Текст
ИВАН ИСАКОВ
МОРСКИЕ
ИСТОРИИ
ВРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ
ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР
МОСКВА—1970
Р2
И85
Необыкновенный
день
ДВЕ ТЫСЯЧИ ДВЕСТИ - И ОДНА
1
Посадка
Внешне все оставалось обыденным и привычным. Да-
же в последние дни, когда фронт приблизился к окраинам
большого приморского города, опоясав весь береговой
район сплошной дугой радиусом в двадцать — тридцать
километров, перерезав тем самым все наземные пути, оста-
вив только сообщения по воздуху и морю.
Так же непрерывно доносились звуки отдаленной ар-
тиллерийской стрельбы, то утихавшей, то вдруг разгорав-
шейся вновь настолько сильно, будто фронт за несколько
минут переместился вплотную к городу. Так же часто и
противно визжали сирены ПВО и басили вторившие им
гудки судов и заводов, после чего более отчетливо слы-
шались хлопкп немногочисленных зениток и запаздыва-
ющее жужжание моторов наших истребителей, временами
переходившее в надсадный рев. Такими же пустынными
и пыльными казались улицы города, включая идущие к
порту, по которым изредка пробегали торопливые прохо-
жие или проносились с бешеной скоростью военные гру-
зовики и санитарные машины.
Все значительные передвижения боевых частей или
транспортных колонн совершались ночью.
Вот почему, пожалуй, можно было считать необычным
дневную погрузку большой группы людей, эвакуируемых
из блокированного района и сейчас тянущихся двумя
длинными очередями к крейсеру, стоящему у грузового
пирса.
7
Действительно, подобный массовый вывоз семей вместе
с малобоеспособнымп гражданами совершался впервые
и привлекал внимание тем, что эвакуация осуществля-
лась на боевом корабле.
Что же касается крейсера, то, несмотря на то что он
уже в третий раз с начала войны привлекался к подоб-
ной операции, на этот раз на нем: все казалось необыч-
ным. Хотя бы потому, что предстояло принять около двух
тысяч пассажиров при общей численности экипажа немно-
гим больше шестисот человек. Кроме того, приказание
было получено неожиданно, когда на распределение и
погрузку людей оставалось не более четырех-пяти часов,
поскольку с наступлением темноты предполагалось уже
выйти из гавани, с расчетом проскочить за ночь полосу
блокадного дозора противника.
«Будь они... трижды... неладны!» (чуть не сорвалось —
♦ прокляты!»)—беззвучно произнес старший помощник
командира и установил себя у нижней площадки кормо-
вого трапа, приспущенного на стенку для удобства пас-
сажиров.
Именно — установил. Как монумент. Не столько отто-
го, что имел атлетическое сложение и солидную долж-
ность, сколько потому, что окаменел от утомления и
знал, что на этом месте и в этой позе ему придется про-
стоять не менее трех часов. А возможно, и больше.
...Знакомо ли вам состояние длительного, хронического
переутомления и недосыпания?
Речь вдет не о той острой и почти непреодолимой по-
требности повалиться и мгновенно заснуть в любом месте
и в любом положении, потому что пришлось работать
двое или трое суток на пределе сил, не имея возможности
закрыть глаза хотя бы на минуту.
Пет... Речь идет о состоянии человека, которому хотя
и выпадала возможность поспать урывками, но пп разу не
удавалось ни отдохнуть, пи выспаться вдоволь в течение
целого года! Ни днем, ни ночью... Скажем, с июня 1941
во август 1942 года. Все время в напряженной обста-
новке; часто — в походной, еще чаще — в боевой; почти
без передышки и какого-либо подобия нормального по-
коя.
В этих случаях, помимо того, что все тело ноет (но
замечаешь это только прп перегрузках), в какой-то не
своей голове постоянный шум (который замечаешь толь-
8
ко тогда, когда подумаешь о нем), руки и особенно ноги
<; горящими ступнями каягутся налитыми тяжестью.
В красных глазах — неуловимое мелькание, п чтобы рас-
смотреть что-либо или расслышать — необходимо специ-
альное усилие внимания и воли.
В подобном состоянии защитная реакция притупляет
остроту внешних восприятий, тем самым экономя нерв-
ную энергию, и вынуждает многое, относительно привыч-
ное, делать почти автоматически.
...Вот в таком состоянии или близком к нему находил-
ся старпом крейсера, делавший разметку на квитках кан-
дидатов к спасению от фашистской петли, выступавших
по очереди к трапу из бесконечного ряда, тянувшегося
во всю длину пирса. Конца очереди, загибавшейся за
угол бетонного пакгауза, не было видно.
«Подумать только, старпом боевого корабля стоит у
борта, как билетер, и принимает пассажиров, распределяя
мамаш и папаш с их дорогими сорванцами по каютам и
различным отсекам, которые Николай чудотворец и мор-
ское ведомство создали отнюдь не для этой цели.
...Ну, допустим, что сейчас приперло, так как немецкие
танки появились раньше, чем их ждали, и не с того рум-
ба... Очевидно, во время войны может появиться такая
необходимость... ну, па крайний, аварийный случай... Но
ведь мы у ясе в третий раз попадаем в положение «ско-
рой помощи»!.. II конечно, «экстренно», «в последний
раз»... или в том же духе!
...А между тем более года идет война! II какая вой-
на!.. Когда каждый боевой корабль на счету, а на кораб-
ле каждый снаряд или торпеда на учете, потому что по-
ловина военно-морских баз и портов захвачена противни-
ком... со стороны суши, а от «юнкерсов» только-только
успеваешь отстреливаться... Впрочем, и их немало нало-
мали наши зенитчики, но почему-то такое впечатление —
сколько пх ни отправляй к морскому подшкиперу, назав-
тра опять налетают, не уменьшаясь в числе! И вот в этой
обстановке, когда от очередных сообщений ТАСС па душе
муторно становится, изволь опять возпть пассажиров...
на манер не то извозчика, не то такси?! А кто же должен
с немцами драться?
...Так и встает перед глазами рожа Пашки Овчинни-
кова, который своим допотопным миноносцем в прошлый
раз конвоировал наш крейсер с эвакуированными... А его
9
балаган?.. — Ехидно-почтительным голосом вопрошающе-
го: — «Скажите, товарищ капитан третьего ранга!.. А ваш
крейсер плацкартный или без?..»
Бродяга! Ему хорошо... Почти с первых дней войны,
не переставая, то в дозоре, то в конвое, то поддерживает
высаженную морскую пехоту, то... говорят, будто даже
в тральщики приспосабливали!
Удивительно... как только машины выдерживают?!
Конечно, если вспомнить, мы также в десанте адми-
рала Басистого не последнюю роль сыграли. Адмирала
Владимирского внезапно «протолкнули» в глубь берега.
Ё драке за главную базу тоже не посрамили флотскую
артиллерию... Но что все это стоит по сравнению с непре-
рывной боевой жизнью Пашки?.. Злость берет!
В это время из-за угла элеватора, предшествуемый
фанфарами собственной пьяной импровизации, вывалился
огромный детина с рыжей копной на голове, в матросской
тельняшке с большими вентиляционными отверстиями.
Продолжая трубить и покачиваться до предельных поло-
жений, он поминутно широко раскрывал объятия, явно
желая обнять весь мир. В одной руке рыжего была креп-
ко зажата литровая бутыль, которой владелец размахи-
вал для поддержания равновесия, причем с видом челове-
ка, убежденного в том, что без этого противовеса в его
жизни оп непременно упадет.
Совершенно неожиданно для себя рыжий докер уви-
дел обо очереди перед крейсером. Он замер внезапно в
неестественной позе, даже удержавшись какое-то мгнове-
ние па одной ноге, и оборвал нечто вроде гимна самому
себе па очень громкой и смачной ноте. Вслед за тем,
почти тихо, по строго сказал, обращаясь к своей персоне:
«Володя!.. Ша!..»--п буквально па цыпочках, пригнув-
шись, тихо-тнхо удалился, неизбежно балансируя. Так
выходят из затемненного театрального зала, чтобы не по-
мешать другим, когда выяснилось, что вы попали пе на
ту пьесу.
Продолжения песни не последовало.
Возможно, что влияние этой очереди сказывалось
дальше, чем она воспринималась глазом.
Отметка квитков шла своим чередом.
Организация посадки была четкой и безотказной. За
левым плечом старпома стоял главный боцман. Если нуж-
но было, он тихо подсказывал начальству, конечно, толь-
10
ко в порядке почтительного совета. Основной своей ролью
боцман считал наблюдение за группой притаившихся под
трапом рассыльных, которыми дирижировал, как вышко-
ленным эстрадным оркестром, без слов, подбородком, бро-
вями и скупыми движениями пальцев.
Рассыльные, исполнявшие обязанности своеобразных
квартирьеров, выступали по одному, подхватывали оче-
редной квиток и его владельца, помогали подниматься
по трапу и провожали до помещения, отмеченного каран-
дашом старпома. Если следующим гостем оказывалась
дряхлая старушка, старик или молодуха, у которой не
хватало рук на все ее ценности, одушевленные и неоду-
шевленные, то есть на ребенка и на «бебехп», — то их
провожал и сразу два морячка.
В ту сторону, на корабль, они шли, приспособляясь к
темпу шага, доступному пассажиру. Обратно летели
пулей.
В этой части организация работала без перебоев.
Что касается общего размещения, то окончательные
итоги должны были выясниться только к самому концу
посадки. И этот предстоящий конец настолько смущал
старпома, что он старался о нем меньше думать.
Беда заключалась в том, что никто толком не знал
(и в условиях сложившейся обстановки, очевидно, не мог
знать), сколько всего окажется людей, подлежащих эва-
куации.
Первоначально па совещании у командира корабля
речь шла о тысяче пассажиров. Но к концу разговора из
городского Совета обороны подоспела записка на листке,
вырванном из настольного календаря, которая гласила,
что «уже выдано до полутора тысяч квитков» (как назвал
председатель Совета пропуска, так они и вошли в эту
историю).
Старпому, здесь, на пирсе, следившему, как наращи-
вается хвост у очереди, было совершенно ясно, что выда-
ча квитков продолжается и, возможно, будет продолжать-
ся до момента отдачи швартовов. Между тем точных рас-
чртов для размещения такого огромного количества
пассажиров никто я никогда не делал, а рекорды двух
ранее проведенных эвакуаций были уже далеко превзой-
дены.
— Лучше не думать!.. Каи нибудь разместим!
11
Это не значило, что никакого плана посадки не было.
Нет, конечно. Разметка делалась исходя из сравнитель-
ного объема отсеков, палуб, кубриков, кают, но... нормы
их уплотнения превосходили все официальные лимиты,
так же как опыт прошлых походов, и, очевидно, могли
быть обоснованы только принципами теории относитель-
ности.
В бога старпом не верил. Черта поблизости не было.
Поэтому, адресуясь куда-то в пространство, старпом, не
останавливая разметки пропусков, которые ему протяги-
вали кандидаты из очереди, продолжал про себя умолять
кого-то в безличной форме.
«Разве я многого прошу?
...Только избавить меня от этого проклятого занятия!
Не для отдыха и покоя! Не для повышения или орденов!
...Только немного еще пострелять по немцам!
...Только утопить несколько их кораблей и посбивать
еще несколько самолетов!..
...Только высадить десант на занятый ими берег и по-
том — крошить все и всех, до... до самого Атлантическо-
го побережья... сбросить в океан... и опять кро-
шить!..»
Следует заметить, что для августа 1942 года мечты
старпома были несколько нескромными. Ведь не случай-
но оп участвовал в третьей по счету эвакуации, а не в
генеральном наступлении. Но что поделаешь, если он
твердо верил, что это наступление будет. И, даже не рас-
считывая на союзников, убежденно считал, что оно закон-
чится полной победой. Что делать, если он совершенно
искренне жаждал боя? Причем не одного и легкого, пока-
зательного, а ждал и жаждал упорных боев, кровавы к
и смертельных, так как за год войны понял, что с таким
врагом иначе не может быть и не будет.
В этот момент подошедшая очередная бабка, желая
протянуть квиток, взглянув на лицо начальника, от вол-
нения споткнулась о собственный узел и чуть было не
сыграла в воду. Хорошо, боцман подхватил!
«Чего она разволновалась? Стоят же остальные спо-
койно, как в церкви. Даже на очередь по похоже...
...Но откуда у старика боцмана такая прыть? Вернее—
быстрота реакции?.. Ведь он, черт, старте меня годов на
пятнадцать, а спит, наверное, не больше, чем я?»
Старпом стал еще мрачнее.
12
2
Очередь
Внезапно участилась стрельба береговых зениток, и
хлопки пушистых разрывов на фоне белесого неба стали
постепенно смещаться в сторону порта.
Вслед за тем, после отрывистых звонков и верещания
приборов стрельбы кормовых зенитных пушек, почти
над головой старпома раздался лязг закрывающихся за-
творов. Не успел он додумать, что, пожалуй, придется
временно приостановить погрузку, — хотя бы потому, что
поднимающиеся по трапу проходили в пределах радиуса
обметания бортовых зениток, — как хлестнул первый
залп.
Задрав голову и разворачивая плечи, старпом пытал-
ся, не сходя с места, разглядеть, насколько близко про-
рвались немецкие самолеты. Однако борт крейсера засло-
нял для него район воздушного боя.
Почти безостановочно стали хлестать по голове и все-
му телу выстрелы противовоздушных калибров корабля,
и медпо зазвякали, катясь по палубе, стреляные гильзы.
Но когда он обернулся — никакой очереди из пассажи-
ров не оказалось. Она как будто испарилась. Или ее сду-
ло первым залпом?
Если же говорить точно, то полностью сохранилось и
геометрическое, и «вещественное» подобие очереди. Не
было только людей. Очередь поддерживали, оставаясь на
своих местах, чемоданы, мешки, баулы и корзины, вла-
дельцы которых осторожно выглядывали из ближайших
щелей, вырытых на набережной, и — из-за углов порто-
вых строений и штабелей пакетных грузов.
То же самое произошло со второй очередью, стоявшей
перед носовым трапом.
Инстинктивно втянув голову в плечи и глубже натя-
нув фуражку, будто это смягчало молотьбу по черепу,
старпом вспомнил, как несколько лет назад, выезжая ут-
ром пз Керчи для осмотра берегового полигона, он с не-
доумением увидел подобную — «неживую» — очередь на
окраине Багерово. Ее составляли бидоны, бутыли и кани-
стры различных размеров, стоявшие цепочкой перед еще
закрытой керосиновой лавкой.
К двери лавки с огромным висячим замком вело ка-
менное крыльцо из трех ступенек, почему первые пос}-
13
дины, стоявшие лесенкой и возвышавшиеся над осталь-
ными, имели самодовольный, если не гордый, вид — пер-
вых в очереди. Людей пе было видно.
Благодаря всезнайке шоферу выяснилось, что этот
своеобразный обычай соблюдается всегда, пока склад не
открыт, или же в часы, когда очередь располагается на
самом солнцепеке. В последнем случае хозяйки, обозначив
свое относительное местоположение в пространстве би-
донами, решают местные и мировые проблемы, сидя на
тротуаре теневой стороны.
Но это воспоминание, возникшее по ассоциации, тут
же было вытеснено досадливой мыслью.
«Какой болван приказал производить посадку в свет-
лое время суток?.. Даже курсант должен знать, что со-
средоточение к месту погрузки и размещение людей по
транспортам (а чем мы сейчас пе транспорт?) надо про-
изводить в темноте, с тем чтобы не раскрыть операцию!
Зря, что ли, эти «юнкерсы» все время пробиваются к
порту?.. Наверное, давно уже аэрофотограм.метрические
фрицы проявили снимки своих первых разведчиков?!
Л ты тут стой как...»
Аккомпанемент к этим мыслям в виде почти слитного
грохота скорострельных пушек пе очень способствовал
рассудительному и более спокойному мышлению, иначе
старпом сам бы расписался под планом прорыва блокады,
принятым па совещании у командира военно-морской
базы.
Тот же грохот заглушал свист и визг падающих оскол-
ков от снарядов. Вот почему пи кто из пассажиров,
сидевших в щелях, не подозревал о плотности металли-
ческого дождя, дробно стучавшего по железным крышам
порта.
Только оказавшиеся лицом к бухте с замиранием серд-
ца наблюдали множество маленьких всплесков или фон-
танчиков от обильно падавших шрапнельных пуль и
осколков.
К счастью, несмотря па стальной дождь, на пирсе
раненых пе оказалось. Значит недаром местная ПВО
организовала рытье щелей и пе зря для народа прошел
опыт войны, длившейся уже более года.
Стрельба кормовых зениток оборвалась так же внезап-
но, как и началась, хотя береговые батареи и остальные
корабли, стоявшие в гавани, еще продолжали некоторое
14
время вести довольно интенсивный огонь, как бы прово-
жая отлетающих гостей, которым так и не удалось про-
рваться в глубину порта. Что касается очереди, то она
изумительно аккуратно восстановилась сама, без каких-
либо указаний или приказаний, причем через минуту
после того, как крейсер прервал стрельбу.
И опять с утомительной монотонностью продвигался
на шаг очередной старик с узелком, или мужчина с под-
вязанной рукой, или женщина с живым или неживым
свертком. И опять, бегло проверив наличие штампа на
обороте квитка, старпом ставил жирным цветным каран-
дашом кабалистические знаки:
«I пал», пли
«IV кубр», или
«каюта мин», одновременно делая отметки в толстой
тетради, сверяясь с примитивной схемой емкости жилых
и нежилых отсеков. Схемой весьма приближенной, пото-
му что цифры, прикинутые совместно с боцманом всего
два-три часа назад, брались па глазок с чертежей крейсе-
ра, так как обходить и обмерять вместимость всех поме-
щений времени уже не оставалось.
Незадолго до того пилюлю золотилц общими усилиями
командир с комиссаром и с секретарем парторганизации.
Старпом вспоминал, стоя у трапа с каменным лицом,
продолжая беззвучно терзаться.
Слыхали уже и что ответственно, и что почетно, и что
следует гордиться и т. д. и т. п. ...«Вот почему наиболее
ответственную и трудную часть порученной нам задачи —
прием и размещение пассажиров — я возлагаю па старше-
ю помощника...» Разговоры в пользу бедных!
...Одно только дельное указание изрек комиссар: опо-
вестить всю команду, и чтобы не смели никого называть
«беженцами».
«Никто и никуда не бежит! А раз так, то нет и бежен-
цев! Официально — «эвакуируемые»; уставной термин —
♦ пассажиры»; но лучше —наши гости, друзья... что хоти-
те, но не беженцы!..» Это правильно!
...Но называйте, как хотите, а что касается меня, то
я говорю —с меня хватит!,. К чертовой матери!
...Довольно!.. Придем в базу —подаю рапорт о перево-
де хоть на тральщики. Хватит изображать необорудован-
ный эмигрантский пароход или транспорт для раненых...
тоже необорудованный!
15
.„Ну, взять хотя бы того же Пашку Овчинникова. По-
думаешь — тоже мне Нельсон в молодости! Болтается
помощником на старом «новике», но зато в высадке ад-
мирала Владимирского участвовал в первом броске!
...В высадке адмирала Басистого участвовал? Участво-
вал, подлец!
...Сколько раз мне приходилось до войны перечиты-
вать «Зеебрюгскую операцию», столько же раз я восхи-
щался смелостью и хладнокровием британских моряков,
ие стесняясь, завидовал им. А Басистый высадкой с крей-
сера и миноносцев прямо в лоб, на портовый мол, утер
нос англичанам! Да еще кому?.. Самому Реджинальду
Кийсу! Да как!
...Даже сравнивать немыслимо, насколько наша
операция была более дерзкой и в то же время — значи-
те, (ьпой и трудновыполнимой.
...А результат? Там — пошумели красиво, лихо... и
отошли, даже не закупорив полностью фарватер бранде-
рами. А здесь? Захвачен не только мол, по весь порт и
город! Создан новый участок фронта. Через сутки — счет
уже шел па дивизии; причем немцам пришлось оттяги-
вать их с активных участков, даже от осаждаемого Сева-
с тополя.
...Там — диверсия, здесь — операция!
...Вот это —- война!
...А этот ветрогон Пашка, видите ли, вылезал на стен-
ку с автоматом на груди, вместе с первой волной морне-
хоты, хотя это абсолютно не было для него обязатель-
ным».
Как ни одеревенел и ни застыл от усталости старпом,
но чуть качнулся от внутренней боли.
«А ты стой тут... как проводник... и компостируй би-
леты!! А? За что?..
...Пет! Чертовски ие повезло с кораблем, да и долж-
ность собачья. Недаром так се называют еще со времен
парусного флота».
Как пи терзали сомнения старпомовскую душу, соз-
нание продолжало раоотать по задаппой цели. Поэтому,
прервав отметку пассажиров па минуту, он на блокнот-
ном листке набросал:
«II. П. (инициалы военкома)! У меня прошел 7-сотыи
Как у Вас? К.»
1 азметка продолжалась. Очередь переместилась па
16
один зубчик механизма посадки. Сложенная вчетверо
записка помчалась в руке рассыльного вдоль борта крей-
сера.
Через несколько минут, не прерывая дела, старпом
прочел одним глазом на обороте своего послания и пере-
дал через плечо боцману: «По носовому — прошел пять-
сот пятидесятый. Увеличиваю темп».
— Ясно, — сказал себе старпом, — перекрываем прош-
лый рекорд! А сколько еще будет?..
Глаза автоматически вскидываются на небольшой
квадратик бумаги, потом — в раскрытый паспорт, по-
том — в тетрадь, не успев как следует рассмотреть оче-
редного кандидата или кандидатку с живым приложени-
ем. Рука механически выводит: «Кубр», «Лев. б.»,
«Прав, б.» ...и тянется за новым пропуском. Уже два ра-
за, к смущению боцмана и недоумению пассажира, на-
чальство, отметив квиток, протягивало его не владельцу,
а следующему в очереди.
Это сказывается утомление и монотонность работы.
Были даже мгновения, когда моряку явственно каза-
лось, что вот этот старик, бабка с девочкой и молодуха
проходят мимо него по второму разу. Совсем как стати-
сты из полчищ Радамеса в «Аиде», циркулируя за сце-
ной, бросают копья и хватают мечи, чтобы умножить
род войск и их численность.
Эта аберрация — тоже от усталости.
Кроме того, проверяющий у трапа по молодости лет
еще не знал, что большие, массовые несчастья, такие, как
голод, наводнение или землетрясения, или даже эвакуа-
ция, — очень нивелируют внешний вид людей и делают
пострадавших схожими друг с другом.
Но было кое-что более тягостное.
Поймав себя па некоторых «заскоках», старпом одно-
временно вынужден был внутренне признаться, что в нем
медленно накапливается досадливая неприязнь ко всем
этим людям.
Не радовал, не щекотал самолюбие и тот факт, что
вторая очередь, у носового трапа, за которой присматри-
вал комиссар, — продвигалась значительно медленнее.
Конечно, старпом не мог возненавидеть советских лю-
дей, да еще попавших в такую беду, хотя от досады он
называл их уже (про себя) «квартирантами». Так каза-
лось обиднее и для них... и для себя.
17
За год с лишним советский моряк вдоволь нагляделся
па им подобных, причем в самых различных вариантах
мучительных положений и страданий, и где мог и сколько
мог —помогал и выручал из беды, не щадя себя.
Кроме того, у самого старпома последнее письмо от
жены и дочки было получено со штампом «Минеральные
Воды» свыше трех месяцев назад... А кто скажет, где они
сейчас?..
Вот почему он знал, кого надо ненавидеть и за что,
и действительно ненавидел холодной, неистребимой нена-
вистью, казалось, до конца жизни.
А все же эти пассажиры, отвлекающие его от прямой
борьбы, от боев на коротких дистанциях, вызывали доса-
ду и неприязнь... хотя бы даже тем, что нельзя было ни
к чему придраться.
Действительно, старпом, вспомнив два-три прошедших
часа и осмотрев хвост очереди (как раз последние канди-
даты на эвакуацию показались из-за элеватора), одно-
временно с удивлением признался самому себе в том, что
— действительно (только сейчас дошло!), очередь ка-
кая-то странная и необычная; п что
— нет ли милиции, ни портовой охраны.
Помечая очередной квиток, он припомнил, как перво-
начально предполагалось выделить наряд матросов для
наблюдения за порядком. Как обрадовалось портовое на-
чальство, когда узнало, что крейсер берет наблюдение за
эвакуируемыми на себя. Но очередь оказалась настолько
спокойной и организованной, «будто проходили предва-
рительные учебно тренировочные занятия» —съехидничал
моряк в помыслах.
Наряд пришлось ликвидировать. Его передали на уве-
личение числа рассыльных, которых стало недоставать,
когда время проверки у трапа удалось сократить почти
вдвое. А за счет чего? За счет доверия именно к этим
самым людям, поскольку за три или четыре сотпи первых
разметок не было ни одной ошибки или попытки обмана.
Помимо идеального порядка, который никто не под-
держивал и нс регулировал, на пирсе была неестествен-
ная тишина. Никто не разговаривал, разве только шепо-
том, да и то скупо, односложно.
Даже дети, очевидно под впечатлением общего настро-
ения и особой атмосферы, притихли и, прижимаясь и
старшим, не подавали голоса.
18
А между тем ведь эти люди получили возможность
уехать из угрожаемого района почти из-под пушек и из-
под непрерывных бомбежек. Каждый квиток, если не был
пропуском в бессмертие, то по крайней мере — допуском
па продолжение жизни, которого не получишь по бюлле-
теню ни в одной поликлинике. Причем эти люди сами
видят, что отъезжающих накопилось больше, чем молено
разместить, и что времени до выхода в море оставалось
в обрез.
Что это за люди, если в подобных условиях пет ни
давки или суеты, ни нетерпеливых выкриков, ни спешки,
ни попыток обойти друг друга?.. Почему при такой мпо-
голпкостп и разнообразии биографий случайно скопив-
шихся здесь индивидуальностей — такое единство в оцен-
ке событий, включая отношение к происходящему на этом
пирсе?
Ну, будь они спаявшимися на одной работе н в сов-
местном быту, когда семьи близко знают друг друга и
настолько привыкают к порядку, что законы общежития
не стесняют, а делают жизнь радостнее и красивее. Нэ
ведь здесь, на портовом причале, редко кто с кем знаком;
тут же томятся транзитные даже из других республик.
Бывалая корзинка, перетянутая веревочкой, стандарт-
ные чемоданы «под фибру», а иногда кожаный баул нл
молнии с ярлыками иностранных отелей свидетельству-
ют о различии материального состояния владельцев.
От пенсионной стряпухи и внепенспонной домохозяй-
ки — до семьи предрайисполкома, глава которой остался
в городе. От престарелого мастера — до директора свер-
нутого производства, переводимых в глубь страны на за-
вод-дублер. Пли позади почтенного совслужащего — от-
ставной генерал, забывший год окончания Академии Гене-
рального штаба, но очень гордый тем, что, начав заново
службу в 1918 году, уволен в отставку комбригом с
одним ромбом. Рядом с ним молодой научный работник,
доцент с рукой на перевязи, демобилизованный «по чи-
стой», ополченец, так и не достигший звания ефрейтора,
а получивший после первого боя «инвалида 2-й группы»
из-за пересеченных сухожилий предплечья.
Все возрасты, профессии, положения и состояния...
Коммунисты (их немало) и беспартийные (которых
намного больше). Кого нет вовсе — так это комсомоль-
цев; это, пожалуй, понятно.
19
Ни одного провожающего. Или некогда, или некому.
«Да... действительно какая-то странная очередь...»
Очевидно, суть этой необычности заключалась в том,
что эвакуируемые, продвигаясь в минуту всего на один-
два шага, тем самым приближались на один-два шага к
спасению самого дорогого — детей, а с ними отцов или
матерей.
Они не торопились. Больше того, в душе никто из
«местных» пе хотел уезжать, потому что оставлял не
менее дорогое: мужей, братьев и сыновей в окопах, на
батареях и аэродромах, защищавших родной город. По-
кидали свои фабрики и заводы, на которых работали
годами, причем не порознь, а спаявшимися коллективами.
Наконец, потому, что оставляли дома, в которых родились,
вырастали, любили и рожали сами и в которых умирали
их старики.
Не так-то легко покидать, хотя бы па время, все то,
что охватывается понятием — родная земля. Даже тот ее
оплаканный уголок, на котором остаются могилы пред-
ков. А еще тягостнее и горше, когда это часть советской
земли, и особенно если где-то в тайниках души прячется
опасение, что над этим кусочком Родины могут надру-
гаться ненавистные оккупанты. Впрочем, о такой воз-
можности никто не упоминает вслух.
Они но спорили, а помогали друг другу, потому что
лопали в беду. Они не суетились и были спокойны, по-
тому что верили морякам, в чьи руки вверялась их жизнь
11 будущее их жизни. Корабль, названия которого они еще
вчера ио знали, под этим флагом олицетворял для нпх
родное государство, и все, что делалось вокруг, вопло-
щало волю родной партии.
Молча, стараясь производить возможно меньше шума,
делали они очередной шаг к крейсеру и, осторожно пере-
ставив свои скудные пожитки, терпеливо ожидали сле-
дующего шага.
Разве наряд милиции, матросов или портовой охраны
мог повлиять на эти чувства, сознание и веру?
«Ну хорошо. А почему они так мало разговаривают?..
Очевидно, тяготит и пугает неизвестность и опасность
перехода морем? Но тогда почему совершенно замолка-
ют, еще не приблизившись к трапу за кабельтов?
...Не хотят мешать? Отвлекать меня от работы?! Так?
Допустим.
20
...Но почему такие настороженные взгляды испод-
лобья?»
Наконец дошло... и помимо многого другого, старпом
через два с лишним часа понял, что его мрачный вид
нагоняет на всех тоску. Это открытие не очень обрадова-
ло прозревшего.
Он сознавал, что в подобных обстоятельствах люди
ждут ласкового, бодрого слова, особенно от командова-
ния, знающего обстановку, ответственного за благополу-
чие плавания, за успех похода.
Сознавал... но не мог пересилить своего настроения.
Почему?
Потому — он так же ясно это сознавал, — что пере-
груженный крейсер с каждым новым пассажиром теряет
частицу своей боеспособности и что, чем больше спасае-
мых, тем меньше он (и весь экипаж корабля) сможет
оказать им помощь в критический момент.
3
Небольшая деталь
Из числа шести с липшим сотен человек, составляв-
ших команду крейсера, оказалось, что у некоторых семьи
жили в этом приморском городе или застряли в нем во
время эвакуации из главной базы флота, осаждаемой
вражескими войсками.
Вот почему два или три раза за время посадки про-
исходили (в обоих очередях) такие мимические сцепы.
Стоит специалист или старшина глубоко во чреве
корабельной кочегарки, напряженно следя за показания-
ми манометров или водомерных стекол, четко манипули-
руя нефтяными форсунками котлов и клапанами пита-
тельных насосов. Если выбрать место поблпже к трубо-
вснтиляторам, то создается ощущение прохлады, но зато
грохот такой, что объясняться можно только мимикой и
жестами. А чуть отойти в сторонку —- попадаешь в теп-
лые закоулки или «мешки», сразу напоминающие тро-
пики.
И несмотря на то что кочегарное отделение располо-
жено под ватерлинией, а следовательно, ниже пирса, и
отделено от него бортовой броней, многими переборками
и отсеками корпуса, — сюда, как по беспроволочному тс-
21
леграфу, доходит точная информация из окружающего
мира.
К растив! Твоя маруха на стенке, с дочкой и бе-
бехамн, в кормовой очереди... давай пулей, а я пока при-
смотрю!
Еще через минуту на верхней палубе появляется мо-
ряк в синей робе, местами черной от пота, не выпускаю-
щий кусок промасленной ветоши, зажатой в кулаке. Дру-
гой рукой кочегар делает «привет» своей жене и дочке,
стараясь бодро улыбаться, всем своим видом демонстри-
руя, что все в порядке, а он лично — даже в великолеп-
ном самочувствии.
И только его друзья п всевидящий боцман понимают,
что счастливый глава семейства не приближается к по-
ручням, умело занимая позицию в глубине, — с расчетом
не попасть в поле зрения старпома.
За те же краткие мгновения две пары глаз с причала
впиваются в дорогое лицо, фигуру и весь такой знакомый
и родной облик и, почему-то стесняясь соседей в очереди,
натянутыми полуулыбками, не то печальными, не то ра-
достными, стараются ответить своими безгласными при-
ветами и подчеркнуть, что не только живы и здоровы,
но и что счастливы видеть его... и гордятся нм, несмотря
на замасленную спецовку и кусок обстрижки в руке.
Когда кочегар исчезает, так же скоропалительно, как
появился, стоящая впереди матросской жены пассажирка
без тени зависти, с благожелательной теплотой говорит:
— Счастливая вы! Ну идите!..
При этом она отодвигается в сторону и прибирает свой
баул, чтобы пропустить «счастливую» на корабль.
Но па это доброе предложение следует такое недо-
уменное поднятие бровей и такая решительная реплика
«Как можно?!», что соседка с баулом делает обратный
1ОД.
Она не совсем разобралась, почему здесь такие поряд-
ки, но во интонации счастливицы поняла, что к этому
вопросу возвращаться бесполезно.
Конечно, это только небольшая деталь из общего про-
цесса долгой и томительной посадки. Возможно, что в
очереди у носового трапа и в аналогичных случаях в кор-
мовой очереди подобные сценки протекали иначе. Но во
всех случаях они заканчивались одинаково: «Как
можно?!»
22
Батальон-дивизия
На этой своеобразной арене, которую представлял со-
бой грузовой пирс торгового порта, где, последовательно
сменяясь, разыгрывались сцепы большой человеческой
драмы, начиналась новая интермедия.
Час назад никто не придал значения, когда па борт
крейсера поднялся армейский офицер и был проведен в
походную каюту командира. Минут через двадцать стар-
пом, приостановив очередь, развернул и прочел про себя
записку, доставленную ординарцем с мостика.
«Только этого не хватало!» — подумал старпом и, пе-
редав через плечо записку боцману, протянул руку за
следующим квитком.
Такая задержка не вызвала никакой реакции, так как
длилась всего две-три минуты, а по лицу старпома дога-
даться о чем-либо не представлялось возможным.
Но еще через полчаса стоявшие в очереди замерли и
тревожно насторожились.
Неожиданно для всех, исключая старого боцмана и
его невозмутимого шефа, со стороны города донесся зна-
комый и ставший привычным с первых дней войны слит-
ный топот тяжелых солдатских сапог. А вслед за тем на
пирс (двигаясь по так называемому пожарному проезду)
вошла колонна армейцев, предшествуемая командиром
с палочкой в руке. Если бы не она, вряд ли кто-либо
заметил его легкую хромоту.
Майор, обернувшись, что-то прохрипел, п воинская
часть остановилась, как бы обмякнув, причем показалось,
будто все солдаты вдруг уменьшились ростом.
Еще два-три слова команды, и колонна потеряла вид
сомкнутого строя, растекаясь в небольшую толпу.
Теперь между двумя вытянутыми очередями граждан-
ских людей стояла в вольных позах группа военных.
Батальон не батальон, а что-то вроде половины. Запы-
ленные и потные, в выгоревших пплцтках и застиранных
гимнастерках, с залатанными шароварами и стоптанными
сапогами. Кое у кого просвечивали бпнты. Другие знаки
различия или отличия, включая гвардейские, сразу не
бросались в глаза из-за мятого обмундирования, тем более
что все, независимо от рангов, были одинаково сильно
пропылены и утомлены.
23
Непроизвольно в голову лезла мысль, что внешнее
представление о гвардии меньше всего отвечает данному
случаю и что хорошее настроение и четкий шаг были
организованы недавно, за последним поворотом дороги,
а теперь все зто выдохлось. «Да и ни к чему, раз при-
были к пункту назначения... II между прочим — устав до
крайности».
Вторая мысль, появившаяся у наблюдавших со сторо-
ны, — что эти воины устали не сегодня или вчера, а уста-
вали в течение долгих месяцев войны. Это лучше, чем
другим, было понятно старпому.
Еще через минуту прояснилась другая внешняя осо-
бенность этой воинской части, очевидно бывшая главной
причиной смущения и мрачности бойцов. Батальон был
без оружия и какой-либо амуниции, но в первый момент
это как-то не бросалось в глаза.
Даже в баню маршируют с узелками, а тут... ничего.
«Разве что у майора — палка, а у адъютанта — сумка».
Немолодые, опытные солдаты, раненые и переранен-
ные, но еще крепкие, они чувствовали себя как бы разде-
тыми. «Вроде как голые перед народом».
Непривычное, тягостное состояние усугублялось не-
ловкостью из-за очевидности того, что их также направ-
ляют в тыл вместе с женщинами и детьми, в то время
когда город находится в явной опасности.'
Вот почему они молча и понуро стояли в самых раз-
нообразных позах, стараясь не смотреть в лица эвакуиру-
емых и матросов.
Молчала в очередь.
Но в пей, хотя и без заметного обмена мнениями, воз-
никла затронувшая почти всех тревога, перераставшая в
мучительное беспокойство.
— А вдруг оставшихся на пирсе не возьмут?
— Ведь на корабле и так полно!..
— Конечно, солдат в первую очередь!..
Майор с тростью, опять превратившись в относительно
тугую пружину, немного вырос и, подойдя к старпому,
четко откозыряв, представился:
, Командир Энской гвардейской стрелковой дивизии
майор Соколов. Прибыли на посадку...
При последних проглоченных словах он отогнул рукав
гимнастерки и, оголив циферблат ручных часов, одновре-
менно проверяя себя и подтверждая моряку, показал, что
24
прибыли оии точно в «ноль-ноль», в соответствии с при-
казом командарма, назвать которого при посторонних
он не счел возможным.
Затем, взяв пакет у адъютанта, стоявшего поодаль,
протянул его старпому.
—- Я извещен... Но, к сожалению, кроме верхней па-
лубы — ничего предложить не могу...
— Устроимся!
Боцман, из-за плеча своего начальства, почтительно
добавил:
— Тентов и брезентов предоставим, опять же и маты...
— Ну, тогда отлично устроимся! Благодарю!
— Ой не говорите... хоть и лето — в море прохлада
ночью бывает...
— Боцман прав! К тому же, я вижу, ваши бойцы
даже без шинелей!.. Вы извините меня, — понизив голос
до конфиденциального регистра, старпом продолжал так,
что дальнейшую беседу слышали только боцман и бли-
жайшие рассыльные под трапом,—но я не понимаю двух
обстоятельств... В бумагах сказано, что направляется ди-
визия, а я вижу двести пятьдесят — триста человек...
И второе — очень уж вы... налегке.
— Вы абсолютно правы! Разъясняю! Отправляется,
так сказать, номер дивизии и кадры ее ветеранов-гвар-
дейцев... для восстановления. Часть органов управления
с одной ротой уже на месте, со знаменами (с которыми
идем от самого Бреста) и с документами о назначениях,
перемещениях и с наградными листами. А вооружение,
техника и снабжение — так же как и новые пополнения —
уже подготовлены управлением резервной армии и тыла.
И, переходя на простой товарищеский тон, как бы
сознаваясь в своей слабости, майор добавил:
— Что задержались — это верно; но я уговорил на-
чальство повременить дней пять-шесть, чтобы собрать по-
больше своих: отставших, выздоравливающих из госпи-
талей пли приблудившихся к другим частям... И вот
видите — какую силу мы с военкомом собрали!
Только теперь скромно сделал шаг вперед и откозырял
один из многих, который отличался, может быть, только
шпалой со сбитой эмалью и марлевой повязкой под пи-
лоткой.
Майор полуобернулся, приглашая полюбоваться на
своих витязей. И хотя только стоявшие поблизости и слы-
25
шавшие этот необычный разговор подтянулись и приняли
почти внушительный вид, общий вид гвардейцев явно не
импонировал бы фото- или кинокорреспондентам.
Но майор этого не понимал.
У него па глазах были чудесные и невидимые очки,
через которые изможденные воины — все вместе и каж-
дый в отдельности — явственно представлялись ему чудо-
богатырями.
Эти очки называются «опытом боевого товарищества».
Только через них можно видеть подлинную красоту духа
бойцов и командиров. И тем хуже для тех, кто не может
без них заглянуть сквозь загар и запыленную гимнастер-
ку (так же как и сквозь замасленную тельняшку).
Большинство из бойцов, у которых во внутреннем кар-
машке была приколота красная книжечка, майор знал в
лицо без всяких очков, еще со времен тяжелых боев на
Днепре, затем у Миллерово и позже — под Ростовом.
Ни старпом с боцманом, ни сам майор с военкомом,
ни один человек на ппрсе или на крейсере не представ-
ляли, как много вот этой стрелковой дивпзпей-батальо-
пом было сделано для будущей победы.
Каждый, повседневный, даже самый малый успех, в
виде прошитого из автомата фрица, продырявленного тан-
ка или вколоченного в землю самолета, неуклонно, как
само Время, уменьшал не только численный состав сил и
средств наступавших оккупантов, но одновременно увели-
чивал в них растущий страх за будущее. Где-то в книге
судеб — вернее, в военной канцелярии Истории — велся
подробнейший счет материальным и духовным потерям,
которыми одураченные фюрером немцы расплачивались
за видимое приобретение обширных земель на Востоке.
И против каждой графы — обстоятельный счет накапли-
ваемого горя, ненависти и средств противодействия у под-
линных хозяев этой самой земли. Одни — увеличивали
число березовых крестов на солдатских кладбищах и чис-
ло дивизий у сеоя в тылу для борьбы с партизанами, дру-
гие — накапливали резервы и волю к победе.
Эти гвардейцы стеснялись, что пе имели оружия, но
у МП01ИХ лиоо в поясе шаровар, либо в подобии ладанки
на груди, либо просто в кисете была щепотка земли или
осколок камня от степ Киева или Одессы, или Севасто-
поля, куда хранивший эту священную памятку еще дол-
жен был вернуться.
26
— Перед самым отбытием ваш адмирал, командир
военно-морской базы, предложил все наше оружие и сна-
ряжение сдать для местных формирований. И хотя кое-
что шло против устава — командарм разрешил... Не уво-
зить же в такой момент с собой триста автоматов, шесть-
сот дисков, тем более что мы скоро вернемся с новеньким
хозяйством?! Ну, а ребята, когда поняли, так чуть ли не
ремни п кисеты стали передавать ополченцам. Задали
военкому работу — чтобы не перегибали!
— Теперь все ясно, — сказал старпом.
— Думаю, что не совсем!.. По совету вашего адмира-
ла, мы взяли с собой походную кухню с принадлежно-
стью и продовольствием. Я их оставил за элеватором...
— Ну что ж, это значительно облегчит нашу задачу
с питанием пассажиров.
Переходя на официальный тон, старпом громко, в рас-
чете, чтобы слышали в очереди, сказал:
— Прошу рассредоточить людей. Поставьте жалне-
ра... или как там по-вашему. Лишь только пройдет по-
следний гражданин, давайте ваш бат... вашу дивизию —
цепочкой на верхнюю палубу. Боцман укажет размеще-
ние и займется вашим багажом!
— Есть!
После нарочито громогласных указаний от трапа к
концу очереди пробежали улыбки, вздохи облегчения и
слова сдерживаемой радости. Спустя еще две-три минуты
эвакуируемые давали солдатам прикурить; кто-то предло-
жил подшить пуговку; молодая мать застенчиво уговари-
вала кого-то из солдат подержать дорогого ей младенца,
а солдат вдруг растерянно спрятал руки за спину, так
как руки его отвыкли от всего, кроме винтовки и
гранат.
Процесс братания мог нарушить налаженный порядок,
если бы во команде «рассредоточиться» солдаты не стали
расходиться и исчезать в закоулках и щелях, под брезен-
тами грузов и катушками кабелей, демонстрируя смысл
«защитного цвета обмундирования» и длительного опыта
врастания в любую местность.
Как будто по заказу, в бессчетный за день раз завыли
сирены и возобновились хлопки дальних зениток.
Опять наступила напряженная пауза, и после звонкого
лязга закрываемых затворов на пирсе установилась мерт-
вая тишина. Однако на этот раз не успели пассажиры
27
двинуться к убежищам, как в большой корабельной тран-
сляции раздался спокойный п властный голос:
— Погрузку не прерывать!.. До начала огня.
Кто-то где-то следил за обстановкой и знал — кому,
когда и что надо делать.
Крейсерские зенитки огня так и не открывали. Нара-
ставший воздушный бой, где-то в направлении на северо-
запад, достиг самой высокой силы, а затем начал спадать,
постепенно удаляясь от порта.
5
Появление пастушки
Опять необычная очередь продолжала передвигаться
безмолвно и методично.
Опять назойливо возникал в памяти облик не дающе-
ю покоя капитан-лейтенанта Овчинникова.
Но вдруг старпома будто подхлестнули изнутри. Мозг
оцарапало слово «жесть».
«Ну, относительно двадцати старых мастеров («золо-
той фонд шампановедов») с семьями — куда ни шло...
Наверное, давно мимо прошли или по носовому трапу.
По вывозить пятнадцать тонн импортной консервной
жести с фруктово-овощного комбината?! По телеграмме
из Москвы!? Подумать только, это боевому крейсеру!?
Тут бои идут... и какие?! Можно сказать, от одной авиа-
ции податься некуда! А ты на крейсере консервную жесть
перевози? Наплевать мне на то, что она какая-то редко-
стная! Нет, это даже не легковой извозчик, раз поклажу
грузить надо... Это... это... уже — верблюд!»
Между тем очередная мать, сделав последний шаг к
трапу, перекладывая ребенка на другую руку, торопливо
протягивала квиток и, подобрав небольшой чемоданчик
с притороченной к нему подушкой, выжпдающе-взволно-
ванно заглядывала в каменное лицо уставшего человека,
чтобы через пятнадцать секунд спеша уступить место
старушке или старику, не с баулом, так с корзиной, если
не с девочкой, то с мальчиком, а то и с двумя сразу.
«Довольно дурака валять!.. Вот придем—подам ра-
порт!»
Это стремление, возникшее в начале посадки, стало
настолько острым, что казалось открытием, впервые при-
шедшим в голову.
28
♦К чертовой матери... изображать из себя верблюда!»
Очевидно, эта неприятная мысль настолько досаждала,
что старпом не заметил, как громко выбросил «верблюда»
прямо в лицо ошарашенной женщине, в страхе прижав-
шей к груди драгоценный пакет. Еще больше она смути-
лась, когда выроненный от неожиданности квиток, как
опавший кленовый листочек, легкомысленно болтаясь
короткими галсами, упал в воду, через узкий просвет
между стенкой и бортом крейсера.
Понимая, что сам виноват, старпом сиплым голосом
произнес:
— Извините... это ничего... Боцман! В каюту старшего
минера!
Обходя старпома как-то боком, женщина безмолвно
смотрела на эту угрюмую маску, искренне обеспокоенная
за него, за этого моряка с налитыми кровью глазами.
Боцман помог ей сделать первые шаги на трапе, а
дальше проводили два очередных рассыльных. Но если
до этого случая старпому было муторно и досадно, то
теперь стало еще противнее.
— И вообще... всех, кто с детьми — по каютам! В ка-
ют-компанию и в ленинский уголок!
«Ошалел! — подумал боцман. — С самого начала это
решено и указано. Кроме того ~ сам же размечает! Об-
ратно ошалел!»
Уже прошли и отметились многие старики, двое или
трое нестарых мужчин с марлевыми повязками, пахну-
щими госпиталем, и немало женщин с детьми, а тягост-
ное ощущение от случая с упавшим пропуском не исче-
зало.
«А все-таки... не мое это дело!» — методично повторял
про себя старпом в такт медленному продвижению людей,
размечая их пропуска. Однако эта фраза не утешала и не
успокаивала, хотя бы потому, что это было его дело.
Так же подсознательно чувствовал он, что нс прав и
в вопросе о жести, но думать об этом не хотел. А между
тем, что стоило крейсеру водоизмещением 7500 тонн
взять на борт пятнадцать тонн особо дефицитной жести,
купленной в США почти что на вес золота? Не оставлять
же такой подарок немцам!
Кроме того, в предыдущие походы возили грузы и
более тяжелые и более неожиданные.
«...Но почему меня боятся?
29
...Правда, я вас не обожаю, но водь и не бросаюсь,
как тигр?
...Очевидно, моей физиономией детей пугать можно...
Впрочем, что там детей, когда взрослые шарахаются?»
Суровая, не по возрасту, маска как бы въелась. Опа
была принята нарочито, давно, когда под его команду
попали опытные моряки, и попытки поучать их самому
же казались недостаточно убедительными. Да они и не
были убедительными, почему восполнялись императив-
ным тоном, официальной позой и лаконичным жестом.
Позлее на крейсере два дружка-однокашника, с кото-
рыми еще вчера мальчпшествовал на воскресном примор-
ском бульваре, оказались в его подчинении. В первый ясе
вечер он отказался с ними «проветриться па поплавке»,
заперся в каюте, а наутро к подъему флага вышел, как
самому казалось, повзрослевшим на несколько лет, в за-
щитной броне от возмоясной фамильярности приятелей.
Прошло время, накопились знания и опыт, появилась
уверенность в своих силах, так что сверхкомпенсация
стала ненужной. Но, к сожалению, куда-то улетучилась
дружеская непринужденность отношений бывших «трех
мушкетеров», а ставшая обременительной маска уже
въелась, застыв па лице, пожалуй, необратимо.
Война и хроническое утомление еще тверже зафикси-
ровали эту личину.
Хорошо бы только ее. Прислушиваясь с годами к себе,
старпом заметил, что нельзя непрерывно носить какую
бы то ни было маску безнаказанно. Как ни трудно созна-
ться (даже самому себе), некоторые признаки подсказы-
вали, что исподволь, незаметно, строгость трансформи-
руется в сухость, молчаливость — в нелюдимость; черст-
веет не только лицо, но и сердце; завядают не только
легкомысленные, но и серьезные чувства... и наступает
день, когда улыбнуться но только трудно, по и пропадает
сама охота, потребность улыбаться.
Сейчас, стоя в качестве автомата, отмечающего квит-
ки, с красными от бессонницы глазами, он многих отпу-
гивал молчанием и мрачным видом и даже наводил страх.
Впрочем, некоторым, наоборот, внешность старпома вну-
шала спокойную уверенность. Для этих относительно не-
многих людей он являлся как бы олицетворением твердой
организации и строгого порядка на корабле.
А в это время твердокаменного моряка невидимо тер-
30
зали острые и тяжелые мысли, и никакая защитная ре-
акция нс могла уберечь его от самоистязания. Вот поче-
му, по сути, это был не бесчувственный монумент, а
сосуд, до краев заполненный душевной горечью и сознани-
ем ответственности за судьбу более двух тысяч советских
людей, в условиях, представлявшихся старпому исключи-
тельно неблагоприятными.
Такое напряженное состояние вмело свои истоки.
Дело в том, что после благополучного завершения пре-
дыдущей эвакуации осажденного города-порта старпом
поспешил в морскую библиотеку. «А если бы фашисты
обнаружили крейсер и пришлось открывать огопь? А если
бы пассажиры были набиты, как сардины в консервной
байке, и, кроме того, загромождали бы верхнюю палубу?»
Старпому пришлось изрядно порыться, так как выяс-
нилось, что систематизированные материалы относились
только к временам парусного флота, как будто с введе-
нием паровых судов кончились катастрофы на море.
Перелистывая журнальные описания гибели «Тита-
ника» в 1912 году, с сенсационными картинками, запом-
нившимися еще с детства, на которых офицеры с револь-
верами в руках отгоняли обезумевших пассажиров от спа-
сительных шлюпок, старпом почувствовал, как шевелятся
волосы на голове. Оказалось, что после злополучного
«Титаника» всего через два года погиб английский лай-
нер «Пмпресс оф Иреланд», потащив за собой на дно
Атлантики 1923 человека! А еще годом позже — амери-
канский экспресс «Эстланд» похоронил в своих отсеках
825 пассажиров и членов экипажа.
Самым потрясающим открытием было то, что ни одна
из этих катастроф не явилась следствием боевых дейст-
вий. Во всех трех случаях не удалось спустить всех шлю-
пок и использовать спасательные средства, так как основ-
ным врагом людей оказалась не стихия моря, а стихий-
ность человеческой паники, умноженная темнотой и
необычной для пассажиров обстановкой.
Подобно тому, как в горящем кинематографе или те-
атре люди погибают не от огня, а оказываются затоптан-
ными в узких проходах, так и на корабле неизбежно об-
разование живых человеческих пробок — на трапах и в
люках. Но если на суше вырвавшиеся из аварийного по-
мещения находят спасение, то на крейсере сумевшие
выскочить на верхнюю палубу попадают под огонь не
31
только вражеских, ио и своих пушек... И это не все, тан
как очень часто после бесплодной борьбы их ожидает не-
насытная глубина. Ведь на боевых кораблях нет спаса-
тельных шлюпок и очень редко можно найти достаточное
число плотиков, поясов или жилетов для пассажиров.
Только на деках коммерческих судов обязательно име-
ется это хозяйство, причем в количестве, достаточном
абсолютно для всех пассажиров при условии, что с ними
вместе не путешествует паника, до времени скрываю-
щаяся в темных закоулках кают и души.
«А что произойдет, если крейсеру придется резко ма-
неврировать и вести огонь с обоих бортов, при необходи-
мости отражать атаки вражеских подлодок или торпед-
ных катеров и уклоняться от выпущенных ими торпед?
Ведь один только грохот собственных орудий, резони-
рующий в стальных коробках закупоренных кубриков и
отсеков, может непривычного свести с ума. А если в та-
кой момент коробка станет наклоняться?.. А если при
этом еще погаснет свет?..
...К черту!.. Все равно всех возможных «если» пе пе-
ресчитаешь!»
Много часов ушло на раздумья и прикидки, на советы
с комиссаром и боцманом, прежде чем к нынешнему по-
ходу командир утвердил расстановку самых крепких пар-
тийцев старшинами пассажирских помещений, несмотря
на ожесточенное сопротивление командиров боевых ча-
стей. Отобранные оказались лучшими хозяевами машин,
станций или артиллерийских башен.
Были выработаны жесткие правила, запрещавшие пас-
сажирам ходить между отсеками. Были выключены в куб-
риках отдельные сигналы, колокола громкого боя и ре-
продукторы корабельной трансляции, с тем чтобы некото-
рые команды, возможно непонятные для посторонних, пе
доходили не по адресу. Пересмотрели систему освещения
и вентиляции помещений и многое-многое другое из того,
что может подсказать коллективный разум п коллектив-
ный опыт людей.
Казалось, было предусмотрено все, что в человеческих
силах. Кроме того, успокаивало сознание выполняемого
долга, продиктованного крайней необходимостью.
И все же, стоя у трапа, почти заканчивая ответствен-
ную часть посадки, старпом продолжал мрачно упраж-
няться в примерах формальной логики:
32
«Чем больше людей стараемся спасти, тем больше
шансов не спасти ни одного и пойти на грунт вместе &
ними. (Впрочем, последнее абсолютно не смущало, так
как не только было неизбежно, но и являлось наиболее
логичным со всех точек зрения.)
...Ведь когда рассчитывали погрузку, то предполагали,
что будет как в прошлый раз. Сейчас же степень пере-
грузки такая, что даже стоя в гавани, двух суток про-
жить нельзя. Вентиляция и другие устройства не спра-
вятся.
...Чем больше квартирантов — тем больше шансов на
панику, па ее масштабы, на степень духовной слепоты
и взаимного взвинчивания. Но даже если все пасса жиры
будут вести себя безукоризненно — никакая борьба за
живучесть корабля невозможна, включая борьбу с пожа-
рами или работу по исправлению коммуникаций, прохо-
дящих через густонаселенные отсеки.
...Когда планировали — верхняя палуба была чиста.
Сейчас — или откажись стрелять по фашистам, или гвар-
дейцев покалечит и сдует за борт... А меж тем искусное
отражение атаки дает шанс на успех...»
К этому времени, скашивая глаза, старпом заметил,
что наконец-то из-за элеватора появился хвост очереди.
«Слава аллаху! Как будто больше жильцов не пред-
видится».
Но это открытие зарегистрировалось в вялом мозгу
как-то бесстрастно, потому что он был убежден, что кри-
тический пик перегрузки уже давно пройден.
Не прерывая разметки пропусков, он неожиданно за-
метил, что очередь у носового трапа также показала свой
конец. Оказалось, что запоздавшие пассажиры, вбежав
на пирс, быстро оценивали на глаз положение вещей и
примыкали к более короткой очереди. Так они уравня-
лись.
«Ладно! Все одно!..»
В ту же минуту из-за угла пакгауза стремительно вы-
бежала женщина с чемоданчиком, прижатым к груди, во-
лочившая другой рукой девочку, пе успевавшую переби-
рать ножками. Два-три раза качнувшись то влево, то
вправо, она наконец решительно помчалась к кормовой
очереди.
Молодая мать, напуганная возможностью опоздать,
даже увидав корабль и ожидающих, не могла прийти в
2 И. Исаков 33
мна
себя и избавиться от страха. Хотя теперь это было явно
бессмысленно, она продолжала бежать, волоча бедную
девчурку по настилу причала.
II мать и дочка сразу же попали в заботливые руки
последних пассажиров, в чем обе весьма нуждались.
«Дура!» — вяло отметил про себя старпом и, убежден-
ный в том, что, очевидно, на ней заканчивается список
участников похода, решил прикинуть, хотя бы прибли-
женно, какой рекорд поставлен сегодняшней посадкой.
Из записки комиссара и видимой части очереди у но-
сового трапа получилось около 850 человек. Через кормо-
вой трап пройдет (с оставшимися) немного более тысячи,
да еще — 300 гвардейцев. Значит, не считая экипажа, по-
лучается что-то около 2200 пассажиров.
«Да-а!
Невероятно!.. Это почти в три раза больше, чем весь
экипаж корабля, которому всегда казалось, что он разме-
щен слишком тесно».
Напугала эта цифра старпома?
Нет... Как-то неожиданно в душе появилась примири-
тельная лазейка от мысли, что если поход будет успеш-
ным, то 2200 женщин, стариков и детей, а также немало
боеспособных мужчин окажутся не просто спасенными,
но и будут сознательно или бессознательно помогать
остальным миллионам советских людей продолжать свя-
щенную борьбу.
«Да, операция исключительно опасная, рискованная,
однако не безнадежная, судя по двум удачным попыт-
кам. Кроме того—удавалось это не только нашему крей-
серу».
Какой-то незримый механизм в мозгу с назойливо-
стью метронома отстукивал два хода:
— Надо людей вывезти в надежное место!
— Надо разгрузить осажденный город!
К обратному ходу маятника — «повадился кув-
шин...» — старпом старался не прислушиваться. Конечно,
с каждым разом риск увеличивается. Но на то и война.
Как-то незаметно, исподволь, под раскачивание стран-
ного метронома начало рождаться новое ощущение, про-
светлявшее все происходящее вокруг.
«За план перехода, выбор курсов и скоростей, за мо-
менты поворотов и время прохождения особо опасных
участков блокады, так же как и за маневрирование в
34
бою (если его не удастся избежать), то есть за корабль
в целом, отвечает командир крейсера. Это ясно. Так же,
как то, что командир наш — классный капитан!
...Но вот за этих людей, оказавшихся в большем, чем
следует, числе, как это ни страшновато (а это так, когда
вспомнишь судьбу трех лайнеров, и не только лайне-
ров) , — за судьбу пассажиров отвечаю я. И этого никому
не уступлю».
Подняв глаза от тетради и квитков и заметив, что
хвост очереди продвинулся до основания портального кра-
на, стоявшего почти на середине длины пирса, он с
удовольствием отметил: «Слава аллаху! Две тысячи две-
сти... и новых квартирантов не предвидится».
Он ошибся... Как бы назло, из-за элеватора вылетел
старомодный лимузин, явно принадлежавший какому-то
ответственному, иначе машину не пропустили бы к при-
чалу. Затем стало очевидным, что после препирательств
шофер отказался расталкивать остаток очереди, с тем
чтобы пробраться вплотную к трапу.
Вслед за длительной паузой из автомашины выступила
молоденькая актриса местного театра и двинулась вперед
уверенным, но чуть жеманным шагом, очень напоминая
пасторальную пастушку. Не только блондинистые куд-
ряшки с голубой лентой, светлое воздушное платье и
утренняя свежесть личика создавали такое впечатление.
Этому сходству как-то неожиданно способствовала
длинная лопата, которую она осторожно и явно непри-
вычно несла перед собой, словно тирс Диониса.
Нелепая лопата, с нелепо длинной ручкой показыва-
ла, что актриса собиралась на военно-инженерные соору-
жения, возводимые вокруг города, в отношении которых
действовала обязательная для всех «оборонно-трудовая
повинность». Но, по-видимому, не ожидая, пока закончит-
ся строительство противотанковых рубежей, пастух ре-
шил эвакуировать пастушку.
Позже она рассказывала, что с двухчасовым запозда-
нием им удалось въехать на машине в самую гущу горо-
жан, сооружавших противотанковый эскарп, но ее
встретили (и проводили) не так, как обычно в «Графе
Люксембурге» или «Цыганском бароне». Вот тогда-то и
родилось у заботливого шефа новое решение — срочно
вернуться на службу, добыть квиток и направить свою
даму на пирс (в одиночестве — чтобы избежать дутпе-
2* 35
раздирающей сцены прощания), даже не дав инженю
времени заехать домой.
Решение абсолютно правильное, поскольку предпола-
галось, что после эвакуации остающиеся будут драться с
врагом, не оглядываясь п не отвлекаясь заботами о близ-
ких, а общее число едоков в блокированном районе сокра-
тится... хотя бы на одну единицу.
Единственно, к чему можно было придраться, так это
к непредумышленной попытке увезти лопату, которая
бесспорно могла пригодиться на оборонных работах. Но
поскольку блондинка просто не знала, куда ее деть, а
коварный шофер развернулся и исчез вместе с машиной,
ее нельзя было очень осуждать.
Оставшись одна, пастушка некоторое время ожидала,
что шикарный моряк придет к ней на помощь и, растол-
кав безбплетных зрителей, уставившихся на нее, прово-
дит на этот... броненосец... или миноносец.
Но тот стоял некультурным истуканом, как будто ни-
когда не бывавшим в оперетте. Пришлось самой храбро
двинуться вдоль причала, с явным намерением выйти не-
посредственно к трапу.
Однако какая-то невидимая сила постепенно начала
опутывать эти замечательные (сценические) ножки, и с
каждым шагом скорость этого поступательного движения
«вне очереди» стала уменьшаться.
Дойдя до последней опоры консольного крана, актрпса
остановилась, все еще сохраняя небрежно-самоуверенный
вид, как бы изучая страшно интересную конструкцию из
непонятно запутанных стальных балок, зубчаток и колес.
Еще немного погодя она по рассеянности разлучилась с
лопатой, сиротливо маячащей теперь у крана, и... каким-
то замедленным, уже не сценическим шагом, почти не-
заметно (как казалось ей) свернула с намеченного пути
и тихо-тихо примкнула к хвосту очереди.
Теперь она стояла спиной к остальным, так что были
видны только узенькие плечи, заслоняющие миниатюр-
ную сумочку (весь се багаж!). Но не думайте, что опа
осушала слезы. Бывшая пастушка старалась почти неза-
метно спять яркую губную помаду, абсолютно ненужный
ей колер со щек и спрятать отмоченные слюной «выход-
ные» ресницы и мушку.
Никто по сказал ни слова.
На инженю безмолвно смотрели со всех сторон с той
36
минуты, когда она появилась на деревянных подмостках
пирса, но как только она нашла свое место — очень скоро
перестали рассматривать. Пожалуй, последнее было са-
мым необычным для нее и почти обидным.
Прошло еще несколько минут, и очередь замыкала
тихая и скромная молодая девушка, уже помогающая
соседке подержать младенца, пока та перекладывала свой
багаж.
«Две тысячи двести... и одна», — зарегистрировал стар-
пом про себя этот неожиданный прирост числа пассажи-
ров.
6
Мешочники
Необходимо учитывать, что описываемое событие про-
исходило на юге, в один из летних месяцев, в послепо-
луденные часы. Вот почему, поскольку не было ни све-
жего ветра, ни хотя бы морского бриза, общее утомленно
и тревога всех участников похода усугублялись нестерпи-
мой жарой.
Пылало не только беспощадное солнце, но и нагретые
уступы бетона, стальные конструкции кранов и элевато-
ров и металлические крыши пакгаузов п каменных стро-
ений, в таком обилии населявших порт.
Сам крейсер представлялся какой-то термокамерой,
вернее — камерой пыток, особенно для тех, кто размещал-
ся по солнечному борту или работал в это время у кот-
лов и паровых механизмов.
Когда к концу третьего-четвсртого часа погрузки на-
чала спадать дневная жара и решетчатые тени высоких
кранов и мачт уродливыми изломами потянулись в глубь
берега, немногие почувствовали облегчение, так как к
этому времени стала сильнее сказываться усталость. Та-
ким образом общий баланс физических мучений в общем
не уменьшался.
А как с настроением? С душевным состоянием?
Ведь каждое перемещение, почти на шаг вперед, или,
иначе говоря, каждые полминуты приближали к кораблю,
который должен перенести в края, где нет вот этой, поч-
ти не затихающей канонады, нет визгливых сирен, нет
налетов фашистской авиации и где (говорят!) будто бы
можно, хоть изредка, кормить ребенка... даже фруктами!
37
Но главное — не будет этого вечно напряженного ожи-
дания воздушных тревог, бомбежек и несносных репро-
дукторов п телефонных звонков, испытывающих не толь-
ко нервы, но казалось... даже совесть.
А как будет в море?
Насколько опасно?.. Ведь в городе не раз приходилось
слышать о том, что фашистам удавалось топить наши
танкеры или транспорты.
Об этом, хотя никто и не уславливался заранее, не
упоминалось ни слова. Больше того — старались не ду-
мать.
Как только хвост очереди, медленно подползающий к
трапу, сократился еще наполовину, из-за элеватора пока-
зались двое мужчин с тяжелыми мешками.
Еще издали они как-то насторожили старпома.
Пожалуй, за весь день в бесконечной ленте отъезжа-
ющих только эти двое выглядели мужчинами без види-
мых признаков инвалидности. II второе — здоровые дяди
тащили мешки, почти вдвое превышавшие скромные по-
житки остальных, багаж которых был ограничен строгим
административным предписанием.
Когда опоздавшие приблизились, замеченное мутнею-
щим взглядом старпома подтвердилось. Хвостовые пасса-
жиры оказались хотя и не молодыми, но явно «способ-
ными носить оружие», а не таскать туго набитые брезен-
товые мешки странного вида и, очевидно, далеко не лег-
кого веса.
Продолжая механически делать разметку оставшихся
«квартирантов» и с досадой замечая, что все чаще делает
ошибки, старпом уже не мог выпустить из наблюдения
этих помятых типов. Навязчивая реакция переутомлен-
ного человека.
Но существует нечто более сильное и беспощадное,
чем любая нервно-психическая реакция — человеческое
предубеждение. Почти неизлечимое.
Вот почему, хотя мужчины вели себя так же выдер-
жанно, как остальные, даже медлительнее и спокойнее,
все же они казались старпому не только подозрительны-
ми, но явно его раздражали.
«Две тысячи двести — и одна», — повторил беззвучно
старпом свой регистрационный счет, так как предрешил,
что мешочников не допустит на борт крейсера.
Сначала он хотел поручить боцману послать этих мо-
лодчиков подальше. Но вдруг по глазам старика сообра-
зил, что уже, собственно, не он, а боцман производит рас-
пределение.
То есть не боцман, а он, только под уважительный
шепот старого черта. Боцман произносил почтительно, в
четверть голоса: «Первый кубрик», «старшинская», «ла-
зарет» и дальше в том же духе, причем так, что не толь-
ко рассыльным, но и самому старпому казалось, что ста-
рик одобрительно фиксирует решение, принятое началь-
ством. Однако фактически боцман называл помещение
на долю секунды раньше, чем оно обозначалось рукой
утомленного старпома.
Поскольку этот маленький обман открыто не нарушал
субординации, а старпому постепенно все делалось без-
различным, даже собственные ноги, затекшие в ставших
узкими ботинках (лишь бы закончить посадку!), он отка-
зался от мысли послать старика.
«Сам скажу... под занавес! Ничего себе для финала:
опереточная дива, сумасшедшая мамаша и два бандита!..
Да! Чуть не забыл и груз жести в придачу!»
Однако предстоящее окончание посадки эвакуирован-
ных не радовало переутомленного человека. На это не
хватало сил.
Убеждение в том, что замыкающие очередь являются
ловчилами или жуликами, окончательно утвердилось у
старпома, когда один из мужчин (пока еще с целой фи-
зиономией...), прислонив свой мешок к дружку и пере-
брав что-то в бумажнике, медленно обошел стоящих в
очереди почти до самого трапа, как бы прогуливаясь сто-
ронкой.
Вернувшись, он что-то шепнул приятелю, после чего
они затихли.
Опять разметка...
Еще разметка!
Крепись, старпом!.. Осталось совсем немного!
И вдруг в мозгу, как всплеск, — мысль:
«Ах, какой я болван! Потому и пе торопятся... Это
же, как бог-свят, хотят со мной с глазу на глаз остаться!
Ясно, как... как в дальномер!»
Опять разметка; топот рассыльного сверху; опять,
поддерживая под локти, помогают подняться наверх вели-
чественной и не очень исхудавшей старухе.
ЗЭ
«То ли у них нет пропусков и «купить» место на ко-
рабле хотят... шепотком?! То ли ловчат на каюту с удоб-
ствами?.. Меня? Купить?.. Ну, голубчики, я вам куплю!»
Старпом даже приосанился, крякнул, как-то посвежел
и даже перебил подсказку боцмана, не уловившего внут-
реннего процесса, происходящего с начальством.
Злость, ярость, благостная ярость пришла на смену
апатии, утомлению и безразличию.
Однако ее хватило ненадолго.
Остались буквально единицы (кроме тех двух, которых
старпом упорно не учитывал): несколько полуипва лидов,
давно успокоившаяся мамаша, перепутавшая дочку с че-
моданчиком; строгий старикан с осанкой героического
монумента; молодуха в платке и... опереточная дива, сов-
сем не похожая на себя, счастливая от общения с новы-
ми друзьями, занятая массированием плеча пострадавшей
девчурки. И хотя было ясно, что подобная возня с ребен-
ком для нее непривычна еще больше, чем игра с лопатой,
все же никто не мог бы поручиться, что из недавней па-
стушки со временем не выйдет замечательная мать,
возможно даже удачно сочетающая эту ответственную
роль с большими ролями в оперетте. Все зависит от того,
в какую компанию она попадет на следующем этапе сво-
ей жизни... если, конечно, этот этап закончится благопо-
лучно. Старпом не мог вспомнить, в какой оперетте видел
«каскад» этого большого ребенка, так потускневшего за
полчаса от непривычного стояния в очереди, да еще на
солнце.
Не трогало то, что у носового трапа опять дела идут
с отставанием. Не радовал и уже видимый конец рас-
пределения пассажиров, так как казалось, что теперь сой-
ти с места и тащиться на корабль — мучительнее, чем
стоять па месте. Так бы и стоял до скончания века...
Но несмотря на то, что от усталости очень многое
перегорело в душе старпома, по мере приближения замы-
кающих очередь, снова стало накипать в его груди, как
и перегретом котле перед взрывом. По-впдимому, досада
па загубленную боевую карьеру, необходимость отрыва
от настоящей драки, ответственность за предстоящую
ночь, недосыпание с первых дней войны и многое, многое
другое — где-то прорвало защитную систему торможения
и сейчас сконцентрировалось в презрении и ненависти к
этим проклятым мешочникам.
оная, что он скоро взорвется, старпом не стеснялся
предстоящего, не пытался обуздать накопившийся в нем
гнев п даже с каким-то наслаждением ожидал этой раз-
рядки. Он даже не взглянул на опереточную диву и
мамашу, отмечая их пропуска.
Разнокалиберные круги, вертевшиеся в глазах, закру-
жились, дробясь еще быстрее и чаще, поэтому он почти
не видел, как ближайший из типов, временно прислонив
мешок к ногам приятеля, протянул старпому сразу два
квитка, держа в другой руке паспорта с какими-то вло-
женными в них документами.
Абсолютно машинально старпом принял квитки, по-
скольку сегодня делал это более тысячи раз, но тут же
с досадой обнаружил внутри себя полнейшую пустоту.
Оказалось, что он не заготовил никакого монолога, или
тирады, или хотя бы соответствующего случаю трехэтаж-
ного морского загиба. Возраставшее возмущение исходи-
ло из предпосылки, что у этих жуликов никаких пропус-
ков не может быть.
А в действительности — на обороте врученных квит-
ков, помимо круглой печати местного Совета обороны,
стояли вторые, треугольные, штампики областного НКВД.
Это был первый случай за сутки.
Старпом онемел. Он онемел бы даже в том случае,
если бы в голове была заготовленная эффектная и силь-
ная фраза на манер громового раската.
Не находя в себе сил не только объясняться, но даже
взглянуть им в лица, он с презрением, каким-то чужим
голосом сипло выдавил, не слыша шепота старика:
— Боцман! На верхнюю палубу... проветрить у второй
дымовой трубы!.. Вслед за тем тихо пробурчал: — Крепко
перестраховались... подлецы!
И, почти ничего не видя перед собой, автоматически
двинулся вверх по трапу, так же автоматически совершая
изрядное хамство, недостойное моряка: подниматься па
корабль впереди гостей, какими бы они ни были.
Осиливая скрип отвердевших колен и какое-то буль-
канье в глотке, старпом скомандовал:
— Батальону — приготовиться!
Еще через несколько ступеней, показавшихся более
легкими, хотя на ногах еще как бы висели водолазные
боты с свинцовыми подошвами:
— После армейцев — подготовить трап к подъему!
41
А две запыленные и помятые фигуры с запыленными
и помятыми лицами и мешками, очень похожие друг на
друга, почтительно отступили к борту, пропуская на-
чальство. По их виду нельзя было догадаться, поняли ли
они смысл данных указаний и дошла ли относившаяся
к ним оценка.
Не успели они ступить на палубу, как мимо потекла
непрерывная цепочка солдат, неизвестно где и как нако-
пивших способность к такому проворству.
Наконец, проходя около поста дежурного офицера,
старпом отдал последнее приказание.
— Позвонить на мостик: по кормовому трапу погруз-
ка закончена!
7
„Aqressi sunt mare tenebrarum..."1
Закончилась посадка, но не кончился рассказ.
Затемненный крейсер вышел в море, когда стали сгу-
щаться вечерние сумерки, ускоренные тем, что с зюйд-
веста небо начало застилаться сплошной высокой облач-
ностью. Как будто завесив тяжелым пологом солнечный
закат, кто-то старался плотной шторой затянуть весь не-
босвод, спеша переключить день па ночь.
Затемненный город, медленно отступая в противопо-
ложном направлении, погружался в мрачную темноту и
тонул в ней. Глуше доносилось запаздывающее ворчание
сливающихся артиллерийских залпов и взрывов бомб,
напоминавшее раскаты далекого грома в горах.
С палубы не было видно ни орудийных вспышек, ни
цветных ракет, в чье дьявольски красивое сочетание впи-
вались до рези в глазах дальномерщики па марсе. Пас-
сажирам, находившимся внизу, оставался только мерцаю-
щий кровавый огонь над хутором, горящим на берегу, —
пожар, который еще круче замешивал окружающую тьму.
Мрачным был этот последний привет родной земли,
медленно удалявшейся на норд-ост.
Как будто связывая небо с морем, стороной прошли
черными черточками фашистские бомбардировщики, явно
возвращающиеся из нашего тыла. Командир крейсера,
1 «Вступают в море тьмы неизреченной...» (Из «Элеоноры»
Эдгара По, перевод К. Бальмонта.)
42
исходя из расчета, что корабль может остаться не замечен-
ным на фоне ночного моря, — убавил ход, чтобы умень-
шить пенный шлейф за кормой, и... запретил открывать
огонь.
То ли он угадал, то ли у немцев не было бомб и они
спешили добраться до своих аэродромов, — «разговор не
состоялся», как заметил старший штурман, и... «каждый
пошел своей дорогой».
Еще через час пе осталось и следа от трагического
ориентира на берегу, после чего уже нельзя было отли-
чить темноту суши от темноты моря или от темноты без-
звездного и безлунного ночного неба, затянутого сплош-
ной облачностью.
В этом мраке растворился и исчез корабль, до краев
переполненный живыми людьми, с их страхами, сомне-
ниями, надеждами и мечтами, так же как и с их неведе-
нием того, что ждет их в следующий час.
Почти в то же самое время, на расстоянии не более
ста миль, считая к норд-весту, на стенке захваченного
рыбачьего порта, временно приспособленного под манев-
ренную базу фашистских «москитных сил», стоял мате-
рый пес с рыцарским крестом на ошейнике, снаряжав-
ший две стаи-флотилии в погоню за советским крейсером.
Капитан цур зее был в прекрасном расположении духа
от уверенности в успехе операции, а еще больше потому,
что сам оставался на берегу «по долгу службы», для уп-
равления взаимодействием союзных катеров с подводными
лодками.
После инструктажа мимо командира «соединенной
группы» шли на свои катера молодые офицеры, предва-
рительно хлебнув спиртного для бодрости.
Торпедные «москиты» уже гоняли моторы для прогре-
ва, почему шум и суета в небольшом рыбачьем ковше
напоминали нервную возню своры гончих собак перед
травлей.
— А как и где будут действовать подводные лодки? —
спросил немца командир итальянской флотилии князь
Валерио Боргёзе, застегивая перчатки с крагами.
— Предоставьте это мне, exzellenza!—высокомерно
ответил сын мюнхенского пивовара, «рыцарь», не имею-
щий герба, но носящий золотой значок ветерана — наци.
— Хайль!.. Желаем удачи! — крикнули итальянцы не-
навистным «колбасникам».
43
— Хайль!.. Желаем удачи!—крикнули немцы прези-
раемым «макаронникам».
Две кильватерные цепочки катеров, уходивших в «не-
изреченную тьму» моря, извивались, как мифические
морские змеи, следуя подъему и опусканию валов пологой
зыби, — пока не исчезли в темноте.
...Наступило утро. Но никакие уговоры не могли за-
ставить старпома, почти пьяного от ослепительного рас-
света (уже в безопасной зоне) и от разрядки нечеловече-
ского напряжения после пережитой страшной ночи, лечь
спать. Ему казалось, что пережитый кошмар как бы
освежил его и вот теперь он может работать до бесконеч-
ности. Кроме того, где-то в закоулках души смущенно
таилось желание проводить счастливых гостей.
Понадобилось прямое приказание командира крейсера,
чтобы его старший помощник наконец отправился в каю-
ту, только что опустевшую от прекрасно выспавшихся
«квартирантов».
Войдя, пошатываясь, он прежде всего вытянулся в
стойку «смирно» (как делал это скрытно от всех после
больших и успешных операций), полный счастьем выпол-
ненной задачи, прямо смотря в прищуренные глаза, кото-
рым нельзя ни солгать, ни похвастаться выспренними
словами.
— Докладываю. Две тысячи двести одна... — Но, со-
образив что-то, торопливо добавил: — И два инкассатора
Госбанка, так же как пятнадцать тонн импортной
жести, — доставлены по назначению!
На большее его не хватило.
Не дослушав ответа, старпом свалился как подкошен-
ный на диван, успев машинально расстегнуть два крючка,
чувствуя, что проваливается куда-то слишком глубоко уже
вместе с диваном, потеряв всякое представление о време-
ни и пространстве, растворенных обволакивающей мяг-
костью и теплотой.
Только на мгновение вновь пробудилось сознание, ког-
да в нем мелькнул зарок, родившийся с восходом солн-
ца, — написать Пашке Овчинникову, чтобы он вместе с
его миноносцами убирался подальше, так как он свой
крейсер ни на что не променяет.
ТРОФЕЙ ТЕТУШКИ ПЭЛО
— Ладно, Эшленбург, я отпущу вас в Майкоп до вече-
ра, — снисходительно сказал командир полка, — но имей-
те в виду: если вы попробуете опоздать к утреннему на-
лету на Туапсе, вам не помогут и двенадцать справок от
медиков!
При последнем замечании полковой врач уронил вил-
ку и нагнулся, чтобы разыскать ее под столом.
— Кстати, я, так и быть, дам вам своего «штигли-
ца» *. Но если на нем окажется хоть царапина, я упеку
вас, Эшленбург, в штрафной батальон. Вы слышите
меня?!
— Так точно, господин майор. Все будет в порядке.
— Шонгоф! Сделайте заявку на перелет и, кстати...
объясните обер-лейтенанту, где у «штиглпца» хвост п где
мотор.
Общий хохот сопровождал последние слова командира
полка.
Лицо долговязого летчика, стоявшего навытяжку пе-
ред развалившимся в кресле командиром, порозовело,
пальцы его руки, державшей форменную фуражку на со-
гнутом локте, чуть-чуть вздрагивали.
— А хотите, господа, я вам расскажу по минутам, что
будет делать Эшленбург в штабе корпуса? Сперва он
найдет своих дружков, таких же асов из Кенигсберга, как
он сам, затем часа два будет рассказывать им, какие
ужасные порядки у пас в полку — выльет на нас все
помои; после этого за партией в бильярд нажрется штаб-
ных сплетен и, наконец, выпив с горя наперсток конья-
ку — больше я ему не советую, — вылетит обратно. Так
я говорю?
1 Немецкий связной самолет одного класса с советским Пэ 2.
45
— Безусловно!
— Только напрасно ты отпускаешь этого шаркуна на
штабной паркет!
— Ну, это уж не вашего ума дело! Можете идти,
Эшленбург!
Красный как рак летчик барон Эшленбург вместе с
полковым адъютантом капитаном Шонгофом вышли из
бывшей школы станицы Ходыженской, превращенной в
офицерское собрание полка Ю-87. Капитан, примири-
тельно хлопнув по плечу все еще не пришедшего в себя
от злобы барона, успокоительно сказал:
— Ничего!.. Главного ты добился! Сейчас возьмем по-
году. Слетаешь в корпус, посмотришь людей. Сыграешь
на бильярде. Он мне обещал отбить печенки, если я не
добуду ему первоклассный бильярд. А где я здесь
найду?..
Через два часа Майкоп подтвердил прилет Эшлен-
бурга, но адъютант не стал докладывать о таких пустя-
ках своему командиру, тем более что последний был
уже изрядно под градусами.
Странная внутренняя дрожь, какая-то нервная вибра-
ция, к счастью абсолютно не заметная со стороны, про-
низывала сегодня барона Эшленбурга цу Гандхейма —
болтал ли он со своими штабными друзьями, играл ли па
бильярде или говорил с дежурным на командном пункте
корпуса. Он был желанным собутыльником и собеседни-
ком, так как платил, как всегда, за всех, и направо и
налево угощал настоящими болгарскими сигаретами.
— Послушайте, Болле! Заправьте моего «штиглица»
по самые пробки лучшим горючим и маслом, а то Мюл-
лер с меня голову снимет, если машину еще раз придется
заправлять завтра с утра... А вот это вам!
— Да что вы, господин обер-лейтенант, ведь вам от-
сюда лететь от силы полтора часа. Я этого красавчика
и так заправлю!
Проболтав в бильярдной почти до вечера, Эшленбург
спохватился, стал прощаться и помчался на аэродром в
маленьком «мерседесе».
— По сути, я не должен бы вас выпускать. Вам
придется садиться уже в сумерках, — сказал дежурный,
сгребая в ящик стола пять коробок сигарет с портретом
царя Бориса. — Но черт с вами, Бодо. Идите па бреющем
вдоль шоссе, а что потом врать — придумывайте сами!
46
Еще через минуту нарядный «штиглиц» заскользил по
траве и, поднявшись метров на сорок, ушел в сторону.
С того момента, когда в Майкопе Эшленбург застег-
нул пряжку шлема и разбежавшиеся механики открыли
перед ним путь, он впервые за весь день почувствовал
себя удивительно спокойно. Может быть, этому способ-
ствовал ровно работающий мотор и машина, послушная,
как домашняя собачка.
Выждав минут пятнадцать, вока солнце начало са-
диться за высокие холмы, Эшленбург заложил крутой
вираж и, снизив машину почти до вершин деревьев, ри-
нулся в уходящее к морю темное ущелье.
Когда летчик увидел перед собой море, он еще раз
заложил левый вираж и, оставляя белесую линию при-
боя под нижней плоскостью, спокойно повел машину на
юго-восток.
Где-то кто-то раза два хлопнул из зенитки. Где-то
кто-то подавал световые сигналы, а затем наступила
благостная тишина, равномерно разбиваемая звуком мо-
тора.
Некоторые мыски он срезал, некоторые, более высту-
павшие, обходил со стороны моря. Мыс Кодош и затем-
ненный Туапсе Эшленбург опознал сразу, так как они хо-
рошо были известны по картам. Но внизу, так же как и
в воздухе, было абсолютно тихо.
Невольно подумалось: полет проходит слишком спо-
койно и благополучно. Как бы в ответ на это где-то в
районе Сочи внезапно показался идущий навстречу
такой же биплан. И прежде чем немец успел сообразить,
что ему надо делать, встречный самолет зажег на мгно-
вение бортовые огнп и приветливо покачал коробочкой.
Бодо тотчас проделал то же самое, хотя его ответ
явно запоздал, как запоздало волнение от этой встречи.
Еще через час или два Эшленбург поймал себя на
том, что засыпает, а «штиглиц» ведет его сам, правда, с
тенденцией отвернуть в сторону Трапезупда.
Это не входило в расчеты немца, поэтому он крепко
выругался, затем начал петь студенческий гимн Кенигс-
бергского лицея и вдруг захохотал, представив себе
рожу Мюллера, когда тому доложат, что ненавистный
ему Эшленбург и любимый «штиглиц» — исчезли! Вы по-
нимаете — исчезли, и не просто исчезли, а перелетели к
большевикам!
47
Сонливость отогнало, как после холодного душа.
Величественные отроги Кавказского хребта, не види-
мые до этого времени, начали вырисовываться слева в
виде плоских декорации грандиозного театра. Но внизу
было еще темно.
Когда впервые чихнул мотор, паном нив о кранике до-
бавочного бачка, белесоватая линия прибоя показала,
что горы отступают в глубь берега, а полоса относи-
тельно ровных полей расширяется. Местами в поперечные
ущелья уползали рваные клочья ночного тумана.
Еще через тридцать минут мотор кашлянул раз и
два. Эшленбург убедился по приборам, что летит почти
без горючего. Встряхнув своего «штиглица», чем вызвал
сплошное чихание и кашель мотора, он занялся выбором
посадочной площадки.
Хотя солнце еще не показалось из-за гор и только
подсвечивало их снежные конусы, однако картина внизу
была уже ясна: небольшие поля, убранные и неубран-
ные, пересеченные канавками и межами и покрытые
мелким камнем.
В стороне вилось шоссе.
Дождавшись, когда мотор окончательно стал, Эшлен-
бург, словно желая выиграть еще несколько сотен мет-
ров подальше от Мюллера, не делая никаких разворотов
(благо не было ветра) медленно спланировал па ле-
жавший впереди скошенный участок.
Самолет, лениво попрыгав на кочках, как бы нехотя
врубился винтом в стену первого ряда неубранной куку-
рузы. Наступила необычайная тишина.
Теперь светлело с каждой минутой, и горы, недавно
казавшиеся плоскими, стали быстро отодвигаться в глу-
бину несколькими ярусами, изрезанными ущельями, ухо-
дящими вверх, к ослепительным вечным снегам.
Когда пять минут назад тетушка Пэло, шедшая на
свой лоскутный участок кукурузы, услышала тарахтение
самолета, непривычно низко шедшего со стороны Су-
хуми, она остановилась как вкопанная; ей показалось,
что этот У-2 валится прямо на нее. Быстро оглядев-
шись, она с тоской убедилась, что вокруг пет ни души,
и, оцепенев, всем своим существом почувствовала,
что происходит что-то неладное, что она, слабая и бес-
помощная женщина, даже но знает, что надо делать в
подобных случаях. Однако это оцепенение тетушки Пэло
48
длилось лишь до той минуты, пока «штпглиц» по вре-
зался в край ее кукурузного поля. Того самою поля, на
которое вот уже полгода она одна приходит до рассвета,
так как муж и сыновья где-то там, на большой войне,
дочка работает в очемчирском госпитале, а больше в
семье никого не осталось.
Капли пота много месяцев застилали глаза тетушки
Пэло, старое тело ныло от непосильной работы, босые
ноги были изранены о камни этой нещедрой земли —•
п вдруг прямо в ее кукурузу въезжает самолет! Неожи-
данно для самой себя тетушка с тяпкой наперевес рину-
лась к самолету, крича истошным голосом:
— Арварга-а! Эгрет арварга-а!1
Их разделяло сто метров. И конечно, летчик не слышал
этого крика негодования одинокой мингрельской матери.
Пока тетушка Пэло, борясь с одышкой, спешила к
самолету, из кабины вылез и соскочил на землю очень
длинный летчик. Взяв со второго сиденья приготовленную
заранее офицерскую фуражку с высоко задранной тульей,
он бросил обратно шлем, рукавицы с раструбами и стал
приводить себя в порядок, отряхивая пылинки с мундира
и краг и поправляя воротничок.
Только теперь, рассмотрев поближе этого голубогла-
зого блондина п обтягивающее его сукно непривычного
цвета и покроя, тетушка Пэло впервые заметила свастику
на лакированном хвосте машины.
Несмотря на то что самолет был похож на наш, те-
тушка, впившись глазами в свастику, всем существом
почувствовала, что перед нею враг. Тот самый смертель-
ный враг, который вот уже два года калечит жизнь всей
деревни, увел почти всех молодых мужчин и вовсе отнял
маленького Шалико, «погибшего смертью храбрых»
где-то под далеким и неведомым Ленинградом. Это явт>
был тот самый враг, который хотя и впервые предста-
вился тетушке Пэло воплощенным в человека, но ужо
успел принести столько горя, а теперь вдобавок еще
въехал прямо в кукурузу! Последнее особенно больно
кольнуло старуху, и она, собрав остаток сил и держа
перед собой тяпку, спотыкаясь, ринулась на врага.
В следующую минуту произошла такая мимическая
сцена.
1 Нельзя! Так нельзя! Не смеешь! {груз.}
:э
Барон, расстегнув кобуру и вынув из нее вальтер,
показал его тетушке и демонстративно забросил через
плечо.
После этого летчик с полупоклоном поднял обе руки
кверху, жестами и мимикой показывая, что он безогово-
рочно капитулирует именно перед этой дамой.
Такая развязка наступила как раз вовремя, потому
что, доковыляв до самолета, тетушка Пэло окончательно
выдохлась, абсолютно не зная, что делать дальше, и ско-
рее беспомощно, чем грозно, продолжая бормотать свое
«арварга».
Но как только барон поднял руки, тетушка Пэло
сразу приободрилась и, продолжая держать тяпку, как
держали перед боем свои секиры ее предки, древние
колхи, головой повелительно показала посланцу дьявола,
чтобы он повернулся и шел в сторону шоссе.
Во-первых, там скоро начнут ездить взад и вперед
грузовики. Во-вторых, там недалеко за поворотом обычно
стоят два моряка, которые несколько раз здоровались с
тетушкой Пэло, когда она проходила мимо них. Вот к
ним-то опа и отведет этого свалившегося с неба шайтана!
Еще через пятнадцать минут на утреннем пути между
Поти и Сухуми можно было наблюдать пе совсем обыч-
ную картину: впереди, по середине шоссе, шагал самый
длинный из обер-лейтенаптов германского Люфтваффе *;
первое время он держал руки поднятыми выше плеч, за-
тем постепенно опустил их до уровня груди, словно гото-
вясь лениво обнять кого-то и, наконец, покосившись
назад и решив, что конвоирующая дама настроена не
слишком воинственно, бросил руки по швам и шел рас-
слабленным шагом бездельника, совершающего утрен-
ний моцион. При этом его длинная, так называемая ари-
стократическая, а точнее говоря, лошадиная физиономия
ничего пе выражала, словно ее владелец привык переле-
зать линию фронта каждое воскресенье.
В десяти шагах за ним, в затылок, бесшумно шлепала
по асфальту босыми ногами тетушка Пэло, с удовольст-
вием отдыхая от жесткой, каменистой земли; и хотя она
никогда пе жаловалась на эту землю, что может засви-
детельствовать святая заступница Пелагея, все же она
была рада этому случайному отдыху для ног. Сохраняя
1 Военно воздушные силы (нем).
50
строгое лицо, тетушка Пэло продолжала нести тяпку гори-
зонтально, как оружие, хотя и холодное, но готовое к бою.
Один раз пленный попробовал обернуться и загово-
рить, но тетушка Пэло так взглянула ему в лнцо, что,
встретив жесткий и сухой блеск этих старческих глаз, о;т
потерял всякую охоту к установлению контакта со своим
конвоиром.
После этого Эшленбург не делал попыток оборачи-
ваться, и они продолжали аккуратно двигаться по шоссе.
При этом со стороны можно было заметить, как не
меру длинный ариец начал расчетливо укорачивать шаг,
чтобы сопровождавшая его дама не упала от усталости,
ибо кто н^е иначе удостоверит его гуманность, доброволь-
ную посадку и разоружение?
А матери было действительно тяжело. Годы, работа
и скудное питание отнюдь не возбуждали охоты к дли-
тельным прогулкам, хотя бы и с таким замечательным
приобретением. И старая Пэло, внутренне улыбаясь, тро-
гательно вспомнила покойного деда и его любимую посло-
вицу: «Шечвеули чирис джобия, шеучвевел лхинсао!» 1 —
и, может быть, впервые почувствовала так осязательно
всю иронию стариковской мудрости, так как тяжелая
работа па каменистом поле сейчас казалась во много раз
легче этого победного марша.
Наконец из-за поворота показалась первая ласточка
утренней тыловой дороги в виде четырехтонного «студе-
беккера», с грохотом промчавшегося на север.
Шофер этой «ласточки» чуть не выпал из кабины от
необычности промелькнувшей живой картины. Но тетуш-
ка Пэло не подала никакого сигнала о помощи, лишь
выражение ее лица стало еще более строгим и даже тор-
жественным, а немец, приняв к краю шоссе, продолжат
невозмутимо шагать. Водитель нажал на «железку», на-
верное рассчитывая найти разгадку странному происше-
ствию где-нибудь впереди, и «студебеккер» вскоре
скрылся из виду.
Конвой в составе одного перебежчика с эскортом в
качестве старой тетушки подошел к опушке очемчирских
джунглей, прорезанных широкой просекой. Справа и
слева от шоссе оставались заболоченные полосы, покры-
1 «Лучше привычная тягота (болячка), чем непривычная ра
Дость (развлечение)» — старая грузинская пословица.
51
тые густым и цепким кустарником, над которым в лучах
утреннего солнца клубились целые облачка мошкары и
мотыльков. А дальше, по бокам просеки, темной стеной
стоял сплошной лес, перевитый лианами и не пропускав-
ший дневного света.
Дойдя до поворота у опушки, тетушка Пэло похоло-
дела. Там, где обычно стояла матросская застава, не
было ни души. В груди у тетушки стало пустынно и без-
надежно, как в Пицундском храме. С тех пор как бог
позволил убить маленького Шалпко, у нее с богом никак
не налаживался душевный разговор, а новые паломни-
чества в Пицунду не приносили ничего, кроме возрастав-
шей горечи. Той горечи, которую знают только матери,
пережившие своих сыновей.
Тетушка Пэло несколько раз тревожно оглянулась
вокруг, н вдруг два самых больших придорожных куста
поднялись и пошли ей навстречу.
Сперва испуганная тем, что это ей мерещится от уста-
лости, тетушка очень обрадовалась, когда поняла, что это
как раз и есть те самые матросы, только пх каски и маск-
халаты щедро украшены терновником и ветками граба.
Не поднимись моряки, она прошла бы мимо них, не за-
метив заставу.
Тетушка Пэло ликовала в душе, но внешне ничем не
выразила этого; сдержанно улыбнувшись в ответ на при-
ветствие моряков, она снова сделала суровое лицо, зна-
ками дав понять, что передает в их руки немца, п повер-
нула назад, к своему полю.
— Э, пет, мать! Так не пойдет! Мы чужих трофеев
не подбираем! Придется тебе до командира топать.
Если тетушка Пэло знала русский язык немногим
лучше немецкого, то широкую улыбку моряка и его одес-
скую жестикуляцию не понять было невозможно.
Тетушка поняла и осталась.
Через минуту в кустах раздался звук зуммера, и один
куст сказал другому:
— Так что остаешься за Кучеренко. А мы до комбата
с матерью п с этим верзилой! Позвони, что будем в де-
сять ноль-поль строем кильватера. Ясно?
Немец смотрел на матросов, и цвет его лица оставлял
желать много лучшего.
Когда Бодо-Эрпх-Курт-Мария-Адольф Эшленбург
принял твердое решение перелететь к большевикам,
52
то во всех его детально взвешенных «за» п «против»
не фигурировало никаких матросов. Теперь же они были
реальнее самой реальности, и пх тельняшки и страшный
шрам на лице одного из них пугали его так, что он никак
не мог совладать с собой. Несколько его улыбок оста-
лись не только безответными, но даже незамеченными.
Тогда он вдруг вспомнил, что у него с собой золотой порт-
сигар, усыпанный монограммами, — подарок к пятнадца-
тилетию исполнения им обязанностей почетного коман-
дора Кенигсбергского императорского яхт-клуба. Как
утопающий за соломинку, схватился барон за грудной
карман.
Он поспешно вынул портсигар п начал предлагать ма-
тросам болгарские сигареты. Когда этот маневр не про-
извел ожидаемого эффекта, Эшленбург демонстративно
протянул свой портсигар старшине со шрамом, доста-
точно ясным жестом дав понять, что отныне это полная
собственность старшины.
Старшина Кучеренко, зажав автомат под мышкой, бе-
гло осмотрел портсигар и сказал:
— Смотри, Фомичев, вроде как неплохая вещица?
— Хороша, если только не ворованная.
Барон Эшленбург, пытливо смотревший в глаза то
одному, то другому моряку и старавшийся сообразить, о
чем идет речь, понял последние слова и сделал обижен-
ное лицо:
— Нихтс воровано! Майне фамилпе! Папа!
— А не ворованный, так и бери его себе! — И, су-
нув барону шедевр кенигсбергского ювелирного искус-
ства так, словно отдавал старый перочинный ножик,
Кучеренко спросил у напарника: — А что, Фомичев, ты
ему карманы хорошо проверил?
— Точно!
— Где документы? Давай! Ну, пошли.
Судьба портсигара не прошла незамеченной для те-
тушки Пэло: у нее потеплело на душе, когда это золото,
достаточное для того, чтобы купить целый крестьянский
дом, было небрежно возвращено владельцу и опять ис-
чезло в его кармане.
— Чеми швило...1 — бормотали прикусившие голов-
ной платок старческие губы.
1 Дети мои... (груз.)
53
Четыре фигуры гуськом углублялись по узкой и мок-
рой тропе в сторону Черного моря, туда, где в густом
прибрежном лесу стоял штаб отдельного батальона мор-
ской пехоты.
Шедший впереди громадный Кучеренко своими могу-
чими плечами раздвигал заросли, чтобы «матери» было
< пособпео идти. И хотя, в сущности, старушка шла при-
вычнее и ловчее моряка, он этого не понимал, озабочен-
ный только тем, чтобы помочь. За ней, высоко поднимая
колени и чем-то напоминая цаплю, неуклюже проби-
рался пленный. Отмахиваясь от ос и комаров, он всю
дорогу ругал себя за то, что предложил подарок стар-
шему в присутствии подчиненного, и давал себе зарок
впредь быть дипломатичнее.
За ним в двух шагах, не спуская с него глаз и держа
автомат на «товсь», шел Фомичев...
Когда до морской пехоты дошел первый слух о немец-
ком перебежчике, то в батальоне и в вышестоящих шта-
бах, куда было донесено об этом «чепе», возникло мно-
жество вопросов п сомнений.
Особенно беспокоился молодой капитан-лейтенант, на-
чальник разведки. Подумайте сами, вместо опроса плен-
ного па месте и изучения всех обстоятельств, комбат
приказал привести немца в штаб, предварительно накор-
мив его. Это было нарушением всех инструкций и поло-
жений.
Не получивший никакой специальном подготовки,
назначенный в отдельный батальон па свободную вакан-
сию, капитан-лейтенант с жаром взялся за поднятие раз-
ведки в морской пехоте на наивысший уровень. Он обло-
жился книгами и уставами и пе давал покоя своим под-
чиненным. Но, к сожалению, батальон перебросили сюда
на прикрытие побережья, откуда до противника по пря-
мой было несколько сотен километров, поэтому моло-
дому разведчику никак но удавалось применить на прак-
тике свои таланты.
Представьте, как он был внутренне взвинчен (внешне,
как полагается прирожденному разведчику, он не пока-
зывал и виду), когда с заставы позвонили, что ведут
германского летчика, очевидно добровольно перелетев-
шего на нашу сторону. Немец, офицер, летчик!
Приготовив «опросные листы для военнопленных» и
немецко-русский словарь, капитан-лейтенант разыскал
54
замполита п стал излагать ему свои предварительные со-
ображения.
— Обратите внимание на общую обстановку. Поло-
жение фашистской армии не так уж плохо. Второго
фронта нет и пока не видно. Танковая армия Клейста в
Майкопе, а главный удар, очевидно, нацелен на Баку.
Бывшая у Новороссийска 17-я армия Руоффа перебро-
шена ближе к нам, а пз 44-го корпуса выделена специ-
альная группа Ленца для захвата Туапсе. И всего этого,
конечно, не может не знать старший лейтенант Люфт-
ваффе из полка, действующего па этом направлении.
Почему же он перелетает к нам и сдается безоружной
старушке? Пет! Что хотите, товарищ майор, а здесь что-
то не так!
— Так или не так — видно будет, а ты лучше скажи,
дорогой разведчик, почему по этому СС, а точнее — су-
кину сыну, ни одна паша батарея не сделала ни одного
выстрела?
— Ну, это самый ясный вопрос! У «штиглнца», па
котором он прилетел, та же коробка биплана с пеубираю-
щпмися колесами и звездообразный мотор, что у наших
По-2. Немец, наверно, знал их штатный маршрут и
что в экстренных случаях пе делают даже предваритель-
ную заявку.
— Ну, ладно, разведчик, а где сейчас этот летатель-
ный аппарат?
— Докладываю. К самолету уже двадцать минут как
послан полевой караул. Приказано передать самолет
ВВС. Я просил подполковника оставить трофей в ба-
тальоне, да он... В общем, даже не ответил! А пока при-
казано после фотосъемки замаскировать так, чтобы и
мать родная пе нашла!
При последних словах начальника разведки замполит
встревожился:
— Боюсь, ваши пинкертоны, чтобы замаскировать са-
молет, порубят теперь всю кукурузу тетушки, той самой,
что взяла в плен этого фашистского дезертира!
Не успел он этого сказать, как па площадку перед
штабом, скромно оправляя головной платок, вышла те-
тушка Пэло.
Здесь было сыро и прохладно.
Вокруг типично мингрельского домика на высоких
кирпичных столбиках были врыты в землю столы и ска-
55
менки, а дальше под маскировочными сетями скрывались
различные машины, станции и движки. Между отдель-
ными «узлами» этого лесного городка были проложены
тропинки из аккуратно выложенных каменных плит и
кирпичей, наполовину утопленных в сырую колхидскую
почву на манер клавиш, но которым можно было ходить,
пе замочив ботинок.
Высокий купол из крои пропускал четкие солнечные
лучи, которые бесчисленными зайчиками искажали фо >-
мы всех предметов и людей.
Гулкая тишина и мерцающий свет создавали впечат-
ление, будто находишься внутри старинного собора, за-
росшего зеленью.
Командир отдельного батальона, подполковник, спу-
стился по трапу без перил со второго этажа н, подойдя
к тетушке Пэло, снял фуражку, взял ее маленькие, смуг-
лые, заскорузлые руки и, низко нагнувшись, поцеловал
их так, как некогда целовал руки своей покойной ма-
тери.
Майор — заместитель по хозчасти, грузин по нацио-
нальности— быстро п почему-то шепотом переводил те-
тушке Пэло каждое слово комбата:
— Спасибо, дорогая мать, от всех моряков! Спасибо
и за немца, и за самолет. Сегодня же сообщим, кому сле-
дует, о вашем патриотическом поступке. А пока просим
быть нашей гостьей. Отдохните, закусите, а потом уж
доставим вас домой.
Затем подполковник надел фуражку и сурово произ-
нес:
— II чтобы никто не смел беспокоить ее расспро-
сами! (Последнее было явно сказано прежде всего в
адрес разведчика. Начальник разведки покраснел до
ушей и сделал бесшумный ход конем — назад, за спины
матросов.) — А если что потребуется, мамаша, только
скажите. Нас здесь много, мы поможем!
В ответ па речь комбата спокойно стоявшая перед
ним старушка, пропустив мимо ушей все, что было ска-
зано, как лишнее, тихо произнесла только одно слово:
— Симин да! Кукуруза!
— Не беспокойтесь, мамаша! Мы послали вытащить
самолет с вашего поля, заодно п участок уберем. А сей-
час позавтракайте.
— Ратпани! Угостить дорогую гостью. И пе вздумай-
56
те переводить того, что я скажу дальше... Вы должны от-
везти ей продуктов из хозяйственных запасов, заберите
наряд, чтобы наколоть дров, почистить колодец, по-
чинить забор и крышу и все, что потребуется. Но так,
чтобы не обидеть. Слышите?! Иначе можете не показы-
ваться!
Затем громче, обращаясь ко всем:
— Отныне батальон берет шефство над матерью!
Это вы можете перевести ей. Надеюсь, товарищи не воз-
ражают? Ну как, полосатые?
Комбат обвел взглядом стоявших вокруг моряков.
Это были автоматчики, расчеты НТО, зенитчики, ко-
мендоры, разведчики — добровольцы с кораблей, пришед-
шие еще с «Червоной Украины», которая поддерживала
их своим огнем у одесских фонтанов. Люди в полосатых
тельняшках, пережившие всю эпопею Одессы, отошед-
шие морем на Севастополь и дравшиеся за камни его
развалин в составе героической Приморской армии ге-
нерала Ивана Петрова, затем собранные в Новорос-
сийске и ныне поставленные на оборону базы Черномор-
ского флота, в районе Хона, Очемчири и Палеостоми...
Старушка была такая маленькая, тихая и спокойная,
что эти люди пе гаркнули радостного «ура», хотя каждый
был рад так, словно нашел здесь родную мать; они сдер-
жанно, почти шепотом, вразброд ответили:
— Обязательно!
— А как же иначе?!
— Факт!..
Добрый смысл всех этих реплик, сказанных забот-
ливо приглушенными голосами, наверное, не мог но
дойти до сердца тетушки Пэло, и все-таки в прозрачной
тишине утреннего леса все явственно услышали опять
то же самое слово: «кукуруза».
Тогда стоявший в первом ряду старшина-автоматчик
Киселев, забыв о комбате и субординации, бросился к
тетушке Пэло, схватил ее за руки и, тряся их от избытка
чувств, стал, захлебываясь, кричать:
— Ну чего ты, мать, в эту кукурузу уперлась? Да мы
ее тебе не только по стебельку уберем и уложим, да
мы... засыпем тебя ею...
— Киселев! Отставить! Понимать надо: эта куку-
руза — все, что она имеет. Вы видели, как тут кругом
живут?! А сейчас еще мужчины на войне. Будет куку-
57
руза — будет легче жить. Не будет кукурузы — трудно
будет. С кукурузой уметь обращаться надо, особенно
там, где каждый початок на счету! Кто послан на уча-
сток?
— Разрешите доложить? Так что... все подвахтенное
отделение, что с вечера намечалось на постройку блин-
дажей.
— А насчет кукурузы дополнительно двух моряков
выделите, хорошо бы молдаван, чтобы дело знали.
II слушать ее команду, как мою! Конечно, в отношении
кукурузы только. Ясно?
— Так точно, — отозвался молчавший до этого Рати-
ани. — Но разрешите мне самому присмотреть, а то на-
ших обычаев не знают. Каждого, кто в дом ногой сту-
пил, тетушка должна будет угостить, принять как гостя.
Разорится.
— Хорошо, поезжайте.
Повернувшись к тетушке Пэло, подполковник отдал
ей честь п, сделав пригласительный жест к концу стола,
где кок уже бесшумно готовил прием «на один куверт»,
извинился, что ему надо удалиться по службе.
Впервые за все утро у пего стало муторно на душе:
служебная необходимость разговаривать с бароном Эш-
ленбургом заранее нагоняла тоску.
Допрос шел наверху, в единственной штабной ком-
нате, служившей одновременно и кабинетом и спальней
командиру. После того как все расселись, комбат раз-
решил сесть п дезертиру.
Немец знал около сотни русских слов. Комбат —
вдвое больше немецких. Столько же знали в сумме зам-
полит и начальник штаба. На коленях разведчика бес-
помощно лежал пухлый немецко-русский словарь.
Несмотря на все это, благодаря содействию врача
опрос протекал без особых лингвистических затрудне-
ний.
Началу допроса предшествовала записка, написан-
ная комбатом и переданная им через стол начальнику
штаба.
Немец демонстрируя выдержку, сделал вид, что за-
писки пе замечает, но про себя подумал: «Будут пытать!»
«Опп могут разбомбить самолет в щепки, только бы
он нам не достался», — размашисто написал комбат.
Та же записка в процессе разговора вернулась,
58
имея на обороте ответ, изложенный более почтительным
почерком: «Докладываю. С утра ни один фашистский
самолет южнее Кодора не появлялся. Как и накануне,
занимаются Туапсе. Если его п ищут, то пе здесь».
Эшленбург, стараясь не реагировать на путешествия
бумажки, что ему, впрочем, плохо удавалось, подумал:
«Возможно, пытать и не будут».
— Скажите, обер-лейтенант, вы не испортили ма-
шину, выходя из нее?
— Что вы! Что вы, господин полковник! Она была в
идеальном порядке, только в ней не осталось ни капли
горючего! В мои намерения...
— О ваших намерениях — потом! Правильно ли я
вас вонял, что если се сейчас заправить, то можно
лететь?
— Лететь? Куда?
— Это не так важно. Я спрашиваю, можно ли взле-
теть на ней с того места, где вы ее оставили?
— О, да! Безусловно, только вытащить ее из кустов!
На ней сможет взлететь ребенок. Она летает почти сама.
«Фокке-Вульф-44». Вроде вашего ПО-2, во отделана, как
игрушка.
— Ясно! Продолжим. Я должен знать, с кем имею
дело, и услышать от вас лично, что побудило вас переле-
теть линию фронта. После этого отправлю дальше по
назначению, так как мне вы, откровенно говоря, не
нужны.
«Значит, здесь не убьют, — облегченно подумал Эш-
ленбург и, вскочив со стула и щелкнув каблуками, пред-
ставился:
— Разрешите доложить, что я — Бодо-Эрих-Курт-
Мария-Адольф — являюсь отпрыском и единственным
наследником рода баронов Эшленбург цу Гандхеймов.
Наш род ведет свою генеалогию с 1156 года от француз-
ских владетельных князей дома Ла-Рошфуко. Мы запи-
саны в Готском альманахе и в книгах прусского дворян-
ства с 1696 года... Но мы являемся отпрысками не стар-
шей ветви бранденбургских Эшленбургов, а младшей —
кенигсбергской...
Комбат, глядя через окно во двор, с серьезным видом
прервал барона:
— К сожалению, нам, морякам, не всегда аккуратно
высылают очередные издания Готского альманаха, а
59
поэтому (здесь комбат перешел на жесткие ноты) по-
трудитесь кратко сказать не о предках, а о самом себе
и своей службе. А главное — почему мы имеем честь
видеть вас здесь?
Барон, очевидно рассчитывавший произвести впеча-
тление своими предками, осекся, сел и стал тоскливо
смотреть в лицо комбата, как бы мысленно обрывая ле-
пестки ромашки: «Убьют — не .убьют? Будут пытать — не
будут пытать?»
— Я родился под Кенигсбергом в родовом имении.
Война отодвинула мой уже сговоренный брак с дочерью
барона Шнек фон Шпанберга, владения которого сосед-
ствуют с нашими, вплоть до бывшей русской границы...
Замполит, сдерживая негодование, только хотел было
спросить, почему «бывшей границы», но в этот момент в
комнату влетел запыхавшийся Ратиани и гаркнул:
— Пэло Имерлишвили ничего не ест и плачет!
Он был испепелен взглядом начальника разведки,
ожидавшего, что комбат сейчас «вольет» Ратиани за
столь грубое нарушение всех правил разведывательной
службы. И действительно, комбат возмутился, но, ока-
зывается, вовсе не тем:
— Наверное, эти чудаки навалили перед ней продук-
тов на целую неделю?
— Так точно! Она так и говорит: зачем столько хлеба
испортили?.. И говорит, что не может проглотить ни ку-
сочка, потому что утром уже съела лепешку.
— Ну, конечно, расстропли старуху. Сами недогля-
дели, теперь сами и исправляйте. Идите!
Ратиани вышел, и комбат так и не узнал истинной
причины слез тетушки Пэло.
Дело в том, что несколько дней назад она с другими
старыми женщинами ходила смотреть на табор бежен-
цев с Кубани, остановленный дорожной службой у Верх-
него Челадпди. Какие-то подлецы пустили по деревням
слух, что немцы выгнали русских с Кубани, и теперь они
переселяются в Западную Грузию, и им будут давать там
лучшие земли. Но когда тетушка посмотрела на этих
людей, серых от пыли, голода и горя, на матерей, со-
вавших грудным детям тряпицы с разжеванной кукуру-
зой, опа поняла, что эти люди, которые шли молча и
гордо, нн у кого ничего не просили, что эти люди не
могут и пе хотят ничего у нее отнять. А сейчас, увидев
60
целую гору хлеба, сала и сахара, наваленную перед ней
одном, в то время как те беженцы, наверное, еще идут по
дороге где-нибудь у Рпони, она не выдержала и впервые
за весь день заплакала, кусок не шел ей в рот...
Между тем в штабе продолжался разговор:
— Теперь мы представляем, кто вы. Расскажите, что
вынудило вас дезертировать?
— К сожалению, это довольно длинная история.
— Ну что же, придется ее выслушать, только прошу
не отвлекаться.
' — Слушаюсь, господин полковник! Разрешите доло-
жить, что, идя по стопам отца, я был зачислен после кор-
пуса в Первый гусарский полк имени фельдмаршала
фон Макензена с тем, чтобы, выйдя в отставку, вер-
нуться в Кенигсберг. Я известный наездник и теннисист,
и все шло бы отлично, но почему-то в моду начала вхо-
дить авиация. Я не знаю, кто первый придумал эту глу-
пость, но стало считаться шикарным, чтобы молодые
корнеты шли в летные школы. И вот я стал слушателем
Кенигсбергского авиационного училища, которое окон-
чил накануне войны с поляками. Несмотря на то что на
земле я считался первоклассным спортсменом, в воздухе
мне не везло. Но так или иначе, когда началась война, я
был лейтенантом Люфтваффе и, черт возьми, первое
время не жалел об этом. В истребители я не годился и
болтался то в разведотрядах, то в транспортной авиации
в Норвегии, Голландии, Бельгии, вплоть до Парижа, где
какой-то дурак сунул меня в полк пикировщиков 10-87.
Знаете этих, с неубирающимся шасси и обтекателями
на колесах? Возможно, и там дело шло бы сносно, во
командиром эскадрильи, теперь развернутой в полк, ока-
зался Ганс Мюллер. Самый большой хам во всем Люфт-
ваффе и вдобавок — сын мясника, что, впрочем, видно
за километр. Правда, он весь в крестах и умеет делать
всякие штучки на Ю-87, по его отец был мясником в
Мюнхене, а он — приказчиком у своего папаши. II только
потому, что состоял с 1923 года в наци, он пошел в гору,
несмотря ни на что! Ну, и иди в гору и куда угодно! Но
беда в том, что этот Мюллер невзлюбил меня и всяче-
ски третировал перед остальными, кстати, такими же,
как он. Даже перед строем! Вы видите перед собой жерт-
ву самого гнусного притеснения. Он дает мне отврати-
тельные аттестации и при этом пе отпускает ни в какую
61
другую часть. Он настолько привык издеваться надо
мной, что без меня умер бы с тоски. Кроме того, я по-
дозреваю, что он получает посылки от моего отца, хотя
и молчит, как мертвый! Вы, конечно, знаете, что фюрер
запретил дуэли. А то я показал бы этому мерзавцу!..
Здесь рассказчик сверкнул глазами и с силой хлоп-
нул крышкой портсигара — воспоминания о Мюллере
приводили его почти в искреннее неистовство.
— И вы до сих пор не командуете отрядом или хотя
бы звеном? Имеете критский и крымский значки — и не
имеете Железного креста? Во всем этом есть что-то
странное...
— Так точно. Вы все поняли, господин полковник!
Именно так! Странно, позорно, обидно и невыносимо... —
И, сделав драматический жест, Эшленбург уронил го-
лову на руки, впрочем пе забыв взглянуть сквозь пальцы,
какое впечатление произвела его исповедь.
— Хорошо! Но вы все еще так и не ответили, как
очутились на кукурузном поле, почти в восьмистах кило-
метрах от своей базы? Она в Ходыженской, если не
ошибаюсь?
— Так точно, в Ходыженской, хотя я, как офицер
германского Люфтваффе, присягал, и никакой военной
тайны вы от меня не узнаете даже под пыткой!
— Под пыткой? Разве вас кто-либо оскорбил с того
момента, как вы оказались в наших руках?
— О нет, господин полковник! Я должен засвиде-
тельствовать самое корректное отношение. Только утром
эта старая дама замахнулась на меня своим инструмен-
том, но я так быстро выбросил свой вальтер, что столк-
новения не состоялось.
— Ну, хорошо. Давайте кончать. Почему вы переле-
тели?
— Господин полковник, я должен вам открыть одну
не государственную и не военную, а полковую тайну н
хочу быть верно понятым. Четвертого октября пятерке
наших Ю-87, поддерживавшая прорыв группы Ланца
к Туапсе и ведомая самим Мюллером, заметила на
шоссе, в ущелье реки Туапспнки, группу ваших машин и
несколько генералов, следивших за ходом боя. Я пе
помню их фамилий, но они были напечатаны у нас в
сводках и газетах. Мюллер, несмотря на то что имел со-
гласованную с пехотой цель, нарушил боевой приказ,
повернул, пикировал всей пятеркой и стер в порошок
машины и генералов. Везет же прохвосту! Назавтра раз-
ведка подтвердила его удачу! На днях стало известно,
что в связи с этим успехом по представлению командира
корпуса рейхсмаршал пожаловал Мюллеру рыцарский
крест. Вы только подумайте, крест и чин полковника!
Когда я узнал об этом — а у меня есть двое кенигсберг-
ских друзей в штабе группы, стоящей сейчас в Май-
копе, — я не мог спать. У меня созрел план мести, и я
решил: сейчас или никогда! Разрешите закурить, я сли-
шком волнуюсь!
— Хорошо, курите, только объясните, в чем же за-
ключался ваш план мести?
— Как вы не понимаете? Вы только представьте, как
подпрыгнет толстый Геринг и что будет с моим команди-
ром полка, когда накануне торжественного вручения
Рыцарского креста будет донесено, что из его части к
большевикам перелетел офицер, и притом на его личном
самолете! Да с него не только погоны, с пего штаны сни-
мут! Это будет «табло», как говорят французские де-
вочки! Сознаюсь, я не хотел бы быть на его месте. Ха-ха!
Много бы я дал, чтобы увидеть эту картину.
Несмотря на открытые окна, в комнате стало душно.
Комбат подошел к окну и стал внимательно смотреть на
возню моряков вокруг подвижной рации.
— Есть ли еще вопросы к пленному?
Интонация, с которой выдавил комбат эту фразу,
насторожила немца. Кажется, он сказал что-то пе то.
А что? Убьют — пе убьют? Будут пытать — пе будут?
— У меня вопрос, — сказал замполит. — Скажите, что
с вами стало бы, если бы вас сейчас поймали немцы?
— Думаю, что повесили бы! Но я знал, па что иду.
Я сознательно и принципиально рисковал своей жизнью!
— Принципиально?
— Брось, майор! Не будем затягивать этот раз-
говор... — И комбат поднял заверещавшую трубку теле-
фона: — Есть! Ясно! Через пятнадцать минут будет ис-
полнено! Нет! Никакого подвоха!..—Он повернулся к
замполиту. — Видишь, торопят! Каждому хочется позна-
комиться с отпрыском дома Ла-Рошфуко в прусском
варианте!
Комбат с облегчением вздохнул, когда у пего за спи-
ной почтительно щелкнули каблуки. Хотелось остаться
63
одному и отдохнуть от этого нелепого дезертира, вну-
шавшего брезгливость.
Начальник разведки разочарованно шагал по сту-
пенькам трапа — он не был удовлетворен допросом.
Действительность оказалась и удивительнее, и глупее
всех его предварительных догадок.
Долговязый жених баронессы Шнек фон Штанберг
первым ступил на землю дворика и вдруг вздрогнул, как
от электрического тока, и, рванувшись назад, крикнул в
открытую дверь второго этажа:
— Тысяча извинений, господин полковник!
В просвете открытой двери показалась коренастая
фигура комбата.
Стоявшие внизу замерли в ожидании дальнейшего.
— Я приношу извинения, что не сообразил сразу, но
я бесконечно встревожен и покорнейше прошу минуту
внимания.
— Говорите!
— Дело в том, что от этого негодяя Мюллера можно
ожидать любой подлости! Вы понимаете меня? Это чело-
век без совести!
Со второго этажа не последовало никакой реплики ни
«за», ни «против» этой оценки Мюллера.
— Это не такой человек, чтобы упустить крест и чин!
Я боюсь, что этот подлец может донести, что я на его
«штиглице» стал жертвой советских истребителей! Ведь
меня не найдут, «Фокке-Вульфа-44» не найдут, следова-
тельно, все будет похоже на правду!.. Это значит, что и
Рыцарский крест и чин будут получены! Да еще мой ста-
рый осел пришлет ему ценный подарок на память обо мне!
— Что вы хотите от меня?
— Я бы покорнейше просил вас, господин полковник,
принять меры, чтобы в группе армий фельдмаршала
Клейста, в 17-й армии Руоффа, в группе Ланца п везде,
где возможно, стало немедленно известно о моем пере-
лете!
— Хорошо! Ваша просьба будет исполнена. Мы всеми
средствами доведем это до сведения немецких войск.
Нам выгодно, чтобы боевой полковник германской авиа-
ции был выгнан из нее, чтобы Советская Армия, так ясе
как и германская, знала, что из рядов последней дезер-
тируют баронские сынки, что... Впрочем, остальное не-
важно!
G1
По мере того как побледневший от презрения комбат
отчеканивал фразу за фразой, на лице барона можно
было наблюдать сложную гамму более ярких тонов.
— Капитан-лейтенант!
— Есть!
— Возьмите у перебежчика короткое заявление о
добровольном перелете к нам, с маршрутом и датами.
Снимите фотокопии.
Задав работу канцелярии, начальник разведки мед
ленно пошел к морю.
Легкий бриз сушил воздух. Небо и море были сипи-
МН-СИННМИ, а частые горизонтальные линии белых бара-
шков прибоя показывали, что непосредственные подходы
к берегу неглубоки.
Па опушке леса стоял замполит, он задумчиво курил
и, кажется, не без труда очищал голову от того обилия
мусора, которым успел нагрузить своих слушателей
трофеи тетушки Пэло.
Разведчик обрадовался встрече и стал лихорадоч-
но выкладывать своп претензии в адрес командира ба-
тальона. который не понял, «какой он упускает слу-
чай».
Тут было и предложение оставить «штиглиц» при
морской пехоте, и полет на нем к Майкопу для фото-
разведки расположения противника. Тут был и глубокий
анализ «расслоения германской армии», в которой ари-
стократия выступает против фюрера, и много других глу-
боких и сверхлогнчных заключений *.
— Эх, разведчик, разведчик! Поезжай, куда тебе ве-
лено, а вечером, когда остынешь, зайдешь, поговорим
— Хорошо! По факт есть факт! Перелет этого
немца — ведь не моя фантазия?
— Частный случай. Обобщать нельзя.
— Ну, допустим, частный случай, но как же его ква-
лифицировать?
— Тебе что, в газету, что ли, писать? Заголовка не
хватает?
— Хотя бы.
— Пу назови его «Летающий аристократ» или «Лета-
1 Интересно отметить, что описанный случай произошел почти
за год до известного покушения на Гитлера в июле 1!Ж год;»,
хотя прямого отношения дезертирство барона к нему, конечно, не
имеет.
О И. Исаков
65
ющий дегенерат». Можно и так и эдак, разница неве-
лика!
Когда через четверть часа они вернулись к штабу, у
виллиса уже стояли долговязый немец, автоматчик и
писарь разведотдела с портфелем.
Проверив, все ли готово, и получив подпись комбата,
разведчик усадил немца рядом с шофером, а сам сел по-
зади него, незаметно расстегнув кобуру, твердо помня,
что по какой-то инструкции именно так и полагалось.
Не успел капитан-лейтенант скомандовать «Малый
вперед», как немец, благодаря своему росту увидев-
ший затылок комбата, епдящего за столом на втором
этаже штаба, вскочил и, держась за ветровое стекло,
крикнул:
— Господин полковник! Тысяча извинений!..
— Стоп, машина!—скомандовал разведчик.
Командир батальона, еле сдерживая злость, высу-
нулся из окна и весьма недоброжелательно спросил:
— Что вам еще?
— Господин полковник, я вспомнил, что есть между-
народный обычай размена пленных. По может случиться,
что германское командование потребует обменять меня
на равноценного советского летчика?
— Нет! Это вам абсолютно не грозит, так как среди
советских летчиков равноценного вам пе существует!
РЫЖИЙ В МОРЬЕ
В августе 1941 года у меня хватало работы в Смоль-
ном, где я невольно оказался своеобразным буфером
между армией и флотом. Роль, говоря откровенно, не из
легких. Когда оперативная обстановка на фронте ухуд-
шилась до предела, мое положение осложнилось ещэ
больше.
Произошло это так.
А. А. Жданов пригласил меня в свой кабинет и с ин-
тригующей улыбкой спросил:
— Не считаете ли вы, что в условиях блокады, после
перебазирования кораблей на Кронштадт п Ленинград,
для управления флотом у нас адмиралов более чем до-
статочно?
Поняв, что дело касается моей персопы, но не зная,
‘ куда клонит товарищ Жданов и есть ли договоренность
с наркомом ВМФ Н. Г. Кузнецовым, я ответил: если
имеется необходимость — готов заняться другим делом.
— Есть необходимость!.. Я придумал для вас очень
серьезную и вполне подходящую работенку, которая, по-
жалуй, станет главной в системе тех функций, которые
вы исполняете. Знаете ли вы постановление Государ-
ственного комитета обороны о развертывании «танко! ра-
да» на Урале, на базе танкового производства Киров-
ского завода?
— Никак пег. Когда этот вопрос рассматривался на
Военном совете, я находился в Кронштадте.
— Тогда читайте.
Просмотрев папку с распоряжением ГКО и объясни-
тельными записками директора Кировского завода
т. Зальцмана, я высказал удивление "масштабами опе-
рации;
— Большое Дело, Андрей Александрович... Но ведь
эвакуация (или вернее — передислоцирование) ведется
уже две-три недели. И по суше и по воздуху...
— Вот то-то п оно, что машина заверчена на полный
ход, по... порядка ио так уж много, а кроме того, желез-
нодорожный путь прервав. После занятия немцами
Шлиссельбурга застопорилось дело и на водной трассе.
Вы предполагали строить базу для Ладожской флотилии
где-нибудь на западном берегу Шлиссельбургской губы —
так вот теперь надо это дело ускорить, и в первую оче-
редь — для кировцев.
Затем, пе дослушав моих соображений, прибавил:
— Беретесь?.. Тогда вечером будьте на Военном со-
вете.
К концу того же дня на заседании под председатель-
ством маршала Ворошилова было принято решение:
организовать переброску через Ладожское озеро станков,
приспособлений, заготовок — всего необходимого для
производства танков КВ и Т-34.
Намечались сроки, от которых становилось не по себе.
Количество основных грузов не указывалось. Взаимоот-
ношения железной дороги с заводом п организацией, по-
ставлявшей грузчиков, не уточнялись. Очевидно, этого
пока еще и нельзя было сделать.
Общее наблюдение было возложено на Алексея Алек-
сандровича Кузнецова, секретаря Ленинградского обко-
ма партии, который одновременно состоял членом Воен-
ного совета фронта и Комитета обороны города. Меня
8то ободрило — с А. А. Кузнецовым я привык работать
еще со времен своего командования Балтийским флотом.
Только после заседания сообразил, что при руковод-
стве переброской кировцев я становился в значительной
мере ответственным за движение и всего остального по-
тока грузов. Ведь ввоз в осажденный город боезапаса
и продовольствия шел по той же трассе. А мне было
хорошо известно, что па трассе не хватало причалов,
буксиров, рабочем силы — всего самого необходимого.
Осмотревшись на месте, я не стал создавать специ-
альный аппарат. Руководство работами на причалах
Осиповна возложил па капитана первого ранга
II. 10. Авраамова, опытного и боевого моряка, командира
базы Ладожской военной флотилии. На себя же взял
обязанность «утрясать» все вопросы с Кировским заво-
68
дом, железной дорогой, Северо-Западным пароходством
и десятком других организаций, на которые Авраамов
влиять не мог, по без которых не мог ничего сделать.
Тем не менее мне приходилось почти ежедневно вы-
езжать с адъютантом Петровым к местам погрузочно-
разгрузочных работ, а то и жить по нескольку суток на
Оснновецком маяке, либо на фланговой береговой бата-
рее подполковника Туроверова, либо в землянках «базы»
флотилии. Но слишком долго оставаться там было невоз-
можно; большинство самых насущных вопросов нельзя
было решать помимо Смольного.
В середине августа положение на многих участках
оборонительной системы Ленинграда все еще оставалось
критическим. Германо-финские силы в междуозерном
районе грозили сомкнуться со штурмовыми немецкими
частями группы армий «Север», нацеленными на Вол-
хов и Тихвин. Угроза второго вражеского кольца вокруг
города заставила Военный совет Ленинградского фронта
ускорить эвакуацию цехов Кировского завода.
Первейшей задачей на Ладоге было признано строи-
тельство небольших баз и оборудование причалов в зюйд-
г.естовой части побережья Шлиссельбургской губы:
Морье — Осиновец — Кокорево — Сосновец.
Второй проблемой оставалось изыскание дополни-
тельного тоннажа, пригодного для переброски заводское
оборудования вместе с мастерами и рабочими.
Кировцы, самоотверженно работая, демонтировали и
доставляли станки по Ириновской железной дорого. Пе-
редвижение же оборудования непосредственно к урезу
воды производилось самыми примитивными средства-
ми — при помощи лямок и обрезков труб в качестве кат-
ков. Тут было невозможно обойтись без русской «дуби-
нушки». К счастью, наиболее тяжелые прессы и станки
успели отправить эшелонами до того, как фашисты пе-
ререзали же лепную дорогу.
Руководство Северо-Западного пароходства и коман-
дование Ладожской военной флотилией разыскивали,
ремонт провали и оснащали буксиры и баржи (иногда
извлекаемые Эпропом с грунта), которым более прили-
чествовало находиться в музеях.
Флотилия выполняла самые разнообразные функции:
защищала от нападения с воздуха места погрузок и вы-
грузок (Волхов, Новая Ладога, Кабона и др.), эвакун-
ровала раненых из осажденного города, прикрывала па
переходах транспортные конвои из пароходов и барж,
доставлялся обратными рейсами продовольствие, зенит-
ный и прочий боезапас. Кроме того, вое время, пока на
Ладоге не окреп лед и автомашины не взяли на себя
транспортировку главной части грузов в Ленинград и из
Ленинграда — флотилия своим артиллерийским огнем по-
могала частям Двадцать третьей армии на участке от
Сортавалы до Никуляс и Седьмой армии — на восточном
берегу.
Но было бы неправильным не сказать самых добрых
слов в адрес летчиков гражданского воздушного флота,
истребительной авиации фронта и флота, инженерных и
саперных частей гарнизона, включая контрольные пунк-
ты НКВД, ополченцев, партизан в тылу врага и всех
тех, кто в меру своих сил, а иногда и сверх того обеспе-
чивал существование Дороги жизни, как позже была на-
звана Ладожская трасса.
Объекты строительства приходилось объезжать почти
ежедневно. В те дни меньше всего думалось о своем
внешнем виде. Лишь бы выглядеть аккуратным и со-
бранным, чтобы упущения в одежде не давали подчинен-
ным повода слишком мрачно оценивать общую обста-
новку.
Ездил я по объектам в трофейном «мерседесе», водпл
его сам, носил синий рабочий комбинезон на молниях.
Управление машиной переключало внимание и было для
меня лучшей формой отдыха.
Погон в то время не носили. Поэтому все мое иерар-
хическое великолепие, нашитое золотом на рукавах, было
скрыто комбинезоном. Что касается флотской фуражки,
то адмиралам разрешалось «в походных условиях» но-
сить ее с простым кожаным подбородным ремнем и
скромной эмблемой.
...По ручному семафору разобрав, что у Авраамова
затруднений пет, я без остановки проскочил на «мерсе-
десе» мимо маяка на север. Вскоре на шоссе появилась
довольно тучная фигура флегматичного капитана перво-
го ранга Федора Михеевича Зверева, известного в Балт-
флоте под именем «Федя». Я остановил машину.
Перед нами распахнулась бухта с рыбачьим поселком
Морье. Каменная наброска нижнего полотна строящейся
железнодорожной ветки уже врезалась почти до середи-
70
пы неоолыпого заливчика, однако из-за нехватки строи*
тельных материалов кое-где рельсы со шпалами как бы
висели в воздухе. Но внимание прежде всего привлекло
яркое, похожее на кляксу, пятно, державшееся на воде
у выходного мыска.
Баллоны с флуоресцином из топкого стекла или рези-
ны использовались морскими самолетами всего мира с
гидрографической или тактической целями (поиск под-
лодок) . Но в данном случае...
— Покойник сам себя обозначил, когда свалился
сутки назад... А кто его подбил — не знаю, — скромно
доложил Федя. — Впрочем, в подвале у чекистов сидит
выловленный бортовой стрелок с рыжей шевелюрой...
Только мы ни слова из него до сих пор выжать не смогли.
— Ну что ж, может, я буду более удачлив?
В сопровождении чекиста мы с Федей прошли в зем-
лянку, где находился пленный.
Тусклый свет, проникавший через стекло, вмонтиро-
ванное . во входную дверь, позволил кое-как разглядеть
взъерошенного и еще не совсем обсохшего обер-фельд-
фебеля Luftwaffe.
Он никак не реагировал па наше появление и остал-
ся сидеть. Игра в молчанку продолжалась.
Но прошло немного времени, и в помещение неожи-
данно втиснулся адъютант Авраамова. Он с подчеркну-
тым строевым шиком, характерным для младшего лей-
тенанта, выдвинутого из писарей, именуя меня адмира-
лом, протянул пакет, и тут произошла неожиданная
метаморфоза.
Пленный вскочил, щелкнул каблуками и, вытянув-
шись по стойке «смирно», в дальнейшем смотрел мне в
лицо не то чтобы почтительно илп заискивающе, а с го-
товностью и вниманием.
Ясно было, что до этой сцены рыжий относил меня
к субалтернам, разговаривать с которыми считал для
себя зазорным. Однако сидеть развалясь перед адмира-
лом. хотя бы и советским, обер-фельдфебель был не в со-
стоянии: многолетняя муштра и привычки военного чи-
нопочитания, которые он сам вдалбливал молодым сол-
датам, видимо, прочно вошли в его натуру.
— Из какой части?
Пленный назвал свою часть, военное звание и имя.
•— Исходный пункт дислокации перед нападением?
71
— Кенигсберг.
— Последующие места базирования?
— Пз Кенигсберга — разведывали, а затем бомбили
Либаву... Позже базировались в Риге и Пернове, откуда
вылетали на разведку и бомбили Ревель... Потом — бух-
ту Кунда и караваны ваших транспортов иа переходе
в Кронштадт... Сейчас ваша база — в районе Нарвы. Мы
действуем далеко южнее и восточнее города (слово «го-
род» оп употреблял, явно но желая произносить «Ленин-
град»), выходим иа Шлиссельбург и атакуем водные
коммуникации Ладожского озера...
— Скажи как разговорился?! Поет — что соловей! —
протянул чекист.
— Почему обходите Ленинград и его не атакуете? —
спросил я немца.
— На город нацелены другие части и соединения, а
мы специализированы по кораблям, портовым складам,
береговым сооружениям... Даже все силуэты ваших ко-
раблей изучали, помимо планов портов и баз... Задачи
получаем от ОКМ 1 и ему же докладываем о результа-
тах своих действий.
— Так, значит, вы являетесь авиацией флота?
Впервые па лице фельдфебеля, в интонациях его го-
лоса появилось что-то снисходительное:
— Никак нот... господин адмирал! Наш флот собст-
венной авиации нс имеет... Oberkommando der Luftwaffe
создано но приказу рейхсфюрера господина Геринга,
который! считает распыленно воздушных сил и ПВО не-
допустимым!.. По мере надобности флоту придаются в
оперативное подчинение отдельные полки, целые соеди-
нения, а если потребуется, то и воздушные флоты!
Это было произнесено с такой гордостью, что стано-
вилось очевидным неистребимое воздействие «воздушно-
го чванства», которое привил своим подчиненным Ге-
ринг — этот фашист номер два, псе еще числившийся
диктатором в воздухе над Европой, хотя новый тур так
называемой «воздушной битвы за Лондон», по существу,
уже был проигран, да и атаки на Москву и Ленинград
были не столь эффективными.
Меньше всего мне хотелось спорить с рыжим фельд-
’ Oberkommando der Kricgsmarinc (нем.), или ОКМ — Главнее
>|.ешю морское командование.
72
фебелем о принципах использования авиации. Все же,
совладав с собой, я как бы между прочим спросил:
— Это ваш рейхсмаршал поручился, что пи один вра-
жеский самолет не появится в небе Германии?
— Jawohl! 1 (с гордым вскидыванием головы).
— Тогда как же понимать успешные налеты ваших
бомбардировщиков на Берлин 7 и 8 августа? 1 2
По лицу рыжего обер-фельдфебеля пошли пятна, ка-
завшиеся тоже рыжими, а пальцы его рук, до того мед-
ленно шарившие по столу, вдруг заплясали. Он не мог
скрыть свою растерянность от этой неожиданной, оглу-
шившей его новости. По всей вероятности в его полку
скрывали факт налета балтийцев на Берлин, хотя об
этом писали все иностранные газеты и передавало радио.
Чтобы «спасти лицо», как говорят на Востоке, немец
взял себя в руки и значительно изрек:
— Я больше отвечать не буду!
Так и хотелось сказать: «А ты мне больше и не ну-
жен!»
Однако, вставая, я возможно более небрежно спросил:
— Скажите... Говорят, что вы двое суток не откры-
вали рта л не отвечали ни на один вопрос, хотя пожало-
ваться на грубое обращение не можете... Так чем же
объяснить, что сейчас вот уже более часа как вы выкла-
дываете интересующие нас сведения. Причем вряд ли
требуется разъяснять обер фельдфебелю, что все это яв-
ляется военной тампон.
Яркие пятна продолжали перемещаться по лицу ры-
жего вояки, на скулах появились пульсирующие ;-ьелва-
ми, и в глазах сверкнула ненависть.
Но минуту спустя, овладев собой и прислушиваясь к
далекой канонаде, он спросил:
— Который сейчас час, во берлинскому времени?
Выслушав ответ, патетично изрек:
— Вы обречены!.. Вы опоздали с расспросами!
Потом с визгом:
— Ужо никакой военной тайны мет, поскольку вере»
несколько часов вы будете совершенно так же стоять
1 Конечно! (нем )
2 Операция, и очень успешная, ущостпчялагь ВВС балтий-
ского флота с острова Саарема, под командованием нолковнюы
Преображенского; все командиры самолетов получили за н«о зва-
ние Героя Советскою Союза.
73
навытяжку передо мной, умоляя о пощаде!.. И вряд лп
тогда вас будут интересовать иные вопросы, кроме того,
когда вас расстреляют!
Вот тут пришлось встать и быстро податься вперед,
чтобы оказаться между рыжим фельдфебелем и побелев-
шим от ярости чекистом, рука которого судорожно шари-
ла по поясному ремню у бедра, в то время как пистолет-
ная кобура была расстегнута п передвинута вперед
к бляхе.
— Вам, товарищ чекист, надо этого пахала срочно
доставить в штаб ВВС фронта. Он знает гораздо боль-
ше, чем я предполагал. Федор Михеевич, дай товарищам
транспорт!
Взяв под руку флегматичного Ф. М. Зверева, я повел
речь о другом: рекомендовал затребовать у Авраамова
водолазную станцию и обязательно вытащить на свет
божий тот самый «юнкере», па месте паденпя которого
на воде вытягивался в озеро цветной хвост флуоресцина.
Я напомнил, чтобы не потеряли ни одного немецкого
документа или карты.
Сам же, не теряя времени, оставшегося до сумерек на
исходе белых ночей, сел в машину и помчался мимо Оси-
повца в сторону Ленинграда.
Не скажу, чтобы своим докладом очень заинтриговал
командование фронтом, но одно обстоятельство внесло
ясность в поведение рыжего обер-фельдфебеля.
По данным разведки, оказалось, что около недели на-
зад группа армии «Север» получила , от фюрера катего-
рическое и «последнее» приказание — захватить Ленин-
град. С этим приказом в голове и, очевидно, в кармане
рыжий обер-фельдфебель вылетел в сторону Морье, точно
вычислив день сдачи блокированного города, а следова-
тельно, после падения в озеро — определил дату своего
освобождения и день торжества. II это несмотря на то,
что назначенная «последняя» дата являлась не то чет-
вертой, пе то пятой по счету.
Так было осенью 1941 года.
ЗАЛП ИЗ БРЕСТА
В ясный октябрьским день, когда с озера тянул сла-
бый бриз, а немецкие самолеты почему-то не показыва-
лись, работа в районе Осиновца — исходного пункта
Дороги жизни — особенно спорилась. Кто, используя ва-
гонетки с торфоразработок, клал бутовую наброску для
примитивного волнолома в осиновецкой бухточке; кто
подкатывал па валках тяжелые станки — их грузили на
канонерские лодки для последующей эвакуации; кто от-
носил в подлесок деревянные ящики с зенитными пат-
ронами, только ночью выгруженные с барж, которые
пришли на буксире из Новой Ладоги.
В общем, работы было много.
Особенно старались мастера и рабочие Кировского
завода, доставлявшие оборудование по IГриновской же-
лезной дороге.
Уполномоченный ГКО Д. В. Павлов, представитель
Ленсовета Я. Ф. Капустин, начальник военно-морской
базы Н. Ю. Авраамов п я обсуждали насущные дела с
представителями Кировского завода, железнодорожника-
ми и пароходством без взаимных претензий, спокойно,
сетуя лишь на то, что катастрофически не хватает бук-
сиров и барж.
На рейде стояла дежурная канонерка Ладожской фло-
тилии, с которой внимательно следили за воздухом и го-
ризонтом.
И вдруг, буквально «вдруг» даже для опытного уха,
над лесом прошли на бреющем полете несколько «юнкер-
сов». Появились они настолько внезапно, что открыть
огонь по ним пе успели. А мы не сделали и шага в сто-
рону убежищ-землянок сомнительной надежности, с
которых, собственно, и начиналось строительство осино-
75
пецкой гавани. Самым тягостным было ощущение беспо-
мощности, особенно после того, как над теми же вер-
хушками деревьев промелькнули наши истребители
И-16, поднятые с явным опозданием.
В отличие ог предыдущих немецких налетов, па этот
раз почти никто не слышал свиста и разрыва падающих
бомб. А между тем, судя но «скошенным» деревьям, оче-
видно, «юпкерсы» сбрасывали какие-то убойные снаряды.
Еще через минуту на опушке показался матрос, бе-
гущий в нашу сторону. На ходу он перекатывал что-то
из одной полы шипели в другую, как делают с печеной
картофелиной, только что выхваченной из горячей золы.
Подбежав, матрос сбросил свою находку мио под ноги,
в сырой прибрежный песок.
Сразу должен оговориться, что за время многолетней
службы на флоте и будучи участником четырех вони,
я впервые увидел подобный предмет. Судя но всему, это
был осколок, многогранный кусок серебристого метал-
ла — монолитный, тяжелый и очень горячий. Рваные
края походили па стекловидный излом фарфора. Нике-
левый блеск говорил о присадке дорогих лигатур.
— Оп как подсечет здоровую сосну, словно бритвой,
так она не повалилась па сторону, а осела рядом с пень-
ком, воткнувшись в землю, — пояснил наблюдательный
матрос.
А огонь или дым были?
— Чего не было, того не было. Разве только кислым
запахло.
Все выжидающе смотрели в мою сторону, кто-то па-
лочкой перекатывал осколок но песку, так как взять era
в руки нельзя было без риска обжечь ладони.
Подозвав связного мотоциклиста, я набросал в блок-
ноте несколько строк и приказал ему доставить записку
генерал-лейтенанту береговой артиллерия 11. С. Мун£-
иову.
В записке говорилось:
«Дорогой Иннокентий! Срочно!
Мобилизуй всех своих архимедов и подскажи, оскол-
кам чего является прилагаемый фашистский подарок?
Твой И.*
— Гони полным ходом и без ответа не возвращайся.
— Есть!
7G
Мотоциклист предварительно обернул осколок про-
масленной ветошью, засунул его себе за раструб краги,
после чего, лихо козырнув, с треском скрылся за пово-
ротом дороги.
Откровенно говоря, друзья не оченъ-то верили, что
Мушног» разгадает немецкую загадку. Я промолчал, так
как в последний момент заметил шероховатость «ожи-
взльпой» * 1 части одной из граней осколка, как раз той,
которая блестела .меньше других. Этого было достаточно
для специалистов.
Спустя три или четыре часа, когда Капустин уже
уехал в Смольный, а Павлов, Авраамов и я успели решить
множество вопросов с железнодорожниками и директором
кировцев тов. Зальцманом, послышался рев мотоцикла,
идущего без глушителя.
Так же лихо откозыряв, водитель протянул мие
пакет. «Архимеды» сообщали:
«...Намерения, проба на твердость и инструмента ль*
вый обмер показали, что настоящий металл является кус-
ком высоколегированной стали с различными присадка-
ми, вырванным внутренним взрывом из бронебойного
снаряда французского флота.
Калибр: 9,4 дюйма или 10,8 дюйма.
Раньше этот боезапас состоял на вооружении старых
броненосцев («Вольтер»—9,4; «В\ве» и «Анри Катр» —
10,8); второй комплект хранился в арсеналах Бреста
(занятого фашистами 21 июня 1940 годэ).
Твой Иннокентий АТ
Р. S. Каким образом эта чертовщина оказалась у
тебя?
Пример чисто немецкой скаредности. Мы давно бы
выплавили взрывчатку, а корпуса использовали бы на
инструментальную сталь.
Сентябрь 1911 г.»
Справка обошла всех начальников; затем последовали
реплики:
— Сволочи! Всегда были скаредами и сейчас по хотят,
чтобы захваченный французский гвоздь зря пропадал.
— Пе случайно, значит, из Одессы и Севастополя до-
кладывали, что фрицы швыряют с воздуха рельсы, бочка
и старые колеса...
1 О ;к и в а т с л ь я а л — гыделеняая из сф« ряческой.
I /
— А это своего рода расписка в крахе «блицкрига».
Ленинград брать собирались десять раз, а штатного бое-
запаса не хватает.
— Сколько этот залп летел?
— Олень точно не скажу, но... от Бреста до Ленингра-
да около двух тысяч пятисот километров по железной
дороге, а потом — километров сто по воздуху, через Шлис-
сельбург.
— Далековато!
Через сутки при выходе из блиндажа батареи Турове-
рова капитан Петров пашел покореженную дюралевую
конструкцию, явно приваренную к днищу десятидюймо-
вого снаряда вместо «хвостового оперения» авиабомбы.
В самом днище — более чувствительная взрывная втулка,
срабатывающая при ударе о небронированные цели.
Фашистам после занятия Бреста понадобилось пят-
надцать месяцев, чтобы «изобрести» для нас такой сюр-
приз.
А как с итогами?
Конечно, фрицы немало дров наломали, однако ника-
ких тяжелых повреждений у пас не было.
Взрывы таких кустарных бомб — почти совсем приглу-
шенные. Солдаты прозвали их «хлопушками». Этих
«бомб-снарядов» хватило у немцев на пять — десять су-
ток.
Вот так был произведен залп по Осиновцу.
«ЗОЛОТОЙ ФОНД»
«Золотым фондом» в Ленинграде называли старых ра-
бочих, отменных мастеров. В первые месяцы войны это
выражение стало применяться к особо ценным специали-
стам, подлежащим первоочередной эвакуации из города.
Существует немало легенд относительно патриотизма
граждан разных городов. Жители Одессы в этом отноше-
нии как будто занимают первое место. Уверяют, в част-
ности, что настоящий одессит, торговый моряк или кито-
бой, не может долго прожить, не возвращаясь периодиче-
ски домой для беседы с «Дюком» *. В противном случае
он (одессит) начинает чахнуть и медленно угасать.
Вероятно, эта легенда не так уж далека от истины.
Но я беру иа себя смелость утверждать, что привер-
женность ленинградцев к своему городу, может быть не
столь экспансивная, нередко бывает более глубокой, 4t м
у «подданных» герцога Ришелье.
Как бы то ни было, термин «золотой фонд» уже был
в ходу, когда рано утром меня срочно пригласили в каби-
нет Алексея Александровича Кузнецова. В тот момент в
Смольном оказалось на месте только пять или шесть от-
ветственных товарищей. Помню, что вслед за мной во-
шли начальник штаба генерал Д. Н. Нпкишев и уполно-
моченный Государственного Комитета Обороны Д. В. Пав-
лов.
Не присаживаясь, Кузнецов сказал: получена дирек-
тива Государственного Комитета Обороны о порядке
эвакуации людей, которые пе необходимы для обороны
1 «Дюк» — общепринятое фамильярное прозвище, даппое в
Одессе бронзовому памятпику основателю города — герцогу
А. Е. Ришелье.
79
города, но могут продолжать свою полезную деятель
ность в других пунктах, решая задачи в интересах осталь-
ных фронтов и всего государства в целом.
Стоявшим у стола был виден большой лист бумаги,
сплошь заклеенный полосками телеграфной ленты с раз-
машистой резолюцией маршала К. Е. Ворошилова.
Из последующих отрывистых вопросов и разъяснений
стало понятно, что организация этой своеобразной опера-
ции уже в значительной мере продумана, а подготовка к
ней начата, причем:
— в Ленинграде руководство эвакуацией возложено
па А. А. Кузнецова (за исключением основных кадров
Академии наук СССР, которыми будет заниматься лично
товарищ Жданов);
— Комитетом Обороны специально выделены самоле-
ты типа «Дуглас» (пли ЛИ-2) из состава ГВФ, которые
попутно будут забрасывать в блокированный город необ-
ходимые грузы;
— назначение мест посадки, очередность вылетов,
эскорт транспортных самолетов, выбор «воздушных кори-
доров» и все, что касается обеспечения операции, поруче-
но командующему ВВС Ленфропта;
— и каждому из нас надо составить списки лиц, под-
лежащих первоочередной эвакуации, своевременно изве-
стить отъезжающих о сроках и пунктах вылета, поду-
мав о транспорте и всем остальном...
Директива ГКО никого не удивила, потому что было
известно, что почтенные старики, корифеи науки, вроде
академика А. Н. Крылова, и многие его коллеги с увле-
чением работают киркой и лопатой, эскарпируя танко-
опасные направления на подходах к внешнему обводу
Ленинграда. Это было трогательно и очень патриотично,
но вряд ли целесообразно.
Мне, как представителю командования ВМФ, была
выделена квота па пятьдесят мест, что условно соответ-
ствовало двум битком набитым «дугласам». Фактически
эко речь шла о размещении ио три или по четыре пас-
сажира на очередном самолете.
Пока мы находились в кабинете Кузнецова, все каза-
лось ясным. Но очень скоро возникли сложности.
А как быть с семьями? — спросил я себя. Вряд ли ка
кон-либо ученый захочет мри создавшейся для города
у грозе эвакуироваться один. А если бы угрозы городу
не было, «маститых» так срочно не вывозили бы на са-
молетах. Но в этом случае сорока или пятидесяти мест
хватит не более чем на десять — пятнадцать семейств.
Наконец, как быть с научными материалами? С глав-
нейшими сотрудниками ученых?.. Конечно, фамильную
мебель или уникальную коллекцию чайников 1 вывозить
в таких условиях не обязательно, но ученый без своих
ассистентов, лабораторий, специально отобранных книг
и материалов может быть уподобен голому человеку, си-
дящему на мели. А самое необходимое для одного мо-
жет уместиться в тонкой папке, а для другого не хватит
и товарного вагона.
Насколько я понял Алексея Александровича, речь
могла идти только о портфеле и чемоданчике с бельем.
Как же быть?
С этими и многими другими сомнениями я вернулся
в помещенпе так называемой «морской группы»... Что-то
докладывал капитан второго ранга Рутковскпй, что-то
спрашивал Максименко... А в моей голове, как в калей-
доскопе, мелькали известные имена, я видел знакомых
людей в окружении плачущих родственников, на фоне
разнокалиберных ящиков и чемоданов.
Несмотря на обилие трудных проблем, тоскливое смя-
тение наступило позже, когда промелькнула более важ-
ная мысль: кого именно выделить и каков критерий от-
бора?
— Стоп всё! Объявляю аврал! Предлагаю каждому
из присутствующих быстро набросать список особо ценных
специалистов, находящихся сейчас в Ленинграде и кото-
рых необходимо эвакуировать... Срок — десять минут.
Все офицеры морской группы засели за работу, на-
спех отвечая па телефонные звонки и прекратив времен-
но допуск посторонних.
Через полчаса из шести проектов-списков был со-
ставлен одпп, по уже без «дублеров» и с указанном всех
титулов н званий. Самым неожиданным для всех оказа-
лось то, что количество фамилий перевалило за восьмое
десяток.
1 В частности, профессор Л. Гончаров мною лот болел своим
«хобби» — между долом коллекционировал уникальные чайники
всех времен и народов, дчя которых в квартире не хватало ни по
док, пи стеллажей.
Ы
Неисправимый острослов капитан третьего ранга Ки-
риллов (в дружеском кругу — «Кирилкин») по этому
поводу изрек:
— В ноевом ковчеге было двадцать восемь мест. Как
раз ла один «Дуглас»... Л у нас за десять минут набежа-
ло более восьмидесяти «чистых», причем без соответству-
ющих «пар»...
Чем же руководствоваться при отборе сорока человек
из восьми десятков уже признанных лучшими? Кто мог
безапелляционно поставить пробу «золотого фонда» на
чело любого из них? Кому дано такое право?.. Особенно
в момент, когда отбираются кандидаты отнюдь по па по-
лучение ученой степени.
Пока наступление врага на ближайших подступах к
Ленинграду по было остановлено, приходилось считаться
с возможностью любого исхода. Целый месяц шли на-
пряженные бои. Фашисты пробились почти до окраинных
кварталов, и никто из пас по знал, в какой степени ис-
черпал враг свой наступательный порыв.
На мое счастье, сигнал воздушной тревоги сдул всех
совещавшихся в бомбоубежище.
Оставшись один, я, признаться, почувствовал некото-
рое облегчение — но было телефонных звонков, при-
умолкли разноголосые позывные рации: «Я линкор!..»,
«Нужно крамбол!..», «Данге полупдру...» и пр. и пр. Так
сугубо «конспиративно» велись на самых высоких нотах
переговоры с Кронштадтом илп с флотилией па Ладоге.
Глухие разрывы далеко падающих бомб, назойливый
треск крупнокалиберного зенитного пулемета на крыше
ближнего к Смольному дома, рев моторов меньше меша-
ли думать.
Три или четыре фамилии удалось вычеркнуть из спи-
ска без особого конфликта с совестью. Что же касается
остальных — хоть тяни жребий!
Неожиданный разрыв крупной бомбы в саду, разрыв,
которому предшествовал нестерпимый свист, сильный
грохот и колебание всего здания вывели меня из транса.
Потом послышался звон разбитых окопных стекол.
Так случается с оцепеневшими часами. Встряхнешь —
и вдруг заработают все колесики.
«Единственный критерий отбора: степень нужности
данного человека для продолжения войны до полной
победы... Причем должна учитываться необходимость ею
деятельности по только па Ленинградском фронте, а па
всех фронтах и морях...»
Офицеры, вернувшиеся из убежища, согласились с
предложенным мною списком.
— Итак, список утверждается... Примите как директи-
ву. Слова поставлены цифры. Это условные порядковые
номера и даты. Исполнение персонально возлагается на
капитана второго ранга Максименко. Дело сложное н
щекотливое, поэтому все товарищи обязаны помогать
Максу. Сам же он в случае сомнений, пе стесняясь вре-
менем п местом, должен обращаться ко мне, а во время
моего отсутствия к вице-адмиралу Ставпцкому. II еще:
как список, так и очередность отправки необходимо кон-
спирировать. Иначе вы сами будете задавлены количе-
ством вопросов, упреков, обид и претензий. Теперь, ка-
жется, все!.. Что неясно?
Наступила гробовая тишина, список снова пошел по
рукам...
К моменту, когда список обошел почти всех, в поме-
щение шумно ворвался Всеволод Вишневский.
Назначенный старшим в группе журналистов и кор-
респондентов местных п центральных газет, Вишневским
всего себя отдавал обороняющемуся Ленинграду, пе ща-
дил: пи сил своих, пи здоровья. Зажигающие статьп и
репортажи в газетах; выступления по ленинградскому и
центральному радио и па «экспорт» — для союзников;
листовки, обращенные к нашим частям, и призывы к
оболваненным немецким солдатам; участие в многоти-
ражках, где он застревал, разыскивая особо отличивших-
ся разведчиков или снайперов; почти каждодневное ин-
структирование сотрудников дивизионных и флотских
газет или начинающих литераторов...
К нему шли с важными предложениями, по чаще об
ращалпсь с просьбами о пайках, жилье, пропусках, тран-
спорте, средствах связи. Мелочей в то время пе было.
Вишневский по без основания считал необходимым
внешне подчеркивать свое положение. Это выражалось в
сугубо воеппой выправке, форме одежды, боевом спа
ряжении, нолевой сумке и прочих атрибутах флотскою
командира.
83
Почти ежедневно Вс. Вишневский бывал в Смольном,
чтобы получить новые установки и свежую информацию
по возможности из первых рук.
Врывался он вихрем, без доклада; забрасывал нас
замечательными по живости впечатлениями, характери-
стиками бойцов и офицеров — с тех участков оборони-
тельного обвода, куда он наведывался не реже, чем в
Смольпый. Затем, не без хитрецы, пытался разузнавать
о предстоящих операциях, чтобы самому поспеть в нуж-
ный момент в нужное место. Репортерская жплка — быть
в фокусе острых событий, обогнав своих коллег, — про-
должала жить в Вишневском, несмотря па годы и то по-
ложение «старшего», которое он теперь занимал. Эта
жилка доставляла больше всего .затруднений операторам
морской группы, так как они не имели права разглашать
сроки и цели затевающихся операций — даже политра-
ботнику флота Вс. Вишневскому. Обычно отдуваться при-
ходилось мне, прибегая к приемам талейраповской дип-
лома тин.
Ии сам Вишневский, пн остальные его товарищи, при-
нявшие боевое крещение в августовских водах Финскою
залива, при трагическом переходе флота из Таллина в
Кронштадт, как и литераторы, случайно оказавшиеся в
Ленинграде и примкнувшие к группе Вишневского, пе
были нами внесены в первый список «золотого фонда».
В директиве ГКО о писателях и поэтах никаких упоми-
наний не было. К тому же некоторые из них представля-
ли «Правду», «Известия» или «Красную звезду», а сле-
довательно, должны были находиться в блокированном
городе.
До этого злополучного дня Всеволод не показывался
вам на глаза почти неделю. Неделю напряженной и тя-
желой жизни не только для нас, но и для всех ленин-
градцев.
Вишневский был как Вишневский; и все же что-то
новое присматривалось сквозь мажорно-деловую и арти-
стическую маскировку. Но знаю точно, что являлось глав-
ной причиной, во крайняя усталость смотрела из глаз,
обведенных синевой и сетью мельчайших морщин.
И надо было случиться, что именно в такой момент
меня, что называется, осенило.
81
Всеволод, как политработник запаса по мобилизации,
числился в списках флота.
Следовательно, если подходпть формально, он мог
быть включен в число эвакуируемых. Что же касается
основного условия отбора, то тут тоже были свои резоны.
Вишневский начал войну под Таллином, участвовал в
боях за пего; побывал с торпедными катерами на остро-
вах, пережил морской переход кораблей в Кронштадт по
сплошным минным полям, без прикрытия с воздуха (д >
Гогланда) под непрерывными ударами «юнкерсов» и
«хейнкелей». Сейчас он был сосудом, наполненным таки-
ми драматическими событиями и поучительны ми при-
мерами исключительных стойкости и храбрости, что их,
наверное, хватило бы не па одну книгу. Сможет ли он в
нынешних ленинградских условиях найти обстановку,
приемлемую для творческой деятельности художника, ре
алпзовать материалы наблюдений? А ведь его свидетель-
ство так необходимо не только флоту, но и всему совет-
скому народу!
Мне лично проблема казалась ясной.
Не дав Вишневскому сесть и начать говорить, я же-
стом предложил ему слушать:
— Всеволод! У меня идея!.. И важно, что имеется
реальная возможность ее осуществить! Тебе нужно не-
медленно уехать.
Это не было наитием в полном смысле, то есть немо-
тивированным, внезапным решением. Я видел перед со-
бой взвинченного, предельно утомленного, а возможно,
и больного человека. Его необходимо было сберечь.
Не обращая внимания на резкие словечки и опреде-
ления. вырывавшиеся в сердцах у человека, упорно смот-
ревшего мне под ноги, я принялся убеждать его, что отъ-
езд на Большую землю представляется лишь временным;
что в спокойной обстановке он сможет лучше реализо-
вать свои замыслы. Наконец, после возвращения он смо-
жет с новыми силами работать еще больше...
Бесполезно. Темное от гнева лицо Вишневского не ос-
тавляло сомнений в неудаче моих попыток. Голоса, под-
державшие меня, казалось, распалили его еще болыно
и, пользуясь тем, что, кроме вице-адмирала Ставицкого,
остальные офицеры не так далеко ушли от него но зва-
нию и возрасту, Вишневский стал небывало колким и
85
агрессивным. Мне, конечно, было попятно, в чей адрес
относились самые ехидные выражения.
Тягостно и неприятно вспоминать об этом разговоре.
Вишневский, ничего не зная об эвакуации «золотого
фонда», принял предложение как персональное и потому
глубоко обиделся. Пришлось, разъяснять сущность зада-
ния ГКО, что немного примирило его со мной, особенно
после того как были названы фамилии Иоффе, Орбели,
Крылова и прочих... взятые с потолка. Но главное затруд-
нение заключалось в том, что мы не могли показать ему
список, хотя бы потому, что... его фамилии там не было!
Зная, к каким сильным выражениям обе стороны мо-
гут прибегнуть, я решил оборвать дискуссию на предель-
но высокой ноте.
— Я надеюсь, вы пе откажете мне в любезности с од-
ним из улетающих доставить в Москву наиболее ценные
материалы? — спросил холодно Всеволод, отступая к две-
ри, с деланным спокойствием, но все еще красный от на-
пряжения.
— Вы самп сможете выбрать доверенного- товарища,
когда определится первая группа эвакуируемых.
Как-то сидя в том же самом кабинете п с верхнего
этажа рассеянно глядя па свежеполитую траву газонов
перед главным фасадом Смольного, я медленно восста-
навливал в памяти этот разговор с Вс. Вишневским.
Что-то успокаивающее и красивое было в ярко-зеле-
ном травянистом ковре, за которым ухаживали в крити-
ческие дни, несмотря на исступленное упорство нале-
тавших фашистов.
Размышляя спокойно, я понял, что упустил в разго-
воре с Вишневским. Он уже втянулся в эти ни
с чем пе сравнимые дни начала борьбы за родной Ленин-
град. Он уже по-деловому и накрепко был связан с ча-
стями, штабами, политотделами, с руководителями и бой-
цами обороны. Он уже внутренне готовился к боям за
каждый квартал.
Еще вчера диктор читал его боевой репортаж со
Шлиссельбургского направления, а уже сегодня вечером
от Всеволода ждали личного выступления перед микро-
фоном, о чем объявлено в программе радиопередач. Нако-
нец, как раз в эти дни стало известно, что Гитлер назпа-
86
чил еще один, (.самый окончательный», срок захвата
Ленинграда с последующим парадом и банкетом в «Асто-
рии» дтя кавалеров Рыцарского креста.
В этих условиях отчет пз Ленинграда был бы для
Вс. Вишневского — по его кодексу воинской части, ко-
дексу партийца, политработника и балтийского моряка —
подлинным дезертирством.
После отказа Вишневского с импровизацией решили
покончить. Из первоначального списка был выделен деся-
ток фамилий людей, которых нужно было отправить на
Большую землю без промедления.
Характерно, что никто не оспаривал целесообразно-
сти выделения этих фамилий, только при упоминании ад-
мирала П. П. Киткпна кто-то убежденно произнес: <Не
поедет?»
— Во всяком случае, мы обязаны ему предложить.
Роль «главного диспетчера» была возложена на капи-
тана второго ранга Максименко. Основная его обязан-
ность сводилась к вызову товарищей, разъяснению зада-
ния ГКО и выдаче документов на ближайший «Дуглас».
Макс был единственным пз нас, кто имел отношение
к авиации (он провоевал всю гражданскую войну на гид-
росамолетах Волжской и Астраханской флотилий).—
правда, сейчас этот опыт едва ли мог ему пригодиться.
Он отличался также исключительным спокойствием и
выдержкой; был на редкость тактичным и днспиплпнп-
рованным офицером. Мы завидовали, его способности уп-
рощать любую проблему не в ущерб ее сути, не выиски-
вая и не нагромождая дополнительных вопросов и труд-
ностей. Это могло помочь сейчас: ведь предстояло убеж-
дать людей, которые не хотят выезжать из Ленинграда;
в то же время можно было предвидеть, что появятся на-
стойчивые претенденты, не включенные в список.
Наконец, условились, что ни при каких обстоятельст-
вах (вроде моих выездов на Ладогу) морское ведомств»
не должно потерять ни одного места в самолетах, поэтому
в случаях недоразумений решающее слово будет принад-
лежать моему заместителю вице-адмиралу С. П. Ставиц-
кому пли В. И. Рудковскому.
Теперь оставалось только добыть два или три места в
«Дугласе» и своевременно вызвать в Смольный первых
товарищей, намеченных к эвакуации.
87
Списки «золотого фонда» начинались с профессора
И. И. Джанелидзе, состоявшего с 1939 года в должности
главного хирурга ВМФ.
К нему вечером был послан адъютант. И хотя мы за-
ручились постановлением ГКО и телеграммой из Моск-
вы, где нарком ВМФ перечислил фамилии товарищей,
которых необходимо было эвакуировать, и поэтому не
ожидали особых осложнений, все же было решено, что
разговор с Джанелидзе буду вести я. Так было уместнее
во всех отношениях. Точно в назначенное время утром
следующего дня Джан появился в морской группе.
Джап — на многих восточных языках означает «ми-
лый» плп «дорогой». Вот почему друзья в глаза и за
глаза называли профессора Джанелидзе Джаном. Это
был человек редкого ума и обаяния. И почитали его глу-
боко и искренне не только пациенты, которым он спас
жизнь ’.
Джанелидзе был главным хирургом флота, членом-
корреспондентом Академии медицинских наук, генерал-
лейтенантом медицинской службы. За его плечами быт
хирургический опыт первой мировой и гражданской войн.
Одним из первых в стране он сделал операцию на серд-
це. Его знали и как замечательного педагога и органи-
затора.
Я всегда буду гордиться многолетней дружбой с этим
замечательным человеком. Несмотря на разность в годах
(Джаи родился в 1883 году и. значит, был на одиннадцать
лет старше меня), между нами всегда существовали близ-
кие отношения.
Н вот наш разговор в Смольном.
Пи дружественно-доверительный топ, ни ссылки на
высшее командование, ни громкие имена не могли убе-
ди sb профессора в необходимости уехать.
— Товарищ адмирал, — начал Джан, побелев от яро-
сти и глядя мне прямо в глаза, — вы изучали историю
Крымской войны, и я убежден, что в своих лекциях в
Морской академии вы ссылались ла поучительные пре-
цеденты обороны Севастополя... Me допускаю мысли ло-
* Судьбе было угодно, чтобы через четырнадцать месяцев
моей фамилией пополнится список людей, которым врачебное
искусство замечательного хирурга Джанелидзе позволило остать-
ся в списках флота при весьма малых шансах па успех.
88
атому, что вам неизвестно поведение Николая Ивановича
Пирогова, что, впрочем, могли забыть в Москве авторы
телеграммы.
Чувствовалось, каких огромных усилий стоило Джану
владеть своим голосом. И уже одно то, что ои прибег к
официальному обращению, как бы забыв имя л отчество,
говорило о степени его негодования.
— Позвольте напомнить, что Николаю Ивановичу при-
шлось затратить нечеловеческие усилия, чтобы пробить
брешь в стене косности и бюрократизма, пока он добился
разрешения и выехал в осажденный Севастополь, прихва-
тив с собой кандидатов в лекари с выпускного курса уни-
верситета. Он преодолевал страшное бездорожье, боролся
с ужасными беспорядками, допущенными интендантской
службой в снабжении, питании и организации эвакопунк-
тов.
Пе меняя силы голоса и облдлительного тона, Джан
продолжал:
— Какую картину мы видим теперь? Главный хи-
рург, его ассистенты п молодые выпускники уже нахо-
дятся в осажденном городе и на морской базе. Количе-
ство раненых увеличивается с каждым днем... Как и пе-
ред Пироговым, перед нами стоят задачи не только
помощи раненым и скорейшего возвращения их в строй,
но и изучения особенностей воен по половой хирургии в
современных условиях... Задача испытания новых методов
и средств... Задача эвакуации раненых... Наконец, кри-
тическая проверка методов обучения, которыми мы поль-
зовались в предвоенные годы. Так вот именно в этих ус-
ловиях вы предлагаете мне выехать из Ленинграда?!
Куда?.. Очевидно, в безопасные места!
Заметив, что я собираюсь ему возразить, Джан быстро
встал и сделал рукой жест, означающий конец разговора:
— Я никуда из Ленинграда не уеду!
Быстро повернувшись, он вылетел из кабинета, обо-
рвав беседу и всем свопм видом показывая, что для лво
обоих это лучший выход.
Хлопнула дверь, и в комнате стало тихо.
— Ну-с! Желаю вам более успешной деятельности,—•
обратился я к примолкшим офиперам, стараясь внешним
спокойствием «спасти лицо». — Макс! Срочно вызывай
следующих по списку... и действуй!.. Относительно про-
фессора Джанелидзе доложи в Москву... Пусть они сами
£9
его уговаривают. Мы с Петровым едем на Осиновец. Бу-
дем обратно через два дня...
Совершенно раздосадованный (возможно потому, что
в душе сам был на стороне Джана!), я направился к ма-
шине.
Когда через двое суток мы с Петровым входили в ком-
нату морской группы, я сразу по лицу Макса понял, что
дело пошло. Правда, подтвердились опасения, что больше
всего трудностей возникнет из-за необходимости разлу-
чать ученых с их семьями. Конечно, каждый просил уве-
личить норму багажа. Лучшими помощниками Макса ока-
зались жены ученых, которые соглашались ждать оказии
через Ладожское озеро с условием, что им разрешат на
кораблях флотилии или пароходства вывезти «самые не-
обходимые вещи». Что считается самым необходимым,
Макс старался не уточнять.
— Так даже лучше, чем лететь с одной сумочкой...
Вот муж устроится, а там, смотришь, и мы с детьми при-
едем... Так сказать, на готовое!..
Развитие неожиданных по темпу и размаху событий
па фронте и скудная информация о них. которая переда-
валась через сообщенпя Информбюро, порождали две
крайности: кое-кто делал почти безнадежные прогнозы,
по Максу приходилось изредка выслушивать и весьма
оптимистические высказывания.
Что касается самих ученых, то они лучше оценивали
обстановку, но ни одпп из остающихся не завидовал уез-
жающим. Почти каждый предпочитал роль защитника
города. Воображение рисовало героическое, но мрачное
будущее: вроде схваток на баррикадах, в стиле картин
Эжена Делакруа.
Задним числом можно признаться, что тогда еще ни-
кто далее отдаленно не представлял той степени физиче-
ского и морального напряжения, тех жертв, которые по-
требуются от защитников Ленинграда, и не мог предви-
деть, что погибших от голода будет значительно больше,
чем от авиабомб или артиллерийских снарядов.
— Мы, —• докладывал Макс, — не потеряли ни одного
места в первом эшелоне «дугласов» и благополучно от-
правили четырех товарищей, намеченных по списку. Но
ость серьезные опасения относительно завтрашнего утра.
90
Из штаба ВВС час назад сообщили, что нам предостави-
ли еще одно место. Времени, чтобы вызвать очередного
товариша, уже нет.
Требовалось срочное решение.
Я сразу подумал о С. П. Ставнцком, дата отъезда ко-
торого не была уточнена.
Но не обидится ли он, не сочтет ли, что его работа
здесь, в Ленинграде, ценится недостаточно высоко?
(А сколько людей будет в претензии на то, что вице-
адмирал попал в список «фонда», а они обойдены? Но с
этим считаться не прпходплось.)
Лично у меня никаких сомнений в исполнительности
Ставицкого не было. Кроме того, он числился и в теле-
графном перечне наркома. Но все дело заключалось в
том, что он успел уже внести свой весьма существенный
вклад в организацию огня корабельной и железнодорож-
ной артиллерии флота н многое сделать для контрбата-
рейной стрельбы. Уже нащупывались методы маневри-
рования огнем и массирования его на нужных направле-
ниях.
Благодаря исключительному авторитету и тактично-
сти Ставицкого быстро был найден общий язык с началь-
ником артиллерии фронта. Четко действовала договорен-
ность относительно системы целеуказаний, порядка вы-
зова огня, установления связи, обмена картами, кодами,
таблицами... И все это — с большим уроном для фаши-
стов.
Конечно, система огпя осажденного города не остава-
лась стабильной. Обстановка менялась с каждым днем в
зависимости от оперативных, климатических и других
условий. Все это в свою очередь могло потребовать кор-
ректировки, а может быть, и перестройки системы управ-
ления огнем, вплоть до перемещения огневых позиций.
Но Ставпцкий воспитал и подготовил плеяду замеча-
тельных морских «пушкарей». Одним пз первых его уче-
ников был вице-адмирал Иван Иванович Грен, ставший
крупным артиллерийским начальником.
И все же Макс считал, как стало ясно из его доклада,
противоестественным, неэтичным, чтобы кто-либо из со-
става морской группы покинул блокированный город. По
его мнению, вице-адмирал Ставпцкий никогда на подоб-
ное не согласптся, особенно сейчас, когда положение все
более осложняется. Нетрудно было доедаться, что вести
91
неприятный разговор Макс предпочитал опять предоста-
вить мне, хотя я, так же как и он, был учеником «ар-
тиллерийского бога».
«Бог», невозмутимый как всегда, сидел за своим сто-
лом и работал с логарифмической линейкой, заполняя
разграфленный лист цифрами. Макс, очевидно, чувство
вал моральное превосходство этого человека. Секрет поч-
тительного уважения, которое внушал к себе Ставицкий,
заключался не только в том, что орден Красного Знамени
он, беспартийный командир «Севастополя», получил еще
летом 1919 года за подавление главного калибра мятеж
наго форта Красная Горка. Знали, что Ставицкий поль-
зуется огромным авторитетом у офицеров п матросов, что
его безупречная репутация начала складываться еще до
революции... Все это было известно Максименко, и все
же он плохо знал Ставицкого. Как часто мы плохо знаем
друг друга и даже не задумываемся над этим, хотя рабо-
таем бок о бок годами!
Забрав у Макса список «золотого фонда», я пригласил
к себе Ставицкого — высокого п худого, с седым бобриком
волос.
Бе меняя ни выражения лица, ни тембра голоса (не-
даром многие за глаза называли его «сухарем»), Сергей
Петрович спокойно ответил на три вопроса:
— Да, с начальником артиллерии фронта на сегодня
имеется полная договоренность и установлена надежная
связь. Организация проверена огневыми налетами
180 мм п 305 зьч орудий по вызову иачартов секторов.
— Дальнейшее управление системой огня кораблей,
морских батарей, береговой и железнодорожной артилле-
рии вполне можно возложить на вице-адмирала Грена
Ивана Ивановича.
— На сборы мне не нужно времени. Я готов.
В комнате наступила абсолютная тишина, причем вое
офицеры, замерев, кто как был, не скрывая заинтересо-
ванности, слушали во все уши и смотрели во все глаза,
стараясь при этом оставаться почтительными.
Теперь вопросы задавал Ставицкий:
— Скажите... моя фамилия есть в телеграмме нарко-
ма? Когда я должен лететь? К кому явиться?
Выяснив все, что его интересовало, внце адмирал
встал, пожелал мне, а затем и всем остальным «счастли-
ва оставаться», взял билет и бумаги, необходимые для
92
вылета на рассвете, собрал таблицы п карты со своего
стола, захватил чемоданчик с туалетными принадлежно-
стями и сменой белья (с чемоданчиком этим он никогда
не расставался с первого дня назначения в Смольный).
Возникла неловкая суета. Каждый хотел что-то сде-
лать для Сергея Петровича или что-то хорошее сказать,
но он твердо отклонил такие попытки:
— Нет, благодарю вас!.. У меня есть еще время само-
му отвезти все материалы и передать их лично Грену.
Еще минута — ив морской группе стало одним чело-
веком меньше. Ставицкий спокойно вышел, словно ухо-
дил в буфет или смежную комнату.
И ни у кого из присутствовавших при этой сцене не
возникло ни малейшего сомнения пли неловкости.
Каждый совершенно отчетливо чувствовал и понимал,
что если бы вице-адмирал Ставицкий получил место в
самолете, чтобы лететь с парашютом к партизанам в тыл
врага, то вся сцепа прощания, вопросы, тембр голоса,
сдержанное рукопожатие и т. д. — все протекало бы точь-
в-точь таким же образом. И так же спокойно и точно вы-
полнил бы он приказ, аккуратно закончив оставшиеся
дела и предварительно проверив, куда н к кому он дол-
жен явиться в тыл фашистов.
Нет, этот человек не «сухарь», он не просто исполни-
тельный солдат, а воплощение чувства долга веред Ро-
диной!
Несколько месяцев .спустя, получив назначение на се-
верокавказское направление, я выходил из самолета в
Краснодаре. Первым, кого я увидел, был вице-адми-
рал Ставицкий — морской консультант при штабе фронта,
^ловившего высадку десанта в Крым.
ЗАРЫВАЮТСЯ
В один из самых тяжелых моментов обороны Ленин-
града, в середине сентября, когда немецкая группа ар-
мий «Север» снова пыталась с ходу ворваться в город и
на душе у всех скребли кошки, мне пришлось (в который
раз!) пз-под маскировочной сетки Смольного выскочить
на трофейном «мерседесе» к Ириновской железной доро-
ге, ведущей к Ладожскому озеру.
Знакомый милиционер, как всегда дежуривший у
«финляндской» заставы, обычно мрачный, с неожиданно
просветленным лицом крикнул, козыряя по уставу:
— Зарываются!
Забот в голове было свыше меры, настроение не из
веселых. Я, конечно, не обратил внимания на своеоб-
разный салют постового. Проскочил заставу, показав гар-
низонному наряду развернутый пропуск.
Еще не успел я принять рапорт от командира Ладож-
ской военно-морской базы капитана первого ранга
Н. Ю. Авраамова, как, бросив вагонетки, ко мне подо-
шли две женщины, работавшие па кладке волнолома в
Осиновце:
— А это правду говорят, товарищ адмирал, что нем-
цы начинают в землю зарываться?
Меньше всего хотелось говорить успокоительные сло-
ва, особенно после того, как в дороге узнал, что Сорок
вторая армия уже отошла за пригородный рубеж. Однако
от разговора уклониться не удалось, так как через мину-
ту меня окружила внушительная группа работниц.
— В современной войне без окапывания ни шагу не
сделаешь... Наверно, видели, что даже вокруг самолетов
на аэродромах «капониры» строят... Так что ничего уди-
вительного, если немец кое-где себе временные траншеи
94
и позиции роет... А вы бы лучше времени пе теряли и
выгружали камень на волнолом...
По выражению лиц нетрудно было понять, что «лек-
ция» моя не понравилась. Едва отойдя от работниц, я
услышал за спиной:
Ваньку валяет!.. Или сам не в курсе!
•— Как же не знает, если он со Смольного?..
Много позже, отлеживаясь от усталости в блиндаже
береговой батареи майора Туроверова, державшего под
огнем занятый немцами Шлиссельбург, и вспомнив на-
стойчивый вопрос, преследовавший меня весь день, я ска-
зал гостеприимному комбату:
— Черт его знает, кто пустил этот слух; но для на-
шего направления сейчас он звучит абсурдно... Дело в
том, что финская армия, оттеснив наши части с Карель-
ского перешейка, от линии Маннергейма до прежней гос-
граппцы, сейчас занимает старые блиндажи, КП, НП п
пользуется сооружениями бывшего укрепрайона Ленин-
градского округа. Сунулись было синхронно с немецким
штурмом в конце августа, но, получив по зубам, зары-
лись и с тех пор не активничают. А в общем — уютно
устроились подлецы и, очевидно, ждут нового нажима
немецкой группы фон Лееба.
Фрицев на Карельском — две-три части и батареи уси-
ления... Вот и судите сами — нужно ли им зарываться на
всю зиму в землю пли лучше подождать еще одного
штурма?!
На рассвете я возвратился в город, почти забыв об
этом разговоре.
Хотя «ослвовецкие» дела отнимали буквально все вре-
мя, все же мне приходилось проскакивать на торпедном
катере в Кронштадт для бесед с офицерами или для об-
суждения с командованием некоторых острых вопросов,
возникавших между Военсоветамп фронта п флота.
После совещания с руководящим составом, которое
проводилось в помещении командного пункта ПВО. обо-
рудованном в огромной цистерне, армированной плитами
брони и бетона, ко мне подошел командующий флотом
адмирал В. Ф. Трпбуц, вместе с которым я воевал еще в
гражданскую войну на Волге. Командующий спросил:
— А правда, что немец уже начал зарываться?
95
— Зарываться можно по разному н для различных
целей... Не слушай ты эти «баковые новости», тем более
что сам только что докладывал об усилении обстрела
Главной базы со стороны Петергофа п из-за Рамбовского
плацдарма *. И мы же вместе наблюдали «звездный» на-
лет пикировщиков... Паше дело сберечь Кронштадт н ко-
рабли, особенно подлодки, для выхода на охоту за
тоннажем, когда позволит обстановка в заливе.
Возвращаясь перед сумерками в город, проходя мимо
барж с зенитными батареями, которые стояли на якорях
в Маркнзовой луже, лавируя между всплесками немецких
артиллерийских снарядов, бивших со стороны Петродво-
рец — Стрельпа, я с горечью подумал, что из тысячи и
одного варианта планов войны именно этот выход немцев
к дворцовым приморским паркам никем п никогда по
был предусмотрен.
По приезде в Смольный я узнал, что меня вызывает
новый командующий фронтом генерал армии Г. К. Жу-
ков, принявший оборону Ленинграда в один из крити-
ческих для города дней, 13 сентября 1941 года.
К этому времени мы знали, что немецкая армия «вы-
билась нз графика», начертанного ОКБ1 2, и пока так и
не смогла выполнить объявленные на весь мир приказы
Гитлера о захвате и уничтожении Ленинграда. Знали,
что потери противника в живой силе и технике превыша-
ла все самые пессимистические расчеты гитлеровцев, од-
нако наступательные возможности фашистских войск
еще не были исчерпаны, и отдельные наши части были
вынуждены то тут, то там отходить, несмотря па огром-
ные жертвы и сверхчеловеческие усилия.
Не успел я заглянуть в свои кабинет, чтобы привести
себя в порядок перед представлением начальству, как
оказался буквально атакованным восторженными вос-
клицаниями Вира3 и Макса.
— Слышал?! Немцы закапываются!
1 Фаш истекая армия, торопясь к Ленин! раду, обошла район
форта Красная Горка, оконтурив район Ораниенбаума, который на
матросском жар! оно назывался «Тамбовским плацдармом» или
«малой землей».
2 ORB— Верховное командование вооруженными силами фа-
шистского рейха.
8 Вир — инициалы Владимира Ивановича Гутковского; как и
Максим Яковлевич Максименко (Макс), он был капитаном второ-
го раню морского штаба в Смольном.
— Ступайте вы к чертовой матери с этим закапыва-
нием! И так мне за день все уши прожужжали!
В коридоре перед дверью командующего фронтом мой
курс пересек секретарь обкома, он же член Военного со-
вета фронта А. А. Кузнецов:
— Слышали? Немцы закапываются!
— Слышать-то слышал, дорогой Алексей Александро-
вич!.. Да не знаю, насколько это достоверно?! И потом,
ведь это пе в первый раз!
— Вызов па Военсовет получили?
— Так точно!
— Ну вот, там все и узнаете.
Почти два месяца в мимолетных и настороженных
разговорах звучала гнетущая тревога:
— Слышали?.. Они заняли Чудово...
— Один штабной говорил, что нам приходится отхо-
дить почти к Пулковским!..
— Насчет Слуцка знаете?..
— Как перед истинным! У меня дочка служила там
на заводе!..
И вдруг!.. Словно новым ветром повеяло с другого
румба.
Так как повый начальник штаба фронта М. С. Хозип
вступил в должность только два-три дня пазад, доклад
был поручен начальнику разведки.
Все сидели настороженные, готовьте услышать что-
то особо важное. Полная тишина, хотя число пригла-
шенных значительно превышало обычный состав Совета.
Пожалуй, спокойнее всех и, может быть, еще серьез-
нее, чем всегда, сидел генерал армии Жуков, меньше
других склонный к длпппым совещаниям. После объез-
да важнейших участков фронта он уже дал новые дирек-
тивы командармам п почти ежедневно замышлял один
удар за другим в уязвимые места германских боевых
порядков, выбирая время, направление, силы и средства
для контратак, которых фашисты не ждали.
«Если после приостановки немецкого штурма в конце
августа авпафотопаблюдение, опрос пленных п разведка
указывали на эпизодические земляные работы или ис-
4 И. Исаков 97
II 11
пользование противником нами же построенных траншей,
эскарпов и прочих сооружений, то начиная с 20 сен-
тября совершенно достоверно фиксируется на важней-
ших направлениях развертывание следующих ранее не-
обычных работ.
1. Местное население принудительно выгоняется для
рытья глубоких котлованов, очевидно рассчитанных на
сооружение солидных и емких блиндажей.
2. В районе Петродворца и других исторических пар-
ков валят и вывозят вековые сосны и ели, разделка ко-
торых подсказывает, что предназначены онп для накатов
над блиндажами, КП, НП и орудийными дзотами.
3. Все перечисленные работы обеспечиваются маски-
ровочными мероприятиями, включая дорожные подъ-
езды.
4. В отдельных случаях отмечены даже попытки уст-
роиться комфортабельно, для чего стены блиндажей ок-
леиваются обоями, используется уникальная мебель и
устанавливаются комнатные печурки».
— Это все?
— Так точно, почти все... Могу только добавить, что в
ряде мест были расстреляны все рабочие, привлеченные
к строительству особо удобных или насыщенных прибо-
рами подземных сооружений.
— Ясно!.. Покажите на карте, на каких направлени-
ях это зарывание в землю идет более интенсивно. Нет
ли здесь заведомого обмана? Анализировал ли штаб по-
добный вариант? Наконец, на какпх участках зарывание
ведется менее интенсивно, а где оно вовсе не ведется?—
спросил командующий фронтом.
В следующие минуты докладчику пришлось выслу-
шать несколько критических замечаний в очень сильных
выражениях, так как данные о ходе земляных и оборо-
нительных работ оказались нанесенными на разведкар-
ту, но не были совмещены с общей, стратегической кар-
той, на которую в штабе наносили оперативную обста-
новку с указанием боевых порядков главнейших
штурмовых соединений противника.
— Ваш вывод?
— Очевидно, темп фашистского наступления замед-
лился... И даже... Можно ожидать, что немецкая армия
готовится к зимовке на подступах к Ленинграду...
Однако, увидя по лицу председателя Военсовета реак-
98
цию на своп выводы, докладчик, что называется, при-
кусил язык.
Конечно, после того как нам пришлось оставить ру-
беж Лужского УРа и противник перерезал Октябрьскую
железную дорогу у станций Чудово и Волхов, былп при-
няты самые решительные меры. Оборона на угрожаемых
направлениях была усилена за счет предельного напря-
жения всех наличных сил. С прибытием нового комфронта
началось проведение частных операций в неожидан-
ные для противника моменты и на самых разнообраз-
ных направлениях. Инициатива, несмотря на неблагопри-
ятное соотношение сил, начала частично переходить в
руки нашего командования, фашистский генералитет
был вынужден отказываться от намеченных ударов и
маневрировать резервами отнюдь не применительно к
ранее разработанному блпцплану.
Если генерального перелома еще и не произошло, то
с двадцатых чисел сентября положение начало стабили-
зироваться. На ряде участков наступали ленинградцы.
— Самое мрачное, я бы сказал — самое глупое, что
мы можем сделать в данных условиях, — заключил гене-
рал Жуков, — это предоставить врагу закапываться там,
где он захочет и на сколько хочет! Понятно? Все указа-
ния, данные мною об активной обороне и частных на-
ступательных операциях, остаются в силе... Их надо
форсировать, не жалея средств и сил! Только таким об-
разом мы поможем германской армии ускорить «закапы-
вание в землю». Иначе говоря, не они сами, а мы их
должны зарыть, и чем скорее — тем лучше! Ясно? Тог-
да товарищей прошу быть свободными, кроме...
Через день слово «зарываются!» облетело все частя
и соединения, корабли, штабы, ополченцев, военные шко-
лы, заводы и всех, кто не был равнодушен к судьбе род-
ного города.
Но разве были равнодушные в то дни?
Еще несколько дней спустя разведка доставила от-
тиск директивы ОКБ «о блокаде Ленинграда» — это бы-
ла расписка в том, что с 21 сентября идея блицкрига
оказалась похороненной.
4* 93
Днем н ш дв^мя позже я заглянул в «Асторию», где
у меня был постоянный помер на «антресолях» для пе-
риодического отсыпания п где можно было принять ван-
ну п сменять белье.
Почтенный швейцар с традиционной бородой лопатой,
с трудом открывая тяжелую дверь, затемненную толевы-
ми листами, почтительным шепотом доверительно спро-
сил:
—- Товарищ адмирал?.. А правду говорят, что немец
закапываться начал?
— Может, п правду, но для верности надо спросить
бабушку Гитлера!..
Конечно, ответ не очепь-то остроумный, по не успел
я сделать двух шагов, как за спиной послышался густой
шепот. Бородач внушал дежурившему с ним милицио-
неру:
—• Все ясно! Значит, так оно и есть, но... военная
тайпа!
Через день, несмотря на то что начались штормы и
первые холода, был сделан один из важнейших шагов
искусства «активной обороны» — высадка бойцов на ле-
вом берегу Невы п захват плацдарма в районе Невской
Дубровки. Это был один пз многих, но значительнее многих
других героических эпизодов тех дней. Подготовка к опе-
рации началась 18—19 сентября. Плацдарм стал опорной
базой последующего наступления па мгмпском направ-
лен шт.
С той поры прошло уже двадцать пять лет. Не могу
ручаться за абсолютную точность воспроизведенных фор-
мулировок и реплик, но со всей ответственностью свиде-
тельствую, что именно так переживали осажденные ле-
нинградцы эти критические, вернее — переломные дни.
Конечно, не в одни день и по па всех направлениях
сразу, но приблизительно с середины сентября по пер-
вую декаду октября 1941 года, провалившись с пресло-
вутым планом «блицкрига», фашистская армия под Ле-
нинградом начала последовательно закапываться в
землю.
Много лет спустя этот эпизод нашел такое эпическое
выражение в официозном труде германского военного
историка генерала Типпельскнрха:
«...Немецкие войска дошли до южных предместий го-
рода, однако ввиду упорнейшего сопротивления оборопя-
100
ющихся войск, усиленных фанатичными ленинградски-
ми рабочими, ожидаемого успеха не было...» Ч
Да, ожидаемого успеха не было. Более того — быт
провал генерального плана, разработанного и проштуди-
рованного задолго до начала войны.
И везде, где выдохся наступательный порыв штурмо-
вых соединений, словечко «закапываются» пли «зарыва-
ются» стало тем крылатым выражением, которое входи-
ло в очередные донесения в Ставку, в штабы, соедине-
ния, передавалось из уст в уста.
Для всех участников ленинградской эпопеи, пережив-
ших беспримерную блокаду, это слово «зарываются!»
даже четверть века спустя звучит как благовест.
’ Т и пне л ьскирх. История второй мировой войны. М., Иио-
издат, 195G, стр. 197.
НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ДЕНЬ
Накануне 8 мая 1945 года я засыпал поздно и с тру-
дом, несмотря на большие дозы снотворного. Будоражило
сознание, отгоняло сон сообщение о захвате Дрездена
войсками Первого Украинского фронта, приближение
маршала Конева к Праге.
Кроме того, поздно ночью перед отъездом домой до-
ложили, что авиация Балтийского флота уже начала
наносить удары по портам острова Борнхольм, так как с
утра должна была начаться высадка десанта наших ча-
стей, чтобы освободить датчан от длительной фашистской
оккупации.
Когда меня наконец растормошили настойчивым «ма-
шина пришла», я даже не сразу понял, что происходящее
выходит за рамки обычного утреннего подъема.
За окном — высокие облака с большими разрывами,
сквозь которые просвечивало нежно-голубое небо. Как-
никак, а май! Весна! Но почему так сумеречно и мало
света? Оказалось, что только 6 часов утра. Солнце
хотя п вылезло из-за горизонта, но еще не пробило
туч.
Кто позаботился прислать так рано машину, которая
обычно приходила в семь или даже в восемь утра, в за-
висимости от обстановки и от того, как и в какой степе-
ни изнеможения удавалось прервать работу накануне
ночью? Раздался телефонный звонок дежурного офице-
ра. Советское информационное бюро передавало экстрен-
ное сообщение о том, что в Берлине фашистским руко-
водством подписан акт о безоговорочной капитуляции Гер-
мании.
Спустя несколько минут мы мчались через Каменный
мост и я слушал комментарии шофера Морозова. Всегда
102
подтянутый, флегматичный и молчаливый, старшина на
этот раз нашел довольно много слов в адрес Гитлера и
его присных. Несмотря на ранний час, на улицах было
много народу.
До этого долгожданного дня почти ежедневно Моск-
ву сотрясал очередной победный салют, и еще недавно
намертво затемненную столицу щедро освещали много-
цветные ракеты.
Подумать только: конец войне!
В последние ее недели быстрота темпа передвижения
наших фронтов могла закружить любую слабую голову.
В то же самое время происходили значительные события
во всех уголках земного шара. И хотя судьба второй ми-
ровой войны решалась на фронтах наших армий, все же
в моем положении нельзя было не оглядываться на дру-
гие направления.
Конечно, «переварить* всю информацию, поступав-
шую на последнем этапе войны, было делом чрезвычай-
ной трудности, однако, учитывая то, что «положение обя-
зывает*, приходилось анализировать не только оператив-
ную и стратегическую, но и политическую обстановку
как в Европе, так и в Атлантике, на Дальнем Востоке и
в Тихом океане.
Что развязка неминуема, знали, понимали и чувство-
вали очень многие. Что она наступит относительно скоро,
кое-кто начал считать еще с момента пленения фельд-
маршала Паулюса; затем — после победного сражения па
Курской дуге; еще нетерпеливее стали ждать конца пос-
ле форсирования Днепра и освобождения Ленинграда от
блокады. Наконец, когда головной третьей американской
армии оставалось до Берлина еще около 330 километров,
советские войска подошли вплотную к крепости Кюстрин,
от которой до гитлеровского логова оставалось всего
70 километров.
Правда, все знают, что это были разные, несоизмери-
мые километры — и по плотности развертывания фашист-
ских войск, и по степени их насыщения всеми видами
техники, и по количеству поддерживающей авиации.
Наиболее ощутимо разница в этих километрах сказыва-
лась в инженерном оборудовании плацдармов на подхо-
дах к германской столице, но, главное, она была в упор-
стве фашистских полевых войск, СС, гестапо и специ-
альных формирований из восточных пруссаков — все они
103
дрались с яростью обреченных, чувствовавших неизбеж-
ность расплаты за все свои злодеяния. Их дивизии па
западе или эластично отступали, или сдавались ча-
стям фельдмаршала Монтгомери с вежливым полупо-
клоном.
Да, быстро бежали последние педели и дни перед кон-
цом второй мировой войны.
Двенадцатого апреля умер Ф. Д. Рузвельт, человек
большого ума и сердца. Он до последнего дня оставался
лояльным союзником. Не прошло и недели, как из речи
нового презпдента в Советском Союзе узнали, что «Аме-
рика вполне сможет вести человечество к миру и про-
цветанию...». Программа, мягко говоря, была претенциоз-
ная. Мы промолчали пе потому, что эта программа была
завуалирована комплимента мп в сторону СССР.
Советский Союз промолчал потому, что ему была глу-
боко чужда сама мысль о каком-то превосходстве над дру-
гими народами. Нас заботили мирные дела. 24 апреля
заседала XI сесспя Верховного Совета, па которой депу-
таты приняли бюджет первого мирного года п больше
всего говорили о предстоявшем севе хлебов.
Через день, 25 апреля, советские части встретились с
американскими в районе Торгау, а в Сан-Франциско от-
крылась первая конференция ООН, которой, собственно,
и доверили ее создатели решение проблемы, как вести
человечество к миру п процветанию.
В этп дни события развивались с нарастающей быст-
ротой. 25 апреля замкнулись клещп, в которые зажали
Берлин войска маршала Жукова и маршала Конева.
27 апреля был схвачен бойцами итальянского Сопро-
тивления Муссолини.
Девятое мая у нас в стране было объявлено всенарод-
ным праздником «Дня Победы». Формально война закон-
чилась, а фактически — еще не везде.
Часть германских подводных лодок находилась в Ат-
лантическом океане на путях союзных транспортов, крей-
сировала на подходах к нашему северному побережью и
даже у южной оконечности Африки. Кое-кто из команди-
ров фашистских лодок не успел принять по радпо прика-
за о капитуляции, а кое-кто делал вид, что не знает об
этом, чем и объясняется тот малоизвестный факт, что
последний союзный транспорт был потоплен в августе
1945 года.
104
*
Должен сказать, что все эти последние дни перед кон-
цом воины я находился в состоянии крайнего напряже-
ния. Бесконечно шла все новая и новая информация, во-
енная, политическая, которая, в свою очередь, почти
поминутно вызывала ответную реакцию. То ли в виде
докладов министру Военно-Морского Флота адмиралу
Кузнецову, то лп в виде директив, распоряжений или
указаний флотам, флотилиям, Военно-Воздушным Силам,
базам и тыловым учреждениям — в десятки, сотни адре-
сов. Правда, подавляющая часть работы легла на плечи
адмирала Кучерова, принявшего после моего рапенпя пост
начальника Главного морского штаба, но и я, как заме-
ститель министра, не мог оставаться в стороне. Еше не
так давно положение наших морских сил было относи-
тельно стабильным. Но вслед за беспримерными по стре-
мительности наступательными операциями фронтов вза-
имодействующие с ними флоты и флотилии вынуждены
были отрываться от привычной системы базирования.
Передислоцирование на запад, за пределы старых
границ СССР, происходило от Линаахамарп на севере и
Турку, в Финском заливе, вплоть до портов на Среднем
Дунае, до Варны и Констанцы — на юге. Мало того, часть
бронекатеров и глиссеров двигалась в том же направле-
нии на железнодорожных платформах. Даже на Шпрее,
под Берлином, катера и глиссеры нашего флота оказы-
вали содействие наступающим частям обоих фронтов.
Весь день 9 мая был заполнен потрясающими сводка-
ми и сообщениями, которые наползали друг на друга, по-
ражая воображение и радуя сердце. Уже не тянуло к
стратегическим картам. Настолько известны были упоми-
наемые города, острова или реки, что в памяти запечат-
лелся хорошо знакомый слепок, охватывающий Южную
Балтику, центральные и северные области Германии,
Польши, Чехословакии и смежные с ними районы. Но те-
перь это уже была пе прежняя карта. Виделась своеоб-
разная картина, как бы нарисованная на географической
основе. И можно было бы назвать ее картиной развала
гитлеровского рейха п его военной машины.
Конечно, нарушился обычный ритм жизни и работы
командования, Главного штаба флота и различных уп-
равлений. Люди входили и выход пли без доклада. Теле-
105
граммы подписывались стоя. Телефоны звонили напере-
бой, стараясь своим звонком перебить остальные. Бутер-
броды заменяли обед.
Ликование! Да, победное ликование было на лпцах, в
интонации и жестах говоривших и во всем остальном,
несмотря па то что кое-где операции протекали не так
гладко, как хотелось.
В числе многих других товарищей, перебывавших в
этот памятный день в моем кабинете, оказался и напори-
стый военный корреспондент. Всего разговора с ним не
помню, но в памяти остался один вопрос, к которому он
настойчиво возвращался несколько раз. «Что вам осо-
бенно запомнилось из боевых действий в последний пе-
риод войны и что наиболее сильно воздействовало на фа-
шистов. ускорив их разгром?»
В сумбуре общего ажиотажа и ликования этого дня я
не был подготовлен к быстрому ответу. Перечислив две
или три смелые операции, выполненные флотами,
я постарался отделаться от напористого гостя. Но когда
он ушел, сам задался тем же вопросом и, несмотря на то
что не располагал и половиной необходимых данных,
пришел к убеждению, что таким героическим подвигом,
потрясшим фашистов, начиная с самого Гитлера, являет-
ся беспримерный успех атак подводной лодки «С-13».
Ведь не случайно, что Каюс Беккер, один из герман-
ских историков, пздав в Гамбурге осенью 1959 года книгу
о «Военных действиях на Балтийском море», главу вось-
мую, в которой описан трагический эпизод гибели лайне-
ра «Густлов», назвал так: «Восточная Пруссия. Расплата
за войну».
Да, конечно, расплата. Но в этот день мы не могли
еще знать содержания книги Беккера.
Флаг-офицер доложил, что просит приема полковник
Фрумкин.
— Дорогой полковник! Во-первых, поздравляю вас с
победой, а во-вторых, выкладывайте свое дело, после че-
го разъясните мне все, что вы знаете о гибели «Густлова»
и «Штойбена».
— К сожалению, я многого вам доложить не смогу.
Попытка выяснить подробности у самого командира лод-
ки, капитана третьего ранга Маринеско, пока провали-
лась. Он со своей подводной лодкой повторно вышел в
море. Сейчас находится в заданном районе на подходах к
106
Либаве, занятой северной частью Курляндской группы
фашистской армии. Обратно ожидается в двадцатых чис-
лах этого месяца.
— Но все же, что и от кого мы знаем о его предыду-
щем походе? — спросил я.
Полковник доложил.
Одиннадцатого января лодка была выслана в район
Штольпмюнде с задачей воспрепятствовать эвакуации
Курляндской группы из Виндавы, Либавы и Паланги в
порты Померании и Мекленбурга. После нескольких бое-
вых встреч со сторожевыми катерами 30 января Маринес-
ко донес- о потоплении большого транспорта с войсками.
Подробных итогов он не знал, так как пришлось укло-
ниться от эскорта и уходить на глубину.
После еще нескольких соприкосновений с противоло-
дочными кораблями и катерами и встречи с фашистской
подлодкой 10 февраля подводная лодка «С-13» потопила
легкий крейсер, шедший с охранением. 15 февраля Мари-
неско благополучно возвратился в операционную базу
Турку, временно оборудованную в финском порту.
— Скажите, это верно, что поход был тяжелый по
климатическим условиям? Я говорю о морозе, снежных
зарядах, плохой видимости и такой качке, что приходи-
лось временами ложиться на грунт.
— Так точно. Из-за темных штормовых ночей и пло-
хой видимости днем ему ничего не оставалось, как рис-
ковать надводными атаками или вовсе отказаться от
атак.
— А верно, что из трех торпед, выстреленных в пер-
вом случае, и двух—во втором, все пять торпед попали
в цель и взорвались?
— Так точно, это подтверждено отчетом флагманско-
го минера дивизиона, после возвращения лодки в
Турку.
— Да! Это марка! А теперь скажите, откуда возник-
ли разговоры о «национальной катастрофе» в Германии
после действий лодки «С-13»?
— К сожалению, товарищ адмирал, мы не распола-
гаем официальными документами, по ни у кого нет со-
мнения, что «национальная катастрофа» налицо.
Первыми дали знать об этом шведы, точнее, их от-
крытая радиопередача «Последние новости», значится! -
но позже опубликованная в финской печати.
107
С 3 по 6 февраля передавалось, что подобрано много
трупов с лайнера «Впльгельм Густлов», на котором по-
гибло до шести тысяч нацистов; что фюрер в бешенстве.
Он приказал расстрелять начальника эскорта и объявить
трехдневный национальный траур по всей Германпи: и,
наконец, командир советской лодки объявлен < врагом
рейха X. 1». заочно приговорен к смерти, назначена ог-
ромная сумма за его поимку.
— Но почему же национальный траур? Даже если
шесть тысяч фашистов погибли. Мало разве их били па
фронтах?
— Секрет шума в том. что на <Густлове» переходит
в Киль учебный отряд подводного плавания. Из шести
тысяч потопленных оказалось две тысячи квалифициро-
ванных подводников, подготовленных для подводных
лодок последнего типа. Через одиннадцать суток в том
же районе Маринеско атаковал п уничтожил транспорт
«Генерал фон Штойбен» (это его он принял за легкий
крейсер), на котором удирали подводники, СС и геста-
повцы из района Кенигсберга и Пиллау.
Я поблагодарил полковника за доклад и пожалел, что
не рассказал военному корреспонденту о подвиге лодки
«С-13». Да разве можно было вспомнить и рассказать тог-
да обо всех героических подвигах наших моряков, солдат,
офицеров?! Миллионы людей моей страны проявили ге-
роизм. мужество, стойкость, а очень многие отдали свои
жизни во имя того, чтобы утвердился на земле мир. С гер-
манским фашизмом было покончено.
В среду 9 мая. выступил в «Правде» писатель Н. Ти-
хонов. «День Победы! Никогда не забудет этого дня со-
ветский человек.—писал он.—как никогда не забудет
он 22 июня 1941 года».
Да! Именно так! Мы не забудем пережитого! В сум-
буре виденного, слышанного, прочтенного и прочувство-
ванного в те исторические дни Тихонов сказал от себя
и от меня, от миллионов советских людей то. что мы ду-
мали в то время. А думали мы тогда о том, как прекрас-
но, как величественно короткое, но такое емкое слово
Победа!».
Так оно и остается неизменным двадцать лет спустя.
Конечно, о флоте...
ПЕРЕВОДЧИК
Еще с вечера в субботу 8 апреля (по старому стилю)
стали распространяться слухи, что в Ревель прибыли из
Петрограда высокие гости: сам Керенский и сама
Брешко-Брешковская, или, как ее повсеместно именова-
ли, «бабушка русской революции»; причем якобы в со-
провождении делегатов от социалистических партий со-
юзных государств.
Кое-кто из команды и офицеров строящихся кораблей
ездил в город, чтобы принять участие в торжественной
встрече. Что же касается автора воспоминаний, который
в то время состоял мичманом на эсминце «Изяслав», то
он настолько был занят получением со складов верфи
различного рода инвентаря, что мысленно послал «ба-
бушку» подальше, а сам лег пораньше спать, рассчиты-
вая с утра продолжить приемку, несмотря на предстоя-
щий воскресный день.
Утром за традиционным завтраком в так называемой
береговой кают-компании всезнающий трюмный механик
оповестил собравшихся, что высокие гости пожалуют в
бухту Копли-лахт и, в частности, к нам, на верфь Бек-
кера и К°, видимо намереваясь просветить тех, кто вчера
не был на городском митинге. Итак, если гора не идет к
Магомету, то Магомет идет к горе... Но меня даже такая
предусмотрительность столичных гостей не устраивала,
так как грозила сорвать приемку снабжения, а до выхота
в море на ходовые испытания оставались считанные дни.
Накануне мне стоило немалого труда уговорить подчи-
ненных «содержателей» 1 и боцмана продолжить работу
1 В старом флоте содержателями назывались: подшхипср, ба-
талер, минный и минно-мапгипные и прочие кладовщики, ведав-
шие хранением и учетом соответствующего инвентаря, инструмен-
та и других видов снабжения.
111
по приемке, с тем чтобы рассчитаться с заводом. Как
отнесутся они теперь к подобному предложению, если
митинг состоится тут же рядом, на берегу Копли?
Офицеры восприняли новость по-разному. Председа-
тельствующий за столом начальник XIII дивизиона строя-
щихся миноносцев, бросая салфетку, изрек (очевидно, в
неофициальном порядке):
— После пресловутого «Приказа № 1» Временного
правительства я не вправе запретить пли советовать ко-
му-либо ходить или не ходить па митинг. Это дело сове-
сти каждого из вас... Что касается меня, то я, конечно,
на это сборище не пойду. Надо показать всем матросам,
что я не считаю такой способ подходящим для решения
кардинальных проблем вроде вопроса о продолжении
войны или изъятия собственности у помещиков и фаб-
рикантов.
Ничего нового в этой декларации не было, так как
за полтора месяца, прошедших с момента февральской
революции, все подчиненные пе раз имели возможность
ознакомиться с основами политической платформы на-
шего начдива. Вот почему, почтительно встав, мы молча
проводили могучую спину капитана 1-го ранга Шевелё-
ва, удалившегося в свой служебный кабинет.
Молодежь, с нескрываемым ликованием встретившая
падение дома Романовых, предпочитала в подобных слу-
чаях отмалчиваться прежде всего из-за полной негра-
мотности в политических и социальных вопросах, от ко-
торых ее отгораживала вся система предшествующего
воспитания и образования. Однако порой приходилось
выслушивать махровые сентенции некоторых старших
сослуживцев.
Не успела закрыться дверь за главным начальством,
как всеми ненавидимый за нетерпимость к любой форме
либерализма и за животную ненависть к матросам стар-
ший офицер «Изяслава» Алданский прошипел, абсолютно
но обращая внимания на присутствие вестовых:
— А я пойду на площадь! Но не сегодня, а когда
наших дорогих товарищей болыпевичков будут вешать
па фонарях. А что этот день скоро наступит, я не толь-
ко верю, по и знаю. Знаю абсолютно точно.
При этом он вызывающе посмотрел на другой конец
стола, где располагались упорно молчавшие младшие
офицеры.
112
Молодой инженер-механик, числившийся среди пас
«политиком», так как состоял в «ревельском отделении
офицерского союза» и робко проповедовал идеи эсеров,
покраснел до корней волос, по не рискнул лезть в сло-
весную перепалку. Все остальные тоже воздержались, так
как твердо знали одно: Алдайскпй — крайний монархист,
способный на всякую подлость, и своими собственными ру-
ками готов вешать не только матросов, но и любых не со-
гласных с ним оппонентов. Ни один из присутствующих
па завтраке не поднял брошенную перчатку, все разо-
шлись молча, с брезгливой миной на лицах.
...Когда молодой офицер получает ответственную
должность на только что достроенном корабле новейше-
го типа, когда ему предоставляются полные — даже иног-
да чрезмерные — самостоятельность и доверие, а в то же
время военная и политическая обстановка требует сроч-
ного ввода корабля в строй, тогда этот молодой офицер
неизбежно заболевает убеждением, что его корабль са-
мый лучший, самый красивый в мире.
Он лезет из кожи, чтобы оправдать доверие; он ста-
рается двадцать четыре часа в сутки выполнять свои слу-
жебные обязанности с особым рвением, пытаясь подтя-
нуться к уровню знаний и авторитета своих старших и бо-
лее опытных боевых товарпшей; он способствует быстрей-
шему вводу в строй любимого «шипа», одновременно
мечтая о том, чтобы как можно скорее потускнели его
слишком новенькие звездочки на погонах. II если в этот
период, на беду старательного мичмана, он. не попадает
в сферу непосредственного влияния такой партии, кото-
рая знает, во имя чего и в интересах кого собираются
использовать этот новенький корабль, то он довольст-
вуется общими патриотическими идеями о защите оте-
чества и своего народа и, отдавая все силы на выполне-
ние профессионального долга, наивно верит в то, что
находится «вне политики».
Так было и со мной весной 1917 года.
После завтрака у дверей моей каюты собрались
«орлы» — старшие унтер-офицеры сверхсрочной служ-
бы, воевавшие на миноносцах с лета 1914 года. Все они
были артистами — каждый в своей области. Самым
знающим среди них — после боцмана—был солидный, мед-
лительный и уже пополневший подптхипер Коломийцев—
он больше всех помогал своему желторотому командиру.
113
Всей группой двинулись к главному заводскому скла-
ду, который на матросском жаргоне именовался «Мюр
и Мерилиз»1. А через полчаса продолжилась кропотли-
вая процедура приемки бесконечной номенклатуры, во
время которой надо было и самому учиться, и делать
вид, будто ты руководишь своими подопечными. Кроме
того, иногда приходилось смотреть сквозь пальцы на
некоторые не совсем законные махинации ловких и ис-
пытанных в подобных фокусах содержателей, тем более
что в итоге все шло на благо любимого корабля. Мораль-
ным оправданием такого попустительства служило то,
что технике и методам приемки от заводов не обучали
ни в одном из морских учебных заведений, а... ошибить-
ся всякий может.
Поведение сторон (вторая состояла из кладовщиков
и младших бухгалтеров верфи, отборных ветеранов, не-
когда прослуживших полжизни на том же флоте) опре-
делялось древним, как само судостроение, обычным пра-
вом: корабельные содержатели во главе с боцманом ста-
рались получить обусловленное договором и прихватить
сверх того все, что плохо лежит, но может пригодиться
в судовом хозяйстве. Заводские церберы старались недо-
дать положенное или подсунуть некондиционные пред-
меты снабжения. Вот почему временами обстановка
крайне обострялась и виртуозная матерщина, казалось,
грозила вот-вот перерасти в рукопашную.
В один из очень конфликтных моментов, когда абсо-
лютно неясно было, как утихомирить старых моряков,
каждый из которых годился мне в отцы, в ворота склада
просунул голову салажонок с «Гавриила», звонко крик-
нул: «Бабушка приехала! Митинг в малярном цехе!» —
и так же внезапно исчез. Очевидно, он был послан в ка-
честве форзейля1 2 для оповещения во все заводские за-
коулки.
Сообщение салажонка разрядило напряжение, как
струя из брандспойта. Стараясь быть возможно более со-
лидным, я подал команду:
— Приостановить приемку! Все па митинг!
Повторять не пришлось, новая ситуация устраивала
всех присутствующих на складе. Еще через минуту на-
1 Самый большой универмаг старого Санкт-Петербурга.
2 Форзейль — легкий, быстрый корабль любого типа, высы-
лаемый впереди эскадры с целью разведки, дозора или связи.
114
ша группа взгромоздилась на железнодорожную площад-
ку (подобие дрезпны), при помощи которой содержате-
ли доставляли принятые вещи на корабль, стоявший у
достроечной набережной. Естественный уклон к гавани
позволял катиться под горку без всяких усилий или ме-
ханизмов. Наоборот, при помощи вымбовки, используе-
мой в качестве примитивного тормоза, временами прихо-
дилось стопорить, чтобы с ходу не свалиться в бухту.
Надо сказать, никакого помещения малярного цеха
пока еще на верфи не существовало. Мы остановили
дрезину перед воротами огромного здания в лесах, за-
проектированного в качестве «главного сборочного», н>
еще не законченного постройкой. В одном из его углов
бездомные заводские маляры устроили себе временноо
пристанище.
Когда наша компания, запыхавшись, наконец попол-
нила собой многолюдное собрание и осмотрелась вокруг,
то оказалось, что митинг давно начался, а общая его
картина была далеко не обычной.
Ретивые организаторы торжественной встречи избра-
ли этот форум с определенным расчетом: апрель оказал-
ся довольно прохладным, и опасение потерять многих
слушателей, собрав их на свежем воздухе, было вполне
основательно.
Однако помещение было все же слишком оригиналь-
ным. Земляной пол без какого-либо покрытия, высочен-
ные кирпичные, совершенно голые стены, огромные
проемы для будущих окон, прикрытые редкими досками,
пропускавшими тусклый, рассеянный свет. Кое-где ва-
лялись в песке бракованные отливки для поковки, вы-
брошенные из других, действующих цехов.
Над густо пахнувшим скипидаром малярным углом
вовсе не было перекрытия, и сквозь голые стропила вид-
нелось еще хмурое весеннее небо и веяло потоками хо-
лодного воздуха с изредка падающими снежинками.
Наиболее своеобразным являлся импровизированный
помост для почетной гостьи и доморощенных ораторов.
Устроители митинга догадались использовать боль-
шое и грубо сколоченное сооружение, стоявшее вдоль
одной из стен и напоминавшее верстак для холодного
гнутья труб. Так вот, на него взгромоздили новенький
письменный стол на точеных рояльных ножках, а сзади
приладили роскошное кресло с непомерно высокой спин-
115
кой, явно заимствованное из кабинета одного пз дирек-
торов.
По краям этого престола, воздвигнутого для «бабуш-
ки», оставались две небольшие площадки в виде карни-
зов, с которых п выступали ораторы, придерживаясь за
край стола, с тем чтобы чувствовать себя более уве-
ренно.
Суетливыми усилиями свиты «бабушку» водрузили в
роскошное кресло; по обе стороны замерли со сценичес-
кой торжественностью — не то в качестве пажей, не то
чинов почетного караула — два матросика в совершен-
но новом, слишком уж выутюженном обмундировании.
В довершение всего какой-то идиот додумался надеть
на голову «бабушке» матросскую ленточку1 (если не
ошибаюсь, с именем крейсера «Рюрик»). Но так как
высокая гостья боялась простуды в нетоплепном поме-
щении с дырой в потолке, то голова ее и плечи были
предусмотрительно укутаны белым пуховым платком.
Черная ленточка с золотыми литерами, перекрывавшая
лоб поверх платка, обрамлявшего бледное старческое
лицо, выглядела не только нелепо — она очень напоми-
нала «венчик» из похоронного обрядового убранства,
придавая гостье вид покойницы. Неподвижность «ба-
бушки» только подчеркивала это впечатление.
Но бестолково суетившиеся организаторы митинга,
очевидно, были очень довольны всем происходящим и
особенно собой. Опп, как заправские клакёры, аплоди-
ровали после каждой фразы, удачно пли неудачно из-
реченной «бабушкой» или ораторами, и демонстрировали
неподдельный и стихийный энтузиазм масс.
Верстак имел изрядную высоту — возможно, он был
специально поставлен на колодки, — во всяком случае,
ботнпкп выступавших приходились на уровне голов
слушателей. Весь ковчег с «бабушкой» и декоративны-
ми моряками как бы плавал над собравшимися.
В простенке за возвышением и по бокам его — ошую
Брешковской — плотно грудились фигуры в котелках с
«гаврилками»1 2. Все как будто на одно лицо. Это адми-
1 Накануне «бабушка» была избрана почетным председателем
матросского клуба в Ревеле. Очевидно, эта ленточка должна была
символизировать причастность гостьи к Балтийскому флоту.
2 Так матросы называли накрахмаленный воротничок с гал-
стуком на белоснежном пластроне.
116
нистрация завода, начиная от директоров и инженеров,
вплоть до младших делопроизводителей. А одесную по-
четной гостьи расположились офицеры со строящихся
кораблей.
Для полного ансамбля не хватало только Александра
Федоровича Керенского, но тот, как оказалось, еще на-
кануне вечером умчался экстренным поездом в Петро-
град, сославшись на неотложные дела. Поэтому в Реве-
ле Керенский промелькнул, как комета (хотя успел
произнести около семи речей). Может статься, сквозь
медь духовых оркестров и витиеватые дифирамбы со-
чувствующих ему ораторов он почувствовал некоторые
симптомы настроений кронштадтских и гельсингфорсских
моряков Балтийского флота, которых министр-социалист
очень недолюбливал.
Такое предположение вполне допустимо, несмотря на
то что первое время в местном Совете преобладало влия-
ние эсеров п меньшевиков, все же с каждым днем все
большее число сознательных рабочих, матросов и сол-
дат гарнизона переходило на платформу большевистской
партии.
Однако есть еще более веский довод, вскрывающий
причину ретирады Керенского в Петроград. Дело в том,
что 4 апреля В. И. Ленин выступил со своими «Апрель-
скими тезисами», послужившими исторической вехой
для нового направления всего революционного движе-
ния. Где уж тут было до агитации за продолжение вой-
ны, когда вождь пролетариата дал установку: «Никакой
поддержки Временному правительству» — и ее с энту-
зиазмом подхватили широкие массы.
Впрочем, несмотря на отсутствие светила, которое
должно было озарять все вокруг и воодушевлять каждо-
го на продолжение войны, тень Керенского все-таки не-
зримо присутствовала в цехе, потому что все делалось
на редкость бестолково. А выступавшие ораторы пустой
и громкой фразой старались подменить обсуждение и
разъяснение самых насущных проблем.
Никакого подъема, а тем более энтузиазма среди
присутствующих не чувствовалось. Почти два месят
туманных разговоров и многообещающих речей о
ваниях революции без какпх-лпбо практических
со стороны Временного правительства начали не
надоедать, ко и раздражать рабочих и крестьян, в
завое-
шагов
только
шино-
лях и бушлатах бесцельно гибнувших на фронтах и фло-
тах или впроголодь и непроизводительно проводивших
время в оскудевших деревнях и на полуразрушенных
ваводах.
Путаные, а то и злонамеренные, провокационные вы-
ступления меньшевиков и эсеров, борьба этих лжесоциа-
лпстов не столько за принципы, сколько за власть
создавали хаос пе только в мыслях людей, но и в эконо-
мике государства, и без того обессиленного почти трех-
летней войной, безответственной администрацией и без-
дарными правителями. В этих условиях, выгодных
отечественной реакции и врагам русского парода за
рубежом (считая и тех, кто числился в рядах правящих
партий так называемых «союзников»), все свелось для
широких масс к двум политическим платформам. Одна:
«Да здравствует Временное правительство и война до
победного конца!» — и другая, противопоставленная ей
большевиками: «Вся власть Советам и долой империали-
стическую войну!», что последовательно приводило к
передаче земли хлеборобам и к экспроприации частной
собственности на средства производства.
И в этот день, в общем, выступления велись вокруг
двух основных позиций, однако с решительным переве-
сом защитников эсеровских и меньшевистских посулов.
Очередной оратор оказался тертым калачом. Не за-
мечая скептических реплик или делая вид, что не слы-
шит их, оп продолжал свою гладкую речь так, будто пе-
ред ним были только единомышленники. Аплодисменты
кучки служащих он принимал признательным наклонени-
ем головы как от представителей всех присутствующих.
Из расспросов соседей выяснилось, что мы пропусти-
ли первых ораторов — «братишку» и «окопного солда-
тика», явно состоявших на содержании партии эсеров.
По словам соседа, оба выступления: «Сплошная липа,
хорошо еще, что целы остались...»
Очевидно, после эмоционального воздействия матро-
сика и солдатика кто-то должен был разбить в пух и
прах лозунги большевиков. Но поскольку спектакль ие
удавался, в качестве тяжелой артиллерии предстояло
выступить самой Брешко-Брешковской.
«Бабушка» оказалась перед необходимостью подме-
лить министра-социалиста в части дирижирования хо-
ром, поющим гимны в честь продолжения войны.
118
После длительных старании доброхотов, силившихся
навести порядок и добиться тишины, но своим шипе-
нием еще больше мешавших слушать, стало возмояшо в
ближайшем расстоянии от верстака разобрать преры-
вистый, но еще довольно твердый старческий голос:
— ...Если бы мы перестали воевать — прощай наша
свобода. Прощай наша земля. Прощай наше будущее...
Разве для того вы страдали и делали великую всероссий-
скую революцию?.. Мы не одни страдаем, граждане. Де-
мократии всех стран страдают. Страдают французы,
страдают англичане и итальянцы...
...В Петроград приехали три англичанина и три
француза, депутаты от рабочих. Они пришли к нам и
говорят: «Русские люди, помогите. Что же вы нас оста-
вили...»1
Несмотря на весьма почтенный возраст (ей исполни-
лось семьдесят три года), перенесенные в прошлом ли-
шения и утомление от обилия митингов, «бабушка» все
же была в весьма боевом настроении. Она воинственна
призывала:
— Удвойте вашу энергию, готовьте больше снаря-
дов!..
На вопросительный выкрик одного из слушателей:
«А как же насчет социализма?» — она, не задумываясь,
ответила:
— Социализм — это улита, которая едет, когда-то
будет... а пока что надо воевать за свободу...
Это был вызов, так как сама Брешковская ни словом
но обмолвилась о социализме, о будущем революции,
упорно твердя только о необходимости продолжать вой-
ну и поддерживать Антанту. В то же время она отлично
понимала, что заданный вопрос не являлся частным, а
выражал обостренный интерес к проблеме, особенно на-
сущной для стоящих перед ней рабочих и матросов.
Характерной для выступления «бабушки» была спе-
куляция на патриотизме и на извращенном толковании
революционных определений и понятий:
— Граждане, мы, как народ великий, как народ мо-
гущественный, как народ смелый и как народ честный,
1 Здесь и ниже приведены выдеряски из речи Брешковской,
опубликованной 9 апреля 1917 года в «Известиях Ревелыкого Со-
вета рабочих и воинских депутатов» и в «Военной газете».
119
мы от оощего дела демократии отказаться • не можем.
И раз мы стоим за Интернационал, за то, чтобы рабо-
чие друг другу руки протягивали, так как же мы бросим
нх одних (то есть союзников) там расправляться с
немцами?
Закончила Брешковская эту расчетливую ложь вы-
криком: «За землю и за волю! Ура!» — так и не разъяс-
нив, почему мировая демократия и Интернационал вовсе
не включают в свои состав немецкий, австрийский, ту-
рецкий и другие народы, втянутые в империалистичес-
кую бойню против Антанты.
Последний ее лозунг был рассчитан па аплодисмен-
ты, и она их дождалась, но никакой связи этот старчес-
кий выкрик с ее выступлением не имел, так как она ни
слова не упомянула о земле.
«Бабушка» говорила, не вставая, в меру своих сил,
а для такого огромного помещения этих сил явно не хва-
тало. Вероятно, более половины присутствующих ее не
слышало. Однако и «ура» и аплодисменты были друж-
ными. Это аплодировали ее революционному прошлому
и той ее популярности, которую в те дни с особой силой
всеми правдами и неправдами подогревали эсеры.
Последующие ораторы дули в ту же дуду, не получая
организованного отпора, кроме критических замечаний в
виде отдельных выкриков.
А между тем народу все прибывало п собралось до-
вольно много не только с верфи Беккера, но и явивших-
ся вместе с семьями с Русско-Балтийского, Ноблесснера
и других ближайших заводов. Одпако из-за обширной
площади цеха особой тесноты не чувствовалось п при
желании на ней можно было бы разместить вдвое боль-
шее число людей. Ясно было, что ездившие в город вче-
ра не захотели вторично слушать столичных гостей.
Хотя «бабушка» служила как бы фокусом общего
любопытства, все же по отдельным репликам п замеча-
ниям становилось ясно, что наибольший интерес возбуж-
дал приезд иностранных делегатов, выступление которых
ожидалось с нетерпением. В Ревель, официально име-
нуемый «Крепостью Петра Великого», зарубежные гости
заглядывали очень редко, если не считать английских
моряков с подводных лодок или почтенных адмпралов,
приезжавших подбадривать своих союзников, пытавших-
ся после революции выйти из-под контроля. Теперь, когда
120
«бабушка» объявила о приезде представителей от рабо-
чих из-за границы, интерес к ним поднялся до самого
высокого^ градуса. Между тем на импровизированную
эстраду был выпущен своеобразный гибрид: лейтенант
во французской форме, отрекомендованный как времен-
но исполняющий обязанности главы военно-морского ве-
домства, — В. И. Лебедев.
• Пожалуй, выступление этого временного министра
Временного правительства было самым неудачным и да-
же карикатурным. И не столько потому, что он не сказал
ничего нового, сколько потому, что появился на трибуне
в форме лейтенанта французской службы, которой явно
гордился.
Этот невзрачный, но выутюженный франко-росс,
сверкающий до блеска начищенными желтыми крагами,
скорее всего напоминал манекен из витрины парижского
магазина военного обмундирования.
Такими же прилизанными и приглаженными оказа-
лись его мысли. Ни одной из числа волновавших народ.
Набор стандартных цитат из эсеровского арсенала, густо
пересыпанных местоимениями «я» и «мы». Немногие из
присутствующих знали, что этот ярый соцпал-оборонеп,
будучи в эмиграции, в 1914 году вступил добровольцем
во французскую армию. Однако трудно было понять, по-
чему он, возвратившись на родпну, временно вынесен-
ный событиями на высокий пост управляющего морским
ведомством, продолжал красоваться в защитном костюме
хаки и в пилотке лейтенанта французской армии. Воз-
можно, это являлось демонстрацией верности Антанте,
но вероятнее всего выражало желание хоть чем-либо вы-
деляться из окружающей среды, так как ничем другим
похвастаться он не мог.
Лебедев настолько явно рисовался и любовался са-
мим собой, что не замечал общего недоумения, которое
вызывал у слушателей. В цехе усилились бесцеремонные
разговоры и ехидные выкрики. Впрочем, у оратора явно
проскальзывала дополнительная забота. Стараясь подра-
жать Керенскому и жестикулируя одной рукой с зажа-
той в ней кожаной перчаткой, Лебедев все время балан-
сировал, судорожно цепляясь другой рукой за угол сто-
ла, чтобы не сорваться с узкого карниза верстака.
Спасибо на том, что оп еще не забыл свой родной
язык...
12J
С того дня прошло много времени, и сейчас трудно
воспроизвести все, что говорил русский министр во фран-
цузском обличии. Но помню хорошо, что его выступле-
ние сводилось к штампованным фразам относительно
обязательств перед союзниками; о том, что молодой рес-
публике угрожает анархия, якобы провоцируемая боль-
шевиками; что только безоговорочная верность Времен-
ному правительству спасет страну и что ее будущее
определит всенародное вече, то есть Учредительное соб-
рание. То же самое мы ежедневно читали на первых
страницах ревельских пли приходящих из Питера эсе-
ровских и меньшевистских газет, все это давно навязло
в зубах и категорически отвергалось сознательными су-
достроителями и матросами, как только разговор заходил
«о политике».
Не совсем удобно признаваться в этом спустя столько
лет, но мне лично оратор был противен не только из-за
высказываемых им идей и подчеркнутой манеры отме-
жевываться от родипы («Я из Парижа, где приходилось
краснеть за братание русских солдат с немцами» или
«Мы в неоплатном долгу перед доблестными союзниками»
и т. д.), по и по чисто профессиональному мотиву: со-
вершенно не укладывался в голове тот факт, что нашим
флотом управляет армейский лейтенант, да еще фран-
цузской службы.
Однако аудиторию, почти наполовину состоявшую из
моряков, причем со стажем побольше моего, и из старых
рабочих, эта сторона дела абсолютно не волновала.
Для них вопрос о войне и мире был главным. Точ-
нее, они ждали прекращения войны и заключения мира.
«Котелки» аплодировали Лебедеву, следуя движению
главного директора завода. Но в громадном помещении
цеха эти полсотии хлопков звучали как-то бледно или,
пожалуй, даже иронически, так как подчеркивали мрач-
ное безмолвие тысячи остальных присутствующих.
Последние не устраивали обструкций, по п но остава-
лись инертными. Русско-фрапцузскому лейтенанту при-
ходилось периодически глотать саркастические реплики
или ехидные вопросы:
— Если воевать охота, сам и воюй!
— Мы союзникам ничего не должны, а если ты дол-
жен, ты и отдавай!
— Сам-то сколько времени в окопах вшей кормил?
122
И уже совсем некорректно прозвучало громкое пред-
ложение одного из морячков: «Катись колбаской ио Ма-
лой Спасской!» — тем более что, несмотря на возмуще-
ние «бабушки» и ее свиты, оно сопровождалось одобри-
тельным гулом и смехом значительной части присут-
ствующих. Так достаточно выразительно определилось
настроение большинства.
Заправилы митинга оказались перед необходимостью
спасать положение, в результате чего, пошептавшись с
Брешковской, один из них объявил, что следующим ора-
тором будет делегат от французской социал-демократи-
ческой партии.
Наконец наступила долгожданная очередь подлинного
француза.
Затихли говоруны, непочтительно болтавшие во вре-
мя выступления временного министра, и установилась
выжидательная тишина, однако очень скоро выяснилось,
что те самые распорядители, которые догадались соору-
дить подобие трона для «бабушки», не сообразили opia-
пизовать перевод выступлений иностранных гостей.
Небольшого роста, в скромном пиджаке, открыто
смотрящий прямо в лица своих слушателей, француз по-
ложил свою кепку на стол и начал очень эффектно —
ведь иначе он не был бы подлинным представителем
своей нации. Он громким, митинговым голосом бросил
русским товарищам приветствия, донесенные с далеких
берегов Сены:
— Vive la Revolution russe! — И затем: — A bas ie
monarchisme et le tsarisme!
Перевода этих фраз не потребовалось, их смысл сра-
зу дошел до сознания всех присутствующих. Этим нача-
лом оратор в один миг завоевал симпатии слушателей и
был вознагражден бурными аплодисментами и привет-
ственными возгласами.
Однако в последующем, несмотря на то что оратор
говорил четко и относительно медленно, аудитория б< з-
молвствовала. Дело было не только в отсутствии перево-
да. Чувствовалось, что сам выступавший говорил без ви-
димого подъема пли энтузиазма. Красивые и закруглен-
ные фразы па красивом языке воспринимались в недо-
строенном цехе бесстрастно, но производя впечатления
на присутствующих.
123
(Забегая вперед, скажу о том, чего я тогда, конечно,
пе мог знать: содержание речи, навязанной партийным
руководством, внушало самому оратору серьезные сом-
нения. Еще до митинга в Копли-лахт француз неодно-
кратно замечал, что призывы к продолжению войны
здесь, в обновляющейся России, не встречали сочувст-
вия. А текст речи, изготовленный еще в Париже, заучен-
ный на память к моменту высадки в Архангельске и
сейчас лежавший в кармане пиджака, прошел не только
цензуру, но и соответствующие департаменты военно-
пропагандистской машины союзников.)
Итак, девяносто процентов слушателей не понимало
французского языка и только догадывалось, что он не
случайно оказался в свите «бабушки». Директора не в
счет. Не на них был рассчитан монолог гостя, потому что
кто кто, а они не нуждались в призывах за продолжение
войны.
— Подскажи, мил человек, чего это он лопочет? —
обратился довольно громко к аккуратному лейтенанту
российского флота с красным бантом в петлице шипели
оказавшийся рядом усатый, почтенного вида рабочий,
строго глядевший сквозь стекла стальных очков. Склад-
ной метр в нагрудном кармане и вся солидная повадка
выдавали в нем мастера.
— Как вам сказать? — вполголоса, чтобы не мешать
другим, отозвался моряк. — Вроде как бы упрекает, что
русские после революции не так охотно воюют... Что
боши — это, значит, немцы — отнимут все завоевания
революции...
— Ну, такие песни мы слышали уже не впервой.
Значит, война до последней капли крови русского солда-
та, так получается? — не то презрительно, не то ирони-
чески сказал мастер и сплюнул.
Флотского лейтенанта вдруг охватило беспокойство.
Он судорожно сжал руку своей нарядной жены, присло-
нившейся к его плечу, и, видимо, решил, что лучше не
ввязываться в роль переводчика. Ведь большинству мат-
росов и рабочих вряд ли поправятся речи гостей...
Но благие намерения приходят слишком поздно.
Близко стоявшие слушатели, явно беспомощные в по-
пытке понять француза и наблюдавшие любезную под-
могу офицера, потянулись к нему и кто шепотом, кто
громко стали уговаривать продолжать перевод. Кольцо
124
упрашивающих уплотнялось. И конечно, средп них но
было ни котелков, ни офицерских фуражек.
Именно знание иностранных языков во все прошлые
времена неизменно подчеркивало одно из преимуществ
кадрового офицера, дворян и других представителей при-
вилегированных классов. Больше того, подобная приви-
легия являлась как бы неотъемлемой, монопольной и по-
жизненной.
Можно снять погоны и вынудить сменить котелок
или цилиндр на кепку; можно конфисковать и поделить
имущество, движимое п недвижимое, а знание иноземно-
го языка все равно останется ври его владельце, пока у
него голова на плечах.
Кто мог знать тогда, что наступит время, причем до-
вольно скоро, и сыновья кепок и бескозырок, столпив-
шихся вокруг лейтенанта, уже с юных лет будут до-
вольно бегло лопотать по-английски, обучаясь ему в на-
химовских, суворовских и других советских школах?!
А пока не владеющему языками приходилось идти
на поклон к владеющему. Послышались реплики:
— Уважь парод, господин хороший, будь ласков...
Перескажи, чего это он бухтпт. Вроде как сочувствую-
щий? А то своих говорунов мы уже наслушались —
дальше некуда!
Порозовевший и немного смущенный флотский лей-
тенант замялся, подыскивая уважительный предлог, что-
бы уклониться от высокой чести, но неожиданно, вроде
как ножом в спину, нанесла предательский удар его соб-
ственная жена.
— Ну, конечно!.. Ведь ты, Анатоль, отлично знаешь
французский и свободно мог бы помочь... товарища м.—
Чуть было не оступилась, так как это был первый
случай в ее жизни, когда «людей из толпы», «из масте-
ровых» или «из матросни» пришлось назвать товари-
щами.
Лейтенантша явпо заранее упивалась успехом мужа
перед «товарищами», которые оказались совершенно бес-
помощными и просят — да, да, сами просят! — им по-
мочь.
Откуда ни возьмись появились доброхоты. Кто-то да-
же подхватил лейтенанта под локотки.
— Пожалуйте сюда, ваше благородие... Становись па
эту поковку, не беда, что с брачком... Можно сказать,
125
для пьедестала годится! И тебе виднее, и нам слышнее.
Шпарь!
Поднятый волей судеб над толпой почти на по л мет-
ра, глотая слюну, вначале волнуясь, а затем все уверен-
нее лейтенант стал переводить вполголоса слова фран-
цузского социалиста. Прислонившись к мужу, чтобы
придать ему устойчивость, и незаметно пожимая руку
для морального поощрения, жена офицера с гордостью
оглядывала окружающих.
Забавная деталь: у лейтенантши на высокой шелко-
вой шляпке, отороченной по нижнему краю мехом, ко-
кетливо торчало фиолетовое перо, искусно изогнутое
вверх наподобие вопросительного знака. Колыхаясь при
каждом движении модницы, этот вопросительный сим-
вол двусмысленно красовался в вышине и как бы ставил
под сомнение все относящееся к владелице шляпки и к
ее супругу.
Если верить словам переводчика, француз пока не
столько говорил о будущем, сколько осуждал проклятое
прошлое и его главного виновника — афериста-царя.
— L’affaire du Tsar est faite!1
Буквального перевода и в данном случае не требова-
лось, тем более что слушатели давно знали о провале
политики проклятого царизма, — они сами приложили к
этому руку всеобщей забастовкой и ликвидацией сопро-
тивлявшихся жандармов и юнкеров. В этом месте добро-
вольный толмач запнулся, словно раздумывая, как пере-
вести высказанную оратором мысль.
А между тем не надо было знать французский язык,
чтобы почувствовать, что делегат от союзников жует на-
доевшую ему самому жвачку, как это было, по всей ве-
роятности, вчера в Ревеле или позавчера в Петрограде.
По поведению и взглядам пытливо следящих за ним
слушателей француз все больше убеждался, что от него
ждут другого. И постепенно это другое — то есть скорей-
шее окончание мировой войны — становилось ему понят-
нее и ближе, нежели то, о чем твердили его компаньоны
во главе со зловещей старухой.
Эта метаморфоза происходила пока что только внут-
ри — под влиянием всего увиденного в России и под
влиянием реакции каждой новой аудитории. Однако свя-
1 С царем покопчено!
126
занный партийным поручением и все еще находясь в
плену полученных наказов и официальной пропаганды,
француз еще не созрел для полной ревизии тех идей и
лозунгов, с которыми выехал из Парижа.
Конечно, подобное внутреннее состояние не могло пе
сказываться на характере и интонациях выступления,
лишенного всякой убежденности. И, конечно, это не мог-
ло остаться незамеченным со стороны жадно старавших-
ся попять его русских товарищей.
А лейтенант тем временем все продолжал усугублять
свою ошибку. Он с чрезмерной добросовестностью ста-
рался поточнее подбирать слова и обороты, чтобы как
можно меньше уклоняться от оригинала. Следствием его
стараний было множество запинок, всяких «э-э», «так
сказать» и прочих мусорных слов, которые вынуждали
переводчика отставать от оратора.
Неожиданно после очередного «э-э», выдавленного из
себя лейтенантом, стоявший поодаль матрос с «Гаврии-
ла» бесцеремонно изрек: «Муть!» — и вроде как бы плю-
нул с досады.
— Где тут Цыгапков?.. Он же на «Учебном»1 во
Францию ходил, должен разбираться.
Через минуту на другой валявшейся в песке брако-
ванной отливке вырос унтер-офицер Цыганков и без
задержки включился в параллельный перевод. Однако
метод гавриильца оказался совершенно иным.
Бойкий морячок предельно упрощал и укорачивал
выступление гостя и, несмотря на то что сам понимал
не так уж много, ухитрялся не отставать от француза, а
иногда даже опережал и дополнял его.
Уязвленный такой примитивной конкуренцией, офи-
цер стал еще больше запинаться. А перевод французской
речи матросом продолжался без задержек и выглядел
приблизительно так:
— Говорит, значит, что пролетариат теперь может
издавать своп манифесты! — (На самом деле француз
сказал: «La mission du proletariat est manifesto»1 2.)
В таком же духе шло продолжение:
— Амба всем фабрикантам и буржуазии?.. Факт!..
1 Так сокращенно называли «Учебный отряд Балтийского фло-
та», до войны ежегодно ходивший в практическое плавание в
Средиземном море с юнгами и гардемаринами.
2 Миссия пролетариата ясна.
127
Обратно, агитирует за коммуну... потому как империа-
лизму хода нет!.. Значит, теперь Интернационал на мази,
потому как все стали камрады п демократия сейчас —
будь здоров!.. Опять же, говорит против милитаризма!..
Одним словом, эксплуатации тоже амба, потому буржуа-
зии сейчас стон, а скоро будет полный назад!..
Цыганков вдохновенно подправлял и редактировал
оратора так, как подсказывало ему страстное желание
обрести подлинного союзника не в войне с немцами, а в
революционной борьбе с реакцией и особенно с заправи-
лами сегодняшнего митинга.
И именно благодаря этому вольному пересказу пере-
водчик получал некоторые знаки поощрения от своих
слушателей (вроде «шуруй па полный!») и число их все
росло и росло за счет перебежчиков из сферы влияния
педантичного офицера. А Цыганков, увлеченный успе-
хом, импровизировал вдохновенно и довольно часто ис-
кажал смысл доносящеюся с трибуны па сто восемьде-
сят градусов. 11с улавливающая своеобразия перевода
аудитория была довольна.
В конце концов смущенный лейтенант, потеряв весь
свой апломб, остался почти одни возле своей разъярен-
ной супруги. Продолжать в этих условиях перевод было
явно нелепо.
— Пойдем, Анатоль, здесь нас не понимают, — про-
шипела жена, стаскивая мужа с импровизированной
трибуны, и, гордо подняв голову, стала энергично про-
талкиваться к выходу, оставляя поле боя.
Почти никто, однако, не обратил внимания на уходя-
щую пару. Все целиком были поглощены выступлением
француза и его бойкого толмача.
И только изогнутое вопросительным знаком перо на
шляпке лейтепаитпш, кивая то направо, то палево и как
бы плывя над головами собравшихся, показывало движе-
ние к выходу незадачливой четы.
Теперь, когда остался только один, по «свой в доску»
переводчик, француза слушали еще более благожела-
тельно и почти каждый период его речи, разъясняемый
лаконичным примечанием Цыганкова, награждали апло-
дисментами.
Наконец представитель союзной Франции с явным
облегчением добрался до благополучного конца заданно-
го ему текста. Он замолчал как-то вдруг, будто из нею
128
вышел весь воздух. Однако истинный француз, аффект-
но начав речь, должен был эффектно ее и закончить.
Крепко вцепившись в угол стола, оратор приподнял-
ся па цыпочки и, выкинув другую руку вперед, вы-
крикнул:
— Vive la Republique! — А затем, впервые использо-
вав русские слова, закончил возгласом: — Война до побод-
ннй конца!
Наступила томительная и недоуменная тишина.
Опустились тысячи рук, ютовых к овациям.
Но помогли ни запоздавшие и жидкие хлонки «ба-
бушкиной» свиты, ни солидное похлопывание директоров
и офицеров. Эта зловещая тишина лучше всего продемон-
стрировала истинное настроение митинга. Безмолвное
непринятие призыва к продолжению войны было хотя и
стихийным, во абсолютно единодушным.
Смущенный француз, ожидавший общего одобрения,
только в этот момент окончательно понял, что оказался
па границе между двумя враждебными классами и не
вольно сделался рупором буржуазного меньшинства. в
то время как вот эти его русские товарищи ждали от
пего, помимо слов, еще больших усилий, направленных
для достижения всеобщего мира.
Переводить концовку оратора, конечно, не потребо-
валось. В наступившей тишине раздался громкий и подо
умениый голос обескураженного Цыганкова:
— Скажи пожалуйста! Пока юворпл по-французски,
получалось вроде правильно... \ как перешел па русский,
обратно вер напутал.
Старый мастер медленно изрек:
— Начал за здравие, а кончил за упокой! — И стал
пробираться к выходу.
За ним потяну лиев остальные, не обращая внимании
на протесты «бабушкиных» зазывал.
Несмотря на срыв митинга, на следующий день в ре
вельских газетах появились победные реляции и отчеты.
Так было в десятых числах апреля 1917 года, когда nt
митинге в нршороде Ревеля Конли лахт большевики
еще не могли противопоставить главным силам реакции
своих подготовленных агитаторов. Однако все расшнря
ющееся революционное движение рабочих и крестьян,
123
5 И Нк.чков
руководимое великим Лениным, последовательно приве-
ло к тому, что после полугода огромных усилий и нема-
лых жертв в октябре того же года большевики завоева-
ли власть не только в Ревеле, но и во всех опорных пунк-
тах страны.
Цыганков и его единомышленники, участвуя в борьбе
ла два фронта — против немецкого империализма в боях
за Рижский залив и против обманутых отдельных армей-
ских частей, еще поддерживавших Временное правитель-
ство, — стали членами партии, шедшей в авангарде масс,
борющихся за социализм.
Прошло еще немного времени, и мы узнали, что
французский делегат нс без пользы для себя выступал на
митинге в Копли-лахт, так как оказался в рядах Комму-
нистической партии Франции, в то время как Лебедев,
Брешковская и Керенский вместе со своими почитателя-
ми были выброшены на мусорную свалку истории.
ДАШНАКИ ТЕРЯЮТ СВОЕГО ФЛАГМАНА
В декабре 1917 или в январе 1918 года (сейчас точно
но помню, когда начали устанавливаться официальные
взаимоотношения Советской власти с так называемым
Закавказским комиссариатом) я неожиданно получил
письмо из Тифлиса.
Ппсала сестра. Оказавшийся в Петрограде друг дет-
ства Шура Маркозов — армейский офицер военного вре-
мени, очень отважный и культурный человек — вложил
вопль моей сестры в другой конверт и надписал так ла-
конично, как если бы я состоял командующим флотом:
«Гельсингфорс. Балтийский флот. Мичману (такому-
то)». К чести «Службы связи Б. М.», письмо было мне
вручено через два или три дня.
В приписке говорилось, что мой друг вынужден был
уехать с фронта потому, что фронт развалился, а его
рота разошлась по домам, вследствие чего в данное вре-
мя он занимается охраной одной беззащитной дамы и ее
имущества 1.
Из дома шли горестные сведения. Дело в том, что со
времени ухода «Изяслава» из Ревеля в Рижский залив
я лишился возможности помогать матери и сестре. Гель-
сингфорсская почта не принимала переводов в Закав-
казье. Препятствием служила чересполосица и запутан-
ность в дензнаках («романовские», «керенки», «закавказ-
ские», а позже «нефтяные» — т. е. бакинские, грузинские
1 Еще со времен Керенского появились так называемые «ар-
тели безработных офицеров», которые за мзи охраняли квартиры
и персоны тех, кто за это мог платить. Естественно, что арте а
этих ландскнехтов по мере бегства или экспроприации буржуазии
постепенно перестали существовать.
5*
131
и армянские — не котировались в Гельсингфорсе), по
главной помехой была антисоветская политика Закав-
казского комиссариата (позже реорганизованного в
сейм), добившегося отрыва от Российской республики и
«автономии» под эгидой представителей США.
Горько было читать строки о том, как город захле-
стывает волна грубого шовинизма, насаждаемого гру-
зинскими меньшевиками и конкурирующими с ними
азербайджанскими мусаватистами и армянскими дашна-
ками.
Пока Кавказский фронт медленно распадался, но еще
удерживался на территории Турецкой Армении, пока
С. Шаумян, представляя Советскую власть, призывал
сейм решить национальную проблему на основе ленин-
ских принципов пролетарского интернационализма, было
еще время консолидировать здоровые силы и создать жиз-
неспособную федерацию. Но это означало бы союз с
РСФСР, на что категорически не хотели идти меньшеви-
ки всех национальностей и их зарубежные «покровители».
Еще формально заседал Закавказский комиссариат, а
грузинские меньшевики потребовали от служащих — рус-
ских или армян — в двухмесячный срок сдать государст-
венный экзамен для ведения делопроизводства на гру-
зинском языке.
Затея с экзаменами нужна была грузинским меньше-
викам, чтобы отсеять русских, армян и азербайджанцев.
Однако увольнение с работы одновременно означало по-
терю продовольственных карточек и даже права житель-
ства в Тифлисе. Для моих родных, которых уже внесли в
проскрипции, так как «сын служит у большевиков, да
еще во флоте», надвигалась катастрофа. Мать была боль-
ной старухой, а ее дочь — днем счетоводом, а вечером —
домохозяйкой. Они проживали в маленькой каморке под
горой святого Давида Мта-Цминда и не имели других
средств для существования.
Такие письма еще можно читать, когда сам находишь-
ся в аналогичных условиях. Но дело в том, что адресат
в это время наедался до отвала, был хорошо одет и жил
в теплой каюте. В подобных случаях любому сыну трудно
глотать флотский борщ за обедом, когда хлеб па столе
кажется нарезанным нелепо большими кусками и в коли-
честве, превышающем потребности самых жадных членов
кают-компании.
132
А флот еще жил колоссальными запасами Свеаборг-
ских складов и почти ни в чем себе пе отказывал.
Я показал письмо командиру и секретарю судового
комитета. Сказал, что, так как давно не посылал родным
денег, имею небольшое накопление, золотые запонки и
часы, почему прошу отпустить на два-три дня в Петро-
град с тем, чтобы попытаться отослать все это домой че-
рез приятеля, переславшего письмо.
Получил я не только разрешение, но и почти фиктив-
ную командировку, с тем чтобы воспользоваться казен-
ными «литерами» (проездными документами).
Надо полагать, что это происходило в последних чис-
лах декабря 1917 года, так как запомнился мне один из
доводов командира — В. Е. Эмме: «В Брест-Литовске де-
легации подписали перемирие. Очевидно, скоро и войне
конец. Да и лед в Финском заливе такой еще крепкий,
что не очень развоюешься. Успеете съездить!»
Еще с периода приемных испытаний «Изяслава» в Ре-
веле у нас была бесконечная, бюрократическая распря с
Глакором 1 по вопросу о месте расположения переключа-
телей артиллерийских приборов.
«Вряд ли вы добьетесь разрешения на перенос пере-
ключения поста, но хоть испортите настроение старым
перечницам. Составьте сами себе предписание и отноше-
ние в Артуправление Глакора. Ну, а затем, посылайте
деньги матери; только не советую связываться с какими-
либо комиссионерами или маклерами. Долго не задержи-
вайтесь. Желаю удачи!»
И вот автор в чистеньком вагоне Финляндской желез-
ной дороги. Топят. Но в буфетах на станциях — хоть ша-
ром покати.
Раза два — проверка документов морскими патрулями.
Один раз —Финской Красной гвардией.
Сразу же схлопотал нечто вроде выговора от стар-
шины первого обхода.
«А где штамп с разрешением Центробалта?»
Я даже не знал, что такой нужен.
Рассказал все честь по чести, включая дело с мама-
шей. Не задержали.
С Финляндского вокзала — в Адмиралтейство.
1 Г л а к о р — Главное управление кораблестроения
Питер какой-то непривычный. Знакомый и в то же
время — новый.
За два-три дня, доведя до бешенства одного из старых
олимпийцев Глакора, наконец понял, что здесь никакого
решения не получу, поэтому направился в Морскую Кол-
легию (другое крыло Адмиралтейства) и стал ждать при-
ема у председателя.
Иван Иванович Вахрамеев 1 принял меня не один.
В бывшем кабинете Григоровича1 2 находилось еще
пять-шесть матросов, которые вели жаркий политический
спор, по-видимому, в связи с ходом переговоров в Бресте.
Мое появленпе было встречено очень недоброжелатель-
но. Все замолкли, будто при появлении неприятельского
лазутчика. Враждебность усилилась, когда узнали о цели
прихода. Но когда на листе из блокнота Вахра-
меева была набросана схема переключения, то он, как
техник, сразу все понял и с недоумением спросил:
— Неужели такую чертовщину допустили на самом
лучшем миноносце? Когда он был заложен?
— В 1915 году!
— Значит, для царя строили?! Значит, это не сабо-
таж, а просто глупость?! Ну вот что, товарищ... сейчас,
конечно, нам не до схемы приборов на отдельных мино-
носцах. Придет время — изменим. Не первая ерунда, ко-
торую придется исправлять после хозяйничанья Адмирал-
тейств — Коллегии. А вы нам лучше скажите: артиллерия
корабля в порядке? Команда есть? Настроение офицер-
ства?
На все вопросы я ответил вопросом: «А разве опять
воевать будем? С кем? Ведь идут переговоры?» — и по
выразительной .мимике присутствующих понял вторую
свою ошибку. Пришел не вовремя и вылез с нетактичным
вопросом.
Поэтому быстро и четко доложил:
—- Артиллерию можно приготовить в двое-трое суток.
Команды — 40—45%, но больше не убывает. Офицерство
против тяжелых немецких условий.
— А что можете предложить лучше?
Я промолчал.
1 II И. Вахрамеев — выдвинутый матросской массой из
младшего начсостава в Председатели Морской Коллегии и утверж-
денный В. И. Лепиным. Умер в Ленинграде в 1966 г.
2 II. К. Григорович — последний царский морской министр.
134
— Ну то-то! А теперь, мичман, если не хотите вы-
пасть из тележки, возвращайтесь срочно в Гельсингфорс!
— Есть. Сегодня же ночью выеду!
Последняя фраза явно улучшила атмосферу, и но
успел я дойти до двери, как горячий диспут матросов
возобновился.
В кармане лежал конверт почти недельной давности,
с адресом друга детства, который в 1915 году был призван
в армию прапорщиком, а сейчас проживал у какой-то
пышной блондинки на правах рыцаря защитника.
Два раза ревнивая блондинка, опасавшаяся, очевидно,
что могут вовлечь ее обожаемого Шурика «в политику»
или увезти в Армению, разговаривала со мной весьма
неохотно, через дверную щель, не снимая цепочки.
На третий раз Шурик распахнул дверь и, дав своей
любимой шлепок, выпроводил ее из комнаты, напоминав-
шей антикварный магазин. Стало ясно, что Маркозову
есть кого охранять и есть что охранять.
— Единственный путь переслать матери деньги — это
армянское землячество при соборе на Невском. Кое-кому
из коренных армян разрешили возвратиться на родину.
Найдешь честного человека — довезет. Но предупреждаю,
тертерам *, монахам и вообще всей этой братии не давай
пи копейки. Мошенник па мошеннике!
— Может, ты пойдешь со мной и поможешь? — спро-
сил я.
— Э, нет! Мне туда по некоторым соображениям по-
казываться нельзя! До свидания! Но только скажи, в двух
словах, каким образом ты уцелел? У нас были точные
сведения, что абсолютно всех морских офицеров перере-
зали?! Особенно там... в Гельсингфорсе!
— Сведения точные. Но меня на развод оставили!
— Как всегда — шутишь?! Прощай!
— Прощай!
Армянский собор в Петрограде. Некогда роскошный —
сейчас сильно полинявший1 2.
При нем апартаменты иерея.
1 Т е р т е р — священник.
2 Построен в честь св. Екатерины в 1779 г. архитектором
Фельтеном, на средства князя Абамелик-Лазарева,
135
Рядом — бывшее подворье, теперь имеющее у входа
небольшую, видимо свежую, по солидную доску:
«Полномочное представительство Армянской нацио-
нальной республики в России».
Во всем «представительстве», битком набитом проси-
телями и ходатаями различных сословий и рангов, чу] -
ствовалось какое-то подозрительное напряжение. Люди не
ходили, а быстро скользили по длинным и темным кори-
дорам подворья; не разговаривали, а шушукались. Шеле-
стели деловые бумаги, справки, удостоверения и ассигна-
ции нескольких режимов и различных государств.
Немного присмотревшись, я понял, что нахожусь в
своеобразном эвакопункте. Здесь обменивали документы
ла армянские, за соответствующую мзду переводя из од-
ного подданства в другое. Тут же, за еще большую мзду,
айр-сурбы 1 армяно-григорианской церкви давали советы,
как выехать на родину, а более солидным клиентам вру-
чали талоны па право проезда в специальных эшелонах,
которые молодая Советская власть разрешила пропустить
в Азербайджан, Грузию и Армению.
Словом, «Полномочное представительство» было не го-
сударственным учреждением (несмотря на вывеску), а
подобием маклерской конторы.
Несмотря на внешнюю солидность монахов п некую
величавость в походке старших иереев, здесь явно торо-
пились провернуть возможно больше дел, околпачив воз-
можно больше людей, как на бирже или на рынке — пе-
ред закрытием.
Несмотря на то что это маскировалось, можно было
поручиться, что представительство проживет немного
дней, хотя возникло совсем недавно, то есть с 31 декабря
1917 года, после специального декрета Совнаркома
РСФСР по вопросу «о свободном самоопределении Турец-
кой Армении».
Водные старухи армянки и два или три солдата-инва-
лида, бог весть когда и как попавшие в холодный Питер,
безрезультатно толкались в различные двери или пыта-
лись остановить скользящих тертеров. Для них ни у кого
нс было времени, даже, чтобы разъяснить, как можно по-
лучить билет и пособие на дорогу.
Самым отталкивающим зрелищем, которое бросалось в
’ Лйр-сурб — <ватой отец.
136
глаза, было явное усилие всех зажиточных армян изме-
нить свой внешний облик под иностранца. Клетчатые
брюки из-под реглана или макинтоша, надетых поверх
лисьей шубы, должны были всем, всем, всем демонстриро-
вать американское происхождение, если не самого занге-
зурца пли карабахца, то по крайней мере его штанов.
Глядя на нарочито оттопыриваемые мизинцы с перст-
нями и слушая слишком часто повторяемое «Прошу про-
щения дамы... господа», я невольно улыбнулся, вспомнив,
как в детстве вместе с другими тифлисскими улич-
ными мальчишками при виде подобных типов приплясы-
вал и распевал во все горло:
...По дороге в Очнмчир
едет много пассажир.
Между ними есть один
иностранец армянин!..
Не успев погасить улыбку, заметил, что являюсь объ-
ектом специального наблюдения двух служек. Совершен-
но очевидно, что здесь я слишком резко выделялся своим
офицерским пальто и фуражкой морского образца. Еще
через пять минут ко мпе подошел монах в засаленной
рясе и самым почтительным образом осведомился, чем
он, смиренный раб божий, может быть мпе полезен.
— Во-первых, я забыл язык своих предков и могу
«объясняться только по-русски, а, во-вторых, меня инте-
ресует один вопрос: как мог бы я переслать деньги своей
матери?
Святой отец почти засветился от счастья, узнав, что я
армянин, но тут же потух, когда выяснилось, что моя
мать проживает в Тифлисе, а у меня нр валюта, а совет-
ские дензнаки.
— Аствац! 1 Ведь это Грузия! А кроме того, там
«ихние» деньги не ходят, — сказал монах разочарован-
но. — Впрочем, подождите немного, я доложу его преостя-
щенству.
Еще несколько минут — и я молниеносно проделал
путь ио иерархическим ступеням, доступный только ар-
мянскому миллионеру. Неряшливою монаха сменил
эмансипированный попик с университетским значком, го-
воривший безукоризненно не только по-русски, по и
1 Бо! мой!
137
.1
по-английски. Грязные Комнаты для обычных посетителей
сменились роскошными апартаментами с хрустальными
люстрами. Наконец, представленный «главному секретарю
армянского представительства» в шелковой рясе, которо-
го все величали «србазаи» я лично им был проведен за
своеобразные кулисы из ковров, охранявшиеся церковны-
ми служками с выправкой Дашнакских маузерпстов 1 2.
б помещении без окон и дверей, сплошь завешанном
изумительными коврами, в душйой тишине и полумраке
почему-то напоминавшем собдр, хотя в нем не было ника-
ких церковных принадлежностей, стоял посредине рос-
кошный резной стол с двумя коваными канделябрами.
Пахло душистым воском.
В орнаментированном кресле, словно на троне, немно-
го небрежно, но величественно спдел крепкий и благо-
образный армянин лет пятидесяти пяти, в отличном тем-
но-синем костюме, на котором особенно неожиданно и
ярко выделялся ввязанный Й петлицу белый офицерский
Георгиевский крест.
Я догадался, что стою перед бывшим начальником
штаба дойск Петроградского округа — Багратуни. Это за-
ставило внутренне собраться и насторожиться: в памяти
всплыли сообщения газет последних дней Временного
правительства, в которых указывалось, что Керенский,
недовольный начальником столичного гарнизона полков-
ником Полковниковым, удирая из Питера на машине аме-
риканского посольства с расчетом поднять казаков, геор-
гиевских кавалеров, и другие вызванные с фронта части,
передал военную власть генералу Багратуни на правах
начальника гарнизона. Правда, в тот момент Александр
Федорович мог передать командование с одинаковым
успехом Кузьме Крючкову или Фридриху Великому, от
этого ход исторических событий пе изменился бы.
Шелковый архиерей представил меня генералу.
В дальнейшем, сохраняя самый благожелательный и
отеческий тон, Багратуни справился о моем покойном
отце, моей службе, о бедственном положении матери и так
далее, упорно называя меня лейтенантом, хотя я два разг!
объяснял ему, что являюсь мичманом, да и то—бывшим.
1 Ваше высокопреосвященство.
2 Своего рода лепб гвардия дашнакского правительства, со-
стоявшая из головорезов, вооруженных маузерами.
Ясно было, что это вступление. Но почему мне уде-
ляется столько внимания?
Через минуту обстановка начала проясняться.
— Знаете лн вы, лейтенант, исторпю своей родины?
Я хочу сказать, известно ли вам о том, что Армения име-
ла выходы к морю?
— Да, генерал, мне известно, что Киликийская Арме-
ния выходила на побережье Средиземного моря, а Вели-
кая Армения владела значительной частью черноморского
берега с Трапезундом как главным портом.
— Отлично! Вы тот человек, который нам нужен...
— Вас привел к нам всемогущий!.. — воскликнул
иерей.
— Меня привела сюда забота о матери, которая в бе-
де, — огрызнулся я.
— Значит, и святая Екатерина также указывала вам
путь.
— Путь мне указал Шура Маркозов, друг детства...
— Господа! Не будем спорить! Важно то, что вы здесь
и что Армения нуждается в морских специалистах... Из-
вестно ли вам, лейтенант, что президент США гаранти-
рует нам весь Трапезундский вилайет и что мы скоро бу-
дем иметь и море и флот?! А пока я вам предлагаю долж-
ность командующего горно-озерной военной флотилией,
на озере Ван, где вы примете катера и суда от Кавказ-
ского фронта.
Молчание совершенно пе подготовленного и ошара-
шенного человека было неправильно понято.
— Во-первых, по приезде в Ереван вы получите подъ-
емные и командировочные закавказскими деньгами пли
валютой, так что сможете помочь своей матушке, и я на-
деюсь, вы будете настолько благоразумны, что увезете ее
с собой из этого грузинского «рая». Во-вторых, по приня-
тии флотилии, вам будет присвоено звание капитана пер-
вого ранга, с правами командира соединения, то есть вы
станете первым армянским флагманом. И, наконец, я не
вправо сейчас вам выдавать некоторые государственные
проекты, так как связан словом с американскими предста-
вителями, во смею вас уверить, что вам недолго придется
быть в горах и очень придется подумать о Трапе-
зунде.
Теперь по его интонации видно было, что он не сомне-
вался в согласии собеседшпча, да еще морского офицера,
139
которому представляется возможность избавиться от пре-
словутых «зверств» балтийских матросов.
— Генерал! А что происходит сейчас там, на месте?
Но газетам понять ничего нельзя.
— Обстановка сложная, к тому же меняется с каж-
дым днем. Кавказский фронт распадается, но есть догово-
ренность с союзниками, что на территории Армении вой-
сковое имущество, оставляемое русской армией, переходит
к нам. Вот почему я предпочел бы, чтобы вы скорее при-
были на место.
— Но турки? Они же ие будут ждать? — спросил я.
— Американцев побоятся! —пренебрежительно сказал
генерал. — Вы лучше скажите, кто из армян служит во
флоте?
— Только один — капитан второго ранга Гарсоев),
очень достойный офицер, подводник, известен всему фло-
ту после катастрофы с подлодкой (задолго до войны) в
Либаве, когда он не растерялся и вел себя настолько от-
важно. что, собственно, ему обязан весь экипаж своим
спасением. За это он получил вне очереди производство
в старшие лейтенанты.
— Приятно слышать!.. А скажите, вы не могли бы
взять на себя переговоры с капитаном Гарсоевым...
— Извините, но никаких подобных поручений я на
себя брать не могу. К тому же он на одиннадцать лет
старше меня и на столько же лет раньше произведен в
офицеры. Он сам должен решать, что ему делать.
— Ясно! Считайте, что этого разговора не было. Ко-
гда можно рассчитывать на вашу готовность ехать
домой?
— Генерал! Я состою на службе в Балтийском флоте
РСФСР и на нелегальный уход, проще говоря на дезер-
тирство. не пойду.
— Никто от вас этого и не ожидает. Предоставьте это
нам. Советская власть декларировала самоопределение
отдельных народностей п малых наций. Вы откуда родом?
— Из Карабаха.
— Вот и отлично!
1 А. II. Г а р с о е в остался в рядах балтийских моряков и
отлично преподавал в Учебном отряде подводного плавания, оф и
царских классах и Морской академии, получив звание профессор.»
Умер в Ленинграде, оставив о себе память как об исключительно
скромном п образованном советском офицере.
140
— Но у меня нет с собой метрики или послу ж него
списка.
— Это ничего! Срочно вышлите на имя србазапа за-
явление и документ, удостоверяющий место рождения и
национальность. Остальное сделает полномочное предста-
вительство, соблюдая все формальности, и вы официально
сможете перейти к нам. Согласны?
— Мне надо подумать, — ответил я.
— Подумайте о своей матушке, о своем блестяще?*!
будущем, о великом будущем своей великой родины.
И, может быть подумав, вы не возвратитесь в Гельсинг-
форс, а поедете сразу домой, во втором эшелоне.
— А разве Армянской республике будет выгодно, ко-
гда узнают о том, что ее единственный флагман скрылся
с прежнего места службы, не сдав дела и кассу? (Тут я
погрешил против истины, так как ревизорские суммы
мною давно были сданы новому ревизору из содержа-
телей — товарищу Ларионову.)
— Аствац! Он говорит истину! — с наигранным воехп-
щеиием воскликнуло скользкое преосвященство, обра-
щаясь к наследнику царей.
Последний снисходительно улыбнулся и изрек:
— Офицер всегда должен оставаться офицером! — пос-
ле чего встал и, обращаясь к ербазану, сказал в повели-
тельном тоне: — Отправить в четвертом эшелоне! — И за-
тем, обращаясь ко мне: — Желаю успеха! До встречи в
Ереване!
Еще полчаса в канцелярии, а я становлюсь обладате-
лем любопытного документа.
На шикарной («слоновой») бумаге — с вычурным гер-
бом и двойным штампом — на армянском и русском язы-
ках удостоверяется, что сие выдано полномочным пред-
ставительством Армянской национальной республики при
РСФСР. Текст из пятнадцати строк, которые я с трудом
могу разобрать по складам, заверен твердой подписью ге-
нерала и скользким автографом его скользкого секретаря.
Документ завершается огромной печатью, сочетающей
много воинских, звериных и царских символов.
На обороте, для того чтобы владелец бумаги мог вы-
браться за пределы РСФСР, напечатан русский перевод,
в котором после выспреннего вступления говорилось, что:
«...предъявитель сего, Ованес Тер-Исакяп, бывший
мичман русского флота, является командующим Горно-
Bl
Озерной Ванской флотилией Армянской республики, сле-
дующий к месту своей службы...», и далее, что: «полномоч-
ное представительство проспт русские, грузинские, армян-
ские и прочие власти оказывать названному командующе-
му всяческое содействие.
Спарапет 1 — Багратуни.
Секретарь ПП Армении при армянском соборе святой
Екатерины в Петрограде (подпись)».
От городской думы по Невскому ветер несет снежин-
ки и легкий мусор. Выйдя за ограду собора, вдыхаю сы-
рой холодный воздух и как бы стараюсь очистить свои
легкие от ладапа п тяжелой, душной атмосферы, которой
дышал последние часы. Затем, из-за отсутствия урн, уве-
личиваю количество мусора, так как очищаю свои кар-
маны, разрывая бумажки и справки, данные мне для про-
никновения в так называемый четвертый эшелон, кото-
рый через месяц пли два должен уйти в Закавказье.
Подумав, оставляю только «фирман» на право командовать
катерами, завезенными по частям на быках, солдатами и
матросами Кавказского фронта. Оставляю не только для
развлечения кают-компании пли чтобы похвастаться, что
получил «повышение» на 1720 метров над уровнем моря
и должность капитана первого ранга, с малореальным
расчетом отправить в Тифлис хотя бы запонки и часы
с пресловутым четвертым эшелоном.
Самому не совсем ясно, почему прямо не сказал гене-
ралу Багратуни, что не поеду в Армению, и почти два
часа обманывал тщеславие србазана и спарапета, меч-
тавших о Великой Армении «от моря до моря». Но хо-
рошо помню, что ип па минуту не оставляло сознание,
что мое место там, где корабль, за который я вместо с
другими товарищами отвечаю перед народом и который
в холодном Финском заливе защищает не только Рос-
сию, но и Армению; корабль, где у меня новая семья,
пусть разнонациональная, по с которой я прошел нелег-
кий путь с февраля и вместе воевал против немцев;
команда, у которой многому научился и пользуюсь дове-
рием, т. е. тем, что дороже всяких отличий и чинов.
Люди, оставшиеся на миноносце, — разве они не име-
ли личных забот дома? Особенно сейчас, когда делили
1 Спарапот (армянск.) — главнокомандующий.
142
помещичьи, монастырские и кабинетские земли. Разве
не сказал со строгой печалью в голосе мой друг матрос
Иван Капранов после рассказа о моей матери: «...У меня
дома мать — старуха! Голодает. Даже крышу некому за-
латать... У нас в Тверской губернии сволочей немало...
Какие сладкпе речи говорили, когда во флот отправляли,
а сейчас старшина моей старухи даже слушать не хо-
чет!..» И все же Капранов не уехал, даже в краткосроч-
ный отпуск Так понимал он долг свой перед родиной
и революцией, и его пример решил мою судьбу.
Наконец, неискушенный в политике мичман доста-
точно хорошо знал историю закавказских народов. Вот
почему, несмотря на оптимизм «полномочных представи-
телей», я был убежден, что именно шовинизм и ультра-
национализм, насаждаемый местными меньшевиками, п
приведет тех, кто им вверяет свою судьбу, к гибели, и
турки еще раз в истории будут вырезывать армян, ис-
пользуя конкурентные интриги так называемых боль-
ших наций.
Несмотря на всю горечь того, что ничем пока не могу
помочь матери, что-то подсознательно подсказывало, что
хоть и не в качестве командующего горно-озерпой фло-
тилии, но я все же вернусь еще в родные края и тогда
смогу помочь не только своей семье, но и многострадаль-
ному армянскому народу1 2.
Позже, в поезде Финляндской дороги, когда возвра-
щающиеся матросы угостили мепя чаем, промелькнула
мысль, а что, если попроситься к С. Шаумяну, который
должен был находиться в Баку? На этом я заснул, смут-
но намечая другой путь через Астрахань. Но оказалось,
что я плохо знаю обстановку и на этом направлении.
Чем же закончить эту давнюю, но достоверную исто-
рию, столь трагическую не только для мепя?
В 1919 году, пройдя школу «Ледовой операции» и
1 И. Капралов демобилизовался только после выхода декрета
о его годе. II он же в 1919 г. появился одним из первых в Крон-
штадте с узелком, когда был объявлен декрет о призыве запаса в
связи с походом Антанты.
2 Автор в составе Каспийской Военной флотилии, поддержи-
вавшей XI армию (Киров, Орджоникидзе, Микоян, Левандовский;,
участвовал в 1920 г. в очищении от меньшевиков, белых и англи-
чан Ваку, Ленкорани и Энзели, а в 1922 г. был назначен старшим
морским начальником Батуми, когда и смог наконец принять па
иждивение свою престарелую мать и сестру.
143
борьбы с блокадным флотом англичан, бывший изясла-
вец получил назначение в Астрахань в Волжско-Каспий-
скую флотилию.
Являясь начальству, неожиданно для себя увидел
еще одного тифлисца, с которым был знаком в юноше
ские годы. Теперь Григорий Агабабов, ходивший в сту-
денческой тужурке, состоял членом военного совета фло-
тилии.
Краткие официальные разговоры неизбежно перешли
на семейные воспоминания земляков, после чего я рас-
сказал о своем первом и последнем паломничестве к свя
той Екатерине в Петрограде.
— В каком эшелоне тебя тертеры хотели доставить
в Закавказье?
— В четвертом! А что?
— А то, что если бы ты послушал глас этой самой
Екатерины, то лежал бы сейчас под землей, где-нибудь
под Бесланом или Гудермесом, с мозолями на руках.
— Не понимаю!
— Так вот, слушай. Дашнаки (так же как мусава-
тисты и грузинские меньшевики) торопились использо-
вать открывшуюся возможность для того, чтобы скорее
и побольше перебросить кадровых и боевых офицеров,
ранее служивших в царской армии, с тем чтобы обогнать
друг друга в формировании националистических армий.
В тот же период усиленно развертывались свежие части
и соединения для Деникина, на Дону п Кубани.
Вот почему эти эшелоны с офицерами-нацменами под
любыми предлогами задерживались в Ростове, Кавказ-
ской, Екатеринодаре и на других узловых станциях,
вплоть до Армавира, и целые комиссии генштабистов,
обходя вагоны, вербовали транзитных пассажиров в доб-
ровольческую армию, напоминая о присяге, о «единой и
неделимой», об офицерском долге и т. д.
Долго говорить почему, но эта вербовка никакого
успеха не имела, несмотря на то что один и тот же поезд
иногда обрабатывался до трех-четырех раз на последую-
щих станциях, загонялся в тупики на десятки часов и
под конец отказывающихся даже запугивали будущими
карами, «когда в России будет наведен порядок!».
Затем эшелон пропускался, но с одновременным те-
леграфным уведомлением очередного имама (вроде Га-
йянского), хозяйничавшего на территории Дагестана.
114
Состав останавливался последним па одном из перего-
нов, разграблялся (а грабить было что, так как люди
ехали на родину, покинув Петроград или Москву навсе-
гда), затем мужчин (на 90% офицеров) заставляли рыть
общую могилу, после всех без изъятия расстреливали с
.женами и детьми.
Почему деникинцы и расстрел, и грабеж перекладыва-
ли на имамов? Ведь позже они с успехом занимались
этим делом сами. Надо думать, что перед общественным
мнением мира в начале 1919 года это было политически
невыгодно для так называемого «белого движения», тем
более что при штабах на Дону и Кубани были предста-
вители «союзных армии».
Такая же судьба постигла и четвертый армянский
эшелон.
КОК ВОРОНИН
В этом рассказе описаны два самостоятельных эпизо-
да, не связанные ни временем действия, ни местом. Один
из них можно было бы назвать «Устойчивость симпто-
ма», а другой — «Неистребимая любовь к морю».
Нужно ли было помещать их рядом и стоило лп вооб-
ще публиковать — пусть решает читатель. Что же касает-
ся автора, то он считает необходимым заверить, что в
обоих рассказах не выдуманы ни фабула, ни основные
детали и имена.
1
Осенью 1914 года, в один из ненастных петербургских
дней, когда сырой и пронизывающий ветер гнал со сто-
роны Финского залива нпзкпе и лохматые обрывки
штормовых облаков, мне с моим дядей пришлось идти в
сторону Васильевского острова, мимо Института для
благородных девиц1.
Уговорились, что иа Николаевском мосту мы распро-
щаемся, так как дяде — неугомонному «охотнику 44-го
драгунского Нижегородского» — сегодня же необходимо
было выехать к своему полку в Тифлис, а племяннику
надо было поспешать на трамвае в Гавань, в Дерябин -
ские флотские казармы, чтобы не просрочить увольни-
тельную со всеми вытекающими последствиями.
— Как жаль, что мы в форме, — досадливо сказал
дядя, — а то заглянули бы на прощание к «Донону»...
Так кавказцы ие прощаются, уходя на войну!
Когда мы поравнялись с роскошным портиком доно-
1 Ныне Дворец Труда.
146
новского ресторана, прямо па нас неожиданно шагнул
хорошо выутюженный флотский офицер с погонам л
старлейта.
Еще мгновение — и вместо уставного шага и привет-
ствия началось взаимное похлопывание по плечам и об-
мен традиционными: «Сколько лет!.. Сколько зим!»
— Ты, собственно, куда?
— К полку, на Кавказ. Вот, не вытерпел... и, несмот-
ря на возраст, пошел охотником!.. В такие дни сидеть
в конторе совесть не позволяет!.. А ты?
— Как видишь — призвали из запаса и благословили
«воспитателем»! Ха-ха... в Морской корпус. А это что за
нештатное пополнение флота с тобой?
— Мой племяш!
— Вижу по погонам, что из студентов.
— Из студентов!
— Ну-ну!.. Посмотрим, что выйдет из этого экспери-
мента морского министра и Государственной думы...
Несмотря на незначительность разговора и случай-
ность встречи, во время которой мне пришлось почти-
тельно молчать, ясно было, что старлейт абсолютно трезв,
однако нервничает и чем-то очень озабочен.
И еще я заметил, что дядя порывался о чем-то пре-
дупредить меня, но из-за настороженности старлейта
ограничивался только многозначительным подмигива-
нием. А старший лейтенант, продолжая рьяно защищать
идею сословности для флотских офицеров, в то же время
так часто и мрачно посматривал на рваные тучи штор-
мового неба, как будто ему предстояло выводить пз устья
Невы большой фрегат с парусным вооружением прошло-
го века.
— Ты далеко, Шлиппе?
— Да нет... Мне надо на Остров... в Морской кор-
пус!.. Будь он трижды проклят!
— Тогда даю тебе ординарца в качестве попутчика,
ему тоже па Остров, но значительно дальше — в Деря-
бипские казармы... А может, вам взять извозца?..
Но лицо Шлиппе исказилось кислой гримасой. Ни-
чего не ответив, он сделал белой перчаткой салютующий
жест и рванулся в сторону набережной. Дядя обнял м •
ня, на прощанье успев шепнуть:
— Ничему не удивляйся!.. Он не кусается... Перечти
о гибели адмирала Макарова!
117
Я повернулся, чтобы следовать за офицером. Он был
уже на два десятка шагов впереди, но, к моему удивле-
нию, не на ближайшей папелп, идущей вдоль чугунной
решетки, а в середине проезжей части моста, лавируя
между встречными и обгоняющими экипажами.
Грохот стоял неописуемый. Свист свежего ветра в
конструкциях и перилах Николаевского моста, мчащиеся
в обе стороны с гиканьем ломовики, пролетки, фаэтоны...
В общин гомон вплетался металлический скрип и рез-
кие звонки трамвайных вагонов.
Все это было относительно привычно. Но абсолютно
необычным являлся вид шикарного морского офицера,
быстро шагающего по лужам воды и грязи по середине
моста.
Он шел торопливо, немного петляя, уставившись пря-
мо иод ноги и, казалось, ничего не видя впереди.
Нелепо говорить в данном случае о каком-то профес-
сиональном товариществе или долге хотя бы потому, что
я абсолютно не понимал, в какой мере и чем мог бы ока-
зать помощь старлейту. II все же было невыносимо
смотреть на происходящее с парапета моста. Полегчало
сразу, как только, сам не понимая почему, я бросился
в гущу извозчиков, шлепая по лужам в кильватер за вос-
питателем флотской молодежи.
Когда Шлиппе достиг часовенки, которая тогда стоя-
ла у разводного пролета моста, со стороны островного
берега Невы, он сдернул фуражку и, истово перекрестив-
шись, ринулся бегом, словно хотел махом преодолеть по-
следнюю часть моста. Настичь его удалось только на
середине площади, перед 6-й линией, где было почти
тихо, так как потоки транспорта расходились в разные
стороны, да и ветер но так шумел.
Старлейт, еще немного возбужденный, но явно уже
приходящий в себя, был занят чисткой своего забрызган-
ного великолепия, когда же он выпрямился, произошло
удивительное преображение. Передо мной стоял, улы-
баясь, совсем другой человек.
Вы знаете этот особенно нежный румянец здоровых
и светлых блондинов, который появляется на свежем
воздухе, после физических упражнений? Так вот, посреди
улицы возвышался флотский душка-офицер. Пользуясь
действенно чистым носовым платком, он счпщал с ще-
гольскою черного пальто навозные пятачки.
Ц8
Исчерпав возможности носового платка, он стал ору-
довать белыми перчатками, потом осторожно, жестом
хирурга, окончившего операцию, свернул пх в комок и,
не оглядываясь, небрежно швырнул через плечо.
Во время чистки (пока я тоже приводился в поря-
док) он продолжал небрежно выговаривать, не глядя на
собеседника:
— Неужели у вас в роду не нашлось какого-либо
захудалого дворянчика, за которого можно было бы за-
цепиться, чтобы поступить в корпус?.. Наконец, можно
же было подать прошение на высочайшее имя?!
Не хотелось рассказывать этому типу о всех безу-
спешных попытках догнать свою мечту. Слишком боль-
ной вопрос для одного из нас, и абсолютно никчемный —
для другого.
Молчание младшего по чину, по-видимому, было при-
нято за выражение почтительности, и Шлиппе, сделав
ручкой отпускающий жест, зашагал, не оглядываясь, в
сторону бронзового капитана Крузенштерна, возвышав-
шегося прямо против главного входа в alma mater, и i
которой вышли многие не только отважные, но и ученые
моряки России.
Самым неожиданным и примечательным оказалось то,
что, шагая по панели кварталов Васильевского острова,
Шлиппе стал совершенно неузнаваемым. Этакий хотя и
немолодой, но подтянутый моряк с высоко поднятой го-
ловой; совершенно игнорирующий неутихающий ветер с
взморья; не без игривости провожающий взглядом встреч-
ных красавиц; жизнерадостный и бодрый, как и подобает
офицеру в начале войны, о которой меньше всего извест-
но, чем она может закончиться.
2
Новое знакомство при своеобразных обстоятельствах
не выходило из головы.
Явившись в роту, я сразу же окунулся в привычную
суету, по успел заметить, что дежурным офицером по
Отдельным классам с вечера вступает лейтенант Дани-
шевский. Абсолютно безразличный к службе, к будущим
флотоводцам и, как можно было догадываться, ко всему
на свете, кроме себя, адмиральских жен и опереточных
красоток, — он жил не ссорясь с нами, являя собой обра-
зец флотского дендизма и полной беспринципности. Все-
гда безукоризненно одетого и приглаженного, его можно
было в любое время найти (конечно, после ухода началь-
ства домой) в дежурной комнате «при шарфе и кортике»,
с карманным зеркальцем и набором маникюрных пилок,
ножниц и щеточек, занятого подравниванием коротких
усиков или полировкой ногтей.
Одни старались подражать красавчику, другие его
презирали, особенно после того, как началась война, а
наш «арбитр элегантиарум» даже не ускорил темпа шли-
фовки ногтей. Однако все сходились на одном: «С ним
жить можно», — он не придирался к мелочам, не «цукал»
и только в очень редких случаях накладывал взыскания.
С ним иногда можно было поговорить о внеслужебных
делах, особенно если хотелось узнать, где можно купить
лучшие замшевые перчатки или получить разъяснение,
почему мужчине, и в частности офицеру (по не гардема-
рину!), следует употреблять духи только марки «Ше-
валье Д’Орсэ».
Выпросив в офицерской библиотеке интересующий
меня том истории предыдущей войны, я занялся учеб-
ными делами, терпеливо рассчитывая, когда обстановка
позволит, выполнить наказ дяди — наивного патриота и
драгуна, охотника с младенческой душой, который сей-
час, наверно, уже мчался в сторону станции Бологое.
Пока все наши не угомонятся, пытаться читать было
абсолютно безнадежным делом. Казарма всегда казарма,
даже если ее взводы состоят из бывших студентов.
Мне повезло.
Дело в том, что ночным дежурным оказался унтер-
офицер пашей полуроты старший гардемарин Абрамович,
который в отличие от остальных взводных унтер-офице-
ров, начавших службу на год раньше, не был фанфаро-
ном или служителем культа строевой дисциплины.
Не попятно только, почему этого долговязого, небреж-
но одевавшегося и без всякой выправки гардемарина
начальство сочло наиболее подходящим для воспитания
в молодых питомцах строевого и воинского духа. Обычно
он манкировал своими обязанностями и регулярно появ-
лялся только перед сном, так как по уставу обязан был
спать в одном помещении с воспитуемыми.
Его койка стояла крайней, в ранжире первого ряда,
через две от моей. Вот почему, с постоянством хода мор-
150
ского хронометра, каждый вечер, после возни и гама,
связанного с приготовлением ко сну целого взвода, мне
приходилось быть свидетелем того, как Абрамович, появ-
ляясь из умывалки и абсолютно не обращая внимания на
свою паству, начинал раздеваться. При этом он довольно
громко провозглашал, нп к кому не обращаясь:
— Ну вот!.. Еще один день к (такой-то) матери!
После этой тирады первая ступень иерархической
лестницы флота валилась в койку и быстро засыпала.
Отчасти пз уважения к его сану, а больше оттого, что
обычно к вечеру все уставали до изнеможения, наступала
относительная тишина, тем более что выключалось нор-
мальное освещение.
Еще полчаса шепота между смежными койками и не-
сколько зевков и вздохов, потом все затихало при свете
лампады под огромным портретом Николы угодника и
одной тусклой («ночной») лампочкп под потолком. С это-
го момента начинал ленивыми галсами прохаживаться
ночной дневальный пз числа гардемарин своей роты,
оберегая их сон и сам находясь под присмотром дежур-
ного унтер-офицера. Последний обычно садился за чью-
либо конторку в смежном помещении (отделенном от
спальни сводчатыми арками) и, прикрыв настольную
лампу газетой, читал увлекательный роман или зубрил
что-либо из недозубренных «навигацких» наук.
Еще не сняв голландки, я рискнул подойти к Абра-
мовичу, ожидавшему с кислой миной, пока все не угомо-
нятся и он сможет углубиться в роман Стивенсона.
—- Разрешите обратиться, господин старший гардема-
рин?
— Обращайтесь.
— Мне надо перечесть один эпизод из русско-япон-
ской войны, но днем это почти невозможно... Понимаю,
что просьба моя противоречит уставу... но если бы вы
разрешили тихо посидеть за конторкой... ну, хотя бы
полчаса...
— Валяйте! Только тихо! Если нарветесь при обходе
дежурного офицера — вдохновенно врите, что не успе-
ваете по мореходной астрономии, для чего учебник дер-
жите на «товсь!»... Но за это вы по окончании мне доло-
жите, что именно так заинтересовало вас из этой гнус-
ной войны. И почему именно.
151
И вот наконец я сижу полураздетый перед своей кон-
торкой. Поджимая ноги от ледяного асфальтового мола
Дсрябинской казармы, листаю толстый фолиант.
Не знаю, что повлияло на настроение. То лн шум
штормового ветра, доносящегося ночью с взморья, не-
смотря па двойные рамы; то ли тишина сонного царства,
прерываемая гидравлическими ударами в трубах отопле-
ния; то ли недавнее прощание с дядей, которого, возмож-
но, не увижу больше никогда? Или просто сказывалась
настороженность от опасения быть накрытым дежурным
офицером? Не знаю.
Ио иа душе тревожно.
К тому же Никола чудотворец, написанный маслом —
до пояса в натуральную величину, — следит сквозь арку
дортуара с каким-то непонятным упорством, во всяком
случае внимательнее, чем Абрамович, а отсветы и колеб-
лющиеся блики от света лампады делают его суровое ли-
цо почти живым.
Старик видел немало свалок, боев подушками и много
пикантных сцен, не краснея от забористого мата с зави-
тушками, которым так же часто, как и бессмысленно
швырялись будущие капитаны (конечно, в отсутствие до-
рогих наставников). Обычно его не замечали. Но почему-
то в эту ночь я ему не доверял в изредка оглядывался.
Быстро листаю объемистый том — «Русско-японская
война 1904—1905 гг.» ’. Девственно белые листы меловой
бумаги отвратительно громко хрустят. Сразу становится
ясно, что мало кто заглядывал в эту официальную вер-
сию трагической летописи.
Мелькают красивые названия китайских островов,
окрещенных британскими гидрографами, и до волнения
знакомые имена кораблей 1-й Тихоокеанской эскадры, ко-
торые так бесцельно погибли даже в тех случаях, когда
сражались с исключительным, чисто рус< ком героизмом.
Наконец на странице 543 й нахожу: «Утро 31 марта
(13 апреля) 1904 года».
«...Неприятельская эскадра продолжала стоять... на
горизонте.
' «Работа исторической комиссии ври Гевморе», книга первая.
Снб, 1912.
152
Расстояние... уменьшалось, как вдруг, около 9 часов
39 минут утра, «Петропавловск» неожиданно взорвался.
Со страшным взрывом, напоминающим залп 12-дюй-
мовых орудий, над броненосцем мгновенно вырос громад-
ный... столб черно-бурого дыма н пламени...
Первоначальный взрыв произошел перед носовой баш-
ней, причем из-под палубы «Петропавловска» выкинуло
клуб черного дыма.
Следующий взрыв... завершивший гибель броненосца,
произошел секунды через 3—4... и сопровождался выле-
тевшей из середины корабля массой огпя с желто-зеле-
ным и бурым дымом. Сплою второго взрыва были сорва-
ны носовые башни, фок-мачта, мостик...»
(...вот он — мостик, место адмирала в бою!)
«...труба и часть кожуха, причем мачта всей своей
тяжестью обрушилась на развороченный мостик.
’ Вроненоссц быстро накренился на правый борт и бы-
стро стал погружаться носом...»
(Уже пет спальни, нет казармы. Вместо полумрака —
перед глазами солнечное утро... сверкающая рябь
Пс-Джн-лийского залива... и этот гигантский страшный
клуб дыма, поднимающийся к небу...)
«...Когда купол дыма и пламени несколько рассеялся,
вся носовая часть, мостик... уже были под водой. Высоко
поднявшаяся корма, вся объятая пламенем, быстро по-
гружалась. В это время произошел третий взрыв, по-внди-
мому котлов, так как за ним показалось густое облако пара.
Машины продолжало еще работать; вышедшие нару-
жу впиты продолжали рассекать воздух, калеча и раз-
малывая тех немногих из команды, которым удалось вы-
браться наверх и сгрудиться иа корме.
Через полторы-две минуты броненосец скрылся под
водой, оставив медленно расплывающееся облако дыма...
и черное пятно на воде с несколькими десятками пла-
вающих людей, хватающихся за обломки.
В 9 час. 41 мил. «Петропавловска» уже ие существо-
вало...»
Утомление, сказавшееся к концу трудного дня, проща-
ние с близким человеком, настороженность из-за опасе-
ния быть застигнутым в неурочное время в, конечно, эта
штормовая ночь, бушевавшая за окном, сделали свое де-
ло. В иных условиях, возможно, прочитанное произвело
бы не такое сильное впечатление.
153
...Трудно поверять, по до сего дня не могу спокойно
перечитывать эти две страницы, несмотря на то что с той
ночи прошло пятьдесят лет и сам я прошел четыре
войны.
Не знал я тогда, что наступит время, когда мпе лично
придется самому наблюдать не менее драматическую ги-
бель линейного корабля «Слава» 1 и много других баталь-
ных (или «маритпмных»?) картин в натуре.
...Исчезли классы, Абрамович и мысль о дежурном
офицере. За конторкой сидел с широко открытыми глаза-
ми маленький человечек, завороженный трагической пано-
рамой, которая разворачивалась перед ним, как в синема-
тографе.
’ Удивительная и иногда очень тягостная для меня спо-
собность зрительной памятью воспроизводить читаемое —-
в виде своеобразных живых картин в мозгу — целиком за-
владела сознанием. Однако это не было простым воспроиз-
ведением текста. Перед глазами четко вырисовывался
рисунок из французского журнала «Illustration» за
1904 год, подобными картинками щекотавшего нервы
своих подписчиков.
Именно эта корма, вздернутая к небу, и гигантская мя-
сорубка, которую рисовальщик очень эффектно сделал из
гребных винтов броненосца, очевидно, являлись главной
сенсацией очередного номера журнала.
Десять лет назад школьник, мечтавший о кораблях и
морской службе, пе мог не задержаться на рисунке фран-
цуза, тем более что гибель Макарова, Верещагина и самого
«Петропавловска» — хотя и по-разному — переживала вся
Россия. Изображение, для эффектности которого автор
не поскупился на обилие пламени, дыма, обломков и на
количество трупов, произвело настолько сильное впечатле-
ние, что теперь собственное воображение отказывалось
воспроизводить иную версию и упорно копировало в па-
мяти журнальную композицию, хотя она во многом рас-
ходилась с только что прочитанным описанием историче-
ской комиссии. И это несмотря на то, что француз бес-
церемонно искажал перспективу и масштабы людей,
пушек и кораблей, лишь бы вогнать в ужас читателей.
Когда сила первоначального наваждения ослабла, я
сообразил, что главного еще не знаю.
1 В Рижском заливе в 1917 г.
154
Макаров!
1 де и как погиб Макаров? Этот солидный и такой сим-
патичный бородач с умным и добрым лицом, без всякого
следа наигранного величия, портреты которого знали
почти во всех странах.
Что он погиб — давно известно, по — как именно? Ли-
хорадочно читаю дальше.
«...В момент первого взрыва все корабли застопорили
машины и начали спускать шлюпки для спасения поги-
бавших людей броненосца... Через четыре минуты подо-
шли... с палубы «Полтавы» былп сброшены все наличные
буйки и все дерево, которое оказалось под руками...
...Ими были спасены: великий князь Кирилл Влади-
мирович, командир броненосца капитан 1 ранга Яковлев,
лейтенанты Унковский, Иениш, мичманы Вл. Шмидт,
Яковлев, Шлиппе...»
(Вот! Накопец-то он — Шлиппе!.. Теперь я понял
тебя, дорогой дядя; однако черт с ним, с этим типом,
пока не прочту все об адмирале.)
«...Шлиппе и 73 нижних чина».
(Эх вы, горемыки безымянные, помещенные после
мичмана Шлиппе! А сколько же вас погибло?)
«...Спасение было весьма затруднено зыбью; последняя
была настолько сильна, что захлестнула катер с «Полта-
вы» и он пошел ко дну.
Часть поднятых были уже мертвы...
Однако пн тонущих, ни трупов больше найдено пе
было.
Среди поднятых вещей оказалось пальто адмирала
Макарова... сверток карт и др....
Кроме адмирала Макарова, художника Верещагина и
начальника штаба коптр-адмирала Моласа, погибло
8 офицеров штаба, 18 офицеров броненосца и около
620 человек...
В 12 часов дня все вошли в гавань.
Неприятельская эскадра продолжала до 15 часов дер-
жаться на горизонте... после чего скрылась па SO...»
Читать дальше охота пропала. Сказывалась сильная
усталость в этот долгий и полный впечатлений день.
Мелкая дрожь, скорее озноб, корежила все тело. То
ли асфальтовый пол казармы (а я сидел без ботинок),
155
то ли воскресшая из прошлого картинка журнального
баталиста былп тому причиной, но я почувствовал себя
совершенно больным. И вдруг понял, что Абрамович дав-
но читает из-за моего плеча и — обычно такой далекий
и циничный — обнимает мои плечи одной рукой...
— Брось ты эту горечь прошлого!.. Но раз взялся за
гуж, то привыкай тянуть брасы и бурундуки! 1 Еще на-
смотришься не на такие пейзажи. А сейчас — марш в
койку!.. II постарайся заснуть.
Он довел меня до железной койки, с грубой ласково-
стью заставил раздеться и лечь, после чего — под неусып-
ным оком Николы чудотворца — прикрыл мою конторку,
предварительно погасив в ней свет.
Голосом бывалой няньки, так ему не подходившим,
Абрамович приговаривал, укладывая по инструкции сня-
тое с меня обмундирование:
— Разве забыл народную мудрость, что золото тонет,
а дерьмо всплывает? Может, эта поговорка родилась дав-
ным-давно, но особую популярность приобрела примени-
тельно к гибели старика Макарова и к купанию августей-
шего Кирилла... Море — оно иногда разборчиво и г... не
принимает. Так оно в жизни бывает. II ничего тут не по-
делаешь.
Затем, оборвав свои назидания, совершенно не верно-
подданная нянька одним бесшумным прыжком очутилась
вне ряда коек, и я понял, что открылась входная дверь.
В сопровождении дневального соседней роты появился
лейтенант Данишевский, для проформы обходивший дор-
туары со строгой, но скучающей физиономией.
Унтер-офицер Абрамович подошел к нему с рапортом
(уставным шагом, но стараясь не шуметь) и вполголоса
доложил:
— Господин лейтенант! За время моего дежурства
особых происшествий пе случилось... Разве только, что
еще раз взорвался броненосец «Петропавловск»... При
этом пострадал только один гардемарин. В специальной
помощи не нуждается. Само пройдет... Но думаю, что
контузия — на всю жизнь.
— Опять паясничаете, Абрамович!.. Боюсь, что это у
вас тоже па всю жизнь... — пшютовато грассируя, отве-
1 Команда, отдаваемая на парусном корабле при выравпива
паи роев или при повороте па новый галс.
156
тил дежурный по роте и, лениво скользнув опытным гла-
зом по лежащим рядам, двпнулся к выходу.
Удивляться нелепому рапорту плн расспрашивать, в
нем дело, не позволяли каноны снобизма.
3
Понадобилось немало лет, чтобы упомянутые лица
еще раз к концу войны сошлись на одной площадке, ко-
торую Вильям Шекспир называл подмостками (или сце-
ной) жизни.
Абрамович демобилизовался после первой мировой
войны и уехал в качестве гидрографа в полярно-сибир-
скую экспедицию. Благожелатели рассказывали, что
из-за вечно мокрых или обмороженных ног он пристра-
стился к неразведенному спирту.
Неблагожелателп твердили, что он пошел в северную
экспедицию именно потому, что в ней можно было бес-
контрольно потреблять перазведенный спирт. Так или
иначе, в печати появились его книги и статьи в журна-
лах («Морской сборник»), причем относительно непло-
хие
Великий князь Кирилл Владимирович сперва пил по
поводу получения георгиевского оружия, за всплытие с
мусором «Петропавловска», потом уехал лечиться с 1905
по 1908 год на юг Франции, затем выпивал за производ-
ство в контр-адмиралы по тому же поводу (в 1915 году),
а во время Февральской революции наценил в петлицу
большой красный бант и во главе матросов гвардейского
экипажа ходил в пешем строю к Таврическому дворцу,
чтобы принести присягу Временному правительству. Од-
нако гвардейцы, возвращаясь через площадь у Исаакиев-
ского собора, вспомнили, что их предки именно здесь
стояли насмерть — «в день восшествия» 1-го Николая
Романова. Получилось как-то неаккуратно (исторически),
почему Кирилл Владимирович загодя отбыл для лечения
во Францию. Первое время о нем не было слышно, кроме
как в фешенебельных кабаках Парижа, потому что для их
содержателей настоящий русский Grand due был превос-
ходной рекламой.
1 С. И. Абрамович-Блэк, Записки гидрографа. Изд во
писателей. Ленинград, 1934; Невидимый адмирал. Роман. Изд. 2 е.
♦Советский писатель», 1937.
157
Однако покойный Николай II так путано, а может
быть, хитро, распорядился своим хозяйством, большая
часть которого в валюте и цепных бумагах предусмотри-
тельно оказалась размещенной в английских, француз-
ских и швейцарских банках, что получить это наследство
было трудно даже подлинному великому князю.
Попутно выяснилось, что чертовски неудобно иметь
целый выводок сестер, как родных, так и объявивших
себя родными! Одна из последних, нарекшая себя Ана-
стасией, по сей день блюдет семейные традиции и никак
не может в совершенстве овладеть английским языком,
на котором опа воспитывалась в «доме Романовых». Но
сестры мечтали о счетах в банках, а не об империи, по-
чему Кирилл в конце концов в одном из отелей Франции
объявил себя царем. Вернее, местоблюстителем престо-
ла, так как большевики никак не хотели освободить ни
Зимнего, ни Аничкова, пи Мариинского дворцов в Санкт-
Петербурге, ни передать большой Екатерининский —
в Москве.
Мой дядя погиб где-то на Великом Армянском наго-
рье не от турецкого клинка или пули, а от более страш-
ного — сыпного тифа.
Моя фортуна, о которой я мечтал с малых лет, сде-
лала из меня моряка и довольно быстро продвигала по
служебной лестнице. Однако казалось, что она мчалась
быстрее, чем нужно, и, очевидно, боком, так как за каж-
дый бросок вперед, за любое достижение мне приходилось
расплачиваться слишком дорогой ценой.
Не ожидая выстрела «Авроры», я вступил в число
красных моряков, только-только закончив драку с кайзе-
ровским флотом в Рижском заливе.
«Ледовый поход» и борьба с бело-эстопско-апглийским
флотом, блокировавшим Кронштадт синхронно с гене-
ралом Юденичем, рвавшимся к Петрограду, стали содер-
жанием моей новой жизни.
Кампания 1919 года почти заканчивалась, когда Балт-
флот понес тяжелую потерю.
Как сейчас, помню гнетущее состояние души у всех
у нас на сторожевике «Кобчик», когда, пропустив через
входные боны целехонького «Азарда» под командой
Н. Н. Несвицкого, мы узнали судьбу остальных кораблей
дивизиона.
Первая официальная версия дошла из лаконичного
158
рапорта командира: «...Доношу, что согласно приказания
20 октября эскадренный миноносец «Азард» засветло вы-
шел с 60 минами заграждения на Большой Кронштадт-
ский рейд. В 2 часа 21 октября по сигналу с «Гавриила»
снялся с якоря и вступил в кильватер «Константину»,
оказавшись в строю концевым.
В 4 час. 19 мин. прошли шаровую веху, повернув па
курс 208°. Большая волна, свежий ветер SW, видимости
никакой... размахп качки до 20 градусов.
В 5 часов 45 минут около параллели «Долгого носа»
увидел впереди на «Гаврииле» сноп огня, за которым
последовал сильный взрыв. На впереди идущем «Кон-
стантине» последовал второй и третий оглушительные
взрывы, п все обволокло густым паром... Вызвал по ра-
дио «Свободу», ответа не получил. В 6 час. 20 мня, лег
на курс 8°. В 6 час. 30 мин. повернул на Ост...
Несвицкпй.
Комиссар Винник» \
Как просто выглядит эта трагическая картпна почтп
мгновенной гибели трех кораблей, в полной темноте
исчезнувших в ледяной воде почти со всеми коман-
дами.
Официальные протоколы следствия мало что добави-
ли сверх изложенного Несвицким. Разве только то, что
в несколько минут погибло 28 наших командиров и
433 матроса, что к утру прибило к берегу свыше 100 тру-
пов и что одна шлюпка попала в плен, отнесенная ветром
и волнением в сторону противника. В конце концов выяс-
нилось, что всего спаслось 19 человек. Также очевидно
стало, что на одном из эсминцев сдетонировали все мины,
находившиеся на верхней палубе, почему он вслед за
получением пробоины разлетелся на мелкие осколки, и
физически было невозможно ожидать спасения с пего
хотя бы одного человека.
Если недостаточно грамотного офицера пугало сокра-
щение ДОТа1 2 почти наполовину в момент, когда белые
уже обошли форт Красная Горка, то у меня были и лич-
ные мотивы для уныния. На «Гаврииле» погиб лучший
из офицеров В. В. Севастьянов, по образу которого я
1 Рапорт командира «Азарда» 21 октября 1919 года. «Балт-
флот». М.—Л., Партиздат, 1932.
2 ДОТ — сокращение: действующий отряд Балтфлота.
159
старался строить свою жизнь. Правда, мне было слиш-
ком далеко до него даже в игре па гитаре, которую я
впервые слышал в Гельсингфорсе. Кроме того, в числе
нескольких десятков офицеров иогиб мой однокашник
Неллис — замечательно скромный и честный человек,
сын миллионера Нелл пса, главного управляющего всеми
делами фирмы Нобель в России.
Отец, выхлопотавший сыну заграничный паспорт и
визу, проклял его, собираясь ехать через Финляндию со
всем семейством в весьма комфортабельных условиях.
Но пе думайте, что отказ сына был одним из случаев
социального прозрения богачей. Просто Неллис влюбил-
ся в чудную, скромную девушку Наташу, которую все
мы знали, и в результате перешел в наши ряды всерьез
и окончательно, пе оставив себе ни одною цента или эрэ,
и служил скромно и старательно вплоть до самой гибели
в волнах Каперского залива. Это был подлинный моряк-
викинг, ставший беспартийным большевиком.
Не очень хочется признаваться в том, что горечь бое-
вой и личной утраты усугублялась еще одним обстоя-
тельством.
Ко мпе в каюту вошел, постучав, но не ожидая раз-
решения, старший комендор Ваня Капранов (как называ-
ла ею вся команда).
,— Слышь, Иван Степанович! Ты без особой надоб-
ности па верхней палубе не показывайся, а что касается
берега — то пе смей суток трое-чотверо выходить.
Кез объяснений Капранов вышел. Однако их и не тре-
бовалось.
Не надо было служить даже молодым мичманом, что-
бы не сделать выводы из таких сопоставлений: красные
миноносцы скрытно, ночью, выходят к район .у фланга
армии, а сами нарываются на минное заграждение англи-
чан как раз в том месте, где собирались ставить мины по
плану штаба флота; было допущено мною ошибок при
подготовке к операции — не были соблюдены главные ус-
ловия конспирации, в то время когда в наших рядах
находились провокаторы и шпионы от белых и от бри-
танцев; выяснилась беспечность со стороны опытных
командиров, как и некомпетентность стоящих над ними
старшех комиссаров.
Было бы удивительно, если бы враги не использова-
ли таких богатых возможностей.
1G0
Следственная комиссия не нашла виновных: и отнесла
трагическое происшествие к трагическому совпаде-
нию.
После опубликования протоколов и проведения не-
скольких митингов в Кронштадте появилось воззвание:
«Товарищи моряки!
В самый тяжелый момент... погибли 3 стальных ги
гапта с одной душой, с одним желанием уничтожить
врага трудового народа... Мы скажем нашим безвремен-
но погибшим товарищам... Великое дело, за которое вы
положили свои молодые жизни, мы доведем до конца.
А вы, погубившие их... дрожите, так как час расплаты
близок. Скоро настанет день великого торжества...
Вечная память погибшим героям!
Беспощадная месть палачам-белогвардейцам!» 1
Наконец для меня и других бывших офицеров насту-
пил день, когда можно было свободно разгуливать пе
только ио палубе, но и на берегу.
Конечно, все мы оставались под впечатлением поведе-
ния командира «Азарда» — Н. И. Несвицкого.
Застопорив ход с момента первого взрыва и понимая,
что находится на вражеском минном поле, он с нечелове-
ческой выдержкой дал задний ход, строго следуя обратно
по курсу подхода всего дивизиона, оставаясь на нем око-
ло шести-семи минут. Затем «Азард» стал вызывать но
радио «Свободу» (так как гибель остальных, несмотря
на кромешную тьму, была ясно видна). После бесполез-
ного ожидания плавающих на воде, которых относило
через минное заграждение (прожектора открыть он не
мог, а активность вражеских прожекторов, шаривших по
заливу, усилилась даже с финского берега), Несвпцкий
в 6 часов 20 минут развернулся и пошел в Кронштадт,
строго выдерживая курсы и точки поворотов, зафиксиро-
ванные штурманом при подходе к мосту катастрофы.
Странички опроса спасшихся из этого ада людей (пом-
ня прочитанное о гибели «Петропавловска»), в том числе
и кока Воронина, производят большое впечатление, хотя
эти показания не всегда последовательны и иногда до-
пускают ошибкп в опознавании названий кораблей, что
вполне естественно для таких тяжелых условий.
* «Балтийский флот в Октябрьской революппи и гражданской
войне». Редакция А. К. Дрезена. М.—Л., Партиздат, 1432, стр. 243.
6 И. Исаков 161
Вот несколько строк, сохранившихся в Военно-мор-
ском архиве в делах следственной комиссии:
«Я свал, но, услышав взрыв, выбежал на палубу...
Командир кричал на «Константин», чтобы дали полный
назад, что взорвался «Гавриил», чтобы держались спо-
койно... Через минуту-две последовал новый взрыв у нас
с левого борта под машиной... Побежал на ростры спу-
скать четверку, в которой пас уместилось 6 человек...
Только успели отойти — миноносец накренился по па-
лубу...»
«Когда мы отошли от «Свободы», то видел, как «Кон-
стантин» переломился пополам, складываясь палубой но-
са и кормы, и, когда он стал таким образом тонуть, па
нем последовал еще один взрыв».
«Могу добавить, что «Свобода» тонула накренившись...
причем нос был поднят, на котором видел команду...»
«Со шлюпки видел, как «Гавриил» как будто перело-
мился пополам и быстро пошел под воду...»
«На «Гаврииле»... командир приказал брать койки и
спасательные средства, а его помощник отдавал распоря-
жения затопить правый борт... чтобы выровнять крен...» 1
«Раздался сильный взрыв... в правой машине... такой
чувствительный, что некоторые свалились с рундуков...
шкапчнкп повалились. Электричество сразу потухло».
«Когда мы были еще на корабле, услышали за кор-
мой глухой взрыв на «Свободе». Отваливши от корабля,
мы услышали сильный взрыв, клубы дыма и огня — это
был «Константин».
«В момент взрыва был в кочегарке № 2... Наверху
увидел, что команда, в общем, оставалась вполне спокой-
ной. Когда же миноносец повалило па борт, я перешел
на ростры и начал вываливать шестерку. С тонущих ми-
ноносцев были слышны крики «ура». После «ура» послы-
шался сильный взрыв с «Константина». Когда дым рас-
сеялся, то на воде ничего не было видно».
Надо помнить, что эта страшная гибель произошла в
решающие дни борьбы за Петроград, когда белогвардей-
ские банды, громко именуемые северо-западным корпу-
сом, авангардом которого командовал генерал Родзянко,
1 Позже спасенные с «Гавриила» свидетельствовали, что, отдав
все приказания, командир его В. В. Севастьянов поднялся на мо-
стик, откуда раздался револьверный выстрел.
162
уже готовивший виселицы и белого коня для церемо-
ниального въезда в столицу, развивали так называемое
«второе наступление Юденича».
Обстановка еще накануне казалась настолько крити-
ческой, что Реввоенсовет Балтфлота докладывал в
Москву:
«...Беспомощное положение гарнизона форта Красная
Горка удручающе действует на состояние духа личного
состава, и член РВС Баранов передал с форта общее мне-
ние о том, что если наш флот не придет на помощь —
форты, вероятно, не удастся отстоять.
Нач. морских сил А. П. Зеленой.
Член Реввоенсовбалта В. Зоф*>.
Вот почему резолюция, вынесенная на общем собра-
нии команды «Азард» 25 октября, звучит не как баналь-
ная митинговая продукция и не кажется составленной
из привычных фраз и знакомых определений:
«...Товарищи!
Не упадок нашего духа о погибших наших товари-
щах, а клятва верности революции!
Мы потеряли славных борцов. Но никакие потери нас
не устрашат. С болью в сердцах мы будем помнить о
братьях-товарищах, поклявшись отомстить.
Не будем проливать слез, а еще теснее сплотим поре-
девшие ряды и дружным натиском сметем всю белогвар-
дейскую сволочь...
Вечная память погибшим...
Да здравствует коммунистическая революция во всем
мире!..
Председатель общего собрания Петрунин.
Секретарь Волков».
Так оно п случилось — белогвардейская сволочь дей-
ствительно была сметена. Если 20 октября части Юдени-
ча заняли Павловск и Детское Село, а остатки нашей
7-й армии вынуждены были отойти к Пулковским высо-
там, причем штабу 6-й стрелковой дивизии пришлось
вжаться в город и разместиться в районе Балтийского
вокзала, то через один-два дня после гибели трех эсмин-
цев на фронте произошел перелом. 23 октября полки и
отряды 7-й армии освободили Детское Село и Павловск,
26-го — захватили Красное Село, а 31-го числа уже осво-
163
бодили город Лугу. Для белогвардейцев это уже был
«драп».
Еще через две недели Красная Армия заняла город
Ямбург, и белогвардейский корпус перестал существо-
вать.
Что же произошло в критический момент успешного
наступления белых, когда англичане скрытно выставили
минные заграждения на путях движения наших кораб-
лей, а монитор «Эребус» с пятна дцатидюймовой артил-
лерией, специально присланный из Англин, обстрелял
ваши форты, и в частности Красную Горку?
Гибель трех лучших эсминцев с самыми опытными
моряками, которые составляли почти половппу боевого
ядра нашего ДОТа в момент захвата подходов к Питеру,
казалось бы, должна была вызвать тот самый упадок ду-
ха, о котором беспокоился Военсовет Балтфлота.
Но на войне, если бойцы знают и верят в то, что они
дерутся за правое дело, бывают моменты, когда вступают
в силу факторы, не подлежащие арифметическому «соот-
ношению сил». Накопленная ненависть, сознание необхо-
димости победы и невозможности отдать врагу колыбель
революции делают чудеса. И вот на радиовопль Юденича
о помощи финское правительство ответило ему, что оно
будет сохранять нейтралитет, а буржуазное эстонское
правительство «гуманно» разрешило остаткам белогвар-
дейского северо-западного корпуса перейти па левый
берег пограничной реки Нарвы, с тем чтобы затем разо-
ружить солдат, насильно мобилизованных «спасителями
России» в деревнях Петроградской губернии.
Шквал революции настолько начисто смыл бывших
офицеров, мечтавших о реставрации, что я никогда уже
не видел лейтенанта Шлиппе, даже не слышал о нем,
пока наконец совсем не забыл.
4
Но оказывается, жизнь бывает занимательнее выду-
манных и невыдуманных рассказов. Спустя несколько
лет мне неожиданно пришлось снова вспомнить о стар-
лейте Шлиппе, который после гибели «Петропавловска»
и вынужденного купания в океане до того стал страдать
водобоязнью, что пе мог заставить себя ходить по мосту
возле перил, а бегал по лужам середины Николаевского
164
моста, лишь бы ио видеть ненавистной воды. II виновни-
ком этого, сам того не зная, оказался кок Воронин.
После знаменитого Ледового иохода — из Ревеля и
Гельсингфорса в Кронштадт — в уцелевшем флоте не
хватало квалифицированных офицеров и специалистов.
II если бы В. II. Ленин не уловил момента для всенарод-
ного вооруженного призыва под руководством партии
большевиков, то молодой мичман Исаков тянул бы лям-
ку вахтенного командира или, в лучшем случае, помощ-
ника командира на старом угольном эсминце.
А тут вдруг, достаточно неожиданно, я оказался на-
значенным командиром на турбинный эсминец «Изяслав»,
вводимый в строй после так называемого «долговремен-
ного хранения».
Сразу же навалилась самая ответственная задача —
комплектование экппажа.
Просто решился вопрос со старшим механиком, глав-
ной фигурой для механизмов восстанавливаемого кораб-
ля. Где-то на судостроительной верфи удалось отыскать
инженер-капитана 2 ранга Жедёнова, который уже
служил на «Изяславе» со дня его закладки не то в
1914-м, не то в 1915 году. О лучшем кандидате нельзя
было и мечтать.
Единственно, что меня смущало — как механик отне-
сется к молодому командиру, которого он должен был
помнить в качестве Петьки \ то есть желторотого мич-
мана, прибывшего с маленьким чемоданчиком еще в бух-
ту Копли, около Ревеля, на судостроительный завод
«Беккер и К°».
Чтобы с этим вопросом покончить, скажу, что все
обошлось прекрасно. Его ум и такт, с одной стороны, моя
внимательность и осторожность, с другой, с первых дней
помогли нам прекрасно сработаться. Больше того, как это
часто случалось во время гражданской войны, вслед за
ним появились машинно-котельные ветераны «Пзяслава»:
хозяин первой турбины Митя Злыднев, кочегар Крастин,
машинист Дук, Вербицкий, Цыганков, Марчук, Моторин,
минно-машинный старшина Корнюшин и многие другие.
Гражданская война приучила работать с теми, кто был
испытан в переделках и внушал доверие.
1 «Петькой» назывался но традиции самый молодой офицер
в данной кают-компании.
165
Человек шесть или семь из команды, плававшей со
мной на сторожевом корабле <<Кобчик», во главе со стар-
шим комендором Иваном Капрановым выразили желание
перейти на «Изяслав». Конечно, я дал согласие и, есте-
ственно, пе показал вида, что меня распирает от гор-
дости и радости. Вообще не верьте ни одному командиру,
если он делает равнодушное лицо, выслушивая просьбу
матроса следовать за ним на другой корабль. Не надо
забывать, что если корабельный устав имеет одинаковую
силу на любом корабле, то, переходя на новый, матрос
теряет не только привычную копку, но и привычных
дружков, иначе говоря — коллектив, к которому он при-
вык и который ему самому стал привычным, вроде на-
дежной флотской семьи. Конечно, в подобных случаях
надо критически исключить отдельные случаи фавори-
тизма или какого-либо конфликта с предыдущей коман-
дой.
Чертовски много значит, с кем придется переживать
шквалы, штормы, перестрелки с вражескими кораблями
пли «последний и решающий бой». Мерило взаимного
понимания и взаимоуважения определяется в подобных
случаях не «неизбежными в море случайностями» или
инструкциями и уставами, частично перешедшими по
наследству от царского флота, а взаимной выручкой в
бою и той выдержкой во время скучнейших и рутинных
дней учений п тренировок, которые только очень бывало-
му матросу представляются необходимыми по личному
опыту, а всем молодым кажутся никчемной «петруш-
кой» или «волынкой».
Существует такое береговое учреждение, именуемое
отделом комплектования, которое обычно имеет в своем
распоряжении при полуэкипаже выпущенных с гауптвах-
ты по суду, вытащенных с погибших кораблей и из госпи-
талей; списанных с кораблей, идущих на слом за ветхо-
стью; отставших от дальнего похода «по случаю ненро-
сыпания в срок».
Иногда среди дельных моряков дожидаются своего
назначения на корабль красавцы с немыслимым клешем
и длинными ленточками на бескозырках, с аляповатой
татуировкой для иллюстрации девицам рассказов, начи-
нающихся со случаев: «Когда мы шли из Сингапура в
Сочи...» или: «Помню Норд-Вест-тен-Вест южной широ-
ты, когда налетел... чистый Цейлон!» и т. п.
166
В зависимости от качества и количества ожидающих
назначения авгуры из отдела комплектования могли по-
мочь, но они же могли испортить жизнь на нескольк и
лет.
Вот почему телефонный звонок одного пз знакомых
«комплектовальщиков» меня сильно насторожил.
- Не можем же мы «Изяслав» укомплектовать толь-
ко новичками... Твои рапорт перевести с «Кобчпка» шесть
человек начальство утвердило. Но вот тут в полуэкипа-
же «залежалось» около десятка «утопленников» с трех
погибших эсминцев.
При этом упоминании я вздрогнул.
— Соглашайся! По анкетам — орлы, прошедшие
огонь, воду и медные трубы. У одного, — ха-ха! — Воро-
нина, даже в графе «специальность» записано: «Офицер-
ский повар»! Каково, а? Смехота!.. Правда, сейчас из
пшенной крупы и воблы особых деликатесов не состря-
паешь, но зато лестно! Только у тебя на дивпзпоне и
будет «офицерский повар»!.. Ну как, согласен?
Я оглянулся на военкома М. А. Степанова.
Телефонная трубка была в руке, и я пе принял еще
никакого решения, когда мозг пронзило одно слово:
«Шлиппе»!
Перед первым выходом и освоением корабля получить
сразу около десятка Шлиппе?!
На повторное понукание в телефон пришлось отве-
тить:
— Ладно!.. Присылай «утопленников». Посмотрю, по-
говорю, но оставлю за собой право отослать обратно в
полуэкипаж тех из них, которые мне не покажутся под-
ходящими.
«Изяслав» стоял кормой к Кронштадтской стенке.
Командир мог бы принять ветеранов прямо у сходни па
берег, я же нарочно стал под полубаком, чтобы видеть,
как они будут шествовать вдоль длины всего эсмипца.
Довольно скользкая дорожка минных рельсов отделялась
от забортной воды весьма тонким стальным леером па
стойках. Путешествовать по этой дорожке было нелегко
даже опытным матросам минной дивизии.
Хитрость не удалась. Вернее, ничего не дала. Все
шесть кандидатов привычно прошли почти всю длину
корабля гуськом и, отрапортовавшись, предъявитп доку-
менты.
167
Первым шел коренастый старший электрик Семен
Качкпп, а замыкал шествие невзрачный, скромный ма-
трос, не без любопытства оглядывавшийся с такой при-
вычной уверенностью, что даже пе смотрел под ноги.
Им-то и оказался по старой номенклатуре «офицерский
кок» Николай Воронин.
Кандидатов в Шлиппе пе оказалось.
У всех — по документам и расспросам — выявились
такие богатые и солидные биографии, особенно по специ-
альностям, что я недоумевал, почему до сих пор никто
их пе выкрал из полуэкипажа? Ларчик открывался про-
сто. Оказывается, опп, выйдя из воды около форта и за-
рыв в братскую могилу покойников, отданных морем,
поклялись служить дальше только вместе. От приглаше-
ний в одиночку опп отказывались. С «Изяславом» же
получилась другая картина—требовалось сразу до сотни
человек, причем с хорошим опытом или раньше плавав-
ших на нем.
Небольшая заминка получилась с Ворониным... На
что же мпе нужен «офицерский повар», когда вся коман-
да п офицеры едят из одного котла, а коком может рабо-
тать любой матрос?
Вороний, стоя скромно в углу командирской каюты,
ие проявлял желания бороться за свою судьбу, однако
Вербицкий, Цыганков и другие стали за него стеной:
— Так он из воблы может тульский пряник сделать...
а если хотите... то... бланманже!..
— Берите, командир, пе пожалеете! Слово «гаври-
млъца»!
Так как документы «утопленникам» доверили па ру-
ки, то не потребовалось никакой волокиты, и скоро
«Изяслав» пополнился ветеранами, а они заняли свои
койки и рундучки.
5
Никого так своеобразно и причудливо не раскидывае-
ет жизнь по белу свету, как моряков.
На редкость спаявшийся и сильный в политическом
и военном смысле коллектив советских моряков «Изя-
слава» постепенно стал обновляться, а сам корабль пе
случайно получил новое, почетное имя «Карл Маркс».
В 1941 году он с честью погиб в бою с фашистскими са-
молетами при защите Таллина.
1G8
К этому времени нас всех так разбросало и вверх и
в стороны, что никто из иностранных моряков, но пони-
мая существа советской государственности, не может себе
представить подобною прохождения службы.
Старший электрик (бывший «гаврнилец») Семен Кач-
кил, страстный книголюб, дорвался до книг и ушел на
пенсию в звании полковника с должности начальника
фундаментальной библиотеки Морской академии.
Хозяин правой турбины, некогда старший унтер-
офнцер Митя Злыднев, окончив Морскую академию, стал
у иол помоченным кораблестроения (то есть вице-адмира-
лом) и, умирая от рака, за несколько часов до смерти
написал несколько прощальных строк бывшему команди-
ру, которые я бережно храню.
Исчезнувший на время из виду Федор Марчук неожи-
данно объявился генерал манором юстиции.
Веселый н задорный Василий Цыганков ушел на пен-
сию пе как-нибудь, а с почетом — с должности начальни-
ка цеха одного мз гигантов ленинградской машинной
индустрии.
Конечно, не все дослужились до званпй генералов пли
адмиралов, но большинство нашло свое место в жизни
(включая Виктора Михайлова, Филимона Дука, Алексея
Вербицкого, Николая Новикова — начавшего юнгой, Ге-
оргия Моторина, Михаила Крастина, Даниила Корнюши-
на, боцмана Игнатия Кудзелько пли Семена Карпова и
многих других). Одни из них получили среднее, другие
высшее образование; все, как один, прошли самую высшую
школу гражданской войны и борьбы с интервентами, пла-
вали до последнего дня обязательной службы, а часть
отслужила «сверхсрочную», никогда не теряя связи меж-
ду собой, со стармехом (ставшим заведующим энерго-
системамп одной из столиц) и с бывшим командиром
«Изяслава», забравшимся почти па предельные ступени
служебной лестницы, хотя и пе без помощи костылей,
без одной ногп, оставленной в боях под Туапсе.
Корабельное родство и дружба, скрепленная совмест-
ным пребыванием в партии, оказались прочнее всего.
Почти вся команда ветеранов до сего дня поддержи-
вает связь перепиской или периодически встречается в
«Астории» с командиром и комиссаром.
Возможно ли что-либо подобное в капиталистических
флотах?
169
Только два человека из этой морской семьи, из остав-
шихся в живых, выпали из традиционного курса «про-
хождения службы» и сохранили свои звания.
Михаил Крастин, кочегар первого котла «Пзяслава»,
еще с закладки на ревельской верфи так и остался коче-
гаром. Подготовив себе несколько смен из молодежи, он
ушел в береговую кочегарку Кировского завода и во вре-
мя блокады Ленинграда, будучи ранен осколком, не по-
кинул своего поста, пока ему не нашли смену.
Вместе с кочегаром Крастиным с гордостью носит
медаль «За оборону Ленинграда» и бывший изяславский
кок Воронин. Однако до этого надо рассказать кое-что
из его прошлого, ибо до сего дня он остался для меня
с воеобразным «анти-Шлиппе ».
Познакомившись с Ворониным поближе, я узнал о
его приключениях на море до «Пзяслава».
Получив высшую квалификацию ресторанного повара
в старом Петербурге, он, крестьянский сын, родившийся
в Ярославской области, всю свою юность мечтал о службе
на море. И только после смерти отца сумел устроиться в
1912 году в офицерское собрание 2-го Балтийского эки-
пажа.
За тягу к кораблям и кулинарные таланты был взят
поваром па эсминец «Пограничник» (при командирах
Кедрове, Колчаке, Рудневе, Щчастном и других не менее
известных морских капитанах, показавших себя, однако,
неграмотными в политике).
Так Воронин провоевал всю первую мировую войну
па одном из самых активных (вернее, «задиристых») ми-
ноносцев Балтийского флота, ни разу не отлучаясь с
корабля, только лишь за продуктами, включая и период
Моонзундской операции, когда уже большевизировавший-
ся флот решил не пропускать кайзеровскую эскадру из
Рижского залива в Финский.
В 1918 году он был назначен на эсминец «Свобода»,
па котором после года боевой службы в трагическую ночь
1919 года с ним случилась в Капорском заливе на анг-
лийских минах (как он пишет, избегая громких фраз)
«первая неприятность».
Когда его вместе с Крастиным и другими дружками
назначили на «Изяслав», гражданская война вскоре окон-
чилась и служба казалась не такой уж интересной. Бот
почему я не обиделся, когда Воронин пришел ко мне с
170
просьбой о демобилизации и переводе в погранфлотилию
сурового Баренцева моря, где чаще штормило; Гольф-
стрим приносил сорванные мины, и бывшие «союзники»
проявляли усердное внимание к нашим берегам.
Так на сторожевом корабле «Т-15» в Баренцевом море
объявился новый кок в составе Северной погранфлотплин
(командир Л. П. Лазпнскив).
В 1927 году «Т-15» погиб, выброшенный прибоем на
камни в районе Поканги («вторая неприятность»). Во-
ронина спасли, но служба в столовой ГПУ показалась
ему настолько скучной, что, поступив в Северное Архан-
гельское пароходство, Николай Алексеевич последова-
тельно плавал на пароходах «Яков Свердлов», «Искра >,
«Крестьянин» (с знаменитым полярником Ф. И. Ворони-
ным) и других.
Ходил на пассажирском пароходе «Кооперация», на
линии Ленинград — Лондон, затем на «Папанине», зна-
менитом «Ермаке» и на других судах, где требовался
опытный повар-полярник и моряк.
Но могла ли ограничиться только упомянутыми «не-
приятностями» жизнь такого универсального моряка,
скромного и тихого, который сам всегда шел навстречу
буре?
Конечно, не могла.
6
В захарканной конторе Мурманского пароходства к
концу 1939 года в отделе найма и труда за высокой ба-
люстрадой сидели чиновники дальнего плавания уже не
призывного возраста п скреблп перьями то по бумаге, то
по макушке собственной головы.
Стекла, перекрещенные бумажными иксами па клей-
стере, лампочка вполнакала и машинистка в дальнем уг-
лу комнаты, стукающая одним пальцем, — все эти кос-
венные признаки показывали, что война с белофиннами
коснулась и этого института транспортного флота. Зна-
чит, пожилые конторщики из неудачливых симэнов
очевидно, были призваны и впервые качались на холод-
ной зыби, из глубины которой появляются то мины, то
торпеды, а то и перископы фашистских подлодок.
1 С и м э н — морской человек, моряк (англ.); термин, перешед-
ший в портовые жаргоны всего мира.
171
Но эту сторону балюстрады вдоль стен стоят длинные
и тяжелые банки *, на которых в довоенное время часами
высиживали матросы, выбивавшие о края своп носогрей-
ки, отставшие по пьянке от рейса пли мечтавшие найти
па другом шипе более легкую жизнь.
В общей половине конторы оживленно, накурено и
так шумно, что помощник заведующего с регулярностью
судовых склянок вскакивал н громко орал:
— Тихо! Если пе перестанете горланить, то всех вы-,
гоню... Опять же «слова»! Ведь тут же человек вроде
женщины сидит... а вы выражаетесь, будто в кубриках!
В последний раз предупреждаю!
Точный, как склянки, он методично, через каждые
полчаса, предупреждал в последний раз. И так — до ве-
чернего закрытия отдела. В интервалах он подходил на
звонок степного телефона и громко, не стесняясь при-
сутствующих, тем же истошным голосом горланил:
— Боцманов — нет! Машинистов — нет... Говорю вам;
нет!.. Вообще, кроме инвалидов, пропойц и морских
бродяг, никого у меня нет!.. — После чего долго давал
многозначительный отбой, вертя ручкой аппарата, и опять
усаживался на свое место. Речь шла о срочном комплек-
товании «Байкала» (капитан Степанов), идущего на
Шпицберген.
Конторка бывшего старого помощника была покрыта
пылью, а его фамилия стояла одной пз первых на боль-
шом плакате в ряду столбиком выписанных имен моря-
ков, докеров и служащих Мурманского пароходства под
особо красивым заголовком:
«Отдавшие жизнь за наше море!»
Тем же шрифтом, отступя к нижнему краю, было на-
чертано:
«Вечная слава погибшим за Родину».
От этого скромного мемориального плаката веяло нс
только печалью п грустью. Невольный трепет возникал
при взгляде на белые места, предусмотрительно остав-
ленные автором плаката для следующих кандидатов.
И все же в конторе нс было того привычного шума
и гама, к которому привыкли еще в довоенное время.
1 Банка — простая скамейка без спинки; перешло с англий-
ского.
172
Немногие из сидящих на дубовых банках вполголоса об-
менивались последними новостями. Сообщения, подхва-
ченные с иностранных судов, шли вне очереди. Менее
критически оценивались те, источником которых служили
очевидцы с наших рыболовных траулеров, несших служ-
бу сторожевых кораблей или мотавшихся в резерве в ка-
честве противолодочных.
У некоторых горластых были марлевые повязки пли
полукостыли, демонстрирующие их вклад в борьбу с фа-
шизмом, хотя госпитальные документы эта категория
пострадавших показывала очень неохотно. Что присут-
ствующие способны служить исключительно на берегу,
свидетельствовали не только «липовые» справки, водоч-
ный перегар и запросы из прибрежных холодильников,
пакгаузов, с подъемных кранов и... от всех,
кого накануне удалось подпоить смесью керосина,
спирта и витаминной хвойной настойки («для заправки
в смысле запаха и вкуса»), неизменно называвшейся
виски.
Все это было хорошо известно помощнику заведую-
щего, но приходилось, соблюдая подобие очереди, выслу-
шивать по нескольку раз настырных инвалидов и столь-
ко же раз направлять пх «на предмет переосвидетельст-
вования».
Неожиданно привычная картина нарушилась своеоб-
разным инцидентом.
Возвратясь с доклада от начальника конторы, его по-
мощник в сердцах хлопнул папкой о конторку п, отведя
свою душу в большом морском загибе (так, что пишу-
щая машинка застучала со скоростью подвесного мотор-
чика) , в сердцах сказал:
— Ну неужели же из вас всех не найдется хоть од-
ного, который бы согласился плавать?
Последовала томительная пауза, во время которой
духовные наследники старлейта Шлиппе, морщась (оче-
видно, от боли), поправляли свои бппты или выставляли
клюшки на видную позицию. В это время самый край-
ний моряк, заглянувший сюда впервые и ставший в кон-
це очереди, с виду пожилой и какой-то помятый, встал
и, скромно продвигаясь вперед, спросил:
— А какая специальность нужна?
— Специальность? — с досадой и допей издевка вы-
крикнул помощник. — Та самая, когда надо и палу 5у
173
швабрпть, и на штурвале постоять, и прибраться в каю-
тах, и команде обед сготовить!.. II сотни чертовых авра-
лов отработать!.. Когда бы ты на маленьком шипе по-
плавал, где команды всего ничего, то знал, как каждый
должен за все специальности оборачиваться... — Выдох-
нув свою досаду вместе с этой назидательной тирадой,
наставник плюхнулся в старенькое плетеное кресло.
— Я согласный!
— Что?.. — опять выкрикнул от неожиданности по-
мощник и, приподнявшись, не то с недоверием, не то с
жалостью посмотрел на тихого моряка.
— Я согласен!.. Пишите коком!
Момент был настолько неожиданным, что машинка
заглохла так же, как и глотки инвалидов-артистов.
— Да ты хоть плавал когда-нибудь?
— Приходилось.
— Давай мореходную книжку и документы с послед-
него судна!
— Так!.. Значит... кок Воронин?! А чего они все у
тебя будто склеенные?
— Не просохли еще.
— Ас последнего судна?
— Опо па грунте. Не успел.
Помощник заведующего отделом сгреб все, что дал
ему Воронин, и пулей скрылся в кабинете начальника.
Воронин стоял как стоял, немного смущенный общим
вниманием. В это время у пего за спиной один из инва-
лидов-симулянтов делал другому жест (сверля себе паль-
цем висок), означающий, что, очевидно, у этого кока не
все шарики на месте.
С треском распахнулась дверь, и в ее проеме пока-
зался почтенный заведующий в форменной тужурке ка-
питана, с брюшком, поперек которого висела позолочен-
ная когда-то якорная цепь.
— Воронин, черт!.. Вот уж пе думал, что доведется
встретиться!.. А я полагал, что с той ночи на «Малыгине»
ты к обсушке1 близко не подходишь! Особенно после
того, как застрелился командир «Руслана» — капитан
1 Та часть береговой полосы, которая оголяется (осушается)
прп отливе и затопляется во время приливов. Речь идет о посадке
на камни «Малыгина» (капитан Филатов) в 1934 г. в районе Ба-
ренцбурга.
174
Клюев... Постой, постой!.. Так ведь тебе как пострадав-
шему при кораблекрушении да еще от фашистской торпе-
ды— тебе полагается месяц отпуска!
— Да куда я его дену... этот месяц?.. Нет! Уж лучше
списывайте на корабль. Там и отдохну.
Высоченный капитан сгреб Воронина на манер грей-
ферного крана и перенес его в свой кабинет, успев крик-
нуть помощнику:
— Оформляй на «Байкал», да не копайтесь вы все,
как трюмные крысы... а что до рекомендации с послед-
него судна, то я самолично ему напишу.
Дверь в кабинет захлопнулась.
Вслед за этим одни из зрителей описанной сцены
улизнул на переосвидетельствование в одну из малин,
которые нелегально содержали бойкие бабки в расчете
на долговязых англичан, торговавших ямайским ромом
(из Глазго) и сладковатыми сигаретами, которые шли в
качестве обменной валюты.
Ускользнувший не видел продолжения импровизиро-
ванного спектакля. А жаль!.. Не успел он выйти, как
самый крепкий из оставшихся снял повязку с руки, ак-
куратно сложил ее и спрятал в карман, затем, сделав
несколько упражнений для разминки долго бездейство-
вавшей руки, тоже подошел к балюстраде и рявкнул:
— Пиши!.. Матрос первого класса. Пиши рулевым.
Страсть как соскучился по штурвалу. Фамилию?.. Пра-
вильно! Надо и фамилию. Значит — Колпаков Захар Ива-
нович. Документы все в порядке!.. Ну, кроме этой самой
медсправки, насчет вывиха руки. Ее-то мы отцепим
от книжки, а что касается прогула больше месяца, так
ты, товарищ начальник, так подправь арифметику, чтобы
меня военком в дезертиры не завербовал.
Остальные наследники Шлиппе сидели, подавленные
двумя необычными сценами, только что прошедшими на
их глазах. Затем, стараясь пе шуметь, почти на цыпочкам
они начали исчезать из конторы. Надо было крепко обду-
мать происшедшее.
Перед закрытием конторы уборщица нашла три илп
четыре клюшки или костыля, забытые деликатными, пе
желавшими шуметь инвалидами.
Так кок Воронин пошел еще раз в плавание увлекая
за собой и других, и попал в очередное кораблекру-
шение.
175
Вот небольшая выписка из письма Н. А. Воронина
относительно очередной «неприятности» в конце
1939 года:
«...Рейс «Байкала» (капитан Сергеев плп Степанов)
был па Шпицберген. Не доходя Баренцбурга миль 60,
напоролись на камни. Тяжелая была картина. Полярная
ночь уже наступила. Мучались недели две. Пришла по-
мощь — спасатель-буксир «Память Руслана», «Лидке»,
участвовал Эпрон.
• К нам было не подойти, кругом камни, близко берег,
ледяные горы. Во время работ разыгрался шторм, и его
переломило пополам, половина осталась на камнях, по-
ловина затонула, по неглубоко, надстройки были над во-
дой. Шторм утих, и пас сияли па шлюпках...»
Как будто на одного человека достаточно чрезвычай-
ных происшествий? Но оказалось, что на этом перечень
неприятностей Воронина не кончается.
7
К моменту нападения гитлеровцев на Советский Союз
И. А. Воронин служил уже в латвийском пароходстве на
Балтийском море и во время трагического перехода Бал-
тийского флота в Кронштадт из Таллина наш кок ока-
зался на судне «Аусма», в которое 29 августа попало три
статисте кие бомбы. Подобрал его из воды, раненного,
«морской охотник», и не погиб Воронин только потому,
что на нем был надет спасательный капковый бушлат.
После доставки в Кронштадт и короткого лечения
опытного кока, который в воде не тонет и в огне пе горит,
назначили коком-инструктором споцраднокурсов, на этот
раз впервые па берег, так как многократное купание в
студеных водах наших морей оставило неизгладимые сле-
ды в легких. Надо помнить, что кок-инструктор родился
в 1894 году и ни разу за всю свою флотскую жизнь не
отказывался нй от одного рискованного предприятия.
Курсы переводят в Ленинград. Участвуя в обороне
города-героя, Воронин демонстрирует все свое искусство
кулинарии для дистрофиков, за что получает специаль-
ные поощрительные дипломы и медаль «За оборону Ле-
нинграда», которой гордится как высшей наградой — до
сего дня.
Однако истощение и многократные «купания» в ледя-
176
пой воде с годами дали себя знать, почему после прорыва
блокады города Ленина Н. А. Воронина демобилизует
медицинская комиссия с мрачной резолюцией о двусто-
роннем туберкулезе в тяжелой форме — и как следст-
вие — с отстранением от работы коком.
Он отдал морю п флоту всего себя. Отдал, не считая
своих трудов и «неприятностей».
Переписываясь с ним, я никогда не упоминал о своем
старом знакомом Шлпппе. Зачем не только сравниваю,
но даже сопоставлять этих людей, если в одном из по-
следних писем старого ветерана и инвалида флота есть
такие строки:
«До сих пор люблю море! Часто летом езжу в гавань,
и всегда море меня успокаивает! Остаюсь с искренним
приветом. Ваш Н. А. Воронин».
Что сказать в заключение?
Перед нами два моряка русского флота почти одних
лет. Одни — из остзейских дворян, другой — из крестьян
Ярославской губернии.
Как не похожи они друг па друга.
У одного — непреодолимая тяга к флоту даже после
многих перенесенных аварий и катастроф. У другого —
все признаки хронической водобоязни после первого же
вынужденного купания во время взрыва корабля.
Автор понимает, что рассказанные случаи обобщать
нельзя. Болезнь лейтенанта Шлиппе, так же как и близ-
кого ему Кирилла, вызвана психическим шоком, относи-
тельно которого на матросском диалекте прежде имелось
специальное определение: «У их благородий кишка топ-
ка». В подобной коллизии медицина помочь не может.
Помогали Шлиппе друзья из Главного штаба, которые
всегда переводили его на береговые должности, когда
угрожала необходимость плавания.
Не случаен тот факт, что Шлиппе, поселившись па
Шпалерной улице и избегая приближаться к мостам и
набережным, благополучно прожил с 1904 по 1914 год,
п, если бы не империалистическая война, он так бы ни-
когда и не увидел нового моста через Неву.
Но кое-что поддается сопоставлению. А именно — пн
один матрос, спасшийся с трех погибших эсминцев, но
заявлял о своей неспособности служить на море.
Остается добавить, что ко мне не раз обращались ли-
тераторы и журналисты с просьбой указать па какого-
177
лиио замечательного моряка для замечательного сю-
жета.
Несколько раз приходилось давать адрес и записку
к Воронину в Ленинград, по улицам которого он гуляет
на старости лет, изредка выезжая в гавань. Но ничего
из попыток изобразить старого марсофлота или выжать
из него необычные «морские истории» так и не вышло.
Пришлось отказаться от подобных попыток.
Скромный и немногословный Воронин никогда не был
замкнутым или необщительным человеком — это хорошо
знают «пзяславцы». Такое впечатление могло создаться
только у поверхностных собеседников, возможно, потому,
что Николай Алексеевич не имел ни охоты, ни умения
рассказывать о самом себе.
Невольно вспоминается восточный афоризм: «Тот, кто
говорит, не знает! Тот, кто знает, не говорит!»
А ленинградцы могут гордиться тем, что по их ули-
цам спокойной, старческой походкой прогуливается флот-
ский инвалид, могут гордиться им, не добиваясь от него
эффектных рассказов о пережитых «неприятностях».
ИСПЫТАНИЕ ЛАХУТП
Это было почти традиционное плавание эскадры в
южную часть Балтийского моря, которое ежегодно совер-
шалось под флагом наркома обороны — маршала Вороши-
лова
Обычно к концу осенней кампании в Кронштадт при-
езжал нарком и, проверив итоги летней учебы, проводил
маневры, завершавшиеся «дальним» походом (ио масшта-
бам Балтики), вплоть до устья Кильской бухты. Помимо
контроля за ходом учебной подготовки такие походы слу-
жили и другим целям, так как подобное плавание непо-
средственно после длительных и напряженных эволюций
в процессе маневров являлось бескомпромиссным экза-
меном по освоению и эксплуатации современной техники
кораблей всех классов. Не меньшее значение имел самый
факт появления советского Военно-морского флага в ви-
димости наблюдательных постов прибалтийских буржу-
азных государств и на путях следования торговых судов
почти всех стран мира.
Вот почему с первого до последнего дня эскадренно-
го плавания скандинавская и германская пресса п ради!
непрерывно оповещали весь мир о скорости и курсах
движения народного комиссара обороны СССР.
Причем это делалось не только по результатам скрыт-
ного наблюдения пли якобы случайного появления на
горизонте разведывательных самолетов, сторожевых и до-
1 Чтобы исторически быть точным, можно напомнить, что эту
традицию создал М. В. Фрунзе походом 1925 г.
1/J
зорных кораблей и даже подводных лодок с различными
опознавательными знаками и кормовыми флагами, но и
при посредстве политических п сенсационных передовиц
и обзоров, специально состряпанных в редакциях офи-
циозных и партийных газет п журналов.
«Показать флаг»—старинный морской термин, при-
меняемый много веков с самыми разнообразными целя-
ми, начиная с приветственного салюта, вплоть до воен-
ной угрозы, часто подкрепляющей устрашающий ульти-
матум.
Что касается ежегодных походов Балтфлота, то уже
их периодичность, корректность в части прокладки кур-
сов подальше от чужих территориальных вод без выпол-
нения стрельб на видимости иностранных портов и баз, —
все это подчеркивало самые мирные намерения Советско-
го Союза в отношении своих соседей. Если же кому-либо
пе нравилась четкость походных порядков эскадры, ее
скорость, явно видимая модернизация «Маратов» и по-
явление с каждым годом новых кораблей любых клас-
сов, от крейсеров до подводных лодок, то... для них нар-
комовские походы были прекрасным способом мирного
предостережения от военных авантюр.
Возможно, что, учитывая отчасти пропагандистское
значение плавания, парком обычно брал с собой на флаг-
манский корабль двух пли трех известных литераторов с
тем, чтобы походная жизнь экипажей была освещена в
центральных органах более интересно и значительно, чем
это делалось штатными корреспондентами или киноопе-
раторами.
В этот день, то есть 29 сентября 1936 года, на борт
линкора «Марат» вслед за маршалом поднялись Всево-
лод Вишневский и поэт Абулькасим Лахути, возглавляв-
ший секцию поэзии Союза советских писателей Таджик-
ской ССР.
Если Вс. Вишневского (кстати сказать, бывшего в
морской форме) как политработника запаса флота знали
на кораблях почти все, то второй, Абулькасим Лахути —
Кермапшахи (то есть происходящий из иранского города
Керманшаха), был для пас всех дорогим гостем, по менее
известным литератором, который представлял современ-
ную поэзию Ирана и Таджикской ССР.
Позже, вспоминая описываемую встречу, пришлось
поинтересоваться личным архивом Вс. Вишневского, где
180
на листе, относящемся к этому времени, была обнаруже-
на следующая запись:
«29 сентября 1936 года
тгт (Кронштадт, па «Марате»)
Штиль. Солнце.
Очень сильный внутренний подъем.
...Вижу какую-то закономерность — судьба быть с
флотом...
Полдень...
Встречный марш па линкоре. Лахути и я на правом
фланге штаба Балтийского флота. Нарком и сопровож-
дающие подходят к линкору. Рапорты. Нарком обходит
фронт командиров. Здоровается с Лахути и со мной. «Го-
товы служить и пером и винтовкой...»
30/IX-4/X
На маневрах Балтийского флота. Встречи и беседы
с наркомом. Ежедневные записи...»
К смуглому, своеобразно красивому, сдержанному и
скромному человеку в осеннем пальто и большой спор-
тивной кепке было направлено общее внимание экипажа
линкора, походного штаба, да п самого К. Е. Ворошило-
ва. Однако повышенное внимание явно смущало поэта,
который прилагал большие усилия к тому, чтобы никак
не помешать или не стеснить чрезмерно любознательных
хозяев. Причем если каждый хотел узнать по возмож-
ности больше и обязательно лично от легендарного рево-
люционера и поэта, о котором еще так мало было опуб-
ликовано на русском языке, то это тяготение наталкива-
лось, как на преграду, на еще более жадное стремление
самого Лахути возможно больше узнать людей флота,
экипаж «Марата», состав командования и поговорить о
каждом из нас. Ведь эта встреча была для него не менее
редкостной, чем для моряков.
Искренность, которая как бы светилась в его глазах,
делала свое дело, и через пять суток обе стороны доста
точно сблизились друг с другом.
Победы и поражения иранской революции, смертные
приговоры, побеги, изгнание, вынужденная эмиграция в
Турцию, извещения с ценой, объявленной за его голову,
бои в одиночку и в качестве командира народного отряда;
опять аресты, сидения в яме и опять побеги для орган и
181
зации типографий и для борьбы при помощи стпха; про-
светительская и организаторская работа в нарождающей-
ся революционной партии... Разве много можно было
запомнить за эти короткие промежутки между вахтами,
в особенности если гость так не любпл говорить о себе?
Но то немногое, что мы узнали, — все оказывалось рож-
денным из любви поэта к своему угнетенному народу.
После нескольких личных контактов и просмотра
матросской самодеятельности 4 октября в корабельной
многотиражке было напечатано:
«Несколько дней пребывания па вашем корабле яви-
лись для меня университетом.
Я вспоминаю страну, где родился, — Иран (Персия).
Там каждый раз, когда я встречал солдата, он вызывал
у меня чувство жалости, и я думал: «О, если бы я мог
его чему-нибудь научить!»
Совершенно иное у вас на «Марате», как и вообще
в Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Когда я наблю-
дал за жизнью «маратовцев», то каждый из вас чем-ни-
будь обогащал меня.
Человеческий талант подобен золоту, но оно лежит
иногда в груде грязной земли. Дело инженеров и ма-
стеров извлечь золото, и дело ювелиров придать ему со-
вершенную форму.
Так же и с человеческим талантом. На «Марате» я
вижу таланты, в моем народе их тоже много. Но в СССР
партия Ленина придала этпм извлеченным па свет талан-
там достойную форму.
Я выражаю свое восхищение успехами «Марата»,
культурностью и храбростью его бойцов, любовью их к
Родине...
Лахути».
С этого дня мы уже лучше знали своего гостя, однако
такое знакомство еще больше возбуждало интерес и жаж-
ду сближения с ним.
С первых чисел октября начались привычные штормо-
вые дни, так что любоваться видами осенней Балтики с
мостика или палубы было неуютно. По положению, гость
вместе с Вс. Вишневским столовался в салоне флагмана;
182
вот почему если пе организовывались вечера самодея-
тельности или доклады, то обычно это время протекало
в товарищеской беседе.
Естественно, разговор часто возвращался к мор-
ской теме, но каждый пз нас полагал, что поэт из Кер-
маншаха, родившийся в глубине Ирана и нашедший свою
вторую родину в Ташкенте и Душанбе, не сможет ниче-
го рассказать нам о морской стихии. Каково же было
изумление всех сидящих за столом, когда Лахутп, ров-
ным голосом, очень уместно включаясь в общий поток
любителей флотской романтики, не раз и не два приводил
подходящие цитаты из Саади и Гафеза, овладевая курсом
беседы.
Неудобно было тут же записывать речь гостя, но я
надолго запомнил такие слова, обращенные к Вороши-
лову:
«...Около семи веков тому назад великий иранский
поэт отправился в морское путешествие и по возвраще-
нии сказал:
«...Выгоды от моря — бесчисленны.
Но если хочешь безопасности, она на берегу...»
И, лукаво посмотрев по очереди всем собеседникам в
глаза, в то время как наш корабль медленно раскачивал-
ся, а временами корма сотрясалась от ударов тяжелых
волн, бегущих бейдевинд, то есть наискось, он добавил:
«...Лучшим даром моря Саади считал благополучное
возвращение!..»
Почти все сдержанно засмеялись, но уже компас бе-
седы был в руках Абулькаспма, и он очень остроумно и
сдержанно пользовался правом кормчего.
Однако эта исчезающая полуулыбка на смуглом лице,
приглушенный голос и грустные глаза выдавали поэта.
Он знал о море больше, чем говорил. Или само волнение,
или какие-то ассоциации, связанные с ним, очевидно,
камнем лежали на его душе.
Под влиянием такого впечатления старший пз при-
сутствующих сказал:
— Каюсь, не думал, что море, корабли и образы,
связанные с ними, нашли такое многообразное отраже-
ние в персидской поэзии. Мы привыкли считать ваших
соотечественников сугубо сухопутными людьми, хотя в
свое время увлекались похождениями Синдбада-морехо-
да из «Тысячи и одной ночи». Но сказки есть сказки.
183
— Может быть, вы еще напомните нам что-либо из
иранских поэтов?
Не ожидая новых увещеваний и просьб, как-то по-
мрачнев и опустив голову, совершенно глухо Лахути про-
изнес протяжным речитативом:
...Топет терпенья корабль...
Стой, капитан!
Есть у меня господь,
Капитана не надо!..
И на этом оборвал стих.
Наступила напряженная тишина. Все как-то смущен-
но смотрели на поникшую голову поэта или недоуменно
переглядывались между собой.
Не только отрешенный топ, вроде какого-то закля-
тия... Думаю, что слушателей больше всего смутило об-
ращение к «господу». Ведь перед нами сидел комму-
нист.
Томительную паузу нарушил сам Лахути.
Как бы сбросив с себя невидимый груз, распрямив-
шись в кресле, с просветленным лицом, он, как обычно,
приглушенным, но твердым голосом разъяснил:
— Это из стиха классика иранской поэзии четырнад-
цатого века Эмира Хосрова Дехлеви, который в свое
время произвел на меня сильное впечатление и даже
сыграл некоторую роль в моей жизни. Я даже использо-
вал его, но — как бы сказать яснее? — использовал
«наоборот».
Пройдя тяжелую школу подполья и иранской рево-
люции 1911 года, я поставил этот стпх эпиграфом к сво-
ему бейту. Но весь мой стих является противопоставле-
нием, его антитезой. И это потому, что когда человек
иашел па земле великую цель п встретил того, кто уве-
ренно ведет его к этой цели, то душа поет в ответ Хос-
рову:
...Луч пауки лучше загробных миров.
Труд — создатель единый, другого по надо.
Верным путем плывет ваш корабль вперед.
Есть у пего капитан, а бога — не падо! 1
1 Из А. Лахути. «Бога не надо» (на таджикском языке).
Ташкент, 1927 г., перевод Ц. Б. Бану, опубликован в газете «Ком-
мунист Таджикистана», 12 тоня 1932 г., № 133, стр. 3.
184
Поразительно было видеть, как просветлели все лица,
а кто-то даже с облегчением вздохнул, как бы освобож-
даясь от огромной тяжести.
— А вы прочтите дальше! Прочтите все это произ-
ведение,— отечески ласковым, но настоятельным тоном
не то попросил, не то приказал парком.
Поэт склонил голову и приложил руку к сердцу, но
в этот момент заверещал телефон с мостика и одновре-
менно резко прозвучал в репродукторе доклад начальни-
ка походного штаба, обращавшегося к наркому, возвра-
щая всех из мира поэзии к реальной действительности.
«Согласно утвержденному вамп плану ложимся на
новый курс —270°... Походный порядок до наступления
темноты остается без изменений».
Очевидно, одновременно с докладом начался поворот,
так как палуба, стол и весь салон медленно стали кре-
ниться на левый борт.
. Иначе запели воздушные струи в решетках вентиля-
ционных шахт, а после такого же плавного возвращения
салона в нормальное положение не стало слышно ударов
волны о кормовой подзор, так как теперь она догоняла
корабль, очевидно разбиваясь, вернее, раздробляясь в ки-
пящем месиве кильватерной струи, вспененной четырьмя
громадными гребными винтами.
Я встал и спросил разрешения выйти и подняться на
мостик.
— А разве происходит что-либо необычное, требую-
щее вашего вмешательства?
— Никак нет! Обычный поворот!..
— Ну тогда нечего вам уходить... Садитесь!.. Вы
должны дослушать эту историю, ...тем более что на мо-
стике «есть капитан, а адмиралов там не надо».
Кое-кто был готов улыбнуться по поводу шутливою
оборота наркома, но, заметив неподвижное и серьезное
лицо Лахути, все затихли.
После короткой паузы, смотря в гла. а маршала, с
искренней почтительностью поэт произнес.
— Ваше слово для меня закон, приказ... Ио я прошу
разрешения не передавать пи свой бейт, ни Эмира Хос-
рова, а позволить мне рассказать один из эпизодов пла
вания моего корабля, когда я впервые понял внутренний
смысл стиха о капитане и боге. В ту ночь я навсегда
нашел для себя первого и окончательно потерял второго.
185
— Ну конечно! Рассказывайте!
— В 1908 году реакционеры становились все наглее
и наглее. В Тегеране заговорили пушки. Мохамед Али-
шах подверг бомбардировке здание меджлиса. Вооружен-
ные только винтовками, революционеры защищали до
последнего эту цитадель свободы и демократии.
Неизбежным оказалось то, что временно пушки одер-
жали победу, но революция не была разгромлена и снова
вспыхнула в Таврпзе и в Реште, где движение возглавил
Саттархан.
Вместе с другими ушедшими в подполье я направил-
ся в Решт, но по дороге мы попали в окружение шах-
ского отряда. Пытавшиеся оказать сопротивление были
убиты на месте, а уцелевшие доставлены в город Керой
и заточены в темной, зловонной конюшне со скользким
от грязи полом, на котором вынуждены были лежать
около двухсот человек.
Когда люди умирали, их трупы не убирались неде-
лями. Однажды мне показалось, что слышу голос часо-
вого, поющего курдскую песнь, а я знал курдский язык
и обычаи, поскольку моя мать происходила из курдского
племени. Я подхватил мотив. Часовой вошел и заговорил.
— Из какого источника утоляли вы свою жажду?
— Из источника, который никогда не темнеет, — от-
вечал я в традиционной курдской манере.
В ту же ночь курдский солдат помог мне бежать.
Пришлось пробираться через заснеженные горные пере-
валы, по уединенным тропинкам, поддерживая жизнь
кореньями, вырытыми из-под снега.
Не все оказалось благополучным в рядах рештских
революционеров. Агенты-провокаторы разжигали нацио-
нальную рознь среди азербайджанцев, персов и армян.
Несмотря па все трудности, при поддержке других я все
же продолжал бороться за объединение демократических
сил.
Решено было пробраться дальше на восток, чтобы
использовать возможности друзей, имевших подпольную
типографию в Тегеране. Однако выполнение этой задачи
было сопряжено с огромным риском, так как все дороги,
перекрестки и мосты были блокированы караулами ре-
акции.
И вот однажды, уже в темноте звездной, но безлун-
ной ночи, я подползаю по обочине к большому камен-
186
лому мосту в виде огромно! арки, перекинутой через
Сефпд-Руд. Другого пути поблизости не было из-за зна-
чительной глубины реки.
Два аскера, вооруженные винтовка мп, валялись на
откосе с южной стороны подъездной насыпи, — по-види-
мому, они старались болтовней разогнать сонливое со-
стояние. Одна надежда, вернее, один шанс оставался па
вероятность того, что все-таки сои победит их рвение к
службе. Поэтому, используя журчание рекп под мостом,
гулко отдававшееся из-под' свода древнего сооружения,
я, держа в руках своп бабуши, подполз вдоль насыпи,
по с северной ее стороны п приник в сухой траве, при-
жимаясь к земле. Так случилось, что я стал третьим чле-
ном этой компании, слушая их разглагольствования, од-
нако сам оставаясь без права голоса.
Спокойная тишина чудесной ночи, осененная редки-
ми, но очень яркими и лучистыми звездами, под вереща-
ние перекликающихся цикад располагала к спокойной
тишине в душе, к мечтательности и философскому со-
зерцанию красоты, созданной природой для счастья лю-
дей, п не менее замечательного творения, возведенного
руками наших предков. Однако у аскеров оказались
своп, более злободневные заботы, и, как ни странно, раз-
говор шел о моей скромной особе.
Впрочем, в этом была своя логика.
Очевидно, доносчики реакции отметили мое исчезно-
вение пз окрестностей Решта, почему наблюдение за пе-
редвигающимися па восток было не только усилено, по
и целеустремлено.
— А верно говорят, что у этого керманшахского шай-
тана две головы... одна над другой? И если верно, то за
какую из них назначена награда в несколько тысяч ту-
манов?
— Дурень!.. Не слушай детские сказки, которые выду-
мывают свинячьи сыны. Никакой второй головы у него
пет... А вот что он может ловить рукой выпущенные в
него пули — это я знаю от такого падежного человека,
как будто сам видел!
— Валла?!
По-видимому, интонация сомнения в голосе подчаска
не понравилась старшему в карауле.
— Валла! Валла!..— с издевкой произнес он и раз-
драженно добавил: — Иначе как бы он уцелел за столько
187
лет поисков, погони, арестов и стрельб?.. Шевелить моз-
гами надо!
— На все воля аллаха! — примирительно отозвался
младший, — только я сомневался, как же это так полу
чается, что сын простого башмачника пз Керманшаха
может столько лет ворочать большими делами, высту-
пать против шаха п его войск с пушками, командовать
отрядами головорезов?.. Вот я и решил, что человек с
обыкновенной головой не может так досаждать, что каз-
на назначает за нее громадную кучу денег».
И тут я подумал, как хорошо, что в данный момент
их аллах снят или повернулся спиной к своим сыновь-
ям. Воображаю, в какой бы экстаз пришли они, если б
> знали, что большая груда золотых монет находится тут
же, рядом через дорогу, на расстоянии каких-нибудь
двадцати или тридцати локтей?
Но сон может надоесть даже всевышнему... и, как бы
в ответ на мои мысли, с противоположной стороны мостй
раздались звуки чуть слышных, как бы колеблющихся
шагов, постепенно перешедших в звонкий стук бабушек
на деревянных каблуках.
Навстречу горланившим от страха и щелкающим за
творами аскерам показался жалкий силуэт закутанной
женщины с маленьким узелком, которая шла испуганно,
настороженно и покачивалась от усталости.
Не буду повторять грязных слов пз отцовских пази
даиий па тему о том, что «порядочная женщина по по
чам не должна шляться одна по дорогам».
Воспользовавшись суетой, я заскользил вниз и присел
на корточки под мостом, основания арки которого опи-
рались ие своеобразный каменный фундамент, узкой тер
расой выдававшийся над водой, защищая концы арки от
размыва.
Боковые контрафорсы, ограничивавшие земляную на-
сыпь, создавали под мостом беспросветный мрак. Место
здесь было загажено, во зато совершенно укрыто от
наблюдения с дороги и моста. Только бессвязное лопота
пие струп, омывающей основания моста и журчащей в
его трещинах и швах, как бы говорило о существовании
уголка чистой жизни в этом царстве темноты, грязи и
;ловоппя.
В последующем то, что произошло, было слишком
чудовищно, слишком по-зверипому... Впрочем, я оскорб-
188
ляю зверей, делая подобное сравнение, поэтому я но
буду пересказывать того, что сохранила жестокая на-
мять, причем сохранила навсегда.
Когда один пз аскеров поволок женщину под мост,
мне пришлось совершенно тихо соскользнуть в реку,
причем, когда ноги коснулись дна, грудь оказалась над
водой, почему я вынужден был сделать еще два боковых
шага, пока на поверхности осталась только голова. Очевид-
но, теперь меня не было видно, так как я сам тоже ничего
не различал на берегу, даже края каменной площадки.
В этот момент Климент Ефремович, слушавший до
того как зачарованный, очевидно, в глазах своих допу-
стил выражение какого-то сомнения. Во всяком случае,
поэт это почувствовал.
Тогда, переменив интонацию и напряженный тембр
своего голоса, как будто он делал сноску пли примеча-
ние к рассказу, Лахути неожиданно сказал товарищу Во-
рошилову:
— Когда я говорю с вами, у меня перед глазами неот-
ступно находится образ того, в присутствии которою
человек не может допустить лжи.
Только теперь присутствующие заметили, что позади
председательского кресла, в дальнем углу салона, образо-
ванного ахтерштевпем, впсел большой портрет Ленина.
Вот почему Лахути, обращенный лицом к маршалу, не-
вольно видел взгляд Ильича то справа, то слева от голо-
вы наркома, сидевшего в конце стола.
Оглянувшись, Клим немного смутился, но одним
искренним жестом разрядил обстановку, так, как будто
никакого недоразумения не было.
С прежней интонацией и напряжением Лахути про-
должал.
— В первое мгновение, стараясь делать свои движе-
ния абсолютно бесшумными и поглощенный только этим,
я не почувствовал леденящего холода, тем более что из-
за силы течения, бесцеремонно выталкивающего меня
из-под моста, приходилось стоять чуть наклоненным на-
встречу потоку. Но через несколько минут тело, сжатое
железными обручамп холода, стало деревенеть, периоди-
чески пролизываемое огромными ледяными иглами.
Постепенно застывал мозг. Теперь к смертельному ох-
лаждению присоединился страх, что я не смогу совла-
дать с челюстями и они начнут громко лязгать.
189
Если из-за темноты отказывались служить глаза, то
обостренным слухом воспринимались не только слова,
гулко резонирующие под сводом моста, ио и каждое дви-
жение... даже стесненное дыхание этих людей.
Ведь они находились всего в двух-трех шагах и поч-
ти на уровне моей головы.
— Возьмп меня в жены, богатырь... Я буду целовать
твои ноги...
— Заткнпсь... стерва!..
«••••«•••••••а
Очевидно, временами я терял сознание, инстинктивно
удерживая равновесие в противоборстве с укрывавшей,
по одновременно выталкивающей меня водой. Коварный
друг — ледяной, как бы ласкающий, но ведущий к гибе-
ли. Временами мозг пронизывало сознание ужасной го-
речи от бессилия помочь... Но что мог сделать ослаблен-
ный и безоружный против двух палачей?.. Погибнуть, не
имея возможности спасти одну, пли продолжать борьбу,
чтобы помочь сотням тысяч других обреченных?..
Когда после переклички аскеров, новой ругани и но-
вых стенаний несчастной я опять услышал молящее:
«Возьмп меня в жены, богатырь!» — и вслед за тем: «Зат-
кнпсь, паскуда!» — мне стало казаться, что эта сцепа
повторяется не во второй, а в десятый раз. Ощущение
времени утратилось.
Очнулся я от леденящего душу хрипа.
Еще несколько минут спустя в реку упало что-то тя-
желое, чему не хотелось верить. В следующий момент
чья-то мягкая рука скользнула по моей шее, как бы при-
глашая в дальнее, в последнее путешествие с собой.
А сверху доносился действительно богатырский храп
удовлетворенного мужчины.
Надо полагать, что это испытание было переломным
моментом моей жизни.
Нагромождение боев, побега, ареста, ямы, нового побе-
га, присутствие рядом с насилием, тягость бессилия, оде-
ревенение от холода и мрачная перспектива повторной
поимки палачами, стиснувшие меня на протяжении од-
них суток. По-видимому, это было сильнее предельных
возможностей для нервной системы одного, даже относи-
тельно крепкого, мужчины. Где же конец этим мукам?..
Его не видно... Хватит ли сил?
190
И вот именно тогда непроизвольно вспомнится стих
Эмира Хосрова:
...Тонет терпенья корабль...
Стой, капитан!..1
Возможно, это было вызвано тем, что второй аскер,
богобоязненно сделав омовение, громко отозвался на ок-
рик прервавшего храп старшины:
— Иду! Иду!.. Все в порядке!.. Если не застрянет в
камышах, то к утру река отдаст ее морю.
Подсознательно почти готовый к собственной гибели,
я не мог даже в мыслях произнести конец этого стиха,
призывающего бога. Если аллах существует — пусть оста-
нется с ними!
*••••• • •••••••••
С мостика линкора в рупор прозвучал еще один до-
клад, как будто голос из другого мира... Пауза... Никто
не нашел в себе сил, чтобы ответить. Рупор щелкнул —
и замолк.
Абулькасим, немного выждав, продолжал:
— Шум щебня и камней, скатывающихся из-под ног
второго палача, позволил, напрягая оставшиеся силы,
сделать боком еще два шага к середине стремительной
реки. Последнее, что видели глаза, погружаясь в воду,
был свод чуть светлеющего неба над головой.
Арка моста уходила от меня вверх по течению. Как
ни странно, но над ней па пепробуждающемся небосво-
де запомнилась одна, очень ярко мерцавшая звезда... Мо-
жет быть, это была моя звезда?
Куда дальше? За погибшей жертвой палачей? Пли на
восток, в Тегеран, для продолжения борьбы с врагами?
Собственно, ни времени, пи сил на раздумывание пе
оставалось. Повинуясь течению, руки и ноги почти одно-
временно коснулись песчаной гряды другого берега. По-
пытка приподняться на четвереньки вызвала шум водо-
пада сливавшейся с меня воды, показавшийся страшно
громким, почему я инстинктивно обратно приник к песку,
ожидая, пока не стечет в землю вода, так обильно про-
питавшая платье, волосы п даже желудок.
1 Классик XIV века Эмир Хоеров Дехлеви («из Дели»).
191
Теперь слева и вверх ио течению яснее вырисовы-
вался тяжелый каменный мост с грунтовыми подходами
к столбиками. Значит, скоро начнет светать.
Мое счастье, что караульщики валялись ио ту сто-
рону насыпи и сейчас находились дальше. Не было ни
видно, пи слышно присутствия людей.
С этого момента на воздухе главным противником
для промокшего человека, как ни странно, стал предутрен-
ний ветерок, тем более что обувь была потеряна в реке.
Оставаться на месте нельзя, угрожает рассвет, оза-
ряющий окрестности; двигаться застывшему почти не-
возможно из-за отсутствия согревающего солнца.
Перекатываясь в траве, затем ползком, потом на чет-
вереньках, прикрываясь насыпью того берега, как экра-
ном, я продвинулся навстречу солнцу, сколько — пе
знаю. Но за поворотом дороги рискнул выйти на нее и
зашагал негнущимпся ногами по усыпанной щебнем
полосе. Помню, как в ту же минуту увидел одинокого
жаворонка, который защелкал свой привет восходящему
Светилу. Он замер трепещущей золотой точкой, замет-
ной лишь потому, что держался так высоко, что уже был
освещен первыми лучами, в то время как на земле еще
не растаяла глубокая синева.
С каждым шагом согревающееся ходьбой тело двига-
лось быстрее. Ио что смущало?.. Что я как-то непривыч-
но возвышаюсь над дорогой и кустами, как будто под-
нялся на ходули или вырос за эту ночь. Осмотрев моги,
я понял все.
Вот почему, шагая босиком по разбитой дороге с ост-
рыми камнями и битым щебнем, я не чувствовал ни ее
жесткости, ни боли ног. Оказывается, израненные и за-
тем застывшие в холодной воде подошвы представляли
собой белые, распухшие подушки, бесчувственные к при-
косновению.
Казалось бы невероятно, но такое незначительное
прибавление роста создавало впечатление, будто меня
приподнимало над всем, что зрительно воспринималось
г, округ.
Да! Действительно я вырос за эту ночь своей жизни.
Но падо спешить, пока иодошвы не разогреваются, не
начнут кровоточить, чувствовать дорогу и сделаются
самыми надежными кандалами, каких пе придумать да-
же моим тюремщикам.
192
Я энергично зашагал дальше, сперва тпхо, а затем во
весь голос отвечая далекому в веках Эмиру Хосрову:
Пусть тонет Ваш терпенья корабль;
Но без капитана нельзя...
А бога нам не надо.
Так под пение жаворонка родилась сама идея ответа
Хосрову из Делп; но жизнь, вернее, борьба оставалась
настолько ожесточенной, что. хотя происшедшего забыть
было невозможно, это стихотворение — «Бога не надо»
слагалось постепенно и окончательно оформилось значи-
тельно позже, там, где я обрел вторую родину, в Совет-
ском Союзе, где я нашел свое место в рядах ленинской
партия 1 и среди соратников но перу, в Союзе писателей.
Написано оно было в Ташкенте в 1927 году1 2. Такова
история этого стихотворения.
Поэт умолк.
Наступила какая-то особенная тишина, которую слу-
шатели боялись нарушить даже глубоким вздохом, по-
требность в котором давно назревала у всех затаивших
дыхание.
Только относительно негромкое, но сложное смеше-
ние разнообразных звуков, вызываемых вибрацией кормы
линейного корабля заполняло тишину салона.
Никто не мог произнести ни слова.
Я оглядел присутствующих. Все, включая маршала,
сидели как зачарованные. Только Всеволод, прищурив
горящие глаза, что-то быстро записывал в блокноте,
держа его на коленях, ниже кромки стола, как будто
стараясь скрыть от всех не только самый факт торопли-
вых записей, но и свои мысли, родившиеся под впечатле-
нием услышанного.
Казалось, Лахути почувствовал себя виновным в том,
что оторвал всех от действительности. С почтительным
полупоклоном в сторону Ворошилова он неожиданно бод-
рым, каким-то другим голосом громко произнес:
— Если позволите, я хотел бы закончить свой затя-
нувшийся рассказ, еще раз напомнив слова Саади о том,
1 А. Лахути являлся членом ЦК КП Таджикистана
2 Опубликовано впервые па таджикском языке, в республикан-
ской газете «Таджпкистоип сурх», 1/ февраля 19г>0 г., Л? 39 2о7,
стр. 2.
7 И Исаков
193
что лучшим даром моря является благополучное возвра-
щение... Но опять, как в случае с Хосровом, я ощущаю
лучший дар моря иначе, вернее, наоборот.
...Через семь веков после Саади один из его потомков
сел на корабль в Балтийском море. Этот человек — Лаху-
ти, я!
Самая большая моя печаль в том, что я уже возвра-
щаюсь из этого путешествия. Если бы я больше пробыл
на этом корабле «Марат» (я называю его «Морад»), я
извлек бы больше пользы духовной, физической, эсте-
тической 4.
Я давно хочу в одной короткой фразе объяснить сущ-
ность обширного Советского государства, но до сих пор
это не удавалось.
Теперь я с полной свободой могу сказать: корабль
«Марат» — краткое выражение СССР. Его команда — об-
разец смелости, твердости духа и проницательности
СССР... 1 2
II после короткой паузы с искренней печалью доба-
вил:
— Если я был бы моложе, то остался служить на
флоте 3.
Скорбная повесть Абулькасима Лахути затянулась
не по его вппе, а от жадного любопытства и нетерпения,
которое он видел в глазах каждого пз своих слушателей.
Теперь же, после очередного сообщения, сделанного ад-
миралом Галлером с мостика, маршал встал и без слов
пожал руку дорогого гостя. И сделал это так тепло и вы-
разительно, как будто вкладывал симпатии всех присут-
ствующих.
Гидрографические часы, укрепленные пад портретом
Лепина, показывали двадцать три часа. Поэтому не толь-
ко сам поэт, по и все остальные, вставшие вслед за мар-
шалом, хотя и с сожалением считали вечернюю беседу
закопченной и собирались расходиться по каютам. Заси-
жпьаться до полуночи пс было в традициях флагманско-
1 «Морад» —па фарси означает «удача», «счастье». Поясне-
ния п все подлинные материалы из личного архива любезно пре-
доставлены автору Цпцплией Бенциановной Бану-Лахутп.
2 Из записи, сделанной Лахути в книге для почетных посети-
телей линкора.
3 Из письма А. Лахути на имя Ц. Б. Бану.
194
го кораоля, так как с рассветом, еще до подъема флага,
каждого ждала своя забота.
Вот почему все оглянулись с укоризной на голос са-
мого младшего пз присутствующих не только по долж-
ности, но и по возрасту, который неловко и с ноткой тро-
гательной просьбы (если не мольбы) обратился неожи-
данно к поэту:
— Простите меня!.. Процесс рождения стиха о капи-
тане стал для меня теперь понятным. Но скажите... как
получилось, что вам удалось спастись от преследовате-
лей, при ярком свете наступившего дня, да еще в таком
беспомощном состоянии, безоружным и с израненными
ногами?.. И не только уйти от врагов, по добраться до
Тегерана? Я извиняюсь еще раз, по... хотя бы два слова...
Климент Ефремович сурово метнул глазами на вопро-
шающего, затем, возможно в первый момент из вежли-
вости, повторил тот же вопрос. А немного погодя все
снова спдели па своих местах, в тех же позах и с такой
же ненасытностью глаз и ушей, жадно слушая продол-
жение необыкновенной повести о жизни необыкновен-
ного человека.
Революционер — не только в стихах; политический
эмигрант, рядовой боец и рядовой арестант; затем на-
чальник повстанческих отрядов, несколько раз пригово-
ренный к смерти, певец иранских и таджикских поэм и
бейтов, влюбленный в память Ленина; живой хранитель
драгоценного наследства, оставленного народам Омаром
Хаямом и Хафезом; «устод» (учитель maitre), помогав-
ший неграмотным запоминать па всю жизнь стихи о кра-
соте и свободе и обучавший бедноту овладевать винтов-
кой — раньше грамоты, — таков был человек, скромно си-
девший перед нами и оставивший в корабельной газете
искреннюю заметку о том, что он многому научился у
советских моряков и хотел бы учиться еще больше.
Красивый, смуглый, с необычайно гордой посадкой
головы, он, очевидно бывший несгибаемым и двужиль-
ным, в данный момент тяготился ролью рассказчика, да
еще в неурочный час, и потому, что не сумел заставить
нас самих рассказывать о флоте.
Ведь именно для этого он напросится па поход с мар-
шалом.
Опять, как и в начале своего рассказа, он вопроси-
тельно взглянул в лицо самого старшего и самого старо-
* 1Э5
1’0 из всех присутствующих в салоне. Вслед за тем, так
же безмолвно, одними глазами и наклонением головы,
поэт получил «отпущение грехов» за нарушение традиции
о запрете полночной беседы. Только после этого он про-
должал свою повесть.
— Если бы я не боялся злоупотреблять вашим тер-
пением, то ответил бы кратко: секрет моего спасения
заключается в заботе беднейших крестьян о судьбах тех,
кто не жалеет рисковать для нпх ничем, даже жизнью.
Эта всем известная истина была вновь подтверждена
на примере моих злоключений. Но вряд ли вас удовлет-
ворит такой лаконизм. Ведь сказать так — значит ска-
зать половину, потому что помимо забот свопх спасите-
лей я был обязан исцелению той самой позе, в которую
так ловко выворачивают «фарраши»*, пятками вверх,
учиняя расправу над своими жертвами на базарных пло-
щадях, с ссылками на законы шариата, или просто по
грубой прихотп власть имущих.
Вот почему я кратко доскажу вам о том рассвете и
последующих днях. И это не будет моей автобиографи-
ей, сколько главой из новейшей истории моего народа,
о которой на языках иностранных оккупантов наппсапо
во много раз больше, чем на фарси 1 2.
Не больше чем через полчаса, когда надо было ожи-
дать начала утреннего движения по шоссе, воспрещаемо-
го ночью, так как северные провинции Ирана были
объявлены на военном положении, именно в это время
стали кровоточить ступни, п каждый новый шаг стано-
вился новым испытанием, будто приходилось шагать по
раскаленным углям.
На горизонте, далеко-далеко, пз предрассветной дым-
ки поднимавшийся огненный лпк еще позволял на ко-
роткие мгновения смотреть прямо ему в глаза. Он пока-
зывался пе из-за спины льва с тиарой на голове и с ме-
чом в лапе, а из-за громады величественного Демавенда,
не угрожавшего нпкому и как бы бесстрастно смотряще-
го па много миль вокруг.
1 Фарра ш п — слуги и мелкие полицейские служители, испол-
нители публичных палаческих обязанностей, и в частности нане-
сением ударов бамбуковыми палками по пяткам жертвы, ноги
которой, зажатые бамбучинами, вздергиваются почти вертикально.
2 Персидский современный литературный язык.
196
Благословенно солнце, вслед за появлением которого
идет тепло. Но трижды благословенна эта утренняя дым-
ка п туман, скрывающие землю от неподготовленного
взгляда. От вида крови убитых ночью, от разлагающихся
трупов повешенных вчера и от белизны скелетов, погиб-
ших еще раньше.
К подобным делам рук человеческих глаза должны
привыкать постепенно.
Но я знал, что туман, сползающий с Демавенда, и
дымка, восходящая пз заболоченных низин, не только
выражение деликатности природы, щадящей от новых
испытаний и от ожесточения души не закаленных еще
людей. Помимо того, что они пе были равнодушными к
страданиям народа, они являлись нашими союзниками,
так как в горах и в топких зарослях камыша скрывались
отряды повстанцев и патриотов.
Однако надо сказать, что иранское солнце настолько
горячо, что оно еще не отделяется от белоснежной шапки
Демавенда, как ночной холод уже побежден, отступая в
самые узкие, темные щели. В то же время все способное
жить начинает чирикать, свистеть и петь, ощущая его
теплое дыхание.
Медленно таяла леденящая скованность моего тела,
вслед за которой убыстрялась циркуляция крови. Но за-
то одновременно каждый камешек правительственной до-
роги служил правительству и был орудием пытки. При-
шлось перейти на обочину, так как царапины п проколы
от сухой травы все же казалпсь более терпимыми, чем
щебень казенной дороги.
Если осколок небесной звезды перенес меня через
Сефид-Руд, а жаворонок благословил на первый этап
пути от моста, то в следующий период, когда, казалось,
ноги мои уже кончили свое дело, испытывая меня, па
дальнем повороте шоссе, глаза различили казачий разъ-
езд, делающий утренний объезд подходов к столице.
И вот тут, вынужденный шарахнуться в сторону с откры-
той дороги, углубившись в заросли каких-то колючих
кустов, я нашел свою следующую путеводную звезду.
Ею оказалась не обыкновенная невзрачная коза, а та
крохотная девочка в лохмотьях, которая вывела ее па
траву.
Никаких слов, кроме приветственных, никаких рас-
спросов со стороны ее родителей, живших в полуземля-
197
лои сакле, укрытой не только от жандармов и казаков,
но даже от сборщиков налогов.
Последующего я не помню.
Когда очнулся, через несколько часов или несколько
дней, я понял, что лежу на спине, в тени под деревом,
а ноги мои подняты значительно выше головы, опираясь
на подложенную суковатую поперечину, укрепленную на
двух вбитых в землю кольях.
В такой позе, по древней традиции, иранских кресть-
ян наказывали ударами березовых или бамбуковых палок
ио пяткам. Этот варварский обычай для кади и чиновни-
ков имел двоякую цель — наказать болью (причем число
ударов определялось либо толкованием шариата, либо
прихотью кадия) и в то же время делая жертву беспо-
мощной, так как после экзекуции обычно пострадавший,
если оставался живым, долго не мог ходить. Его можно
было не охранять, не опасаясь побега.
Невольно вспомнив фаррашей — носителей боли, тво-
ривших публичные расправы на майданах, часто всена-
родно, для назидания непокорных, но еще не выловлен-
ных. я недоумевал, почему не чувствую боли, хотя и ле-
жу на спине, а ступни ног зажаты выше головы.
Действительность оказалась загадочнее самой замы-
словатой сказки.
Улыбка невольно появилась у меня от легкого при-
косновения маленьких рук к израненным ступням.
Когда я впервые открыл глаза и начал осматривать-
ся вокруг, радости моих хозяев не было предела. Как
будто опи спасли мепя из стремительных вод Сефпд-Ру-
да. Никто пе задал ни одного вопроса.
Продолжая оглядываться по сторонам, я понял, что
эти незнакомые, но бесконечно дорогие мие полунищие
крестьяне вздернули мои ступни для оттока крови, а
маленькая девочка днем и ночью прикладывала к изра-
ненным подошвам простые чистые тряпицы, смоченные
кислым козьим молоком.
Сколько времени она это делала? Не знаю.
Несмотря на неловкость позы, я почти не чувствовал
никаких мучений.
Небольшая лепешка и то же самое кислое молоко по
капле восстанавливали мои силы.
II опять, как в утро моего появления, никаких рас-
спросов.
.198
Чем мог я вознаградить такой кропотливый труд и
заботу обо мне простых п честных людей, особенно когд
вспоминал, что онп рисковали жизнью и мучительной
смертью за укрывание преступника? Ведь в моих дыря-
вых карманах не было ни одного медпого динара. Но
даже если бы в них находились бы полновесные тума-
ны 1, разве можно было исчислить в золоте стоимость
своей пли чужой жизпп и свободы?
Может быть, следовало рассказывать им истории, по-
добные той, что произошла под мостом?.. Нет! Это было
бы слишком жестоко. А помимо того, инстинкт подска-
зывал, что они сами знают значительно более страшные
эпизоды и могли бы пересказать их мне, если пе опаса-
лись бы повредить медленному процессу выздоровления
их гостя с большой дороги.
Вот почему, коротая бесконечно тягучее от безделья
время, я развлекал свою юную спасительницу тем, что
вполголоса напевал ей стики. Как свои, так п почтенных
наших учителей, веками питавших душу нацпп. Хотя,
к сожалению, так сложилась моя судьба, что я запоми-
нал. причем надолго, не очень радостные поэмы и бейты,
больше пригодные для бойцов революции на привалах,
чем для ушей крохотной пастушки.
Например, вроде «Исполненного обещания», которое
начиналось так;
Удар повстанцев грянул сверху, снизу.
Осадный корпус быстро отошегт,
И сотпл арб из самых дальних сел
Подвозят хлеб голодном} Таври iy1.
Моя маленькая слушательница, беззвучно шевеля гу-
бами, повторяла стихи вслед за чтецом и иногда очень
застенчиво просила повторить те места, которые с одного
раза не запечатлевались в ее небольшой головке.
Другой бейт опа схватила целиком, с первой услышан-
ной строфы, и с горящими глазками повторила с гордым,
хотя и печальным лицом:
...Пран мой разорен — когда он расцветет как сад, не
знаю... ’. 1 2
1 Одпн туман —10 От) динар до ре 1юрмы И32 г
2 Написано в Тегеране в г. Пер>т ‘Д Г. Шенгхха.
’Там же. Перевод О. Румср.
I И
Как видите, подобные стихи выращивались па оро-
шенной кровью земле и конечно не для детского сердца.
Но я не мог заставить себя твердить вакхические строфы
Саади, тем более что для моей небольшой аудитории в
ге дни они вряд ли оказались более уместными.
Козочка (как я называл ее про себя) старательно
повторяла стих за стихом, ио теперь постепенно мне ста-
ло ясным, что я вписываю боль своей душп в золотую
книгу, в которой они сохранятся нестираемыми не толь-
ко до глубокой старости ее владелицы, но и сделаются
доступными для многих ушей моих сородичей. Даже для
тех, кто не знает алфавита дальше буквы «алиф»
Наконец, прояснилась в сознании и причина порази-
тельной деликатности, проявленной стариком п старухой,
обычно сидящих в стороне с методично покачивающими-
ся головами, в ритме тех бейтов и касад, которые заучи-
вала их малолетняя дочка.
Конечно, деликатность — наше национальное и благо-
родное свойство, которое входит в кровь от рождения в
убогой хижине или в роскошном дворце. К сожалению, с
годами у вторых эта деликатность утрачивается в ино-
странных колледжах современных цивилизаторов. Однако
есть и вторая причина, делающая расспросы об имени
поэта по крайней мере бесцельными.
С давних веков выступая перед слушателями, почти
сплошь неграмотными, каждый, кто хотел увековечить
свое имя для потомков, вставлял его органически в стих.
Как строитель в камень кладки бесценного творения с
изразцами, будь то минарет; мечеть или царские чертоги,
но предназначенные служить мостом из прошлого в дале-
кое будущее еще долго, после смерти строителя.
При этом случалось, что годы, ветер с песком или
землетрясение стирали имя творца, засыпанное осколка-
ми и прахом, в то время как пмя поэта обычно пере-
живало твердость гранита и мрамора, в преданиях его
народа.
Об этой классической традиции я вспомнил только
тогда, когда вслед за мной чьи-то маленькие губы повто-
рили, почти беззвучно, последние строки стиха: «Пран
мой разорен».
1 Первая буква арабского алфавита в виде вертикальном па-
лочки (I), звучащая как «элиф;>.
200
Несмотря на то что я многому научился у давних и
современных мне поэтов, и, даже не взирая на некоторое
признание и появлеппе печатных сборников п стихотвор-
ных рубрик в газетах, я лично не отказался от традиции
своих прадедов. Словесное предание даже в нашп дни
относительно более широкой грамотности все еще про-
должает служить тем живительным арыком, который не
столько сберегает, сколько далеко разносит животворное
поэтическое слово. Особенно это верно для тех, кто не
ищет тщеславно богатую аудиторию в густонаселенных
городах.
Однажды строки, временно забытые, после очередной
тряпочки, так освежившей пятки, я вдруг вспомнил и
заговорил речитативом о печальной участи моего народа,
судьбу которого не мог отделить от своей.
Последняя строфа звучала так:
«О Лахути! Идешь на смерть, но что скорей тебя
погубит — Дар вдохновения пли твой правдолюбивый
склад, не знаю...» 1
После подобного стиха, произнесенного без всякого
побочного умысла, спрашивать имя поэта не было надоб-
ности.
Как горное, тихое эхо, сбоку от меня прошелестел за-
помнившийся, очевидно, навсегда стих: «О Лахути!
Идешь на смерть...» — и далее слово в слово.
Это обезоруживало... Не родилось стиха, чтобы выра-
зить своп чувства тем, кто почти полмесяца днем и ночью
охраняли твой покой и заживляли раны и ссадины на
ногах, ежеминутно прислушиваясь к цокоту копыт, доно-
сившихся с дороги.
Когда я снова мог двигаться, надев матерчатые ба-
буши без задников, я ушел в одну из ночей на восток,
унося последнюю лепешку и столько чувств, что они и
по сей день переполняют меня, но не могут излиться в
достойную их форму. Волнуюсь ври каждом воспомина-
нии и никак ие могу найти точные и выразительные
слова.
Как и мои спасители, я не знал их имен. По даже если
бы знал, го никогда не смог бы благословить широко и
громко, как они заслужили, без того, чтобы не навлечь
на их след палачей.
1 Написано в Тегеране в 1909 г.
201
Шел па восток для осторожности вне дороги, что по-
зволяла половина лунного месяца, показывающая где-то
слева, в чудесной, как волшебство, ночи, силуэт Эльбру-
са или Демавенда.
Когда друзья увидели меня впервые, то не могли по-
верить, что я жив. Совершенно искренне пришлось отве-
чать на все расспросы, что я обрел вторую жизнь и обя-
зан ей маленькой «перп» 1.
Последняя часть необыкновенной повести Абулькаси-
ма вновь затянулась не столько по его вине, сколько от
жадности и нетерпения аудитории. Но на этот раз устали
от множества сильных впечатлений как слушатели, так
и сам рассказчик.
Щелкнул включенный на мостике репродуктор, и
опять бесстрастный голос на фоне шума и очевидного
мрака штормовой ночи произнес:
— Слева по курсу открылся остров Готланд... Смутно
видны огни маяков Висбю... Через несколько минут пово-
рачиваем па восток!..
В салоне все стояли.
Где было мрачнее? В душах слушателей светлого и
теплого салона или на мостике, в холодных брызгах за-
брасываемых пригоршнями даже па верхнюю пло-
щадку?
Лахути, приложив руку к сердцу, поклонился при-
знательно маршалу, а затем и всем остальным. II хотя
у многих, как и прежде, были к поэту новые вопросы,
все же оставаться дальше в салоне не позволяла служ-
ба. С рассвета необходимо было наблюдать заключитель-
ный этап маневров. Оценить искусство действия лодок и
степень успешности их взаимодействия с самолетами (вы-
сланными еще до восхода солнца) можно было, только
заранее устроившись на наблюдательных постах и... имея
свежую голову.
Маневры, как и последовавший за ними разбор (и за-
ключительный митинг в Петровском парке), прошли на-
сыщенно и интересно. Вс. Вишневский и Лахути располо-
жились на кормовом мостике и жадно наблюдали все про-
исходящее в воздухе, па горизонте и то, что давало знать
о себе из-под воды.
1 <'П<*ри» — волшебница, добрый ангел из мусульманской ми-
фологии.
202
Если Саади считал «лучшим даром моря — благопо-
лучное возвращение», то мы его вкусили полностью уже
па следующий день. И все же было грустно расставаться
с таким замечательным человеком, революционером и по-
этом. Прежде всего потому, что мы сравнительно мало
знали о нем. По сути дела, только один эпизод пз очень
сложной, полной превратностей и все же богатой и пло-
дотворной жизни поэта-революционера.
Вот почему в последующие годы, когда представля-
лась возможность, мы читали о нем то, что можно было
пайти в публикациях на русском языке, и конечно преж-
де всего сборники переводов его замечательных стихов *.
После похода на «Марате» они воспринимались значи-
тельно глубже, как-то особенно, чем если бы мы не уча-
ствовали в беседе маршала Ворошилова с Абулькасимом
Лахути.
В числе других материалов, связанных с его жизнью,
которые удалось прочитать, особое впечатление произве-
ли на меня, воспоминания командира нахпчевапского от-
дельного батальона пограничников (на Араксе) в 1922 го-
ду и. о. военного коменданта г. Джульфа А. Н. Балаяна.
Вот краткие выдержки пз описания эпизода перехода
советской границы повстанческого отряда под командова-
нием Абулькасима Лахути.
«...Участок мой Неграм — Джульфа — Яджп.
...Отряд (Лахути) появился у села Яджи. Переход
был совершен при самых тяжелых условиях, под огнем
напиравших казаков (иранских шахских частей). Отряд
не терял духа и под командованием Лахути сражался до
последнего момента перехода. Численность отряда оказа-
лась до 400 бойцов.
Неоднократно приходилось потом бывать в персид-
ской Джульфе... по специальному разрешению губернато-
ра за покупкой продовольствия... Местное население пз
беднейшего слоя продолжало горевать и болеть о (судь-
бе) революционного отряда, вспоминая всегда с чувством
уважения имя его вождя Лахути. Опп твердили, что пе
сегодня, так завтра он вернется со своим отрядом, а мно-
гие говорили, что Лахути по удалялся в СССР, а пахо-
1 Краткую «сводку» автобиографического порядка читан ль
может найти в журнале «Soviet literature» за 1951 г. К 9 М< '«.< л,
стр. 139—140 (па англ, языке).
203
дится где-то в горах и ждет удобного случая снова всту-
пить в бой... говорили, что па этот раз он встретит
большую поддержку средн бедноты...»
(Невольно, читая эти строки, вспоминался его рас-
сказ на «Марате», как встретили и выхаживали его и
его больные ноги в беднейшей сакле при дороге на Те-
геран.)
«В дальнейшем... я долго интересовался судьбой этого
вождя персидского трудового народа... Я узнал впослед-
ствии, что, несмотря на всякие невзгоды и лишения, он
стал одним из лучших проводников заветов великого
вождя Ильича, на Востоке.
А. Балаян».
Как характерны эти бесхитростные строки человека,
который (как и мы на флагманском линкоре) впервые
увидел и случайно познакомился с Абулькасимом, прове-
дя с ним несколько дней и еще пе зная его стихов. Эта
Потребность узнать о нем возможно больше и зафиксиро-
вать в памяти п в душе поразительный облик у погра-
ничников на далеком Араксе вызвала ту же реакцию,
как и у моряков Балтики. А в это время в народе уже
складывались легенды.
С какой-то огромной радостью убеждаешься, что первое
сильное и глубокое впечатление о встрече с этим боль-
шим человеком, боевым революционером, о революцион-
ном поэте и родоначальнике таджикской поэзии не было
случайным или обманчивым. Если к кому-либо из поэтов
приложимо ставшее крылатым определение — «сменить
винтовку на перо», то к одному из первых оно относится
к сыну башмачника из Керманшаха Абулькасиму Лахути.
Ведь не случайно другой поэт и воин в день вступле-
ния на «Марат» вместе с Лахути рапортовал паркому
обороны:
— Готовы служить п пером и впптовкой!
Они оба сдержали свое слово.
Досуги
старого адмирала
ВЕДОМОСТИ ДЕФЕКТОВЛИИЯ
В ваши дни специальность интенданта необходима и
почетна. Она является частью сложного комплекс а управ-
ления вооруженными силами.
А прежде со словом «интендант» очень часто ассоции-
ровалось представление о квалифицированном ворюге ка-
зенного добра. Некоторые историки считают, что такая
интендантская стихия набрала силу за время последней
войны с Турцией. Кое-кто возражает п склонен относит-»
расцвет казнокрадства к эпохе Крымской кампании, очс
видно исходя из свидетельств, заполняющих письма зна-
менитого хирурга II. II. Пирогова. Но если не хтлу'лят! с.ч
в историю царской администрации, то можно считать, что
нахальные снабженцы особенно распоясались при силк-
повении России с Японией в 1904—1905 г г.
Керенщина — резкие колебания обстановки и неустой-
чивость режима — органически создавала благоприятную
обстановку для самых бессовестных спекуляций и махи-
наций. Если оглянуться, то за рубежом этот пр. п-сс
продолжается по сей день, в связи с кардинальными и змеш -
пнями в области развития военной техники и захватниче-
скими устремлениями США. Причем в каждом капитали-
стическом государстве процесс ограбления i арода произ-
водится иа свой манер, в зависимости ст стр ктуры
военно-промышленного комплекса и от аппетита корпора-
ций, определяющих внешнюю и внутреннюю политику
через конгресс, или парламент, или бундестаг.
В старом флоте одним из традиционных методов узако-
ненного грабежа являлось так называемое «дефеьтлвапие
кораблей», подлежащих капитальному ремонту, «сдаче
порту па хранение» пли для продажи на слом в связи
с ветхостью. Все это позволяло почти безнаказанно грабить
207
казенное имущество, доводя хищение до гомерических мас-
штабов.
Выручала прежде всего круговая порука. Затем уча-
стие в махинациях самого портового начальства. К при-
меру, заведующий кронштадтскими портовыми складами,
почтительно согнувшись, доверительно докладывает на-
чальству:
— На склад № 4 поступили бронзовые бра, демонти-
рованные с бывшей дворцовой яхты «Державна». Осме-
люсь заметить, что такие бра очень подошли бы для па-
радной лестницы квартиры вашего превосходительства...
В последующем злополучные бра, оцененные букваль-
но в копеечную сумму, шли на соответствующую квартиру
для «использования по прямому назначению». Но, конеч-
но, не все и не всегда. Какая-то доля их (в зависимости
от разности в чинах) могла оказаться в гостиной супруги
заведующего складом, которая, конечно, не рисковала
украшать свою темную прихожую роскошными бра хотя
бы потому, что знала свое место в системе портовой иерар-
хии, а кроме того, боялась опасной зависти конкуренток.
Аналогичная судьба готовилась дефектуемому чайному
сервизу, «кухонной принадлежности», разным занавескам
и прочим «штучным предметам», исключаемым из списков
яхты.
Менялась номенклатура, менялся масштаб операций,
но почти неизменными оставались формы и методы «де-
фектования», разве что в среде интендантов появлялся
какой-либо педантичный оригинал илп чиновник, не ли-
шенный чувства юмора.
Дело дефектовання было настолько доходным, что в
Кронштадте (частично п в других главных портах) появи-
лась особая группа паразптпрующпх элементов, занимав-
шаяся «подрядами» по ликвидации ненужного флоту иму-
щества. Эти подрядчики (сугубо штатские дельцы) тоже
имели свою иерархию и специализацию. Кто занимался
куплей-продажей «шкрапа», то есть железного лома, а
кто не брезгал п обрывками старых канатов.
Благополучие портовых казнокрадов определялось еще
и тонко продуманной п годами устоявшейся системой от-
четности. Все было сделано так, чтобы разграбление госу-
дарственного имущества производилось в строгом соответ-
ствии с занимаемыми должностями и оформлялось «соглас-
но установленных правил». Последние, незыблемые, как
208
заповеди, зиждились иа гранитной основе: любая, самая
незначительная вещь, уплывающая с корабля или со скла-
да, должна быть соответственно «оформлена».
Как правило, большинство серьезных «художеств» пор-
товиков было довольно широко известно, но только в об-
щем виде. Что касается конкретных операций и исполни-
телей, то большинство пз них конспирировалось настолько
надежно, что оставалось лишь абстрактными темами для
анекдотических рассказов во время вечерних бдений за
картами или за рюмочкой, да и то в самых интимных
кругах.
Вспоминая прошлое портовой службы флотов, нельзя
не напомнить об одной замечательной, можно сказать,
сакраментальной формуле, которая, если верить преданию,
существовала с времен Петра Великого. Только никто не
может удостоверить, пз английских пли голландских уста-
новлений перешла она в обиход российского флота. Речь
идет об официальной формуле, которая вносилась и в вах-
тенные журналы и в специальные акты, когда не было
иной возможности объяснить необъяснимое пли доказать
недоказуемое.
«Неизбежная в море случайность!»
Этой фразой в резолюции или в резюме акта закрыва-
лось любое темное дело, дабы избежать ответственности
пли переложить ее на Нептуна. Вот почему, потеряв якорь
пли инструмент, разорвав паруса, во всех этих случаях
нерасторопных пли неумелых действий экипажа, чтобы
не нести материальную ответственность за ущерб, нане-
сенный казне, командир мог предать их забвению, прика-
зав сделать запись в вахтенном журнале, которая после
лаконичного описания события заканчивалась трафарет-
ной концовкой: «...что произошло из-за неизбежной в море
случайности».
На долю высшего начальства оставалось утвердить эту
запись по возвращении корабля в порт, после чего опа
приобретала юридическую силу.
Как-то в 1945 году, расположившись у госпитальной
койки генерал-полковника Москаленко Митрофана Ивано-
вича. бывшего всю последнюю войну начальником тыла
Краснознаменного Балтийского флота, мы прослушали
несколько анекдотических казусов, свидетелем которых
ему приходилось быть в далекие времена. Когда он еще
не закончил морской академии и не стал тем боевым бал-
209
тийцем, которому обязаны многим не только флот п фронт,
но и жители блокированного Ленинграда. Последний мо-
гиканин флотского тыла только что был вытащен
пз-под обломков горящего самолета, разбившегося на взле-
те, при спешной попытке доставить важный груз в одни
из южнобалтийских портов, недавно принадлежавший
фашистам.
Рассказанная им история коротка, но по-своему харак-
терная и оригинальная для демонстрации давно отжившей
портовой системы хозяйствования на флоте.
По окончании русско-японской войны наступил срок
для сдачи на слом и продажи некоторой части старых
кораблей. Формально их дефектоваппе и ликвидация ве-
лись с целью изыскания дополнительных средств, чтобы
увеличить ассигнования Государственной думы на строи-
тельство современного флота.
Крушение империалистических замыслов дома Романо-
вых наглядно показало многим россиянам неизбежность
грядущих перемен, в том числе даже портовикам, и про-
демонстрировало несостоятельность веры в незыблемость
военно-монархической государственности. Первый вывод
для интендантской касты вылился в неписаный лозунг:
хватай побольше и побыстрее, так как неизвестно еще,
сколько времени продержатся старые порядки.
В числе других ликвидируемых судов в 1905 году ока-
залась уже упоминавшаяся яхта «Державна» постройки
1871 года, которая после капитального переоборудования
в 1898 году была перечислена в канонерскую лодку, а за-
тем — в учебное судно «Двина».
Суммарный документ дефектования бывшей канлодкп
представлял собой несколько пухлых папок, поскольку
отбор, оценка и определение количества и качества дефек-
тов. как всегда, велись раздельно по специальностям: кор-
пусной, машинной, артиллерийской, минной... и многим
другим. Однако в итоге все частные ведомости подкомис-
сий объединялись комиссией, как всегда, генеральным
актом или ведомостью, являвшейся своеобразным резюме,
определявшим службу корабля и всех его слагающих,
вплоть до роскошного пианино, на котором неизвестно кто
и когда пграл в последний раз.
Итоговый документ утверждался обычпо председате-
лем комиссии, а в особо важных случаях — командиром
главного порта или даже товарищем морского министра.
210
за негодностью, в качестве
портьеры и гардин ы... как
(поврежденные) тропической
Как на грех, когда вся канцелярская работа была закон-
чена, неожиданно оказалось, что председатель комиссии
заменен новым адмиралом, только что прибывшим с Чер-
ного моря, и характера и повадок которого никто не знал.
Наибольшее опасение членов комиссии вызывали неко-
торые наиболее экзотично выглядевшие разделы акта. Они
касались предметов, числившихся в инвентарных записях
несколько лет, но еще до осмотра (и ощупывания) их
таинственно и бесследно исчезнувших.
Так, например, на «Двине» трагическая судьба постиг-
ла за какие-нибудь два месяца до завершения работы с
дефектными ведомостями почти все изделия из шерстяных
тканей, в связи с чем пришлось сделать следующую за-
пись:
к) Списать
ветоши, все
истраченные
молью.
Однообразие формы документа, идентичность формули-
ровок отдельных параграфов или статей иногда озарялись,
как молнией, светлой мыслью кого-либо из членов подко-
миссий. Так, подлежал списанию один из самых ценных
предметов, присмотренный для себя командиром порта:
л) В Индийском океане набежавшей вол-
ной и з салона адмирала смыло большой
персидский ковер (6X8 аршин), числивший-
ся по описи...
(Основание: Выписка из вахтенного жур-
нала о шторме в Индийском
океане... такого-то числа, ме-
сяца, года.)
Бедный учебный корабль! Ему явно не везло в похо-
дах. После таких передряг даже странно, как он вообще
добрался до родных берегов.
Но излишние сомнения, казалось, должны были отпа-
дать, поскольку перечень дефектов был пе только моти-
вирован ссылками на штурманские документы, по и заве-
рен по положению:
«...что подписью и приложением печати
удостоверяем:
Зам. председателя дефектной к о м п с с и и
Капитан I ранг а...
Замести телп...
211
Секретар ь...
Дата. Кронштадтский военный порт».
Так п напрашивалось слово «аминь», произносимое со
слезами умиления на глазах, чтобы закончить печальную
повесть о злоключениях некогда известного океанского
ходока. Но вот последний аккорд...
Немая сцена в кабинете председателя. Он перелисты-
вает ведомости с каменным выражением липа, а вокруг
стола члены комиссии, затаив дыхание, ждут решения не
столько остатков от «Двины», сколько своей собственной
служебной карьеры.
Вздох облегчения деликатно проносится в апартаментах
начальства, когда, обмакнув перо в красную чернильницу,
неожиданно на чистых полях дефектной ведомости, против
пункта «л», повествующего о печальной участи персид-
ского ковра, наискось, жирно, адмиральской рукой выво-
дится:
«И пианино — тоже» (подпись).
Так прозвучал последили аккорд пианино из черного
дерева, купленного в Сингапуре или Гонконге за большую
сумму. И этот аккорд ясно говорил подчиненным, что с но-
вым начальством можно будет жить.
«ВЕРНЕМСЯ К НАШИМ БАРАНАМ»
Началась эта история давно, еще в конце прошлого века.
А когда в 1905 году был закончен Симплонский туннель,
соединивший Францию и Италию через Берн короткой
железнодорожной магистралью сквозь Альпы, возобнови-
лись разговоры о необходимости постройки аналогичной
железной дороги от Владикавказа до Тифлиса.
Симплон потребовал преодоления почти двадцати ки-
лометров. Сколько скального грунта понадобится проби-
вать под Главным Кавказским хребтом и во что обойдет-
ся вся затея — точно сказать никто не мог. Появилось мно-
жество прожектов — один соблазнительнее другого.
В самом деле, разве плохо, выехав из Беслана, спустя
несколько часов оказаться в Тифлисе, вместо того чтобы
колесить кругом через Грозный — Петровск-порт — Балад-
жары?! Ведь это в семь-восемь раз быстрее.
Командование Кавказского военного округа поддержало
идею постройки туннеля, несмотря иа то что казна, исто
щенная ведением войны с Японией, не могла взять на
себя такое большое, а для России того времени беспре
цедентное и даже фантастическое предприятие.
Напрашивалась какая-то акционерная комбинация пот
эгидой правительства, но с привлечением частного капи-
тала. Это еще больше подогревало страсти вокруг проекта
Транскавказской железной дороги. Однако предполагаемые
масштабы и технические трудности проекта отпугивали
даже солидных бакинских нефтяников-миллионеров.
Единственно, кто рисковал высказываться вслух про-
тив модной затеи, была корпорация извозчиков, поддержи-
вавшая экипажное сообщение по Военно-Грузинской до-
роге — на «линейках» для пассажиров победнее и в фаэто-
нах для богатых. Впрочем, содержатели этого извоза по
213
очень-то верили в возможность прорытия туннеля и более
реальную опасность видели со стороны двух или трех пред-
приимчивых дельцов, пустивших по той же трассе полдю-
жииы изношенных «мерседесов», «зауреров» или «фиатов».
Владельцы же автомашин не опасались конкуренции
предполагаемой железной дороги. Преимущества туристи-
ческого путешествия вдоль Дарьяльского ущелья, мимо
«Замка Тамары» и Казбека по сравнению с тряской под
ними в дымном и темном туннеле были очевидны.
Как бы то ни было, общественное мнение было взбудо-
ражено. Чтобы повлиять на него, наместник царя в За-
кавказье граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков, как
называли его — «вице-король», с помпой создал специаль-
ную правительственную комиссию, назначив ее предсе-
дателем своего помощника по гражданской части — сена-
тора Ватацци.
В комиссию включили самых солидных чиновников,
представителей свободного предпринимательства, извест-
ных па биржах всего мира, и нескольких крупных инже-
неров-путейцев. Предполагалось, что затеянное предприя-
тие поможет хотя бы немного разрядить напряженную
революционную обстановку, отвлечет помыслы и темпера-
мент части местной интеллигенции.
После нескольких бесплодных заседаний, не решивших
пи единого вопроса, в том числе и главного — выбора трас-
сы намечаемого туннеля, — было решено «выехать на ме-
сто».
Поначалу предложение было принято с энтузиазмом.
Ведь только на днях закончился «гижп-март» 1 и наступила
чудная закавказская весна, а осмотреть пока предполага-
лось только район южного выхода железной дороги —
где-нибудь в окрестностях Душети — Ананури.
Руководитель выезда, один из чиновников «для особых
поручений», свою миссию понимал как организацию за-
городного пикника.
Но в дальнейшем выяснилось, что большинство превос-
ходительств было радо уступить свое место любому кол-
леге.
Кое-кого нс устраивало путешествие в экипаже, а цар-
ский наместник отнюдь не собирался одалживать комис-
сии свой роскошный лимузин «Delonnay-BellcviHe».
1 Сумасшедший март (груз.).
Кое-кто из сановных лиц и финансовых тузов нахо-
дился под влиянием слухов о легендарных абреках и мрач-
но настроенных крестьянах. Шла весна 1906 года, и рево-
люционные веяния в результате поражений в русско-япон-
ской войне и общего положения в стране накладывали
отпечаток на настроение всего народа, включая жителей
Южном Осетии, Карталинии п Кахетии.
Всего трп месяца назад почти в самом центре города
днем был убит бомбой революционера Арсена Джорджа-
швили начальник штаба Кавказского военного округа.
Генерал-майор генерального штаба Ф. Ф. Грязнов, назна-
ченный в начале 1905 года, в народе именовался Талахад-
зе 1 п погиб не столько потому, что имел «по шерстп клич-
ку» 1 2, но и за то, что воплощал в себе грязные дела всех
закавказских правителей.
Вот почему граф Воронцов-Дашков расщедрился и
предоставил своему помощнику в качестве эскорта поло-
вину личного конвоя (так называемую терскую полусот-
ню). Более надежную кубанскую полусотню граф оста-
вил при себе. Старый царедворец прекрасно понпмал, что
любое политическое происшествие с комиссией получит
слишком широкий и весьма невыгодный резонанс. Ведь
о предполагаемом пикнике (а если говорить офицпальным
языком — то о предстоящей рекогносцировке) было объяв-
лено не только в кавказских и столичных газетах, по л
за границей. Кое-где допускали даже возможность полу-
чения выгодной концессии. Но пока, после Портсмутского
договора, ни один солидный делец на Западе пли в США
не торопился приступать к серьезному разговору с цар-
ским правительством, ожидая итогов «внутренней войны»,
после того как была проиграна внешняя.
Командиром эскорта напросился начальник конвоя
есаул Дигаев, убедив «вице-короля» в том. что он будет
комиссии более полезен как осетин, знающий местные
условия, а за остающейся кубанской полусотней присмот-
рит его помощник.
1 Т а л а х и — грязь (груз.).
2 Генерал был опытным колонизатором. Шесть лет после окон-
чания академии он служил генконсулом в городе Ван, для чего
с целью конспирации переименовался в надворные советники.
В Тифлис оп был назначен как «знаток» Кавказа, но 16 января
1906 г. Арсен прервал его карьеру.
215
После многих мелких и мелочных споров и приготов-
лений «выездная сессия» торжественно тронулась по Го-
ловинскому проспекту в сторону Вакэ в окружении беско-
нечного числа тифлисских мальчишек, конто 1 и ротозеев.
Длинный цуг из шикарных пароконных фаэтонов окру-
жали гарцующие терцы. Часть их сомкнутым двухрядным
строем с синим значком шла впереди, остальные замы-
кали необычную кавалькаду. Конечно, всякие вспомога-
тельные и хозяйственные экипажи и брички были высла-
ны вперед еще с вечера, чтобы не портить великолепия
основной группы.
В начале Ольгпнской улицы комиссию приветствовал
бравурным маршем конный оркестр Нижегородского дра-
гунского полка. Офицеры салютовали шашками, дамы ма-
хали платочками.
Хотя конвойные вмели полевое снаряжение, полупа-
радная обшивка шевронами бешметов и газырей (не
уставная, а следовательно, и незаконная) подсказывала,
что в данном случае они выполняют сразу две задачи:
охраны начальства от народа и торжественного предста-
вительства перед тем же самым народом.
Редко заселенные пригороды (если не считать казарм)
районов Вакэ и Сабуртало не могли радовать глаз:
лачуги, сараи, духаны и другие сомнительного вида по-
стройки, неприглядность которых скрадывалась малень-
кими садиками и виноградниками, затем оголенные пу-
стыри и огороды, тянувшиеся почти па протяжении шести-
семи верст...
Путешествие протекало без особых приключений до
самого Белого духана.
После крутого поворота, при переезде по мосту через
Дигомку, открылось памятное всем кавказцам двухэтаж-
ное миогобалколное прибежище для путников с пересох-
шим горлом, назначенпе которого определялось вывеской:
БЕЛЫЙ ДУХАН!
Встречное провожание милого создания!
Я уезжаю здоров.
Вы оставляйтесь счастливым.
1 Тин мелкого торговца, ставший синонимом уличного балагу-
ра, подвыпившею, беззаботного и остроумного бездельника.
216
Вокруг этих строк — классического образца духанной
лирики — красовались изображения скрещенных шампу-
ров, пузатых бурдюков и бутылок, истекающих неис-
сякаемыми струями мутно-коричневой, пенной жид-
кости, очевидно долженствующей означать кахетинское
вино.
Вплотную к дому росли высокие тополя, так что
после поворота духан открывался с дороги почти вне-
запно.
Субалтерны конвоя и чиновники всех рангов (не выше,
впрочем, статских советников) прекрасно знали это заве-
дение с его знаменитым хозяином Шакро, с метрдотелем
по прозвищу Биль-Бюль и со всеми грязными дощатыми
стойлами, которые должны были заменять отдельные ка-
бинеты. Сенатор, конечно, тоже знал об этом злачном ме-
сте, но только понаслышке, да п то в связи со скандала-
ми, героями которых были сотрудники канцелярии намест-
ника. Его чип, больше чем возраст, пе позволял лично
побывать в знаменитом Белом духане.
Как и когда возникло это убежище для городских и
сельских путников Военно-Грузинской дороги — вопрос
сложный, заслуживающий специального исследования.
В данном случае важно отметить только одну деталь: не-
смотря на отсутствие телефона, Шакро знал не только
состав, но и предполагаемое время проезда комиссии мимо
его заставы.
Ласковый со всеми своими «приличными» клиентами,
терпимый к дигомским крестьянам, идущим на городской
базар, п отечески ласковый к ним же, возвращающимся
с майдана, он все свое внимание и незаурядные способ-
ности направлял на редкие, но чрезвычайно полезные
для него особые случаи. Обеспечение нелегальной свадьбы
(вплоть до дежурного попа из села Двгоми): обеспечение
нескромной встречи двух влюбленных, для которых город
был слишком тесен и любопытен; проводы начальства,
отбывающего в Россию (так здесь называли все области
империи, расположенные за Главным Кавказским хреб-
том); встреча сменяющего начальника, который по давней
традиции въезжал не через Баку, а по Военно I рузин-
ской дороге, и т. п. А поскольку учреждение Шакро было
последней или первой станцией (смотря откуда считать)
перед столицей Закавказья, то обычно здесь делался при-
вал — для встречи или проводов.
217
Шакро знал, что в подобных случаях деньги считаются
не особенно внимательно, и вместе с Бпль-Бюлем бывал
в особом ударе.
На этот раз, понимая, кто и зачем едет и что вряд лп
сенатор утомится, даже не доехав до Дигомского поля,
изворотливый ресторатор предпрпнял экстравагантный
маневр, о котором все участники комиссии давно знали,
кроме самого заместителя «вице-короля».
Прямо поперек шоссе, проходящего в двух-трех саже-
нях от веранды духана, были поставлены сдвинутые впри-
тык большие обеденные столы; помимо приборов густо
цвелп все съедобные травы и ярко-красные болоки 1 впе-
ремежку с отборной закуской п десятками кувшинов и
бутылок.
Зурначи были спрятаны под верандой и, притаившись,
ждали сигнала для встречного марша, перелицованного
па местный манер, применительно к национальному ин-
струменту — зурне.
Основная хитрость Шакро заключалась в том, что,
используя особенности местности (крутой поворот, подъем
от Дпгомкп и завеса из тополей), он сделал так, что сена-
тор увидел столы в самый последний момент, когда извоз-
чик должен был резко осадить, натянув поводья, чтобы
пе врезаться в импровизированное заграждение.
Если Ватацци в бессонные почп со страхом думал о
возможности появления баррикад на улицах Тифлиса, то
сейчас перед ним оказалась реальная баррикада, почти
непроходимая, по съедобная и не такая страшная, какой
опа мерещилась по ночам.
Вы спросите: а где же был конвой, и в частности взвод,
идущий в голове колонны?
Пути господни неисповедимы! Без всякой команды,
еще на подъеме от мостпка, конвойные разделялись па две
группы, пз которых одна начала обтекать баррикаду спра-
ва, а вторая — слева. Столики, накрытые на флангах за-
граждения, под тополями, подсказывали, что всезнающий
Шакро был прирожденным стратегом и предусмотрел все.
С традиционным цветным платком, заткнутым за се-
ребряный пояс, он торжественно вышел вперед с подно-
сиком, на котором стояли налитые лучшим вином стакан-
чики с вогнутой талией, что по местному обычаю означало
1 Сорт крупного редиса.
218
выражение самого высокого уважения к встречаемому
гостю.
Все замерли в ожидании музыки и начала ритуального
пьянства после витиеватого приветствия Шакро. Следую-
щее слово было за сенатором.
Но — увы!
Сражение у речки Дигомкн на этот раз Шакро проиграл.
Во-первых, сенатор не успел утомиться, проехав всего
семь верст от города.
Во-вторых, эта экзотическая встреча показалась ему
слишком вульгарной. А затем — что скажут во дворце, ког-
да узнают, что, еще не доехав до намеченного места реког-
носцировки, он и его свита начали пробу грузинских вин?
Наконец, в одном пз экипажей, высланных вперед, на-
ходился его фамильный погребец со старинной инкруста-
цией и серебряным сервизом, а главное — с флягой фран-
цузского коньяка «эннеси», который он предпочитал лю-
бым кавказским винам и коньякам.
Дигаев. не предвидя реакции сенатора, почтительно дер-
жался рядом с его фаэтоном, словно ожидая ирпке! лания.
— Есаул!.. Прикажите прекратить это безобразие,—
сказал Ватацци спокойным и тихим голосом. Он считал
ниже своего достоинства сердиться на подобных дикарей.
Раздалась громкая команда:
— Конвой! По местам! Второму взводу убрать препят-
ствия!
При этом сам есаул, разгорячив своего скакуна, отъ-
ехал назад для разбега и красиво взял препятствие, не
задев ни одной бутылки.
Еще через минуту столы были осторожно сдвинуты
к сторонам шоссе, и экипаж его высокопревосходитель-
ства проследовал дальше — па ровную часть пути, ч(, з
Дпгомское поле.
Две подробности все же остались в памяти напирав-
ших сзади экипажей с членами комиссии.
Первая — покрасневший от ярости Шакро громко че-
стил сенатора, ссылаясь иа то, что «сам Воронцов-Даш-
ков», проезжая, всегда выпивал стаканчик и бросал сереб-
ряный целковый на поднос 1.
1 Действительно, старый граф ежегодно 1 октября ездил на
Мцхетобу (храмовой день, сочетаемый с праздником окончания
сбора винограда), демонстрируя свое ^единение с народом».
219
Вторая — зурначи, не поняв слов команды есаула, гря-
нули помесь туша с встречным маршем, но после вырази-
тельного жеста нагайкой Днгаева музыка оборвалась на
первых тактах.
— Только на Кавказе можно встретить что-либо по-
добное! — пожимая плечами, изрек действительный тай-
ный советник, сидевший рядом с сенатором, но так как
последний ничего не ответил, рассеянно глядя вдоль шос-
се. то разговор оборвался и путешествие продолжалось так
же гладко, как гладко Дпгомское поле.
Мцхету проехали не останавливаясь.
Выехавшему навстречу уездному начальнику сенатор
обещал у пего отобедать на обратном пути, после осмотра
намеченных мест.
Кое-кто из членов комиссии уничтожал втихомолку бу-
терброды и прикладывался к горлышку маленьких кув-
шинчиков, прикрываясь спиной возницы.
Настал момент, когда из-за усталости и голода вся за
тея начала казаться не только скучной, но и никчемной.
Даже по сторонам никто не хотел смотреть, все свои по-
мыслы обратив на обещанный обед у уездного начальника.
А жаль — кругом цвела неописуемая красота. Вдали —
горы с шапками белого снега. Поближе и вокруг — хол-
мы, покрытые ярко-зеленой весенней травой, на склонах
которых то тут, то там виднелись стада баранов.
II над всем этим великолепием грузинской весны слы-
шался тончайший звон реки Арагви, играючи перекаты-
вавшей мельчайшие голыши. Этот мелодичный шум то
усиливался, то затихал — в зависимости от порывов хмель-
ного ветерка. А еще выше сияло апрельское солнце, на-
столько щедрое, что осеняло без разбора золотистой пылью
пастухов и баранов, пахарей и членов российской прави-
тельственной комиссии, включая сенатора.
II тут неуклюже подскакал на иноходце инженер в пу-
тейской фуражке с задранными штанинами без штрипок
и с портфелем, притороченным к седлу. По местоположе-
нию экипажей в длинном караване и по распределению
конвойных он быстро сообразил, кто из присутствующих
является старшим, и лихо, пытаясь подражать нижегород-
ским драгунам, подъехал к Ватацци с докладом.
— Ваше высокопревосходительство! Ближе всего на-
ходится репер, установленный для привязки железной до-
роги, у самого крайнего, так называемого «западного»
220
варианта выхода из туннеля... Всего пять верст вверх по
шоссе, в сторону Ананури, а затем не более полуверсты
влево... Но, к сожалению, дальше уже нет экипажной до-
роги... Одпако обзор прекрасный. Остальные точки — или
выше, или дальше, причем репера «восточного» варианта
находятся по ту сторону реки Арагви. Все планшеты и
карты подготовлены к вашему осмотру в доме уездного
начальника.
— Проводите к этой вашей западной точке. Но только
так, чтобы фаэтон не опрокинулся. Выходить из него я не
собираюсь.
Головная часть кортежа съехала с шоссе и медленно
двинулась к западу. За поворотом открылся красивый
холм в виде округлого конуса. На холме расположилось
стадо крупных баранов, вокруг которого неистовствовали
огромные овчарки, а на самой вершине резко выделялась
огромная фигура в черной бурке и высокой папахе. Узкие
складчатые шаровары пастуха заканчивались оплеткой из
тонких сырых ремешков, поддерживавших постолы из буй-
волиной кожи.
Он стоял абсолютно неподвижно, опираясь кистями рук
и подбородком на длинный посох, и не проявлял никакого
любопытства или почтительности перед высоким началь-
ством.
— Интересно опросить этого туземца. Он, наверное,
знает данную местность много лучше, чем все топографы
и инженеры, — сказал сенатор и помахал перчаткой, при-
глашая спуститься вниз.
Но, к всеобщему удивлению, пастух остался в той же
монументальной позе, явно не выражая желания покидать
свой естественный пьедестал.
Из-за крутизны склона фаэтон не мог продвинуться
вверх, к тому же первые экипажи уже утопали в гуще
бараньего стада, постепенно обволакивавшего западную
сторону холма.
Возникла неловкая пауза. Казалось бы, инженер, ра-
ботавший в этих местах, мог бы стать посредником в дан-
ном случае, по он почему-то тихо-тихо подался назад и
скрылся в суете задних фаэтонов, еще не начинавших
подъема.
По приказу начальника конвоя один из казаков неук-
люжими скачками бросился в гору, расталкивая ни в чем
не повинных баранов. «Лошадь его скоро выдохлась, во
221
пастух уже оказался в пределах дальности крика послан-
ца, который для убедительности постарался сделать свой
голос возможно более свирепым:
— Ты что? Не понимаешь, что его превосходительство
хочут с тобой говорить?!
Ответ прозвучал спокойно, с достоинством и на чистом
русском языке:
— Если я ему нужен, пусть поднимется сам сюда.
До сенатора не доносились слова, но неизменность
позы пастуха и растерянность казака ясно говорили о
неудаче миссии первого парламентера.
Нелепая пауза затягивалась.
Есаул Дигаев, побледнев от злости и до боли в паль-
цах сжимая нагайку, горячил своего коня, однако держал-
ся у экипажа Ватацци, как бы демонстрируя исполнение
главной задачи — непосредственной охраны его высоко-
превосходительства.
В других условиях он давно бы взлетел на вершину
холма и проучил пастуха. Но он правильно оцепил, что
для такой роскошной бурки удары его нагайки будут не
чувствительнее комариных укусов 1.
Неловкую паузу разрядил почтенный и молодцеватый,
несмотря на седые подусники, хорунжий — бывший своего
рода реликвией дворца наместника, где он служил чуть
ли не со времен князя Барятинского. Этот старый горец
знал местные обычаи лучше всех остальных.
Взяв с места галопом, он, пе спрашивая ни у кого раз-
решения, начал подниматься к вершине, к монументу в
бурке. Однако, так как откос был очень крутой, казак по-
мчался наискось, влево, затем повернул под тем же углом
вправо, лавируя, как опытный моряк против штормового
ветра, и во всю силу своего басовитого голоса крикнул:
— Кацо! Человек, который хочет с тобой говорить,
старше тебя па двадцать пять лет!
Больше никаких разъяснений не потребовалось. Па-
стух, свистнув как-то по-особенному своим собакам, стал
спокойно спускаться с горы.
1 Ох уж эти офицеры конвоя его величества или его намест-
ника! У пик в крови потребность поучать и проучать крестьян и
простык пастухов. Насколько зпаю, после Октября, когда объект
конвоирования исчез, Дигаев вернулся на родной Терек и ухит-
рился «выбрать себя» войсковым старшиной, однако вскоре был
убпт непокорной паствой.
222
Скользящим, мягким шагом он сошел с холма и оста-
новился почти в той же позе, не доходя двух-трех шагов
до экипажа сенатора. Старый царедворец сразу догадался,
что туземец стал с нагорной стороны, чтобы оказаться
выше собеседника, и Ватацци вынужден был смотреть
на него снизу вверх. Пастух ограничился легким накло-
ном головы, очевидно обозначавшим приветствие по отно-
шению к старшему годами, и глядел сверху на сенатора
без малейших признаков раболепства. Так же, с явным
умыслом, он небрежно откинул правой рукой полу своей
буркп. под которой на лацкане бешмета совершенно не-
ожиданно оказался университетский значок, настолько
приковавший взоры всех окружающих, что богато инкру-
стированный кинжал остался почти без внимания.
— Par les Dieux!.. Tous les monstres ne cont pas
en Afrique?! 1 — выпалил изумленный тайный советник,
откидываясь на спинку сидения.
Не дожидаясь реакции окружающих, горец, с нарочи-
той поспешностью перехватывая начало разговора, спокой-
но сказал:
— Господа, во избежание могущих произойтп недора-
зумений должен сообщить вам, что владею французским
языком не хуже, чем русским и грузинским, и достаточно
ясно понимаю английский.
II он снова замер в своей привычной поле, отнюдь не
выказывая желания продолжать беседу.
У действительного тайного от неожиданности отвисла
нижняя челюсть, и он, выпучив глаза, уставился на горца.
Так началось ознакомление с местными условиями, в
котором ни осетинский, ни грузинский языки есаула не
могли пригодиться.
Сенатора заинтересовала необычная встреча.
— Скажите, почтеннейший, чем объяснить такое... э...
странное сочетание... э...
— Вы хотите сказать, сочетание пастуха с ролью кан-
дидата в адвокаты?
— Вот именно!
— В этом нет ничего сложного... Дело в том, что мой
батюшка создал свое благосостояние собственными рука-
ми, начав с дюжины обычных барашков. С тех пор прошло
1 Клянусь богами!.. Не все диковинки обретаются в Африке?!
(Французская поговорка.)
223
много лет, и доход от шерсти, овчины и части приплода
при умелом улучшении породы позволил ему дать сыновь-
ям среднее образование в Тифлисе, а затем и высшее —
в столице. В данное время я готовлю магистерскую дис-
сертацию при Санкт-Петербургском университете. Не
скрою, что поставки военному ведомству для Маньчжурии
дали возможность умножить наше состояние. Но. помня
об истоках благополучия семьи, отец еще пять лет назад
потребовал от сыновей, чтобы мы оба два месяца в году,
в частности па период перегона и стрижки, приезжали до-
мой, пасли, лечили и стригли баранов. Воля его оформле-
на нотариальным завещанием. Тот из братьев, кто не по-
боится труда обычного пастуха и овцевода, останется вла-
дельцем своей половины баранов и того капитала, который
хранится в Тифлисском отделении Русско-Азиатского
банка. Не стану хвастаться, что даже половина наслед-
ственного имущества представляет собой величину, кото-
рой пренебрег бы только глупец. Думаю, что сейчас отец
является одним из самых крупных овцеводов не только
уезда, но и всей Тушетип. Отвечу сразу же и на второй,
еще не заданный вопрос. Да, действительно, первые годы
были трудными и казались только капризом старого упря-
мого крестьянина. Однако позже и я и мой брат привыкли
к далеко не легкой работе пастуха и стригаля, по-новому
поняли красоту и полезность для здоровья кавказской вес-
ны. Согласитесь, во много раз приятнее возвращаться в
Питер после таких своеобразных вакаций, чем пз крым-
ских пли минераловодческих курортов?!
Его высокопревосходительство многозначительно улыб-
нулся, но промолчал.
— Что касается моего старшего брата, доцента военно-
медицинской академии, то вы можете его увидеть, если
взглянете вверх направо, в центре огромной белой отары
по ту сторон у Арагви.
Действительно, в указанном направлении барашки на-
столько плотно усеяли два отдаленных холма, что горы
казались покрытыми нерастаявшим весенним снегом. Не-
смотря па изумительную прозрачность воздуха, расстоя-
ние до стад было настолько велико, что они сливались
в сплошную массу, медленно перемещавшуюся по зеле-
ным откосам.
— Итак, ваш батюшка твердо придерживается пого-
ворки, вернее, принципа: «Revenons a nos niontons»?!
В24
— Если хотите, пожалуй, да!
— Но я надеюсь, что из его второго сына не вырабо-
тается классический Avocat Pathelin? 1 — сказал с игри-
вым смешком заместитель «вице-короля».
— Это покажет будущее, — с невозмутимым спокой-
ствием ответил кандидат в адвокаты.
— Скажите, а не бывает ли нежелательных недоразу-
мений у вас с окрестными крестьянами?
— Как вам сказать... Если мамасахлисом1 2 является
крепкий старик семидесяти с лишним лет, происходящий
пз простых крестьян, который сам трудится от зари до
захода солнца, и если его сыновья не гнушаются работать
чабанами, причем временами помогают односельчанам мел-
кими одолжениями, улучшением породы овец, ветеринар-
ными советами (это функция брата) для ликвидации их
болезней или эпизоотий (что весьма выгодно и для наших
стад), — то вы можете жить здесь вполне спокойно, пока
в местные дела не начинает вмешиваться власть... ну хотя
бы в лице уездного начальника и его чапаров3.
— Благодарю вас за интересное сообщение... — внешне
невозмутимо изрек сенатор, проглотив последнюю пи-
люлю.
Во время разговора снизу подскакал один пз хорун-
жих, посылавшийся в Душети. Склонившись с седла, го-
нец конфиденциально доложил, что в доме уездного на-
чальника все давно готово для делового разговора.
Позже выяснилось, что в кабинете начальника на сто-
лах были разостланы топографические карты, схемы, план-
шеты и наброски различных вариантов намеченных трасс
будущей железной дороги, сопрягающейся около Мцхеты
с магистралью Баку —Батум, а на большой открытой ве-
ранде красовались сомкнутые обеденные столы с ранними
травушками, болоками и другими дарами карталинской
весны, ожидавшими подачи горячих шампуров с шашлы-
ком и кябабом, приготовленных под верандой из молодого
барашка.
1 «Avocat Pathelin» — французский анонимный фарс XV века,
от которого родилось выражение «Revenons a nos moutons» —
«Вернемся к нашим баранам». Ра heli хитрыи, плутоватый,
оборотистый. ~ _
2 Старший в семье. Традиционное название, некогда обозна-
чавшее старейшину рода (груз.).
з Конные стражники уездной полиции (груз.).
8
И. Исаков
225
Таким образом, в этот день предстояло еще раз «вер-
нуться к нашим баранам».
Ватацци выслушал это сообщение в почтительной ре-
дакции начальника эскорта. Он уже дал перчаткой сигнал
для возвращения, забыв попрощаться с оригинальным па-
стухом, как вдруг вспомнил, что, собственно, пока они
ничего не видели и не слышали относительно туннеля.
Тогда, обращаясь к будущему адвокату как к аборигену
этих мест, он спросил:
— А скажите, почтеннейший, что вы думаете — ваше-
му процветанию намечаемая дорога не повредит?
— Нашему? Не думаю. А вот вашему — может повре-
дить.
— Позвольте, я что-то не улавливаю оснований для та-
кого заключения.
— Очень просто! Строительство Симплона, насколько
помню, потребовало не то семь, пе то восемь лет и массу
рабочих. Это значит, что через несколько лет в этих ме-
стах, так же как и в Северной Осетии, увеличится на не-
сколько тысяч число рабочих и соответственно сократится
количество крестьян, занятых земледелием или овцевод-
ством...
Ватацци ударил перчаткой возницу по плечу. Преодо-
лев крутой поворот и спуск, фаэтон, а за ним и вся каваль-
када выкатились на пологий спуск к Душети.
«Пожалуй, сегодняшний разговор с экстравагантным
пастухом был не так уж бесполезен, и он один, по сути,
оправдывает всю поездку...» — так думал сенатор, сидя
с непроницаемым лицом.
В этот день идея проекта потеряла один голос «за».
Вряд ли стоит описывать банкет па веранде. Разве
только следует упомянуть о крайнем недоумении топогра-
фов и путейцев, которые с утра ожидали, каждый около
своего планшета (воплощавшего тот или иной вариант
начала генеральной трассы). Ни один из членов комиссии
даже не зашел в рабочий кабинет, а все изыскатели
были приглашены к столам не с планшетами, а с подно-
сами.
Дальнейшей судьбы этой комиссии и самого проекта
Транскавказской железпой дороги автор точно не зпает.
Известно лишь, что проект не был осуществлен, несмотря
па то что затратили немало денег и времени на изыскания,
начало работ и па заседания.
226
Характерно, что в 1912 году, когда вышел в свет VI том
Военной энциклопедии, на 506-й его странице в серьезно!
оценке Военно-Грузинской дороги было напечатано: «Д)
устройства прямой перевальной железной дороги чере»
1лавный хребет она (Воен.-Груз. дор.) продолжает сохра-
нять важное (стратегическое) значение». Это значит, чт >
еще в 1912 году в российском генеральном штабе был <
ученые мечтатели, оторванные от понимания реальных
возможностей государства. Во время первой мировой вой-
ны вопрос о Транскавказской железной дороге пришлось
совсем оставить. Хотя нетрудно видеть, что ее необходи-
мость стала еще более насущной, поскольку Тифлис быт
избран ставкой главнокомандующего Кавказским фрон-
том.
Но всего лишь за год до того, очевидно решив, что ещч
мало затрачено казенных денег, а реклама за границей
поставлена недостаточно солидно, были приглашены ино-
странные инженеры в качестве экспертов. Набирали их
преимущественно из числа имевших какое-либо отношение
к постройке Симплонского туннеля, и, хотя среди них на-
ходились специалисты различных национальностей, ши-
рокая публика называла их «швейцарскими инжене-
рами».
На этот раз выезды па трассу, так же как и рассмот-
рение нескольких вариантов проекта в целом, были постав-
лены на широкую ногу. «Швейцарцы» получали солидный
гонорар, а попутные обеды, пикники и банкеты организо-
вывались с таким размахом, что даже Шакро остался
доволен, поскольку пи одна из партий иностранных кон-
сультантов не проезжала мимо Белого духана без дли-
тельного изучения различных сортов кахетинских в кар-
талинских вин и многочисленных вариантов приготовлепи i
традиционных блюд из барашков.
Насколько ошибались казенные мечтатели старого вре-
мени, подтверждает тот факт, что при возросшей мощи
Советского Союза идея реализации перевальной дороги
отложена па будущее время, тем более что острота про-
блемы значительно снижена постройкой причерноморской
железной дороги (Туапсе — Сухуми — Цхакая).
Судьба двух тушетских магистров-пастухов осталась
неизвестной, поскольку гражданская война забросила ав-
тора к берегам Балтийского моря и позволила впервые
вернуться домой только в 1922 году, когда сенатор Эмма-
о» - 227
гуил Александрович Ватацци уже отбыл из Тбилиси дале-
ко за пределы карталинских и кахетинских пастбищ. Вот
почему так и не довелось узнать, удалось лп владельцам
огромных 01 ар укрыться на родине под буркой чабанов
или пришлось срочно отбыть через Батуми и Константи-
нополь в просвещенную Европу. Конечно, без бурок и
папах, а в визитках п брюках в полоску, столь обязатель-
ных для каждого уважающего себя адвоката.
КАК «ГЕБЕН» И «БРЕСЛАУ» ПРОРВАЛИСЬ
В ЧЕРНОЕ МОРЕ
Случай, который с полной достоверностью описан в
этом рассказе, произошел в Севастополе в те давние вре-
мена, когда Черноморский флот состоял из одного ста-
ренького крейсера да еще из двух или трех маленьких
миноносцев п тральщиков. Это было все, что осталось в
наследство от сбежавшего «черного барона» Врангеля.
Вспоминая те дни, я до сих пор продолжаю недоуме-
вать, откуда у наших моряков было прекрасное располо-
жение духа и значительная доля веселой беспечности,
хотя не дальше как в Босфоре периодически появлялись
дредноуты Антанты, флоты которой раздулись к концу
войны до невероятных размеров. Любая крейсерская эс-
кадра новейших кораблей без особых усилий могла
бы расправиться с соединением, которое носило громкое
название: Морские Силы Черного моря.
Еще недавно арифметическая численность этого ис-
торического флота была не так мала: в него входили
бывшие землеотвозные шаланды («грязнухи») и несколь-
ко пароходов и буксиров торгового флота, наспех воору-
женных орудиями малого и среднего калибра. Эти пушки
подчас становились опасными для их носителей в боль-
шей степени, чем для белогвардейских и английских
дестройеров (турбинных контрминоносцев), так как де-
ревянные основания под орудия, на глаз сооруженные в
Николаеве пли в Мариуполе, часто проседали при вы-
стреле — в строгом соответствии с расчетами академика
Эйлера, выведенными еще в XVIII веке, — так называе-
мой «эйлеровой нагрузкой».
Как только молодая республика вступила в восстано-
вительный период, декретом, подписанным Лениным,
22Э
было приказано все плавающее хозяйство торгового фло-
та возвратить соответствующим владельцам, объединен-
ным в «Совторгфлот».
Откуда же этот задорный дух, боевое настроение п
морской военный гонор, который, казалось бы, должен
был угасать но мере спуска боевых флагов и вымпелов
с убывающих шаланд, пароходов и буксиров?
Трудно делать окончательные выводы и заключения,
во, очевидно, нельзя не учитывать следующие обстоятель-
ства.
Приказ сжаться в небольшую, по тугую пружину ис-
ходил от самого Ленина. На судостроительных верфях
начали срочно достраиваться те подводные лодки, крей-
сера и эсминцы, которые врангелевцы затопили наспех,
совершенно не допуская мысли, что большевики сумеют
их поднять и когда-либо достроить. В Цемесской бухте
водолазы ЭПРОИа1 начали подводить стальные полот-
нища под кили кораблей, потопленных нашими же рука-
ми в трагический день 18 июня 1918 года.
Итак, состав Черноморского флота обещал наращи-
ваться со дня на день. Поговаривали даже о модерни-
зации старых боевых единиц.
Однако могли ли только эти еще полугадательные
факторы повлиять на возрождение флотского боевого ду-
ха и лучших военно-морских традиций?
Конечно пет. Думаю, что главной причиной являлось
горделивое сознание недавней победы над четырнадцатью
государствами, объединенными Уинстоном Черчиллем па
базе организованной ненависти к «красным». Того самого
известного всему миру Черчилля, который содержал ог-
ромный штат советников (помимо английских)—вроде
Савинкова, Врангеля, Кутепова, Юденича, Колчака и иже
с ними.
Карикатуристы тех времен изображали красноармей-
ца при входе в Кремль, насаживавшего на штык пропу-
ска толпящейся очереди джентльменов в цилиндрах,
причем иа бумажках стояло только одно слово: «При-
знание». И действительно, те, кто еще вчера посылал свои
экспедиционные войска в Архангельск, Владивосток, Ба-
ку и в Крым, сегодня спешили признать РСФСР пе толь-
ко де-факто (что под сурдинку ухитрялись делать, еще
1 Экспедиция подводных работ особого назначения.
230
не успев погрузить своих карателей на уходящие кораб-
ли) , а по всей форме — де-юре.
Однако это не все. Возможно, что решающую роль
играло то обстоятельство, что мизерный Черноморский
флот был укомплектован матросами, имевшими опыт нл
только первой мировой войны, но и всей гражданской.
Теми самыми матросами п немногими офицерами, кото-
рые топили свои советские корабли в Новороссийске, а
затем воевали с белыми и интервентами, пробравшись
на флотилии Волги, Каспия, Северной Двины и Азовско-
го моря, или дрались в десантных отрядах Кожанова, по-
служивших прототипом «Красной морской пехоты».
Принято думать, что моряк-одессит, заброшенный
судьбой в Бразилию, Австралию, па мыс Горл пли остро-
ва Микронезии, пройдя огонь, воду и медные трубы, в
конце концов обязательно доберется к «Дюку». Севасто-
польские моряки показали образцы не менее стойког >
регионального патриотизма п, постепенно просачиваясь
на Корабельную сторону, стали опять оседать па кораб-
лях или в пригородах легендарного города.
Отсутствие возможности проводить сложные морские
учения и полноценные маневры компенсировалось уси-
ленной боевой подготовкой, походами в сторону Батум i
или Тендры и Одессы, а в остальное время теорети-
ческими занятиями. Причем особое внимание уделялось
офицерской учебе, сосредоточенной в добровольных на-
учных обществах, так называемых ВПО. Очень модным
и небесполезным почиталось периодически устраивать
военно-научные диспуты, лекции и доклады. Вот гд>
можно было и себя показать, и других послушать...
Начальство всецело поддерживало такого рода само-
деятельность, благо она отвлекала хотя бы па коротко ‘
время скучающих командиров от разнообразных состя-
заний вроде дегустации крымских вин, от серенад пот
окнами командования или от остроумных, но небезопа< -
пых пари и прочих эскапад, объединяемых со иратель-
ным термином «шуток моряка». А для того чтобы взрос-
лые мальчики не варились в собственном соку, периодиче-
ски выписывались квалифицированные лекторы из
Москвы или Петрограда, вплоть до степенных профессо-
ров Морской академии. Надо отдать должное — до тех
пор, пока это дело не обюрократили, оно, бесспорно, при-
носило пользу.
231
В гарнизонных или портовых городах вроде Крон-
штадта, Владивостока или Севастополя существует одна
особенность, истоки которой пока еще пе исследованы.
Речь идет о почти полной невозможности сохранить в
тайне какую-либо интимную затею, или дерзкий умысел,
или хотя бы замышляемый «втихую» так называемый
«проворот».
Более примитивные натуры объясняют подобное яв-
ление особой склонностью к сплетням аборпгенов, уми-
рающих от однообразия и скуки размеренной жизни пли
остро завидующих чужим радостям (что по сути одно и
то же). Другие, склонные ко всему загадочному, объяс-
няют способность офицерских жен к ясновидению осо-
бым инстинктом пли чутьем, возникающим у жителей
замкнутых поселений (включая, конечно, штабных писа-
рей, вестовых, домработниц и особенно нянек).
Существуют и другие версии, однако нельзя согла-
ситься до конца ни с одной из них. Одно ясно: почти не-
возможно добиться полной конспирации в тех случаях,
когда дело касается сосредоточения для картежной игры,
как нельзя скрыть время и место пробы нового бочонка
из Массандры или затуманить встречу с особой другого
пола, о чем вы не хотели бы извещать даже самого близ-
кого друга.
Бывают исключения, но очрпь редкие.
Об одном из таких я и хочу рассказать.
Время и место действия — кают-компания крейсера,
приготовленная с утра под лекционный зал простым до-
бавлением кресел из кают, так как привинченные обеден-
ные столы стронуть невозможно.
Спокойное начало для крымского лета прорывается че-
рез иллюминаторы внутрь корабля освежающим бризом
и веселыми зайчиками отраженного от воды солнца.
Не то пушистые и прозрачные зверьки, не то светя-
щиеся медузы непрерывно гоняются друг за дружкой
по белоснежному подволоку и празднично преломляются
в хрустале плафонов.
В середине подволока безостановочно и неумолчно
жужжит громадный вентилятор, так как, несмотря на от-
носительно ранний час и ласкающий сквозняк, в кают-
компапии тепло и душновато...
232
Прямо за председательским столиком — самодельный
плакат из ватмана, на котором корабетьные чертежники,
очевидно еще с вечера, вывели тушью красивым и круп-
ным «рондо»: «Как «Гебен» и «Бреслау» прорвались в
Черное море в 1914 году». Лекция профессора
В. А. Белли».
Справа от места председателя наискось подвешена
большая карта Средиземного моря с расчетом: богу — бо-
гово, а кесарю — кесарево, то есть карта п столик лекто-
ра повернуты так, чтобы командиру крейсера было бы
ясно не менее половины докладываемого, а остальное
предназначалось начальствующему составу, независимо
от званий и специальности, плотно заполняющему до-
вольно просторное помещение.
Действующие лица... Конечно, начинать приходится
с командира, известного не только здесь, в Севастополе,
по и па всех флотах и флотилиях, — Николая Николае-
вича Несвпцкого. Да, известного, еслп не знаменитого,
тем, что, встретив Октябрьскую революцию в Гельсинг-
форсе лейтенантом, в должности старшего минера эскад-
ренного миноносца «Самсон», он, не задумываясь, пере-
шел на сторону народа и с тех пор безупречно служил в
РККФ, связав свое имя с многими славными эпизодами
гражданской войны и борьбы с интервентами.
Достаточно было назвать его фамилию, чтобы любой
военный моряк тотчас вспомнил легендарный «ледовый
поход», потопление английской подводной лодки «Ь-55»
эсминцем «Азард» 1 и трагическую ночь гибели трех эс-
минцев Балтийского флота 1 2, взорвавшихся на минах, ког-
да Несвицкий благодаря выдержке и умелому маневру
спас четвертый эсминец, которым оказался тот же
«Азард», и многое другое. Вспоминали и говорили о Нес-
вицком с уважением, но и с опаской. Дело в том, что,
относительно замкнутый, молчаливый и категоричный в
своих суждениях, оценках и поступках, он не признавал
ни уточнений, ни разъяснений и обычно принимал реше-
ния лаконичные и безапелляционные. Он очень редко
выходил из своей каюты, за исключением дней по-
ходов.
Уважали его безусловно, но побаивались не меньше.
1 4 июля 1919 г. совместно с эсминцем «Гавриил».
2 В ночь с 21 на 22 октября 1919 г. в Капорском заливе.
233
Что касается остальной массы слушателей, то нет
смысла их перечислять, разве только отметить, что «духи»
(то есть механики), лекаря и часть политработников счи-
тали, что они потревожены зря, так как прорыв немец-
ких крейсеров в 1914 году к их роду деятельности отноше-
ния не имеет. Ропталп, но вслух сказать никто не решался.
А старший артиллерист, окончивший академию, счи-
тал, что знает эту операцию не хуже германского адми-
рала Суигона, который осуществлял прорыв. Кроме того,
он накануне познакомился с чертовски интересной да-
мой, женой известного в городе врача, с которой догу-
лялся по Примбулю1 до того, что гудели ноги, и — по
условиям службы — выспаться не успел. Вот почему сей-
час артиллерист выбрал себе место во втором ряду с яв-
ным расчетом вздремнуть, пока Белли будет докладывать.
Уместно представить и самого лектора, приехавшего
в специальную командировку из Ленинграда.
Моряк до мозга костей, по семейной традиции он при-
надлежал к знаменитому роду выходцев из Англии, о
предке которого в анналах Российского адмиралтейства
сохранился совершенно достоверный исторический анек-
дот, увековеченный в официальных томах.
В 1799 году капитан-лейтенант Белли с небольшим
отрядом (всего шестьсот человек) морских пехотинцев из
экспедиции капитана Сорокина пересек Апеннинский по-
луостров от Манфредонии и с ходу взял атакой Неаполь,
защищаемый наполеоновскими войсками и королевскими
молодчиками, обогнав при этом своих союзников — ан-
гличан и португальцев. Прочтя реляцию об этом беспри-
мерном деле, Павел I написал такую резолюцию: «Бел-
ли думал меня удивить? Так я его удивлю!» И пожаловал
капитан-лейтенанту ленту Анны 1-й степени, что было
беспримерно, потому что по статуту этого ордена им
можно было награждать персону, имевшую звание не
ниже адмиральского.
Последующие Белли честно служили в русском флоте,
но повторить что-либо подобное неаполитанскому штурму
не имели возможности. Впрочем, все же новый анекдот,
связанный с этой фамилией, дошел до наших дней.
Когда осенью 1913 года были заложены новые тур-
бинные эсминцы типа «Новик», то один из них прика-
1 Сокращение: Приморский бульвар.
234
зом морского министра наименовали «Капитан Белли»
с расчетом, чтобы это имя и связанный с ним подвиг не
забывались на флоте, а сберегались по традиции.
Главный морской штаб пошел дальше и назначил на
строящийся эскадренный миноносец капитана 2 ранга
Белли В. А., последнего оставшегося в живых из этого
рода.
Произошел редкий случай: кораблем «Капитан Бел-
ли» командовал капитан Белли.
Это и был наш лектор — моряк царского флота, с
первых же дней Октября перешедший на сторону социа-
листической революции. В. А. Белли работал в комиссии
по изучению истории первой мировой войны при Воен-
но-Морской академии РККФ, и, как блестящий лектор,
стал преподавателем, когда первые «красные» слушатели
первого набора своеобразного рабфака академии па девять
десятых состояли из вчерашних матросов и боцманов, в
бушлатах и тельняшках, с бескозырками, на которых
золотом отблескивали имена таких кораблей, как «Ав-
рора», «Гангут»» пли «Олег» (хотя последние два уже
лежали на грунте Финского залива).
Сейчас он должен был проанализировать один из са-
мых дискуссионных вопросов первой мировой войны.
Начало войны застало в Средиземном море два новей-
ших германских корабля — линейный крейсер «Гебен» и
легкий крейсер «Бреслау». В условиях, когда британский
флот хозяйничал в Средиземном море, опираясь на Гиб-
ралтар — Мальту и Александрию, весь мир следил за
германским отрядом, считая его судьбу предрешенной.
При этом гадание на кофейной гуще предусматривало
три варианта: 1) англичане сразу же настигнут и пото-
пят германские корабли, для которых Средиземное море
оказалось мышеловкой; 2) немцы могут прорваться в
Адриатическое море и укрыться в портах Австро-Венгрии;
3) наконец, самое непопулярное предсказание предусмат-
ривало возможность прорыва в Дарданеллы, где герман-
ский флаг оказался бы в водах нейтральной Турции.
Жизнь продемонстрировала всю сложность эг ой дра-
матической ситуации. Но прежде хотелось бы сказать
несколько слов об аудитории, размещенной в кают-ком-
пании черноморского крейсера.
В наши дни военным читателям, возможно, покажет-
ся нелепой описываемая картина. Сейчас каждый офицер
235
обязан знать направление и напряжение хода междуна-
родных событий и готов сделать доклад о положения в
юго-восточной части Азии илп провести собеседование о
внутренней политике КПСС. И все это в условиях очень
усложнившейся боевой техники и тактики атомного
века.
Сейчас офицер уже не тот — он более политически
образован и активен. Суть в том, что подчиненные ему
матросы изменились в еще большей степени. Это уже не
те «братишки», которых мы привыкли видеть на сцепе
и особенно часто па экранах. Сейчас почти все молодые
матросы — комсомольцы. Но главное — в том, что образо-
вательный уровень новобранцев редко опускается ниже
семи классов средней школы, а есть экипажи, в которых
много окончивших десятилетку, что предъявляет к офи-
церу флота очень высокие требования. Иначе нельзя за-
воевать себе тот авторитет, без которого невозможно
уверенное и авторитетное командование боевой частые
или кораблем.
Не легче приходится политработникам, потому что,
при общем уровне образования не ниже офицеров-спе-
циалистов, они должны етце владеть знаниями и навыка-
ми воспитателей, что также является своеобразной и
трудной специальностью.
Эпизод на крейсере двадцатых годов, описываемый
много, может служить как бы индексом, своеобразным ме-
рилом того, как далеко шагнули мы за последние годы,
в особенности после Великой Отечественной войны.
Нелепым может показаться и такой отнюдь не акаде-
мический вопрос: «Можно ли незаметно спать, сидя на
совещании?»
Многие опытные товарищи, в свое время немало часов
проспавшие стоя на часах, утверждают, что можно. Раз
можно спать стоя, то, очевидно, сидя — тем более. Все
зависит от удобства позы и от того, нет ли помех со сто-
роны.
Вот почему старший артиллерист, выбрав низкое крес-
ло во втором ряду, устроился так, чтобы целиком укрыть-
ся за спиной трюмного механика, который, очевидно,
очень хотел попасть в поле зрения строгого командира, с
тем чтобы продемонстрировать повышенный интерес даже
к оперативным проблемам, лишь бы они были выдвину-
ты уважаемым шефом.
236
С этого момента все зависело от искусства не менять
пеленга на председателя так, чтобы трюмный механик
все время экранировал «отдыхающего» от глаз команди-
ра. Что командир, как всегда, будет сидеть с неподвиж-
ностью Будды — артиллерист не сомневался: он служил
вместе с Несвицким несколько лет.
Наконец послышалось разрешение начать доклад: в
ту же минуту прекратилась возня с курением и размеще-
нием приглашенных.
Опытный лектор сделал краткое вступление о запу-
танном международном положении, сложившемся перед
началом войны, после чего плавно поплыл по страницам
истории десятилетней давности, почти не заглядывая в
конспект. Следуя за концом указки, плавно поплыли к
берегам Северной Африки германские крейсера под ко-
мандованием контр-адмирала Сушона, оказавшегося хо-
рошим дипломатом, отличным моряком и изрядной ли-
сицей.
О фактическом открытии военных действий с Фран-
цией Сушон узнал по радио и 4 августа нахально обстре-
лял порт Бон и Филиппвиль, в которых грузились фран-
цузские колониальные войска, направлявшиеся в метро-
полию. Налет был дерзким, совершенно неожиданным и
остался абсолютно безнаказанным. Затем — скачок в Мес-
сину, принадлежавшую пока еще не воюющей Италии,
где адмирал уговорил дать ему топливо. Там же он узнал
об объявлении войны Англией. Ложными маневрами Су-
шон запутал и французский флот, и англичан, но в кон-
це концов на горизонте показались английские броне-
носные крейсера «Индефетигейбл» и «Индомитейбл» в
сопровождении легкого крейсера «Даблин».
Началась погоня.
Международная обывательская молва всегда припи-
сывала немцам — особенно военным — исключительную
пунктуальность и организованность: Сушон вряд ли мог
согласиться с этим ходячим мнением, так как сперва он
получил радиодирективу прорываться в Атлантику, а че-
рез несколько часов — в австрийские порты, со специаль-
ной оговоркой, что переход в Дарданеллы запрещается.
Но хитрый адмирал смотрел дальше Оберкомандома-
рине (ОКМ) и знал, что в правящих кругах Турции гры-
зутся две группировки: одна — за союз с Германией и
войну с Россией, а другая — за позицию нейтралитета.
23Z
Инсценировав неполучение последней директивы, Су-
шон начал отходить на восток. Маневр был очень риско-
ванным, так как из-за незаконченного ремонта котлов
«Гебен» мог давать максимум 22,5 узла, а именно в ско-
рости было все его преимущество перед англичанами, во-
оруженными двенадцатпдюймовыми пушками.
Небезынтересно, что английский историк Корбетт,
ссылаясь на немецкие источники, писал: «Попытка прой-
ти в Дарданеллы представлялась настолько сомнитель-
ным предприятием, что большинство офицеров написало
завещание».
Сушон оказался прав и по другой причине. Хотя он и
знал, что за ним неизбежно будет организована погоня,
еще яснее он понимал, что англичанам его корабли были
бы значительно более опасны в Атлантике пли Адриати-
ке, так как в обоих случаях они угрожали бы британским
коммуникациям — этой ахиллесовой пяте островной им-
перии. Усиление же турецкого флота увеличивало хло-
поты для русских. Правда, последние являлись союзни-
ками, — но не в традициях Великобритании было помо-
гать России тянуться к Босфору (хотя это и было огово-
рено в тайных соглашениях Антанты).
Когда справа по траверзу показался еще один британ-
ский крейсер, следовавший неотступно, — казалось, что
петля затягивается все туже и рискованное решение при-
ведет немецкие корабли к гибели. Однако «Глочестер»
уже под вечер, «обменявшись залпами», как говорят мо-
ряки, скрылся в темноте. Остальные отстали еще раньше.
Не помню, какая погода была у мыса Матапан, прой-
дя который немцы беспрепятственно пересекли Эгейское
море, но аудитория в кают-компании явно стала диффе-
ренцироваться на увлеченных искусным изложением охо-
ты за немецкими крейсерами и на тех, кого сморила ду-
хота, теснота, однообразное жужжание вентилятора и го-
лос ленинградского профессора.
К числу вторых явно относился и артиллерист.
«К черту «Гебена»!.. К черту «Бреслау»! Но их еще
можно стерпеть. А вот проклятые зайчики, без устали
мелькающие в глазах, и коварный вентилятор, размахи-
вающий своими длиннющими лопастями, — пересилить
невозможно»...
Артиллерист закрыл глаза, предварительно из-под уха
трюмного механика проворив сосредоточенную неподвиж-
238
ность командира. Так удачный проход «Гебеном» и «Бре-
слау» мыса Матапан явился критическим не только для
хитрого Сушона, по и для артиллериста, который сразу
же заснул, как только сомкнул веки.
Утром 7 августа 1914 года немецкий отряд вошел в
территориальные воды Турции, а германский официоз
объявил всему миру, что «Гебен» и «Бреслау» проданы
османскому правительству. Последнее назначило адмира-
ла Сушона командующим турецким флотом.
На Британских островах разразилась буря обществен-
ного негодования.
«Как?! Мы держали в Средиземном море значитель-
ную часть королевского флота и не могли потопить ка-
ких-то два немецких крейсера, из которых один даже не
имеет полного хода?
Позор! Плохое начало войны для владычицы морей».
Адмиралтейство старалось заглушить шум вокруг
этого эпизода, но оскорбленная национальная гордость
англичан все же вынудила начать следствие, а затем
передать разбор прорыва «Гебена» и «Бреслау» на реше-
ние специального суда.
Козлом отпущения решено было сделать контр-адми-
рала Трубриджа, следившего на крейсерах за Отрантским
проливом.
Тем же размеренным голосом докладчик продолжал:
— По этому поводу Корбетт пишет: «Суд оправдал
действия Трубриджа, не найдя в них состава преступле-
ния, так как он действовал строго в соответствии с полу-
ченными инструкциями». Инструкции путаные и не со-
ответствующие фактическому ходу поиска и погони да-
вал старший адмирал Мильн, однако последний к суду и
следствию привлечен не был.
Строго уложившись в обусловленное время, профессор
Морской академии перешел к интригам Сушона-паши, за-
кончившимся внезапным обстрелом Одессы, Севастополя,
Новороссийска и Туапсе, чем оппозиционная «партия
нейтралитета» во главе с великим визирем в Константи-
нополе (от которой скрывалась подготовка к предатель-
скому удару) была поставлена перед свершившимся фак-
том и тем самым выведена из политической игры. Воен-
ные действия на Черном море начались — фактически без
объявления войны — в 3 часа ночи с 28 на 29 октября
1914 года.
239
Белли эффектно закончил свой доклад — после крат-
кой паузы он сказал (при этом в негромком голосе да-
лекого потомка британской фамилии прозвучала нотка
сарказма):
— Сэр Юлиан Корбетт, несмотря на оправданпе Тру-
бриджа, все же вынужден был признать в своем много-
томном труде: «Случай с уходом «Гебена» остается тенью
в нашей морской истории...»
В кают-компании наступила облегчающая пауза, и до
того неподвижные слушатели зашевелились, тихонько
вытаскивая портсигары в ожидании, когда командир (сам
некурящий) наконец разрешит подымить.
Внезапный шум отодвигаемых кресел разбудил артил-
лериста, жгучая мысль пронзила его: «Заметил ли?.. Ви-
дел ли?»
Трюмный механик оказался в двух или трех граду-
сах в стороне от исходного пеленга, но лицо председа-
тельствующего ничего ие говорило.
После томительной паузы с председательского места
раздался суровый, но спокойный голос:
— Какие будут вопросы к докладчику?
Опять пауза.
То ли утомление и истома, охватившая всех после по-
луторачасового доклада, то ли сказалось приближение ус-
тановленного часа обеда, привычного, как и другие эле-
менты строго уставного распорядка дня, и выработавше-
го условный рефлекс, — но все молчали.
Однако дальше произошло непредвиденное. Когда па-
уза себя исчерпала и командир крейсера захлопнул пап-
ку, готовясь закрыть научное собрание, неожиданно для
всех, а главное — для самого себя, вытянувшись в стой-
ке «смирно», старший артиллерист громко, но почти-
тельно произнес:
— Разрешите вопрос к докладчику?
— Пожалуйста!
Но, собственно, никакого вопроса он еще ие подго-
товил. Движение было чисто импульсивное, чтобы пока-
зать свою активность и заинтересованность темой.
За плечом председательствующего висело объявление.
И тогда артиллериста осенило, и, как бы бросаясь в хо-
лодную воду, но голосом почтительным и проникновен-
ным он произнес:
— Было бы очень интересно узнать, а как же все-
240
таки «Гебен» п «Бреслау» — прорвались в Черное
море?
Случись такое на другом корабле — последовал бы го-
мерический хохот, но в присутствии Несвпцкого это было
невозможно.
Наступила какая-то церковная тишина.
Даже показалось, что маховик вентилятора стал бы-
стрее работать, а зайчики забегали в веселом восторге.
Больше всех потрясен был лектор, который, слегка при-
поднявшись, смотрел вопросительно на председательст-
вующего.
Но тот, пе меняя в лице ни одной черточки, сделал
рукой движение ленинградскому профессору п спокойно
изрек:
— Не беспокойтесь — отвечу я!
Затем, повернув голову к любознательному артилле-
ристу, с той же интонацией добавил:
— Трое суток ареста при каюте, с исполнением слу-
жебных обязанностей.
— Есть! — последовал четкий ответ, сопровождаемый
стуком сомкнутых каблуков.
— Будут ли еще вопросы к докладчику?
Больше вопросов к докладчику не было.
ГИМН БОРОДЕ
В двадцатых годах, после окончания гражданской
войны, наше государство начало приводить в боевую го-
товность уцелевшие военные корабли, чтобы было чем
охранять мирный труд рабочих и крестьян.
На Балтике вступили в строй вместе с другими клас-
сами кораблей несколько эскадренных миноносцев типа
«Новик». Однако вполне квалифицированных и опытных
командиров для управления ими еще не хватало. Зато
команды, начиная с боцманов и до внештатных юнг,
называвшихся салажонками, оказались как на подбор.
Старшие из них знали, что такое война на море и что
такое мощь турбин в 30—40 тысяч лошадиных сил.
Мне тоже к этому времени уже пришлось узнать, что
такое война с германским флотом (Рижский залив в
1917 году), и познакомиться с залпами белогвардейских
судов, подпираемых офицерами «флота его величества»
(Кронштадт, Астрахань, Каспий в 1919—1920 гг.). Од-
нако из-за молодости меня никогда не подпускали к «ма-
шинному телеграфу», при помощи которого управляют
скоростью хода и реверсом главных машин.
В старом флоте командирами «новиков» назначали
капитанов 2 ранга, тянувших до того лямку не менее
десяти лет.
И вдруг неожиданно, вызывают в ГУЛИСОУшам
не верю:
— Принимайте в командование эсминец «Изяслав»,
ведь вы па нем служили?
— Так точно! Но только мичманом...
1 ГУЛИСО — Главное управление по делам личного состава.
242
— Не боги горшки обжигают! Извольте срочно вы-
ехать в Кронштадт!
Вышел из кабинета адмиралтейского олимпийца (не
зря он упомянул так фамильярно о богах), находясь в
каком-то трансе. Скорее испуганный, чем обрадованный.
На диване «для ожидающих посетителей» внезапно заме-
тил товарища Картенбурга, тоже бывшего мичмана, на
на два года моложе меня возрастом. Пропустить пли не
узнать его было невозможно, так как он отпустил огром-
ную бороду лопатой, которая могла конкурировать только .
с исторической бородой Г. А. Бутакова. Но у последнего
роскошная борода была, так сказать, семейной традици-
ей. На всех портретах в Морском музее или в частных
коллекциях адмиралов Бутаковых все узнавали безоши-
бочно.
Не знаю, какая растительность украшала подбородки
предков Картенбурга, но его тоже узнавали безошибочно,
так как огромная по размерам борода была огненно-ры-
жей.
Я бросился к бородачу, чтобы излить свои сомнения и
горестно поплакать ему в жилет. Если бы это не было
метафорой, то фактически пришлось бы лить слезы в его
бороду. Но мой порыв не нашел отклика, так как Кар-
тенбург волновался, тоже ожидая вызова на прием.
Как в чаду, заполненный до краев сомнениями отно-
сительно своих командирских талантов, я почти пропу-
стил мимо ушей известие «бакового вестника» о том, что
рыжебородый, через полчаса после меня, также был на-
значен на минную дивизию Балтфлота и два дня спустя
уже принимал в командование один из «новиков».
Однако никакие новости не могли отвлечь от пред-
стоящего перехода (без буксиров!) «Изяслава» в ковш
Пароходного завода в Главной базе.
Знаете ли вы, что такое первый маневр корабля под
своими машинами? Нет, кто не испытал на себе, тот но
знает. Но допустите хоть на минуту, что за вашими ма-
нипуляциями критически следит весь Кронштадт. Смот-
рят со всех кораблей, со стенок, с шлюпок и яхт; но глав-
ное в том, что прежде всех остальных смотрит своя
команда. Первый маневр все равно что первый выход па
сцену или первое выступление с народной трибуны. Зто
экзамен, итог которого определяет последующие отнош
пия с командой корабля. В то же время проклятые са-
243
лажонки успевают оповестить население военно-морской
базы о предстоящем зрелище. Думаю, дебют Карузо не
привлекал такого количества зрителей.
Итак, съемка с якоря в Средней гавани. Такой маневр
труден только в штормовой ветер, в узком ковше. Но
боги, не обжигающие горшки, надо мной смилостиви-
лись и установили такой первоклассный, безоговорочно
ясный штилевой день, о котором принято говорить: «В та-
кую погоду всякий дурак сняться сможет!»
Далее надо было пересечь наискось Среднюю гавань
и развернуться так, чтобы задним ходом войти в завод-
ской ковш и отшвартоваться кормой к стенке, у которой
уже битком набито ремонтирующимися кораблями всех
классов, а для вас гостеприимно оставлен один узенький
проход, чуть превышающий максимальную ширину ва-
шего корабля.
Ничего и никого я не видел и не слышал, кроме ско-
рости и угла смещения соседних объектов и телефонных
докладов с кормы: «Проходим!».. «До стенки 20 мет-
ров!»... «10 метров»... Спина мокрая. Из-под фуражки
тонкие струйки предательски стекают за воротник. Даже
по заметил рыжую бороду, хотя знал, что он должен был
подняться наверх, чтобы наблюдать за дебютом кол-
леги.
И, наконец... С кормы поступают умиляющие душу
доклады: «Концы поданы» и под занавес: «Швартовы за-
креплены». Последним сигналом в машине был: «Стоп
обеим турбинам!» С этого момента все напряжение нерв-
ной системы было направлено па то, чтобы скрыть рас-
пирающее душу ликование, завуалированное напущенным
па себя равнодушием. Выражение лица как бы говорит:
«Для нас — это пустяк!»
Но почему часть внимательной и бывшей до того
безмолвной аудитории там, за кормой, шумит и не рас-
ходится? Почему па мостик спешит разъяренный дирек-
тор завода?
Через минуту все разъясняется. Оказывается, у той
же стенки, под кормой моего соседа, стоял парадный разъ-
ездной катер из красного дерева — «Кит», гордость мест-
ного портового начальства. С мостика «Пзяслава» его во-
все не было видно. О нем и ие докладывали. Но когда при-
шлось реверсировать машинами, чтобы погасить скорость,
кормовая струя вынесла его в нашу сторону. Всего мет-
244
ров на 5—10, но это решило его судьбу. Один из остря-
ков назвал его «раздавленным орехом».
Гром и молнии, которые метал директор, я перепое с
достоинством (тем более что у «Пзяслава» не было даже
царапин). Досаднее было узнать, что этот случай известен
на всех кораблях и в городе, а мой «Изяслав» не без
ехидства переименован общественным мнением в «Кито-
бой».
Но вот за вечерним чаем комиссар, делясь впечатле-
ниями, рассказал, что матросы, находившиеся на стенке,
так резюмировали дневное ЧП:
— А чего вы ждали?.. Посадили мальчишку команди-
ром — вот вам и результат!
Такое переносится труднее. С такой репутацией авто-
ритет* у команды не заработаешь.
Но вот двое суток спустя почти аналогичный маневр
пришлось выполнять Картенбургу. Такое же скопище.
Тот же ритуал.
Очевидно, Картенбург волнуется, так как нам снизу,
из-за обвеса мостика, видно только, как мечется рыжая
борода, высовывающаяся то справа, то слева от главного
компаса. Невольно беспокойство передается и нам. В по-
следний момент капитан опаздывает погасить скорость
и задним ходом врезывается в гранитную стенку. Грохот.
Все грустно молчат. Еще бы, корма эсминца сплюще-
на, что называется, «в лепешку». Безмолвны матросы,
безмолвны и рабочие, для которых в одну минуту обьем
ремонта увеличился больше чем вдвое.
И вдруг из группы матросов экипажа громким голо-
сом квалифицируется чрезвычайное происшествие:
— Молодец наш старик! Вертит кораблем как хочет.
К этой бороде близко не подходи, ему что корабли, что
стенка, — разнесет будь здоров!
Уходя к себе в каюту, дал зарок отпустить бороду.
Но утром вспомнил, когда уже побрился. Начинать зано-
во не хотелось. Так и не отрастив, командовал без боро-
ды, хотя знал, какая в пей таится сила.
«САЛЯМ ПАНЦЕРЖАНСКОГО»
Было время, когда глава морского ведомства РСФСР,
заседавший почти круглый год в Москве, видел кораб-
ли только па картинах Айвазовского.
Недавний студент Петербургского университета, он
был известен пристрастием к театру и обычно опериро-
вал привычными ему категориями. Так, прибыв в Сева-
стополь, он называл Черное море «Лебединым озером»,
а когда дежурный флаг-офицер почтительно протягивал
длинный и скучный рапорт от комфлота, жалующегося
на нехватку нефти, угля или снаряжения, наморси не
вынимая трубки изо рта, презрительно цедил:
— А ну-ка, сами прочтите вслух эту арию Каварадос-
си... А Садко пусть подождет... Его я приму после обеда
(речь шла о прибывшем с докладом командире порта).
Пока же пошлите к нему инспекторов тыла, чтобы про-
верили и сочли алмазы в каменных пещерах... а то, мо-
жет быть, эта слезница рассчитана на простаков.
Подобные разговоры происходили часто. Они пере-
сказывались как анекдоты, сперва в Москве, а потом на
флотах, иногда возвращаясь приукрашенными и отто-
ченными к заинтересованному командованию, почти всег-
да увеличивая популярность элегантного главного мор-
ского флагмана.
Эта популярность определялась тем, что, будучи ум-
ным человеком, вчерашний студент очень скоро стал не-
заурядным флагманом, довольно неплохо разбиравшимся
во флотских премудростях; возможно, этих познаний еще
не хватало для командования флотом с мостика корабля,
1 Наморси — начальник морских сил республики.
246
но было вполне достаточно для руководства из центра,
когда их подкреплячи штаб, английская трубка, профес-
сиональный вид на междуведомственных совещаниях в
руководящих органах пли среди генералов приморских
округов.
Прямой противоположностью наморси был Э. С. Пап-
цержанскпй, командовавший небольшим по составу Чер-
номорским флотом. Перед Черноморским флотом были
поставлены ответственные задачи: обеспечивать оборону
подступов к нашим берегам (совместно с приморскими
частями РККА) и помогать, как и чем можно, кемалист-
ской Турции в ее борьбе с западноевропейскими колони-
заторами. В том числе переброской снаряжения и бое-
запасов в порты анатолийского побережья, перевозкой
дипломатических курьеров или наших эмиссаров, по до-
говоренности Кемаль-паши с товарищем Лениным, охра-
ной пароходов с М. В. Фрунзе и К. Е. Ворошиловым, ез-
дившими в Анатолию. Обычно подобные операции выпол-
нялись скрытно, то есть по ночам, и вся тяжесть пх ло-
жилась на два стареньких («угольных») миноносца типа
«Строгий» и «Свирепый» (по двести сорок тонн водоиз-
мещением и пятьдесят шесть человек команды). Послед-
ние курсировали на полных ходах между Севастополем
и Самсуном или Синопом.
Слава аллаху! Нам не пришлось помериться силами
с империалистическими эскадрами, базировавшимися на
порты и острова Мраморного и Эгейского морей, откуда
они поддерживали греческую интервенцию в Анатолии
через Смирну.
Комфлот Панцержанский пользовался настоящим
флотским авторитетом. Его уважали не только за демо-
кратизм, умело сочетаемый с требовательностью, но глав-
ное за то, что, будучи лейтенантом, провел канлодки
«Карс» и «Ардаган» из Питера в Баку в 1911 году, когда
седые волгари плавали только с лоцманами. Но этого
мало.
Все знали, что Пан (как сокращенно и ^ласково на-
зывали за глаза комфлота) с первых же дн й революции
примкнул к восставшему народу, а орден Красного «зна-
мени носил на флотском кителе за то, что «бил беляков»
(такпх же офицеров из Морского корпуса, как и он
сам) — в боях на Онежском озере, когда враг подбирал-
ся к Петрограду в 1919 году.
247
Однако, чтобы была понятна суть происшествия, поз-
же получившего название «Салям Пана», надо сказать
два слова и о характере матросов миниатюрного флота,
которым руководил этот молодой и смелый офицер, став-
ший примером для многих «бывших»
Большинство матросов Черноморского флота отвоева-
ли всю империалистическую войну, многие пз них со
скрежетом зубовным своими руками топили родной флот
в Новороссийской бухте в июле 1918 года, чтобы он не
достался немцам, а затем, пройдя с боями весь Северный
Кавказ, сформировали Волжскую, Каспийскую и Азов-
скую флотилии пз музейных экспонатов, которые не мог
увезти или затопить барои Врангель. Это они постепенно
опять просочились на Корабельную сторону бессмертного
Севастополя, восстановили несколько старых («уголь-
ных») миноносцев и тральщиков, гордо подняв советский
флаг на гафеле возвращенного к жизни крейсера «Комин-
терн» (бывший «Кагул»), и, несмотря на наглую ноту,
лорда Керзона 1 2, начали самым серьезным образом охра-
нять территориальные воды РСФСР.
Народ этот быт замечательный, бесстрашный, но
трудный, особенно для командиров, так как, пройдя семь-
восемь лет войны и имея колоссальный морской, боевой
и политический опыт, матросы подчинялись не каждому
офицеру, иногда предпочитая «выдвиженцев» из числа
старых боцманов. Переход па регулярный флот происхо-
дил медленно и не без трений. И в конечном успехе
этого немалую роль сыграли искусство и ум того же
Пана.
Перехожу к одному из ЧП, своеобразному, по типич-
ному для тех лет.
Накануне один из угольных миноносцев, доставив в
Синоп ценный груз для кемалистов, перед рассветом
показался па видимости Севастополя.
Комфлот, поддерживая старые морские традиции, за-
казал катер и приказал передать по семафору, что ровно
1 Мало кто помнит, что в те дни гидрографическим судном
«Дунай» командовал контр-адмирал царского флота Григораш,
причем командовал хорошо п честно.
2 Керзон Джордж Н. (бывший министр иностранных дел Бри-
тании) в поте 1923 года нагло писал, что кораблям его величества
приказано красный флаг принимать за пиратский, со всеми выте-
кающими последствиями.
248
в 9.00 он подойдет к кораблю с тем, чтобы поздравить
экипаж с благополучным возвращением п поблагодарить
за отличное выполнение ответственного задания.
Было ясное и штилевое крымское утро.
Миноносец стоял на девиационной бочке, на рейде.
Команда после подъема флага была построена во
фронт, вся в белой форме так называемого «первого сро-
ка». И хотя в те времена матросы не признавали ника-
ких ритуальных церемоний, считая их «отрыжкой старо-
го режима», на сей раз все были выутюжены и стояли
замерев, не хуже служак бывшего гвардейского экипажа.
«Зпай наших!»
Командир — на верхней площадке трапа.
Остальные офицеры — на правом фланге фронта.
Графская пристань, Приморский бульвар и крыши
всех домов — полны нарядной публикой, так как о пред-
стоящем зрелище «баковый вестник» оповестпл еще с ве-
чера всех живых и мертвых.
На Павловском мысу и вдоль степ морского госпиталя
белели «в исподнем» ходячие больные, удравшие от ня-
нек, а главный флотский оркестр, выставленный на вход-
ном мысу Южной бухты, начал «Встречный марш», как
только тронулась «Вишня». Давно Севастополь не видел
подобного торжества.
Для полноты картины надо сделать следующие добав-
ления.
Поспешно покидая Севастополь после исторического
восстания на французской эскадре, адмирал Амет пе ус-
пел подобрать свой нештатный (прогулочный) катер.
Игрушка из красного дерева, открытая, без кокпита и
без наименования, осталась бесхозным трофеем. На ней
полагался только рулевой — он же моторист, и больше
никого. Старый адмирал любил прогуливать па катере
сговорчивых девиц, в тихую погоду показывая красоты
севастопольских бухт, по в день «отбытия на родину»,
еле унося ноги, старик забыл о своей игрушке, и ее так
и не успелп поднять на палубу флагманского лин-
кора.
С тех пор, окрещенный «Вишней» (за цвет и блеск ла-
кированного красного дерева), этот катерок стал личным
катером Папа (тоже нештатным) и использовался для
официальных случаев, так как волевой характер Всем
известной Нонны Михайловны, боевой подруги комфлота
249
еще с Каспийской военной флотилии, исключал возмож-
ность иных прогулок.
«Вишня», отвалив от Графской пристани, описывала
красивую дугу, чтобы, замедлив ход, пройти вдоль бело-
снежного фронта путешественников, возвратившихся из
Турции.
Солнечное утро, полный штиль, надраенная «Вишня»,
стройная фигура любимого комфлота, стоящего на корме
в белоснежной форме и перчатках, — картина была не-
описуемой, тем более что охрана рейдов загодя прекра-
тила всякое движение яликов, рыбачьих ботов, яхт и
прочего плавучего инвентаря, которым так богаты сева-
стопольские гавани.
Но шайтан часто готовит неожиданные каверзы гяу-
рам.
Одним пз первых декретов, которые ввел Кемаль-па-
ша, во многом подражая Петру Великому, был закон, за-
прещающий ношение фесок.
Да, да!.. Тех самых фесок, которые за версту отлича-
ли правоверного мусульманина от неверного.
Красными маками горели майданы и улицы турец-
ких городов, так как феска на голове являлась обяза-
тельной принадлежностью, как бы своеобразным удосто-
верением личности правоверного турка.
Но именно потому, что реакционное духовенство (не
без поддержки, оказываемой долларами и фунтами стер-
лингов) пыталось свергнуть режим республиканской Тур-
ции, взывая к атрибутам прошлого, подобно тому, как
русские бояре держались за долгополые кафтаны и
окладистые бороды, Кемаль начал борьбу с реакцией с
фесок. Это один из тех случаев, когда история повторяет-
ся даже в своих анекдотических проявлениях.
Фески снимали неукоснительно и прибегая к силе.
Молва утверждала, что у особенно упорных феска
слетала вместе с головой. Это не исключено для особо
отсталых вилайетов и особо рьяных исполнителей новых
законов. В этом история тоже иногда повторяется.
Цепы на фески начали падать быстрее, чем некоторые
акции на фондовой бирже ’Нью-Йорка во время кри-
зисов.
В обычное время цена на феску колебалась, в зависи-
мости от качества и места выделки, от четверти до не-
скольких десятков лир. К лучшим сортам относились
250
сделанные в Смирне, причем из такого тончайшего и лег-
чайшего фетра, что можно было протянуть феску сквозь
обручальное кольцо, после чего она расправлялась без
единой складки. Правда, подобную феску можно было
видеть только на головах пашей. Но именно они первые
сменили традиционный головной убор на ненавистные
раньше панамы или канотье.
Нужно же было, чтобы в момент выхода декрета в
порту Самсуна появился советский миноносец. К вечеру
весь кораоль был завален лучшими фесками, купленными
по дешевке, а под конец и даровыми. Причем фески эти
нужны были матросам, как рыбе зонтик! Сначала покуп-
ки делались для пацанов как сувениры в память о Тур-
ции. Затем — по инерции. Наконец, кто-то решил, что
фесками можно будет торговать в Ялте и Симферополе.
Однако коммерческие таланты военных моряков всегда
вызывали резонное сомнение.
Уже на обратном пути в Севастополь увидели, что
фески складываются в восемь — десять раз. У кого-то
возникла предательская идея...
...Итак, «Вишня», замедляя ход, разворачивалась у
мостика вдоль борта миноносца.
Мертвая тишина. И на корабле и на берегу.
И хотя всем известно, что должно произойти дальше,
все слегка волнуются. И на берегу и на корабле.
В тот момент, когда раздался рев командира «Смир-р-
рно!», по ритуалу поддержанный боцманскими дудками,
фронт слегка дрогнул и на головах у всего экипажа вме-
сто бескозырок оказались фески, до того зажатые неза-
метно между ног. Это было сделано сноровисто и быстро.
Штатные фуражки с ленточками ловким движением от-
брасывались за линию фронта.
Командир так ничего и не понял.
Панцержанский только успел приоткрыть рот для
уставного приветствия: «Здравствуйте, товарищи!..»
Но сказать это — значило бы покрыть сомнительную
шутку и нарушить устав. Шутку безобидную, но явно
нарушающую порядок службы, да еще при всем честном
народе. Последнее слово должно остаться за комфлотом,
Да и подобная выходка не могла пройти безнаказан
пой.
251
Как командующий, Панцержанский мог бы накричать
и наказать всех и каждого. Мог затянуть нудное «дозна-
ние» — «кто первый придумал», «кто является зачинщи-
ком» и т. д., но это обычно еще больше сплачивает на-
рушителей дисциплины (если они вместе служат и воюют
более семи-восьми лет).
Как поступить?
Неужели показать себя таким же испуганным суда-
ком, каким оказался побледневший командир, абсолютно
пе знавший, что ему делать?!
Прошло не более двух минут. «Вишня» оказалась
против середины корабля, совпадающей с серединой
фронта команды.
Звонким, привычным к приказаниям голосом коман-
дующий произнес неожиданно:
— Салям алейкум! — и поднес руку к козырьку фу-
ражки.
Шептавшиеся ночью инициаторы этой затеи с феска-
ми, желавшие поставить в неловкое положение свое на-
чальство, обдумали все: и как зажать фески и как от-
бросить за линию фронта казенные фуражки. Они пре-
дусмотрели почти все, кроме привета невозмутимого
командующего.
А между тем салют комфлота являлся достаточно ло-
гичным, так как все они оказались в форме союзного
турецкого флота.
Неожиданный «салям» звучал еще в ушах всех зрите-
лей этого происшествия, когда «Вишня» дошла до конца
фронта, из рядов которого послышалось сбивчивое, отры-
вистое и неуверенное:
«Здравствуйте!..», «Салям...», «Так мы не всерьез...» и
еще что-то пепопятпое...
Тогда, развернув «Вишню» па обратный галс, Папцер-
жапский тем же звонким голосом, по ничем пе выдавая
своего волнения, крикнул, словно*отвечая недоучкам-но-
вобрапцам:
— Отставить!.. Плохо отвечаете!.. Товарищ командир!
Всему экипажу пять суток без берега! За неумение отве-
чать на приветствие начальства! А вам и офицерам с
политработниками — семь суток за полное незнание
того, что творится на корабле... Можете команду распус-
тить!.. Вольно!
252
Я не знаю ни одного из моряков, даже из тех, кто со-
бирался в тот день сойти с сувениром на берег, который
был бы недоволен концом этой истории.
А авторитет Панцержанского возрос еще больше.
Злые языки утверждали, что кого-то ночью накрыли
шинелями, но это, пожалуй, выдумка.
Что касается фесок, то через пять суток можно было
видеть на бульварах пацанов, красующихся в этих яр-
ких, но отживших свой век головных уборах.
Погоня за случайным заработком также ничего не
дала ее любителям, потому что, как только в Симферо-
поле и Ялте узнали о декрете Кемаль-паши, спрос на
фески сильно уменьшился.
СОДЕРЖАНИЕ
Стр.
Необыкновенный день..................................... 5
* Две тысячи двести — и одна........................... 7
Трофей тетушки Пэло.................................45
Рыжий в Морье.......................................£7
Залп из Бреста......................................75
«Золотой фонд»......................................79
Зарываются.......................................... 1
Необыкновенный день................................102
Конечно, о флоте.......................................109
Переводчик.........................................111
Дашнаки теряют своего флагмана..........131
Кок Воронин........................................146
Испытание Лахути...................................179
Досуги старого адмирала................................205
Ведомости дефектованпя.............................207
«Вернемся к нашим баранам».........................213
Как «Гебеп» п «Бреслау» прорвались в Черное море . 229
Гимн бороде........................................242
«Салям Панцержанского».............................246
Иван Степанович Исаков
МОРСКИЕ ИСТОРИИ
Редактор Ю. Авдеенко
Художник Л. Гольдберг
Художественный редакк{. Г. Гречихо
Технический редактор Р. Медведева
Корректор Л. Миронсва
Г-75060.
Сдано в набор 18.9.69. Подписано к печати 24.2.70.
Формат бумаги 84>108‘/«з- Печ. л 8
(усл. печ. л. 13,24). Уч.-нзд. л„ 14,325.
Бумага типографская № ,2. Тираж 65000 экз.
Изд. № 4/1675. Цена 57 коп. Зак. 5408
Ордена Трудового Красного Знамени
Военное издательство
Министерства обороны СССР.
Москва, К-160.
Набрано в 1-й типографии Воениздата.
Москва, К-6,
проезд Скворцова-Степанова, дом 3
Отпечатано с матриц в 4 военной типографии
г. Киев, ул Январского восстания, 40
Исаков И. С.
И85 Морские истории. Рассказы. М., Воениздат,
1970.
256 с. 65000 экз. 57 коп.
Десять лет назад появились первые <Невыдуманные рассказы ад-
мирала флота Советского Союза Ивана Степановича Исакова. В свое-
образной литературной манере И. Исаков поведал читателям о людях
флота, об их героизме и мужестве, о славных морских традициях
Позднее рассказы И Исакова печатались в различных журналах,
выходили отдельными книгами.
Настоящий сборник куда включены рассказы трех циклов, дает
наиболее разностороннее представление о творчестве писателя.
7-3-2
174-70
Р2
256