Текст
ISSN 0869-5687
Российская академия наук
2001 *
6
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ
ИСТОРИЯ
РОССИЙСКАЯ
АКАДЕМИЯ
НАУК
ИНСТИТУТ
РОССИЙСКОЙ
ИСТОРИИ
ЖУРНАЛ
ОСНОВАН
В МАРТЕ
1957 ГОДА
ВЫХОДИТ
6 РАЗ
В ГОД
В НОМЕРЕ:
Декабрист Михаил Бестужев-Рюмин
Ливадийский закат: медики и самодержцы
"Революционная война" и крестьянство
"Автономный нэп" эпохи "военного коммунизма"
на Южном Урале
Великая Отечественная война:
национальные и добровольческие формирования
по разные стороны фронта
Анатомия лжи и ее разоблачение.
События в Новочеркасске
Стоглав и его место в русской канонической
традиции
Сталин и Отечественная война 1812 года
Большие резервы "малой истории". Круглый стол
Еще раз о "Политическом завещании"
Г.В. Плеханова
Международные научные конференции
НАУКА
МОСКВА
ноябрь
декабрь
2001
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ
С.В. ТЮТЮКИН 0главный редактор),
А.И. АКСЕНОВ, В.Я. ГРОСУЛ, П.Н. ЗЫРЯНОВ, А.Е. ИВАНОВ, А.В. ИГНАТЬЕВ,
А.П. КОРЕЛИН, Ю.С. КУКУШКИН, В.А. КУЧКИН, В.С. ЛЕЛЬЧУК,
В.А. НЕВЕЖИН, Л.Н. НЕЖИНСКИЙ, Ю.А. ПЕТРОВ, Е.И. ПИВОВАР,
Ю.А. ПОЛЯКОВ, М.А. РАХМАТУЛЛИН {зам. главного редактора),
А.Н. САХАРОВ, С.С. СЕКИРИНСКИЙ, В.В. ТРЕПАВЛОВ
Адрес редакции:
117036, Москва В-36, ул. Дм. Ульянова, 19. Тел. 123-90-10; 123-90-41
Для писем: iri_RAN@chat.ru
Ответственный секретарь Ю.В. Мочалова
Тел. 123-90-10
EDITORIAL BOARD
S.V. TIUTIUKIN 0Editor-in-chief),
A.I. AKSIONOV, V.Ya. GROSUL, P.N. ZYRIANOV, A.E. IVANOV, A.V. IGNATIEV,
A.P. KORELIN, Yu.S. KUKUSHKIN, V.A. KUCHKIN, V.S. LEL’CHOUK,
V.A. NEVEZHIN, L.N. NEZHINSKII, Yu.A. PETROV, E.I. PIVOVAR,
Yu.A. POLYAKOV, M.A. RAKHMATULLIN {Assistant editor-in-chief),
A.N. SAKHAROV, S.S. SEKIRINSKII, V.V. TREPAVLOV
Address:
19, Dm. Ulianova, Moscow, Russia, Tel. 123-90-10; 123-90-41
Managing Editor Yu.V. Mochalova
Tel. 123-90-10
РУКОПИСИ ПРЕДСТАВЛЯЮТСЯ В РЕДАКЦИЮ В ЧЕТЫРЕХ ЭКЗЕМПЛЯРАХ, ОБЪЕМОМ НЕ
БОЛЕЕ 1,5 АВТОРСКИХ ЛИСТА (36 СТР. МАШИНОПИСИ ЧЕРЕЗ ДВА ИНТЕРВАЛА), А ТАКЖЕ
В ЭЛЕКТРОННОМ ВАРИАНТЕ (ДИСКЕТА И РАСПЕЧАТКА НЕ БОЛЕЕ 1,5 ПЕЧАТНЫХ ЛИСТА).
В СЛУЧАЕ ОТКЛОНЕНИЯ РУКОПИСИ АВТОРУ ВОЗВРАЩАЮТСЯ ТРИ ЭКЗЕМПЛЯРА ИЛИ
ДИСКЕТА.
© Российская академия наук,
Институт российской истории, 2001 г.
© 2001 г. О.И. КИЯНСКАЯ
ДЕКАБРИСТ МИХАИЛ БЕСТУЖЕВ-РЮМИН
Михаил Павлович Бестужев-Рюмин - едва ли не самая загадочная фигура в исто¬
рии движения декабристов. Противники оценили его роль в заговоре предельно
высоко: 25-летний подпоручик был казнен вместе с лидером Южного общества
П.И. Пестелем, организатором восстания 14 декабря К.Ф. Рылеевым, руководителем
мятежа Черниговского полка С.И. Муравьевым-Апостолом и убийцей генерал-
губернатора Петербурга П.Г. Каховским. Но при этом сложилась парадоксальная
ситуация: если о других декабристах написаны многочисленные монографии и статьи,
то биография Бестужева-Рюмина до сих пор почти не привлекала пристального
внимания историков.
Из наиболее известных работ о нем можно назвать главу в книге С.Я. Штрайха
"О пяти повешенных"1, представляющую собой некомментированный свод показаний
Бестужева-Рюмина на следствии, мемуаров и фрагментов художественных произ¬
ведений о нем. Своего рода "вольным пересказом" тех же источников стала и бро¬
шюра Штрайха "Декабрист М.П. Бестужев-Рюмин"2. Его биографию написал таже
популярный ленинградский журналист В.Е. Василенко, хотя она напоминает скорее
дежурный панегирик казненному декабристу, чем аналитическое исследование3.
Насыщена архивным материалом сравнительно небольшая по объему работа
Е.Н. Мачульского "Новые данные о биографии М.П. Бестужева-Рюмина"4, однако
в ней содержатся только сведения о детстве будущего декабриста и о его службе
в гвардии.
Конечно, Бестужев-Рюмин всегда упоминается в работах о Муравьеве-Апостоле,
деятельности Южного общества и о движении декабристов в целом. Но общий тон
этих работ задан вскользь брошенной на следствии фразой Пестеля: Муравьев-
Апостол и Бестужев-Рюмин "составляют, так сказать, одного человека"5. В начале
1950-х гг. М.К. Азадовский утверждал, что в дореволюционной историографии Бесту¬
жева-Рюмина «часто изображали как "тень" Сергея Муравьева-Апостола... исполни¬
теля... не проявлявшего собственной инициативы», но затем усилиями советских
историков это положение было исправлено6. Сходное мнение высказал в 1975 г.
и Е.Н. Мачульский7.
Однако до сих пор мы знаем о Бестужеве-Рюмине сравнительно немного. Он мало
что оставил в архивах современников, а собственный архив Бестужев-Рюмин сумел
уничтожить перед своим арестом 3 января 1826 г. Тем не менее главный комплекс
документов, с достаточной полнотой характеризующий роль Бестужева-Рюмина
в Южном обществе, - его следственное дело - прекрасно сохранился и был опубли¬
кован в 1950 г. в 9-м томе серии "Восстание декабристов: Документы и материалы".
Сведения о нем содержат и десятки других, тоже опубликованных следственных дел.
То, что все это не привлекало особого внимания историков - результат традицион¬
ного восприятия Бестужева-Рюмина как "тени" Сергея Муравьева-Апостола, кото¬
рого Л.Н. Толстой назвал "одним из лучших людей того, да и всякого времени"8.
В настоящей статье сделана попытка уточнить биографические данные и попы¬
таться определить истинную роль М.П. Бестужева-Рюмина в Южном обществе. ** Кияпская Оксана Ивановна, кандидат исторических наук, доцент Российского государственного
гуманитарного университета.
3
* * *
Род Бестужевых-Рюминых был достаточно древним и знатным. Племянник декаб¬
риста, известный историк К.Н. Бестужев-Рюмин писал: "По семейному преданию,
подкрепленному грамотою, выданною в 1698 г. от герольда герцогства Кентского, род
наш происходит из Англии, откуда выехал в 1409 г. Гавриил Бест. Предок наш Федор
Глазастый был братом Даниила Красного, предка графской линии". При Петре Вели¬
ком Дмитрий Андреевич Бестужев-Рюмин в 1713 г. ездил гонцом в Турцию и "привез
ратификацию Прутского мира", за что царь пожаловал ему свой портрет9. Однако к
началу XIX в. род Бестужевых-Рюминых сильно обеднел.
Михаил Павлович Бестужев-Рюмин родился 23 мая 1801 г. в деревне Кудрешки
Горбатовского уезда Нижегородской губ. в имении своих родителей10. Точная дата его
рождения стала известна сравнительно недавно: при поступлении на службу
17-летний Бестужев-Рюмин прибавил себе 2 года, и поэтому в документах появились
разночтения. Он был пятым ребенком в семье отставного городничего г. Горбатова11.
До 15 лет Михаил жил вместе с родителями в Кудрешках, а потом семья переехала
в Москву12.
К.Н. Бестужев-Рюмин, ссылаясь на семейные предания, писал, что отец будущего
декабриста Павел Николаевич Бестужев-Рюмин был необразован, небогат, а по ха¬
рактеру - жесток и деспотичен13. Младшего сына бывший горбатовский городничий,
судя по всему, не жаловал: в 1824 г. он не дал согласия на его брак с племянницей
декабриста В.Л. Давыдова, а в 1826 г., узнав о казни Михаила, заявил: "Собаке -
собачья смерть"14. Зато мать Екатерина Васильевна младшего сына любила. Она
родила его в 40 лет15, долго не хотела отпускать из дому, хотя старшие сыновья
учились в Благородном пансионе при Московском университете. В конце 1825 г. она
умерла.
Многие исследователи считали, что Михаил Бестужев-Рюмин не получил хорошего
образования. Но есть основания оспорить это мнение. Будущий декабрист, как и мно¬
гие его ровесники, получил вполне приличное домашнее образование. Сначала его
воспитывал француз-гувернер, потом родители наняли преподавателей - иностран¬
ных и русских, в том числе и известных профессоров Московского университета.
На следствии Бестужев-Рюмин показывал: "Старался я более усовершенствоваться
в истории, литературе и иностранных языках. Готовился я быть дипломатом".
Либеральные убеждения, по его словам, сформировались у него поначалу бла¬
годаря "трагедиям Вольтера", а затем трудам "известных публицистов" и стихам
А.С. Пушкина16.
В 1818 г. 17-летний Бестужев-Рюмин успешно сдал экзамены за курс Москов¬
ского университета. Из опубликованного недавно аттестата будущего декабриста мы
узнаем о следующих его успехах: "В грамматическом познании российского языка,
в сочинении на оном и в переводах с французского, немецкого и английского языков
на русский - хорошие; в истории всеобщей, древней и новой, с частями, к ней принад¬
лежащими, географиею и хронологиею, в истории российской и статистике, особенно
Российского государства - хорошие; в правах естественных и гражданских, с прило¬
жением сего последнего к российскому законоискусству, и в законах уголовных -
очень хорошие; в праве римском и в политической экономии - хорошие; в арифме¬
тике, геометрии и физике - хорошие"17.
Однако дипломатом Бестужев-Рюмин так и не стал. Очевидно, по настоянию отца
он в конце концов избрал традиционную карьеру военного и в том же 1818 г.,
"прибавив" себе 2 года, успешно пересдал экзамены. На этот раз в Пажеском корпу¬
се - самом привилегированном военном учебном заведении России18.
Для получения офицерского чина надлежало после экзамена определенный срок
находиться на действительной военной службе. В том же 1818 г. мы видим Бестужева-
Рюмина юнкером лейб-гвардии Кавалергардского полка. Там он служил полтора
года, стал эстандарт-юнкером, но в офицеры так и не вышел. Дело в том, что особых
4
успехов по службе он явно не обнаруживал, вел себя "нескромно"19, начальство его не
жаловало, и в марте 1820 г. Бестужева-Рюмина перевели подпрапорщиком в лейб-
гвардии Семеновский полк20. Однако в октябре 1820 г. там начались "беспорядки",
полк раскассировали, а большинство солдат и офицеров перевели в армию. И это
стало для Бестужева-Рюмина серьезной карьерной неудачей.
Один из друзей семьи Бестужевых-Рюминых писал родственнику в Москву:
"Бестужева назначили в Полтавский пехотный полк, который стоит в Полтаве... Этот
случай крайне огорчит Павла Николаевича и Катерину Васильевну, но что делать;
по крайней мере, они должны утешиться тем, что это участь общая и наказание сие не
лично им заслужено. Кажется, и он сделался поскромнее - чувствует, что некоторым
образом сам виноват; ибо если лучше себя вел в кавалергардах, то не имел бы
надобности переходить в Семеновский полк"21. Сам же Бестужев-Рюмин сообщал
родителям: "Сию минуту еду в Полтаву. Долго ли пробудем, неизвестно, есть надежда,
что нас простят. Ради Бога, не огорчайтесь, карьера может поправиться. В бытность
мою в Петербурге не успел заслужить прежние вины, но новых не делал и впредь
все возможное старание употреблю сделаться достойным вашей любви. Прощайте.
Бог даст, все переменится"22.
На самом деле Полтавский полк стоял вовсе не в Полтаве, а неподалеку от Киева, а
полковой штаб находился в небольшом украинском городке Ржищеве. В январе
1821 г., уже прибыв на новое место службы, Бестужев-Рюмин получил, наконец,
первый офицерский чин прапорщика. А через год он стал членом тайного общества.
"Перевод в армию пресек все мои надежды; тут сделано мне было предложение всту¬
пить в Общество; я имел безрассудность согласиться"23, - показал он на следствии.
Личность Бестужева-Рюмина вызывала у современников неоднозначные и чаще
всего отрицательные оценки. Весьма нелицеприятно характеризовал Бестужева на
следствии генерал-майор М.Ф. Орлов - лидер "раннего декабризма", позже отошед¬
ший от заговора: "Бестужев с самого начала так много наделал вздору и неприс¬
тойностей, что его к себе никто не принимает"24. Военный историк А.И. Михайлов¬
ский-Данилевский, не сочувствовавший заговорщикам, но по делам службы лично
знавший Бестужева-Рюмина, утверждал позже, что он "играл в обществах роль шута"
и "вел себя так ветрено, что над ним смеялись"25. Не пощадил казненного товарища
по Южному обществу и Н.В. Басаргин, почти 30 лет спустя написавший, что сердце у
Бестужева-Рюмина "было превосходное, но голова не совсем в порядке"26. В ме¬
муарах И.Д. Якушкина Бестужев-Рюмин и вовсе характеризуется как "взбалмошный
и совершенно бестолковый мальчик" и даже "странное существо", причем, по мнению
мемуариста, "в нем беспрестанно появлялось что-то похожее на недоумка"27.
Ну, а Е.И. Якушкин, сын декабриста, ссылаясь на мнение отца, называет Бестужева-
Рюмина и вовсе "дураком"2Х.
Попытаемся, однако, трезво взглянуть на роль Бестужева-Рюмина в тайном
обществе. И для этого рассмотрим сначала его структуру. Как известно, Южное
общество стараниями Пестеля возникло в 1821 г. и действовало на территории почти
всей Украины, где были расквартированы войсковые части 1-й Западной и 2-й Южной
армий. Руководила обществом тщательно законспирированная (по крайней мере так
хотелось думать самим заговорщикам) Директория во главе с председателем -
полковником Пестелем. Кроме председателя, среди директоров был генерал-
интендант 2-й армии А.П. Юшневский (он же "блюститель", секретарь Директории).
Заочно в Директорию для связи с Петербургом был избран служивший в Гвардейском
генеральном штабе Никита Муравьев. Директории подчинялись 3 отделения, или, как
их называли, управы, окончательно сложившиеся в 1823 г. У каждой из них были свои
руководители. Центр 1-й ("Тульчинской") находился в Тульчине - месте дислокации
штаба 2-й Южной армии. Управой этой, как и Директорией, руководил сам Пестель.
Своего рода столицей 2-й управы ("Васильковской") был уездный город Васильков,
где располагался штаб 2-го батальона Черниговского пехотного полка, входившего
в состав 1-й Западной армии. Командир батальона, подполковник С.И. Муравьев-
5
Апостол был председателем этой управы. Центром же 3-й ("Каменской"), во главе
которой стояли отставной подполковник В.Л. Давыдов и генерал-майор С.Г. Волкон¬
ский, была деревня Каменка (имение Давыдова).
Существовала в заговоре и собственная иерархия, определявшая место каждого
участника в составе организации. По показаниям Пестеля и Юшневского, "внутреннее
образование общества заключалось в разделении членов оного на три степени" -
братьев, мужей и бояр29. Братом назывался всякий "новопринятый"30. Ему "объяв¬
ляться долженствовало просто намерение ввести новый конституционный порядок
без дальнейших объяснений"31. Мужами считались "те, которые из прежних уклонив¬
шихся членов были вновь приняты"32. Иначе говоря, это были заговорщики, согла¬
сившиеся в 1821 г. с роспуском Союза благоденствия, но потом вошедшие в Южное
общество. В разряд мужей мог попасть и не входивший в Союз благоденствия заго¬
ворщик, если он "по образу своих мыслей был склонен к принятию республиканского
правления за цель"33. Таким образом, мужи отличались от братьев именно знанием
"сокровенной" цели общества - установления республиканского правления в России34.
Боярами же "именовались только те, которые, не признав разрушения общества,
вновь соединились"35. Как подчеркивал Пестель, присуждение состоявшему в обще¬
стве степени боярина входило в компетенцию Директории36. Предполагалось, что обо
всех планах тайной организации следует оповещать только бояр и именно с ними
надлежало консультироваться Директории в самых важных случаях37. Кроме того, по
словам Юшневского, "бояре имели право принимать новых членов сами собою, давая
только знать о том начальнику управы"38.
В Южном обществе Бестужев-Рюмин был боярином и сопредседателем Васильков¬
ской управы. Если бы современники и впрямь считали его "недоумком", 22-летний
армейский прапорщик не поднялся бы столь высоко в иерархии заговорщиков и не
был бы на равных с генералами и штаб-офицерами. Впрочем, о времени вступления
Бестужева-Рюмина в тайное общество и его первоначальном статусе в документах
существуют серьезные разночтения. Согласно его собственным показаниям, заго¬
ворщиком Бестужев стал в январе 1823 г. Принимал его в общество Сергей
Муравьев-Апостол, а произошло это во время так называемых киевских контрак¬
тов - ежегодной зимней ярмарки, где, в частности, заключались контракты на по¬
ставки для войсковых частей39. Киевские контракты - вполне легальный повод для
встреч заговорщиков. В этот период и проводились съезды руководителей тайного
общества.
Показание Бестужева-Рюмина о дате приема в общество подтвердил и Пестель40.
После окончания следствия эта дата попала в знаменитый "Алфавит членам бывших
злоумышленных тайных обществ", составленный правителем дел Следственной
комиссии А.Д. Боровковым41, а оттуда - на страницы других биографических
справочников по истории тайных обществ42. Однако показания Бестужева-Рюмина
и Пестеля опровергаются Муравьевым-Апостолом - главным "свидетелем" по делу
о вступлении Бестужева в общество. По его словам, Бестужева-Рюмина он принял
"в течении 1822 года"43. И это расхождение не случайно.
Как известно, в январе 1823 г. Бестужев-Рюмин был на киевском съезде руково¬
дителей Южного общества, причем участвовал он в нем уже как боярин и сопред¬
седатель Васильковской управы, имеющий право решающего голоса. В бояре же
заговорщика могла принять только Директория, куда Муравьев-Апостол тогда не
входил. Только Директория могла назначить Бестужева и сопредседателем управы.
Однако существует гипотеза, объясняющая это противоречие: Бестужев-Рюмин был
принят в общество не одним только С.И. Муравьевым-Апостолом. На самом деле
перед нами "редкая форма приема нового члена на общем собрании руководителей"44.
Правда, документов, подтверждающих такую гипотезу, пока не обнаружено. Да и
вряд ли полковник Пестель, генерал-интендант Юшневский, генерал-майор Волкон¬
ский и подполковник Давыдов согласились бы принять в общество сразу боярином не
знакомого никому из них прапорщика. И даже если согласие на это по каким-то не
6
известным причинам и было получено, остается необъясненным странный факт
присутствия только что принятого заговорщика на съезде лидеров южан.
Вероятнее другое: Бестужев-Рюмин действительно был принят в общество
Сергеем Муравьевым в 1822 г., причем, возможно, даже "прямо в мужи, минуя
степень братьев"45. В ходе же съезда 1823 г. южная Директория первый и единст¬
венный раз реализовала свое право "назначать" в бояре и в руководители управ.
Скорее всего именно поэтому Пестель и считал, что Бестужев-Рюмин был принят
в общество в 1823 г.
Очевидно, что одного поручительства Сергея Муравьева здесь было мало. Пес¬
телю, властному и решительному южному директору, нужны были не слова, а дела.
До 1823 г. Бестужеву похвастаться было нечем. Своеобразной проверкой для него
стали переговоры южан и Польского патриотического общества. О существовании
польского заговора Муравьеву и Бестужеву рассказал польский помещик, отставной
генерал граф Александр Хоткевич на тех же киевских контрактах 1823 г. Через
несколько дней Бестужев-Рюмин "о сем донес Директории", которая, в свою очередь,
дала ему "порученность" разработать и заключить с поляками договор46. Видимо,
тогда и определился статус Бестужева-Рюмина: не будучи боярином, он не мог вести
переговоры от имени общества. При этом у него состоялась первая встреча с Песте¬
лем, предупредившим начинающего конспиратора о возможности получить "несколь¬
ко пуль в лоб", если тот решится на предательство47.
Собственно говоря, платформа для объединения обществ была. Согласно "Русской
Правде", Польша в случае победы русской революции получала независимость48,
которую поляки считали главной целью своего заговора. Но одно дело - теорети¬
ческие рассуждения, а совершенно другое - решимость действовать практически.
Участники съезда, выслушав доклад Бестужева-Рюмина, согласились на переговоры
с поляками, но реально предоставить Польше независимость, отторгнув от России
немалую территорию, они еще не были готовы. "Его предложение было даже пово¬
дом некоторого негодования между сочленов"49, - показывал на следствии Волкон¬
ский. А генерал Орлов, судя по его показаниям, узнав о переговорах, сказал Бесту¬
жеву: "Вы сделали вздор и разрушили последнюю нить нашего знакомства. Вы не
русский; прощайте"50.
Бестужева-Рюмина это, однако, не остановило. Похоже, он считал, что независи¬
мость Польши - не слишком высокая плата за помощь поляков при подготовке
и проведении русской революции. В сентябре 1823 г. он совершает "вояж в Вильно",
где, по показаниям М.И. Муравьева-Апостола, "должен был снестись с одним послан¬
ным от польского общества"51. География последующих переговоров Бестужева-
Рюмина с поляками прослеживается по показаниям Волконского: кроме Вильно,
были еще Киев, Житомир, Васильков и Ржищев52. Сам Бестужев-Рюмин свидетель¬
ствовал, что в переговорах с поляками Сергей Муравьев практически не участвовал,
"ни во что почти не входил"53. Показания эти вполне достоверны. Согласно анали¬
зируемым Л.А. Медведской архивным источникам, Муравьев действительно редко
присутствовал на совещаниях с поляками и довольствовался ролью наблюдателя.
По показаниям польского заговорщика, подполковника Северина Крыжановского,
"Муравьев говорил мало, и хотя я всегда обращал речь к Муравьеву, но Бестужев не
давал ему отвечать, а только сам все говорил"54. Роль Бестужева в переговорах
с поляками оценила и Следственная комиссия: ему ставилось в вину "составление
умысла" "на отторжения областей от империи", в то время как Сергей Муравьев
оказывался виновен лишь в "участии" в этом умысле55.
Переговоры с Польским патриотическим обществом проходили успешно. Выпол¬
няя данное ему в Киеве поручение, Бестужев предложил полякам заключить устный
договор, текст которого он представил для окончательного утверждения в Дирек¬
торию56. По этому договору, Польше предоставлялась независимость, и при этом
поляки могли "рассчитывать на Гродненскую губернию, часть Виленской, Минской
и Волынской"57. Кроме того, русские заговорщики брали на себя обязанность
7
"стараться уничтожить вражду, которая существует между двумя нациями", считая,
что "в просвещенный век" интересы "всех народов одни и те же и что закоренелая
ненависть присуща только варварским племенам"58. Поляки же, в свою очередь,
обязаны были признать свою подчиненность южной Директории, начать восстание
в Польше одновременно с восстанием русских, помешать вел. кн. Константину
вернуться в Россию и блокировать расквартированные на территории Польши рус¬
ские войска. Польское патриотическое общество обязывалось предоставить русским
заговорщикам сведения о европейских тайных обществах, а также после победы
революции "признать республиканский порядок"59. За успехи в переговорах с поля¬
ками "блюститель" Южного общества Юшневский выразил Бестужеву-Рюмину
благодарность.
Стоит отметить, что в начале 1825 г. переговоры с поляками взялся вести сам
Пестель. Причем, по его собственным показаниям, согласованный Бестужевым текст
договора был отвергнут. С польскими эмиссарами Пестель обращался не так, как
Бестужев. "Во всех сношениях с ними, - показывал Пестель на следствии, - было за
правило принято поставить себя к ним в таковое отношение, что мы в них ни малейше
не нуждаемся, но что они в нас нужду имеют, что мы без них обойтиться можем, но
они без нас успеть не могут; и потому никаких условий не предписывали они нам, а
напротив того - показывали готовность на все наши требования согласиться, лишь бы
мы согласились на независимость Польши"60. Вопрос о территориальных уступках
полякам Пестель старался вообще не поднимать на переговорах.
Результат был тоже другим. Вмешательство председателя Директории погубило
все дело. Поляков оскорбил тон русского заговорщика, которому еще самому пред¬
стояло доказать свое право на решение вопросов польской независимости. Начавшись
в январе 1825 г., официальные переговоры Пестеля с Польским патриотическим
обществом тогда же и были прерваны, хотя, конечно, неофициальные контакты
продолжались. Зато в ходе переговоров с поляками выяснилась главная функция Бес¬
тужева-Рюмина в Южном обществе - функция, так сказать, "партийного строи¬
тельства".
Второе важнейшее предприятие Бестужева-Рюмина по укреплению Южного об¬
щества - это присоединение к нему радикально настроенного Общества соединенных
славян. О "славянах" и уставе их организации рассказал Бестужеву-Рюмину
и Муравьеву-Апостолу бывший семеновец, капитан Пензенского пехотного полка
А.И. Тютчев. Правда, как и при переговорах с поляками, от непосредственных
переговоров со "славянами" Муравьев-Апостол опять самоустранился. "Сношения
между нашим и славянским обществами, - показывал Муравьев, - были препоручены
Бестужеву, сам же я непосредственно с оными не сносился"61. Бестужева "славяне"
считали инициатором объединения, он был и председателем всех "объединительных"
совещаний. Слияние обществ произошло летом 1825 г. во время маневров 3-го пехот¬
ного корпуса под украинским местечком Лещином, недалеко от Житомира.
Переговоры со "славянами" оказались весьма трудными: слишком серьезными были
различия в понимании конечных целей и задач заговора62. "Южан" не увлекала идея
славянского единства, "славяне" же были далеки от идеи немедленной военной
революции. Тем не менее Бестужев-Рюмин заставил "славян" (как до того поляков)
прислушаться к своему мнению.
В тайной организации Бестужев-Рюмин был известен как непревзойденный
оратор. Многие "южане" на следствии вспоминали его выступления на различных
декабристских совещаниях. Существовали и письменные варианты этих "речей" - так
называл свои выступления сам Бестужев-Рюмин. "Пламенным оратором", который
"имел агитаторские способности, чувствовал их в себе и любил говорить", называла
Бестужева-Рюмина М.В. Нечкина63. О "неистовой страсти", которой были пронизаны
эти "речи", писал Н.Я. Эйдельман64, а М.К. Азадовский даже утверждал, что эти
"речи" должны "занять свое место в истории русской литературы"65. Между тем при
8
анализе их пересказов приходится признать, что эффект от выступлений Бестужева-
Рюмина объясняется не только и не столько природной страстностью оратора,
сколько его профессионализмом. Бестужев, судя по документам, не доверял импро¬
визациям: почти все выступления он сначала записывал, редактировал и только потом
уже произносил. Приемам же ораторского мастерства учил будущего декабриста
А.Ф. Мерзляков, литератор и филолог, друг В.А. Жуковского, получивший в 1804 г.
в Московском университете кафедру "российского красноречия и поэзии"66. Мерзля¬
ков был автором выдержавшего несколько изданий популярного учебника красно¬
речия — "Краткой риторики, или правил, относящихся ко всем родам сочинений
прозаических".
Как правило, первая реакция слушателей на "речи" Бестужева-Рюмина была отри¬
цательной. Экзальтированность, горячность и при этом обтекаемость бестужевских
формулировок способны были скорее оттолкнуть, чем привлечь к оратору. По пока¬
заниям Северина Крыжановского, напор Бестужева в первый момент обескуражил
поляков67. Согласно "Запискам" Горбачевского, такое же впечатление Бестужев-
Рюмин произвел при первой встрече и на "славян"68. Это подтверждается и пока¬
заниями "славян" на следствии, однако в обоих случаях Бестужев-Рюмин сумел затем
заинтересовать своих слушателей и "воспламенить" их. Тем более, что "разжечь стра¬
сти" молодых армейских заговорщиков, не успевших повоевать, мечтавших о своем
"Тулоне" и горевших жаждой немедленного действия, было не так уж и сложно.
Именно поэтому "славянам "сразу же было предложено стать "знаменитыми". По
словам прапорщика В. Бечасного, уже на первом заседании Бестужев-Рюмин говорил,
что "довольно уже страдали" и "стыдно терпеть угнетение", что "все благомыслящие
люди решились свергнуть с себя иго". Поэтому "благородство должно одушевлять
каждого к исполнению великого предприятия - освобождению несчастного своего
Отечества". В итоге - "слава для избавителей в позднейшем потомстве", "вечная
благодарность Отечества"69.
Этот довод повторялся на каждом собрании. "Великое дело совершится, и нас
провозгласят героями века"70, - убеждал Бестужев-Рюмин "славян". Что же касается
главной цели "славян" - объединения всех славянских племен в единую федерацию, то
здесь он был настроен довольно скептически: "Ваша цель, - доказывал Бестужев-
Рюмин, - очень многосложна, а потому едва ли можно достигнуть ее когда-нибудь"71.
Исходя из этого, "южане" предлагали "славянам" включиться в борьбу за установ¬
ление в России республики и освобождение народа от "угнетения". Для этого нужно
было произвести военную революцию и убить императора. "Поэтому, если хотят
променять цель невозможную на истинно для России полезную, то они должны
присоединиться к нашему обществу"72, - объяснял Бестужев-Рюмин.
Изучая "речи" Бестужева-Рюмина, нетрудно убедиться, что практически все они
были построены на, мягко говоря, недостоверной информации. Так, например, он
сообщил "славянам", что "для исполнения сего предприятия в 1816 г. писана была
конституция и очень хорошо обдумана, которую князь Трубецкой возил за границу,
для одобрения к известнейшим публицистам" - "великим умам" эпохи73. Между тем
известно, что в 1816 г. в обществе еще не было никакой "конституции", да и через
9 лет далеко не все заговорщики были едины в своих конституционных устремлениях.
«Дабы присоединить их ("славян". - О.К.) к нашему обществу, нужно было им пред¬
ставить, что у нас все обдумано и готово. Ежели бы я им сказал, что конституция
написана одним из членов, то "славяне", никогда об уме Пестеля не слыхавшие,
усумнились бы в доброте его сочинения. Назвал же я "славянам" Трубецкого, а не
другого, потому что из членов он один возвратился из чужих краев; что живши
в Киеве, куда "славяне" могли прислать депутата, Трубецкой мог бы подтвердить
говоренное мною и что быв человек зрелых лет и полковничьего чина, он бы вселил
более почтения и доверенности, нежели 23-летний подпоручик»74, - показывал
Бестужев-Рюмин на следствии.
9
’’Славянам” было рассказано и об огромных военных силах, которыми располагает
Южное общество. Дабы убедить их, Бестужев-Рюмин с помощью С.И. Муравьева-
Апостола устроил общее собрание ’’славян” и Васильковской управы. ’’Славяне”
застали там ’’блестящее общество видных военных, перед которыми им пришлось бы
стоять на вытяжку на каком-нибудь параде или при случайном разговоре”75, -
отмечает М.В. Нечкина. Присутствие на собрании полковых командиров (А.З. Му¬
равьева, В.К. Тизенгаузена, И.С. Повало-Швейковского) и нескольких штаб-офицеров
должно было произвести и, конечно, произвело на "славян” должное впе¬
чатление. Кроме того, если полякам было объявлено, что "в просвещенный век,
в который мы живем” вражда наций - анахронизм, "интересы всех народов одни и те
же”, а "закоренелая ненависть присуща только варварским временам", то в беседах со
"славянами” Бестужев-Рюмин использовал совсем иной аргумент: "Надобно больше
думать о своих соотечественниках, чем об иноземцах”76. Россия противопоставлялась
другим странам: "Мы, русские (курсив мой. - О.К.), должны иметь единственно
в предмете на твердых постановлениях основать свободу в отечественном крае”77.
А после присоединения Общества соединенных славян к Южному обществу Бесту¬
жев-Рюмин и вовсе запретил "славянам” общаться с поляками78.
Правда, на одном из совещаний он попытался развить мысль о материальных
выгодах, которые участники революции могут получить после ее победы. М.В. Неч¬
кина обращает особое внимание на свидетельство одного из участников этого сове¬
щания, утверждавшего, что Бестужев-Рюмин, «со слезами в глазах, указывая на свои
подпоручьи погоны, повторял, что "не в таких будем, а в генеральских”». По мне¬
нию Нечкиной, "славяне” были возмущены столь явным меркантилизмом Василь¬
ковского лидера, и Бестужеву-Рюмину с трудом удалось отвлечь их внимание от
инцидента79.
Дабы окончательно закрепить победу, на одном из последних заседаний Бестужев-
Рюмин потребовал (и получил) от "славян” клятву "не щадить своей жизни для
достижения предпринятой цели, при первом знаке поднять оружие для введения
конституции”. И "сию клятву подтвердили, целуя образ, который Бестужев снял [со]
своей шеи”. Со "славян” также было взято слово до начала переворота не выходить
в отставку и не просить перевода в другую часть80. При этом Бестужев-Рюмин, как
свидетельствовали "славяне”, хвалил их "решимость приступить к перевороту и ста¬
рался внушить еще более рвения к достижению сей цели”81. Для вящей же убеди¬
тельности он потребовал полный список членов Общества соединенных славян
и отметил в нем тех, кто готовился в цареубийцы. О том, что список, согласно
правилам конспирации, сразу же был сожжен, "славяне” не догадывались.
Умело использовал Бестужев-Рюмин и интригу. Пример тому - история с майором
Пензенского пехотного полка Михаилом Спиридовым. Он происходил из богатой
аристократической семьи: по материнской линии М.М. Спиридов был внуком зна¬
менитого историка М.М. Щербатова, вдобавок приходился родственником и самому
Бестужеву-Рюмину82, причем, скорее всего, они были знакомы с детства. Майор
Спиридов вступил в Общество соединенных славян непосредственно перед его
слиянием с Южным и по прямой просьбе Бестужева-Рюмина.
По мнению М.В. Нечкиной, "по типу своему этот человек более подходил к Юж¬
ному обществу, и, вероятно, Муравьев и Бестужев надеялись на то, что этот знатный
по происхождению дворянин, родственник князьям Щербатовым, будет проводником
их замыслов в скромной среде Соединенных славян... Но надежды их не оправдались,
и Спиридов стал вести себя самостоятельно, противореча руководителям Василь¬
ковской управы”83. В частности, Спиридову не понравился "Государственный завет” -
составленная Бестужевым-Рюминым под диктовку Пестеля и предоставленная
"славянам” краткая выжимка из "Русской Правды”84. Майор желал бы в будущем
видеть свою страну не республикой, а конституционной монархией, не соглашался с
идеей отмены сословий и предложенными Пестелем путями решения национального
вопроса85. На многие пункты этого документа он "написал было свои возражения”86.
10
Эти возражения майор пытался высказать Бестужеву и просил гласного обсужде¬
ния вопроса. Однако Бестужев-Рюмин убеждал "славян" в том, что рассматривать
этот документ на "объединительных" совещаниях "совершенно лишнее", поскольку
"из сего могут произойти ссоры и несогласия"87. А когда Спиридов попытался
настоять на своем, началось то, что, по мнению "славян", называлось "интрига
подпоручика Бестужева-Рюмина насчет отдаления майора Спиридова".
На одном из совещаний (проходившем в отсутствие Бестужева-Рюмина) Спиридов
был избран посредником между "славянами" и "южанами". Фактически это означало,
что майор получал права руководителя управы - боярина. И суть интриги состояла
как раз в том, чтобы не допустить этого. Бестужев-Рюмин потребовал созыва нового
собрания "для поправления сей ошибки"88, но выборы уже прошли, и отменять их
итоги было неудобно. Тогда Бестужев предложил назначить не одного посредника,
а двух: одного от пехоты, а другого - от артиллерии. Таким образом, из руководителя
управы тайного общества посредник превращался в представителя "профессиональной
группы" в Васильковской управе. Одним из таких посредников все же остался
непокорный майор, другим же был избран артиллерийский подпоручик И.И. Горба¬
чевский.
И все же главным противником Бестужева-Рюмина в ходе переговоров о слиянии
"славян" с "южанами" был подпоручик П.И. Борисов - признанный лидер Общества
соединенных славян. Скорее всего именно он был одним из немногих, кому удавалось
противостоять ораторскому обаянию Бестужева-Рюмина. На одном из собраний
между ними произошла острая стычка, закончившаяся победой последнего. Борисов
прямо спросил Бестужева-Рюмина, есть ли гарантия, что созданное после победы
восстания Временное правительство удержится в рамках законности и его "власто¬
любие и честолюбивые виды" не повредят "новорожденной республике"? Бестужев
с жаром ответил: "Как не стыдно вам о сем спрашивать, чтобы те, которые для
получения свободы решились умертвить своего монарха, потерпели власть похи¬
тителей!" При этом большинство собравшихся осталось на стороне Бестужева-
Рюмина, и авторитет Борисова среди "славян" был явно поколеблен89.
Если подводить итоги "объединительной" деятельности Бестужева-Рюмина в среде
соединенных славян, то следует признать, что он относился к ним достаточно
высокомерно и без всякого уважения. На следствии, опровергая одно из показаний
"славян", он скажет: "Я даже не припишу этого их раздражению против меня,
но только малому навыку мыслить и некультурности"90. И добавит в другом
показании: «Я из "славян" пятой доли не знал, ибо видел их толпою, и то только три
раза». Поскольку «"славяне" были многочисленны и незначащи, то разделя их на
управы, я не давал себе труда узнавать поименно членов, предполагая в случае нужды
снестись с начальниками управ»91 (курсив мой. - О.К.)- В связи с этим следует
признать справедливым вывод М.В. Нечкиной: Бестужев-Рюмин смотрел на членов
Общества соединенных славян "как на орудие революции, пушечное мясо" и в ходе
"объединительных" совещаний «ловко провел "славян"»92.
Кроме ораторского дарования и умения вести интригу, подпоручик Бестужев-
Рюмин обладал и незаурядным актерским талантом. Это хорошо видно из истории его
взаимоотношений с собственным полковым командиром полковником В.К. Тизенгау-
зеном. Василий Карлович Тизенгаузен был в 1824 г. принят в Южное общество
Сергеем Муравьевым-Апостолом. К 1826 г. ему уже исполнилось 46 лет, и за плечами
полковника был немалый боевой опыт: в армии он начал служить с 1799 г.,
а в военных действиях принимал участие с 1808 г.93
Принятый в Общество всего лишь на правах брата, Тизенгаузен не был убеж¬
денным заговорщиком, и желание порвать с заговором возникало у него постоянно.
Чтобы быть подальше от Васильковских лидеров, он добивался перевода в дру¬
гой полк или возможности выйти в отставку, но братья Муравьевы-Апостолы и
Бестужев-Рюмин уговорили его не делать этого94. При этом Васильковским лидерам
пришлось даже прибегнуть к помощи Пестеля. "Просили меня Бестужев и Муравьев
11
в разговоре с Тизенгаузеном прилагать много жару и говорить о начале действий
в 1825 году", "ибо по его характеру сие им нужно"95, - показывал Пестель.
После ареста в январе 1826 г. Тизенгаузен понял, что главная его вина состояла не
в участии в заговоре как таковом, а в попустительстве "преступным предприятиям"
подпоручика Бестужева-Рюмина, пользуясь которым, тот имел прекрасную возмож¬
ность разъезжать по делам общества по Украине, Польше и России. Кроме уже упо¬
минавшихся Вильно, Киева и Житомира, Бестужев-Рюмин много раз бывал в Туль-
чине, Каменке и Линцах - месте квартирования штаба Вятского пехотного полка,
которым командовал Пестель. В 1823 г. он тайно совершил поездку в Москву для
"склонения некоторых членов к содействию" в реализации "Бобруйского заговора",
предусматривавшего военное восстание и "арестование" Александра I на летнем
смотре под Бобруйском. Бывал Бестужев и в Хомутце - полтавском имении Муравье-
вых-Апостолов, и в Умани, где располагался штаб бригады, которой командовал
С.Г. Волконский. Известно, что в 1823-1825 гг. он месяцами жил в Василькове
у Сергея Муравьева-Апостола, хотя дисциплина требовала нахождения всех офицеров
при полку, а в отношении бывших семеновцев это правило должно было действовать
и вовсе без исключений.
Видимо, Бестужев очень быстро нащупал слабую струну своего полкового коман¬
дира: Тизенгаузен кичился перед ним опытностью, считал себя вправе поучать его
и "укорять" за "бессмысленные рассуждения". Бестужев же не возражал, умело играя
роль покорного слушателя, а взамен получал не только полную свободу передви¬
жения, но и казенные подорожные.
Справедливости ради надо отметить, что в двадцатых числах ноября 1825 г.
Тизенгаузен арестовал подпоручика сроком на 10 дней. Причиной ареста послужила
почти полуторамесячная отлучка Бестужева-Рюмина из полка (все это время он жил
в Василькове у Муравьева-Апостола).
Правда, через несколько дней полковник отпустил арестанта; у Бестужева в Моск¬
ве скончалась мать и серьезно заболел отец. Бестужев-Рюмин обещал Тизенгаузену
поехать в Киев и оттуда подать корпусному командиру прошение об отпуске, но
вместо Киева он отправился в Васильков. Последовавшее через несколько дней
восстание черниговцев заставило его оставить свои первоначальные намерения. "Бес¬
тужев должен быть изверг, чудовище! Как забыть так скоро кончину матери и прось¬
бы умирающего отца? Гнусное чудовище и тогда, если адская роль, чтобы только
меня обмануть ложными письмами из Москвы, была его изобретения или выдумана
его другом Муравьевым"96, - сокрушался потом по этому поводу арестованный
Тизенгаузен.
Последний период существования Южного общества декабристов, как известно,
ознаменовался тяжелым кризисом в его руководстве. Ситуация эта была в 1935 г.
проанализирована М.В. Нечкиной, которая впервые - и справедливо - заговорила
о том, что этот период прошел под знаком острого соперничества двух южных руко¬
водителей - Пестеля и Сергея Муравьева-Апостола97. Впоследствии ее выводы были
приняты и другими исследователями. Главный пункт разногласий Пестеля и Муравье¬
ва-Апостола состоял в определении тактической последовательности действий вос¬
ставших. Пестель был убежден, что восстание нужно начинать в Петербурге с унич¬
тожения членов императорской фамилии, тогда как Сергей Муравьев настаивал
на том, что убивать всю "фамилию" не нужно и достаточно лишить жизни одного
государя, а восстать надо немедленно и притом на юге. Примером же для подра¬
жания служила для Муравьева-Апостола испанская революция, поднятая подпол¬
ковником Рафаэлем Риего в 1820 г. вдалеке от Мадрида и завершившаяся победой
инсургентов.
Тактические разногласия сопровождались и острым личным соперничеством двух
руководителей. Современникам Пестель был известен как властный, холодный праг¬
матик, сторонник крайних мер не только в отношении царской семьи, но и будущего
государственного строительства. Готовя военную революцию, он постепенно приби¬
12
рал к рукам своих собственных воинских начальников, используя при этом подкуп
и шантаж98. В тайном обществе Пестеля уважали и боялись, но не любили, многие
подозревали его в желании узурпировать власть после победы революции и называли
"русским Бонапартом". В отличие от Пестеля, "русский Риего" Сергей Муравьев-
Апостол воплощал в себе романтический дух тайных обществ. Его политические
взгляды были весьма расплывчаты, а о возможных последствиях будущего перево¬
рота он почти не думал. Революцию Муравьев-Апостол считал результатом не дли¬
тельной подготовки, а горячей революционной импровизации. Властность, жесткость
и рассудочность Пестеля были для него неприемлемы.
"Васильковская управа была гораздо деятельнее прочих двух и действовала гораздо
независимее от Директории, хотя и сообщала к сведению то, что у нее происхо¬
дило"99, - говорил Пестель на следствии. "В Тульчине подчеркнуто рассматривали нас
скорее как союзников Общества, нежели как составную его часть"1(К), - подтверждал
его слова Бестужев-Рюмин. Однако вопрос о роли самого Бестужева в этом кризисе
никогда историками не ставился, и предполагалось, что он, безусловно, поддерживал
своего друга в споре с Пестелем. Судя же по документам, позиция Бестужева-Рюмина
была гораздо сложнее. Сложность эту первым подметил в 1825 г. полковник
С.П. Трубецкой - руководитель Северного общества, личный враг Пестеля и близкий
приятель Сергея Муравьева-Апостола. Приехав в Киев, Трубецкой поставил перед
собой задачу ограничить влияние Пестеля на юге и сделал ставку на сепаратные
переговоры с Васильковской управой.
"Я видел, - показывал Трубецкой на следствии, - что хоть он (Бестужев-Рюмин. -
О.К.) и не доверяет во многом Пестелю, в коем он видит жестокого и власто¬
любивого человека, но между тем обольщен его умом и убежден, что Пестель судит
весьма основательно и понимает вещи в их настоящем виде. Я старался оспаривать
принятые Бестужевым мысли Пестеля понемногу, чтобы тем вернее достичь моего
намерения"101. Зная о близости Бестужева-Рюмина к председателю южной Дирек¬
тории, Трубецкой хотел сделать его своим "агентом" во вражеском стане, поручив ему
"наблюдать за Пестелем"102. Трубецкой был убежден, что Бестужев-Рюмин дей¬
ствительно выполняет его просьбу. Однако когда следователи задали Бестужеву
вопрос: "Что побуждало их (заговорщиков. - О.К.) к сему наблюдению и что вы
успели заметить особенного в поступках Пестеля", - они получили в ответ резкую
и эмоциональную отповедь. "Я не знаю, что комитет разумеет под словом наблюдать.
Намерения его были нам известны; шпионить же за ним не было нужно, и никто бы
сего не осмелился мне предложить"103, - написал он.
Показания Бестужева-Рюмина содержат несколько метких характеристик лич¬
ности и поступков Пестеля. Самая известная из них - в его показании от 27 января
1826 г.: "Пестель был уважаем в Обществе за необыкновенные способности, но
недостаток чувствительности в нем был причиною, что его не любили. Чрезмерная
недоверчивость его всех отталкивала, ибо нельзя было надеяться, что связь с ним
будет продолжена. Все приводило его в сомнение; и через это он делал множество
ошибок. Людей он мало знал. Стараясь его распознать, я уверился в истине, что есть
вещи, которые можно лишь понять сердцем, но кои остаются вечною загадкою для
самого проницательного ума'404. Эта характеристика позволяет сделать вывод:
Бестужев-Рюмин действительно хорошо "распознал" лидера южан, как "распознал"
он и поляков, и "славян", и своего полкового командира. Однако, как свидетель¬
ствуют его показания, сам он относился к Пестелю не так, как все.
1823-1825 гг. - это время постоянных контактов Бестужева-Рюмина и Пестеля105.
Именно на Бестужева-Рюмина была возложена ответственная роль связного между
Васильковской управой и Директорией. Взаимная неприязнь Пестеля и Муравьева-
Апостола была известна всему Обществу, Муравьев свое негативное отношение
к южному директору даже не пытался скрывать, и во многом благодаря позиции
Бестужева-Рюмина между ними не произошло окончательного разрыва. Пестель был
для Бестужева-Рюмина безусловным и авторитетным лидером, мнением которого он
13
очень дорожил. Так, рассказывая следствию об итогах голосования по вопросу
о судьбе императорской семьи в 1823 г., он замечал: "Пестель спросил потом у нас:
согласны ли мы с мнением Общества о необходимости истребления всей импера¬
торской фамилии. Мы сказали, что нет. Тут возникли жаркие и продолжительные
прения: Муравьев в своем мнении устоял, а я имел несчастие убедиться доводами
Пестеля"106.
Характеризуя же поведение в заговоре Сергея Муравьева-Апостола, Бестужев
показывал, что "чистота сердца" и бескорыстие его друга "была признана всеми его
знакомыми и самим Пестелем"1()7 (курсив мой. - О.К.). При этом он отмечал, что
своими "отношениями" с Пестелем погубил Муравьева-Апостола: "Как характера он
не деятельного и всегда имел отвращение от жестокостей, то Пестель часто меня
просил то на то, то на другое его уговорить"108.
Как очень точно заметил Трубецкой, Бестужев-Рюмин принял "мысли Пестеля",
стал сторонником его политических взглядов и методов руководства тайной орга¬
низацией. Из показаний Бестужева-Рюмина не видно, что он был в чем-то не согласен
с "Русской Правдой", содержание которой он знал очень хорошо и довольно точно
излагал1119. Введение в России республики, отмена крепостного права, 10-летняя
диктатура Временного верховного правления - все эти крайне радикальные для той
эпохи положения Бестужев-Рюмин в целом одобрял110.
Как и Пестель, он понимал, что далеко не все готовы разделить эти взгляды.
Поэтому Бестужев-Рюмин считал, что людей надо убеждать, а для убеждения хороши
все средства, даже и не вполне честные. Судя по итогам его организаторской
деятельности, эту истину он усвоил очень хорошо. При этом если Пестель апелли¬
ровал прежде всего к разуму своих оппонентов, пытаясь сделать их своими созна¬
тельными союзниками, то Бестужев-Рюмин не пытался "переспорить" их, обращаясь
в основном к чувствам своих собеседников. И надо сказать, что это удавалось ему
лучше, чем трезвому и холодному Пестелю, ибо последний, по меткому наблюдению
современного исследователя С.А. Экштута, оставлял людей нравственно и эмоцио¬
нально неудовлетворенными111.
И Пестель, и Бестужев-Рюмин использовали в своей конспиративной деятельности
нечестные, с точки зрения "чистой морали", методы. Моральный релятивизм
и макиавеллизм в политике были столь же свойственны Бестужеву, как и Пестелю,
но у Бестужева они были разбавлены изрядной долей профессиональной ораторской
"чувствительности". Более того, подводя итоги организационной деятельности
Бестужева-Рюмина в Южном обществе, можно с уверенностью сделать вывод, что он
был достойным - и лучшим - учеником Пестеля в деле строительства и укрепления
тайной организации.
При этом ради пользы дела Бестужев-Рюмин готов был даже и несколько
"отодвинуть" Пестеля с авансцены событий. «При отъезде Трубецкого из Киева, -
показывал Бестужев-Рюмин на следствии, - было положено нами тремя (им самим,
Сергеем Муравьевым-Апостолом и Трубецким. - О.К.)> что он предложит Северному
обществу по введении Временного правления составить комитет из числа членов для
сочинения конституции"; конституция же эта не должна была иметь своим источни¬
ком отвергаемую Трубецким "Русскую Правду"»112. Уважая Пестеля, дорожа его
мнением и голосуя за "Русскую Правду", Бестужев-Рюмин тем не менее договари¬
вался с Трубецким о фактической изоляции южного лидера с его конституционными
разработками в случае победы революции.
Конечно, Бестужев-Рюмин был молод и делал много непростительных ошибок.
Ошибки он делал и в ходе "объединения" со "славянами", и при переговорах
с поляками. Так, известно, что в декабре 1824 г. он с ведома Сергея Муравьева-
Апостола и в обход всех правил конспирации написал письмо польским заговорщикам
с просьбой убить находившегося в Варшаве цесаревича Константина Павловича.
Однако кн. Волконский, который должен был передать это письмо полякам, отвез его
Пестелю. "Директория истребила сию бумагу, прекратила сношения Бестужева
14
с поляками и передала оные мне и князю Волконскому"113, - показывал Пестель
на следствии.
В 1825 г., скорее всего, именно по вине Бестужева-Рюмина были прерваны "сно¬
шения" между Васильковым и Каменкой. Согласно опубликованному в 1926 г.
Б.Л. Модзалевским письму Бестужева-Рюмина к своему родственнику С.М. Марты¬
нову, отец декабриста запретил ему жениться на племяннице декабриста Давыдова
Екатерине114.
Сейчас, видимо, уже не удастся точно установить, кто была эта "Catherine", о ко¬
торой Бестужев писал Мартынову. У Давыдова было две племянницы с такими име¬
нами. "Это могла быть или дочь Александра Львовича Давыдова" Екатерина Алек¬
сандровна Давыдова, "или дочь Софьи Львовны Давыдовой, бывшей замужем
за Андреем Михайловичем Бороздиным" - Екатерина Андреевна Бороздина. Ясно
одно: исполнив волю отца и отказавшись от женитьбы, Бестужев тем самым скомпро¬
метировал ни в чем не виноватую молодую девушку.
Именно это время - 1824 г. - как раз и приходится ссора руководителя Каменской
управы с Муравьевым и Бестужевым. И если ее причиной действительно был отказ
Бестужева жениться на Давыдовской племяннице, то реакция Давыдова на поведение
Бестужева была, по представлениям той эпохи, еще весьма мягкой. Сходная житей¬
ская история явилась в сентябре 1825 г. причиной знаменитой дуэли К.П. Чернова
с В.Д. Новосильцевым, закончившейся смертью обоих ее участников.
К чести Бестужева-Рюмина следует сказать, что, несмотря на все допущенные
ошибки, результаты его организационной деятельности в Южном обществе оказы¬
ваются не намного скромнее, чем результаты деятельности Пестеля. Вдобавок
именно осторожный Пестель принял в общество главного декабристского предателя -
капитана Аркадия Майбороду. Не обошлась без "своих" предателей - А.К. Бошняка
и И.В. Шервуда - и Каменская управа. Однако ни один доносчик не проник в Обще¬
ство по вине Бестужева-Рюмина. Видимо, он действительно лучше умел "распозна¬
вать" людей, чем тульчинские и каменские руководители.
Если с Пестелем Бестужева-Рюмина связывали "деловые отношения", то с Сергеем
Муравьевым-Апостолом - близкая личная дружба. Обстоятельства, при которых эта
дружба возникла, нам практически неизвестны. Сами друзья-заговорщики пред¬
почитали на следствии не распространяться на эту тему, и в результате до нас дошло
лишь одно смутное показание Бестужева-Рюмина: "Муравьев мне показал участие,
и мы подружились. Услуги, кои он мне в разное время оказывал, сделали нашу связь
теснее"113.
О том, как возникла эта дружба, повествует запись Евгения Якушкина, сына де¬
кабриста И.Д. Якушкина: «Бестужев был пустой малый и весьма недалекий человек,
все товарищи постоянно над ним смеялись, - Сергей Муравьев больше других. "Я не
узнаю тебя, брат, - сказал ему однажды Матвей Иванович Муравьев, - позволяя такие
насмешки над Бестужевым, ты уничижаешь себя, и чем виноват он, что родился
дураком?" После этих слов брата Сергей Муравьев стал совершенно иначе общаться с
Бестужевым, он стал заискивать его дружбы и всячески старался загладить свое
прежнее обращение с ним. Бестужев к нему привязался, и он также потом очень
полюбил Бестужева»116. Запись эта восходит к воспоминаниям самого И.Д. Якушкина:
"В Киеве Раевские, сыновья генерала*, и Сергей Муравьев часто поднимали его
(Бестужева-Рюмина. - О.К.) на смех. Матвей Муравьев однажды стал упрекать брата
своего за его поведение с Бестужевым, доказывая ему, что дурачить Бестужева
вместе с Раевскими непристойно"117. Финал истории с "насмешками" над Бестужевым
в мемуарах И.Д. Якушкина соответствует тому, что сообщает его сын.
Пылкость взаимоотношений Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина подчас
* Сыновья знаменитого героя войны 1812 г. генерала Н.Н. Раевского Александр (в 1825 г. отставной
подполковник) и Николай (в 1825 г. полковник Харьковского драгунского полка) были близкими
приятелями С.И. Муравьева-Апостола.
15
вызывала удивление и неприятие и у современников, и у позднейших исследователей.
Так, например, в одном из писем к брату Матвей Муравьев-Апостол, сетуя на то, что
Сергей говорит о Бестужеве-Рюмине "не иначе, как со слезами на глазах", называл
его "мнимым другом"118. А генерал М.Ф. Орлов характеризовал эти отношения таким
образом, что историки до сих пор не решаются пользоваться этой характеристикой
в своих исследованиях: "Около Киева жили Сергей Муравьев и Бестужев, странная
чета, которая целый год хвалила друг друга наедине"119. "Сантиментальной и немного
истерической взаимной привязанностью двух офицеров, похожей на роман"120, считал
отношения Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина историк Г. Чулков. И даже
Н.Я. Эйдельман удивлялся, анализируя "непонятную дружбу" "видавшего виды под¬
полковника с зеленым прапорщиком"121.
Между тем ничего "странного" и "непонятного" в этой дружбе нет. Во-первых,
Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин были не только друзьями, но и родственни¬
ками. Мать Бестужева-Рюмина Екатерина Васильевна, урожденная Грушецкая,
состояла в кровном родстве с Прасковьей Васильевной Грушецкой, мачехой братьев
Муравьевых-Апостолов122. Скорее всего, познакомились будущие декабристы еще до
службы в Семеновском полку. Во-вторых, не совсем правы те современники и исто¬
рики, которые рассуждают о большой разнице в возрасте между ними. Сергею Мура-
вьеву-Апостолу было в 1826 г. 29 лет, в то время как Бестужеву-Рюмину в тюрьме
исполнилось 25. Правда, Муравьев-Апостол был участником Отечественной войны и
заграничных походов и имел военный опыт, которым не обладал Бестужев-Рюмин.
Однако образовательный уровень обоих тоже был примерно равным.
Наконец, было много общего и в их характерах: у обоих за внешней "сентимен¬
тальностью", "энтузиазмом" и "экзальтацией" скрывалась железная воля и решитель¬
ность. Родственники, однополчане, почти ровесники, близкие друг другу по духу, они
просто не могли не подружиться. Укрепили же эту дружбу общие семеновские "не-
счастия" и участие в "общем деле" заговора. Поэтому рассказы И.Д. Якушкина и его
сына о "насмешках" и последующем "раскаянии" Муравьева-Апостола следует при¬
знать явным вымыслом. Зная характер Сергея Муравьева, трудно поверить, что он
"насмехался" над кем-нибудь вообще, тем более над своим родственником и одно¬
полчанином. Да и особая атмосфера в Семеновском полку, и тот дух офицерского
братства, которым всегда отличались семеновцы, не позволили бы ему это делать
ни в Петербурге, ни в Киеве.
Следует отметить, что между Муравьевым-Апостолом и Бестужевым-Рюминым
существовали и политические разногласия. Так, Муравьев-Апостол сопротивлялся
планам убийства Александра I и его брата Константина. Но главное заключалось
в том, что функции Сергея Муравьева в Южном обществе коренным образом отлича¬
лись от тех, которые исполнял Бестужев-Рюмин. Муравьев разрабатывал конкретные
планы вооруженного выступления. Бестужев-Рюмин был в курсе всех этих приготов¬
лений и являлся верным помощником Муравьева, но в деле непосредственной под¬
готовки военной революции он не был ни инициатором, ни главным исполнителем.
Бестужев-Рюмин играл активную роль в событиях, предшествовавших восстанию
Черниговского полка: он предупредил Сергея Муравьева-Апостола и его брата Мат¬
вея о готовившемся аресте, "отклонил" упавших духом братьев от самоубийства, пы¬
тался наладить связь со "славянами" и добиться от них вооруженной помощи. Однако
о каких-то самостоятельных его действиях в ходе самого военного мятежа нам ничего
не известно. Отнюдь не склонный выгораживать себя на следствии за счет Муравьева,
Бестужев-Рюмин утверждал на допросе: "Я почти машинально следовал за полком
и в распоряжениях (как всем известно) участия не брал"123.
Восстание Черниговского полка - звездный час и в то же время логический финал
жизненного пути "русского Риего" Сергея Муравьева-Апостола. "Революция напо¬
добие испанской" была его мечтой, его страстью. Сделав попытку осуществить эту
мечту, он ни сжем не пожелал впоследствии разделить ответственность за мятеж,
утверждая на допросах, что "все возмущение Черниговского полка было им одним
16
сделано"124. Как известно, "пример Риего" не повторился, и запланированная заговор¬
щиками военная революция за 3 дня похода черниговцев превратилась в стихийный
солдатский бунт, без труда подавленный верными правительству артиллерийской
батареей и несколькими гусарскими эскадронами125. При усмирении восстания Сергей
Муравьев-Апостол был тяжело ранен, а затем вместе с Бестужевым-Рюминым
3 января 1826 г. сдался правительственным войскам.
Подробный анализ поведения Бестужева-Рюмина на следствии в задачу данной
статьи не входит - это тема отдельного исследования. Позволю себе высказать лишь
некоторые общие соображения. Тактика, которую первоначально приняли следова¬
тели по отношению к Бестужеву, была тактикой запугивания. По мемуарному свиде¬
тельству А.Е. Розена, на одном из начальных допросов в Зимнем дворце следователь
В.В. Левашов угрожал Бестужеву-Рюмину: "Вы знаете, императору достаточно
сказать одно слово, и вы прикажете долго жить"126. Однако вскоре выяснилось, что
"пугать" его - занятие бесперспективное. Ни разу во время следствия Бестужев-
Рюмин не попросил ни о прощении, ни о снисхождении к себе. Если в первые дни
следствия он находился в состоянии нравственного смятения, вызванного разгромом
черниговцев и ранением Сергея Муравьева, то уже к середине января 1826 г. вышел
из этого состояния.У Бестужева появилась своя линия поведения, которой он
придерживался до самого конца следствия.
Бестужев-Рюмин пытался вести со следствием сложную и опасную игру, в общем
похожую на ту, которую вел Пестель. Игра эта представляла собой попытку дого¬
вориться с властью, показать ей, что идея насильственных реформ возникла у де¬
кабристов не на пустом месте, доказать хотя бы частичную разумность программы
тайного общества и даже дать власти некоторые полезные советы. Более того,
в начале следствия Бестужев-Рюмин даже попытался договориться напрямую с импе¬
ратором. Еще в Могилеве, на одном из первых допросов, он просил позволения
"написать государю"127, а сразу же по приезде в Петербург, 24 января он был
допрошен Николаем I.
Как следует из письма, которое Бестужев написал царю через 2 дня после этого
свидания, он хотел рассказать монарху "все о положении вещей, об организации вы¬
ступления, о разных мнениях общества, о средствах, которые оно имело в руках...
В мой план входило также говорить с Вами о Польше, Малороссии, Курляндии, Фин¬
ляндии. Существенно, чтобы все то, что я знаю об этом, знали бы и Вы", - объяснял
Бестужев-Рюмин императору. Из этого же письма явствует, что Николай I не оправ¬
дал надежд арестованного мятежника: его совершенно не интересовало мнение
Бестужева-Рюмина "о положении вещей", а нужны были лишь фамилии участников
тайных организаций. Верный тактике запугивания, император кричал на него, был
"строг". Разговор с царем привел Бестужева-Рюмина "в состояние упадка духа". Он
просил Николая "даровать" ему еще одну встречу, поскольку "есть много вещей,
которые никогда не смогут войти в допрос; чего я не могу открыть вашим генералам,
о том бы я сообщил очень подробно Вашему величеству"128.
Однако второй аудиенции у царя Бестужев-Рюмин не получил и был вынужден
договариваться с "генералами". В показании от 4 февраля он писал: "Можно подавить
общее недовольство самыми простыми средствами. Если строго потребовать от гу¬
бернаторов, чтобы они следили за тем, чтобы помещичьи крестьяне не были так
угнетаемы, как сейчас; если бы по судебной части приняли меры, подобно мерам
великого князя Константина; если бы убавили несколько лет солдатской службы
и потребовали бы от командиров, чтобы они более гуманно обращались с солдатами
и были бы более вежливы по отношению к офицерам; если бы к этому император
опубликовал манифест, в котором он обещал бы привлекать к ответственности за
злоупотребления в управлении, я глубоко убежден, что народ оценил бы более эти
благодеяния, чем политические преобразования. Тогда тайные общества перестали
бы существовать за отсутствием движущих рычагов, а император стал бы кумиром
России"129.
17
Но для того, чтобы эти и подобные им идеи были восприняты адекватно, Бесту¬
жеву-Рюмину необходимо было доказать свою готовность сотрудничать со след¬
ствием. Поэтому его показания содержат развернутое изложение замыслов заговор¬
щиков. Весьма подробно пишет он, в частности, о взаимоотношениях с Польским
патриотическим обществом, о революционных планах Васильковской управы, о царе¬
убийственных приготовлениях Пестеля, Артамона Муравьева, Василия Давыдова
и многих других участников Южного общества. Кроме того, логика этой игры вела
и к "называнию фамилий" известных ему участников заговора.
Особенно не повезло соединенным славянам. По-прежнему, видимо, считая их
"пушечным мясом", Бестужев-Рюмин в показании от 27 января 1826 г. впервые
заявил, что в ходе "объединительных" совещаний "славяне" сами вызвались "поку¬
ситься" на жизнь императора130. Он вспомнил о находившемся у него, а затем
уничтоженном списке "славян", в котором были помечены те, кого готовили на роль
цареубийц, и утверждал, что большинство "славян" сами внесли себя в этот
список. На этих показаниях Бестужев-Рюмин настаивал почти до самого конца
следствия. Однако в мае ему были предложены очные ставки со "славянами", и он
был вынужден согласиться с тем, что почти все они попали в злополучный
список "заочно". Поместили же их туда сам Бестужев-Рюмин, а также Горбачевский
и Спиридов131.
Правда, в игре со следствием у Бестужева-Рюмина была некая грань, за которую
он не переступал никогда. Этой гранью была возможность доказать свою искренность
за счет Сергея Муравьева-Апостол а. То, что подполковника Муравьева-Апостол а,
руководителя военного мятежа, не оставят в живых, было понятно всем (в том числе
и самому Муравьеву) с самого начала следствия. Однако Бестужев-Рюмин самоотвер¬
женно бросается защищать своего друга, пытаясь взять на себя как можно большую
часть его вины. В бестужевском показании от 5 апреля читаем: "Не он (Сергей
Муравьев-Апостол. - О.К.) меня, а я его втащил за собою в пропасть"132. Эту мысль
он развивал и потом, в показаниях от 7 мая: "Здесь повторяю, что, пылким своим
нравом увлекая Муравьева, я его во все преступное ввергнул. Сие готов в присутствии
комитета доказать самому Муравьеву разительными доводами. Одно только, на что
он дал согласие прежде, нежели со мной подружился, - это на вступление в Обще¬
ство... Это все общество знает. А в особенности Пестель, Юшневский, Давыдов,
оба Поджио, Трубецкой, Бригген, Швейковский, Тизенгаузен"133.
Составляя это показание, Бестужев-Рюмин, скорее всего, рассчитывал получить
очные ставки не только с Сергеем Муравьевым, но и со всеми "знающими". И, пре¬
дупреждая возможное "запирательство" со стороны товарищей по заговору, добавлял:
"Каждому из них, буде вздумает отпереться, я многое берусь припомнить"134. Однако
ни сложная игра Бестужева-Рюмина, ни его самоотверженность по отношению к Сер¬
гею Муравьеву не нашли понимания у следователей. "Генералы" не простили ему вы¬
сказанного в письме к царю пренебрежения к собственным персонам. На протяжении
всего следствия Бестужева-Рюмина подозревали в неискренности, в том, что на до¬
просах он показывает не всю правду135. Почти 3 месяца - половину февраля, март
и апрель 1826 г. - он содержался в тюрьме в ручных цепях.
Но именно на следствии в сознании декабристов начал формироваться прижив¬
шийся в позднейшей мемуаристике миф о том, что Бестужев-Рюмин был экзаль¬
тированным "зеленым юнцом", ничего полезного для тайного общества не сделав¬
шим, и при этом еще глупым и необразованным. Очевидно, еще в ходе следствия его
товарищам по заговору стало известно, что он просил у генерала Чернышева
разрешения отвечать на вопросы по-французски, так как "более привык к этому
языку, чем к русскому". В просьбе было отказано "с строгим подтверждением чрез
коменданта, чтобы непременно отвечал на русском языке"136.
И хотя на самом деле Бестужев-Рюмин писал по-русски не хуже, чем по-француз¬
ски, хотя его показания поражают точностью подбора слов, образностью и грамот¬
ностью (естественно, в рамках грамматических представлений начала XIX в.), ему не
18
простили признания в неумении объясняется на родном языке. В позднейших
мемуарах этот факт нашел отражение в комичной истории с французскими
словарями, которые будто бы Бестужев листал в своей камере, чтобы переводить
свои ответы комитету с французского на русский137.
Свою лепту в создание отрицательного образа Бестужева-Рюмина внес и декабрист
И.Д. Якушкин. Он вспоминал о неудачной поездке Бестужева-Рюмина в 1823 г. в Мос¬
кву с целью привлечения московских членов распущенного Союза благоденствия и,
в частности, самого мемуариста, к исполнению упоминавшегося выше "Бобруйского
заговора". После развала Союза Якушкин отошел от Общества, и ему было предло¬
жено от имени Сергея Муравьева-Апостола вновь вступить в тайную организацию.
По показанию Бестужева-Рюмина, Якушкин вступить в Общество отказался, так как
"был того мнения, что время политического преобразования России еще не настало"138.
На следствии Якушкину удалось обойти этот эпизод молчанием139, однако в мемуа¬
рах он подробно изложил его, назвав причиной своего отказа недоверие к Бестужеву-
Рюмину и сомнение в том, что Сергей Муравьев-Апостол дал этому "странному
существу" какое-нибудь "важное поручение к нам". При этом Бестужеву-Рюмину
было в лицо сказано, "что мы (бывшие московские члены Союза благоденствия. -
О.К.) не войдем с ним ни в какое сношение... После оказалось, что он точно приезжал
от Сергея Муравьева с предложением к нам вступить в заговор, затеваемый на юге
против императора'440.
Однако вряд ли этому свидетельству можно доверять. Если даже признать, что
Якушкин действительно не верил в возможность дружбы и тесных конспиративных
связей Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина, сомнительно, чтобы он об этом
сказал самому Бестужеву, оскорбив тем самым дворянина и офицера. И, конечно же,
если бы дело действительно обстояло так, Бестужев не стал бы на следствии
повествовать о политических разногласиях Якушкина с южными заговорщиками.
Вероятнее другое: в ходе следствия перестала существовать привычная для заго¬
ворщиков "иерархия чинов" тайного общества. Бывшие южные бояре, мужи и братья,
боевые офицеры и генералы еще могли представить себя - без ущерба для самолю¬
бия - наравне или даже в подчинении генерал-майора Волконского, полковника Тру¬
бецкого, полковника Пестеля, подполковника Муравьева-Апостола. Но представить
себя в подчинении 25-летнего армейского подпоручика было выше их сил.
Именно на следствии, в показаниях Артамона Муравьева и Михаила Орлова,
Василия Тизенгаузена и Александра Поджио и многих других и наметилась свое¬
образная "реакция отторжения" личности и дел Бестужева-Рюмина. Спустя годы она
перешла в воспоминания (в частности, в мемуары Якушкина), и начались кочующие
из текста в текст рассуждения о его неопытности, странности, неумении вести себя
и даже о "ненормальности". Но сам Бестужев-Рюмин и те из руководителей заговора,
к которым он был особенно близок, оценивали его роль в тайном обществе совер¬
шенно по-иному. В письме к царю Бестужев говорил о себе как о "вожде" заговора,
"пригодном" к тому же "к осуществлению революции"141. Сергей же Муравьев-
Апостол утверждал на следствии, что самое большое влияние на Южное общество
имели 3 человека: он сам, Пестель и Бестужев-Рюмин142.
Документы подтверждают: показания эти справедливы. Правда, с одной оговор¬
кой: по своей роли в заговоре руководитель Васильковской управы подпоручик
М.П. Бестужев-Рюмин должен занять второе - после Пестеля - место в истории
Южного общества декабристов. В заговоре он, как и многие другие декабристы,
нашел то, чего был лишен в обычной жизни - возможность самореализации. Он хотел
стать дипломатом и стал им - в рамках тайного общества. Он учился искусству
убеждать - и сумел применить его в своей революционной деятельности. Военная
карьера его прервалась из-за "семеновской истории", но он сделал карьеру в Южном
обществе. Бестужев-Рюмин видел себя лидером, решающим судьбы страны, и стал
таким лидером. Он планировал революцию, вел переговоры, занимался "партийным
строительством" и всюду добивался тех результатов, которых желал добиться.
19
В связи с этим следует признать, что Верховный уголовный суд действительно не
ошибся, высоко оценив его статус и роль в тайном обществе. Подпоручик Полтав¬
ского пехотного полка Михаил Бестужев-Рюмин, проходивший в приговоре под № 4,
был признан виновным в том, что "имел умысел на цареубийство, изыскивал к тому
средства, сам вызвался на убийство блаженной памяти государя императора и ныне
царствующего государя императора, избирал и назначал лиц к свершению оного;
имел умысел на истребление императорской фамилии, изъявлял оный в самых жесто¬
ких выражениях рассеяния праха*, имел умысел на изгнание императорской фамилии
и лишение свободы блаженной памяти государя императора, и сам вызвался на совер¬
шение сего последнего злодеяния, участвовал в управлении Южным обществом, при¬
соединил к оному Славянское, составлял прокламации и произносил возмутительные
речи, участвовал в сочинении лже-Катехизиса, возбуждал и приуготовлял к бунту,
требуя даже клятвенных обещаний целованием образа, составлял умысел отторжения
областей от империи и действовал в исполнение оного, принимал деятельнейшие
меры к распространению бунта привлечением других, лично действовал в мятеже
с готовностию пролития крови, возбуждал офицеров и солдат к бунту и взят
с оружием в руках"143.
Примечания
1 См.: Ш т р а й х С.Я. О пяти повешенных. М., 1926. С. 95-120.
2 См.: его же. Декабрист М.П. Бестужев-Рюмин. М., 1925.
3 См.: Василенко В.Е. М.П. Бестужев-Рюмин. Л., 1966.
4 См.: Мачульский Е.Н. Новые данные о биографии М.П. Бестужева-Рюмина // Исторические
записки. Т. 96. М., 1975. С. 347-358.
5 Восстание декабристов. Документы и материалы. В 19 т. (далее - ВД). Т. 4. М.; Л., 1927. С. 179.
6 А з а д о в с к и й М.К. Страницы истории декабризма. Кн. 2. Иркутск, 1992. С. 87.
7 См.: Мачульский Е.Н. Указ. соч. С. 347.
"Толстой Л.Н. Поли. собр. соч. Т. 31. М., 1954. С. 72.
9 Бестужев-Рюмин К.Н. Воспоминания // Сборник отделения русского языка и словесности
Императорской Академии наук. Т. 67. № 4. С. 3. Ср.: Долгоруков П. Российская родословная книга.
В 4 ч. Ч. 4. СПб., 1857. С. 287-289.
10 См.: Мачульский Е.Н. Указ. соч. С. 348.
11 См.: Бестужев - Рюмин К.Н. Воспоминания. С. 5. Ср.: Бестужев - Рюмин К.Н.
Письмо к Л.Н. Толстому о декабристе М.П. Бестужеве-Рюмине //Декабристы и их время. М., 1928. С. 207.
12 См.: Мачульский Е.П. Указ. соч. С. 348.
13 См.: Декабристы и их время. С. 206. См. также: Бестужев-Рюмин К.Н. Воспоми¬
нания. С. 7.
14 Декабристы и их время. С. 14.
15 М а ч у л ь с к и й Е.Н. Указ. соч. С. 348.
16 Там же.
17 Цит. по: Р о х л е и к о Д. Кавалергарда век недолог // Литературная газета. 2000. 20-26 де¬
кабря. С. 5.
18 См.: Мачульский Е.Н. Указ. соч. С. 351.
19 См.: III тра й х С.Я. Новые письма декабристов // Утренники. Кн. 2, июнь. Пб., 1922. С. 68-69.
20 См.: Декабристы и их время. С. 208.
21 III тра й х С.Я. Новые письма декабристов. С. 69.
22 Там же. С. 68.
23 ВД. Т. 9. М., 1950. С. 49.
24 О р л о в М.Ф. Капитуляция Парижа. Политические сочинения. Письма. М., 1963. С. 85.
25 Михайловский- Данилевский А.И. Вступление на престол императора Николая I //
Русская старина. 1890. № 11. С. 497.
26 Б а с а р г и н Н.И. Записки // Мемуары декабристов. Южное общество. М., 1982. С. 45.
27 Я к у ш к и н И.Д. Записки. М., 1951. С. 55.
* Член Общества соединенных славян В.А. Бечасный показал: «Когда Бестужев говорил о истреблении
династии, то припоминаю себе, что отозвался в следующих выражениях: "Надобно самый прах их по земле
развеять"».
20
2К Я к у ш к и и Е.И. Замечания на "Записки" ("Mon Journal") А.М. Муравьева // Мемуары декабристов.
Северное общество. М., 1981. С. 144. В издании "Записок" И.Д. Якушкина (М., 1951) этот текст безо всяких
на то оснований приписан самому декабристу (ср.: Я к у ш к и н И.Д. Указ. соч. С. 160,619).
29 Показания Юшневского // ВД. Т. 10. М., 1953. С. 61.
30 Там же.
31 Показания П.И. Пестеля //Там же. Т. 4. С. 111.
32 Показания А.П. Юшневского //Там же. Т. 10. С. 61.
33 Показания П.И. Пестеля //Там же. Т. 4. С. 177.
34 Там же.
35 Показания А.П. Юшневского//Там же. Т. 10. С. 61.
36 Показания П.И. Пестеля //Там же. Т. 4. С. 111.
37 Там же.
зк Там же. Т. 10. С. 61.
39 Там же. Т. 9. М., 1950. С. 46.
40 Там же. Т. 4. С. 109.
41 Боровков А.Д. Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ//Декабристы. Био¬
графический справочник. М., 1988. С. 224.
42 См., напр.: Декабристы. Биографический справочник. С. 22; Пушкина В.А., Ильин П.В.
Персональный состав декабристских тайных обществ // 14 декабря 1825 года. Источники, исследования,
историография, библиография. Вып. 2. Кишинев, 2000. С. 45 и др.
43 ВД. Т. 4. С. 275.
44 Н е ч к и н а М.В. Движение декабристов. T. 1. М., 1955. С. 397.
45 О допустимости такой формы принятия в общество говорил в своих показаниях П.И. Пестель //
ВД.Т.4. С. 177.
46 Там же. Т. 9. С. 63.
47 Там же. Т. 4. С. 119.
4К "Русская Правда" П.И. Пестеля и сочинения, ей предшествующие //Там же. Т. 7. М., 1958. С. 123.
49 Там же. Т. 10. С. 131.
5(1 О р л о в М.Ф. Указ. соч. С. 86.
51 ВД. Т. 10. С. 201. Ср. с показаниями С.Г. Волконского //Там же. С. 128. Сам Бестужев-Рюмин, однако,
склонен был на следствии объяснять мотивы своего "вояжа" личными обстоятельствами (там же.
Т. 9. С. 3).
52 Там же. Т. 10. С. 128.
53 Там же. Т. 9. С. 65.
34 Цит. по: Медведская Л.А. Южное общество декабристов и Польское патриотическое
общество // Очерки из истории движения декабристов. М., 1954. С. 284.
55 ВД. Т. 17. М., 1980. С. 203-204.
5fi Текст его см.: там же. Т. 9. С. 63-65; 69-74. Ср.: Медведская Л.А. Указ. соч. С. 286-288.
57 ВД. Т. 9. С. 72.
5Х Там же. С. 73.
59 Там же. С. 72-73.
6,1 Там же. Т. 4. С. 130, 119.
61 Там же. С. 280.
62 См.: Ланда С.С. Дух революционных преобразований. Из истории формирования идеологии
и политической организации декабристов. 1816-1825. М., 1975. С. 294 и др.
63 Н е ч к и н а М.В. Общество соединенных славян. М.; Л., 1927. С. 63. Ср.: ее же. Вступительная
статья к следственным делам М.П. Бестужева-Рюмина и М.И. Муравьева-Апостола // ВД. Т. 9. С. 11.
МЭ йде льма н Н.Я. Апостол Сергей. М., 1975. С. 189.
65 А з а д о в с к и й М.К. Указ. соч. С. 89.
66 Декабристы и их время. С. 208. Ср.: ВД. Т. 9. С. 49.
67 Цит. по: Медведская Л. А. Указ. соч. С. 284.
6КГ орбачевский И.И. Указ. соч. С. 9.
69 ВД. Т. 5. М.; Л., 1926. С. 279.
70 Там же. Т. 9. С. 117.
71 Показания П.И. Борисова // Там же. Т. 5. С. 31.
72 Там же. Т. 9. С. 116.
73 Там же. Т. 5. С. 279.
74 Там же. Т. 9. С. 78. С.П. Трубецкой в 1819-1821 гг. находился за границей, а с начала 1825 г. служил
в Киеве.
75 Н е ч к и н а М.В. Общество соединенных славян. С. 71.
21
76 Показания П.И. Борисова // ВД. Т. 5. С. 31.
77 Там же. Т. 9. С. 116.
78 Показания А.В. Веденяпина 1 -го//Там же. Т. 13. М„ 1975. С. 221.
N Н е ч к и н а М.В. Общество соединенных славян. С. 79-80.
110 Показания П.И. Борисова // ВД. Т. 5. С. 35. Ср. с показаниями других членов Общества соединенных
славян // Там же. T. 13. С. 151,365 и др.
81 Там же. Т. 5. С. 35.
82 Дед Бестужева-Рюмина приходился двоюродным братом Щербатову. См. об этом: Бестужев-
Рюмин К.Н. Воспоминания. С. 3.
83 См. об этом: Н е ч к и н а М.В. Общество соединенных славян. С. 62.
84 О происхождении и содержании этого документа см.: Н е ч к и н а М.В. Из работ над "Русской
Правдой" Пестеля // Очерки из истории движения декабристов. С. 73-83.
85 ВД. Т. 5. С. Ill, 126 и др.
86 Там же. Т. 9. С. 77.
87 Там же. Т. 5. С. 279.
88 Там же. С. 300.
89 Там же. С. 63. Ср.: Г орбачевский И.И. Указ. соч. С. 23.
9,1 ВД. Т. 9. С. 140.
91 Там же. С. 85. Ср.: Там же. С. 82.
92 Н е ч к и н а М.В. Общество соединенных славян. С. 68, 86.
93 ВД. T. 11. М., 1954. С. 241.
94 Там же. С. 280.
95 Там же. Т. 4. С. 158.
96 Там же. Т. 10. С. 275.
97 Н е ч к и н а М.В. Кризис Южного общества декабристов // Историк-марксист. 1935. № 7. С. 30-47.
98 См. об этом: Киянская О.И. Профессионал от революции. К вопросу о конспиративной
деятельности П.И. Пестеля в 1819-1825 гг. // Литературное обозрение. 1997. №4. С. 4-18.
99 ВД. Т. 4. С. 110.
""’Там же. Т. 9. С. 46.
101 Там же. T. I. М.; Л., 1925. С. 35.
1(0 Там же.
11,3 Там же. Т. 9. С. 56,68.
1(14 Там же. С. 68.
1(15 Там же. С. 66,68, 113.
11.6 Там же. С. 110-111.
11.7 Там же. С. ПО.
108 Там же. С. 145.
109 Там же. Т. 9. С. 58-60.
'"’Тамже. С. 110-111.
111 См.: Э к ш т у т С.А. В поиске исторической альтернативы. М., 1994. С. 175.
112 ВД. Т. 9. С. 77.
113 Там же. Т. 4. С. 116. Ср.: Там же. Т. 10. С. 133; Т. 9. С. 65, III и др. Обобщение этих показаний см.:
Медведская Л.А. Указ. соч. С. 298.
114 См.: Модзалевский Б.Л. Страница из жизни декабриста М.П. Бестужева-Рюмина // Памяти
декабристов. Т. 3. Л., 1926. С. 210-211; ВД. Т. 10. С. 225; Т. 4. С. 284.
,15ВД. Т. 9. С. 57.
116 Я кушкин Е.И. Замечания на “Записки“ (“Mon Journal“) А.М. Муравьева. С. 144.
117 Я кушкин И.Д. Указ. соч. С. 55.
118 Муравьев - Апостол М.И. Письмо к С.И. Муравьеву-Апостолу // Мемуары декабристов.
Южное общество. М., 1982. С. 220.
119 О р л о в М.Ф. Указ. соч. С. 85.
120 Ч у л к о в Г. Мятежники 1825 года. М., 1925. С. 85.
121 Эйдельман Н.Я. Апостол Сергей. С. 141.
122 Эйдельман Н.Я. К биографии Сергея Ивановича Муравьева-Апостола // Исторические
записки. Т. 96. С. 270.
123 ВД. Т. 9. С. 32.
124 Там же. Т. 4. С. 239.
125 См.: Киянская О.И. Южный бунт. М., 1997.
126 Р о з е н А.Е. Записки декабриста. Иркутск, 1984. С. 143.
127 ВД. Т. 9. С. 37.
22
128 Там же. С. 42^3.
129 Там же. С. 74.
130 Там же. С. 61.
131 Там же. С. 142, 143, 149. Ср.: Там же. Т. 5. С. 47, 153-156 и др.; Т. 13. С. 150, 369 и др.
132 ВД. Т. 9. С. 112.
133 Там же. С. 145.
134 Там же.
135 Там же. С. 86, 100.
136 Там же. С. 69.
137 Р о з е н А.Е. Указ. соч. С. 157.
138 ВД.Т. 9. С. 112.
139 Там же. Т. 3. М.; Л., 1927. С. 53.
140 Я к у ш к и н И.Д. Указ. соч. С. 55.
141 Там же. С. 43.
142 ВД. Т. 4. С. 266, 275.
143 Там же. Т. 17. М., 1980. С. 203-204.
© 2001 г. И.В. ЗИМИН*
МЕДИКИ И САМОДЕРЖЦЫ: ЛИВАДИЙСКИЙ ЗАКАТ
За годы правления Александра III о нем сложилось представление как об очень
здоровом, физически сильном человеке. Все мемуаристы в один голос утвержда¬
ют, что он почти никогда не испытывал проблем со здоровьем. Поэтому болезнь
49-летнего императора в начале 1894 г. стала настоящим потрясением даже для его
ближайшего окружения. Так, С.Ю. Витте отмечал, что Александр III "в то время
(речь идет о событиях 1890 г. - И.З.), несомненно, не думал о близкой своей смерти -
его воловье здоровье не давало к тому никаких поводов"1.
В январе император заболел "скучной инфлюэнцией", переросшей в пневмонию.
По настоянию императрицы были вызваны квалифицированные врачи, которые
могли заменить не пользовавшегося авторитетом лейб-медика Г.И. Гирша. Первым из
них стал хирург Н.А. Вельяминов, хорошо знакомый Александру III. Вельяминов
проконсультировался с Гиршем, подтвердившим свои подозрения по поводу воз¬
можного воспаления легких. После этого они осмотрели императора, который "без
противодействия разрешил себя выслушать, хотя точно исследовать его сердце нам не
удалось. Мы с Гиршем нашли, при очень высокой температуре, гриппозное воспа¬
лительное гнездо в легком, о чем я и доложил императрице и министру двора"2.
Отметив, что императора лечат два хирурга, Н.А. Вельяминов предложил во избе¬
жание толков пригласить авторитетного терапевта.
16 января министр императорского двора граф И.И. Воронцов-Дашков, приехав во
дворец, сообщил, что он вызвал из Москвы профессора Г.А. Захарьина якобы для
себя3. Узнав об этом, Александр III рассердился, но уступил. Медики (Гирш, Велья¬
минов и Захарьин) сумели в тот день только поверхностно обследовать больного,
причем Захарьин подтвердил поставленный диагноз. С Гиршем знаменитый терапевт
"почти не считался", Вельяминов же в разговоре с ним заявил, что он может считать
себя лишь ассистентом, исполняющим предписания специалиста.
Так как по городу уже начали расползаться самые невероятные слухи о болез¬
ни царя4, то Вельяминов предложил выпускать бюллетени за подписью министра
императорского двора. В.Н. Ламздорф отреагировал на это записью в дневнике
* Зимин Игорь Викторович, кандидат исторических наук, доцент Санкт-Петербургского государствен¬
ного медицинского университета им. И.П. Павлова.
23
(17 января): "Как сообщают, ввиду появления некоторых тревожных симптомов граф
Воронцов-Дашков с согласия государыни телеграфно вызвал из Москвы профес¬
сора Захарьина. Состояние государя оказалось весьма серьезным, и вчера вечером
профессор составил бюллетень, опубликованный сегодня в печати. Вчера около часа
дня великий князь Владимир, выйдя из комнаты государя, расплакался и ужасно
напугал детей его величества, сказав, что все кончено и остается только молиться
о чуде"5. В записках Г.А. Захарьина подчеркивается, что "ежедневно производились...
тщательные химические и микроскопические исследования... Сердце было нормаль¬
ное, и деятельность его во все время была удовлетворительная"6. В начале 20-х чисел
января здоровье царя начало поправляться и, по свидетельству Вельяминова,
он поправился к 25 января 1894 г., но еще долго чувствовал слабость.
В этом эпизоде проявилось характерное для Александра III недоверие к медикам
и их предписаниям, о котором упоминали и многие мемуаристы. Так, В.П. Обнинский
писал, что "Александр III принадлежал к числу тех, кто не любил думать о своем
здоровье, скрывая по возможности всякое недомогание"7. По сообщению С.Ю. Витте,
профессор Г.А. Захарьин, которого он знал лично, "очень жаловался на то, что
вообще император Александр III не исполняет того режима и лечения, которые ему
предписаны, т.е. что он мало придает значения советам докторов"8. Н.А. Вельями¬
нов указывал в воспоминаниях, что Александр III был "типичный наследственный
артритик с резкой наклонностью к тучности... При этом государь никогда не под¬
вергался лечению водами и хотя бы временно противоподагричсскому режиму", и его
смертельная болезнь не была бы неожиданностью, "если бы врачи-терапевты не про¬
смотрели бы у государя громадное увеличение сердца (гипертрофию), найденное при
вскрытии. Этот промах, сделанный Захарьиным, а потом и Лейденом, объясняется
тем, что государь никогда не допускал тщательного исследования себя и раздражался,
если оно затягивалось, поэтому профессора-терапевты всегда исследовали его очень
поспешно"9. Таким образом, обстоятельного исследования в январе 1894 г. проведено
не было, и врачи не разглядели острую форму сердечной недостаточности10.
26 января Александр III почувствовал себя поправившимся и уже в этот день
медиков не принял. Впрочем, они были соответствующим образом награждены:
Захарьин получил орден Александра Невского и 15 тыс. руб., его ассистент доктор
Беляев - 1 500 руб.11, а Вельяминов был удостоен звания почетного лейб-хирурга.
Как только Александр III начал появляться на людях после болезни, многие
отметили, что его внешний облик резко изменился. Витте писал: "Болезнь его была
явной для всех лиц, имевших счастье видеть его в обыкновенной обстановке". По его
же утверждению, "в течение времени, от Пасхи до моего последнего всеподдан¬
нейшего доклада (который был, вероятно, в конце июля и в начале августа) болезнь
государя уже сделалась всем известной"12. В.Н. Ламздорф 20 февраля 1894 г., опи¬
сывая бал в Зимнем дворце, также отметил в дневнике, что "наш монарх выглядит
похудевшим, главным образом лицом, его кожа стала дряблой, он сильно постарел"13.
Тем не менее весной и в начале лета казалось, что его состояние стабилизировалось.
Квалифицированных медиков в это время, за исключением Г.И. Гирша, рядом с ним
не было. Видный чиновник Министерства императорского двора В.С. Кривенко
пишет, что во время празднования летом 1894 г. свадьбы великой княжны Ксении
Александровны и Александра Михайловича присутствовавшие на спектакле в летнем
театре при появлении в ложе императора "были поражены его болезненным видом,
желтизной лица, усталыми глазами. Заговорили о нефрите"14.
Следующий кризис пришелся на начало августа 1894 г. Как свидетельствует
Н.А. Епанчин, "7 августа около 5 часов дня государь посетил наш полк в лагере при
Красном Селе... Мы во время парада заметили, что государь производил впечатление
больного человека. О болезни государя было уже известно, но когда он вошел
в собрание, нам сразу стало очевидно, что он чувствует себя весьма нехорошо. Он не
без труда передвигал ноги, глаза были мутные, и веки приспущены... Когда государь
уехал, мы все с горечью и тревогой обменивались впечатлениями. На другой день
24
во время беседы с цесаревичем на призовой стрельбе я спросил его, как здоровье
государя, и сказал, что вчера все мы заметили болезненный вид его величества. На
что цесаревич ответил, что государь уже давно чувствует себя нехорошо, но что врачи
не находят ничего особенно угрожающего, но они считают необходимым, чтобы
государь уехал на юг и меньше занимался делами. У государя неудовлетворительно
действуют почки, и врачи считают, что это в значительной степени зависит от сидячей
жизни, которую последнее время ведет государь'45. Но к медикам все же пришлось
обратиться после того, как на учениях в Красном Селе царю стало очень плохо от
резкой опоясывающей боли в пояснице. Из Москвы в Петергоф был срочно вызван
Г.А. Захарьин. Он прибыл туда 9 августа 1894 г. в сопровождении профессора
Н.Ф. Голубова. После проведенных исследований выяснилось, как пишет Г.А. Заха¬
рьин, "постоянное присутствие белка и цилиндров, то есть признаков нефрита, неко¬
торое увеличение левого желудочка сердца при слабоватом и частом пульсе, то есть
признаки последовательного поражения сердца, и явления уремические (зависящие от
недостаточного очищения почками крови), бессонница, постоянно дурной вкус, неред¬
ко тошнота". Врачи сообщили о диагнозе императрице и Александру III, не скрывая,
что "подобный недуг иногда проходит, но в высшей степени редко"16.
Известие о заболевании императора по дипломатическим каналам моментально
распространилось по Европе, и цесаревич в письме к своей невесте Алисе Гессенской
11 августа 1894 г. с удивлением спрашивал: "Как ты узнала, что мой отец не совсем
здоров? Я и от бабушки (английская королева Виктория. - И.З.) получил телеграмму.
Она спрашивает о его самочувствии. Но, слава Богу, можно не волноваться. Это пере¬
напряжение - он работал все эти годы по ночам. Старый доктор из Москвы говорит,
что он должен пару месяцев отдохнуть и на некоторое время переменить климат.
Поэтому ему будет полезно поехать в Польшу, где сухой воздух. Бедный папа очень
расстроен, теперь он попал в руки докторов, что само по себе уже не весело. Но не
всегда можно этого избежать. Он реагирует острее, чем другие, потому что болел
всего два раза в жизни - 22 года назад и прошедшей зимой"17. Однако уже через
несколько дней, 16 августа Николай сообщал о здоровье отца более подробно:
"...Мне не нравится, как выглядит дорогой папа, он так кашляет, они говорят, у него
раздражено горло. К тому же он почти не спит, всего пару часов, что, конечно,
выбивает его из колеи на целый день - подумать только, что это результат чрез¬
мерной работы по ночам и нередко до 3-х часов утра!... Почти все, что он любит -
фрукты, молоко и т.и., - теперь вызывает отвращение, хотя ленч и обед он съедает
с аппетитом; но к чаю и кофе не прикасается. При этом у него, к счастью, нет ни¬
каких болей, доктора говорят, что ему необходим покой и, конечно, сон; но эта
проклятая слабость - вот что мне не нравится. Но, Бог даст, с переменой места,
климата и образа жизни это его недомогание пройдет, как прошло зимой"18.
Г.А. Захарьин объяснял в своих записках столь резкое ухудшение здоровья Алек¬
сандра III тем, что тот не выполнял предписаний врачей. По его мнению, сказались
также "постоянное утомление умственными занятиями, а весьма нередко и телесное,
постоянно недостаточный сон, частое пребывание на воздухе во всякую погоду;
роковое же влияние на развитие и быстрый ход болезни имели крайне холодное
и сырое лето и еще более сырой и холодный нижний этаж государева помещения
в Александрии (около Петергофа), в особенности находившаяся в этом этаже опочи¬
вальня, наиболее холодная и в высшей степени сырая. Государь не выносил жары
и всегда искал прохлады"19. Весьма информированный К.Ф. Головин также упоминал
в мемуарах, что Захарьин советовал Александру III избегать холодной сырости
Петербурга, которая делалась еще более опасной "благодаря антигигиеническим
условиям дворца в Александрии"20.
В августе никаких официальных сообщений о резком ухудшении состояния
здоровья Александра III опубликовано не было, что еще более подогрело слухи.
После того, как здоровье императора несколько стабилизировалось, он с семьей по
совету Захарьина переехал сначала в Беловеж, а затем в Польшу, в охотничье имение
25
Скреневицы близ местечка Спала. Надо заметить, что и там условия были далеки
от тех, которые требовались для успешного лечения. Как писал Ламздорф, "дворец
в Беловежской пуще, на строительство которого было затрачено 700 000 рублей,
получился сырым; Захарьин пришел к выводу, что пребывание в нем было очень
вредным"21. Кроме того, царь не хотел мириться с тем, что он серьезно болен,
и пытался вести привычный образ жизни: занимался государственными делами, ездил
на охоту. Уже в начале сентября он опять серьезно заболел. Как записала в дневнике
7 сентября 1894 г. А.В. Богданович, "в Беловеже, на охоте, он простудился. Началась
сильная лихорадка. Ему предписали теплую ванну, в 28 градусов. Сидя в ней, он
охладил ее до 20 градусов, открыв кран с холодной водой. Пошла в ванне у него
горлом кровь, сделался с ним там же обморок, лихорадка увеличилась. Царица
дежурила до 3-х часов ночи у его постели"22. Вновь из Москвы был срочно вызван
Г.А. Захарьин, который, по словам Н.А. Вельяминова, "высказал очень мрачное
предположение, но странным образом опять уехал, оставив там за себя, кроме Гирша,
своего ассистента, никому не известного доктора Попова"23. Там же в Беловеже
8 сентября 1894 г. Александр III написал последнее письмо дочери Ксении Алек¬
сандровне в Крым: "С тех пор, что переехали сюда, чувствую себя немного лучше
и бодрее, но сна никакого, и это меня мучит и утомляет ужасно, до отчаяния... Здесь
я почти каждый день на охоте... сижу на строгой диете. И ничего мясного. Даже
рыбы не дают, а вдобавок у меня такой ужасный вкус, что мне все противно, что я ем
или пью"24.
Болезнь быстро прогрессировала, и Захарьин высказывал крайне пессимисти¬
ческие прогнозы. Он предложил как можно быстрее переехать на юг и присоединился
к диагнозу, поставленному Гиршем - "хроническое интерцистиальное воспаление
почек". Много лет спустя, в конце 1950-х гг. вел. кн. Ольга Александровна,
в 1894 г. еще ребенок, вспоминала о приезде Захарьина: "Я до сих пор помню его...
Знаменитый этот специалист был маленьким толстеньким человечком, который всю
ночь бродил по дому, жалуясь, что ему мешает спать тиканье башенных часов. Он
умолял папа остановить их. Думаю, что от его приезда не было никакого толка.
Разумеется, отец был невысокого мнения о враче, который, по-видимому, был глав¬
ным образом занят собственным здоровьем"25. Поскольку климат Беловежа был не
безопасен для императора, то вскоре было принято решение переехать в Скреневицы.
И уже там к Александру III был приглашен профессор Лейден.
15 сентября 1894 г. цесаревич Николай записал в дневнике: "Мама объявила папа
о приезде Лейдена и просила его позволить тому сделать осмотр, на что папа сначала
не соглашался, но под конец он сдался убедительным доводам дяди Владимира.
Лейден нашел у папа воспаление почек в том состоянии, в котором их увидел
Захарьин, но, кроме того, и нервное расстройство - переутомление от громадной
и неустанной умственной работы. Слава Богу, что папа подчинился всем его
требованиям и намерен слушаться его советов". В этот же день в письме к Алисе
Гессенской он пишет о Лейдене: "Доктор очень хороший и действует успокаивающе -
он сказал, что находит состояние папа лучше, чем думал, и что слабость вызвана не
только болезнью (что-то в почках), но и общим состоянием нервной системы"26.
Сам Лейден впоследствии вспоминал, что на его имя пришла депеша из Спалы,
в которой его приглашали к тяжело больному адъютанту государя. Зная, как тяжело
болен Александр III, он сразу понял, кого ему придется лечить на самом деле. Лейден
пробыл в Спале только два дня. На совещании с лейб-медиками "было решено, что
пациент, чувствовавший себя несколько лучше после исполнения моих советов,
отправился на зиму в Крым, в Ливадию и предоставит себя южному теплу и влиянию
морского климата"27. Первоначально речь шла о поездке в Египет, затем - на виллу
Монрепо на о. Корфу, которая была предложена королевой эллинов Ольгой Кон¬
стантиновной28. Но император заявил, что если ему суждено умереть, "то русский
царь должен умереть в России"29.
Надо заметить, что Г.И. Гирш, обычно везде сопровождавший Александра III,
26
в этот момент покинул его. Н.А. Вельяминов замечает, что "Гирш заболел и якобы по
болезни уехал в отпуск; потом я узнал, что у него действительно был припадок
подагры и он, считая себя обиженным общим к нему недоверием, воспользовался
случаем и отпросился в отпуск, хотя это казалось бы не вовремя. Захарьин и Лейден
уехали, и царская чета осталась на руках доктора Попова"30. 17 сентября 1894 г.
в "Правительственном вестнике" появилось первое тревожное сообщение: "Здоровье
его величества со времени перенесенной им в прошлом январе инфлюэнции не по¬
правилось совершенно, летом же обнаружилась болезнь почек (нефрит), требующая
для более успешного лечения в холодное время года пребывания его величества
в теплом климате. По совету профессоров Захарьина и Лейдена, государь отбывает
в Ливадию для временного там пребывания"31. На следующий день царская семья
выехала в Крым, а уже 22 сентября А.В. Богданович писала: "Царь ежедневно
видимо угасает, и развязка неминуема... Был камердинер государя Михаил Иванович
Темпе ль. Про царя сказал, что у него опухли ноги, отдышка, кашель, когда немножко
пройдется, - сейчас устанет. Лечиться он не любит, доктору Захарьину верит. Лейден
с Захарьиным разошлись во мнениях насчет болезни царя. Царь ни на что не жа¬
луется, но видимо тает: такой был полный, здоровый, а теперь совсем худенький"32.
Состояние Александра III продолжало ухудшаться, и императрица вновь собирает
вокруг него авторитетных медиков. Как писал Лейден, "едва я возвратился в Берлин,
как получаю через дружественно расположенного ко мне русского посла гр. Шува¬
лова извещение, что император Александр III желает моего присутствия в Лива¬
дии... Император Вильгельм принял большое участие в болезни царя и в отпускной
аудиенции выразил желание получать непосредственно от меня донесения о состоянии
его здоровья"33. А.В. Богданович 30 сентября записала, что "Евреинов сказал, что
царь не бледен, не желт, а у него земляной цвет лица. Говорят, что он ежеминутно
засыпает, что без фуражки он страшен своей худобой - виски провалились, щеки
осунулись, что одни уши торчат. Теперь здесь оставили царя на 10 дней без серьезного
врача"34.
Положение Александра III представлялось безнадежным не только собравшимся
на консилиум медикам. Вельяминов писал, что Захарьин и Лейден неохотно делились
с ним объективной медицинской информацией и "только один П.А. Черевин не скрыл
передо мною, что положение безнадежно". Не от коллег, а от своей знакомой кня¬
гини А.А. Оболенской Вельяминов узнал, что "пульс за последние дни около 100,
опухли ноги, полная бессонница по ночам и сонливость днем, мучительное чувство
давления в груди, невозможность лежать, очень сильная слабость". Выяснилось, что,
хотя доктор Попов бывал у императора по 2 раза в день и делал назначения, они не
исполнялись, так как царь не придавал им значения. "В результате больной в сущ¬
ности брошен, живет по своему усмотрению, пользуясь лишь домашним уходом госу¬
дарыни; никакого режима не установлено, и врачебного руководства и плана лечения
нет". Вельяминов предложил избрать одного врача, которому бы доверял сам импе¬
ратор и который бы организовал уход за больным и соблюдение всех требований
и медицинского режима. Кроме этого, необходимо было, по его мнению, извещать
население империи о состоянии здоровья царя, чтобы пресечь распростране¬
ние слухов, а также удержать при больном хотя бы одного авторитетного тера¬
певта. С этой программой согласился и командующий императорской квартирой
О.Б. Рихтер.
Утром 2 октября Вельяминов встретился с И.И. Воронцовым-Дашковым, который
был близок к С.П. Боткину и не доверял "немцам" в медицине, а потому, считая
Вельяминова представителем "немецкой" партии, предпочитал ему Попова. Во время
разговора с министром Вельяминов заявил, что Захарьин обязан остаться около
умирающего царя: "Попов для меня и для России ничто, а я хирург, да и вообще, если
бы я был терапевтом, я взять на себя одного ответственность не решился бы"35. В тот
же день Вельяминов оказался свидетелем последней прогулки императора: "... Я сра¬
зу его не узнал; голова совершенно маленькая, что называется с кулачок; шея тонкая,
27
затылка у этого великана не было, настолько он похудел; пальто висело как на
вешалке; знаменитых его плеч, богатырской груди и вообще могучего торса как не
бывало... Все мне стало ясно - это был умирающий человек".
Утром 3 октября состоялся консилиум у постели больного, в котором принимали
участие Лейден, Захарьин и Вельяминов. Другие врачи приглашены не были. Как
пишет Вельяминов, Александр III был так слаб, что засыпал среди разговора. Лейден
и Захарьин обследовали царя, впрочем, как отмечал Вельяминов, "довольно поверх¬
ностно". В последующем разговоре с императрицей Лейден не скрыл серьезности
положения, "не называя, однако, состояние безнадежным". Сам Лейден так описал
консилиум: "В полдень следующего дня состоялась консультация всех врачей; тут был
и д-р Захарьин. Это был человек 65 лет, очень сохранившийся, живой, умный,
немножко оригинал, притом не без упрямства, вследствие чего общение с ним
делалось затруднительным. К сожалению, в итоге нашей консультации не было
ничего утешительного. Поездка на о. Корфу, ради более теплого климата, должна
была быть отклонена. По моему убеждению, она вообще уже не могла быть
совершена"36. В отличие от него, Захарьин, по словам Вельяминова, "высказал импе¬
ратрице всю правду в очень определенных выражениях, довольно резко и, я бы ска¬
зал, грубо..." С Вельяминовым императрица, оставшись наедине, долго беседовала,
и они пришли к выводу о необходимости оповестить страну о состоянии здоровья
императора. Он же принял, как наиболее доверенное лицо, ближайший уход за царем,
оставаясь в доме на ночные дежурства и до кончины Александра III "17 дней спал
одетым".
В тот же день П.А. Черевин пригласил к умирающему царю харьковского про¬
фессора-хирурга В.Ф. Грубе. Черевин знал, с каким уважением относится к тому
Александр III, познакомившийся с ним во время катастрофы в Борках в 1888 г.
Вельяминов отметил, что царь принял профессора с удовольствием. Этот визит носил
скорее психотерапевтический характер, так как Грубе незадолго до того переболел
подобным заболеванием и окружение царя считало, что встреча с ним вселит в Алек¬
сандра III веру в возможность выздоровления. "Спокойный, очень уравновешенный
старик, державший себя с чувством собственного достоинства"37, видимо, действи¬
тельно подбодрил царя, так как после его визита Александр III "был очень в духе".
Несмотря на суету медиков, император отчетливо представлял себе перспективы раз¬
вития болезни. Грубе записал оброненную им фразу, что "для себя лично он ничего не
ждет от пребывания на юге"38. Опытный хирург, Грубе "застал картину полного
уремического отравления, когда всякая помощь была более чем сомнительна".
Вельяминов подчеркивал такт старого врача, который "не показал ни малейшего
желания вмешиваться своими советами и навязывать себя".
О состоявшемся 3 октября консилиуме уже на следующий день стало известно
в Петербурге, и А.В. Богданович записала в дневнике: "Сегодня после консилиума
Копыткин сказал Е.В. (мужу автора дневника - генералу Е.В. Богдановичу. - И.З.),
что надежды нет никакой, что врачи признали болезнь царя смертельной, что теперь
только вопрос времени, сколько протянет. Грубе не был допущен Захарьиным
на консилиум, были только Лейден, Захарьин, Гирш и Вельяминов"39. 5 октября
в "Правительственном вестнике" был напечатан первый бюллетень о состоянии здо¬
ровья Александра III, где говорилось, что "болезнь почек не улучшилась, силы умень¬
шились, врачи надеются, что климат южного берега Крыма благотворно повлияет на
состояние августейшего больного"40. Бюллетени подписывались всеми присутство¬
вавшими в Ливадии медиками, но Гирш и Попов не участвовали в консилиумах
и составлении бюллетеней. Медики, конечно, учитывали, что царь просматривает
газеты, поэтому бюллетени не заключали в себе угрожающих сведений, что в свою
очередь порождало различные толки в обществе, осведомленном из различных источ¬
ников о действительном положении дел. Всего с 5 по 20 октября было опубликовано
26 бюллетеней. Объективной медицинской информации в них практически не было,
в основном констатировалось, что "отеки не увеличиваются", что "аппетит и само¬
28
чувствие немного лучше" или, напротив, что "в течение дня государь император
кушал мало и чувствовал себя слабее"41.
9 октября Николай Александрович упомянул в дневнике: "Дорогой папа, хотя спал,
но чувствовал себя слабым, доктора были довольны его состоянием"42. В Петербурге
эта временная стабилизация была воспринята с надеждой. "Из Ливадии все еще идут
довольно тревожные вести, но, видимо, за последние дни появились некоторые приз¬
наки улучшения, - отметил В.Н. Ламздорф, - в городе начинают поговаривать
о свадьбе или по меньшей мере об обручении великого князя наследника-цесаревича:
это должно произойти в ближайшем будущем, поскольку здоровье государя, видимо,
восстанавливается. Тоскливая неопределенность"43.
Отеки на ногах продолжали увеличиваться, сильно беспокоя больного, и Лейден
предложил ввести под кожу через маленькие разрезы серебряные трубочки (дренажи)
для стока жидкости. Захарьин решительно воспротивился этому предложению, так
как такая операция, по его мнению, приносила больным мало облегчения и могла
вызвать осложнения. Вельяминов как хирург также высказался против возможной
операции44. 14 октября В.Н. Ламздорф записал в дневнике, что министр внутренних
дел И.Н. Дурново на основании имеющихся у него сведений заявил, "что нет никакой
надежды спасти государя, дни которого сочтены. Начиная с момента ухудшения
состояния, наступившего десяток дней тому назад, вскрытие и отправку почты, цирку¬
лирующей между Петербургом и Крымом, взял на себя великий князь-наследник
цесаревич... Как рассказал министр внутренних дел, приняты решительные меры
по предотвращению беспорядков, возникновение которых было вероятным, судя по
некоторым признакам. Так, например, на юге были сделаны попытки распространять
слухи, будто государя лечат почти исключительно евреи (Лейден, Захарьин, Гирш),
с целью вызвать в случае катастрофы один из еврейских погромов, которые в даль¬
нейшем послужат отправной точкой внутренних беспорядков"45.
15 октября, когда состояние больного еще более ухудшилось, Алиса Гессенская
(она прибыла в Ливадию 10 октября) вписывает в дневник цесаревича весьма красно¬
речивые слова, которые в тех или иных вариациях будут звучать на протяжении всего
царствования Николая: "Будь стойким и прикажи доктору Лейдену и другому Гиршу
приходить к тебе ежедневно и сообщать, в каком состоянии они его находят, а также
все подробности относительно того, что они находят нужным для него сделать. Таким
образом, ты обо всем всегда будешь знать первым. Ты тогда сможешь помочь убедить
его делать то, что нужно. И если доктору что-то нужно, пусть приходят прямо к тебе.
Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты любимый сын отца, и тебя
должны спрашивать, и тебе говорить обо всем. Выяви твою личную волю и не позво¬
ляй другим забывать, кто ты. Прости меня, дорогой!"46. В этот же день Захарьин,
изменив свое мнение, потребовал от Вельяминова произвести операцию, о которой
ранее говорил Лейден. Поскольку Вельяминов отказался принять на себя такое реше¬
ние, вновь был приглашен профессор-хирург В.Ф. Грубе, прибывший 18 октября.
Осмотрев больного, Грубе заявил, "что никакой операции не требуется"47. Позже,
видимо, в приватной беседе с Вельяминовым, старый хирург объяснил ему мотивы
своего решения: «Непонимающая публика несомненно скажет, что государь погиб
от неудачной "операции", хотя эту манипуляцию даже нельзя назвать операцией,
а виновниками смерти сочтут хирургов... Не беспокойтесь. Мы не так просты, чтобы
дать себя подвести: это прием терапевтов, нам хорошо известный; когда они
предвидят наступление конца и чувствуют свою беспомощность, они любят пере¬
давать активную роль нам, хирургам, чтобы на нас свалить всю ответственность,
хорошо зная, что невежественная публика при смерти больного после малейшего
оперативного вмешательства всегда склонна объяснить смерть не болезнью и бес¬
помощностью терапевтов, а неудачной операцией, в чем, несомненно, виноваты
хирурги...»48.
Для принятия окончательного решения в тот же день было собрано совещание под
председательством наследника. На нем присутствовали великие князья - братья
29
императора, министр иностранных дел Н.К. Гире и все врачи. Захарьин решительно
настаивал на операции, мне скрывая, однако, что дни августейшего больного,
во всяком случае, сочтены". Лейден не высказал определенного мнения. Грубе заявил
о бесцельности надрезов и дренажей, подчеркнув, что "непозволительно производить
бесполезную, хотя бы самую простейшую операцию умирающему монарху". Велья¬
минов отказался не только делать операцию, но и присутствовать при ней, если кто-
либо за это возьмется. Гирш и Попов отмолчались. Цесаревич в течение всего
совещания, где он формально председательствовал, молчал.
Через некоторое время Н.А. Вельяминов, встретив цесаревича на лестнице,
спросил у него о принятом родственниками решении и получил ответ: "Что же вы
спрашиваете, вы ведь знаете, что будет так, как вы, Николай Александрович, это
решите"49. В этот день в бюллетене говорилось: "В состоянии здоровья государя
императора произошло значительное ухудшение: кровохарканье, начавшееся вчера
при усиленном кашле, ночью увеличилось, и появились признаки ограниченного
воспалительного состояния (инфаркта) в левом легком. Положение опасное"50.
И медикам, и родным было понятно, что царь умирает. 19 октября, за сутки до
смерти, Александр III встал в последний раз, оделся и сам перешел в кабинет к своему
письменному столу, где в последний раз подписал приказ по военному ведомству
и здесь же упал в обморок. 20 октября 1894 г. император Александр III умер. Медики
уже ничего не могли сделать и только пытались хотя бы немного облегчить его
мучения, делая массаж ног. В течение последних суток с ним оставался Вельяминов.
Император находил в себе силы проявить заботу и о враче. «Он непрерывно курил...
предлагал мне курить... "Мне так совестно, что вы не спите которую ночь, я вас
совсем замучил"». Уже утром 20 октября он произнес еще одну характерную фразу:
"Видно профессора меня уже оставили, а вы, Николай Александрович, еще со мной
возитесь по вашей доброте сердечной". "Вскоре началась агония, - писал Лейден. -
Позвали нас, врачей. Я стал у изголовья умирающего и подал знак, когда он испустил
последний вздох"51.
На следующий день был обнародован официальный диагноз: "Ливадия, 21 октября
1894 года. Диагноз болезни Его Величества Государя Императора Александра Алек¬
сандровича, приведшей Его к кончине. Хронический интерстициальный нефрит
с последовательным поражением сердца и сосудов, гемморагический инфаркт в левом
легком с последовательным воспалением"52.
22 октября 1894 г. было произведено вскрытие тела умершего императора.
Заключение патологоанатомов гласило: "Государь император Александр Александ¬
рович скончался от паралича сердца при перерождении мышц гипертрофированного
сердца и интерстициальном нефрите (зернистой атрофии почек)"53. "О столь грозном
увеличении сердца, - признал в воспоминаниях Вельяминов, - врачи, бесспорно, не
знали, а между тем в этом и крылась главная причина смерти. Изменения в почках
были сравнительно незначительны. Повторяю и подчеркиваю, что неточность распо¬
знавания не принесла больному ни малейшего вреда, ибо бороться с такими измене¬
ниями в сердце мы не имеем средств, но диагноз был не точен - это факт бесспор¬
ный". Говоря об объективных фактах, приведших к диагностической ошибке,
Вельяминов выделил нежелание Александра III лечиться: "До заболевания инфлю-
энцией зимой 1894 года государь не допускал никакого исследования себя, ошибка же
Захарьина и Лейдена смягчалась тем, что они тоже никогда не имели возможности
исследовать больного достаточно тщательно и поэтому просмотрели это громадное
увеличение сердца"54.
Смерть императора породила самые различные отклики в стране. Многие зада¬
вались вопросом, как могло случиться, что 49-летний, еще недавно полный сил чело¬
век так быстро умер. Очень много сплетен было связано с оценкой действий врачей.
Уже 23 октября 1894 г. А.В. Богданович записала в дневнике: "Захарьин в январе,
когда вылечил царя от инфлуэнцы, приехав в Москву, всем говорил, что его не
смутила инфлуэнца, которой он не придал значения, но что у царя болезнь почек,
30
которая может скверно кончиться. Когда он про это сказал царице, она на него рас¬
сердилась и запретила ему про это писать и говорить. Когда Захарьин был в Петер¬
бурге, он задохнулся от дурного воздуха, войдя в спальню царя, в которой были четы¬
ре собаки. Эти собаки грязнили всю комнату, а царица не хотела их оттуда увести"55.
Рассказывая о слухах, оправдывающих Захарьина, который после отъезда Лейдена
стал главным объектом критики, А.В. Богданович вместе с тем называет его
"алчным". 11 ноября 1894 г. она записала, что во время отъезда из Ялты
(в Ливадию 1 октября 1894 г. - И.З.) Захарьин просил "передать Дурново, что он
молит Бога не заболеть, что тогда скажут, что он не хотел лечить царя, что он
находится в ужасном положении, что ему не позволяют писать то, что он признает
необходимым про здоровье царя, который очень плох, что даже если и продолжится
то маленькое улучшение, которое он чувствует, то это будет только луч надежды,
но что надеяться вполне нельзя. У Захарьина, оказывается, была бурная сцена
с Воронцовым (министр императорского двора - И.З.) в Спале, где Захарьин уже
тогда признавал положение царя безнадежным, а Воронцов не позволил ему об этом
говорить"56.
Для понимания и оценки этих эпизодов необходимо хотя бы коротко охаракте¬
ризовать самого Захарьина. Его профессиональная репутация не вызывала сомнений.
Это был один из лучших клиницистов своего времени, создавший в Москве свою
терапевтическую школу. Однако многолетняя практика в купеческой среде, славя¬
щейся своими причудами, сформировала не менее причудливый характер врача.
Во всех дневниках и воспоминаниях его называют не иначе как "знаменитый
Захарьин", и в этом определении уважение к профессиональной квалификации
смешалось с насмешкой над его чудачествами. Н.А. Вельяминов, говоря о январской
болезни царя, отмечал: "Сначала Захарьин, не ознакомившись с новой для него
атмосферой, держал себя скромно, но постепенно освоился и пустил в ход все свои
чудачества, которые так способствовали его популярности в московском купе¬
честве"57. Он приказал прислуге расставить по коридору венские стулья (именно
венские), на каждый из которых на минуту садился для отдыха, проходя по коридору,
а отправляясь к царю, надевал вместо сапог валенки. По свидетельству Вельяминова,
"служители его ненавидели".
Почти сразу же после возвращения из Ливадии он широко делился своими
воспоминаниями о характере заболевания царя. Так, автор опубликованных в 1910 г.
"Воспоминаний о проф. Захарьине" рассказывает о лекции знаменитого терапевта,
прочитанной в октябре 1894 г. по возвращении его из Крыма: «Эта первая по приезде
лекция была посвящена описанию болезни покойного императора. Лекцию я не за¬
писывал и не помню всех подробностей, но помню, что лектор возбудил живое
сочувствие переполненной и напряженно его слушавшей аудитории. Положение
лечивших Александра III было очень тяжелое. Для них с самого начала было ясно,
что дни императора сочтены, между тем приходилось каждый день сочинять бюлле¬
тени, в которых нельзя было, конечно, говорить о безнадежности положения боль¬
ного, т.к. Александр III до самого, кажется, последнего дня своей жизни просматривал
и русские, и иностранные газеты и не мог не видеть, что о нем пишут... Приходилось
ежедневно выдумывать такие отчеты о здоровье, которые обманывали прежде всего
самого больного, а за ним и весь мир, причем мир специально медицинский имел
полное основание утверждать, что больного "не так лечат". Захарьин умел так живо
описать свое затруднительное положение, что аудитория проводила его после лекции
очень дружными и громкими аплодисментами»58.
Остановить распространение слухов Захарьин пытался и публикацией опровер¬
жений. В "Московских ведомостях" указывалось: "Распространяемые слухи, что
государю во время последней болезни была пущена кровь, а в январскую инфлюэнцу
ставились мушки, обусловившие раздражение почек и тем способствовавшие разви¬
тию нефрита, ложны; ни кровопускания, ни какого-либо кровоизвлечения не дела¬
лось (наоборот, в последнюю болезнь одно время давалось железо), ни мушек не ста-
31
вилось как в январскую, так и в последнюю болезнь"59. Однако слухи продолжали
расползаться, толпа перебила стекла в доме Захарьина, а его самого едва спасла
полиция.
Что касается Лейдена, то он добросовестно информировал кайзера Вильгельма
о состоянии здоровья Александра III. "Немцы и тогда придерживались правила не
упускать ни одного случая и способа, чтобы узнавать все, что делается у соседей,
особенно в России, - утверждал Вельяминов. - Лейден как-то признался мне в откро¬
венную минуту, что в берлинском дворе очень интересуются нашим двором и что по
возвращении в Берлин он должен рассказать Императору Вильгельму все им пере¬
житое и увиденное в России. Мы удивлялись, каким образом заграничные газеты
более осведомлены о происходившем в Ливадии, чем, например, наша публика. Ока¬
залось потом, что во время болезни государя в Ялту пришла какая-то частная
немецкая яхта, хозяйкой которой была какая-то дама, крупная корреспондентка
германских газет, потом я узнал, что Лейден, выезжая на прогулку, в те дни, когда
я его не сопровождал, многократно посещал эту яхту, но держал это в тайне,
а по вечерам писал бесконечные длинные письма"60.
В.Н. Ламздорф оставил в дневнике описание реакции на смерть царя в Петербурге
20 октября 1894 г.: "На улицах развешиваются два утренних бюллетеня; кое-где
публика останавливается возле них, чтобы прочитать, но я не замечаю никакого
особенного впечатления... Мрачная новость о смерти государя поступает к нам
в 6 часов по телефону из Министерства двора на основании телеграммы, присланной
великим князем Владимиром своим детям... Не наблюдалось никаких сцен безутеш¬
ной скорби вроде тех, которые описываются газетами"61.
Примечания
I В и т т е С.Ю. Воспоминания. Т. 1. М., 1960. С. 296.
2В ельяминов Н.А. Воспоминания об императоре Александре III // Российский архив. Вып. 5.
М., 1994. С. 281.
3 РГИА, ф. 919, оп. 2, д. 1783, л. 1.
4 М. Кшесинская в "Воспоминаниях" пишет, что "в начале года тревожные слухи стали ходить о состоя¬
нии здоровья государя... Никто в точности не знал, насколько болен государь, но все чувствовали, что он
в опасности" //Кшесинская М. Воспоминания. М., 1992. С.48.
5 Л а м зд орф В.Н. Дневник. 1894-1896. М., 1991. С. 24.
6 Цит. по: К р ы л о в А. Неизвестный император. М., 1997. С. 56.
7Об пинский В.П. Последний самодержец// Голос минувшего. 1917. № 4. С. 52.
к В и т т е С.Ю. Указ. соч. С. 399.
9 Вельяминов Н.А. Указ. соч. С. 284.
10 См.: Боханов А.Н. Император Александр III. М., 1998. С.454.
II РГИА, ф. 468, оп. 14, д. 968, л. 6.
12 В и т т е С.Ю. Указ. соч. С. 399, 305.
13 Ламздорф В.Н. Указ. соч. С. 44.
14 ОР РНБ, ф. 1000, оп. 2, д. 672, л. 198.
15 Е п а н ч и н Н.А. На службе трех императоров. М., 1996. С. 163-164.
16 Цит. по: К р ы л о в А. Указ. соч. С. 59.
17 Цит. по: М е й л у н а с А., Мироненко С. Николай и Александра. М., 1998. С. 106.
|Х Там же.
19 Цит. по: К р ы л о в А. Указ. соч. С. 59.
20 Г о л о в и н К. Мои воспоминания. Т. 2. СПб., 1910. С. 273. Императорский коттедж в Петергофе,
построенный в 1826-1829 гг. архитектором А.А. Менеласом, предназначался для проживания царской
семьи в летние месяцы. С архитектурной точки зрения здание было безупречно и для своего времени
достаточно комфортабельно. Но, как отмечали многие современники, близость к заливу действительно
приводила к повышенной сырости в помещениях дворца.
21 Л амздорф В.Н. Указ. соч. С. 70.
22 Богданович А.В. Дневник. Три последних самодержца. М.; Л., 1924. С. 180-181.
23 П.М. Попов родился в 1863 г., окончил Московский университет в 1886 г., с 1890 г. ассистент
профессора Г.А. Захарьина, с 1894 г. лейб-медик и ординарный профессор, с 1896 г. директор факуль¬
тетской терапевтической клиники Московского университета; Вельяминов Н.А. Указ. соч. С. 291.
32
24 Цит. по: Б о х а н о в А. Н. Указ. соч. С. 455.
25 В о р р е с И. Последняя великая княгиня. М., 1998. С. 213.
26 Цит по: М е й л у н а с А., Мироненко С. Указ. соч. С. 110.
27 Л е й д е н Э. Последние дни императора Александра III //Златоструй. 1910. № 3. С. 51.
2Х В о р р е с И. Указ. соч. С. 213.
29 Епанчи н Н.А. Указ. соч. С. 167.
30 Вельяминов Н.А. Указ. соч. С. 291.
31 Правительственный вестник. 1894. 17 сентября.
32 Богданович А.В. Указ. соч. С. 181.
33 Л е й д е н Э. Указ. соч. С. 52.
34 Б о г д а н о в и ч А.В. Указ. соч. С. 181.
35 В е л ь я м и п о в Н.А. Указ. соч. С. 295.
36 Лейден Э. Указ. соч. С. 53.
37 Вельяминов Н.А. Указ. соч. С. 300.
зк Г р у б е В.Ф. Воспоминания об Александре III. СПб., 1898. С. 14.
39 Б о г д а н о в и ч А.В. Указ. соч. С. 181.
40 Правительственный вестник. 1894. 5 октября.
41 РГИА, ф. 468, оп. 46, д. 3, л. 1-14.
42 Дневник Николая II. М., 1991. С. 40.
43 Л амздорф В.Н. Указ. соч. С. 72.
^Вельяминов Н.А. Указ. соч. С. 304.
45 Л амздорф В.Н. Указ. соч. С. 73.
46 Дневник императора Николая II. С. 85.
47 Г р у б е В.Ф. Указ. соч. С. 15.
4Х Вельяминов Н.А. Указ. соч. С. 305.
49 Там же.
50 РГИА, ф. 468, оп. 46, д. 3, л. 15.
51 Л е й д е н Э. Указ. соч. С. 56.
52 РГИА, ф. 468, оп. 46, д. 3, л. 29.
53 Там же, л. 31.
54 Вельяминов Н.А. Указ. соч. С. 309.
^Богданович А.В. Указ. соч. С. 182.
56 Там же. С. 183-184.
57 Об этом же пишет в воспоминаниях камер-лакей императора Александра III А.А. Волков. См.:
Волков А.А. Около царской семьи. М., 1993. С. 35.
•^Каменев М. Воспоминания о проф. Захарьине // Врачебная газета. 1910. № 4, 5.
59 Московские ведомости. 1894. № 302.
60 Вельяминов Н.А. Указ. соч. С. 300.
61 Л амздорф В.Н. Указ. соч. С. 75.
© 2001 г. А.А. КУРЕНЫШЕВ*
"РЕВОЛЮЦИОННАЯ ВОЙНА" И КРЕСТЬЯНСТВО
Вопрос о мнимой или реальной подготовке советским государством в 1918-1920 гг.
революционной войны, которая должна была сокрушить мировой капитализм и рас¬
пространить советскую власть на страны Западной Европы и Азии, еще мало изучен
в отечественной историографии. Некоторые российские и зарубежные исследова¬
тели, взявшиеся за разработку данной проблематики, используют ее, если можно так
выразиться, для сведения политических счетов, а не ради выяснения исторической
правды. Ю. Фельштинский, например, объявил Ленина предателем мировой револю-
Куренышев Андрей Александрович, кандидат исторических наук, научный сотрудник Государствен¬
ного исторического музея.
2 Отечественная история, № 6
33
ции и даже пособником убийства К. Либкнехта и Р. Люксембург. При этом он исполь¬
зует нехитрый и уже многократно применявшийся советологами прием противо¬
поставления действительного сторонника мировой революции и революционной
войны Троцкого мнимому интернационалисту, готовому ради сохранения власти
в России на все Ленину. Сама же проблема революционной войны интересует
Фелынтинского лишь постольку, поскольку она увязана с решением более важной
задачи - разоблачением агрессивной внешней политики СССР и развенчанием Ленина
и Сталина.
Как и многие другие советологи, Фелыптинский часто только развивает и доводит
до абсурда многие концепции советской историографии. Последняя же, естественно,
не могла по идеологическим причинам отразить в должной мере проблему борьбы
внутри большевистского партийно-государственного руководства по вопросам орга¬
низации революционной войны. Более того, именно отечественные историки пред¬
ставляли Ленина только как сторонника мирного сосуществования и противника
революционной войны. Троцкий, наоборот, изображался обычно антиподом Ленина,
ярым врагом ленинизма и т.п. Реальных причин возникновения разногласий в пар¬
тийном руководстве советские историки в течение длительного времени не выявляли.
Фельштинский, как и большинство его предшественников-советологов, идет в фар¬
ватере исследований советских авторов, но расширяет фактологическую базу иссле¬
дования данной проблемы. Перед читателем он старается предстать объективным
и беспристрастным исследователем и чуть ли не сторонником мировой революции
и лично Троцкого! По мнению Фелыптинского, Ленин стоял за мирную передышку
и в марте, и в августе-сентябре 1918 г. Верный своей манере избегать определенности
в суждениях, Фельштинский намекает на то, что за спиной "террориста, стрелявшего
в Ленина 31 августа 1918 г., стояли силы, заинтересованные в начале революционной
войны'4. Далее он с предельной откровенностью, но без должной аргументации
прямо указывает на Ленина как на "виновника" поражения революции в Германии
и Венгрии и "скорбит" по этому поводу так, словно сам является ярым сторонником
коммунизма.
Безусловно, Фелынтинскому известно, что среди большевиков были серьезные
разногласия по вопросам войны и мира, революционной войны и военного строи¬
тельства. Он переводит рассмотрение данной проблемы в плоскость личных взаимо¬
отношений руководителей коммунистической партии и советского государства.
Однако при этом он не пытается увязать эти разногласия с соотношением классовых
сил в стране и с международной обстановкой. Фелынтинскому важно противопо¬
ставить Ленина Троцкому, которого он считает главным сторонником немедленного
начала революционной войны, в том числе и ради борьбы за личную власть. Оцени¬
вая войну с Польшей как последнюю попытку большевистского руководства начать
революционную войну ради помощи социалистическим революциям на Западе,
Фельштинский предлагает различать "цели интернационалистов и цели Ленина в этой
войне. Ленин рассматривает войну с Польшей не с точки зрения мировой революции,
а с точки зрения конкуренции с Германией"2, - подчеркивает он.
Порой кажется, что Фельштинский задался целью опровергнуть постулат "Крат¬
кого курса истории ВКП(б)" о несокрушимом единстве и монолитности партийных
рядов и особенно его руководства. На самом деле (и это ему как исследователю
истории коммунистической оппозиции должно быть хорошо известно) в РКП(б) уже
в первые послереволюционные годы существовали разные течения и группировки,
борьба которых не прекращалась ни на один день, однако связать эту борьбу
с классовой борьбой в стране он принципиально не желает, ибо "толпа" для него не
существует. Между тем реальных социально-экономических условий для того, чтобы
начать революционную войну в начале или середине 1918 г. в советской России не
было, причем главной помехой планам наиболее радикально настроенных группи¬
ровок в коммунистическом руководстве являлась позиция самого многочисленного
класса российского общества - крестьянства.
34
Своим активным и пассивным сопротивлением крестьянство заставляло власть
постоянно корректировать планы наступления на "мир капитала". Подготовка к рево¬
люционной войне заключалась не только в подготовке и проведении конкретных
мероприятий по мобилизации людей, лошадей, продовольствия и т.д. Нужно было
выработать еще и политическую линию по отношению к крестьянству, причем сде¬
лать это вместе с находившейся в начале 1918 г. в коалиции с большевиками партией
левых эсеров, которая - и это следует подчеркнуть - в период политического кризиса,
разразившегося в связи с заключением Брестского мирного договора, выступала
за революционную войну. В первые месяцы своего существования большевистско-
левоэсеровское правительство делало все возможное, чтобы сначала нейтрализовать,
успокоить крестьянство, а затем получить хотя бы частичный политический контроль
над ним. Это было чрезвычайно важно для большевиков, поскольку Учредительное
собрание, где большинство явно должны были получить правые эсеры, могло
опереться на крестьянство и его организации. В первые месяцы своего политического
господства большевики решили предоставить крестьянству полную свободу действий
в вопросах, связанных с учетом помещичьих и других частновладельческих земель,
а затем их разделом и распределением. Как писал впоследствии лидер эсеров
В.М. Чернов, тактика большевиков была крайне проста: заканчивая в городе
кровавую борьбу со своими политическими врагами и считая крестьянство очень
ненадежным элементом, советская власть была довольна уже тем, что деревня была
на первое время нейтрализована и занята собственным делом, в которое ушла
с головой, и предоставила городские политические бури их собственной участи3.
В конце января 1918 г. в Петрограде прошли сразу два крестьянских съезда: один под
руководством правых эсеров - в поддержку Учредительного собрания, а другой под
руководством левых эсеров - в поддержку Совета народных комиссаров. На местах
борьба между большевиками и эсерами проходила в форме борьбы волостных земств
с Советами. Но все эти перипетии не слишком сильно волновали крестьянство,
которое было занято "черным переделом" земли. В "верхах" же в это время главным
был вопрос о войне и мире.
Укрепив свою власть в центре и на местах, распустив Учредительное собрание
и проведя на значительной части страны замену земств Советами (что, как покажет
ход последующих событий, вовсе не гарантировало контроль над крестьянством
и влияние на него), советское правительство сделало первую попытку ужесточить
действие хлебной монополии, введенной еще Временным правительством, и усилить
государственный контроль за продовольственными ресурсами страны. Временное
правительство вводило хлебную монополию не только и не столько ради улучшения
продовольственного снабжения городов, сколько для того, чтобы, обеспечив продо¬
вольствием армию, успешно продолжать войну. Однако крестьянство резко воспроти¬
вилось тогда мерам контроля и учета своих продовольственных излишков. Во многих
селах и деревнях крестьянские сходы выносили постановления, запрещавшие
продовольственным органам проводить мероприятия по учету продовольствия. Так,
крестьяне села Синенькое Саратовской губ. на своем сходе 20 сентября 1917 г.
постановили: "В осмотре хлеба у нас отказать ввиду того, что весной 1917 г. нами
было ссыпано много хлеба для войск, а своим крестьянам осталось мало"4. "Городам
хлеба не дадим, потому что не хотим кормить буржуев и зарвавшихся рабочих, не
дадим хлеба и армии, потому что так быстрее кончится война"5, - говорили крестьяне
на своих сходах в конце 1917 г. Таким образом, крестьяне прекрасно понимали связь
между продовольственной политикой власти и перспективой продолжения войны.
Первой попыткой советского правительства начать подготовку к революционной
войне можно считать учреждение 16 февраля 1918 г. Чрезвычайной комиссии
по продовольствию и транспорту под председательством Троцкого. Постановление
по этому вопросу в весьма жесткой форме требовало организовать на всех крупных
железнодорожных станциях "летучие и постоянные отряды, которым вменялось
в обязанность конфисковывать у мешочников продовольственные грузы, а также
2*
35
оружие". В случае неповиновения постановление разрешало применение самых
жестких мер, вплоть до расстрела на месте6. Это решение означало фактическое
объявление войны значительной части крестьянства, в том числе и той, которая была
одета в серые солдатские шинели, ибо армия в тот момент демобилизовывалась,
и редкий солдат не имел при себе оружия и продовольствия. Все это приводило к
тому, что на многих железнодорожных станциях развертывались настоящие сражения
между мешочниками и правительственными отрядами. Поэтому достаточно само¬
стоятельные в то время местные власти резко возражали против данного поста¬
новления. Так, например, члены Саратовского уездного совета считали, что "как
только было опубликовано это постановление, так тотчас мешочники стали запа¬
саться оружием и выезжать за продовольствием целыми отрядами"7.
Тем не менее, отдавая себе отчет в невозможности вести одновременно две вой¬
ны - гражданскую и революционную, - руководители большевиков еще не отка¬
зывались тогда от самой идеи последней. В резолюции VII экстренного съезда
РКП(б), созванного главным образом для утверждения Брестского мирного договора,
было заявлено о необходимости уяснения массами того, что Россия приближается
"к освободительной отечественной социалистической войне" и необходимо создание
организаций "для всестороннего систематического обучения взрослого населения, без
различия пола, военным знаниям и военным операциям". В этой резолюции, которая,
кстати говоря, была секретной и в печати появилась только 1 января 1919 г. в № 1
газеты "Коммунар", когда скрывать намерения компартии уже не было причин,
говорилось также о том, что "Центральному комитету даются полномочия во всякий
момент разорвать все мирные договоры с империалистическими и буржуазными
государствами, а равно объявить им войну". Надежнейшую гарантию закрепления по¬
бедившей в России социалистической революции съезд видел "только в превращении
ее в международную рабочую революцию"8.
Усиление (а не ослабление, как представляется Фельштинскому) позиций Троцкого
и его единомышленников выразилось в том, что он становится в это время предсе¬
дателем Высшего военного совета и народным комиссаром по военным и морским
делам. Заняв эти посты, Троцкий незамедлительно приступил к организации новой
революционной Красной армии. В своей речи 19 марта 1918 г. на заседании Моссовета
он сделал акцент на необходимости "наиболее быстро создать сильную армию, не
надеясь на восстание европейского пролетариата, армию вполне боеспособную
и дисциплинированную"9. Главным мероприятием в деле организации Красной армии,
напрямую затрагивавшим интересы крестьянства, было учреждение в соответствии
с декретом СНК от 8 апреля 1918 г. волостных военных комиссариатов. Принятие
этого постановления означало, что советское государство нацелилось на проведе¬
ние широкомасштабных мобилизаций населения, главным образом крестьянского,
но явно не спешило с переходом от добровольчества к созданию РККА на основе
всеобщей воинской повинности, "имея в виду не только усталость народа от войны, но
и необходимость проведения крестьянами весенних полевых работ"10. Центральное
советское правительство, как можно заметить, опасалось затрагивать интересы
крестьянства в особо важное для него время весеннего сева. Однако местное руко¬
водство было часто левее "верхов" и проводило самостоятельную политику, в том
числе и в сфере военного строительства. Так, Курский губернский совет объявил
мобилизацию призывных возрастов с 1912 по 1919 г. включительно. Но, как сообщал
в своем отчете курский военком, "эта мобилизация не дала никаких положительных
результатов. Отрицательный же результат был тот, что призванные ратники, получив
оружие и кое-какое обмундирование, немедленно разошлись по домам, унося все
с собой"11.
Таким образом, крестьянство сразу же недвусмысленно заявило о своем нежелании
воевать и принимать участие в создании революционной рабоче-крестьянской
Красной армии. Как правило, протест против призыва выражался в дезертирстве или
иных формах уклонения от военной службы, но иногда он перерастал в вооруженные
36
действия. Повсеместно крестьяне уклонялись от явки на призывные пункты, а также
не позволяли проводить учет и реквизицию лошадей для армии. В Пинежском уезде
Архангельской губ., например, после объявления мобилизации никто не явился на
призывной пункт, "так как уездный исполнительный комитет объявил мобилизацию
необязательной". В Холмогорском уезде той же губернии мобилизация шла более
успешно "за исключением северной части уезда, где волостями была вынесена
резолюция о ненужности мобилизации". В Борисоглебском уезде Рязанской губ. был
арестован командир 2-го полка, самовольно распустивший его на полевые работы,
что «подвигнуло другие полки на своих общих собраниях вынести постановления:
"Разойтись"», что и было сделано. В большинстве местностей мобилизация людей
шла рука об руку с реквизициями продовольствия, что усиливало недовольство
крестьянства. Так, в селе Поджигинские выселки Тульской губ. население восстало
против продовольственного отряда, реквизировавшего хлеб. В перестрелке был убит
волостной военком Седов12. Из Тверской губ. органы ВЧК сообщали, что в деревнях
"ведется противосоветская агитация против учета хлеба и Красной армии, что сильно
затрудняет работу военных комиссариатов"13. Сопротивление оказывали и низо¬
вые крестьянские организации, включая Советы. Поэтому 8 июня 1918 г. ВЦИК
вынужден был указать им на недопустимость промедления в деле организации
волостных военных комиссариатов. Однако протест крестьян нарастал и стано¬
вился все более организованным и сознательным. Сводки ВЧК по Ярослав¬
ской губ. сообщали, что "в Рыбинском, Мышкинском и Мологском уездах было
подавлено восстание. Крестьяне там отказались от мобилизации и разбили военный
комиссариат"14.
Чтобы усилить свое политическое влияние в деревне и получить реальный рычаг
воздействия на крестьянство, советскому государству пришлось прибегнуть к полити¬
ке раскола сельского населения. Теоретическое положение о необходимости внести
классовую борьбу в деревню после победы рабочей революции было сформули¬
ровано Троцким еще в 1905 г.: "Пролетариат окажется вынужденным вносить
классовую борьбу в деревни и таким образом нарушать ту общность интересов,
которая несомненно имеется у всего крестьянства, но в сравнительно узких пределах.
Пролетариату придется в ближайшие моменты своего господства искать опору
в противопоставлении деревенской бедноты деревенским богатеям, сельскохозяйст¬
венного пролетариата земледельческой буржуазии"15. Крестьянство 1918 г., однако,
сильно отличалось от крестьянства 1905 г. В результате аграрных преобразований
и разорения, которым подверглась деревня, основную его массу в 1918 г. составляли
середняки, по своему материальному уровню близкие к дореволюционной бедноте.
В результате уравнительного передела всех частновладельческих и надельных кре¬
стьянских земель сельский пролетариат практически исчез. Хуторяне и отрубщики
были втянуты обратно в общину. Произошла своеобразная "общинная революция".
В этих условиях внесение борьбы в деревню в целях приобретения там союзника
ничего хорошего советской власти не сулило. Тем не менее 11 июня 1918 г. был
опубликован декрет ВЦИК "Об организации хозяйственной помощи бедноте",
согласно которому организовывались комитеты деревенской бедноты.
Крестьянство, сделавшись сравнительно однородной и монолитной массой, оказы¬
вало сопротивление попыткам власти внести раскол в свои ряды, причем центром его
часто была усилившая свое влияние после революции община. Процесс организации
комбедов в связи с этим растянулся на много месяцев, что никак не входило в планы
советского руководства. Крестьянство не понимало или делало вид, что не понимает,
для чего нужно создавать новые деревенские организации. Поэтому во многих местах
формально относились к выполнению постановления ВЦИК. На крестьянских сходах
принимали решения назначить исполняющими обязанности членов комитета бедноты
тех или других членов общества. Так, например, после обсуждения вопроса об орга¬
низации комбедов на сходе граждан села Августовка Мало-Узенской волости
Новоузенского уезда Самарской губ. было решено: "Уполномочить для составления
37
списка деревенской бедноты в селе Августовка граждан Арсения Коростина и Якова
Шутова"16. Отказываясь от организации в своем селе или волости комбеда, крестьяне,
как правило, ссылались на то, что все они - беднота. Так, Алпатьевское волостное
советское собрание, состоявшееся 30 августа 1918 г., после оглашения декрета от
11 июня единодушно постановило: "Ввиду того, что Алпатьевская волость состоит из
одного села и преимущественно из бедного класса, кулаков и богатеев у нас нет.
Комитет бедноты находим излишним и убыточным, тем более что средств у нас нет,
а деньги из центра не поступают. Заведовать же обязанностями комитета деревенской
бедноты мы поручаем комитету волостного Совета и комиссару по продовольствию
как лицам, стоящим на защите беднейшего класса"17.
В конце лета - начале осени 1918 г. становилось все более очевидным, что Гер¬
мания и ее союзники терпят поражение. Считаться с ограничивавшими военные
приготовления советской России статьями Брестского договора было уже не обяза¬
тельно (хотя и раньше их так или иначе обходили). Однако армия все же создавалась
очень медленно. Как отмечается в отечественной литературе, "поиски других форм
создания армии стали особо необходимы, когда Ленину показалось, что долгожданная
мировая или, как он ее называл, международная революция приблизилась настолько,
что с ней надо было считаться как с событием дней ближайших'48. 1 октября 1918 г.
Ленин писал Троцкому и Свердлову в связи с политическим кризисом в Германии:
"Наряду с помощью немецким рабочим хлебом, необходима помощь военная".
Отсюда Ленин делал вывод: "Вдесятеро увеличить запись в войско. Армия в 3 мил¬
лиона должна быть у нас к весне для помощи международнй рабочей революции"19.
Вскоре задачи создания армии потребуют изменений не только принципов военного
строительства, но и политики в отношении крестьянства (поворот к союзу с серед¬
няком). Пока же задачи формирования армии решались на прежней социально¬
классовой и идеологической базе. В конце 1918 г. советское правительство пред¬
приняло попытки формирования образцовых полков из деревенской бедноты.
С инициативой по их созданию выступил проходивший в Петрограде 3-6 ноября съезд
комбедов и коммун Северной обл. По его рекомендации каждый комитет бедноты
должен был послать в формируемый полк не менее двух "преданных революции,
стойких бойцов"20. Постановление съезда комбедов одобрил VI Всероссийский съезд
Советов, постановивший "в кратчайшие сроки создать образцовые полки деревенской
бедноты"21. Решение об организации образцовых полков деревенской бедноты было
принято 9 ноября 1918 г., а уже к 27 ноября по направлениям комбедов в них прибыли:
в Новгородской губ. - 1 061 человек, в Петроградской - 1 086, в Псковской - 1 76622.
Приказами Петроградского губернского военкомата от 25, 30 ноября и 27 декабря
1918 г. объявлялось о создании трех образцовых полков деревенской бедноты,
командирами которых были назначены Н.И. Простое, В.И. Смирнов и С.А. Есипов.
Общая численность полков составляла 9 тыс. человек. Кроме того, Новгородский
губвоенкомат сформировал три батальона.
Движение по созданию образцовых формирований деревенской бедноты развер¬
нулось и в Приволжском военном округе, где была сформирована целая бригада.
По "Положению" полки бедноты должны были создаваться из добровольцев по реко¬
мендации комбедов, однако с самого начала допускались отступления от этих тре¬
бований. 16 ноября 1918 г. в "Известиях Наркомвоенмора" было опубликовано
разъяснение, где говорилось о том, что "постановление VI съезда нужно понимать
лишь как указание резервов, откуда сейчас следует взять силы для спайки Красной
армии", что нельзя формировать части из однородных элементов, а план создания
массовой армии как раз и построен на слиянии двух элементов: с одной стороны,
более сознательного городского пролетариата и примыкающей к нему бедноты,
обладающих ясным классовым инстинктом, с другой - индифферентного, инертного
среднего крестьянства. Таким образом, курс на создание армии по чисто классовому
принципу корректировался, поскольку вступал в противоречие с задачами формиро¬
вания армии численностью в несколько миллионов солдат.
38
Тем не менее формирование полков бедноты в наиболее пролетарской по составу
населения Северной обл. продолжалось. Петроградский областной военкомат (ОВК)
отмечал в своем отчете: "Во всех ротах имеются мобилизованные, присланные
комитетами бедноты. ОВК указывал, однако, на желательность, помимо создания
образцового полка из бедноты, присылать побольше мобилизованных из других слоев
крестьян, отмечая при этом, что настроение мобилизованных значительно отличается
от настроения присланных комбедами"23.
В начале января 1919 г. Уральский ОВК в распоряжении Вятскому губвоенкому
о формировании батальона для бригады бедноты указывал, что "выбор личного
состава возлагается на местные организации бедноты, которые для этой цели могут
пользоваться не только призванными, но и желающими вступить в ряды бригады
добровольно и имеющими соответствующие рекомендации от уполномоченных
организаций"24. Среди других вариантов формирования образцовых полков деревен¬
ской бедноты можно отметить методы, предложенные крестьянами Воробьевской,
Песчанской, Березонаволоцкой, Вешкурской и Метлинской волостей Сольвычегод-
ского уезда Вологодской губ. Крестьяне решили выделить там по 2 человека
от каждых 100 жителей25. Этот способ был обычной общинной разверсткой рекрутов
и никакого отношения к классовому принципу не имел. Советские власти оказались
в тисках не решаемых одновременно задач. С одной стороны, они понимали, что
крестьянство в массе своей за социализм во всем мире воевать не пойдет, а с другой -
отдавали себе отчет в том, что армия, сформированная по классовому признаку из
пролетариата и близких к нему социальных слоев, будет слишком малочисленной,
чтобы решать грандиозные задачи поддержки рабочих революций в других странах.
Не определилась окончательно до начала 1919 г. и форма призыва: от доброволь¬
чества в Красной армии постепенно переходили к мобилизациям. Нюанс в этом деле
заключался в том, что на так называемых добровольцев спускались разнарядки.
15 апреля 1918 г. в адрес краевых, губернских и уездных военных комиссариатов было
направлено письмо за подписью Троцкого, Подвойского, Мехоношина и Склянского о
решении Наркомвоенмора организовать в Москве образцовый полк. "В сем совдепам
предписывалось выслать в Москву по 5 пехотинцев, а также 2-х артиллеристов,
1-го кавалериста, 2-х пулеметчиков, 1-го сапера и 1-го телефониста, хорошо обучен¬
ных и с полным снаряжением и обмундированием"26.
Прецедент подобного добровольно-принудительного формирования армии был
создан. В мае в ряде уездов Уфимской и Вятской губ. местные Советы установили
"нормы" поставки рекрутов: от каждой волости по 25 добровольцев27. В Вологод¬
ской обл. "норма была установлена в 10 человек с волости. В Ставропольской -
по 5 человек от каждой деревни"2*. Юрьевский волостной Совет Вольского уезда
Саратовской губ. дошел до того, что обязал сельские Советы "в случае отсутствия
добровольцев формировать боевые дружины по жребию из расчета числа душ,
на коих распределена земля, считая со 100 душ по одному человеку..."29 Добровольче¬
ство обернулось, таким образом, рекрутским набором на стародавних общинных
основаниях.
Крестьянство, а под его давлением и местные власти переиначивали все инициа¬
тивы советского руководства по созданию армии на свой лад. И такая армия не
отвечала не только задачам ведения революционной, но и просто современной войны.
Но помимо этого, деформирующего первоначальные замыслы властей воздействия,
крестьянство просто саботировало требования присылки добровольцев в форме
неявки или дезертирства. Так, например, из 1 468 представителей комбедов Петро¬
градской губ. 255 человек (17,4%) дезертировали30.
В отечественной историографии уже приводились факты присылки комбедами
в качестве "добровольцев" женщин или инвалидов, которых отправляли обратно31.
Петрозаводский окружком РКП(б) Олонецкой губ. сообщал 7 декабря в Северный
обком о том, что многие "комбеды (но, наверное, состоящие из кулаков) смотрят на
эти полки как на бывшие арестантские роты и посылают туда своих врагов, так что
39
неблагожелательного элемента в полках получается известная доля, что, конечно,
может иметь свои последствия при значительном накоплении таковых"32. Властям
пришлось признать неудачу затеи по созданию полков деревенской бедноты. В статье
о работе Московского губисполкома за период с 26 июля 1918 г. по февраль 1919 г.
указывалось, что "организация добровольческого полка крестьянской бедноты про¬
шла неудачно"33. По подсчетам историков, всего в 11 полках деревенской бед¬
ноты и нескольких отдельных батальонах насчитывалось около 25 тыс. человек,
а если учесть, что часть посланцев комбедов направлялась на фронт в составе
маршевых рот и посланцы комбедов продолжали поступать вплоть до июля 1919 г.,
то число вступивших в образцовые полки можно довести примерно до 40 тыс.
человек34. Заметим, что если бы из 33 губерний Европейской России все
образованные там комитеты деревенской бедноты послали в эти полки хотя бы
по одному бойцу, то их численность должна была бы равняться 140 тыс. человек. Но
даже такое количество было явно недостаточным для ведения революционной
войны.
Крестьянин-бедняк или середняк охотно шел в добровольную боевую дружину,
когда нужно было защищать свою деревню, свою землю, свой хлеб. Однако в полках
бедноты он должен был оторваться от дома и семьи, уехать невесть куда во имя
непонятных ему идей защиты социализма. Еще труднее было заставить войска,
состоящие из крестьян, перейти государственную границу, чтобы поддержать рево¬
люции в других странах. Тем не менее попытки создать готовую на это армию из того
человеческого материала, имевшегося в распоряжении советской власти, продол¬
жались. Инициатива проведения профсоюзной и волостной мобилизаций, как добро¬
вольной, так и принудительной, исходила от председателя Реввоенсовета республики
Троцкого. В начале 1919 г. центральные партийные органы приняли решение о том,
чтобы послать во все губернии уполномоченных ЦК РКП(б) для проведения мобили¬
зации в Красную армию. Приехав на место, они должны были распорядиться об
отправке в уезды % всех ответственных губернских работников. В то же время было
принято решение: прервать как минимум на месяц занятия в Центральной школе
советской работы и направить всех ее слушателей по губерниям в распоряжение
ответственных уполномоченных ЦК; издать 2-3 популярных листовки для рабочих и
крестьян, вооружив всех отправляемых комплектом популярной литературы, а также
просить М.И. Калинина во время поездки по приволжским губерниям значительную
долю внимания уделить вопросам мобилизации35.
Декрет о призыве среднего и беднейшего крестьянства к борьбе с контрреволю¬
цией был принят 23 апреля 1919 г. на заседании Совета обороны и в тот же день
утвержден ВЦИК. Декрет возлагал на волисполкомы проведение немедленной
мобилизации "по 10-20 человек стойких и надежных защитников рабоче-крестьян¬
ской Советской республики, способных с оружием в руках отстаивать ее"36.
В связи с тем, что разработка инструкции по проведению мобилизации затянулась,
на местах стали разрабатывать и принимать собственные директивные документы
по этому вопросу. В Пензенской губ., например, при участии уполномоченного ЦК
Н. Осинского (Оболенского) к 11 мая 1919 г. была подготовлена местная инструкция
по проведению мобилизации среднего и беднейшего крестьянства. Она отличалась
тем, что предлагала учитывать разницу в численности населения в отдельных воло¬
стях губернии и предусматривала дифференцированную разнарядку мобилизованных
по уездам. Секретарь ЦК РКП(б) Е.Д. Стасова в ответ на запрос Осинского о воз¬
можности проводить мобилизацию в соответствии с данной инструкцией телегра¬
фировала, что "решение о разверстке вполне приемлемо. В отношении мобилизации
устанавливалась компромиссная мера: волисполкомы должны были предложить
сельским сходам при участии своих представителей наметить тройное количество
подлежащих мобилизации, после проверки списка волисполкомом жеребьевкой изби¬
ралась треть. Этот порядок не отменял добровольчество, но устанавливал гаран¬
тии выполнения наряда на волость, независимо от вызывавшихся добровольцев"37.
40
Инициативу проводить волостные мобилизации путем жеребьевки проявляли
и в других губерниях. Так, Казанский губвоенком П.В. Беляев отдал 17 мая распо¬
ряжение: "Все сделать для набора добровольцев. При неудаче этого мероприятия -
провести жеребьевку. Не пройдет жеребьевка, - назначение рекрутов волостными
и сельскими советами"38.
Разработка общей инструкции по проведению волостной мобилизации была
закончена к 27 мая 1919 г. О добровольческом характере мобилизации речи в ней не
шло. Инструкция подробно определяла порядок проведения мобилизации и устанав¬
ливала ее сроки. Однако от уполномоченных, отправленных ЦК РКП(б) в губернии,
уже с конца мая начали поступать сообщения о срыве мобилизации, проводимой по
данной схеме. Так, уполномоченный по Владимирской губ. Н.В. Крыленко сообщал,
что метод принудительного набора по жребию не дал положительных результатов,
так как "среди мобилизованных до 75% не являются или дезертируют". Крыленко
настаивал на том, что "либо надо сохранить принцип добровольчества, либо брать
просто очередные призывные возраста"39.
Какие же результаты дала поволостная мобилизация? По сведениям Мобуправ-
ления Всеросглавштаба, на 15 июня 1919 г. по всем военным округам, вклю¬
чая губернии Приуральского и Западного военных округов, было мобилизовано
14 819 человек40 (17,1% расчетного количества). Самым неприятным при этом было
то, что добровольцев среди набранных оказалось очень немного: из 1 923 "волост-
ников" всего 112 (5,8%).
Таким образом, можно утверждать, что опора на деревенскую бедноту при ком¬
плектовании революционной армии успехом не увенчалась. Основная масса кресть¬
янства сумела эффективно противостоять политике внесения классовой борьбы
в деревню. Ленин осознал необходимость союза со средним крестьянством (т.е.
с основной его массой) еще в ноябре 1918 г., написав знаменитую статью "Ценные
признания Питирима Сорокина"41. Конечно, в ней не говорилось прямо о том, что
большевики совершили ошибку, но после аннулирования Брестского мира исчезла
одна из важных причин отторжения советской власти массой крестьянства, и Ленин
призвал изменить политику по отношению к крестьянству. Характерно, что крестьяне
различали определенные нюансы в государственной политике и в свойственной
крестьянскому менталитету манере персонифицировали их. В своих письмах они
отличали "линию" Троцкого от "линии" Ленина. Так, крестьянин Г. Гуляев в письме,
опубликованном 7 февраля 1919 г. в "Известиях", предлагал, чтобы правительство
отделило кулаков от середняков и бедноты. Он считал, что Ленин мог бы это сделать,
если бы управлял один всей страной, но мешает Троцкий. Он - враг середняка, так
как формирует Красную армию из бедноты и посылает ее отбирать хлеб у серед¬
няков. Автор письма заверял, что если Троцкий объявит войну Ленину, то все
середняки выступят за Ленина и повезут хлеб для его армии.
Самый главный недостаток классового подхода к формированию регулярных
войск заключался в том, что он не позволял создать массовую армию, способную
решать крупномасштабные внутри- и внешнеполитические задачи. И когда разра¬
зились революции в Германии и Венгрии, необходимой по численности армии для их
поддержки в советской России создать не удалось. Поэтому в противовес Троцкому
в большевистских "верхах" возникла группировка, которая, не отказываясь открыто
от революционной войны, считала, что война за пределами России не есть дело
ближайших месяцев, поскольку массовую армию можно создать только из крестьян-
середняков, не являющихся ее сторонниками.
Борьба между двумя группировками развернулась на VIII съезде РКП(б). Военный
вопрос был одним из центральных на этом высшем партийном форуме. Подспудно,
в скрытой форме в связи с вопросом о том, как строить Красную армию, все время
возникал и другой вопрос: как, какими методами усилить государственное воздей¬
ствие на крестьянство, ибо все в партии начали понимать, что только крестьянство
может дать армии необходимое количество людей, лошадей и продовольствия. Один
41
из делегатов, военный работник не самого высокого уровня Абрамов прямо связал
проблему командования в армии с крестьянским вопросом, сказав: "Наша задача
сводится к тому, как овладеть массой крестьянства, как построить командование
в армии так, чтобы эти массы крестьянства были бы в наших руках"42. Наряду с этим
остро стоял и вопрос о преодолении так называемой партизанщины, об армейских
уставах и т.п. Красная армия во многих местах только формально подчинялась
центральному командованию и имела четкую структуру. Ведь многие полки, дивизии,
бригады и даже армии создавались спонтанно, самодеятельно самим народом. Бойцы
сами выбирали себе командиров и подчинялись только им. В этом была и сила,
и слабость революционной армии. Любое насаждение дисциплины, а тем более
привлечение к командованию офицеров старой армии вызывали бурный протест.
Красная армия явочным порядком переставала быть узкоклассовой. С этим нельзя
было не считаться особенно на Украине. Переход к формированию фактически
крестьянской армии вместо классовой становился свершившимся фактом. Его надо
было идеологически объяснить и оправдать. Выступивший на съезде военком Цент¬
рального управления по формированию Красной армии на Украине М.Л. Рухимович
говорил: "Я думаю, что классовый подбор армии был нам нужен, естественен
и неизбежен, если бы это было возможно. Классовый подбор исчез после того, как
наша революция приняла характер вовлечения крестьянства средних и мелких слоев.
С этого момента армия наша приобретает характер не чисто классовый"43.
В связи с этим вставал вопрос о комиссарах, которых присылал центр, но не всегда
принимали войска, сформированные путем инициативы "снизу". С другой стороны,
возникала проблема взаимоотношений красноармейцев-крестьян со старым офицер¬
ством, в котором крестьяне видели барина-помещика. Так называемая военная оппо¬
зиция или, точнее говоря, та ее часть, которую представляли "царицынцы", возражала
против комиссаров, потому что видела в них агентов Троцкого. Так, Ворошилов в
своем выступлении на съезде заявил: "И вот вместо того, чтобы поставить эту армию
(ту, которой командовал Ворошилов. - А.К.) в условия, когда она могла бы правильно
развиваться и быть образцом строительства нашей пролетарской коммунистической
армии, нашим авангардом в классовой войне, - эту армию уничтожают тем, что раз¬
гоняют одного за другим тех, которые не согласны с официальной точкой зрения"44.
Расхождения по данному вопросу, расколовшие военную секцию съезда, сформу¬
лировал в своем выступлении лидер оппозиции В.М. Смирнов. "Главная опасность, -
говорил он, - грозит нам не со стороны военных техников, но со стороны крестьян¬
ских масс, которые имеются сейчас в рядах нашей армии, которые, если они будут
возглавляться командирами из коммунистов, могут обрушиться на нас. Опасность
угрожает нам, с другой стороны, в угрозе, чтобы в крестьянской массе не вспыхнули
волнения на той почве, что мы будто бы вводим режим старой армии"45.
Смирнов, как можно заметить, с опаской относился к крестьянству, которое стано¬
вилось основой Красной армии. Но точно так же относились к крестьянству и его
оппоненты - Троцкий и Сокольников, видевшие в крестьянской армии угрозу контр¬
революционного бонапартистского переворота. Обе стороны опасались того, что
армия станет крестьянской не только по составу, но и по духу, боялись, что вместо
классовой войны за мировой социализм начнется крестьянская война не только
с помещиками, интервентами, но и с советским государством за свободу хозяйст¬
вования на свободной земле. "Партизанщина", несмотря на то, что она являла собой
квинтэссенцию революционного духа новой армии, вызывала у советского военного
руководства подозрение, не стоит ли за ней крестьянский атаман - "батька".
После упорной борьбы, которая шла и в военной секции съезда, и на его закрытых
пленарных заседаниях, делегаты не поддержали идеи "военной оппозиции". Они
осудили "партизанщину", высказались за использование военспецов под контролем
комиссаров, за соблюдение классового принципа при формировании Красной армии,
но против искусственного противопоставления крестьян-бедняков крестьянам-
середнякам и против огульных мобилизаций. Вместе с тем не получили поддержки
42
и перегибы в вопросах использования военных специалистов, и недооценка роли
партийных органов в военной работе, которые были у Троцкого.
В том, к чему ведет "партизанщина", можно было наглядно убедиться тогда на
примере Украины, где возникли отряды Махно и Григорьева. Там были налицо все ее
атрибуты: батьковщина, выборность командного состава, черные анархистские зна¬
мена, погромы среди мирного населения, уход бойцов домой на полевые работы,
полное отсутствие комиссаров и военных специалистов. Отрицательное влияние этих
негативных явлений на боеспособность войск было так велико, что среди самих
махновцев появились противники батьковщины и разгильдяйства (В. Белаш и др.),
которые повели борьбу за преобразование партизанских отрядов в регулярные полки,
хотя успеха в этом деле им добиться не удалось46.
Отношения с крестьянскими по составу отрядами Махно и Григорьева и с их
вожаками у командования Красной армии, которая вела войну с С. Петлюрой, явно не
складывались. Когда в конце зимы 1919 г. отряды атамана Григорьева заняли Одессу,
он получил от командования Красной армии, которому он, как и Махно, формально
подчинялся, приказ двигаться дальше на Бессарабию, Румынию и Венгрию. Однако
приказ этот выполнен не был, ибо Григорьева и его бойцов буквально бесил нажим со
стороны Троцкого и главы советского украинского правительства X. Раковского.
Центр направлял к Григорьеву инспекторов и агитаторов, не оказывая при этом
практической помощи снаряжением и боеприпасами. Уходить из богатой и большой
Одессы, ставшей их добычей и местом отдыха, григорьевцы явно не желали. Неуди¬
вительно, что в мае 1919 г. дивизия под командованием Григорьева вместо наступ¬
ления на запад начала продвигаться на восток, в родные для большинства повстанцев
степи Украины. Григорьев выступил с обращением к народу Украины, в котором
звучали явные эсеровские ноты. "Вместо земли и воли, - обращался он к крестьяни¬
ну, - тебе насильно навязывают коммуну, чрезвычайки и комиссаров с московской
обжорки. С тобой воюют с оружием в руках, забирают твой хлеб, реквизируют
скотину твою и нахально убеждают, что все это делается для блага народа. Труженик
святой! Божий человек, посмотри на свои мозолистые руки и посмотри кругом:
неправда, ложь и неправда. Ты - царь земли, ты - кормилец мира, но ты же и раб
благодаря святости, простоте и доброте твоей. Народ украинский, бери власть в свои
руки. Да здравствует диктатура трудящегося люда! Долой насилие справа! Долой
насилие слева! Да здравствует власть Советов народа Украины"47. В своем разговоре
по прямому проводу с В.А. Антоновым-Овсеенко Григорьев потребовал отставки
правительства политического спекулянта и авантюриста Раковского и замены его
правительством, состоящим из представителей всех партий Украины.
Таким образом, в конце весны - начале лета 1919 г. вместо "освободительного
похода" в страны капитала Красная армия была вынуждена вести упорные бои
с повстанцами из дивизии Григорьева. Продолжалось и восстание другого потенциаль¬
ного красного командира - атамана Зеленого. Дело в том, что украинское советское
правительство вместо того, чтобы передать землю крестьянам, начало создавать на
месте бывших помещичьих имений коммуны. Почувствовав себя обезземеленным,
крестьянство взялось за оружие. Размаху крестьянских выступлений на Украине
способствовало и то, что крестьянство уже имело опыт вооруженной борьбы и созда¬
ло свои повстанческие отряды для борьбы с немецко-австро-венгерскими оккупан¬
тами и марионеточным режимом Скоропадского. Вооруженные отряды Зеленого как
раз и сформировались для борьбы с внешними и внутренними врагами украинского
крестьянства. Дивизия Зеленого была сформирована эсерами для борьбы с прави¬
тельством гетмана Скоропадского, и эта борьба на определенном этапе отвечала
интересам правительства советской России. Сама Днепровская дивизия, как называли
вооруженные формирования Зеленого, была настроена дружественно к советской
власти. Ожидалось, что она скоро вольется в состав регулярной Красной армии на
Украине. Однако вскоре дивизия восстала под традиционными для крестьянского
движения этого периода лозунгами: "За свободную Украину!", "За независимые
43
от большевиков Советы!". 10 апреля 1919 г. отряды Зеленого ворвались в Киев.
Подавить восстания Григорьева и Зеленого удалось только в мае 1919 г.
В итоге задуманный революционный поход в Европу оказался на грани срыва.
16 мая, пытаясь спасти положение, в Харьков прибыл Троцкий. Он резко обрушился
на "партизанщину", в которой видел источник всех бед и военных неудач Красной
армии на Украине. Объектом своей атаки Троцкий избрал Махно, войска которого
в это время вели упорные бои с частями Добровольческой армии Деникина. Идейная
и не только идейная борьба с Махно ослабила силы советских войск на Украине
и объективно помогла Деникину разгромить их. Вину же за фактическую потерю
Украины и возможности поддержки революции в соседних странах, естественно,
возложили на "партизанщину" и прочие проявления мелкобуржуазности.
Потеряв шансы на развитие революции в Европе, руководители советского госу¬
дарства сохраняли надежду на ее развитие в других частях света, где также могла
пригодиться революционная армия. "Нет никакого сомнения, - писал Троцкий, - что
на азиатских полях мировой политики наша Красная армия является несравненно
более значительной силой, чем на полях европейских. Разумеется, мы и раньше имели
в виду необходимость содействия революции в Азии и никогда не отказывались от
наступательных революционных войн. Но еще не так давно мы со значительной
долей основания все внимание, все мысли обращали на Запад. Прибалтийский
край был у нас, в Польше, казалось, революция развернется быстрыми темпами.
В Венгрии была советская власть. Советская Украина объявила войну Румынии
(вспомним пресловутый приказ Раковского Григорьеву. - А.К.) и собиралась продви¬
гаться на запад, на соединение с советской Венгрией. Сейчас, повторяю, положение
резко изменилось. Нужно отдать себе в этом отчет. Прибалтика не у нас. В Германии
коммунистическое движение после первого периода бури и натиска загнано внутрь,
а может быть, и на долгий ряд месяцев. Поражение советской Венгрии задержит,
по всей вероятности, рабочую революцию в мелких странах. Из этой перемены
обстановки вытекает необходимость перемены ориентации. В ближайший период -
подготовка элементов азиатской ориентации и, в частности, подготовка военного
удара на Индию, на помощь индусской революции". "Один серьезный военный работ¬
ник, - писал далее Троцкий, - предлагал еще несколько месяцев назад план создания
конного корпуса (30-40 тыс. всадников) с расчетом бросить его на Индию"48.
От вторжения Красной конницы Индию спасло не только активное противо¬
действие ее тогдашней хозяйки - Великобритании, но вновь открывшиеся в связи
с разгромом Деникина возможности поддерживать революционный процесс на За¬
паде. Вооруженное столкновение с Польшей весной 1920 г. открывало хорошие
перспективы революционной войны в Европе. Однако это мероприятие совпало
с усилением политической борьбы внутри советской России. 13 мая 1920 г. ЦК партии
социалистов-революционеров дал своим местным организациям директиву создать на
местах новые организации - Союзы трудового крестьянства (СТК). Им была вменена
в обязанность организация крестьянских восстаний и ликвидация Советов. Один
из членов эсеровского руководства полковник Михин разработал тактику подготовки
и развития повстанческого движения. В основу был положен накопленный опыт
партизанско-повстанческих действий черноморских и украинских крестьян. В плане
были указаны основные стратегические направления повстанческих действий:
важные железнодорожные узлы, переправы через большие реки и т.п. Можно
констатировать, что борьба крестьян и партии эсеров против советской власти и ее
политики в деревне принимала все более организованный и упорный характер.
В тылу наступавших на Варшаву советских войск оставался не только Врангель, но
и огромная масса крестьянских повстанцев. В итоге, чтобы обезопасить свои тылы
и коммуникации, советскому правительству пришлось вновь искать соглашения
с Махно, объявленным совсем недавно врагом трудового народа.
Мы не рассматриваем здесь подробно причины неудачи польского похода Красной
армии в 1920 г., которые в достаточной мере выяснены в исторической литературе.
44
Хорошо известен и конец батьки Махно. Окончательно же планы революционной
войны были похоронены Кронштадтским восстанием. Это восстание, а также многие
другие крестьянские выступления, самым крупным из которых была так называемая
антоновщина, не только заставили отказаться от политики "военного коммунизма",
но и отложить планы революционного освободительного похода в Европу, тесно свя¬
занные между собой. Правда, отдельные вылазки и вторжения войск Красной армии
на сопредельные территории продолжались. Так, например, была оказана помощь
восставшим трудящимся Азербайджана, Армении, а несколько позже и Грузии. Одна¬
ко это были уже только локальные, частные мероприятия. Введение нэпа и после¬
довавшие за этим попытки наладить политические и экономические отношения
с крупнейшими странами Европы и США означали, что советское правительство
несколько изменило свои планы по развязыванию международной революции, отка¬
завшись на время от революционной войны как основной формы ее распространения.
И большую роль в этом сыграла позиция российского крестьянства.
Примечания
1 Ф е л ь ш т и н с к и й 10. Крушение мировой революции. Брестский мир. М., 1992. С. 524.
2 Там же. С. 542-543.
I Ч е р н о в В.М. Конструктивный социализм // Исторический архив. 1997. № 5-6. С. 138.
4 Государственный архив Саратовской обл. (ГА СО), ф. 1260, оп. I, д. 76, л. 10.
5 См.: Орлов Н. Десять месяцев продовольственной работы Советской власти. М., 1918. С. 15.
6 РГДСПИ, ф. 325, ом. 1, д. 39, л. I.
7 ГА СО, ф. 521, оп. I, д. 58, л. 52.
х КПСС в резолюциях... Т. 2. М., 1984. С. 26-27.
9 Голос трудового крестьянства. 1918. 22 марта.
10 См.: М о л о д ц ы г и и М.А. Красная армия. Рождение и становление. 1917-1920 гг. М.. 1997.
С. 106.
II Российский государственный военный архив (РГВА), ф. 1, оп. I, д. 196, л. 210.
12 Там же, д. 303, л. 303.
13 Известия ВЦИК. 1918. № 194.
14 РГВА, ф. 6, оп. 10, д. 9, л. 28.
15 Троцкий Л.Д. О нашей революции. СПб., 1906. С. 255.
16 ГА СО, ф. 52, оп. 1, д. 72, л. 74.
17 Там же, л. 59.
|Х М о л о д ц ы г и н М.А. Указ. соч. С. 127.
19 Лени н В.И. ПСС. Т. 50. С. 186.
20 Комбеды РСФСР. М., 1932. С. 21 I.
21 6-й Чрезвычайный съезд Советов рабочих, крестьянских, казачьих и красноармейских депутатов.
Стенографический отчет. М., 1919. С. 16.
22 РГВА, ф. 11, оп. 8, д. 964, л. 14.
23 Там же, ф. 25888, оп. 1,д. 27, л. 12.
24 Государственный архив Вятской области. Документы по истории Гражданской войны. 1919, д. 70"6",
л. 105.
25 Беднота. 1918. 28 декабря.
26 РГВА, ф. I, оп. I, д. 175, л. 31.
27 Там же, ф. 10, оп. I, д. 285, л. 29.
2К Там же, ф. 8, оп. 10, д. 154, л. 170.
29 Саратовская партийная организация в годы гражданской войны 1918-1920 гг. Саратов, 1958. С. 37.
30 РГВА, ф. 11, оп. 8, д. 1037, л. 3.
31 См.: Путы рек ий Е.П. Военные комиссариаты и их роль в строительстве Красной армии //
Исторические записки. Т. 61. М., 1957. С. 306.
32 Переписка секретарей ЦК РКП(б) с местными партийными организациями (ноябрь-декабрь 1918 г.)
Т. V. М., 1970. С. 226.
33 Социалистическое строительство. 1919. № 6. С. 30.
34 См.: Андреев В.М. Под знаменем пролетариата. М., 1981. С. 160-161.
35 РГВА, ф. 33987, оп. 2, д. 13, л. I.
36 См.: Декреты Советской власти. Т. 5. М., 1971. С. 107-108.
45
37 Переписка секретариата ЦК РКП(б) с местными партийными организациями. Т. VII. М., 1972. С. 378.
Сноска.
38 Большевики Татарии в годы иностранной интервенции и гражданской войны. Август 1918 - декабрь
1920. Казань, 1961. С. 247-248.
39 РГВА, ф. 11, оп. 8, д. 927, л. 85.
40 Там же, оп. 8, д. 182, л. 36, 37.
41 См.: Ленин В.И. ПСС. Т. 37. С. 188-189.
42 Известия ЦК КПСС. 1989. № 9. С. 149.
43 Там же. С. 158.
44 Там же. С. 157.
45 Там же. С. 165.
46 Б е л а ш В. Махновщина //Летопись революции. Харьков, 1928. № 3. С. 219.
47 Антонов-Овсеенко В. А. Записки о Гражданской войне. Т. 4. М.; Л., 1933. С. 204.
48 Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923-1927. Т. 1. М., 1990. С. 183-184.
©2001 г. Р.А. X А 3 И Е В*
"АВТОНОМНЫЙ НЭП" ЭПОХИ "ВОЕННОГО КОММУНИЗМА"
НА ЮЖНОМ УРАЛЕ: РЫНОЧНАЯ АЛЬТЕРНАТИВА
КОМАНДНО-РАСПРЕДЕЛИТЕЛЬНОЙ ЭКОНОМИКЕ
Отечественная регионалистика переживает сейчас достаточно сложный, хотя и не
очень заметный в масштабах страны процесс пересмотра подхода в отображении
исторических событий с позиций Центра. Непростая проблема научного выбора
решается на фоне достаточно болезненного состояния общества, вызванного ломкой
сложившихся социальных устоев. Стремление выйти из состояния шока привело,
с одной стороны, к усилившейся в науке поляризации мнений, их индивидуализации,
а с другой - к созданию работ в стиле строгой академичности. Исследователи разде¬
лились также на признающих или отрицающих методы чувственной интерпретации
фактов и по многим другим методологическим подходам.
В этой связи наиболее важным представляется сохранение преемственности
в передаче знаний, критического использования научного наследия предшественников
в сочетании с новыми формами исследовательской работы. Одним из возможных
путей осмысления произошедших в XX в. событий является рассмотрение России
с точки зрения наличия в ней регионов - территорий, которые, составляя неразрыв¬
ную часть страны, вместе с тем обладают политическими, хозяйственными, нацио¬
нальными, культурными, религиозными особенностями, что не всегда учитывалось
в отечественной историографии. Это касается и такой достаточно хорошо изученной
на общероссийском материале проблемы, как становление в послереволюционной
России командно-административной системы.
При всем разнообразии мнений о вынужденном или преднамеренном введении
Советом народных комиссаров режима жесткого администрирования, об исконной
исторической и социально-психологической ориентации народных масс на сильную
власть, о заимствовании партией большевиков системы государственного управления
страной, существовавшей в дореволюционной России в период Первой мировой
войны, частичном копировании ими западноевропейского опыта милитаризации эко-
Хазнсв Рустэм Асхатович, кандидат исторических наук, доцент Башкирского государственного
университета.
46
номики выдвинутые в современной историографии концепции в основном формиро¬
вались на опыте изучения Центрально-промышленной полосы России1. При этом
нередко происходила прямая трансляция главенствовавших на отдельной территории
устойчивых экономических типологий на все пространство государства. Между тем на
региональном уровне, наряду с общероссийским нередко происходили отличающиеся
от свойственных Центру процессы. Урал был одним из немногих российских регио¬
нов, в котором эпоха "военного коммунизма" проявилась в необычном сосуществова¬
нии как рыночно ориентированного, так и жестко зарегулированного государством
хозяйства. Для Урала донэповского периода в большой степени были характерны
устойчивые и длительные проявления многомерности экономики.
Проблемы экономической истории этого края за 1919-1921 гг. долгое время оста¬
вались вне поля зрения исследователей. В небольшом числе новейших публикаций
затрагиваются лишь отдельные аспекты функционирования частного капитала в пе¬
риод "военного коммунизма" на Южном Урале, но не раскрывается в полной мере
специфика параллельного сосуществования здесь антагонистических рыночно ориен¬
тированной и командно-административной систем2.
В данной статье ставится задача восполнить этот пробел. Удаленность региона
от центра, контрреволюционный мятеж генерала Дутова; высокая антисоветская
повстанческая мобилизация заводских рабочих, вставших на путь открытой воору¬
женной борьбы в начале 1918 г. и периодически бастовавших в 1919-1921 гг.;
однонаправленные перманентные восстания уральских крестьян в военно-коммуни¬
стическую эпоху, начавшиеся летом 1918 г. и продолжавшиеся до середины 1919 г.
военные действия между белыми и красными объективно тормозили формирование
в регионе однородного экономического уклада. Вследствие этого темпы и масштаб
утверждения экономической диктатуры за счет сокращения, приспособления, подчи¬
нения или вытеснения несоциалистических форм хозяйствования здесь были иными,
чем в Центре России, в большей степени, чем в оставшихся во время Гражданской
войны под контролем СНК РСФСР районах, сохранились производственные и торго¬
вые структуры коммерческого характера.
После окончания на Урале летом 1919 г. активных военных действий темпы
"подтягивания" местных территорий до уровня "тыловых" были различны. К концу
1919 г. здесь в достаточной мере присутствовали явления рыночного типа - от воль¬
ной торговли до "сибирского самотека" хлебопродуктов из деревни. Прежде всего
речь идет об Оренбургской, Пермской, Екатеринбургской, Уфимской, Челябинской
губ. и отчасти Удмуртии, где в донэповскую эпоху можно выделить 4 уровня
предпринимательской деятельности: 1) региональный товарный рынок монополизи¬
рованных и немонополизированных продуктов питания, функционировавший посред¬
ством "мешочной торговли", а также свободно - в Башреспублике и части соприка¬
сающихся с ней пограничных уездов; 2) несанкционированная продажа изделий неко¬
торых крупных и средних национализированных предприятий; 3) внутри- и межгу¬
бернский подпольный и легальный товарообмен продукцией торгово-кустарных
производств; 4) коммерческая нелегальная деятельность госуправленцев из числа
"хозяйственных воров". Перечисленные категории производителей и продавцов
встречались и в других регионах России, что подтверждается рядом современных
исследований3, но Урал относился к тем немногим районам России, в экономику кото¬
рых было интегрировано значительное их количество.
Обработка ряда статистических данных Главкустпрома за 1920-1921 г. и экстрапо¬
ляция полученных результатов на уральский регион, а также расчет экономических
показателей работы на рынок во внеурочное время приписанных к пяти уральским
Губсовнархозам "мелких промышленников" позволяют реконструировать потен¬
циальную емкость вольного нелегального рынка кустарно-промыслового производ¬
ства Урала за 1920 г. В ценах 1913 г. она составила 2 080 000 руб., т.е. 11% от стои¬
мости продукции, сданной в 1920 г. по государственным нарядам4. Периодически
проводимые силовые акции против частных производителей, продавцов и покупа¬
47
телей монополизированной продукции носили характер кратковременных кампаний
и не доводились до "полной победы над спекулянтами". Как отмечал в своем выступ¬
лении 15 июня 1920 г. на VII губернской конференции РКП(б) член Уфгубревкома
Катомкин, "при данном положении закрыть всю торговлю нельзя.., взвоет все насе¬
ление"5. О "роптании населения" в случае уничтожения рынка в середине октября
1919 г. докладывали в партийные инстанции и сотрудники Екатеринбургского
губчека6.
Целенаправленно сбывали на рынок подпольно производимую или неучтенную
продукцию рабочие фабрик и заводов, спасавшиеся от голода за счет этих ресурсов.
Массовый несанкционированный обмен заводской продукции на продукты питания,
достигший, по утверждению Уфимского губкома РКП(б), к концу июля 1920 г.
размаха "крупного зла, когда спекулируют уже комитеты заводов"7, был обычным
явлением для Урала. На "угрожающие размеры спекуляции, втянувшей в свои ряды
часть пролетариата"8, указывала проходившая 30 июля 1920 г. IV губернская кон¬
ференция оренбургских большевиков. Контролеры, побывавшие летом 1920 г. на
ряде крупнейших предприятий Южного Урала, обнаружили, что "рабочие меняют
свою продукцию на продукты питания с сельским населением в огромных количе¬
ствах"9. Крайне неэффективная распределительная система сама предопределяла
стремление уральских рабочих воспользоваться рынком. Проведенное в начале
1920 г. в Оренбурге бюджетное обследование 162 семей рабочих показало, что сред¬
нестатистический "доход от заработной платы выражается 20% общего прихода...
и что на одну заработную плату существовать невозможно...м,() Чтобы свести концы
с концами в хозяйстве, требовалось 7 423 руб. при реальном заработке 1 634 руб.11
Следовательно, почти 80% недостающих средств рабочие Оренбурга должны были
изыскать на стороне. Пополнение семейного бюджета "из иных источников" было
повсеместно распространенным явлением, размеры которого зависели от региона
страны и степени насыщенности местных базаров продукцией, достаточной для
совершения обменных сделок. По данным ЦСУ РСФСР, среднемесячный нелегаль¬
ный дополнительный доход одного рабочего по ценам 1913 г. составлял в 1919-
1920 гг. 1 руб. 70 коп. В 1919 г. это было равно 20% от легальной 30-дневной зарплаты
в 8 руб. 47 коп., в 1920 г. - 19% от зарплаты в 8 руб. 82 коп.12
Небольшую часть уральских рыночников составляли подпольные "миллионеры"
из числа предприимчивых совслужащих, обогащавшихся в условиях тотального
военно-коммунистического дефицита. Следственные материалы Екатеринбургской
ЧК за 1919-1920 гг. позволяют составить представление о размахе рыночной актив¬
ности отдельных коммерсантов. Деятельность некоторых из них, таких, например,
как группа из 150 человек в Екатеринбургском ГСНХ, была, по мнению губернской
ЧК, направлена на то, чтобы "распродать в руки спекулянтов всю уральскую про¬
мышленность..., обогатившись миллионами, уехать за границу и там жить безбедно,
без насилия над ними со стороны Советской власти"13. Служащие Екатеринбургского
ГСНХ сумели так поставить дело, что только по одной, отслеженной губчека сделке,
чистая прибыль составила 2 102 530 руб.14 Более мелкие по масштабам криминальные
деяния осуществлялись оптовыми торговцами, распродававшими "лазаретное имуще¬
ство, начиная с круп, одежды и кончая самым ценным в республике - марлей, которой
реализовано спекулянтам 2 000 аршин"15. Ряд ответственных лиц сбыли на вольном
рынке "все, что можно было сплавить: ...кожу-хром в большом количестве, мануфак¬
туру, всевозможные нормированные продукты'46. Различного рода снабженческие
комиссии распродали спекулянтам на рынке товары, закупленные по твердым
ценам17. В целом, однако, рыночные операции предпринимателей из числа совслужа¬
щих, имевших доступ к особо дефицитным, дающим наибольший доход товарам
фабричного производства и продуктам питания, уступали по количеству остальным
участникам рыночных торгов.
Наиболее массовым отрядом торговцев на уральских рынках были индивидуаль¬
ные производители сельскохозяйственной продукции. Урал традиционно был одним
48
из ведущих в России хлебопроизводящих регионов*, в котором имелось значительное
число хозяйств, вовлеченных в рыночную деятельность. Это было обусловлено
особым географическим расположением края. Уральские крестьяне, не испытывая на
момент объявления в начале 1919 г. разверстки особых продовольственных затрудне¬
ний, стремились за счет рыночных продаж или обмена на товары промышленного
производства сельхозпродукции минимизировать материальные потери перед угрозой
общегосударственной "выкачки" хлеба. Хлебное благополучие достигалось за счет
накоплений с дореволюционных времен и получения в 1917-1918 гг. устойчивого
урожая. Сравнительный погубернский анализ статистических данных за 1916-1917 г.
подтверждает высокую аграрную состоятельность Урала. За 1917-1918 гг. валовой
сбор хлеба достиг здесь* ** 257 452 000 пуд., или 10% всего собранного на российской
территории (2 491 117 000 пуд.)18. Закупки Министерства земледелия в 1916/1917 г. на
уровне 41 525 000 пуд. составляли 16% от общеуральских и 20% от всех заготовленных
в губерниях Европейской России19 и не привели к резкой диспропорции в перерас¬
пределении хлебных потоков.
Размеры государственного отчуждения не нанесли серьезного ущерба сложивше¬
муся циклу товарного производства, потребления и воспроизводства. В следующем
1917/1918 г. доля отчислений в государственный фонд сократилась по России
с 212 579 000 до 26 627 000 пуд.(-87%), а на Урале - почти в 4 раза (с 41 525 000
до 10 998 000 пуд.)20. Высвободившиеся ресурсы попадали на местные торги, которые
при фактическом разрушении системы государственного распределения уравновеши¬
вали предложение уральских торговцев и спрос местных, а также иногородних потре¬
бителей.
На начало 1919 г. Урал был вторым, после Сибири, регионом, где сохранилось
большое количество зерна от урожая прежних лет. Только на Южном Урале на
начало 1919 г. его скопилось 70 459 000 пуд.21 В условиях острого продовольственного
кризиса в стране этот хлеб с большой выгодой сбывался крестьянами на местных
рынках или легально реализовывался на торгах в Башреспублике.
Руководство уральских губерний порицало частных производителей, торговцев
и вообще крайне отрицательно относилось к рынку. Однако перспектива соединения
антиразверсточного крестьянского повстанческого движения с нелояльными прави¬
тельству забастовочными силами из рабочей среды заставляла уральские власти,
официально не признававшие рынок, терпеть его отдельные проявления. При отсут¬
ствии должной системы государственного снабжения и распределения продовольствия
городские и сельские рынки Урала позволяли населению частично удовлетворять
свои потребности. Местные советские и партийные организации лавировали между
вынужденным допущением среднего и мелкого частника на местный рынок и перио¬
дически развязываемыми милицейскими кампаниями по "изничтожению" собственни¬
ков. В зависимости от обстановки все рыночно-ориентированные слои уральского
общества, вне зависимости от их социальной принадлежности, периодически попадали
под пресс государства. Угроза политической стабильности советской власти была
основным регулирующим рычагом расширения или сужения рыночно-базарной тор¬
говли в регионах.
Только в Малой Башкирии*** дело обстояло иначе. В 1919-1920 гг. на ее терри¬
тории открыто реализовывалась альтернативная "военному коммунизму" политика
"свободы торговли". В противовес командно-административной унификации, плани¬
За исключением Удмуртии и Пермской губ., отнесенных ЦСУ РСФСР к потребляющим районам
страны.
** Без учета данных по Удмуртии, обозначенных общим показателем с Вятской губ. в 130 191 000 пуд.
*** В марте 1919 г. в восточной части современного Башкортостана по соглашению с центральным
правительством было образовано одно из первых национально-государственных автономных образований
в составе РСФСР, получившее название "Малая Башкирия". В 1922 г. произошло окончательное
административно-территориальное оформление так называемой "Большой Башкирии", в территорию
которой были включены западные уезды Уфимской губ. - Ред.
49
рованию и распределению сложилась локальная хозяйственная система, которую мож¬
но обозначить как "автономный нэп". Следует особо отметить, что "автономный нэп"
не был адекватен ленинской новой экономической политике. В большей степени он
соответствовал программе организации экономики на основе товарно-денежных отно¬
шений, разработанной в 1919 г. видными российскими учеными Л.Б. Кафенгаузом
и Я.М. Букшпаном для оппозиционного официальной власти Национального центра22.
В условиях государственного наступления на мелких и средних собственников
и разверсточных экспроприаций в деревне республиканская политика поощрения
коммерции, рыночной торгово-производственной деятельности, умеренного продук¬
тового обложения крестьян и товарной эксплуатации земли, составлявших основное
содержание "автономного нэпа", разительно отличалась от хозяйственной линии СНК
РСФСР. В целом оппозиционная для военно-коммунистического периода экономи¬
ческая программа Башревкома целенаправленно использовалась последним и как
эффективное орудие для сохранения и упрочения автономной государственности.
Следовательно, кроме решения чисто хозяйственных задач, рынок являлся важным
политическим инструментом поддержания и отстаивания одного из первых в России
национально-государственного института власти, формирующим началом социальной
мобилизации жителей автономной республики.
Хозяйственный либерализм, будучи альтернативой распространявшемуся по стране
внеэкономическому принуждению, обеспечивал значительную поддержку националь¬
ному государственному образованию среди местного населения. При общей разрухе
и угрозе голода жители региона, несомненно, отдавали предпочтение "свободной
торговле" как режиму наилучшего хозяйственного существования. Легально дейст¬
вующие торги позволяли в большей мере удовлетворять личные потребности в про¬
дуктах питания и промышленных изделиях, чем построенная на самоограничении
система негарантированного военно-коммунистического распределения.
На фоне всеобщего утверждения "военного коммунизма" официальное признание
Башреспубликой легальной рыночной деятельности отрицательно воспринималось
центральным и уральским партийно-хозяйственными аппаратами. Наибольшее
неприятие вызывали попытки Башревкома противостоять утверждению системы
"главкизма". Пытаясь предотвратить расширение хозяйственной самостоятельности
Малой Башкирии, представительство ВСНХ на Урале объявило 9 октября 1919 г.
о выходе из-под юрисдикции республики всех находившихся на ее территории круп¬
ных металлургических предприятий23. Реакция башкирских властей была крайне
негативной. Состоявшаяся в середине октября 1919 г. коллегия Башсовнархоза
единогласно постановила признать необязательным для себя решение Уралкомиссии
ВСНХ24. В возникшем противостоянии Президиум ВСНХ, приняв сторону Уралко¬
миссии, утвердил 3 ноября 1919 г. постановление от 9 октября 1919 г. о перепод-
чинении заводов Башсовнархоза "со всеми принадлежащими им рудниками и карье¬
рами" отделу металлов ВСНХ на Урале25.
Введение прямого управления ВСНХ на Богоявленском, Узянском, Кагинском,
Зигазинском, Инзерском, Латыштинском, Явзяно-Петровском, Тирлянском и неко¬
торых других заводах26 означало перепрофилирование металлургических предприя¬
тий Башреспублики на выполнение прежде всего военных заказов Центра. Указание
ВСНХ от 3 ноября 1919 г. шло вразрез с планами Башревкома о производстве этими
предприятиями в основном товаров для внутреннего рынка и лишь частично -
оборонных заказов. В соответствующем распоряжении Башревкома от 26 октября
1919 г. прямо указывалось, что "монополизированные продукты обращаются на
рынке для удовлетворения местных нужд"27.
Позиция Башревкома в вопросе об административной подчиненности крупных за¬
водов республиканским органам находила поддержку на предприятиях края. В усло¬
виях товарного дефицита фабрично-заводским комитетам экономически было выгод¬
нее находиться под патронажем созданного 24 февраля 1919 г. Башсовнархоза28.
В обмен на свободу коммерческой деятельности этих предприятий Башревком
50
ограничивал их права признанием собственности республики на орудия и средства
производства и часть продукции. В отчетном докладе за 1919 г. члена Башревкома
Карамышева в ВСНХ открыто говорилось о массовых, не поддающихся исчислению и
контролю продажах продуктов ("фабрикантов") "производства Башкирии различным
губернским организациям и спекулянтам"29. В случае перехода заводов в безусловное
подчинение ВСНХ для них полностью исключалось легальное перераспределение
товарных потоков посредством базаров и торгов. Перспектива потери рыночного
заработка, безусловное, по примеру Центра, военно-учетное прикрепление к пред¬
приятиям и работа за фиксированную, не обеспечивающую приемлемого уровня
жизни плату были достаточно мощным аргументом в пользу установления прочного
союза Башсовнархоза с фабзавкомами в целях недопущения практического руковод¬
ства предприятиями из Центра.
Борьба за сохранение крупной металлургической промышленности в собственно¬
сти Башреспублики приобрела и политический характер. Фактическое утверждение
экстерриториальности заводов, расположенных на "земле Башреспублики", прирав¬
нивалось Башревкомом к ущемлению автономного статуса республики. Последовав¬
шие в октябре 1919 г. демарши республиканских органов в СНК и ВСНХ о пере¬
смотре решения, затрагивающего вопросы собственности Башреспублики30, никаких
результатов не дали. Тогда с середины декабря 1919 г. стали издаваться местные
правовые акты, направленные на законодательное закрепление рыночного оборота
товаров промышленного производства. Начало было положено циркуляром Башрев¬
кома от 17 декабря 1919 г. "О свободном обращении на рынке кустарно-ремесленных
изделий"31, которое не предусматривало никаких ограничений в зависимости от числа
занятых на производстве лиц или наличия механического двигателя. Одновременно на
заводы за подписью наркома внутренних дел Башреспублики Мутина шла адресная
рассылка предписаний об их территориальной подчиненности Башсовнархозу32.
3 января 1920 г. появляется новое постановление "Об управлении национализи¬
рованными предприятиями на территории БСР"33*, ограничивающее власть ВСНХ.
Отныне все исходящие из Центра приказы подлежали обязательному утверждению
руководящими органами Башреспублики. Башсовнархоз наделялся также правом
распоряжения всем "промышленным фондом БСР"34. Член Башревкома Илиас Ал-
кин, выступая 18 февраля 1920 г. на I Всебашкирском съезде профсоюзов, определил
предпринятые шаги как меры, призванные защищать свободу торговли, а также
развивать "рыночное производство в специфических условиях Башкирии"35. Прохо¬
дивший 15 марта 1920 г. съезд кантонных революционных комитетов, подтверждая
приоритет развития "местного строительства и благоустройства", ориентировал
Башсовнархоз на то, что он не должен "придерживаться централизаторской политики
Центра"36. В отчетном докладе за апрель 1920 г. представителя ВСНХ в Башреспуб-
лике П. Зудова эта позиция расценивалась как совершенно чуждая "духу нового
советского пролетарского строительства хозяйственно-экономической жизни"37.
Демонстрируемые подходы служат наглядным примером одного из многочислен¬
ных проявлений противоборства в 1919-1921 гг. двух видов политики: военно-комму¬
нистической, диктуемой из Центра, и отстаиваемой в Башреспублике рыночно ориен¬
тированной. В связи с тем, что приверженцы идеи "коммунизации" России одновре¬
менно являлись лидерами государства, любое оспаривание декларируемых командно-
административных методов часто приравнивалось к экономическому самозванству,
региональной раскольнической хозяйственной неподчиненности, территориальному
изоляционизму, дробящим монолит советской власти. Разные мировоззренческие
представления о допустимости рыночного регулирования народного хозяйства
проявлялись в крайней степени неприятия мнения оппонентов. Партийный работник
из Малой Башкирии Акулов, телеграфируя в ноябре 1919 г. в ЦК РКП(б) о поли¬
тической и хозяйственной ситуации в крае, описывал республику как заповедную
* Здесь и далее при цитировании сохранено имеющееся в документе наименование республики.
51
зону, куда переселились "авантюристы, буржуазные дельцы и спекулянты, разорив¬
шиеся и разоренные революцией помещики и фабриканты, закоренелые сабо¬
тажники-чиновники. Весь этот сброд, выметаемый Советской Россией, нашел себе
в Башкирии уютное пристанище"38.
Стремление заложить прочную основу для необратимости процессов национально¬
государственного существования Башреспублики выразилось и в последовательном
утверждении рыночно ориентированной линии в сельском хозяйстве. Принятые
14 октября 1919 г. "Временные правила пользования и распоряжения землей"39 были
для того периода достаточно радикальным документом. Он являлся полной противо¬
положностью Положению ВЦИК РСФСР от 14 февраля 1919 г. "О социалистическом
землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию", демонстра¬
тивным выбором в пользу аграрной политики, реализовавшейся на селе до весны
1918 г. на началах никем никогда юридически не отмененного основного закона
"О социализации земли", а также публичным отрицанием нового государственного
курса - отказа от принципа уравнительного землепользования и развития деревни
в рамках товарного производства. "Временные правила" закрепляли незыблемость
существования крупных и средних держателей земли, гарантировали неприкосно¬
венность собственности землепашцев, определение ими размеров излишков своей
земли и лишь частично ограничивали право распоряжаться орудиями производства*40.
В справке "О деятельности Башнаркомзема", подготовленной 15 ноября 1920 г.
общим управлением Наркомзема РСФСР, "Временные правила" критически оцени¬
вались как "уклон в сторону буржуазных тенденций"41.
Детально некоторые пункты "Временных правил" были расписаны в опубли¬
кованных 16 января 1920 г. "Новых правилах пользования землей". Как и прежде,
основной земельный фонд республики предназначался крупным и средним держа¬
телям земли. Им отводилась "трудовая пашня", позволяющая отселяться на хутора
и использовать наемный труд42. Обращает на себя внимание, что даже в название
"трудовая пашня" Башревком вкладывал социально-политический смысл, считая
хуторянина "трудовым землепашцем" в противовес малоземельному и безземельному
жителю деревни - потребителю, за которым закреплялась специальная "потребитель¬
ская пашня"43. Поддержка "трудового землепашца"-хуторянина не могла не вызвать
нареканий в Наркомземе РСФСР, так как резко отличалась от всеобщей военно¬
коммунистической направленности на коллективное землепользование.
Избирательно Башнаркомзем относился и к реализации актов, утверждавших
коллективные хозяйства в деревне. Примером такого подхода служит одобренная
19 апреля 1920 г. народным комиссаром земледелия Башреспублики Я. Салиховым
"Инструкция о землепользовании в 1920 году"44. Она определяла основные принципы
применения на территории автономной республики Положения ВЦИК РСФСР
"О социалистическом землеустройстве" от 14 февраля 1919 г. Разработчики инструк¬
ции - заведующий землеустроительным отделом Башнаркомзема 111. Гайнуллин и его
заместитель А. Фефилов - заложили в нее ряд норм, которые ограничивали испол¬
нение Положения ВЦИК РСФСР. Так, 7 ст. инструкции гласила, что «производство
земельных переделов до осуществления соответствующих землеустроительных работ
применительно к Положению "О социалистическом землеустройстве" от 14 февраля
1919 года признается нежелательным»45, кроме исключительных, отдельно не огово¬
ренных в инструкции случаев.
Инструкция о землепользовании кардинально расходилась с Положением ВЦИК
РСФСР и по вопросу первоочередного отвода земель совхозно-коммунальным объе¬
динениям и различным товариществам и в последнюю - единоличникам. Лишь затем
ст. 14 инструкции устанавливала выделение обнаруженных трудовых и нетрудовых
излишков, "которые не могут быть обработаны сельскохозяйственным объедине¬
нием, обществом или селением, ...в первую очередь нуждающемуся населению БССР
* Сохранена терминология, использованная в документе.
52
данной волости, во вторую - нуждающемуся населению БССР других волостей и в
последнюю... населению РСФСР"46. Тогда, согласно Положению ВЦИК РСФСР,
запрещалось отдавать единоличникам нетрудовые земли, предназначавшиеся совхо¬
зам и колхозам47. Определяемая инструкцией от 19 апреля 1920 г. норма наделения
населения Малой Башкирии "земельными угодьями в нужных им для хлебопашества и
скотоводства размерах без права их отчуждения в принудительном порядке" (ст. 8)4К
фактически закрепляла индивидуальное многоземельное пользование хуторского
типа. Заключительная, 25-я ст. инструкции, предусматривала привлечение к строгой
ответственности всех лиц, "ведущих пропаганду против земельной политики БССР и
не исполняющих постановлений и распоряжений Башнаркомзема"49. В унисон с ранее
принятыми документами инструкция Башнаркомзема от 19 апреля 1920 г. утверждала
приоритетность единоличных форм земледелия над остальными, верховенство инди¬
видуально-семейной эксплуатации земельного пая.
В Наркомземе РСФСР аграрная политика Башревкома получила однозначную
оценку как несоциалистическая. В докладе Наркомзема от 2 июля 1920 г., подготов¬
ленном для ЦК РКП(б), констатировалось, что принятые в Башреспублике "меры
в развитии и поднятии сельского хозяйства обеспечивают лишь сильные (кулацкие)
хозяйства, оставляя почти в стороне бедняка и середняка. Отсутствуют какие-либо
нормы и правила в законодательстве республики об охране и создании совхозяйств"50.
Ориентация в Башреспублике на рыночных товаропроизводителей вызывала нега¬
тивную реакцию у руководства соседних губерний. Члены Екатеринбургского губис-
полкома Юрин и Дедухин в письме от 9 апреля 1920 г. в Аргаяшский кантонный
революционный комитет выражали недовольство "капиталистической, кулацко-
собственнической" политикой Башнаркомзема, проводящего "мероприятия, которые
диктуются не социалистическим землеустройством, а частновладельческим благо¬
устройством"51.
Аграрные законы Башреспублики 1919 - первой половины 1920 г., с точки зрения
развития рыночных отношений, были далеко не идеальны. Нельзя не учитывать, что
они являлись и одним из действенных инструментов формирования руководством
Малой Башкирии сторонников национально-государственной автономии как гаранта
его реальной власти и предотвращения внеэкономических разверсточных "выкачек"
из деревни, сохранения земли в руках новых собственников.
Смена политического руководства в Башреспублике в июле 1920 г. привела к за¬
метной корректировке прежней земельной политики. Проходивший с 25 по 28 июля
1920 г. I Всебашкирский съезд Советов подверг резкой критике буржуазно-поме¬
щичий курс, при котором "шла и идет обширная спекуляция на аренде земли. Богачи
эксплуатируют бедняков, заставляют их арендовать земли исполу"52. На съезде, отме¬
нив "правоэсеровские" земельные законы Башревкома, постановили "издать декреты,
карающие за спекуляцию земли", провести в "ближайшее время социалистическое
землеустройство, утвердить коллективную работу через создание крупных советских
хозяйств"53.
С июля 1920 г. партийный аппарат Башреспублики, исправляя прежнюю "земель¬
ную политику, целиком дискредитировавшую Советскую власть"54, пытался форсиро¬
ванными темпами провести социализацию земледелия и вывести республику на
уровень центральных районов РСФСР. Стремительного рывка, однако, не получи¬
лось. Невостребованная на селе колхозно-совхозная система не могла существовать
как самостоятельное явление. Очень скоро невозможность выполнения поставленной
задачи стала очевидной и пришлось срочно корректировать планы.
Очередное новое направление земельного курса было выработано на проходившем
9-10 декабря 1920 г. I Всебашкирском съезде кантонных земельных отделов, факти¬
чески реанимировавшем прежнюю прорыночную линию. Своим решением съезд
ограничил применение в Башреспублике Положения "О социалистическом земле¬
устройстве". Из 138 статей основного документа в 85 были внесены существенные
поправки55. Безусловный политический выбор республиканских властей в пользу
53
Советской власти не дополнялся реальными действиями по утверждению военизиро¬
ванной политики. Республиканская редакция общероссийского Положения "О социа¬
листическом землеустройстве" означала скрытую форму противостояния раздаточ¬
ной экономике, оказавшейся неконкурентоспособной по отношению к системе
свободной торговли.
Кроме неприятия военно-коммунистической политики в развитии промышленнос¬
ти и в земельном вопросе, во время Гражданской войны власть в Малой Башкирии
открыто поощряла рыночную торговлю, придав ей легальный статус. Политика
башкирских властей в области торговли неоднократно была предметом специального
обсуждения в высших органах власти советского государства. Так, в декабре 1919 г.
ВСНХ РСФСР дал специальное заключение по объяснительной записке "О хо¬
зяйственно-экономической политике БСНХ" заведующего отделом снабжения и
транспорта Башкирского представительства в Москве Корбута. Президиум ВСНХ
жестко критиковал два пункта отчета: "О закупках за наличный расчет по рыночным
ценам" и "Об агентах в промышленных центрах"56. Эксперты ВСНХ считали поли¬
тику БСНХ неприемлемой, так как, согласно ей, "на государственных учреждениях
лежит обязанность покупать из рук спекулянтов все необходимое для предприятий,
а спекулянты разрушают план государственного снабжения"57. Особо подчеркива¬
лось, что рыночные закупки были "почти единственным способом снабжения Баш-
республики. Предлагая Башкомиссариатам не пренебрегать вольным рынком,
тов. Корбут хочет этот недопустимый, с советской точки зрения, способ снабжения
ввести в систему и испрашивает санкции властей"58. Пункт 10-й отчета "легализо-
вывал добычу агентами продукции для БСНХ, обходя централизованное снабжение,
то есть на вольном рынке"59. Изобличающие "рыночную контрреволюционную
деятельность" Башревкома факты приводились также 25 июля 1920 г. на I Всебаш-
кирском съезде. Докладчик от Башсовнархоза обвинил в "рыночном попустительстве"
прежнее руководство республики, допустившее "свободную продажу 300 артелями,
500 мельницами, 60 кожзаводами и другими заведениями своей продукции прямо на
рынок"60.
Пример свободно торгующей Башреспублики в известной степени предопределял
антиразверсточную самоорганизацию всего южно-уральского крестьянства, выражав¬
шуюся в демонстративном отказе исполнять разверстку и в резолюциях сельских
обществ о присоединении своих территорий к Малой Башкирии. Из Уфимской,
Оренбургской, Челябинской губ. из-за массовых рейдов продотрядов шло бегство
крестьян на рынки Башреспублики.
Реальная угроза массовых тайных перебросок селянами товарных партий хлеба на
территорию Башкирии и, как следствие, оскудение его запасов и невыполнение
разверстки дало повод председателю Уфимского губревкома Б.М. Эльцину устроить
публичную обструкцию Башревкому. Выступая в январе 1920 г. с докладом на
V губернском съезде Советов, он потребовал, «чтобы башнарод придушил свою
буржуазию. Мы должны, - говорил Эльцин, - держать единый фронт экономический
и военный, чтобы они не мнили себя как отдельную экономическую единицу,
могущую вступать в товарообмен с другими государствами. "Единая экономика, как
единая Красная армия!"»61
Противодействуя разверстке, сельское население начало движение за вхождение
в состав Башреспублики. В конце 1919 - начале 1920 г. целые волости Уфимской,
отдельные исполкомы Оренбургской губ., голосуя за свободу торговли, принимали
решение о переходе в подчинение Малой Башкирии62. По заявлению председателя
Бузулукского исполкома Оренбургской губ. Булатникова, "некоторые темные эле¬
менты, злостные контрреволюционеры ведут агитацию о присоединении кулаков
к Башреспублике. Сделано распоряжение арестовать всех автономистов"63. В письме,
отправленном 21 февраля 1920 г. из Самары представителем Башреспублики при
Реввоенсовете Туркестанского фронта М. Халиковым, критиковалось руководство
Ток-Чуранского кантона за то, что "не борются со спекуляцией, а развивают частную
54
торговлю, подрывающую основы Советской республики, охотно принимают материа¬
лы о присоединении, указывая, что волости будут избавлены от большевистской вла¬
сти Российской республики", а также создали ситуацию, когда "представители Бузу-
лукского уездкома повели агитацию за невывоз хлеба и скота красному фронту"64.
Торговля нормированными продуктами не расценивалась в Башреспублике как
противоправное действие. Деятельность частных собственников регламентировалась
распоряжением Башревкома № 1899 от 6 октября 1919 г., циркуляром от 17 декабря
1919 г. Башнаркомзема и дополнившим его приказом от 19 февраля 1920 г.65 В основу
всех этих документов был положен принцип "свободного обращения монополизиро¬
ванных продуктов для удовлетворения местных нужд". Поэтому республиканские
правоохранительные органы не считали продавцов хлеба нарушителями законов и не
применяли в отношении коммерсантов меры революционного воздействия.
Однако, пользуясь ситуацией, приезжие продагенты старались с максимальной
выгодой использовать рыночные ресурсы Башреспублики, стремясь за их счет
покрыть дефицит продовольствия на своих территориях.
Наряду с оптово-обозной скупкой хлеба осуществлялись и массовые розничные
операции между сельскохозяйственными и городскими производителями. Большая
их часть приходилась на продукты питания. Местные жители, а также крестьяне
ближайших к республике губерний составляли основной контингент действовавших
на рынке дельцов.
При свободной торговле точно рассчитать объемы продаж зерна, муки и крупяной
продукции практически невозможно. Тем не менее отдельные данные позволяют
получить представление о протекавших на рынках процессах. На Урале средний пока¬
затель выполнения хлебной разверстки в 1919-1920 г. составил 45-50% от наряда66.
В Башреспублике результаты государственных поставок были в 2,5 раза ниже
общеуральских. Из 7 607 287 пуд. зерна Наркомпродом было засыпано 1 417 699 пуд.,
что составило 19% от первоначального задания67. При этом хлебные ресурсы
республики были равными или даже более высокими, чем в других районах Урала.
При равных для всей Южно-уральской зоны товарных запасах хлебопродуктов
и низком (19%) показателе их сдачи государству рынок Малой Башкирии оттягивал
существенную часть этих ресурсов.
Эти предположения подтверждаются итогами разверстки за 1920-1921 г. В резуль¬
тате проведения жесткой военно-коммунистической "выкачки" удалось изъять хлеба
на 709 456 пуд. (+48,3%) больше, чем в предшествующий период. С 1 471 699 пуд.
в 1919 / 1920 г. заготовки увеличились до 2 181 155 пуд. в кампанию 1920/1921 г.68
При общей российской тенденции к натурализации сельского хозяйства и сокраще¬
нию посевных площадей повышения урожайности в крае не наблюдалось. Рост
заготовок явился результатом изъятия резервов, большая часть которых ранее
попадала на рынок. Об этом говорилось и в отчетном докладе народного комиссара
Башнаркомзема А.И. Киригева в Наркомпрод РСФСР. Главную причину невыпол¬
нения разверстки за 1919/1920 операционный год он видел в том, что "из цифры
недодобранных разных хлебов ушло на спекуляцию 50%"69. В целом продоволь¬
ственную политику в Башреспублике А.И. Киригев определял как "развитую спеку¬
ляцию", когда вывоз хлеба только из одного Аргаяшского кантона "достигал к осени
1920 г. 10-15 тысяч пудов в день". Далее А.И. Киригев добавлял, что "легким источ¬
ником дохода является продажа и аренда земли, несмотря на существование Совет¬
ской власти в Башреспублике"70.
В 1919/1920 г. рыночный фонд формировался в Башкирии в основном за счет
проведения разверстки по региональному варианту, позволявшему крестьянам иметь
излишки и распоряжаться ими. Разверстка здесь являлась формой необремени¬
тельного налогового сбора и сосуществовала с частной торговлей и кооператив¬
ными закупками. Приравненная Башревкомом к продналогу, она взималась с уче¬
том рыночных реалий, свободной торговли и поощрения товарного производства
крестьянских хозяйств. Законодательно разверстка была оформлена 8 ноября 1919 г.
55
приказом № 168, подписанным председателем Башревкома Х.Ю. Юмагуловым.
Преамбула документа гласила, что "БСР ставит себе задачу накормить голодных,
проживающих на ее территории и занятых неземледельческим трудом, накормить
Красную башкирскую армию, помочь по мере своих сил, голодающему населению
столицы и центральных губерний"71. Заявленное намерение не подкреплялось, однако
никакими четко зафиксированными плановыми разверсточными заданиями. Формула
предполагаемого, а не обязательного разверсточного исполнения стала определяю¬
щей в работе Башнаркомпрода.
Кардинально положение не изменилось и после утверждения Наркомпродом
в конце декабря 1919 г. хлебной разверстки на 1919-1920 г. в размере 7 млн пуд.72 Как
отмечалось 2 января 1920 г. на совещании в Башнаркомпроде, «с заданиями и требо¬
ваниями Центра совершенно не считались. Самыми распространенными лозунгами
были - "Власть на местах", "Свободная торговля"»73. При отсутствии механизма
внеэкономического принуждения крестьянство имело право реального выбора: про¬
дать продукты на рынке или поменять излишки на нужные "фабриканты". Большей
частью оно руководствовалось рыночным принципом доходности, а не обязательст¬
вами по отношению к государству. Член Башнаркомпрода К. Мержанов, докладывая
30 января 1920 г. на коллегии о деятельности продовольственных органов края,
отмечал, что "заготовки хлеба шли самотеком и по мере возможности вывозились
крестьянами на сборные пункты"74.
Приоритетность рыночных продаж селянами хлебных и других продовольственных
излишков была очевидной. Большинство жителей края рассматривали разверстку как
вспомогательное средство, помогающее обездоленной части населения выжить до
нового урожая. Сформировавшееся общественное мнение в отношении разверстки
было отражено 3 февраля 1920 г. в докладе Башнаркомпрода в ЦК РКП(б). В нем
отмечалось, что почти у всего населения республики "глубоко укоренилось убежде¬
ние, что продукты продовольствия изыматься не будут по твердым ценам, что хлебная
монополия является для Башреспублики не обязательной, что экономическая
политика Башреспублики признает свободное обращение нормированных и монопо¬
лизированных продуктов на рынке"75.
Отдельные организации Башреспублики, по долгу службы занимавшиеся государ¬
ственными заготовками хлеба, пытались ограничить размеры зерновых сделок
конкурирующих с ними на торгах контрагентов соседних областей. Наиболее после¬
довательно свои интересы лоббировал Башкирский южный продовольственный
комитет. Рассмотрев на своем заседании 12 января 1920 г. вопрос "О свободной
торговле в кантонах", он постановил "потребовать от Башнаркомпрода распоряжения
о прекращении свободной торговли, расстраивающей работу Башюжпродкома"76.
Просьбы низовых структурных подразделений и усилившееся давление из Центра
побудили Башнаркомпрод ввести элементы контроля над рынком продовольствия.
Приказ № 11 Башнаркомпрода от 19 февраля 1920 г. предусматривал регулирование
стоимости продуктов питания, "принимая во внимание искусственное ежедневное
взвинчивание цен на предметы продовольствия благодаря спекулятивной скупке
на рынке этих продуктов"77.
Вводимые в республике ограничения преследовали цель сократить количество
участников рыночных операций и объем товарного оборота, но не запретить
торговлю вообще. Отныне все, что превышало объем двухнедельного потребления,
по приказу № 11 приравнивалось к "спекулятивной скупке продуктов продовольствия
и предметов домашнего обихода"78. У нарушителей закона надлежало реквизировать
товары по твердым ценам и отправлять изъятые продукты на заготовительные
пункты. Исключение было сделано лишь для отдельных организаций, получивших от
Башнаркомпрода специальное разрешение заготавливать и вывозить продукты
питания с территории края.
Таким образом, с весны 1920 г. вольно-оптовая продажа стала заменяться системой
регламентации оптовых сделок. Это нововведение практически не коснулось
56
государственных структур, которые таким административным способом защищали
свои экономические интересы от конкурентов из числа кооператоров и частных
предпринимателей. Среди принятых тогда решений о массовых закупках на рынке
наиболее типичным является постановление от 3 мая 1920 г. заместителя уполномо¬
ченного ВЦИК РСФСР в Башреспублике Даугэ, позволявшее органам Башкир-
помощи покупать питание по вольным ценам79.
Приобретение непродовольственных монополизированных продуктов без всяких
согласований оформлялось простым решением закупающей республиканской органи¬
зации. Одно из типичных для того времени указаний дал 9 февраля 1920 г. Башнар-
компрод, выделивший "40 тысяч рублей для покупки сена на рынке по вольным
ценам" для ведомственного гужевого транспорта80. Вводимые Башревкомом ограни¬
чения в основном преследовали цель сохранить привычную для местных потреби¬
телей ценовую и товарную доступность рынка.
Некоторое сужение весной 1920 г. размеров свободного обращения товаров
сельскохозяйственного производства не разрушило связи деревни с рынком. Жители
кантонов, противясь исполнению государственных продовольственных нарядов, стали
сбывать продукты питания перекупщикам. Башревком, опасаясь потери значительной
массы хлеба, отпускаемого "по вольным ценам спекулянтам и мешочникам или
потребляемого на самогоноварение", издал 5 мая 1920 г. приказ, обязывающий
"немедленно прекратить спекуляцию хлебными излишками"81. Попытки упорядоче¬
ния отношений в сфере свободной торговли принципиально не повлияли на дея¬
тельность рыночно ориентированных производителей. Свобода торговли по-преж¬
нему подталкивала их к тому, чтобы выбрасывать товары на рынок, уклоняясь от
добровольного "самотека" в пользу государства. Ограничение рыночных операций
двухнедельной потребительской нормой свело базары до уровня мелкооптовых
и розничных торгов, но не вывело их из системы местного хозяйственного оборота.
Как и прежде, они являлись пунктами пересечения потребительских интересов
крестьян и горожан.
На проходившем с 1 по 6 июня 1920 г. I Всебашкирском кооперативном съезде
докладчик от Башнаркомпрода Дуберг констатировал, что "рабочий класс только
половину продуктов получает от Башнаркомпрода, а остальное добывает на вольном
рынке"82. Отстаивая интересы своего ведомства, Дуберг критиковал рыночные
порядки, "индивидуальный товарообмен", требуя их исключения из хозяйственной
жизни края83. Из отчета председателя комиссии Башнаркомпрода В. Танберского за
3 февраля - 15 мая 1921 г. Центральной комиссии по снабжению рабочих было видно,
что нормированное обеспечение "людей труда" так и осталось благим намерением.
Из 60 тыс. профессионально организованных в Башреспублике рабочих паек в фев¬
рале 1921 г. получили 2 949 человек, в марте - 4 338, в апреле - 4 951 человек84.
Рынок оставался гарантом удовлетворения продовольственных потребностей горожан
и спроса сельских производителей на промышленные изделия.
Кардинально обстановка не изменилась и после наступления периода "строгой
дисциплинарной централизации" в ответ на "полную автономию", введенную целым
рядом правовых актов башкирских властей85.
Законотворческая антирыночная деятельность республиканского правительства
накануне нэпа носила декларативный характер. Ограничения на торговлю просуще¬
ствовали недолго. В конце апреля 1921 г. за № 55 вышло постановление Башнар¬
компрода, объявлявшее, что "на основании декрета СНК РСФСР и постановления
Башцика, Башсовнархоза и Башпосевкома от 28 марта 1921 г. в пределах БССР
разрешается свободная покупка, обмен и продажа зерновых продуктов. Всем кант-
продкомиссарам приказывается: снять все заградительные отряды и не мешать хлебо-
продаже или обмену"86. Вступление России в новую эпоху положило начало обще¬
государственному процессу постепенного перехода от военно-коммунистической
к более либеральной системе правительственного регламентирования частных и госу¬
дарственных хозяйствующих субъектов.
57
Таким образом, функционировавший в период Гражданской войны на Урале
"автономный нэп" позволяет ставить на обсуждение проблему исследования всего
многообразия местных хозяйственных проявлений в эпоху "военного коммунизма".
Достаточно специфичный и в определенной мере политически ангажированный
"автономный нэп" в Малой Башкирии тем не менее являлся составной частью
единого, но не однородного хозяйственного комплекса страны. Он был не только
одним из действенных способов защиты суверенитета, но и символизировал утверж¬
дение на местном уровне системообразующей модели, которая противостояла
жесткому административно-командному управлению.
Примечания
I Б е р х и н И.Б. Экономическая политика Советского государства в первые годы Советской власти.
М., 1970; Г импельсон Е.Г. "Военный коммунизм": Политика, практика, идеология. М., 1973;
Л ы зл о в В.Е. Экономическая политика первых лет Советской власти (1917-1921 гг.). М., 1983;
Кабанов В.В. Крестьянское хозяйство в условиях "военного коммунизма". М., 1988; Т р у к а н Г.А.
Путь к тоталитаризму. 1917-1929. М., 1994; Павлюченков С. А. Военный коммунизм в России:
власть и массы. М., 1997; Ш и ш к и н В.А. Власть. Политика. Экономика. Послереволюционная Россия
(1917-1928 гг.). СПб., 1997 и др.
2 История народного хозяйства Урала. 4.1. Свердловск, 1988; Предпринимательство на Урале: История
и современность. Екатеринбург, 1994; Т е л и ц ы н В.Л. Сквозь тернии "военного коммунизма": кре¬
стьянское хозяйство Урала в 1917-1921 гг. М., 1988; Полшкова Л.Б. Экономическая политика
Советской власти в годы гражданской войны на Урале. Оренбург, 1998; X а з и е в Р.А. Государственная
политика Башревкома "свобода торговли" и "военный коммунизм": рынок в противовес централизации //
Ватандаш. 2000. № 2. С. 126-132.
Коновалов В.В. Мелкие промышленники Сибири и большевистская диктатура: вопросы
теории и практики военного коммунизма. Новосибирск, 1995; Боженко Л.И. Из истории социально-
экономического развития сибирского крестьянства в период "военного коммунизма" // Вестник Томского
гос. пед. ун-та. Сер.: Правоведение. История. Томск, 1997. Вып. 3. С. 31-35; Е с и к о в С.А. Крестьянское
производство в Тамбовской губернии в годы революции и Гражданской войны (1917-1921 гг.) //Тамбовское
крестьянство: от капитализма к социализму (вторая половина XIX - начало XX в.). Тамбов, 1998. Вып. 2.
С. 99-114; Ш и ш к и н В.И. "Разбейся в доску - сдай разверстку!": Советская продовольственная политика
в Ишимском уезде Тюменской губернии (сентябрь 1920 - январь 1921 г.) // Гуманитарные науки в Сибири.
Сер.: Отечественная история. Новосибирск, 1999. N° 2. С. 61-68 и др.
4Х а з и е в Р.А. Государственное администрирование экономики и рынок на Урале в 1917-1921 гг.
Уфа, 2000. С. 130.
5 Центральный государственный архив общественных объединений Республики Башкортостан
(ЦГАОО РБ), ф. 1, оп. 1, д. 105 а, л. 62.
6 Центр документации общественных организаций Свердловской обл. (далее - ЦДОО СО), ф. 76, оп. 1,
д. 42, л. 1 об.
7 ЦГАОО РБ, ф. 1, оп. 1, д. 105 а, л. 62.
8 Центр документации новейшей истории Оренбургской обл. (ЦДНИ ОО), ф. 1, оп. 1, д. 121,
л. 12.
9 Центральный государственный исторический архив Республики Башкортостан (далее ЦГИА РБ),
ф. 107, оп. 1, д. 93, л. 51.
10 П о т а п о в А. Бюджетное обследование рабочих и служащих г. Оренбурга // Экономическая жизнь
Южного Урала. 1920. № 7. С. 7.
II Там же.
12 Статистический справочник по Народному хозяйству. М.; Пг., 1923. Вып. 3. Труд. С. 28.
13 ЦДОО СО, ф. 76, оп. 1, д. 70, л. 21 об.
14 Там же, л. 21 об. - 22.
15 Там же, л. 50.
16 Там же, л. 62.
17 Там же, л. 23.
18 Сборник статистических сведений по Союзу ССР 1918-1923. М., 1924. С. 429-430.
19 Там же. С. 430; Статистический ежегодник 1918-1920 гг. Вып. 1. М., 1921. С. 2 (3-я пагинация).
20 Статистический ежегодник 1918-1920 гг. Вып. 1. С. 2. (3-я пагинация).
21 РГАЭ, ф. 478, оп. 2, д. 15, л. Г, Сборник статистических сведений по Союзу ССР 1918-1923. С. 425;
Второй год борьбы с голодом. М., 1919. С. 23.
58
22Букшпан Я.М., Кафенгауэ Л.Б. Программа экономического возрождения страны,
составленная "Национальным центром" в 1919 году // Неизвестная Россия. XX век. М., 1992. С. 154-181.
21 ЦГИА РБ, ф. 173, оп. I, д. 19, л. 20-20 об.
24 Там же, ф. 700, оп. 1,д. 8, л. 117-120.
25 Протоколы Президиума ВСНХ. 1919 год. М., 1993. С. 286.
2Й Находившаяся с инспекцией на Урале в первой половине 1919 г. комиссия ВСНХ выявила наиболь¬
шую степень сохранности оборудования, обеспечения сырьем, рабочей силой, топливом, продуктами
питания на заводах южноуральского округа. См.: СыромолотовФ. Урал // Народное хозяйство.
1919. №8. С. 19-20.
27 ЦГИА РБ, ф. 1107, оп. I, д. 33, л. 266.
28 Там же, ф. 629, оп. I, д. 7, л. 44.
29 РГАЭ, ф. 3429, оп. 2, д. 971, л. I об.
10 ЦГИА РБ, ф. 173, оп. I, д. 36, л. 32.
31 Там же, ф. 1107, оп. I, д. 33, л. 266.
12 ЦГАОО РБ, ф. I, оп. I, д. 15, л. 102.
33 ЦГИА РБ, ф. 700, оп. 1, д. 1176, л. 183.
34 Там же.
35 ЦГАОО РБ, ф. 22, оп. 4, д. 93, л. 27 об.
36 ЦГИА РБ, ф. 765, оп. 1, д. 3, л. 133 об.
17 РГАСПИ, ф. 17, оп. 84, д. 64, л. 65.
38 Там же, ф. 17, оп. 34, д. 455, л. 55.
39 ЦГАОО РБ, ф. 22, оп. 4, д. 90, л. 13.
4(1 Там же.
41 РГАСПИ, ф. 17, оп. 65, д. 560, л. 104.
42 ЦГАОО РБ, ф. 22, оп. 4, д. 90, л. 13.
43 Там же, л. 53.
44 Государственный архив Свердловской обл. (ГА СО), ф. 12, оп. 1, д. 124, л. 58-59.
45 Там же, л. 58.
4йТам же.
47 Декреты Советской власти. Т. 4. М., 1968. С. 371-374.
48 ГА СО, ф. 12, оп. I, д. 124, л. 58.
49 Там же, л. 59.
50 РГАСПИ, ф. 17, оп. 65, д. 560, л. 104 об.
51 ГА СО, ф. 12, оп. 1, д. 124, л. 59.
52 ЦГИА РБ, ф. 394, оп. 5, д. 1, л. 25 об.
53 Там же, л. 25 об. - 27.
54 ЦГАОО РБ, ф. 22, оп. 4, д. 12, л. 16.
55 Сопоставлено по: Сборник документов по земельному законодательству СССР и РСФСР. М., 1954.
С. 40-50: ЦГИА РБ, ф. 164, оп. 1, д. 164, л. 50-51 об.
56 ЦГИА РБ, ф. 173, оп. 1,д. 36, л. 94-94 об.
57 Там же, л. 94.
58 Там же, л. 94 об.
59 Там же.
ЦГИА РБ, ф. 394, оп. 5, д. 1, л. 14-15 об.
61 РГАСПИ, ф. 17, оп. 34, д. 455, л. 54.
62 Образование Башкирской автономной советской социалистической республики: Сб. док. Уфа, 1959.
С. 362-363; РГАСПИ, ф. 17, оп. 86, д. 82, л. 4-8.
63 РГАСПИ, ф. 17, оп. 86, д. 82, л. 4-4 об.
64 Там же, л. 11.
65 ЦГИА РБ, ф. 230, оп. 1, д. 2, л. 4,32; ф. 1107, оп. 1, д. 32, л. 226.
йл Подсчитано по: ГА СО, ф. 1647, оп. 1, д. 11, л. 80 об. - 83 об.
67 X а з и е в Р.А. Экономическое развитие периода гражданской войны в Башкортостане. Уфа, 1994.
С. III.
68 Там же.
69 РГАСПИ, ф. 17, оп. 65, д. 560, л. 86 об.
7нТам же, л. 87.
59
71 ЦГИА РБ, ф. 230, оп. 1,д. 5,л. 112.
72 Сборник статей и отчетов по продовольственному делу. Стерлитамак, 1921. С. 56.
73 ЦГИА РБ, ф. 933, оп. 1, д. 24, л. 54.
74 Там же, д. 98, оп. I, д. 35, л. 6 об.
75 РГАСПИ, ф. 17, оп. 86, д. 82, л. 25.
76 ЦГИА РБ, ф. 98, оп. 1, д. 143, л. 6 об. - 7.
77 Там же, ф. 230, оп. 1, д. 2, л. 32.
7Х Там же.
79 Там же, ф. 108, оп. 1, д. 62, л. 70.
Х() Там же, ф. 933, оп. I, д. 24, л. 77.
Х| Там же, ф. 230, оп. 1, д. 13, л. 76.
Х2 Там же, ф. 933, оп. 1, д. 31, л. 94.
хз Там же, л. 95 об.
Х4 РГАЭ, ф. 1953, оп. 1, д. 252, л. 6.
х5 Там же, ф. 2012, оп. 1, д. 300, л. 75; ЦГИА РБ, ф. 98, оп. 1, д. 33, л. 27; ф. 107, оп. 3, д. 71, л. 13;
ф. 230, оп. 1, д. 2, л. 144, 146; Красный воскресник: бюллетень Всебашкирского комитета по трудовой
повинности (Уфа). 1920. 14 ноября; Стенная газета Баш-РОСТА (Уфа). 1921. 5 марта.
х6 Известия БашЦик (Уфа). 1921.24 апреля.
© 2001 г. Н.А. КИРСАНОВ, С.И. ДРОБЯЗКО*
ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1941-1945 гг.:
НАЦИОНАЛЬНЫЕ И ДОБРОВОЛЬЧЕСКИЕ ФОРМИРОВАНИЯ
ПО РАЗНЫЕ СТОРОНЫ ФРОНТА
В советской исторической литературе достаточно широко освещена роль боевого
братства народов СССР в достижении победы над гитлеровской Германией1. Правда,
в трудах по истории союзных советских республик - ныне независимых государств
(Украина, Белоруссия, Литва, Латвия, Эстония) - содержатся очерковые разделы
о разного рода националистических формированиях, которые боролись с советской
властью на стороне германской армии2, однако специальные публикации по этой
сложной проблеме увидели свет лишь в современной России3. Поэтому авторы
настоящей статьи поставили перед собой задачу свести воедино тот разрозненный
фрагментарный материал о национальных и добровольческих формированиях, дейст¬
вовавших по обе стороны советско-германского фронта, разбросанный в различных
публикациях и исследованиях на русском и иностранных языках, который, несо¬
мненно, представляет интерес для современного читателя, но, естественно, не имеет
однозначной интерпретации и служит предметом весьма идеологизированной поле¬
мики. Ведь одни считают, что все, кто воевал против СССР, были борцами против
сталинского тоталитаризма, а те, кто сражался на стороне Красной армии, служили
лишь послушным орудием реакционного коммунистического режима, тогда как
другие (и их огромное большинство) придерживаются прямо противоположной точки
зрения. При этом чаще всего спорящим сторонам явно не хватает информации,
собиранием и анализом которой мы и занимаемся.
К началу Великой Отечественной войны в состав СССР входили 16 союзных
и 20 автономных республик, 9 автономных областей и 10 национальных округов
с населением 196,7 млн человек. Из них свыше 20 млн стали гражданами СССР только
+ Кирсанов Николай Андреевич, доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой
Государственного университета по землеустройству.
Дробязко Сергей Игоревич, кандидат исторических наук, эксперт редакции газеты "Московский
комсомолец".
60
в 1939-1940 гг., когда в Европе уже шла Вторая мировая война, а до нападения
Германии на Советский Союз оставались считанные месяцы. Осенью 1939 г. с Бело¬
русской ССР воссоединилась Западная Белоруссия с населением 4,5 млн человек,
а с Украинской ССР - Западная Украина (свыше 7,5 млн человек). Летом следующего
года в состав СССР вошли Бессарабия (3,2 млн), Северная Буковина (свыше 0,5 млн),
Литва (2,88 млн), Латвия (1,95 млн), Эстония (1,12 млн человек)4. Они сразу же были
втянуты в орбиту социалистических преобразований, методы осуществления которых
нередко вызывали их протест и прямое сопротивление, особенно в среде крестьян¬
ства, не принимавшего коллективизацию сельского хозяйства по-сталински.
Гитлеровское руководство Германии считало СССР рыхлым государственным
образованием, которое должно было распасться после первых же серьезных пора¬
жений Красной армии. Важная роль в этом отводилась разжиганию национали¬
стических настроений, способных разобщить, поссорить народы СССР. Один из
главных нацистских идеологов А. Розенберг видел решение этой задачи в том, "чтобы
разумно и целеустремленно поддержать стремление к свободе всех этих народов...
выделить из огромной территории Советского Союза государственные образования
(республики) и организовать их против Москвы, чтобы освободить германский рейх
на грядущие столетия от восточного кошмара" 5. На территории Европейской части
Советского Союза такими национальными государствами с собственными правитель¬
ствами должны были стать Украина, Белоруссия, Литва, Латвия, призванные играть
роль буфера между Германской империей и азиатской частью СССР, которая должна
была в этом случае расколоться на ряд "крестьянских республик". Однако вскоре
после начала войны эта идея была отвергнута Гитлером, считавшим, что стремление
отдельных народов к государственной независимости несло в себе опасность для
германского господства. Новая концепция предусматривала разделение оккупирован¬
ной территории СССР в целях наилучшего хозяйственного освоения на 4 имперских
комиссариата: "Остланд" (Прибалтика и Белоруссия), "Украина", "Московия" (Цент¬
ральная Россия) и "Кавказ".
Министерство по делам оккупированных восточных территорий представило свои
соображения о политике по отношению к населению оккупированных территорий.
"Речь идет не только о разгроме государства с центром в Москве, - говорилось
в них. - Достижение этой исторической цели никогда не означало бы полного
решения проблемы. Дело заключается скорее всего в том, чтобы разгромить русских
как народ, разобщить их... Важно, чтобы на русской территории население в своем
большинстве состояло из людей примитивного полуевропейского типа. Оно не доста¬
вит много забот германскому руководству"6. Территории, населенные русскими,
планировалось разделить на административные районы под управлением немецких
генеральных комиссаров и обеспечить в каждом из них "обособленное национальное
развитие". Другим средством достижения этой цели было признано уничтожение
интеллигенции как носителя культуры народа, его научных и технических знаний,
а также искусственное сокращение рождаемости. Проведением этих мер нацисты
надеялись "подорвать силы русского народа" и тем самым "сохранить на длительное
время немецкое господство"7. Такая же судьба была уготована и населению западных
областей СССР: «Несколько десятков миллионов человек на этой территории, -
утверждалось в "Экономическом штабе Ост" 23 мая 1941 г., - станут лишними и умрут
или будут вынуждены переселиться в Сибирь»8.
На совещании командного состава вермахта 30 марта 1941 г. Гитлер охарактери¬
зовал будущую агрессию против СССР как "войну двух мировоззрений", как "борьбу
на уничтожение". На Востоке, убеждал фюрер своих генералов, эта борьба будет
сильно отличаться от борьбы на Западе своей жестокостью9. Учитывая характер
германской агрессии против СССР, И.В. Сталин в выступлении по радио 3 июля
1941 г. имел все основания сказать: "Дело идет, таким образом, о жизни и смерти
советского государства, о жизни и смерти народов СССР..."10
Война, навязанная СССР германскими нацистами, была самой тяжелой и самой
61
жестокой из всех, когда-либо пережитых народами нашей страны. Она стала суровым
испытанием их единства, готовности защищать свободу и независимость своей
Родины. Тяжелые поражения и потери Красной армии, особенно в 1941-1942 гг., хотя
и оказывали на советских людей угнетающее действие, но не поколебали имевший
глубокие исторические корни патриотизм народа, в массе своей получившего в ре¬
зультате революционных преобразований в стране возможность достаточно далеко
продвинуться в своем социальном статусе, получить образование, включая высшее,
широко пользоваться достижениями мировой культуры. Несмотря на все тяготы
форсированной индустриализации и коллективизации, а также массовые репрессии,
проводившиеся под лозунгами борьбы с врагами социализма, население страны со¬
храняло веру в социалистические идеалы и доверие к руководству страны. Решающую
роль в этом сыграла массированная пропагандистская обработка, проводившаяся
коммунистической партией, и строгая засекреченность всех негативных явлений
в жизни СССР.
Гитлеровская агрессия подвигла к патриотическим действиям в защиту Родины все
слои населения. Более тридцати возрастов военнообязанных были мобилизованы
в советские вооруженные силы. В разное время в их рядах находился почти каждый
шестой гражданин СССР (почти 17,5% общей численности населения на 22 июня
1941 г.). Если же принять во внимание, что в 1941 г. мобилизация не проводилась
в западных регионах СССР, то окажется, что в границах страны до 1939 г. в годы
Великой Отечественной войны в войска призывался каждый пятый житель обоего
пола11. Мобилизации такого масштаба, охватившие самую жизнеспособную часть
населения, возможны были лишь при достаточно высокой степени морально-поли¬
тического единства общества.
По неполным данным А.М. Синицына, за время войны граждане СССР подали
в военные, советские и партийные организации более 20 млн заявлений с просьбой
зачислить их в ряды армии12. Однако по разным причинам (возраст, состояние здо¬
ровья, работа на оборонных предприятиях и т.д.) не все эти просьбы удовлетворялись,
причем поток добровольцев в Красную армию продолжался до конца войны.
Более 4 млн человек, в том числе 1,3 млн на Украине, подали заявления о желании
вступить в народное ополчение. В стране было сформировано около 60 дивизий
народного ополчения, 200 отдельных полков, большое количество отдельных подраз¬
делений - батальонов, рот, взводов и отрядов общей численностью около 2 млн
человек13. Свыше 40 дивизий народного ополчения (прежде всего из Москвы и Ленин¬
града) летом и осенью 1941 г. вступили в бой с врагом в качестве самостоятельных
соединений. Ополченцы обороняли Киев, Одессу, Севастополь, Курск, Харьков и
другие города. 27 различных формирований народного ополчения общей численно¬
стью 12 тыс. человек действовали на территории Эстонии. Рабочие батальоны
и отряды партийно-советского актива вместе с Красной армией летом 1941 г. защи¬
щали Ригу и другие населенные пункты Латвии14. Уступая противнику и в вооруже¬
нии, и в степени обученности военному делу, неся огромные потери, ополченцы
сыграли немалую роль в оборонительных боях первого периода войны.
Уже через день после германского нападения на СССР из добровольцев Бело¬
руссии, Украины, Молдавии и Российской Федерации началось формирование истре¬
бительных батальонов - военизированных формирований трудящихся, которые под
руководством местных органов внутренних дел охраняли советский тыл от парашют¬
ных десантов, диверсантов, шпионов и действий различных вражеских элементов. Из
328 тыс. бойцов истребительных батальонов более 250 тыс. человек в 1941 г. влились
в действующую армию15.
Добровольцы направлялись в Красную армию по общим и специальным мобили¬
зациям, а нередко и в индивидуальном порядке. Из них было сформировано боль¬
шое количество частей и соединений всех родов войск, что давало возможность
полнее раскрыть военно-мобилизационные возможности страны. Назовем лишь неко¬
торые наиболее крупные или наиболее известные из таких формирований. Это 6-й
62
(впоследствии 19-й гвардейский) Сибирский стрелковый корпус, сформированный
в июле-августе 1942 г. из добровольцев и на средства населения Новосибирской
и Омской обл., Алтайского и Красноярского краев. Эта часть прошла с боями от
города Белый в Тверской обл. до Риги и закончила войну разгромом курляндской
группировки врага. 30-й (впоследствии 10-й гвардейский) Уральский танковый корпус
свою историю начал 16 января 1943 г., когда в газете "Уральский рабочий" появилась
информация о танкостроителях, решивших построить сверх плана такое количество
боевых машин, какого хватило бы для оснащения целого корпуса. Рабочие решили
также обеспечить воинов всем необходимым, собрав для начала 17,3 млн руб. Личный
состав корпуса отбирался из добровольцев Молотовской (ныне Пермской),
Свердловской и Челябинской обл. Его боевой путь начался в июле 1943 г. под Орлом,
а завершился в боях за Берлин и Прагу.
В сражениях с врагом обрели широкую известность и славу 17-й (впоследствии
4-й гвардейский) Кубанский и 5-й гвардейский Донской кавалерийские корпуса,
сформированные из добровольцев - казаков Кубани и Дона. Из добровольцев
Ивановской обл. была сформирована 332-я им. М.В. Фрунзе стрелковая дивизия -
участница исторического парада на Красной площади 7 ноября 1941 г. С Красной
площади ее подразделения уходили на боевые позиции под Москвой. В историю
Великой Отечественной войны вошли три женских добровольческих авиационных
полка: 586-й истребительный, 587-й бомбардировочный и 588-й (впоследствии
46-й гвардейский Таманский) ночных легких бомбардировщиков. На их боевом счету
были десятки сбитых самолетов противника и тысячи уничтоженных наземных целей.
Добровольцы отправлялись на фронт и по комсомольским мобилизациям. Они
пополняли воздушно-десантные войска (144 тыс. человек), гвардейские минометные
части (41 тыс.), лыжно-стрелковые (60 тыс.) и специальные части (24,6 тыс.). Около
200 тыс. девушек по комсомольским мобилизациям стали бойцами войск противо¬
воздушной обороны, частей связи и т.д.16
Активно шло создание национальных воинских формирований, куда призывались
те граждане союзных и автономных республик, которые плохо владели русским
языком или совсем не знали его. В национальных частях и соединениях Красной
армии работа с личным составом велась, как правило, на родном для воинов языке.
201-я Латышская стрелковая дивизия, удостоенная за боевые отличия наимено¬
вания 43-й гвардейской, стала первым национальным формированием Красной армии,
созданным в годы Великой Отечественной войны. Она комплектовалась и готовилась
к боям с 3 августа по ноябрь 1941 г. 90% ее личного состава были гражданами Латвии,
которые эвакуировались из республики в начале войны. Утром 20 декабря 1941 г. на
рубеже реки Нара, что примерно в 70 км от Москвы, дивизия вступила в битву
с врагом. За 3 недели наступления она освободила 23 населенных пункта. В после¬
дующем дивизия сражалась в районе Демянска и Великих Лук, освобождала от врага
территорию Латвийской ССР. В мае 1944 г. было сформировано еще одно латышское
национальное соединение - 308-я стрелковая дивизия. Вместе с 43-й гвардейской они
составили 130-й Латышский стрелковый корпус, части которого первыми вступили на
землю Латвии, а затем отличились в боях за освобождение своей республики.
С декабря 1941 по сентябрь 1942 г. были сформированы 16-я Литовская, 7-я и 249-я
Эстонские стрелковые дивизии. Две последние действовали в составе 8-го Эстонского
стрелкового корпуса, в котором эстонских граждан было вдвое больше, чем в армии
буржуазной Эстонии накануне Второй мировой войны17.
В 1941-1942 гг. в Армянской, Азербайджанской, Грузинской, Казахской, Киргиз¬
ской, Таджикской, Туркменской и Узбекской союзных, Башкирской, Кабардино-
Балкарской, Калмыцкой и Чечено-Ингушской автономных республиках было сфор¬
мировано 14 национальных стрелковых дивизий, 15 национальных стрелковых бригад
и 20 национальных кавалерийских дивизий18.
Каждая советская воинская часть в годы Великой Отечественной войны состояла
из людей разных национальностей. В обычной стрелковой дивизии служили воины не
63
менее двадцати национальностей, удельный вес каждой из которых соответствовал
удельному весу данного этноса в составе населения СССР по переписи 1939 г.19
К концу войны на фронтах, флотах, в военных округах, действующих и резервных
частях на языках коренных народов союзных и автономных республик выходило
110 газет20. Среди награжденных орденами и медалями на 1 ноября 1947 г. были
воины 193 национальностей. Полки и дивизии, сформированные в разных советских
республиках, награждались орденами и медалями свыше 10900 раз21.
Но многонациональными были и фашистские войска, в которых по разным
причинам оказались соплеменники ряда народов СССР. Коллаборационисты были во
всех оккупированных странах. И на оккупированной территории СССР их станови¬
лось тем больше, чем дальше на Восток распространялась германская оккупация.
Пагубно сказались на положении в стране тяжелые поражения Красной армии
в 1941-1942 гг., потеря огромной территории, на которой до войны проживало около
40% населения СССР. Советские граждане, оставшиеся на захваченной врагом земле,
оказались под силовым и моральным давлением оккупационного режима. При этом
многие теряли привычные политические, социальные и морально-нравственные
ориентиры, добровольно или по принуждению вставали на путь сотрудничества
с гитлеровцами. Оживали и набирали силу националистические настроения, подпиты¬
ваемые русофобией. Пособничество врагу и сотрудничество с ним становились
способом выживания под пятой оккупантов, попыткой определенных групп заслужить
соответствующие политические и социальные преимущества.
Частью большой всенародной трагедии стали потери в советских вооруженных
силах. До 5,7 млн наших воинов оказались в немецком плену, причем в большинстве
случаев из-за пагубных просчетов советского военного командования. Не все смогли
пережить эту трагедию. Больше половины военнопленных умерли от голода, холода,
эпидемий или были расстреляны за сопротивление врагу22. Часть оставшихся в живых
оказались по принуждению или добровольно в рядах "восточных войск" вермахта
и принимали участие в боях против Красной армии, партизан или союзников СССР
по антигитлеровской коалиции.
Тяжелым положением СССР воспользовались антисоветские и националисти¬
ческие элементы, развернувшие с первых же дней войны вооруженную борьбу в тылу
Красной армии. По данным отдела борьбы с бандитизмом НКВД СССР, на терри¬
тории Советского Союза с 1941 по 1944 г. действовало около 7160 мелких бандфор¬
мирований численностью до 54 тыс. человек, из них в Ставропольском крае - 109,
Чечено-Ингушетии - 54, Кабардино-Балкарии - 47, Калмыкии - 12. Их подпитывали
дезертиры и лица, уклонявшиеся от службы в Красной армии, численность которых в
1941-1944 гг. превысила 1,6 млн человек. На Украине она составила 128 527 человек,
на Северном Кавказе - 62 751, в Ставропольском крае - 18 154, Молдавии - 5209,
в Белоруссии - 4406, Крыму - 479 человек23.
Этот внутренний враг стал своеобразным союзником врага внешнего. Готовясь
к агрессии против СССР, гитлеровцы создали из эмигрантов-националистов специаль¬
ные военные формирования. Вместе с передовыми частями вермахта советскую
государственную границу перешли 2 украинских батальона, сформированные из
эмигрантов и жителей областей, присоединенных к СССР в 1939 г., общей числен¬
ностью более 400 человек. Один из них - "Ролланд" - двигался вместе с румынскими
войсками в направлении Одессы, другой - "Нахтигаль" - в направлении Львова24. На
территории Эстонии активно действовал сформированный немецкими спецслужбами
в Финляндии батальон "Эрна". Одна его группа была сброшена на парашютах
в районе действий националистических партизанских отрядов ("зеленых братьев")
с целью возглавить их борьбу против советских войск. Другая - высадилась с моря на
северном побережье Эстонии и осуществляла диверсии в советском тылу25. После
оккупации западных областей СССР личный состав батальонов влился в полицию,
карательные отряды и разведывательные органы.
Летом 1941 г. на оккупированных территориях Прибалтики, Белоруссии и Украины
64
благодаря усилиям таких националистических организаций, как "Фронт литовских
активистов", "Айзсарги" в Латвии, "Кайтселлиит" в Эстонии, возникли многочислен¬
ные части местной самообороны. Их костяк составили участники националистических
партизанских отрядов, часть которых сражалась против советской власти еще
накануне войны. Признанные германской военной администрацией, эти части суще¬
ствовали под такими обозначениями, как "местная милиция" (Ortsmilitz), "служба
порядка" (Ordnungsdienst), "гражданское ополчение" (Bürgerwehr), "местное ополче¬
ние" (Heimwehr), "самозащита" (Selbstschutz) и т.д., и были призваны поддерживать
порядок, а также бороться с советскими партизанами и скрывавшимися в лесах
отдельными группами бойцов Красной армии, попавшими в окружение.
Активно сотрудничала с гитлеровцами созданная в эмиграции еще в конце
1920-х гг. Организация украинских националистов (ОУН), которая рассчитывала
получить из рук оккупантов власть над Украиной. И хотя к началу войны она рас¬
кололась на два течения - "старую генерацию" во главе с А. Мельником и "молодую
генерацию" во главе с С. Бандерой, - различия в точках зрения на тактику и методы
действий мало сказывались на их сотрудничестве с немцами. В начале войны для
дезорганизации тыла Красной армии ОУН направила 6 так называемых походных
групп (по три бандеровских и мельниковских) на оккупированную территорию для
выполнения полицейских функций в составе "куреней" - формирований районного
уровня, а также других организаций. Например, бывший петлюровский полковник
Боровец, окрестивший себя атаманом Тарасом Бульбой, похвалялся тем, что во главе
крупного формирования под названием "Полесская Сечь" боролся с партизанами рука
об руку с немецкими подразделениями и летом 1942 г. весьма преуспел в этом 26.
Гитлеровцы в свою очередь пытались максимально использовать внутренние про¬
тиворечия в СССР, стараясь при этом не отступать от руководящих установок фю¬
рера. Однако в самом начале войны какие бы то ни было особые усилия, направ¬
ленные на привлечение народов Советского Союза к участию в вооруженной борьбе
на стороне вермахта под лозунгами антибольшевизма или восстановления националь¬
ной независимости, казались германскому руководству излишними. Пропагандистская
война сводилась лишь к заявлениям, что противником Германии являются не народы
Советского Союза, а исключительно "еврейско-большевистское советское правитель¬
ство со всеми подчиненными ему сотрудниками и коммунистическая партия", и что
германские вооруженные силы стремятся избавить людей от советской тирании27.
В отличие от Розенберга, предлагавшего относиться к населению Украины,
Прибалтики и Кавказа мягче, чем к русским, действуя по принципу "разделяй
и властвуй", Гитлер был убежден, что германская армия сможет выполнить свою
колонизаторскую миссию самостоятельно. "Никогда не должно быть позволено,
чтобы оружие носил кто-либо иной, кроме немцев! - говорил Гитлер в первые
месяцы восточной кампании. - Это особенно важно. Даже если в ближайшее время
нам казалось бы более легким привлечь какие-либо чужие, покоренные народы
к вооруженной помощи, это было бы неправильным. Это в один прекрасный день
непременно и неизбежно обернулось бы против нас самих. Только немец вправе
носить оружие, а не славянин, не чех, не казак и не украинец"28.
Культивируя на оккупированных территориях национальную рознь, особенно
вражду к русским, гитлеровцы в то же время с крайней настороженностью и подо¬
зрением воспринимали всякое стремление к независимости. Всего несколько дней
просуществовала "самостийная" Украинская держава, провозглашенная во Львове
30 июня 1941 г. После 43 дней было разогнано "национальное" правительство Литвы.
Прибалтийские республики, западная и центральная части Белоруссии были вклю¬
чены в протекторат "Остланд", а Украина поделена: одна ее часть вошла в румынское
генерал-губернаторство "Трансистрия", другая - под названием "дистрикт Галичина"
в Польское генерал-губернаторство, а третья находилась в составе рейхскомиссариата
"Украина". Отказывая националистам в праве на независимость, оккупанты допуска¬
ли их участие лишь в местном самоуправлении и вспомогательной полиции.
3 Отечественная история, № 6
65
Спустя несколько месяцев после начала войны, когда тщательно спланированный
германскими стратегами "блицкриг" был сорван упорным сопротивлением Красной
армии, когда выяснилось, что внутренние противоречия, на которые так рассчиты¬
вали нацисты, были сильно преувеличены, а своим отношением к населению оккупи¬
рованных территорий немцы только сеяли ненависть к себе, увеличивая тем самым
силу сопротивления населения СССР, в штабах и департаментах Третьего рейха
начали задумываться о том, что в борьбе не на жизнь, а на смерть, в которую
Германия втянула себя на Востоке, ей не обойтись без помощи тех самых народов,
которые в случае германской победы обрекались на голодную смерть или депорта¬
цию. При этом чиновники различных министерств и офицеры вермахта, составляв¬
шие меморандумы с предложениями о привлечении к участию в борьбе против СССР
представителей "восточных народов", делали оговорку, что все предлагаемые ими
мероприятия - гарантии национальной независимости, создание на контролируемой
немцами территории антисоветских правительств и вооруженных сил - носят такти¬
ческий характер и в будущем могут быть подвержены любой ревизии29.
Эти предложения поначалу не находили поддержки в высших эшелонах власти
нацистской Германии. Тем не менее с начала 1942 г. Гитлер санкционировал создание
из советских граждан вспомогательных воинских формирований, призванных помочь
немцам обеспечить контроль над оккупированными территориями и хотя бы отчасти
компенсировать дефицит живой силы, который к указанному времени стал сильно
сказываться в частях вермахта, воюющих на восточном фронте. Создание таких
формирований сопровождалось пропагандистской кампанией. К ее ведению были
привлечены национальные комитеты (Туркестанский, Грузинский, Армянский и др.),
созданные в Германии при активном участии представителей старой эмиграции.
Германским войскам, прорвавшимся летом 1942 г. на Северный Кавказ, было прика¬
зано всячески демонстрировать уважение к обычаям и традициям коренных народов,
а также казаков, поддерживать их стремление к борьбе с большевизмом и содейст¬
вовать восстановлению традиционных структур самоуправления.
В период острого кризиса на Восточном фронте зимой 1942-1943 гг. многие
офицеры вермахта, а также чиновники МИД и Министерства пропаганды осознали
необходимость расширения политических методов ведения войны. Поднятая пробле¬
ма впервые официально обсуждалась 18 декабря 1942 г. на организованной Розен¬
бергом конференции с участием начальников оперативных тыловых районов Восточ¬
ного фронта и представителей центральных военных управлений, ответственных за
проведение политики и осуществление хозяйственной деятельности на оккупиро¬
ванной территории. Обсуждая возможности привлечения советского населения
к активному сотрудничеству с немцами, военные представители недвусмысленно
заявляли, что вермахт нуждается в непосредственном использовании населения
оккупированных районов для ведения боевых действий и восполнения потерь личного
состава войск. Без привлечения сил местного населения, по их мнению, не могла быть
успешной и борьба с расширяющимся партизанским движением. Поэтому они считали
необходимым пойти на определенные уступки в обращении с населением, такие, как
ускоренное восстановление частной собственности, в особенности на землю, улуч¬
шение продовольственного снабжения, свертывание принудительной депортации,
ограниченное участие местных жителей в решении управленческо-административных
вопросов, а главное - дать населению страны такую политическую цель, которая
пришлась бы ему по вкусу и заставила его проливать кровь и пот ради германской
победы30.
Прозвучавшие аргументы произвели сильное впечатление на Розенберга, который
обещал довести результаты конференции до сведения фюрера. В январе 1943 г.
рейхсминистр подготовил для Гитлера проект так называемой Восточной декларации,
сводившейся в основном к 1) созданию на контролируемых Германией территориях
национальных представительств отдельных народов, 2) формированию народных
армий в качестве союзников Германии в войне против СССР, 3) отмене всей боль¬
66
шевистской экономической системы и переходу к восстановлению частной собствен¬
ности31. Несмотря на свое согласие с некоторыми предложениями Розенберга, фюрер
отклонил идею с декларацией и отказался до окончания войны вносить в проводимую
политику какие-либо изменения.
Единственным официальным документом, встретившим всеобщую поддержку
"вследствие его определенности и политической значимости", а попросту говоря, из-за
того, что он не налагал на германское правительство никаких обязательств, стала
инструкция Министерства пропаганды, подписанная Геббельсом 15 февраля 1943 г.
В ней особо подчеркивалась необходимость избегать в пропаганде, рассчитанной на
народы Советского Союза, всех дискриминирующих их высказываний и ни в коем
случае не упоминать о колонизаторских планах Германии. В противоположность
этому предписывалось при всякой возможности подчеркивать "воодушевляющую
народы, угнетенные Советами", волю к борьбе против "большевистского террористи¬
ческого режима", отмечать солдатскую доблесть русских, их рвение к работе,
ссылаясь при этом на использование восточных частей в рядах вермахта и восточных
рабочих на промышленных предприятиях Рейха, где они "делают свое дело для
победы германского оружия"32.
Признание вспомогательных формирований из числа советских граждан важным
фактором ведения войны повлекло за собой создание 15 декабря 1942 г. при Главном
командовании сухопутных войск штаба восточных войск во главе с генерал-лей¬
тенантом X. Гельмихом (1 января 1944 г. его сменил на этом посту генерал
Э. Кестринг - бывший военный атташе в Москве). Этот штаб должен был решать все
вопросы, относящиеся к войсковым частям из населения оккупированных территорий
Советского Союза и военнопленных, включая их формирование, пополнение и на¬
значение командного состава, а также заниматься оценкой опыта использования этих
войск и организацией их регулярного обслуживания. 22 марта 1943 г. Гельмих
направил в Главное командование сухопутных войск докладную записку, где обобщил
опыт использования восточных формирований, перечислив конкретные выгоды,
извлекаемые из этого германскими войсками: а) наличие в рядах вермахта бойцов,
хорошо знакомых с местностью и военными приемами противника, а также знающих
его язык; б) привлечение перебежчиков из рядов Красной армии; в) завоевание
симпатий местного населения, чьи родственники сражались на стороне Германии;
и, наконец, что было особенно важным, г) экономия живой силы вермахта.
Подчеркивая последнее как главную задачу восточных войск, Гельмих указывал на
целесообразность выдвижения политических обещаний сражающимся на стороне
Германии "добровольцам", что принесло бы, по его мнению, большую пользу.
Следовать же сделанным один раз обещаниям генерал считал возможным до тех пор,
пока они были оправданы военной необходимостью как средство ведения тотальной
войны33.
При формировании частей из граждан СССР главное внимание уделялось при¬
влечению добровольцев, прежде всего тех, кто так или иначе пострадал от Советской
власти в период коллективизации и сталинских чисток, был озлоблен репрессиями по
отношению к себе и к своим близким и искал случая, чтобы отомстить. И хотя таких
добровольцев, готовых из политических побуждений сражаться на стороне врага,
было относительно немного, они составляли активное ядро восточных формирований
и служили надежной опорой немецкого командования. Из их числа готовили младших
командиров для формировавшихся частей, а признанных особо надежными направ¬
ляли в распоряжение спецслужб (абвера и СД) для подготовки к разведывательно¬
диверсионным акциям в советском тылу.
Наиболее активно поиск добровольцев осуществлялся среди представителей
различных национальностей, населяющих Советский Союз. Уже с первых месяцев
войны из основной массы военнопленных выделялись этнические немцы, украинцы,
белорусы, эстонцы, латыши, литовцы, молдаване и финны, которые освобождались
из плена и частично привлекались в немецкую армию и полицию. Позднее соот¬
з*
67
ветствующие распоряжения были отданы в отношении представителей тюркских
и кавказских народностей. Было объявлено, что последние "по своим религиозным
убеждениям являются в основной своей массе противниками большевизма" и что
с ними "следует обращаться хорошо для того, чтобы завоевать их расположение"34.
Агитируя военнопленных за вступление в ряды вермахта, немецкие офицеры
и пропагандисты из национальных комитетов обещали им хорошие жизненные
условия, питание и денежное довольствие, равное жалованью германских солдат,
а после войны - щедрое вознаграждение и разнообразные льготы. Учитывая ужасаю¬
щие условия, в которых находились военнопленные, беспроигрышным аргументом
вербовщиков было напоминание о том, что в глазах советского руководства они уже в
силу одного факта своего пленения являются предателями и изменниками. Таким
образом им удавалось убедить доведенных до последней степени страданий людей,
что обратного пути для них нет. Для многих военнопленных именно это становилось
последним толчком к их решению пойти на службу к немцам.
Говоря о советских военнопленных, следует иметь в виду, что в подавляющем
большинстве случаев для них речь шла о выборе между жизнью и смертью в немец¬
ком лагере или ГУЛАГе от непосильного труда, голода и болезней. Изъявляя жела¬
ние вступить в германскую армию, многие из них объявляли себя "казаками" и "укра¬
инцами", так как им немцы отдавали предпочтение35. Вступая в создаваемые немцами
формирования, некоторые завербованные надеялись, что до прямого участия в боях
против своих соотечественников дело не дойдет, но зато по прибытии на фронт у них
возникает реальная возможность вырваться из рук немцев и перейти на сторону
Красной армии и партизан. Других подкупало их новое положение в качестве солдат
вермахта и связанное с этим улучшение питания и жизненных условий. Были и такие,
кто выбирал службу у немцев из карьерных побуждений или ради материальной вы¬
годы, стремился завоевать доверие новых хозяев и навсегда связать с ними свою
судьбу.
Что же касается привлечения в ряды восточных формирований жителей оккупи¬
рованных областей, то здесь первое время действовал исключительно принцип добро¬
вольности, однако к концу лета 1942 г., по мере роста потребностей в охранных вой¬
сках для замены направляемых на фронт немецких частей, германское командование,
наряду с набором добровольцев, фактически приступило к мобилизации годных
к военной службе мужчин в возрасте от 18 до 50 лет под вывеской добровольчества36.
Суть такой мобилизации состояла в том, что перед жителями оккупированных райо¬
нов ставилась альтернатива: быть завербованными в "добровольческие формирова¬
ния" или угнанными на принудительные работы в Германию. Поздней осенью на
смену скрытой мобилизации пришло открытое принуждение с применением против
уклонявшихся санкций вплоть до привлечения к суду по законам военного времени,
взятия из семей заложников, выселения из дома и прочих репрессий37.
До сих пор нет ясности относительно численности тех граждан СССР, которые
вместе с вермахтом сражались против Красной армии. По разным оценкам, она
колеблется от 200-300 тыс. до 1,5 млн человек38. Такая амплитуда заставляет думать
и о квалификации "счетчиков", и о методах и критериях подсчета. Но важно другое:
и 200 тыс., и полтора миллиона не меняют сути трагедии, постигшей народ
в 1941-1945 гг.
Что же касается численности представителей разных народов Советского Союза,
надевших униформу врага, то судить о ней позволяют следующие цифры, полученные
на основании германских документов и расчетным путем, исходя из данных по от¬
дельным группам антисоветских формирований: русские - свыше 300 тыс., украин¬
цы - 250 тыс., белорусы - 70 тыс., казаки - 70 тыс., латыши - 150 тыс., эстонцы -
90 тыс., литовцы - 50 тыс., казахи, узбеки, туркмены и другие народности Средней
Азии - около 70 тыс., азербайджанцы - до 40 тыс., северокавказцы - до 30 тыс.,
грузины - 25 тыс., армяне - 20 тыс., волжские татары - 12,5 тыс., крымские татары -
10 тыс., калмыки - 7 тыс. человек39.
68
С утверждением в западных областях СССР оккупационного режима на основе
распущенных гитлеровцами формирований местной самообороны были созданы
части батальонного звена, находившиеся целиком под немецким контролем. Они
использовались для охраны военных и хозяйственных объектов, лагерей военноплен¬
ных и гетто, а также в борьбе против партизан. Эти части подчинялись различным
немецким военным и полицейским инстанциям и даже не имели общего наиме¬
нования. Так, например, прибалтийские формирования, действовавшие в армей¬
ских тыловых районах, назывались "охранными отрядами" (Sicherungsabteilungen),
а в тыловом районе группы армий "Север" - "отрядами вспомогательной полиции"
(Schutzmannschaftabteilungen)40. Формирования из представителей славянских нацио¬
нальностей считались в группе армий "Юг" "вспомогательными охранными коман¬
дами" (Hilfswachemannschaften, Hiwa), в группе армий "Центр" - "службой порядка"
(Ordnungsdienst, ODi), а в группе армий "Север" - "боевыми отрядами местных
жителей" (Einwohnerkampfabteilungen, ЕКА)41.
В ноябре 1941 г. все сформированные в рейхскомиссариатах "Остланд" и "Украи¬
на" охранные и полицейские части были объединены в так называемую вспомога¬
тельную службу полиции порядка (Schutzmannschaft der Ordnungspolizei, сокр. Schuma -
"шума"), весь личный состав которой делился на 4 категории: 1) "индивидуальная
служба" (Schutzmannschafteinzeldienst) по охране порядка в городах и сельской
местности, именовавшаяся в первом случае охранной полицией (Schutzpolizei),
а во втором - жандармерией (Gendarmerie); 2) батальоны вспомогательной полиции
(Schutzmannschaftbataillone), среди которых выделялись фронтовые, охранные, запас¬
ные, а также немногочисленные саперные и строительные; 3) пожарная охрана
(Feuerschutzmannschaft) и 4) вспомогательная охранная служба (Hilfsschutzmannschaft),
представлявшая собой формировавшиеся по особому требованию германских властей
команды для выполнения каких-либо хозяйственных работ, охраны лагерей военно¬
пленных и т.д.42 Организационно все эти структуры подчинялись созданным по терри¬
ториальному принципу управлениям германской полиции порядка, а в конечной
инстанции - шефу германской полиции и СС рейхсфюреру Г. Гиммлеру.
Общая численность вспомогательной полиции рейхскомиссариатов с момента ее
возникновения в ноябре 1941 г. (33 тыс. человек) за год выросла примерно в 10 раз.
При этом на "индивидуальной службе" и в пожарной охране было задействовано
253 тыс. человек (в том числе 29 тыс. в городах и 224 тыс. в сельской местности),
а в полицейских батальонах - 48 тыс. человек43. Всего было сформировано 178 бата¬
льонов "шума" (73 украинских, 45 латвийских, 26 эстонских, 22 литовских, 11 белорус¬
ских и 1 польский)44. Кроме того, в тыловых районах действующей армии существо¬
вали формирования вспомогательной полиции общей численностью до 70 тыс.
человек45. Наиболее крупным из них была так называемая Русская освободительная
народная армия (РОНА) под командованием обер-бургомистра Локотского автоном¬
ного округа (Орловская обл.) Б.В. Каминского, имевшая на вооружении артиллерию
и танки.
Зимой 1941-1942 гг. в Крыму командование 11-й армии вермахта и органы СД
проводили активную вербовку татар, составлявших около 20% населения. Способные
к военной службе татары на добровольной основе включались в состав действующей
армии, пополняя ряды ослабленных пехотных полков. С января 1942 г. под руко¬
водством айнзатцгруппы "Д" началось формирование татарских рот самообороны для
борьбы с партизанами46. На основе этих рот позднее были развернуты 10 поли¬
цейских батальонов, подчинявшихся в организационном и оперативном отношении
начальнику СС и полиции генерального комиссариата "Таврия".
В жестокостях и зверствах националисты часто старались превзойти своих хозяев.
Крымско-татарские формирования, пытаясь создать вокруг действовавших в горах
партизанских отрядов пустыню, выжгли населенные пункты вблизи лесных массивов
и истребили их жителей. По обнародованным в советской печати в середине 1980-х гг.
данным, в ходе этих операций было убито 86 тыс. мирных жителей Крыма и 47 тыс.
69
военнопленных, а 85 тыс. человек угнано в Германию. Уничтожались главным обра¬
зом русские, евреи, греки и цыгане. В совхозе "Красный" преступники из 147-го
и 152-го крымско-татарских батальонов соорудили печи, в которых круглосуточно
сжигались живые люди47. Столь же жестокими были националисты и на других
оккупированных территориях, например в Литве, где было убито около 700 тыс.
человек, в том числе 229 тыс. советских военнопленных, 370 тыс. коренных жителей
Литвы и около 100 тыс. человек из других союзных республик и оккупированных
государств Европы48. Каратели из 118-го украинского батальона "шума" 22 марта
1943 г. уничтожили белорусскую деревню Хатынь, там погибли 149 ни в чем не
повинных мирных жителей, среди них 75 детей49.
Переход германского руководства к политике "тотальной войны", начавшейся
после Сталинградской катастрофы, сказался и на расширении масштабов использо¬
вания в военных усилиях Рейха людских ресурсов оккупированных советских терри¬
торий. Одним из направленных на это методов стало вовлечение народов Прибалтики
и Западной Украины в добровольческое движение СС, развернутое в Западной
Европе с началом войны против Советского Союза под лозунгом участия европей¬
ских наций в "крестовом походе против большевизма". Путем вербовки добровольцев
и принудительных мобилизаций удалось сформировать украинскую (14-ю), две лат¬
вийские (15-ю и 19-ю) и эстонскую (20-ю) гренадерские дивизии войск СС.
15-я и 19-я Латвийские гренадерские дивизии, сведенные в 6-й добровольческий
корпус войск СС под командованием обергруппенфюрера В. Кригера, с начала 1944 г.
активно действовали против Красной армии на участке прежней советско-латвийской
границы. В этих боях дивизии понесли большие потери, многие легионеры сдались
в плен или бежали в леса50. В конце 1944 г. 15-я дивизия была выведена на вос¬
становление в Германию, а 19-я до конца войны оставалась в составе окруженной
в Курляндии немецкой группировки и разделила ее судьбу. В мае 1945 г. личный
состав 19-й дивизии СС разоружали и принимали в плен воины 130-го Латышского
стрелкового корпуса Красной армии. Часть легионеров скрылась в лесах и, не желая
примириться с крушением своих надежд и установлением советской власти в Латвии, в
течение нескольких лет продолжала борьбу в составе националистических банд51.
Там же, где организации легионов СС препятствовали местные условия или поли¬
тические соображения германских властей, предпринимались попытки создания тер¬
риториальных формирований, таких, как Белорусская краевая оборона (БКА)
и Литовский территориальный корпус, с целью использовать их в борьбе против
наступающей Красной армии под лозунгом "защиты отечества". С марта 1944 г. по
линии молодежной организации "Гитлерюгенд" в оккупированных восточных обла¬
стях развернулась вербовка молодежи в возрасте от 15 до 20 лет для использования
в военных операциях Рейха. Как правило, завербованные в Прибалтике, Белоруссии
и на Украине юноши и девушки, общее число которых достигало 20 тыс. человек,
служили в рядах вспомогательной службы ВВС и ПВО, официально именуясь
"помощники ВВС и ПВО" (Luftwaffen- und Flakhelfer). Срок службы для младшей
группы (до 17 лет) составлял 15 месяцев, старшей - только 8, после чего предпо¬
лагался перевод в строевые части вермахта и войск СС. В декабре 1944 г. эта кате¬
гория "добровольцев" была передана в ведение СС и стала называться "воспитанники
СС" (SS-Zöglinge).
В распространении германского влияния на Ближний и Средний Восток особая
ставка делалась на тюркские и кавказские народы, которые должны были населять
периферию будущей германской колониальной империи. Одним из способов привле¬
чения на свою сторону представителей этих народов стало создание национальных
"восточных" легионов в качестве ядра армий "независимых" государств. Гитлер, край¬
не отрицательно относившийся к возможности использования в войне на стороне
Германии славян, не возражал против создания "восточных легионов". Более того,
он всерьез рассчитывал на поддержку со стороны Турции и исламского мира в даль¬
нейшей борьбе против англичан52.
70
С конца 1941 г. началось формирование этих легионов. За 2 года на территории
Польши было создано 53 батальона общей численностью свыше 50 тыс. человек,
в том числе 14 туркестанских (из узбеков, казахов, киргизов, туркмен, каракалпаков,
таджиков), 8 азербайджанских, 7 северокавказских, 8 грузинских, 9 армянских,
7 волжско-татарских. Еще 25 подобных батальонов были скомплектованы на Украи¬
не в Полтавской обл.: 12 туркестанских, 6 азербайджанских, 4 грузинских, 3 армян¬
ских, а также 2 северокавказских полубатальона53. Летом 1943 г. на основе частей,
формировавшихся на Украине, была образована 162-я тюркская пехотная дивизия,
в которой почти половину личного состава (штабы, артиллерия, тыловые службы)
составляли немцы, 15 батальонов участвовали в битве за Кавказ, где они, за редким
исключением, не оправдали надежд германского командования. Другие использо¬
вались в антипартизанской борьбе и несли охранную службу в тыловых районах.
Их личный состав не отличался стойкостью, нередким было дезертирство, из-за чего
немцы разоружили ряд батальонов и реорганизовали их в строительные части54.
В конце 1943 г. ввиду наступления Красной армии большинство национальных
батальонов было передислоцировано на Запад.
Наряду с тюркскими и кавказскими народами особым расположением фюрера
пользовались также казаки. Будучи уникальной в своем роде социальной и куль¬
турной общностью дореволюционной России с проявившимися в период революции
и Гражданской войны тенденциями к национально-государственному обособлению,
казачество с самого начала войны привлекало к себе внимание офицеров вермахта
и чиновников из "восточного министерства". Не в последнюю очередь здесь играли
роль контакты представителей казачьей эмиграции с влиятельными германскими
кругами, среди которых приобрела популярность "теория", согласно которой казаки
считались потомками готов и, следовательно, не славянами, а народом германского
корня, "сохраняющим прочные кровные связи со своей германской прародиной"55.
В "Положении о местных вспомогательных формированиях на Востоке", издан¬
ном в августе 1942 г., представители тюркских народностей и казаки выделя¬
лись в отдельную категорию "равноправных союзников, сражающихся плечом
к плечу с германскими солдатами против большевизма в составе особых боевых
частей"56. Казачьи полки, батальоны и сотни, сформированные из военнопленных и
населения казачьих областей Дона, Кубани и Терека, занятых немцами летом 1942 г.,
активно участвовали в боях против Красной армии и партизан. Из наиболее
боеспособных из них в 1943 г. была сформирована 1-я Казачья кавалерийская дивизия
под командованием германского генерала Г. фон Паннвица, развернутая в конце
войны в 15-й Казачий кавалерийский корпус, действовавший до конца войны на
Балканах. Отступившие вместе с немцами на Запад казачьи части и гражданские
беженцы с женщинами и детьми были объединены в так называемый Казачий стан,
которому германские власти предоставили территорию для временного проживания
в Белоруссии, затем в Польше и, наконец, в Северной Италии.
Летом 1941 г. командиры некоторых немецких частей, пытаясь восполнить боевые
потери, стали высвобождать для этого личный состав тыловых подразделений, в свою
очередь заменяя его военнопленными и перебежчиками, а также лицами из числа
гражданского населения57. Известные в немецких частях первоначально как "наши
русские" или "наши Иваны", со временем они получили общее наименование "хиви"
(сокр. от нем. Hilfswillige - добровольные помощники), которое закрепилось за ними
до самого окончания войны. Они использовались в качестве шоферов, конюхов,
рабочих по кухне, разнорабочих и т.п.5К Помимо сухопутных войск вермахта, рус¬
скими "добровольцами" обзавелись и другие виды вооруженных сил - Люфтваффе,
где наряду с техническим и вспомогательным персоналом существовали русские
экипажи в составе немецких эскадрилий, и Кригсмарине (части берегового обслу¬
живания, зенитная и береговая артиллерия), а также военизированные строительные
и транспортные организации.
С весны 1942 г. началось создание в составе германских соединений охранных,
71
антипартизанских и вспомогательных частей из советских граждан славянских
национальностей, именовавшихся восточными батальонами и ротами (ОБЙ^аШопе,
ОБСкотрашеп). Летом 1943 г. на фронте и в тыловых районах их насчитывалось
1 полк, 78 батальонов и 122 роты59. Большинство этих частей было сосредоточено
в Ленинградской и Калининской обл., Восточной Белоруссии и Брянских лесах -
районах наибольшего сосредоточения партизан. Здесь они несли гарнизонную
службу, охрану железных дорог и других объектов, участвовали в карательных
операциях. Немцы, за исключением отдельных случаев, так и не решились направить
их в бой против Красной армии. Ухудшение положения на фронтах и сомнения
германского командования в благонадежности восточных частей заставили в конце
1943 г. перебросить их на второстепенные театры военных действий: во Францию,
Бельгию, Италию и Данию. Здесь восточные батальоны охраняли морское побе¬
режье, участвовали в операциях против сил Сопротивления, сражались против англо-
американских войск. Часть из них была разгромлена, а некоторые в полном составе
перешли на сторону англичан и американцев.
Пока в кабинетах министерств пропаганды и оккупированных восточных терри¬
торий обсуждался вопрос об изменении политики по отношению к народам СССР
в связи с неблагоприятным для Германии ходом военных действий, группа офицеров
службы военной пропаганды и разведки предприняла попытку создать на основе дей¬
ствующих на стороне вермахта восточных частей массовое антисоветское движение.
На предложение немцев выступить в роли его вождя согласился бывший генерал-
лейтенант Красной армии А.А. Власов, сдавшийся в плен после разгрома под Лю-
банью 2-й Ударной армии и подписавший 27 декабря 1942 г. обращение "Русского
комитета" "К бойцам и командирам Красной армии, ко всему русскому народу
и другим народам Советского Союза". Это распечатанное многотысячным тиражом
воззвание положило начало мощной пропагандистской кампании под лозунгами
Русского освободительного движения (РОД), целями которого провозглашались:
свержение Сталина и его клики, уничтожение большевизма, заключение почетного
мира с Германией и создание в содружестве с ней и другими народами Европы "новой
России без большевиков и капиталистов". Красноармейцы и "все русские люди"
призывались к переходу на сторону действующей в союзе с Германией "Русской
освободительной армии" (РОА)60.
Для германского руководства это была исключительно пропагандистская акция,
рассчитанная на привлечение перебежчиков из рядов противника. Никакого
"Русского комитета" в действительности не существовало, а РОА была всего лишь
собирательным наименованием для всех действовавших в составе вермахта русских
частей. Деятельность Власова и примкнувших к нему офицеров сталкивалась
с многочисленными препятствиями, которые им чинили различные ведомства
Третьего рейха, видевшие в развертывании массового русского национального движе¬
ния угрозу своим интересам. Не встретили они взаимопонимания и на оккупирован¬
ных территориях, где большая часть населения воспринимала Власова как предателя
и немецкую марионетку, каким он при отсутствии собственной армии и правительства
фактически и являлся.
Лишь в ноябре 1944 г., когда исход войны был уже предрешен, гитлеровцы
решились создать политический центр, который мог бы претендовать на роль прави¬
тельства России в изгнании, и армию, имеющую формальный статус вооруженных сил
союзного с Германией государства. На учредительном съезде представителей
различных антисоветских сил был образован "Комитет освобождения народов
России" (КОНР) под председательством Власова. Одновременно началось формиро¬
вание вооруженных сил КОНР, включавших к концу войны 2 стрелковые дивизии,
учебно-запасную бригаду, вспомогательные части и несколько авиаэскадрилий общей
численностью свыше 50 тыс. человек61. Однако оказать какое-либо влияние на ход
войны они уже не могли и разделили бесславный конец гитлеровской Германии.
После того, как надежды националистов получить независимость из рук окку¬
72
пантов закончились крахом, часть из них сделала ставку на продолжение борьбы в
рядах партизанских формирований, которые одновременно действовали как против
немцев, так и против советских партизан и Красной армии. На Украине такой способ
действий выбрало бандеровское крыло ОУН. Свои формирования бандеровцы
именовали "Украинской повстанческой армией" (УПА), а бульбовцы - "Украинской
народно-революционной армией" (УНРА). На переломе 1944-1945 гг. численность
УПА - самой мощной из боевых националистических организаций - составляла, по
разным оценкам, от 150 до 500 тыс. бойцов и участников подполья62.
После изгнания немецких оккупантов с территории Украины главным против¬
ником УПА стала Красная армия. Это обстоятельство использовали в своих инте¬
ресах германские спецслужбы. При отступлении с советской земли немцы передали
УПА оружие и боеприпасы, помогая ей наращивать силы для будущей борьбы
с советской властью. Имели место и факты совместных действий УПА с германскими
воинскими частями против партизан.
ОУН и УПА оказывали услуги подразделениям абвера на Украине - "Абвер-
команде 101" и "Абверкоманде 202", передавая им сведения о Красной армии. Бое¬
вики УПА развернули массовый террор в отношении всех, кто содействовал вос¬
становлению советской власти в западных областях Украины. В феврале 1944 г. они
смертельно ранили командующего 1-м Украинским фронтом генерала Н.Ф. Ватутина.
От их рук погиб и легендарный советский разведчик Н.И. Кузнецов.
Для борьбы с формированиями ОУН-УПА в помощь органам государственной
безопасности и внутренних дел СССР были созданы истребительные батальоны,
состоящие из рабочих, крестьян, интеллигенции общей численностью около 24 тыс.
человек. Почти столько же людей было в группах содействия истребительным
батальонам и группах самозащиты от бандитских нападений. Только за вторую поло¬
вину 1944 г. они задержали 30 тыс. гитлеровских солдат, уничтожили в боях свыше
6 тыс. бандеровцев и 12 тыс. взяли в плен63.
Великая Отечественная война 1941-1945 гг. стала суровым испытанием союза на¬
родов нашей страны на прочность и жизнеспособность. Враг, с которым они столк¬
нулись, оказался изощренным и коварным, особенно в сфере межнациональных от¬
ношений. Гитлеровское руководство пыталось в полной мере использовать в своих
интересах все силы, заинтересованные в разрушении СССР. Да и возможности для
этого у немцев были самые благоприятные: советское государство существовало
всего четверть века, а его преобразовательная деятельность велась в условиях тотали¬
таризма, массовых репрессий и тяжелого социально-экономического положения
трудящихся. Но несмотря на то, что сотрудничество с врагом лиц, недовольных суще¬
ствующим в стране общественно-политическим строем, приобрело в годы войны
массовый характер, масштабы этого явления оказались ничтожными по сравнению
с готовностью остальной части советского населения защищать свою Родину от не¬
мецко-фашистского нашествия. Не удивительно, что в тех, кто пришел на нашу
землю вместе с вражеской армией, или присоединился к ней, соблазненный лживыми
посулами или движимый желанием выжить, народы СССР видели не своих осво¬
бодителей, а предателей, пособников оккупантов, хотя они и рядились в одежды осво¬
бодителей от сталинизма.
Примечания
1 См.: Кирсанов Н.А. Боевое содружество народов СССР в Великой Отечественной войне
1941-1945 гг. // Великая Отечественная война (историография). Сб. обзоров. М., 1995.
2 Л а р и н П.А. Эстонский парод в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Таллин, 1964; Гит¬
леровская оккупация в Литве. Вильнюс, 1966; Борьба латышского народа в годы Великой Отечественной
войны 1941-1945 гг. Рига, 1970; Украинская ССР в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. В 3 кн.
Киев, 1975; Всенародная борьба в Белоруссии против немецко-фашистских оккупантов в годы Великой
Отечественной войны. В 3 т. Минск, 1983, 1984, 1985; Народная война в тылу фашистских оккупантов на
Украине 1941-1944. В 2 кн. Киев, 1985 и др.
73
3Р е ш и н Л.Е. Wlassow-Aktion // Военно-исторический журнал. 1992. № 3; Бахвалов А.Л.
Генерал Власов. Предатель или герой? СПб., 1994; Зюзин Е.И. Малоизвестные страницы войны. М.,
1991; Колесник А.Н. Генерал А.А. Власов - предатель или герой? М., 1991; его же. Грехопадение?
Генерал Власов и его окружение. Харьков, 1991; Крикунов В.П. Под угрозой расстрела или по
доброй воле: О формировании в годы войны немецко-фашистским командованием национальных частей из
числа военнопленных РККА и изменников Родины // Военно-исторический журнал. 1994. № 6;
Пальчиков П.А. История генерала Власова // Новая и новейшая история. 1993. № 3; Куд¬
ряшов С. Предатели, "освободители" или жертвы войны?: Советский коллаборационизм (1941-1942) //
Свободная мысль. 1993. № 14; Р а м а н и ч е в Н.М. Власов и другие // Вторая мировая война:
актуальные проблемы. М., 1995; Семиряга М.И. Судьбы советских военнопленных // Вопросы
истории. 1995. № 4; е г о же. Военнопленные, коллаборационисты и генерал Власов //Другая война:
1939-1945. М., 1996; Материалы по истории Русского освободительного движения 1941-1945 гг. Вып. 1-4.
М., 1997-1999; Окороков А.В. Антисоветские воинские формирования в годы Второй мировой
войны. М., 2000; Семиряга М.И. Коллаборационизм: природа, типология и проявления в годы
Второй мировой войны. М., 2000.
4 Известия. 1940, 2 августа; История Белорусской ССР. Минск, 1977. С. 359; Украинская ССР в Великой
Отечественной войне Советского Союза 1941-1945 гг. Т. 1. Киев, 1975. С. 35.
5 Война Германии против Советского Союза 1941-1945. Документальная экспозиция. Берлин, 1992.
С. 85.
6Дашичев В.И. Банкротство стратегии германского фашизма. Т. 2. М., 1973. С. 36-38.
7 Цит. по: Великая Отечественная война 1941-1945. Военно-исторические очерки. В 4 кн. Кн. 4. М.,
1999. С. 118,227.
к Там же. С. 41.
9 Война Германии против Советского Союза 1941-1945. С. 41,42.
10 С т а л и н И.В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. Изд. 5. М., 1946. С. 13, 15.
11 При расчете принимались во внимание общая численность населения СССР на 22 июня 1941 г.,
перепись населения СССР по состоянию на 17 января 1939 г., баланс списочной численности личного
состава Красной армии и Военно-Морского флота с 22 июня 1941 г. по 9 мая 1945 г., расчет людских потерь
СССР за период Великой Отечественной войны.
12 С и н и ц ы н А.М. Всенародная помощь фронту: о патриотических движениях советского народа
в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. М., 1985. С. 26.
13 История Коммунистической партии Советского Союза. Т. 5. Кн. 1. М., 1970. С. 183.
14 Там же. С. 179, 183.
15 Там же. С. 179, 180.
16 Кирсанов Н.А. По зову Родины: Добровольческие формирования Красной Армии в период
Великой Отечественной войны. М., 1974. С. 204.
17 Л а р и н П.А. Указ. соч. С. 130, 131.
'^Кирсанов Н.А. В боевом строю народов-братьев. М., 1984. С. 68, 72.
19 Артемьев А.П. Братский боевой союз народов СССР в Великой Отечественной войне.
М., 1975. С. 57.
20 П о п о в Н.П., Г о р о х о в Н.А. Советская печать в годы Великой Отечественной войны.
М., 1981. С. 257.
2,Матюшкин Н. Советская Армия - армия дружбы народов. М., 1952. С. 517.
22 Война Германии против Советского Союза 1941-1945. С. 108.
23 Иосиф Сталин - Лаврентию Берии: "Их надо депортировать..." Документы, факты, комментарии.
М., 1992. С. 286.
24 Война в тылу врага. М., 1974. С. 406.
25 Там же. С. 434-435.
26 Украинская ССР в Великой Отечественной войне Советского Союза 1941-1945. Т. 1. С. 373.
27 Д а ш и ч е в В.И. Указ. соч. С. 194.
2Х Преступные цели - преступные средства. М., 1985. С. 48^9.
29 С о о р е г V. Nazi war against sowiet partisans. New York, 1979. P. 109.
30 M ю л л e p H. Вермахт и оккупация. M., 1974. С. 260-261.
31 Сталинград: Событие. Воздействие. Символ. М., 1995. С. 149-150.
32 М ю л л е р Н. Указ. соч. С. 377-380.
33 Der Zweite Weltkrieg im Bilden und Dokumenten. Bd. 2. München, 1962. S. 169.
34 РГАСПИ, ф. 69, on. I, д. 834, л. 105.
35 Там же, д. 912, л. 112-112 об.
36 Там же, д. 739, л. 16.
37 Там же, д. 750, л. 105.
74
зк Г а р е е в М.А. О мифах старых и новых // Военно-исторический журнал. 1991. № 4. С. 49;
Ре шин Л.Е. Коллаборационисты и жертвы режима // Знамя. 1994. № 8. С. 179; Д р о б я з к о С.И.
Советские граждане в рядах вермахта. К вопросу о численности // Великая Отечественная война в оценке
молодых. М., 1997. С. 133.
39 Данные приводятся по: М u п о z A. Hitler's Eastern Legions. Vol. I. The Baltic Schutzmannschaft
1.941-1945. New York, 1998. P. 10-11; Idem. Hitler's Eastern Legions. Vol. 2. The Osttruppen. New York, 1998.
P. 5; H о f f m a n n J. Die Kaukasien 1942/43. Freiburg, 1991.
40 M и n о z A. Op. cit. P. 25.
41 T h о m a s N. Partisan warfare 1941-1945. London, 1983. P. 14.
42 L i t t 1 e j о h n D. Foreign Legion of the Third Reich. Vol. 4., San Jose, Calif. 1987. P. 8.
43 Война Германии против Советского Союза 1941-1945. С. 102, 103.
“Thomas N. Op. cit. P. 15-17.
45 Война Германии против Советского Союза 1941-1945. С. 145.
46 Военно-исторический журнал. 1991. № 3. С. 90-93.
47 Московская правда. 1987, 24 июля; см. также ст. М. Розановой. Независимая газета. 2001, 11 мая.
4К Великая Отечественная война 1941-1945 гг. Энциклопедия. М., 1985. С. 418.
49 Киевские ведомости. 1998, 21 апреля; Неотвратимое возмездие. М., 1987. С. 188; Великая Оте¬
чественная война 1941-1945 гг. Энциклопедия. С. 770.
50 Борьба латышского народа в годы Великой Отечественной войны. С. 658-659.
51 Савченко В.И. Латышские формирования Красной Армии на фронтах Великой Отечественной
войны. Рига, 1975. С. 540.
52 D а I 1 i n A. German rule in Russia 1941-1945. A study of occupation policies. London; New York, 1957.
P. 251.
53 H о f f m a n n J. Die Ostlegionen. Freiburg, 1976. S. 38-39, 76.
54 РГАСПИ, ф. 69, on. I, д. 1045, л. 51; д. 1048, л. 11; ЦАМО РФ, ф. 32, on. 11306, д. 230, л. 90-91;
д. 231, л. 363-364.
55 D а II i n A. Op. cit. P. 301.
56 N e w I a n d S. Cossacks in German army 1941-1945. London, 1991. P. 58.
57 M ü I I e r - H i 1 1 e b r a n d B. Das Heer, 1933-1945. Bd. 3. Fr.a.M., 1969. S. 19.
5K ЦАМО РФ, ф. 407, on. 9839, д. 39, л. 79.
59 Lagebesprechungen im Fuhrerhauptquartier: Protokollfragmente aus Hitlers militärischen Konferenzen
1942-1945. Stuttgart, 1964. S. 109-126.
60 Андреева E. Генерал Власов и Русское освободительное движение. М., 1993. С. 91.
61 X о ф ф м а н il Й. История власовской армии. Париж, 1990. С. 72.
62 Правда. 1992. 17 декабря.
63 Украинская ССР в Великой Отечественной войне Советского Союза 1941-1945. Т. 3. С. 147, 148.
75
© 2001 г. С. X. Б Э Р О Н
АНАТОМИЯ ЛЖИ И ЕЕ РАЗОБЛАЧЕНИЕ
1 июня 1962 г. на Новочеркасском электровозостроительном заводе им. Буденного
(НЭВЗ), где трудилось 13 тыс. рабочих, началась стачка. Случилось это по несколь¬
ким причинам, но основной стало повышение на 30% цен на мясо и хлеб. Стачка
быстро распространилась на промышленные предприятия города и за его пределы.
Усилия сначала местной милиции, а затем воинского гарнизона подавить ее потер¬
пели неудачу. После того как в Кремле получили известие о случившемся, события
в Новочеркасске были сочтены настолько серьезными, что для урегулирования
создавшейся ситуации туда была отправлена представительная комиссия во главе
с Ф.Р. Козловым и А.И. Микояном. В окрестностях города разместили более 3 тыс.
солдат и танки.
2 июня в центр города направилась толпа невооруженных демонстрантов, которые
несли красные флаги и портреты Ленина. Когда они достигли площади Ленина перед
зданием города, по ним был открыт огонь. 24 человека погибли и около 60 были
ранены. По аналогии с побоищем 9 января 1905 г. на площади перед Зимним дворцом
это событие получило известность как "Кровавая суббота". Зачинщики демонстрации
были арестованы и осуждены. Семеро из них были приговорены к смертной казни
и расстреляны, еще семеро осуждены на длительные сроки заключения в лагерях
строгого режима1.
Этап первый: 1962-1988 гг.
Советское правительство, обеспокоенное тем, чтобы чрезвычайное происшествие
не получило огласки, предприняло энергичные меры по его тщательному сокрытию.
В Москве узнали о стачке уже через 20 мин. после ее начала, как только были
приведены в действие силы местного КГБ. 140 агентов из Киева, Ленинграда и других
мест были направлены в Новочеркасск2. Они появлялись везде, где бастующие про¬
являли какую-либо активность, наблюдали за ними, учитывали и фотографировали.
Локализация стачки путем информационной блокады рассматривалась при этом как
самая насущная задача. В ходе стачки, чтобы предотвратить передачу известий о ней
радиолюбителями, было задействовано 5 машин с глушащим радиосигналы оборудо¬
ванием3.
Все дороги, идущие из города, были перекрыты, а телефонная связь с внешним
миром прервана. Инженер, оказавшийся в это время по делам в Новочеркасске,
рассказывал американскому представителю в Москве, что он не мог уехать из города
в течение 3 недель4. Один из местных водителей такси поведал мне, какие трудности
пришлось преодолеть его семье, чтобы получить разрешение на возвращение домой
из Прибалтики после летних каникул (тогда он был подростком).
Сразу после расстрела люди в штатском погрузили тела на грузовые машины
и увезли их с площади. Затем пожарные из ближайшего депо вышли на площадь
и водой из шлангов смыли кровь. По некоторым сведениям, чтобы скрыть остав¬
шиеся следы крови, на площади был положен свежий асфальт5. Чтобы избежать
возможных волнений, тела убитых тайно похоронили ночью в удаленных от города
местах. Семьи погибших до 1992 г. не могли узнать, где похоронены их близкие.
Врачи, обследовавшие тела жертв, и те, кто непосредственно занимался похо¬
ронами, были предупреждены, что в случае разглашения известных им сведений,
они будут приговорены к "высшей мере" наказания6. Местные жители, напуганные ** Бэрон Сэмюэл X., профессор истории Университета Северной Каролины (США).
Перевод статьи с английского кандидата исторических наук В.С. Антонова с корректировкой
И.А. Христофорова.
76
побоищем на площади и вынесенными судом драконовскими приговорами, старались
дистанцироваться от случившегося. Так, раненная на площади женщина сообщала,
что ее друзья просили не заходить к ним домой - они боялись возможных неприят¬
ностей из-за общения с ней. Рабочий, раненный в июньские дни, случайно встретился
со своим знакомым спустя несколько лет. Тот начал было расспрашивать его о ране,
но был прерван и его попросили никому о ней не говорить. После освобождения
люди, отбывшие свой срок, периодически предупреждались о необходимости
воздерживаться от разговоров о происшедших событиях7.
Читатели советской прессы, где бы они ни проживали, не могли ничего узнать
о стачке и ее подавлении. Средства массовой информации убеждали, что страна встре¬
тила известия о повышении цен с пониманием и одобрением. Вскоре после Кровавой
субботы ежедневная новочеркасская газета "Знамя коммуны" на всю первую полосу
поместила материал, озаглавленный "Рабочие Новочеркасска одобряют меры, приня¬
тые партией и правительством для быстрого роста производства животноводческой
продукции". Письма и заметки, подписанные двумя рабочими завода, пред по да вате л ем
института и директором треста столовых, украшали следующие заголовки: "Теперь
это необходимо", "Единогласие", "Наш рабочий вклад", "Принятые меры правильны".
Читателей газет бомбардировали подобными сообщениями в течение многих дней.
В номерах от 4 и 5 июня "Правда", публикуя одобрительные письма из Новочеркасска
и других городов и сел, "продемонстрировала", что подобные же настроения преоб¬
ладают по всей стране. Выпуск 4 июня информировал и о международной поддержке
повышения цен, приводя соответствующие сообщения из коммунистических газет
Лондона, Праги и Будапешта.
4 июня глава КГБ докладывал непосредственно Хрущеву о мерах, принятых его
органами: "Ограничивается распространение слухов о событиях в г. Новочеркасске
и пресекаются различные провокационные домысли в связи с ними. Особое внимание
мы обращем на переписку, идущие из Ростова поезда, рынки, места скопления
людей"*.
Высшие официальные чины не без основания считали принятые меры вполне
действенными. Много лет спустя глава Главлита В. Солодин рассказал, что от его
организации требовалось "не разрешать к печати" не только государственные секре¬
ты, но и "материалы, дезинформирующие общественность", - эвфемизм событий,
о которых народ не должен был знать. "Даже о таких важных событиях, как расстрел
демонстрации в Новочеркасске, слышало весьма ограниченное количество людей.
Они знали, что что-то случилось. Но никто не знал ничего определенного: ни о том,
как много людей погибло, ни о том, сколько было участников..."9
В разгар "холодной войны" противники СССР старались выявить, а советские
власти - скрыть любую информацию, которая могла им повредить. Однако еще много
лет назад мадам де Сталь писала, что "в России все является секретом, но ничего-
тайной". Десятки тысяч людей, живших в Новочеркасске и поблизости от него, в том
числе в Ростове-на-Дону, что-то знали о произошедшем. Неудивительно, что многие
поневоле были вовлечены в разговоры об этом событии, и информация стала про¬
сачиваться вовне. У многих советских людей, потрясенных происшедшим в Новочер¬
касске, имелись контакты с проживавшими в СССР иностранцами, которые также
услышали о случившемся.
Александр Солженицын серьезно ошибался, когда утверждал: "Не узнала о Ново¬
черкасске заграница, не разъяснило нам западное радио"10. Однако прошло 2 месяца,
прежде чем в иностранной прессе появилось 4 схематичных и очень расплывчатых
сообщения. Первое из них ("Paris-Presse", 27 июля) было хотя и примечательным, но
очено далеким от истины. Столкнувшись с решительным сопротивлением рабочих,
протестовавших против повышения цен и снижения заработной платы, говорилось в
нем, правительство вынуждено было отступить: оно приостановило повышение цен,
восстановило прежние ставки оплаты труда и уволило непопулярного директора
завода. В соответствии с таким толкованием события заметка была озаглавлена:
77
"Успешная забастовка на советском заводе", и весь этот случай представлялся как
"пример либерализации советского режима". С неумышленной иронией автор статьи
заключил, что "в СССР эта история оценивается положительно".
Примерно неделю спустя появилось несколько коротких заметок, говоривших
о более серьезном характере волнений в Новочеркасске. "Посев", франкфуртская
русскоязычная антикоммунистическая газета, утверждал 5 августа, что забастовка
распространилась на весь Донбасс. 7 августа "London Telegraph" оказался ближе
к истине с сообщением (подхваченным на следующий день "Le Monde"), озаглавлен¬
ным "Расстрел русских продовольственных бунтов"11.
8 августа после долгого выжидания выступила "New York Herald Tribune". В заметке
московского корреспондента говорилось, что сообщения западных источников
о 800 погибших вблизи Ростова "безответственны". Значительно более подробное
сообщение Макса Франкеля из Вашингтона появилось в "New York Times" 8 октября.
Оно основывалось на данных, сообщенных на пресс-конференции представителем
Государственного департамента Линкольном Уайтом. Последний, в свою очередь,
опирался на доклады посольства США в Москве.
Двумя наиболее заинтересованными в информации о трудностях в Советском
Союзе организациями были американское посольство в Москве и радиостанция
"Свобода". 27 июля, в тот самый день, когда была опубликована заметка в "Paris-
Presse", первый секретарь посольства Р.Т. Дэвис составил для посла первый из серии
меморандумов о новочеркасских событиях. Копии их посылались не только в Вашинг¬
тон, но и в американские посольства в Лондоне, Париже, Риме, Бонне и Вене, а также
в Мюнхен (где располагалась штаб-квартира радиостанции "Свобода"), Франкфурт
и Берлин. Первое сообщение, детали которого Дэвис характеризовал как "скудные
и расплывчатые", базировалось на информации, полученной "надежным западным
корреспондентом в Москве, имевшим хорошие связи с советскими гражданами". На
основе услышанного от нескольких человек он смог составить короткое заключение
о серьезных выступлениях в Новочеркасске, но было неясно, потерпели ли они
неудачу. Однако полученные данные свидетельствовали, что там произошло нечто
важное, требующее дальнейшего изучения.
Скоро выяснилось, что этот район закрыт: американская сельскохозяйственная
делегация, которая должна была поехать в Ростов, не смогла попасть туда из-за
отмены приглашения. Так же поступили с некоторыми американскими туристами-
студентами, которые учились в Киеве, и профессором из Принстона. В качестве
одного из препятствий поездке в Ростов выдвигалось то, что главная гостиница города
пришла в аварийное состояние и там начался ремонт. Американских студентов
отправили обратно под тем предлогом, что в Ростове в конце июля - начале августа
должна состояться большая международная встреча и все наличные гостиничные
помещения будут заняты. Наиболее же часто советские официальные лица указывали
на объявленный в регионе из-за эпидемии холеры карантин. В посольстве заподо¬
зрили, что этот карантин был лишь отговоркой. Эти подозрения усилились, когда
7 августа "Правда" сообщила о прибытии в Ростов более чем 2 тыс. детей на Все¬
союзную спартакиаду. Никакой "карантин" не помешал ростовской футбольной
команде 10 августа сыграть матч в Москве, о котором также сообщила "Правда"12.
Несмотря на невозможность получить информацию из первых рук, сотрудникам
посольства удавалось делать обоснованные предположения путем тщательного изуче¬
ния материалов центральных, новочеркасских и ростовских газет. Доказательством
волнений стало сообщение в "Правде" (9 июня) о собрании партийного актива
в Ростове, где основной темой была энергичная самокритика в связи с ослаблением
контактов между партийными организациями и массами и "пренебрежительным
отношением к нуждам и запросам трудящихся". А когда "Правда" объявила, что
А.В. Басов, первый секретарь Ростовского обкома партии и член ЦК КПСС, снят
с должности, это стало рассматриваться "как сильнейшее доказательство" того, что
в возглавляемом им регионе случилось нечто важное13.
78
Радиостанция "Свобода", орудие американской политики в "холодной войне", рас¬
полагала штатом аналитиков, которые тщательно следили за всеми событиями,
вызывавшими в СССР беспокойство, и они были информированы лучше, чем посоль¬
ство США в Москве. Неудивительно, что эта организация стала проявлять особый
интерес к событиям в Новочеркасске. Как показывают архивные материалы, сотруд¬
ники радиостанции по крупицам собирали информацию и в органах советской
массовой печати, и в западной прессе; изучали доклады посольства США в Москве;
беседовали с туристами, которые посещали Россию, и с советскими гражданами,
выезжающими за рубеж. Все эти источники позволили составлять связные, хотя и не
совсем полные сообщения.
В течение августа радиостанция передавала отрывочные сообщения, основанные
на упомянутых материалах европейской прессы. Между тем аналитикам удалось
в результате внимательнейшего изучения новочеркасской газеты с апреля по июль
получить большое количестство косвенных данных. Когда эти материалы были сопо¬
ставлены со свидетельствами из других источников, стала вырисовываться достаточно
четкая (хотя еще неполная) картина происшедшего. Текст подготовленной передачи
произвел сильнейшее впечатление на читавших и комментировавших его сотрудников
радиостанции14. Наконец 10 сентября обширное сообщение, основанное на докладе
директора исследовательского отдела "Свободы" Альберта Бойтера, было передано
в последних известиях. Чтобы его услышало возможно большее число людей, его
транслировали на русском и 16 других языках народов СССР каждый час15. Сколько
людей в действительности услышали передачу, установить невозможно, но она
должна была дойти до многих.
В последующее десятилетие к уже известным сведениям о новочеркасских
событиях мало что добавилось и в СССР, и за границей. Наиболее примечательной из
публикаций этого периода была статья А. Бойтера о беспорядках среди трудящихся
в Советском Союзе, в основе которой лежали данные, собранные автором в сентябре
1962 г.16 Хотя материал и не был новым, эта публикация была важна для распро¬
странения за пределами СССР той информации, которую удалось собрать наиболее
осведомленному о трагедии западному исследователю. Однако примечательно, как
мало внимания было уделено этой работе и новочеркасской трагедии вообще
в серьезных исследованиях, появившихся в течение нескольких последующих лет.
Когда в 1967 г. известный французский журналист Мишель Татю опубликовал боль¬
шую книгу о советской внутренней политике 1960-1966 гг., Новочеркасску он посвя¬
тил лишь пару примечаний17. Невероятно, но в монографии Мэри Маколи "Трудовые
конфликты в Советской России. 1957-1965" нет даже упоминаний о новочеркасских
событиях. Роберт Конквест в книге "Промышленные рабочие в СССР" (1969) огра¬
ничился несколькими словами на эту тему в примечании.
Только в 1973-1976 гг., после появления "Архипелага ГУЛАГ" А.И. Солженицына,
этот сюжет получил новое звучание. Чтобы разобраться в поразившем его вообра¬
жение событии, Солженицын сам отправился в Новочеркасск1 х, где сумел найти
хорошо информированных свидетелей, пожелавших поделиться с ним своими воспо¬
минаниями. Конечно, собранные им данные гораздо полнее тех, которыми располагал
Бойтер. Солженицын был первым, кто тщательно описал место событий и дал их до¬
стоверную хронологию. Он проследил различные стадии забастовки, включая оста¬
новку поезда, усилия по распространению стачки и марш 2 июня по городу. Он сооб¬
щил об аресте 30 человек в ночь с 1 на 2 июня, о последующих усилиях их товарищей,
стремившихся освободить арестованных, о том, что 6 членов ЦК партии примчались
в Новочеркасск, что делегация рабочих беседовала с ними после расстрела и что
Козлов и Микоян выступили по радио. Похоже, что он был первым писателем,
узнавшим о серии судов и о казнях. Его талант помог ему превратить обширный
материал, оказавшийся в его распоряжении, в живой очерк о тех июньских днях19.
Однако работа Солженицына, как и публиковавшиеся до нее, содержит значитель¬
ное количество ошибок. Прежде всего это относится к его утверждению, что никто
79
за границей ничего не знал о Новочеркасске. Шестеро приехавших из Москвы
в Новочеркасск были не просто членами ЦК КПСС; четверо - Козлов, Микоян,
А.П. Кириленко и Д.С. Полянский - являлись членами Президиума, а двое - А.Н. Ше¬
лепин и Л.Ф. Ильичев - секретарями ЦК. Точность солженицынских зарисовок собы¬
тий зависела от достоверности рассказов тех, с кем он беседовал. Однако информа¬
торы Солженицына сами не располагали полными сведениями. Неумышленно они
сообщали ему такие факты, которые в действительности были только широко
распространенными слухами и которые (как мы теперь знаем) были ложными.
Например, Солженицын писал, что офицер покончил самоубийством перед строем
солдат, чтобы не отдавать приказа о стрельбе по демонстрантам, что всего погибло
70 или 80 человек и 47 из них от разрывных пуль, что семьи убитых и раненых были
сосланы в Сибирь.
"Архипелаг ГУЛАГ" впервые был опубликован в Париже издательством "УМСА-
Рге88" в 1973 г. Немецкий перевод появился в том же году, а английский - в 1974-
1976 гг. Издания получили широкий резонанс. Можно было не соглашаться с солже-
ницынской гиперболической оценкой новочеркасского выступления как "поворот¬
ного пункта в истории современной России", но нельзя было не заметить, что его
повествование позволило совершенно по-новому взглянуть на происшедшее. В тече¬
ние довольно долгого времени рассказ Солженицына служил наиболее авторитетным
свидетельством для всех, кто интересовался этим сюжетом.
В дальнейшем, в период между появлением работы Солженицына и наступлением
гласности, литература о Новочеркасске, насколько я могу судить, была скудной.
В 1977 г. издатели памфлета о рабочих волнениях в СССР выразительно отметили,
что "Правда", клеймившая агентов американского правящего класса за преступление,
совершенное на площади Хаймаркет в 1886 г., где полиция открыла огонь по рабочей
демонстрации, не произнесла ни слова по поводу инцидента, происшедшего намного
ближе к родным местам. Речь идет о нелегально напечатанной и выпущенной в мае
1977 г. листовке, посвященной 15-й годовщине Новочеркасского побоища. Ее подпи¬
сали 85 диссидентов. После беглого рассказа о трагедии авторы листовки заключали:
"Эти смерти не должны быть никогда забыты или прощены! Мы призываем сделать
2 июня днем общей скорби о жертвах деспотизма, днем борьбы против кровавого
официального террора!" Здесь же говорилось: "Если бы не было мужественной
работы Александра Солженицына..., мир до сих пор не знал бы ничего об этом".
Издатели включили в памфлет большой отрывок о происшедшем в Новочеркасске
из "Архипелага ГУЛАГ"20.
Таким образом, разоблачения Солженицына тайно проникали в Советский Союз,
дав толчок диссидентскому движению. Среди подписавшихся под листовкой были
генерал-майор Петр Григоренко и его жена Зинаида, Андрей Сахаров и его жена
Елена Боннер21. Воззвание называлось "Расстрел рабочей демонстрации в Новочер¬
касске" и было составлено Григоренко на основе информации, попавшей к нему от
участвовавших в новочеркасских событиях знакомых. После обыска в его квартире
►в Москве и обнаружения там "антисоветских документов" он был арестован22. Как
широко разошлось это воззвание, сказать трудно, но можно с уверенностью утвер¬
ждать, что с тех пор информация о событиях в Новочеркасске широко распростра¬
нилась в диссидентской среде и стала главным пунктом в обвинениях, выдвигавшихся
диссидентами против советского режима23.
Этап второй: 1988-1993 гг,
В своей первой речи в качестве Генерального секретаря ЦК КПСС в марте 1985 г.
М.С. Горбачев произнес слово "гласность". Открытость должна выполнять важную
функцию; как он объяснял, "чем более народ будет информированным, чем более он
будет сознательным, тем более активно будет поддерживать партию, ее планы
и основополагающие цели"24.
По мере быстро происходившего отказа советского режима от многих запрети¬
80
тельных мер сведения о новочеркасских событиях раньше или позже должны были
стать достоянием гласности. Препятствовать этому в то время могли два обстоя¬
тельства. Во-первых, инициатива в разоблачительной кампании принадлежала цент¬
ральной прессе, тогда как провинциальная очень отставала. Между тем, как вскоре
выяснилось, пролить свет на новочеркасские события можно было прежде всего на
местном уровне. Во-вторых, в первые годы "эры Горбачева" реформистски настроен¬
ные деятели в правительстве и вне его сосредоточились на разоблачении культа
личности Сталина. В то же время реформаторы прославляли Хрущева, разоблачив¬
шего диктатора, славили его как предвестника перестройки. Может быть, и по этой
причине проявилось желание не вникать в суть одного из наиболее дискредитирую¬
щих власть событий в годы его правления. Перелом произошел в середине 1988 г.
Честь разоблачения принадлежит в основном Петру Петровичу Сиуде, сыну старо¬
го большевика, расстрелянного в 1937 г. Сиуда был участником забастовки, уже на
следующий день он был арестован, вместе с другими предан суду и приговорен
к 12 годам лишения свободы25. Несмотря на его отсутствие на субботнем побоище,
Сиуда стал хроникером новочеркасской трагедии. После ареста и до этапирования
в лагерь строгого режима в Сибири, а затем и в самом лагере он потратил много
времени на беседы с активными участниками выступления, находившимися в Ново¬
черкасске и после его подавления. Он по крохам собирал все доступные ему свиде¬
тельства для наиболее точного восстановления хода событий.
Начиная с 1989 г., после того как стали возможны публикации о том, что раньше
было запретной темой, он поместил несколько статей, но не в центральной прессе26.
Они были краткими и примерно одинаковыми по содержанию. Еще большее значе¬
ние имели многочисленные интервью Сиуды. Его начали широко цитировать в пе¬
чати. Журналистов привлекали своим драматизмом и история возвращения репресси¬
рованного за участие в долго скрывавшейся массовой стачке, и описание им того, что
же на самом деле случилось. В издательском введении к одной из публикаций Сиуды
отмечалось: "Поскольку официальная печать замалчивает эту историю почти три
десятилетия, особенно ценно свидетельство участников этих событий"27. Впослед¬
ствии выявилось много других участников, и то, что они рассказали, было интерес¬
ным, но никто из них не приблизился к описанию Сиуды по ясности и последователь¬
ности. Обладая определенным уровнем образования и понимания истории, он смог
представить новочеркасское выступление наиболее осмысленно.
Деятельность Сиуды не сводилась только к публикации статей. С декабря 1987 г.
он направлял письма в ЦК КПСС, Президиум Верховного Совета и Верховый суд, вел
энергичную кампанию за пересмотр оценок случившегося, добивался реабилитации
его жертв. В марте следующего года он бросил работу и полностью посвятил себя
достижению этой цели. Сначала он встречал в официальных инстанциях исключи¬
тельно обструкцию. Но, может быть, самым разочаровывающим было для него то,
что даже в период перестройки семьи, в которых были погибшие или осужденные,
не помогали ему из-за боязни возможных репрессий28.
Чтобы привлечь внимание к новочеркасским событиям, Сиуда приехал в Москву,
где обстановка была более свободной. В апреле на заседании Советского комитета
защиты мира он публично изложил свою историю. Он также смог договориться
о публикации в "самиздате" сокращенного варианта своих воспоминаний. Перед
встречей Рональда Рейгана и госсекретаря Дж. Шульца с М.С. Горбачевым он
направил копии своих писем чиновникам посольства США с требованием, чтобы
вопрос о реабилитации жертв новочеркасской трагедии был включен в повестку дня
переговоров с советским правительством в контексте борьбы за права человека.
Сиуда пытался опубликовать сведения о новочеркасских событиях в международной
прессе29. Кроме того, ему удалось поместить заметки на эту тему в таких нефор¬
мальных изданиях, как "Набат", "Левый поворот" и "Община". В мае он изложил
свою историю на встрече с представителями центральных периодических изданий
и группой прогрессивных писателей30.
81
После возвращения домой Сиуда стал призывать граждан Новочеркасска выразить
протест против страданий, причиненных им, их родственникам, знакомым и друзьям
26 лет назад. В конце мая - начале июня он распространил в городе листовку "Ново¬
черкасская трагедия 62-го года", в которой рассказывалось о причинах забастовки,
о нежелании властей вести переговоры с рабочими и "кровавом подавлении" волне¬
ния. Уподобляя новочеркасскую трагедию Кровавому воскресенью 1905 г. и побоищу
на Ленских золотых приисках в 1912 г., Сиуда призывал публично осудить то, что
случилось, и тех, кто был за это в ответе, а также добиваться реабилитации
жертв31.
Одновременно он пытался повлиять на местные власти. Сиуда подготовил статью
для новочеркасской газеты "Знамя коммуны", упрекнув редакцию в том, что она
хранит молчание о трагическом событии в истории города, несмотря на объявленную
правительством гласность. Для большей убедительности он указывал, что ему пред¬
ложили писать для московских изданий, что он распространил много экземпляров
своих воспоминаний в Москве и публиковался в различных выпусках "самиздата",
наконец, что он по крайней мере 10 раз выступал на заседаниях Советского комитета
защиты мира. Он распространял листовки в Новочеркасске и других городах
и намерен продолжать это; кроме того, он предвидит, что материал о событиях
в Новочеркасске вскоре будет опубликован за границей.
Сознавая невозможность публикации без поддержки сверху, Сиуда, хотя и не
был расположен к компромиссам, снабдил свою статью примечанием, что готов
к ее переделке по замечаниям редакции32. Письмо, конечно, вызвало раздражение
редакции своей непривычной дерзостью, и статью возвратили автору. Вскоре на
НЭВЗе состоялось партийное собрание, подвергшее критике листовку и деятельность
Сиуды33. В ответ он предпринял новую атаку в форме открытого письма Н.К. Арте¬
мову - работнику НЭВЗа, который был секретарем парторганизации и делегатом
XIX конференции КПСС. Из этого письма следует, что Артемов пытался дискреди¬
тировать Сиуду. Упрекая его в этом, Сиуда тем не менее сосредоточился на поли¬
тических, а не на личных аргументах, призывая Артемова подняться с колен как
рабочего и добиться обсуждения новочеркасских событий на партийной конфе¬
ренции34.
Поразительно, однако натиск рядового, но решительно настроенного человека
заставил областную парторганизацию отступить. Хотя и неохотно, но убежденный
замечаниями Сиуды, что уклониться от распространения правдивой информации
невозможно, секретарь Ростовского обкома Л.А. Иванченко решился на контрмеры.
Если невозможно избежать публичного обсуждения новочеркасских событий, рассуж¬
дал он, нужно по крайней мере поставить это обсуждение под контроль. Местная
парторганизация должна проявить инициативу и первой опубликовать сообщение
о событиях 1962 г. Такая версия, предполагал он, поможет сохранить репутацию
власти и выбить почву из-под ног Сиуды и ему подобных, которые могут подать
происшедшее в сенсационных тонах и очернить партию.
Первой официально санкционированной публикацией, освещающей новочеркас¬
скую трагедию, стала появившаяся 22 июня 1988 г. статья в "Комсомольце" - органе
Ростовского обкома ВЛКСМ. Ее автор Ольга Никитина сопроводила ее хлестким
заголовком: "Дни затмения, дни прозрения" и подзаголовком: "история без вырванных
страниц". В более поздней статье Никитина намекнула, что Иванченко оказал давле¬
ние на местную цензуру, чтобы "распечатать" этот сюжет под ее личную ответ¬
ственность35. В своем интервью автору этих строк она более подробно рассказала,
как была написана и опубликована ее первая статья на эту тему36.
Хотя Никитина возглавляла отдел пропаганды областного комитета комсомола
и была корреспондентом "Комсомольца", она особенно не интересовалась новочер¬
касскими событиями и ничего не знала о них. В мае ее вызвали к Иванченко, кото¬
рый возмущенно сообщил, что "экстремисты" распространяют в Новочеркасске ли¬
стовки с утверждением о расстреле рабочих в 1962 г., и заверил ее: если она вникнет
82
в суть происшедшего, то не найдет ничего подобного: "Советская власть не стреляет
в рабочих". Необходимо положить конец этим искажениям, и он попросит КГБ
помочь ей сделать это.
Никитина поехала в Новочеркасск вместе с Юрием Беспаловым - корреспон¬
дентом "Комсомольской правды" в Ростове. Беспалов уже знакомился с этим делом
и воспользовался случаем, чтобы получить дополнительную информацию. Прежде
всего Никитина и Беспалов переговорили с И. Сухомлиновым - секретарем горкома
партии. Затем все трое посетили местный отдел КГБ. Возглавлявший его В.А. Буха¬
нов сказал, что ему поручено иметь дело с одной Никитиной. Остальные вынуждены
были уйти37. Никитина попросила познакомить ее с имеющимся в КГБ архивными
материалами по делу, но ей было сказано, что они отсутствуют38. Буханов дал
Никитиной "разрешение" на беседу с рабочими НЭВЗа.
На предприятии для разговора с ней было приглашено несколько человек. Это
была явно специально отобранная группа, возглавляемая Артемовым. Остальные
следовали за ним. Но Иванченко, вероятно, недооценил Никитину, предполагая, что
она удовлетворится только визитом на НЭВЗ. Никитина осознала, что не получила
полной информации и как молодой, добросовестный журналист решила узнать боль¬
ше. Она отыскала Сиуду, побеседовала с ним и в итоге посвятила ему значительную
часть своей статьи. Она поняла, что существуют две взаимоисключающие версии
событий и приходится выбирать между ними.
Написанное Сиудой было оценено ею как "истерика", и она раскритиковала
его, сравнивая с его собственным отцом - "истинным сыном партии", который, по ее
убеждению, вел бы себя совсем по-другому. Но теперь у нее не было сомнений, что
расстрел рабочих действительно имел место, и эта правда ее потрясла. Конечно,
ее первая статья отражала официальную точку зрения, акцентируя внимание на при¬
сутствии в числе стачечников хулиганов, уголовников. Но, несмотря на это, она не
смогла удержаться от резкого вывода: "Чрезвычайно мучительно и горько писать мне
об этом... Но при существовавших обстоятельствах, я убеждена, огонь не должен был
открываться, - особенно если учесть, что большинство присутствовавших на площади
перед горкомом были просто любопытствующими зрителями. Партия должна была
предвидеть беду, прислушаться к народному недовольству, изолировать провокаторов
и решить ситуацию мирно, вместо того, чтобы вызывать армию".
Прочитавший статью Иванченко не был полностью удовлетворен, но, к счастью,
Никитина не приводила сенсационных подробностей. Поэтому он попросил автора
убрать некоторые мрачные места, смягчить острые моменты. После того, как это
было выполнено, он одобрил публикацию. Однако только одного его мнения было
недостаточно. Необходимо было получить разрешение обллита, который не давал
санкцию только на основании одобрения Иванченко. Нужно было разрешение
местного КГБ, а его глава отказал в своем согласии. Расстроенный таким поворотом
событий, редактор "Комсомольца" сообщил новость Иванченко.
Для решения возникших разногласий с КГБ было созвано совещание с участием
Никитиной. Возражали против публикации глава КГБ Новочеркасска Буханов, руко¬
водитель УКГБ по Ростовской обл. Кузнецов и его заместитель. Иванченко выска¬
зался за публикацию, доказывая, что отказ показал бы, что они оставляют поле
битвы "идеологическим противникам". Представители же КГБ считали, что при всех
обстоятельствах секретность является лучшей гарантией безопасности. Во всяком
случае Кузнецова не убедили аргументы Иванченко, и он твердо отказался подпи¬
сывать разрешение. Потеряв терпение, Иванченко приказал Кузнецову подписать,
но и это не помогло.
Совещание зашло в тупик, и тогда слово взяла Никитина. Ее статья уже была
сверстана, и номер газеты был готов к печати. Было около 4 часов дня, а печатный
станок должен был завершить работу к 6 часам вечера. Никитина заявила, что пози¬
ция Кузнецова может сорвать выпуск газеты. После некоторой заминки тот наконец
уступил натиску. Однако чтобы избежать возможного упрека сверху, он приказал
83
поставить подпись своему заместителю. Статья была опубликована в годовщину
фашистского вторжения в СССР, а Никитина чувствовала себя так, будто она вы¬
играла настоящую войну39.
Сиуда был удовлетворен появлением сведений о новочеркасской трагедии в офи¬
циальной печати, но радость его омрачалась некоторыми содержащимися в статье
утверждениями. Он прислал в редакцию длинное письмо, состоявшее из 22 пунктов40.
Многословное, повторявшее прежние недочеты его сочинений (в том числе и исте¬
рическую тональность), это письмо содержало опровержение неправильных утвер¬
ждений Никитиной, дополнение приводимых ею данных, а также объяснение кон¬
тактов Сиуды с представителями американского посольства. Сиуда утверждал: Ники¬
тиной вместо упреков в его адрес следовало осудить "антибольшевистскую аполо¬
гетику сталинизма", адепты которого по-прежнему стараются не допустить огласки
преступления, совершенного против рабочих в июне 1962 г. В заключение он все же
признал, что статья сослужила великую службу-она "пробудила гражданский дух"
в народе, что выразилось в обрушившемся на него потоке звонков, писем и посе¬
щений. В это же время он почувствовал интерес к себе со стороны других журна¬
листов, осмелившихся заняться этим делом и подготовивших собственные материалы,
хотя опубликовать их тогда не удалось41.
Никитина также была засыпана сообщениями, которые помогли ей понять, что ее
взгляд был достаточно односторонним. Продолжив работу, она нашла новых свиде¬
телей и написала более критическую статью под тем же названием. С сожалением она
убедилась, что сознательное искажение информации - дело не только прошлого.
Иванченко запретил ей публиковать что-либо в продолжение темы, и прошло 2 года,
прежде чем дальнейшее развитие гласности позволило ей в очередную годовщину
Кровавой субботы издать второй вариант "Дней затмения, дней прозрения"42.
Первая статья Никитиной вызвала гораздо больше откликов, чем она полагала.
Как уже отмечалось, рабочий НЭВЗа Артемов был избран делегатом XIX парткон¬
ференции, состоявшейся в июне в Москве. Иванченко (а может быть, и все ростовское
партийное руководство) опасался, что информация о новочеркасских событиях
в интерпретации Сиуды может появиться на Западе. Статья Никитиной, призванная
дать советским читателям информацию в смягченном и отредактированном виде,
могла быть использована с той же целью и за рубежом. Это предположение, видимо,
объясняет, почему Артемов передал в Москве работу Никитиной Джонатану Стилу,
корреспонденту "Manchester Guardian". Сообщение, которое написал последний, было
озаглавлено: "Колбаса, вызвавшая побоище". Оно было опубликовано 15 июля43
и лишь частично основывалось на статье Никитиной. Содержание публикации свиде¬
тельствует, что Стил использовал материалы, переданные ему Сиудой, когда тот
находился в Москве. Очевидно, ему остались неизвестными прежние разыскания
Бойтера, Солженицына и других, поэтому он не спешил полагаться на данные Сиуды,
ожидая, пока кто-нибудь не подтвердит их в советской печати. Тактика Иванченко
и Артемова дала осечку: Стил смог критически пересмотреть статью Никитиной и
дать свое собственное вйдение события. Данный редактором газеты подзаголовок:
"Джонатан Стил сообщает из Москвы о рассказе выжившего свидетеля массовых
убийств и о тайном захоронении погибших безоружных граждан" - указывает, на чем
именно был сделан акцент в новой публикации. Сообщение Стила стало достоянием
не только Запада: русская служба Би-Би-Си немедленно подхватила его и передала
почти полностью в тот же день44.
Прошел год с момента появления первой статьи Никитиной, когда новый рассказ
о трагедии 1962 г. был опубликован уже в центральной советской газете "Комсо¬
мольская правда"45. Далеко еще не побежденные противники гласности продолжали
сопротивляться появлению любой нежелательной информации. Позднее Юрий Беспа¬
лов подробно рассказал о том, как он и его соавтор Валерий Коновалов после долгой
борьбы в конечном итоге добились выхода материала, подготовленного одновремен¬
но со статьей в ростовском "Комсомольце", но гораздо более резкого по тону46.
84
Авторы акцентировали внимание на быстром забвении событий прошлого.
Беспалов, выросший в Ростове, скептически относился к разговорам о лужах крови на
площади и о перевозке трупов на грузовиках, считая это выдумкой людей, враждебно
настроенных к советской власти. Однако как журналист эпохи перестройки он решил,
что это дело заслуживает расследования. Поэтому вместе со своим коллегой Вале¬
рием Коноваловым, приехавшим из Москвы, он разработал план работы над темой.
Не являясь диссидентами, они не ожидали, что кто-то будет им мешать, не думали
они и о том, что могут подвергнуться какому-либо преследованию со стороны
властей.
Однако их неосторожные телефонные разговоры были прослушаны, и они стали
убеждаться, что за ними ведется слежка. Тем не менее Беспалов и Коновалов без
помех посетили Новочеркасский политехнический институт, где нашли нескольких
свидетелей, сообщивших ужаснувшие журналистов сведения о событиях 1962 г. Они
также взяли интервью у генерала И.К. Шапошникова (заместитель командующего
Северокавказским военным округом во время расстрела), у одного из военных юри¬
стов и др. Но совсем иной результат дала встреча с судебно-медицинским экспер¬
том. Во время телефонного разговора он согласился встретиться и рассказать о за¬
хоронении, в котором участвовал. Когда же спустя всего 15 минут они прибыли
к нему, он заявил, заикаясь, что память его подвела и он ничего не знает о трупах
убитых.
Многие в Новочеркасске не хотели бередить старые раны, и журналистам прихо¬
дилось проявлять настойчивость - ведь они хотели не только стереть "белое пятно",
но и уничтожить "синдром страха", сохранявшийся в этом городе. Люди, давшие
подписку о неразглашении, и через 26 лет опасались, что ее нарушение повлечет за
собой страшные последствия. Многие из тех, чьи родственники погибли на площади
или оказались в тюрьме, постарались вычеркнуть из своей памяти их имена,
уничтожили их фотографии и скрывали случившееся от детей и внуков. Только после
появления в печати статьи Беспалова и Коновалова хлынул поток прежде загнанных
внутрь воспоминаний и чувств.
Авторы представили статью главному редактору своей газеты, который обещал
попытаться получить разрешение на ее публикацию, но вскоре сообщил им о неудаче.
В ответ на телефонное обращение к кому-то в Политбюро был получен совет
подождать 2-3 месяца, поскольку условия теперь неподходящие. Три последующие
попытки также потерпели неудачи. В ходе одной из них Коновалов позвонил Беспа¬
лову из Москвы и сказал, что статья набрана для следующего номера "Комсомоль¬
ской правды". Беспалов собрал друзей, и они стали ждать. По расписанию газета
выходила в 9 часов, он позвонил Коновалову в 5 и узнал, что материал все еще стоит
в номере. На звонок в 7 часов он получил такой же ответ. Сердце Беспалова бешено
колотилось. Но в 8 часов Коновалов сообщил, что статья опять снята. Подобное
продолжалось целый год. Статья "случайно" была опубликована лишь 2 июня 1989 г.,
в 27-ю годовщину побоища. После декларации Литвы о провозглашении независи¬
мости литовская делегация демонстративно покинула Съезд народных депутатов.
В создавшейся кризисной ситуации Коновалов решил, что внимание противников
статьи будет отвлечено и ее можно будет опубликовать "под шумок". Маневр удался:
звонок из Политбюро в редакцию прозвучал уже тогда, когда было отпечатано более
18 млн. экз. газеты47.
Статья произвела двойное действие. Во-первых, она привлекла внимание ряда
участников съезда народных депутатов СССР, в том числе декана юридического
факультета Ленинградского университета А.А. Собчака. Однако Собчак услышал о
событиях 1962 г. раньше, от депутата по Новочеркасскому округу В.М. Калинченко.
Сразу после избрания к Калинченко пришли несколько местных жителей и высказали
пожелание, чтобы он направил депутатский запрос о событиях июня 1962 г. Наиболее
настойчивым и энергичным из визитеров был Сиуда, рассказавший ему подробности
о трагедии. Вынужденный что-то предпринять, Калинченко добился встречи с Горба¬
85
чевым, во время которой тот всячески убеждал его воздержаться от каких-либо
действий. Какой смысл разбираться в событии, которое произошло так давно,
риторически вопрошал Горбачев.
Калинченко сообщил обо всем этом Собчаку, и тот поделился с ним своим наме¬
рением произнести речь о Тбилисской трагедии 1989 г. и предложил ему рассказать
о событиях в Новочеркасске. Рано утром на следующий день Калинченко записался
в секретариате съезда для выступления, при этом его спросили, о чем он собирается
говорить. Началось заседание, время шло, но Калинченко слова не давали. Наконец
он выразил свое недовольство и получил неубедительный ответ: для выступлений
в прениях записалось слишком много ораторов. Депутат настаивал, что он записался
одним из первых, но это не помогло, и он пришел к выводу, что руководство съезда
решило не допускать выступления на тему, которую оно считало неудобной48.
При этих обстоятельствах публикация статьи Беспалова и Коновалова открывала
путь для депутатского запроса. На заседании 11 июня Собчак, процитировав статью,
потребовал от Горбачева внести в повестку дня запрос Генеральному прокурору по
делу о событиях в Новочеркасске и о реабилитации их жертв49. Его предложение
получило поддержку, правительство поручило Генеральному прокурору и Главному
военному прокурору пересмотреть дело. В итоге расстрел был окончательно осужден,
обвинения против участников демонстрации пересмотрены, а репрессированные
по этому делу реабилитированы50.
Другим следствием выхода статьи стало то, что к этой истории снова было привле¬
чено внимание. Беспалов продолжил расследование, опубликовав еще несколько
материалов в "Комсомольской правде". Первые публикации побудили других журна¬
листов продолжить поиски новых свидетелей и дополнительных материалов. В после¬
дующие 3 года после выхода статьи от 2 июня 1989 г. в различных центральных
и местных органах печати появилось около 40 различных материалов. Особенно
заметными были публикации в таких прореформаторских органах печати, как
"Литературная газета", "Известия" и "Труд". Дезавуировать эти разоблачительные
статьи попытались консервативные "Правда", "Советская Россия" и "Военно-исто¬
рический журнал", но читатели, несомненно, приняли сторону первых.
Однако было бы наивным полагать, что гласность одержала полную победу,
а ревнители старого отказались от усилий по сокрытию прошлого. Журналистам,
которые в июне 1989 г. обратились за информацией в УВД Ростовской обл., было
сказано, что управление не располагает никакими сведениями по этому делу; местное
управление КГБ последовало тому же примеру. Особенно тщательно скрывались
сведения о захоронении трупов; причиной этого, по мнению Беспалова, было то, что
вовлеченные в эту операцию офицеры продолжали отрицать, что их солдаты
стреляли в безоружных людей. Корреспондент "Известий" не смог добиться доступа
в архивы КГБ в Москве, и лишь после его жалобы Генеральному прокурору он
получил разрешение на работу с материалами Верховного суда. Кинооператор
Михаил Марьянов, снимавший документальный фильм о новочеркасских событиях,
должен был преодолевать самые разнообразные осложнения. Фотографии, сделанные
во время забастовки, скрывавшиеся 29 лет, загадочно исчезали, едва появившись на
свет. То же происходило с другими документами. Оказывалось давление и на тех, кто
готов был показать места захоронения51. Весной 1992 г. О. Никитина жаловалась:
"Почти все документы, проливающие свет на новочеркасскую трагедию, все еще
скрыты в спецхранах архивов и остаются за стальными дверьми сейфов".
Тем не менее уже в 1990 г. началась настоящая революция в деле предоставления
источников для исторических исследований. По распоряжению Горбачева был от¬
крыт доступ к многим материалам. Однако как это ни странно, но в начале 1992 г.
новое российское правительство чрезмерно бюрократизировало процедуру доступа к
ним, и процесс исследования был замедлен. Также не принесла пользы классификация
материалов в 3 группы. Лишь первая, содержащая партийные документы за период
до 1952 г., была открыта для исследователей. Ко второй, включавшей документы
86
партийных органов ниже уровня Политбюро от 1952 до 1991 г., доступ был затруднен.
Третья, составившая Президентский архив, была полностью закрыта52.
Все это сделало еще более важной публикацию в 1993 г. документов по новочер¬
касскому делу из Президентского архива53. Публикация содержит 14 сообщений под
грифом "Совершенно секретно", направленных главой КГБ В.Е. Семичастным и его
заместителем в ЦК КПСС и Совет министров СССР. 6 из них основываются на
непосредственных наблюдениях агентов, наводнивших Новочеркасск во время заба¬
стовки. Остальные содержат информацию о наиболее активных арестованных участ¬
никах событий, планы проведения суда, обвинительных актов и приговоров, данные
о мерах по ликвидации трупов и по устранению причин, приведших к беспорядкам.
Необходимо отметить, что эти документы составлены с точки зрения охранителей
порядка и должны использоваться критически. Тем не менее они крайне интересны
и важны для понимания новочеркасских событий.
Это, однако, не означает, что теперь возможен допуск ко всем относящимся к делу
архивным материалам. Я так и не -смог получить разрешение на изучение 8 томов
протоколов наиболее важных заседаний суда. Подобным же образом обстоит дело
с 41 томом материалов, собранных Главным военным прокурором по требованию
Съезда народных депутатов в 1989 г. И хотя в настоящее время общая картина
произошедшего в Новочеркасске раскрыта и эти события могут свободно обсуж¬
даться в российской печати, существуют частные ограничения, мешающие тем, кто
хочет составить исчерпывающее представление о Новочеркасском деле.
Примечания
1 О повышении цен на продовольственные товары было объявлено в пространном заявлении
Президиума Верховного Совета и Совета министров СССР, опубликованном 31 мая 1962 г. в "Правде"
и "Известиях". Важнейшие источники об этих событиях: "Новочеркасская трагедия, 1962" // Исторический
архив, 1993. № 1,3; неопубликованный "Сборник материалов по делу о Новочеркасской трагедии 1-3 июня
1962 года", составленный П.П. Сиудой (этот сборник, представляющий собой собрание неопубликованных
заметок Сиуды, составлен в 1989 г. Я хотел бы поблагодарить 10. Беспалова за предоставленную мне воз¬
можность познакомиться с этими материалами); "О новочеркасских событиях 1962 года" - неопублико¬
ванное 170-страничное обобщение большого количества показаний, собранных в 1990-1991 гг. по указа¬
нию правительства Главной военной прокуратурой для пересмотра дела (далее - ГВП). См. также:
М а р д а р ь И. Хроника необъявленного убийства. Новочеркасск, 1992. В настоящее время я готовлю
к печати книгу об этих событиях.
2 Новочеркасск 1-3 июня 1962 года: забастовка и расстрел. На основе свидетельств очевидцев
и интервью с П.П. Сиудой. М., 1992. С. 32; Исторический архив. 1993. № 1. С. 130.
3 Там же.
4 U.S. National Archives. State Department. File 761.00/10-1962: A-550 (October 10, 1962).
5ГВП.С. 114, 123.
6 См.: Мардарь И. Указ. соч. С. 44.
7 К о н о в а л о в В. Услышать, понять, простить // Родина. 1990. № 3. С. 19; Сборник материалов...
[Сост. П. Сиуда]. С. 24-25; ГВП. С. 108, 128; Бочарева Т. Под грифом "совершенно секретно" //
Новочеркасские ведомости. 1992. 19 марта.
8 Неизвестная Россия. XX век. Ч. III. М., 1993. С. 165.
9 Richmond S. "The Eye of the State". An Interview with Soviet Chief Censor Vladimir Solodin // Russian
Review. Vol. 50. № 4 (October, 1997). P. 584-585.
1(1 S о 1 z h e n i t s у n A. The Gulag Archipelago. London, 1974-1976. Vol. 3. P. 607.
11 По сообщению M. Мондич, сотрудника радиостанции "Свобода", в статье в "London Telegraph" была
использована информация, поступившая от одного из членов советской делегации на Международном
молодежном фестивале в Хельсинки. См.: Radio Liberty Archive. Budapest. № 1413. "Июньские события
1962 года". С. 3. Я хотел бы поблагодарить библиотекаря Open Society Archive в Будапеште, который
позволил мне познакомиться с собранием материалов по новочеркасским событиям.
12 National Archives. Washington. D.C.: 761.00/7-2762 (July 27, 1962); 761.00/8-362 (August 10, 1962);
861.181/1462 (August 14, 1962).
13 Ibid, 761.00/7-2762; 761.00/8-1762 (August 17, 1962).
14 Open Society Archive. Radio Liberty Files: 14 9/12/62 1338.
87
15 "The Truth about Novocherkask" // Radio Liberty Archive. № 1359.
16 В o i t e г A. When the Kettle boils over// Problems of Communism. January-February. 1964. P. 36-38.
17 Power in the Kremlin: From Khrushchev to Kosygin. New York, 1967. P. 219-220.
|ХНикитина О. Новочеркасск: хроника трагедии //Дон. 1990. № 8. С. 121.
19 S о I z h e il i t s у n А. Op. cit. Vol. I. P. 507-514.
20 Workers against the Gulag. The New Opposition in the Soviet Union. Eds. Viktor Haynes and Olga Semenova.
London, 1979. P. 76-81.
21 Фамилии подписавших в памфлете не приведены, но некоторые из них (около 20) названы в другом
его издании: Белоцерковский В. Из портативного ГУЛАГа российской эмиграции. Мюнхен,
1983. С. 48-49.
22Grigorenko P.G. Memoirs. New York, 1986. P. 272, 279-286.
23 См.: Medvedev R. Khrushchev. New York, 1983. P. 171; The First Socialist Society. A History
of the Soviet Union from Within. Cambridge, Mass., 1985. P. 389-390; Heller M., N е k г i с h A.M. Utopia
in Power: A History of the Soviet Union from 1917 to the Present. New York, 1986. P. 592-596.
24 Цит. no: T a r a s u I о 1.А., ed. Gorbachev and Glasnost. Viewpoints from the Soviet Press. Wilmington,
1989.
25 Он был освобожден менее чем через 4 года. Данные его биографии взяты из интервью, полученного
Давидом Манделем в 1988 г. и опубликованного в 1992 г. (см. прим. 2).
26 Новочеркасская трагедия // 24 часа. 1989. Август. Вып. 1 ; Что же тогда происходило? // Крытый двор.
1990. №2. С. 3-5; Версия для исследователя // Там же. С. 29—21 ; Новочеркасская трагедия // Карта. 1993.
№ I. Последняя работа, опубликованная посмертно, была предоставлена вдовой Сиуды. Наиболее обшир¬
ная из статей, возможно, она была написана раньше других и стала основой для последующих публикаций.
27 24 часа. 1989. Август. Вып. 1. С. 10.
2Х Сборник материалов... [Сост. П. Сиуда]. С. 24-25, 61.
29 Его сочинения попали к корреспонденту "Manchester Guardian" Джонатану Стилу, который
использовал их много времени спустя и социологу Давиду Манделю, который приехал в Новочеркасск,
чтобы взять у Сиуды интервью. Он опубликовал это интервью по-русски в Москве в 1992 г.
(см.: Новочеркасск 1-3 июня 1952 года...) и в кн.: Mandel D. Rabotiagi. Perestroika and After. Viewed from
Below. New York, 1994. Мне не удалось разыскать публикаций Сиуды в "самиздате" или в упоминавшихся
листовках, но есть все основания утверждать, что они аналогичны тому, что позднее было опубликовано
в его статьях.
30 Сборник материалов [Сост. П. Сиуда]. С. 45-47.
31 Там же. С. 44-45.
32 Там же. С. 45-46. Письмо помечено маем 1988 г.
33 Там же. С. 48.
34 Там же. С. 46-49.
35 Н и к и т и н а О. Указ. ст. С. 120.
36 Интервью О. Никитиной автору в Ростове-на-Дону, июль 1997 г.
37 См.: Беспалов Ю. Новочеркасск, 1962. Как девять лет тому назад мы писали статью, вошедшую
в историю // Московский комсомолец (Ростов, еженедельное издание). 1997. 6-13 июня.
зк Позже она слышала о восьми делах, имеющихся в местном архиве МВД, но ей было сказано, что она
никогда не получит к ним доступа.
39 Эта статья была перепечатана в новочеркасской газете "Знамя коммуны", а копии ее были
распространены на НЭВЗе.
40 Сборник материалов... [Сост. П. Сиуда]. С. 49-56.
41 Там же. С. 56.
42 Комсомолец. 1990. 2 июня. Одновременно она поместила статью в менее официальном органе.
См.: Доп. 1990. №8,9.
43 Одна из женщин-работниц НЭВЗа спросила директора завода В.Н. Курочкина: "Как люди смогут
существовать в условиях, когда цены на мясо и хлеб выросли так сильно". Легкомысленный ответ
Курочкина - "Если не хватает денег на мясо и колбасу, ешьте пирожки с ливером" - привел толпу
в ярость».
44 ВВС Current Affairs Unit. CARIS TALK. № 66/68. Это сообщение также имеется в файле по Ново¬
черкасску радио "Свобода", и оно могло быть использовано этой организацией.
45 Беспалов Ю., Коновалов В. Новочеркасск, 1962 // Комсомольская правда. 1989. 2 июня.
46 Беспалов Ю. Новочеркасск, 1962. Как девять лет тому назад мы писали статью, вошедшую
в историю.
47 Как писал Беспалов (Комсомольская правда. 1990. 3 июня. С. 2), авторы получили два десятка писем
от читателей, главным образом, одобряющих их статью, добавляющих детали или вносящих исправления,
и лишь несколько, упрекавших их "в игре на публику".
88
48 Интервью автора с В.М. Калинченко (октябрь 1998 г.). Сиуда утверждал, что первоначально депутат
довольно сдержанно отнесся к идее выступления на съезде (Сборник материалов... [Сост. П. Сиуда]. С. 86,
89-90). В настоящее время Калинченко - профессор Новочеркасского Политехнического института.
49 Известия. 1989. 11 июня. С. 7.
50 Эти вопросы будут подробно освещены в моей книге о новочеркасских событиях.
51Фомин В., Щекочихин Ю. Тогда в Новочеркасске // Литературная газета. 1989. 21 июня;
Беспалов 10. Новочеркасск. Последняя тайна // Комсомольская правда. 1991. 1 апреля. С. 4;
Волков О. Новочеркасск. 2 июня 1962 // Комсомольская правда. 1991. 27 апреля. С. 3.
52 Z h u к о V Y.N. Russia’s Archives: Opportunities and Restrictions // Perspective. Vol. VIII. 1998. №3
(January - February).
53 Новочеркасская трагедия. 1962 // Исторический архив. 1993. № 1. С. 110-136; № 4. С. 145-177. Эту
публикацию, возможно, облегчило то обстоятельство, что редактор журнала Р. Пихоя был тогда главой
Росархива.
89
Историография, источниковедение,
методы исторического исследования
© 2001 г. Е.В. БЕЛЯКОВА*
СТОГЛАВ И ЕГО МЕСТО
В РУССКОЙ КАНОНИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ
В 2001 г. исполняется 450 лет церковному собору 1551 г., получившему в исторических
сочинениях название "Стоглав” по наименованию сборника, содержащего в себе постановления
Собора, разбитые, как правило, на 100 глав. Значение этого исторического источника для
русской истории XVI в. трудно переоценить. Стоглав является единственным сохранившимся
полностью собранием решений церковного собора средневековой России, причем эти решения
подкреплены анализом состояния русского общества XVI в., сделанным царем и крупнейшими
церковными иерархами, и представляет собой, таким образом, широчайшее поле для исследо¬
ваний самых различных аспектов истории российского общества, тем более, что судьба этого
памятника была достаточно сложной и выразительной в истории церковной жизни и общест¬
венной мысли России XVII-XX вв. Это объясняет, почему Стоглав выдержал более восьми
изданий1, в то время как большинство памятников русского церковного права известны по
единственному изданию А.С. Павлова в 6-м томе Русской исторической библиотеки (пере¬
изданному В.Н. Бенешевичем2). Бенешевич частично повторил это издание в "Сборнике
памятников по истории церковного права преимущественно русской Церкви до эпохи Петра
Великого"3, ему же принадлежит издание древнеславянского свода церковных правил и уста¬
новлений, получившее название Кормчей"* (2-й том этого издания был завершен только
в 1987 г. под редакцией Я.Н. Щапова5). Неизданной остается Кормчая русской редакции -
именно она включает в себя наибольшее число памятников церковного права русского проис¬
хождения6. Многолетняя работа сербских ученых по подготовке научного издания сербской
Кормчей, начатая еще в XIX в., закончилась воспроизведением единственного Иловицкого
списка7.
На этом фоне интерес ученых и издателей к Стоглаву нуждается в комментариях.
На решения Стоглавого собора 1551 г., как известно, дважды "налагались клятвы" (т.е. неко¬
торые его решения отменялись решениями Московского собора 1656 г. и Большого москов¬
ского собора 1667 г.). Это было связано с борьбой со старообрядцами, видевшими в решениях
Стоглавого собора выражение истинной древнерусской церковной традиции, что не могло не
отразиться и на истории бытования и изучения самого текста Стоглава. Полемическую
направленность имело уже первое издание Стоглава, выполненное Вольной русской типогра¬
фией в Лондоне в 1860 г. Оно было адресовано староверу - "патриоту, читателю и хранителю
древней истины"8, которого лондонские эмигранты считали своим союзником в борьбе с цар¬
ским режимом. Ответом на это издание, а также выражением взгляда церкви на Стоглав было
издание 1862 г., подготовленное И.М. Добротворским, преподавателем Казанской духовной
Академии. Возник своеобразный спор издателей: если лондонский издатель Андрей Гончарен¬
ко (Гумницкий Андрей Онуфриевич) подчеркивал значение Стоглава для старообрядцев,
то казанский утверждал, что издаваемый им памятник представляет записки частного лица,
не утвержденные окончательно на Соборе 1551 г. Неприятие Русской православной церковью
того времени решений Стоглавого собора облегчало дискуссию со старообрядцами. О неофи¬
циальном характере Стоглава писали митрополит Платон, архиепископ Филарет (Гумилев¬
ский), преосв. митрополит Макарий (Булгаков) в "Истории раскола". Позднее, в "Истории Рус¬
ской церкви" митрополит Макарий "имел мужество отказаться от своего мнения"9. В резуль-
Белякова Елена Владимировна, кандидат исторических наук, научный сотрудник Института россий¬
ской истории РАН.
90
тате длительной полемики по поводу происхождения Стоглава, в которую значительный вклад
внесли И.В. Беляев, Н. Калачов, Д. Стефанович, отношение к Стоглаву начало меняться.
(Особенно хочется отметить исследовательскую деятельность Д. Стефановича, который не
только выделил основные редакции Стоглава, но и изучал святоотеческие и канонические
памятники, вошедшие в его текст.)
Церковный историк Е.Е. Голубинский в конце XIX в. писал: "Уже не может подлежать
никакому спору и сомнению, что Собор не только написал свои постановления, но и утвердил
и обнародовал их собрание как законодательный кодекс и что мы имеем собрание поста¬
новлений, как таковой кодекс в книге, называемой Стоглавником или Стоглавом"10. Так
определенно исследователь мог утверждать, во-первых, были обнаружены множество отсылок
в актовом материале XVI в. на "новое соборное уложение" митрополита Макария (историк
привел более 20 отсылок11), а во-вторых, были обнаружены тексты "наказов", рассылавшихся
по разным епархиям и монастырям с выписками из Соборного уложения, совпадающими со
Стоглавом12. Е.Е. Голубинский видел в Стоглаве не просто одно из событий русской
средневековой истории, но считал его выдающимся явлением, "сколько-нибудь подобного
которому не бывало ни прежде ни после", а его вдохновителя - митрополита Макария -
выдвигал на "почетнейшее место между всеми высшими пастырями русской церкви как знаме¬
нитейшего из всего ряда"13. По поводу решений Стоглава о церковном управлении и церковном
суде Е.Е. Голубинский писал: "Та откровенность, с которою он (Макарий. - Е.Б.) признает
и высказывает эти недостатки и злоупотребления, и те ревность и решительность, с которыми
он стремится к их искоренению, представляют нечто такое, что настоятельнейше могло бы
быть рекомендовано всему последующему времени, вплоть до нынешнего нашего. Если бы
узаконенное Макарием в Стоглавом соборе относительно церковного суда сохранилось после
него, то его узаконения были бы величайшим благодеянием для низшего духовенства и вместе
для мирян, насколько эти вторые подлежали церковному суду. А узаконенное им относительно
надзора над низшим духовенством могло бы до некоторой степени служить примером и для
нынешнего времени"14.
Итак, Стоглав получил признание и в официальной церковной историографии. Суждение
Собора 1666/1667 гг. о том, что постановления Стоглавого собора были написаны "невеже¬
ством", "безрассудно" ("Зане той Макарий митрополит и иже с ним, мудрствоваше невежеством
своим безрасудно, яко же восхотеша сами собою, не согласяся с греческими и древнейшими
харатейными славянскими книгами, ниже со вселенскими святейшими патриархи о том сове-
товаша, и ниже совопросившими с ними"15), стали опровергать и церковные историки.
Для современников Стоглава особое значение имели главы, относящиеся к церковному
управлению и церковному суду. Эти главы, как показало изучение рукописной традиции,
формировали отдельные сборники.
В XVII в. в связи с богослужебными реформами, приведшими к расколу, Стоглав обрел
новую жизнь: он стал рассматриваться в первую очередь как соборный акт, подтверждающий
правильность позиций ревнителей старой веры.
О том, какое значение придавали Стоглаву староверы, свидетельствует тот факт, что
86 списков (по подсчетам Е.Б. Емченко) этого, совсем немалого по объему, памятника пере¬
писаны в XVIII—XIX вв. За исключением списков, сделанных в процессе подготовки к изданию,
все они принадлежат к староверческой традиции. Множество сочинений писателей-староверов
содержат отсылки к Стоглаву, выписками из него наполнены староверческие рукописи16.
Наибольшим вниманием пользовались главы, говорившие о двуперстном крестном знамении
(гл. 31), содержащие проклятие тех, кто "двем персты не благословляет, якоже и Христос".
Одним из источников этой главы являлся текст, входивший в состав Кормчей древнеславянской
редакции и имевший греческий протограф17.
Именно полемика с раскольниками и не давала возможности беспристрастного изучения
памятника. То изменение в отношении историографии к Стоглаву, которое столь ярко выразил
Е.Е. Голубинский, отражало как развитие исторической науки, так и изменение отношения
в русском обществе к старообрядческой традиции, нашедшее выражение в исторических трудах
(работы Н.Ф. Каптерева1Х, А.А. Дмитриевского19) и в гражданском законодательстве (мани¬
фест 1905 г.). Среди вопросов, вынесенных на Поместный Собор 1917-1918 гг., который начали
готовить еще в 1905 г., стояли и вопросы о старообрядчестве и единоверии и об отмене
решений Собора 1667 г. Среди выступавших на Поместном Соборе было немало тех, кто ду¬
мал, что с восстановлением патриаршества завершится и состояние раскола в Русской церкви.
Однако на Соборе окончательного решения по этому вопросу принято не было из-за его
поспешного завершения. В 1929 г. последовало решение Священного Синода об упразднении
91
решений Московского собора 1656 г. и Большого московского собора 1667 г. Это решение
было повторено на Поместном Соборе 1971 г.: "Мы, составляющие Поместный Собор Русской
Православной Церкви, равносильный по своему достоинству и значению Московскому Собору
1656 г. и Большому Московскому Собору 1667 г., рассмотрев вопрос о наложенных этими
Соборами клятвах с богословской, литургической, канонической и исторической сторон,
торжественно определяем во славу Всесвятого Имени Господа нашего Иисуса Христа:
1. Утвердить постановление Патриаршего Священного Синода от 23(10) апреля 1929 г.
о признании старых русских обрядов спасительными, как и нового обряда, и равночест¬
ными им.
2. Утвердить постановление Патриаршего Священного Синода от 23(10) августа 1929 г.
об отвержении и вменении, яко не бывших, отрицательных выражений, относящихся к старым
обрядам и, в особенности, к двуперстию, где бы они ни встречались и кем бы не изре¬
кались.
3. Утвердить постановления Патриаршего Священного Синода от 23(10) апреля 1929 г.
об упразднении клятв Московского Собора 1656 г. и Большого Московского Собора 1667 г.,
изложенных ими на старые русские обряды и на придерживающихся их яко не бывшие.
Освященный Поместный Собор Русской православной церкви с любовью объемлет всех
свято хранящих древние русские обряды, как членов нашей Святой Церкви, так и именующих
себя старообрядцами, но свято исповедующих спасительную православную веру"20.
Несомненно, это решение Поместного Собора Русской православной церкви имело огром¬
ное значение, причем не столько для старообрядцев, сколько как повод для нового осмысления
исторического пути Церкви. Отмена решений Соборов 1656 г. и 1667 г. способствовала
возрастанию интереса к Стоглаву и появлению репринтных изданий (к сожалению, часто
недобросовестных - даже без указания издания, с которого делался репринт).
Новая публикация текста Стоглава, а также исследование этого памятника на современном
источниковедческом уровне, сделанные Е.Б. Емченко, уже получили высокую научную оцен¬
ку - работа была удостоена премии митрополита Макария (Булгакова). Изданию памятника
предшествовало источниковедческое изучение 180 рукописей, содержащих Стоглав, а также
всей его историографической традиции. Автор опирается на исследование Д. Стефановича,
давшего классификацию списков Стоглава. Приняв утвердившееся в историографии мнение
о наиболее раннем происхождении Полной редакции текста (существует также Краткая
редакция, относящаяся к началу XVII в., и редакция "Макарьевского Стоглавника", отличаю¬
щаяся другим количеством глав), исследовательница рассмотрела 33 новых списка XVI-
XVII вв., а также 5 наказных списков, отличающихся по последним главам: Московский
(содержит приговор 11 мая 1551 г.), Новгородский (содержит приговоры 26 июня 1551 г.
и 15 июля 1551 г.) и Московско-Новгородский (в "Сказании главам" обозначен приговор 11 мая,
а в тексте - приговоры 26 июня и 15 июля21).
Кодикологическое изучение привело историка к выводу, что редакторская работа по
составлению Стоглава отразилась в рукописи РГБ Румянцевская 425, которая "предназна¬
чалась для дальнейшего переписывания, тиражирования", о чем свидетельствуют знаки
в тексте и сопоставление внесенной в список правки с другими списками. Как замечает автор,
часть правки отразилась во всех списках, а часть - лишь в списках первой группы. Вероятно,
в этом месте отразилась слабость аргументации автора, так как часть приводимых им примеров
правки представляет собой очевидные ошибки писца, которые могли быть исправлены как им
самим, так и последующими переписчиками, независимо от того, с какого списка они сделаны.
Иллюстрация внесенной правки в текст Румянцевского списка и воспроизведение этой правки
в других списках включает лишь 9 случаев, что не может быть показательно для памятника
такого объема, как Стоглав. В целом же нет оснований отрицать вывод автора о том, что
"Рум. - это, по всей видимости, архетип, с которого были созданы остальные списки Сто¬
глава"22, но, думается, этот вывод нуждается в более серьезном обосновании. Несколько
неопределенными остались выводы автора о соотношении Смоленского наказного списка
и Румянцевского 425. Автор считает, что протограф Смоленского наказного списка мог
служить одним из источников Стоглава, и именно этим определяется публикация текста списка
в издании. Вообще после проведенного исследования работа над составлением Стоглава пред¬
ставляется еще более сложной, чем это казалось авторам XIX в. О сложном составе Стоглава
свидетельствует то, что его источниками служили царские вопросы (первые и вторые), царские
речи и написания, царские указы и грамоты митрополита, соборные приговоры. Наказные
списки также могут быть выделены как источник протографа Стоглава.
Источники Стоглава, несомненно, нуждаются в дальнейшем выяснении. Литературный
характер памятника - включение в его состав целых трактатов по различным проблемам,
92
а также обильные цитаты (точнее, главы) из Кормчих и других памятников - делают необхо¬
димым постановку вопроса о том, какие конкретно рукописи использовались его составителем.
Изучение работы составителя Стоглава (чем он располагал и как использовал свои источ¬
ники) - одна из задач, стоящих перед современным исследователем. Отсутствие изданий
Сводной Кормчей - наиболее оригинального русского канонического свода23, из которого
составитель заимствовал значительную часть своих обоснований по каноническим вопросам, -
а также нерешенность вопроса о том, каким списком (списками) Кормчей русской редакции
пользовался автор Стоглава, создают серьезные препятствия для дальнейшего изучения не
только Стоглава, но и канонических памятников "макарьевской" эпохи середины XVI в. Это
препятствие досадно еще и потому, что XVI в., несомненно, один из переломных этапов
развития канонического права не только в России, но и в Европе, где протестанты, с одной
стороны, отказались признавать Corpus juris canonici, а с другой - начали печатать и изучать уже
на научной основе греческие своды церковных канонов.
Анализируя проблематику Стоглава, Е.Б. Емченко отказывается рассматривать проблему
содержания как отражение полемики между "нестяжателями" и "иосифлянами". Она выделяет
несколько тем Стоглава: это, во-первых, "священство" и "царство" и их "согласие"; некоторое
противопоставление этих двух понятий возникнет в спорах XVII в. Тема Стоглава - это
устройство православного царства, где каждый должен строго подчиняться закону православ¬
ной веры, а царю предоставлено право следить за его соблюдением. Эта концепция последо¬
вательно отражалась в мероприятиях, проводимых митрополитом Макарием: в 1547 г. - венча¬
ние Ивана Грозного на царство; за ним следует канонизация новых чудотворцев, призванная
укрепить это новое царство, которая тоже проходит "повелением благочестивого царя". И хотя
Стоглав занимается исключительно церковными делами и реформами, проблематика этих
реформ задается в форме "царских вопросов". Почти все исследователи Стоглава считали, что
вопросы составлены не царем, а либо митрополитом Макарием, либо членом так называемой
Избранной рады, священником Благовещенского собора Кремля Сильвестром, и это при том,
что исследование рукописной традиции "царских вопросов" не было осуществлено. Несом¬
ненно, Стоглав строился по определенным образцам рукописной традиции Кормчих, помещав¬
ших законодательство византийских императоров под соответствующими заголовками: "Новые
заповеди царя Юстиниана", "Новая заповедь благочестивого царя Алексея Комнина", "Закон
судный царя Константина Великого", "Леона царя премудрого главизны", "Воспоминания
церковного соединения при Константине и Романе". Характерно, что форма вопросов-ответов
свойственна не законодательству императоров, а постановлениям Константинопольских пат¬
риархов. Например, глава 54 Сербской Кормчей "Главы церковные и вопросы правильные и
ответы святого собора, бывшего в дни преосвященного и вселенского патриарха Николы
Константина града", глава 61 - "Ответы правильные Тимофея, святейшего архиепископа Алек¬
сандрийского". Из правил русских иерархов в вопросах и ответах было широко распространено
вошедшее в состав русской редакции Кормчей "Вопрошание Кириково".
Участие царя в работе церковного собора в первую очередь повышало статус самого собора,
придавая ему значение "вселенского", потому что именно царь (император) своей властью
утверждал решения вселенских соборов. В этом плане кажется ошибочным встречающееся в
литературе сравнение Стоглава с современным ему Тридентским собором - он гораздо ближе к
Каролингским соборам, когда новый император Карл Великий заботился о насаждении
"кафолической веры" в подвластной ему империи24.
Е.Б. Емченко выделила и еще одну проблему, освещенную в Стоглаве, - наличие в нем двух
правовых традиций: греко-православной и русской церковно-правовой. Сопоставление этих
традиций имеет важное значение для понимания особенностей развития русской церковной
жизни. К сожалению, исследовательница только наметила некоторые подходы к этой проб¬
леме: "Можно сказать, что в Стоглаве прослеживается та же тенденция, что и в развитии в этот
период кормчих книг, отмеченная Я.Н. Щаповым: при определении авторитетности того или
иного правила шли не от правил к действительности, а наоборот, подбирали к требованиям
жизни, социальным и политическим стремлениям подходящие правила, нормы25. Можно при¬
вести несколько примеров, когда Стоглавый собор отклоняет то или иное правило вселенской
церкви, отдавая предпочтение церковно-правовой традиции и сложившемуся обычаю"26.
Особенно показательна в этом отношении глава 79 Стоглава, надписанная именем Иосифа
Волоцкого. Смысл этой главы в том, что в ней доказывается возможность изменения дисцип¬
линарных правил и приводятся случаи, когда один собор отменял решения другого. Сделана
подборка была в связи с дискуссией о запрете служить вдовым попам, возникшей в связи
с решениями собора 1503 г. Автор подборки приходит к выводу о том, что не подлежат
изменению только формулы Символа веры, а не все вообще церковные каноны. Е.Б. Емченко
93
отмечает стремление составителя Стоглава аргументировать положения не столько постанов¬
лениями вселенских соборов, сколько церковными правилами местного происхождения. Это,
однако, не означает, что в Стоглаве имеет место противопоставление двух тенденций - наобо¬
рот, в нем "всячески подчеркивается преемственность церковно-правового наследия греческой
и русской православных церквей”27.
Для составителя Стоглава характерно представление о единстве церковной традиции,
которое приводит к тому, что "апостольские предания", "заповеди отцов" понимаются не
в строго юридическом смысле как указание на конкретное правило, а имеется в виду соот¬
ветствие церковной норме, церковной традиции в принципе. Это особенность не только Стогла¬
ва. Уже в XIV в. появляются редакции Кормчих, в которых правила утрачивают свои номера.
Так происходит в Мазуринской28 и Мясниковской редакциях Кормчих. В последней имеет место
значительное сокращение объема правил за счет включения сочинений учительного характера.
Очень важная для русской канонической традиции Сводная Кормчая вообще является нова¬
торским памятником - составитель не только приводит различные толкования, в чем можно
увидеть и элементы аналитического подхода, но и примеры из житий святых, при этом смысл
правила иногда меняется на противоположный29. Первая половина XVI в. ознаменовалась
спором двух Кормчих: Кормчей Вассиана Патрикеева и Сводной Кормчей митрополита
Даниила, за которым стояли разные подходы к каноническому наследию30.
Для составителя Стоглава на первом месте стоит "божественное писание", затем "священ¬
ные правила", "царский закон" и "земский обычай". Как написано в главе 46: "Но токмо в писа¬
нии глаголеть, земский обычай - неписанный закон. Яко же благочестивии цари и князи внеш¬
ними законы, по Бозе рассудив, уставляют, да держится твердо, ничто же претворякмце"31.
Стоглав создавался тогда, когда в Москве уже делались первые попытки организации книго¬
печатания, но сам памятник целиком принадлежит к рукописной традиции, и как памятник этой
традиции допускает исправления и переработку, о чем свидетельствуют его списки. Важно
отметить, что стремясь к единообразию в обряде, Стоглав, тем не менее, допускает возмож¬
ность существования разных традиций. В этом плане показательна глава 9 (указ божественной
службы), в которой говорится о Символе веры: «"И в Духа Святаго истиннаго и животворя-
щаго" - ино то гораздо. Неции же глаголют "и в Духа Святаго Господа истиннаго" - ино то не
гораздо. Едино глаголати или Господа или истиннаго»32. В памятник, называемый "соборным
уложением", включены и замечания на него митрополита Иоасафа с собором Троицких
старцев, в которых подтверждается правильность решений Стоглава, но говорится и о невоз¬
можности выполнять некоторые его решения для Троице-Сергиева монастыря.
Значение Стоглава состоит в том, что в нем затронуты практически все стороны русской
церковной жизни: церковное богослужение, управление епархиями и суд, монастырский
порядок, поведение мирян. Особое значение имели решения Стоглава по вопросам церковного
суда. Не случайно на соборе 1551 г. предполагалось рассмотреть и Судебник 1550 г.: централи¬
зованная власть устанавливала единое правовое пространство. Судебный иммунитет церкви,
распространявшийся на ее значительные владения, в этих условиях оказывался под вопросом.
Уже Иван III широко предоставлял несудимые грамоты монастырям, освобождая их от епис¬
копского суда (кроме духовных вопросов). Светская власть брала под свой контроль и духов¬
ный суд.
В характере святительской власти все больше проявлялись особенности русского церков¬
ного устройства. Важно отметить, что Стоглав дает резко отрицательную характеристику
современного ему святительского управления и суда: "У вас же убо, святителей, бояре и диаки,
и тиуни, и десетинники, и неделщики судят и управу чинят непрямо, и волочят, и продают
с ябедники с одного. А десетинники попов по селом продают без милости и дела составливают с
ябедники"33. Выдавая "несудимые грамоты", великие князья, а потом и цари освобождали
монастыри от святительского суда, ставили их под контроль светской власти, что лишало
святителей ряда доходов, потому что епископский суд на Руси рассматривался как источник
доходов за счет штрафов, налагаемых святительским судом в пользу епископа. Стоглав,
критикуя святительский суд, тем не менее, решительно выступал против "несудимых грамот",
но, как показали исследования, полностью отстоять свои права епископскому суду не удалось,
и "несудимые грамоты" продолжали выдавать и после Стоглава34, причем после утверждения
патриаршества в 1589 г. большинство монастырей и даже ряд церквей были освобождены от
судебной власти епископов. Дела этих церквей передавались в ведение светского приказа Боль¬
шого Дворца, при котором в 1611 г. был создан Монастырский приказ. Ведению Монастыр¬
ского приказа подлежали все дела по церковным вотчинам и все монастыри по отчетности
в монастырской казне. Стоглав же искал пути35 улучшения деятельности епископского суда
в распространении новгородского института "поповских старост" и "десятских" на Москву. В их
94
обязанности входило и присутствие при судебных разбирательствах над духовенством (в этом
Б.Н. Флоря видит меры по укреплению духовного сословия). Стоглав отстаивал подсудность
"священнического и иноческого чина" святительскому суду (гл. 53-56), регламентировал
порядок суда и судопроизводства. Определяя порядок суда и управления, Стоглав копировал
земское (государственное) управление.
Другая тема Стоглава - защита неприкосновенности церковных владений. Этому вопросу
в советской исторической литературе уделялось много внимания36. Отметим, что Стоглав
ограничил права вклада вотчин необходимостью согласия государя. Впоследствии в условиях
опричнины проблема вотчинных вкладов приобрела особенную остроту37.
Судебные привилегии церкви, отстаиваемые Стоглавом, были уничтожены Уложением
1649 г. Характерно, что против этого Уложения выступал патриарх Никон, а не духовное
сословие в целом. Собор 1667 г., осудивший патриарха Никона, добился отмены подсуд¬
ности духовенства Монастырскому приказу. С этого времени борьба за святительский суд
и монастырское землевладение стала одной из главных тем церковно-государственных отно¬
шений.
Что касается развития традиции памятников канонического права после Стоглава, то,
к сожалению, для периода Х\Ч-ХУП вв. фундаментальные исследования, подобные исследо¬
ванию Я.Н. Щапова38, отсутствуют. Изучение рукописной традиции показывает, что во второй
половине XVI в. на Руси активно распространяются обработки Кормчих русской редакции. Так,
роскошная рукопись Кормчей Новгородско-Софийской редакции (ГИМ, Успенский 21/1072 к.
XVI в.) была вложена боярином Григорием Васильевичем Годуновым в Успенский собор.
Рукопись была сделана на бумаге в большой (александрийский) лист, переплетена в зеленый
бархат и украшена серебряными застежками. Заставки рукописи выполнены необычайно
аккуратно, в стиле нововизантийского орнамента, золотом. На первых листах была сделана
вкладная надпись, провозглашающая Москву "великоцарствующим градом", а Федора Ивано¬
вича - "Богом венчанаго началника мирови сиречь христянского сонма благочестиваго царя"39.
В начале XVII в. Кормчие русской редакции, включающие памятники местного права, активно
продолжают переписываться. Но для первого печатного издания была выбрана Кормчая
сербской редакции. Это издание, подготовленное патриархом Иосифом, воспроизводило свой
оригинал, западно-русский по происхождению40. Таким образом, еще до патриарха Никона
местная правовая традиция оказалась не включенной в издание Кормчей. Патриарх Никон из
русских памятников внес в Кормчую только Сказание о сербской и болгарской патриархиях
и Сказание об учреждении патриаршества в России. Вплоть до издания "Книги правил" в 1839 г.
печатная Кормчая оставалась единственным опубликованным в России каноническом кодек¬
сом. Церковное законодательство было заменено государственным законодательством по
церковному вопросу.
Обращение к Стоглаву ставит перед историками множество вопросов, на которые сегодня
невозможно ответить. Но несомненно, что памятники русского канонического права и их
история должны стать предметом дальнейшего всестороннего изучения.
Примечания
1 Стоглав. Собор, бывший в Москве при великом государе царе и великом князе Иване Васильевиче
в лето 7059. Лондон. Вольная русская типография. 1860; Стоглав. Казань, 1862. (Изд. 2 - 1887; изд. 3, испр. -
1911); Кожа нчиков Д.Е. Стоглав. СПб., 1863. (Переведено на английский язык в 1971 г.); Правила,
поставленные на соборе 1551 г. 23 февраля. Изд. Н. Калачова // Архив исторических и практических
сведений, относящихся до России. 1861-1862. Кн. V. Отд. II. СПб., 1863. Макарьевский Стоглавник (Труды
Новгородской ученой архивной комиссии). Вып. 1-2. Новгород, 1912; Стоглав. М., 1913 (напечатан
в христианской типографии при Преображенском богадельном доме в Москве); Стоглав. Отв. ред.
А.Д. Горский // Российское законодательство Х-ХХ вв. В 9 т. Т. 2. М., 1985. (Опубликовано по Казанскому
изданию).
2 Памятники древнерусского канонического права // Русская историческая библиотека. Т. 6. СПб., 1880.
(Изд. 2. СПб., 1908.)
3 Б е н е ш е в и ч В.Н. Сборник памятников по истории церковного права преимущественно русской
церкви до эпохи Петра Великого. Пг., 1915.
4 Е г о же. Древнеславянская Кормчая XIV титулов без толкований. Т. 1. СПб., 1906.
5 Древнеславянская Кормчая XIV титулов без толкований. Труд В.Н. Бенешевича. Т. 2. Подг. к изданию
и снабжен доп. Ю.К. Бегуновым, И.С. Чичуровым и Я.Н. Щаповым. София, 1987.
6 Щ а п о в Я.Н. Византийское и южнославянское правовое наследие на Руси XI—XIII. М., 1978.
95
7 Законоправило или Номоканон светога Саве. Иловички препис 1262 година. Приредио и прилоге
Миодраг М. ПетровиЬ. Aenje Новине. Горн»и Милановац. 1991.
й Е м ч е н к о Е.Б. Стоглав. Исследование и текст. М., 2000. С. 13.
9 Г олубинский Е.Е. История русской церкви. Т. II. Перв. половина. (Кн. 3). М., 1997 (репринт).
С. 783.
10 Там же. С. 783.
11 Там же. С. 783-784. Прим. 3.
12 Там же. С. 784. Прим. 1.
13 Там же. С. 772-773.
14 Там же. С. 790.
15 Материалы для истории раскола. Т. 2. Ч. 2. М., 1871. С. 222.
16 Б у б н о в Н.Ю. Старообрядческая книга во второй половине XVII в. СПб., 1995.
17 См. Чин принятия еретиков //Древнеславянская Кормчая XIV титулов без толкований. Труд В.Н. Бе-
нешевича. Т. 2. С. 173.
|НК а пте ре в Н.Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Сергиев Посад. Т. 1-2. 1909—
1912; е г о же. Царь и церковные соборы XVI и XVII столетий. Сергиев Посад, 1906.
19 Дмитриевский А. А. Богослужение в Русской церкви в XVI в. Казань, 1884.
20 Деяние Освященного Поместного Собора Русской православной церкви об отмене клятв на старые
обряды и на придерживающихся их // Журнал Московской Патриархии. 1971. № 6. С. 6-7.
21 Е м ч е н к о Е.Б. Стоглав. Исследование и текст. С. 62.
22 Там же. С. 75.
23 Сводная Кормчая до сих пор не стала предметом источниковедческого изучения. Проблема ее состава
лишь частично поставлена в работах Б.М. Клосса (см. К л о с с Б.М. Никоновский свод и русские
летописи XVI-XVII вв. М., 1980); А.И. Плигузова (см. Плигузов А.И. Противостояние мит¬
рополичьей и Вассиановой Кормчих накануне судебных заседаний 1531 г. // Исследования по источ¬
никоведению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1985. С. 23-53); Е.В. Беляковой (см. Б е-
л я к о в а Е.В. Об одном источнике жития митрополита Ионы // Архив русской истории. М., Вып. 2.
1992. С. 171-178).
24 Речь Карла на соборе 789 г. удивительно напоминает речь Ивана Грозного: "Посему нам было угодно
обратиться к вашей опытности, о пастыри церкви Христовой, руководители стада ее и яркие светочи мира,
чтобы вы с заботливым бдением ревностными убеждениями старались привести народ Божий к пастбищам
жизни вечной, и потщались силою добрых примеров и назиданий ввести заблудших овец в крепкую ограду
церкви, дабы коварный волк не пожрал кого-нибудь переступившего за черту канонических правил, или
вышедшего за предания вселенских соборов, чего Боже избави..." из "Capitulare ecclesiasticum" //Ста¬
сюлевич М. История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Т. II. СПб.,
1864. С. 62.
25 1Д а п о в Я.Н. Указ. соч. С. 116.
26 Е м ч е н к о Е.Б. Стоглав. Исследование и текст. С. 135.
27 Там же. С. 141.
28 Белякова Е.В. Мазуринская редакция Кормчей и ее историко-культурное значение на Руси.
Канд. дисс. М., 1998.
29 Е е же. Об одном источнике жития митрополита Ионы. С. 171-178.
3(1 П л и г у з о в А.И. Указ. соч. С. 25-53.
31 Е м ч е н к о Е.Б. Стоглав. Исследование и текст. С. 326.
32 Там же. С. 274.
33 Там же. С. 255.
34 См. Каштанов С.М. Церковная юрисдикция в конце XIV - начале XVI вв. // Церковь, общество
и государство в феодальной России. Сборник статей. М., 1990. С. 162; Ф л о р я Б.Н. Отношения
государства и церкви у восточных и западных славян. М., 1992.
35 Е м ч е н к о Е.Б. Церковный суд в постановлениях Стоглавого собора 1551 г. (в печати).
36 111 м и д т С.О. Соборы середины XVI в. // История СССР. 1960. №4; Корецкий В.И.
Стоглавый собор // Церковь в истории России (XI в. - 1917 г.) Критические очерки. М., 1967;
Носов Н.Е. Становление сословно-представительных учреждений в России. Л., 1969; Череп¬
нин Л.В. К истории Стоглавого собора 1551 г. //Средневековая Русь. М., 1976. С. 119-120.
37 Веселовский С.Б. Феодальное землевладение в северо-восточной Руси. М.; Л., 1947.
С. 410-412; его же. Исследования по истории опричнины. М., 1963.
зк Щ а п о в Я.Н. Указ. соч.
39 Запись воспроизводится по: Русская Правда. Т. 1. М.; Л., 1940. С. 145-146.
40 2 и 2 е k J. KormCaja Kniga // Orientalia Christiana Analecta. 168. Roma, 1964; Кормчая. M., 1650.
96
© 2001 г. И. А. ШЕИН
СТАЛИН И ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА 1812 ГОДА:
ОПЫТ ИЗУЧЕНИЯ СОВЕТСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
1930-1950-х ГОДОВ
Середина 1930-х гг. ознаменовалась победой сталинского направления во внутрипартийной
борьбе. Культ личности оказал в предвоенные годы большое влияние на советскую истори¬
ческую науку и тема Отечественной войны 1812 г. во второй половине 1930-х гг. также
переживала период формирования новой концепции, которая строилась с учетом мнений и за¬
мечаний И.В. Сталина. У него, несомненно, имелись собственные воззрения на события 1812 г.,
которые можно проследить, в частности, по отметкам, оставленным им при редактировании
школьных учебников, готовившихся к изданию в 1935 и 1937 гг.1
У Сталина не вызвала особых возражений характеристика Наполеона как выдающегося
полководца, ставленника крупной французской буржуазии и гаранта революционных буржуаз¬
ных завоеваний. Были оставлены без исправлений объяснения экономических причин войны,
планов противоборствующих сторон, факторов, приведших французов к поражению, итогов
войны. Стрелками Сталин указал на противоречивые, по его мнению, места, где в одном случае
указывалось, что с подходом французских войск крестьяне поднимались против своих поме¬
щиков, а в другом, - что крестьянские отряды встречали французов, вооружившись вилами,
топорами и дубинами. Непонятным для вождя осталось утверждение, что французские гене¬
ралы и офицеры держали сторону русских помещиков и заставляли крестьян покоряться власти
господ. А на вывод: "Русские помещики отстояли свою империю" он откликнулся фразой:
"Так вульгарно и непонятно!"2
Большое значение для формирования новых официальных воззрений на историю борьбы
русского народа с наполеоновским нашествием имело письмо Сталина к членам ЦК ВКП(б) по
поводу статьи Ф. Энгельса "Внешняя политика русского царизма", написанное в 1934 г. В нем
критически оценивалась характеристика Энгельсом внешнеполитического курса российского
самодержавия в XIX в. Сущность критики сводилась к тому, что "завоевательная политика со
всеми ее мерзостями и грязью вовсе не составляла монополию русских царей", будучи присущей
"не в меньшей, если не в большей степени королям и дипломатам всех стран Европы"3. Хотя
письмо было доведено до широких кругов общественности лишь в 1941 г., его содержание для
ведущих историков страны не было секретом и до этого. Идеи, изложенные в нем, легли
в основу новой трактовки причин военного похода Наполеона в Россию. При этом была
пересмотрена концепция М.Н. Покровского, возлагавшего всю ответственность за начало
войны 1812 г. на Россию.
В духе новых установок в советской историографии стала активно утверждаться точка
зрения, согласно которой война 1812 г. была актом агрессии Франции против миролюбивой
России. Эта посылка в преддверии Второй мировой войны имела и сугубо прагматическую
направленность - оттенять миротворческую внешнеполитическую деятельность советского
правительства, способствовать патриотическому воспитанию населения страны.
Под сталинские определения стремились подстроить и ленинскую характеристику наполео¬
новских войн. Большое значение в этом отношении имела статья К. Селезнева "О войне
1812 года", опубликованная в 1936 г. в теоретическом журнале ЦК ВКП(б) "Борьба классов".
Автор указывал, что "мысль о завоевательном характере войн Наполеона Лениным высказы¬
вается неоднократно". Поэтому особо ценными признавались те ленинские положения, в кото¬
рых наполеоновские войны трактовались как "империалистические" и "показавшие необыкно¬
венно сложную сеть сплетающихся империалистских отношений с национально-освободитель¬
ными движениями"4. Приведенный пассаж, заимствованный из работы Ленина "О брошюре
Юниуса"5, весьма кстати подходил под новые определения Сталина. Одновременно, по справед¬
ливому замечанию Н.А. Троицкого, игнорировались и замалчивались другие замечания Ленина,
который ставил в один ряд "грабителя Наполеона, грабителя Александра I, грабителей
английской монархии", а трех главных противников Наполеона - русского царя, прусского
короля и австрийского императора - назвал "тремя коронованными разбойниками", отметив,
что из них "русский разбойник... был тогда сильнее"6.
Среди первых советских историков, четко определивших свои позиции в контексте новых
* Шеин Игорь Александрович, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник НИО Военного
университета.
4 Отечественная история, № 6
97
требований к освещению войны 1812 г., был "немарксист" Е.В. Тарле. В личном письме
Сталину от 6 июля 1937 г. он выразил свое стремление "с еще большей энергией работать на
нашем очень неблагополучном историческом фронте над делом проведения в жизнь Ваших
неоднократных, но до сих пор фактически почти вовсе не выполняемых указаний касательно
преподавательской и исследовательской работы в области истории"7. Исходя из этих обяза¬
тельств, в предисловии к первому изданию "Нашествия Наполеона на Россию" Тарле обвинил
М.Н. Покровского в повторении "шаблонной французско-шовинистической теории" о наполео¬
новской "невинности". Почти с партийной убежденностью Евгений Викторович утверждал, что
война 1812 г. являлась "откровенно империалистической войной, продиктованной интересами
захватнической политики Наполеона и крупной французской буржуазии", а "для России борьба
против этого нападения была единственным средством сохранить свою экономическую
и политическую самостоятельность". Этот тезис Тарле подкреплял ленинской "отчетливой
схемой", сформулированной в партийном журнале, о перерастании оборонительных войн
Французской революции в захватнические войны Наполеона, породившие, в свою очередь,
национально-освободительные движения в Европе8. Эти идеи были восприняты другими исто¬
риками и перешли в учебники и монографии. Можно согласиться с мнением Н.А. Троицкого,
что "в конечном итоге из-под марксистско-ленинского оперения вырисовалась такая схема
причин войны 1812 г., которая гораздо ближе к Д.П. Бутурлину, А.И. Михайловскому-
Данилевскому, М.И. Богдановичу, чем к К. Марксу, Ф. Энгельсу, В.И. Ленину: Франция, из
алчности своей, стремится-де захватить Россию, а Россия, по своему миролюбию, - оборонить
себя и другие народы от французской агрессии"9.
Конечно, в конце 1930-х гг. какая-либо альтернатива сталинской точке зрения была
невозможна. В зависимости от ситуации всемогущий кормчий в одночасье мог покарать, а мог
и защитить. Применительно к развитию историографии 1812 г. это наглядно проявилось
в событиях, развернувшихся вокруг книги Е.В. Тарле "Наполеон". Получившая огромную
популярность, эта работа внезапно была подвергнута ожесточенной критике одновременно
в "Правде" и "Известиях". Авторы статей навесили историку ярлык "изголодавшегося контр¬
революционного публициста", а саму книгу признали "ярким образцом враждебной вылазки"1 .
Современный биограф Тарле Б.С. Каганович справедливо заметил, что публикация подоб¬
ных статей "являлась прелюдией к немедленному аресту"11. Действительно, нетрудно было бы
определить дальнейшую судьбу Тарле, если бы в дело не вмешался Сталин. Этот факт
подтвержден его письмом академику от 30 июня 1937 г.12
В настоящее время причины нападок на Тарле объясняются по-разному. Одна из распро¬
страненных версий состоит в том, что Сталин сам инспирировал данный инцидент с целью
"приручить" популярного ученого и сделать из него покладистого официального историка13.
Однако О.Н. Кен считает подобную версию документально не подтвержденной14, и с этим
возражением трудно не согласиться. С другой стороны, заступничество Сталина за Тарле
можно объяснить тем, что взгляды историка в целом соответствовали собственным убежде¬
ниям главы советского государства. Эта мысль, которую в свое время высказал Н.А. Троиц¬
кий15, подтверждается сравнительным анализом содержания "Наполеона" и упомянутой правки
Сталина в учебниках по истории для начальных школ. Более того, известно, что Сталин лично
следил за подготовкой книги Тарле, был одним из первых ее читателей и в целом остался
доволен новым сочинением о Наполеоне16.
Во всяком случае в затеянной психологической комбинации с "приручением" Тарле расчет,
если он был, оказался верным. До последнего времени оставалось неизвестным, что 6 июля
1937 г. из Ленинграда историк отправил Сталину ответное, благодарственное письмо, выдержка
из которого была процитирована выше. В духе того времени Тарле пытался закрепить
проявленное к нему свыше благосклонное расположение17. В последующие издания "Напо¬
леона" он в угоду Сталину и в духе замечаний, высказанных в рецензиях А. Константинова
и Д.М. Кутузова, внес необходимые коррективы.
Великая Отечественная война, несомненно, оказала серьезное влияние на развитие
историографии данной проблемы. Со всей полнотой оно проявилось в литературе первого
послевоенного десятилетия и в конечном итоге привело к существенной корректировке
концепции Отечественной войны 1812 г. Сам факт широкомасштабной агрессии немецкого
фашизма против СССР, драматизм событий лета и осени 1941 г., связанный с отступлением
Красной армии под стены Москвы, последующее победоносное наступление советских войск до
столицы Третьего рейха - все это побуждало исследователей по-новому подойти к оценке
событий начала XIX в. "Краткое обозрение хода той и другой Отечественной войны показы¬
вает, как много аналогий можно провести между ними", - писал один из старейших советских
историков С.К. Богоявленский в своей неопубликованной работе "Две Отечественные вой¬
98
ны",х. Подобные мысли высказывал и ведущий исследователь этой темы Е.В. Тарле. В 1951 г.,
заявляя о пересмотре своих прежних воззрений на войну 1812 г., он подчеркивал, что нельзя
"смотреть на очень многое в былой истории общей и в истории военной так, как мы смотрели
до всемирно-исторического переворота, завершенного неслыханной по размерам и значению
одержанной в 1945 году победой"19.
Итоги Великой Отечественной войны, без сомнения, определили новые подходы к различ¬
ным вопросам военной истории и у самого Сталина. Не будет преувеличением сказать, что он
считал себя крупным военным теоретиком и военачальником и внимательно следил за раз¬
витием советской военно-теоретической мысли. По-новому начал оценивать Сталин и причины
поражения Наполеона в 1812 г. Переоценка началась еще на первом этапе войны. Лидер
советского государства интересовался книгой М.Г. Брагина "Полководец Кутузов" (1941) ,
содержание которой, судя по пометкам, оставленным на экземпляре из его личной библио¬
теки20, оказалось созвучно его собственным взглядам. Сталин выделил в работе Брагина
положения о том, что основу полководческого искусства М.И. Кутузова составляли действия на
коммуникациях противника, а основной формой ведения боевых действий стало преследование.
Он отметил места об агрессивности внешней политики Франции, отрицательном влиянии
континентальной блокады на экономику России, о внезапности нападения Наполеона, страте¬
гических расчетах Кутузова21.
Сталин был хорошо знаком и со статьей Г.П. Мещерякова22, которая впоследствии вызвала
дискуссию среди военных историков. Его собственноручные пометки показывают, что вождь
одобрительно относился к идее автора о новых явлениях в стратегии начала XIX в., когда
"война перестала быть одноактным явлением" и "в изменившихся условиях успех в войне уже
не мог определяться исходом первого удара"2* (подчеркнуто И.В. Сталиным. - И.Ш.)- Мысль
о превосходстве кутузовской стратегии затяжных военных действий над наполеоновской
стратегией поражения противника в одном генеральном сражении в дальнейшем была разви¬
та П.А. Жилиным, и стала краеугольным камнем его работы "Контрнаступление Кутузова
в 1812 году", которая получила "высочайшее" одобрение в виде Сталинской премии. Таким
образом, к концу войны 1941-1945 гг. главенствующее положение во вновь скорректированной
концепции событий 1812 г. стало отводиться роли в них Кутузова, личность которого в свете
очевидных исторических параллелей более всего подходила Сталину для возвеличивания
собственной роли освободителя Отечества от иноземных захватчиков.
Анализ партийно-правительственных документов военных и первых послевоенных лет,
отражающих военно-историческую проблематику, позволяет выделить метаморфозу, которая
происходила в обращении к образу Кутузова. В начале войны имя фельдмаршала употребля¬
лось в общем ряду знаменитых русских полководцев, в последующем же оно стало выделяться
особо, а полководческая деятельность Кутузова оказалась предметом многочисленных спе¬
циальных исследований советских историков.
В сентябре 1945 г. страна с помпой отметила 200-летие со дня рождения М.И. Кутузова.
Решение по данному вопросу принималось на оргбюро ЦК ВКП(б) и было опубликовано от
имени СНК Союза ССР. В соответствии с постановлением был намечен широкий круг
агитационно-пропагандистских мероприятий - от проведения лекций и бесед до массового
просмотра кинофильма "Кутузов". Оргбюро ЦК ВКП(б) утвердило подготовленную Управ¬
лением пропаганды и агитации брошюру "Михаил Илларионович Кутузов" и дало указание
опубликовать ее в дни предстоящих торжеств в центральных газетах и в очередных номерах
журналов "Большевик" и "Военная мысль"24. Затем вышло ее отдельное издание общим
тиражом 500 тыс. экз.25 Появление этой брошюры имело большое значение для развития
историографии войны 1812 г. Опубликованная под эгидой ЦК ВКП(б), она определяла
конечные выводы, на которые должен был ориентироваться исследователь этой проблемы.
Возможно, во время юбилея планировалось посещение Сталиным Бородинского поля. На
такую мысль наталкивают проведенные в короткие сроки широкомасштабные работы по
реконструкции расположенного там музея и территории поля битвы, проведенные в соответ¬
ствии с постановлением Оргбюро ЦК ВКП(б) от 15 августа 1945 г. "О Бородинском военно¬
историческом музее". В течение двух недель было капитально отремонтировано здание музея
и переоборудован его интерьер. За счет других музеев страны в пятидневный срок были значи¬
тельно расширены музейные экспозиции. Начальнику Главного управления связи Красной
армии предписывалось к 5 сентября установить телефонную связь Бородинского музея с Моск¬
вой - факт, сам по себе свидетельствовавший о том, что в Бородино ожидался визит высоких
гостей. Контроль за выполнением предписаний ЦК ВКП(б) возлагался на высокопоставленных
чиновников, включая председателя Совнаркома РСФСР А.Н. Косыгина. Сам музей перевели
в 1-ю категорию обеспечения26.
4*
99
В ходе состоявшихся в октябре 1945 г. юбилейных научных сессий Института истории
АН СССР, кафедры истории СССР МГУ и совместного заседания представителей военных
академий в Центральном доме Красной армии со всей силой прозвучал тезис о традиционном
превосходстве национального военного искусства над военным искусством западноевропейских
стран, ставший особенно актуальным в свете победоносного завершения Великой Отечествен¬
ной войны27. Открывая 4 октября юбилейную сессию военных академий, генерал-лейтенант
Мордвинов во вступительном слове отметил, что "полководческое искусство Кутузова оказа¬
лось выше полководческого искусства Наполеона". Эта мысль была развита в докладе А.И. Го¬
товцева, который, в свою очередь, подчеркнул в стратегии русского полководца отсутствие
шаблонов, его гибкость, умение своевременно перейти от одних форм ведения боя к другим2*.
Едва ли не главная задача праздничных торжеств заключалась в том, чтобы в исторической
ретроспективе высветить заслуги Сталина в спасении Отечества, в очередной раз продемон¬
стрировать мудрость и непогрешимость его политики и подчеркнуть развитие Сталиным
лучших традиций русского военного искусства.
Большое влияние на развитие этой линии оказал ответ Сталина на письмо начальника
кафедры военной истории Военно-педагогического института полковника Е.А. Разина29.
Причины появления этого документа уже рассматривались в современных исследованиях30.
Однако большинство историков указывали только на одну из них - стремление развернуть
дискуссию вокруг работ Клаузевица, подвергнутых критике в статье Г.П. Мещерякова. На мой
взгляд, письмо Разина послужило Сталину предлогом для изложения не только своего
отношения к работам К. Клаузевица, но и своего видения роли Кутузова в Отечественной
войне 1812 г. Тем самым был продолжен курс на утверждение выдающихся заслуг нового
генералиссимуса в военной истории России.
М.И. Кутузов особо выделялся Сталиным из плеяды русских полководцев этого истори¬
ческого периода. В противовес мнению Энгельса, фельдмаршал был охарактеризован как
военачальник "двумя головами выше Барклая де Толли". Полководческое искусство Кутузова
признавалось основным фактором в достижении победы над вторгшимся в пределы страны
неприятелем, который, как указывал Сталин, "загубил Наполеона и его армию при помощи
хорошо подготовленного контрнаступления"31. При этом контрнаступление было определено
как основная форма военных действий, обеспечившая успех русской армии. По сути дела
в ответе Сталина Разину советские историки получили методологические ориентиры, отве¬
чающие амбициозным замыслам вождя нации. На доказательство тезисов вождя было направ¬
лено большинство исследований конца 1940- первой половины 1950-х гг. Одним из первых, кто
уловил сделанный заказ, стал слушатель военной академии им. М.В. Фрунзе П.А. Жилин. По
свидетельству учившегося с ним писателя В. Карпова, подготовленная Жилиным дипломная
работа на тему кутузовского контрнаступления была замечена, развернута в диссертацию и в
1950 г. опубликована в виде монографии32. Мировоззренческие позиции автора, отражавшие
взгляды Сталина, естественно, не могли вызывать каких-либо возражений. Критическому
анализу были подвергнуты лишь некоторые частные вопросы, не затрагивающие основной
идеи книги о гениальности стратегического таланта М.И. Кутузова.
К этому же периоду относится начало исследовательской работы в области истории Отече¬
ственной войны 1812 г. известного советского военного историка Л.Г. Бескровного. В 1945 г.
для научной сессии военных академий, посвященной 200-летию со дня рождения Кутузова, им
было подготовлено выступление "Кутузов как воспитатель", которое в 1947 г. было включено
в специальный сборник материалов "М.И. Кутузов"33. В дальнейшем Л.Г. Бескровный регуляр¬
но выступал в периодической печати с научными статьями34, активно занимался источнико¬
ведческой работой, в составе коллектива авторов готовил к публикации фундаментальный
сборник документов М.И. Кутузова. В 1951 г. вышла его первая монография "Отечественная
война 1812 года и контрнаступление Кутузова". В отличие от исследования Жилина, работа
Бескровного охватывала всю войну 1812 г., а не только ее заключительную часть. Выпол¬
ненная преимущественно на базе архивных источников, она была насыщена фактическим
материалом, но по конечным выводам представляла собой аналог сочинения Жилина. Это
в общем-то добросовестное исследование талантливого военного историка получило высокую
оценку академика Тарле35. Отвечающие складывавшейся конъюнктуре, одобренные критикой,
монографии Жилина и Бескровного сразу поставили их авторов в положение лидеров среди
исследователей Отечественной войны 1812 г.
Одним из активных глашатаев сталинских воззрений на Отечественную войну 1812 г. в нача¬
ле 1950-х гг. стал старший преподаватель Высшей военной академии им. Ворошилова генерал-
майор Н.Ф. Гарнич. Автор нескольких научно-популярных статей и брошюр об Отечественной
войне 1812 г.36, он в 1952 г., опираясь на свои предшествующие труды, выпустил книгу
100
”1812 год”, в которой добросовестно развил сталинские установки. Желая получить признание
своих научных заслуг, Гарнич усиленно добивался "объективной" критики своего труда. На
заседании ученого совета Института истории АН СССР, посвященном 140-летию Бородинского
сражения, он выступил с докладом "Бородинская битва и ее историческое значение"37,
в котором изложил основное содержание своей новой работы. В заключительном слове
докладчик выразил сожаление, что аудитория не проявила должного внимания к его научным
изысканиям и в адрес доклада не прозвучало "снайперской стрельбы"38. Неудовлетворенное
авторское самолюбие заставило Гарнича обратиться за рецензией непосредственно к Ста¬
лину39. Письмо до Сталина не дошло, однако по поручению его секретаря Поскребышева
работа была передана на рецензирование Бескровному и Жилину. Сочинение рецензентам не
понравилось. По мнению Бескровного, Гарнич хотя и опирался на выводы "специальных
исследований, посвященных организации и проведению контрнаступления гениальным русским
полководцем М.И. Кутузовым", в своей работе не сумел подняться до уровня научных
обобщений. По этой причине "книга т. Гарнич не является исследованием и носит, так сказать,
научно-популярный характер". Тем не менее Бескровный признавал полезность проделанной
работы и предлагал после доработки "дать новое издание". Жилин был более категоричен. Он
прямо заявил, что "автор, взявшись за написание важной исторической темы, подошел к ее
решению несерьезно, безответственно, без достаточного знания вопроса, результатом чего
и явилась в целом неудачная книга об Отечественной войне 1812 года".
На основании этих отзывов отдел экономических и исторических наук ЦК КПСС признал,
что работы Гарнича "являются популярным изложением истории Отечественной войны
1812 года, в них отсутствует самостоятельная научно-исследовательская разработка вопроса"40.
Однако низкий научный уровень исследования не стал препятствием к очередному переизданию
книги. После определенной доработки она вышла в 1956 г. вторым изданием тиражом
в 75 тыс. экз.41 По выражению Н.А. Троицкого, выполненная "в ухарском стиле" книга Гарни¬
ча стала крайним выражением квазипатриотической тенденции, заложенной Бескровным
и Жилиным. Это, по мнению историографа, стало решающим мотивом для выдвижения
"хлестаковского опуса" на соискание Ленинской премии42.
Новые оценки роли М.И. Кутузова в войне 1812 г., сделанные на основании высказываний
Сталина, находились в определенном противоречии с концепцией Е.В. Тарле, которая занимала
доминирующее положение в советской исторической науке и лежала в основе большинства
довоенных вузовских учебников и некоторых монографий. Однако после громкого успеха
"Наполеона" и "Нашествия Наполеона на Россию" историк фактически отошел от исследова¬
тельской работы в области истории Отечественной войны 1812 г. Его публикации по этой теме
в 1941-1950 гг. носили скорее пропагандистский, нежели научный характер43.
В 1948 г. Тарле получил ответственное правительственное задание: написать историческую
трилогию "Русский народ в борьбе против агрессоров в ХУШ-ХХ вв." о нашествиях на Россию
Карла XII, Наполеона и Гитлера. Предложение исходило непосредственно от Сталина.
В каждой из монографий должна была прославляться роль освободителей русского народа:
Петра I, Кутузова и, соответственно, Сталина.
Получив "очень трудное и вместе с тем... лестное и почетное", по словам самого Тарле,
предложение"44, историк правильно понял, что от него требовалось. Он писал А.С. Еруса-
лимскому о своем желании ярче обрисовать "личность народного героя (и до, и во время,
и после 1812 г.)", и не заставить "того, кто нашел меня достойным такого поручения, особенно
в своем выборе раскаиваться"45. Тарле энергично взялся за дело. В отчете о проделанной
работе он уже докладывал о готовности к изданию первой части заказанной трилогии
"Шведское нашествие на Россию в 1705-1709 гг." общим объемом 38 п.л.46 12 июня 1950 г.
ученый представил рукопись труда на суд заказчика. Как видно из сопроводительного письма,
Тарле приступил к написанию второй части трилогии о наполеоновском нашествии на Россию
и, главное, готов был остаток жизни посвятить созданию третьей и последней части47. Однако
в партийных верхах сочли, что в нарушение хронологической последовательности, Тарле сле¬
дует сразу приступить к созданию последней части трилогии. По этой причине он информи¬
ровал руководство Ленинградского отделения Института истории Академии наук СССР, что
откладывает работу о войне 1812 г.48
Занятый в 1941-1950 гг. изучением Крымской войны, внешней политики Екатерины II,
историей русского военного флота, эпохой Северной войны 1700-1721 гг., Тарле, начиная
с 1944 г., фактически перестал заниматься историей Отечественной войны 1812 г. Получалось
так, что в послевоенный период академик не спешил заявлять о пересмотре своих воззрений
в свете сталинских высказываний. В некоторых современных биографических исследованиях
эта медлительность объясняется нежеланием историка прославлять исторические заслуги
101
"великого кормчего"49. Однако маловероятно, что Тарле стремился хоть в чем-нибудь противо¬
речить в таком важном вопросе. Свидетельством тому может служить его неизвестное доселе
письмо Г.М. Маленкову50, поводом для которого послужила критическая статья Н. Яковлева
в журнале "Большевик" по поводу работы "Крымская война"51. Письмо пронизано стремлением
доказать, что Тарле всю свою деятельность подчинял личным указаниям вождя и в научном
творчестве исходил из сталинских методологических установок. Тарле пытался выяснить
отношение к своей работе в партийных верхах и прямо ставил вопрос: "Доверяют ли мне или
нет?"52 Евгений Викторович всячески стремился подчеркнуть полную лояльность к существую¬
щему режиму и готовность к сотрудничеству с ним. Едва ли справедливы поэтому утверждения,
что он пересматривал свои взгляды исключительно под давлением сверху, "вынужденно,
в разладе с самим собой"53.
Тем не менее отсутствие у Тарле выступлений по истории войны 1812 г. было воспринято
в идеологических сферах как игнорирование им новых веяний в исторической науке, что
и стало одной из главных причин его критики. В современной историографии обстоятельства
этой критической кампании уже рассматривались54. Однако более углубленное изучение
архивных фондов РГАСПИ и Архива РАН позволило уточнить многие спорные вопросы.
Главным оппонентом академику был избран директор Бородинского исторического музея
С.И. Кожухов. Справедливости ради следует заметить, что он был подлинным энтузиастом
своего дела. Во многом благодаря его усилиям сразу после Великой Отечественной войны были
начаты восстановительные работы на Бородинском поле. Кожухов не ограничивал музейную
работу только собиранием и хранением музейных экспонатов. По его замыслу, Бородинский
музей должен был стать и одним из центров исследовательской работы. В связи с этим он еще
в конце 1930-х гг. взялся за написание истории Отечественной войны 1812 г., которую "мечтал
издать как научные труды Бородинского музея"55.
В своей работе С.И. Кожухов пытался доказать несостоятельность дореволюционной
историографии 1812 г., которая, по его словам, сознательно фальсифицировалась "династией
Романовых... от первой до последней страницы". Однако он высказывал неудовлетворенность
и исследованиями советского периода, считая, что "советские историки во главе с академиком
Е.В. Тарле незаметно для себя сделались носителями многих... легенд". Основной недостаток
в трудах известного ученого и его последователей Кожухов усматривал в преувеличении
значения французских первоисточников, нежелании анализировать "уже открытые факты, но
с новой, правильной на них точки зрения"56. В 1940-1943 гг. он неоднократно отправлял свое
творение на рецензирование в Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), работники
которого положительно оценили содержание этого труда. В одной из аналитических записок
1944 г. Кожухов назван "молодым способным историком", научная работа которого якобы
незаслуженно игнорировалась Институтом истории АН СССР57. Его исследование оказалось
созвучным новым партийным требованиям. По этому поводу сам автор выражал обеспокоен¬
ность тем, что его идеи используются без ссылок на источник, а ему "остается только
наблюдать за расхищением сделанных открытий"58. Действительно, несмотря на поддержку
ЦК, Институт истории отказывал Кожухову в положительной рецензии, а Госполитиздат -
в заключении договора на публикацию работы. Такое отношение объяснялось низким каче¬
ством труда и непрофессионализмом его автора.
Весной 1951 г. С.И. Кожухов вновь напомнил о себе очередным письмом в аппарат ЦК.
К сожалению, этот документ пока не доступен исследователям, но о его содержании можно
судить по докладной записке отдела науки и вузов ЦК ВКП(б) на имя Г.М. Маленкова
и М.А. Суслова, в которой почти дословно воспроизведены основные критические высказы¬
вания Кожухова в адрес работы Тарле "Нашествие Наполеона на Россию". Партчиновники
соглашались с мнением Кожухова, что в этой книге принижена роль Кутузова и, наоборот,
чрезмерно идеализирована личность Наполеона. "Е. Тарле написал книгу в основном по расска¬
зам иностранцев..., - отмечалось в записке, - открыто пренебрегает русскими источниками...,
подлинные документы М.И. Кутузова... берет под сомнение..., не останавливается перед
искажением документов". Отсюда делался вывод о преклонении Тарле перед иностранными
историками. Авторы докладной записки обвинили Тарле и в игнорировании взглядов Сталина,
давшего "исчерпывающую оценку" полководческому искусству М.И. Кутузова и его роли
в войне 1812 г. в ответе на письмо Разина. Одновременно признавалось наличие подобных
"ошибок и извращений" почти во всей учебной литературе по истории СССР, а также в работах
М.Г. Брагина, М.В. Нечкиной и С.Б. Окуня.
На основании изложенного предлагалось опубликовать в журнале "Большевик" критиче¬
скую статью о книге Тарле59. 20 июля 1951 г. главный редактор журнала "Большевик" С. Аба-
лин представил на утверждение Маленкову подготовленную совместно с Отделом науки и вузов
102
ЦК ВКП(б) статью Кожухова "К вопросу об оценке роли М.И. Кутузова в Отечественной вой¬
не 1812 г."60 23 июля вопрос о публикации статьи обсуждался на секретариате ЦК. Существо
дела докладывал Суслов. Заседание не стенографировалось, но судя по всему, принципиальных
возражений у его участников этот вопрос не вызвал. Тем не менее отдельные положения
статьи, видимо, нуждались в доработке. 2 августа Суслов запиской сообщал Маленкову
о дополнительном обсуждении статьи Кожухова на редколлегии журнала "Большевик" и своем
согласии на ее публикацию61. Статья была опубликована в августовском номере журнала62.
Таким образом, содержание докладной записки Отдела науки и вузов ЦК ВКП(б) под¬
тверждает мою мысль о том, что основной причиной критики Тарле стало затянувшееся
молчание историка по поводу последних указаний вождя по истории войны 1812 г. При этом
критика была инициирована не Сталиным, а чиновниками партийного аппарата. Знакомство
с делопроизводством ЦК позволяет утверждать, что любые замечания или указания Сталина
принимались к исполнению без какого-либо дополнительного обсуждения, тогда как в данном
случае вопрос был вынесен на Секретариат ЦК.
Появление разгромной статьи в одном из ведущих журналов страны стало для Тарле полной
неожиданностью. Он тут же предпринял попытку оправдаться, отправив Суслову письмо,
в котором сообщал о пересмотре своих взглядов на войну 1812 г. "На роль... Кутузова, на всю
предысторию Бородина, на все контрнаступление я смотрю в корне по-другому (как и на ряд
других вопросов), чем смотрел (подчеркнуто Сусловым. - И.Ш.), когда в моем распоряжении не
было всего того, что есть теперь", - отмечал Тарле в этом письме. Историк утверждал, что
реализовать новые идеи он собирался во 2-й части заказанной Сталиным трилогии "Нашествие
на Россию и разгром Наполеона в 1812 году". Новая книга, по его мысли, должна была не
повторять старые издания, а стать самостоятельным исследованием. Подчеркнув, что в критике
Кожухова немало "неверных указаний", Тарле признал наличие в ней "совершенно правильных
соображений", к которым он самостоятельно пришел еще до статьи в "Большевике".
"Основные установки моей подготовляемой работы по существу не отходят от установок
Кожухова" (подчеркнуто Сусловым. - И.Ш.), - заверял ученый партийное руководство. По этой
причине академик полагал нецелесообразным вступать в полемику с Кожуховым в печати и
предлагал опубликовать "уже написанную главу... специально посвященную Кутузову, как
полководцу и дипломату"63.
Не дождавшись ответа на свое письмо, Тарле написал критический отзыв «В редакцию
журнала "Большевик"» на статью Кожухова и 15 сентября отправил его вместе с личным
посланием на имя Сталина64. Ознакомившись с просьбой историка о публикации его ответа
в "Большевике", Сталин 22 сентября 1951 г. наложил резолюцию: "т. Поскребышев: м.б.
(можно будет. - И.Ш.) напечатать, т. Абалин (фамилия зачеркнута Сталиным. - И.Ш.) Жданов,
Хрустов - рассмотреть в редколлегии. Срок 2-3 дня"65. В соответствии с резолюцией статья
Тарле была обсуждена на редколлегии журнала "Большевик". 9 октября Ф. Хрустов докла¬
дывал Суслову о готовности опубликовать ее вместе с редакционными замечаниями66.
Пока шло согласование в партийном аппарате, статья Кожухова стала предметом обсужде¬
ния на ученом совете исторического факультета ЛГУ. Заседание состоялось 9 октября.
В повестку дня был включен один вопрос: "Об ошибках некоторых советских историков в осве¬
щении войны 1812 года и полководческого искусства М.И. Кутузова". С докладом выступил
профессор С.Б. Окунь. Подвергнув критике концепцию Тарле, он признал и собственные
ошибки в освещении обсуждаемой темы. Одновременно докладчик констатировал отсутствие
в советской историографии подлинно научной истории Отечественной войны 1812 г. и заявил
о необходимости подготовки новых трудов в соответствии со сталинскими методологическими
указаниями. В том же ключе были выдержаны и другие выступления67.
В середине октября вышел в свет 19-й номер "Большевика" с ответом Тарле на статью
Кожухова и редакционным примечанием, жесткий тон которого подтолкнул дальнейшее раз¬
витие кампании критики в адрес известного историка. 29 октября 1951 г. состоялось расширен¬
ное заседание ученого совета Института истории АН СССР с повесткой дня: «Обсуждение
статей в журнале "Большевик" об Отечественной войне 1812 г.» Тарле, тяжело переживавший
происходящее, серьезно заболел и не смог принять участие в работе совета. Свое отношение
к сложившейся ситуации он высказал в заявлении на имя директора Института Б.Д. Грекова,
отправленном с просьбой огласить его перед ученым собранием. Заявление вкратце повторяло
письмо в редакцию журнала "Большевик", акцентируя внимание на необоснованности выдвину¬
тых обвинений. В конце послания Евгений Викторович заверил предполагаемых слушателей,
что сталинские установки о войне 1812 г. он развил в новой книге, а уже готовая вчерне статья
"М.И. Кутузов как полководец и дипломат" должна послужить наглядной иллюстрацией этого68.
103
Ученый совет Института истории АН СССР проходил при большом стечении народа. Судя
по репликам председателя собрания Б.Д. Грекова, зал был переполнен. С некоторым опозда¬
нием прибыл С.И. Кожухов. Ученый форум проходил по отработанному сценарию. Докладчик
Л.Г. Бескровный подчеркнул главную задачу исторической науки - на основе указаний
товарища Сталина "дать правильный, глубокий, научный анализ деятельности М.И. Кутузова
в Отечественной войне 1812 г." После краткой характеристики "пороков" русской дореволю¬
ционной и зарубежной историографии Бескровный сосредоточился на ошибочности концеп¬
туальных положений Тарле, одновременно выдвигая собственное, соответствующее сталин¬
ским взглядам видение проблемы.
Затем началась дискуссия. Все выступившие признали правильность критики взглядов
Тарле. Кожухов, который фактически выступил с содокладом, углубил основные положения
своей статьи. Придерживаясь направления, обозначенного докладом Бескровного, он выразил
несогласие с докладчиком по некоторым частным вопросам69. М.В. Нечкина, чьи взгляды на
причины пожара в Москве также были подвергнуты партийной критике, признала ошибоч¬
ность своих прежних утверждений, однако указала, что ранее Кожухов отстаивал прямо
противоположную точку зрения по данному вопросу. В доказательство она привела выдержку
из статьи "Русский полководец Кутузов", опубликованной Кожуховым в "Московском комсо¬
мольце" в 1940 г. В статье утверждалось, что "слава пожара Москвы" принадлежит Кутузову.
Нечкина присоединилась к критическим замечаниям в адрес Тарле, подчеркнув, что его кон¬
цепции "полны ложных установок, связанных с непреодоленным влиянием" западноевропей¬
ской и русской дворянско-буржуазной историографии. Вместе с тем она заметила, что
неправомерно делать заявления о сознательном искажении истории в трудах именитого
ученого, поскольку его честность не подлежит сомнению70.
Таким образом, Нечкина не только защищалась, но порой переходила в наступление.
Однако основной ее задачей было не разоблачение несостоятельности новых воззрений на
историю войны 1812 г., что в тех условиях было бы полным безрассудством, а смягчение
наносимых ей и академику Тарле ударов.
Превратить заседание ученого совета в "охоту на ведьм" более всего стремились Гарнич
и Жилин. Первый, не стесняясь в выражениях, требовал "решить вопрос, что концепция
Е.В. Тарле... гнилая, антипатриотичная концепция", обвинял академика в "слабом усвоении
принципа большевистской критики и самокритики", пренебрежении документальными перво¬
источниками русского происхождения и т.п. Подобными настроениями было проникнуто
и выступление Жилина, указавшего на то, что взгляды Тарле критиковались и раньше, но
"военные авторы оказались недостаточно авторитетными для академика Тарле, и он оставался
на своих позициях до самого последнего времени"71. В принятом постановлении концепция
Тарле была признана антиисторичной. Подчеркивалось, что ошибочные установки проникли
в работы других историков. Поэтому критика на страницах партийной печати была признана
правильной и своевременной72. Столь быстрое и единодушное признание ученым форумом
ошибочности взглядов одного из наиболее авторитетных историков страны вполне объяснимо.
Коллектив Института истории АН СССР отлично понимал, в каком щекотливом положении
оказался Тарле. Печальный опыт предшествующих лет свидетельствовал, что за "научной"
дискуссией могли последовать самые жесткие репрессивные меры.
Нависшую над ним угрозу хорошо понимал и сам академик, уже имевший в конце
1920-х гг. собственный опыт общения со следственными органами. Это отразилось на общем
состоянии и творческой деятельности ученого. По свидетельству современников, он потерял
былую уверенность и ироничность, его одолевали тревоги и обиды на "оскорбительные статьи
догматиков, псевдомарксистов"73. Учитывая серьезность положения, Тарле всеми средствами
стремился подчеркнуть, что признает новые взгляды на войну 1812 г. Как и было намечено, он
быстро подготовил большую статью о дипломатической и военной деятельности М.И. Кутузова
и направил ее в журнал "Вопросы истории". Содержание статьи не вызвало принципиальных
возражений у редколлегии журнала, посчитавшей, однако, необходимым, чтобы автор еще раз
признал правильной критику, прозвучавшую в его адрес со страниц журнала "Большевик".
В свою очередь, Тарле, считая этот вопрос исчерпанным, отказался вновь вступать в полемику
с С.И. Кожуховым. Сложилась конфликтная ситуация, публикация работы откладывалась на
неопределенное время.
Чтобы выйти из тупика, Тарле в начале января 1952 г. обратился к Суслову за содействием
в скорейшей публикации своего исследования. По распоряжению последнего Отдел науки
и вузов ЦК ВКП(б) запросил редакцию о причинах задержки. В ответе главного редактора
П. Третьякова была изложена сущность конфликта и позиция редколлегии, согласно которой
«публикация статьи, по существу игнорирующей критику, вызовет законное недоумение совет¬
104
ской общественности и может создать впечатление о наличии разногласий между редакциями
журналов "Вопросы истории" и "Большевик" в вопросе об оценке Кутузова»74.
Такую аргументацию сотрудники аппарата ЦК сочли основательной. В конечном итоге
редакция настояла на своем требовании, и Тарле соответствующим образом доработал статью,
опубликованную затем в мартовском номере 1952 г.75
Обмен мнениями по истории Отечественной войны 1812 г. был продолжен в период праздно¬
вания в сентябре-октябре 1952 г. 140-летней годовщины Бородинского сражения. Знамена¬
тельной дате была посвящена юбилейная сессия Института истории АН СССР76. Как отмечал
в своем докладе Бескровный, проведением этого заседания предполагалось не только отметить
знаменательную дату, но и решить чисто практическую задачу - выработать единую линию при
подготовке сборника статей о М.И. Кутузове77. Реализовать эту задачу предполагалось,
обсудив доклады Бескровного и Гарнича, которые должны были составить основу будущей
публикации.
Дискуссионные вопросы сформулировал в своем выступлении заместитель министра внут¬
ренних дел генерал армии И.И. Масленников. По его мнению, "наибольшее напряжение" среди
историков возникало при обсуждении планов М.И. Кутузова по ведению войны, места и роли
Бородинского сражения в стратегии русского полководца, причин пожара в Москве, времени
и места начала контрнаступления русских войск, масштабов и значения крестьянской борьбы
с французами и т.п. Эту точку зрения поддержал и Тарле.
В прениях по докладам выступили 12 человек. Среди них были наиболее авторитетные в то
время историки войны 1812 г. Рындзюнский, Жилин, Нечкина, Фортунатов. Выступавшие
затрагивали главным образом вопросы, намеченные докладчиками и генералом Масленнико¬
вым. Бескровный в заключительном слове попытался привести возникшие в ходе дискуссии
разногласия к общему знаменателю78.
Таким образом, на представительном ученом форуме была предпринята попытка окон¬
чательно преодолеть имевшие место разногласия по некоторым дискуссионным вопросам
и завершить формирование единой концепции истории войны 1812 г. По мнению Кожухова, для
создания "подлинно марксистской концепции" у советских историков имелись все необходимые
условия: "гениальные сталинские положения по истории Отечественной войны 1812 г.", "хоро¬
шие кадры историков", открытость для исследователей государственных архивов, "возмож¬
ность проводить специальные творческие дискуссии, свободно обмениваться мнениями, свобод¬
но критиковать"79.
Получив четкие, директивные указания, советские историки начали внедрять новые идеи
в свои научные исследования. Кроме перечисленных трудов Жилина, Бескровного, Гарнича
и последних статей Тарле, заданная Сталиным концепция нашла отражение и в работах других
авторов80.
Пересмотру подверглись школьные и вузовские учебники. В результате прямо противо¬
положные суждения, например о причинах пожара в Москве, содержавшиеся в различных
учебниках, вызывали путаницу и законное недоумение в учебных заведениях. «В учебниках
и учебных пособиях по истории много неясных вопросов по истории СССР, - писал, в частно¬
сти, в редакцию журнала "Коммунист" в начале 1955 г. учитель кировоградской средней школы
И.Г. Казанцев. - Ни в учебниках, ни в учебных пособиях [по вопросу] кто поджигал Москву при
вступлении французов в 1812 году - нет ясности"81. Отдел консультаций партийного журнала
направил ответ своему читателю. Через 2 года после смерти Сталина редакция "Коммуниста"
трактовала поднятый вопрос в духе сталинских установок. "После опубликования статьи
С. Кожухова, - подчеркивалось в редакционном письме, - ...советские историки стали на путь
решительного исправления ошибок, имевших место в освещении причин и значения москов¬
ского пожара 1812 года"82. Однако в общем массиве тенденциозной литературы этого периода
можно отметить и добросовестные, с точки зрения глубины проработки источников и объек¬
тивности выводов, исследования83.
Таким образом, начавшийся в послевоенный период пересмотр ряда важнейших положений
предвоенной концепции войны 1812 г. фактически был завершен критикой воззрений
Е.В. Тарле в 1951 г. Итоги ревизии были подведены в ходе празднования 140-летия Бородин¬
ского сражения. Именно в это время сложились многочисленные стереотипы и домыслы,
которые на протяжении последующих десятилетий, вплоть до конца 1980-х гг., определяли
содержание советских исследований о войне 1812 г. Первые шаги к их разрушению были
предприняты лишь в годы перестройки. Публикациями тех лет, в первую очередь книгами
и рецензиями профессора Н.А. Троицкого, по образному выражению Б.С. Абалихина, было
"покончено с иллюзиями изученности" Отечественной войны 1812 г.84 В ней, как выясняется,
еще много неясных, спорных и запутанных вопросов.
105
Примечания
1 Макеты этих учебников с редакторской правкой Сталина в настоящее время находятся в РГАСПИ.
См.: Минц И.И., Мохровец Е.А., Н е ч к и н а М.В. и др. Элементарный курс истории СССР: для
начальной школы: В 2 ч. Ч. 2. М., 1935. С. 41-46. (РГАСПИ, ф. 558, оп. 3, д. 218); Элементарный курс
истории СССР с краткими сведениями по всеобщей истории / Под руков. проф. А.В. Шестакова. М., 1937. С.
76-80. (РГАСПИ, ф. 558, оп. 3, д. 219).
2 Там же. Д. 218, с. 42-45.
3 С т а л и н И.В. О статье Энгельса "Внешняя политика русского царизма" // Большевик. 1941. № 9.
С. 1-5.
4 См.: Селезнев К. О войне 1812 года // Борьба классов. 1936. № 6. С. 16-24.
5 См.: Ленин В.И. О брошюре Юниуса // ПСС. Т. 30. С. 5-6.
6Тр о и ц к и й Н.А. Отечественная война 1812 года: история темы. Саратов, 1991. С. 11.
7 РГАСПИ, ф. 588, оп. 11, д. 807, л. 3.
8 См.: Т а р л е Е.В. Нашествие Наполеона на Россию. 1812 год. М., 1938. С. 5, 7-8.
9 Троицкий Н.А. Отечественная война 1812 г. С. 76.
10 К о н с т а н т и н о в А. История и современность: По поводу книги Е.В. Тарле "Наполеон" //
Правда. 1937. 10 июня. С. 4. Этот исторический сюжет уже подробно освещен в исследованиях последнего
десятилетия. См.: Чернецовский Ю. Как Сталин спас Наполеона: Страницы биографии академика
Тарле // Советская культура. 1989. 5 декабря; Ч а п к е в и ч Е.И. Страницы биографии академика
Е.В. Тарле // Новая и новейшая история. 1990. № 5. С. 47-48; Троицкий Н.А. Отечественная война
1812 г. С. 43-46; Каганович Б.С. Евгений Викторович Тарле и петербургская школа историков. СПб.,
1995. С. 58-65; Кен О.Н. "Работа по истории" и стратегия авторитаризма. 1935-1937 //Личность и власть
в истории России Х1Х-ХХ вв. СПб., 1997. С. 108-117; его же. Между Цезарем и Чингисханом. "Напо¬
леон" Тарле как литературный памятник общественно-политической борьбы 1930-х гг. // Клио. СПб., 1998.
№ 3(6). С. 67-83 и др.
"Каганович Б.С. Указ. соч. С. 59.
12 Текст этого письма неоднократно печатался в перечисленных выше исследованиях. Документ
вводился в научный оборот по экземпляру машинописной копии, подписанной Сталиным и хранящейся
ныне в Архиве РАН (АРАН, ф. 627, оп. 6, д. 85). В настоящее время удалось установить местонахождение
первоисточника - черновика карандашного автографа сталинского письма. Вместе со вторым экземпляром
его машинописной копии он подшит к делу "Переписка Сталина И.В. с Тарле Е.В." (РГАСПИ, ф. 588,
оп. 11, д. 807, л. 1,2).
13 См.: Ч а п к е в и ч Е.И. Страницы биографии. С. 48; Ч е р н е ц о в с к и й Ю. Указ. соч.
14 См.: Кен О.Н. "Работа по истории" и стратегия авторитаризма. С. 116.
15 См.: Троицкий Н.А. Отечественная война 1812 г. С. 45.
16 Каганович Б.С. Указ. соч. С. 58; Ч а п к е в и ч Е.И. Страницы биографии... С. 47;
Кен О.Н. Между Цезарем и Чингисханом... С. 67-68 и др.
17 РГАСПИ, ф. 588, оп. 11, д. 807, л. 3-3 об.
18 Цит. по: А б а л и х и н Б.С., Дунаевский В. А. 1812 год на перекрестках мнений советских
историков 1917-1987. М., 1990. С. 66.
19 Т а р л е Е.В. Письмо в редакцию журнала "Большевик" // Большевик. 1951. № 19. С. 71.
20 См.: Б р а г и н М. Полководец Кутузов. М., 1941. Экземпляр книги издания 1941 г. в настоящее
время хранится в РГАСПИ, ф. 558, оп. 3, д. 25.
21 РГАСПИ, ф. 558, оп. 3, д. 25, с. 3, 109, 112, 122, 252-253.
22 См.: Мещеряков Г. Клаузевиц и немецкая военная идеология // Военная мысль. 1945. № 6-7.
С. 93-110.
23 РГАСПИ, ф. 558, оп. 3, д. 46, с. 99.
24 Там же, ф. 17, оп. 116, д. 231, л. 7-8.
25 См.: Михаил Илларионович Кутузов: К 200-летней годовщине со дня рождения. М., 1946.
26 РГАСПИ, ф. 17, оп. 116, д. 226, л. 51-52.
27 См.: 200-летие со дня рождения М.И. Голенищева-Кутузова: Сессия Института истории АН СССР //
Вестник Академии наук СССР. 1945. № 10-11. С. 70-73; Коротков И. Научная сессия, посвященная
фельдмаршалу Кутузову// Военная мысль. 1945. № 10-11. С. 144-146; М.И. Кутузов. Материалы юбилей¬
ной сессии военных академий Красной Армии, посвященной 200-летию со дня рождения М.И. Куту¬
зова. М., 1947; Научные сессии, посвященные М.И. Кутузову // Вопросы истории. 1945. № 3-4.
С. 148-151.
106
28 Научные сессии, посвященные М.И. Кутузову. С. 149; Г о т о в ц е в А.И. Полководческое искусство
М.И. Кутузова // М.И. Кутузов. Материалы юбилейной сессии военных академий Красной Армии. С. 53, 54.
29 См.: Большевик. 1947. № 3. С. 6-8.
30Абалихин Б.С., Дунаевский В.А. Указ. соч. С. 103; Дунаевский В.А., Ч а -
п к е в и ч Е.И. Указ. соч. С. 482; Ч а п к е в и ч Е.И. Пока из рук не выпало перо... Жизнь и дея¬
тельность академика Е.В. Тарле. М., 1994. С. 162; Т р о и ц к и й Н.А. Отечественная война 1812 г.
С. 47-48.
31 См.: Большевик. 1947. № 3. С. 7-8. В настоящее время исследователи получили доступ к оригиналам
переписки Разина со Сталиным, которые вместе с комплексом других документов были переданы в 1999 г.
из Архива Президента РФ в РГАСПИ (ф. 558, оп. 11, д. 794). Проведенное мной сравнение первоисточников
с журнальной публикацией показало, что они воспроизведены в журнале без изъятий и купюр.
32 См.: К а р п о в В. Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира: литературная
мозаика//Знамя. 1989. 12 декабря. С. 152-153.
33 Коротков И. Научная сессия, посвященная фельдмаршалу Кутузову. С. 146; М.И. Кутузов.
Материалы юбилейной сессии военных академий Красной Армии... С. 161-170.
34 См.: Бескровный Л.Г. Война 1812 года в освещении Клаузевица // Военная мысль. 1947.
№ 3. С. 66-78; его же. Контрнаступление Кутузова в 1812 году // Пропагандист и агитатор. № 20.
1948. С. 29-39 и др.
35 См.: Б ескров ны йЛ.Г. Отечественная война 1812 года и контрнаступление Кутузова / Послесл.
Е.В. Тарле. М., 1951. С. 174-179.
36 См.: Г а р н и ч Н.Ф. Бородинское сражение. М., 1949; его же. Михаил Илларионович Кутузов /
Знамя. 1948. № 5; его же. Отечественная война 1812 года: Стенограмма публичной лекции. М., 1949;
его же. Русское военное искусство в начале XIX в. Великий русский полководец М.И. Кутузов // Исто¬
рия военного искусства: Сб. материалов: Вып. 2. М., 1951. С. 62-191; его же. Ценный труд о Кутузове //
Новый мир. 1951. № 8. С. 272-274.
37 АРАН, ф. 1577, оп. 2, д. 283, л. 75. Содержание доклада см.: там же, д. 293.
38 Там же, д. 295, л. 108.
39 Подлинник письма хранится в РГАСПИ, ф. 17, оп. 132, д. 517, л. 138-141. Опубликовано вместе с
рецензиями Л.Г. Бескровного и П.А. Жилина С. Кудряшовым без ссылок на архивный фонд в 1992 г. См.:
Кудряшов С. Кутузов был выше двумя головами... // Родина. 1992. № 6-7. С. 169-170.
40 РГАСПИ, ф. 17, оп. 132, д. 517, л. 142, 145, 153, 154.
41 См.: Г а р н и ч Н.Ф. 1812 год. Изд. 2-е, перераб. и доп. М., 1956.
42 См.: Троицкий Н.А. Отечественная война 1812 г. С. 51-52.
43 См.: Тарле Е.В. Две отечественные войны. М.; Л., 1941; его же. Михаил Кутузов. М., 1941;
его же. Начало конца // Большевик. № 11-12. 1941. С. 32-37; его же. Гитлеровщина и наполео¬
новская эпоха. М.; Л., 1942; его же. Гибель наполеоновской армии в России // Красноармеец. 1942.
№ 22. С. 12-13; е г о же. Отечественная война 1812 года и Михаил Илларионович Кутузов // Героическое
прошлое русского народа: Сокращенные и переработанные стенограммы лекций, прочитанных на сборе
фронтовых агитаторов. М., 1943. С. 104-113.
44 АРАН, ф. 1577, оп. 2, д. 295, л. 9.
45 Цит. по: К а г а н о в и ч Б.С. Указ. соч. С. 97.
46 АРАН, ф. 627, оп. 3, д. 6, л. 1. Работа после существенной переработки под заглавием "Северная
война и шведское нашествие на Россию" была опубликована издательством "Соцэкгиз" в 1958 г.
47 РГАСПИ, ф. 588, оп. 11, д. 807, л. 5.
48 АРАН, ф. 627, оп. 3, д. 6, л. 1.
49 Д у н а е в с к и й В.А., Чапкевич Е.И. Навеки в памяти народной. С. 483. Эта мысль
повторялась Е.И. Чапкевичем и в его последней монографии "Пока из рук не выпало перо..." Однако
подобные пассажи противоречат другим суждениям автора, где он, между прочим, замечал, что "Е.В. Тарле
прекрасно понимал, что любой, даже малейший протест против разгула сталинщины приведет его на
плаху... Приходилось, стиснув зубы, выполнять социальный заказ..." См.: Чапкевич Е.И. Пока из
рук не выпало перо... С. 163, 121.
50 РГАСПИ, ф. 17, оп. 125, д. 340, л. 108-111 об.
51 См.: Я к о в л е в Н.Н. О книге Е.В. Тарле "Крымская война" // Большевик. 1945. № 13. С. 63-72.
52 РГАСПИ, ф. 17, оп. 125, д. 340, л. 108-110 об.
53 Т роицкий Н.А. Отечественная война 1812 г. С. 49.
54 См.: Дунаевский В.А., Чапкевич И.Е. Навеки в памяти народной. С. 484—485; К а-
г а н о в и ч Б.С. Указ. соч. С. 98; Т р о и ц к и й Н.А. Евгений Викторович Тарле. 1874-1955 // Историки
107
России ХУШ-ХХ веков. Вып. 5. М., 1998. С. 100-101; его же. Отечественная война 1812 года: история
темы. Саратов, 1991. С. 47; Чапкевич Е.И. Страницы биографии академика Е.В. Тарле. С. 52-53;
его же. Пока из рук не выпало перо... С. 162-163.
55 РГАСПИ, ф. 88, оп. 1, д. 1022, л. 6. Рукопись этого сочинения хранится вместе с письмом Кожухова
Щербакову в этом же деле, л. 13-376.
56 Там же, л. 44,45, 31-33.
57 См.: Новые документы о совещании историков в ЦК ВКП(б). С. 201.
58 РГАСПИ, ф. 88, оп. 1, д. 1022, л. 7.
59 Там же, ф. 17, оп. 133, д. 5, л. 6-17.
60 Там же, оп. 119, д. 411, л. 167-175 об.
61 Там же, оп. 116, д. 600, л. 4; д. 441, л. 176; оп. 133, д. 5, л. 57; оп. 119, д. 441, л. 176.
62 См.: Кожухов С. К вопросу об оценке роли М.И. Кутузова в Отечественной войне 1812 года //
Большевик. 1951. № 15. С. 21-35.
63 РГАСПИ, ф. 17, оп. 133, д. 5, л. 42-43.
64 Подлинник письма с резолюцией И.В. Сталина хранится в РГАСПИ, ф. 17, оп. 133, д. 5, л. 44. Копия
письма имеется в Архиве РАН, ф. 627, оп. 4, д. 145. Полный текст письма Е.В. Тарле Сталину см.:
Каганович Б.С. Указ. соч. С. 99.
65 РГАСПИ, ф. 17, оп. 133, д. 5, л. 55. С. Абалин - главный редактор журнала "Большевик"; Ф. Хру¬
стов - член редколлегии и ответственный секретарь этого же журнала; Ю. Жданов - заведующий Отделом
науки и вузов ЦК ВКП(б).
66 РГАСПИ, ф. 17, оп. 133, д. 5, л. 57.
67 Б у р ц е в В.Г. Заседание Ученого Совета Исторического факультета: Об ошибках некоторых
советских историков в освещении войны 1812 г. //Вестник ЛГУ. 1951. № 12. С. 147-151.
68 АРАН, ф. 627, оп. 1, д. 78, л. 8-9.
69 Там же, ф. 1577, оп. 2, д. 274, л. 3-11 об., 26-27.
70 Там же, л. 43, 52.
71 РГАСПИ, ф. 1577, оп. 2,д. 274, л. 54 об. - 55, 64 об.
72 Там же, л. 82, 83.
73 Борщаговский А. Записки баловня судьбы // Театр. 1989. № 3. С. 167; Носов Н.Е.
Из воспоминаний об акад. Е.В. Тарле // Проблемы истории международных отношений: Сб. статей памяти
акад. Е.В. Тарле. Л., 1972. С. 54.
74 РГАСПИ, ф. 17, оп. 133, д. 220, л. 1-3.
75 См.: Тарле Е.В. Михаил Илларионович Кутузов - полководец и дипломат // Вопросы истории.
1952. № 3. С. 34-82.
76 Некоторые сведения об этом научном форуме сообщил А.Г. Чернов, опубликовавший в 1962 г.
с собственными комментариями ранее неизвестные выступления Е.В. Тарле. Однако в своей статье он
допустил несколько серьезных ошибок, впоследствии перекочевавших в другие работы. См.: Неопуб¬
ликованные выступления Е.В. Тарле о Бородинском сражении / Материал подгот. А.Г. Черновым // Вест¬
ник АН СССР. 1962. № 8. С. 102-108. Более подробно об этих ошибках и о ходе работы форума см.:
Шеин И.А. Научное наследие Е.В. Тарле: история одной публикации // Отечественные архивы. 2000.
№ 4. С. 36-46.
77 Этот сборник был опубликован после смерти Сталина в 1955 г. под редакцией Л.Г. Бескровного. См.:
Полководец Кутузов: Сб. ст. М., 1955.
78 АРАН, ф. 1577, оп. 2, д. 295, л. 10-11, 128-130, 154; ф. 627, оп. 1,д. 80, л. 2.
79 Там же, ф. 1577,оп. 2, д. 295, л. 41.
80 См.: Военное искусство капиталистического общества (1789-1917 гг.). М., 1953. С. 53-109; Ж и-
л и н П., Ярославцев А. Бородинское сражение. М., 1952; Златоустовский Б.В.
Отечественная война 1812 года. Памятка читателю. М., 1952; История военно-морского искусства: В 3 т.
Т. 2. М., 1954. С. 66-81; Ц а р е в Н. Бородинское сражение: (К 140-летию сражения) // Военный вестник.
1952. № 16. С. 50-57; Масленников И. Рецензия на 1-е издание книги Гарнича Н.Ф. "1812 год" //
Новый мир. 1953. С. 278-279; Чернушков П.П. Тактика русской армии в Отечественной войне
1812 г.//Дисс. ...канд. ист. наук. М., 1954. и др.
81 РГАСПИ, ф. 599, д. 73, л. 5.
82 Там же, л. 3-4.
83 См.: Окунь С.Б. История СССР, 1796-1825: Курс лекций. Л., 1947. С. 130-295; Гарин Ф.Д.
Изгнание Наполеона. М., 1948; Пугачев В.В. Подготовка России к Отечественной войне 1812 г. //
Дис. ... канд. ист. наук. Саратов, 1947; Предтеч енский А.В. Отражение войн 1812-1814 гг.
в сознании современников // Исторические записки. 1950. № 31. С. 222-244 и др.
84 Сомнения в очевидном. Вероломство по плану // Родина. 1992. № 6-7. С. 37.
108
К ЮБИЛЕЮ ВАЛЕНТИНЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ ТВАРДОВСКОЙ
Защита кандидатской диссертации Валентины Александровны «Возникновение "Народной
воли"» состоялась в 1960 г. в старом здании МГУ. Послушать нового сотрудника Института
истории АН СССР пришли ее коллеги из сектора истории СССР периода капитализма, друзья и
знакомые. Диссертантка уверенно отстаивала свою точку зрения, и защита прошла успешно.
Присутствовавший в зале Александр Трифонович Твардовский с веселой иронией произнес:
"Раньше я в анкете писал - сын кузнеца, а теперь - отец кандидата наук".
В. А. Твардовская родилась в Смоленске в 1931 г. В Москве она окончила в 1949 г. 131-ю
женскую среднюю школу и в том же году поступила на исторический факультет МГУ. Училась
отлично, участвовала в общественных делах: была агитатором, лектором Московского
областного комитета ВЛКСМ, руководила историческим кружком при Доме пионеров. После
окончания в 1954 г. университета Валентина Твардовская стала аспиранткой Государственного
исторического музея, выбрав темой диссертации «Возникновение революционно-народниче¬
ской организации "Народная воля"». Ее научным руководителем стал профессор П.А. Зайон-
чковский, который уже тогда точно определил основные качества своей ученицы: "В.А. Твар¬
довская, - писал он в характеристике, - является молодым серьезным научным работником,
обладающим незаурядными способностями к исследовательской работе. Это качество, столь
необходимое научному работнику, сочетается у В.А. Твардовской с большим трудолюбием,
упорством и настойчивостью".
В августе 1959 г. Валентина Александровна была принята на работу в Институт истории
АН СССР, в сектор истории СССР периода капитализма, которым руководил Л.М. Иванов.
Считалось, что это был самый лучший сектор в Институте, в котором сосредоточились тогда
крупнейшие научные силы: Н.М. Дружинин, М.В. Нечкина, М.К. Рожкова, В.К. Яцунский,
П.Г. Рындзюнский, А.С. Нифонтов, Ю.З. Полевой, С.М. Дубровский и др. Обсуждения работ
на заседаниях сектора всегда были принципиальными, а требования к сотрудникам - очень
высокими, что явилось хорошей школой для молодого ученого.
Младший научный сотрудник Твардовская получила первое задание: участвовать в подго¬
товке к изданию трудов Б.П. Козьмина, скончавшегося 5 июля 1958 г. С тех пор творчество
этого видного ученого становится для Валентины Александровны предметом глубокого,
заинтересованного анализа, и, забегая вперед, скажу, что в 2000 г. она завершила книгу об этом
крупнейшем ученом, получившую при обсуждении очень высокую оценку коллег.
Вскоре Валентина Александровна становится ученым секретарем проблемной группы по
изучению общественного движения пореформенной России, объединившей прежде всего иссле¬
дователей революционного народничества не только Москвы, но и других городов страны.
Приходилось связываться с преподавателями вузов, согласовывать темы и составлять график
обсуждения докладов, да и самой выступать по самым различным вопросам, тем более что
история народничества постепенно становилась в то время одним из приоритетных направлений
в исторической науке. Валентина Александровна делала, например, доклады на такие темы:
"Проблема государства в идеологии народовольчества" (1962), "Карл Маркс и революционная
Россия" (1968), "Неизвестная страница истории южных революционно-народнических кружков
1870-х гг." (1971), "Катков в политической борьбе на рубеже 1870-1880-х гг." (1975) и др.
В начале 1960-х гг. В.А. Твардовскую привлекли к написанию большого раздела о револю¬
ционном народничестве для первого тома многотомной "Истории КПСС". Для честного,
принципиального историка это было очень важное задание. Предстояло развенчать трактовку
народничества, содержавшуюся в сталинском "Кратком курсе истории ВКП(б)", и сформули¬
ровать более или менее объективную концепцию данной проблемы. Между тем, хотя
идеологический пресс после XX съезда КПСС несколько ослаб, партийные идеологи зорко
следили за ортодоксальностью авторского текста. И все же Валентине Александровне удалось
сказать правдивое слово о революционных народниках, перешедших в прямое наступление на
самодержавие и возглавивших борьбу за радикальные демократические преобразования
в России. Признав это, она объективно отметила и противоречия, и слабости революционного
народничества, стоявшего на позициях утопического социализма. В результате написанный ею
раздел такого авторитетного и влиятельного в то время издания, как "История КПСС", сыграл
немалую положительную роль, открывая новые возможности для дальнейшего серьезного
исследования проблемы народничества не только самой В.А. Твардовской, но и многими
другими историками.
В 1969 г. вышла в свет первая книга В.А. Твардовской "Социалистическая мысль России на
рубеже 1870-1880-х годов". Для сотрудника академического института это был своеобразный
109
пропуск на получение звания старшего научного сотрудника. Для исторической же науки
появление такой монографии имело поистине огромное значение. После длительного переры¬
ва, вызванного фактическим запретом на исследование истории народничества, в 1966-1968 гг.
вышли в свет сразу три крупные книги по истории "Народной воли", написанные С.С. Волком,
М.Г. Седовым и В.А. Твардовской. При этом Валентина Александровна подошла к проблеме во
многом по-новому. Она сосредоточила свое внимание не только на террористической деятель¬
ности народовольцев, но и на их идеологии, показала, что они хотели освободить Россию от
царского деспотизма и провести глубочайшие демократические преобразования, призванные
коренным образом изменить судьбу страны и ее народа.
В 1983 г. Валентина Александровна издала еще одну очень интересную и оригинальную
работу о народовольцах - книгу о Николае Морозове ("Н.А. Морозов в русском освободи¬
тельном движении"), рассчитанную на широкий круг читателей. Ее стержнем стала проблема
"Революция и наука". Рассказав о революционной деятельности своего героя - замечательного
человека, приговоренного к пожизненному тюремному заключению, но освобожденного из
Шлиссельбургской крепости в 1905 г., В.А. Твардовская обратила внимание на совершенно
феноменальное явление не только в русской, но и в мировой культуре: "Он вышел на волю
ученым мирового масштаба, сделав в царской тюрьме крупнейшие открытия в области
естествознания, физики, химии, математики и других наук. Его наследие-не только нацио¬
нальная гордость России, но и общечеловеческое достояние" *.
Конечно, изучая историю революционного движения в России, мы в свое время следовали
партийным идеологическим установкам того времени. Ленинское высказывание о наличии
в России в 1879-1881 гг. революционной ситуации было тогда основополагающим для
советских исследователей. Оно и определило название большой коллективной монографии
"Россия в революционной ситуации на рубеже 1870-1880-х годов" (1983), в подготовке которой
Валентина Александровна и автор этих строк принимали самое активное участие: мы написали
ряд разделов и редактировали весь текст этого издания. В этой книге, ставшей заметным
явлением научной жизни тех лет, исследуются очень сложные общественно-политические
процессы, связанные с кризисом самодержавной системы. Само содержание этого труда и сде¬
ланные в нем выводы из анализа конкретного исторического материала сохраняют свою науч¬
ную ценность до сих пор. Разделы В.А. Твардовской о революционном подполье и демократи¬
ческой журналистике, а также заключение ко всей монографии говорят о стремлении автора
дать подлинную научную оценку событиям, происходившим в нашей стране в конце 1870-
начале 1880-х гг.
Годы работы в Институте истории помогли Валентине Александровне усвоить одну очень
важную истину: нельзя замыкаться на одной теме, нужно постоянно пополнять свои знания, все
глубже проникать в духовную атмосферу изучаемой эпохи, в мироощущение людей того
времени. Поэтому В.А. Твардовская идет в своем научном развитии как бы и вглубь, и вширь.
Она активно участвует, в частности, в различных научных конференциях: выступает в Сара¬
тове на чтениях, посвященных Н.Г. Чернышевскому, в Москве - на Дружининских чтениях, в
Минусинске - на научной конференции "Политическая каторга и ссылка в России Х1Х-ХХ вв.",
в Йошкар-Оле - на конференции "Организация и практика земских учреждений в России" и т.д.
В наши дни тема монархизма, самодержавия стала одной из самых приоритетных. Одна за
другой выходят книги о российских императорах, крупнейших царских государственных деяте¬
лях, исследования о консервативной идеологии и т.д. Примечательно, что Валентина Алек¬
сандровна взялась за эту проблему одной из первых - тогда, когда она еще не была модной и не
вызывала у историков особого энтузиазма. Интуиция ученого подсказывала ей, насколько
важно разобраться в сущности российского самодержавия, выяснить его идеологические корни,
объективно оценить зарубежную и либеральную историографию по теме. Так, в 1978 г. появи¬
лась новая фундаментальная монография Валентины Александровны "Идеология пореформен¬
ного самодержавия (М.Н. Катков и его издания)", защищенная ею в качестве докторской
диссертации.
Это была первая в российской послереволюционной историографии книга, в которой на
базе изучения многочисленных архивных материалов, воспоминаний, публицистики была дана
оценка роли крупнейшего консервативного деятеля эпохи Александра 11 и Александра 111
М.Н. Каткова в государственной и общественной жизни России. Материалы исследования поз¬
волили автору дать убедительную характеристику своего героя: "Жизненный путь Каткова -
поучительный образец того, как служение исторически несправедливому и обреченному делу
накладывает неизгладимую и необратимую печать оскудения на личность. Человек, безуслов¬
но, незаурядный, одаренный от природы, весьма образованный, он в конце своей карьеры,
обросший чинами и наградами, предстает умственно и нравственно деградирующим"2.
ПО
В дальнейшем Валентина Александровна продолжала разработку этой проблемы. Она
расширила круг исследуемых вопросов, показала характер взаимодействия российского
консерватизма с другими течениями общественной мысли. В блестяще написанном очерке об
Александре III ей удалось не только создать объективный образ этого самодержца, но и
высказать ряд суждений, наталкивающих современного читателя на определенные ассоциации:
«Подавляя личность, унижая и угнетая ее, авторитарный режим не уничтожил ее полностью,
как это происходило при тоталитаризме. Самодержавие превращало своих врагов в людей,
"лишенных всех прав состояния", но не в "лагерную пыль"»3, - пишет В.А. Твардовская.
Естественно, она не могла не остановиться и на проблеме, давно привлекающей историков, -
проблеме "Самодержавие и народ". Не открывая здесь ничего нового, Валентина Алексан¬
дровна правильно считает, что русский народ (как и другие народы) в своей основе был
консервативен, тяготел к стабильности, устойчивости бытия, чтил традиции, верил в закон¬
ность царской власти. "Без царя земля вдова", - гласила русская пословица. В свою очередь
такое состояние общественного сознания подталкивало идеологов самодержавия к мысли о
том, что сила русских царей - в опоре на народ с его стихийным патриотизмом и монархизмом,
в сохранении духовных ценностей нации. Как подчеркивает В.А. Твардовская, "консерваторы
обоснованно привлекли внимание русской общественной мысли к человековедению, без кото¬
рого действительно невозможно понять развитие общества и строить планы социальных
и политических преобразований"4.
Вероятно, в какой-то мере закономерно, что изучение идеологии монархизма привело
В.А. Твардовскую к дальнейшему расширению круга своих исследовательских интересов. Она
взялась за новую сложнейшую тему, находящуюся на стыке истории и литературоведения:
"Достоевский в общественной жизни России (1861-1881)". Ей хотелось изучить общественно-
политическую позицию великого русского писателя и мыслителя в пореформенное время,
определить его место в идейной борьбе. "Есть особый смысл и в том, - писала она, - чтобы
посмотреть на само русское освободительное движение глазами писателя, перед лицом всех
политических направлений отстаивавшего общечеловеческие ценности"5. При обсуждении
рукописи этой книги тогдашний руководитель сектора В.Я. Лаверычев требовал от автора
раскрыть "классовые корни" творчества Достоевского. Я помню, с каким темпераментом и
настойчивостью Твардовская доказывала ошибочность такого подхода к произведениям
великого писателя. Характерно, что в заключении к книге она могла с удовлетворением
написать: «Завершая эту книгу, я испытываю огромное облегчение от того, что мне не надо
искать "классовые корни" творчества Достоевского, привязывать его к определенным
социальным группировкам»6.
Но это вовсе не означало отказа от признания необходимости выявления социального фона
творчества Достоевского и круга его собственных социальных интересов. Валентина Алек¬
сандровна, в частности, впервые основательно и с большим знанием дела показала, как близка
была Достоевскому тема пореформенной деревни и как его литературные герои с тревогой
и болью стремились искоренить "зло на земле". К этому следует добавить, что под пером
Твардовской анализ публицистики писателя тоже приобретал особый оттенок: рельефнее
выступает ее злободневность, актуальность, связь с важнейшими событиями, происходящими
в стране. Поэтому Достоевский всегда глубоко социален и человечен, - и в этом заключался
секрет огромной притягательной силы его творчества для современников и потомков.
Творчество Достоевского анализируется В.А. Твардовской на широком историческом фоне,
с глубоким пониманием всех оттенков идейных течений, влиявших на позицию писателя.
Поэтому после появления книги Валентины Александровны герои Достоевского, их поступки
и духовный мир как бы получают дополнительную социально-историческую мотивацию, стано¬
вятся понятнее и ближе современному читателю, чего не всегда удавалось добиться исследова-
телям-литературоведам. Свою позицию заняла Твардовская и в оценке мировоззрения Достоев¬
ского. Она отказалась от всякого рода упрощенных дефиниций ("реакционный демократизм",
"мужицкий консервативный демократизм", "революционный демократизм") и подчеркнула
прежде всего искренность Достоевского, его "устремленность к истине", глубокое сострадание
к простым людям. "Отстаивая правду, - пишет Валентина Александровна, - он приходил
в столкновение с консерваторами, к которым тяготел, в решении ряда важных проблем со
славянофилами, которые были ему особенно близки. Эта же честность в политике заставляла
решительного противника социализма и нигилизма смыкаться в понимании ряда некоторых
вопросов русской жизни с народнической мыслью"7.
Особое место в творчестве В.А. Твардовской занимает наша совместная книга "Русские
и Карл Маркс: выбор или судьба?" (1999). В свое время наш друг, тяжело больной Юзеф За¬
харович Полевой обратился к нам с просьбой помочь ему завершить работу над монографией
об отношении русских к марксизму. Мы не могли отказать ему в этой просьбе, но после смерти
Юзефа Захаровича появились условия, позволяющие нам отойти от былых политических
стереотипов и жесткой "идеологической дисциплины" и написать на эту тему совершенно
новую, подлинно современную работу об отношении Маркса к России и русским и о восприятии
марксизма его русскими современниками и более поздними исследователями.
При этом мы решили не бросаться из одной крайности в другую, не прибегать к смене
прежнего, предвзято положительного отношения к марксизму на новое, сугубо отрицательное,
что было свойственно некоторым историкам и публицистам в 1990-е гг., а дать объективный,
взвешенный анализ проблемы. Мы стремились выяснить, что притягивало русских мыслителей
к марксизму и что их отталкивало в нем. Многие герои этой книги остались глухи к идее
Маркса о диктатуре и исторической миссии пролетариата. В книге показано, как высоко
русские ценили мощь интеллекта и эрудицию Маркса, хотя властителем дум русской либе¬
рально-демократической интеллигенции на рубеже XIX-XX вв. он так и не стал.
Уже первые труды В.А. Твардовской привлекли внимание зарубежных ученых. Ее книга
"Социалистическая мысль России на рубеже 1870-1880 гг." (1969) была переведена на итальян¬
ский (1959) и испанский (1978) языки. Валентина Александровна успешно выступала на многих
международных встречах историков. В мае 1966 г. она делает в Риме доклад "Эпоха
Рисорджименто и ее итоги в русской публицистике конца 70-х - начала 80-х годов XIX века". На
XIII Международном конгрессе исторических наук, состоявшемся в Москве в августе 1970 г.,
Твардовская не была в числе официальных докладчиков, но блестяще выступила в прениях
по докладу американского ученого Р. Пайпса "Русский консерватизм во второй половине
XIX века". При этом она не поддержала многих советских ученых, критиковавших американ¬
ского ученого с ортодоксальных позиций, а высказала свою, самостоятельную точку зрения,
соглашаясь в ряде случаев с положениями Пайпса.
В дальнейшем Валентина Александровна активно участвовала в международных чтениях,
посвященных творчеству Ф.М. Достоевского и деятельности П.А. Кропоткина (Ленинград,
Москва, С.-Петербург). На русско-итальянской встрече в Москве в апреле 1994 г. Твардовская
выступает с докладом «"Конституция" М.Т. Лорис-Меликова и Александр III». В Турине она
делает сообщение "Франко Вентури и советская историография народничества". Доклад
в Пизе (ноябрь 1997) был посвящен одной из острейших проблем общественного движения
XIX в.-отражению в российской историографии взаимоотношений Карла Маркса и Михаила
Бакунина. А на конференции в Швеции (1998) Валентина Александровна посвятила свое
выступление еще одной интереснейшей теме-истории самоуправления в пореформенной
России. Размышляя над этими выступлениями Твардовской на международных форумах
ученых (почти все они были опубликованы), неизменно поражаешься разнообразию их
тематики, самостоятельности мысли автора, широте ее эрудиции, высокой научной квали¬
фикации.
Обстоятельства сложились так, что на Западе В.А. Твардовскую узнали не только как
крупного исследователя общественного движения в России, но и как смелого, умного публици¬
ста, защищающего честь своего отца - главного редактора "Нового мира" Александра Трифо¬
новича Твардовского. Перед нами газета итальянских коммунистов "Унита" от 24 июля 1975 г.
Первый разворот. Большой портрет Александра Трифоновича и обширная публикация его
дочери: «Открытое письмо А.И. Солженицыну по поводу его книги "Бодался теленок с дубом.
Очерки литературной жизни"». Да, то, что было написано Солженицыным, не могло не
возмутить не только дочь редактора "Нового мира", но и всякого, кто помнил, как появился на
страницах журнала неизвестный тогда Александр Исаевич Солженицын с его "Одним днем
Ивана Денисовича". Прогрессивный читатель был буквально ошеломлен этим произведением -
поток правды хлынул со страниц журнала А.Т. Твардовского, осмелившегося опубликовать
эту повесть. И вот теперь А.И. Солженицын решил, как говорили политики в XIX в.,
"удивить мир своей неблагодарностью". Он обрушился на того, кто своим благожелательным
предисловием к "Ивану Денисовичу" брал на себя долю ответственности за это произве¬
дение, ограждая своим авторитетом автора от литературных неприятностей и прославлял,
если угодно, этот литературный дебют. В ответ Солженицын называет В.А. Твардовского
человеком двойственным, непоследовательным, слабосильным, крепко держащимся "за подло¬
котники редакторского кресла".
Такую хулу на отца, отдавшего столько душевных сил публикация произведений Солжени¬
цына в "Новом мире", Валентина Александровна не могла простить. Конечно, она хорошо
представляла, каким нравственным авторитетом в середине 1970-х гг. пользовался изгнанный
из Советского Союза Солженицын, и все же решилась подать свой голос протеста - умного,
корректного, аргументированного, но обличительного. Приведу лишь последние слова из ее
"Открытого письма": "Для Твардовского его собственная судьба просто была частицей судьбы
народа. Нужно совершенно не знать, не понимать этого человека, чтобы предположить, что
в основу отношений к действительности он мог положить личные обстоятельства.
И Вы обнаруживаете на каждом шагу такое незнание, непонимание. Не я буду свиде¬
тельствовать читателям Вашу неправду. Против Вас-все, что осталось от Твардовского,
его собственные произведения, книжки журнала, редактировавшегося им шестнадцать
лет, огромная переписка с писателями и читателями, его живой образ в памяти всех
знавших его".
В последние годы В.А. Твардовская оказалась особенно загруженной самыми разными
обязанностями. Кроме плановых заданий, здесь и написание разделов школьного учебника,
и выступления в библиотеках и школах (дочь крупнейшего поэта и общественного деятеля
всегда встречали с большим интересом), и ответы на письма, связанные с творчеством отца,
и почти ежегодные доклады на конференциях, посвященных творчеству Ф.М. Достоевского.
Нельзя забывать и еще об одном обстоятельстве: Валентина Александровна - рачительная
хозяйка, преданная жена, заботливая мать и бабушка. Для выполнения этих обязанностей
также требовалось время.
В этих условиях Валентине Александровне предстояла многотрудная работа по разбору
личного архива Александра Трифоновича Твардовского. В свое время этим делом занималась в
основном вдова поэта - Мария Илларионовна, а после ее смерти эта обязанность легла на
плечи дочерей поэта. Началась подготовка к публикации дневниковых записей Александра
Трифоновича. Написанные часто с сокращениями, а то и просто условными обозначе¬
ниями, они представляли большую трудность для понимания. Расшифровать все это могли
только дочери, хорошо знавшие все события, связанные с судьбой "Нового мира"
и его главного редактора, и их подоплеку. Кроме того, как профессиональный исто¬
рик она прекрасно представляла себе общественную значимость столь ценных документов
эпохи.
В 2000 г. в "Знамени" начали выходить дневниковые записи ("Рабочие тетради 60-х годов")
А.Т. Твардовского с обширнейшими примечаниями Ю.Г. Буртина и В.А. Твардовской. Эта
ценнейшая публикация раскрывает ярчайшую картину духовной жизни нашей страны, всю
драму издания прогрессивного журнала в условиях жесткого тоталитарного режима. Описы¬
ваемые события буквально захватывают читателя. Раскрывается творческая лаборатория
поэта, его глубокие переживания: ведь Твардовскому приходилось тратить столько сил на
борьбу с цензурой, послушно выполнявшей волю ЦК. Краткие записи отражают весь
драматизм происходящего: «№ 6. Снята повесть В. Тендрякова "Находка". Номер сдан в набор
26.IV.63 г. Подписан 26.VI.63 г. № 8. Снят "Театральный роман" М. Булгакова. Номер сдан
в набор 14.VI.63 г. Подписан 25.VIII.63 г. № 10. Сняты стихи Е. Евтушенко. № 12. Снова снят
Е. Евтушенко. Задержан и потом возвращен в номер рассказ В. Гроссмана»8. И таких записей
десятки!
"Из рабочих тетрадей" мы узнаем теперь подлинную историю публикации поэмы "Теркин на
том свете". Я вспоминаю (Валентина Александровна дала мне два билета на премьеру), какой
восторг, какое глубокое впечатление произвела постановка этого произведения в Театре
сатиры, где Папанов играл Теркина. Зрительская ассоциация была мгновенной: стало ясно,
что речь шла не о "том свете", а о современной советской действительности. Естественно,
власти такого допустить не могли: прошло несколько спектаклей, и все кончилось - пьесу
сняли.
В наши дни, когда восстановили весь текст "Теркина на том свете" и когда обе поэмы
о Теркине вышли в одной книге в связи с 90-летием поэта, его дочери верно отметили, что
"Книга про бойца" плохо вписывалась в советскую литературу с ее принципами социалисти¬
ческого реализма. «В поэме, - пишут они, - нет речи о руководящей роли партии, не упо¬
требляются такие определения, как "коммунистический", "социалистический", "советский"...
А между тем автор в ту пору верил и в партию, и в ее вождя, и в социализм. Мы с сестрой много
размышляли об этой непостижимой загадке поэмы, так и не разгадав ее»9.
Валентина Александровна - историк широкого профиля. Начав с изучения революционного
народничества, она перешла затем к исследованию самодержавной идеологии, консерватизма,
внутренней политики царизма, вопросов российского самоуправления, международного социа¬
листического движения. В.А. Твардовская глубоко знает журналистику - и революцион¬
но-демократическую, и либеральную, и консервативную. А фундаментальная монография
о Достоевском свидетельствует о дальнейшей научной "экспансии" Твардовской - вторжении
в литературоведение. Так в поле ее зрения оказалось практически все общественное движение
пореформенной России.
113
Очень важно, разумеется, и то, что это тематическое многообразие сопровождается глубо¬
кой проработкой материала, проникновением в сущность проблемы, умением автора дать
читателю добротный, хорошо читаемый текст. И тут мало одного таланта - нужен еще и упор¬
ный, повседневный труд.
Основная особенность В.А. Твардовской как ученого - высокая ответственность за написан¬
ное. Именно это и заставляет историка заниматься "отделочными работами", несколько раз
возвращаться к тексту, искать новые варианты, убедительные доводы, удачные формулировки.
А потом (как советовал Александр Трифонович) нужно еще дать написанному отлежаться,
чтобы затем вновь взглянуть на рукопись свежим взглядом. И хотя часто все сроки сдачи
раздела (имеются в виду коллективные труды) прошли, "вырвать" текст из рук Валентины
Александровны представляется делом весьма и весьма трудным. Правда, нужно признать, что
в конечном итоге появляется фундаментальное, высококачественное произведение.
Наше научное сотрудничество с Валентиной Александровной продолжается сорок лет. Мне
думается, что за это время я хорошо узнал не только незаурядные творческие способности,
ясный ум, работоспособность моего соавтора, но и ее характер, проявившийся уже в первые
годы нашего знакомства. В 1959 г., воспользовавшись тем, что мы с Валентиной Алексан¬
дровной были питомцами одного руководителя - П.А. Зайончковского и работали над одной
и той же темой, я решил помочь одному начинающему тогда писателю (теперь известному)
стать членом Союза писателей. Хорошая рецензия в авторитетном журнале могла бы стать
своеобразной визитной карточкой для вступления в ССП. Его повесть была посвящена
народовольцам, и Валентина Александровна согласилась по моей просьбе написать на нее
рецензию. Однако, ознакомившись с корректурой рецензии, я пришел в ужас: она была почти
что отрицательной! Вот так удружил приятелю! С большим трудом мне удалось уговорить
рецензента снять самую горькую фразу в тексте. С тех пор я понял, с кем имею дело: "Платон
мне друг, но истина дороже". Эта принципиальная и честная позиция молодого ученого,
проявившаяся уже в начале творческого пути, стала, мне думается, путеводной нитью во всех ее
дальнейших поступках.
В общении с Валентиной Александровной часто возникает дачно-огородная тема - к обра¬
ботке дачного участка она относится так же требовательно и основательно, как и к написанию
текста. В этом деле она в семье главный работник. Слышишь жалобы, что ей не хватило
времени посадить или посеять то-то и то-то, обработать цветник, а ведь пионы расцветают ко
дню рождения отца и в этот день необходимы на могиле. Откуда такая неиссякаемая
хозяйственность? Случайно ли это? Окончательный ответ на эти вопросы я нашел в дневни¬
ковой записи Александра Трифоновича: "Работал на участке - косил, подчищал дубы,
выкорчевывал внизу среднего сада голенастую яблоню и порубил на дрова сучья, а ствол
оставил для пилы". Или в другом месте: "Работа очень трудная, заливаюсь потом, болят руки-
ноги, но странным образом дает успокоение и удовольствие..." 10
К знаменательной дате в списке научных трудов Валентины Александровны значатся более
ста работ. На первый взгляд, это не так уж и много. Но зато какие это работы! В кратком
очерке я остановился только на монографиях В.А. Твардовской, но достаточно прочитать
любую ее статью, рецензию, даже какой-нибудь внутренний отзыв на труд коллеги, чтобы
убедиться в их основательности, аргументированности, ответственности автора за каждое свое
утверждение, за каждое критическое замечание.
Будем надеяться, что две недавно завершенные монографии В.А. Твардовской - о суде
присяжных и о Борисе Павловиче Козьмине - недолго будут лежать в портфеле ученого -
автору пора выпустить их из своих рук!
Пожелаем Валентине Александровне здоровья, той же творческой энергии и воплощения
всех ее замыслов.
Б.С. Итенберг, доктор исторических наук
(Институт российской истории РАН)
Примечания
'Твардовская В. А. Н.А. Морозов в русском освободительном движении. М., 1983. С. 3.
2 Е е же. Идеология пореформенного самодержавия (М.Н. Катков и его издания). М., 1978. С. 270.
3 Российские самодержцы. 1801 —1917. М., 1993. С. 284.
4Твардовская В.А. Царствование Александра III // Русский консерватизм XIX столетия.
Идеология и практика. М., 2000. С. 297.
114
5 Е е же. Достоевский в общественной жизни России (1861-1881). М., 1990. С. 4.
6 Там же. С. 327.
7 Там же. С. 328.
8 Знамя. 2000. №9. С. 145.
9Т вардовская В., Твардовская О. Теркин на том и на этом свете //Твардов¬
ский А. Василий Теркин. Теркин на том свете. Мм 2000. С. 262-263.
10 Твардовский А. Рабочие тетради 60-х годов // Знамя. 2000. № 9. С. 150, 152.
От редакции. Мы присоединяемся к высокой оценке результатов научной и общественной
деятельности В.А. Твардовской и ее прекрасных человеческих и гражданских достоинств,
данной в статье Б.С. Итенберга. Редакция сердечно поздравляет Валентину Александровну
с юбилеем, неизменно ценит ее многолетнее сотрудничество с журналом "История СССР" -
"Отечественная история" и желает ей здоровья и новых творческих успехов. Кроме того, мы
надеемся опубликовать еще не одну новую статью Валентины Александровны, которые,
несомненно, вызовут самый живой интерес наших читателей.
К ЮБИЛЕЮ ПРОФЕССОРА В. СЛИВОВСКОИ
Виктория Сливовская - известный польский историк, автор ряда монографий, составитель
и редактор многих публикаций исторических источников, получивших высокую оценку научной
общественности как в Польше, так и за ее пределами. Вся ее научная жизнь посвящена
изучению истории Польши и России XIX в., польско-российских общественных и культурных
связей.
В. Сливовская родилась 26 июня 1931 г. Высшее профессиональное образование она полу¬
чила на историческом факультете Ленинградского государственного педагогического инсти¬
тута им. А.И. Герцена. По возвращении на родину В. Сливовская начала исследовательскую
работу в аспирантском семинаре выдающегося польского историка Стефана Кеневича.
И в дальнейшем, став уже признанным специалистом в своей области, она продолжила совмест¬
ную работу с этим крупнейшим знатоком истории Польши XIX в. в руководимом им научном
коллективе, созданном для изучения проблематики восстания 1863 г., охватившего польские,
украинские, белорусские и литовские земли.
Вся творческая биография В. Сливовской связана с Институтом истории Польской Ака¬
демии наук, в котором она работает уже 40 лет. Докторскую диссертацию она защитила
в 1963 г., в 1970 г. удостоена хабилитации, а в 1973 г. ей присвоено звание профессора.
Перу В. Сливовской принадлежат крупные фундаментальные монографии: "Дело петра¬
шевцев" (Варшава, 1964); Николай I и его время (1825-1855)" (Варшава, 1965); "В кругу
предшественников Герцена" (Вроцлав, 1971); "Александр Герцен" (Варшава, 1973. Эта книга
написана в соавторстве с супругом - литературоведом, профессором Варшавского университета
Р. Сливовским); "Сибирь в жизни и памяти Гейшторов - политических ссыльных; Вильно -
Сибирь - Вятка - Варшава" (Варшава, 2000). Для исследовательского почерка В. Сливовской
характерны новизна, доскональное знание предмета изучения, превосходная ориентирован¬
ность в литературе и источниках, элегантный стиль изложения. Особенно хотелось бы отме¬
тить склонность исследовательницы к поиску новых, не изученных предшественниками
документов в польских и многих зарубежных архивах.
Очень важно подчеркнуть, что научное творчество В. Сливовской неразрывно связано
с Россией не только тематикой ее исследований. Она внесла большой личный вклад в совмест¬
ные проекты польских и российских историков. Убедительным примером в этом отношении
может служить фундаментальная серия "Восстание 1863 года. Материалы и документы"
(за 1961-1994 гг. из печати вышло 30 томов), в работе над которой она, наряду с С. Кеневичем,
много лет сотрудничала как составитель и член Главной редакции с выдающимися российскими
историками-полонистами И.С. Миллером и В.А. Дьяковым. Это уникальное, не имеющее ана¬
логов издание, успешно осуществленное совместными усилиями польских, советских и россий¬
ских историков, археографов, архивистов, сформировало и ввело в широкий научный оборот
поистине бесценный корпус документов. Без его освоения невозможно глубокое и всестороннее
115
изучение общественных процессов на польских землях в середине XIX в., в том числе
разносторонних связей польского и многонационального общероссийского освободительных
движений.
Еще одна многотомная серия, объединившая усилия польских и российских историков
и создаваемая под руководством и при деятельном участии В. Сливовской, - "Польское освобо¬
дительное движение и общественно-культурные связи в XIX веке. Исследования и материалы".
Публикация базируется на новых, не вошедших еще в научный оборот документах российских
архивов. Данный проект выполняется с 1978 г. совместно Институтом славяноведения РАН
и Институтом истории ПАН при участии других польских научных центров. Уже увидели свет
6 томов серии, еще 2 тома подготовлены к печати. В. Сливовская входит в состав Главной
редакционной коллегии и одновременно является составителем и комментатором всех вышед¬
ших томов этого издания. В рамках серии издан также том "Участники освободительных
движений в 1832-1855 годах. (Королевство Польское). Биографический справочник" (Вроцлав,
1990), подготовленный В. Сливовской в соавторстве с В.А. Дьяковым, В.М. Зайцевым
и польским историком А. Шкалковским. Этот многотомный труд также представляет собой
уникальное научное издание, поскольку объединяет не только осуществленную на современном
научном уровне, с соблюдением всех археографических и источниковедческих требований
публикацию исторических источников, но и соответствующий им комплекс монографических
исследований. Значение его вместе с тем выходит далеко за рамки истории польского
освободительного движения, так как материалы данной публикации объективно отражают
широкую картину российско-польских общественных связей в XIX в.
Общность истории народов России и Польши, отразившаяся в судьбах конкретных людей,
легла в основу научного проекта "Польские ссыльные в Российской империи", осуществляе¬
мого в настоящее время ПАН под руководством В. Сливовской. Указанный проект предпо¬
лагает создание базы биографических данных о поляках, находившихся в заключении и ссылке
в России за участие в освободительном движении, и о членах их семей, а также археогра¬
фическое и библиографическое описание относящихся к ним архивных и опубликованных
источников и научной литературы. Работа над проектом позволяет воссоздать широкую
картину жизни поляков в русской провинции, их многогранного участия в хозяйственной
и общественной деятельности, роль в развитии просвещения, науки и культуры российского
общества. Первый этап проделанной работы нашел воплощение в книге В. Сливовской
"Польские ссыльные в Российской империи в первой половине XIX века. Биографический
словарь" (Варшава, 1998). По тщательности, филигранности исполнения это, бесспорно,
выдающийся научный труд.
Одним из важных направлений научного творчества В. Сливовской является публика¬
ция мемуарной литературы, которая отразила общую судьбу народов Польши и России
в Х1Х-ХХ вв. Среди них: "Казахстанский триптих: воспоминания о ссылке Мариана Папеского,
семья Малаховских, Леслава Дома". Составление и обработка В. Сливовской и др. (1992); "Дети
холокоста говорят..." Подготовила к печати В. Сливовская. Послесловие Е. Фисовского (1993);
"Черный год... черные годы..." Составление и комментарии В. Сливовской. Вступительное
слово В. Сливовской и К. Мелох (1993); Станишевский В. Записки государственного преступ¬
ника и ссыльного. Подготовила В. Сливовская (1994); Воронович В. Случаи XX века:
20 лет на Соловецких островах и Колыме: 1935-1955. К печати подготовила и снабдила
комментариями В. Сливовская (1994).
Как переводчик В. Сливовская внесла свой весомый вклад и в популяризацию в Польше
трудов российских ученых, памятников русской общественной мысли и русской литературы.
Многолетние изыскания В. Сливовской в области истории российско-польских обществен¬
ных связей снискали ей заслуженное уважение среди российских ученых. Более того, ее тру¬
долюбие, требовательность к себе и коллегам, высокая принципиальность, доброта, благожела¬
тельность по отношению к России в сочетании с многими другими прекрасными личными
качествами обусловили теплые дружеские отношения, которые сложились у нее с учеными на¬
шей страны. Тесные товарищеские контакты установились у В. Сливовской с историками РАН,
преподавателями высших учебных заведений нашей страны, сотрудниками архивов, библиотек,
музеев. Ее коллеги и друзья работают в Москве, Санкт-Петербурге, Барнауле, Вятке, Иркут¬
ске, Казани, Омске, Ярославле и других городах России. Особенно близкая дружба и сотруд¬
ничество связывали В. Сливовскую с И.С. Миллером, В.А. Дьяковым, а также с Н.Я. Эйдель¬
маном и Ю.И. Штакельбергом. Подлинная дружба не только приносит радость общения и помо¬
гает успеху общего дела, но и требует отдачи немалых душевных сил. Поэтому любовь и при¬
знательность, которой пользуется В. Сливовская у своих российских друзей, вознаграждались
с ее стороны столь же искренней привязанностью и сердечной теплотой.
Свойственный В. Сливовской деловой и вместе с тем товарищеский стиль общения
с коллегами, ее обширные научные связи в Польше, России, Украине и Белоруссии во многом
способствовали ее многогранной работе как организатора науки. Ее многолетний труд и
энергия в решающей степени способствовали успеху фундаментальных совместных проектов
польской и российской Академий наук. Высокий авторитет В. Сливовской как ученого-
историка и организатора научных исследований получил еще одно подтверждение, когда она в
1998 г. возглавила польскую часть Комиссии историков России и Польши. Под эгидой комиссии
В. Сливовская организовала ряд совместных польско-российских научных конференций
(Варшава, Плоцк, Казань, Иркутск, Чита), по их материалам опубликованы сборники статей,
получившие высокую оценку как в Польше, так и в России. За совокупность работ по истории
польско-российских отношений издаваемый в Польше журнал "Восточное обозрение" в 2001 г.
присудил В. Сливовской премию.
В. Сливовская принадлежит к поколению польских историков, возродивших польскую
историческую науку после Второй мировой войны, сохранивших преемственность научных
школ и вместе с тем существенно расширивших горизонты познания, усовершенствовавших
методологию и методику исследований. Среди выдающихся коллег ей принадлежит весьма
достойное место. Поздравляя В. Сливовскую с юбилеем, ее российские коллеги и друзья от
всего сердца желают ей новых творческих достижений.
Б.В. Носов, А.М. Орехов,
кандидаты исторических паук
(Институт славяноведения РАН)
117
"Круглый стол"
БОЛЬШИЕ РЕЗЕРВЫ "МАЛОЙ ИСТОРИИ"
В обсуждении новаторской монографии д.и.н. С.В. Журавлева (Институт российской исто¬
рии РАН) о судьбе иностранных рабочих московского Электрозавода* приняли участие:
д.и.н., профессор Санкт-Петербургского университета экономики и финансов Н.Б. Лебина,
д.и.н., профессор Пермского государственного технического университета О.Л. Лейбович,
к.и.н., главный специалист Федеральной архивной службы России С.Д. Мякушев, д.и.н., веду¬
щий научный сотрудник Института всеобщей истории РАН И.М. Супоницкая.
* * *
Сергей Мякушев: Чем не роман?
Автор определил объект своего исследования так: "Иностранная колония московского
Электрозавода как единая социальная общность, включающая в себя работающих и членов их
семей, а также советское окружение иностранцев" (с. 21). Проще говоря, он исследовал жизнь
и деятельность довольно большой группы иностранцев (прежде всего - граждан Германии),
разными путями попавших в СССР и трудившихся в 1920-1930-х гг. на одном из крупнейших,
новейших и знаменитейших советских предприятий того времени - московском Электрозаводе
(напомню, что он был награжден высшей наградой СССР - орденом Ленина еще в 1930 г.,
и долгое время был единственным коллективом в стране, награжденным этим орденом
дважды). Роль иностранцев в его становлении была, конечно, значительной, хотя это обстоя¬
тельство в годы первых пятилеток нельзя считать чем-то необычным - иностранных специа¬
листов тогда хватало и на других заводах.
Начинается исследование с сюжетов сугубо детективных: как, когда и каким образом СССР
начал собственное производство электроламп? Оказывается, в его основе лежал эконо¬
мический шпионаж, использовавший немецкие агентурные связи одновременно Коминтерна,
IV управления РККА и ИНО ГПУ-ОГПУ. В этой акции участвовали самые диковинные
персонажи - один Григорий Семенов, которому посвящен целый параграф, чего стоит! Бывший
анархист и эсер, террорист, организатор известного покушения на В.И. Ленина на заводе
Михельсона - и член РКП(б), военный разведчик (и секретный сотрудник ВЧК), видный работ¬
ник Главэлектро ВСНХ, организовавший конвейерную добычу тайн производства вольф¬
рамовой нити на немецких заводах, прошедший Испанию и закончивший свою жизнь военным
разведчиком в звании бригадного комиссара в застенках НКВД. Были причастны к этой
операции и Феликс Дзержинский, и Николай Булганин, вскоре ставший директором Электро¬
завода, а позже - Председателем Совета министров СССР.
Успех шпионской операции, длившейся несколько лет, вызвал к жизни не только электро¬
ламповое производство в СССР. Уже в конце 1920-х гг. на московском Электрозаводе стала
складываться крупнейшая в столице немецкая рабочая колония: сначала из нелегально
переправленных в СССР участников операции "Вольфрам", живших у нас под вымышленными
именами, а затем - из приезжавших по контракту квалифицированных рабочих, тоже, впрочем,
очень часто членов КПГ.
С.В. Журавлев изучает жизнь этой иноколонии (около 400 человек с семьями в начале
1930-х гг.) во всех аспектах - на производстве, в быту, в клубе инорабочих. Ему интересно все -
как иностранцы работали в цехах, как дружили и как конфликтовали с русскими коллегами,
как переводились из КПГ в ВКП(б), сколько они зарабатывали в рублях и сколько - в валюте,
как ездили домой в отпуск, как обживали на свой лад двор специально построенного для них
Электрозаводом дома на ул. Матросская тишина в Москве... Как одевались, чем питались
и даже как выпивали!
Другой поворот темы: как принимали и оценивали иностранцы советскую действительность
1930-х гг., иначе говоря, социальная практика тех лет сквозь призму восприятия иностранцев.
Автор показывает быт и досуг немецких семей из дома на Матросской тишине, перечисляет их
118
домашний скарб (вызывающе роскошный для их русских современников), сравнивает героиче¬
ские портреты немцев Электрозавода из пропагандистской книжки 1930-х гг. с реальными
чертами этих же людей, почерпнутыми из архивных документов... Эти страницы книги
читаются, пожалуй, с не меньшим интересом, чем "детективные” сюжеты первой части книги.
И, наконец, распад, исчезновение иностранной колонии Электрозавода в конце 1930-х гг.
Автор описывает разочарование даже многих немцев-коммунистов в "родине мирового про¬
летариата", перипетии их возвращения на родину, ставшую в одночасье фашистским Третьим
рейхом. Затем он переходит к описанию почти поголовного истребления тех немцев с Элек¬
трозавода, которые все еще оставались в советской России, в период массовых репрессий
1937-1938 гг.
Эпилог печален: немец Вилли Кох, один из немногих выживших в лагерях, причем из тех,
самых первых иммигрантов 1920-х гг., возвращается в свой дом на Матросской тишине
к ждавшей его почти два десятилетия русской жене Анастасии... Любовь и верность иногда
и в жизни оказываются сильнее зла.
Не правда ли, напоминает сюжет романа? И по форме в книге Журавлева немало от лите¬
ратурного произведения - присутствует фабула, тщательно прорисовываются основные дейст¬
вующие лица и детали, за которыми виден колорит эпохи. Если добавить, что все это сделано
ярким, образным языком, то станет ясно - книга явно неординарная.
Но в том-то и дело, что обсуждаемая книга - не роман. За легкостью стиля кроется
серьезное научное исследование, построенное на тщательно документированной реконструкции
прошлого с "позиций комплексного использования подходов социальной истории, биографи¬
ческой истории, истории повседневности, микроистории для изучения советского общества"
(с. 21).
Олег Лейбович: Прорисовывая детали
Я заметил, что для С.В. Журавлева история повседневности является своеобразной
квинтэссенцией социальной истории. Автор настаивает на преимуществе социально-историче¬
ского подхода для реконструкции подлинного исторического процесса. Он находит в нем
возможность «осуществить своеобразный исторический синтез на микроуровне общества; воз¬
вратить историю к человеку и повествованию, к рассказам о прошлом, реконструируя его уже
как бы на другом качественном витке, опираясь, во-первых, на иной ракурс, новый взгляд на
события прошлого - "снизу", глазами и словами рядового человека, во-вторых, на основе новых
источников... или новое прочтение известных документов, в-третьих, на базе достижений
смежных наук о человеке и обществе (историческая антропология, лингвистика, психология,
этнология, демография и др.)» (с. 19-20). Заметим сразу, что в перечне "смежных наук" книги
по социальной истории не хватает социологии. Случайно ли это? Кажется, Журавлев вообще
весьма скептически относится к социологическим методам исследования. Он находит неудачной
попытку 3. Бжезинского реконструировать социальный мир советского общества по резуль¬
татам интервью с эмигрантами из СССР послевоенной волны: "...Введение в научный оборот
столь субъективных источников без надлежащей критики вело к искажению действитель¬
ности" (с. 10). На мой взгляд, эта оценка - скорее дань распространенному профессиональному
предрассудку, отождествляющему исторический источник с архивным документом. Харак¬
терно, что по отношению к данным, почерпнутым из материалов партийных чисток и след¬
ственных дел, Журавлев иной раз проявляет избыточную доверчивость. Так, он находит
доказанным прямое участие Г.И. Семенова в организации покушения на Ленина в августе
1918 г., ссылаясь на протокольную запись заседания Военной коллегии Верховного суда
в 1938 г.: "Логика этого заседания говорит за то, что, глядя в глаза смерти, он все же сказал
правду" (с. 65).
Замысел исторического исследования изложен автором ясно и определенно. Он ставит перед
собой задачу реконструировать прошлое "через судьбы обычных людей, через реальные
жизненные ситуации (...), где есть место человеческим характерам, личным пристрастиям,
эмоциям, которые нередко выступают в качестве значимых исторических факторов. (...)
Именно поэтому основным в работе стал метод биографической реконструкции" (с. 23).
Такая позиция в условиях современного теоретического хаоса и далеко идущей без¬
заботности историков по части методологии дорогого стоит. Изложить собственные ис¬
следовательские принципы, описать процедуры, отрефлексировать их познавательные воз¬
можности, указать научную школу, к которой принадлежишь, - все это вместе взятое
является надежным свидетельством высокой профессиональной культуры, освоенной и реали¬
119
зуемой автором монографии. Краткое методологическое введение составляет органическую
часть исторического повествования. Оно определяет не только его содержание, но и архи¬
тектуру.
Журавлев последовательно применяет метод биографической реконструкции в отборе
источников. Он отдает предпочтение тем документам, в которых содержатся либо индивидуаль¬
ные характеристики исторических персонажей: личные дела иностранцев, следственные дела,
наблюдательные дела, донесения секретных информаторов; либо детали, передающие дух
времени, точнее "производственную и бытовую повседневность иностранной колонии" (с. 38).
Перечень архивов, из которых извлечены эти документы, включает добрую дюжину
наименований: ГА РФ, РГАЭ, РГАСПИ, ЦА ФСБ РФ, Архив управления ФСБ РФ по Москве
и Московской обл., ЦА МВД РФ, РГВА, ЦМАМ, ЦАОДМ, ЦГАМО, АВП РФ, Архив РАН,
фотоархивы, Национальный архив США, архивы Гуверовского центра, документальный отдел
Библиотеки Колумбийского университета. Использованы также личные и семейные архивы,
материалы авторских интервью. Причем в очень многих случаях автор выступает в роли
первооткрывателя, работающего с источниками, ранее не известными историкам. С точки
зрения представленного материала монография Журавлева, без всякого сомнения, принадлежит
к сугубо оригинальным исследованиям.
"Островок немецкой культуры" на московском промышленном предприятии изучен им на
фоне большой истории советского общества. Журавлев - мастер исторической детали. Моно¬
графия наполнена историческими зарисовками, биографическими очерками, обширными
выдержками из личных и казенных документов, передающих характер эпохи, ее навсегда
ушедший колорит. Автор в полной мере обладает редким умением обнаружить в единичной,
бытовой ситуации черты большой истории, увидеть за судьбами "маленьких людей" контуры
исторической тенденции. Его замечания, касающиеся психологической составляющей истори¬
ческого действия, корректны, глубоки и интересны.
Журавлев владеет также редко встречающимся ныне мастерством исторического порт¬
ретиста. Красный директор А.С. Федоров, "прирученный" ГПУ террорист Г.И. Семенов, фанат
Советской власти инженер М.И. Железняк, немецкий пролетарий Вилли Кох, как и многие
иные персонажи, появляются на страницах книги в их неповторимом и запоминающемся
обличив. Умение заметить и прорисовать наиболее значимые личностные черты, обнаружить
за индивидуальными жизненными перипетиями судьбу поколения - неоспоримое достоинство
автора.
Ирина Супоницкан: В многоцветном изображении
Вне зависимости от упоминания социологии (видимо, часто употребляя термин "социальная
история", автор стремился уйти от тавтологии), социологические подходы реализованы в книге,
доказательством чему, например, служит широкое использование Журавлевым материалов
инициированных им же интервью с очевидцами и участниками описываемых событий.
Лично меня книга привлекает не только формой, но и необычностью избранной темы,
в которой переплелись несколько важных сюжетов довоенной советской истории: индустриали¬
зация и повседневная жизнь в Советском Союзе; СССР и Запад; русский и западный рабочие.
Удачно выбранный ракурс - иностранцы на советском заводе - позволил историку показать то,
что прежде оставалось в тени. Опыт микроистории - история иностранной колонии на совет¬
ском заводе - представляется необычайно продуктивным именно для изучения России в силу ее
социально-экономической однородности, усилившейся в советский период.
Хочется согласиться с коллегами, уже отмечавшими профессионализм С.В. Журавлева,
блестящее знание архивов, знание и умение пользоваться источниками на разных языках.
По сути перед нами - междисциплинарное исследование, в котором переплелись экономическая
история (история Электрозавода); национально-социальная история (жизнь советского обще¬
ства) 1920-1930-х гг. через судьбы иностранцев); наконец, политическая история (внутренняя
и внешняя политика СССР, роль коммунистического движения). В работе затронуты также
социокультурные проблемы - адаптация иностранцев к советским условиям, сравнение рус¬
ского и западного рабочего, их ценностей, отношения к труду. Комплексный подход делает
исследование многоплановым, показывает советскую действительность многоцветной, с раз¬
ных сторон.
Привлекает то, что Журавлев не навязывает читателю свою позицию, не делает по пунктам
назидательных выводов в отношении нашего прошлого, а приглашает поразмышлять о слож¬
ности исторического процесса, в котором было место закономерному и случайному, расчету
и эмоциям.
120
Наталья Левина: С тонки зрения унылого прагматика
Безусловно, автору присущи своя особая манера компоновки текста и свой особый язык.
Каждая глава и каждый параграф насыщены обилием трогательных и трагических деталей и
мелочей, без которых нет истинного воспроизведения прошлого. Это очень заинтересовывает
читателя и наряду с почти детективным сюжетом буквально завораживает. С полным осно¬
ванием можно подтвердить отмеченную в аннотации к книге Журавлева привлекательность ее
для всех, "кто устал от политической ангажированности и стремится беспристрастно разоб¬
раться в великом и трагичном прошлом своей страны".
Но есть и еще одна категория читателей, которые тоже стремятся, но пока еще не устали.
Это профессиональные историки. Они, конечно, в состоянии постичь магию авторского текста
и поддаться его обаятельной искренности. Однако их профессиональный дискурс определяет
характер требований к книге. В общем каждый не только пишет, как он слышит, но и читает
так, как может. С учетом этого специалист, если только он не занимается совершенно таким же
сюжетом, как и автор, сосредоточится не на обильной фактуре, а на авторской методике.
Именно ее можно оценивать с позиций принципиальной новизны и универсальности. Иными
словами, важно не то, что исследует автор, а как он это делает. Эта ситуация особенно остра
для новейшего периода, где исследователю грозит опасность утонуть в море источников.
И здесь методико-источниковедческий опыт чрезвычайно важен.
Во введении С.В. Журавлев обрушивает на читателя вал разнообразных методик и подходов
к исследованию эпохи 1920-1930-х гг. Сам автор не слишком настоятелен в определении их
приоритетности. Для него одинаково привлекательны история повседневности и история
эмоций, методы биографической реконструкции и "устной истории", рабочая история и история
семьи (с. 24). Читатель-профессионал после ознакомления с введением находится в состоянии
нетерпения: как же будут реализованы все эти ультрасовременные способы исторического
познания? Но далее автор предлагает сложную работу для вялого исторического ума. После¬
дующий текст требует постоянного додумывания, сопоставления, идентификации с провозгла¬
шенными исследовательскими методиками и подходами.
Путем длительных размышлений я пришла к выводу, что часть первая книги "Крушение
эпох в человеческом измерении" с входящими в нее главами: "Иностранные рабочие и тайна
советской электролампы", "В иностранных клубах Москвы: особенности социальной адаптации
иммигрантов", "Интернациональные корни московского Электрозавода" демонстрирует до¬
стоинства и недостатки "биографического анализа" для исследования исторического процесса.
Материал читается с огромным интересом. Внимания заслуживает и описание реальных
людских судеб. Но без ответа остается главный вопрос - в чем же принципиальная новизна
этого подхода? Более 15 лет назад группа тогда молодых ленинградских историков подготовила
под руководством недавно ушедшего из жизни доктора исторических наук В.И. Старцева
сборник статей "Научная биография - вид исторического исследования" (Л., 1985), подчеркнув
тем самым традиционность метода познания истории через личность. Большое внимание
в сборнике было уделено значимости биографии так называемых типичных личностей,
а говоря терминологией сегодняшнего времени - "маленьких людей". По прошествии времени
хочется видеть в тексте современной книги вполне интегрированного в международную исто¬
рическую среду ученого не только обилие фактических данных, но и четко структурированные
соображения по поводу более или менее "значимых" источников биографических данных
и размышления о конкретно-биографическом и общеисторическом контекстах.
Разочарование постигает прагматически настроенного профессионала и при чтении сле¬
дующей части книги - "Массовое хождение в социализм", где, как можно догадаться, автор
реализует методику микроисторического исследования. Во введении к книге Журавлев делает
отсылку к наиболее крупным западным и российским авторитетам в области микроанализа
(А. Людтке, Л. Гинцбург, X. Медик, Л. Репина, А. Гуревич, Ю. Бессмертный и др.) и даже
обсуждает достижения и просчеты в этой области. Но далее в тексте книги все сводится
к скрупулезному описанию производственной и общественной жизни, а также быта членов
иностранной колонии Электрозавода. Само по себе это описание очень ценно, но что мето¬
дически нового предлагает автор? Ощущает ли он разницу между региональной и микро¬
историей? Не имея четкого представления о специфике микроистории, труды об отдельных
промышленных предприятиях можно считать микроисследованиями. Но Журавлев прекрасно
понимает, что это скорее локальные исследования, а микроанализ предполагает обязательное
возвращение к макроуровню, но на новых основаниях. Именно путем сопоставления макро-
и микроисторических миров можно проверять корректность тех или иных теорий, в частности,
тоталитарной.
121
Исследователь, замахивающийся на микроанализ, должен четко понимать, что он начи¬
нается с конструирования, а для историка - с выбора модели. Хотя даже упоминание этого
слова вызывает резкое неприятие в исторической научной среде. Обычно подобное оттор¬
жение мотивируется защитой чистоты исторического знания от вторжения социологии
и социальной теории. Желание соблюсти таким образом "невинность" весьма престарелой музы
Клио выглядит весьма странно сегодня. Журавлев отдает дань академическим традициям, не
употребляя понятия "модель". Для него иностранная колония московского Электрозавода -
"своеобразная, но неотъемлемая часть советского общества, его специфический слепок, через
фокусирование на котором можно лучше понять черты эпохи" (с. 21). Додумывая многое за
автора, можно решить, что иностранная колония московского Электрозавода - модель
советского общества 1920-1930-х гг. Но это не так. Избранный объект может в определенной
степени послужить моделью для анализа специфики иммиграционных процессов в СССР, для
изучения облика "чужого", его адаптации в советском социуме. На модель же всего общества
1920-1930-х гг. колония явно не тянет. В отличие от коллеги О. Лейбовича я не вижу ни
методологической определенности, ни органичной связи заявленных во введении подходов
с основным содержанием книги.
Сергей Мякушев:
Сладок ли хлеб социального историка?
После выступления Н.Б. Лебиной лишний раз убеждаюсь, что сколько историков, столько
и представлений о микроистории и ее границах. Думаю, попытки обнаружить по привычке
в каждой части изначально комплексно задуманной работы свой отдельный методический
прием - напрасны. Тем более у обсуждаемой книги совсем иные задачи.
Мне же хочется подчеркнуть принципиальную новизну исследования С.В. Журавлева,
которая заключается, прежде всего, в степени проникновения в источниковую базу заявленной
темы. Достичь такой глубины анализа источников оказалось возможным, несомненно, в ре¬
зультате верного выбора объекта исследования. Образно говоря, социальный историк ищет
свой клад не в мелком, но обширном котловане, а в узком глубоком шурфе. Однако продолжая
это сравнение, можно сказать, что чаще всего его удача будет удачей искателя золотой
россыпи: наткнуться-то наткнулся, но теперь ведь надо копать дальше - и во все стороны.
В соответствии с этой логикой поиск документов велся автором по всем азимутам.
Подавляющее большинство источников вводится Журавлевым в научный оборот впервые, хотя
каких-то новых или необычных для отечественной историографии видов документации среди
них немного (мне запомнились, например, сводка донесений осведомителей НКВД, найденная
в следственном деле Архива УФСБ по г. Москве и Московской обл., и отчеты местных гестапо
из трофейных фондов РГВА). Много фактов, оценок, выводов автор почерпнул из обильной
историографии, правда, почему-то представленной почти сплошь англоязычной литературой.
Это, кстати, особенность обсуждаемой работы: исследуя историю жизни в основном немецкой
колонии, большая часть членов которой вернулась на родину, автор не использовал документы
гер-манских архивов (зато привлек трофейные документы РГВА). Сравнительно немного
ссылок
и на немецких исследователей.
Что еще бросается в глаза? Непредвзятый подход к используемым источникам, взвешенное,
профессиональное, ровное отношение к ним. Никаких стенаний по поводу идеологизирован-
ности или тенденциозности источников. Да, документ тенденциозный. Ну и что? Все равно
работать надо с ним - другого-то нет. Инструментарием источниковеда Журавлев владеет
свободно, с одинаковым успехом используя в своих целях и личные дела иностранных рабочих и
специалистов, и следственные дела НКВД, и документы партийных и профсоюзных органов,
и жалобы, и воспоминания (причем часть их записана им самим в виде интервью, т.е. - согла¬
шусь с И.М. Супоницкой - автору не чужды социологические методики). Он погружен в источ¬
ники, он идет в решении своей задачи от источника, от единичного факта к обобщению,
поэтому его выводам веришь, даже если они не очень совпадают с традиционными предста¬
влениями о роли и месте иностранных специалистов в строительстве социализма.
Кстати сказать, хлеб социального историка не сладок. Он просто обязан быть эрудитом,
должен знать много больше "узкого" специалиста, потому что, следуя источнику, может кос¬
нуться такого разнообразия фактов, событий, понятий! К сожалению, даже в этой крепкой,
профессионально сделанной работе попадаются досадные огрехи. Например, очаровательные
"лошадиные подводы", придуманные автором (или взятые из более позднего документа?)
122
взамен вульгарных ломовиков, или, скажем, наделение портера титулом марочного вина, что,
наверное, можно объяснить неискушенностью автора в этой области. А вот ротмистр Григорий
Семенов - это только от источника. Ну не мог даже в условиях Первой мировой войны бывший
политэмигрант, эсер, неблагонадежный по определению, за пару лет достичь такого чина, тем
более в кавалерии. Скорее всего, бывший террорист насчет чина в анкете крепко приврал.
Ирина Супоницкая: СССР и Запад в масштабе микроистории
Поднимаемый автором вопрос о роли западных технологий и специалистов в советской
индустриализации, который разбирался советскими историками лишь вскользь, кажется мне
удачным примером связи микро- и макроуровней в книге. В зарубежной историографии
существует мнение о решающей роли Запада в советской индустриализации. Во всяком случае
история московского Электрозавода, одного из флагманов советской электротехнической
промышленности, расказанная в книге, свидетельствует о значительности влияния западных
технологий, на основе которых и создавалась новая отрасль. Автор подробно анализирует
методы получения новых технологий (закупки оборудования у крупнейших фирм, экономиче¬
ский шпионаж, копирование станков, договоры о техпомощи). Исследованные в книге архив¬
ные документы открывают новую грань экономической деятельности советских хозяйственных
органов, а также Коминтерна, содействовавшего, благодаря связям с немецкой компартией,
вербовке коммунистов для добычи секретной информации о производстве вольфрама и других
тугоплавких материалов, незаменимых не только для изготовления нити накаливания ламп,
но и для производства танков и самолетов.
Помимо роли западных стран в индустриализации, тема "СССР и Запад" подразумевает
изучение образа Советского Союза на Западе, сравнительный анализ советского и западного
рабочего, их отношения к себе и к работе, восприятия друг друга. Приезжая в СССР,
иностранцы открывали для себя много положительного и нового в советской жизни: отсутствие
безработицы, характерной в то время для западных стран, бесплатное образование, пенсионное
обеспечение, движение рационализаторов и изобретателей. Однако очень скоро они столкну¬
лись с массой проблем (тяжелые социально-бытовые условия, трудности продовольственного
снабжения, нарушение советской стороной заключенных контрактов), заставивших их разоча¬
роваться в социалистическом проекте. Тем не менее, как отмечает автор, большинство
иностранцев не склонны были преувеличивать материальные трудности, поэтому на вопрос,
хотят ли они вернуться в СССР, американские инженеры в середине 1930-х гг. ответили
положительно.
Историк рассматривает также отношение советских людей к западным специалистам.
На американцев, которым платили немыслимые, по отечественным меркам, деньги-от 8 до
16 тыс. долл, в год, смотрели почти как на "волшебников производства". Однако вскоре пришло
разочарование в "золотых" иностранцах. Выяснилось, что они - обыкновенные люди и "не об¬
ладают магией превратить СССР в высокоразвитую страну" (с. 120). Чуда быстрого преобра¬
жения отсталой аграрной страны не получилось, и винить стали американцев, с которыми
раньше времени расторгли контракт, отправив их домой.
Журавлев справедливо указывает на невозможность копирования западного опыта в совет¬
ских условиях, что быстро почувствовали с обеих сторон. Анализ взглядов иностранцев на со¬
ветское производство позволил историку подчеркнуть значение факторов, тормозивших инду¬
стриализацию и столь рельефно прослеживаемых на микроуровне: низкая квалификация
рабочих, большинство из которых составляли выходцы из деревни, незнакомые с техникой
(к тому же более половины работающих имело менее трех лет трудового стажа в промыш¬
ленности); слабая трудовая дисциплина, текучесть кадров (с. 145). Один из главных героев
книги, инженер М.И. Железняк, заметил о работе немцев и американцев на заводе: "Немец
долго и много думает, но меньше делает и поэтому в конце концов остается бедным человеком.
Американец меньше думает, но очень много делает и становится богачом. Русский мало думает,
мало делает и очень много говорит..." (с. 117).
Личная ответственность, добросовестность, профессионализм иностранцев вызывали
подозрительность у русских рабочих. Журавлев приводит прекрасный пример. Один из амери¬
канцев, досконально изучавший производство, постоянно носил с собой записную книжку
с чертежами, расчетами, никому ее не показывая. Русские выследили, когда он запер ее в рабо¬
чем столе, и просмотрели, сфотографировав, "что им нужно". Советский инженер с гордостью
сообщил, как ловко удалось обмануть американца. В то же время американский инженер
Г. Альт жаловался, что его просто убивала привычка русских устраивать десятиминутные
перекуры после каждого часа работы.
123
В портрете иностранного рабочего, нарисованном в книге, важна и другая черта - его
социальная активность. Иностранцы оказались в 4-5 раз инициативнее своих советских коллег
по движению рационализаторов и изобретателей, порой отказываясь от премиальных. Однако
вскоре они почувствовали формальный характер движения, бюрократизм, волокиту, безраз¬
личие. По приведенным Журавлевым данным, из 78 рацпредложений, полученных от инора-
бочих Электрозавода к февралю 1931 г., только 14 было внедрено в производство, причем
в ряде случаев сами мастера сдерживали их внедрение, видя в иностранцах конкурентов
(с. 161-164). Тогда последние стали осаждать жалобами райком партии, который был вынужден
направить на завод комиссию для расследования жалоб.
Высокая зарплата, отпуск, хорошие социально-бытовые условия (естественные для ино¬
странца требования) вызывали неприязнь у советских работников, никогда не имевших подоб¬
ных условий. Более того, инорабочие готовы были отстаивать свои права всеми доступными
средствами. Автор превосходно показал, как разное отношение к труду, разные ценности
русских и иностранных рабочих часто приводили к непониманию и даже конфликтам. Историк
пришел к выводу, что их главными причинами были "острое неприятие иностранными рабо¬
чими несправедливости по отношению к себе, ненадежность производственного процесса,
бюрократизм и всевластие администрации" (с. 240-241). В то же время, как показывает Журав¬
лев, "кадровые советские пролетарии испытали настоящий шок, когда выяснилось, что они не
могут трудиться по западным стандартам, и не знают, с какой стороны подойти к импортной
автоматической технике". В подтверждение он приводит публикацию из газеты "За инду¬
стриализацию" от 16 января 1933 г., в которой говорилось, что советские ИТР отказыва¬
лись перенимать опыт итальянцев, считая, что "иностранцы им не нужны", "не им нас учить"
(с. 238-239).
В книге рассматриваются проблемы адаптации иностранцев к жизни в СССР. Незнание
русского языка ограничивало возможности общения, они жили довольно замкнуто. Историк
отмечает, что случаи близкой дружбы между иностранцами и русскими были редки. Ино¬
странцу трудно было найти общий язык с "новым рабочим", недавним выходцем из деревни,
слишком разные были у них интересы. Трудностями адаптации объясняет Журавлев и отказ
немцев-коммунистов принять советское гражданство. Они предпочли уехать на родину даже
после прихода к власти фашистов. Работа с документами гестапо привела историка к важному
выводу: возвращенцы из СССР испытывали разочарование в советском социализме. Отчеты
гестапо свидетельствовали об их полной лояльности нацистскому режиму. Таков печальный
итог разрыва между радужными ожиданиями и советской действительностью. "Наряду с мате¬
риальными неудобствами, - полагает историк, - не меньшее разочарование вызвали социально-
политические проблемы, относящиеся, главным образом, к специфике советского социализма -
решение вопросов социальной справедливости и советской демократии, места и роли рабочего
человека на производстве и в обществе, разница между пропагандистскими словами и реаль¬
ными делами, невысокий уровень морали по всей вертикали..." (с. 267). Отсюда можно заклю¬
чить: столкновение с советской действительностью в неприглядных ее формах, вплоть до мас¬
совых репрессий, стало самой большой пропагандой антисоветских идей и настроений на Запа¬
де в конце 1930-х гг.
Если первая часть книги посвящена главным образом производственным вопросам, то вто¬
рая - социальным проблемам иностранцев. Автор показал, как, несмотря на все усилия,
советской власти не удалось создать для них условия жизни, даже приближенные к западным,
особенно американским, стандартам. Лишь немногие из американских инженеров, работавших
в конце 1920- начале 1930-х гг. в СССР, остались довольны жилищными условиями. Через вос¬
приятие иностранцами советской реальности обнаруживаются глубокие различия в советском
и западном уровнях жизни. Историк приводит письмо директору Электрозавода американского
инженера-конструктора Ж.-Л. Чантемерля, получившего с женой прекрасную, по советским
стандартам, отдельную квартиру: американец жаловался на грязь и шум во дворе дома
и требовал принять срочные меры по их ликвидации. А другой инженер назвал предложенные
ему жилищные условия обманом.
Журавлев справедливо отмечает, что советская пропаганда начала 1930-х гг. противопостав¬
ляла материальное идейному, поднимая на щит жертвенность во имя великой цели. Этого
решительно не понимал западный рабочий, даже коммунист, желавший хорошо зарабатывать
честным трудом и жить в нормальных условиях. На фоне рассказа об условиях жизни ино¬
странцев факты из повседневной жизни советских людей, приведенные автором, выглядят
особенно страшно. Из разговора с женщиной, жившей в подвале напротив "немецкого дома" на
ул. Матросская тишина, историк выясняет, что коммунальная, но со всеми удобствами жизнь
иностранцев казалась их соседям символом благополучия (с. 210).
124
Но история взаимоотношений западного и русского рабочих была бы неполной, если бы
автор не показал, помимо культурной несовместимости, того, что все-таки их объединяло,
несмотря на различия в воспитании, поведении, в отношении к ценностям. Они были прежде
всего людьми, а значит, имели право на жизнь, свободу. Некоторые из иностранцев нашли себе
в России нежных и любящих жен, оставшихся верными до конца и не отказавшихся от своих
репрессированных мужей. Столь же крепкой была и мужская дружба. Полагаю, кульминацион¬
ным эпизодом в судьбах двух главных героев книги, двух идеалистов-коммунистов - немца Коха
и советского инженера Железняка - является эпизод их последней встречи в Бутырской
тюрьме, о котором рассказал дочери умирающий Железняк. Кох, увидев больного инженера,
тут же снял с себя свитер и отдал ему. Этот свитер, считал Железняк, продлил ему жизнь
в лагере на несколько лет. Так ушли в сторону все национальные различия. Перед нами
остались лишь люди, не потерявшие себя даже в самых нечеловеческих обстоятельствах.
Олег Лейбович: Ассимиляция или диссимиляция?
Здесь пока что не говорилось о том, что, реконструируя быт немецкой колонии, С.В. Журав¬
лев уделяет особое внимание клубным формам организации и общения иностранных граждан
в Москве 1920-1930-х гг.: немецкому партийному клубу, клубам иноинженеров и иноспециа-
листов, политэмигрантов, наконец, клубу инорабочих. В первую очередь, все эти клубы были
инструментом политического контроля. Национальные коммунистические клубы, объединяв¬
шие сотрудников Коминтерна и политэмигрантов, подчинялись Агитпропу МК ВКП(б). В их
задачу входило как политическое воспитание иностранных граждан, так и организация работы
комячеек на местах. В конце концов, к середине 1930-х гг. немецкий коммунистический "клуб
превратился в канал регулярной слежки за иностранцами - за их поведением, разговорами,
отношением к СССР" (с. 103). Автор фиксирует двойственную природу иностранных клубов.
Призванные интегрировать иммигрантов в советскую жизнь, они в то же время сохраняли их
культурную изоляцию. "Работа в клубах велась исключительно на иностранных языках" (с. 98).
Все эти островки немецкой (американской, чешской) жизни, языка и культуры составляли
своеобразное гетто для иностранцев, не желавших, да и не умевших слиться с новой социальной
средой. Свою функцию "частичной адаптации" клубы исполняли только применительно
к освоению политических реалий советской жизни: ее символики, языка, фобий. Как верно
замечает Журавлев, глубокая социальная адаптация иммигрантов есть предмет не клубной,
но семейной истории (с. 99).
Особое внимание уделяет автор коммунальной повседневности в доме для инорабочих,
выстроенном напротив известной тюрьмы. Дом объединял в себе черты обычной советской
коммуналки и общежития для иностранцев с запертой входной дверью и пропускным режимом.
Причем первая сторона явно преобладала. Коммунальный быт, как верно подмечает автор,
определял поведение людей независимо от их прежнего социального опыта. Немецкие домо¬
хозяйки ссорились друг с другом, дрались с соседями, писали жалобы в товарищеские суды.
В конфликты постепенно втягивались и мужья. В иных случаях бытовые ссоры приобретали
политическое звучание в духе времени (дело Жозефины Виллимек).
Определяя место иностранной колонии в жизни советской Москвы, автор указывает на две
противоречивые тенденции, характеризующие ее существование. С одной стороны, развивался
процесс ассимиляции иностранных рабочих: их правовое положение, принципы оплаты труда
и снабжения все более приближались к бытовым условиям российских работников. Выравни¬
вание происходило по нижнему уровню. Власти в одностороннем порядке лишали привлечен¬
ных иностранных специалистов и рабочих их заранее обусловленных льгот: оплаты труда
в иностранной валюте, высоких фиксированных окладов, индивидуального трудового договора,
возможности проведения отпуска в Германии. "С конца 1933 г. и особенно в 1934 г. на немецких
иммигрантов, прежде всего коммунистов, заметно усилилось давление с целью убедить их
принять советское гражданство" (с. 280).
С другой стороны, нарастали диссимиляционные процессы. По мнению Журавлева, их
источники коренились как в разности культур немецких и русских рабочих, так и в растущем
разочаровании советским укладом жизни. Для реконструкции культурного мира немецкого
рабочего В. Путцке автор использует любопытные документы, обнаруженные им в заводском
архиве: акт о вскрытии комнаты и опись имущества, в ней обнаруженного. В перечне вещей,
принадлежащих немецкому рабочему, кроме книг, фотопринадлежностей, шахмат, карманных
часов, готовален, вольтметра, наборов столярных и слесарных инструментов, значились также
золотые перстни, черный фрак, коверкотовый пиджак с жилеткой, фетровые шляпы, крах¬
мальные воротнички и 12 галстуков. «Обстановка жилища В. Путцке лучше всяких слов
125
говорит о том, насколько сильно отличались в начале 1930-х гг. рядовые русские и иностран¬
ные рабочие как по реальному достатку, так и по образовательному уровню, представлениям
о достойной жизни и минимальном комфорте, а также и по одежде, которая в русском
обществе традиционно являлась едва ли не самым важным определителем социального статуса
человека. Могли ли в тех условиях найти общий язык и общие интересы в повседневной жизни
кадровый берлинский пролетарий и типичный русский рабочий, только что приехавший из
деревни? Вряд ли. Скорее всего, многие иностранцы с трудом адаптировались в СССР еще
и потому, что им не суждено было "влиться" в советский рабочий класс. Даже выучив более-
менее русский язык, приняв советское гражданство и работая на производстве бок о бок
с советскими рабочими, они продолжали оставаться "чужаками". Это подтверждают, в частно¬
сти, крайне редкие случаи по-настоящему дружеских отношений между инорабочими и их
русскими коллегами из рабочей среды» (с. 245-246).
Следуя логике автора, можно сделать вывод о явном преобладании второй - диссимиля-
ционной тенденции. Здесь необходимо внести некоторые уточнения. Журавлев сравнивает быт
немецких квалифицированных рабочих с бытом московских "новых рабочих". Кроме них,
однако, на предприятиях Москвы трудились и так называемые старики - кадровые квалифици¬
рованные пролетарии с дореволюционным стажем. По своим профессиональным характери¬
стикам наиболее близка немецким коллегам была именно эта группа рабочих. Журавлев
ничего не сообщает об их вещном, а стало быть, и культурном мире. Это умолчание ставит под
сомнение основной вывод автора.
Что касается холодности во взаимоотношениях между москвичами и иностранцами, то для
этого суждения не хватает достаточных аргументов. Советские документы, на основании
которых автор делает данное заключение, создавались в политической ситуации, крайне небла¬
гоприятной для изъявления дружеских чувств в адрес иностранцев, обвиненных в шпионаже,
во вредительстве и в связи с фашистской Германией. В этом смысле им идентичны и тро¬
фейные немецкие документы: анкеты, опросные листы, протоколы бесед, заполняемые возвра¬
щенцами (с. 288-293).
Как явствует из исследования Журавлева, речь идет о незавершенном процессе ассимиляции,
насильственно прерванном во время большого террора 1937-1938 гг., в ходе которого подверг¬
лись репрессиям практически все трудившиеся на промышленных предприятиях Москвы
иностранцы (с. 296). Автор приводит документальные доказательства того, что террор против
иностранных специалистов и рабочих был спланирован высшей властной инстанцией - Полит¬
бюро ЦК ВКП(б), цитируя соответствующее поручение НКВД от 20 июля 1937 г. (с. 296).
По мнению автора, "из всех категорий репрессированных немцев (российские немцы, полит¬
эмигранты, германские граждане и др.) в период массовых репрессий больше всего в коли¬
чественном отношении пострадали иноработники советских предприятий, принявшие советское
гражданство. К их числу принадлежали немцы, трудившиеся на Электрозаводе" (с. 299).
Сергей Мякушев: Глазами архивиста
Возникает закономерный вопрос об универсальности методик и источников, использован¬
ных в монографии, для изучения других проблем советской истории. Одним из главных компо¬
нентов Источниковой базы книги явились документы, содержащие персональные сведения
о субъектах исторического действия, включая, естественно, и те из них, что именуются
в архивном обиходе "документами по личному составу". Я хорошо помню, как в исторических
трудах не столь давнего времени авторы горделиво называли даже куцые биографические
сведения о рядовых участниках исторических событий "уникальными". А вот Журавлев уже
воспринимает такие документы как обычный исторический источник, хотя и отмечает, что
найти в архивах сведения о рядовых участниках событий гораздо сложнее, чем о каких-нибудь
"вождях" (с. 8).
Тут, однако, следует сделать серьезную оговорку: ожидать, что такой же глубины погруже¬
ния в источниковую базу, какую продемонстрировал Журавлев, работавший над темой, как он
пишет, около 7 лет, достигнут и другие его коллеги (даже хотя бы в области изучения истории
немецкой трудовой иммиграции в СССР), думается, не стоит. И не потому даже, что автор -
профессиональный архивист и многое построил на использовании пока мало доступных
зарубежных документов. Здесь иные причины.
Во-первых, надо принять во внимание, что Электрозавод являлся одновременно и типичным,
и во многом уникальным предприятием времени первых пятилеток. Во всяком случае, он был
126
слишком на виду. Да и особые обстоятельства появления на нем большой группы немецких
рабочих выделяют именно это предприятие. Ну, а если, скажем, кто-то займется изучением
истории менее обширных групп? Судя по некоторым упоминаниям в литературе1, хотели
уехать - и, надо полагать, уезжали - на работу в СССР с Запада многие. И далеко не все из
иностранцев трудились на крупных заводах. Поиск документов об иностранцах какой-нибудь
редкой специальности, рассредоточенных по всему Союзу, может оказаться совершенно
нереализуемой задачей. И, во-вторых, мало того, что иностранцы оказались на виду - многие
были еще и в буквальном смысле на вес золота. На них по определению должно было вестись
гораздо больше учетно-регистрационных документов в кадровых службах предприятий, их
нуждами занимались специальные структуры на нескольких уровнях. Можно ли говорить о том,
что так же хорошо документировалась трудовая деятельность массы вчерашних крестьян,
составлявших основу рабочего класса тех же лет?
Следовательно, можно предположить, что тот историк, который попробует повторить опыт
Журавлева уже на сугубо отечественном материале, будет испытывать куда большие трудности
с источниками. И, тем не менее, работа Журавлева убедительно доказывает: документы,
отразившие жизнь и деятельность рядовых персонажей исторического процесса, являются
полноценным историческим источником, позволяющим (в сочетании, естественно, с другими
видами источников) успешно решать задачи тщательного изучения проблем социальной исто¬
рии. Собственно говоря, исторические источники персонального характера уже давно и прочно
входят в состав Источниковой базы изучения отечественной истории. Но предпочтение, вольно
или невольно, всегда отдавалось тем из них, которые отражают трудовую и иную деятельность
людей нерядовых, чем-то заметных, отличных от всей массы населения. Отмечу также, что
это предпочтение было и остается весьма укоренившимся в сознании не только историков,
но и архивистов.
Хорошо известно: чтобы через много лет что-то выдать с архивной полки, это "что-то" на
нее надо своевременно положить и бережно сохранить. Весьма желательно, чтобы "что-то"
оставалось значимым для будущих историков. Это - аксиома формирования архивного фонда
в любом обществе, осознающем свою ответственность перед потомками. Поэтому все нынеш¬
ние экспертные оценки при отборе документов на постоянное хранение основаны на этом
принципе - их исторической значимости2. Следовательно, архивисты должны вести мониторинг
научного использования архивов для получения ответа на вопрос: нужно ли принимать резуль¬
таты исторических трудов во внимание при оценке исторической значимости аналогичных
документов, поступающих (или, напротив, не поступающих) в архивы? И в этом смысле
монография С.В. Журавлева чрезвычайно полезна для постановки вопроса о сохранении
современных источников по социальной истории новейшего времени.
Олег Лейбович: С точки зрения конкурирующей модели
Позвольте обратить внимание на противоречие. Критикуя с позиций социально-историче¬
ского подхода концепцию тоталитаризма за идеологический подтекст, не позволяющий
увидеть в поведении советских граждан "зазора свободы" - личные, независимые мотивы, спо¬
собы индивидуального построения собственной судьбы, С.В. Журавлев, в сущности, на конкрет¬
ном материале, при описании гибели иностранной колонии в конце 1930-х гг., воспроизводит
отвергаемый им тезис. Трагедия исторических персонажей была предопределена не столкно¬
вением их жизненных сценариев, а волей государственной власти. Жесткость методологической
конструкции иной раз мешает историку увидеть рациональное зерно в конкурирующей модели.
Ирина Супоницкая: Есть ли противоречие?
Я не вижу здесь явного противоречия. Как и универсальной фатальной зависимости
"маленького человека" от воли властей. Вне зависимости от споров о степени жесткости мето¬
дологической конструкции книги, вряд ли кто оспорит, что автору удалось главное: реально
показать социальные практики 1920-1930-х гг., благодаря соединению документов и методов
воссоздать дух и язык эпохи.
Наталья Левина: С пользой для самопонимания
Мыслящая часть российского общества ныне стремится возвыситься над кажущейся спаси¬
тельной идеей "персонификации вины" (обратной кальки "персонификации победы") узкого
слоя политиков за политические и социальные катаклизмы советского прошлого России.
Привлекая огромный массив документального материала, С.В. Журавлев явно склонен проде-
127
монстрировать степень участия обычных людей в созидании полотна истории и даже поставить
вопрос об их ответственности не только за героические, но и за постыдные страницы прошлого
(с. 313). И потому любые данные о месте обычных людей в историческом процессе пред¬
ставляют не только научную, но и общественно-политическую ценность. Такой подход
представляется наиболее рациональным с точки зрения приобретения народом "привилегии
самопонимания".
Примечания
*Ж у ра вле в С.В. "Маленькие люди" и "большая история": Иностранцы московского Электро¬
завода в советском обществе 1920-1930 гг. М.: РОССПЭН, 2000. 352 с., ил. Тир. 700.
1 См.: Ф о й х т Г. К вопросу о роли фашистского "остфоршунга" перед Второй мировой войной //
Германский империализм и Вторая мировая война: Материалы научной конференции Комиссиии
историков СССР и ГДР в Берлине (14-19 декабря 1958 г.). М., 1963. С. 228. Автор этой статьи цитирует
журнал "Die Ostwirtschaft" (1930. № 11. S. 178), где был помещен отчет Комитета немецкой экономики по
России за 1929/30 хозяйственный год. Этот Комитет "консультировал" немецких граждан, желавших
выехать на работу в СССР. Примечательны как цифра обратившихся в Комитет за консультацией - около
1100 человек за год, так и состав желающих: инженеры, химики, архитекторы, мастера, квалифицирован¬
ные рабочие. Попадались "сельские хозяева", ученые и даже... лесничие.
2 См.: Основы законодательства Российской Федерации об Архивном фонде Российской Федерации
и архивах. М., 1993. С. 3.
128
Сообщения
© 2001 г. А.И. ЮРЬЕВ*
ПОСЛЕДНИЕ СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ ПАРТИИ
СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ
На исходе Гражданской войны, в июне 1921 г., Ленин поручает органам ВЧК разработать
"систематический план" мер по ликвидации до начала 1922 г. партий эсеров и меньшевиков.
В соответствии с поручением чекисты наметили "провести массовые операции в государ¬
ственном масштабе по правым и левым эсерам", а также "выкачать из деревни всех эсеров,
засевших там в кооперативах, земотделах, наробразах, продорганах"1.
Выступая на XI съезде РКП(б) в марте 1922 г., Зиновьев говорил: "Мы не даем возможности
легально существовать тем, кто претендует на соперничество с нами. Мы зажали рот меньше¬
викам и эсерам... Диктатура пролетариата, - как говорит товарищ Ленин, - есть очень жесто¬
кая вещь. Для того, чтобы обеспечить победу диктатуры пролетариата, нельзя обойтись без
того, чтобы не переломать спинной хребет всем противникам этой диктатуры"2. Уже в 1920—
1922 гг. организации правых и левых эсеров подвергались жесточайшим репрессиям, факти¬
чески не имели возможности легально работать и закончили свое существование в большин¬
стве губерний России.
Резолюция "Об укреплении и новых задачах партии", принятая на XI съезде РКП(б),
проходившем 27 марта - 2 апреля 1922 г., констатировала, что для закрепления победы проле¬
тариата и его диктатуры большевикам "пришлось лишить свободы организации" все поли¬
тические группировки, враждебные советской власти, и "Российская коммунистическая партия
осталась единственной легальной политической партией в стране"3. Лидер левых эсеров Мария
Спиридонова также считала свою партию с 1922 г. "умершей"4.
Летом 1922 г. в Москве прошел судебный процесс над членами ЦК и некоторыми акти¬
вистами партии социалистов-революционеров. Из 34 осужденных 12 человек Верховный трибу¬
нал ВЦИК приговорил к расстрелу, остальных к тюремному заключению на срок от 2 до
10 лет. Обвинения против эсеров были построены на весьма сомнительных фактах, а во многих
случаях и абсолютно голословны. В связи с этим процессом большевики развернули массовую
агитационно-пропагандистскую кампанию с целью окончательной дискредитации партии
социалистов-революционеров. Однако процесс по делу ПСР вызвал протесты и в самой России,
и, главным образом, со стороны международного социалистического движения и западной
общественности.
Власть понимала, что только одними репрессивными методами уничтожить эсеровскую
партию за короткое время невозможно. В резолюции "Об антисоветских партиях и течениях",
принятой на XII Всероссийской конференции РКП(б) (4-7 августа 1922 г.), было подчеркнуто,
что репрессии "диктуются революционной целесообразностью", но должны применяться толь¬
ко в сочетании с остальными мерами и только в этом случае будут достигать цели5. На это
решение, безусловно, повлияло осуждение российской и международной общественностью
судебного процесса над эсерами летом 1922 г. В связи с поставленной на XII конференции
задачей большевики принимают меры, которые должны были свидетельствовать о "само-
роспуске" эсеровской партии как логическом, естественном конце ее "антинародной" дея¬
тельности, свершившемся якобы без насилия и принуждения со стороны советской власти
в результате утраты связей между основной массой рядовых членов партии и ее "оторвав¬
шимися" от низов вождями.
Еще летом 1922 г. Государственное политическое управление при НКВД РСФСР начинает
вести работу по созыву Всероссийского съезда бывших членов партии социалистов-револю-
* Юрьев Александр Иванович, доктор исторических наук, профессор Московского государственного
открытого педагогического университета им. М.А. Шолохова.
5 Отечественная история, № 6
129
ционеров с целью ее "самороспуска". Следует отметить, что тема этого съезда нашла отра¬
жение в советской историографии. Но поскольку исследователи опирались только на офи¬
циальные документы и материалы, опубликованные в советской печати или находившиеся
в открытых для них архивных фондах, результаты как этого съезда, так и последовавших за
ним местных эсеровских конференций, оценивались в литературе как "крах" и "банкротство"
политики этой партии, как "закономерный" результат ее "антисоветской" и "антинародной"
деятельности6.
В последние годы появились работы, авторы которых с учетом ранее не известных со¬
ветским и российским историкам документов и материалов рассматривают Всероссийский
съезд партии эсеров как одну из форм наступления на нее со стороны коммунистической
партии более "мягкими", нерепрессивными методами, подчеркивают, что идея окончательного
уничтожения организаций социалистов-революционеров руками самих членов этой партии
была выдвинута ГПУ и поддержана Политбюро ЦК РКП(б)7. Однако изучение истории созы¬
ва Всероссийского съезда бывших социалистов-революционеров и в особенности проведения
"ликвидационных" съездов, конференций, собраний и совещаний эсеров в регионах России еще
только начинается и требует серьезного осмысления. Поэтому автор данного сообщения пы¬
тается восполнить некоторые пробелы в изучении истории подготовки и проведения Все¬
российского съезда и подобных акций в Тульской губ. на основе документов и материалов,
хранящихся в Центральном архиве Федеральной службы безопасности Российской Федерации
(ЦА ФСБ РФ), Государственном архиве Тульской обл. (ГА ТО) и Центре новейшей истории
Тульской обл. (ЦНИ ТО).
Приступив к подготовке "ликвидационного" Всероссийского съезда бывших социалистов-
революционеров, органы ГПУ инспирировали 24 июня 1922 г. собрание эсеров г. Златоуста,
"выступивших с инициативой" проведения такого съезда**. В записке из секретного отдела ГПУ
на имя Ф.Э. Дзержинского сообщалось, что собрание Златоустовских эсеров, "клеймя ПСР за ее
предательство, находит необходимым созыв Всероссийского съезда бывших членов ПСР для
окончательной ликвидации этой партии"9.
При этом следует подчеркнуть, что чекисты, безусловно, понимали всю сложность стоящей
перед ними задачи. Они не сомневались в негативном отношении к съезду большинства эсеров
и в его нелегитимности. В одной из докладных записок ГПУ отмечалось, что "Златоустовская
история прошла не как естественно созревшее событие, а не без нашего участия и поэтому
может быть рано или поздно скомпрометирована - нельзя возлагать больших надежд на этот
съезд..."10. Тем не менее при ЦК РКП(б) была создана специальная "эсеровская" комиссия,
которая курировала вопрос по созыву легального съезда ПСР. 2 ноября 1922 г. доклад ко¬
миссии был заслушан на заседании Политбюро ЦК РКП(б), принявшего по данному вопросу
следующее постановление:
"1. Признать в принципе желательным созыв низов партии эсеров, выступающих против
своих центров, практическое начало организованной работы отложить до получения дополни¬
тельных материалов в ГПУ по сему вопросу от его местных организаций. Всемерно ускорить
собирание сведений, представлять еженедельный доклад в секретариат ЦК.
2. По получении необходимой информации предложить Златоустовской организации быв¬
ших эсеров выступить в качестве организационного бюро по созыву конференции.
3. Провести всю работу созыва без всяких публикаций и опубликовать лишь принятые ре¬
шения, если опубликование будет целесообразным...
Секретарь ЦК Сталин"11.
Данное постановление было направлено заместителем председателя ГПУ Уншлихтом для
исполнения руководящим работникам этого ведомства Менжинскому и Дерибасу12. Для под¬
готовки к созыву съезда использовались территориальные структуры ГПУ: 13 военно-окруж¬
ных полномочных представительств ГПУ (ПП ГПУ). В каждый из них был командирован
представитель центрального организационного бюро съезда. Делегаты должны были изби¬
раться "заранее учтенными на местах легальными эсерами". ГПУ просило ассигновать на
работу по созыву съезда 18 млн руб.13
Несмотря на то, что эта работа находилась под постоянным контролем ЦК РКП(б) и ГПУ,
чекисты опасались, что на съезд смогут попасть эсеры, настроенные против советской власти, и
"использовать его в своих интересах". ГПУ предупредило Центральное бюро по созыву съезда
"о необходимости наибольшей осторожности и осмотрительности в работе..."14 В докладной
записке Уншлихту секретный отдел ГПУ, информируя об отношении к съезду эсеров, не при¬
знавших Советскую власть, писал: "С.-р. подполье к съезду относится весьма отрицательно
и предполагает таковой разоблачить как съезд, устраиваемый ГПУ"15.
На места ГПУ направило секретный циркуляр от 20 января 1923 г. за № 50080, которым от
130
всех его губернских отделов были затребованы подробные цифровые доклады к организуемому
легальному съезду бывших членов партии социалистов-революционеров. При этом ука¬
зывалось, что каждый доклад должен быть составлен так, чтобы по нему "можно было бы на
съезде показать, как разлагалась партия с.-р. ...”16
К началу съезда были подготовлены все необходимые документы, в том числе и циркуляр
с грифом "совершенно секретно", предназначенный "всем начальникам ГПУ и ПП ГПУ",
в котором говорилось, что "независимо от принятых съездом решений всякая работа по
организации бывших эсеров на местах и в центре с 15 марта (дата предполагаемого проведения
съезда. - А.Ю.) прекращается..."17 Результаты осуществленных чекистами мероприятий бы¬
ли доложены Дзержинскому. Значительная часть участников предстоящего съезда являлась
осведомителями ГПУ18. Из 25 делегатов Петрограда, Урала, Ярославля, Саратова и других
мест, первыми прибывших на съезд, 4 человека были агентами ГПУ19.
Съезд проходил в Москве с 18 по 20 марта 1923 г. Он был весьма немногочисленным. Со
всей страны на него съехались лишь 55 делегатов20.
Как отмечалось в советской печати, прозвучавший на съезде "голос низов" донес до обще¬
ственности "яркую картину разложения партии эсеров", ее "падения" и отсутствия "способности
прозревать будущее"21. Выступавшие "открыто" признавали "грехи своей прежней партии",
констатировали "ее банкротство и разложение"22.
Заслушав доклады, участники съезда сделали заключение о том, что партия социалистов-
революционеров пришла "к полному разрыву со стремлением подлинно революционных масс
и к разложению в собственной среде, маразму, авантюризму и отходу от партии с.-р. лучшей
части трудящихся"23. В резолюции съезда отмечалось: "Социально-политическая сила, имено¬
вавшаяся партией социалистов-революционеров, в процессе русской и мировой революции
окончательно разложившись, сошла с исторической сцены революционно-социалистической
борьбы за раскрепощение трудящихся масс от капитала..." Руководящие органы этой партии не
имеют права выступать "не только от лица несуществующей партии с.-р.", но и от имени любых
других социалистических групп24.
Местные газеты сообщали, что съезд объявил партию социалистов-революционеров рас¬
пущенной и призвал всех бывших рядовых эсеров объединиться "на факте признания раз¬
ложения партии и воплощения истинных социально-революционных принципов в Российской
коммунистической партии..."25
На избранную съездом Всероссийскую исполнительную комиссию26 была возложена задача
создать аналогичные местные комиссии для проведения "ликвидационных" съездов в губерниях
и уездах.
В докладе ГПУ, подготовленном для РКП(б) по итогам Всероссийского съезда, анализи¬
ровались его результаты и на их основе был сделан ряд выводов:
"1. Работу по созыву легального съезда бывших членов ПСР признать удачной, принесшей
положительные результаты. Причем нужно отметить, что, если съезд дал положительные
результаты, то это только благодаря той огромной агентурной работе, которую проделали как
секретный отдел ГПУ в центре, так и губернские отделы ГПУ на местах, и что, не будь креп¬
кой агентуры ГПУ на съезде, с несомненностью можно было допустить то, что съезд мог быть
использован активными с.-р. в своих целях, попытки к чему были, но благодаря бдительности
органов ГПУ проделать с.-р. это не удалось.
2. Решение съезда через советскую и партийную прессу широко распространяется, а через
агитпропы РКП широко пропагандируется".
Далее в докладе предлагалось: "Предоставлять всем с.-р., находящимся в местах заключения,
возможность как ознакомиться с принятыми съездом решениями, так и заявить в случае
желания о присоединении к этим решениям. Амнистировать всех с.-р., главным образом рабо¬
чих, признающих решения съезда правильными и безоговорочно к ним присоединяющихся, как
находящихся в местах заключения, так и в административной ссылке". Доклад требовал ни
в коем случае не допускать организации "отдельной партии с.-р. хотя бы на советской плат¬
форме" и создания ее периодического печатного органа2'.
21 марта 1923 г. Дзержинский дал распоряжение секретному отделу ГПУ о работе среди за¬
ключенных эсеров: "Безусловно необходимо использовать съезд бывших эсеров для разло¬
жения сидящих в тюрьме для того, чтобы и многие из них покинули с-ров. Подумайте об этом.
Я полагаю, что, если на некоторых ошибетесь, то не велика беда, посадите их обратно. Изло¬
вить их вам нетрудно будет. Я думаю, что в этом отношении можно пойти навстречу съезду"28.
Тульские эсеры в работе Всероссийского съезда участия не принимали29. Орган Тульского
губкома РКП(б) газета "Коммунар" опубликовала 10 мая 1923 г. статью под названием "Туль¬
ские бывшие рядовые эсеры вступают на путь революции". В ней указывалось, что в ближай¬
5*
131
шие дни в Тулу должен прибыть представитель центра для проведения мероприятий, аналогич¬
ных Всероссийскому съезду эсеров30. Согласно секретному циркуляру ЦК РКП(б) от 8 июня
1923 г. за № 13 при Тульском губкоме РКП(б) была создана комиссия по приему в РКП(б)
бывших социалистов-революционеров с помощью созданного губкомом РКП(б) бюро бывших
эсеров в составе Блаженкова, Дорожкина, Медведева, Шишова и Волкова, принятых в члены
РКП(б)31. Губком РКП(б) предписывал уездным партийным комитетам не чинить никаких пре¬
пятствий "в работе по объединению бывших с.-р. с РКП и оказывать полное содействие членам
указанного выше бюро бывших с.-р., а также товарищам по указанию последних"32.
К концу лета 1923 г. эсеровские "ликвидационные" собрания и конференции прошли уже
в ряде городов Сибири, в Нижегородской, Костромской и других губерниях33. В Туле городское
собрание состоялось 26 августа, причем на него пришли всего около 40 человек34. Тон собра¬
нию был задан большевиками - секретарем губкома РКП(б) Володиным и представителем
центра Суворовым-Павловым, "вскрывшими причины", превратившие партию эсеров "в слепое
орудие в руках реакционных классов" и призвавшими бывших ее членов к борьбе за "между¬
народную революцию совместно с единственно революционной коммунистической партией"35.
Их поддержал бывший руководитель тульской организации эсеров Медведев, подробно рас¬
сказавший о ее деятельности и заявивший: "На сегодняшнем собрании мы должны вбить
осиновый кол всему нашему прошлому и остатки своих сил посвятить новому будущему"36.
Эсер Блаженков, оправдывая роспуск партии, говорил, что "надежды на третью силу и т.п.
иллюзии разбиты жизнью ... Могут возразить, что царизм пал, но диктатура пролетариата не
лучше его. Но скажите, товарищи, кто из действительных революционеров мечтал сделать всю
революцию в белых перчатках... Странно было бы думать о гражданской войне языками
с перьями, а не штыком и патронами"3'.
Тульские эсеры "единогласно осудили" деятельность своей партии, заключив: "Похоронена
партия с.-р. и никто ее уже больше не воскресит"38. В принятой единогласно резолюции
городского собрания было записано: "Осознав ошибку своего прошлого, поставив на нем крест,
ликвидируем в Туле остатки с.-р. организации". Собрание призвало всех членов партии "встать
на путь последовательного революционного марксизма и новой работой в рядах рабочего
класса искупить ошибки своего прошлого и завоевать доверие коммунистической партии,
руководящей не только русской, но и мировой революцией"39.
После этого мероприятия перед исполнительной комиссией по созыву губернской кон¬
ференции40 была поставлена задача всю работу "по ликвидации с.-р. организации в губернии и
по объединению бывших с.-р. вокруг решения Всероссийского съезда закончить не позднее
25 октября и к этому сроку, приблизительно, созвать губернскую конференцию"41. При ее
подготовке комиссия издала "Бюллетень Тульского бюро", в который вошли материалы Все¬
российского съезда и тульского собрания эсеров. Состоялись командировки членов комиссии
с мандатами губкома РКП(б) в Алексинский, Новосильский, Чернский, Богородицкий, Ефре¬
мовский, Тульский и Одоевский уезды42.
В секретном письме Тульского губернского отдела ГПУ его уполномоченным в уездах было
дано указание в отношении эсеров - членов губернской комиссии: "В их работе препятствий не
чините, а окажите через уком РКП(б) нужное содействие". В то же время к создающим¬
ся группам бывших членов партии социалистов-революционеров предписывалось относиться
"критически", наблюдая, "не проникают ли в эти объединения лица, не раскаявшиеся в своих
бывших политических убеждениях, с целью установления связей и пользования легальными
возможностями для дальнейшей работы"43. Тульские чекисты постоянно информировали се¬
кретный отдел ГПУ в Москве о том, как проходит работа в городе и губернии по созыву
губернской конференции44.
Бюро бывших эсеров, несмотря на полученную "товарищескую поддержку" от губкома
коммунистической партии и содействие местных организаций РКП(б), было вынуждено при¬
знать, что его работа "надлежащего успеха не имела". Это объяснялось "краткостью срока
подготовки собрания и большой разбросанностью эсеров на территории губернии"45.
Видимо, сыграло свою роль и нежелание большинства бывших эсеров участвовать в про¬
ведении таких мероприятий. Одоевские чекисты сообщали, например: «Все сведения... полу¬
чены от "Знаменского" (по всей видимости, это псевдоним секретного сотрудника ОГПУ. -
А.Ю.), более подробных сведений собрать не представилось возможным вследствие того, что
члены РКП(б) - с.-р. не дали исчерпывающих материалов, мотивируя незнанием»46.
Губернское собрание тульской организации эсеров прошло 27 сентября 1923 г. На нем
присутствовали 46 человек, в основном те же, кто был и на городском собрании. Из губернии
прибыли представители всего трех уездов - Тульского, Алексинского и Ефремовского. Все
выступавшие каялись в грехах и говорили об ошибках эсеровской партии47.
132
29 сентября в газете "Коммунар" появилось сообщение: "Состоявшееся в Туле 27 сентября
общегубернское собрание бывших с.-р. постановило: все организации бывших с.-р. в Туле и
губернии с 1-го октября сего года считать ликвидированными и всех лиц, кои с этого срока
будут выступать от имени этих организаций, - самозванцами"4**.
После городского и губернского собраний всего в ряды РКП(б) изъявили желание вступить
49 бывших эсеров. Из них к 1 декабря трое были приняты "в действительные члены", 13 -
в кандидаты, 19-ти разрешено вступить в коммунистическую партию на общих основаниях "как
беспартийным". Остальным было или отказано в приеме, или их прием откладывался по самым
до
различным причинам4*.
16 декабря 1923 г. в Туле прошло совещание делегатов губернского съезда членов партии
левых социалистов-революционеров (интернационалистов). На нем присутствовали, судя по
количеству подписавших итоговую декларацию, представители 6 левоэсеровских организаций -
Тульской, Епифанской, Алексинской, Новосильской, Крапивенской и Богородицкой - всего
23 человека50. С докладом "Партия левых социалистов-революционеров (интернационалистов)
и русская революция" выступил Бессонов-Дерюгин, с содокладами - Талиманов, Дворников
и др. Все они повторили высказанные на предыдущих собраниях идеи о том, что лево¬
эсеровская партия "оторвалась от масс" и "в целях усиления революционных рядов необходи¬
мо влиться в ряды коммунистов"51. Совещание обязало левых эсеров-интернационалистов
"организованно выйти из рядов партии Л-СР-Ин" и выразило желание, чтобы "примеру Туль¬
ской организации последовали и другие губернские центры для усиления революционных сил
в коммунистической партии под знаменем III Коммунистического интернационала"52.
К концу 1923 г. работа по созыву легальных съездов, конференций, собраний бывших
рядовых членов партии социалистов-революционеров в целом по стране была закончена. Все
делегаты клеймили позором деятельность своей партии, заявляли о солидарности с Комин¬
терном, признавали необходимым вступление бывших эсеров в ряды Коммунистической партии
большевиков как единственной подлинно революционной партии и принимали решения
о роспуске местных организаций партии социалистов-революционеров.
ГПУ наметило в течение октября-ноября закончить всю "съездовскую деятельность" быв¬
ших эсеров, не допустить развития антисоветских настроений среди тех из них, кто не будет
принят в коммунистическую партию, а также не дать им возможности создать легальную со¬
ветскую обособленную группировку. Кроме этого, ставилась задача "углублять и расширять
развал ПСР путем использования деятельности бывших эсеров"53.
После официального роспуска тульской эсеровской организации губернские чекисты про¬
должали вести наблюдение за бывшими членами этой партии, в первую очередь за теми, кто не
высказал своего отношения к решениям легального Всероссийского съезда, а также губерн¬
ского и городского собраний.
В секретном письме своим уполномоченным на местах губернский отдел ГПУ обращал
внимание на то, что в уездах осталось много бывших правых эсеров, которые по тем или иным
причинам не присоединились к резолюциям и постановлениям "ликвидационных" съездов и со¬
браний. Часть из них, "шатаясь в своих убеждениях", может возобновить свою прежнюю дея¬
тельность, «установит связь с центром и таким путем даст пополнение "растрепанной" партии
правых социалистов-революционеров... ввиду изложенного эта категория бывших правых с.-р.
подлежит тщательному изучению. Особое внимание следует обратить на бывших членов и
кандидатов в Учредиловку»54.
7 февраля 1924 г. в газете "Правда" было опубликовано постановление Всероссийской
исполнительной комиссии съезда бывших эсеров о том, что комиссия "считает свою работу
законченной"55.
14 февраля из Москвы на места с грифом "Совершенно секретно" ушел циркуляр ОГПУ
№ 260.250, в котором говорилось: "Это постановление означает, что с 7-го февраля по всему
СССР прекращается деятельность бывших членов ПСР (легалистов)".
Специальный пункт циркуляра ОГПУ от 14 февраля 1924 г. указывал: «Все циркуляры и
почто-телеграммы СО ОГПУ, посланные на места по делу "легалистов"... из дел должны быть
изъяты и сожжены. Об уничтожении составьте акт в 2-х экземплярах, один оставьте у себя
в деле, а 2-й вышлите в СО ОГПУ»56.
С арестом в 1925 г. последнего состава Центрального бюро партии социалистов-революцио¬
неров она практически прекратила свое существование в России. Одновременно в 1924-1925 гг.
прошли массовые аресты оставшихся еще на свободе левых эсеров. К концу 1925 г. боль¬
шинство из них так же, как и большинство правых эсеров, находилось в политизоляторах
и ссылках. Немногие оставшиеся пока на свободе уже никакой политической деятельности
практически не вели и ничего не могли изменить в дальнейшей судьбе страны.
133
Используя различные методы, но прежде всего за счет применения репрессивных мер
коммунистическая партия завершала ликвидацию своих политических оппонентов. Современ¬
ные российские историки отмечают, что политической культуре демократии и социал-демо¬
кратическим традициям "уже не было места в среде большевиков, прошедших горнило Граж¬
данской войны"57.
Действительно, враждебное отношение к любой отличной от большевистской идеологии
и утверждение монопольного права РКП(б) на власть в стране, выработку политики государ¬
ства и выражение мнения его населения стали определять в 1920-е гг. облик большевизма как
политического течения и политической партии. В этих условиях гибель всех других партий
и организаций, в том числе партии социалистов-революционеров, вытекала из самого факта
превращения Российской коммунистической партии большевиков в государственную структуру
репрессивно-диктаторского характера.
Примечания
1 Цит. по кн.: Политические партии России. Конец XIX - первая треть XX века. Энциклопедия. М.,
1996. С. II.
2 Одиннадцатый съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Стенографический
отчет. 27 марта - 2 апреля 1922 г. М., 1922. С. 351.
3 КПСС в резолюциях... Т. 2. 1917-1922. М., 1983. С. 500.
4 ЦА ФСБ РФ, д. Н-13266, т. 1, л. 55.
5 КПСС в резолюциях... Т. 2. С. 593.
6 Г у с е в К.В., Е р и ц я н Х.А. От соглашательства к контрреволюции (Очерки истории поли¬
тического банкротства и гибели партии социалистов-революционеров). М., 1968. С. 415; Гусев К.В.
Партия эсеров: от мелкобуржуазного революционаризма к контрреволюции (исторический очерк). М.,
1975. С. 370-373; Подболотов П.А. Крах эсеро-меньшевистской контрреволюции. Л., 1975. С. 88-89;
Г олинков Д.Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. Кн. 2. М., 1980. С. 221; Непролетарские
партии России: Урок истории. М., 1984. С. 519-520; Алексеева Г.Д. Критика эсеровской концепции
Октябрьской революции. М., 1989. С. 262; Г импельсон Е.Г. Формирование советской политической
системы: 1917-1923 гг. М., 1995. С. 194.
7 Я н с е н М. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социалистов-революционеров. М., 1993.
С. 199; П а в л о в Д.Б. Большевистская диктатура против социалистов и анархистов. 1917 - середи¬
на 1950-х годов. М., 1999. С. 85. В общей форме эта мысль была высказана также мною в 1994 г.
См.: Юрьев А.И. Социалисты-революционеры Центрального промышленного района России (февраль
1917 - июль 1918 гг.): Дисс. ... докт. ист. наук. М., 1994. С. 397, 398.
8ЦА ФСБ РФ, ф. 2, оп. 1, д. 615, л. 1-2.
9 Там же, л. 3.
10 Там же, л. 9.
11 Там же, л. 16.
12 Там же.
13 Там же, л. 19.
14 Там же, л. 38.
15 Там же, л. 68.
16 ГА ТО, ф. 1861, оп. I, д. 9, л. 30.
17 ЦА ФСБ РФ, ф. 2, оп. 1, д. 615, л. 65.
18 Там же, л. 81.
19 Там же, л. 68.
20 Там же, л. 81.
21 Известия В ЦИК... 1923. 20 марта.
22 Там же. 22 марта.
23 Там же. 21 марта.
24 Там же.
25 Коммунар. (Тула). 1923. 10 мая.
26 Известия ВЦИК... 1923.21 марта.
27 ЦА ФСБ РФ, ф. 2, оп. I, д. 615, л. 81.
28 Там же, л. 71.
29 ЦНИ ТО, ф. 1, оп. 2, д. 754, л. 3.
30 Коммунар. 1923, 10 мая.
31 ЦНИ ТО, ф. 1, оп. 2, д. 755, л. 18.
134
32 Там же, д. 759, л. 21.
33 Там же, д. 754, л. 2.
34 Там же, л. 1.
35 Коммунар. 1923. 28 августа.
36 ДНИ ТО, ф. 1, оп. 2, д. 754, л. 17.
37 Там же, л. 2.
зн Там же, л. 10.
39 Там же, л. 2.
40 В разных документах это мероприятие, так же как и тульское городское собрание, носит различные
названия: конференция, собрание, съезд. В итоговых документах оно называется собранием.
41 ЦНИТО,ф. 1, оп. 2, д. 754, л. 2.
42 Там же, д. 755, л. 18.
43 ГА ТО, ф. 1861, оп. 1, д. 3, л. 102.
44 Там же, л. 166, 180-182.
45 ЦНИТО,ф. I, оп. 2, д. 755, л. 18.
46 ГА ТО, ф. 1861, оп. 1, д. 9, л. 48.
47 ЦНИ ТО, ф. 1, оп. 2, д. 754, л. 18, 37, 44.
4К Коммунар. 1923. 29 сентября.
49 ЦНИ ТО, ф. 1, оп. 2, д. 755, л. 19.
50 Там же, л. 22, 27.
51 Там же, л. 22.
52 Там же, л. 23.
53 ЦА ФСБ РФ,ф. 2, оп. I, д. 615, л. 133-135.
54 ГА ТО, ф. 1861, оп. 1, д. 3, л. 183.
55 Правда. 1924. 7 февраля.
56 ЦА ФСБ РФ, ф. 2, оп. I, д. 615, л. 136.
57 Политическая история: Россия - СССР - Российская Федерация: В 2 т. Т. 2. М., 1996. С. 116-117.
© 2001 г. Н.В. ЧЕТВЕРТКОВ
НЕСКОЛЬКО ШТРИХОВ К ПОРТРЕТУ А.Ф. КЕРЕНСКОГО
Среди видных общественно-политических деятелей России’XX в. история отвела место
и Александру Федоровичу Керенскому - лидеру фракции трудовиков в IV Государственной
Думе, товарищу председателя Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов и одно¬
временно министру юстиции Временного правительства, а затем военному и морскому мини¬
стру и, наконец, министру-председателю правительства, Верховному главнокомандующему
вооруженными силами России.
Много лет в исторической литературе и периодической печати имя А.Ф. Керенского вспо¬
минали только в негативном плане. Критиковали его за продолжение Временным правитель¬
ством мировой войны, за введение в российской армии смертной казни, за организацию
контрреволюционного мятежа в Петрограде после Октябрьской революции, за позерство
и истеричность. Доставалось ему и от западных историков за ошибки и промахи Временного
правительства, за то, что по его вине демократический режим, установившийся в России весной
1917 г., был перечеркнут затем Октябрем, открывшим путь тоталитаризму.
В 1990 гг. стали появляться исторические труды самого А.Ф. Керенского1, публикации
современников с оценкой его общественно-политической деятельности4, а также статьи, отра¬
жающие различные аспекты жизни не только самого Александра Федоровича, но и всей семьи
Керенских3. И все же в портрете этого незаурядного человека не хватает некоторых важных
штрихов, которыми и хотелось бы дополнить его противоречивый, в чем-то безусловно
привлекательный, в чем-то трагический, а в чем-то и фарсовый образ. ** Четвертков Николай Васильевич, кандидат исторических наук, доцент Пензенского государственного
университета.
135
Благонадежный гимназист
Родился А.Ф. Керенский в Симбирске 22 апреля 1881 г. В автобиографической книге
"Россия на историческом повороте" он писал, что его отец Ф.М. Керенский был сыном бедного
приходского священника Керенского уезда Пензенской губ4. Сам же Александр Федорович
никогда не бывал в Пензенской губ. и о месте рождения отца знал, видимо, с его слов. Ведущий
специалист архивного отдела администрации Пензенской обл. Т.Б. Яковлева на основе
архивных документов установила, что «родословная Ф.М. Керенского связана с потомственным
духовенством. Его отец Михаил Иванович (род. в 1804 г.) служил сначала в Воскресенской
церкви села Пестровка Городищенского уезда, а в 1830 г. был переведен в Троицкую церковь
села Керенки того же уезда. Отец Ф.М. Керенского прожил долгую жизнь и умер в селе
Керенка. Сыновья Михаила Ивановича - Григорий, Александр и Федор прошли типичный путь
детей духовенства. Григорий Михайлович Керенский и Александр Михайлович Керенский
стали священнослужителями, а Федор Михайлович "служил по гражданскому ведомству"... При
поступлении в Пензенское духовное училище три брата получили фамилию Керенский по
месту службы отца в селе Керенка Городищенского уезда». Поэтому Т.Б. Яковлева делает
вполне обоснованный вывод: "Никаких корней у рода Ф.М. Керенского в городе Керенске
(в то время это уездный город Пензенской губ., теперь районный центр Вадинского района. -
Н.Ч.) не было, в этом городе никто (из этого рода. - Н.Ч.) не служил, и фамилия к указанному
городу отношения не имела"5. Это подтверждает и пензенский писатель и краевед О.М. Савин,
считающий, что фамилия Керенский происходит от названия села Керенка (образовано от
мордовского слова "кера", что значит "дерево"). А учащимся духовных школ и семинарий
раньше давали фамилии по названию села, из которого они прибыли на учебу. Именно так
получили фамилии известный историк В.О. Ключевский, отец великого критика В.Г. Белин¬
ского. Так появилась и фамилия Керенский6.
С отличием окончив Пензенскую духовную семинарию, Ф.М. Керенский с 1859 по 1865 г.
занимался педагогической деятельностью в Пензенской губ., а затем, закончив историко-
филологический факультет Казанского университета, преподавал педагогику и русскую
словесность в казанских гимназиях. Там он встретился со своей будущей женой - ученицей
Мариинской гимназии Надеждой Адлер - дочерью начальника топографического отдела при
штабе Казанского военного округа, а по материнской линии - внучкой крепостного
крестьянина, который, выкупившись на волю, стал в Москве процветающим купцом, оставив
внучке значительное состояние7.
В семье Керенских первое время через каждые два года рождались дочери - Надежда,
Елена, Анна. И уже в Симбирске, куда коллежский советник Ф.М. Керенский был назначен
директором мужской гимназии и средней школы для девочек, у него родились два сына -
Александр и Федор. Как свидетельствуют современники, Александр "был любимым сыном
своего гордого отца и властной матери, которые лелеяли его, как первого сына в своем
семействе, и на которого возлагали свои фамильные надежды"8.
Александр Керенский рос болезненным ребенком. В раннем детстве он перенес туберкулез
бедренной кости. Профессор Казанского университета Студенской сделал ему операцию,
и мальчик пролежал в постели шесть месяцев. Потом ему разрешили сидеть, не снимая
тяжелого кованого сапога с привязанным к каблуку грузом. Поэтому Саша Керенский рос
баловнем и уже в детстве позволял себе выходки, которые трудно было оправдать даже
безграничной родительской любовью.
В мае 1889 г. Ф.М. Керенский - уже действительный статский советник - был назначен
главным инспектором училищ Туркестанского края, и его семья переехала в Ташкент, где
прошли гимназические годы Александра. В том же году восьмилетний Саша поступил учиться в
Ташкентскую гимназию. Учился он прилежно и успешно, охотно подчинялся довольно строгим
правилам гимназии, усердно посещал гимназическую церковь и пел там на клиросе. В старших
классах Александр Керенский всегда держался очень корректно, увлекался "светской жизнью",
был неутомимым и ловким танцором. Он неоднократно выступал в любительских спектаклях,
проявляя недюжинные артистические способности. Особенно удалась ему, по воспоминаниям
очевидцев, роль Хлестакова, казалось, написанная специально для него.
А вот что записал в своих заметках бывший директор Ташкентской гимназии Н.П. Ост¬
роумов о сдаче А. Керенским выпускных экзаменов: «Первый экзамен - "Закон Божий".
Александру достался билет: "Создание человека по образу и подобию Божию". Оценка -
"отлично". Экзамен по словесности: "Происхождение романа. Роман Сервантеса. Общечелове¬
ческое значение "Дон Кихота"... "Отлично". Экзамен по истории: "Уничтожение местничества.
Перемены в русском обществе перед появлением Петра Великого. Положение женщины..." -
136
"Отлично". Золотая медаль. Спустя несколько недель, Александр отбыл в Петербург для
поступления в университет». В характеристике Керенского директор гимназии Н.П. Остроумов
писал: "...Окончивший курс в текущем 1899 году во вверенной мне гимназии Керенский
Александр имеет очень хорошие способности и выдающееся развитие... Характер имеет живой
и впечатлительный, дурных наклонностей никогда не проявлял: в политическом отношении
вполне благонадежный"9. Эта последняя фраза, возможно, была несколько опрометчивой.
Соприкосновение с революционным движением
С детских лет, как отмечал А.Ф. Керенский, у него произошло "соприкосновение с рево¬
люционным движением". Сильно подействовала на него казнь Александра Ульянова, которого
он хорошо знал по Симбирску. Немаловажную роль в становлении его мышления сыграл
памфлет Льва Толстого с осуждением франко-русского союза за "грубое нарушение принципов
справедливости и свободы". Этот памфлет, размноженный тайно на мимеографе, читал дома
его отец. По волнению, звучавшему в его голосе, и некоторым замечаниям по ходу чтения
Александр понял, что отец разделяет мнение Льва Толстого, что "Россия страдает тяжким
недугом" ^
Еще в школьные годы на юного Керенского произвела огромное впечатление мысль
В.С. Соловьева о том, что материалистические теории превращают человеческие существа
в крошечные винтики чудовищной машины. "И мне, - вспоминал он позже, - всегда были по
душе социалисты-революционеры, а также народники, которые были убеждены в том, что
стремятся к освобождению человека, а не к превращению его в орудие классовой борьбы".
Читал Александр и статьи молодого марксиста П.Б. Струве, но отрицание им индивидуаль¬
ности отвратило Керенского от марксизма: «Мое отношение лишь укрепилось, когда я позна¬
комился с "Коммунистическим манифестом" Маркса и Энгельса, где утверждается, что обще¬
человеческая мораль - лишь орудие в классовой борьбе, а мораль рабочего класса не имеет
ничего общего с моралью капиталистического мира»*1.
Студент Керенский был доволен учебой на историко-филологическом факультете Санкт-
Петербургского университета, особенно занятиями, которые проводил известный востоковед
Б.А. Тураев, и научными экспедициями в Псков и Новгород под руководством профессора
русской истории С.Ф. Платонова. 7 февраля 1900 г. Керенский впервые попал на одну из
студенческих сходок, которая произвела на него "грандиозно-подавляющее" впечатление.
А будучи студентом второго курса, он произнес на собрании страстную речь, призывая
студентов "помочь народу в его освободительной борьбе". На следующий день после этого
выступления его вызвал ректор университета и сказал: "Молодой человек, не будь вы сыном
столь уважаемого человека, как ваш отец, внесший такой большой вклад в служение стране,
я немедленно выгнал бы вас из университета. Предлагаю взять вам отпуск и пожить некоторое
время вместе с семьей"12.
Это наказание, по более позднему признанию А.Ф. Керенского, было "весьма легким" и не
особенно его огорчило. Ему даже лестно было, что он стал "ссыльным студентом", "борцом за
свободу", поскольку ташкентская молодежь считала его героем. Что касается Керенского-отца,
то он этих восторгов не разделял. "Видимо, его пугала возможность того, - писал в мемуарах
А.Ф. Керенский, - что я пойду по пути братьев Ульяновых. Главный его аргумент сводился
к тому, что, если я хочу сделать что-нибудь полезное для родины, я должен думать о своем
будущем, настойчиво учиться и избегать опрометчивых поступков". При объяснении с сыном
Федор Михайлович сказал: "Поверь мне: ты еще слишком молод, чтобы понять нужды страны
и разобраться в том, что с ней происходит. Станешь старше, поступай, как тебе заблаго¬
рассудится. А пока изволь слушать меня". И он добился от сына обещания проявлять благо¬
разумие и держаться в стороне от всякой политической деятельности до окончания универ¬
ситета. Однако, давая такое слово, Александр уже знал, что "в мыслях своих накрепко связан
с политикой",3.
Возобновив занятия в университете, Керенский прилежно изучал юриспруденцию (годом
раньше было запрещено студентам учиться одновременно на двух факультетах, и ему пришлось
оформить перевод на юридический факультет). Он активно работал также в совете земля¬
чества ташкентских студентов. В это время Керенский сблизился с активными деятелями
"Союза освобождения" и принимал участие в организации банкетной кампании в связи
с 40-летием введения в России судебных уставов, в ходе которой раздавались призывы
к установлению в России конституционного строя.
В университете Керенский учился успешно и подумывал даже о том, чтобы посвятить себя
научной карьере, но бурные политические события в стране предопределили совсем другой
137
выбор. "В глубине души, - признавался позднее А.Ф. Керенский, - я уже тогда понимал, что...
мое место среди тех, кто боролся с самодержавием, ибо я был твердо убежден, что ради спа¬
сения Родины необходимо как можно скорее добиться принятия конституции. Не социалисти¬
ческие доктрины порождали революционное движение в стране. Мы вступали в ряды рево¬
люционеров не в результате того, что подпольно изучали запрещенные идеи. На револю¬
ционную борьбу нас толкал сам режим”14.
Закончив в 1904 г. юридический факультет Санкт-Петербургского университета и получив
диплом первой степени, Керенский в том же году женился на Ольге Барановской, которая
посещала Высшие женские курсы, пользовавшиеся в те годы огромной популярностью.
Их венчание состоялось в церкви деревни Каинки Казанской губ. - в имении полковника
Генерального штаба Л.С. Барановского - тестя А.Ф. Керенского. Здесь молодожены жили
вплоть до осени 1904 г.
От эсеров к масонам
Юридическая деятельность А.Ф. Керенского началась в 1904 г. в качестве помощника при¬
сяжного поверенного округа Санкт-Петербургской судебной палаты Н.А. Оппеля, где молодой
юрист вел консультационную работу. Вскоре он становится свидетелем "Кровавого воскре¬
сенья", входит в специальный комитет по оказанию помощи жертвам трагедии, где, по его сло¬
вам, "впервые столкнулся с проблемой огромный различий в условиях жизни рабочих семей"15.
После долгих раздумий Керенский пришел к выводу о неизбежности индивидуального
террора и был "готов взять на свою душу смертный грех и пойти на убийство того, кто, узурпи¬
ровав верховную власть, вел страну к гибели"16. Тайно он встречался с членом специальной
террористической группы, созданной при заграничном центре ЦК партии социалистов-рево-
люционеров Борисом Моисеенко, чтобы принять участие в заговоре против царя, но руко¬
водитель Боевой организации ПСР Евно Азеф, являвшийся одновременно и полицейским
агентом, отклонил его просьбу.
Контакты молодого адвоката с эсерами не остались незамеченными. В декабре 1905 г. его
арестовали за связь с эсеровской боевой дружиной и посадили в "Кресты". Правда, при обыске
у Керенского нашли только листовку "Организация вооруженного восстания". Других улик не
было. После долгих допросов его освободили весной 1906 г., но вместе с женой и годовалым
сыном Олегом выслали в Ташкент.
Возвратившись осенью 1906 г. в Петербург, А.Ф. Керенский отошел от эсеров и примкнул
к трудовикам, что позволило ему затем открыто заниматься не только юридической, но и
общественно-политической деятельностью. В столице он возглавил правление Туркестанского
землячества, которое выдало, в частности, 150 руб. Л.В. Фрунзе для поездки во Владимир на
свидание с братом большевиком Михаилом Фрунзе, приговоренным за революционную дея¬
тельность к смертной казни. В письме к товарищам-землякам от 23 апреля 1909 г. Л.В. Фрунзе
выразила "сердечную благодарностью как от себя, так и от имени брата" за оказанную им
помощь17.
Уже в то время адвокат А.Ф. Керенский был широко известен тем, что брался за дела,
с точки зрения политической, явно опасные. Так, например, он защищал латышских крестьян,
уничтоживших имение помещика. Побывав на месте происшествия, Керенский пришел
к выводу, что помещик-немец своими издевательствами довел мужиков до такого состояния,
что они сожгли его имение. В итоге суд оправдал крестьян. Благодарны ему были за защиту в
суде и жертвы мирной забастовки - в основном женщины и дети, по которым полиция открыла
огонь из оружия, а потом пыталась привлечь их же к уголовной ответственности "за бес¬
порядки"18.
В 1910 г. в г. Скобелеве прошел судебный процесс по делу туркестанской организации
эсеров в связи с событиями 1905-1907 гг. Основным защитником подсудимых выступал Керен¬
ский. Процесс прошел благополучно в том смысле, что смертных приговоров не было. В на¬
чале 1912 г. Керенский участвовал в процессе над членами армянской партии Дашнакцутюн.
Известно также, что вместе с другими столичными адвокатами он протестовал в 1913 г. против
состряпанного полицией антисемитского "дела Бейлиса". Всероссийскую известность принесли
Керенскому уголовно-политические дела, вошедшие в историю под названием "Ленский рас¬
стрел" и "Дело 55-ти". 111 Дума образовала в 1912 г. специальную комиссию во главе с Керен¬
ским, которая констатировала ужасающую нищету и бесправие рабочих на Ленских золотых
приисках, что привело к их забастовке, закончившейся расстрелом ее участников. 270 человек
были убиты, 250 ранены. На основании выводов комиссии правительством было ликвиди¬
ровано монопольное положение золотодобывающей компании "Лензото", вся администрация
138
приисков была реорганизована, на месте трущоб построены новые дома, повышена зарплата
рабочим.
По "Делу 55-ти" привлекались к уголовной ответственности члены Туркестанской органи¬
зации социалистов-революционеров за ограбление самаркандских железнодорожных касс,
Чарджоуского казначейства и за террористические акции против многих высокопоставленных
должностных лиц. Участие в судебном заседании левых адвокатов (среди них был и Керенский)
привело к тому, что суд оправдал 16 террористов, четверых приговорил к бессрочной каторге
и лишь пятерых - к смертной казни. Но адвокаты не смирились с этим приговором. От имени
своих подзащитных они составили квалифицированное прошение о смягчении наказания,
которое повлияло на окончательное решение суда. В результате большинству осужденных
наказание было смягчено, смертная казнь заменена каторжными работами, многие совсем
освобождены "ввиду зачета предварительного заключения"19.
Деятельность присяжного поверенного Керенского была замечена общественностью.
В 1912 г. он был избран от Саратовской губ. депутатом IV Государственной Думы, где
возглавил фракцию трудовиков. Вскоре молодой депутат получил предложение войти в масон¬
скую организацию. Позднее сам Керенский об этом писал так: "После серьезных размышлений
я пришел к выводу, что мои собственные цели совпадают с целями общества, и я принял это
предложение"20.
Война и Февральская революция
Летом 1914 г. Россия вступила в войну с Германией и Австро-Венгрией, ставшую в конечном
счете мировой. Керенский считал, что во время войны борьбу с абсолютизмом в России можно
на время отложить. В ответ правительство, по его мнению, должно было изменить свою внут¬
реннюю политику: провести всеобщую амнистию политических заключенных, восстановить
конституцию Финляндии, объявить автономию Польши, предоставить национальным меньшин¬
ствам России самостоятельность в области культуры, отменить ограничения в отношении
евреев, покончить с религиозной нетерпимостью и прекратить преследования рабочих органи¬
заций и профессиональных союзов. Но власти остались глухи к этим рекомендациям.
Летом 1915 г. Керенский объехал весь юг России и Поволжье, чтобы подготовить созыв
всероссийского съезда социалистов-революционеров, трудовиков и народных социалистов для
объединения их усилий в борьбе за интересы трудового народа. Но осуществить эту идею ему
не удалось: летом 1915 г. Керенскому сделали операцию по поводу болезни почек и к исполне¬
нию депутатских обязанностей он приступил лишь спустя семь месяцев. Царская охранка
установила слежку за Керенским, и справки о его политической деятельности стекались
в Департамент полиции из многих регионов страны, где он бывал21.
В 1916 г. депутаты Государственной Думы А.Ф. Керенский, К. Тевкелев и М. Чокаев
расследовали причины трагических событий в Туркестане, называвшихся в официальных доку¬
ментах того времени "серьезными волнениями" или "беспорядками", в которых погибли или
пострадали тысячи русских и десятки тысяч местных жителей других национальностей. Депу¬
татами было установлено, что "искрой, вызвавшей волнения, явился абсурдный приказ
Б.В. Штюрмера (в январе 1916 г. этот прибалтийский немец был назначен на пост председателя
Совета министров России. - Н.Ч.) о призыве в армию 200 тысяч местных жителей для рытья
окопов на фронте". По законам того времени мусульманское население вообще не подлежало
призыву на военную службу. К тому же мобилизация на эти работы проводилась в самый раз¬
гар сбора хлопка. Возмущали людей и злоупотребления чиновников, за взятки освобождавших
от мобилизации сыновей местных богатеев. По мнению Керенского, германские и турецкие
агенты "в полной мере использовали возмущение местного населения для подстрекательства к
беспорядкам". Этому способствовало и то, что привлечение к трудовой повинности мусуль¬
манского населения в Уральской, Тургайской, Семипалатинской и Акмолинской обл., в Астра¬
ханской и Томской губ. сопровождалось насилием и вымогательством местной администрации.
Изучив события на месте, члены Государственной Думы пришли к выводу, что министр
внутренних дел допустил превышение власти, а членами местной администрации совершены
должностные преступления. Доложив об этом правительству, Керенский, Тевкелев и еще
66 депутатов Думы в своих запросах требовали информации о том, "какие меры приняты для
восстановления силы закона в порядке управления и для незамедлительного привлечения
к ответственности должностных лиц, нарушивших свой служебный долг и Основные законы
Российской Империи?"22
Выступая на заседании Думы, Керенский возложил вину за случившееся на центральную
власть. Такие выступления закрепили популярность Керенского в демократических кругах. Не
139
случайно в декабре 1916 г. Ленин предполагал, что "при теперешнем состоянии России" в ее
правительство могут войти Милюков с Гучковым или Милюков с Керенским23. Этот прогноз
оправдался уже в марте 1917 г.
Февральскую революцию Керенский встретил с восторгом. Как член Временного комитета
Государственной Думы он приветствовал подходившие к Таврическому дворцу отряды солдат,
рабочих, матросов, заменил ими охрану Думы, принимал арестованных министров царского
правительства, принес в кабинет председателя Думы М.В. Родзянко секретные договоры
царского правительства и конфискованные в одном из министерств 2 млн руб.24 По словам
В.В. Шульгина, Керенский вдруг почувствовал себя тем, "кто приказывает"25.
Участвовал Керенский и в совещании, на котором решался вопрос о принятии вел. кн. Ми¬
хаилом Александровичем российского престола. Он говорил великому князю: "Ваше высо¬
чество... Мои убеждения - республиканские. Я против монархии... Но я сейчас не хочу, не буду...
Разрешите вам сказать... как русский... - русскому... Павел Николаевич Милюков ошибается.
Приняв престол, вы не спасете России... Наоборот... Я знаю настроение массы... рабочих
и солдат... Сейчас резкое недовольство направлено именно против монархии. Именно этот
вопрос будет причиной кровавого развала... И это в то время.., когда России нужно полное
единство... Перед лицом внешнего врага... начнется гражданская, внутренняя война... И поэтому
я обращаюсь к вашему высочеству... как русский к русскому. Умоляю вас во имя России
принести эту жертву! Если это жертва..."26
В то время, когда решался вопрос о судьбе российского престола, трудящиеся столицы
избрали Керенского депутатом Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, а на
его первом заседании он был избран товарищем (заместителем) председателя Совета. Днем
позже Временный комитет Государственной Думы предложил ему пост министра юстиции во
Временном правительстве. Керенский обратился за санкцией в Петроградский совет, дав слово
бороться в составе правительства за интересы трудового народа, и получил его согласие.
Став министром, Керенский перебрался в Зимний дворец, а его семья по-прежнему жила
в квартире на Тверской улице. Он стремился создать в массовом сознании образ "народного
министра". В его кабинете не было ни портьер, ни зеркал, ни портретов в золоченых рамах. Для
выступлений в Совете Керенский надевал темную рабочую куртку со стоячим воротником,
а для выступлений в солдатской аудитории - защитного цвета куртку без погон и английскую
фуражку кепи без кокарды. Популярность Керенского росла с каждым днем, а его речи-
импровизации действовали на слушателей завораживающе. И даже некоторая истеричность
министра-социалиста (после Февральской революции Керенский вошел в партию эсеров) во
время выступлений воспринималась аудиторией как отражение того революционного подъема,
которым была охвачена весной 1917 г. вся Россия.
На политическом Олимпе
По инициативе министра юстиции Временное правительство объявило амнистию политиче¬
ским заключенным, провозгласило свободу слова, собраний, печати, деятельности политиче¬
ских партий, отменило все национальные и религиозные ограничения, признало независимость
Польши, дало согласие на восстановление конституции Финляндии. 2 марта 1917 г. Керенский
дал телеграмму красноярскому и иркутскому губернаторам об освобождении большевистских
депутатов IV Государственной Думы Петровского, Муранова, Бадаева, Шагова и Самойлова,
требуя обеспечить им почетное возвращение в Петроград. Активно занимался новый министр
и реорганизацией суда. 3 марта 1917 г. его приказом единые мировые судьи были заменены
судом в составе трех членов: мирового судьи, представителя армии и представителя рабочих,
которые обладали равными правами. Этот принцип - судья и два заседателя - в народных судах
сохранился до наших дней. 4 марта Временное правительство упразднило Верховный уголов¬
ный суд, особые присутствия Правительственного сената, судебные палаты и окружные суды
с участием сословных представителей, а 17 марта заменило смертную казнь за уголовные
преступления наказанием в виде 15 лет каторжных работ.
Лидер кадетской партии П.Н. Милюков, ставший министром иностранных дел Временного
правительства, отмечал, что "единственный голос власти в заседаниях принадлежал Керен¬
скому, перед которым председатель совершенно стушевывался"27. Считались с его мнением
и иностранные дипломаты. В частности, бывший посол Франции в России Морис Палеолог
признавал, что с Милюковым и умеренными членами Временного правительства еще есть шанс
удержать Россию в качестве союзника Антанты в войне. С Керенским же, считал он, "это
верное торжество Совета, то есть разнуздание народных страстей, разрушение армии, разрыв
национальных уз, конец Русского государства". А глава французской чрезвычайной миссии
140
в России министр вооружения социалист Альберт Тома с сожалением констатировал, что
Керенский энергично настаивал на пересмотре целей войны в соответствии с резолюцией
Совета, заявляя, что союзные правительства потеряют весь кредит доверия у русской демо¬
кратии, если они не откажутся от своей программы аннексий и контрибуций28.
Когда Милюков в апреле 1917 г. заверил державы Антанты в том, что Россия готова довести
войну до победного конца, в России возник политический кризис. Керенский пригрозил
выходом из состава Временного правительства, если Милюков не будет передвинут на пост
министра народного просвещения и в состав кабинета, помимо него, Керенского, не будут
включены другие представители социалистических партий - меньшевиков, эсеров, народных
социалистов, несущих ответственность перед своими партийными организациями29. Таким
образом, фактически Керенский поставил вопрос о создании коалиционного правительства на
демократической основе. Сложившаяся в стране в начале мая 1917 г. обстановка заставила
главу Временного правительства кн. Г.Е. Львова пойти на создание коалиционного Временного
правительства без скомпрометировавшего себя в глазах народа Милюкова и подавшего в от¬
ставку Гучкова, но с участием министров-социалистов и предложить Керенскому портфель
военного министра вместо Гучкова.
В этом новом своем качестве Керенский должен был обеспечить продолжение войны до
победного конца. На той почве возник его конфликт с левыми эсерами-интернационалистами.
На III съезде социалистов-революционеров, состоявшемся в конце мая - начале июня 1917 г.,
при выборах нового ЦК ПСР кандидатура Керенского была демонстративно отвергнута,
что, впрочем, не смутило его. Лидеру же эсеров В.М. Чернову пришлось объяснять случив¬
шееся нежеланием обременять Керенского партийной работой в ущерб государственным
делам.
Став военным министром, Керенский развернул активную деятельность по укреплению
дисциплины в армии и на флоте, чтобы подготовить победоносное наступление на фронте. Он
не щадил себя, разъезжая на машине по фронтовым частям и призывая солдат и офицеров идти
в наступление. Вот как описывал очевидец одно из таких выступлений военного министра:
«Голос Керенского сорван: он говорит с жутким хрипом, кошмарная сила которого еще
увеличивается в местах, доходящих до шопота... "Вы пойдете туда, - заклинал он, - куда
поведут вас вожди и правительство... Вы пойдете стройными рядами, скованные дисциплиной
долга и беззаветной любви к революции и Родине"»30.
Однако июньское наступление, как известно, провалилось. Выход кадетов из коалиционного
кабинета Львова и июльские события в Петрограде вызвали правительственный кризис. В этих
условиях Керенский взялся за формирование нового коалиционного Временного правитель¬
ства. В результате в июле 1917 г. он стал министром-председателем, сохранив за собой и пост
военного министра. Керенский восстановил смертную казнь в армии, заменил царские деньги на
новые, названные народом "керенками". Но ему не удалось переломить обстановку в стране.
Экономический и политический кризис углублялся. Армия разлагалась, а крестьяне, одетые
в солдатские шинели, уходили с фронта домой и начинали делить землю. Авторитет премьера
падал. Реакционные силы сделали ставку на установление военной диктатуры, выдвинув на
роль будущего диктатора генерала Л.Г. Корнилова, назначенного Керенским Верховным
главнокомандующим. Керенский затеял с Корниловым сложную политическую игру, рассчи¬
тывая использовать его для наведения порядка в армии и стране, но тот претендовал уже на
нечто неизмеримо большее, чем роль послушного исполнителя воли премьера-демократа.
В итоге Керенский сам стал антикорниловцем, проявляя при этом несомненные бонапар¬
тистские наклонности. Разгром мятежа объединенными усилиями всех социалистических
партий, включая большевиков, окончательно вскружил Керенскому голову и он повел себя как
новоявленный диктатор, что лишь подогрело большевиков, взявших курс на вооруженное
восстание и свержение Временного правительства.
Только через три с лишним недели после неудачного корниловского мятежа Керенскому
удалось создать третье по счету коалиционное правительство, в котором он сохранил свои
прежние посты. Вдобавок он объявил себя Верховным главнокомандующим. В это время, по
утверждению Чернова, в России "существовала лишь единоличная власть министра-президента,
фактическая персональная диктатура. Но это была диктатура на холостом ходу, и ее носитель,
Керенский, в это время менее всего управлял событиями и страной. Впоследствии в своих
работах полумемуарного характера он сам рассказывал о том, как большинству людей,
с которыми ему приходилось иметь дело, он представлялся человеком обреченным, как один за
другим его покидали люди, в близость которых он верил, и как настал даже такой момент, что
он в Зимнем дворце ощущал вокруг себя почти полную пустоту и переживал страшные часы
покинутости и одиночества"31.
141
В это же время от Керенского навсегда ушла его жена с двумя сыновьями - Олегом
и Глебом*.
Та ноша, которую взвалил на себя Керенский, оказалась непосильной. Положение страны
постоянно ухудшалось из-за спада производства и инфляции. Росла безработица и недовольство
народа. Продразверстка всколыхнула крестьянство. Армия разлагалась. Государственный
аппарат был беспомощен. Все это подготовило победу большевиков.
Лицо без гражданства
После свержения Временного правительства его министр-председатель, выехав из Петро¬
града, до мая 1918 г. оставался в России. Все его попытки изменить ситуацию в свою пользу
оказались безрезультатными. Судьба Временного правительства была решена раз и навсегда.
Керенский тайно побывал в Пскове, а потом в Москве, где встречался с "бабушкой русской
революции" Е.К. Брешко-Брешковской, получив от нее благословение на борьбу с большеви¬
ками. В конце мая, когда уже началась Гражданская война, бывший премьер-демократ
с фиктивными документами через Мурманск выехал из России, как оказалось, навсегда.
В Англии Керенский встречался с премьер-министром Ллойд Джорджем, во Франции -
с главой правительства Жоржем Клемансо. Он просил их об оказании помощи в свержении
большевиков и в восстановлении в России демократического строя, но, по его признанию, эта
"миссия завершилась полным провалом"32. Руководители стран Антанты к тому времени
сделали ставку уже на других политических деятелей России.
Бывший премьер объездил всю Европу, издавал газету сначала в Чехословакии, а потом
в Германии, после чего обосновался во Франции, где и жил до самого начала Второй мировой
войны. Все эти годы Керенский был настроен резко антисоветски. В многочисленных статьях
на страницах газеты "Дни", которую он редактировал с 1922 по 1932 г., а также в своих лекциях
по русской истории он призывал народы Западной Европы к крестовому походу против
большевиков. Ленина Керенский сначала называл "немецким агентом", потом "диктатором-
тираном", который умело играл на отсталом сознании средних людей. Однако отношение
к Керенскому на Западе было более чем прохладным. По существу он оказался в изоляции, ибо
русские эмигранты первой волны не признавали его.
Нападение фашистской Германии на Советский Союз Керенский приветствовал, надеясь,
что война приведет к уничтожению большевистского режима. 1 июля 1941 г. он записал
в дневнике: "Свершилось! Боже, помоги России, свое призвание исполню, если сделают предло¬
жение!" Дневниковые записи первых дней войны полны злорадным торжеством по поводу
"разгрома России", а также утверждениями о том, что до этого страну довели большевики, а он,
Керенский, в свое время не допустил продвижения немцев в глубь России33. Но когда фашисты
начали создавать концлагеря, проводить массовое уничтожение людей и вывозить в Германию
с занятых советских территорий все, что можно, Керенский осознал, что на роль "спасителя
России" Гитлер никак не подходит. Если до 1942 г. он еще мечтал о разгроме России, то
впоследствии пересмотрел свои взгляды34.
* После свержения Временного правительства супруга бывшего премьера О.Л. Керенская с детьми
вынуждена была уехать из Петрограда в Котлас, где они прожили до 1921 г., испытывая страшную нужду и
притеснения. Потом советские власти разрешили эмиграцию, и мать с сыновьями выехала через Эстонию
(с месячным карантином в Таллине из-за свирепствовавшего в Советской России брюшного тифа)
в Швецию, а затем в Великобританию.
Устроившись с помощью друзей А.Ф. Керенского на работу секретарем-машинисткой, его жена не
могла создать условия для нормальной учебы сыновей. Они вынуждены были, по словам Глеба
Керенского, начать работать, чтобы семья могла сводить концы с концами. Британское подданство дети
Керенского получили после войны, прожив более 20 лет в Англии на "птичьих правах".
Олег и Глеб Керенские со временем получили образование и стали инженерами. Старший - Олег
Александрович был известным мостостроителем. Под его руководством спроектирован и построен
знаменитый мост через Босфор, соединяющий Европу с Азией, а также много мостов в Великобритании
и других странах мира. За выдающиеся достижения в мостостроении королева Великобритании даровала
О.А. Керенскому титул командора Британской империи. Он был избран членом Королевского научного
общества. Умер О.А. Керенский в середине 1980-х гг. И теперь в Великобритании через каждые 2 года
проводятся так называемые "Керенские чтения" - научные конференции, посвященные памяти О.А. Ке¬
ренского, на которые съезжаются виднейшие мостостроители со всего мира. Председательствует на них,
как правило, герцог Эдинбургский - супруг королевы Елизаветы, который приглашал на них и Г.А. Ке¬
ренского, работавшего в Великобритании до выхода на пенсию инженером - строителем электростанций.
142
Оккупировавшие Францию фашисты начали чинить расправу над неугодными им людьми, в
том числе и над русскими эмигрантами, многие из которых сражались с немцами в отрядах
Сопротивления. В связи с этим Керенский переехал в Лондон вместе со своей второй женой -
богатой австралийкой, на которой женился в Париже, но английские власти попросили его
покинуть страну, мотивируя это тем, что бывший русский премьер не раз открыто высказывал
прогерманские взгляды. Тогда Керенские уехали в США, где Александр Федорович долгое
время преподавал в Нью-Йоркском и Стенфордском университетах. Он постоянно поддер¬
живал связь со своей первой семьей, бывал в гостях у нее в Англии.
В 1940-1950-е гг. Керенский написал три тома "Истории России" с древнейших времен до
начала XX в., которые, судя по всему, не заинтересовали американских издателей. С конца
1950-х гг. он упорно работал над книгой "Россия на историческом повороте", которая неодно¬
кратно цитировалась в настоящей статье. В ней Керенский выражал твердую уверенность
в том, что "человек должен научиться жить, руководствуясь не ненавистью и жаждой мщения,
а любовью и всепрощением"35.
Умер А.Ф. Керенский в 1970 г. в возрасте 89 лет. Похоронен он в Лондоне.
* * *
Автор этих заметок не претендует на итоговую оценку роли А.Ф. Керенского в отечест¬
венной истории. Бесспорно, это был незаурядный человек, взлет и падение которого в 1917 г.
отразили весь драматизм процесса рождения и гибели молодой и, увы, так и не успевшей
возмужать и окрепнуть российской демократии. В чем-то фигура Керенского была случайной и
даже карикатурной, в чем-то его появление на исторической сцене было глубоко закономерно,
как закономерен был и трагический финал его феерической карьеры. Трудно не согласиться
с лично знавшим А.Ф. Керенского управляющим делами Временного правительства видным
кадетом В.Д. Набоковым, который писал, что у премьера не было "таких заслуг и умственных
или нравственных качеств, которые бы оправдывали такое истерически-восторженное
отношение" к нему. Этот человек не мог вывести Россию из политического и экономического
кризиса. А история навязала "ему - случайному, маленькому человеку" ту роль, "в которой ему
суждено было так бесславно и бесследно провалиться"36. Бурный революционный поток вынес
Керенского весной 1917 г. на авансцену истории, а другой, не менее бурный встречный поток
осенью того же года смыл его в историческое небытие. И в этой сшибке двух потоков
народного движения была своя логика и свой глубокий смысл.
Примечания
I См.: Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте // Вопросы истории. 1990. № 6-12; 1991.
№ 1-11.
2Милюков П.Н. Почему большевики взяли верх? // Коммунист. 1990. С. 48-58; его же.
Воспоминания. М., 1991; его же. Война и вторая революция // Страна гибнет сегодня. Воспоминания о
Февральской революции 1917 г. М., 1991. С. 3-29; Набоков В.Д. Временное правительство (Воспо¬
минания). М., 1991; Т роцкий Л.Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии. М., 1991; Ч е р н о в В.М. 1917:
народ и революция // Страна гибнет сегодня. С. 337-360; Шульгин В.В. Дни. 1920. М., 1989 и др.
3 И о ф ф е Г.З. Мистерия керенщины // Советская Россия. 1987. 4 марта; Кудин В. Керенский А.:
путь к прозрению // Аргументы и факты. 1988. № 45; В и т а л ь е в В. Судьбы скрещенья. Встреча
с сыном Керенского // Неделя. 1989. № 30; Д а н и л о в Е. Исчезнувшая семья. Керенские в Туркестане //
Звезда Востока. 1991. № 9. С. 79-93; Я ковлева Т.Б. Родословные корни деятелей российской
и пензенской культуры // Отечественная культура и развитие краеведения. Пенза, 2000. С. 169-175 и др.
4 Вопросы истории. 1990. № 6. С. 117.
5Я ковлева Т.Б. Указ. соч. С. 173-174.
6 Четвертков Н. Керенские // Пензенские вести. 1992. 29 января.
7Я ковлева Т.Б. Указ. соч. С. 174; Вопросы истории. 1990. № 6. С. 117; Т р о и ц к и й А.
Пензенская духовная семинария за истекший столетний период ее существования. 1800-1900. Пенза, 1901.
С. 157.
"Данилов Е. Указ. соч. С. 82.
9 Там же. С. 84.
10 См.: Вопросы истории. 1990. № 6. С. 124-125.
II Там же. С. 136.
12 Там же. С. 130-131.
143
13 Там же. С. 131.
14 Там же.
15 Вопросы истории. 1990. № 7. С. 139.
16 Там же. С. 148.
17 См.: Данилов Е. Указ. соч. С. 85.
,к См.: В итальев В. Указ. соч. С. 11.
19 См.: Данилов Е. Указ. соч. С. 87-88.
20 Вопросы истории. 1990. № 8. С. 113.
21 Данилов Е. Указ. соч. С. 90-91; Сверчков Д.А. А.Ф. Керенский //Три метеора. Л., 1926.
С. 157.
22 Вопросы истории. 1990. № 9. С. 145; Д а н и л о в Е. Указ. соч. С. 89.
23 Л е н и н В.И. ПСС. Т. 30. С. 243.
24 См.: Шульгин В.В. Указ. соч. С. 180, 187, 201,211,213.
25 Там же. С. 186.
26 Там же. С. 274.
27 Милюков П.Н. Воспоминания. С. 479.
2К Там же. С. 492.
29 Вопросы истории. 1990. № 12. С. 152.
^'Иоффе Г.З. Указ. соч. С. 4.
31 Ч е р н о в В.М. Указ. соч. С. 355-356.
32 Вопросы истории. 1991. № 10. С. 129; № 11. С. 129; Витальев В. Указ. соч. С. 11.
33 В и т а л ь е в В. Указ. соч. С. 11; Вопросы истории. 1990. № 6. С. 113.
34 См.: Кудин В. Указ. соч. С. 5.
35 Вопросы истории. 1991. № 11. С. 148.
36 Н а б о к о в В.Д. Указ. соч. С. 36.
144
Критика и библиография
РОССИЯ И МИРОВАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ. К 70-летию члена-корреспондента
РАН А.Н. Сахарова. М.: Институт российской истории РАН, 2000. 671 с. Тир. 500
Рассмотрение актуальных проблем истории
России в контексте развития мировой исторической
науки становится основным приемом ее само¬
анализа. Подобные труды неизбежно оказываются
в авангарде современного научного знания и при¬
влекают пристальное внимание самой широкой
аудитории. Именно такой работой является сборник
статей "Россия и мировая цивилизация", подготов¬
ленный сотрудниками Института российской исто¬
рии РАН к 70-летию директора Института, члена-
корреспондента РАН А.Н. Сахарова.
Последнее десятилетие, прошедшее под знаком
перемен, выявило ряд весьма существенных изме¬
нений в отечественной историографической куль¬
туре. В центре исследовательских практик оказался
цивилизационный подход. Именно в этом новатор¬
ском ключе решены структура и содержание
представляемого сборника. Проблематика труда
чрезвычайно широка: в него включены статьи,
охватывающие период от зарождения Руси до
современной истории России. В них рассматри¬
ваются как конкретно-исторические сюжеты, так
и вопросы методологии и истории исторической
науки. Для материалов сборника характерно много¬
образие методологических подходов в сочетании
с документальностью исследований, и такое форми¬
рование тематики книги не случайно: оно отражает
широту и многообразие творчества самого юби¬
ляра, который внес весомый вклад в изучение
самых разных периодов истории Отечества.
Издание открывается разделом, посвященным
древней и средневековой истории России. Его
авторы - ведущие специалисты из Москвы, Санкт-
Петербурга, Великобритании - сконцентрировали
свое внимание на проблемах политической и социо¬
культурной истории. Особый интерес вызывают
статьи Ю.П. Бокарева "Мир накануне рождения
Руси" и П. Дьюкса "Семейство Лесли в шведский
период (1630-1635) Тридцатилетней войны".
В современной историографии нет единой точки
зрения на происхождение Древнерусского государ¬
ства, и Ю.П. Бокарев формулирует новый подход
к этой проблеме. В статье развивается мысль, что
государство - явление геополитическое, а потому
его рождение, развитие, упадок и гибель опреде¬
ляются причинами мирового порядка. В становле¬
нии Древнерусского государства, по мнению автора,
непосредственно участвовали не только восточно-
славянские, но и финно-угорские, литовские, тюрк¬
ские племена, скандинавские росы, византийские
греки, германо-франки, персы, арабы. Не правы
как сторонники, так и ярые противники норманской
теории, считает он: образование Руси и русской
нации нельзя изображать делом только одного
этноса. Интересные материалы дает моделирование
автором этнического состава населения Русской
равнины и "внутренней России", в результате кото¬
рого более значительной, чем это представлялось
ранее, оказывается роль финно-угорских племен
в образовании Киевского государства. Важным
фактором формирования территории Древнерус¬
ского государства, утверждает Ю.П. Бокарев, было
появление в Северном Причерноморье печенегов,
для отпора которым потребовалась консолидация и
более тесное слияние славянского и скандинавского
этнокультурных элементов, что коснулось в первую
очередь южнорусских земель и проявилось, в част¬
ности, в замене этнонимов восточнославянских
племен названием "Русь". Конечно, это еще одна,
отнюдь не бесспорная, попытка интерпретации
сложной, постоянно находящейся в поле зрения
историков проблемы, которая заслуживает даль¬
нейшего серьезного, профессионального критиче¬
ского анализа. Очень полезно и пространное при¬
ложение к статье, в котором излагается методика
оценки демографических показателей. Оно объяс¬
няет применяемую автором исследовательскую
технику и позволяет проверить сформулированные
в статье выводы.
Статья профессора Абердинского университета
(Великобритания) П. Дьюкса служит подтвержде¬
нием того фундаментального для современной
науки положения, что европейскую историю в це¬
лом, как и Тридцати летнюю войну, и революцию
в Англии и Шотландии, можно понять только при
условии, что в центре внимания оказываются и те
части Европы (в том числе Россия), которые тради¬
ционно считались периферийными или вообще
выпадали из поля зрения историков.
Следует отметить, что остальные тексты этого
раздела, хотя и содержат новые сведения, отлича¬
ются определенной односторонностью подачи мате¬
риалов и заданностью выводов, явно не дотяги¬
вающих до заявленного цивилизационного подхода.
145
Для следующего раздела, в котором анализи¬
руются сюжеты новой истории России, характерны
широта и разнообразие проблематики: это полити¬
ческая, социальная история, а также история
общественной мысли. Нестандартностью подхода
и стиля отмечены статьи А.В. Игнатьева "Россия
и политика баланса сил (XVIII - начало XX в.)"
и А.Н. Боханова "Царская династия и Английский
Королевский дом".
Изучение истории международных отношений
под углом зрения политики баланса сил соот¬
ветствует современным требованиям историко¬
системного метода, однако в отечественной исто¬
риографии этому аспекту до сих пор не уделялось
должного внимания. Между тем выяснение роли
России в политике баланса сил опровергает миф об
ее агрессивности, несдержанности и неконтакт-
ности. А.В. Игнатьев постоянно подчеркивает
сходство политики России и других государств
в деле поддержания международного баланса сил,
но считает правомерным поставить вопрос и об ее
специфике. Ему представляется, что Россия не была
неким двуликим Янусом. Расширение ее территории
в Европе после 1815 г. фактически прекратилось,
а в Азии проходило одновременно с экспансией
других великих держав в той же Азии, Африке
и Латинской Америке. Собственно именно поддер¬
жание равновесия на европейском континенте
открывало возможности для свободной конкурен¬
ции в других регионах земного шара. Если творцов
русской внешней политики и можно в чем-либо
упрекнуть, так это в стремлении следовать не на¬
ционально-государственным интересам, а абстракт¬
ным принципам и схемам, более выгодным для
других, чем для самой России, - таков главный
вывод автора.
Работа А.Н. Боханова привлекает оригиналь¬
ностью темы и красочностью формы. Автор тоже
сосредоточился на международных связях России,
но рассматривает этот вопрос на своеобразном
материале династической дипломатии, роль кото¬
рой применительно к истории России XIX в. до сих
пор исследована лишь в малой степени. Между тем
именно она, по мнению автора, определяла направ¬
ление и характер внешней политики страны,
утратив свое значение только в XX в. К середине
XIX в. матримониальные связи породнили царскую
фамилию с владетельными домами многих
монархических государств Европы за исключением
королевской династии самой мощной мировой
державы - Великобритании. Анализируя богатый
документальный материал, А.Н. Боханов исполь¬
зует метод исторического погружения во внешне¬
политический контекст русско-английских отноше¬
ний XIX - начала XX в. Перед читателем разво¬
рачивается занимательная эпопея урегулирования
русско-английских отношений испытанным мето¬
дом династических браков.
Раздел по истории XX в. - наименее объемный,
что вполне объяснимо современной историографи¬
ческой ситуацией. В нем, безусловно, выделяется
статья Е.Г. Гимпельсона "Нэп и советская
политическая система". Автор отмечает, что нэпу
посвящена обширная историография, в основном
воспроизводящая сталинскую схему, суть которой
сводится к тому, что к концу 1920-х гг. эконо¬
мические возможности нэпа были исчерпаны и в
первой половине 1930-х гг. он закономерно сошел
с исторической сцены. Ныне делаются попытки
рассматривать проблему углубленно, и все же,
по мнению автора, при этом не учитывается, что
экономическая реформа не сопровождалась под¬
линной демократизацией советской политической
системы. А без этого невозможно ответить на
кардинальные вопросы: существовали ли возмож¬
ности продолжения новой экономической политики
и куда бы она привела - к социализму или
капитализму. Е.Г. Гимпельсон приходит к выводу,
что даже на этапе наиболее успешного развития
нэпа в полной мере проявилась ограниченность
большевистского реформизма, накрепко связан¬
ного теорией и практикой диктатуры пролетариата
и монопольной властью коммунистической партии.
Реформы не поколебали репрессивной природы
строя, и в борьбе альтернативных путей развития
мог победить только авторитарный вариант. В чем
же заключается историческое значение нэпа?
Конечно, не в поверхностных исторических анало¬
гиях. Прежде всего, это опыт выхода из кризисных
ситуаций, опыт реформирования, приносящего
реальные результаты.
Раздел сборника по теории и истории истори¬
ческой науки наиболее объемен и представителен,
что отражает актуальность и все возрастаю¬
щее значение историографического направления
в структуре современного научного знания. Тема¬
тика раздела весьма широка, охватывает как
классическую, так и современную историографию.
Отмечу ряд материалов, привлекающих внимание
уровнем постановки исследовательских проблем.
Это статьи М.Г. Вандалковской "Россия между
Востоком и Западом: Евразийская концепция
русской истории", Л.А. Сидоровой "Закономерно¬
сти обновления исторического знания: опыт рубежа
50-60-х и 80-90-х гг. XX в." и А.К. Соколова
"Новейшая история России: к построению концеп¬
ции общего курса".
Статья М.Г. Вандалковской затрагивает наибо¬
лее важную для отечественной общественной
мысли проблему самоидентификации России и на
новом исследовательском материале демонстрирует
ее непреходящую актуальность. Автор приходит
к обоснованному и интересному выводу, что евра¬
зийство с его верными наблюдениями и одно¬
временно односторонними и утопическими пред¬
ставлениями явилось порождением определенной
исторической эпохи, и попытки его реанимировать,
представить как панацею от трудностей современ¬
ной России антинаучны и бесперспективны.
Работа Л.А. Сидоровой интересна попыткой
146
сравнительного анализа кризисных ситуаций в оте¬
чественной историографии периодов "оттепели”
и перестройки. Автор исходит из справедливого
утверждения, что эти периоды имели много сход¬
ных сущностных черт, анализ которых дает воз¬
можность выделить некоторые закономерности
обновления исторического знания. Важно, что
Л.А. Сидорова расширяет проблемное поле своего
исследования, включив в него публицистику.
Главное же сходство историографических ситуаций
времени "оттепели" и перестройки она видит в том,
что они одинаково были инспирированы внешними
для исторической науки причинами (изменением
политико-идеологического климата в стране)
и проходили в единой системе координат. Истори¬
ческая наука середины 1980-х гг. как бы приняла
эстафету конца 1950-х, вновь обратившись к проб¬
леме научности, очищения от догматизированных
и фальсифицированных трактовок, поставив вопрос
о "белых пятнах" в истории. Автор подчеркивает,
что инновационные процессы были в обоих случаях
органически связаны с освоением новых докумен¬
тальных и архивных массивов. Основной вывод
Л.А. Сидоровой заключается в том, что пока нова¬
ции стимулировались главным образом извне, они
не выходили за рамки прежней методологии;
внутренняя же логика развития науки привела
к подлинному методологическому взрыву, пережи¬
ваемому ею сегодня.
Особое внимание своей широтой привлекает
очерк А.К. Соколова, подчеркивающего, что один
из наиболее актуальных для современной оте¬
чественной историографии вопросов состоит в том,
насколько закономерным был тот финал советской
истории, свидетелями которого мы стали, или же
система, созданная в стране в 1917 г., таила в себе
какие-то нереализованные потенции и истори¬
ческие перспективы. От ответа на него будет
зависеть и отношение к советской исторической
науке. С одной стороны, ей были присущи полу¬
правда, фигуры умолчания, а иногда - прямой
подлог и фальсификация. С другой - в это же время
шло накопление новых фактов, высказывались
оригинальные идеи, обозначались нетрадиционные
подходы, шло развитие воспомогательных дисцип¬
лин. Многие историки углублялись в дебри специа¬
лизации, сознательно избегая решения "больших"
вопросов. Тщательное изучение советской истории
показывает, что главным ее содержанием была мо¬
дернизация в самом широком смысле, что именно
потребность в модернизации легла в основу совет¬
ского социализма. Современные теории историче¬
ского знания много внимания уделяют проблеме
прерывности и непрерывности исторического про¬
цесса. С этой точки зрения автору представляется
очевидным, что в истории России в ушедшем сто¬
летии имел место глубокий разлом, обозначивший
конец длительного исторического периода, один из
завершенных исторических циклов. Поэтому, по
его мнению, не следует питать иллюзий, что совет¬
ский период можно просто вычеркнуть из россий¬
ской истории, восстановив прямую связь между
Россией дореволюционной и постсоветской. Совре¬
менное общество несет в себе наследие советского
прошлого. Вопрос состоит в том, можно лии каким
образом использовать опыт советского социализма.
Подводя итог, нельзя не признать, что авторы
сборника сумели затронуть наиболее актуальные,
острые и дискуссионные вопросы, волнующие
академическое сообщество, и тем самым создали
новые стимулы для дальнейшего научного поиска
на поприще российской истории.
Н.В. Иллерицкая, кандидат исторических наук
(Российский государственный гуманитарный
университет)
Я.А. ГОРДИН. КАВКАЗ: ЗЕМЛЯ И КРОВЬ. РОССИЯ В КАВКАЗСКОЙ
ВОЙНЕ XIX ВЕКА. СПб.: "Звезда”, 2000. 463 с. Тир. 3 000
Кавказская война - традиционная для русской
и западной историографии проблема. Хотя о ней
опубликованы десятки тысяч архивных документов,
сотни книг, тысячи статей, состоялись разного
уровня научные конференции, тема все еще оста¬
ется малоизученной. Недавно "библиотеку войны"
пополнила книга Я.А. Гордина. Историк и писатель
в качестве предмета исследования избрал россий¬
ский аспект войны. Книга отмечена ярким талан¬
том, незаурядным владением материалом и без¬
упречными литературными достоинствами.
Так сложилось: Россия и Кавказ больше узна¬
вали друг друга в войнах, революциях и конфлик¬
тах, а в мирное время - на кавказских и российских
базарах через небритых и малоприятных торгов¬
цев. Может быть, поэтому в России появился
собирательный образ с негативным оттенком
"характера" - "лицо кавказской национальности".
Во времена А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова,
Л.Н. Толстого - современников Кавказской вой¬
ны - российское общество знакомилось с дру¬
гим "лицом кавказской национальности", которым
оно искренне восторгалось.
В традициях той, пусть военной, трагической, но
романтической эпохи, в традициях "золотого века"
русской культуры написана книга Я.А. Гордина,
147
который стремится вернуть русское кавказоведение
и русскую историческую литературу к гуманистиче¬
ским принципам XIX в., выступает сторонником
возрождения "старой традиции" в противовес без¬
удержной лжи, в плену которой оказалась интер¬
претация истории взаимоотношений России и Кав¬
каза в советское время из-за политизированности
науки. Жестокой мифологизации подвергается эта
тема в последние годы. Вот почему, учитывая
заметное невежество современного российского
и кавказского общества в непростых проблемах
истории их длительного взаимодействия, так важно,
чтобы вместо легковесных сенсационных статей
и телепередач читатель получил, наконец, книгу,
излагающую парадигму этого явления.
Во взаимоотношениях России и Кавказа были не
только кровь, сожженные поля и села, трагические
судьбы, по и необычайно богатый российско-
кавказский пласт культуры, в котором особое
место занимает триумф победы горцев Большого
Кавказа (не без помощи России) над своей тыся¬
челетней родовой спячкой и состоявшийся благо¬
даря этому переход в новый, более сложный мир
цивилизованного и иерархически организованного
общества. Что же до трагической стороны Кав¬
казской войны, приведшей к историческому непо¬
ниманию Россией Кавказа и Кавказом России,
то нельзя забывать: произошло столкновение не
просто двух "миропониманий", - как об этом пишет
Я.А. Гордин, - а двух в высшей степени динамич¬
ных, но совершенно противоположных эпох. Россия
с 30-х гг. XIX в. входила в новый этап экономи¬
ческого развития и формирования сверхдержав-
ности. Горцы Большого Кавказа были охвачены
социальной стихией, аналогичной той, которой
объясняются арабские завоевания, походы викин¬
гов, нашествие монголо-татар и др. Только с этим,
а не с горными условиями войны (А.П. Ермолов
ими пользовался не хуже горцев) связана вызвав¬
шая искренний восторг Гордина "загадка" - бес¬
силие разгромивших армию Наполеона и занявших
Париж русских войск па Большом Кавказе в войне
с плохо вооруженными горцами.
Книга Гордина своевременна. Она проливает
свет не только на Кавказскую войну XIX в., но и
объясняет многое из того, что происходит в этом
регионе сегодня.
Автор - противник беспристрастного освещения
исторических событий. Его не смущают ни слож¬
ность, ни деликатность многих сторон Кавказской
войны. Он открыто формулирует свою граждан¬
скую и личную нравственную позицию по отноше¬
нию к событиям, явлениям, участникам войны. Мне
бы не хотелось углубляться в ее оценку - каждый
имеет право на выбор пути к Храму нравствен¬
ности. Отмечу только одно: Я.А. Гордин искренен
в своем демократизме и стремится понять стихию,
в которой в XIX в. живет горец Большого Кавказа,
сочувственно относится как к победителям, так и
побежденным. В Кавказской войне Гордин не ищет
врагов, поиск которых был главным бичом дорево¬
люционной и советской историографии, а занят
постижением истины. У оппонентов его книги
(а они, бесспорно, будут) не должно быть претензий
и по поводу избранного им жанра - исторической
публицистики, сохранившей бережное отношение
автора к событиям, историческим фактам. Выбор
жанра не случаен. Он служит средством для мак¬
симального авторского самовыражения, помогает
читателю понять сложные явления, возникав¬
шие в ходе длительного противостояния Кавказа
и России.
У книги немало других достоинств, которые без
труда найдет внимательный читатель. Мне же
хочется поделиться собственными суждениями по
некоторым вопросам, поднятым Гординым. Огово¬
рюсь сразу - я не люблю дискутировать, избегаю
роли оппонента, и мои отдельные возражения
Я. А. Гордину не должны рассматриваться как нечто
категоричное, тем более обвиняющее.
Книга начинается с заголовка "Что увлекло
Россию на Кавказ?" Здесь и во многих других ее
частях автор проводит мысль о "торжестве буль¬
дожьего имперского упрямства" России на Кавказе,
нередко избирая тон "провинившегося" перед гор¬
цами русского писателя. Ему, как мне показалось,
жаль вдовствующую грузинскую царицу Марию,
только что вонзившую кинжал в генерала Лаза¬
рева, предлагавшего ей ехать в Россию. После
подробного описания кровавой сцены, устроенной
главной виновницей развала грузинского царского
двора, Гордин подчеркивает "грубость и резкость
применяемых военными властями методов, разнуз¬
данность чиновников..." Несколькими абзацами
ниже автор произносит "оправдательный приговор
всем героям" своей книги - и горским "хищникам",
и русским генералам, и воспевшему их А.С. Пуш¬
кину, поскольку к ним ко всем "не приложимы
этико-оценочные категории". Этот "психологиче¬
ский настрой" заметен в книге Я.А. Гордина,
в полемике с И. Дзюбой в сердцах обронившего:
"Или мы мечтаем, или анализируем реальный
исторический процесс со всеми реальными ужа¬
сами". По поводу "приговоров", встречающихся
в книге Якова Аркадьевича, эту его фразу стоило
бы продолжить в следующей редакции: или мы
обвиняем (оправдываем) Россию, или анализируем
уже состоявшийся реальный исторический процесс.
С большим интересом читаются два других
очерка - о П.Д. Цицианове и А.П. Ермолове, где
особенно проявился писательский талант Гордина,
предложившего читателю колоритные портреты
двух русских генералов, действовавших на Кавказе.
Но и здесь увлеченность автора "литературными"
оценками явно, на мой взгляд, наносит ущерб его
научным задачам. Отдельные места читателем
могут восприниматься (и не без основания) как по
меньшей мере гипертрофированные суждения. Так,
в очерке о Цицианове есть ключевой пассаж:
"Именно он (Цицианов. - М.Б.) определил основ¬
148
ные черты взаимоотношений России и горских
народов на десятилетия вперед» именно он наметил
основы силовой и мирной политики". Далее автор
повествует о европейской образованности и литера¬
турных увлечениях Цицианова, в частности поэти¬
ческих.
Мне довелось прочитать в архивах немало
документов и писем, исходивших лично от Цициа¬
нова и из его канцелярии, знаю о его карательных
экспедициях, опустошавших десятки населенных
пунктов, и с трудом представляю себе1 мирные
инициативы этого генерала. Еще меньше поводов
остается для того, чтобы представить образован¬
ность и поэтичность натуры Цицианова, когда
вспоминаю его письма осетинскому владельцу
Ахмету Дударову. В одном из них Цицианов обещал
приехать в Осетию, зарезать Ахмета Дударова и его
аристократической кровью смыть грязь с собствен¬
ных сапог. Нетрудно догадаться об "ответной"
мечте - мечте Ахмета Дударова, "избалованного"
фирманами шаха Ирана и султана Турции, полными
восточной лести.
Мне импонирует А.П. Ермолов - человек
противоречивый, сложный, человек трагической
судьбы. Жаль только, что в палитре Гордина не
оказалось всей гаммы красок для его портрета, и,
возможно, поэтому, как и в случае с Цициановым,
он злоупотребляет одной белой. Искренне доби¬
ваясь преобразования Кавказа, Ермолов не заме¬
тил, как Кавказ преобразовал его самого. Евро¬
пейски образованный, либеральствующий, друг
декабристов, он нередко становился похожим на
тех, кого называл "дикарями". Негодуя и срываясь,
Ермолов слал к дагестанским ханам свои прокла¬
мации, начиная их с нецензурной брани вместо
обращения. Чтобы понять, что это означало для
горцев, напомню: когда в Гунибе в 1859 г. Шамиль
вышел из укрытия и направился к фельдмаршалу
А.И. Барятинскому, он понимал, какая может
ждать его, пленника, казнь. Но имама мучила не
мысль о Казани. Он опасался, что Барятинский
нанесет ему оскорбление, попытается его унизить.
Шамиль был уверен, что ему в последний раз
придется обнажить свой кинжал. Но рыцарский тон
речей сначала барона Врангеля, а затем А.И. Баря¬
тинского сняли внутреннее напряжение Шамиля,
и он произнес: "Надоела война, хочется мира".
В последние годы для имама это становилось
самым сокровенным желанием, в чем он до этого
никому не признавался.
Особое место в книге Гордина занимает проб¬
лема "завоевания Кавказа" - так обобщенно автор
формулирует многообразие российско-кавказских
дипломатических и военно-политических отноше¬
ний. Термин "завоевание Кавказа" принадлежит
историографии XIX в. В советское время им поль¬
зовался М.Н. Покровский. Но отражает ли этот
термин разносторонность российско-кавказских
отношений? Следует учитывать, что существует
одна довольно "тонкая", но вполне реальная "мате¬
рия": каждый живущий на Кавказе народ имеет
свой собственный язык, особый психологический
склад, собственную традиционную и политическую
культуру и, наконец, свой неповторимый опыт
истории, в том числе опыт взаимодействия с Рос¬
сией. Поэтому при строгом научном отношении
к терминологии вряд ли без соответствующих пояс¬
нений могут считаться удачными термины "завое¬
вание Кавказа", "покорение Кавказа", "Кавказская
война". Заложенные в них смысловые нагрузки не
всегда соотносятся с историческими событиями,
связанными с русско-кавказскими политико-дипло¬
матическими отношениями. Народы Кавказа, как
правило, строили свои отношения с другими наро¬
дами и государствами сепаратно. Даже "Богом
забытое" небольшое грузинское племя тушины,
например, уже в XVII в. могло снарядить своих
послов, отправить их в Москву и принять рос¬
сийское подданство.
Нередко с целью подчеркнуть "завоевательный"
характер политики России на Кавказе в качестве
главного раздражителя указывают на отношения
между Россией и Чечней, забывая, что только
благодаря мирным русско-чеченским отношениям
(они восходят к началу XVII в.) Чечня, считавшаяся
"ясашной", освободилась от тяжелой вассальной
зависимости от кабардинских и дагестанских вла¬
дельцев. Как результат тесного взаимодействия
России и Чечни следует рассматривать также
переселение чеченцев на предгорные равнины
Северного Кавказа - земли, ранее ей не принадле¬
жавшие. Конечно, проще Россию и Чечню пред¬
ставить воюющими, сложнее пытаться объяснить
противоречивость российско-чеченского взаимо¬
действия, где совершенно очевидное стремление
к сотрудничеству с Россией вполне совмещалось
с неприятием Чечней российской организации
общества.
Отношение Чечни к России сфокусировано
в характере поведения эпического, но реального
героя - Бейбулата Таймазова, русского офицера,
семь лет воевавшего с Россией. В 1829 г., узнав, что
Турция воюет с Россией, он во главе отряда
чеченцев отправился на русско-турецкий фронт,
чтобы защитить "свою Россию от Турции". В Тиф¬
лисе А.С. Пушкин встретил Бейбулата Таймазова,
говорил с ним и был восхищен чеченским "баячи".
В наше время судьбу Бейбулата повторил Джохар
Дудаев. Убежден, первый президент Чечни был
предан России (это утверждение рецензента по
меньшей мере спорно. - Ред.).
Термин "завоевание Кавказа" неприменим к
русско-грузинским отношениям. Им не пользуются
и в армянской историографии. С точки зрения
международного права (Гюлистанский мир 1813 г.),
присоединение Северного Азербайджана и Даге¬
стана также безупречно. Но Гордин прав, когда
этим термином, как и другим - "Кавказская
война" - он пользуется в отношении горных
("вольных") обществ Большого Кавказа.
149
Отдельно стоит сказать о русско-грузинских
отношениях - традиционной в кавказоведении, но
все еще вызывающей у историков разночтения
теме. Гордин предлагает по-новому осмыслить
политику России во второй половине XVIII - начале
XIX в. в Грузии. Он критически оценивает политику
Екатерины II в Закавказье, в частности в грузин¬
ском вопросе. Однако некоторые акценты, расстав¬
ленные здесь Гординым, не всегда согласуются с
фактами. Так, считая, что Георгиевский трактат
1783 г. был "несомненной провокацией" со стороны
России, автор не принимает во внимание, что он
был заключен прежде всего по настойчивым
просьбам Ираклия II, у которого не оставалось
другого выхода, так как Восточная Грузия уже
была опустошена набегами горцев Дагестана.
Несомненно, Екатерина II и Ираклий II по-раз¬
ному смотрели на Георгиевский трактат. Грузин¬
ский царь рассчитывал, что российские войска,
вводимые по договору в его царство, остановят
набеги горцев на Грузию и он вернется в свою
столицу - Телави. Но это-то как раз не входило
в планы Петербурга, где хорошо понимали воз¬
можные последствия такой активности России.
Этим объяснялась строгая директива, спущенная
несколько позже российским войскам, направлен¬
ным в Грузию: "Не заниматься покорением наро¬
дов, оружием неукротимых и от сотворения мира не
признававших ничьей власти, не важные грабежи
их презирать, против коих полезнее умножать соб¬
ственные предосторожности и оными наказывать
дерзающих, чем отмщать целому народу за грабежи
нескольких хищников и возбудить против себя
взаимно отмщение целого народаь а трудными похо¬
дами в ущельях терять людей напрасно, тратить
время и одерживать победы бесполезные"1.
Я.А. Гордин поднимает и другую проблему
русско-грузинских отношений - "каджарскую опас¬
ность", нависшую в 1795 г. над Грузией, во время
которой якобы со стороны Екатерины II проявля¬
лась преднамеренная пассивность с военной по¬
мощью Ираклию II. По этому поводу уже высказы¬
вались и зарубежные, и советские историки. Выво¬
ды Гордина совпадают со взглядами Л. Виллари2
и А.А. Рогава3. Более обстоятельно эта проблема
была изучена О.П. Марковой4.
Нашествие Ага-Мухаммед-хана нельзя рассмат¬
ривать вне контекста русско-иранских и русско-
турецких отношений. Тесные торговые и диплома¬
тические контакты между Россией и Ираном
позволяли Ага-Мухаммед-хану в письмах к Екате¬
рине II обращаться с заверениями в "дружбе",
которая, как писал шах императрице, должна была
"промчаться во все концы Вселенной". После
Ясского мира (1791 г.) похожая ситуация сложилась
в отношениях между Россией и Османской импе¬
рией. Было еще одно немаловажное обстоятель¬
ство, влиявшее на политику Екатерины II, -
давление на нее со стороны петербургских англо¬
манов во главе с С.Р. Воронцовым, готовым отдать
"тридцать Крымов за Гельсингфорс и Свеаборг"
и недоумевавшим по поводу "интереса, который
можно было бы иметь, поддерживая этих грузин"5.
Главная же причина задержки российских войск,
отправленных в Грузию под командованием
В. Зубова, состояла в неожиданности самого наше¬
ствия Ага-Мухаммед-хана в Закавказье. С этим
фактом считаются также зарубежные историки
Малькольм6, Аллен7, Эткин8. Предупреждения
Ираклия II о возможном вторжении Ага-Мухаммед-
хана в Грузию в Петербурге воспринимались
с осторожностью, поскольку грузинский царь с воп¬
росом о военной помощи связывал вопрос о при¬
соединении Грузии к России, к решению которого
(по многим мотивам!) русское правительство не
желало приступать.
В целом же раздел книги Я.А. Гордина, посвя¬
щенный грузинскому вопросу, производит впечат¬
ление превосходного знания автором материала,
связанного с русско-грузинскими отношениями
последней четверти XVIII - начала XX в. Здесь
справедливо подчеркивается, сколь безальтернатив¬
ным для Грузии являлся вопрос о присоединении
к России. Это положение в книге Гордина аргу¬
ментировано намного убедительней, чем "доказа¬
тельства" А. Сургуладзе9 о возможности внероссий-
ского пути развития Грузии.
Оригинальна и предложенная Гординым трак¬
товка вопроса о политических последствиях для
России присоединения Грузии. Он считает, что
войну с горцами северо-восточного Кавказа, как и
войны с Ираном и Турцией, Россия была вынуждена
вести главным образом из-за Грузии. К этим
тяжелым последствиям было бы уместно добавить:
из двух небольших княжеств (Картли-Кахетии и
Имеретин) Россия, любовно-ревниво строившая
свои отношения с Грузией, в Х1Х-ХХ вв. создала на
Кавказе своего рода империю.
И, наконец, еще раз о главном - о Кавказской
войне, на фоне которой в книге Гордина рассмат¬
риваются все другие проблемы российско-кавказ¬
ского взаимодействия10. Еще в XIX в. в русском
кавказоведении сложилась устойчивая традиция -
все военно-политические события, в том числе
сугубо локальные, так или иначе связанные с про¬
тивостоянием России, ее военным и администра¬
тивным властям на Кавказе, относить к Кавказской
войне. К ней иногда причислялись даже русско-
турецкие и русско-иранские войны второй поло¬
вины XVIII - первой трети XIX в. В работе Гордина
термин "Кавказская война" используется в двух
значениях - "классическом" (война с горцами Боль¬
шого Кавказа) и более общем, когда под этой
войной подразумеваются все военно-политические
конфликты России на Кавказе. Возможно, такой
подход имеет свои основания. В любом случае
данный термин всегда будет в чем-то оставаться
условным. Сам я больше склоняюсь к его "класси¬
ческому" толкованию, хотя и с некоторыми суще¬
ственными нюансами. С моей точки зрения,
150
Кавказская война имеет четкую территориальную
локализацию - горные районы северо-восточного
и северо-западного Кавказа, где размещаются одно¬
типные "вольные" общества, находящиеся на стадии
перехода от родовой организации к иерархической.
На этом переходном этапе (одни называют его
периодом "военной демократии", другие - "чифдо-
мом"11) война ("индустрия набега") становится
таким же устойчивым занятием, как скотоводство
и земледелие. Это развитое доклассовое общество
с четкой неформальной социальной структурой, где
наряду с советом старейшин, ополчением (отрядом,
дружиной) существует и народное собрание,
объединяющее всех носящих оружие. С возникно¬
вением такой структуры происходит постепенная
смена родовой собственности феодальной и возни¬
кают ранние формы государственности.
Столкновения этого общества с политикой Рос¬
сии отличались особой остротой, нередко доходя до
национально-религиозного фанатизма. Объясня¬
лось это тем, что в ходе войны горцы отстаивали не
интересы каких-то отдельных социальных групп,
а горского общества в целом. Жестко выступив
против набеговой практики горцев, исламской
правовой организации общества и создания особого
типа государственности (имамата), Россия факти¬
чески стала своеобразным барьером на пути зако¬
номерных процессов, происходивших в "вольных"
обществах Большого Кавказа. В этом историче¬
ском поединке - "Россия и горцы" - верх взяли
объективные законы развития общества: на северо-
восточном Кавказе образовалось феодально-тео¬
кратическое государство (имамат), на северо-запад¬
ном - Черкесское государство. Важно учесть и
другое - Россия не вела с горцами непрерывной
тотальной войны, как об этом часто пишут,
были годы, когда обе стороны придерживались
"нейтралитета".
В конце XVIII - первой трети XIX в. в различ¬
ных районах Кавказа происходили также военно¬
политические события, по своей социальной при¬
роде ничего общего не имевшие с войной горцев.
Это достаточно продолжительная фронда грузин¬
ских тавадов во главе с царевичами (пик ее
приходится на 1812 г. - восстание в Кахетии),
борьба юго-осетинских обществ с притязаниями
грузинских феодалов, фронда осетинских феодалов
Восточной Осетии, претендовавших на контроль
над Военно-грузинской дорогой, фронда кабардин¬
ских и ряда дагестанских владельцев, отстаивавших
свои социальные привилегии, и др. Протесты
феодально-княжеской знати Кавказа иногда при¬
нимали повстанческий характер, и российские
военные власти подавляли их силовыми методами.
Подобные события сошли на нет после повсе¬
местного установления на Кавказе в 1830 г.
российской администрации. Вне сферы ее влияния
оставались, однако, горные общества, и их война
с Россией только набирала силу.
Я.А. Гордин правомерно отграничивает указан¬
ные события от происходивших на Большом
Кавказе процессов и относит их к "неклассическим"
формам Кавказской войны. Это следует считать
некоторым положительным сдвигом в изучении
проблемы "Россия - Кавказ", поскольку большин¬
ству историков до сих пор как бы нет дела до этих
"мелочей". Сваливая все в одну кучу, они рассмат¬
ривают и эти события как "Кавказскую войну"
(в советское время то же самое называлось иначе -
национально-освободительным движением).
Говоря о Кавказской войне как о войне русской
армии с "вольными" обществами, важно определить
ее место и значение в истории России и Кавказа.
Историки, как правило, указывают на негативные
ее стороны - кровь, разрушения, жестокость,
насилия и т.д. В названии рецензируемой книги
"Кавказ: земля и кровь" акцент также делается на
тяжелых последствиях войны. Разделяя в общем и
целом отношение Я. А. Гордина к Кавказской войне
в морально-этическом плане, нелишне обратить
внимание и на другой аспект этой проблемы -
значение Кавказской войны для общественно-поли¬
тических и экономических процессов на Кавказе
и в России.
В ходе войны горные общества Дагестана за
небывало короткий срок совершили переход от
родовой собственности к частной и от обычного
права (адата) - к юридическим нормам организации
общества, сформировали социальную элиту (мюри¬
ды, духовенство, наибы и др.), создали государство
(имамат), т.е. прошли путь, занявший у азиатских
и европейских народов столетия. Не случись этого
в XIX в., мы бы имели сегодня на Кавказе войну
неизмеримо больших масштабов, чем в Чечне.
Кавказская война совпала с так называемым перио¬
дом промышленного переворота в России. Каза¬
лось, она должна была помешать этому важному
процессу из-за немалых военных расходов казны.
Однако военные события на Кавказе в 1845 г.
и блестящий поход Шамиля в Кабарду (1846 г.),
принесшие имаму победный триумф, стали для
России тем потрясением, которое помогло россий¬
скому обществу скорее осознать необходимость
коренных преобразований в стране. Для Шамиля же
эти годы, наряду с победами, таили в себе начало
будущих поражений и крушение созданного им
государства.
В Кавказской войне Чечня занимает особое
место. Бесспорно, в ней во многом повторились
общественные процессы, происходившие у ее во¬
сточных соседей - "вольных" обществ Дагестана.
Но наряду с общими законами исторического
развития всегда остается место особенностям
психического склада данного народа. Гюстав Лебон,
основатель социальной психологии, считал, что
основные "законы вытекают из народного
характера и создают судьбу нации"12. Возможно,
французский социолог преувеличивал значение
"народного характера" в общественных процессах,
но решаюсь заметить: ни один из народов Кавказа
151
не был столь "верен" течению общих законов
исторического процесса, "стремлению" выразить
в этих законах свой особый характер, как это
случилось в истории чеченцев. Уже в начале XVII в.
русские источники фиксируют набеги чеченцев на
русскую границу и конфликты на этой почве
с терскими и гребенскими казаками13. В те давние
времена участники набегов из Чечни наряду
с огнестрельным оружием пользовались луком
и стрелами. На глазах наших современников че¬
ченцы, вооруженные новейшим стрелковым и зе¬
нитным оружием, встретили XXI в., совершая
набеги и похищая людей. В столь редком явлении
трудно найти "исторические достоинства". Но не
стоит искать в нем и пороков, в особенности
"пороков целого народа". Поиски, видимо, должны
идти в более тонкой сфере, связанной с выявлением
исторических причин, обусловивших жизненность
неординарных волевых и поведенческих качеств
чеченского народа.
На протяжении XIX и XX вв. Чечня подверглась
испытаниям, которые реально угрожали ей исчез¬
новением. Эту тяжелую ее судьбу неправомерно
объяснять особой "агрессивностью" России, точно
так же, как не следует связывать эти сложные
и трагические явления с "потерей" чеченским наро¬
дом "жизненной мудрости": в свое время многие
народы, оказавшись на той же ступени стадиальной
лестницы, по которой пытаются подняться чечен¬
цы, вообще сошли "с дистанции" и известны нам
сегодня лишь как "исторические".
Что касается Кавказской войны XIX в., ее
генезиса и результатов, то Чечня по темпам
общественных процессов явно уступала "вольным"
обществам Дагестана: доминантой социальной
структуры в Чечне все еще продолжал оставаться
тайп; союзы тайпов - "тукхумы" не успели окреп¬
нуть и взять на себя первенствующую роль, как это
произошло в горных районах Дагестана. Сказыва¬
лась и идеологическая "незрелость" участников
войны ("ложный мюридизм", "ложный тарика-
тизм"). По этой, главной, причине Чечня была
вынуждена присоединиться к имамату Шамиля
(40 гг. XIX в.). По этой же причине она не смогла
как следует вписаться в имамат - отсюда кон¬
фликты, периодически возникавшие между государ¬
ственным аппаратом Шамиля, с одной стороны,
и чеченским обществом - с другой. Попытки чечен¬
ского общества после 60-х гг. XIX в. продолжить
развитие в логике собственных внутренних общест¬
венных процессов (сюда, как и прежде, входили
также грабеж, разбой и др.), т.е. продолжить
Кавказскую войну, жестко пресекались российской
государственной властью. Ситуация здесь достигла
такой остроты, что еще в досоветское время
в российских кругах высказывались идеи выселения
чеченцев. Их депортация в 1944 г. фактически
отбросила этот народ в прошлое, обрекла на ре¬
ставрацию тайповости (тайп вновь стал важным
звеном в борьбе за выживание). Следствием этой
реставрации явились события, развернувшиеся
после 1990-х гг.: Чечня отказалась не только от
России, но и отторгла от себя все, что связывало ее
с современной цивилизацией вплоть до школьного
образования. Начавшийся ренессанс "военной демо¬
кратии" явно указывал на опасность продолжения
Кавказской войны, не закончившейся для Чечни
в XIX в. Однако неизбежность ее не носила фаталь¬
ного характера. Многое зависело от разумных
действий российского руководства. Но особенность
российско-чеченского взаимодействия заключается
в том, что политики и военачальники в России, как
правило, обнаруживают незнание или полное непо¬
нимание внутренней природы чеченского общества
и пытаются навести в нем порядок на российский
лад. Ввод войск в Чечню (1994 г.) означал не только
открытие новой Кавказской войны, но и заведомо
обрекал Россию на унизительное поражение
(в январе 1994 г. мною было сделано публичное
заявление об ожидавшем Россию военном пораже¬
нии). Первый этап новой Кавказской войны обна¬
жил степень деградации российской государствен¬
ности. И здесь вновь сработала уже известная нам
закономерность: "варварская" Чечня заставила
российское общество, в первую очередь власть
имущих, задуматься о перспективах страны, над
которой демонстрирует свое военное превосходство
один из ее малых народов.
В своей книге "Кавказ: земля и кровь" Я.А. Гор¬
дин обходит тему Чечни, обещая, что она, возмож¬
но, будет рассматриваться им отдельно. Уверен, что
эта его будущая работа явится столь же ориги¬
нальной и интересной, как и рецензируемая.
М.М. Блисв, доктор исторических наук
(Институт истории и археологии. Владикавказ)
Примечания
1 П о п к о И. Терские казаки со стародавних
времен. Вып. 1. СПб., 1880. С. 273-274.
2 См.: V i 1 1 а г i L. Fire and Sword in the
Caucasus. London, 1906.
3 См.: P о г а в а А.А. Зачатки капитализма
в Грузии и политика Ираклия II. Тбилиси, 1974.
4 См.: Маркова О.П. Россия, Закавказье
и международные отношения в XVIII в. М., 1966.
5 Архив князя Воронцова. Кн. IX. М., 1879. С. 70.
6 М а 1 с о 1 m J. The History of Persia. Vol. 2.
London, 1815. P. 293.
7 A 1 1 e n W.E.D. History of Georgian People.
New York, 1971. P.213.
8 A t k i n M. Russia and Iran 1780-1828.
Minneapolis, 1980. P. 38,44-45.
9 C y p г у л а д 3 e А. Прогрессивные послед¬
ствия присоединения Грузии к России. Тбилиси,
1982. С. 105-106.
10 В № 2 журнала "История СССР" за 1983 г.
была напечатана моя статья "Кавказская война:
152
социальные истоки, сущность". В ней были изло¬
жены нетрадиционные подходы к проблеме, над
которой я работал несколько лет. По этой теме
мною были опубликованы и другие статьи (см.,
напр.: Б л и е в М.М. К проблеме общественного
строя горских ("вольных") обществ северо-восточ¬
ного и северо-западного Кавказа XVIII - первой
половины XIX в. // История СССР. 1989. № 4).
В рамках этой парадигмы в соавторстве с В.В. Де-
гоевым мною была издана монография "Кавказская
война" (М., 1994). В предисловии к ней я благодарил
В.В. Дегоева, разделявшего мои подходы к пони¬
манию истории этой войны. На указанную моно¬
графию часто ссылаются; одни о ней отзываются
положительно, другие жестко критикуют, что
я считаю вполне нормальным. Неожиданной
(по правилам Марка Юния Брута) стала публикация
в журнале "Вопросы истории" (1999 г., № 6) статьи
В.В. Дегоева "Кавказская война: альтернативные
подходы к ее изучению", в которой он подверг
критике мою концепцию Кавказской войны, назвав
ее "версией" и объявив меня "неомарксистом"
в негативном смысле слова (в 1980-е гг. оппоненты
одевали меня в одежды "антимарксиста"). Рассмат¬
ривая это как желание дистанцироваться от выше¬
упомянутой нашей совместной монографии, могу
подтвердить: в ее третьем разделе, принадлежащем
В.В. Дегоеву, нет, естественно, моего текста (разве
что, название раздела), но там нет также научных
идей и оценок моего соавтора, поскольку раздел
был написан по моим работам. Считаю, что будет
справедливым по отношению к В.В. Дегоеву, если
все критические замечания по монографии "Кавказ¬
ская война" будут адресованы лично мне.
11 См.: Дьяконов И.М. Пути истории. М.,
1994.
12 Л е бон Г. Психология народов и масс.
СПб., 1995. С. 54.
13 К у ш е в а Е.Н. Народы Северного Кавка¬
за и их связи с Россией. М., 1963. С. 75-76.
Е.А. П Р А В И Л О В А. ЗАКОННОСТЬ И ПРАВА ЛИЧНОСТИ: АДМИНИ¬
СТРАТИВНАЯ ЮСТИЦИЯ В РОССИИ (вторая половина XIX в. - октябрь
1917 г.) СПб.: СЗАГС, "Образование-Культура", 2000. 287 с. Тир. 400
Институт административной юстиции в Новое
время связан прежде всего с судебной защитой прав
личности от их нарушений государством. Становле¬
ние административной юстиции повсюду выражало
осознание объективно существующих противоре¬
чий между государством и личностью, сферой
публичного и частного права. Поэтому принципы
конституционализма могут быть эффективно
реализуемы лишь при наличии правовых гарантий
законности управления и контроля за государствен¬
ной администрацией и бюрократией. А гарантия
права есть возможность для граждан оспаривать
незаконные действия государственных властей в
судебном порядке: для этого необходимо развитие
особой системы органов административной юсти¬
ции или, при ее отсутствии (например, в современ¬
ной России), возможность обращения граждан
в вышестоящие суды общей юрисдикции.
Следует подчеркнуть, что эти принципы,
сформулированные либеральной правовой мыслью
XIX в., несовместимы с интерпретацией админи¬
стративного права и юстиции, господствовавшей в
эпоху самодержавия, а затем в советский период.
Основной особенностью всех административно¬
правовых систем советского типа, продолжавших
в этом отношении имперскую традицию, являлось
то, что административное управление полностью
контролировалось политической властью (партией
и правительством), рассматривалось исключитель¬
но как инструмент достижения ее целей. Адми¬
нистративная система государства была закрыта
для внешнего мира, основывалась на самоконтроле
и управлялась диктатом исполнительной власти.
Огромные полномочия прокуроров по контролю
над администрацией отнюдь не делали эту систему
более демократичной, поскольку сама прокуратура
являлась частью репрессивной государственной
машины. Внешний контроль со стороны общества
или независимого суда не существовал, принцип
судебного пересмотра либо не реализовывался,
либо был крайне ограничен, а процедуры оспари¬
вания административных решений устанавливались
в пользу самой администрации.
Поэтому в посткоммунистический период одной
из главных целей реформирования административ¬
ной системы стало создание институтов, внешних
по отношению к исполнительной власти, но в то же
время имеющих властные полномочия надзора
и контроля за администрацией. Так возникли,
в частности, известный институт уполномоченного
по правам человека, парламентские комиссии и
общественные инспекции, выражающие потреб¬
ность в существовании независимого контроля над
действиями власти1.
Сама идея о том, что управление и админи¬
стративная деятельность должны осуществляться
в рамках закона, что официальные лица несут
ответственность за реализацию своих полномочий
не только перед государством, но и перед обще¬
ством, противостоит, таким образом, как традициям
153
российского самодержавия, так и советской модели
власти. Тем не менее у этой идеи, начавшей
пробивать себе дорогу в России в настоящее время,
есть определенная предыстория - традиции адми¬
нистративной юстиции, сформировавшиеся еще
в период между либеральными реформами Алек¬
сандра II и октябрем 1917 г.
Книга молодого петербургского историка
Е.А. Правиловой посвящена этой чрезвычайно
актуальной проблеме, непосредственно связанной
со становлением правового государства в России.
Автор ставит своей задачей проследить становле¬
ние концепции административной юстиции в России
второй половины XIX в. и ее отражение в проектах
(большей частью не реализованных) реформиро¬
вания правовой системы периода 1904 - октября
1917 гг. Это позволяет интерпретировать сущест¬
венные особенности российской системы правового
регулирования отношений личности, общества
и государства.
Поскольку сам объект исследования - рос¬
сийская административная юстиция - представляет
собой скорее идеологический феномен, нежели
реальный институт правовой системы, его рекон¬
струкция вполне обоснованно строится автором на
сопоставлении концепций, выдвинутых юридиче¬
ской мыслью прошлого, с дискуссиями, отражен¬
ными архивными материалами высших государ¬
ственных учреждений России, участвовавших в за¬
конодательном процессе, где периодически ста¬
вилась и обсуждалась проблема судебного контроля
над администрацией. Основным источником явля¬
ются документы высших органов власти (Государ¬
ственный Совет, Комитет министров, Совет мини¬
стров, Государственная Дума), министерств, спе¬
циальных комиссий и совещаний. Особое внимание
обращено на архивные материалы Министерства
юстиции, дискуссионные выступления внутреннего
характера и публикации в правовой печати.
Можно согласиться с тезисом автора, что пра¬
вовая теория значительно обгоняла процесс инсти¬
туционализации административной юстиции. Тем
важнее было обращение к тенденциям развития
судебной практики, которая вносила много нового
в изменение представлений о праве, причем эта
практика была представлена юристами исключи¬
тельно высокой квалификации. Не вполне обосно¬
ванно в связи с этим выглядит, на мой взгляд,
исключение из сферы анализа материалов касса¬
ционных департаментов Правительствующего Се¬
ната, отражающих не только теорию, но и реаль¬
ную практику административной юстиции в царской
России, ставшую особенно богатой в начале XX в.
Кроме того, целесообразно было бы уделить
больше внимания такой форме контроля закон¬
ности, как сенаторские ревизии. Наконец, отметим,
что проблематика административной юстиции пред¬
ставлена в русской правовой литературе не только
в специальных работах административистов, но и в
дискуссиях, а также проектах, формально отно¬
сящихся к другим вопросам - соотношению закона
и указа, функциям контроля и надзора, роли
прокуратуры. Это очевидно вытекает из специфики
интерпретации административной юстиции в само¬
державном государстве, которая уже по опреде¬
лению не может быть идентична той, которая
существовала в системах разделения властей или
представлена в современной правовой теории.
Более позднее по сравнению с другими евро¬
пейскими странами формирование администра¬
тивной юстиции в России объясняется в целом
отсутствием объективных предпосылок для нее
в виде развитого гражданского общества, частных
прав, традиций борьбы за политическую свободу,
позволявших легитимно противопоставить права
личности государству. Сформировавшийся в России
тип отношений общества и государства давал
преимущества последнему, особенно в условиях
модернизации и проведения преобразований сверху.
Абсолютистская концепция власти, исключавшая
в принципе возможность ее ограничения, делала
крайне сложным проведение принципа дифферен¬
циации различных ее ветвей и ограничивала сферу
судебного контроля за деятельностью администра¬
ции. Это отразилось, как отмечает автор, на слож¬
ной судьбе идеи административной юстиции, реа¬
лизации которой мешал не только консерватизм
властей, но и обоснованные опасения бюрократии
потерять рычаги влияния на общество и ход
реформ.
Попытки введения административной юстиции
в России, как показано в книге, коррелируются
с фазами западнических либеральных реформ,
направленных на создание гражданского общества
и правового государства. Поскольку реализация
этих задач предполагала возможность для личности
защитить свои права, а также существование
независимой судебной власти, можно сказать, что
административная юстиция уже сама выступала как
их неотъемлемая часть. Впервые об администра¬
тивной юстиции в этом строгом смысле слова, как
показано в книге, заговорили в 1860-е гг., затем
накануне революции 1905-1907 гг. в ходе обсуж¬
дения административных реформ С.Ю. Витте, после
нее - во время аграрных реформ П.А. Столыпина и,
наконец, при Временном правительстве и затем уже
в наши дни. Чем же объяснить, что проблема не
решена до сих пор?
Различные политические и идеологические
течения, а также бюрократические группировки на
протяжении второй половины XIX в. выдвигали
свои, причем весьма различные, трактовки админи¬
стративной юстиции, основывавшиеся в большей
или меньшей степени на различных европейских
моделях. Общая их характеристика, представленная
во вводной части книги, не объясняет, однако,
почему на разных этапах предпочтение отда¬
валось какой-либо одной из них, а в конечном
счете ни одна такая модель не была реципирована
в России в чистом виде. Это объясняется,
154
вероятно, местом институтов административной
юстиции в общей системе управления разных
стран и исторически сложившимся различием ее
функций.
Административная юстиция не может функцио¬
нировать одинаково в странах с установившейся
парламентарной монархией (Великобритания) или
режимом ассамблеи (Франция периода III респуб¬
лики), где в полном объеме реализован принцип
парламентского суверенитета и она в каком-то
смысле вынуждена защищать граждан от произвола
парламента и подчиненной ему исполнительной
власти. Иная ситуация в странах так называемого
монархического конституционализма, а тем более
мнимого конституционализма, какими на деле во
многом были кайзеровская Германия, дуалисти¬
ческая Австро-Венгерская империя и Россия с
неограниченной самодержавной властью. Различие
функций административной юстиции определялось
не в последнюю очередь унитарным или союзным
политико-территориальным устройством государ¬
ства. Примером может служить особая австро¬
венгерская модель Имперского суда, созданного
специально (1869) для рассмотрения администра¬
тивных вопросов и прежде всего для обеспечения
прав национальных провинций и культурных
требований в дуалистической монархии. Данная
модель оказала влияние как на Германию, так
и на Россию, способствуя распространению либе¬
ральных принципов конституционной монар¬
хии. Именно с практикой данного суда связано
появление в Европе первого Конституционного
суда, созданного Г. Кельзеном в Австрии в 1919 г.2
Наконец, различны были исторические судьбы
административной юстиции последующего времени.
В перспективе современного российского опыта
судебных реформ "квазисудебный" (британский)
тип административной юстиции, осуществляемый
под контролем общих судов, выглядит как вполне
привлекательный, но трудно реализуемый; "управ¬
ленческий" (французский) тип рассматривается как
неэффективный, медленный и излишне бюрократи¬
зированный, а преимущество отдается третьему -
"судебному" (или германскому) типу администра¬
тивной юстиции, обладающему всеми преимуще¬
ствами эффективного судебного разбирательства3.
Таким образом, если становление администра¬
тивной юстиции Европы в Новое и Новейшее время
определялось общим переходом от абсолютизма
к правовому государству, то различие ее основных
моделей (английской, французской и прусской)
отнюдь не сводится к специфике трактовки пра¬
вового государства, но выражает особенности
исторического формирования, организации и роли
самой судебной власти в обществах и правовых
системах разного типа. Попытка заимствовать
ту или иную форму организации администра¬
тивной юстиции поэтому должна была считаться
с данной реальностью и перспективами ее из¬
менения.
В связи с этим важно отметить, что совре¬
менники либеральных реформ в России вкладывали
в представление об административной юстиции
значительно более широкий смысл, нежели их
западные коллеги. Это объясняется тем простым
фактом, что в России, в отличие от других западных
государств, откуда заимствовались концепции адми¬
нистративной юстиции, представления о различии
парламентского и судебно-административного конт¬
роля над высшими должностными лицами не могли
быть предметом серьезного рассмотрения до 17 ок¬
тября 1905 г., а их практическая реализация ото¬
двигалась еще дальше в условиях мнимого консти¬
туционализма.
Если, например, в Великобритании многие спе¬
цифические парламентские нормы были сформули¬
рованы первоначально в виде прецедентов общего
права (в частности, понятие импичмента, посте¬
пенно эволюционировавшее из уголовно-правовой
ответственности министров в публично-правовую),
то российская действительность из-за политической
отсталости общества обнаруживала обратную тен¬
денцию - стремление наполнить конституционным
содержанием существующие нормы администра¬
тивного права.
Для русских либералов административная юсти¬
ция была важной составной частью движения обще¬
ства от полицейского государства к правовому,
от абсолютизма - к конституционной монархии и
утверждению принципа верховенства права. Такие
русские либеральные мыслители, как Б.Н. Чиче¬
рин, А.Д. Градовский, Н.М. Коркунов, а позднее
С.А. Корф, Н.И. Лазаревский и В.М. Гессен,
рассматривали административную юстицию как
гарантию гражданских прав - ветвь судебной
власти, призванную обеспечить "субъективные пуб¬
личные права личности" путем отмены незаконных
распоряжений административной власти4.
Само понятие "субъективные публичные права",
как известно, было взято русскими авторами
главным образом из сочинений консервативных
германских юристов (прежде всего Г. Еллинека)
и допускало, в силу своей неопределенности, самые
различные толкования - от права участия в ло¬
кальных цензовых выборах монархического госу¬
дарства до признания всего объема фундамен¬
тальных или естественных прав, закрепленных
декларациями прав американской или французской
революций. Нетрудно увидеть, что, принимая одно
из этих толкований, мы получаем совершенно
разный масштаб прав и претензий на их защиту
в рамках административной юстиции.
В то же время некоторые либеральные мысли¬
тели (М.М. Ковалевский, С.А. Котляревский), как
показывает автор, вообще были противниками
континентальной модели европейской администра¬
тивной юстиции, предпочитая ей англо-американ¬
скую и выдвигая на первый план равную судебную
ответственность для всех граждан (включая чинов¬
ников) как основу личных прав. В этом отношении
155
они, хотя по обратным причинам, парадоксальным
образом оказывались единомышленниками ради¬
калов, выступавших за общие и единые принципы
суда для всех и отмену независимой администра¬
тивной юстиции.
Для традиционных сторонников самодержавия,
напротив, дискуссия об административной юстиции
имела смысл лишь в контексте рационализи¬
рованной бюрократической машины, построенной
на чиновной иерархии, отчетности снизу и жестком
контроле сверху и исключавшей поэтому всякий
независимый судебный контроль над должност¬
ными лицами. Консервативные критики либераль¬
ных Судебных уставов и первых проектов введения
административной юстиции (К.П. Победоносцев и
П.А. Валуев) указывали на существование в России
особой политической культуры, отличной от запад¬
ной, обширность задач управления и объективную
потребность в централизации власти, а также на
рискованность введения независимого судебного
контроля в напряженных условиях социальных пре¬
образований. Позднее отсюда также выводилась
специфическая теория самоконтроля администра¬
ции, опиравшаяся либо на патриархальную теорию
соборности, либо неославянофильскую теорию
"народной монархии".
Наконец, для просвещенной бюрократии, от¬
стаивавшей для России программу западнически
ориентированных реформ и экономической модер¬
низации, административная юстиция была скорее
полезным техническим инструментом разрешения
конфликтов, который мог быть допущен лишь
постольку, поскольку не ограничивал реформа¬
торов. Такова была, по наблюдениям Е.А. Пра-
виловой, в частности, интерпретация администра¬
тивной юстиции составителем столыпинских проек¬
тов местного административно-судебного устройст¬
ва И.Я. Гурляндом, видевшим в ней лишь выше¬
стоящий коллегиальный институт власти, осущест¬
вляющий наблюдение за нижестоящими админи¬
стративными институтами в области их законо-
применительной деятельности.
В этом качестве в программе реформ П.А. Сто¬
лыпина она допускалась в ограниченной степени на
губернском и уездном уровнях с целью ослабить
социальное напряжение и допустить возможность
обжалования распоряжений правительственных
комиссаров об отмене приговоров земельных, по¬
селковых и волостных сходов и собраний. В каче¬
стве ориентира организации подобных администра¬
тивно-судебных присутствий рассматривались адми¬
нистративные суды Австрии и Пруссии, демо¬
кратическая модель организации которых, однако,
была подвергнута серьезным ограничениям в об¬
ласти как формирования, так и порядка и процедур
решения спорных дел. Констатируя существование
различных подходов, автор рассматривает содер¬
жание выдвинутых проектов, хотя почти не говорит
о рациональности аргументов каждой из сторон
с позиций современной науки.
Очевидна двойственность положения админи¬
стративной юстиции в условиях социальных ре¬
форм. Изменяя традиционные правовые отноше¬
ния, администрация неизбежно теряет популярность
у части общества. Введение в этих условиях неза¬
висимого общественного контроля над администра¬
цией оказывается преждевременным и может
блокировать реформы. В связи с этим обращают на
себя внимание факты негативного отношения
населения к земским учреждениям и жалобы на них
в Сенат. Предметом административной юстиции
становились конфликты между местным населе¬
нием и земскими учреждениями, связанные, в част¬
ности, с налогообложением и выполнением обяза¬
тельств органами местного самоуправления - зем¬
ствами и городскими думами. Анализ судебной
практики в этой области может много дать для
понимания причин дисфункции новых институтов
и самой административной юстиции. Представ¬
ляется, что с анализом этой ситуации связаны
определенные различия в отношении к перспек¬
тивам административной юстиции у юристов
старшего поколения (А.Д. Градовский) и более
молодого (Н.И. Лазаревский и Ф.Ф. Кокошкин),
теоретиков (М.М. Ковалевский) и практиков
(А.Ф. Кони).
Эти дискуссии нашли концентрированное
выражение в спорах о реформе Сената, который,
как показано в проведенном исследовании, высту¬
пал в различных проектах в качестве высшего
органа власти (согласно оригинальной петровской
модели), наделенного законодательной инициати¬
вой, высшего органа административного управле¬
ния, контролирующего деятельность министров,
высшей судебной инстанции и, наконец, органа
административной юстиции. В целом, однако, эта
последняя трактовка предстает как доминирующая.
Уже в 1870-1880-х гг. Сенат приобрел в обществе
авторитет правового института, противостоящего
бюрократии, а в дальнейшем эти его функции
(административного суда) не ослабели. Данная
функция Сената и необходимость его полного
преобразования в орган административной юстиции
подчеркивались в правовой литературе начала
XX в., предлагавшей вывести из компетенции
Сената дела, не относившиеся к административному
суду, и разделить должности министра юстиции
и генерал-прокурора, установить несменяемость
сенаторов и образовательный ценз, а так¬
же распространить на Первый департамент
судебные формы делопроизводства - состяза¬
тельность сторон, гласность, окончательность
решений.
Расширение функций Сената и наделение его
правом законодательной инициативы рассматрива¬
лись как средство стабилизации политической
системы, усиление опоры на фундаментальные
законы, шаг в направлении конституционной
монархии. Эти предложения вписывались, согласно
обоснованным наблюдениям автора, в выдвинутую
156
С.Ю. Витте концепцию укрепления законности,
выступавшую как известная альтернатива парла¬
ментаризму в канун революции. Новая конструкция
соотношения властей, возникшая с учреждением
Государственной Думы и Государственного Совета,
а также созданием Совета министров, включала
(например, в проекте А.А. Сабурова) идею превра¬
щения Сената в независимый Верховный админи¬
стративный суд. В перспективе превращения
Сената в законосовещательный орган чрезвы¬
чайно интересна практика сенатских разъясне¬
ний - фактически толкования формирующихся
основных законов (разъяснения избиратель¬
ного законодательства при Столыпине, напо¬
минающие наполеоновские сенатус-консульты).
На заключительном этапе своего существования
Сенат уже вполне определенно рассматривался
в качестве высшего административного суда,
действующего в рамках системы разделения
властей5.
К сожалению, автор лишь эскизно затронул
существо проекта административной юстиции Вре¬
менного правительства, указав на его намерение
создать государственную систему административ¬
ной юстиции и принятие Положения о судах по
административным делам 30 мая 1917 г. Между тем
эта реформа составляла важнейший элемент
перехода к правовому государству. В связи с этим
она обсуждалась в контексте реформирования
прокуратуры, реформ местного управления и само¬
управления, системы гражданского права и отноше¬
ний собственности, решения аграрного вопроса
и проведения земельной реформы. Источники отра¬
зили, в частности, роль административного судо¬
производства в разрешении земельных конфликтов,
ставших особенно острыми к концу существования
Временного правительства.
Представляется спорным вывод автора о том,
что "система административной юстиции была
создана в России Временным правительством, но не
прижилась" (с. 251). Во-первых, система админи¬
стративной юстиции была скорее декларирована,
чем создана, так как ее реальному функциони¬
рованию мешал общий паралич власти. Во-вторых,
следует иметь в виду априорную установку
Временного правительства на замораживание
отношений собственности и судебных дел по ним
до созыва Учредительного собрания и принятия
им фундаментальных конституционных законов,
что, конечно, не позволяло адекватно действовать
даже тем отдельным элементам администра¬
тивной юстиции, которые появились в это
время.
Нельзя также согласиться и с тем, что система
"не прижилась". Эксперимент был оборван,
а последующая система контроля законности,
возложенного на прокуратуру, о которой кратко
говорит автор в заключении, фактически вновь
возвращала ситуацию к исходному положению,
существовавшему в дореволюционный период, даже
значительно ухудшая ее. Это означало не поиск
какой-либо новой модели административной
юстиции, а принципиальный отказ от нее
в любом виде, поскольку сама ее идея возможна
лишь при наличии разделения властей, если,
конечно, не понимать ее исключительно как "право
жалобы".
Даже с принятием новых законодательных
актов "Об обжаловании в суд действий и решений,
нарушающих права и свободы граждан" (закон
от 27 апреля 1993 г. и его развитие законом от
14 декабря 1995 г.), а также закона о судебной
системе (1996) проблема доступности правосудия
для индивида, не говоря уже о пересмотре ошибоч¬
ных решений, остается открытой, а "проблемы
судов общей юрисдикции в результате оборачи¬
ваются против населения"6. Лишь в последние годы
мы стали свидетелями начала серьезного обсуж¬
дения проблематики административной юстиции,
которое, как и ранее, сталкивается с реши¬
тельным сопротивлением бюрократии7. Необхо¬
димость создания независимой системы адми¬
нистративной юстиции в России по-прежнему
признается задачей, требующей своего разре¬
шения.
Книга ставит, таким образом, чрезвычайно
актуальную проблему и стимулирует дискус¬
сию о перспективах административной юстиции
в России.
А.Н. Медушевский, доктор философских наук
(Институт российской истории РАН)
Примечания
1 Административная юстиция в новых европей¬
ских демократиях. М., 1999.
2 См.: Медушевский А.Н. Кельзенов-
ская модель конституционного правосудия и изме¬
нение конституций в странах Восточной Европы //
Конституционное правосудие в посткоммунисти¬
ческих странах. М., 1999.
3 См.: Судебная реформа: итоги, приоритеты,
перспективы. М., 1997.
4Коркунов Н.М. Очерк теорий админи¬
стративной юстиции // Сборник статей. СПб., 1898;
К о р ф С.А. Административная юстиция в Рос¬
сии. СПб., 1910; Лазаревский Н.И. Лек¬
ции по государственному праву. Т.П. Администра¬
тивное право. СПб., 1910.
5 См.: Кокошкин Ф.Ф. К вопросу о ре¬
форме Сената. М., 1908.
6 См.: Пашин С. Новые возможности раз¬
вития судебной системы России // Конституционное
право: Восточноевропейское обозрение. 1997. № 2.
С. 17.
7 Конституция Российской Федерации. Проблем¬
ный комментарий. М., 1997. С. 262-265.
157
З.И. ПЕРЕГУДОВА. ПОЛИТИЧЕСКИЙ СЫСК РОССИИ (1880-1917). М.,
РОССПЭН, 2000.431 с. Тир. 2000
Исследование истории политического сыска в
России в конце XIX - начале XX в. позволяет не
только дать ответ на вопросы, касающиеся самого
этого института и его места в охранительной
системе царизма, но и составить более конкретное
представление о сущности самодержавного режима
и об условиях, в которых развивалось российское
освободительное движение. Для нынешних органов
госбезопасности не может быть безразличным
практический аспект проблемы: опыт оперативно¬
розыскной работы прошлого, взаимоотноше¬
ния органов безопасности с центральной и мест¬
ной властью, кадровая политика этих органов
и т.д.
Большая теоретическая и практическая значи¬
мость проблемы политического сыска подтверж¬
дается и наличием многочисленной литературы на
эту тему. В той или иной мере она затрагивается
в трудах по истории российских государственных
учреждений и внутренней политики самодержавия и
особенно в работах, раскрывающих борьбу цар¬
ского правительства с революционным и оппози¬
ционным движением. Существуют и специальные
работы по истории политического сыска, но они
в большинстве своем схематичны или носят фраг¬
ментарный характер, причем доминируют в них
сюжеты, связанные с провокационной, агентурной
и перлюстрационной деятельностью охранных
органов. Монография З.И. Перегудовой не только
подводит итог тому, что сделано ее предшествен¬
никами, но и вносит много нового в изучение дан¬
ной проблемы. По существу это первое фундамен¬
тальное комплексное исследование, глубоко и все¬
сторонне освещающее организационную структуру,
кадровый состав и деятельность политического
сыска в тесной связи с политическими собы¬
тиями, происходившими в России в исследуемый
период.
Источниковую базу монографии составляет
практически вся совокупность архивных и опубли¬
кованных документов, содержащих сколько-нибудь
ценную информацию о политическом сыске цариз¬
ма в последние десятилетия его истории. Основной
их массив хранится в ГА РФ, РГИА и ЦИАМ.
Это нормативно-методический материал, различ¬
ные положения, правила, инструкции, циркуляры,
доклады и обзоры, отчеты, перлюстрации, листов¬
ки и т.д. О редкостном для нынешнего времени
масштабе источниковедческой работы автора
монографии свидетельствует, в частности, тот
факт, что З.И. Перегудова изучила несколько
тысяч дел, которые характеризуют розыскную
деятельность полиции, касающуюся общественных
движений, политических партий и организаций.
Обращает на себя внимание и высокопрофессио¬
нальный анализ источников, их тонкая и всесто¬
ронняя внешняя и внутренняя критика. Образцом
в этом отношении является третий параграф
шестой главы монографии, в котором убедитель¬
но доказывается фальсифицированный харак¬
тер документов, на основании которых некото¬
рые исследователи пытались утверждать достовер¬
ность сотрудничества И.В. Сталина с царской
охранкой.
Структура монографии отражает образование,
структуру и функции центральных (Департамента
полиции и его Особого отдела) и местных
(губернских жандармских управлений, охранных
отделений, розыскных пунктов и регистрационных
бюро) сыскных органов, а также заграничной
охранки. В специальных разделах анализируются
главные направления деятельности этих органов:
наружное наблюдение, секретная агентура и пер¬
люстрация, а также проблемы классификации
и хранения Департаментом полиции получаемой им
информации, его кадровая политика, осуществлен¬
ные и планировавшиеся в системе розыска
реформы. Особый параграф отведен анализу
политики сыска по отношению появившим¬
ся в конце XIX в. кинематографу и фоно¬
графии.
Невозможно перечислить все новации, харак¬
теризующие рецензируемую работу. В частности,
впервые столь обстоятельно освещается история
создания Департамента полиции и его Особого
отдела, их структура и реорганизации, раскры¬
вается механизм функционирования и деятельность
служб наружного и внутреннего наблюдения, чис¬
ленность и состав секретной агентуры за весь
исследуемый период. Значительный интерес пред¬
ставляют содержащиеся в монографии характери¬
стики профессиональных и личных качеств видных
деятелей политического сыска С.П. Белецкого,
B. Ф. Джунковского, А.М. Еремина, Н.П. Зуева,
C. В. Зубатова, А.А. Красильникова, А.А. Лопу¬
хина, Е.П. Медникова, Л.А. Ратаева, П.И. Рачков-
ского, М.И. Трусевича и др., а также попытки дать
типизированные образы филера и внутреннего
агента, несших на своих плечах основную тяжесть
черновой розыскной работы. Заслуживают вни¬
мания и разделы, рассказывающие о системе
подготовки и переподготовки кадров (характерно,
что даже на краткосрочных курсах подготовки
и переподготовки кадров сыска неплохо изучалась
российская история).
Большой интерес представляют сведения,
касающиеся бюджета политического сыска, рас¬
ходов на содержание Летучего отряда филеров,
жалования полицейским чинам и секретным
сотрудникам. Впервые дано обстоятельное описа¬
ние картотек Департамента полиции и его
библиотеки революционных изданий.
158
Новизна отличает не только фактографию
рецензируемой работы, но и многие ее выводы
и оценки. Однако, на мой взгляд, не все они
в достаточной мере убедительны. Слишком
"пессимистичной” является общая оценка деятель¬
ности политического сыска. З.И. Перегудова
считает, что, несмотря на все усилия, направленные
на ее совершенствование, добиться реальных
успехов в этой деятельности было невозможно.
Думается, что в подобных случаях невозможен
лишь успех общего, стратегического характера,
тогда как тактические, частные успехи вовсе не
исключены. В доказательство сомнительности
распространенного мнения о высокой
эффективности работы сыска, приводится тот
аргумент, что революционные организации доста¬
точно успешно противостояли сыску и смогли
"сохранить свой политический и кадровый
персонал". Это действительно так, но, во-первых,
хотя царизм и не отличался либерализмом по
отношению к своим политическим противникам,
их физическое уничтожение тем не менее не было
его целью, а, во-вторых, революционеры могли
сохраниться именно потому, что находились
в тюрьмах, на каторге, в ссылке и эмиграции.
Царизм рухнул не потому, что неэффективной
была его система безопасности, а потому, что эта
система, сколь бы эффективной она ни была, уже
не могла спасти прогнивший до основания режим.
Что касается других замечаний, то следовало
бы, на мой взгляд, четче определить содержание
понятия "политический сыск". Вряд ли можно
включать в него все виды полицейских учреждений
рассматриваемого периода. С полным основанием
в это понятие можно включать лишь Особый отдел
Департамента полиции и подведомственные ему
структуры. Представляется также сомнительным
и отнесение Департамента полиции к органам
"правопорядка", так как вряд ли можно считать
правовым тот порядок, одной из структур которого
было его учреждение. Несправедливо лишь нега¬
тивно оцениваются и реорганизации политического
сыска, осуществленные перед Первой мировой
войной В.Ф. Джунковским и ликвидировавшие
внутреннюю агентуру в средних учебных заведе¬
ниях и войсках. С такой оценкой можно согла¬
ситься, если исходить лишь из узких интересов
самого сыска. Действительно, сфера его контроля
над обществом сужалась, но надо учитывать и то,
что таким образом в определенной мере оздо¬
ровлялась политическая обстановка в обществе
и создавались условия для большего его доверия
к правящему режиму.
В целом же монография З.И. Перегудовой
является капитальным научным исследованием,
вносящим существенный вклад в изучение не
только политического сыска, но и царизма в целом
в последние десятилетия его истории. О Депар¬
таменте полиции порой говорили как об учрежде¬
нии, в котором знают все. Перефразируя это
мнение, можно сказать с достаточным основанием,
что автор рецензируемой монографии знает все
о предмете своего исследования.
Н.Д. Ерофеев, доктор исторических наук
(Московский государственный университет
нм. М.В. Ломоносова)
ДРАМА ПЕРЕЖИТЫХ В РОССИИ ХУШ-ХХ ВЕКОВ РЕФОРМ И
РЕВОЛЮЦИЙ
Институт сравнительной политологии РАН
опубликовал в рамках Федеральной програм¬
мы книгоиздания России труд Е.Г. Плимака и
И.К. Пантина, посвященный сравнительно-поли¬
тическому анализу российских реформ и революций
ХУШ-ХХ вв.*
Авторы поставили перед собой задачу ответить
на вопросы: Почему генезис капитализма в России
оказался отличным от аналогичных процессов на
Западе? Почему освободительная борьба в России,
призванная уничтожить самодержавие и крепостни¬
чество, приобрела еще и антибуржуазный харак¬
тер? В чем заключается объективное содержание,
действительный исторический смысл "Октябрьской
социалистической революции"? Каковы наши
перспективы после распада СССР в начале 90-х гг.
XX века? (с. 2,12-13).
Для ответа на эти сложнейшие вопросы
Е.Г. Плимак и И.К. Пантин удачно выбрали жанр
очерков, связанных между собой общей концепцией
развития России со времен Петра 1 до наших дней.
22 очерка составили содержание трех частей книги:
«Крах "Царства Разума" в Европе и России»,
«"Эпоха 1861 года": реформа или революция?»,
"Российские революции начала XX века: движение
в непредуказанное".
В общих чертах ответ авторов на поставленные
ими вопросы таков. В России вплоть до 1917 г.
сохранялось косное, неограниченное, антинародное
самодержавие, неспособное даже после поражения
в Крымской войне 1853-1856 гг. и революционных
потрясений 1905-1907 гг. пойти на радикальное
обновление экономического и политического строя
страны. Здесь, "во втором эшелоне развития
159
капитала", сформировался и зависимый от само¬
державия рептильный капитализм, чуждый анти¬
феодальному освободительному движению. При¬
нявшие на себя революционную миссию передовые
дворянские, разночинские и пролетарские силы под
воздействием западного социализма обрели еще и
антибуржуазный и просоциалистический характер,
хотя в крестьянской России почва для социализма
явно не созрела.
Е.Г. Плимак и И.К. Пантин опровергают
утверждения многих отечественных историков, что
уже к 80-90-м гг. XIX в. феодализм как господ¬
ствующая система общественных отношений "усту¬
пил место в России капитализму". Наличие таких
элементов феодализма, как неограниченное само¬
державие, громадный массив помещичьих земель,
нерешенность аграрного вопроса, слабость зачат¬
ков "гражданского общества" и т.д., не позволяет
говорить о существовании в России "целостной бур¬
жуазной формации". Авторы опираются при этом
и на исследования ряда серьезных, но преследо¬
вавшихся в советское время ученых (К.Н. Тарнов-
ский, М.Я. Гефтер, П.В. Волобуев, И.Ф. Гиндин,
Л.М. Иванов), ставивших вопрос о "многоуклад-
ности" экономики России и особом типе развития ее
капитализма1.
Плимак и Пантин отвергают и широко распро¬
страненный в советской историографии тезис о
том, что Россия достигла к 1917 г. "среднего уровня"
развития капитализма как предпосылки "Вели¬
кой Октябрьской социалистической революции"2.
Авторы присоединяются к ленинской оценке капи¬
тализма в России "как сред не-слабят/'3, напоминая
о том, что жесточайшая Гражданская война от¬
бросила затем страну на еще более низкую ступень
развития и что "социализм" в ней мог утвердиться
разве что только в виде идеологического вектора.
Большевистский переворот 1917 г. завершил,
с одной стороны, цикл буржуазно-демократических
преобразований, а с другой - прервал процесс вхож¬
дения России в европейскую буржуазную цивилиза¬
цию. При этом весь процесс ее развития в течение
XVIII - начала XX в. не отличался органичностью
и достаточно позитивными сдвигами, что убеди¬
тельно демонстрируют авторы книги.
Реформы, проводимые "сверху", не затрагивали
помещичьего землевладения, не устраняли общей
отсталости страны и предпосылок назревавшей
аграрной революции, на которую вместе с после¬
довательно антиимпериалистической программой
мира сделали ставку большевики на подходе к ок¬
тябрю 1917 г. Проведенный Плимаком и Пантиным
анализ логично приводит к основному выводу:
самодержавие по своему определению, по своей
природе не могло само пойти на радикальные
преобразования классовой структуры и институтов
власти. Решение этой задачи выпало на долю
революционеров.
Революционная традиция в абсолютистской
России, как показано в рецензируемой книге,
формировалась в условиях противостояния и даже
борьбы демократов с либералами, причем и те,
и другие подвергались постоянным преследованиям
со стороны властей, арестам и цензурным запретам,
что приводило к разрывам традиции, утратам
в области политической теории, целым периодам
бесперспективного заговорщичества. Тяжелейшие
духовные драмы пережили Радищев, Чаадаев,
Белинский, Герцен, Чернышевский. Тупиковыми
оказались пути народников и народовольцев,
эсеров, а также меньшевиков, а затем, как мы
теперь знаем, и самих большевиков.
Весьма ценным представляется проведенный
авторами книги сравнительный анализ российского
революционного движения прежде всего с Великой
французской революцией XVIII в. Уже Радищев
осудил не только диктаторство Августа в Древнем
Риме, Кромвеля в Англии, но и терроризм римских
цезарей и Робеспьера, поднявшись до формули¬
ровки "закона природы": "Из мучительства рож¬
дается вольность, из вольности рабство". Автор
"Истории государства Российского" Карамзин
соотносил с Французской революцией опричнину
Ивана Грозного, о чем у нас не ведают4.
Вписав трагедию Радищева и Карамзина во
всемирно-историческую картину краха "Царства
Разума" XVIII в., Плимак и Пантин переходят к
трагедиям российских революционеров и либералов
Х1Х-ХХ вв. Прежде всего они анализируют далеко
не однозначное отношение к Великой французской
революции декабристов, многие из которых опаса¬
лись прихода российского Бонапарта. В книге аргу¬
ментированно доказывается также, что Чернышев¬
ский на более высокой теоретической основе
вернулся к закону Радищева о "цикличности"
революций, предвидя, что "новых людей", прежде
чем они одержат победу, не раз будут "сгонять"
с исторической сцены.
Спады революционного сознания, порой перехо¬
дившего к апологии якобинства, показаны на при¬
мере Белинского начала 40-х гг. XIX в. (от апологии
Робеспьера и примитивных социалистов - поклон¬
ников Руссо-он отказался в 1846-1848 гг.), затем
Ленина, который лишь к концу своей револю¬
ционной деятельности, в 1920-1921 гг. пришел
к урокам Чернышевского, Термидора5. Вслед за
Гефтером Плимак и Пантин анализируют "само-
термидоризацию" - сознательный отход вождя про¬
летарско-крестьянской революции в России от
якобинизма и практики "военного коммунизма"
1918-1920 гг. к замене продразверстки проднало¬
гом, допуску капитализма в деревне и отчасти
в городе, свободе торговли. Это ликвидировало
"забегание" революции вперед, вызвавшее кре¬
стьянскую контрреволюцию и восстание в Крон¬
штадте - явления более опасные для большевиков,
чем походы белых генералов.
Интересной представляется в книге и двойствен¬
ная оценка деятельности Ленина: пролетарско-
якобинский Октябрь 1917 г. до конца разрушил
160
старую Россию и дал землю крестьянам, но вместе с
этим в стране утвердился казарменный "военный
коммунизм" и были раздавлены крайне слабые
институты "гражданского общества", здесь "так и
не сложилась система обратных связей, система
коррекции и сдерживания обществом произвольных
и даже преступных действий лиц, стоящих у кор¬
мила государственной власти" (с. 25-26). Даже
спасительная нэповская альтернатива Октябрю и
"военному коммунизму" при всем ее "плюрализме"
в экономике не посягала на диктаторскую власть
большевиков в политике, что привело к губи¬
тельным последствиям при единоличном узурпатор¬
ском правлении Сталина.
Сталинскую "столбовую дорогу к социализму",
проложенную после ликвидации нэпа и всякой
оппозиции в партии, Плимак и Пантин характе¬
ризуют как движение отставшей от Запада страны
по пути "мобилизационного развития" с помощью
тех же якобинских акций, совершаемых якобы во
имя "построения социализма". В результате коллек¬
тивизации - этого настоящего погрома в деревне,
когда шло раскулачивание целого слоя рачитель¬
ных крестьян, освободились миллионы рабочих рук
для строек народного хозяйства, дополненные
рабской рабочей силой ГУЛАГа. В результате
своеобразного "первоначального накопления"
в СССР сложилась система "грубого коммунизма",
стоявшая на порядок ниже буржуазного строя
и родственная фашизму. Была подорвана и оборо¬
носпособность страны: как раз накануне вторжения
гитлеровцев в СССР Сталин уничтожил до 80%
высшего и среднего комсостава армии6, многих
руководителей производства, представителей ин¬
теллигенции, партийных лидеров. "Количество
перешло в качество, - констатируют авторы, -
никогда еще мир не видел такой кровавой
революции" (с. 336).
Система "грубого коммунизма" с великим тру¬
дом поддавалась преобразованию в ходе пере¬
стройки Горбачева и реформ Ельцина. К сожале¬
нию, лапидарность последних очерков помешала
авторам представить детальную картину этих про¬
цессов. Они лишь выявляют суть катастрофических
процессов 1985-2000 гг. Непоследовательно про¬
водимая руководством КПСС перестройка завер¬
шилась авантюрным августовским путчем 1991 г.
Последовал крах социалистической альтернативы и
поспешное утверждение буржуазных порядков. При
этом обретшие власть "либералы" (сами выходцы
из КПСС) ликвидировали СССР, развалили единый
народнохозяйственный организм, началось откры¬
тое расхищение госимущества номенклатурными и
мафиозными элитами, резкое падение жизненного
уровня населения. Предсказывать, «какие силы
окажутся способными вывести нас из фазы "дикого
капитализма"» авторы не берутся, ограничившись
некоторыми методологическими соображениями
(стр. 345-349 и др.).
Абсолютная необходимость обновления общест¬
венных порядков в стране для них несомненна, хотя
они и не могут указать на реальные преобразо¬
вательные меры и силы, справедливо считая, что
сделать это "сейчас трудно, почти невозможно".
И все же следует отдать должное авторам,
которые во введении и заключительном очерке
"Предопределено ли будущее России?" пытаются
обозначить кардинальные условия ее прогрессив¬
ного преобразования. Это - признание спектра
альтернатив, следуя которым можно будет "вобрать
и переработать" опыт достижений как Запада, так и
Востока "в соответствии со своими потребностями,
историческими особенностями, менталитетом".
Предстоит длительное "лечение государства" с его
бюрократическим омертвлением, коррупцией, не¬
дееспособностью, а также своеволием региональ¬
ных элит. Потребуется формирование нормального
"цивилизованного рынка", соотносимого с социаль¬
ной политикой государства, выход при восстанов¬
лении производства "за рамки индустриализма как
типа и стадии развития производительных сил",
к новейшим материалосберегающим и трудосбе¬
регающим, экологически чистым технологиям при
быстром развитии информатики, вложение средств
не только в производство, но и в улучшение
качества жизни человека. Особо подчеркивается,
что полное обновление России возможно только
в условиях демократии, при опоре "на поддержку
и творческие силы народа" (с. 30-31,354 и др.).
Отметим, что в большинстве очерков есть свое¬
образный угол рассмотрения проблем, приводятся
ценные наблюдения, имеются находки. Например,
очерк о Радищеве (кстати один из самых содер¬
жательных) подкреплен мало кому известными
парадоксальными раздумьями Пушкина ("один
глупец не изменяется" - об эволюции Радищева,
"сентиментальный тигр" - о Робеспьере и др.).
В очерке о Герцене мы находим не только
характеристику его скептицизма, но и его класси¬
фикацию разных типов социализма и коммунизма.
По его пророчеству "зловещий кровавый комму¬
низм" будет присущ первой фазе революционных
событий в Европе, и именно такой "коммунизм"
продемонстрирует в XX в. Россия. Сам Герцен стал
убежденным "эволюционистом", противником
"казарменных" систем, "петрограндизма".
Очерки "У истоков великого спора" и "Хлопоты
по опостылому делу" представляют читателю во
многом нового Чернышевского, отличного от об¬
раза, созданного в работах историков "школы
Нечкиной": показано его участие в обсуждении
крестьянской реформы в 1857-1859 гг., выделен его
первоначальный союз с Кавелиным, о чем долгое
время вслед за Лениным умалчивали отечественные
историки.
Авторы книги убедительно опровергают точку
зрения М.В. Нечкиной, которая, упоминая всуе
имя Ленина, изображает Россию конца 50 - начала
60-х гг. XIX в. как некий кипящий котел: "Прави¬
тельство уже не управляет, а стреляет... Уж лучше
6 Отечественная история, № 6
161
пойти на реформы, открыть клапан"7. Однако
в действительности события развивались по пере¬
вернутой схеме: не до, а после обнародования
манифеста 19 февраля 1861 г. в стране начались
разрозненные крестьянские волнения, правитель¬
ство стало "стрелять" кое-где в деревнях и "сажать"
протестующих в некоторых городах.
Новые моменты содержат очерки о полемике
Ленина с Сухановым и Каутским. В отличие от
Ленина авторы не считают защищаемое Сухановым
двоевластие "ошибкой" Советов, ибо оно предот¬
вратило союз буржуазных политиков с монархией,
обеспечило мирный в общем характер Февральской
революции (командующие фронтами действующей
армии едва ли присягнули бы Советам). Отмечает¬
ся и тот факт, что поначалу Ленин упустил
пагубное влияние на революционное движе¬
ние "аморального элемента", о чем предупреждал,
в частности, Чернышевский, а также не смог
признать демократическую многопартийность,
обуздать свой "терроризм", чего добивался от
него Каутский. Содержательная критика ленинизма
тем более важна, что именно установкам Ленина
следовала советская историческая наука.
Естественно, что 22 очерка в рецензируемой
книге не могли получиться равноценными, про¬
работанными с одинаковой глубиной. В некоторых
из них развернуты крупные темы, другие посвя¬
щены отдельным персоналиям. Очерк "Парадоксы
российского либерализма" (и некоторые другие)
похож на статью. "Крах народовольческого терро¬
ризма", напротив, скомкан, причем в нем не
названы использованные работы В.А. Твардовской,
М.Г. Седова, С.С. Волка, Н.А. Троицкого. Сюжеты
о декабристах и правлении Александра I могли бы
быть углублены привлечением дополнительной
литературы (в частности, многотомной докумен¬
тальной серии "Полярная звезда", исследований
С.В. Мироненко и др.).
Есть в книге и некоторые неточности: в част¬
ности, роман "Что делать?" Чернышевского публи¬
ковался в журнале "Современник" в № 3-5, а не 1-3,
как указывают авторы.
Подводя итог, отметим, что Е.Г. Плимак
и И.К. Пантин провели в главном и основном
содержательный и глубокий "сравнительно-поли¬
тический" анализ, пользуясь методом "истори¬
ческого реализма", и сумели в целом ответить на
поставленные ими вопросы по такой многогранной
и актуальнейшей теме, как драма российских
реформ и революций на протяжении трех столетий.
Такой результат мог быть достигнут только на
основе многолетних исследований авторов, книги
которых нашли широкий отклик и до сих пор
используются не только учеными, но и школь¬
никами, и студентами8.
Безусловно, и новая книга найдет своего
читателя.
Э.А. Павлюченко, кандидат исторических наук
(Москва)
Примечания
* Е.Г. Плимак, И.К. Пантин. Драма
российских реформ и революций (сравнительно¬
политический анализ). М.: "Весь мир", 2000. 359 с.
Тир. 2000.
1 См.: Вопросы капиталистической России.
Проблема многоукладности. Свердловск, 1972.
2 См.: Сидоров А.Л. Исторические пред¬
посылки Великой Октябрьской социалистической
революции. М., 1970. С. 58-80.
3 Ленинский сборник XV. С. 425.
4 См.: Карамзин Н.М. История государ¬
ства Российского. Т. IX. СПб., 1843. Стлб. 259,
сноска 762.
5 См.: Ленин В.И. ПСС. Т. 41. С. 55; Т. 43.
С. 371,385,386,403.
6 См.: Плимак Е.Г., Антонов В.С.
"Тайна" заговора Тухачевского // Отечественная
история. 1998. № 4; и х ж е: Рецензия на книгу
"Был ли Сталин агентом охранки?" (М., 1999) //
Отечественная история. 2001. № 2.
7 Революционная ситуация в России в середине
XIX века. М., 1978. С. 12.
8 См.: Карякин Ю.Ф., Плимак Е.Г.
Запретная мысль обретает свободу. М., 1966;
Володин А.И., Карякин Ю.Ф., Пли¬
мак Е.Г. Чернышевский или Нечаев? М., 1976;
Пантин И.К., Плимак Е.Г., X о р о с В.Г.
Революционная традиция в России. М., 1986 и др.
СОТРУДНИКИ РОССИЙСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ БИБЛИОТЕКИ - ДЕЯТЕЛИ
НАУКИ И КУЛЬТУРЫ. Биографический словарь. Т. 1. ИМПЕРАТОРСКАЯ
ПУБЛИЧНАЯ БИБЛИОТЕКА. 1795-1917. СПб., 1995. 698 с. Тир. 500; Т. 2. РОС¬
СИЙСКАЯ ПУБЛИЧНАЯ БИБЛИОТЕКА - ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПУБЛИЧ¬
НАЯ БИБЛИОТЕКА В ЛЕНИНГРАДЕ. 1918-1930. СПб., 1999. 704 с. Тир. 1000
В 1995 г. Российская национальная библиотека
в Петербурге отметила свое 200-летие. Основание
ее датируется теперь 1795 годом. Тогда в Петербург
из Варшавы были привезены книги, ставшие
основой будущего книгохранилища. В 1810 г. Алек¬
сандр I утвердил "Положение об управлении Импе¬
раторской Публичной библиотекой", торжествен¬
ное открытие которой состоялось в 1814 г. Юбилей
библиотеки, переименованной в 1992 г. в Россий¬
скую национальную (нельзя не пожалеть, что при
162
этом с культурной карты России исчезло славное
и ничем не запятнанное имя "Публички"), был
ознаменован выходом в свет 1-го тома фундамен¬
тального издания "Сотрудники Российской нацио¬
нальной библиотеки - деятели науки и культуры.
Биографический словарь"; в 1999 г. за ним после¬
довал 2-й, в скором времени должен выйти 3-й,
завершающий том издания. Нет нужды доказывать
полезность "Словаря", который "очеловечивает"
историю этого замечательного учреждения. Работу
авторского коллектива, состоящего из более
чем 40 человек, возглавили бывший директор
Библиотеки Л.А. Шилов и Г.В. Михеева. В напи¬
санных ими обширных введениях к обоим
томам прослежены основные этапы истории
Библиотеки, ее внутренняя структура, организация
фондов и работы с читателями, персональ¬
ный состав сотрудников, излагаются принципы
издания.
Биографические статьи носят "объективист¬
ский" характер, авторы избегают оценочных сужде¬
ний, стремясь представить как можно больше точ¬
ных, выверенных фактов. Помимо многочисленных
печатных изданий (в том числе редких ведомствен¬
ных справочников, адрес-календарей, памятных
книжек и т.п.) источниками послужили богатые
архивные материалы. Разыскания проводились
прежде всего в архиве Публичной библиотеки,
а также во многих других архивохранилищах
Петербурга и Москвы. Каждая статья завершается
библиографической справкой, содержащей спи¬
сок основных сочинений персонажа, литературы
о нем, указания на архивные источники. Руково¬
дители издания не проводили жесткой унифи¬
кации статей по стилю и объему, предостав¬
ляя авторам возможность индивидуального твор¬
чества.
1-й том "Словаря" включает биографии всех
сотрудников Публичной библиотеки дореволю¬
ционного периода (за исключением технического
персонала - сторожей, гардеробщиков и т.д.)
и содержит более 400 биографических статей.
Сотрудниками Библиотеки до 1917 г. были около
30 членов Академии наук и несколько буду¬
щих министров. В ней служили Н.И. Гнедич
и И.А. Крылов, А.Х. Востоков и В.Ф. Одоевский,
В.В. Стасов и Н.Н. Страхов, другие крупные
деятели русской культуры. В статьях о них наи¬
большее внимание уделяется, естественно, их
библиотечной деятельности, но приводится и много
других интересных сведений. Столь же ценными
(а в научном отношении нередко и более
новаторскими) являются статьи о менее именитых
сотрудниках. Статус работника Императорской
публичной библиотеки стоял достаточно высоко -
многие библиотекари имели чин статского или
действительного статского советников (тайных
советников среди штатных сотрудников Библио¬
теки, не считая директоров, было немного). Дирек¬
тор Библиотеки, обычно состоявший членом Госу¬
дарственного Совета, был видной персоной
в чиновном мире столицы.
В "Словаре" объективно освещаются труды
директоров Библиотеки, многие из которых
в советское время считались реакционными цар¬
скими сановниками. Вполне положительно оцени¬
вается авторами статей библиотечная деятельность
директоров А.Н. Оленина, М.А. Корфа, А.Ф. Быч¬
кова, Н.К. Шильдера, Д.Ф. Кобеко. "Словарь"
возвращает в историю Библиотеки многие имена.
В частности, это имена религиозно-философских
деятелей А.В. Карташева, Д.В. Философова,
С.С. Безобразова (впоследствии епископ Кассиан),
Л.А. Зандера, А.А. Мейера, Г.П. Федотова. Все они,
за исключением А.А. Мейера, после 1917 г. эмигри¬
ровали, и разработка эмигрантской темы - также
заслуга издателей.
После революции последовало многократное
увеличение числа сотрудников: в 1914 г. штат
Библиотеки насчитывал 44 единицы, а в 1925 г. -
257, не считая вспомогательного технического
персонала. Некоторые из новопришедших служили
в ней по совместительству в течение довольно
короткого времени (востоковеды В.В. Бартольд,
В.М. Алексеев, Б.Я. Владимирцов, историки
Е.В. Тарле и А.А. Васильев). Другие же - исто¬
рик-медиевист О.А. Добиаш-Рождественская, ви¬
зантинист В.Н. Бенешевич, филолог В.Ф. Шишма-
рев - оказались связанными с Публичной библио¬
текой очень крепко и вошли в число ее ведущих
сотрудников. В 1918 г. Библиотека получила
первого выборного директора - им стал философ
Э.Л. Радлов. В 1924 г. его сменил академик
Н.Я. Марр, занимавший эту должность до 1930 г.
В первые годы Советской власти Библиотека
стала также прибежищем для многих людей,
выброшенных "за борт жизни". Сотрудниками ее
являлись бывшие обер-прокурор Синода С.М. Лу¬
кьянов, царский министр народного просвещения
филолог-классик Г.Э. Зенгер, фрейлина императри¬
цы Ю.Н. Данзас, профессора Духовной академии
А.И. Бриллиантов, А.И. Садов, П.Н. Жукович,
кадетские деятели А.С. Изгоев и Д.В. Философов
и др. Статьи о них дают много нового, тщательно
проверенного материала (установлены, например,
точная дата и место смерти в ссылке историка
церкви А.И. Бриллиантова) (2, с. 133). Около
60-ти сотрудников Библиотеки 1920-х гг. в раз¬
ное время подверглись репрессиям, 10 человек
были расстреляны. Все эти факты отражены
в статьях.
2-й том "Словаря" включает более 350 биогра¬
фических статей. Ввиду огромного роста персонала
пришлось отказаться от принципа полного охвата
всех библиотечных сотрудников. В "Словарь"
включались лица, проработавшие в Библиотеке не
менее 5 лет. Исключения сделаны для видных
деятелей науки и культуры, для людей, ставших
жертвами репрессий, для погибших в войне и бло¬
каде. По сравнению с 1-м томом, расширилась
6*
163
источниковая база статей: появились ссылки
на личные и семейные архивы; привлечены данные
"Электронной книги памяти" Санкт-Петербурга,
охватывающей всех погибших в блокаду; исполь¬
зованы материалы, предоставленные службой
"Ритуальные услуги" и паспортной службой города.
Таким образом были установлены даты смерти
многих сотрудников Библиотеки.
Перед читателем 2-го тома предстает галерея
портретов петербургско-ленинградской интелли¬
генции первой половины XX в. Какое многообразие
профессий, мировоззрений, психологических ситуа¬
ций, культурных формаций! И все это вычиты¬
вается из суховатых и лаконичных справочных
статей! В 1920-1930-х гг. в Публичной библиотеке
помимо уже названных работали М.Л. Лозинский,
В.С. и А.Д. Люблинские, Н.В. Пигулевская,
И.М. Тронский, А.И. Доватур, М.А. Гуковский,
Н.С. Цемш, В.В. Бахтин, М.Е. Сергеенко,
Б.Я. Бухштаб, С. А. Рейсер и многие другие.
Едва ли не самыми красочными анкетными
данными обладала сотрудница Библиотеки Дора
Евгеньевна Лейхтенберг (Богарне) (1870-1937),
правнучка Николая I, имевшая до революции титул
герцогини Лейхтенбергской и графини Богарне.
После 1917 г. она осталась в Петербурге, служила
переводчицей в горьковском издательстве "Всемир¬
ная литература", а затем в библиотеке этого изда¬
тельства, которая в 1924 г. стала филиалом Публич¬
ной библиотеки. В 1929 г. в ходе чистки кадров она
была уволена, но в 1931 г. вновь восстановлена уже
как сотрудница спецхрана.Одновременно в 1931-
1934 гг. она работала в Ленгорлите. В сентябре
1937 г. Д.Е. Лейхтенберг была арестована вместе со
своим мужем В.А. Маркезетти, бывшим офицером
австрийского Генштаба, также пришедшим в Пуб¬
личную библиотеку через "Всемирную литературу".
Супруги были расстреляны по обвинению в шпио¬
наже и реабилитированы лишь спустя многие годы
(2, с. 393-395, 425-428). На противоположном
социальном и политическом полюсе находилась
Р.М. Плеханова, вдова и единомышленница осново¬
положника русского марксизма, ставшая в 1929 г.
заведующей Дома Плеханова, который она воз¬
главляла в течение 10 лет, до отъезда в Париж
к дочерям.
В небольшой рецензии трудно дать представ¬
ление о всей массе новой и ценной информации,
которую содержит "Словарь". Ограничимся лишь
несколькими примерами. Статьи о М.А. Буковец-
кой, Р.М. Тонковой и К.И. Раткевич восполняют
лакуну в русской историографии Великой
Французской революции - до сих пор специалисты
знали только фамилии этих квалифицированных
историков, учениц Н.И. Кареева и Е.В. Тарле.
Впервые читатель получает возможность ознако¬
миться с жизнью и деятельностью филолога-
романиста З.В. Гуковской, жены замечательного
литературоведа Г.А. Гуковского. Интереснейшие
биографические и библиографические материалы
содержатся в статье об известном "буржуазном"
юристе М.Я. Пергаменте (следовало, может быть,
указать, что в 1920-х гг. он являлся юрисконсультом
советского полпредства в Китае; между прочим,
в Отделе рукописей РГБ хранится множество писем
М.Я. Пергамента к его другу, профессору между¬
народного права В.Э. Грабарю).
Рецензируемое издание, как и всякое большое
дело, не лишено некоторых недочетов. Небиблио¬
течную деятельность ряда сотрудников можно было
бы охарактеризовать точнее. Если бы статьи перед
публикацией прочитывали специалисты в тех
областях науки, какими занимались персонажи, это,
вероятно, обеспечило бы большую определенность
высказываниям. Так, в статье о С.И. Бернштейне
следовало бы сказать, что он был близок
к формалистам, а в статьях о С.Л. Быховской
и Н.С. Державине - что они были последователями
Н.Я. Марра. Ведь при всем объективизме статьи
должны не просто давать послужной список, но и
характеризовать персонаж. Разумеется, библиогра¬
фические справки к статьям не могут быть
полными, но в списке литературы о Н.И. Гнедиче
нельзя было не указать классической монографии
А.Н. Егунова "Гомер в русских переводах XVIII—
XIX вв." (М., Л., 1964), а в списке литературы
о М.Л. Лозинском - основополагающей статьи
о нем А.В. Федорова (Федоров А.В. Искусство
перевода и жизнь литературы. Л., 1983). В библио¬
графии к интересной и убедительной статье
о В. Гене (1, с. 154-157) следовало указать работу
о нем Е.В. Тарле "Из истории русско-германских
отношений в новейшее время" (Русская мысль.
1914. № II). В статье об арабисте А.Э. Шмидте
(I, с. 584-587) уместно было сообщить, что в 1931-
1933 гг. он находился в ссылке в Казани. Вероятно,
следовало бы привести французское имя одного
из первых сотрудников Библиотеки французского
эмигранта Осипа Осиповича Огара (I, с. 382).
Поэму польского поэта Станислава Трембецкого,
также служившего в Библиотеке в начале XIX в.,
правильнее называть "Софиевка", а не "Зофьювка"
(1, с. 523) - речь идет о знаменитом имении графов
Потоцких на Украине, которое у нас всегда имено¬
валось так.
Число такого рода мелких уточнений и до¬
полнений может быть увеличено. Не подлежит,
однако, никакому сомнению, что в ряду многих
биографических справочников, вышедших за по¬
следние годы, словарь "Сотрудники Российской
национальной библиотеки" принадлежит к наибо¬
лее интересным и надежным. Перед нами цен¬
нейший труд не только по истории Публичной
библиотеки, но и по истории русской науки,
культуры и интеллигенции. Труд непреходящего
значения, обращаться к которому будут поколения
исследователей.
Б.С. Каганович, доктор исторических наук
(Санкт-Петербургский институт истории РАН)
164
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ. 1920-1940 гг.
Документы и материалы / Под ред. А.Ф. Киселева. М.9 Гуманитарный издательский
центр ВЛАДОС. 1999. 776 с. с илл. Тир. 7 000
На протяжении более чем десятилетия в нашей
историографии наблюдается беспрецедентный
интерес к российской эмиграции первой волны -
людской массе, исчисляемой в 2-3 млн человек,
выброшенной за пределы России в результате
Гражданской войны. Не секрет, что поначалу
исследования шли под знаком "агонии белой
эмиграции". До сих пор в опубликованных работах
остается немало одностороннего и даже наивного:
многообразие эмигрантской политической жизни
предстает то осколком умирающей России, то
реальной альтернативой большевизму; иногда в ней
видят чисто реставраторскую силу, а порой - даже
конструктивную программу переустройства совре¬
менной России.
Попытки рассмотрения деятельности политиче¬
ской эмиграции как системного целого, ориентиро¬
ванного не столько на Россию дореволюционную,
сколько на реалии текущей международной
политики, большевистскую государственность
и "советских людей", практически не предприни¬
мались. Мало обращали внимания и на различия в
психологии "стариков" и эмигрантской молодежи,
хотя именно с этим фактором связано множество
противоречивых - от предательства до отчаянного
терроризма - действий в среде российских изгнан¬
ников. До сих пор остались без ответа некоторые
вопросы: пыталась ли эмиграция преодолеть
былую доктринальную умозрительность, осталась
ли она непримиримо разобщенной, поменялись ли
внутри нее идейно-политические ориентиры, под
влиянием каких факторов возникали новые цен¬
ностные установки, как менялся психологический
ее настрой - уныние, бодрячество, склонность
к истерии, оптимизм? Даже вопрос о том, что
выдвинулось в эмиграции на первый план -
славянофильство или западничество, оставался без
ответа. Нет поэтому нужды пояснять, насколько
сложная задача стояла перед составителями
рецензируемого сборника.
Разумеется, можно было опереться на совре¬
менные политические предпочтения, и тогда
легковесный успех был бы обеспечен. Авторский
коллектив (С.В. Константинов, С.М. Сергеев, Э.М.
Щагин, А.Ф. Киселев) избрал иной путь. Словно
отвечая возможным оппонентам, редактор сбор¬
ника профессор А.Ф. Киселев подчеркивает, что
помимо всего прочего "политическая история
русской эмиграции - это история бурных споров
о путях развития России и человечества, история
смелых мечтаний о новом мироустройстве и по¬
пыток их воплотить в жизнь; что это история
трагических самопожертвований и предательств
во имя враждебных великих идей, история беспри¬
мерной - героической и безнадежной одновремен¬
но - борьбы горстки энтузиастов с гигантской
государственной машиной; что это история не¬
заурядных личностей, во имя неутоленной любви к
родине совершавших подвиги и преступления,
готовых ради нее взойти (и всходивших) на плаху..."
(с. 4). Понятно, что решение такой задачи требует
все еще непривычных - аналитически умудренных -
исследовательских усилий.
Рецензируемое издание во многом необычно,
хотя формально это хрестоматийное пособие для
студентов. Поражает количество впервые введен¬
ных в оборот источников: почти 100 документов из
ГА РФ, РГАСПИ, РГАЭ и Архива ФСБ составляют
свыше трети опубликованного. Следует отметить и
типовое разнообразие источников: программные
документы различных политических течений, сте¬
нограммы диспутов, публицистические статьи и
другие материалы перемежаются перепиской поли¬
тических лидеров, информацией советских разведы¬
вательных органов и протоколами допросов дея¬
телей контрреволюции, так или иначе оказавшихся
в руках чекистов. Перед нами сложная мозаика,
складывающаяся тем не менее в достаточно
ясную - пусть не вполне привычную - картину. Из
опубликованного можно узнать и нечто новое
о деятельности советских спецслужб, и даже понять
истоки некоторых побудительных импульсов ста¬
линского руководства. А главное - становится ясно,
до какой степени те или иные шаги большевистской
верхушки зависели от того, "что скажут там".
Политическая эмиграция 1920-1940-х гг. была
живой частью России.
Материал сборника оригинально структуриро¬
ван. Для отечественного читателя вместо привыч¬
ного спектра политических партий, вероятно,
неожиданными будут специальные разделы, после¬
довательно рассказывающие о Русском общевоин¬
ском союзе, правых и правоцентристах, сменовехов¬
стве, евразийстве, русском фашизме, праворади¬
калах, так называемых пореволюционных (в отли¬
чие от "дореволюционных") движениях. И только
вслед за этим предлагаются документы, характери¬
зующие республиканско-демократический лагерь,
меньшевизм, большевиков-отщепенцев, наконец,
политическую деятельность Русской православной
церкви за границей. При этом составители созна¬
тельно сделали упор на показ новых явлений
в жизни эмиграции. Сразу же отметим, что на этом
фоне наиболее известные в прошлом партии и по¬
литики первого ряда - октябристы, кадеты, эсеры,
меньшевики - выглядят непривычно бледно. Авто¬
ры кратких вводных статей к разделам не стремятся
"разжевать" читателю содержание публикуемых до¬
кументов-прошлое говоритсамо за себя. И картина
получается впечатляющая, во многом неожиданная.
165
От проигравшей в Гражданской войне стороны
вроде бы не приходится ждать многого. Но
"побежденные” из России очень быстро "поумнели",
заговорили наконец-то "своим" языком и смогли
предложить такой обширный набор социально-
политических идей, десятой доли которого нашим
современникам хватило бы для того, чтобы
избежать многих нелепостей, включая не столь
давние. А.Ф. Киселев, безусловно, прав, когда
пишет о том, что и современные историки могли бы
многому поучиться у эмигрантских авторов. Сбор¬
ник определенно не претендует на роль антологии
окостеневшего - это было бы действительно
неуважительно к "цветущей многосложности" (с. 5)
эмигрантской мысли. Более того, вольно или
невольно, но составители выдвинули на первый
план тех, кто, по словам известного евразийца
Н.С. Трубецкого, не остался среди "людей про¬
шлого", сумевших зафиксировать только идеалы
своего поколения (с, 692).
Сборник получился по-настоящему интересным.
К примеру, мы узнаем, что стремление руково¬
дителей Русского общевоинского союза держаться
в стороне от старых антибольшевистских полити¬
ков делало его членов политически беспомощными
и склонными к авантюристическим решениям, что
реставраторский монархизм доводил правых до
бессмысленной вражды между собой и настоящей
политической паранойи. Напротив, такие партийно
независимые и самокритичные политические мыс¬
лители, как П.Б. Струве и сменовеховцы, смогли
лучше других понять природу большевистской
власти. В свою очередь, приходится признать, что
евразийцы, смирившись перед "стихийной ката¬
строфой" революции (с. 241), невольно укрепили
Сталина в автаркистских устремлениях, что делало
неизбежной расправу с любой оппозицией во имя
мифического "социалистического строительства"
(с. 284-285, 294). Эмигрантский фашизм оказался
подражательным и вялым, ибо, ориентируясь на
корпоративистскую государственность и рассчиты¬
вая на "синтез дореволюционной и послереволю¬
ционной России" (с. 330), имел своим идеалом
подобие старой формулы "православие, самодер¬
жавие, народность".
Что касается всевозможных молодежных "на¬
циональных революционеров", разорвавших с ав¬
торитетом традиционных политических вождей,
и "пореволюционных" (признающих закономер¬
ность "национальной" Октябрьской революции)
течений, то поражает преобладание в них не
политической наивности, а элементов авантюризма
и истеричности: дело доходило до восторгов по
поводу сталинских "чисток" (с. 455) и программы
"русского мессианства", осуществляемого под со¬
ветским флагом (с. 469). Наконец, вчитываясь
в документы раздела о сложных противоречиях
внутри Русской православной церкви за рубежом,
начинаешь понимать, что большевики в 1920-
1930-е гг. были озабочены вовсе не уничтожением
в СССР "опиума для народа", а скорее мечтали
о политически послушной "карманной" Церкви,
способной в известной степени сакрализовать их
устремления внутри страны и за ее пределами.
Подобные взаимозависимости, как и многое другое,
трудно разглядеть с помощью официальных боль¬
шевистских документов.
К сожалению, традиционные противники боль¬
шевизма - кадеты, эсеры, меньшевики, как и бе¬
жавшие на Запад оппозиционеры - представлены
в сборнике неполно. И здесь хотелось бы отметить
некоторую странность. Составители, очевидно, для
того, чтобы "оживить" материал, эксплуатируют
тему "масонской закулисы" (с. 520), что выглядит
как "облегченное" толкование весьма сложных
устремлений республиканско-демократического ла¬
геря. В 1920-е гг. в нэповской России всевозможных
оккультистов, розенкрейцеров и прочих "масонов"
среди растерянной интеллигенции было пруд пруди,
и полуграмотные чекисты воспользовались нали¬
чием нелепых и политически безобидных органи¬
заций такого пошиба для серьезного искоренения
"контрреволюции". В плену сходных страхов оказа¬
лись и молодые эмигрантские радикалы. Так стоит
ли сегодня упрощать проблему, пользуясь старыми
политическими лекалами?
Думается, при переиздании данного учебного
пособия - а оно этого заслуживает - стоило бы
подумать об устранении отмеченной диспропорции
в объеме отдельных разделов. Это помогло бы
еще более основательно обогатить наши представ¬
ления о политической культуре России XX в.
в целом.
В.П. Булдаков, доктор исторических наук
(Институт российской истории РАН)
Н. Р А П О П О Р Т. ТО ЛИ БЫЛЬ, ТО ЛИ НЕБЫЛЬ. СПб., 1998.192 с. Тир. 3000
Названием книги, взятым из русских народных
сказок, автор воспоминаний о прошлой жизни
в СССР настолько подчеркивает трагизм былого,
что оно кажется небылью. Одновременно это на¬
звание сигнализирует об иронично-юмористиче¬
ском освещении событий, о которых Наталья
Рапопорт - дочь всемирно известного патолого¬
анатома, ныне профессор университета в Солт-
Лэйк-Сити (штат Юта, США), близко знакомая со
многими историческими личностями, - пишет как
очень осведомленный свидетель.
Ее отец Яков Львович Рапопорт вопреки своей
166
"мрачной” профессии был человеком с велико¬
лепным чувством юмора, жизнелюбом и оптими¬
стом. За почти 98 лет своей жизни он попадал во
"всякие истории". О них и идет речь в первой части
книги "Улыбки и гримасы Гиппократа". Когда в
послевоенные годы набирал силу государственный
антисемитизм, решено было уволить ректора Вто¬
рого московского мединститута Абрама Бори¬
совича Топчана. Долго подыскивали мотивировку
увольнения, на что Рапопорт-отец заметил: «Вот
дурачье, чего уж было проще: "Топчана как
Абрама Борисовича освободить..."» А когда
началась вакханалия борьбы против вейсманистов-
морганистов, ему позвонили, приняв за одно¬
фамильца - генетика Иосифа Абрамовича. Он ска¬
зал: "Вы хотите поговорить с Рапопортом - вей-
сманистом-морганистом, а попали к вирховиянцу"
(с. 11). Но это были "цветочки", а вскоре появились
и "ягодки" - обыск и арест Я.Л. Рапопорта по
дутому "делу врачей" (см. очерки "Обыск"
и "Дочь врача-вредителя"). Яков Львович после
смерти Сталина - главного сценариста и режиссера
этого дела, которое должно было стать прелюдией
к "окончательному решению еврейского вопроса",
- был. как и другие выжившие, освобожден и впо¬
следствии написал книгу «На рубеже двух эпох -
"дело врачей" 53-го года». В ней воспомина¬
ния дочери дополняются описанием тех же со¬
бытий, но увиденных глазами 14-летней комсо¬
молки.
Чрезвычайно интересны приводимые автором
записки отца "Чума в Москве". Они не только
повествуют о том, как в 1940 г. была предотвра¬
щена эпидемия чумы в Москве, но и свидетель¬
ствует о незаурядном юмористическом даре автора.
Казалось бы, как можно о чуме писать с юмором,
но просто нельзя без смеха читать рассказ о том,
как были привлечены к поиску и изоляции
лиц, соприкасавшихся с больными, "товарищи из
НКВД". Ночью приехали эти "товарищи" к ста-
рику-врачу Р. и приказали следовать за ними.
«О чем мог думать несчастный старик? - читаем мы
в записке. - Р. пытался утешить жену, говорил, что
произошло недоразумение, что он ни в чем не
виноват, - но ведь так говорили многие, если не все,
в подобной ситуации... По дороге Р. выискивал в
своей жизни поводы для ареста - и не находил
(тоже стереотипная ситуация)... Размышления его
были прерваны прибытием в Новоекатерининскую
больницу. И тут только встретивший его профессор
Лукомский рассказал несчастному, в чем дело...
Р. пришел в неописуемое возбуждение и стал
просить у Лукомского разрешения позвонить ста-
рушке-жене, которую оставил в полном отчаянии.
Лукомский, разумеется, разрешил. Дрожащими
руками Р. взял телефонную трубку и ликующим
голосом, не скрывая неожиданной радости, сказал
жене буквально следующее: "Не волнуйся, дорогая.
Это я. Я звоню из Новоекатерининской больницы.
Подозревают, что я мог заразиться чумой от
больного. Поэтому не волнуйся, оказывается,
ничего страшного, о чем мы с тобой думали. Это
только чума!"» (с. 61). Умри, но лучше не скажешь
о массовом состоянии страха во времена "Большого
террора".
Вторая часть книги "Государственные преступ¬
ники" состоит из блистательных новелл о раннем
этапе сталинского, тогда еще "тихого", полити¬
ческого террора. Это рассказы о событиях, обсу¬
ждавшихся в семье автора. Мы узнаем о "заказных
убийствах", если пользоваться современным тер¬
мином, совершенных в больнице для высокопо¬
ставленных лиц. Оказывается, что не только
Фрунзе пал жертвой соответствующего "лечения"
по сталинскому велению, но и Д.И. Курский -
нарком юстиции и полпред СССР в Италии. Когда
читаешь эти новеллы, приходишь к выводу, что и
название второй части, как и всей книги, имеет
"второе дно", т.е. речь идет о власть имущих,
действия которых могут быть квалифицированы
как "государственные преступления", а вторая
серия новелл посвящена тем благородным людям,
которым преступные власти присвоили звание
"государственных преступников".
В этой серии новелл автор пишет о знакомстве и
дружбе с семьей Юлия Даниэля - "самой яркой
главе" его жизни (с. 113). Семья эта была центром
притяжения многих незаурядных людей, и все они
оказались на страницах новелл Н. Рапопорт.
И "Записки о Юлии Даниэле", и "Байки Даниэлевой
кухни", и «"Открытым текстом" об Игоре Губер¬
мане», и "В секретном городе" повествуют о том
слое интеллигенции, который не имел ничего
общего с пресловутыми солженицынскими "образо-
ванцами". Точные характеристики этих людей,
сдобренные искрометным юмором, создают интел¬
лектуальный фон так называемых застойных
лет, а если к этому добавить и повествования
третьей части, в которой мы встречаемся
с семьями Зиновия Гердта, Татьяны и Сергея
Никитиных, Булатом Окуджавой, то читатель
получит четкое представление о противостоя¬
нии интеллигенции авторитарному режиму
брежневской пробы. Непринужденную атмосферу
теплой дружбы этих людей-единомышленников
отражают надписи на подаренных Даниэлю
книгах. Вот одна из них, принадлежащая перу
Ф. Искандера:
"Сердце радоваться радо
за тебя - ты все успел,
что успеть в России надо:
воевал, писал, сидел" (с. 116).
Это общество интеллектуальной элиты страны
сознательно или интуитивно создавало свою "Зону
свободы", без которой было не выжить в затхлой
атмосфере сусловского идеологического диктата
и контроля. Думается, что ни один исследователь
167
общественно-политической, культурной, литера¬
турной и научной жизни "серого времени застоя" не
сможет обойтись без свидетельств Натальи
Рапопорт.
Можно упрекнуть автора только в одном: порой
режет слух встречающаяся в книге ненормативная
лексика. А из авторских неточностей я заметил
только две: не было советского деятеля по фамилии
Лешава (с. 109), был Лежава, и Рада Аджубей была
не главным редактором "Науки и жизни", а только
его заместителем, хотя ее вклад в издание журнала
выше похвал. Но эти замечания можно отнести на
счет придирчивого читателя, которым я являюсь.
Б.Г. Литвак, доктор исторических наук
(Канада)
УРАЛЬСКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ. Изд. 2, перераб. и доп.
Екатеринбург: Академкнига, 2000. 640 с., илл. Тир. 2000
В последние годы в нашей стране опубликовано
немало справочно-энциклопедической литературы
по истории. Приоритет здесь, естественно, принад¬
лежит центральным научным учреждениям и изда¬
тельствам. Однако подобного рода издания начи¬
нают создаваться и в регионах России, и рецензи¬
руемая работа, подготовленная в Институте исто¬
рии и археологии Уральского отделения РАН под
руководством академика В.В. Алексеева, несомнен¬
но, займет видное место в их ряду.
Традиции уральского энциклопедического кни¬
гоиздания уходят своими корнями в XVIII в.
("Топография Оренбургская" и "Лексикон, или
Словарь топографический Оренбургской губернии"
П.И. Рычкова), но они были насильственно
прерваны после выхода первого тома "Уральской
Советской энциклопедии" (Свердловск, 1933).
Рецензируемое издание - попытка, и довольно удач¬
ная, возродить и развить энциклопедическое
направление в культуре региона.
"Уральская историческая энциклопедия" отли¬
чается широтой подхода и высоким научным
уровнем. Теперь, после выхода в свет этого одно¬
томника, включающего 2500 статей, содержащих
большое количество ранее неизвестных (или мало¬
известных) сведений, гораздо зримее видятся не
только достижения отечественной науки в изучении
прошлого Урала, но и имеющиеся лакуны и спор¬
ные вопросы.
Обобщающие работы всегда уязвимы для
критики: по целому ряду причин в них не могут
учитываться все известные факты. Поэтому, стре¬
мясь максимально расширить круг авторов и затро¬
нутых тем, создатели книги несколько лет назад
обратились к научной общественности республик и
областей Урала. В итоге энциклопедия объединила
весь цвет уральской научной мысли, более 300 спе¬
циалистов разного профиля: историков, археологов,
географов, экономистов, литературоведов, искус¬
ствоведов, краеведов.
Материалы энциклопедии охватывают огром¬
ный хронологический период - с древнейших вре¬
мен до конца XX в.,-а широкие территориальные
рамки позволили выделить как общие закономер¬
ности, так и специфические особенности истори¬
ческого процесса на Урале. В книгу вошли
обзорные обобщающие статьи, статьи по различ¬
ным частным аспектам прошлого Урала, биогра¬
фические сведения о людях, в большей или
меньшей степени связанных с регионом.
Хотелось бы обратить внимание на то, как трак¬
туется авторами книги понятие "Урал". Взяв за ос¬
нову экономический, а не географический принцип,
они сделали ее по существу энциклопедией
Уральского экономического района, а не Урала.
Есть в энциклопедии и серьезные попытки не
только пересмотреть многие догматические поло¬
жения историографии советского периода, но и
выработать новые подходы. В издании достаточно
полно представлена информация о фольклоре,
культуре, литературе, промышленном потенциале
Урала. В целом выдержано пропорциональное
соотношение материала по республикам и областям
региона.
Есть, конечно, в книге и упущения, часть
которых объясняется научной новизной самого
проекта, другая - существующими трудностями в
поддержании на должном уровне связей между
исследователями из разных регионов. К сожале¬
нию, далеко не все ошибки (в том числе и техни¬
ческие) были исправлены во втором издании.
Читателю далеко не всегда понятны принципы
отбора материала, которыми руководствовались
составители. Так, в книгу включены сведения лишь
об Институте истории и археологии Уральского
отделения РАН в Екатеринбурге, но отсутствуют
данные о некоторых других исторических академи¬
ческих институтах - Институте истории, языка
и литературы Уфимского научного центра РАН,
Центре этнологических исследований УНЦ РАН.
Есть статья "Башкирский государственный аграр¬
ный университет", но нет статен о Башкирском
государственном университете и Башкирском госу¬
дарственном педагогическом университете с их
историческими факультетами, о других вузах
республики.
168
В статье "Высшая школа на Урале" немало
говорится о промышленных специальностях, но при
этом собственно исторические исследования, веду¬
щиеся на соответствующих факультетах вузов
региона, упомянуты лишь мимоходом. Представ¬
ляется, что на этом надо особо заострить внимание,
ведь энциклопедия не зря носит название "истори¬
ческой". Возможно, стоило бы серьезно расширить
и статью "Историческое образование".
Энциклопедия задумана как справочное издание
по одной отрасли. Поэтому, на наш взгляд, весьма
спорным является включение в нее сведений,
имеющих довольно косвенное отношение к теме и
достойных универсальных или иных тематических
справочников. Это касается и персоналий. Авторы
книги включили в нее статьи обо всех действи¬
тельных членах и членах-корреспондентах РАН
независимо от специальности, а также о некоторых
докторах наук. Что касается академиков, то здесь
особых возражений нет, хотя, думается, не стоило
все же превращать "Историческую энциклопедию"
в универсальную, а вот по поводу докторов,
удостоенных чести попасть на страницы издания,
вопросы у читателя непременно возникнут, ибо их
отбор зачастую был субъективен, их перечень
ограничен главным образом представителями науки
среднеуральского региона. Хотелось бы видеть на
страницах издания и имена уроженцев Урала-
знаменитого танцора Рудольфа Нуриева, писателя
С.Т. Аксакова, героя Великой Отечественной
войны генерала М.М. Шаймуратова.
Археология представлена в энциклопедии зна¬
чительным количеством статей (порой чрезмерно
детализированных и превосходящих по объему все
остальные темы). Эти разделы написаны, как
правило, специалистами в конкретных областях
уральской археологии и выполнены на достаточно
высоком профессиональном уровне. Следует ука¬
зать лишь на отдельные досадные упущения авто¬
ров и редколлегии. Так, в статье "Археология
Урала" пропущено имя известного исследователя
средневековой археологии Южного Урала - д.и.н.,
члена-корреспондента Академии наук Республики
Башкортостан Н.А. Мажитова. Очевидно, по недо¬
разумению пропущена статья "Бахмутинская куль¬
тура", поскольку на нее есть ссылка в статье
"Мазунинская культура". С другой стороны, не¬
оправданно большой блок материала археологиче¬
ской тематики на позволил, видимо, включить
в книгу статьи "Этнография" ("Этнология"), "Исто¬
рическая география и историческая картография
Урала" (хотя имеются "Археография полевая"
и "Археология Урала").
На наш взгляд, недостаточно полно и глубоко
освещена на страницах энциклопедии конфессио¬
нальная ситуация. Информация по отдельным ре¬
лигиям и регионам распределена очень неравно¬
мерно. Например, есть статья об одной из хри¬
стианских сект - иеговистах-ильинцах, но вне поля
зрения составителей остались другие христианские
течения, игравшие и продолжающие играть опре¬
деленную роль в истории края, а также многие из
так называемых новых религий. Некоторые из них
все же перечислены в статье "Религии Урала", но
при этом поликонфессиональный Башкортостан
упоминается здесь лишь как местопребывание
Центрального духовного управления мусульман.
Остальные конфессии освещены только по мате¬
риалам Пермской, Челябинской и Свердловской
обл. В энциклопедии отсутствует и общая статья
о православии, сведения о котором рассредоточены
по нескольким разделам, ничего не говорится
о единоверии и катакомбной церкви. В статье
"Старообрядчество" содержатся лишь общие сведе¬
ния об этом религиозном направлении, причем
некоторые ее положения представляются спор¬
ными (например, единственной причиной внутрен¬
них разделений старообрядчества называется его
пестрый социальный состав). Схематично даны
этапы его распространения, не указаны основные
центры, не перечислены все согласия. При харак¬
теристике ислама основное внимание уделено
ранней истории, а состояние этой религии в XX в.
определяется лишь несколькими общими фразами.
Вызывают недоумение некоторые утверждения
авторов статьи "Ислам", например, такое:
"...Татаро-монгольское завоевание Булгарии (1236)
не поколебало позиций ислама, так как он стал
официальной религией Золотоордынского ханства.
С XIV в. центром мусульманского мира становится
Казанское ханство..." Однако известно, что офи¬
циальной религией Золотой Орды стал не в 1236 г.,
а только в XIV в. во время правления хана Узбека
(1310-1342), а история Казанского ханства начи¬
нается в XV в., и это государство может, очевидно,
считаться лишь одним из "центров мусульманского
мира". Язычеству в энциклопедии дано только
определение, никаких материалов о наличии его на
Урале и местной специфике не представлено,
т.е. инфомационной нагрузки статья на эту тему не
несет. Целесообразно было бы в последующих
изданиях книги расширить объем информации по
религии, дополнив словник персоналиями наиболее
видных деятелей религиозных движений прошлого
и настоящего.
Мало в книге и материала по культуре региона.
В частности, развитие музейного дела на Урале
освещено, на наш взгляд, довольно однобоко,
преимущественно на материале музеев Свердлов¬
ской обл. Не полностью раскрыта роль Орен¬
бургского отдела Русского географического обще¬
ства в исследовании почти всех сторон жизни
региона. В разделе "Академические экспедиции"
приведена лишь общеизвестная информация, но не
раскрыты специфика их работы на Урале и роль в
изучении края, хотя в литературе (как центральной,
так и региональной) этот вопрос достаточно хоро¬
шо освещен. На наш взгляд, было бы целесообраз¬
но включить в энциклопедию статью "Градострои¬
тельство на Урале", поскольку спецификой края
169
является то, что почти все уральские города
возникли вокруг заводских поселений.
Не совсем понятен принцип подбора статей по
населенным пунктам Башкортостана. Отдельные
райцентры нашли отражение в энциклопедии, дру¬
гие нет, отсутствуют статьи по некоторым городам
республики. В книге, как и в первом издании,
к сожалению, немало опечаток.
Хотелось бы остановиться и на иллюстративной
части энциклопедии. Создается впечатление, что
археологическая тематика пользовалась у состави¬
телей книги особыми привилегиями, ведь довольно
многочисленные рисунки по археологии факти¬
чески исчерпывают иллюстративный материал
в рецензируемой работе. Зато на страницах
энциклопедии нет ни тематических (этнических,
демографических, собственно исторических) карт,
ни планов городов, да и просто изображений
предметов материальной культуры народов
Урала.
Тем не менее, несмотря на все указанные выше
недостатки, следует признать, что екатеринбуржцы,
выступив первопроходцами этого энциклопеди¬
ческого проекта, сделали большое и нужное дело.
Ориентируясь на "Уральскую историческую энцик¬
лопедию", на бесценный опыт, полученный автор¬
ским коллективом в процессе работы над ней,
историки региона смогут создать собственные
областные и республиканские исторические энцик¬
лопедии. Разумеется, опыт коллег из Екатерин¬
бурга будет востребован не только в уральском
регионе. Рецензируемая книга, несоменно, будет
стимулировать развитие российского краеведения
и региональных исследований в целом.
И.М. Акбулатов, Е.С. Данилко, И.В. Кучумов,
Ф.А. Шакурова, кандидаты исторических наук,
А.В. Псянчин, кандидат географических наук
(Центр этнологических исследований
Уфимского научного центра РАН)
ПРОДОВОЛЬСТВЕННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ УРАЛА В XX ВЕКЕ.
1900-1984 гг. Документы и материалы в 2 т. Т. 1. 1900-1928 гг. 552 с.; Т. 2. 1929-
1984 гг. 455 с. Екатеринбург: " Академкнига”. 2000. Тир. 500
Современный этап развития исторической науки
характеризуется не только сменой парадигмы, но и
пересмотром всего накопленного фактического
материала, обобщением и систематизацией нового
опыта. Несомненный приоритет в 1990-е гг.,
помимо междисциплинарных исследований, отда¬
ется работам, связанным с публикацией и ана¬
лизом источников. Рецензируемое издание-одна
из них.
Двухтомный документальный сборник под
редакцией Г.Е. Корнилова и В.В. Маслакова
подготовлен в Институте истории и археологии
Уральского отделения РАН на основе научного
проекта "Продовольственная безопасность Урала в
XX веке". На фоне аналогичных процессов в стране
в целом здесь изучались основные направления
продовольственной политики, механизмы и резуль¬
таты обеспечения региона продуктами питания.
Ставилась задача обобщения исторического опыта
решения данной проблемы с учетом современной
ситуации в России. Важным этапом подготовки
сборника явилась публикация библиографического
указателя по теме1.
Проблема продовольственной безопасности
была сформулирована в научных работах начала
1990-х гг. и исследовалась главным образом
в рамках экономической науки2. Актуальность ее
постановки как на федеральном, так и на регио¬
нальном уровнях стала отражением сложной
экономической ситуации, в которой оказалась
Россия на рубеже 1980-1990-х гг. При этом анализ
рассматриваемого вопроса предполагает реализа¬
цию принципов системного исследования, т.е. изуче¬
ние воздействия таких факторов, как состояние
сельского хозяйства, торговли, перерабатывающей
промышленности, политики государства в вопросах
производства и распределения продовольственных
ресурсов, уровня потребления населения страны
в целом и ее отдельных регионов, проблемы
массового голода. Необходимо также подчеркнуть,
что историческая ретроспектива дает возможность
сопоставить эффективность двух моделей реше¬
ния проблемы продовольственной безопасности
России в XX в. - рыночной и планово-распре¬
делительной, попытаться выделить необходимый
набор мер и решений, обеспечивающих в со¬
временных условиях достижение положитель¬
ных результатов в этом стратегически важном
вопросе.
Первый том издания посвящен периоду 1900—
1928 гг. (236 документов), второй - 1929-1980-м гг.
(241 документ). Первый период в большей степени
характеризуется особенностями, свойственными
рыночной системе, в условиях которой (с извест¬
ными оговорками) функционировало сельскохозяй¬
ственное производство и потребление. Основным
производителем сельскохозяйственной продукции
в это время выступает мелкотоварное крестьянское
170
хозяйство. Второй связан с формированием и окон¬
чательным утверждением планово-распределитель¬
ной системы; переходом функций основного произ¬
водителя продовольствия к колхозам и совхозам,
когда управление сельскохозяйственным производ¬
ством и потреблением приобретает специфические
черты, связанные с насильственным изъятием
сельхозпродукции и распределением ее среди
производителей по остаточному принципу, а сре¬
ди основной массы горожан - по уравнительным
нормам. Общий же уровень продовольствен¬
ного обеспечения населения остается низким,
крайне не рациональным и не сбалансирован¬
ным по количеству и качеству потребляемой
продукции.
Каждый том сборника имеет вводные статьи,
в которых рассматриваются общетеоретические
вопросы продовольственного обеспечения, а также
анализируются источники по проблеме в целом и
включенные в данное издание. При отборе мате¬
риалов составители отдавали предпочтение свод¬
ным статистическим данным, делопроизводствен¬
ной документации, решениям местных партийных
и советских органов, письмам и заявлениям жите¬
лей села и горожан. Абсолютное большинство
документов, извлеченных из местных и цент¬
ральных архивов, вводится в научный оборот
впервые.
Широко представлены нормативные акты цар¬
ской России, в частности устав 1892 г. "Об обес¬
печении народного продовольствия" (с изменения¬
ми, принятыми до 20 сентября 1913 г.), обзоры зем¬
ских статистических органов по Пермской и Орен¬
бургской губ. Применительно к периоду Первой ми¬
ровой и Гражданской войн, голода начала 1920-х гг.
большой интерес представляют оперативные мате¬
риалы-телеграммы, докладные записки, отчеты
районных и областных партийных и советских орга¬
нов, дающие представление о реальной ситуации со
снабжением продовольствием и положением насе¬
ления. В документах сборника получили отражение
причины голода 1932-1933 гг., механизмы кон¬
фискации сельхозпродукции у колхозов и сов¬
хозов, принципы распределительной политики.
Показаны процессы разрушения старой и фор¬
мирования новой системы продовольственного
обеспечения, завершившейся к концу 1930-на¬
чалу 1940-х гг. В основном статистическими
и отчетными партийными и государственными
документами, отражающими состояние аграр¬
ного сектора потребления представлены 1950-
1980-е гг.
Структура сборника основана на хронологиче¬
ском принципе, что во многом оправдано самим
объектом исследования, однако можно отметить
и некоторую традиционность такого подхода,
а заодно и известное несоответствие его с заяв¬
ленными авторами принципами системности иссле¬
дования. В той или иной мере этот недостаток
можно было бы преодолеть путем выделения
в рамках каждого периода тематических рубрик,
отражающих развитие сельскохозяйственного про¬
изводства, заготовку и распределение продук¬
ции, торговые операции, борьбу с голодом
и т.д.
Можно отметить и некоторые пробелы в осве¬
щении отдельных вопросов. Так, после обстоя¬
тельного рассмотрения причин возникновения,
масштабов трагических последствий и мер по
преодолению голода в регионе в 1921-1922 и 1932—
1933 гг. (см. т. 1, док. № 186-213; т. 2, док. № 38-43,
49-51, 55-57 и др.), о не менее губительном
и охватившем также ряд областей Урала (Моло-
товскую, Свердловскую и Челябинскую обл.,
Башкирию3) голоде 1946-1947 гг. даже не упо¬
мянуто. Фактически обойден вниманием и вопрос
об освоении на Урале целинных и залежных земель
(в этой связи публикуется только один документ:
т. 2, док. № 143 - постановление пленума Челябин¬
ского обкома КПСС о задачах областной парт¬
организации по выполнению решений февраль¬
ско-мартовского 1954 г. пленума ЦК КПСС).
Заметим, что, по данным официальной статистики,
в регионе было вспахано почти 3 млн га
целины4.
В первом томе сборника, в отличие от второго,
в перечне документов, к сожалению, опущены их
исходные даты, что затрудняет работу исследо¬
вателей.
Оценивая публикацию в целом, хотелось бы
подчеркнуть, что составителям, на наш взгляд,
удалось:
- впервые в развернутом виде сформулировать
и заявить проблему продовольственной безопас¬
ности в историческом аспекте;
- обозначить основные подходы к ее рассмотре¬
нию на основе современных достижений экономи¬
ческой науки и новых возможностей, предоста¬
вляемых исторической наукой (статистический
анализ дополняется динамическим, позволяющим
изучить явление в ретроспективе);
- определить круг важнейших исторических
источников, которые могут быть использованы для
изучения продовольственного обеспечения на раз¬
ных этапах развития российского, советского
и постсоветского государства;
- представить ценный информативный материал
базового характера, на который можно опереться
при дальнейшем изучении более широкого круга
проблем данной темы в других регионах и по стране
в целом.
Рецензируемый сборник - значительный шаг
на пути решения чрезвычайно сложной и много¬
гранной проблемы, весьма актуальной и для
современного этапа развития России.
В.П. Данилов, И.Е. Зеленин,
доктора исторических наук
(Институт российской истории РАН)
171
Примечания
1 См.: Продовольственная безопасность в
XX веке: региональный аспект. Библиографии,
указатель. Екатеринбург, 1998.
2 См., напр.: Архипов А., Г о р о д е ц-
к и й А., Михайлов Б. Экономическая
безопасность: оценки, проблемы, способы обеспе¬
чения // Вопросы экономики. 1994. № 12. С. 36-44;
Маслаков В.В. Продовольственная безопас¬
ность территории: сущность и методы определения.
Екатеринбург, 1996.
3 См.: Зима В.Ф. Голод в СССР 1946-1947
годов: происхождение и последствия. М., 1996.
С. 68-72.
4 См.: Вестник статистики. 1974. № 3. С. 94-95.
КРАЙ НАШ СТАВРОПОЛЬЕ. ОЧЕРКИ ИСТОРИИ. Ставрополь. 1999. 525 с.
Тир.3000
Ставропольский край - один из типичных и в то
же время своеобразных регионов России. Начало
его истории восходит ко времени становления
российской государственности на южных рубежах,
когда с 1777 г. начали возводится главные опорные
пункты Азово-Моздокской укрепленной линии, под
прикрытием которой Россией был создан прочный
плацдарм для закрепления на Кавказе и шло
экономическое освоение Предкавказья.
Авторский коллектив рецензируемой книги
поставил перед собой задачу осветить много¬
вековую историю края с позиций современного
научного знания. Актуальность предпринятого
исследования в связи с введением в научный оборот
новых Источниковых материалов, разнообразием
оценок и концепций исторического процесса,
появившихся в последнее время, очевидна. И можно
с уверенностью сказать, что историки-краеведы
в целом с этой нелегкой задачей справились.
В работах, издававшихся в 1930-1980-х гг., в том
числе в "Очерках истории Ставропольского края"
(1986), преобладал односторонний, по преимуще¬
ству политический подход, замалчивались ошибки,
просчеты, завышались оценки степени экономиче¬
ской и политической зрелости советского общества
1950-1980-х гг. Во многих публикациях 1990-х гг.
дала о себе знать другая крайность, проявившаяся в
очернении нашего прошлого. Авторам очерков,
особенно посвященных советскому периоду, уда¬
лось избежать "шарахания" из одной крайности в
другую. В издании многие исторические события
переосмыслены с позиций сегодняшнего дня,
требований историзма и объективности. Большая
часть очерков базируется на археологическом,
мемуарном материале, документах центральных
и местных архивов. Региональная история, ее
важнейшие события освещаются в контексте
отечественной истории всей России.
В работе достаточно полно показано, что
степной край, ставший частью России в последней
трети XVIII в., не затерялся на изломах бурной и
драматической российской истории. Уже на первом
этапе его пребывания в составе России, когда она
вела борьбу за выход к Каспийскому и Черному
морям, Центральное Предкавказье в силу его
географического положения стало опорой государ¬
ственной политики на южном направлении. Во
второй половине XIX в., на этапе капитализации
России, Ставрополье стало второй после Кубани
житницей страны, вышло на мировой зерновой
рынок. Широкую известность к тому времени
приобрели курорты Кавказских минеральных
вод, природные богатства и ландшафт предгорий
Кавказа.
Заметными в истории страны были страницы,
вписанные населением края в годы революции
1905-1907 гг., Первой мировой войны, Февральской
и Октябрьской революций 1917 г., Гражданской
войны и интервенции. В советский период край,
пройдя этапы модернизации экономики и преобра¬
зований в других сферах общественной жизни,
вошел в число наиболее развитых в экономическом
отношении районов Северного Кавказа. Яркие
главы вписали ставропольцы в историю Великой
Отечественной войны - половина частей и соедине¬
ний, формировавшихся в крае, закончили войну
гвардейскими, 211 воинов-ставропольцев удостоены
звания Героя Советского Союза и 46 стали
кавалерами орденов Славы всех 3-х степеней.
Большой вклад был внесен жителями региона
в послевоенное восстановление народного хозяй¬
ства и дальнейший подъем экономики: в начале
1980-х гг. в крае производилось промышленной
продукции в 16 раз, а продукции сельского хозяй¬
ства - в 3,5 раза больше, чем в 1940 г.
Ставрополье представлено в книге как во мно¬
гом уникальный полиэтнический и поликоифессио-
нальный по составу населения регион. Пересе¬
лившиеся сюда из центральных губерний русские и
украинцы осваивали степной край рука об руку с
ногайцами, калмыками, туркменами, черкесами,
осетинами и представителями других этносов
страны. Использованные в книге документы сви¬
детельствуют, что и здесь русский народ выступал
как интегрирующая сила, в которой другие народы
России, по словам известного философа И. Ильина,
172
"всегда видели ведущий и правящий народ,
защитника, а не угнетателя". Эти черты русских
особенно полно раскрылись именно на Северном
Кавказе. И авторы с полным основанием не
обособили историю края как от Карачаево-
Черкесии, которая развивалась в его составе
па протяжении 70 лет, так и от истории своих
соседей - Кабардино-Балкарии, Северной Осетии,
Дагестана.
К достоинствам книги можно отнести и то, что
местная история раскрывается в ней не только
через действия власти и различных политических
структур. В ней прослеживается значение челове¬
ческого фактора, раскрывается роль творцов
истории - людей труда, военных, государственных и
общественных деятелей, известных ученых, твор¬
ческой интеллигенции. С интересом восприни¬
маются содержащиеся в книге материалы и оценки
той роли, какую здесь сыграли в свое время такие
яркие исторические личности, как А.В. Суворов,
А.П. Ермолов, А.А. Вельяминов, П.Х. Граббе;
показано влияние на духовную жизнь края творений
A. С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Л.Н. Толстого.
Читатель встретится здесь с именами многих полу¬
чивших известность за пределами края деяте¬
лей культуры - Я.М. Неверова, К.Л. Хетагурова,
И.Д. Сургучева, в советский период - С.П. Ба¬
баевского, А.Т. Губина, М.П. Кузнецова; маршалов
B. И. Петрова и В.Г. Куликова, генералов И.Р. Апа¬
насенко, И.К. Яковлева, П.Л. Романенко, С.К. Ма¬
гометова, политических и общественных деятелей -
М.С. Акулова, У.Д. Алиева, Б.П. Шеболдаева,
И.П. Пивоварова, М.С. Горбачева, многих десят¬
ков крупных организаторов производства, работ¬
ников науки, просвещения, культуры. В книге
представлены более 2 тыс. персоналий, в делах
которых закреплялись и множились сложившиеся
в крае традиции, его высокий нравственный
потенциал.
Нс будет преувеличением сказать, что ставро¬
польским краеведам удалось в числе первых выйти
па качественно новый уровень разработки регио¬
нальной истории, создать книгу, значение которой,
хотелось бы надеяться, может выйти за рамки края.
Но из этого не следует, что ими реализованы
с достаточной полнотой все важнейшие требования,
предъявляемые к историческим исследованиям.
Книга не свободна от некоторых просчетов и оче¬
видных недостатков. В ней, несмотря на солидный
объем, отдельные страницы прошлого освещены
как бы эскизно, или вовсе обойдены, встречаются
и спорные суждения.
В историческом краеведении, как и в историче¬
ской науке в целом, реализуются результаты двух
уровней познания - эмпирического и методологиче¬
ского. В книге преобладает эмпирический мате¬
риал, тогда как второй уровень просматривается
слабее. В этом плане выглядят неравноценными
нкоторые разделы в главах V, VIII, IX. В главе
"Край в годы Кавказской войны" неоправданно
сужено освещение такого явления, как махаджир-
ство, сказано лишь о 70 тыс. ногайцев, пересе¬
лившихся в 1858-1866 гг. в Турцию, хотя в лите¬
ратуре известно о более чем 500 тыс. человек (не
только ногайцев), покинувших тогда Россию. Авто¬
рам следовало бы показать, какими издержками это
обернулось для народов Кавказа, как отразилось
в дальнейшем на отношениях России со странами
Ближнего Востока.
В очерке о революционных событиях 1905-
1907 гг. на территории края в сущности вскользь
говорится об участии и роли в них местных
организаций социалистов-революционеров. Между
тем хорошо известно, что здесь эсеры пользовались
довольно широкой поддержкой крестьян, высту¬
пали основными организаторами крестьянского
восстания летом 1906 г. в селах Благодарнепского,
Ставропольского и Медвеженского уездов, оказав¬
шихся после вооруженного подавления восстания на
"положении чрезвычайной охраны", введенной
правительством.
В освещении некоторых событий советского
периода просматривается сильное влияние совет¬
ской историографии доперестроечного периода.
В главе XI (1920-1929 гг.) слабо представлена
социальная дифференциация в деревне в годы нэпа.
Содержание следующей главы перегружено общи¬
ми местами из историко-партийных работ и архаич¬
ными терминами. Встречаются здесь и спорные
оценки. В главе о Великой Отечественной войне
недостаточно раскрыты трудности военного вре¬
мени, последствия потерь, понесенных населением
края, их влияние на демографическую ситуацию
в последующие годы.
Не во всем удовлетворяет освещение межна¬
циональных отношений, начиная с послевоенного
периода и до конца 1980-х гг. Здесь можно было бы
шире использовать результаты конкретных социо¬
логических исследований, материалы о взаимовлия¬
нии различных этносов, проживающих на Ставро¬
полье и Северном Кавказе.
Конечно, избежать определенных просчетов
в освещении региональной истории очень трудно,
особенно на переходном этапе развития отечест¬
венной историографии. Но отмеченные недостатки
явились продолжением достоинств книги (ведь
авторы, стремясь сказать по возможности больше
о главном, естественно, отвлекались от многих
деталей) и не снижают общего благоприятного
впечатления, которое производят "Очерки". Книга
"Край наш Ставрополье" станет заметным вкладом
в разработку региональной истории, а опыт
ставропольских историков и краеведов может
быть полезен другим творческим коллективам,
занимающимся исследованием истории своих
регионов.
Г.Г. Касаров, доктор исторических наук
(Московский городской педагогический
университет)
173
УСПЕХ НЕНАПИСАННОЙ КНИГИ
Когда-то при характеристике дореволюционной
России широко использовалось понятие "тюрьма
народов". Со временем оно исчезло из нашего
лексикона. И мы стали забывать, что, по данным
Первой всеобщей переписи населения 1897 г.,
жители Российской империи разговаривали на 200
языках, и русский язык был родным только для 45%
ее населения.
За несколько столетий Россия превратилась в
одну из крупнейших мировых держав, с которой по
территории могла соперничать только Британская
империя, а по численности населения - Китай
и Индия. Но одновременно она утратила прежнюю
этническую однородность и превратилась в много¬
национальное государство. И чем протяженней
становились границы Российской империи, чем
больше новых народов входило в ее состав, тем
больше судьба страны зависела от решения
национального вопроса и национальной политики
правительства. При этом опыт всех известных нам
империй свидетельствует: рано или поздно они
рассыпались на части, и большую роль в их развале
играли национальные противоречия.
Одним из тех, кто сравнительно рано стал осо¬
знавать это, был ленинградский историк Валентин
Семенович Дякин (1930-1994), задумавший спе¬
циальное исследование по национальному вопросу в
дореволюционной России. Так началась работа над
книгой "Национальный вопрос во внутренней
политике царизма XIX - начала XX в." Мотивируя
выбор этой темы, В.С. Дякин писал: "Развал
советской империи и обострение межнациональных
конфликтов в государствах на территории бывшего
СССР делают изучение истории национального
вопроса в дореволюционной России особенно
актуальным, поскольку априори ясно, что корни
сегодняшних проблем уходят далеко в прошлое"
(с. 13).
Интерес к национальному вопросу вызревал
у него постепенно. Хотя заявка на новую работу
о национальной политике царизма была подана
лишь в 1993 г., обращение к архиву ученого пока¬
зывает, что собирать материалы по этой теме он
начал еще с конца 1980-х гг. Однажды в разговоре
Валентин Семенович обмолвился, что обычно у
него написанию книги предшествует составление
15-20 тетрадей с выписками. Для того, чтобы иметь
конкретное представление о степени готовности
историка к работе над новой монографией, необ¬
ходимо учесть, что к концу 1993 г. у него уже было
10 таких тетрадей: 8 полных, 1 заполненная напо¬
ловину и 1 лишь начатая. В этом одна из особен¬
ностей В.С. Дякина как исследователя: ни за одну
тему он не брался, не имея уже значительного
задела.
Знакомство с рабочими тетрадями обнаружи¬
вает еще одну интересную особенность. Как изве¬
стно, подавляющее большинство исследователей
начинает работу с выявления имеющейся литера¬
туры и знакомства с нею. В архиве В.С. Дякина не
сохранилось выписок по национальному вопросу из
каких-либо книг или статей. Это показывает, что
работать над новой темой он начинал с источников.
И только после того, как у него складывалась
собственная картина исследуемой проблемы, уче¬
ный обращался к литературе. Я помню, что в свое
время именно так рекомендовал он поступать и мне,
когда под его руководством я писал кандидатскую
диссертацию о третьеиюньском перевороте. Такая
методика имеет свои плюсы и минусы. С одной
стороны, она неизбежно ведет к повторению прой¬
денного, но с другой - позволяет получить совер¬
шенно самостоятельное представление по изучае¬
мому предмету.
К 1993 г. работа в архиве вступила в свою
завершающую стадию, и В.С. Дякин начал состав¬
ление библиографии по национальному вопросу.
Завершить сбор материала В.С. Дякин планировал
в 1994-1995 гг. Опираясь на имевшийся задел, он
подготовил обширный доклад, который отражал
предварительные результаты проделанной работы.
Однако 10 января 1994 г. Валентина Семеновича не
стало.
Известно множество примеров, когда вместе
с автором умирают не только его рукописи, но и
уже опубликованные книги. Ведь значимость книги
определяет не формальный статус автора или
внешний вид издания, а его содержание. Но если
забвение угрожает даже книгам, на что в таком
случае могли рассчитывать черновые заготовки
к монографии? Однако случилось неожиданное.
Спустя совсем немного времени после смерти
Валентина Семеновича, к его вдове Валентине
Георгиевне Савельевой стали обращаться исследо¬
ватели с просьбой разрешить им познакомиться
с выписками покойного историка. Все это свиде¬
тельствовало о том, что тетради В.С. Дякина
нужны. Поэтому в 1995-1996 г. в РГНФ была
подана заявка на грант, который позволил обра¬
ботать архив ученого и начать подготовку тетрадей
к печати. Эта работа была выполнена В.Г. Савелье¬
вой и бывшим аспирантом В.С. Дякина И.В. Луко¬
яновым - ныне научным сотрудником Санкт-
Петербургского филиала ИРИ РАН.
Поскольку изыскать средства на издание выпи¬
сок не удалось, В.Г. Савельева решила сделать это
на собственные средства. В 1998 г. книга вышла из
печати тиражом всего 100 экз. Несмотря на то, что
в ней оказалось много опечаток и к тому же ни
один экземпляр не поступил в книжную торговлю,
все они разошлись моментально, причем не менее
трети тиража ушло за границу. Количество заявок
продолжало расти, в связи с чем В.Г. Савельева
снова на собственные средства выпустила дополни¬
174
тельный тираж, который увидел свет уже в 1999 г.
Рецензируемое издание открывается докладом
В.С. Дякина "Национальный вопрос во внутренней
политике царизма XIX - начала XX в. (к постановке
проблемы)", который в виде статьи посмертно был
опубликован на страницах журнала "Вопросы исто¬
рии" (1995, № 9; 1996, № 11-12), а затем исполь¬
зован в книге В.С. Дякина "Национальная политика
России: история и современность" (М., 1997).
Первоначальные контуры будущей книги виделись
автору следующим образом. Она должна была
открыться обзором национальной политики России
с конца XVIII до середины XIX в. Вторую главу
ученый собирался посвятить национальной поли¬
тике Александра II. Третью - периоду правления
Александра III и началу царствования Николая II.
Четвертая, последняя глава должна была охватить
период с 1905 до 1917г.
Однако знакомство с выписками показывает,
что в них представлен материал главным образом
конца XIX - начала XX в. Это дает основание
предполагать, что в процессе работы над книгой ее
первоначальный замысел, по всей видимости, из-за
обилия материала подвергался трансформации.
В связи с этим опубликованные выписки сгруппи¬
рованы издателями не по названным выше главам,
а по национальным территориям. "Все материалы, -
отмечается в предисловии И.В. Лукоянова к кни¬
ге, - разбиты на рубрики, в основу которых поло¬
жена картотека-ключ, которую начал составлять,
но не закончил В.С." (с. 11). Рубрики же эти
выглядят следующим образом: 1. Общие вопросы
национальной политики (с. 63-202). 2. Западный
край (западные губернии, Польша и Финляндия)
(с. 203-450). 3. Кавказ (с. 451-810). 4. Приволжский
край (с. 811-843). 5. Средняя Азия (с. 844-961).
6. Степь (с. 962-968). 7. Сибирь (с. 969-984). Нерав¬
номерность распределения выписок по отдельным
рубрикам свидетельствует о том, что не все про¬
блемы В.С. Дякин успел разработать с одинаковой
глубиной. По одним сбор материала в основном
был закончен, по другим - еще не завершен.
Открывается рецензируемое издание выписками из
российского законодательства и других документов
нормативного характера, которые определяли и
регулировали как положение отдельных нацио¬
нальностей России, так и правительственную
политику в этом вопросе. Отдельные аспекты этих
проблем затрагиваются во многих работах, однако
подобная подборка данных была сделана впервые.
Показательно, что историка интересовали не
только законы и указы, но и делопроизводст¬
венные документы и законодательные предполо¬
жения.
Второй раздел "Западный край" содержит
материалы по национальной политике правитель¬
ства в так называемых западных губерниях (Бело¬
руссия и Украина), Польше и Финляндии. Это
вопросы местного управления и самоуправления,
проблемы землевладения, образования, религиоз¬
ных конфессий. Обращает на себя внимание то, что
в этом разделе очень мало материала по При¬
балтике и почти нет выписок по еврейскому
вопросу, хотя западные губернии входили в черту
оседлости. Самый обширный раздел - "Кавказ".
Здесь много места занимают выписки о восстанов¬
лении наместничества и управлении краем в то
время, когда наместником был И.И. Воронцов-
Дашков (1905-1916). Большое внимание уделено
ситуации в Грузии и Армении, меньше - Азер¬
байджану и мусульманскому вопросу. Продолже¬
нием этих выписок является четвертый раздел
"Приволжский край", в котором нашел отражение
как раз мусульманский вопрос, но за пределами
Кавказа. Необходимо отметить, что название дан¬
ного раздела носит условный характер, так как в
него включены выписки не только по Казанской,
но и по Оренбургской, Уфимской, Таврической
и некоторым другим губерниям с мусульманским
населением. Что касается раздела о Средней Азии,
то наряду с общими вопросами, получившими отра¬
жение и в других разделах (управление, землевла¬
дение, образование, религия), в нем представлены
переселенческая политика правительства, проник¬
новение российского и иностранного капиталов
в экономику данного региона и восстания 1898
и 1916 гг. В шестой раздел - "Степь" - вклю¬
чены выписки по Калмыкии и Ставрополь¬
ской губ. Завершается книга выписками по
Сибири.
Выписки В.С. Дякина представляют собой свое¬
образный тематический аннотированный путеводи¬
тель по фондам РГИА и (в меньшей степени)
ГА РФ. Архивный поиск - один из составных
элементов исследовательской работы историка:
очень часто он занимает гораздо больше времени,
чем само знакомство с обнаруженными докумен¬
тами. В данном случае значительная часть этой
трудоемкой работы по истории национальной поли¬
тики царизма во второй половине XIX - начале
XX в. выполнена. И те, кто будет заниматься этой
проблематикой, имеют возможность сразу же обра¬
титься к выявленным В.С. Дякиным документам.
При этом хотелось бы надеяться, что делая это,
будущие исследователи национального вопроса не
забудут отдать дань благодарности тому, кто облег¬
чил им их труд.
Издание выписок представляет интерес и в
другом отношении. Перед нами не сухой перечень
выявленных документов. Выписки ученого дают
представление о самих документах. В этом отно¬
шении рецензируемое издание представляет собою
нечто среднее между публикацией документов и их
аннотированным перечнем. Как правило, В.С. Дя¬
кин не просто выбирал из документа нужную ему
информацию, но и давал его общую характери¬
стику, что позволяет определить место сделанных
выписок в самом документе и судить о том, что
осталось вне поля зрения историка. По сути дела
перед нами конспекты многих документов, и в этом
175
отношении выписки В.С. Дякина - образец того,
как нужно с ними работать.
Очень жаль, что при подготовке рецензируе¬
мого издания не было указано, как расположен
публикуемый материал в авторских тетрадях
и насколько полно он опубликован. Со слов
В.Г. Савельевой мне известно, что выписки опуб¬
ликованы не полностью. При подготовке к печати
были исключены материалы, относящиеся к исто¬
рии Церкви.
Издание не лишено неточностей. Некоторые из
них могут отражать ошибки в самих документах,
другие могли быть допущены самим В.С. Дякиным
(не следует забывать, что мы имеем дело лишь с
подготовительными материалами), третьи появи¬
лись при подготовке издания к печати.
Представляя выписки В.С. Дякина на суд чита¬
телей, И.В. Лукоянов пишет: "Хотелось бы верить,
что эта книга найдет своего заинтересованного
читателя-специалиста и стимулирует изучение
одной из ключевых проблем в истории России".
Полностью присоединяюсь к его словам.
А.В. Островский, доктор исторических иаук
(Санкт-Петербургский
гуманитарный университет профсоюзов)
Примечание
* В.С. Дякин. Национальный вопрос во внут¬
ренней политике царизма (XIX - начало XX в.).
СПб.: ЛИСС, 1999. 1002 с.
С.Ю. ДУДАКОВ. ПАРАДОКСЫ И ПРИЧУДЫ ФИЛОСЕМИТИЗМА
И АНТИСЕМИТИЗМА В РОССИИ. М., РГГУ, 2000.640 с. Тир. 1000
Тема монографии известного израильского
ученого - доктора философии Савелия Дудакова
многогранна и сложна. Автор рецензируемого
труда тщательно изучил отношение к евреям,
еврейству и иудейской религии царя и царского
двора, великих князей, аристократии и интеллиген¬
ции, чиновничьего аппарата, генералитета и армей¬
ских кругов, ведущих ученых - историков, фило¬
софов, правоведов, а также представителей русской
художественной элиты - писателей, музыкантов,
искусствоведов. Не остались без внимания взгляды
городских "низов" и крестьянства. Все основные
аспекты истории филосемитизма и антисемитизма в
России, казалось бы, издавна определились. Однако
взаимосвязь, взаимодействие и влияние на развитие
общественно-политической жизни страны до сих
пор оставались малоизвестными, а зачастую и вооб¬
ще неизвестными.
Один лишь перечень литературы и источников
по данной проблеме занимает в приложении к
книге почти 35 страниц, причем в него включена
литература на старославянском, древнерусском,
русском, украинском, чешском, польском, англий¬
ском и немецком языках. Читатель знакомится
с различными законами и именными императорски¬
ми указами, с Лаврентьевской летописью и русски¬
ми былинами, с библейскими и агадическими сказа¬
ниями, воспоминаниями общественных и политиче¬
ских деятелей, эпистолярным наследием и т.д.
Многие эпизоды из истории филосемитизма и
антисемитизма в России, описанные автором книги,
на мой взгляд, представляют особый интерес. Так,
повествуя о судьбе капитана Н.С. Ильина (сына
генерала Паткуля), автор отмечает, что за свои
религиозные взгляды, близкие к иудаизму, он
провел в заточении 21 год. Другой потрясающий
сюжет - подвиг крепостного крестьянина-само-
родка Тимофея Бондарева, сделавшего обрезание,
принявшего еврейское имя Давид Абрамович и
ставшего страстным пропагандистом Старой Веры.
Годы солдатчины, преследований, ссылка в Сибирь
не изменили его взглядов. Бондарев разработал
трактат о трудолюбии и тунеядстве, заинтересовав¬
ший многих видных общественных деятелей, в том
числе Льва Толстого, с которым он состоял долгие
годы в переписке. Толстой называл Бондарева
гениальным крестьянином и даже считал его своим
учителем жизни. Сектантство иудейской направлен¬
ности приобрело со второй половины XIX в.
довольно широкое распространение, вовлекая в
свои ряды представителей всех слоев населения
России от простого люда до аристократии, - и это,
несмотря на преследования, тюремные заключения
и ссылки.
Преследования иудействующих (жидовствую-
щих) были лишь частью антисемитской политики,
остававшейся неизменной на всем протяжении
300-летнего пребывания у власти династии Рома¬
новых. Читатель найдет в книге С. Дудакова пре¬
красно написанные страницы, характеризующие
отношение к евреям и еврейскому вопросу каждого
из царствующих Романовых - от Алексея Михайло¬
вича до Николая II. Несколько иной представляется
"еврейская политика" великих князей. Она не была
однозначной. Наряду с ярыми антисемитами типа
Сергея Александровича и Николая Николаевича
Романовых в книге Дудакова представлен
и довольно непоследовательный филосемит с "пара¬
доксами и причудами" - вел. кн. Константин
Константинович, которого в литературе, посвящен¬
ной истории России, называют "лучшим из Рома¬
новых". Это был поэт и драматург, общавшийся
176
почти со всеми известными литературами своего
времени и уделявший много внимания в своем
творчестве еврейской тематике.
Наличие еврейской крови у некоторых русских
князей и графов связано с браками пяти дочерей
еврея Петра Павловича Шафирова, вице-канцлера
Петра I, и его жены, еврейки, урожденной Анны
Степановны (Самуиловны) Копьевой. Дочери вы¬
шли замуж за представителей виднейших родов
России, стоящих много выше "выскочек" Романо¬
вых, породнившись с Рюриковичами-Долгоруко-
выми, Гедиминовичами-Хованскими и с древними
родами Головиных, Гагариных и Салтыковых. Это
во многом определило отношение этих людей к
евреям, хотя, естественно, и не изменило общего
направления государственной политики по еврей¬
скому вопросу. При этом в кругах российской
аристократии довольно легко уживались антисе¬
миты и филосемиты.
Специальный очерк посвящен проявлениям
филосемитизма и антисемитизма в русской литера¬
туре, музыке и искусстве. Главное внимание здесь
уделено П.Я. Чаадаеву и его "Моисею", М.Ю. Лер¬
монтову с его "еврейскими сюжетами" в "Демоне"
и "Испанцах", Т.Н. Грановскому, с негодованием
писавшему о средневековых преследованиях евреев;
А.И. Куприну, создавшему бессмертные "Сула-
мнфь" и "Гамбринус"; Д.Л. Мордовцеву, неодно¬
кратно заявлявшему о неоплатном долге христиан
перед еврейским народом; Леониду Андрееву, Мак¬
симу Горькому и Федору Сологубу, издававшим
сборник "Щит" в защиту гонимого племени; видней¬
шим литераторам, выступавшим в защиту безвинно
судимого Бейлиса. Меньше говорится о А.С. Пуш¬
кине и Ф.М. Достоевском, поскольку их взгляды по
еврейскому вопросу уже подробно освещены.
Названы также имена авторов антисемитских
произведений, в частности И.И. Ясинского, написав¬
шего несколько романов.
Еврейский вопрос нашел свое разностороннее
освещение в исторической и философской литера¬
туре. В воззрениях Н.И. Костомарова превалирует,
хотя и непоследовательно, антисемитизм. В воззре¬
ниях В.С. Соловьева - последовательный фило¬
семитизм, блестящее знание истории еврейства,
древнееврейского языка, талмуда и осуждение юдо¬
фобии в любой ее форме.
Подобные же явления наблюдаются и в музыке,
где антисемитизму П.И. Чайковского противопо¬
ставляется филосемитизм М.П. Мусоргского, широ¬
ко использовавшего в своих произведениях еврей¬
ские мотивы. В изобразительном искусстве фило¬
семиту и знатоку Библии В.В. Верещагину проти¬
востоит антисемит В.В. Кандинский. Мне бы хоте¬
лось привлечь внимание читателей к взаимоотно¬
шениям Василия Кандинского со знаменитым ком¬
позитором Арнольдом Шёнбергом, и особенно
к впервые переведенным на русский язык пись¬
мам композитора к художнику по поводу анти¬
семитских, пронацистских взглядов последнего
в начале 1920-х гг. - еще до прихода Гитлера
к власти.
* * *
Шесть историко-литературных очерков, состав¬
ляющих основное содержание исследования, вен¬
чают четыре приложения ("Протоколы Сион¬
ских мудрецов", "Россия и Иерусалим", "Вечный
жид" и очерк о роли евреев в шахматном
мире).
Все сказанное дает право для вывода: русско¬
язычному читателю старшего поколения сказано
многое из того, что им забыто. Молодым людям
о том, что им было ранее неизвестно.
С. Могилевский, доктор исторических наук
(Израиль)
177
Письма в редакцию
ЕЩЕ РАЗ О "ПОЛИТИЧЕСКОМ ЗАВЕЩАНИИ"
Г.В. ПЛЕХАНОВА
Как историк рабочего движения, особенно российского, я занимаюсь в настоящее время деятельностью
и личностью Г.В. Плеханова и с большим интересом познакомился с его так называемым "Политическим
завещанием", опубликованным 30 ноября 1999 г. "Независимой газетой" (Москва). Документ этот сразу же
вызвал споры среди российских ученых: Г.Х. Попов ничуть не сомневается в его подлинности, тогда как
Е.Л. Петренко, Т.И. Филимонова, С.В. Тютюкин и А.А. Чернобаев в своей совместной статье, напротив,
решительно подвергают эту точку зрения сомнению. Со страниц "Независимой газеты" дискуссия переко¬
чевала в журнал "Свободная мысль" (2000. № 6. С. 81-94), где, помимо уже названных четверых авторов,
изложил свое мнение и философ М. Грецкий.
Я тоже хотел бы высказать свое отношение к данному вопросу, а также к содержащимся в обсуждаемом
документе некоторым конкретным историческим фактам. Начну с проблемы подлинности "Завещания".
Аутентичность его содержания подтвердил директор Дома-музея Г.В. Плеханова в Липецке историк
А.С. Бережанский, который в научном плане занимается, насколько мне известно, ранним Плехановым.
Однако редакция "Независимой газеты" не привлекла к экспертизе самых известных знатоков русского
марксиста, особенно исследователей из Дома Плеханова в Санкт-Петербурге, а также доктора истори¬
ческих наук С.В. Тютюкина из Москвы - автора новейшей капитальной биографии Г.В. Плеханова.
Указанные "поставщиком" документа кандидатом физико-математических наук доцентом Н.И. Нижегоро-
довым лица, якобы знающие о "Завещании", не являются, насколько мне известно, историками, по крайней
мере историками России XX в. Неясно, почему их следует считать компетентными в обсуждаемом вопросе.
Подлинность документа должна доказывать опубликованная в том же номере "Независимой газеты"
история составления завещания, якобы продиктованная другом и доверенным лицом Плеханова Л.Г. Дей¬
чем племяннику Георгия Валентиновича Сергею Григорьевичу в 1918 г. По мнению А.С. Бережанского,
она подлинная, но где находится автограф этих воспоминаний и каким путем этот текст попал
к Бережанскому, остается неясным1.
С.В. Тютюкин решительно утверждает, что никакого "Политического завещания" Г.В. Плеханов не
писал и не диктовал. Дейч же довольно подробно рассказывает о том, как его тяжело больной учитель и
друг диктовал ему свое "Завещание". При этом он лаконично утверждает, что саму диктовку, а затем и
текст "Завещания" необходимо было скрывать от заботливо опекавшей больного Плеханова его жены
Р.М. Боград-Плехановой, но почему это нужно было делать, не объясняет.
Л.Г. Дейч признает, что при Плеханове записанный под его диктовку текст он не переписывал и не
давал ему на подпись, а переписал "Завещание" позднее, в Петрограде. Но он не указывает, когда именно
это было сделано. Некоторые формулировки Плеханова, по словам Дейча, его "возмутили", но он все же
решил оставить текст "Завещания" таким, каким его продиктовал Плеханов. При этом Дейч не говорит,
как именно Плеханов просил распорядиться "Завещанием", но зато прямо утверждает: "...Для
увековечения памяти Плеханова будет, по-видимому, лучше, если его завещание никогда не увидит света"2.
Из этого вытекает, что великий русский марксист желал чего-то, чего Дейч не выполнил (например,
опубликования текста "Завещания", вероятно, вопреки воле его жены, которая была ближайшим, в том
числе и политически, доверенным лицом Г.В. Плеханова). В итоге "Завещание" попросту скрыли, причем
не только от советских властей, но даже от русской эмиграции и Запада.
В сохранившихся дневниковых записях Дейча есть указание на то, что в апреле 1918 г. он был у
Плеханова в Финляндии и слушал его рассказы, но при этом он добавляет, что многие мысли, услышанные
от своего друга, он не запомнил3. Судя по этой записи Дейча от 24 апреля 1918 г., рассказов Плеханова он
не записывал и многое из них попросту забыл. Таким образом, дневник Дейча вступает в явное
противоречие с опубликованной в "Независимой газете" историей составления "Завещания", хотя, казалось
бы, сугубо личный дневник Дейча должен был отразить факт составления подобного документа. Странно,
не правда ли?
А.С. Бережанский оговаривается, что в той же мере, в какой ему кажутся достоверными первые шесть
разделов "Завещания", авторство Плеханова в седьмом разделе (скорее в той его части, которая посвящена
будущему социализма в России, вопросам экологии, технического прогресса и т.д.) выглядит весьма
178
сомнительно и его "нельзя подтвердить"4. Естественно, возникают вопросы: почему и каким образом
к шести "аутентичным" разделам был дописан седьмой, кто, когда и для чего это сделал? И чем под¬
тверждается аутентичность первых шести разделов?
Не производят на меня впечатление аутентичных и различные формулировки из разделов второго и
других, хотя это мое мнение можно оспаривать. Зато бесспорно сомнительными мне представляются якобы
достоверные высказывания Г.В. Плеханова по вопросу аграрной политики большевиков. Он негативно
оценивал (как уже свершившийся факт!) введение хлебной монополии и отправку в деревню продо¬
вольственных отрядов5, причем сделано это было Плехановым, судя по записям в дневнике Дейча, ранее
24 апреля 1918 г. Между тем хлебную монополию, по мнению абсолютно всех исследователей и по
свидетельству абсолютно всех источников, начали вводить в советской России лишь после 8 мая 1918 г.
Продовольственные же отряды по призыву Ленина начали создавать и направлять в деревню с 24 мая того
же года, т.е. месяц спустя после диктовки "Завещания" Плехановым6. Трудовая повинность действительно
была, но она вводилась постепенно и дифференцированно (в отношении саботажников и буржуазии) лишь
с 27 марта 1918 г., а особенно после 28 апреля того же года. В отношении же рабочих ее ввели лишь с осени
1918 г.
Слова "ставится вопрос о... трудовых армиях"7 нельзя приписывать Плеханову, поскольку тезис о тру¬
довых армиях Л.Д. Троцкий выдвинул лишь 16 декабря 1919 г., т.е. через полтора года после смерти автора
"Завещания", а первую такую армию создали в январе 1920 г.
Содержащееся в "Завещании" утверждение, что большевизму была присуща "вера в способность про¬
летариата самостоятельно (выделено мною. - Я.К.) наладить производство", совершенно расходится
с тогдашней коммунистической политикой. Во всяком случае с политикой, энергично и публично форси¬
руемой Лениным, который доказывал, что обязательным является приглашение (именно приглашение,
а не принуждение) специалистов-интеллигентов к управлению производством8.
В тексте "Завещания" содержится ряд непонятных, внутренне противоречивых формулировок и тер¬
минов, не употреблявшихся в 1918 г. (например, "гуманизация", "тотальный" и др.), а также некоторые
фактические неточности.
Резюмирую свои критические замечания: "Завещание" является не авторизованным текстом Г.В. Пле¬
ханова, а в лучшем случае заметками Л.Г. Дейча, подготовленными самое раннее в июне 1918 г. Может
быть, даже с позднейшими дополнениями, сделанными даже после 1918 (1920?) г. Все ли они принадлежат
перу Дейча, неизвестно. Конечно, большая часть текста представляет интерес для читателя-неспециалиста
с той оговоркой, что перед нами краткое изложение взглядов не только самого Плеханова, но и русских
меньшевиков периода 1917-1918 гг., и социал-демократов более позднего периода. Наконец, здесь нашли
отражение и взгляды, распространенные в международном социалистическом движении. Вдобавок
"Завещание" производит впечатление подчеркнуто актуализированного документа. Когда и кем, ради чего?
Я. Каицевич, доктор хабилитации
(Варшавский университет, Польша)
Примечания
1 В публикации нет информации о том, что представлял собой этот Сергей Григорьевич Плеханов -
племянник Георгия Валентиновича.
2 Независимая газета. 1999. 30 ноября. С. 13.
3 См.: Вопросы истории. 1996. № 3. С. 16. Эти "Записи" Л.Г. Дейча после его смерти в 1941 г. были
просмотрены сотрудниками НКВД. Позднее благодаря вдове Дейча остатки его архива были переданы
государству.
4В ережа некий А. "Завещание" принадлежит именно Плеханову // Независимая газета. 1999.
30 ноября. С. 13.
5 Политическое завещание Г.В. Плеханова//Там же. С. 10.
6 Очевидно, случаи реквизиций в селах в условиях голода и революционного хаоса имели место уже
с осени 1917 г., но их нельзя приписывать политике партии большевиков.
7 См.: Политическое завещание Г.В. Плеханова. С. 10.
8 Там же. Правда, резкость полемики Ленина с эгалитаристскими настроениями (специалистам пред¬
лагалась достаточно высокая оплата) свидетельствует, что в массах такая вера в самостоятельность,
вероятно, существовала. Но обвинение большевизма как целого в том, что это «идеология Бакунина,
"обогащенная" идеями анархо-синдикалистов» (с. 10), не соответствует фактам.
179
Комментарий к письму Яна Канцевича
Дискуссия (правда, довольно вялая, как и все, что связано сегодня с социал-демократией) вокруг
"Политического завещания" Г.В. Плеханова продолжается на страницах "Независимой газеты" и журнала
"Свободная мысль", а также в научных монографиях и диссертациях вот уже 2 года, хотя подлинность
самого текста "Завещания" остается недоказанной, и, как мне представляется, никогда доказана не будет.
В этом еще раз убеждает и опубликованное выше письмо уважаемого польского коллеги профессора
Варшавского университета Яна Канцевича, выступающего в роли опытного и квалифицированного
эксперта, который смотрит на данную дискуссию как бы со стороны, не внося в нее никаких политических
и идеологических пристрастий (автор письма - убежденный социал-демократ, и его нельзя заподозрить ни в
прокоммунистических симпатиях, ни в стремлении принизить роль Г.В. Плеханова в российском и мировом
социалистическом движении).
Я уже дважды имел возможность высказать свое отношение к "Завещанию" и должен сказать, что
статьи Н.И. Нижегородова, А.С. Бережанского и Г.Х. Попова не поколебали моей позиции. Поэтому я не
буду вновь заниматься текстологическим анализом "Завещания", в котором невооруженным глазом можно
заметить массу совершенно не свойственных Плеханову терминов и выражений, не говоря уже о некоторых
его "прозрениях" относительно судьбы социализма в России, которыми так восхищаются публикаторы
этого "документа", но которые никак не могли родиться весной 1918 г. и носят весьма конъюнктурный и
сугубо современный характер. Кстати говоря, в подлинности седьмого раздела "Завещания" под названием
"О государстве, социализме и будущем России" сомневается даже профессор Г.Х. Попов, в общем и целом
склоняющийся к тому, что "Завещание" действительно было продиктовано Плехановым, причем главный
его довод в пользу авторства Плеханова - глубина содержащегося в "Завещании" научного анализа.
Со своей стороны хотел бы заметить, что ссылки на гениальность Плеханова, позволившую ему
заглянуть в будущее России чуть ли не на 100 лет вперед, кажутся мне, мягко говоря, некоторым
преувеличением. Георгий Валентинович Плеханов действительно был выдающимся сыном России,
глубоким и ярким мыслителем, патриотом своей великой страны, но признаками гениальности он все-таки
не обладал. Вместе с тем многие мысли, высказанные в седьмом разделе "Завещания", в постсоветский
период стали буквально общим местом в нашей либерально-демократической периодике, причем
высказывают их отнюдь не гении, а вполне обыкновенные профессора и доценты, преподававшие недавно
основы научного коммунизма, историю КПСС или марксистскую философию. На Западе обо всем этом
писали еще раньше и притом многократно, так что скомпилировать их истинным авторам "Завещания"
(а их, мне кажется, было несколько) не представляло большого труда.
Характерно, что подлинные авторы "Завещания" вложили в уста умирающего Плеханова те "поправки"
к марксизму, которые действительно внес XX век: новые подходы к социальной стратификации общества,
принципиальное изменение состава, облика и роли рабочего класса (отказ от его гегемонии и диктатуры),
некоторая гуманизация и значительная рационализация капитализма, ослабление классовой борьбы и т.д.
Сегодня они воспринимаются уже достаточно спокойно, но трудно предположить, что Плеханов "дозрел"
до них, не имея для этого необходимого статистического и фактического материала, еще в 1918 г. Могу
понять желание некоторых наших современников "подтянуть" его к взглядам нынешних деятелей Социн-
териа, по серьезных оснований для этого, как мне представляется, все же нет.
Конечно, временами Плеханову было уже "тесно" в рамках "классического" марксизма XIX в. Недаром,
полемизируя с тем же Бернштейном и объявляя ему "войну" не на жизнь, а на смерть, он одновременно
признавал в письме к П.Б. Аксельроду, что "кое в чем" Бернштейн прав и на близкое осуществление
социалистического идеала рассчитывать нельзя (Философско-литературное наследие Г.В. Плеханова Т. II.
М.. 1973. С. 305). В годы Первой мировой воины Плеханов отошел от известного положения Маркса
и Энгельса о том, что у пролетариата пет отечества, поставив вопрос о соотношении патриотизма
и интернационализма уже по-иному. Однако на кардинальные "поправки" к марксизму Плеханов тем не
менее не шел, оставаясь до конца своих дней ортодоксальным марксистом (неясно в этой связи, почему
в первом разделе "Завещания" он называет себя "последовательным марксистом-диалектиком", "верным
последователем" своих учителей Маркса и Энгельса, но в то же время отрицает марксистскую
ортодоксальность своих взглядов).
Вероятно, в принципе возможны предсмертные "озарения", когда мысль безнадежно больного человека
вдруг приобретает какую-то особую ясность и глубину и смело устремляется в будущее, поднимаясь на
такие высоты, которые были до этого человеку просто недоступны. Однако непредвзятое сравнение статей
Г.В. Плеханова, опубликованных в газете "Единство" в 1917-1918 гг. (позже они вошли в до сих пор не
переизданный парижский двухтомник "Год на родине"), и текста опубликованного ныне в "Независимой
газете" "Завещания" позволяет сделать вывод о маловероятности подобной предсмертной метаморфозы
применительно к Плеханову. Слишком уж велика интеллектуальная дистанция между этими произве¬
дениями, слишком трудно поверить, что их автором является один и тот же человек - Георгий Вален¬
тинович Плеханов.
180
Напомню, что в последнее десятилетие своей жизни Г.В. Плеханов меньше всего занимался социально-
экономической и политической глобалистикой, уступая в этом отношении и Ленину, и Каутскому,
и Троцкому, и даже Бухарину. В этом убеждает и анализ его работ 1907-1914 гг. с явным уклоном
в историю общественной мысли и сюжеты, связанные с литературой и искусством, и довольно
однообразное и не слишком богатое новыми глубокими мыслями содержание его статей периода Первой
мировой войны, и публицистика Плеханова 1917 г.
Сейчас мне хотелось бы, однако, привлечь внимание читателей к некоторым деталям истории
"Завещания", как она представлена в сопроводительных материалах и публикации в "Независимой
газете" от 30 ноября 1999 г. (я имею в виду статью "владельца" "Завещания" Н.И. Нижегородова
"Как этот документ попал в мои руки" и "воспоминания" Л.Г. Дейча "Он диктовал на смертном
одре").
Действие первой серии этого исторического детектива развертывается в санатории в местечке
Питкеярви в апреле 1918 г. (тогда это была территория Финляндии, а до провозглашения ее независимости
и в настоящий момент - территория России). Туда навестить тяжело больного Г.В. Плеханова приезжает
его старый друг со времен революционного народничества, а затем член группы "Освобождение труда",
социал-демократ меньшевистского толка и, наконец, член петроградской плехановской группы "Единство"
Лев Денч. Жена Плеханова Розалия Марковна предупреждает гостя (так по крайней мере утверждает
в своих "воспоминаниях" сам Дейч), что Георгий Валентинович хочет продиктовать свое политическое
завещание и просит его не соглашаться на участие в этой процедуре, поскольку она может лишь ускорить
физический конец Плеханова. Тем не менее Дейч не может отказать умирающему, и тот в течение двух
недель буквально "шепчет" ему (ведь у Плеханова туберкулез горла) свои последние мысли, занимающие
после переписки несколько десятков страниц.
Естественно, сразу же возникает ряд вопросов. Могло ли у Плеханова хватить физических сил на
подобную диктовку, если принять во внимание ее продолжительность и неординарную авторскую
ответственность за каждое слово, обращенное к потомкам и к самой Истории? Могла ли не заметить таких
диктовок жена Плеханова, видевшая свой первейший долг в заботе о здоровье мужа? Согласилась ли бы
она - главная прямая наследница Плеханова - выпустить из своих рук столь драгоценный, хотя и "опасный"
в условиях большевистской диктатуры документ? Могла ли она доверить эту последнюю тайну
боготворимого ею мужа болтливому и достаточно "шаткому" в своих убеждениях Дейчу? Наконец, мог ли
этот надиктованный "документ" быть таким "гладким" в литературном отношении (ведь Дейч признает,
что не успел до отъезда из Питкеярви перечитать его Плеханову для внесения необходимых исправлений)
и включать в себя некоторые цитаты из произведений Ленина, Энгельса, Бебеля и даже Мольтке? Думаю,
что дать сколько-нибудь удовлетворительные положительные ответы на все эти недоумения было бы
достаточно трудно.
Малоправдоподобно также, чтобы Плеханов закончил "Завещание" загадочной фразой, представ¬
ляющей собой переставленные местами слоги латинского выражения "Я сказал и спас душу", написанные
кириллицей (см.: Независимая газета. 1999. 4 декабря. Письмо А. Вебера). Думаю, что умирающему
Плеханову было уже не до подобных интеллектуальных игр, особенно если учесть, что он оставлял
"Завещание" стране, где новой власти и миллионам простых россиян было явно не до латыни, которой они
тогда просто не знали, как не знают ее и сейчас.
Вторая серия детектива переносит нас в Петроград, куда возвратился от Плеханова Дейч и где в июне
1918 г. состоялись похороны "отца русского марксизма". Там Дейч переписал наконец свои заметки и
всерьез задумался над их содержанием. Он даже решил показать "Завещание" В.И. Засулич, которая была
еще более близким другом Плеханова. Ей некоторые места "Завещания", в частности отказ от идеи
диктатуры пролетариата, тоже очень не понравились (видимо, и Дейч, и Засулич сочли их отступлением от
тех принципов, которыми они вместе с Плехановым руководствовались в своей прошлой революционной
деятельности), но все же она склонялась к тому, что нужно исполнить последнюю волю любимого друга,
который прямо сказал Дейчу, что опубликовать "Завещание" можно будет только тогда, когда большевики
уже не будут в России у власти. Сам же Дейч считал, что лучше всего будет, если "Завещание" никогда не
увидит свет (почему, не ясно).
Может быть, поэтому или по какой-либо другой причине Дейч решил избавиться от "Завещания",
но передал его не вдове Плеханова (что было бы вполне естественно), а его племяннику Сергею, который
якобы неожиданно объявился летом 1917 г., когда возвратившиеся из эмиграции Георгий Валентинович
и Розалия Марковна жили летом на даче в Царском Селе (кстати говоря, в известных воспоминаниях
Р.М. Плехановой он даже не упоминается). Согласитесь, что все это выглядит довольно странно, особенно
то, что С.Г. Плеханов, видимо, "на всякий случай" записал 30 июня 1918 г. со слов Дейча всю приведенную
выше историю составления "Завещания" и хранил потом эту запись вместе с "Завещанием" почти 20 лет,
до конца 1937 г. Неясно также, каким образом содержание "Завещания" стало известно, как утверждают
А.С. Брежанский и Н.И. Нижегородов, Ленину и Сталину. То ли о нем проболтался кому-то Л.Г. Дейч, то
ли здесь хорошо поработали агенты Дзержинского? Непонятно и другое: если "Завещание" действительно
181
было и если о нем знали Ленин и Сталин, то как они могли удержаться от того, чтобы исполь¬
зовать подобный "компромат" в борьбе с меньшевиками, которых оба они ненавидели до глубины
души?
Третья серия нашей теперь уже детективной драмы происходит в судьбоносном для России 1937 г. где-то
в Сибири. Здесь каким-то образом "пересеклись" пути арестованного к тому времени С.Г. Плеханова
и нового персонажа этой истории - дальнего родственника Г.В. Плеханова Г.В. Барышева. Предчувствуя
близкий конец, Сергей Плеханов то ли передал завоевавшему его доверие и расположение молодому
человеку саму "закодированную" рукопись "Завещания", то ли указал место ее нахождения, а также
раскрыл секрет кодировки. Прошло еще 20 лет, и только тогда Барышев дал переписать "Завещание"
(видимо, к тому времени уже расшифрованное?) своему ученику по Липецкому строительному техникуму
Н.И. Нижегородову, который заинтересовался личностью Г.В. Плеханова и его взглядами и, видимо,
приглянулся чем-то учителю. В 1975 г. Нижегородов еще раз переписал "Завещание", но лишь к 1997 г.
вместе с директором Дома-музея Плеханова в Липецке А.С. Бережанским окончательно убедился
в подлинности "Завещания". И снова напрашиваются вопросы: где гарантия того, что текст "Завещания", -
если даже допустить, что оно все-таки существовало, - после всех этих кодировок, расшифровок
и неоднократных переписываний является аутентичным? Кто это засвидетельствует? Какой суд признает
авторство Г.В. Плеханова?
Действие четвертое и пока последнее. Н.И. Нижегородов, находящийся уже не в России, а в Ботсване,
где он работает в качестве университетского преподавателя, присылает в 1999 г. текст "Завещания"
в Москву - сначала в редакцию газеты "Известия", а после того, как там выразили сомнение в его подлин¬
ности (редакцию консультировала заведующая Домом Плеханова в Петербурге Т.И. Филимонова, счи¬
тающая "Завещание" типичным апокрифом), предлагает этот материал главному редактору "Независимой
газеты" В. Третьякову. Тот какое-то время размышляет, но накануне выборов в Государственную Думу
публикует "Завещание" с комментариями А.С. Бережанского и сопроводительными материалами
Н.И. Нижегородова, хотя и не уверен до конца в том, что оно подлинное.
Предоставим читателям самостоятельно судить о правдоподобности всей изложенной выше истории. На
мой взгляд, в ней слишком много алогизмов и нестыковок, чтобы принять ее на веру даже в наш, тоже
похожий на детектив, безумный век. Дальнейшее известно. Подлинность "Завещания" была оспорена на
страницах той же "Независимой газеты" Т.И. Филимоновой, Е.Л. Петренко, А. А. Чернобаевым и автором
этих строк. Интересная деталь: наш ответ длительное время лежал без движения в редакционном портфеле
до тех пор, пока 1 марта 2000 г. в "Независимой газете" не появился пространный, хотя
и малоубедительный сочувственный отклик на "Завещание" профессора Г.Х. Попова. А через два дня,
4 марта увидел, наконец, свет и наш ответ, к которому я и отсылаю всех, кто интересуется данным
вопросом, поскольку просто отмахнуться от приведенной там аргументации, по-моему, нельзя. Впрочем, за
нашей статьей последовали 10 июня 2000 г. и 26 мая 2001 г. ответы А.С. Бережанского, продолжавшего без
видимого успеха отстаивать свою первоначальную версию. Есть также информация, что Н.И. Нижегородов
готовит книгу о "Завещании" Г.В. Плеханова.
Говоря о тексте, опубликованном 30 ноября 1998 г. в "Независимой газете", хотелось бы выразить
удивление по поводу не оговоренных публикаторами и редакцией купюр в его тексте, обозначенных
отточиями. Непонятно, чем это вызвано и что из "продиктованного Плехановым" не предназначено для
современного читателя? Публикаторы не сообщают также, намерены ли они, как "просил Плеханов",
передать несколько строк из заключительной части "Завещания" "будущему демократическому прави¬
тельству России", которое ныне существует?
Профессор Ян Канцевич недоумевает в конце своего письма по поводу того, зачем в конце 1999 г.
потребовалась публикация "Завещания" Плеханова. Думаю, что российским читателям здесь как раз все
ясно: ведь "Завещание" наносило еще один удар по Ленину и коммунистам со ссылкой на авторитет
Г.В. Плеханова, который у многих россиян и сейчас еще довольно высок, пропагандировало некоторые
модные идеи постсоветской реставрации.
Однако к науке подобные спекуляции не имеют никакого отношения. И к Плеханову тоже, хотя он
действительно был принципиальным противником Ленина и большевизма, считая, что прежде, чем строить
социализм, Россия должна до конца пройти школу капитализма. Согласитесь, что отрицание возможности
строить социализм в 1917-1918 гг. отнюдь не равнозначно призыву к реставрации капитализма в начале
XXI в. после растянувшегося на 70 с лишним лет социалистического эксперимента. И я отнюдь не уверен,
что сегодня Плеханов был бы с нашими реформаторами и современными российскими социал-
демократами, как не могу признать подлинным и его так называемое "Политическое завещание". Да и
выходить из создавшейся ситуации нужно сегодня самим, не прибегая к помощи авторитетов давно
минувших дней.
182
С.В. Тютюкин, доктор исторических наук
(Институт российской истории РАН)
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ
Плагиат - явление давно известное, противоправное и морально осуждаемое научным сообществом.
К сожалению, в последние годы обозначилась неприятная тенденция снижения требовательности к научной
этике и элементарной добросовестности исследователей, что, возможно, связано с общим падением
научной культуры, морали и правосознания в нашу "эпоху перемен".
Факты недобросовестного цитирования становятся настолько привычными, что уже не вызывают ни
удивления, ни возмущения. К тому же их почти всегда можно объяснить не злым умыслом, а недоста¬
точным профессионализмом авторов. Но что гораздо опаснее, уже к фактам прямого и откровенного
плагиата в научном сообществе формируется благодушно-терпимое отношение. Даже сами пострадавшие,
как правило, немного повозмущавшись, машут на произошедшее рукой: "Ну, что тут поделаешь, не в суд
же в самом деле на них подавать - время и нервы дороже". А сами плагиаторы от такого попустительства
все больше наглеют, чувствуя себя безнаказанно, и активно размножаются. Дурной пример заразителен,
особенно для научной молодежи, которая видит, что немыслимое когда-то сегодня спокойно сходит с рук,
что можно легко жить, пользуясь чужими мыслями, материалами и даже текстами как своими
собственными. Вопроса о том, что так делать не следует просто потому, что это нечистоплотно, для многих
даже не возникает. Думаю, чтобы довести до сознания этой последней категории людей простое слово
"нельзя", нужны достаточно сильные средства. В противном случае добросовестные исследователи могут
остаться в меньшинстве, а затем и вовсе вымрут, как мамонты. Самым элементарным и действенным
оружием в борьбе с плагиаторами может стать гласность: научная общественность должна знать своих
"героев". Их имена должны стать столь же узнаваемы, как фотографии на стенде "Их разыскивает
милиция". Для любого издателя и коллег-исследователей они должны быть сигналом: "Осторожно!
Возможно заимствование..."
За время своей научной деятельности я не раз сталкивалась с недобросовестным цитированием
и разными, часто завуалированными, формами плагиата. Многие из коллег также жаловались мне на
подобные обстоятельства в их научной биографии. Однако то, что произошло со мной в конце мая 2001 г.,
перешло все мыслимые и немыслимые границы. Приехав в Санкт-Петербург на международную
конференцию «"Наши" и "чужие" в российском историческом сознании», я обнаружила в опубликованном
сборнике ее материалов сразу три статьи, почти полностью, дословно скопированные с одной моей книги,
изданной больше четырех лет назад, - монографии "Человек на войне. Историко-психологические
очерки"1. Одну из ее глав просто "разобрали на запчасти" и слепили три текста, поставив над ними свои
фамилии. Плагиаторы работали методом бригадного, а точнее - "семейного подряда". Расположенные
в сборнике одна за другой статьи подписаны доцентом кафедры истории и философии Санкт-
Петербургского государственного технологического университета растительных полимеров к.и.н. Юрием
Николаевичем Куликовым, деканом подготовительного отделения Государственной полярной академии
к.и.н. Ольгой Юрьевной Куликовой и студентом 2-го курса той же академии С.М. Рычковым, выступившим
в одной из статей "соавтором" указанного выше доцента2.
Вероятно, плагиаторов в моей книге, помимо ее содержания, особенно привлекло то, что она была
издана в другом городе, тиражом в 300 экз., а значит, могла быть известна лишь узкому кругу специалистов.
С другой стороны, сборник материалов конференции был издан еще меньшим тиражом и разошелся
преимущественно среди ее участников, так что вероятность обнаружения плагиата пострадавшим автором
была предельно мала. Вся "драматичность" и пикантность ситуации заключается в том, что жертва
плагиаторов не только приехала на конференцию, но и оказалась их "соседом" в одном сборнике. Причем
некоторые теоретические пассажи моей статьи3 были дословно повторены в публикациях указанных выше
"авторов" - поклонников метода "рекле" ("режу-клею" или, по-современному, "сканирую"). Не менее забав¬
но то обстоятельство, что целые абзацы из моей монографии с маниакальным упорством повторяются в
каждой из трех статей, которые подписаны разными именами... Названные господа поленились не только
написать собственные тексты, но даже элементарно упорядочить дословно заимствованное: мне было
обидно за собственный материал, так бездарно разорванный на куски, а затем грубо слепленный
с логическими нестыковками. Вероятно, нужно иметь особый "талант", чтобы из доброкачественного
первристочника сделать халтуру. Наконец, в материале за подписью г-жи О.Ю. Куликовой, помимо своего
текста, я опознала целые абзацы из статьи академика РАН Ю.А. Полякова, опубликованной еще в 1994 г.4
Мне, конечно, было приятно почувствовать себя соавтором столь авторитетного и уважаемого ученого, вот
только навязанный "псевдоним" испортил все впечатление. Но если говорить серьезно, то я впервые столк¬
нулась с таким циничным заимствованием интеллектуальной собственности, да еще целым "творческим
коллективом".
Вызывает сомнение не только научная компетентность двух кандидатов наук, которые не могут само¬
стоятельно написать статьи и доклады для научной конференции, но и их профессиональная пригодность
как преподавателей и педагогов. В этой связи особо следует подчеркнуть тот едва ли случайный факт, что
183
"соавтор" доцента Ю.Н. Куликова студент С.М. Рычков учится в Государственной полярной академии, где
работает 0.10. Куликова. Сама практика "соавторства" преподавателя со студентами является сомнитель¬
ной с моральной точки зрения. Данный же случай представляет собой гораздо худший образец их
"сотрудничества". Трудно реконструировать нюансы технологии, по которой "создавались" все три статьи,
но вывод очевиден: 10.11. и О.Ю. Куликовы не только подают своим плагиатом дурной пример студентам,
но и непосредственно приобщают их к интеллектуальному воровству. Своими недостойными действиями
они подрывают не только собственную репутацию, но и позорят звание работников системы высшего
образования, бросают тень на те учебные заведения, сотрудниками которых являются. Думается, Санкт-
Петербургскому государственному технологическому университету растительных полимеров и Государ¬
ственной полярной академии следует повысить требовательность к своим научно-педагогическим кадрам.
А таким организациям, как Академия гуманитарных наук и Академия военно-исторических наук, стоит
подумать, прибавляет ли им авторитета членство в них Ю.Н. Куликова.
Совершенно очевидно, что господ Ю.Н. и О.Ю. Куликовых не волнуют вопросы научной этики. Однако
они откровенно пренебрегли и юридическими нормами, нарушив права не только исследователя и автора,
но и Института российской истории РАН, сотрудником которого я являюсь. Дело в том, что монография
"Человек на войне" имеет гриф Института, вышла в его издательском центре и права на это издание
являются собственностью Института. А как известно, "выпуск произведения или его части без разрешения
издательства считается противоправным и преследуется по закону". Или они считают, что закон им тоже
"не указ"?
В заключение хочу сказать следующее. Дело не в личных счетах. Дело в принципе. Болезнь пла¬
гиаторства зашла слишком далеко, а наша "терпимость" делает ее хронической. Поэтому наиболее
отличившихся "возбудителей" этой заразы нельзя оставлять безнаказанными. И хотя профессиональные
юристы констатировали, что в данной ситуации любой суд однозначно вынесет решение в мою пользу,
я решила: "Мы пойдем другим путем". Пусть от указанных выше господ будет хоть какая-то польза, и они
своими обнародованными фамилиями откроют в журнале рубрику "Осторожно: плагиат!", в которой
любая жертва "интеллектуальных вампиров" сможет назвать их поименно. Естественно, с предоставлением
неоспоримых доказательств, что я сама и делаю: копии статей, содержащих плагиат, и авторского перво¬
источника (книги "Человек на войне") с полным анализом характера, мест и объема заимствования пере¬
даны в редакцию.
Е.С. Сенявская, доктор исторических паук,
ведущий научный сотрудник, лауреат Государственной премии РФ
в области науки и техники
(Институт российской истории РАН)
Примечания 1 2 3 41 См.: Сенявская Е.С. Человек на войне. Историко-психологические очерки. М., 1997. С. 36-39;
47-62; 63-66. Глава И. Формирование образа врага как историко-психологическая проблема. § 1. Образ
врага как предмет историко-психологического исследования. (Проблема "свой-чужой” в условиях войны);
§ 3. Образ врага в сознании участников Великой Отечественной войны; § 4. Образ врага в сознании участ¬
ников двух мировых войн: общее и особенное.
2 Р ы ч к о в С.М., Куликов Ю.Н. Образ врага в сознании советских людей в годы Великой
Отечественной войны // "Наши" и "чужие" в российском историческом сознании. Международная научная
конференция. СПб.; 2001. С. 249-252; Куликов Ю.Н. Образ врага в сознании участников Великой
Отечественной войны //Там же. С. 253-256; Куликова О.Ю. О массовом сознании в годы Великой
Отечественной войны //Там же. С. 256-258.
3 Сенявская Е.С. Проблема "свой"-"чужой" в условиях войны и типология образа врага //
Там же. С. 52-54.
4Поля ков Ю.А. Почему мы победили? О массовом сознании в годы войны // Свободная мысль.
1994. № II. С. 62-76.
184
Научная жизнь
В ИНСТИТУТЕ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ РАН
МЕЖДУНАРОДНАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
"СОБСТВЕННОСТЬ В XX СТОЛЕТИИ"
5-6 декабря 2000 г. в Москве состоялась международная научная конференция "Собст¬
венность в XX столетии (социально-экономические, политические и правовые аспекты)".
Организаторами ее выступили Отделение истории РАН, Научный совет по проблемам россий¬
ской и мировой экономической истории. Институт российской истории РАН, Институт эконо¬
мики РАН, Институт мировой экономики и международных отношений РАН, Институт науч¬
ной информации по общественным наукам РАН, исторический факультет МГУ им. М.В. Ломо¬
носова. Проведена была конференция при поддержке Президиума РАН, Российского фонда
фундаментальных исследований и Сбербанка России.
В работе форума приняли участие ученые-обществоведы разных специальностей (эконо¬
мисты, историки, правоведы и др.) из Москвы, региональных научных центров России, стран
ближнего и дальнего зарубежья. В приветствии Президента РАН академика Ю.С. Осипова
к участникам конференции, оглашенном на открытии пленарного заседания, подчеркивалось,
что история собственности принадлежит к числу самых многогранных и синтетических проблем
обществознания. XX век прошел под знаком борьбы за смену форм собственности, и в особен¬
ности это коснулось России, как ни одна другая страна пострадавшей от социального экспе¬
риментирования с отношениями собственности. Данная проблема является одной из ключевых
для понимания модернизационных процессов мировой истории XX столетия. Ее решение
требует объединения усилий ученых, специализирующихся в разных областях социальной
науки. Именно ретроспективный взгляд на XX столетие способен помочь разработке стратегии
развития России в XXI в.
Основные задачи, стоящие перед участниками конференции, наметил в своем вступительном
слове председатель оргкомитета конференции, председатель Научного совета по пробле¬
мам российской и мировой экономической истории, академик РАН В.А. Виноградов.
На пленарном заседании, проходившем в ИНИОН РАН (председатели - академики РАН
В.В. Алексеев, В.А. Виноградов, А.А. Фурсенко, член-корреспондент РАН А.Н. С а х а-
р о в), были заслушаны обобщающие доклады с анализом основных тенденций развития соб¬
ственности в XX столетии. Направления трансформации отношений собственности на рубеже
ХХ-ХХ1 вв. осветили в своем докладе Д.Е. Сорокин и Л.В. Никифоров (ИЭ РАН).
Проблема собственности как историко-экономической категории стала предметом выступле¬
ния Г.И. Котовского (ИВ РАН). Ю.П. Бокарев (ИРИ РАН) наметил основные
этапы истории собственности в России с древнейших времен до наших дней, а член-коррес¬
пондент РАН Ю.С. Пивовар (ИНИОН РАН) остановился на проблеме взаимоотношений
института собственности и власти в русской общественной мысли начала XX в. Диверси¬
фикацию форм собственности в историко-региональном разрезе "Запад-Восток" проследил
в своем докладе Г.К. Широков (ИВ РАН), а академик РАН В.В. Алексеев (УрО
РАН) остановился на теоретическом аспекте трансформации собственности в контексте теории
модернизации.
На пленарном заседании были рассмотрены также проблемы развития отношений собствен¬
ности в постиндустриальную эпоху (М.Э. Ч е ш к о в, ИМЭМО РАН), в аграрном секторе
развивающихся стран с многоукладной экономикой (В.Г. Ростянников, ИВ РАН).
Отдельно дискутировалась проблема собственности в программных и тактических установках
социал-демократии (Б.С. Орлов, ИНИОН РАН), реализация права собственности в совре¬
менной России (С.А. Суханов, МГУ). Были заслушаны также доклады М.М. 3 а го¬
ру л ь к о (Волгоград) о преподавании экономической истории в вузах и И.Н. Наумова
(ИДВ РАН), сравнившего реформы собственности в КНР и современной России и их воздей¬
ствие на экономический рост обеих стран.
185
6 декабря работа конференции была продолжена на 6 параллельных секционных заседаниях,
где была заслушана основная масса докладов. На секции "Собственность как социальный
институт в XX веке: теоретический аспект", проходившей в Институте экономики РАН
(руководители секции - Д.Е. Сорокин, Л.В. Никифоров), состоялась дискуссия по важнейшим
теоретико-методологическим вопросам, характеризующим содержание и место собственности в
общественных отношениях, направления ее трансформации в XX в. и состояние отношений
собственности в России. Происходящие перемены в общественном развитии современной
России, подчеркнул в своем докладе Ю.Ф. Воробьев (ИЭ РАН), делают собственность
фактором, предопределяющим социальные ориентиры развития и выявляющим его нацио¬
нальные типы, отражающие своеобразие различных стран. Н.В. Сычев (ИЭ РАН) обосно¬
вывал позицию, согласно которой место собственности в социальных системах определяется
тем, что она детерминирует развитие различных блоков экономических отношений. Меха¬
низмом такой детерминации является синтез экономических и юридических аспектов соб¬
ственности.
На заседании секции обращалось внимание на несводимость феномена собственности
к материально-экономическим отношениям и их юридическому оформлению. Особо выделя¬
лась значимость политической системы как одной из важнейших сторон отношений собствен¬
ности, определяющих ее социальное содержание, взаимосвязи между обществом, личностью
и государством. Указывалось, что еще в начале XX в. в рамках либерального общественно-
политического движения была сформирована модель постепенного общественного преобразо¬
вания России на базе социализации развития, создания экономики, направленной на раскрытие
потенциала личности (В.В. Шелохаев, НИСиНП). Отмечалось, что нынешнее российское
государство не является носителем социализации, поскольку не обеспечивает сочетания
частных и общих начал в отношениях собственности (С.А. Хавина, ИЭ РАН). В докладе
М.Л. Стронгиной (ИЭ РАН) подчеркивалось, что основой становления негосударствен¬
ного сектора в политической системе современной России может и должно стать само¬
управление, обеспечивающее развитие гражданского общества и защиту интересов граждан
и их собственности.
Существование в России огосударствленной системы и ее крах показали, что избежать
деформаций в отношениях собственности, связанных с системой политической власти, можно
при условии отделения выполнения государством хозяйственно-политических функций от соб¬
ственности на общественное богатство. Между тем в постсоветский период вновь наблюдается
сращивание власти и собственности посредством или захвата собственности представителями
власти в процессе приватизации, или проникновения во власть людей, уже ставших крупными
собственниками посредством разного рода махинаций (Э.Ф. Миженская, ИЭ РАН).
В качестве другого важнейшего аспекта отношений собственности рассматривалась не¬
обходимость их ориентации на рост духовного богатства личности и общества (Н.С. Шухов,
ИЭ РАН). Большое внимание было уделено выявлению направлений трансформации отно¬
шений собственности в XX в. Отмечалось, что она происходит под воздействием совокупности
производственно-технологических, социальных, экологических и др. факторов. Под их воздей¬
ствием в качестве главного направления перемен в социально-экономических и общественных
отношениях выделилась социализация, включающая нарастание гуманистических начал в этих
отношениях. В докладе Т.В. Черноморовой (ИНИОН РАН) был проанализирован
опыт социализации экономических процессов в Великобритании, свидетельствующий о непра¬
вомерности недооценки демократизации капитала и различных вариантов акционирования.
Р.К. Иванов (ИЭ РАН) проследил изменение структуры видов собственности под
влиянием повышения роли интеллектуальной собственности, недооценка которой до сих пор
наблюдается в нашей стране. Г.Г. Шишкова (ИЭ РАН) в своем докладе констатировала
увеличение значимости личной собственности в современном обществе, а Н.Д. Лелюхина
и С.Н. Лапина (ИЭ РАН) остановились на тенденциях развития государственного
хозяйства и государственной собственности, традиционно игравших особую роль в России.
На проблеме нарастания многообразия форм собственности и многоукладности народного
хозяйства акцентировала внимание Л.И. Левина (ИЭ РАН), рассмотревшая эти про¬
цессы в сфере социальной инфраструктуры в условиях глобального экономического кризиса
конца XX в.
В задачу секции "Собственность и социально-экономическое развитие дореволюционной
России", проходившей в Институте российской истории РАН (руководители - академик РАН
В.В. Алексеев и Ю.А. Петров, ИРИ РАН), входило проследить эволюцию форм собственности
в дореволюционной России, начиная с периода средневековья и до начала XX в., а также
воздействие этого процесса на социально-экономическое развитие страны. Прежде всего
186
имелось в виду сопоставить экономическую эффективность различных форм собственности
(государственная, акционерная, муниципальная) в несельскохозяйственных отраслях (промыш¬
ленность, торговля, транспорт, финансы), а также воздействие экономических процессов на
изменение менталитета российского общества. Открыл заседание доклад члена-корреспон-
дента РАН С.М. Каштанова и Н.А. Горской (ИРИ РАН) "Собственность в России
(средневековье и раннее новое время)", с которым выступил С.М. Каштанов. В докладе
в широкой ретроспективе представлена эволюция собственности в России как сложной
экономико-правовой категории, которая формировалась под воздействием политических
факторов (внеэкономическое принуждение) и лишь со временем приобретала необходимые
юридические нормы (переход от дани к земельной собственности в феодальный период).
Проблему компаративистского изучения западноевропейских и российских правовых норм
в горно-металлургической отрасли поднял в своем докладе "Отношения собственности в горно¬
заводской промышленности России XVII - начала XX в." К. Хеллер (университет
г. Гиссен, Германия). В сообщении было показано, как западноевропейская традиция "горных
вольностей" ("Ве^ГгеюЬекеп") трансформировалась в России на протяжении ХУШ-Х1Х вв. под
воздействием государственной политики, ориентированной на создание горно-металлурги¬
ческой базы.
Характеристике воззрений на собственность немногочисленного, но экономически весьма
активного слоя российского общества был посвящен доклад В.В. К е р о в а (РУДН)
"Представления о собственности российских старообрядцев". Он акцентировал внимание на
религиозном оправдании старообрядцами частной, предпринимательской инициативы при
условии, что та была направлена на процветание религиозной общины. Эти наблюдения
помогают понять импульс деловой активности старообрядцев, которые, по мнению докладчика,
олицетворяли синтез древнерусского менталитета с индустриальной эпохой. Религиозно¬
конфессиональный фактор формирования собственности раскрыл А.Л. Киштымов
(ИИ НАН Беларуси), выступивший с докладом "Частная и государственная собственность
в экономике Беларуси начала XX в." Национальное лицо собственности, по мнению доклад¬
чика, сформировалось в регионе во второй половине XIX в. и характеризовалось преобла¬
данием белорусов в крестьянском производстве, помещиков-поляков - в землевладении
и евреев - в торгово-промышленной сфере. Государство при этом контролировало такой
важнейший рычаг экономического развития, как железнодорожный транспорт.
Заинтересованную дискуссию вызвал анализ акционерной формы собственности в ряде
промышленных отраслей. Л.В. Сапоговская (ИИ УРО РАН, Екатеринбург) в докладе
«Исторический опыт "золотой приватизации" в России (70-е годы XIX в. - 10-е гг. XX в.)»
обратила внимание на тот факт, что начавшийся в 1870-е гг. процесс акционирования прежних
казенных предприятий золотодобывающей отрасли на Урале зачастую не приносил ожидае¬
мого экономического эффекта. Причиной тому, по мнению докладчика, являлась политика
хозяев акционерных фирм, которые, получая различные льготы от казны, использовали
устаревшие полукустарные методы добычи (старательские разработки) и не привлекали в дело
значительных инвестиций. Т.Ф. Изместьева (МГУ), выступившая с докладом "Роль
акционерной формы собственности в становлении угледобывающей промышленности России
(конец XIX - начало XX в.)", напротив, констатировала, что в угледобыче переход к акцио¬
нерной форме собственности сопровождался притоком инвестиций и ростом технологического
уровня производства. В интересах развития металлургии и железнодорожного транспорта
требовалось создание сразу технологичных крупных предприятий в акционерной форме, кото¬
рые возникали при содействии государства и при активном участии иностранного капитала.
Анализ акционерной формы собственности дополнил доклад Л.И. Бородкина (МГУ)
"Ценные бумаги крупнейших промышленных акционерных обществ России на петербургской
бирже: курсовая динамика начала XX в." На основе статистических данных о динамике
биржевых курсов акций промышленных компаний был поставлен вопрос о механизме
формирования рынка ценных бумаг, рассмотрены факторы, воздействовавшие на этот процесс
на рубеже Х1Х-ХХ в. (экономический кризис, революционные потрясения и т.п.). В докладе
Ю.А. Петрова и М.К. Ш а ц и л л о (оба - ИРИ РАН) "Собственность крупнейших
российских предпринимателей в начале XX в. (по материалам Торгово-промышленного
и финансового союза в Париже)" была поставлена проблема собственности как отражение
социально-имущественной структуры дореволюционного предпринимательства. Приводимые
в докладе данные анкетирования около 300 ведущих предпринимателей дореволюционной
России позволили сделать вывод, что структура предпринимательской собственности отлича¬
лась значительной диверсификацией и включала как акции акционерных компаний, так
и крупную городскую и сельскую недвижимость.
187
Другая основная форма собственности дореволюционной России - муниципальная - стала
предметом анализа в выступлении А.П. Сухоруковой (Санкт-Петербург, Европейский
университет) и Л.Ф. Писарьковой (ИРИ РАН). А.П. Сухорукова констатировала, что
на рубеже веков муниципальные (городские) земли составляли всего 0,5% земельного фонда
империи, причем докладчик подчеркнула низкий экономический эффект от их использования.
Л.Ф. Писарькова не согласилась с этим выводом, проследив в своем докладе "Муниципальная
(городская) собственность в России на рубеже Х1Х-ХХ вв." эволюцию этой формы соб¬
ственности. По мнению докладчика, на рубеже XX в. основным источником городского
бюджета становятся принадлежащие городу предприятия, которые, наряду с концессиями
и муниципальными займами, являлись проявлением синтеза муниципальной собственности
и частной предприимчивости. В этом синтезе Л.Ф. Писарькова усматривала оптимальный
вариант использования городской собственности в условиях ускоренной урбанизации, которую
переживала Россия в начале XX в. Выступившие в прениях подчеркнули необходимость
дальнейшего исследования различных форм собственности в дореволюционной России и их
влияния на экономический рост страны.
В ходе работы секции "Собственность и социально-экономическое развитие России в со¬
ветский период", также проходившей в Институте российской истории РАН (руководители -
Л.И. Бородкин и А.С. Сенявский, ИРИ РАН) был представлен весьма широкий проблемно¬
хронологический спектр, характеризующий динамику отношений собственности и специфику
развития форм собственности в контексте социально-экономического развития страны. На
секции нашел отражение весь временной диапазон советской истории - от постреволюционных
процессов 1917-1918 гг. до распада СССР с выходом на анализ постсоветских тенденций.
Работа секции была построена по хронологическому принципу. В докладе Р.А. X а з и е в а
(Уфа) «Революционная экспроприация собственности и уральский "народный хозрасчет"
в 1917-1918 гг.» поставлена была проблема трансформации собственности в условиях рево¬
люции. Уральская специфика проявилась в том, что на национализированных предприятиях
ради сохранения производства осознанно поддерживались рыночные региональные отношения,
а система рабочего контроля не упразднила рыночной инициативы в виде несанкциони¬
рованного товарного обмена. Новые штрихи в понимание постреволюционных процессов
трансформации собственности в регионах внес доклад А.А. Пирог (Киев, ИИ Украины)
"Нэп в Украине: общее и особенное". Докладчик показал, как на Украине параллельно про¬
водилась работа по активизации крестьянского сельскохозяйственного производства на основе
введения продналога и предпринимались попытки создания коллективных хозяйств на базе
крупных помещичьих имений, сохранившихся на юге региона.
В докладе Е.В. Д е м ч и к (Барнаул) "Сибирские общества взаимного кредита в годы
нэпа" была рассмотрена деятельность финансовых учреждений, которые весьма активно
способствовали аккумулированию средств частных предпринимателей, кредитованию ком¬
мерческих проектов, разработке инвестиционных программ. Однако в рамках нэпа общества
взаимного кредита не имели перспектив развития, поскольку их деятельность противоречила
установленным властью ориентирам и приоритетам. В докладе И.М. Некрасовой
(ИРИ РАН) "Формы собственности и специфика трудовых конфликтов в переходный период"
проанализированы формы протекания и разрешения трудовых конфликтов в 1920-е гг., дана
характеристика основных форм собственности во взаимосвязи с общественным развитием.
И.В. Быстрова (ИРИ РАН) в докладе "Военно-промышленный комплекс СССР:
проблемы управления" рассмотрела специфику организации управления оборонно-промыш¬
ленным комплексом в советский период. Во времена нэпа имело место "тестирование" госу¬
дарственной военной промышленности, а в конце 1920-х гг. утвердилась система жесткого
государственного управления. В послевоенный период управление специальными программами
по развитию новых видов вооружения (атомная, ракетная, радиолокационная и др.) скон¬
центрировалось в особых надминистерских органах (комитетах при Совете министров). Период
децентрализации 1958-1964 гг. привел к установлению более тесных связей оборонной
и гражданской промышленности, а с 1965 и до конца 1980-х гг. существовала единая центра¬
лизованная система управления промышленностью, объединявшая оборонный и гражданский
сектора через систему министерств. ВПК являлся основой социально-экономической системы
СССР, поэтому непродуманные реформы начала 1990-х гг. привели к утрате Россией своих
позиций в сфере мировой экономики.
А.В. Курьянович (Минск) в докладе "Человек и социалистическая собственность:
жилищная проблема как характерная черта повседневной жизни советского общества
в 60-е гг." подчеркнул, что непреходящая острота этой проблемы в советский период была
следствием реализации теории "социалистического расселения", из которой закономерно
188
вытекала политика по формированию "пролетарского быта". Ситуация несколько смягчилась
в 1960-е гг., когда началось строительство малогабаритного, дешевого жилья, но и в этот
период имели место массовые жалобы и заявления граждан на данную тему, в том числе
и в таком регионе, как Белорусская ССР.
В теоретическом докладе А.С. Сенявского (ИРИ РАН) "Трансформация собствен¬
ности в России в XX веке: модернизационные и демодернизационные процессы" подчерки¬
валось, что главное при осуществлении модернизации - адекватность отношений собственности
социокультурной почве, "качеству" и ценностям населения, а также верный выбор экономи¬
ческой и социально-политической стратегии. XX век в России - одновременно век модерни¬
зации и социальных революционных трансформаций, глубинной сутью которых были измене¬
ния в отношениях собственности. Обращение к неорганичным либеральным ценностям
(столыпинские реформы), по мнению докладчика, было отторгнуто крестьянской страной
и стимулировало революционный взрыв, тогда как огосударствление (в том числе и коллек¬
тивизация) в действительности было принято большинством населения, в сознании которого
доминировал коллективистский (общинный) ценностный генотип. Именно он стал двигателем
советской модернизации, стартовавшей в 1930-е гг. и превратившей страну во вторую мировую
сверхдержаву. В то же время навязанный сверху либерализм, полагает Сенявский, дважды
в истории России XX в. обернулся крахом государства - в 1917 г. и на рубеже 1980-1990-х гг.
Выступления в дискуссии (Л.И. Бородкин, В.Ф. Зима, ИРИ РАН и др.) показали
сложность рассматриваемой проблематики, многозначность подходов к ее изучению, дискус-
сионность самих теоретических основ, на которых строится большинство конкретно-истори¬
ческих исследований. Вместе с тем работа секции выявила немалую значимость проблем
собственности для научного осмысления всего российского исторического процесса в XX в.,
необходимость дальнейших исторических и междисциплинарных исследований этой обширной
тематической области.
Секция "Либерализация экономики, проблемы переходного периода и приватизации"
(руководители - В.И. Кузнецов, ИМЭМО, С.Я. Веселовский, ИНИОН РАН), работавшая
в Институте мировой экономики и международных отношений РАН, провела 2 заседания,
на которых были рассмотрены теоретические и практические проблемы либерализации
и приватизации и воздействие современных социально-экономических отношений на собст¬
венность в России. Выступление С.Я. Веселовского было посвящено анализу
приватизации как глобального процесса переоценки места и роли государства в экономике.
Ю.Г. Александров (ИВ РАН) остановился на интерпретации приватизации общест¬
венной собственности в экономической теории. Эту тему продолжил Ю.В. Кочеврин
(ИМЭМО РАН), рассмотревший эволюцию собственности в контексте экономики переходного
периода. В докладе В.Г. Холодкова (МГУ) был рассмотрен сам феномен переходного
периода в России, его содержание и предварительные итоги. Фундаментальную проблему
выделения институтов государственной собственности поставил в своем сообщении Н.Д. Най¬
денов (Сыктывкар). Региональный аспект проблемы реформирования собственности на
примере республики Коми поставил Л.С. Петров (Сыктывкар), соотношения акционерной
собственности и корпоративного управления рассмотрела Т.В. Гаврилова (Новосибирск).
В выступлениях на секции были поставлены также вопросы соотношения форм собственности
в современной России, практических результатов преобразований собственности, проанализи¬
рованы процесс развития отношений собственности в контексте глобализации мирохозяйст¬
венных связей и его воздействие на формирование многоукладной социальной инфраструк¬
туры, распределение доходов в современных транснациональных корпорациях и др.
Работа секции "Аграрные отношения и земельная собственность в XX веке", заседания
которой проходили на историческом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова (руководители -
В.П. Данилов и А.П. Корелин, ИРИ РАН), была посвящена одной из кардинальных проблем
отечественной истории, традиционно остававшейся на протяжении всего XX в. одной из
наиболее острых и актуальных. Аграрный вопрос в XX в. оказывал глубочайшее воздействие
на всю экономическую, социальную, политическую и культурную жизнь нашей страны.
Тематика докладов и сообщений, заслушанных в секции, отразила современное состояние
разработки проблемы земельной собственности и аграрных отношений в России.
Как известно, более -*/4 населения страны в начале XX в. занималось сельским хозяйством,
которое давало более 45% всего валового национального продукта. На рубеже Х1Х-ХХ вв.
в аграрном секторе явно обнаружился кризис, связанный прежде всего с крестьянским
"малоземельем". Ситуация усугублялась тем, что крестьяне фактически были прикреплены
к общине. Революция 1905-1907 гг. со всей очевидностью продемонстрировала, что реформа
1861 г. себя исчерпала. Все это обусловило поворот аграрного курса правительства, нашедшего
189
наиболее полное воплощение в столыпинской аграрной реформе. Именно она стала одной из
центральных тем дискуссии, причем в отличие от традиционного для исследовательской
литературы подхода к выявлению количественных параметров реализации реформы внимание
участников секции было привлечено к качественным характеристикам участковых крестьян¬
ских хозяйств.
В сообщении И. Н. Слепнева (РГНФ) "Фермерство в общественной мысли и сельско¬
хозяйственной практике XIX - начале XX в." рассмотрена эволюция представлений о самом
понятии "фермерство" от абстрактных теоретических рассуждений до анализа практической
хозяйственной деятельности предпринимательских крестьянских хозяйств в начале XX в. Такие
хозяйства, несмотря на их относительную малочисленность, имели тенденцию к количествен¬
ному и качественному росту, причем экономическая их эффективность во многом зависела от
особенностей регионов, степени развития в них товарно-денежных отношений, инфраструк¬
туры и др. Важно отметить, что функционировали они как на собственной, так и на арендо¬
ванной земле. Форма земельной собственности сама по себе, видимо, не была определяющим
фактором эффективности сельскохозяйственного производства, о чем свидетельствует низкая
рентабельность огромного большинства частновладельческих помещичьих имений, сдававших
более половины земли в аренду.
В докладе Н.А. Проскуряковой (МПГУ) "Земельный запас Крестьянского банка
как форма государственной собственности" была проанализирована роль этого казенного
банка как важного рычага реформы, мобилизации помещичьих земель в целях укрепления
и расширения крестьянского землевладения. Вопреки сложившимся представлениям о граби¬
тельской его политике в отношении крестьян докладчица отметила, что Крестьянский банк
способствовал некоторому снижению цен на землю, а его кредиты под залог купленных земель
достигали 90 и даже 100% их оценки. Вместе с тем сохранялся ряд ограничений в распоряжении
надельными землями - они по-прежнему не подлежали залогу в частных кредитных учреж¬
дениях, не могли продаваться представителям иных сословий и др.
Обсуждая историографическую ситуацию, сложившуюся в изучении сложного комплекса
вопросов, составлявших проблему земельной собственности в дореволюционной России, высту¬
павшие отмечали важную роль правительственной политики, оказывавшей огромное влияние
на развитие как экономики в целом и отдельных ее отраслей, так и на формирование и эволю¬
цию института собственности. Экономическая политика с момента реформы 1861 г. никогда не
была комплексной, следствием чего был дисбаланс не только экономики, но и правовых
институтов. В частности, важным фактором, препятствовавшим реализации столыпинской
реформы, было недостаточное развитие неземледельческих сфер производства, в результате
чего более половины естественного прироста населения деревни оставалось невостребованной,
что обостряло проблему малоземелья.
В свою очередь, это обстоятельство явилось причиной непоследовательности и противоре¬
чивости самой реформы, когда наряду с мерами по разрушению общины и насаждению личных
собственников правительством предпринимались меры по защите надельного землевладения,
сохранению ряда традиционалистских крестьянских институтов (обычного права, волостных
крестьянских судов и др.). Столыпинская реформа не сняла социальную напряженность
в деревне, тягу крестьянства к "черному переделу", и в 1917 г. община поглотила участковые
крестьянские хозяйства и окончательно подорвала помещичьи экономии.
В ряде докладов и сообщений прослеживались общие проблемы отношения крестьян
к собственности на протяжении всего XX в. в до- и послереволюционный период (И.Е. К о з-
н о в а, Москва, Р.М. Г у с е н о в, Новосибирск), взаимодействие собственности и форм
хозяйствования в аграрной сфере, роль интеграционных процессов в формировании новых
аграрных отношений на современном этапе (З.Ф. Беликова, С.К. Орловская,
ИЭ РАН). Докладчики отмечали также наличие различных форм собственности в ряде
регионов (И.У. Гусманов, ИЭ РАН), особенно в Белоруссии (М.П. К о с т ю к, академик
НАН Беларуси), Башкирии (Ш. Мухамедина, Уфа) и др.
Секция "Правовые аспекты отношений собственности в XX веке" проходила в Институте
научной информации по общественным наукам РАН (руководитель - Т.Е. Абова, ИГП РАН).
В центре внимания участников были вопросы, связанные с регулированием права собствен¬
ности в России до революции, в советской и современной России. Дискуссия развернулась
по поводу понятия частной собственности и ее субъективного состава, а также по вопросу
о формах и разновидностях собственности в Российской Федерации.
Сообщение Л.В. Санниковой (ИГП РАН) "Проблемы становления института вещно¬
го права в России" было посвящено вопросу, непосредственно связанному с правом собствен¬
ности - вещному праву. Вещное право - понятие более широкое, чем право собственности.
190
Кроме собственников, есть и другие носители вещных прав, не являющиеся собственниками
того или иного объекта. Содержание этих прав состоит из тех же правомочий, что и право
собственности: владение, пользование и распоряжение. Но они могут быть ограничены волей
собственника. К вещным правам относятся право хозяйственного ведения (государственные
предприятия) и оперативного управления (учреждения), которые не известны иным правовым
системам и перешли в российское право из права советского. Докладчица полагает, что по мере
развития рыночной экономики в России, проведения разумной приватизации государственных
предприятий и учреждений законодатель откажется от использования этих институтов в нашем
праве либо сведет их до минимума.
И.В. П о т к и н а (ИРИ РАН) сделала сообщение о регулировании права собственности и
имущественных отношений в законодательстве Российской империи. На примерах судебной
практики и анализа законов автор убедительно показала, как в дореволюционной России после
отмены крепостного права развивался институт частной собственности, в том числе в кре¬
стьянской среде, в которой, по ее мнению, имела место не только общинная, но и частно¬
собственническая идеология.
О критерии и основаниях формирования эффективной системы прав собственности гово¬
рилось в докладе К.А. X у б и е в а (МГУ). Выступавший не согласился с тезисом, выска¬
занным на пленарном заседании Е. А. Сухановым, что в современной России есть лишь 3 формы
собственности: государственная (Российская Федерация, субъекты Федерации), муниципальная
(муниципальное образование) и частная как собственность негосударственных юридических лиц
и граждан. К.А. Хубиев доказывал, что есть еще и коллективная форма собственности,
например, кооперативная.
С.В. Киселев (УРО РАН), выступивший с докладом "Основы формирования систе¬
мы стратегического управления государственной собственностью", и Э.В. Талапина
(ИНПРАВ РАН), сделавшая сообщение "Правовое регулирование управления государственной
собственностью в Российской Федерации", остановились на вопросах управления государствен¬
ной собственностью в современной России. Э.В. Талапина, в частности, отмечала, что оно не
ограничивается правом оперативного управления. Существует множество публично-правовых
аспектов такого управления. Особую роль играет разработка государственной политики
в сфере управления государственной собственностью. С.В. Киселев рассмотрел различные
уровни государственного регулирования собственности, в частности через правовые правила
и механизмы, необходимые для участия государства в капитале частноправовых образований.
Сообщения Т.И. Волковой (ИЭ УрО РАН) и Н.Л. Сенникова (Уфимский
институт сервиса) были посвящены весьма актуальному вопросу об интеллектуальной
собственности. Т.И. Волкова в докладе "Интеллектуальная собственность: закономерности
формирования, проблемы и противоречия" констатировала, что данный вид собственности
существенно отличается от всех иных тем, что обусловлен результатами творческой деятель¬
ности и носит исключительный характер. Права субъекта этой собственности должны тща¬
тельно охраняться правом. Н.Л. Сенников подчеркнул, что информация как форма реализа¬
ции интеллектуальной собственности способствует распространению содержания последней.
С помощью информации осуществляется вовлечение в хозяйственный оборот объектов
интеллектуальной собственности для более эффективного удовлетворения производственных
и потребительских запросов.
О важной роли, которую играли кооперативы в развитии экономики России до революции
и которую они должны играть в экономике современной России, говорили Т.Е. Абова
и И.Л. Бубнов (НИИ ЦБ РФ). В сообщении Т.Е. А б о в о й отмечались существенные недо¬
статки в регулировании правового статуса и собственности кооперативов Гражданским кодек¬
сом РФ и необходимость его изменения. В изменении нуждается и банковское федеральное
законодательство, ограничивающее возможности создания в форме кооперативов кредитных
организаций. В то же время Т.А. Абова подчеркнула, что кооперативная форма собственности,
о которой много говорилось на конференции как об особой форме собственности, является
не чем иным, как собственностью кооператива как юридического лица, а потому тоже является
частной. Применительно к таким юридическим лицам, как кооперативы или народные пред¬
приятия, более правильно говорить о коллективно управляемой собственности. Но собствен¬
ником имущества кооператива является не коллектив, а сам кооператив, отвечающий по
долгам своим имуществом.
На развитии кредитной кооперации в современной России остановился И.Л. Бубнов,
выступивший с сообщением "Развитие кооперативной формы собственности в банковской
сфере: международный опыт, российская практика". На примерах создания и деятельности
кредитных кооперативных организаций в регионах страны (в особенности в сельской мест-
191
ности) он убедительно показал ту позитивную роль, которую играют эти кооперативы
в финансовом обеспечении сельских товаропроизводителей путем предоставления кредитов
за счет той или иной собственности (финансов), которой обладает кредитный кооператив.
В докладе был сделан вывод, что без внесения существенных изменений в федеральное
законодательство трудности в формировании кредитной кооперации преодолеть будет сложно.
Б.М. Ш п о т о в (ИВИ РАН) в своем сообщении "Специфика американского корпо¬
ративного права в сфере большого бизнеса" раскрыл эволюцию развития корпораций в США
и их правового регулирования от сугубо внутреннего дела отдельного штата до развития
межрегиональных (межштатских) корпораций и корпораций транснациональных. О пробелах
правового регулирования отношений собственности в сфере поиска, разведки и добычи мине¬
рального сырья в Российской Федерации говорилось в сообщении Р.Н. Миргазизовой
(Тюмень). Отсутствие надлежащего законодательства, регулирующего отношения собствен¬
ности в сфере добычи нефти и газа, затрудняет развитие нефтегазового комплекса в совре¬
менной России. В этом смысле поучителен исторический опыт России дореволюционной, где
существовал особый Горный устав, на основе которого решались многие вопросы собствен¬
ности в этой сфере. Выступившие в дискуссии участники конференции высказали пожелание
о необходимости регулярного проведения подобных конференций, способствующих
координации деятельности ученых разных специальностей.
На заключительном пленарном заседании с отчетами выступили руководители секций.
Общее заключительное слово произнес академик РАН В.А. Виноградов, отметивший
плодотворность работы конференции. Своими впечатлениями о работе научного форума
и перспективах исследования в этой области поделился академик-секретарь Отделения истории
РАН А.А. Фурсенко. Было принято решение подготовить по материалам заслушанных
на конференции докладов научный сборник.
Ю.А. Петров, доктор исторических наук
(Институт российской истории РАН)
РОССИЯ И МИР: ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМОВОСПРИЯТИЯ
В ХУ1-ХХ ВЕКАХ
Заседание " круглого стола"
Проблема взаимовосприятия и взаимодействия различных культур является относительно
новой для отечественной историографии. Она особенно актуальна сейчас, когда складывается
новая система взаимоотношений России со странами ближнего и дальнего зарубежья. Анализ
опыта отношений русского государства с внешним миром дает уникальный материал для
решения этих задач.
Работа над данной тематикой в Институте российской истории РАН началась в связи
с инициативой Центра по изучению отечественной культуры в 1992 г. Была создана Группа по
изучению международных культурных связей России, которая стала объединяющим центром
для неформального коллектива историков, культурологов, представителей других специально¬
стей из многих московских и региональных научных организаций. В 1994 г. был проведен
первый "круглый стол" "Россия и Европа в Х1Х-ХХ вв.: проблемы восприятия иной культуры".
По предложению участников этого заседания решено проводить "круглые столы" ежегодно.
В дальнейшем был расширен как круг обсуждаемых тем, так и их хронологические рамки1.
На основе материалов "круглых "столов" вышло три издания: "Россия и Европа в Х1Х-ХХ вв.:
проблемы взаимовосприятия народов, социумов, культур" (М., 1996), "Россия и внешний мир:
диалог культур" (М., 1997), "Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия"
(М., 2000), а также коллективная монография "Россия и Запад: Формирование внешнеполи¬
тических стереотипов в сознании российского общества первой половины XX в." (М., 1998),
получившие высокую оценку научной общественности2.
8 февраля 2001 г. состоялось 8-е заседание "круглого стола". Его открыл заведующий
Центром по изучению отечественной культуры ИРИ РАН А.В. Голубев. Доклады
выступавших затрагивали три взаимосвязанные проблемы: восприятие России иностранцами,
восприятие русскими других народов и взаимодействие разных культур. Хронологические
192
рамки выступлений охватили период со времени начала интеграции русского государства
в европейскую политическую систему и включения в его состав первых инонациональных
государственных образований до современности.
С первым сообщением выступил С.Г. Яковенко (ИРИ РАН), который затронул
проблему восприятия России XVI в. католическим Римом. Автор отметил, что интерес папства
к России возник в ходе создания антитурецкой лиги. В течение XVI в. благодаря усилиям по ее
организации представления папского двора о русском государстве существенно изменились.
Записки Альберта Компенского (1520-е гг.) демонстрируют фантастичность образа предпола¬
гаемого союзника, тогда как составленная в конце столетия работа Антонио Поссевино
оценивает состояние России и возможность ее сближения с Римом гораздо более реалистично.
Тему восприятия России иностранцами продолжила С.К. Мирославская (Институт
мировой литературы РАН), показавшая, что зафиксированные в "записках" и мемуарах
иностранцев XVI-XVII вв. отрицательные стереотипы Руси и русских если не развенчивались,
то по крайней мере сглаживались в иностранных учебниках русского языка этого периода,
составленных самими иностранцами (Т. Шрове, Ж. Совож, Р. Джемс, Г. Невенбург и др.).
Разрушению стереотипов служили двуязычные диалоги на деловые и бытовые темы, говоря¬
щие об общности интересов образованных европейцев и русских, а также псалмы Давида,
которые приводились в качестве учебных текстов и показывали высшее единство русских
и европейцев в христианстве. Иностранные учебники русского языка служили сближению Руси
и Запада на человеческом уровне.
В сообщении Л.Н. Пушкарева (ИРИ РАН) "Симеон Полоцкий и западная культура его
времени" рассмотрена роль поэта в приобщении русского общества к достижениям мировой
культуры. Симеон Полоцкий охарактеризован как первый русский "западник", много сделав¬
ший для развития русской поэзии и драматургии, содействовавший расширению культурных
связей России с западными странами.
В выступлении А.П. Богданова (ИРИ РАН) шла речь о другом деятеле русской
культуры конца XVII в. - А.И. Лызлове, раскрывшем в своей "Скифской истории" струк¬
турообразующие признаки многовекового конфликта между "скифами" и земледельцами на
Юго-Востоке и Юге Европы. Лызлов указывал, что этот конфликт выходит за рамки полити¬
ческих союзов, этносов и конфессий. Его "Скифская история" начиналась с античных времен и
охватывала Великое переселение народов, создание и падение Монгольской империи, Золотой
Орды, Казанского, Астраханского ханств, распространение ислама и образование Османской
империи. Главной тенденцией в развитии "Великой скифии", по мнению Лызлова, был переход
населявших ее племен от кочевой жизни и агрессивной политики к земледелию и относительно
мирному сосуществованию с соседями, что обусловливалось как внутренними факторами, так
и военно-политическим воздействием оседлых народов. Анализ современного состояния кон¬
фликта позволял ему говорить о возможности его завершения "во дни наши".
В докладе С.М. Шамина (ИРИ РАН) на основе географической терминологии и поле¬
вых помет "курантов" 1676-1681 гг. определен средний уровень географических знаний членов
Боярской Думы. По мнению автора, данные источников свидетельствуют, что лучше всего
была известна география Польши и Прибалтики. Не требовали комментариев названия
Константинополь, Рим, Венеция, Вена, Стокгольм. Названия столиц Дании, Голландии,
Франции, Англии объяснялись редко, скорее в силу традиции. География Испании, Португалии
и Греции была практически не известна.
О.Г. Агеева (ИРИ РАН) выступила с докладом "Интерес к организации и церемониалу
европейских дворов в России начала XVIII в." В это время, полагает она, выделяются 3 этапа
развития интереса русского правительства к организации европейских дворов. В 1700-е гг.
информация, поставляемая дипломатами по этой теме, еще близка к традиционным статейным
спискам. В 1710-е ведется сбор документов для работы над "Табелью о рангах", а в 1720-е через
дипломатические каналы специально запрашиваются документы, касающиеся организации
европейских дворов, в первую очередь - прусского и австрийского.
Тему стереотипов России в сознании европейцев продолжил докладом «Стереотипы
"русской угрозы" в европейской общественной мысли XVIII в. и "Завещание" Петра Великого»
С. А. М е з и н (Саратовский государственный университет). Он рассмотрел генезис и развитие
идеи "русской угрозы" в контексте политической и интеллектуальной жизни Европы века
Просвещения. Выступавший отметил, что к концу XVII в. "московиты" были прочно вписаны
в ряд кочевых народов и сопоставлялись с турками как враги христианства. В полной мере
стереотип "русской угрозы" сложился в начале XVIII в. в рамках "памфлетной войны", сопро¬
вождавшей столкновение России и Швеции. Он активно поддерживался французской дипло¬
матией Людовика XV. Сочувствовавшие России французские просветители, не отрицая
7 Отечественная история, № 6
193
"русской опасности", указывали на объективные препятствия экспансии России в Европе.
В наиболее полном виде все страхи европейцев нашли выражение в "Завещании" Петра
Великого.
На вопросы о том, репрезентативен ли показанный в докладе образ восприятия России и не
начал ли страх перед "русской опасностью" формироваться еще в период подчинения Москве
Новгорода и Пскова, С.А. Мезин ответил, что бытование стереотипа было очень широким,
но утвердился он лишь в XVIII в., поскольку раньше представления европейцев о России были
достаточно размытыми.
О.Б. Полякова (ЦИБМ) подняла вопрос о восприятии во Франции русской культуры
в XVIII - первой половине XIX в. В это время растущее значение России побуждало французов
проявлять большой интерес к проблеме ее европеизации. Руссо считал, что русская культура
несамостоятельна, но Вольтер и Дидро настаивали на ее самобытности. Интерес к культуре
России особенно усилился во Франции в 1820-1840-е гг. благодаря творчеству А.С. Пушкина,
М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, М.И. Глинки. Это позволяет говорить не только о конфрон¬
тации, но и о взаимном притяжении русской и французской культур.
В сообщении В.И. Шеремета (Институт востоковедения РАН) поставлена проблема
восприятия идеи Запада в русском и турецком обществах XIV - начала XX в. В частности он
отметил, что "Запад" как понятие политическое сформировалось в Турции после 1453-1475 гг.,
намного позже, чем географическое. Россия не входила в число государств, определяемых этим
понятием. Она рассматривалась как часть распавшегося ордынского конгломерата. Только
к середине XIX в. в турецком обществе понятия "Запад" и "Россия" стали сближаться, хотя их
размежевание существовало до начала XX в. В России до конца XVII в. взаимовлияние Запада
и Турции рассматривалось лишь с точки зрения военной конфронтации. Образ "Запада" как
силы, целиком подавившей османов, устойчиво сложился в России в процессе постановки так
называемого Восточного вопроса.
О.Е. Фролова (Институт русского языка РАН) в докладе «Использование иностранных
языков в "Евгении Онегине"» указала, что в тексте романа можно выделить 3 текстовых
позиции иноязычного слова - эпиграф, примечания Пушкина и сам текст. В романе 6 эпигра¬
фов на иностранных языках: 3 на французском, 1 на итальянском, 1 на латыни и 1 на англий¬
ском. На французском Пушкин говорит о чувствах и натуре человека, на латыни и по-итальян¬
ски - о жизни и смерти, о взаимоотношении человека и природы, английский язык связан
с романтизмом. Употребление в тексте иноязычных слов часто диктуется заимствованием
реалий. Наиболее интересны в "Евгении Онегине" понятия "far niente", "comme il faut", "vulgar",
по-разному вошедшие в русский язык. Наибольшее распространение в современном русском
языке получило слово vulgar.
Е.В. Жбанкова (МГУ) сосредоточила свое внимание на культуре бальных танцев
середины XIX в., которые в этот период стали неотъемлемой частью повседневной жизни
разных социальных слоев общества, общепринятой формой досуга. Умение хорошо танцевать
считалось обязательным. Для приобретения необходимых хореографических навыков сущест¬
вовала целая система обучения как классическим салонным танцам, так и европейским
новинкам, которая в течение XIX в. претерпела ряд существенных изменений.
Острую дискуссию вызвал доклад Е.А. Комаровского (журнал "Гербовед"), сопо¬
ставившего традиции западной и русской церковной геральдики. Автор отметил, что в римско-
католической, англиканской, лютеранской и других западных церквах существуют устоявшиеся
системы геральдики, и подробно проанализировал их структуру, особенности и место в быту и
культуре Запада. Основное внимание докладчика было обращено на развитие церковной
геральдики в России. Отмечена слабость этой традиции, ограничившейся практически только
попытками патриарха Никона создать основы русских церковных гербов. В наше время начал¬
ся стихийный процесс создания церковных гербов. В целях его упорядочения автором была
подготовлена концепция современной российской церковной геральдики, одобренная патриар¬
хом Алексием II.
Проблему участия иностранных подданных в жизни г. Орла в XIX - начале XX в. раскрыл
А.Б. Саран (Орловский государственный аграрный университет). В Орле конца XIX в.,
отметил он, постоянно проживало 663 иностранных подданных, не считая тех, кто принял
российское гражданство. Конкретные обстоятельства жизни и профессиональной деятельности
французов, немцев, греков, чехов, турков индивидуализировали образы их стран, вытесняли
сложившиеся стереотипы восприятия.
Особенности личного восприятия России приезжим иностранцем были рассмотрены
Е.П. Серапионовой (Институт славяноведения РАН) на примере результатов поездки
в Россию лондонского епископа. Автор считает, что впечатления иностранцев о России крайне
194
субъективны и относиться к ним как к историческому источнику следует осторожно, учитывая
особенности отношений их страны с Россией, время пребывания в стране, личность наблю¬
дателя, время и форму изложения впечатлений. Побывавший в 1907 г. в России лондонский
епископ осмотрел страну весьма бегло. Он вспоминал о приеме у Николая II и Александры
Федоровны, обер-прокурора Синода, поездке в Москву и Троице-Сергиеву лавру, о встрече
с англичанами, живущими в России. Свои впечатления он изложил в лекции-докладе, произне¬
сенном в женском клубе "Оусеит С1иЬм.
Исследование на тему "Представления о Японии в России накануне Русско-японской войны"
предложила вниманию собравшихся Л.В. Жукова (МГУ). Автором был проведен анализ
материалов периодической печати, пропагандистской литературы, публицистических, художе¬
ственных и научных сочинений о Японии. В выступлении затронуты следующие аспекты темы:
этапы складывания образа Японии в России, его составляющие и механизмы формирования.
Исследование факторов, повлиявших на мировоззренческие модели военных элит России
и Запада накануне Первой мировой войны, предпринял в своем докладе Е.Ю. Сергеев
(Институт всеобщей истории РАН). К важнейшим структурным компонентам мировосприятия
военной элиты России и Запада он относит имперскую державность, консервативную аполи¬
тичность, метафизичность и иерархичность, конфликтность и алармизм, профессиональную
корпоративную этику. В то же время, наблюдается нарастание черт прагматизма, нацио¬
нальной толерантности и веротерпимости, связанных с формированием гражданского общества
в западноевропейских государствах накануне Первой мировой войны. Проявление этих черт
усиливается с Востока на Запад (т.е. от Германии до Великобритании и США).
А.Б. Асташев (Российский государственный гуманитарный университет) сделал сооб¬
щение о русской военно-политической пропаганде в период Первой мировой войны. Одной из
основных ее задач стало привлечение на сторону России славянских народов. Русская поли¬
тическая пропаганда не была организована, распылялась между различными ведомствами,
иногда велась в отношении нейтральных стран и в целом не была эффективной. Военная
пропаганда велась с позиции неославизма и панславизма, отличалась массированностью,
но была уязвима для пропаганды противников. Ее эффективность также была недостаточной.
Более действенной оказалась социальная антинемецкая пропаганда.
Особый интерес слушавших вызвала тема связи военной пропаганды и славянского
движения. Автор отметил, что эта связь была очень сильной, более того, славяне-русофилы
подвигли русское командование на многие ошибочные действия.
А.В. Голубев (ИРИ РАН) в докладе «"Если весь мир обрушится на нашу Республику":
"военные тревоги" 1925 г.» остановился на некоторых особенностях массового сознания
1920-х гг. Значительная часть населения постоянно ожидала войны и гибели в результате ее
Советской власти, причем одни ждали этого с надеждой, другие - со страхом. Даже в отно¬
сительно спокойном 1925 г. слухи о неминуемой или уже начавшейся войне фиксировались
в половине губерний. Среди потенциальных противников назывались все великие державы
(Америка, Великобритания, Франция, Италия, реже Германия), страны, граничащие с СССР
(Польша, Румыния, Болгария, Турция, Китай, Эстония, Литва) и другие. Поводами для
появления таких слухов могли служить инциденты на советско-польской границе, обострение
гражданской войны в Китае, взрыв бомбы в Софийском соборе и т.д. В конце докладчик
остановился на некоторых сценариях будущей войны, возникавших в массовом сознании.
Тема военной пропаганды была продолжена Н.Ю. Кулешовой (Московский госу¬
дарственный университет прикладной биотехнологии). Докладчица указала, что в середине
1930-х гг. существовало две тенденции в освещении иностранных армий. Первая из них
выражалась в выступлениях видных военачальников, материалах периодических изданий
и основывалась на тщательном учете технической оснащенности зарубежных армий, развитии
в них военно-теоретических идей, морально-политического состояния. Вторая тенденция, глав¬
ными выразителями которой были И.В. Сталин и его ближайшее окружение, формировала
представления о силе противника на основе классового фактора, использования политических
лозунгов и идеологических штампов. Эта тенденция господствовала в конце 1930-х гг., что
негативно сказалось на военной подготовке Красной армии.
В докладе А.С. Сенявского (ИРИ РАН) освещен комплекс проблем, связанных
с социально-психологическим конфликтом, вызванным противоречием между этническим
самосознанием поляков и унифицирующим, "интернациональным" подходом при комплек¬
товании Красной армии в 1944 г. (в период вступления на земли Западной Украины и Бело¬
руссии). Рассмотрены акции протеста поляков против действий советского командования
"на местах", игнорировавшего их желание служить в польской армии и "записывавшего" в крас¬
ноармейских книжках, что они являются белорусами. Отмечено, что любой личный выбор
7*
195
поляков в той ситуации - и отказ служить в Красной армии, и согласие - был драматичен
для них.
Тема русско-польских отношений была продолжена докладом Е.С. Сенявской (ИРИ
РАН), показавшей, как развивались взаимоотношения между войсками Красной армии
и польским гражданским населением в ходе освобождения Польши от немецких оккупантов.
Противоречивость этих отношений объясняется сложностью политической ситуации внутри
самой страны, где существовало два антифашистских сопротивления разной политической
ориентации (Армия крайова и Гвардия людова), по-разному относившихся к СССР и советским
войскам. Взаимовосприятие представителей двух народов обусловливалось также политиче¬
скими и идеологическими фильтрами, через которые обе стороны смотрели друг на друга. При
этом взаимодействие Красной армии и местного населения происходило в двух областях -
официально-функциональной и личностно-бытовой. Существующие стереотипы при непосред¬
ственных контактах носителей двух культур существенно корректировались.
И.Ю. Дробязго (школа № 96, Москва) проанализировал особенности освещения
проблемы кризисов в учебнике по истории России XX в. В.П. Островского и Е.И. Уткина.
Л.У. Звонарева (ИПСР РАО) познакомила участников "круглого стола" с особен¬
ностями восприятия русского XVIII в. советскими эмигрантами третьей волны. Художник
М. Шемякин и поэт М. Юпп - ленинградские диссиденты, более 10 лет живущие в США,
начинают рассматривать XVIII столетие как ключевое для России время, изменившее всю
русскую историю. Центральным образом их творчества в это время становится император
Петр I. Возвращаясь к традициям петровской Руси и Серебряного века, Шемякин и Юпп утвер¬
ждают необходимость постоянного творческого диалога с Европой, а также нового стреми¬
тельного усвоения европейских традиций, продемонстрированного в свое время Петром I. Этот
царь является для них образцом российского просветителя-западника, а Санкт-Петербург -
убедительной моделью первого европейского города в России. Художники считают неизбеж¬
ным возвращение в масштабах всей страны к предложенной Петром европейской модели госу¬
дарства.
В докладе А.В. Шубина (ИВИ РАН) затронуты методологические аспекты сравни¬
тельного анализа макроисторических процессов, связанных с межцивилизационными взаимо¬
действиями. Автор остановился на "резонансе" различных культур с той иной стадией (фазой)
социального развития. Это явление позволяет установить связь между стадиальным и цивили¬
зационным подходами к изучению истории, систематизируя культурно-исторические (цивилиза¬
ционные или этнические) комплексы в зависимости от прохождения соответствующими
странами фаз традиционного и индустриального обществ - гармоничного и продуктивного
в случае "резонанса" или деструктивного и депрессивного в случае "контррезонанса".
В целом, по мнению участников заседания, работа "круглого стола" показала плодотвор¬
ность интеграции специалистов по культурологии, литературоведению, отечественной и все¬
общей истории из различных городов России. Было принято единодушное решение продолжить
его работу в 2002 г.
С.М. Шамин
(Институт российской истории РАН)
Примечания
1 Отчеты о предыдущих заседаниях "круглых столов" см.: Отечественная история. 1995. № 3; 1998. № 3;
1999. № 1,6.
2 Рецензии см.: Отечественная история. 1998. № 5; 1999. № 6; 2000. № 2.
ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ КОЧЕВЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ
ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
29-30 июня 2000 г. в г. Улан-Удэ (Республика Бурятия) состоялась международная научная
конференция "Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии",
организованная по инициативе Института монголоведения, буддологии и тибетологии (ИМБиТ)
СО РАН при поддержке Правительства Республики Бурятия, Сибирского отделения РАН,
Академии наук Монголии и Международного института изучения кочевых цивилизаций
(ЮНЕСКО).
196
Конференция явилась одним из научных мероприятий, проводимых Сибирским отделением
РАН и Академией наук Монголии. В декабре 1999 г. подобная конференция, посвященная
вопросам истории и культуры монгольских народов, была проведена в Улан-Баторе. В работе
нынешнего форума приняли участие более 400 ученых из России, Японии, Китая, Монголии,
США, Венгрии, Польши, Турции, Украины, Кыргызстана. В программе было заявлено
285 докладов, работало 8 секций.
29 июня 2000 г. состоялось пленарное заседание, на котором с докладами выступили
13 ведущих ученых России, Монголии, Японии, США.
Директор Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН д.и.н. Б.В. Б а-
з а р о в в своем докладе сосредоточил внимание на особенностях исторических судеб мон¬
гольских народов, их этнокультурной близости, единой основе традиционного хозяйства, логике
цивилизационного развития.
В докладе директора Международного института изучения кочевых цивилизаций
(ЮНЕСКО) Б. Энхтувшина "Глобализация и монгольская цивилизация" был подробно
рассмотрен феномен цивилизации в целом и цивилизации монголов в частности, приведены
различные точки зрения на проблему глобализации и локализации, акцентировано внимание на
дальнейшем развитии цивилизаций и их взаимодействии в новом тысячелетии. Директор
Института археологии и этнографии СО РАН, академик РАН А.П. Деревянко выступил
с докладом на тему "Палеолит Центральной Азии". Особое внимание в нем было уделено
многослойным стратифицированным комплексам, позволяющим проследить эволюцию разви¬
тия культуры на протяжении более 200 тыс. лет.
Доктор Ева Фридман (Гарвардский университет США) остановилась на особенностях
бурятского и монгольского шаманизма. В докладе д.и.н. Н.Л. Жуковской (Институт
этнологии и антропологии РАН) был проанализирован процесс поиска бурятской национальной
идеи на трех уровнях: национальном, региональном и геополитическом.
Директор Института истории Монгольской академии наук профессор А. О ч и р выступил
с докладом "Участие хори-тумэтов в этнокультурном развитии халхасцев", рассмотрев время
появления этнической группы халхасцев, из каких племен и родов она состояла. Введя в оборот
новые материалы, автор обосновал генеалогическую общность предков современных мон¬
голоязычных народов. Д.филолог.н. И.Д. Бураев (ИМБиТ СО РАН) предложил внима¬
нию участников конференции доклад "Циркумбайкальский языковый ареал и образование
бурятского языка", основанный на данных многолетних исследований. В докладе д.филолог.н.
М.И. Т улохонова (ИМБиТ СО РАН) "Фольклор и литература: движение во времени"
была прослежена эволюция традиционного фольклора: возникновение, расцвет и угасание
различных жанров. К.и.н. А.С. Железняков (Институт востоковедения РАН) в докладе
"Монголия в классических и современных схемах мировых цивилизаций" пытался объяснить
причины роста научного интереса к Монголии, проанализировал взгляды теоретиков цивили¬
зационного подхода (Н.Я. Данилевского, П.А. Сорокина, А.Дж. Тойнби, О. Шпенглера),
обратив внимание на то, что Монголия в их трудах не фигурирует как самостоятельная,
дожившая до наших дней цивилизация.
Проблему цивилизаций в евразийском пространстве в Х1П-ХХ вв. затронул д.и.н.
Г.Л. С а н ж и е в (ИМБиТ СО РАН), рассмотревший мировые и региональные цивилизации,
уделяя особое внимание их роли в цивилизационном прогрессе бурятского народа. Профессор
Токийского университета Т. Н а к а м и подчеркнул особый интерес исследователей многих
стран, в том числе и японских, к различным проблемам истории России, в частности к истории
Гражданской войны. На основе архивных материалов, собранных им в Китае и Японии,
докладчик рассмотрел жизнь и деятельность атамана Семенова и панмонгольское движение.
Отметим также доклады директора Омского филиала ОИИФФ СО РАН Н.А. Томи-
л о в а "Сибирская культурная провинция и ее место в российской и мировой цивилизациях",
рассмотревшего роль региона в российской истории и цивилизационные перспективы Сибири,
и д.и.н. В.Ц. Ганжурова (ИМБиТ СО РАН), проанализировавшего геополитическую
ситуацию в Центральноазиатском регионе в контексте глобальных изменений, произошедших
в мире на рубеже 1980-1990-х гг.
30 июня прошли секционные заседания. В секции "Кочевые цивилизации: история и сов¬
ременность" наибольший интерес вызвали сообщения Ш. Бира, Ю.Б. Рандалова и О.Ю. Ран-
даловой, Е.И. Лиштованного, В.Р. Фельдмана и Н.В. Абаева.
Академик Ш. Б и р а (Монголия) рассмотрел раннемонгольские политические концепции
Х1П-Х1У вв., сыгравшие огромную роль в истории монголов: ханскую власть, поклонение небу,
власть и харизму в эпоху Чингис-хана. В докладе д.философ.н. Ю.Б. Рандалова (ИМБиТ
СО РАН) и к.философ.н. О.Ю. Рандаловой (Бурятский государственный университет)
197
были подняты вопросы развития кочевой цивилизации монголоязычных народов России
в XX в., рассмотрены пути возрождения и сохранения их традиционных культур. Д.и.н.
Е.И. Лиштованный (Иркутский государственный университет) проследил цивилиза¬
ционный аспект взаимоотношений России и Монголии в прошлом и настоящем. Исследователи
из Кызыла, к.и.н. В.Р. Фельдман и д.и.н. Н.В. Абаев проанализировали экономи¬
ческую систему кочевой цивилизации на основе теории самоорганизации и принципа
системности.
В этот же день прошли заседания и в других секциях: "Наследие древних и кочевых культур
Центральной Азии", "Языки народов Центральной Азии", "Фольклор и литература в духовном
наследии народов Центральной Азии", "Проблемы источниковедения, философии и истории
буддизма", "Проблемы социологии истории кочевых цивилизаций", "Культура и искусство",
"Этнография народов Центральной Азии". В рамках конференции были организованы два
"круглых стола": "Проблемы истории национального движения монгольских народов в первой
трети XX века" и "Центральная Азия: социальное и межкультурное взаимодействие".
Материалы конференции опубликованы в четырех томах.
В дальнейшем сотрудничеству между научными учреждениями разных стран в области
изучения истории и культуры народов Центральной Азии предполагается придать более
широкие масштабы. Организация совместных комплексных экспедиций, научные команди¬
ровки, обмен информацией - эти и другие формы сотрудничества поднимут на более высокий
уровень решение задач, стоящих перед исследователями Центральной Азии.
М.Н. Балдано, О.В. Бураева, кандидаты исторических наук
(Институт монголоведения, буддологии
и тибетологии СО РАН, Улан-Удэ)
МЕЖДУНАРОДНЫЙ СЕМИНАР "ФОРМЫ СЕМЕЙНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ
В РОССИЙСКОЙ И УКРАИНСКОЙ ИСТОРИИ В СРАВНИТЕЛЬНОЙ
ПЕРСПЕКТИВЕ"
Организаторами прошедшего в Вене 16-18 ноября 2000 г. семинара выступили директор
Института восточноевропейской истории Венского университета Андреас Каппелер (Австрия)
и главный специалист австрийской школы исторической демографии Михаель Миттерауер из
Института социально-экономической и культурной истории Венского университета. Кроме
последнего, доклады представили 8 ведущих западных исследователей истории семьи в Восточ¬
ной Европе, а также 3 историка из России и по одному из Белоруссии и Украины.
Венский семинар имеет длинную предысторию. В 1965 г. британский исследователь Джон
Хайнал предложил новый подход к сравнительному изучению истории семьи1. Он разделил
Европу на две зоны, в одной из которых существовала западноевропейская, а в другой -
восточноевропейская модели брачности, и провел разделительную линию между ними от
Санкт-Петербурга до Триеста. В восточной зоне в брак вступали рано (уже к 25 годам - от 85
до 95% женщин и около 70-80% мужчин) и вне брака оставались от 1-го до нескольких
процентов населения, главным образом больные и инвалиды. В западной зоне возраст первого
брака был существенно выше (к 25 годам в брак вступали лишь около 50% мужчин и 60-70%
женщин), а холостыми оставалось от 10 до 20% взрослого населения. Восточная модель была
свойственна и другим регионам мира, в то время как западная встречалась лишь в странах,
заселенных преимущественно выходцами из Европы: в США, Канаде, Австралии. Хайнал
предположил, что западная модель сложилась в Новое время и что страны, где существовала
восточная модель, в ХУП1-Х1Х вв. постепенно переходили к западной.
Работа Хайнала вызвала настоящий бум в изучении истории семьи на Западе, который,
однако, не затронул Россию. В 1969 г. в Кембридже прошла конференция "Домохозяйство
и семья в прошлом", где известный британский демограф П. Ласлетт предложил клас¬
сификацию семейных структур, которая была принята международным сообществом исто¬
риков: 1. семья из одного человека; 2. семья из нескольких родственников, которые не образо¬
вывали брачных пар; 3. малая, или нуклеарная, или простая семья - брачная пара с неженатыми
198
детьми; 4. расширенная семья, включавшая других холостых или вдовых родственников;
5. составная семья, состоявшая из нескольких брачных пар, разделялась на 3 подтипа: корневая
семья (родители и один женатый сын); братская семья (2 и более женатых братьев); большая
патриархальная семья (родители и несколько сыновей)2. В соответствии с концепцией Хайнала
Ласлетт также на основе 22 параметров дифференцировал Европу на несколько зон3. Ука¬
занные работы породили жаркие споры, отражением которых и является Венский семинар.
Поскольку публикация материалов конференции не предусматривается, есть смысл оста¬
новиться на всех докладах, уделяя большее внимание тем, которые касались истории России.
В докладе "Брачная модель и формы семьи в России XVII в." Нада Божковска
(Цюрих, Швейцария) отстаивала точку зрения, что российские реалии того времени не¬
возможно свести ни к западной, ни к восточной модели брачности. В отличие от Запада браки
в России были всеобщими и ранними - к 20 годам почти все молодые люди находили себе пару,
при этом женихи были немного старше невест. Много браков заключалось но нормам
обычного права, минуя церковь. Раннее и всеобщее вступление в брак было традиционным,
одобрялось обычаями и находило поддержку у государства и церкви. На Западе вступление
в брак определялось материальными возможностями: богатые вступали в брак раньше,
бедные - позже или никогда. В России же экономический фактор не имел значения: земли
было в изобилии, а дом и инвентарь для новой семьи не требовались, так как новобрачные
поселялись вместе с родителями мужа. Опираясь на имеющиеся в литературе данные, Божко¬
вска полагает, что в XVII в. малая семья являлась доминирующей формой семейной органи¬
зации в деревне и в еще большей степени в городе. Как и на Западе, люди выбирали ту форму
семьи, которая им больше нравилась, а молодое поколение с возникновением новой семьи
предпочитало устраивать свое собственное хозяйство. В источниках XVII в. не встречается
никаких ограничений на разделы семей, как это было в XVIII-XIX вв. В целом, различие
семейной структуры в России и в западноевропейских странах носило, по мнению докладчика,
количественный характер: процент малых семей в России был меньше, а составных - больше,
одинокие встречались крайне редко. При этом имущественные права российских женщин были
защищены лучше, чем на Западе: они участвовали в наследовании, хотя и не на равных
с мужчинами условиях.
На мой взгляд, вывод о преобладании в России XVII в. малой семьи может объясняться тем,
что нарративные источники, которые использовались автором, касались в основном дворянских
семей, тогда как семейная структура крестьянства и посадских в переписях искажалась.
Элина Варне (Университет Хельсинки, Финляндия) в докладе "Сложная семья в Каре¬
лии - история семьи и трудящегося товарищества в восточной Финляндии" изложила чрезвы¬
чайно интересные для российских историков семьи данные, которые можно резюмировать
следующим образом. В пределах Финляндии можно обнаружить как восточную, так и западную
модели брачности, существование той или другой объяснялось системой наследования, которая
в свою очередь обусловливалась системой земледелия. Сложная семья была здесь специфи¬
ческим институтом только в том единственном смысле, что ее члены находились в партнерских
отношениях. При такого рода отношениях люди по-настоящему жили и работали вместе. Доля
сложных семей (расширенных и составных) была очень высока - около 55% в 1750 г., 61%
в 1775 г., 35% в 1820-1849 гг. и 25% в 1879. Варис отошла от стандартной методики иденти¬
фикации семьи. Основанием для объединения людей в одно хозяйство обычно является факт их
совместного проживания, тогда как Варис отдает предпочтение реальной организации работы и
домашнего хозяйства. Поэтому при идентификации хозяйств она использовала не официальную
перепись населения, а конфирмационные и исповедные книги, документы о наследовании
и судебных спорах. На мой взгляд, результаты такого исследования позволяют по-новому
взглянуть на данные о семейной жизни на Северо-Западе России XVI-XVII вв. - территории,
смежной с Восточной Финляндией, где господствовала та же агротехника, те же производ¬
ственные и межличностные отношения. Согласно данным писцовых книг, на Северо-Западе
России в XVI-XVII вв. преобладали малые семьи. Однако вполне возможно допустить, что, как
и в Финляндии, здесь наиболее распространенными были сложные формы семейной
организации, тогда как данные официальных переписей, принимавших во внимание только
совместное проживание, не отражают степени их распространения. Иначе не понятно, как
населению удавалось выживать в многочисленных односемейных поселениях4, как односемей¬
ное хозяйство могло выполнять объемные и срочные работы при господстве подсеки и т.п.
Ответить на такие вопросы поможет обращение к договорам, завещаниям, судебным и цер¬
ковным документам, как это сделала Варис.
Кристина В о р о б е к (Университет штата Северный Иллинойс, США) в докладе
"Крестьянская семья и двор на Украине в пореформенное время: сравнительный анализ"
199
проанализировала различия в формах наследования и семейной организации русских и украин¬
цев после отмены крепостного права. Она обнаружила, что патрилинеарная модель передачи
имущества у русских и украинцев была общей, но русские предпочитали раздел хозяйства после
смерти отца, а украинцы - при его жизни, причем один сын (обычно младший) получал
большой участок и должен был содержать отца в старости. По обычному праву и фактически
имущественные права у русских женщин были меньшими, чем у украинских. Среди русских
и украинцев преобладали составные семьи, однако у русских доля составных семей была
больше. Автор не может пока объяснить причины обнаруженных различий. Можно предпо¬
ложить, что они связаны с тем, что до присоединения к России украинские земли, входившие
в состав Польши, испытали влияние польских законов. В пользу этого говорит и факт сходства
украинской модели наследования с белорусской, также испытавшей влияние польского законо¬
дательства.
Доклад Карла К а з е р а (Университет г. Граца, Австрия) "География моделей наследова¬
ния в Европе" затрагивал вопрос о связи между семейными структурами и правом наследования
недвижимой собственности в Европе ХУ1-Х1Х вв. Автор выделил несколько зон: 1. Западную
Европу, где доминировало единонаследие. 2. Средиземноморье, где все наследники мужского
и женского полов имели равные права наследования, а приданое рассматривалось как часть
будущего наследства. 3. Восточную Европу, где практиковалось равное наследование по муж¬
ской линии. Женщины из наследства исключались, при выходе замуж они получали немного
денег и какое-нибудь незначительное имущество, обычно ткани, но это не рассматривалось как
приданое. Семья жениха платила за невесту выкуп. Молодожены поселялись в доме мужа. На
основе восточной формы наследования могла возникнуть малая или сложная семья, или
комбинация той и другой, в зависимости от поведения наследников.
Дэниел Кайзер (Гринэл Колледж, Айова, США) в докладе "Домашняя жизнь в России
в начале нового времени" обобщил данные о семейной структуре и важнейших аспектах брач¬
ного поведения городского населения России в начале XVIII в., полученные на основе компью¬
терной обработки 12 ландратских переписей 10 городов (Белева, Боровска, Вятки, Зарайска,
Малоярославца, Рязани, Торопца, Тулы, Углича, Устюжны) за период 1710-1720 гг. Согласно
Кайзеру, городское население было молодо: средний возраст мужчин равнялся 22,3-25,8,
женщин - 22,9-27,6 года. Возраст вступления в брак колеблется у мужчин от 20,1 до 26,3,
у женщин от 18,2 до 21,1 года - это выше, чем обычно принято думать, а средняя разница
в возрасте между мужем и женой составляла 2,2 года. Средний размер домохозяйства составлял
5,7 человек обоего пола. 54,2% хозяйств представляли собой малые семьи или состояли
из одиноких лиц или группы родственников, 12% являлись расширенными семьями и 33,8% -
сложными.
В докладе Миколы Крикуна (Львовский государственный университет) "Структура
хозяйств в Житомирском повете Киевского воеводства в 1791 г." был введен в научный оборот
ценный и малоизвестный источник - перепись населения накануне присоединения Киева
к России. Используемые материалы охватили 28 униатских приходов, включавших 2903 двора
в 6 местечках и 72 сельских поселениях. Анализ семейной структуры дворов показал, что на
Правобережной Украине в конце XVIII в. доля многосемейных хозяйств была ниже, чем на
Левобережной Украине и в российских центрально-черноземных губерниях. Пока неясно, чем
можно объяснить эти различия. Не исключено, что причина различий в методике учета насе¬
ления (перепись 1791 г. осуществляли священники, и ее полнота и точность должны быть
проверены путем сравнения с ревизией 1795 г.).
Доклад Юрия М и з и с а (Тамбовский университет) "Социальное развитие семьи в Тамбов¬
ской губернии в 1800-1850 гг." обобщил результаты исследования, проводящегося группой
тамбовских историков-демографов5. Он содержит важный материал о семейной организации
и брачном поведении государственных крестьян четырех сел за 1816-1858 гг. по материалам
ревизских сказок, метрических книг и приходских, или исповедных, списков и раскрывает
особенности использованных источников. Преобладающей формой семьи на протяжении
изучаемого периода была сложная, включавшая 3-4 поколения; для многосемейных дворов
со временем увеличилась от 53,3 до 73,6%, а доля простых семей уменьшилась - от 28,8
до 13,2%. Другими словами, семейная структура соответствовала классической восточноевро¬
пейской модели брачности. Браки были ранними и почти всеобщими, а возраст жениха
и невесты - примерно равным. Автор обнаружил, что ревизские сказки и приходские списки
дают во многом различную картину. По ревизским сказкам, средняя величина двора была
меньше, возраст дворохозяев - ниже, доля многосемейных дворов - меньше, а доля малых
семей, наоборот, - больше, имелись одинокие и группы родственников, не образующих семьи
(около 9%), а по приходским спискам они отсутствовали. Лишь в 50% случаев для мужчин
200
и в 19% для женщин совпадают данные о возрасте вступления в брак - в большинстве случаев
по данным ревизских сказок возраст ниже. Какая картина достовернее? Опыт Э. Варне,
о котором говорилось выше, свидетельствует, что предпочтение нужно отдать приходским
спискам, так как они отражали точку зрения самих крестьян и священников.
В докладе Бориса Миронова (Санкт-Петербургский филиал Института российской
истории РАН) "Семейная структура в России в XVIII - начала XX в." была сделана попытка
обобщить результаты исследований в области исторической демографии и истории семьи
в России периода империи6. На протяжении XVIII - начала XX в. среди православного населе¬
ния России доминировал традиционный тип воспроизводства населения с характерным для него
высоким уровнем брачности, рождаемости и смертности, с высокой долей детей и молодых
среди населения. С середины XIX в. наметились признаки перехода к современной модели вос¬
производства: регулирование рождаемости, повышение брачного возраста, снижение смертно¬
сти и т.п., причем эти тенденции в последней трети XIX - начале XX в. набирали силу. Изме¬
нения семейной структуры православного населения носили не линейный, а циклический
характер. С начала XVIII в. и до середины XIX в. преобладающее значение имели расширенные
и составные семьи, причем наблюдалось повышение роли сложных семей; затем семейная
структура стала изменяться в направлении утверждения малой и вытеснения сложной форм
семьи. Лишь в редких случаях мужчина после свадьбы приходил в дом жены, в таком случае он
назывался специальными терминами - "примак", "влазень" и др., при этом в большинстве
местностей считалось, что он усыновлен отцом жены. Невесты в большинстве случаев были
старше женихов на год-два, только у дворянства разница в возрасте супругов была сущест¬
венной. Однако там, где был дефицит рабочих рук, девушек отдавали замуж и за младших по
возрасту. Нормами семейной жизни являлись патрилинеарное родство и патриархальная власть
главы дома. Мужская и женская работа строго различалась, даже пространство в доме было
разделено на женскую и мужскую половины. Другие черты восточноевропейской модели
брачности, установленные Хайналом и Ласлеттом, можно считать характерными для России
также с некоторыми оговорками. Нормативный возраст вступления в брак со временем
повышался. Внебрачные дети были довольно частым явлением, среди новорожденных их доля
в отдельных местностях колебалась от 2 до 7%. Не были редкостью разводы, особенно
фактические, не санкционированные церковью. В пределах России наблюдались большие
региональные различия, причем чем ближе находилась данная местность к западной границе,
тем больше были отличия от восточноевропейской модели брачности. Модель, распростра¬
ненную в Прибалтике, можно назвать промежуточной, так как некоторыми чертами она
напоминала западноевропейскую.
В докладе М. Миттерауера было проведено сопоставление западной и восточной
моделей брачности по 18 признакам (на примере юго-восточной Европы) и указаны возможные
факторы, обусловившие их возникновение.
В докладе В.Л. Носевича (Белорусский научно-исследовательский центр электронной
документации) "Семейная организация - реакция на внешние вызовы?" исследовалось влияние
трудо-потребительского баланса семьи (пропорции едоков и работников в семье) на ее эконо¬
мическое благосостояние. На примере реконструированного жизненного цикла одной семьи на
протяжении нескольких поколений в 1762-1858 гг., он показал, что нуклеарная семья неиз¬
бежно проходила период, когда соотношение едоков и работников было особенно неблаго¬
приятным. Наличие в составе хозяйства нескольких разновозрастных брачных пар позволяло
сглаживать эту ситуацию, и таким образом многосемейный двор оказывался экономически
наиболее целесообразным. Автор видит непосредственную связь между ростом барщинной
эксплуатации крестьян и увеличением доли составных семей. Его расчеты подтверждают
распространенное среди русских крестьян и помещиков в XVIII - первой половине XIX в.
убеждение в реальном преимуществе таких семей. Носевич, как и автор концепции трудо¬
потребительского баланса А.В. Чаянов, считает, что соотношение едоков и работников имело
решающее влияние на благосостояние семьи, а такие факторы, как здоровье работника, его
физическая сила и способности, обеспеченность землей, скотом и другим имуществом, - имели
второстепенное значение7.
В докладе Андрейса Плаканса (Университет штата Айова, США) "Историческое
размышление над линией Хайнала: случай российских балтийских губерний" была сделана
попытка проследить изменения в семейной структуре крестьян, проживавших в сравнительно
небольшом эстонском поместье Пинкенхоф в 1816-1935 гг. Согласно приведенным данным,
в Прибалтике малая семья была преобладающей формой семейной организации уже в начале
XIX в. и со временем усиливала свои позиции. По другим же аспектам - возрасту новобрачных,
проценту населения, не вступавших в брак, - Прибалтика отличалась как от западноевро¬
201
пейских, так и от восточноевропейских стран, являясь, по мнению докладчика, "особым
случаем", отличным от обеих моделей.
Ирина Троицкая (МГУ им. М.В. Ломоносова) в докладе "Социальный контроль за
образованием хозяйств в России XIX в." анализировала участие помещика, общины и глав
семей в возникновении новых хозяйств. Данная проблема распадается на две части - вступление
в брак и образование новых хозяйств-семей. Докладчик привела факты, которые говорят о том,
что помещики поощряли ранние браки по экономическим соображениям, тогда как главы
семей были заинтересованы в том, чтобы препятствовать им. В результате получался ком¬
промисс - средний фактический возраст вступления в первый брак был на 2 года выше
минимального возраста: 20 у женщин и 22 у мужчин. Поскольку после брака молодые не
образовывали новой семьи, а приходили в дом отца (свекра), новая семья могла возникнуть
только в результате раздела. По мнению Троицкой, помещик, община и домохозяин в боль¬
шинстве случаев были заинтересованы в существовании составных семей и в ограничении раз¬
делов, хотя главы отдельных семей, движимые желанием уклониться от рекрутской и других
общественных повинностей, предпочитали раздел. Развитие семьи, однако, почти с неизбеж¬
ностью увеличивало ее численность до такой степени, что глава ее оказывался не в состоянии
поддерживать внутренний порядок, гасить конфликты, управлять хозяйством. В таких случаях
помещик и община соглашались на раздел. Если же помещик не шел на компромисс, раздел
происходил де-факто - по соглашению между членами семьи, с одной стороны, и общиной -
с другой. В подобном случае помещик либо закрывал на него глаза, либо раздел происходил
без его согласия. Крестьяне, полагает автор, в массе были склонны жить малыми семья¬
ми, преобладание же составных семей объясняется давлением помещика и деревенских
патриархов.
Стивен Хок (Университет штата Айова, США) в своем выступлением сосредоточился на
актуальных проблемах исторической демографии и истории семьи. Одна из них, по его мнению,
состоит в том, что до сих пор нет концепции, которая бы удовлетворительно объяснила, хотя
бы в рамках Европы, географию и динамику форм семейной организации, определила эконо¬
мические, культурные и социальные факторы, обусловившие смену семейных структур.
В большинстве случаев суждения на эту тему носят спекулятивный характер. Исследователи,
считает Хок, не могут поставить изменение семейных структур в более широкий социальный
контекст, не в состоянии убедительно дифференцировать Европу на зоны доминирования тех
или иных структур. Занимающиеся картографированием брачных моделей, что само по себе
очень важно, они не осмысливают значения сделанных наблюдений. И этим отчасти объяс¬
няется тот факт, что в последние 20 лет историческая демография и изучение семейных
структур перемещаются на периферию исторической науки. Вызывает также беспокойство,
подчеркнул докладчик, что в стандартном перечне экономических, культурных и социальных
факторов, влияющих на модели брачности и семейных структур, а также на уровень рождаемо¬
сти, часто не учитывается в достаточной мере биологический фактор. Между тем болезне¬
творная среда и демографические модели были тесно взаимосвязаны. Например, уровень
заболеваемости, номенклатура и структура болезней в течение 1600-1950 гг. радикально изме¬
нялись, и это существенно влияло на процесс образования новых хозяйств, на модели брач¬
ности, на цикл развития семьи; от размера семьи и величины дома зависела скорость распро¬
странения инфекций, а следовательно - заболеваемость, смертность и скорость вымирания
хозяйств. Что касается изучения дореволюционной России, то вопреки ожиданиям в последние
10 лет обнаружены многочисленные источники по исторической демографии в местных
архивах, в частности, в Тамбове, Воронеже, Рязани, Туле, Ярославле, Киеве, Петербурге. Но
этим источникам можно более или менее доверять только после 1833 г., в них есть пробелы,
что не позволяет построить продолжительные динамические ряды, необходимые для выявления
тенденций в демографических процессах. Недостатки статистических источников подтал¬
кивают исследователей к активному использованию наблюдений современников - врачей,
помещиков, священников и т.п. Однако, как показывает опыт западных историков, сообщае¬
мые ими сведения, как правило, не надежны. Исследователи не имеют пока ясного представле¬
ния о том, как обработать источники, чтобы извлечь из них необходимую информацию. По
мнению автора, необходимо выработать четкие процедуры для идентификации и описания
материалов, разработать формуляр и установить требования к собираемым данным, адапти¬
ровать теории населения и методы исторической демографии к конкретным исследовательским
потребностям; провести пилотажную обработку выборочных данных с целью определения их
пригодности для анализа и составления скоординированной программы исследования. Россий¬
ские исследователи, считает Хок, имеют ограниченный доступ к западной методологической
и аналитической литературе по исторической демографии и работают разобщенно, чем,
202
несмотря на их энтузиазм, объясняются сравнительно скромные результаты. Вместе с тем он
положительно оценил стремление историков поставить хозяйство в более широкий контекст
власти, контроля и социального статуса, изучать не только внутреннюю, но и внешнюю
динамику хозяйства и семьи.
В докладе «Существовала ли "европейская модель брачности"? Некоторые критические
соображения по поводу модели Хайнала» Йозеф Э м е р (Университет Зальцбурга, Германия)
подверг критике парадигму Дж. Хайнала (см. выше), приведя много фактов, свидетельствую¬
щих о вариативности основных параметров западной и восточной моделей брачности в XIX в.
Однако концепция Хайнала, на мой взгляд, не претендует на роль фундаментальной теории;
она лишь описывает два идеальных типа демографического поведения, один из которых
распространен главным образом к западу от линии Петербург - Триест, другой - к востоку
от нее, и предлагает схему, удобную для сравнения и классификации.
Все доклады оживленно обсуждались участниками семинара.
Б.Н. Миронов, доктор исторических наук
(Санкт-Петербургский институт истории РАН)
Примечания
1 X а д ж н а л Дж. Европейский тип брачности в перспективе // Брачность, рождаемость, семья за три
века. Сб. статей / Под ред. А.Г. Вишневского, И.С. Кона. М., 1979. С. 14-70 (правильное написание
фамилии - Хайнал).
2 См.: Ласлетт П. Семья и домохозяйство: исторический подход //Там же. С. 132-157.
1 L a s 1 е t t Р. Family and Household as Work Group and Kin Group: Areas of Traditional Europe Compared //
Family Forms in Historic Europe/Wall R., Robin J., and Laslett P. (eds.). Cambridge, 1983. P. 513-563.
4Дегтярев А.Я. Русская деревня в XV-XVII веках: Очерки истории сельского расселения.
Л., 1980. С. 38, 65, 69-70, 75, 79, 81,85.
5 См. также: К а н и щ е в В.В., Кончаков Р.Б., М и з и с Ю.А. Соотношение когортного
и сплошного анализа демографического поведения российского крестьянства XIX - начала XX в. (по мате¬
риалам прихода с. Малые Пупки Тамбовской губернии) // Социально-демографическая история России
XIX-XX вв. Современные методы исследования. Материалы научной конференции (апрель 1998 г.).
Тамбов, 1999. С. 60-71.
6 См. также: Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.):
Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. В 2 т. Изд. 2.
СПб., 2000. Главы 3 и 4.
7 Ч а я н о в А.В. Очерки по теории трудового крестьянского хозяйства. М., 1923. С. 32, 117-118.
Такой подход встречает возражения со стороны некоторых историков, см., напр.: Данилов В.П.
Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. М., 1977. С. 222-264.
ЛОМОНОСОВСКИЕ ЧТЕНИЯ 2001 ГОДА
24 апреля 2001 г. на кафедре истории ИТТТТК МГУ им. М.В. Ломоносова состоялись
традиционные Ломоносовские чтения. Они были посвящены весьма актуальной в современных
условиях теме: "Россия в эпоху глобальных перемен".
Хронологические рамки и тематика выступлений слушателей, преподавателей и сотруд¬
ников кафедры были довольно разнообразны.
Так, сотрудница кафедры Н.А. Четыринана примере Сергиевского посада показала
процесс модернизации городского самоуправления в конце XVIII в. В этот период посад
получил статус городского поселения, в связи с чем было образовано несколько выборных
учреждений различного назначения (ратуша, сиротский и словесный суды, градская шестиглас¬
ная дума). При этом в некоторых аспектах своей деятельности система городского самоуправ¬
ления постепенно утрачивала узкосословные черты и распространяла свои функции на пред¬
ставителей других сословий, проживавших на территории посада, иногда вплоть до дворянства.
Главным органом в этой системе являлась ратуша, которая не ограничивалась функциями
сословного суда для горожан, а занималась решением целого комплекса городских проблем.
Доцент В.В. Алексеев (ИППК) сделал сообщение на тему "Государственный аппарат
Российской империи на рубеже Х1Х-ХХ вв." Он отметил, что в рассматриваемый период
налицо было несоответствие сложившихся форм и практической деятельности государственной
администрации реальным требованиям времени. В условиях идущей во многом стихийно, но
203
объективно неизбежной капиталистической модернизации страны правительственный аппарат
сохранял многие элементы феодальной государственности: самодержавная власть монарха,
монополия на власть дворянства, ставка на принудительные, репрессивные меры. Негативными
явлениями были также разобщенность и неупорядоченность взаимоотношений между прави¬
тельственными органами и учреждениями, отсутствие вплоть до конца 1905 г. объединенного,
постоянно действующего и четко структурно организованного официального правительства и
т.д. Вынужденное реформирование системы государственного управления под воздействием
Первой русской революции, которое ознаменовалось введением базовых элементов парламен¬
таризма и конституционной монархии, не устранило ее институциональных пороков. По-преж¬
нему налицо были чрезмерная привязанность вертикали исполнительной власти к фигуре
монарха и закрытость высших эшелонов бюрократии для выходцев из буржуазных слоев,
слишком большое значение в деятельности госаппарата сохранял личностный фактор. Услож¬
няющиеся задачи регулирования экономических и социальных отношений требовали осущест¬
вить некоторую децентрализацию и последовательное разграничение функций центральных
и местных государственных органов, гражданских и церковных властей. Пагубными в исто¬
рической перспективе оказывались противостояние правительственной администрации и парла¬
мента, отсутствие их взаимодействия с зачатками гражданского общества и общественными
организациями. В результате государственный аппарат был явно неадекватен вызову времени.
Ст. преподаватель Глазовского госпединститута Н.В. Бандура рассказал о просвети¬
тельской деятельности учителей среди народа в конце XIX - начале XX в. В то время оте¬
чественной педагогической наукой и идеологами народнического движения был сформирован
идеальный образ народного учителя, непременными чертами которого стали общественное
служение, жертвенность и вместе с тем высокий уровень профессиональной подготовки
и широта эрудиции. Этот просветительский идеал предполагал и определенный алгоритм
поведения: максимальное использование профессиональных знаний, умений и навыков для
достижения общественно значимой цели. Такой образ народного учителя становился одним из
элементов российского общественного сознания, выполнял компенсирующие и мобилизующие
функции, т.е. частично восполнял материальные и правовые издержки в положении народного
учителя осознанием общественной значимости выполняемого им дела. Это позволяло привлечь
наиболее активную и энергичную часть молодежи к разрешению социокультурных проблем,
которые вставали перед страной в ходе модернизации.
Ст. преподаватель МГТУ им. Баумана к.и.н. В.А. Ми ш е в ц е в а остановилась на оценке
столыпинской аграрной реформы партией эсеров. Она показала, что проведение реформ
вызвало дискуссию и разногласия внутри ПСР по поводу судеб общины и революционного
потенциала крестьянства. Партийный "центр" (В.М. Чернов, Н.И. Ракитников) ратовал за
сочетание террора и массового крестьянского движения. Группа "инициативного меньшинства"
(Я.Л. Агафонов, В. Юдлевский) не верила в революционность крестьян, а потому делала ставку
исключительно на террор. Правая фракция (Н.Д. Авксентьев, И.И. Фундаминский, Б.М. Ле¬
бедев, С.Н. Слетов) высказывала разочарование в революционных формах борьбы, в то время
как группа эсеровских публицистов, эволюционировавших к марксизму (Н.Н. Гиммер-Суханов,
А.Н. Алексеевский, Ант. Савин), отрицала самостоятельную роль крестьянства без руковод¬
ства пролетариата. Возникшие разногласия оказались непреодолимыми, что закладывало
основу для будущего раскола партии эсеров.
Доцент З.С. Бочарова (ИГТПК) остановилась на геополитических сдвигах, произошед¬
ших в период между двумя мировыми войнами, который, по ее мнению, стал одним из пово¬
ротных моментов в истории мировой цивилизации. 1920-1930-е гг. прошли под знаком выхода
из глобального кризиса, порожденного Первой мировой войной и революционным подъемом
1917-1923 гг., который до основания потряс весь прежний жизненный уклад, поколебал пред¬
ставления об историческом прогрессе, гуманности, справедливости, породил протест против
присущих Западу ценностных ориентаций и способствовал "закату" привычной нормативной
культуры XIX в. Война усилила тенденцию к коллективной самозащите человеческого обще¬
ства. На смену идее "баланса сил" пришла либеральная идея интернационализма. Кардинально
изменилась политическая карта мира: распались побежденные и образовались новые госу¬
дарства, были перераспределены колонии, сформированы новые зоны геополитического
влияния и политические союзы. Великая война завершилась крахом авторитарно управляе¬
мых империй и победой западных демократий. Все эти перемены стимулировали развитие
геополитики, особенно в побежденной Германии, понесшей самые крупные территориальные
потери. Немецкий генерал К. Хаусхофер основал "Журнал геополитики" (1923), где развивал
идею о необходимости ревизии версальско-вашингтонской системы и переустройства "геополи¬
тически необоснованных" границ Европы и Азии в пользу Германии. С приходом к власти
204
национал-социалистов разработанная Хаусхофером "теория жизненного пространства" стано¬
вится официальной доктриной фашистской Германии, притязания которой приводят ко Второй
мировой войне, а ее результаты, в свою очередь, к новым геополитическим сдвигам.
Зав. кафедрой истории и культурологии Московского госуниверситета печати профессор
М.В. Зотова уделила внимание проблемам геополитического настоящего и будущего
России. В ее выступлении был сделан акцент на ухудшении геополитического положения
страны после распада СССР, когда была потеряна значительная часть территории, большая
часть выходов к морям, вместо "железного занавеса" у прежних границ СССР появилось
НАТО, возник визовый барьер, произошло ослабление самостоятельности России вплоть до
потери независимости от Запада. Поэтому, по мнению Зотовой, сейчас особенно остро стоит
задача создания научной геополитической концепции, которая должна обеспечить стабиль¬
ность на всем континентальном пространстве Евразии. В современной геополитической мысли
существуют три школы: неоевразийская (А. Дугин, А. Гливаковский, Е. Морозов, А. Фоменко
и др.), националистическая и консенсусная, или умеренно-патриотическая (главные идеологи -
сотрудники Института США и Канады РАН). Неоевразийцы отстаивают "собирание империи",
восстановление влияния в утраченных регионах "ближнего зарубежья", возобновление союз¬
нических отношений со странами Восточной Европы, включение в новый евразийский стра¬
тегический блок континентального Запада при условии перехода европейских стран на анти¬
американские позиции. Сторонники националистической школы считают насущной задачей
воссоединение с Украиной и Белоруссией, уход России с Кавказа и из Центральной Азии,
причем геополитическими союзниками России признаются православные и другие восточно-
христианские народы. Третье направление обосновывает стратегию балансирования между
крупнейшими глобальными центрами силы - США, Европой и Китаем, позволяющую России
играть значительную роль в формировании многополярного мира, поскольку претендовать
на роль сверхдержавы она уже не может.
Изменение современной геополитической ситуации в России привело к массовым миграциям
населения. Особенностям миграционных процессов на Северном Кавказе в современных
условиях уделила внимание ст. преподаватель Анапского филиала МГСУ Е.А. Волкова.
Она отметила появление принципиально новых форм миграционных потоков, вызванных
внутренними и внешними вооруженными конфликтами в Узбекистане, Киргизии, Карабахе,
Осетии и Ингушетии. Кроме того, возвращаются к местам исконного проживания представи¬
тели ранее репрессированных народов Северного Кавказа, переселяются мигранты из северных
и восточных регионов России, государств Закавказья и Средней Азии. Особенно тревожит то,
что вследствие прозрачности границ со странами СНГ на Северном Кавказе отмечено
появление значительного числа иностранных граждан и лиц без гражданства, чье пребывание
в РФ не легализовано. Всего с 1992 г. на Северный Кавказ прибыло более 700 тыс. мигрантов
из стран нового зарубежья. Велики также масштабы миграции в пределах самого региона. При
этом миграционные потоки направлены из национальных республик в районы, населенные
преимущественно русскими. Таким образом, этническая составляющая миграции на Северном
Кавказе выражена особенно сильно, что приводит к образованию новых диаспор. Наиболее
интенсивный приток населения идет в Краснодарский край, в результате чего социальная
инфраструктура края испытывает перегрузки и там складывается сложная криминогенная
обстановка. Вынужденно принимаемые местными властями меры по ограничению миграции
вступают в противоречие с международными обязательствами России, Конституцией РФ,
федеральным законодательством. Для решения означенных проблем требуется значительно
более последовательная и тщательно разработанная политика в миграционном вопросе, ибо
программы, осуществляемые Федеральной миграционной службой, не всегда оказываются
эффективными.
Много вопросов вызвало сообщение доцента Е.П. Луговской (МПГУ) "Современные
альтернативы браку и семье". Она отметила, что в современном обществе семья утрачивает
монопольное и безальтернативное положение, возрастает свобода выбора форм жизни,
происходит деинституционализация брака и семьи. В качестве их альтернативы были названы:
1) браки без свидетельства о браке, или так называемые пробные браки; 2) проживание
в одиночку; 3) проживание жилыми сообществами. Луговская отметила, что в перспективе
человек постиндустриального общества на протяжении своей жизни будет менять различные
жизненные модели, а число детей, воспитываемых свободно живущими парами или одинокими
матерями и отцами, возрастет.
Проблеме "Культура и реформы" было посвящено выступление профессора О.И. М и-
т я е в о й (ИППК). В центре ее внимания оказался вопрос о научной обоснованности и резуль¬
тативности реформ в контексте кардинального преобразования страны в последнее десяти¬
205
летие, принесшее очевидные лишения большинству населения России и бывших республик
СССР. Одно из определений культуры подчеркивает необходимость сочетания знания и умения
если не у большинства населения страны, то по крайней мере у руководства державой. Руково¬
дить, подчеркнула Митяева, значит предвидеть, понимать последствия проводимых преобра¬
зований для страны в целом, а не только для сверхобогащающейся "верхушки". Развитые
капиталистические страны несут значительные расходы на социальные выплаты, следят за
финансовыми потоками. У нас же появилась концепция, что в условиях либеральной рыночной
экономики каждый отвечает только за себя. Мировой опыт учит ответственности государства
за положение в стране. Практикой подтверждены концепции западных ученых Кейнса,
Гэлбрейта, Леонтьева и др., согласно которым государство должно держать руку на пуль¬
се экономики, способствовать ее развитию и препятствовать расхищению национального
богатства. Между тем в послании Президента В.В. Путина парламенту на 2001 г. говорится, что
отток капитала из страны превышает 20 млрд долл, в год, а в государственные документы
вошел новый термин "отмывание денег". Далее Митяева остановилась на проектах дальней¬
шего реформирования средней школы и вузов, которые могут привести к снижению уровня
образования и возможностей бесплатного обучения. В итоге докладчик пришла к выводу, что
нельзя говорить о сочетании знания и умения в руководстве нынешними реформами. Позиция
царского премьер-министра П.А. Столыпина: "Бедность - худшее из рабств. Смешно говорить
о правах человеку, лишенному минимального благосостояния..." (из письма Л.Н. Толстому)
должна стать близкой современному руководству.
На другой стороне современного реформирования акцентировал внимание ст. преподава¬
тель Московской государственной академии водного транспорта В.А. По п о в и ч. Его выступ¬
ление было пронизано озабоченностью современным состоянием флота. Вкратце обрисовав
исторический путь Российского флота от парусного до атомно-ракетного, Попович остановился
на заслугах советской власти в воссоздании флота. Он привел слова адмирала флота
И.М. Капитанеца о том, "что нация, не владеющая морской силой или утратившая ее, лишается
решающего голоса в мировых процессах и уверенности в своей независимости и безопасности".
До 1992 г. ведущие морские державы увеличивали финансирование программ своих военно-
морских сил, но так и не смогли достичь стратегического перевеса над нашей страной. К 1985 г.
ВМФ насчитывал более 1800 боевых кораблей и вспомогательных судов, к 1995 г. их было уже
почти в 5 раз меньше, а сегодня положение еще хуже. Гражданский флот к 1992 г. насчитывал
около 800 судов, а сейчас - меньше 300. За рубежами России оказалась значительная часть
судоремонтной базы, почти все производство газовых турбин, 70% мощностей навигационного
оборудования и т.д. На флоте снизилась дисциплина, что ведет к росту аварийности. 80%
кораблей не прошли планового ремонта. По словам Поповича, если отношение к флоту не
изменится, то к 2010 г. его просто не будет.
Доцент Амурского госуниверситета Б.А. Исаченко осветил глобальное противостоя¬
ние католицизма и православия в вопросах колониальной политики. Он указал, что, имея
в своей основе единое христианское учение, католицизм и православие всегда существенно
отличались в подходах к миссионерской деятельности. Католицизм, имея существенное влияние
на государственный аппарат большинства западноевропейских стран, изначально отличался
явной агрессивностью в деле насильственного обращения людей в христианство. Для осущест¬
вления такой политики в Восточной Европе были созданы военно-религиозные Тевтонский
и Ливонский ордена, проводившие массовое истребление захваченных славянских и балтских
народов. Подобная практика продолжалась в период Великих географических открытий
(ХУ-ХУИ вв.), в результате чего исчезли целые цивилизации (майя, ацтеков, инков) и народы.
Лишь с середины XIX в. католицизм постепенно стал отказываться от агрессивных методов
распространения своего учения. Православные священники, хотя подчас тоже допускали
возможность насильственного обращения в "истинную веру", на практике использовали такие
приемы гораздо реже. Напротив, Русская православная церковь, активно участвуя в проводи¬
мом российским государством колонизационном процессе, довольно часто выступала против
беззакония властей по отношению к аборигенному населению и даже брала его под защиту.
Так, например, в Сибири православное духовенство стало центром распространения русской
культуры, грамотности, агрономических и медицинских знаний, приобщая "инородцев" к евро¬
пейской цивилизации.
Преподаватель Балашихинского государственного промышленно-экономического колледжа
В.В. Кураксина подняла вопрос о значении краеведческого материала в процессе форми¬
рования гражданской позиции личности. Изучение конкретной истории родного поселения
позволяет лучше понять закономерности и особенности исторических явлений, стимулирует
мыслительную деятельность учащихся, формирует систему их теоретических представлений
206
и понятий, влияет на формирование у них активной жизненной позиции. В этом плане
позитивно следует оценить введение в программу школьного обучения в Москве предмета
"Москвоведение". Данный опыт школьного краеведения полезно распространить и на другие
регионы Москвы.
На чтениях выделился блок историографических выступлений слушателей кафедры
по самым разнообразным проблемам. Ст. преподаватель филиала Алтайского госуниверситета
в г. Рубцовске Т.В. Ионова посвятила свое выступление изучению истории раннего
христианства во второй половине XIX - начала XX в. Основными его центрами являлись Духов¬
ные академии, тогда как светские ученые обращались к этой теме лишь в рамках изучения
истории Римской империи, а также в связи с проблемами перехода от античного общества
к средневековому. Ионова отметила, что одна из самых разработанных проблем - Церковь
и Римское государство”. Особенностью рассматриваемого ею историографического этапа была
резкая критика западных авторов представителями канонического направления, что невольно
помогало пропаганде их воззрений. В начале XX в. в рамках критического направления церков¬
ной истории появились новаторские исследования отечественных авторов, в частности работа
Н.А. Морозова "Откровение в грозе и буре", однако затем преемственность историографи¬
ческой традиции истории раннего христианства была прервана революцией.
Необычно прозвучало выступление доцента Амурского госуниверситета (Благовещенск)
И.Б. Ке й д у н «Изучение в России классического конфуцианского трактата "Ли цзи"». Было
отмечено, что этот памятник почти не изучен в отечественном китаеведении, хотя он очень ва¬
жен для понимания сути китайской цивилизации. Тем не менее историю исследования "Ли цзи"
в нашей стране можно разделить на три этапа: 1) переводы глав памятника, выполненные во
второй половине XVIII - первой половине XIX в. китаеведами, бывшими в свое время членами
Российской духовной миссии в Пекине (А.Л. Леонтьев, Д.П. Сивиллов, возможно, Я. Волков);
2) активное изучение и осмысление основ существования традиционного Китая (вторая поло¬
вина XIX - начало XX в.); 3) появление немногочисленных переводов отдельных глав сборника
(И.С. Лисевич, В.Г. Буров, В.А. Рубин, В.С. Колоколов) и редких работ с характеристикой
памятника в целом (В.С. Колоколов, В.А. Рубин, Л.С. Васильев, Э.М. Яншина) с конца 50-х гг.
XX в. Таким образом, ученые, занимающиеся историей конфуцианства и конфуцианской клас¬
сики, располагают большим полем для новых исследований. А вовлечение в активный научный
оборот такого важного для китаеведения массива, как "Ли цзи", позволит лучше понять многие
аспекты культуры, древней истории, а также современных реалий китайской цивилизации.
Доцент Карагандинского госуниверситета им. Е.А. Букетова Р.М. Жу м а ш е в осветил
некоторые проблемы истории культуры Казахстана в контексте глобальных перемен XX в. Он
отметил, что до настоящего времени, несмотря на свою актуальность, история культуры
советского Казахстана, включая такие ее аспекты, как народное образование, высшая школа,
наука, художественная культура и т.д., еще не стала объектом специального историогра¬
фического исследования. Между тем распад СССР в 1991 г. завершил целый период в истории
культуры и истории исторической науки. Достоинством последнего десятилетия стала публи¬
кация нового комплекса исторических источников, что позволяет по-новому осветить истори¬
ческий путь развития культуры Казахстана.
Глобальные перемены в современном российском обществе привели к изменениям состоя¬
ния Источниковой базы исторических исследований. Преподаватель Российской экономической
академии им. Г.В. Плеханова Т.И. Савин ченко сделала сообщение "Документальные
публикации по отечественной истории". В условиях, когда доступ к архивам для исследователей
из российской глубинки сегодня становится все более ограниченным (прежде всего по причинам
чисто материального характера), успешное освоение ранее "запретных" тем немыслимо без
публикации архивных материалов. Автор сообщения считает, что современные публикации
источников следует непременно сопровождать комментариями, справочным аппаратом и ссыл¬
ками на дополнительную литературу, чтобы информировать читателя о состоянии исследова¬
ния той или иной проблемы и свести к минимуму издержки субъективного подхода состави¬
телей к подбору документов.
В заключение хотелось бы подчеркнуть, что ежегодные Ломоносовские чтения в ИППК
МГУ остаются для преподавателей-историков прекрасной школой научного общения и взаим¬
ного обогащения творческим опытом, позволяя им обсудить самые насущные проблемы нашей
исторической науки и современной общественно-политической жизни России. Хотелось бы,
чтобы эта традиция была сохранена и получила свое дальнейшее развитие.
В.В. Алексеев, З.С. Бочарова, кандидаты исторических наук
(Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова)
207
ГОРОДОВЕДЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ В ТВЕРИ
В последние годы заметно активизировалось изучение истории российских городов.
Выпущено несколько монографий, связанных с этой проблематикой; статьи, освещающие
отдельные сюжеты истории городов, занимают важное место в сборниках, выпускаемых
вузами различных регионов страны; вопросы истории городов и горожан рассматриваются на
различных конференциях. Две конференции, непосредственно посвященные истории городов,
прошли на базе исторического факультета Тверского государственного университета.
Особенность обеих конференций - пристальное внимание к сюжетам, связанным с провин¬
циальными городами, и к документам провинциальных учреждений (в том числе хранящимся
в архивах субъектов Федерации). Первая конференция прошла в Твери в феврале 1999 г. При
выборе проблематики второй конференции ее организаторы во многом исходили из резуль¬
татов предыдущей; лишь небольшое число заслушанных на ней докладов затрагивало вопросы
управления городами. В надежде повысить активность исследований в этой области было
решено посвятить этой проблеме специальную конференцию. К такой идее весьма заинте¬
ресованно отнеслась администрация Твери. Вероятно, лишь благодаря ее поддержке удалось
собрать весьма представительный состав иногородних участников.
Особое внимание участников конференции привлек вопрос о соотношении и взаимодействии
элементов самоуправления и государственного управления городами. О совместном участии
в управлении городами Псковом и Новгородом выборных от горожан и назначаемых великим
князем должностных лиц рассказал к.и.н. П.Д. Малыгин (ТвГУ). Эту систему, имевшую
распространение в Х1П-Х1У вв., можно рассматривать как чрезвычайно интересный механизм
включения новгородских и псковских самоуправляющихся структур в управление формирую¬
щимся единым российским государством и трансформации этих структур в органы государ¬
ственного управления.
К.и.н. М.Б. Булгаков (Институт российской истории РАН) обозначил годы Смуты как
время, когда посадский мир стал зависим от воевод - представителей государственной власти, -
а значит, оказался включенным в систему государственного управления. Вместе с тем посадская
община искала у государства опору в борьбе с другими группами горожан.
Острая полемика развернулась по вопросам, связанным с городскими реформами Петра I.
Традиционной точке зрения, озвученной д.и.н. Н.В. Козловой (МГУ), согласно которой
городские магистраты - по сути своей государственные, хотя и выборные структуры, дублиро¬
вавшие функции органов управления посадской общиной, а потому являвшиеся ненужной
надстройкой в системе управления городами, была противопоставлена концепция развития
городского сообщества, предложенная к.и.н. Н.В. Середой (ТвГУ). По мнению Н.В. Сере¬
ды, магистраты стали первыми в истории России муниципальными органами управления,
призванными объединить под своим руководством не только посадских людей, но и другие
группы горожан и тем самым начать формирование городских сообществ.
На серьезные размышления наводят данные, представленные в докладе д.и.н. И.Н. Ю р к и-
н а (Тульский государственный пединститут). С одной стороны, докладчик показал недобро¬
желательное отношение посадских людей Тулы к оружейникам, с другой - постепенное сбли¬
жение этих двух категорий населения города на протяжении первой трети XVIII в. К сожале¬
нию, И.Н. Юркин не стал рассматривать участие тех и других в службах "по выбору", но пока¬
зал, что их "гражданские" службы во многом совпадали.
О тесных взаимосвязях в управлении городом и уездом на рубеже ХУИ-ХУШ вв. шла речь
в докладе к.и.н. Н.В. Соколовой (МГУ). Тенденцию к максимально полному включению
в систему управления общественных институтов исследовательница объясняет необходимостью
обеспечения преемственности в этой системе управления в условиях частых смен воевод.
В.В. Чижова (ТвГУ) рассмотрела процесс формирования и деятельность квартирных
комиссий в городах. Ей удалось показать, что к исполнению этой повинности было привлечено
все население городов, независимо от своей сословной принадлежности. В составе комиссий
уже в начале XIX в. сотрудничали купцы, мещане, дворяне, чиновники.
В докладе В.П. Суворова (ТвГУ) о "преступлениях по должности" среди работников
советского государственного аппарата в 1919-1921 гг. рассматривались виды преступлений,
"проходивших" по данной статье. Докладчик выяснил их численность и отметил тенденцию к их
сокращению в начале 1920-х гг., которая, по его мнению, свидетельствовала об укреплении
дисциплины, что способствовало росту авторитета большевиков среди масс.
Процесс интеграции пригородных поселений в урбанистическую структуру Москвы во
второй половине XIX - начале XX в. был рассмотрен в докладе к.и.н. А.В. Белова
208
(Московский педагогический университет). Организационным формам помощи безработным в
Москве в годы Первой русской революции был посвящен доклад к.и.н. О.В. Розиной
(Московский педагогический университет); проблемы изучения чиновничества были представ¬
лены в выступлениях к.и.н. М.В. Бабич (РГАДА) и к.и.н. Т.И. Любиной (ТвГУ).
Д.и.н. А.Б. Каменский (РГГУ) тесно увязал повседневную жизнь г. Бежецка и вопросы,
связанные с его управлением; сенатские проекты 1780-х гг. по устройству "третьего сословия"
были рассмотрены М.Б. Лавринович (РГГУ); об истории изучения "Совета господ"
Новгорода и Пскова рассказал И.Л. Шумов. Формирование в начале XIX в. системы
"высшего полицейского надзора" в крупнейших городах России оказалось в центре внимания
к.и.н. Ф.Л. Севастьянова (Государственный горный институт, Санкт-Петербург);
проведение выборов в городскую думу Новгорода после реформы 1870 г. и ее деятельность
стали темой выступления Т.А. Данько; о взаимоотношениях городских и губернских
структур с учреждениями финансового ведомства по вопросу о производстве и потреблении
спиртных напитков рассказал С.В. Богданов (ТвГУ).
В анонсах, разосланных в ходе подготовки конференции, организаторы призывали к сотруд¬
ничеству не только историков, но и практиков городского управления, архивистов, препода¬
вателей курсов по истории и современному состоянию управления, надеясь, что в повестке дня
равное место займут вопросы истории и современные проблемы управления, что опыт про¬
шлых веков с вниманием будет воспринят практиками. Однако среди выступавших были почти
исключительно историки, причем по преимуществу специалисты по истории России до сере¬
дины XIX в. Тема новейших тенденций в управлении городами была затронута лишь в привет¬
ственном слове заместителя Главы администрации Твери Л.В. Ивановой, в выступлениях
С.Н. Бобрышева (Тверь), Л.М. Головкиной (Рязань). Это свидетельствует об
отсутствии пока еще должного взаимодействия между историками и практиками. Однако сам
факт совместного участия ученых-историков и тверской городской администрации в подго¬
товке и проведении конференции хочется рассматривать как показатель того, что сотрудни¬
чество возможно.
Н.В. Середа, кандидат исторических наук
(Тверской государственный университет)
209
ДОКТОРСКИЕ ДИССЕРТАЦИИ ПО ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ,
УТВЕРЖДЕННЫЕ ПРЕЗИДИУМОМ ВАК В АПРЕЛЕ-ИЮНЕ 2001 г.
(специальность 07.00.02 - отечественная история и 07.00.09 - историография,
источниковедение и методы исторического исследования)
1. Алексеев Владимир Николаевич. "Формирование основ советской военной промышленности
в 20-30-е гг. (на примере предприятий Европейской части РСФСР)". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена в Московском военном институте Федеральной пограничной службы РФ,
защищена в Московском педагогическом государственном университете. Соискатель работает в Москов¬
ском институте экономики, политики и права.
2. Михайлов Андрей Александрович. "Военно-учебное ведомство России во второй половине XIX -
начале XX в. и его роль в подготовке офицерских кадров". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена в Санкт-Петербургском государственном университете экономики и финансов,
защищена в Санкт-Петербургском государственном университете. Соискатель работает в Санкт-Петер¬
бургском университете педагогического мастерства.
3. Штурве Виктор Александрович. "Разработка государственной политики в области народного
образования и ее реализация в Российской Федерации в 60-90-е годы (на материалах Юга России)".
Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена в Краснодарском юридическом институте МВД РФ, где работает соискатель,
защищена в Московском педагогическом государственном университете.
А. Гайсин Усман Бариевич. "Молодежь Урала в годы Великой Отечественной войны (1941-1945)".
Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Башкирском государственном университете, докторантом кото¬
рого являлся соискатель.
5. Зеленое Михаил Владимирович. "Политика аппарата ЦК РКП(б) - ВКП(б) в области цензуры
исторической науки в 1919-1929 годах". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена в Волго-Вятской академии государственной службы при Администрации
Президента РФ, где работает соискатель, защищена в Нижегородском государственном университете
им. Н.И. Лобачевского.
6. Романченко Валерий Яковлевич. "Государственные сельские хозяйства России: исторический опыт,
проблемы, уроки развития. На материалах регионов Европейской части РФ (1965-1985 годы)". Специаль¬
ность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Саратовском государственном социально-экономическом универ¬
ситете. Соискатель работает в Поволжском кооперативном институте Московского университета потреби¬
тельской кооперации Центросоюза РФ.
7. Егоров Александр Дмитриевич. "Исторический опыт организации лицейского образования в России
XIX - начала XX в." Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Ивановском государственном университете. Соискатель работает
в Ивановской государственной архитектурно-строительной академии.
8. Кошкидько Владимир Григорьевич. "Формирование и функционирование представительной власти
в России (1904-1907 гг.)". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова,
где работает соискатель.
9. Малыхин Константин Германович. "Русское зарубежье 20-30-х годов. Оценка большевистской
модернизации". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Ростовском государственном университете. Соискатель работает
в Ростовском государственном педагогическом университете.
10. Песков Владимир Михайлович. "Военная политика СССР на Дальнем Востоке в 30-е годы XX века".
Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена в Хабаровском государственном педагогическом университете, где работает
соискатель, защищена в Институте истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока
Дальневосточного отделения РАН.
210
11. Артамонова Надежда Яковлевна. "Интеллигенция Восточной Сибири: опыт формирования и дея¬
тельности (конец XIX - середина XX в.)" Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Московском педагогическом государственном университете,
докторантом которого является соискатель.
12. Бзаров Руслан Сулейманович. "Социальная структура осетинских обществ в XVIII - первой половине
XIX в." Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Северо-Осетинском государственном университете им. К.Л. Хе-
тагурова, где работает соискатель.
13. Лысенко Любовь Михайловна. "Губернаторы и генерал-губернаторы в системе власти дореволю¬
ционной России". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Московском педагогическом государственном университете, где
работает соискательница.
14. Дружба Ольга Владимировна. "Великая Отечественная война в историческом сознании советского
и постсоветского общества". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена в Донском государственном техническом университете, где работает соиска¬
тельница, защищена в Ростовском государственном университете.
15. Морозова Елена Николаевна. "Формирование концепции и разработка проектов земской реформы
(1856-1864 гг.)" Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Саратовском государственном университете им. Н.Г. Черны¬
шевского, докторанткой которого являлась соискательница.
16. Шарипов Авдуфаттох Абдувахобович. "История высшего образования Таджикистана: опыт и проб¬
лемы (вторая половина 40 - первая половина 90-х годов)". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Таджикском государственном национальном университете.
Соискатель - гражданин Республики Таджикистан, работает в Маджлиси Оли (Парламент) Республики
Таджикистан.
17. Миллер Алексей Ильич. "Украинский вопрос в политике властей Российской империи и в русском
общественном мнении во второй половине 1850 - начале 1880-х годов". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена в Институте научной информации по общественным наукам РАН, где работает
соискатель, защищена в Российском государственном гуманитарном университете.
18. Николаев Александр Алексеевич. "Мелкая промышленность и кустарные промыслы Сибири в совет¬
ской кооперативной системе (1920-е - середина 1930-х годов)". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена в Институте истории Сибирского отделения РАН, где работает соискатель,
защищена в Институте истории Объединенного института истории, филологии, философии.
19. Греков Николай Владимирович. "Опыт и проблемы развития отечественной контрразведки
в 1805-1917 гг. (Общероссийский и сибирский аспекты)". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена в Омском государственном университете путей сообщения МПС РФ, где
работает соискатель, защищена в Омском государственном техническом университете.
20. Гриценко Наталия Федоровна. "Официальная доктрина внутриполитического курса России конца
XIX века (политические и духовные аспекты внутренней политики)". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Московском городском педагогическом университете, докто¬
ранткой которого являлась соискательница.
21. Кряжев Юрий Николаевич. "Военно-организаторская деятельность Николая II как главы госу¬
дарства". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена в Курганском военном институте Федеральной пограничной службы РФ, где
работает соискатель, защищена в Омском государственном техническом университете.
22. Мартюшов Лев Николаевич. "Промышленные рабочие Урала в 1955-1985 гг." Специальность
07.00.02.
Диссертация выполнена в Уральском государственном педагогическом университете, где работает
соискатель, защищена в Институте истории и археологии Уральского отделения РАН.
211
23. Аксютин Юрий Васильевич. «"Оттепель" 1953-1964 гг. и общественные настроения в СССР».
Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Московском педагогическом университете, где работает
соискатель.
24. Перегудова Зинаида Ивановна. "Политический сыск России 1880-1917 гг." Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена в качестве инициативной работы, защищена в Российском независимом
институте социальных и национальных проблем. Соискательница работает в Государственном архиве
Российской Федерации.
25. Брянцев Михаил Васильевич. "Русское купечество: социокультурный аспект формирования пред¬
принимательства в России в конце XVIII - начале XX в." Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Московском педагогическом государственном университете,
соискатель работает в Брянском государственном педагогическом университете им. акад. И.Г. Пет¬
ровского.
26. Кошман Лидия Васильевна. "Русский город в XIX веке: социокультурный аспект исследования".
Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова,
где работает соискательница.
27. Труевцева Ольга Николаевна. "Историко-краеведческие музеи Сибири во второй половине
XX века". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена в Алтайском государственном техническом университете, где работает
соискательница, защищена в Томском государственном университете.
28. Миронос Алексей Андреевич. "Ученые подразделения в системе административного управления
России в первой половине XIX века: задачи, структура, эволюция". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена и защищена в Нижегородском государственном университете им. Н.И. Лоба¬
чевского, где работает соискатель.
29. Пасс Андрей Аркадьевич. "Кооперативная промышленность и торговля на Урале накануне и в годы
Великой Отечественной войны (1939-1945 гг.)". Специальность 07.00.02.
Диссертация выполнена в Челябинском государственном агроинженерном университете, где работает
соискатель, защищена в Институте истории и археологии УрО РАН.
Составлено по Протоколам Президиума ВАК РФ
НОВЫЕ КНИГИ ПО ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ
(по материалам "Книжного обозрения" за май - июль 2001 г.)
Аджи М. Полынь Половецкого поля. Изд. 2, доп., перераб. М.: Тип. "Новости", 2000. 454 с.
Андреевский Г. Москва. Сороковые годы. М.: Московский рабочий, 2001.
Архив новейшей истории России / Под ред. В.А. Козлова, С.В. Мироненко: Сер. "Каталоги": Т. 7;
Протоколы руководящих органов Народного комиссариата по делам национальностей РСФСР. 1918-
1924 гг. Каталог документов / Отв. сост. И.А. Зюзина. М.: РОССПЭН, 2001. 296 с.
Архивы России: Путеводители. М.: Звенья, 2001: Государственный архив Томской области / Отв. ред.
Н.М. Дмитриенко; Отв. сост. Т.А. Анищенко. 895 с.; Центр хранения архивного фонда Алтайского
края. Отдел специальной документации / Отв. ред. Н.И. Разгон; Отв. сост. Е.Д. Егорова. 959 с.
Бегунов Ю.К. Русская история против "новой хронологии". М.: Рус. панорама, 2001. 216 с. (Антифоменко).
Белова О.В. Славянский бестиарий: Словарь названий и символики. М.: Индрик, 2001. 320 с.
Борисенок Ю.А. Михаил Бакунин и "польская интрига": 1840-е годы. М.: РОССПЭН, 2001. 304 с.
Бочкарева М. Яшка: Моя жизнь крестьянки, офицера и изгнанницы / В записи Исаака Дон Левина.
М.: Воениздат, 2001.445 с. (Редкая книга).
212
Брусина О.И. Славяне в Средней Азии: Этнич. и социальные процессы. Конец XIX - конец XX в. М.: Изд.
фирма "Воет, лит." РАН, 2001. 240 с.
Великий Новгород во второй половине XVI в.: Сб. документов / Сост. К.В. Баранов. СПб.: Дмитрий
Буланин, 2001. 275 с.
Вернадский Г.В. История России / Пер. с англ. Тверь: ЛЕАН; М.: Аграф, 2001: Древняя Русь. 448 с.
Киевская Русь. 448 с. Монголы и Русь. 480 с.
Вихавайнеи Т. Сталин и финны / Пер. с фин. СПб.: Журн. "Нева", 2000. 288 с.
Вишлев О.В. Накануне 22 июня 1941 года: Докум. очерки. М.: Наука, 2001. 230 с.
Власов П.В. Благотворительность и милосердие в России. М.: Центрполиграф, 2001.443 с. (Россия забытая
и неизвестная. Рос. образ жизни).
Георгий Жуков: Стенограмма Октябрьского (1957 г.) Пленума ЦК КПСС и др. документы / Сост.
В. Наумов и др. М.: Междунар. фонд "Демократия", 2001. 820 с. (Россия. XX век. Документы).
Горлов С. Совершенно секретно: альянс Москва - Берлин, 1920-1933 гг.: Воен.-полит, отношения СССР-
Германия. М.: ОЛМА-Пресс, 2001. 352 с. (Досье ).
Даллин Д. Шпионаж по-советски: Объекты и агенты советской разведки. 1920-1950 / Пер. с англ. М.:
Центрполиграф, 2001.462 с. (Секрет, папка).
Данилов А.А., Пыжиков А.В. Рождение сверхдержавы. СССР в первые послевоенные годы. М.:
РОССПЭН, 2001. 304 с.
Данилова А. Пять принцесс: Дочери императора Павла I: Биогр. хроники. М.: Изограф. ЭКСМО-Пресс,
2001.464 с.
Демин В.Н. Загадки русских летописей. М.: Вече, 2001.478 с. (Великие тайны).
Дети эмиграции: Воспоминания. Сб. ст. / Под ред. В.В. Зеньковского. М.: Аграф, 2001. 256 с. (Символы
времени).
Древнейшие государства Восточной Европы. 1998: Памяти чл.-корр. РАН А.П. Новосельцева / Отв. ред.
Т.М. Калинина. М.: Изд. фирма "Воет, лит." РАН, 2000. 494 с.
Ефимкин А.П., Харламов В.А. Нижегородские мытари: Ист. очерки: В 2 т. Т. 1: 1885-1921. Н. Новгород:
ДЕКОМ, 2000. 288 с.
Жеребцов И.И. Населенные пункты Республики Коми: Ист.-демогр. справ. М.: Наука, 2001. 580 с.
Заречный: История закрытого города. 1958-2000: Кн. 2/ Ред.-сост. А.П. Киреев. Заречный, 2000. 631 с.
История государства Российского: Хрестоматия: Свидетельства. Источники. Мнения. XVIII в.: Кн. 2 /
Авт.-сост. Г.Е. Миронов. М.: Книжная палата, 2001.432 с.
История Мордовии: С древнейших времен до середины XIX века / Под ред. Н.М. Арсентьева,
В.А. Юрченкова. Саранск: Изд-во Мордов. ун-та, 2001. 344 с.
История Санкт-Петербурга - Петрограда, 1703-1917: Путеводитель по источникам: Т. 1; вып. 1:
Исторические источники, работы общего характера, справочные и библиографические материалы /
Отв. ред. В.П. Леонов. СПб.: Филол. фак. СПбГУ, 2000. 560 с.
Как ломали нэп: Стенограммы пленумов ЦК ВКП(б). 1928-1929 гг.: В 5 т. / Отв. ред. В.П. Данилов,
О.В. Хлевнюк, А.Ю. Ватлин. М.: Междунар. фонд "Демократия" (Фонд Александра Яковлева), Материк,
2000. (Россия. XX в. Документы): Т. 3: Пленум ЦК ВКП(б), 16-24 нояб. 1928 г. 663 с. Т. 4:
Объединенный Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), 16-23 апр. 1929 г. 767 с.
Кириллов: Краевед, альманах: Вып. 4 / Гл. ред. Ф.Я. Коновалов. Вологда: Легия, 2001. 336 с. (Старинные
города Вологод. обл.).
К.П. Победоносцев и его корреспонденты. Тайный правитель России: Письма и записки. 1866-1895.
Ст. Очерки. Воспоминания / Сост. Т.Ф. Прокопов. М.: Рус. кн., 2001.624 с. (Русские мемуары. XIX в.).
Латышев И. Япония, японцы и японоведы: Как складывались и освещались в печати во второй половине
XX века советско-японские и российско-японские отношения. М.: Алгоритм, 2001. 832 с.
Лурье Ф.М. Петербург. 1703-1917: История и культура в таблицах. СПб.: Золотой Век, 2001. 268 с.
Мемуары графа С.Д. Шереметева / Сост., подгот. текста, примеч. Л.И. Шохина. М.: Индрик, 2001. 736 с.
Миронов В. Народы и личности в истории: Очерки по истории рус. и мировой культур: В 3 т. Т. 2. М.:
Звонница, 2000. 720 с.
Мифы "новой хронологии": Материалы конф. на ист. фак. МГУ им. М.В. Ломоносова 21 дек. 1999 г. /
Науч. ред., сост. В.Л. Янин. М.: Рус. панорама, 2001. 296 с. (Антифоменко).
Мосальск. Летопись края с древнейших времен / Авт.-сост. А.Е. Зайцев. М.: Рус. м1ръ, 2000. 320 с.
(Рус. провинция).
Москва и Великая Победа / Сост. В.А. Камелин. М.: В серое, о-во охраны памятников истории и культуры.
Памятники Отечества, 2000. 295 с.
Муравьев Никита. Письма декабриста. 1813-1826 гг. / Подгот. текста, сост., вступ. ст., коммент.
Э.А. Павлюченко. М.: Памятники ист. мысли, 2000. 310 с.
Неделин В. Орел изначальный: ХУ1-ХУШ века: История. Архитектура. Жизнь и быт. Орел: Вешние воды,
2001.280 с.
213
Никитин А. Мистики, розенкрейцеры и тамплиеры в советской России: Исслед. и материалы. М.: Аграф,
2000. 352 с. (Новая история).
Никитин А.Л. Основания русской истории: Мифологемы и факты. М.: Аграф, 2001. 768 с.
Новый мир истории России: Форум япон. и рос. исследователей / Под ред. Г. Бордюгова, Н. Исии,
Т. Томита. М.: АИРО-ХХ, 2001. 592 с.
Объединенное дворянство. Съезды уполномоченных губернских дворянских обществ. 1906-1916 гг.: В 3 т.
Т. 1: 1906-1908 гг. / Отв. ред. В.В. Шелохаев; Сост., авт. предисл., введения, коммент. А.П. Корелин. М.:
РОССПЭН, 2001.926 с. (Полит, партии России: Конец XIX - первая треть XX века. Докум. наследие).
Органы государственной безопасности в Великой Отечественной войне: Сб. документов. В 2 т. / Авт.-сост.
B. П. Ямпольский. М.: Русь, 2000: Т. 2: Кн. 1. Начало. 22 июня - 31 авг. 1941 г. 717 с. Т. 2: Кн. 2. То же.
1 сент. - 31 дек. 1941 г. 699 с.
Особые журналы Совета министров Российской империи. 1909-1917 гг.: 1910 г. / Отв. сост. Б.Д. Галь¬
перина. М.: РОССПЭН, 2001.496 с.
Павлова И.В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. Новосибирск: Изд-во СО РАН,
2001.460 с.
Первые бои добровольческой армии / Сост. науч. ред., предисл., коммент. С.В. Волкова. М.: Центр-
полиграф, 2001. 543 с. (Россия забытая и неизвестная. Белое движение).
Петербург декабристов / Сост., коммент. А.Д. Марголиса. СПб.: Контрфорс, 2000. 528 с.
Правители России / Сост. Н. Шутюк; Авт. текста В. Еремин. М.: Белфакс, 2001. 224 с.
Прайсман Л.Г. Террористы и революционеры, охранники и провокаторы. М.: РОССПЭН, 2001. 432 с.
Прищепенко В.Н. Страницы русской истории: Кн. для чтения: Т. 2. М.: ИПО Профиздат, 2000. 416 с.
Радзинский Э. Николай II: жизнь и смерть. М.: ВАГРИУС, 2001. 511 с.
Реабилитация: как это было: Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы: В 3 т. Т. 1: Март
1953 -февр. 1956 / Сост. А. Артизов и др. М.: Междунар. фонд "Демократия", 2000. 503 с. (Россия.
XX век. Документы).
Русская интеллигенция. История и судьба / Отв. ред. Д.С. Лихачев; Сост. Т.Б. Князевская. М.: Наука, 2001.
423 с.
Русские летописи. Рязань: Александрия, Узорочье, 2001; Т. 9: Типографская летопись. Гельмольд.
Славянская хроника / Подгот. к изд. А.И. Цепковым. 575 с. Т. 10: Новгородская первая летопись
старшего и младшего изводов / Подгот. к изд. А.И. Цепковым. 652 с.
Рыжов К. Сто великих россиян. М.: Вече, 2000. 656 с. (100 великих).
Савченко В. Авантюристы Гражданской войны: Ист. расследование. М.: ACT; Харьков: Фолио, 2000. 368 с.
(Жизнь знаменитых людей).
Сборник биографий Кавалергардов: Т. 3: 1801-1825: Репринт, изд. / Под ред. С.А. Панчулидзева. М.:
Три века истории, 2001. 402 с. (Рус. ист. б-ка).
Семенов В. Каким был для меня XX век: Рос. посол в отставке вспоминает и размышляет. М.: ОЛМА-
Пресс, 2001.351 с. (Досье).
"Совершенно лично и доверительно!": Б.А. Бахметев- В.А. Маклаков. Переписка. 1919-1951. В 3 т. Т. 1:
Август 1919 - сентябрь 1921 / Под ред. О. Будницкого. М.: РОССПЭН, 2001.568 с.
Старков В.Ф. Очерки освоения Арктики: Т. 2: Россия и Северо-Восточный проход. М.: Науч. мир, 2001.
116 с.
Суслова С.В., Мухамедова Р.Г. Народный костюм татар Поволжья и Урала: Середина XIX - начало XX вв.:
Ист.-этногр. атлас татар, народа. Казань: Фэн, 2000. 312 с.
Тальберг Н.Д. Русская быль: Очерки истории императорской России / Сост., подгот. текста к публ.
C. Фомин. М.: Правило веры, 2001. 1024 с.
Трагедия советской деревни: Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. В 5 т.
1927-1939. Т. 3: Конец 1930-1933 / Сост. В. Данилов и др. М.: РОССПЭН, 2001. 1008 с.
Троцкий Л. Моя жизнь. М.: ВАГРИУС, 2001. 572 с. (Мой 20 век).
Федорченко В. Дворянские роды, прославившие Отечество: Энциклопедия дворянских родов. Красноярск:
БОНУС; М.: ОЛМА-Пресс, 2001.464 с. (Рос. империя в лицах).
Флоря Б.Н. Сказания о начале славянской письменности. СПб.: Алетейя, 2000. 384 с. (Славян, б-ка).
Чепурнов Н.И. Наградные медали Государства Российского: Энцикл. илл. изд. М.: Рус. м1ръ, 2000. 768 с.
Шахназаров Г. С вождями и без них. М.: ВАГРИУС, 2001. 591 с. (Мой 20 век. Мемуары).
Эпоха Ельцина: Очерки полит, истории / Ю.М. Батурин и др. М.: ВАГРИУС, 2001. 815 с.
Янин В Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте: Из раскопок 1990-1996 гг.: Палеография
берестяных грамот и их внестратиграфическое датирование: Т. 10. М.: Рус. словари, 2000. 430 с.
214
УКАЗАТЕЛЬ МАТЕРИАЛОВ, ОПУБЛИКОВАННЫХ В ЖУРНАЛЕ
" ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ’* В 2001 ГОДУ
К 300-летию Санкт-Петербурга
Агеева О.Г. - Петровский Петербург в восприятии
современников. № 5. С. 3-11.
Исторические портреты
Черникова Н.В. - Князь Владимир Петрович
Мещерский (к портрету русского консерватора).
№4. С. 126-139.
Шелохаев В.В. - Дмитрий Иванович Шаховской.
№5. С. 107-120.
"Круглые столы"
Большие резервы "малой истории". № 6. С. 118-128.
Русский консерватизм: проблемы, подходы, мнения.
Материал подготовил И.А. Христофоров. № 3.
С. 103-133.
Дискуссии и обсуждения
Семенов Ю.И. - Этнополитология: трудный путь
становления новой научной дисциплины (раз¬
мышления над книгой М.Н. Губогло "Языки
этнической мобилизации"). № 4. С. 170-178.
Аперьян В.Е. - Научная книга и Российская
академия наук. № 5. С. 69-77.
Богданова Н.Б. - Судебный процесс "Союзного
бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)" в 1931 г. № 2.
С. 44-61.
Бэрон С.Х. (США) - Анатомия лжи и ее разоб¬
лачение. № 6. С. 76-89.
Дальманн Д. (ФРГ) - Торговое судоходство за По-
^ лярным кругом во второй половине XIX в. № 5.
С. 21-32.
Дембски С. (Польша) - Советский Союз и вопросы
польской политики равновесия в преддверии
Пакта Риббентропа-Молотова. 1938-1939 гг.
№ 2. С. 72-93.
Елисеева Н.В. - Советское прошлое: начало
переоценки. № 2. С. 93-105.
Зимин И.В. (Санкт-Петербург) - Медики и само¬
держцы: Загадка смерти Николая I. № 4.
С. 57-67; Император Александр II 1 марта
1881 г. № 5. С. 54-57; Ливадийский закат. № 6.
С. 23-33.
Зубкова Е.Ю. - Феномен "местного национализма":
"эстонское дело" 1949-1952 гг. в контексте
советизации Балтии. №3. С. 89-102.
Керов В.В. - Конфессионально-этическая моти¬
вация хозяйствования староверов в XVIII—
XIX веках. №4. С. 18-40.
Кирсанов Н.А., Дробязко С.И. - Великая Отечест¬
венная война 1941-1945 гг.: национальные
и добровольческие формирования по разные
стороны фронта. № 6. С. 60-75.
Киянская О.И. - Декабрист Михаил Бестужев-
Рюмин. № 6. С. 3-23.
Кулешова Н.Ю. - Военно-доктринальные установки
сталинского руководства и репрессии в Красной
армии конца 1930-х гг. № 2. С. 61-72.
Куликова Г.Б. - СССР 1920-1930-х гг. глазами
западных интеллектуалов. № 1. С. 4-24.
Куренышев А.А. - "Революционная война" и кре¬
стьянство. № 6. С. 33-46.
Курукин И.В. - "Время, чтоб самодержавию не
быть"? (Генералитет, дворянство и гвардия
в 1730 г.). №4. С. 3-18; №5. С. 12-21.
Лебедев В.Д. - Местные комитеты Особого сове¬
щания о нуждах сельскохозяйственной промыш¬
ленности (1902-1904 гг.). № 5. С. 58-69.
Лившин А.Я. - Гражданское конституционное со¬
знание: обладало ли им советское общество в
годы Гражданской войны и нэпа? № 4. С. 94-111.
Мамонов А.В. - Граф М.Т. Лорис-Меликов: к ха¬
рактеристике взглядов и государственной дея¬
тельности. № 5. С. 32-53.
Маннинг Р.Т. (США) - Женщины советской де¬
ревни накануне Второй мировой войны. 1925—
1940 гг. №5. С. 88-106.
Миронов Б.Н. (Санкт-Петербург) - К истине ведет
много путей. № 2. С. 106-116.
Мухин М.И. - Амторг. Американские танки для
РККА. № 3. С. 51-61.
Николаев М.Г. - На пути к денежной реформе
1922-1924 гг.: четыре ареста Н.Н. Кутлера. № 1.
С. 82-102.
Парсамов В.С. (Саратов) - Жозеф де Местр и Ми¬
хаил Орлов (К истокам политической биогра¬
фии декабриста). № 1. С. 24-46.
Писарькова Л.Ф. - Развитие местного самоуправ¬
ления в России до Великих реформ: обычай,
повинность, право. № 2. С. 3-27; № 3. С. 25-39.
Попов В.П. - Сталин и советская экономика
в послевоенные годы. № 3. С. 61-76.
Рабинович А. (США) - Досье Щастного: Троцкий
и дело героя Балтийского флота. № 1. С. 61-82.
Рейли Д.Дж. (США) - "Изъясняться по-больше¬
вистски", или как саратовские большевики изо¬
бражали своих врагов. № 4. С. 79-93.
Ружицкая И.В. - Судебное законодательство
Николая I (работа над Уголовным и Граждан¬
ским уложениями). № 4. С. 41-57.
Рэгсдейл X. (США) - Просвещенный абсолютизм
и внешняя политика России в 1762-1815 гг. № 3.
С. 3-25.
215
Серов О.В. - О так называемой Южной партии
социалистов-революционеров. № 1. С. 46-60.
Твардовская В. А. - Александр Дмитриевич Градов-
ский: научная и политическая карьера россий¬
ского либерала. № 2. С. 28-44; № 3. С. 40-51.
Точеное С.В. (Иваново) - Лагерь № 48. № 4.
С. 112-125.
У Эньюаиь (КНР) - Нэпманы, их характеристика
и роль. № 5. С. 78-87.
Хазисв Р.Х. (Уфа) - "Автономный нэп" эпохи
"военного коммунизма" на Южном Урале:
рыночная альтернатива командно-распредели¬
тельной экономике. № 6. С. 40-60.
Хлевшок О.В. - Советская экономическая политика
на рубеже 1940-1950-х гг. и "дело Госплана".
№ 3. С. 77-89.
Царанов В.И. (Республика Молдова) - К вопросу
об отношении крестьянства к коллективизации
сельского хозяйства в правобережных районах
Молдавской ССР. № 1. С. 102-111.
Чураков Д.О. - Социально-политический протест
рабочих в 1918 г. № 4. С. 67-78.
Историография, источниковедение,
методы исторического исследования
Академик РАН Ананьич Б.В., Беляев С.Г. (Санкт-
Петербург) - История предпринимательства
в России. Кн. 2. Вторая половина XIX - начало
XX в. №1.С. 125-130.
Балуев Б.П. - П.Б. Струве как историк (к поста¬
новке проблемы). № 2. С. 117-133.
Белякова Е.В. - Стоглав и его место в русской
канонической традиции. № 6. С. 90-96.
Будницкий О.В. - Историк из "поколения лейте¬
нантов". № 5. С. 131-137.
Головиикова О.В., Тархова Н.С. - "Иосиф Висса¬
рионович! Спасите советского историка..."
(о неизвестном письме Анны Ахматовой Ста¬
лину). №3. С. 149-157.
Гордин Я.А. (Санкт-Петербург) - "Сильная власть
не исключение личной свободы...". № 5.
С.138-143.
Зак Л.М. - Подвижник исторической науки.
К 100-летию Э.Б. Генкиной (1901-1978). № 1.
С. 112-116.
Итенберг Б.С. - Харуки Вада и его книга "Россия
как проблема всемирной истории. Избранные
труды". № 1. С. 130-134.
Итенберг Б.С. - К юбилею В.А. Твардовской. № 6.
С. 109-115.
К юбилею академика РАН Ю.А. Полякова. № 5.
С. 121-131.
Кошман Л.В. - История предпринимательства
в России. Кн. 1. От средневековья до середины
XIX в. №1. С. 122-124.
Назаров В.Д. - Н.А. Горская: постскриптум
к юбилею. № 3. С. 134-140.
Носов Б.В., Орехов А.М. - К юбилею профессора
B. Сливовской. №6. С. 115-117.
Пожаров А.И. - КГБ СССР в 1950-1960-е гг.:
проблемы историографии. №3. С. 141-148.
Полвека служения исторической науке. Интервью
сЕ.Г. Гимпельсоном. № 4. С. 140-143.
Степанова Л.Г. (Краснодарский край) - К вопросу
об имущественной дифференциации крестьян¬
ства в конце XV - начале XVI в. (по данным
новгородских писцовых книг). №4. С. 144-161.
Чекунова А.Е. - Видовые особенности и терми¬
нология письменных источников конца XVII -
первой четверти XVIII в. № 4. С. 162-170.
Шеин И.А. - Сталин и Отечественная война 1812 г.-
опыт изучения советской историографии 1930—
1950 гг. №6. С. 97-108.
Юмашева Ю.Ю. - Историческая информатика в зер¬
кале периодического издания. № 1. С. 117-121.
Публикации
Из дневников С.С. Дмитриева. Окончание. № 1.
C. 154-168.
К образованию Всероссийской власти в Сибири (из
дневника П.В. Вологодского: 8 сентября -
4 ноября 1918 г.). Окончание. № 1. С. 135-153.
Сообщения
К 60-летию начала
Великой Отечественной войны
Гордон А.Е. - Московское народное ополчение
1941 г. глазами участника. № 3. С. 158-163.
Данилов П.П. - Ленинградцы на строительстве
оборонительных рубежей в 1941-1942 гг. № 3.
С.163-169.
Воейков Е.В. (Пенза) - У истоков экологических
проблем. №5. С. 150-154.
Гайда Ф.А. - Механизм власти Временного прави¬
тельства (март-апрель 1917 г.). № 2. С. 141-1 ^й.
Горский А.А. - О древнерусских "землях". № 5.
С.144-150.
Золотарев О.В. (Сыктывкар) - Малоизвестная
страница из жизни Питирима Сорокина. № 3.
С. 178-180.
Кабузан В.М. - Естественный прирост, миграция
и рост населения Европы и Российской империи
в XVIII - начале XX в. № 5. С. 155-160.
Капустин А.Т. (Украина) - Украинское крестьян¬
ство и власть в первые годы нэпа. № 5.
С. 165-173.
Карпов С.П. - Из истории средневекового Крыма:
высшие оффициалы генуэзской Каффы перед
судом и наветом. № 1. С. 184-187.
Кудрина Ю.В. - Датский Королевский Дом и судьба
российских великих князей в 1918-1919 гг. № 5.
С. 160-165.
216
Леонтьева Т.Г. (Тверь) - Православная культура
и семинарский быт (конец XIX - начало XX в.).
№3. С. 170-178.
Лобачев С.В. (Санкт-Петербург) - У истоков цер¬
ковного раскола. № 2. С. 134-141.
Пушкарев Л.Н. - Лев Владимирович Черепнин -
человек и ученый. № 1. С. 175-183.
Рудницкая Е.Л. - Профессор С.С. Дмитриев -
историк русского общества. № 1. С. 168-174.
Четвертков Н.В. (Пенза) - Несколько штрихов
к портрету А.Ф. Керенского. № 6. С. 135-144.
Юрьев А.И. - Последние страницы истории партии
социалистов-революционеров. №6. С. 129-135.
Критика и библиография
Россия на Черном море: история и геополитика
Виноградов В.Н. - Россия и Черноморские проливы
(ХУШ-ХХ столетия). № 2. С. 164-170.
Дсйннков Р.Т. - Москва-Крым: Историко-публици¬
стический альманах. Вып. 1. № 2. С. 170-171.
Книги по истории Первой мировой войны
Степанов А.И., Уткин А.И. - А.И. Уткин. Забытая
трагедия. Россия в Первой мировой войне. № 1.
С. 188-189.
Белова Т.В., Белов А.М. (Кострома) - Голоса
истории. Материалы по истории Первой миро¬
вой войны. Сборник научных трудов. Вып. 24.
Кн. 3; Политические партии и общество в Рос¬
сии 1914-1917 гг. Сборник статей и документов.
№ 1.С. 189-192.
Сснявская Е.С. - О.С. Поршнева. Менталитет и со¬
циальное поведение рабочих, крестьян и солдат
в период Первой мировой войны (1914 - март
1918 г.). №1. С. 192-194.
Книги по истории Второй мировой войны
Гинцберг Л.И. - Восточная Европа между Гитлером
и Сталиным. 1939-1941 гг. №3. С. 181-183.
Сбитнева А.А. - Н.К. Петрова. Антифашистские
комитеты в СССР: 1941-1945 гг. № 3.
С.183-184.
Васильева Н.В. - Советский фактор в Восточной
Европе. 1944-1953 гг. В 2 т. Документы. Т. I.
1944-1948 гг. № 3. С. 184-186.
Учебники и учебные пособия
Голубева М.И. - Преподавание отечественной
истории в университетах России: прошлое
и настоящее. № 2. С. 154-157.
Тютюкин С.В. - История России XIX - начала
XX в. Учебник для исторических факультетов
университетов. № 2. С. 157-160.
Леонова Л.С., Ренников А.В. - Политические
партии России: история и современность. № 2.
С. 161-163.
Акбулатов И.М., Данилко Е.С., Кучумов И.В.,
Шакурова Ф.А., Псянчин А.В. (Уфа)-
Уральская историческая энциклопедия. № 6.
С. 168-170.
Аксенов А.И.; Брэдли Д. (США) - Г.Н. Ульянова.
Благотворительность московских предпринима¬
телей. 1860-1914. №3. С. 192-199.
Алексеев В.В. - Кронштадтская трагедия 1921 г.
Документы. В 2 кн. № 2. С. 200-201.
Алексеев Ю.Г. (Санкт-Петербург) - О.Р. Айра¬
петов. Забытая карьера "русского Мольтке".
Николай Николаевич Обручев (1830-1904). №4.
С. 190-192.
Антонов В.С. - Н.И. Павленко. Петр I. № 4.
С. 179-181.
Блиев М.М. (Владикавказ) - Я.А. Гордин. Кавказ:
земля и кровь. Россия в Кавказской войне
XIX века. №6. С. 147-153.
Бокова В.М. - Е.Н. Цимбаева. Русский католицизм.
Забытое прошлое российского либерализма.
№2. С. 193-194.
Булдаков В.П. - Политическая история русской
эмиграции. 1920-1940 гг. Документы и мате¬
риалы. №6. С. 165-166.
Вандалковская М.Г. -Э.П. Федосова. Россия и При¬
балтика: культурный диалог. Вторая половина
XIX - начало XX в. № 3. С. 191-192.
Водарский Я.Е.; Юркин И.Н. (Тула) - Н.В. Коз¬
лова. Российский абсолютизм и купечество в
XVIII веке (20-е - начало 60-х годов). № 2.
С. 185-189.
Волков В.А. - О.В. Чумичева. Соловецкое
восстание 1667-1676 гг. № 1. С. 194-195.
Гореликова-Голенко Е.Н. - Л.Н. Большаков. Воз¬
вращение Григория Винского. № 5. С. 174-176.
Горинов М.М. - История России в новейшее
время (1945-1999): Учебник для вузов. № 1.
С. 199-201.
Городницкий Р.А. - К.Н. Морозов. Партия социа¬
листов-революционеров в 1907-1914 гг. № 1.
С.197-199.
Григорьев В.С. (Чебоксары) - Население России
в XX веке. Исторические очерки. В 3 т. Т. 1.
1900-1939. №5. С. 182-183.
Данилов В.П., Зеленин И.Е. - Продовольственная
безопасность Урала в XX веке. 1900-1984 гг.
Документы и материалы. В 2 т. Т. 1. 1900—
1928 гг.; Т. 2. 1929-1984 гг. № 6. С. 170-172.
Дергачева Л.Д. - М.П. Мохначева. Журналистика
и историографическая традиция в России
30-70-х гг. XIX в. № 4. С. 185-187.
Долбилов М.Д. (Воронеж) - Р.С. Вортман. Сце¬
нарии власти. Миф и церемония в истории
русской монархии. Т. 2: От Александра II до
отречения Николая II. № 5. С. 178-181.
Ерофеев Н.Д. - З.И. Перегудова. Политический
сыск России (1880-1917). №6. С. 158-159.
217
Зеленое М.В., Масловский М.В. (Нижний Нов¬
город) - Историография имперской России:
история как профессия и написание истории
в многонациональном государстве. № 4.
С. 204-207.
Иллерицкая Н.В. - Россия и мировая цивилизация.
К 70-летию чл.-корр. РАН А.Н. Сахарова. № 6.
С.145-147.
Каганович Б.С. (Санкт-Петербург) - Сотрудники
Российской национальной библиотеки - деятели
науки и культуры. Биографический словарь.
Т. 1-2. №6. С. 162-164.
Каменский А.Б. - Повседневные записки делам
князя А.Д. Меншикова. 1717-1720, 1726-1727.
№5. С. 176-177.
Касаров Г.Г. - Край наш Ставрополье. Очерки
истории. № 6. С. 172-173.
Карпачев М.Д. (Воронеж) - Б.С. Итенберг. Россий¬
ская интеллигенция и Запад. Век XIX. Очерки.
№4. С. 187-190.
Козенко Б.Д. (Самара) - Россия и США: дип¬
ломатические отношения 1900-1917. № 2.
С.198-200.
Козенко Б.Д. (Самара) - Р. Иванов. Сталин
и союзники. 1941-1945 гг. №5. С. 192-193.
Комиссаренко А.И. - И.В. Фаизова. "Манифест
о вольности" и служба дворянства в XVIII
столетии.№ 3. С. 189-191.
Костриков С.П. - А.В. Игнатьев. Внешняя поли¬
тика России. 1907-1914: Тенденции. Люди.
События. № 4. С. 196-198.
Котляр Н.Ф. (Украина) - А.А. Зимин. Правда
Русская. № 3. С. 186-188.
Котов В.И. - Национальные истории в советском
и постсоветских государствах. № 5. С. 197-203.
Кузьмичева Л.В. - Политические и культурные
отношения России с югославянскими землями
в первой трети XIX в. Документы. № 2.
С. 191-193.
Литвак Б.Г. (Канада) - В. Чернышов. А.М. Унков-
ский. Жизнь и судьба тверского реформатора.
№4. С. 192-193.
Литвак Б.Г. (Канада) - Н. Рапопорт. То ли быль,
то ли небыль. № 6. С. 166-168.
Малето Е.И. - Традиционный опыт природо¬
пользования в России. №3. С. 199-201.
Медушевский А.Н. - Е.А. Правилова. Законность
и права личности: административная юстиция
в России (вторая половина XIX в. - октябрь
1917 г.). №6. С. 153-157.
Могилевский С. (Израиль) - С.Ю. Дудаков. Пара¬
доксы и причуды филосемитизма и антисеми¬
тизма в России. №6. С. 176-177.
Молок Ф.А. - В.А. Дунаевский. Педагог, ученый,
солдат. К 80-летию со дня рождения. № 4. С. 203.
Невежин В.А. - Ю.В. Рубцов. Из-за спины вождя.
Политическая и военная деятельность Л.З.
Мехлиса. № 4. С. 200-202.
Островский А.В. (Санкт-Петербург) - Успех
ненаписанной книги. №6. С. 174-176.
Павлюченко Э.А. - Драма пережитых в России
ХУШ-ХХ веков реформ и революций. № 6.
С. 159-162.
Плимак Е.Г., Антонов В.С. - "Факты, которыми мы
на сегодня располагаем, внушительны". О книге
"Был ли Сталин агентом охранки?". № 2.
С. 201-205.
Попов В.П. - Открытый архив: справочник
опубликованных документов по истории России
XX в. из государственных и семейных архивов
(по отечественной журнальной периодике и аль¬
манахам 1985-1996 гг.). № 1. С. 203-204.
Пушкарева И.М. - С.С. Минц. Мемуары и россий¬
ское дворянство: Источниковедческий аспект
историко-психологического исследования. № 2.
С. 190.
Рапов О.М. - Славяне и Русь: проблемы и идеи.
Концепции, рожденные трехвековой полемикой,
в хрестоматийном изложении. №2. С. 174-177.
Розенталь И.С. - А.Е. Иванов. Студенчество России
конца XIX - начала XX в.: социально-истори¬
ческая судьба. № 1. С. 195-197.
Рудницкая Е.Л., Булдаков В.П. - О.В. Будницкий.
Терроризм в русском освободительном движе¬
нии: идеология, этика, психология (вторая поло¬
вина XIX - начало XX в.). №4. С. 193-196.
Сдыков М. (Республика Казахстан) - В. Козина.
Население Казахстана (конец XIX в. - 30-е годы
XX в.). Кн. 1. №5. С. 183-187.
Сенин А.С. - С.Е. Руднева. Демократическое
совещание (сентябрь 1917 г.): история форума.
№5. С. 187-188.
Сидорова Л.А. - "Шестидесятники" в исторической
науке России. Л® 5. С. 195-197.
Смирнова Т.М. - Ш. Плаггенборг. Революция
и культура. Культурные ориентиры в период
между Октябрьской революцией и эпохой
сталинизма. №5. С. 189-192.
Сысоева Е.К. - Историк и время. 20-50-е годы
XX в. А.М. Панкратова. № 5. С. 193-195.
Телицын В.Л. - А.В. Баранов. Многоукладное
общество Северного Кавказа в условиях новой
экономической политики. №4. С. 198-200.
Трепавлов В.В. - И.В. Ерофеева. Хан Абулхаир:
полководец, правитель и политик. № 2.
С. 181-184.
Троицкий Н.А. (Саратов) - В.Г. Сироткин. Напо¬
леон и Россия. №4. С. 181-185.
Ульянова Г.Н. - Бьянка Петров-Эннкер. "Новые
люди" в России. Развитие женского движения
от возникновения до Октябрьской революции.
№2. С. 194-197.
Член-корреспондент РАН Флоря Б.Н. - Н.Б. Го¬
ликова. Привилегированные купеческие корпо¬
рации России XVI - первой четверти XVIII в.
Т. 1.№2. С. 177-181.
Хорхордина Т.И. - История в человеческом изме¬
рении. № 1. С. 202-203.
Академик РАН Янин В.Л. - Величие и трагедия
историка. № 2. С. 171-174.
218
Письма в редакцию
Бродский Е.А. - История одной диссертации. № 5.
С. 204-206.
Дружинина Т.А. (Пенза) - О некоторых вопросах
исторического образования. № 1. С. 206-207.
Канцевич Я. (Польша); Тютюкин С.В. - Еще раз
о "Политическом завещании" Г.В. Плеханова.
№6. С. 178-182.
Маслова И.И. (Пенза) - Актуальные проблемы
преподавания истории в высшей школе. № 1.
С. 205.
Панеях В.М. (Санкт-Петербург) - О следственном
деле Б.Д. Грекова. 1930-1931 гг. №4. С. 208-210.
Сенявская Е.С. - Письмо в редакцию. № 6.
С. 183-184.
Научная жизнь
В Институте российской истории РАН
Петров Ю.А. - Международная научная конфе¬
ренция "Собственность в XX столетии". № 6.
С. 185-192.
Шамии С.М. - Россия и мир: проблемы взаимо-
восприятия в ХУ1-ХХ веках. Заседание "круг¬
лого стола". № 6. С. 192-196.
Алексеев В.В., Бочарова З.С. - Была велика война.
Ломоносовские чтения. № 1. С. 216-217.
Алексеев В.В., Бочарова З.С. - Ломоносовские
чтения 2001 г. № 6. С. 203-207.
Балдано М.Н., Бураева О.В. (Улан-Удэ) - Проб¬
лемы истории и культуры кочевых цивилизаций
Центральной Азии. №6. С. 196-198.
Данилов В.А., Носова Н.П. (Тюмень) - Всерос¬
сийская научная конференция "Историческая
наука на пороге третьего тысячелетия". № 1.
С. 214-215.
Елисеев А.В., Воронин И.А. - Научные чтения
"Власть и общество России в прошлом и на¬
стоящем". № 1. С. 208-210.
Керов В.В. - Международная научно-практиче¬
ская конференция: преподавание отечественной
(национальной) истории: новые подходы, кон¬
цепции, методы. № 1. С. 210-213.
Киянская О.И. - Кто такие декабристы и за что они
боролись? (Неюбилейные заметки о юбилейных
конференциях). № 5. С. 207-213.
Кожевин В.Л. (Омск) - Отечественная историо¬
графия и региональный компонент в вузовских
программах. № 2. С. 212.
Лобачев С.В. (Санкт-Петербург) - Международ¬
ная научная конференция в Будапеште. № 4.
С. 211-213.
Малето Е.И., Сенявская Е.С. - Россия и мир:
проблемы взаимовосприятия в ХУ-ХХ веках.
Заседание "круглого стола". № 2. С. 206-209.
Миронов Б.Н. (Санкт-Петербург) - Междуна¬
родный семинар "Формы семейной орга¬
низации в российской и украинской исто¬
рии в сравнительной перспективе". № 6.
С. 198-203.
Надеждина В.А., Верещагин А.С. (Уфа) - Междуна¬
родная научная конференция в Уфе. № 3.
С. 214-217.
Нарежный А.И., Щербина А.В. (Ростов-на-
Дону) - Всероссийская научно-практическая
конференция "Либеральный консерватизм
в России: история и современность". № 2.
С. 210-211.
Наумов О.В. - Конференция по истории городов
Подмосковья. № 5. С. 213-215.
Научные конференции по военно-исторической
антропологии. № 3. С. 208-212.
Памяти В.И. Старцева. № 1. С. 220-221.
Рудая Е.Н. - Институт российской истории РАН
в 2000 г. № 3. С. 202-207.
70-летие академика РАН Б.В. Ананьича. № 2.
С. 213-214.
Середа Н.В. (Тверь) - Городоведческая конфе¬
ренция в Твери. № 6. С. 208-209.
Сперанский А.В. (Екатеринбург) - Урал в стратегии
Второй мировой войны. № 3. С. 213-214.
Докторские диссертации по отечественной истории.
№ 2. С. 215-217; № 4. С. 214-217; № 5.
С. 216-218; №6. С. 210-212.
Новые книги по отечественной истории. № 1.
С. 218-219; № 2. С. 217-219; № 3. С. 218-221;
№ 4. С. 218-220; № 5. С. 218-220; № 6.
С. 212-214.
Новые поступления зарубежной литературы
по отечественной истории. № 2. С. 219-220; № 4.
С. 221.
219
СОДЕРЖАНИЕ
Киянская О.И. - Декабрист Михаил Бестужев-Рюмин 3
Зимин И.В. (Санкт-Петербург) - Медики и самодержцы: Ливадийский закат 23
Куренышев А.А. - "Революционная война" и крестьянство 33
Хазиев Р.А. (Уфа) - "Автономный нэп" эпохи "военного коммунизма" на Южном Урале: рыночная
альтернатива командно-распределительной экономике 46
Кирсанов Н.А., Дробязко С.И. - Великая Отечественная война 1941-1945 гг.: национальные
и добровольческие формирования по разные стороны фронта 60
Бэрон С.Х. (США) - Анатомия лжи и ее разоблачение 76
Историография, источниковедение,
методы исторического исследования
Белякова Е.В. - Стоглав и его место в русской канонической традиции 90
Шеин И.А. - Сталин и Отечественная война 1812 года: опыт изучения советской историографии
1930-1950-х годов 97
Итенберг Б.С. - К юбилею В.А. Твардовской 109
Носов Б.В., Орехов А.М. - К юбилею профессора В. Сливовской 115
"Круглый стол"
Большие резервы "малой истории" 118
Сообщения
Юрьев А.И. - Последние страницы истории партии социалистов-революционеров 129
Четвертков Н.В. (Пенза) - Несколько штрихов к портрету А.Ф. Керенского 135
Критика и библиография
Иллерицкая Н.В. - Россия и мировая цивилизация 145
Блиев М.М. (Владикавказ) - Я.А. Гордин. Кавказ: земля и кровь. Россия в Кавказской войне
XIX века 147
Медушевский А.Н. - Е.А. Правилова. Законность и права личности: административная юстиция
в России (вторая половина XIX в. - октябрь 1917 г.) 153
Ерофеев Н.Д. - З.И. Перегудова. Политический сыск России (1880-1917) 158
Павлюченко Э.А. - Драма пережитых в России ХУШ-ХХ веков реформ и революций 159
Каганович Б.С. (Санкт-Петербург) - Сотрудники Российской национальной библиотеки - деятели
науки и культуры. Биографический словарь. Т. 1-2 162
Булдаков В.П. - Политическая история русской эмиграции. 1920-1940 гг. Документы и материалы ... 165
Литвак Б.Г. (Канада) - Н. Рапопорт. То ли быль, то ли небыль 166
Акбулатов И.М., Данилко Е.С., Кучумов И.В., Шакурова Ф.А., Псянчин А.В. (Уфа) - Уральская
историческая энциклопедия 168
Данилов В.П., Зеленин И.Е. - Продовольственная безопасность Урала в XX веке. 1900-1984 гг.
Документы и материалы. В 2 т 170
Касаров Г.Г. - Край наш Ставрополье. Очерки истории 172
Островский А.В. (Санкт-Петербург) - Успех ненаписанной книги 174
Могилевский С. (Израиль) - С.Ю. Дудаков. Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма
в России 176
Письма в редакцию
Канцевич Я. (Польша); Тютюкин С.В. - Еще раз о "Политическом завещании" Г.В. Плеханова 178
Сенявская Е.С. - Письмо в редакцию 183
220
Научная жизнь
В Институте российской истории РАН
Петров Ю.А. - Международная научная конференция "Собственность в XX столетии" 185
Шамин С.М. - Россия и мир: проблемы взаимовосприятия в XVI-XX веках. Заседание "круглого
стола" 192
Балдано М.Н., Бураева О.В. (Улан-Удэ) - Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций
Центральной Азии 196
Миронов Б.Н. (Санкт-Петербург) - Международный семинар "Формы семейной организации в
российской и украинской истории в сравнительной перспективе" 198
Алексеев В.В., Бочарова З.С. - Ломоносовские чтения 2001 г 203
Середа Н.В. (Тверь) - Городоведческая конференция в Твери 208
Докторские диссертации по отечественной истории 210
Новые книги по отечественной истории 212
Указатель материалов, опубликованных в журнале в 2001 г 215
221
CONTENTS
Kiyanskaya O.I. - Decembrist Mikhail Bestuzhev-Ryumin 3
Zimin I.V. (St. Petersburg) - Physicians and Autocrats: The Decline at Livadiya Palace 23
Kurenyshev A.A. - "Revolutionary War" and Peasantry 33
Khaziev R.A. (Ufa) - The "Autonomous NEP" of the "War Communism" Era in the South Urals: A Market
Alternative to the Command Distribution Economics 46
Kirsanov N.A., Drobyazko S.I. - The Great Patriotic War, 1941-45: National and Volunteer Formations On
Either Side of the Frontline 60
Baron Samuel H. (USA) - The Anatomy of a Coverip and its Exposure 76
Historiography, Source Study,
Methods of Historic Research
Belyakova Ye.V. - The Stoglav and Its Place in the Russian Canonical Tradition 90
Shein I.A. - Stalin and the Patriotic War of 1812; An Attempt At Examining the Soviet Historiography
of 1930-50s 97
Itenberg B.S. - The Anniversary of V.A. Tvardovskaya 109
Nossov B.V., Orekhov A.M. - The Anniversary of Prof. V. Slivovskaya 115
"Round Table"
Big Reserves of a " Minor History" 118
Communications
Yuriev A.I. - The Last Pages of the History of the Socialist-Revolutionaries' Party 129
Chetvertkov N.V. - (Penza) - Some Features to the Portrait of A.F. Kerensky 135
Criticism and Bibliography
Illeritskaya N.V. - Russia and World Civilization 145
Bliyev M.M. (Vladikavkaz) - Ya.A. Gordin. The Caucasus: Soil and Blood. Russia in the Caucasian War of the
XIXth Century 147
Medushevsky A.N. - Ye.A. Pravilova. Lawfulness and Rights of the Individual: Administrative Law in Russia
(the Second Half of the XIXth Century - October 1917) 153
Yerofeyev N.D. - Z.I. Peregudova. Political Investigation in Russia (1880-1917) 158
Pavlyuchenko E.A. - The Drama of the Reforms and Revolutions Survived by Russia in the XVIIIth-XXth
Centuries 159
Kaganovich B.S. (St. Petersburg) - Officials of the Russian National Library - Workers in Science and Culture.
A Biographical Dictionary. V. 1-2 162
Buldakov V.P. - The Political History of the Russian Emigration. 1920-^0. Documents and Materials 165
Litvak B.G. (Canada) - N. Rapoport. Facts or Fables? 166
Akbulatov I.M., Danilko Ye.S., Kuchumov I.V., Shakurova F.A., Psyanchin A.V. (Ufa) - The Urals
Historic Encyclopaedia 168
Danilov V.P., Zelenin I.Ye. - Food-Stuffs Security of the Urals Area in the XXth Century. 1900-84.
Documents and Materials. In Two Volumes 170
Kassarov G.G. - The Stavropolye, Our Mother Land. The Essays of History 172
Ostrovsky A.V. (St. Petersburg) - The Unwritten Bestseller 174
Mogilevsky S. (Israel) - S.Yu. Dudakov. The Paradoxes and Oddities of Philosemitism and Antisemitism in
Russia 176
Letters to Editor
Kanziewicz J. (Poland); Tyutyukin S.V. - Once Again on G.V. Plekhanov's "Political Testament" 178
Senyavskaya Ye.S. - Letter to the Editor 183
222
Academic Life
In the Institute of Russian History of the RAS
Petrov Yu.A. - An International Scientific Conference "Property in the XXth Century" 185
Shamin S.M. - Russia and the World: Problems of Mutual Perception in the XVIth - XXth Centuries. The
'Round Table' Proceedings 192
Baldano M.N., Burayeva O.V. (Ulan-Ude) - Problems of the History and Culture of Nomadic Civilizations in
Central Asia 196
Mironov B.N. (St. Petersburg) - An International Seminar "Forms of the Family Organization in Russian and
Ukrainian Histories (Prospects in Comparison)" 198
Alexeyev V.V., Bocharova Z.S. - The Lomonossov Readings, 2001 203
Sereda N.V. (Tver) - A Conference at Tver: "Towns. What We Know About Them" 208
Doctor Dissertations on Russian History 210
New Books on Russian History 212
An Index on Materials Published in the Journal in 2001 215
223
РЕДАКЦИЯ
Секиринский С.С.
Петров Ю.А.
Французова Е.Б.
Костина Р.В.
Христофоров И.А.
Новикова М.А.
Барыкина Л.Н.
Мац А.Г.
- Отдел новейшей истории
- Отдел новой истории
- Отдел древней и средневековой истории
- Отдел истории народов
- Отдел историографии, источниковедения,
методов исторического исследования
- Заведующая редакцией
- Старший литературный сотрудник
- Младший редактор
Технический редактор Глинкина Л.И.
Сдано в набор 06.08.2001 Подписано к печати 13.09.2001 Формат 70 х 100 '/|6
Офсетная печать. Усл.печ.л. 18,2 Уел.кр.-отт. 59,0 тыс. Уч.-изд.л. 25,4 Бум.л. 7,0
Тираж 3198 экз. Зак. 2586
Свидетельство о регистрации № 0110244 от 8.02.1993 г.
В Министерстве печати и информации РФ
Учредители: Российская академия наук, Институт российской истории РАН
Адрес издателя: 117997, Москва, Профсоюзная ул., 90
Адрес редакции: 117036 Москва, ул. Дм. Ульянова, 19. Телефон: 123-90-10
Отпечатано в ППП "Типография "Наука", 121099 Москва, Шубинский пер., 6
Налоговая льгота - общероссийский классификатор продукции ОК-005-93,
том 2; 952000 - журналы
224
Индекс 70404
V
«НАУКА»
ISSN 0869-5687 Отечественная история, 2001, № 6