Фейхтвангер заявляет: «Если спросить меня, какова
квинтэссенция моего мнения (по поводу процесса. - Г.К.), то я смогу... ответить
словами Сократа, который по поводу некоторых неясностей у Гераклита сказал так:
"То, что я понял, прекрасно. Из этого я заключаю, что остальное, чего я не понял,
тоже прекрасно"» (с. 82). Придерживаясь в книге официальной советской версии, в
беседе с переводчицей Фейхтвангер, однако, замечал, что считает процесс над поли¬
тическими противниками Сталина фальсифицированным и что процесс троцкистов в
21
Европе "произвел потрясающее впечатление и лишил СССР двух третей его сто¬
ронников"49.
Да, книга Фейхтвангера почти не содержит критики, но внимательный читатель
критические наблюдения автора заметит весьма легко.
Прежде всего его высокая оценка Сталина не заслоняет того, что сразу же
бросается в глаза иностранцу, путешествующему по Советскому Союзу, - поклонения
и безмерного культа, которыми население окружает вождя:"... На всех углах и
перекрестках, в подходящих и неподходящих местах видны гигантские бюсты и
портреты Сталина. Речи, которые приходится слышать, не только политические
речи, но даже и доклады на любые научные и художественные темы, пересыпаны
проелавлениями Сталина, и часто это обожествление принимает безвкусные формы"
(с. 47). Основания для такого прославления писатель видит в следующем: советские
люди «действительно думают, что всем, что они имеют и чем они являются, они
обязаны Сталину... Народ благодарен Сталину за хлеб, мясо, порядок, образование и
за создание армии, обеспечивающей это новое благополучие. Народ должен иметь
кого-нибудь, кому он мог бы выражать благодарность за несомненное улучшение
своих жизненных условий, и для этой цели он избирает не отвлеченное понятие, не
абстрактный "коммунизм", а конкретного человека - Сталина» (с. 47—48).
Писателю нигде не удается услышать критику генеральной линии партии, которая
состоит в том, что "при проведении всех мероприятий она исходит из убеждения, что
построение социализма в Советском Союзе на основных участках успешно завершено
и что о поражении в грядущей войне не может быть и речи". Эти постулаты, по
мнению писателя, с очевидностью подтверждаются "возрастающим процветанием
страны и мощью Красной Армии, что consensus omnium (всеобщее признание) этого
пункта равносильно всеобщему признанию здравого смысла" (с. 31). Видит писатель и
бюрократизм, существование конформизма, "настоящий психоз вредительства", стан¬
дартизацию всей общественной жизни "в широких масштабах", в том числе стандарт¬
ный энтузиазм, который производит впечатление искусственности, "в особенности
когда он распространяется через официальные микрофоны" (с. 28, 29, 32).
Прошло много лет, но ценность приведенных свидетельств очевидцев событий
1920-1930-х гг. не только не устарела, а многократно возросла. Глубокий, свободный
и во многом независимый, часто аналитический, а иногда интуитивный подход круп¬
нейших представителей западной интеллигенции, побывавших в СССР, звучит сегодня
очень современно. Не скованные политическими и идеологическими догмами, пред¬
ставленные в статье западные авторы (хотя и не все одинаково глубоко и последо¬
вательно) сумели увидеть в экономическом и политическом строе СССР черты,
которые с полным основанием можно охарактеризовать как обществообразующие,
т.е. составляющие и определяющие в главном сущность данной общественной сис¬
темы, ее основные объективные и субъективные параметры.
Они сумели увидеть крайнюю заидеологизированность, однобокость и однолиней-
ность развития советского государства, став тем самым одними из первых разру¬
шителей мифа о постоянном и всеобъемлющем прогрессе социалистического строя.
Они уловили связь между монопольным положением общегосударственной собствен¬
ности (как заметил А. Жид, "у государства нет конкурентов" - с. 90), с неизбежностью
превращающей всесильную бюрократическую иерархию во главе с харизматическим
лидером в основу всей системы управления, делающей не только необходимым, но и
обязательным элементом деятельности государства применение насильственных
методов, репрессий, принуждения. Приблизились западные интеллектуалы и к
пониманию природы культа личности Сталина, его места в жизни советского об¬
щества, роли близкой к религии моноидеологии и соответствующего ей обществен¬
ного сознания, делающих общество одномерным, конформистским, послушным веле¬
ниям сильного вождя.
Тем самым они еще в условиях тотальной закрытости советского общества об¬
ратили внимание исследователей на ряд положений, ставших сейчас такими привыч¬
22
ными, даже "хрестоматийными" при оценке строя, существовавшего в нашей стране и
получившего в историографии определение "сталинская модель социализма" и даже
тоталитаризм. То что удалось увидеть и оценить передовым представителям Запада,
призвано стать неотъемлемой частью не только Источниковой базы, но и историо¬
графии и поэтому не может не учитываться при изучении непростых процессов
развития СССР в 1920-1930-е гг.
Примечания
1 Ж и д А. Возвращение из СССР. Поправки к моему "Возвращению из СССР" // Два взгляда из-за
рубежа. М., 1990. С. 64 (Далее в тексте указаны страницы этого издания).
2Л ельчу к В.С., Пивовар Е.И. Менталитет советского общества и "холодная война" (к
постановке проблемы) // Отечественная история. 1993. № 6. С. 75.
3 См., напр.: Глазами иностранцев. 1917-1932. М., 1932. Вступительная статья К. Радека; Гости
пролетариата СССР. Декларации, заявления, письма, отчеты иностранных рабочих делегаций, побывавших
в СССР. М., 1932; Глазами зарубежных современников // История СССР. 1967. № 2 (1917-1929), № 3 (1930—
1940) и др.
4 После революции Россию посетили Альберт Рис Вильямс (1883-1962), американский журналист,
коммунист, участник Гражданской войны; Герберт Джордж Уэллс (1866-1946), английский писатель-
фантаст, впервые побывал в советской России в 54 года; Бертран Рассел (1872-1970), английский философ,
логик, математик, общественный деятель, в России побывал в 65 лет; Бернард Шоу (1856-1950), английский
драматург, отметил в Москве 75-летний юбилей; Ромен Роллан (1866-1944), французский писатель и
общественный деятель, Россию посетил в 69-летнем возрасте; Андре Поль Гийом Жид (1869-1951),
французский писатель, СССР посетил в 67 лет; Лион Фейхтвангер (1884-1958), немецкий писатель-
антифашист, в СССР приезжал в 67 лет.
5Б е ре ж ков В. Рядом со Сталиным. М., 1998. С. 193, 194.
6 РГАСПИ, ф. 17, оп. 1, д. 990, л. 11.
7 Советские архивы. 1989. № 4. С. 55,61.
8 Цит. по:Шенталинский В. Рабы свободы. В литературных архивах КГБ. М., 1995. С. 196.
9Рассел Б. Практика и теория большевизма. М., 1991. С. 14 (далее в тексте указаны страницы
этого издания); Уэллс Г. Россия во мгле. М., 1958. С. 9 (далее в тексте указаны страницы этого издания)
10 См.: Моты лева Т.Л. Друзья Октября и наши проблемы // Иностранная литература. 1988. № 4;
Шафаревич И. Две дороги к одному обрыву // Новый мир. 1989. №7;Плутник А. Анатомия
таких разных убеждений // Предисловие к книге "Два взгляда из-за рубежа"; Эйдельман Н.Я. Гости
Сталина //Там же; Марков В.С. Послесловие //Рассел Б. Указ соч.
11Фейхтвангер Л. Москва 1937. Отчет о поездке для моих друзей. М., 1937. С. 6,9 (далее в
тексте указаны страницы этого издания).
12 См. Кагарлицкий Ю.И. Вглядываясь в будущее. Книга о Герберте Уэллсе. М., 1989;
Н а р с к и й И.С., Помогаева Е.Ф. Бертран Рассел - философ и гуманист // Вопросы философии.
1972. №6; Гражданская З.Т. Бернард Шоу после Октября. М., 1968; Моты лева Т.Л. Ромен
Роллан. М., 1969; Николаева Т.С. Фейхтвангер и Советский Союз // Зарубежные писатели и
Октябрь. Саратов, 1967 идр.
13 Кагарлицкий Ю.И. Указ. соч. С. 332.
14 РГАСПИ, ф. 560, оп. 1, д. 33. л. 12-13.
15 Майский И.М. Шоу и другие. Воспоминания. М., 1967. С. 78-79.
16 РГАСПИ, ф. 560, оп. 1, д. 33, л. 5, 6,7.
17 Советские архивы. 1989. № 4. С. 61.
18 Эйдельман Н.Я. Указ. соч. С. 261.
19 Книги А. Жида "Возвращение из СССР" и «Поправки к моему "Возвращению из СССР"», Л. Фейхт¬
вангера "Москва. 1937. Отчет о поездке для моих друзей" включены в издание "Два взгляда из-за рубежа".
М., 1990.
20 Р о л л а н Р. Собр. соч. Т. 13. М., 1958. С. 391, 392, 393, 399.
21 РГАСПИ, ф. 560, оп. 1, д. 33, л. 105.
22 Там же.
23 Р о л л а н Р. Указ. соч. с. 402.
24 РГАСПИ, ф. 560, оп. 1, д. 33. л. 1.
25 Дневник без приложений опубликован в журнале "Вопросы литературы". 1989. № 3-5. Публикация
осуществлена по экземпляру, хранящемуся в архиве Горького ИМЛИ. В данной статье цитируются записки
23
Р. Роллана по тексту рукописи, хранящейся в РГАСПИ, которая в ряде случаев текстуально расходится с
журнальной публикацией.
26 Знамя. 1989. № 8. С. 117-168. В. 1990 г. упоминаемые в статье работы Жида вышли также в
однотомнике писателя "Подземелье Ватикана", куда, кроме его художественных произведений, вошли и
несколько отрывков из дневников 1931-1949 гг. (М., 1990).
27 Вильямс А. Рис. О Ленине и Октябрьской революции. М., 1960. С. 301, 302.
28 Книга Уэллса была в оригинале прочитана Лениным. Среди подчеркнутых Лениным был и тезис о
грубой марксистской философии. Там же. С. 88.
29 Ш о у Б. Автобиографические заметки. Статьи. Письма. М., 1989. С. 134, 137.
30 Там же. С. 137.
31 Там же. С. 139, 140.
32 Большевик. 1934. № 17. С. 9.
33 РГАСПИ, ф. 558, оп. 1, д. 3151, л. 4-24.
34 Большевик. 1934. № 17. С. 15, 17.
35 РГАСПИ, ф. 17, оп. 3, д. 952, л. 23. Оригинал беседы с правкой Сталина сохранился в его личном
архиве - РГАСПИ, ф. 558, д. 3151, л. 1,3 и далее.
36 Р о л л а н Р. Указ. соч. С. 399.
37 Впервые текст беседы Сталина с Ролланом был опубликован по материалам Архива Президента РФ в
журнале "Источник", 1996. № 1. С. 140-152.
38 РГАСПИ, ф. 560, оп. 1, д. 33, л. 15.
39 Источник. 1996. № 1. С. 147.
40 РГАСПИ, ф. 560, оп. 1, д. 33, л. 43 (далее в тексте указаны листы этого дела в фонде архива).
41 Там же, ф. 558, оп. 11, д. 795, л. 38, 56.
42 Там же, ф. 560, оп. 1, д. 33, л. 116.
43 Там же, ф. 558, оп. 11, д. 700. Часть писем опубликована: Источник. 1996. № 2. С. 122-129.
44 Источник. 1996. № 2. С. 123-125.
45 Там же. С. 123-127; РГАСПИ, ф. 558, оп. 11, д. 700, л. 155, 156, 157, 160, 164.
46 РГАСПИ, ф. 78, оп. 1, д. 650, л. 1-2.
47 Ж и д А. Подземелья Ватикана. М., 1990. С. 635.
48 РГАСПИ, ф. 558, оп. 11, д. 820, л. 10, 12.
49 Советские архивы. 1989. № 4. С. 55,58.
© 2001 г. В.С. ПАРСАМОВ
ЖОЗЕФ ДЕ МЕСТЕ И МИХАИЛ ОРЛОВ
(К истокам политической биографии декабриста)
Политическую биографию Михаила Федоровича Орлова обычно начинают с
1814 г., когда, по его собственному признанию, он "первый в России задумал план
тайного общества"1. Истоки исканий этого декабриста исследователи, как правило,
усматривают в войне 1812 г. и заграничных походах 1813-1814 гг. "Орлов, - пишет
М.О. Гершензон, - подобно большинству будущих декабристов, вернулся из фран¬
цузского похода, обуянный самым пламенным патриотизмом и жаждой деятельности
на пользу Родины"2. Таким образом, биография М.Ф. Орлова вольно или невольно
подгоняется под общий стандарт декабристской биографии. И хотя это в опре¬
деленной степени оправдано и даже неизбежно, нельзя не заметить, что при таком
подходе утрачиваются индивидуальные черты идейных исканий, то, из чего склады¬
вается жизненный путь конкретного человека с его непредсказуемыми встречами,
скрещениями судеб, взглядов, убеждений и т.д. Подобного рода "случайные" факты,
не укладывающиеся в заранее заданную схему, трудны для истолкования. Поэтому на ** Парсамов Вадим Суренович, кандидат исторических наук, доцент Саратовского государственного
университета.
24
них либо не обращают внимания, либо считают их малосущественными, не оказав¬
шими влияния на дальнейшее развитие личности. А между тем именно они позволяют
лучше разглядеть неповторимые черты в облике представителя того или иного
лагеря, понять, чтб выделяет его не только на фоне противников, но и среди своих.
В биографии М.Ф. Орлова таким эпизодом является его письмо к Жозефу де
Местру от 24 декабря 1814 г. Впервые оно было опубликовано в 1821 г. в качестве
предисловия к книге де Местра "Рассуждения о Франции". Это было четвертое и
последнее подготовленное самим де Местром издание. Он скончался в феврале
1821 г., не дожив до выхода книги в свет. Письмо Орлова было передано издателю
Антуану Барбье вдовой писателя, которая исполняла, скорее всего, волю покойного
супруга.
Что же касается Орлова, то он вряд ли знал об этой публикации. Во всяком случае
на этот счет нет никаких свидетельств. Возможно поэтому издатель не рискнул пол¬
ностью назвать его фамилию, ограничившись указанием начальной буквы и долж¬
ности: "М.О... général au service de S.M. l'Empereur de toutes les Russies (Г[осподин]
О... генерал на службе Е[го] В[еличества] императора Всероссийского)3. О том, что
литера "О" расшифровывается как "Орлов", говорилось во французском журнале
"Бюллетень библиофила" за 1854 г.4 Его издатель Тешнер, возможно, располагал ав¬
тографом, местонахождение которого в настоящее время неизвестно. Авторство
М.Ф. Орлова сомнений не вызывает.
Первым из исследователей декабризма на письмо обратил внимание В.И. Семев-
ский. Однако он ограничился лишь изложением его содержания, отметив, что "письмо
это чрезвычайно любопытно потому, что показывает, насколько не установились еще
в это время политические взгляды М.Ф. Орлова, насколько далеки они были даже и
от того недостаточно последовательного либерализма, которым он отличался
позднее"5. В связи с русскими контактами Жозефа де Местра письмо М.Ф. Орлова
привлекало внимание А.Н. Шебунина и Дж. Берти6. Оба они отмечали временный
характер совпадения взглядов Орлова и де Местра, подчеркивая, "что в дальнейшей
своей деятельности Орлов эволюционировал влево"7. И, наконец, в 1963 г. фран¬
цузский оригинал письма и его русский перевод были опубликованы в академичес¬
ком собрании сочинений М.Ф. Орлова, подготовленном С.Я. Боровым и
М.И. Гиллельсоном. Опираясь на уже сложившуюся традицию восприятия этого
письма, С.Я. Боровой писал: "Не следует забывать, что в данном случае мы имеем
дело с ранним, незрелым произведением Орлова" (с. 276). Не оспаривая подобную
точку зрения по существу, отметим лишь, что оценочная характеристика не может
избавить исследователя от анализа содержательной стороны документа и выяснения
его места в процессе эволюции воззрений автора.
Поводом для написания письма послужила книга де Местра "Рассуждения о Фран¬
ции", которую автор дал для прочтения Орлову в конце 1814 г. Сам факт сближения
этих людей кажется странным и, если бы не письмо Орлова, его вполне можно было
бы считать невозможным. Слишком многое разделяло 60-летнего сардинского
посланника при петербургском дворе и 26-летнего генерала с богатым боевым
опытом за плечами. Нелегкий жизненный путь де Местра с извилистыми идейными
блужданиями подходил к завершению. В прошлом савойский адвокат и сенатор, по¬
клонник Вольтера и Руссо, масон и мистик, переживший в годы Французской рево¬
люции тяжелое разочарование как в просветительских идеях, так и в тайных об¬
ществах, ставящих себе целью нравственное усовершенствование мира, теперь
католический фанатик, живущий в Петербурге на положении полудипломата, полу-
иммигранта, де Местр не видел в будущем светлых перспектив.
Совершенно иная судьба была уготована М.Ф. Орлову. Богатство и знатность,
расположение царя открывали перед ним возможности самой блестящей карьеры.
Вместе с тем горячий патриотизм и ощущение собственной причастности к исто¬
рическим событиям пробуждали в Орлове чувство личной ответственности за судьбы
страны и заставляли его самостоятельно искать пути преобразования России.
25
И все-таки у де Местра и Орлова были точки соприкосновения, обнаруживавшие
более глубокую связь, нежели простое светское знакомство. Оба они, хотя и в разное
время, в разных странах, учились у иезуитов. Связь с Орденом Иисуса де Местр
считал своей семейной традицией и гордился ею, как подлинный консерватор
гордится незыблемостью общественных институтов. "Я ничто так не люблю, как дух
семейственности, - писал де Местр в 1816 г., спустя год после изгнания иезуитов из
Петербурга и Москвы. - Мой дед любил иезуитов, мой отец их любил, моя вели¬
чественная мать их любила, я их люблю, мой сын их любит, и его сын будет их
любить"8. Поэтому неудивительно, что в Петербурге де Местр становится страстным
пропагандистом иезуитского воспитания и душой общества иезуитов. Столь же
естественно, что воспитанник иезуитского пансиона аббата Никбля М.Ф. Орлов, с его
обширными связями на самом верху, вызывает интерес де Местра. Со своей стороны,
Орлов, пробовавший свои силы не только на бранном поле, но и в публицистике, не
мог оставаться равнодушным к де Местру, чье перо давно завоевало читающую
Европу.
Итак, далеко не случайно в 1814 г., у М.Ф. Орлова оказалась книга де Местра,
написанная 18 лет назад, и он, прочитав ее, откликнулся восторженным письмом,
содержание которого выходит далеко за рамки формальной учтивости.
Письмо начинается с утверждения, что книга де Местра "является одной из тех
аксиом, которые не доказывают, т.к. они не нуждаются в доказательстве; но их чув¬
ствуют, потому что они - отблеск подлинного знания". Противопоставляя "высокие
истины", не требующие доказательств, истинам, которые нужно доказывать, Орлов
первые связывает с верой, вторые - с разумом. Методы математических дока¬
зательств, по мнению автора письма, не могут быть перенесены на исторический про¬
цесс, являющийся воплощением Божественного замысла. Разум здесь бессилен. Он
"теряется в массе идей", и только душа способна воспринять идею Божественного
Провидения. "Так же обстоит дело и с великими истинами, содержащимися в вашем
труде. Это высокие истины. Ваша книга вовсе не прекрасное произведение, напи¬
санное по поводу известных обстоятельств, как мне его определили до того, как я его
прочитал; наоборот, сами обстоятельства продиктовали единственно прекрасное
произведение, которое я смог найти о Французской революции" (с. 55). Эта фраза
свидетельствует как об огромном интересе Орлова к Французской революции, так и о
неспособности его в тот момент самостоятельно осмыслить ее причины и следствия.
Однако эта неспособность объясняется не недостатком знаний, а скорее, наоборот,
излишней осведомленностью в событиях, происходивших в революционной Франции.
Книга де Местра помогла Орлову увидеть смысл в том хаотическом калейдоскопе
фактов, которые он узнавал из газет.
Взгляд де Местра на революцию как на Божью кару за человеческие грехи снимал
противоречия между предопределенностью исторического процесса и свободной
волей отдельных людей. "Способность комбинировать, - пишет Орлов, - была пре¬
доставлена человеку вместе со свободой действий; но события не подвластны ему,
и их ход подчинен лишь руке Создателя. Поэтому напрасно люди волнуются и спорят,
желая управлять или быть управляемы тем или иным способом" (там же). Будущий
декабрист критически оценивает политические дебаты о государственном устройстве.
По его мнению, "нации подобны частным лицам: они могут волноваться, но им не
дано себя образовывать. Когда никакой Божественный принцип не направляет их
усилия, политические потрясения являются результатом их свободной воли; но
способность себя образовывать не в человеческой власти; порядок проистекает из
источника всякого порядка" (там же). Иными словами, народы не могут произвольно
выбирать для себя формы национального бытия и принципы государственного
устройства. То и другое закладывается при формировании наций и остается неизмен¬
ным в своих основах на всем протяжении существования. Все попытки насильст¬
венного изменения существующего строя чреваты страшными потрясениями и в
конечном итоге обречены на неудачу.
26
Примером тому является Французская революция, по словам Орлова, - "великая
эпоха", "эпоха человека и разума". Человек в данном случае понимается как су¬
щество, наделенное эгоистическими страстями, а разум является синонимом огра¬
ниченных суждений. Человеку и разуму противопоставляются Бог и вера. Конец рево¬
люции "также достоин того, чтобы быть отмеченным, - это рука Божья и времена
веры". Как бы развивая положения де Местра, Орлов проводит мысль: насколько
человек ниже Бога, настолько разум ниже веры. Забвение этой истины привело к
катастрофе, но "из глубины этой необъятной катастрофы возникает прекрасный
урок для народов и королей". Пример Французской революции для Орлова, как и для
де Местра, чисто отрицательный. Он "дается для того, чтобы ему не следовать" (с. 56).
Орлова более всего поразил пророческий пафос книги. "Вот что значит вести
исследование путем Божественного умозрительного мышления: то, что для разума
представляется лишь неясным выводом, становится откровением. Все объясняется,
обо всем можно догадаться, когда восходишь к великой причине всего сущего, когда
основываешься на ней". Орлов имеет в виду характерное для де Местра проти¬
вопоставление рационалистического знания, ограниченного лишь видимыми явле¬
ниями, и интуитивного проникновения в замысел Создателя. Если первое позволяет
судить только о том, что уже свершилось, то второе дает возможность предвидеть
будущее. Именно эта сторона "Рассуждений о Франции", по мнению Орлова, выде¬
ляет их из круга других произведений о революции. "Я исхожу из убеждения, что ваш
труд - труд классический, изучать который можно беспрестанно; он является клас¬
сическим, так как в нем содержится множество великих и глубоких идей" (там же).
События европейской политической жизни, происходившие после выхода в свет
книги де Местра, лишь подтвердили, как полагает Орлов, правоту его идей. "Какое
великое подтверждение ваших принципов доставила история! Революция скон¬
центрировалась в одном человеке и пала вместе с ним; рука Божья освятила даже
ошибки союзников; остолбенение, поразившее столь грозную и столь деятельную
некогда нацию; король, которого никто в Париже не знал еще накануне нашего
вступления; великий полководец, пораженный в самом своем искусстве; новое
поколение, воспитанное в принципах новой династии; искусственно созданная арис¬
тократия, которая должна была служить ему главной поддержкой и которая первая
покинула его; Церковь, утомленная и задыхающаяся от ударов, которые ей были
нанесены; ее глава, опустившийся до того, что благословил узурпацию, а затем под¬
нялся до величия мученичества; наиболее мощный ум, вооруженный самой мощной
силой, тщетно служит тому, чтобы упрочить создание рук человеческих, - вот
картина, которую я хотел бы, чтобы вы набросали своим пером и которая стала бы
явным доказательством провозглашенных вами принципов" (там же).
В заключение Орлов выражает надежду, что новое творение де Местра даст ему
"снова возможность познать истину, так как я вполне уверен, что из-под вашего пера
не выйдет ничего, что не было бы полно великих и искусных поучений".
Письмо М.Ф. Орлова, хоть и относится к числу его ранних сочинений, свиде¬
тельствует о завершении определенного этапа идейных исканий. Сведения о жизни
Орлова до войны 1812 г. крайне скудны и практически сводятся к послужному списку.
В 1805 г. он окончил пансион аббата Николя9 и сразу же поступил юнкером в
Кавалергардский полк, считавшийся наиболее престижным в гвардии. В этом же году,
отличившись под Аустерлицем, он произведен в корнеты. Так началась его военная
карьера. В кавалергардах Орлов прослужил до 1810 г., когда был назначен адъютан¬
том П.М. Волконского. Война 1812 г. началась, когда он был в чине поручика. Она
сразу же вывела его на авансцену исторических событий. Он сопровождает
А.Д. Балашева во время его миссии в ставку Наполеона в первые же дни войны. При
этом Орлову поручен сбор разведочных данных. В августе 1812 г. его вторично
посылают к Наполеону, теперь уже в качестве парламентера, и Наполеон через него
в очередной раз пытается передать Александру I предложение о мире, на что Орлов,
по свидетельству А. де Коленкура, отвечает вполне патриотично, "что не верит в
27
возможность мира до тех пор, пока французы остаются в России"10. Смоленск,
Бородино, Малоярославец, Березина, а затем Дрезден, Лейпциг, Париж - далеко не
полный перечень вех боевой биографии Орлова. Именно ему выпала честь поставить
последнюю точку в этой кровопролитной войне подписанием капитуляции Парижа
31 марта 1814 г., а 2 апреля того же года он стал одним из самых молодых русских
генералов.
Но это лишь внешняя канва жизни М.Ф. Орлова. За блестящей карьерой не сразу
виден яркий внутренний мир молодого человека, воспитанника аббата Николя и
собеседника Жозефа де Местра. Единственный прямой источник, которым рас¬
полагает исследователь для реконструкции взглядов Орлова этого периода, - его
письмо де Местру. В сочетании с рядом косвенных свидетельств оно дает воз¬
можность гипотетически восстановить то идейное пространство, в котором фор¬
мировался будущий декабрист.
Спустя много лет в разговоре с С.Д. Полторацким Орлов говорил, что его "первое
политическое впечатление - падение Робеспьера"11. Французская революция вызыва¬
ла у него самый пристальный интерес на разных этапах идейной эволюции. Из письма
к де Местру видно, что Орлов внимательно читал "Монитёр" - национальную газету
Франции, подробно излагавшую революционные события. Он назвал ее "сборником
человеческой мудрости и доказательством ее ограниченности" (с. 55). Но не только со
страниц газет до Орлова доходили сведения о событиях во Франции. С солдатами
революционной Франции он сталкивался лицом к лицу на полях сражений, а с фран¬
цузскими эмигрантами - в великосветских салонах Петербурга. Привыкнув в первых
видеть врагов, на вторых он, естественно, смотрел как на своих союзников и даже
учителей. Среди эмигрантов, потоком хлынувших из революционной Франции в
Россию в конце XVIII в., было много иезуитов. Кроме страха перед революционным
правительством, их влекло в Россию еще и то, что их Орден, запрещенный в Европе в
1773 г. папой Климентом XIV, нашел прибежище в западных губерниях Российской
империи, только что присоединенных в результате первого раздела Речи Посполитой.
Екатерина II, желая продемонстрировать папе независимость своей политики от
Римского престола, позволила иезуитам открыто действовать в западных губерниях.
Свое решение она мотивировала в письме к русскому посланнику в Варшаве графу
Штакельбергу в частности тем, что "общество это полезно и весьма способно к
воспитанию юношества"12.
Французская революция заметно укрепила позиции иезуитов в России. Они пер¬
выми сумели сформулировать новые идеи, направленные против идей Просвещения,
подготовивших революцию. Не римский папа, пошатнувшийся авторитет которого
окончательно ниспроверг Наполеон, а именно иезуиты провозгласили союз абсолют¬
ной монархии и Католической церкви против рационалистических теорий XVIII в.
Почти всеобщее разочарование в Разуме, которому поклонялись на протяжении
столетия, толкнуло людей в область веры. Русское духовенство, практически не
затронутое петровской европеизацией, в данной ситуации оказалось не готово к ре¬
шению стоявших перед ним задач. Оно было не в состоянии удовлетворить все
возраставшие духовные запросы русской элиты13. У русского православного священ¬
ника и аристократа зачастую не было даже общего языка, на котором они могли бы
говорить о вере. Блестяще образованный иезуит с изысканными манерами, чув¬
ствовавший себя равно свободно и в храме, и в великосветской гостиной, легко умел
найти путь к душе и сердцу многих представительниц русской знати, которым легче
было изъясняться по-французски, нежели по-русски. Репутация выдающихся педа¬
гогов делала учебные заведения иезуитов самыми престижными в столице.
Первым таким заведением в Петербурге стал пансион аббата Доминика Шарля
Николя14. Николь принадлежал к тем кругам французского духовенства, которое
отказалось присягать революции и в силу этого было обречено либо на смерть, либо
на изгнание. Николь попал в Россию в 1793 г. вместе с семейством французского
посланника в Турции графа Шуазель-Гуфье в качестве гувернера его сына. Екате¬
28
рина II оказала им самый радушный прием. В 1794 г. Николь открыл свой знаменитый
пансион на Фонтанке, рядом с особняком князей Юсуповых, чей отпрыск стал одним
из первых учеников аббата15. Вскоре в пансионе стали обучаться сыновья пред¬
ставителей самых знатных фамилий. Один из них, А.В. Кочубей, племянник министра
внутренних дел В.П. Кочубея, вспоминал: ’’Число воспитанников редко превышало
тридцать три. Товарищами по классу были: брат Александр Васильевич, граф Сол¬
логуб (отец писателя), Сергей Петрович Неклюдов, граф Николай Гурьев, Обрезков,
Григорий Орлов, граф Сергей Павлович Потемкин, Александр Михайлович По¬
темкин, князь Александр Яковлевич Лобанов, граф Григорий Самойлов и барон Отто
Шеппинг. В старшем классе в мое время были: брат Демьян Васильевич, князь
Андрей Гагарин, так печально (самоубийством) окончивший свою жизнь, Алексей
Федорович Орлов, Михаил Орлов, граф Санти, Любомирский, князь Сергей Гри¬
горьевич Волконский, Григорий Павлович Потемкин, князь Павел Сергеевич Го¬
лицын. В младший класс нашего пансиона поступил принц Адам Виртембергский”16.
Как видно из приведенного списка, пансион Николя был элитарным учебным
заведением, соединявшим в своих стенах отпрысков древних фамилий (Голицыных,
Гагариных, Волконских) и новой знати (Орловых, Потемкиных, Кочубеев). Соот¬
ветствовала положению родителей учеников и плата, поражавшая современников
своими размерами, - от 1500 до 2000 руб. в год.
Хотя Ф.Ф. Вигель и назвал Николя ’’тайным иезуитом”, его связь с Орденом ни для
кого не была секретом и даже служила своеобразной рекламой его учебному заве¬
дению. Сам Николь удачно соединял в себе качества талантливого педагога и тонкого
дипломата. Это позволило ему снискать любовь воспитанников и уважение их роди¬
телей. По словам де Местра, ’’Николь был самый тонкий плут, каких он когда-либо
видел”17. Однако это не мешало ему поддерживать с аббатом самые лучшие отно¬
шения. Николь обладал удивительной способностью приспосабливать свою педа¬
гогическую систему к обстоятельствам. Не имея, видимо, твердой программы обу¬
чения, он варьировал ее в зависимости от требований момента. Начав педагогическую
карьеру в годы революции, при Екатерине II, Николь говорил, что, ’’воспитывая
русскую молодежь, он трудится для Франции”18. Эти слова следует понимать в том
смысле, что, прививая русскому юношеству французскую аристократическую куль-
туру, он стремится воспитывать в учениках антиреволюционные настроения и тем
самым подготавливать русское общественное мнение к негативному восприятию
Французской революции. Это хорошо вписывалось в политику Екатерины II послед¬
них лет царствования, когда императрица, сменив либеральную идеологию на охра¬
нительную, в пропаганде нужных ей идей по-прежнему большую роль отводила
воспитанию. Она поощряла совместное обучение детей французских эмигрантов и
русской аристократии. "Мы воспитываем, - говорила она, - надежду Франции. Это те
молодые люди, которые восстановят монархию”19. Екатерина прекрасно понимала,
что реставрация, принесенная на иностранных штыках, не может быть прочной.
Восстановление монархии - это прежде всего внутреннее дело самих французов20.
Она же, со своей стороны, готова всячески этому способствовать, в частности, путем
воспитания молодежи в соответствующем духе.
Позднее, когда во Франции произойдет Реставрация, а в России вследствие войны
1812 г. наиболее актуальными станут патриотические идеи, Николь предложит
одесскому губернатору герцогу Ришелье иной план образования для вновь учреж¬
денного лицея. Герцог охарактеризовал его так: ’’Его можно назвать по преимуществу
патриотическим, так как он основан на религии, знании русского языка и истории
России; он также классический, так как преподавание древних языков соединяется с
преподаванием национального языка; он включает в себя все науки и искусства, как
полезные, так и приятные, знание которых будет украшением людей всех состоя¬
ний”21.
Николь стремился соединить в пансионе преимущества общественного и домаш¬
него образования. Тщательный подбор педагогов и строгий распорядок дня соче¬
29
тались с отеческой заботой воспитателей о своих подопечных. Все преподавание
велось на французском языке. Сам Николь преподавал историю и математику22.
Особое внимание уделялось французской литературе и латинскому языку. Декабрист
С.Г. Волконский, оценивая полученное им в пансионе Николя образование, писал:
"Преподаваемая нам учебная система была весьма поверхностна и вовсе не эн¬
циклопедическая"23. Примерно то же утверждал и Ф.Ф. Вигель, склонный в каждой
бочке меда разглядеть ложку дегтя: "Что это было за ученье! Все воспитанники
пансиона, которые знают что-нибудь, начали учиться уже по выходе из него"24.
Однако слова Вигеля свидетельствуют скорее в пользу пансиона, чем против него. Ни
одно учебное заведение не может дать человеку всю сумму необходимых ему в
дальнейшей жизни знаний, и если выпускники пансиона испытывали потребность в
самообразовании и имели для этого достаточно навыков, можно полагать, что годы,
проведенные в его стенах, потрачены не напрасно.
Свидетельств тому, что пансион Николя не давал хорошего систематического
образования, можно было бы привести много. Но не менее важно, что ученики
Николя на всю жизнь сохраняли благодарность своему учителю. С.Г. Волконский
вспоминал "с уважением память своего наставника"25. Высоко ценил Николя и М.Ф.
Орлов. Об этом свидетельствует письмо новороссийского генерал-губернатора М.Н.
Бердяева к Николю, жившему тогда в Одессе: "Я было решил воспитывать моих
сыновей дома, но генерал Михаил Орлов и другие мои знакомые наговорили мне
столько хорошего о лицее и особенно о вас, господин аббат, что я поспешил обра¬
титься к вам"26. Об устройстве своего младшего брата к Николю в одесский лицей
хлопотал и генерал П.Д. Киселев, возможно также по рекомендации своих приятелей
М.Ф. Орлова и С.Г. Волконского. "Говорят, что аббат Николь оставляет лицей, -
писал П.Д. Киселев А.Я. Рудзевичу. - Потеря нам всем будет чувствительная и мне
потому еще, что уважая аббата, я брата привез из Петербурга и теперь не знаю, что
делать с ним и на что решиться"27.
Репутация Николя-педагога была безупречной, и вполне заслуженно. О его отно¬
шении к детям говорится в письме К.Н. Батюшкова к А.И. Тургеневу от 19 августа
1818 г.: "Не стану хвалить Николя: вы его знаете, я его видел мало, но смотрел на него
с тем почтением, которое невольно вселяет человек, поседевший в добре и трудах. Он
беспрестанно на страже; живет с детьми, обедает с ними; больница их возле его
спальни. Я говорил с родственниками детей; все просвещенные и добрые люди
относятся к нему с благодарностью"28.
Николь стремился не столько к тому, чтобы дать своим ученикам широкое
образование, сколько к тому, чтобы привить им определенные культурные навыки.
"Главной задачей, - вспоминал А.В. Кочубей, - было образовать из воспитанников
так сказать светских людей, hommes du monde"29. Не следует забывать, что пре¬
подаватели пансиона были католиками, а воспитанники - православными. Их разде¬
ляли не только религиозные, но и национально-культурные барьеры, поэтому
объединяющим началом для них была наднациональная аристократическая культура.
Далеко не случайно, что в пансионе предпочтение отдавалось общению преподава¬
телей и учеников, а не обучению.
М.Ф. Орлов, как вспоминал С.Г. Волконский, в пансионе Николя "был первым
учеником в отношении учебном и нравственном и уважаем и наставниками, и това¬
рищами"30. Приобретенные им там навыки светского общения, а также дальнейшая
служба в Кавалергардском полку открыли перед молодым офицером двери велико¬
светских салонов, а личные качества, обнаруживавшие явного лидера, сделали его
весьма заметной фигурой среди молодых офицеров предвоенных лет. По словам того
же Волконского, Орлов "в кругу петербургского общества приобрел уважение, уже
тогда стал во главе мыслящей и светской молодежи"31.
Косвенным свидетельством того, что контакты Орлова с иезуитами в то время не
прерывались, является его знакомство с Жозефом де Местром. Де Местр не просто
поддерживал самые тесные отношения со столичными иезуитами и всячески пропа¬
30
гандировал их Орден, но и во многом направлял их деятельность. Благодаря де
Местру, многие иезуиты были введены в аристократические дома Петербурга. Сам
же сардинский посланник стал желанным гостем в домах петербургской элиты.
Петербургские связи де Местра (о них он подробно писал в своих письмах за границу)
позволяют составить представление о той среде, в которой вращался молодой Орлов.
"Не имея возможности бывать у всех", де Местр, по его словам, "избрал лишь самых
влиятельных особ, наиболее приближенных к солнцу"32. Среди этих особ выделялись
адмирал П.В. Чичагов, братья Н.А. и П.А. Толстые, министр внутренних дел
B. П. Кочубей, граф П.А. Строганов, кн. А.М. Белосельский-Белозерский, княгиня
Е.Н. Вяземская. Список весьма красноречив: реформаторы из Негласного комитета
Кочубей и Строганов соседствуют с ярыми противниками реформ братьями Тол¬
стыми33. Не менее показательно и пояснение де Местра, данное в том же письме:
"Таким образом я разговариваю с высшей силой"34. "Высшая сила" - это Александр I.
Характерно, что "разговаривает" с ней де Местр не только через проводников
правительственного курса, но и через оппозицию. Сардинский посланник верно
уловил суть политики Александра I - лавирование между противоположными
лагерями и стравливание сторонников и противников реформ.
Ситуация изменилась после заключения Тильзитского мира, когда оппозиция стала
непримиримой и царю пришлось выбирать между ней и М.М. Сперанским. Де Местр,
с одной стороны, понимал неизбежность и временный характер Тильзитского мира,
но, с другой - расценивал реформы Сперанского как несомненное зло35. Последнее
обстоятельство и определило дальнейшее сближение де Местра с аристократической
оппозицией. Круг его знакомств в этой сфере расширяется, в нем появляются
Орловы. Особенно теплые отношения у де Местра складываются с Григорием Влади¬
мировичем Орловым - двоюродным братом Михаила. В письме де Местра к кава¬
леру де Росси от 19 января 1809 г. Г.В. Орлов упоминается среди тех, у кого
де Местр "часто бывает"36. Это период наивысшего влияния де Местра на умы рус¬
ской знати.
Чем ничтожнее было действительное значение Сардинского королевства на
политической карте Европы, тем большую значимость стремился придать де Местр
своей дипломатической миссии в Петербурге. Он демонстрировал завидную предан¬
ность властолюбивому королю Виктору-Эммануилу I. Как подлинный аристократ де
Местр служил своему монарху из чести, а не ради денег. Получая из Сардинии весьма
скудное жалованье, которого не могло хватить даже на покрытие необходимых
расходов, де Местр твердо отклонил предложение Александра I перейти на русскую
службу с приличным жалованьем37. Кипучая энергия де Местра не могла найти
выхода на узкой стезе дипломатии. Поэтому всю силу своего недюжинного ума и
обширных познаний де Местр направил на проповедь католицизма. Хотя это в
конечном счете повредило его дипломатической карьере, зато принесло известность и
авторитет в высшем обществе.
Не только парадоксальностью своих идей, но и самой манерой вести беседу,
ораторским мастерством де Местр поражал аудиторию. С.П. Жихарев, относившийся
к де Местру с некоторым внутренним неприятием, признавал, что "граф Местр
точно должен быть великий мыслитель: о чем бы он ни говорил, все очень
занимательно, и всякое замечание его так и врезывается в память, потому что
заключает в себе идею, и сверх того, идею прекрасно выраженную". В то же время
C. П. Жихарев "не хотел бы остаться с ним с глазу на глаз, потому что он точно сде¬
лал бы из меня прозелита. Ума палата, учености бездна, говорит, как Цицерон, так
убедительно, что нельзя не увлекаться его доказательствами; а если поразмыс¬
лить, то, несмотря на всю христианскую оболочку (он иначе не говорит, как
рассуждая), многое, многое кажется мне не согласным ни с тем учением, ни с теми
правилами, которые поселили в нас с детства"38. В целом же серьезного сопро¬
тивления своим идеям де Местр не встречал. В то время в России с ним вряд ли кто
мог спорить по существу. По словам А.С. Стурдза, этот "государственный, кабинет-
31
ный и салонный муж не имел равного себе в аристократическом обществе, в котором
он господствовал"39.
Независимость и оригинальность суждений, подкрепленные личной бескомпромис¬
сностью, делали де Местра властителем дум в среде оппозиционной знати, и эти же
качества очень скоро стали внушать опасения русскому правительству. Если в 1807 г.
Александр I отмечал, что де Местр "своей осмотрительностью и своим мудрым
поведением сумел приобрести здесь всеобщее уважение и особое мое расположе¬
ние"40, то спустя несколько лет министр иностранных дел К.В. Нессельроде, подготав¬
ливая высылку де Местра из Петербурга, писал русскому посланнику в Сардинском
королевстве П.Б. Козловскому: "Легкость его успехов, прием, оказанный ему по¬
всюду, наконец, его общение с иезуитами внушали ему надежду, что своими речами,
своею настойчивостью и своей перепиской он может оказывать пользу католической
вере, полномочным представителем которой он, в конце концов, возомнил себя.
Соединяя французскую самоуверенность с самыми крайними ультрамонтанскими
притязаниями, этот посланник не мог успокоиться до тех пор, пока ему не удалось
утвердить культ своих принципов в домах, где в течение многих лет он был всегда
желанным гостем. Красноречие, с которым он восхвалял в салонах иезуитов, открыло
доступ во многие семейства их духовникам и книгам"41.
Уверенность, с которой де Местр старался обращать в католическую веру, бази¬
ровалась на двух обстоятельствах. Во-первых, представители (и особенно представи¬
тельницы) русской знати переходили в католичество с необыкновенной легкостью.
По словам А.Н. Шебунина, "количество обращений в 1814-1815 гг. принимало
угрожающий характер"42. Во-вторых, де Местр крайне скептически относился к
православию, которое, по его мнению, было синонимом невежества и уже в силу
этого не могло составить достойной конкуренции Римской церкви. "Система гре¬
ческого православия, - писал он, - может сохраняться в своей целостности лишь
благодаря невежеству; как только является наука, греческая вера неизбежно делается
или католической, или протестантской"43. Де Местр не уставал доказывать, что у
России два пути: католицизм или революция. Таким образом, его проповеди выходили
далеко за рамки миссионерства и приобретали острополитический смысл. В пред¬
военные годы русская знать, недовольная сближением России и Франции, болезненно
переживавшая национальное унижение, в речах де Местра находила идеологическое
обоснование своему недовольству.
Все беды России де Местр объяснял тремя обстоятельствами - разделением
церквей, татарским нашествием и реформами Петра. Схизма пустила Россию по
ложному пути, отрезав ее от источника истинной христианской веры. Татары обрекли
Русь на варварское существование. Что же касается Петра, то он "совершенно не
понимал свой народ, полагая, будто из него можно сделать все, что захочешь. Он
ошибся, ибо слишком спешил и, как мне кажется, взялся не с того конца"44. В другом
письме де Местр высказался более резко: "Вообще же страна сия отдана иностранцам,
и вырваться из их рук можно лишь посредством революции. Повинен в этом Петр,
коего именуют великим, но который на самом деле был убийцей своей нации. Он не
только презирал и оскорблял ее, но научил и ненавидеть самое себя. Отняв
собственные обычаи, нравы, характер и религию, он отдал ее под иго чужеземных
шарлатанов и сделал игрушкою нескончаемых перемен"45. Де Местр нарочито
сгущает краски, перенося на петровские реформы свою ненависть к протестантской
Европе, на которую, как он считал, ориентировался Петр.
Прекрасно улавливая чувство национального унижения, охватившее русское об¬
щество после подписания Тильзитского договора, де Местр довольно точно форму¬
лирует господствовавшие настроения. Он много пишет о нерусском воспитании Алек¬
сандра I, имея в виду приставленного к нему в качестве воспитателя Лагарпа: "Им¬
ператор не постигает самых важных вещей и обязан сим несчастием своему воспи¬
танию, которое будет вечным укором памяти Екатерины И"46. В его представлении
Александр I скорее напоминает президента Соединенных Штатов Америки, чем рус-
32
ского царя, "ибо воспитан на республиканских идеях"47. Де Местр сокрушается по
поводу того, что "французский язык здесь ничуть не менее нужен, нежели в Париже,
и знают его беспримерно лучше, чем русский"48. Особую его ненависть вызывают
немцы и их засилье в государственном аппарате России. В отношении этой нации
де Местр доходит до откровенной ксенофобии: "Если бы от меня зависело сжечь все,
что Германия создала в XVIII веке, я не колеблясь ни на секунду, поступил бы по
примеру Омара, вполне убежденный в том, что действительные потери (достаточно
большие, но вполне возмещаемые) полностью вознаградились бы уничтожением этой
отравы"49.
Выход де Местр усматривает в обретении национальной самобытности: "Я
убежден, что первый шаг к победе - это возвращение русской одежды. Солдат
должен быть одет, как под Полтавой. Напудренный, завитой, напомаженный и за¬
стегнутый на все пуговицы, при буклях и панталонах, русский - это уже не русский, а
немец. Боже, но неужели хоть кто-нибудь хочет быть немцем?" Под этими словами де
Местра подписался бы любой декабрист, которому путь отклонения от национальных
традиций представлялся глубоко ошибочным и который стремился его перечеркнуть
и заново сотворить историю. Для де Местра освобождение России от иноземного
влияния означает прежде всего преодоление религиозных заблуждений. Обретя свой
национальный путь, Россия, по его мнению, придет не к православию, которое столь
же ошибочно, как и петровские реформы, а к католицизму, в котором де Местру
видится вселенское наднациональное начало, призванное соединить в себе все народы
мира. Россия упустила уже однажды, в 1814 г., отпущенный ей судьбой шанс: "Мне
хочется плакать, как женщине, - пишет де Местр, - когда я думаю о той роли,
которая представлялась России и которую она упустила. Своей славой она могла бы
соперничать и даже затмить Англию и Испанию, она могла бы стать средоточием
торговли всей Европы; опорой, надеждой и убежищем для всего честного; наконец,
обогатиться и обессмертить свое имя... С каждым днем я все более убеждаюсь в
справедливости той великой истины, что единственно возможная политика должна
быть моральна"50. Последняя фраза, выделенная де Местром, во многом предвосхи¬
щает будущие споры декабристов о соотношении политики и морали и о степени
дозволенности в политической борьбе.
Жозеф де Местр был многолик. Он представал то фанатичным проповед¬
ником католицизма, то салонным эрудитом и острословом, то пламенным
патриотом России. "С каждым днем я становлюсь все более русским", - писал он.
Именно к этому его облику было привлечено внимание молодых людей типа
М.Ф. Орлова.
Кавалергардский полк, в котором служил Орлов, после Тильзита исключительно
остро переживал унижение России. С.Г. Волконский вспоминал, как он и его пол¬
ковые товарищи, испытывая ненависть к французам, били окна в доме французского
посланника Коленкура51. Но кавалергарды занимались не только битьем окон. В их
полку ходила рукопись анонимного сочинения, написанного по поводу заключения
Тильзитского договора. Ее авторство приписывалось разным лицам. Впервые
французский оригинал этого документа был опубликован В.А. Бильбасовым в 3-м то¬
ме "Архива Мордвиновых" под названием "Projet de représentation à l’Empereur"
("Проект представления императору") с точной датой: 25 августа 1808 г. При этом
публикатор высказался решительно против авторства Н.С. Мордвинова52. В.А. Биль-
басов указал также на существование множества списков этого текста. Исследователи
не прекращали попыток установить авторство. Некоторые из них, вопреки
В.А. Бильбасову, считали автором Н.С. Мордвинова, назывались также А. Чарто-
рыйский и даже Н.М. Карамзин53.
На связь этого проекта с Кавалергардским полком впервые указал Н.М. Дружинин,
обнаружив его в бумагах П.Д. Киселева - тогдашнего сослуживца С.Г. Волконского и
М.Ф. Орлова. «Очень возможно, - пишет ученый, - что "Проект представления" вы¬
шел из-под пера Михаила Орлова: некоторые утверждения, заключенные в проекте
2 Отечественная история, № 1
33
1808 года, поразительно совпадают с позднейшим уставом "Ордена русских рыцарей",
основанного М. Орловым и М.А. Дмитриевым-Мамоновым»54.
Указание Н.М. Дружинина на связь документа с программой Ордена русских
рыцарей представляется весьма существенным, и мы к нему еще вернемся. Пока же
заметим, что атрибутация "Проекта" крайне затруднительна прежде всего из-за
общности излагаемых в нем идей. Текст отражает не только и даже не столько
взгляды отдельного лица, сколько настроения, широко распространенные в обществе.
Анализируя содержание этого документа, Н.М. Дружинин справедливо отметил
"печать крайней незрелости политической мысли", соединяющей "без всякого разбора
и системы" хозяйственные и политические факты, отсутствие "ясной программы
государственных преобразований" и т.д. Из этого историк делает вывод, что «проект
выражает мнение фрондирующей части российского дворянства... По существу эта
фронда нисколько не посягала на основные устои социально-политического порядка;
более того, в ее ламентациях против бюрократизма и "равенства" обнаруживались
явные черты феодальной реакции; "дух времени", влияние буржуазных тенденций
сказывались только в настойчивом подчеркивании идеи общего блага, в стремлении
укрепить государственную власть на базе общественного мнения и в неясной мысли о
необходимости единого цельного правительства»55. Такая неопределенность полити¬
ческих воззрений, по мнению Н.М. Дружинина, и могла быть присуща М.Ф. Орлову в
1808 г. Гипотеза ученого, к сожалению, не может быть подтверждена документально,
однако кандидатура Орлова представляется наиболее предпочтительной.
В эпоху Александра I обращение частного лица к императору с государственными
проектами было широко распространенным явлением. Между тем далеко не всегда
такие проекты получали огласку. Чаще всего они оседали в недрах Императорской
канцелярии и лежали там до тех пор, пока к ним не проявляли интереса историки. Что
же касается рассматриваемого нами документа, то он широко распространялся в
многочисленных копиях. Резкость содержащихся в нем суждений делала невозмож¬
ным его прохождение через цензуру, но это лишь подогревало общественный интерес
к нему. По жанру это не проект, а, скорее, открытое письмо Александру I, написанное
в напряженно-эмоциональном стиле. Царь в данном случае является лишь формаль¬
ным адресатом. Главная цель, преследуемая автором, - подогреть недовольство
внутренней и внешней политикой Александра I, приведшей к Тильзитскому миру.
Из содержания документа явствует, что он создан в той среде, в которой популярны
были национально-патриотические воззрения де Местра. Автор "Проекта" впадает в
пафос гневного пророчества, окрашенного в эсхатологические тона, вскрывает и
бичует язвы общества: "Время, в которое я осмеливаюсь призывать внимание Вашего
Императорского Величества на обозрение польз народа, коего Вы отец, - так
начинает неизвестный автор свое обращение к царю, - может быть, последнее,
которое Вам остается для избежания ужасного и неизбежного падения, которое
угрожает Отечеству и его главе, как и последнему из его подданных"56. "Ужасное и
неизбежное падение" - это, конечно, революция, о неотвратимости которой в России
не раз говорил де Местр. В эту "бездну", по мнению автора "Проекта", Россию
"ввергли неопытность, надменность, невежество и всеобщее развращение". Примерно
те же причины указывает и де Местр: "Потребность в деньгах дошла до крайности;
тем не менее роскошь нимало не уменьшается, хотя излишества оной и невероятная
беспечность толкают эту страну к неизбежной революции... Обеднение и нравст¬
венное падение дворянства суть истинные причины той революции, свидетелями коей
мы являемся"57. Сближает де Местра и анонимного автора "Проекта" также резкое
неприятие иноземного засилья: "Изгоните, государь, сию силу иноплеменников,
которые, подобно вранам, в день горести питаются язвами Вашего государства и
собираются для пожирания наших трупов"58 (Ср. у Ж. де Местра о русских:
"Французский гений подчинил их, подобно человеку, оседлавшему лошадь"59.) Само
по себе это сопоставление мало что дает - неприязнь к иностранцам в то время в
России была всеобщей. Однако дальше автор, как представляется, ближе подходит к
34
идеям сардинского посланника: "Вы ничего не должны ожидать, как от настоящих
россиян; составьте один состав с Вашею нациею, присвойте себе ее дух, будьте сильны
ее силами, бодрственны ее бодростью. - Гордитесь ее славою; и благодарность
народов возможет еще поставить Вас на ряду с величайшими нашими монархами"60.
Противопоставление Александра I и русского народа часто встречается в письмах
де Местра: "Император в глубине сердца чувствует неистребимое презрение к
устройству своей державы... Он не доверяет своим подданным; сии последние видят
это и недовольны тем, чему сами же являются источником... Здесь он не на своем
месте, он совсем не русский, подданные безжалостно судят его, а он, в свой черед, не
доверяет им и охотно полагается на верность иностранцев"61. Но вывод, который
делает из этого де Местр, прямо противоположен выводу автора "Проекта": "Не
царскому дому надлежит слиться с нацией, а напротив, сия последняя должна под¬
няться до него"62.
Если взгляды неизвестного автора "Проекта" и де Местра на внутреннее поло¬
жение России в основном совпадают, то в оценке внешней политики они существенно
расходятся. Прежде всего это касается Тильзитского мира, который для анонима, как
и для большинства русских, - безусловное зло. Отношение де Местра к Тильзиту не
было столь однозначным. Сардинский посланник признавал его вынужденный
характер: "Мир стал необходимостью. Сего требовали от императора и благоразумие,
и любовь к народу своему. Он ничем не изменил долгу перед Европой; напротив,
Европа обманула его; вот уже шестнадцать лет, как она из собственных рук кормит
пожирающее ее ныне чудовище"63. Автор "Проекта" считает, что не союзники
изменили России, а наоборот, Россия "уже не имеет союзников, потому что она им
всем льстила или запутала тщеславным выказыванием своих сил и потом оставила,
нимало не сберегая и выгоду"64.
Сопоставление сочинений де Местра с содержанием "Проекта", несмотря на отме¬
ченные различия, позволяет отнести их к единому идейному пространству. Автором
"Проекта" не мог быть кто-то из екатерининских вельмож, хотя о царствовании
Екатерины II говорится с одобрением как о времени побед и успехов, а Александру I с
упреком припоминается его "торжественное обещание управлять по законам и сердцу
августейшей бабки Вашей". В "Проекте" восхваляется деятельность Негласного
комитета и либеральные реформы, с которых Александр начал свое царствование.
Оказавшиеся в этот момент не у дел екатерининские зубры в штыки встретили
нововведения первых лет царствования молодого царя, а Негласный комитет ок¬
рестили "якобинской шайкой".
Не мог быть автором "Проекта" и Н.М. Карамзин. В написанной им спустя
2-3 года записке "О древней и новой России в ее политическом и гражданском
отношениях" осуждается вся реформаторская деятельность царя, начиная с Негласно¬
го комитета и кончая реформами М.М. Сперанского. Если допустить, что "Проект"
написан кем-то из членов Негласного комитета, например, А. Чарторыйским, то и
здесь возникают вполне определенные сомнения. В слишком безапелляционном тоне
написан документ, и слишком серьезные упреки бросаются в адрес царя. Члены
Негласного комитета не могли обладать такой гражданской смелостью. Для этого
они были чересчур зависимы. Если кто-то из них даже и думал именно так, он вряд ли
посмел бы столь громко об этом заявить и уж во всяком случае не рискнул бы на
широкое распространение своего произведения. Александр I приучил этих людей к
келейности. Гласность была не в их правилах.
Автор скорее всего человек молодой. На это указывает сочувствие либеральным
преобразованиям, а также отмеченная Н.М. Дружининым некоторая незрелость
"Проекта". Действительно, политические идеи в сознании автора еще окончательно
не выкристаллизовались. Явное стремление к европеизации и либерализации сосед¬
ствует с гневным протестом против иноземного влияния. Хорошая осведомленность в
государственных делах вскрывает в авторе не только человека, близкого к прави¬
тельственным сферам, но и много размышлявшего над судьбами страны. Молодому
2*
35
возрасту автора может противоречить его пристрастие к екатерининской эпохе,
которую он вряд ли мог помнить. Но если допустить, что с Екатериной II связаны
какие-то предания в его семье, то это противоречие легко устраняется.
Смелость, с которой автор обращается к монарху, говорит о том, что это человек
независимый и свободолюбивый и, видимо, привыкший первенствовать в своей среде.
Это скорее офицер, чем чиновник. Наличие списка в Кавалергардском полку
частично подтверждает это предположение. И, наконец, последнее обстоятельство, в
свое время указанное Н.М. Дружининым, - связь "Проекта" с будущим Орденом рус¬
ских рыцарей. Сочетание либерализма и аристократизма перебрасывает мостик от
аристократической оппозиции предвоенных лет к ранним декабристским организа¬
циям. Пока автор для спасения страны предлагает монарху опереться "на совер¬
шенные сии столпы Вашей империи, на сие дворянство, которое не требует другого
преимущества, как проливать свою кровь за Отечество, признавать покровителя
своего в своем же государе и быть удостоенным его доверенностью; в сей-то
взаимной доверенности государя к дворянству и дворянства к своему государю Вы
найдете способы дать нам правление сосредоточенное и совокупное, которого члены
были бы оживлены тем же духом и труды бы их устремлены к одной цели"65. Горячий
патриотизм, выраженный автором "Проекта", не оставляет сомнения в том, что он
уверен: если царь не пожелает спасти страну, опираясь на дворянство, дворянство
само возьмет на себя дело спасения Отечества. Отсюда открывается путь к тайному
обществу.
Суммируя все сказанное, можно заключить, что автор "Проекта" - молодой офи¬
цер, занимающий видное место в обществе, отличающийся пламенным патриотизмом
и независимым поведением, сочувствующий либеральным преобразованиям и в то же
время достаточно оппозиционный по отношению к правительству. К этому следует
добавить несомненный публицистический талант и пылкий гражданский темпера¬
мент. Если и нет прямых данных, говорящих в пользу того, что автор - М.Ф. Орлов,
то тем более нет доводов, опровергающих это предположение. Во всяком случае, до¬
кумент был рожден именно в той среде, в которой М.Ф. Орлов играл заметную роль.
Поэтому далеко не случайно М.Ф. Орлов попал в сферу внимания Ж. де Местра.
Через воспитанника аббата Николя, наделенного недюжинными способностями, ему
было удобно проводить свои идеи в среду русской молодежи. Взгляды де Местра на
Французскую революцию и на характер социально-политических преобразований
оказали на Орлова сильное, хотя и не очень продолжительное воздействие. Однако
прежде чем перейти к этой стороне вопроса, необходимо хотя бы в общих чертах
остановиться на книге Ж. де Местра "Рассуждения о Франции", принесшей автору
мировую славу.
* * *
История, с точки зрения Ж. де Местра, есть проекция Божественного Провидения.
В ее основе лежит некий вечный и неизменный порядок. Наивысшим воплощением
этого порядка является самодержавный строй, освященный христианской религией.
Все, что способствует его укреплению, расценивается как благо, и наоборот, все, что
стремится к его разрушению, есть проявление злой воли. Предопределенность исто¬
рического движения скрыта от людей, как вообще скрыты от них пути Господни.
Поэтому субъективно человек не утрачивает ощущения свободной воли. Деятель¬
ность исторических лиц де Местр расценивает в зависимости от того, насколько их
субъективные стремления совпадают с замыслом Творца, составляющим объектив¬
ную реальность истории. С этих позиций он смотрит на Великую французскую
революцию.
Первоначально его книга называлась "Религиозные рассуждения о Франции". Уже
в самом названии был обозначен взгляд автора на революционные события. Однако
по совету Малле дю Пана, написавшего: «Если вы оставите эпитет "религиозные", вас
не прочтут», де Местр снял его, сохранив религиозную терминологию лишь в на¬
36
званиях некоторых глав66. В русле христианского учения о чуде де Местр
рассматривает Французскую революцию как чудо. Ее причины он видит не в со¬
циальных противоречиях, а в прямом вмешательстве Божества в человеческие дела:
"Французская революция и все, что совершается в настоящий момент в Европе, -
такое же чудо, как и внезапное созревание плодов дерева в январе". Впечатление от
революции как чуда усиливается еще и потому, что она поразила Францию - страну,
стоящую "во главе религиозной системы". Роль Франции в новой истории, как ее
понимает де Местр, вполне сопоставима с ролью еврейского народа в древней
истории. Франция - новый Израиль. Ей многое дано от Бога, но с нее и спрос особый.
Она получила возможность влиять на все европейские страны, но злоупотребила
своим положением. Вместо того, чтобы вести народы к предопределенной Богом
цели, она развратила Европу. "Поэтому не следует удивляться, что ее возвращают
обратно столь ужасными средствами"67.
Гнев Божий, обрушившийся на Францию, как бы случаен, но вместе с тем вполне
закономерен. Когда люди сознательно или бессознательно стремятся к разрушению
высшего порядка (воплощением которого на земле является Католическая церковь) и
тем самым уклоняются от пути, предначертанного Богом, их закономерно постигает
Божья кара. При этом степень вины прямо пропорциональна просвещенности
исторических деятелей. Намерения осуждаются строже, чем непосредственное ис¬
полнение. Философы, подготовившие своими сочинениями революцию, намного
опаснее самых радикальных революционеров. Первые несут всю полноту ответствен¬
ности за разрушения, которые повлекла за собой революция. Вторые - всего лишь
послушные орудия Провидения, карающего развращенный философией народ.
Поэтому для де Местра "этот Вольтер, которого восторженные поклонники в своем
ослеплении внесли в Пантеон, может быть, более виновен перед Божьим судом, чем
Марат, потому что, может быть, он создал Марата и безусловно принес больше вреда,
чем он"68. Точно так же деятели раннего этапа революции, утверждавшие права
человека, хуже якобинцев, нарушавших эти права самым жестоким образом.
Перекладывая всю ответственность за кровь на тех, кто в действительности ее
менее всего желал и, возможно, сам того не понимая, выпустил джинна из бутылки,
де Местр, противореча себе, дает высокую оценку деятельности якобинского прави¬
тельства, ставя ему в заслугу сохранение целостности Франции. Показывая, что не
люди управляют революцией, а революция людьми, де Местр пишет: "Чем больше
наблюдаешь за внешне наиболее активными действующими лицами революции, тем
больше находишь в них что-то пассивное и механическое. Не будет излишним повто¬
рить, что не люди ведут революцию, а революция использует людей. Очень верно,
когда говорят, что она идет сама собой. Эта фраза означает, что никогда Божество не
проявляло себя таким ясным образом ни в каком человеческом событии. Если оно
использует самые гнусные средства, то для того, чтобы, карая, возродить". Террор -
не только кульминационная точка революции, но и начало поворота к возрождению.
За потоками крови, пролитой якобинцами, де Местр сумел разглядеть спасительную
роль Робеспьера и революционного правительства, "которое было одновременно и
ужасным наказанием для французов, и единственным способом спасти Францию"69.
Начиная с 9-й главы, книга де Местра становится пророческой. Реставрация так же
неизбежна, как и выздоровление после болезни. В противном случае больной
умирает. Францию от смерти спасли якобинцы. Более того, их победы прославили
Францию, и благодаря им король снова взойдет на трон во всем блеске своего
возросшего могущества. Поэтому все рассуждения - возможна ли Реставрация или
невозможна, нужна ли она или нет - лишены всякого смысла. Реставрация не
возможна, а неизбежна и не зависит ни от чьего желания. Все ссылки на мнение
народа ровным счетом ничего не значат: "Народ - ничто в революциях или, по
крайней мере, он входит в них только как пассивный инструмент"70.
Пророчество де Местра осуществилось в полной мере. В 1814 г. большинство
французов пассивно встретило Реставрацию, хотя явно не симпатизировало Бур¬
37
бонам. Посылая тогда свою книгу подольскому губернатору Яну Потоцкому,
де Местр писал: «Я бы очень хотел, чтобы Вы в настоящий момент перечитали мои
"Рассуждения о Франции", где, к неслыханной радости, все оказалось пророческим,
вплоть до названия двух городов, которые первыми признали короля»71.
Де Местр дал свою книгу для прочтения и М.Ф. Орлову, только что вернувшемуся
из Франции, где он был погружен в гущу событий. Капитуляция Парижа, падение
Наполеона, возвращение Бурбонов - все это совершалось не просто на глазах
Орлова, но и при его участии. Эффект от пророчества де Местра для Орлова
несомненно усиливался и вследствие того, что еще в начале 1814 г. у Бурбонов,
казалось бы, не было никаких шансов вернуть себе престол. "О Бурбонах вопроса не
подымалось, - писал в своих мемуарах Талейран, - так как было очевидно, что они
уже забыты и неизвестны новому поколению"72. Со своей стороны Александр I не
уставал повторять, что имеет во Франции только одного врага - Наполеона. Префект
парижской полиции Паскье приводит в своих воспоминаниях слова Александра I,
сказанные им парижским депутатам накануне въезда в Париж: "Я имею только
одного врага во Франции, и этот враг - человек, который меня обманул самым
недостойным образом, который злоупотребил моим доверием, который нарушил все
данные мне клятвы, который принес в мое государство самую несправедливую и
отвратительную войну. Любое примирение между ним и мной отныне невозможно; но
я повторяю, я имею во Франции только одного врага. Ко всем французам, кроме него,
я отношусь с благосклонностью. Я уважаю Францию и французов и желаю, чтобы
мне дали возможность сделать им добро"73. При этом о Бурбонах не было сказано ни
слова. Обещая "сделать добро", Александр I как бы намекает на право французов
самим избрать себе правителя, исключая Наполеона.
Но еще до этой встречи с парижскими депутатами Александр I имел любопытный
разговор с посланцем Людовика XVIII бароном де Витролем. Тот так воспроизвел
свой разговор с царем: "Итак, начал он с выражением неудовольствия и сожаления,
если бы вы узнали их (Бурбонов. - В.П.) получше, вы бы убедились, что корона
слишком тяжела для них... Мы уже думали о том, кто бы мог подойти Франции, если
Наполеон уйдет. Одно время мы думали о Берна доте, его влияние в армии, уважение,
которым он пользуется у друзей революции, остановили на какое-то мгновение наш
выбор на нем, но затем по ряду причин мы должны были от него отказаться.
Говорили и о Евгении Богарнэ. Он знатного рода, уважаем во Франции и ценим в
армии, но имеет ли он достаточно сторонников? Может быть, республика, умно
организованная, лучше подошла бы духу французов. Идеи свободы, которые уже
давно пустили ростки в такой стране, как ваша, не могут исчезнуть бесследно. Они
затрудняют установление единовластия". Изложив размышления Александра I о
возможных вариантах нового французского правительства, де Витроль не мог сдер¬
жать своего изумленного восклицания: "Бог мой! Когда это было? 17 марта! Им¬
ператор Александр, король королей, объединенных для спасения мира, говорил мне о
республике"74.
Рассуждая о республике, Александр I явно дразнил Бурбонов. Однако его
нежелание видеть на французском престоле Людовика XVIII было не столь сильным,
как желание раз и навсегда покончить с Наполеоном. Стремясь покорить французов
своим великодушием, царь соглашался на регентство Марии-Луизы при малолетнем
сыне Наполеона, подчеркивая тем самым, что свою личную ненависть к фран¬
цузскому императору он не распространяет даже на членов его семьи.
Как бы то ни было, Александр I вовсе не хотел возвращения дореволюционных
порядков. По его замыслу, кто бы ни оказался во главе Франции, будь то Бернадот,
наследник шведского престола, бывший наполеоновский маршал, или Людовик-
Филипп, сын герцога Филиппа Эгалите, связавшего свою жизнь с революцией, го¬
лосовавшего за казнь короля и окончившего свои дни на гильотине во время террора,
или любой другой кандидат, он непременно должен управлять Францией, опираясь на
конституцию. Даже Бурбонам Александр I никогда не согласился бы вернуть фран¬
38
цузский престол без ограничивающей их власть хартии. Талейран убедил Александ¬
ра I, что в действительности речь может идти только о Наполеоне и о Людовике
XVIII - "это принцип, все остальное интрига"75. Примерно об этом же в то время
писал и Ф.Р. Шатобриан в брошюре "О Бонапарте и Бурбонах"76.
То, что Бурбоны в 1814 г. не имели широкой поддержки и что в восстановлении их
власти огромную роль сыграли случай и интрига, подтверждало основную мысль
книги де Местра: не люди, а само Провидение печется о возвращении трона Людови¬
ку XVIII. Не только пророческий характер "Рассуждений о Франции", но и их мисти¬
ческий тон как нельзя лучше соответствовали настроениям 1814-1815 гг. В позиции
Александра I этого периода причудливо переплетались мистицизм и либерализм,
смирение и гордыня. Это состояние царя очень точно подметил М.Ф. Орлов: "По¬
ложение императора было необыкновенно достопримечательно. Величаво и важно
говорил он всякий раз, когда приходилось защищать общие европейские выгоды, но
был снисходителен и кроток, как скоро дело шло о нем самом и его собственной
славе. На деле участь мира зависела от него, а он называл себя только орудием
Провидения" (с. 6).
Авторитет и сила обаяния Александра I в то время были настолько велики, что его
настроения легко передавались окружающим. М.Ф. Орлову, подписавшему капитуля¬
цию Парижа, выпала честь поставить последнюю, как тогда казалось, точку в войне с
Наполеоном. Александр первым лично поздравил его с этим событием: "Поцелуйте
меня: поздравляю вас, что вы соединили имя ваше с этим великим происшествием"
(с. 27). Через несколько дней полковник Орлов стал генералом, но гораздо важнее
была возможность близкого общения с царем. Молодой генерал был введен в круг
сильных мира сего, и, бесспорно, как очень многие в то время, он находился под
влиянием мистически настроенного императора. Поэтому книга де Местра пришлась
на подготовленную почву.
Общение с царем, с одной стороны, и идеи де Местра - с другой, способствовали в
1814 г. выработке у М.Ф. Орлова провиденциального взгляда на историю. «Ваша
книга, Монитёр, история, - пишет он де Местру, - все это развитие общеизвестной
пословицы, в которой, однако, содержится закон, наиболее плодотворный в от¬
ношении применений и последствий: "Человек предполагает, а Бог располагает"»
(с. 55). Из этого положения вытекала и орловская оценка Французской революции.
Однако в отличие от де Местра, считавшего Французскую революцию "уникаль¬
ным событием в истории", Орлов видит в ней лишь продолжение "великих бедствий,
постигших человечество". Отсюда его особое внимание к 3-й главе "Рассуждений о
Франции" - "О насильственном уничтожении человеческого рода", - "которая сама по
себе является трудом, достойным пера Боссюэта" (с. 56). Основной тезис этой главы
де Местр формулирует так: "История, к несчастью, доказывает, что война в оп¬
ределенном смысле есть обычное состояние человеческого рода и что человеческая
кровь должна беспрерывно литься то здесь, то там на земном шаре, и что мир в жизни
каждого народа - всего лишь передышка"77. Сам де Местр, по-видимому, не придавал
этой главе особого значения. Первоначально он хотел обойтись без утомительного
для читателя перечисления массовых убийств, имевших место в мировой истории, но в
итоге решил все-таки оставить этот пассаж. Орлов же увидел в нем одну из
центральных линий книги: мировое зло, существовавшее на всем земном шаре и на
протяжении всего исторического процесса, в годы революции в течение короткого
промежутка времени сосредоточилось на сравнительно небольшой территории
одного государства, и сделано это было для того, чтобы не только покарать, но и
научить, и образумить людей, сошедших с путей, предначертанных Богом. Выздо¬
ровление (так де Местр называет Реставрацию) началось тогда, когда, казалось, были
потеряны все надежды.
Провиденциализм воззрений де Местра на историю вовсе не предполагал пассив¬
ности. Напротив, он требовал глубокого проникновения в суть происходящих событий
и сознательного соотнесения с ними собственных поступков. И хотя пути Господни
39
неисповедимы, простым смертным оставлено право попытаться их постигнуть, они не
лишены свободы выбора.
Говоря о неизбежности Реставрации, де Местр вовсе не имел в виду полной
обратимости исторического процесса. С его точки зрения "проект перелить Же¬
невское озеро в бутылки был бы значительно менее безумен, чем проект восста¬
новления дореволюционного порядка"78. Речь могла идти лишь о возвращении к
основополагающим принципам, которые существовали всегда и никогда не пере¬
станут существовать, даже если люди их постоянно нарушают. Эти принципы
де Местр называл конституциями. Настоящая конституция, в его понимании, не то,
что написано, а то, что исторически сложилось. Так, например, французская консти¬
туция - "это то, что вы чувствуете, когда находитесь во Франции; это такая смесь
свободы, власти, законов и мнений, которая дает основание иностранцу, подданному
монархии и путешествующему во Франции считать, что он живет под другим
правлением, нежели чем его собственное". Эту конституцию не могут создать ни один
человек, ни группа людей, точно так же, как они не могут создать дерево. Сотворение
истинной конституции есть чудо, равное сотворению нации. "Когда Провидение
постановило быстрее создать политическую конституцию, появляется человек, об¬
леченный непостижимым могуществом; он говорит, он заставляет себе подчиняться;
но эти удивительные люди принадлежат только древнему миру и юности народов. Как
бы то ни было, таков отличительный характер этих законодателей по преимуществу:
они либо короли, либо в высшей степени благородные люди". Те, кто творит
конституции, принципиально отличны от тех, кто их пишет. "Между политической
теорией и конституционным законодательством существует такое же различие, как
между поэтикой и политикой. Знаменитый Монтескьё на всеобщей шкале умов по
отношению к Ликургу занимает такое же место, какое Батё по отношению к Гомеру
или Расину"79. Таким образом, волевая, инициативная личность, возвышающаяся над
народом в период его молодости, является подлинным законодателем и создателем
нации.
Война 1812 г. и последовавшие за ней события поставили Россию на первое место в
мире. Это породило необходимость по-новому взглянуть на внутреннее положение
страны, ее прошлое, настоящее и будущее. Впервые заговорили об исторической
роли русского народа. Появилось представление о том, что начинается новый период
в истории России, во главе которого будет стоять народ. "История принадлежит
народам", - полемически заявит Н.М. Муравьев, читая "Историю Государства
Российского" Н.М. Карамзина80. А.С. Грибоедов, набрасывая план своей трагедии
"1812 год", припишет Наполеону, находящемуся в Москве, "размышления о юном,
первообразном сем народе"81. П.И. Пестель провозгласит тезис: "Все племена
должны быть слиты в один народ", имея в виду не насильственную русификацию, а
создание новой нации свободных людей. Мысль о том, что народ, находящийся в
рабстве, не может составлять нацию и что освобождение крестьян положит начало
формированию нового русского народа, разделяли многие декабристы. Споры велись
лишь о том, каким образом этого достичь: нужны ли быстрые решительные действия
или же для начала необходимо подготовить конституцию.
М.Ф. Орлов, видимо, с самого начала был настроен весьма решительно. После
появления разногласий с Александром I, которые обозначились уже в 1815 г.
(польский вопрос), он стал смотреть на себя как на человека, способного само¬
стоятельно спасти Отечество. Роль законодателя в том смысле, который был заложен
в этот термин де Местром, явно тревожила его воображение. Для ее осуществления,
казалось, имелись все условия, как объективные (пробуждение народного самосо¬
знания, историческая молодость русской нации), так и субъективные (его собственная
знатность, богатство и слава). К этому добавлялись огромное честолюбие и без¬
граничная вера в свои силы. Прекрасный оратор и публицист, Орлов в своих
выступлениях постоянно заявляет, что его оружие - не слова, а меч. "Рука, обыкшая
носить тяжкий булатный меч брани, - говорил он при вступлении в литературное
40
общество "Арзамас", - возможет ли владеть легким оружием Аполлона, и прилично
ли гласу, огрубелому от произношения громкой и протяжной команды, говорить
божественным языком вдохновения или тонким наречием насмешки?" (с. 45). Эту же
мысль Орлов повторил в речи, произнесенной в Библейском обществе: "Воспитанный
на бранном поле и чуждый хитростям красноречия, я мало умею повелевать
вниманию и порождать уверение в сердцах" (с. 48).
Нельзя не заметить, что само противопоставление слова и дела у Орлова является
блестящим риторическим приемом. А упомянутая речь может служить ярким при¬
мером русской ораторской прозы начала XIX в. Характерно, что П.А. Вяземский,
прочтя ее, воскликнул: "Ну, батюшка, оратор!"82. И все-таки в речах Орлова
чувствуется готовность на самые решительные действия. Была ли у него стройная
политическая программа, из тех, что тщательно обдумываются в тиши кабинетов, и
тех, что были у таких крупнейших идеологов декабризма, как Н.И. Тургенев,
П.И. Пестель, Н.М. Муравьев? К сожалению, сохранившиеся источники не позволяют
ответить на этот вопрос с определенностью. Но хорошо известно, что у Орлова был
четкий план практических действий, изложенный им на московском съезде Союза
благоденствия в начале 1821 г. После работ С.Н. Чернова, М.В. Нечкиной,
В.В. Пугачева и С.С. Ланды83 можно с уверенностью утверждать, что предложения
Орлова - печатать фальшивые деньги, завести типографию для выпуска антипра¬
вительственных брошюр и поднять 16-ю дивизию - были вполне реальны. Вопрос о
том, как силами одной дивизии, дислоцировавшейся в Кишиневе, свергнуть самодер¬
жавие, для Орлова решался очень просто. Свобода органично присуща как от¬
дельному человеку, так и целому народу, поэтому рабство, в котором пребывают
миллионы людей, - лишь чисто внешняя и вынужденная форма. Достаточно всего
лишь одного или нескольких инициативных людей, способных бросить клич к
освобождению, и все пойдет само собой. "Найдись у нас, - писал Орлов А.Н. Раевс¬
кому в 1819 г., - десять человек истинно благомыслящих и вместе с тем даровитых,
все приняло бы другой вид"."Одно событие, - обращается он к тому же адресату, - и
все изменится вокруг меня"84.
Уверенный в своей силе и в правоте своих убеждений, М.Ф. Орлов, видимо, мало
заботился о написании конституции. Россия и так готова к свободе, нужен лишь
вождь, который возглавит движение. Д.В. Давыдов отмечал: "Орлов... идет к кре¬
пости по чистому месту, думая, что за ним вся Россия двигается"85. Этим объясняется
относительная политическая умеренность Орлова при готовности на самые радикаль¬
ные действия. Конституционные проекты, обсуждавшиеся в тайных обществах,
казались Орлову неприемлемыми для России, так как они "отвергали силу об¬
стоятельств и постепенность дарованных прав, а руководствовались одною только
умозрительною теориею, не признающею никаких оттенков в различии нравов и
обычаев народных" (с. 85) (имеется в виду стремление использовать европейские
конституции как образец для русской конституции). В этом отношении Орлов был
явно ближе к де Местру, писавшему: "Что есть конституция? Не есть ли она решение
следующей проблемы: даны население, нравы, религия, географическое положение,
политические отношения, богатство, хорошие и дурные качества данной нации; найти
законы, которые ей соответствуют"86.
Эти идеи де Местра органически вписывались в общий романтический колорит
эпохи, когда народ считался единственным выразителем национального духа, а
законодатель представлялся как личность, в максимальной степени наделенная
национальными чертами. Последнее обстоятельство давало ему право вести за собой
народ и определять рамки народного бытия. Но вместе с тем законодатель про¬
тивопоставлялся народу, как гений толпе, как творец объекту прилагаемых усилий,
как ведущий ведомым. Психологически это был человек иной среды, хотя он и
ощущал свою связь с национальным началом.
В личности М.Ф. Орлова причудливо переплетались крайний европеизм и столь же
крайний патриотизм. Ф.Ф. Вигель отмечал: "В Михаиле Орлове почти все заимство¬
41
вано с Запада"87. И не только желчный Ф.Ф. Вигель, но и добродушный
А.И. Тургенев, весьма расположенный к М.Ф. Орлову, хваля "его страсть к благу
Отечества", не удержался от упрека: "Вот школа аббата Николя! Ум и сердце в нем
свои, а ученье, то есть недостатки в оном, принадлежат образу воспитания"88. Следует
отметить, что для А.И. Тургенева педагогическая система Николя была воплощением
антинационального начала. Но именно европеизм М.Ф. Орлова, его оторванность от
народной среды породили в нем страстное стремление к слиянию с ней. Во всех
вопросах, касавшихся столкновения интересов Запада и России, начиная с вос¬
становления Польши и кончая "Историей" Н.М. Карамзина, М.Ф. Орлов занимал
крайне патриотическую позицию. Эту черту Н.И. Тургенев назвал "патриотизмом
раба".
Чем патриотичнее проявлял себя Орлов, тем заметнее становился его европеизм.
Ярким примером могут служить строки его письма сестре декабриста С.Г. Волкон¬
ского, Софье Григорьевне, посвященные воспитанию ее детей: "Пусть постигнут они
глубину духа их родного языка! Пусть вся переписка их с Вами, с их отцом, с друзьями
всегда будет на русском языке! Именно приказывайте им это, и никогда не должно
быть двух мнений в этом вопросе. Возвращайте безжалостно все письма, где они
примешают хотя бы одно иностранное слово"89. Оригинал письма написан по-фран¬
цузски. Между тем ни Орлов, ни его корреспондентка не замечают неестественности
в том, что русский патриот, призывая к изучению родного языка, сам пользуется при
этом языком французским. На идеологическом уровне французский язык вос¬
принимается как иностранный, с которым нужно бороться, на уровне же бытового
общения он выступает как нейтральное средство передачи мысли. С одной стороны -
стремление слиться с национальной средой, а с другой - ощущение интеллектуального
превосходства над ней. Соединяясь вместе, эти качества ставили Орлова в положение
учителя, а в перспективе и законодателя своего народа. В Киеве, в должности
начальника штаба 4-го корпуса, Орлов создал школу для обучения солдат и их детей
по ланкастерской методике. Популярность этого заведения быстро росла, и в июле
1819 г. Орлов не без гордости писал П.Д. Киселеву: "... Уже много сделано и
применено к ланкастерской методе, которая, может быть, в Отечестве нашем будет
называться орловской методой" (с. 288). Точно такую же позицию Орлов позже
займет в должности командира 16-й дивизии. Он станет для своих солдат не только
начальником, но и учителем. В дальнейшем учитель должен будет превратиться в
вождя, поднявшего знамя народного освобождения и восстановления исконной
свободы.
* * *
В 1814-1815 гг. взгляды М.Ф. Орлова быстро менялись. Бывший ученик аббата
Николя и собеседник Ж. де Местра, он оказался в совершенно иной идейной среде.
Познакомившийся с ним в это время Н.И. Тургенев вспоминал: "Как все живые и
пылкие умы, которым не достает устойчивых воззрений, основанных на солидных
знаниях, он отдавался всему, что поражало его воображение"90. С расширением
идейного кругозора быстро исчезло влияние де Местра, чьи парадоксы, как вспышка,
ослепили на время Орлова. Его дальнейшие идейные поиски лежат на путях, резко
осуждаемых де Местром. Именно поэтому они могут быть описаны на языке понятий
сардинского посланника, в свете которых и письмо Орлова де Местру, и его
дальнейшая политическая деятельность предстанут как этапы единого пути.
Провиденциализм у Орлова быстро сменяется волюнтаризмом. Теперь в его
представлении ход истории определяет не Провидение, а кучка "благомыслящих и
даровитых людей". Под воздействием либеральных идей Орлов увидел различия
между принципами и преступлениями революции. "Я тогда в полном смысле следовал
правилу его императорского величества, - говорил Орлов на следствии, имея в виду
варшавскую речь Александра I, - ненавидел преступления и любил правила рево¬
люции" (с. 81). Для де Местра же, как мы видели, преступны сами принципы
42
революции, а то, что Орлов называет преступлениями, автор "Рассуждений о
Франции" считал заслуженной карой за следование преступным принципам.
Одной из важнейших задач революции Орлов считает представительное правление,
о котором много писали публицисты конца XVIII - начала XIX в. "В кого влюблен? -
сообщает Орлов П.А. Вяземскому 28 февраля 1820 г. - В представительное
правление, во все благородные мысли... Живу с Бенжаменом Констаном, с Бентамом
и прочими писателями сего рода" (с. 218). Идея представительного правления,
посредством которого народ осуществляет самоуправление, встречала возражения с
двух сторон. Для Руссо и его последователей представительное правление не¬
возможно, так как "суверенитет, который есть только осуществление общей воли, не
может никогда отчуждаться и... может быть представляем только самим собой"91.
С другой стороны, Ж. де Местр, усматривавший суверенитет в личности монарха,
также был противником представительной системы, точнее, считал ее невозможной в
том виде, в каком она виделась либеральным авторам. По де Местру, подлинным
представителем нации является лишь аристократия, которая осуществляет свое
представительство по воле суверена, т.е. монарха.
Если идеи Руссо о безграничности народного суверенитета были Орлову глубоко
чужды, то мысль де Местра о том, что подлинный представитель нации -
аристократия, получающая право представительства из рук монарха, отразилась в
программе Ордена русских рыцарей. М.Ф. Орлов и М.А. Дмитриев-Мамонов предпо¬
лагали создать Сенат из двухсот наследственных пэров, которым "должны были быть
предоставлены права графств в Англии и пэрств во Франции"92. Первыми пэрами
должны были стать выходцы из двухсот наиболее знатных семей России. "Влюб¬
ленность" в представительное правление, в которой Орлов признавался Вяземскому в
1820 г., свидетельствует о демократизации его позиций. Однако эта демократизация
происходила в рамках аристократического сознания, которое у Орлова оставалось
незыблемым. Изменились лишь его взгляды на роль и задачи аристократии, которые
он теперь понимает иначе, чем де Местр. Аристократия, как считал Монтескьё,
занимает промежуточное положение между монархом и народом и может сближаться
то с самодержцем, то с народом. По мнению де Местра, пережившего революцию,
изгнание, конфискацию имущества, разлуку с семьей и т.д., аристократия должна
сплотиться вокруг престола, чтобы совместно противостоять разрушительным идеям
века. Однако Монтескьё был убежден, что "аристократия будет тем лучше, чем она
более приближается к демократии, и тем хуже, чем она более приближается к
монархии"93. Это положение очень важно для понимания аристократизма Орлова. Для
него, выросшего в семье с цареубийственными традициями, аристократия должна в
первую очередь защищать свои природные права от посягательств деспотизма, и в
этом смысле народ, который также порабощен самовластьем, является ее
естественным союзником в борьбе за свои человеческие права. Их общий враг -
чиновничество, этот инструмент, при помощи которого деспотизм угнетает нацию. "У
нас так много пресмыкающихся животных, что нельзя ступить, чтобы кого-нибудь не
раздавить" (с. 222), - писал Орлов Вяземскому 15 июня 1820 г.
В этой связи становится понятным поведение Орлова в должности командира
дивизии. Его стремление опереться на солдат и преследование им офицеров, при¬
менявших телесные наказания, объясняются не только человеколюбием или под¬
готовкой дивизии к восстанию. В солдатах он видит народ, а в офицерах - чиновников,
пресмыкающихся перед престолом и являющихся проводниками правительственного
деспотизма. Орлов на деле пытается воплотить идею союза аристократа и народа в
борьбе за гражданскую свободу. И хотя их интересы в этом сближаются, полностью
они не могут совпасть. Замыслы широких демократических преобразований не
получат поддержки аристократически настроенного Орлова.
Восприимчивость М.Ф. Орлова к идеям Ж. де Местра была обусловлена прежде
всего воспитанием, полученным в иезуитском пансионе аббата Николя, далее - тем
обществом, в котором вращался Орлов в предвоенные годы, а также политическими
43
событиями, совершавшимися в Европе, начиная с Аустерлица и кончая возвращением
Бурбонов на французский престол. Потом их пути расходятся. Де Местр за свою связь
с иезуитами вскоре после изгнания их из России будет объявлен персоной нон грата и
навсегда покинет страну. Орлов изберет для себя путь политического заговорщика и
станет одним из тех людей, появление которых в России де Местр предвидел столь же
ясно, как и Реставрацию, хотя это предвидение внушало ему тревогу и опасения.
В своих петербургских письмах сардинский посланник неоднократно говорил о том,
что не простой народ, а просвещенное дворянство даст России "Пугачева с универси¬
тетским дипломом".
И тем не менее общение с де Местром не прошло для Орлова бесследно. Как и
уроки аббата Николя, оно способствовало обретению декабристом культурного
опыта и выработке у него тех нравственных принципов, забвение которых бывает
крайне опасно в политической борьбе.
Примечания
'Семевский В.И. Политические и общественные идеи декабристов. СПб., 1909. С. 380;
Пугачев В.В. Политические взгляды декабриста М.Ф. Орлова // Науч. конференция Саратовского
юридического ин-та. Тезисы докладов. Саратов, 1955. С. 47-51; Боровой С.Я. М.Ф. Орлов и его
литературное наследие//Орлов М.Ф. Капитуляция Парижа. Политические сочинения. Письма. М., 1963.
С. 278-279 (Далее в тексте ссылки на это издание с указанием страниц); Павлова Л.Я. Декабрист М.Ф.
Орлов. М., 1964. С. 25.
2Герше нзон М.О. История молодой России. Пг., 1923. С. 9-10.
3 М a i s t г е J. de. Considérations sur la France. Paris, 1821. P. XIV.
4 Bulletin du Bibliophile par Techener. 1854. P. 915. См. также: Bulletin du Bibliophile Belge. 1855. T. II.
P. 156.
5Семевский В.И. Указ. соч. С. 381.
Степанов М. [Шебунин А.Н.] Жозеф де Местр в России // Литературное наследство.
Т. 29-30. М., 1937. С. 616; Б е р т и Дж. Россия и итальянские государства в период Рисорджименто. М.,
1959. С. 280.
7Сте па новМ. [Шебунин А.Н.] Указ. соч. С. 616.
8 М a i s t г е J.de. Correspondance. Lyon, 1893. T. V. P. 426.
9 Единственная до сих пор биография М.Ф. Орлова, написанная Л.Я. Павловой, содержит фактические
ошибки, особенно в описании раннего периода его жизни. Так, например, исследовательница утверждает:
"В 1796 г. Михаила Орлова отвезли в Петербург и поместили... в пансион... аббата Николя. Однокаш¬
никами и товарищами Орлова здесь были будущие декабристы - С.Г. Волконский, А.П. Барятинский,
B. Л. Давыдов... Весной 1801 г. М.Ф. Орлов окончил пансион Николя" (Павлова Л.Я. Указ. соч.
C. 6-7). В действительности Орлов поступил в пансион в 1801 г., окончил его в 1805 г. и сразу же был
зачислен в Кавалергардский полк. Об этом свидетельствуют мемуары С.Г. Волконского (В олкон-
с к и й С.Г. Записки. Иркутск, 1991. С. 362), а также А.В. Кочубея, учившегося у Николя в 1802-1806 гг.
(Кочубей А.В. Записки. СПб., 1890. С. 20). Что же касается А.П. Барятинского, то он никак не мог
быть однокашником Орлова хотя бы потому, что родился только в 1799 г. Кроме того Барятинский не
учился у Николя: он окончил в 1815 г. Петербургский иезуитский пансион, существовавший независимо от
пансиона Николя.
1()Коленкур А.де. Мемуары. Поход Наполеона в Россию. Смоленск, 1991. С. 110.
11 РГБ ОР, ф. 233, карт. 39, ед. хр. 8.
12 Цит. по: М о р о ш к и н М. Иезуиты в России с царствования Екатерины II до нашего времени. T. 1.
СПб., 1867. С. 116.
13 См.: Schnitzler J.H. Histoire intime de la Russie sous les empereurs Alexander et Nicolas. Paris, 1847.
T. II. C. 458-460.
14 Биографические сведения о Д.1И. Николе и его пребывании в России см.: F г а р р a z. Vie de l’abbé
Nicole. Paris, 1857.
15 В и г e л ь Ф.Ф. Записки. 4. 1. M., 1894. C. 139-140.
16 К о ч y б e й А.В. Указ. соч. C. 20.
17 P i n g a u t L. Les Français en Russie et les Russes en France. Paris, 1886. P. 237.
18 Ibid.
19 Ibid. P. 236.
44
20Сироткин В.Г. Абсолютистская реставрация или компромисс с революцией (Об одной
малоизвестной записке Екатерины Великой) // Великая французская революция и Россия. М., 1989.
С. 273-289.
21 P i n g a u t L. Op. cit P. 341.
22 Кочубей A.B. Указ. соч. С. 19.
23 В олконский С.Г. Указ. соч. С. 95.
24 В и г е л ь Ф.Ф. Указ. соч. Ч. II. С. 75.
25 В олконский С.Г. Указ. соч. С. 95.
26 Цит. по: М о р о ш к и н М. Указ. соч. T. II. С. 429.
27 Тульчинский штаб при двух генералах. Письма П.Д. Киселева А.Я. Рудзевичу. 1817-1823. Воронеж,
1998. С. 57.
28 Б атюшков К.Н. Сочинения: В 2 т. T. II. М, 1989. С. 514.
29 Кочубей А.В. Указ. соч. С. 20.
30 В олконский С.Г. Указ. соч. С. 362.
31 Там же.
32 М е с т р Ж.де. Петербургские письма. 1803-1817. СПб., 1995. С. 42.
33 Особой непримиримостью к Негласному комитету отличался обер-гофмаршал Н.А. Толстой. Трудно
сказать, была ли его ненависть к реформам следствием политических убеждений или своеобразной лестью
наоборот. М.А. Корф характеризовал Н.А. Толстого как человека "без всяких высших видов", который
"умел достигнуть величайшей милости средствами необыкновенными: вместо коленопреклонения и
раболепства, он был дерзок и груб со всеми" (Русская старина. 1903. № 2. С. 220). О консервативных
настроениях в русском обществе в начале XIX в. см.: Русский консерватизм XIX столетия. М., 2000.
34 М е с т р Ж.де. Указ. соч. С. 42-43.
35 См.: Степанов М. [Шебунин А.Н.] Указ. соч. С. 593-595.
36 М е с т р Ж.де. Указ. соч. С. 118.
37 Степанов М. [Шебунин А.Н.] Указ. соч. С. 602.
38 Жихарев С.П. Записки современника. М; Л., 1955. С. 318, 390.
39 Цит. по: Степанов М. [Шебунин А.Н.] Указ. соч. С. 608.
40 Литературное наследство. Т. 29-30. С. 656-657.
41 Там же. С. 667-668.
42 Степанов М. [Шебунин А.Н.] Указ. соч. С. 608. См. также: Цимбаева Е.Н. Русский
католицизм (забытое прошлое российского либерализма). М, 1999.
43 М е с т р Ж.де. Указ. соч. С. 257.
44 Там же. С. 85.
45 Там же. С. 179.
46 Там же. С. 134.
47 Там же. С. 179.
48 Там же. С. 178.
49 Литературное наследство. Т. 29-30. С. 694.
50 М е с т р Ж.де. Указ. соч. С. 72, 164.
51 Волконский С.Г. Указ. соч. С. 131.
52 Архив графов Мордвиновых. T. III. СПб., 1902. С. 615.
53 Подробнее см.: Предтеченский А.В. Очерки общественно-политической истории России в
первой четверти XIX в. М.; Л., 1957. С. 224-228.
54 Дружинин Н.М. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева. T. 1. М.; Л., 1946.
С. 257.
55 Там же. С. 258-259.
56 Цит. в переводе, опубликованном: Николай Михайлович, вел. кн. Император Алек¬
сандр I. Опыт исторического исследования. T. 1. СПб., 1912. С. 576.
57 М е с т р Ж.де. Указ. соч. С. 132.
58 Николай Михайлович, вел. кн. Указ. соч. С. 580.
59 М е с т р Ж.де. Указ. соч. С. 178.
^Николай Михайлович, вел. кн. Указ. соч. С. 580.
61 М е с т р Ж.де. Указ. соч. С. 124,134, 179.
62 Там же. С. 277.
63 Там же. С. 82.
^Николай Михайлович, вел. кн. Указ. соч. С. 579.
65 Там же. С. 580.
66 М a i s t г е J.de. Ecrits sur la Révolution. Paris, 1989. P. 91. ("Догадки о путях Провидения во
Французской революции", "О Французской революции, рассматриваемой с точки зрения ее
45
антирелигиозного характера”, "Отступление о христианстве", "О Божественном влиянии на политические
дела").
67 Ibid. Р. 94, 98.
68 Ibid. Р. 100.
69 Ibid. Р. 98, 106.
70 Ibid. Р. 172.
71 Ibid. Р. 173.
72Та ле йра н Ш.М. Мемуары. М., 1959. С. 285.
73 P a s q u i е г E.D. Mémoire. T. II. Paris, 1893. Р. 246.
74 V i t г о 1 1 е s E.F.O.de. Mémoire et relations politiques. Paris, 1884. T. 1. P. 119.
75 T a p л e E.B. Сочинения: B 12 t. T. XI. M., 1961. C. 109.
76Шатобриан Ф.Р. Замогильные записки. M., 1995. С. 261-265. Характерно, что и Талейран, и
Шатобриан каждый приписывал решающую роль в реставрации Бурбонов себе.
77 M a i s t г e J.de. Ecrits... P. 114.
78 Цит. по: Степанов M. [Ill ебунин А.Н.] Указ. соч. С. 578.
79 M a i s t г eJ.de. Ecrits... P. 156, 143, 144.
80 Литературное наследство. Т. 59. Кн. 1. М., 1954. С. 582.
81 Грибоедов А.С. Поли. собр. соч.: В 3 т. T. 1. СПб., 1911. С. 262.
82 Остафьевский архив. T. 1. СПб., 1899. С. 299.
83 Ч е р н о в С.Н. У истоков освободительного движения. Саратов, 1960. С. 46-95; H е ч к и н а М.В.
Движение декабристов. T. 1. М., 1955. С. 304-342; Пугачев В.В. Декабрист М.Ф. Орлов и московский
съезд Союза благоденствия // Ученые записки Саратовского университета. Т. 66. 1958. С. 82-114; Л а н -
д а С.С. Дух революционных преобразований. М., 1975. С. 152-217.
84 Цит. по: Г ершензон М.О. Указ. соч. С. 17,25.
85 Д а в ы д о в Д.В. Сочинения: В 3 т. T. II. СПб., 1893. С. 233.
86 M a i s t г e J. de. Ecrits... P. 146.
87 В и г e л ь Ф.Ф. Указ. соч. Ч. II. С. 75.
88 Остафьевский архив. T. 1. С. 297.
89 ИРЛИ ОР, ф. 255, д. 44, л. 23-23 об. Письмо не датировано, но, судя по содержанию, написано в 1821
или начале 1822 г.
90 Тургенев Н.И. Россия и русские. Ч. 1. М., 1915. С. 166.
91 Р у с с о Ж.Ж. Трактаты. М., 1969. С. 168.
92 С е м е в с к и й В.И. Указ. соч. С. 387.
93 Монтескьё Ш. Избранные произведения. М., 1955. С. 175.
© 2001 г. О.В. СЕРОВ
О ТАК НАЗЫВАЕМОЙ ЮЖНОЙ ПАРТИИ
СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ
В 1912 г. были изданы "Очерки по истории Партии социалистов-революционеров",
написанные известным эсером С.Н. Слетовым1. Описывая деятельность предэсеровс-
ких организаций, Слетов представил материалы о так называемой Южной партии
социалистов-революционеров. До последнего времени ничего нового в историо¬
графии о Южной партии эсеров не было известно, поэтому в работах, затрагивающих
ранний эсеровский период, исследователи вынуждены опираться только на факты,
указанные Слетовым2. Однако формирование ведущих политических партий рево¬
люционного лагеря нуждается в специальном изучении.
Российское революционное движение в конце XIX в. представляло собой сложную,
разноплановую картину, в которой нелегко было разобраться не только стороннему
наблюдателю, но и нередко самим его непосредственным участникам. Многие меняли
Серов Олег Вячеславович, кандидат исторических наук.
46
свои идейные позиции, как, например, собиратель материалов по революционному
движению В.Я. Яковлев (Богучарский), который к удивлению своих товарищей из
Группы старых народовольцев стал марксистом3, а затем и вовсе участвовал в
организации Союза освобождения, т.е. перешел к либералам. Революционную про¬
паганду среди рабочих ставили себе главной целью Союз борьбы за освобождение
рабочего класса, Рабочая партия политического освобождения России (РППОР), Рус¬
ская социал-демократическая партия, больше известная как группа газеты "Рабочее
знамя". В Департаменте полиции на них было заведено одно дело4. Но единая цель не
объединила эти организации.
В дальнейшем "Союзы борьбы" сплотились в Российскую социал-демократическую
рабочую партию (РСДРП), РППОР влилась в Партию социа листов-ре вол юционеров
(ПСР), а группы "Рабочего знамени" разделились: петербургская примкнула к
РСДРП, киевская - к ПСР. Размытость контуров этих организаций, их неоформ¬
ленность порождали недоумение и у царских чиновников, боровшихся с революцией.
Министр юстиции Н.В. Муравьев в своем "всеподданнейшем отчете" царю указывал, с
одной стороны, на "измельчание противоправительственных деятелей", а с другой,
что "из разрозненной революционной среды всегда могут выступить не только
отдельные личности, но и целые группы, готовые на самые крайние средства в
достижении своих преступных замыслов"5.
РСДРП провела первый съезд в 1898 г. Соответствующая ей по значению и размаху
революционной деятельности ПСР свой первый съезд провела лишь в конце 1905 г.
Значит ли это, что эсеры плелись в хвосте событий и сумели организоваться только
на гребне революции? Если обратиться к свидетельству людей, стоявших у истоков
образования ПСР, например Виктора Чернова6, Екатерины Брешко-Брешковской7
или Степана Слетова8, то выяснится, что первые четыре съезда эсеры провели с 1897
по 1900 г. Правда, Слетов называет это объединение не "партией эсеров", а "южной
партией эсеров"9 - по месту ее основной деятельности (делегаты на первый съезд
прибыли от Киевской, Харьковской и Полтавской организаций, хотя делегатов от
Петербурга и Воронежа трудно назвать "южанами"). Да и сама партия, масштаб ее
деятельности, по мнению Слетова, были незначительны. Таким образом, хотя ее и не
признают партией эсеров в полном смысле, но Слетов все-таки определяет ее как
"первоначальную ПСР"10. Программный документ этой партии называется
"Манифест Партии социалистов-революционеров"11. Следует, однако, отметить, что
он в революционных кругах был принят неоднозначно12.
С 1895 г. деятельность кружков эсеровской направленности отмечалась в Петер¬
бурге, Москве, Киеве, в крупных промышленных центрах - Нижнем Новгороде, Ека¬
теринбурге, Одессе и в городах, где были значительные колонии ссыльных и поднад¬
зорных - Воронеже, Полтаве, Орле, т.е. там, где появлялись люди с народническими
взглядами, где их могла услышать и поддержать молодежь, чаще всего студенческая,
там, где был объект пропаганды - рабочие, иногда ремесленники, крестьяне (как в
Тамбовской губ., где работали С.Н. Слетов и В.М. Чернов). В основном такие кружки
существовали в городах европейской части России, в Поволжье, на Урале, несколько
кружков было в Сибири13. Количество их не превышало двух-трех десятков, при этом
многие возникали и быстро исчезали. Это могло зависеть и от преследова¬
ний полиции, и от того, что социалисты-революционеры просто меняли место
жительства или работу. Нужно учитывать и то, что многие кружки были очень
законспирированы, а некоторые вообще никак не обозначали своего существования,
проводя лишь политические дискуссии и занимаясь отдельными элементами пропа¬
ганды.
За границей, где тяжелая рука российского самодержавия не всегда могла достать
революционеров, также начали формироваться первые эшелоны эсеровского направ¬
ления. В Швейцарии группа народовольцев во главе с Х.О. Житловским образует
Союз русских социалистов-революционеров14. Союз выпускал газету "Русский ра¬
бочий", другую социалистическую литературу, наладил связи с Россией. Но даже за¬
47
граница не могла оградить противников самодержавия от бдительного полицейского
ока. Знаменитый провокатор Евно Азеф, используя этот союз, сумел заручиться до¬
верием эсеров в России и стать одним из членов-учредителей ПСР и ее ЦК15. Таким
образом, царская полиция могла получать самые секретные сведения об эсерах. Сам
Житловский, позднее вступивший в ПСР вместе с остальными членами Союза, на
страницах социалистических изданий вел теоретические споры с марксистами, отстаи¬
вая идею террора. В своей работе "Социализм и борьба за политическую свободу"
(1898) он доказывал, что дело "Народной воли" не пропало даром, что убийство царя
и есть конкретный результат революционной борьбы и что с русским правительством
можно разговаривать только на языке террора. Он считал необходимым возрождение
боевой тактики "Народной воли"16.
Тем временем и в России возникает Союз социалистов-революционеров. В 1896 г.
он действовал в Саратове, а с 1898 г. до его слияния с ПСР в 1901 г. находился в
Москве. Эта организация наладила связи с заграничными социалистами-революционе-
рами, издавала и распространяла нелегальную социалистическую литературу.
Деятели Союза хотели изданием газеты эсеровского направления объединить
единомышленников в партию. Их орган "Революционная Россия" и стал первой
общепартийной газетой эсеров. Аргунов в проекте программы партии эсеров, из¬
данном за границей в 1900 г. в виде брошюры с заголовком "Наши задачи" (в 1898 г.
было первое издание в России на мимеографе), признавал террор в качестве орудия
борьбы с самодержавием. Крестьянство определялось инертным и, как следствие,
работа среди крестьян считалась второстепенной задачей. "По своей политической
забитости, нищете, невежеству, разбросанности по огромной территории России
крестьянство сравнительно мало доступно социально-революционной пропаганде и
сознательное массовое революционное движение в крестьянстве пока невозможно"17.
В целом идеи проекта продолжали линию Исполнительного комитета "Народной
воли", но с учетом отдельных элементов марксизма. Впоследствии большинство
участников Союза, получившего условное название "Северного", стали боевиками-
террористами.
Само название "народники" ушло в прошлое, новое поколение революционеров хо¬
тело дистанцироваться от иллюзий народничества. "Мы социалисты-революционе¬
ры" - под таким названием выступили Союз социалистов-революционеров в Москве и
несколько групп на юге России и в Петербурге. Вот как об этом вспоминала Ека¬
терина Брешковская: «В Минске и Блоньи (имение Бонч-Осмоловских. - О.С) я про¬
жила два-три месяца, в несколько приемов. Тогда же получила разрешение на въезд в
Петербург (на два месяца) - я поспешила туда в надежде заложить там основу новой
партии. Здесь я действительно нашла серьезно задуманное начало. Мои старые и но¬
вые знакомые, сибиряки и саратовцы - Леонович, Мельников, Булич, Серафима (те¬
перь жена писателя Ремизова) - стояли в центре широкой группы студентов и студен¬
ток. Другой такой группой ведала Мария Селюк. Первая сразу прильнула ко мне и
объявила о своем намерении основать партию народовольческого направления. Дело
стало за названием партии. "Да вы считаете себя социалистами?" - спросила я Були-
ча. - "Конечно, да". - "А революционерами?" - "Понятно, да". - "Так и примите на¬
звание социалистов-революционеров". На этом и согласились»18.
Многие воззрения народников явно устарели (тот же тезис о крестьянской об¬
щине), и партия заговорщицкого типа уступала по своему потенциалу массовой
революционной партии, что очень хорошо доказали на своем примере социал-
демократы и в России, и за границей. Эсеры называли свою организацию "партией",
как и социал-демократы. Как и у эсдеков, у эсеров были Союзы, деятельность
которых привела к созданию партии. И те и другие рассматривали "партию" как
инструмент для достижения целей, изложенных в программных документах, а также
как результат слияния деятельности многих разобщенных организаций по всей
стране. И методы объединения - через газету - были схожи. Свою партию каждое на¬
правление считало частью общего социально-революционного движения и даже шире
48
- всей оппозиции правящему режиму. Программные установки и тактические приемы
борьбы во многом разнились и у социалистов-революционеров, и у социал-демо¬
кратов, что приводило к взаимным нападкам и все больше разделяло этих
революционеров. Таким образом, оценивая организацию как часть революционного
движения, правомерно назвать ее партией. Другое дело, можно ли всякую орга¬
низацию определить как партию. Партия Народного права (существовавшая в начале
1890-х гг.19) или Рабочая партия политического освобождения России, действовавшая
на западе Российской империи, стремились принять название партии, хотя результаты
их деятельности сопоставимы с деятельностью Союза социалистов-революционеров
"Северный" и по численности, и по объему издаваемой литературы, и по выработке
программных установок. Разница видится в том, что Союз стремился построить
партию социалистов-революционеров, а народоправцы и РППОР уже провозгласили
создание партии и на ее основе хотели объединить единомышленников. Во всяком
случае, понятие "партия" применительно к революционным организациям рубежа
Х1Х-ХХ вв. не имеет пока однозначной оценки20.
Как бы то ни было неонародники, назвавшие себя социалистами-революционе-
рами, объединились в партию, первый съезд которой прошел в Воронеже в августе
1897 г. Как и у социал-демократов, этот первый съезд положил начало деятельности
партии, а не стал ее результатом. Фактически последующие съезды носили тот же
организационный характер. Большинство исследователей выделяют четыре съезда:
второй в ноябре 1897 г. в Полтаве, третий в августе 1898 г. в Киеве и четвертый в
августе 1900 г. в Харькове. Правда, М.И. Леонов отмечает пятый съезд21, состоя¬
вшийся в феврале 1901 г. тоже в Харькове. Но его вряд ли возможно поставить в один
ряд с предыдущими. Прежде всего, главной целью первых съездов было объединение
эсеровских групп в партию, если угодно - провозглашение этого объединения, что и
было достигнуто на харьковском съезде 1900 г. Далее, до съезда 1905 г., официально
названного эсерами первым, происходило много различных организационных встреч,
которые тоже можно было бы назвать партийными съездами. В таком случае встречу
представителей от Северного союза и Южной партии летом 1901 г. можно считать
шестым съездом22, а заграничное собрание представителей эсеровских организаций в
начале 1902 г. - седьмым23 и т.д. до 1905 г. Таким образом, количество эсеровских
съездов вряд ли целесообразно увеличивать в зависимости от точки зрения иссле¬
дователей на характер партийных встреч.
"Крестной матерью" ПСР с полным основанием можно назвать Е.К. Брешко-
Брешковскую, хотя по ее собственному признанию, "на съезды партии я как-то не
попадала". Тем не менее именно она совершала беспрестанные вояжи для консоли¬
дации и объединения всех эсеровских сил в одну партию. Одновременно с ней зани¬
мался разъездами с той же целью Порфирий Войнаральский - ее сопроцессник. До
своей скоропостижной кончины в 1898 г. он объехал множество городов Центральной
России, Поволжья и Сибири24. Сыщикам удалось установить за ним самое тщательное
наблюдение, но смерть Войнаральского затруднила жандармам выявление нового
очага революции. Под влиянием Брешковской образовалась РППОР, из рядов
которой вышел основатель "Боевой организации ПСР" Г.А. Гершуни. Благодаря ее
агитации в Петербурге возникла группа эсеров, в состав которой входили известные
народники В.А. Вознесенский, Н.П. Булич, В.В. Леонович и др. Уцелев после раз¬
грома Группы народовольцев в 1895 г., они несли эстафету неонародничества до
1898 г., когда в свою очередь петербургская группа эсеров подверглась арестам.
Петербургские неонародники занимались пропагандой среди рабочих и намеревались
наладить издательское дело. Полиции удалось полностью ликвидировать эту
организацию и конфисковать готовые к выпуску материалы газеты "Рабочий
вестник"25.
В это время Брешковская, связавшись с народниками в Саратове - Л.П. Булано¬
вым, супругами Ракитниковыми и окружавшей их молодежью, - развивает активную
деятельность по пропаганде идей социалистов-революционеров и объединению их в
49
одну организацию. Сама она чуралась руководящей работы, тем более не занималась
разработкой теоретических установок, но, обладая даром убеждения, неуемной
энергией, располагая обширными связями в революционной среде, навыками практи¬
ческой конспиративной работы, явилась вдохновителем, организатором и одним из
учредителей этой партии. Уже после извещения о возникновении партии социалистов-
революционеров в 1902 г., Брешковская нелегально покидает Россию и налаживает
связи с заграницей. В бурную пору 1905 г. она возвращается, и только арест 1907 г.
временно прервал ее революционную деятельность.
"Бабушка революции" часто бывала в Киеве, где существовал крупнейший центр
неонародников, являвшийся по существу главной базой Южной партии. Возникнове¬
ние и деятельность киевской группы социалистов-революционеров связана с именем
Ивана Алексеевича Дьякова. Он не выбился в партийные вожди и не стал признан¬
ным теоретиком какого-либо революционного направления, его можно отнести к
разряду "местных работников". В отличие от многих революционеров 1880-1890-х гг.
о нем сохранились достаточно полные биографические сведения, изложенные в био-
библиографическом словаре "Деятели революционного движения в России"26.
Ровесник В.И. Ленина, Дьяков принадлежал к следующему, после народовольцев,
поколению революционеров, но не стал приверженцем социал-демократического
направления и к марксизму относился довольно критично. Большое влияние на
формирование его взглядов оказал революционер-шестидесятник П.Г. Зайчневский,
который в своей прокламации "Молодая Россия" (1862) выступал решительным
сторонником террора, призывая Русь "к топору"27. Из кружков Зайчневского вышли
такие видные борцы с самодержавием как М.И. Ошанина, входившая в Ис¬
полнительный комитет "Народной воли", эсеровский теоретик Н.С. Русанов и многие
другие юноши и девушки, обязанны ему своими революционными убеждениями28.
В 1889 г. И.А. Дьяков был арестован в Смоленске. Один из членов кружка в своих
показаниях называл его эмиссаром Зайчневского, призывавшим к энергичной пропа¬
ганде и агитации, к устройству типографии и даже к террористическим актам29. В
1894 г. Дьяков появляется в Киеве и снова попадает в поле зрения жандармов. Сой¬
дясь с народовольцами Н.П. Дирдовским и Н.Н. Соколовым, он занимается пропа¬
гандой социалистических идей среди студенческой молодежи и становится лидером
группы, принявшей название социалистов-революционеров. Костяк группы составили
студенты П.И. Красовский, В.В. Петров, В.В. Виноградов, А.С. Краевский, Д.В. Ти¬
хомиров, А.Е. Голубец. Необходимо отметить, что Александр Леонов, одно время
входивший в эту группу, переехал в Петербург, где в 1898 г. был привлечен к дозна¬
нию по делу петербургской группы эсеров и выдал всех своих киевских и петер¬
бургских товарищей30. В работе группы киевских эсеров принимали участие В.П. Фо¬
мин, являвшийся одновременно председателем студенческого Союза объединенных
землячеств в Киеве31, и А.В. Огарков, отчисленный из московского университета по
студенческому делу 1894 г.32
Киевский союз землячеств под председательством Фомина отличался особой
боевитостью, на его счету организация политической демонстрации, всколыхнувшей
Киев в 1897 г. В это время по университетским городам страны прокатилась мощная
волна студенческих демонстраций в связи с самоубийством в Петропавловской
крепости курсистки М.Ф. Ветровой. Требования студентов носили резко антипра¬
вительственный характер, само движение вышло за рамки академического, охватив
многие слои городского населения, включая и рабочих. В Киеве "ветровские демонст¬
рации" стали прологом того грандиозного студенческого движения, которое привело
к закрытию в феврале 1899 г. Киевского университета (второй раз после 1884 г.) и
сдачей 183 студентов в солдаты, среди которых был С.В. Балмашев - будущий испол¬
нитель одного из первых террористических актов, подготовленных Боевой организа¬
цией ПСР33. В студенческом движении Киева участвовал и создатель Боевой органи¬
зации Гершуни, который учился на фармацевтических курсах при университете и
привлекался к дознанию местным жандармским управлением34.
50
С 1894 г. киевские подпольщики устраивают диспуты, на которых в ходе обсуж¬
дения рефератов велись теоретические споры между марксистами и неонародниками.
Наряду с И.А. Дьяковым оппонентами социал-демократов выступали и В.А. Воз¬
несенский, специально приезжавший на эти диспуты в Киев, и М.Б. Ратнер - со¬
трудник журнала "Русское богатство". Темы рефератов обычно выбирались из числа
официально разрешенных - юбилей крестьянской реформы, судьбы капитализма в
России и др. Собрания не были секретом для жандармов, так как прилежно осве¬
щались агентурой. Участников собраний неоднократно арестовывали, и не помогали
даже самые безобидные темы. На реферат А.В. Луначарского о драмах Ибсена собра¬
лось около 100 человек, и все они вместе с докладчиком были задержаны полицией.
И полиция, и подпольщики прекрасно понимали, что не проблемы культуры были
главной темой этих докладов. На собраниях происходила серьезная работа по
созданию теоретических основ новых революционных направлений. Споры были до¬
вольно острыми, иногда дело доходило до обвинений в провокаторстве35. Затраги¬
вался самый широкий круг вопросов, в том числе и морально-этические, Так, на¬
пример, марксистам ставили в упрек то, что они радуются тем страданиям, какие
несет капитализм, потому что они считают капитализм прогрессивным явлением. На
это марксисты отвечали словами Спинозы: "Не плакать, не смеяться, а понимать!"36
Споры шли и по тактическим, и по программным вопросам. Своим главным
идейным отличием от социал-демократов киевские неонародники считали борьбу за
политические права, социал-демократы же обвинялись в постепенстве и экономизме.
В своей первой мартовской прокламации 1897 г., отпечатанной на мимеографе,
киевская группа эсеров призывала следовать путем героев "Народной воли", к борьбе
за политические права, тогда как киевский Союз борьбы выдвигал лозунг от¬
стаивания первоочередных экономических прав37. Но самой большой проблемой,
заставившей киевских подпольщиков занять прямо противоположные позиции, стал
вопрос о поддержке студенческих демонстраций в связи с самоубийством курсистки
Ветровой. В марте 1897 г. Киевская группа социалистов-революционеров выпустила
две прокламации по поводу студенческих волнений, где прямо призвала рабочих
присоединиться к молодежи в их борьбе против самодержавия. Киевский Союз
борьбы выступил с воззванием о неподготовленности пролетариата к выступлениям
на улицах и несвоевременности демонстраций. Главной причиной такой тактики
эсдеков была неспособность в тот момент конкурировать с эсерами в рабочей среде
из-за организационных трудностей, связанных с подготовкой к проведению первого
съезда РСДРП38. Эсеры победили в этом споре, демонстрации получились внуши¬
тельные и, несмотря на свои установки, социал-демократам пришлось выйти на
улицы.
С апреля 1897 по апрель 1898 г. эсеровская группа в Киеве выпустила 9 прокла¬
маций39. Только в четырех из них затрагивались вопросы, связанные с экономи¬
ческими проблемами. Прокламация, найденная полицией 2 сентября 1897 г., к рабо¬
чим машиностроительного завода Гретера по поводу смерти рабочего Антона
Петрова обвиняла хозяев в скупости и халатности. Другая, обнаруженная 17 ноября
1897 г., была обращена к рабочим железнодорожных мастерских в Киеве и обличала
произвол начальства (такая же прокламация была найдена в Одессе). Две декабрьские
листовки того же года - одна к рабочим завода Гретера, другая к рабочим Южно-
Русского машиностроительного завода - призывали к борьбе за страхование и улуч¬
шение условий труда. Необходимо отметить, что во всех прокламациях, посвященных
экономическим вопросам, красной нитью проводится мысль о том, что власти заодно
с хозяевами и что с властями нужно бороться в первую очередь.
Остальные пять не затрагивали вопросов, связанных с борьбой за экономические
права. Первомайские прокламации 1897 и 1898 гг. призывали к солидарности и к
борьбе за политические права. Сентябрьская листовка 1897 г. к рабочим завода Гре¬
тера по поводу насилия над арестантом Севастьяновым призывала оказать помощь
политическим заключенным. Два воззвания в марте 1898 г. были обращены к
51
киевским рабочим. Одно в связи с многочисленными весенними арестами призывало
не терять бодрости и быть готовыми к дальнейшей борьбе, другое было связано с
религиозно-нравственными чтениями на заводах и убеждало не верить церковни¬
кам. Все эти прокламации были отпечатаны ручным способом на гектографе
(кроме первомайской 1898 г., напечатанной на типографском станке за подписью
"Рабочие революционеры", которые издали эту эсеровскую прокламацию)40. Листов¬
ки обращены к рабочим, конкретно называются только три предприятия Киева -
завод Гретера, Южно-Русский машиностроительный завод и железнодорожные мас¬
терские, где и велась, по сведениям полиции, основная пропаганда. Какую бы тему -
экономическую или политическую - не затрагивали киевские эсеры в своих об¬
ращениях к рабочим, они обязательно звали к борьбе за политические права,
стремясь тем самым показать свое главное отличие от социал-демократов. Эта мысль
проводится и в гектографированной брошюре под названием "Некоторые основные
пункты программы группы социалистов-революционеров", полученной по почте
киевским генерал-губернатором и другими высокопоставленными чиновниками в мае
1898 г.41 Идейное содержание этого документа в довольно большой степени было
ориентировано на марксизм. В нем говорится о неизбежности классовой борьбы,
объективных законах общественного развития. Пропаганда должна проводиться,
прежде всего, среди рабочих, среди крестьян - преждевременно. Террор отвергается,
и указывается на желательность союза с либералами. В то же время наряду с
экономической признается необходимость политической борьбы, указывается на
важность подготовки революционных работников, способных вести пропаганду в
деревне.
Обращая главное внимание на рабочих, киевские неонародники во главе с
И.А. Дьяковым действовали в том же ключе, что и социал-демократы. Идейные
позиции этих революционеров фактически сближались. Недаром видный киевский
подпольщик С.З. Дижур работал и с теми, и с другими42. По агентурным данным, Дья¬
кову принадлежала ведущая роль в Киевской группе эсеров, он ее сформировал, он
выступал от ее лица в идеологических спорах с оппонентами, вел переговоры с
представителями других организаций, ему принадлежала основная роль в разработке
теории43. Аресты в Петербурге навели полицию на след Киевской группы, и весной
1898 г. Дьяков и его товарищи оказались в тюрьме. В это же время происходили
повальные аресты по приказу генерала В.Д. Новицкого, начальника киевских жан¬
дармов, когда хватались все более или менее подозрительные с политической точки
зрения личности44. Не имея веских улик, жандармам пришлось многих отпустить. Дья¬
кова несколько раз сажали в тюрьму, а осенью того же года выслали в Харьков. Там
он не прерывал революционной деятельности, сформировал новую группу, приложил
немало усилий для объединения эсеров, вновь был арестован и в 1901 г. выслан на
пять лет в Восточную Сибирь45.
Однако устроенная генералом Новицким облава на социалистов не достигла ожи¬
даемых результатов. Киевское подполье продолжало существовать, и прокламации за
подписью Киевской группы социалистов-революционеров по-прежнему появлялись.
Инициативу взял на себя инженер Алексей Петрович Иосифов, под руководством
которого с ноября 1898 по апрель 1899 г. группа выпустила семь прокламаций46.
Характер воззваний остался прежний: наряду с решением злободневных экономичес¬
ких проблем рабочих призывали к политической борьбе, оказанию помощи студен¬
ческому движению. В них объяснялось значение политических событий, таких как
реформа 1861 г. или празднование 1 Мая. В отличие от прошлого состава группа Ио¬
сифова не ограничилась Киевом и расширила сферу своей деятельности на Полтаву и
Кременчуг (апрель 1899 г. - прокламация к рабочим Полтавы и Кременчуга по
поводу 1 Мая). Наряду с интеллигентами Э.Р. Силинской, Н.М. Протопоповым и
студентами первого состава группы, уцелевшими после арестов, Иосифов стал
привлекать к нелегальной работе непосредственно рабочих. Но тут подпольщиков
поджидала классическая провокация, очевидная даже для царской прокуратуры.
52
Вероятно, поэтому руководители второго состава Киевской группы социалистов-
революционеров понесли сравнительно мягкое наказание, их всего лишь админист¬
ративно выслали в северные губернии.
Дело в том, что рабочий Е.Р. Рубашевский, предлагавший киевским социалистам
услуги по устройству типографии, был секретным сотрудником жандармского управ¬
ления. Л.П. Меныциков, описавший много провокаторов в своей книге "Охрана и ре¬
волюция", отмечает, что с киевскими социал-демократами у Рубашевского ничего не
вышло. Его заподозрили в связях с полицией, типографию заводить не стали, а эсдек
А.С. Берлин, имевший дело с Рубашевским, вовремя скрылся47. Видимо, Меныциков
не знал, что у Рубашевского получилась подобная провокация с эсерами. Подыскав
наборщика из рабочих и даже необходимые принадлежности для типографского стан¬
ка, Рубашевский стал пользоваться полным доверием Иосифова, которого аресто¬
вали 14 апреля 1899 г. При обыске у него были отобраны две прокламации, напи¬
санные им самим и приготовленные для печати, а также много других нелегальных
изданий48.
В состав Киевской группы социалистов-революционеров входили в основном ин¬
теллигенты, рабочие лишь иногда выполняли отдельные поручения. Ее ядро не пре¬
вышало десятка активных членов. К дознанию о киевских эсерах было привлечено
33 человека, однако примерно треть из них имели косвенное отношение к подполью49.
С 1897 по 1899 г. киевские эсеры издали 16 прокламаций и одну брошюру по програм¬
мным вопросам. Для пропаганды они также использовали нелегальные издания
других организаций и политических направлений. В теоретическом плане идеология
группы сильно склонялась к марксизму, не признавая террор и отбрасывая работу
среди крестьянства. В целом группа эсеров была заметна в киевском подполье конца
XIX в. Она оказывала влияние на студенческое движение; на сходки, организованные
эсерами, приходили десятки рабочих, прокламации группы расходились по киевским
заводам в сотнях экземпляров, и забастовка рабочих железнодорожных мастерских
1898 г. прошла под их руководством50. У группы были достаточно широкие связи с
неонародниками в других городах, для переговоров в Киев приезжали из Петербурга,
Воронежа и Одессы. Третий организационный съезд ПСР был проведен киевлянами,
что тоже говорит о значимости и авторитете группы среди эсеровских организаций.
Отчет об этом съезде был опубликован за границей Союзом русских социалистов-
революционеров в их газете51.
Постоянными участниками всех организационных съездов были представители во¬
ронежской группы. Наряду с киевской и петербургской группами воронежцы играли
ведущую роль в объединении эсеров. Им было поручено составить программный
документ - "Манифест партии социалистов-революционеров", который был написан
(при участии всей группы) А.О. Сыцянко52. Многочисленная воронежская колония
ссыльных и поднадзорных была благоприятной средой для общения революционеров
различных идеологических направлений. Местные подпольщики заводили связи в ра¬
бочей среде, предпринимались попытки пропаганды в деревне, но самое главное -
Воронеж был удобным местом для устройства различного рода встреч и съездов. На
этих конспиративных собраниях в спорах между последователями неонароднического
направления (кроме А.О. Сыцянко с сестрой, к ним относились супруги Витковичи,
Сазоновы, Л.П. Лойко и другие, в большинстве своем уже отбывшие ссылку, на¬
родники) и приверженцами марксистской идеологии, среди которых были В.П. Мах¬
новец (Акимов), В.Я. Яковлев (Богучарский) и другие, рождались тезисы новых пар¬
тийных программ, определялись идейные позиции, появлялись сторонники и против¬
ники53. Воронежцы провели первый съезд Южной партии эсеров, где, судя по доне¬
сениям провокатора М.Д. Гуровича, обсуждались проекты программ петербуржцев
(В.А. Вознесенского) и воронежцев (А.О. Сыцянко) и кроме неонародников присутст¬
вовали марксисты. Провокатор "опекал" В.Я. Яковлева (Богучарского), других марк¬
систов и через них узнавал о положении дел в противоположном лагере - у воро¬
нежских неонародников54.
53
И в остальных городах, связанных с Южной партией социалистов-революционеров,
костяк организаций формировался вокруг людей, зарекомендовавших себя в преды¬
дущие годы народнического движения. В Саратове существовало несколько групп
неонароднического толка, тяготевших к различным организациям эсеровского на¬
правления, из них поддерживал отношения с Южной партией кружок супругов Ракит-
никовых. Кроме умудренных опытом народников здесь начинали свой путь в
революцию такие яркие личности как С.В. Балмашев и А.И. Альтовский. Среди
городов юга России Одесса по праву считалась средоточием ссыльных и поднадзор¬
ных со всей страны. Одно время живший в Полтаве Н.И. Иванов-Охлонин, прини¬
мавший участие в разработке манифеста эсеров, к концу 1890-х гг. переехал в Одессу.
Вокруг местной газеты "Южное обозрение" сложилась крепкая неонародническая
группа, возглавляемая литераторами Н.Л. Геккером и Н.А. Брагинским55. В Чер¬
нигове стараниями Н.Я. Быховского велась пропаганда среди евреев-ремесленников.
Шефство над молодым Быховским взял высланный из Петербурга В. Вознесенский.
Тогда же под его влияние попала Мария Ветрова, самосожжение которой в Петро¬
павловской крепости всколыхнуло российское студенчество56. Лидеры неонародни-
ческих объединений, как правило, не засиживались долго на одном месте. В.М. Чер¬
нов ненадолго поселяется в Тамбове, где вместе с С.Н. Слетовым и другими участни¬
ками неонароднического кружка ведет активную пропаганду социалистических идей
среди крестьянства. Результатом пропаганды стало образование нелегальной
крестьянской организации - Братства для защиты народных прав. Чернов пишет
устав для Братства и с ним выезжает за границу для налаживания издания кресть¬
янской литературы.
Как видно, неонародничество представляло уже довольно крупную политическую
силу, и для неонародников первоочередной задачей стало объединение разрозненных
организаций в единую партию. Для решения этой задачи представители неонародни-
ческих групп устраивают съезды, результатом которых было пока только объявление
о создании ПСР. Информация об этих съездах крайне скудна и неопределенна. Только
по косвенным данным можно установить хотя бы некоторых возможных их участ¬
ников. Слетов называет как очевидных участников съездов первоначальной ПСР
А.О. Сыцянко - автора обсуждавшегося на Воронежском съезде проекта программы,
А.В. Созонова, со слов которого Слетову было известно о съездах57. Вполне допусти¬
мо, что и остальные неонародники Воронежа принимали участие по крайней мере в
воронежском съезде, но Л.П. Лойко, член воронежской группы неонародников, в сво¬
их воспоминаниях не упоминает о каких-либо съездах58. То, что воронежский съезд
состоялся, подтверждается уже упоминавшимися донесениями агента М.И. Гуровича.
Он называет двух участников - П.И. Войнаральского и петербуржца В.А. Вознесен¬
ского59. Так как провокатор знал о съезде со слов В.Я. Яковлева (Богучарского), то
вполне возможно, что и Богучарский принимал участие в его работе. Это предпо¬
ложение подтверждает и чиновник Департамента полиции Л.П. Меньщиков. Правда,
он был в Воронеже уже много времени спустя после съезда60. Если Богучарский и
присутствовал на воронежском съезде, то скорее всего в роли оппонента, так как его
мировоззрение было больше либеральным, чем революционным. В дополнение к
указанным персоналиям представляется оправданным назвать И.Н. Иванова-Охло-
нина и П.Ф. Николаева. Они были авторами проектов программы и могли участво¬
вать в работе съездов, защищая свои программные тезисы. Сюда же возможно
причислить И.А. Дьякова - идеолога киевских неонародников. Вряд ли съезды
неонародников в Воронеже, Полтаве, Киеве и Харькове были многочисленными, но
наверняка кроме указанных семи участников были и другие представители.
Деление на южные и северные эсеровские группы было условным, по крайней
мере Союз социалистов-революционеров не называл себя Северным61. Так назы¬
ваемая Южная партия эсеров выглядит не оформившейся еще полностью организа¬
цией групп неонароднического направления, многие из которых находились на юге.
Все эти группы затем вошли в объединенную ПСР, создав на местах почву для
54
формирования комитетов партии эсеров. Одни из первых комитеты ПСР появляются
в Харькове и Киеве. У нарождавшейся партии связь между ее членами основывалась
на личном знакомстве. Руководящего центра не было, отдельные организации
взаимодействовали между собой напрямую, впрочем, организационная слабость была
характерна для эсеров на протяжении всей истории их деятельности62. Кружки и
группы возникали спонтанно, работники действовали на свой страх и риск, не имея
солидного идеологического багажа, смешивая народничество с марксизмом. Не
хватало литературы для работы с крестьянством, старые народнические брошюры
годились лишь для пропаганды истории революционного движения. Да и для агитации
среди пролетариата иногда приходилось использовать марксистскую литературу. В
Тамбове неонародник В.Д. Новодворский отпечатал типографским способом
брошюру Плеханова "Майский праздник" и не считал зазорным распространять ее
среди рабочих63.
Из-за границы поступала литература, не удовлетворявшая местные запросы. Это
было связано с трудностями в транспортировке нелегальщины через границу. Мест¬
ным работникам приходилось закупать партии литературы вслепую, и в большинстве
случаев транспорт состоял из разрозненного собрания нелегальных изданий, включая
толстовцев, анархистов и т.п. АЛ. Брейтфус, организовавший Мемельскую переправу
нелегальной литературы в 1890-х гг., вспоминал, что не делал предпочтения какому-
либо направлению. В Германии содействие транспортировке оказывал Август Бебель
и другие немецкие социал-демократы, в России прием литературы осуществляли
Григорий Гершуни и Петр Карпович. От киевской группы неонародников участие в
этом деле принимал Александр Огарков64. Как и сама партия, издательское дело у
южан находилось в стадии становления. Печатание прокламаций, воззваний часто
происходило гектографическим или мимеографическим способом. Типографское
дело требовало больших затрат и строгой конспирации. Полиции удалось раскрыть
типографию, устроенную совместно РППОР и Южной партией эсеров в г. Нежин
Черниговской губ. В постановке типографии от РППОР участвовали А. Каплан,
Г. Гатовский, М. Лукашик; от южан - представитель харьковской группы К. Иванов.
При аресте были обнаружены рукописи "История революционного движения в
России" и "Подсчет сил", полученные из Харькова65. Изданием "Манифеста партии
социалистов-революционеров" южные эсеры фактически закончили свою деятель¬
ность, передав эстафету объединенной ПСР. В организационном плане Южная партия
представляла собой первоначальный слепок Партии социалистов-революционеров.
Об объединении первых эсеровских организаций в единую партию было объявлено в
№ 3 газеты "Революционная Россия" в январе 1902 г. Кроме организационных съездов
и выпуска программного документа Южная партия эсеров ничем серьезным не
заявила о себе, да это и не входило в ее задачу. Неонародникам в то время было
важно выработать фундамент для строительства новой партии, поэтому значимость
Манифеста ПСР для объединения эсеров и для провозглашения нового движения
отмечали многие члены эсеровской партии, не забывая при этом отметить его слабые
места.
Существенным недостатком считалось влияние социал-демократических идей на
программные установки неонародников. Социал-демократические издания "Рабочее
дело" № 9 за май и "Искра" № 5 за июнь 1901 г. оценивали манифест эсеров как не
противоречащий принципам социал-демократии и предлагали эсерам присоединиться
к РСДРП. Первые советские историки, исследовавшие неонародническое движение, -
В.Н. Мещеряков66, С.И. Черномор дик67, Н.Л. Сергиевский68 - обвиняли эсеров в за¬
имствовании доктрины у социал-демократов. Прежде всего заимствование выража¬
лось в отсутствии тезиса о терроре. В то же время тем же социал-демократам
программное неприятие террора не мешало при случае его использовать. Даже
индивидуальный террор, о бесполезности и вредности которого писали Плеханов,
Ленин и другие социал-демократические лидеры, все-таки применялся эсдеками, не
говоря уже об экспроприациях и боевых дружинах. А.И. Спиридович - жандармский
55
историк революционного движения - был ранен именно агентом киевского социал-
демократического комитета69. Так что отсутствие тезиса о терроре не связывало руки
революционерам, тем более эсерам. К тому же многие в революционной среде
придерживались принципа "о терроре не говорят - его делают", и сами сторонники
террора, такие как Гершуни и Чернов не хотели включать пункт о терроре в
программу, пока не будет совершен конкретный террористический акт70. Существует
предположение, что при печатании манифеста его сильно исказили, а место о терроре
просто выбросил один из членов партии, не согласный с этим тезисом71. Отношение к
террору всегда было неоднозначным. Среди практических деятелей и теоретиков
революции были его откровенные приверженцы и не менее ярые противники. Среди
южных групп эсеров киевляне считались противниками террора и группой, которая
больше всего подверглась влиянию марксизма72.
Кроме проекта киевской группы на съездах дискутировались проекты воронеж¬
ской, петербургской и одесской групп. Советский историк Н.Л. Сергиевский опубли¬
ковал брошюры, содержащие первоначальные программные тезисы социалистов-
революционеров. Издания эти были конфискованы жандармами во время арестов
1897 г. в Воронеже. Авторство одной из брошюр он приписывает А.О. Сыцянко73, т.е.
воронежской группе, другой - В. А. Вознесенскому74, т.е. петербургской группе. Судя
по взглядам, изложенным в этих документах, влияние марксизма на неонародников
1890-х гг. было несомненным. Развитие капитализма в России уже не вызывало сом¬
нений, экономические основы общественных отношений, борьба социальных классов,
ведущая революционная роль рабочего класса - все это признавалось неонародника¬
ми. Отсюда довольно обстоятельный анализ социально-экономических отношений,
включаемый первыми эсеровскими группами в свои программные документы, что,
по мнению Аргунова, делало их похожими не на программы революционных партий,
а на социально-экономические трактаты75. Свое отличие от революционеров 1870-
1880-х гг. неонародники видели в том, что возможность революционного перехода к
социалистическому строю признавалась утопичной. От социал-демократов их
отличало отношение к террору и крестьянству. И кроме того, в понятие "рабочий
класс" они включали помимо фабрично-заводского пролетариата ремесленников,
интеллигенцию и крестьянство, все слои общества, подвергающиеся эксплуатации.
Социал-демократов упрекали в приверженности к так называемой экономической
борьбе, соответственно подчеркивалась необходимость политических требований и
приветствовалось, достижение конституционных свобод, которые должны были
облегчить борьбу за социализм, но оговаривалась враждебность интересов
буржуазии, стремящейся к конституции, и рабочего класса, эксплуатируемого
буржуазией. Причем в программе Вознесенского признается полезность
сотрудничества с либералами, в программе же Сыцянко оно полностью исключается.
В отношении крестьянства подчеркивается необходимость и возможность
социалистической пропаганды и агитации. Отмечалось расслоение общины, растущие
связи деревни с городом, что тоже способствовало революционной пропаганде. В
противовес марксистским взглядам указывалось, что традиции крестьян-общинников
являются благоприятной почвой для пропаганды лозунга национализации земли.
Та же мысль присутствует и в проекте программы киевской группы. Он был
опубликован в газете "Русский рабочий" № 2 за февраль 1899 г., которая выпускалась
Союзом русских социалистов-революционеров. В киевском проекте доказывалась не¬
возможность интенсификации сельского хозяйства в России, темпы расслоения
крестьянства признавались медленными и делался вывод о прочности общинных
связей. Отношение к террору во всех перечисленных проектах было неопределенным.
Террор как средство политической борьбы, террор против государственной власти
считался преждевременным, по крайней мере до момента образования партии, от
имени которой возможно проводить тактику политического террора. В то же время в
проекте Вознесенского отмечается возможность террористических актов против
провокаторов и агентов правительства. В окончательной редакции манифеста эсеров
56
тезис о терроре отсутствует, хотя неоднозначное отношение к террористической
тактике было характерно если не для всех первых эсеров, то для революционной
среды вообще. Социал-демократы начисто отвергали террор как средство полити¬
ческой борьбы, так называемые либеральные народники считали политические
убийства крайним средством. Естественно, что либералы были уверены в том, что
1 марта 1881 г. стало "катастрофой" для конституционного развития страны76. И мно¬
гие неонародники боялись повторить ошибки "Народной воли", что проявлялось в
практической деятельности: 1890-е гг. характерны отсутствием серьезных
террористических актов.
Идейное содержание этих подготовительных документов соответствует духу "Ма¬
нифеста ПСР", указывая на их "кровное родство". Из анализа содержания прок¬
ламаций киевской группы эсеров, идей их программной брошюры и проекта
киевской программы из газеты "Русский рабочий" становится очевидной общая
идейная основа "Манифеста ПСР" и этих документов. Упор на работу среди заводских
рабочих, неприятие террора и акцент на борьбу за политические права - эти
установки киевлян были приняты всеми организациями Южной партии и вошли в
манифест эсеров. Методы пропаганды и агитации, предлагаемые в проектах, почти
полностью нашли свое отражение в манифесте, за исключением конкретных случа¬
ев - рассылка партийной литературы по .почте и некоторые другие. Принципы
организации партии не были четко определены ни в проектах, ни в самом манифесте.
Говорится лишь о массовой рабочей партии, а какой она должна быть - цент¬
рализованной или федеративной - не указывается. Принципы построения партии
разрабатывались на практике, партийное строительство шло стихийно, инициативу
брали на себя отдельные организации и личности. Окончательный свой вид манифест
приобрел в 1900 г. и был издан нелегальной типографией Южной партии эсеров в
Харькове. Издание было поручено М.М. Мельникову - члену эсеровской группы в
Петербурге, который в 1898 г. перешел на нелегальное положение и выполнял
поручения общепартийного характера77.
В настоящее время известны две редакции текста "Манифеста Партии социа-
листов-революционеров". Одна помещена в книге Г.А. Куклина "Итоги революцион¬
ного движения в России за сорок лет 1862-1902 гг.", другая - в книге А.И. Спиридо-
вича "Партия социалистов-революционеров и ее предшественники"78. В свою очередь
текст манифеста в книге Куклина адекватен тексту этого манифеста, опубликован¬
ного в газете "Накануне" № 25 за январь 1901 г., издававшейся народником Э.Е. Се¬
ребряковым в Лондоне. Эти редакции разнятся между собой всего лишь в нескольких
местах литературными оборотами. Но есть принципиальное различие. В тексте
манифеста, помещенного в книге Спиридовича, в разделе "Экономические тре¬
бования" отсутствует пункт о национализации земли. Хотя возникает подозрение, что
этот пункт был просто пропущен, так как к Спиридовичу текст манифеста попал
после ареста Михаила Мельникова и захвата у него склада эсеровской литературы79.
Мельникову было поручено издание "Манифеста ПСР", и вполне возможно, что весь
редакторский аппарат попал в руки полиции, а текст манифеста не был подготовлен к
печати.
В целом "Манифест ПСР" не удовлетворял требованиям нового революционного
направления и многим казался бледным и неопределенным. Эмигрант Эспер
Серебряков определил содержание этого партийного документа в лучшем случае как
программу-минимум партии социалистов-революционеров и обвинил авторов в либе¬
рально-демократическом уклоне80. Если вопрос о терроре в эсеровском манифесте
замалчивался, то аграрному вопросу уделено довольно много внимания. Новые
народники уже не оперировали понятием "народ", они старались дать подробный
классовый анализ общества, но в то же время пытались выработать оригинальные
установки, отличные от социал-демократов. К ним, прежде всего, относится тезис о
крестьянской общине, являющийся данью народнической идеологии и резко конт¬
растирующий с воззрениями марксистов. Революционная работа среди крестьянства
57
признавалась "возможной и необходимой" в духе Исполнительного комитета
"Народной воли". Однако крестьянство делилось на три социальные группы: 1) сельс¬
кий пролетариат, 2) сельская буржуазия и 3) малоземельное крестьянство. Тем самым
признавалось расслоение общины, а значит и развитие капиталистических элементов
в деревне. Отсюда меняется и тактика. Социалистическая пропаганда обращается в
первую очередь на сельский пролетариат и малоземельное крестьянство, а сельская
буржуазия, как и буржуазный класс в целом, считается союзником до момента
завоевания политической свободы.
Несмотря на признание необходимости революционной работы в деревне, она все-
таки считалась второстепенной по сравнению с деятельностью среди городских ра¬
бочих. Самое пристальное внимание неонародники уделяли рабочему движению, его
анализу в "Манифесте ПСР" отводится места даже больше, чем в "Манифесте
РСДРП". Подробно разбираются способы, методы и цели работы среди промышлен¬
ного пролетариата и, несмотря на призыв к борьбе за политическую свободу, отме¬
чается необходимость экономической борьбы. Ставя такие задачи, эсеры, желали они
того или нет, начинали конкуренцию с эсдеками в рабочей среде, где марксисты не
собирались сдавать своих позиций. Примечательно и то, что в манифесте эсеров выс¬
казывается предостережение тем партиям, которые могут ошибиться в поддержке
того или иного социального класса. Как раз за неумение разглядеть классовую опору
и ругали эсеров социал-демократы. Кстати, и начинающий тогда марксист В.И. Улья¬
нов критиковал социалистов-революционеров за ошибки, которые они, по его мне¬
нию, допускали в рабочем вопросе81.
Все социалистические течения России начала XX в. допускали построение нового
общества на социалистических началах в отдаленном будущем, при определенных
условиях. Такие понятия как "социалистическое общество" или "социалистическая
республика" не конкретизировались. И все же взгляды неонародников на рубеже
Х1Х-ХХ вв. носили менее радикальные черты, чем взгляды их предшественников
героического периода народовольчества. Требование народников о созыве Учре¬
дительного собрания в "Манифесте ПСР" заменено неясной "передачей всей
законодательной власти представительным народным учреждениям", что дает повод
упрекнуть этих социалистов в либерализме. Ни в марксистском "Манифесте РСДРП",
ни в народнической "Программе И.К. Народной воли" не было пункта о признании
права наций на самоопределение. Нужно отметить, что в 1917 г. политика эсеров по
национальному вопросу носила противоречивый характер, тем не менее тезис о
национальном самоопределении в стране с нерешенными национальными пробле¬
мами давал явный стратегический выигрыш. Количественный рост национальных
социалистических партий, их влияние к концу XIX в. было очевидным, особенно таких
как "Польская социалистическая партия", армянский "Дашнакцутюн" и некоторых
других. Привлечение на свою сторону недовольных национальных элементов,
приобретение союзников в лице сравнительно многочисленных и хорошо органи¬
зованных партий увеличивало шансы социалистов-революционеров.
Значение и роль манифестов ПСР и РСДРП во многом схожи. Оба они появились в
период образования и формирования этих партий и достаточно ясно высвечивали
истоки партийных идеологий. На разных исторических этапах тем или иным пар¬
тийным деятелям это было невыгодно, поэтому на документы вешали ярлык "сырых"
и "недоработанных". Неужели большевики-ленинцы могли всерьез считать своей
партийной программой документ, написанный освобожденцем-либералом П.В. Стру¬
ве, автором "Манифест РСДРП"? Или эсеры согласились бы с обвинениями в заимст¬
вовании каких-либо теоретических положений у марксистов? Исследователь Сер¬
гиевский подметил странную вещь: автором "Манифеста ПСР" называется Сыцянко,
покончивший жизнь самоубийством в 1898 г. в Воронежской тюрьме, и получается,
что "читаешь - погиб Сыцянко, а понимаешь - пропал манифест"82. В очерках
Слетова по истории партии эсеров кроме Сыцянко называются народники
Н.И. Иванов-Охлонин, П.Ф. Николаев как авторы проектов "Манифеста ПСР" и
58
указывается, что проекты различных неонароднических групп вырабатывались при
участии всех членов этих организаций83. Таким образом, марксизм неонародников
списали на Сыцянко. Взаимовлияние эсеровской и социал-демократической идеологий
нуждается в отдельном изучении. Между тем оба документа, увидевшие свет почти
одновременно (с разницей в два года), ясно показали, что революционное движение
разделилось на два основных потока, определивших судьбы русской революции. Для
эсеров манифест стал шагом вперед от народнической теории к новой идеологии.
Примечания
1 Ст. Нечетный [Слетов С.Н.]. Очерки по истории Партии социалистов-революционеров //
Социалист-революционер. Париж. 1912. №4.
2 Автор имеет в виду прежде всего исследования: Леонов М.И. Левое народничество в начале
пролетарского этапа освободительного движения в России. Куйбышев. 1987; Ерофеев Н.Д. Партия
социалистов-революционеров // Политические партии России конца XIX - первая треть XX в. Эн¬
циклопедия. М., 1996.
3Руса нов Н.С. В эмиграции (Об-вО политкаторжан). М., 1929. С. 235.
4 ГА РФ, ф. 102, ДП-7, оп. 197, д. 296.
5 Революционное движение в России в докладах министра Муравьева (Летописец). СПб., [Б/г]. С. 59.
6 Ч е р н о в В.М. Перед бурей. М., 1993. С. 97.
7 ГА РФ, ф. 5975 (Е.К. Брешко-Брешковская), д. 11, л. 17.
8 С л е т о в С.Н. К истории возникновения партии социалистов-революционеров. Пг., 1917. С. 83.
9 Там же. С. 86.
10 Там же. С. 76.
"Спиридович А.И. Революционное движение в России. Вып. 2. Пг., 1918. Приложение № 3.
12 С л е т о в С.Н. Указ, соч.; Спиридович А.И. Указ, соч.: Аргунов А.А. Из прошлого
партии социалистов-революционеров. Пг., 1917.
13 Первые эсеровские организации названы в работах М.И. Леонова, С.Н. Слетова, А.И. Спиридовича.
14 ГА РФ, ф. 102, ДП-3, оп. 92, 1894, т. 4, ч. 142.
15 Аргунов А.А. Указ. соч. С. 23.
16 Кровь по совести: терроризм в России. Документы и биографии. Сост. О.В. Будницкий. Ростов / Д.,
1991. С. 120.
17 К истории партии С-Р. Киев, 1917. С. 7.
18 ГА РФ, ф. 5975 (Е.К. Брешко-Брешковская), д. 11, л. 7.
19 См.: Широкова В.В. Партия Народного права. Саратов, 1972.
20 Политические партии России в зеркале энциклопедии: проблемы и решения. Круглый стол // Оте¬
чественная история. 1997. № 3. С. 136.
21 Л е о н о в М.И. Указ. соч. С. 11.
22 ГА РФ,ф. 1699, ДП, 1904-1915, оп. 1,д. 131, л. 4.
23 Там же, ф. 102, ДП-00, 1898-1917, оп. 316, д. 2, ч. 8, л. 7.
24 Там же, ДП-00, 1898, д. 77.
25 Там же, ДП-7, 1898, оп. 195, д. 138.
26 Деятели революционного движения в России. Био-библиографический словарь. Т. 3. Ч. 2. М., 1934.
С. 1284.
27 К у к л и н Г.А. Итоги революционного движения в России за сорок лет 1862-1902 гг. Женева, 1903.
С. 95.
28 Русанов Н.С. Из моих воспоминаний. Изд-во З.И. Гржебина. Берлин, 1923. С. 125.
29 Откровенные показания Н.А. Добротворского // Былое. 1909. № 9-10. С. 27.
30 Обзор важнейших дознаний, производившихся в жандармских управлениях Империи, ХХ11-ХХ111 за
1898-99 гг. СПб., 1893-1901. С. 53.
31 ГА РФ, ф. 102, ДП-7, оп. 196, 1899, д. 196.
32 Там же, ДП-00, оп. 230, 1902, д. 144.
33 Там же, ДП-7, оп. 199, 1902, д. 322.
34 Там же, ДП-00, оп. 228, 1898, д. 80, лит. Д, т. 4.
35 Из воспоминаний С.В. Перазич (С.В. Померанц) // Красная летопись. 1923. № 7.
36Мощинский И.Н. (Юзеф Канарский). На пути к первому съезду РСДРП. М., 1928.
С. 139.
37 Махновец В.П. (В. Акимов) Очерк развития социал-демократии в России. СПб., 1905.
С. 98.
59
38Мощинский И.Н. Указ. соч. С. 87.
39 ГА РФ, ф. 124, МЮ, оп. 7, 1890, д. 76.
40 Там же, ф. 102, ДП-7, оп. 195, 1898, д. 225.
41 Там же, ф. 124, МЮ, оп. 7, д. 76, лл. 128-140.
42 Там же, ф. 102, ДП-00, оп. 226,1898, д. 80 л.б.
43 Из прошлого партии социалисгов-революционеров // Былое. 1908. № 8.
^Меньшиков Л.П. Охрана и революция. Ч. 2. Вып. 2. М., 1928.
45 ГА РФ, ф. 102, ДП-3, оп. 2, 1894, д. 613.
46 Там же, ф. 124, МЮ,оп. 7, 1898, д. 76, л. 141-170.
47 Меньшиков Л.П. Указ. соч. Ч. 2. Вып. 1. С. 30.
48 ГА РФ, ф. 124, МЮ, оп. 7, 1898, д. 76, л. 144.
49 Число участников киевских групп эсеров указывается в Обзорах важнейших дознаний, произво¬
дившихся в жандармских управлениях Империи за 1901 и за 1902 гг. // Русская Историческая Библиотека.
№ 12,20. Ростов/Д. 1906.
50 Обзор... за 1898 г. С. 54.
51 Русский рабочий. 1898. № 2 (II).
52 ГА РФ, ф. 102, ДП-7, оп. 199, 1897, д. 370, т. 1^1.
53 Л о й к о Л.П. От Земли и воли к ВКП(б). М.; Л., 1929. С. 101-102.
54 Меньшиков Л.П. Указ. соч. Ч. 2. Вып. 2. С. 37.
55 Осипович Н. Один из своих // Каторга и ссылка. 1924. № 2. С. 69.
56 РГАЛИ, ф. 1337, оп. 1, д. 21, л. 83.
57 ГА РФ,ф. 1699, оп. 1, д. 128, л. 21.
58 Л о й к о Л.П. Указ. соч. С. 101.
59 ГА РФ, Ф. 102, ДП-00, оп. 228, 1898, д. 77, л. 45.
^Меньшиков Л.П. Указ. соч. Ч. 2. Вып. 2. С. 53.
61 Аргунов А.А. Указ. соч. С. 17.
62 Г у с е в К.В. Партия эсеров: от мелкобуржуазного революционаризма к контрреволюции. М., 1975.
С. 29.
63 ГА РФ, ф. 102, ДП-7, оп. 196, д. 589.
64 Мемельская переправа конца 90-х гг. (Воспоминания А.Л. Брейтфуса) // Историко-революционный
сборник. Под ред. В.И. Невского. Т. 1. М., 1924.
65 Обзор... за 1901 г. С. 54-55.
^Мещеряков В.Н. Партия социалисгов-революционеров. М., 1922.
67Черномордик С.И. Эсеры. Харьков, 1929.
^Сергиевский Н.Л. Пропавшая грамота Партии социалисгов-революционеров // Историко-ре¬
волюционный сборник. Т. 1.
^Спиридович А.И. Записки жандарма. Репринт изд. 1903. М., 1991. С. 204.
70 Кровь по совести: терроризм в России. С. 141.
71 С л е т о в С.Н. Указ. соч. С. 81, 85.
72 ГА РФ, ф. 5975 (Е.К. Брешко-Брешковская), д. 11, л. 7.
73 Сергиевский Н.Л. Указ. соч. С. 97.
74 Там же.
75 Аргунов А.А. Указ. соч. С. 19.
76 Корнилов А. А. Курс истории России XIX века. М., 1993. С. 376.
77 ГА РФ, ф. 5975 (Е.К. Брешко-Брешковская), д. 11, л. 10.
78 Историко-революционная хрестоматия. М., 1923.
79Спиридович А.И. Записки жандарма. С. 119.
80 Программа и деятельность // Накануне. 1901. № 25. Январь.
81 Л е н и н В.И. ПСС. Т. 1. С. 304.
82 Сергиевский Н.Л. Указ. соч. С. 105.
83 С л е т о в С.П. Указ. соч. С. 78-82.
60
© 2001 г. А. РАБИНОВИЧ
ДОСЬЕ ЩАСТНОГО:
ТРОЦКИЙ И ДЕЛО ГЕРОЯ БАЛТИЙСКОГО ФЛОТА
Одним из наиболее сенсационных и проливающих свет на многие обстоятельства,
но малоизвестных юридических эпизодов ранней советской истории является дело
Алексея Михайловича Щастного - "адмирала Балтийского флота", как его часто
называли, арестованного Львом Троцким, преданного суду и казненного в июне
1918 г., якобы за подготовку заговора с целью свержения советской власти. Дело
Щастного, недавно рассекреченное в Архиве ФСБ по Санкт-Петербургу и области,
документирует это событие живыми деталями1. Позволяя восстановить ход дела
Щастного, досье объемом в 362 листа также проливает свет на такие более общие
проблемы, как роль Троцкого в политическом и военном руководстве советской
России; сложность мировоззрения военных специалистов и трудности, связанные с их
использованием в годы Гражданской войны; советско-германские отношения после
заключения Брест-Литовского договора; централизация государственной власти в
Москве и как следствие этого - напряженность в отношениях между Москвой и
Петроградом; ранняя политизация советской юридической системы; политическая
нестабильность в Петроградском регионе весной и в начале лета 1918 г.2
Капитан I ранга Щастный командовал Балтийским флотом. Временно назначенный
на этот пост 20 марта 1918 г. после ареста адмирала А.В. Развозова, отказавшегося
признать советское правительство, Щастный был утвержден в новой должности
Совнаркомом 5 апреля3. Следует отметить, что тогдашний нарком по военным и мор¬
ским делам Троцкий поддержал это назначение, а Щастный принял его неохотно. Как
он позже объяснял, "нравственные побуждения заставили меня взяться за спасение
флота, с которым я сжился в течение 20 лет, с которым я пережил Порт-Артур и
потом был участником его возрождения при адмирале Эссене"4.
Щастный родился в 1881 г. в Житомире в семье потомственного дворянина и
генерала царской армии. Он с отличием окончил Киевский кадетский корпус и пре¬
стижный Морской кадетский корпус в Санкт-Петербурге. Впервые ему довелось
участвовать в военных действиях в Порт-Артуре в ходе русско-японской войны, он
был отмечен высокими наградами. Невысокий, худощавый, со строгим, но грубовато¬
красивым лицом, он в 1914 г. женился на выпускнице Смольного института для
благородных девиц Премской-Сердюковой. У них родились сын и дочь. Февральская
революция 1917 г. застала Щастного в Гельсингфорсе, где он вместе с другими
морскими офицерами был арестован матросами, намеревавшимися "свести с ними
счеты". Но когда стало ясно, что Щастный приветствует революцию, он был осво¬
божден и вернулся к исполнению своих обязанностей в штабе флота5. Весной и в
начале лета 1917 г. Щастный был весьма активен в социалистической организации
морских офицеров при Гельсингфорсском совете депутатов армии, флота и рабочих6.
Как русский патриот, которому была особенно дорога судьба Балтийского флота, он
был встревожен соскальзыванием балтийских моряков влево, что привело их к
поддержке анархистов, левых эсеров и большевиков, а также разгромом Временного
правительства в октябре 1917 г. Тем не менее Щастный, которого уважали за его
профессионализм, сильную волю, преданность долгу, стойкое сопротивление любому
давлению, приспособился к радикальным изменениям на флоте, принесенным Фев¬
ралем и Октябрем, в особенности к важной роли выборных матросских комитетов в
принятии решений. Что бы он ни думал об этих изменениях, Щастный, в отличие от
многих других офицеров, вставших в оппозицию всей комитетской системе, смог ** Рабинович Александр, профессор истории Индианского университета в Блумингтоне, Индиана, США.
Перевод статьи осуществлен кандидатом исторических наук В.С. Антоновым и откорректирован
кандидатом филологических наук Р.И. Розиной (РГГУ).
61
эффективно использовать ее в поддержку своей политики на флоте. Как руководи¬
тель флота он редко принимал серьезные решения без предварительного обсуждения
и одобрения со стороны Совета комиссаров Балтийского флота (Совкомбалта) и
Совета флагманов7. Более того, он тесно и плодотворно сотрудничал с Евгением
Блохиным - популярным, независимо мыслящим главным комиссаром Балтфлота,
одно время являвшимся левым эсером.
Управление Балтийским флотом
Назначение Щастного командующим совпало с изменениями в структуре управ¬
ления Балтфлотом. В основе этих преобразований лежало понимание Троцким того
факта, что в ближайшем будущем ни Красная армия, ни Красный флот не смогут
успешно действовать, не используя технических знаний, которыми обладали офицеры
высших рангов из старых царских вооруженных сил - так называемые военные
специалисты ("спецы"). В соответствии с "Временным положением об управлении
Балтийским флотом", одобренным в Москве Совнаркомом 29 марта и дополненным
"Инструкцией о взаимоотношениях начальника Морских сил Балтийского моря и
главного комиссара Балтийского моря", в тот же самый день изданной Троцким,
командующий флотом наделялся широкими полномочиями и нес основную от¬
ветственность за военные операции. Однако из его ведения исключались полити¬
ческие дела, входившие в исключительную компетенцию главного комиссара флота.
Последний был как бы сторожевым псом, наблюдавшим за командующим, но не
должен был вмешиваться в руководство военными операциями. И командующий
флотом, и главный комиссар назначались Совнаркомом. Совкомбалту, как и Совету
флагманов Балтфлота, отводилась строго консультативная роль8.
Намеченные преобразования преследовали цель отменить демократическую прак¬
тику, которую большевики поощряли на первом этапе революции, и окончательно
централизовать руководство флотом из Москвы (из Комиссариата по морским делам
Троцкого и возглавляемого Лениным Совнаркома). Однако это было в тех условиях
нереально. Преобладающая часть операций была тесно связана с политикой, и
демократическая практика проникла слишком глубоко, чтобы отменить ее сразу. К
тому же большевики фактически не имели большинства в Совкомбалте.
Щастный осознавал реальное положение дел. В ответ на московские директивы он
внес контрпредложения, полностью подтвержденные Совкомбалтом. Среди них были
сохранение принципа выборности комиссаров и требование, чтобы главный комиссар
утверждался, а не назначался Москвой. Размывая различия в обязанностях коман¬
диров и комиссаров, проект сосредоточивал власть в руках первых9. В апреле и мае
Совкомбалт игнорировал директивы Москвы. Тесное сотрудничество Щастного с
Блохиным и Совкомбалтом продолжалось по всем важным вопросам. Например,
28 апреля, вскоре после получения известия о намечавшемся назначении крон¬
штадтского большевика Ивана Флеровского главным комиссаром Балтфлота вместо
Блохина, Совкомбалт по настоянию Щастного возразил против этого10.
”Ледовый поход99
Впервые Щастный привлек к себе внимание широкой общественности в конце
февраля 1918 г., когда он в качестве начальника штаба Балтийского флота коорди¬
нировал перемещение 62 судов из Ревеля (Таллина) через замерзший Финский залив в
главную базу Балтфлота Гельсингфорс (Хельсинки), чтобы избежать их захвата
немцами, продвигавшимися по Эстонии. Однако это событие скоро затмилось тем,
что удалось свершить Щастному в середине марта и в апреле. Тогда неминуемая окку¬
пация Гельсингфорса немцами и белофиннами угрожала захватом основной массы
судов Балтийского флота. Ст. VI Брестского мирного договора категорически обязы¬
вала советское правительство немедленно очистить Финляндию и Аландские острова
от русских войск и Красной гвардии, а финляндские порты - от русских военных
62
кораблей. При этом оговаривалось, что если льды помешают им уйти в русские
порты, то остаться могут только немногочисленные команды11. Оставить разору¬
женный и беззащитный Балтийский флот в Гельсингфорсе фактически означало
отдать его немцам12. Но толстый и прочный лед в Финском заливе не давал возмож¬
ности переместить большинство кораблей в русский порт (так это представлялось
советскому и германскому правительствам).
20 марта, накануне избрания Щастного командующим флотом, Морской генераль¬
ный штаб дал директиву перевести из Гельсингфорса в Кронштадт столько судов,
сколько смогут пройти сквозь толстые льды, и подготовить весь флот к возможному
уничтожению. Как бы это ни было неприятно, эта директива была выполнена.
Детальные инструкции по подготовке к уничтожению были составлены и переданы
на все корабли13.
В то же самое время берлинская пресса сообщила, что германское правительство
предложило советскому выполнить свои денежные обязательства по Брест-Литов¬
скому договору за счет передачи в неповрежденном виде кораблей Балтийского и
Черноморского флотов14. Однако это предложение, если и было сделано, не получило
дальнейшего развития. 5 апреля германское правительство предоставило советскому
время до полудня 12 апреля для выполнения принятых на себя обязательств в от¬
ношении Балтийского флота, предупредив о возможных последствиях невыполнения
этого условия. Комиссариат по морским делам дал Щастному инструкцию разоружить
все суда флота в Гельсингфорсе до 11 апреля. В то же время его обязывали ис¬
пользовать все возможности для перевода их в Кронштадт15.
Между 12 и 17 марта, т.е. даже еще до того, как немецкий ультиматум был получен
в Москве, Щастный приложил чрезвычайные усилия для перемещения в Кронштадт
группы линкоров и крейсеров, включая самые большие и наиболее ценные дред¬
ноуты. Эти корабли в тех условиях могли двигаться только днем, и каждое утро
ледоколам приходилось освобождать их из ледового плена. В результате прохождение
180 морских миль, требовавшее в нормальных условиях 8-9 час. хода, заняло почти
неделю. Этот беспрецедентный исход - первый этап знаменитого "Ледового похода"
Балтийского флота под командованием Щастного - в дальнейшем был еще более
затруднен тем, что переводы с корабля на корабль и проводившаяся демобилизация
сильно сократили численность судовых команд. 5 апреля Гельсингфорс покинул
второй конвой. Третий, далеко превосходивший по численности предыдущие, ушел
7 апреля, и наконец последний конвой (в составе которого на борту посыльного судна
"Кречет" находился и сам Щастный) отвалил от причала до полудня 11 апреля, когда
немцы и белофинны как раз входили в гельсингфорскую гавань.
Помимо того что кораблям пришлось маневрировать по узким, извилистым
каналам, пробитым вблизи шхер, где лед был еще прочен (дальше по заливу быстро
шла масса крупных острых обломков льда), последние конвои попали под огонь
батарей и финского побережья, и островов. Большая концентрация судов создавала
пробки, еще более замедлявшие поход. Тем не менее к концу апреля основное ядро
флота - более 200 судов - благополучно прибыло в Кронштадт16. Здесь большинство
кораблей встало на якорь. Однако некоторые были передвинуты в устье Невы за
пределами Петрограда. Остальные, включая крупную минную дивизию, .с разрешения
Троцкого стали медленно проходить через невские мосты в самое сердце бывшей
столицы в ожидании того, что они скоро должны будут подняться вверх по реке в
Ладожское озеро17. Этот подвиг принес Щастному репутацию "спасителя Балтийского
флота". Российская общественность и сам Троцкий называли его "адмиралом", хотя
он все еще оставался капитаном I ранга. Щастный стал национальным героем.
Кризис из-за форта Ино
"Ледовый поход", к каким бы поразительным и неожиданным результатам он не
привел, существенно не снизил военную угрозу Балтийскому флоту, Кронштадту и
Петрограду. Германский флот контролировал Финский залив, который быстро стано-
63
вился полностью пригодным для навигации. Действия германских войск совместно с
белофиннами отличались большой воинственностью и приобретали все более злове¬
щий характер. Наиболее серьезным и значимым из серии угрожающих действий врага
на Балтийском море в тот период стал эпизод, связанный с судьбой форта Ино.
Расположенный на побережье Финского залива чуть северо-восточнее Петрограда
(так у автора: в действительности форт Ино находился северо-западнее города. -
Примен. перев.)у форт Ино был построен незадолго до Первой мировой войны как
часть системы морских укреплений для обороны Петербурга. В результате Брест¬
ского мира германский контроль над Финским заливом, оккупация Эстонии и
господство в Финляндии создали непосредственную угрозу этим укреплениям и
самому Петрограду. К началу третьей недели апреля 1918 г. побережье, при¬
мыкающее к форту Ино, было оккупировано белофиннами. 24 апреля финны под
командованием немецких офицеров потребовали капитуляции форта "в течение двух
суток"18.
Известие об этом ультиматуме всколыхнуло Петроград. 25 апреля участники
чрезвычайного заседания Петроградского совнаркома проголосовали за следующую
резолюцию: "Во что бы то ни стало удержать форт Ино"19. Одновременно Исполком
Петроградского совета обязал районные советы и профсоюзы обеспечить необхо¬
димое количество рабочих в возрасте от 18 до 40 лет, способных выполнять обязан¬
ности военнослужащих, а также указать предприятия, которые не могут быть закры¬
ты даже при самых угрожающих обстоятельствах. Военная секция Петроградского
городского и исполком Петроградского губернского советов привели все силы в
состояние повышенной готовности, а военная секция Кронштадтского совета прика¬
зала направить суда и отряды моряков для обороны Ино. Подтверждая этот приказ,
Щастный объявил, что "форт Ино не может быть оставлен и его надлежит защищать
всеми средствами от всяких нападений"20.
Примечательно, что форт Ино не упоминался на заседаниях Петербургского
комитета большевиков 26 и 30 апреля. Для последнего этот период был переходным
временем, когда все партийные организации должны были передать государственные
функции советам21. Тем примечательнее, что, несмотря на это, в номере от 26 апреля
"Петроградская правда", отражая позицию большевистского большинства Петроград¬
ского совета, заявила, что брестская "передышка" подходит к концу, и советское
правительство больше не должно делать уступок Германии и что скоро предстоит
решительная борьба за Петроград22.
Если большевистские лидеры в Петрограде (не говоря уже о Щастном и его
тогдашних соратниках по руководству Балтфлотом) были настроены оборонять форт
Ино, даже если это означало бы возобновление военных действий, то Ленин и
Троцкий не разделяли подобных взглядов. Поздно вечером 24 апреля Щастного
вызвали в Москву для доклада о состоянии Балтийского флота и усиливающемся
кризисе вокруг Ино Троцкому и другим военным руководителям, настроенным на то,
чтобы не позволить региональному конфликту перерасти в полномасштабную войну с
Германией.
25 апреля в начале длительной встречи с Троцким и Высшим военным советом
Щастный доложил о состоянии Балтийского флота и обороны Петрограда. Никакими
официальными данными о ходе этого совещания или докладе Щастного мы не распо¬
лагаем. Однако существо его позиции может быть реконструировано на основании
отсылок к его высказываниям, содержащихся в различных документах судебного
дела. Первостепенная важность сохранения Балтийского флота и сооружений, подоб¬
ных форту Ино, для восстановления национальной силы России и возобновления ее
традиционного контроля над Балтикой после войны была главной мыслью Щастного
в то время, и вполне возможно, что он акцентировал внимание на ней и в своем
докладе. Похоже, что он также подчеркнул необходимость восстановления нацио¬
нального единства и провозглашения того, что он называл в своих заметках "крайним
(русским) шовинизмом", если правительство намеревается оборонять Петроград.
64
И наконец, он возражал против назначения Флеровского главным комиссаром
Балтийского флота23.
Среди членов Высшего военного совета и "спецов", присутствовавших на этом
заседании, только Алексей Шварц и, может быть, Михаил Бонч-Бруевич (главный
военный специалист по обороне Петрограда и соответственно главный военный
специалист в Высшем военном совете) сочувствовали "шовинизму" Щастного. Однако
в силу их положения "спецов" соображения этих деятелей по политическим вопросам
в расчет не принимались. Руководствуясь указаниями Ленина, остальные участники
совещания во главе с Троцким выразили беспокойство относительно положения на
Балтике и предложили Щастному сделать все необходимое для урегулирования
кризиса вокруг форта Ино. В соответствии с этим Щастный телеграммой своему
начальнику штаба капитану I ранга Михаилу Петрову приказал предпринять
необходимые меры, чтобы покончить с критическим положением мирным путем,
поскольку, как сообщил Щастный, "Совнарком не хочет из-за Ино вступать в возмож¬
ное враждебное действие с немцами"24.
Что касается Троцкого, то он во избежание столкновений подчеркивал также
важность переговоров с немецкими властями в Финляндии об установлении демарка¬
ционной линии в Финском заливе. Поскольку Щастный высказывал скептицизм по
поводу практической ценности переговоров с германскими полевыми командирами,
он получил письменные инструкции войти в контакт с германским морским ко¬
мандованием на Балтике и с руководителями белофиннов, чтобы без промедления
установить временные демаркационные линии25. Несмотря на все свои сомнения, по
возвращении из Москвы он предпринял немедленные шаги по реализации этих
указаний26.
Кроме того, Высший военный совет хотел получить от Щастного подтверждение,
что все по-прежнему готово для подрыва кораблей в случае необходимости избе¬
жать их перехода в немецкие руки. В ответ Щастный откровенно сообщил о
негативных последствиях переутомления флотских ветеранов и об углубляющейся
деморализации членов оставшихся на судах команд. Он опасался, что в критический
момент нельзя будет с полной уверенностью сказать, выполнят ли моряки приказ
об уничтожении своих судов27. Однако нет свидетельств, что Щастный возра¬
жал против уничтожения кораблей и военно-морских сооружений, если все усилия по
их спасению не дадут результата. Но есть данные, что он поддерживал подобные
планы, если флот не сможет быть спасен для России, и когда флот находился еще в
Гельсингфорсе, проводил подготовительные мероприятия на случай его уничто¬
жения28.
Поздно вечером 25 апреля, во время встречи Высшего военного совета с Щастным,
от Петрова было получено сообщение, предупреждающее, что близко столкновение
из-за форта Ино. Это взволновало Троцкого настолько, что он отправил ответную
телеграмму о немедленном разрушении форта29. Как выяснилось позже, в условиях,
когда приближался момент, после которого финны и немцы должны были
потребовать сдачи форта, Петров переоценил реальную угрузу движения германского
флота в Финском заливе. В действительности Военное министерство Германии воз¬
ражало против риска пойти на возобновление военных действий на Восточном
фронте из-за форта Ино. На деле даже высшие офицеры немецкого военно-морского
флота не хотели идти на риск потерять свои драгоценные линкоры от огня
современной артиллерии форта Ино. В результате в ночь с 25 на 26 мая (так у автора;
видимо, следует читать апреля. - Примеч. перев.) прибывшие в форт финские
парламентеры согласились на временное перемирие, и форт остался невредимым под
российским контролем30.
Участие Щастного в заседании Высшего военного совета 25 апреля стало крити¬
ческим поворотным пунктом в его отношениях с Троцким. Они расстались с весьма
скептическим отношением друг к другу. Троцкий относился с недоверием к Щастному
из-за его происхождения и, по его собственному признанию, из-за того, что его пред-
3 Отечественная история, № 1
65
шественник Развозов оказался ненадежным. Это недоверие было усилено тем, что
Троцкий впоследствии называл "уклончивостью" Щастного, а позже - постоянными
обвинениями в адрес Щастного двух ближайших помощников Троцкого - Сергея
Сакса (члена коллегии Комиссариата по морским делам) и Флеровского31.
В свою очередь, явный настрой Троцкого на подготовку флота к уничтожению и
готовность, с которой он отдал приказ о разрушении форта Ино, породили у
Щастного серьезные сомнения в заинтересованности Троцкого в сохранении флота и
защите Петрограда. Эти сомнения еще более усилились после получения Щастным
3 мая телеграммы Троцкого, содержавшей "напоминание" о подготовке флота к унич¬
тожению32.
Подозрения Щастного имели серьезную основу. В конце апреля и в первой полови¬
не мая 1918 г. Германия засыпала советское правительство жалобами и ультиматума¬
ми относительно нарушения статей Брестского договора. В то же время германские
военные силы сосредоточивались на российских границах, вторгались на советскую
территорию, захватывали и топили русские суда. У Ленина создавалось впечатление,
что для сохранения непрочного мира с Германией потребуются новые уступки
кайзеровскому правительству. Поздно вечером 6 мая большевистский Центральный
комитет собрался на чрезвычайное заседание, чтобы рассмотреть последние внешне¬
политические инциденты, в том числе германские требования относительно форта
Ино, расширения британской интервенции в Мурманске и угрозы британской
поддержки японского вторжения на Дальнем Востоке. На заседании была одобрена
внесенная Лениным резолюция, подтверждающая необходимость уступки ультима¬
тивному требованию немцев. В примечании к этому документу Ленин торопливо
написал: "Начать тотчас эвакуацию [из Петрограда] на Урал всего вообще и Экс¬
педиции заготовления государственных бумаг в частности"33.
Хотя обсуждение на заседании Центрального комитета носило совершенно секрет¬
ный характер, в течение второй недели мая небольшевистская печать Москвы и
Петрограда была наполнена сенсационными сообщениями о новых требованиях гер¬
манского правительства и близости немецкой оккупации обоих городов. Эти слухи
достигли своего апогея 9 мая34. Примерно в то же время в Петрограде курсировали
копии писем якобы от имени германских официальных лиц. Они поддерживали
широко распространенное мнение, что советская политика на Балтике диктовалась
германским Генеральным штабом в соответствии с секретными статьями Брест-
Литовского договора35. Сочетание слухов о близости немецкого наступления и о
подчинении советского правительства Германии породило такое возбуждение, что
10 мая большевистские ответственные лица были вынуждены выступить с заяв¬
лением, что вся эта информация является "совершенно сфабрикованной"36.
В тот же день растущая тревога по поводу намерений немцев и финнов, а также
состояния германо-советских отношений вызвали необходимость срочного созыва
6-часового чрезвычайного совещания высших петроградских гражданских руково¬
дителей совместно с верхушкой военных комиссаров и специалистов37. Состоявшееся
на нем обсуждение дает уникальный материал для уяснения разногласий по полити¬
ческим аспектам обороны Петрограда между "спецами" и петроградскими большеви¬
ками. Материалы обсуждения также указывают на разногласия между "спецами",
петроградскими гражданскими руководителями и военными комиссарами, одинаково
стоявшими за защиту Петрограда, с одной стороны, и московскими лидерами (такими,
как Ленин и Троцкий), для которых Петроград, не говоря уже о Балтфлоте, имел
второстепенное значение - с другой.
Щастный и Петров, энергично поддержанные Шварцем, выступали как главные
ораторы от "спецов". В ответ на сообщения о тяжелой ситуации, с которых началось
обсуждение, Щастный твердо заявил, что флот решительно возражает против сдачи
столицы. По его словам, "флот определенно пришел для обороны Петрограда и под¬
ходов к нему". Река Сестра, вдоль которой разместились позиции финнов и немцев,
находится так близко, что затяжка с принятием оборонительных мер до начала их
66
атаки может привести к тому, что будет уже слишком поздно. Щастный также
высказал особую озабоченность судьбой наиболее ценных кораблей флота (дредноу¬
тов), которые слишком велики, чтобы войти в Неву. Как и прежде, он говорил, что
сохранение этих кораблей представляется исключительно важным для будущего
России, потому что "только государство с реальной силой (какой и является
Балтийский флот) сможет повлиять на послевоенное мирное урегулирование". Вот
почему главным вопросом для него было: считает ли правительство необходимым
оборонять Петроград? (Эта озабоченность была вызвана недавними распоряжениями
Троцкого по флоту.)
Говоря от имени правительства, Зиновьев возражал Щастному, настаивая на том,
что, хотя правительство все еще поддерживает Брестский договор, невозможно
гарантировать, что немцы и финны не намерены атаковать советскую территорию.
Поэтому, заключил он, Петроградская коммуна обязана "сделать все возможное" для
обороны города. Правда, чуть позже Зиновьев высказал мнение, что вопрос, быть или
не быть обороне Петрограда, еще не решен. Очень похоже, что такая двусмыслен¬
ность отразила разногласия по этому вопросу между петроградскими руководителями,
отвечавшими за оборону города, и ответственными лицами в Москве, для которых
Петроград не являлся высшим приоритетом.
Петров сделал в своем выступлении акцент на необходимости немедленного ответа
на главный вопрос: "Война или мир?". Для него, если немцы выбирают войну, Россия
обязана отвечать в том же духе. Однако поскольку на вопрос "Война или мир?"
советское правительство не дает определенного ответа (или, как мы теперь знаем,
руководители Москвы и Петрограда отвечали на этот вопрос по-разному), приготов¬
ления к защите Петрограда идут все еще как-то нерешительно и слабо. В любом
случае, заявил Петров, если Петроград решили спасать, эти приготовления должны
идти совсем иначе. Вооруженные силы необходимо было поставить "вне партий",
положив конец внутреннему конфликту. Все население должно было быть объеди¬
нено и направлено на защиту "Отечества..., не советской власти". Что касается воен¬
ного командования, то оно, по мнению Петрова, нуждалось в полной свободе для
организации военных усилий.
Лашевич и Смилга оценили патриотическое усердие Петрова как провокацию.
«Последний оратор поставил все точки над "Г, - саркастически воскликнул Лаше¬
вич. - Необходимо создание общенациональной армии, защищающей Родину, а не
советскую власть, не социализм». "Выходит, что прежде чем приступить к обороне
Петрограда, необходимо произвести переворот, т.е. создание армии для защиты не
советской власти, а Родины", - вторил ему Смилга. По его мнению, само предложение
по созданию общенациональной армии было предательством.
Со своей стороны, Щастный тщательно избегал втягивания в спор (хотя его
симпатии, несомненно, были на стороне Петрова). Главной заботой Щастного было
создание условий выживания Балтийского флота. Поэтому ему хотелось в первую
очередь уяснить смысл германо-советских отношений, а также получить ясные и свое¬
временные инструкции о том, что необходимо сделать для предотвращения не¬
посредственной угрозы Петрограду со стороны немецких морских сил. Его неудовлет¬
воренность сложившейся ситуацией и возникшая в результате этого натянутость в
отношениях с Зиновьевым усиливались в ходе совещания. В конце концов 10 мая
мнения двух сторон разошлись так далеко, что согласия по мерам усиления обороны
Петрограда достигнуто не было.
Обеспокоенность агрессивными действиями немцев на Балтике и ответной пассив¬
ностью Советов была особенно сильна среди личного состава Балтийского флота.
Эта тревога прозвучала на заседании III съезда делегатов Балтийского флота, созван¬
ного в Кронштадте 29 апреля. Хотя председатель съезда Илья Фрунтов и преобла¬
дающая часть делегатов были большевиками, в ответ на телеграфное приветствие
Троцкого они обратились к нему с требованием лично разъяснить внешнюю политику
правительства, в частности, по вопросу о будущем Балтийского флота38. В то же
з*
67
время, во второй день работы съезда они горячо приняли доклад Щастного о его
участии в заседании Высшего военного совета в Москве, о последних событиях на
Балтике, о "Ледовом походе" и положении на флоте вообще. После того, как Щаст-
ный заявил, что наступил момент, когда центральное правительство должно под¬
няться и начать борьбу, Фрунтов от имени съезда выразил Щастному благодарность
за его речь и за героическую роль в спасении флота39.
Воинственным духом, царившим на съезде, были охвачены все кронштадтские
моряки. 13 мая Кронштадтский совет принял резолюцию, дающую поручение военной
секции по согласованию со штабом обороны Петрограда принять все возможные ме¬
ры для защиты фортов40. До этого командиры и личный состав сильной минной фло¬
тилии41, стоявшей на якорях по Неве, бросили еще более дерзкий вызов петроград¬
ским властям. 11 мая, проинформированные своим комиссаром Ефимом Дужиком о
"напоминании" Троцкого от 3 марта о необходимости держать флот в готовности к
уничтожению, они приняли адресованную съезду резолюцию с призывом распустить
Петроградскую коммуну и установить диктатуру Балтийского флота, которой можно
было бы доверить оборону Петроградского региона и управление им42.
Хотя резолюция была совершенно непрактичной, в ней выразилось главное на¬
строение минной дивизии - любым способом покончить с нежеланием большевистс¬
кого правительства противодействовать немцам. На следующий день командиры
минеров - Феодосий Засимук и Георгий Лисаневич на заседании судовых комитетов
вступили в резкий спор о внешней и военной политике правительства с народным
комиссаром просвещения Анатолием Луначарским и заместителем Троцкого в
Комиссариате по морским делам Федором Раскольниковым. Совещание не пред¬
приняло никаких практических действий43, но инициатива минной дивизии дала не¬
ожиданный эффект по усилению большевистского контроля на съезде. 13 мая
делегаты съезда осудили минеров, заклеймив их действия как "преступную агитацию",
и постановили уволить Засимука и Лисаневича из военно-морского флота44.
14 мая Щастный выразил растущее беспокойство за будущее Балтийского флота
руководящему совету съезда. Его замечания на совете были наметками для доклада
на съезде, который, однако, так никогда и не был произнесен. Заметки Щастного на
совете не были зафиксированы, но по наброскам, которые он делал для своего пред¬
полагаемого обращения к съезду, мы можем судить о тональности и содержании того,
что он хотел сказать. Более того, другие документы дела Щастного, включая его
собственные показания, позволяют узнать, что он говорил на совете45.
Поразителен контраст между разочарованием и пессимистическими мыслями
Щастного в этом случае и его воодушевляющим призывом к объединению на съезде
30 апреля, после триумфального "Ледового похода". Щастный начинает с замечаний,
касающихся международного положения России. Он предваряет их комментарием,
говоря, что это положение "настолько безотрадно, что я прошу спокойствия и
сдержанности". Среди проблем, затронутых им, были следующие: разложение рос¬
сийских военных сил; негативное влияние Германии на финскую политику в отно¬
шении России; нежелание германского морского командования обсуждать вопрос о
демаркационных линиях; общая мобилизация в Финляндии, захват ею российских
судов и дальнейшие агрессивные намерения финских военных сил; потенциальная
угроза, исходящая от интервенции союзников в Мурманске. Этот раздел наброска
завершается так: "Мы впадаем в ничтожество, - никто с нами не считается. Един¬
ственный выход - создание реальной силы, вооруженной силы страны".
Затем Щастный разбирает внутреннее положение России и состояние флота. Он
выражает тревогу по поводу сильного сокращения количества офицеров на флоте и
отсутствия у правительства интереса к флоту. "Какое творчество за 6 месяцев в
отношении флота проявило правительство и морское высшее управление?" - спра¬
шивал он, добавляя, что телеграмма об уничтожении флота осталась единственным
реально предпринятым Троцким шагом в отношении будущего Балтфлота. В заклю¬
чение Щастный говорит о своем отчаянии и желании уйти в отставку. Он написал в
68
своих заметках: "Нужно найти большевистского адмирала. Я хочу делать, что вы
считаете нужным, но из этого ничего не выходит. Тут уже не совместная работа, а
какое-то партийное творчество. Я не вижу и не понимаю, что хочет правительство и
хотят политические официальные деятели".
По свидетельству присутствовавшего на съезде Раскольникова, Щастный призна¬
вал, что советское правительство было единственно возможным тогда русским пра¬
вительством (Раскольников добавлял, однако, что Щастный явно сожалел, что дело
обстоит именно так46). Согласно же утверждениям Щастного, никто ни разу даже на¬
меком не дал ему понять, что высказанные им замечания дают повод заподозрить его
в контрреволюционности. Ведь в заключение Фрунтов предложил провести среди
делегатов съезда специальную работу, чтобы облегчить бремя Щастного, и даже
Флеровский произнес слова одобрения47.
В тот же день, 14 мая в Москве произошли события, имевшие большое значение
для Балтийского флота и для обороны Петрограда. Игнорируя все возражения, Сов¬
нарком назначил Флеровского главным комиссаром48. Другим событием было то, что
в конце долгожданной речи по международным делам Ленин объявил, что германское
правительство не возражает против уничтожения русскими форта Ино49. Для Ленина
и Троцкого это было очевидным облегчением. Но это не добавляло петроградским
руководителям и Щастному уверенности в безопасности Петрограда и Балтийского
флота. Более того, высказывание Ленина усилило в обществе ощущение, что немцы
контролируют советскую военную политику.
Было очень похоже, что немцы дали "зеленый свет" на уничтожение форта Ино.
Поэтому, когда на другой день пришло сообщение о взрыве форта Ино, естественно
было заподозрить, что эти два известия были связаны между собой. Однако су¬
ществуют свидетельства, что решительные шаги, закончившиеся разрушением форта
в ночь на 14 мая, предпринимались задолго до того, как стало известно о немецком
"одобрении". Это было сделано комендантом Кронштадта Константином Арта¬
моновым на собственный риск, исходя из того, что форту Ино грозит опасность
захвата его финнами или перехода неповрежденным в руки немцев. Будь Ино во
враждебных руках, думал Артамонов, Кронштадт и наиболее ценные корабли
Балтийского флота подвергнутся реальной опасности со стороны мощной артиллерии
форта. Артамонов с волнением наблюдал с борта судна, находившегося в нескольких
милях от Ино, как форт был взорван по переданному по телефонному кабелю сигналу
в 11 час. 30 мин. вечера50. Действия Артамонова стали сюрпризом и для Щастного,
и для Троцкого51.
Троцкий и Щастный
За три недели мая 1918 г. несколько факторов способствовали дальнейшему
обострению недоброжелательного отношения Троцкого к Щастному. Речь шла о не¬
способности последнего установить демаркационные линии в Финском заливе; его
неудаче с изгнанием Засимука и Лисаневича из военно-морского флота; длительном
сопротивлении назначению Флеровского; срыве проводки минной флотилии в Ла¬
дожское озеро. Троцкий истолковал все это как упорное нежелание Щастного под¬
готовить флот и морские сооружения к уничтожению. И, может быть, наиболее важ¬
ным здесь было разглашение Щастным секретных приказов Троцкого относительно
этих приготовлений.
Документы дела Щастного показывают, что он был совсем (или почти совсем)
неповинен в том, в чем его подозревали. Так, вина за неудачу с установлением демар¬
кационных линий лежит на германском командовании в Гельсингфорсе; Засимук и
Лисаневич имели такую сильную поддержку на минных заградителях, а политическая
обстановка в Петрограде была такой нестабильной, что даже власти не осмелились
выступать против них; Морская коллегия медлила с приказом о назначении Фле¬
ровского (он не был издан до 1 июня); наконец, вывести минную флотилию из
Петрограда мешала нехватка топлива, а не гнусный заговор Щастного. Сомнения
69
Троцкого в желании Щастного выполнить его приказ об уничтожении Балтфлота
(если это окажется небходимым) шли от его разговора со Щастным в Москве 25 апре¬
ля. Троцкого впоследствии преследовала мысль о том, будет ли точно выполнен этот
приказ. В начале мая он направил Щастному свое "напоминание" (о котором уже
говорилось). Василий Альтфатер, заместитель начальника Морского штаба, должен
был проверить приготовления Щастного. 7 мая в телеграмме Троцкому Альтфатер
доложил, что все необходимое для подготовки флота к уничтожению сделано. Он
объяснил, каким именно способом Щастный предполагал уничтожить суда и морские
сооружения, и подтвердил, что инструкции и материалы для этого были розданы еще
тогда, когда флот находился в Гельсингфорсе52.
Тем не менее, все еще обеспокоенный тем, что Щастный может в последнюю мину¬
ту уклониться от этого, Троцкий в середине мая приказал Коллегии по морским делам
принять собственные меры по уничтожению Балтийского флота. В этой связи он вы¬
пустил инструкцию, согласно которой морякам, назначенным для производства взры¬
ва, должны быть выплачены деньги с банковских счетов, открытых для этой цели.
Более того, 21 мая, опасаясь неминуемого, как ему казалось, германского наступления
на Балтике, Троцкий телеграфировал начальнику Морского штаба капитану Евгению
Беренсу следующий запрос: "Приняты ли все необходимые подготовительные меры
для уничтожения судов в случае крайней необходимости? Внесены ли в банк извест¬
ные денежные вклады на имя тех моряков, которым поручена работа уничтожения
судов? Необходимо все это проверить самым точным образом. Троцкий".
Очевидно, не подозревавший, что эти мероприятия проводятся за спиной Щаст¬
ного, Беренс передал ему вопросы Троцкого с требованием немедленно сообщить,
что предпринято в отношении открытия специальных счетов53. Легко представить
потрясение Щастного по получении этого послания. По соглашению с Блохиным он
обсудил его с Совкомбалтом, Советом флагманов Балтийского флота и советом
III съезда делегатов Балтийского флота. Все они, как и Щастный с Блохиным, были
поражены идеей выплаты вознаграждения морякам за подрыв их собственных судов.
В накаленной обстановке тех дней это послание было истолковано как подтверж¬
дение того, что Германия субсидирует уничтожение российского Балтийского флота.
24 мая совет III съезда делегатов Балтфлота, несмотря на преобладание в нем
большевиков, принял обращение к Троцкому и Коллегии по морским делам,
потребовав, в частности, недвусмысленного заявления, что флот будет взорван только
после сражения или если станет ясно, что другого выхода нет. При этом моряки
заявляли, что выплата денежной награды за взрыв судов недопустима, и задавали
вопрос, который был у всех на устах: что, кроме опубликованных статей, есть в
Брестском договоре относительно флота?54
В документе, подписанном Троцким и его заместителями, Коллегия по морским де¬
лам отвечала, что каждому честному революционному моряку совершенно ясно, что
флот может быть взорван только в случае крайней необходимости. Это было объяс¬
нено Щастному, но он был уверен, что моряки так деморализованы, что неспособны
выполнить свой долг. Обсудив этот вопрос, Совнарком пришел к заключению, что
флот выполнит свой долг. Что касается выплаты денежного вознаграждения, то все,
что правительство имело в виду, - это дать знать героическим бойцам, что если они
погибнут, выполняя свои обязанности по предотвращению захвата своих судов
врагом, их семьи будут обеспечены. В отношении же Брестского договора
говорилось, что все слухи, будто он содержит тайные пункты в отношении флота,
являются "бесчестными измышлениями белогвардейских агитаторов"55.
Ясно, что Троцкий был взбешен тем, что Щастный рапространил его послание к
Беренсу и тем самым опозорил его в глазах многих флотских большевиков. Троцкому
казалось, что Щастный теперь открыто действует против него, дискредитируя его
среди "гордости и славы" революции - моряков Балтийского флота. Для Троцкого, на
которого была возложена главная ответственность за использование верхушки во¬
енных специалистов и контроль за ними, это было последней каплей.
70
Послание Беренса стало также поворотным пунктом и для Щастного, особенно
потому, что это совпало с решением III съезда делегатов Балтийского флота принять
Флеровского в качестве главного комиссара и избранием нового состава Совком-
балта, в котором преобладали большевики.
Съезд предпринял эти шаги 23 мая. Тем же вечером Щастный телеграфировал
Троцкому просьбу о своей отставке. Обосновывая свое решение тем, что чрезвы¬
чайно тяжелые условия руководства Балтийским флотом подорвали его здоровье и
сделали невозможным добросовестное выполнение своих обязанностей, он просил
двухмесячный отпуск до получения нового назначения. Два дня спустя Щастному
сообщили, что его просьба об отставке отклоняется и его вызывают в Москву для
обсуждения служебных дел56. Для Щастного начиналось труднейшее испытание в его
жизни.
Допрос и арест
26 мая Щастный сел на отходящий в Москву ночной поезд. Расположившись в купе,
он перелистал документы, положенные им в портфель при отъезде, чтобы исполь¬
зовать их в разговоре с Троцким. Среди них были заметки к так и не произнесенной
речи на съезде делегатов Балтийского флота, его контрпредложения по вопросу об
отношениях между командным составом и комиссарами; экземпляры "германских пи¬
сем", которые якобы доказывали немецкое влияние на большевистскую политику,
и наброски, озаглавленные "Бытовые затруднения" (по командованию флотом), где
стояло: "25 мая - мотивы ухода". Их он набросал для себя накануне57.
В то время, как Щастный ехал на ночном поезде, в Комиссариате по морским делам
Сакс и Флеровский (которые только что прибыли из Петрограда58) добавляли
Троцкому свежий компромат на Щастного. Это подкрепило мнение Троцкого, что от
Щастного нельзя ждать ничего хорошего и он должен быть отстранен от должности.
Однако, если это было так, то почему он не принял отставку Щастного, как он за
несколько дней до этого поступил в отношении Шварца? Для этого имелись, по
крайней мере, две причины. Одна из них заключалась в том, что Троцкий теперь со¬
вершенно не доверял Щастному и был настроен к нему враждебно, а вторая - в том,
что он хотел наглядно показать, как нужно поступать с "изменнниками-спецами"59.
Еще одним фактором, который, похоже, повлиял на решение Троцкого распра¬
виться со Щастным, было положение с российским Черноморским флотом. В послед¬
нюю неделю апреля при приближении немецких сил к Севастополю ядро российского
Черноморского флота ушло в Новороссийск. В середине мая германское коман¬
дование стало угрожать оккупацией Кубани, если Черноморский флот немедленно не
возвратится в Севастополь. Ленин определенно намеревался скорее взорвать
Черноморский флот, чем допустить его капитуляцию. Однако мнения флотских
офицеров относительно того, как следует поступить, резко разделились, и не было
уверенности, что они выполнят приказ уничтожить свои суда60. Это известие пришло
именно в тот момент, когда решалась судьба Щастного. С точки зрения Троцкого, уже
настроенного наказать Щастного по личным и "профессиональным" мотивам,
большой общественный резонанс по поводу его предательства должен был послужить
предупреждением командованию Черноморского флота, показав, чем оно рискует в
случае неповиновения. В этом сценарии Щастный должен был стать "героем" первого
крупного показательного суда в советской России.
По прибытии в Москву утром 27 мая Щастный был спешно доставлен в Ко¬
миссариат по военным делам и препровожден в приемную Троцкого. Кроме Троцкого
в комнате находились Раскольников, Сакс, Иван Вахрамеев (все члены коллегии Ко¬
миссариата по морским делам) и Альтфатер (представлявший Морской генеральный
штаб)61. Шепотом дав инструкции сидевшему рядом с ним стенографу, Троцкий начал
изнуряющий двухчасовой допрос Щастного62.
Троцкий допрашивал Щастного по большинству упомянутых выше вопросов. Од¬
нако главным образом его интересовало то, что он сам истолковывал как усилия
71
Щастного по подрыву советской власти и его, Троцкого, личного авторитета. По¬
этому он по многу раз задавал Щастному вопросы по поводу распространения его
приказа о выплате морякам денег за подрыв их кораблей и о "политической" речи
Щастного 14 мая на совете делегатов III съезда Балтийского флота. Троцкий упорно
бил в одну точку, часто повторяя эти вопросы, меняя их формулировку и пресекая все
попытки Щастного что-либо возразить. В начале допроса Троцкий обращался к
Щастному как к "командующему" Балтийским флотом. Однако в наиболее острые
моменты разговора он стал называть его "бывшим командующим" флотом.
Во время допроса о речи 14 мая Щастный посмотрел в свои наброски обращения ко
всему съезду (которое, как мы знаем, так и не было оглашено). Троцкий вырвал их из
рук Щастного и стал читать вслух. После особенно грубых передержек Троцкого
Щастный обращался к стенографу: "Запишите, что я не говорил этого!" Позже Троц¬
кий должен был признать, что манера Щастного отвечать на вопросы вывела его из
себя, что "он на каждую резкость отвечал резкостью и давал мне почувствовать, что я
говорю с начальником всех морских сил, а не с простым матросом". Разозленный
Троцкий распорядился, чтобы рядом со Щастным (для запугивания его) разместилась
вооруженная охрана63. "Признаете ли вы советскую власть?" - прокричал Троцкий
после того, как солдаты заняли указанные им места. "Раз я работаю при этой влас¬
ти, - отвечал Щастный, - то я считаю этот вопрос излишним". После этих слов
Троцкий ударил кулаком по столу и закричал на Щастного. Когда же тот попросил
Троцкого разговаривать с ним в более приемлемых тонах, Троцкий объявил, что
Щастный арестован "по подозрению в проведении контрреволюционной агитации,
поддержке [такой] деятельности во флоте, неповиновении приказам советского пра¬
вительства и намеренной дискредитации его в глазах моряков с целью его свер¬
жения"64. Когда два вооруженных конвоира уводили Щастного, Троцкий диктовал
формальное постановление об аресте, содержавшее эти обвинения65.
Заключение и суд
28 мая, в то время, когда Щастный находился уже в одиночном заключении в пе¬
чально известной Таганской тюрьме, Троцкий поучал президиум ВЦИК, как орга¬
низовать следствие и суд, добавив, что письменные документы, уличающие Щастного,
находятся в его руках. Очевидно, к этому времени Троцкий уже нашел понимание у
Якова Свердлова, председателя президиума, в том, что дело Щастного должно слу¬
шаться в новом Верховном революционном трибунале при Центральном исполни¬
тельном комитете, который в это время создавался для разбора особо важных
государственных преступлений. В считанные часы президиум выполнил поручение
Троцкого и назначил Виктора Кингисеппа для проведения следствия по делу
Щастного. Бывший студент-правовед Петербургского университета и известный эс¬
тонский большевик Кингисепп теперь работал в Комиссариате по военным делам,
возглавляемом Троцким66.
Назначение Кингисеппа не положило конец личному вмешательству Троцкого в
дело Щастного. Кингисепп получил распоряжение Троцкого в течение 48 часов
доложить ему, что он ознакомился с фактами по делу, что тот и выполнил. После
ареста Щастного Троцкий отправил Флеровского в Петроград допросить Блохина и
Дужика. Однако спустя день или два он переменил свое намерение, вызвал Блохина и
Дужика в Москву и лично допрашивал их по делу Щастного. Хотя они подвергались
серьезной опасности быть обвиненными в соучастии в заговоре, Блохин и Дужик в
ответ на резко поставленные вопросы Троцкого и Раскольникова дали показания в
пользу Щастного67. Показания Альтфатера, полученные Кингисеппом, как и пока¬
зания Блохина и Дужика, также оправдывали Щастного68. В дело против Щастного
включили сделанное Троцким пространное описание преступлений подследственного,
недоброжелательные показания Раскольникова и доносы из Петрограда Флеровского
и Сакса69.
72
В течение недели (с 3 до 10 июня) Щастному предъявили эти "улики" и показания.
В своих четырех показаниях он тщательно разобрал и опроверг все направленные
против него обвинения70. Но к этому времени связанный с Черноморским флотом
кризис подходил к своей высшей стадии. Это помогает понять, почему Кингисеппа так
торопили с завершением следствия к 9 июня и почему в тот же день президиум ЦИК
решил, что Щастный подлежит суду Верховного революционного трибунала. Спустя
всего 4 дня, основываясь только на своей личной беседе с Троцким, просмотре огра¬
ниченного количества имевшихся в Москве документов и упомянутых показаниях,
Кингисепп объявил следствие завершенным. Заключив, что вина Щастного "дока¬
зана", он передал дело в коллегию Революционного трибунала при ВЦИК, который
начал существовать именно в этот день!71
Между тем известие об аресте Щастного вызвало бурю протестов на Балтийском
флоте. Собравшись на чрезвычайное заседание в ночь на 27 мая, Совкомбалт и Совет
флагманов флота приняли заявление протеста с выражением безоговорочной под¬
держки Щастному и требованием его освобождения из-под ареста72. Одновременно
комитет, представлявший судовые команды, направил в Москву четверых своих чле¬
нов добиваться освобождения Щастного73. Морякам в свидании с ним было отказано,
и они смогли только послать ему черный хлеб и соль, которые Щастный и получил.
Существуют свидетельства, что прежде чем уехать, матросы выбранили сотрудников
Троцкого по тюремному телефону "на языке, свойственном матросам"74.
В это время тюрьмы Петрограда и Москвы были забиты видными политическими
заключенными, месяцами томившимися в камерах без предъявления формального
обвинения. Однако под давлением Троцкого дело Щастного было передано в суд с
ошеломляющей быстротой. Выводы прокурорской (?) коллегии и официальное
обвинительное заключение из 17 пунктов были предъявлены Щастному 15 июня75.
Это было всего через два дня после сформирования коллегии и получения ею ре¬
зультатов следствия от Кингисеппа (при этом коллегия все равно отставала от гра¬
фика)76. Щастный официально обвинялся в том, что он "сознательно добивался
использовать внешнюю и [внутреннюю] политическую ситуацию Советской респуб¬
лики [и] военную силу [Балтийского] флота, чтобы свергнуть Петроградскую
коммуну с целью долговременной вооруженной борьбы против Советской респуб¬
лики".
Между 28 мая и 10 июня Щастный находился в уникальном положении, формально
будучи скорее заключенным лично Троцкого, нежели какой-либо государственной
инстанции - Комиссариата юстиции, ЧК или местного совета. Бывший одно время
большевиком Григорий Алексинский, находившийся в камере поблизости от
Щастного, позже вспоминал, как он сквозь решетку своего окна видел Щастного
одного во время прогулки по маленькому тюремному дворику. Его руки были
засунуты в карманы горохового кителя и Алексинскому показалось, что Щастный
был спокоен, держался прямо и решительно, как если бы он ходил по мостику своего
корабля, идущего сквозь густой туман и опасные рифы в Балтийском море77.
10 июня после снятия последнего показания Щастный был освобожден из оди¬
ночного заключения78. Ему были разрешены посещения, предоставлено право сове¬
товаться с адвокатом, читать материалы и участвовать в прогулках вместе с другими
заключенными. По словам Алексинского, некоторые заключенные - белые офице¬
ры - презирали Щастного за то, что он сотрудничал с большевиками. Алексинский
также припомнил, что когда Щастного спросили об этом, тот четко, убедительно и
без ложной скромности объяснил, что если бы он не принял свой пост, Балтийский
флот, вероятнее всего, был бы захвачен немцами в Гельсингфорсе79.
"Передышка" для Щастного длилась недолго. 18 июня он был перемещен из Та¬
ганской тюрьмы в камеру, находившуюся в самом Кремле. Незадолго до этого или
сразу после перевода в Кремль он встретился со своей женой Ниной. Все еще
настроенный спокойно и оптимистично, Щастный вручил ей письмо к адмиралу
Сергею Зарубаеву (его преемнику на посту командующего флотом), в котором
73
запрашивал документы, необходимые для его защиты. Жена немедленно выехала в
Петроград80.
Суд над Щастным начался в полдень 20 июня в Кремле, в одном из главных залов
здания Судебных установлений. С самого начала защита была затруднена - трибунал
состоял исключительно из большевиков81. Адвокату Владимиру Жданову накануне
было выделено только полчаса, чтобы познакомиться с уликами против Щастного,
Нина Щастная еще не успела возвратиться из Петрограда, а свидетели со стороны за¬
щиты не были допущены на заседание. Из всех затребованных со стороны защиты и
обвинения свидетелей (все они находились под контролем Троцкого) присутствовал
только сам Троцкий, который и давал свидетельские показания.
Жданов, известный своей блестящей защитой революционеров-террористов до
1917 г., немедленно потребовал отложить заседание, пока не прибудут другие сви¬
детели, и обратился с ходатайством, чтобы имеющиеся в деле показания были анну¬
лированы, потому что представитель обвиняемого отсутствовал, когда Щастный их
давал82. Но требование было отклонено. Прежде чем открыть заседание нового три¬
бунала, его председатель Сергей Медведев83 выразил уверенность, что Щастный
может быть осужден в течение одного дня. После того, как Медведев быстро зачитал
обвинительное заключение и Щастный энергично отверг все вывинутые против него
обвинения, встал Троцкий.
Вслед за своими свидетельскими показаниями, представлявшими ничем не преры¬
вавшееся, заранее подготовленное двухчасовое обвинение Щастного, Троцкий отве¬
чал на вопросы Николая Крыленко, возглавлявшего прокурорскую коллегию, Жда¬
нова и самого Щастного84. В своих нападках на Щастного Троцкий обвинил его в
дискредитации правительства и его лично, в явном неповиновении приказам, в ма¬
нипуляции ими к его собственной выгоде, сознательном раздувании недовольства во
флоте с очевидной целью самому захватить власть в России. По мнению Троцкого,
материалы, обнаруженные в портфеле Щастного, включая фальшивые немецкие
документы, полностью устанавливают вину подсудимого. Обобщая свои обвинения
против Щастного, Троцкий заявил, что в наиболее тревожный в истории Балтийского
флота момент тот стимулировал выступления против Советской власти, неод¬
нократно и в различной форме настаивая на том, что флот предан по секретному
соглашению с немцами и что советское правительство делает теперь все возможное,
чтобы уничтожить его. "Не мое дело как свидетеля, - заключил Троцкий, - вставать
на путь обвинения, но я должен сказать как революционер, что бывший наморсил
Щастный вел большую игру, ставя на карту судьбы флота, - игра сорвалась, [когда] я
арестовал его... Я первый высказался за сотрудничество со специалистами, но я знаю,
что среди них есть патриоты в хорошем смысле этого слова, работающие не за страх,
а за совесть, есть служаки, получающие жалованье, но есть и скрытые контр¬
революционеры, которые, как Шастный, стремятся использовать свои посты для
своих темных целей. И вот эти последние должны караться беспощадно"85.
Когда Троцкий закончил, Крыленко задал ему несколько несущественных
вопросов, после чего в ходе проведенного Ждановым перекрестного допроса Троцкий
дал ответы, которые скомпрометировали бьд обвинение в ходе любого законного
судебного заседания86. Во время обвинительной речи Троцкого Щастный наскоро
делал свои пометки. Когда пришла очередь выступать ему, он последовательно
опроверг все обвинения со ссылками на имеющиеся в деле документы, которые
трибунал отказался принять во внимание. Он настаивал, что неправомерно судить о
его действиях по заметкам, изъятым у него Троцким, потому что они отражают его
мысли, зафиксированные для него самого, а не для публичного оглашения. Первый
день суда над Щастным закончился разбором документов, найденных в его портфеле.
Присутствовавшим на суде репортерам Медведев, явно обеспокоенный тем, что
рассмотрение дела затягивается до следующего дня, недвусмысленно дал понять, что
выступления обвинителя, защитника, совещание членов трибунала и вынесение
приговора Щастному уложатся в один следующий день, что бы там ни было.
74
Произнесенная в начале заседания на следующий день обвинительная речь Кры¬
ленко не содержала новых доказательств вины Щастного и положений, отличных от
выдвинутых Троцким при аресте и рассмотренных уже в предыдущих слушаниях. Но
если сделанный Крыленко бесцветный повтор был низшей точкой в заседании сле¬
дующего дня, то темпераментная речь Жданова в защиту Щастного была его
кульминацией. Жданов начал с протеста по поводу того, что разрешено присутст¬
вовать только одному свидетелю - Троцкому, в показаниях которого проявилась
крайняя враждебность к обвиняемому. Он подчеркнул парадоксальность ситуации,
заключающуюся в том, что Щастного судят за действия, за которые с революционной
точки зрения его следовало бы хвалить (его тесное сотрудничество с выборными
комиссарами и комитетами), и что на него возглагается вина за промахи, совер¬
шенные Комиссариатом по морским делам, во главе которого стоит Троцкий.
Несмотря на старание ему помешать, Жданов убедительно опроверг каждое из
обвинений Троцкого против Щастного. Ближе к завершению судебного заседания
Щастный еще раз заявил о своей невиновности и просил суд разбирать его дело по
существу. Около двух часов дня Медведев объявил судебное заседание законченным и
вместе со своими коллегами удалился на совещание.
Приговор
Принимая во внимание спешку, с которой было проведено расследование, предъяв¬
лено обвинение и проведено судебное заседание, присутствовавшие были удивлены
тем, что заседание трибунала продолжалось 5 часов. Учитывая также, что боль¬
шевики громогласно провозгласили отмену юридически узаконенной смертной казни
как одно из великих достижений Октябрьской революции, присутствующие исклю¬
чали возможность вынесения Щастному смертного приговора87. Неизвестно, обсуж¬
дал ли трибунал серьезно доказательства вины Щастного. Однако до 7 час. вечера
члены суда не появлялись в зале заседаний. После возвращения их в зал Щастный стоя
выслушал, как Медведев объявил его виновным по всем пунктам обвинения и огласил
приговор трибунала: расстрел с приведением приговора в исполнение в 24 часа. При
этих словах Медведева сестра Щастного Екатерина закричала и на мгновение
потеряла сознание. С большим самообладанием Щастный повернулся к ней и мягко
попросил ее выйти в коридор88.
Крыленко явно почувствовал облегчение. Очевидно, он опасался, что трибунал под
впечатлением сильной защиты Жданова может оправдать Щастного. Согласно газет¬
ным сообщениям на следующий день, присутствующие в зале долго оставались на
своих местах, потрясенные услышанным и не веря этому. Даже члены трибунала, как
и Жданов, на минуту или две как бы оцепенели. За 10 лет до этого, почти в тот же
день и в том же зале Жданов защищал молодого революционера Галкина, которому
также грозил смертный приговор. Однако после убедительной речи Жданова Галкина
приговорили к пожизненному заключению. И, может быть, самая большая ирония
судьбы в деле Щастного заключалась в том, что Галкин был членом революционного
трибунала, приговорившего теперь Щастного к смерти89.
Вернув себе самообладание и установив, что единственной надеждой спасти Щаст¬
ного остается обращение в президиум ВЦИК, Жданов заторопился с составлением
апелляции. Как раз в это время группа левых эсеров, находившаяся в зале суда во
время вынесения приговора Щастному, бросилась организовывать чрезвычайное засе¬
дание президиума90, чтобы добиться отмены одностороннего восстановления больше¬
виками юридически узаконенной смертной казни, против которой они выступали в
принципе. Между тем на вопрос репортеров о возможности смягчения приговора
Троцкий холодно ответил, что "дело Щастного в отношении исполнения приговора
должно идти автоматическим порядком... [Я не] имею возможности интересоваться
этим делом"91.
Подгоняемый временем Жданов все-таки составил исчерпывающее обращение в
президиум ВЦИК еще до того, как там в 2 час. ночи началось заседание. Свою апел¬
75
ляцию он основывал на процедурных нарушениях и пристрастности судей, а также на
обстоятельствах, сделавших невозможной юридическую защиту Щастного, в резуль¬
тате чего "такой приговор не есть обвинительный приговор, такой суд - это не суд"92.
Однако, как следует из протокола заседания ВЦИК и сообщений газет, аргументы
Жданова прошли незамеченными, заслоненные бурными дебатами по вопросу
восстановления юридически узаконенной смертной казни между большевиками
Яковом Свердловым и Варлаамом Аванесовым и левыми эсерами во главе с Влади¬
миром Карелиным и Лазарем Голубовским. Возражая против использования "спецов"
в принципе, левые эсеры даже отказались обсуждать суть апелляции Жданова. Около
4 час. утра приговор Щастному был утвержден голосами одних большевиков, тогда
как левые эсеры остались в оппозиции93.
Во время жарких споров в президиуме Щастный готовился к смерти. Прежде всего
он обратился к личному составу Балтийского флота с горьким упреком за то, что его
покинули в трудный момент (это послание так и не было отправлено94). Затем он
составил завещание, привел в порядок текст своего выступления в ходе судебного
заседания и сделал на нем пометки (указав, что оно предназначается его сыну, "когда
он вырастет"95), написал короткие прощальные письма жене и детям, матери
и братьям, а также Жданову. Нине и детям он писал: "В этот час я благословляю вас и
призываю мужественно нести бремя жизни. Тебе, дорогая жена, я поручаю тяжелую,
но благородную миссию вывести детей в люди, как это понимает наш христианский
долг. Я мучаюсь лишь о том, что обязанностей отца перед малютками мне не суждено
выполнить... Пусть дети вырастают с уверенностью, что их отец ничем не запятнал
себя и своего имени... Когда они вырастут, скажи им, что я иду умирать мужественно,
как подобает христианину"96.
То, что Щастный ждал приближающуюся смерть достойно, беспокоясь главным
образом за свою семью, подтверждает его последняя встреча с Ждановым, к которому
он испытывал растущую привязанность. На пресс-конференции 22 июня Жданов
рассказал, что во время их последней встречи предыдущей ночью Щастный держался
исключительно спокойно. "Он сказал, что смерть его не страшит - он выполнил свою
миссию спасения Балтийского флота. Единственное, о чем он сожалел, была судьба
его жены и детей", - заявил Жданов репортерам97. В своем завещании Щастный оста¬
вил 8000 руб. своей матери и скромные подарки двум братьям и сестре. Наибольшее
значение имело его денежное содержание, которое он завещал жене98. Впоследствии,
когда ей в этом было отказано, она и дети остались без средств к существованию
(в июле Жданов попытался помочь им, организовав сбор средств в пользу семьи
Щастного через небольшевистскую печать99). Щастный завершил составление своего
завещания в 3 час. ночи - за час до того, как президиум ВЦИК решил его судьбу.
Казнь
Решение президиума было немедленно сообщено Медведеву, и он в свою очередь
отдал приказ начальнику охраны Кремля провести казнь Щастного. Публикации в
прессе того времени отмечают, что по соображениям безопасности Щастный был
расстрелян на рассвете в небольшом внутреннем дворе Александровского военного
училища100 (в то время штаб-квартиры Комиссариата по военным делам Троцкого,
сейчас составляющего часть комплекса зданий, где размещается Министерство
обороны). Согласно наиболее распространенной (но весьма сомнительной) версии
казни Щастного, его тело спешно было помещено в мешок и захоронено на
территории училища в неглубокой яме, вырытой под снятым паркетом в одном из
служебных помещений первого этажа101. Казнь Щастного вызвала бурную реакцию.
Начальник штаба флота Беренс, а также Альтфатер, полагавшие, что их показания
помогут оправдать Щастного, по слухам, были так уязвлены их отстранением от
участия в заседаниях суда, что подумывали об отставке102. Казнь Щастного побудила
лидера меньшевиков Юлия Мартова написать брошюру "Долой смертную казнь!"103,
которая получила широкое распространение. Среди многих других крупных полити¬
76
ческих деятелей, подвергших жесткой критике то, как поступили со Щастным, был и
большевик Павел Дыбенко, предшественник Троцкого на посту народного комиссара
по морским делам104. Протесты были особенно сильны в судовых командах минной
флотилии и среди левых эсеров105.
22 июня экипажи минных тральщиков, к которым присоединились отчаявшие¬
ся рабочие одного из крупнейших петроградских предприятий - Обуховского
завода, начали вооруженное восстание с призывом к немедленному созданию поль¬
зующегося доверием масс однородного социалистического правительства, которое
решило бы вопрос о созыве Учредительного собрания. Хотя и подавленное, это
выступление было симптомом глубокого кризиса советского правления в Петрограде
в тот момент106.
Убитая горем Нина Щастная вернулась в Москву 22 июня, всего через несколько
часов после казни мужа. Ее главным стремлением теперь было получить его тело,
чтобы оно могло быть захоронено по христианскому обряду в фамильном склепе в
Житомире. Вскоре после своего возвращения она направила в Совнарком официаль¬
ную просьбу выдать ей останки мужа. 25 июня на заседании Совнаркома ее просьба
была рассмотрена, и вопрос был решен положительно. Щастную даже официально
известили об этом107. Однако, когда она направилась в Кремль за телом Щастного,
ей сообщили, что положительное решение пересмотрено ВЦИК. 29 июня Щастная
подала во ВЦИК прошение о пересмотре этого решения и удовлетворении ее един¬
ственного желания - похоронить мужа согласно христианскому обряду. При этом она
брала на себя обязательство поместить останки в металлический гроб и захоронить
его на московском военном кладбище в отдаленном районе без почестей, поставив на
могиле небольшой простой деревянный обелиск вместо креста108. Но Щастная не
получила ответа ни на это, ни на другие свои обращения.
Эпилог и заключение
Советские историки, писавшие об освещавшихся в этом очерке событиях, обязаны
были изображать Щастного контрреволюционером, предавшим Балтийский флот.
Поскольку высказывать положительное мнение о Троцком было также воспрещено,
в число заслуг Коммунистической партии включалась как ее ведущая роль в "Ледовом
походе", так и пресечение антисоветских планов Щастного. Вплоть до горбачевской
эры шагов по пересмотру исторической роли Щастного и его реабилитации не
предпринималось.
Первая попытка реабилитации Щастного была сделана его сыном Львом Щастным.
В 1991 г., после принятия закона о реабилитации жертв политических репрессий, он
обратился к военному прокурору Балтфлота с просьбой пересмотреть дело отца.
Досье Щастного и материалы морских архивов показывают, что позже по вопросу его
реабилитации обращались капитан I ранга Е. Шошков, группа выдающихся петер¬
бургских ученых, писателей, политических деятелей, военные моряки и даже замести¬
тель министра юстиции. Как сообщил 30 июня 1995 г. старший заместитель проку¬
рора, в результате тщательного изучения документов с Щастного были официально
сняты все обвинения, на основании которых он был расстрелян в 1918 г. Он был
полностью реабилитирован. Немного позже Шошков обратился к министру обороны
Павлу Грачеву с просьбой отдать приказ об эксгумации останков Щастного с тем,
чтобы он мог быть захоронен с воинскими почестями по христианскому обряду109.
Согласно свидетельствам сотрудников морского архива в Петербурге (РГА ВМФ),
усилия по розыску останков Щастного начали предприниматься в 1997 г.
Еще до официальной реабилитации Щастного его дела и судьба привлекли вни¬
мание петербургских литераторов. Его называли одним из первых советских
"диссидентов", и чаще всего постигшая его судьба трактовалась как результат того,
что он помешал осуществлению бесчестного тайного сговора между советским и
германским правительствами о передаче Балтийского флота Германии или его унич¬
тожении110.
77
Что мы можем почерпнуть по этому поводу из самого дела Щастного? Прежде
всего в нем нет данных, подтверждающих предположение, что Щастный был расстре¬
лян потому, что он сделал невозможным соблюдение секретной статьи Брест-
Литовского договора, обязывавшей советское правительство передать Балтийский
флот Германии. Документы дела Щастного более сообразуются с возможной догово¬
ренностью об уничтожении флота. Однако, если такое соглашение существовало,
возникает вопрос, почему до сих пор не обнаружено ни одного факта, доказывающего
это?
Основные документы дела Щастного позволяют прийти к более правдоподобному
выводу о том, что Щастный пал жертвой глубокого расхождения, возникшего между
ним и Троцким. Действуя в соответствии с ленинским положением о том, что прак¬
тически любая уступка приемлема, если она позволяет избежать возобновления
войны с Германией, охваченный все возрастающей подозрительностью к Щастному,
Троцкий не понимал, что для Щастного взрыв Балтийского флота и соответственно
существенное ослабление обороны Петрограда могли бы быть приемлемы только
после поражения в сражении, которое поставило бы Россию перед выбором: уничто¬
жение флота или его сдача врагу. Он также не сумел понять недовольство Щастного
тем, что его держали в неведении относительно политических договоренностей с
Германией, знание которых Щастный считал необходимым для принятия стра¬
тегических решений. Отношение Троцкого к этим проблемам сделало его слепым к
честным усилиям Щастного по подготовке флота к возможному уничтожению,
усилило его гнев по поводу озабоченности Щастного внешней политикой и, в
конечном счете, привело к расправе над Щастным.
В свою очередь, Щастный не смог понять различия между своим "шовинизмом" и
"интернационализмом" Троцкого. Подобно многим другим "спецам", он служил со¬
ветскому правительству из-за своей личной преданности России, а в его случае - и
Балтийскому флоту. Вопреки голословным утверждениям Троцкого, в деле Щастного
также нет никаких оснований для предположений о том, что он вынашивал тайные
политические планы или сознательно хотел подорвать (не говоря уже о том, чтобы
свергнуть) советскую власть. В то же время документы его дела показывают, что
Щастный с успехом пытался использовать свой сильно возросший после руководства
"Ледовым походом" авторитет, чтобы получить поддержку тем мерам по усилению
флота, которые он считал нужными, и противостоять политике правительства, кото¬
рая, по его представлению, угрожала ослабить его возможности руководства флотом
(такими мерами, как централизованное назначение высших комиссаров или выплата
морякам денег за взрыв судов). Однако "демократический" подход Щастного к флот¬
ским делам неизбежно был обречен, потому что его практическим, хотя и незаплани¬
рованным результатом была дискредитация советского правительства и, в частности,
Троцкого.
Кроме того, дело Щастного ярко высвечивает важные аспекты глубокого кризиса
советской власти в петроградском регионе весной и в начале лета 1918 г. Одной из его
составляющих была постоянная угроза дальнейшей немецкой агрессии на Балтике и
оккупации Петрограда. Другой - широкое распространение быстро нарастающего
разочарования среди тех слоев петроградского населения, которые прежде были
горячими сторонниками большевиков; восстание моряков минной флотилии и
выступление рабочих Обуховского завода показывают силу этого недовольства.
И наконец, дело Щастного приводит к выводу, что в отличие от военных и граж¬
данских руководителей Петрограда, верхушка большевистского руководства в Москве
считала, что Балтийским флотом и самим Петроградом можно пожертвовать для
сохранения хрупкого мира с Германией. Это обстоятельство помогает объяснить дву¬
смысленность поведения петроградских официальных лиц, преданных идее обороны
бывшей столицы России, а также конфликт между ними и подобными Щастному
"спецами" во время кризиса вокруг форта Ино. Еще более важно, что разногласия
между Москвой и Петроградом, наряду с установлением контроля над такими выбор¬
78
ными органами, как Совкомбалт, и политизацией Верховного революционного трибу¬
нала, являются проявлениями ключевой характеристики строительства советского
государства, начатого весной 1918 г., - уменьшающейся значимости демократических
идеалов Октября и усиливающейся централизации политической власти в Москве.
Примечания
1 Архив Управления Федеральной службы безопасности России по Санкт-Петербургу и области (АУ
ФСБ СПб.), док. № 3614 (под ним значится дело Щастного).
2 Сокращенный вариант этой статьи см.: Russian Review. № 58 (October 1999). Р. 615-634.
3 Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 19, on. 1, д. 89,
л. 2.
4 Заря России. 1918. 22 июня. С. 3.
5 Анархия. 1918. 29 мая. С. 2.
6 П е т р а ш В.В. Моряки Балтийского флота в борьбе за победу Октября. М.; Л., 1962. С. 91.
7 Состоящий из большевиков, левых эсеров, анархистов и беспартийных, избранных в качестве полити¬
ческих комиссаров морскими соединениями и корабельными командами, Совкомбалт заменил
Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт) 3 марта 1918 г. в связи с организацией Красного
флота. Вначале Совкомбалт возглавлялся выборным главным комиссаром и имел широкие, хотя и плохо
определенные (если не безбрежные) полномочия. Совет флагманов Балтийского флота состоял из
флагманских командиров или их представителей, был консультативным органом, сформированным
Щастным, и созывался по усмотрению командующего флотом.
8 Текст "Временного положения" находится в Государственном архиве Российской Федерации потому,
что оно было принято Совнаркомом. - ГА РФ, ф. 130, оп. 2, д. 132, л. 11-13. "Инструкции" Троцкого вклю¬
чены в "Документы по истории Черноморского флота (в марте-июле 1918 г.)" // Архив русской революции.
Т. 14. 1924. С. 223-224.
9 Дело Щастного, л. 41.
10 Дело Щастного, л. 48, 128, 139. Несколькими днями позже в другом отношении к Троцкому
Совкомбалт выразил свою недвусмысленную поддержку принципа выборности (а не назначения)
комиссаров, а также сохранения существующих отношений в штабе флота (Российский государственный
архив Военно-морского флота (РГА ВМФ), ф. р-96, on. 1, л. 32-33).
11 Советско-германские отношения: от переговоров в Брест-Литовске до подписания Раппальского
договора. Министерство иностранных дел СССР, Министерство иностранных дел ГДР. В 2 т. Т. 1. М., 1968—
1971. С. 368.
12 В конце февраля контр-адмирал Адольф фон Троф, командующий Флотом открытого моря, упорно
настаивал на том, что будущее российского Балтийского флота жизненно важно для германского флота,
и требовал, чтобы российский флот был захвачен как военный трофей. См.: Н о 1 g е г Н. Herwig. German
Policy in the Eastern Baltic Sea in 1918: Expansion or Anti-Bolshevik Crusade? // Slavic Review, № 32 (Spring 1973).
P. 342.
13 Дело Щастного, л. 50; Балтийские моряки в борьбе за власть советов (ноябрь 1917 - декабрь 1918). Л.,
1968. С. 51, 126, 131.
14 См. сообщения немецкой прессы, опубл.: Новые ведомости. 1918. 18 марта. С. 5.
15 Балтийский флот в Октябрьской революции и Гражданской войне. Л., 1932. С. 81.
16 РГА ВМФ, ф. р-92, on. 1, д. 135, л. 27-30; Стасевич П. Ледовый поход Балтийского флота //
Октябрьский шквал. Л., 1927. С. 129-144; Муранов А.И., Звягинцев В.Е. Досье на маршала: из
истории закрытых судебных процессов. М., 1996. С. 14-78.
17 Предложение Щастного перевести суда флота в Ладожское озеро было с энтузиазмом одобрено
Троцким 22 апреля (Дело Щастного, л. 55).
18 РГА ВМФ, ф. р-52, оп. 5, д. 1, л. 44.
19 Центральный государственный архив г. Санкт-Петербург (ЦГА СПб.), ф. 144, on. 1, д. 1, л. 1,41.
20 Там же, л. 41; ф. 47, on. 1, д. 42, л. 93; ф. 9618, on. 1, д. 240, л. 99; ф. 1000, оп. 79, д. 12, л. 48-48 об.;
Балтийские моряки. С. 143; Балтийский флот. С. 144.
21 Центральный государственный архив историко-политических документов г. Санкт-Петербург
(ЦГАИПД СПб.), ф. 4000, on. 1, д. 814, л. 108-111. По этому вопросу см. мою статью: The Evolution of Local
Soviets in Petrograd, November 1917 - June 1918: The Case of the First City District Soviet // Slavic Review. № 46
(Winter 1987). P. 27-29.
22 Петроградская правда. 1918. 26 апреля. С. 1.
23 Дело Щастного, л. 33-35, 89, 283-286.
24 Балтийские моряки. С. 145.
25 Дело Щастного, л. 50; Балтийский флот. С. 80.
79
26 Так, 28 апреля, через два дня по возвращении из Москвы, Щастный по радио дал распоряжение контр-
адмиралу Александру Зеленому, старшему начальнику русских военных сил, все еще находившихся в фин¬
ских водах, немедленно связаться с германскими и финскими властями в Гельсингфорсе с целью перего¬
воров о временных демаркационных линиях. Не получив подтверждения, что до Зеленого дошло его посла¬
ние, он повторил его на следующий день и еще раз 1 мая. Василий Альтфатер, заместитель начальника
Морского штаба, 7 мая доложил Троцкому об усилиях Щастного, особо отметив, что предложения о демар¬
кационных линиях были представлены германскому командованию в Гельсингфорсе 5 мая без всякого
результата. Одним или двумя днями позже Зеленый сообщил, что его предложения отправлены в герман¬
ское адмиралтейство в Берлин. (Дело Щастного, л. 29,49,53-54, 141, 157).
27 Дело Щастного, л. 110, 140.
28 См. также дело Щастного, л. 50, 141.
29 Дело Щастного, л. 73, 89.
30 D е b о R.K. Révolution and Survival. Toronto, 1979. P. 212-213; Балтийские моряки. С. 145-146.
31 Заря России. 1918. 21 июня. Пример обвинений со стороны Сакса и Флеровского см.: Дело Щастного,
л. 53,66-68 об.
32 Дело Щастного, л. 20.
33 Известия ЦК КПСС. 1989. № 4. С. 141-142; Ленин В.И. ПСС. Т. 36. С. 315, 607, примеч. 122.
34 См., напр.: Новые ведомости (вечерний выпуск). 1918. 9 мая. Вся первая страница этого номера
посвящена сообщениям о германских требованиях и о близкой оккупации Петрограда и Москвы.
35 Либо незадолго до поездки Щастного в Москву, или сразу по его возвращении пять из этих, на первый
взгляд, компрометирующих его писем попали в его руки. Они находятся в деле Щастного (л. 36-40). Как он
для себя решал вопрос об их подлинности, - неясно (Дело Щастного, л. 100). После тщательного анализа
подобных "немецких писем" Джордж Ф. Кеннан пришел к выводу, что они поддельные (The Sisson Docu¬
ments //Journal of Modem History. 1956. № 2. P. 130-154).
36 Новые ведомости. 1918. 10 мая. С. 3.
37 Подробности сведений об этом совещании см.: Дело Щастного, л. 286-300.
38 РГА ВМФ, ф. р-96, on. 1, д. 72, л. 6-8.
39 Там же, л. 9-12.
40 Знамя борьбы. 1918. 16 мая. С. 3.
41 В эту минную флотилию входило около 25 больших судов, из них 17 эсминцев. Между 14 и 26 мая
флотилия, предназначенная для перемещения в Ладожское озеро, была проведена через невские мосты и
размещена неподалеку от оппозиционно настроенного Охтенского завода в юго-восточном районе Петро¬
града. (Дело Щастного, л. 57-59; Балтийские моряки. С. 170).
42 Дело Щастного, л. 156 об.
43 Там же, л. 170.
44 Там же, л. 21.
45 Там же, л. 10-12, 106, 141 об. - 142.
46 Там же, л. 106, 143.
47 Там же, л. 142 об.
48 РГАСПИ, ф. 19, д. 115, л. 2.
49 Там же, л. 13; Л е н и н В.И. ПСС. Т. 36. С. 345; D е b о R.K. Ор. cit. Р. 212.
50 РГА ВМФ, ф. р-52, on. 1, д. 1а, л. 3-6. В рапорте по этому поводу Артамонов писал: "Из общего
политического положения для меня было ясно, что в случае ультиматума германского правительства о
передаче форта со всем вооружением такой ультиматум будет выполнен, а следовательно, мне пришлось
бы взрывать форт вопреки приказанию свыше, так как передать его без взрыва я не считал возможным...
Я полагал, что бесконечные уступки, делаемые германскому правительству, приучают его к мысли, что в
России не осталось людей, способных причинить ему реальные неприятности, а потому считал своим
долгом, как русского гражданина, использовать случай доказать противное".
51 Троцкий немедленно приказал провести официальное расследование произошедшего (РГАСПИ,
ф. 325, on. 1, д. 372, л. 1-2).
52 Дело Щастного, л. 51.
53 Там же, л. 26-27.
54 Там же, л. 30.
55 Там же, л. 31-31 об.
56 РГА ВМФ, ф. р-96, д. 3, л. 7; Дело Щастного, л. 69-70,71-72.
57 Все эти документы из портфеля Щастного имеются в его деле, л. 10-19, 36—41.
58 Анархия. 1918. 29 мая. С. 2. Согласно сообщениям других органов печати, представители ВЦИК
также присутствовали на этом совещании. См., напр.: Новые ведомости. 1918. 29 мая. С. 4.
59 См. носящее принципиальный характер обращение Троцкого к I Всероссийскому съезду военных
комиссаров от 17 июня 1918 г. //Троцкий Л. Сочинения. В 21 т. T. 1. М., 1926. С. 264-269.
80
60 Л е н и н В.И. ПСС. Т. 50. С. 81; Документы по истории Черноморского флота (в марте-июне
1918 г.). С. 151-220; Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. М., 1987. С. 660;
Raskolnikov F.F. Tales of Sub-Lieutenant Ilyin. London, 1982. P. 43-46.
61 Анархия. 1918. 29 мая. С. 2.
62 Стенограмму этой встречи см.: Дело Щастного, л. 80-90. Поскольку Троцкий, по его собственному
признанию, сам определял, что будет внесено в текст стенограммы, она отражает высказывания Троцкого
гораздо полнее, чем то, что говорил Щастный. Дополнительная информация была получена из других
документов дела Щастного и из газет: Великая Россия. 1918. 21 июня. С. 2; Заря России. 1918. 21 июня. С. 3.
63 Заря России. 1918. 22 июня. С. 3. На обороте последней страницы наброска Щастного Троцкий
написал: "Настоящие записи взяты мною у бывшего начальника морских сил Щастного и являются теми
заметками, на основе которых он делал доклад в совете съезда” (Дело Щастного, л. 13 об.).
64 Заря России. 1918. 21 июня. С. 3; Дело Щастного, л. 152, 153.
65 Там же.
66 Дело Щастного, л. 1-3, 238; Руднев Д., Ц ы б о в С. Следователь Верховного трибунала.
Таллин, 1971. С. 5.
67 Дело Щастного, л. 238, 99-108.
68 Там же, л. 123, 127-128 об., 129.
69 Там же, л. 116-111, 109, 148-152.
70 Там же, л. 111, 114-115, 138-142 об.
71 Там же, л. 143, 146; Декреты советской власти. В 13 т. М., 1957-1989. Т. 2. С. 339.
72 Новая жизнь (петроградский выпуск). 1918. 30 мая. С. 3.
73 Там же.
74 Алексинский Г. Капитан Щастный (Из недавних воспоминаний) // Новая русская жизнь
(Гельсингфорс). 1921. 11 февраля. С. 3.
75 Дело Щастного, л. 153-156 об. Извлечение было опубликовано в "Известиях” на следующий день,
16 июня 1918. С. 6. (У автора здесь явная опечатка - 16 июля. - Прим, переводчика).
76 Повестки государственного обвинения Саксу и Блохину, датированные 14 июня, показывают, что
первоначально суд над Щастным намечался на 17 июня (Дело Щастного, л. 167).
77 Алексинский Г. Указ. соч. С. 3.
78 Дело Щастного, л. 239.
79 Алексинский Г. Указ. соч. С. 3.
80 Новости дня. 1918. 25 июля. С. 2.
81 Левые эсеры, входившие в состав трибунала, заранее не были информированы о повестке дня и
отказались присутствовать на заседании.
82 Эти сведения о суде основываются на неполной стенограмме, находящейся в деле Щастного (л. 171 —
179 об), и на сведениях из репортажей, напечатанных в газетах: Заря России. 1918. 21 июня. С. 3; 22 июня.
С. 3; Великая Россия. 1918. 21 июня. С. 2; Новая жизнь (Москва). 1918. 21 июня. С. 4, 22 июня.
С. 2; Известия (Москва). 1918. 21 июня. С. 5, 23 июня. С. 6; Правда (Москва). 1918. 21 июня. С. 3, 22 июня.
С. 2.
83 Член большевистского крыла РСДРП почти с самого начала его существования и рабочий-металлист
по профессии, Медведев в 1918 г. был членом ВЦИК и Высшего совета народного хозяйства. Он не имел
юридического образования. После Гражданской войны как председатель Всероссийского союза рабочих-
металлистов он присоединился к Александру Шляпникову и стал одним из руководителей "рабочей оппо¬
зиции".
84 Подготовленный Троцким текст см.: Троцкий Л. Сочинения. Т. 17. С. 1, 322-329.
85 Правда. 1918. 21 июня. С. 3.
86 Например, когда Жданов спросил Троцкого, осведомлен ли он, что минная флотилия прибыла из
Гельсингфорса уже подготовленной к проведению взрывных работ, Троцкий был вынужден признать, что
нет. В своих показаниях Троцкий также утверждал, что Щастному с самого начала были перечислены
деньги для выплаты морякам за уничтожение их судов, и что Щастный распространял информацию об этом
так широко, как только мог, явно с целью подрывных действий против правительства. Но впоследствии под
натиском Жданова Троцкий неохотно вынужден был признать, что он не знал, был ли Щастный инфор¬
мирован хотя бы о самом замысле.
87 В действительности Комиссариатом юстиции как раз готовилось постановление, восстанавливающее
юридически узаконенную смертную казнь за тяжкие преступления против государства (Мура¬
нов А.И., Звягинцев В.Е. Указ. соч. С. 13). Однако этот факт не был широко известен. Даже
руководство левых эсеров в президиуме ВЦИК не было осведомлено о нем.
88 Дело Щастного, л. 180-181; Новые ведомости. 1918. 22 июня. С. 2.
89 Знамя борьбы. 1918. 26 июня. С. 3.
90 Президиум под председательством Свердлова состоял из 9 большевиков и 6 левых эсеров.
81
91 Знамя борьбы. 1918. 26 июня. С. 3.
92 ГА РФ, ф. 1235, оп. 34, д. 36, л. 225-227.
93 Там же, л. 224; см. также, напр.: Новости дня. 1918. 22 июня. С. 2.
94 Этого послания Щастного, содержавшего обвинения в адрес Балтфлота, не было среди документов,
оставленных Жданову. Его обнаружили среди материалов, изъятых у Сергея Медведева во время его ареста
в 1937 г. См.: Центральный архив федеральной службы безопасности (ЦА ФСБ), д. р-33718, т. 42, л. 041.
95 РГА ВМФ, р-2244, on. 1, д. 10, л. 1-18.
96 Наш век. 1918. 5 июля. С. 4. Здесь же опубликован полный текст писем Щастного к матери и
Жданову. Последнее письмо Щастного к братьям см.: Знамя труда. 1918. 5 июля. С. 3.
97 Знамя борьбы. 1918. 22 июля. С. 3.
98Черкашин Н. Браслет адмирала Щастного // Московский журнал. № 8. 1994. С. 48. В отдельной
записке, написанной красным карандашом, Щастный просил свою рубашку передать сыну (ГА ВМФ,
ф. р-2244, on. 1, д. 11, л. 1).
99 Новые ведомости. 1918. 3 июля. С. 3.
100 Там же. 25 июня 1918. С. 2-3; Вечерние огни. 1918. 25 июня. С. 2.
101 В постсоветских статьях по делу Щастного эта версия, по сути основывающаяся на сведениях,
полученных от якобы командовавшего расстрелом лица (о котором известно только, что его фамилия
Андреевский), не документирована. См., напр.: Камов Б. Щастный против Ленина // Совершенно сек¬
ретно. № 6. 1993. С. 7; Муранов А.И., Звягинцев В.Е. Указ. соч. С. 60-61. Источником этого
исключительно подробного описания является в высшей степени сомнительная статья, написанная по мате¬
риалам, полученным из третьих рук, бывшим морским офицером А. Лукиным для парижской эмигрантской
газеты "Последние новости". По сообщению Лукина, его сведения основаны на беседе с другим бывшим
морским офицером, который и слышал это от Андреевского вскоре после происшедшего события, когда
тот сильно напился (Лукин А. Тайна могилы Щастного // Последние новости. 1930. 2 августа. С. 4-5).
102 Новые ведомости. 1918. 26 июня. С. 3.
103 См.: Мартов Ю.О. Долой смертную казнь! М., 1918.
104 См.: М а х i m о f f G.R. The Guillotine at Work. Chicago, 1940. Автор цитирует письмо протеста,
помещенное в газ.: Анархия. 1918. 30 июля. С. 105.
105 Как только приговор Щастному был утвержден, левые эсеры отозвали своих представителей
из Верховного революционного трибунала (РГА ВМФ, р-2244, on. 1, д. 8, л. 5). В конце июня на 111 Всерос¬
сийском съезде партии левых эсеров была одобрена решительная резолюция протеста против "восстанов¬
ления юридически узаконенной смертной казни" (РГАСПИ, ф. 564, on. 1, л. 17). Более того, отмена
юридически узаконенной смертной казни стала ключевым лозунгом левых эсеров в кампании по выборам
делегатов на IV Всероссийский съезд Советов.
106 Р а б и н о в и ч А. Большевики и самоубийство левых эсеров // 1917 год в судьбах России и мира.
Октябрьская революция: от новых источников к новому осмыслению. М., 1998. С. 193,202.
107 РГАСПИ, ф. 19, on. 1, д. 146, л. 8; Новые ведомости. 1918. 3 июля. С. 3.
108 Дело Щастного, л. 188.
109 РГА ВМФ, ф. 2244, on. 1, д. 14, л. 1. Заключение Горского, утвержденное генеральным прокурором,
является последним документом в деле Щастного (АУ ФСБ СП, № 3614, л. 363-368). См. также: Героя
реабилитировали через 77 лет после расстрела // Страж Балтики. 1995. 5 сентября.
110 См., напр.: Муранов А.И., Звягинцев В.Е. Указ. соч. С. 8, 38-50.
© 2001 г. М.Г. НИКОЛАЕВ *
НА ПУТИ К ДЕНЕЖНОЙ РЕФОРМЕ 1922-1924 гг.:
ЧЕТЫРЕ АРЕСТА Н.Н. КУТЛЕРА
Николай Николаевич Кутлер (1859-1924) принадлежит к числу людей, оставивших
заметный след в истории России, хотя, может быть, и не столь яркий, как некоторые
из его современников, избравшие, в отличие от него, политическую карьеру в ка¬
честве главной и всепоглощающей жизненной цели. Если основные этапы карьеры
Н.Н. Кутлера до октября 1917 г. в той или иной степени прослежены специалистами,
* Николаев Михаил Георгиевич, старший научный сотрудник Государственного исторического музея.
82
то советский период его биографии, включая обстоятельства четырех арестов, до сих
пор остается малоизученным1.
Имя Н.Н. Кутлера стало широко известно в просвещенных кругах российского
общества после того, как, войдя 28 октября 1905 г. в состав кабинета С.Ю. Витте в
качестве главноуправляющего землеустройством и земледелием, он разработал по
поручению премьера проект аграрной реформы, предусматривавшей, наряду с други¬
ми мерами, отчуждение за выкуп части помещичьих земель в пользу малоземельных
крестьян. Спад революционного движения и укрепление в дворцовом окружении
позиций консерваторов привели к тому, что по требованию Николая II он был
отправлен в отставку, после чего примкнул к кадетам. Позже Витте в воспоминаниях
охарактеризовал Кутлера следующим образом: "Честный, умный и дельный человек,
которого травлею загнали в лагерь партийных левых кадетов"2.
Обстоятельства отставки Н.Н. Кутлера подробно освещены в мемуарах экс¬
премьера, в которых отчетливо звучат мотивы самооправдания3. Недовольство авто¬
ром проекта было столь сильно, что все попытки Витте уговорить Николая II компен¬
сировать отставку Кутлера назначением его в Государственный совет или Сенат
оказались безрезультатными. Опальному министру была, правда, назначена весьма
большая пенсия - 7 тыс. руб. в год4. Так 4 февраля 1906 г. завершилась стремительно
набиравшая высоту государственная карьера Н.Н. Кутлера.
Вскоре бывший опальный министр стал членом ЦК Партии народной свободы5 и
одним из авторов ее аграрной программы, избирался депутатом II и III Государст¬
венных Дум6.
В последумский период Н.Н. Кутлер все меньше занимался партийными делами.
В 1913 г., будучи членом правлений акционерных обществ соединенных заводов
"Донецкий" и "Союз", он становится председателем Совета съездов горнопромышлен¬
ников Урала, 30 марта 1916 г. кооптируется в состав Центрального военно-промыш¬
ленного комитета, а на первом после свержения самодержавия заседании Совета
съездов представителей промышленности и торговли 7 марта 1917 г. избирается его
председателем7.
Н.Н. Кутлер участвовал в работе I и II торгово-промышленных съездов, прохо¬
дивших в Москве 19-22 марта и 3-5 августа 1917 г., однако особой активности он там
не проявил8. 8-10 августа Кутлер участвовал во 2-м Московском совещании общест¬
венных деятелей, но и здесь он не выходил на трибуну9. Позже он присутствовал на
Государственном совещании, где 15 августа выступил с речью от группы торгово-
промышленных организаций.
Как член руководства "Общества экономического возрождения России" он прини¬
мал участие в утверждении его решения о финансовой помощи генералу Л.Г. Кор¬
нилову, готовящему военный переворот, но активной роли в контактах с его пред¬
ставителями, судя по всему, не играл10. В сентябре-октябре 1917 г. Н.Н. Кутлер
присутствовал на заседаниях совета старейшин Временного совета Российской
республики (Предпарламента). Будучи избранным председателем его торгово-
промышленной группы, не смог исполнять свои обязанности из-за болезни11.
Второй эпизод, с которым у современников прочно ассоциировалось имя Н.Н. Кут¬
лера, относится к "советскому" периоду его жизни. Назначение бывшего царского
министра и видного представителя партии кадетов на должность члена правления
Госбанка в 1921 г. и последующее его участие в проведении денежной реформы 1922-
1924 гг. вызвали широкий общественный резонанс12.
Вопрос о разработчиках и активных деятелях по реформированию советской
денежной системы, часть которых была позже репрессирована, по понятным
причинам не привлекал внимания отечественных исследователей. Имена их, как
правило, не упоминались, успех реформы изображался как успех коммунистической
партии, роль же "буржуазных специалистов" оценивалась в негативных тонах13.
В новейшей литературе на первое место в числе разработчиков и проводников
реформы в жизнь часто ставят Л.Н. Юровского, имя которого на протяжении деся¬
83
тилетий замалчивалось14. Не отрицая значительности его вклада, отметим, что на
подходах к оценке его роли в деле реформирования денежной системы страны в
немалой степени сказались и конъюнктурные обстоятельства, связанные с широко
развернувшейся в перестроечные годы кампанией по реабилитации репрессирован¬
ных в 1930-е гг. видных экономистов-аграрников Н.Д. Кондратьева, А.В. Чаянова и
круга близких им ученых, в котором не последнее место занимал и Л.Н. Юровский.
В этих условиях появились известного рода преувеличения. Так, в частности, статья о
нем в журнале "Вопросы истории" была озаглавлена "Архитектор денежной ре¬
формы 1922-1924 годов"; хотя в самом тексте все же справедливо говорилось о
Юровском как об "одном из" ее руководителей и теоретиков15. К оценке роли Юровс¬
кого, возможно, были добавлены и его более поздние заслуги как автора наиболее
глубокого исследования советской денежной системы, опубликованного в середине
1920-х гг. и не потерявшего своего значения до сегодняшнего дня.
Высказывания же коллег о вкладе Н.Н. Кутлера в дело осуществления денежной
реформы, впервые прозвучавшие сразу после его кончины, отличались достаточной
взвешенностью. Так, З.С. Каценеленбаум, работавший с ним в правлении Госбанка с
момента его учреждения, писал: "В качестве одного из (курсив мой. - М.Н.) создате¬
лей червонца Николай Николаевич принял самое близкое участие в разработке
наших эмиссионных законов. Им был разработан наказ о выпуске банковских
билетов, в его ведении находился эмиссионный отдел, и он непосредственно руко¬
водил вопросами выпуска банкнот; в то же время он принимал деятельное участие в
разработке вопросов кредитной политики Гос. банка"16.
Только однажды имя Н.Н. Кутлера было выведено из общего ряда17. Интересно
мнение самого Л.Н. Юровского, который, рассказывая об истории создания червонца,
называет фамилии участников совещаний в Госбанке и Наркомфине, предшествовав¬
ших решению вопроса о предоставлении банку права выпуска банковских билетов.
"Участниками этих совещаний в разных комбинациях были: Г.Я. Сокольников,
М.К. Владимиров, А.Л. Шейнман, Н.Н. Кутлер (принимавшие самое деятельное
участие в организации эмиссии банковых билетов), А.Г. Хрущев, З.С. Каценеленбаум,
А.А. Чернецкий, А.А. Соколов, В.В. Тарновский и автор этих строк"18.
Вместе с тем существовала и другая, зародившаяся в 1920-е гг., тенденция выдви¬
гать Кутлера на первый план. Как и в случае с Юровским, здесь также, очевидно, не
обошлось без некоторой доли преувеличения, ибо это была знаковая фигура, хорошо
знакомая заинтересованному наблюдателю по занимаемому в прошлом положению.
О нем как об учителе наркома финансов Сокольникова в период осуществления
денежной реформы писал в эмиграции лидер эсеров В.М. Чернов19. "Дирижером
процесса создания твердой валюты" назвал Кутлера в весьма ценных воспоминаниях
Н. Валентинов (Н. Вольский)20.
Ссылаясь на Н. Валентинова, эту точку зрения воспроизводит В.А. Шишкин,
который, впадая в другую крайность, посчитал возможным вообще не упомянуть
Л.Н. Юровского среди специалистов, осуществлявших реформу21. О Н.Н. Кутлере и
А.Л. Шейнмане как организаторах воссозданного Госбанка и исполнителях денежной
реформы писал в своих эмигрантских воспоминаниях академик В.Н. Ипатьев22.
Очевидно, не без учета его мнения, высоко оценил роль Н.Н. Кутлера в формиро¬
вании финансовой политики на начальном этапе нэпа известный английский
советолог Э. Карр, нашедший назначение его на руководящую должность в Госбанке
сенсационным и упомянувший, кроме него, из руководящих финансовых работников
только Г.Я. Сокольникова и А.Л. Шейнмана23. Появились и объективные суждения о
реформаторской деятельности Н.Н. Кутлера24.
* * *
После большевистского переворота отношения с новой властью у Н.Н. Кутлера
складывались далеко не просто. О его занятиях до конца ноября 1917 г. мы имеем
весьма скудные сведения. Известно, что он участвовал по крайней мере в двух засе¬
84
даниях кадетского ЦК, одно из которых - в день юнкерского выступления в Петро¬
граде - прошло у него на квартире25.
Протоколы заседаний ЦК кадетской партии после октября 1917 г. считаются без¬
возвратно утраченными26. А они, согласно воспоминаниям В.Д. Набокова, В.А. Обо¬
ленского и А.С. Изгоева, проходили почти ежедневно27. Однако некоторые обсуждае¬
мые на них вопросы освещены в дневниках В.И. Вернадского. Так, в записи, датиро¬
ванной утром 8 ноября, говорится: "Вопрос о министрах. Их тяжелое настроение.
Кутлер рассказывал о своих попытках воздействовать через Бонч-Бруевича. Решено
вчера искать свидания Винаверу, Набокову. Пользуясь старыми связями с Ульяновым
Сергея [Ольденбурга] (и моими), послать не от партии к нему депутацию для
освобождения министров (Сергей, Кутлер, Шахматов, Васильев) - я отвел себя как
тов[арищ] мин[истра]. Положение министров в Петроп[авловской] крепости угро¬
жающее, опасное". В.И. Вернадский 19 ноября 1917 г. покинул Петроград и выехал в
Полтаву, поэтому неизвестно, чем же закончилась эта попытка28.
29 ноября 1917 г. Кутлера арестовали. Это случилось на следующий день после
подписания "Декрета об аресте вождей гражданской войны против революции",
опубликованного вместе с воззванием СНК, в котором кадеты фактически объявля¬
лись партией врагов народа29. 28 ноября, у себя на квартире были арестованы гра¬
финя С.В. Панина, а также остановившиеся у нее Ф.Ф. Кокошкин и А.И. Шингарев, а
чуть позже - явившийся туда кн. П.Д. Долгоруков. Все арестованные кадетские
лидеры за исключением С.В. Паниной приехали из Москвы для участия в открытии
Учредительного собрания, которое по указу Временного правительства было назна¬
чено на 28 ноября.
А.И. Шингарев склонялся к тому, что инициатива их с Ф.Ф. Кокошкиным ареста
принадлежала комиссару, прибывшему за С.В. Паниной. На репрессивных мерах в
отношении ее, как он полагал, настаивал нарком А.В. Луначарский. Причина, побу¬
дившая его к этому, заключалась в том, что С.В. Панина, исполняя обязанности
товарища Министра народного просвещения, приказала изъять все наличные деньги
из кассы министерства в сумме более 92 тыс. руб. и перевести их на счет Учре¬
дительного собрания30. По воспоминаниям П.Д. Долгорукова, следователь П.А. Кра¬
сиков на допросе никаких обвинений им не предъявлял, а интересовался только тем,
что они знают о "министерских" деньгах31. Вполне вероятно, что арест кадетских
лидеров действительно не был заранее предусмотрен, несмотря на то, что негативное
отношение к деятельности этой партии у большевистского руководства постепенно
накапливалось32. Сам Н.Н. Кутлер позже вполне обоснованно считал, что был аре¬
стован "по случаю выборов Учредительного собрания"33. Под арестом он находился
около 2 месяцев-до 26 января 1918 г.34 Все это время он провел в стенах Нико¬
лаевского военного госпиталя, куда попал после легкого ранения в ногу35. Произошло
оно в результате того, что между солдатами, пришедшими арестовывать Н.Н. Кут¬
лера, неожиданно возникла ссора, перешедшая затем в стрельбу36.
Есть веские основания предполагать, что именно в этот период состоялась его
встреча с В.И. Лениным, не имевшая, впрочем, каких-либо видимых последствий. Сох¬
ранились два карандашных рисунка художника И.А. Владимирова, служившего в тот
период в рядах петроградской городской милиции и сумевшего сделать, по его
утверждению, натурные зарисовки, изображающие беседу двух политических дея¬
телей. На основе этих рисунков И.А. Владимиров позднее написал картины аква¬
релью и маслом37.
Находившихся в заключении кадетов постепенно освобождали из тюрем. Оказался
на свободе и Кутлер. До начала сентября он продолжал работать на посту
председателя Совета съездов представителей промышленности и торговли. Весной
1918 г. (после заключения Брестского мира) при Совете была образована Особая
комиссия по выяснению постановлений мирных договоров с державами Четверного
союза и способов защиты русских интересов, в состав которой Кутлер привлек барона
А.Э. Нольде38. О ходе работы комиссии Кутлер регулярно информировал руководя¬
85
щих сотрудников Совета. На заседаниях его комитета заслушивались сообщения о
положении дел в промышленности, на транспорте, в области финансов, оценивались
отдельные декреты новой власти, решались вопросы о допустимости входить с ней в
деловые контакты, принимались протесты против некоторых ее мероприятий39.
О втором аресте Н.Н. Кутлера в ночь на 21 июня 1918 г. сообщили петроградские
газеты40. В них утверждалось, что в вину ему ставилось учреждение в Петрограде
Союза международных товариществ. Там же было сказано, что М.С. Урицкий отка¬
зался вести переговоры с делегированным в петроградскую ЧК заведующим юриди¬
ческим отделом Совета съездов и заявил, что там могут быть выслушаны лишь
родные арестованного исключительно по вопросу об облегчении его участи.
В изложении самого Кутлера суть обвинения и роль М.С. Урицкого выглядят
иначе. В своих показаниях по другому, более позднему делу он пишет: "В июне
1918 года я был вновь арестован по распоряжению Адмиралтейского районного
Совета солдатских и рабочих депутатов вследствие перехваченного письма ко мне из
Копенгагена, в котором мой корреспондент (бывший заведующий делами Совета
съездов промышленности и торговли Е.Л. Любович) писал мне о необходимости
поднятия со стороны Совета организации внешней торговли России со Сканди¬
навскими странами, утверждая, что в противном случае все выгоды достанутся скан¬
динавским спекулянтам. Когда это письмо попало в руки покойного товарища
Урицкого, он немедленно освободил меня, признав, что письмо интересно, но не
содержит в себе ничего предосудительного и что за письмо отвечает тот, кто его
писал, а не тот, кому оно адресовано"41. По словам Кутлера, он провел под арестом
одну неделю, точная датировка в его показаниях отсутствует42.
В отечественной литературе, затрагивающей тему банковского саботажа в первые
месяцы после октября 1917 г., имя Кутлера часто упоминается в связи с якобы
имевшей место передачей им 1 млн руб. бастующим чиновникам 9 частных банков43.
Наиболее полная энциклопедическая статья о нем датирует это событие декабрем
1917 г.44, однако в это время он находился под арестом. Саботаж банковских служа¬
щих в Петрограде был сломлен к апрелю 1918 г. До июня продолжался прием на
работу части прежних служащих национализированных частных банков45. И тем не
менее 6 сентября 1918 г. Н.Н. Кутлер был в третий раз арестован по обвинению в
участии в саботаже. 14 сентября на допросе он изложил свою биографию, в которой,
кроме уже известных фактов, упомянул о полученном в августе предложении Украин¬
ского правительства поступить к нему на службу и решении его принять. По его
словам, о причинах ареста ему ничего известно не было.
До 10 февраля 1919 г. Н.Н. Кутлер содержался в одной из тюрем Петрограда,
после - в Москве. Допросов не проводилось. 22 мая 1919 г. в собственноручно напи¬
санном объяснении он оспорил предъявленные обвинения: "С банками я имел дело
только как председатель Совета съездов промышленности и торговли, в составе
какового Совета принимали участие некоторые представители банков; но ни к управ¬
лению банками, ни к Союзу служащих в банках я не имел отношения. Никаких
служащих банка я не субсидировал и никаких сумм в своем распоряжении [не имел]
для этих целей". И далее: "...О пособиях банковским служащим меня никто не
спрашивал, и мне не приходилось даже высказывать своего мнения по этому вопросу.
Саботаж я никогда не одобрял, находя таковой нецелесообразным способом борьбы,
вредным и для общества, и для саботажников". Очевидно, после дополнитель¬
ного вопроса сделал приписку: "Добавляю: вскоре после Февральской революции я
был избран членом совета Азовско-Донского банка46 и принял участие в нескольких
его заседаниях. Как большинство советов банков этот совет участия в направлении
работ банка не принимал, ограничиваясь лишь выслушиванием кратких докладов
правления о положении дел. Вопросы о забастовках, саботаже и т.д. в совете не
обсуждались".
В материалах дела, по которому был привлечен Н.Н. Кутлер, только в показаниях
Л.В. Теслера - председателя правления профсоюза работников кредитных учрежде¬
86
ний ("Кредиттруда") - содержались компрометирующие его сведения. В прото¬
коле допроса от 1 октября 1918 г. он показал: "Средства для забастовки брались из
имевшегося у союза стачечного фонда, специальных отчислений, сборов денег
от провинциальных членов, концертов и лотереи. (...) Предъявленный мне документ
№ 1 представляет собой сумму, полученную через разные банки за счет Н.Н. Кут¬
лера для Союза союзов. Эти деньги были переданы мне из перечисленных банков
для передачи Союзу союзов в лице его председателя Кондратьева или кому он
поручал".
Названный документ, как и другие, в деле отсутствует. Очной ставки с Кутлером
не проводилось. Ему самому документы не предъявлялись. После обещания не
принимать участия в политической деятельности, последовавшего вслед за
заявлением о том, что он фактически перестал ею заниматься еще со времени
IV Думы, Кутлер был освобожден47.
Таким образом, вина Н.Н. Кутлера не только не была доказана, но даже обвинение
в отношение него не было сформулировано. Все это ставит под большое сомнение
официальную версию о его посредничестве в финансировании забастовки банковских
служащих. Во всяком случае деньги он мог передавать только до начала массовой
забастовочной акции, последовавшей после декрета о национализации частных
банков 14 декабря 1917 г.
Интересные подробности пребывания Н.Н. Кутлера в Бутырской тюрьме зимой-
весной 1919 г. приведены в мемуарах В.Ф. Клементьева. Описывая устройство
68-й камеры и рисуя портреты ее обитателей, мемуарист пишет: «С правой стороны,
в центре, была аккуратно прибранная постель Николая Николаевича Кутлера - вид¬
ного кадета. Он был всегда наружно спокоен и невозмутим. Но иногда внутреннее
кипение прорывалось у него не совсем разборчивым шипением, в котором все же
можно было расслышать: "Когда бы знать, что все так сложится", "когда бы знать",
"когда бы знать..." Шипение это чаще всего прорывалось во время вечерних разго¬
воров с доктором Дмитрием Дмитриевичем Донским, лидером сидящих в тюрьме
правых эсеров. Ни с кем другим Н.Н. Кутлер не говорил. Он то мерил камеру
большими шагами, то с каменным лицом просматривал "Правду" и "Известия"»48.
Освободившись из заключения, Н.Н. Кутлер 1 июня 1919 г. поступает на должность
заведующего сметным отделом Народного банка49.
До своего перехода в воссозданный Государственный банк РСФСР, состоявшегося
в октябре 1921 г.50, Н.Н. Кутлер полтора года работал консультантом в Главтопе,
полгода-в техническом совете Главметалла, в Концессионном комитете, в совете
ИЭИ (Института экономических исследований) при Наркомфине РСФСР51.
Весной 1920 г. при ИЭИ была учреждена комиссия по вопросам денежного об¬
ращения. На ее заседании 30 июля 1920 г. Н.Н. Кутлером был прочитан доклад
"О налогах в связи с реформой денежного обращения". Докладчик полагал, что
"современное налоговое дело в России находится в таком расстройстве, что, пока
против этого не будут приняты меры, ни о каком упорядочении денежного обращения
не может быть и речи". С этой целью предлагалось выяснить, какие источники дохо¬
дов сохранились и насколько возможно их прямое или косвенное обложение. В усло¬
виях тяжелого финансового положения государства Кутлер призвал к пониманию
того, что потребуется ввести высокие налоговые ставки, которые лягут большой
тяжестью на население. Главный источник прямого обложения он видел в земле, с
которой и предлагал брать налог по типу оброчной подати52.
С провозглашением нэпа актуальность вопросов, обсуждаемых в комиссии, воз¬
росла. Страна переходила на новые формы хозяйственно-экономической деятельно¬
сти, оживились товарно-денежные отношения, за годы Гражданской войны почти
полностью вытесненные натуральным обменом. Развитие торговли (включая и внеш¬
неторговые операции, ставшие возможными после фактического признания советс¬
кой власти на Западе и крушения расчета Москвы на скорую победу мировой рево¬
люции) потребовало устойчивой денежной системы.
87
Между тем эффективность бумажноденежной эмиссии резко падала, инфляция,
помимо всего прочего, вела и к обесценению государственных доходов. В этих усло¬
виях крайне затруднительным было развитие кредитных отношений. Как и органы
государственного управления в целом, национализированная промышленность теряла
возможность сколько-нибудь точно учитывать результаты своей работы, определять
степень рентабельности производства (отсюда изобретение такйх учетных единиц,
как "золотой", "товарный" рубль и пр.). Получаемые хозяйственными руководителями
от государства денежные средства, стремительно теряющие свою покупательную спо¬
собность при постоянном росте цен, нередко вкладывались в покупку товаров, что
только обостряло товарный голод и поощряло спекуляцию. Крестьяне продавали на
рынке ровно столько своей продукции, сколько было необходимо для того, чтобы тут
же потратить вырученные деньги. В невыгодном положении оказывались и рабочие,
постепенно переводимые с натурального снабжения на выплату зарплаты в денежном
исчислении по фиксированным ставкам.
С другой стороны, необходимость финансирования начавшей восстанавливаться
промышленности, разросшихся армии и госаппарата приводила к образованию дефи¬
цита госбюджета, который мог быть покрыт только за счет эмиссии, ибо других ис¬
точников денежных доходов у государства не было. К началу 1922 г. поступления от
налогов, как отмечал Г.Я. Сокольников, составляли 2% госдоходов, 98% давала эмис¬
сия. «Мы находимся как бы в "порочном кругу", - констатировал будущий глава
Наркомфина в декабре 1921 г. - Нынешнее экономическое положение диктует необ¬
ходимость денежной реформы; денежная реформа требует бездефицитного бюджета,
а бездефицитный бюджет при нынешнем экономическом положении невоз¬
можен...»53
Из этого порочного круга и нужно было найти способ вырваться, что и попытался
сделать Н.Н. Кутлер. Однако и он, и не менее решительно высказывавшийся
В.В. Тарновский54, выдвинувший идею параллельного обращения двух валют, долгое
время оставались на различных ведомственных совещаниях в меньшинстве.
18 мая 1921 г. в финансовой секции ИЭИ, членом совета которой он состоял вместе
со своим младшим братом, по предложению руководителя института, члена коллегии
Наркомфина О.Ю. Шмидта состоялось распределение заданий. Тема "Технические и
экономические возможности денежных прямых и косвенных налогов" была^закреп-
лена за Н.Н. Кутлером55. 25 мая состоялся его доклад "О восстановлении налогов", в
котором была намечена программа мероприятий по реформированию финансовой
системы. Этот доклад стал предметом самого заинтересованного обсуждения в трех
заседаниях 31 мая, 3 и 7 июня56.
С оговорками Н.Н. Кутлера поддержал З.С. Каценеленбаум, заявивший о жела¬
тельности "радикального акта, который мог бы разорвать этот порочный круг".
Н.Н. Шапошников, первый раз высказавшийся против радикализма проекта, во
втором выступлении признал, что "улучшить положение может только решительная
операция". Однако предложение Кутлера о выпуске в обращение твердой валюты в
золоте поддержки не встретило. Любопытно, что скептически относившийся к этому
предложению председатель финансовой секции П.П. Гензель в одной из своих до¬
кладных записок (30 мая) тем не менее писал: "Я вполне разделяю точку зрения
Н.Н. Кутлера, что сейчас надо воочию показать крестьянину, что пора беспечного
выпуска [ничем] не гарантируемых бумажек и пора всеобщего правительственного
тотализатора прошла"57.
Само название доклада Н.Н. Кутлера свидетельствовало о том, какое значение он
придавал организации сбора налогов и других поступлений в госбюджет. В своем
выступлении О.Ю. Шмидт просил присутствующих обратить внимание именно на эту
часть доклада и отметил, что Наркомфин принял предложения о желательности ряда
мер, например, платности некоторых государственных услуг - коммунальных, почты,
телеграфа, зрелищ и др. Необходимо отметить, что реформаторы 1920-х гг. хорошо
понимали связь процессов денежного обращения со всей финансовой системой
88
(бюджет, налоги, кредит и пр.) и народным хозяйством в целом (промышленность,
внутренняя и внешняя торговля, транспорт). При этом социальной цене реформ при¬
давалось самое серьезное значение.
Обнаружившиеся в ходе обсуждения доклада Н.Н. Кутлера разногласия были
зафиксированы в заключении ИЭИ, принятом на соединенном заседании двух
секций - финансовой и по денежному обращению и кредиту 12 июня 1921 г. В первом
пункте при общем согласии было заявлено: "Конечной задачей денежной реформы
должно быть восстановление металлического обращения на золотой основе...".
Второй же пункт констатировал: "По вопросу о методах осуществления означенной
конечной задачи присутствующими были высказаны два мнения... Н.Н. Кутлер и
часть членов полагали:
1) денежная реформа должна быть осуществлена в возможно короткий срок и
состоять в единовременной и бесповоротной замене неразменных бумажных денег
звонкою монетою с прекращением дальнейшей эмиссии неразменных бумажных
денег;
2) выпущенные до реформы бумажные деньги могут быть на сравнительно корот¬
кий срок (2-3 года) оставлены в обращении наряду со звонкою монетою по установ¬
ленному курсу (примерно 10000 руб. бумажных за 1 зол. руб.);
3) опасение за исчезновение звонкой монеты из обращения не должно служить
поводом к отсрочке реформы, без которой невозможны ни оздоровление финан¬
сового хозяйства, ни правильный товарообмен;
4) необходимо широкое согласование ввоза иностранных товаров с вывозом
товаров из России и деятельные меры к увеличению на рынке количества товаров и к
поощрению товарообмена".
В противовес первой группе профессор В.Я. Железнов и другие в достаточно
обтекаемых выражениях высказывались за движение по пути реформирования
"с величайшей осторожностью", призывали не допускать "резкой ломки" и т.п.58
Еще один доклад - "О сокращении государственных расходов" - Н.Н. Кутлер
должен был сделать на заседании секции 30 августа 1921 г., однако из-за очередного
ареста его выступление состоялось только 20 сентября59.
Осенью 1921 - весной 1922 г. финансовая ситуация в стране серьезно ухудшилась. В
условиях гиперинфляции в начале марта 1922 г. в Наркомфине состоялось очередное
совещание, на котором с основным докладом выступил А.А. Мануйлов. В ходе
состоявшейся дискуссии снова победили противники радикальной реформы. С ними
согласился и фактический глава НКФ РСФСР Сокольников. Снова Кутлер остался в
меньшинстве. На совещании критиковалось и предложение о создании параллельной
валюты. В числе критиков, между прочим, был тогда и Юровский, который позже, по
мнению Ю.М. Голанда, вместе с Кутлером сыграл наиболее активную роль в практи¬
ческой реализации этой идеи60.
В налаживании работы Госбанка, как полагает тот же Голанд61, Кутлер сыграл
ключевую роль. Он помимо разработки эмиссионной политики занимался также
вопросами кредитования промышленности и торговли62. 20 декабря 1921 г. он высту¬
пил на вечернем заседании Всероссийского съезда управляющих местными учрежде¬
ниями Государственного банка с докладом об эмиссионном праве и кредитной поли¬
тике. В тот же день в "Экономической жизни" вышла его статья на эту тему63. (Позже
в качестве содокладчика он выступал в январе 1923 г. на I Всероссийском съезде
представителей биржевой торговли64.)
Новым свидетельством растущего авторитета Н.Н. Кутлера и высокой степени
доверия, которое ему оказало руководство финансового ведомства, явилась попытка
Сокольникова ввести его в состав коллегии Наркомфина65. В решении Политбюро
ЦК РКП(б) от 13 апреля 1922 г. по вопросу, представленному Сокольниковым, была
сделана следующая запись, может быть, единственная в своем роде: "Предложить
всем членам Политбюро (кроме т. Ленина) лично повидать Кутлера (курсив мой. -
М.Н.), собрать дополнительные справки и через неделю (самое позднее через 2 не¬
89
дели) поставить в ПБ вопрос об его кандидатуре в члены коллегии НКФ"66. Позже,
однако, на заседании, состоявшемся 26 мая 1922 г. в отсутствие Ленина, этот пункт
был отменен. Основанием для такого решения послужила информация Дзержинского
о том, что Кутлер якобы не порвал связи с кадетами. При этом шеф ВЧК просил
вызвать его, "если вопрос о нем (Кутлере. - М.Н.) встанет в Политбюро"67.
К сожалению, подобной аргументации оказалось вполне достаточно для того,
чтобы принять решение по столь серьезному кадровому вопросу государственного
масштаба. Между тем, дальнейшее продвижение Кутлера в верхние эшелоны власти
было бы крайне полезным. Трудно назвать имена других специалистов-управленцев,
кто мог бы соперничать с ним в знаниях и опыте, накопленными в таких взаимо¬
связанных областях, как земельная политика, налоги, бюджет, финансы, кредит,
промышленное производство и пр.
Помимо чекистов дореволюционное прошлое Кутлера не давало покоя и предста¬
вителям другого ведомства - ВСНХ, интересы которого часто входили в противо¬
речия с интересами Наркомата финансов. Когда не хватало деловых аргументов,
использовались политические обвинения. Так, выступая в декабре 1922 г. на X Всерос¬
сийском съезде Советов в прениях по докладу Г.Я. Сокольникова, Ю. Ларин избрал в
качестве мишени для своей критики именно фигуру бывшего царского министра и
кадета, требуя для улучшения аппарата НКФ "очистки" его от Кутлера и "других ему
подобных" и перемещения их "из Госбанка, из Комитета цен, по крайней мере в
Берлин"68. В заключительном слове Сокольников, возражая Ларину, сослался на
высокую оценку работы правления Госбанка Лениным. Конфликт между двумя
оппонентами разбирался на заседании Политбюро, которое указало на то, что "тов.
Ларин в своем выступлении по финансовому вопросу сделал совершенно неуместное
замечание относительно одного из специалистов - сотрудников Наркомфина"69.
Только успешный ход денежной реформы, ее первые обнадеживающие результаты
стали, очевидно, прочной гарантией против рецидивов выдвижения политических
обвинений. Как известно, осенью 1922 г. эта реформа, поддержанная высшим руко¬
водством страны во главе с Лениным, все-таки была запущена. На появившихся в
обращении червонцах рядом с другими стояла и подпись Кутлера.
Полагаем, что роль Н.Н. Кутлера на подготовительном этапе реформы должна
быть признана одной из ведущих. Несмотря на то, что не все предлагаемые им
практические мероприятия получили поддержку, его огромная заслуга в утверждении
идей о необходимости отказа от так называемой системы эмиссионного хозяйства и
перехода к твердой валюте несомненна. Еще более весомым представляется его вклад
в победу той точки зрения на денежную реформу, согласно которой к ее осущест¬
влению необходимо было приступать, не дожидаясь общего улучшения состояния
финансов и народного хозяйства в целом. Вот что писал профессор Н.Н. Шапошников
после кончины Николая Николаевича: "Н.Н. Кутлер не был ученым и не оставил
после себя научных трудов. Но смерть его не может пройти без следа для русской
экономической науки. В лице его русская экономическая наука потеряла авторитет¬
ного, осторожного и надежного проводника в жизнь тех положений, которые она
предписывала для практической политики... Н.Н. Кутлер является соединительным
звеном между теорией и практикой, между наукой и жизнью. Каждый, кто понимает,
как легко создается разрыв науки и жизни, не может не сознавать тяжести утраты
такого человека"70.
Приходу Н.Н. Кутлера на работу в Госбанк, где он прослужил до своих последних
дней, предшествовал упомянутый четвертый по счету арест, связанный с ликвидацией
Всероссийского комитета помощи голодающим (ВКПГ). Этот комитет, как известно,
возник по инициативе группы общественных деятелей, раньше других осознавших
масштабы надвигающегося на страну голода и не посчитавших возможным, несмотря
на свои политические разногласия с режимом, оставаться в стороне от народной беды.
В его состав вошли С.Н. Прокопович, Е.Д. Кускова, Н.М. Кишкин, Ф.А. Головин,
Н.Н. Кутлер, С.Ф. Ольденбург, М.В. Сабашников, А.В. Чаянов, Н.Д. Кондратьев,
90
A. Г. Дояренко, А.И. Угримов, М.М. Щепкин и др. - всего 63 человека. По дого¬
воренности с властью в комитет были введены ее представители, причем Л.Б. Каме¬
нев занял должность главы ВКПГ, а А.И. Рыков - его заместителя. Пост почетного
председателя согласился принять В.Г. Короленко71. Комитет действовал под знаком
Красного Креста, его права и обязанности были оговорены специальным правитель¬
ственным декретом. Однако, соблюдая требования власти избегать в своей работе
всякой политики, он оказался помимо своего желания предметом политических
интриг, с одной стороны, той же власти, а с другой - антисоветских сил на Западе.
После успешных переговоров правительства РСФСР с представителем "American
Relief Administration" (ARA) о поставке в Россию продовольствия участь комитета,
который власть рассматривала главным образом в качестве более привлекательного
партнера для западных правительственных и благотворительных организаций, была
предрешена. Просуществовав почти 5 недель с 21 июля 1921 г., он был ликвидирован
27 августа, а большинство его членов арестовано. Официальная причина, заставившая
власть принять решение о прекращении деятельности ВКПГ, - пренебрежение ко¬
митета интересами деловой работы ради участия в "контрреволюционной полити¬
ческой игре, которая завязалась вокруг его создания среди заграничных бело¬
гвардейцев и вдохновляемых ими правительственных групп Европы"72.
Значение ВКПГ в жизни страны уже современниками измерялось отнюдь не
только его вкладом в дело непосредственной борьбы с голодом. Как в России, так и за
ее пределами с его возникновением связывали "новый курс" Советского государства,
рассчитанный на сближение с широким кругом общественных сил некоммунисти¬
ческой ориентации73. Весьма характерно, что один из членов комитета М.М. Щепкин
считал его создание "фактом историческим"74.
Об истории ВКПГ писали мемуаристы75. Сохранились три номера издаваемого
комитетом бюллетеня "Помощь", официальные документы, ленинские тексты, пере¬
писка и воспоминания других руководителей, партийно-советская публицистика76.
Касалась этого сюжета и отечественная историография77. Критические к официаль¬
ной точке зрения подходы в осмыслении темы нашли отражение у авторов преди¬
словий и комментариев к подготовленным к печати документам, связанным с дея¬
тельностью ВКПГ, - Р. Тулеева78, М. Геллера79 и Я. Леонтьева.
Члены комитета были арестованы в день заседания, на которое они собрались по
просьбе Каменева, обещавшего дать им ответ на ультиматум, поставленный ими
перед советским правительством. В нем ВКПГ заявил, что после отказа предста¬
вителям заграничной делегации ВКПГ в выезде на Запад для реализации уставных
задач дальнейшее существование Комитета становится бессмысленным. В письме из
Москвы, опубликованном на страницах одной из эмигрантских газет, при изложении
обстоятельств ареста утверждается, что в напряженной обстановке ожидания
(пунктуальный Каменев опаздывал первый раз) никто иной как Кутлер пытался
связаться с ним по телефону, чтобы выяснить причины его отсутствия80.
Невиновность арестованных по "делу ВКПГ" мало у кого из современных иссле¬
дователей способна вызвать сомнения81. Напомним, что в сообщении ВЧК, которое,
по оценке Е.Д. Кусковой, "по лживости подобранных фактов превосходило самую
пылкую фантазию"82, фигурируют 6 "улик", добытых следствием (главным образом
уже после ареста членов и работников комитета). Некоторые из них уже опро¬
вергнуты, другие - даже не нуждаются в обоснованном опровержении в силу своей
нелепости и юридической несостоятельности83.
Надуманность обвинений, предъявленных членам и сотрудникам ВКПГ, под¬
тверждается и самим ходом следствия в отношении многих арестованных. В письме к
B. Н. Фигнер 1 марта 1922 г. Кускова писала: "В тюрьме я не удостоилась допроса.
Меня выслали, ни разу не допросив. Отчасти я это понимала. Мне казалось, что даже
следователям ВЧК стыдно раздувать дело, которого не существует в природе"84.
"Мне не предъявили никакого обвинения, как, впрочем, и другим членам комитета,
насколько я знаю, - пишет в своих записках М.В. Сабашников. - Не помню даже,
91
чтобы меня допрашивали. Причина нашего ареста так и осталась для меня неуста¬
новленной" 85. М.А. Осоргин вспоминал: "Иногда водили на допрос, но допрашивать
было, в сущности, не о чем, отвечать на допрос нечего; никакой вины за нами не
было, сочинить ее было трудно, так как комитет старательно избегал всякой
политики и вся деятельность его была открыта"86.
Материалы следственного дела Н.Н. Кутлера подтверждают уже известные
свидетельства. Он был допрошен только один раз 17 сентября 1921 г., в день,
когда было составлено заключение по его делу и дано предписание о его немедлен¬
ном освобождении из помещения внутренней тюрьмы ВЧК на Лубянке. На допросе
он показал, что не знает, за что были арестованы члены комитета и он лично87.
Анализ изъятой из его квартиры семейной переписки и деловых бумаг материала
для обвинения не дал. В "Заключении по поводу переписки гр-на Кутлер" в частности
говорится: «Письма выявляют мещанский быт семьи Кутлер, ее контрреволюционное
(вернее антисоветское) настроение. Письма переполнены шпилек и уколов по поводу
советского строя, сожаления о прошлом и религиозными настроениями (пестрят
фразы: "спаси тебя Христос", "благословляю тебя", "крещу тебя" и проч.). Дочери
много заботятся о своем брате Николае, который сидел в МЧК и за которого сам
Кутлер, очевидно, усиленно хлопотал. Однако ничего существенного, никаких упоми¬
наний и намеков на контрреволюционные связи, на сношения с заграницей и пр. в
письмах нет»88.
Судьбы арестованных сложились по-разному. Одни (В.А. Левицкий, Н.Н. Кутлер)
сравнительно быстро покинули тюремную камеру, с другими (Н.М. Кишкиным,
С.Н. Прокоповичем, Е.Д. Кусковой, М.А. Осоргиным) поступили иначе. На заседании
Политбюро ЦК РКП(б) 20 октября 1921 г. было решено "применить к оставшимся
под арестом б[ывшим] членам Комитета помощи голодающим не позднее двухне¬
дельного срока высылку в один из не очень отдаленных городов". Позже некоторые
из активистов ВКПГ были депортированы за границу89.
Как и в большинстве подобных случаев, различные общественные организации и
ведомства предпринимали усилия для того, чтобы добиться освобождения из заклю¬
чения нужных им специалистов. За Кутлера ходатайствовали руководители Нарком-
фина. Уже 30 августа член коллегии НКФ РСФСР О.Ю. Шмидт направил на имя
наркома Н.Н. Крестинского письмо: "Среди арестованных членов б. Комитета по¬
мощи голодающим находится Н.Н. Кутлер, известный финансовый и государствен¬
ный деятель. Вам известно, что Кутлер работает в Наркомфине, искренно отдавая
свои силы и знания новому строительству. В последнее время я приложил много
усилий, чтобы сделать советскую (Наркомфин) основной работой Н.Н. Кутлера и
отвлечь его от Комитета и т.п. организаций. Мне это удалось, и Н.Н. Кутлер стал во
главе одного из основных учреждений по проведению новой экономической
политики - Комитета цен, учрежденного Совнаркомом. Если Кутлера сейчас вернуть
к работе, мы закрепим за Советской Россией одного из самых умных и знающих
специалистов с вполне государственным кругозором".
В тот же день Н.Н. Крестинский надписывает на этом письме: "т. Молотову.
Я говорил о Кутлере с Владимиром Ильичем, он отнесся к предложению об его
освобождении с интересом и, казалось мне, сочувственно и предложить (так в тек¬
сте. - М.Н.) передать Вам записку о Кутлере, чтобы Владимир] Ил[ьич] не забыл"90.
14 сентября 1921 г. на заседании Политбюро ЦК РКП(б) (присутствовали: Ленин,
Зиновьев, Каменев, Молотов, Сталин, члены ЦК и ЦКК: Седой, Калинин, Радек,
а также Крестинский и Преображенский) третьим пунктом слушался вопрос о Госу¬
дарственном банке. Н.Н. Крестинскому было поручено "разослать всем членам
Политбюро более подробные сведения о каждом из предложенных им кандидатов в
Банковское управление, а членам ЦК в [недельный] срок собрать сведения об этих
кандидатах". Пятым пунктом отдельно стоял вопрос "О работе Кутлера". После
обсуждения и было принято решение о его освобождении, правда, с оговоркой: "Если
92
не будет возражений со стороны ВЧК". Попутно у чекистов попросили предоставить
сведения и о всех остальных находящихся под арестом по делу ВКПГ91.
К обоим решениям на Лубянке, очевидно, отнеслись без энтузиазма. Свидетель¬
ством тому является записка в следственном деле Н.Н. Кутлера:
«Начальнику СОВЧК тов. Самсонову.
Следствие по делу ВКПГ в настоящее время начинает давать массу данных,
подтверждающих многие положения нашего "Сообщения"92. Эти данные, правда,
пока не задевают гр. Кутлера в той или иной форме, но нет уверенности в том, что в
процессе следствия в отношении его не раскроются такие же неожиданности, как в
отношении Кишкина и друг[их] его политических друзей. Освобождение его поэтому
в данный момент представляется мне преждевременным тем более, что он видный
кадетский деятель, не случайно попал и сразу и в члены комитета и президиум
(кооптирован) и делегации93. Что касается пункта "б" постановления, то неясно, тре¬
бует ли ЦК сведения о том, кто еще содержится в тюрьме, или доклад о положении
дела в целом. Уполномоченный СОВЧК [подпись]"94. Отношение чекистов к аресто¬
ванному проявилось и в отказе выполнить его просьбу о передаче отобранных у него
при аресте денег нуждающейся дочери. И все же 17 сентября 1921 г. Н.Н. Кутлер был
освобожден95.
Сохранились весьма любопытные свидетельства о его настроениях как в период
деятельности комитета, так и во время пребывания в общей тюремной камере на
Лубянке. Начнем с последних: "Старшим по возрасту был Николай Николаевич, -
вспоминает М.А. Осоргин, - И - кажется мне - самым спокойным и стоическим был
он же. Ел ядовитый суп из погибшей рыбы, без тарелки и без ложки, - из пере¬
пиленной надвое бутылки, закусывал сорным прелым хлебом, вытирал бумажкой се¬
дые усы. Не жаловался и не волновался. И очень приветствовал мысль сделать из
хлеба шахматы... Для сохранения бодрости и присутствия духа мы решили орга¬
низовать цикл лекций... Ник[олай] Николаевич] прочел нам лекцию о положении
финансов и единственно возможном пути реформы. Путь ему рисовался один, и в те
дни даже намека на него не было"96.
О шахматах, где партнером Н.Н. Кутлера выступал Ф.А. Головин, и лекциях о
финансах вспоминает также Б.К. Зайцев. Вот каким запомнился ему Кутлер: «Этот
умный, сумрачный человек был глубоким скептиком. Я думаю, он убежденно считал,
что вообще все погибло: Россия, финансы, он сам, комитет... Я спросил его раз:
"Николай Николаевич, а вот вы верили в это дело, когда шли?" Он улыбнулся, как бы
отвечая младенцу: "Разумеется, ни минуты". - "Зачем же вы шли?". Из его слов,
сказанных с оттенком горечи, выходило, что и этот многоопытный муж, бывший
министр, вроде нас, грешных, пошел "за компанию"... Его лекция доказывала, что с
советскими финансами плохо. Вспоминая его, я, однако, все более убеждаюсь в
бессилии скептицизма. Люди этого склада мало могут сделать. Верно ли даже они
угадывают жизнь? Не нужна ли даже для этого живая сила веры? Ведь вот не рухнули
советские финансы, и сам Николай Николаевич, выйдя из тюрьмы, как раз занялся
укреплением червонца - за него верили другие, он, должно быть, действовал и там по
инерции, "так случилось"... И с удивлением, вероятно, видел плоды рук своих. На этом
червонце он и умер - грустный человек, всегда готовый к смерти и равнодушный к
ней. Мне кажется, и умер он в горестном недоумении»97.
Е.Д. Кускова, которой были знакомы опубликованные первоначально в "Воз¬
рождении" воспоминания Б.К. Зайцева, не вступая с ним в открытую полемику,
совершенно по-иному оценила кутлеровский "скептицизм". Повествуя о начальном
этапе организации комитета, когда в кругах старой интеллигенции многие испыты¬
вали колебания по вопросу о вхождении в его состав, она сообщает: «Любопытно в
этом смысле настроение покойного Н.Н. Кутлера. Мы его привлекли в комитет в
очень тяжелый для него личный момент: он только что отсидел, кажется, год в
большевистской тюрьме (автор, как мы знаем, ошибается. После менее чем 9-ме¬
сячной отсидки прошло больше 2 лет98. - М.Н.), был очень подавлен, нервен и болен
93
физически. Подняв свои умные, много видевшие глаза, он внимательно слушал нашу
речь об идее комитета. Затем задумался, молчал. "Это дело необходимо делать, -
решил, наконец, он, - и я согласен встать на самое ответственное место". - "Вы
верите, Николай Николаевич, что нам удастся его сделать?" - "Ни одной минуты... Не
верю... Кое-что, конечно, мы сделаем. Крикнем "караул" для заграницы. Это все, что
мы сможем сделать. Наша роль - маленькая. Но она и большая - по смыслу и ходу
событий. Иначе поступать нельзя. Я подумал: или сложить руки, или идти. Надо
идти... А что касается упреков в "соглашательстве", то предложите этим господам
поскорее сменить советскую власть... Это их успокоит, ну, а мы, грешные, будем
делать дело с той властью, которая сейчас есть и которую сменить мы не в силах...
Чего же трепать язык?" Ник[олай] Николаевич] был затем самым аккуратным
членом президиума комитета, вникавшим в каждую мелочь, не пропустившим ни
одного собрания, подававшим советы, всегда прямые, умные и непосредственно
деловые. Я понимаю, почему именно этот замученный человек понадобился затем
большевикам, когда они признали, наконец, необходимость "буржуазной денежной
системы" и упорядочили советский бюджет"99.
Автор посчитала нужным вспомнить Н.Н. Кутлера еще раз, иллюстрируя ясное
понимание членами комитета последствий, завершившихся соглашением переговоров
властей с представителем ARA: "Дня через три-четыре после приезда Броуна в Ригу
мы узнали, что соглашение достигнуто и что американские транспорты уже движутся
в Россию... Резюме этого огромного события дал опять-таки покойный Н.Н. Кутлер:
"Ну, а нам теперь надо по домам... Свое дело сделали. Теперь погибнет процентов 35
населения голодающих районов, а не все 50 или 70"...100
Думается, что природу кутлеровского скепсиса Е.Д. Кускова уловила и описала
точнее. Этот скепсис отнюдь не служил ему оправданием пассивности и бездействия,
не принижал чувства ответственности за судьбу страны и ее народа, а лишь позволял
видеть границы возможного и исполнимого.
Закончить эту страницу его биографии можно отрывком из иронического стихо¬
творения неизвестного политзаключенного Владимирской тюрьмы "Памяти Проку¬
киша" (как презрительно иронически его окрестили в советской печати, используя
комбинацию из начальных букв фамилий лиц, стоявших во главе инициативной
группы по созданию комитета101):
И вот стрелой декретною,
Да руганью газетною
Сражен Прокукиш в лоск.
И Кутлеры, и Кишкины,
Кусковы и Бурышкины
Растаяли, как воск,
В разладе с Диктатурою
Общественность с культурою
Рассеялись, как дым...
Знать, все дороги русские,
Тернистые и узкие,
Ведут в лубянский Рим102.
Период с 1922 по 1924 г. был насыщен интенсивной работой по проведению в
жизнь денежной реформы. К лучшему изменилось положение дел и в семейном
окружении Кутлера. В июне 1922 г. наконец увенчались успехом длительные попытки
добиться освобождения из концлагеря арестованного еще 13 сентября 1919 г. за
принадлежность к кадетской партии старшего сына Николая, позже также тру¬
дившегося в аппарате правления Госбанка103. Очевидно, свидетельством веры в проч¬
ность начавшихся перемен и постепенно налаживающегося быта104 можно считать
приглашение семье другого сына, Константина, вернуться в Россию из Швейцарии,
куда она вынуждена была уехать после 1917 г. Разрешение, которого Николай
94
Николаевич добился в соответствующих инстанциях, согласно устным воспоминаниям
его внучки В.К. Румянцевой, было получено ее матерью в конце 1923 г. Однако
приехали они только 14 августа 1924 г., уже после его смерти105. Н.Н. Кутлер умер
утром 10 мая 1924 г. от разрыва сердца.
С его кончиной связана еще одна примечательная история, отразившая всю про¬
тиворечивость отношений Н.Н. Кутлера с новой властью, которая даже своему рас¬
положению иногда ухитрялась придать весьма навязчивую форму. Эта история из¬
вестна со слов бывшего "технического советника" Наркомфина И.Н. Лаврова, рабо¬
тавшего под руководством Н.Н. Кутлера еще в департаменте окладных сборов
Министерства финансов и о судьбе которого его бывший начальник пытался хлопо¬
тать в период, когда тот в 1922 г. находился на Лубянке.
В своих мемуарах И.Н. Лавров рассказывает о том, что власти, оценив по до¬
стоинству вклад Н.Н. Кутлера в дело оздоровления финансовой системы страны,
решили придать его похоронам большой размах, устроив их, в соответствии с новым
советским церемониалом, по гражданскому образцу, без участия церкви. Узнав об
этом, родственники выразили свое несогласие и заявили о желании произвести по¬
гребение по православному обычаю. После сложных переговоров, в которых пред¬
ставители Госбанка прибегали как к мерам морального давления, так и к посулам,
стороны пришли к компромиссу. Было решено, что все церковные обряды над телом
покойного совершатся дома с тем, чтобы после выноса гроба из квартиры на улицу
церемония похорон проходила уже по сценарию устроителей из Госбанка. Состояв¬
шиеся похороны, уверяет мемуарист, выглядели необычайно импозантно: "Траурную
колесницу сопровождали не менее двух-трех десятков тысяч людей"106. О "комп¬
ромиссном", церковно-гражданском характере похорон, их торжественности сооб¬
щила и белградская газета "Новое время", отметившая, в частности, тот красочный
факт, что представители советской власти несли венок с надписью: "Пролетариат
Тебя не забудет". В анонимной заметке утверждалось, что косвенной причиной
смерти Н.Н. Кутлера послужило решение вновь избранного состава жилтоварищества
отобрать "на предмет вселения пролетарского элемента" одну из двух занимаемых
Н.Н. Кутлером комнат, в которой размещалась его библиотека107. Волнения по этому
поводу и привели, якобы, к трагическому финалу. Насколько информация, достав¬
ленная в Белград из Москвы, соответствовала действительности, без дополнительной
проверки сказать трудно.
К этому времени основные мероприятия денежной реформы были завершены.
К сожалению, очень немногочисленные свидетельства (частично уже приведенные)
не позволяют нарисовать законченный психологический портрет Н.Н. Кутлера. До¬
кументы, способные раскрыть особенности его личностных качеств, крайне малочис¬
ленны. К объективным причинам примешиваются и досадные случайности. Так, в
личном деле по основному месту работы в Госбанке его автобиографии не сохра¬
нилось. На полях письма административно-хозяйственного отдела с требованием за¬
полнить очередную анкету, можно прочитать лишь его карандашную запись: "Ведь
такого рода анкету я заполнял по крайней Мере раз 50. Неужели все они пропали?
Автобиографию я также написал и дал секретариату"108.
Н.Н. Кутлер, как свидетельствует один из его поздних сослуживцев А.Б. Штерн,
"писал очень редко, лишь в случаях крайней необходимости, да и то лишь по во¬
просам, которые, с его точки зрения, имели большое значение"109. Очевидно, эта
склонность проявлялась у него и раньше. И хотя даже после разгона II Государ¬
ственной Думы он продолжал время от времени публиковать статьи в "Речи", оста¬
ваясь, по выражению И.В. Гессена, ее "неизменным, хоть и несколько тяжеловесным
сотрудником", но делал это, видимо, без особого удовольствия. "Опять кирпич!" -
всегда говорил ночной редактор, когда приходилось включать в номер обстоя¬
тельную, монотонно убедительную статью Кутлера", - вспоминал об этих случаях
бывший издатель газеты110. Все эти штрихи вполне согласуются с той обобщающей
характеристикой, которую дал Н.Н. Кутлеру Милюков, отметивший отсутствие у
95
него интереса к так называемой публичной политике при ярко выраженной склон¬
ности к занятию живой, приносящей конкретную пользу работе: "Привыкши вести
непосредственно осуществимое практическое дело, он не питал вкуса к принци¬
пиальной политической оппозиции во имя будущего"111.
В высокой оценке его личных и деловых качеств сходятся люди самого разного
круга и разных политических убеждений. Вспоминая о периоде формирования своего
кабинета, С.Ю. Витте писал: "На Кутлере я остановился как на одном из наиболее
деловых сотрудников моих во время управления мною финансами империи и как на
человеке чистом и вообще весьма порядочном"112. Как чиновник "до мозга костей", "в
высшей степени добросовестный и толковый", отличающийся исключительной тру¬
доспособностью и обладающий "основательной осведомленностью в области государ¬
ственных финансов", охарактеризован Кутлер в воспоминаниях И.В. Гессена113. Даже
высказываясь против баллотировки Н.Н. Кутлера в качестве предполагаемого кан¬
дидата в депутаты III Государственной Думы, И.И. Толстой употребляет приме¬
нительно к нему эпитет "милейший"114. Как "настоящего труженика и умного фи-
нансиста-практика" характеризует его М.А. Осоргин115.
Коллеги Н.Н. Кутлера по совместной работе в советских финансовых органах
отмечали такие его человеческие качества, как "необычайная прямота и искренность,
большой ум, редкая правдивость, бескорыстность и вдумчивость, способность прямо,
без излишних кривых рассуждений, решать крупные вопросы", "умение при всех об¬
стоятельствах всегда оставаться самим собой"116. Об "исключительной работоспособ¬
ности, искренности и прямодушии" своего бывшего партийного соратника упомянул и
П.Н. Милюков. "До дна души честный, никогда не руководившийся побуждениями
личного честолюбия и карьеризма", - такие слова нашел он для Н.Н. Кутлера в
статье, посвященной его памяти117. "Подлинным, достойным примером честного
спеца, делающего ради блага Родины свое дело и при этом совсем не норовящего
услужливо перекраситься в пунцовую краску" был Николай Николаевич для одного
из идеологов сменовеховства Н.В. Устрялова, который указал на него как на яркий
образец интеллигентской лояльности власти не по коммунистически, а «по-
сменовеховски (в истинном, не искаженном "мимикрией" смысле этого термина)»118.
Только в воспоминаниях В.Н. Коковцова поведение Н.Н. Кутлера выглядит со¬
мнительным. По мнению мемуариста, пикантность ситуации, в которую тот попал,
будучи выставленным кадетской оппозицией II Государственной Думы в качестве
основного оппонента докладчику, заключалась в том, что он был долгое время под¬
чиненным Коковцова в период своей работы в Министерстве финансов и про¬
двигался по службе, как утверждает автор, не без его благосклонности. Более того,
после своей отставки Кутлер просил у бывшего шефа содействия в поддержке своей
кандидатуры для получения должности члена правления Учетно-ссудного банка и
горячо благодарил его после того, как избрание состоялось119. Однако известно
мнение самого Н.Н. Кутлера, который отверг все упреки в том, что его критика
носила личностный характер120.
В своих воспоминаниях В.Ф. Джунковский приводит весьма забавный эпизод, где
Н.Н. Кутлер, казалось бы, предстает в довольно комичном положении. Автор цити¬
рует приказ по Московской казенной палате от 27 мая 1913 г., в котором якобы тот
накануне визита вышестоящего начальства "совершенно в гоголевском духе" отдал
распоряжение начальникам отделений о недопущении к занятиям чиновников, не
имеющих приличного платья, замене потерявшей должный вид казенной мебели и
сокрытии массы дел, скопившихся на шкафах или около столов. Однако легко
установить, что автор (или издатели) путает Н.Н. Кутлера с его младшим братом
Павлом Николаевичем121.
Можно выделить три точки зрения на феномен личности и политической био¬
графии Н.Н. Кутлера. Первая принадлежит В.А. Маклакову, склонному искать раз¬
гадку этого феномена "в психологии Кутлера, как бюрократа, привыкшего следовать
инструкциям, которые начальство дает". "Он был только техником, - пишет Макла-
96
ков. - Как раньше он добросовестно исполнял задания Министерства финансов, так в
Думе следовал директивам нашего Центрального комитета, а после 1918 г. - ука¬
заниям большевиков. Он всем мог быть полезен как техник122.
Другую, более взвешенную позицию занимает П.Н. Милюков: "Его прошлое, -
пишет он, - несколько иное, чем прошлое большинства наших партийных единомыш¬
ленников. Иным оказался и конец его жизненной карьеры. И есть что-то общее
между этим концом и началом - между службой старому и службой новому само¬
державию". Однако затем следует очень важное уточнение: "Н.Н. Кутлер при
Николае II, как и при Ленине, служил государству как "спец", - и служил именно
государству, а не личности правителя"123. Таким образом, П.Н. Милюков, в отличие
от В.А. Маклакова, отводит Н.Н. Кутлеру роль отнюдь не беспринципного и по¬
слушного исполнителя-наемника, а предполагает наличие у него идейных мотивов,
отвечающих собственным представлениям о своем гражданском долге и государст¬
венной пользе.
Третья точка зрения выражена М.А. Осоргиным, который писал: "Николай Ни¬
колаевич был одним из тех, кто, мало занимаясь политикой, силы свои отдавал на¬
стоящему делу. Его житейская мудрость говорила: кто бы ни был правителем, какими
бы страстями ни кипел политический котел, а жить нужно, поддерживать жизнь
государства кто-то должен, работать нужно. И он работал всю жизнь до последних
дней; и сделал он - особенно в последние годы - так много, что издали нам и пред¬
ставить себе трудно... И служил он не большевикам, а России; смешивать нельзя"124.
Как видим, М.А. Осоргин, вне всякого сомнения, сам разделяющий подобный образ
мыслей, относит Н.Н. Кутлера к числу людей, стремящихся приносить максимальную
пользу избранному делу в обстоятельствах, часто не оставляющих возможности для
выбора. Единомышленником М.А. Осоргина, как мы могли видеть выше, выступает
Н.В. Устрялов.
Нам ближе последняя точка зрения, соединенная с замечанием П.Н. Милюкова
относительно кутлеровского конформизма. Полагаем, что новые свидетельства
позволят с большей основательностью судить о том, кто в этом споре оказался ближе
к истине.
В заключение же, очевидно, не будет лишним поделиться одним из тех сооб¬
ражений, которые не могут не возникнуть при размышлениях над далеко не простой
судьбой видного российского финансиста и политика, тесно переплетенной с судьбой
страны, сделавшей в 1917 г. отчаянную попытку самым коренным образом пере¬
ломить ее в надежде на лучшее будущее. Пример послереволюционной биографии
Н.Н. Кутлера лишний раз побуждает нас обратиться к вопросу: был ли у России в
начале 1920-х гг. реальный шанс самым решительным образом, не на словах, а на
деле порвать с порочными авторитарными традициями самодержавной России (глав¬
ным препятствием на ее пути к прогрессу) с тем, чтобы не допустить их возрождения в
новых, еще более жестких формах? Мы склонны считать, что этот шанс все-таки
существовал, и видим его проявление в том числе и в сотрудничестве (к сожалению,
кратком и далеко не равноправном) старых специалистов с новой властью. Объеди¬
нение "в одной упряжке" администраторов такого типа, как Н.Н. Кутлер - тру¬
долюбивых, вдумчивых, с большим практическим опытом, обладающих известной
долей скептицизма, осторожности, иногда, может быть, даже консерватизма, - с
управленцами из числа идейных революционеров, наделенных повышенным зарядом
социального оптимизма, увлеченных благими помыслами, но нередко отрывающи¬
мися от реальности, даже в условиях однопартийной системы способно было уве¬
личить вероятность прорыва страны к цивилизованным формам человеческого
общежития. К сожалению, этой возможности так и не было суждено реализоваться.
Думается, что для Н.Н. Кутлера явилось бы весьма слабым утешением сознание того,
что его личной вины в этом не было.
4 Отечественная история, № 1
97
Примечания
1 Несмотря на то, что его имя вошло в список персоналий, сведения о которых можно обнаружить в
различных советских и новейших российских энциклопедических изданиях, на сегодняшний день опуб¬
ликованы всего лишь две специально посвященные ему статьи: Марченкова Л.В. Н.Н. Кутлер:
Материалы к биографии // Из глубины времен. Вып. 8. СПб., 1997; Ольховский Е.Р. Николай
Николаевич Кутлер // Личность и власть в истории России XIX-XX вв. Материалы научной конференции.
СПб., 1997.
2 В и т т е С.Ю. Воспоминания. Т. 3. М., 1960. С. 89. Н.Н. Кутлер входил в круг особо доверенных лиц
Витте еще в бытность последнего министром финансов. См.: А н а н ь и ч Б.В., Г а н е л и н Р.Ш.
С.Ю. Витте и его время. СПб., 1999. С. 115.
3 О некоторых подробностях этой истории см.: Д я к и н В.С. Деньги для сельского хозяйства.
1892-1914 гг. СПб., 1997. С. 175-181; А н а н ь и ч Б.В., Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 244-252,
274-279.
4 В и т т е С.Ю. Указ. соч. Т. 3. С. 199-204; Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания
1903-1919 гг. Кн. 1. М., 1992. С. 220.
5 Н.Н. Кутлер был кооптирован в состав ЦК Партии народной свободы 11 марта 1907 г. См.:
Протоколы Центрального комитета и заграничных групп конституционно-демократической партии. 1905 -
середина 1930-х годов. Т. 1. М., 1994. С. 193. Перед октябрем 1917 г. Н.Н. Кутлер в состав Центрального
комитета уже не входил.
6 В заседаниях III Государственной Думы он участвовал с 10 октября 1909 г. При выборе двух товарищей
председателя Думы за Н.Н. Кутлера было подано три записки (равно как за М.В. Родзянко и А.И. Гучкова).
7 Вместо умершего Н.С. Авдакова. См.: Г а н е л и н Р.Ш., Шепелев Л.Е. Предпринимательские
организации в Петрограде в 1917 г. К истории буржуазии контрреволюции // Октябрьское вооруженное
восстание в Петрограде. Сб. статей. М.; Л., 1957. С. 269. Н.Н. Кутлер сохранял за собой эту должность, как
и должность председателя Совета съездов горнопромышленников Урала, вплоть до своего очередного
ареста 6 сентября 1918 г. (Архив УФСБ по С.-Петербургу и Ленинградской обл. Дело П-20144, л. 108).
8 Первый Всероссийский торгово-промышленный съезд в Москве 19-22 марта 1917 года. Стено¬
графический отчет и резолюции. М. 1918. С. 20; Второй Всероссийский торгово-промышленный съезд в
Москве 3-5 августа 1917 г. Стенографический отчет о первом пленарном заседании съезда 3 августа. М.,
1917. С. 8.
9 Отчет о Московском совещании общественных деятелей 8-10 августа 1917 года. М., 1917. С. 4, 29-30.
10 Политические деятели России. 1917. Биогр. М., 1993. С. 319, 267.
11 В и ш н я к М.В. Дань прошлому. Нью-Йорк, 1954. С. 333; Бурышкин П.А. Москва купе¬
ческая. Нью-Йорк. 1954. С. 345.
12 См.: Записки Михаила Васильевича Сабашникова. М., 1995. С. 243.
13Тихомиров А. Первая устойчивая советская денежная единица (40 лет со времени вы¬
пуска червонца) // Деньги и кредит. 1962. № 12; Ц ы б у л ь с к и й В.А. Нэп и денежная реформа
1922-1924 гг. // История СССР. 1972. № 4. С. 127. М е л ь н и к о в а А. Твердые деньги. М., 1971.
С. 64; Исключение составляет Г. Каганов, который, несмотря на излишне жесткие оценки роли "спецов" и
повторение привычной формулы о решающей роли партии в проведении денежной реформы, сумел
показать борьбу разных точек зрения на этапе ее разработки и при этом верно обозначить как ключевые
вопросы дискуссии, так и позиции ее участников (Каганов Г. Ленинские принципы денежной
реформы 1922-1924 гг. // Деньги и кредит. 1969. № 5. С. 15).
14 Так, например, Г.П. Дегтярев считает общераспространенным мнение о том, что "денежная реформа
была блестяще проведена под руководством наркома финансов Г. Сокольникова и ее идейного вдох¬
новителя и профессионального разработчика профессора Л. Юровского". См.: Дегтярев Г.П. Нэп:
идеологические тупики хозяйственной реформы // Нэп: приобретения и потери. М., 1994. С. 130.
15 Юровский В.Е. Архитектор денежной реформы 1922-1924 годов // Вопросы истории. 1995.
№ 2. С. 138. Ю.М. Голанд, автор предисловия к переизданию известной монографии Л.Н. Юровского,
весьма сдержан в оценках и избегает преувеличений, характеризуя его роль в разработке и осуществ¬
лении денежной реформы 1922-1924 гг. См.: Г о л а н д Ю.М. Леонид Наумович Юровский. Портрет на
фоне эпохи // Юровский Л.Н. Денежная политика Советской власти (1917-1927). Избр. статьи.
М., 1996.
16 Торгово-промышленная газета. 1924. 11 мая. С. 1; Финансовая газета. 1924. 11 мая. С. 3.
17 Экономическая жизнь. 1924. 13 мая. С. 3.
,8Юровский Л.Н. Указ. соч. С. 208-209.
19 Ч е р н о в В.М. Конструктивный социализм. М., 1997. С. 497.
20 Валентинов Н. (Вольский Н.). Новая экономическая политика и кризис партии после
смерти Ленина. Годы работы в ВСНХ во время нэп. Воспоминания. М., 1991. С. 47.
98
21 Ш и ш к и н В.А. Власть. Политика. Экономика. Послереволюционная Россия (1917-1928 гг.). СПб.,
1997. С. 219.
22 Ипатьев В.Н. Жизнь одного химика. Воспоминания. Т. 2. Нью-Йорк. 1945. С. 189, 356.
23 К а р р Э. История Советской России. Кн. 1. Т. 1-2. М., 1990. С. 672-673.
24 См.: Г е н и с В.Л. Упрямый нарком с Ильинки //Сокольников Г.Я. Новая финансовая
политика: на пути к твердой валюте. М., 1995. С. 12; Е ф имкин А.П. Дважды реабилитированные:
Н.Д. Кондратьев, Л.Н. Юровский. М., 1991. С. 91;С о кол о в А.С. Из истории становления и развития
финансовой системы России в период новой экономической политики. М., 1998. С. 12-42.
25 Набоков В. Временное правительство // Архив русской революции (АРР). Кн. I. М., 1991. С. 87.
26 Протоколы Центрального комитета и заграничных групп конституционно-демократической партии.
1905 - середина 1930-х годов. Т. 3. М., 1994. С. 8, 389-424.
27 См.: Набоков В. Указ. соч. С. 87; Оболенский В.А. Моя жизнь. Мои современники.
Париж, 1988. С. 565; Изгоев В. Пять лет в Советской России (Обрывки воспоминаний и заметки) //
АРР. Кн. X. М., 1991. С. 21.
28 Вернадский В.И. Дневники 1917-1921. Октябрь 1917 - январь 1920. Киев, 1994. С. 34, 225.
29 Сохранились письма с протестами по поводу ареста Н.Н. Кутлера, составленные руководством и
служащими Совета съездов представителей промышленности и торговли, сочувственные письма и теле¬
граммы от других организаций (РГИА, ф. 32, оп. 1, д. 172, л. 21,23,24,25, 27, 28,29).
30 Как это было. Дневник А.И. Шингарева. Петропавловская крепость. 27.XI. 17-5.1.18. М., 1918.
С. 5-6; Панина С. На Петербургской окраине // Новый журнал. 1957. № 49. С. 192.
31Долгоруков П.Д. Великая разруха. Мадрид, 1964. С. 83.
32 Если верить воспоминаниям В.Д. Бонч-Бруевича, именно он меньше чем на 2 недели до декрета от
28 ноября 1917 г. первым пришел к выводу о том, что во главе "объединения антибольшевистских течений"
стоят кадеты, о чем и сделал доклад В.И. Ленину, который в конце концов с этим согласился. См.:
Бонч - Бруевич В.Д. Как организовалась ВЧК (Памяти Ф.Э. Дзержинского) // Бонч-
Бруевич В.Д. Избр. соч. В 3 т. Т. 3. М., 1963. С. 113; В.И. Ленин. Биографическая хроника. Т. 4. М.,
1973. С. 65.
33 ЦА ФСБ, д. Р-17172, л. 6 об. См. также: Архив УФСБ СПб., д. П-20144, л. 95 об.; На так называемом
частном совещании членов Учредительного собрания 28 ноября 1917 г. был выбран его временный
президиум (оргкомиссия). В ее состав в числе других вошел и Н.Н. Кутлер. (См.: Политические деятели
России. 1917. С. 403).
34 ЦА ФСБ, д. Р-17172, л. 6 об.
35 РГВИА, ф. 16117, оп. I, д. 302, л. 322 об. - 323; Гиппиус 3. Черные тетради // Звенья:
Исторический альманах. М.; СПб., 1992. Вып. 2. С. 33; Архив УФСБ СПб., д. П-20144, л. 95 об.
36 Марченкова Л.В. Указ. соч. С. 122-123.
37 Более подробно см.: Николаев М.Г. Беседа В.И. Ленина с Н.Н. Кутлером: реальность или
художественный вымысел (к атрибуции акварельного рисунка художника И.А. Владимирова) // Истори¬
ческий музей - энциклопедия отечественной истории и культуры. Труды ГИМ. Вып. ПО. М., 1999.
С. 92-117.
38 Сотрудники Российской национальной библиотеки - деятели науки и культуры. Биографический
словарь. Императорская Публичная библиотека. 1795-1917. Т. 1. СПб., 1995. С. 376-377.
39 РГИА, ф. 32, оп. 1, д. 29.
40 Арест Кутлера // Новая Петроградская газета. 1918. 23 июня; К аресту Кутлера // Новая жизнь.
1918. 26 июня. В сообщении "Новой Петроградской газеты" датой ареста называется 22 июня.
Однако в письме руководителей Совета съездов представителей промышленности и торговли в ВЧК
фигурирует 21 июня. Этим же днем датирован документ, уполномочивающий Л.М. Альтберга "выяснить
судьбу и местонахождение" арестованного в ночь на 21 июня Н.Н. Кутлера (РГИА, ф. 32, оп. 1, д. 172,
л. 31-33).
41 Архив УФСБ по СПб., д. П-20144, л. 108.
42 ЦА ФСБ, д. Р-17172, л. 6 об. Известно, что 29 июня 1918 г. Н.Н. Кутлер председательствовал на
очередном заседании комитета съездов представителей промышленности и торговли (РГИА, ф. 32, оп. 1,
д. 29, л. 46).
43 Л а ц и с М.Я. (С у д р а б с). Два года борьбы на внутреннем фронте: популярный обзор дея¬
тельности Чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по
должности. М., 1920. С. 12; Г и н д и н А. Как большевики овладели Государственным банком (факты и
документы октябрьских дней в Петрограде). М., 1961. С. 72-73; Г олинков Д.Л. Крушение
антисоветского подполья в СССР (1917-1925 гг.). М., 1975. С. 92-93; Марченкова Л.В. Указ. соч.
С. 213. Политические деятели России. 1917. С. 175.
44 Политические деятели России. 1917. С. 175.
45 Г индин А.М. Указ. соч. С. 102.
4*
99
46 Решение предложить собранию акционеров избрать Н.Н. Кутлера на вакантную должность Совета
банка было принято 29 марта 1917 г., 12 мая он был избран, а 23 июня первый раз участвовал в заседании
(РГИА, ф. 616, оп. 1, д. 117, л. 49,74, 84).
47 Архив УФСБ СПб., д. П-20144, л. 95-95 об, 108-108 об., 20-21 об., 112. Заметим, что почти
одновременно с Н.Н. Кутлером с таким же условием (отказ от занятия политической деятельностью)
19 мая 1919 г. был освобожден из тюремного заключения М.Н. Кишкин. См.: В.И. Ленин и ВЧК: Сборник
документов (1917-1922 гг.). М., 1987. С. 471.
48 Клементьев В.Ф. В большевицкой Москве (1918-1920). М., 1998. С. 327.
49 РГАЭ, ф. 1562, оп. 307, д. 2006, л. 1 об.
50 См.: РГАЭ, ф. 2324, оп. 21, д. 7199, л. 8.
51 Там же, л. 1-2.
52 Денежное обращение и кредит. М.; Пг., 1922. Т. I: Денежное обращение в России и за границей в годы
войны и революции (1914-1921 гг.). С. 7,497.
53 Сокольников Г.Я. Указ. соч. С. 66-67.
54 Подробнее о нем см.: Г и н д и н И.Ф. "История Сибирского торгового банка" и ее автор // Труды
ГИМ. Вып. 46. М., 1976; Е ф и м к и н А.П. Идея червонца и судьба ее автора // Экономика и организация
промышленного производства. 1990. № 10; е г о же. Идею рождает время //Деньги и кредит. 1991. № 1.
55 РГАЭ, ф. 7733, оп. 1, д. 6300, л. 13.
56 А.С. Соколов этот доклад Н.Н. Кутлера путает с более ранним - 1920 г. См.: Соколов А.С. Указ,
соч. С. 12.
57 РГАЭ, ф. 7733, оп. 1, д. 6302, л. 11.
58 Денежное обращение и кредит. С. 506-507.
59 РГАЭ, ф. 7733, оп. 1, д. 6300, л. 52.
60 Г оланд Ю.М. Указ. соч. С. 57. Скептически относился к этой идее и Н.Н. Кутлер.
См.: Каганов Г. Указ. соч. С. 16; С о к о л о в А.С. Указ. соч. С. 31.
61 Г оланд Ю.М. Указ. соч. С. 54.
62 РГАЭ, ф. 2324, оп. 1, д. 588, л. 47.
63 Стенографический отчет пленарных заседаний Всероссийского съезда управляющих местными
учреждениями Государственного банка 19-22 декабря 1922 г. М., 1922. С. 90-100, 101, 175.
64 Труды первого Всероссийского съезда представителей биржевой торговли 11-16 января 1923 г.
(сгено^фический отчет). М., 1923. С. 142-149, 165-167.
65 Впервые о ней, не раскрывая подробностей, упомянул А.С. Соколов. - Соколов А.С. Указ. соч.
С. 39.
66 РГАСПИ, ф. 17, оп. 3, д. 288, л. 4.
67 Там же, л. 3; АП РФ, ф. 3. оп. 39, д. 9, л. 68.
68 Цит. по: Г о л а н д Ю.М. Указ. соч. С. 61. Несколько отлично этот эпизод излагается в книге
Э. Карра (см.: Карр Э. Указ. соч. С. 758). Наиболее полное изложение см.: Соколов А.С. Указ. соч.
С. 55-56.
69 Соколов А.С. Указ. соч. С. 56.
70 Экономический бюллетень Конъюнктурного института. 1924. № 5. С. 1. Благодарю Ю.М. Голанда,
указавшего мне на этот источник. г
71 1 августа в комитет дополнительно было выбрано еще 10 человек. После этого в его составе
оказалось 12 представителей власти и 61 человек от общественности. См.: Геллер М. О голоде, хлебе и
советской власти (Вступительная статья) // Помощь: Бюллетень Всероссийского комитета помощи
голодающим (1921. № 1-3). Лондон, 1991. С. 2.
72 Правда. 1921. 30 августа. С. 1.
73 См.: Источник. 1995. № 3. С. 55-58.
74 ЦА ФСБ, д. Р-33095. Т. 1, л. 12 об.
75 Кускова Е. Месяц "соглашательства" // Воля России (Прага). 1928. № 3-5; Записки Михаила
Васильевича Сабашникова. С. 461-467; Максимов Ю.Н. Комитет помощи голодающим // Память.
Исторический сборник. Вып. 4. М., 1979; Париж, 1981; е г о же. Воспоминания очевидца (к истории
Комитета помощи голодающим) // Дипломатический ежегодник. М., 1992; Осоргин М. Времена:
Автобиографическое повествование. Романы. М., 1989; Зайцев Б.К. Веселые дни (Москва. Главы из
книги) //Далекое. М., 1991; Толстая А. Проблески во тьме. Вашингтон, 1965.
76 Посуановление президиума ВЦИК // Известия. 1921. 28 августа; Правительственное сообщение //
Правда. 1921. 30 августа; Сообщение ВЧК об арестах во Всероссийском комитете помощи голодающим //
Правда. 1921. 8 сентября; Циркуляр ЦК РКП № 111 от 10 августа 1921 г. Об организации Всероссийской
центральной комиссии по борьбе с голодом при ВЦИК // Справочник партийного работника. Вып. II. М.,
1922. С. 159-161; "Столь успешное втирание очков всему свету" (документы о Помголе) // Источник. 1995.
№3.
100
77 См.: Трифонов И. Очерки истории классовой борьбы в СССР в годы нэпа (1921-1937). М., 1960;
Чемерисский И. А. Советская страна в борьбе с трудностями, вызванными неурожаем 1921 г. М.,
1966; Поляков Ю.А. 1921-й: победа над голодом. М., 1975; X е н к и н Е.М. Очерки истории борьбы
Советского государства с голодом. 1921-1922 гг. Красноярск, 1988 и др.
78 Р. Тулеев - псевдоним Б. Равдина (Латвия).
79 Еще раньше М.С. Геллер опубликовал в СССР статью "Первое предостережение" - удар хлыстом
(К истории высылки из Советского Союза деятелей культуры в 1922 г.) // Вопросы философии. 1990. № 9.
80 Воля России. 1921. 14 сентября.
81 Сочувственно, например, отнеслись к ВКПГ авторы статьи, опубликованной в 1996 г. в Саратове. См.:
Воронихин А.В., Воронихин В.В. Как разогнали Комитет помощи голодающим (Страница из
жизни В.Н. Фигнер в 1921 г.) // Проблемы философии, истории, культуры: Межвузовский сборник,
Саратов, 1996.
82 Кускова Е.Д. Указ. соч. № 5. С. 74.
83 Геллер М. О голоде... С. 2; Дипломатический ежегодник. С. 404-405.
84 Ликвидация Всерпомгола... С. 337. Об этом же Е.Д. Кускова писала позже в воспоминаниях.
См.: Кускова Е.Д. Указ. соч. № 5. С. 77.
85 Записки Михаила Васильевича Сабашникова. С. 465.
86 Осоргин М. Времена. С. 134.
87 ЦА ФСБ, д. Р-17172, л. 6 А об., 22, 23.
88 Там же, л. 13.
89 Источник. 1995. № 3. С. 59. О решениях властей относительно некоторых из обвиняемых см.: Просим
освободить из тюремного заключения. М., 1998. С. 167.
90 АП РФ, ф. 3, оп. 39, д. 9, л. 26-26 об.
91 РГАСПИ, ф. 17, оп. 163, д. 185, л. 6-7.
92 Речь идет об опубликованном 8 сентября 1921 г. "Сообщении ВЧК..."
93 Следователь допускает ошибку: Н.Н. Кутлер не входил в состав выбранной комитетом делегации для
поездки за границу. О своем "карьерном" росте в составе ВКПГ сам Н.Н. Кутлер показывал: "В комитет
вошел я сначала простым членом, но после выбора меня председателем финансовой комиссии был
приглашен в состав президиума. Занимался я вопросами организации счетоводства, контроля и кредита"
(ЦА ФСБ, д. Р-17172, л. 6 А). В одном из номеров "Помощи" была опубликована статья Н.Н. Кутлера
"Финансовые задачи комитета". См.: Помощь. 1921. № 1. С. 3.
94ЦАФСБ,д. Р-17172, л. 11.
95 Там же, л. 12,21.
96 См.: Осоргин М.А. Н.Н. Кутлер // Осоргин М.А. Воспоминания. Повесть о сестре.
Воронеж. 1992. С. 226-227.
97 3 а й ц е в Б.К. Указ. соч. С. 434,436,437^438.
98 Л.В. Марченкова, не подозревая об ошибке мемуариста, находит подтверждение пребывания
Н.Н. Кутлера в заключении в следующем факте. Она упоминает о портрете, который получил в подарок в
начале марта 1920 г. староста 7-го корпуса Ивановского концлагеря, бывший член кадетской партии
Н.П. Зеленко, на котором в числе других дарственных надписей была сделана и такая: "На добрую память.
Н. Кутлер. 7 (или 8) марта 1920 г." (Марченкова Л.В. Указ. соч. С. 124). Не подлежит никакому
сомнению, что надпись была сделана старшим сыном Н.Н. Кутлера - его полным тезкой, который в этот
период и находился в указанном лагере (См.: ЦА ФСБ, д. Р-33095, т. 2, л. 263 об., 267).
"Кускова Е.Д. Указ. соч. № 3. С. 64.
100 Там же, с. 69.
101 О широкой распространенности прозвища см.: Готье Ю.В. Мои заметки. М., 1997. С. 468;
Социалистический вестник. 1921. № 14/15. С. 13.
102 Дипломатический ежегодник. С. 401.
103 ЦА ФСБ, д. Р-33095, т. 2, л. 265.
104 Как ответственный работник Госбанка Н.Н. Кутлер получал очень высокую по тем временам
зарплату. Так, согласно решению, утвержденному зампредом СТО СССР А.И. Рыковым, его месячный
оклад с 1 сентября 1923 г. составлял 600 червонных руб. (РГАЭ, ф. 2324, оп. 21, д. 7199, л. 17).
105 Мы не имеем возможности сообщить здесь других даже весьма скудных сведений о семье
Н.Н. Кутлера. Мало известно и о круге его знакомых. У Н. Валентинова есть упоминание о том, что в
общении с ним находились некоторые члены так называемой "Лиги наблюдателей" - общественно-
политического кружка, в который входили сам Н. Валентинов, В.Г. Громан, П.Н. Малянтович,
Л.Б. Кафенгауз и др. См.: Валентинов Н. (Вольский Н.). Указ. соч. С. 47.
106 Л а в р о в И.Н. В стране экспериментов. Харбин, 1934. С. 82-83. Отчет о похоронах, правда, без
указания числа провожавших, опубликован в "Финансовой газете" 13 мая 1924 г.
107 Новое время (Белград). 1924. 3 июня. С. 3.
101
108 РГАЭ, ф. 2324, оп. 21, д. 7199, л. 19.
1,19 Финансовая газета. 1924. 16 мая. В номере опубликованы тезисы Н.Н. Кутлера, в которых автор
критически оценивает проект наказа финансирования госпромышленности, подготовленный в Госплане
для Особой комиссии под руководством А.Д. Цюрупы (С. 2). Н.Н. Кутлер был председателем совета по
делам промышленности при НКФ СССР.
110 Г е с се н И.В. В двух веках. Жизненный отчет // APP. Т. 22. М., 1993. С. 252. В "Новом
энциклопедическом словаре" Брокгауза и Ефрона Н.Н. Кутлер выступил автором статьи о С.Ю. Витте.
1,1 Последние новости. 1924. 17 мая. С. 2.
112 В ит те С.Ю. Указ. соч. Т. 3. С. 89, 103. Незаурядным человеком назван Н.Н. Кутлер в
воспоминаниях М.В. Сабашникова (Записки Михаила Васильевича Сабашникова. С. 243). Самые лучшие
воспоминания о его личных качествах сохранил И.Н. Лавров (Лавров И.Н. Указ. соч. С. 81-82).
1.3 Г е с с е н И.В. Указ. соч. С. 251-252.
1.4 Толстой И.И. Дневник 1906-1916. СПб., 1997. С. 134-135.
115 О с о р г и н М. Н.Н. Кутлер. С. 226.
116 Памяти Н.Н. Кутлера // Финансовая газета. 1924. 11 мая. С. 3.
1,7 Милюков П.Н. Н.Н. Кутлер // Последние новости. 1924. 17 мая. С. 2.
,,8У стря лов Н.В. Под знаком революции. Харбин. 1925. С. 170.
1,9 Коковцов В.Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 220-221.
120 Государственная дума. Второй созыв. Стенографические отчеты. 1907 год. Сессия вторая. СПб.,
1907. Т. I. С. 1028.
121 См.: Джунковский В.Ф. Воспоминания. В 2 т. Т. 2. М., 1997. С. 216-217.
122 Маклаков В.А. Указ. соч. С. 172.
123 М и л ю к о в П.Н. Н.Н. Кутлер. С. 2.
124 О с о р г и н М.А. Н.Н. Кутлер. С. 226.
© 2001 г. В.И. Ц А Р А Н О В
К ВОПРОСУ ОБ ОТНОШЕНИИ КРЕСТЬЯНСТВА
К КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА
В ПРАВОБЕРЕЖНЫХ РАЙОНАХ МОЛДАВСКОЙ ССР
Отношение крестьянских масс к коллективизации, затронувшей до 80% населения
в послевоенной Молдавии, как и в других республиках в советское время, было
разным и зависело от многих факторов и обстоятельств. Это достаточно четко
отражено в советской историографии. Но ни в этой, ни в постсоветской литературе не
ставился и не анализировался сколько-нибудь серьезно вопрос о соотношении доброй
воли и насилия в осуществлении социалистического переустройства деревни. В на¬
стоящей статье на основе выявленных в последние годы новых архивных документов
делается попытка показать реальное отношение крестьян к переводу сельского
хозяйства на коллективный путь развития в бессарабских районах Молдавской рес¬
публики в послевоенный период и роль административного прессинга государства в
этом процессе.
Положение земледельцев в Бессарабии, находившейся в составе королевской
Румынии, к началу 1940-х гг. было далеко не легким. По данным специальной
комиссии, изучавшей состояние бессарабской деревни, 7,3% крестьянских дворов к
июню 1940 г. были совершенно безземельными, т.е. по существу переставали быть
крестьянскими; 38,15% имели наделы до 3 га (в среднем по 1,7 га на двор); 22,4%
располагали земельными участками от 3 до 5 га (в среднем по 3,9 га на хозяйство)1.
Иначе говоря, более двух третей крестьянских дворов в Правобережных районах
были батрацкими или бедняцкими, едва-едва сводившими концы с концами. Следует ** Царанов Владимир Иванович, член-корреспондент АН Республики Молдова.
102
добавить, что в 1940 г. около 54% единоличников не имели рабочего скота, около 2/3
были безлошадными; более 70% - бескоровными, около 58% не имели овец и коз,
более 2/3 - свиней и т.д.2 Небольшие по размерам, а стало быть и малодоходные
хозяйства не могли приобретать и применять высокопроизводительную сельскохозяй¬
ственную технику. Поэтому обработка почвы, посев, уход за растениями и уборка
сельскохозяйственных культур, обслуживание животных, как правило, производились
вручную, что негативно сказывалось на уровне производства. Средняя урожайность
зерновых культур в бессарабской деревне в 1935-1939 гг. составляла лишь 8 ц с га3.
Такое состояние абсолютного большинства крестьянских дворов правобережных
районов Молдавии предопределяло готовность их владельцев к переменам в орга¬
низации и ведении хозяйства, которые сулили бы им материальное благополучие.
В то же время после возвращения Бессарабии в состав СССР 28 июня 1940 г.,
руководствуясь доктриной переустройства сельского хозяйства на социалистических
началах, государство развернуло пропаганду преимуществ коллективных хозяйств
перед индивидуальными, подкрепленную мерами по обеспечению полевых работ
сельхозтехникой. С этой целью в правобережных районах было организовано 78
машинно-тракторных станций, демонстрировавших крестьянам возможности машин¬
ной обработки земли. Обслуживая безлошадные хозяйства, МТС делали это не
только быстро, но и на более высоком агротехническом уровне, чем хозяева,
имевшие лошадей. При этом, услуги МТС стоили гораздо дешевле, чем использование
конной тяги. Крестьяне воочию убеждались не только в преимуществах машинной
обработки земли, но и в невозможности эффективно применять ее на небольших
крестьянских участках. Когда, например, в марте 1941 г. в с. Миротень Теленештского
района тракторы стали обрабатывать крестьянские наделы, группа единоличников
обратилась в МТС с просьбой "пахать землю не вдоль межей, а поперек их, чтобы
уничтожить межи маленьких клочков земли, на которых раньше умирали с голода,
хотя и работали много"4.
Интерес к артелям у части крестьян, надо полагать из-за тяжелого экономического
состояния их хозяйства, стал возникать уже с июля 1940 г. Выступая на собрании
республиканского партактива в начале января 1941 г., председатель правительства
республики Т.А. Константинов отметил, что в первые же 2-3 дня после 28 июня
многие работники из районов обращались в правительство с вопросом: "Как быть,
крестьяне прут в колхозы, что делать?"5
ч/ Государство с целью пропаганды колхозного строя устраивало групповые поездки
единоличных крестьян в колхозы левобережных районов Молдавии, других респуб¬
лик СССР, на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку в Москве, для знакомства
с коллективными хозяйствами и жизнью колхозников. В конце декабря 1940 г. в
Тирасполе состоялось республиканское совещание передовиков сельского хозяйства,
на котором присутствовали 200 единоличных крестьян. После совещания они по¬
бывали в лучших колхозах и совхозах, где не могли не обратить внимания, в
частности, на то, что урожайность зерновых в левобережных колхозах в 1940 г. была
выше, чем в индивидуальных хозяйствах: озимой пшеницы - на 5,9 ц, ржи - на 9,2 ц,
ячменя - на 20,5 ц и т.д.6
Пропаганда колхозного строя широко проводилась партийными и государствен¬
ными структурами7. О ее масштабах можно судить по тому факту, что только в
Бельцком уезде в период подготовки к весеннему севу весной 1941 г. в селах работало
более 5,9 тыс. агитаторов.
Социально-экономическое состояние крестьянских хозяйств и агитация в пользу
колхозов возымели свое действие на определенную часть сельчан. В результате зимой
1940/41 г. стихийно и организованно возникло более 100 инициативных групп, в
которые было подано до 10 тыс. заявлений от желающих объединиться в артели8. На
собрании республиканского партактива в начале января 1941 г. председатель Киши¬
невского райисполкома сообщил, что в районе подано 460 заявлений о приеме в арте¬
ли, в том числе в с. Варатик все крестьяне изъявили это желание9. На этом собрании
103
один из выступавших рассказал о том, как десять дней назад секретарь ЦК КП(б)М
П.Г. Бородин на республиканском совещании передовиков сельского хозяйства в
Тирасполе бросил в зал: "Как насчет колхозов?", и бессарабцы, присутствовавшие
там, в один голос ответили: хотим колхозы10.
Однако власти не торопились с их организацией. Они сдерживали инициативу
крестьян, справедливо опасаясь, как бы созданные общественные хозяйства, куда
стремились главным образом беднота, малоимущие, безлошадные и безинвентарные
крестьяне, не дискредитировали идею коллективизации, поскольку не могли обес¬
печить на должном уровне производство, а государство в тот период было не в
состоянии снабдить их в достаточной мере тяглом, техникой и др. Об этом неодно¬
кратно говорили руководители республики и другие выступавшие на упомянутом
собрании партийного актива. Они предлагали не гнаться за количеством, а создать по
одной, максимум по три полноценных, обеспеченных техникой артели на одну МТС11.
К лету 1941 г. во всех правобережных районах уже функционировало 120 коллек¬
тивных хозяйств, объединявших более 17 тыс. (3,7%) крестьянских дворов12.
За время войны аграрному сектору экономики Молдавии был нанесен огромный
материальный урон. По данным республиканской комиссии по учету ущерба,
причиненного фашистскими оккупантами, за 1941-1944 гг. в республике было унич¬
тожено более 275 тыс. га посевов зерновых, технических и других сельхозкультур,
погибло 15% виноградников и 25% садов. Произошло сокращение пахотных и
посевных площадей. Из Молдавии было вывезено около 1,3 тыс. тракторов,
комбайнов и автомобилей, 4,8 тыс. сельхозмашин, более 51,8 тыс. единиц различного
сельскохозяйственного инвентаря, а также более 194,5 тыс. голов лошадей и крупного
рогатого скота13.
Все это пагубно сказалось на состоянии и культуре земледелия, привело к
массовому распространению сорняков и сельскохозяйственных вредителей на полях, в
садах и виноградниках, к снижению уровня производства. За 1940-1944 гг. валовые
сборы зерновых сократились на 43%, подсолнечника - на 57, сахарной свеклы - на
54% и т.д.14 Социально-экономическое положение крестьянства резко ухудшилось.
После изгнания фашистских захватчиков в 1944 г. в левобережных районах
республики колхозы были восстановлены, в правобережных же довоенные сельхоз¬
артели не возобновили своей деятельности ни в 1944 г., ни в 1945 г. Этот вопрос здесь
встал несколько позднее.
Государство в этом регионе прежде всего восстановило действие советского
законодательства, в соответствии с которым более 140 тыс. безземельных и малозе¬
мельных хозяйств получили в бесплатное пользование свыше 245 тыс. га земельных
угодий. При этом крестьянам была оказана необходимая помощь по их освоению.
Так, только на посевные кампании в 1945-1946 гг. они получили около 16 тыс. т
семенной ссуды, а всего за 1944-1948 гг. - более 17,8 млн пудов семенной, продо¬
вольственной и фуражной ссуды. За эти годы в республику было завезено около
39 тыс. лошадей, 82 тыс. голов продуктивного скота. Большие льготы крестьянские
хозяйства получили по обязательным поставкам государству сельскохозяйственных
продуктов. В 1945-1948 гг. им было выдано кредитов на обзаведение скотом,
индивидуальное строительство и другие нужды на сумму более 57 млн руб. Через
торговую сеть они снабжались сельхозинвентарем, машинами, минеральными
удобрениями, ядохимикатами и др.15
Часть крестьян, особенно те, кто сумел разглядеть выгоды коллективного труда,
еще весной - летом 1944 г. стали обращаться к властям с просьбой помочь восста¬
новить довоенные артели. Такие пожелания были высказаны жителями ряда сел, в
том числе Гура-Кэйнарь Флорештского района, Бравичены Оргеевского, Сесены
Бравичского, Тирашполь Чадыр-Лунгского районов и др.16 Письма с подобными
пожеланиями поступали также в республиканскую газету "Советский крестьянин"17.
Партийные органы изучали настроения крестьян по этому вопросу. Свидетельства
тому находим в различных документах. В одном из них, датированном 14 мая 1945 г. и
104
направленном в ЦК КП(б) Молдавии, секретарь Бендерского уездного комитета
партии В. Цыганко сообщает мнение о коллективизации бывших колхозников уезда.
Отношение крестьян к колхозам, как выяснилось из бесед с ними, было различным.
Например, бывшая колхозница артели "Новая жизнь" Кирнаценского сельсовета Кау-
шанского района М. Фрунзе, имевшая 2 га земли и одну лошадь, заявила, что в кол¬
хозе работать было легче и веселее. Член той же артели С. Галаган отметил, что в
колхозе хорошо помогали трактора и другие сельхозмашины, что земля там обра¬
батывалась лучше и что если бы были сейчас трактора и организовался колхоз, то он
с удовольствием вступил бы в него. Бывший председатель сельхозартели в с. Карабе-
товка Романовского района Л.И. Капацына сообщил, что многие бедняцкие семьи
желают возродить довоенный колхоз, а он сам готов взяться за его организацию18.
Подобные отзывы о коллективных хозяйствах были у крестьян и других сел. Так,
бригадир огородной бригады довоенной артели в с. Бульбока Бульбокского района
А.Ф. Соловьев заметил, что земли, которые были вспаханы тракторами, два года
затем давали лучший урожай, нежели обработанные крестьянскими плугами, и что
многие люди, находившиеся в 1941 г. в колхозе, с удовольствием вернулись бы туда.
Житель с. Алава Волонтировского района П. Немирский сказал, что перед войной у
них было хорошее коллективное хозяйство, имевшее много земли и трактора, и что
он с большим желанием вернется туда, если оно будет восстановлено. Его одно¬
сельчанин С.Н. Чумаченко в беседе с другими крестьянами вспоминал, как в 1941 г.
лично подавал заявление о принятии в колхоз и как ему отказали, мотивируя тем, что
он кулак. "Если же снова организуется колхоз, - продолжал он, - я первый вступлю в
него, так как мои 6 сыновей отстаивали нашу Родину в боях против немцев. Трое из
них погибли смертью храбрых, а остальные награждены Советским правительством,
и я этим горжусь"19. Такие же соображения высказывали и другие крестьяне,
обосновывая их тем, что "колхоз даст во много раз больше пользы, чем единоличное
хозяйство, ...что при организации колхоза земля будет обрабатываться тракторами,
(...) будут введены правильные севообороты, что значительно повысит урожайность,
а отсюда и материальное благосостояние крестьян"20.
Однако зажиточные крестьяне-единоличники выступали против колхозов. Житель
с. Алава П.Г. Никулеско заявил: "Добровольно в колхоз я никогда не пойду, если
насиловать будут, тогда уж придется подчиниться. В своем хозяйстве я сам хозяин, а в
колхозе надо подчиняться другим". Жители из с. Волонтировка того же района
А.Э. Филиппович, М.С. Дрогоман и И.М. Священко в начале мая 1945 г. в разговоре
между собой пришли к выводу: "Мы готовы платить любые налоги и выполнять все
задания, но в колхозе работать не будем. Для нас лучше жить, работая в своем
хозяйстве"21.
После окончания Отечественной войны у государства появилось больше возмож¬
ностей для материально-финансовой поддержки сельского хозяйства, в том числе и в
Молдавии. В начале февраля 1946 г. правительство СССР приняло постановление
"О мерах оказания помощи МТС и восстанавливаемым колхозам правобережных
районов Молдавской ССР"22. С начала марта 1946 г. сельхозартели в правобережных
районах стали восстанавливаться, однако в связи с жестокой засухой и недородом в
1946 г., а затем массовым голодом сельского населения, когда все силы крестьян были
направлены на выживание, а возможности государства в оказании необходимой мате¬
риально-технической помощи были ограничены, процесс шел медленно. В течение
1946 г. в регионе было восстановлено всего 45 и создано 48 новых коллективных
хозяйств, объединявших 11,7 тыс. (2,6%) крестьянских дворов. Колхозы имелись в
каждом административном районе. По своему социальному составу около 2/з всту¬
пивших в сельхозартели были бедняками и батраками23.
Засуха и недород 1945 г. и особенно 1946 г. нанесли сильнейший удар по сельскому
хозяйству и крестьянству республики. Сократилась численность трудоспособных
сельских жителей, непосредственно занятых в производстве. Уменьшились посевные
площади под зерновыми культурами - на 11%, овощебахчевыми - на 18, бобовыми -
105
на 56, кормовыми - на 31%. Упала урожайность зерновых с 6,1 ц в 1945 г. до 2,3 ц с га
в 1946 г. Сильно пострадали от засухи виноградные и садовые насаждения.
Специалисты установили, что вследствие засухи 1945-1946 гг. количество высохших
виноградных кустов и плодовых деревьев почти удвоилось, а некоторые виноградники
погибли вовсе24.
За полтора - два года резко снизилось поголовье животных. В единоличных
хозяйствах только за 1946 г. число лошадей сократилось на 50%, крупного рогатого
скота - на 40, свиней - на 88, овец и коз - на 38%. В результате такого резкого
уменьшения стада в начале 1947 г. около 43% крестьянских дворов не имели никакого
скота, 80,4% - рабочего тягла, более 69% - коров, овец и коз, около 97% - свиней25.
Поголовье животных продолжало сокращаться и в 1947 г. Особенно серьезно
пострадала ремонтная группа всех видов маточного поголовья скота, что, по заклю¬
чению специалистов, исключало в ближайшие годы возможность восстановления его
количества26. Все это привело к резкому падению производственного потенциала
крестьянских хозяйств, ослаблению продовольственной базы республики.
Многие индивидуальные хозяйства не были обеспечены основным сельскохо¬
зяйственным инвентарем и машинами. К началу 1947 г. в правобережных районах на
460 тыс. крестьянских хозяйств имелось лишь 282 изношенных и в большинстве своем
непригодных к нормальному использованию тракторов, в 1946 г. обеспечивших
выполнение для единоличников менее 1% полевых работ. На 100 дворов приходилось
по 31 плугу, 25 борон, 5 культиваторов, 0,6 сеялки, 0,4 молотилки и т.д.27 В период
засухи нагрузка на одну условную энергетическую единицу в таких хозяйствах
увеличилась в среднем по республике более чем вдвое28. Подавляющая часть тяжелых
полевых работ чаще выполнялась вручную на очень низком агротехническом уровне
или даже вовсе не производилась. Посев велся без вспашки, путем заделки семян в
почву боронованием, под сапу и даже в лунку, преимущественно вручную и семенами
низкого качества, без соблюдения норм высева. Удобрения на полях почти не при¬
менялись. В условиях мелкой чересполосицы были невозможны трехпольные сево¬
обороты, не говоря уже о более сложных. Все это вело к истощению почвы, способст¬
вовало широкому распространению сорняков, болезней растений и сельскохо¬
зяйственных вредителей.
Засуха и недород нанесли сильнейший удар по индивидуальным крестьянским хо¬
зяйствам. Подорванные войной и фашистской оккупацией, в массе своей мелкие, они
не могли противостоять стихийному бедствию. Был прерван едва начавшийся после
изгнания фашистских захватчиков процесс их восстановления, развития, осередня-
чивания. Молдавская деревня оказалась в крайне тяжелом состоянии. В мае 1947 г.
пленум ЦК КП(б) Молдавии зафиксировал: индивидуальные крестьянские хозяйства
после тяжелых потерь от войны и засухи оказались "неспособными в подавляющей
массе своей собственными силами (курсив мой. - В.И.) подняться до уровня
элементарной хозяйственной деятельности"29.
Крупные коллективные хозяйства, несмотря на тяжелые потери от засухи, все же
смогли легче ее перенести. Поэтому земледельцы благосклонно воспринимали идею
коллективизации, изъявляя желание кооперироваться, надеясь, что при поддержке
государства и сообща они быстрее смогут выбраться из нужды.
Наиболее распространенными такие настроения были в южных районах рес¬
публики с более сложными социально-экономическими и природными условиями.
Именно здесь весной 1947 г. коллективизация проходила более оживленно. С января
до конца апреля 1947 г. число объединившихся в артели в ряде южных районов
существенно возросло: в Романовском - с 27,9% до 64%, Чадыр-Лунгском - с 15,5 до
27,9, Баймаклийском - с 0,3 до 22,4, Кагульском - с 2,3 до 22,3% и др.30
Оценивая ситуацию, в апреле 1947 г. руководство Министерства сельского хозяй¬
ства республики докладывало в ЦК КП(б)М, что "большое количество крестьянских
хозяйств, особенно на юге, в Кагульском и Бендерском уездах, выражают свое
стремление к быстрейшему объединению в колхозы"31. В Минсельхозе к концу мая
106
1947 г. имелась информация о том, что в 177 (25,3%) сельсоветах во всех шести уездах
правобережных районов было выявлено около 16,4 тыс. желающих кооперироваться,
в том числе 7,5 тыс. в селах Катульского уезда32.
Однако возможности государства в обеспечении материально-технической базы
коллективизации оставались ограниченными.
В июне 1947 г. партийное руководство республики в записке на имя И.В. Сталина
сообщало: "Несмотря на многочисленные просьбы крестьян, дальнейшая организация
колхозов приостановлена из-за недостатка материально-технической базы МТС и
рабочего скота в крестьянских хозяйствах"33. Авторы записки просили организовать в
1947-1948 гг. 56 новых МТС, 100 мастерских текущего и капитального ремонта,
завезти 5 тыс. тракторов с прицепным инвентарем, 800 грузовых автомобилей, кон¬
ный сельхозинвентарь, необходимые материалы для восстановления виноградников,
племенной скот и др.34
Просьба в основном была выполнена. Уже в декабре 1947 г. к имевшимся в
правобережных районах республики 54 МТС прибавилось 30. Возрос тракторный и
машинный парк. Часть сельхозмашин была сюда передана из левобережных МТС.
В 1947-1948 гг. средняя мощность техники на одну МТС увеличилась более чем в
8 раз. Государство выделило на эти цели и финансовые ресурсы. В 1947 и по¬
следующие годы из левобережной части республики и других регионов страны в
правобережные районы МССР были направлены также сотни механизаторов,
специалистов сельского хозяйства, счетно-бухгалтерские работники и др.
С целью стимулирования коллективизации была использована налоговая политика.
Например, сельхозналог для колхозников был понижен на 25% в 1946 г. и на 50% - в
1947-1949 гг. В 1946-1948 гг. от него было освобождено полностью от 74% до 77,5%
дворов, а всего льготы были предоставлены более 80% членов артелей правобе¬
режных районов. Остальные платили в среднем на один двор в 1947 г. по 16 руб. (1,7%
облагаемого дохода), в 1948 г. - 29 руб. (2,7% дохода)35. Хозяйства, объединившиеся в
артели, государство освобождало от недоимок по госпоставкам и натуральным
ссудам. Этими льготами в 1947-1949 гг. воспользовались более 108 тыс. вступивших в
колхозы. В первый год после образования сельхозартели полностью освобождались
от госпоставок. Их число, особенно в южной группе районов, стало возрастать. Так,
20 июня 1947 г. Вулканештский район сообщал в ЦК КП(б) Молдавии, что в шести из
15 сельсоветов, имевшихся на его территории, созданы инициативные группы по
организации колхозов. В с. Чишмикиой, где насчитывалось 1 006 единоличных хо¬
зяйств, 53 единоличника изъявили желание объединиться. В с. Бурлачаны из 174 хо¬
зяйств таким же образом поступили 58, в с. Мусаид из 292 - 3136.
Из Чадыр-Лунгского района в двадцатых числах июля 1947 г. также сообщалось,
что, учитывая стремление крестьян, есть возможность дополнительно организовать
11 артелей. Например, в с. Томай, насчитывавшем 742 хозяйства, предполагалось
создание четырех колхозов37.
С конца июля до середины августа 1947 г. подобная информация поступила в адрес
ЦК КП(б)М и из других мест. В Кангазском районе крестьяне просили организовать
16 колхозов, Комратском - 5, Каушанском - 5, Чимишлийском - 4 и др.38 20 августа из
Сорокского уезда в адрес руководства республики была направлена докладная
записка, в которой сообщалось, что в связи с получением МТС тракторов и другой
техники, уездные власти просят разрешения организовать в 34 селах новые
сельхозартели. К 18 августа единоличники подали 2 338 заявлений о вступлении в
них39. В некоторых селах крестьяне, не дождавшись разрешения властей, сами
кооперировались. Примером тому является с. Хаджи-Абдул. "...Там, вопреки нашему
указанию, - сообщал секретарь Вулканештского райкома партии, - объединились
37 хозяйств, обобществили 27 голов тягловой силы и, юридически не оформив колхоз,
начали коллективно пахать зябь"40.
С марта и до начала августа 1947 г. количество артелей в правобережных районах
Молдавии практически оставалось неизменным, однако в течение августа - сентября
107
оно возросло вдвое - с 156 до 325 и в последующие месяцы продолжало незна¬
чительно увеличиваться41. По данным годовых отчетов колхозов, на 1 января 1948 г.
здесь насчитывалась 361 сельхозартель с 47 тыс. (10,3%) крестьянских хозяйств.
Причем, в южной группе региона средний уровень коллективизации достиг 29%, а в
Романовском районе - 71,5%, Чадыр-Лунгском - 67,5%, Леовском - 53,5%, Буль-
бокском - 34,9%42.
Те же источники свидетельствуют, что основные полевые работы в этих хо¬
зяйствах в 1948 г. были механизированы на 60-80%.
До осени 1948 г. сельхозартели, как правило, организовывались только там, где
имелись необходимые условия для их нормальной хозяйственной деятельности. К
середине года их число возросло до 442, а вступивших в них хозяйств - до 11,8%, т.е.
на 1,5% больше по сравнению с началом года43. Вместе с тем, следует отметить, что
бывали случаи, когда представители местных властей, стремясь ускорить коллективи¬
зацию, пытались оказывать давление на крестьян. Так, в с. Томай Леовского района в
ночь с 26 на 27 января 1948 г. инструктор райкома партии и председатель сельсовета
пригласили в помещение Совета группу крестьян, которым предложили написать
заявления о вступлении в колхоз. Отказавшихся это сделать зажиточных единолич¬
ников отправили в райцентр. После допроса в отделе госбезопасности их отпустили
домой. Крестьяне пожаловались на случившееся властям. Этот факт стал предметом
специального рассмотрения на бюро райкома партии, где он был квалифицирован как
нарушение социалистической законности, а прокуратура потребовала наказания ви¬
новных44. В январе того же года при организации колхоза в с. Нишканы Кала-
рашского района заведующий отделом райкома партии совместно с секретарем
райкома комсомола вместо проведения разъяснительной работы задерживали и
подвергали оскорблениям крестьян, принуждая их к вступлению в артель. В марте в
с. Отаки Киперченского района бригадир тракторной бригады вместе с агрономом и
бухгалтером МТС действовали подобным же образом45.
Особенностью коллективизации в правобережной Молдавии вплоть до конца 1948 г.
было то, что этот процесс во многом развивался самотеком. К концу 1948 г. в 587
сельхозартелях региона находилось уже около 90 тыс. или 19,6% хозяйств46. Поло¬
жение стало меняться после постановления ЦК ВКП(б) от 4 октября 1948 г. по отчету
бюро ЦК ВКП(б) по Молдавии. XVII пленум ЦК КП(б) республики (ноябрь 1948 г.),
специально рассмотревший это постановление, потребовал от властей всех уровней
"покончить с самотеком в организации колхозов, обеспечить партийным руководст¬
вом создание новых колхозов..., повысить политическую бдительность, своевременно
разоблачать и пресекать враждебную деятельность кулацко-националистических
элементов..., развернуть пропаганду колхозного строя..., решительно покончить с
нарушениями ленинского принципа добровольности в колхозном строительстве"47.
Здесь же содержались различные практические указания по укреплению колхозов.
В соответствии с этим решением усилилась государственная агитация за колхозы.
Началась кампания по "очищению их от враждебных элементов". Уже на начало
марта 1949 г. из артелей было исключено 858 "кулацких хозяйств"48. В условиях роста
количества сельхозартелей и числа вовлеченных в них хозяйств стали обостряться
социальные отношения в деревне, усугубляемые борьбой с "кулачеством". Крестья¬
не - мелкие собственники, как правило, подавали заявления о вступлении в артель.
Другие проявляли известные колебания, третьи, наиболее зажиточные, оказывали
сопротивление этому процессу, высказывались против коллективизации. Например, в
с. Минжир Карпиненского района часть крестьян была готова вступить в колхоз, но
немалая группа поддержала своего односельчанина, который заявил: "Пусть в колхоз
идут другие, а я подожду. Если колхоз будет хорошо работать, на будущий год и я
вступлю". В с. Чоры, когда инициаторы стали собирать заявления у желающих
кооперироваться, по хатам стали подбрасывать листовки с призывом "не вступать в
колхоз". В с. Шишканы зажиточный хозяин прямо заявил крестьянам: "Я в колхоз не
пойду, а кто пойдет, того убью"49.
108
Руководство республики по-прежнему не форсировало процесс коллективизации,
хотя темпы ее в первой половине 1949 г. несколько возросли по сравнению с 1948 г. В
письме на имя И.В. Сталина от 17 марта 1949 г. председатель Совмина МССР и
секретарь ЦК КП(б) Молдавии, обосновывая просьбу о необходимости помощи
сельскому хозяйству республики, сообщали, что до конца текущего года есть
возможность кооперировать еще 75-80 тыс. индивидуальных хозяйств, подняв
уровень коллективизации до 40%50. Реально оценивая обстановку, они о большем в
тот момент и не помышляли. К началу июля 1949 г. в правобережных районах в
960 сельхозартелях находилось 32,2% крестьянских дворов51.
В конце 1948 и в первой половине 1949 г. крестьяне, как и раньше, вступали в
артели, как правило, по своему желанию. Однако в середине лета 1949 г. ситуация
резко изменилась. И вот почему. Как известно, в соответствии со сталинской теорией
коллективизации наиболее зажиточному крестьянству - "кулачеству" не находилось
места в кооперированной деревне. Эти хозяйства подлежали раскулачиванию. Такая
акция, начиная с весны 1949 г., готовилась и в Молдавии. Она была осуществлена в
ночь с 5 на 6 июля 1949 г. Всего было лишено средств производства и выслано из
республики 6,7 тыс. "кулацких" семей52.
Внезапное и скоротечное удаление из сел на глазах у односельчан наиболее
крепких хозяев со своими домочадцами и скарбом потрясло многих крестьян, а у
некоторых вызвало страх, стало объектом их серьезных размышлений. При этом
крестьяне хорошо осознавали (и это никто не скрывал), что члены колхозов не
подлежали выселению.
Уже в первые дни после выселения почти во всех правобережных районах
республики, по сообщениям специальных уполномоченных по проведению данной
операции, а также одного из аналитических документов МВД МССР, наблюдалась
массовая подача заявлений крестьян с просьбой о вступлении в артели. Буквально за
несколько дней количество сельхозартелей и численность кооперированных в них
крестьян на всей территории республики возросли значительно.
Одновременно партийные и советские органы предприняли ряд других стимулиро¬
вавших этот процесс мер. С начала июля 1949 г., по решению ЦК Компартии
Молдавии, в районах заметно усиливается агитационно-пропагандистская работа. Для
этой цели в течение июля-августа на село были направлены 15 пропагандистских
групп, 240 партийных активистов. Во все районы посланы докладчики с материалами
о колхозном строе53.
Уже к 20 августа 1949 г. число колхозов в правобережной части Молдавии
возросло до 1 593 против 965 на 1 июля того же года, а доля хозяйств в них - с 32,2 до
66%, а к началу сентября - до 71,7%54. За полтора месяца в сельхозартели вступило
крестьян больше, чем за предыдущие 3,5 года.
Правда, психологический нажим оказал воздействие лишь на ту часть крестьян,
которая была потенциально готова к кооперированию. Наиболее зажиточные
хозяева, несмотря на общую обстановку в деревне, ему не поддались. До конца 1949 г.
в правобережных районах около 20% единоличных крестьян остались некоопери¬
рованными55.
С конца 1949 г. государство основное внимание в своей аграрной политике стало
уделять организационно-хозяйственному укреплению колхозного строя, особенно
молодых сельхозартелей, заботиться об упрочении их материально-технической базы,
улучшении организации производства, дисциплины труда и др. Техника, сосредо¬
точенная в машинно-тракторных станциях, стала теперь использоваться исключи¬
тельно в общественном секторе, в то время как раньше она частично обслуживала и
единоличников. По отношению к последним на этом этапе велась более настойчивая,
чем прежде, работа по вовлечению их в колхозы. Для большинства из них было
очевидно, что противостоять проводимой государством политике бесперспективно.
Это подтверждалось, например, постановлением правительства и руководства ЦК
Компартии республики от 5 августа 1949 г. "Об упорядочении землепользования в
109
колхозах западных районов МССР", где, в частности, содержался пункт о замене
единоличным хозяйствам их земельных участков (садов, виноградников, пашни и др.),
расположенных на колхозных угодьях, на соответствующие по величине участки,
находившиеся вне общественных полей56. Нетрудно предположить, что далеко не
всегда качественно эта замена была равноценна.
В сложившихся условиях часть некооперированных крестьян сочла целесооб¬
разным вступить в сельхозартели. К концу марта 1950 г. в них уже находилось около
90% дворов, а к концу года - 97%57.
В конкретных социально-экономических и политических условиях первых по¬
слевоенных лет примерно четверть владельцев индивидуальных крестьянских
хозяйств (батрацко-бедняцкая часть правобережной Молдавии), можно сказать,
добровольно и безоговорочно приняла идею коллективизации. Другой - бедняцко-
середняцкой части, составлявшей примерно половину единоличников, эта идея также
не была чуждой. Она ее не отбрасывала, но и не склонна была форсированно реа¬
лизовывать, предпочитая предварительно оценить преимущества крупных хозяйств.
За 3,5 года, начиная с 1946 г., в колхозы по доброй воле вступило около трети всех
единоличных крестьян. Случаи нарушения принципа добровольности при коопери¬
ровании хозяйств в этот период были немногочисленными и подвергались осуждению
со стороны властей.
Постепенный характер преобразований был нарушен летом 1949 г., когда
государство осуществило раскулачивание и высылку большей части "кулацких” семей
за пределы республики. Этот акт ускорил переход потенциально готовых коопери¬
роваться крестьян на путь колхозов. Пятая часть единоличников - наиболее крепких
середняков, не пожелала кооперироваться и до конца 1949 г. оставалась вне колхоза,
вступив в них лишь в течение 1950 г. под давлением политики государства.
И только наиболее зажиточные хозяйства, в основном отнесенные государством к
кулацким, были решительно против коллективизации, надеясь на свою жизнестой¬
кость, свои силы и успешное ведение хозяйства с помощью наемного труда. Большая
часть этих хозяйств была раскулачена, а их владельцы высланы за пределы
республики. Оставшиеся же трудоустроились в близлежащих совхозах, на предприя¬
тиях и др.
Примечания
1 Коллективизация крестьянских хозяйств в правобережных районах Молдавской ССР. Документы и
материалы. Кишинев, 1969. С. 20.
По данным румынского экономиста Корнацяну, доходы крестьянских хозяйств с наделами до 3 га не
покрывали расходы даже на пропитание семьи. См.: Малинский В.Ф. Аграрная "реформа" 1918—
1924 гг. в Бессарабии. Кишинев, 1949. С. 124.
2 Из истории революционного движения и социалистического строительства в Молдавии. Кишинев,
1960. С. 252-254.
3 Труды Кишиневского сельхозинститута. Т. XVII. 1958. С. 275.
4 Социалистическая Молдавия. 1941. 1 апреля (на молд. яз.).
5 Архив Общественно-политических организаций Республики Молдовы (дальше - АОПОРМ), ф. 51,
оп. 1, д. 48, л. 282.
6 Становление и развитие колхозного строя в Молдавской ССР. Кишинев, 1971. С. 348.
7 Коллективизация крестьянских хозяйств... С. 43.
8 Там же. С. 48.
9 АОПОРМ, ф. 51, оп. 1, д. 48, л. 121.
10 Там же, л. 212.
11 Там же, л. 173, 282.
12 История СССР. 1959. № 5. С. 97.
13 Бывший Архив ЦСУ МССР, ф. Отдел статистики сельского хозяйства, оп. 4а, д. 2, л. 53, 55.
14 Там же, л. 53.
15 История СССР. 1984. № 2. С. 44.
16 Социалистическая Молдавия. 1947. 18 января (на молд. яз.); Красное знамя (Кишинев). 1945. 28 июля
(на молд. яз.).
110
17 Советский крестьянин. 1945.7 июля (на молд. яз.).
18 РГАСПИ, ф. 573, оп. 1, д. 5, л. 149.
19 Там же.
20 Коллективизация крестьянских хозяйств... С. 101, 102.
21 РГАСПИ, ф. 573, оп. 1, д. 5, л. 150.
22 Коллективизация крестьянских хозяйств... С. 117.
23 Там же, С. 142.
24 РГАЭ, ф. 4372, оп. 94, д. 2206, л. 32.
25 П а с а т В.И. Трудные страницы истории Молдовы. 1940-1950-е гг. М., 1994. С. 265.
26 РГАЭ, ф. 4372, оп. 94, д. 2206, л. 30-31.
27 Там же, л. 25,29; П а с а т В.И. Указ. соч. С. 264.
28 РГАСПИ, ф. 573, оп. 1, д. 20, л. 4.
29 АОПОРМ, ф. 51, оп. 5, д. 3, л. 10.
30 См.: С ы т н и к М.К. Коллективизация сельского хозяйства и формирование класса колхозного
крестьянства в Молдавии. Кишинев, 1976. С. 239; Коллективизация крестьянских хозяйств... С. 140-141.
31 Национальный архив Республики Молдовы (Далее - НАРМ), ф. 3013, оп. 5, д. 161, л. 44.
32 Коллективизация крестьянских хозяйств... С. 152.
33 П а с а т В.И. Указ. соч. С. 267.
34 Там же. С. 267-268.
35 Коллективизация крестьянских хозяйств... С. 307-309, 491.
36 Там же. С. 154-155.
37 Там же. С. 157.
38 Там же. С. 160-170.
39 Там же. С. 170-171.
40 АОПОРМ, ф. 51, оп. 5, д. 649, л. 162.
41 История коллективизации сельского хозяйства и укрепления колхозов Молдавии. Кишинев, 1967.
С. 48-49.
42 Коллективизация крестьянских хозяйств... С. 192-193.
43 Там же. С. 228-229.
44 РГАСПИ, ф. 573, оп. 1, ед. хр. 28, л. 21,22.
45 Там же, ед. хр. 30, л. 169-170, 172; ед. хр. 37, л. 8.
46 Коллективизация крестьянских хозяйств... С. 333-334.
47 Там же. С. 281-283,285.
48 РГАСПИ, ф. 573, оп. 1, ед. хр. 34, л. 2.
49 Там же, л. 87-88.
50 Там же, ед. хр. 28, л. 1.
51 Коллективизация крестьянских хозяйств... С. 407.
52 Отечественная история. 1996. № 2. С. 75.
53 АОПОРМ, ф. 51, оп. 68, д. 33, л. 142.
54 Ученые записки Кишиневского госуниверситета. 1965. Т. 79. С. 157.
55 Там же. С. 161.
56 Коллективизация крестьянских хозяйств... С. 414.
57 История Республики Молдова. С древнейших времен до наших дней. Кишинев, 1997. С. 257.
111
Историография, источниковедение,
методы исторического исследования
© 2001 г. Л.М. 3 А К*
ПОДВИЖНИК ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ
К 100-летию Эсфири Борисовны Генкиной
(1901-1978)
Как и всякая наука, история - глубоко личностная дисциплина. Она создавалась и создается
людьми, умевшими проникнуть в суть событий, осмыслить и оценить их. Степень этого
проникновения, близость к правде определяют ценность историка, неразрывно связанного со
своей эпохой. Придет время, и наши потомки создадут историографию истории Советского
периода, досконально рассмотрят ее сильные и слабые стороны, достижения, ошибки и
заблуждения. Но мы не вправе и сегодня забывать ее основателей, преданных науке и смело
развивавших ее. Таким подвижником была Эсфирь Борисовна Генкина. На протяжении всей
своей трудовой деятельности она находилась на передовой линии творчества, участвовала во
многих важнейших направлениях исследований, была одним из пионеров изучения
современности. Неутомимый труженик, она в своих книгах и статьях, в лекциях и семинарах
проявила высокое профессиональное мастерство, воспитала не одно поколение историков -
научных работников, преподавателей вузов и школ.
Эсфирь Борисовна Генкина родилась в г. Екатеринославе 16 февраля 1901 г. После
окончания коммерческого училища в 1919 г. она работала в г. Екатеринославе (Днепро¬
петровске) в газете и журнале "Звезда", а в 1920 г. вступила в ряды большевистской партии.
Закончив лекторскую группу Коммунистического университета им. Я.М. Свердлова и
проработав в Туле лектором Совпартшколы, преподавателем рабфака и лектором губкома
партии, Э.Б. Генкина уже в 1925 г. получила командировку Тульского обкома в Институт
красной профессуры (ИКП) на историческое отделение.
ИКП был чрезвычайной формой подготовки кадров, вызванной необходимостью своего
времени и отражавшей его черты. Воспоминания Э.Б. Генкиной передают атмосферу
становления молодого поколения ученых - дискуссий и споров, непрерывного постижения и
"счастья познания" науки.
Еще в "Свердловке" она занималась в семинаре М.Н. Покровского и была им зачислена
сразу в семинар второго курса ИКП. Семинары были тогда главной и основной формой
занятий, и проходили они очень активно. В отличие от стереотипа критической оценки
Покровского, укоренившегося в литературе, Э.Б. Генкина в своих воспоминаниях не "разо¬
блачает" своего учителя, не "клеймит" его, а дает ему объективную характеристику, полную
глубокого уважения. Она подчеркивала, что семинар Покровского по историографии всегда
был большим событием - на многие занятия приходили и его старые ученики, уже закончившие
ИКП. Они нередко участвовали в прениях, высказывали свою точку зрения. Заключительные
слова Михаила Николаевича неизменно были яркими и интересными. Он был очень
эмоционален, увлекался сам и увлекал других.
По словам Эсфири Борисовны, "критика Покровского в прошлые годы начисто снимала
возможность исторического подхода к развитию его взглядов. А он сам, изучая Ленина, шел
вперед, многое пересматривал и учил этому своих учеников"1.
Э.Б. Генкина подчеркивала неверность утверждения, что икапистов учили только "социо-
логизировать, игнорируя конкретные факты". В пределах XIX в., а особенно послеок¬
тябрьского периода, слушатели все больше овладевали конкретной историей, изучали источ¬
ники, знакомились с литературой всех направлений, знали своих противников и умели с ними
полемизировать2.
* Зак Людмила Марковна, доктор исторических наук.
112
Э.Б. Генкина рассказывала, как однажды на семинаре Покровский противопоставил работу
А.Л. Сидорова, слабую в литературном отношении, но явившуюся настоящим исследованием, -
хорошо написанной работе Генкиной, в которой, однако, отсутствовала исследовательская
новизна. Но после этого М.Н. Покровский вместе с Э.Б. Генкиной поехал в Центрархив и дал
указание его руководителю В.В. Максакову выдавать ей все необходимые материалы.
По заданию Покровского участники семинара активно сотрудничали в журналах и газетах.
Э.Б. Генкина опубликовала разделы "Народническая революция" и "Февральская революция" в
"Рабочей книге по обществоведению" - одном из первых школьных пособий. Она занималась
проблемами народничества, даже готовила диссертацию на эту тему.
Одной из первых в стране она, еще учась в ИКП, опубликовала исследование по истории
Февральской революции* Эта работа в свое время была оценена как наиболее обстоятельный
труд по данной теме. Крупный специалист в этой области Э.Н. Бурджалов позже отмечал, что
в работе Генкиной проанализирована позиция царизма, дана картина нарастания и раз¬
вертывания революции, а также всесторонняя критика тех, кто переоценивал или недооценивал
ее этапы и т.д.4
Молодые выпускники ИКП всегда рвались на практическую работу на места, стремились
лично участвовать в строительстве новой жизни (вопреки Покровскому, желавшему сохранить
эти кадры для науки). Закончив ИКП, Э.Б. Генкина получила назначение в Нижний Новгород,
где заняла должность культпропа Канавинского района. Однако творческую научную
деятельность она никогда не прерывала.
Нельзя не сказать об ее участии в создании школьного учебника по истории. Эта задача в
начале 1930-х гг. стала для науки одной из наиболее актуальных. К 1937 г. в стране
насчитывалось 152 813 школ с 25 683 542 учащимися5. Поэтому ясна масштабность задачи. В
марте 1936 г. было объявлено постановление жюри правительственной комиссии по конкурсу
на лучший учебник по истории для начальной школы. В конкурс включились 46 коллективов
историков. Специальной комиссией были отобраны 10 вариантов учебника, которые прошли
тщательное обсуждение в Москве и Загорске. Первое место не было присвоено, а второе было
присуждено учебнику по истории для 3 и 4 классов под редакцией профессора А.В. Шестакова
(Пединститут им. А.С. Бубнова). Постановление 1937 г. отметило поощрительной премией
нескольких авторов других учебников, в том числе учебник И.И. Минца, М.В. Нечкиной и
Э.Б. Генкиной6. Сохранились документы обсуждения этой работы 23 октября 1936 г., в ходе
которого отмечались ценность отобранного материала, хорошее раскрытие событий
современности, яркий, образный язык, эмоциональность. "Я не знаю ни одного учебника, где
так много было бы заботы об изобразительности", - говорил историк А. Розин7. Подчеркнем,
что многие, в том числе деятели Наркомпроса, отмечали сухость шестаковского учебника и
трудности в его восприятии учениками. Именно Э.Б. Генкиной принадлежали разделы наиболее
сложного и наименее разработанного Советского периода в учебнике, отмеченном
поощрительной премией.
Заметный вклад Э.Б. Генкина внесла в изучение национально-государственного строи¬
тельства. Двумя изданиями вышла в свет ее монография "Образование Союза Советских
социалистических республик", которая была переведена на некоторые языки народов СССР.
Под ее редакцией был также издан сборник документов "Образование СССР". По совокупности
опубликованных работ Э.Б. Генкиной в 1935 г. была присуждена ученая степень кандидата
исторических наук. С 1935 г. по 1941 г. она работала в коллективе Секретариата редакции
"Истории Гражданской войны в СССР", где, наряду с большой собирательской и исследова¬
тельской деятельностью, подготовила и защитила докторскую диссертацию "Оборона Цари¬
цына в 1918 г.", изданную в качестве монографии в 1940 г. Тогда же ей было присвоено ученое
звание профессора.
В 1943 г. за работу над вторым томом "Истории Гражданской войны" Э.Б. Генкиной вместе с
другими авторами была присуждена Государственная премия СССР первой степени (которую
все награжденные передали в фонд обороны Родины).
В годы Великой Отечественной войны Э.Б. Генкина трудилась самоотверженно, считая себя
"мобилизованной и призванной". Ее муж Н.Л. Рубинштейн был тяжело ранен, а единственный
сын Владимир ушел со школьной скамьи добровольцем на фронт. Эсфирь Борисовна высту¬
пала с докладами и лекциями на фронтах и в тылу, перед бойцами и командирами, в госпиталях
и среди гражданского населения. На примерах Гражданской и Отечественной войн она про¬
пагандировала патриотизм и беззаветную преданность Родине в своих брошюрах "Царицын-
Сталинград", "Героический Сталинград", "Разгром немецких захватчиков в 1918 году".
В семейном архиве сохранилась справка, датированная 29 июня 1945 г., за подписью
заместителя начальника отделения агитации и пропаганды политотдела Армии майора Загиева.
113
В ней отмечено, что "по командировке ГлавПУРККА в июне 1945 г. профессор Генкина
находилась в Н-ской армии", где "прочла для офицерского состава и партийного актива Армии
8 лекций, на которых присутствовало около 600 человек".
В 1942-1945 гг. Э.Б. Генкина работала также в составе Комиссии по истории Великой
Отечественной войны, разрабатывала инструкции по созданию истории частей и соединений, в
которых предписывалось соблюдать правдивость, конкретность и историзм при сборе
материала. Она активно участвовала в поиске документов и материалов отдельных воинских
формирований и внесла неоценимый вклад в создание нового типа источника - записи бесед с
участниками войны. В 1943 г. она выезжает в командировку для сбора материалов о боях в
Сталинграде, в ходе которой ее группа (при участии П.И. Белецкого и А.А. Белкина)
застенографировала рассказы 130 командиров и бойцов, а также работников областных,
городских партийных и советских органов и сталинградских предприятий8.
Позже Э.Б. Генкина с полным основанием отстаивала приоритет советской исторической
науки в утверждении и широком использовании интервьюирования участников событий как
одного из плодотворных методов исторического исследования. Во время XIII Всемирного
конгресса историков в Москве в 1970 г. Эсфирь Борисовна с успехом выступила при обсуж¬
дении темы "История и интервью". Одобрив положения, представленные в сообщении гол¬
ландского историка Л. Йонга о массовых записях бесед с участниками операции по высадке
войск союзников в Нормандии в 1944 г. как о новом методе работы историков, она убедительно
показала, что ученые нашей страны еще в 1930-е гг. использовали метод интервьюирования в
исследованиях по истории Гражданской войны, истории фабрик и заводов, а также позже, в
работе Комиссии по истории Великой Отечественной войны9.
В 1945 г. за заслуги в исторической науке, преподавательскую и пропагандистскую
деятельность Э.Б. Генкина была награждена орденом Трудового Красного Знамени.
Еще в 1939 г. в журнале "Историк-марксист" (№ 5-6) появилась статья Э.Б. Генкиной
"Советская страна и переход к новой экономической политике". Это была серьезная заявка на
монографическое исследование новейшего периода в истории государства. В 1951 г. вышла в
свет ее книга - первая в советской историографии по данной проблеме - "Переход советского
государства к новой экономической политике (1921-22 гг.)". Публикация многочисленных
работ, посвященных деятельности Совнаркома и СТО в период нэпа, стала главным делом
Эсфири Борисовны до последних дней ее жизни10. Актуальность и новаторство темы не
подлежат сомнению. По существу, это история нашей страны в переходный период от войны к
миру, восстановления экономики, особенно промышленности, исследование методов и форм
деятельности государства, перестройки экономических отношений рабочих и крестьян. Э.Б.
Генкина рассматривала эту историю комплексно, всесторонне, исследуя взаимосвязь теории и
практики, скрупулезно изучая все направления деятельности государства и сводя их в единый
созидательный процесс. Источниковая база ее труда - поистине необъятна. Она вводит в
научный оборот 467 подписанных В.И. Лениным декретов и постановлений, прослеживает ход
их подготовки и обсуждения. Она исследует 1 460 написанных за изучаемое время писем,
записок, телеграмм В.И. Ленина, записи его поручений и переписку управделами в связи с ними,
а также множество воспоминаний11.
Документ всегда находится в центре ее исследования. Но это не имело ничего общего с так
называемым декретно-иллюстративным методом изложения, справедливо критикуемым
наукой. У Э.Б. Генкиной документ показан не только как данное, аксиоматическое начало, а
как слагаемое теории, политики и практики. Достойна удивления способность историка
проанализировать это поистине безбрежное море фактов. Э.Б. Генкина сочетала обобщения с
присущими ей новыми методами изложения. По определению ее ученика и коллеги В.П.
Дмитренко, она прибегала к особому "кадрированию крупным планом". Например, ею
выделяется как типичный в работе СНК день 23 сентября 1921 г., детальный показ которого
дает возможность судить о "целом по его части". Такое же "высвечивание" применяется при
анализе какого-либо вопроса, к примеру, проблемы организации труда.
Коснемся лишь некоторых проблем, рассмотренных в ее трудах. Как подчеркивает историк
В.С. Лельчук, именно работы Э.Б. Генкиной наметили сдвиги в освещении исходного уровня
индустриализации страны, ибо долгое время бытовало мнение, что в 1921-1925 гг. стране уда¬
лось достичь серьезных успехов лишь в легкой промышленности. "Э.Б. Генкина, - пишет он, -
анализируя характерные особенности восстановительного периода, скрупулезно проследила,
как в 1921-1925 гг. велась планомерная подготовка условий для преимущественного развития
производства средств производства в последующие годы"12.
Через все труды Э.Б. Генкиной о нэпе и восстановительном периоде проходит идея о
создании максимально экономичного, гибкого, тесно связанного с массами, четко организо¬
114
ванного и строго дисциплинированного государственного аппарата. Интересен анализ состава
этого аппарата, приведенный по документам и воспоминаниям13. Две трети его сформи¬
ровались еще в конце прошлого века или до Первой русской революции, являлись всесторонне
образованными людьми, прошли школу революционной борьбы - царскую тюрьму, каторгу,
ссылку. Однако Э.Б. Генкина прослеживает, как создавались новые, характерные для страны
Советов методы работы этого аппарата - обсуждение, отчетность, контроль и т.д.
Исследованные протоколы СНК, Совета обороны и СТО показывают процесс складывания
новых принципов государственного управления - дисциплину, персональную ответственность,
проверку исполнения, творческую инициативу. Э.Б. Генкина останавливается на проблемах
совершенствования отчетности, требованиях ее гласности и доступности каждому трудящемуся.
За монографию "Государственная деятельность В.И. Ленина в 1921-1923 гг." Э.Б. Генкина
была удостоена в 1971 г. премии имени академика Б.Д. Грекова.
Эсфирь Борисовна много работала в научных коллективах, прекрасно владела навыками
коллективного научного труда, столь характерного для советской историографии. Об этом
говорит не только ее активное участие в работе Секретариата редакции "Истории Гражданской
войны" и Комиссии по Истории Великой Отечественной войны, но и ее редакторская и
авторская работа по созданию восьмого тома истории СССР и учебника для вузов "История
СССР. Эпоха социализма", подготовленных в Институте истории СССР Академии наук
(с 1991 г. - Институт российской истории РАН), где она работала последние 20 лет своей жизни.
Эта деятельность органически примыкала к преподавательской, как бы синтезируя научные и
педагогические качества ученого и сохраняя ее яркую творческую индивидуальность, Эсфирь
Борисовна всегда подчеркивала необходимость органического соединения научного исследова¬
ния с педагогическим трудом, и сама являла яркий образец воплощения в жизнь этого
принципа, который, кстати, стал одним из главных принципов становления и развития оте¬
чественной высшей школы.
"Педагогическая работа имела огромное значение для научного роста, - писала Э.Б. Генкина
в своих воспоминаниях, - до сих пор считаю, что без педагогического опыта не может
сформироваться настоящий ученый-исследователь. К сожалению, у нас сейчас часто бывает
так, что со студенческой скамьи попадают прямо, например, в Институт истории, с отрывом или
без отрыва от работы защищают кандидатские, после даже докторские диссертации, никогда
педработы не ведут. В результате формируются неизбежно историки "узкого" профиля,
знающие хорошо только темы своих диссертационных работ"14. Более полувека Э.Б. Генкина
вела педагогическую работу в Университете им. Я.М. Свердлова, в Международной ленинской
школе, в Институте красной профессуры, в совпартшколах, на рабфаках и в вузах. Она
заведовала кафедрами в вузах Горького, Иванова, Сталинграда, Саратова, была профессором
кафедр истории СССР Московского института истории, философии и литературы (МИФЛИ) и
исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Для нее не существовало принципа "исторической дистанции". Одной из первых в стране она
читала лекции по истории современности, главным образом, курс по истории советского
общества, особенно по периоду с 1921 по 1932 гг. Ее лекции носили в буквальном смысле слова
уникальный характер - ведь учебников по истории Советского общества еще не было. Лекции
эти запоминались надолго. Это был образец высокой простоты. Как лектору ей была
свойственна удивительная эмоциональность, особая доверительность и сердечность повест¬
вования, которые как бы проникали в душу слушателей. И все это в сочетании с непрерывным
поиском и исследованиями. В ее лекциях не было дидактических поучений, они строились на
строго и точно выверенных фактах, воспоминаниях живых людей, материалах истории фабрик
и заводов, произведений художественной литературы, что воссоздавало неповторимую
атмосферу эпохи, помогало слушателям не только понять, но и почувствовать события и
явления.
Э.Б. Генкина обладала замечательным даром влияния на формирование молодых историков.
Много научных работников, преподавателей вузов и школ пользовались ее вниманием,
помощью, заботой. Четкость и определенность собственных позиций в решении проблем науки
не мешали ей понимать тех, кто под ее руководством готовил статьи и диссертации. Она
всячески поддерживала и поощряла авторское "я" своих подопечных, заботясь о том, чтобы в
них не погас огонь творческого горения. Всю свою жизнь она щедро делилась замыслами,
сюжетами, темами со своими учениками.
В лекциях, докладах, выступлениях, в обсуждении трудов, в дискуссиях Э.Б. Генкина всегда
была требовательна и исключительно доброжелательна. Она не отказывала тем, кто
обращался к ней за помощью, консультацией, внимательно читала рукописи, данные ей на
отзыв. И сколь бы критическими ни были ее замечания, никто из авторов никогда не
115
испытывал чувства обиды. Редко кто мог так искренне радоваться успехам своих коллег и
учеников, как Эсфирь Борисовна, проявлять такое внимание и заботу о них. Характерная
деталь: когда один из ее аспирантов А.С. Яковлев погиб во время Великой Отечественной
войны, она подготовила к печати оставшиеся после него материалы и способствовала
публикации его статьи в "Историческом журнале".
Э.Б. Генкина не любила поучать, как надо работать над источниками, не учила специальной
методике, но личным примером, своим повседневным трудом вырабатывала эту методику.
Охотно показывала она ученикам свою "лабораторию", которая всегда вызывала неподдельное
восхищение. В течение многих лет она упорно создавала и тщательно обрабатывала свою
картотеку, изучая каждый новый документ, буквально ежедневно работая над новыми
данными, почерпнутыми из только что вышедших книг, публикаций, воспоминаний, архивных
материалов. И все это подчинялось единому научному замыслу. В этой повседневно
пополняемой картотеке все было так четко систематизировано, что буквально в считанные
минуты находилась любая справка. Именно эта тщательность подготовительной работы -
свидетельство высокого профессионализма историка - отличает все ее труды.
Уже находясь на пенсии, она подготовила монографию "Протоколы СНК как исторический
источник". Работая с максимальным напряжением, она с волнением ждала обсуждения
рукописи, потом остро переживала все его нюансы, мнения рецензентов и коллег, видимо,
ощущая, что это - ее последний труд. Может быть, сама того не ведая, она воплотила в этой
книге наиболее полно не только свое профессиональное мастерство, но и представление о
месте и роли ученого-историка в воспитании людей.
Труды Э.Б. Генкиной вошли в советскую историографию как ценный и неоспоримый вклад.
Они еще долго будут служить науке, а ее незабываемый светлый образ навсегда останется в
наших сердцах.
Примечания
1 Генкина Э.Б. Воспоминания об ИКП // История и историки. Историографический ежегодник.
1981. М., 1985. С. 165.
2 Там же. С. 266.
3 Февральский переворот // Очерки по истории Октябрьской революции. Под ред. М.Н. Покровского.
Т. 2. М., 1927.
4Б урджалов Э.Н. Источники и литература по истории второй русской революции // Свержение
самодержавия. Сб. статей. М., 1970. С. 274.
5 По материалам РГАЭ, ф. 1562, оп. 238, д. 22.
6 Правда. 1937. 22 августа.
7 ГА РФ, ф. 301, оп. 2, д. 2380, с. 7.
8 См.: Курносов А.А. Воспоминания-интервью в фонде по истории Великой Отечественной
войны Академии наук СССР. Археографический ежегодник за 1973 г. М., 1974. С. 125.
9 XIII Международный конгресс исторических наук. Москва, 1970. Доклады. М., 1973-1974. Т. 1.4. 1-6.
10 Г енкина Э.Б. Переход Советского государства к новой экономической политике. М., 1951; е е
ж е. В.И. Ленин - Председатель Совнаркома и СТО. Из истории государственной деятельности В.И.
Ленина в 1921-22 гг. М., 1960; ее же. Государственная деятельность В.И. Ленина в 1921-23 гг. М., 1969;
ее же. Протоколы Совнаркома РСФСР как исторический источник. М., 1982 (издано посмертно).
11 См.: Исторические записки. 1979. № 103. С. 356.
12Л ельчу к В.С. Историография социалистической индустриализации и рабочего класса в СССР //
Очерки по истории исторической науки в СССР. Т. V. М., 1985. С. 480.
13 См.: Г енкина Э.Б. Протоколы Совнаркома РСФСР как исторический источник. С. 189.
14 Г енкина Э.Б. Воспоминания об ИКП. С. 266.
116
© 2001 г. Ю.Ю. ЮМАШЕВА*
ИСТОРИЧЕСКАЯ ИНФОРМАТИКА
В ЗЕРКАЛЕ ПЕРИОДИЧЕСКОГО ИЗДАНИЯ
Историческая информатика как новая научная дисциплина сформировалась к концу 1980-х
гг. во многом благодаря "микрокомпьютерной революции". Ее задача - исследование законо¬
мерностей процесса информатизации исторической науки и образования. В основе истори¬
ческой информатики - совокупность теоретических и прикладных знаний, необходимых для
создания и использования в исследовательской практике электронных версий исторических
источников всех видов. Ее теоретическая база - современная концепция информации (включая
социальную информацию) и теоретическое источниковедение, а прикладная - информацион¬
ные (компьютерные) технологии*.
Появление нового научного направления можно рассматривать как ответ историков-
исследователей на вызов, в конце XX в. поставленный перед гуманитарной наукой мощной
информатизацией общества.
Как развивается историческая информатика в нашей стране и в странах СНГ? Каковы
достижения и проблемы нового направления?
Наиболее полный ответ на эти вопросы можно получить, собрав весь комплект
(23 выпуска) «Информационного бюллетеня Ассоциации "История и компьютер"» (далее -
Информационный бюллетень)2. В первом номере за ноябрь 1990 г. насчитывалось всего
23 страницы, а последний из вышедших к концу 1998 г. уже представлял собой солидный том
"весом" в 275 страниц. Но количество печатных листов - не единственный показатель издания,
важно его содержание. Выросла ли за эти годы его содержательная компонента?
Рассмотрение данного вопроса требует многофакторного анализа. Во-первых, потому, что
как любое научное издание, Информационный бюллетень прежде всего отражает хронику
жизни Ассоциации "История и компьютер", включающую многочисленные конференции,
симпозиумы, семинары, школы молодых ученых, издания, дискуссии и т.д.3 Во-вторых, потому,
что, будучи печатным органом научного направления, возникшего на стыке новейших
достижений гуманитарных и естественных наук, до сего дня "не включенного в русло мировой
историографии"4, Информационный бюллетень содержит несколько специфических рубрик
(например, "Историк и ¡тегпеГ, "Компьютер и текст", "Историк и базы данных",
"Информационные технологии и историческое образование" и т.п.), в которых представлены
публикации о технологических вопросах (пакетах прикладных программ, технологических
средах, исследовательских комплексах и т.д.), не связанных непосредственно с предметной
областью истории. В-третьих, потому, что конкретно-исторических, "проблемных", привычных
для "толстых" научных журналов статей в Информационном бюллетене не так уж и много5. К
тому же они изобилуют таблицами, графиками, коэффициентами, что затрудняет их восприя¬
тие неподготовленным читателем6. Превалирует в нем особый "клиометрический" стиль
публикаций по конкретно-исторической тематике, например, структурированные описания
созданных баз данных (их опубликовано уже 197), которые, с одной стороны, являются "окон¬
чательным" результатом уже проведенного в рамках данного исследования источнико¬
ведческого этапа и применения технологии создания машиночитаемого источника, а с другой -
служат лишь трамплином для дальнейшего изучения проблемы (ее "обсчета" и интерпретации
результатов).
И все же, даже анализируя столь "неудобный" материал, можно сделать интересные
наблюдения и заключения. Прибегнем к статистике. Так, в 23-х номерах этого издания было
опубликовано 22 интервью с выдающимися учеными. Среди них - видные отечественные
историки: инициатор применения математических методов в исторических исследованиях,
академик РАН И.Д. Ковальченко; академик РАН Л.В. Милов; академик РАН В.Е. Фортов;
академик РАЕН С.П. Карпов; доктор исторических наук К.В. Хвостова; декан исторического
факультета Алтайского университета В.Н. Владимиров; зарубежные историки: лауреаты
Нобелевской премии профессора Р. Фогель и Д. Норт; профессора К. Леонард, С. Вильямсон,
Д. Филд, Л. Хеймсон, П. Грегори (все - США), доктор П. Доорн, доктор Л. Брере (Голландия);
профессор М. Таллер, доктор В. Леверманн (Германия), доктор Я. Олдерволл (Норвегия).
Темы многих интервью касались прежде всего судьбы тех направлений в истории -
клиометрики и исторической информатики, - в которых работали и работают ученые. В чем
* Юмашева Юлия Юрьевна, кандидат исторических наук.
117
им видится главное преимущество этого направления? В 1990 г. И.Д. Ковальченко отметил:
"Математические методы и ЭВМ позволяют существенно углубить исторические исследования,
сделать их более объективными и доказательными. Ведь раскрытие количественной меры
качественно содержательной определенности любых явлений естественного и общественного
мира является высшим уровнем научных исследований"8. Р. Фогель считал, что «главная
заслуга клиометрики для изучения истории состоит в том, что математические методы и ЭВМ
позволили ввести в научный оборот огромные массивы опубликованных архивных данных,
которые долгое время лежали невостребованным "мертвым грузом". Невостребованным
именно потому, что не было методики и технических средств работы с ними. Таким образом,
заслуг у клиометрики много. Она стала реальностью, не считаться с которой нельзя, а ее успехи
открывают все новые перспективы в изучении истории»9.
Эта "реальность" клиометрики находит свое подтверждение в анонсированных в Инфор¬
мационном бюллетене защитах 38 кандидатских и 20 докторских диссертаций (и это только за
последние 8 лет!), написанных в рамках этого направления; представлении 37 монографий,
62 сборников статей и 28 учебных пособий по исторической информатике, клиометрике,
вспомогательным историческим дисциплинам, источниковедению, публикации 88 развернутых
рецензий на вышедшие из печати издания по данному направлению. При этом особенно следует
отметить тот факт, что Информационный бюллетень анонсирует и рецензирует не только
русскоязычную литературу, но и издания по специальности, вышедшие на национальных
языках в странах СНГ и за рубежом. Тем самым, с одной стороны, Ассоциация позиционирует
себя именно как ветвь Международной организации "History & Computing", а с другой -
постоянно информирует своих членов о новинках клиометрической литературы, поддерживая
"планку" их историографического профессионального уровня на должной высоте.
Последнее чрезвычайно важно для столь динамично развивающихся вглубь и вширь
направлений как историческая информатика и клиометрика, охвативших необозримые
пространства истории, затронувших все известные ее области и проблемы, привлекших к их
решению новые методики и технические средства. Историческая информатика не только ввела
в научный оборот огромные массивы данных, но и расширила "географию" научных и учебных
центров, работающих в этой области, побудила отечественных исследователей (даже
занимающихся исключительно российской историей) принимать активное участие в между¬
народных форумах квантификаторов по самой различной тематике, жить "in medias gentes". На
страницах Информационного бюллетеня это последнее обстоятельство нашло яркое
выражение в публикации многочисленных отчетов российских историков об их участии в еже¬
годных конференциях Международной ассоциации "History & Computing" (начиная с 1990 г.)10,
конгрессах по экономической и социальной истории, конгрессах ЮНЕСКО "Образование и
информатика", Международного совета архивов, в специализированных конференциях, в
работе конференций национальных клиометрических организаций и обществ, в тематических
симпозиумах и семинарах за рубежом. Эта включенность в мировой научный процесс, как
показывает опыт, весьма благоприятно влияет на развитие "внутренних" научных исследований
и приводит к повышению активности отечественных ученых, выразившейся в проведении в
стране силами Ассоциации многочисленных научных форумов, конференций, секций и школ,
самая подробная и развернутая информация о которых публикуется в Информационном
бюллетене.
Тематика публикаций тезисов докладов участников ежегодных конференций разнообразна и
затрагивает практически все разделы истории и весь спектр проблем, известных в
традиционной исторической науке и решенных нетрадиционными методами квантификации, -
археология, социально-экономическая и социально-политическая история, историческая
демография и историческая география; теоретические, методические и методологические
вопросы источниковедения (в традиционном понимании этого термина), источниковедения
массовых источников, "компьютерного источниковедения" и исторической информатики, а
также методика преподавания исторической информатики и обучение истории с помощью
компьютерных технологий и, конечно, моделирование исторических процессов и применение
новых информационных технологий в прикладных областях (музееведении, архивоведении и
т.д.). Такая всеохватность обеспечивается возможностями самой исторической информатики,
которые "не сводятся к тому, что мы можем теперь делать те или иные исследования быстрее и
эффективнее; мы можем делать новое, и мы можем делать старое по-другому"1 *.
Особо следует отметить тот факт, что в "практической", конкретно-исторической области
превалируют темы по отечественной (в рамках СНГ) истории, археологии и демографии. Хро¬
нологические границы данных исследований определяются периодом бытования основного для
квантификаторов вида исторических источников - массовых, т.е. охватывают конец XVIII в.
118
и полностью XIX и XX вв. Повышенный интерес у читателей вызывает хронологический
период начала XX в. (в основном 1900-1910 и 1920-1930 гг.). Археологические работы
традиционно представлены докладами по археологии Новгорода и Москвы, теоретическими
вопросами моделирования баз данных для специфических археологических источников.
Заслуживает внимания серия тезисов докладов членов АИК по исторической демографии,
субэтнографии и компьютерной ономастике.
Число докладчиков и выступающих стабильно растет из года в год. Связано это и со все
более широким распространением компьютерной техники, и с тем, что круг авторов рас¬
ширяется за счет роста популярности самого научного направления, сила которого в довольно
специфических российских условиях выражается в "тесной связи квантификации с устоями
исторической науки в целом, в той важной роли, которую играют количественные методы в
преподавании на кафедрах источниковедения", - отмечал американский профессор Д. Филд12.
Действительно, за последние несколько лет преподавание исторической информатики
охватило огромное число вузов страны. О своем опыте преподавания этой дисциплины на
страницах Информационного бюллетеня писали педагоги исторических факультетов
Московского, Алтайского, Белорусского, Волгоградского, Воронежского, Мордовского,
Самарского, Санкт-Петербургского, Тверского, Тамбовского, Уральского университетов,
Санкт-Петербургского института точной механики и оптики, Военного гуманитарного
университета. Для сравнения учебных планов и программ в Информационном бюллетене
публиковались методические материалы департамента "Компьютер и гуманитарные науки"
Утрехтского университета (Голландия), статьи об образовательной программе DABURH
(г. Лейден); учебные курсы по исторической информатике британских (Лондонского и
университета в Глазго) и французских университетов. Представляет интерес обобщающий
материал, предоставленный Ю.Н. Афанасьевым, в основе которого лежит его доклад на
III Международном конгрессе ЮНЕСКО "Образование и информатика" (Москва, 1996 г.)
"Информатизация образования как глобальная проблема на рубеже веков"13.
Обмен мнениями, публикации учебных планов, дискуссии, обсуждение теоретических и
практических вопросов образования - все это необходимо историкам-квантификаторам, многие
из которых являются не только исследователями, но и практикующими педагогами.
Популярность исторической информатики растет еще и потому, что "для историков,
овладевших количественными и компьютерными методами, эти последние являются второй
специальностью. Клиометрист может с успехом работать в качестве социолога, политолога,
эконометриста"14.
Именно поэтому проведение в МГУ в течение ряда лет (с 1992 и до 1996 г.) пяти Меж¬
дународных осенних школ под общим названием "Историческая информатика: Европейская
модель" пользовалось успехом у студентов, аспирантов и молодых историков всей страны.
Организаторами этого мероприятия выступили Международная ассоциация "History &
Computing", Ассоциация "История и компьютер" и Лаборатория исторической информатики
кафедры источниковедения исторического факультета МГУ15.
Энтузиазм студентов и педагогов в преподавании, изучении и внедрении исторической
информатики поддержан и многими научными центрами страны, а рубрика "Науч¬
ные центры сообщают" является в Информационном бюллетене одной из самых наполнен¬
ных16.
Не меньший интерес представляют аналитические обзоры и статьи о применении
компьютерных технологий в исследовании проблем античной истории, византиноведения,
востоковедения, истории России самых разных периодов, к анализу с помощью компьютера
текстовых источников (от Библейских текстов и латинской литургии до дешифровки цифровой
письменности Южной Америки; от анализа русских средневековых грамот и старопечатных
книг до массовых источников конца XX в.). Особым вниманием пользуются статьи, знакомящие
с новыми или относительно новыми компьютерными методами и технологиями -
математическим моделированием, экспертными системами, методами работы с текстовыми
(как структурированными, так и неструктурированными) и визуальными источниками,
методиками "восстановления истории семей", построениями гипертекстовых структур и
фреймовых моделей, системами оптического распознавания, компьютерным историческим
картографированием, мультимедиа, локальными и глобальными информационнными сетями,
созданием "рабочей станции историка", технологией дистанционного обучения.
Но наиболее актуальными, читаемыми и обсуждаемыми публикациями анализируемого
издания последних лет, выплеснувшимися даже на страницы более известных периодических ис¬
торических изданий17, стали дискуссии и "Круглые столы" по проблемам методологии истори¬
ческой информатики и квантитативной истории. В ходе первого "Круглого стола", прове¬
119
денного в связи с публикацией полемической статьи доктора П. Доорна (Голландия) "Я и моя
база данных" (ИБ. 1995 (март). № 13), обсуждались две взаимосвязанные проблемы: "мель¬
чание" (с точки зрения "зачинщика" дискуссии) проблематики клиометрических исследований,
замыкание многих квантификаторов лишь на этапе создания баз данных и невысокий уровень
признания результатов таких исследований широкой исторической общественностью. Приняв¬
шие участие в дискуссии 15 российских специалистов были почти единодушны в своем выводе о
том, что обе проблемы являются выражением "болезни роста" молодого научного направления.
Второй "Круглый стол", посвященный попытке определения приоритетного методоло¬
гического подхода в развитии исторической информатики (источниково-ориентированный или
проблемно-ориентированный подход?), и начатый выступлением на XI Международной
конференции Ассоциации "History & Computing" доктора П. Доорна и его полемикой с
профессором М. Талл ером (Германия), собрал уже 27 отечественных и зарубежных участников.
Большой резонанс среди историков*8 получила в последнее время серия рецензий в
Информационном бюллетене, сделанная профессиональными историками-квантификаторами,
на труды группы под руководством академика А.Т. Фоменко19, которая приобрела характер
захватывающего научно-эпистолярного романа-переписки. Их особенностью является то, что
написаны они специалистами, равно хорошо владеющими предметными областями истории и
математики, т.е. полемика ведется на близком и понятном авторам "Новой глобальной
хронологии" языке, и проблема "языкового непонимания" (к которой часто апеллируют
новоявленные "ревизоры истории от точных наук") между "прогрессивными" математиками и
"консервативными" историками таким образом не стоит.
Не менее актуальной для источниковедов, методологов истории и квантификаторов стала
рецензия к.и.н. Д.М. Володихина на работы авторов, пытающихся ревизовать методологи¬
ческие воззрения академика И.Д. Ковальченко . Попытка защитить научное наследие
выдающегося ученого нашла поддержку многих историков. Публикация этого материала на
страницах Информационного бюллетеня, развивающая ряд методологических подходов
И.Д. Ковальченко, была очень своевременной и актуальной.
Следует отметить такие свойства издания, как последовательность его позиции и опе¬
ративность. Это касается и отражения хроникальных событий, и публикации проблемных
статей, и рецензирования различных изданий, и практически немедленной реакции на возни¬
кающие в сообществе и в науке в целом дискуссии.
Возвращаясь к поставленным в начале статьи вопросам, можно констатировать, что "закон
перехода количества в качество" действует и в случае с Информационным бюллетенем АИК. И
если правы те, кто считает, что "Pro captu lectoris habent sua fata libelli" ("Книги имеют свою
судьбу, смотря по тому, как их принимает читатель"), - у бюллетеня завидная судьба.
Примечания
1 Историческая информатика / Ред. Л.И. Бородкин и И.М. Гарскова. М., 1996. С. 31.
2 До № 9 он выходил под названием "Информационный бюллетень Комиссии по применению матема¬
тических методов и ЭВМ в исторических исследованиях при Отделении истории АН СССР / РАН". Выпуск
первых номеров ИБ был поддержан Отделением истории (академиком-секретарем был в то время И.Д. Ко¬
вальченко).
3 Ассоциация - научное общество. В настоящее время объединяет более 150 ученых России и других
стран СНГ, применяющих математические методы и компьютерные технологии в исторических иссле¬
дованиях и образовании. Интерес к подобного рода исследованиям возник у нас в стране еще на рубеже
1950-1960-х гг., но официальное оформление научного сообщества состоялось лишь летом 1992 г., тогда же
АИК стала членом Международной Ассоциации "History & Computing" (АНС), созданной в 1986 г. Ныне
АИК едва ли не самая представительная ветвь Международной Ассоциации. Подробнее об ассоциациях
АИК и АНС см.: Бородкин Л.И. Историческая информатика: этапы развития // Новая и новейшая
история. 1997. № 1.
4 См.: D е n 1 е у Р. Historical Computing as a New Language for History? // The Art of Communication.
Proceedings of the VIII International Conference of Association for History and Computing (Ed. G. Jaritz, I. Kropac, P.
Teibenbacher). Graz, 1995. P. 19-20.
5 Если, конечно, не учитывать публикации тезисов ежегодных конференций АИК, которым были
частично или полностью посвящены несколько выпусков ИБ. Всего за эти годы в выпусках ИБ было
опубликовано 443 текста тезисов шести ежегодных конференций АИК.
6 Эта проблема, видимо, связана с тем, что "Историческая информатика является языком (выделено
мною. - Ю.Ю.) нового поколения исследователей истории, вступивших в эпоху новой общечеловеческой
информационной культуры" (Тяжельникова В.С. Без заглавия... ИБ. 1995. № 13 (март). С. 96).
120
7 Вся информация о базах и банках данных была опубликована под эгидой функционировавшего с
1991 г. Консорциума по базам данных в исторических исследованиях при отделении истории АН СССР (в
дальнейшем преобразованного в Банк данных по Российской истории).
8 Интервью с академиком И.Д. Ковальченко // ИБ. 1991. № 1 (май). С. 6.
9 Интервью с Р. Фогелем // ИБ. 1991. № 2 (август). С. 24.
10 Так, XI конференция Международной Ассоциации "History & Computing" проводилась в Москве
20-24 августа 1996 г. Освещалось это событие в ИБ. 1996. № 18 (июль), 19 (ноябрь); 1997. № 20 (февраль).
11 D е n 1 е у Р. Op. cit. Р. 22.
12 Интервью с профессором Д. Филдом // ИБ. 1992. № 5 (март). С. 54.
13 ИБ. № 20. 1997.
14 Интервью с д.и.н. К.В. Хвостовой // ИБ. № 5.
15 В работе четвертой и пятой школ принимали участие студенты из Западной Европы. Кроме того,
перед проведением пятой школы в Москве были проведены два выездных семинара школы. Первый - на
базе Алтайского госуниверситета. Курс по исторической демографии и компьютингу читал доктор
К. Шурер (Великобритания), а в Днепропетровске под руководством доктора Г. Ярица (Австрия) состоялся
научно-практический семинар по теме "Компьютинг в изучении средневековой истории".
16 Среди публикаций материалы о лаборатории математических методов и ЭВМ в РГГУ, о Белорусском
Центре новых информационных технологий и преподавания гуманитарных и социально-политических
дисциплин (БЕЛНИТ), о работах специалистов из Института истории РАН, Института социологии РАН,
Института истории АН Республики Беларусь, Мосгорархива, Межвузовского центра информационных
технологий в гуманитарном образовании (Санкт-Петербург), Института точной механики и оптики (Санкт-
Петербург), Новосибирского краеведческого музея, Физико-технического института УрО РАН, Института
славяноведения и балканистики РАН, Археографической комиссии РАН, Института новейших технологий
образования, МФТИ, Института всеобщей истории РАН и Института востоковедения РАН и т.д. Мате¬
риалы о работе отечественных научных центров удачно дополняются публикациями о деятельности
зарубежных обществ квантификаторов, крупных исследовательских проектах, работе научных центров,
таких как: QUANTUM (Германия), InterQuant (Международная комиссия по применению количественных
методов в истории), ЕАНЕ (European Association of Historical Econometrics - Ассоциация, объединяющая
европейских исследователей, работающих в области квантитативной экономической истории), Американ¬
ского Консорциума по политическим и социальным исследованиям, Центра историко-социальных иссле¬
дований в Кельне, Института Макса Планка в Геттингене, Института повседневных реалий средневековья
Австрийской АН (Креме). Этот список был бы неполным, если бы мы не упомянули аналитические
историографические обзоры о клиометрике Великобритании, Канады, Китая, написанные как российскими
авторами, так и собственно клиометристами этих стран.
17 См., напр., журнал "Новая и новейшая история". 1997. № 3, 4. Материалы дискуссии "Методологи¬
ческие проблемы исторической информатики и квантитативной истории".
18 На эти публикации как на источник авторитетной экспертизы ссылается, в частности, в своем
интервью газете "Известия" академик В.Л. Янин (См.: "Был ли Новгород Ярославлем, а Батый - Иваном
Калитой?" // Известия, 1998. 11 июня).
19 См.: ИБ. 1996. № 16 (февраль), № 18, 20; 1998. № 22 (январь).
20 В олодихин Д.М. О критике методологического наследия И.Д. Ковальченко // ИБ. № 20.
121
ИСТОРИЯ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА В РОССИИ. Кн. 1. От
средневековья до середины XIX в. М.: РОСПЭН, 2000. 480 с. Тир. 2000
Предпринимательство в России вызывает в последнее время живейший интерес не только у
специалистов-историков, но и публицистов. Он, несомненно, связан с тем вниманием к истории
становления и развития российской буржуазии, которое также заметно возросло в последние
десятилетия. Предлагаемый читателю обобщающий коллективный труд - первая в отечествен¬
ной историографии попытка представить широкую панораму развития предпринимательства в
России.
Это исследование выполнено научными сотрудниками Института российской истории РАН с
привлечением ученых других научных учреждений.
Монография имеет широкие хронологические рамки: истоки предпринимательства
в России, по мнению авторов, уходят далеко в средневековье, завершается же кн. 1 рассмотре¬
нием истории предпринимательства в дореформенное время. Исходя из такого понимания
временного развития этого вида экономической деятельности, выдержана и структура книги.
Она включает следующие главы: "Истоки предпринимательства в средневековой Руси"
(В.Б. Перхавко), "Становление российского предпринимательства в XVI в." (В.Б. Перхавко),
"Предпринимательство в России в XVII в" (А.А. Преображенский, А.В. Демкин), "Российское
предпринимательство в эпоху абсолютной монархии XVIII в." (Н.В. Козлова, В.Н. Захаров),
"Предпринимательство в России накануне великих реформ. Первая половина XIX в." (А.В. Се¬
менова, А.Е. Нилова). Последние две главы книги - "Генеалогия российского купечества: роды
и судьбы" (А.И. Аксенов) и "Национально-православные традиции в менталитете русского
купечества в период становления предпринимательства" (А.В. Семенова) - носят проблемно¬
очерковый характер.
Главный "герой" исследования - российский купец. Большой фактический материал
о русском купечестве позволяет проследить историю его развития как субъекта социальной
структуры общества, участника экономических процессов в сфере торговли и промыш¬
ленности. Использованные авторами данные по XVI-XVII вв. показывают рост социального
престижа купечества в это время, что, в частности, выражалось в привлечении некоторых
купцов к государственной службе. На страницах книги представлена широкая картина
деятельности российского купечества на поприще внутренней и внешней торговли. Не обойден
вопрос и об участии купечества в промышленном производстве.
Интересны разделы монографии, освещающие роль купцов-иностранцев в становлении
в России торгово-промышленного капитала: участие иностранцев во внешнеторговых опе¬
рациях, развитие ими различных форм кредита, создание мануфактур.
Следует приветствовать стремление авторов обратиться к материалам, показывающим роль
российского купечества в развитии отечественной культуры и, что особенно важно, в фор¬
мировании социокультурного типа "совершенного" купца XVIII в., который стал одной из
ведущих фигур в системе торгового предпринимательства того времени.
Для понимания проблемы генезиса капитализма в России важен вопрос об устойчивости и
преемственности торгового и промышленного капиталов. Этой темы касаются авторы
нескольких глав, ему посвящена и отдельная глава. Правда, проблема устойчивости купеческих
родов в ней рассматривается лишь на материалах XVIII и самого начала XIX в., тогда как
данные по второй четверти XIX в. не привлекаются. Между тем в это время в купеческих родах
происходят изменения, связанные с достаточно широким проникновением в купеческую среду
"капиталистых" крестьян (правда, ретроспективно и очень кратко этот период освещается в
кн. 2 данной монографии).
В издании приводится материал и о казенном предпринимательстве, которое всегда занима¬
ло заметное место в социально-экономической жизни России. Примечательно, что иностранные
купцы сотрудничали в России не с частными предпринимателями, а с казной. Это может слу¬
жить показателем уровня развития торгового капитала в России в XVII и даже в XVIII в.
Всестороннее изучение купечества и его торгово-промышленной деятельности, выявление
новых фактов в этой сфере социально-экономической жизни общества на протяжении
нескольких столетий делают монографию заметным явлением в современной научной жизни.
122
Вместе с тем содержание монографии наводит на серьезные размышления по поводу
концепции, представленной авторами. В современной историографии существуют разные точки
зрения на сущность социально-экономических процессов на рубеже средневековья
и нового времени, в частности, на проблему генезиса капитализма в России. Предпринима¬
тельство как род экономической деятельности, несомненно, связано с этими процессами, что
подтверждают авторы книги, давая во введении определение предпринимательству как "виду
экономической деятельности... направленной не на удовлетворение собственных потребностей,
а на рыночный сбыт, извлечение прибыли" (с. 5). Не отвергается и мысль о предпри¬
нимательстве как "порождении буржуазного общества" (с. 7). Авторы сознают, что в эпоху
классического средневековья в России еще не могли существовать условия для получения
прибыли" как источника накопления и функционирования капитала, но вместе с тем ут¬
верждают, что суть предпринимательства шире, поскольку оно охватывает различные формы
товарно-денежных отношений в рамках общественных структур, свойственных средневековью"
(с. 7). Вероятно, необходимо дать более четкое определение понятию "предпринимательство",
исходя из тезиса авторов о широких временных рамках его бытования в экономической жизни.
Обнаруживая истоки предпринимательства в средневековье, авторы тем самым встают на
путь внесистемного подхода к изучению этого социально-экономического явления. В таком
контексте предпринимательство перестает быть фактом определенного исторического
периода, связанного с формированием и развитием торгового капитала, капиталистического
уклада в экономике. Материалы первых двух глав не убеждают в правомерности такого
широкого толкования предпринимательства.
Недостаточная четкость в понимании истоков предпринимательства (как и самого понятия)
в первых двух главах фактически привела к подмене объекта исследования. Рассматривается не
предпринимательство как определенный род экономической деятельности, а история
купечества - зарождение, развитие, появление в его среде различных по социальному и
имущественному статусу прослоек, отношение к купечеству правительства, связь торговых
интересов купечества с внешней политикой государства и т.д.
Однако купечество - главный деятель торгового мира - могло стать одним из субъектов
предпринимательства только при наличии определенных условий, которые появились
лишь на конкретном этапе социально-экономического развития. Справедливо замечание
Н.В. Козловой: "Торговля существовала издревле, но функции ее могли быть разными... не
всякая торговая операция означала предпринимательство и не всякие деньги, полученные
в результате купли-продажи, являлись капиталом" (с. 222-223). Автор как бы корректи¬
рует некоторое преувеличение роли товарно-денежных отношений, торгового капитала
в экономической жизни средневекового общества, встречающееся в предыдущих главах.
Заслуживает внимания ее наблюдение о преобладании вплоть до конца XVIII в. среди
разнообразных видов предпринимательской деятельности торгового предпринимательства
(с. 222), о приоритетном развитии внешней торговли и о широком непосредственном участии
казны во внешнеторговых оборотах.
Очень интересны приводимые В.Н. Захаровым данные о прибыли по кредиту, получаемому
от иностранных купцов. Кредит составлял 10-12% и "мог поглотить всю или почти всю
прибыль русских поставщиков" (с. 316). Иными словами, внешняя торговля, являясь в этот
период одним из основных источников накопления капиталов, еще не создавала возможностей
для формирования торгового капитала в широких масштабах.
Следует сказать, что главу о предпринимательской деятельности купечества в XVIII в.
отличает четкость структуры, взвешенность оценок, логичность при изложении большого
фактического материала.
Широкий, внеформационный по своей сути подход к пониманию предпринимательства
находит выражение, в частности, в том, что не показана органическая связь этого явления
с такими более общими проблемами социально-экономического развития, как генезис
капитализма, капиталистический уклад в экономике, формирование буржуазии. Правда,
в заключении есть тезис о "дальнейшем развитии капиталистического уклада и постепенном
превращении его в XIX в. в ведущую форму хозяйства" (с. 442), но ранее вопрос о его
становлении на страницах книги не рассматривался.
Читая монографию, убеждаешься в том, что авторы ее придерживаются разных точек
зрения на проблемы генезиса капитализма в России. Так, А.А. Преображенский, неоднократно
выступавший в научной печати в защиту концепции раннего появления буржуазных отношений
в России, естественно, и в данной монографии остается на своих позициях. Н.В. Козлова
придерживается иной точки зрения на генезис капитализма, рассматривая его как явление
более позднее, относящееся ко второй половине XVIII в.
123
Индивидуальное видение той или иной проблемы вполне правомерно в исследованиях, где
автор выступает самостоятельно. Но в обобщающем коллективном труде (а именно таковым
является данная монография) позиция по принципиально важным проблемам должна быть
единой - в этом я глубоко убеждена. В противном случае авторы должны четко обозначить
дискуссионный характер решения тех или иных проблем.
Существование у авторов разных подходов к освещению все еще спорных социально-
экономических проблем делает рецензируемую книгу скорее очерками, нежели единой
коллективной монографией.
Книга, несомненно, дискуссионна, поэтому в ней необходим историографический очерк.
Краткое упоминание о вышедших в 1990-х гг. работах по проблемам предпринимательства не
может его заменить. История предпринимательства в России - это, по существу, история
становления и развития буржуазии. Изучение ее имеет историографическую традицию,
представленную исследованиями К.А. Пажитнова, П.А. Берлина, П.Г. Рындзюнского, П.И. Ля¬
щенко и др.1. Отсутствует единомыслие и по проблеме генезиса капитализма. Замечание
А.А. Преображенского, что результаты исследований последних 20-30 лет дают основание не
согласиться со скептическими оценками ряда ученых, которые в известной дискуссии конца
1960-х гг.2 "не признавали за XVII столетием даже начальной фазы формирования буржуазных
отношений" (с. 127, 205, примеч. 101), не вполне корректно. За эти годы, помимо упомянутых
А.А. Преображенским работ (с. 205, примеч. 102), появились и другие, в которых отстаивается
концепция позднего генезиса капитализма в России3.
И, наконец, следует, к сожалению, отметить неоправданное распределение объема по
главам. Так, в книге чрезвычайно много страниц (около 100) отведено истокам пред¬
принимательства и обидно мало (около 60) дореформенному времени, первой половине
XIX в., когда для российского предпринимательства были характерны многообразие форм
торговой, промысловой, промышленной деятельности не только купечества, но и "капита-
листых" крестьян. В этот период большое развитие приобретают кустарные промыслы, растет
число крестьянских светелок, превратившихся в отделения рассеянной мануфактуры.
Важнейшие изменения происходят в составе купечества: усиливается роль крестьянской и
мещанской прослоек в формировании нового купечества, уже в большей степени связанного с
промышленным производством.
В последнее время в научных и популярных работах большое внимание уделяется рассмотре¬
нию проблем духовно-нравственного облика человека, роли религии в системе нравственных
ценностей, ее влияния на особенности национального характера русских людей. Не обошли эту
проблему и авторы рассматриваемого труда, включившие в него соответствующий очерк.
Отмечая особенности национального типа предпринимателя, А.В. Семенова указывает на
"патриотизм и приверженность православным ценностям" (с. 443). Представляется, что эта по
сути верная мысль может быть отнесена вообще к русскому национальному типу. Что же
касается предпринимателя, то православие не столько "облагораживало его социальный облик"
(с. 443), сколько формировало особую шкалу ценностей, в которой богатству, его накоплению
отводилась далеко не первая роль (с. 328-329). Этот второй тезис более точно отражает одну из
особенностей менталитета российского предпринимателя, купца и фабриканта.
Книга издана и пришла к читателю. Она найдет и союзников, и оппонентов. Важно од¬
но - появление монографии о предпринимательстве в России затрагивает вопросы, чрезвы¬
чайно актуальные для понимания многих особенностей российского исторического процесса, и
содержит большой материал для размышлений над важнейшими проблемами российской
социально-экономической истории, истории отечественной культуры.
Л.В. Кошман, кандидат исторических наук
(Московский государственный университет
им. М.В. Ломоносова)
Примечания
1 См.: Кошман Л.В. Русская дореформенная буржуазия. Постановка вопроса и историография
проблемы // История СССР. 1974. № 6. С. 77-94.
2 Имеется в виду всесоюзная дискуссия "Переход России от феодализма к капитализму", развернув¬
шаяся в 1969 г.
3 См., напр.: Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса.
М., 1998.
124
ИСТОРИЯ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА В РОССИИ. Кн. 2. Вторая
половина XIX - начало XX века. М.: РОССПЭН, 1999. 575 с., илл. Тир. 2000
История предпринимательства в России до сих пор не была объектом специального
изучения, несмотря на несомненную ее важность для характеристики особенностей эко¬
номического развития страны. Историки и экономисты в своих исследованиях лишь попутно
обращались к теме предпринимательства, чаще всего в работах по истории российского
старообрядчества. В частности, известный экономист и философ С.Н. Булгаков еще в 1910 г.
подчеркивал близость "русского капитализма со старообрядчеством" и высказывал сожаление
по поводу того, что в России не уделялось достаточного внимания духовным факторам
экономического развития"1.
Как это ни парадоксально, первая серьезная попытка рассмотреть весь спектр российского
предпринимательства была предпринята в конце 1970-х гг. американскими историками2.
Поэтому выход в свет сразу двух книг по истории предпринимательства в России от
Средневековья до начала XX в., подготовленных в Институте российской истории РАН, нельзя
рассматривать иначе, как событие в отечественной историографии3.
Вторая книга исследования рассказывает об истории предпринимательства в России в период
его "относительно свободного развития" с 1861 по 1917 г. (с. 5). Авторы поставили перед собой
цель рассмотреть такие "узловые проблемы", как экономическая деятельность предприни¬
мателей в позднеимперский период, положение буржуазии в российском обществе, духовный
облик предпринимателей и их вклад в формирование национальной культуры (с. 7).
Первая часть монографии "Предпринимательская деятельность в пореформенной России"
открывается главой о законодательном регулировании деловой активности в России при купле-
продаже земли, в торгово-промышленной сфере, в области транспорта, кредита, страхования и
налогообложения. Автор главы И.В. Поткина проследила изменения в законодательстве о
предпринимательской деятельности в Российской империи на протяжении XIX - начала XX в.
Сама идея рассмотреть правовые условия предпринимательской деятельности несомненно
плодотворна, однако авторское изложение несвободно от некоторых противоречий. С одной
стороны, И.В. Поткина делает общий вывод о том, что "торгово-промышленное законода¬
тельство в Российской империи основывалось на принципах свободы, равноправия и
бессословности", что оно "не сковывало предпринимательской инициативы российских
подданных" (с. 71). С другой - она никак не комментирует "солидарное мнение дорево¬
люционных юристов", указывавших на то, что Устав торговый издания 1857 г. "носил пре¬
имущественно полицейско-фискальный характер и не имел ничего общего с торговыми
уложениями стран Западной Европы" (с. 20). Автор не поясняет, как соотносились "принципы
свободы" торгово-промышленного законодательства со стремлением правительства к
мелочной регламентации предпринимательской деятельности (с. 51).
Каждый раз говоря о законодательном ограничении свободы предпринимательства, И.В.
Поткина указывает на "высшие", "общенациональные", "стратегические" (с. 44) интересы, не
раскрывая сути этих эпитетов. Можно предположить, что, по мнению автора, государство
всякий раз оказывалось правым тогда, когда его интересы не совпадали с интересами
предпринимателей. К такому выводу невольно подводит содержание главы, но этот тезис
противоречит первоначальному утверждению о свободе предпринимательства как об основе
законодательства Российской империи.
С.В. Калмыков рассмотрел организационные формы предпринимательства в России
преимущественно в теоретическом аспекте. Он обращает внимание на "многоуровневый"
характер такого явления, как капиталистическое предприятие. При этом "мелкий бизнес
представлял почти сплошь царство индивидуальных фирм" (с. 101), относительно крупные
предприятия оформлялись в виде "полных" товариществ, еще более значительные - как
товарищества "на вере" или коммандитные товарищества, которые "порой представляли собой
как бы безуставной вариант акционерной компании" (с. 101-102). Существовавшую в России
разрешительную систему учреждения акционерных компаний автор рассматривает в динамике,
указывая на то, что порядок утверждения уставов становился с годами все большей
формальностью и его значение "сводилось во многом уже к тому, чтобы просто настоять на
праве короны контролировать все и вся" (с. 107).
Глава об иностранном предпринимательстве в России стала одной из последних работ
В.И. Бовыкина, памяти которого посвящено рецензируемое издание. В ней В.И. Бовыкин
обобщил результаты своих многолетних исследований проблемы иностранного капитала и
125
предпринимательства в России и обратился к анализу полемики, долгие годы идущей среди
историков и экономистов, о роли иностранного капитала в экономическом развитии империи.
По мнению Бовыкина, развитие экономики в это время было обусловлено ее внутренними
потребностями, а не требованиями иностранных инвесторов, которые сами, в первую очередь,
были вынуждены приспосабливаться к местным условиям.
В то же время иностранные достижения в технической сфере и в области управления
производством успешно внедрялись в России потому, что почва для этого уже была
подготовлена. Российский предприниматель был, по большей части, готов воспринять но¬
вшества, приходившие из Западной Европы. В свою очередь, иностранные предприниматели,
начиная свою деятельность, как правило, в сфере торговли, затем переносили в Россию свои
предприятия и в значительной степени ассимилировались. Прежде всего это было характерно
для немецких предпринимателей. Указывая на условность и трудность разграничения иност¬
ранных капиталов и предпринимателей по "национальному" признаку в условиях интер¬
национализации экономических связей, на зависимость иностранных инвесторов от российского
рынка, В.И. Бовыкин выделил, тем не менее, те отрасли российской экономики, в которых
было особенно сильно немецкое, французское или английское влияние. Он подчеркнул не
только тот факт, что "далеко не всегда можно определить действительное происхождение
иностранных инвестиций" (с. 115), но и нестабильный характер иностранного влияния,
разрушаемого как изменениями в экономической конъюнктуре, так и ростом самой российской
экономики, которая накануне Первой мировой войны сама продемонстрировала способность к
экспансии на западноевропейском рынке.
Глава о предпринимательстве в сфере железнодорожного транспорта в России в XIX в.
написана И.Н. Слепневым. Бесспорным представляется тезис автора о том, что "желез¬
нодорожное предпринимательство оставило глубокий след в истории России" (с. 127). В
отличие от С.В. Калмыкова, И.Н. Слепнев в своем изложении предельно конкретен. В центре
его внимания концессионная система, "тарифные войны" и тарифные соглашения железно¬
дорожных обществ, роль государства в железнодорожном строительстве. Автор делает вывод о
свойственном государству "протекционистском отношении к железнодорожному бизнесу"
(с. 168). Слепнев, в мельчайших деталях рассмотрев проблемы, связанные с железнодорожными
тарифами, к сожалению, проходит мимо, как представляется, не менее важной проблемы, а
именно железнодорожных займов и порядка их выпуска через банковские консорциумы. Кроме
того, он ограничивает свое исследование последними годами XIX в. История железнодорожного
предпринимательства в начале XX в. вплоть до 1917 г. выпадает из его поля зрения. До
некоторой степени этот пробел компенсируется наблюдениями И.В. Поткиной, рассмат¬
ривающей законодательные основы железнодорожного предпринимательства (с. 59-60).
Таким образом, изучая основные аспекты предпринимательской деятельности в поре¬
форменной России, а именно правовые условия, организационные формы, иностранное влияние
и железнодорожный бизнес (как особо важную и во многом специфичную отрасль российского
предпринимательства), авторы первой части монографии конструируют комплексный подход к
теме. При всем различии приемов исследования (преимущественное внимание к теоретическим
проблемам или к конкретно-исторической стороне вопроса), в конечном счете они приходят к
сходным выводам о самобытном характере предпринимательства в России, плодотворно
воспринимавшего западноевропейский опыт, и о многообразной зависимости предпринимателя
в условиях самодержавия от "усмотрений" власти.
Вторая часть монографии называется "Предприниматели, государство, общество". Первая
глава принадлежит перу Л.В. Куприяновой и раскрывает отношение буржуазии к про¬
текционистской политике правительства. Исследование опирается на материалы основанного в
1867 г. Общества для содействия русской промышленности и торговле. Куприянова подробно
осветила развернувшуюся в 1860-х гг. в среде предпринимателей и бюрократов борьбу
"фритредеров" и "протекционистов". Сторонники протекционизма создали Общество, со¬
четавшее в себе черты представительной организации крупной российской буржуазии и
научного собрания (с. 187). Автор обращает внимание на то, что активность Общества
использовалась правительственными кругами при продвижении новых таможенных тарифов,
ограждавших российскую промышленность от конкуренции со стороны германских торговых
партнеров и обеспечивавших русским изделиям рынки сбыта в Средней Азии. В этом смысле,
пожалуй, можно говорить о некоторых зачатках будущей системы конвенционных тарифов,
вводимых Россией с начала 1890-х гг.
Таможенное регулирование русской торговли в Средней Азии Куприянова связала с
историей железнодорожного строительства в этом регионе. В центре ее внимания - механизм
влияния предпринимательских кругов на принятие правительством решений о постройке
126
железнодорожных линий. В этой связи оправдан интерес автора к экспансионистской политике
российского правительства в среднеазиатском регионе и в частности - к позиции военного
министра Д.А. Милютина (с. 190) (именно он, а не его младший брат Н.А. Милютин, как
ошибочно указывается на с. 178, получил в 1878 г. графский титул). Предприниматели
ходатайствовали перед правительством об ограждении отечественных производителей от
иностранной конкуренции. Общество для содействия русской промышленности и торговле
выполнило свою функцию, но не смогло заставить фабрикантов активизировать "восточный"
экспорт, который начал возрастать лишь к концу XIX в. С подобными же проблемами
столкнулось Общество и при организации торговли с балканскими государствами после русско-
турецкой войны 1877-1878 гг. Поставленный Л.В. Куприяновой вопрос о представительстве
предпринимательских интересов на ранних этапах образования в пореформенной России
"торгово-промышленного класса" как сообщества "капиталистических предпринимателей"
весьма важен для понимания общественного статуса предпринимателя. Уже в 1860-х гг. статус
этот был достаточно высок, и к мнению деловых кругов прислушивались в правительственных
канцеляриях. Интересно и то, что Л.В. Куприянова обращает внимание на участие видных
российских ученых-экономистов в разработке выгодного предпринимательским кругам
экономического курса.
Глава об эволюции социального облика российского предпринимательства написана М.К.
Шацилло. Характерной чертой этой эволюции в пореформенный период автор считает
"девальвацию сословных начал" (с. 222), которые постепенно отмирали, перестав соответст¬
вовать новым социальным реалиям пореформенной России. Констатируя ликвидацию после
1861 г. "остатков сословных стеснений" для занятий предпринимательской деятельностью,
автор вместе с тем обращает внимание на "лиц с ограниченными социальными правами"
(с. 214). Он полагает, что этому процессу косвенно способствовала и политика самодержавного
государства, усилия которого по сохранению в империи сословного строя были направлены на
поддержание обособленности дворянства и крестьянства. Сословия, откуда в основном
рекрутировались представители "торгово-промышленного класса" (купечество и мещанство),
оказались "на периферии интересов самодержавия" (с. 224). Не поддерживаемые искусственно
"периферийные" сословия умирали "естественной" смертью. Тезис о "девальвации сословных
начал" М.К. Шацилло подтверждает, рассматривая на материалах Хозяйственного департа¬
мента МВД (не "управления", как сказано в тексте - с. 218, 219) процессы деградации городских
сословных обществ. Автор приходит к обоснованному выводу о том, что "купеческие
учреждения к концу XIX века изжили себя" (с. 221). Предприниматели нуждались в новых,
основанных на несословных принципах корпоративных органах и формировали их.
Весьма значимая, а в России более чем где бы то ни было, проблема "предприниматели и
власть" рассмотрена Ю.А. Петровым. Обращая внимание на всеобъемлющий государственный
контроль в хозяйственной сфере и сдерживание инициативы "снизу" (с. 229), в результате чего
власть отводила представителям делового мира лишь роль экспертов в различных ми¬
нистерских и междуведомственных комиссиях, автор на широком фактическом материале
показывает процесс приобщения "торгово-промышленного класса" к политической борьбе.
Поворотным пунктом здесь стал 1905 г., когда революция позволила предпринимателям создать
политические партии и объединения, выражавшие их интересы. При этом Ю.А. Петров
отмечает, что "сугубо классовые по членскому составу и по содержанию программ, ...
политические формирования буржуазии не смогли инициировать мирный поворот России к
реформам" (с. 245). Обращается внимание и на "множество трений" (с. 251), существовавших
между основными группами российских предпринимателей - петербургской и московской.
Преимущественное внимание в тексте уделено московским деловым кругам, что представляется
вполне оправданным, поскольку более оппозиционный характер политической деятельности
московских предпринимателей, группировавшихся вокруг П.П. Рябушинского, позволяет
объемнее характеризовать процесс "политического взросления" российской буржуазии. Автор
указывает, что в критике правительства позиции петербургской и московской групп "тесно
смыкались". Однако следует подчеркнуть, что в петербургских торгово-промышленных кругах
"соглашательские" настроения были более выражены, нежели в Москве.
Автором справедливо отмечается, что "буржуазные" лозунги не нашли поддержки среди
широких слоев общества в 1917 г. и что призыв П.П. Рябушинского "буржуазно мыслить и
буржуазно действовать" не получил отклика у руководителей коалиционного Временного
правительства. Запоздалое обращение к поддержке предпринимателей осенью 1917 г., когда в
состав Временного правительства не только возвращается А.И. Коновалов, но также входит и
С.Н. Третьяков, уже ничего не могло изменить. Время было упущено. Задаваясь традиционным
вопросом о том, была ли русская буржуазия "слаба... политически и культурно неразвита", или
127
она пала жертвою "общецивилизационных условий" развития страны (с. 262), Ю.А. Петров
оставляет его открытым. Разумеется, проблема эта исключительно сложна, однако пред¬
ставляется, что дело тут в самой логике всякой революции, где бы она ни происходила.
Революционный процесс, начинаясь с прихода к власти "разумных", умеренных элементов, на
определенном этапе перестает удовлетворять все возрастающим требованиям "масс",
выразителями интересов которых рано или поздно становятся экстремисты, которые сами по
большей части не вольны в выборе своей политики, а становятся заложниками ими же
провозглашенных "крайних" лозунгов. Так было в Англии XVII в., во Франции XVIII, в России,
Германии и Китае XX в.
Глава Л.М. Епифановой о представительстве интересов предпринимателей и о биржевых
обществах и комитетах как органах этого представительства по тематике близка к главе о
буржуазии и проблеме протекционизма. По сути дела, автор выдвигает тезис о биржах как
практически единственной адекватной и, следовательно, наиболее эффективной форме
представительства интересов деловых кругов, как о "главных предпринимательских органи¬
зациях на местах" (с. 326). Епифанова видит в присущей им функции "защиты... интересов
предпринимателей перед властями и обществом" их особенность в сравнении с биржами
Западной Европы и Америки (с. 265). Осуществление биржами этих задач облегчала, по
мнению автора, их "не слишком большая загруженность... во второй половине прошлого века
собственно коммерческими функциями" (с. 277).
Особое значение в оформлении представительных функций бирж автор придает об¬
разованию в 1905 г. Съездов представителей биржевой торговли и сельского хозяйства. Из
текста следует, что само правительство вручило этим съездам право представительства.
Получается, что съезды, на которые возлагаются такие большие надежды по эффективному
представительству интересов деловых кругов перед властью, возникли по почину самой власти.
В то же время Л.М. Епифанова признает, что сами съезды представителей биржевой торговли
и сельского хозяйства "не вполне стали тем сплоченным объединением, на координирующую
деятельность которого в масштабах всей страны рассчитывали его организаторы", а их роль и
авторитет были "гораздо скромнее, чем у Съездов представителей промышленности и торгов¬
ли". Автор также указывает на "общественную пассивность большинства бирж" (с. 289-290).
Подробно рассматривая структуру и деятельность Московской общей биржи, автор
обращает внимание на то, что функции представительства интересов деловых кругов она
осуществляла через Совет съездов представителей промышленности и торговли и Общество
фабрикантов хлопчатобумажной промышленности (с. 302-303). Л.М. Епифанова констатирует,
что с появлением в начале XX в. съездовских объединений положение Московской биржи как
центра представительства "становится скромнее" (с. 310). Думается, что Л.М. Епифанова права,
когда указывает, что Московская биржа, как и другие крупные биржи России, была "одной из
ведущих представительских организаций" (с. 310). Однако настаивать на тезисе о том, что
биржи справлялись с указанной задачей наилучшим образом, можно было бы только приведя
конкретные доказательства. Автор же сообщает многочисленные примеры того, как биржи
уступали позиции другим органам представительства интересов деловых кругов, даже и "не
вполне совершенным". Общий вывод главы всего лишь о "заметной роли" бирж в деле
консолидации торгово-промышленного класса (с. 330) противоречит авторской посылке о
биржах, как о "главных предпринимательских организациях на местах".
Книга по истории предпринимательства в России, разумеется, не могла не включить раздела
о взаимоотношениях рабочих и работодателей. В центре внимания Л.В. Куприяновой, автора
очерка по истории "рабочего вопроса" в России, - проблема эволюции рабочего законо¬
дательства в связи с позицией предпринимателей и ростом рабочего движения. Процесс
развития и совершенствования рабочего законодательства рассмотрен в главе подробно и
многосторонне. Обращено внимание на тот факт, что позиция предпринимателей, тормозивших
эволюцию рабочего законодательства, была отчасти обусловлена недостаточным развитием
российской промышленности и неспособностью многих фабрикантов сокращать рабочий день
и улучшать условия труда без ущерба для рентабельности предприятия. Автор уделяет
внимание и позициям ведомств, контролировавших соблюдение рабочего законодательства и
инициировавших появление в этой области новых законопроектов, - министерств финансов,
торговли и промышленности и внутренних дел. При этом она отмечает, что "полицейское
ведомство отстаивало сугубо охранительный, консервативный курс, а торгово-промышленное -
либерально-реформистский" (с. 413). Само рабочее законодательство в России в том виде, как
оно оформилось к началу XX в., Л.В. Куприянова определила как "согласование интересов
государства (причем они не всегда стояли на первом месте), буржуазии и пролетариата с учетом
экономической и политической конъюнктуры в стране" (с. 416).
128
Таким образом, сюжеты, рассмотренные во второй части монографии, дают читателю
представление о месте предпринимателя в пореформенном российском обществе. Авторы
связали предпринимательство с проблемой самодержавной власти, проследили механизмы
влияния деловых кругов на формирование правительственной политики в экономической и
социальной сферах. Обращает на себя внимание разнообразие затрагиваемых тем. Несмотря на
некоторые противоречия, содержащиеся в главе, посвященной биржевым обществам и
комитетам, основные выводы авторов вполне обоснованны и убедительны.
В третьей, заключительной части книги авторы переходят к исследованию духовного облика
предпринимателя, его образа жизни, феномена "купеческого" меценатства. Г.Н. Ульянова
пишет об отношении московского купечества к образованию и отмечает начавшееся в
пореформенные годы приобщение купечества к западноевропейской культуре, акцентирует
внимание на роли семьи в передаче жизненного и делового опыта, указывает на исклю¬
чительное значение, которое имела в купеческих семьях религия. Эти разнообразные явления
отражены в рассматриваемой главе рельефно и на конкретных примерах.
Предпринимательская среда выдвинула из своих рядов многих знаменитых деятелей,
прославившихся на поприще просветительства и поощрения развития искусств. О них говорится
в последней главе монографии, написанной М.Л. Гавлиным. Он рассматривает различные
этапы формирования предпринимательского меценатства, указывает на влияние об¬
щественного подъема середины XIX в. и идей славянофилов, дает портреты наиболее
выдающихся столичных и провинциальных меценатов, вышедших из купеческой среды. Их
культурную миссию автор видит в "уменьшении разрыва между двумя мирами культуры:
дворянской и народной (крестьянской)" (с. 516). С другой стороны, замечает М.Л. Гавлин,
"дворянская и купеческая культура все более взаимопроникают" (с. 522). Автор приводит яркие
примеры того, как наиболее выдающиеся меценаты (С.И. Мамонтов, С.Т. Морозов) выступали
в роли создателей "культурной почвы", перенося предпринимательские приемы в иную сферу
деятельности. Значительное внимание уделено карьере С.П. Дягилева, которому именно
антрепренерская активность позволила стать предпринимателем и принесла не только
известность, но и крупное состояние. Важно отметить, что автор не идеализирует фигуру
предпринимателя-мецената, а сохраняет объективный научный подход к предмету своего
исследования. Появившиеся же в последние годы публицистические работы по этой тематике
зачастую тенденциозны в своем апологетическом подходе к вопросу о духовном облике и
культурной роли российских предпринимателей. Авторы монографии избежали подобного рода
односторонности.
Издание, разумеется, не свободно от ряда неточностей. Например, в разделе о контроле над
банковскими заведениями отмечается, в частности, что "ограничения в операциях коснулись и
меняльных лавок, не имевших права (sic!) посещения биржи" (курсив наш. - Лет.) (с. 63), хотя
речь, разумеется, шла не о самих лавках, а об их владельцах. Когда говорится о призыве
С.Ю. Витте к председателю Московского биржевого комитета Н.А. Найденову "не допускать
на бирже корыстных действий" (с. 63-64), то последние два слова не берутся в кавычки, и у
читателя может создаться впечатление, что на бирже могут осуществляться какие-либо
"бескорыстные действия".
Неожиданно выглядит указание на "особое несгораемое здание" (с. 50) в Петербурге, где
хранились эталоны мер и весов. Разумеется, здание палаты мер и весов (Забалканский пр., 19),
построенное в 1875-1879 гг. архитекторами Ф.Ф. Бекманом и А.В. Маловым и пере¬
страивавшееся в 1913-1914 гг. архитектором А.Ф. Бубырем, как и всякое другое здание,
сооружалось с соблюдением норм противопожарной безопасности, из чего вовсе не следует,
что оно было "несгораемым". Уникальность этого сооружения была в том, что в нем должны
были поддерживаться стабильная температура и влажность воздуха, необходимые для хранения
эталонов.
Читатель сталкивается в тексте с существованием в начале XX в. "придунайских княжеств"
(с. 67), хотя придунайские или дунайские княжества еще в 1861 г. стали называться Румынией.
Российская империя не была в рассматриваемый в книге период "крупнейшей страной мира"
(с. 93), поскольку занимала по территории второе место после Британской империи. Опреде¬
ление К. Маркса, как "серьезного экономиста" (с. 85) нельзя признать удачным, поскольку речь
идет не просто о личности, канонизированной в советское время, но и об ученом, которому
отдавали дань уважения другие, не менее "серьезные" экономисты всего мира.
Вслед за монографией Л.Е. Шепелева о торгово-промышленной политике правительства в
начале XX в.4, авторы указывают на существование некоего "Торгово-промышленного меж¬
парламентского комитета" (с. 413). Поскольку в одной стране может быть только один закон¬
ный парламент, логично было бы предположить, что речь идет о какой-то международной 55 Отечественная история, № 1
129
организации. Между тем, упомянутый комитет на самом деле назывался "Совещанием членов
Государственного Совета и Государственной Думы, интересующихся работами обеих палат в
области промышленности, торговли и финансов"5. Такой комитет может быть назван
"внутрипарламентским" или "межпалатным", но никак не "межпарламентским".
В разделе о духовном облике предпринимателей говорится о купеческих семьях, "при¬
надлежащих к элитному строю" (с. 443), об "элитном купечестве" (с. 454), о представителях его
"стабильного элитного ядра" (с. 462), в то время как к этим явлениям следует применять эпитет
"элитарный".
Подводя некоторые итоги, нужно в первую очередь отметить, что в книге удалось выделить
и детально рассмотреть ключевые проблемы истории предпринимательства в пореформенной
России. Что же касается анализа отдельных сюжетов, то используемые авторами исследова¬
тельские приемы и те выводы, к которым они приходят в результате своей работы, уже
становятся и, вероятно, еще явятся поводом для научной дискуссии о российском пред¬
принимателе второй половины XIX - начала XX вв., времени, когда частная предприимчивость
в России достигла своего наивысшего расцвета и столь разносторонне и мощно заявила о себе.
Перед нами ценное исследование, первый в отечественной историографии опыт обобщенного
изучения российского предпринимательства. Книга должна способствовать дальнейшему
изучению особенностей деловой этики, экономической стратегии и этноконфессиональных
типов отечественных предпринимателей.
Б.В. Ананьич, академик РАН
(Институт российской истории РАН, Санкт-Петербургский филиал),
С.Г. Беляев, кандидат исторических наук
(Российский государственный исторический архив)
Примечания
^Булгаков С. Два града. Исследование о природе общественных идеалов. T. I. М., 1911.
С. 198-199.
2 См.: Entrepreneurship in Imperial Russia and the Soviet Union. Ed. by G. Guroff and F.V. Carstensen. Princeton
N.J., 1983. Эта книга была издана на основе материалов конференции, состоявшейся в Институте им.
Дж. Кеннана в 1978 г.
3 См. в этом же номере журнала рецензию Л.В. Кошман на первую книгу, в которой рассмотрена ис¬
тория предпринимательства в России от средневековья до середины XIX в. Нынешнему изданию
предшествовала подготовленная также при деятельном участии сотрудников Института российской
истории РАН книга очеркового характера "Предпринимательство и предприниматели России от истоков до
начала XX в." (М.: "РОССПЭН", 1997). Нельзя не отметить в этой связи несомненную заслугу издательства
"Российская политическая энциклопедия" ("РОССПЭН"), которое на протяжении уже нескольких лет снаб¬
жает нашего читателя серьезной литературой по экономической истории России.
4 См.: Шепелев Л.Е. Царизм и буржуазия в 1904-1914 гг. Проблемы торгово-промышленной по¬
литики. Л., 1987. С. 180.
5 РГИА, ф. 150, on. 1, д. 54, л. 34.
ХАРУКИ В АД А И ЕГО КНИГА "РОССИЯ КАК ПРОБЛЕМА
ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ. Избранные труды" (М., 1999. 400 с.)
В Японии законы соблюдаются строго: когда директору Института общественных наук,
почетному профессору Токийского университета Харуки Вада в 1998 г. исполнилось 60 лет,
выход на пенсию был неотвратим. В древности в таком случае говорили: dura lex, sed lex (суров
закон, но это закон). На этот раз речь идет не о суровости: загруженный административной
работой ученый получил возможность целиком посвятить себя исполнению творческих планов,
историческим исследованиям - что может быть более привлекательным?!
Во время лекций в Японии меня поразил глубокий интерес тамошних ученых к прошлому
России. Еще в 1956 г. в стране было образовано (в настоящее время в нем 240 членов)
130
"Японское общество исследователей истории России", в котором активную роль играл Харуки
Вада. Именно он в 1960 г. организовал специальное издание - журнал "История СССР" на
японском языке, а в дальнейшем в течение ряда лет был председателем этого общества. И
сейчас, пожалуй, трудно найти проблему из истории нашего отечества, которая не стала бы
предметом изучения японских ученых.
Еще старшеклассником X. Вада познакомился с книгой А.И. Герцена "О развитии
революционных идей в России" и с произведениями А.П. Чехова. Так для любознательного
молодого человека открылась Россия. В апреле 1956 г. Вада поступил в Токийский универ¬
ситет, а в следующем году опубликовал в студенческом журнале свою первую работу "Вопросы
истории русской революции".
Пытливого студента увлекла тема революционного народничества, которая и стала
центральной в творческих замыслах начинающего ученого. Симптоматично, что в эти годы
наряду с исследовательской работой Вада пристально следил и за общественнонаучной жизнью
в Советском Союзе. «На меня, - вспоминал он, - произвела впечатление трагедия редакции
журнала "Вопросы истории", которая подверглась критике ЦК КПСС и была распущена в
начале 1957 г. Эдуард Бурджалов был известен среди некоторой части японских левых
интеллигентов как герой, борющийся против сталинизма в исторической науке» (с. 9).
Я познакомился с Харуки Вада в августе 1970 г. на проходившем в Москве международном
конгрессе исторических наук. Разговор, разумеется, состоялся на одну тему - о народничестве.
Уже первая беседа показала, насколько целеустремленно был настроен молодой ученый,
хорошо понимающий сущность проблемы. В те годы вопросы истории народничества
находились в центре внимания советской науки. И в Японии российским народникам уделяли
большое внимание. Поэтому на первом коллоквиуме советских и японских историков,
состоявшемся в декабре 1973 г. в Токио, эта тема стала приоритетной. Как мне рассказывал
Вада, японские коллеги ждали приезда в Токио советских специалистов по народничеству. Но
этого не произошло: с докладом "Марксизм и народничество" выступил член-корреспондент
АН.СССР М.П. Ким. Доклад о народничестве с японской стороны сделал Харуки Вада.
Во время второго приезда в СССР (1975 г.) Харуки Вада подарил мне свою книгу "Николай
Руссель-Судзиловский: народник, переходивший много границ". Написанная на японском языке,
монография оказалась для меня недоступной. Но подробные разговоры с автором и
составленный им русский конспект книги убедили меня в фундаментальных знаниях японского
коллеги, широте его мышления и незаурядных исследовательских способностях. В 1978 г.
X. Вада стал стажером Института истории СССР. В это время мы часто встречались,
беседовали и о проблемах народничества, и об общих вопросах развития исторической науки.
Последнее, как мне тогда показалось, все больше и больше увлекало японского историка.
Этому способствовало его знакомство с М.Я. Гефтером, В.П. Даниловым и др.
Шли годы. Вада много и продуктивно работал. Динамизм его исследовательского труда,
широта, разнообразие и актуальность тематики могут только удивлять. Об этом красноречиво
говорят произведения ученого, опубликованные на японском и английском языках. В 1970 г. в
Токио вышла книга (в соавторстве с Акико Вада) "Кровавое воскресенье", затем монография
об Н.К. Русселе. В 1975 г. появился фундаментальный труд "Маркс, Энгельс и революционная
Россия"; в 1978 - книга "Мир крестьянской революции - Есенин и Махно". В конце 1980 -
начале 1990-х гг. вышли две книги о перестройке в нашей стране, а в 1991-1992 гг. новые
исследования: "Революция в России 1991 года" и "Социализм как история". Не забывал ученый
и своих ближайших соседей, опубликовав книги "Размышления о проблеме северных
территорий" (1990), "Корейская война" (1995), "Северная Корея" (1998) и др.
При всем различии тематики трудов японского ученого их объединяла одна идея: связь
истории и современности. Эта тенденция в полной мере проявилась и в рецензируемой книге,
вышедшей в серии "Первая публикация в России". Монография "Россия как проблема
всемирной истории" составлена из трудов Харуки Вада, написанных в свое время на японском и
английском языках. Вот основные разделы этого издания: "Российская революция"; "Бывшие
революционеры и революция 1917 г."; "Япония и Советский Союз в 1930-е гг."; "Перестройка и
историческая наука"; "Япония, Россия и Корея".
Разумеется, в кратком очерке невозможно проанализировать все аспекты этого много¬
гранного труда. Остановлюсь поэтому на близких мне темах. Хотелось бы оценить прежде
всего две статьи: "Место Российской революции во всемирной истории" и "Февральская
революция 1917 года".
В них автор заявил, что отказывается признать исторически оправданным установившееся
мнение, согласно которому Октябрьская революция должна считаться рубежом новой и
новейшей истории человечества. Логика рассуждений японского профессора достаточно
5*
131
последовательна. Накануне Первой мировой войны в Европе и России еще не было активного
движения, направленного на установление социалистического строя. Обстоятельства коренным
образом изменились с началом войны, которая и открыла "новую эру". "Мировая война, -
пишет Харуки Вада, - стала невиданной, апокалиптической катастрофой. Поэтому вполне
понятной была решимость некоторых людей основательно расстаться со старым миром,
ответственным за такую адскую ситуацию. Для них уничтожение основ капиталистического
общества в мировом масштабе вдруг стало неотложной задачей" (с. 20).
И еще одно непривычное суждение. По мнению ученого, российская революция состояла из
четырех самостоятельных революций: революции буржуазии и граждан, революции рабочих и
солдат, революции крестьян и революции национальностей. Разумеется, все указанные группы
населения участвовали и в Февральской, и в Октябрьской революциях. Но можно ли проводить
между ними такие строгие грани? Русский солдат, например, был вчерашним крестьянином или
рабочим и т.д.
Может быть, несколько искусственно в раздел о российских революциях включен анализ
романа В. Пикуля "У последней черты". Тут, возможно, сказалось стремление автора связывать
исторические события с современностью. Так или иначе, но сам очерк отличается глубоким и
всесторонним источниковедческим и историографическим анализом, позволяющим
документально развенчать это одиозное произведение, пользующееся популярностью в
определенных читательских кругах.
В свое время советские историки не обошли вниманием деятельность народовольцев В.Н.
Фигнер и Л.А. Тихомирова. В монографических исследованиях эти активные участники
общественного движения получили свою оценку - о них прежде всего говорилось в связи с
борьбой "Народной воли" против самодержавия в конце 1870 - начале 1880-х гг.
X. Вада акцентировал свое внимание на другом, изучив судьбу этих замечательных людей в
начале XX в. - в эпоху российских революций. Большая осведомленность автора в русской и
зарубежной историографии, обширное привлечение архивных материалов, оригинальные
наблюдения сделали очерки о Фигнер и Тихомирове обстоятельно аргументированными и во
многом новаторскими.
Обращаясь к рассмотрению жизни Веры Фигнер, Харуки Вада очень четко определил цель
своего исследования: выявить как "народнические надежды" соотносятся с "действительностью
русской революции". Февральскую революцию Фигнер встретила с энтузиазмом. Она
втягивается в водоворот бурной общественной жизни: Всероссийский съезд крестьянских
депутатов в мае 1917 г. избрал ее членом ВЦИК Совета крестьянских депутатов. А что дальше?
Демократические институты запрещались. Разгон Предпарламента большевиками явился
первым ударом по надеждам бывшей народоволки. В январе 1918 г. еще одно потрясение:
"Роспуск Учредительного Собрания, - писала Фигнер, - был новым унижением заветной мечты
многих поколений... Период парламентарной свободы казался мне необходимым для
политического и гражданского воспитания масс" (с. 89).
Так, уже в первые годы Советской власти 65-летняя Фигнер начала осознавать сущность
нового режима, антигуманность действий большевиков. Ее позиция определилась - она стала
суровым критиком действующей власти, активно продолжая свою общественную деятельность.
Совместно с М. Горьким Фигнер возглавляет комитет "Культура и свобода", сближается с
Петром Кропоткиным, знакомится с его*письмом к Ленину, поддерживает группу эсеров,
заботится о судьбе политзаключенных. Правильно поступил автор книги, не ограничиваясь
описанием общественной жизни своей героини. Широкое привлечение архивных материалов
позволило исследователю впервые подробно описать тяжелый быт, семейные невзгоды,
болезни, личную неустроенность Веры Николаевны.
В советской историографии фигура Льва Тихомирова долгие годы находилась в тени. Да
иначе и быть не могло - идейный лидер "Народной воли" перестал быть революционером.
Историки молчали до тех пор, пока в МГУ в 1986 г. не была защищена блестящая кандидатская
диссертация В.Н. Костылева "Лев Тихомиров на службе царизма: из истории общественно¬
идейной борьбы в России в конце XIX - начале XX века" (научный руководитель профессор
М.Г. Седов). Я был официальным оппонентом на этой защите и до сих пор помню, какой
восторг вызвала у меня эта работа ныне покойного молодого талантливого ученого. И вот
теперь в книге Вады вновь появляется образ Тихомирова, но в ином аспекте. Японский историк
взялся за изучение одного из наиболее сложных периодов жизни Тихомирова - накануне и
после Октябрьской революции.
Ученый так объяснил свою задачу: "Будучи логическим продолжением моей статьи о жизни
и деятельности Веры Фигнер в 1917-1923 гг., эта работа проливает свет на последние годы
жизни Тихомирова, чья жизнь являла собой столь разительный контраст с жизнью В. Фигнер.
132
Вместе эти две работы могли бы составить основу для сравнения жизненных траекторий двух
ведущих революционеров-народников в их последние годы" (с. 124-125).
Действительно, сравнение это весьма показательно для понимания жизненных позиций двух
замечательных людей. Если Вера Фигнер целиком отдала себя общественной деятельности, то
Тихомиров был поглощен раздумьями о происходящем и самоанализом, отразившимися в
дневниковых записях, удачно проанализированных автором. В конце 1913 г. Тихомиров подал
прошение об отставке с поста редактора "Московских ведомостей". Дневник ярко передает
настроение нового безработного: "Ведь я весь век что-нибудь делал, теперь - нечего делать. Из
современной России я выброшен. Моих людей нет, и сам я всем чужой. От правых я, кажется,
далее, чем от левых. От правительства не жду ничего, что стоило бы поддерживать.
Замечательная эпоха императора Николая II. Кажется, единственный светлый момент был при
Столыпине, а потом все беспросветная неурядица, разгром, неудачи, скорбь. Что-то даст
будущее?" (с. 128).
В условиях начавшейся мировой войны бывший редактор "Московских ведомостей"
стремился оценить потенциальные возможности российского государства. Выдержит ли оно
мощный натиск Германии? Вывод оказался далеко не утешительным - только промахи врагов
России могут ее спасти. Вести с фронта вызывали нарастающую тревогу. В феврале 1915 г.
Тихомиров записывает в дневнике: "Я все менее начинаю верить в добрый исход войны. У нас
государственные люди очень плохи, очень плохи. С плохой постановкой политики - не
поможет войско. Нет Столыпина" (с. 130).
В прошлом убежденный монархист (трудно сказать, остался ли он таким), разумеется, не мог
оставить без внимания состояние верховной власти. Приведенные дневниковые записи ярко
передают переживания их автора за судьбу монархии и самого царя. Может ли его власть стать
центром народного единения? Анализируя происходящее, Тихомиров приходит к выводу, что
вера в силу самодержавной власти почти исчезла: "Я часто ломаю голову над вопросом, чем
можно спасти монархию? И право - не вижу средств. Самое главное в том, что Государь не
может, конечно, переродиться и изменить своего характера... Он может только вечно
колебаться и постоянно переходить от плана к плану. Ну, а при этом в столь запутанном
положении можно только рухнуть, если не будет какого-нибудь Провиденциального
вмешательства" (с. 137). Оценивая этот текст, Харуки Вада делает довольно спорное пред¬
положение: "Мне кажется, он полагал, что монархию могло бы спасти убийство Николая II".
Думается, что автор в данном случае не до конца разобрался в сущности фразы.
"Провиденциальное вмешательство" означает не цареубийство, а попытку объяснить исто¬
рические события непосредственным проявлением в них воли провидения.
Непроясненным остался весьма важный вопрос об отношении Тихомирова к больше¬
вистской власти. В этом нет вины автора - отсутствуют надежные источники. Лишь по
некоторым косвенным данным Харуки Вада пытается определить позицию Тихомирова. Рас¬
суждения историка логичны. Тихомиров - сторонник сильной власти. После крушения
монархии такая власть исчезла. В этих условиях он, "похоже, признавал неизбежность свер¬
жения Временного правительства и создания правительства большевиков, - пишет X. Вада. -
Октябрьская революция, в задачу которой очевидно входило установление твердой револю¬
ционной диктатуры, должна была, по представлениям Тихомирова, осуществить давно
лелеемую им мечту о сильной государственной власти" (с. 145).
Исследовательский универсализм Харуки Вада особенно ярко проявился при анализе
общественной жизни Советского Союза, Японии и Германии в 1930-х гг. Для нас, российских
историков, как-то необычно воспринимать исследователя, который может с подлинно про¬
фессиональным мастерством быть историком и XIX, и XX вв. Харуки Вада именно такой
ученый. Широта познаний позволяет ему делать оригинальные сопоставления. Так, в одной из
статей он детально прослеживает историю и методы подавления инакомыслия в Советском
Союзе и Японии.
Раздел "Перестройка и историческая наука" для меня, современника событий и в какой-то
мере их участника, особенно привлекателен. Перед читателем раскрывается драматическая
история науки, описанная честным зарубежным ученым, искренне переживавшим за судьбу
своих коллег из далекой страны. В то время, когда советские историки не выступили в защиту
творчества Э. Бурджалова (исключение составила рецензия на его книгу "Вторая русская
революция - восстание в Петрограде", помещенная в "Новом мире" А. Твардовским), X. Вада
проявил исключительную энергию и занял высоко нравственную позицию. Он предложил
японским, американским, английским, канадским и французским исследователям Февральской
революции послать коллективное письмо вдове Э. Бурджалова. "Реакция, - пишет X. Вада, -
была активной, и 17 ученых, включая Марко Ферро, Т. Хасегаву, Джона Кипа, подписали его.
133
В нем говорилось, что мы, усердные читатели его блестящей книги, убеждены в том, что имя
Бурджалова и его книга о Февральской революции будут жить вечно в памяти историков всего
мира" (с. 251). Жаль, конечно, что это письмо не было тогда опубликовано.
Уместно отметить, что в рецензируемой книге Харуки В ада с большой теплотой отзывается
об Э.Н. Бурджалове, с которым был лично знаком. Оценка японским историком творчества
советского исследователя, его стремления восстановить правду в исторической науке, были
созвучны взглядам прогрессивных советских историков. В своем дневнике профессор МГУ С.С.
Дмитриев 25 января 1956 г. записал оценку, данную профессором А.И. Гуковским выступлению
Бурджалова на конференции читателей "Вопросов истории": "По словам Гуковского, речь
Бурджалова оставила впечатление ворвавшегося свежего ветра"1.
В книге нашла отражение осведомленность X. Вада о научной жизни Института истории
СССР в канун и во время перестройки. Его тесные творческие отношения с М.Я. Гефтером,
В.П. Даниловым, изучение периодики того времени позволили японскому ученому вос¬
становить драматическую историю взаимоотношений партийного руководства страны с
честными советскими деятелями науки. Материал книги убедительно показывает, как
коммунистический догматизм препятствовал творческому развитию исторических знаний,
свидетельствует, что этот негативный процесс был связан с состоянием всей государственной и
общественной жизни советского государства. "Советский Союз сегодня, - писал X. Вада, -
похож на обветшалое здание, подлежащее реконструкции, но все еще заселенное жильцами.
Какую часть здания разрушить? Какую сохранить, чтобы спасти жильцов? Без ясного
понимания сути системы грамотная реконструкция будет невозможна" (с. 262).
Жаль, что в книге не нашлось места для оценки длительной дискуссии по проблеме
народничества. В советской науке она происходила между двумя научными группами: группой
по изучению революционной ситуации в России конца 50- начала 60-х гг. XIX в., руководимой
академиком М.В. Нечкиной, и группой по истории общественного движения в пореформенной
России, возглавлять которую было поручено мне. Хотелось бы с удовлетворением отметить,
что в 1950-1970-х гг. история народничества вызвала широкий интерес советских историков, и
историческая справедливость в ее оценке была восстановлена.
Книга завершается очерком, посвященным анализу корейской войны и роли в ней Японии и
Советского Союза. Написанный на архивных материалах, ставших доступными для ис¬
следователей только в середине 1990-х гг., очерк открывает принципиально новые аспекты в
изучении этой темы и, в частности, показывает роль Сталина в остром международном
конфликте.
В настоящее время Харуки Вада полон творческих замыслов. Он вместе с другими авторами
подготовил обширный сборник извлеченных из архива документов: "ВКП(б), Коминтерн и
Япония". Продолжается работа над подготовкой другого документального издания - "Комин¬
терн и Корея". Японский профессор не отказался и от своей первой любви - любви к
народничеству. В ближайшее время он намерен завершить работу над книгой "Лев Тихомиров и
Вера Фигнер". Пожелаем же ему дальнейших творческих успехов.
Б.С. Итенберг, доктор исторических наук
(Институт российской истории РАН)
Примечание
1 Из дневников Сергея Сергеевича Дмитриева // Отечественная история. 2000. № 1. С. 165.
134
Публикации и сообщения
К ОБРАЗОВАНИЮ ВСЕРОССИЙСКОЙ ВЛАСТИ В СИБИРИ
(из дневника П.В. Вологодского: 8 сентября - 4 ноября 1918 г.)*
Воскресенье, 9(22) сентября. Утром ко мне явилась делегация от буржуазных организаций,
заявивших в довольно требовательном тоне, чтобы при ликвидации всех сибирских
правительств при создании Всероссийской власти в виде Директории, о которой теперь идет
речь на Челябинском совещании79, генерал Хорват был включен в состав Директории. Я
довольно твердо заявил, что Сиб[ирское] правительство эту миссию на себя не возьмет, да и
едва ли возможны какие-либо достижения в этом смысле, т[ак] к[ак] фигура Хорвата вовсе не
всероссийского масштаба и едва ли известная за пределами Дальнего Востока. Ушли явно
раздраженные моим ответом. Вечером г[оспода] Востротин, У стругов нанесли мне личный
визит. При посещении меня они заявили, что требование о включении Хорвата в состав
Директории предъявлено отнюдь не по инициативе ген[ерала] Хорвата, а вытекает из
напряженного желания определенных кругов населения. Причем эти круги хотели бы видеть
Хорвата в качестве представителя Директории на Д[альнем] Востоке. Забыл сказать, что визит
Востротина и Устругова был как бы ответным на мой утренний визит к ген[ералу] Хорвату, в
вагоне которого были Востротин и У стругов. Был я также сегодня с визитом у французского
посла в Японии Реньо80. Приятное впечатление после 3[-х] часовой беседы. [Обещание помощи
и посредничества.] После посещения британского] посла Морриса81 я разочаровался в
характеристике Гайды англичан как наших друзей, но убедился, что он был прав, называя
французов нашими истинными друзьями. Реньо обещал со стороны французской нации помощь
нашей армии и дружественное содействие нашим достижениям у союзников. Был также с
визитом у японского ген[ерала] Отани82. Визит был сухо принят, я тем же отвечал генералу.
Вечером мы получили сенсационное известие из Омска. И.А. Михайлов по прямому проводу
сообщил нам, что в Омске Якушевым83, Крутовским и Шатиловым поднята агитация против
нашей дальневосточной политики. Якушев, Крутовский и Шатилов кем-то арестованы были за
эту агитацию, но по распоряжению Административного совета на другой день освобождены из-
под ареста84. Странная история и совершенно не ко времени. Я только что говорил Реньо об
единстве воли и действий Омского правительства.
Понедельнику 10(23) сентября. Снова был у ген[ерала] Морриса. По слухам, у этого ге¬
нерала появилось какое-то новое настроение к Сибирскому] прав[ительст]ву. Визит мой
показал, что эти слухи имеют свое основание. Он сначала упрекнул Сиб[ирское] прави¬
тельство в том, что мы слишком высокое вознаграждение назначили своим солдатам, что наша
небогатая казна не выдержит столь тяжелого бремени, но в конце концов заявил, что он имеет
уполномочия помочь нам амуницией и деньгами и что помощь амуницией он имеет
возможность оказать в самое ближайшее время. Был также сегодня у графа Мацудойра. Наша
беседа продолжалась более двух часов. Он удовлетворен ликвидацией правительства Дербера-
Лаврова и выразил пожелание, чтобы мы объединились с группой ген[ерала] Хорвата. Я
поехал к Мацудойра, чтобы поговорить с ним по поводу полученного мною сообщения, что в
Чите японцами захвачена в полное свое [их] распоряжение русская радиостанция. Он заявил,
что ему об этом ничего не известно, но что он сейчас же снесется по этому поводу со своим
правительством и выразил надежду, что радиостанция будет возвращена читинским властям.
Сегодня же получено нами еще одно отрадное сообщение, что американским правительством
решено послать свой отряд на Уральский фронт для борьбы с большевиками. Сегодня я был
также с визитом в Земской городской управе. Городской голова вручил мне пригласительную
карточку на обед, устраиваемый в чествование нашей делегации85. Вечером снова вели
переговоры с группой Хорвата. Договорились. Мое впечатление, что мы рано сдали свои
Окончание. Начало см.: Отечественная история. 2000. № 6.
135
позиции и что формулой соглашения с этой группой мы убили идею Сибирской автономии.
Хорвату обещали, что он будет включен в состав сибирской Директории, если она будет
образована, и будет принят в состав делового кабинета, если Директория образована не будет,
причем ему будет предоставлено право занять пост наместника Дальнего Востока86.
Результатом этого соглашения явилась необходимость послать в Челябинск87 телеграмму на
имя сибирской делегации, чтобы она домогалась включения в состав Директории С.А. Таскина
(что, надо сознаться, я считаю совершенно безнадежным) и протестовала против включения в
состав Директории эсеров типа Зензинова и Болдырева как уже избранного главковерхом,
заявляя, что наша делегация желала бы видеть в составе Директории Н.И. Астрова, Н.В. Чай¬
ковского, Н.Д. Авксентьева, Таскина и меня88. Сегодня происходили знаменательные проводы
ген[ерала] Гайды из Владивостока на Западный фронт. Проводы носили помпезный характер.
Проводить собрались представители всех иностранных держав, оркестр чешской музыки,
цветы, поднесенные дамами. Я сказал речь и закончил ее братским поцелуем ген[ерала]
Гайды89. Обращало на себя внимание лишь отсутствие группы Хорвата на проводах.
Вторник, 11 (24) сентября. Принимал депутацию от союза торгово-промышленников.
Очень удовлетворен ее заявлениями. Они признают правительство, возглавляемое мною, как
стремящееся к осуществлению республиканского строя и всемерно будут его поддерживать.
Английский генерал Нокс, хорошо говорящий по-русски, был у меня с ответным визитом вмес¬
те с полковником Эльстоном90. К 7 час[ам] веч[ера] был на обеде, устроенном в Пушкинском
театре городским обществом. Были представители всех иностранных держав. Не было Лаврова
и Дербера, не было и хорватцев. Во время обеда я произнес три речи и все экспромтом. Одна на
тему о политике Сибирского правительства к Брестскому миру, о создании Сибирской армии,
другая - слово благодарности Агареву за устройство обеда, как представителю городского
общественного] управления, и третья - исполненная благодарности чехословакам. После этой
речи член Чехословацкого национального совета д[окто]р Гирса91 подошел ко мне со своего
места и крепко меня расцеловал. Обед прошел хорошо, с подъемом. Все говорили о создавшем¬
ся объединении, о возрождении русского государства, о восстановлении правового строя и
республиканского правительства. Представители иностранных держав уверяли русских в своей
готовности идти на помощь России и вместе драться с врагами истинного народоправства92.
Среда, 12 (25) сентября. Появление в хорватских газетах сообщения, что между Сибирским
пр[авительств]ом и правителем Дальнего Востока ген[ералом] Хорватом состоялось полное
соглашение о слиянии власти взволновало в самых разнообразных тонах различные
общественные круги. Мне не понравился тон этих газет, по которому выходило, что наше
прав[ительст]во капитулировало перед ген[ералом] Хорватом. Утром ко мне явилась было
депутация от местных кадет, чтобы поздравить меня со слиянием власти и выразить свое
удовлетворение, что Хорвату оказано должное. Но Г.Г. Тельберг не допустил этой делегации до
меня, объяснив, что сведения газет в этом отношении преувеличены и что такое поздравление
мне будет скорее неприятно. По поводу этого сообщения утром мне звонил тревожно и
городской голова. В 3 ч[аса] дня ко мне явилась депутация от земства в лице членов Управы,
встревоженная этим сообщением. Депутация заявила мне, что и они, члены Управы, и
служащие ее бросят свое дело, если восторжествует Хорват. Мои объяснения их успокоили,
хотя как-будто бы не всем им поверили. В ^/2 ч[асов] веч[ера] я был на заседании Гор[одской]
думы, где произнес экспромтом речь на тему об обязанностях городских самоуправлений, о
путях, какими должна идти работа Гор[одской] думы (д[олжны] б[ыть] отметены воспоминания
о большевизме, д[олжна] б[ыть] оздоровлена народная душа, д[олжно] б[ыть] национальное
возрождение), дал более категорическое объяснение по поводу переговоров с правительством
Хорвата, что было встречено аплодисментами. Вечером, во время совещания делегации по
текущем делам в КЯ/2 час[ов] была получена из Уфы от И.И. Серебренникова телеграмма,
поздравляющая меня с избранием в состав Российской Директории. В 11 */2 ч[асов] веч[ера]
была такая же телеграмма получена от Н.Д. Авксентьева с сообщением, что в состав Ди¬
ректории окончательно избраны: Н.Д. Авксентьев, Н.И. Астров, В.Г. Болдырев, Н.В. Чай¬
ковский и я93. Делегация мне аплодировала и пожалела, что по этому случаю негде распить
бутылку шампанского. Про себя не скажу, чтобы меня это известие особенно порадовало, я его
встретил как-то совершенно равнодушно. Я даже раздумывал, не лучше ли для меня было бы,
если бы я был забаллотирован, но избрание меня было несомненным успехом Сиб[ирского]
прав[ительст]ва на Государственном совещании, в чем можно усмотреть доверие к
Сиб[ирскому] пр[авительст]ву. Это удовлетворяло меня. В этот же день вечером часов в
7 приехали во Владивосток кн[язь] Г.Е. Львов и Е.Е. Колосов94. Львов произвел на меня
симпатичное впечатление. Его впечатление, вынесенное из бесед с Гайдой [Дитерихсом95 и
136
другими], что у иностранцев нет ничего общего между собой, и они плохо понимают психоло¬
гию русских. Его совет нам - сойдитесь с группой Хорвата. По поводу окончания выборов в
Директорию Г.Г. Тельбергу поручено выработать обращение от нашего имени к населению.
Четверг, 13 (26) сентября. Нервное заявление атамана Семенова по поводу предания суду
(военно-полевому) начальника его отряда на какой-то станции. Посещение Куренковым96 меня
с целью информации об отношениях к кабинету Хорвата. Посещение много97 русских
миноносцев, стоящих во Владивостокской] бухте. Поездка в открытое море на миноносце
"Лейтенант Малеев"98. Обращение к населению по поводу избрания Всероссийской Директории
решили передать по прямому проводу запиской в Омск для санкции. Небольшое совещание с
Загибаловым о назначении областных комиссаров. Замечено ослабление к работе в среде
делегации. Объяснить это можно лишь естественною усталостью после напряженной и нервной
работы.
Пятница, 14 (27) сентября. Утром получено по телеграфу официальное сообщение о
бурных событиях в Омске: об убийстве А.Е. Новоселова и аресте Якушева, Крутовского и
Шатилова и о попытках арестовать Грацианова99, о последующем затем распоряжении Все¬
российской Директории об освобождении Крутовского и Шатилова. Не могу понять, что за
кавардак произошел в Омске. Можно думать, что это было дело рук правых кругов с участием
партизанских атаманов. Непонятно, за что был убит Новоселов, вовсе не столь крайне левый.
Вечером не в особенно хорошем настроении, под влиянием полученных известий из Омска, был
на чехословацком концерте. Посол Реньо и д[окто]р Гирса посетили меня в моей ложе. Кн[язь]
Г.Е. Львов пригласил меня еще раз съездить к ген[ералу] Моррису на фрегат "Бруклин" -
попытаться получить от него более определенные обещания. Разговор с ним в присутствии
инженера Стивенса100 свелся к организации управления всеми путями сообщения Сибири для
установления их большей провозоспособности, продолжался З1^ ч[аса], а свелся ни к чему.
Особая комиссия в составе наших представителей и кабинета Хорвата выработала проект
соглашения, который сводился, гл[авным] обр[азом], к тому, что Хорвату обещано включение
в состав Директории сибирской (шестым в "пятерку") и поставление его во главе управления
Дальним Востоком. Об этом объявлено населению не было, т[ак] к[ак] наша делегация не
считала себя вправе окончательно разрешать такой вопрос, и мы ограничились каким-то
неопределенным объявлением о сущности этого соглашения, которым едва ли будет удов¬
летворена общественность, если только газеты не расшифруют это опубликование.
Суббота, 15 (28) сентября. Дорогой мы узнали, не помню от кого, что Сиб[ирская]
обл[астная] дума послала свою делегацию на Дальний Восток (как я и предугадывал в дневнике
от 27 авг[уста] - 9 сентября]). Такая делегация разрушала единство настроения нашей
делегации и могла только затруднить нашу миссию на Дальний Восток, где так сложна
политическая обстановка. Поэтому наша делегация решила послать [телеграмму] иркутскому]
ком[иссару] Яковлеву, чтобы он воспрепятствовал продвижению на Д[альний] Восток этой
делегации, а Административному совету было предложено издать постановление о перерыве
работ Обл[астной] думы, чтобы парализовать вредное влияние ее делегатов на ход совещания в
Уфе и Челябинске и попытки ставить нам палки в колеса на Дальнем Востоке. Думская
делегация была задержана в пути ген[ералом] Эльцером-Усовым. Но сегодня утром мы
получили телеграмму о том, что Сиб[ирская] обл[астная] дума не подчинилась распоряжению
Административного совета о перерыве своих занятий101. Обсуждение соглашения с группой
ген[ерала] Хорвата. До 12]/2 ч[асов] дня я еще не подписал этого соглашения, когда ко мне
приехал Л. А. У стругов и под предлогом необходимости некоторых исправлений в этом проекте
соглашения взял от меня этот проект. Вчера вечером ко мне приходили Е.Е. Колосов и
Вахмистров102 и просили меня воспользоваться прямым проводом для переговоров с
Обл[астной] думой. В виду занятой по отношению к Сибирскому прав[ительст]ву позицией
Областной думой и крупных событий в Омске я не счел возможным дать Колосову и
Вахмистрову просимого им[и] разрешения - говорить с Обл[астной] думой по прямому проводу.
Днем получил поздравительную телеграмму от И.А. Михайлова по случаю избрания меня в
Директорию. Имели в своей среде совещание о скорейшем назначении областных комиссаров.
Как ограничен выбор!... В 4 ч[аса] дня был у Хорвата с просьбой повременить с опуб¬
ликованием заготовленного объявления о состоявшемся соглашении. Согласился. Вечером ко
мне проходил И.А. Лавров для переговоров об устройстве от имени Сиб[ирско]го
пр[авительст]ва панихиды по Новоселову. Я охотно и искренне согласился. Мне сообщили, что
Моравский под влиянием событий в Омске, информации из Томска окончательно отказался
сдавать дела Владивостокской] группы Сиб[ирского] пр[авительст]ва нашей делегации.
Приемка дел от Моравского была поручена Г.М. Степаненко.
137
Воскресенье, 16 (29) сентября, утром в 9-10 ч[асов] в городе разразилась страшная гроза с
большим ливнем. Результат- серьезное разрушение некоторых улиц. В 2 ч[аса] дня имел беседу
с Лавровым, Краковецким, Моравским и Жернаковым о панихиде по А.Е. Новоселову и об
отношениях к событиям в Омске, Томске и о влиянии их на международные отношения.
Вечером совещание нашей делегации при участии Л.А. Устругова и кн[язя] Львова о передаче
всех дорог в управление инженера Стивенса103. По слухам конфликт Обл[астной] думы с
Сиб[ирским] правительством и Административным советом этого правительства служит
предметом самых оживленных толков в среде общественных организаций. В общем, говорят,
настроение не в пользу Сиб[ирского] правительства] и Административного] совета. Все это
действует на меня угнетающе. Я опять стал плохо спать и чувствую какую-то слабость.
Понедельник, 17 (30) сентября. Беседа с А.Ф. Агаревым, Медведевым и чл[енами] Земской
управы об отношениях между Областной думой и Сиб[ирским] правительством, об омском
кризисе. [Они] предъявили требование об отмене распоряжения о роспусе Обла[стной] думы,
издании постановления о созыве ее для суждения о событиях в Омске, угроза уйти от
прав[ительст]ва и взять на себя функции государственной] власти на Дальнем Востоке.
"Правительство Хорвата возьмет себе власть лишь через трупы имеющих честь беседовать с
Вами". Я передаю сущность этой беседы членам делегации. Она встревожила делегацию,
признано необходимым подготовиться к борьбе с таким течением. Вечером часов в 10 я
подписываю окончательную редакцию основных положений о соглашении с Хорватом104.
Вечером же получена телеграмма из Омска от Союза возрождения105 о разрухе в Омске с
просьбой немедленно выехать в Омск. Вел беседу с корреспондентом одной влиятельной
английской газеты о событиях в Омске. Его мнение - события отрицательно повлияли на
готовность иностранцев идти на помощь Сибири. Это я и сам понимаю, но подтверждение этого
из уст сотрудника влиятельной иностранной газеты подействовало на меня угнетающе.
Вторник, 18 сентября (1 окт[ября]). Приезд во Владивосток командующего] войсками
Кадлец106. Сначала краткий визит, а затем продолжительный с ним разговор на тему о
необходимости мобилизовать офицеров и ликвидации отдельных партизанского характера
отрядов. Случай с генер[алом] Плешковым. [Беседа с Д.И. Абрикосовым, советником
японского посольства101.] Вечером разговор по прямому проводу с И. А. Якушевым о событиях
в Омске. Загадочность убийства Новоселова, по его словам, не выяснена. Оно сильно
волновало общественное мнение, но теперь наступило некоторое успокоение. По его словам,
Совет министров в составе И.И. Серебренников[а], И.А. Михайлов[а], В.М. Крутовск[ого] и
М.Б. Шатилов[а] продолжает вести текущую работу без трений, равно без трений ведет свою
работу и Административный совет. Члены Сиб[ирской] обл[астной] думы из-под ареста
освобождены, печати с дверей сняты. Это было отрадно узнать. В 2 ч[аса] дня в Соборе была
отслужена панихида по А.Е. Новоселову]. Объявления об этой панихиде были напечатаны от
моего и И. А. Лаврова имени. Было масса народа. Чувствовалась напряженность.
Среда, 19 сентября (2 октября). Беседа с французским послом Реньо по поводу назначения
командующим] войсками Кадлеца. Его опасения - недовольство таким назначением японцев,
обострения отношений между отдельными отрядами, вообще он против назначения
командующим войсками чеха. При всей своей симпатии к Реньо, я не особенно тепло отнесся к
этому его выступлению. В 4 ч[аса] и до 7 вечера вел разговор по прямому проводу с Н.Д.
Авксентьевым из Уфы.
Четверг, 20 сентября (3 октября). От А.Н. Гаттенбергера108 из Томска получена
телеграмма о событиях в Томске, о роспуске Обл[астной] думы и предполагающихся
восстаниях большевиков в больших городах. Действовал он в качестве губ[ернского]
комиссара, по-видимому, энергично, но тон его сообщения не лишен тревоги. Меня посетил
Кириллов109, агент "Света" и "Моя газета"110. Он информировал меня о владивостокских
настроениях. У левых определенная тенденция свалить центр. Меня упрекают в своеволии,
говорят о вредном воздействии на меня окружающих, в особенности Гинса и Тельберга.
Я объяснил Кириллову, что в такой сложной обстановке, в какой мне приходится действовать, я
ничего не делаю без совещания с членами делегации, но никто из членов совещания не
действует из-за каких либо личных или партийных выгод. Гинсу я больше других доверяю, а
потому больше всего и прислушиваюсь к его советам, а потому и не принимаю, как должное,
упреков в неконституционности действия. У Кириллова проглядывала несомненная ко мне
доброжелательность. Имел сегодня с М.П. Головачевым беседу об отрицательном к нему
отношении представителей иностранных держав. Результат - подача им прошения об от¬
ставке111. Была сделана попытка уладить инцидент с назначением Гайды и Кадлеца. Получены
из Читы телеграммы об аресте обл[астного] комиссара Флегонтова и некоторых гласных
Думы112. Это обостряет и без того натянутые отношения с атам[аном] Семеновым. В среде
138
нашей делегации обсуждался вопрос о слиянии делового кабинета с Советом министров
правит[ельст]ва. Хорват домогается немедленного назначения его краевым комиссаром
(наместником) Дальнего Востока и членом Сибирской директории. Едва ли при создавшейся
теперь Всероссийской власти в лице Директории возможно сейчас удовлетворить притязания
Хорвата. Владивостокские земцы стремятся захватить в свое распоряжение губернаторский
дом. Местные дела опять осложняются и нет возможности сейчас покинуть Владивосток и
ехать в Омск, хотя и тамошние дела требуют концентрации сил сибиряков.
Пятница, 21 сент[ября] (4 окт[ября]). Утром беседа с Кадлецом и д[окто]ром Гирсой о
затруднительном положении командующего войсками. Гирса выразил пожелание, чтобы чехи
ушли с фронта, предоставив русским своими силами разбираться в путанице создавшегося
положения. Днем получена телеграмма от 1 октября, предоставляющая мне широкие
полномочия о назначении главноначальствующих лиц на Дальнем Востоке, согласно изданному
того же октября закону113. Вечером совещание с группой Хорвата. Фрондирующее поведение
этой группы. Требование, что[бы] назначение областных комиссаров исходило исключительно
и всецело распоряжением Хорвата. Я ушел с этого совещания, будучи вызван к прямому
проводу Ивановым-Риновым. По возвращении моем в совещание оказалось, что оно
разошлось, не придя ни к какому соглашению.
Суббота, 22 сент[ября] (5 окт[ября]). Вчера была получена телеграмма о насилиях,
чинимых начальником] партизанского отряда есаулом Калмыковым114. Беда с этим казачьими
атаманами и есаулами. Главное, чувствуешь, что не имеешь сил, чтобы сразу их сократить
вплоть до пресечения всякой их деятельности. Не договорившись с группой ген[ерала]
Хорвата в деталях о состоявшемся соглашении, мы решили, однако, объявить о сущности этого
соглашения представителям иностранных держав, ввиду проявления ими нетерпения знать, в
чем же суть нашего соглашения. Я с Хорватом в сопровождении с его стороны дипло¬
матического чиновника Клемм[а], а с моей такового же Гревса (до сих был моим спутником и
переводчиком в сношениях с высокими комиссарами), отправились с особой реляцией.
Посетили Реньо, Морриса, Мацудойра и Эльстона11 . Все отнеслись к нам корректно, только
переводчик Мацудойры Вотонабе проявил особую назойливость узнать путем многочисленных
вопросов подробности соглашения. В общем все выразили удовлетворение, что все кончилось
добрым миром. Вопрос о командовании войсками вновь стал на очередь. Переговоры с
д[окто]ром Гирсой привели нас к убеждению, что особых возражений против назначения
полковника Кадлеца командующим войсками не встречается. Решено Кадлеца назначить.
Вечером в театре "Золотой Рог"116 второй концерт чехословак[ов]. Прекрасное впечатление от
концерта было испорчено сообщением мне послом Реньо, в одном из антрактов, имеющихся у
него сведений, что Екатеринбургу угрожает опасность быть сданным большевикам. В то же
время он сообщил, что японцы решили дать русским 50 миллионов патронов и обещают
возобновить деятельность заводов, изготовляющих патроны.
Воскресенье, 23 сент[ября] (6 окт[ября)]. День прошел без особых событий. Только В.И.
Лебедев сообщил мне о глубоком впечатлении, произведенном на союзников его докладом о
событиях на Приволжском фронте117. Заявил, что он едет для информации о российских делах
в Японию и Америку. Вечером новая неприятность - получена телеграмма, что последовало
распоряжение об эвакуации центральных учреждений из Самары11*. Вечером решил раз¬
влечься. Поехал на спектакль в летнем театре миниатюр. Театр скверный, публики мало,
артисты балаганщики. Вместо развлечения получил огорчение.
Понедельник, 24 сент[ября] (7 окт[ября]). Сегодня узнали о попытке ген[ерала] Хорвата
проявить себя в деле назначения городского совета в Никольске-Уссур[ийском]. Вечером вся
наша делегация была приглашена на обед к послу Реньо. Ген[ерала] Хорвата на обеде не было.
Не знаю, не был ли он приглашен или он сам не принял приглашений119. Реньо был ко всем
чрезвычайно любезен, как умеют быть любезными только французы. Мне было везде первое
место. Обед был очень хорош, хороши и вина, конечно, настоящие французские. Были
услышаны револьверные выстрелы на Светланской ул[ице]120. Впоследствии оказалось, что
кто-то стрелял в японского солдата, мотивы тоже остались неизвестны.
Вторник, 25 сент[ября] (8 окт[ября]). Днем раут от имени командующего американской
армией м[айо]ра Гревса121. Сухая закуска, кофе, чай, потом танцы. Обращала на себя внимание
одна очень красивая дама. Она оказалась русской. Я почувствовал невольную гордость за свою
нацию. Я вел довольно продолжительный разговор на русском языке с представителем
французской армии. Он сообщил мне, что Германия предложила союзникам мир за счет России.
Твердо заявил, что мир на таких условиях совершенно неприемлем для них. Для союзников
важно, чтобы Россия сохранилась как великая держава. Сегодня я посетил представителя
итальянской армии Филиппи122. Произвел впечатление искреннего доброжелателя Рос¬
139
сии. Очень милый человек. Обедали у графа Мацудойры. Решили сегодня ночью выехать в
Омск.
Среда, 26 сент[ября] (9 окт[ября]). Вчера в 12 ч[асов] ночи выехали из Владивостока.
Провожала нас бюрократия, Хорват, Устругов, Глухарев, Филиппи, генерал Плешков,
Вотонабе. Публики далеко меньше, чем при проводах Гайды, и никакого энтузиазма. Пред¬
ставителей демократических кругов на проводах не было. Очевидно, мы своей миссией
демократию не удовлетворили. А все же у меня сознание, что наша делегация проделала
тяжелую и крупную работу по государственному строительству123. На одной из ближайших
станций к Харбину вышел нас встречать начальник] гарнизона с отрядом солдат Сибирского
стрелкового полка. [Было сделано распоряжение, чтобы вместо того, чтобы приезжать в
Харбин ночью, приехать утром в 8 часов.]
Четверг, 27 сентября (10 октября). Приехали в Харбин рано утром. Встречи никакой не
было. По объяснению начальника] гарнизона встреча готовилась, на станции были сообщены
ошибочные сведения о часе нашего прибытия. Провожали нас достаточно торжественно.
Почетный караул из охранной стражи и польского отряда (уланы). Блы оркестр из учащихся
гимназии, реального училища и коммерческого. Довольно стройный. Генерал Плешков обещал
освободить арестованных рабочих и не подвергать их высылке124. Днем я сделал несколько
деловых визитов. Было много представителей разных ведомств, в том числе председатель] суда
В.А. Скворцов и П.Я. Сечкин (прокурор), которые в передний путь [так в тексте - Публикат.]
отказались явиться ко мне. Я посетил суд, где сделал большое сообщение о том, что сделано
Сибирским правительством, гл[авным] обр[азом] в области правосудия, и что еще предпо¬
ложено было сделать. Сечкин сообщил, что он получил сведения, что на ст[анции] Мань¬
чжурия125 отряд Семенова предполагает расстрелять Флегонтова, полк[овника] Шильникова и
присяжного] поверенного] Ваксберга1. Тяжело бороться с таким произволом. Тотчас же
послал Семенову телеграмму, чтобы он не допускал такого расстрела.
Суббота, 29 сент[ября] (12 октября). В ночь на субботу, сегодня имели разговор с
полковником А[ф]анасьевым127 на ст[анции] Маньчжурия, под охраной которого находились
Флегонтов и Шильников. Ваксберга в числе арестованных не оказалось, он успел скрыться. Из
разговора с Афанасьевым выяснилось, что "юридический отдел" при атам[ане] Семенове не
знает законов и распоряжений Сибирского правительства (или игнорировал их?) и для суда над
опасными для общественного спокойствия элементами руководствуется сводом военных
постановлений. Тельберг вручил полк[овнику] Афанасьеву комплект "Собрания узаконений и
распоряжений Сибирск[ого] Врем[енного] прав[ительст]ва". Я объявил полк[овнику]
Афанасьеву, что всю ответственность за безопасность Флегонтова и Шильникова я возлагаю
на него - Афанасьева. На ст[анции] Маньчжурия от И. А. Михайлова получена телеграмма об
издании Всероссийским правительством закона о взаимоотношениях правительств Российского
и областных. Закон этот нашу делегацию не удовлетворил. Он сводит в сущности на нет
существование Сибирск[ого] прав[ительст]ва. Утром сегодня мы подъехали к мосту на р[еке]
Онон. Знакомство с инженерами Зурабовым и Козловским128. Встреча с В.П. Вытновым129. Он
сообщил, между прочим, что Цесловские130 свои каменноугольные] копи продают за
80 миллионов японцам. Лично меня это сообщение заинтересовало в том отношении, что
Цесловские, которых я утверждал в правах наследства, обещали мне особый гонорар в случае
продаж копей. А с точки зрения государственной этот факт интересен в том отношении, что,
если японцы покупают в Сибири предприятия, они, значит, надеются на сохранение правового
порядка в Сибири.
Воскресенье, 30 сент[ября] (13 окт[ября]). В ночь на сегодня виделся с семеновским
полковником Семеновым131 же, который доложил мне, что против Флегонтова имеются
сообщения, что он своими действиями возбуждает против себя Забайкальское казачество, что
он вообще вместе с Ваксбергом укрывает большевиков, которых немало среди рабочих
ст[анции] Чита 1-я. Эти рабочие ведут себя вызывающе. Недавно ими ранен семеновский
офицер и стреляли в другого. Я все же рекомендовал проявить по отношению к Флегонтову
надлежащую законность действия и осторожность к сведениями, полученным о его действиях.
Понедельник, 1 (14) окт[ября]. Сегодня в 8 ч[асов] утра мы приехали в Иркутск. Здесь нас
прежде всего встретил ген[ерал] Иванов-Ринов, который ждал нас здесь в своем поезде132. По
его докладу о положении дел на фронте выходит, что Сибирская армия одна без участия
союзников может справиться на фронте при условии, что союзники дадут тысяч на 200 солдат
амуниции, снарядов и патронов, также деньгами, сколько потребуется на расходы по фронту.
Финансовая помощь нужна, по мнению Иванова-Ринова, в размере 3 миллиардов рублей. Ге¬
нерал выразил опасение, что союзники, приняв участие на фронте своими войсками, потребуют
140
затем в той или иной форме компенсации. Между тем союзники живыми силами много дать не
могут, а с огромной армией не справиться Сиб[ирскому] прав[ительст]ву. Генерал жаловался
также, [что] чехословаки слишком бесцеремонно и слишком много вмешиваются в наши дела,
напр[имер], вмешиваются в события в Омске, много захватывают себе снарядов, винтовок,
амуниций, явно обирая сибирские войска. А это вызывает недовольство среди русских солдат.
Очень отрицательно также ген[ерал] Иванов-Ринов относится к японцам, в действиях которых
он видит осуществление составленного ими плана, в такой тяжелый момент жизни Сибири, эко¬
номической оккупации страны. Он считает своим долгом бороться против таких притязаний
японцев. Он это уже дал почувствовать прибывшему с отрядом в 300 чел[овек] в Иркутск
японскому генералу Мото и пытавшемуся в некоторых местах ставить свои посты133. Когда
Ив[анов]-Ринов вступил в переговоры с ген[ералом] Мото, он живо сдал свои позиции,
объясняя, что этот отряд составляет его личную охрану, и он отнюдь не намерен устанавливать
посты, не имеющие исключительно] целью его личную охрану. После разговора со мной
Иванов-Ринов пригласил меня на парад сибирских войск на Соборной площади по случаю
праздника Покрова Пресв[ятой] Богородицы. Я был на этом параде. Рядовые с командным
составом произвели очень хорошее впечатление своим бравым видом, порядком в строю и
приличной амуницией. Но тут же выяснилось, что на парад выведены далеко не все солдаты,
т[ак] к[как] часть их должна была быть оставлена в казармах, так как не имела сапог. Перед
войсками я сказал коротенькое слово на тему: "Возрождается великая Россия, возрождается и
ее великая армия". В 2 ч[аса] дня в гарнизонном собрании состоялся торжественный завтрак-
обед, устроенный офицерством в честь ген[ерала] Иванова-Ринова. На этот обед были
приглашены и все члены делегации. Я сидел с Ивановым-Риновым, с одной стороны, и с
полковником британской армии Уордом134 (член парламента из рабочих), с другой. Были,
гл[авным] образ[ом], начальники отдельных частей, представители областного земства и
городского самоуправления. Первую речь на обеде произнес я на тему о том, что на долю
офицерства выпала тяжелая задача, но что оно мужественно и стойко вынесло выпавшие на их
долю испытания, и есть надежда, что былая слава русского офицерства и русской армии
вернутся. Дальше я сказал, что приятно видеть на этом обеде знаки объединения офицерства с
земскими людьми и представителями городского самоуправления. На обеде было произнесено
очень много речей. По силе экспрессии и мысли произвели большое впечатление речи Г.К.
Гинса и английского полковника Уорда. Уорд говорил несколько речей на английском языке,
из которых особенно выделялась речь о значении национального флага. Он сказал, что сколько
бы ни было революций в Англии, англичане никогда не забудут своего национального флага,
не бросят своего короля. Некоторые из присутствующих, в том числе и я, поняли, что не
следовало бы менять наш национальный бело-синий-красный флаг даже на бело-зеленый
сибирский, который развевался в помещении, где состоялся обед. Мы решили сегодня же
ночью покинуть Иркутск.
Четверг, 4 (17) окт[ября]. Еще на берегах Байкала мы увидели снег. А по дороге от
Иркутска был не только снег, но и проявил себя и морозец. Но это произвело бодрящее
впечатление. До ст[анции] Мариинск135 мы не имели интересных встреч и не имели волнующей
информации. На ст[анции] Мариинск нашу делегацию встретил Томский губ[ернский] комиссар
A. Н. Гаттенбергер. Он сделал интересный доклад о томской жизни, о всех перипетиях его
борьбы с Обл[астной] думой, с чешским представителем д[окто]ром Глоссом136, с профес¬
сиональными союзами и проч[ее]. Давно мне знакомый по Томску, Гаттенбергер произвел на
всю делегацию самое приятное впечатление. "Настоящий губернатор" [,] сказал по его адресу
B. Н. Новиков. Между прочим Гаттенбергер подробно доложил о разгоревшейся стачке
железнодорожников в Тайге137, о первых робких шагах военных властей к подавлению этой
стачки. На ст[анции] Татарской нашу делегацию встретили И.И. Серебренников, Н.И. Петров и
Т.В. Бутов138. Вели с ними в вагон-салоне продолжительный разговор, имеющий целью
осветить нам в подробностях события, разыгравшиеся в наше отсутствие в Омске, Томске и
Уфе, о первых шагах Директории. Постоянный скептик, Н.И. Петров вставлял в разговор
иронические замечания о деятельности Директории и о выступлениях ее отдельных членов. Их
информация так затянулась, что я, утомленный, ушел спать, но взаимное информирование,
кажется, продолжалось еще немало времени. Чем ближе мы подъезжали к Омску, тем более
тяжело становилось у меня на душе. Подняли мое настроение лишь Серебренников, Петров и
Бутов, которые все же бодро смотрели на будущее.
Пятница, 5 (18) окт[ября]. В Омск мы приехали сегодня рано утром. Должны были до
10 ч [асов] ждать на главном вокзале, чтобы к этому времени выехать на вагоне к городскому
вокзалу. Был встречен почетным караулом и оркестром музыки. Были представители Си¬
бирского правительства, почти полностью штат Министерства] иностранных] дел. Из состава
141
Директории и даже из канцелярии никого не было. В первый день своего приезда в Омск я не
был в Директории, хотя управляющему делами139, явившемуся ко мне в квартиру, я сказал, что
буду в Директории в 2 ч[аса] дня. Не пошел я туда потому, что отчасти чувствовал себя
уставшим с дороги, хотел взять ванну в бане, чтобы освежиться, отчасти мне хотелось больше
информироваться о намерениях Директории и ее служащих. Но вечером я пошел в Совет
министров, где было назначено заседание, и в Административный совет. Ядро было старое, но
меня поразило многолюдство собрания. На заседании я и Гинс доложили о сущности наших
переговоров во Владивостоке с представителями союзников, о ликвидации правительств
Дербера-Лаврова. Но доклад закончен не был.
Суббота, 6 (19) окт[ября]. Сегодня я посетил Директорию. Все, в том числе и управляющий
делами А.Н. Кругликов1411, произвели хорошее впечатление. Один только В.В. Зензинов не
произвел определенного впечатления. Он все время упорно молчал. Окружающие Директорию
своим внешним видом произвели, напротив, впечатление отрицательное - они отдавали
совдепщиной. На предложение Н.Д. Авксентьева сегодня же принять присягу, установленную
для вступления в обязанности члена Директории, я ответил отказом, который был принят с
очевидным недоумением. Чтобы не говорить больше на эту тему я тотчас же стал излагать
свои впечатления о международном положении на Дальнем Востоке и о переговорах моих с
представителями союзных держав. Члены Директории выслушали мой доклад с вниманием, но
в конце концов настаивали на скорейшем моем вступлении в Директорию, чтобы открыть всю
полноту ее государственной деятельности. Я ответил уклончиво. Я и сам не могу объяснить
свою уклончивость в этом отношении. Как-то просто не лежала душа к этому шагу. Я словно
боялся, что со вступлением моим в Директорию исчезнет с горизонта сибирской жизни
Сибирское правительство, а мне почему-то было жаль этих последствий. Вот почему мне
хотелось прежде всего выяснить, какие намечены Сибирским правительством условия передачи
власти Сиб[ирского] прав[ительст]ва Российской} Директории. В этом моем настроении,
очевидно, отразилось мое сибирское областничество и мое сибирофильство.
Воскресенье, 7 (20) окт[ября]. Меня посетил управляющий Министерством] внутренних]
дел С.С. Старынкевич141. Они убеждал меня также о скорейшем вступлении в состав
Всероссийской] директории. Он мне передал свое впечатление о настроениях офицерства
нашей армии. По его мнению, в среде офицерства далеко нет единодушия. Есть ориентации на
ген[ерала] Иванова-Ринова, есть и на ген[ерала] П.П. Белова142. Есть недовольные Сибирским
правительством и лично мною. Меня, с одной стороны, упрекают в эсеровском уклоне, с дру¬
гой - в излишнем бюрократизме. Поэтому Старынкевич находит самым своевременным
передать всю полноту власти Российской] директории, от которой ждут большего единства
воли, что Директория, как учреждение Всероссийское, скорее объединит солдат и командный
состав ее, т[ак] к[ак] теперь в армии много и чистых россиян, которые никак не могут понять
какого-то обособления сибиряков и несочувственно относятся к бело-зеленому флагу. Ничего
невероятного в информации Старынкевича я не находил и подумал, что он прав, мне надо
поскорее вступить в Директорию и принимать присягу. Старынкевич заявил мне также, что на
тяжелом и ответственном посту управляющего Министерством] внутренних дел он устал и что
в случае организации нового состава Совета министров при Директории он хотел бы занять
лишь более спокойный пост мин[истра] юстиции. [Заседаний ни Совета министров, ни
Административного совета не было. Днем в воскресенье был с визитом у Степаненко,
застал только мадам Степаненко. Никаких особых впечатлений, кроме беседы со Ста-
рынкевичем не было.]
Понедельнику 8 (21) окт[ября]. Впервые в соединенном заседании Совета министров и
Административном совете обсуждался вопрос об условиях передачи власти Сибирским пра¬
вительством Всероссийской директории143. Основные положения перехода власти: Сибирское
правительство, равно и все областные правительства, прекращают свое существование,
Сиб[ирская] обл[астная] дума д[олжна] б[ыть] закрыта совсем, Всероссийское правительство в
лице Директории принимает деловой аппарат Сиб[ирского] прав[ительст]ва, составление
кабинета Совета министров д[олжно] б[ыть] поручено мне, и я же должен быть поставлен
председателем Совета министров. Такая форма перехода власти для меня вполне приемлема и
вовсе не потому, что я остаюсь на высоком посту. Я не страдаю честолюбием, я скорее страдаю
недостатком честолюбия. Меня вовсе не прельщают высокие посты, и я равнодушно отношусь
к почестям, воздаваемым мне, мне искренне кажется, что я вовсе и не заслуживаю таких
почестей. Вечером был разговор по прямому проводу с ген[ералом] Ивановым-Риновым,
который находится сейчас на Дальнем Востоке. Ив[анов]-Ринов настаивает на скорейшем
назначении Хорвата комиссаром Дальнего Востока.
142
Вторник, 9 (22) окт[ября]. Сегодня в 5 ч[асов] веч[ера] я, И.А. Михайлов, И.И. Се¬
ребренников и Г.К. Гинс посетили Директорию, где изложили намеченные нами условия
перехода власти Временного] Сиб[ирского] пр[авительст]ва к Врем[енному] Всероссийскому
пр[авительст]ву - Директории. Против ожидания наши условия не вызвали особо
непримиримых возражений. Н.Д. Авксентьев стоял на той точке зрения, что Обл[астную] думу,
напротив, надо собрать, чтобы она производила работы в порядке комиссионном. Он говорил
также, что Дума должна быть созвана для выработки положения о выборах в Учредительное]
собрание, тогда как мы стояли на той точке зрения, что для выработки положения о выборах в
Сибирское Учредительное] собрание или иного характера представительный орган должна
быть образована с широкими полномочиями особая комиссия, в состав которой могут быть
включены члены Сиб[ирской] обл[астной] думы настоящего состава. Большие разговоры
вызвал также вопрос о премьер-министре [о председательствовании в деловом кабинете]] .
Средау 10 (23) октября. В час приблизительно ночи [на среду] в мою квартиру раздался
телефонный звонок. Оказалось, говорили из комендатуры Совета министров. Сообщили, что в
Совет министров только что приезжали какие-то офицеры и спрашивали адрес моей квартиры.
По впечатлению сообщавшего мне это известие, офицеры ищут меня, чтобы арестовать. Я не
знал, как мне это понять, всерьез или как какую-то провокацию и решил не спать, а ожидать
дальнейших событий. Мне пришлось ждать недолго. Через ]/г часа приблизительно после этого
телефонного разговора я услышал на улице лошадиный топот. Оказывается, что к моей
квартире подъехал отряд казаков человек в 25. Через растворенное окно верхнего этажа я
спросил казаков, зачем они приехали. Начальник отряда почтительно ответил, что отряд
прислан для охраны меня ввиду распространившихся слухов, что меня и еще некоторых членов
Сиб[ирского] прав[ительст]ва хотят арестовать. Я продолжал недоумевать. Через несколько
времени снова раздался в мою квартиру телефонный звонок и кто-то, не желавший назвать
себя, сообщил, что Директорией издан приказ об аресте меня и И.А. Михайлова. Я еще более
недоумевал, какая могла быть причина ареста меня и Михайлова, по ордеру Директории,
членом которой я сам состою. Часа в 3 ночи был снова дан телефонный звонок в мою квартиру.
Кто-то спросил меня коротко "Находится ли при Вашей квартире казачий охранный отряд?" Я
ответил "да" и хотел спросить, что все это значит, как говоривший отрывисто сказал
"благодарю Вас" и дал отбой. Так я не спал почти всю ночь. Наконец, мне эта загадочность
надоела и в 61/2 час[ов] после нового разговора с неизвестным лицом по телефону, сообщившим
мне, что казачий отряд послан для охраны моей квартиры доброжелательной ко мне группой
офицеров и что я могу его держать сколько хочу, а утром этот отряд будет заменен другим, я
предложил охранявшему мою квартиру отряду оставить свой пост, что я в дальнейшей охране
не нуждаюсь. Сегодня утром выяснилось, что Директорией никакого ордера на арест меня и
Михайлова и многих других из состава Сиб[ирского] прав[ительст]ва никому не давалось.
Сегодня такой же казачий отряд был прислан к помещению Директории, где в это время был я
вместе с Серебренниковым и Гинсом. Гинсу сообщили, что отряд послан военным начальством
для охраны меня от ареста Директорией. Гинс, не сообщая мне об этом, тогда же сказал
начальнику] охр[анного] отряда, что в его охране меня нет никакой нужды и что он может
уехать. Но он отказался и остался на своем посту и затем был уже прогнан В.Г. Болдыревым
как верховнокомандующим. Болдырев был крайне возмущен и тем, что было ночью у моей
квартиры и что произошло сегодня у дома, занимаемого Директорией145. В совместном
заседании Директории велись большие споры по поводу потребованного Сибирским
прав[ительств]ом роспуска Обл[астной] думы. Я и Болдырев из состава Директории
высказались за немедленный роспуск Думы, другие члены Директории настаивали на созыве
Думы, но только для избрания с[о] своей стороны членов в комиссию по выработке
законоположений о выборах в Сибирское Учредительное] собрание. Вечером при возвра¬
щении из Директории я у своей квартиры увидел опять поставленный караул, на этот раз из
7 солдат-сербов. Я согласился, чтобы караул остался на своем посту. Провожавший меня в
автомобиле главнокомандующий] В.Г. Болдырев приказал оставаться караулу на посту впредь
до смены его надлежащим начальником. Это было в 11 ]/2 ч[асов] ночи, а в 12 ч[асов] снова
прибыл казачий отряд для охраны моей квартиры, но я сказал, что мне довольно охраны из
солдат-сербов с офицером-сербом, поставленных распоряжением верховнокомандующим
ген[ералом] Болдыревым и что они могут считать себя свободными. Отряд казаков тотчас же
отъехал. А я пошел и стал записывать в свой дневник все происшедшее за эти интересные
сутки.
Четвергу 11 (24) октября. Забыл вчера отметить в дневнике два интересных случая в моей
жизни. Во вторник 9 октября я был приглашен в квартиру местного торговопромышленного
143
деятеля, стремящегося играть политическую роль, - пароходчика Н.ГТ. Двинаренко146.
Оказывается, в кв[артире] Двинаренко собрались члены Союза возрождения и пригласили
меня, чтобы выслушать мое мнение о проекте состава кабинета министров, спроектированного
этим Союзом. По этому списку министром торговли и промышленности был намечен
присяжный] пов[еренный] Д.С. Каргалов147 и министром] нар[одного] просвещения Г.Г.
Тельберг. Я открыто заявил, что я не буду поддерживать кандидатуры этих лиц в министры. Не
согласился я также с забракованием намеченного на пост мин[истра] юстиции С.С.
Старынкевича148. На пост мин[ист]ра иностранных] дел я рекомендовал проводить советника
нашего посольства в Токио - Абрикосова, который при посещении нашей делегации во
Владивостоке произвел на всех хор[ошее] впечатление. Кандидатура эта была принята без
возражений. У Союза, очевидно, не было своего кандидата, а Ключникова149, намеченного
Директорией на этот пост, они определенно не хотели поддерживать. После этого собрания я
пошел на завтрак, устроенный М.П. Головачевым в честь сэра Чарльза Элиота и английского]
ген[ерала] Нокса. На завтраке Н.К. Эльтеков и М.П. Головачев высказались, что было бы
более уместным назначить на пост мин[истра] иностранных] дел Щекина, тоже члена
посольства в Токио150. А в среду утром ко мне в квартиру приходили д[окто]р Ишерский,
кооператор Куликов и Филашев (Новиков), которые усиленно рекомендовали мне проводить в
министры иностранных] дел Б.В. Савинкова как человека популярного среди французов и
англичан, много лет прожившего за границей и знающего ее жизнь, а ко всему тому яркого
антициммервальдиста1 . Я дал слово, что я выдвину кандидатуру Савинкова на пост мин[истра]
иностранных дел], но едва ли эта кандидатура пройдет. Авксентьев относится к Савинкову
отрицательно. В среду вечером в заседании Директории был поднят вопрос об отправке в
частном порядке Е.К. Брешко-Брешковской152 для пропаганды среди американцев о
действительной сущности большевизма. В среду же, наконец, я подписал клятвенное обещание
члена Директории, что, по-видимому, очень удовлетворило остальных членов Директории.
Четверг был большим политическим днем, но события его я запишу потом, т[ак] к[ак] изрядно
утомлен горячими прениями в Директории по поводу требований Совета министров]
Сиб[ирского] правительства] о роспуске Сиб[ирской] обл[астной] думы и списка кандидатов,
намеченных в министры Всероссийского прав[ительст]ва.
Пятница, 12 (25) октября. Вчера в Совете министров совместно с Административным
советом обсуждался вопрос, как реагировать на постановление Директории о созыве
Сиб[ирской] обл[астной] думы для выбора своих представителей в комиссию по выработке
положения о Сибирском представительном органе. Решено было поставить Директории
ультимативное требование, чтобы Сиб[ирская] обл[астная] дума не была созвана. Был
заготовлен приказ о роспуске Думы с тем, что он будет распубликован, если Директория не
изменит своего постановления. Приехав с таким требованием вечером в Директорию, я был
встречен там холодно. Н.Д. Авксентьев прямо заявил, что он не считает возможным вести
переговоры, если ультиматум не будет снят. Болдырев высказался в том смысле, что
Обл[астная] дума д[олжна] б[ыть] действительно упразднена, но это д[олжно] б[ыть] пре¬
доставлено сделать ей самой, на каковой предмет и необходимо только созвать Думу.
Ультимативность требования Совета министров для него также неприемлема. Никакого
постановления Директории по этому вопросу так и не состоялось. Как бы восторжествовала
точка зрения, что нельзя обсуждать вопрос, когда разрешение его намечено в такой
категорической форме. Затем перешли к рассмотрению составленного мною по совещанию с
Советом министров списка кандидатов на посты министров. Решительный протест вызвала
кандидатура И.А. Михайлова на пост мин[ист]ра внутренних] дел. Находили, что не тактично
назначать его на этот пост, так как: 1) он не очистился от обвинений в причастности к
инциденту с Крутовским и Шатиловым и со случаем с Новоселовым, 2) такое назначение будет
вызовом чехам, распорядившимся в свое время его арестовать, 3) он - символ раздора между
Сиб[ирским] пр[авительст]вом и Обл[астной] думой и между членами самого Сиб[ирского]
пр[авительст]ва, 4) человек он горячий и неуравновешанный, что вообще непригодно для
м[инистра] внутренних] дел, 5) с ним откажутся работать Роговский и Глассон (последний
намечен в мин[истры] юстиции])153. Однако, ценя И.А. Михайлова как делового человека, Ди¬
ректория нашла возможным оставить за ним пост м[инист]ра торговли] и промышленности],
назначив намеченного мною на этот пост А.С. Орлова154 товарищем] м[инист]ра торговли] и
промышленности] с возложением на него фактического управления Мин[и]ст[ерст]вом
торговли] и промышленности]. Затем сильное возражение встретила кандидатура Б.В.
Савинкова на пост мин[истра] иностранных] дел. Мотив - совершенная неподготовленность
его к этой роли. Встретила также возражение на пост Государственного] контролера
кандидатура Ив[ана] Арсеньевича] Исаева. Сегодня на меня натиск со всех сторон о кандидатах
144
на посты министров. [Продолжаются переговоры о составе делового кабинета]. Пред¬
ставители Союза возрождения России усиленно настаивают не отступать перед Директорией от
требования о назначении И.А. Михайлова министром внутренних дел и от требования о
роспуске Обл[астной] думы. В обед был у меня представитель чехов майор Кошек155 и
английский консул, которые указывали, что Сиб[ирскую] обл[астную] думу необходимо
созвать, т[ак] к[ак] это более удовлетворит общественное мнение Англии и Америки, как стран
демократических, равно это больше удовлетворит и Национальный Совет чехословак[ов], т[ак]
к[ак] он всегда выступал в защиту Сиб[ирской] обл[астной] думы. В веч[ернем] заседании
Административного совета я выступал в защиту Сиб[ирской] обл[астной] думы
(необходимости] созыва ее) по мотивам удовлетворения чехов и союзников и отсутствия
какой-либо опасности конфликтов от созыва Думы. Против моей защиты Думы резко
высказался И.А. Михайлов. В пользу моего предложения открыто высказался только И.И.
Серебренников. Остальные участники совещания остались на прежней точке зрения - Думу не
созывать. Днем у меня был еще сэр Чарльз Элиот, который высказался против роспуска
("разгона", как выразился он) Обл[астной] думы. Перед заседанием Административного]
совета я вновь посетил Директорию, где вновь подвергся обсуждению список кандидатов на
посты министров и вновь самая ярая оппозиция была оказана против назначения Ив. А. Ми¬
хайлова министром] внутренних] дел. Очевидно, позиции Директории и Сибирского
пр[авительст]ва совершенно непримиримы в этом вопросе. Думаю предложить компромисс -
оставить Михайлова в должности мин[истра] фин[ансо]в. Но едва ли и на это пойдет
Директория. Мне останется одно - отказаться от формирования кабинета, а, может быть, и
уйти из состава Дир[ектор]ии, т[ак] к[ак] для меня создается невыносимое положение.
Суббота, 13 (26) октября. Сегодня была устроена торжественная встреча прибывшему с
Востока английскому отряду с полковником] Уордом во главе156. Утром меня вновь посетили
представители Союза возрождения по поводу формирования делового кабинета. Я думаю, что
мои коллеги по Сибирскому пр[авительст]ву натравливают на меня эту группу, зная мою
слабость прислушиваться к общественному мнению. Снова настойчивое требование о
включении Михайлова в состав Совета м[инист]ров в качестве мин[ист]ра внутренних дел].
Сегодня я был вызван в качестве свидетеля в учрежденную Директорией Верховную сле¬
дственную комиссию по поводу убийства Новоселова и всех событий в связи с этим убийством,
имевших место в Омске. Очень подробно Комиссия задавала мне вопросы (гл[авным] обр[азом]
А.А. Аргунов157) об отношениях Сиб[ирского] Временного] пр[авительст]ва к Сиб[ирской]
обл[астной] думе и о политическом credo И.А. Михайлова. Вечером меня посетила делегация от
Сибирского казачества. Она также настаивала, чтобы Дума была распущена. О кандидатах в
министры эта делегация ничего не говорила. Вечером на заседание Совета министров
совместно с Административным] советом явилась в полном составе Директория. Деба¬
тировался вопрос о судьбе Сиб[ирской] обл[астной] думы. Представители Сибирского]
прав[ительст]ва, говорившие по этому поводу, все были за то, чтобы Обл[астная] дума была
распущена распоряжением правительства. Горячо возражал против этого предложения
Н.Д. Авксентьев. Выяснилось, что Административный совет уже имел по этому вопросу
частное суждение, вопрос был подвергнут баллотировке, причем оказалось, что 14 чел[овек]
высказались за немедленный роспуск Думы распоряжением С[ибирского] правительства, один
против роспуска и один воздержался. Постановление этого частного совещания решено не
ставить ультимативно. Это уже была уступка Директории, вполне тактичная. После этого
совместного заседания с Административным советом Директория имела снова по этому вопросу
совещание, на котором решено было, не допуская по этому вопросу явного разрыва, ответить
письменно, не отказываясь от своей точки зрения, если распускать Думу, предоставить ей самой
это сделать.
Воскресенье, 14 (27) октября. Новый натиск на меня. Утром у меня был член На¬
ционального чешского совета Ф.И. Рихтер158, который в раздраженном тоне заявил, что
роспуск Обл[астной] думы и включение в состав Совета мин[истр]ов Михайлова будет вызовом
Национальному] совету и создаст лишний повод для Чешской армии бежать из Сибири и
бросить всякую борьбу с наступающей Красной армией. Но вскоре после посещения меня
Рихтером ко мне пришли известные кооператоры Балакшин, Куликов и Филашев-Новиков и
снова настаивали, чтобы я не отступал перед Директорией от своего требования о роспуске
Сиб[ирской] обл[астной] думы распоряжением Сиб[ирского] пр[авительст]ва и о включении в
состав министров Михайлова в кач[естве] м[инист]ра внутренних] дел159. На заседании
Директории было заявлено, что, по-видимому, отрицательное отношение к Директории со
стороны некоторых общественных] сибирских кругов делжно] б[ыть] отнесено на счет
участия в составе Директории Авксентьева и Зензинова и что они решили выйти из состава
145
Директории и объявить о мотивах своего решения. Я имел совещание с Г.К. Гинсом, Г.М.
Степаненко и Филашевым о создавшемся положении. Решено пойти на уступки: требовать
включения Михайлова в состав министров, но оставив его только на посту м[инист]ра
финансов, а в отношении вопроса о роспуске Обл[астной] думы предоставить Директории
свободу действий. Участники совещания обязались воздействовать в этом смысле на своих
единомышленников, а я заявил, что я откажусь от формирования кабинета и выйду из состава
Директории. Мне вся эта канитель надоела, и я не могу выносить столь затруднительного
своего положения, если Адмнистративный совет не пойдет на этот компромисс. На вечернем
заседании Директории (с 10 час[ов]) все члены Директории, кроме Авксентьева и Зензинова
пошли на этот компромисс. В конце концов Авксентьев просил оставить за ним право сказать
свое последнее слово завтра. В заседание Директории (т[о] е[сть] в помещение] Директории])
приезжал Филашев, вызвал меня и спросил меня, как идут дела о сформировании кабинета
министров, я ответил: "Налаживаются, но я должен был согласиться на назначение
Е.Ф. Роговского товарищем] мин[и]стра внутренних] дел". - "Ни в коем случае", - быстро и
нервно дал мне реплику Филашев и быстро повернулся к выходу, даже не сказав мне, кажется,
до свидания. Подумаешь, какое Его Величество!
Среда, 17 (30) окт[ября]. Понедельник, вторник и сегодняшний день прошли целиком в
переговорах о включении Михайлова в состав делового кабинета, с одной стороны, и Ро¬
говского - с другой. Но сегодня вечером Авксентьев и Зензинов уже не настаивали на
исключении Михайлова из состава министров, но решительно потребовали о назначении
Роговского товарищем] мин[истра] внутренних] дел с возложением на него обязанностей
заведывания милицейской и сыскной частью. Во вторник днем ко мне явились Кошек (капитан
или майор чех[о]слов[ацкой] армии), английский полковник Нильсон и американский консул
Грей и заявили мне, что они, представители дружественных России держав, имели совещание и
нашли, что они очень заинтересованы в том, чтобы объединение правительств Всероссийского
и Сибирского состоялось и что мне надо устранить все препятствия к этому, найдя какой-нибудь
компромисс, если нельзя достигнуть соглашения на требования той или другой стороны . Я
предложил явившимся подать мне письменное заявление по этому поводу. Кошек ответил, что
они этого сделать не могут, т[ак] к[ак] по инструкциям своих правительств они не могут
вмешиваться во внутренние дела русских. Задача их настоящего визита была лишь осведомить
меня о настроениях союзников и их армии. В среду днем Административный] совет имел
суждение о кандидатуре Роговского в товарищи] мин[истра] внутренних] д[ел]. Он согласился
на его назначение товарищем] мин[истра] внутренних] дел, но без оговорки, что ему
предоставляется заведывание милицейской и сыскной частью, что за министром] внутренних]
д[е]л д[олжно] б[ыть] оставлено право распределять между своими товарищами служебные
обязанности. [На это не согласилась Директория].
Четвергу 18 (31) окт[ября]. Переживаю крайне тяжелое душевное состояние. При такой
обостренности отношений между Директорией и Сибирским правительствам] ничего нельзя
ожидать в будущем. Можно думать, что между Директорией и Советом министров всегда будут
создаваться конфликты, какая же это будет дружная государственная работа, если самая основа
работ начнется с компромиссов. Мне в сущности ничего не остается делать, как отказаться от
формирования и уйти из состава Директории, но это - начало развала всероссийской власти и
это не спасет Директорию. Однако я подал сегодня в Административный совет заявление, что я
отказываюсь формировать деловой кабинет Директории и должен уйти из состава
Сиб[ирского] правительства и Директории, если Административный] совет не примет
последнего компромисса о сформировании дел[ового] кабинета. Заседание Административного
совета по поводу моего заявления происходило в мое отсутствие. Кажется, сейчас мне объявят
его результаты. Сейчас мне сообщили, что постановил Административный] совет. "Считая
совершенно необходимым сохранение П.В. Вологодского в качестве члена Всероссийского
Временного] правительства и в качестве Председателя Совета министров, Административный
совет нашел возможным выразить согласие на назначение Е.Ф. Роговского на должность
тов[арища] мин[истра] внутренних] дел заведывающего милицией"161. Это постановление
Административного] совета я объявил Директории в 7 ч[асов] веч[ера]. Все не скрывали своей
радости, что наконец удалось достигнуть соглашения по острым вопросам разногласия в деле
сформирования делового кабинета. Этим соглашением окончательно разрешался вопрос о
вступлении в жизнь Директории. Но вице-адмирал А.В. Колчак, о назначении которого
военным и морским министром не встретило ранее возражений ни с чьей стороны, чуть не
расстроил наладившегося соглашения и влил горечи в радостное настроение Директории, он
резко запротестовал против назначения Роговского товарищем] министра внутренних] дел.
Неужели это влияние членов Союза возрождения России, которому, по слухам, Колчак сильно
146
симпатизирует? Надо сказать, что в период формирования кабинета я получил телеграмму от
американского] полк[овника] Гревса и через ген[ерала] Белова от ген[ерала] Бобрика162,
предупреждающих меня от назначения Колчака министром, как натуры неуравновешенной. В
Административном совете очень резко против кандидатуры Колчака выступал С.В. Востротин.
Но Административный] совет не внял голосу Востротина. Не вняла и Директория протесту
Колчака по поводу назначения Роговского товарищем] мин[ист]ра внутренних] д[ел]. На
радостях Директория решила устроить банкет. Хлопоты по устройству этого банкета взял на
себя Авксентьев.
Пятница, 19 окт[ября] (1 ноября). Тяжелая ноша свалилась с моих плеч. Но я как-то сразу
ослабел. Должно быть последние дни я жил только нервами. Но вчера уже я заметил за собой
упадок сил. На дневном заседании Административного] совета я был крайне рассеян. Так,
Шумиловский во время заседания мне задал каких-то два деловых вопроса, но я их моментально
забыл и вынужден был просить его повторить мне их, а теперь я их снова не могу вспомнить и
решительно не помню, о чем шла речь163. В Административном] совете при участии уже
военного мин[ист]ра Колчака был поднят вопрос о назначении помощников военного
министра. Нужно сказать, что в телеграммах Гревса и Бобрика, о которых я говорил вчера,
было высказано пожелание о назначении] военным м[инист]ром ген[ерала] Иванова-Ринова,
который на Дальнем Востоке взял верный и твердый тон. Я сообщил об этих телеграммах И.И.
Серебренникову, и мы с ним заикнулись было о назначении Иванова-Ринова помощником]
мин[ист]ра военных дел, но против этого категорически запротестовал Колчак, заявив, что им
уже намечены свои помощники: Н.А. Степанов, которого он мне рекомендовал еще при
свидании со мной во Владивостоке для привлечения к работе в Сиб[ирском] правительстве], и
Сурин164.
Суббота, 20 окт[ября] (2 ноября). Вчера, сделав короткую запись в свой дневник о
событиях дня, я в 6 ч[асов] веч[ера] лег отдыхать и проснулся лишь в 10 ч[асов], напился чаю и
снова лег спать, проспал крепким сном до 7 час[ов] утра. После такого продолжительного сна я
почувствовал себя бодрым, а то я, было, совсем испугался своего утомленного состояния.
Боялся даже позвать доктора, а вдруг он скажет: "Кажет[ся], довели себя до анемии мозга".
Сегодня было заседание Директории с участием Г.К. Гинса и Антропова165. Намечены были
акты и декларации от имени Всероссийского и Сибирского прав[ительст]в, обсуждались
вопросы практического свойства, вызванные слиянием правительств. Сегодня же вел разговор
по прямому проводу с Ивановым-Риновым. Он выразил неудовольствие по поводу выключения
из сферы влияния Хорвата Забайкальской области.
Воскресенье, 21 окт[ября] (3 ноября). В Директории обсуждалась декларация от имени Все¬
российского правительства о вступлении во власть, проекты указов о назначении министров, об
издании "Всероссийского правительственного] вестника", споры о редакторе Кудрявцеве и
заведывающем бюро печати - члене Учредительного] собр[ания] Минине166. В заседании
Совета министров в мое отсутствие разрешен вопрос об отставке мин[истра] торг[овли] и
промышленности] П.П. Гудкова, об его заместителе и проч[ее]167.
Понедельник, 22 окт[ября] (4 ноября). В заседании Директории окончательно выработаны
и подписаны указы о назначении министров Всероссийского правительства, декларация
Всероссийского] правительства168, положение о бюро печати и об изд[ании] "Вестника Все¬
российского Временного] правительства"169. [...]
Примечания
79 Имеется в виду Государственное совещание в Уфе. Государственное совещание в Челябинске
проходило с 23 по 25 августа 1918 г.
80 Реньо Эжен (Régnault, Eugene, 1857 - ?), французский дипломат, посол в Японии, высокий комиссар в
Сибири (1918-1919). После встречи с французским дипломатом Вологодский записал о своих впечатлениях
в памятный листок: "1) не бест[аланный] служи[лый] диплом[ат] 2) окружен друзьями России 3) искренне
разговаривал] 4) слабая нация" (ГА РФ, ф. 193, on. 1, д. 33, л. 39).
81 О Моррисе автор записал в памятный листок следующее: "Смутное представление о России.
Большевик" (ГА РФ, ф. 193, on. 1, д. 33, л. 39).
82 Отани Кикузо (Otani, Kikuzo, 1855 - после 1922), японский генерал, комендант гарнизона в Циндао,
главнокомандующий японскими и союзными войсками на Дальнем Востоке (1918-1919).
83 Якушев Иван Александрович (1886-1935), фельдшер, член ЦК партии эсеров, областник, в ссылке в
Восточной Сибири (с 1910), член Иркутской городской думы (1917), председатель Сибирской областной
думы (1918).
147
84 В действительности В.М. Крутовский, М.Б. Шатилов и И.А. Якушев пытались добиться включения
А.Е. Новоселова в состав Временного сибирского правительства. Все трое вместе с Новоселовым были
21 сентября арестованы казачьими войсками. Вологодский узнал о событиях в Омске из телеграммы
И.А. Михайлова, которую он получил в тот же день, 21 сентября: но уже после разговора по прямому
проводу (см.: Уфимское совещание. С. 77-78). Впоследствии Новоселов был убит, а Шатилов и Крутовский
были вынуждены подписать заявление о выходе из правительства.
85 Во время этого визита Вологодский пообещал выделить управе субсидию в размере 3 млн руб.
86 Не исключено, что соглашение с генералом Д.Л. Хорватом состоялось под давлением Вла¬
дивостокского биржевого комитета и исполнительного бюро промышленности и торговли. 23 сентября
представители этих организаций дали понять Вологодскому, что они заинтересованы в объединении
Омского правительства с Деловым кабинетом и назначении генерала Хорвата наместником на Дальнем
Востоке. См.: Коллекция G.K. Guins, коробка 1 (ГА); Г и н с Н.К. Сибирь, союзники и Колчак. T. 1.
С. 253-255.
87 Так в тексте. Правильно: Уфа.
88 Таскин Сергей Афанасьевич (1877-?), кадет, комиссар Временного правительства в Забайкалье
(1917), член Учредительного собрания, член Временного забайкальского правительства (апрель 1918),
министр земледелия и государственных имуществ в Деловом кабинете; Зензинов Владимир Михайлович
(1880-1953), один из лидеров партии эсеров, член ее боевой организации, член исполкома Петроградского
совета (1917), член Учредительного собрания и Комуча, заместитель члена Всероссийской директории
Н.В. Чайковского (1918); Болдырев Василий Георгиевич (1875-1933), Генерального штаба генерал-
лейтенант, командующий 5-й армией Северного фронта (1917), член Всероссийской директории и
главнокомандующий ее войсками (1918); Астров Николай Иванович (1868-1934), юрист, член ЦК
кадетской партии, городской голова Москвы (март^июнь 1917), член Учредительного собрания и Союза
возрождения России, был кандидатом в члены Всероссийской директории, но от вступления в ее состав
отказался (сентябрь 1918), член Особого совещания при главнокомандующем Вооруженными силами Юга
России (1918-1919); Чайковский Николай Васильевич (1850-1926), народник, примыкал к эсерам (с 1904),
член исполкома Петроградского совета и ЦК Трудовой народно-социалистической партии (1917), член
Учредительного собрания, один из организаторов Союза возрождения России, председатель и управ¬
ляющий иностранными делами Верховного управления Северной области (с 2 августа 1918), избран членом
Всероссийской директории (сентябрь 1918); Авксентьев Николай Дмитриевич (1878-1943), публицист, эсер,
председатель Всероссийского совета крестьянских депутатов, член исполкома Петроградского совета
(1917), министр внутренних дел Временного правительства (июль-сентябрь 1917), член Учредительного
собрания, один из руководителей Союза возрождения России, член Всероссийской директории (сентябрь-
ноябрь 1918).
89 Провожая чешского генерала на фронт, Вологодский, в частности, сказал: "Прощаясь с Вами,
генерал, глубоко надеюсь, что Вы навсегда останетесь другом русского народа, что Вас и впредь будут
сопровождать счастливые победы. Позвольте, генерал, по славному русскому обычаю при прощании
поцеловать Вас как брата славянина и искренного друга Сибирского правительства" (Сибирский Вестник.
1918. 27 сентября. № 32).
90 Нокс Альфред (Knox, Alfred W., 1870-1964), английский бригадный генерал, военный атташе в России
(1912-1918), глава военной миссии при Верховном правителе России (1918-1919); Эльстон Фрэнсис
Б. (Alston, Francis В., 1868-1929), английский дипломат, заместитель высокого комиссара в Сибири (1918—
1919). После встречи с Ноксом Вологодский записал в памятный листок: "Знает русс[кий] язык [,]
расположен к русск[им], лично знал Р. Гайду" (ГА РФ, ф. 193, on. 1, д. 33, л. 39).
91 Гирса Вацлав (Girsa Vaclav, 1875-1954), врач, член филиала Чехословацкого национального совета в
России (июль 1918 - ноябрь 1919), издавал газету "Ceskoslovenskÿ Denik".
92 Более подробно свои впечатления от встречи с представителями иностранных держав Вологодский
записал на памятных листках: "Что можно ждать от союзников. [...] 1. Японцы, исходя из положения], что
им нет смысла помогать России, все время сеяли смуту, как они сеют в Китае 1) помог (...) разным отрядам,
Семенову, Калмыкову], Хорвату, Церберу. 2) их интерес к соглашению] с Хорват[ом]. Их поддерживает
буржуазия (2нрзб.) - не чувств[ует] соперников] и не боится конкуренции. 3) их попытки экономического]
завоевания] Сибир[и] (скупка предприятий, рудников] Черемховск[их] копий). 4) Япония пошлет войска,
если пошлет Америка, чтобы не быть в хвосте. 5) их слежка за союзниками а) случай с радиостанцией] на
Рус[ском] острОве] б) случай с банком[.] 11. Англия, Франция и Бельгия готовы были идти на признание
сибирского] правительства]. Но сообщения из Омска перепутали карты. Однако же то, что Сиб[ирское]
пр[авительст]во выдержало этот удар, усилило его отпор[.] Эти державы заинтересованы в том, чтобы
Россия была восстановлена, боятся, чтобы Россия не стала ориентироваться] на Германию.] 111. Успехи
союзников на французском] фронте сбили их с позиции - появилась склонность к признанию
неизбежности борьбы на привол[жском] фронте[.]" (ГА РФ, ф. 193, on. 1, д. 33, л. 40,40 об., 42-43 об.).
93 Всероссийская директория была образована 23 сентября 1918 г.
148
94 Колосов Евгений Евгеньевич (1879-1938), публицист, эсер, редактор красноярской газеты "Наш
голос" (1917) и журнала "Новое земское дело" (1918), член Учредительного собрания [от Енисейской губ.,
член Сибирской областной думы (1918)].
95 Дитерихс Михаил Константинович (1874-1937), генерал-майор, впоследствии генерал-лейтенант,
генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего (с сентября 1917), начальник штаба
Чехословацкого корпуса (ноябрь 1917 - январь 1919).
96 Куренков Михаил Павлович, дипломат, представитель Временного сибирского и Временного
российского правительств во Владивостоке (1918-1919).
97 Так в тексте.
98 "Лейтенант Малеев", миноносец Сибирской флотилии, водоизмещение 350 т, скорость 23-24 узла.
99 Грацианов Александр Алексеевич (1865 -?), томский врач и гласный Городской думы (1905-1914), по
убеждениям кадет, член Томского губернского комиссариата (с июня 1918), товарищ министра внутренних
дел Временного сибирского правительства (с июля 1918). 24 сентября для расследования причин убийства
А.Е. Новоселова Директория направила в Омск заместителя Н.Д. Авксентьева А.А. Аргунова.
(Аргунов А.А. Омские дни в 1918 году // Сибирский архив. 1935. Т. 5. С. 195-196). Попытка ареста
A. А. Грацианова (и И.А. Михайлова) была предпринята ведомством военного контроля, но она не удалась
благодаря вмешательству чешского генерала Я. Сыровы. См.: Греков Н.В. Контрразведка и органы
государственной охраны белого движения Сибири (1918-1919 гг.) // Известия Омского государственного
историко-краеведческого музея. 1997. № 5. С. 210.
100 Стивенс Джон (Stevens, John F., 1843-1943), американский инженер, командующий американским
железнодорожным корпусом (с 1917), начальник технического бюро Межсоюзного железнодорожного
комитета в Сибири (1919).
101 Постановлением Административного совета от 21 сентября было объявлено о перерыве занятий
Сибирской областной думы. 23 сентября Дума собралась на экстренное закрытое заседание и приняла
постановление не подчиняться этому решению. Тогда Административный совет издал приказ о роспуске
думы. Примечательно, что действия Совета были неофициально одобрены Вологодским задолго до
формального роспуска Думы, но письменное подтверждение этому последовало только 25 сентября (ГА
РФ, ф. 193, on. 1, д. 4, л. 9-13). Была ли упоминаемая автором делегация Думы послана на Дальний Восток,
выяснить пока не удалось.
102 Вахмистров В., член совета Центросоюза.
103 Необходимость в координации железнодорожного движения в Сибири и на Дальнем Востоке начала
ощущаться уже при первом появлении экспедиционных войск союзников и по мере продвижения
Чехословацкого корпуса на восток весной-летом 1918 г. На проходившей 14 августа 1918 г. во
Владивостоке встрече представителей сибирских железных дорог, союзных держав и Чехословацкого
корпуса было намечено создание такого координационного Межсоюзного ж.-д. комитета. Однако
образован он был только в марте 1919 г., См. подр.: S m е 1 е Jh. Op. cit. P. 465-467; Коллекция John F.
Stevens - William Klemm. Outline of the Activities of the Inter-Allied Railway Committee for the Supervision of the
Siberian an Chinese Eastern Railways, 1919-1922 (ГА).
104 Суть этих положений, оговоренных на совместном заседании членов делегации Временного
сибирского правительства и Делового кабинета 27 сентября 1918 г., сводилась к признанию обеими
правительствами власти Всероссийской директории. 30 сентября Вологодский и Хорват подписали
соглашение о необходимости образования центральной всесибирской власти, что фактически означало
упразднение Делового кабинета. См. текст указанных документов: Г и н с Г.К. Сибирь, союзники и Колчак.
T. 1. С. 254-255.
105 Союз возрождения России (март 1918 - апрель 1919 гг.), создан эсерами, народными социалистами и
кадетами в Москве во главе с Н.В. Чайковским, Н.Д. Авксентьевым и др. с целью свержения
большевистской власти, созыва Учредительного собрания и возрождения России в границах 1914 г. Омское
отделение Союза было образовано в конце июля 1918 г. Н.А. Филашевым, В.А. Жардецким,
B. В. Куликовым, В.И. Ищерским, Д.С. Каргаловым и др.; его штаб-квартира располагалась в помещении
Союза кооперативов "Центросибирь" в доме Товарищества "Треугольник" на Гасфордовской улице. См.:
Михеев А.П. Омский отдел "Союза возрождения России" //Демократический Омск. 1991. № 24.
106 Кадлец Эдвард (Kadlec, Eduard), полковник, начальник штаба 7-го чехословацкого полка в Сибири
(1918), затем командующий Румынским легионом.
107 Абрикосов Дмитрий Иванович (1876-1951), дипломат, первый секретарь посольства России в Токио
(1917-1921).
108 Гаттенбергер Александр Николаевич (1860/1-1939), земский деятель, мировой судья, нотариус при
Тобольском окружном суде, комиссар Временного (1917) и Временного сибирского (1918) правительств в
Томской губ.
109 Кириллов Александр Акимович (1894 -?), инженер и журналист, позже во Франции.
110 Так в тексте. Имеются в виду выходившие до революции петербургская политическая, эконо¬
149
мическая и литературная газета "Свет" (1882-1917) и московская общественно-политическая и
литературно-художественная "Моя газета".
111 М.П. Головачев, которого дипломатические представители союзников давно подозревали в
прогерманской ориентации, ушел в отставку только 1 ноября 1918 г. (ГА РФ, ф. 193, on. 1, д. 30, л. 15).
112 После занятия Забайкалья японскими войсками и отрядами Г.М. Семенова и ухода из Читы
чехословацких частей в сентябре - начале октября 1918 г. в городе начались аресты и высылки
политических деятелей, придерживавшихся англо-американской ориентации. В частности, по приказу
Семенова были арестованы Забайкальский областной комиссар А.М. Флегонтов и председатель областной
земской управы М.А. Ваксберг. См. подр.: Василевский В.И. Из истории борьбы с интервентами в
восточном Забайкалье // Империалистическая интервенция на советском Дальнем Востоке. Владивосток,
1988. С. 49-50.
113 Имеется в виду телеграмма Административного совета, подписанная управляющим Министерством
юстиции А.П. Морозовым и секретарем Административного совета Н.К. Федосеевым (ГА РФ, ф. 193,
on. 1, д. 30, л. 13-16).
114 Калмыков Иван Павлович (1888-1920), атаман Уссурийского казачьего войска, генерал-лейтенант,
организатор добровольческих офицерских отрядов в полосе отчуждения КВЖД (1917-1918).
115 Клемм Василий (Вильгельм) Оскарович фон (1861 - после 1936), дипломат, начальник 3-го
(Среднеазиатского) Политического отдела министерства иностранных дел России (до августа 1917),
дипломатический советник генерала Д.Л. Хорвата, начальник дипломатической канцелярии уполномо¬
ченного Временного сибирского правительства по Дальнему Востоку (октябрь-ноябрь 1918); Гревс
Валериан Эдуардович, петроградский нотариус, советник министерства иностранных дел Временного
всероссийского правительства по делам Дальнего Востока (1918).
116 Театр "Золотой рог" во Владивостоке находился в одном здании с гостиницей на Светланской ул., 17.
117 Лебедев Владимир Иванович (1884—1956), полковник, эсер, товарищ морского министра Временного
правительства (1917), член Главного военного штаба, военный комиссар Народной армии и товарищ
управляющего военным ведомством Комуча (июль- сентябрь 1918). После встречи с Лебедевым
Вологодский записал в памятный листок: "Появление полковника Лебедева. Скептическое] отнош[ение] к
нему. Его победа [-] содержание] лекции. Настояние иностранцев, чтобы он поехал в Японию и Америку"
(ГА РФ, ф. 193, on. 1, д. 33. л. 41).
118 Самара была главным центром региона Среднего Поволжья и Приуралья, контролируемого
Комучем. 7 октября 1918 г. город был взят Красной армией. Вынужденные отступить, войска Народной
армии ушли за Каму.
119 Причины своей неявки генерал Хорват в тот же день изложил в письме Вологодскому. Генерал
жаловался на то, что он только из газет узнал о назначении Временным сибирским правительством двух
членов Никольск-Уссурийского городского совета и угрожал, что не сложит с себя титул Временного
верховного правителя (ГА РФ, ф. 193, on. 1, д. 53, л. 8).
120 Главная улица Владивостока, получила свое название в память о посещении вел. кн. Алексеем
Александровичем на фрегате "Светлана" (1873).
121 Гревс Уильям (Graves, William S., 1865-1940), генерал-майор американской армии, командующий
экспедиционным корпусом в Сибири и на Дальнем Востоке (1918-1920).
122 Филиппи (Filippi), граф, старший лейтенант итальянской армии, командующий итальянским
экспедиционным корпусом на Дальнем Востоке.
123 Видимо, тогда же Вологодский записал в памятный листок: "V. Что достигнуто поездкой?
1) обещание займа ["займа" зачеркнуто] в 200 мл[н]. - ссуды 2) обещание] займа до 1 миллиарда
3) обещание] Англией аммуниции и комплектования] в 100 мл[н] 4) посылка эшелонов[:] 1) французов
2) американцев 3) итальянцев. Vl[.] Чем заинтересованы союзники: 1) лесными богатствами 2) железными
рудами 3) платиной 4) (1нрзб.) японцев - обмен на лом[.]" (ГА РФ, ф. 193, on. 1, д. 33, л. 41,41 об.).
124 Имеются в виду участники забастовки, организованной Главным исполнительным комитетом союза
служащих, мастеровых и рабочих КВЖД, которая началась 11 мая 1918 г. вскоре после убийства учителя
С.Л. Уманского кадетами из отряда Н.В. Орлова. Генерал Хорват издал постановление о запрете
забастовки и грозил выслать ее организаторов за пределы Маньчжурии.
125 Маньчжурия, пограничная станция и начальный пункт КВЖД в 935 км к северо-западу от Харбина.
126 Шильников Иван Федорович (1882-1934), казачий генерал-майор, управляющий военно¬
административной частью Временного забайкальского правительства (май 1918), атаман Забайкальского
казачьего войска; Ваксберг М.А., присяжный поверенный, социал-демократ, председатель Народного
совета в Чите (декабрь 1917), председатель Забайкальской областной земской управы (1918).
127 Афанасьев М., полковник, впоследствии генерал-майор, начальник штаба войск атамана
Г.М. Семенова.
128 Зурабов Н.С., инженер путей сообщения, начальник Забайкальской железной дороги; Козловский
Павел Фаддеевич, инженер путей сообщения, позже помощник управляющего КВЖД.
150
129 Вытнов В.П., томский инженер и коммерсант, особоуполномоченный Министерства снабжения и
продовольствия на Дальнем Востоке (до февраля 1919).
130 В "Дневнике на 1918" упоминаются Цевловские. Биографических данных на Цесловских/Цевловских
установить не удалось.
131 Семенов Дмитрий Фролович, полковник, впоследствии генерал-лейтенант, начальник 1-й Забай¬
кальской казачьей дивизии (с 17 сентября 1918), дядя Г.М. Семенова.
132 Согласно сообщению "Сибирского Вестника", заседание министров состоялось в вагоне
Вологодского. "После взаимной [?] информации Иванова-Ринова о западный делах, Гинса - о восточных,
было решено несколько вопросов большого политического значения" (ГА РФ, ф. 193, on. 1, д. 33, л. 2).
133 Муто (Muto Nobuyoshi, 1868-1933), японский генерал-майор, начальник военной миссии в Омске
(1918-1919).
134 Уорд Джон (Ward, John, 1861-1934), английский полковник, командующий 25-м батальоном 21-го
Мидлсекского полка и экспедиционным корпусом в Сибири (1917-1919).
135 Мариинск, город и железнодорожная станция в 178 км к северо-востоку от Кемерово у пересечения
р. Кия с Транссибирской магистралью.
136 Глосс Вилем Иван (Gloss, Vilam Ivan), представитель филиала Чехословацкого национального совета
при Сибирской областной думе в Томске.
137 Тайга, железнодорожный узел Транссибирской магистрали в 120 км к северо-западу от Кемерово,
соединен прямой веткой с Томском, Ачинском и Белым Яром.
138 Татарская, железнодорожная станция и узел Транссибирской магистрали в 450 км к западу от
Новониколаевска. Петров Николай Иннокентьевич (1883/84-1921), статистик и географ, профессор
Омского сельскохозяйственного института, заведующий отделом сельского хозяйства Западно-Сибирского
комиссариата, управляющий Министерством и министр земледелия и колонизации Временного сибирского
и Временного российского правительств (1918-1919); Бутов Тарас Васильевич, экономист, заместитель
управляющего делами Временного сибирского правительства (с 1 июля 1918).
139 Имеется в виду А.Н. Кругликов.
140 Кругликов Аполлон Николаевич, эсер, комиссар Временного правительства по Восточной Сибири и
член Учредительного собрания (1917), и.о. управляющего делами Всероссийской директории (октябрь-
ноябрь 1918).
141 Старынкевич Сергей Сазонтович (1875- ?), присяжный поверенный, примыкал к эсерам, ссыльный в
Иркутской губ., прокурор Иркутской судебной палаты (1917-1918), управляющий Министерством
внутренних дел Временного сибирского правительства (с 7 августа 1918).
142 Белов П.П., сибирский казак, полковник Генштаба, впоследствии генерал-майор, начальник штабов
Западно-Сибирского военного округа и Сибирской армии (1918).
143 Подробнее об этом см: Г и н с Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Т. 1. С. 267-271; Сереб¬
ренников И.И. Мои воспоминания/Т. 1. С. 202-204; его ж е. К истории Сибирского Правительства
//Сибирский архив. 1929. Т. 1. С. 17-22.
144 Этот вопрос был снова поднят Вологодским в письме Авксентьеву, написанном, видимо, уже после
22 октября 1918 г. (ГАРФ, ф. 193, on. 1, д. 1, л. 18).
145 "Директория помещалась в небольшом двухэтажном здании на самой окраине города, в двух шагах
от вокзала городской ветки. Кажется, раньше в этом здании находилось реальное училище. Лучшего по¬
мещения для Всеросссийского Временного правительства в Омске не нашлось. И это было настоящим
символом: так характеризовалось отношение сибирской власти к Директории, так расценивалась роль
Директории в Сибири". (М а й с к и й И. Демократическая контрреволюция. М.; Пг., 1923. С. 302-303).
146 Двинаренко Никита П., матрос, предприниматель, представитель Центрального военно-про¬
мышленного комитета в Омском блоке (1918).
147 Каргалов Даниил Семенович, представитель Всероссийского совета торговли и промышленности в
Омском блоке (1918).
148 Примечательно, что поданное С.С. Старынкевичем двумя днями раньше (22 октября) прошение об
отставке с поста управляющего Министерством внутренних дел из-за несогласованности действий пра¬
вительства было Вологодским отклонено (ГА РФ, ф. 193, on. 1, д. 9, л. 10-11).
149 Ключников Юрий Васильевич (1886-1938), профессор международного права Московского уни¬
верситета, кадет, консультант Всероссийской директории и товарищ министра иностранных дел
Временного всероссийского правительства (октябрь-ноябрь 1918).
150 Эльтеков Николай Кузьмич, чиновник Министерства иностранных дел Временного сибирского
правительства, и.о. директора восточного отдела Министерства иностранных дел Временного российского
правительства (с ноября 1918); Щекин Михайл Сергеевич (? - 1929), дипломат, временный поверенный в
делах России в Пекине (до 1914), советник посольства в Токио (1918).
151 Ищерский Владимир Иванович (1872/4-1942), врач сводного лазарета в Омске (1917-1918), один из
организаторов омского отделения Союза возрождения России; Куликов Владимир Васильевич, кооператор,
151
эсер, член Сибирской областной думы, председатель Съезда западно-сибирских союзов, председа¬
тель Центросибири, член Омского блока, представитель омского отдела Союза возрождения России;
Филашев Николай А. [псевд. Антонин Новиков], член омского комитета Трудовой народно¬
социалистической партии, председатель Омского коалиционного комитета (1917), член бюро Блока
общественных организаций (1918) и Сибирской областной думы от Акмолинского областного земства;
Савинков Борис Викторович (1879-1925), один из лидеров эсеровской партии и руководитель ее Боевой
организации, товарищ военного министра Временного правительства и управляющий военным
министерством (июль-август 1917), глава военной миссии Всероссийской директории во Франции (осень
1918).
152 Брешко-Брешковская Екатерина Константиновна (1844-1934), профессиональная революционерка,
старейший член партии эсеров, член Учредительного собрания и Комуча. В описываемое время она
занимала в эсеровской партии наиболее правую оборонческую позицию.
153 Глассон Николай Николаевич, министр юстиции Уральского правительства; Роговский Евгений
Францевич (? - 1950), помощник присяжного поверенного, эсер, член исполкома Иркутского совета (1917),
член Учредительного собрания и Комуча, товарищ председателя Государственного совещания в Уфе
(сентябрь 1918), член Всероссийской директории.
154 Орлов Александр Семенович, сибирский кооператор, председатель 3-го Всесибирского коопе¬
ративного съезда (август-сентябрь 1918).
155 Кошек Ян (Kosek, Jan), майор, политический представитель чехословацких войск (1918) и
доверенный по делам чехословацкого правительства в Омске (до октября 1919).
156 Отряд полковника Уорда прибыл в Омск 18 октября 1918 г. Его встречали М.П. Головачев и генерал
А.Ф. Матковский. Подробнее о встрече английских солдат и об устроенном им торжественном приеме см.:
W а г d J. With the "Die-Hards" in Siberia. London, 1920. P. 106-107.
157 Аргунов Андрей Александрович (1866-1939), член ЦК партии эсеров, член Учредительного
собрания, один из организаторов Союза возрождения России, заместитель члена Всероссийской директории
Н.Д. Авксентьева (сентябрь-ноябрь 1918).
158 Рихтер Франтишек (Richter, Frantisek), чешский социал-демократ, член и секретарь (с июля 1918)
российского филиала Чехословацкого национального совета.
159 Балакшин Александр Николаевич (1844—1921), сибирский кооператор, примыкал к эсерам, член
правления Московского народного банка, организатор Сибирского союза маслодельных артелей, лидер
Союза возрождения России, председатель Блока политических и общественных объединений.
160 Нильсон Дж. (Nielson, J.E.), полковник, член британской военной миссии и и.о. ее начальника (в
отсутствие генерала А. Нокса).
161 В изложении И.И. Серебренникова происходившее на этом совещании выглядит несколько иначе.
В начале совещания Вологодский сделал доклад, в котором констатировал отсутствие желаемых результа¬
тов в деле формирования нового Совета министров. Закончив свое выступление отказом выполнять
возложенную на него миссию, премьер покинул совещание, передав полномочия председательствующего
на совещании Серебренникову. После этого А.В. Колчак пошел на уступку требованиям Директории и
согласился войти в Совет министров вместе с Е.Ф. Роговским: Серебренников И.И. Мои
воспоминания. Т. 1. С. 207-208; А.В. Колчак - П.В. Вологодскому, 31 октября 1918 г. (ГА РФ, ф. 193, on. 1,
д.5,л. 1-2).
162 Бобрик Петр Александрович, полковник (с июля 1918), впоследствии генерал-майор, инспектор
артиллерии Западно-Сибирской армии, представитель военного ведомства при делегации Временного
сибирского правительства на Государственном совещании в Уфе (сентябрь 1918).
163 Шумиловский Леонид Иванович (1876-1920), барнаульский учитель, социал-демократ, заведующий
отделом труда Западно-Сибирского комиссариата, управляющий Министерством труда Временного си¬
бирского правительства.
164 Степанов Николай Александрович (1869-1949), Генштаба генерал-майор, впоследствии генерал-
лейтенант, начальник штаба 4-го конного корпуса (1917), начальник штаба войск Ростовского района
Добровольческой армии (до февраля 1918), затем в Харбине (до декабря 1918); Сурин Виктор Ильич (1875—
1967), Генштаба генерал-майор, помощник военного и морского министра Временного всероссийского
правительства по снабжению и технической части.
165 Антропов Иван Александрович, юрист, профессор Пермского университета, временно и.о. управ¬
ляющего делами Временного всероссийского правительства (ноябрь 1918).
166 Кудрявцев В.А., журналист, секретарь Восточного отдела ЦК партии кадетов, главный редактор
"Правительственного Вестника" (с 25 октября 1918); Минин Александр Аркадьевич, эсер, член Учре¬
дительного собрания (1917), член Комуча, управляющий делами печати Всероссийской директории,
заведующий Всероссийским телеграфным агентством (1918-1919).
167 Гудков Павел Павлович (1880 - ?), геолог, профессор Томского технологического института,
заведующий отделом торговли и промышленности Западно-Сибирского комиссариата, управляющий
152
Министерством торговли и промышленности Временного сибирского правительства (с 1 июля 1918),
министр торговли и промышленности Временного всероссийского правительства (ноябрь 1918).
168 4 ноября 1918 г. были также опубликованы указы: Областному правительству Урала, Директории,
Совету управляющих ведомствами на территории Комитета членов Учредительного собрания и пра¬
вительству Алаш-Орды. Упоминаемая Вологодским декларация "О передаче верховной власти на тер¬
ритории Сибири Временному всероссийскому правительству" была подписана членами Временного
сибирского правительства еще 3 ноября. См.: Законодательная деятельность белых правительств Сибири
(июнь-ноябрь 1918 года). Вып. 3. Сост. Е.В. Луков, С.Ф. Фоминых, Э.И. Черняк. Томск, 1998. С. 428-429.
169 Официальный орган Временного всероссийского правительства, выходил в Омске до 18 ноября
1919 г.
153
© 2001 г.
ИЗ ДНЕВНИКОВ СЕРГЕЯ СЕРГЕЕВИЧА ДМИТРИЕВА*
1989 год
8.01. Рождество. Отдыхали. Утром гуляли в сильный снегопад в сторону Узкого. Краса зимы
ликовала. Один господин Снег: в небе он, на деревьях и кустарниках, на дорогах и на одежде, на
лице и руках. Битцевский лес, слава тебе!
11.01. (...) Горькому казалось, что в Истории России Соловьева факты, документы, источники,
а мысли, выводы он свободно сам на них строит. Как бы не так... У Соловьева такие "факты" и
столько их собрано, что из них проступает Слово-Логос. И это его, соловьевское Слово-Логос-
Мысль. Обманывался сам и других невольно в обман вводил Горький Максим.
Впрочем, задолго до Горького Лев Толстой в дневниковых записях апреля 1870 г. (Максиму
в это время только-только два года исполнилось!) показал, какие мысли и умозаключения он
делал при чтении томов соловьевской истории. Не правительство (государство) "производило
историю", а дела народа, выводил Толстой. Но к такому выводу его подвигал исподтишка сам
Соловьев. Историк писал: "Государство и народ суть содержание и форма, правительство в
той или другой форме своей есть произведение исторической жизни известного народа". Нет,
далеко-далеко историкам государственной школы (Кавелин, Чичерин и др.) до Соловьева!
14.01. (...) Вечером поехали в "Современник". Смотрели премьеру "Мелкий бес" по мотивам
романа Ф. Сологуба, соорудил пьесу Г. Вирен. Ставил и режиссировал Роман Виктюк - он
сейчас в моде. Постановка, наполненная театральностью. И так как нынче в театрах последняя
почти начисто изгнана, то это хорошо ею полюбоваться. Постановка несколько громоздкая и
сильно помпезная - тут и актеры, и статисты, и марши, и записанные хоры. Идет спектакль
3 х/2 часа. А в прогоне шел 4 ч. 15 м. ! (...) Очень хорош и сочен Игорь Кваша (Передонов) и
Грушина (Нина Дорошина). Характернейшая Ахеджакова показалась мне в роли Варвары
бледноватой в целом и резкой в жестах и однообразных приемах (виляние задом и наглый показ
его; поднимание юбок и демонстрация дамских панталон).
Умно решена Виктюком "фигура" Недотыкомки (Сергей Векслер). Все же Мелкий Бес
укрупнен; он предстает демиургом всего происходящего на сцене, со всеми происходящего. Но
Недотыкомка суть материализованная часть подленькой душонки Передонова. Она неотделима
только от него, она суть - он. Конечно, сделай ее поменьше, и на театре она не будет замечена,
не будет играть. И все же масштабность Недотыкомки, ее бытие для всех персонажей
порождает часто (и в постановке в целом) не "Мелкого беса", а "Сатана там правит бал". Тут
уж увлечение Виктюка.
15.01. Лепит, лепит снег... Дышать трудно. Звонил Алеша Левинский, приглашал завтра в
театр Ермоловой, где в 12.00 будет прием "Приглашения на казнь" Набокова художественным
советом. Левинский в роли Цинцината.
16.01. Днем, с 12.00 до 14.15 был в просмотре художественным советом и приглашенными
подготовленного В. Фокиным спектакля "Приглашение на казнь" (по роману В. Набокова) в
театре им. Ермоловой. Дух романа схвачен. Игра идет на сцене театра в специальной
выгородке. Всего зрителей может быть 130 человек. Главную роль Цинцината хорошо, но
робея еще пока, играл А. Левинский. Постановка умная, с блеском. Играли еще Виктор Про-
* Окончание. Начало см.: Отечественная история. 1999. № 3-6; 2000. № 1-6.
154
скурин (Пьер, палач), Валерий Петрович Еремичев (директор тюрьмы). Сцена посещения
Цинцината Марфинькой и ее родней выглядит оперетточно, а мне думается, что фарс тут
уместен (но и то, чтобы главное, серьез не забыты были!), оперетте места нет. После
просмотра коротко перемолвился с Левинским и Еремичевым. Среди зрителей был и Гердт.
Недавно я читал самый роман, сейчас он у Регины. Премьера будет в начале февраля.
Весь день в Москве теплый дождь. Под дождем шли вечером смотреть в театре им. Пушкина
"Одержимые", пьеса А. Камю по "Бесам" Достоевского. Хорошо поставил Ю.И. Еремин.
А Камю ловко состряпал пьесу. Жаль только, что в сцене у Тихона артист Ник. Пастухов
(из ЦТСА) в сравнении с Тараторкиным (Ставрогин) был явно бледен для архиерея на покое.
Идет спектакль отлично. Великолепны Георгий Тараторкин и Андрей Ташков (Петр
Верховенский). Это было 4-е представление этой премьеры, два было в конце декабря
прошлого.
20.01. (...) Приходил Бертран М. Патино, привез от Теренса Эммонса дневник Юрия
Владимировича Готье за 1917-1922 гг., в переводе на английский "Time of Troubles". Произведет
сенсацию далеко не только в университетских кругах. Конечно, нужно бы издать русский
оригинал. Кажется, Эммонс имеет такой замысел. (...)
23.01. Смотрели в ТЮЗе пьесу Гинкаса "Записки из подполья" по повести Достоевского. Играл
главную роль В. Гвоздицкий (артист театра "Эрмитаж"). Постановка все того же Камы Гинкаса
сильно натуралистическая, с установкой на эпатаж зрителя. Гвоздицкий - актер для
характерных ролей подходящий, богатая мимика, пластика. Однако он (конечно, по указанию
Камы Г.) то кричал, то шептал шелестяще, то проборматывал текст про себя. Эффект
появления Лизы (артистка МХАТ М. Юревич) на сцене во 2-м действии голой (буквально)
вульгарен и груб. В целом 1-е действие скорее тянуло на "Записки сумасшедшего" Гоголя,
нежели на Достоевского. В погоне за мимансом, эпатажем, смакованием натуралистических
мелочей (как герой пьет чай, хлебает суп, полощет глотку, чуть ли не в уборной сидит, гуляет
по сцене в нижнем белье, а героиня безо всякого белья и т.д.) содержание повести, мысли ее
утрачены почти полностью. Многие ушли после 1-го действия. Однако весьма многие сидели до
конца (главным образом, артистическая и околотеатральная публика) и хлопали добросовест¬
но, был даже один выкрик "браво!" В оценке этого спектакля можно во многом согласиться с
Нат. Сац (см. ее статью "Люди и правда. Во имя чего?" // Правда. 1988. 10 янв. С. 3).
24.01. Приготовлял лекцию о Соловьеве.
25.01. То же. А вечером слушали и смотрели оперу Генделя "Гименей" в Камерном
музыкальном театре. Прекрасное впечатление от музыки, пения и игры; особенно отметил бы
Мочалова (Гименей) и Андрееву (Розмэне). Исполняли на итальянском языке. Нужно было бы
выпустить либретто с плакатиками-надписями - уверен, что многое остается для зрителей в
тумане.
Какой театр! Каков репертуарный диапазон! Музыка от народной, церковно-фольклорной
до Шостаковича и Стравинского. А коллектив! Пример для всех режиссеров и худруков.
26.01. Вечером читал с напряжением лекцию о Соловьеве в Центральном лектории
Московского общества охраны памятников. Народа собралось много больше, чем предпо¬
лагали. К сожалению, я плохо следил за временем и в итоге проговорил 1 час 40 м. На обратном
пути испытал приступ стенокардии, насилу добрался до дома. Слушали активно.
27.01. Стенокардия крепко жала. Все-таки я сам виноват (...) Но как о Соловьеве начну
говорить, так оживляюсь и столько напирает всякого богатого материала, что удержу уже не
знаю. А надо знать. Пора знать. 83-й год идет, давно уже "покоя сердце просит..." А эти
пушкинские мудрые слова человека, и до сорока лет не достигшего. (...)
8.04. (...) Моей мыслью об издании 1-2 книг "Воспоминания русских историков" в книжной
редакции издательства "Правда" заинтересовались. Думаю, что книги, если их удастся составить
хорошо, снабдить гравюрками с портретами главных авторов, могут оказаться нужными для
разных читателей, в числе которых могут быть и ученые. Главными элементами этих книг
будут записки С.М. Соловьева, Н.И. Костомарова, К.Н. Бестужева-Рюмина, Н.Г. Устрялова,
мемуарные тексты Ключевского, Ковалевского, Гревса, Кареева.
155
Звонили из "Просвещения", просили о подготовке к плану издательства в 1992 г. нового
текста моих "Очерков по истории русской культуры начала XX в." Просил позвонить через
полгода.
8.05. (...) И я снова (в какой же это раз! - и сосчитать нельзя) постигал свое легкомыслие:
серьезное отношение к своему здоровью отсутствует. Душа все продолжает быть устремленной
в будущее, подвижной, излишне легкой на подъем. Она не изжила молодости. Но ведь явно
идет мой последний десяток лет жизни! "Пора, мой друг, пора..." Пора одуматься, подводить
итоги (это не так уж трудно, итоги скромные), бумаги упорядочить. Поэтам истинным, может, и
не надо заводить архива, но историк без архива и вне архива в наше время немыслим. Со
множеством книг надо расстаться. Нужно бы записать, что помнится и осмысливается из
отходящей жизни; нужно, но вряд ли успею. Текущие дела требуют своего. Подымись над ними!
Нет двух жизней у тебя! Инфаркт январский - сигнал.
* * *
Приблизился исход XX века. Сколько надежд возлагалось на него! Россия передовая, самая
передовая революционная (сама себе она, понятно, разумелась самой передовой среди
"российской отсталости" и пр. лжепредставлений) собиралась и уповала через Революцию
войти в Землю Обетованную и земной рай. Немцы (и Вильгельм II, и Адольф I) усиленно,
организованно и педантично старались учредить в Европе новый порядок для всех, но во главе с
немцами. Франция и Англия заботились, но с небольшим прилежанием и с малой дально¬
видностью, о сохранении сложившегося, имевшегося порядка (их громадные колониальные
империи). Соединенные штаты Северной Америки жили своим домком. Южная Америка
дремала.
Что же получилось за 90 лет? Достигнутые успехи в науке и технике принесли только
дурные плоды и открыли реальность общей гибели человечества (даже и без атомной войны).
Фантомы тоталитарных систем (Россия - СССР, Германия, Италия, Китай и пр.) лопнули,
оставив после себя зловоние и мерзость. Англо-французские колониальные империи распались.
Появились в итоге "независимые" и "самостоятельные" десятки государственных образований,
непрочных и занятых вечными драками друг с другом. Фантомы мировой коммунистической
(пролетарской к тому же) революции и построения социализма развеялись. Культ силы,
насилия, жестокого равнодушия стал всеобщим. А тоска по духовности, о душе; мотивы
разочарования, поиски веры ширятся.
Предстоящий XXI век хорошего не сулит. Наша страна судорожно пытается выбраться из
пустого и безводного колодца, куда сама себя засадила, бредя в мечтах о мировой коммуне и
социализме, который можно строить в любой стране. Перестройка, ей четыре года, буксует.
Она может дать эффект, если ее вести непрерывно и неуклонно лет 25-30. Но достигнут будет
эффект тогда, т.е. примерно к 2015-2020 г., когда в масштабе мировом его уже нельзя будет
считать положительным эффектом; ведь весь-то мир ждать не будет, когда в СССР люди будут
сытыми, а каждая семья - в двухкомнатной квартире с потолком в 3 м. над головами.
6.09. Станислав Куняев, новый редактор "Нашего современника", возгласил новые установки
журнала: отделы, посвященные русской философии, церкви и вере. Обещает в 1990 г.
публиковать роман-узел Солженицына "Октябрь Шестнадцатого" (из серии "Красное колесо"),
публиковать с разрешения автора. Таким образом, почти одновременно в 1989-1990 гг.
Солженицын появится у нас в "Огоньке", "Новом мире", "Нашем современнике" и в др.
периодических изданиях. Подумывают об издании его сочинений в семи томах.
Вести радостные. Чем менее будет у нас препон на пути от гласности к свободе слова, тем
лучше. Русская общественная мысль, наука, искусство и литература должны стать в духовном
единстве, над барьерами политизированной идеологии и государственных границ. Такое
понимание единства предполагает не единомыслие, а полноту выражения творческого духа; не
видеть разностей в идейно-политических позициях личностей и направлениях вовсе не нужно.
Но делить все и вся на основе только идеологических, классовых и политических категорий
также не нужно.
12.09. В 18.00 были Регина и я в театре-студии "На Юго-Западе", где и смотрели спектакль по
пьесе Альбера Камю (1913-1960) "Калигула" (1944). Постановка Беляковича. Прекрасное
впечатление от работы В. Авилова в заглавной роли - тонкая пластичность, мимика богатая и
осмысленная - не довольно частые гримасничанья актеров и "красивости" актрис - а
156
наполненная движением мысли, настроениями молниеносно скорыми, прямо сказать -
наполненная борениями духа, капризной логикой героя жизнь лица. А жесты, позы, движения
рук, пальцев, разные почерки ходьбы - все сделано неподражаемо. И этот же человек,
представший Калигулой нынче, был нами виден в роли Хлестакова! Притом и там, в
"Ревизоре", и тут, в "Калигуле" - каков диапазон! - он весом, самостоятельность и глубина
постижения столь разных образов поразительна. А ведь Авилов из самодеятельности, не знаю,
имел ли он хотя бы какое театральное образование.
Пьеса вполне камюстская, заметно очень, что и писана в 1944 г. во Франции. Интеллек-
туалистская драматургия, господствует мысль, философемы. (...)
13.09. (...) В нашей литературе еще одна новая драчка. Повесть покойного В. Гроссмана "Все
течет", писанная будто бы в 1955-63 гг., на Западе опубликованная в 1970 г., а недавно впервые
в нашей стране появившаяся в журнале "Октябрь" (1989. № 6) в центре этой драчки. В
"Литературной России" (№ 31) напечатано письмо троих автров - Антонова, Клыкова
(кажется, скульптора) и Игоря Шафаревича - и постановление в связи с этим письмом
Секретариата СП РСФСР от 31 июля. И письмо, и постановление осуждают журнал "Октябрь"
и его главного редактора Анатолия Ананьева за публикацию повести Гроссмана.
В свою очередь Ананьев выступил с открытым письмом «В Секретариат правления СП
СССР и в редакцию "Литературной газеты"». Признавая свою виновность за грехи прошлого,
Ананьев в то же время пишет: «Своим решением по письму "тройки" нас опять хотят отбросить
к старым временам - временам наветов, окриков, разгрома журналов, а стало быть,
уничтожения литературы и культуры вообще» (ЛГ. 1989. 13 сент.).
В поддержку Ананьева и "Октября" с заявлением в печати (в той же "ЛГ", все в том же № от
13 сент. т.г.) выступил исполком русского советского ПЕН-центра.
Игорь Виноградов в своей рубрике "Литературная жизнь. Что произошло?" в "Московских
новостях" (1989. № 38. 17 сент.) напечатал статью "Особый путь ?" о повести Гроссмана. Он
старается очистить автора повести от явного греха - представить тяжелые судьбы России после
1917 г. и до наших дней как прямое следствие и продолжение тысячелетней истории России,
"тысячелетней рабы", которая всегда будто бы только и развивалась не к свободе, а к не¬
свободе и рабству.
Думаю, что очистить повесть от этого "греха" невозможно. Это грех, и он есть. Думаю, что и
попытки Виноградова развенчать идеи об особом пути России (до 1917 г. идеи "соборности",
шедшие от славянофилов - только ли от них? а разве Белинский и Герцен, отчасти и Чаадаев к
этой идее в той или иной мере непричастны?) Виноградов считает, что "никакого действи¬
тельно особого пути исторического прогресса у нас нет и быть не может". А посему сейчас
нужны свободная - рыночная - экономика, политическая демократия и гражданская свобода.
Без них "нам нечего и надеяться спастись от ожидающего нас в противном случае полного
экономического, политического и межнационального краха". Итак, отречемся от нового мира
утопий и утопических экспериментов над народом и страной и пойдем на выучку к
современному Западу!
Еще одна утопия! И поскольку она принадлежит литературному критику, а плюрализм еще
не отменен, пойдет гулять и эта утопия. Их много гуляет по не святому СССР. Еще одной
больше ... Критик забыл лишь о немногом - о КПСС и ее реальной власти, верховной,
руководящей, назначенско-авангардной, от которой она не собирается отказываться. Даже и
поступиться-то всерьез не собирается, хотя бы для декора, кое в чем и кое-где. Фасад
перекрасить готова. Но вспомним соседок Польшу, Венгрию - обстоятельства могут
заставить поступиться.
24.09. Гуляли в лесу. Прочитал две главки из рукописи Регины о русском просветительстве
середины XIX в. Очень содержательно и интересно. (...)
24.10. Читал лекцию спецкурса. Слушатели ходят старательно и лекции записывают. Интерес к
лекциям большой.
31.10. Читал 4-ю лекцию. Тема о Русской православной церкви и религиозных исканиях в
обществе конца XIX - начала XX в. 29 студентов слушали с повышенным вниманием. Рассказал
об устройстве и жизни Православной церкви, о месте религизно-церковной обрядовости в
повседневной картине жизни народных масс, об отношении интеллигенции к официальной
церкви, о примитивном и грубом атеизме с[оциал]-д[емократов]. Из людей выделил Побе¬
157
доносцева, Антониев обоих (Вадковского и Храповицкого), Евлогия, Тихона, Сергия Кронш¬
тадтского, некоторых интеллигентов, потянувшихся к религии, а иные и в ряды духовных лиц.
После был на Ученом Совете. Кратко выступил по диссертации Шаханова о С.М. Соловьеве.
Сказал об архаичности и стереотипизме формулировки: Соловьев - крупнейший представитель
русской дорволюционной исторической науки. В самом деле, как бы выглядели словосочетания
типа: Пушкин, Гоголь, Достоевский и Толстой - крупнейшие представители дореволюционной
русской литературы! Или: Ломоносов, Менделеев, Докучаев - крупнейшие представители
дореволюционной русской науки! Спорно и утверждение, что труды и взгляды Соловьева
’’служили фундаментом для последующего развития русской буржуазной науки". Огромный
интерес к Соловьеву в 1960-1980-х гг., труды М.Н. Тихомирова, А.А. Зимина, из нынешних
Анисимова по XVIII в., Кобрина, Скрынникова, Шмидта по XVI в. явно свидетельствуют о том,
что наследие Соловьева живет, нужно, от его трудов исходят и ныне, даже (что естественно) во
многом и не соглашаясь с ним. Очень поддержал меня в этих суждениях Л.В. Милов. (...)
2.11. (...) Да, новая недавняя смерть. Умер 21 октября дорогой ученый - Сергей Александрович
Макашин. Земля ему пухом! Труженик великий. Порядочнейшая душа. (...) Бегло я был с ним
знаком с середины 30-х гг., когда в "Лит. наследстве" проходила моя публикация "Рабочий
фольклор XVIII века". Облаял меня тогда покойный Дымшиц, а Макашин и Зильберштейн
поддерживали. После войны несколько лет он, [В.П.] Зубов (оба, увы, теперь покойные) и я
вместе потрудились в подготовке и редактировании трех томов указателя "Личные архивные
фонды в государственных хранилищах СССР" (60-начало 70-х гг.).
Очень он меня упрашивал написать статью в готовившийся в конце 70 - начале 80-х гг.
Тютчевский том "Лит. наследства". Я получал от него материалы, начал писать статью, но дело
это шло туго и в конце концов я отказался. Трудно: объяснить неоконченные замыслы
историософской публицистики второй половины жизни Тютчева, по-моему, системно нельзя.
Описать же просто, что где им написано (большей частью в черновых рукописях, обрывках,
набросках и в малой части напечатано) мне не хотелось. Разжевывать читателю идеоло¬
гические мечтания Тютчева, не проясненные до конца самим их создателем, просто не
хотелось. Так статья и не вышла. Последние годы редко перезванивались. Хоронить его,
бедного, домашние, кажется, решили после отпевания чин по чину. От казенной гражданской
панихиды как будто бы отказались. Вполне в духе времени, если это так. Властям пре¬
держащим, хотя бы тому же Фел. Кузнецову, вряд ли будет такое решение по душе.
12.11. Сегодня чувствовал себя легче и свободнее. Вечером поехали я, Игорь и Лена в ЦТСА,
туда же и Регина. Получили два билета в 6-й ряд партера (я с Р. сидели) и два пропуска на
нумерованные места в 1-м ряду балкона - для Игоря и Лены. Ажиотаж кругом сегодняшего
спектакля страшенный. Билеты - "нет ли лишненького билетика?" - спрашивали уже в метро
станции "Новослободская" и на всем пути от нее до театра.
Давали драму Д.С. Мережковского "Павел I". Издана она впервые, кажется, в 1908 г.
Конечно, помнится, у автора было 5 действий. По нынешней традиции в сценической редакции
театра сделали все в 2-х действиях. Поставил главный режиссер Леонид Ефимович Хейфец.
Конечно, все держится на Ол. Ив. Борисове, исполнителе заглавной роли. Достоверный образ
сделал Б.Г. Плотников (Александр Павлович). Ну, понятно, сделал Хейфец, а Плотников в духе
сделанного держался пристойно. Насыщенно сработал Крынкин в роли Палена.
Спектакль был необычный. Только что был день рождения Борисова (8 ноября). Совсем
недавно он перешел в ЦТСА (который уже это его переход со сцены на сцену?!) Театрально¬
литературного люда собралось много. Еще в фойе подошли к нам Н. Эйдельман с Теренсом
Эммонсом (американский руссист-историк, был стажером у нас, у Зайончковского). В передних
рядах видели М.А. Ульянова, В. Коротича, О. Ефремова, Н. Мордюкову, М. Захарова,
Ю. Яковлева, в коридоре Вен. Смехова, сына О. Борисова (он в Камерном музыкальном
дирижером) и многих других. Между прочим и ... Е. Лигаёва!
После 2-го действия и поклонов тут же быстро принесли две скамьи, кресло для юбиляра,
корзины с цветами. В кресло это, как его ни упрашивали, Борисов не сел, все действо
чествования, длившееся не менее часа, он простоял в мундире Павла около этого кресла.
Чествование не имело, к счастью, обычного сухо-официального характера, больше тянуло к
капустнику. Ловко и умно выступили М. Захаров, М. Ульянов; отлично провела по просьбе ТВ
свои "600 секунд" (очевидно, для ленинградской известной передачи Невзорова и К0) Вер¬
тинская. Предлагали переименовать Орехово-Борисово в Олегово-Борисово, Борисовские
пруды в Олего-Борисовские пруды и т.п.
158
Напряженно и одновременно нехотя, вяло приветствовал О. Ефремов, довольно скованно
(может быть, из-за напора чувств) сказал Л. Филатов от кинематографистов. В. Зельдин и про¬
танцевал, и сказал свое слово отлично. Вел Хейфец, говорил свободно. Выступали разные на¬
чальники Советской армии и ее театра. К счастью, адреса просто передавали. Только от труппы
ЦТСА прочитал выразительно шуточный ("в древнерусском стиле") адрес какой-то актер.
Отвечал Борисов просто, с чувством, кратко. Горько было, что от Ленинградского
Большого драматического театра (теперь - имени Товстоногова?) не оглашено было ни слова.
А ведь там Борисов 18 лет трудился, там он стал и широко известным актером. Официальные
партийно-советские круги, видимо, обошли юбилей. И зря. Это только их и характеризует. (...)
1990 год
23.02. (...) Полуночные думы.
1) Что есть ложь? Определить не легче, чем дать приемлемое определение таких словес
(принято говорить - терминов, понятий, категорий...) как культура, прогресс, социализм и пр. и
пр.
2) Ученые, мыслящие и порядочные люди (любой образованности, не в ней дело!) прошлого
века в России видели реальную жизнь и без особого труда в ней разбирались. Видели реальный
мир, потому что верили в Бога.
Когда общими усилиями самых умных и прогрессивных (так они сами себя считали) Бог был
упразднен, то и вера в реальный мир слиняла. Реалии стали неустойчивыми, вызывающими
сомнения, не интересными. А наука с техникой у нас ясно показали, что ждать от них добра не
приходится. Так у нас. Ну, а там? Не у нас? Нечто подобное есть и там. Но не в таких объемах.
3) За век уходящий стало ясным кое-что: а) "Капитализм" и "социализм" не больше, чем
схоластические упражнения Ленина, Бухарина и пр. А Сталин эти упражнения еще упростил,
"иконизировал" и на деле употребил на пользу своей тиран[ической] диктатуры; б) Национал-
социализм (фашизм) и интернациональный социализм - разновидности тоталитаризма. Именно
последний и правил бал в XX в. Да и кое-где правит.
25.02. (...) Можно создать (иметь, получить) научную историю? Отвечу жизненным опытом:
что есть научный коммунизм (социализм)? Научность социализма (коммунизма) полностью
исчерпана его эпиграфом. Опыты строительства (построения) научного социализма длятся
свыше 130 лет. Итоги? Научная история (историческая наука) вся состоит из игры ученых в
перестановку слагаемых, которые ученым кажутся сегодня и здесь достоверными. Завтра,
здесь же они перестанут казаться достоверными, другие слагаемые представятся более
достоверными. Но это сегодня и здесь. Это же не здесь не будет казаться (и признаваться)
достоверным. Такое состояние породило национально-государственные истории. Приняв
заранее любую понравившуюся (новую, старую, модную, немодную) систему (схему), можно на
ее каркасе писать всемирную историю. Пишут и писали. Будут писать, пока есть люди.
Впрочем, почему же предаваться самобичеванию? История вовсе не плохая наука. Вся наука
такова. Наука - то, что на сегодня признано научными авторитетами научным. Чуть-чуть
троньте изображение в калейдоскопе - оно переменится. Такова и наука. Она в постоянной
изменчивости. Кстати, в этом ее сила, а не только слабость. (...)
Познакомился со "Школой дураков" Саши Соколова (Октябрь, 1989. № 3. С. 75-158). Веет
чем-то неживым; сны, фантасмагории с реалистически-психологическими зарисовками.
Впечатление от автора - психоват. И нравится таким быть. Язык свой, сложное письмо. Всего
сложнее у него со временем: время у него смещенное, путаное-перепутанное. Читать не просто.
Андрей Битов снабдил послесловием, назвал его "грусть всего человека". Битову по душе
писания Соколова. Он даже считает "Школу дураков" своего рода учебником: «Я бы ввел ее
как обязательную для тех, кто учится "на писателя"». Верно: кое-чему можно, читая Соколова,
научиться: как писать помудренее, не для всех и даже для немногих. "Школа дураков", как и
писания самого Битова, как и расхваленные Д. Лихачевым "Мореплаватель" и "Окно" Олега
Базунова, все это какое-то самописание. Да подите вы, читатели, подальше! Хочу и пишу так,
до вас мне дела нет. Все напоминает литературные изделия. Теплота, человечность кажущиеся.
Чем-то отдает набоковским: отлично сделано, но холодно, музейно-пустынно, и все "само по
себе".
Лучшее впечатление оставил диалог Саши Соколова и Виктора Ерофеева "Время для
частных бесед..." (Октябрь. 1989. № 8. С. 195-203). В нем меньше ломаний и выкрутас. И видно,
что вполне вне Набокова Саша Соколов не находится. Рыбак рыбака видит издалека. Соколову
передали отзыв Набокова: "Школа дураков" - "трогательнейшая и трагическая книга". Сам
159
Соколов заявил в этой беседе, что написал "Школу" до того, как прочитал хотя бы строку
Набокова. Возможно.
Значение писания для Соколова в его языке: "Мне нужен язык, меня тематика мало
интересует. Если первая страница романа написана слабо, я чтение бросаю". Для него нет
принципиальной разницы между прозой и поэзией. Ни люди, ни Человек, ни события его не
интересуют. Ему дорого Слово, жизнь Слова. Формулу "искусство для искусства" он считает
для себя близкой, понятной.
Веет от всего этого направленьица - лучше сказать, группочки соумышленников - не
жизнью, а литературно-самодовлеющим бытием для себя, вне жизни и не для жизни.
А где правда, где простота - спросил бы Л.Толстой. И мне кажется, что вся эта группочка
поражена грибком самодовлеющего эстетства. (...)
По-моему, по духовному складу такие писатели находятся вне души русской литературы.
Вот уж подлинно русско-язычная культура, вполне бытийствующая вне России.
15.04. Пасха. Бедная Регина в простуде (...) Одна, в болезни, и в такой Светлый Праздник! Как
я всегда, с детских лет любил эти дни Страстной недели и Пасхальной недели! Сколько
вспоминается о тех днях! Особенно Прощеное воскресенье, Чистый понедельник, Страстной
четверг, Страстная пятница с трагическим для детского и юношеского восприятия установ¬
лением в центре церкви плащаницы. И пуще всего - ночная служба Пасхальной заутрени!
А потом - целая неделя Воскресная (для нас, ребят) - в 1910-х гг., со звоном немолчным в
дневное время на всех колокольнях Ярославля! В 1916-1920 гг. я и сам с друзьями целые дни
бродили с колокольни на колокольню и старались звонить, как могли и умели, что называется,
во все колокола. А там пошли годы закрытия церквей, разбивания колоколов и все другие
беды, которые обрушила советская власть на русскую церковь! В Ярославле черные дни для
храмов приходских и для монастырей начались уже с трагических двух июльских недель 1918 г.
(так называемый Ярославский белогвардейский мятеж).
Теперь советская власть чуть-чуть поумнела. И в ночь на 15 апреля по трем каналам ТВ
передали пасхальные заутрени - а) служба в Елоховском соборе Москвы, б) служба в Троицком
соборе Московского Свято-Данилова монастыря, в) служба в соборе Александро-Невской
лавры в Ленинграде. И мы смотрели, меняя каналы, на эти службы. И как же горестно было
мне отсутствие милой Регины!
29.05. Нынче, на 12-й день первого заседания Первого съезда народных депутатов РСФСР
избран был председателем Верховного Совета РСФСР Б.Н. Ельцин. Избрание этого деятеля
встречено широким одобрением общественности, а, может быть, и народа. Во всяком случае
одно стало ясно: все попытки Горбачева по осрамлению и политической дискредитации
Ельцина (...) на сегодняшний день потерпели неудачу. На политическом горизонте страны
возникла альтернативная Горбачеву личность. Президент Горбачев перестал быть уникальным
политиком в СССР.
5.07. Нынче день наших сборов к поездке завтра утром в санаторий "Ивантеевку" (...) Что до
общей обстановки, то она созвучна сборам. С понедельника 2.07 открылся пресловутый XXVIII
съезд КПСС. Пресловутый потому, что если не никогда, то после XX съезда повелось от
последующих ничего путного не ждать, а от теперешнего одни ждут возврата на пути так
называемой административно-командной системы (или, по словечку ген. Олега Калугина,
"партийно-полицейской системы"), другие еще на что-то путное надеются. "Что доброго может
быть из Назарета?" Вслух критикуют Горбачева, часто при такой критике заканчивают
примерно так: но "лучше Горбачева людей у нас нет", и пусть (обычно с оговорочкой) "на
время", "в настоящих тяжких обстоятельствах", "покуда из общего кризиса не выкарабкаемся"
и пр. он будет и Президентом, и главой КПСС (генсеком ли? председателем ли?). Первые три
дня съезда прошли в докладе Горбачева, отчетах членов Политбюро, докладах Мандатной
комиссии и пр. и пр. Открытые выступления и споры впереди, чуть-чуть они начались с 4.07.
Раскола боятся как черт ладана. А единство можно сохранить чисто формальное. По сути
как целое КПСС давно не существует, авторитет подмочен до малоприличия. Раздражение же
всеобщее. Экономика в тупике. Былая идеология, господствующая, партийно-государственная,
она же до недавних лет и так называемая общественная - отмирает. Конференция,
превратившаяся в Учредительный съезд, создала Коммунистическую партию РСФСР. А главой
этой партии выбрали Полозкова, деятеля заслуженно геростратовски-советской славы.
Ну, поживем - увидим. Вместе с Д. Кугультиновым скажешь: "Вот опять мы в ожи¬
дании..."
Записывал эти сюжеты наспех, под вечер 5.07.90 г.
160
14.08. (...) Вечером смотрели с интересом по ТВ передачу Литературно-художественного
видеоканала "Слово" о судьбах русской интеллигенции. Сюжеты: о новом сближении части
русской интеллигенции наших дней с Верой, с русской идеей и русской философией; беседы и
встречи Олега Волкова и доктора филологических наук Ал-дра Панченко с внуком
П.А. Флоренского в Троице-Сергиевой лавре; с поэтом Ал-др. Семен. Кушнером (р. 1936 г.), с
Л.Н. Гумилевым; о вечере, посвященном памяти Варлама Тихоновича Шаламова: человек с
перековерканной судьбой, внутренне трагичный сын священника, кажется, Вологодской
губернии; 20 лет в лагерях и ссылках, умер в 1982 г. в доме для престарелых, автор "Колымских
рассказов" и стихов.
16.08. (...) Наука не выше человека: случайно в разговоре я сказал, Катя1 признала эти слова
афоризмом. В толковании скажу: человек создал науку? Человек одно признает за науку,
другое из науки выталкивает. Сегодня "наука"; завтра - "вчерашний день науки". Что есть
наука? Сумма представлений, которые в данное время признаются научными. Возможно
следует добавить: и в данном, определенном месте, пространстве на земном шаре. Скажу, к
примеру, в нашей стране "марксизм-ленинизм", "научный коммунизм" более полувека по¬
давались как наука. За пределами нашей страны в научности таких наук одни сильно
сомневались, другие за науки их не считали. Или другие примеры: была одно время наука
евгеника. Была и у нас. Позднее ее объявили лженаукой, буржуазными штучками, бреднями.
А судьба кибернетики? Умножать примеры нет смысла.
Постоянная смена представлений, которые в такое-то время признавались научными
представлениями, а сумма их считалась наукой - предмет истории науки (или отдельных наук;
скажем для примера: история математики в России до 1917 г. - чудная дата для истории
математики!!; история естествознания во Франции в новое время и т.д.)
Должно добавить к написанному. Наука - это не только сумма представлений, в данное
время считавшихся наукой, но и определенная величина, сумма опыта, опытов, которые
подтверждали в глазах людей данного времени (прежде всего в глазах самих ученых - людей,
двигавших "научные представления" и авторитарно (?) их утверждавших). Общий вывод.
20.08-22.08. Погода пошла на дожди, и прохлада осени чувствуется.
Читал с трудом и с живым интересом богатую наблюдениями статью Ал-дра Ципко
"Хороши ли наши принципы?" в "Новом мире" № 4 за т.г. Только что этот номер как
доставили. Автор показывает, что и Сталин, и Ленин в 1918-1920 гг. весьма старательно
следовали за Марксом и Энгельсом. Учение же классиков марксизма суть разновидность
утопического социализма, коммунистическая утопия. Теория Маркса-Энгельса не выдержала
проверки практикой ни у нас, ни у китайцев, корейцев, ни в странах Восточной Европы, ни в
Камбодже, ни во Вьетнаме. "Попытки построения рая на земле неизбежно заканчиваются
созданием земного ада..." (с. 204).
Любопытны и мысли Ципко о религии: "Нет, религия не является дурманом, вздохом
угнетенной твари, как утверждали Маркс и Энгельс. Благодаря религиозному чувству человек
открыл свою душу, открыл в себе совесть. Ничто так не развивает мысль, душу и сердце, как
поиски Бога. Разрушение храмов и алтарей не могло привести ни к чему иному, кроме
оголтелого язычества, поклонения человекобожеству, уродливой, секверизующей
человеческое достоинство вере в мудрость вождей. Никогда человечество не падало так низко,
как в эпоху атеистического вождизма" (с. 203).
Освобождение от гипноза и насаждения единой официальной идеологии поведет к возвра¬
щению к вечному и нравственному. Заключает статью автор так: "Нам есть на что
надеяться..."
24.08. Дожди, слякотно... Страна идет к разного вида так называемым голодным бунтам: из-за
отсутствия табака, из-за перебоев со спиртными напитками, из-за национальных противоречий
и поголовного замешательства на почве "суверенитета". Что это такое и с чем его едят -
толком никто не знает. Но тайна, неведомое манит. Всем подавай "суверенитет" - какой он?
Зачем он? Что он способен улучшить в бедственной нашей жизни? На эти вопросы требующие
"суверенитета" прежде всего и превыше всего ответов не имеют. Чаще эти вопросы они и не
ставят. Подай суверенитет! Требуем суверенитета! И побольше, и всем!
Начало этому всеобщему бегу за суверенитетом положил, кажется, "герой нашего времени"
Борис Ельцин (...) Идея идет, видимо, от Андрея Сахарова (?) (...) Суверенитетная эпидемия
распространяется с быстротой холерной. (...)
6 Отечественная история, № 1
161
24-25.08. Познакомился с тремя статьями С.Л. Франка (1877-1950). (...) Все три перепечатаны в
"Новом мире", 1990, № 4, с. 206-241. Сложный ход мысли. Религиозная философия как важная
ветвь русской общественной мысли в конце XIX в. - середине XX в. у нас или с ходу
отвергалась с позиций вульгарного материалистического атеизма (понятно, "научного") или,
что чаще и обыденнее в нашей духовной жизни (нашей советской), просто находилась в полном
забвении. В самые последние 5-10 (может быть, 15-20?) лет она начала привлекать к себе
внимание. В ней, я думаю, потенциально таятся существенные начала духовного возрождения
русского общества. Хотя для обыденного читателя трудно.
10.09. (...) Вечером узнал о трагической смерти священника Александра Меня. Его убили
неподалеку от его дома утром в воскресенье 9.09. Ему было 55 лет. Он замечательно просто и
умно говорил. Мы слушали его на благотворительном вечере в театре Эстрады, кажется, в
исходе прошлого года. Какая потеря в рядах интеллигентного духовенства!...
27.10. (...) Горбачев околачивается в эти дни в Испании и Франции. К делам международным у
него больше склонности, нежели к решению внутренних проблем. А они топчутся на месте.
Ширится общее ожидание переворота. Общественные настроения одновременно и
подавленные, и нервозно-раздраженные. Все в ожидании недоброго. Ожидать тяжело. Ждали-
ждали и без того чуть не семь десятилетий. И снова ждут. Но чего же доброго можно ждать от
генсека КПСС? Эта партия давно мертва. Но мертвый успешно хватает живого...
6.12. Закончил чтение лекций своего спецкурса; сегодня читал последнюю 11 -ю лекцию, читал
с напряжением, сам не удовлетворен.
В целом же курс прошел хорошо; сказал слушателям немало мыслей и напомнил о многих
фактах - забытых, а чаще целеустремленно вытоптанных господствующей монолитно-обяза¬
тельной государственно-партийной идеологией общественного сознания и официальной
"научной" литературой. Пишу со знанием дела - я и сам неплохо плавал в 40-60-х и даже
70-х гг. в этой идеологии. Негоже об этом умалчивать. Хотя пловцом я был весьма скромным.
1991 год
7.03. Сперва хочу кое-что припомнить о спектакле "Мертвые души", который видели еще 4.03.
По последним главам 1-го тома поэмы Гоголя Розовский составил ловкий сценарий. Он же и
поставил. Выразительно представил похождения капитана Копейкина и Чичикова, молодые
годы и мошеннический жизненный путь последнего артист театра им. Вахтангова Александр
Георгиевич Филиппенко. (...) Необыкновенная подвижность, жестикуляция и мимика до
крайности богатые и выразительные. Характерность, карикатуризм, гротеск и местами
шутовская пронырливость - все это отлично давалось. Места раздумий, лирических
гоголизмов, морально-философемные мотивы были в целом хороши, но чем-то трудно
уловимым все же казались слабее первых. Зал был переполнен, точнее зальчик: актеров и
театралов собралось столько, что буквально негде было яблоку упасть: в проходах, на
приставных стульях, всюду, где только можно хоть как-то приткнуться, ютились люди. (...)
Успех был необычайный. (...)
10.03. Массовые митинги (в Москве чуть ли не около 800 тыс. человек на Манежной площади и
окрест); речи Ю. Афанасьева, Н. Травкина, Г. Попова; призыв Т. Гдляна к созданию Народной
партии России, оппозиционной к существующей команде Горбачева во главе с командиром и к
КПСС. (...) Предстоит жаркая неделя.
15.03. (...) В так называемой общественной жизни чрезмерное переполнение толками о
завтрашнем референдуме - "Быть или не быть Союзу" - по официальной трактовке, и "да" или
"нет" президентству в России (подразумевается Ельцин как покуда еще все-таки единственный
кандидат на эту должность). В разговорах все понимается напрямую: за Горбачева? За
Ельцина? Или: за Союз и Центр или за Россию и Ельцина. Заранее ясно, что вся затея (дорогая
затея!) гроша ломаного не стоит. В лучшем случае, при преобладании "да" на вопрос о Союзе
Горбачев получит фиговый листик. Но нуждается ли он в этом листике? (...) Вчера в переходе
метро видели надпись краской на белом: "Нет СССР - тюрьме народов!" Сделана про¬
фессионально. Это в переходе от метро "Проспект Маркса" к станции "Площадь Революции".
Еще не успели заметить. Заметят - замажут побелкой. Ну, а всех-то не замажешь. Все рты не
заткнешь. Всех противостоящих объективно реанимированному всевластию КПСС не
расстреляешь. Бедная моя родина...
162
16.04. (...>Смотрели не новую постановку МХАТ им. Горького (что в быту именуется МХАТ
Дорониной, а то и доронинский МХАТ!) "Вишневый сад" по пьесе Чехова. Всё мхатно,
традиционно, добросовестно и с добрыми чувствами и чистыми намерениями. Однако зрители
смотрят и тихо-мирно внимают, много учащейся молодежи... И такие спектакли нужны,
"чувства добрые" они пробуждают, Дорониной за все это спасибо. Как может (а как актриса
она многое может!) такой театр служит доброму делу. Изобретательства, новаций, бума-шума,
треска, ужасов, "страстей-мордастей", бесстыдства, часто, как правило, и порочности,
предостаточно. Всё это бузит-гремит, более всего шумит; гала-спектакли, хит-парады, шоу-
порнухи, рокки с псевдо-святостью ходуном ходят по сценам. Верно! А воз и ныне там. (...)
18.04. До обеда сидел на научных чтениях памяти Н.Я. Эйдельмана в здании редакции журнала
"Знание - сила" (...) Устроители данных "Эйдельмановских чтений" - редакция журнала
"Знание - сила" и Комиссия по литературному наследству Эйдельмана. Собралось человек
сорок. Вел все дела Тартаковский. До перерыва я прослушал четыре доклада (сообщения?):
1) Г.Н. Кнабе. Современное общественно-историческое познание и творчество Эйдельмана;
2) А.С. Немзер. Вариативность в истории: историческая наука и художественная литература;
3) А.И. Володин. Эйдельман и историософия Герцена; 4) А.ГГ. Чудаков. Эйдельман как
исторический писатель. Доклады "теоретико-умственные"; критики Немзер и Чудаков свои
импрессии чуть-чуть крепили "научностью" (науки не было и следа); историк-античник Кнабе и
философ Володин содержательнее - первый в духе свободного научного идеоплавания; второй
деловито и конкретно. Основная мысль Володина, думаю, что верна. Эйдельман несомненно во
многом находился под определяющим влиянием туманной, жидкой историософии Герцена;
остроумно-привлекательной, блестящей словесной среды писаний Герцена; думаю, что от
Герцена же и явная увлеченность XVIII - началом XIX в. и русскими сюжетами этого времени
(Россия и Запад, верховники и шляхетство, две Екатерины - Великая и Малая, Павел,
Александр, декабристы).
По типу исторического понимания Эйдельман напоминает заметно Герцена. Понятно,
человек со специальным историческим образованием, много сидевший в архивах и живший в
30-80-х гг. XX в., сильно отличен от Герцена в фактуре исторического знания. А в мышлении и
в письме чаще преобладало эссеистско-публицистическое начало и у историка, и у исто¬
рического писателя Эйдельмана.
Друзья и поклонники покойного (их много, во главе А.Г. Тартаковский, Е.Л. Рудницкая из
мне известных) стараются как могут закрепить память об архиталантливом и трудолюбивом
Натане Яковлевиче Эйдельмане. Их можно понять и начинания их в этом деле приветствовать.
Нужно ли, однако, стараться превратить его в некоего некоронованного короля современного
исторического сознания? (...)
21.04. До полдня дождь. Сменился ветром, солнцем, все быстро просыхало. Поехали вечером в
театр-студию Розовского "У Никитских ворот", где шел моноспектакль "Мертвые души"
(последние главы). (...) Смотрели вторично этот отличный спектакль (первый раз 4.03, когда
он исполнялся как премьера). Исполнитель артист А.Г. Филиппенко. Всероссийское теле-радио
снимало и записывало зрелище. Конечно, артист выкладывался изо всех сил. А их у него много.
Лирические и раздумчивые места в этот раз показались мне у него сильнее, чем в прошлое
посещение. (...) Недавно на конкурсе лучших моноспектаклей именно эти "Мертвые души"
Филиппенко и Розовского получили первую премию.
7.05. К середине уже потянул 1991-й год. В дымке, но проглядывают и следующие 90-е.
И думаешь: век к исходу пошел. И весь-то он, наш русский, российский XX век проходил, да и
теперь уж видно, что и пройдет в бедности, в крови, в унижении. Оглянешься - 1904—
1905 гг., русско-японская война, Витте-Полусахалинский, революционная буря 1905 г.,
промелькнул Столыпин - убили. Снова война 1914-18 гг. Тут Ленин вылез - превратим войну
империалистическую в войну гражданскую. Отдушина Февральской. И Октябрьский переворот.
И пошел разброд и террор. И как с Ленина его пустили, так и укрепился, стал грязной и
кровавой обыденщиной. Царя и либеральных буржуев свергли. Бога долой, церкви круши,
попов изводи! "Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем..." Раздували-раздували, не
раздули. Но сами в дыму и порохе задохнулись, в крови захлебнулись. Вся эта орава народных
самодержцев, начиная с Ленина, все строила социализм, учреждала коммунизм. Хозяйство наше
в тупике и развале. Голод грозит и в окно смотрит. А нынешний самодержец-ленинец все
бубнит о "социалистическом выборе" да "коммунистической перспективе". Народ испорчен,
работать смысла нет... Так вот и исходит наш российский двадцатый век. Сто лет прошляпили.
6’
163
Мир ушел далеко вперед. Мы еле-еле в хвосте плетемся. Умные головушки теперь за новую
"научную" байку принялись: как наше хозяйство и наш строй примирить с НТР... Тошно. Сто
лет вычеркнули из своей истории. По уровню жизни, здоровью, нравственности, хозяйству,
чувству собственного достоинства люди и страна конца века стоят куда ниже, чем пред¬
революционная Россия конца XIX - начала XX в.
...Были краткие вспышки единства, радости, общности всех и вся: начало войны 1914 г.,
весна 1917 г., дух свободы, вера в Учредительное собрание, подъем отчаяния и воодушевления
в 1941-45 гг. Казалось, война сплотила людей, подняла дух. Но и тут дрались за Сталина, за
социализм, т.е. за обманы и фантомы. Вздохнули было полгода-годик после войны. И что же?
Опять мельница заскрипела, злоба ширилась - пошли искать снова врагов-космополитов,
врачей-вредителей, травить Ахматовых, Зощенок, музыкантов-формалистов, Таировых и пр., и
пр., и пр. Убрался наконец "отец" и "вождь", "великий Сталин". Снова вздохнули после давки на
похоронах. "Оттепель", по счастливому слову Эренбурга. Глоток сквозь платок - XX съезд
коммунистов. Начало положили было преодолению культа личности. Да где там. Быстро и тут
стали преодоление свертывать. Поехали целина, кукуруза, дорогой наш Китай, милый Мао,
чудный Тито, а там и в Америку забросили социализм, пошло с Фиделькой бомбоверчение. И
так все. Там БАМ! Тут первые в космос поднялись. Победы, достижения, успехи! Понаделали
кругом себя социалистического лагеря содружество. Позагнали в свой хлев - многих обманом и
силой загоняли. Прочности во всех этих затеях не было на грош ломаный. Как любили нас
"друзья" по лагерю, показали 1948, 1953, 1956, 1968, 1979-1989 гг. и иные многие; как Мао
кукиш показал, как среди арабов и в Африке позицию за позицией проигрывали и сдавали...
Подкатил 1985-й, апрель. И после Брежневых, Андроповых, Черненко "свеженький"
Горбачев с чарующей улыбкой показался архангелом Гавриилом с благой вестью. Ура! ура!
ура! Перестройка нам дана, Тру-ля-ля! Новое мышление, общечеловеческие ценности. Нам и с
Богом по дороге, нам и церковь дорога. А с империалистами из США заведем вечную дружбу и
вместе - две великие силы - будем строить Новый мир! Ура и еще раз ура! ...Торговали -
веселились, подсчитали - прослезились. Посыпались одно за другим: Чернобыль, аварии,
катастрофы, землетрясения, ураганы, пожары, межнациональные драки и войны. Ельцин
критикнул было. Ату его! Стали Ельцина топить, Лигачева хвалить. Дорогой Горбачев стал
мир очаровывать. На первых порах дело бойко пошло. Но многие думали - верное ли, прочное
ли дело?
Теперь вновь сидим на карточках, талонах, подачках из-за рубежа, при распаде Союза (каков
он был - такому туда и дорога!), при новых чаяниях: создадим в России президенство, рванем в
приватизацию, возродим крестьянство (из чего, батеньки?!) И снова, и опять - по усам текло, а
в рот не попало. Немцам с Колем во главе попало. Американцам с Рейганом и Бушем попало...
Да что там: Польше попал даже пан Валенса в президенты ...у нас все тот же сон: Горбачев на
небосклоне, Ельцин на сносях; есть нечего, денег нет, кругом драки и всеобщая нелюбовь к
родной КПСС. А ей-то и горя мало: переживем, мука будет, сохраним марксизм-ленинизм,
социалистический выбор и коммунистическую перспективу. А прочее - люди, страна - да хоть
до лампочки. Что там эти люди? Что страна? Власть-то у нас! (...)
Так и профукали, пробалаганили свое, российское XX столетие. Сто лет ухнуло! Без малого
столетнее советское Смутное время. На исходе этот век. А Смутному времени конца не видно.
В таком-то веке затеяли революцию делать! (...) Карфаген царизма разрушили, а
коммунистический Марий посвистывает да подбоченивается на развалинах. Карфагена, верно,
нет. Развалин много, куда их девать - не знаем. Кто же их возьмет? Видно, самим придется
развалинами кормиться, слезы свои закусывать.
14.05. Был в заседании Ученого совета. Там защищал свою работу на ученую степень кандидата
исторических наук аспирант (В. А.) Федорова А.И. Серков "Российское масонство. 1800-1861".
Оппонентами были И.В. Порох (Саратов) и С.В. Мироненко. (...) Выступил и я в прениях.
Отметил крупные успехи диссертанта в восстановлении организаций масонских, выявлении их
состава, в попытке установить какие-то четкие вехи в хронологии за 60 лет. Заметил, что
периодизация в таком вопросе крайне приблизительна, что и 1800 г., и 1861 г. вполне
условности, как и 1822 г., и др. Главное, по-моему, общепринятое у советских историков
исключительное внимание к выяснению социально-политических позиций отдельных масонов
и тех или иных лож. Вопросы же внутренней жизни этих людей, проблемы этико¬
религиозные, а то и внерелигиозные и чаще всего внецерковные - все это вне интереса
исследователя осталось. Конечно, работа покуда шла над внешним, видимым на поверхности,
164
закрепленным в бумагах. А разве это движение стремилось все, что говорилось и думалось,
переносить на бумаги? Менее всего. Однако для диссертанта масонство - это вид общест¬
венного движения. А общественное движение - это подвид политики. А в политике ищи классы
и сословно-классовые интересы... Проблемы же мировоззренческие, духовные искания, этика,
вера, безверие - все это не для историков. Пусть кому надо разбираются. Да и нужно ли во всем
этом густопсовом "идеализме" копаться? Во всяком случае, еще не время, подождет дело...
20-23.05 обдумывал текст сообщения Б.С. Итенберга "Славянофилы, западники и народники.
(Историографическое наблюдение)". Оно хорошо своею сознательной направленностью
против догматизма и начетничества в советской исторической науке. То и другое на словах
отвергнуто, в действительности продолжает сильно тяготеть над умами и душами исторической
братии нашей. Упершись в незыблемость выдернутой у Ленина фразы - "С такими
категориями, как славянофильство и западничество, в вопросах русского народничества никак
не разобраться" (1895 г.) - на корню сжали и сожгли всякую возможность задуматься над
соотношениями некоторых идей, встречающихся у славянофилов, у западников, у народников.
Речь идет о самобытном, особом пути развития России в 50-60-е гг. XIX в., о проблеме
общинного быта, об отношении к государству вообще и к русскому государственному строю
середины XIX в. в частности. В порядке привлечения внимания к этим сюжетам сообщение
нужное. (...)
А во второй половине дня 23.05 (четверг) был в заседании группы историков, возглавляемой
Итенбергом в Институте истории СССР АН. Выслушал названных докладчиков. Выступили с
вопросами и суждениями В.Ф. Антонов, В.Я. Гросул, Е.А. Дудзинская, Р.Г. Эймонтова, еще 2-3
мне незнакомых лиц. В конце выступил и я. Доклад Итенберга приветствовал, но пользоваться
термином славянофильство "вообще" я считаю невозможным. Равно и западничеством.
История - наука конкретная (не опытная, не умозрительная) и говорить о западничестве и
славянофильстве следует, по-моему, имея в виду прежде всего людей и идеи - определенных
людей и их системы мыслей, взятые а) в целостности, б) в сосуществовании этих систем
мыслей в одно время, в одних условиях. Такими временными гранями бытия этих двух
направлений в общественной мысли и в общественном движении я считаю начальные вехи
1836, 1839, 1841 гг., конечными вехами 1861, 1863, 1866. Вот реальные люди, реальные во всей
их полноте и целостности взятые системы мыслей - теоретических и прагматических - этих
людей прежде всего и должны исследоваться во всей полноте условий культурной жизни,
внутренней и внешней политики властей, социально-экономических порядков прежде всего
России 30-50-х гг. 19 в., но России, взятой в системе Европы и ее процессов и проблем.
Установив целостности того, что в это время именовалось западниками, славянофилами,
западничеством, славянофильством и соотношение этих целостностей. Проделав такую
работу, можно с установленными, научно обоснованными положениями обращаться к вопросам
о предыстории западничества и славянофильства указанного времени и к вопросам того или
иного воздействия этих явлений на исторически последующие явления (направления, течения) в
истории русской общественной мысли и общественного движения, которые заняли место на
авансцене, т.е. обращаться, так сказать, к постистории славянофильства и западничества в
годы примерно от первой половины и середины 60- первой половины 90-х гг. 19 в. (...)
30.05. Из "Вечерки" узнал о кончине Михаила Абрамовича Барга. Я знаком был с ним главным
образом по участию в заседаниях в Институте истории и изредка в редколлегии журнала
"История СССР". Тип подлинного человека науки; думал, писал немногословно, склонен был к
теоретико-методологическим проблемам всеобщей, точнее - западноевропейской
средневековой истории. Сильно начитан. Стиль ума немецкий; писания мудрственные, но ум и
наблюдательность, знание. Думается, от так называемой марксистско-ленинской догматистики
уныривал. Говорил сложно, мысли через слова шли туго. Добрый, не лезущий в чины и звания.
6.06. В "Театре" прочитал три статьи 1909 г. В.В. Розанова - "Гоголь и его значение для
театра", "Из мыслей зрителя" и "Актер". Еще в Ярославле, значит, более 60 лет тому, я открыл
для себя Розанова, стал собирать его книги, вел рабочую библиографию его бесконечных
публикаций. И поразительно - обо всем он писал, думал, говорил как никто в русской
литературе до него. А ведь богатейшая литература! И современники его каковы! И что же?
Свое неповторимое, розановское явил и утвердил. Не понимали, но пинали, из
ретрограднейших авторов не выходил у Лениных и всей "прогрессивной" и революционной
печати. И попы не сильно жаловали. А уж после "торжества свободы" 1917 г. предан был
165
анафеме и погружен в мертвое безвестие на 65-70 лет. Ан нет, жив курилка! С конца 80-х гг.
издают - тут печатают, там ротапринтируют. "Возведен в лик" русских философов. Одно
время, в расцвете сил и творчества, сам Владимир Соловьев объявил его Порфирием
Головлевым, судящим о свободе и вере (1894 г.). И все ничего, все с гор вода! Ни Соловьев, ни
ленинские большевики и свинцовые марксисты-ленинцы 30-70-х гг. вытолкать Розанова из
русской культуры, вытоптать память о нем, до полного бесчувствия и мерзости запустения
довести его литературно-ученое наследство, как доведена была его могила, - не преуспели. Был
и есть и пребудет свой момент истины в Розанове. Имя его вечно, как вечна русская культура.
Татарское иго пережили, Наполеона и Гитлера выгнали и до конца довели. Большевистско-
коммунистические десятилетия доживают свой век. А Розанов прищурится, нахохлится,
посмеется тихим смехом своим и останется с нами навсегда. Пока будем мы, будет и Розанов.
Риторически несколько. Это форма - будем снисходительны. Суть схватить удалось, это
главное.
9.06. (...) Предвыборная борьба за пост президента России в накале. Из кандидатов один
Ельцин кажется серьезным и солидным. Наглая кампания КПССников (идет с ведома
Горбачева, несомненно) против Ельцина ему поможет. (...) Много-много мрази, враждебной
всем россиянам, спит и видит, как бы протащить в президенты кого хочешь, только бы не
Ельцина. Ну, как не сказать: умный человек Горбачев, но в этом пункте дурак. Боится за
монолит своей власти. А покоится-то этот монолит на плывуне, на распадающейся почве.
12.06. Выходной день в России. Голосование за президента России, мэров Ленинграда и Москвы
и опрос ленинградцев о возвращении их городу начального имени Санкт-Петербург проходило
сосредоточенно, спокойно, активно. Уже на другой день Центризбирком должен был признать,
что выборы состоялись, что нового тура голосования не понадобится, что Ельцин собрал
значительно более 50% голосов всех избирателей. То же и с Поповым, Собчаком. Более 50%
ленинградцев заявили о желании возвратить городу на Неве первоначальное его имя. Борьба за
избрание нового депутата в Верховный совет России выиграна Ю. Афанасьевым, проиграна
Антоновичем - главным теоретиком КПР (полозковцами). Явная общая предпочтительность
демократов со стороны избирателей очевидна. (...)
13-15.06. Эйфория по предварительным итогам выборов. На 18-21.06 Ельцин приглашен в
США. Намечена встреча его с президентом Бушем.
17.07. (...) Вчера мощи св. Серафима Саровского понесли из Москвы в Дивеевскую общину, где
он завещал себя похоронить. Государственность России, отчасти и других республик заметно
делает ставку на Православную церковь в возрождении духовности (как теперь принято
говорить и писать) наших христианских (да и не только их!), да и атеистических общественных
кругов.
13.08. (...) В первой половине августа познакомился с первыми номерами (1, 2, 3) "Вопросов
философии" текущего года. В связи с беглым просмотром в больнице в начале июля книги
Честертона "Вечный человек" (о Франциске Ассизском, о Фоме Аквинате) я дважды с живым
интересом прочитал труд Кароля Войтылы (род. 1920; ныне - римский папа Иоанн-Павел И)
"Основания этики" (см. ВФ, 1991, № 1. С. 29-60). Ясное изложение современной христианско-
католической этики. Впервые текст этого труда печатался в краковской газете "Tygodnik
рошБгесЬпу" 1957-58 гг.
Примерно с 13 августа стало сильно дождить. Часто сидели дома, читали "Бодался теленок с
дубом" Солженицына в "Новом мире"; простое и душевное писание Л. Пантелеева "Я верую" в
№ 8 того же журнала. Важное писание - одно из свидетельств неиссякаемого источника веры,
любви к Богу в нашем переломанном, обездушенном обществе.
24.08. [После описания траурного митинга на Манежной площади - прощания с убитыми в
ночь с 20 на 21 августа, траурной процессии к Белому дому и похорон на Ваганьковском
кладбище:] Вся процедура была торжественно благостна. Погода исправилась. Небо
безоблачное, солнце веселое круглый день. А в тяжелые сутки 19, 20, 21, 22 да, кажется, еще и
23 августа шли холодные дожди день и ночь. Пасмурное небо висело будто в самом городе, а не
над ним. Так уходит в прошлое эта трагическая и в то же время торжественная, радостная для
россиян и России неделя. Над Белым домом и над зданиями в Кремле и многими другими в
166
городе подняты исторические флаги России - бело-лазорево-алые. Завтра в православных
храмах состоятся службы во спасение Отечества от тоталитарного режима. Россия и Право¬
славная церковь проявляют нарастающее взаимопонимание. Осторожнее, пожалуй, сказать о
взаимопонимании российского правительства (Ельцин, Руцкой, Г. Попов, Силаев, да и не
только эта четверка из верхов) и Православной церкви. Но думается, что и там, "во глубине
России" множество людей (и молодых прежде всего) потянулось заметно к церкви, к Вере.
Отношение к духовенству и богослужениям, к духовному пению явно становится уважи¬
тельным.
(...) Устал за эту неделю крайне. Обвалы событий, потоки информации, нервозность общая
сильно на меня подействовали. Сон испортился, раздражение усилилось, забинтованные ноги
дают о себе знать. Одно бодрит: пресловутая перестройка того, чего не было (т.е. со¬
циалистического строя) ушла в историю. Очевидной стала суровая реальность: предстоит не
перестройка воздушных замков, не блуждание по фантомам "социалистического выбора",
будто бы всенародно с октября 1917 г. обретенного, а обзаведение хозяйством и обществом
общечеловеческого типа исхода XX в., вхождение (долгое, трудное) в семью цивилизованных
европейско-американских стран и народов. Все будет не просто, не дешево, ничего с неба
валиться не станет: собственный настойчивый труд впереди.
12.09. Шар вертится, человеческий мир на шаре крутится. В нашей пока еще богоспасаемой
стране неустойчивость, калейдоскопичность событий, людей, мыслей особенно, на редкость, до
болезненности растет, нагнетается. (...)
13.09. Утром звонил М.А. Рахматуллин. Советовался о тексте своего обновленного ком¬
ментария к XII тому "История России" С. Соловьева. Кое-что я ему посоветовал, текст просил
прислать на просмотр. Спросил, как бы я считал возможным видеть новое название журнала
"История СССР". В редакции, по его словам, думали назвать так: "Российский исторический
журнал". Пока думали, бывшие "Вопросы истории КПСС" такое название успели закрепить для
себя. Ловкари! Я посоветовал редакции подумать над таким возможным названием -
"Российская история". Думаю, их это не устроит. Разгул нынешнего суверенного национализма
помешает так назвать. Сами русские, мы, пожалуй, более всех боимся называть себя рос¬
сиянами, русскими. Стыдно сознавать, но это, увы, так. Мешает еще и то, что явные
националистские реакционеры, хотя бы авторы (или подписанты) пресловутого "Слова к
народу" истошно вопят о своей руссофилии.
Дочитал нынче роман Алданова "Самоубийство" (...) Начальное восприятие - как
произведения, уж больно связанного с газетной прозой, - сильно поблекло. Через газетное
письмо удалось хорошо выразить ритм жизни первой четверти суматошного нашего века и,
вопреки или благодаря воле Случая и его супруги Случайности, обнаружить самоубийственный
ход событий для России и западной Европы в этой первой четверти. Что же тогда россияне и
зап[адные] европ[ейцы] творили в двух следующих четвертях века (1924-1953 гг. и 1954-
1975 гг.)? Те же самоубийственные душе- и телодвижения. Разве что действенно вовлекли в
такой ход событий еще Японию, обе Америки, Китай, Индокитай, Индию и Африку.
Живыми явлениями времени явились либеральные круги Москвы, лица людей, начинавших в
революции, в среде с[оциал]-д[емократов] и даже с[оциал]-д[емократов] (большевиков]),
Очень (для своего времени, т.е. 1956-1957 гг.) убедительная, спокойно выписанная фигура
Ленина (воля, ясная цель, полная свобода от этики, дикая вражда к религии). Думается, что на
основе того, что могло быть известно автору, умершему в 1957 г., Ленин законно выступает как
великий деятель XX в., деятель в общем деле самоубийства относительной стабильности, мира
и экономического прогресса в Европе, России и Америке (США) в 1856-1914 гг. Действовал
сильно, прямо, не стесняя себя ни моралью, ни культурою, ни религией. Добился своего. Взяли
и удержали большевики власть. И что же это дало России и миру? Ответ на ладони. Могучее
воздействие художественного творчества Л. Толстого видно.
От публикатора. Для заключительной части журнальной публикации "Из дневников
С.С. Дмитриева" взяты сугубо выборочно записи за последние годы его жизни (1985-1991).
Смутившие некоторых читателей как в предыдущих, так и в этой части многоточия не таят в
себе особых загадок. Они объясняются преимущественно необходимостью экономии объема:
чаще всего они означают переход автора к другому сюжету, не связанному с предыдущим и
нередко весьма пространно изложенным, или к теме, не представляющей общего значения и
интереса; в последнем случае кое-что даже сохранено, чтобы сократить число многоточий и
порождаемых ими вопросов. Если извлечения из дневника (в целом он слишком велик) будут
167
изданы отдельно, многоточия можно сохранить лишь в тех случаях, если они не прерывают
целостности изложения.
Примечание
1 Другое имя Регины (Р.Г. Эймонтовой).
© 2001 г. ЕЛ. РУДНИЦКАЯ
ПРОФЕССОР С.С. ДМИТРИЕВ - ИСТОРИК
РУССКОГО ОБЩЕСТВА
Статья эта писалась не в связи с публикацией дневников С.С. Дмитриева (хотя они были
известны мне в рукописи). Она возникла из доклада, прочитанного мною на истфаке МГУ в
связи с 90-летием со дня рождения ученого. Но вот увидели свет, хотя и в неполном виде,
дневниковые записи, которые он вел с 1949 г. до конца жизни, и историк русского общества
профессор Дмитриев предстал в них в иной, но родственной ипостаси - как летописец
современности, жизни русского общества второй половины XX в. Оценка этого дневникового
массива - дело будущего, но ясно одно: дневники вобрали в себя не только живой поток
событий одной из наиболее драматических эпох отечественной истории, но и преломили их
восприятие человеком для этого профессионально подготовленным.
Сергей Сергеевич счастливо сочетал огромный интеллекутальный потенциал с позицией
честного человека, мучительно преодолевавшего груз официальной идеологии. И ему было на
что опереться. То, чем он занимался как историк, давало ему опору для постижения
настоящего, его критического осмысления, выстраивало ориентиры для собственной позиции,
высвечивало направление движения общества.
В известной мере предлагаемая статья, помещенная вслед за публикацией дневников
С.С. Дмитриева, как бы подводит к интегральному осмыслению личности ученого и
гражданина, обнаруживая при этом цельность и неординарность стоящего за ними человека.
Используя лаконичную формулу Герцена, можно сказать, что дневники Дмитриева - это
"Дмитриевский" вариант преломления "истории в человеке".
Сущностным началом личности Сергея Сергеевича Дмитриева представляется органичное
сочетание традиционности и независимости, раскованности мысли, прорывающейся сквозь
идеологические стандарты. Ровесник века, он остро чувствовал свою глубокую сопричастность
к нему. Без натяжки можно сказать, что в нем преломились гуманистические устои века XIX,
подвергшиеся столь сокрушительному испытанию веком XX: С.С. Дмитриев, несомненно, один
из тех, кому удалось протянуть живую нить преемственности, выстоять нравственно и
интеллектуально, тем самым подтвердив стойкость русской культурной традиции.
Своей биографией - и ее внешним выражением, и содержательным наполнением -
С.С. Дмитриев как бы продолжил жизненную линию укорененного в старой России типа
университетского профессора с характерным для него сочетанием просветительского пафоса и
высокого профессионализма. Выходец из демократических слоев общества, он рано определил¬
ся как профессиональный историк. Кто-то верно сказал о Сергее Сергеевиче, что он "историк
от Бога". Действительно, история была для него не просто сферой приложения сил, а естествен¬
ной средой обитания, способом самовыражения, запросом ума и духовной потребностью.
Получив специальное историческое образование на историко-литературном факультете
Ярославского педагогического института, С.С. Дмитриев начал с работы в музеях Ярославля,
Иванова, ас 1931 г. - Москвы. В общей сложности Сергей Сергеевич отдал музейной работе
14 лет, причем в течение ряда лет он являлся научным руководителем историко-худо¬
жественного музея "Кусково". Это во многом определило сферу научных интересов Сергея
Сергеевича, для которого история русской культуры стала неотторжимой частью его
богатейшего духовного мира, чем-то самым сокровенным и самым важным.
"Дар Божий" помог Сергею Сергеевичу и в его педагогической деятельности. Начав в 1935 г.
преподавать в вузах Москвы, в том числе в МИФЛИ, он на следующий год приступает к работе
в МГУ, где с 1934 по 1937 г. проходил аспирантуру на кафедре истории СССР. Отныне и до ** Рудницкая Евгения Львовна, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник-консультант
Института российской истории РАН.
168
конца жизни основная педагогическая деятельность С.С. Дмитриева протекает здесь, на
историческом факультете, где он читает общие и специальные курсы, ведет спецсеминары,
готовит аспирантов, руководит зарубежными стажерами.
Вскоре недавний аспирант был привлечен М.В. Нечкиной к подготовке первого вузовского
учебника по истории СССР, среди авторов которого были такие уже к тому времени крупные
ученые, как Сигизмунд Натанович Валк, Николай Михайлович Дружинин, Шнеер Менделевич
Левин, Евгений Андреевич Мороховец, Владимир Иванович Пичета, Константин Васильевич
Сивков. Это было и школой, и испытанием на зрелость. В ходе работы над учебником в
советской исторической науке разрабатывалась концепция истории России XIX в., которой был
посвящен второй том этого издания, увидевший свет в 1940 г. Сергей Сергеевич - участник
разработки этой концепции, автор глав по социально-экономической истории России и
входивших в ее состав народов, истории искусства, науки, литературы, национальной политики
царизма. Этот широкий тематический диапазон определил содержание авторского участия
С.С. Дмитриева в подготовке последующих учебников по истории России для вузов, таких, как
написанный им совместно с М.Н. Тихомировым учебник для неисторических факультетов
"История СССР с древнейших времен до 1861 г." (1948), "История СССР с древнейших времен
до 1861 г." под ред. Л.В. Черепнина (1956), "История СССР" под ред. А.Л. Сидорова (т. II, 1959),
участие в обобщающих трудах - "Очерки истории СССР. 1861-1904 гг." (1960), "История СССР
с древнейших времен до наших дней" (т. VI, 1968).
Выход первого вузовского учебника, под редакцией М.В. Нечкиной, участие в котором было
значительным фактом в научно-педагогической деятельности С.С. Дмитриева, совпал с другой
важной вехой в биографии ученого. В мае 1940 г. на истфаке МГУ им была защищена
диссертация на тему: "Экономические взгляды славянофилов 1830-1850-х годов". Это
исследование предстает точкой отсчета многолетней целенаправленной разработки Сергеем
Сергеевичем истории русской общественной мысли в целом и одного из ее оригинальнейших
направлений - славянофильства - в особенности.
Из-за начавшейся войны диссертация осталась неизданной, но ее принципиальные выводы
стали тогда же достоянием научной общественности. Мимо известного выступления Сергея
Сергеевича с докладом о славянофильстве в Институте истории, опубликованным в № 1
журнала "Историк-марксист" за 1941 г., не пройдет отныне ни один историк русской
общественной мысли XIX в. Впервые на основе широкого круга источников, осмысленных в
контексте российской действительности, здесь была дана сжатая, строго обоснованная
концепция славянофильства. Ее основные положения вошли в научную литературу и, как бы ни
продвинулось потом изучение этой проблемы, сохраняют свою значимость и поныне.
Сергеем Сергеевичем было задумано широкомасштабное монографическое исследование
"Славянофилы и славянофильство в России в середине XIX века", к которому он приступил в
начале 1940-х г. Сохранившиеся в архиве ученого материалы позволяют не только частично
реконструировать структуру работы, но и познакомиться с ее завершенными фрагментами.
Она должна была состоять из введения, озаглавленного "Историография и источники (обзор
литературы и источников)", и четырех глав. Первую главу он предполагал назвать "Скла¬
дывание славянофильского лагеря. Славянофильские кружки в 40-х и начале 50-х годов XIX в.",
вторую - "Формирование славянофильства как особого направления в русской общественной
идеологии (1839-1849)". Название третьей главы отсутствует. Четвертая глава озаглавлена
"Славянофилы и славянофильство в годы революции в Европе (1848-1849)". Видимо, нет
названий главы или глав, хронологически завершающих весь этот этап, который обозначен
1839-1857 гг. и назван в упомянутой выше статье "периодом становления и расцвета сла¬
вянофильства". Сергей Сергеевич считал его самым важным по своей объективной роли в
истории русской общественной мысли и называл "классическим славянофильством".
Сохранившиеся тексты задуманного труда отражают преимущественный интерес иссле¬
дователя к идейно-теоретической стороне классического этапа славянофильства. Этих текстов
два: параграф из второй главы, озаглавленный «Ю.Ф. Самарин и книга Л. Штейна "Социализм и
коммунизм в современной Франции"», открывающий раздел "Утопический социализм и раннее
славянофильство", и часть главы четвертой, оформленная в виде статьи под заглавием
«К вопросу о происхождении "русского социализма" А.И. Герцена (Герцен и славянофильст¬
во)». Первый из названных текстов посмертно опубликован в сокращенном виде в журнале
"Вопросы истории" (1993. № 5). Его содержание развивает понимание С.С. Дмитриевым
генезиса идей славянофильства, заявленное им в общем виде в статье 1941 г., где ученый писал
о влиянии на возникновение теории славянофилов западноевропейской общественной мысли и
в этой связи ставил вопрос об отношении славянофилов к системам христианского социализма.
Именно этому последнему аспекту проблемы и посвящен сохранившийся фрагмент. Доку¬
169
ментальной основой исследования служит обнаруженная С.С. Дмитриевым в архиве Ю. Са¬
марина принадлежавшая ему рукопись статьи, датированная 1843 г. Анализ рукописи,
проведенный Дмитриевым, ее интерпретация отражают дальнейшее движение его мысли в
постижении сути славянофильства. Он выходит за рамки раскрытия его социально-политичес¬
кого смысла и классовой природы, что определяло основную направленность статьи 1941 г., и
как бы предваряет этим постепенно углубляющийся в современной историографии интерес к
идейно-теоретическому содержанию славянофильства.
Обращение к рукописи Самарина дало Сергею Сергеевичу возможность вписать теоре¬
тические искания славянофилов в одну из кардинальных социологических проблем, над
которой билась русская общественная мысль на протяжении всего XIX в., - проблему со¬
отношения личного и общественного начал в человеческом сообществе в процессе его
исторического движения. Это вызвало необходимость рассмотрения идеи "нравственного
общества" в системе воззрений славянофилов как выражения их стремления найти высокий
этический смысл в истории человечества. Включая рукопись Самарина в контекст общего
движения постдекабристской общественной мысли, в том числе идейных исканий самих
декабристов, С.С. Дмитриев ставит вопрос о возможности определения некоторых сторон
славянофильства "как своеобразной национальной русской разновидности феодального
христианского утопического социализма".
Как бы опираясь на Герцена, задавшегося в своем труде "О развитии революционных идей в
России" вопросом не является ли социализм, признанный славянофилами, тем "мостом, на
котором мы можем подать друг другу руку", С.С. Дмитриев развивает этот сюжет во втором из
названных текстов, сохранившихся в его архиве, - «К вопросу о происхождении "русского
социализма" Герцена (Герцен и славянофильство)». Он ставит своей задачей исследовать корни
специфической формы социализма, разработанной Герценом и ставшей идейной оснасткой
русского радикализма. Автор находит эти корни в воздействии некоторых основополагающих
постулатов славянофильских воззрений - убеждения об изжитости Западом своих социальных
возможностей, мессианском предназначении России и определяющей роли русской позе¬
мельной общины для исторических судеб страны. При этом, говоря о влиянии идей раннего
славянофильства на формирование "русского социализма" Герцена, Сергей Сергеевич оговари¬
вает, что речь идет об "оригинальной системе элементов утопического христианского социализ¬
ма в славянофильстве, которое... в целом, как система, не может быть названо системой
утопического социализма". С учетом этого важного уточнения пересматривается датировка
возникновения "русского социализма" Герцена.
Солидаризируясь с беглым наблюдением Плеханова, Дмитриев считает, что все основные
элементы социализма Герцена, как они определились после 1848 г., были налицо в его мировоз¬
зрении по крайней мере уже в 1846-1847 гг. Отмечая имевшиеся в литературе и помимо Плеха¬
нова попытки подойти к вопросу о воздействии на Герцена славянофилов и отмечая неудовлет¬
ворительность его решения, Дмитриев связывает данное обстоятельство с недостаточной
изученностью славянофильской идеологии, с огульным признанием ее реакционным направле¬
нием русской общественной мысли. Методологическим принципом проведенного Дмитриевым
исследования является основанное на широком привлечении источников сравнительное сопо¬
ставление взглядов Герцена и славянофилов, выявление на этой основе социалистических
элементов в системе воззрений славянофилов, соотношение с ними идей "русского социализма"
на всем протяжении жизни Герцена, начиная с его первого соприкосновения со славянофилами
в 1841 г., отказ от жесткого противопоставления славянофильства и западничества как "станов
и идеологий, во всем отличных, взаимно исключающих одно другое".
С.С. Дмитриев приходит к выводу, что идеи, составляющие основы "русского социализма",
закладывались у Герцена еще в 1843-1844 гг. и произрастали из споров западников и
славянофилов в середине 1840-х гг. При этом просматривается и реакция Герцена на ту сторону
славянофильства, которая может быть названа русской разновидностью христианского
социализма и которая в переработанном виде вошла в состав его "русского социализма" и
связанной с ним идеи русского мессианства. И хотя, как считает С.С. Дмитриев, Герцен ни в
1840-х гг. (вопреки упрекам Белинского), ни позже не был славянофилом и не принимал
славянофильства как системы взглядов, он тем не менее сознательно или бессознательно взял
от него очень многое. Следует отметить обстоятельность рассмотрения С.С. Дмитриевым
вопроса о времени и путях проникновения в сознание Герцена представлений о русской общине,
а также о решающей роли его споров со славянофилами и выводов Сергея Сергеевича о том,
что, "хотя Герцен сходился во взглядах на общину со славянофилами, но вовсе не совпадал в
этих взглядах с ними". Указывая на западноевропейские начала социалистических воззрений
Герцена, С.С. Дмитриев считал тем не менее возможным говорить об "экспроприации"
170
Герценом славянофильских тем и вопросов в свой "русский социализм". Окончательный вывод
исследования Дмитриева гласит: «"Русский социализм" Герцена сложился в те годы, когда в
славянофильстве выступали наиболее явственно элементы утопического социализма типа
русской национальной разновидности христианского утопического социализма»1.
В целом следует сказать, что такой обстоятельности и тщательности критического осмыс¬
ления вопроса о влиянии славянофильских идей на Герцена, какие мы находим в посмертно
опубликованной статье С.С. Дмитриева, в историографии вопроса еще не было.
Чертами преемственности и углубления теоретической разработки истории славяно¬
фильства как направления русской общественной мысли отмечена статья С.С. Дмитриева
"Подход должен быть конкретно-исторический", подготовленная в рамках дискуссии,
организованной журналом "Вопросы литературы" (1969 г.) по теме "Литературная критика
ранних славянофилов". Состоявшийся обмен мнениями вышел далеко за рамки поставленной
темы, явившись определенной вехой в оживившемся и ставшем устойчивым интересе к
славянофильству. Уже название статьи отражало решительный отказ автора от расши¬
рительного подхода к понятию "славянофильство", относившего его истоки чуть ли не к XI в., и
связанного с этим стремления увидеть внутреннюю суть славянофильства в обожествлении
народа, в одержимости ранних славянофилов "народолюбием", в "самобытничестве", превра¬
щении "общей идеи самобытности" в некий фантом. Развивая высказанную в 1941 г. мысль о
сложности и противоречивости славянофильства, Сергей Сергеевич указывает на субъек¬
тивность односторонних, подчас полярных оценок славянофильства, вытекающих из посылки о
его целостности как системы "внутренне уравновешенной, сбалансированной в ее целом, во
всех ее частях и частностях". Между тем, утверждает Дмитриев, "славянофильство не относится
к числу таких имманентно цельных, монистических систем. Оно лишено монолитности, в нем
пребывает в живом, подвижном, внутренне противоречивом сцеплении, сплаве начала
прогрессивные (в конечном итоге связанные с либерально-буржуазными устремленияи
некоторой, не очень-то большой части дворянства того времени) и начала политически и
идейно консервативные, даже объективно в реальной расстановке сил в общественной борьбе
того времени реакционные"2. Эти суждения, в частности, весьма важны для прояснения вопроса
о соотношении славянофильства и доктрины "официальной народности".
Размышления о славянофилах не оставляли С.С. Дмитриева. Так, например, представляется
очень интересной запись в дневнике от 20-23 мая 1991 г., связанная с его выступлением в
Институте истории СССР при обсуждении доклада Б.С. Итенберга "Славянофилы, западники,
народники (историографические наблюдения)". Говоря о необходимости задуматься о
соотношении некоторых идей, встречающихся у славянофилов, западников и народников,
таких, как самобытность, особый путь России, общинный быт, трактовка проблемы госу¬
дарства вообще и русской государственности в особенности, Дмитриев вновь подчеркивает
невозможность пользоваться термином "славянофильство" "вообще", впрочем, как и термином
"западничество". При этом высказывается важное методологическое положение: предметом
анализа должны быть прежде всего идеи и люди, отдельные люди, их система мыслей и
сосуществование этих систем в России 30-50-х гг. XIX в.
Так убеждение о невозможности подходить к славянофильству как монистической системе
проецируется на задачи конкретно-исторического изучения этого противоречивого направ¬
ления. При этом высвечиваются не только методологические принципы, но и понимание
С.С. Дмитриевым предмета исследования истории общественной мысли в целом, ее содер¬
жательного наполнения. Оно зафиксировано записью в дневнике, передающем смысл его
выступления на защите диссертации о масонстве. С.С. Дмитриев не приемлет заключения
какого бы то ни было идейного явления в понятийные рамки "общественного движения" как
"подвида политики", диктующего в силу этого прежде всего поиск сословно-классовых
интересов. Мировоззренческие проблемы, духовные искания - неотъемлемая область
интересов историка, требующая другого инструментария и других категорий, в ряду которых
этика, вера, безверие... И Сергей Сергеевич не откладывает для себя на будущее обращения к
ним, включая духовный смысл общественной жизни в сферу своих исторических исследований.
Это видно по сохранившимся текстам незавершенных исследований о славянофилах. Это же
характеризует его работы о Т.Н. Грановском, С.М. Соловьеве, введения к изданию их
сочинений и лекций. Они отмечены не только богатством эрудиции, но я бы сказала, присущим
Сергею Сергеевичу эстетическим ощущением факта, соседствующим с принципиальным
теоретическим обобщением. В итоге воссоздается живой и глубокий облик человека и ученого
в контексте идейного движения времени.
Конкретно-исторические штудии С.С. Дмитриева имеют своим продолжением выход на
теоретический уровень. Концептуальная трактовка западничества, данная им в 3-м издании
171
БСЭ (1972), стала доминирующей в последующей отечественной историографии. Однако ее
опорные положения - понимание западничества как "одного из направлений русской
общественной мысли" и "либеральной идеологии" - в последнее время подверглось пересмотру.
Его смысл состоит в акцентировании условности этого термина, включающего широкий
разброс мировоззренческих позиций и идейно-политических установок от монархических до
леворадикальных. Но при всей условности термина "западничество" он несет в себе вполне
определенное наполнение, выражающее и вектор исторической ориентации - включение
России в контекст мировой истории, и признание "приоритетной нравственной ценности лич¬
ности", ее "свободы и самоценности, развития ее самодеятельности в истории", и после¬
довательную установку на "правовое обеспечение свободы личности, законодательное
обеспечение права человека как гражданина"3. Все эти "заслуги" (как их именует А.И. Во¬
лодин) западничества адекватно отражают суть либерализма. Следовательно, должна быть
признана корректной оценка русского западничества (в его традиционном "классическом"
приложении) как "либеральной идеологии".
Столь подчеркиваемый С.С. Дмитриевым просветительский характер деятельности
Т.Н. Грановского был глубоко присущ ему самому. Если иметь в виду его научно-литературное
творчество, я обратила бы внимание на опубликованную в издании "Памятные книжные даты"
за 1981 г. статью Сергея Сергеевича «145 лет со дня публикации "Письма Чаадаева"». Это
емкое, точное раскрытие идейного содержания первого "Философического письма". Статья,
несомненно, должна занять свое место в историографии о Чаадаеве.
Практически нет грани между исследовательскими и популяризаторскими трудами
С.С. Дмитриева. И те, и другие ярки, содержательны, несут новое слово в разработке темы.
Особенно это следует сказать о статьях биографического жанра. Одной из самых блестящих
представляется помещенная в "Ученых записках Горьковского университета" (1964) статья о
Н.Л. Рубинштейне. Она написана вдохновенно, личностно в лучшем смысле этого слова.
Высокое мастерство С.С. Дмитриева в биографическом жанре - результат не только
таланта, но и глубоко продуманного понимания законов этого вида "письма", как он говорил.
Свидетельством тому служит его выступление на заседании "Круглого стола", происходившего
в редакции журнала "История СССР" по проблеме "Биография как историческое иссле¬
дование". В основе выступления С.С. Дмитриева - гуманистический пафос приоритета личности
над всеми "большими" категориями исторического процесса (политическими, экономическими,
социальными факторами данной эпохи), отказ от укоренившейся в нашей исторической
литературе трактовки отдельной личности только как воплощения совокупности общест¬
венных отношений своего времени. Самоценность личности, ее непреходящая неповторимость,
ее собственное развитие - и не только мышления, сознания, но и эмоций, воли, ее
самореализация должна быть для историка той величиной, без которой нет исторического
действия, процесса. Преодоление отчуждения психологии от общественных наук, обращение к
психологии отдельного человека, к социальной психологии, психологии этнической и
национальной выдвигается им как обязательное условие создания научной исторической
биографии, проникновения в глубинный смысл истории. Сергей Сергеевич привлекает
внимание к историко-культурным аспектам проблемы, связанным с такими "срезами" об¬
щественной жизни, как нравы, семья, генеалогия. Таким образом, проблема биографического
жанра вписывается им в общую проблему "очеловечивания" истории, преодоления социо¬
логической зацикленности.
С.С. Дмитриев был мастером минимонографий, статей-исследований, к какому бы жанру
они ни относились, включая его многочисленные рецензии. Хотелось бы обратить внимание в
этой связи на статью "Крестьянское движение и некоторые проблемы общей истории России
первой половины XIX века", посвященную выходу двух томов документального издания
"Крестьянское движение в России в 1796-1849 гг." (Вопросы архивоведения. 1962. № 4). Это
рецензия-исследование, углубляющая и уточняющая на основе анализа публикуемых в издании
документов понимание и трактовку крестьянского движения первой половины XIX в.
С.С. Дмитриев извлекает материал, дающий документальное основание для оценки культурно¬
го и нравственного уровня русского крестьянства, социального смысла его выступлений, их
классификации. Такую рецензию мог написать только человек, за плечами которого много¬
летнее изучение крестьянского вопроса в России, истории крестьянского и помещичьего
хозяйств, отдельных отраслей сельской экономики, ряда других вопросов, связанных, например,
с историей научных сельскохозяйственных обществ, экономической периодики и некоторых
других специальных сюжетов. Не случайно эта статья-рецензия вызвала научную дискуссию,
инициировала развернутое выступление ответственного редактора издания академика
Н.М. Дружинина.
172
Хотелось бы обратить внимание на совместное выступление Н.М. Дружинина и
С.С. Дмитриева, открывавшее девятый номер журнала "Вопросы истории" за 1955 г. - статью
"О некоторых вопросах истории общественной мысли XVIII - первой половины
XIX века". В глазах научной общественности того времени передовая ведущего исторического
журнала означала статью установочную. И надо сказать, что она действительно содержала
совершенно новые по сравнению с начетническими, догматическими подходами предыдущих
десятилетий установки. С позиций сегодняшнего дня критические суждения, высказанные в
статье относительно изучения русской общественной мысли, кажутся в значительной мере
очевидными. Но это именно потому, что, прозвучав в 1955 г. впервые, они вошли затем в
научное сознание, преломились в дальнейшей разработке этого раздела отечественной истории.
В статье подвергнуты критике и общеметодологические подходы, и связанная с ними идейно¬
политическая заданность, когда, как пишут авторы, "исследователи исходят не из объективной
действительности, не из исторических фактов, а из субъективных побуждений, из ложно
понятных интересов политики, нанося этим вред и политике, и науке". Статья стимулировала
отход от спекулятивных оценок А.Н. Радищева, Н.И. Новикова, петрашевцев, привлекла
внимание к таким деятелям, как М.М. Сперанский, Н.С. Мордвинов, В.Н. Каразин. Авторы
выдвигали задачу изучения русского либерализма. Непривычным для историографии тех лет
было и высказанное в ней положение о том, что нельзя изучать передовую мысль в отрыве от
консервативной и реакционной. В статье взвешенно расставлялись акценты в столь остро
воспринимавшейся и действительно имевшей принципиальное значение дискуссии между
Б.П. Козьминым и М.В. Нечкиной о характере и расстановке идейных сил в период обще¬
демократического подъема середины XIX в.
Требуют особого рассмотрения работы С.С. Дмитриева по истории культуры. Это целый
пласт нашего исторического знания. Ждет, в частности, публикации курс лекций по истории
российской культуры, начиная с XVII в., который Сергей Сергеевич читал студентам истфака
МГУ.
Значителен его вклад в источниковедение, в частности, возникшие на основе прочитанных
им спецкурсов работы о периодике, исторической журналистике, мемуарно-дневниковом,
эпистолярном жанрах, источниковедении в целом. Сергей Сергеевич - автор соответствующих
глав учебника "Источниковедение истории СССР" и статей, где разрабатываются теорети¬
ческие аспекты этой дисциплины.
Пожалуй, одним из первых в наше время С.С. Дмитриев выступил в такой области ис¬
ториографии, как изучение истории Русской церкви. В годы, когда тема религии рассмат¬
ривалась в исторической науке исключительно с позиций обличительства, он начинает читать
серьезный курс по истории Русской церкви, подчеркивая при этом недопустимость прямо¬
линейно атеистической направленности изложения, указывая на неотъемлемость религиозных
представлений, переживаний и чувств, религиозного мировоззрения в целом от культуры, их
имманентную принадлежность к ней.
Особо следует отметить роль С.С. Дмитриева в изучении истории Москвы и Московского
университета. Выше упоминались его работы, посвященные корифеям Московского универ¬
ситета - Т.Н. Грановскому, С.М. Соловьеву, а также ряду современных ученых. В различных
коллективных трудах им написаны разделы по истории Москвы и Московского университета.
Блестящим образцом научного наследия Дмитриева представляется статья-исследование "Рус¬
ская общественность и семисотлетие Москвы", опубликованная в 1951 г. в "Исторических
записках" (т. 36). Эта минимонография отразила широту эрудиции историка, замечательное
знание источников, в том числе периодики, тщательность и тонкость анализа, позволившие при
исследовании, казалось бы, частного сюжета дать содержательнейшую картину расстановки
общественных сил, идейных направлений, выразительные портреты людей, всю атмосферу
московской жизни середины XIX в.
В один ряд с этой давней работой я бы поставила такую миниатюру, как посмертно
опубликованная статья "Татьянин день". Она воспринимается как заключительный аккорд,
вобравший в себя присущее всему человеческому облику С.С. Дмитриева и его литературному
стилю изящество в сочетании с научной строгостью, с какой-то нерасторжимостью науки и
искусства.
Таким Сергей Сергеевич Дмитриев и останется в нашей памяти - человеком большой
культуры, ярким представителем русской демократической интеллигенции, блестящим
профессором, вдумчивым ученым и обаятельным человеком.
173
Примечания
’Дмитриев С.С. К вопросу о происхождении "русского социализма" А.И. Герцена (Герцен и
славянофильство) //Рудницкая Е.Л. Поиск пути. Русская мысль после 14 декабря 1825 года. М., 1999.
Приложение. С. 227-265.
2Д митриев С.С. Подход должен быть конкретно-исторический // Вопросы литературы. 1969.
№ 12. С. 80,81.
3 См.: В о л о д и н А.И. "Что вы Европой нам колете глаз?" (Штрихи к портрету российского
"западничества" // В раздумьях о России. Отв. ред. Е.Л. Рудницкая. М., 1996. С. 193-199. См. также:
Либерализм в России. Отв. ред. В.Ф. Пустернаков, И.Ф. Худушина. М., 1996. С. 151-153.
От редакции. В октябре 2000 г. научная общественность отметила юбилей
известного российского историка Евгении Львовны Рудницкой. Читателям нашего
журнала хорошо известны ее монографии. "Н.П. Огарев в русском революционном
движении", "Шестидесятник Николай Ножин", "Руссий бланкизм: Петр Ткачев",
публикация "Революцинный радикализм в России: век девятнадцатый" (ред.), сб. ста¬
тей "В раздумьях о России. XIX век" (ред.) и др. Трудно переоценить роль Е.Л. Руд¬
ницкой в осуществлении факсимильных изданий "Колокола", "Полярной звезды" и
др. уникальных исторических источников. Талантливая ученица академика М.В. Неч-
киной, Е.Л. Рудницкая более 40 лет отдала работе в Институте истории - Институте
истории СССР - Институте российской истории РАН, неизменно демонстрируя
высокий профессионализм, неиссякаемую энергию и трудолюбие, редкую органи¬
зованность и самодисциплину. Ее характерными чертами является колоссальная
эрудиция, подлинное исследовательское мастерство и культура человеческого и
научного общения. Редакция журнала "Отечественная история" сердечно поздравляет
своего постоянного автора Евгению Львовну Рудницкую с замечательным юбилеем и
желает ей здоровья, счастья и новых интересных работ, которых ждут ее читатели.
174
© 2001 г. Л.Н. ПУШКАРЕВ
ЛЕВ ВЛАДИМИРОВИЧ ЧЕРЕПНИН - ЧЕЛОВЕК И УЧЕНЫЙ
Имя Льва Владимировича Черепнина я впервые услышал еще в аспирантские годы от моего
научного руководителя академика АН УССР Н.К. Гудзия, присутствовавшего на защите
Черепниным докторской диссертации "Очерки по истории русских феодальных отношений
XIV-XV веков" и высоко оценившего эту работу и весь труд ученого. Н.К. Гудзий вел на
филологическом факультете МГУ спецсеминар для аспирантов по источниковедению древне¬
русской литературы. После защиты Черепнина Гудзий сказал нам, аспирантам, что каждому
медиевисту-русисту необходимо детальнейшим образом изучить эту работу. "Обаятельный
человек и настоящий ученый!"-так закончил он свой рассказ о защите и добавил: "На моей
памяти это первая защита мирового уровня". Но в то время имя Л.В. Черепнина мне ничего не
сказало, я вспомнил обо всем этом лишь два года спустя, когда был зачислен в штат Института
истории АН СССР.
Лев Владимирович понравился мне с первого взгляда. Это был начинавший уже полнеть
человек с умным и спокойным взглядом, с доброй улыбкой, неторопливый в движениях и
вообще какой-то основательный, внушающий доверие. Первое, что бросилось в глаза - не¬
обыкновенная терпеливость в выслушивании многочасовых научных полемик - я к этому тогда
еще не привык и зачастую уходил с заседаний, не досидев до конца. Черепнин же никогда не
покидал заседания, как бы долго оно ни длилось. Он часто выступал, всегда кратко,
содержательно и мотивированно. Собственных длинных докладов он никогда не читал, сказав
мне как-то: «Краткость - сестра не только таланта, но и мастерства. Нет такой научной
проблемы, которую нельзя было бы сформулировать кратко. "Во многоглаголании несть
спасения!" - это умные люди сказали задолго до нас!»
На первом же заседании сектора истории СССР периода феодализма его заведующий член-
корреспондент АН СССР С.В. Бахрушин представил сотрудников вновь образованной группы
по изданию таможенных книг под руководством А.И. Яковлева, в числе которых был и я. Во
время перерыва Л.В. Черепнин подошел ко мне, представился как "один из учеников
А.И. Яковлева" и спросил:
- Кто же Вас рекомендовал А.И. Яковлеву и как случилось, что его выбор пал на Вас? Он
ведь очень требователен к людям, этот знающий себе цену человек... Ну, с Вершининой-то все
ясно: за нее Савич похлопотал, а за Вас кто?
- А никто. Я прибыл по распределению, с направлением на работу из Министерства выс¬
шего образования.
- Простите за любопытство, Лев Никитич, когда Алексей Иванович принимал Вас на
работу, он тоже экзаменовал Вас по Архангельскому Евангелию?
- Да, - ответил я. - А почему Вы об этом спрашиваете?
-Да потому, что и я прошел ту же самую школу и эту малоприятную процедуру... Но - не
сердитесь на старика, он очень умный и знающий человек, эрудит в полном смысле этого слова,
серьезный исследователь! Постарайтесь научиться у него пониманию источников, уважению к
историческому факту. Он в свое время многому научил меня. И Алексей Андреевич
Новосельский тоже у него учился. Так что мы скоро сможем создать в нашем секторе
собственную фракцию учеников А.И. Яковлева...
Это была наша первая встреча. Вначале мы больше приглядывались друг к другу и мало
общались. В дальнейшем контакты стали более тесными. Обнаружилась общность интересов,
возникла чисто человеческая симпатия.
В 1951 г. Л.В. Черепнин стал заведующим сектором. Здесь в полной мере проявились его
необыкновенные способности вести научные заседания. Всегда корректный, доброжела¬
тельный и приветливый, он внимательно выслушивал доклады, с достоинством вел прения,
отмечая все "pro et contra", очень часто задавал вопросы (обычно после всех остальных),
обращая внимание на те аспекты, которые другие не заметили. Меня всегда поражало его
умение блестяще заключать обсуждение проблемы. Не было случая, чтобы он не поблагодарил ** Пушкарев Лев Никитич доктор исторических наук.
175
докладчика, со знанием дела всегда отмечая то новое, что было внесено в обсуждение вопроса.
Будучи прекрасно осведомленным в области конкретной истории средневековья (равно как и в
общетеоретических проблемах исторических наук), он всегда поражал и докладчика, и
слушателей своим знанием эпох, специально останавливался на спорных вопросах и никогда не
поступался научной истиной.
Все заседания сектора протоколировались, протоколы потом сдавались в архив Института.
Но как жаль, что они были так кратки и лаконичны! Они ни в коей мере не передают ни накала
страстей, ни остроты дискуссий на наших научных форумах. А какие блестящие выступления
бывали на наших заседаниях! А.И. Клибанов, В.Т. Пашуто, А.А. Зимин, Н.И. Казаков,
С.М. Троицкий, Б.Б. Кафенгауз и многие другие говорили необыкновенно красноречиво, могли
умело найти ошибку в умозаключениях, указать на новые источники и т.д. Это была настоящая
научная школа - особенно для начинающих исследователей. Может быть, именно поэтому я
был поражен умением нашего председателя вести дискуссию в рамках научной этики, его
потрясавшей меня эрудицией (я тогда был глубочайшим образом убежден, что Черепнин знает
абсолютно все!), его методологической подкованностью! Каким же поистине необъятным
исследовательским опытом обладал наш завсектором, всегда умевший сказать свое (причем
веское и обоснованное!) слово по любому обсуждаемому вопросу, порой весьма далекому от
его непосредственных научных интересов. Эти его качества особенно остро ощущались в те
дни, когда он по каким-либо причинам не мог вести заседание и передавал бразды правления
другому. У нас было очень много достойных и знающих ученых, прекрасных специалистов, но
никто, даже самые талантливые и красноречивые из них, не могли так блестяще провести
научное заседание, так поразить слушателей своей эрудицией, своим мастерством, своим
умением!
Да дело даже и не столько в эрудиции и мастерстве: эрудитов в секторе хватало. Дело было
еще и в необыкновенной деликатности Черепнина. Председательствуя, он "не давил" своим
авторитетом. Диктаторский тон вообще был чужд ему. Он никогда не прерывал выступавшего,
давал ему возможность "выговориться", высказать все свои соображения. Надо признать,
находились докладчики, пользовавшиеся этой мягкостью председателя. Не умея (или не
стремясь) четко сформулировать свои мысли, они превращали выступления в тягучие и
многословные "говорильни". Из-за неумения (или нежелания?) подобных говорунов быть
краткими и содержательными наши заседания очень часто затягивались - бывало, на 5-6
часов... Сотрудники уставали, в зале становилось шумно, а докладчик все никак не мог
завершить свои обоснования. Лев Владимирович как-то болезненно морщился, когда шум
становился совсем неприличным, и робко говорил, стуча по столу карандашом: "Ну, товарищи,
ну, прошу вас, потише, дайте возможность высказаться...", - но и только. На наших партийных
и производственных заседаниях мы не раз высказывали Льву Владимировичу пожелания
строже соблюдать регламент, не давать "растекаться мыслию по древу", останавливать
любителей поразглагольствовать, покрасоваться. Он охотно соглашался с критикой, признавал
ее справедливой, послушно кивал головой, обещал "быть строже и принципиальнее", но на деле
ничего не менялось. Свою натуру он переделать не мог или не хотел. Видимо, авторитарность
была вообще чужда ему и как ученому, и как человеку.
Деликатность была свойственна Черепнину и как редактору. Его замечания на полях
рукописи или в верстке, как правило, не были императивными. Это были, скорее, вопросы,
раздумья, сомнения, иногда - советы, предложения. Не требования, а товарищеские раздумья.
Но фактические ошибки он, конечно, просто исправлял. Он всегда старался сохранить стиль
авторского изложения, манеру письма. И это касалось не только известных историков (он
обычно именовал их "именитыми авторами"), но и аспирантов, даже дипломников. Не впадал
он и в другую крайность, все еще встречающуюся в наши дни, когда некоторые научные
руководители, не желая тратить время на обучение других, сами пишут за подопечных.
Черепнин же добивался, чтобы автор самостоятельно пришел к нужным выводам - нужным с
его точки зрения. Он был ответственным редактором многих монографий сотрудников сектора
и для всех находил время, внимательнейшим образом читал и редактировал их труды, делал
доброжелательные и крайне ценные указания и дополнения, а главное - не жалел сил для
продвижения в печать трудов сотрудников сектора (и не только собственных учеников и
соратников). Он уделял много внимания молодежи из союзных республик, особенно из
Молдавии, с которой был связан научными интересами.
Отличительной чертой характера Черепнина была и его глубокая, врожденная интелли¬
гентность. Простой в обращении, доступный всем и каждому, кто приходил к нему за советом
или помощью, за справкой, с просьбой научного характера, - он никогда никому не отказывал,
а всегда старался помочь. И словом, и делом он стремился содействовать научному росту
176
молодежи, жертвуя подчас и своим временем, и своими научными интересами. Трудно даже
просто перечислить все те труды, продолжающиеся издания, журналы, публикации источников,
ответственным редактором (или членом редколлегий) которых он был. Как-то он
доверительно признался мне, что его очень тяготит желание окружающих использовать его
имя (как ответственного редактора) для защиты от возможной критики.
- Вот Вы, Лев Никитич, фольклорист, Вы ведь знаете, что такое "оберег". Ну, верно, это -
своеобразный амулет. Вот я и становлюсь таким "оберегом" для молодых историков: они
думают, что раз я поставлю свое имя на титуле их книг, так никто и не посмеет критиковать
их...
Чего он не умел - так это отказываться от различных поручений и заданий, и не только
научного, но и общественного свойства. Многие беззастенчиво пользовались такой его
безотказностью и постоянно включали в различные комиссии, проверочные группы, делегации
и проч. Лишь в самые последние годы, когда он был уже больным и пожилым человеком, он
стал позволять себе, как он как-то выразился в разговоре со мной, такую "роскошь", как
возможность поработать "творчески" (это было его любимое словечко!) над тем, что ему
самому было близко и интересно. А интересовался он многим: можно сказать, что не было в
истории русского средневековья большой проблемы, которая не увлекала бы его, к
разрешению которой он не приложил бы своих знаний, своего умения.
Будучи обремененным сверх головы многочисленными научными, административными и
общественными заданиями, работать "по-настоящему" (это тоже один из любимых его
терминов) он мог только во время отпусков. В эти месяцы он работал взахлеб, с упоением, с
наслаждением. Он подолгу засиживался с самого утра то в архиве, то в библиотеке, причем
установил за правило, чтобы никто к нему не подходил во время его отпуска с вопросами и
просьбами, не отвлекал бы его. "К отпуску надо относиться творчески!" - эту его крылатую
фразу знали все сотрудники сектора. Поэтому и сам он никогда не удивлялся, встречая в
библиотеке находящегося в отпуске сотрудника: для него такая работа была самым обычным
делом. "Для настоящего ученого труд за письменным столом - да над любимым делом - это
отдых! - сказал он мне как-то после многочасового заседания Ученого совета. - За письменным
столом я, Лев Никитич, отдыхаю, научный труд для меня - радость и душевное успокоение.
Когда я долго не работаю, я заболеваю, поверьте мне, это не поза, это так на самом деле!"
Хочу рассказать о том, как Лев Владимирович работал. Когда мы в 1958 г. переселились в
новый кооперативный дом и стали соседями, мы оба стали часто вместе ездить на занятия в
первый научный зал Библиотеки им. В.И. Ленина, - конечно, когда у нас была такая
возможность. Дело в том, что мы оба любили работать там. Лев Владимирович начал свой
трудовой путь в 1929 г. в Румянцевском музее и с тех пор не мыслил себе работы вне его стен.
- Больше всего я люблю работать здесь, особенно в рукописном отделе, где я был в свое
время помощником заведующего отделом. Славное было время! Меня просто невозможно
было оторвать от рукописей! И вот с тех пор я не могу без волнения приходить сюда. Здесь
даже воздух особенный, правда! Вы не замечали этого? Дышится легко, работается про¬
дуктивно, с интересом...
В первом научном зале с утра всегда было свободно, даже пустовато. У Льва Владими¬
ровича, как и у всех постоянных посетителей зала, было свое определенное место у окна, вдали
от прохода. Там он и работал часа три-четыре. Приходил он в библиотеку всегда собранный,
настроенный, как он говорил, "всласть потрудиться". Читал увлеченно, забывая об
окружающем. Лишь изредка он отрывался от чтения, иногда подзывал меня к себе (мы
работали так, что видели друг друга), показывая то редкую книгу, то поразившее его место в
источнике, то иллюстрацию, необычную заставку. Когда ему стало тяжело переносить книги с
бронеполки в зал на рабочий стол (историки-феодалы знают, как "весомы" тома "Полного
собрания русских летописей", актов и другие многотомные издания источников), я это делал
для него. Из библиотеки мы обычно возвращались вместе в троллейбусе 33-го маршрута от
центра до нашего дома. Это было время неторопливых разговоров, обмена мнениями о
прочитанном, об окружавших нас людях, о делах сектора и института, - и, признаюсь, - никогда
о политике!
Черепнин редко делился мыслями и планами в процессе написания своих трудов. Но вот
когда работа была закончена и сам он был доволен достигнутыми результатами, он охотно
рассказывал мне о поисках, о том, где и как он обнаружил нужный ему материал, каковы
дальнейшие перспективы в разработке темы и проч. В то же время Лев Владимирович с
интересом выслушивал рассказы о моей работе. Он все пытался уяснить, в чем специфика
труда филологов и фольклористов, а однажды даже сказал, что он немного завидует им в их
умении раскрыть специфику художественного образа. Однажды я невольно помог ему, когда
177
указал на оценку, данную Гоголем народной песне как источнику - она была важна для
понимания сущности исторических взглядов Гоголя.
Так в разговорах и проходили сорок минут пути нашего возвращения с работы. Много
рассказывал мне Лев Владимирович и о себе, главным образом о юности, об учебе и о первых
своих учителях. С большой теплотой вспоминал годы своего детства, проведенные в Рязани, где
он родился 12 апреля (30 марта) 1905 г. Моя мама появилась на свет почти одновременно с ним,
и это его очень забавляло.
- Мой дедушка, Алексей Иванович Черепнин, был историком-самоучкой, археологом и
страстным нумизматом. За старую монету готов был большие деньги отдать! Отец мой,
Владимир Алексеевич, тоже стал историком, он учился у М.М. Богословского, а его близкими
друзьями были Ю.В. Готье, С.К. Шамбинаго и А.И. Яковлев. Так что, видите сами, судьба
уготовила мне профессию историка, и я об этом никогда не жалел.
Подробно, с массой мелких бытовых деталей рассказывал о начале своей студенческой
жизни в Рязанском пединституте, сразу после окончания Гражданской войны. Учились в
трудных условиях, зимой здание не отапливалось, даже чернила замерзали в чернильницах, и
студенты ходили на лекции с пузырьками, храня их под одеждой, либо писали карандашами.
Они сами заготавливали топливо - пилили и кололи дрова, возили их на санках, сами
обеспечивали себя водой и т.д. Жили голодно и стесненно, хлеб пекли с добавкой жмыха, да и
того не хватало.
- Но все равно, Лев Никитич, студенчество было самым светлым и радостным временем
моей жизни! Как много оно дало мне, какие замечательные педагоги воспитывали нас! На всю
жизнь я запомнил лекции бестужевки М.А. Александровой по истории культуры и образования
в России XVII в. Но кто действительно нас совершенно покорил - так это Николай Георгиевич
Бережков.
- Как, Вы у него учились? И он покорил вас? Вот бы никогда не подумал...
- Вы же его застали на склоне лет, а тогда ему было всего за тридцать. Молодой,
необыкновенно интересный, он блестяще читал нам археологию, палеографию и русскую
историю тоже - студентки за ним, надо сказать, толпой ходили! Это он приохотил меня к
работе над архивными источниками, познакомил с трудами А.А. Шахматова, А.Е. Преснякова,
Н.П. Павлова-Сильванского. И хотя я проучился в Рязани всего один год, именно там я
почувствовал, что мое призвание - история, архивные поиски, летописи и акты...
О дальнейшей своей жизни Лев Владимирович рассказывал мне очень кратко, даже скупо -
только подробно говорил об учебе у А.И. Яковлева в семинаре по изучению Псковской судной
грамоты и о дальнейшей работе по ее изданию. Он очень высоко ценил А.И. Яковлева как
историка и особенно как археографа, часто расспрашивал меня о нашей совместной работе над
таможенными книгами и даже предлагал мне написать совместно с ним статью "А.И. Яковлев
как историк и археограф".
- Давайте возьмемся за эту работу. Мы оба хорошо знаем этого человека, настоящего
интеллигента старой еще закваски! Известно ли Вам, что он стихи на латыни сочиняет? Кто
еще у нас на это способен?
Увы, планам нашим сбыться не удалось. Оба были загружены текучкой, а потом здоровье у
Льва Владимировича пошатнулось...
- Какая странная у меня судьба, - сказал мне однажды Лев Владимирович. - Мне пришлось в
Институте истории работать на равных с моими бывшими учителями - с Н.Г. Бережковым,
А.И. Яковлевым и С.В. Бахрушиным. Поверьте, это очень непросто! Вы знаете, когда
Н.Г. Бережков захотел выступить у нас с докладом по хронологии летописания, я попросил
М.Н. Тихомирова председательствовать. Не мог же я вести дискуссию по поводу работы моего
наставника, учившего меня уму-разуму, когда я был еще желторотым студентом-перво-
курсником. Стыдно ведь было бы, правда?
Разговоры подобного рода участились тогда, когда Лев Владимирович приступил к на¬
писанию "статей-воспоминаний" (он именно так их называл!) о М.М. Богословском и
И.А. Голубцове. Сочувственный отклик, который они получили у сотрудников по сектору,
подтолкнул его к мысли создать уже "монографию-воспоминание" о своих учителях и
соратниках - А.И. Яковлеве, С.В. Бахрушине, В.П. Волгине, А.Д. Удальцове, Б.Д. Грекове,
А.А. Новосельском, Н.Г. Бережкове (эти фамилии он сам мне перечислил и даже спрашивал
мое мнение по этому поводу).
-Я ведь проработал вместе с ними бок о бок не один десяток лет... А сохранить память о
тех, кто жил и трудился рядом с тобой, - не только обязанность, но и нравственный долг
историка! Сказать Вам по правде, я испытываю постоянные терзания совести из-за того, что
трачу все свое время на какие-то мелкие и не всегда необходимые дела и так мало делаю для
178
того, чтобы оставить в памяти историков облик их ушедших коллег. И ведь я хорошо понимаю:
главное-не раскрытие вклада историка в науку: это может сделать любой грамотный
историограф. Главное - это рассказать, чтб это был за человек, чем он интересовался в жизни,
каковы были его увлечения, одним словом, в чем своеобразие и неповторимость его личности.
Ведь каждый человек уникален - это и надо отразить. А сделать это может лишь тот, кто
работал рядом с ним, кто учился у него, кто хорошо знал его. Но это и большая
ответственность, верно? Не всем ведь дано умение увидеть в человеке - человека.
Готовя в последние годы книгу о земских соборах, Лев Владимирович чаще бывал в
библиотеке. Почти ежедневно по утрам мы стали ездить туда вместе, стараясь попасть к
открытию. По дороге мы много беседовали с ним о XVII веке, исследованию которого он
раньше уделял меньше внимания. Войдя в зал, он прежде всего искал глазами Е.Н. Городецкого
(также с утра работавшего в "Ленинке"), дружески приветствовал его, а затем усаживался за
свой стол и, не вставая с места, не тратя драгоценного времени на гулянья по коридорам и на
разговоры, читал, обдумывал, писал.
За многие годы совместной с ним работы (как-никак - 28 лет!) я не могу припомнить случая,
чтобы Лев Владимирович не представил бы в срок отзыв, доклад, статью и вообще не
выполнил бы своих обязательств. Собранный, внутренне подтянутый, внешне порою суховатый
и сдержанный, даже своим обликом он воспитывал окружающих. Я написал "воспитывал" и
задумался: а ведь моральных поучений он не терпел и сам их никогда никому не читал. Но
примером подвижнического служения науке, примером безупречного исследователя и
беззаветного труженика он так воздействовал на окружающих, что рядом с ним просто
невозможно было работать спустя рукава. Он не терпел никаких (даже вполне искренних)
комплиментов в свой адрес: они его настораживали, а если не прекращались - то и раздражали.
Отдавая на прочтение свои рукописи, он всегда просил коллег сделать как можно больше
замечаний и крайне внимательно относился к оценкам товарищей по работе.
Черепнин был скуп на похвалы, но уж если он хвалил какой-либо труд, то все понимали, что
это-не зря сказано. Его положительные оценки были весомы, рекомендации к печати-
значимы и бесспорны: все знали, что данное издание целесообразно и оправданно. Видимо,
поэтому все так стремились заручиться его мнением и буквально заваливали его просьбами,
умоляя о содействии и помощи. Особенно упорно Лев Владимирович добивался публикации
спорных, дискуссионных работ. Он считал, что чем скорее такая работа будет опубликована,
тем быстрее она будет обсуждена, тем глубже будет изучена и - тем самым - будет доказана
(или опровергнута) ее истинность и значимость. Показательный пример - книга А.А. Зимина, в
которой подвергнута сомнению подлинность "Слова о полку Игореве": Черепнин не был
согласен с точкой зрения автора, но всегда подчеркивал важность полной публикации работы
этого видного исследователя. Он говорил мне, что издание спорной работы о "Слове" будет
способствовать успешному его изучению.
Вернусь еще раз к тому, как работал Черепнин. Писал он сосредоточенно, беззвучно шевеля
при этом губами, как бы проговаривая про себя те слова, что выводила рука. Редко когда он
поднимал голову и задумывался. Почти не редактировал написанное. Еще одна черта, которую
он и во мне старался воспитать: он умел писать свои работы и книги точно в заказанном ему
объеме. Я, конечно, поинтересовался, как это ему удается.
- Вы знаете, я привык писать в обычных школьных тетрадях в клеточку и я точно знаю,
сколько тетрадочных страниц умещается в одном печатном листе. Поэтому, приступая к
работе, я отсчитываю сразу необходимое количество страниц и всегда вижу, сколько мне еще
можно написать, чтобы не было "перебора".
С годами почерк у Льва Владимировича становился менее разборчивым. К концу жизни он
перешел на тетради "в линейку". Жаловался, что устает, глаза побаливают, головокружения
участились. Но работоспособность - поистине феноменальная! - сохранилась у него почти до
самых последних дней. Да и то сказать: около 400 трудов, среди них 13 монографий,
объемистые документальные публикации, десятки отредактированных книг и сборников
статей - и все это за неполные 30 лет! И после смерти ученого продолжали выходить его
труды.
Я написал, что он любил работать по утрам - но и по вечерам, когда бы я к нему ни пришел
(а в последние годы его жизни я бывал у него часто), он постоянно сидел в своей небольшой
комнатке-кабинете, в традиционной домашней куртке (он ее очень любил и никак не хотел
променять на новую!) и писал, писал... Любил Лев Владимирович и обменяться мнениями по
поводу прочитанных журнальных статей, обсудить институтские новости, расспросить о
случившемся за день. Наши беседы с ним участились в те времена, когда я готовил свою
докторскую диссертацию по теоретическому источниковедению. Он не мыслил настоящего
179
историка-исследователя без глубокой источниковедческой подготовки и сам был блестящим
источниковедом. В разговорах со мной он часто подчеркивал, что источниковедческое и
историческое исследования - это две неразрывно связанные стороны единого по своей сути
творческого процесса. Поэтому так трепетно-уважительно относился он к историческому
источнику и при этом постоянно твердил, что научил его этому А.И. Яковлев. Он настойчиво
добивался расширения в Институте публикаторской деятельности, с большим удовлетворением
воспринял создание сектора публикации источников и приветствовал мой переход труда, хотя и
выразил надежду, что наши творческие связи останутся крепкими и длительными.
Археографию он также расценивал как одну из важнейших и необходимейших для историка
дисциплин и считал даже, что настоящий историк должен быть не только источниковедом, но и
археографом (правда, добавлял при этом, что археография весьма специфическая область
знания и многим она не по душе - уж очень много времени она занимает и требует особой
тщательности и внимательности).
- Я, может быть, выскажу и крамольную мысль, Лев Никитич, но я считаю, что каждому
историку-исследователю, а "феодалу" особенно, необходимо пройти "археографическую
школу". И я рад, что Вы свой путь в нашем Институте начали с археографии. Источнико¬
ведение вытекает из археографии и на нее опирается, в свою очередь, обогащая историческую
науку.
Однажды зашел у нас разговор о типе ученого. Лев Владимирович сказал, что ему встре¬
чались и прекрасные так называемые узкие специалисты, и ученые широкого профиля,
эрудиты энциклопедического масштаба. А закончился этот разговор длительным монологом
на тему "Что такое доктор исторических наук".
- Возможно, я и ошибаюсь, это мое личное мнение, но я считаю, что на первых порах
исследователь должен работать вглубь, чтобы освоить самому научный метод и продемон¬
стрировать свое умение. Это - задача и цель кандидатской диссертации. Многие этим и
ограничиваются и лишь совершенствуют свое мастерство. Но настоящему ученому на этом
останавливаться нельзя. Полноценный доктор исторических наук тот, кто хорошо ориен¬
тируется не только в теме своей докторской диссертации. Он должен быть специалистом
широкого профиля, знакомым с тонкостями научного метода не только в истории, но и в
смежных областях гуманитарного знания. Тем более это относится к источниковедению. Ведь
источники-то бывают самые разнообразные - документальные и повествовательные, литера¬
турные и изобразительные. Источниковед должен владеть методами этнографии, археологии,
нумизматики, литературоведения, искусствознания, философии, словом, по возможности, всех
гуманитарных наук. Область анализа исторических источников широка до беспредельности и
требует эрудированного, энциклопедического подхода. Быть доктором наук - не только
большая честь, но и серьезнейшая ответственность. Всегда помните о том, что во всем мире
высшая ученая степень - доктор наук. Академик (а у нас еще и член-корреспондент) - это не
ученая степень, а звание. Почетное, но звание, не больше. Академиком можно быть и не имея
докторской степени. Конечно, слово "академик" звучит заманчиво, однако оно не больше, чем
простой звук. А вот "доктор наук", как говорит талантливый поэт советской эпохи, - это
"весомо, грубо, зримо"! Это серьезно, почетно, уважаемо. А любые научные звания приносят
лишь новые обязанности административного порядка.
У меня тогда сложилось впечатление, что все это Лев Владимирович говорил не столько для
меня, сколько убеждая самого себя. Дело в том, что разговор происходил в ту пору, когда его во
второй раз "прокатили" на выборах в члены-корреспонденты. Он очень тяжело переживал эту
несправедливость, хотя вида не показывал (мне об этом под большим секретом сказала его
супруга Евгения Вениаминовна). Когда же наш сектор в третий раз выдвинул кандидатуру Льва
Владимировича, он от этого категорически отказался и письменным заявлением (чтобы не
было кривотолков!) снял свою кандидатуру. Видимо, в Отделении истории поняли, что
"административные игры" зашли слишком далеко, и на выборах 1972 г. он был избран без
испрашивания предварительного согласия сразу действительным членом АН СССР.
Конечно, Лев Владимирович был польщен этим знаком безоговорочного признания его
вклада в науку. Когда я пришел к нему домой, чтобы поздравить с избранием, он показал мне
более 100 писем-поздравлений, полученных им от ученых и научных учреждений из многих
республик и городов СССР. На каждое Лев Владимирович ответил персонально. Его особенно
тронуло то, что почти во всех письмах подчеркивалась справедливость (и даже запоздалость)
признания заслуг ученого.
Избрали его академиком, и сразу же на него посыпались новые дела и задания по линии
Отделения истории и Президиума АН СССР. Тут же его ввели в комиссию Моссовета по
наименованию улиц (как видного историка Москвы!), затем в Международную комиссию по
180
истории представительных и парламентских учреждений (как специалиста по земским
соборам!), в Научный совет АН СССР "Закономерности исторического развития общества и
перехода от одной социально-экономической формации к другой"... Времени на творческую (а
не заседательскую) работу оставалось все меньше. Вместо обычных ежедневных поездок в
"Ленинку" он вынужден был перейти на два дня в неделю (среду и субботу) и каждый раз с
извиняющейся улыбкой при встрече сообщал:
- А меня еще в советско-румынскую комиссию историков ввели...
- А я теперь член Комитета по Ленинским и Государственным премиям.
- Лев Никитич, поздравьте меня: мы теперь вместе с Вами будем работать в редколлегии
издания "Памятники исторической мысли", - теперь я в ней председатель и как председатель
прошу Вас принять на себя труд по переизданию "Публичных чтений о Петре Великом"
С.М. Соловьева. Кому как не Вам я могу поручить издание такого важного историогра¬
фического источника!
И какие только дела ему ни поручались! Ввели дополнительно в редколлегию издания
"Источниковедение отечественной истории" - отказаться невозможно - виднейший отечест¬
венный источниковед! Командируется в Венгрию на научную сессию по истории предста¬
вительных и парламентских учреждений; затем - в Италию во главе делегации на VI кон¬
ференцию советских и итальянских историков. Только возвратился - его тут же вводят в
Научный совет по комплексным проблемам славяноведения и балканистики, а затем и в
экспертную комиссию по присуждению премии им. Б.Д. Грекова... Конца-краю не было все
новым и новым заданиям и обязанностям... Нужно было высиживать долгие часы в душных
залах и аудиториях, времени на все стало уже не хватать...
Нельзя сказать, чтобы труд академика не был замечен и отмечен. В 1972 г. ему была
присуждена Государственная премия Молдавской ССР за участие в двухтомном труде "История
Молдавской ССР". В 1974 г., когда праздновалось 250-летие Академии наук, он был награжден
почетной грамотой Президиума АН СССР за успехи в научном труде и за активное участие в
общественной жизни, а в 1975 г. (в связи с 70-летием) Льва Владимировича наградили орденом
Трудового Красного замени за заслуги в развитии советской исторической науки и в подготовке
научных кадров. Этой наградой он очень гордился, а вот полученную в том же году медаль
"Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне" никогда не надевал, а мне сказал:
- В войне я не участвовал и считаю, не заслужил эту награду, ее надо давать только тем, кто
воевал или в тылу оружие готовил. Вот Вы фронтовик, Вы можете носить такую медаль с
чистой совестью, а я - нет, не могу. Совесть не позволяет.
Государственная же премия СССР за цикл работ "Образование и развитие Русского
централизованного государства", опубликованных в 1948-1978 гг., была ему присуждена уже
посмертно.
После избрания Льва Владимировича академиком наши давние связи расширились.
Используя мой административный опыт, он постоянно включал меня в различные комиссии как
в Институте, так и по линии Президиума АН СССР для проверки тех или иных научных
учреждений и подразделений. Лев Владимирович с доверием относился к деятельности членов
комиссий, но окончательные выводы всегда делал сам, основываясь на личных наблюдениях.
Это один из главных принципов работы Льва Владимировича не только в административной, но
и в научной области. Он часто говорил мне:
- Не могу я понять моих глубокоуважаемых коллег, которые пишут свои труды, опираясь на
собранные референтами материалы. Поверьте мне, только личное ознакомление с архивными
данными и самостоятельное осмысление найденного самим материала гарантирует макси¬
мальное приближение к истине. Да и как может чужой глаз, будь он опытным-разопытным,
увидеть то, что могу увидеть только я! Хотите пример? Вот летописи-уже несколько веков
изучают их историки, однако каждый ученый находит в них то, что до него никто не заметил.
Поэтому я больше всего ценю тех исследователей, которые в давно уже известных источниках
находят что-то новое. Нет, конечно, новый исторический источник-это прекрасно! Это - как
алмаз: он сверкает, бросается каждому в глаза. А вот по мне настоящий научный подвиг-это
когда исследователь заставляет заиграть новыми красками памятник, уже изученный и,
казалось бы, полностью отработанный. А Вы знаете, где искать такие памятники? Да это же
мемуары! Вот где неисчерпаемое поле для исследователя! Поверьте, именно здесь мы вправе
ожидать самых неожиданных результатов!
Именно поэтому Лев Владимирович никогда не пользовался сведениями, полученными из
вторых рук, а старался чаще бывать и в архиве, и в библиотеке.
Я стремился подробно рассказать о том, как работал Л.В. Черепнин, как он дорожил самой
возможностью вести самостоятельное научное исследование. Между тем судьба его в Инсти¬
181
туте сложилась так, что с 1951 г. и до конца своих дней он много внимания и сил отдавал
научно-административной деятельности. Но и результаты ее были впечатляющими. Сло¬
жившийся при нем коллектив сотрудников сектора истории СССР периода феодализма был
большим, высококвалифицированным и в целом очень дружным. Конечно, и здесь, как и во
всяком творческом коллективе, встречались спорщики и недовольные сотрудники, возникали
трения, бывали и обиды, и огорчения. Но дело никогда не доходило до склок, до передряг. В
целом это были единомышленники, объединенные совместной работой над коллективными
трудами, которые в те времена были на первом месте. Их обсуждение всегда проходило
оживленно, заинтересованно. Критика была острой и нелицеприятной, но, как правило,
конструктивной, доброжелательной, сочувственной. Уже во время первого посещения такого
заседания меня поразила необыкновенная щедрость выступавших. Сотрудники сектора не
просто критиковали, разносили написанное, но обязательно указывали, что и, главное, к£к надо
исправить, где найти нужные источники, делились мыслями и идеями, пытались сообща сделать
обсуждаемый текст лучше, добротнее. Больше всего доставалось аспирантам, но и помогали им
больше, чем другим, и охотнее.
На заседаниях царила атмосфера непринужденности, ценились яркие выступления, меткое
слово, оригинальная мысль. Сектор был одним из самых крупных в Институте. Когда Лев
Владимирович стал им заведовать, в него входили 35 человек, из них 10 докторов наук и 15
кандидатов. Это были не только знатоки своего дела, но и талантливые люди, наделенные
недюжинным остроумием, зоркостью взгляда, неординарностью мышления. А как остро и
метко оценивали они сами заседания! У нас появилась традиция по ходу заседания коммен¬
тировать его в виде летучих листков-эпиграмм. Эпиграммы рождались экспромтом, прямо при
слушании доклада или его обсуждении, и эти исписанные мелким почерком записочки со
стихами летали от стула к стулу, из ряда в ряд и постепенно становились всеобщим достоянием.
Они снимали обстановку многословия, побуждали к творческому восприятию доклада. Душой и
инициатором этой поэтической интерпретации была Е.П. Подъяпольская, но не она одна:
вместе с ней выступали Т.С. Майкова, Н.Г. Аполлова, Н.И. Казаков, А.И. Клибанов,
С.М. Каштанов и др.
Лев Владимирович как председатель был отстранен от такого шутливого обсуждения
достаточно сложных и спорных проблем, хотя он, конечно, хорошо знал об этой секторской
традиции, видел, как передавались из рук в руки записочки и как оживлялись лица читавших их.
Он попросил меня записывать все эти поэтические отклики и знакомить его с ними. Надо
сказать, он очень живо реагировал на это невинное развлечение, никогда не останавливал
переписку, наоборот, охотно ее перечитывал и даже хранил в своем домашнем архиве наиболее
понравившиеся образцы нашего коллективного творчества - он видел в них живой,
непосредственный отклик на однообразную академическую повседневность.
Чтобы полнее показать облик Льва Владимировича, отмечу ту трепетную нежность,
с которой он относился к детям. Его семья была бездетной, и это, судя по всему, он переносил
тяжело. Правда, однажды он обмолвился в разговоре со мной, что "его дети - это книги и
ученики", но, как я понимаю, настоящих детей они ему не заменили. Он всегда присутствовал на
детских утренниках и новогодних елках в Институте, охотно общался с ребятишками,
заинтересованно беседовал с ними - особенно он любил малышей-дошкольников. Как вни¬
мательно рассматривал он выставки детских рисунков! На одной из них он обратил внимание на
замысловатую закорючку, начертанную ручонкой дочурки нашего сотрудника В.Б. Тель-
пуховского с подписью "Бяка-заколяка кусачая". "Вы только посмотрите, Лев Никитич, а ведь
это действительно очень кусачая штука!" - воскликнул он. А как живо реагировал он на чтение
детьми стихов на елке - по всему было видно, что это очень его душевно согревало. На одном
из утренников он познакомился с нашей трехлетней дочкой. Он застал ее в тот момент, когда
она, засунув кулачок в рот, неотрывно следила за поразившим ее кукольным представлением.
Тут же он взял с меня слово, что мы непременно придем к нему домой с дочерью. Мы с женой с
радостью согласились и в ближайшее же воскресенье отправились к нему в гости. Надо было
видеть, как охотно он занимался с нею: не играл, а именно общался, как со взрослым
человеком, с глубоко скрытым умилением, которое тем не менее прорывалось в улыбке, не
сходившей с его лица! Он рисовал ей, показывал книжки, картинки, а потом дело дошло и до
кукол. Мы все знали, что Лев Владимирович коллекционировал кукол в национальных
костюмах. Он привозил их из своих зарубежных поездок (а побывал он в Польше, Румынии,
Бельгии, Швеции, Франции, Англии, Австрии, Венгрии, Италии...). Большую часть их он
покупал за рубежом сам по своему вкусу, а позднее, когда коллеги узнали о его хобби, они
стали привозить ему этих куколок в качестве сувениров, так что у него были куклы и из
Африки - очень милая негритяночка, весь национальный костюм которой состоял из одной
182
набедренной повязки. (Дочь наша эту куклу сразу же отвергла, потребовав сначала одеть ее.)
Все куклы стояли у Льва Владимировича на книжных полках за стеклом и тщательно им
сохранялись. Но ради маленькой гостьи они были выставлены на стол, и Наташа с увлечением
рассматривала и изучала яркие наряды и всевозможные аксессуары костюмов - веера, сумочки,
зонтики, платочки и проч. А Лев Владимирович с радостью все ей показывал и рассказывал,
где, когда и при каких обстоятельствах он приобрел ту или иную куколку.
Визиты нашей дочери доставляли Льву Владимировичу и Евгении Вениаминовне большое
удовольствие. Он сказал мне, что для него каждое такое появление - как посещение театра
кукол Образцова: "Меня всегда умиляет и трогает тяга ребенка к красивому, яркому,
необыкновенная детская искренность, которую во взрослом человеке, увы, уже не увидишь,
она утрачена".
...За четверть века руководства сектором Лев Владимирович воспитал целую когорту
историков. Одни из них стали докторами наук, многие - кандидатами (в том числе и аспиранты
из союзных республик). Он дал путевку в жизнь десяткам монографий, помог в становлении
различных направлений в исторической науке. Моя последняя встреча с ним произошла уже в
больнице, где он лежал в отдельной палате, рядом с ним была его неизменная спутница жизни
Евгения Вениаминовна. Он был уже плох и слаб. Попросил меня помочь ему походить по
комнате, и, опираясь на меня, прошел несколько кругов, устал и снова прилег на койку...
-Дорогой мой тезка! (Он часто так называл меня - не при людях, конечно!). Вот, видите,
слаб я стал, а как многого я еще не сделал! А сил-то уже маловато... И Вы знаете, о чем я
больше всего горюю? Что откладывал, откладывал, а книгу о тех, с кем я вместе трудился, так
и не написал! Да, не об исторических взглядах русских писателей нужно было бы мне писать, а
о тех, с кем я рядом работал, у кого учился, кто помог мне стать историком. Ах, как важно,
чтобы люди знали, в каких условиях творили наши учителя и наши сверстники, кто их окружал,
с кем они спорили, чего добивались - вот ведь что самое интересное! Как важно было бы
показать быт научного работника, описать научную среду - об этом стал задумываться я на
склоне лет... Да, "суждены нам благие порывы"... Жаль, что так порывами они и остались!
Для Черепнина как ученого была характерна удивительная нестареющая открытость
навстречу новым веяниям жизни, непрерывный поиск новых путей в науке. И еще одна черта, к
сожалению, в наши дни постепенно утрачивающаяся, - необычайная щедрость Черепнина как
ученого. Он, не задумываясь, обогащал своих слушателей и новыми идеями, и ссылками на
источники и литературу, нимало не заботясь о том, что раздает свои знания.
Ему были свойственны интеллигентность, выдержка, глубокое человеческое достоинство,
доброта и отзывчивость. Великий труженик науки, он был поглощен творчеством и не терпел
вокруг себя мышиной возни, повседневной, мелкой, иссушающей суеты. Скромный в быту, не
терпящий изысков в костюме (чего стоит его неизменная кепочка!), всегда и со всеми простой и
доступный, он сумел найти такую форму общения, когда не опускался ни в разговоре, ни в
поведении до бытовизма, а, наоборот, самим разговором и общением поднимал своего
собеседника на более высокий уровень. Л.В. Черепнин не был открытым человеком, "душой
нараспашку". Совсем нет. В свой внутренний мир он первого встречного не впускал. Нужно
было длительное общение с ним, чтобы он стал доступным и расположенным. Но те, кого он
удостаивал своим расположением, всегда гордились этим.
Он очень любил слова "творчество", "творческий" и часто пользовался ими. Он и сам был
человеком-творцом. У меня на книжной полке стоят книги с автографами Л.В. Черепнина, и
когда я беру их в руки, всегда вспоминаю великого подвижника науки, честного ученого,
отзывчивого человека, светлый образ которого никогда не померкнет в памяти тех, кому
выпали честь и счастье жить и работать вместе с ним.
183
©2001 г. С.П.К А Р П О В
ИЗ ИСТОРИИ СРЕДНЕВЕКОВОГО КРЫМА:
высшие оффициалы генуэзской Каффы перед судом и наветом
С XIII в. Черное море, бывшее до того заповедным бассейном Византийской империи, стало
доступным для итальянского купечества. Взятие Константинополя крестоносцами в 1204 г.
предоставило такую возможность сначала венецианцам. Но те, занятые освоением доставше¬
гося им после падения Византии большого островного домена в Эгеиде (в составе которого
были и Крит, и порты Пелопоннеса Корон и Модон, и многое другое), не спешили обо¬
сновываться в еще мало известном для них, но уже носившем название "Великого", море. Да и
доходы от торговли там в первой половине века были еще скромными. Основной путь между¬
народной торговли проходил южнее - через Багдад и Восточное Средиземноморье. Татаро-
монгольские завоевания, разрушения крупных городов на старых путях и возникновение на
периферии Византии больших империй - улуса Джучи на Севере и державы Ильханов на Юге -
круто изменили ситуацию. Два главных караванных маршрута с Востока в Европу окан¬
чивались с середины XIII в. в Причерноморском бассейне. Один - в столице Понтийской им¬
перии Великих Комнинов - Трапезунде, другой - в устье Дона, где постепенно возникает
итальянская фактория Тана1. Генуэзцы, думается, раньше поняли суть произошедших перемен
и поспешили заключить договор с Никейским императором Михаилом VIII Палеологом в
1261 г., прямо перед возвращением им прежней столицы Византии - Константинополя из рук
разваливавшейся Латинской империи крестоносцев. И довольно быстро, с середины 60-х гг.
XIII столетия берега Черного моря стали покрываться сетью торговых факторий генуэзцев,
некоторые из которых превратились в города в полном смысле слова или составляли особое
городское ядро в старых городах Крыма, Кавказа, Понта или Пафлагонии2. Каффа была самой
крупной жемчужиной в этом ожерелье. Завоевав себе место под солнцем как в борьбе, так и
путем соглашений с ханами Золотой Орды, Каффа быстро росла, став многотысячным и
полиэтничным городом в XIV в. и обогнав по населению даже Константинополь в веке XV3.
С конца XIV столетия и вплоть до османских завоеваний 1475 г. консул Каффы считался
высшим должностным лицом не только этого, самого крупного, города в регионе, но и для всех
генуэзских владений в Крыму (так называемой Газарии) и в Причерноморье. Устав Каффы
1449 г. называл его caput et primordium dicte civitatis et totius Maris Maioris in imperio Gazarie4.
Лишь подеста Перы - пригорода древней и исторической столицы Византии и оплота
генуэзской власти на Босфоре - мог претендовать на сходную роль распространяя свой
контроль на некоторые поселения в Анатолии. Консул Каффы избирался в Генуе из
представителей высшего патрициата метрополии, имел свиту и прислугу. Его появления перед
народом были сопряжены с особым, торжественным ритуалом. Он представлял власть и
персонифицировал могущество и авторитет Генуэзской республики. У него находилась печать и
другие атрибуты коммуны. Он вместе с викарием - доктором прав - вершил суд в факториях. В
большой зале консульского дворца Каффы стояло для устрашения и применения в дознании
пыточное устройство (tortura seu tormentum)5.
Обладая высшей административной и судебной властью, консул, однако, избирался лишь на
один год. Он приносил присягу перед генеральными синдиками Каффы в соблюдении Устава
Каффы и законов Генуи. Консул был лишен права брать в откуп налоги, заниматься
коммерческой деятельностью (за исключением последних четырех месяцев правления, при том
на сумму, не превышающую его жалованья), брать подарки от кого бы то ни было, включая и
государей. Официальные дары он обязан был тот час же передавать специальной комиссии -
Оффиции монеты. Ежемесячно консул Каффы должен был заботиться о том, чтобы глашатай
объявлял в Каффе и ее предместьях, что каждый может принести консулу и его совету жалобу
на любого оффициала, и консул, под угрозой синдикамента, должен эту жалобу расследовать
по закону. Но и сам он находился под властью сурового закона. Еще перед своим отъездом из
Генуи он должен был оставить специальный залог, из которого могли быть произведены
вычеты, а по истечении полномочий он подлежал суду синдиков вне зависимости от резуль¬
татов своего правления. Любой человек, недовольный его действиями, мог обвинить его перед ** Карпов Сергей Павлович, доктор исторических наук, профессор Московского государственного уни¬
верситета им. М.В. Ломоносова.
Исследование подготовлено при поддержке РГНФ (проект № 97-01-00440).
184
синдиками, и те имели право приговорить его к высокому штрафу или иному наказанию.
Широта прерогатив при исполнении должности оборачивалась унизительной процедурой сразу
по истечении мандата6. Метрополия, охваченная постоянным соперничеством олигархических
группировок, страшилась узурпации власти в факториях, превышения полномочий долж¬
ностных лиц и лоббирования ими клановых интересов. Республика нередко была недовольна
своеволием консулов, например, при выдаче ими разрешений на применение права марки по от¬
ношению к подданным местных государей (царя Грузии, Трапезундского императора, а тем
более хана Золотой орды или турецкого султана)7.
Власти Генуи тщательно разработали процедуру синдикации8 и давали поручения спе¬
циальным судьям и вновь избранным консулам Каффы рассматривать иски против сменяемых
консулов9.
Благодаря обнаружению большого фонда петиций, подаваемых лигурийцами верховным
органам власти в Генуе10, мы имеем редкую возможность увидеть, как на практике действовала
эта система.
В 1429/20 г. консулом Каффы был избран юрист, доктор прав, Леонардо Каттанео. Он
сначала исполнял должность массария (одного из двух председателей палаты счетов Каффы), а
затем через 2 года должен был стать консулом. Юридическое образование не помогло ему
избежать приговора синдиков к уплате штрафов за какие-то нарушения, которые сам Каттанео
не признавал таковыми. Едва завершился первый год его правления, когда он еще был
массарием, как в июле 1420 г. его обвинили в злоупотреблениях. Он обжаловал приговор, но в
1421 г. новый консул Манфредо Саули привел приговор в исполнение и взыскал с Каттанео
сумму штрафа. Не помогли и решения дожа Томмазо ди Кампофрегозо (1414-1421) от 16 ок¬
тября 1421 г., и совета старейшин, признавших правоту истца11. Его это не удовлетворило, так
как он не получил компенсации. Он настоял на назначении в 1424 г. специальной комиссии, в
состав которой попал и всемирно известный юрист Бартоломео Боско. Комиссия не смогла
решить вопроса, к компетенции губернатора или старейшин относится это дело12.
И через 11 лет, после долгих и безрезультатных попыток добиться компенсации, Каттанео
вновь обратился к губернатору миланского герцога, правителя Генуи, и его комиссарию,
которые вместе со старейшинами, опять признали правоту бывшего консула и вынесли
решение о возмещении ему ущерба, но не за счет казны Генуи или Каффы. Подобные
приговоры, без указания источников поступления денег, были в Генуе скорее актом морального
удовлетворения истца13.
Преемник Каттанео - Манфредо Саули - также не избежал осуждения. Как кажется, он был
честным и строгим администратором. В петиции отмечено, что он похвально и с достоинством
(graviter), мудро и хорошо вершил дела, без чего Каффа подвергалась бы явным опасностям и
испытаниям. Ему не повезло потому, что конец его правления был ознаменован крутой
переменой в политическом положении самой Генуи. Саули получил назначение от дожа
Томмазо ди Кампофрегозо, а сдавал он полномочия уже синдикам миланского герцога Филиппо
Мариа Висконти, под власть которого перешла Генуэзская республика. Видимо, он и его
родственники были в оппозиции к Милану, и лишь спустя 21 год наследники Саули смогли
подать жалобу на имя Томмазо Кампофрегозо, дожа, вторично возвратившегося к власти
(1436-1442), того, кто его некогда назначил на этот пост.
Саули в 1421 г., после оставления им должности, обвиняли "из зависти и ненависти
к принятым им мудрым решениям". Четыре синдика пристрастно вели следствие и вы¬
несли, внимая заведомым наветам отдельных горожан (burgenses) и иных жителей
Каффы, несправедливый обвинительный приговор. Он и его поручители были приговоре¬
ны к уплате казначейству Каффы и различным лицам больших сумм, на что не хватило
средств самого Манфредо Саули. Процесс длился долго и со многими несправедливостями, из
которых истцы упоминают лишь две. В период консульства Манфредо Саули в Каффе был нас¬
тоящий голод, так что значительная часть населения питалась скорее травой, чем хлебом.
Саули послал некоего Джованни ди Сан-Донато, патрона навы, в Ло Коппу для доставки в
Каффу зерна. Спустя много дней консул получил известие, что Джованни ди Сан-Донато
отправился не в Каффу, а в Трапезунд, нарушив свои обязательства. Консул заслуженно
приговорил его к штрафу 100 соммов14. Синдики же за такой вердикт приговорили самого
Манфредо к уплате максимальной суммы штрафа. Он же посчитал это небывалой неспра¬
ведливостью.
Второй случай еще интереснее. Некий грек Папакостас был захвачен золотоордынским
ханом и передан под охрану какому-то татарину. Грек бежал. Татарин, боясь расправы хана,
искал убежища в Каффе и не по доброй воле, но ради корысти, пожелал принять крещение.
Консул, учитывая нрав хана и опасности, могущие воспоследовать для Каффы, а также
185
вынужденное желание татарина перейти в христианство, после заседания совета выдал
татарина хану, испросив для него предварительно прощение. Синдики сочли консула виновным.
Истцы же в 1442 г. требовали пересмотра дела и возмещения ущерба наследникам, приводя в
качестве примера, между прочим, и решение по делу Леонардо Каттанео, а также других
оффициалов Генуэзской коммуны. Впрочем, причастность Саули к делу Каттанео, возможно,
также послужившая мотивом для его осуждения синдиками, в петиции не упоминается. Дож и
старейшины поручили синдикам Каффы рассмотреть казус Саули и представить письменные
материалы в Геную15.
Не менее четырех лет шел процесс и над консулом Пьетро Бординарио (1426-1427), обви¬
ненным Дарио Грилло, так и не закончившись определенным решением. Вместе с синдиками
дело последовательно вели консулы Каффы Габриэле Реканелли и Филиппо Каттанео16.
Патриций Франко Ломеллини был консулом Каффы в 1431-1432 гг. 8 октября 1431 г. в день
вступления в должность он получил известие от подчиненного ему консула Солдайи17, что две
венецианские галеи потерпели крушение у мыса Меганом. Ломеллини приказал собрать все
имущество и товары соперников и передать их в распоряжение массарии Каффы. Конфликт
двух морских республик в Причерноморье обострялся1**. Венецианцы предприняли ответные
действия. В необычное для навигации время, 24 декабря 1431 г. они захватили генуэзские галеи
близ берегов "генуэзской" Газарии. Это вызвало такую панику в Каффе и других факториях,
что консул должен был потратить деньги, полученные от конфискованных ранее товаров, на
подготовку обороны от возможного нападения. Однако 8 месяцев спустя власти Генуи, которые
вели с Венецией мирные переговоры, потребовали от Ломеллини перевести эти деньги в
метрополию. Консул сделать этого не смог и его оштрафовали на 50 соммов. Поданная затем
петиция была отправлена на рассмотрение генуэзской Оффиции Романии19.
Противоположный случай встречаем в петиции Габриэле де'Мари, пострадавшего от
консула Каффы Теодоро Фьески (1441-1442). Фьески попросту конфисковал у де'Мари лошадь
для своего сына, отправлявшегося управлять консулатом Солдайи, и не вернул ему ни коня, ни
50 дукатов его стоимости20.
Консулов обвиняли в должностных злоупотреблениях и тогда, когда они явно не имели от
этого никаких выгод. Например, одна из оффиций Каффы была на 2 года предоставлена
Иснардо ди Кампофрегозо, который столь бесчестно ею управлял, что было необходимо его от
управления отстранить. Но так как он получил эту должность в качестве "кормления", отнять
ее было возможно, лишь заставив его продать оффицию, что и было сделано. При продаже
поручителями (fideiussores) являлись консул Каффы Антонио Ломеллини и провведитор и
массарий Паоло Империале21, лишь исполнившие общественный долг ради мирного (pacifica)
управления городом. Дож, не зная о произошедшем, ликвидировал эту должность на 1 год, чем
нанес ущерб поручителям на сумму ее стоимости за год. Консул и массарии ради общественного
блага выплатили эту сумму года из денег казначейства. Уплата была, однако, кассирована
оффицией Романии без заслушивания прокураторов Паоло Империале и Антонио Ломеллини.
Прокураторы наследников умершего консула просили оставить в силе распоряжение, данное
им массариями Каффы, до прибытия их преемников и выплачивать надлежащее из возможных
поступлений казначейства Каффы, а не из личных средств покойного Антонио Ломеллини, как
предусматривал закон. Правильные решения дорого обходились консулам, тем более, что иски
передавались, как и в этом случае, чаще всего на доследование22.
Оливерио Маруффо был консулом Каффы в 1440-1441 г. и ввел там несколько сдаваемых в
откуп налогов, распределив их как обычно на квоты - loci. К этому его вынудила скудость
городских финансов и забота о поддержании города. Никакой выгоды, как утверждал истец, он
не имел. Но и его обвинили в корысти и присудили к штрафу в 100 соммов. Синдики, осудившие
Оливерио Маруффо, были предвзяты и плохо осведомлены. Сын Оливерио Маруффо Марко
просил их предусмотреть возможность пересмотра решения (reservan arbitrium), принятого в
отсутствие отца, так как оно могло бы быть изменено после ознакомления с подлинными
документами и на основании показаний самого Оливерио Маруффо. Синдики голосованием
решили допустить возможность такого пересмотра. Но так как после завершения ими своей
должности и отъезда в Геную их невозможно было собрать и обеспечить кворум для принятия
решения, дело так и не было пересмотрено. Истец неоднократно просил выслушать его жалобу
и восстановить справедливость, освободить его от бесчестия и от уплаты штрафа и издержек по
нему, тем более, что многие люди в Генуе, которые в то время были в Каффе, могли бы помочь
объективному расследованию. Дож передал дело на экспертизу Оффиции попечения Романии и
просил назначить одного из синдиков коммуны для совета о том, как следует ответить на эту
петицию23. Это означало долгую судебную волокиту.
Консулов карали и за правонарушения, например, за проведение расследований по делу их
186
бывших викариев. Такой синдикамент, проведенный уже знакомым нам Паоло Империале по
отношению к викарию, состоявшему как при нем, так и при его предшественнике, был признан
недействительным . Консулов чаще осуждали, чем оправдывали. Подчас судебные власти
Генуи отвергали наветы на консулов, поданные уже после синдикамента, как это сделали в
1423 г. по отношению к бывшему консулу Антонио Маруффо25. И все же оправдания и осо¬
бенно компенсаций приходилось ждать долго. Иногда на это не хватало целой жизни. Да и на¬
следникам приходилось вести частые и нередко бесплодные тяжбы по, казалось бы, уже
выигранным искам.
Примечания
1 См., напр.: H е у d W. Histoire du commerce du Levant au moyen âge. Paris. T. 2. 1885-1886. P. 93-95;
Карпов С.П. Итальянские морские республики и Южное Причерноморье в XIII-XV вв.: проблемы
торговли. М., 1990; его же. Когда и как возникла Тана? (О происхождении итальянской фактории на
византийской окраине) // Византийский Временник. Т. 57 (82). 1997. С. 5-18.
2 См. подробнее: Культура Византии XIII - первая половина XV в. М., 1991. Гл. 1,5; М у рза ке вич
Н.Н. История генуэзских поселений в Крыму. Одесса, 1837; Врун Ф.К. Черноморье: сборник
исследований по исторической географии Южной России. Ч. 1-2. Одесса, 1879-1880; Якобсон
А.Л. Крым в средние века. М., 1973; Феодальная Таврика. Киев, 1974; В а 1 а г d М. La Romanie Génoise
(XHe-début du XVe siècle). T. I—II. Roma; Genova, 1978,1 d e m. La Mer Noire et la Romanie Génoise (XIIIe-XVe
siècles). London, 1989; P i s t a r i n о G. Genovesi d'Oriente. Genova, 1990; I d e m. I Gin dellOltremare. Genova,
1988; I d e m. I Signori del mare. Genova, 1992.
3 См.: В a 1 a r d M. Caffa "lanuensis civitas in extremo Europe" // Rivista di Bizantinistica. 1993. T. 3. P. 165—
181; E m a и о в А.Г. Север и Юг в истории коммерции. На материалах Кафы XIII-XV вв. Тюмень, 1995.
его же. Образование городской коммуны Кафы (до сер. XV в.). Автореф. докт. дисс. Екатеринбург,
1997.
4 Устав для генуэзских колоний в Черном море, изданный в Генуе в 1449 // ЗООИД. 1863. T. V. С. 643.
5 Там же. С. 644-648,650-651.
6 См. подробнее: К r e s s e 1 R.Ph. The Administration of Caffa under the Uffizio di San Giorgio. The Univ.
of Wisconsin PhD. Univ. Microfilms Inc. Ann Arbor. Michigan, 1966; Pistarino G., AiraldiG. Studi e
documenti su Genova e l'Oltremare. Genova, 1974. P. 14.
7 Archivio di Stato di Genova (далее - ASG), Archivio Segreto (далее - AS), 498, Diversorum, Registri (далее -
DR), 3, f. 94r-97r [N 322]-10/IV. 1398.
8 K r e s s e 1 R.Ph. Op cit. P. 14.
9 ASG, AS, 3025, Diversorum, Filze (далее - DF), 5, N 127 (старый), 51 (новый): 24-26/III. 1429.
10 См.: Карпов С.П. Причерноморье в XV веке. По материалам собрания Diversorum. Filze Сек¬
ретного Архива Генуи // Причерноморье в средние века. Вып. 2. М., 1995. С. 9-19. Регесты документов
публикуются в сб.: Причерноморье в средние века. Вып. 3. М.; СПб., 1998.
11 ASG, AS, 507, DR, 12 f. 5r-v, 7г-8г (N 17): 12 и 17/XI. 1422.
12 ASG, AS, 509, DR, 14, f. 65v-67r (N 216b): до 7/VI. 1425.
13 ASG, AS, 3026, DF, 6, N 30 (старый), 43 (новый) 18./L 1431.
14 Это была большая сумма. Каждый серебряный сомм содержал более 200 г. серебра.
15 AS 3033, DF, 13 N 121 (старый), 186 (новый) 3 и 28/IX. 1442.
16 ASG, AS 512, DR 17, f. 73r (N 309): 17/IV. 1429 - предписание о расследовании дано новому консулу
Каффы Филиппо Каттанео; ASG, AS, 3026 DF, 6, N/n: 18/1. 1431.
17 Наиболее полный и обстоятельный обзор истории генуэзской Солдайи, помимо цитируемой моно¬
графии М. Балара, содержится в кн.: Секиринский С.А. Очерки истории Сурожа IX-XV вв. Сим¬
ферополь, 1955.
18 См.: Dupuigrenet De s roussilles F. Vénitiens et Génois à Constantinople et en Mer Noire
en 1431 // Cahiers du Monde russe et soviétique, 1979, T. XX(1). P. 111-122; V a s i 1 i u V. Sur la seigneurie...
P. 306-308.
19 AS, 3037, DF, 17, N 24: 12/II. 1448.
20 AS 3035, DF, 15, N/n: 12/X. 1444.
21 Позднее он также стал консулом и был даже вместе с Баттиста Джентиле возведен папой в сан
палатинских графов за содействие унии с армянами. См.: Hofmann G. Die Einigung der armenischen
Kirche mit der katholischen Kirche auf dem Konzil von Florenz 22 Nov. 1439 // OCP. 1939. Vol. 5. P. 175.
22 AS 3031, DF, 11 N 83 (старый), 98 (новый): 27/1V. 1439.
23 AS 3034, DF, 14. N не обозначен: 13/V. 1446.
24 AS 3032, DF, 12 N 236 (новый): 24/X. 1440
25 AS 507, DR, 12, f. 30r (N 64) 14/1. 1423.
187
Критика и библиография
КНИГИ ПО ИСТОРИИ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ войны
А.И. УТКИН. ЗАБЫТАЯ ТРАГЕДИЯ. РОССИЯ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ
ВОЙНЕ. Смоленск: "Русич”, 2000. 640 с. Тир. 15 000
Автор книги - видный российский американист
доктор исторических наук, профессор, директор
Центра международных исследований Института
США и Канады РАН широко известен своими ра¬
ботами в области международной политики. Срав¬
нительно недавно вышли в свет его монографии о
Рузвельте и Черчилле. Кроме того, он является
автором оригинального учебного пособия по
узловым проблемам истории1. В рецензируемой
книге А.И. Уткин обратился к одному из наиболее
трагических периодов отечественной истории.
Название книги звучит как предупреждение и
напоминание - забытая трагедия! На официальном
уровне о той войне предпочитают не вспоминать.
Так, даже в приложении к федеральному закону "О
ветеранах" в перечне государств, городов, терри¬
торий и периодов ведения боевых действий с
участием граждан Российской Федерации Первая
мировая война отсутствует2. Зато этим законом
конкретно определены даты Гражданской войны: с
23 февраля 1918 г. по октябрь 1922 г. Напра¬
шивается вопрос: с кем же воевали вооруженные
силы России с 23 февраля по 3 марта 1918 г., когда
еще шла Первая мировая война? Неужели немцы,
австрийцы, венгры, болгары и турки входили в
состав нашего государства?
Дело доходит до абсурда, когда Государственная
Дума, Совет Федерации и Президент федеральным
законом "О днях воинской славы (победных днях)
России" объявили в 1995 г. 23 февраля "Днем
победы Красной армии над кайзеровскими войс¬
ками Германии (1918 г.) - Днем защитников
Отечества"3, хотя хорошо известно, что части
РККА тогда еще только формировались в Петро¬
граде, а отряды "завесы" русской армии находились
в тот день на значительном удалении от насту¬
пающих немецких войск. Именно после такой
"победы" пришлось заключить "похабный" Брест-
Литовский мирный договор. Таков уровень истори¬
ческой культуры высших органов власти РФ.
В итоге Первая мировая война, которую раньше
нередко называли Великой, до сих пор остается во
многом неизвестной или забытой, имена ее героев
отсутствуют в учебниках, а саму ее по-прежнему
характеризуют только как "империалистическую",
хотя в ходе ее на карту была поставлена судьба
не только колоний и рынков сбыта, но и многих
народов Европы и, прежде всего, славян, включая и
русских.
В этой связи новая книга А.И. Уткина пред¬
ставляет интерес как попытка нарисовать историю
Первой мировой войны новыми красками,
воскресить ее забытые страницы и героев, показать
роль России в этой войне в широком между¬
народном контексте. Структура монографии ло¬
гична и вполне обоснована. Книга состоит из
введения, семи глав, эпилога и обширного списка
использованных источников и литературы (в ос¬
новном зарубежных).
В небольшом, емком введении автор раскрыл
некоторые особенности и ведущие тенденции исто¬
рического развития нашей страны и высказал очень
плодотворную, на наш взгляд, мысль о том, что
"современная история России началась в 1914 г."
(с. 10). В последующих главах показан ход военных
действий на Восточном и Западном фронтах,
решающий вклад России в военные усилия стран
Антанты и угасание в силу многих причин ее боевой
мощи в 1917 г., которое вызвало откровенное
разочарование союзников, фактически бросивших
Россию на произвол судьбы. Подробно описаны в
книге условия заключения Брестского мира и при¬
чины поражения кайзеровской Германии в 1918 г.
Наконец, в эпилоге делается вывод о том, что
общественный механизм Российской империи
показал в годы войны свою незрелость, и в итоге
силы тонкого европеизированного слоя правящего
класса были подорваны, на арену истории
выступили рабоче-крестьянские массы, к власти
пришли большевики, и страна на 70 лет оказалась в
состоянии определенной изоляции от мирового
прогресса и постоянного страха перед Западом.
В книге А.И. Уткина достаточно полно пока¬
заны основные вехи военно-дипломатической исто¬
рии Первой мировой войны (внутриполитические
события в России занимают в работе сравнительно
скромное место), воссоздана целая галерея порт¬
ретов крупнейших политических деятелей всех
воюющих стран, приведен обширный и очень
интересный статистический материал. В целом
получился содержательный научно-популярный
очерк, несомненно, обогативший серию "Мир в
войнах". Если учесть, что такого рода книг о
Первой мировой войне, адресованных массовому
188
читателю, очень мало, то можно только при¬
ветствовать появление рецензируемой книги.
Однако нельзя умолчать о досадных факти¬
ческих неточностях, которых, к сожалению, в моно¬
графии А.И. Уткина немало. Так, не соответствует
действительности утверждение автора о том, что
летом 1915 г. на русском фронте было вдвое
больше германских и австрийских дивизий, чем на
западном (с. 138). По данным А.М. Зайончковского,
летом 1915 г. на западноевропейском театре воен¬
ных действий были сосредоточены 93 немецкие ди¬
визии, а на востоке - 61-65 немецких и 45-42 австро¬
венгерских дивизий. Поскольку боеспособность
австро-венгерских войск была в 2-3 раза меньше
немецких, то правильнее говорить о примерном
паритете сил Центральных держав на западном и
восточном фронтах. Тот вывод, который делает
автор, говоря о возможности разгрома немцев в
1915 г. на западе, не имеет под собой реальных
оснований. Неверно и утверждение А.И. Уткина о
том, что поражения 1915 г. стоили России 15% ее
территории, 10% железнодорожных путей, 30%
промышленности (с. 148). На самом деле
территория Курляндской, Ковенской, Виленской,
Сувалкской, Гродненской, Холмской, Люблинской,
Ломжинской и части Волынской губ., оставленных
русской армией под ударами врага, составляла
180 тыс. кв. км или менее 1% от территории Рос¬
сийской империи. Их железнодорожный и промыш¬
ленный потенциал был в 3 раза меньшим, чем
указано в рецензируемом издании.
Откуда автор взял сведения о призыве в 1915 г. в
русскую армию 2 млн солдат, тоже не ясно (с. 151).
По официальным данным, было призвано лишь
1485 тыс. человек4. На с. 177 со ссылкой на таблицу
9 "Состав войск, управлений и учреждений дейст¬
вующей армии по периодам с 1 октября 1914 г. по
1 ноября 1916 года", взятой им якобы из справоч¬
ника "Россия в мировой войне (в цифрах)", даются
неточные сведения о потерях русской армии в
2,5 млн и о пополнении в 2 млн человек. На самом
деле таких данных в справочнике нет. Убыль армии
в 1915 г., по данным таблицы № 30 справочника,
составляла свыше 2207 тыс., а пополнение соста¬
вило 1,4 млн солдат.
Автор ошибается, утверждая, что по Брестскому
миру Россия потеряла 2 млн кв. км территорий
(с. 495), хотя реальная цифра ровно в 2 раза
меньше.
По воле автора статс-секретари Ягов и Цим¬
мерман превращаются в министров иностранных
дел Германии (с. 168, 281), хотя известно, что
функции главы внешнеполитического ведомства в
этой стране выполнял канцлер, которым был тогда
Бетман-Г ольвег.
В целом же книга А.И. Уткина, содержащая
огромное количество новых и малоизвестных фак¬
тов, безусловно, вызовет дополнительный интерес
к истории Первой мировой войны, которая до сих
пор излагается, к сожалению, в основном по старым
шаблонам.
А.И. Степанов, кандидат исторических наук
(Российский институт текстильной)
и легкой промышленности),
А.И. Уткин, доктор исторических наук
(Московский государственный университет
им. М.В. Ломоносова)
Примечания
1 У т к и н А.И. Черчилль: победитель двух
войн. Смоленск, 1999; его же. Рузвельт. М.,
2000; его же. Запад и Россия: история циви¬
лизаций. Учебное пособие. М., 2000.
2 Российская газета. 2000. 5 января.
3 Красная звезда. 1995. 16 марта.
4 Россия в мировой войне (в цифрах). М., 1925.
С. 18.
ГОЛОСА ИСТОРИИ. МАТЕРИАЛЫ ПО ИСТОРИИ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ
ВОЙНЫ. Сборник научных трудов. Вып. 24. Кн. 3. М.: Государственный
центральный музей современной истории России. 1999. 309 с. Тир. 300;
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ И ОБЩЕСТВО В РОССИИ 1914-1917 гг. Сборник
статей и документов. М.: ИНИОН РАН, Центр социальных научно-информационных
исследований, 1999. 250 с. Тир. 300
Рецензируемые сборники объединяет внимание
их составителей и авторов к важным, но не¬
достаточно изученным аспектам участия России в
Первой мировой войне. Первый из них, подго¬
товленный Музеем современной истории России и
Ассоциацией историков Первой мировой войны,
состоит главным образом из документальных
публикаций и обзорно-аналитических статей, кото¬
рые вводят в научный оборот ряд ранее не
известных источников, выявленных в фондах музея,
в различных российских и зарубежных архивах и
исчерпывающе прокомментированных.
Т.К. Кудзаева и Э.П. Соколова, публикующие
фрагменты из обширных фронтовых дневников
офицера Бакулина, справедливо отмечают ценность
подобных свидетельств, отражающих взгляд на
189
войну "снизу". Насыщенные фактической инфор¬
мацией, дневники Бакулина дают яркое представ¬
ление о динамике настроений солдат и младших
офицеров на всем протяжении войны, позволяют
судить об их отношении к свержению монархии, о
взаимоотношениях солдат и командного состава
армии и т.д. Хронологически продолжает эту тему
статья А.П. Жилина, в которой приводятся доку¬
менты РГВИА, характеризующие морально-поли¬
тическое состояние русской армии в 1917 г., как оно
представлялось высшему генералитету. В том же
тематическом ряду находятся опубликованные
Л.В. Васильковой письма русских военнопленных.
А.П. Слесарев и В.П. Панфилова анализируют
массовую изобразительную продукцию периода
войны - лубки, плакаты, открытки, издававшиеся
при поддержке правительства, которое сознавало,
что "в полуграмотной стране художественная
агитация гораздо более действенна, чем агитация
печатным словом" (с. 124). До сих пор патриоти¬
ческая массовая культура этого времени изучалась
лишь зарубежными исследователями, и обращение
к фондам российских музеев, несомненно, является
многообещающим. Однако важно не только
проследить эволюцию соответствующих жанров,
что делают авторы, но и выяснить, как относились
к этой продукции ее потребители - социальные
"низы" России.
Особую остроту приобрела в годы войны
проблема оказания медицинской помощи раненым.
Сведения о создании в Москве сети лазаретов и
госпиталей систематизирует С.Ф. Корнеева, устано¬
вившая их адреса, размеры, фамилии лиц, на чьи
пожертвования они содержались. Заслуживает вни¬
мания вывод, к которому приходит автор: лазареты
создавались и содержались преимущественно
буржуазной частью московского населения в
кооперации с городским самоуправлением, хотя и
менее обеспеченные слои проявляли сострадание и
способность к самопожертвованию. Документы о
работе датского Красного Креста в Советской
России и на Украине публикует Ю.В. Кудрина.
Некоторые документы, к сожалению, не дати¬
рованы, а в заголовок публикации почему-то
вынесены только военнопленные, тогда как в
действительности (что видно из текста документов
и введения) эта организация благодаря сохранив¬
шимся дипломатическим отношениям между
Данией и Советской Россией могла заниматься
также помощью политзаключенным, передачей
опыта датского сельского хозяйства и т.д.
Отметим и новые материалы о событиях
Февральской революции 1917 г. Это публикуемые
Ю.И. Кирьяновым полицейские документы о сос¬
тоянии правомонархических организаций, допол¬
няющие прежние его публикации на ту же тему и
объясняющие бездействие правых в критические
для самодержавия дни, а также написанное
26 февраля 1917 г. письмо влиятельного чиновника
МВД Н.Ф. Бурдукова императрице Александре Фе¬
доровне (публикация И.С. Розенталя) и обнару¬
женная А.В. Ревякиным записка французского
генштаба, свидетельствующая об озабоченности
военных кругов Франции возможностью заклю¬
чения Россией сепаратного мира с Германией.
В статье Л.О. Гусаровой впервые рассмат¬
ривается обширный комплекс материалов С.Г. Сва-
тикова, отложившийся в результате его коман¬
дировки в страны Западной Европы, куда он был
направлен Временным правительством в качестве
комиссара. Помимо ликвидации заграничной
агентуры Департамента полиции, о чем Сватиков
поведал публично в 1918 г., выпустив специальную
брошюру, ему пришлось вникать в проблемы,
связанные с доставкой военных грузов из стран
Антанты в Россию, а также с отношениями между
политэмигрантами и русскими дипломатическими
миссиями, и реагировать (правда, без большого
успеха) на антивоенные настроения в русском
экспедиционном корпусе.
Открывающая и завершающая статьи сборника
посвящены международным отношениям. В.К. Ша-
цилло прослеживает развитие германо-амери¬
канских противоречий, сделавшие неизбежным
вступление США в войну на стороне Антанты, а
В.Л. Мальков представил свои размышления о том,
как "идеи Версаля, стратегия Версаля, надежды
Версаля, пройдя замкнутый цикл от расцвета до
краха и снова к возрождению, воплотились в
нестабильной и взрывоопасной геополитической
ситуации на рубеже веков" (с. 276). К такому
результату, утверждает автор, привела практи¬
ческая трансформация исходных представлений о
новом порядке, выраженных такими разными
' политическими деятелями мирового масштаба, как
Вильсон и Ленин.
Авторы сборника "Политические партии и
общество в России 1914-1917 гг." обратились к
изучению уровня социокультурной и политической
зрелости российского общества в период войны.
Издание состоит из двух разделов. В первом
представлены статьи о взаимодействии с обществом
ведущих партий и политических течений: боль¬
шевиков (И.С. Розенталь), меньшевиков (С.В. Тю-
тюкин), анархистов (В.В. Кривенький), эсеров
(Н.Д. Ерофеев), либералов (В.В. Шелохаев), правых
(Ю.И. Кирьянов), а также о деятельности крупных
общественных объединений: Земского и Городс¬
кого союзов (В.М. Шевырин, В.С. Коновалов),
Прогрессивного блока (Э. Вишневски), Смоленс¬
кого земства (Н.И. Горская). Во второй раздел
включены мемуары, письма, документы партий и
общественных организаций, официальных учреж¬
дений, хотя, к сожалению, без необходимых ком¬
ментариев.
Выделим ключевые проблемы, ставшие пред¬
метом исследования. Это адаптация партий и об¬
щественно-политических течений к условиям вой¬
ны, сотрудничество между ними и поиски этими
организациями опоры в обществе. Из двух основ¬
190
ных либеральных партий России "Союз 17 октября"
фактически прекратил в годы войны свое
существование: заглохла деятельность ЦК, пере¬
стал выходить официальный орган парии "Голос
Москвы", развалились местные отделы. Более
жизнеспособной структурой оказались кадеты.
Несмотря на сокращение численности членов
партийных организаций, им удалось провести три
общероссийских конференции и съезд. Причины их
относительного успеха состояли в значительной
мере в умении увязать основные идеи либерализма
с национальными задачами России и всего
славянства и наметить программу объективно
назревавших реформ (с. 81-82).
Что касается революционных партий и течений,
то спектр их позиции в годы войны был очень
широк - от вполне естественного "оборончества" до
вызывавшего бурю негодования в обществе "пора¬
женчества". Однако в общем и целом даже
оборонческое крыло РСДРП и ПСР отделяло
защиту России от безоговорочной поддержки
царского правительства и выступало против уста¬
новления гражданского мира между пролетариатом
и буржуазией. С другой стороны, среди боль¬
шевиков, меньшевиков, эсеров, анархистов были
широко распространены революционно-интерна¬
ционалистские взгляды.
Интерес представляет новая трактовка С.В. Тю-
тюкиным деятельности меньшевиков, связанная с
всероссийской кампанией по выборам рабочих
групп военно-промышленных комитетов. Несмотря
на яростную критику большевиков по адресу
меньшевиков, последним удалось создать разве¬
твленную структуру рабочих групп (244) при
местных ВПК. В статье корректируется тради¬
ционная для советской историографии точка зрения
на деятельность рабочих групп как на
предательство интересов пролетариата и подчер¬
кивается, что свою задачу "они видели не в
содействии оборонной работе и срыве забасто¬
вочного движения, а в организации пролетарских
масс и защите их экономических и политических
интересов" (с. 44). Такой вывод во многом
позволяет понять, почему меньшевики играли
активную роль в политической жизни страны и в
рабочем движении после их выхода из подполья в
1917 г.
Оппозиционное общественное движение вызва¬
ло к жизни Прогрессивный блок - своего рода
надпартийное объединение депутатов Государст¬
венной Думы, куда вошли и правые (В.В. Шульгин),
и кадетский "центр", и часть левых (А.Ф. Ке¬
ренский). Основываясь на данных печати,
стенограммах заседаний Думы, мемуарах и
источниках партийного происхождения, Э. Виш-
невски показывает этапы движения думских
фракций навстречу друг другу, нюансы их согла¬
шений. Не последнюю роль в таком развитии
событий сыграла и неконструктивная политика
правительства. Не учтено в статье лишь то, в какой
мере оказало влияние на создание Прогрессивного
блока стачечное движение рабочих. 1 августа
1915 г. 32 члена Думы от социал-демократов до
кадетов направили правительству запрос по поводу
расстрела рабочих в Костроме 5 июня. Запрос
рассматривался Думой 8 августа, был признан
"спешным" и принят. Подобный же запрос поступил
14 августа в связи с расстрелом рабочих в Иваново-
Вознесенске. Думается, что принятие этих запросов
также сыграло определенную роль в создании
Прогрессивного блока1.
Своеобразными бастионами оппозиции в годы
войны стали Земский и Городской союзы. Со¬
зданные с целью восполнить деятельность органов
власти там, где административный аппарат был не в
состоянии оказать эффективную помощь армии,
эти союзы постепенно превращаются в органы
протеста. В.М. Шевырину и В.С. Коновалову
удалось хорошо показать участие в деятельности
Земгора октябристов, прогрессистов, кадетов,
эсеров, социал-демократов (включая отдельных
большевиков). Союзы быстро отреагировали на
появление Прогрессивного блока, руководство
Земгора участвовало в совещаниях с лидерами
блока, фактически координируя общие усилия
оппозиции по постепенному отстранению царской
бюрократии от рычагов власти. Реальная помощь
Земского и Городского союзов высоко оценивалась
и в армии, включая главнокомандующего вел. кн.
Николая Николаевича. Исследование истории
Земгора позволяет, в частности, в совокупности с
другими источниками2, понять мотивы его
внезапной отставки в августе 1915 г., когда
главнокомандующим вооруженными силами России
стал сам Николай II.
В статьях сборника показано, как изменялась в
условиях войны привычная среда обитания
политических партий. Она отторгала, в частности,
наиболее лояльных власти крайне правых, о чем
пишет Ю.И. Кирьянов. Сами правые конста¬
тировали, что глубокие корни в крестьянстве
пустило земство, а отрицательное отношение пра¬
вых к забастовкам подрывало их влияние на
фабриках и заводах (с. 166, 169).
На отношение населения к партиям оказали
воздействие и перепады общественных настроений
на разных этапах войны. Авторы сборника под¬
нимают в связи с этим проблему колебания этих
настроений, выясняют возможности управления
ими, устанавливают зависимость популярности
политических структур от господствовавших в
народе эмоций и чувств. Так, преобладавшие в
начале войны патриотические настроения привели
к резкому падению популярности большевиков,
выступавших под лозунгом поражения царского
правительства. Вследствие этого, как констатирует
И.С. Розенталь, и в первые после свержения
монархии дни по-прежнему никто не считал боль¬
шевиков серьезной политической силой (отчасти
поэтому Временное правительство не запретило
191
въезд в Россию "трансгерманских путешест¬
венников"). Февраль 1917 г. Розенталь рассмат¬
ривает как рубеж, разделяющий и вместе с тем
соединяющий два этапа борьбы большевиков за
привлечение сторонников в условиях войны. Исходя
из этого, вычленяются причины, обусловившие
быстрый рост большевистского влияния на массы
после свержения самодержавия: слабость кон¬
солидирующих начал в российском обществе;
отрыв миллионов солдат от своей "малой родины",
их усталость от войны и желание любой ценой
вырваться из окопов; неэффективность офици¬
альной пропаганды (с. 18, 22, 21). Отмечается также
необычайное умение большевиков адаптировать
марксистскую теорию к уровню сознания масс, что
помогло им проникнуть в идеологическую нишу,
которую раньше занимало "начальство". В част¬
ности, лозунг "Вся власть Советам!" шел навстречу
"смутному народному идеалу" справедливой власти
(с. 17, 22). В итоге воплощением связи между
войной и революцией стала фигура "человека с
ружьем" - солдата, матроса, красногвардейца.
В заключение отметим, что оба рецензируемых
издания открывают новые возможности для
изучения истории Первой мировой войны и
драматических событий 1917 г. в России. Хотелось
бы, чтобы такие оригинальные издания выходили
как можно чаще, а к участию в них привлекались и
исследователи из самых разных регионов России.
Т.В. Белова, кандидат исторических наук,
А.М. Белов, доктор исторических наук
(Костромской государственный университет)
Примечания
1 См.: Белова Т.В. Стачечное движение в
губерниях Верхнего Поволжья в годы Первой
мировой войны. Дисс. ... канд. ист. наук. Ярославль,
1993. С. 109, 110.
2 Дневники императора Николая II. М., 1991.
С. 544; Друцкой-Соколинский В.А.
На службе Отечеству. Записки русского губерна¬
тора (1914-1918 гг.). Орел, 1994. С. 28-39.
О.С. ПОРШНЕВА. МЕНТАЛИТЕТ И СОЦИАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ
РАБОЧИХ, КРЕСТЬЯН И СОЛДАТ В ПЕРИОД ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
(1914 - МАРТ 1918 г.). Екатеринбург: УрО РАН, 2000.415 с. Тир. 500
Сегодня все чаще исследователи работают в
рамках нового перспективного направления - со¬
циальной истории. Монография О.С. Поршневой
является одной из первых в отечественной историо¬
графии попыток изучения менталитета и социаль¬
ного поведения "народных низов" в период Первой
мировой войны.
Этот труд представляет собой первое собственно
историческое исследование, в котором не только
подвергнуты комплексному анализу ментальность и
поведение рабочих, крестьян и солдат в 1914-фев¬
рале 1917 г., но и реализован междисциплинарный
синтез с использованием методов смежных гумани¬
тарных наук - социальной и исторической психо¬
логии, социологии, культурной антропологии,
философии, лингвистики. При этом автор опи¬
рается как на методологические и методические
наработки этих дисциплин, так и на достижения
отечественной и зарубежной историографии,
которые подробно и основательно проанализи¬
рованы в соответствующих разделах первой главы
монографии. Особое внимание в книге уделено
основному понятийному аппарату исследования, в
частности категории "менталитет" и эволюции ее
содержания в гуманитарных и социальных науках.
Ценность монографии повышает и специальный
раздел об источниках и методах исследования, в
котором автор обосновывает возможность приме¬
нения при изучении данной темы как традиционных
(системно-структурных, описательных, сравнитель¬
но-исторических, типологических), так и современ¬
ных, в том числе количественных методов исто¬
рического анализа и новейших междисциплинарных
подходов. При этом результаты исследования на¬
шли отражение не только в конкретно-исто¬
рических разделах работы, но и в обширном
приложении, где сведены в таблицу мнения
рабочих, крестьян и солдат на разных этапах войны
по наиболее важным для них вопросам на основе
зафиксированных в письмах типичных высказы¬
ваний. Новизна рецензируемой монографии,
несомненно, определяется и введением в научный
оборот значительного количества разнообразных
источников (официальных документов государст¬
венно-административных органов всех уровней,
статистических данных, материалов периодической
печати разной политической направленности,
источников личного происхождения, народного
фольклора и др.), включая материалы 4 цент¬
ральных и 8 местных архивов.
Нельзя не согласиться с утверждением автора,
что в ряду других факторов именно Первая мировая
война стала для России тем решающим и траги¬
ческим поворотным собыием, который оконча¬
тельно перечеркнул перспективы ее мирного
эволюционного развития. При этом произошедший
192
в обществе социокультурный раскол О.С. Порш-
нева связывает прежде всего с тем, что Россия
оказалась не готовой к войне духовно, так как у
большинства ее населения не существовало единых
представлений об интересах и целях своей страны, а
следовательно, не могло быть и речи о морально¬
психологической и идейно-политической консоли¬
дации перед лицом внешнего врага.
О.С. Поршневой удалось проследить, как пат¬
риотические чувства, преобладавшие на первом
этапе войны, сменились затем ростом недоверия
"низов” к власти и имущим слоям населения не
только под влиянием неудачного хода военных
действий и углубления внутриполитического кризи¬
са, но и в результате целого ряда социально-психо¬
логических причин и прежде всего несоответствия
реальному положению дел массовых народных
представлений о справедливом распределении тягот
войны между различными слоями общества.
Весьма интересен проведенный в книге анализ
ментального облика крестьянства и его эволюции в
годы войны. Так, автор рассматривает процесс
постепенной десакрализации в глазах крестьян
монархической власти при сохранении архетипиче¬
ской основы воссоздания культа верховного пра¬
вителя, что в условиях развернувшихся социальных
потрясений привело к утверждению в массовом
сознании идей революционного вождизма. С другой
стороны, война лишь укрепила и актуализировала
традиционные представления крестьянства об урав¬
нительном землепользовании как основе социаль¬
ной справедливости. Одновременно О.С. Поршнева
обращает внимание на то, что в ходе войны в со¬
знании масс девальвировались христианские этиче¬
ские нормы и ценности, уступая место имма¬
нентным для ментальности традиционного зем¬
ледельца языческим представлениям в причудливом
их сочетании с рационалистическими установками,
порожденными периодом модернизации и техни¬
ческого прогресса.
На основе широкого круга источников О.С. По¬
ршнева наглядно демонстрирует, как Первая
мировая война обострила присущий крестьянству
дуалистический тип мировосприятия, стереотип
деления мира на "своих" и "чужих", что во многом
предопределило его социальное поведение в рево¬
люции 1917 г. Участие в войне приучило многие
миллионы людей к насилию, ожесточило и привело
к утрате привычных представлений о ценности
человеческой жизни, к формированию и рас¬
пространению в обществе массового милитари¬
зированного сознания. При этом под влиянием
кризисных явлений в стране образ "внешнего врага"
постепенно заменялся на образ "врага внутреннего",
в результате чего армия, призванная быть
вооруженной опорой существующего режима,
превращалась в наиболее взрывоопасную силу
теряющего стабильность общества.
Рассматривая особенности менталитета ра¬
бочих, О.С. Поршнева приходит к выводу, что
трансформация ценностей в их сознании в
изучаемый период произошла в первую очередь под
влиянием кризиса "верхов", обострения продо¬
вольственного вопроса и агитационно-пропаган¬
дистской деятельности революционных партий, а
также маргинализации самого рабочего класса в
результате изменений в его составе. При этом
приоритеты у политически активных и инертных
слоев рабочих были весьма различными (от задачи
демократизации государственного строя у первых,
до борьбы за экономическое выживание - у
вторых), хотя и приобщали пролетариат в целом к
идее насильственного перераспределения цен¬
ностей, "нажитых буржуазией на народном горе", и
моральной оправданности "социального возмездия"
по отношению к "классовым врагам".
В заключении, говоря о многослойности и про¬
тиворечивости сознания рабочих, крестьян и солдат
в 1917 г., автор приходит к обоснованному выводу,
что ментальные сдвиги "низов" в сторону крайнего
радикализма, наметившиеся уже в период мировой
войны, явились важными социально-психологиче¬
скими предпосылками последующих общественных
потрясений (политический переворот, установление
революционной диктатуры, эскалация классовой
ненависти, развертывание братоубийственной
Гражданской войны и т.д.), в ходе которых они, в
свою очередь, продолжали трансформироваться,
закладывая будущие основы менталитета и со¬
циального поведения нового и весьма специ¬
фического социума - "советского человека".
Отмечая несомненные научные достоинства
монографии О.С. Поршневой, хотелось бы вместе с
тем сделать в адрес автора и несколько критических
замечаний. Возникает, например, вопрос, стоит ли
так жестко противопоставлять изучение ментали¬
тета и массовой психологии (с. 19)? Ведь в реальной
жизни объекты их исследования невозможно отде¬
лить друг от друга, да и сама О.С. Поршнева под¬
тверждает это не только конкретным фактическим
материалом, но и использованием такой синтети¬
ческой категории как психоментальность. Больше
внимания, на мой взгляд, следовало бы уделить и
структурированию содержания ментальности народ¬
ных масс, что избавило бы работу от определенной
фрагментарности при освещении ряда сюжетов.
Отмечая еще раз как достоинство работы
ее богатую источниковую базу и использование
О.С. Поршневой ряда современных, в том числе
математико-статистических методов изучения
массовых источников, следует обратить внимание
автора и на необходимость более требовательного
подхода к источниковедческому анализу. Так,
например, среди важных и широко использованных
в монографии источников личного происхождения
называется книга С.З. Федорченко "Народ на
войне", причем рассматривается она не как ли¬
тературное произведение, пусть и основанное на
личном опыте автора - сестры милосердия, а как
фольклорный источник, запись "подслушанных"
7 Отечественная история, № 1
193
солдатских разговоров (с. 76). Однако еще в 1927 г.
Софья Федорченко призналась в своей ми¬
стификации, утверждая, что на самом деле является
не собирателем, а автором опубликованных записей
и что, задумав книгу о войне, долго выбирала
форму произведения (от военного дневника до
романа), пока не решила "записать свои впе¬
чатления в наиболее простом виде" (см.: Фе¬
дорченко С. Народ на войне. М., 1990. С. 10).
Поэтому, не умаляя значения книги С. Федорченко
для изучения менталитета участников Первой
мировой войны, ее все же следует рассматривать не
в качестве сборника документальных материалов
"устной истории", а как своеобразное по форме
произведение литературно-мемуарного жанра.
Вероятно, общими для исследователей исто¬
рической психологии и ментальности являются
проблемы репрезентативности источников, воз¬
можности делать широкие выводы на основании
мнений отдельных лиц или небольших групп людей.
И хотя автор широко использует письма, задер¬
жанные военно-цензурной комиссией, массовую
корреспонденцию рабочих, крестьян и солдат в
центральные органы власти в 1917 г., а также
наказы, жалобы, мирские приговоры и другие
документы, являющиеся результатом коллек¬
тивного социального творчества, в ряде случаев
выводы все же делаются на основании отдельных
индивидуальных высказываний. Вопрос о том,
насколько последние отражали мнения и на¬
строения соответствующих социальных групп в
целом, остается спорным, и к оценке этого следует
подходить достаточно осторожно.
Однако отдельные замечания не могут повлиять
на высокую оценку серьезного научного исследова¬
ния О.С. Поршневой, которое вносит существенный
вклад в разработку новых и важных проблем
отечественной истории.
Е.С. Сенявская,
доктор исторических наук
(Институт российской истории РАН)
О.В. ЧУМИЧЕВА. СОЛОВЕЦКОЕ ВОССТАНИЕ 1667-1676 гг. Новосибирск:
Научно-издательский центр СО РАН, 1998.196 с. Тир. 500
"Бунташный век" - таким расхожим, часто
употребимым стало название XVII столетия. Но и в
длинной череде народных возмущений заметно
выделяется Соловецкий бунт 1667-1676 гг. -
наиболее решительное выступление противников
церковной реформы патриарха Никона, не по¬
боявшихся с оружием в руках противостоять
царскому войску.
Небольшая по объему монография О.В. Чу-
мичевой, изданная при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда, -
наиболее полное на сегодняшний день исследование
темы, заявленной в названии.
Благодаря внимательному прочтению трудов
своих предшественников (среди них выделяются
имена С.М. Соловьева, А.П. Щапова, П.С. Ка¬
занского, И.Я. Сырцова, А.А. Савича, Н.Н. Розова),
привлечению новых архивных, прежде всего
актовых, материалов, автору удалось рассмотреть
большой круг вопросов, связанных со старо¬
обрядческим бунтом на Соловках. Кроме того,
новый источниковый материал, привлеченный
исследователем, потребовал решения некоторых
текстологических проблем.
Отсчет событиям, приведшим к открытому
разрыву Соловецкой обители с церковными влас¬
тями и - как следствие этого - с царем и государст¬
венной властью, автор начинает с принятия Со¬
борного уложения 1649 г. Новый общего¬
сударственный свод законов положил конец росту
монастырского землевладения, отменил ряд важ¬
нейших привилегий монастырей, в частности тар¬
ханные (несудимые) грамоты. Эти мероприятия
правительства царя Алексея Михайловича нанесли
немалый материальный ущерб Русской церкви.
Крупнейший монастырь, один из влиятельных
центров русского православия оказался в стане
непримиримых противников осуществлявшихся в
стране политических, а затем и церковных реформ.
Постепенное нарастание антиправительственных
настроений в обители продолжалось вплоть до
1667 г., когда произошел неизбежный взрыв. На
состоявшемся в монастыре 15 сентября 1667 г.
"черном" соборе был поставлен вопрос: следует ли
подчиниться полученным от правительства и пат¬
риарха грамотам, содержавшим ультимативное
требование принять церковную реформу. Отри¬
цательный ответ означал открытый бунт и столк¬
новение с карательной силой государства. Выбор
был сделан. Выражая мнение большинства
участвовавших в соборе старцев и приглашенных
мирян, составители челобитной царю написали
прямо: "И вели, государь, на нас свой меч прислать
царьской..." "Меч" не заставил себя ждать. 22 июня
1668 г. на Соловецкие острова прибыл со стре¬
лецким отрядом стряпчий И.А. Волохов.
С этого момента началась более чем 8-летняя
осада обители. Именно в том многолетнем и
упорном противостоянии соловецких старцев и
мирян всей государственной машине с огромным
194
войском и опытными воеводами определилась роль
этого монастыря, ставшего оплотом старообряд¬
ческой "Фронды" на Русском Севере. Неизбежен
вопрос: почему осаждавшие мятежную обитель
войска так долго не могли овладеть ею? О.В. Чу-
мичева справедливо подчеркивает, что Соловецкий
монастырь во все времена был грозной и хорошо
вооруженной крепостью. Это обстоятельство долж¬
но было подстегнуть царские власти, заин¬
тересованные в быстрейшем подавлении бунта, к
решительным действиям. Между тем борьба с
мятежными соловецкими чернецами превратилась в
длительную и изнурительную войну. Автор моно¬
графии не пытается объяснить причины затяжной
осады монастыря, хотя это одна из ключевых
проблем в изучении соловецкой эпопеи.
С нашей точки зрения, такое развитие собы¬
тий - следствие тяжелой для России русско-
польской войны и восстания Степана Разина. Лишь
окончательно подавив это восстание осенью 1673 г.,
правительство начало снаряжать по сути первую
настоящую карательную экспедицию против соло¬
вецких бунтовщиков. Возглавил ее воевода
И.А. Мещеринов. Ему и удалось с помощью поки¬
нувшего осажденную твердыню монаха Феоктиста
овладеть обителью.
Большой интерес представляет произведенный
О.В. Чумичевой подсчет числа погибших защит¬
ников монастыря. Если в начале мятежа за
крепостными стенами находилось 673 человека, то
к последнему штурму в осажденной цитадели
оставалось не более 350 монахов и мирян. Около
сотни соловецких сидельцев погибло при взятии
обители. Особенно много жертв было среди
защитников трапезной палаты. Из взятых в плен 62
"пущих воров" 28 сразу же казнили по приказу
воеводы Мещеринова. Судьба 100-150 человек,
оставшихся в живых после подавления бунта,
неясна. Таким образом, заключает автор, общее
число погибших защитников монастыря превышает
200. Хозяйству Соловецкой обители, одной из бога¬
тейших в Российском государстве в XVI - первой
половине XVII в., был нанесен колоссальный
ущерб, от которого она так никогда и не оп¬
равилась.
Несомненная удача исследователя - глава,
посвященная идеологии Соловецкого восстания,
руководители которого пришли к отрицанию не
только важнейших церковных обрядов, но и к
прямому осуждению царя, отступившего от благо¬
честия. О.В. Чумичева, проследив развитие этих
взглядов, установила, что именно в стенах Со¬
ловецкой обители возникает наиболее ранняя в
старообрядчестве беспоповская практика. Там же
во время произошедшего в 1668-1676 гг. воору¬
женного противостояния соловецких сидельцев и
правительственных войск возникли антицарские
настроения.
Наблюдения О.В. Чумичевой позволяют рас¬
сматривать ее труд не только как заметный шаг в
изучении истории Соловецкого бунта, но и как веху
в исследовании проблем раннего старообрядческого
движения на Русском Севере.
В. А. Волков, кандидат исторических наук
(Российская международная академия туризма)
А.Е. ИВАНОВ. СТУДЕНЧЕСТВО РОССИИ КОНЦА XIX - НАЧАЛА XX
ВЕКА: СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ СУДЬБА. М.: РОССПЭН, 1999. 416 с.
Тир.1000
Новая монография доктора исторических наук
А.Е. Иванова (Институт российской истории РАН)
продолжает цикл его работ по истории высшей
школы в России1. На этот раз предметом ис¬
следования является студенчество - потенциальный
носитель культуры, "прединтеллигенция", как
определяет этот слой автор, собравший и
проанализировавший богатейший конкретно-исто¬
рический материал.
Повышенная общественная активность рос¬
сийского студенчества в рассматриваемый период -
факт общеизвестный. Все дело в том, чтобы дать
ему объяснение, свободное от односторонности, так
как до сих пор студенчество характеризовалось
преимущественно в контексте истории револю¬
ционного или либерального движения. Комп¬
лексное изучение студенчества как социального
феномена предпринято впервые. Автор исходит из
того, что студенчество было маргинальной, дина¬
мично развивавшейся группой населения, устрем¬
ления которой в значительной степени предо¬
пределил присущий ей "строй материально-бытовой
и дисциплинарно-правовой повседневности".
Эпиграф, предпосланный тексту, очевидно,
созвучен авторскому замыслу: "Общество видно в
университете, как в зеркале и перспективе". Эта
мысль Н.И. Пирогова получила многоплановую
интерпретацию. Динамика социального и нацио¬
нального состава студенчества, его правовое и
материальное положение, специфические для Рос¬
сии "женский", "польский", "еврейский" вопросы
применительно к высшему образованию, а также
другие аспекты темы анализируются А.Е. Ива¬
новым с точки зрения особенностей и противоречий
Г
195
пореформенного модернизационного процесса,
проявлявшихся, между прочим, в "обуржуазивании"
и "демократизации" контингента учащихся в
противовес той "охранительной селекции", которую
осуществляло в высшей школе царское пра¬
вительство.
Содержание книги позволяет судить о степени
действенности этой политики властей. В начале
1900-х гг. наблюдался рекордный, хотя и угасавший
по темпам рост численности студенчества (за 15 лет
более чем в 4 раза). Но значительным было и
количество тех, кого намеренно не допускали в
высшую школу, и это, как подчеркивает А.Е. Ива¬
нов, наносило ощутимый ущерб духовной и
материальной культуре России. Больше всего
правительство преуспело в селекции студентов по
национальному и вероисповедному признакам, в
меньшей степени ему удавалось отстоять сословный
принцип и преградить доступ в высшую школу
женщинам. Согласно приводимым в книге статис¬
тическим данным, в составе студенчества неуклонно
сокращалась доля детей дворян, особенно
потомственных, и чиновников. Значение обра¬
зования осознавалось не только в купеческих, но и в
мещанских семьях. Женщин стали допускать в
университеты в качестве вольнослушательниц,
открывалось все больше общественных и частных
учебных заведений для женщин или со смешаным
составом учащихся, до 8,5 тыс. выходцев из России
обучались за границей. В результате студенческих
волнений и усилий либеральной профессуры при
поддержке министров И.И. Толстого и П.М. Кауф¬
мана были отменены в 1905 г. процентные нормы
приема евреев (правительство Столыпина их
восстановило). Но несмотря на некоторые уступки
давлению общественности, особенно в период
Первой российской революции, проблемы женс¬
кого и национального равноправия в сфере
образования оставались до 1917 г. нерешенными.
Только три народных университета (имени
Шанявского в Москве, а также в Томске и Нижнем
Новгороде) открывали доступ всем, кто хотел
получить высшее образование, но эти учебные
заведения не имели права выдачи дипломов.
Студенчество показано в книге и как объект
воздействия "внешних" факторов (кроме прави¬
тельственной политики, это войны, революции, из¬
менения экономической конъюнктуры), и как
специфическая общность со своими социально-пси¬
хологическими чертами и мотивациями поведения.
Для этого автор привлекает обширный материал
всевозможных опросов, в том числе выявленные им
15 студенческих "самопереписей", и данные из
документов личного происхождения (использованы
мемуарные и дневниковые свидетельства 42 уче¬
ных, писателей, педагогов, политических и об¬
щественных деятелей), что позволило "одушевить"
типологические характеристики.
В насыщенной фактами главе о материально¬
бытовом положении студенчества автор пишет об
"искусстве выживания" и, больше того, полагает,
что этот опыт может быть полезен студенчеству
наших дней, живущему в условиях "ползучей
коммерциализации высшего образования и
тотального обнищания учащихся". Речь идет
прежде всего об опыте организации "самопомощи"
и опоре на "собственные возможности, уде¬
сятеренные коллективной предприимчивостью" (с.
19). В главе впервые широко и полно представлены
и систематизированы сведения о студенческом
бюджете, источниках его формирования и по¬
полнения, о жилищных условиях, питании, одежде
студентов и т.п. Не оспаривая сложившихся
представлений насчет нелегких условий жизни ос¬
новной массы тогдашнего студенчества, А.Е. Ива¬
нов все же приходит к выводу, что с течением
времени численность "несостоятельных", более
всего бедствовавших студентов уменьшалась, а
количество "среднеобеспеченных" возрастало, хотя
"эти намеки на позитивные перемены" свела на нет
Первая мировая война (с. 299).
Обоснованно, на мой взгляд, уделено большое
внимание таким сюжетам, как мотивы выбора
профессии, неравные "стартовые условия" уча¬
щихся, порядок приема и шансы быть принятыми в
высшую школу и т.д. Характерно, что в 1913 г.
даже среди окончивших гимназии свыше четверти
хотело поступить не в более доступные этой
категории абитуриентов университеты, а в спе¬
циальные высшие учебные заведения, ориен¬
тированные на работу в народном хозяйстве
страны.
Заметим, что для более полного раскрытия
темы был бы уместен и "эпилог", выясняющий, как
складывались судьбы выпускников высшей школы,
компенсировалось ли недостаточное количество и
неравномерное географическое распределение
высших учебных заведений в России размещением
по регионам дипломированной интеллигенции. По-
видимому, получить такую картину можно, если
проследить, откуда приезжали молодые люди
учиться и где находили применение своим знаниям
по окончании учебы.
Чрезвычайно интересна глава о студентах,
обучавшихся за границей, - сюжет, до сих пор
почти не изучавшийся (исключением является
ценная работа Я.Н. Щапова2). Преобладали в этой
группе евреи и поляки, хотя для местного населения
и студентов коренных национальностей все они
были "русскими". Как видно из приводимых данных,
отношение к ним не везде было благожелательным,
а в Германии, где училось 62% всех обучавшихся за
границей, оно часто было враждебным, а порой
окрашивалось в шовинистические тона. Мате¬
риально студентам за границей также было
труднее, чем в России, ввиду отсутствия при¬
работков. Большинство опрошенных из этой груп¬
пы утверждало (и с этим мнением автор со¬
глашается), что учиться за границей их вынудили
условия российской действительности. Характерно,
196
что обеспокоенность увеличением числа обучаю¬
щихся за границей выражали, начиная с 60-х гг.
XIX в., и правительственные инстанции, всецело
руководствуясь, однако, при этом политическими
соображениями, о чем свидетельствует и слежка за
студентами (напомним, что именно с этого началась
провокаторская карьера студента политехнического
института в Карлсруэ Е. Азефа). Но главные
побудительные мотивы, вызывавшие отъезд за
границу, оставались неустраненными. Когда в 1905—
1906 гг. участились ходатайства о разрешении
завершить образование в России, они обычно
встречали отказ.
Таким образом, тот бесспорный факт, что
"западноевропейская высшая школа немало по¬
трудилась на ниве подготовки кадров высшей
квалификации для Российской империи", нельзя
считать нормальным результатом "академического
взаимодействия со странами Западной Европы"
(с. 389). Вывод представляется обоснованным, хотя
было бы полезно обратиться и к литературе тех
стран, где учились студенты из России.
Завершая монографию, автор сообщает, что в
следующей книге, над которой он работает, будет
исследован духовный мир студенчества (вплоть до
студенческой моды, фольклора и т.д.). Остается
только пожелать А.Е. Иванову удачи и ожидать
выхода его новой книги.
И.С. Розенталь, доктор исторических наук
(Московский государственный институт сервиса)
Примечания
1 См.: Иванов А.Е. Высшая школа России
в конце XIX - начале XX века. М., 1991; е г о же.
Ученые степени в Российской империи XVIII в. -
1917 г. М., 1994.
2 Щ а п о в Я.Н. Русские студенты в западно¬
европейской высшей школе в начале XX в. //
Исторические записки. Т. 115. М., 1987.
К.Н. МОРОЗОВ. ПАРТИЯ СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ В 1907-
1914 гг. М.: РОССПЭН, 1998. 624 с. Тир. 1 500
Монография К.Н. Морозова стала заметным
явлением в нашей историографии, обогатившейся
трудом, где впервые на огромном фактическом
(преимущественно архивном, а также извлеченном
из малодоступных печатных источников) материале
детально воссоздана история партии социалистов-
революционеров в 1907-1914 гг.
В первой главе "Организационное состояние и
морально-психологическая атмосфера" автор под¬
робно характеризует центральные органы ПСР,
динамику изменений в составе ее руководства,
состояние партийной кассы. Здесь же К.Н. Морозов
предлагает и свою, нетрадиционную периодизацию
истории партии эсеров (с. 26): протопартия (1902—
1905), массовая нелегальная партия (1906-1909),
атомизированная эсеровская среда с тенденциями к
интеграции (1910 - февраль 1917), массовая
легальная партия (март 1917 - конец 1917),
нелегальная массовая партия (1918-1921) и вновь
эсеровская среда, существовавшая на свободе и в
тюрьмах (почти до полного физического унич¬
тожения эсеров).
На основании вдумчивого анализа фактического
материала автор приходит к выводу, что с 1909 г.
после разоблачения Е.Ф. Азефа (в книге рас¬
сматриваются многие непроясненные аспекты его
"дела"), начинается резкое падение активности в
работе партийных центров как в России, так и в
эмиграции, наблюдается определенный раскол в
руководстве партии и ухудшение моральной
атмосферы в эсеровской среде.
Во второй главе рассматривается тактика ПСР с
1907 по 1914 гг. В тот период "народное воору¬
женное восстание" было для эсеров единственным
магистральным путем развития ожидаемой ими
революции. Для достижения этой цели пре¬
дусматривались сельскохозяйственные стачки,
бойкот выборов в Думу и военные восстания.
Вместе с тем К.Н. Морозов отмечает "сози¬
дательную" эсеровскую работу - их неустанное
стремление расширять свое идейное воздействие на
трудящиеся массы, в первую очередь на кресть¬
янство, через печать, устную агитацию, проведение
всевозможных собраний, съездов, консультаций и
т.п. Резюмируя содержание этой главы, автор
пишет, что единая тактическая линия ПСР при¬
мерно с весны 1911 г. перестала существовать,
поскольку различные местные группы предлагали
собственные тактические рецепты, и в этих ус¬
ловиях установки ЦК перестали быть обще¬
обязательными и легитимными.
В третьей главе "Террор: дискуссии и практика"
К.Н. Морозов подчеркивает, что причиной вклю¬
чения террористических методов в тактику ПСР
явилось доведенное до предела противостояние
власти и общества в начале XX в. Детально
рассказывается о "местном терроре", о наиболее
крупных боевых отрядах, существовавших в 1907—
1914 гг. при ЦК ПСР и в отдельных областях, о
наиболее значительных террористических актах
той эпохи. Автор реконструирует историю Боевой
организации (БО) ПСР, действовавшей в 1907—
197
1909 гг. под руководством Е.Ф. Азефа, а также
Г.А. Гершуни, и историю боевой группы Б.В. Са¬
винкова, фактически являвшейся преемницей БО.
Данные, приводимые К.Н. Морозовым, позволяют
установить персональный состав участников тер¬
рористических организаций, весь комплекс дейст¬
вий боевых групп, иметь представление о тех, кто
руководил боевым движением и в нем участвовал.
Особое внимание уделено в монографии так
называемому делу Петрова, в ходе которого был
убит начальник столичного охранного отделения
полковник С.Г. Карпов. В заключении К.Н. Мо¬
розов справедливо констатирует, что затухание
эсеровского террора к 1912 г. было вызвано целым
комплексом факторов, важнейшими из которых
стали отсутствие общественной поддержки террора
и процесс деморализации, происходивший в самой
эсеровской среде.
В четвертой главе "Внутрипартийные группи¬
ровки и идейно-тактические поиски" рассмат¬
риваются идеология различных течений и дея¬
тельность отдельных групп внутри ПСР в 1907—
1914 гг. Автор выделяет при этом "центристов"-
ортодоксов, сохранивших приверженность мировоз¬
зренческим установкам и старым тактическим при¬
емам и методам организационного строительства
партии, "Союз левых социалистов-революцио-
неров", "марксиствующих" эсеров и правоэсеровс¬
кую группу "Почин". Следует подчеркнуть, что
подробная характеристика данных группировок
дается в отечественной историографии впервые.
При этом автор взвешенно пишет как о слабых,
так и о сильных сторонах деятельности этих групп и
миросозерцания их лидеров - Я.Л. Юделевского,
В.К. Агафонова (выступавших за децентрализацию
ПСР и требовавших пересмотра ряда основных
идеологических установок партии), А.Б. Шима¬
новского и его сторонников, стремившихся к отказу
от террористической практики и включению в
идеологию партии ряда марксистских положений,
что, по их мнению, должно было способствовать
определенной ее "меньшевизации".
Особое внимание уделено в монографии по¬
лемике вокруг печатавшегося на страницах жур¬
нала "Заветы" романа Б.В. Савинкова "То, чего не
было". Так же скрупулезно исследован генезис и
судьба группы "Почин", лидеры которой выступали
за кардинальное сокращение конспиративных
структур партии, стремясь перенести тяжесть всей
партийной работы в легальные организации. В
целом же причины того плачевного положения, в
котором оказалась ПСР к началу Первой мировой
войны, К.Н. Морозов видит в отсутствии в ее
руководстве человека, способного сплотить и объ¬
единить всех, наличии "многоцентрия", накоплении
личных обид и ослаблении товарищеских связей.
Это не позволило руководству партии созвать
партийный съезд.
В заключении к монографии указаны и другие
причины плохого организационного состояния
ПСР: отток партийных кадров, полицейские ре¬
прессии и финансовый кризис, а также небла¬
гоприятные внешние условия, характеризуемые как
"постреволюционный синдром" (с. 606).
В небольшой рецензии нет возможности
подробно проанализировать все выдвинутые в
монографии К.Н. Морозова новые концептуальные
положения. Отметим лишь наиболее важные из
них. Так, рассматривая основы функционирования
центрального аппарата ПСР, автор выдвигает
положение о "коллективном лидере", своего рода
эсеровской элите, которая и смогла сплотить все
наиболее здоровые партийные силы и пресечь
появлявшиеся время от времени центробежные
тенденции. К.Н. Морозов отмечает, что идейное
разномыслие лидеров не могло разрушить скрепы,
спаявшие партию эсеров. Можно согласиться с К.Н.
Морозовым в том, что центризм и явился
платформой, на которой фактически сошлись
представители разных оттенков эсеровской мысли.
Нельзя, однако, не отметить, что К.Н. Морозов
склонен видеть в существовании сплоченной
группы партийных лидеров скорее позитивную, чем
негативную основу для генезиса и развития
внутрипартийных отношений. Между тем эти же
дружественные, зачастую даже излишне теплые
связи создавали атмосферу своего рода "семейст¬
венности", кумовства, успокоенности, а временами
и глухоты ко многим актуальным вопросам. В
составе "коллективного лидера" первую скрипку
очень часто играли представители старого народ¬
нического движения. Не инкриминируя никому
персонально нежелание считаться с молодыми и
энергичными членами ПСР, нельзя не отметить,
что потеря динамизма в развитии партийной жизни
к 1909 г. во многом была вызвана противо¬
действием этого "коллективного лидера" начина¬
ниям эсеровской молодежи и партийных "низов".
И здесь необходимо отметить как положи¬
тельный момент, что в рецензируемой монографии
дается рельефная картина состояния многих
местных организаций ПСР. Именно там шли те
глубинные процессы, которые решали судьбу
партии в целом, именно оттуда черпала она свои
руководящие кадры. И наоборот, кризис в местных
организациях - уход интеллигентов, нехватка
партийных функционеров, развитие "шпиономании"
и "провокаторофобии" - незамедлительно ударял
рикошетом по всем эсеровским структурам сверху
донизу и разрушал, быть может, самое важное -
нравственную составляющую партийной работы.
Автору монографии эти процессы удалось зафик¬
сировать, проанализировать и на основании этого
анализа дать новую концепцию затухания дея¬
тельности ПСР в противовес прежним, во многом
формальным ссылкам на поражение революции
1905-1907 гг. и усиление правительственных реп¬
рессий. В книге К.Н. Морозова сделана вполне
результативная попытка показать, что же пред¬
ставляла собой субкультура этого эсеровского
198
сообщества, какова была психология входивших в
него людей. В монографии четко проводится
мысль, что одна из главных причин неудач ПСР на
исторической арене кроется в распаде связей
внутри самой партии, в девальвации человеческих
отношений и дружеских контактов, в страхе перед
провокацией на всех уровнях и во всех партийных
структурах.
Говоря о неточностях, которые, как водится,
неизбежны в такой объемной работе, заметим, что
исследователь не всегда "раскрывает" фамилии
своих персонажей, которые упоминаются в доку¬
ментах под именами или партийными псевдо¬
нимами. Так, не оговорено, что Ал. - это В.М. Чер¬
нов (с. 166), Юрьев - В.М. Зензинов (с. 179),
Большов -Н.И. Ракитников (с. 201), Люба-Л. Блу-
менфельд (с. 295), Сергей Андреевич - С.А. Иванов
(с. 318, 544), М. Ильин - М.А. Осоргин (с. 514).
Кроме того, в параграфе о местном терроре было
бы уместно сослаться на такой немаловажный
источник, как статья Я. Зильберштейна "В.В. Ле-
бединцев" (Каторга и ссылка. 1928. № 2).
Однако эти мелкие недочеты не умаляют
высокого научного уровня работы и не снижают ее
ценности. Рецензируемая книга подводит итог
определенному периоду в изучении общественно-
политических движений и партий в начале XX в. и
открывает путь для плодотворной, аргументи¬
рованной дискуссии и научного диалога.
Р.А. Городницкий,
кандидат исторических наук
(Московский государственный университет
нм. М.В. Ломоносова)
ИСТОРИЯ РОССИИ В НОВЕЙШЕЕ ВРЕМЯ (1945-1999): Учебник для вузов. М.:
"Олимп"; "Издательство Астрель"; "Издательство ACT", 1999.464 с.
Рецензируемый учебник, подготовленный в
РГГУ кафедрами отечественной истории новейшего
времени и истории государственных учреждений и
общественных организаций России под руко¬
водством профессора А.Б. Безбородова, посвящен
комплексному рассмотрению послевоенного этапа
развития советского (российского) общества. В сос¬
тав авторского коллектива вошли д.и.н. Т.Г. Архи¬
пова, д.и.н. А.Б. Безбородов, к.и.н. И.В. Безбо¬
родова, к.и.н. С.И. Голотик, к.и.н. Н.В. Елисеева,
к.и.н. Л.А. Можаева.
Учебный материал излагается в книге в соот¬
ветствии с хронологическим и предметно-функцио¬
нальным принципами. В книге четыре больших
раздела: "СССР в послевоенные десятилетия (1945-
1964)"; "Советское общество: нарастание кризиса
системы (1965-1985)"; "СССР: от внутрисистемной
реформации к распаду (1985-1991)!"; "Российская
Федерация в 1992-1999 гг.". Внутри разделов вы¬
деляются главы или параграфы по проблемам эко¬
номики, властных структур, общественной жизни
(включая историю культуры) и внешней политики.
Избранная структура применительно к учебной ли¬
тературе представляется оптимальной: она придает
изложению материала четкость и системность, что,
безусловно, способствует его усвоению студентами
вузов и учащимися старших классов средних школ,
которым адресован учебник. Неплохим подспорьем
для читателя являются список источников и
литературы, а также продуманная хронологическая
таблица, включенные в книгу. Иными словами, с
точки зрения методической учебное пособие
"выстроено" вполне профессионально.
Особенностью учебника является его солидная
фундированность - опора на обширный массив
источников, в том числе архивных, и иссле¬
довательской литературы. Это позволило авторс¬
кому коллективу осветить ряд сюжетов, лишь в
самое последнее время появившихся в историо¬
графии и только входящих в учебные программы:
подлинную историю советского атомного проекта,
ГУЛАГа в послевоенный период, голода 1946-
1947 гг. и др. Правда, увлеченность заполнением
"белых пятен" и "черных дыр" советской истории
иногда приводит авторов к чересчур ускоренной
"проговорке" хрестоматийных для них, но отнюдь
не для учащихся тем. Так, например, излагая
задания послевоенного пятилетнего плана, авторы
почти ничего не говорят о результатах его реа¬
лизации (сказано лишь о невыполнении плана по
объему сельскохозяйственной продукции). Можно
было бы привести и другие примеры исторически
не всегда верного, на мой взгляд, соотношения
"негатива" и "позитива" (в пользу первого) при
изложении советской истории. Впрочем, искомый
баланс пока не найден и в большинстве иссле¬
довательских работ.
Указанная особенность, очевидно, связана со
спецификой концептуального модуля пособия. Во
введении авторы справедливо отмечают исчерпан¬
ность метода преподнесения «истории по принципу
"все наоборот" в сравнении с учебниками, написан¬
ными в то время, когда господствовал единый
марксистско-ленинский подход к изложению, ос¬
мыслению и пониманию прошлого». В то же время
указывается на незавершенность процесса концеп¬
туального переосмысления прошлого (с. 7). Заме¬
тим в этой связи, что речь, видимо, должна идти о
199
более масштабной проблеме: назревшей необхо¬
димости "переосмысления переосмысления" рос¬
сийской истории - отказа (и не только в учебной
литературе) от некой догматически-уинфицирую¬
щей либерально западноцентристской "объясни¬
тельной" парадигмы российского исторического
процеса, сменившей в 1990-е гг. столь же догмати-
чески-унифицирующую марксистскую модель.
Иными словами, втискивание реальной отечествен¬
ной истории в умозрительные - либерально-мо-
дернизационную либо формационную - схемы
должно смениться изучением (и освещением в
учебной литературе) подлинной истории России со
всеми присущими ей чертами и особенностями.
В учебнике сделан ряд существенных шагов в
этом направлении. Суть их можно определить как
обогащение либерально-западнической парадигмы
государственно-геополитическим подходом вплоть
до дрейфа (особенно в третьем и четвертом
разделах) от евро-американоцентризма к евра¬
зийству. Прослеживается и стремление "показать
историю дорогого нам Отечества послевоенных лет
во всем ее драматизме, где было место и для слез, и
для радостей, падений и свершений. Представить
это время, как и весь советский период, сплошным
негативом, поскорее избавиться от него и забыть -
такая же крайность, как и попытки разукрасить его
одними достижениями" (с. 9).
Однако этот непростой путь "концептуального
снятия" еще не пройден авторами до конца, что в
ряде случаев приводит к противоречиям, а то и
невнятности в изложении материала, особенно
нежелательным в учебной литературе. Так, на с. 34
первым декларативным проявлением "холодной
войны" названа "предвыборная речь И.В. Сталина о
неизбежности империалистических войн и мощи
Красной армии (февраль 1946 г.)", и лишь вторым -
известная фултонская речь У. Черчилля. Таким
образом, инициирующей "холодную войну" силой
объективно оказывается Советский Союз. А на
с. 37 об истоках "холодной войны" говорится бук¬
вально следующее: «Доминантой конфронтацион¬
ного развития послевоенной истории был ядерный
фактор. Во многом именно он предопределил дви¬
жение международных отношений по пути "холод¬
ной войны". Соединенные Штаты, почувствовав
свое военное могущество, стали строить взаимоот¬
ношения с СССР, да и другими странами с позиции
силы». Наконец, на с. 39 приводятся более поздние
признания посла США в СССР Дж. Кеннана:
"Давайте не будем наводить тень на ясный день,
сваливая ответственность за гонку вооружений на
наших противников. Нам следует помнить, что
именно мы, американцы, на каждом повороте пути
были инициаторами дальнейшей разработки подоб¬
ного оружия... Мы одни - да простит нам Бог -
употребили это оружие против других людей".
Авторы могут возразить, что в первом случае
речь идет именно о декларации, а во втором и
третьем - так сказать, о сути проблемы. Однако, на
мой взгляд, и в войне деклараций инициирующей
стороной являются США. В порядке подтверждения
этого вывода можно, в частности, сослаться на не
так давно выпущенный тем же РГГУ сборник
статей "Советское общество: возникновение, раз¬
витие, исторический финал", в котором проблема
истоков "холодной войны" излагается следующим
образом: уже 6 августа 1945 г., в день бом¬
бардировки Хиросимы, президент США обна¬
родовал заявление, где говорилось, что
производство атомной бомбы вышло из экспе¬
риментальной стадии и ведутся работы над еще
более мощными образцами. 1 сентября в журнале
"Новое время" появилась статья, состоявшая
главным образом из высказываний, опубликован¬
ных в иностранной периодике, и отдельных
комментариев советского автора, особо подчер¬
кивавшего секретный характер производства но¬
вейшего оружия (намек на то, что союзники по
антигитлеровской коалиции скрыли от СССР факт
разработки атомной бомбы). После этого он в
спокойном тоне призвал не преувеличивать
значимость этого изобретения. "Иначе говоря, если
Вашингтон ратовал за политику устрашения, то
Москва демонстрировала выдержку и спокойствие
(статья, разумеется была санкционирована свыше)".
27 октября 1945 г. президент США сделал
программное заявление, призвав сограждан держать
порох сухим. США, сказал он, должны сохранять
крупнейший в мире военно-морской флот и самые
большие в мире военно-воздушные силы. И
главное: США намерены в дальнейшем иметь в
своем арсенале ядерное оружие, храня под замком
секреты его производства, пока применение
атомной бомбы не будет запрещено навсегда.
В ноябре 1945 г., выступая с докладом по случаю
28-й годовщины Октября, В.М. Молотов, второй
после Сталина человек в советской партийно¬
государственной иерархии, выразил сожаление по
поводу того, что на Западе оживились силы,
мечтающие создать вокруг Советского Союза
новый "санитарный кордон". Прозвучала фраза о
"поджигателях" войны, вполне понятная широкой
общественности, ибо кто, кроме США, мог ока¬
заться в такой роли на исходе 1945 г.? Молотов
предостерег инициаторов новой гонки вооружений
и под всеобщее одобрение участников торжест¬
венного заседания заверил соотечественников: "Мы
в нашей стране также будем иметь атомную
энергию и многие другие вещи" (Л е л ь ч у к В.С.
У истоков биполярного мира // Советское об¬
щество: возникновение, развитие, исторический
финал. В 2 т. Т. 1. От вооруженного восстания в
Петрограде до второй сверхдержавы мира. Под
общ. ред. Ю.Н. Афанасьева. М., 1997. С. 333-336).
Остаточные рецидивы "американоцентризма"
проявились и в других разделах учебника. Так,
рассуждая об истоках "карибского кризиса", авторы
отмечают: "В августе 1962 г. было подписано
советско-кубинское соглашение о поставках на
200
остров оружия из нашей страны. Куба готовилась к
самозащите на случай нового (выеделено мною. -
М.Г.) вторжения контрреволюции или прямой
военной акции. Имелись основания опасаться
интервенции США" (с. 133). Что это были за
основания, что за вторжение было ранее
осуществлено на Кубу? Об этом в учебнике не
сказано ни слова. Между тем очевидно, что в
данном случае речь идет о высадке и разгроме в
апреле 1961 г. около 1,5 тыс. вооруженных
контрреволюционеров, профинансированных и
экипированных при участии США (ответственность
Вашингтона за вторжение был вынужден признать
и президент Дж. Кеннеди). Этот факт, как и
обстоятельства вот уже 40-летней жесточайшей
блокады Кубы США, достаточно изестны, а потому
их замалчивание в учебнике неизбежно приводит к
снижению доверия к нему со стороны учащихся.
Вряд ли даже "проницательный" читатель
сможет понять из текста пособия причины дли¬
тельного отказа депутатов Государственной Думы
ратифицировать российско-американский договор
ОСВ-2. Авторы излагают эту важнейшую для судеб
российской государственности проблему следую¬
щим образом: «Скорее всего в перспективе будут
преодолены претензии к договору ОСВ-2 по поводу
неравенства в возвратном потенциале России и
США. Дело в том, что участникам договора
разрешалось сокращать общее число зарядов за
счет снятия части боеголовок с развернутых
наземных и морских многозарядных стратегических
ракет без замены платформы, на которой раз¬
мещались эти боеголовки, что обеспечивало
быстрый "возврат" складированных сверхнор¬
мативных боеприпасов. На практике этот "возврат"
боеприпасов в силу технических характеристик
вооружения способны осуществлять только США в
одностороннем порядке» (с. 411).
К недостаткам рецензируемого учебника
следует отнести и "непрописанность" ряда эко¬
номических сюжетов, возможно самоочевидных для
авторов, но вряд ли понятных современному
поколению студентов. Так, крайне абстрактно
излагается злобинский метод бригадного подряда:
"Злобин предлагал создать на всех этапах
производственного процесса такие экономичес¬
кие условия, которые бы целенаправленно стимули¬
ровали высокопроизводительный, слаженный,
высококачественный труд и повышали личную
ответственность всех работников" (с. 144). Или:
"Одно из самых принципиальных изменений (пред¬
ложенных в ходе так называемой реформы 1979 г. -
М.Г.) - введение нового измерителя объемов
производства, каким является нормативная чистая
продукция или вновь созданная стоимость" (с. 146).
Каковы качественные характеристики этого
"нового измерителя"? Расшифровка в учебнике
отсутствует. Встречаются в тексте и досадные
неточности. Так, к послевоенной эпохе отнесена
знаменитая скульптура В. Мухиной "Рабочий и
колхозница" (с. 64), на самом деле созданная еще в
1936-1937 гг. для советского павильона на
Всемирной выставке в Париже.
Но все же не недостатки определяют лицо
книги. Рецензируемый учебник рисует в целом
научно достоверную комплексную картину истории
нашего общества в послевоенный период, дает если
и не окончательный ответ на вопрос о причинах его
столь драматической эволюции, то по крайней мере
обширные сведения для самостоятельного поиска
такого ответа. Многие сюжеты изложены просто
блестяще, например причины "опалы" Г.К. Жукова
(с. 89-90). Запоминается исторически достоверный
образ Н.С. Хрущева (с. 135). Студент найдет в
новом учебнике далекий от одномерности анализ
процесса развития культуры (в каждом из разде¬
лов); теневой экономики (с. 151) и партийно-госу¬
дарственной бюрократии (с. 196-200) в брежневс¬
кую эпоху. На редкость объективно освещен в
книге период "перестройки": ее многообещающее
начало, бессистемные противоречивые преобразо¬
вания, постепенная сдача внешнеполитических
позиций нашей страны и драматический финал.
Причем на страницах пособия слышны (и отнюдь
не в шаржированной форме) голоса не только
сторонников либеральных реформ, но и представи¬
телей иных подходов к трансформации общества
"реального социализма" вплоть до "изгоев" учебных
курсов последнего десятилетия - общества
"Память" и членов ГКЧП.
Подлинной удачей учебника представляется его
4-й раздел "Российская Федерация в 1992-1999 гг."
(автор Н.В. Елисеева). Написанный и опубли¬
кованный в годы правления первого Президента
РФ, он тем не менее далек от идеализации
"рыночных реформ" в России. "Шокотерапия"
Гайдара и катастрофичное по своим последствиям
для страны премьерство Черномырдина, прива¬
тизация по Чубайсу и беспрецедентная социальная
поляризация общества, крах высокотехнологичных
отраслей и превращение России в сырьевой
придаток развитых стран, деиндустриализация и
депопуляция, расширение НАТО на восток и
растущее давление стремительно модернизирую¬
щегося Китая, первая чеченская война, деградация
систем здравоохранения и образования - эти и
другие процессы и явления на "постсоветском
пространстве" анализируются в строго академичес¬
ком ключе с привлечением большого количества
статистического материала, что делает нарисован¬
ную картину особенно убедительной.
Учебники, как известно, пишутся и дорабаты¬
ваются годами. Они "обкатываются" на аудитории,
дополняются новым материалом, и лишь ко вто¬
рому или третьему изданию обычно доводятся "до
кондиции". Думается, при незначительной доработ¬
ке реценизруемый учебник ждет большое будущее.
М.М. Горинов, кандидат исторических наук
(Объединение "Мосгорархив")
201
ИСТОРИЯ В ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ ИЗМЕРЕНИИ
Выход в свет книги "Историки России.
Послевоенное поколение"1 - своеобразное и во
многом знаковое явление современной историо¬
графии. Его героями стали выдающиеся ученые,
работавшие в Институте истории - Институте
истории СССР - Институте российской истории
РАН: Ю.С. Борисов, В.И. Буганов, П.В. Волобуев,
М.Я. Гефтер, А.Я. Грунт, В.П. Дмитренко,
В.А. Дунаевский, А.А. Зимин, В.Т. Пашуто, В.И.
Салов, К.Н. Тарновский и К.Ф. Шацилло.
Трудно определить жанр этого издания. Меньше
всего оно похоже на сборник апологетических
некрологов, поскольку 13 вошедших в него био-
графичских очерков содержат в себе глубокие
философские наблюдения и выводы, выходящие
далеко за пределы описания жизни того или иного
ученого. В то же время это не историография в ее
классическом виде, поскольку авторы не стреми¬
лись к концептуальному анализу состояния истори¬
ческой науки в четко ограниченных хроноло¬
гических тематических рамках. В книге есть и то, и
другое, а главное - нечто третье: трудно опре¬
делимое и такое редкое для современного исто¬
рического сообщества качество, как пронизываю¬
щее буквально все статьи чувство "единородства",
сопричастности живых к судьбам ушедших.
Недаром в своем предисловии к книге главный
редактор Международного совета издательских
программ АИРО-ХХ Г.А. Бордюгов пишет о
стремлении авторов сборника "продлить миг памяти
о замечательных историках, оставивших неповто¬
римый след в российской науке и сохранить
преемственность современного историографичес¬
кого процесса" (с. 6).
Уникальность книги обусловлена особой атмос¬
ферой нравственной чистоты, ощущением искрен¬
ней признательности авторов к своим ушедшим
навсегда учителям, коллегам, друзьям. Сборник как
бы возвращает нас к истокам истории, к той
сокровенной ее цели, которую лучше всего
определил более ста лет назад наш "московский
Сократ", недооцененный до сих пор историками и
историософами мыслитель Николай Федорович
Федоров: "Что субъективно - память, то объектив¬
но - сохранение связи, единение, что субъективно -
забвение, то объективно - разрыв, смерть, что
субъективно - воспоминание, то объективно -
воскрешение". Поэтому взаимознание, основанное
на чувстве родства со всеми, есть основа общества,
и "всякий человек есть сын", святой обязанностью
которого является "долг воскрешения"2.
Как бы ответом на этот призыв из давних
времен звучат слова одного из героев рецензи¬
руемого сборника, историка-фронтовика Михаила
Яковлевича Гефтера: "Наш случай именно таков.
Погибшие друзья нашей юности вернулись спустя
десятилетия, сделав давнее, навсегда ушедшее са¬
мым кровным и спорным, то есть живым. Мы вновь
вместе" (с. 80).
Сразу же отметим, что очерк о Гефтере (автор
Е.И. Высочина) относится к числу самых прон¬
зительных по чувству личной боли от утраты
замечательного человека, одержимого чувством
ответственности за "незавершенность идеи челове¬
чества как единственного единства". Благодаря
Е.И. Высочиной голос живого Гефтера вновь
зазвучал в сложно скомпонованной фуге фраг¬
ментов из его опубликованных работ и неопуб¬
ликованных рукописей, передавая нам "бесконеч¬
ную тягу ученого к переиначиванию и перена-
чатию" самого себя...
Примечательно, что даже в истории создания
рецензируемого сборника вполне материально
отразилась мистика единства времени и вечности,
конкретно локализованного пространства и над-
мирного Космоса. Именно так воспринимаются
строки из очерка А.Ю. Борисова об отце - Юрии
Степановиче Борисове, когда он вспоминает о том,
как обсуждал вместе с ним замысел книги, которую
мы держим сейчас в руках, как тот горячо от¬
стаивал мысль о том, что «это не должны быть
сухие биографические справки или академические
исследования "вклада в науку", а очерки, достойные
тех, о ком они написаны».
Очень интересно читается очерк Е.В. Чистя¬
ковой о Владимире Ароновиче Дунаевском, док¬
торская диссертация которого была подвергнута
сокрушительной критике в журнале "Коммунист",
но тем не менее успешно защищена и даже издана с
посвящением: "Светлой памяти друзей-истфаковцев
МГУ, солдат 8-й Краснопресненской дивизии Мос¬
ковского народного ополчения, отдавших жизнь в
боях за Родину на древней Смоленской земле в
октябре незабываемого 1941 года".
На одном дыхании написаны (и так же чи¬
таются) очерки о Владимире Петровиче Дмитренко
(автор Г.Б. Куликова), Владимире Терентьевиче
Пашуто (Е.А. Мельникова) и других. Сборник
завершается очерком о Корнелии Федоровиче Ша¬
цилло, авторы которого И.М. Пушкарева и
С.В. Тютюкин нашли очень точные слова, как бы
подводящие общий итог книги и одновременно
служащие началом аналогичных будущих иссле¬
дований: "Корнелий Федорович как бы перебросил
в своем творчестве мост между двумя самыми
динамичными периодами второй половины XX ве¬
ка - между 60-ми и 90-ми годами. Это было время
перемен, свежего ветра, ворвавшегося в жизнь
России. Первый опыт закончился, как известно,
неудачей. Корнелию Федоровичу очень хотелось
верить, что при переходе в новое тысячелетие все
будет иначе". Уверена, что каждый из читателей
этой доброй и умной книги обеими руками под¬
пишется под этими словами.
202
По-разному складывались судьбы героев сбор¬
ника. Не будем забывать, что 1960-1970-е гг. были
временем конца хрущевской "оттепели” и посте¬
пенного ужесточения идеологического контроля
КПСС над исторической наукой. Трагически
сложились судьбы П.В. Волобуева, М.Я. Гефтера,
А.А. Зимина, К.Н. Тарновского. Но были среди
историков и те, кто принимал участие в пре¬
следовании этих талантливых ученых. Мотивы
такого "соучастия" были очень разными, причем не
нужно сводить все только к неизменному карь¬
еристскому желанию "выслужиться" перед пар¬
тийным начальством, поскольку в спорах тех лет
присутствовали и чисто научные расхождения
концептуального характера, причем чаще всего в
рамках марксизма-ленинизма, хотя их и пытались
выдать за попытки "ревизии" этого учения.
Естественно, симпатии абсолютного большинст¬
ва читателей сборника будут сегодня на стороне
тех, кто пострадал за свои научные убеждения, а не
на стороне их оппонентов-"ортодоксов". И все же
мне трудно согласиться с мнением одного ува¬
жаемого историографа, который однажды сравнил
выступления В.И. Бовыкина, В.Я. Лаверычева,
И.Д. Ковальченко и некоторых других видных
историков, направленные против представителей
так называемого "нового направления" во главе с
П.В. Волобуевым, с "движением патрульных бро¬
немашин по пустынным улицам оккупированного
города", в котором "на долгие годы... установилась
кладбищенская тишина"3.
Не будем забывать, что нет таких стран, где
наука развивалась бы независимо от государства, от
официальной идеологии, от политической элиты,
диктующей обществу и науке определенный режим
существования4, хотя в нравственном плане это и
не оправдывает участников или соучастников
расправы со своими коллегами по научному со¬
обществу - такими же учеными, только думаю¬
щими несколько иначе и выступающими немного
смелее, чем их обвинители.
Хочется подчеркнуть, однако, что авторы
сборника в основном сумели пройти между Сциллой
нигилистического отрицания и Харибдой бесприн¬
ципного всепрощения. И можно только догады¬
ваться о том, сколько душевных сил пришлось
затратить инициатору и составителю этого сбор¬
ника -доктору исторических наук Л.В. Максаковой,
чтобы сборник получился таким правдивым,
целостным по настроению и разнообразным по
содержанию.
Хочется надеяться, что наши историографы
продолжат начатую рецензируемым сборником
традицию и создадут еще не одну книгу о своих
наиболее ярких и достойных товарищах по науч¬
ному цеху.
Т.И. Хорхордина, кандидат исторических наук
(Российский государственный гуманитарный
университет)
Примечания
1 Автор проекта и составитель Л.В. Максакова.
М.: АИРО-ХХ, 2000. 238 с. Тир. 1000. Авторы
очерков: А.Ю. Борисов, И.В. Поткина, Н.М.
Рогожин, В.Л. Телицын, Е.И. Высочина, академик
РАН Ю.А. Поляков, Г.Б. Куликова, Е.В. Чистякова,
В.А. Муравьев, Е.А. Мельникова, С.Р. Сухоруков,
B. А. Емец, В.В. Шелохаев, И.М. Пушкарева, С.В.
Тютюкин.
2 См.: Федоров Н.Ф. Соч. М., 1994. С. 17-18,
34,42, 80.
3 См.: Поликарпов В.В. "Новое направ¬
ление" 50-70-х гг. Последняя дискуссия советских
историков // Советская историография. Россия. XX
век. М., 1996. С. 378-379.
4 См.: Алексеева Г.Д. Некоторые вопросы
развития исторической науки в 60-80-е гг. //
Историческая наука России в XX веке. М., 1997.
C. 271.
ОТКРЫТЫЙ АРХИВ: СПРАВОЧНИК ОПУБЛИКОВАННЫХ ДОКУМЕНТОВ
ПО ИСТОРИИ РОССИИ XX ВЕКА ИЗ ГОСУДАРСТВЕННЫХ И
СЕМЕЙНЫХ АРХИВОВ (по отечественной журнальной периодике и альманахам.
1985-1996 гг.), Изд. 2, доп. и испр. Составитель И.А. Кондакова. М.: РОССПЭН, 1999.
303 с. Тир. 1 000
Есть книги, которые имеют абсолютную цен¬
ность, их значимость со временем только возрас¬
тает. К такого рода изданиям относятся, безуслов¬
но, энциклопедии, словари, различного рода
справочники и другие подобные труды, поскольку
они регистрируют основные достижения опреде¬
ленной эпохи. Современный информационный
взрыв в общественных науках в России, связанный с
годами перестройки и вызванный рассекречиванием
ранее не известных исследователям архивных
документов из важнейших архивохранилищ страны,
породил многочисленные публикации на страницах
периодики, ориентироваться в которых порой даже
специалистам стало непросто. Подобная ситуация
203
настоятельно требовала издания специального пу¬
теводителя, который в систематизированном виде
концентрировал бы сведения обо всех новых
публикациях архивных документов по истории
нашей страны. Такого рода книга и была под¬
готовлена известным российским архивистом, сот¬
рудником Президентского архива И.А. Кондаковой.
Первое издание этого справочника (1996)
вызвало положительные отзывы на страницах
журналов "Отечественные архивы" и "Славянове¬
дение". Новое существенно дополнено по сравне¬
нию с предшествующим, причем в нем учтены
многие критические замечания, высказанные в ходе
обсуждения первой публикации.
Символично название книги - "Открытый
архив". Ознакомившись с ней, читатель может
составить собственное представление о большом,
многоликом, чрезвычайно интересном и практи¬
чески малоизученном периоде отечественной
истории, об основных исторических событиях и
деятелях эпохи. Справочник содержит сведения о
3 216 публикациях документов из 150 журналов и 27
альманахов. Его герои - около 1 500 исторических
деятелей России XX в.: писатели, ученые, поли¬
тики, священники, военные, финансисты, актеры,
чекисты, царские сановники и советская номенк¬
латура - люди, оставившие свой нередко кровавый
след в российской и мировой истории. И это еще
один дополнительный штрих для характеристики
уходящего века. Наибольшим вниманием истори-
ков-публикаторов, как видно из именного указа¬
теля, пользовались политики: В.И. Ленин,
И.В. Сталин (абсолютный "рекордсмен" по коли¬
честву публикаций о нем), Л.Д. Троцкий, Н.И. Буха¬
рин, В.М. Молотов, а также поэты и писатели
(Ф. Абрамов, А. Ахматова, А. Белый, М. Булгаков,
М. Волошин, М. Горький, С. Есенин, Вяч. Иванов,
М. Кузьмин, О. Мандельштам, Б. Пастернак, М.
Пришвин, А. Твардовский, В. Шаламов и др.).
Справочник И.А. Кондаковой охватывает
архивные публикации 1985-1996 гг., освещающие
историю России с 90-х гг. XIX до 90-х гг. XX в. В
предисловии сообщается, что при подготовке
перечня "принимались во внимание только пол¬
ностью опубликованные документы". Однако зна¬
комство с рядом публикаций показало, что этот
принцип составителем не везде выдержан, по¬
скольку многие интересные и важные публикации
содержат выборки из документов. Справочник
имеет следующие указатели: журналов; документов
по их принадлежности государственным архивам и
иным местам хранения; документов по их при¬
надлежности семейным архивам; именной; предмет¬
но-тематический. Это значительно повышает
поисковые возможности справочника и делает его
удобным для пользователя.
Автор сознательно ограничил круг избранных
источников только публикациями из отечественных
периодических изданий, а также историко-докумен¬
тальных, литературно-документальных и краевед¬
ческих альманахов. Таким образом, как под¬
черкивается во введении, намеренно не учи¬
тывались многочисленные "Вестники" вузов и
научных учреждений, "Записки" отделов рукописей
библиотек и музеев, "Ежегодники", "Известия",
"Труды", которые на своих страницах осуществляли
документальные публикации. Не вошли в справо¬
чник и многочисленные тематические документаль¬
ные публикации, без которых сегодня трудно
представить себе современную историческую науку.
Такова, например, серия публикаций, осуществ¬
ляемая фондом "Демократия": "Филипп Миронов:
Тихий Дон в 1917-1921 гг.", двухтомник "1941 год" и
другие. Огромная работа по подготовке к изданию
документальных сборников за годы перестройки
проведена провинциальными вузами и научными
учреждениями, региональными научными цент¬
рами, отделениями РАН. Безусловно, этот массив
публикаций должен быть включен в последующие
издания справочника, что сделает его более
соответствующим своему названию.
Высказывая подобные пожелания, не будем,
однако, забывать, что И.А. Кондакова проделала
колоссальную и кропотливую черновую работу,
которой так избегают многие историки и без
которой невозможно продвижение науки вперед.
В.П. Попов, доктор исторических наук
(Московский педагогический государственный
университет)
204
Письма в редакцию
АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПРЕПОДАВАНИЯ ИСТОРИИ
В ВЫСШЕЙ ШКОЛЕ
Почти полвека журнал "Отечественная история" является собеседником и помощником, научным
руководителем и оппонентом для нескольких поколений исследователей и преподавателей истории нашей
Родины. Знакомство с публикациями журнала дает представление об актуальных проблемах исторической
науки, о новых методологических подходах, оригинальных выводах исследователей. В наше сложное и
противоречивое время редколлегия журнала твердо придерживается того научного направления, которое
не следует за политической конъюнктурой и дает возможность высказаться сторонникам разных взглядов,
если эти взгляды находятся в рамках науки. Неудивительно, что к данному изданию обращаются все
историки России, а также многие студенты не только гуманитарных, но и технических вузов.
Историческая наука должна быть достоянием общества, в первую очередь молодежи, которая уже в
недалеком будущем станет определять судьбу Отечества. Насколько интересна история России для сов¬
ременного студенчества? Чтобы ответить на этот вопрос, среди студентов Пензенской государственной
архитектурно-строительной академии было проведено анкетирование. Подавляющее большинство оп¬
рошенных (94%) ответили, что считают необходимым изучение истории, причем у каждого десятого до
поступления в академию интереса к истории не было. Треть студентов (35%) подчеркнули, что не только
проявляют интерес к истории, но и стремятся расширить свои исторические знания. Безразличными к
занятиям по истории остались лишь 6% студентов. Отвечая на вопрос: "В какой исторической эпохе Вы
хотели бы прожить свою жизнь?", современность выбрали 46%, будущее - 7%, а прошлое - почти 40%
студентов. На вопрос: "Нужно ли изучать историю в техническом вузе?" 98% студентов ответили утвер¬
дительно, мотивируя это тем, что каждый гражданин должен знать прошлое своего Отечества.
Активный интерес студенчества к истории России обязывает преподавателей уделять больше внимания
не только научным исследования, но и методике преподавания в высшей школе. С этой точки зрения очень
актуальна статья Н.В. Щербань "Невостребованные традиции: В.О. Ключевский - педагог"1. Однако в са¬
мом названии статьи звучит грустная интонация. У читателя, в свою очередь, возникают другие вопросы.
Неужели уникальный опыт талантливого ученого преподавателя остался невостребованным? Существует
ли преемственность традиций преподавания истории в современной высшей школе? Какие новации
обогатили методику передачи знаний? Многие историки желали бы поразмышлять над этими проблемами
вместе с журналом "Отечественная история". Хотелось бы увидеть на его страницах новую рубрику типа
"Преподавателю высшей школы", где коллеги из разных вузов рассказывали бы об особенностях совре¬
менной студенческой аудитории, об использовании таких новых методических приемов, как ситуационное
моделирование, деловые и ролевые игры, опорные конспекты, тестирование и т.д.
В свое время В.О. Ключевский писал, что "студенческое бумажное жвачество (пережевывание бес¬
конечное литографированной бумаги) - единственный метод изучения", поэтому "ум современного
молодого человека рано изнашивается усвоением чужих мыслей и теряет способность к самодеятельности
и самостоятельности". Преподаватель, по его мнению, должен "не усыплять свою мысль", а "будить
чужую"2. Сегодня особо актуален вопрос о сочетании репродуктивных методов обучения, требующих
воспроизведения усвоенной информации, и проблемных методов, побуждающих студентов самостоятельно
мыслить. Многолетний опыт применения деловых и ролевых игр убеждает в том, что они формируют
яркие исторические образы, развивают логическое и творческое мышление, вызывают чувство личной
сопричастности с историей. Студенты получают возможность посмотреть глазами очевидцев на разные
события, а также понять ход мыслей и логику поступков исторических деятелей.
Может быть, редколлегия журнала сочтет интересным предложение обсудить перспективы введения
нового учебного предмета "История человечества", а также объявить конкурсы учебных пособий и ав¬
торских программ по различным историческим дисциплинам. Преподаватели различных вузов, таким обра¬
зом, смогут выйти на новый уровень общения и обменяться творческим опытом.
В заключение хотелось бы пожелать журналу "Отечественная история" новых творческих успехов на
поприще науки и просвещения.
И.И. Маслова, кандидат исторических наук
(Пензенская государственная архитектурно-строительная академия)
205
Примечания
1 Щ е р б а н ь Н.В. Невостребованные традиции: В.О. Ключевский - педагог // Отечественная ис¬
тория. 1998. № 6. С. 76-89.
2Клю невский В.О. Афоризмы и мысли об истории // Сочинения. Т. IX. М., 1990. С. 377, 397,409.
О НЕКОТОРЫХ ВОПРОСАХ ИСТОРИЧЕСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ
В последнее десятилетие мы стали свидетелями настоящего инновационного бума в науке и об¬
разовании. Как из рога изобилия, посыпались новые концепции, авторские программы, образовательные
технологии. Бурно растет число негосударственных вузов и школ. После некоторого затишья и
растерянности в конце 1980 - начале 1990-х гг. творческий подъем переживает и историческая наука. Но
одновременно с этим наметился разрыв между уровнем развития науки и практикой преподавания истории
в школах и вузах. В многочисленных газетных и журнальных публикациях, в выступлениях участников
научно-педагогических конференций подчеркивается, что наше историческое образование переживает
кризис. Мне как преподавателю отечественной истории педагогического вуза, часто бывающему со
студентами в школе, это достоверно известно, и, думается, не случайно в Федеральной программе развития
образования, утвержденной правительством РФ 24 июня 1999 г., особое внимание уделецо необходимости
"интеграции науки и педагогического процесса".
На наш взгляд, одной из важнейших причин кризисного состояния исторического образования в стране
является отсутствие у ученых и педагогов единого мнения относительно методологии исторического по¬
знания и образования. Дискуссия на эту тему идет уже много лет. В центре ее находится вопрос о фор¬
мационном и цивилизационном подходах к изучению и преподаванию истории. В рамках этой дискуссии,
как известно, формационная теория подверглась критике за ее ограниченность и односторонность. Форма¬
ционному подходу противопоставлялся цивилизационный, однако среди ученых нет единого мнения о его
сущности и даже о самом понятии "цивилизация". Тем не менее в начале 1990-х гг. появились школьные
учебники, написанные, по словам их авторов, с позиций цивилизационного подхода, которые и сейчас
лежат в основе школьного образования. В результате школьные учебники, по мнению многих учителей,
превратились в популярные книги для чтения по истории, где больше внимания уделяется вопросам личной
жизни тех или иных исторических деятелей, чем анализу объективных процессов, выявлению их тенденций
и причинно-следственных связей, что приводит к снижению качества знаний учащихся по истории и в целом
исторического образования.
Уже сейчас можно сделать следующие выводы:
1. Большинство ученых считают формационный подход к истории вполне оправданным и необходимым,
так как лишь он способен обеспечить познание объективного хода исторического развития, составляющего
фундамент истории как науки. В связи с этим следует вспомнить слова одного из ведущих специалистов в
этой области М.А. Барга, который в статье "Цивилизационный подход к истории: дань конъюнктуре или
требование науки?" писал, что формационная теория "является краеугольным камнем материалистичес¬
кого исторического знания, так как она позволила впервые в истории в хаотическом нагромождении
общественных связей выделить те из них, которые оказались независящими от воли и сознания людей. Тем
самым историческое познание было возведено на объективное основание" (Цивилизация. Вып. 2. М., 1993.
С. 9-10).
2. Вместе с тем формационный подход не может претендовать на роль немой универсальной теории
исторического процесса, поскольку он оставляет без внимания множество элементов общества как
системы.
3. При изучении истории необходимо исходить из сочетания формационного и цивилизационного под¬
ходов, так как противопоставление их не оправдано. Если формационный подход дает представление об
истории как о линейно-прогрессивном процессе смены формаций и уделяет основное внимание общим
тенденциям в развитии стран и народов на разных этапах, то цивилизационный открывает возможность
различать особенное и единичное в их развитии. Поэтому с позиций цивилизационного анализа можно
объяснить те или иные отступления от общих тенденций. Если формационный подход содержит элементы
некоего фаталистического представления об историческом процессе, в основе которого лежат законы
общественного развития, а человек является лишь частью производительных сил, то цивилизационный
основное внимание уделяет субъективному фактору, роли личности в истории. Действие перечисленных за¬
конов преломляется через деятельность человека, его характер, способности, желания, интересы, волю и
т.д. Если формационный подход требует уделить главное внимание изучению способа производства
материальных благ и его влиянию на другие сферы общественного бытия - социальную, политическую,
духовную, то цивилизационный предполагает показ воздействия этих сфер на способ производства, дает им
право на самостоятельное существование и заставляет историков интересоваться законами и законо-
206
мерностями, действующими в этих сферах. Если формационный подход главным критерием общественного
прогресса считает развитие производительных сил, то цивилизационный таким критерием считает создание
возможностей для удовлетворения материальных, духовных и других потребностей человека. Такой подход
является более гуманным.
В категориях формационного подхода отражены такие стороны исторического процесса, как ста¬
диальность, динамизм, перерывы постепенности, а в категориях цивилизационного - преемственность, не¬
прерывность, накопление опыта и достижений человечества в разных областях. Таким образом, сочетание
формационного и цивилизационного подходов позволяет лучше понять прошлое и настоящее, делает
оценку событий более полной и объективной. Эти выводы, на наш взгляд, вполне можно учитывать в
процессе изучения и преподавания истории, а также при подготовке новых учебников.
Кризис исторического образования связан также со все ухудшающейся оснащенностью учебного про¬
цесса, в первую очередь - с нехваткой учебников по истории. Находясь на практике со студентами в шко¬
лах, мы видели, что в некоторых классах дети пользовались учебниками только на уроках. Школа и многие
родители не в состоянии приобрести их в нужном количестве. Поэтому учителям приходится давать
материал урока под запись. О каком же качестве знаний можно в данном случае говорить? Да и сами
учебники оставляют желать лучшего. Имеет место неуправляемый рост числа альтернативных учебников,
причем часто низкого качества. Учителям предлагается выбрать из них наиболее приемлемый, но для этого
они должны их сначала купить, а это не так-то просто. Кроме того, в школах отсутствуют в необходимом
количестве дополнительная литература, учебные карты, картины, технические средства обучения. На все
это нет денег. Поэтому вызывает удивление стремление Министерства образования перевести школу на
12-летнее обучение. Не лучше ли было бы пойти по пути более ранней специализации обучения детей и
упрощения содержания непрофилирующих дисциплин?
На наш взгляд, снижает качество исторического образования концентровая система преподавания
отечественной истории. В начальной школе, среднем звене и в старших классах трижды учащиеся проходят
один и тот же материал, но изучают его довольно поверхностно. В результате они не знают исторических
фактов, не умеют их анализировать, делать выводы, обобщения и даже хорошо излагать. На развитие
мышления и речи на уроках истории времени не хватает. К тому же экзамен по истории является в 11-м
классе не обязательным, что совершенно недопустимо, поскольку история, как ни один другой предмет,
формирует личность, мировоззрение, интеллект, мышление, речь. Поэтому с каждым годом знания абиту¬
риентов, сдающих вступительные экзамены по истории в вузы, становятся все хуже и хуже. Во время
экзаменов можно услышать просто невероятные заявления о том, что "Столыпин был помощником Ивана
Грозного", обозначение веков римскими цифрами в билетах воспринимается в качестве математических
знаков "х", "у" и т.п. Горько сознавать, что молодое поколение плохо знает историю своей страны. О каком
патриотизме, гражданственности и нравственных идеалах можно после этого говорить? Нельзя по
политическим соображениям отбрасывать то хорошее, что было в советской школе, когда учебники
готовились и отбирались гораздо тщательнее и с большей ответственностью, чем теперь. Качество их
обеспечивалось широким объективным обсуждением рукописей в научных и педагогических коллективах с
привлечением ученых, опытных преподавателей и методистов. В школах были хорошо представлены
разнообразные средства обучения, и директор не ломал голову над тем, где взять деньги, чтобы обеспечить
учащихся учебной литературой.
Такие же проблемы стоят и перед высшей школой. Ощущается острая нехватка учебной литературы,
оборудования. Нередко учебные издания приходится покупать на свои деньги. Если раньше студенты
бесплатно обеспечивались учебно-методической литературой, то теперь преподаватель должен не только
написать учебник, но и издать его за свой счет, а затем, краснея, продавать студентам, чтобы вернуть
потраченные деньги. С ностальгией вспоминаю прежние кабинеты истории, оснащенные полным набором
технических средств и оборудования. Какое удовольствие было читать лекции, сопровождая их показом
кинофильмов, слайдов, таблиц, используя телевизионные учебные программы, прослушивая пластинки и
магнитофонные записи с голосами исторических деятелей. Мы имели большие возможности покупать
научную литературу, выписывать самые различные периодические издания, работать в столичных библио¬
теках и архивах, общаться на конференциях. А сейчас на зарплату преподавателя вуза это делать очень
трудно. ,
И в заключении хотелось бы особо отметить наметившуюся у Министерства образования тенденцию к
сокращению часов на преподавание отечественной истории в вузах, даже гуманитарных. По некоторым
специальностям вообще курс отечественной истории не предусматривается. Куда мы идем и к чему это
приведет? В данной ситуации ученым и педагогам следует объединить свои усилия и отстоять историческое
образование, повысить его качество. Только это поможет воспитать у молодежи идеалы
гражданственности, любовь к Отечеству и желание участвовать в его возрождении.
Т.А. Дружинина, кандидат исторических наук
(Пензенский государственный педагогический университет им. В.Г. Белинского)
207
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
НАУЧНЫЕ ЧТЕНИЯ "ВЛАСТЬ И ОБЩЕСТВО РОССИИ
В ПРОШЛОМ И НАСТОЯЩЕМ"
22-23 сентября 1999 г. в Московском педагогическом государственном университете прошли
научные чтения, посвященные 90-летию со дня рождения профессора, доктора исторических
наук Дмитрия Сергеевича Бабурина. Их организатором выступил исторический факультет
МГТГУ. В чтениях приняли участие представители академической и вузовской науки Москвы,
Тулы, Калуги, Пензы, Владимира, Коломны, Хабаровска, а также члены семьи Д.С. Бабурина.
Открывая чтения, заведующий кафедрой новейшей отечественной истории МПГУ про¬
фессор Э.М. Щ а г и н высоко оценил научную и педагогическую деятельность
Д.С. Бабурина, подчеркнув ее масштабность и многогранность. Своими воспоминаниями о Д.С.
Бабурине поделилась с собравшимися его дочь Ольга Дмитриевна.
С глубоким, очень эмоциональным докладом выступил первый заместитель министра
образования РФ, главный редактор журнала "Вестник образования" профессор А.Ф. К и -
с е л е в - в прошлом аспирант Д.С. Бабурина. Он рассказал о методах работы своего учителя с
молодыми историками, выделив глубоко творческий, новаторский подход Д.С. Бабурина к
освещению сложнейших проблем отечественной истории.
Д.С. Бабурин родился 21 сентября 1909 г. в деревне Сумарокове Осташевского района
Московской обл. в крестьянской семье. Комсомолец 1920-х гг., деревенский агитатор, спецкор
многотиражек, слушатель политико-просветительского отделения Московского педа¬
гогического техникума имени Профинтерна, курсант авиашколы - таковы первые шаги
Бабурина в жизни.
С 1932 г. Дмитрий Сергеевич преподавал в средних школах. В 1934 г., выдержав конкурсные
экзамены, он был принят в аспирантуру Московского историко-архивного института, где и
учился до января 1938 г. Не имея высшего образования, он сам подготовился к аспирантуре и
вскоре заявил о себе как об исключительно одаренном исследователе.
Своей научной специальностью Д.С. Бабурин избрал историю государственных учреждений
России. Первая его печатная работа увидела свет в 1938 г. и сразу привлекла к себе внимание
специалистов. Заметным событием в научном мире стала защита им в 1939 г. кандидатской
диссертации "Очерки истории мануфактур-коллегии", опубликованной затем в виде
монографии.
В конце 1939 г. Д.С. Бабурин был назначен заместителем директора по научной части
Историко-архивного института (через пять лет он станет его директором). Этот полузакрытый,
находившийся в системе НКВД вуз, готовивший в основном архивистов-практиков, по
потенциалу своих научно-педагогических кадров превратился в один из центров отечественной
исторической науки, обрел собственное лицо. Здесь же Бабурин продолжал и преподавать в
качестве доцента кафедры истории СССР. Дмитрий Сергеевич разработал и блестяще читал
курс истории государственных учреждений России. Большой популярностью у студентов
пользовался и его общий курс истории СССР, а также спецкурсы и спецсеминары.
В годы войны Д.С. Бабурин все силы вкладывал в спасение архивов. Громадной его заслугой
было создание Государственного архива Российской Федерации в Томске и Государственного
архива Великой Отечественной войны. Он возглавлял государственную научно-историческую
экспертизу документальных материалов Архивного фонда СССР, а также комплектование
системы государственных архивов страны. Под его научным руководством были подготовлены
и изданы перечни документальных материалов и путеводители по государственным архивам
СССР.
Летом 1947 г. в связи с тяжелой болезнью Дмитрий Сергеевич был освобожден от обя¬
занностей директора ПАИ. Целый год находился на инвалидности и буквально боролся за свою
жизнь. У него была железная воля. Преодолев болезнь, Д.С. Бабурин в конце 1948 г. поступил в
докторантуру Института истории АН СССР.
К 1950 г. Дмитрий Сергеевич подготовил не только докторскую диссертацию, но и
монографию по истории советских государственных учреждений. Но свет монография не
увидела. Бдительные "доброжелатели" талантливого ученого усмотрели в книге отход "от
208
интернационалистических позиций", апологетику "известных" руководителей госучреждений
первых лет советской власти. Крест пришлось ставить не только на книге, но и на диссертации.
В результате крупный специалист по отечественной истории оказался на скромной
должности младшего научного сотрудника Института востоковедения. С большим трудом
Дмитрию Сергеевичу удалось добиться перевода в 1951 г. на исторический факультет
Московского городского педагогического института имени В.П. Потемкина. Он целиком
посвящает себя научно-организаторской и педагогической деятельности. Вскоре его избирают
деканом исторического (потом историко-филологического) факультета, а также заведующим
кафедрой истории СССР. В 1960 г. МГПИ им. Потемкина объединили с МГПИ им. Ленина.
Объединились и истфилы. Д.С. Бабурин продолжил работу в качестве заведующего кафедрой
истории СССР. Вместе со своими коллегами он добился того, чтобы студенты получили
возможность защищать дипломные работы по историческим дисциплинам, а не только по
методике и педагогике. Стала развиваться и система специализации по кафедрам.
Фундаментализация подготовки будущих учителей истории стала основным направлением
развития факультета. Две кафедры отечественной истории, работающие ныне на факультете,
по сути тоже детище Д.С. Бабурина. Умер Дмитрий Сергеевич 5 декабря 1982 г. от инфаркта,
оставив по себе добрую и долгую память, подтверждением чего является настоящая
конференция.
Тематика представленных на чтениях докладов была очень разнообразна. Э.М. Щ а -
г и н поставил проблему "Власть и оппозиция в СССР в конце 1920 - начале 1930-х гг". Он
отметил противоречивость и неоднозначность внутрипартийной дискуссии о путях развития
страны, развернувшейся в период индустриализации, и призвал отказаться от старых и новых
стереотипов в оценке роли тогдашнего партийно-государственного руководства.
Проректор МИГУ А.В. Лубков поставил проблему отражения судьбы России в
историософии видного деятеля кадетской партии Д.И. Шаховского, которая основывалась на
философии Толстого и Достоевского, а также концепции русского соборного социализма.
С докладом "Община и общежитийные монастыри в XIV в." выступил профессор
А.Г. Кузьмин (МПГУ), отметивший колоссальное влияние монастырей как социально-
экономических единиц на структуру средневековой общины.
Профессор Р.М. Введенский (МПГУ) убедительно доказал, что политика Павла I по
отношению к дворянству была продолжением традиционной для послепетровского времени
линии на поддержку этого "первенствующего сословия" империи.
Анализ столыпинской программы реформирования России дал заведующий кафедрой ис¬
тории России МПГУ профессор В.Г. Тюкавкин, подчеркнувший необходимость пере¬
смотра прежней концепции неэффективности столыпинских преобразований. Докладчик
привел также критический анализ советской историографии проблемы, негативные стороны
которой до сих пор не преодолены.
Группа докладов была посвящена 1940-1950 гг. Заведующий общеуниверситетской
кафедрой истории МГПУ профессор А.А. Данилов на основании новых архивных доку¬
ментов показал усиление внутренних противоречий в Политбюро ЦК ВКП(б) в 1945—
1952 гг. Эта тема была продолжена в выступлении заместителя директора ПРИ РАН А.К.
Соколова ("Советское общество и власть в послевоенное время"), посвященном анализу
общественных настроений в послевоенный период, которые докладчик охарактеризовал как
важнейший политический фактор, влиявший на власть. Профессор В.П. Попов (МПГУ) в
докладе "Экономическая политика советского государства в 1946-1953 гг." охарактеризовал
послевоенную экономическую ситуацию как продолжение и дальнейшее развитие жесткой
командно-административной централизации, направленной на решение задач сугубо полити¬
ческого и идеологического характера.
Доклад "Развитие политического контроля в годы нэпа" прочитал доцент С.И. Дёгтев
(МПГУ). Взяв за основу материалы архивов, освещающие деятельность осведомителей ОГПУ,
он сделал вывод о перенесении в середине 1920-х гг. центра тяжести в работе карательных
органов с подавления антисоветских структур на преследование самодеятельных общественных
организаций.
Доцент О.Г. Вронский (Тульский государственный университет) в своем выступлении
проследил взаимоотношения власти и крестьянства Центральной России в годы столыпинской
аграрной реформы. Вопрос о политике государства в отношении школы в Калужской и
Тульской губ. в первой половине 1920-х гг. осветила в своем сообщении доцент Н.Н.
Никитина (Калужский педагогический университет).
Жизни и деятельности А.В. Суворова было посвящено выступление ведущего научного
сотрудника Института военной истории МО РФ профессора В.С. Скробова. Большое
209
внимание выступающий уделил политической составляющей европейских походов Суворова,
рассказав о новых фактах, связанных с взаимоотношениями великого военачальника и власти.
А.В. Елисеев (МПГУ) сделал доклад "Русские монархисты XX века и проблема го¬
сударственного регулирования экономики", в котором подверг сомнению приверженность
крайне правых этатизму в области хозяйственных отношений.
Профессор Н.А. Шарошкин (Пензенский педагогический университет) осветил
состояние промышленных кадров в предвоенный период и их пополнение за счет крестьянства
по материалам Поволжья. Доцент того же университета Т.Н. Кузьмина выступила с
докладом "Материальное положение и быт безработных в 1917-1928 гг. (по материалам
Поволжья)".
Доклад доцента Е.М. Петрович евой (Владимирский педагогический университет)
был посвящен последнему этапу деятельности земств Центральной России (1917-1918 гг.).
Было отмечено их негативное отношение к Октябрьскому перевороту в Петрограде. Много
внимания докладчик уделила проблеме сосуществования земств и советов.
Профессор В.М. Андреев (Коломенский педагогический институт) отметил, что к
концу Гражданской войны противоречия в российской деревне не исчезли, но по сравнению с
1918 г. стали постепенно затухать. Общее настроение крестьянства определялось их
нежеланием возврата "старых порядков" и одновременно неприятием "царства социализма".
Тему продолжил аспирант того же института А.М. Отраднов. В своем выступлении,
посвященном проблеме собственности в деревне в условиях революции и Гражданской войны,
он отметил недоверие к властным органам в крестьянской среде, что являлось следствием
политики чрезвычайщины, проводимой властями.
Доцент Т.Я. Иконникова (Хабаровский государственный университет) посвятила
свой доклад отношению дальневосточной общественности к революционным событиям
1917 г. Она сделала вывод об относительно мирном настрое жителей Дальнего Востока в
период революционных потрясений. Катализатором политической активности там выступали
главным образом военнопленные и беженцы из других российских губерний.
В чтениях приняли также участие студенты и аспиранты МПГУ. Студент 5 курса
В. Маслаков дал анализ настроений консервативных сил в армии и обществе ("партии
порядка") в период с февраля по октябрь 1917 г. Аспирантка М. Г а л а с осветила проблему
взаимоотношений власти и "правой" оппозиции в конце 1920 - начале 1930-х гг. в контексте
выбора путей экономического развития страны. Студент 5 курса О. Б а к у л и н, рассматривая
деятельность "финского народного правительства" О. Куусинена, сделал вывод о том, что часть
населения Финляндии оказала поддержку Красной армии в ходе зимней кампании 1939-1940 гг.
А.В. Елисеев, И.А. Воронин, кандидаты исторических наук
(Московский педагогический государственный университет)
МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ:
ПРЕПОДАВАНИЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ (НАЦИОНАЛЬНОЙ) ИСТОРИИ:
НОВЫЕ ПОДХОДЫ, КОНЦЕПЦИИ, МЕТОДЫ
Сейчас, когда наше общество находится на переходном этапе своего цивилизационного
развития, не только педагоги, но и все более широкие круги россиян осознают, что будущее
нашей страны во многом зависит от построения системы образования, соответствующей новой
социокультурной ситуации. Это еще раз подтвердила конференция "Преподавание
отечественной (национальной) истории в вузе: новые подходы, концепции, методы",
проходившая 29 октября 1999 г. в Российском университете дружбы народов (РУДН) под эгидой
Министерства образования и Министерства науки и технологий РФ. В ней участвовали ученые
из Института российской истории РАН, работники издательства "Высшая школа" и
преподаватели свыше 20 вузов России, Казахстана и Белоруссии, в том числе МГУ им. М.В.
Ломоносова, РУДН, РГГУ, Ярославского госуниверситета им. П.Г. Демидова, Московского
открытого педагогического университета, Финансовой академии и Академии народного
хозяйства при Правительстве РФ, Российской госакадемии сферы быта и услуг, МАИ,
Волгоградского института экономики, социологии и права, Краснодарского университета
210
международных отношений, Южно-Российского государственного технического университета,
Белорусской академии парламентаризма, Актюбинского госуниверситета, Казахской
национальной академии музыки и др.1
Конференцию открыл исполняющий обязанности ректора РУДН профессор Д.П. Би¬
либин, отметивший особое значение изучения национальной истории в нынешнее непростое
время. Декан факультета гуманитарных и социальных наук РУДН профессор Н.С.
Кирабаев, приветствуя участников конференции, призвал к развитию творческого подхода
в преподавании отечественной истории в условиях глубокой трансформации российского
общества. Он особо отметил воспитательные функции этого курса, его роль в формировании
социально-исторического оптимизма у молодого поколения российских специалистов.
В определившем центральное направление дискуссии докладе заместителя директора
Института российской истории РАН профессора А.К. Соколова были сформулированы
важнейшие принципы освещения истории России. Он предостерег от идеологизации и
упрощения исторического процесса в вузовском курсе и призвал к синтезу различных
направлений в изучении и преподавании социальной истории, понимаемой как история
общества в единстве всех его компонентов. При этом экономика, государственные и правовые
институты, культура и собственно социальные структуры представляются в этом случае
производными, а в центре внимания оказывается сам человек, социальная мотивация его
поведения, общественная мораль и т.д. Основной стержень социально-исторического метода
А.К. Соколов видит в анализе исторического дискурса, который позволит преодолеть
противоречия истории ментальностей, равно как и противопоставление микро- и макроистории.
Развивая тему новых подходов к отечественной истории, доцент В.В. К е р о в (РУДН)
предложил шире использовать близкий социально-историческому историко-антропологи¬
ческий подход, который реализуется в анализе исторических ментальностей и, соответственно,
в изучении жизни человека в самых различных ее аспектах. Доцент М.Н. Мосейкина
(РУДН) отметила, что в основе курса истории России, особенно современной, должен лежать
компаративистский подход, сочетающий концепцию "догоняющего развития" России и учет
"вторичности" ее модернизации, а профессор М.Н. Новиков (РУДН) призвал
максимально персонифицировать вузовский курс отечественной истории.
Некоторые докладчики предприняли попытку обозначить специфику развития российского
общества. Так, доцент А.В. Хорунжий (РУДН) рассмотрел развитие утопической
традиции в нашей стране, сыгравшей огромную роль в коммунистическом эксперименте по
переустройству общества в XX в. Т.Е. Панкова и А.Л. С к о р и к (Южно-Русский
технический университет, Новороссийск) охарактеризовали концепт имперской традиции в
отечественной истории.
Второе направление в работе конференции было представлено прежде всего докладом
профессора Н.П. Ионич ева (Финансовая академия при Правительстве РФ), поставившего
вопрос о месте преподавания отечественной истории в современной высшей школе. Он
выразил беспокойство по поводу того, что в предложенных для обсуждения вариантах
государственных образовательных стандартов России курс "Отечественная история", играющий
огромную роль в воспитании патриотизма и гражданственности студентов, предлагается
заменить некой "Историей человечества". Перевод российской истории в разряд
факультативных дисциплин, по мнению докладчика, "готовит почву для национальной
катастрофы". Н.П. Ионичева поддержал заведующий кафедрой истории России РУДН
профессор, академик РАЕН В.М. Козьменко, напомнивший, что во все времена и во всех
странах национальная история выполняла и выполняет функции духовного наставника
молодежи. Профессор В.В. Зверев ( МПГУ) обратил внимание на недооценку
преподавания отечественной истории в средней школе, что приводит к крайне низкому уровню
знаний школьников о прошлом родной страны.
С этими вопросами оказалось тесно связанным еще одно значительное направление в работе
конференции - вопросы преподавания национальной истории в странах СНГ. Профессор III.А.
Кусано ва (Казахская национальная академия музыки), говоря о новых подходах к
освещению истории кочевых народов Центральной Азии в казахских вузах, отметила, что
главной задачей историков Казахстана стало формирование исторического сознания и
казахстанского патриотизма для обеспечения общенационального единства и становления
государственной идентичности Республики Казахстан. Зависимости курса национальной
истории от политической ситуации в стране был посвящен доклад профессора Белорусской
академии парламентаризма В.А. Божанова, выразившего уверенность в том, что в
Белоруссии в конце концов возобладает трезвый и глубоко научный подход к национальной
истории.
211
Мысль о необходимости адекватного рассмотрения отечественной истории в вузовских
учебниках выразил главный редактор ведущего российского издательства "Высшая школа"
А.М. Трубицын. Заместитель главного редактора этого издательства Г.Н. У с к о в
подчеркнул, что в сложных современных условиях "Высшая школа" стремится найти выход в
разработке необходимых комплексов учебников и учебных пособий с учетом различных
мнений вузовских преподавателей. К.и.н. В.С. Тяжельникова (ИРИ РАН), проана¬
лизировав десятки учебников по отечественной истории, пришла к выводу, что в них уделяется
недостаточно внимания послевоенному периоду советской истории, причем имеет место
необоснованная экстраполяция оценок общественного строя СССР в
1920-1930-е гг. на этап 1960-1970-х гг., имевших качественно иной характер.
Во многих докладах рассматривались конкретные проблемы экономики, политики и
культуры в курсе национальной истории. Профессор В.Л. К е р о в (РУДН) обратил внимание
на возрастание роли Православной Церкви в жизни современного российского общества и
аргументировал необходимость полноценного раскрытия в вузовских курсах роли православия
в отечественной истории. Доцент О.П. Козьменко (МОПУ), призвав уделять в общем
курсе отечественной истории более значительное место национальной духовной культуре,
подчеркнула негативную роль гипертрофированного интернационализма советского периода в
подспудном развитии националистических настроений в республиках СССР. Изучая духовность
и историю народов России, в том числе и русского, студенты должны усвоить, что каждый
этнос имеет историческое право на свою культуру, на свою территорию и сферы влияния,
отметила О.П. Козьменко. Доценты Л.А. Т ерентьева, Л.В. Толмацкая и Е.В.
Кряжева-Карцева (РУДН) обозначили новые подходы и темы при освещении
российской культуры и общественной мысли в общем и специальных курсах.
Доклады заведующего кафедрой средневековой и новой истории России Ярославского
госуниверситета профессора Ю.Ю. Иерусалимского, профессора Н.Г. Геор¬
гиевой (РУДН), доцента Р.А. Арсланова (РУДН) продемонстрировали новые
подходы к раскрытию в курсе отечественной истории проблем революционного и
освободительного движения, имеющих дискуссионный характер не только для студентов, но и
для специалистов в этой области. Старший преподаватель Л.А. Муравьева (Финансовая
академия при Правительстве РФ) отметила особую актуальность и общественно-политическое
значение изучения исторического опыта становления и развития отечественных
конституционных идей в условиях, когда носителем преобразовательной энергии является само
государство. Ректор Краснодарского университета международных отношений доцент В.И.
Чуприна предложила свою концепцию роли и места истории российской интеллигенции,
ее взаимоотношений с властью и другими социальными груп¬
пами. Профессор Н.А. Абдулаев (Актюбинский госуниверситет) рассмотрел некото¬
рые проблемы истории индустриального развития Казахстана.
С оригинальным докладом выступил доцент В.М. Заболотный (РУДН), предло¬
живший использовать в преподавании отечественной истории в многонациональной России и
странах СНГ многолетний опыт Британского содружества наций.
Еще одна группа докладов была посвящена особенностям преподавания истории студентам
различных неисторических специальностей. Проректор Волгоградского института экономики,
социологии и права доцент А.А. Бессолицын рассказал о преподавании отечественной
истории на юридическом факультете своего вуза, где данный курс тесно увязан с другими
основными и специальными курсами по истории экономики и права России и зарубежных
стран. Об особенностях преподавания экономической истории и истории российского
предпринимательства рассказал профессор А.Д. Кузьмичев (Академия народного
хозяйства при Правительстве РФ), предложивший свою концепцию этих курсов. Профессор
Д.А. Аманжолова (Российская госакадемия сферы быта и услуг) и старший
преподаватель О.Л. Сорокина (МАИ) раскрыли специфику курса истории России в
технических вузах, предложив излагать лекционный материал по схеме: при чины-этап ы-суть-
результат исторического явления или процесса. Доцент В.М. Савин (РУДН) рассказал об
опыте ведения курса российской истории на сельскохозяйственном факультете РУДН, отметив
большой интерес к российскому прошлому студентов, казалось бы, далеких от гуманитарных
предметов.
Участники конференции обратили внимание и на важность методических аспектов
преподавания отечественной истории. Профессор Т.В. Батаева (РУДН) охарактеризовала
новейшие подходы и методы использования исторического материала в общем курсе
российской истории с применением мультимедийных технологий. Профессор Т.Н. Ма¬
ту л и с (РУДН) поделилась опытом организации учебных и производственных практик
212
студентов-историков. Успех этой формы занятий был обеспечен творческим подходом к
сочетанию конструктивного, организаторского, коммуникативного и гностического ком¬
понентов преподавательской деятельности, осваиваемой практикантами. Доцент
Д.Е. Слизовский (РУДН) на основе анализа целей и форм гуманитаризации образо¬
вания в России пришел к выводу о необходимости использования особого методического
комплекса, позволяющего выйти на уровень "лекции-проповеди" со свободным выбором
студентами главных элементов образования, а доцент Т.И. П о н ь к а (РУДН) описала
принципы многоуровневой системы высшего образования, которые необходимо учитывать при
подготовке вузовских курсов российской истории. Участники конференции с одобре¬
нием встретили предложение профессора А.Д. Кузьмичева привлечь к обсуждению проблем
преподавания отечественной истории самих студентов.
Все участники дискуссии солидаризировались с основными положениями докладов
Н.П. Ионичева, В.М. Козьменко и В.В. Зверева. Отмечая, что обязательное преподавание
отечественной истории всем студентам российских вузов представляет собой залог подго¬
товки социокультурных условий для преодоления кризисных явлений в нашем обществе,
участники конференции приняли решение выступить с открытым обращением к Мини¬
стерству образования РФ и всем заинтересованным ведомствам. В обращении содержатся
следующие положения:
1. Необходимо сохранить историю России как обязательный компонент вузовского
образования в России. Это имеет жизненно важное значение для осознания будущими
специалистами целей и особенностей развития нашего общества. Целесообразно увеличить
количество учебных часов, выделяемых на курсы отечественной истории для студентов
неисторических гуманитарных и технических специальностей.
2. В курсе отечественной истории важно учитывать профиль конкретного вуза:
значительная часть студентов всех специальностей глубоко интересуется отечественной
историей, но максимальной эффективности можно достигнуть, лишь адаптируя данный курс к
специфике вуза.
3. В рамках широкого использования авторских лекционных курсов и разнообразных видов
коллективных и индивидуальных занятий необходимо показывать прошлое нашей страны в его
целостности, на основе системного подхода.
4. Необходимо осторожно подходить к экспериментированию в области формирования
новых государственных стандартов, сочетая разумные новации со здоровым консерватизмом.
5. Следует продолжать и развивать политику демократического и гласного обсуждения всех
новых программ и проектов государственных образовательных стандартов, как и в целом
реформ образования в России.
Оргкомитет конференции по итогам обсуждения принял решение о проведении в 2001 г.
следующей конференции цикла с основной темой "Отечественная (национальная) история в
вузе: воспитание гражданственности и патриотизма".
В.В. Керов, кандидат исторических наук
(Российский университет дружбы народов)
Примечание
1 32 доклада участников конференции опубликованы в сборнике материалов, остальные планируется
опубликовать в Вестнике РУДН. Серия "История”.
213
ВСЕРОССИЙСКАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
" ИСТОРИЧЕСКАЯ НАУКА НА ПОРОГЕ ТРЕТЬЕГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ"
27-28 апреля 2000 г. в Тюменском государственном университете состоялась Всероссийская
научная конференция "Историческая наука на пороге третьего тысячелетия". Инициаторами ее
проведения стали Отделение истории РАН и Тюменский госуниверситет. Идея была
поддержана администрацией Тюменской области и Правительством Ханты-Мансийского
автономного округа.
В конференции приняли участие около 160 ученых из многих научных центров Центральной
России, Урала, Сибири, а также Йельского университета (США). Ее работа проходила в семи
секциях: методологические парадигмы исторического познания; источник как основа
исторического моделирования; локальная история: современные проблемы и суждения;
проблемы этнологии и демографического развития территорий: современные подходы и
концепции развития; новые историографические направления в антиковедении и медиевистике;
история международных отношений в работах современных историков; проблемы социально-
политической истории в современных исследованиях (с двумя подсекциями: власть и политика и
социальная история).
Участников конференции тепло приветствовали глава администрации Тюменской обл. В.В.
3 ы л о в и проректор Тюменского госуниверситета Е.Б. Заболотный.
Общее внимание привлекли пленарные доклады А.А. Чернобаева (журнал
"Исторический архив") "Документальные публикации 1990-х гг. и их роль в познании
прошлого", В.Н. Ерохина (Нижневартовский госпедуниверситет) "К вопросу о методо¬
логической ситуации в современной отечественной исторической науке", С.В. Конд¬
ратьева (Тюменский госуниверситет) "Что день грядущий нам готовит? (Взгляд на историю
из провинции)", И.В. Побережникова (Екатеринбург) "Модернизация: теоретические и
методологические аспекты", П. Бушковича (Йельский университет) "Эпоха Петра
Великого в мировых архивных фондах".
Дискуссия развернулась по проблемам: обновление методологического инструментария
исследователей; изменение представлений о функциях исторической науки, ее методоло¬
гических и теоретических аспектах; использование массовых источников и методов поли¬
тического анализа; роль исследователей из провинции в развитии исторической науки;
использование методов гуманитарного познания для исследования исторической реаль¬
ности.
Участники конференции обратили внимание на необходимость новых подходов к
теоретической базе исторических исследований. Все согласны с тем, что невозможно создать
какую-то единую, универсальную теорию изучения исторического процесса. В поисках новых
возможностей изучения истории ученые обращаются к методам других направлений гума¬
нитарного знания, к некоторым методам естественных наук. Н.В. Сапронов (Южно¬
уральский госуниверситет) высказал мнение о необходимости создания новой парадигмы
изучения исторических явлений, связанной с синергетикой. В частности, необходим комп¬
лексный подход к выявлению альтернативности исторических процессов и явлений
(А.В. Придорожный, Тюмень), плюрализма концепций, многозначности истины
(Г.М. Заболотная, Тюмень).
Как обычно, главное место в докладах занимали вопросы, связанные с введением в научный
оборот новых исторических фактов. В секции "Источник как основа исторического
моделирования" часть докладов была посвящена специфике анализа конкретных видов
исторических источников. В.В. Паникаровский (Тюменский госуниверситет)
проанализировал становление понятия "законодательный акт в отечественном источнико¬
ведении". В выступлении О.И. Дронкиной (Нижневартовск) рассматривалось обще¬
русское летописание XVII в., его специфика, отражение в историографии последних деся¬
тилетий. В ряде выступлений была показана значимость периодической печати как ис¬
точника. А.В. Л я м з и н (Уральский госуниверситет) указал на важность периодики как ис¬
точника при анализе истории антирелигиозной пропаганды на Урале в 1920-е гг. Н.В. Са¬
пожникова обратилась к "микромиру" исторического анекдота, а О.Н. Я х н о под¬
черкнула важность расширения Источниковой базы при исследовании истории повседневности,
прежде всего за счет вовлечения в научный оборот предметов быта.
Особый интерес ученых вызвала методика работы с историческими источниками.
Участники секции подчеркнули перспективность включения в поле исторических исследований
источников, содержащих данные антропологического характера, отметили необходимость
214
сближения источниковедения с другими гуманитарными науками, создания работ, отражающих
новые подходы к источникам.
Участники секции "Проблемы этнологии и демографического развития территорий"
констатировали, что в исторической науке наращивает свое влияние антропологический подход
к изучению как конкретных исторических эпох, так и истории в целом. Важное значение в
решении этнологических проблем приобретает освоение методики исследования нетради¬
ционной проблематики, к примеру оккультной практики разных народов. По-прежнему
значительное место в историческом исследовании занимает проведение демографических
срезов общества на конкретном этапе его существования. Историки весьма активно вторгаются
в сферу политологического знания как при сравнительном изучении политических систем, так и
при разработке прикладной тематики отдельных регионов и России в целом.
Доклад В.Н. Адаева (Тюменский областной краеведческий музей) касался разработок в
относительно новой отрасли этнологического знания - этноэкологии. Делается попытка
проанализировать формирование представлений о "чистом" и "грязном" пространстве у народов
севера Тюменской обл. В докладе Д.А. Кошкарова (Курганский госуниверситет)
продемонстрирован новый подход к изучению старожильческого населения Сибири в XVIII—
XIX вв., причем делается вывод о весьма неортодоксальной религиозности двух ветвей
сибирского православия. И.В. Бобров (Тюменский госуниверситет) рассмотрел весьма
деликатную историографическую проблему - отношение ученого и политического мира к
статье Карла Маркса "По поводу еврейского вопроса". В частности, делается вывод, что
обвинения в антисемитизме по отношению к Марксу являются проекцией современных
взглядов на реалии XIX в.
В.Т. Галкин (Тюменский госуниверситет) доложил о разработке новой методики
выявления основных образов этнической мифологии населения Тюменской обл., конкретно
показав основные черты взаимоотношений этносов и причины этнических конфликтов. Весьма
подробную и глубокую характеристику демографической ситуации в Удмуртии дала в своем
докладе И.В. Чернышева (Удмуртский госуниверситет), отметившая негативные
тенденции в динамике роста численности населения республики.
В секции социально-политической истории внимание участников привлекли доклады
П. Бушковича (США) "Аристократическая оппозиция Петру Великому", О.Ю. Вин¬
ниченко (Курганский госуниверситет) "Местные органы власти на Урале 1930-х гг. в
отечественных исследованиях: итоги и перспективы" и др.
Интерес участников секции истории международных отношений вызвало сообщение д.и.н.
В.А. Кузьмина (Екатеринбург) о таком не использовавшемся ранее источнике, как
"Еженедельные сводки политической разведки", издававшемся британским Форин офис в годы
Второй мировой войны. Проблемам американской историографии были посвящены сообщения
Л.В. Шацких и С.П. Цыганковой, в которых проанализирован дальневосточный
аспект американо-советских отношений 1930-х гг. в работах историков либерального и
консервативного направлений и показан вклад школы томских исследователей дальне¬
восточной политики США.
В.А. Данилов, Н.П. Носова, доктора исторических наук
(Тюменский государственный университет)
215
БЫЛА ВЕЛИКАЯ ВОЙНА. ЛОМОНОСОВСКИЕ ЧТЕНИЯ
25 апреля 2000 г. кафедра истории Института переподготовки и повышения квалификации
преподавателей гуманитарных и социальных наук (ИППК) Московского государственного
университета им. М.В. Ломоносова провела традиционные Ломоносовские чтения. В
преддверии 55-летнего юбилея великой Победы они были посвящены истории войн XX в.
Чтения открыл доклад профессора А.И. Уткина (ИППК) "Динамика и география
военных потерь в XX в." Он отметил, что наиболее глубокий след в истории оставили две
"горячих" и одна "холодная" мировые войны. В первой погибло свыше 15 млн, во второй -
свыше 60, в третьей, растянувшейся более чем на 45 лет, было убито свыше 35 млн человек,
причем удельный вес гражданского населения среди погибших в результате распространения на
планете оружия массового поражения неуклонно возрастал. Если подвести итоги двух мировых
войн, то окажется, что 90% всех людских потерь приходится на Европу, 5% - на Азию и 5% - на
весь остальной мир. В заключение Уткин привел данные об общем количестве жертв военных
трагедий. В этом ряду страны, участвовавшие в войнах, по числу потерь расположились в
следующем порядке: Россия, Германия, Китай, Польша, Австро-Венгрия (Венгрия, Чехосло¬
вакия, Австрия), Турция, Франция, Югославия (Сербия, Хорватия), Япония, Великобритания,
Румыния, Италия, США, Греция, Голландия, Бельгия, Финляндия.
Продолжением этой темы стало сообщение к.и.н. В.В. Алексеева (ИППК МГУ). Он
попытался обозначить новые подходы к разработке типологии войн XX в. Дело в том, что
применявшееся ранее в историографии советского времени разделение войн на справедливые и
несправедливые страдает некоторой одномерностью и не позволяет охватить весь спектр
различных аспектов вооруженных конфликтов. Необходимо учитывать геополитический
размах войн (мировые, региональные, локальные), степень интенсивности боевых действий и
применение типов вооружения (особенно оружия массового поражения). Несомненной является
тенденция к глобализации войн, что было обусловлено возникновением единой мировой
экономики, расколом мира на две четко противостоящие друг другу политические и
идеологические системы. Во второй половине XX в. все более распространенными становятся
религиозные и этнические конфликты, которые в конечном счете затрагивают интересы
мирового сообщества в целом. При этом, как правило, войны не относятся к какому-то одному,
"чистому" типу, что усложняет задачу их классификации.
Свое выступление профессор О.И. Митяева (ИППК МГУ) посвятила проблеме
всемирно-исторической роли Советского Союза в разгроме фашизма. Она подчеркнула, что
мировая цивилизация во многом обязана своим спасением нашей стране и это обязательно
должно знать подрастающее поколение России. Как известно, Советская армия потеряла на
фронтах этой войны 8 668 400 человек, т.е. три четверти всех мобилизованных. Около
1,5 млн человек отдали жизнь, освобождая от фашизма европейские страны (см.: "Гриф
секретности снят". М., 1993. С. 129, 131). На оккупированных в ходе войны территориях СССР
погибло около 19 млн, в том числе 3,4 из 5,6 млн человек, угнанных в Германию.
В то же время потери немецких войск на советских фронтах составили 6 923 700 человек, а их
союзников - 1 725 тыс. Об этом должен помнить "мир спасенный" и особенно наша молодежь,
подчеркнула Митяева. Проклятия фашизму в нашей публицистике и даже в учебниках, к
сожалению, не всегда сопровождаются разъяснением целей фашистского нашествия -
завоевание мирового господства и уничтожение целого ряда народов и государств. Вот почему
День Победы - праздник всемирный. Роль нашей страны в освобождении народов нельзя
переоценить. Пройдут многие годы, но новые поколения россиян будут по-прежнему вправе
этим гордиться.
К.и.н. С.Б. Рузская (МАИ) осветила положение культуры в годы войны, уделив
основное внимание писателям и поэтам, находившимся в рядах действующей армии. За
мужество и героизм многие из них были награждены орденами и медалами, а десять писателей
стали Героями Советского Союза. Тем не менее официальная власть на протяжении всей
войны продолжала отслеживать настроения и мысли людей, в том числе творческой ин¬
теллигенции. Печально известное постановление ЦК ВКП(б) «О журналах "Звезда" и
"Лениград"» (1946) начало готовиться в годы войны. Все это, безусловно, отрицательно
сказалось на развитии советской культуры в послевоенный период.
К.и.н. А.А. Печенкин (Вятский технический университет) рассказал об истории
организации высшего руководства советскими вооруженными силами - Ставки верховного
командования, а также о совершенствовании структуры Наркомата обороны СССР. Назна¬
чение Сталина народным комиссаром обороны и Верховным главнокомандующим означало,
216
что он не только практически, но и юридически сосредоточил в своих руках всю полноту власти
в период войны. Однако, возглавляя одновременно партию, правительство, ГКО и Ставку ВГК,
он не мог в одиночку осуществлять повседневное полноценное руководство этими структурами.
Вот почему часть своих обязанностей Сталин перекладывал на заместителей, число которых
неуклонно росло. В секретариате ЦК ВКП(б) его заместителем был Жданов, а в ГКО -
Молотов. В конечном итоге число заместителей к весне 1943 г. достигло 18 человек, но ни
одному из них Сталин не предоставил права принимать окончательные решения по важным
вопросам.
С психологической точки зрения подошел к рассмотрению поступков людей в экстре¬
мальных условиях войны к.ф.н. В.Ф. Сметанин (Академия государственной проти¬
вопожарной службы). В центре его доклада "Война и судьбы" оказалась проблема влияния
закономерности и случайности на жизненный путь тех, кто участвовал в сражениях Великой
Отечественной войны, "Каким образом, - поставил вопрос докладчик, - получилось так, что
один человек погибал в первом же бою, а другой без единой царапины доходил до Берлина?
Как получалось, что одного человека репрессировали, а другой всю войну получал ордена?"
Это, по мнению Сметанина, во многом зависело от степени подготовленности и пригодности
человека к выполнению стоявших перед ним задач, хотя, разумеется, здесь нельзя сбрасывать
со счетов и элементы случайности, везения и т.д.
Другой стороне военной тематики было посвящено выступление З.М. Борлаковой
(Карачаево-Черкесский педуниверситет). Она остановилась на вкладе в общую победу
маленького, но героического карачаевского народа. Свыше 15 600 бойцов (или каждый пятый
представитель карачаевского народа) сражались против фашизма, из них 9 тыс. погибли на
фронтах войны. Карачаевцы отправляли на фронт лошадей, хлеб, мясо, теплую одежду,
вязаные шерстяные вещи. К званию Героя Советского Союза было представлено
18 карачаевцев, но из-за их принадлежности к репрессированному народу это звание получили
лишь двое из них.
Несколько выступлений на Ломоносовских чтениях было посвящено еще одной военной
трагедии России - Гражданской войне 1918-1920 гг. С докладом "Невосполнимые утраты
историко-культурного наследия в годы революции и Гражданской войны" выступила
к.и.н. Е.И. Шулепникова (Московский городской педагогический университет). Она
отметила, что грозные потрясения XX в. нанесли огромный урон многовековой культуре
народов, населявших Россию. Навсегда исчезло с лица земли немало монументальных и
архитектурных памятников, предметов изобразительного искусства, библиотек и архивных
фондов. Особенно пострадали частновладельческие художественные, книжные и доку¬
ментальные собрания, хранившиеся в дворянских усадьбах Российской империи.
В годы Гражданской войны Россия понесла не только материальные, но и людские потери.
Примерно 2 млн человек оказалось за рубежом в результате Гражданской войны и ее
последствий. Эта проблем стояла в центре сообщения к.и.н. З.С. Бочаровой (ИППК
МГУ). Экономический развал России, социальная и бытовая неустроенность, неприятие со¬
ветской власти, боязнь репрессий, стремление избежать участия в противоборстве белых и
красных и "переждать" смутное время стали основными причинами эмиграции. Эмигрантские
волны расходились по всем направлениям и в первую очередь захлестнули приграничные с
советской Россией страны. В результате этого массового исхода сформировался своеобразный
феномен отечественной истории - российское зарубежье.
В.В. Алексеев, З.С. Бочарова,
кандидаты исторических наук
(Московский государственный университет
им. М.В. Ломоносова)
217
НОВЫЕ КНИГИ ПО ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ
(по материалам "Книжного обозрения" за июль 2000 г.)
Алексеев Н. Русский народ и государство / Сост. А. Дугин, Д. Тараторин. М.: Аграф, 2000. 640 с. (Новая
история).
Архив новейшей истории России: Т. 5: Приказы НКВД СССР. 1934-1941 гг.: Каталог рассекреченных до¬
кументов Гос. архива Рос. Федерации / Под ред. В.А. Козлова, С.В. Мироненко; Отв. сост. Я.М. Златкис.
Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. 508 с. (Каталоги).
Блюм А.В. Советская цензура в эпоху тотального террора. 1929-1953. СПб.: Академический проект, 2000.
312 с.
Богородицкая Н.А. Нижегородская ярмарка в воспоминаниях современников. Н. Новгород, 2000. 388 с.
Будницкий О.В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология:
Вторая пол. XIX - нач. XX в. М.: РОССПЭН, 2000. 399 с.
Василенко В. Русь и войско донское: Ч. 1. М.: Златоуст, 1999. 496 с.
Вернадский Г. Русская историография / Сост., науч. консультант В.Н. Козляков. М.: Аграф, 2000. 448 с.
(Новая история).
Высшие и центральные государственные учреждения России. 1801-1917: В 4 т. Т. 1:* Высшие госу¬
дарственные учреждения / Отв. сост. Д.И. Раскин. СПб.: Наука, 2000. 302 с.
Гуц А.К. Многовариантная история России. М.: ACT; СПб.: Полигон, 2000. 384 с.
Дудаков С. Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России: Очерки. М.: РГГУ, 2000.
640 с.
Зенькович Н. Маршалы и генсеки: Интриги. Вражда. Заговоры. М.: ОЛМА-Пресс, 2000. 608 с. (Досье).
Из истории оренбургских немцев: Сб. документов (1817-1974 гг.) / Отв. ред. В.В. Амелин. Оренбург. М.:
Готика, 2000. 288 с.
История государства Российского: Хрестоматия: Свидетельства. Источники. Мнения. XVII в.: Кн. 2 / Авт.-
сост. Г.Е. Миронов. М.: Книжная палата, 2000. 528 с.
История и антиистория: Критика "Новой хронологии" акад. А.Т. Фоменко. М.: Языки русской культуры,
2000. 528 с. (Studia historia: Series minor. Малая сер.).
Кен О.Н., Рупасов А.И. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами
(конец 1920-1930-х гг.): Проблемы. Документы. Опыт комментария: Ч. 1: Декабрь 1928 - июнь 1934.
СПб.: Европейский Дом, 2000. 704 с.
Клиер Дж.Д. Россия собирает своих евреев: Происхождение еврейского вопроса в России: 1772-1825 / Пер.
с англ. М.: Мосты культуры; Иерусалим: Гешарим, 2000. 352 с.
Книга Памяти жертв политических репрессий Калининской области. Мартиролог 1937-1938: Т. 1 / Гл. ред.
Е.И. Кравцова. Тверь: Альба, 2000.
Колодный Л. Ленин без грима. М.: Голос, 2000. 463 с.
Кравченко С. Князья и цари. Ростов н/Д.: Феникс, 2000. 352 с. (Исторические силуэты).
Кто был кто в Великой Отечественной войне 1941-1945. Люди. События. Факты: Справ. / Под ред.
О.А. Ржешевского. М.: Республика, 2000. 431 с.
Кто есть кто во Второй Мировой войне / Под ред. Д. Кигана; Пер. Лондон; Нью-Йорк: Рутледж; М.:
Дограф, 2000. 222 с. (Кто есть кто).
Кулюгин А.И. Правители России. Изд. 2, перераб., доп. Чебоксары: Чувашия, 2000. 472 с.
Леонтьев К. Поздняя осень России / Сост. Д.М. Володихин. М.: Аграф. 2000. 336 с. (Новая история).
Миллер А.И. "Украинский вопрос" в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина
XIX в.). СПб.: Алетейя, 2000. 281 с.
Население России в XX веке: Исторические очерки: В 3 т. Т. 1: 1900-1939 / Отв. ред. Ю.А. Поляков,
В.Б. Жиромская. М.: РОССПЭН, 2000. 463 с.
Новиков С.В., Маныкин А.С., Дмитриева О.В. История: Справочник студента. М.: Филолог, о-во "СЛОВО",
ACT, 2000. 640 с.
Овсянников Ю.М. Картины русского быта: Стили. Нравы. Этикет. М.: АСТ-Пресс, Галарт, 2000. 351 с.
Пантин Е.Г., Плимак И.К. Драма российских реформ и революций: Сравнительно-политический анализ.
М.: Весь Мир, 2000. 360 с.
Петухов Ю.Д. Черный дом: Правда об Октябрьском восстании 1993 г. Тайный механизм колонизации и
уничтожения России "мировым сообществом". М.: Метагалактика, 2000. 320 с. (Подлинная история).
Платонов О. Терновый венец России: Тайная история масонства: документы и материалы: Т. 2. М.: Русский
Вестник, 2000. 736 с.
Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой
мировой войны (1914-март 1918 г.). Екатеринбург: УрО РАН,2000. 415 с.
218
Прохоров Г.М. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы: В 2 т. Изд. 2, испр., доп. СПб.: Алетейя, 2000
(Визант. б-ка: Исслед.). Т. 1: Повесть о Митяе. 479 с. Т. 2: Статьи. 287 с.
Романов П.В. Застольная история государства Российского. СПб.: Кристалл, Предприниматель Сироткин
A. Э., 2000. 576 с.
Российский историко-бытовой словарь / Авт.-сост. Л.В. Беловинский. М.: Студия "ТРИТЭ" Никиты Ми¬
халкова, Рос. архив, 1999. 528 с.
Рубцов Ю. Alter ego Сталина: Книга создана на основе рассекреченных документов из архивных фондов. М.:
Звонница-МГ, 1999. 304 с. (XX век: история, лики, лица, личины).
Русские летописи: Т. 8: Московский летописный свод конца XV века / Подгот. к изд. А.И. Цепковым.
Рязань: Узорочье, 2000. 651 с.
Русско-китайские отношения в XX веке: Документы и материалы: Т. 4: Советско-китайские отношения.
1937-1945: Кн. 2: 1945 г. / Отв. ред. С.Л. Тихвинский; Сост. А.М. Ледовский, Р.А. Мировицкая,
B. С. Мясников. М.: Памятники исторической мысли, 2000. 704 с.
Свириденко Ю.П., Ершов В.Ф. Белый террор? Политический экстремизм российской эмиграции в 1920-45
гг. М.: Моек. гос. ун-т сервиса, 2000. 198 с.
Сергеев Е.Ю. Новейшая история. Подробности 1945-1999. М.: ACT, Олимп, Астрель, 2000. 576 с.
Скрынников Р.Г. Крест и корона. Церковь й государство на Руси IX-XVII вв. СПб.: Искусство-СПб., 2000.
463 с.
Соловьев Б.И. Русское дворянство и его выдающиеся представители. Ростов н/Д.: Феникс, 2000. 320 с. (След
в истории).
Спицын Е., Чайка М. История Государства Российского с IX до конца XIX века: Курс лекций. М., 2000.
528 с.
Усанов Б.П. Николай Иванович Путилов - ученый, инженер, предприниматель. СПб.: Гуманистика, 2000.
160 с.
Уткин А.И. Россия и Запад: история цивилизаций: Учебное пособие для вузов. М.: Гардарики, 2000. 574 с.
(Disciplinae).
Шишкин О. Убить Распутина. М.: ОЛМА-Пресс, 2000. 399 с. (Досье).
Эггелинг В. Политика и культура при Хрущеве и Брежневе. 1953-1970 гг. М.: АИРО-ХХ, 1999. 312 с.
(Первая публ. в России).
219
ПАМЯТИ ВИТАЛИЯ ИВАНОВИЧА СТАРЦЕВА
8 августа 2000 г. после тяжелой болезни на 69 году жизни скончался доктор исторических
наук, профессор Виталий Иванович Старцев - один из виднейших представителей ленин-
градской-петербургской школы историков русских революций, сформировавшейся в
1960-е гг. Его научные труды по истории России XX в. (всего их более 500) занимают достойное
место в отечественной историографии и получили широкое признание зарубежных спе¬
циалистов. Жизненный и творческий путь В.И. Старцева с начала и до конца не был простым.
Впрочем, у талантливых и бескомпромиссных личностей, к которым он несомненно при¬
надлежал, и не бывает, как правило, спокойной жизни в науке. В трудные послевоенные годы у
В.И. Старцева сформировались качества, столь необходимые профессионалу-исследователю -
целеустремленность, умение преодолевать трудности, пытливость, организованность, трудо¬
любие.
В 1949 г. Виталий Иванович поступил на юридический факультет Ленинградского универ¬
ситета, по окончании которого с 1955 г. приступил к работе научным сотрудником Ленин¬
градского государственного архива Октябрьской революции, где прошел хорошую школу
историка-архивиста и определился как историк Октябрьской революции. В 1959 г. он, будучи
уже заместителем начальника архива, поступил в аспирантуру при Ленинградском отделении
Института истории АН СССР, где его научным руководителем был выдающийся историк-
энциклопедист С.Н. Валк.
В 1961 г. В.И. Старцева зачислили в штат ЛОИИ, в котором он проработал почти четверть
века, став одним из ведущих его сотрудников. В 1962 г. он успешно защитил кандидатскую
диссертацию по истории петроградской красной гвардии и рабочей милиции. Опубликованная
им в 1965 г. на эту тему книга сразу же обратила внимание исследователей новизной как
документальных материалов, так и выводов автора, расходившихся с мифологизированными
представлениями историков партии о численности и большевистском составе красной гвардии в
Петрограде в 1917 г.
Однако широкую известность В.И. Старцеву принесло участие в вышедшем в 1967 г.
коллективном труде "Октябрьское вооруженное восстание. Семнадцатый год в Петрограде", в
котором им были написаны центральные главы, вызвавшие резкую критику историков
консервативного направления. Прежде всего потому, что автор этих глав стремился объек¬
тивно проанализировать весь спектр политических сил в России в 1917 г., не оглупляя и не
принижая политических противников большевизма. Хотя написанное В.И. Старцевым и
О.Н. Знаменским историографическое введение к изданию и было снято редакцией под
административным нажимом уже в корректуре из-за острой критики влияния культа личности
Сталина на историческую науку, этот коллективный труд ленинградских историков (его
авторами были также Р.Ш. Ганелин, О.Н. Знаменский, Ю.С. Токарев и др.) и в усеченном виде
резко диссонировал с вышедшими тогда же ортодоксальными работами по истории
Октябрьской революции.
В тех условиях это не могло пройти без последствий: блестяще защищенная В.И. Старцевым
в 1973 г. докторская диссертация, в которой впервые в отечественной историографии было
проведено глубокое источниковедческое исследование произведений В.И. Ленина периода
подготовки Октябрьского вооруженного восстания, была утверждена ВАК СССР только через
три года. Работы В.И. Старцева неоднократно становились предметом несправедливой критики
и в рамках борьбы с так называемым новым направлением в советской исторической науке, но
к его чести он никогда не каялся и не уходил от острых проблем. Об этом свидетельствуют
оригинальные и разноплановые книги ученого, опубликованные в 1970-1990-е гг.
В.И. Старцеву принадлежит большая заслуга в разработке таких важных проблем, как
революция и власть в России в 1917 г., политическая история Временного правительства. Его
книги "Русская буржуазия и самодержавие в 1905-1917 гг." (1977), "Революция и власть:
Петроградский совет и Временное правительство в марте-апреле 1917 г." (1978), "Внутренняя
политика Временного правительства первого состава" (1980), "Крах керенщины" (1982)
основаны на богатых и в значительной степени новых документальных материалах, на
широком использовании источников из "лагеря контрреволюции", отличаются новаторскими
постановкой и решением ряда важных вопросов, связанных с приходом к власти буржуазии и
Временного правительства, с социальной направленностью его политики и партийной при¬
надлежностью его членов, с ролью его ключевых министров и прежде всего А.Ф. Керенского.
"Правоверные" рецензенты этих работ В.И. Старцева обвиняли его в методологических
ошибках, в персонифицированном подходе к анализу политических событий, клеймили за
220
широкое использование меньшевистско-эсеровской периодики и "белоэмигрантских мемуаров",
за преувеличенное внимание к "масонскому следу" в создании и деятельности Временного
правительства. Разумеется, яркий исследовательский талант В.И. Старцева, владевшего даром
увлекать своего читателя в "лабиринты истории", имел много сторонников и почитателей, но
климат в исторической науке в 1960-1980-е гг. определяли партийные и академические
функционеры и В.И. Старцеву пришлось уйти из ЛОИИ.
В.И. Старцев многое сделал и на публикаторском поприще. При самом активном его
участии были подготовлены ценные публикации документов. Он был ответственным сос¬
тавителем трехтомного издания "Районные Советы Петрограда в 1917 году" (1964-1966),
одним из инициаторов подготовки фундаментальной публикации "Петроградский Совет
рабочих и солдатских депутатов в 1917 году", два тома которой вышли в 1990-е гг. под его
редакцией. Работая в 1994 г. в Национальном архиве США, В.И. Старцев обнаружил около
сотни новых документов, связанных с так называемыми Документами Сиссона. Про¬
анализировав и опубликовав свою находку в книге "Ненаписанный роман Фердинанда
Оссендовского", он не только поставил, по моему мнению, окончательную точку в многолетних
спорах о подлинности или подложности "Документов Сиссона", но и установил источник их
происхождения. Мастерство, основанное на совершенном владении историческим материалом,
позволило В.И. Старцеву избежать тех ловушек, в которые попались не только политики, но и
историки, и доказать, что подлинным автором "Документов о германо-большевистском
заговоре" был журналист и авантюрист Ф. Оссендовский.
С переходом В.И. Старцева на постоянную работу в Ленинградский педагогический
институт им. А.И. Герцена, где он с 1984 г. возглавлял кафедру истории СССР (с 1995 г.
кафедра русской истории), раскрылась в полной мере еще одна сторона его таланта - педаго¬
гическое мастерство, отмеченное не только присвоением ему ученого звания профессора, но и
избранием в члены-корреспонденты Российской академии образования. Руководя кафедрой
почти 15 лет, В.И. Старцев создал свою школу, подготовил научную смену, заявившую теперь о
себе во весь голос. Проводимые кафедрой в 1990-е гг. ежегодные научные конференции,
симпозиумы и семинары фактически превратили ее в один из координационных центров
исследований по истории русских революций. В этой связи принципиальное значение имела
проведенная под руководством В.И. Старцева в 1993 г. конференция "Россия в 1917 г. Новые
подходы и взгляды", привлекшая внимание не только отечественных, но и зарубежных
историков. Созданная при кафедре издательская группа обеспечивала регулярный выход
трудов этих конференций и работ сотрудников кафедры.
Остро чувствуя необходимость обновления методологии исторической науки и ее
инструментария, В.И. Старцев создал в 1990-е гг. Ассоциацию исторической психологии,
деятельность которой дала импульс новым исследованиям. По его инициативе на петер¬
бургском радио был открыт "Исторический клуб". Он был его председателем на протяжении
последних семи лет. Здесь особенно ярко проявились его эрудиция и талант ученого-
популяризатора. Увы, творческая активность В.И. Старцева далеко не всегда находила
понимание и поддержку в Педагогическом университете. В.И. Старцев в 1998 г. уволился из
университета, что пагубным образом отразилось на состоянии его здоровья. В последнее время
он работал профессором на кафедре политической психологии Санкт-Петербургского
университета, где его знания и педагогическое мастерство были востребованы в полной мере.
К сожалению, это гармоничное сотрудничество было коротким. Но его научные труды и
заложенные в них идеи ожидает долгая жизнь.
Г.Л. Соболев,
доктор исторических наук, профессор
(Санкт-Петербург)
221
СОДЕРЖАНИЕ
Куликова Г.Б. - СССР 1920-1930-х годов глазами западных интеллектуалов 4
Парсамов В.С. (Саратов) - Жозеф де Местр и Михаил Орлов (К истокам политической биографии
декабриста) 24
Серов О.В. - О так называемой Южной партии социалистов-революцИонеров 46
Рабинович А. (США) - Досье Щастного: Троцкий и дело героя Балтийского флота 61
Николаев М.Г. - На пути к денежной реформе 1922-1924 гг.: четыре ареста Н.Н. Кутлера 82
Царанов В.И. (Республика Молдова) - К вопросу об отношении крестьянства к коллективизации
сельского хозяйства в правобережных районах Молдавской ССР 102
Историография, источниковедение,
методы исторического исследования
Зак Л.М. - Подвижник исторической науки. К 100-летию Эсфири Борисовны Генкиной
(1901-1978) : .. 112
Юмашева Ю.Ю. - Историческая информатика в зеркале периодического издания 117
Кошман Л.В. - История предпринимательства в России. Кн. 1. От средневековья до середины
XIX в 122
Академик РАН Ананьич Б.В., Беляев С.Г. (Санкт-Петербург) - История предпринимательства в
России. Кн. 2. Вторая половина XIX - начало XX века 125
Итенберг Б.С. - Харуки Вада и его книга "Россия как проблема всемирной истории. Избранные
труды" 130
Публикации и сообщения
К образованию Всероссийской власти в Сибири (из дневника П.В. Вологодского: 8 сентября -
4 ноября 1918 г.) (Окончание) 135
Из дневников С.С. Дмитриева (Окончание) 154
Рудницкая ЕЛ. - Профессор С.С. Дмитриев - историк русского общества 168
Пушкарев Л.Н. - Лев Владимирович Черепнин - человек и ученый 175
Карпов С.П. - Из истории средневекового Крыма: высшие оффициалы генуэзской Каффы перед
судом и наветом 184
Критика и библиография
Книги по истории Первой мировой войны
Степанов А.И., Уткин А.И. - А.И. Уткин. Забытая трагедия. Россия в Первой мировой войне 188
Белова Т.В., Белов А.М. (Кострома) - Голоса истории. Материалы по истории Первой мировой
войны. Сборник научных трудов. Вып. 24. Кн. 3; Политические партии и общество в России 1914—
1917 гг. Сборник статей и документов 189
Сенявская Е.С. - О.С. Поршнева. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат в
период Первой мировой войны (1914- март 1918г.) 192
Волков В.А. - О.В. Чумичева. Соловецкое восстание 1667-1676 гг 194
Розенталь И.С. - А.Ё. Иванов. Студенчество России конца XIX - начала XX века: социально¬
историческая судьба 195
Городницкий Р.А. - К.Н. Морозов. Партия социалистов-революционеров в 1907-1914 гг 197
Горинов М.М. - История России в новейшее время (1945-1999): Учебник для вузов 199
Хорхордина Т.И. - История в человеческом измерении 202
Попов В.П. - Открытый архив: справочник опубликованных документов по истории России XX века
из государственных и семейных архивов (по отечественной журнальной периодике и альманахам.
1985-1996 гг.) 203
Письма в редакцию
Маслова И.И. (Пенза) - Актуальные проблемы преподавания истории в высшей школе 205
Дружинина Т.А. (Пенза) - О некоторых вопросах исторического образования 206
222
Научная жизнь
Елисеев А.В., Воронин И.А. - Научные чтения "Власть и общество России в прошлом и
настоящем" 208
Керов В.В. - Международная научно-практическая конференция: преподавание отечественной
(национальной) истории: новые подходы, концепции, методы 210
Данилов В.А., Носова Н.П. (Тюмень) - Всероссийская научная конференция "Историческая наука на
пороге третьего тысячелетия" 214
Алексеев В.В., Бочарова З.С. - Была великая война. Ломоносовские чтения 216
Новые книги по отечественной истории 218
Памяти В.И. Старцева 220
CONTENTS
Kulikova G.B. - The USSR of the 1920-30s, As Viewed by Intellectuals of the West 4
Parsamov V.S. (Saratov) - Joseph de Maistre and Mikhail Orlov (The Sources of the Decembrist's Political
Biography) 24
Serov O.V. - Concerning the So-Called South Party of Socialist Revolutionaries „ 46
Rabinovich A. (USA) - Shchastny's File: Trotsky and the Case of the Hero of the Baltic Fleet 61
Nikolayev M.G. - On the Way to the Monetary Reform of 1922-24s: N.N. Kutler's Four Arrests 82
Tsaranov V.I. (The Republic of Moldova) - Concerning the Peasantry's Attitude to the Collectivization of
Agriculture in the Right-Bank Areas of the Moldovan SSR 102
Historiography, Source Study,
Methods of Historic Research
Zak L.M. - The Devotee-s of the Science of History. The 100th Anniversary of Esphir' Borisovna Genkina
(1901-1978) 112
Yumasheva Yu.Yu. - Historic Informatics As Mirrored by Periodicals 117
Koshman L.M. - The History of Free Enterprise in Russia. Book 1. From the Middle Ages to the Middle of the
XIXth Century 122
Anan'ich B.V., Academician RAS, Belyayev S.G. (St. Petersburg) - The History of Free Enterprise in Russia.
Book 2. The Second Half of the XIXth Century - Early XXth Century 125
Itenberg B.S. - Haruki Wada and His Book "Russia as a Problem of World History. Selected Works" 130
Publications and Communications
Concerning the All-Russia Power in Siberia (From P.V. Vologodsky's Diaries; September 8 - November 4,
\9\%){TheEnd) ’. 135
From the Diaries of S.S. Dmitriev (The End) 154
Rudnitskaya Ye.L. - Professor S.S. Dmitriev - A Historian of Russian Society 168
Pushkarev L.N. - Lev Vladimirovich Cherepnin: Man and Scientist 175
Karpov S.P. - From the History of the Medieval Crimea: Genoa Kaffa's Top Officials Facing Court and
Slander 184
Criticism and Bibliography
Books on the History of World War l
Stepanov A.I., Utkin A.I. - A.I. Utkin. The Forgotten Tragedy. Russia in World War 1 188
223