Р6БЯТЛ И ЗБ6РЯТД
Плохо кончились затеи -
Лопнул старенький канат...
Все упали вверх тормашками
И вздыхали под ромашками:
"Ох, как лапочки болят!"
"Поддавай живее, братцы..
Ух, как весело качаться!
Выше, выше, посмелее,
Раз — вперёд! Два — назад
М. Л. Моравская
На скрипучие качели
сели шустрые шмели.
Повертелись, загудели,
на верёвки налегли:	f '
задушевное олово
ДЕТСТВО НИКИТЫ
(отрывок)
А. Н. Толстой
В купальне
1
Рано поутру Василий Никитьевич, Аркадий Ивано-
вич и Никита шли гуськом по тропинке, в сизой от ро-
сы траве, на пруд — купаться.
Утренний дымок ещё стоял в густых чащах сада. На
поляне, над медовыми жёлтыми метёлками, над бе-

лыми кашками, толклись легкими листика-
ми бабочки, летела озабоченная пчела. В
чаще сада ворковал дикий голубь, — за-
крыв глаза, надув грудку, печально,
сладко ворковал о том, что точно так
же всё это будет всегда, и пройдёт, и
снова будет.
Пройдя по длинным хлопающим
| Пад1: де мосткам в дощатую купаль-
ню„Да<^лий Никитьевич раздевался в
тени на лавке, похлопывал себя по белой волосатой
груди, по гладким бокам, щурился на ослепительные
отблески воды и говорил:
— Хорошо, отлично!
Его загорелое лицо с блестящей бородой казалось
приставленным к белому телу. От отца особенно хо-
рошо пахло здоровьем. Когда на ногу или на плечо са-
дилась муха, он звонко шлёпал её ладонью, и на те-
ле оставалось розовое пятно. Остынув, отец брал ду-
шистое мыло, очень лёгкое, не тонущее в воде, осто-
рожно сходил по скользкой от зелёной плесени лесен-
ке в купальню, — вода была ему по грудь, — и начи-
нал шибко мылить голову и бороду, фыркая и приго-
варивая:
— Хорошо, отлично!
Вверху, над купальней, в солнечном синем свете,
стояли мушки. Залетело коромысло1, трепеща гляде-
ло изумрудными выпученными глазами на мыльную
голову Василия Никитьевича и уносилось боком. Ар-
кадий Иванович в это время поспешно и стыдливо раз-
девался, поджимая длинные пальцы на ногах, несколь-
ко кривоватых, отворял наружную дверцу купальни,
оглядывался — не видит ли его кто-нибудь с берега, —
1 Коромысло — разновидность стрекоз.
a
басом говорил: "Ну-с, хорошо-с", — и бросался жи-
вотом в пруд. Вода с плеском расступалась, взлетали
с вётел2 испуганные грачи, а он плыл сажёнками, ви-
лял под синеватой водой худым рыжеватым телом.
Заплыв на середину пруда, Аркадий Иванович начи-
нал перекувыркиваться, нырял и ухал, как водяное чу-
довище: "Ух-брррр..."
2
Никита сидел калачиком на смолистой лавке и под-
жидал, когда отец кончит мыться. Василий Никитьевич
клал на лесенку мыло и мочалку, затыкал уши и оку-
нался три раза — мокрые волосы у него прилипали,
борода отвисала клином, весь вид становился несча-
стный, это так и называлось — "Делать несчастного
Васю".
— Ну поплыли, — говорил он, вылезал на наружные
мостики, тяжело кидался в пруд и плыл по-лягушино-
му, медленно разводя руками и ногами в прозрачной
воде.
Никита кувырком летел в пруд и, догнав отца, плыл
рядом с ним, ожидая, когда отец похвалит: за это ле-
то Никита ловко научился плавать, купаясь с мальчика-
ми в Чагре, — умел боком, и на спине, и стоя, и коле-
сом под водой. Отец говорил шёпотом:
—	Аркадия топить.
Они разделялись и плыли с двух сторон к Аркадию
Ивановичу, который по близорукости не замечал ок-
ружения. Подплыв, они кидались к нему на сажёнках,
Аркадий Иванович, взревев, начинал метаться, высо-
вываясь по пояс, и нырял. Его ловили за ноги, — он
больше всего на свете боялся щекотки. Но поймать
его было нелегко, — чаще всего он уходил, и, когда
Василий Никитьевич и Никита возвращались в купаль-
ню, Аркадий Иванович уже сидел на лавке в белье и
очках и говорил с обидным хохотом:
—	Плавать, плавать надо учиться, господа.
Возвращаясь с пруда, обычно встречали Алексан-
дру Леонтьевну в белом чепчике и в мохнатом хала-
те. Матушка, щуря глаза от солнца и улыбаясь, гово-
рила:
—	Чай накрыт в саду, под липой. Садитесь, не жди-
те меня, — булочки остынут.
ЖИЛА-БЫЛА СКАЗКА
Н. М. Павлова
аяц всё лето кормил хромую белку: озорной
мальчишка перебил ей лапку. А когда белка поправи-
лась, она простилась с зайцем и сказала:
— Спасибо тебе, зайчик, спасибо! Смотри, никаких
запасов на зиму не делай. Летом ты меня кормил, зи-
мой я тебя покормлю.
Но с того дня заяц белку не видел. Последняя трав-
ка скрылась под снегом. И остались зайцу, чтобы по-
глодать, только голые веточки да кора. В непогоду он
часто голодал. Тогда он вспоминал белку, и ему ста-
новилось веселее: "Стоит мне только её найти, а то-
гда заживём!”
И вот наконец заяц наткнулся на белку. Она сидела
на сучке у своего дупла.
— Здравствуй, — крикнул заяц, — какое счастье, что
я тебя нашёл! Ведь как раз сегодня я с утра ничего не ел.
— Ладно, ладно, поставлю для друга самовар, —
сказала белка. — Вот только принёс бы ты мне берё-
зовых веток, я бы из них угольков нажгла.
— Принесу, принесу, хлопотунья, — сказал заяц и
помчался.















































6
А белка-то хитрила. Ей стало
жаль своих запасов. И она на-
рочно отослала зайца. "Когда-то
он ещё найдёт берёзку, — думала
fh f белка. — А я тем временем поти-
Ч хоньку перетащу все свои запасы в
। другое дупло и сделаю вид, будто
меня куница съела".
Но не успела белка вдеть в
иголку нитку, чтобы починить
мешок, а заяц тут как тут.
— На, получай берёзовые
ветки, хлопотунья.
— Быстро же ты обернулся, —
сказала белка.
— Да ведь берёзку-то нетрудно най-
ти, — сказал заяц, — с опушки видно, как
березнячок белеется.
"Это верно", — подумала белка. И давай хитрить
дальше:
— Угольки-то у меня будут, а разжечь-то мне их
нечем. Принёс бы ты мне осиновых веток, а я бы из
них спички сделала.
— Принесу, принесу, хлопотунья, — сказал заяц и
умчался.
А белка думает: "Ну, осину-то ты зимой не скоро
отыщешь: ведь без листьев все
деревья друг на друга
похожи, одна бе-
рёзка белая ото
всех отличается".
Но не успела
белка первую за-	\
плату на мешок	\
положить, а заяц
уж тут как тут.
— На, получай осиновые вет-
ки, хлопотунья.
— Быстро же ты обернул-
ся, — сказала белка.
— Да ведь осину-то нетрудно
найти, — сказал заяц, — осинни-
чек как частокол стоит. Осинки то-
ненькие, пряменькие, серо-зелё-
ные, а кора у них горькая.
"Это верно", — подумала белка.
И давай хитрить дальше:
— Самоварчик-то я поставлю, а
как я на стол накрою? Ведь стола-то
у меня нету. Принёс бы ты мне дубо-
вых брёвнышек, напилила бы я досоч-
ки, сделала бы дубовый стол.
— Принесу, принесу, хлопотунья, — сказал заяц и
помчался.
А белка думает: "Ну, дуб-то ты зимой не скоро
отыщешь".
Но не успела белка десяти орешков в мешок сло-
жить, а заяц уж тут как тут.
— На, получай дубовые брёвнышки, хлопотунья.
— Быстро же ты обернулся, — сказала белка.
— Да ведь дуб-то нетрудно найти, — сказал за-
яц, — большой, толстый да корявый, а
на веточках зимой, как флаги, висят за-
сохшие листья.
"Это верно", — подумала
белка. И давай хитрить дальше:
— Стол-то я сделаю, а по-
шоркать его
нечем. При-
нёс бы ты мне
липовой мо-
чалки.
— Принесу, принесу, хло-
потунья, — сказал заяц и пом-
чался.
А белка думает: "Ну, ли-
пу-то ты зимой не скоро
отыщешь!"
Но не успела белка ме-
шок с орехами перевя-
зать, а заяц тут как тут.
— На, получай липо-
вую мочалку, хлопотунья.
— Быстро же ты обер-
нулся.
— Да ведь липу-то нетрудно
найти, — сказал заяц, — у неё ка-
ждая ветка посередине прогнулась, буд-
то на ней в этом месте сидел верхом медвежонок.
"Это верно", — подумала белка. И давай хитрить

дальше:
— Пировать-то мы с тобой попируем, но какой же
это пир без музыки? Принёс бы ты мне кленовых
брёвнышек. Сделала бы я из
них балалаечку.
— Принесу, принесу,
хлопотунья, — сказал заяц
и помчался.
А белка думает: "Ну,
клён-то ты зимой не скоро
отыщешь!"
Но не успела первый мешок с
орехами взвалить на плечи, а за-
яц тут как тут.
— На, получай кленовые
брёвнышки, хлопотунья.
— Быстро же ты обер-
нулся, — сказала белка.
9
— Да ведь клён-то нетрудно наити, — сказал за-
яц, — у него все прутики сидят парами, вот как чело-
век стоит, руки кверху поднял: тело — это ветка, ру-
ки — прутики. Только и загоняла же ты меня, хлопо-
тунья! Ну да ничего уж для такого праздника стыдно
не постараться. Да и лапы у меня большие, крепкие,
не чета твоим. Я, когда летом перевязывал тебе лап-
ку, всё удивлялся, как такие лапочки могут выдержать
твои прыжки?
Тут белка вспомнила, как заяц за ней ухаживал, как
всё лето её кормил, и белке стало стыдно. Ей стало
так стыдно, что она вся покраснела и из серенькой ста-
ла опять рыжей.
— Посиди немножко, зайчик, — сказала белка ти-
хо и ласково. — Я всё сейчас приготовлю.
И она быстро сделала из осины спички, нажгла бе-
рёзовых углей, растопила самовар, сделала дубовый
стол, отшоркала его липовой мочалкой. Всего-всего
наставила, как для большого пира.
А когда они с зайцем немножко подкрепились, бел-
ка наладила кленовую балалаечку и заиграла. И тут у
них с зайцем такое веселье пошло, что даже все
ближние деревья в этот вечер жалели, что у них нет
ног, чтобы потанцевать.

поэзия детям
Б. Л. Пастернак
По дому бродит привиденье.
Весь день шаги над головой.
На чердаке мелькают тени.
По дому бродит домовой.
Везде болтается некстати,
Мешается во все дела,
В халате крадется к кровати,
Срывает скатерть со стола.
Ног у порога не обтёрши,
Вбегает в вихре сквозняка
И с занавеской, как с танцоршей,
Взвивается до потолка.
Кто этот баловник-невежа
И этот призрак и двойник?
Да это наш жилец приезжий,
Наш летний дачник-отпускник.
На весь его недолгий роздых
Мы целый дом ему сдаём.
Июль с грозой, июльский воздух
Снял комнаты у нас внаём.
Июль, таскающий в одежде
Пух одуванчиков, лопух,
Июль, домой сквозь окна вхожий,
Всё громко говорящий вслух.
Степной нечёсаный растрёпа,
Пропахший липой и травой,
Ботвой и запахом укропа,
Июльский воздух луговой.
занятные истории
жазвй Фан-тк.
Л. Воронкова
^тец поздно возвращался с работы. Ваня вышел
встретить отца, и они вместе пошли домой через гус-
тую берёзовую рощу.
В роще было уже совсем темно. Деревья дремали
над узкой тропинкой. Цветы на полянках закрылись и
заснули, и уже не видно было, какие они: синие или
красные. Только белые цветы-любки стояли прямые,
как свечки, и будто светились в темноте.
Ваня торопливо шагал, чтобы не отстать от отца.
Отец один шаг шагнёт, а Ваня — три. И всё-таки он по-
немногу отставал.
— Темно в роще, — сказал Ваня, — тропинки не
видно, как бы не сбиться.
— Дойдём! — ответил отец.
Ване хотелось сказать: "Папа, ты бы шагал потише!
А то я отстаю, и мне одному страшновато". Но он
молчал и только думал: хоть бы отец остановился!
Тут отец и в самом деле остановился.
— Говоришь, темно тебе, — сказал он, — вот, возь-
ми себе фонарик да свети на тропинку!
Ваня подошёл к отцу:
— Где фонарик?
— Как где? Неужели не видишь? А вот, в траве све-
тится.

Ваня пригляделся и увидел "фонарик": маленький,
как искорка, светился в тёмной траве зелёный огонёк.
— Тихо бери, не погаси, — сказал отец.
Ваня взял зелёную искорку вместе с травой. В тра-
ве было полно росы, но огонёк мерцал и не гас. Ва-
ня бережно понёс его в ладонях.
— Ну что? Теперь светлее те-
бе? — спросил отец.
Зеленая искорка даже и
ладоней не освещала, но ему
казалось, что идти стало свет-
лее. Когда пришли домой, Ваня
ещё с крыльца закричал:
— Мама! Бабушка! Посмот-
рите, какой мы фонарик на-
шли!
Вбежал в избу, раскрыл ла-
дони:
— Глядите!
— Видно, я слепая стала, —
сказала бабушка, — не ви-
жу фонарика.
— Ия фонарика не ви-
жу, — сказала мать, —
горсть травы, а больше
и нет ничего.
14
Ваня раскрыл ладони по-
шире — и правда, только
горсть травы!
— Как же он поте-
рялся? — прошептал
Ваня.
У него готовы бы-
ли брызнуть слё-
зы. Но Ваня был
крепкий: сжал зу-
бы, поморгал глазами и
не заплакал.
— А может, он не потерялся, — сказал отец, — да-
вай-ка поищем.
Они разложили траву на столе — мокрые лесные
травинки и листики.
Вдруг Ваня сказал:
— Смотри, червяк откуда-то взялся! — и хотел вы-
кинуть маленького тёмного червяка, который прятал-
ся в траве.
— Погоди, погоди, — остановил его отец, — ведь
это и есть твой фонарик. Ну-ка, давай посмотрим, как
он в темноте гореть будет.
Ваня проворно выключил свет. В избе стало темно.
И снова все стали смотреть: где же зелёный огонёк?
— Ничего не вижу, — опять сказала бабушка.
И мать повторила:
— Горсть травы. А больше и нет ничего.
— Не шумите. Тише, — сказал отец, — червячок
испугался, потому и свет выключил. А вот успокоит-
ся — и снова включит.
Тихо сидели все вокруг стола. Сидели и ждали. Од-
на минута прошла, две, три...
И вдруг среди мокрых лесных травинок и листиков
тихонько зажёгся маленький лесной огонёк. Малень-
кая зелёная искорка засветилась в темноте.
— Вижу, вижу! — обрадовалась бабушка.
— Ия вижу, — сказала мать, — это вы с отцом
светлячка нашли!
Ваня был очень рад и очень гордился, что принёс та-
кую удивительную находку. Он глядел на светлячка и
смеялся.
А потом задумался и спросил:
— Папа, а ты скажи: откуда же он свой ток берёт?
— Не знаю, — ответил отец, — завтра днём рас-
смотрим его получше — может, догадаемся.
— Ну, довольно на светляка смотреть! — сказала
мать и включила свет. — Ужинать пора.
Ваня собрал со стола траву вместе со светлячком
и положил её в коробочку. Уж завтра-то они с отцом
обязательно разглядят, откуда светлячок свой ток
берёт!
Но утром Ваня открыл коробочку, а там нет нико-
го. Только лесные травинки да листики лежат на мес-
те. А живой фонарик уполз куда-то, и Ваня так и не уз-
нал, как он включает свой огонёк и как выключает и
откуда он ток берёт.
Ну, да ничего. Когда Ваня вырастет, да выучится, да
станет читать книги — тогда он обязательно всё это уз-
нает.
й /
МАЛОИЗВЕСТНАЯ КЛАССИКА
С. Т. Аксаков
олзредка езжал я с отцом в поле на разные рабо-
ты, видел, как полют яровые хлеба: овсы, полбы1 и
пшеницы; видел, как крестьянские бабы и девки, бес-
престанно нагибаясь, выдёргивают сорные травы и,
набрав их на левую руку целую охапку, бережно сту-
пая, выносят на межи, бросают и снова идут полоть.
Работа довольно тяжёлая и скучная, потому что успех
труда не заметен.
Наконец пришло время сенокоса. Его начали за не-
делю до Петрова дня2. Эта работа, одна из всех кре-
стьянских полевых работ, которой я до тех пор ещё не
видывал, понравилась мне больше всех.
В прекрасный летний день, когда солнечные лучи
давно уже поглотили ночную свежесть, подъезжали
мы с отцом к так называемому "Потаённому колку"3,
состоящему по большей части из молодых и уже до-
вольно толстых, как сосна прямых, лип, — колку, дав-
1 Полба — разновидность пшеницы.
2То есть к концу июня по старому стилю.
3 Колок — небольшой островок леса, стоящий отдельно среди полей.
но заповеданному и сберегаемому с особенною
строгостью. Лишь только поднялись мы к лесу из ов-
рага, стал долетать до моего слуха глухой, необыкно-
венный шум: то какой-то отрывистый и мерный шо-
рох, на мгновение перемежающийся и вновь возни-
кающий, то какое-то звонкое металлическое шарка-
нье. Я сейчас спросил:
— Что это такое?
— А вот увидишь! — отвечал отец улыбаясь.
Но за порослью молодого и частого осинника ниче-
го не было видно; когда же мы обогнули его — чуд-
ное зрелище поразило мои глаза. Человек сорок кре-
стьян косили, выстроясь в одну линию, как по нитке:
ярко блестя на солнце, взлетали косы, и стройными
рядами ложилась срезанная густая трава. Пройдя
длинный ряд, вдруг косцы остановились и принялись
чем-то точить свои косы, весело перебрасываясь ме-
жду собою шутливыми речами, как можно было до-
гадываться по громкому смеху: расслышать слов бы-
ло ещё невозможно. Металлические звуки происхо-
дили от точения кос деревянными лопаточками, обма-
занными глиною с песком, о чём я узнал после.
Когда мы подъехали близко и отец мой ска-
зал обыкновенное приветствие: "Бог
мощь!" или "Бог на помощь!" —
громкое: "Благодарствуйте, ба-
тюшка Алексей Степа-
ныч!" — огласило поля-
ну, отозвалось в овра-
ге, — и снова крестья-
не продолжали широ-
ко, ловко и свобод-
но размахивать
косами!
В этой работе
было что-то доб-
по-
рое, весёлое, так что я не вдруг поверил, когда мне
сказали, что она тоже очень тяжёлая.
Какой лёгкий воздух, какой чудесный запах разно-
сился от близкого леса и скошенной ещё рано утром
травы, изобиловавшей множеством душистых цветов,
которые от знойного солнца уже начали вянуть и из-
давать особенный приятный ароматический запах!
Нетронутая трава стояла стеной, в пояс вышиною,
и крестьяне говорили: "Что за трава! Медведь медве-
дем!"4.
По зелёным высоким рядам скошенной травы уже
ходили галки и вороны, налетевшие из леса, где нахо-
дились их гнёзда. Мне сказали, что они подбирают
разных букашек, козявок и червячков, которые пре-
жде скрывались в густой траве, а теперь бегали на ви-
ду по опрокинутым стеблям растений и по обнажён-
ной земле. Подойдя поближе, я своими глазами удо-
стоверился, что это совершенная правда. Сверх того,
я заметил, что птица клевала и ягоды. В траве клубни-
ка была ещё зелена, зато необыкновенно крупна; на
открытых же местах она уже поспевала.
Из скошенных рядов мы с отцом набрали по боль-
шой кисти таких ягод, из которых иные
крупнее обыкновенного ореха; многие
из них хотя ещё не покраснели, но были
уже мягки и вкусны.
Мне так было весело на сенокосе,
что не хотелось даже ехать домой, хо-
тя отец уже звал меня.
Из лесного оврага, на дне которого,
тихо журча, бежал маленький родни-
4 Я никогда не умел удовлетворительно объяснить
себе этого выражения, употребляемого также, ко-
гда говорилось о густом, высоком несжатом хлебе:
как тут пришёл медведь! Я думаю, что словом
"медведь" выражалась сипа, то есть плотнина, вы-
шина и вообще добротность травы или хлеба.
(Примем. Аксакова)
попадались
19
чок, неслось воркова-
нье диких голубей или
горлинок, слышался так-	Ь
же кошачий крик и за-
унывный стон иволги;
звуки эти были так различны,
противоположны, что я долго
не хотел верить, что это кричит
одна и та же миловидная, жёлтенькая
птичка. Изредка раздавался пронзительный трубный
голос желны...
Вдруг кобчик вылетел на поляну, высоко взвился и,
кружась над косцами, которые выпугивали иногда из
травы маленьких птичек, сторожил их появление и па-
дал на них, как молния из облаков.
Его быстрота и ловкость были так увлекательны, а
участие к бедной птичке так живо, что крестьяне при-
ветствовали громкими криками и удальство ловца и
проворство птички всякий раз, когда она успевала
упасть в траву или скрыться в лесу.
Евсеич особенно горячился, также сопровождая
одобрительными восклицаниями чудную быстроту
этой красивой и резвой хищной птицы.
л 20
Долго кобчик потешал всех проворным, хотя без-
успешным преследованием своей добычи, но наконец
поймал птичку и, держа её в когтях, полетел в лес.
— А, попалась бедняга! Подцепил, понёс в гнездо
детей кормить! — раздавались голоса косцов, преры-
ваемые и заглушаемые иногда шарканьем кос и шо-
рохом рядами падающей травы.
Отец, в другой раз, сказал, что пора ехать, и мы по-
ехали.
Весёлая картина сенокоса не выходила из моей го-
ловы во всю дорогу; но, воротясь домой, я уже не
бросился к матери, чтоб рассказать ей о новых моих
впечатлениях. Опыты научили меня, что мать не любит
рассказов о полевых крестьянских работах, о которых
она знала только понаслышке, а если и видела, то как-
нибудь мельком или издали.
Я поспешил рассказать всё милой моей сестрице,
потом Параше, а потом и тётушке с бабушкой.
Тётушка и бабушка много раз видали косьбу и всю
уборку сена и, разумеется, знали это дело гораздо
короче и лучше меня. Они не могли надивиться толь-
ко, чему я так рад. Тётушка, однако, прибавила:
— Да, оно смотреть, точно, приятно, но косить-то
больно тяжело в такую жару.
Эти слова заставили меня задуматься.
МОДА
Л. А. Комарова
•W
Однажды король, возвращаясь с охоты,
Решил отдохнуть у глухого болота.
И там он (но только об этом молчок!)
Штаны разорвал о какой-то сучок.
Король огорчился: "Какая досада!
Скорее к портному отправить их надо,
Конечно, штаны — далеко не корона,
Но как бы престижу не вышло урона.
Начнутся волнения и беспорядки.
Нет, нужно скорее поставить заплатку".
И тут же к портному направил он быстро
Двух самых толковых и важных министров.
Портному сказали они: "На охоте
Король наш решил отдохнуть на болоте.
И там он (но только об этом молчок!)
Штаны разорвал о какой-то сучок.
Конечно, штаны — далеко не корона,
1 Но как бы престижу не вышло урона.
Начнутся волнения и беспорядки.
Нельзя ль поскорее поставить заплатку?"
Портной аккуратно штаны разложил,
Он дырку измерил и мудро решил:
"Конечно, заплатка здесь очень нужна,
Но цвета какого должна быть она?
Чёрных полно у меня лоскутов,
Но эти заплатки —для бедняков".
И оба министра сказали на это:
"Должна быть заплатка жёлтого цвета.
Он как-никак не какая-то голь,

Он как-никак всемогущий король!"
И вот на приёме в торжественном зале,
Где музыканты марши играли,
Король появился у всех на виду
С заплаткою на высочайшем заду.
Придворные дамы вздохнули украдкой
"Как он элегантен с такою заплаткой!"
А первый министр промолвил: "Я лично
Считаю заплатку весьма симпатичной".
И первый министр к портному пошёл
Поставить заплатку на новый камзол.
И дамы, за модою следуя чинно,
Заплатки поставили на кринолины,
А дети и внуки их стали рядиться
В джинсы с заплатками на ягодицах.
И новая мода со скоростью света
Завоевала старушку-планету.
"Ох, — говорили в сердцах модельеры, —
Необходимы срочные меры.
Это не мода, а просто скандал!"
Но так никогда и никто не узнал,
Что всё началось с королевской охоты,
Что всё началось у глухого болота,
Что виноват здесь какой-то сучок.
(Но только, прошу вас, об этом — молчок!).
читаем ввей семьёй
24'
М. М. Пришвин
С$Р&&РЯ<НО$ У ЯШ)
^от когда полон лес! Роса ещё не совсем сошла,
трава, листья сверкают и все в серебре. Много в зе-
лёных папоротниках чёрных пней, всюду иваны-да-ма-
рьи, волчьи ягоды, барвинки, былинки с малыми пташ-
ками. Куст весь покрыт мелкими розовыми цветочка-
ми и гудит, бабочки порхают, пчёлы стреляют во все
стороны, жужжат жуки, басят шмели. На кусте был
большой праздник. Там никто не слушал моё челове-
ческое сердце, стучащее, как чугунная гиря, только я
по собаке своей догадывался, что внизу под кустом
сидело что-то большое.
Как тёмная туча, вырвался из куста черныш: посе-
ча ахнула, и лес вокруг захлопал и затрещал. Вот ко-
гда в груди умолкает стук, что-то будто открывается
и улетает. Я уже вижу птицу на макушке, но шепчу се-
бе: отпустить — не уйдёт!
А после всё уже само собой делается, и хотя и не
видно за дымом, но я и так знаю, что за кочкой прыга-
ет красная бровь подстреленной птицы — то покажет-
ся, то спрячется.
25
Полон лес! Под каждым кустом сидит черныш, и
всегда будет так: теперь найден ключ от всех кустов,
пеньков, ямок, овражков, логов и болотных кочек.
Сколько времени прошло, а всё было серебряное
утро. Собака вошла в воду, выбежала серебряная.
Недалеко по кладкам медведица переходила с мед-
вежонком ручей, сама, старая, перешла, а неуклю-
жий бултыхнулся и выскочил весь серебряный, и по-
бежал за матерью: пых-пых-пых! Лосёнок в чаще на-
вострил розовые уши и тоже стоял серебряный. Луг у
реки был весь как медовые соты.
£ Л&СУ
ЯТ1ак.ой лес, что солнце не сразу и увидишь, только
по огненным пятнам и стрелам догадаешься, что вон
там оно спряталось за большим деревом и бросает от-
туда в тёмный лес свои ранние утренние косые лучи...
С поляны, сияющей, входишь в тёмный лес как в пе-
щеру, но когда осмотришься — до чего хорошо! Не-
возможно сказать, до чего прекрасно бывает в тём-
ном лесу в яркий солнечный день. Никто, я думаю, не
удержится, чтобы не дать полную свободу своей при-
вязанной разными злобами мысли. Тогда обрадован-
ная мысль летает от одного солнечного пятна к друго-
му, вдруг обнимает по пути на солнечной поляне ёлоч-
ку, стройную, как башенка, соблазнится, как девоч-
ка, ничего не понимаю-
щая, белизной берёз-
ки, спрячет в её зелё-
ных кудрях вспыхнув-
шее личико и пом-
чится, вспыхивая
в лучах, от поля-
ны к поляне.
26
27
ЗМ ля всех теперь начало
лета, а у нас закат го-
да: деньки ведь уже
убывают, и, если рожь
зацвела, значит, по
пальцам можно под-
считать, когда её бу-
дут жать.
В косых утренних
лучах на опушке
ослепительная бе-
лизна берёз, бе-
лее мраморных ко-
лонн. Тут, под бе-
рёзами, ещё цветёт
своими необыкновенны-
ми цветами крушина, бо-
юсь, что плохо завяза-
лась рябина, а малина
сильная и смородина
сильная, с большими зе-
лёными ягодами.
С каждым днём те-
перь всё реже и реже
слышится в лесу "ку-
ку", и всё больше и
больше нарастает сы-
тое летнее молчание с
перекличкой детей и роди-
телей. Как редчайший слу-
чай — барабанная трель
дятла. Услышишь вблизи, да-
же вздрогнешь и дума-
ешь: "нет ли кого?" Нет
больше общего зелёно-
го шума, вот и певчий
дрозд — поёт как хоро-
шо, но поёт он один-одинё-
шенек... Может быть, эта
песенка теперь и лучше звучит — впереди самое
лучшее время, ведь это самое начало лета, через два
дня Семик. Но всё равно, того чего-то больше уж нет,
то прошло, начался закат года.
рожъ
Рожь наливает. Жара. По вечерам солнце косыми
лучами ложится на рожь. Тогда каждая полоска ржи
как перина: это вышло оттого, что воде между полос-
ками было хорошо стекать. Так, на перинке со ската-
ми, рожь выходит лучше. В лучах заходящего солн-
ца теперь каждая полоска-перина так пышна, так при-
влекательна, что самому на каждую хочется лечь и
поспать.
выедет и такое
Л. Пантелеев
ело было в Крыму. Один приезжий мальчик по-
шёл на море ловить удочкой рыбу. А там был очень
высокий, крутой, скользкий берег. Мальчик начал
спускаться, потом посмотрел вниз, увидел под собой
огромные острые камни и испугался. Остановился и с
места не может сдвинуться. Ни назад, ни вниз. Вце-
пился в какой-то колючий кустик, сидит на корточках
и дышать боится.
А внизу, в море, в это время колхозник-рыбак ло-
вил рыбу. И с ним в лодке была девочка, его дочка.
Она всё видела и поняла, что мальчик трусит. Она ста-
ла смеяться и показывать на него пальцем.
Мальчику было стыдно, но он ничего не
мог с собой сделать. Он только стал
притворяться, будто сидит просто
так и будто ему очень жарко.
Он даже снял кепку и стал ею ма-
хать около своего носа.
Вдруг подул ветер, вырвал
у мальчика из рук удочку и
бросил её вниз.
Мальчику было жаль удоч-
ки, он попробовал поползти
вниз, но опять у него ничего
не вышло.
А девочка всё это виде-
ла. Она сказала отцу, тот
посмотрел наверх и что-
то сказал ей.
Вдруг девочка спрыгнула в воду и зашагала к бере-
гу. Взяла удочку и пошла обратно к лодке.
Мальчик так рассердился, что забыл всё на свете и
кубарем покатился вниз.
— Эй! Отдавай! Это моя удочка! — закричал он и
схватил девочку за руку.
— На возьми, пожалуйста, — сказала девочка. —
Мне твоя удочка не нужна. Я нарочно её взяла, чтоб
ты слез вниз.
Мальчик удивился и говорит:
— А ты почём знала, что я слезу?
— А это мне папа сказал. Он говорит: если трус, то,
наверное, и жадина.
РАССКАЗ ЗА РАССКАЗОМ
30
ли, возьмём, лошадь. Что про неё говорят? Ло-
шадь глупа. У неё только красота, способность к бы-
строму бегу да память мест. А так — дура дурой,
кроме того ещё, что близорука, капризна, мнитель-
на и непривязчива к человеку. Но этот вздор говорят
люди, которые держат лошадь в тёмных конюшнях,
которые не знают радости воспитать её с жеребячье-
го возраста, которые никогда не чувствовали, как ло-
шадь благодарна тому, кто её моет, чистит, водит ко-
ваться, поит и задаёт корм. У такого человека на уме
только одно: сесть на лошадь верхом и бояться, как
бы она его не лягнула, не куснула, не сбросила. В го-
лову ему не придёт освежить лошади рот, воспользо-
ваться в пути более мягкой дорожкой, вовремя попо-
ить умеренно, покрыть попонкой или своим пальто на
стоянке... За что же лошадь будет его уважать, спра-
шиваю я тебя?
Продолжение. Начало в №6.
311
А ты лучше спроси у любого природного всадника
о лошади, и он тебе всегда ответит: умнее, добрее,
благороднее лошади нет никого, — конечно, если
только она в хороших, понимающих руках.
У арабов — лучшие, какие только ни на есть, лоша-
ди. Но там лошадь — член семьи. Там на неё, как на
самую верную няньку, оставляют малых детей. Уж
будь спокойна, Ника, такая лошадь и скорпиона раз-
давит копытом, и дикого зверя залягает. А если чума-
зый ребятёнок уползёт на четвереньках куда-нибудь
в колючие кусты, где змеи, лошадь возьмёт его неж-
ненько за ворот рубашонки или за штанишки и отта-
щит к шатру: "Не лазай, дурачок, куда не следует".
И умирают иногда лошади в тоске по хозяину и пла-
чут настоящими слезами.
А вот как запорожские казаки пели о лошади и об
убитом хозяине.
Лежит он мёртвый среди поля,
А вокруг его кобыльчина ходе,
Хвостом мох отгоняе,
В очи ему заглядае,
Пырська ему в лице.
Ну-ка? Кто из них прав? Воскресный всадник или при-
родный?..
Ах, ты всё-таки не позабыла про кошку? Хорошо,
возвращаюсь к ней. И правда: мой рассказ почти ис-
чез в предисловии. Так, в Древней Греции
был крошечный городишко с ог-
ромнейшими городскими воро-
тами. По этому поводу ка-
кой-то прохожий однаж-
ды пошутил: смотри-
те бдительно, граж-
дане, за вашим го-
родом, а то
он, пожалуй,
ускользнёт в
эти ворота.
А жаль. Я
бы хотел тебе
рассказать ещё
о многих вещах:
о том, как чистоплотны и умны
оклеветанные свиньи, как вороны на пять способов об-
манывают цепную собаку, чтобы отнять у нее кость,
как верблюды... Ну, ладно, долой верблюдов, давай
о кошке.
Спала Ю-ю в доме, где хотела: на диванах, на ков-
рах, на стульях, на пианино сверх нотных тетрадок.
Очень любила лежать на газетах, подползши под
верхний лист: в типографской краске есть что-то ла-
комое для кошачьего обоняния, а кроме того, бума-
га отлично хранит тепло.
Когда дом начинал просыпаться, — первый её де-
ловой визит бывал всегда ко мне и то лишь после то-
го, как её чуткое ухо улавливало утренний чистый
детский голосок, раздававшийся в комнате рядом со
мною.
Ю-ю открывала мордочкой и лапками неплотно за-
творяемую дверь, входила, вспрыгивала на постель,
тыкала мне в руку или в щёку розовый нос и говорила
коротко: "Муррм".
За всю свою жизнь она ни разу не мяукнула, а про-
износила только этот довольно музыкальный звук
"муррм". Но было в нём много разнообразных оттен-
ков, выражавших то ласку, то тревогу, то требование,
то отказ, то благодарность, то досаду, то укор. Ко-
роткое "муррм" всегда означало: "Иди за мной".
Она спрыгивала на пол и, не оглядываясь, шла к две-
ри. Она не сомневалась в моем повиновении.

Я слушался. Одевался наскоро, выходил в темнова-
тый коридор. Блестя жёлто-зелёными хризолитами
глаз, Ю-ю дожидалась меня у двери, ведущей в ком-
нату, где обычно спал четырёхлетний молодой чело-
век со своей матерью. Я приотворял её. Чуть слыш-
ное признательное "мрм", S-образное движение лов-
кого тела, зигзаг пушистого хвоста, и Ю-ю скользну-
ла в детскую.
Там — обряд утреннего здорованья. Сначала —
почти официальный долг почтения — прыжок на по-
стель к матери. "Муррм! Здравствуйте, хозяйка!" Но-
сиком в руку, носиком в щёку, и конечно, потом пры-
жок на пол, прыжок через сетку в детскую кроватку.
Встреча с обеих сторон нежная.
"Муррм, муррм! Здравствуй, дружок! Хорошо ли
почивал?"
— Ю-юшенька! Юшенка! Восторгательная Юшень-
ка!
И голос с другой кровати:
— Коля, сто раз тебе говорили, не смей целовать
кошку! Кошка — рассадник микробов...
Конечно, здесь, за сеткой, вернейшая и нежнейшая
дружба. Но всё-таки кошки и люди суть только кошки
и люди. Разве Ю-ю не знает, что сейчас Катерина при-
несёт сливки и гречневую размазню с маслом? Долж-
но быть, знает.
Ю-ю никогда не попрошайни-
чает. (За услугу благодарит ко-
ротко и сердечно). Но час
прихода мальчишки из мяс-
ной и его шаги она изучила
до тонкости. Если она
снаружи, то непремен-
но ждёт говядину на
крыльце, а если дома —
бежит навстречу говя-
34
дине в кухню. Кухонную дверь она сама открывает с
непостижимой ловкостью. В ней не круглая костяная
ручка, как в детской, а медная, длинная. Ю-ю с раз-
бегу подпрыгивает и виснет на ручке, обхватив её пе-
редними лапками с обеих сторон, а задними упирает-
ся в стену. Два-три толчка всем гибким телом —
кляк! — ручка поддалась, и дверь отошла. Дальше —
легко.
Бывает, что мальчуган долго копается, отрезая и
взвешивая. Тогда от нетерпения Ю-ю зацепляется ког-
тями за закраину стола и начинает раскачиваться впе-
рёд и назад, как циркач на турнике. Но — молча.
Мальчуган — весёлый, румяный, смешливый рото-
зей. Он страстно любит всех животных, а в Ю-ю пря-
мо влюблён. Но Ю-ю не позволяет ему даже прикос-
нуться к себе. Надменный взгляд — и прыжок в
сторону. Она горда! Она никогда не забывает,
что в её жилах течёт голубая кровь от двух вет-
вей: великой сибирской и державной бухар-
ской. Мальчишка для неё — всего лишь кто-
то, приносящий ей ежедневно мясо. На всё,
что вне её дома, вне её покровительства и
благоволения, она смотрит с царст-
венной холодностью. Нас она мило-
стиво приемлет.
Я любил исполнять её приказа-
ния. Вот, например, я работаю над
парником, вдумчиво отщипывая у
дынь лишние побеги — здесь нужен
большой расчёт. Жарко от летнего
солнца и от тёплой земли. Беззвучно
подходит Ю-ю.
"Мрум!"
Это значит: "Идите, я хочу пить".
Разгибаюсь с трудом. Ю-ю уже
впереди. Ни разу не обернётся на ме-
ня. Посмею ли я отка-
заться или замедлить?
Она ведёт меня из ого-
рода во двор, потом на
кухню, затем по коридо-
ру в мою комнату. Учти-
во отворяю я перед нею все	l-umT'qgff
двери и почтительно пропускаю
вперёд. Придя ко мне, она легко
вспрыгивает на умывальник, куда прове-
дена живая вода, ловко находит на мраморных
краях три опорные точки для трёх лап — четвёр-
тая на весу для баланса, — взглядывает на меня через
ухо и говорит:
"Мрум. Пустите воду".
Я даю течь тоненькой серебряной струйке. Изящно
вытянувши шею, Ю-ю поспешно лижет воду узким
розовым язычком.
Кошки пьют изредка, но долго и помногу. Иногда
для шутливого опыта я слегка завинчиваю четырёхлап-
ную никелевую рукоятку. Вода идёт по капельке.
Ю-ю недовольна. Нетерпеливо переминается в сво-
ей неудобной позе, оборачивает ко мне голову. Два
жёлтых топаза смотрят на меня с серьёзным укором.
"Мррум! Бросьте ваши глупости!.."
И несколько раз тычет носом в кран.
Мне стыдно. Я прошу прощения. Пускаю воду бе-
жать как следует.
Или ещё:
Ю-ю сидит на полу перед оттоманкой; рядом с нею
газетный лист. Я вхожу. Останавливаюсь. Ю-ю смо-
трит на меня пристально неподвижными, немигающи-
ми глазами. Я гляжу на неё. Так проходит с минуту. Во
взгляде Ю-ю я ясно читаю:
"Вы знаете, что мне нужно, но притворяетесь. Всё
равно просить я не буду".
36
Я нагибаюсь поднять газету и тотчас слышу мягким
прыжок. Она уже на оттоманке. Взгляд стал мягче.
Делаю из газеты двухскатный шалашик и прикрываю
кошку. Наружу — только пушистый хвост, но и он по-
немногу втягивается, втягивается под бумажную кры-
шу. Два-три раза лист хрустнул, шевельнулся — и ко-
нец. Ю-ю спит. Ухожу на цыпочках.
Бывали у меня с Ю-ю особенные часы спокойного
семейного счастья. Это тогда, когда я писал по ночам:
занятие довольно изнурительное, но если в него втя-
нуться, в нём много тихой отрады.
Царапаешь, царапаешь пером, вдруг не хватает ка-
кого-то очень нужного слова. Остановился. Какая ти-
шина! Шипит еле слышно керосин в лампе, шумит
морской шум в ушах, и от этого ночь ещё тише. И все
люди спят, и все звери спят, и лошади, и птицы, и де-
ти, и Колины игрушки в соседней комна-
те. Даже собаки и те не лают, заснули.
Косят глаза, расплываются и пропадают
мысли. Где я: в дремучем лесу или на
верху высокой башни? И вздрогнешь от
мягкого упругого толчка. Это Ю-ю лег-
ко вскочила с пола на стол. Совсем не-
известно, когда пришла.
Поворочается немного на столе,
помнётся, облюбовывая место, и ся-
дет рядышком со мною, у правой ру-
ки, пушистым, горбатым в лопатках
комком; все четыре лапки подоб-
раны и спрятаны, только две
передние бархатные перча-
точки чуть-чуть высовывают-
ся наружу.
Я опять пишу быстро
и с увлечением. Порою,
не шевеля головою, бро-
37
шу быстрый взор на кошку, сидящую ко мне в три чет-
верти. Её огромный изумрудный глаз пристально уст-
ремлён на огонь, а поперёк его, сверху вниз, узкая,
как лезвие бритвы, чёрная щёлочка зрачка. Но как ни
мгновенно движение моих ресниц, Ю-ю успевает пой-
мать его и повернуть ко мне свою изящную мордоч-
ку. Щёлочки вдруг превратились в блестящие чёрные
круги, а вокруг них тонкие каёмки янтарного цвета.
Ладно, Ю-ю, будем писать дальше.
Царапает, царапает перо. Сами собою приходят
ладные, уклюжие слова. В послушном разнообразии
строятся фразы. Но уже тяжелеет голова, ломит спи-
ну, начинают дрожать пальцы правой руки: того и гля-
ди, профессиональная судорога вдруг скорчит их, и
перо, как заострённый дротик, полетит через всю
комнату. Не пора ли?
И Ю-ю думает, что пора. Она уже давно выдумала
развлечение: следит внимательно за строками, вырас-
тающими у меня на бумаге, водя глазами за пером, и
притворяется перед самой собою, что это я выпускаю
из него маленьких, чёрных, уродливых мух. И вдруг
хлоп лапкой по самой последней мухе. Удар меток и
быстр: чёрная кровь размазана по бумаге. Пойдём
спать, Ю-юшка. Пусть мухи тоже поспят до завтра.
(Продолжение следует)

9 р
Вера Инбер
**>.
Откликнулись многие:
С вышки своей
В рабочем костюме сошёл
Муравей.
Нарядная, в перьях, явилась
Кукушка.
Амфибия (это такая
Лягушка)
Пришла с головастиком
(Юркий малыш!)
Потом прилетела
Летучая мышь.
А там и светляк —
Уже час был не ранний —
Приполз на квартирное
Это собранье.
И даже принёс, чтоб не сбиться
В ночи,
Зелёную лампочку в четверть
Свечи.
Уселись в кружок. Посредине
Улитка.
Однажды дала объявленье
Улитка:
"Сдаётся квартира с отдельной
Калиткой.
Покой. Тишина. Огород.
И гараж.
Вода. Освещение.
Первый этаж".
Едва появилось в лесу	т
Объявленье,	|
Тотчас же вокруг началось	)
Оживленье.	А
И каждый, вернувшись
В родное жилище,
Подумал: "Второго такого
Не сыщешь!"
И даже улитка —
Ей стало свежо —
Воскликнула:	(//
"Как у меня хорошо!"
И только кукушка,
Бездомная птица,
По-прежнему в гнёзда чужие
Стучится.
Она и к тебе постучит
В твою дверь:
"Нужна, мол, квартира!"
Но ты ей не верь.
И тут началась настоящая
Пытка.
Что, дескать, и комната
Только одна.	Л.
И как это так:	’’у
Почему без окна?
“И где же вода?" —
Удивилась лягушка.
"Л детская где же?" —
Спросила кукушка.
"А где освещение? —
Вспыхнул светляк. —
Я ночью гуляю,
Мне нужен маяк".
Летучая мышь
Покачала головкой:	/
"Мне нужен чердак,	(
На земле мне неловко". 1
"Нам нужен подвал, —
Возразил муравей, —
Подвал или погреб
С десятком дверей".
у HAG В ГОСТЯХ
К. Эрбен
да и
Ц11 ©встречались как-то на узкой дорожке Ум и Сча-
стье.
— Уступи мне дорогу! — говорит Счастье.
А в ту пору Ум был ещё молод и глуп — не знал,
кто кому должен дорогу уступать.
— С какой это стати, — говорит, — мне перед то-
бой сторониться? Я не хуже тебя, а ты не лучше меня.
— Тот из нас лучше, кто ведёт дальше и даёт боль-
ше, — говорит Счастье. — Видишь вон того парня, что
поле пашет? Ступай к нему, поучи его уму. Посмот-
рим, с кем ему лучше жить будет — с тобой или со
мной. Если с тобой — я тебе дорогу уступать буду, а
если со мной — так уж ты мне уступай.
— Ладно, — говорит Ум. И пошёл учить парня уму-
разуму.
Поумнел парень и сразу давай думать да размыш-
лять:
"Что же мне так до самой смерти за плугом и хо-
дить, как отцы и деды ходили? Нет, не на то человеку
ум дан..."

Бросил он пахать, выворо-
тил из земли плуг и пошёл до-
мой. Приходит и говорит отцу:
— Вот что, батюшка: неохота
мне больше по старинке
жить — за плугом ходить.
Хочу я учиться у садовника.
Удивился отец:
— Да чего ты, Ванек! Ни-
как, спятил?
А Ванек на своём стоит.
Подумал отец, подумал
и согласился:
— Ну, коли хочешь, — учись, твоё дело.
Только уж не взыщи, — хозяйство моё, как помру,
брату твоему достанется. А ты — своим умом живи.
Так — от большого ума — потерял Ванек отцовское
наследство. Другой бы пожалел, а ему и горя мало.
Пошёл он прямо к королевскому садовнику и посту-
пил к нему в ученье.
Садовник-то не больно любил учить, да Ванек любил
учиться. Не успеет тот слово сказать, пальцем пока-
зать, а уж Ванек давно понял, что да
как, — на лету всё схватывает. Ско-
ро ему и спрашивать не о чем ста-
ло. Начал он работать по своему
уму-разуму. И так у него ладно дело
пошло, что садовник только глядит и го-
ловой качает.
— Вижу, — говорит, — что ты поумнее
меня. Делай как знаешь.
Такой сад Ванек развёл, — всему све-
ту на удивленье. Раньше король сюда
и не заглядывал. А теперь каждый
день в саду гуляет с королевой и
королевной, дочкой своей един-
44
ственной. А королевна эта была
писаная красавица, только
немая.
Как исполнилось ей две-
надцать лет, так она и за-
молчала. И никто не мог от
неё слова добиться.
Короля это сильно печа-
лило, и велел он объявить
по всему королевству, что
тот, кто добьётся от неё
хоть одного словечка, получит в награду её руку и ко-
рону в придачу.
На свете немало охотников до королевской коро-
ны. Множество знатных господ перебывало во двор-
це, да все уходили ни с чем. Уж как ни рассыпались
они перед королевной, а ни одному не ответила она
ни взглядом, ни словечком.
Каждый день во время прогулки видел Ванек в саду
немую красавицу. И сильно она ему приглянулась.
"Дай-ка и я попытаю свою судьбу, — подумал он. —
Авось и я не глупей других, а может, и поумней. Не
удастся ли мне сказать ей что-нибудь такое, чтобы она
ответила?"
Недолго думая пошёл он во дворец и попросил до-
ложить королю, что садовник Ванек берётся вылечить
королевну.
Король обрадовался и сам,
вместе со своими советниками,
отвёл его в покои дочери.
А у королевны была собачон-
ка, и королевна очень любила её
за то, что собачонка эта была
смышлёная, послушная, а
главное — понимала свою
хозяйку без слов.
Войдя в покои, Ванек притворился, что со-
всем не замечает королевны, и сказал собач-
ке, низко кланяясь:
— Здравствуйте, собачка! Слышал я, что
ты большая умница. Вот я и пришёл к те-
бе за советом. Было нас трое друзей —
резчик по дереву, портной и я. Как-то
раз отправились мы втроём в соседний
город, и пришлось нам по пути зано-
чевать в лесу, под открытым не-
бом. Развели мы костёр и угово-
рились, что будем спать по оче-
реди и сторожить по очереди:
двое спят, а третий сторожит. Кинули жребий. Перво-
му сторожить досталось резчику. От нечего делать,
взял он свой нож, выбрал подходящий чурбанчик и вы-
резал из него красивую куклу. Потом будит портного
и говорит ему:
"Теперь я буду отдыхать, а ты сторожи".
Портной заметил куклу и спрашивает:
"А это у тебя что?"
"Кукла! — говорит резчик. — Пока вы спали, я, от
нечего делать, вырезал её, а ты, от нечего делать, мо-
жешь её одеть".
Портной достал из своего мешка лоскут шёлка,
ножницы, иголку, нитки и принялся за
работу.
Когда кукла была одета, он раз-
будил меня и говорит:
"Теперь ты сторожи, а я буду
отдыхать".
"Ладно, — говорю. — А это что у
тебя в руках?"
"Кукла!.. — отвечает порт-
ной. — Резчик, от нечего де-
лать, вырезал её из дере-
4Г
ва, я, от нечего делать, нарядил в
шёлковое платье. А ты, от нече-
го делать, можешь научить её
говорить".
Я так и сделал, и к утру
кукла заговорила. А тут
проснулись мои товарищи,
и каждый захотел взять кук-
лу себе.
Резчик говорит:
"Она моя, — ведь это
я вырезал такую кра-
сивую куколку из без-
образного чурбана".
Портной говорит:
"Нет, — моя, — ведь это я так нарядно одел её".
А я с ними не согласен, — я думаю, что кукла долж-
на быть моей... Скажи, собачка, на чьей стороне
правда?
Собачка, конечно, ничего не ответила, но тут вме-
сто ней заговорила королевна:
— Конечно, на твоей! — сказала она. — Какой толк
в бездушной деревянной кукле? Какой толк в нарядах
и уборах? Ты научил её говорить, и она по праву твоя.
— Слышите, что говорит королевна? — сказал Ванек
королю и его советникам. — Она сама решила свою
судьбу. Я возвратил ей дар
речи, и она моя по праву.
— Так-то оно так, —
сказал один из советни-
ков. — Его королевское
величество, разумеет-
ся, щедро наградит
тебя за то, что ты вы-
лечил его дочь. Но
жениться тебе на ней
47
никак нельзя. Ведь она
королевна, а ты простой
садовник!
Король говорит:
— Да, да — простой
садовник!.. И поэтому ты
можешь получить лю-
бую награду, но только
не мою дочь.
А Ванек и слышать ни о
чём не хочет.
— Король безо всяких
оговорок обещал свою
дочку в жёны тому, кто вернёт ей дар речи. Королев-
ское слово — закон. Если король хочет, чтобы его за-
коны исполняли, ему следует самому исполнять их.
Он должен сдержать своё слово.
— Эй, стража! Связать его! — закричал совет-
ник. — Тот, кто осмеливается говорить "король дол-
жен", оскорбляет этим королевское величество и за-
служивает казни. Ваше величество, прикажите немед-
ленно отрубить голову этому злодею.
— Отрубить ему голову! — приказал король.
Ванека сейчас же связали и повели на казнь. Приво-
дят его на лобное место. И Ум с ним идёт, повесив го-
лову. А уж там — никому не
видимое — поджидало Ванека
Счастье.
Счастье подошло поближе
и тихонько сказало Уму:
— Вот до чего ты до-
вёл человека, братец!
Из-за тебя сейчас ему
отрубят его умную го-
лову. Ну-ка, уступи мне
своё место!
48
Ум отошёл в сторону, а Счастье стало рядом с Ва-
неком.
В это время палач уже занёс над его головой ог-
ромный меч.
Но тут Счастье улыбнулось Ванеку, и меч перело-
мился у самой рукоятки.
Побежали за другим мечом, да не успели принес-
ти его, как на дороге показался королевский гонец.
Скачет, трубит, машет белым флагом.
Что случилось? А вот что: королевна, которой Ва-
нек очень понравился, убедила своего отца, что коро-
левское слово свято, и его никак нельзя нарушать. А
если Ванек простой садовник, так ведь это очень лег-
ко исправить. Стоит сделать его князем, и он будет не
садовник, а князь.
— Твоя правда, — сказал король. — Пусть будет
князем!
За Ванеком сейчас же послали золочёную королев-
скую карету. А чтобы палачу не было скучно без де-
ла, на казнь отправили того советника, который посо-
ветовал казнить Ванека.
Через три дня королевну и Ванека повенчали.
Уму без Счастья порой приходится горько, но Сча-
стье без Ума мало чего стоит.
СОДЕРЖАНИЕ
Ребята и зверята
М. Л. Моравская. Весёлые качели ................... 2-я	обл.
Задушевное слово
А. Н. Толстой. Детство Никиты (отрывок) ............... 1
Жила-была сказка
Н. М. Павлова. Зимняя пирушка ......................... 5
Поэзия детям
Б. Л. Пастернак. Июль ................................ 10
Занятные истории
Л. Воронкова. Живой фонарик .......................... 12
Малоизвестная классика
С. Т. Аксаков. Сенокос ............................... 16
Кроме шуток
Д. А. Комарова. Откуда мода берётся .................. 21
Читаем всей семьёй
М. М. Пришвин. Серебряное утро. Солнце в лесу.
Закат года. Рожь наливает .......................... 24
Бывает и такое
Л. Пантелеев. Трус ................................... 28
Рассказ за рассказом
А. И. Куприн. Ю-ю .................................... 30
Чудеса в решете
Вера Инбер. Сдаётся квартира ......................... 38
У нас в гостях
К. Эрбен. Ум и Счастье ...
© ИФ “УНИСЕРВ”, ежемесяч
домашнего чтения № 7 (55) -
© Рисунк
Журнал зарегистрирован в Ко
Учредите
Международный а
пионерских организаци!
Федерация детских организа1
Издательская фи
_____________________“УНИСЕ
Телефакс редакции:
(095) 284-56-45	(095) 1
Подписано в печать 29.06.2001. Ф
Гарнитура Журнальная рубленна
ОАО Типография “Внештор