Байкал 06 - Цырендоржиев С.С.

В. Митыпов. Инспектор золотой тайги. Рома

М. Скуратов. Молодые строители трассы. Стих

С. Данилов. Ель на Кавказе. В тайге. Чегдомын. Стих

В. Ӹкаев. Вдали от фронта. Главы из повест

С. Метелица. Снега. Козочка. А сердце слышит...Стих

$К. Курбатов. Слово о \$

$В. Кожевин. Один год \$

А. Соктоев. Октябрь и бурятская литератур

В. Мутин. Десять сантиметров на карте мир

$К. Курбатов. Слово о \$ В. Торопыгин. Палатк

$В. Кожевин. Один год \$

Автор: Цырендоржиев С.С.

Теги: поэзия проза очерки публицистика критика библиография спорт и хроника бурятское книжное издательство журнал байкал

Год: 1977

Похожие

Текст

ЛЭП-500
выходит ил русском
И БУРЯТСКОМ ЯЗЫКАХ
РАЗ В ДВА МЕСЯЦА
Ваинал
Аишерагпурно-худоЖесшвеннЬш и общественно-
политический Журнал
ОРГАН СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ БУРЯТСКОЙ АССР
ИЗДАЕТСЯ С 1947 г.
В номере :
поэзия ПРОЗА В. ПЕТОНОВ Слово о Ленине В. ШИРОКОВ Карта. Кругобайкальский пере- гон. И. БРАТАН. На трассе БАМа — минус со- рок пять. М. СКУРАТОВ. Молодые строители трассы. С. ДАНИЛОВ. Ель на Кавказе. В. ЗО- РИН, В тайге. Чегдомын. Н. ГЛАЗКОВ. Пятая встреча С. МЕТЕЛИЦА. Снега. Козочка. А сердце слы- шит... В. МИТЫПОВ. Инспектор золотой тайги. Ро май. Продолжение В. ШКАЕВ. Вдали от фронта. Главы из повес- 3 43 89 4 47
ОЧЕРК, ПУБЛИЦИСТИКА КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ ХРОНИКА «БАЙКАЛ» — ДЕТЯМ БУРЯТСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО И. ФОНЯКОВ. Пульс магистрали. II. МИК- СОН. Первые. И ШТЕМЛЕР Встречи па пе- ревале. К. КУРБАТОВ Слово о «бездельниках*. В ТОРОПЫГИН. Палатка. Л. КУКЛИН. Ма- гистраль и природа М. ВОСКОБОЙНИКОВ. Две судьбы И. ПАДЕРИН Зов памяти М. ХАБАЕВ Товарищ Илья. В КОЖЕВНИ Один год «Дедушки Калаидаришвили». Д. БА- ТОЕВ. Доктор Цыбиктаров. Г. БАННИКОВ «Награжден именным оружием» А. СОКТОЕВ. Октябрь и бурятская литера- тура И НАМСАРАЕВ. Сотворить радугу. П. МА- САЛОВ. Декабристы в Забайкалье. Е. ЗАГО- РОДНЫЙ Первопроходцы. В. МУТИН. Десять сантиметров по карте мира П. ТИМОФЕЕВ. Верность призванию М. ТУЛОХОНОВ. Народный сказитель И. НЕЧАЕВ. Встречи в санатории. Б. ПАНЧЕНКО. Юный трубач СОДЕРЖАНИЕ ЖУРНАЛА «БАЙКАЛ» за 1977 г. 0» НОЯБРЬ ДЕКАБРЬ (11977 93 106 114 124 135 145 151 155 158 159
Бтчтская АССР
Рукописи объемом менее печатного листа не возвращаются
Главный редактор С. С. Цырендоржиев
РЕДКОЛЛЕГИЯ: Африкан Бальбуров, Виктор Гуменюк,
Исай Калашников, Владимир Корнаков (ответственный сек-
ретарь), Василий Найдаков, Чимит-Рыгзен Намжилов (за-
меститель главного редактора), Михаил Степанов, Гунга Чи-
митов (ответственный секретарь), Доржи Эрдынеев.
Техн, редактор И. Нечаев.
Корректор Г. Гуменюк.
Подписано к печати 9/ХП-77 г Формат бумаги 70X108. п л 10 (14.00).
Тираж 18410 экз. Заказ 516. И-0753.
Адрес редакции 670000 г. Улан-Удэ, ул. Ленина. 27; тел. №№ 2-28-82,
2 70-66, 2-26-91, 2-23-36.
Типография Управления по делам издательств, полиграфии и книжной
торговли Совета Министров БурАССР.
Владимир ПЕТОНОВ
Слово о Ленине
О Ленине слово —
такое слово
Мрак разрывает, как зоркий маяк.
Любите народ свой!
Будьте готовы
Его защитить в горниле атак!
О Ленине слово —
это надежда,
Которая жить помогает в пути.
Это и радость, и счастье,
но прежде —
Сердце, которое бьется в груди.
О Ленине слово—
такое слово
Передового всего торжество!
Скажешь «Ильич»!—
и знаменем словно
Повеет возле лица твоего!
Перевод с бурятского А. Парлара.
IlMneitTOI)
РОМАН <
Владимир МИТЫПОЕГ
золотойтайги
глдрд Купецкий сын, обещая Василисе, Кушачихе тт
ТРИНАДЦАТАЯ есть, принести «мучки и кое-чего еще», рассчитывал
сделать это лишь завтра к обеду или даже к вечеру. Однако обсто-
ятельства сложились так, что уже незадолго до рассвета другого дня
он, крадучись, приближался к окраине Чирокана.
Не решаясь сразу расстаться с безопасным пологом тайги и
выйти на открытое место, Васька долго мыкался под черной стеной
леса, прислушивался, принюхивался, усиленно шялился в темноту,
вздрагивал от сл57чайного скрипа дерева, хруста сучка под своей же
ногой или долетавшего издали вздорного лая пса, должно быть, уви-
девшего во сие что-то не то.
Ночь была так себе: на небе - вперемешку чернота облаков и
прогалы со звездами, неподалеку — бормотанье реки, нескончаемое
и однообразное и оттого временами как бы пропадающее напрочь, в
вершинной хвое — шепелявый посвист ветра.
Да, ночь выдалась самая обычная, однако Васька отчаянно тру-
сил. Но трусь не трусь, а идти все равно надо, и Купецкий сын, еле
слышно поскуливая от страха, засеменил к смутно угадываемым
избам Чирокана. Через каждые двадцать-тридцать саженей он замирал
на месте, пугливо вертел головой, после чего делал следующую пе-
ребежку. За спиной у Васьки круглилась довольно большая ноша,
придававшая его сутулой фигуре страховидную злодейскую горба-
тость. Однако Купецкий сын меньше всего догадывался о том, что
ненароком мог бы вогнать в дрожь какого-нибудь доброго человека,
а напротив — вывернись сейчас кто навстречу, у Васьки, наверно,
вмиг бы душа рассталась с телом. Но, слава богу, пока что на его
пути любителей шастать по ночам не попадалось.
Наконец Купецкий сын добрался до первых заброшенных разва-
люх на краю поселка, и тут его навостренные уши уловили прибли-
жающийся откуда-то сзади топот множества копыт. Васька обмер,
прикипел подошвами к земле, потом бестолково засуетился, словно
бы норовя метнуться сразу во все стороны. Уже стало слышно звя-
канье уздечек, покашливанье и приглушенные голоса людей. Купец-
кий сын на отнимающихся ногах кос-как уковылял с дороги и пова-
лился в какие-то пропахшие псиной чертополохи под остатками разло-
манного забора. «Узнали... выследили...— мысли в голове стояли
дыбом.— Смерть, смерть пришла...»
Лошади шли быстрым шагом, устало пофыркивая. Едва различи-
мые всадники, покачиваясь, проплывали по звездам, черные, безмолв-
ные, непомерно большие. «Пронеси, пронеси...» — беззвучно молил
Васька, но тут двое, ехавшие чуть поотстав от прочих, придержали ко-
ней, начали прикуривать.
— Ох, и дух же там был! Досель мерещится, будто бы руки во-
няют,— огонек спички осветил лицо говорившего, и Купецкий сын
со страхом узнал Митьку Баргузина.
Продолжение. См. № 4, 5.
4
— Десять мертвецов в одной землянке, да еще столько дней про-
лежать— тут будет дух,— весело пропищал второй, вгоняя бедного
Васьк}' в еще больший трепет — то был Рабанжи.
— Хорошо, шурф оказался глубокий, а то покопай-ка на деся-
терых-то могилу,— Митька сплюнул и тронул с места.— Откуль там
такая прорва мух набралась?
— А кровищи, видел, сколько набежало? — лошади перешли на
рысь, и голос Рабанжи стал удаляться.— На запах крови мухота, как
на сахар, прет...
— Хлопотное дело — десятерых-то сразу...
— Не говори...
Если бы Рабанжи с Митькой специально задались целью запугать
Ваську до икоты, они не достигли бы большего. Такого ужаса Купец-
кий сын не испытывал с тех давних пор, когда он увидел в пламени
костра поднимающегося покойника. У него едва не сделался жидкий
стул. Поминутно озираясь и прижимаясь к заборам, словно тать в
нощи, он прокрался к хибарке Кушаковых. Постучал в переплет окна,
подождал и, подгоняемый страхом, забарабанил кулаком.
— Василь Галактионыч...— отворяя дверь, очумело бормотал не
совсем еще проснувшийся Кузьма.— Ох-ох, в этакую рань... Вот не
ждали!..
Василиса в одной нижней рубахе проворно вздула свечу и сча-
стливо засмеялась, когда увидела Ваську с тугим мешком за плечами.
Купецкий сын, бледный, оскаленный, с остекленевшими глазами,
огородным пугалом стоял некоторое время посреди избы, расставив
руки и мелко дрожа. Потом пришел в себя, живо скинул мешок, осво-
бодил его горловину, перетянутую сложенными в петлю веревочными
лямками. В полумраке закопченной избенки особенно, аж ослепи-
тельно белой показалась превосходная крупчатка довоенного еще,
должно быть, помола. Василиса ахнула, привычным движением взя-
лась за щеки.
— Гос-поди, вот благодать-то!—прошептала она.
Купецкий сын по локоть погрузил свою грязную лапу в муку,
пошарил и извлек большую бутыль спирта, затем вторую.
— Истинно благодать,— сказал тут и Кузьма.
Васька, не поднимаясь с колен, поспешно вытянул зубами пробку
и глотнул прямо из горлышка. Побагровел, вытаращился, белой от
муки рукой начал делать отчаянные знаки. Пока Кузьма недоуменно
промаргивался, догадливая Василиса мигом зачерпнула и подала
воды. Васька припал к ковшу. Напившись, заперхал и обессиленно
сел прямо на пол.
— Н-ну, такие, доложу вам, дела'—пробормотал он, зажмури-
ваясь и крутя головой.— В тайге-то десятерых ведь порешили... Ряд-
ком в землянке поклали... Кровищи—хоть ведрами выноси...
Однако ожидаемого Васькой эффекта не вышло.
— Разве десятерых? — отозвался Кузьма.— Слышно, пятнадцать
их...
— II нс пятнадцать вовсе, а двадцать пять!—затараторила Ва-
силиса.— Весь Чирокан говорит...
- Брешут!—уязвленно сказал Васька.— Мы с Жухлнцким сами
считали. И в шурфу их при мне закопали.
— Кто ж их ухайдакал-то, Вася? — робко спросила Василиса.
— Ну, об этом, конечно, не всем опять же положено знать,—
туманно отвечал Купецкий сын, нисколько не предполагая, что этим
самым, а также заявлением о том, что вместе с Жухлнцким считал
покойников, он-навлекает на себя немалую беду.
— А может, это и не люди вовсе сотворили? — задумчиво про-
5
говорил Кузьма.— Может, это сам Штольник покарал этих дссяте-
рых-то за какую-нибудь шкоду, а?
— Тю-тю! — Васька хохотнул.— Никакого Штолышка пет вовсе.
— Как же — нет, Василь Галактионыч?--заморгала Василиса.--
Все ж говорят... А которые и видели...
— Враки, бабушкины сказки!—отрезал Васька.— Это я вам го-
ворю. Мое достоинство при мне, а фамилия Разгильдяев!..
После этого Васька вскочил па ноги, вопросительно поглядел па
хозяев и, прочитав на их лицах молчаливое согласие, подал команду
начать пир.
Пока мужики сидели за столом, не спеша и понемногу попивая
спирт, Василиса, тоже время от времени прикладываясь к чарке,
проворно взялась за стряпню.
Шустрая, как все приисковые бабы, она очень скоро выставила
первые готовые шаньгн, горячие и на удивление пышные. Но и то
сказать: прямо-таки грех было бы из такой-то муки испечь какую-
нибудь пакость.
— Живем! — восклицал Васька, уплетая шаньги.— Держитесь за
меня — не пропадете... Я пть за что люблю-то вас? При фарте Васька или
нет—вы все одно ко мне со всем душевным уважением. Это по мне.
это я люблю! А у иных-прочнх оно как бывает? Деньги есть — Иван
Петрович, денег нет — паршива сволочь! Это — люди? — спрашиваю
вас. Нет, не люди. Это шавки... л-лидоблюзы!..
— Василь Галактионыч, а пошто Жухлпцкий с тобой так — то
в гости к себе зазывает, вчера вот. говоришь, тесто с тобой ел, а
нынче покойников вместе глядели. Пошто так-то?
Василиса еще подложила ему горячую шаньгу и поглядела пре-
данными глазами.
— Ну-у...— отозвался на это Кузьма и глубокомысленно нахму-
рился,— Оно, надо думать, каким-то боком они вроде как бы срод-
ственники будут... Не совсем, конечно,— тут же поправился он,— од-
нако ж и не чужие...
После столь замысловатого объяснения, потребовавшего, должно
быть, немалой умственной работы, Кузьма счел полезным выпить.
— Не-а, не "то, совсем даже не то! — закричал Купецкий сын.—
Если знать хотите, в моей персоне ба-альшущая тайна сокрыта. Жух-
лпцкпй о том знает, потому со мной завсегда обходительно. Нс-ет,
иа-ко, куси!—И Васька как-то по-особому похабно выставил перед
собой палец, соответствующим образом просунув его между двумя
другими, и пошевелил им глумливо и отвергающе.— Это пусть дру-
гие его по голяшке хлопают, а я — ист! Мое достоинство при мне, а
фамилия — Разгильдяев! И нс иначе!
— Василь Галактионыч,— жеманно пропела раскрасневшаяся у
плиты Василиса.— А ты нс слышал, говорят, к Турлаю анжпнер ка-
кой-то приехал, худющий да длиннющий...
— Знаю, толковал с ним,— небрежно ответствовал Васька, смут-
но припоминая, что прошлой ночью видел у Турлая каких-то приез-
жих.— Привез мне это самое... как его... срочный депеш, но!.. Ну, про это
тоже пока помолчим...
— Знамо дело,— согласилась Василиса.— Нс всем все знать, вер-
но, Кузя?
— М-мое дело телячье — обмарался и в стайку,— отозвался тот.
Готовые шаньгн высились уже солидной стопой. Теперь можно
было и хозяйке сесть к столу и принять участие в этом нс то очень
уж позднем ужине, не то слишком раннем завтраке.
Василиса, придя в совсем хорошее настроение от съеденного и
выпитого, безбожно льстила Купецкому сыну и делала это с обезо-
6
руживающей искренностью, от чистого сердца. Кузьма поддакивал ей
все менее и менее повинующимся голосом. Васька пребывал на верху
блаженства. Недавние страхи были забыты, мир вокруг стал прекра-
сен, добр и уютен. Купецкий сын, на манер булавы воздев над собой
ополовиненную бутыль, заблеял козлиным голосом;
Чай не пьем без сухарей,
Не живем без сдобного.
Говорят, объедки жрем,—
Ничего подобного!..
Кузьма вскинул отяжелевшую голову, поморгал и прокричал не-
впопад:
Ух, у нас на Чирокапе
Всякий разный пища:
Утром чай, в обед чаек,
вечером — чаище!..
Словом, пошло-понсслось веселье в старых добрых чироканских
традициях, слегка уже подзабытых из-за всеобщего морального упад-
ка и угасания прежней бравости приисковой жизни.
К восходу солнца Кузьма уже лыка нс вязал — только и мог,
что мычать да таращиться бессмысленно. Крепенько наразвезях был.
и Купецкий сын. Наконец, Василиса уволокла их по одному за зана-
веску. При этом Купецкий сын порывался обнять ее, хихикал, норо-
вил заплетающимся языком говорить сладкие двусмысленности, но
как только очутился на семейной деревянной кровати, тотчас успо-
коился и заснул, крепко облапив похрапывающего Кузьму.
Василиса на часок прикорнула на сундуке, потом вскочила и. по
извечной бабьей привычке, принялась шустрить по дому, хлопотать
во дворе. Хотя ни коровы, ни свиней, ни кур у них не было, однако
хозяйство есть хозяйство, и дело для рук всегда найдется. Уже ближе
к обеду она надумала сбегать к соседке—попросить в долг немного
постного масла. Как водится, две хозяйки разговорились, посудачили
о своих и чужих мужьях, поплакались на жизнь, поговорили всласть
о кошмарном убийстве на Полуночно-Спорном, и вот тут-то Василиса
и похвасталась, что ее-де ухажер, всем известный Васька Разгильдяев,
водит тайную дружбу с самим Аркадием Борисовичем Жухлицким и
в любое время получает у него какие хочешь продукты и сколько
угодно спирта.
Словом, Василиса выложила все без утайки. Правда, Купецкий
сын ходит за продуктами крадучи и приносит их тайком, но уж коли
он у Жухлицкого числится в приятелях, то небольшой слушок о его
фортуне не может ему повредить. Так рассудила Василиса, но не так
оно получилось па деле.
Соседка было усомнилась сначала, но от Василисы так вкусно
попахивало винцом, к тому же она принесла попотчевать пару свежих
шанег, так что, хочешь не хочешь, а приходилось словам ее верить.
Едва дождавшись ухода Василисы, соседка поспешила к своим
товаркам. Новость вспорхнула и почти мигом облетела весь Чирокан,
потеснив даже были-небылицы о десяти зарезанных старателях. Ча-
сам к трем пополудни она достигла ушей Аркадия Борисовича.
Жухлицкий вместе с другими вернулся с Полуночно-Спорного
перед рассветом, чему как раз и был невольным свидетелем дрожав-
ший в чертополохе Купецкий сын. Поспав несколько часов, Аркадий
Борисович с аппетитом сел завтракать в компании с Епнфаном Са-
вельевичем Кудриным.
7
Комиссар горной милиции выглядел неважно. Лицо у него было
какого-то сыромятного оттенка, глаза воспаленные, рука, когда он
подносил ко рту рюмку водки, мелко дрожала. Увиденное на Полу-
ночно-Спорном подействовало на него тяжко — вернувшись, он нп
на минуту не мог сомкнуть глаз.
Аркадий Борисович вспомнил, как Кудрин наотрез отказался
войти первым в землянку с убитыми и насмелился спуститься туда
лишь вслед за Рабанжи и Митькой. А чуть побыв там, выскочил с
посиневшим лицом, любого мертвеца краше, отбежал на десяток ша-
гов и с полчаса, издавая диковинные звуки, блевал так, что казалось —
еще 'немного, и мужика вывернет наизнанку. Толку с него, конечно,
не было никакого. Осматривать убитых и делать соответствующую
бумагу пришлось Жухлицкому и Турлаю, у Кудрина же едва хватило
сил поставить на ней свою закорючку. После этого трупы спустили в
глубокий шурф, завалили землей и на том пошабашили. Словом, полу-
чился мартышкин труд,— можно было самим и не ездить, а послать,
скажем, того же Рабанжи с казаками, но порядок есть порядок, а в
таком деле — особенно.
Видя, что комиссар милиции вытягивает третью рюмку подряд,
Аркадий Борисович счел нужным заметить:
— Сейчас будем расспрашивать Чихамо и тех двоих, которые с
ним. Вчера ты еще мог корчить из себя институтку, но сегодня должен
хорошенько все запоминать и записывать. Это первое. Второе: с. нами
будет Турлай, и если кто из китайцев заикнется при нем, что была,
мол, с Жухлнцким тайная договоренность о золотодобыче на Полу-
ночно-Спорном, тому моментально затыкан глотку, уразумел? И что
бы там ни говорил Турлай, не вздумай забрать их от меня в Баргузин.
— Ты, Аркадий Борисович, за меня не бойся. Кудрин понимает,
Кудрин сделает.
— Ну-ну...— неопределенно отозвался Жухлицкий в ответ на это
заявление, сделанное виновато-угрюмым тоном.
Дознание в общем-то прошло так, как и рассчитывал Жухлицкий.
Снова, подвывая, нес околесину рехнувшийся Чихамо. Плакался и
бессвязно лепетал его напарник. Находившийся в здравом рассудке
Дандей говорил, соответственно, вполне толковые вещи, но он много-
го нс знал п знать нс мог. И все же Аркадий Борисович не учел од-
ного: полусумасшедшего или, тем паче, окончательно сумасшедшего,
уж если он что втемяшит себе в прохудившуюся головенку, спихнуть
с его дурацкой позиции, ох, как тяжело. Сколь ни рявкал, ни обрывал
Кудрин, едва китайцы, скуля, начинали бормотать что-то о золоте и
мертвом Ян Ту-ли, они продолжали с тупым упорством гнуть свою
линию. Их разрозненных всхлипов и косноязычных причитаний ока-
залось достаточно, чтобы Турлай заподозрил неладное, и это, разу-
меется, не могло укрыться от зоркого глаза Жухлицкого.
Выбравшись из подвала, все трое остановились под стеной дома,
с удовольствием ощущая тепло солнечных лучей и приятную прохладу
чуть веющего ветерка. Турлай и Кудрин закурили, а некурящий Жух-
лицкий рассеянно поглядывал по сторонам и был явно не расположен
начинать разговор первым.
— Дело ясное, что дело темное,— Турлай слизнул с губ махороч-
ные крошки и выплюнул их с крайне недовольным выражением липа.—
Не знаю, как с теми двумя, а вот охотнпка-то надо бы отпустить.
Вины за ним я не вижу.
— Это так скоро не делается,— авторитетно возразил Кудрин.—
Их всех еще, может, придется везти в Баргузин, освидетельствовать у
доктора, точно они сумасшедшие пли только прикидываются.
8
— А Дандей-то здесь при чем?—настаивал председатель Таеж-
ного Совета.
— Срочен пойдет свидетелем. А то, глядишь, и до соучастника
дорастет...
— Комиссар милиции прав,— вмешался Жухлпцкий.— Убийство
одиннадцати человек сразу—это не шутка. Такого у нас в тайге не
было даже в самый разгул варначества,
— Fly, нехай буде гречка,— подумав, согласился Турлай.— Толь-
ко замечаньице есть у меня одно. Арестованные содержатся под зем-
лей, в холодном и сыром помещении. Этак они у вас отдадут богу
душу раньше, чем доставите их в Баргузин. Надо бы обеспечить им
более человеческие условия, особенно — охотнику Дандего как наиме-
нее виновному.
— Ишь, чего захотел: человеческие условия! — окрысился Кудрин.—
Будь моя воля, я б их сегодня же живьем в землю закопал!
— Так-таки и закопал бы?—прищурился Турлай.— Сегодня же?
И бедного Дандея тоже?
— И Дандея тоже! — упрямо заявил Кудрин.— Лучше пятерых не-
виновных прихлопнуть, чем упустить одного виноватого.
— Ну и орел!—Турлай искренне изумился.— Это где ж ты такой
жандармской арифметике обучался?
— Это уж вы, Епифан Савельевич, немножко того... погорячи-
лись,— мягко упрекнул зарапортовавшегося Кудрина Жухлпцкий.—
Ведь председатель прав. Надо, конечно, позаботиться об арестантах.
Вот только куда бы их поместить?
— Что, неужто не стало в Чироканс пустых домов? •—сказал
Турлай.
— Дома-то есть,— размышлял вслух Аркадий Борисович.— Вот
только сбежать из них — пара пустяков...
— Не сбегут они, некуда им бежать... Да и незачем. Видно же
по людям. Неужто нс заметили? — Турлай со скучающим видом огля-
дел обширный двор и вдруг как бы невзначай спросил: — О каком это
золоте они толковали?
— Вот-вот, из-за него-то они, бедняги, и спятили,— засмеялся
Жухлпцкий.— Не то у них золото украли, не то они его сами у кого-то
стащили. Мертвеца еще приплели сюда же... Что с них возьмешь: су-
масшедшие— они и есть сумасшедшие...
— Так-то оно так, да одно неладно: где ж всс-таки ихнее золото?
А ведь оно, надо думать, было. Не слыхал я, чтобы китаец, уходя с
приисков, не прихватил с собой немного золота. Ну, а другое — это
убитые. За что их кончали-то? Опять-таки за металл, и, наверно, не-
мало его было. А где он?
— Орочен же говорит, что затопили в реке,— вмешался Кудрин.
— Утопить-то утопили, да не все,— попыхивая цигаркой, сказал
Турлай.— Треть утопили, но никак не больше. Куда ж подевалось
остальное? В свинец обратилось? Или покойный Ян Ту-ли пришел
с того света да унес его?
— Э, гражданин председатель, оставим лучше эти гадания! — Жух-
лицкий безнадежно махнул рукой.— А то как бы самим не спятить
из-за этого проклятого золота.
— Ох, и хитрый же ты мужик, Аркадий Борисович,— засмеялся
Турлай.— Сказал тоже: проклятое золото!.. Нет, гражданин Жухлиц-
кий, золото золоту рознь. Если им владеешь ты или же такие, как
вот эти спятившие, тогда — да, оно проклятое, это верно. А вот если
золотом владеет народ, республика,— тут уж оно 'Никак проклятым
быть не может.
—• Это ты на митинге будешь говорить,— хмуро пробурчал Кудрин
9
и, обращаясь к Жухлицкому, продолжал деловито: — Я немедля выез-
жаю в Баргузин. Если понадобится, за арестантами пришлю нарочного
или приеду сам.
Турлай недоуменно посмотрел на комиссара.
— А почему бы прямо сейчас нс забрать их с собой?
— Потому...— Кудрин покосился на Жухлицкого, чуть подумал.—
Не положено мне одному с ними. Полторы сотни верст, тайга... Кон-
вой нужен.
— Ну, если дело за этим стало, то Аркадин Борисович, поди, даст
одного-двух казаков. Они у него все одно ни хрена не делают, только
жратву ддром переводят.
— Сказано же: не положено! — Кудрин начал злиться.— Ты кто
такой, чтобы мне указывать? Как в Баргузине начальство скажет, так
и сделаю, тебя по спрошу. Лезут тут, понимаешь, всякие!..
— Чего это он уросит?—насмешливо спросил Турлай, поворачи-
ваясь к Аркадию Борисовичу.— Вроде как боится чего.
Жухлицкий пожал плечами.
— Нервничает. Наверно, от вчерашнего еще пе отошел.
— Пугливый какой! А еще комиссар горной милиции.
Турлай покачал головой, попрощался с язвительной учтивостью и
направился к воротам. Жухлицкий, все еще сохраняя на лице при-
творную беспечность, глядел ему вслед. «Догадывается, однорукий
пес,— лихорадочно соображал он.— Дураку понятно, что с золотом
дело нечисто... Свое бы расследование не затеял...» И тут вдруг перед
Аркадием Борисовичем словно сверкнула молния: ведь если Чихамо не
притворяется— а так оно и есть,— то кто-то же его ограбил! И вместо
того, чтобы сразу же бросить все на поиски этих грабителей, он,
Жухлицкий, все эти поистине драгоценные дни потратил, растранжи-
рил на возню с гостями и недоумком Кудриным! Потерянное время
грозило обернуться двояко: пли грабители успели уже покинуть Золо-
тую тайгу и, следовательно, оказаться за пределами досягаемости,
или до них прежде Жухлицкого доберется Турлай и реквизирует все
эти пуды золота на нужды своей мировой революции. Орочонский бог!
Как это могло случиться, что он, незаурядного ума человек, допустил
такую прямо-таки вопиющую глупость? Аркадий Борисович выругался
сквозь зубы.
— Ась?— тотчас встрепенулся Кудрин.— Что вы сказали?
— Иди-ка ты к... Хотя — нет! Ты мне скоро понадобишься.
Молниеносно приняв какое-то решение, Аркадий Борисович тороп-
ливо взбежал к себе наверх и принялся размышлять над сложившейся
ситуацией. Прежде всего он извлек из сейфа свою гордость — подроб-
нейшую карту Золотой тайги. Карта эта была составлена им самим,
собственноручно, на громадном материале всех исследователей, когда-
либо работавших в Золотой тайге и смежных с нею районах, а также
собственных глазомерных топографических съемок. Второй такой кар-
ты, которая была бы столь же подробна и насыщена соответствующи-
ми сведениями, не существовало. На ней были обозначены все мало-
мальски интересные проявления россыпного и рудного золота, серебра,
платины, меди, железа, свинца, асбеста, каменного угля, строительного
сырья, драгоценных и полудрагоценных камней, термальные источни-
ки, районы распространения тех или иных горных пород, зимовья,
заброшенные штольни, известные и тайные тропы, перевалы, солонцы,
склады и лабазы. Цены нс было этой карте.
Когда-то, и не столь уж давно, Аркадий Борисович взирал на
нее как на изображение своих вотчинных владений, своего королевства.
И не без оснований. Вспомнив о тех временах, Жухлицкий лишь ко-
ротко вздохнул.
10
Раскрыв приобретенную еще в Марбурге готовальню с богатей-
шим набором инструментов, он достал измерительный циркуль и за-
думался. Вот он—злополучный прииск Полуночно-Спорный, Тут все
это и произошло — кто-то, превосходящий хитростью самого тертого-
перстертого Чихамо, выследил его и подменил золото на свинец...
Дойдя в своих рассуждениях до этого места, Аркадий Борисович раз-
драженно фыркнул. Получалась чушь. За каким чертом понадобилось
неизвестным золотопромышленникам столь замысловатым образом
«украшать», обыкновенное, хоть и очень крупное, воровство? Если
трезво взглянуть, то ведь это же совершенно никчемный, ненужный
труд—достать где-то такую уйму дроби (три пуда!), доставить ее к
тайнику Чихамо и аккуратно пересыпать в кожаные мешочки, пред-
варительно изъяв оттуда золото. Более идиотского занятия и не при-
думаешь! Куда как проще побросать все эти мешочки в один большой
мешок, взвалить его на спину и удариться рысцой через тайгу...
Стоп!—Аркадий Борисович снова притормози;! свое галопирую-
щее воображение. Словно бы голос свыше подсказывал, прямо-таки
нашептывал ему в уши, что грабителей не могло быть несколько —
грабитель был один. Аркадий Борисович представил себе человека,
пробирающегося через таежные хляби, в стороне от троп и жилья,
неся на себе более полуцентнера груза, и недоверчиво покачал голо-
вой: получалось опять-таки слишком уж мудрено... Тогда, стало быть,
этот алхимик, обращающий золото в свинец, шел по тропам, заходил
па заимки, ночевал в зимовьях? Нет,— в этом случае его непременно
бы где-то увидели, встретили, и Аркадий Борисович через своих
людей, разбросанных по всем ключевым местам Золотой тайги, что-
нибудь бы да знал о нем... Итак, оставалось единственное допущение:
золото все еще хранится где-то в тайге — там, где его перепрятал че-
ловек — несомненно, здешний,— выследивший тайник Чихамо, и место
это, скорее всего, находится не так уж далеко от Полуночно-Спорного
прииска. Значит, необходимо предпринять следующее: первое — вы-
яснить, к го за последние, скажем, два-три месяца приобрел в при-
исковых лавках, с рук или где-нибудь еще большую партию дроби;
второе — установить тайное наблюдение за окрестностями Полуночно-
Спорного, подходами к нему н тропами, пересекающими те места.
Аркадий Борисович долго сидел над картой, тщательно изучая
подлежащую контролю площадь, вымерял расстояния. Наконец он
отбросил циркуль и, выпрямившись в кресле, с хрустом потянулся.
Интуитивно он чувствовал, что принятое им решение — единственно
правильное при сложившихся обстоятельствах, однако ощущение не-
довольства собой от этого только усилилось. И в этот момент неслыш-
но отворилась дверь и вошла Сашенька. Глядя на нее, Аркадий Бо-
рисович засмеялся устало и счастливо.
— Иногда мне бывает плохо, тяжело, но лишь увижу тебя, друг
мой, и сразу становится легче. Почему?
— И вправду вам плохо, Аркадий Борисович,— Сашенька при-
близилась, легонько провела пальцами по его волнистым, начинающим
седеть волосам.— Лицо-то до чего измученное... Это все из-за убитых
на том прииске?
— Да, из-за них тоже...
— Вот уже невидаль...— вздохнула Сашенька.— Да .мало ли на
приисках убивали и убивать будут. Что ж изводить-то себя из-за этого?
Жухлицкий изумленно уставился на нее. Нет, никогда, наверно,
не привыкнет он к этим вот странным и всегда неожиданным вывер
там... или изломам?., ее натуры. Вспомнились вдруг строчки тех дав-
них стихов, написанных им под впечатлением первой встречи с юной
11
Сашенькой почти полтора десятка лет назад,— о прекрасном цветке,
выросшем па .холодном золотоносном песке, политом кровью и грязью.
— Сашенька, я никогда тебя не спрашивал... тебе нравится жить
здесь?
— В Чирокане-то?
— Да.
— С чего бы это мне не понравилось? Слава богу, обута-одета
и голодом не сижу,— смеясь, беззаботно отвечала Сашенька.
— А... не боишься? — и, поймав ее недоуменный взгляд, Жухлиц-
кий поспешил объяснить:—Ты же сама вчера видела, как мужики с
винтовками, прямо в гостиную ко мне влезли. А завтра, глядишь,
возьмут да и расстреляют. И тебе не избежать — ага, скажут, любов-
ница Жухлнцкого? Давай и ее заодно.
— Полюбовницу-то, поди, не тронут,— рассмеялась Сашенька.—
Вот кабы жена была, тогда еще, может быть...
— Ну, если дело станет только за этим, то ведь и исправить не
поздно. Сегодня же сходим с тобой к нашим новым властям, к Турлаю
то бишь, и попросим окрутить нас по-ихнему, по-марксистски...— Жух-
лицкнй оборвал смех и уже серьезно спросил:— Я, собственно, вот
что хотел тебе сказать. Ты бы согласилась уехать отсюда?
— Неужто надоела?— Сашенькин голос вздрогнул.
— Что ты, друг мой! Вместе со мной, конечно...
— Куда же это? В Баргузин, да?— в тоне Сашеньки прозвучало
скорее утверждение, чем вопрос.
— Почему же непременно в Баргузин?— удивился Аркадий Бори-
сович и тотчас вспомнил, что за всю свою жизнь она нигде не бы-
вала дальше Баргузина, и он, этот крохотный захолустный городишко,
конечно же, в Сашенькином понимании являлся единственным местом
на свете, куда можно уехать из Золотой тайги. И горечью вдруг на-
полнилась душа, горечь подступила к сердцу, и захотелось вдруг
обнять Сашеньку, ласково, оберегающе, прижать к груди ее головку
и, уткнувшись лицом в теплые пушистые волосы, шепотом, едва слыш-
но, умолять о чем-то, каяться, просить за что-то прощения. Но вместо
всего этого он лишь мягко привлек Сашеньку к себе и, глядя снизу
в ее глаза, обрамленные подрагивающими лучами ресниц, тихо сказал:
— Нет. не в Баргузин, а много дальше, за тысячи верст... Из
России... И насовсем...
Сашенька чуть приподняла брови, подумала и также тихо отве-
тила: <
— С вами, Аркадий Борисович, я поеду хоть куда. Вы же знаете...
— Спасибо, друг мой,— Жухлицкий вдруг заторопился; мимолетно
коснувшись губами ее лба, он тотчас отстранил ее, говоря. — Ступай
теперь, Сашенька, ступай. У меня сейчас столько дел... И скажи, пусть
позовут сюда Кудрина, он где-то там, во дворе...
— И чтоб чаю принесли,— прощебетала Сашенька, идя к двери.
«Неужели и вправду придется уехать?— подумал Аркадий Бори-
сович, слушая, как напевая что-то, спускается вниз Сашенька.— Ризер,
за ним я, потом — Шушейтанов, Винокуров, Мухловникова, Бляхер...
Великий исход эксплуататоров... Экое свинство!..»
Кудрин явился настороженный, ничего хорошего, видимо,
ле ожидая.
— Раньше я долги платил царскими ассигнациями, а теперь уж
и не знаю, как быть,— весело заговорил Жухлицкий, все еще пребы-
вая под магией разговора с Сашенькой.— Может, империалами?
Все-таки золото, оно, наверно, при всех властях золотом останется,
а? Да ты садись, садись!..
12
Аркадий Борисович набросал па четвертушке бумаги несколько
слов, размашисто подписался, запечатал и протянул конверт Кудрину.
- Это отдашь в Баргузине Эсси Вениаминовне, в собственнее
руки. Она тебе отсыплет империалы. Надеюсь, камрад Кудрин не
является идейным противником желтых кружочков с профилем про-
клятого тирана?
Кудрин сделал движение—нечто вроде робкого протеста, но
Аркадий Борисович тут же осадил его властным жестом руки.
— Гут, все понимаю! Я тоже был бы рад получать борзыми шей-
ками, но только где их взять?
Комиссар горной милиции ничего не понял из этой странной ти-
рады, но на всякий случай усердно закивал головой.
— Маленькая просьба к тебе, Еппфан Савельич. Когда будешь
в Баргузине, постарайся-ка разузнать, какие люди за последнее время
выходили туда из Золотой тайги. Если таковые найдутся, надо осто-
рожненько выяснить, у кого из них есть или могло быть золото.
Конечно, не два-три золотника, а количество, сумма!..
— Кудрин понимает, Кудрин сделает.
— И еще: приобретал ли кто в последние месяцы частями пли
чохом два-три пуда дроби...
— Исполним, исполним,— бормотал Кудрин, бережно пряча кон-
верт во внутренний карман тужурки.
— Ну-с, а за сим не смею больше задерживать,— Жухлицкий'
встал, подал руку.— Счастливого пути!
— Благодарствую.
Кудрин поправил кобуру, сурово сдвинул брови и, по-военному
развернувшись, зашагал к двери с таким видом, словно отправлялся
на подвиг.
Аркадий Борисович проводил взглядом его небольшую, но очень
складную фигуру и сокрушенно хмыкнул: от этого героя, ростом с
капсюль «Жевело», вполне можно было дождаться какой-нибудь мед-
вежьей услуги. Вследствие этого, к тому времени, когда Пафнутьевна
принесла чай, настроение у хозяина Чирокана снова испортилось: боль-
шевики, разумеется, победят; за границей ничего хорошего его не
ждет; пропавшее золото не будет найдено; Рабанжи, Кудрин и прочая
братия только и ждут удобного момента подложить грандиозную
свинью; а принесенный Пафнутьевной чай, само собой, отравлен.
Наливая чай в тонкую фарфоровую чашку, напоминавшую, ско-
рее, лепестки водной лилии, чем изделие из обожженной глины, Паф-
нутьевна ни с того, ни с чего вдруг заявила:
— А за Ваську тебя, батюшка, бог наградит. Вот только спирту б
ты ему не давал бы, батюшка. Во вред он ему идет, спирт-то этот...
— Какому еще Ваське? Какой спирт?— не понял Жухлицкий.
— Да нашему же Ваське, Купецкому сыну,— Пафнутьевна отста-
вила чайник, подперла ладонью щеку, пригорюнилась.— Вечером-то
ты его маленько собаками погрыз — оно, конечно, грех, да ведь хмель-
ной ты был, батюшка. А вот что пропитанием пособляешь ему, сер-
дешному, за то тебе бог и воздаст.
— Постой, постой,— Жухлицкий озабоченно сдвинул брови.—
Что-то я тебя не пойму: спирт, пропитание... Купецкий сын... Объясни
толком!
Пафнутьевна обиженно поджала губы.
— Ну, коль не хочешь, чтоб люди про то знали,— воля твоя.
Да только все равно ведь узнали. Мне сегодня и говорят, что, мол,
сам-то, хозяин-то, Ваську, дескать, подкармливает — и спирту ему, и
крупчатки, хромовые заготовки па сапоги, плис на шаровары, и много
всякого другого добра...
13
— Так, так... значит, хромовые заготовки на шаровары...— Арка-
дий Борисович откинулся в кресле, глаза его невидяще уставились на
Пафнутьевну; из всего, что она наговорила, он выхватил два слова —
«крупчатка» и «спирт», связал это с неоднократным появлением в
последнее время пьяного Васьки и мгновенно взъярился.
— Эт-того еще не хватало!—рявкнул он и треснул кулаком по
столу.
— Ос-споди!—отшатнулась Пафнутъевна.— Что ты, что ты, ба-
тюшка?
— Ни-че-го! — отчеканил Жухлицкий, беря себя в руки.— Где он
сейчас,этот<Васька?
Как ни была Пафнутьевна напугана внезапной вспышкой Арка-
дия Борисовича, однако же тотчас сообразила, что из-за ее несдер-
жанного языка бедолага Васька может угодить в страшные жернова
хозяйского гнева.
— Да кто ж знает, где его, непутевого, носит! — запричитала Паф-
нутьевна.— Он ведь все равно что пес без привязи — где приляжет,
там и дом...
Далее она понесла такой вздор и бестолковщину, что Аркадий
Борисович, поняв ее нехитрую уловку, раздраженно махнул рукой.
— Ну, хватит, хватит, ступай! И передай, чтобы Рабанжи с
Митькой сию минуту шли ко мне.
Передав приказ хозяина, Пафнутьевна прошмыгнула в сторожку
к деду Савке.
— Ох, старик, вроде как неладное что-то вышло... Васька-то, ли-
ха рнк беспутый. опять, видно, нагрезнл, да так, что сам хозяин взбе-
ленился... Только что позвал к себе наверх этих душегубов — Митьку
да Рабанжи... Ох, быть большой беде!..
— Ах, ох!—подскакивал на лавке дед Савка.— Митька да Ра-
банжи— это ж ходоки по самым нешутейным делам. Ах, ах! Обдерут
они Ваську, как белочку
— Ты сделай-ка вот что,— зашептала Пафнутьевна, опасливо ко-
сясь на дверь.— Васька, слышно, у Кушачихи гуляет, с ейным Кузь-
мой. Ты крадучи добеги-ка к ним да скажи, чтоб схоронился куда-
нибудь. А то, мол, худо будет. Пусть хоть в мышью пору залезет, а
только чтоб недели две его ни одна собака не смогла б учуять. А там,
глядишь, хозяин-то и отойдет, позабудет его грехи...
Дед Савка засуетился, напялил облысевшую собачью душегрейку,
кое-как отыскал свои старенькие ичиги и с видом преувеличенно без-
заботным вышел за ворота. Там он чуть постоял, заложив руки за
спину, потом не торопясь спустился по переулку. Но едва хоромина
Жухлицкого скрылась за домами, с деда мигом слиняла вся его
чинность. Он привычно ссутулился и перешел па мелкую рысцу.
К избенке Кушаковых он явился изрядно пораструсившим по пу-
ти первоначальную свою резвость. Однако сознавая секретность по-
рученного дела и несомненную его опасность, дед Савка переступил
порог медлительно и важно.
Кушаковы были дома. Василиса чинила одежонку, пристроившись
на сундуке у окна. Скучный Кузьма сидел за столом, шумно хлебал
что-то вроде мучной болтушки. И больше — никого.
Увидев деда Савку, Кузьма оживился, даже как бы посветлел с
лица.
— В самый-самый раз ты угодил, дед Савка!—радостно захихи-
кал он.— Садись, паря, гостем будешь, бутылку поставишь — хозяином
будешь!..
Не удостаивая его ответом, дед Савка перекрестился на икону,
14
после чего еще раз обшмыгал глазами все углы. Нет, Купецкого
сына здесь не было, это точно.
— А где Васька, Купецкий сын то ись?—спросил он.— Слышно, у
вас он гостевал.
— Был он тут, был,— невнятно отозвалась Василиса, стараясь
перекусить нитку.— А недавно ушел он, Галактионыч-то, в тайгу по
дался.
— Эко дело,— пробормотал дед Савка, прикидывая, к лучшему
это или к худшему то, что Купецкий сын ушел в тайгу.— Обратно
когда будет, не сказывал?
— Не, не сказывал,— отвечала Василиса.— Всегда говорил, а в
этот раз что-то смолчал. Кузя, а тебе он не сказал, когда его ждать?
- Про то у нас разговору не было,— Кузьма нетерпеливо заело-
зил на лавке,— Слышь, дед Савка, про бутылку-то я пошутил... Не
бойся, садись, у нас своя есть, правда, Васена?— просительно глянул
он на жену.
— Уволь, Кузьма, не могу я нынче рассиживаться. Как-нибудь в
другой раз,— отказался дед Савка, отступая к порогу.
— Беда ему нужно наше угощение, когда он, небось, с Жухлиц-
ким из одной миски щи хлебает,— беззлобно пошутила Василиса.
Не обращая внимания на умоляющий взгляд Кузьмы, дед Савка
торопливо распрощался и посеменил обратно.
Уже поднимаясь по переулку, ведущему к дому Жухлицкого, он
приметил в отдалении, за последними строениями Чирокана, двух
всадников. Будь у деда Савки глаза чуточку поострее, он, верно, уз-
нал бы в них Рабанжи и Митьку Баргузина, едущих неспешной рысью
в сторону заброшенного Мария-Магдалининского прииска.
ГЛАВА Вот уже, примерно, около часа справа вдоль тропы
ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ тянулся угрюмый темный отрог. Когда солнце
скрылось за его иззубренным гребнем, в узкой долине Учумуха сразу
помрачнело. Однако облака, все еще озаряемые теперь уже невидимым
светилом, продолжали оставаться вполне дневными, хотя закатный
багрянец уже залег на их боках.
Притомившиеся лошади, спеша к ночлегу, шли быстрым шагом,
и тревожное цоканье их копыт как бы отсчитывало убегающие секунды.
Отрог постепенно наваливался па тропу, отжимая ее влево, к
речному обрыву. Долина становилась все уже. Вечерний огонь на об-
лаках быстро мерк. Со дна долины, неся с собой сырость и холод,
поднимался сумрак—как бы иное обличье тумана, порожденного
рекой, шумящей где-то там, далеко внизу.
Положив левую руку, сжимающую поводья, на луку седла, Зве-
рев глядел на попрядывающис уши коня и сам удивлялся тому, что
все еще держится, и не только держится, но и чувствует в себе запас
немалых сил. А ведь с момента выезда из Верхнеудинска, наверно,
только одна ночь у Турлая была действительно спокойной, а все же
остальные, включая и минувшую, проведенную на принадлежащем
Мухловннковой Иоанно-Дамаскинском прииске, никак нельзя было
назвать безмятежными. Ну, хорошо — ночи ночами, а сама дорога,
когда день за днем, от рассвета до заката, то в седле мокнешь под
дождем, то, ведя коня в поводу, бредешь по болоту или пробираешься,
обливаясь потом, через моря каменных россыпей?.. Ладно,— то, что
Очир здоров и бодр, это понятно,— кочевник, в степи рожден, в седле
15
воспитан, а вот почему его, потомственного интеллигента Алексея Зве-
рева, сына петербургского профессора,— его-то почему никакая лихо-
манка не берет?.. Впрочем, кому во всей гигантской России живется
сейчас легко и беззаботно, а ведь держатся же люди, работают, вою-
ют. Недоедают, недосыпают, но дело свое делают... «Должно быть,-—
подумалось Звереву,— есть в мире некий еще несформулированный
закон, что чем жестче время, тем неподатливей люди...»
Впереди, покачиваясь в седле с тяжеловатой грацией, ехала Дарья
Перфильевна. Позади всех — трое ее людей, сумрачные вооруженные
мужики. Такой порядок езды сохранялся весь сегодняшний день —
после-каждого привала и прочих остановок Зверев с Очиром нсизмен
но оказывались посредине, и Алексей отметил про себя, что все это
весьма похоже на следование под конвоем.
Неискреннее радушие золотопромышленпицы иссякло в первый же
день,— сразу после того, как на первом же ее прииске, где с десяток
угрюмых старателей работали в условиях, близких к каторжным,
окружной инженер указал на целый ряд прямо-таки преступных нару-
шений правил и предписаний относительно безопасности труда и от-
вратительное питание рабочих. Так было и на двух других приисках
столь же мелких. А на более крупном, Иоанно-Дамаскинском, вскры-
лось и нечто похуже: наметанный глаз окружного сразу же обнару-
жил вопиющую разницу между тем, что указывала Мухловникова в
отчетности, присылаемой в канцелярию окружного инженера, и дей-
ствительной добыче золотосодержащих песков. Это было явное и
грубое укрывательство, хищение золота. Зверев довольно прозрачно
намекнул промышленнице, что за такие дела и раньше-то не гладили
по головке, а сейчас же, в обстановке гражданской войны, последст-
вия могут быть крайне тяжелыми.
Дарья Перфильевна, за долгие годы, очевидно, привыкшая к
полнейшей безнаказанности, с искренним возмущением выслушала
вежливые, но твердые разоблачения Зверева, хотела, по всему, взо-
рваться, но вместо этого лишь протянула с нехорошей усмешкой: «Что
ж, вам видней — на то вы и ученые...»
Отрог между тем надвинулся уже вплотную к тропе, тесня ее
своим почти отвесным склоном. Очевидно, долина Учумуха была при-
урочена к древнему тектоническому разлому, о чем свидетельствовали
и скальные отвесы — несокрушимые и монолитные на первый взгляд,
они были рыхлые, пронизанные на всю глубину густой сетью трещин.
Тропа шла по толстому слою щебенки, устилающей подножья этих
медленно разрушающихся скал. Крутой откос слева, резко обрыва-
ющийся к реке и тоже покрытый щебнем, казался в густеющих су-
мерках полосой свежевспаханного поля.
Под мягко ступающими копытами похрустывало, и этот разме-
ренный звук почему-то привел Алексею на память любимую отцом
балладу Жуковского «Иванов вечер, или замок Смальголъм»:
До рассвета поднявшись, копя оседлал
Знаменитый Смальгольмский барон
И без отдыха гнал меж утесов и скал
Он коня, торопясь в Бротерстон...
Классическая ритмика этих строк как бы сама собой ложилась на.
неторопливый стук копыт, на слитный шум воды, доносящейся из-под
обрыва, на залитые сумерками изломы скал.
Анкраморския битвы барон не видал,
* Где потоками кровь их лилась,
16
Где на Эверса грозно Боклю напирал,
Где за родину бился Дуглас...
Следующую строфу Звереву не суждено было вспомнить. Из-под
лошади, на которой ехала Мухловникова, черным фейерверком взви-
лась какая-то птица, показавшаяся в этот сумеречный час огромной.
Лошадь шарахнулась влево, на откос, завалилась сразу же набок и
вместе с ожившей массой щебня стала сползать к краю обрыва.
Все это произошло столь мгновенно, что Дарья Перфильевна нс
успела даже вскрикнуть. Нога ее оказалась придавленной всей тя-
жестью упавшей лошади. Золотопромышленника тотчас попыталась
отчаянным рывком высвободиться, но этим лишь ухудшила положе-
ние— остановившийся было щебень снова пришел в движение и еще
на сажень приблизил ее к обрыву.
Алексей, соскочивший с седла почти в тот самый момент, когда
рухнула лошадь Мухловниковой, бросился на помощь, по едва он
оказался на откосе — из-под ног словно бы выдернули рывком ковер.
Зверев грохнулся навзничь и, по осознав даже толком случившееся,
почувствовал, что съезжает вниз. Он изловчился, вскочил. Ноги его
продолжали скользить, так что Алексей, отчаянно взмахивая руками,
с трудом сохранял вертикальное положение. И тут он вдруг увидел,
что тот участок склона, где задержалась было Дарья Перфильевна,
снова ожил. В следующий миг лошадь, почувствовав, наверное, опас-
ность, сделала попытку встать на ноги, отчего движение предатель-
ской поверхности лишь ускорилось. Момент был критический. Сверху,
с тропы, неслись отчаянные крики. Раздумывать было некогда — все
решали секунды. Зверев рванулся наискось по склону, добежав, упал
рядом с Дарьей Перфильевной, крепко ухватил ее за руку и одновре-
менно с этим, вырвав из пожен свой длинный охотничий кинжал, с
размаху вонзил сто в стекающий щебень. Где-то краешком сознания
он понимал бесполезность этого поступка (под слоем щебня была
гладкая скальная плоскость), но случилось чудо — кинжал со скре-
жетом вошел по самую рукоятку, угодив, должно быть, в одну из
трещин. Зверев напрягся, удерживая Дарью Перфильевну, и почувст-
вовал, что сползание прекратилось.
— Не могу вытащить ногу,— из-под растрепавшихся волос на
Алексея глянул ее глаз, огромный от ужаса и как бы светящийся в
сумраке.— Засела в стремени...
Почти у самого лица со змеиным шорохом проползла струйка
мелкого щебня, скатилось несколько камешков. Алексей бросил взгляд
наверх. Там суетились смутные фигуры.
— Сюда не соваться! — крикнул Зверев.
— Держитесь! — заголосили с тропы.— Сейчас веревку отвяжем!
Зверев лихорадочно соображал. Опасность ничуть не уменьши-
лась— в любую минуту скольжение грозило возобновиться, и тогда
лезвие кинжала могло не выдержать тяжести лошади п двух человек.
Да и веревка, много ли она поможет, если нога Мухловниковой прочно
застряла в стремени? Алексей даже приблизительно не представлял
себе, можно лп волоком вытянуть отсюда на веревке лошадь вместе
со всадницей.
Положение казалось отчаянным. Тем временем почти совсем уже
стемнело. На малейшее движение склон отзывался зловещим шорохом.
Ждать чего-либо дальше было невозможно, и Зверев решился.
— Очир!—крикнул он.— Брось мне нож!
Он знал, с каким мастерством Очир мечет ножи, и поэтому на-
деялся, что тот не промахнется. И точно, через несколько мгновений
2. «Байкал» № 6
17
рядом со Зверевым мягко упал нож в ножнах. «Молодец!» — похвалил*
про себя Алексей, с опаской отпустил Дарью Перфильевну, затем,
продолжая одной рукой удерживаться за рукоятку кинжала, второй —
поднял брошенный Очиром нож и с помощью зубов вытащил его из
ножен.
— Не двигайтесь,— сказал он, еще раз прикинул расстояние и
начал медленно, с величайшей осторожностью перемещать свое тело.
— Осторожно, осторожно...— то и дело повторял он вполголоса.
Ему показалось, что прошло страшно много времени, пока удалось
принять нужное положение — головой вниз по склону. Теперь Зверев
был совсем близко от Дарьи Перфильевны. Ее мертвенной белизны
лицо резко выделялось в темноте и поразило его какой-то жутковатой
предсмертной красотой.
Алексей взял нож в зубы и, насколько мог, вытянул освободившую-
ся руку, пробуя нащупать пальцами седельные подпруги. Это ему
удалось. Теперь требовалось осторожно, не потревожив, боже упаси,
лошадь, перерезать обе подпруги. Больше всего Зверев боялся задеть
ненароком лезвием или кончиком ножа чуткую лошадиную кожу.
Однако все обошлось.
Зверев перевел дыхание. Несмотря на уже наступившую ночь,,
довольно прохладную, ему было жарко, пот заливал глаза.
— Держитесь за меня,— быстро проговорил он, затем обернулся,
в сторону тропы.— Эй, бросай веревку.
Миг спустя, неподалеку шлепнулось что-то мягкое, зашуршало,,
опять покатились мелкие камешки.
— Мимо!— рассердился Зверев.— Правее надо, правее!
Второй бросок был точен — веревка упала прямо на Алексея.
Взявшись за нее, он для пробы пару раз дернул.
— Отлично! Держите так и пока не тяните!
Затем он с усилием разжал пальцы, онемевшие на рукоятке кин-
жала, крепко обхватил Дарью Перфильевну и, крикнув: «Держи!»,
сделал то, что было ему глубоко отвратительно и что так не хотелось,
делать — обеими ногами с силой толкнул лошадь вниз.
Алексей ожидал какого-то обвального грохота, гула рушащихся
масс, но все произошло иначе и оттого — еще тягостнее: легкий шум
скольжения... почти человеческий вскрик, полный ужаса и отчаяния...
потом — показалось, что глубоко внизу,— несильно ухнуло, плеснуло,
и стало до удивления тихо. Лишь потревоженный склон еще некоторое
время шуршал и шелестел, однако вскоре и здесь все успокоилось.
— Эй!—окликнули сверху.
— Ну? — голос Мухловниковой прозвучал неприветливо.
— Эге, а анженер-то, выходит, сверзился?
— Я тебе сверзюсь!—угрожающе отозвалась Дарья Перфильевна
и негромко сказала Звереву:—Теперь-то уж отпусти, что ли...
Только тут Алексей спохватился, что все еще продолжает прижи-
мать к себе золотопромышленницу.
— Простите,— он почти с испугом отстранился от нее.
— Бог простит,— усмехнулась она.— Помоги ногу вытащить.
Алексей потянулся, ища стремя, и вдруг вздрогнул — рука его
наткнулась на потник, все еще сохраняющий живое тепло уже мерт-
вой лошади. Он чертыхнулся сквозь зубы.
— Ты... вы чего?—встревожилась Мухловникова.
Зверев не ответил. С какой-то непонятной ему самому злобой,
действуя намеренно грубо, он высвободил из стремени ее ногу.
— Теперь можете вставать, только держитесь крепче за веревку.
Он поднялся, помог Дарье Перфильевне и после этого мрачне*
скомандовал:
— Тяни! Но не очень быстро!
18
Наверху, отдавая Очиру его нож, Алексей вспомнил, что забыл
вытащить из трещины свой кинжал. Однако спускаться за ним в тем-
ноте на этот проклятый откос Зверев не захотел. «Ничего, завтра
на обратном пути заберу»,— решил он.
Дарья Перфильевна села на лошадь одного из своих людей и
заняла прежнее место во главе кавалькады. Уже отъехав с пару сотен
саженей, она вдруг ахнула, остановила коня.
— Господи, а седло-то!
Зверев сначала не понял, о каком это седле сокрушается золо-
топромышленница.
— Да то самое, на котором я ехала. Оно ж там осталось. Не вер-
нуться ли? Или послать за ним кого-нибудь?
— Ах, вот вы о чем! — и Зверев неожиданно для себя самого
принялся успокаивать ее, говоря, что за седлом можно послать и
завтра, что за ночь оно никуда, конечно, не денется.
Хоть он и имел достаточное представление о нраве и хватке золо-
топромышленницы Мухловниковой, но в этот момент ему как бы при-
открылась истинная подоплека ее скупости,— скупости простодушной,
по-детски непосредственной в своем проявлении и тем отличающейся
от тонко рассчитанной и тщательно маскируемой алчности ризеров,
жухлицких и иже с ними. Звереву подумалось, что подобная скупость
произросла, скорее всего, из пережитой в свое время бедности или
даже нищеты...
Почти уже отработанный прииск, на котором находилась резиден-
ция Мухловниковой, носил имя Святой Евдокии. Однако злоязыкий
старатель, ни бога, ни черта не щадящий, называл этот прииск ина-
че— Дунькин пуп. Название это, якобы, пошло от некоей Дуньки,
смазливой и лихой бабенки, жившей здесь еще в те времена, когда
прииск принадлежал покойному Борису Борисовичу Жухлицкому.
Дунька эта была на всю тайгу известная торговка любовью, и при
этом такса у нее была строго определенная — жаждущий благосклон-
ности старатель должен был заполнить чистым песком ее пуп, не-
обыкновенно вместительный и глубокий. О дальнейшей судьбе этой
таежной Магдалины рассказывали по-разному. Одни говорили, что она
живет где-то в большом городе, владеет несколькими каменными до-
мами и раскатывает на собственных рысаках. Другие утверждали сов-
сем обратное: ее-де зарезали и ограбили, когда она со всем своим на-
копленным золотом выезжала в жилуху. Третьи толковали, что Дунь-
ку, прельстившись ее красотой, похитил и сделал своей двенадцатой
женой «ороченский князь Бомбахта», кочующий в неведомых местах
тайги. Находились и такие, которые доказывали, что нынешняя Дарья
Перфильевна есть та самая Дунька, с помощью шаманов изменившая
свою наружность.
Кто знает, была ли история с Дунькой обычной старательской
выдумкой, скрашивающей однообразные вечера у костров, или нечто
подобное действительно промелькнуло когда-то в лоскутно-пестром
прошлом Золотой тайги.
Но как бы то ни было и что бы ни говорилось, несомненным было
одно: Дарья Перфильевна название это, «Дунькин пуп», даже слы-
шать не могла и резиденцию свою называла только Учумухом и
обязательно растолковывала приезжим, что диковинное это слово —
ороченское, и что оно означает, никому не ведомо...
До резиденции Мухловниковой добрались поздно. Ни в одном из
домов, мимо которых проезжали, уже не было видно огня. Зверев так
и не понял, велик поселок или мал. Однако дом хозяйки прииска,
должно быть, из-за тишины показался ему громадным и пустым.
2* ю
Дарья Перфильевиа, поручив инженера заботам молчаливой старуш-
ки, пропала в таинственных недрах комнат.
Ужинал Зверев в унылом одиночестве. Очир, само собой, был на-
кормлен где-то на кухне и, как понимал Алексей, будет спать впол-
глаза, устроившись поблизости от лошадей.
Подававшая ужин старушка мешковатой серой одеждой своей и
бесшумными движениями весьма напоминала летучую мышь, от этого
становилось еще более неуютно. Еда показалась невкусной, чай -
жидким, водка отдавала чем-то вроде керосина, и Алексей не стал
даже пробовать ее.
Пос'ле того, как Зверев, деликатно скомкав трапезу, поблагодарил
п облегченно встал из-за стола, старушка отвела его в небольшую ка-
морку, поставила на подоконник коротенький коптящий огарок и, не
говоря ни слова, ушмыгнула за дверь.
Оставшись один, Алексей огляделся. Комнатенка была чистая, с
одним оконцем, с лавкой и добротно сколоченной деревянной кроватью.
Зверев не стал мешкать — разделся, погасил свечу и с наслажде-
нием вытянулся на довольно жесткой перине, от души надеясь, что ни
клопы, ни тараканы здесь не водятся. От этой нечисти ему доводилось
не раз страдать во время ночевок в разных захолустных поселках, на
приисках и заимках, однако притерпеться к этому как неизбежному злу
Алексей так и не мог...
Положил под голову пистолет, но чисто по привычке,— пи один
промышленник, даже самый дурной и дикий, не станет, разумеется,
убивать в своем доме окружного инженера, как бы тот ему пи насолил
и какое бы смутное и бесшабашное время ни корежило таежную
жизнь. Куда как проще и безопаснее подстеречь неугодного человека
где-нибудь на глухой тропе. А поступить так у хозяев Золотой тайги
должен быть большой соблазн, и особенно — после позавчерашнего
разговора в гостиной Жухлицкого. Высказывая тогда со всей откровен-
ностью свои несколько сумбурные взгляды на происходящее в России,
Алексей сознавал, что подвергает себя опасности, но ничего с собой
поделать не мог'—он был воспитан в презрении ко лжи...
Несмотря на усталость, сон почему-то не шел. Должно быть, ска-
зывалась встряска, полученная на том злополучном откосе. Интересно,
какова высота берегового обрыва в том месте? Метров двадцать пять
тридцать, пожалуй... Что ж, этого вполне достаточно для того, чтобы прев-
ратиться в мешок с костями... Обдумать происшедшее с геологической
точки зрения у него давеча не было времени, поэтому он занялся этим
сейчас. Последовательно, шаг за шагом припомнил все до мелочей н
окончательно уверился в справедливости мелькнувшей тогда догадки:
берег Учумуха был сложен пластами кристаллических сланцев, круто
наклоненных в сторону реки. «Да, получился типичный «бронирован
ный» склон, замаскированный «живой» осыпью,— подытожил он.—
Коварная штука. Помнится, об этом нам что-то говорили па лекциях
по курсу геоморфологии...» И в памяти ожил родной п незабвенный
Петербургский Горный институт. Его гудящие от голосов коридоры.
Многолюдные аудитории. Торжественные, внушающие почти суеверное
почтение кабинеты, в которых, как казалось, еще не смолкло эхо го-
лосов великих учителей российских горных инженеров — академиков
Григория Петровича Гельмерсена, Феодосия Николаевича Чернышева,
Ивана Васильевича Мушкетова, и это не было преувеличением, ибо к
дела, воззрения, созданные ими научные школы и направления продол-
жали жить в стенах Петербургского Горного. И точно так же в среде
студентов от поколения к поколению передавались невероятные были
и достоверные легенды о вкусах, привычках, чудачествах этих масти-
тых старцев.
20
Когда Алексей Зверев впервые переступил порог Горного инсти-
тута, со дня кончины профессора Мушкетова минуло уже восемь лет.
Но все еще живы были рассказы о нем — о его неповторимо прекрас-
ных лекциях, о его знаменитых ежемесячных собраниях Минералоги-
ческого общества, после которых он устраивал у себя дома веселые
и не менее знаменитые ,,Nachts;tzung“, то бишь «Ночные заседания»,
о его исследованиях на Тянь-Шане, Памиро-Алтае, о его поездке в
Восточную Сибирь для изучения трассы будущей Кругобайкальскоп
железной дороги, и в конце концов студент Зверев почти уверовал з
то, что лично знавал прославленного профессора.
Вот и сейчас, едва он подумал о нем, в памяти возник величест-
венный высоколобый старец, седобородый, похожий на орла в состоянии
покоя...
Петербургский Горный, чем ты станешь в новой России? Какие
люди заполнят аудитории? Сохранятся ли твои традиции и твоя
слава?..
Тут Алексей спохватился, что мысли завели его уже бог зпаег
куда и зачем, тогда как сейчас ему совершенно необходимо выспаться,
отдохнуть. И он решительно повернулся на правый бок.
По едва Алексей закрыл глаза, где-то совсем рядом послышались
легкие шаги, шорох, потом чуть слышно скрипнула дверь, В раскрыв-
шемся черном проеме возникла белая фигура, и приглушенный голос
Дарьи Перфильевны произнес:
— Спите? Не бойтесь, это я...
Удивленный сверх всякой меры Зверев не нашел ничего иного, как
пробормотать:
— Нет... отчего ж... Я нисколько не боюсь.
Она неуверенно шагнула, остановилась и, запинаясь, сказала:
— Вот... Приехала, легла, а сон не берет... Лежу и мучаюсь...
Никак не пойму я, зачем вы давеча полезли за мной... на обрыв-то
этот?.. Мои варнаки ведь не сунулись, наверху все бегали да голосили,
а сами, небось, думали: «Пропадай, Мухловничиха, баба с воза — ко-
быле легче». А вы... ведь никакой же вам корысти, а жизни лишиться
очень даже могли...
Судьба Зверева до сего дня складывалась так, что он никаким
образом не был готов к тому, чтобы во мраке ночи растолковывать
азы человеколюбия полураздетым владелицам золотых приисков...
— Видите ли...— отвечал он, с трудом подбирая слова.— Не мог
же я допустить, чтобы такая женщина... могла пострадать...
— Женщина...— в голосе Дарьи Перфильевны промелькнула горь-
кая усмешка.— Это, может, для наших приисковых кобелей я еще
женщина, а для вас-то, поди, старая баба...
Зверев снова вспомнил подирающий по коже шорох щебня, сте-
кающего словно бы в бездну, жуткий визг падающей с обрыва лошади
и лицо Дарьи Перфильевны, обреченная, предсмертная красота кото-
рого, казалось, против воли явила себя в минуту отчаяния.
— Напрасно вы так,—тихо и серьезно сказал он.— Очень печаль-
но. когда гибнет женщина, но вдвойне печальней, если она при этом
еще и красива... В общем, я рад, что все окончилось благополучно...
Дарья Псрфильевпа подошла ближе. Придерживая рукой ворот
рубашки, наклонилась, словно хотела заглянуть ему в глаза, прогово-
рила низким грудным голосом:
— И откуда ты такой взялся на мою голову?
— Из Верхпеудинска, по делам службы,— непринужденной шут-
ки не получилось, вместо этого Зверев лишь выдал свое замешатель-
ство.
— Ох, как я была зла на тебя сегодня утром,— словно не слыша
21
его, продолжала Дарья Перфильевна.— Ах ты, думаю, сопля канце-
лярская, кому вздумал зубы показывать! Это тебе тайга, а не жилуха.
тут мы и сами судьи. Захочем — в куски изрубим и собакам скормим...
Она, как бы сама того не замечая, присела на край кровати и,
наклонившись к нему совсем близко, заговорила с лихорадочной
поспешностью:
— Ты уж прости меня, старую дуру,— я ведь злое дело против
тебя затеяла. Знаю — грешно это, а ничего с собой поделать не могла.
Я ведь на Дамаскинском подговорила своих мужиков, чтобы они те-
бя-, как обратно-то отсюда поедешь, подсидели где-нибудь, ухайдака-
ли, а после спрятали так, чтоб и с ороченскими лайками не отыскали.
Вот что я задумала, тварь такая. Ты уж не держи на меня зла-то,
ладно? Видишь, винюсь перед тобой, от чистой души винюсь. Ну. хо-
чешь, на колени встану, а? Ну, ударь меня, коли хочешь — все
стерплю...
Алексей приподнялся на локте, оказавшись чуть ли не вплотную к
ее лицу, известково белевшему в темноте. Некоторое время он напря-
женно всматривался в него, безуспешно пытаясь увидеть, каково оно
сейчас, в момент этого ошеломляющего признания.
— Наверно, вы говорите правду,— медленно сказал он наконец.—
Но не верится мне... Зачем вам это? Ну, убили бы, так вместо меня
приедет другой кто-нибудь. Ничего не изменится. Не вернется уж
прежнее. А простить... за что ж прощать-то? Я ведь пока еще жив...
— Ох, жив, жив... И будешь жить...— И Дарья Перфильевна,
всхлипнув, вдруг обняла и начала исступленно целовать его, бормо-
ча:— Я сама... сама под любую пулю встану, чтоб оберечь тебя...
Оборвав свои бурные ласки столь же внезапно, как начала, она
резко отстранилась, помолчала немного, потом решительно встала.
— Отвернись на минуту,— хмуро сказала она.— Хоть и темно, а
стыдно мне почему-то на твоих глазах раздеваться...
Миг спустя она оказалась рядом с ним. Ее трясло.
— Знобит что-то,— шепнула она, прижимаясь к нему.— Согрей
меня...
«...Опускаетесь, гражданин Зверев, вот уже и взятки стали брать
при исполнении служебных обязанностей»,— подумал Алексей, созна-
вая в то же время, что вымученный цинизм этой усмешки — всего
лишь беспомощная попытка избавиться от признания самому себе,
что растерян он, раскаивается и против воли испытывает одновремен-
но чувство непрошенной радости или, пожалуй, даже более того —
чего-то похожего на счастье.
— Господи, жабу, что ли, ты сюда положил?—Дарья Перфильев-
на вздрогнула и, запустив руку под подушку, извлекла пистолет.— За-
чем ты это? Неужто недоброе чуял?
— Как сказать... По привычке.
— Вот и умочка. Я ведь приметила, как Аркаша Жухлицкий
позавчера на тебя смотрел. Он все может, варначья душа. Ты уж с
опаской езди, ладно, ягодка?..
«Да-да, умочка, потому что держу под подушкой пистолет, а
потом и вовсе ягодкой стал,— мелькнуло в голове.— Это я-то, окруж-
ной инженер Западно-Забайкальской горной области. Боже, какаг
чушь!» Но следом явилось и другое: а разве нс такова и вся нынешняг
озлобленно-растерянная жизнь Золотой тайги? Разве то, что прелест
ная и бедная когда-то девушка Даша Мухловникова смогла отыскап
избавление от нищеты лишь в том, чтобы делать нищими других,-
это разве не чушь?
22
А то, что эта женщина, которая совершенно искренне ласкает его
<611430, нс далее как сегодня утром поручила его же убить своим прис-
пешникам,— это не противоестественно? Что за способность поступить
точно так же, она с возмущением назвала Жухлицкого варначьей
душой,— это не бред?
И то, что «люди гибнут за металл», примером чему десять заре-
занных человек на Полуночно-Спорном прииске,— это не чудовищный
кровавый абсурд?
И убежденность благообразного толстяка Ризера в воровской и
рабской сущности человека — это не уродство духа?
И совершенно чистосердечное непонимание Мухловниковой того,
почему он, чужой ей человек, рисковал жизнью, спасая ее,— это как
прикажете понимать?
И то, что они двое, лежащие сейчас в одной постели я не испы-
тывающие друг к другу никакой ненависти, на самом-то деле объек-
тивные враги,— это не абсурд?..
— Будь моя воля, никуда б тебя нс отпустила,— шептала Дарья
Перфмльевна:—А то, может, останешься, а? Капиталов у меня, конеч-
но, меньше Аркашкиных, но все ж побольше, чем думают... Ни в чем
бы тебе отказу не было...
Самое невероятное было не в самом предложении, сделанном
сыну петербургского профессора полуграмотной владелицей таежных
приисков, которая, помимо всего прочего, была еще и старше его лет
на пятнадцать, а в том, как он воспрш/ял его, это предложение, неле-
постью своей как бы венчающее нагромождение абсурда, только что
представшее перед мысленным его взором. Ему вдруг сделалось не-
выносимо тоскливо, ибо он с пронзительной ясностью ощутил и в себе
самом, и в образе и строе своих мыслей частицу этого абсурда: ведь
признание в том, что его должны были убить, воспринял он от Дарьи
Перфильевны совсем иначе, чем, скажем, от того же бы Жухлицкого, а
ведь, если вдуматься, какая разница — убили бы его по приказу
наивно скупой Мухловниковой или же расчетливо алчного Аркадия
Борисовича?
Движимый какой-то непонятной жалостью Алексей обнял жен-
щину, и она тотчас благодарно и доверчиво уткнулась ему в плечо
мокрым от слез лицом.
Они молчали, и Звереву подумалось, что это самое лучшее сей-
час, ибо слишком много всего произошло за несколько лишь последних
часов. Он осторожно поглаживал ее тяжелые пышные волосы, свиса-
ющие почти до самого пола, и завороженно смотрел на одинокую не-
яркую звездочку, подрагивающую в верхнем углу маленького оконца-
Алексей почти физически ощущал, как ее холодный острый свет,
словно ледяная игла, вонзается в мозг, и мысли оттого делаются та-
кими же холодными и ясными.
Алексей никак не мог вспомнить, от кого, когда и при каких об-
стоятельствах он слышал, что в человеческом организме по мере ста-
рения накапливаются какие-то ядовитые вещества, которые в конце
концов и приводят к смерти. Кажется, это был профессор Мечников,
давний знакомый отца, не раз гостевавший в доме Зверевых... Впро-
чем, вовсе не это было сейчас важно, а то, что яд, копящийся в чело-
веческом организме и убивающий его под конец, представился вдруг
Алексею чем-то подобным тому абсурду, о котором он только что
размышлял. Яд убивает человека. Абсурд человеческих отношений,
накапливаясь веками, постепенно отравляет организм государства.
Ледяная игла той самой звезды продолжала тревожить мозг, и
«словно отвечая ей на немой настойчивый вопрос, Алексей негромко
проговорил:
23
— Да, революция — это омоложение России. Большевики правы...
Дарья Перфильевиа встрепенулась.
— Ты ито, уж не пошатнулся ли умом-то? Дались тебе эти боль-
шевики...— И упавшим голосом добавила:—Ох, убьют тебя... Не Жух-
лицкий, так кто-нибудь другой...
Зверев долго молчал, потом проговорил равнодушно:
— Что ж, убыот так убьют. Знал, куда еду. Если б боялся —
сидел бы сейчас в Верхнеудинске...
Пожалуй, это давала-таки знать себя усталость — его и в самом
деле оставила равнодушным мысль о возможной смерти. Тело было
странйо 'легким, почти несуществующим.
Что-то ласково ворковала Дарья Перфильевиа, но слова ее прохо-
дили мимо сознания.
И прежде чем окончательно погрузиться в сон, Алексей на какой-
то миг оказался перенесенным в прошлое и обнаружил себя, гимнази-
ста, в заставленном книгами кабинете отца; в руках у него том
Плутарха, но Алексею не надо даже читать, чтобы вспомнить пора-
зившие и непонятые им тогда слова Александра Македонского о том,
что сон и близость с женщиной более другого заставляют ощущать
себя смертным, ибо утомление и сладострастие проистекают из одной
и той же слабости человеческой природы.
— «Еще один абсурд»,— вкрадчиво шепнул кто-то на самое ухо,
после чего в мире воцарилась глубокая тишина...
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Проверка Учумухского и
еще одного небольшого прииска
по соседству заняла всю первую половину дня. Когда Дарья Перфильев-
на проводила окружного инженера до границы своих владений, ука-
зала тропу, по которой следовало ехать, чтобы избежать ею же самой
подготовленной засады, и украдкой перекрестила Алексея вслед, было
уже около полудня.
Дорога получилась самая обыкновенная — спокойная, скучная, с
надоедливым жужжанием паутов. Если посчитать, лошади были в
пути уже с месяц, поэтому Зверев с Очиром их не торопили. Ехали
все больше шагом, в местах с хорошей травой делали остановки.
На первом привале Очир, как бы между прочим, полюбопытство-
вал, почему не поехали вчерашней тропой, которая, по-всему, несколь-
ко короче. Алексей чуть замялся, с преувеличенным вниманием раз-
глядывая циферблат своего многострадального, но падежного «Лон-
жина».
— Понимаешь, хозяйка прииска сказала, что там опасно,— объ-
яснил он, и Очир больше ни о чем не спрашивал.
Прикинув по карте и посоветовавшись, они решили, что при такой
езде, не спеша, жалеючи коней, в Чирокане они будут никак не позже
десяти, ну, от силы — одиннадцати часов вечера. Обоих это устраи-
вало.
Как и за несколько дней до этого, Марпя-Магдалининский прииск
открылся перед ними в вечерних лучах. Только на этот раз Алексей и
Очир смотрели на него не с западной стороны, а с юго-восточной, с
перевала в верховьях Гулакочи. В долине этой речушки уже залегла
синяя тень высокого левого водораздела, затопившая почти до поло-
вины также и крутон правый берег. В щелеобразных устьях боковых
притоков синева эта сгущалась почти до черноты, однако в устье са-
мой Гулакочи, распахнутом в желтовато-зеленую пятнистую долину
24
Чирокана, лежала ненадежная приисковая позолота вечереющего
солнца.
Зверев и Очир спешились и, ведя коней в поводу, стали спускать-
ся вниз, навстречу разлитым в долине сумеркам. Еле заметная тропа
петляла по каменной россыпи, одетой в шершавую змеиную шкуру
лишайников.
К тому времени, когда они спустились в долину, уже наступила
пора, когда, как говорят, все кошки кажутся серыми. Все та же тропа,
столь же неотчетливая, вывела на левый берег Гулакочи, покрытии
редкой порослью краснотала.
Едва путники сели на лошадей и проехали шагом сотни три саже-
ней, как где-то совсем недалеко хлестко ударил выстрел, послышался
какой-то неясный рев, а затем — еще выстрел. Алексей тотчас придер-
жал коня; в голове промелькнула было мысль о молодцах Дарьи
Перфильевны, но он тут же отмел ее как явно несуразную. Очир, бы-
стро озираясь, проехал вперед. Ои успел уже достать маузер и теперь
держал его наготове, положив на луку седла.
Приближаясь, забухал усиленный эхом топот пущенных в галоп
лошадей, и через мгновенье впереди из незаметного бокового распада
вынырнули один за другим два всадника, на полном ходу свернули
влево и, не оглядываясь, унеслись прочь. Только отзвук копыт еще
некоторое время, замирая, прыгал над сумеречными зарослями, про-
тянувшимися в низовьях Гулакочи.
— Худо маленько,— вполголоса проговорил Очир, настороженно
вглядываясь в темное устье распадка.— Кто стрелял? Посмотреть на-
до, а?
— Что ж, будем смотреть,— согласился Алексей и снял с плеча
винтовку.
Они приблизились к распадку, чуть выждав, а затем осторожно
двинулись вверх по нему. Слева бормотал в камнях ручей, справа
молчаливой шеренгой стояли 'Низкорослые лиственницы.
Очир, который держался впереди, вдруг остановил коня, спрыг-
нул и, нагнувшись, стал разглядывать что-то на земле. Потрогал
темневшие обочь тропы пятна, поднес пальцы к глазам, затем вытер
их о кожу коня.
— Кровь,— пояснил он подъехавшему Звереву и уже поставил
было ногу в стремя, собираясь вскочить в седло, но неожиданно замер,
стал прислушиваться, глядя куда-то вперед.
Зверев тоже напряг слух, но, кроме шума воды, ничего не мог
услышать.
— Худо дело,— сказал опять Очир, сделал Звереву знак оставать-
ся иа месте и мягкой крадущейся походкой двинулся по тропе.
Алексей на всякий случай снял затвор винтовки с предохранителя.
Между тем Очир уходил все дальше, и вскоре темнота совершенно
размыла его фигуру.
Время шло. Алексей ждал, продолжая прислушиваться. Все так
же шумел ручей. С верховьев распадка набегал ветерок и легонько
раскачивал верхушки чахлых лиственниц. Вздыхали лошади, переби-
рая удила. Вдруг Алексею показалось, что где-то в отдалении разда-
лись голоса...
Очир появился совершенно бесшумно — как бы разом возник из
темноты.
— Недалеко человек лежит,— сообщил он, неопределенно махнув
рукой вверх по ручью.— Мало-мало помогать надо, а?
Очир легко взлетел в седло и, не дожидаясь ответа, тронул коня.
Ехать пришлось недалеко. Зверев вплотную следовал за Очиром,
25
поэтому на открывшуюся впереди поляну они выехали почти одно-
временно, и тотчас посреди этой самой поляны кто-то метнулся, взвизг-
нул (Алексею в первый миг показалось — большая собака), потом
вскочил, обретя при этом смутные, но вполне человеческие очертания,
и, не переставая повизгивать, канул во тьму. На том месте, где вози-
лось это пугливое существо, осталось что-то темное, громоздкое. К не-
му-то и направил коня Очир, тоже, как и Алексей, придержавший
было коня.
Подъехав, они спешились, и Зверев увидел лежащего ничком
очень широкого человека, голова которого казалась непомерно боль-
шой из-за буйной шапки волос. Что-то знакомое почудилось Алексею
в облике этого человека. Вдвоем с Очиром они перевернули его на
спину и тут Алексей вспомнил: это был тот самый диковинный человек,
который несколько дней назад предлагал продать шелк и бархат и
сыпал при этом на землю золотой песок. Как тогда, он был одет
в балахон из мешковины, и балахон этот был густо пропитан кровью
на груди и на животе. Лужа крови натекла и на траву под ним.
Видимо, за время скитаний по степям и пустыням Монголии, по
неведомым местам Маньчжурии и Тибета жизнь заставила Очира
научиться довольно-таки многому. Без лишних слов он достал из се-
дельной сумки перевязочный материал, банку с какой-то остро пах-
нущей мазью, что-то еще, потом вспорол ножом балахон и, несмотря
на темноту, принялся с большой сноровкой обрабатывать рану.
Зверев стоял рядом и старался представить себе, что же здесь
произошло. Те двое, которые ускакали вниз по Гулакочи, спешили
так, словно за ними гнались. Кого же они испугались? Этого, хоть и
здоровенного, но тяжелораненого человека? Или же того, который
только что сбежал отсюда? А может быть, кроме этих четырех, у
только что разыгравшейся небольшой таежной драмы были и другие
действующие липа и они сейчас скрываются где-то поблизости? По-
ставив так вопрос, Алексей почувствовал себя несколько неуютно —
он вдруг отчетливо осознал, что, стоя, словно верстовой столб, посреди
поляны, представляет собой довольно неплохую мишень. И, как на-
рочно, где-то в темноте, в кустах, что-то осторожно ворохнулось,
треснуло сучком. Алексей тотчас чисто механически взял винтовку
наизготовку. Должно быть, уловив это его движение, Очир поднял
голову.
— Однако, это друг его,— негромко сообщил он.— Был тут, когда
я первый раз пришел сюда. Увидел меня — убежал. Потом мы с то-
бой приехали — опять убежал. Боится, а не уходит — наверно, друг.—
Очир обернулся в ту сторону, откуда донесся шум и крикнул:— Эй,
паря, ходи сюда! Мы совсем другие люди! Которые стреляли, те давно
убежали...
В кустах долго стояла тишина. Потом там послышались возня,
шорохи, после чего в темноте проступила неясная тень и стала нере-
шительно, то и дело останавливаясь, приближаться. Однако подойти
совсем незнакомец все же не решился, а остановился на почтительном
расстоянии. Обличье его по-прежнему оставалось смутным, однако до
Зверева доносились сдерживаемые и оттого особенно горестные и су-
дорожные всхлипы.
— Подходи, не бойся,— как можно мягче проговорил Алексей и
для вящей убедительности повторил слова Очира:—Мы совсем
другие люди. Я инженер Зверев, а его зовут Очиром. Мы из Верхне
удинска.
Видимо, это в какой-то мере убедило и успокоило таинственной
плаксу. Он приблизился еще на несколько шагов.
.26
— Ты кто? Как зовут тебя?—голосом, каким говорят с детьми,
спросил Зверев.
— Васька я... Разгильдяев то ись по фамилии,— гнусавым баском
отозвался незнакомец и, шмыгнув носом, добавил:—Мое достоинство
при мне...
— Ну, конечно, конечно,— поспешно согласился Зверев и кивнул
за раненого:—Кто он? Как зовут?
Васька ответил не сразу.
— Известно кто — Штольник..— с заметной неохотой проговорил
•эн.— Штольник его кличут...
— Штольннком?—не понял Зверев.— Это как понимать?
— Ну, который в старых штольнях водится... То ись Штолышк,
выходит...
— Ах, в штольнях! Понятно, понятно...
Разговор, и с самого-то начала ле особенно складный, грозил
превратиться вовсе в околесицу, поэтому Алексей решил от дальней-
ших расспросов пока воздержаться.
Дело же однако было в следующем. Рабанжи и Митька Баргузин,
получив от Аркадия Борисовича соответствующий приказ, выехали на
Мария-Магдалининский прииск.
Еще не доезжая до него, глазастый Митька приметил человека,
-быстро прошмыгнувшего меж черными развалинами домов. Тогда
придержали коней и, хоронясь в кустарнике, стали глядеть, что будет
дальше. Ждать пришлось довольно долго. Наконец человек, на этот
,рзз с какой-то заплечной ношей, появился, рысцой пересек открытое
место и нырнул за одну из развалин. Чуть погодя он возник снова, по
тут Митькина лошадь, как по наущению черта, встрепенулась, наста-
вила куда-то уши и, храпнув, пронзительно заржала, тварь этакая.
Тот человек враз замер, крутнул туда-сюда башкой и исчез, будто
сквозь землю провалился. Митька шепотом матерился. Было ясно, что
добычу спугнули, но все же решили некоторое время выждать. Так и
сделали, однако среди трухлявых срубов Мария-Магдалининского, ес-
ли не считать собак, никто так и не появился. Митька потерял терпе-
ние, плюнул и зло ударил коня ногой. Рабанжи, посмеиваясь, последо-
вал за ним. На Магдалининском они быстренько обшарили развалины
и нашли кое-как, видимо — второпях, спрятанные треть куля муки,
непочатую жестяную банку с постным маслом, крупу и соль. Жух-
лицкий был прав; с его тайного склада на Марня-Магдалннииском
потихонечку потаскивали продукты.
Перетолковав меж собой, Рабанжи и Баргузин решили пойти по
следам бежавшего похитителя.
Легко распутав нехитрые зигзаги, которые то ли с умыслом, то
ли со страху выделывал удиравший, Митька в конце концов оказался
на тропе, уводящей по Гулакочи, и с ретивостью охотничьего пса пу-
стился вдогонку.
В верховьях долины следы свернули вправо, в неширокий распадок.
Митька заухмылялся: «Теперь уж скоро»,— и понужнул коня, торопясь
до темноты настигнуть беглеца.
Миновав на рысях пару полянок, Рабанжи с Митькой вынеслись
на открытое место и тут увидели неподалеку от себя устье штольни,
уходящей в крутой склон правого борта распадка, жидкий костерок
перед устьем н сидящего у огня человека, в котором сразу узнали
Купецкого сына.
Даже появление всех десяти покойников с Полуночно-Спорного
не могло бы напугать Ваську больше. Он окаменел с отвалившейся
челюстью. Но когда всадники, после малой заминки, повернули к
нему, Васька запустил в приближавшихся кружкой с чаем и, отчаянно
27
вереща, заячьим поскоком бросился к штольне. «Стой!» — загремел
Баргузин и скорее для острастки шарахнул по нему из винтовки. И
тут случилось не совсем понятное. Васька вдруг пропал, словно прова-
лился, а вместо него в черном зеве штольни выросло что-то невообра-
зимое— зверь не зверь, ио как бы и не совсем человек: широченное, с
руками почти до земли, косматая башка с артельный котел, и к тому
же рявкнувшее таким ужасным голосищем, что кони шарахнулись,
заплясали, перестали слушаться поводьев.
— Штольник!— ахнул Баргузин.
Раба-нжи, которому было наплевать, кто перед ним — святой дух,
черт с рогами или какой-то Штольник, тотчас выстрелил и попал.
В ответ Штольник взревел еще громче, взмахнул рукой, и пущенный
со страшной силой топор начисто стесал левое ухо Рабанжи, отчего
тот выронил винтовку п едва не сверзился с седла. А страшилище меж
тем громадными прыжками мчалось к Митьке, и у отчаянного Баргу-
зина, не боявшегося ни ножа, ни пули, первый раз в жизни задрожали
руки. Он понимал, что надо немедля стрелять, но вместо того, чтобы
вскинуть винтовку и нажать спуск, раз за разом ошалело передерги-
вал затвор, выбрасывал нестреляные патроны. Набежавший Штоль-
ник вырвал у него винтовку, заскрипел зубами и мгновенно согнул ее
в дугу. Зрелище было чрезвычайное, и оттого Митька немного прочу-
хался. Он дико вскрикнул и так ударил коня стременами, что тот
с места сорвался вскок. Однако Штольник успел ухватиться за кон-
ский хвост и, упершись, сдерживал лошадь до тех пор, пока она не
ударила его копытом в живот. Но и после этого он, уже прострелен-
ный пулей Рабанжи, несколько сажен проволокся за лошадью, затем
разжал руку и остался недвижим, словно труп. Только тогда Митька
с трудом перевел дыхание и бросился догонять ускакавшего вперед
Рабанжи...
Конечно, всего этого Купецкий сын не мог знать. Но то, что знал,
он сам, не дожидаясь вопросов, выложил Звереву. Это произошло уже
после того, как раненого, все еще не очнувшегося, с трудом перенесли
в штольню, в глубине которой было устроено добротное, но в то же
время и очень странное жилье.
Васька угрюмо глядел на подрагивающий огонек свечи, и лицо
его, заросшее многодневной щетиной, обиженно кривилось.
—...Третьего дня собак на меня напустил. Ладно, хоть ловкость
во мне немалая и силушкой бог не обидел, нс то б сожрали, истинный
бог, сожрали. А собаки у Жухлицкого — во, с телка ростом, хвостище
вроде полена и клык волчий, режет вдали бритвой. Пусть... А сегодня,
значит, евоные хожалые при оружии налетели. Трах-бах! Ведь мама-
ево же побоище тут было!.. Ну, положим, отбились мы, а все ж дядя
Гурьян, значит, лежит помирает... Из-за чего человека убили да и меня
хотели? А на Магдалининском, вишь, немного провизии взяли — му-
чицы там, пшена маленько... Оно вроде, выходит, воровство, потому
как не спросясь. Ладно, пусть так, а все ж истинный-то вор кто? То-то
н оно, что — он, Аркадий Борисыч, истинный вор и есть. Оно ведь
как: весь Чирокан с голодухи пухнет, детишки там, старики... а па
Магдалининском, поверишь ли, все старые шурфы вкруговую
кулями забиты. А в тех кулях что? Мука. А еще что? Рис, пшено и
прочее питание для еды... На Магдалининском этом страх что тво-
рится— кругом кости человечьи, в гробу шаман орочонский лежит,
воет, а по ночам вылазит кости те грызет. Его, то нсь шамана этого,
Аркадий Борисыч поставил, чтобы он неправедное его добро стерег...
Надо было хоть немного знать затурканного Ваську и несураз-
ную его житуху, чтобы должным образом оценить ту мстительную ре-
шимость, с какой он обличал — подумать только!—самого Жухлицко-
28
го. Причина тут крылась отчасти в том, что впервые за много-много
лет Купецкий сын видел или хотел увидеть в .инженере из Верхнеу-
дипска человека, который представлялся ему более могущественным,
чем всесильный Аркадий Борисович. И однако же не это было глав-
ным. В ту ночь, когда искусанный собаками Васька явился к Турлаю,
в нем забрезжило ранее не испытанное чувство праведной злобы. Но
ее, злобы этой, хватило лишь на малый рассказ о запертых в подвале
старателях, после чего она как-то быстренько увяла, съежилась и ис-
пустила дух. А вот сегодня что-то невероятное свершилось с Купецким
сыном. После того, как Рабанжи, а вслед за ним Баргузин ускакал
прочь, Купецкий сын — не сразу, конечно,—подкрался к замертво
лежащему Штольнику, стал всхлипывать, охать, бестолково суетиться.
Тут вдруг появился Очир и не успел окликнуть, как Ваську словно
бы ветром сдуло. И вот необычно было то, что удрать-то он удрал, но
не с концом, как сделал бы раныне, и даже рискнул вернуться к
раненому после ухода Очира. Потом Очир вернулся со Зверевым, и
Васька опять-таки вынужден был ретироваться в кусты, но далеко не
ушел, а, с великим трудом побарывая страх, остался поблизости, и
это было совсем уж поразительно, потому что подъехавших верхами
Зверева и Очира он принял в сумерках за вернувшихся Рабанжи и
Митьку...
— ...Эти двое, Митька и... как вы его назвали? — Зверев нетерпели-
во пошелкпвал пальцами.
— Рабанжи,— подсказал Купецкий сын.
— Странная фамилия. Грек, что ли?... Вррчем, неважно. Они,
говорите, видели вас на Мария-Магдалининском прииске?
— Видели, не иначе, — кивнул Васька.— Слышу, конь заржал...
Они были, они, больше никому. А потом, значит, по следам, по следам
за мной...
— Теперь они сообщают Жухлнцкому, что тайники на прииске
раскрыты,— размышлял Зверев.— И тогда он, скорее всего, постара-
ется в течение этой же ночи изъять оттуда все продукты и перепря-
тать в другое место. Это вполне в его силах. И жители Чирокана по-
прежнему будут голодать... Вы понимаете мою мысль?
Васька, до которго наконец дошло, что к нему впервые в жизни
обращаются на «вы», да еще не кто-нибудь, а, шутка сказать, горный
инженер, вконец растерялся, оторопел и едва нашел в себе силы нев-
нятно пискнуть что-то в ответ.
— Вот и отлично,— кивнул Зверев.— Тогда сделаем так. Я даю
вам своего коня, и вы немедленно скачете в Чирокан я рассказываете
Турлаю все, что знаете об этих тайниках. Что делать дальше, Турлай
знает сам. Главное — помешать Жухлнцкому и его людям забрать про-
дукты с Мария-Магдалининского. Возможно, дорога окажется небезо-
пасной, поэтому с вами поедет товарищ Очир. Положитесь во всем
на пего. Выезжать нужно прямо сейчас. Вы готовы?
Да, Васька был готов. Больше того — он, наверно, помчался бы.
сломя голову, и один, и даже заведомо зная, что где-то в пути его
будут поджидать Рабанжи и Митька.
— Да я... я... Эх, в общем, мое достоинство при мне!..
Купецкий сын вскочил, но тут же спохватился, с беспокойством
взглянул на Штолышка.
— Кажись, дышит... Как думаете?..
— Будем надеяться,— коротко отвечал Алексей.
Васька направился было к выходу, но вдруг снова остановился и
нерешительно посмотрел на Зверева.
— Это самое... может, ружьецо дадите?.. Оно ведь как знать...
29
— Не надо,— вмешался Очир.— Я мало-мало могу стрелять. Тебе-
стрелять совсем не надо.
— Положитесь полностью на него,— повторил Зверев и протянул-
руку.— Счастливого пути!
Васька замешкался от неожиданности — видно, не часто ему по-
давали руку,— торопливо и неловко пожал кончики пальцев Звереву,,
после чего какой-то деревянной походкой зашагал к выходу, где его
уже ждал Очир.
Оставшись наедине с бесчувственным человеком, Зверев не спеша
и более внимательно, чего не удалось раньше, оглядел это обиталище,
устроенное в глубине старой штольни. Сделано все было толково и
с умом. Все вокруг — стены, пол, потолок — из обтесанных бревен,
щели туго проконопачены мхом. В углу псчка-камснка. Непонятно
только, куда девается дым. Видимо, где-то дымоход с хорошей тягой
здесь, под землей-то. Обычно в штольнях бывает холодно, сыро, но
тут этого Зверев нс заметил.
Судя по всему, обитали здесь уже давно — подземная каморка
выглядела вполне обжитой. Кроме топчана, на котором лежал сейчас
бесчувственный хозяин, в углу виднелся стол, возле него — лавка и
что-то вроде ларя. Впрочем, много ли разглядишь при скудном свете
единственной свечи, а проявлять излишнее любопытство в чужом жи-
лище Зверев, естественно, не стал.
«Может, стоило самому поехать с этим Разгильдяевым?»—поду-
мал он, однако тут же должен был признать, что если, не дай бог,
дело дойдет до перестрелки с кем-то в пути, то стрелок-виртуоз Очир,
само собой, окажется куда полезнее его. Нет, тут все было сделано
правильно, и единственной заботой в ближайшие часы оставался это?
старец — Штольник.
Зверев снова подошел к нему, прислушался. Дыхание раненого'
как будто бы выровнялось, глаза спокойно закрыты, и вообще — впе-
чатление почти такое, что человек спит. Видимо, пахучая мазь Очира,
составленная по каким-то неведомым рецептам степной медицины, де-
лала свое дело.
У Алексея несколько отлегло на душе, и, усевшись на лавку, он
приготовился к бессонной ночи.
Должно быть, он все-таки незаметно задремал, потому что про-
пустил момент, когда старец пришел в чувство и, повернув голов},
уставился на него.
Что бы там ни говорили, но, наверно-таки, есть во взгляде челове-
ческом, а в особенности — взгляде страдающем, некая магнетическая
сила, оказывающая порой действие, почти физически ощутимое. Во
всяком случае, Алексею показалось, что Ого не то окликнули, не то
слегка толкнули, и он мгновенно очнулся. С темного, дремуче зарос-
шего лица на него сосредоточенно глядели два глаза, в которых
красноватыми точками отражалось пламя оплывающей свечи.
Тишина, полумрак тесного пространства, красновато светящиеся
глаза...— все это оказалось неожиданным для Алексея, который толь-
ко что видел перед собой ледоход на Неве и вонзающийся в весеннее
небо шпиль Петропавловской крепости. Он кашлянул и спросил сип-
ловатым голосом:
— Э, как вы себя чувствуете?
Штольник чуть шевельнулся, при этом в груди у него захрипело и
забулькало.
— Давно... на тебя гляжу.— медленно, трудно проговорил он.—
Безбоязно спишь... с улыбкой... Совесть, стало быть, чиста...
Он умолк, и молчал довольно долго. Алексей ждал, почему-то не
решаясь даже шевельнуться. Бог знает, что тому было причиной —
30
неожиданные слова старца или столь неожиданная осмысленность
его взгляда,— но Зверев смутно, интуитивно чувствовал, что на этого-
человека, прожившего, надо думать, долгие годы в сумерках мысли
и духа, снизошло предсмертное озарение. Наступила недолгая ясность
ума.
— Васька-то.. где?
Зверев объяснил, стараясь говорить как можно короче. Однако
старец его не слушал — он надолго погрузился в какие-то свои мысли.
— Жалко мужика... Хребтина вынута из него... Пропадет...— с
усилием вымолвил он и опять замолчал.
Стояла все та же особая подземная тишина, тяжелая, как напла-
стования горных пород, нарушаемая лишь бульканьем в груди
Штольника. Чуть колебалось пламя свечи, наполняя тени призрач-
ным подобием жизни. Алексей извлек «Лонжин», щелкнул крышкой —
четверть третьего ночи. Впрочем, в этой подземной берлоге, наверное,
всегда одно и то же время суток — глухая полночь.
— Крещеный? — хрипловато прошелестело вдруг.
Смысл вопроса дошел до Зверева не сразу.
— Что? Кто — я?.. Да-да, крещеный...— запинаясь, произнес он и,
сам не зная почему, добавил:— В Казанском соборе крестили...
— Возьми икону,— Штольник слабым движением век указал в
темный угол, и Зверев не без труда разглядел там незамеченные им
ранее образа.
Воля умирающего — священна, и все же Алексей, стоя с иконой
в руках у ложа опять затихшего старца, не мог избавиться от ощу-
щения нелепости своего положения.
— Помираю... скоро уж...— прохрипел Штольник, не открывая
глаз.— Топчан отодвинешь... потайная дверца там... Приданое дочке...
Сашенька у Жухлицкого... Золото... которое в кожаном тулупе... украл
я, помрачение нашло... после кровь на нем выступила... Утопи его в
реке... Икону целуй на том... Остальное все Сашеньке... Клянись...
Виноват я перед ней... Бог-то простит... Сашенька бы простила...
Таковы были его последние слова. Больше никаких признаков
жизни уже не подавал. И однако он был еще жив — Зверев чувствовал
это интуитивно, по каким-то неуловимым и непонятным ему самому
признакам. И точно так же, спустя некоторое время, он вдруг ощутил
как бы неосязаемый толчок: все кончено, старик отошел. Тогда Алек-
сей машинально взглянул на часы. Было начало четвертого утра.
Что делать дальше, Алексей решительно нс знал. В нем всегда
теплилось подсознательное убеждение, что жизнь, чья бы она ни бы-
ла,— предмет значительный, и конец у нее, соответственно, должен
быть тоже значительным. И вдруг эта самая жизнь, целая человече-
ская жизнь, прошедшая неведомо где и неведомо как, завершилась у
него на глазах, и при этом настолько просто и даже как-то между
прочим, что трудно было полностью поверить в случившееся...
Давным-давно, еще в ту пору, когда Аркадий Борисович был
мальчиком Аркашей, а в Золотой тайге, говоря «хозяин», имели в
виду Бориса Борисовича, на работавшемся тогда Мария-Магдалинин-
ском прииске жил степенный и удачливый старатель Оглоблин. Он
был редким докой в золотом деле, за что был ценим хозяевами и
почитаем среди своей братин — бывалых добытчиков золота. Водилась
за ним одна слабостишка, не редкая, впрочем, на приисках,— подвер-
женность запоям, что случалось с ним раза два в году. В такие дни
он пропадал из дому и не заявлялся обратно, пока не улетучивались из
него последние остатки многодневной гульбы. Свои исчезновения он
объяснял тем, что боится под пьяную руку убить жену. Ему верили,,
потому что более жадной, жадной до остервенения, скандальной к
31
ехидной бабы, чем знаменитая Оглоблиха, не было во всей Золотой
тайге.
Очень возможно, что Оглоблин, как многие до него лихие охот-
ники за фартом, спился бы с круга и окончил свои дни в самой жал-
кой нищете, дерьме и вшах. Но, во-первых, его удерживало в колее то,
что у него была горячо любимая почти уже взрослая дочь, и он меч-
тал обеспечить ей безбедную жизнь и выдать замуж за «поставного»
человека. А во-вторых... во-вторых, ему был уготован совсем иной
конец.
Bet; началось с того, что однажды во время шурфочных работ на
только что открытом дальнем прииске в руки, .ему попал поистине
редкий самородок. Величиной он был с добрый мужской кулак, а по
виду своему удивительно напоминал голову захудалой беспородной
дворняги с обвислыми ушами. Оглоблин долго дивился этому курьезу
природы и наконец решил, что такая диковинная находка, пожалуй,
к счастью, а потому отдавать се хозяину никак не следует. И с этого
времени жизнь Оглоблнхи превратилась в череду кошмаров: она пря-
тала самородок в самые немыслимые места и тут же бежала прове-
рять или перепрятывать — то ей мерещилось, что кто-то мог подгля-
деть, то тайник нс внушал доверия, то еще какая-нибудь блажь лезла
на ум.
Так, в страхе и суете, прошло три года, и за это время все те
десятки и десятки потайных мест, где перебывал кусок золота, на-
столько перемешались, перепутались в голове вздорной бабы, что
однажды, в очередной раз спрятав самородок, она больше уже не
смогла его найти. Потратив несколько дней на лихорадочные поиски
и даже погадав с отчаянья на картах, Оглоблиха решила сначала, что
это сам черт «заиграл» золото, но потом вдруг вспомнился ей недав-
ний разговор мужа о близящемся замужестве дочери и сетования его
на то, что приданое у Варечки получается не столь богатое, как хо-
телось бы, и при этом он даже помышлял продать «собачью голову»,
о чем Оглоблиха, понятно, и слышать не хотела. И вот теперь се
склочное воображение мгновенно родило догадку, дополнило ее вся-
ческими дополнительными мелочами, и сговор отца с дочерью пред-
стал перед бабой со всей очевидностью.
На беду, это случилось как раз в тот день, когда Оглоблин
вернулся домой после крепкого запоя. Он лежал на лавке в сенях,
мучимый похмельем, раскаяньем, подавленный какими-то беспри-
чинными тревожными предчувствиями. В этот момент к нему и под-
ступила жена, грозно вопрошая о -самородке. Он ответил ей в том
духе, что самородок этот за минувшие три года он вообще ни разу
не видел, а в сей же момент ни видеть, ни говорить о нем не же-
лает. С тем он и уснул, а пробуждение его было таковым, что впо-
ру сойти с ума. Прежде всего, он обнаружил, что лежит навзничь и
не может пошевелить ни рукой, пи ногой, поскольку накрепко при-
вязан к лавке. Но не это было самым ужасным, а то, что неподале-
ку, не сводя с него пронзительных глаз, сидела собственная его же-
на с топором на коленях. Заметив, что муж проснулся, Оглоблиха
взяла топор в руки и проговорила тихо и зловеще. «Отдай саморо-
док. Не отдашь — вот те крест, отрублю голову». Конечно, сначала
он ничему не поверил, приняв все за дурной сон, затем — больше от
изумленья, чем со злости,— обложил жену самыми черными сло-
вами, но видя, что с бабой творится что-то неладное, испугался по-
настоящему и, клянясь и божась, стал слезно отрицать свою при-
частность к пропаже самородка. «Ну ладно,— сказала тогда Огло-
блиха.— Возьму грех па душу, — подыхай, собака!» С этими сло-
вами она набросила мужу на лицо мешок н, подхватив вместо то-
32
пора старый валенок, тяпнула его по голове. Оглоблин, сначала бы-
ло взвывший, после удара тихонько ойкнул, дернулся и затих. И,
как оказалось, навсегда—у бедного мужика случился разрыв сердца.
Оглоблиха благополучно скрыла причину смерти мужа, тем бо-
лее, что ни соседи, ни начальство не увидели в этом ничего особен-
ного— велика важность, еще один сгорел от выпитого.
Однако история с пропажей «собачьей головы» па этом нс кон-
чилась. Вскоре после смерти отца Варвара, девица здоровая, красивая
п работящая, вышла замуж за молодого старателя Гурьяна Шабае-
ва, который, как и мечтал покойный Оглоблин, был парнем «постав-
ным» п славился на приисках Золотой тайги совершенно сказочной
силой. Кроме того, Гурьян отличался добродушием, приветливостью в
набожностью, с готовностью отзывался на просьбу о помощи. Разно-
шерстный приисковый народ с редким единодушием любил его, гор-
дился им и охотно рассказывал о нем приезжим. Лучший друг Гурья-
на, баргузинский псаломщик, всерьез утверждал, что у него два серд-
ца — слева и справа. Другие — что он «грудью отбивает» двухпудо-
вую гирю, — что сие значило, не знали, вероятно, и сами рассказчи-
ки. А вот то, как он, повесив на пальцы две двухпудовки, легко и сво-
бодно крестится ими, перебрасывает гирю через амбар или несет на
спине лошадь, видели многие. В числе его подвигов были и другие,
более серьезные. Однажды, спуская в двадцатпметровын шурф бадью
с людьми, оплошали воротовщикп - упустили рукоятку- В тот крат-
кий миг, когда бадья падала вниз, а воротовщикп стояли, окаменев
от ужаса, оказавшийся рядом Гурьян подставил обе ладони под бе-
шено вращавшуюся рукоять ворота и совершил, казалось бы, неве-
роятное, невозможное — сумел поймать эту самую рукоять и тем са-
мым остановил падение тяжелой бадьи с людьми...
Сам Борис Борисович благоволил к детинушке. Вообще говоря,
почти нс было людей, которые могли бы похвастаться расположением
старшего Жухлицкого. Сам он был человек хоть и живучий, но вне-
шне немощный, а потому недолюбливал людей болезненного вида, и
в этом нет ничего странного — многие терпеть не могут в других
именно те пороки, которые присуши им самим. Не нравились Бори-
су Борисовичу и краснощекие здоровяки,— они напоминали ему о его
собственной хилости. А вот к Гурьяну Шабаеву он относился совсем иначе,
ибо нечеловеческая сила молодого старателя, возвышаясь над всем
и вся, телесно как бы уравнивала Бориса Борисовича со всеми обык-
новенными смертными. Впрочем, его благосклонность была сродни
тому снисходительному удивлению, с каким взирают на десятипудо-
вого хряка или здоровенную ломовую лошадь.
Женившись, Гурьян, у которого своего угла, кроме топчана в ка-
зарме, не было, поселился у своей жены. Жили молодые Дружно, ду-
ша в душу, в положенный срок родилась у них дочка, которую на-
рекли Сашенькой. Особых достатков, как и у прочего приискового
люда, у них не водилось, но оба они были здоровы, умели работать,
а потому могли надеяться на что-то лучшее в будущем.
Однако надеждам их не суждено было сбыться. Как-то весной,
года два спустя после свадьбы, Гурьян заговорил о том, что хорошо
бы уехать к нему на родину (он был родом с Алтая), где и тайга
богаче, п зимы теплее, и хлеб родится, и, коль придет такая блажь,
есть где по золотому делу стараться. Варвара поддакивала, и па том
разговор закончился.
С этого дня Оглоблиха, несколько притихшая было после смер-
ти мужа, снова потеряла покой. Разговор об отъезде на Алтай пред-
ставился ей вовсе нс случайным. Эта паскудница Варька, которой по-
койный отец, конечно же, оставил и «собачью голову», я просто золе-
s. «Байкал» 6
33
той песок, явно сговорилась со своим муженьком податься в жилуху,
а ее, свою мать, бросить здесь. Оглоблиха баба еще здоровая, вид-
ная, подумывала вторично попытать семейного счастья и потому бы-
ла не прочь даже остаться. Но для этого нужно, чтобы Варька чест*
но поделилась с ней отцовским золотом. Выбрав время, она загово-
рила об этом с дочерью, однако та лишь заморгала в ответ своими
бесстыжими глазами и принялась уверять, что никакого золота отец
ей не оставлял, не давал, и она ничего об этом знать не знает.
Разговор об отъезде больше не возобновлялся, и это еще более
насторожило Оглоблиху: знать, пока все тайком обговаривают, а по-
том, глядишь, втихую соберутся и — поминай, как звали. Ну, уж нет,
кого-кого, но ее-то на этом не проведешь! И Оглоблиха начала изы-
скивать способ поссорить молодых, чтобы тем самым расстроить их
предполагаемый отъезд, а главное же — надеясь, что убитая горем
Варька станет сговорчивее.
Способ поссорить подвернулся вскоре сам собой, и Оглоблиха не
преминула им воспользоваться с той же беззастенчивой решимостью,
с какой когда-то рваным валенком нанесла роковой удар мужу.
Случилось так, что прихворнула маленькая Сашенька, которой ис«
полнилось тогда годика полтора. Зыбка ее была рядом с кроватью
родителей. Варвара, лежа подле мужа, укачивала плачущего ребенка
и всю ночь почти не сомкнула глаз. Утром, так и не выспавшись, ей
предстояло идти на работу, поэтому Оглоблиха сжалилась и перед
рассветом предложила дочери поменяться местами. Варвара охотно
перебралась на печку и тотчас уснула, а мать заняла ее место возле
безмятежно посапывающего Гурьяна и принялась покачивать зыбку-
Постепенно Сашенька перестала хныкать, успокоилась, затихла. За-
дремала и Оглоблиха,
Проснулась она от прикосновения горячей и тяжелой руки Гурья-
на. В окне еще стояла ночь, и в избе было по-прежнему темно. Пер-
вым пробуждением Оглоблихи было оттолкнуть зятя, подать голос, но
в следующий миг она почти безотчетно поняла-, вот он, тот самый спо-
соб поссорить дочь и зятя! Как бы воочию увидела она перед собой
тусклый блеск заветной «собачьей головы». А потом... потом, словно
перебродившая брага, которая вышибает из бочонка пробку и с не-
удержимой силой шибает хмельной пеной, вскипела, взыграла столь
долго подавляемая страсть этой уже увядающей бабы, и ей стало уже
не до самородка.
Гурьян понял все, когда уже было поздно. Он вскочил, ошпарен-
ный, схватил обомлевшую бабу за плечи, так что у той чуть не пе-
реломились кости, еще раз вгляделся сквозь темень в ее смутно бе-
леющее лицо, дико вскрикнул, оттолкнул и без памяти выбежал вон...
В избу он больше нс вернулся. И на Мария-Магдалининском
прииске его больше не видели. Да и ни па одном прииске Золотой тай-
ги тоже не встречали. Уже потом, много времени спустя, были глу-
хие слухи, что будто бы обитает он где-то в тайге, аж возле Бодай-
бо, живет отшельником, страшен на вид и явно не в себе. Много мо-
лится, но опять же как-то по-своему, не по-людски...
Через несколько месяцев после этой ночи Оглоблиха умерла, пы-
таясь тайно вытравить плод с помощью полуслепой бабки, о чем Гу-
рьян, слава богу, так и не узнал, иначе, надо думать, он, и без того
свихнувшийся, уж подавно наложил бы на себя руки.
Случившееся по-своему и, пожалуй, больше всего подкосило Вар-
вару. Правда, умом, как Гурьян, она не повредилась, но с той поры
как бы махнула на себя рукой, и жизнь ее пошла неряшливо, неуст-
роенно, почти что безобразно. Она то работала на разных приисковых
34
подсобных работах, то ходила в «мамках» при артельной братии, то
промышляла поденкой. Замуж больше не выходила.
Что же касается исчезнувшего и никем после так и не найденно-
го самородка, той самой «собачьей головы», то о нем долго помнили
и говорили на приисках Золотой тайги, называя не иначе как «черто-
вым гостинцем». Но шло время, и постепенно о нем поминали все ре-
же и реже, пока за давностью лет не забыли совсем...
Бесконечным караваном, отягощенным смертями и рождениями,
проходили годы. Без малого четверть века минуло с той грешной но-
чи, и вот в заброшенных штольнях Золотой тайги стали мельком за-
мечать некое диковинное существо. Оно явно сторонилось людей, ко-
торые и сами-то не шибко рвались разглядывать его даже на расстоя-
нии. А уж лезть за ним в штольни, в кромешную темноту сырых и
тесных подземелий... Словом, к тем исконным обитателям Золотой
тайги, которые водились в избах, где некогда совершилось убийство,
заманивали на болота, глядели кровавыми глазницами со дна глубо-
ких шурфов, скалились из ороченских гробов, стонали по ночам на
кладбищах и плакали у одиноких крестов возле таежных троп, при-
бавился еще один, которого приисковая молва нарекла Штольником.
В отличие от стонущих и плачущих, которым, кроме свежей челове-
чьей крови, ничего не было нужно, этот самый Штолышк будто бы
иногда останавливал вьючные обозы и требовал с них различные то-
вары, правда, в обмен на золото. Ему не перечили, боясь, что отказ
повлечет за собой несчастье. Такое поведение существа, сопричислен-
ного к нечистой силе, должно было казаться, по меньшей мерс, стран-
ным, но в последние годы в мире вообще все как бы посходило с
ума: кровавое побоище на ленских приисках, германская война, не-
внятные, но тревожные слухи о волнениях на фабриках и заводах, в
деревнях, трудности с питанием, безостановочно лезущие вверх цены
на самое необходимое... Так что, если подумать, нечистая сила тоже
не могла, наверно, продолжать жить по-старикке...
Алексей с трудом оттащил в сторону топчан со свинцово тяже-
лым телом Штольника и принялся оглядывать стену, ища потайную
дверцу. Долго, впрочем, искать не пришлось, однако если не знать, то
можно было ее и не обнаружить — она была сделана довольно хитро
и представляла собой часть бревенчатой стены.
После двух-трех попыток перед Алексеем открылся низкий лаз.
куда можно было протиснуться лишь хорошо согнувшись.
Скупой свет огарка явил взору довольно просторную каменную
нишу, где на грубо сколоченных широченных лавках охапками лежа-
ли целые штуки материи — тончайшие кружевные ткани, шелка, ба-
тист, бархат, парча, пуховые платки и прочее, прочее. Все это было
покрыто пылью, местами попорчено сыростью и мышами. В ржавых
банках из-под монпансье, халвы и прочих лакомств хранилось множе-
ство женских украшений с драгоценными камнями, золотые монеты,
а отдельно — самородки и золотой песок.
Да, впору было протереть глаза, увидев такое. Невольно подума-
лось, уж не грабежом ли промышлял Штольник, нс похаживал ли он
этаким удалым атаманом Кудеяром вдоль таежных троп, не помахи-
вал ли он кистенем в глухие ночки да пе оглушал ли, грозный и мо-
гутный, горы-долины леденящим разбойным посвистом? Действитель-
но, когда и как умудрился полубезумный старец собрать в свою бер-
логу эти немалые и странные сокровища?
Алексей вспомнил беззаботное свежее личико Сашеньки, которой
было предназначено все это богатство, и подумал, что еще немного —
3s
35
и чувство реальности покинет его. Золотая тайга оказывалась поисти-
не неистощимой на причудливые гримасы...
Где-то в темном углу пискнули, завозились мыши, и это привело
Зверева в себя.
Он уже собрался было уйти, но вдруг вспомнил слова Штольни-
ка о том золоте, которое следовало утопить. Где же оно? Алексей по-
водил свечой, вгляделся попристальней и заметил в сторонке невзрач-
ную, наполовину пустую кожаную суму. Не надо было даже раскры-
вать еб, чтобы по одной лишь тяжести, особой, неестественной, понять:
оно, то самое золото, на котором, как говорил старец, вы-
ступила кровь. «Не меньше пятидесяти килограммов», — прикинул
Зверев и задумался. Конечно, наказ Штольннка следовало рассматри-
вать как последнюю волю умирающего человека, который имеет не-
оспоримое право распорядиться своим имуществом по собственному ус-
мотрению. И если уж он пошел даже на то, чтобы поступиться инте-
ресами дочери, веля утопить столько золота, то. надо думать, имел
для этого достаточно веские основания. Алексей, невольно ставший
его душеприказчиком, и мысли нс допускал, что можно пренебречь
завещанием покойного. И дело тут было вовсе не в иконе, которую
он держал у одра умирающего, — просто совесть не позволила бы
ему поступить иначе. Но легко сказать — утопить пятьдесят килограм-
мов золота. Зверев слишком хорошо знал, какой поной дается каж-
дый золотник этого проклятого металла...
Раздираемый сомнениями, Алексей сам не заметил, как выбрался
из сокровищницы старого сумасброда, миновал отшельническую оби-
тель. где, остывая, лежала бренная его плоть, и, пройдя по черной
трубе штольни оказался под открытым небом.
По-ночному родниково-свежий воздух, чуть разбавленный хвойной
горчинкой, остужал воспаленную голову. На востоке, за черным ча-
стоколом таежных вершин, начинало нежно алеть словно бы заново
созданное небо. И с рассветной нерешительностью, как бы только при-
мериваясь, поцвнркнвали где-то птахи.
Утро, медленно распускавшееся перед глазами Алексея, было чу-
деснее чудесного — ничем не запятнанное, не омраченное, исполнен-
ное высшей красоты и целомудрия, утро первого дня творения. А за
спиной, в глухой и тесной каменной норе, лежал труп несчастного
таежного отшельника. Лежали пятьдесят килограммов сомнительного
золота. Лежали дорогие ткани и женские украшения с самоцветами, не-
ведомо какими путями добытые оборванным безумным старцем для
своей дочери, сожительницы миллионера.
Золотая танга продолжала громоздить абсурд на абсурд.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ —...Теперь об этом золоте... Значит,
он так и сказал, что, мол, кровь нз
нем?
— Так и сказал...— глаза закрывались сами собой, и Зверев,
чтобы нс заснуть прямо в седле, заставлял себя поддерживать
разговор.
— Гм... Тогда, не иначе как, это то самое золото, из-за которого
на Полуночно-Спорном десятерых зарезали. Хоть Аркаша и хотел по-
шить меня в дурни, однако ж я кое-что емнкитил...
II Турлай рассказал все, что слышал в подвале Жухлицкого и
что домыслил уже сам.
Выслушав его, Алексей некоторое время ехал молча, потом про
говорил вполголоса, как бы отвечая на какие-то свои мысли:
36
— М-да, так оно и есть: люди гибнут за металл... Сатана там
правит бал...
— Что ты сказал, Платоныч? — не расслышал Турлай. — Ка-
жись, сатану недобрым словом поминаешь?
— Да вот, понимаете... есть одна давняя немецкая легенда о-
старом докторе Фаусте, который продал свою душу дьяволу. Книги
об этом написаны. И театральную постановку создали, оперу. Сам
Федор Иванович Шаляпин там пел, Мефистофеля изображал, сатану
то есть. И есть в опере этой такой момент, когда сатана как бы по-
хваляется своей властью над родом людским. И говорит как раз эти
слова — что, мол, люди душу свою продают ему за золото, и сам он,
сатана, справляет в мире бесовский праздник, правит свой бал...
— Занятно, — сказал Турлай после некоторого молчания. — Бал,
значит, бесовский? Танцы-шманцы? Ну-ну... Может, тот самый Федор
Иванович правду говорил...
— Да! — вдруг спохватился Зверев. — Я ведь что хотел сказать
о золоте... Ведь если этот тронутый старик похитил его у... как его?
— Миша Чихамо?
— Да-да, Миша Чихамо. Вот я и говорю, что если покойный по-
хитил его у Чихамо, то у меня, можно сказать, камень с души... Хотя
— нет, что я говорю!.. Какой же с души, когда убито столько людей.
— Понимаю. Платоныч. Пусть тебя не грызет совесть — с этого
золота проклятье мы снимем, сделаем достоянием республики.
— Что ж, разумно. Что же касается всего остального, то оно дол-
жно быть вручено, согласно завещанию, Сашеньке.
— А вот уж это мне не по душе, — поморщился Турлай, обмахи-
вая сорванной веткой шею коня.— Кровопийце Жухлнцкому...
— Не Жухлнцкому, а Сашеньке,— Поправил Алексеи, и в голо-
се его прозвучала непреклонная решимость.
— Ну, нехай будет гречка, — с явным сожалением согласился
Турлай. — Так и быть, поделим с дивчиной наследство старо-
го колдуна.
Время уже перевалило за полдень. Задержаться пришлось пото-
му, что Турлай, Очир и Васька приехали уже поздним утром, н сразу
же началась суета с похоронами старика. Могилу выкопали тут же.
на краю поляны, недалеко от штольни, опустили в яму тяжелое
тело и без лишних вздохов закопали. Конечно, были сказаны прили-
чествующие случаю слова, однако кручиниться и предаваться размыш-
лениям о бренности земного бытия не было времени: живым — ско-
ротечное, мертвым — вечность. Только Васька всплакнул и некоторое
время неприкаянно слонялся по поляне, размазывая слезы грязным
кулаком, но и он вскоре отвлекся от горестных своих мыслей, наткну-
вшись на достойные изумления вещи — согнутую едва не в дугу вин-
товку, срезайнос ухо Рабанжи, сморщенное и окровавленное, и еще
одну винтовку, вполне исправную, которую заодно с ухом потерял
тот же Рабанжи.
Оставшимся после Штольннка добром распорядились так: ткани
оставили в тайнике, а золото и драгоценности взяли с собой, распре-
делив их по седельным сумам.
Везти пришлось немалое богатство, поэтому ехали с необходи-
мой предосторожностью — впереди Васька, вооруженный винтовкой
Рабанжи, саженях в десяти за ним Турлай и Зверев, позади всех —
Очир.
Проезжая через Мария-Магдалннинский прииск, Зверев отметил,
что здесь кое-что изменилось — исчез череп с шеста, не видно было
и дряхлого гроба, набитого гниющим медвежьим мясом.
Со слов Турлая Зверев знал, что группа вооруженных старате-
37
лей минувшей ночью произвела здесь при свете факелов и костров
тщательный обыск. Из старых шурфов было извлечено немало про-
дуктов, в том числе — больше девяноста кулей муки. Никто из людей
Жухлицкого так и нс появился. Больше того — когда Турлай нагря-
нул к Аркадию Борисовичу, обвиняя его в сокрытии продуктов, тот
сделал удивленное лицо и наотрез отказался от какой-либо причаст-
ности к тайникам на Магдалининском, Хотя даже ребенку было ясно,
что никто другой, кроме него, организовать тайные склады не мог, од-
нако же доказательств нс было. Турлай ушел от него взбешенный, но
з еще большей ярости пребывали старатели. На рассвете, как толь-
ко с Магдалининского были привезены продукты, возник стихийный
митинг, па который сбежался почти весь Чирокап. Мужики матом
крылц Жухлицкого, горланили бабы, свистела и орала ребятня, ра-
дуясь возможности безнаказанно пошуметь. И как ни противился Тур-
лай, было категорически решено национализировать прииски и драгу
Жухлицкого. Напрасно председатель Таежного Совета пытался осту-
дить страсти, уговаривал, ссылался на Пентроспбирь, Читу, Верхне-
удинск, напирая на то. что подобные действия должны решаться на-
верху, его и слушать нс захотели. Пригрозили скинуть с председате-
лей, обвинили даже в пособничестве Жухлицкому. Прямо с митинга
толпой отправились на берег, и человек десять на лодках подплыли
к драге и после недолгих препирательств выгнали оттуда приставлен-
ную Жухлицким охрану.
Таковы были события минувшей ночи и сегодняшнего утра. Зве-
рев от них не был в восторге, однако сомнения свои он решил при-
держать до приезда в Чирокан.
Во дворе Турлая стояли оседланные лошади, на завалинке сидели
четверо вооруженных мужиков, разговаривали, курили. Увидев Зве-
рева, уважительно встали и поздоровались. Потом отозвали в сторон-
ку Турлая и о чем-то вполголоса перетолковали с ним.
— Чувствуешь, Платоныч, как народ оживился, а? — весело под-
мигнул он, взбегая на крыльцо. — Что ни говори, а харч на войне —
первое дело.
В избе председателя Таежного Совета поджидали еще двое.
— Члены Совета,— представил их Турлай.
— Алтухов,—сказал невысокий рыжебородый мужичок и стес-
ненно протянул Звереву руку.
— Кожов,— буркнул другой, повыше ростом, костлявый, суту-
лый, с лихорадочным блеском в глазах.
— У нас здесь, вишь, маленько спор вышел, — зачастил рыжебо-
родый, обращаясь к Турлаю. — Ну, для начала муку мы выдали по
числу едоков. Тут, считай, мы все согласные. А дальше, говорю, надо
так. Прииска теперь наши, начнем их понемногу работать. И тогда
продукты отпускать каждому смотря по сданному золоту...
— А я говорю — всем работающим поровну!—оборвал его сум-
рачный Кожов.— Потому как сказано: свобода и равенство.
— Как поровну? Как же поровну? — заверещал Алтухов, повора-
чиваясь то к Кожову, то к Турлаю. — Положим, я сдам три золотни-
ка, а другой—хрен да пять долей в придачу, и нам — поровну? Или,
скажем, у меня пять душ детей да баба, а вот у него, у Васьки, вся
семья—-сам да блохи, что на нем, и нам обратно поровну? Непра-
вильно это!
Турлай крякнул, сильно потер затылок:
— Кожов, конечно, прав. Я ведь и сам за равенство. Все беды
от того и идут, что у одного есть все, а у другого пи шиша. Однако
и ты, Алтухов, верно говоришь. Потом вот еще что — как со стари-
38
ками будем или со вдовыми бабами, которые на приисках не могут
работать? Их что, на голодном пайке держать будем?
— И не дело это — на золото все мерить. Иначе как-то надо! —
вставил Васька.
— Деньги, что ль, печатать начнем? — усмехнулся Кожов.
— Ну, печатать не печатать, а, может, пока царскими обходиться
будем, а? — задумчиво поморгал Алтухов.
— Ты что? Ты это что выдумал-то? — Кожов как-то даже почернел
от ярости.— По царю-батюшке соскучился? Тогда уж, может, разогнать
Совет, да на поклон к Жухлицкому?
— Тихо, тихо, мужики! — возвысил голос Турлай.— С царскими
деньгами это ты, Алтухов, через край хватил. Василий тут дело ска-
зал— нескладно как-то золотой песок из кармана в карман пересы-
пать. Этак, глядишь, еще и монету свою чеканить навостримся... Ко-
нечно, со временем будут у нас свои деньги, советские...
— Нет, председатель, тут ты не прав — не будет денег, не долж-
но их теперь быть, — тихо, но твердо заявил Кожов.
— То есть как это — не будет денег? — опешил Турлай.
— Как же без них жить-то? Это... это ты того...
— Не будет денег! — стоял на своем Кожов. — Сам же говоришь,
что все зло из-за того, что у одного много, а у другого мало. Нс бу-
дет денег — не станет и разницы этой, понял? А как все устроить, то
над этим, конечно, будут думать люди, поумней нас с тобой. Это мне
в прошлом году один башковитый человек досконально объяснил.
Как же он называл-то себя... Постой, постои... Антихрист не антихрист,
а что-то вроде того.,.
— Анархист?— пришел на помощь Зверев.
— Во-во! Оно самое — анархист и есть...
— Ну-у, так бы сразу и сказал! — с облегчением рассмеялся Тур-
лай.— Я — большевик, анархисты мне не указ... Ну, деньги — дело
дельное, а пока подсчитаем-ка толком, сколько у нас вообще людей
в Чирокане п которые из них могут работать, а которые свое уже
отработали...
— И детишек, — вставил Алтухов.
— Само собой, — согласился Турлай.
Пока члены Таежного Совета занимались составлением списка,
Зверев, усевшись в сторонке, начал доставать из полевой сумки до-
кументы, чтобы подготовиться к разговору с Турлаем о национализа-
ции драги и приисков Жухлицкого. Разложил на скамье бумаги и за-
думался. Этот внешне малозначительный разговор членов Таежного
Совета на миг приоткрыл перед ним оборотную сторону революции,
где уже не было романтических тайных сходок, дерзких побегов ш
тюрем, подпольных типографий, нелегальных переходов границ, фаль-
шивых паспортов, перестрелок с агентами охранки и рискованных
провозов через таможню запрещенных изданий, а были другие, пе ме-
нее, а может быть, и более величественные дела и труды. Людям,
ставшим во главе новой России, профессиональным революционерам,
умеющим перестукиваться через тюремные стены и владеющим прие-
мами конспирации, предстоит теперь делать будннч'ную государ-
ственную работу, организовывать все заново, начиная от дипломати-
ческой службы и кончая сиротскими приютами и домами для пре-
старелых, решать вопросы о том, какими должны быть деньги Рос-
сийской Советской республики и сколько их выплачивать в месяц
члену правительства, а сколько — прачке, сколько должен стоить
фунт хлеба, а сколько — грамм золота. И когда Алексей попытался
хотя бы приблизительно представить себе все множество подобных
дел, ему на миг сделалось не по себе: самое малое, со времен Петра
Великого складывалась эта пирамида, называемая государством Рос-
сийским, и вдруг все сломано, переиначено, и надо все строить зано-
во, по-другому. Сколько лет понадобится? Десять? Пятьдесят? А мо-
жет, три века?.. И вдруг как-то сама собой промелькнула змейкой не
лишенная злорадства мыслишка? «Нет, не суметь вам! Не получится!»
Алексей поморщился, словно от зубной боли, встал и вышел в.а
крыльцо.
По безлесому, покрытому серым морем, каменной россыпи склону
хребта па том берегу Чирокана скользили изменчивые тени облаков.
По всей ширине реки шла тускло-стальная холодная рябь. День был
под стать этому времени — концу северного лета: свет яркий, резкий,
по .наплывами тускнеющий; немного ветрено; воздух прохладный,
свежий, чуть сыроватый, когда дышится легко и емко... Все же хо
рош был божий мир, пусть даже мир этот — раскорячившаяся на
сотни верст во все концы безалаберная Золотая тайга.
«А впрочем, почему не получится?» — подумал Зверев, провожая
взглядом облака, уползающие за щетинистый гребень недалекого
хребта. Да, дел много, это понятно. И зачинателей революции, то
есть тех, кто прошел ссылку, подполье и эмиграцию, не так уж мно-
го, это тоже было ясно. Стало быть, этим людям одним со всей гро-
мадой больших и малых дел разворошенной страны не управиться.
Они это совсем не отрицают и не обещают сделать все непременно
своими руками н прямо тотчас. И однако они вовсе не призываю г
всех немедля начать мыслить подобно им и уверовать в их библию
— «Капитал» Карла Маркса. Нет. Они просто предлагают всем граж-
данам работать честно и добросовестно и если уж не помогать, то
хотя бы нс мешать им. «Вы работали во имя России? Вот и продол-
жайте работать во имя ее же, — так они ставят вопрос. — История
нас рассудит, и время покажет, что мы были правы». Собственно,
так они и поступили с ним, с Алексеем Зверевым. Он был окружным
инженером и остался им по сию пору. Откуда ж тогда в нем эти
сомнения? Разве у него своп прииски и миллионы в банках, как у
Жухлицкого или Ризера? Смешно! Все его богатство — это честь рос-
сийского горного инженера, соответствующие знания да диплом об
окончании института. Ему ли, российскому инженеру, злорадствовать
по поводу того, что «им», большевикам, не удастся-де вытянуть, вы-
тащить Россию из того болота, куда ее, словно крестьянскую клячу,
загнали коронованные ездоки без божьей искры в водянистых голштин-
ских глазах...
Вскоре Алтухов и Кожов ушли, и Зверев вернулся в избу. Пред-
седатель Таежного Совета сидел за столом, о чем-то размышлял,
глядя в исписанный лист бумаги.
— Хоть далеко куцому до зайца, а приходится сельского голову
из себя строить, — Турлай хмыкнул и постучал карандашным огрыз-
ком по написанному.— Вот они — народ. Есть получше, есть похуже,
однако ж все они — люди, человеки. Им треба работу, хлеба треба.
— Да, конечно, работа и хлеб...— Зверев взял со скамьи приго-
товленные бумаги. — С хлебом, как я понимаю, заботы хотя бы на
некоторое время отпали, правильно?
— Ну, положим, — согласился Турлай, и взгляд его насторожился.
— Поговорим тогда о работе, — Зверев чуть помедлил, собираясь
с мыслями, и начал «от Адама»: — Не знаю, известно ли вам, что
еще весной нынешнего года специальной телеграммой Совнаркома,
подтвержденной циркуляром Центроснбири, всяческие самочинные на-
ционализации, разрушающие общий план республики, категорически
запрещены. В свою очередь Отдел промышленности Комитета Со-
ветских организаций Забайкальской области текущим летом дважды,
-Ю
насколько я знаю, обращался в Областной Горный Совет с требова-
нием обследовать состояние дел на золотых приисках Западного За-
байкалья, выяснить целесообразность национализации инвентаря и
предотвратить захват драги, принадлежащей промышленнику Жух-
лицкому. У меня есть копии писем. Позвольте, я прочитаю вам кое-
что из них. Например, вот: «...Ваше заключение главным образом дол-
жно быть о промыслах Жухлицкого, так как они давали около по-
ловины всего золота, добывавшегося в Западном Забайкалье, и явля-
лись там единственным по своему оборудованию... Может статься,
что все оборудование промыслов будет растащено, а поэтому прось-
ба уведомить, думает ли Горный Совет предотвратить это, сохранить
и воспользоваться теми машинами, которых у нас в Забайкалье очень
и очень мало». Исполняющий обязанности комиссара промышленно-
сти — подпись...
Турлай хотел что-то сказать, по передумал и только мах-
нул рукой.
— Ладно, Платоныч, давай дальше.
— Председатель Горного Совета, разумеется, переслал мне ко-
пии этих писем Отдела промышленности и со своей стороны доба-
вил к ним собственное послание, изложенное самым энергическим
слогом: «Горный Совет считает неотложно необходимым преподать
вам следующие указания...» Далее перечисляется, что я должен де-
лать: принимать надлежащие меры прртив самочинных захватов ра-
ботающих приисков; всячески предотвращать расхищение ценного
имущества этих приисков; дать заключение о целесообразности нацио-
нализировать тс прииски и их имущество, где отсутствуют хозяева...
— Да ради бога, Платоныч, принимай меры, запрещай, разре-
шай, делай все, что тебе велено! Разве ж мы против? Раз Совнар-
ком и Центросибирь сказали, что самочинные захваты запрещены,
значит быть по сему. Вот только с Жухлицким-то что получается?
Возьмем для примера Полуночно-Спорный. Ведь, по существу, Арка-
ша отдал его в аренду Мише Чихамо, хотя еще царским правитель-
ством такие дела были строго-настрого запрещены, и это запреще-
ние не отменялось ни при Временном правительстве, ня теперь, при
Советской власти. Это первое. Теперь второе. У Жухлицкого, самое
малое, около сорока золотоносных площадей, а сколько из них рабо-
тается? Можно сказать, ни одной. Как это назвать? Саботаж, самый
настоящий саботаж. Не желает наш Аркадий Борисыч делиться зо-
лотишком с Советской властью. Значит, можно считать так: прииска
есть, но они закрыты, поскольку хозяин отсутствует. Где он — то не
наше дело, главное -в деле его нет, правильно? Как там на сей счет
сказано у тебя?
Зверев усмехнулся и еще раз прочитал:
— ...дать заключение G целесообразности национализировать те
прииски, где отсутствуют хозяева.
— О. в самую точку! — Турлай хватил кулаком об стол. — Даем
такое заключение, а, Платоныч?
— Хитрый вы парод, украинцы! — покрутил головой Зверев.—
Какая это у вас шутка-то есть — карася в порося? Или наоборот?
— У нас еще говорят так: Иван тремай1 карман, бо Киев близ-
ко!— Турлай хохотнул. — Теперь разберемся с драгой. Тут куда все
проще. Пять лет назад, это, значит, в тринадцатом году, Жухлицкий
взял сто пятьдесят тысяч рублей субсидии на покупку этой самой
драги. Через три года, то бишь в шестнадцатом, он просит еще столь-
ко же на приобретение второй драги. Ему, понятно, дают с охотой,
’ Держи (укр.)
41
поскольку первая уже работает, и работает дай бог как, а к тому
же — идет война, в золоте правительство позарез нуждается. Между
прочим, вторую драгу Жухлицкий так и не купил. А в феврале сем-
надцатого года — бах! — революция. Кто давал субсидии, тех вдруг
не стало, да и кому в этой кутерьме дело до каких-то трехсот тысяч.
Так что, и революция Аркаше как бы на пользу пошла. Однако он
рано радуется — народ-то все видит, все помнит. Эти триста тысяч
он не у Николая Второго одолжил и не из собственного кошелька
Керенского, а у государства, у народа. Посему национализация дра-
ги— это вроде бы возвращение ее законному владельцу, разве ж не
так?
— Так, конечно же, так,------охотно согласился Зверев.— И на-
прасно вы меня убеждаете в том, что земля круглая. Речь-ro глав-
ным образом, идет не о том, насколько обоснованы ваши действия в
отношении приисков и их оборудования. В конце концов, предписа-
ния Областного Горного Совета отнюдь не имеют силы закона. Да
и законов-то таковых пока еще нет. Вот, скажем, чем руководствуюсь
я? Во-первых, «Временными правилами о частном золотом промыс-
ле в Забайкальской области». Во-вторых, «Временным положением о
горном хозяйстве Забайкальской области». В-третьих, «Временными
правилами об артельном золотом промысле». Кроме того, у меня
имеется «Проект обращения к населению золотоносных и промыш-
ленных районов о гибельности самочинных захватов действующих
предприятий». Как видите, все временное, все пока в проектах. Ваш
случай можно рассматривать как исключение из этих далеко не со-
вершенных и сугубо временных правил и положений. Сейчас важно
другое — сможете ли вы обеспечить полную сохранность драги и про-
чего промыслового оборудования? Сможете ли вы своими силами на-
ладить нормальную работу приисков? А в конечном счете сможете ли
начать давать республике валютный металл? Если все это вам по си-
лам, то пожалуйста — национализируйте хоть цепных собак Аркадия
Борисовича.
— Ну как же не по силам!—Турлай вскочил и возбужденно за-
ходил по избе.— Первым делом пустить драгу. Хорошо бы в три
смены, круглосуточно. Каждая смена — пять человек: драгер, кочегар,
машинист, люковщик, масленщик. Значит, три смены — это, считай,
пятнадцать человек. Найдем людей? Конечно же, найдем! За сезон
драга дает пять-шесть пудов золота. Если на этих днях начнем, то
до ледостава, думаю, пуда полтора металла можно добыть. Разве
ж не сгодится Советской власти такой наш таежный подарок?
— А старательская добыча?—поинтересовался Зверев, уже пачи-
ная заражаться уверенностью председателя Таежного Совета.
— Ну, это дело нехитрое,— отвечал Турлай. Одну артель прямо
здесь, возле поселка, поставим, а вторую — где поближе... Э, а про это-то
я и забыл совсем! — Турлай потыкал носком сапога лежавший возле
печки мешок с золотом.— Тяжела ты, холера тебя побери! Спрячем,
наверное, туда, где оружие лежало, верно, Платоныч?
— Кстати, и мне надо будет отнести Сашеньке се приданое,
рассказать ей о смерти отца...— Зверев задумался: — А может, отло-
жить это до завтра? Устал я что-то, глаза сами закрываются...
— Конечно, Платоныч, отдохни,— засуетился Турлай.— I ы аж
с лица спал.
Трехпудовый мешок с «золотишком» благополучно занял место
под полом в запечьи, после чего Турлай и Очир принялись за стряпню.
Когда через некоторое время они спохватились, Зверева в избе не
оказалось. Он сидел на крыльце, уткнув голову в сложенные на коленях
руки, и спал крепким сном измаявшегося человека.
(продолжение следует)
' 42
Виктор ШИРОКОВ
КАРТА
Мне подарили карт}' БАМа,
подобных в обиходе нет.
Здесь гор сибирских панорама
и рек голубоглазый свет.
Людских дорог переплетенья,
мечтании детских ореол:
звучат здесь, как стихотворенья,
названья городов и сел.
И вяжу я па этой карте
не только местности рельеф,
но — человеческий характер,
душ вулканических посев.
Взошли, взошли первопроходцев
диковинные имена!
Как наше дело отзовется?
Чье имя выучит страна?
Мне повезло на трассе встретить
немало новых городов —
они вставали на рассвете,
они трудились, будь здоров!
Их имена еще заучат,
па карты ляжет новый путь,
а мне помог счастливый случай
в глаза Грядущему взглянуть.
КРУГОБАЙКАЛЬСКИЙ ПЕРЕГОН
Затерянный в гуще вагонной,
навряд ли я верил всерьез
в ковбойского толка погоню
бегущих за нами берез.
Навряд ли я помнил о крыше,
которая всюду со мной,
о той, что железной — повыше
и дождик цедит проливной.
Рассеянно глядя в оконце,
чтоб время быстрей протекло,
навряд ли я думал о солнце,
дарующем свет и тепло.
А все же березы бежали
и что-то хотели сказать,
и взглядом меня провожали
родимого неба глаза.
Николай БРАТАН
НА ТРАССЕ БАМа-
МИНУС СОРОК ПЯТЬ
Б АМОВЦ АМ-ЗЕМЛ ЯКАЛА 113
СТРОИТЕЛЬНО - МОНТАЖ-
НОГО ПОЕЗДА № 580
Погоду сообщает Чистякова1,
Но как-то не осмелится сказать,
Что завтра, как и нынче, будет снова
На трассе БАМа — минус сорок пять.
Но мы ее за то не упрекаем,
• Фамилия работника Центрального бюро погоды, комментатора телеаидения.
43
Быть может, так и надо — помолчать.
А то глядишь, кого-то испугает:
На трассе БАМа — минус сорок пять.
С утра туман над стройкою повиснет,
И будет дым столбом опять стоять,
Колючим снегом ветка ели брызнет...
На трассе БАМа — минус сорок пять.
Но снова КРАЗы в «ватниках» меж сосен
Привычно начинают громыхать.
На лиственницах изморози просинь...
На трассе БАМа — минус сорок пять.
Глаза у парня в инее искрятся,
А щеки стали жаром полыхать.
На гравий шпалы весело ложатся...
На трассе БАМа — минус сорок пять.
Девчоночка, землячка черноброва,
Не устает, как птичка, щебетать.
Не бойтесь, объявите, Чистякова:
«На трассе БАМа — минус сорок пять».
Перевела с украинского Л. Дрозд.
Михаил СКУРАТОВ
МОЛОДЫЕ СТРОИТЕЛИ ТРАССЫ
Молодые строители трассы •
Сибирской, железной.
Зубасты, вихрасты.
Под крышей под звездной
Палатки их часты.
На трассе на молодежной
В былой глухомани таежной
В их славу и честь
Проносится весть:
«Кто там, пригорюнясь,
Стал нюнить, стонать?..
Да здравствует юность.
Что веку под стать’..»
Взглянь: молодожены,
Зубасты, вихрасты,
Тайгой освеженной
Строители трассы
Идут, улыбаются...
Вон женка-красавица,
С походкой упругой,
Не сводит с супруга
Влюбленного взгляда.
А парень, что надо!
Кто там, пригорюнясь,
Стал нюнить, стонать?..
Цвети ж, наша юность,
Ты веку — под стать!
44
Сергей ДАНИЛОВ
ЕЛЬ НА КАВКАЗЕ
Как ты, ель, сюда попала,—
Золотой тайги сестра?
Не от шумного ль Байкала,
Не из Тынды ль от костра?
Здесь и горы, и долины,
И альпийские луга.,.
Мягче пуха нежный иней,
И зимой теплей снега.
Ты сияешь, как невеста,
И фатой, и серебром.
И стоишь на видном месте,
Рядом с пальмой под окном.
Но порой твой вид печален,
Расскажи, грустишь о чем?
— Мне бы кедру на Байкале
Опереться на плечо...
Владислав ЗОРИН
В ТАЙГЕ
То — серпантин, то —чуть не сальто
Дорога выдаст на бегу.
Как будто кто рулон асфальта
Катнул, шутя, через тайгу,
Подмяв косматые чащобы
Крутой, клокочущей смолой...
— Шофер, полегче! Тут до гроба,
Того гляди, подать рукой.
Да где уж там — летят колеса.
Сто лун — кедровые пеньки,
И удирают под откосы,
Зад приподняв, бурундуки.
Теперь я им не гость случайный —
Тайга давно меня звала...
И нас рассматривает тайно
Медвежий глаз из-за ствола.
ЧЕГДОМЫН
В столовой Чегдомына
Наваристые щи,
Колечками кетина,
Печеные лещи.
На улице безлюдной
Неделю хлещет дождь,
А здесь с горячим блюдом
Пока не пропадешь.
Сгорбатились на вешалке
Плащи, от луж рябы,
И шапки, словно лешие,
Привстали на дыбы.
Наденут их хозяева,
Довольные едой,
Уйдут в тайгу хозяева
Нехоженой тропой.
Лишь в поварской заминочка,
В руке замрет рука...
И чмокнет чегдомыночка
В щетину паренька.
45
Николай ГЛАЗКОВ
ПЯТАЯ ВСТРЕЧА
Состоялась встреча пятая
С морем-озером Байкал.
Это озеро богатое
В ясный день я наблюдал.
Возле берега прозрачное,
Бесконечное вдали—
Удивительно удачное
Украшение земли.
Это славный и прославленный,
Изумляющий весь мир,
В золотую осень вправленный
Полыхающий сапфир!
Честь тому, кто искупается
В море высшей красоты,
Кто пе очень испугается
Ледяной его воды.
Хорошо бы было поезду
Задержаться на часок,
Чтоб я запросто и попросту
Окунуться в воду мог!
Ощутил бы самый правильный
Лучше не было и нет,
В золотую осень вправленный
Драгоценный самоцвет!
Василий ШКАЕВ
ВдйАк от
фронта
Главы из повести
Мы вышли на крыльцо встречать раненых. Было утро, не раннее
I не позднее августовское утро с теплым солнышком. Будь сейчас
юлночь, лей проливной дождь, мы все равно вышли бы пос.мотрсть
ia своих собратьев по несчастью.
Из новых раненых внимание мое привлек долговязый парень,
:овсем еще мальчишка с большими синими глазами. Он недвижно
лежал на носилках и тихо постанывал. В глазах у него не было ин боли,
ш страха, все это, видимо, уже прошло, уступив место недоумению.
«Как же это так?—спрашивали его глаза.— Человек еще не ви-
дел жизни, только готовился к ней, и вдруг... Что же это такое?» Опп
останавливались то на одном лице, то на другом, дошла очередь и
до меня. А что я мог сказать? Улыбнулся обнадеживающе: не горюй,
мол, брат, до свадьбы заживет. Он не поверил мне и перевел взгляд
«а капитана Крутоверова, стоявшего рядом.
Вслед за парнем глянул на капитана и я. Я видел, как он пой-
мал и долго не отпускал растерянный взгляд паренька, втолковывая
ему самое простое: «Тяжко тебе, кто ж этого не видит? Только на то
гы и парень, чтобы не раскисать, чтоб в руки себя взять и держаться,
как положено мужчине. Нынче и девчонки чудеса творят...»
— Как тебя зовут? —тихо спросил капитан.
— Егором,— ответил парень.
— Ну, вот, видишь, Георгий, значит. А Георгий знаешь кто? По-
бедоносец.
Я был удивлен, когда увидел в синих глазах легкое замешатель-
ство, а потом и неловкость и даже стыдливость. Не гипноз ли таится
зо взгляде молчуна Крутоверова? Паренек успокоился и закрыл
глаза.
На него же, на синеглазого паренька, смотрела неотрывно и
Валентина Александровна Мажорцева, наш доктор, наша любимица
11 надежда. В отличие от нас ей надо было делать свое дело, и она,
повернувшись к санитарам, попросила бережно, осторожно нести ра-
неного в операционную. Встретив взгляд капитана и как бы спот-
кнувшись о него, Валентина Александровна решительно шагнула на
47
крыльцо и скрылась за дверью госпиталя. Два пожилых санитара,
подняв носилки, медленно двинулись за ней. Мы тоже не стали за-
держиваться и вернулись к себе в палату-
В этой палате я обитал уже третий месяц, а капитан Крутоверсв
две недели. Сколь одинакова наша теперешняя жизнь, столь же
несхожей она была до госпиталя. Капитан служил в пехоте и всю
жизнь ходил по земле, хотя около года по земле ему приходилось
больше ползать. По-пластунски или любым иным способом по соб-
ственному выбору. Моим же местом службы был боевой корабль, и
на твердую землю я ступал лишь по праздникам. Землю мне заме-
няла шаткая корабельная палуба, по ней не разбегаешься. Капитан
весь был обвешан оружием — автомат, гранаты, запасные диски
поясе, а у меня кроме бинокля и пистолета ничего не было. Он ходил
врукопашную, а я ни разу не видел ни одного живого фашиста. Ка-
питан был мрачен и молчалив, а я, как почти любой моряк, любил
посмеяться, пошутить. Впрочем, может быть, мы н подружились ио
той причине, что были разные. А подружились мы довольно крепко.
Первые дни приглядывались друг к другу, а сейчас не можем по-
рознь ни обедать, ни ужинать. Если одного из нас нет в палате,
другой немедля идет его искать.
Вернувшись в палату, мы, не сговариваясь, улеглись на койки.
Я головой к окну, он — так, чтоб можно было смотреть на верхушки
деревьев. Он всегда так ложился, когда ему бывало не по себе.
Я знал: уставится сейчас на одну из сосновых вершинок и будет
молча глядеть на нее, пока не появится в палате Валентина Алек-
сандровна или не принесут обед. Заговаривать с ним сейчас бесполез-
но, он не только слова не скажет — бровью не шевельнет. В сотый, а
может быть, и в тысячный раз будет переживать свое ранение.
Ранило его, конечно, нелепо. Ои приказал погуще заминировать
поле перед высотой, которую оборонял его батальон. Опытные испол-
нительные бойцы сделали дело на совесть. А высоту эту немцы обо-
шли и ударили с тыла. Ударили во всю мощь: танками, пушками.
Пришлось отходить, и не на восток, а на запад, на поле, которое
сами заминировали. В суете, в азарте боя он не заметил, как ступил
на мину. Его отбросило в овражек, поросший кустарником, и боль
он почувствовал сперва не в ноге, а в боку — ударился о корягу.
Услышав неверную команду своего заместителя, он рванулся, чтоб
исправить ошибку, но подняться уже не мог. Острая, нестерпимая
боль пронзила ногу и отдалась в голове, в сердце, во всем теле. Он
потерял сознание, а когда очнулся, увидел возле себя санитара и
свою обнаженную ногу. Стопа была раздроблена, и малейшее прикос-
новение к ней вызывало такую боль, что приходилось крепко сжи-
мать зубы и собирать в кулак всю волю и все силы, чтобы не крик-
нуть, не выдать себя немцам, которые, по словам санитара, были
слева и справа, впереди и позади.
«Вам надо немедленно в медсанбат,— сказал санитар,— а вот
где он сейчас, не знает, наверное, и сам бог».
«Медсанбат подождет,— через силу сказал капитан,— а вы сей-
час же разыщите командира первой роты и передайте ему мой при-
каз взять на себя командование и вывести батальон к северной бал-
ке, а по балке добраться до леса и укрыться там».
Санитар попытался возразить, сославшись на то, что не может
бросить командира на произвол судьбы, но под строгим взглядом
капитана сразу же осекся. Дальше вес пошло как в дурном сне
Пожалуй, даже и ‘во сне такое не привидится. Мне становилост
плохо от одного его рассказа, хотя я был, полагаю, не из робких..
...Перед обедом зашла Валентина Александровна. На ней, ка>
48
всегда, был белоснежный халат, как всегда, она была спокойна, при-
ветлива, лицо светилось мягкой улыбкой. Она была красива, наша
Валентина Александровна. Красил ее мягкий овал лица, большие
серые глаза и вьющиеся волосы.
— Как Егорушка?—спросил я. Капитан хоть и не спрашивал,
но знать это хотел не меньше меня. Когда вошла Валентина Алек-
сандровна, он тотчас же поднялся, придвинул ей стул, а сам сел на
койку. Они могла остановить его — двигать стул было ему нелегко
и непросто, но не остановила, это было бы для него еще больнее.
— Худо,— ответила она, присаживаясь.— Глубокие раны, вос-
паление дикое... Плохо, что рентгена у нас нот.
— Что ж теперь будет?—спросил, не выдержав, капитан.
— Будем думать,— ответила Валентина Александровна.— Мы
будем думать- А вы, пожалуйста, лежите спокойно. Ваш высший долг
сейчас — лежать спокойно.
— О высшем долге нам раньше надо было думать,— мрачно
сказал капитан.
— А вы и думали, и исполняли его. Не вам это говорить.
— В моем положении все можно говорить,— возразил капитан.—
А еще лучше — молчать да помалкивать.
Не мог он, даже при Валентине Александровне не мог сдержать
свою боль. А может быть, и не захотел.
— А ну-ка на перевязку, молодые люди,— сказала она,— Может,
перевязки вам и не хватает, чтоб дух добрый хранить соответственно
чинам вашим и званиям.— Она встала и шагнула к двери. Обернув-
шись, добавила:—Приходите сейчас же.
В перевязочной, куда мы с капитаном вскоре заявились, нас
ждала не только Валентина Александровна. Вместе с пей на нас во
все глаза, живо и пристально смотрели юные девчонки в белых ха-
латах. Хотя мы знали, что все они из школы медсестер, недавно от-
крытой в этом тихом уральском поселке, обнажать и демонстриро-
вать перед ними свои искалеченные ноги нам, конечно, не хотелось.
Хватит с нас и того, что мы каждый день испытываем муки, демон-
стрируя их Валентине Александровне. Эти мысли были написаны на
наших лицах с предельной четкостью, и Валентина Александровна
поспешила успокоить нас.
— Я нс стала бы испытывать ваше терпение,— сказала она,--
если б ваши раны не были характерными. И у того, и у другого. С
кого начнем? С вас, пожалуй, товарищ лейтенант.
Она уложила меня на стол животом вниз, так, чтоб моя рана
под самой коленной чашечкой была хорошо видна этим глазастым
девчонкам. Выждав, пока они выбрали себе удобные места для на-
блюдения, Валентина Ллсксандронна продолжала:
— Лейтенант Жичпн служил на пароходе и рану получил...
— На корабле, Валентина Александровна,— воскликнул я, оскор-
бленный за свой крейсер.— На боевом корабле.
— Какая разница?—спросила опа с недоумением.
— Большая, Валентина Александровна. Такая же как между
инфарктом и аппендицитом. Может, даже больше.
— Допустим,— смирилась она.— Ранило лейтенанта осколком
бомбы. Осколок, надо полагать, большой и острый — смотрите, какая
рваная рана. Судя по тому, что не видно выходного отверстия, оско-
лок прячется где-то здесь, и его, должно быть, придется извлекать,
хотя это опасно — можно повредить нервный узел и оставить стопу
недвижной. Плохо, конечно, что нет рентгена... Вот уже поистине, как
без глаз.
4. «Байкал» № 6
49
Обработав мою рану, она поручила перевязку сестре, а сама за-
нялась капитаном. Его водрузили на соседний стол, и девчонки к
большой моей радости потянулись одна за другой к нему. Теперь я
мог вздохнуть во все легкие. Пока мне бинтовали ногу, я слушал
объяснение Валентины Александровны.
— Здесь случай совсем иной,— говорила она притихшим девчон-
кам.— Капитан Крутоверов подорвался на мине. Ему раздробило сто-
пу, и ее пришлось ампутировать. В медсанбате, куда попал капитан,
был, видимо, не очень опытный хирург и инструменты оставляли же-
лать лучшего.
Не зная того и не ведая, Валентина Александровна была близка
к истине, котя медсанбата капитан миновал. Хирург у него на самом
деле был без всякого опыта, и орудовал этот хирург обыкновенным
ножом. Если бы Валентина Александровна знала об этом, она, на-
верное, не рискнула бы сказать то, что сказала.
•— Придется вновь пилить,— продолжала она,— на такую культю
протез не поставишь. Видите, девочки? Предстоит вторая ампутация.
И сделать ее должен опытный хирург... Это ведь серьезно, на всю
жизнь...
— Конечно, на всю жизнь,— ответил капитан.— Оттого я и бла-
гославляю свою судьбу. Правда, без ведома, без спросу...
— Я не о том...— Валентина Александровна слегка побледнела..
-— А я и о том... Заодно уж, пан или пропал.
— Так уж и пропал?—спросила она тихо.
— Пропа-ал. Это я говорю сущую правду. Как на духу.
Она забинтовала ему ногу, с облегчением вздохнула.
— Стрептоцида положила побольше, теперь будет покойнее.
— Это уж точно, теперь я буду спокоен- В два счета все заживет,,
вот увидите.
— Дан бог.— Она склонила голову и медленно, устало пошла к
двери.
Нехотя, впервые, может быть, жалея о скором окончании урока,
потянулись за ней девчонки.
Пока они шли, ладная острогрудая девчушка, замыкавшая стай-
ку, раза два или три оглянулась на нас, а дойдя до двери, быстро'
повернула обратно.
— Вам было очень больно?—спросила она капитана. У нее был-
необычный гортанный голос, низкий, глубокий, придававший ее сло-
вам душевность и степенность, не свойственную ее возрасту.
— Что вы сказали? — капитан с трудом оторвался от своих мыслей.
— Вам было больно?— повторила она свой вопрос, и голос ее-
слсгка дрогнул.
Капитан поднялся, потрогал забинтованную ногу и долго молча
смотрел на девушку.
— Когда?—проговорил он, наконец.— Сейчас или там?—Он кив-
нул на окно.
— И там и здесь,— ответила девушка.
Капитан мягко усмехнулся и взялся за костыли.
— Там было больно, здесь—нет.
— Совсем уже не больно?
— Теперь совсем не больно.— Он широко, совсем по-детски улыб-
нулся, оперся на костыли, вытянул руки по швам.
— Разрешите идти?
— Что вы?—Девушка опустила глаза.— Я ж не командир.
— По этикету женщина выше любого командира,— весело отве-
тил капитан и направился к двери. Я взял свою расписную кленовую'
палку и пошел за ним следом.
5ft
— Приходите в гости,— сказал я ей на прощанье.— У нас две-
надцатая палата.
— Я приду. Завтра же и приду,— сказала она твердо.
Опа пришла, юная, румяная, и тотчас же завладела разговором.
— Меня зовут Ольга. Ольга Костина. А вас?
Капитан приветливо ей улыбнулся, а отвечать не стал, предоста-
вил эту честь мне. Он делал это нс первый раз, и я уже свыкся с его
манерой.
— Капитан Крутовсров,— я показал на соседа,— а я — лейте-
нант Жнчип.
— Ой, а как же мне вас звать? — она всплеснула руками.— Не-
ужели «товарищ капитан» да «товарищ лейтенант»? — Она по очереди
с открытой лукавинкой оглядела нас.
На этот вопрос капитан тоже отвечать не собирался, хотя он и раз-
веселил его.
— Капитан — Борис Трофимович, а я — Федор... Федор Василь-
евич,— ответил я, слегка замешкавшись. Я еще никогда и никому не
представлялся.
— Вот и хорошо, теперь и поговорить можно,— сказала она об-
радованно и уже на правах доброй знакомой добавила:—У нас все
девчонки твердят, что ваша палата самая интересная. И врачи гово-
рят то же самое.
— Чем же она интересная?—спросил я. На меня, как н в первый
раз, впечатление произвел ее голос, а не слова.
— Да уж не окном, наверное, и не дверью,— ответила Ольга,
рассмеявшись.
Мы если не знали, то догадывались о внимании к нашей палате —
как-никак единственные офицеры на весь госпиталь,— и мое удивле-
ние было не совсем искренним. Надо было сразу же промах свой ис-
править, обратить его в шутку, а я вовремя не нашелся. Капитан же
вместо того, чтобы помочь незадачливому соседу, подлил масла в
огонь.
— Нашли, кем интересоваться,— сказал он добродушно.— Один
Хромой, а другой и вовсе без ноги...
Два дня назад он этих слов не сказал бы. Он и слушать бы не
стал Ольгу, а если б, паче чаяния, и услыхал хоть слово о чьём-то
интересе к нам, то кроме боли оно ничего бы ему нс принесло.
Ольга была в недоумении. Она дернула плечами, собралась что-
то сказать, что-то возразить, даже рукой повела, чтоб подтвердить
слова свои жестом, но не успела.
В наушниках, подаренных мне корабельными радистами, пропи-
щал сигнал времени, и мы услышали тревожный голос московского
диктора. Ожесточенные бои шли на подступах к Сталинграду. Не
лучше были дела в в предгорьях Кавказа. Вчера наши войска оста-
вили Майкоп, а сегодня — Краснодар.
В палате стало тихо. И Ольга, и капитан, и я потупили глаза. К
скорбным известиям, как к боли, привыкнуть было невозможно.
— Что же в нас, к черту, интересного, когда немца к самой Вол-
ге допустили? сказал я в сердцах.
Никто мне не ответил. Я и не надеялся на ответ, просто невмоготу
было молчание.
— О чем еще говорят ваши девчонки?—спросил я.
— О том же, о чем и вы,— торопливо ответила Ольга.— О Ста-
линграде. Остановят их на Волге или же до нас докатятся — до
Камы, до Урала.
4*
51
Тихо лежавший капитан привстал, облокотился на подушку и по
очереди мрачно нас оглядел, сперва меня, потом Ольгу.
— О чем вы судачите, юнцы!—гаркнул он на всю палату, и я
без труда представил его во главе батальона.— Урал, Кама... Как вам
не стыдно? Ей еще простительно, она девчонка, но тебе, лейтенант...
Неужели ты думаешь, что до Урала немец дойдет?
— Дальше Волги немец не пойдет,— ответил я спокойно.—И
Ольга так думает, и я тоже. Откуда ты взял, что мы дума-
ем по-другому? Л1еня еще ладно, куда ни шло, я свой, а Ольгу мог
и напугать капитанским басом.
Крутоверов и сам уже спохватился. Он виновато посмотрел на
Ольгу и .подтвердил сумрачно:
— Да, да, нашел отдушину... Извиняйте. Это Сталинград меня
взбаламутил, Волга...
«Конечно, отдушина,— подумал я.— Сейчас и не прожить без
этих отдушин».
— Где вы родились, Борис Трофимович?—тихо спросила Ольга.
Капитан безучастно смотрел в окно и отвечать не спешил. По-
следовав за его взглядом, я увидел на вершине сосны молодую сороку,
старательно чистившую свои перья. В лесу кто-то свистнул, и сорока
улетела.
— Это было так давно, аж не верится...— сказал он.— В дере-
вушке я родился, на реке Ветлуге.
— Вот и хорошо!— Ольга обрадовалась.— Вот и думайте о Вет-
луге, а про Волгу пока забудьте. И про Сталинград тоже. Представь-
те себе лес, поля, цветы... Вы любите цветы? Я ромашки люблю и
колокольчики. И птиц очень люблю: скворцов, пеночек, синичек... А
соловья ни разу не видела.
— Пробовал,— медленно ответил капитан.--Думал о Ветлуге, а
видел Волгу, пытался цветы представить, а перед глазами все равно
бомбы да мины. Никуда, видно, нс уйдешь от них.
— Если захотите, уйдете!—упрямо твердила Ольга.— Надо толь-
ко сильно захотеть и взять себя в руки, я па себе проверяла. Если
уж я могла, то вы... Вы же солдат, даже капитан солдатский.
На его лице, усталом и посеревшем, обозначилась печально-доб-
родушная усмешка.
— А ведь Ветлуга-то в Волгу течет,— сказал он, поворачиваясь
к Ольге.— В этом, наверное, все дело.
Ольга промолчала, но пасовать как будто не собиралась.
— А скажите, Борис Трофимович, рыбалка на Ветлуге хорошая?
Муксун, например, водится? Или нельма?
Встрепенулся капитан, услышал о рыбалке. Глаза его потеплели,
оживились. Угадала Ольга. Как говорят, прямо в яблочко. А я... Тре-
тью неделю в одной палате и ни разу не сообразил завести речь о
рыбалке. И ведь сам рыбак. Ни бог весть какой, правда, но ерша от
окуня отличить мог. А уж поговорить о них — и подавно.
— Муксун у нас не водится,— сказал капитан,— и нельму не ви-
дел. Признаться, я и не слыхивал о такой рыбе. А вот стерлядка у
нас—царская.— Он причмокнул языком, а глаза сами собой полезли
вверх, будто там, на потолке у окна, и обитала эта чудо-рыба.— Что
в ухе, что в пирогах — одно объеденье. Лучше не вспоминать,— он
махнул рукой.— А нельма что за рыба?
— Нельма тоже объеденье,— Ольга рассмеялась, потом вдруг за
думалась и неожиданно рассказала нам о своих родных.
Отец у нее был убит в бою с японскими самураями у озера Ха
сан, а мать погибла три года назад здесь, на Каме. Погибла нелепо
52
на глазах у дочери. Они возвращались из леса, усталые, измученные,
с полными туесками ягод, и соседке тете Поле вздумалось искупать-
ся. Мать отговаривала ее, торопила домой, но та уперлась и ни в ка-
кую. Лесной пот смыть решила. Разделась и — бултых, нагишом в Ка-
му, вынырнула, поплыла и вдруг закричала: «Караул! Тону-у!» Мать
как была в кофте, так и бросилась в воду. А та хохочет. Не тонула
она, и опасности никакой не было, просто решила хитростью заманить
мать в реку. Заманить-то она заманила, только хитрость ее оберну-
лась двойным несчастьем. Увидев, что ее обманули, мать тотчас же
вышла на берег и принялась отжимать одежду. Но в эту минуту у
соседки вдруг свело в судороге руки и ноги. Она крикнула, но магь не
поверила ей и спокойно продолжала отжимать кофту. Та крикнула
еще раз и опять зов ее остался без ответа. «Нашла дурочку»,— про-
бормотала мать и даже бровью не повела. Беду обнаружила Ольга.
«Мама, мама, взаправду тонет!»—крикнула она что есть мочи. Мать
вновь бросилась в реку, только теперь уж на свою погибель. Со стра-
ху тстя Поля вцепилась в нее мертвой хваткой и потянула за собой
на дно. Через минуту не стало ни матери, ни тети Поли. Ольга оста-
лась круглой сиротой, а лет ей в то время было неполных четыр-
надцать.
Потом приехала бабушка, увезла Ольгу к себе, в Якутию. Там-то,
в бабушкиной Якутии, Ольга и видела нельму. Сперва мороженую, а
потом и живую.
Ольга рассказывала живо, картинно. Мне совсем не трудно было
представить ее мать, бабушку, ее саму...
В памяти у меня тотчас же воскрес образ моей бабушки. Бабушка
Наташа, Наталья Петровна. Мне стало тепло и радостно от одного
воспоминания. Радостно и немножко горько. Горечь примешивалась
оттого, что бабушку свою я вспомнил не сам по себе — Ольгин рас-
сказ заставил меня вспомнить. Едва Ольга приумолкла, я, не долго
раздумывая, повел речь о своей бабушке. Тем более, что она была
неутомимой рыбачкой.
Бабушка Наташа жила в глухой деревне, вдалеке от рек и мо-
рей. На всю деревню был один пруд, и тот за версту от нее. Когда-то
этот пруд принадлежал помещику. В годы революции усадьбу разру-
шили, а пруд, обсаженный кудрявыми ветвями, остался. По старинке
его называли барским, хотя барского в нем ничего уже не было. Даже
караси ловились самые мелкие, плебейские. Бабушка однако тверди-
ла, что крупного карася, какой подавался на стол барину, надо уметь
ловить. Она была умная женщина и знала, что слово лишь .тогда в
цене, когда оно подкрепляется делом, и она всерьез занялась рыбалкой.
Удочки она отвергла в самом начале: не падок на них карась.
Выбор пал на вершу. Загодя, еще по зиме, напряла она крепких суро-
вых ниток, скрутила их и связала легкую, аккуратную вершу. Ставить
ес пошла, благословись, затемно, ранним утром сразу после пасхи.
Прихватила с собой и меня — на счастье, как она говорила. По ее
понятию, непорочные дети должны приносить счастье, или, по край-
ней мере, удачу.
Целых два лета приноравливалась она к карасю. Поначалу, как
и все, в вершу обыкновенный ржаной хлеб клала. Мякиш, в комок
скатанный. Только польза от этого мякиша была небольшая. Раза
два в неделю приносила мелочишку—коту лишь и годилась иа закус-
ку. Потом в этот мякиш разных ароматов стала добавлять, чтоб
душистостью завлечь карася. Масло разное пробовала: льняное, коноп-
ляное, сливочное. Когда свежее бывало маслице, и рыбки, понятно,
побольше попадалось, а когда старое да прогорклое—опять только
53
кот пировал. На укроп иной раз льстился карась, на горох распа-
ренный.
Ну, а главная приманка была еще впереди. Обычно я жил у ба-
бушки летом, а в этот год пришлось приехать и зимой. Нежданно-
негаданно бабушка захворала, дед был где-то на промыслах, и мать
привезла в деревню меня, чтоб я ухаживал за бабушкой. Рады мы
были оба, и бабушка, и я. Мать вскоре уехала, и мы'остались вдвоем.
Если б не соседи, я, конечно, никак не справился бы со своими обя-
занностями. Оказалось, ухаживать-то надо было не за бабушкой, а
за коровой, которая вот-вот должна была отелиться, за овцами, за
поросятами. Все это по очереди делали соседи — топили печь, варили
еду, кормили всю живность, а мне оставалось лишь подать бабушке
лекарства' и раза два покормить ее и попоить.
Лекарств было много, но чаще всего опа принимала валериано-
вые капли. Я не любил их, мне запах не правился, а бабушке они,
видно, помогали. Но кто эти капли прямо-таки обожал, кто с ума по
иим сходил, так это кот Рыжик. Как только я брал в руки пузырек с
валерьянкой, он бросался ко мне, танцевал вокруг, орал, будто его
резали. Изредка я угощал этими каплями и Рыжика. Видела бы вы,
с какой жадностью он слизывал их. Налижется и блаженствует: по-
воротится на спину, мурлыча, закатит своп кошачьи глазки и пошел
бросать себя из стороны в сторону. Забавная картина, ничего смеш-
нее я не видел. Бабушка до слез хохотала, глядя на Рыжика. Я до
сих пор думаю, что выздоровела она тогда совсем не от лекарств, а
от этого редкого зрелища.
«Кота соблазнили, теперь карася попробуем заманить этими кап-
лями, а?» — сказала бабушка, когда прошла хворь.
И заманила. С первой же весенней верши. Да карась-то какой
пошел — ровный, матерый, я карасей-то таких н не видел. На радости
бабушка сказала даже, что такой карась и барину-то, поди, не снился.
— Ан да бабка! Утерла, утерла нос мужичкам вашим.
— А у меня был дед рыболовом, а не бабушка,— продолжал ка-
питан.— На реке она, пожалуй, и не справилась бы, там и лодка мог-
ла перевернуться.
Увлекшись, капитан Крутоверов повел рассказ о Ветлуге, о ее
лесных берегах и деревеньках, о ветлужанах. Соло, где он родился и
вырос,— старинное купеческое село, вытянувшееся вдоль высокого и
крутого берега реки, славилось по всей округе своим жильем и пирога-
ми с рыбой. На столе у ветлужанина могло не быть мяса и огурцов,
можно было обойтись без груздей и рыжиков, без капусты и сала, но
без пирога с рыбой праздник был не праздник. Из всех рыб выше всего
почиталась, конечно, стерлядь. Оно и понятно: нежная, сладкая, без
единой косточки. Что там ни говори, как ни хвали карася или щуку,
налима или окуня, а царь-блюдо на любом пиршестве — это пирог со
стерлядкой. Большой, румяный, духовитый. Чем внушительнее его
величина, тем лучше, тем больше будет о нем разговоров и больше
почета хозяевам. На один стол иной пирог и не умещался, тогда под-
ставлялся другой стол; важно, чтоб перед гостями пирог красовался
целый, без единого надреза. По большим праздникам пирог обычно
соответствовал величине пода в русской печке и свободно вмещал в
себя до дюжины стерлядок.
И все же главное в стерляжьем пироге не величина, а вкус. Ред-
кий, неповторимый вкус. Неопытные гости зарятся первым делом нс
рыбу, на стерлядку. Иной даже целую рыбину старается уташить i
себе на тарелку. Слов нет, запеченая стерлядка и сама по себе хоро
ша. И сладость в ней и аромат. Но пышная корка, насквозь пропитан
S4
пая стерляжьим соком, маслом, жареным луком и еще бог знает
чем — вот уж объеденье так объеденье. И сравнить не с чем.
Рапсе стерлядка в Ветлуге водилась порядочная, н было ее не-
мало. Не всегда, конечно, но по праздникам ветлужане лакомились
ею вдоволь. И сами ели и гостей угощали. А сейчас отчего-то изве-
лась стерлядка. Другой рыбы много, а стерлядь заметно поубавилась.
В прошлом году весной, перед самым началом войны он, Борис Кру-
тонеров, приезжал туда в отпуск и за три недели поймал всего пол-
дюжины стерлядок. По две штуки на неделю — что это за улов?
Правда, рыболовом отчаянным он не был, но все равно. Везучим и
виртуозным рыболовом был его старший брат Николай. Этот, видно,
от деда унаследовал рыбацкую хватку. Он уже семилетнпм пацаном
таскал приличных стерлядок. Но и он приходил иной раз без улова.
Что там говорить — меньше стало рыбы. Рыбы меньше, а спросу
больше. Разузнали, разведали стерлядку — теперь только подавай.
И по праздникам, и в будни. Когда жизнь день ото дня лучшает, на
плохой товар никто не зарится. Выпь да положь хорошее. Так и с
рыбой-
Не один уже год на Ветлуге в самом большом почете ходят ры-
боловы. Дед Крутоверов только на старости лет и удостоился такой
чести среди односельчан, а в первую голову среди хозяек. До празд-
ника еще далеко, а они так и снуют вокруг него, так и снуют. И мо-
лодые, и пожилые. Одна просит дюжину стерлядок словить, другая.
В отличие от других рыбаков, денег он не брал, как ему ни навязы-
вали. Зато почет ему был больше, чем кому-либо. Перед самой вой-
ной этот почет имеете с уменьем перешел по наследству к Николаю.
Теперь ветлужские хозяйки его стали обхаживать, благо, как и дед
Иван Леонтьевич, от денег он наотрез отказывался. Предпочитал чар-
ку под горячую руку и женскую улыбку, и в чести у него были, по
нятно, хозяйки помоложе да посмазливее. Парень он был видный,
статный, и улыбок ему хватало. Даже лишку было, и за этот избыток
ему иной раз попадало от молодых мужьсв. Сейчас-то брат Николай
на Северном флоте служит на катерах-охотниках, и вольготная дово-
енная жизнь только во сне, поди, снится ему, а год назад веселее его
человека не было по всей Ветлуге.
Капитан рассказывал о брате, как и вообще о Ветлуге, о ветлу-
жанах, охотно, с улыбкой и не без гордости. Мы с Ольгой радовались
этой его перемене. И сам он, кажется, был доволен. С лица его не-
заметно, как-то само собой, сошло уныние, глаза заблестели, заискри-
лись и весь он стал похож не на капитана Крутоверова, сурового
молчуна, а на обыкновенного ветлужского парня. Окажись сейчас па
месте брата Николая на родной своей Ветлуге, и он, пожалуй, не от-
казался бы от улыбок молодых ветлужских хозяев. И стерлядок на-
ловил бы нм за эти улыбки.
...Ольга собралась домой, я пошел проводить ее. На дворе было
тепло, хотя солнце склонилось к самому лесу. Только что Ольга была
веселая, сияющая, а сейчас пи с того, ни с сего пригорюнилась.
— Что это вы?— спросил я.
Она помялась в нерешительности, но, поборов сомнения, расска-
зала о молве, поползшей по госпиталю. Одна девчонка сказала вчера,
будто в шутку, что капитан Крутоверов по нынешним временам са-
мый надежный жених. У него, мол, всего лишь стопы нет, а на фронт
больше не пошлют. Значит, цел будет. Вот и подумаешь... Одни по-
смеялись, другие возмутились. Ничего вроде бы страшного, а вдруг
Валентина Александровна услышит? Или Борис Трофимович! Этак
можно отравить все и разрушить!
Да-a, было над чем задуматься.
55
Мы дошли до госпитальных ворот и распрощались. Дальше мне
пути не было-
Пошел четвертый месяц моей больничной жизни, а мне казалось,
что длится она уже вечность. Кое-кто из здешних моих товарищей по
несчастью делил свою жизнь на две половины: на довоенную и воен-
ную. По времени это были неравные половины — довоенная, конечно,
брала верх, а по горю и мучениям, по жизненным испытаниям год
нынешней войны мог перевесить целое столетие. До госпиталя и я,
наверное, согласился бы с таким разграничением. Но госпиталь сме-
шал это деление. Пробыв здесь три месяца, я к первой части готов
был отнести всю свою жизнь до ранения — кипучую, боевую. А вто-
рая половина...
Разве'в госпитале жизнь? Немцы под Сталинградом, а у тебя —
обход, перевязки. Краснодар сдали немцам, а у тебя — тихий час, про-
цедуры. Трус или подлец, может быть, и рад был бы, а нормальному
человеку тяжко.
Где-то я читал об одной любопытной надписи на камне. Прекрас-
ные слова: «Научились ли вы радоваться препятствиям?» Кажется,
Это в Тибете, в горах, Нс страшиться, а радоваться.
Сказано, конечно, здорово: неизвестно еше, что лучше —сама ра-
дость или ее предверис. Но сказать всегда легче. Ты сделать попро-
буй! Попробуй-ка заставить себя вместо страха ощутить радость.
' И все же от одной этой мысли на душе стало легче. Госпиталь как-
то сам собой представился мне очередным крупным препятствием, а
чтоб его преодолеть, надо было, как обычно в таких случаях, собрать
в кулак все силы, поднатужиться и сделать главный рывок.
Лучше всего, конечно, было бы какое-то занятие, дело. Пусть не-
большое, посильное, но дело. Чтоб уйти в него с головой и не думать
часами о своей несчастной судьбине. Это надо как следует обмозго-
вать. С Валентиной Александровной посоветоваться, с капитаном.
Сосед мой, Борис Крутоверов, спросил неожиданно:
— Как там наш Георгий-Победоносец? У тебя нет желания на-
вестить его?
Капитан и сам давно бы навестил Жору Наседкина, но ему
трудно было подниматься по лестнице — Жору поместили на втором
этаже, поближе к операционной.
— Схожу обязательно, — ответил я и, чтоб не откладывать дело
в долгий ящик, начал собираться.
— Привет ему передан, — наказал капитан.
Жора Наседкин моему приходу обрадовался. Сделал попытку
приподняться, но я тотчас же остановил его. На лбу у него выступи-
ла испарина.
— Я знаю, что вы и капитан спрашивали про мое здоровье, —
сказал он с тихой улыбкой. — Мне Валентина Александровна рас-
сказывала. Спасибо вам.
—- Тебе не хуже? — спросил я, присаживаясь на табуретку, и
взял его за руку, словно доктор, собравшийся проверить пульс.
— Все так же.
— Это хорошо, значит стабилизировалось. Теперь улучшения
надо ждать.
В палату вошла Валентина Александровна.
— О-о, на ловца и зверь, — сказала она, улыбнувшись. — Совет
ваш нужен, Федор Васильич!
— Совет? Вам?
Я пожал плечами.
— Посмотрю сейчас Егорушку и поговорим. Ладно?
— Мне уйти?-—спросил я.
56
— Как хотите. Я на вашем месте ушла бы. Хватит вам и своих
болячек. Подождите меня в коридоре, я скоро.
Из палаты она вышла довольно быстро, как и обещала, но раз-
говор со мной повела не сразу. Она попросила меня пройти по ко-
ридору: шагов десять вперед и обратно, потом снова вперед и снова
обратно, сперва медленно, потом быстро. Все это время она при-
стально наблюдала за больной ногой, за походкой.
— Не больно? — спросила она.
— Пустяки, — ответил я. — Пора о выписке думать. Пока на
костылях ходил, вроде бы так и надо было. А сейчас — тоска... Чет-
вертый месяц в заточении.
Она взяла меня за руку и повела в перевязочную. Долго и до-
тошно осматривала мою ногу. Беспокойство у нес вызывала стопа.
Глубокая рана под коленным суставом затягивалась хорошо, а сто-
па сгибалась плохо, и при ходьбе я был вынужден отставлять ее в
сторону.
— На днях съездим на рентген, — сказала она, — а пока начнем
разрабатывать стопу. Ванны, упражнения, массаж...
Перевязав ногу, она усадила меня на стул у окна, села напро-
тив н совсем для меня неожиданно повела речь о ленинградцах, о
моих земляках, как она сказала.
В госпитале у нас лечилось несколько бойцов из-под Ленингра-
да. Раны их серьезной опасности не внушали, но истощены они бы-
ли до крайности. Дело понятное — блокада. Это были скелеты, не-
плотно обернутые серой землистой кожей. Им первым приносили
обед, выбирали лучшие куски мяса, и никто из больных ни разу на
это не посетовал.
День ото дня силы у них восстанавливались, здоровье крепло.
Поправке их радовался весь госпиталь. Трое с неделю назад выпи-
сались, другие готовились к выписке. И лишь красноармеец Пантю-
хов вызывал недоумение. С ним творилось что-то странное. Тщетны-
ми оказались все старания поставить его на ноги. На первых порах
у всех его изголодавшихся однополчан был чрезмерный аппетит, и, чтоб
не повредить здоровью, их приходилось ограничивать в еде. Один
Пантюхов едва притрагивался к пище. Когда озабоченная Валенти-
на Александровна попыталась выяснить причины, он сказал, что у
него совсем нет аппетита и ему тошно смотреть па все съестное. Ей
пришла в голову мысль, что, возможно, не по душе незатейливая гос-
питальная пища, и она спросила, что он хотел бы поесть. Пантюхов
подумал, пожал плечами и ответил, что, может быть, и съел бы ку-
сочек осетрины или небольшой бутерброд с икрой, но понимает; раз-
ве это сейчас где-либо добудешь?
Валентина Александровна сделала невозможное: раздобыла на
оборонном строительстве и осетрину, и зернистую икру. Немного, ко-
нечно, но раздобыла. Шла к нему довольная, радостная. Каково же
было ее огорчение, когда Пантюхов поглядел на гостинцы, а есть не
стал. «Душа не лежит», — сказал он и отвернулся.
Приносила она ему овощи, ягоды, кисели. Иногда Пантюхов
съедал несколько ложек киселя, отведывал ягод, но ио-прежпему
оставался замкнутым, отчужденным. Можно было пойти к начальнику
госпиталя и посоветоваться, но тот наверняка усмотрел бы в Пан-
тюхове симулянта, устроил бы ему разнос и, чего доброго, отдал бы
его в трибунал.
Валентине Александровне и самой приходила мысль о притвор-
стве Пантюхова. Приходила не случайно. От ее глаз не ускользала
ни одна мелочь. Она хорошо помнила, как он дважды сглотнул слю-
ну, когда смотрел на икру и на осетрину. Не забыла и другой слу-
57
чаи. Едва она поставила перед ним чашку с земляникой, ноздри у
него раздулись, а в глазах появился жадный, лихорадочный, недоб-
рый блеск. Он глянул на ягоды, на Валентину Александровну, побла-
годарил се, но есть отказался, сославшись на боли в желудке. Не на
шутку встревоженная, она старательно обследовала его, но, кроме
дистрофин, никакого заболевания не нашла. После этого она и за-
сомневалась: не хитрит ли Пантюхов?
А вдруг все это нс так, вдруг это се домыслы? Не такой она ле-
карь, чтобы в точности распознать болезнь. Ошибаются и опытные
врачи, а ей учиться еще и учиться. Разве можно думать так о чело-
веке. который насмерть стоял и кровь свою не жалел ради победы?
Какое у нее право осуждать его, когда ее тыловая работа ни в ка-
кое сравнение ие идет с его ратным делом? Бои, бон, да еще на го-
лодный желудок. В организме бог весть что может стрястись.
Как ей быть, что делать? Прежде, чем идти к начальнику, она
хотела получить добрый совет от меня. Почему от меня? По той хо-
тя бы причине, что я тоже воевал в Ленинграде.
— Сколько ему лет? — спросил я.
— Скоро будет сорок.
— А до войны кем он был?
— Продавцом в магазине, а потом — заведующим.
— Вы упомянули бон... — сказал я. — Не могу утверждать, что
Пантюхов хочет избежать фронта, но не удивлюсь, если узнаю, что
так оно и есть. Дети у него есть?
— Трое,— ответила она робко.
— Ну вот... Тем более надо поразмыслить. Я посоветуюсь с Бо-
рисом, и мы придумаем что-нибудь. К начальнику, пожалуй, не спе-
шите.
Словам моим Валентина Александровна обрадовалась.
— Я тоже хотела с ним посоветоваться... — сказала она, сму-
тившись.
— Что же вам мешает? Вместе поговорим.
С минуту она колебалась, то поднимала, то опускала глаза, по-
том все-таки решилась.
— Разговор тут пошел...
— Ерунда,— сказал я твердо.
Валентина Александровна остановила на мне пытливый взгляд
и облегченно вздохнула.
— Спасибо, Федор Васильич. Капитан, по-моему, в любом слу-
чае завидный жених. Прямой, честный, сильный...
— Какой еще сильный! — подтвердил я. — Знаете ли вы, что он
сам ампутировал себе ногу. Ножом, обыкновенной финкой.
Я выдал чужую тайну и рисковал навлечь на себя гнев капи-
тана, но просто не мог утаить от Валентины Александровны этот ред-
кий, а может быть, и единственный в своем роде случай...
...Когда по его приказу санитар пополз искать командира пер-
вой роты, капитан, сжав зубы, через силу повернулся на бок и взвел
автомат. Он хотел в случае надобности прикрыть своего бойца. Са-
нитар полз ловко, лавируя меж кустами в овражке, и капитан вско-
ре потерял его из вида. Поблизости было тихо, подозрительно тихо,
как ему показалось. Не доверяя своему слуху, он ощупал уши и всю
голову: вроде бы все нормально. А успокоился он через минуту, услы-
шав, как неподалеку на северо-востоке бабахнули одна за другой
две пушки — ничего загадочного и тревожного, стало быть, не было
и он теперь мог заняться ногой.
Мог... Легко сказать—мог... С незнакомым брезгливым чувст
<вом он оглядел свою стопу и не узнал ее. Вспухшая, сине-землисто
58
то цвета, местами окровавленная, она показалась ему уродливой и
чужой.
Санитар на прощанье сказал, что стопу’, по всей видимости, при-
дется ампутировать и чем скорее, тем лучше. Он даже показал су-
став, по которому должна пройти граница ампутации. Возле лоды-
жек. Как уж его? Голеностопный?.. Жаль, что он, капитан, мало смы-
слил в медицине и анатомии, а то и сам мог бы, пожалуй, решиться...
Что же делать, не умирать же в этом овражке. Ои еще жить должен.
II не только жить, но и воевать еще.
Капитан открыл сумку, оставленную санитаром, и увидел бин-
ты, йод, ножницы. В металлической фляжке был спирт. Вспомнил,
что и у самого была целая фляжка, нашел ее, поставил рядом. Вмес-
те с фляжкой достал и свою финку, старенькую, приносившуюся.
Разложил все так, будто собрался сам делать себе операцию. Пой-
мал себя на этой мысли и не удивился.
Впервые за свою жизнь капитан пожалел, что не резал никог-
да животных. Даже ни одной курицы нс прирезал. Когда случилась
такая операция, он всякий раз уходил из дома. Николай и ругался,
и высмеивал его — не помогало... Капитан потрогал пальцем лезвие:
нож был острый. Посмотрел продовольственные запасы: сухари, две
банки свиной тушенки, сахар. Не много, но жить можно. Открыл бан-
ку тушенки, налил в кружку спирта, залпом выпил. Во рту обожгло,
из глаз хлынули слезы. Закусив тушенкой, он крякнул, достал лож-
ку и начал есть. Боль в ноге стала затихать.
«Жгут!» — молнией мелькнуло в голове. Он не спеша достал ши-
рокий бинт, скрутил его, примерил к ноге и экономно отрезал. Те-
перь как будто порядок. «Не-ет, фриц, торжествовать тебе еще рано.
Мы еще повоюем!» Он палил в кружку еще два-три глотка спирта
и, зажмурившись, выпил. Боль в йоге утихла совеем. Он отдышался
и туго, сколь мог, перевязал выше колена больную ногу. Потом под-
тянул ее, уложил поудобнее, взял финку. Подумал: хорошо, что ле-
вая— праной рукой сподручнее работать...
Очнулся он, когда багряно-красное солнце повисло над сосно-
вым лесом, куда он приказал вывести остатки своего батальона. Оч-
нулся и сразу же почувствовал боль. Память тотчас же воскресила
события дня. Он глянул на йогу, и сердце его дрогнуло: изуродован-
ная, распухшая стопа подвернулась, как наполовину подрубленный
сук, на суставе и на финке обильно запеклась кровь — не довершил
дело, боль раньше времени выбила из сознания...
Капитан привстал, дотянулся до своей фляги, отвинтил крышку
и залпом выпил остаток спирта. В голове закружилось, дрожь стала
утихать, клонило ко сну. Смежались веки, тяжестью наливалось все
тело. «Надо спешить, — подумал он, — а то совсем сморит». Он взял
нож, со стоном, с зубным скрежетом довершил дело. Не давая себе
расслабиться, обмыл ногу спиртом, из другой фляги, смазал йодом
и крепко забинтовал ее, подложив толстый слой ваты, и снова поте-
рял сознание. В сумерках за ним приползли бойцы с санитаром...
Рассказ мой Валентина Александровна слушала молча. Иной
раз, когда капитан, по ее мнению, мог сделать иначе и тем самым
облегчить свои страдания, она закрывала лицо руками, из груди вы-
рывался тихий, но явственный стон.
— Благодарю вас, Федор Васильевич, — сказала она тихо, едва
я замолчал. — Я должна была это знать.
Капитан, выслушав мой рассказ о Пантюхове, сказал:
— Любая серьезная операция начинается с разведки. Пентюхов
не исключение.
59
— Пантюхов, — поправил я.
Он повернул голову и пристально посмотрел на меня. В глазах
у него я увидел смешинки.
— Внизу этот Пентюхов или наверху? — спросил он и огорчился,
когда узнал, что наверху. — Придется тебе пока одному попотеть.
Но я решительно не представлял себе, как начать ее, эту развед-
ку. Я даже не мог надеяться, что отъявленный, по словам Валенти-
ны Александровны, нелюдим Пантюхов соизволит заговорить со
мной? Как же, интересно, такой молчун мог работать в торговле?
Сколько я знал, продавцы — люди веселые, общительные и на что
другое, а на слова не скупые. Может быть, и он такой же, когда в
своей стихии? Как-никак до заведующего дослужился. Л тут отор-
вали от 'Привычного дела, окунули в смертельный водоворот войны,
и человек сник. В сорок лет не так просто приспособиться к боевым
тяготам.
С этими мыслями я и отправился после завтрака к Пантюхову.
В светлой палате о двух окнах нашли временную тыловую пристань
пятеро солдат. Четверо были мои ровесники, а может быть, и моло-
же, я встречал их в перевязочной, в коридоре или же на прилегаю-
щей к госпиталю лесной территории. Моему приходу они обрадова-
лись, повставали с коек и наперебой стали предлагать табуретки.
— Присаживайтесь, товарищ лейтенант,— сказал белобрысый
парень в густых веснушках с рукой на перевязи. Я знал, что его,
как и меня, звали Федором. — Сюда, пожалуйста, к окошку. Вид у
нас из окон отменный.
Их окна выходили па большую поляну, покрытую густой травой
и обрамленную вековыми деревьями — соснами и елями, пихтами и
березами. Деревьям было просторно, они росли мудро, спокойно, и
бушевавшая далеко за ними, на Западе, война казалась при виде их
абсурдом, нелепостью.
— Спасибо, тезка, — ответил я и, отставив ногу в сторону, не
без труда присел. Мне было легче вставать, чем садиться;
— Вид у вас, правда, завидный, умиротворяющий, а наше окно
смотрит в поселок, деревья только поблизости.
— На поселок-то, может быть, и лучше, товарищ лейтенант,—
сказал Федор.— Рановато нам умиротворяться-то.
— Рановато, — ответил я. — Что верно, то верно.
— То-то и оно. Немец к Волге подошел, к родным моим местам,
зло кипит, а тут лежи и умиротворяйся...
— Зло надо поберечь, оно помогает. А вот чтоб рука скорее ожи-
ла, надо на лес почаще смотреть да воздухом лесным дышать.
— С леса да с воздуха ноги можно протянуть, сала побольше
бы, — весело сказал сосед Федора и кивнул на Пантюхова, молча
и безучастно лежавшего в углу около двери. Все четверо заулыбались.
— Сало, конечно, хорошо, — согласился с ним Федор, — только
не всякий желудок к нему приспособлен.
— Крестьянский или рабочий желудок не только сало — топор
перемелет,— возразил сосед.— Тем паче сейчас, в войну.
— Не скажи, брат Димитрий... Мой отец самый что ни на есть
крестьянин, мужик испокон веков, потомственный, можно сказать,
мужик, а как вошла к нему в желудок язва, он только кашу молоч-
ную и мог принимать. И с мужиком может случиться...
Ни белобрысый Федор, ни его сосед Димитрий, рябоватый, бога
тирского сложения детина, не знали, конечно, зачем я к ним ни (
того, ни с сего пожаловал, но разговор, который они затеяли, бьы
как нельзя кстати.
— Большая язва? — спросил я, поглядывая на Пантюхова.
60
— Может, и большая,— ответил вместо Федора Димитрий.—
Только ведь, как отец его попал на фронт да в бою побывал разок-
другой, язвы этой и след простыл. Сам отец написал Федору, с не-
делю, как письмо пришло. Язва — она тоже сознательная, понимает
что к чему... А может быть, испугалась, как знать?—он повернул го-
лову к Пантюхову, и все мы следом за ним обратили свои взгляды на
угол у двери. Но Пантюхов упорно безмолвствовал.
По взглядам молодых солдат я без особого труда догадался,
что подобные разговоры велись здесь не впервые. Видел отчетливо
и другое: цели своей негласные союзники Валентины Александровны
не достигали. Я попытался представить себе лицо Пантюхова — он
лежал к нам спиной — и не смог. Если мне нс изменяла память, раза
два я видел его мельком в коридоре, ио лицо, к сожалению, не запом-
нилось. Какое оно, что на нем сейчас написано? Он же не спит и
слышит все. В чем другом, а в самообладании н выдержке ему, вид-
но, не откажешь. А может быть, он привык к таким разговорам.
— Закурить у вас не найдется, товарищ лейтенант?—спросил бо-
гатырь Димитрий.— Плоховато у нас с куревом, не хватает, жалуемся
Валентине Александровне, а она улыбается и заверяет нас, что чем
меньше мы будем курить, тем скорей затянутся раны. Хороший она
человек и доктор хороший, а понять нс хочет, что все как раз на-
оборот.
Понимает она,— возразил ему Федор,— очень даже все пони-
мает, только где она возьмет махорку, когда этой заразы недостача во
всем государстве? И дело это совсем нс докторское, хватит с нее
бинтов да лекарств.
Я достал папиросы, и спор мгновенно затих. И Федер, и Димитрий,
и два других солдата — я не знал их имен — глядели во все глаза на
голубую пачку «Беломорканала», почти полную, с душистыми папп
росами, и, глотая слюнки, не смели, не решались протянуть к ним
руки.
— Пожалуйста,— сказал я и выдавил из пачки несколько па-
пирос. Только после этого и то переглянувшись они робко и бережно
вытянули по одной.
— После завтрака,— сказал Федор и заложил папироску за ухо.
То же самое сделали его друзья-соседи.
— Где же это вы, товарищ лейтенант, раздобыли такую Драго-
ценность?— спросил Димитрий.— Аж не верится. Поди, рублей сю
заплатили?
Ничего за эту драгоценность я не платил, ни рубля, ни копейки,
папиросами я разжился два месяца назад в Ленинграде, на родном
своем корабле. На крейсере у нас, как во всем блокадном городе,
всю зиму и всю весну туго было с продуктами. Мы все понимали:
блокада есть блокада, донельзя подтянули ремни, но голод унять
были нс в силах. Спасали нас папиросы. Смолишь, бывало, одну за
другой, до одури, до темноты в глазах, и голод мало-помалу стихал,
приглушался. Голова иной раз шла кругом, но это можно было тер-
петь. А папиросами нас вдоволь обеспечивал корабельный начпрод
Иван Никаноровнч Пышкнн. В противовес своей сдобной фамилии он
и ростом не выдался, и худущ был как кащей. Зато талантом снаб-
женческим бог наделил его с избытком. За два дня до войны он
умудрился получить на складе большой запас консервов и целую го-
довую норму табака. Другие снабженцы отбрыкивались любыми пу-
тями от этого залежалого товара, а Иван Никанорыч вцепился обеими
руками. Чутье у него было. На фабрике Урицкого ему наделали из
этого табака множество первосортных папирос, и мы были спокойны
за курево все тяжкое время. Мало того, он на табак ухитрялся жиры
61
выменивать. «Лишние калории морякам нс помешают»,— говаривал он.
Из самых скучных продуктов по его рецептам готовили такие
блюда, которым мог позавидовать, любой довоенный ресторан. Мы
даже ссорились с ним из-за этого. На голодный желудок человек ду-
мает не о вкусе, пусть что угодно — только побольше. А Иван Ника-
норыч рассуждал по-другому: пускай немного, но вкусно. Съешь
эту вкусную порцию, а она воробью спору, и еще больше есть хочется.
Вот мы и набрасывались на него.
Перед маем Гитлер приказал своим стервятникам уничтожить
балтийские корабли. Сотни бомб обрушились на наши головы, фугас-
ных и осколочных, больших и малых, и нам, по правде говоря, было
жарковато. Мы яростно отбивались, сбили не один десяток «юнкер-
сов», и корабли отстояли, хотя урон понесли немалый. В одном из
боев в канун праздника я был ранен и попал в морской госпиталь на
Васильевском острове, совсем недалеко от своего корабля, стоявше-
го в Незе. С крейсера в госпитале было несколько человек, и Иван
Ннканоровпч навещал нас ежедневно, как самый ближайший род-
ственник. II не просто навещал — всякий раз приносил гостинцы. То
кусок сахара, то печеную картошку, то пару ломтиков хлеба. Кто-кто,
а мы-то хорошо знали, как трудно было ему урывать все это с мизер-
ной нормы экипажа, и просили его поумерить старания. Но он и слы-
шать ничего не хотел. «Я не только о вас пекусь, но и о корабле, о
флоте,— отвечал он.— Вам надо поправляться и поскорее в строй.
Воевать нам еще долго».
Почти месяц провалялся я на Васильевском острове, раны из-за
нехватки витаминов затягивались плохо, и решили пас эвакуировать
в тыл. Перед отъездом мне разрешили зайти на корабль — собраться,
проститься с боевыми друзьями. Друзья принесли мне кучу денег —
в тылу, мол, деньги пригодятся, но Иван Ннканорыч решительно ото-
двинул в сторону деньги, а чемодан мой, довольно объемистый, до
краев набил папиросами.
«На деньги ты и в тылу сейчас мало что купишь, а папиросы,
брат,— чистое золото,— сказал он.— И на золото не найдешь того, что
возьмешь за папиросы. Поверь моему опыту».
Я поверил и не просчитался. Папиросы мои пошли в ход еще в
опасной зоне, на дальних подступах к Вологде, куда хоть и не часто, а
все же залетали фашистские стервятники. Мне запомнилась небольшая
станция. Поезд наш стоял там минуты две-три, не больше, а Витька
Прохоров, разбитной матрос из нашей музыкальней команды, ехавший,
как и я, в тыловой госпиталь, успел раздобыть бутылку первача и румя-
ную сочную курицу. Я уже забыл, как пахнет курица, а тут тебе, по-
жалуйста, с ножками и крылышками, с шейкой в потрошками. Мы за
один присест и бутылку опорожнили и с курицей разделались. При-
знаться, нам было за что выпить: оба мы едва уцелели, когда перебира-
лись через Ладогу. Наш крохотный буксирчик, до отказа набитый ра-
неными, выделывал невероятные зигзаги, увертываясь от фашистских
самолетов. Толчки и повороты были неожиданными, резкими, и беспо-
мощные из-за рай и повязок бойцы то и дело срывались с палубы в во-
ду. Капитану буксира, веселому и отчаянному человеку, приходилось
маневрировать и вылавливать их из воды. Побывал в ладожской купе-
ли и Виктор. Глотая самогон, он приговаривал: «Вроде бы согрев’а-а-
юсь». Самогон-первач согрел и меня, и я, поблагодарив Виктора за на-
ходчивость и расторопность, блаженно разлегся на своей нижней полке.
Часа через три проснулся и увидел на купейном столике роскошную
курину — сше румянее и крупнее первой. Поначалу мне даже не пове-
рилось: я подумал, не наважденье ли это и удивленно захлопал глаза-
ми. Сидевший у столика Виктор самодовольно рассмеялся. Я нс выдер-
62
жал и спросил, как ему удаются столь сложные коммерческие операции.
Он помолчал, поухмылялся загадочно, решая, видимо, раскрывать пе-
редо мной карты пли же повременить, а потом признался: «На папиро-
сы, товарищ лейтенант, не только курицу — живую корову можно вы-
менять». Курицу мы, конечно, и эту уплели, а коммерцию пришлось,
прикрыть, папиросы были нужнее. Не сохрани я их, нечем было бы
угостить сейчас госпитальных друзей.
Федор, с минуту поразмыслив, сказал с мужицкой обстоятельно-
стью:
— Без курицы и без самогона жить можно, а без курева что в гос-
питале, что на фронте — беда.
— Беда и есть,— согласился с ним Димитрий.— Без него, брат, ни
умом пораскинуть, ин потолковать как следует.
Молоденькая сестра Наташа принесла завтрак, и в палате запахло
свежими огурцами и чесноком. И хотя я всего лишь четверть часа на-
зад трапезничал и даже покурил потом, все равно почувствовал, что не-
прочь был бы еще раз полакомиться п чесноком и огурцами: сказыва-
лась длинная и зябкая, как полярная ночь, блокадная голодовка, Фе-
дор и Димитрий степенно пригласили меня откушать с ними, я побла-
годарил их и, конечно, отказался. Надо было прощаться и уходить, а я
медлил, мне хотелось собственными глазами посмотреть, как поступит
с завтраком Пантюхов. Оба моих собеседника стали меня уговаривать,
но я почти не слышал их: в эту минуту сестра Наташа подошла к Пан-
тюхову, что-то ему сказала, и он, повернувшись к ней, попросил оста-
вить все на тумбочке и добавил, что сегодня, может быть, он что-нибудь
и съест. Я увидел его лицо, худое, землистое, но, к своему удивлению,
вовсе не старое. На мгновенье наши взгляды встретились, и в глазах
его я не заметил ни обреченности, ни сколь-нибудь серьезной тревоги
за свою судьбу. Мне увиделось в них одно любопытство.
Вечером у волейбольной площадки ко мне подошел Федор, сказал
с улыбкой:
— Чем-то вы, товарищ лейтенант, Пантюхова нашего расшевелили.
Бывало, лежит часами нс шелохнувшись, а утром нынче, как вы ушли,
и каши поклевал немного, и огурчики съел, и весь чеснок с луком умо-
лотил. Улегся после завтрака, а лежать покойно не может. Вздыхает п
ворочается, да громко так, от души. «Может быть, доктора позвать?»—
спрашиваем. «Нет,— говорит он,— доктор тут не поможет». «А кто же
поможет?» «Ежели сам не помогу,— отвечает,— никто не поможет».
В палату к ним я пришел через день вечером. Мы с капитаном так
увлеклись рассуждениями о Пантюхове, что забывали порой и о своих
ранах, и о том, где находились. Мне иногда казалось, что Валентина
Александровна не без умысла подсунула нам этого Пантюхова. П хотя
мы разработали с капитаном десятки вариантов, в палату я вошел без
малейшего представления, как и с чего начну разговор.
— Вы стали лучше ходить, товарищ лейтенант.— весело сказал бо-
гатырь Димитрий, подвигая мне табуретку.— Меньше отставляете ногу,
ступаете тверже. Я нынче приглядывался.
— Да ведь и пора уж, Димитрий,— ответил я.— Четвертый месяц
пошел, как в госпитале торчу. Месяц в Ленинграде да здесь два.
— Мне тоже надоело,— сказал он сокрушенно.— Недельку-другую
отдохнуть, отоспаться — ничего еще, можно. А больше — муторно...Да-а,
товарищ лейтенант, давно собирался спросить... Говорят, на кораблях
на военных все в броне да в железе, как же вас угораздило?— он кив-
ком показал на мою раненую ногу.
— И я хотел спросить, товарищ лейтенант,— сказал Федор.—
Дюже нам с Димитрием это интересно.
Усевшись лицом к двери, я слушал этих молодых смышленых сол-
63
дат н незаметно косил глаз на Пантюхова. Прихода моего он ждал, мне
это ясно стало с первой минуты. Он повернулся, едва я вошел, мягко и
почтительно ответил на мое приветствие. Я чувствовал, что он ждал
случая заговорить со мной.
О корабле и о своем ранении можно было бы рассказать в другой
раз, по Федор и Димитрий просили, нм было любопытно, и я повел
рассказ. Пусть будет все, как должно быть в беседе фронтовиков на
большом досуге — обстоятельно, без спешки. Пришлось объяснить, что
военные корабли сильны не броней, а грозным оружием — пушками,
минами, торпедами, равно как и боевым духом моряков, их умением
выжать из своего оружия вес, что можно.
. Я рассказал им и о скоротечном бое, в котором был ранен, и об од-
ном курьезном эпизоде после боя. Корабль наш носил дорогое для ле-
нинградцев имя, и весть о раненых на его борту облетела весь город.
Позвонили из морского госпиталя и сказали, что к борту корабля вы-
сылается машина. Командир приказал вынести раненых на берег. Сде-
лать это было не просто: по крутым корабельным трапам не разбе-
жишься. Существовали особые носилки — горбатые, как мы их называ-
ли, напоминавшие легкие кресла, но было их всего несколько пар, и
раненых переправляли главным образом на руках.
Осколки немецкой бомбы, угодившей в спардек, достали меня
на сигнальном мостике. В первый миг было ощущение тупой боли, буд-
то по ногам ударили увесистой оглоблей. Корабль зашатался, заходил,
и я подумал, что это от сотрясения. Немцы не унимались. «Юнкерсы»
пикировали один за другим, мы били по ним из всех уцелевших стволов,
и ожесточенный азарт боя вновь поглотил все мое внимание. Боль при-
тупилась, а вскоре я совсем перестал ее замечать. В минуту затишья,
уставший, я поднялся в пост наблюдения за подлодками, сел на высо-
кий крутящийся табурет и неожиданно для себя задремал. Сквозь зыб-
кую пелену забытья мне послышались чьи-то тревожные слова: «Това-
рищ лейтенант, у вас под ногами кровь». Их смысл дошел до меня не
сразу, мне думалось, что они обращены к кому-то другому, хотя друго-
го лейтенанта в посту не было. Я почувствовал на плече чью-то руку,
меня затормошили, сперва легонько, потом резче и настойчивее. «Това-
рищ лейтенант,— услышал я тот же голос,— очнитесь!» Усилием воли
открыл глаза и увидел перед собой двух краснофлотцев.
— Вы ранены, товарищ лейтенант.— сказал один из них. Это он,
Сергей Новозыбков, первоклассный сигнальщик и весельчак, первый
увидел у меня под ногами кровь и забил тревогу.— Сейчас мы вас пере-
вяжем.
Я взглянул вниз, кровь не произвела на меня никакого впечатления,
она показалась мне чужой. Нехотя, через силу я пошевелил пальцами,
один раз, другой — в обоих ботинках было сыро и липко, и только тог-
да всерьез поверил, что ранен. Мне захотелось встать, я попытался сде-
лать это и не смог. Ребята перенесли меня в другой угол поста, уло-
жили на диван, сделали перевязку. Как потом оказалось, перевязали
они лишь левую ногу со сквозным ранением, а правую, где застрял со-
лидный осколок, оставили так, как она была. В те минуты ни им, ни
мне не пришло в голову осмотреть ее.
Лежать на диване пришлось недолго. Услыхав приказ командира,
ребята взяли меня на руки и бережно, как с младенцем, спустились на
мостик. Первый трап остался позади. Неожиданно им подвернулись но-
силки, и я довольно быстро п без лишних хлопот очутился на берегу.
Едва они успели опустить носилки на землю, как из-за низких облаков
вдоль набережной посыпались бомбы. Одна, другая, третья... Рушились
дома, взлетали в воздух доски, булыжник, султаны пыли поднимались
то в одном, то в другом месте.
64
«На корабль!» — приказал я ребятам. Они медлили, и мне пришлось
распорядиться вторично, на этот раз громче и решительнее. Оставшись
одни в крайне неловкой позе, точь-в-точь как в кресле, опрокинутом на
спинку, я смотрел на облака, безучастно плывшие на восток, и в не-
большом просвете увидел фашистский бомбардировщик. Он шел медлен-
но и бесшумно — немцы нс первый раз выходили на цель с выключен-
ными моторами,— и такая меня взяла злость, что я не вытерпел, вы-
хватил из кобуры пистолет и вдогонку выпустил по нему всю обойму. То
ли от напряжения, то ли от дикой боли в ногах, я на какое-то время
потерял сознание, а когда пришел в себя, пистолета в руке не обнару-
жил. Я не на шутку испугался — за потерю оружия грозил трибунал —
и начал обшаривать карманы, носилки и все вокруг. Пистолет я нашел
в кобуре, но не оказалось ни одной обоймы и ни одного патрона.
Вскоре нас погрузили в машину и отправили в госпиталь, и мне до
сих пор неизвестно, куда же задевались обоймы и патроны.
Рассказ мой был неожиданно прерван, и не кем-нибудь, а Пантю-
ховым.
Неужто нс догадываетесь, товарищ лейтенант?— спросил он и да-
же привстал, облокотившись на подушку.— Это же они, ваши матросы,
вытащили у вас все патроны. На всякий случай. То вы по немцу стреля-
ли, хоть и высоко он забрался, а могли бы и в себя пальнуть от отчаянья,
чем черт нс шутит. Они. поди, постарше вас были, вот и надумали.
Я был крайне изумлен. И тем. что услышал — это никогда не прихо-
дило мне в голову, а еще больше, наверное, тем, что молчун Пантюхов
наконец заговорил. Я смотрел на него во все глаза, довольный, слегка
растерянный, и напряженно думал, как продолжить разговор. Ничего не
придумав, я спросил:
— Отчего вы так решили?
— А мне, товарищ лейтенант, особо и решать нечего, сам бывал ой-
ой в каких передрягах. Иной раз думал: легче пулю в лоб.
Пантюхов долго молчал и все это время неотрывно смотрел на меня.
Порой я едва выдерживал его взгляд, напряженный и не очень доверчи-
вый. Неожиданно глаза его повлажнели, взгляд сразу смягчился, и он
тихо, не спеша повел речь о своей незадачливой судьбе.
В юности он перепробовал уйму профессий. Пытался стать плотни-
ком, слесарем, трактористом, механиком и всякий раз терпел неудачу.
Плотницкая работа лишила его пальца на левой руке. В бытность свою
слесарем он умудрился повредить глаз старику-учителю, человеку, кото-
рому многим, очень многим был обязан. Утопив в реке совхозный трак-
тор, навсегда распрощался с земледельческой нивой. Нс постиг он и ме-
ханику: поршни, цилиндры, системы передач явно были нс его делом.
Зато довольно быстро усвоил он торговую механику. В магазин его
привел случай, но он-то знал: если бы нс отчаяние, нс было бы и случая.
Жизненные неудачи заставили его покинуть родные места. В захолуст-
ном городке, куда он приехал, не было пи одной знакомой души. Он. на-
верное, двинулся бы дальше, если бы не увидел в магазине за прилавком
совсем еще юную черноглазую девушку. Она подала ему папиросы и с
доброй улыбкой спросила, чей он и как случилось, что она никогда его
не видела. Пантюхов не знал, что больше повергло его в смущение
вопрос се или улыбка, но тотчас же понял: из городка этого пути ему
нет Не сумев справиться с краской, пылавшей на его лице, совсем
растерявшись, он не нашел ничего другого, как рассказать ей о себе
всю печальную правду. Девушка слушала его так участливо, что вре-
менами на глазах у нее проступали слезы.
^Оставайся здесь,— сказала она неожиданно твердо, как если б
она были видавшим виды мужчиной, а он нерешительной девчонкой
Куда ты поедешь, коль нигде никого нс знаешь? Л здесь я помогу тебе.
Работы и у нас хоть отбавляй Не ладится с машинами — поступай к
5. «Байкал» № 6 65
нам в магазин. Тетя Нюша возьмет тебя с радостью, сама вчера гово-
рила: хорошо бы парня к нам крепкого».
После этих слов в душе его случился переворот. Жизнь казалась,
ему теперь не злой старой ведьмой, расставлявшей на каждом шагу ко-
варные капканы, а молодой невестой, сулившей одни радости. Никакой
работы он не гнушался, делал все споро, с улыбкой. Ему было радостно
и за прилавком стоять, и ящики с товаром подтаскивать, п ездить за
этим товаром на базу. Завмаг тетя Нюша не могла нарадоваться на не-(
го. Поверив в его доброту и честность, она начала мало-помалу раскры-
вать ему немудрящие тайны торгового дела. Перво-наперво, говорила
она, надо хорошо знать, в чем люди нуждаются, что они хотели бы ку-
пить в мае, а что в декабре. Это важно, но не ахти как уж и трудно, надо
только слушать хорошенько п запоминать. Главная забота — добывать
товар. Жизнь год от года выравнивалась, входила в новую колею, и са-
мые обыкновенные граждане требовали для себя и платье понаряднее
и туфли покрасивее. -«и
Почти три года тетя Нюша готовила себе смену. Вернувшись од-
нажды из райкома, она собрала своих подчиненных и объявила с гру-
стинкой в голосе:
«Ну, дети мои, передаю вас в руки Кузьмы Андреича Пантюхова.
Давно сватали меня на базу, не спешила я. а нынче дала согласие.
Сказать по чести, Кузьма Андреич поднаторел в нашем деле изрядно,
пора ему коренным становиться в упряжку. А будет надобность, помочь
завсегда готова. Ну, а если еще одно дело свершим, я уж совсем бы
рада была н спокойна! — Она не по возрасту задорно оглядела всех,
дольше, чем на других, задержала лукавый взгляд на черноглазой де;
вушке Юле и на Пантюхове и добавила твердо:—Женить нам над»
Кузьму Андреича!»
И женили. Через месяц сыграли свадьбу, веселую, шумную, двое
суток пел и пляса.т без умолку весь городок, и стал Кузьма Андреевич
Пантюхов почтенным мужем и столь же почетным завмагом. Народили
они с Юлей трех дочерей, жили не богато, но дружно, в любви и согла-
сии. Он уже и вспоминать перестал свои юношеские неудачи, пришла
пора жить да радоваться, и вдруг — война. Может быть, конечно, и не
вдруг, но жизнь, вся жизнь, сразу же перевернулась вверх дном.
Пантюхова призвали на третий день и без обучения, без подготов-
ки определили в маршевую роту. Тут-то и начались его страдания. Ока-
залось, что он совсем не приспособлен к стрельбе. Не то, чтоб не умел,
это бы еще полбеды, со временем можно было и научиться, но не мог.
И целился вроде бы нормально, как все, ловил немца на мушку, вы-
равнивал ее по прорези прицела, и на крючок спусковой нажимал плав-
но и вовремя, а пуля летела куда угодно, только не в цель. Чаще всего
они ложились тут же, рядом, перед самым его носом. Даже юнцы, у ко-
их молоко на губах едва обсохло, позволяли себе насмешки над ним.
Насмешки день ото дня становились злее, и Пантюхон лишился сна.
В редкие минуты, когда ему удавалось задремать, перед глазами все
равно маячили то хохочущие юнцы-солдаты, то свирепый взгляд коман-
дира взвода, то винтовка, выраставшая ни с того ни с сего с пушку ве-
личиной. А кроме насмешек были вражеские бомбежки, обстрелы, тан-
ковые атаки. Можно было запросто распрощаться с жизнью или — еще
хуже—стать калекой, обузой для жены и дочерей.
Появились боли в животе, сперва тупые, ноющие, потом все бо
лее резкие и мучительные. Сходил в медсанбат, пожаловался, его пас
пех послушали, дали какие-то таблетки, порошки. Так, для отвода глаз
Оно и понятно — раненых навалом. Таблетки, как он и думал, не по
могли ему, а в роте пошла молва, будто он ищет пути, как избавитьс;
от передовой.
66
А боли не утихали, хуже того — разрастались, временами все внут-
ри обжигало, как огнем, и он не находил себе места. Бывали минуты,
когда он подумывал пустить себе пулю в лоб. В себя-то уж он попал
бы, тут целиться не надо. Думать-то он об этом думал, порывался не
однажды, а храбрости в последний момент недоставало. Дочки удержи-
вали да жена. В страшные эти минуты почему-то они на ум приходили
и никто больше. До того ему бывало их жалко, а за себя стыдно, что он
на время забывал о болях.
Пища на Ленинградском фронте только называлась пищей. Хлеб из
захудалой мучицы застревал в горле, а когда проходил в желудок, ло-
жился там тяжким камнем. Не для больного желудка был этот хлеб.
Стоило Пантюхову проглотить небольшой кусочек, как в животе начи-
налась резь. Она была нестерпима, эта резь, куда страшнее голода, и он
совсем, начисто отказался от хлеба. С похлебки и каши, которые бывали
не каждый день, он исхудал до того, что еле волочил ноги. Вдобавок ко
всему, одолела цинга. Неизвестно, как сложилась бы его судьба дальше,
может, и на собственную пулю решился бы, но нежданно-негаданно его
ранило. Теперь он кому угодно мог прямо смотреть в глаза: врачам и се-
страм, бойцам и командиру взвода. Когда его доставили в медсанбат, он
плакал от радости. Рука не двигалась, ныло плечо, нещадно болела и
кружилась голова, а он глотал слезы п улыбался. Теперь он был вровень
со всеми. Раненый боец Красной Армии, он мог теперь смело говорить
нс только с командиром взвода, но и с самим полковником.
Пулевое ранение оказалось сквозным, не таким уж и серьезным, и
когда бы не полное расстройство организма, не проклятая эта дистро-
фия, через месяц-другой он снова был бы в строю.
— Вы так отощали, Кузьма Андреич, что и без аппарата можно
все разглядеть,— пошутил я.
Он усмехнулся и поднял на меня белесые отцветающие глаза.
— Поневоле отощаешь, товарищ лейтенант. Только и видишь
покой, когда в желудке ничего нет. Докторша у нас добрая, ласковая,
чего только нс приносила мне... Погляжу, проглочу слюнки, и есть бо-
юсь. Такой я натерпелся боли, что пугаюсь ее пуще огня.
— Пересилить себя надо,— сказал я твердо.— Весь организм мо-
жет расстроиться, и тогда не помогут никакие лекарства. А уж если го-
ворить о болях, они могут быть и похлеще. Ради дочек надо себя пере-
силить.
Пантюхов часто заморгал, словно ему что-то мешало смотреть на
меня, и опять усмехнулся. Мне показалось, что эти мысли были ему
знакомы.
— Вроде бы начинаю, товарищ лейтенант,— сказал он, помолчав.—
Начал помаленьку.— В глазах у него замелькали блестки тихой радо-
сти, но в них таилось еще и беспокойство.— А в роту вернусь — там что
со мной будет? Все сначала?
Во-от, оказывается, в чем дело. Мы были не так уж далеки от прав-
ды, когда пытались разгадать истинный смысл его голодания. Боли бо-
лями, но главное было не в них. Как нв крути, как его ин оправдывай,
а факт оставался бесспорным: возвращаться на фронт он не хотел. Бо-
ялся.
— Вы сейчас думаете, я боюсь фронта,— сказал он упавшим голо-
сом.— На беду мою все так думают. И молодые мои соседи и даже,
наверное, Валентина Александровна, пригожая наша докторша. Но это,
говорю вам честно, неправда. Я не фронта боюсь, хоть и страшно там.
^Того боюсь, что неумеха. Боюсь что опять стану обузой... Смеяться сно-
tea надо мной будут, а я ничего не смогу поделать.
Он смотрел мне в глаза, и я видел: он говорил правду. В его взгля-
67
де было отчаяние. Мне хотелось помочь ему, но я решительно не знал,
как это сделать.
Выход нашел он сам. После тягостного молчания заговорил вновь.
— Позавчера слушал вас, товарищ лейтенант... Вы рассказывали о
своем снабженце. Об Иване Никанорыче. Смею доложить: рассказыва-
ли здорово. Меня чуть слеза не прошибла. От радости. Сделал человек
доброе дело — его добром и вспоминают... А я ведь это тоже умею. Как
еще умею, товарищ лейтенант.— Глаза его загорелись.— Слушал я вас
вчера и думал: каким бы помощником я мог быть Ивану Никанорычу.
И вспоминали бы меня, как вы вчера, добрым словом, а не хулой да нас-
мешкой.
. . Пантюхов говорил дело. Служи он в любом полку по интендантской
части, все у него было бы нормально, даже, наверное, хорошо было бы.
И благодарности мог заслужить и медали. А главное — был бы человек
на месте, пользу приносил бы немалую. Тем паче на Ленинградском фрон-
те, где интендантская жилка ценилась особенно высоко. Отчего же он.
глупый человек, молчал до сих пор? Любой командир полка посчитал
бы его находкой.
— Не Ивану Никанорычу, так другому был бы дельным помощни-
ком. Снабженцы есть в каждой части. Без них и на войне нельзя. Верно
ведь, товарищ лейтенант?
— Конечно, верно! —воскликнул я.— Вы просто вредитель, Кузьма
Андреич. Вместо того, чтобы заниматься своим делом и ковать всеми
доступными силами победу над врагом, вы понапрасну тратили боепри-
пасы, портили жизнь и себе и взводу. Как вы могли?
— Виноват, товарищ лейтенант! — В глазах, на худущем лице, во
всей его нескладной фигуре играла радость.— Может быть, еще не
поздно, товарищ лейтенант?
— Вылечиться надо сперва, поправиться! — Я оглядел совсем не-
военную его стать и невольно улыбнулся.
— Это мы мигом, товарищ лейтенант.— Он тоже расплылся в
улыбке.— Только бы все так вышло, как вы говорите. Две недели и по-
рядок. Как по маслу пойдет, я себя знаю.
— Вот и добро,— сказал я, радуясь не меньше Пантюхова.— А я
попрошу Валентину Александровну и начальника госпиталя обязатель-
но все указать в предписании.
У нас с капитаном была большая радость. Пантюхов начал поправ-
ляться, его победа над самим собой, мучительная и счастливая, переме-
нила в нашей палате воздух, и у нас — мы чувствовали это оба — от-
крылось второе дыхание. Капитан, целыми днями недвижно лежавший
на койке, охотно вышагивал по палатке, стуча костылями, или же вы-
таскивал меня на улицу и говорил без умолку.
— Ты только подумай, протяни этот Пантюхов еще недельку-дру-
гую, могла завариться серьезная кутерьма. На войне — страшные меся-
цы, а тут притворство .симуляция... Верный трибунал.
Мы сидели на скамейке под двумя могучими сросшимися елями,
капитан хотел сказать что-то еще, но подошла Валентина Алексэнд
ровна.
— Вот они где, голубчики, а я ищу их по всему госпиталю.
— Вы нс рады нашим прогулкам?'Хотите, чтоб мы торчали в палан
те?— спросил я шутливо.
— Еще как рада. — Она весело оглядела нас обоих. — И за ва<г
рада, и за Пантюхова. Он преображается на глазах. Не знаю уЖ1
как и благодарить вас.
Я, конечно, рад был радешенек, что с Пантюховым все пошли
68
хорошо, но похвала, из чьих бы уст ни исходила, совсем мне нена-^
добна и может отравить всю радость. Неизвестно еще, кто из нас
получил больше: Пантюхов или я. У меня, я это чувствовал, произо-
шел перелом. В душе. Добрая Валентина Александровна, может
быть, для нас и придумала это препятствие.
Мы все трое молчали. Досада моя потихоньку улеглась, и я по-
думал, что для новой радости, способной подстегнуть лечение и уко-
ротить больничную грусть-тоску, мне теперь нужно будет новое пре-
пятствие. Большого ума был человек, высекший те мудрые слова на
тибетском камне.
Напрасно я полагал, что мои собеседники молчали, меж ними
шел напряженный разговор, безмолвный, глазами. Они, как мне по-
казалось, тоже говорили о препятствиях. Это и понятно: их чувство,
едва возникнув, попало на коварную волну людской молвы.
— Пантюхов, надо думать, выпрямится и долг свой исполнит,—
сказал я. — Нам останется честно сдержать обещание.
— Конечно, конечно, — торопливо согласилась Валентина Алек-
сандровна.— Все напишем как следует. Тут и сомневаться нечего.
По тому, как поспешно и даже слегка растерянно ответила мне
Валентина Александровна, я еще раз убедился, что говорили они меж
собой не о Пантюхове, не обо мне, а о чем-то более важном для них.
— Теперь надо браться за Георгия,— вдруг сказал капитан.
Я в подробностях знал подоплеку несчастной судьбы Жоры На-
седкина. Этого юного синеглазого парня следовало бы положить в
хороший госпиталь к хорошему хирургу. Будь время хоть чуть-чуть
поспокойнее, так, наверное,, и сделали бы. Но под шквальным огнем
вражеской артиллерии, когда раненых был не один десяток, некогда
было думать о городском госпитале и об опытном хирурге. Жоре На-
седкину прикрыли распоротый бок марлей и ватой, забинтовали и
волоком потащили к лесу, где должен был располагаться пункт ме-
дицинской помощи. В лесу от медпункта остались свежие кровяные
бинты да колышки, которыми крепились палатки. С досады и отчая-
ния выбившийся из сил санитар, такой же юный, как Жора, залился
слезами. И не мудрено: что было делать, куда двигаться? Края хоть
и свои, русские, но совсем незнакомые. Да и лес дремучий пугал
своей жутковатой невоенной тишиной.
Жора посоветовал санитару вернуться в роту. Тот поначалу не
понял, а когда уразумел суть его слов, пришел в негодование. Разве
мог он бросить товарища? Раненого, в дремучем лесу—на верную
гибель? Да он потом всю жизнь страдал бы от угрызений совести,
лучше уж смерть принять. Вместе ли, порознь ли — лишь бы по-
людски. Слезы у него высохли, страх прошел, и он поволок Жору
вглубь леса на восток. Сколько они блуждали, Жора сказать не
мог—он был в какой-то дремоте, а временами терял сознание,—
только санитар, золотой парень по имени Федосей, не отлучался от
него ни на минуту. Так дотянул его до дороги, на попутной машине
вместе с другими ранеными отправил в тыл. Один перевязочный
пункт сменялся другим, кого-то оставляли, кого-то подсаживали,
а Жору везли и везли, дальше и дальше. Как понял он из торопли-
вых и скупых реплик врачей, оставлять они предпочитали либо тех
тяжелораненых, кому требовалась немедленная операция, либо тех,
у кого были легкие ранения, чтоб быстро их подлечить и снова вер-
нуть в строй. Ни к тем, ни к другим Жора, по мнению медиков, не
принадлежал, и завезли его в наш госпиталь, в глубинку, дальше
поезда не шли.
Раны оказались и серьезные, и — что еще хуже — запущенные.
i 69
Валентина Александровна сделала все, чтоб приостановить воспали- 1
тельный процесс, и это ей удалось. Предстояло самое главное — one- 1
рация. Из-за нее-то и разгорелся сыр-бор. Начальник хотел отпра- |
вить Жору в соседний госпиталь, как только увидел его распоротый,
гноившийся бок. И были на то вроде бы веские причины. Под наш
госпиталь в спешном порядке приспособили новую, едва достроенную
больницу, где еще не было почти никакого медицинского обору-
дования.
Везти Жору по ухабистой тряской дороге за полтора десятка :
верст Валентина Александровна не хотела, это могло плохо кон- ।
читься, а поручиться за операцию не могла, не имела права, хотя
тревога начальника была ей понятна. Ни один госпиталь не хотел,
чтоб в- его стенах случилось самое худшее — смерть человека. Что
там ни говори о войне, о трагической необходимости жертв, смерть
это всегда несчастье, тягостное, непоправимое. Не зря за нее взыски-
вают и с командиров, посылающих батальоны солдат в сражения,
и с медиков, призванных возвращать раненых бойцов в строй. Не
зря смертный исход в тыловом госпитале почитается происшествием
чрезв ы ч энным.
Слова капитана Крутоверова без промаха попали в сердце Ва-
лентины Александровны, она вспыхнула н почти в тот же миг по-
бледнела. Мне было жалко ее. Зачем завел капитан этот разговор?
Неужели есть у него хоть капля сомнения? Все она сделает, все, что
сможет. Но ведь не бог она.
— Да, надо браться, — сказала она тихо, виновато, хотя давно
уже взялась, давно отдает парню все свое умение, все силы, и вины
за пей никакой нет.
— Капитан по армейской привычке полагает, что если опера-
цию как следует подготовить да прибавить быстроту, решительность,
натиск, то в успехе можно не сомневаться, — сказал я не без ехид-
ства, чтоб поддержать Валентину Александровну, а она, похоже не
очень и хотела этого.
— Решительность надобна всюду, — сказала Валентина Алек-
сандровна.— И быстрота нужна и натиск. Спасибо вам, — добавила
она, вставая. — Пойду, дел по горло.
Когда она скрылась из виду, капитан повернулся ко мне.
— А ты, оказывается, занозистый, — сказал он весело. — Моря-
ки все такие?
— Все, — ответил я. — Особенно, когда приходится иметь дело
с фрунт-пехотой.
Валентина Александровна не поладила с начальником госпита-
ля с первых дней. Кадровый военврач, с юности привыкший к дис-
циплине. Андриан Иннокентьевич Сошкин рьяно старался распрост-
ранить воинский устав на всех, кто работал в госпитале, независи-
мо от того, военнослужащие они или вольнонаемные. Валентина
Александровна понимала необходимость дисциплины, но не хотела
и без смеха не могла в шелковом летнем платье или в белом вра-
чебном халате выстаивать перед ним по стойке «смирно». Никак не
могла привыкнуть она и к тому, чтобы называть его по воинскому
званию, тем более, что оно было длинное — военврач третьего ран-
га. Ей было гораздо легче называть его по имени н отчеству, и она
упорно называла его так, хотя всякий раз он морщился и кривился.
Однажды Андриан Иннокентьевич нс вытерпел и спросил, по-
чему она так упрямо не желает выполнять его требования. Вален-
тина Александровна ответила чистосердечно, что едва она опускае!
7«
руки по швам и выпячивает грудь, ее разбирает неудержимый смех,
и она уже не только ничего путного не может сказать, но и слушать-
то как следует не в состоянии, потому что все ее усилия направле-
ны на то, чтоб удержаться от смеха. Она просто-напросто глупеет
в этой позе. Со временем, может быть, привыкнет, а пока... Во-вто-
рых, очень уж ей не нравится эта странная добавка — «третьего ран-
га». Не хватало еще, чтоб именовали военврачом третьего сорта.
В-третьих, слишком много в армии военврачей и третьего ранга,
и второго, и первого, Андриан-же Иннокентьевич, возможно, всего-
навсего один. Один на всю армию. А потом и проще это, и уважи-
тельнее. Не к рангу обращаться, а к человеку.
Против обыкновения Андриан Иннокентьевич выслушал ее тер-
пеливо, ни разу не поморщился. В конце беседы, тоже против обык-
новения, отметил, что она высказала весьма любопытные мысли п
что над ними надо как следует подумать.
Андриан Иннокентьевич, поразмыслив несколько дней над этим
разговором, решил, что молодая девушка-врач не зря, совсем, на-,
верное, не зря подчеркивала не формальное, не казенное, а чисто
человеческое свое отношение к нему. Незаметно для посторонних он
начал оказывать Валентине Александровне знаки внимания. В суб-
боту после обхода и перевязок пригласил в свой кабинет и, чего ни-
когда с ним не бывало, пододвинул ей стул и предложил сесть. Не
спросив о делах, о прошедшем нелегком дне, он пригласил ее со-
вершить вместе с ним лесную прогулку к Каме, где можно и по рю-
мочке выпить, и отдохнуть от суетных дел, которых, как известно,
никогда не переделаешь.
Она встала, сказала с улыбкой:
— Я признательна вам за приглашение, Андриан Иннокентье-
вич, польщена им, но принять его не могу. Дело в том... понимаете,
у меня есть жених, которого я люблю. Он сейчас на фронте, и об-
манывать его... это свыше моих сил.
Он повернул голову, поглядел на нее с укором.
—• Это совсем другое дело. Так надо было сразу и сказать. И
разговор короткий.
С тех пор разговор у них об этом не заходил, но отпечаток
взаимной неловкости и в то же время некоей доверительности остал-
ся. А тут по госпиталю поползли слухи, что раненый капитан Кру-
товеров влюбился в Валентину Александровну, а она — в него. Слу-
хи не злые, но неизвестно, как еще военврач Сошкин к этому отне-
сется. Он вправе оскорбиться, и важнейшие ее просьбы и предло-
жения могут быть восприняты им в этот момент не так, как надо.
Да, совсем некстати тут оказался придуманный ею жених!
Но ждать Валентина Александровна больше не могла: Жоре
Наседкину требовалась операция, а вопрос этот мог решить только
начальник госпиталя. На пути в его кабинет она решила: «Если по-
надобится, возьму еще один грех на душу — скажу, что жених мой
погиб на фронте». Не успев еще дойти до его стола, нервно заго-
ворила:
— Андриан Иннокентьевич, я все-таки осмеливаюсь еще раз
просить, чтоб для Наседкина непременно пригласили хирурга. Сами
мы не справимся, а везти его в город по нашим ухабам... Очень про-
шу вас, Андриан Иннокентьевич, двадцать лет парню... И жизни-то
еще не видел.
Сошкин и сам думал о Наседкине. Выслушав Валентину Алек-
сандровну, он тяжко вздохнул, медленно поднялся со стула и хмуро,
устало зашагал по комнате. Валентина Александровна не знала, что
делать, и лишь поворачивала вслед за ним голову в надежде, что он
71
взглянет на нее. А он ходил, скрестив на груди руки, и сосредото-
ченно смотрел себе под ноги. Рассохшиеся половицы скрипели под
его тяжестью, и ей казалось, что он вслушивается в этот скрип. Ши-
рокая половица возле окна скрипела особенно противно, как свер-
чок за печкой, а Андриан Иннокентьевич будто нарочно наваливал-
ся на нее всем телом. Помимо воли ей в этих его тяжелых шагах
стал видеться какой-то особый смысл.
А он, Андриан Иннокентьевич, мучительно вспоминал сейчас
адрес старого врача-хирурга, который по нездоровью и возрасту
уже не работал, но жил будто бы по-прежнему в соседнем городке.
Наконец он остановился около Валентины Александровны. Осмот-
рел ее с ног до головы, попросил снять, если можно, халат, чем ввел
ее в краску, и снова обратил на нес пристальный взор.
— Берите машину и немедленно поезжайте в город, — сказал
он. — Без халата, в этом вот платье. Зайдите в больницу, спросите
адрес Смолина, старого хирурга. Смолин Нил Афанасьевич. Он го-
да два уже не врачует, но если его попросить... уверен, вы это смо-
жете.
— В таком случае я сейчас же распоряжусь, чтоб готовили к
операции.
— Об этом могу распорядиться и я. А вы... Вам не кажется, что
подоспела пора ампутировать голень капитану Крутоверову?—Ой
остановил на ней пытливый взгляд, остановил ровно настолько, чтоб
понять все и оценить, и тотчас же опустил глаза.
— Подоспела, — ответила она. — Я и об этом с вами хотела по-
говорить.
— Дело, конечно, не сложное, — продолжал Андриан Иннокен-
тьевич,— но вы, насколько я понимаю, не возьметесь сделать эту
операцию? — Он вновь поднял на нес прищуренное глаза. — Или,
может быть, я ошибаюсь?
— Пет, не ошибаетесь, — ответила она. — Я не хотела бы даже
присутствовать на операции, хотя, как лечащий врач...
— Ясно. — Он вновь заходил по комнате, и вновь послышался
скрин половиц. Валентине Александровне этот скрип уже не казался
противным.
— Если выйдет осечка со стариком, -сказал он, останавли-
ваясь против нее, — то привезете Александра Павловича Долинина.
Операций у него нынче нет, я уже справлялся. Он моложе, выдер-
жит и Наседкина, и Крутоверова. Лучше всего, конечно, если приве-
зете обоих. Тогда Александр Павлович по старой памяти поассисти-
ровал бы старику, они, говорят, хорошо сработались и уже давнень-
ко дружат. Ясно?
— Ясно, Андриан Иннокентьевич.
— Тогда идите п запрягайте машину, а я тем временем бума-
гу к ним сочиню.
... В городе Валентину Александровну ждала неудача. В боль-
нице ей сообщили, что Нил Афанасьевич, прооперировавший за дол-
гие годы чуть ли не всех жителей города, сам лежал на операцион-
ном столе. А оперирует его не кто иной, как Александр Павлович,
ученик Нила Афанасьевича.
С Долининым, закончившим операцию на пятом часу, разговор
был короткий. Александр Павлович, опасаясь за жизнь Нила Афа-
насьевича, решил остаться здесь, в больнице. И ночевать будет здесь.
Операции Жоре Наседкину и капитану Крутоверову наметили на
послезавтра.
Это было вчера, а сегодня Ольга Костина узнала все и мне под
72
строгим секретом рассказала. Зато как и от кого она все это выве-
дала, Ольга говорить не хотела.
— Когда же она успела тебе рассказать? — спросил я.
— Кто?
— Как кто? Валентина Александровна!
Ольга подняла па меня испуганные и удивленные глаза, и я не-
вольно рассмеялся и поспешил заверить ее, что никакой тайны она
не выдала, просто я сам догадался. Я видел Валентину Александров-
ну вчера вечером, когда она только что вернулась из города. Она
шла в палату к Жоре Наседкину и выглядела обеспокоенной и утом-
ленной.
— Кто же еще, кроме нее, мог рассказать тебе про вчерашние
новости?
— Это просто никуда не годится, — сокрушалась Ольга. — Я
еще сказать не успею, а ты уже все знаешь. Так мне и доверить-то
ничего нельзя.
— Наоборот, это очень хороню, — уверял я ее. — На мое разу-
менье, это самое большое счастье, когда тебе нечего перед людьми
утаивать, нечего стыдиться.
Ольга вроде бы и согласилась со мной, но огорчение ее долго
не проходило.
— Хватит тебе хмурпться-то, — сказал я, — а то морщины рань-
ше срока прорежутся.
— Если много смеяться, морщины тоже нагрянут. Бабушка не
раз говорила мне об этом.
Я засмеялся, ей во всяком случае до морщин было далеко.
Мне было хорошо с Ольгой. Она и впрямь была то наивной де-
вочкой, то умудренной женщиной, постигшей такие вещи, которые
мне и во сне не снились.
Вспомнив о бабушке, Ольга заторопилась домой и попросила
меня проводить ее до ворот.
— Может быть, до самого дома?
— Нет, нет. Это запрещено. И ноге твоей лишняя нагрузка ни
к чему. Потом, потом... Знаешь, о чем я подумала?
— О чем?
— Ой, стыдно даже говорить... — Она закрыла лицо руками.—
Я хочу, чтоб ты в своей морской форме меня проводил.
— Могу и в форме, хоть сейчас. Мне ее уже выдавали.
— В белой руба-ашке с синим воротником, в бескозырке с лен-
точками...— сразу же осеклась.— Но не сейча-ас, а когда нога будет
гнуться, как лозинка.
— Должен огорчить тебя,— сказал я.— Бескозырку и форменку
с синим воротником я носил, когда был курсантом. А сейчас у меня
обыкновенный китель и обыкновенная форменная фуражка с крабом
и с козырьком.
— Да-а?— изумилась она.— А на моряка-то ты хоть будешь
похож?
— Наверное, буду.
У госпитальных ворот она помахала мне рукой и побежала. Я
стоял и долго смотрел ей вслед.
Когда вернулся в палату, Борис лежал на койке и, как это бы-
вало с ним раньше, недвижно смотрел в окно. Это была не лучшая
его позиция, и хорошего опа ничего не предвещала.
— Ты к Георгию ие заходил?—спросил он.— Говорят, завтра
операцию ему будут делать. Ты у нас все знаешь.
Я не смотрел на него, но ясно представлял, как он скосил на ме-
ня тяжелый свой взгляд.
73
— Правда,— сказал я.— Говорят, вчера еще должна была быть,
да с хирургом что-то случилось.
— То-то вчера сплошная беготня была. Ко мне, к примеру, и
сестры наведывались, и начальник госпиталя заходил.
— Я смог добыть сведения только сейчас. Л что тебе начальство
говорило, ежели не секрет?
— Разное говорило...— нехотя ответил капитан.— Говорило, к
примеру, что и мне пора бы как следует ампутацию сделать, чтоб
скорее срослось все и можно было протез заказать.
— А что ты ответил?
— Сказал, что должен посоветоваться с лечащим врачом. А врач
лечащий отчего-то старательно меня избегает. Я нынче пять раз
слышал в коридоре ее шаги... Приближались и удалялись. Ни разу к
нам не зашла. Разведданных на этот счет никаких нет?
Я догадывался, отчего Валентина Александровна обходила сто-
роной нашу палату, но говорить не стал. Они могли быть неточны,
мои догадки, а кроме того, она должна сказать ему обо всем сама,
только сама.
— Пойдем, сходим к Георгию,— промолвил он.— Хочу посмот-
реть на него перед операцией.
— Сходим,— ответил я.— Давай только повременим чуть-чуть, но-
гу я натрудил. Ноет. Пусть малость отдохнет.
Нога у меня и вправду ныла, но на второй-то этаж я, конечно,
мог подняться и ничего со мной не случилось бы. У Жоры Наседкина,
я знал, сидела сейчас Валентина Александровна. Капитан, если и не
ведал этого, то, наверное, чувствовал. Может быть, потому и позвал
меня. Но хотела ли сейчас встречи с ним Валентина Александровна?
Если б хотела, сама зашла. Есть, стало быть, у нее причина избегать
его.
— Пойду один,— сказал он и тяжело сел на койке.
— Одного я тебя не пущу.— Я тоже поднялся. Знал, что отго-
варивать его сейчас невозможно.
Собрались, потихоньку пошли.
На второй этаж поднялись мы с трудом. Борису такие подъемы
были пока не под силу, хотя от ступеньки к ступеньке дела шли луч-
ше. Под конец он расхрабрился, решил обойтись без моей помощи и
едва не загремел вниз...
Увидев нас, Жора заворочался на своей широкой койке, но капи-
тан жестом руки остановил его. Мы присели.
— Спасибо вам, что навестить решили,— сказал Жора, почему-то
пряча глаза.— А от меня только что Валентина Александровна ушла.
Успокаивала. Хирург, говорит, опытный, самый лучший в городе. А
меня что успокаивать-то? Я н так не боюсь.— Губы его дрогнули.
— Опять ты за старое, Георгий,— мягко сказал капитан.— По-
плакать иногда, может быть, и не мешает, чтобы тяжесть лишнюю
снять с души. Иной раз даже на пользу идет. Но тебе-то. тебе-то сей-
час другое нужно... Совсем другое, пойми ты! Вера тебе нужна, вера!
В жизнь! В любовь! В победу!
Капитан говорил вроде бы тихо, а получалось у него твердо, и
слова его действовали. Я чувствовал это по себе. Я видел: эта его
твердость нужна была и Жоре Наседкину, н не меньше она нужна
сейчас самому Борису. Может, оттого и звучали его слова так весомо.
— Ты девушку любил когда-нибудь?—тихо спросил Борне.— Мо-
жет быть, в школе, может быть, там, на фронте. Нравилась тебе
хоть одна?
Жора долго молчал. Он то хмурился, то на лице его появлялась
вдруг загадочно-скорбная ухмылка, будто он знал что-то важное и
74
раздумывал только о том, сказать нам об этом или промолчать. Он
грустно улыбнулся.
— А отчего это вы, товарищ капитан, все в прошлом времени
спрашиваете? Любил ли я? Нравился ли мне кто? А может, мне и
сейчас нравится. Может, и сейчас я влюблен...
Не обратив внимания на лихорадочный взгляд Наседкина, капи-
тан выпалил довольно и обрадованно:
— Вот и скажи, чудак-человек! Это же великое чувство — лю-
бовь! Любовь побеждает смерть! Знаешь, кто это сказал? То-то и
юно...
Горькая усмешка скользнула но лицу Жоры.
— И вы уверены, что это поможет мне? Ей. И даже хирургу?—
И добавил кротко: — Может, и вправду кому-нибудь поможет.
Любовь моя и далеко от меня и совсем близко. Она светла и
.прозрачна, умна и красива. Доброта ее и сердечность не знают пре-
делов. Глаза ее чисты и бездонны, как озеро Светлояр на моей роди-
не. Она мой бог, идеал мой, и умереть за нее мне совсем не страшно.
Оба мы, и капитан, и я, были изумлены. И высокими словами,
так просто и естественно слетевшими с уст Жоры, и образом той, кто
вызвала, породила их, облекла в такие одежды и кто, может быть,
не меньше хирурга обладал сейчас властью над этим солдатом.
А он, Жора Наседкин, смолк и смотрел почти безучастно.
— Послушай, Жора,— сказал я, взяв его за руку,— а ей, ей го-
ворил ты эти слова? Или не осмелился?
— Говорил.
— Давно?
— Только что.
— И что она ответила?
— Сказала, что я должен жить. Обязательно должен жить. Жить и
бороться...
— Тогда какого же черта ты распустил нюни?!—рявкнул на него
капитан, да так громко, что Жора вздрогнул.
— Она вас любит, товарищ капитан,— ответил он упавшим го-
лосом.
— Откуда ты знаешь? Она говорила тебе?
— Нет. Но все говорят, и сам я вижу.
— Ни черта ты не видишь из своей палаты, а говорить могут
всякое. Дело не в этом. Тебе просто легче так.— Капитан наклонился
к нему.— Трусишь?
Крутоверов кричал не от досады и не от возмущения. Он поте-
рял выдержку от смятения. От полного смятения. Мне казалось, он
еще не понял, не осознал как следует всего, что здесь произошло.
Вдруг капитан резко встал, стукнув костылем, и, не сказав больше ни
слова, пошел к двери. В палате он сразу же повалился на койку.
Я не знал, что делать. Решил найти Валентину Александровну, хо-
тя не представлял, что же я ей скажу. Я знал, где она бывала, когда
хотела уединиться, и прямым ходом двинулся к старшей сестре. Дверь
была заперта, я трижды тихонько стукнул, и мне открыли.
— Вы-ы?— удивленно спросила она.— Впрочем, этого можно было
ожидать. Садитесь, Федор Васильевич.
Я присел. Она была в халате, без шапочки, светлые волосы взъеро-
шены, лицо чуть припухло. «Наверное, плакала»,— подумал я.
— После вас были мы у Жоры Наседкина, Крутоверов и я, и Жо-
ра признался нам... Он такие о вас святые слова говорил... Если сейчас
кто-либо может склонить его к жизни, то только вы.
— Бог мой! — воскликнула она и закрыла лицо руками. Она долго
75
сидела так, облокотившись на стол и заслонив лицо. Мне было больно
смотреть на нее. Я поднял голову, и взгляд мой невольно остановился
на двух сросшихся елях, под которыми мы совсем недавно сидели на
скамейке — она, Борис и я, и говорили о Жоре Наседкине.
— Понимаете,— она отняла от лица руки и подалась ко мне.—
Когда этот синеглазый юноша начал говорить мне о своем чувстве, я
жила нм... Потом он читал Блока... В эти минуты я забыла даже, что
есть на свете капитан Крутоверов. Понимаете? Я ведь ничего еще не
знаю, я ни разу не любила...
Теперь Оторопь взяла меня. Я видел, как рождалось чувство Ва-
лентины Александровны и Бориса, оно казалось мне большим, единст-
венным, н вдруг... И ничем я не мог помочь ей.
Проснулись мы с Борисом рано, и оба лежали молча. Лучше мол-
чания мы сейчас ничего, пожалуй, и не придумали бы. День предстоял
тяжкий, рисковый, а в часы ожидания верные слова приходят редко.
Нас могла бы всколыхнуть добрая весть с фронта. Мне не зря пришла
эта мысль: время приближалось к утренним известиям. Я проверил на-
ушники, посмотрел, плотно ли сидит штепсель в розетке. Движения
мои не ускользнули от Бориса, хотя он и лежал с закрытыми глазами. Он
тоже ждал, ему хорошая весть нужна была не меньше, чем мне.
Ждали мы успеха, а услышали другое: наши войска оставили Моз-
док. Оперные арин после таких известий были уже не арии, завтрак не
завтрак. Наушники я отключил, к котлете едва притронулся. Борис, к
моему удивлению, съел все, что ему принесли, и меня заставил при-
двинуть тарелку и подчистить ее, как только что сделал сам.
— Плохо будем есть,— сказал он строго,— до зимы залежимся тут.
А кому это на руку?
Завтрак мы съели, по бодрости у нас не прибавилось. Не глядя
друг на друга, снова улеглись на койки и молча уставились в потолок.
За этим занятием и застала нас Ольга.
— Покойника в палате нет и не предвидится,— сказала опа, оки-
нув нас пытливым взглядом,— а вид у боевых офицеров — что у одного,
что у другого — прямо похоронный.
— В палате покойников нет,— сказал я,— а под Моздоком их. на-
верное, сотни.
— Наверное,— тихо согласилась Ольга.— Я сейчас была наверху,
в двадцатой палате... Семь человек там. Услышали они, загоревали.
Один возьми да и скажи: «В Моздок я больше не ездок». Может быть,
развеселить хотел, не знаю. Кд-ак они накинулись на него, кто-то даже
костылем запустил. Едва утихомирила их.
— Да-а,— вымолвил капитан.— Хоть бы с утра-то не передавали
таких известий...
— Это кому как, Борис Трофимович,— возразила Ольга.— Мне, к
примеру, лучше с утра. В работе легче переносится.
Я спросил Ольгу, хороший ли хирург Александр Павлович Доли-
нин, который должен сегодня приехать.
— Конечно! — ответила она без колебания.— Столько лет прорабо-
тать с Нилом Афанасьевичем... Не хочешь, да научишься.
Твердый ее совет нужен был и мне — тревога за судьбу Жоры На-
седкина росла с каждым часом,— но еще больше надобности в такем
ответе было у Бориса.
Борис хоть и смотрел в окно, делая вид, что разговор наш о хирур-
ге его не касается, на самом же деле ловил каждое слово.
— Если хотите знать, обе операции пройдут как нельзя лучше,—
заявила Ольга, взглянув на капитана.— Бабушка и я видели нынче сон
совсем одинаковый. Это значит быть двойному добру.
76
— Душа моя теперь спокойна, могу идти на массаж,— сказал я.
— Пошли, пока тихо,— сказала она,— Потом будут сплошные хло-
поты и беготня.
Ольга провела меня в дальний угол процедурной, усадила на топ-
чан и принесла тазик с теплой водой. Пока нога моя распаривалась,
Ольга шепотом рассказала мне о прошлой тревожной ночи. И все из-за
Валентины. Пришла вчера хмурая, усталая, никогда такой не приходи-
ла. Выпила кружку молока и сразу в постель. Улеглась, глаза закрыла.
Оин, Ольга с бабушкой, тоже ко сну засобирались, хотя на дворе еще
и нс стемнело как следует. Лежит каждая по себе, думает свою думу,
и не спит никто. Бывало, как только стемнеет, Валентина нырь к ней
под одеяло, и пошли у них девичьи разговоры чуть ли не до рассвета.
О чем только нс нашепчутся. А тут всю ночь не спала, хоть п лежала
с закрытыми глазами. И бабушка из-за нес не спала. Уже рассветало,
солнышко взошло, тогда только и задремали немножко. День такой
трудный, а они не выспались. Она-то ничего, вытерпит, у нее и дел не
так много, а вот Валентине придется туго. Две операции не шутка.
Ольга принялась за стопу. Вытерла ее, смазала, потрогала ладоня-
ми и, чуть повременив, пустила в ход упругие пальцы. Волшебные токи
таились в ее пальцах. Они возвращали к жизни искалеченное, угасшее.
Закончив массаж, Ольга вытерла капельки пота, немного отдохнула
и взялась, как она сказала, за главное дело. Поворочала стопу в сторо-
ны, отвела вниз, потом мягко, бережно, дуя па нее, как на горячий
чай, подала вверх. Сперва чуть-чуть, слегка, потом побольше.
Стопа моя и впрямь покорялась Ольге.
Где-то в глубине моей души всплеснулась безмолвная радость.
В процедурную вошла Валентина Александровна.
— Доброе утро,— сказала, улыбаясь.— Как себя чувствует наш
флотский друг?
Лицо у нее было блеклое, утомленное, ей, наверное, трудов стоило
сохранять спокойствие и бодрость духа.
— Лучше, чем кое-кто из наших целителей,— съязвил я, не удер-
жавшись.
— Не слушается он, Валентина Александровна,— пожаловалась
Ольга, стараясь перевести разговор в другое русло, но та пропустила
ее слова мимо ушей.
— Я рада за вас. А вот сосед ваш хандрит. Не знаю уж, как и по-
мочь ему.
Валентина Александровна лукавила. Она хорошо знала, как по-
мочь Борису, знала, как поднять его настроение.
— Вы не должны делать ему операцию,— сказал я.— Если у хи-
рурга не будет возможности оперировать сегодня, после Наседкина,
отложите па другой день.
Она кивнула мне и торопливо вышла.
Ольга все поняла и заспешила. Я решил зайти к Жоре.
Тихо, на цыпочках вошел я в палату и услышал из распахнутого
окна звучное щебетанье птиц. Голоса их были чистые, звонкие, и у ме-
ня мелькнула мысль оставить Жору наедине с ними, но Жора заметил
меня и взглядом остановил. Минуту-другую мы очарованно слушали.
Птицы пели неумолчно и, казалось, от минуты к минуте слаженнее,
стройнее.
— У меня такое ощущение,— сказал я.— будто в зеленых листь-
ях на той вон березовой верхушке спрятался дирижер. Может быть, со-
ловей, а может быть, и скворец. Это же целый оркестр, не могут они без
головы’..
.— Да. да...— Синие глаза Жоры блеснули. — Я уже часа два слу-
шаю. Они долго примеривались друг к другу. А может быть, и состя-
77
залнсь: кому вести заглавную партию, а кому... Но соловей в этот час
не поет.
— Я не говорю, что поет. Хватит им того, что он на соседней ветке
сидит. При соловье плохо не запоешь. А ты знаешь, что скворцы вели-
колепные подражатели?
Я рассказывал Жоре о скворцах. Слушал он внимательно, даже
жадно.
— А ты знаешь, какая роль отводится скворцам-бобылям?— спро-
сил я в конце рассказа.
— Не знаю,— ответил он, насторожившись.
— Воспитывать чужих скворчат. Обучать пению и всем премудро-
стям жизни. Как в детском саду или в школе.
— Интересно. Я этого не знал.— На лице Жоры отчетливо виде-
лось сожаление.— А что говорят об операции?—спросил он неожи-
данно.
Вместо ответа я поведал ему о Крутоверове, о том, как он резал
собственную ногу. Я не назвал имени Бориса, ио Жора Догадался, с-
ком шла речь.
— А она знает об этом?—спросил он.
— Знает.— Говорить ему неправду я не решился.
— Молодец, ничего не скажешь. Это надо же... Храбрости и тер-
пенья ему, видно, не занимать. Спасибо, товарищ лейтенант.
Лицо его тронула спокойная улыбка.
Я вышел в коридор. Подошел к окну и, зажмурив глаза, подставил
лицо солнышку. Виделась мне теперь густая, тягучая ярко-оранжевая
масса, заполнившая все пространство. Такой в школьные годы пред-
ставлялась мне загадочная магма. Едва я об этом подумал, как маг-
ма моя стала остывать и покрываться пеплом. Нехотя приподняв веки,
я не увидел солнышка; скрыло его плотное синее облако, похожее на.
Каспийское море. Даже залив Кара-Богаз обозначен был точно. Я гру-
стно усмехнулся: хоть на небе море увидеть. Однако «море» на глазах
рушилось. Сначала отпочковался и поплыл в сторону Кара-Богаз, вы-
тянулся в ручеек и исчез совсем. Наступил черед и северной глыбы
Каспия. Отделившись от южной половины, она сгрудилась беспорядоч-
но у самого устья Волги, как бы ища выход своей силе, а рукава реки
сами несли ей навстречу раздольную силу. В какой-то миг силы эти
встретились, сшиблись, и море, поборов речной поток, ринулось в про-
торенное русло Волги.
Облако развеялось, исчезло, только теплое солнышко плавало те-
перь в голубом высоком небе, а я с необъяснимой тревогой смотрел и
смотрел туда, где так неожиданно и так странно пропало мое море.
Из неподвижного состояния вывел меня Пантюхов. Он подошел
почти неслышно и кашлянул.
— Здравия желаю, товарищ лейтенант! — Он весь подобрался, ху-
доба его стала еще заметнее. Высокий, неуклюжий, он невольно вызывал
улыбку.
— Здравствуйте, Кузьма Андреевич. Как живы-здоровы?
— Так ведь ла поправку пошел, товарищ лейтенант. Большое-пре-
большое спасибо вам.
— А я-то причем, Кузьма Андреич?
— Как это причем? При самом главном. Веру мне вернули, това-
рищ лейтенант. Как говорят, не по дням, а по часам болячки мои за-
живают, а без веры да без надежды разве вышло бы что-нибудь? Гиб-
лое дело, это точно...
Говорил он серьезно, обстоятельно, а в белесых глазах пряталась
добрая усмешка. Чтобы выманить её наружу, я улыбнулся, слегка
прищурившись, и Кузьма Андреевич не выдержал.
78
— Скажите, товарищ лейтенант, ежели это не секрет: командовать
вам было трудно?
Улыбку у меня как рукой сняло.
— Как вы это увидели?— спросил я. Он смотрел вниз, топтался на
месте, как провинившийся школьник, и молчал. Я действительно испы-
тывал трудности, а когда подчиненные были старше меня годами, му-
чился.
— Это все оттого, что вы о других печетесь, а не о себе. Такие лю-
ди-к командованию не приспособлены.— Он поднял голову и остановил
на мне пристальный взгляд.— Цену вы себе не знаете, товарищ лейте-
нант. Плохо, когда иена завышена, но и занижать ее боже упаси. При-
выкнуть можно и смириться. Л когда человек смирился с низкой ценой,
ждать от него нечего.
Кузьма Андреевич говорил о категориях, которые никогда не при-
ходили мне в голову. Я был смущен, озадачен.
Жору я увидел лишь на следующий день. Вечером после операции
в палате Наседкина дежурила самая несговорчивая сестра, она даже
взглянуть на него никому не разрешала. А утром се сменила Ольга, и
мне удалось взглянуть на него. Он лежал бледный и, казалось мне,
бездыханный. Лицо исхудало, нос, скулы, подбородок заострились до
крайности. Я нс видел его глаз — они были закрыты, но на лбу у него
поблескивали крохотные капелки пота. Он был жив! Я не удержался
и сделал шаг к его койке, но Ольга решительно меня остановила.
— Я же просила!..— корила она меня шепотом.— Он после опера-
ции еще не просыпался, ему, наверное, легкое дуновение вредно, а ты,
как медведь...
Я принимал ее выговор как должное, хотя на медведя вроде бы
не походил.
Уже в коридоре, за дверью, Ольга рассказала мне потихоньку: на
операции Жора вел себя терпеливо, мужественно. Валентина Алексан-
дровна даже не думала, что он будет таким молодцом.
— Какие прогнозы?—спросил я.
— Все как будто ничего,— сказала она,— а Александр Павлович
Долинин уехал сердитым. Нынче приехать обещал, проведать. Я к тебе
в два часа загляну. А сейчас иди и не мешай, Жора скоро проснуться
должен.
Я послушно побрел к себе в палату.
Борис тоже спал. Усталая, едва приметная улыбка покоилась на
его лице. Ночью он долго не мог заснуть. Выбрав подходящую минуту,
я спросил его про операцию. «Терпимо»,— ответил он одним словом, и
я понял, что боль у него еще не улеглась.
Я старался быть тише воды, ниже травы, а Бориса умудрился все
же разбудить. Как следует еще не проснувшись, он сладко потянулся,
и тотчас же лицо его сморщилось от боли.
— У Георгия не был?— спросил Борис тихо.
— Спит,— ответил я.— Слишком бледный.
— Бледный не беда,— возразил он.— Он хоть и юнец, а держался
молодцом. Врачи и сестры о нем только и...— капитан вдруг осекся.
Почти тотчас же отворилась дверь, и в палату вошла Валентина Алек-
сандровна. То ли Борис шаги ее услыхал, то ли иным путем почувство-
вал ее приближение, но умолк он мгновением раньше, чем она открыла
дверь
— Как паши дела?— спросила она мягко.
О себе я мог сказать в тот же миг, но первому отвечать полагалось
по всем статьям капитану. Она и смотрела на него. А он медлил. Ва-
лентина Александровна придвинула табуретку и подсела к его койке.
79
— Спасибо,— отозвался, наконец, Борне.
— За что?
— За все,— ответил он спокойно,— II за вчерашнее, и за зав-
трашнее.
Его слова слегка смутили Валентину Александровну, она потупила
взгляд.
— Вчера утром я загадала: если операции пройдут хорошо, значит,
я счастливая,— сказала она, беря капитана за руку и нащупывая пульс.
.— Ну и как?— Борис не сводил с нее глаз.
Валентина Александровна считала пульс, и на вопрос его, казалось,
нс обратила никакого внимания.
— Нормально,— ответила она.— Семьдесят два удара в минуту.
Спалось хорошо?
— Нормально,— нс без умысла повторил он се стона.— А вам?
— Я плохо спала,— отвечала она устало.— Вроде бы и позади
осталась главная опасность...
— Вы думаете, самое плохое позади?—спросил Борис.
— Я сказала: вроде бы...
— Вы были у него? Сегодня были?
— 11 сегодня была, и ночью была...
— II как он?—Капитан приподнялся.
— Лежите, лежите!— Она силой склонила его к подушке.
— Георгий как?—повторил он свой вопрос.
Спит Георгий,— ответила она,— и хорошо делает. Некоторым
командирам не мешало бы пример с него брать, хоть он и рядовой боец.
Капитан промолчал.
— Кому что дано,— сказал я в наступившей тишине. Мне стало
жалко Бориса.
Валентина Александровна удивленно взглянула на меня и, не от-
ветив, спросила Бориса:
— Почему лекарство не пили?
— Спал все утро,— ответил он.— Выпью.
— Выпейте сейчас.— Она налила в стакан воды.— Будете хорошо
лечиться — скоро танцевать начнете.
— Мне бы в полк свой попасть,— с досадой вымолвил капитан,—
а танцульками пусть другие занимаются.
— Почему вы не верите мне?
Он верил. Может быть, никто так нс верил ей, как он, капитан Кру-
товеров. Ему бы немного надежды к его вере, и все пошло бы как по
маслу.
— Договорились?— Она протянула ему руку, а когда увидела, что
он не торопится с ответом, взяла его за руку сама и пожала ее.
Борис молча улыбнулся.
— А вы как?— Она пододвинулась ко мне вместе с табуреткой.—
Надеюсь, вы скажете мне. как узнать, кому что дано?—Спросила вроде
бы в шутку, но за шуткой таилась прежняя растерянность.
У бога надо спросить, Валентина Александровна,— ответил я.
подстраиваясь к ее тону.
И спросила бы, Федор Василич, только ведь не дано мне обра-
щаться прямо к богу.
— Скромничаете, Валентина Александровна. Если не вам, то кому
же тогда разговаривать с богом? Нс солдатам же раненым?
Им, им,— поспешно ответила она.— Ни у кого прав нет, как у
раненых солдат. Они сейчас самые святые.
— А командиры?
— Командиры тоже, но поменьше, пожалуй.
80
— Поме-еньше?—удивился я.— Чем же тогда, позвольте спросить,
это право завоевывается?
Шутки, похоже, кончились, я первый не выдержал.
— Кровью, наверное,— ответила она тихо, не очень уверенно.—
Кровью, а еще муками солдатскими, невзгодами.
— Выходит, капитан Крутоверов и крови меньше потерял и мук
вынес меньше? Меньше любого солдата?— Я чувствовал, что собствен-
ные мои слова начинали будоражить меня, хотя Валентина Александ-
ровна — я мог поручиться за это — не хотела сказать ничего худого ни
мне, ни капитану.
Валентина Александровна нс ответила. Она либо согласилась со
мной, либо нс сочла нужным спорить дальше.
Тихая, от всего, казалось, отрешенная улыбка появилась на ее лице.
— Надо побывать там,— сказала она так же отрешенно, как и улы-
балась, и кивнула на окно. И Борис и я хорошо знали, что означал этот
кивок. — Там только и почувствуешь, кому что дано, кому легко, а ко-
му тяжко.
— Я еще зайду к вам,— сказала она, вдруг спохватившись, и то-
ропливо вышла из палаты.
Мы с капитаном переглянулись и надолго потеряли дар речи. Оба
мы знали, что Валентина Александровна слов на ветер не бросала. Если
она сказала, что надо там побывать, она постарается это сделать. Она
просилась туда дважды, и ей дважды отказывали. Наученная опытом,
она сейчас предпримет надежные, возможно, даже отчаянные шаги.
По хмурому, застывшему в напряжении лицу Бориса виделось:
судьба его нс радовала. Он давно понимал, что на фронт, в полк ему
не вернуться, и начинал смиряться с этим. Еще с одной мыслью успел
свыкнуться Борис: в награду за мучения судьба посулила ему Валенти-
ну. Жизнь могла наладиться. Вчера он надеялся, а сейчас все рухнуло.
Это было тягостно, мучительно, но он мог, поборов себя, стерпеть и это.
Не собственная судьба терзала сейчас капитана. Он не меньше меня
понимал и чувствовал, что к решению побывать там подтолкнул Ва-
лентину Александровну не кто иной, как он сам, Борис Крутоверов.
Вины его здесь нс было, но сути дела это не меняло. Как сложится ее
судьба, осуществи она свой замысел? Фронт есть фронт, п случиться
там может всякое.
— Никуда ее отсюда не пустят,—сказал я твердо, хотя увереннос-
ти у меня не было и быть не могло.
— Ты думаешь? — Капитан открыл глаза и повернул ко мне го-
лову
— На фронте хирурги нужны, а она терапевт. Ей здесь самое мес-
то. И Андриан Иннокентьевич не глупец и госпиталь оголять не захочет.
Ожил Борис, даже повеселел чуть-чуть. Окинув меня неторопливым
взглядом, сказал вполголоса:
— Женись, Федор, а? Сватом буду.
— Ты с. ума сошел! — воскликнул я.
— Я давно уже смотрю на вас... Какая пара будет! Редкая.
— Кто же в войну женится?
— Послушай меня, Федор. На корабль тебя нс возьмут, будешь
где-нибудь в тылу, в штабе. Она не помеха.
— Война помеха! — крикнул я, не заметив ни открывшейся две-
ри, пи входивших в нее людей.
— Какая еще помеха-то, — подтвердил мои слова полный коре-
настый человек в тесном халате, в пенсне. — Только спокойнее надо,
Юноша.. Эту войну криком не возьмешь. — Он улыбнулся мне, и я
сообразил, что это хирург Долинин. Я узнал его по рассказу Ольги.
6. «Байкал» № 6
81
Он подошел к Борису, следом за ним — Валентина Александровна
и Андриан Иннокентьевич.
— Как нога? — спросил он мягко.
— Нога в порядке,— ответил Борис.— Как там Георгий?
— Георгин спрашивает о капитане, капитан — про Георгия. За-
видные больные у вас,— он справился о температуре, пощупал
пульс. — Все будет хорошо, товарищ капитан. И у вас и, думаю, у
Георгия.
— Спасибо, доктор, — тихо сказал Борис.
— А' у этого юноши что? — Долинин кивнул на меня/
Валентина Александровна рассказала о моем ранении, об оскол-
ке, застрявшем под коленным суставом, о плохо сгибавшейся стопе...
— Этот юноша через несколько дней твердо намерен выписать-
ся,— заявил я, воспользовавшись паузой.
— Осколок не беспокоит? — хирург не обратил внимания на
мою тираду, — И по ночам не беспокоит?
Ночью раза три злополучный осколок устраивал мне концерты,
от боли я не мог нп шевельнуться, ни вздохнуть, но говорить об этом,
конечно, не стал.
В дверь заглянула Ольга. Увидев начальство, она подалась на-
зад, по Валентина Александровна остановила ее и пригласила войти.
— Это моя помощница, — сказала она и повела речь о лечебной
гимнастике, о массаже.
Александр Павлович выслушал ее и изрек сердито:
— Ну вот, а мы хоть и рядом, но ничего этого не практикуем.
Приехали бы да показали.
11 — Это нетрудно,—^ответила Валентина Александровна. — С
удовольствием покажем.
Перед уходом она улыбнулась мне, и я понял: возражений про-
тив моей выписки не будет.
Теперь, когда моя госпитальная жизнь подходила к концу, мне
час от часу становилось тягостнее. Мысленно я уже прощался со
своей скрипучей койкой, с тусклой лампочкой под самым потолком,
с окном на просторную лесную поляну, за которой виднелся поселок.
Вопреки моим ожиданиям прощанье оказалось грустным. Стоило
только подумать, что я не увижу больше древнего уральского леса,
не посижу на скамейке под двумя сросшимися елями, как начинало
непривычно больно щемить сердце. А прощаться предстояло еще с Бо-
рисом, с Ольгой, с Валентиной Александровной. Перед ними я чув-
ствовал себя в неоплатном долгу.
У волейбольной площадки я встретил Пантюхова, веселого, по-
свежевшего.
— Здравия желаю, товарищ лейтенант, — выпалил он одним ду-
хом.— Раздумываю вот, не поиграть ли с молодежью в мячик.
— На вашем месте, Кузьма Андреич,, я, пожалуй, не утерпел
бы,— сказал я, принимая его топ.
— А смеяться не будут? — Лино его сразу же стало серьезным,
озабоченным.
Ребята на площадке были разные, поручиться за них я не мог
а рисковать не хотел.
— А мы возьмем да сами посмеемся вад ними, — сказал я.—
Посмотрите, как они мажут. Мази-илы!
Игроки оглянулись на меня: одни с улыбкой, другие с осуж
дением.
82
— У вас получается, — сказал Кузьма Андреевич, — А я не
смогу.
— Что получается? — Я не понял Пантюхова,
— Насмешка, — ответил он.—Над собой я еще могу подшутить,
а над другими — боже упаси. Вдруг обидишь?
По скромности Кузьма Андреевич не напоминал мне больше о
своей просьбе, полагая, очевидно, что если я человек серьезный и
ответственный, то и сам, без понуканья и без подталкивания, должен
помочь ему найти свое место в боевом строю. В выигрыше будут
и он, Пантюхов, и дело, которому начнет служить с полной отдачей.
Завтра oil покинет госпиталь, сейчас ему, наверное, документы го-
товят...
— Вам предписание еще не вручили? — спросил я Кузьму Анд-
реевича.
— Никак нет, товарищ лейтенант, не вручили. Завтра, должно
быть, выдадут, перед отъездом.
Не теряя времени, я направился в госпитальную контору. Мне
повезло: у начальника госпиталя я застал Валентину Александровну.
— На ловцов и зверь бежит, — сказал, улыбнувшись, Андриан
Иннокентьевич. — Присаживайтесь, лейтенант, да помогите-ка нам
изложить потенциальные возможности красноармейца Пантюхова.
То, за что вы так горячо ратовали! Мы уже битый час мудрим с Ва-
лентиной Александровной, а толку что-то не ахти как много.
Кузьму Андреевича Пантюхова я, наверное, понимал лучше, чем
они, и мне удалось довольно быстро сочинить ему живую характе-
ристику п дать дельные советы его будущему командиру. Писал я
старательно, от чистого сердца и, когда прочитал, даже сам остался
доволен. На человека нормального, непредубежденного сочинение
мое должно -было подействовать хорошо, правильно.
— Отправка завтра?—спросил я.
— Завтра утром, — ответила, вставая, Валентина Александров-
на.— Целый ворох бумаг надо еще приготовить.
Встал следом за ней и я. Минута показалась мне подходящей,
чтоб напомнить им о себе.
— Завтра, наверное, уже не успеть, — сказал я, — а на следую-
щей неделе и меня, пожалуйста, на выписку. Если можно, в первую
же отправку.
...На другой день госпиталь покидали семь человек. Это бы-
ли обстрелянные, сноровистые бойцы, не чета юнцам-новобранцам.
Вместе с Пантюховым госпитальную палату оставляли его соседи:
тезка мой, белобрысый Федор, и рябоватый волжский богатырь
Димитрий. Они уже давно наладили отношения с Кузьмой /Хнд-
ресвичем и жили, как говорится, душа в душу.
Провожать их, как повелось, вышли все, кто был в состоянии
выйти. Собрались у подъезда, куда должна была подойти машина.
Белел гипс, то тут, то там поскрипывали костыли, молодежь щего-
ляла самодельными расписными тростями. Зрелище вроде бы не из
веселых, а на лицах у людей играли довольные улыбки, и разговор
шел задиристый. Начал его, подойдя ко мне, мой тезка.
— Мы, товарищ лейтенант, договорились так с Димитрием: он
этих фрицев должен извести не меньше роты. Сколько у него на ли-
це рябинок, столько ему и фрицев положить. А я счет буду вести по
своим веснушкам.
Те, кто стояли рядом и кто слышали его слова, заулыбались, а
кое-кто и засмеялся. К нам стали тесниться поближе. Кузьма Анд-
реевич Пантюхов покачал головой и сказал, усмехаясь:
— Да у тебя же их целый батальон, этих вссиушек!
6* 83:
— Так уж и батальон?—спросил тот.— Рота там или батальон —
не так уж и важно. Главное, Кузьма Андреич, это чтоб ты харч нам
обеспечил да курево. Каши побольше, сальца...
— Это мы с нашим удовольствием,— ответил Пантюхов, словно
вся интендантская служба была уже в его руках,— Будет вам и каша,
будет и сальце.
— Тогда полный ажур,— сказал Димитрий.— Там ведь главное
не дрейфить да под пулю себя не выпячивать зазря. А что до силен-
ки...— он распрямил плечи, потрогал мускулы,— да на сытый живот...
Нс выдюжить немцу.
— Это уж как пить дать,— подтвердил Федор. Вид у него был не-
казистый, и над словами его посмеялись.
Все это время к разговорчивой троице приглядывался щербатый
боец средних лет с забинтованной во всю длину рукой. Он появился
у нас с неделю назад, и видел его я всего раза два. Когда к нему
кто-либо приближался, он тотчас же отступал в сторону — боялся,
что прикоснутся к руке. После слов Федора он выступил как-то боком
вперед и хрипловатым ехидным голосом сказал:
— Может быть, конечно, и получшают дела наши на фронте,
как вы туда вернетесь, а пока что не мы, а нам фрицы дают прикурить.
Изрек он эти занозистые слова, и улыбки у людей погасли. Сра-
зу, начисто. Он сказал правду, но лучше бы он приберег ее для дру-
гого случая. Не это надо было ребятам в дорогу.
— Пока,— вяло повторил за ним Федор.— В том все и дело, что
пока. Пока не обвыклись как следует, пока с силенками не собра-
лись...— Он без охоты вгляделся в щербатого бойца, раздумывая, от-
вечать ему дальше, либо на этом остановиться, чтоб не растравли-
вать больше ни себя, ни своих друзей. Худое лицо щербатого с ост-
рым, как шило, взглядом побудило чем-то его к разговору.— Не так
все просто,— продолжал он.— Мой отец на базар по целой педеле
собирался. Деготьку припасет самого лучшего, наготовит веревок,
мешки отберет покрепче. В дальней дороге, говорил он, всякая ме-
лочь роль свою играет. Отец ладил все молчком, потихоньку да по-
маленьку, а сосед наш дядя Андрея Карнаухов укладываться начинал
в последнюю минуту, зато всю педелю работал языком: и то он с
собой возьмет, и другое прихватит, и распродаст он целую гору, и
накупит всякой всячины. Отец, бывало, и уедет хорошо и вернется
как следует быть. А у дяди Андрея то колесо соскочит, то ось слома-
ется, то подкова у лошади отлетит. Что-нибудь с ним да случалось, и
на базар- он часто приезжал к шапочному разбору, а то и вовсе не
добирался. А война — не базар, тут сотни, а то и тыщи всяких мело-
чей, и каждую учесть надо, не забыть. Мы перед войной иногда, как
дядя Андрей, языки старались оттачивать. Незнамо только для чего:
фашистов пугали, либо себя подбадривали. Ну да ничего, война и
делу научила. И поучит еще, наверное.—Федор вновь глянул на щер-
батого и усмехнулся.
— Хорошая речь,— похвалил его щербатый.— Когда б до войны
так говорили, глядишь, не драпали бы сейчас со стыдом да с позо-
ром.— Он остановил сухой, колючий взгляд на Федоре, но чем доль-
ше присматривался к молодому бойцу, тем мягче и дружелюбнее
становилось его лицо.
— А сосед твой, случайно, не конопатый был?— спросил вдруг
он Федора.
— Дядя Андрей-то? Вроде бы нет. А что?
— Сдается мне, по повадке своей языком чесать ты больше на
соседа похож, чем па отца... Да ты, парень, не сердись, это ведь я
так, для красного словца. Бойцы вы работящие, надежные, сразу
«4
видно. А посмеяться, побалагурить.. Без этого тоже нельзя. В трудный
час даровая подмога,— сказал щербатый.
— Машина идет,— крикнул кто-то, и зашевелились, засуетились
бойцы.
Подошел Кузьма Андреевич Пантюхов и спросил не без робости,
можно ли ему из новой воинской части написать мне письмо. Он был
уверен, что все у него теперь пойдет ладно и хотел об этом расска-
зать. Я, конечно, рад был бы получить от него письмо, по через не-
сколько дней сам собирался покинуть госпиталь. Куда же мне пи-
сать письма, по какому адресу? На помощь пришла как нельзя
кстати вездесущая Ольга. Я не видел ее, а она, как оказалось, была
рядом с нами и все слышала.
— Проще пареной репы,— сказала она из-за моей спины.— Вы
напишете в госпиталь, а я перешлю вам адреса друг друга...
С утра выдалась редкая погода. Солнце теплое, ласковое, на небе
ни облачка, И ветер был не ветер, а всего лишь легкое дуновение,
нужное, казалось, только для того, чтоб видели все: движется мир,
ничего па месте не стоит.
Госпиталь еще спал, п тишина стояла вокруг первозданная. Не
верилось, не хотелось верить, что где-то рвались снаряды и бомбы,
сотнями и тысячами гибли люди. В голову пришла мысль спутсше-
ствовать к реке. Нам запрещалось уходить с госпитальной территории,
а до реки, по словам старожилов, было версты две, нс менее. Коле-
бался я недолго. Завтра предстояла дальняя дорога, и врачебные пра-
вила уже казались мне вчерашним днем. Кроме того, решил я, малый
поход перед большой дорогой должен в любом случае принести толь-
ко пользу: не ахти какая, а все же проверка.
Тропинка шла лесом вдоль ручейка, спешившего на свидание с
Камой. В незнакомом лесу, средь вековых сосен и черностволых ду-
бов-великанов, отделивших меня от привычного мира, было чуть-
чуть жутковато, но бойкий ручеек, в коем я сразу же почувствовал
друга, то и дело отвлекал меня от застоявшегося покоя леса. На под-
ходе к реке лес помельчал и повеселел. Как по команде запели птицы,
п тотчас же песней залилось мое сердце, вбиравшее в себя каждый
звук, каждое колено, будь оно самое простое или переливчато-замыс-
ловатое, и вскоре рождало свою, тревожную и вместе с тем легкую,
трепетную, счастливую мелодию.
За поворотом неожиданно показалась Кама, спокойная, прозрач-
ная, темно-зеленая от четко отражавшихся в ней деревьев. Я подошел
к берегу и замер. Вот она, моя стихия, подумал я. Не море, не Волга,
а .вот подц ж ты, тянет, ой как тянет к себе. Я не купался целую
вечность, война мирила меня и с этим, по сейчас, когда представился
редкий случай, грех было бы от него отказываться. Я снял рубашку,
шаровары, и взгляд мой невольно остановился па забинтованной ноге.
«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день,— подумалось мне.— Как же
быть? Купаться с повязкой или разбинтоваться?» Поразмыслив, я ре-
шил, что мочить бинт нет нужды и начал его развязывать.
— Что ты затеял?—услышал я испуганный девичий голос над
самым ухом. Мне не надо было оборачиваться, чтоб разгадать, чей
это голос.
— Оленька, милая, помоги,— сказал я, подняв на нее умоляю-
щие глаза,— Развязать я и сам развяжу, а вот забинтовать потом...
Поможешь?
— А зачем развязывать?— Она присела на корточки.— Забинто-
вано хорошо.
85
— Поплавать хочу — спасу нет. Когда теперь придется?
— Ты в уме или в госпитале оставил его на всякий случай?—
Она отстранила мои руки и крепко-накрепко завязала узел.— И ду-
мать не смей. У нас после Ильина дня ногу никто в реку не опустит,
а сейчас август к концу подходит. Ты что? Одевайся и сейчас же в
госпиталь!
— Что уж ты на меня так в последний-то день?..— сказал я с
укором.
Оттого и сержусь, что последний день,— ответила Ольга, хотя
совсем уже и не сердилась.
Ладно, подумал я, бог с ним, с купаньем. И вправду еще какую-
нибудь простуду схватишь. Ольга пришла, Ольга, разве может что-
либо идти в сравненье? По ее ситцевому платью рассыпаны были впе-
ремежку колокольчики и васильки, и сама опа, юная, присмиревшая,
породила на нежный полевой цветок. Я смотрел на нее, любуясь, и
чувствовал, как теплая волна счастья захлестывает мое сердце.
— Как ты здесь оказалась?— спросил я тихо.— Какой ангел при-
нес тебя в этот ранний час? Ты заходила в палату?
Она покачала головой.
— Как же ты догадалась?
’ — Солнышко подсказало,— ответила опа со смущенной улыб-
кой.— Ему все видно.
До госпиталя мы не обмолвились ни словом. Было меж нами все
ясно, светло и грустно.
— Сегодня у нас с тобой важное дело,— сказала она у дверей
моей палаты.— Вечер в Доме культуры. Валентина поручила мне и
туда доставить тебя и обратно, имей это в виду.
Она отворила дверь и подтолкнула меня в палату.
Борис еще спал, а может быть, делал вид, что спал, я на цыпоч-
ках прошел к своей койке, прилег и закрыл глаза. Подумалось бес-
пощадно: вечер с Ольгой вообще может статься последним. Тоска
сжала сердце. Лучше всего сейчас найти дело, способное разогнать
тоску.
В Доме культуры намечалось сегодня следующее. Комсомольские
вожаки поселка пригласили нас к ребятам, которые вскоре должны
призываться в армию. Нас просили рассказать о боях, поделиться
опытом фронтовой жизни, дать добрые советы. Мне казалось важным,
если ребята с самого начала узнают о войне правду, услышат дель-
ные наставления. Ох, как нам этого недоставало! А мы были хлопцы
кадровые, обученные. Что ж говорить об этих юнцах-школьниках.
Задумался я, что же вечером сказать ребятам. Первым делом,
наверное, надо завести разговор о страхе. От этого изъяна не избав-
лен никто, но человек нормальный вполне может его побороть. Это
не всегда просто, по всегда в человеческих силах. Могу судить по
себе. Когда поблизости ложатся снаряды или, оторвавшись от са-
молета, прямо на тебя с дьявольским свистом летит здоровенная бом-
ба, предательски подрагивают коленки, шея сама собой вбирается в
плечи. Тогда нужно еще усерднее и старательнее делать свое дело.
Дело—верный защитник от страха.
Страх чаще всего приходит от беспомощности. А если ты знаешь
свое оружие, всю его страшную силу, если оно действует в твоих ру-
ках играючи, страх может миновать тебя начисто.
И еще очень важно: нельзя дрожать за свою жизнь. Гибель обыч-
но настигает тех, кто в страхе идет на все — лишь бы выжить. Нет
слов, жизнь — великое дело. Вес доброе на свете и все разумное тво-
рится для жизни. Но честь и достоинство человеческое выше. Трус
на войне выживает редко. Цепляясь любыми путями за жизнь, он
86
«суетится, мечется, делает все не так, как надо, и первым попадает под
вражескую пулю. Это проверено. А если всему наперекор п удастся
ему избежать смерти, то что у него будет за жизнь? Разве может
человек простить себе потерю чести? А сам себе простит — люди не
простят, Родина осудит.
Это я и сказал ребятам в Доме культуры. Народу пришло много,
зал был набит битком. Впереди сидели завтрашние бойцы, за ними —
старики, женщины, дети. Мне пришлось говорить первым: председа-
тель отдал дань моим лейтенантским нашивкам. Слушатели мои были
одеты кто во что горазд, а я пришел в новом флотском кителе с начи-
щенными до блеска пуговицами, и мне стало неловко за свой щеголь-
ский наряд. Я смущен был поначалу и растерян, но довольно скоро
.взял себя в руки, поскольку рассказывать собирался о храбрости.
Я рассказал о военных кораблях, о друзьях-балтийцах, ни разу не
дрогнувших перед врагом...
Настала пора уступить место пехотинцам, пушкарям, танкистам.
Когда закончились выступления, объявили, что после перерыва
будет концерт самодеятельности. Оставаться не хотелось: слишком
дорого было время. Как нельзя вовремя подошла Ольга. Она молча
взяла меня под руку и преспокойно повела меня из клуба.
Когда мы вышли на улицу, солнце скрылось за деревьями, но оно
еще жило и в лесу, и в воздухе.
— Ты сказал хорошую речь,— Ольга крепко сжала мне руку.—
Хорошо получилось, душевно.
Опустив глаза, спросила удивленно:
— Куда же мы идем? Госпиталь в другой стороне.
Я сказал, что идем мы к ее дому, хотя представления не имел,
где он, этот дом. Не мог я, надев форму, не проводить ее хоть однажды,
хоть на прощанье. Слов моих она будто не слышала. Да п какой толк
в словах, когда ясно все и без них.
Мы пошли дальше, и Ольга поведала мне по секрету, что за на-
чальника останется в госпитале Валентина Александровна, что выда-
дут ей военную форму, а Андриана Иннокентьевича, должно быть,
пошлют на фронт.
Весть эту я принял спокойно: так оно и быть должно. А Борис
Крутоверов обрадуется, когда узнает. И Жора Наседкин рад будет
радешенек, скорее на поправку пойдет. А главное — Валентина Алек-
сандровна будет на месте, не по иен фронтовая жизнь. В лабиринте
чувств и здесь можно разобраться, время поможет.
Все это моим друзьям еще предстояло, а мне казалось уже свер-
шившимся, будто работала во мне машина времени. Странное это
ощущение не касалось одной Ольги. Она была рядом и вне времени:
была, есть, будет. Я не выдержал и сказал ей об этом. Она остано-
вилась и долго, пристально смотрела на меня. Лицо ее было серьез-
ным, озабоченным.
— Если б мы были сейчас не па улице, я тебя расцеловала бы,—
сказала она дрогнувшим голосом и отвернулась, чтоб скрыть слезы.
— Ну вот...— растерялся я.— Знал бы, и не говорил.
— Ничего, это от радости...— Она достала из рукава сиреневый
платочек и бережно промахнула им глаза. Потом снова взяла меня
под руку, и мы пошли вдоль улицы.— Как неладно у тебя получи-
лось: знал бы, и не говорил... Разве такое можно таить? А вдруг я не
узнала бы? Другая доля могла меня подстеречь. Это ие шутка. Я
доли другой не хочу. Слышишь?
Слышу, как не слышать. Сам думаю об этом весь день. Только не
шибко война с твоей да с моей долей считается. У войны свои дороги.
Ольга напряженно о чем-то думала, я не посмел прерывать ее мыс-
ли. У калитки, неведомо откуда взявшись, перед нами вырос ры-
жий с белой грудью пес. Он стоял на задних лапах, скребясь о ка-
литку, поскуливал, виляя хвостом,
— Это наш Дружок,— сказала Ольга ласково.— Знакомьтесь.
Дружок едва удостоил меня взгляда, и тот был не очень друже-
любный. Он предпочел лизнуть руки юной хозяйки.
— Что же ты, Дружок?—журила его Ольга.— Это лейтенант Жи-
чин, флотский командир, лучший мой друг, а ты на него ноль вни-
мания. Нехорошо.— Она озорно глянула на меня и добавила:— Хотя
надо еще проверить, кто из вас лучший мой друг.
На столе лежала записка, Ольга прочла ее.
— Ну вот... Хотела тобой перед бабушкой похвастаться, а она к
родственникам уковыляла...
Ей вроде бы и жалко было, что мы не застали бабушку, и в то же
время опа как будто даже довольная была, что в доме никого не ока-
залось. Прошла на кухню, открыла шкафчик.
— Хочешь, я тебя грибами солеными угощу? Волнушками?
— Дай-ка мне лучше посмотреть на тебя как следует.— Я подо-
шел к ней, взял ее за руки.— Запомнить твое лицо... Ты погляди, ка-
кие у тебя брови!
— Какие?
— Ершистые, но добрые, красивые. А ресницы прямо по версте. А
глаза бездонные, как море.
— Говори, говори...
Я прильнул к ее губам, юным, нежным, отдававшим спелой зем-
ляникой. И Ольга подалась ко мне, теплыми руками обвила мою
шею.
— Это надо же... Влюбилась!—говорила она, уткнувшись мне
в грудь.— Была мама, бабушка, их только и любила, ни о ком больше
и не помышляла. А тут как снег на голову — моряк, незнамый, неве-
домый. и нет на всем белом свете никого дороже. Разве не странно?
Она прижалась ко мне со всей силой, какая у нее была. Плечи
ее дрожали, подогнулись в коленях ноги. Но было в этом порыве
что-то детское, беззащитное, и меня взяла оторопь.
— Нельзя нам, Оленька...— сказал я глухо.— Пойми меня...
— Отчего же нельзя?— Она вскинула голову, и я встретил реши-
тельный взгляд женщины.— Ты мне послан судьбой, я знаю. Так же,
как я предназначена тебе. С судьбой шутить не надо.
Я поверил ей...
— Мне охота тебя проводить.— сказала она, поправляя воло-
сы.— Но я не пойду. И завтра не приду, ладно? Хочу сохранить тебя
таким, какой ты сейчас...
Семен МЕТЕЛИЦА
СНЕГА
Снега, озаренные солнцем
январским,
То пламенем вздрогнут, то
синью возьмутся,
Им кедры с величием
медленным,
царским
Почти снисходительно
улыбнутся.
Есть в этой картине бессмертные
страсти,
Которые душу кромсают на
части.
И хочешь не хочешь, но
с трудной улыбкой
Ты жизнь начинаешь, как книгу,
листать,
И все —
до последней ошибки —
Так хочется заново перечитать.
Есть в этом желании ярость
тревоги
Пред встречей с давно позабытой
дорогой.
Там где-то, когда-то под солнцем
январским
Судьба твоя с розовым снегом
встречалась,
И кедры все с тем же
величием царским
Глядели, как сердце твое
оступалось.
Есть в этом желанная бездна
мгновенья.
1
КОЗОЧКА
С камня на камень, как поток,
Она летела с кручи.
Мелькнул в кустах ее «платок»,
Охотников измучив.
Мы увидали на скале
Ее в лучах заката...
И каменно потяжелел
Приклад, к плечу прижатый.
Вся на виду, вся на лету:
Копытца, ножки, грудка.
Вот-вот взовьется в высоту...
Но в жизнь стрелять нам жутко.
А СЕРДЦЕ СЛЫШИТ ..
А сердце слышит, как трава
растет,
Как август паутинки ткет,
И как с еловой шишки спелый
сок
Росинками по краешкам потек.
89
Л поднялась любовь багульника,
она
Осенним солнцем вся
просквожена.
Любви осенней аромат хмельной
По сердцу бьет смолистою
волной.
Рассвета смолистый настой,
Росы лучезарная свежесть...
Любовный сохатого стон,
Звучащий то чаще, то реже.
Тумана холодные
крылья,
парящие над хребтом.
И первая эскадрилья,
Летящая косяком,
и крик вожака дорожный,
отвесно летящий в падь...
О всем этом невозможно
забыть или рассказать.
*
Рвет мертвый наст гурану
связки.
И зверь на дым к жилью идет.
В апреле снег в тайге
не вязкий.
Но хуже пули зверя бьет.
И словно девушка,
в испуге
Прижалась козочка
к самцу.
Крути в тайге и жизни круги —
Тропа, как жизнь, придет к концу.
Но в сердце сентября в помине
нет.
В нем утренняя свежесть давних
лет.
* *
* .ч?
Рассвет над синими хребтами.
Ручей и росы на траве.
Спокойным голосом
И мудрыми словами
Природа говорит,
Что вечен человек.
Он украшенье
ветра,
трав,
лесов
и роз.
Он — красоты ваятель.
Властелин.
Он нежность утра,
Ярость гроз.
Он украшенье солнца и земли.
* *
*
Когда волненье горло пересушит
И онемеет сердце вдруг,
Сердечного совета ты послушай.
Того, кто позовет тебя: «Мой друг».
Но если на губах
Горячий стон родится,
Ты равнодушие улыбкой покаяги.
Но этим никогда не смей гордиться.
И снова верь!
И вновь люби!
И жизнью дорожи!
Отчетливо биенье пульса слышно.
Меня мой сын проводит до реки.
Мы распрощаемся и, может быть, не лишним
Покажется дрожанье крохотной руки.
Стоят на берегу броневики и тапки.
Товарищи зовут.
Мой долг быть там, где гнев и бой.
Когда мы тронемся,
Нам помаши «испанкой».
И все мечтай:
— Мол, папа взял с собой.
Когда молчат,
Тогда и любят.
Мол, о любви
Не говорят.
Но знаю,
Есть такие люди,
Что и не любят,
И молчат.
И если доверяешь слову,
Проверь его,
Как перед сечей меч.
И мысли и слова не новы,
Но надо знать их
И уметь беречь.
90
Пустынное,
Промытое дождями
Лежало небо над землей.
А в заводи,
В тиши коряг и ямин
Сомы глодали
Хрупкий, ноздреватый лед.
А небо издевательски смотрело
На суету людей,
Нз их поля и труд.
Но очень буднично
И очень смело
В него взлетели самолеты вдруг.
Пилоты щурились
И, о земле мечтая,
Все выше,
Выше забирались,
И сами,
В бездне неба тая,
Его на жестких крыльях
Приподняли. J
Какою болью мы разлуку мерим?
Какою мукой платим за нее!
И потому мне хочется поверить
В мальчишество, в мечты, во все, во все.
Поверить в слезы, в тайные укоры.
Поверить взгляду, брошенному вдаль,
И молчаливому, немому разговору
Раскрытых душ, влюбленных навсегда.
Полуночи с глазами лунными,
Вы словно детства трепетные всплески.
Все в жизни рядом: сапоги чугунные
И внучкины всепримиряющие коски.
Я думаю: удачи — ощущать души.
А беды — к подвигам дороги.
Десятки лет я жизнь слушал, слушал.
Как доктор истовый и строгий.
И что ж?— Все хрипы, хрипы, хрипы...
И что-то там друг с другом не в ладу.
Но головы я пеплом не посыпал
И не посыплю хоть в самом аду.
Чудесные краски заката
И рокот байкальской волны
Нам сделали сердце крылатым,
Как будто для нас рождены.
Как будто для нас рождены.
Поклон вам, утесов громады.
Приветствуем остров Ольхон.
Мы солнце берем, как награду.
Певучему пляжу поклон.
Певучему пляжу поклон.
Дай море рыбацкой удачи
И славного дай култука.
Чтоб звонко на пирсах в Гремячем
Звенела бы песнь рыбака.
Звенела бы песнь рыбака,
91
Нас тропы далекие манят,
И вдаль побережье зовет.
Нас солнце в походе застанет.
Вперед же туристы, вперед.
Вперед же туристы, вперед.
* *
Я устал до спазм, до беспамятства.
Я покоя уже не хочу.
Я хотел бы тревожного равенства
Между жизнью и смертью чувств.
Ни удобств мне, и ни почтения,
И ни титулов голубых.
В океане труда и терпения
Я хочу быть живее живых.
Все тревоги и все недужества,
Словно пот, смыть в аду парной.
И да светит нам солнце мужества
В самой темной ночи сплошной. ,
Когда расцветает шиповник,
Очень хочется жить.
Когда расцветает шиповник,
Ты успевай любить.
Горы закурят трубки —
Хлынет теплый туман.
Горы закурят трубки —
Лето, глядишь, пополам.
И ВДРУГ высветляются травы,
Утром одним расцветут.
Когда высветляются травы —
Значит, дожди пойдут.
Тропкой ли, трактом, проселком
Кто-то, куда-то пройдет.
Тропкой ли, трактом, проселком
Уходит за годом год.
Вижу — совсем незнакомый.
Здравствуй, скажу, человек.
Вижу — совсем незнакомый
Подходит грядущий век.
92
В конце а прел я-на чале мая нынешнего года
на бурятском участке БАМа побывала группа
ленинградских писателен. Мы предлагаем чи-
тателям «Байкала» коллективный репортаж,
сложившийся в результате встреч на маги-
страли.
Илья ФОНЯКОВ
Пульс магистрали
В НОВОСИБИРСКОМ академгородке, в Институте геологии и
геофизики академик Валерий Алексеевич Кузнецов показал мне
любопытный сувенир, подаренный ему геологами Читы: на плаш-
ке из рыжего мрамора — геологический молоток, ручка его из гра-
нита, сам молоток—из черного камня, медной руды, как пояснил
ученый. Сбоку на мраморе укреплен маленький металлический ме-
дальон со словами; «Удокан ждет БАМ».
Нуждаются ли в расшифровке эти слова? На всякий случай,
для непосвященных, расшифрую: Удокан — это месторождение
медных руд, открытое несколько лет назад на севере Читинской об-
ласти, в Забайкалье, в местах, пока еще диких и труднодоступных.
А строящаяся Байкало-Амурская железнодорожная магистраль на
одном из своих участков подойдет непосредственно к месторожде-
нию и будет способствовать его освоению.
Академик Кузнецов — один из заместителей председателя Со-
вета Академии наук СССР по проблемам БАМа. Схема строящейся
магистрали висит в его кабинете. Узкая бумажная полоска, соот-
ветствующая трассе БАМ, наклеена на огромную, во всю стену,
карту СССР. Карту не физическую, не политико-административ-
ную — геологическую. И сразу видны подземные богатства тех мест,
по которым пройдет железная дорога. Не один Удокан ждет «сви-
дания» с БАМом. Ждут его железная руда, уголь и апатиты Юж-
ной Якутии, свинцово-цинковые руды Северного Прибайкалья, ас-
бест месторождения «Молодежное». Нечего и говорить, сколь кста-
ти окажется здесь железнодорожная магистраль!
С противоположной стены кабинета смотрит на нас фотогра-
фия седобородого человека с проницательным взглядом исследо-
вателя.
— Академик Обручев, мой учитель, — говорит Валерий Алек-
сеевич.
93
Академик Владимир Обручев — ярчайшая фигура русской ir
советской науки. Геолог с мировым именем, крупнейший автори-
тет в своей области, он был одновременно, как известно, своеобраз-
ным писателем. Его фантастическими романами «Плутония» и
«Земля Санникова» поныне зачитываются юноши.
— А знаете ли вы, Валерий Алексеевич, — говорю я, — что ваш
учитель может, по существу, считаться автором нынешней трас-
сы БАМа?
Я не'преувеличиваю: совсем недавно в руках у меня оказались
пожелтевшие страницы старого научного журнала с материалами,
посвященными Байкало-Амурской магистрали. Я узнал, что пер-
воначально предполагался иной, еще более северный вариант. «Но
личное знакомство с Ленским районом и с достаточно обширней
литературой... — писал еще тогда, в 1935 году, академик Обру-
чев, — заставило меня предложить более южное направление трас-
сы, именно выход с р. Лены к северной оконечности Байкала...» If
далее идет целая цепочка географических названий, которые ныне,
сорок с лишним лет спустя, замелькали на страницах ежедневной"
прессы!
Мне кажется очень важной эта подробность. БАМ — детище не
только наших дней. Трассу его определяли еще в тридцатых годах,
а первые изыскания проводились еще много раньше — в последней
четверти минувшего столетия, еще до сооружения действующей ныне
Транссибирской железной дороги. Уже тогда русские инженеры знали:
Байкало-Амурская магистраль будет нужна Родине. И не только
ей. Да, и не только ей, ибо кто знает сегодня, где сверкнет своим
красноватым отливом та же удоканская медь, может быть, и в Вар-
шаве, и в Праге, и в Дрездене!
...НЕБОЛЬШОЙ САМОЛЕТ — биплан «АН-2» — доставил нас.
группу ленинградских писателей, в поселок Нижнеангарск.
Еще недавно это был тихий, хотя и не такой уж маленький посе-
лок, для которого приход парохода был заметным событием.
— Автомобили можно было по пальиам сосчитать.— сообщил
нам двадцатилетний бамовец шофер Гоша.— Коровы непуганые по
улицам бродили. Гудишь, бывало, ей, гудишь, а она стоит себе и не
уходит. Как в Индии.
Сейчас, вместе со строительством БАМа, пришли в Нижнеангарск
новые ритмы. Сооружаеглый здесь участок магистрали называют «бу-
рятским» или «ленинградским». Бурятским — потому что здесь тер-
ритория Бурятской автономной республики, ленинградским — потому
что в сооружении его принимает самое прямое и активное участие
город на Неве: ленинградские проектировщики, ленинградские строи-
тели, большой добровольческий отряд ленинградского комсомола.
Есть такая крылатая фраза: «БАМ строит вся страна». Конечно,
так можно сказать о любой крупной стройке. Но для БАМа эти слова
имеют особый смысл. Наряду с «ленинградским» есть «грузинский»
участок магистрали, есть «эстонский», «латвийский». Такая система
во многом оправдывает себя. В частности — в отборе кадров для
строительства. Помню, как дрогнули в чуть заметной иронической
усмешке губы одного западного корреспондента, когда он услышал
слово «добровольцы». Знаем, мол, у вас все делается по приказу,
а по доброй воле кто же захочет поехать из благоустроенного города
в необжитую тайгу, где морозы зимой достигают чуть ли не пяти-
десяти градусов! Что верно, то верно; БАМ пролегает в местах суро-
94
вых, а «ленинградский»участок — едва ли не самый трудный, еще
недавно здесь пролегали только эвенкийские охотничьи тропы. А вот
что касается добровольцев, то я тут же дал справку западному
коллеге: число заявлений от желающих поехать на БАМ значительно
превышает потребность. И Ленинградский областной комитет комсо-
мола устраивает для претендентов особую стажировку: два месяца
они должны отработать на стройках Ленинградской области. За это
время отсеются лишние, а из тех, кто сумел хорошо показать себя,
сложатся сплоченные, дружные бригады, которые и отправятся на
строительство магистрали. Так что народ на БАМе — отборный. На
соседних участках уже кое-где укладывают рельсы, а здесь рубят
просеку в тайге, бьют тоннели в скальных породах высшей категория
твердости, прокладывают «сопутствующую» автомобильную дорогу,
строят жилые поселки. Здесь очень трудно, особенно зимой. Но—
пусть мне поверят: лишь на третий день я впервые услышал здесь
грубое слово, сорвавшееся у кого-то с языка. Почти не видел пьяных:
при полном согласии и понимании самих строителей здесь очень
тонко и умно соблюдается «сухой закон».
Еще одна деталь, особо запомнившаяся мне как литератору и
журналисту: очень высокий литературный уровень здешних стенных
газет, сатирических листовок-«молний». Из одной, теперь уже старой
стенной газеты, написанной от руки, я перенес в свой блокнот замет-
ку бригадира штукатуров-маляров Инны Гусевой:
«...Хорошее настроение, задор, желание больше и лучше сделать
не покидало нас постоянно, работали в выходные по десять часов в
сутки, возвращались домой усталые, но довольные, удовлетворенные
своими успехами. Было здорово! И вот теперь, когда есть с чем срав-
нивать, когда после такого накала вдруг резкий тормоз и скорость
ниже среднего, приходится задумываться и ждать, когда будет опять
настоящее, нужное, полезное людям, стройке. Это расхолаживает. Мы
ведь не кичимся, не бахвалимся, мы ведь действительно многое
можем. Еще рано подводить итоги, столько всяких неурядиц, трудно-
стей впереди, и верится, что создастся и окрепнет настоящий кол-
лектив, и работать ему на сложных, на ответственных участках...»
К этим словам не прикасалась рука профессионального журна-
листа. Так живут, так думают и чувствуют молодые люди на БАМе.
И так реагируют на преходящие организационные неполадки, на то,
что кто-то, где-то не сумел обеспечить им фронт работ по их силам
и возможностям. Не на то, что трудно, жалуются на то, что вдр;> г
стало неоправданно легко!
Из той же стенгазеты переписал я стихи:
Край далекий.
Край кому-то близкий,
Тундра, степь, озера, лес — простор!
Если уж размах —- размах сибирский,
От Приморья до Уральских гор.
Если уж тайга — до океана,
Если стойкость — стойкость кедрача,
Если поступь — поступь великана,
Если взмах — то со всего плеча!..
Под стихами — подпись: Вера Урванцева, штукатур-маляр. Мне
кажется, эти строки отвечают на многие вопросы. В частности, и на
такой немаловажный: что именно зовет и влечет на строительство.
БАМа новые и новые тысячи молодых людей...
95
Илья МИКСОН
Первые
МЫ, НАКОНЕЦ-ТО, в Северобайкальске. Привольный живопис-
ный поселок на шесть тысяч жителей. Щитовые коттеджи, бараки,
вагончики, балки, двухэтажные дома из бруса. В гофрированных дю-
ралевых ангарах — гастроном, универмаг, Дом культуры. В таком же
ангаре, пристыкованном к деревянной школе, спортзал. Есть и
общежития, и детские сады, весело разрисованные снаружи Чебу-
рашками, зайцами, Генами, Буратино. Электростанции, «Школа
искусств», котельня, штаб ЦК комсомола, управления многочислен-
ных стройорганизаций, ГАИ, местный Совет депутатов трудящихся.
А в семи километрах, у Байкала начато сооружение будущего рай-
центра — Северобайкальска.
Два года назад ничего этого не было: непроходимая тайга. Пер-
вый десант первого эшелона объединенного отряда «Комсомолец
Ленинграда на БАМе» высадили на берегу Тыи вертолеты.
На дорогом и памятном пятачке собрались ветераны. Человек
двадцать, остальные раскиданы по всему ленинградскому участку,
от Гоуджекита до Уояна. Выясняли, кто сейчас где, делились радостя-
ми и заботами. Многие явились семьями, поженились здесь, дали
жизнь первым коренным северобайкальцам.
Вспоминали, провозглашали тосты. Бутылка па всех. И гостям
перепало, пришлось держать речи. О чем? Я смотрел на этих слав-
ных ребят, на девчушку в коляске, на бывшего командира отряда —
знакомое лицо!— и думал, что же им сказать. Они пришли сюда
первыми и — остались. Пусть не висят их портреты, не поминают их
имена на митингах, но все равно—первые! «Стать первым»—мо-
жет быть, это главнейшее чувство из сложного комплекса самоут-
верждения. И я спросил:
— Кто первым взлетел в космос?
Удивились неожиданному и простому вопросу, даже отвечать не
стали.
— Кто первым ступил на Луну?
Вежливо улыбнулись, назвали.
— А вторым?
Неловкое замешательство.
— Он сошел на Луну через пятнадцать или двадцать минут.
Всего лишь!
Никто не вспомнил. Второй уже был вторым...
— За вас, за первых!
И все рассмеялись, довольные и счастливые. Тогда-то, по улыб-
ке, по смеху я узнал в командире старого знакомого. Три года назад
Володя Зинкевич возглавлял штурмовой отряд на Киришской Все-
союзной ударной комсомольско-молодежной стройке, работал на био-
химическом заводе. Добрую славу завоевал в нашей области отряд
«Дзержинец». Володя, помнится, был в те времена машинистом
башенного крана в Ленакадемстрое.
Теперь Владимир Петрович Зинкевич председатель местной со-
ветской власти, мэр Северобайкальска. Первый мэр!
Что ж, все нормально. Профессиональный рабочий-строитель,
96
коммунист, прирожденный вожак и организатор, мужественный,
сильный, волевой человек. За таким и в огонь, и в воду, и в необ-
житую тайгу. А надо, возьмет и аккордеон в руки.
Ребята запели свою, бамовскую, дорожную. Рыжий синеглазый
парень в штормовке и резиновых сапогах, заметив, что я залюбовал-
ся пейзажем, горделиво сказал:
— Разве такое увидишь в Ленинграде!
Внизу, под крутым обрывом, огибая остров, заросший темно-
зелеными хвойными деревьями, бледными осинами и восковыми бе-
резами, посверкивала на галечных перекатах Тыя. Стремительная,
прозрачная — хоть отсюда камешки на дне пересчитывай. Затем-
ненные отмели подсвечены травянистой зеленью, купоросной го-
лубизной, желтым, коричневым. За рекой в мохнатых лесных шу-
бах горбились, волна за волной, кряжи, а за ними, южнее и выше,
блистал белоснежными пиками Его великолепие Байкальский
хребет.
Парень показал на одну из вершин.
— Вон на ту горку идем, на все праздники.
И он действительно, когда стали расходиться по домам, взвалил
на плечи гигантский рюкзак и поспешил вдогонку за товарищами-
туристами.
Вот уж истинные горожане! Даже в тайге рвутся на природу.
Но, подумалось еще, и в тайге не могут обойтись без Невского.
Полянку на высоком берегу Тыи первопроходцы назвали «Невским
проспектом».
Быстро затемнело, подул свежий ветер—«баргузин». И нам сле-
довало поторопиться: в общежитии Ленбамстроя объявлен литера-
турный вечер.
Мы встретились с Зинкевичем в его кабинете.
На стене контурный план... На нем первый 108-квартирный
дом, городской, крупнопанельный, и первый детский комбинат. В
просторном и весьма не жарком кабинете разговор идет отнюдь не
с прохладцей и не приятно-вежливый, когда перед гостями похва-
ляются достижениями, но утаивают неурядицы и трудности. Проб-
лем на БАМе и, в частности, в Северобайкальске не меньше, чем
на любой другой масштабной стройке. Вдосталь больших и малых
забот и у мэра.
Еще не ушли холода, а котельня за долгую зиму выдохлась. И
некстати вышел из строя трансформатор-тысячник. Прерывая бесе-
ду, Зинкевич названивает отопителям, электрикам. Распоряжается,
просит, приказывает — с кем как. Лицо с твердым взглядом серо-
голубых глаз и плотным волевым ртом остается спокойным, только
голос меняется. От властного до приятельского.
Он машинально включает приемник, и мы невольно подслуши-
ваем отрывок разговора Северобайкальска с Нижнеангарским
роддомом.
с<— ...завтра приеду! — кричит мужчина.
— На попутных? — В голосе женщины участливое сочувствие.
— Ну!.. Апельсины привезу тебе. И эту, как ее...
— Пустышку.
— Ага!
— Только прокипяти!
_____ Обязательно, мать!.. Ну, и апельсины, значит. А что еще — и
не знаю.
— Да ничего не надо, все у меня есть...»
Щелкает выключатель. Зинкевич переводит взгляд на план.
7. «Байкал» № 6
97
— Вот, — говорит задумчиво, будто самому себе, — еще один
полноправный житель родился.
Семья Владимира Петровича выселилась из палатки последней:
положение обязывает. С полуторагодовалой Наташкой нянчится ба-
бушка. Бабушка-пенсионерка — редчайший и драгоценнейший спе-
циалист на БАМе! И новому горожанину наверняка потребуется
место в яслях...
— Еще один,— повторяет мэр, но без уныния. С гордостью.—
Парень! — Э,то уже нам, для нас. — Вес — четыре пятьсот восемь-
десят, рост — пятьдесят шесть. Богатырь, бамовец!
Расти, парень! Приезжай в гости. Первым прямым поездом
«СЕВЕРОБАЙКАЛЬСК -- ЛЕНИНГРАД».
Илья ШТЕМЛЕР
Встречи на перевале
О СВАДЬБЕ, видимо, знали тут все. Водитель газика Сурен оки-
нул меня горячим взглядом красивых армянских глаз и цок-
нул языком.
— На свадьбу едете?
— Так получилось, — ответил я.
Слева уходил вниз гостеприимный Северобайкальск — столица
бурятского участка БАМа. Толчея зеленовато-серых деревянных
домиков, серебристые ангары складов. Тарелка антенны телеви-
зионной станции «Орбита»... Сурен ехал на Ульман. По делам. Че-
рез Гоуджекит, Кунерму. Мне же надо было добраться только до
Гоуджекита, вернее, немного подальше к перевалу Даван, где со-
оружался один из многочисленных тоннелей трассы БАМа...
— Зачем тебе Даван? Поехали в Улькан. Там тоже свадьба.
И в Кунерме свадьба. Суббота!
— Нет. Мне надо на Даван. — Я крепче вцепился руками в си-
денье, чтобы не стукнуться головой о стекло.
— Асфальт—первый сорт! Кишки-мишки растрясет!
А навстречу пылили оранжевые гигантские самосвалы «Маги-
русы», западногерманская техника. Я выразил одобрение их прият-
ным глазу формам. Дизайнеры поработали неплохо.
— Интеллигентная машина. Ей на автострадах надо работать,
скорость показывать, а не в тайге. Запчастей нет... Как будто мало
наших Кразов или Мазов. О чем они там думают?
Сурен огорчился. Я некомпетентно молчал, понимая однако,
что логика в суждении водителя есть. Хотя бы в том, что куплен-
ные на валюту самосвалы нередко испытывали на себе участь пер-
вопроходцев, вгрызаясь красивыми французскими шинами в тайгу.
— Нам туда надо! — Сурен кивнул головой в сторону далекого
Байкальского хребта, окутанного сизыми тучами. — Снег идет. Ме-
тель.
Я недоверчиво взглянул на сверкающую на солнце шумную,
в широких, свободных ото льда разводьях Тыю, вдоль которой тя-
98
нулся отрезок трассы будущей железной дороги. Сухие ветви ба-
гульника светились под солнцем голубоватой листвой, ели протя-
гивали к теплу поредевшие за долгую зиму лапы... Две высокие
горы, поросшие редким сосняком, втягивали наш газик в свою сед-
ловину, зловеще, точно Сцилла и Харибда. Гоуджекит в переводе
означает «Ущелье смерти». Зимой там никогда не бывает солнца,
да и летом не много. И в этом ущелье, на трехсотом километре
будущей магистрали, раскинулся рабочий поселок, жители которо-
го пробивали тоннель сквозь Даванский перевал...
В центре горы сооружается вертикальная шахта. От устья шах-
ты на восток и на запад прорубаются горизонтальные коридоры.
Одновременно к ним с наружной стороны горы с запада и с восто-
ка пробиваются встречные коридоры. Все вроде бы просто. Даван-
ский тоннель протяженностью в семь километров. Умножить на
три (два тоннеля железнодорожных и один дренажный). Итого —
двадцать один километр, пробитый в породе высшей категории твер-
дости!
Газик миновал Восточный портал. Я с трудом различаю вход-
ную вьюмку в мрачном теле Даванского перевала — валит густой
снег. Щетки с трудом сбривают с лобового стекла густую белую ка-
шицу.
— Наверное тут еще не знают, что завтра Первое мая,—раз-
мышляет Сурен.— Слушай, а что ты подаришь молодоженам?
Свадьба все же!
— Книгу подарю. Свою, — я достал томик и показал водителю.
Сами написали? — Суреп скосил глаза. И я отметил про себя
его переход на «вы» и огорчился.
— Трудно написать книгу?
Я смотрел на его руки, перетянутые напряженными жилами.
Взглянул на высокий копер шахты, высящийся над перевалом слов-
но диковинное марсианское сооружение. Как его сюда доставили,
ума не приложу... Как вообще тут прижились люди? В палатках,
в лютые морозы, под ураганными ветрами, ревущими на перевале.
Это сейчас понастроили деревянные бараки, клуб, столовую. А в
Гоуджеките даже школу-десятилетку, больницу...
— Нет. Книгу написать не трудно, — ответил я. Мне не хоте-
лось сейчас вдаваться в вопросы соизмеримости профессии и тру-
да. Меня слишком волновало то, что я сейчас видел...
А потом была свадьба. Первая свадьба в недавно выстроенном
на Даване клубе... Жених, как положено жениху, был одет в чер-
ный костюм. Белоснежный воротничок резко «отсекал» загорелую
кожу сильной шеи. Невеста, как положено невесте, была в белом
платье. С фатой. И фату с великой радостью несли две пионерки.
Шафер, как положено шаферу, ходил с повязанным через плечо
длинным ярким полотенцем...
Гостей было человек двести. Они разместились за бесконечным
столом, заставленном снедью так, словно на банкете в честь гла-
вы дружественного государства. А гости! Поглядели бы вы на этих
гостей! Парни и девушки. Мужчины и женщины. Дети... Все в наи-
моднейших костюмах и платьях. Все знают друг друга по имени.
Проходчики, взрывники, электрики, клепальщики, механики... Тра-
диционное «горько» гремело наподобие артиллерийской канонады,
взметаясь к потолку, выложенному обожженными деревянными
рейками, и вырываясь из распахнутых настежь дверей в снежную
метель. Дрожали горы... И белая тонкая девичья фигура тянулась
7*
99
к своему избраннику. И смущенно улыбались стоящие рядом с мо-
лодыми родители невесты...
А потом играл эстрадный оркестр. Электрогитары и саксофон. По
струнам бегали сильные пальцы музыкантов-проходчиков. И все
в малиновых костюмах. Играли вальс-бостон. Кавалеры приглаша-
ли дам...
Рядом со мной сидел бородач с чистыми синими глазами про-
рока. Пророка звали Вася. Он рассказывал мне о том, какая пошла
сейчас крепкая порода — гранитоиды. Алмазный бур не берет.
Но приехало начальство и приказало в честь Первомая достичь
контрольной отметки. Достигли! И отлично заработали. Ничего,
жить можно! Жаль, жена далеко, в Молдавии. Тоскует. Освободи-
лось рабочее место нормировщицы на шахте. Просил начальника,
как человека: пошли официальный вызов жене. Пусть приедет. Пе-
реводом. Чтобы стаж не терять. Нет, заупрямился. Если хочет —
пусть приезжает за свой счет. А я знаю, чем все кончится: жена
приедет, с места сорвется и будет ходить без работы, глаза мозо-
лить... Пока канались, гляжу, место нормировщицы уже занято.
— А кто по специальности ваша супруга? — поинтересовался я.
— Математик. Ей самый раз нормированием заняться. Или
лампочки шахтерские пересчитывать. Работа по профилю. А что
удивительного? Уборщица в клубе — учительница по истории. И то
год ходила, пока клуб строили...
Подсел еще один молодой человек. У него было тонкое интел-
лигентное лицо. Местный учитель? Нет, проходчик. Я с сомнением
посмотрел на его изящные руки. На тоненькую фигуру. Один силь-
ный порыв ветра, да еще со снежным зарядом...
— Вас интересует, как я сумел сегодня добраться до клуба? —
В его рыжеватых глазах блестели веселые искорки. — Скажу вам
честно: под землей спокойней. Последние десять лет я строил мет-
ро в Москве. Окреп.
— Да, — согласился тоскующий без жены Вася и добавил с ува-
жением: — Человек оставил в Москве трехкомнатную квартиру. И
приехал сюда. Заработать на «Жигули».
П роходч ик-инте л лиге нт у лыбал ся.
И я почувствовал в их отношении ко мне мягкую иронию. Они
шутили, чувствуя какое-то свое превосходство. Ну, что может по-
нять в их судьбах, в их жизни, в их заботах этот заезжий лите-
ратор.
Закончится свадьба. Погаснут огни в клубе. И сгинет литератор.
— Хорошие здесь люди, — произнес я, пытаясь пробить чем-
нибудь это недоверие.
— Разные! — неохотно подхватил Вася.— Я вот вам только
что о начальнике своем рассказывал.. И еще кое-что мог бы порасска-
зать. Почище! Так ведь не напишете... Прочтешь некоторые статьи
в газетах, так уже по БАМу поезда ходят,— голос его трезвел.--
Или, думаете, вот он! — Вася ткнул пальцем в сторону проходчи-
ка. — Вот он, думаете... Как соберет на своего «Жигуля», здесь ос-
танется? Сколиоз зарабатывать на всю оставшуюся жизнь...
Проходчик повел плечами.
— А может, и останусь. Вася? А вот ты. не знаю...— И проходчик
с лицом учителя направился к эстраде танцевать вальс-бостон...
Каким-то раздвоенным взглядом я уже смотрел на эту свадь-
бу. Все было куда сложнее. Писать об этом всерьез, походя, в не-
продолжительной командировке нельзя. Надо спуститься вместе с
ними под землю, во мрак. Почувствовать на себе космическое ды-
100
хание Вечной мерзлоты. И не раз. А из месяца в месяц. Пожить в
этих деревянных бараках. Походить на работу, проваливаясь по
пояс в снег, а летом увязая в грязи. И спорить. И доказывать. И
работать. Пока не пробьют этот чертов тоннель. Вот тогда и мож-
но поговорить на равных. Всерьез. Имеешь право!
А пока только одно определенно: гигантский организм со всеми
своими сложностями, противоречиями, достижениями и упущениями
живет напряженной жизнью. И ему уже не остановиться.
Константин КУРБАТОВ
Слово о „бездельниках"
МНЕ КАЖЕТСЯ, что, когда закладывали проектную смету
БАМа, в Госплане СССР никак не могли предположить, что почти
каждый третий житель строящейся гигантской трассы не сможет
сесть за руль самосвала или рычаги бульдозера, взять в руки ло-
пату, отбойный молоток или топор. В Новом Уояне живет сейчас
три с половиной тысячи человек. И тысяча из них — «бездельники»
(да простят мне столь нехорошее слово!). Я говорю о детях. Ведь
они действительно с точки зрения администратора-хозяйственника
лишняя обуза. Пользы от них на трассе — ноль, а хлопот не обе-
решься. Комсомол — тот и у костра переспит, и на сухарях, коли
надо, продержится, и снегом: вместо бани обойдется. А если тому жи-
телю восемь лет? Или даже два года? Или совсем уже, упаси боже,
два месяца! Тут давай ему враз школу! Давай ему детские сады и
ясли! Давай молоко и витамины! Давай... Чего только ему не давай.
А обратно? Отдача какая? В смысле генерального плана? Никакой
отдачи! Просека в тайге быстрее от детишек не растет, тоннель
сквозь сопку быстрей не прорубается. Вот так. Вроде бы так.
Мы приехали на ВАМ из города, где каждый четвертый или пя-
тый житель пенсионер. В Новом же Уояне ни одного пенсионера.
И снова проблема. В Ленинграде большинство нашей малышни авто-
матически переходит под надзор бабушек и дедушек. И это при
хорошо развитой сети детских садов и яслей, при продленном дне
в школах. Это при том, что детей в городе на Неве никак не будет по-
новоуоянски. Где же выход?
— Ничего, проживем,— говорила нам молодая женщина, баю-
кая на руках грудного младенца.— Ну и что, если нас папка бросил?
Ну и что? Проживем. Вот в кочегары пошла. В ночную смену, когда
он спит. А если что, подружки присмотрят. Не пропадем. И первого
поезда мы с ним непременно дождемся. Хоть тут что.
А в поселке уже стоят два больших ярких здания. Это детский
сад и ясли. Вырастает и первое в поселке двухэтажное здание. Это
школа. Со спортивным залом. Взамен старой, одноэтажной и тесной.
Дети! Кругом дети. Самые активные участники любого мероприя-
тия, занимающие первые ряды в клубе и первыми оказывающиеся
на -месте самого незначительного события. Как хорошо и радостно
от них, детишек, в поселке Уоян!
101
— Дяденька, а ты стихи любишь? — спрашивала у поэта Ильи
Фонякова девчушка с бантиками в косичках.— А я люблю.
И читала ему на память. И Фоняков в восторге прибегал к нам,
размахивая руками, рассказывал о новом знакомстве.
По статистике едва ли не на каждых двух взрослых новоуоянцев
приходится по одному ребенку. И стройка растит, воспитывает их.
Есть люди, которые, опоздав на сеанс в кино, идут в темноте
«меж кресел по ногам» и в полный рост. Что им другие, когда они
сами с усами: Есть же люди, которые всячески стараются не по-
мешать другим. Опоздав на спектакль или сеанс, они пробираются
к своему месту, пригнувшись. Мне показалось, что в Новом Уояне
абсолютное большинство жителей относится ко второй категории.
Каким образом я за столь короткий срок сумел это разглядеть? С
помощью тех же детей. Ведь если ты хочешь узнать, как смотришь-
ся со стороны, посмотри, как ведут себя твои дети.
Они вели себя удивительно, маленькие уоянцы. В клубе двое
крохотуль, едва доросшие макушками до спинок кресел, старательно
пригибались, добираясь по проходу к своему законному первому
ряду.
Мы уезжали из Нового Уояна утром. На улицах поселка уже
гомонила детвора. Девочки, как положено, пеленали своих неизбеж-
ных кукол. Мальчики грузили игрушечные самосвалы. За нами,
чтобы подбросить нас к аэродрому, пришел могучий КРАЗ-лесовоз.
Мы втроем втиснулись к водителю в кабину и поехали. Ребятишки
махали нам вслед...
Владимир ТОРОПЫГИН
Палатка
ПАЛАТКА стояла среди сосен, чуть поодаль от деревянных окра-
шенных в яркие — зеленые, желтые и синие — краски домиков по-
селка. Большая, прямоугольная, она порядком поизносилась: полог
был оторван, между землей и станами зияли щели, изображения
ленинградских сфинксов на парусине поблекли, стерлись... Я знал,
что это палатка первостроителей Нового Уояна, что в ней со време-
нем намечено открыть один из бамовских музеев, ну, а пока вот
стоит она покинутой, в ожидании будущего внимания.
В том, что палатка покинута, я ошибался. Проходя как-то вече-
ром мимо нее, я обнаружил: в палатке хозяева есть •— новоуоянская
детвора. Мальчишки играли в первостроителей. Звонкий голос ко-
мандовал:
— Отряд, к вертолету! Десант будет высажен возле стойбища
Чильчигир...
Так это и было на самом деле: в начале мая 1975 года отряд
ленинградских комсомольцев высадился в тайге, началось строитель-
ство Нового Уояна. Первые дороги, первые мосты, первые просеки.
Здесь, у новоуоянской палатки, думалось о многом: и о мужест-
102
ве строителей БАМа, и о том, как сказочно быстро преображается
таежный край, и, конечно же, о силе традиций, связи времени, эста-
фете поколений, вспоминались палатки Магнитки и Комсомольска-
на-Амуре, да и самозабвенная игра ребятишек в первый десант го-
ворила о том же...
Среди тех обязательств, которые берут на себя бамовцы — уча-
стники комсомольско-молодежного движения «Я — хозяин стройки»,
среди таких актуальных задач, как бережное отношение к технике,
качество работы, значится и обязательство: следить за соблюдением
традиций! Именно в таком-—деловом, повседневном—тоне говорил
об этой проблеме комсорг ЦК ВЛКСМ на бурятском участке БАМа
Юрий Гальмаков.
— Опыт показывает,— говорил Гальмаков,— что ждать первый
бамовский поезд — а ждать, значит, трудиться!— остаются не те лю-
ди, которые приезжают сюда только из-за больших заработков и снаб-
жаемых импортными товарами универмагов, а те, чей стимул иной:
верность традициям, традициям нашей жизни, города, из которого
приехали, своего комсомольского отряда, строительно-монтажного
поезда, мостоотряда, своей мехколонны, бригады...
Эти же мысли волнуют и комсорга Ленинградского обкома
ВЛКСМ на БАМе Бориса Матвеева:
— Сейчас нужны люди на строительство Северомуйского тон-
неля... В новом Уояне объем работ сократился... Переводят ”на
тоннель не бригадами, а выборочно... Бригады распадаются. Жаль:
ведь в бригадах сложились свои традиции!.. Надо разговаривать с хо-
зяйственными руководителями; нельзя, чтобы они не учитывали этого!
29 апреля 1977 года Новый Уоян праздновал двухлетние работы
на БАМе первого ленинградского комсомольского отряда. Ленинград-
цы съехались в поселок со всей трассы, решили встретиться за тор-
жественным ужином. И как радостно было убедиться, что живы в
отряде традиции Ленинграда, ленинградского комсомола! Это убеж-
дение рождали и воспоминания о проводах отряда, состоявшихся
весной 75-го в Смольном, и воспоминания о первых днях стройки, и
песни — свои, отрядные, рожденные, быть может, в той самой палат-
ке, которой быть в будущем музеем!..
Кстати говоря, с похожей ситуацией мне пришлось столкнуться
во время предыдущей моей поездки на БАМ, на Западный его уча-
сток — в поселок Ния. Там работы вел строитель но-монтажный по-
езд «ГрузстройБАМ». Конечно, в поселке трудились не одни грузи-
ны — здесь можно было встретить девчат и парней из разных рес-
публик, но тон, безусловно, задавали те, кто приехал с грузинским
СМП. И вполне закономерно, что им захотелось назвать новый по-
селок «-Ния-Грузинская» (и слово-to это «Ния» так созвучно гру-
зинскому языку!) Но кое-кому предложение не понравилось... Не
знаю, разрешился ли этот спор сейчас...
1-го мая 1977 года по главной улице Нового Уояна — проспекту
Добровольцев — шли колонны праздничной демонстрации, шли к
трибуне-грузовику. С трибуны раздавались лозунги:
— Труженикам мехколонны № 138 — ура!
— Водителям автобазы — ура!
— Учителям Новоуоянской школы — ура!
«Ура!» — гулко вторили колонны, и в этом «ура» была гордость
за честный труд, за свои коллективы, за их сложившиеся традиции.
А потом колонны проходили мимо первой палатки. И, засыпан-
ная неожиданно начавшимся снегом, она стояла такой же суровой,
как тогда, в 75-ом,— словно сама нравственная доминанта.
103
Лев КУКЛИН
Магистраль и природа
ХОРОШО ПОМНЮ, как в бытность мою студентом Горного ин-
ститута старый профессор, исходивший и закартировавший целые
регионы России, говаривал нам: «Помните, человек — часть природы.
Научитесь любить и уважать природу, ведь это значит любить и
уважать самого себя».
Меня, пришедшего в литературу после хорошей геологической
школы, измерившего не одну таежную тропу, очень волнуют проб-
лемы взаимоотношений БАМа и окружающей среды, те проблемы,
которые мы называем экологическими.
Северная, в частности, забайкальская тайга, несмотря на свою
кажущуюся суровость, привычно бытующую в литературных образ-
цах, на поверку оказывается комплексом, очень тонко организован-
ным и легко ранимым. Если биомасса тропических лесов самовозоб-
новляется буквально на глазах, если джунгли с поистине сказочной
быстротой затягивают любой след человеческой цивилизации,— то
каждая просека, прорубленная сквозь тайгу, еще через 60—80 лет
прослеживается именно как незатянувшаяся рана.
Конечно, отрадно, что в умах современников произошла извест-
ная психологическая перестройка, и мы говорим уже не о безоглядном
наступлении на природу, а о сотрудничестве с ней. Говорим! Я не
шучу: это уже немало, ибо свидетельствует о разрушении устарев-
ших стереотипов. Но как часто еще перестройка деловая отстает
от перестройки психологической!
По прекрасной инициативе постоянного штаба ЦК ВЛКСМ на
трассе БАМа развертывается движение под девизом: «Я — хозяин
стройки!»
Однако, боюсь, что пока слово «хозяин» молодыми людьми вос-
принимается несколько однобоко и, я бы сказал, экологически
элементарно безграмотно.
Могучие «Интернационалы» и «Катерпиллеры» лихо утюжат
тайгу — и по обеим сторонам Большой Просеки будущей магистрали,
и вдоль полотна автомобильной дороги, и возле строительных пло-
щадок будущих городов образуются завалы из неубранных, покоре-
женных, гниющих деревьев.
Склады горюче-смазочных материалов располагаются по бере-
гам ручьев и рек, места захоронения отработанных нефтепродуктов
не предусматриваются. Сточные воды временной канализации и
отходы котельных уже сейчас начинают загрязнять и отравлять
нерестовые реки и озера. Неоправданно вырубается лес и в зонах
жилых поселков. Некоторые их площади, лишенные естественного
покрова и ничем не закрепленные, уже сейчас напоминают малень-
кие пыльные пустыни.
Да, да, следует помнить уважаемым товарищам лесорубам и пер-
вопроходцам, что еще на человеческой памяти в Сахаре был лес!
...Вспоминается встреча в рабочем общежитии молодых строи-
телей БАМа: шоферов, плотников, дорожников. После нашего вы-
ступления ребята поднесли нам большие букеты знаменитого при-
байкальского багульника, сияющего нежными лиловыми цветами.
104
Принимая букет из крепких мужских рук, я все же про себя не-
вольно подумал: интересно, знают ли эти славные парни, что кустик
черники, к примеру, растет до первых ягод около трехсот лет, а мох,
тот самый мох, который они целыми гектарами сдирают на конопатку
домов, толщины в ладонь достигает лет за сто?!
Сейчас, я знаю, формируются новые отряды для строительства
БАМа. Кроме обучения молодежи профессиональным навыкам, им
совершенно необходим курс специальных лекций по экологии и ох-
ране окружающей среды.
Совершенно необходимы и какие-то экономические санкции за
варварское отношение к природе, вплоть до штрафа бульдозеристу
за каждое напрасно погубленное дерево. За каждое!
И тогда лозунг «Я — хозяин стройки!» превратится в деловую
реальность.
Нужно бить тревогу уже сейчас, сегодня, ибо завтра, а тем более
послезавтра может уже быть поздно. Природе, окружающей трассу
БАМа, неумелым хозяйствованием может быть нанесен такой не-
поправимый вред, по сравнению с которым покажется мелочью ка-
тастрофа на месте падения Тунгусского метеорита...
И в заключение — снова несколько тревожных слов о Байкале.
Честь и низкий поклон нашей общественности, в том числе и писа-
тельской, которая несколько лет назад встала на защиту нашей
«голубой жемчужины»!
Итогом этой заботы явилось и специальное постановление ЦК
КПСС и Совета Министров о дополнительных мерах по обеспечению
рационального использования и сохранению природных богатств бас-
сейна (бассейна, заметьте!) озера Байкал.
Однако, приходится задуматься вот о чем. С открытием навига-
ции по Байкалу идут интенсивные перевозки всевозможных грузов
для строительства БАМа через все озеро — от главной перевалочной
базы Култука до Нижнеангарска, по водному пути длиной около
800 километров.
Дело даже не в том, что усиленные транспортные нагрузки тре-
вожат рыбу, идущую на нерест. (Правда, не лишне напомнить, что в
Финляндии, например, запрещается не то что прохождение мото-
рок, но даже колокольный звон, когда на нерест идут лещи.) Го-
раздо тревожнее тот факт, что по прозрачнейшей байкаль-
ской воде баржами будут перевозиться большие объемы нефтепро-
дуктов. Старожилы, знающие крутой нрав Байкала, опасаются, что
при сильных неожиданных боковых ветрах может случиться вся-
кое... Только представьте себе аварию двух-трех самоходок с
нефтью или бензином в такой замкнутой акватории, которую пред-
ставляет собой озеро!
Местная пресса, в частности, районные газеты, журнал «Бай-
кал», не остаются равнодушными к судьбе своего «священного мо-
ря». Но, к сожалению, многое зависит не от них.
Стало тривиальностью, привычным общим местом говорить об
уникальности Байкала, о том, что две трети его живого населения
являются неповторимыми, эндемичными, не встречаются более ни-
где — нигде во всем мире! Само по себе это явление накладывает на
строителей БАМа, на нас с вами ответственность перед нашими
потомками.
Но не следует забывать и о другом: Байкал является огромным
«запасным» резервуаром пресной, питьевой воды, нехватка которой
за последнее время вдруг стала резко ощущаться на нашей планете:
И, негоже — по доброй русской пословице — нам с вами плевать
в этот колодец: как известно, пригодится воды напиться...
1*5
Михаил ВОСКОБОЙНИКОВ
ДВЕ СУДЬБЫ
В СТОЙБИЩЕ АНТЫКАН у охотского тунгуса Николая Алек-
сандрова из рода бута родился сын Семен. Детство Семена ничем нс
отличалось от его сверстников. Он знал тайгу с каменистыми россыпя-
ми, бурными реками, рыбными озерами, бесконечными сопками.
Видел чумы, покрытые ровдугой, берестой, либо белой тонкой
бязью. Ребенком он ездил на верховом олене, потом начал приучать-
ся к охотничьему промыслу.
Постепенно в Антыкане рядом с тунгусскими чумами вырастали
русские избы. С приходом Советской власти стало более заметно про-
ходить оседание и исконных оленеводов. Старые тунгуски уже не бе-
жали к сосновому бору, услышав песни по радиотрансляции. Они
потянулись в ликбез. В Антыкане срубили деревянный дом под шко-
лу, открыли местный медицинский пункт, и парни зазывали тунгус-
ских девушек в избу-читальню, где водили старинный круговой танец
«Одеру» да лихо отплясывали «Яблочко».
Веспа сменяла зиму, а лето весну. Поздней осенью Семен Алек-
сандров приносил в колхоз пушнину, а летом доставлял на колхозный
склад богатые уловы рыбы.
В 1942 году, в одну из январских студеных ночей в семье Семена
Николаевича родился пятым ребенком Федька. Перед его рожде-
нием почти все взрослые мужчины ушли из Аптыкана в районный
центр, а оттуда их повезли уже в военной форме на фронт, чтобы сра-
жаться с Гитлером, Вместо взрослых мужчин и парней на промысел
вышли женщины и девушки. Они несли на своих плечах все трудности
военной жизни.
Семен Николаевич, хотя и просился на войну, но местные врачи
категорически отказывали ему в просьбе из-за болезни. Он добывал
мясо диких животных, пушнину, рыбу для фронта. На любую работу
годился Семен Александров, и знали его не только в Антыкане, но и
во всем Тугуро-Чумиканском районе. Он и нож скует, сани и лыжи
смастерит, из дерева любую лодку выдолбит, из рыбьей чешуи клей
для лыж приготовит.
Почти круглый год Семен занимался таежным промыслом. Сперва
старших сыновей, а потом и Федьку стал приучать к этому ремеслу.
Когда Федьке было лет одиннадцать, мальчик впервые подбил из
дробовика двух уток. Подбил их влет и с первого выстрела. За это
отец подарил ему «тозовку», и стали Федьку называть в семье Федором.
В .Антыкане была начальная школа, где учительствовала русская
молодая женщина Антонина Полнкарповна Уварова. Пришел черед
обучаться грамоте и Федору Александрову.
Пробегала одна зима за другой, и Федор покинул Антыкан, посту-
J06
пил в семилетнюю школу в Удском. Полное государственное обеспече-
ние: и завтраки, и обеды, и ужины, и готовая одежда. Но снилась ему по
ночам охота, рыбалка, олени, материнские сказки и свежевыдолблен-
ные лодки из тополя.
Восьмой класс Федор закончил в поселке Тугур па тех же ин-
тернатских харчах.
А затем пришлось переезжать в Чумикан, для того чтобы учиться
в девятом и десятом классах.
В Чумикан однажды и привезли тяжело заболевшего Фединого
отца, где он через неделю скончался... Когда в Антыкане хоронили от-
ца, то по старому обычаю положили на могилу оленью шкуру, дро-
бовое ружье, патронташ, сети, котелок, кружку,, кусочек свинца, дро-
болейку и иголку для вязания сетей. А самый старый человек спел
.песню-плач:
В Чумпкане и Тугуре следы твои остались,
В А1нтыкане ты будешь всегда с нами,
Ты всегда был лучшим охотником,
Ты всегда был лучшим рыбаком.
Знал ты лучше всех тропы соболей,
Не боялся ты в жизни своей даже тигра.
Кто мог лучше тебя выдолбить оморочку?
Не было рек и притоков, неизведанных тобой,
Когда в годы войны речь о помощи заходила,
Ты один Красной Армии
свои деньги на целый танк подарил.
Мужчины не плакали, лишь голоса их чуть вздрагивали, когда
все хором начинали повторять припевы.
После смерти отца Федор решил бросить школу. Так наверное
бы и случилось, если бы не доброе отзывчивое сердце Татьяны Нико-
лаевны, строгой и требовательной учительницы. Федор несколько дней
жил в тайге, у могилы отца — думал он о своей дальнейшей судьбе.
Однажды, когда на небе ярко светились звезды, Федор услышал зна-
комые голоса. «Что это? Не во сне ли я?»—задавал он себе вопросы.
Но то был нс сои. Татьяна Николаевна послала за Федей двух ребят
из десятого класса—Анатолия Байхалова и Бориса Енютина. И еще
с ними приехали в Антыкан Женя Беспалов, сын секретаря райкома
партии, Саша Петроченко и Свинцов Игорь.
— Федя! — кричали ребята, приближаясь к костру.
Ребята обнимали Федора, а он молчал, роняя от радости слезы.
Выпускной вечер десятого класса. Первый раз в своей жизни
Федор танцевал вальс с учительницей. А что дальше? Какой дорогой
предстоит идти? Тем временем учительница хлопотала, чтобы отпра-
вить его на учебу в Ленинград, па Отделение народов Крайнего Се-
вера. Когда было получено разрешение о выезде на учебу, Федор ска-
зал Татьяне Николаевне: «Низкий поклон вам за все старанья, но чем
я лучше других? Из всех выпускников нас трое эвенков. Мои друзья
не менее достойны. Еще раз спасибо вам за участие в моей судьбе,
но я не хочу разлучаться со своим другом Борисом». И он отправился
в одну из рыболовецких бригад.
Но как-то бывший учитель физкультуры Валентин Николаевич
Аксенов, ставший первым секретарем райкома ВЛКСМ, ценивший его
успехи в боксе и тяжелой атлетике, посоветовал поехать на учебу в
техническое училище... Так он оказался в Комсомольске-на-Амуре,
стал учащимся технического училища № 3.
Училище имело своп столярные и слесарные мастерские. Его
шефом был завод «Амурсталь». И вот Федор, сын потомственного
107
охотника, стоит рядом с мастером и из разогретой болванки прока-
тывает листы железа.... Постепенно он не меньше охоты и рыбалки
полюбил свои мастерские. Словно за школьную парту, шел к токар-
ному, сверлильному или фрезерному станкам. А усиленные тренировки
в секции бокса приносили Александрову известность не только в учи-
лище, на «Амурстали», но и во всем городе. Однажды в молодежной
газете было напечатано о том, что Федор Александров стал чемпио-
ном Комсомольска-на-Амуре в своей весовой категории по боксу.
К концу пребывания в училище Александрову были вручены дипло-
мы, где удостоверялось, что ему присваивается 1 разряд по боксу и
II разряд по волейболу и тяжелой атлетике. А при окончании учили-
ща Федору выдали аттестат слесаря второго разряда и направление
на «Амурсталь». .
Кроме ежедневных нарядов по ремонту станков, его еще вызы-
вали в прокатный цех для ремонта раскаленных печей: там нужно
было не только уменье, но и мужество.
Впервые в жизни многодетная сестра Нина получала денежные
переводы из города, где трудился ее брат. Федя посылал сестре
и племянникам ласковые письма. В одном из них были такие строки:
«... Итак, все. Завтра прощаюсь с ребятами из училища, со своим ди-
ректором, монтажниками и, главное — с мартеновской печыо. Я ни-
когда в жизни не смогу забыть, сколько пота было пролито в про-
катном цеху. Зато я не только узнал, но и по-настоящему полюбил
всех тех, кто работал вместе со мною в прокатном цехе. Что еще те-
бе сказать, моя милая Нина? Наш отец хотел меня видеть добрым
следопытом, а мама мечтала о том, чтобы я стал врачом. Теперь я
слесарь, фрезеровщик, квалифицированный рабочий... Завтра уезжаю
служить».
Трудовые навыки, полученные в техническом училище и на за-
воде, помогали быстрее осваивать специальность механика-водителя.
Получив удостоверение об окончании школы танкистов с отличием,
Федор садится в танк. Военные учения, маневры, особые поручения.
А в свободные минуты подготовка к экзаменам в университет. И вот
Федор становится студентом историко-правового факультета Влади-
востокского университета. Вначале дневное отделение, затем заочное.
Федор решил работать.
На заводе «Металлист» его приняли с распростертыми руками.
Еще бы — квалифицированный слесарь! Через несколько дней учи-
тельница Татьяна Николаевна перевела на почтамт сто рублей с над-
писью: «Посылаю, как сыну. Придет время — вернете. Хочу встре-
тить юриста».
На заводе у Федора произошло знаменательное событие — его
привяли в члены КПСС. Дорога жизни у Федора была не легкой, но
эта же дорога вселяла в него силы. В новом коллективе Федор на-
учился варить сталь. И когда стал приносить солидные получки, то
прежде всего возвратил долг Татьяне Николаевне и послал ей по-
дарок.
Устав заочного отделения требовал работы по специальности.
И Федор стал сотрудником таможни, сперва контролером, затем —
инспектором.
Навещал Федор родных. Отбою не было от вопросов близких
родственников, когда, мол, женишься. То ему расхваливали неза-
мужнюю местную учительницу, то называли имя красивой рыбачки
Федор отшучивался.
Частенько он брал ружье и шел не торопясь к заросшей осоког
юе
протоке. Протока вела к озеру. Вот здесь мальчишкой он подбил па-
ру уток. Здесь слушал охотничьи рассказы отца и других эвенков.
Здесь сквозь таежные заросли слышал рев бугуна, бегущего на сви-
данье к молодой изюбрихе. Засыпая на мягких ветках пихтача, Фе-
дор смотрел на только что народившийся месяц и думал: «Один ты
идешь по небу, а я — по земле. Почему же я один? Ведь у меня есть
друзья по университету и по службе. И все же я завидую сестре Ни-
не... Нет для человека жизни без своей семьи».
Однажды Федор вызвался отвезти в Хабаровск на леченье за-
болевшего племянника. В больнице отвечали, что «коек нет, надо
ждать неделю».
Но Федор всегда верил, что нет мира без добрых людей. Еще
много на земле черствых, покрытых плесенью душ, но есть же не-
мало на земле чистых, как родниковая вода в Антыкане, сердец. И та-
кое сердце посчастливилось встретить Федору. Он постучался в оче-
редной больничный кабинет.
— Вы ко мне? — спросила Федора женщина-врач.
Это была окончившая Хабаровский медицинский институт Анна
Прокопьевна.
— Нет, не мне вы нужны, — ответил Федор. — Я привез из тайги
племянника. У нас, в тех местах, нет детской больницы...
— Откуда вы?
— О, издалека, эвенки мы.
— Эвенки?
— Да. А что вас удивляет? Это сын моей сестры, Нины.
— И мои родители эвенки. Настоящие тунгусы.
— Да что вы? Не походите. Я принял вас за нанайку.
— Кто за бурятку, кто за нанайку. А я эвенкийка из витимской
тайги.
— И так далеко забрались?
— А вы откуда? Можно спросить?
— Почему же нет? Тугуро-Чумиканский я, одним словом, жи-
вой потомок охотских тунгусов.
— А мой отец из нерчинских казаков... Где ваш племянник?
Везите поскорее. А я постараюсь переговорить с главврачом и все
уладить.
К вечеру племянник Федора был принят в санаторий, и Анна
Прокопьевна принесла ему самой вкусной кеты с горячим картофелем.
Что-то всколыхнулось в сердце Федора. Всю ночь он ие смыкал
глаз, думая об Анне. А назавтра купил билеты в кино и пригласил
ее. Но до кино ли было Федору? Он смотрел на экран, а сам думал
только о ней и, получив разрешение называть врача просто по име-
ни, робко поцеловал ей руку и чуть слышно произнес: «Горово би
спнэ алатчачав!» (О. как я долго тебя ожидал!..)
Отныне, о чем бы ни начинал думать Федор, - перед его глазами
вставала женщина с карими большими глазами, аккуратной причес-
кой и нежным голосом.
В один из теплых вечеров Анна пригласила к себе обучавшихся
.в Медицинском институте своих земляков, позвала и Федора.
— Федор Семенович... Знакомьтесь! Студент университета, гроза
контрабандистов, влюблен в Приморье и в бокс, — представила Ан-
на его своим знакомым.
...Далеко от родных мест забросила судьба Анну. Жизнь ее во
многом была похожей на жизнь Федора. Она была первым врачом
из витимских эвенков, а он должен был стать первым выпускником
университета, первым юристом с высшим образованием из всех ту-
гуро чумиканских эвенков.
109
Через несколько дней Федор навестил племянника и попросил его
«слушаться тетю Аню». Прощаясь, Анна сказала: «Пока мы проста
друзья, а я — лечащий врач санатория, где непременно поправятся
наш племянник».
Федор уловил ударение на слове «наш племянник».
И вновь—таможня. Часто Федор корил себя: «Почему я уехал,
не получив согласия Ани?» И хотелось побольше узнать о витимских
эвенках. В краевой библиотеке Федор нашел сборник «Фольклор
эвенков Прибайкалья», изданный в Улан-Удэ. Об его составителе
Федор слышал давно, знал, что профессор был одним из первых учи-
телей кочевых школ у эвенков, эвенкийский язык знает нс хуже лю-
бого тунгуса. «Ну что же, — подумалось Федору, — русский посвятил
себя изучению языка и фольклора эвенков, а я, сын потомственного
охотника, оленевода и рыбака, увлечен Плевако и Чичериным и ста-
раюсь изучить тончайшие нюансы криминалистики».
Александров перелистывал страницы сборника. Сказки про лиси-
цу, про налима, про карася... «Интересно, записано на Витиме, но
ведь и моя покойная мать, помню, точь-в-точь такие же мне сказки
рассказывала. Загадки? И загадки словно у нас записаны! «Вокруг
озера куропаточки сидят» — это про зубы. «Два лося на одной соп-
ке пасутся и друг друга нс видят» — это об ушах.
В сборнике Федор обнаружил устный рассказ, поведанный ленин-
градскому ученому в 1950 году отцом Анны.
«Сами-то мы нерчинские, — читал Федор. — Один раз я видел
князя Гантимура. Он будто настоящий эвенк, как и мы же. Одежду
он носил эвенкийскую. Волосы его черные, сам высокий. Жена была
русской. Знаменитый он охотник. Никто лучше его не стрелял. Ган-
тимур был главным шуленгой у всех эвенков, жил в Урульге. В здеш-
них местах не бывал, но рассказывают, будто собирался он присоеди-
нить к себе всех витимских эвенков. Однако пятьсот лошадей, пять-
сот коров имел, работников десять было. Мой отец тоже у него ра-
ботал, а отец моего отца у князя Гантимура коров пас. Дед мой бе-
жал от Гантимура в Нерчинск, к бултэгирам. Только жена моя с тех
мест, где Гантимур жил. Когда я был маленьким, приехал с матерью
к отцу, а он (отец) в постели лежит. Гантимур его ремнем избил.
Больше ничего другого о Гантимуре не скажу. У нас, в Баунте, он
не был, но наши, которые уехали, потом обратно вернулись.
Отец Гантимура богатый был. Вот он стал начальником и угне-
тал эвенков.
Раньше у эвенков много начальников было: пристав — началь-
ник, урядник — начальник, полиция была. Там, в полиции, разные
люди сидели. Были воры, а были хорошие. Хороших люден безвинно
в полицию тоже сажали. Так они работали в городах. Эти хорошие
люди народу помогали. И сам царь в тайгу их ссылал. Здесь они в
кандалах золото некали.
Попы у нас были, часовни были. Попы, пристав, полиция друж-
но, хорошо жили. Они сосланных из городов не любили. Здесь одно-
го пристава убили. Это мой отец сам видел. Я тогда еще не родился.
Кто убил, не знал. Того человека эвенки спрятали. Потом, после ре-
волюции, его здесь встретили. Он был весь седой. Судьей работал.
Уже ему восемьдесят лет было. Он сюда из Москвы приехал. Рас
сказывал он про новую жизнь. Потом пристава, которого он убил
вспоминал. Он у нас всякие рассказы и сказки записывал. Про Ган
Тимура ему рассказывали».
Федор Семенович долго был под впечатлением прочитанного рас
ПО
сказа. Ему краем уха приходилось слышать о двух совершенно про-
тивоположных мнениях о происхождении тунгусов. Советские уче-
ные, в том числе академик Окладников, своими археологическими
изысканиями доказывают автохтонность происхождения тунгусских
племен, ареалом их древнейшего обитания был район Прибайкалья.
Это значит, что его предки и предки Анны некогда обитали у Байкала.
Целый месяц начальство не разрешало Федору выехать в Хаба-
ровск, а его тянуло к Анне. Он отсылал ей по два письма в день
и сердился, когда в ответ получал по одному письму в неделю.
Федор внимательно читал каждое письмо и знал теперь почти
весь жизненный путь дорогой для него Анны.
Вот ее школьные годы.
«Старшие братья и сестры поехали верхом на оленях в Багда-
рипскую школу. Районный центр от нашего Хойгота находился ки-
лометров за девяносто. Отъедут эвенки по тайге километров двад-
цать и стоп: надо кормить оленей. Об этом мне рассказывали стар-
шие, а я была еще маленькая.
Наша хойготская школа помещалась в небольшом деревянном
домике.
И мне так хотелось зайти в школу и научиться читать.
Однажды вечером я увидела у соседей букварь. Рассматривала
картинки. И казалось мне, что все в букваре про наш Хойгот напи-
сано. Смотрела на страницы букваря и видела скребок. А соседка
говорит мне, что это буква «у», у — по-эвенкийски скребок. А вот
олень — ороп—нарисован. А соседка говорит, что это «му». А му —
по-пашему вода.
На другой день я снова пошла к соседке. Походила так несколь-
ко дней и слов десять запомнила.
В школу меня стало тянуть, но мама не пускала: «Мыслимо ли
дело такой махонькой за партой сидеть?» И вправду я была хилой
и маленькой.
Но все-таки в школу пришла. Пришла до прихода всех. Залез-
ла под парту и сижу с затаенным дыханием. Стали читать дети, а я
молчу и вдруг чихнула. Все бросились под парту. Нина Мойдаровна
вытащила меня, подвела к столу, а я плачу.
— Не плачь!—говорит она. — Что же ты хочешь?
— Учиться хочу.
— А умеешь ли ты считать?
— Умею.
И бойко ей до десяти сосчитала. А она:
— Ну, вот, — говорит, — тебе букварь.
Я стала читать: мо — дерево; му — вода; орон — олень; талу —
береста.
Учительница смотрит на меня удивленными глазами.
Вечером мама поставила на стол молока, нарезала свежего ржа-
ного хлеба, и Нина Мойдаровна, расхваливая мое прилежание, до-
билась от мамы согласия отпустить меня учиться.
А в 1950 году я стала второклашкой Багдаринской школы-ин-
терната.
В Багдарине впервые я увидела электрический свет, озвученное
кино.
Полюбила школьную и районную библиотеки. Прочитала книгу
«Солнце над чумом», в которой было написано про нашего ученика
Володю Лоргоктоева.
И вот я прощаюсь с Багдарипом. Впервые в жизни сажусь в
самолет. Меня везут в столицу Бурятии — город Улан-Удэ.
ill
к
Наша школа, где учились дети оленеводов, охотников, скотово-
дов из северных районов республики, стояла, помнится, на улице
Казачьей.
В Улан-Удэ побывала в драматическом театре, слушала на-
родного артиста СССР Лхасарана Линховоина, к нам в школу при-
ходил знаменитый писатель Хоца Намсараев.
Через год мне выпало счастье побывать в «Артеке», навсегда
я запомнила костер и Джавахарлала Неру со своей дочерью Инди-
рой Ганди, В школе меня тянуло то в кружок танцев, то в драма-
тический, и все-таки главная мечта не покидала меня: я хотела стать
врачом.
Вспоминаю день, когда я после восьмого класса получила пас-
порт и в тот же вечер пошла к главврачу в Багдаринскую больни-
цу. Виталий Андреянович Тутубалин, хирург и главврач, стал моим
крестным отцом. Он взял меня на каникулы санитаркой...»
Чем больше Федор узнавал Аню, тем дороже она становилась
для него. Он словно рядом с нею прошел сквозь тайгу, побывал в
Красноярске, где она училась в институте, в ее санатории.
В одном из писем Анна писала: «Я давно уже поняла, мой до-
рогой юрист, что наш труд требует не только чисто специальных
медицинских знаний и навыков, но и большой любви к детям, терпе-
ливого ухода и воспитания маленьких пациентов. Мне хочется боль-
ше знать. И чем больше я читаю, тем больше понимаю, что я слиш-
ком еще мало знаю. Для меня было радостью поехать на специали-
зацию по костному туберкулезу в Новокузнецк. Меня, родившуюся
в такой глухомани, слушали на научно-практической конференции
врачей Дальнего Востока. Профессор Апостолов помог оформить мой
доклад. Доклад этот очень далек от юриспруденции, но все-таки я
тебе его назову: «Дифференциальная диагностика болезни Пертеса
и туберкулезного коксита у детей».
Сдав очередной экзамен, Федор приехал в Хабаровск. Встре-
тился с Анной у санатория, когда Анна подходила к машине «Ско-
рой помощи».
— Еду в нанайский колхоз по обследованию местной больницы.
— И я с вами, Анна.
— Нет. нет. это невозможно. Ведь мы же чужие...
— Нет. Анна! Не чужие мы.
Федор крепко обнял Анну и спросил:
— Анна, милая, паспорт у тебя с собой?
— Да, в сумочке.
— Ну так вот что. Сейчас же в ЗАГС!
— Так скоро? Без обручальных колец? Без свидетелей?
— Зачем они?..
Машина из ЗАГСа мчалась в нанайский колхоз, где и состоя-
лось первое застолье новобрачных.
Бурятские степи потянули Федора к себе, и он с Анной после
окончания университета приехал в Улан-Удэ, поступил на работу
в МВД.
А теперь небольшое отступление...
Я знал отца п мать Анны Гасалтуевой. В офицерской шинели,
но уже без погон, в 1946 году держал на руках девочку Аню в
далеком северном селе Бурятии — Хойготе. Это я записывал преда-
ние о князьях Гантимуровых на языке эвенков от отца Анны.
Однажды в мою квартиру пришли Александровы. Пришли с
детьми. Увидели мои альбомы о Байкале, сотни фотографий, висев-
шие на стене картины об Эвенкии Мешкова, говорили со мной на
русском и эвенкийском языках.
112
Рассказывая о себе, Анна Прокопьевна подала мне характерис-
тику. «Врач Александрова Анна Прокопьевна, — читал я, — 1942 го-
да рождения, член КПСС с 1968 г., после окончания педиатриче-
ского факультета в 1965 году работала педиатром в Орликской район-
ной больнице Бурятии. Затем ее направили в детскую больницу №2
города Улан-Удэ.
Администрация, партийная и профсоюзная организации ходатай-
ствуют о зачислении педиатра Анны Прокопьевны Александровой в
очную ординатуру». Так вот зачем она приехала в Ленинград.
Занимаясь в ординатуре, Анна Прокопьевна часто восторженно
рассказывала о своем руководителе — профессоре, докторе паск Апос-
толове:
— Борис Григорьевич опубликовал восемьдесят научных работ,
подготовил свыше двадцати кандидатов медицинских наук, сто уче-
никами завершены две докторские диссертации. Лечебного стажа у
него тридцать лет, а педагогического — двадцать пять.
— Ну и что же? — успокаивал я свою собеседницу. — А вы знае-
те, что мой друг баргузинский эвенк Егор Баранов добыл за свою
жизнь около двух тысяч соболей, четыреста тысяч белок, восемьсот ро-
сомах и четыреста лисиц. Покойный Тындой Тунинчесв за сорок лет
сохранил и вырастил в эвенкийском колхозе тридцать две тысячи
оленят. Каждый на своем посту. Вот и вы, Анна Прокопьевна, на
своей трудовой вахте.
Рассказы Анны Прокопьевны о профессоре Апостолове, педиат-
ре широкого профиля, о сотрудниках кафедры натолкнули меня на
мысль самому поехать в детскую больницу №8, где проходила ор-
динатуру врач Александрова.
Новое, оборудованное по последнему слову техники, помещение.
Просторное и светлое. Среди восемнадцати врачей я увидел ту, ко-
торую в 1946 году держал на руках еще крошкой. И подумал: «Мог-
ло ли быть такое чудо в Петербурге или в Петрограде, чтобы дочь
потомка пушкинского «дикого тунгуза» стояла над больным ребен-
ком в специализированной детской больнице в амплуа ординатора?!»
В Ленинграде встретился я и с Федором Семеновичем. Он учился
в Институте усовершенствования следственных работников прокура-
туры МВД СССР.
...Город Ленина и Нева, вы с лаской приняли самых первых се-
верян, пробиравшихся сквозь тайгу на учебу. Здесь на невских бе-
регах когда-то заснул мальчишкой Ринтын, которому предстояло
стать знаменитым чукотским писателем. Здесь проходил Богдан Хед-
жер из «Амура широкого», двери в жизнь которому открыл Ленин-
градский университет. И после нанайца Богдана Хеджера прогули-
вались рядом с Дворцовым мостом вымышленные и реальные ге-
рои—дети северных народностей.
Слава тебе, город Ленина, —• путеводная звезда всех народов.
8. «Байкал» .Vj 6
I!
Иван ПАДЕРИН
ЗОВ ПАМЯТИ
Кто' не помнит, как трудно было в на-
чале прошедшей воины нашим бойцам и
командирам действовать под ударами авиа-
ции противника? Наиболее остро, как мне
кажется, встала эта проблема перед за-
щитниками Сталинграда, где противнику
удалось сосредоточить большие силы авиа-
ции — более тысячи бомбардировщиков
и штурмовиков. Казалось, защитники го-
рода должны погибнуть под взрывами
авиабомб, но этого не случилось. Почему?
Как участник уличных боев в Сталингра-
де смело утверждаю, что крепкая вера в
победу, высокий моральный дух и умение
действовать в самой сложной обстановке,
одолевая в себе страх перед огнем, помога-
ли нам. Это в свою очередь позволяло ко-
мандирам находить верные решения в ор-
ганизации обороны города.
Между тем увлечение отдельных авто-
ров «окопной правдой», с ее узкими об-
зорными возможностями и моральной при-
давленностью окопных людей, порой вы-
даются за новшество в литературе о ми-
нувшей войне и уводят читателя в разно-
речивые толки о готовности нашей армии
и всего советского народа к борьбе с
грозным и сильным в ту пору противни-
ком фашистской Германией.
Попытки сбить читателя на разноречи-
вые толки о боеспособности наших войск
в начальный период войны эпизодами па-
нического бегства несостоятельны потому,
что в этих эпизодах осталась в тени или
вовсе забыта неистребимая вера наших
бойцов и командиров в конечный исход
войны с гитлеровской Германией. Не па-
ника, не истощение веры, не обреченность
руководили действиями нашпх воинов в
трудные дни начала войны, а стремление
выполнить свой долг перед Родиной с наи-
большей пользой для общего дела. По-
этому не случайно гитлеровские генералы
стали свидетелями «незапланированных
потерь» на Восточном Фронте и уже в
первые дни войны с Советской Россией за-
валили ставку Гитлера сводками о потерях
л просьбами выделить свежие резервы.
Война вносила свои поправки в планы
н замыслы нашего командования, но это
не значит, чти она застала нас абсолютно
врасплох, что мы были не готовы к борь-
бе с таким врагом, как гитлеровская Гер-
мания. Наоборот, писатель, которому суж-
дено проникнуть во внутренний мир че-
ловека, не мог не заметить, какую мораль-
ную крепость построила наша партия в
сознании каждого воина, особенно в со-
знании командиров и политработников. Они
вынесли все невзгоды первого периода
войны и сохранили в себе духовные силы
для сокрушительных ударов по врагу. Эта
сторона еще нуждается в серьезном худо-
жественном осмыслении.
Воспитание высокого воинского чувства
ответственности перед своим народом не-
мыслимо без знания боевых традиций
отцов.
II здесь нельзя не oi метить книги ис-
пытанных воинов, мемуары наших полко-
водцев. Книги этой серки стали мораль-
ным и духовным вооружением армии и
советской молодежи. Так, коллективными
усилиями положено начало решению те-
мы, связанной с созданием образа коман-
дира современной армии. Пусть молодой
офицер подметит для себя внимательность
в характере Маршала Советского Союза
Н. И. Крылова, жеЛезную волю полковод-
ца Г. К. Жукова, гибкость ума К. К. Ро-
коссовского, мудрость II. С. Конева, мо-
бильность Черняховского, огнестойкость
В. И. Чуйкова, влюбленность Федоренко
п Рыбалко в тапки, мастерство п мужест-
во полководцев других родов войск. У
каждого из них по-своему складывалась
судьба, но все они выходцы из народа и
строили свою жизнь по Ленину.
Однако ни у кого не хватит смелости
утверждать, что этого вполне достаточно.
Нет, далеко недостаточно. Еще много стра-
ниц истории Советского государства, на-
чиная с первого дня его зарождения, не
прочитаны до конца, судьбы многих геро-
ев еще нуждаются в освещении. На об-
ширной территории страны, в разных кон-
цах, в городах и селах, в республиках и
114
краях, живут свидетели и непосредствен-
ные участники революционного переворота
борьбы за власть Советов, за дело народ-
ное. Лишь немногие из них по личной
инициативе, стихийно приносят в редак-
ции газет или журналов записки или уст-
ные рассказы о пройденном и пережитом.
Стихийно... А можно ли полагаться в
таком деле на стихию? Надо по-настояще-
му обдумать и решить организационные
и методические вопросы, связанные со
сбором тех материалов, которые еще не
собраны и могут бесследно уйти от нас.
Эти мысли утвердились в моем созна-
нии по суждениям товарищей, с которыми
довелось встретиться в библиотеке ЦДСА
двадцать пять лет назад. Собралась неболь-
шая группа ветеранов войны. Разговори-
лись. И вдруг передо мной стали раскры-
ваться удивительные судьбы людей.
...Алексой Федоров, бывший прапорщик
uapcKoii армии, хлебнувший газов и поро-
хового дыма па германском фронте. Нака-
нуне Октябрьских событий .1917 года пра-
порщик Алексей Федоров прибыл с фрон-
та в революционный Питер. На руках ман-
дат солдатского делегата. Усомнившись в
политике временного правительства Ке-
ренского, солдаты послали его к Ленину.
Рассказывая об этой встрече, Алексей
Федоров, ныне полковник, участник трех
войн, отмеченный многими правительст-
венными наградами, как бы ведет слуша-
телей в кабинет Владимира Ильича, за-
тем в мир своих чувств и мыслей той по-
ры. Он смущен лишь тем, что Ленин своей
рукой поправил грамматические ошибки
и поставил две запятые в тексте его ман-
дата. Побывав у Ленина, прапорщик стал
командиром Красной Армии я теперь бе-
режно хранит мундир советского офицера.
...Иван Приходько — сын донского бат-
рака. Пятнадцати лет, в марте 1917 года,
купил у кате га новенькую винтовку.
Где сейчас эта винтовка — неизвестно, но
ее «покупатель» в 1919 году вступил в
партию, стал политработником Красной
Армии. Теперь он полковник в отставке,
за его плечами опыт двух войн — граж-
данской и Великой Отечественной.
...Василий Сальников, боец революци-
онной гвардии, большевик. Прибыв с ру-
мынского фронта в штаб революции, ок
встретился с Подвойским, а затем по лич-
ному заданию Ленина отбыл с группой
товарищей в ставку Верховного командо-
вания войск временного правительства.
Как большевики взяли под свой контроль
в*
ставку и как был арестован Главнокоман-
дующий генерал Духонин — во всех под-
робностях помнит Василий Сальников, ибо
он был непосредственным участником тех
эпизодов п рассказывает о них так, слов-
но все это происходило лишь вчера.
...Гаврил Мартыненко, кавалерист, в
годы гражданской войны сражался в ди-
визии Жлобы. Он участвовал в легендар-
ном переходе войск Красной Армии че-
рез Годерский перевал, по горным верши-
нам Кавказа. Какой это был переход! И
теперь не каждый турист решится испы-
тать себя на таком маршруте, а легендар-
ный Дмитрий Жлоба провел там целую
дивизию. Что это был за человек, сколь-
ко в нем было сил, воли, умения вести
людей, какой это был ум и характер —
все это в достоверных деталях раскрывает
Мартыненко... Он передаст живые примеры
из боевой жизни еще. одного героя граж-
данской войны.
...Насилий Гладков, Герой Советского
Союза. Осенью двадцатого года, коман-
дуя взводом красноармейцев, участвовал
в форсировании Сиваша и штурме
Перекопа. Осенью сорок третьего, ко-
мандуя дивизией, там же возглавил де-
сант на Эльтиген. Гитлеровские войска
обрушили на полки Гладкова такую мас-
су огня, что, казалось, все живое превра-
тится в пепел. Горела земля, горели кам-
ни, но полки Гладкова не оставляли за-
пятые позиции. Они переходили в реши-
тельные контратаки. В адском огне Глад-
ков решил столько боевых задач, что в
конце концов гитлеровским генералам по-
казалось, что на Эльтпгене действуют не
люди, а неуязвимые призраки.
Записывая самые короткие сведения о
них, я вдруг почувствовал, что мой блок-
нот начинает обжигать мне руки, нет, кри-
чать, упрекать меня: где ты был до сих
нор, писатель! Искал сюжеты? Вот они,
живые невыдуманные герои твоих пове-
стей... Но хватит ли сил, времени расска-
зать о каждом так, чтобы читатель увидел,
почувствовал, пережил то, что испытали
они в борьбе за жизнь? Прикинул — не
справлюсь. Так пришла мысль создать лит-
объединение при ЦДСА. Созвал товари-
щей, о которых собирался писать, и при-
знался нм, что отступаю, пе хочу обед-
нять мир их чувств и показывать их без
друзей и товарищей, которых они знают
лучше меня. Пишите сами... У героев моих
заметно упало настроение.
— Мы не умеем писать.
115
— Вот с этого и начнем.
JI начали. Прежде всего договорились
не искать слишком сложных фраз, а пи-
сать так же просто, как говоришь. Вос-
становить г. памяти краски, звуки, ощу-
щения, запахи, вспомнить интонации го-
лосов боевых друзей, портретные детали,
жесты — и рассказывать, как было. Эпи-
зод за эпизодом. Событие за событием.
Первые пятц лет прошли, как подго-
товительный период. А затем началась на-
стоящая работа. За двадцать лет авторы
литературного объединения ЦДСА напи-
сали и издали 115 книг и более трех ты-
сяч публикаций в газетах и журналах.
Главная крепость государства — чело-
век! И сколько таких крепостей стояло
на пути врага. Тысячи, сотки тысяч. Вра-
гу удавалось брать города, разрушать ук-
репления, топить в море корабли, раз-
бивать бронепоезда, но ему не ведом был
запас моральных сил наших воинов, их
беспредельная любовь к Родине. За это
благодарили и будут благодарить многие
поколения честных люден земли нашу
коммунистическую партию, ее Централь-
ный Комитет и каждого в отдельности
коммуниста. Да, именно коммунисты гра-
нили стойкую боеспособность экипажей,
расчетов, подразделений и целых частей.
Они организовали зарождение п возглави-
ли могучее движение на фронте и в ты-
лу, имя которому — массовый героизм.
Буквально на всех участках фронта, как
свидетельствуют авторы книг о битве под
Москвой: М. Г. Брагин, К. К. Рокоссов-
ский, А. В. Егоров, Д. Д. Лелюшенко и
другие,— мужество, отвага и разумная
решительность стали нормой поведения со-
ветских людей в бою.
История войн не знала таких вулка-
нических сил народного гнева и жизне-
способности людей, какие были проявле-
ны жителями и воинами осажденного Ле-
нинграда. Девятьсот дней сдерживали на-
тиск огня н голода защитники города ре-
волюции. Титаническая эпопея стойкости!
11 ни один гитлеровец нс смог переступить
через оборонительный рубеж осажденного
гарнизона изнуренных обстрелами и го-
лодом ленинградцев.
А сколько ярких примеров массового ге-
роизма явили миру участники исполин-
ской битвы на подступах к Волге, и райо-
не Сталинграда. Вот всего лишь один эпи-
зод из записок первого секретаря Сталин-
градского обкома партии А. С. Чуяиова.
...23 августа 1942 года 14-й танковый
116
корпус — алмазный наконечник стратеги-
ческой стрелы Гитлера,— прорвав оборону
между хуторами ВертячиЙ и Песковатка,
устремился к северной окраине города. К
исходу второй половины дня танки врага
находились уже в четырех километрах от
Тракторного завода. Военному Совету
фронта, где присутствовали представи-
тели Ставки, предстояло решить: успеют
ли прибыть резервные части на оборону
завода, или приступить к взрыву наибо-
лее важных объектов СТЗ? В этот час по-
ступила записка от секретаря Тракторо-
заводского райкома партии Дмитрия При-
ходько. «Три отряда, сформированных за
ночь в литейных цехах в количестве (100
человек, получив оружие, заняли оборону
в районе поселка Спартановка. Настроение
у всех боевое. Единодушно решено драть-
ся до последнего, но тракторного — пер-
венца пятилетки — врагу не сдавать.
Приходько. (А. Чуянов. «На стремнине ве-
ка», стр. 150).
Вскоре сюда прибыла 124 бригада
И. Ф. Горохова. И когда воины этой брига-
ды увидели вооруженных рабочих, среди
них женщин, готовых броситься со связка-
ми гранат под гусеницы танков, когда уз-
нали, что женщина, сталевар завода «Крас-
ный Октябрь» Ольга Ковалева погибла в
неравной борьбе с танками, то какое могло
быть решение подготовленных к ведению
боевых действий бойцов и командиров? Ни
шагу назад, стоять насмерть!
Там, в боях за тракторный, было поло-
жено начало массовому героизму защитни-
ков Волжской твердыни.
Авторы книг о Сталинградской битве,
непосредственные организаторы боев у
стен города и на его улицах В. И. Чуй-
ков, Л. II. Родимцев, П. II. Людников,
И. II. Якубовский, Н. И. Бирюков, II. И.
Батов подчеркивают огнестойкость совет-
ских воинов. Когда кирпичи и камни раз-
рушенных заводских корпусов и жилых
кварталов растирались в песок, а троти-
ловый чад от бомб и снарядов перехваты-
вал дыхание — так длилось более ста
дней и ночей! — наши воины не теряли
самообладания.
...Все чаще н чаще встречаются вете-
раны войны на полях былых сражений, в
городах-героях, в памятных селах и де-
ревнях. Каждая такая встреча однополчан
напоминает самовоспламенение яркого ко-
стра — всплески рук, в глазах целый
каскад искр, крепкие объятия... Все это
трогает сердце, волнует и возбуждает
I'
много добрых л гордых дум. Тут же па-
мять проявляет славные дела друзей,
боевой опыт которых и теперь не теряет
своего значения. Именно такая встреча,
состоявшаяся 7 сентября 1947 года в
городе-герое Новороссийске, побудила
большую группу непосредственных участ-
ников легендарной обороны Малой земли
и наступательной Новороссийской опера-
ции выпустить сборник «На левом флан-
ге». (Издательство «Советская Россия»,
1976 год, составители В. Ф. Гладков,
И. С. Семиохин, под общем редакцией
А. И. Копёнкина).
Предгорье Кавказа, Черное мире, лома-
ная линия побережья с бухтами и зали-
вами — сложный театр военных дейст-
вий. Здесь более года вели ожесточенные
боя с фашистскими захватчиками войска
Северо-Кавказского фронта, корабли и
морские пехотинцы Черноморского флота,
летчики 4-й воздушной армии. Организа-
ция взаимодействия этих родов войск тре-
бовала от командования предельного напря-
жения ума и воли. Рассказывая об этом,
авторы сборника делятся личным опытом
и впечатлением о мужестве и отваге пе-
хотинцев, моряков, летчиков, артиллери-
стов на различных участках фронта, из
чего складывается величественная карти-
на массового героизма защитников Кавка-
за, вырисовывается образ воина-богатыря.
225 дней сдерживали бешеный на-
тиск врага десантные части 18 армии на
плацдарме, площадь которого не превы-
шала тридцати квадратных километров.
«В отдельные дни,— вспоминает генерал-
майор, Герой Советского Союза В. Ф. Глад-
ков,— было зарегистрировано до двух ты-
сяч самолето-вылетов. Враг хотел сжечь
огнем Малую землю, но так ничего не до-
бился: советские десантники не отошли
ни на шаг» (стр. 150).
После долгих изнурительно-тяжелых
оборошггельных боев удалось вырвать из
рук врага стратегическую инициативу.
Войскам Северо-Кавказского фронта сов-
местно с Черноморским флотом предстояло
прорвать «Голубую линию». Она представ-
. ляла собой, как рассказывает генерал-
лейтенант Н. Соловейкин, глубоко эшело-
нированный рубеж из двух оборонительных
полос. «Перед передним краем были уста-
новлены сплошные минные поля, прово-
лочные заграждения в шесть-семь рядов
кольев и завалов. Все это прикрывалось
огнем из дотов и дзотов. Недалеко от бе-
рега Керченского пролива была подготов-
лена еще и третья полоса. Особенно силь-
но был укреплен Новороссийск. Он являл-
ся главным укрепленным районом сопро-
тивления во всей оборонительной систе-
ме» (стр. 19).
Как поднять человека на преодоле-
ние таких препятствий?
Ответ на этот вопрос таится в практике
партийно-политической работы с личным
составом боевых расчетов, взводов и рот,
экипажей торпедных катеров, кораблей
различного назначения и авиационных
подразделений.
Вспоминая те дни, авторы сборника
приводят много примеров конкретной и
целеустремленной работы политорганов по
расстановке партийных сил на решающих
участках переднего края, по руководству
ротными партийными организациями, по
организации партийного влияния на сла-
женность всех служб штабов в ходе боя,
во всех звеньях армейского организма.
Сборник «На левом фланге» •- полез-
ная и поучительная книга о фронтовой
жизни, о практике партийной работы.
Она написана по велению сердца, с
доброй памятью о славных делах верных
патриотов Родины.
Вскоре после выхода этой книги в свет
авторы получили благодарственные пись-
ма Генерального секретаря ЦК КПСС,
Председателя Президиума Верховного Сове-
та СССР J. II. Брежнева. Вот одно из пи-
сем, адресованное автору очерка о героизме
воинов Черноморского флота генерал-лейте-
нанту в отставке Е. II. Жиднлову:
«Уважаемый Евгений Иванович!
С чувствии глубокого волнения прочи-
тал я книгу фронтовых воспоминаний
«Па левом фланге». В памяти ожили со-
бытия героического прошлого, трудные
военные будни, подвиги и мечты боевых
друзей и товарищей.
Хочу от всей души поблагодарить Вас
за участие в создании этой книги, кото-
рая займет достойное место в летописи
славных дел нашей партии, всего нашего
народа в годы Великой Отечественной
войны.
Очень хорошо, когда непосредственные
участники этого поистине переломного пе-
риода в жизни не только нашей страны,
но и всего человечества берутся за перо,
чтобы восстановить картину минувшего.
Один человек, быть может, ярче помнит
что-то одно — конкретный бой, операцию,
самоотверженный поступок на фронте или
117
в тылу. Но в коллективной памяти вете-
ранов запечатлен, можно сказать, сам ход
истории во всей его полноте. Вот почему
я считаю, что эта память — огромное
нравственное, политическое, патриотиче-
ское достояние нашей страны, нашей
партии.
Вспоминать о трудном пути к победе
в минувшей войне — это значит вспоми-
нать и о том, как создавалась основа се-
годняшних достижений нашей Родины и
братских стран социализма, их успехов
в борьбе за прочный мир, за лучшее бу-
дущее всего человечества.
Обращение к истории Великой Отечест-
венной войны будет учить все новые и
новые поколения советских людей быть
достойными своих отцов, упорно шагать
дорогой коммунистического созидания, ко-
торую наш народ отстоял тогда поистине
безмерной ценой.
Еще раз сердечно благодарю Вас за
возможность как бы заново вернуться к
далеким дням, когда ковалась великая По-
беда.
Желаю Вам крепкого здоровья и новых
успехов.
С уважением Л. БРЕЖНЕВ.
30 октября 197G года».
Из воспоминаний и размышлений пол-
ководцев, военачальников о боевых дейст-
виях частей и соединений Советской Ар-
мии в сражениях заключительного этапа
второй мировой войны выступает величе-
ственный образ советского воина-освобо-
дителя, несущего в себе, в своем сердце
и сознании, благородство, глубокое пони-
мание интернационального долга и готов-
ность к подвигу.
В главе «На Берлинском направлении»
книги маршала Советского Союза Г. К.
Жукова «Воспоминания и размышления»
привидится разговор с солдатом, который
был ранен на Могнушевском плацдарме.
с— Нашей роте было приказано перед
рассветом переправиться на западный бе-
рег Впслы. Нас было немногим более пя-
тидесяти человек. Командовал ротой Лей-
тенант В. Т. Бурба. Как только высади-
лись на берег, нас сразу же обстрелял
противник, а затем атаковал. Первую ата-
ку мы отбили, но вслед за нею последовала
вторая, а затем и третья. На следующий
дань нас непрерывно атаковали вражеские
танки п пехота. Последняя атака была
особенно ожесточенной. Оставалось нас не
больше двенадцати человек.
Перед последней атакой противника
113
лейтенант Б. Т. Бурба сказал нам: «Ребя-
та, нас осталось мало. К вечеру подойдет
подкрепление, а до вечера будем драться
до последней капли крови, но врагу сво-
ей позиции не сдадим».
Вскоре началась атака танков и до ро-
ты пехоты противника. Несколько танков
подошли к нам вплотную. Командир мет-
нул связку гранат, подбил танк, а под
второй оросился сам со связкой гранат в
руке. Атаку мы отбили, по наш командир
погиб. Из зсей роты осталось 6 человек.
Вскоре подошло подкрепление. Занятый
рубеж мы удержали». (стр. 572).
В дни штурма столицы третьего рейха,
логова фашистских главарей, наши воины
продемонстрировали образцы воинского ма-
стерства и гуманизма. Всеми своими дей-
ствиями перед лицом мирного немецкого
населения пни доказали, что пришли туда
не порабощать, а освобождать трудолюби-
вый немецкий народ от произвола гитле-
ровских палачей. Мастера маневра огнем,
живой силы и боевой техники, они пора-
жали только те цели, которые оказывали
вооруженное сопротивление и мешали про-
движению вперед. Каждый советский сол-
дат, сержант и офицер, как свидетельст-
вуют в своих книгах непосредственные
участники штурма Берлина, представал
перед берлинцами академиком боевого де-
ла, политиком и дипломатом. Он кормил
из своего котелка оголодавших мальчи-
шек, выносил из замурованных подвалов
и бомбоубежищ больных женщин и стари-
ков, вел переговоры с парламентерами
осажденных крепостей и снова бросался в
бой, презирая опасность быть убитым или
раненым.
Нынешние буржуазные идеологи хо-
тели бы «раскопать» какие-то непримири-
мые противоречия в подразделениях со-
ветских воинов, оказавшихся в цивилизо-
ванной Европе, и тем соблазнять сочини-
телей на создание «классических» кон-
фликтов в лагере победителей, ио эти уси-
лия тщетны. У лжи и небылиц короткие
иогп. Историческая правда обладает своп-
ctB'im самопроявления, п всякие усилия
помешать этому процессу приведут к ос-
меянию и позору перед грядущими поколе-
ниями.
Чти принес советский воин в Европу
весной 1945 года и какой образ мыслей
был у него в ту пору — раскрывают фак-
ты и примеры боевой летописи той поры.
Их много. Вот один из них.
...Выло это 2d апреля на подступах к
Тиргартену перед Ландвер-каналом. До на-
чала артподготовки знаменщик 220 гвар-
дейского полка сержант Николай Масалов
принес па передний край знамя полка.
Гвардейцы знали, что перед ними глав-
ный бастион фашистской столицы, знали,
что здесь находится ставка Гитлера и
узел связи, через который главари треть-
его рейха еще продолжают руководить
своими войсками, вынуждая их вести бес-
смысленные кровопролитные бои.
До атаки осталось минут пятьдесят. На-
ступила тишина, как перед бурей,— тре-
вожная, напряженная. И вдруг в этой
тишине, нарушаемой лишь всплесками по-
жаров, послышался детский плач. Словно
откуда-то из-под земли, глухо и призыв-
но, звучал голос ребенка.
Николай Масалов. оставив у знамени
ассистентов, обратился к командиру:
— Разрешите спасти ребенка. Я знаю,
где он.
Прижимаясь к асфальту, прячась в
воронках, сержант продвигался в сторону
Горбатого моста. Вот он у барьера канала.
Справа застучал вражеский пулемет. И
тут снова послышался плач ребенка. Он
звал мать и будто торопил Масалова, кото-
рый уже успел перекинуться через барьер
канала. На миг смолкли вражеские пулеме-
ты. Затаив дыхание, гвардейцы ждали го-
лос ребенка, но было тихо... Неужели на-
прасно рисковал знаменщик полка?
— Внимание! — подал голос Масалов,- -
я с ребенком. Прикройте меня огнем. Пуле-
мет справа, на балконе дома с йолоннами.
И загремели залпы орудий, прикрывая
выход советского воина из зоны смерти с
трехлетней девочкой на руках. Ее мать, ве-
роятно, пыталась бежать из Тиргартена, но
эсэсовцы стали стрелять ой в спину. Спа-
сая дочку, она укрылась под мостом и там
скончалась ..
Об этом подвиге Николая Масалова рас-
сказал маршал Советского Союза В. И. Чуй-
ков в своей книге «Конец третьего рейха».
Ныне Почетный Гражданин Берлина сер-
жант запаса Николай Иванович Масалов ра-
ботает в Тяжипском райкоме партии Кеме-
ровской области. Случается ему бывать в
Трептов-иарке в Берлине, где на высоком
могильном холме возвышается величествен-
ный монумент: воин-богатырь, разрубив
карающим мечом фашистскую свастику,
прижимает к своей груди немецкую девоч-
ку. Несет ее в грядущую светлую жизнь
демократическом Германии, избавленной от
фашистского режима. Такова истинная цель
героических усилий советского народа в
войне с фашистской Германией, так прав-
диво и полно выразил ее скульптор — на-
родный художник СССР Евгений Вучетич.
Подвиги советских воинов-дальне-
восточников, разгромивших за считанные
дни отборные войска Японии, ее ударную
силу — Квантунскую армию, еще не на-
шли достойного отражения в мемуарной ли-
тературе, но то, что рассказали в своих
книгах маршал Советского Союза К. А.
Мерецков («На службе народу»), генерал-
армин А. П. Белобородов («Сквозь огонь
и тайгу»), генерал-полковник II. И. Люд-
пиков («Через большой Хинган»), привле-
кают читательское внимание раскрытием
особенностей боеных операций па том те-
атре военных действии.
Война с милитаристской Японией, как и
с фашистской Германией, характерна мас-
совым героизмом советских воинов. Войска
Забайкальского, Первого и Второго Дальне-
восточного фронтов начали боег.ыс действия
9 августа 1945 года, н к исходу 2 сентяб-
ря того же года японские части были ра-
зоружены в Маньчжурии, северной Корее,
на южном Сахалине и Курильских остро-
вах, И везде советский воин был встречен
трудящимися Китая и Кореи со слезами
благодарности за освобождение от японского
диктата.
Таков он, наш советский воин, был, есть
и останется в памяти людей доброй воли
всего мира. Таким он встает в моем во-
ображении при чтении книг мемуаристов —
участников Великой Отечественной войны.
Советский воин, вступая в бой с против-
ником, порой с превосходящими во много
раз силами, действовал, не зная страха и не
поднимая рук перед врагом. А коммунисты,
как пишет в своей книге «Твое место впе-
реди» бывший начальник политотдела
55 стрелковой дивизии Николай Ивушкин,
и смерть свою па переднем крае считали
продолжением борьбы за жизнь товарищем,
за счастье поколений.
Да, чт<> и говорить, жизнь наградила ме-
ня верной дружбой испытанных огнем вой-
ны товарищей и привила мне любовь к ме-
муарной литературе, воспевающей подвиги
и героизм воинов в боевом строю.
Каждая такая книга с воспоминаниями
бывалых людей возбуждает в моем солдат-
ском сознании много добрых, гордых и за-
ботливых дум. Память тревожит душу вете-
119
ранов воины. Требовательная память эта
мне слышится в выразительных, искрен-
них записках о героях штурма рейхстага
В. Е. Субботина, в мудрых рассказах о
воздушных боях трижды Героя Советского
Союза А. 11. Покрышкина, в рассказах
И. Ю. Давыдова о подвигах партизан в
Брянских лесах, в воспоминаниях о геро-
ической* обороне Севастополя А. П. Бори-
сова и Е. И. Жидилова, в повествованиях
о первом периоде войны начальника штаба
Центрального и Брянского фронтов Л. М.
Сандалова, в обстоятельных размышлениях
о работе генерального штаба в годы вои-
ны С. М. Штеменко и А. М. Василевского,
в динамичном слове В. Ф. Гладкова о де-
санте на Эльтиген. Каждая такая книга
стала памятником живым и мертвым ге-
роям Отечественной войны.
Книги мемуаристов завоевали внимание
всех слоев населения нашей страны и за
рубежом, но где, когда и кто выступил в
печати хотя бы с попыткой обстоятель-
ного осмысления такого явления? К сожа-
лению, похвастаться нечем. Попытался
было положить начало публицистического
обозрения мемуарной литературы писатель
Ванцетти Чукреев — он выступил с ин-
тересной статьей в газете «Литературная
Россия», затем выпустил небольшой сбор-
ник очерков «Разговор с другом» о
прочитанных книгах мемуаристов и быва-
лых фронтовиков. Эти публикации отно-
сятся еще к 1963 году и не получили
продолжения, не говоря уже о поддержке
со стороны литературных теоретиков, кри-
тиков, исследователей мемуарной литера-
туры.
В списках мемуарных книг, вышедших
за последние двадцать лет, значатся сот-
ни томов. К мемуаристам «подстроились»
и авторы исторических очерков о боевом
пути частей и соединений, и историки —
исследователи военных операций, и доб-
росовестные комментаторы архивных до-
кументов, боевых сводок, и наконец, те,
кто занимается литературной записью рас-
сказов и пересказов былого. Все под руб-
рикой «Мемуары».
Можно ли согласиться с такой практи-
кой?
Содержание предопределяет форму изло-
жения материала, в свою очередь, форма
устанавливает рамки и границы осмысле-
ния событий. Скажем, комбат не может
вести речь о том, как в стенах Генштаба
зарождался замысел операции «Уран», по-
тому чти это будут лишь приблизительные
догадки и читатель не поверит ему. Мему-
арная фирма изложения материала связа-
на с масштабным мышлением и требует от
мелцариста широких обобщений, что нель-
зя ждать от записок комбата. Смещение
или объединение этих форм чревато поте-
рей достоверности.
Во многих мемуарных книгах о Великой
Отечественной войне, включая ее первый
период, трудно найти рассуждений авто-
ров с анализом своих ошибок, с мотивами*
самоосуждения. Все кивают на соседей на
флангах или сваливают свою вину на Ге-
неральный штаб, на Ставку. А иные про-
сто умалчивают о неудачах и присчетах,
как будто отступление к стенам Москвы и
к берегам Волги было заранее запланиро-
вано. Мемуарист не должен забывать, са-
дясь за рукопись, что ои на исповеди пе-
ред историей, перед грядущими поколени-
ями.
Не может не вызвать недоумения уход
некоторых мемуаристов от анализа своих
сомнений на разных этапах войны. Будто
в самом деле ход мысли был прямой, как
луч прожектора. В такой плоскости опи-
сываемые события выглядят не очень рель-
ефно. Люди, войсковые массы, будто стре-
лы на картах, становятся безмолвными,
бесчувственными схемами. Перечисляется
множество подвигов, имен героев, расска-
зывается о безумно смелых операциях, но
как это достигалось?— не видно. И каков
интеллект этого героя, чем он покорил ме-
муариста, какова его логика мышления и
мир чувств — увы, не скоро поймешь. И
не в том ли таится исходная позиция на-
ших идейных противников для утверждения,
что советские бойцы и командиры слепо
исполняли вилю высшего командования, что
они просто бездумные храбрецы, их надо
просвещать? А ведь в действительности
было не так. Каждое решение, каждый шаг
к подвигу воинов всех рангов был осущест-
влен с огромным напряжением ума и воли.
В любых условиях фронтовой жизни пар-
тийные организации звали воинов к по-
иску новых тактических приемов, к бое-
вому творчеству. Тысячи умов, от рядо-
вого до командарма, искали и находили
такие формы ведения боя, что почти на
каждом рубеже враг натыкался на зага-
дочные и губительные для него новшест-
ва. Ленинская вера в способности народа-
120
творца открывала и открывает родники
творческой энергии в бою и в труде. По-
тому мы п победили такого сильного и ко-
варного' врага.
Говорят, чти многие мемуаристы прибе-
гают к помощи писателей. Ну и что из
этого следует? Если писатель помог мему-
аристу, в том нет греха, только надо, чтоб
Союз писателей считал такой труд писа-
теля творческой деятельностью и сказал
ему доброе слово.
Воспоминания бывалых людей, докумен-
тальные книги были всегда объектом при-
стального внимания и источником вдох-
новенного труда для творцов крупных ху-
дожественных произведений. Эпическое
полотно об Отечественной войне 1812 года
Льва Николаевича Толстого «Война и
мир» построено на прочных опорах исто-
рия с с к о й до ку ме нтал нети к и.
Достоверные факты, ппсьма и свиде-
тельства участников той войны открывали
великому писателю глубину человеческих
чувств, страстей и дум всех сословии той
поры.
В наше время документ еще более весо-
мо вошел в художественную литературу.
Это не случайно. Великая Отечественная
война, послевоенное возрождение страны,
гигантские стройки потребовали достовер-
ного описания, связанного с определенным
местом событий. Наряду с этим за перо
взялись многие воины, бывалые люди, ко-
торым есть о чем рассказать.
Трудно представить, что лет тридцать,
даже двадцать назад имел право на суще-
ствование полнометражный документаль-
ный фильм. Тогда это была одночастевка,
в лучшем случае две части, которые по-
казывались перед демонстрацией художе-
ственного фильма или в кинотеатрах хро-
ники. Но вот М. Ромм сделал полнометраж-
ный документальный фильм «Обыкновен-
ный фашизм»— и зритель принял его.
Теперь это вошло в норму. Зритель идет
смотреть полнометражные документальные
фильмы К. Симонова, Р. Кармена и других
авторов.
То же самое произошло в литературе.
Документальная проза становится одной
ил читабельнейших жанров. Пришло время,
когда действительность — богаче любой
фантазии. В каждом городе, на каждой ули-
це живут люди, чья жизнь порой невероят-
но богата и ждет своего описания. Приме-
ров можно принести много — и военных,
и трудовых. Дело не в примерах, дело в
том, чтобы вовремя поговорить с этими
людьми, пока они есть, и создать на основе
их жизни произведения, которые могут
стать в один ряд с лучшими романами и
повестями, такие произведения, о кото-
рых мечтал когда-то А. М. Горький.
Иными словами, следует сказать, что за-
бота Союза писателей о развитии мемуарной
и документальной литературы есть забота
о достижении новых вершин художествен-
ной литературы, об удовлетворении спро-
са взыскательных читателей сегодня и
еще более взыскательных завтра. Эта ли-
тература должна расти и развиваться по-
ступательно и наступательно. А если го-
ворить о борьбе с нашими идейными про-
тивниками, то память, зафиксированная в
записках и воспоминаниях участников вой-
ны, имеет бронебойную способность против
любой толщи лживых нагромождений. В
ФРГ издано 9 томов записок гитлеровцев,
взятых в плен нашими воинами. Жалуют-
ся: «горячий чай подавали без расписа-
ния», «туалеты холодные», а про свои
зверства и насилия забыли. У них дыря-
вая память.
Достоверность свидетельств мемуари-
стов о великом подвиге нашего народа, во-
оруженного всепобеждающими идеями Ле-
нина, о роли Коммунистической партии, ее
гигантской организующей силе в годы су-
ровых испытаний находит ярчайшее дока-
зательство в записках рядовых. В этом
.меня убедила работа над записками снай-
пера Василия Зайцева «За Волгой для нас
земли не было», записками разведчика
морской пехоты севастопольца Ивана Дмит-
ришина «Ио зову памяти» и рядового
стрелка, прошедшего всю войну от первого
до последнего выстрела, Федора Василье-
ва «Заботы солдатские». Они изданы од-
нотомником в издательстве «Молодая гвар-
дия». Мне кажется, что наше молодежное
издательство кладет начало весьма полез-
ному и доброму делу, предоставив слово
рядовым солдатам, слово, несущее в себе
драгоценные зерна великой правды о пе-
режитом и виденном. Такое же доброе де-
ло начинает главная редакция мемуарной
литературы, которую возглавляет теперь
писатель Виктор Устьянцев: она издает
книги «Рассказывают фронтовики».
Попутно выскажу свое мнение еще по
одному вопросу, имеющему отношение к
документальному жанру.
121
Недавно вышла книга И. П. Рослого
<Выстоять и победить» (изд-во ДОСААФ,
1976 год), в вей автор сообщает: «Штурм
имперской канцелярии, в котором приняли
участие все части 9-го корпуса, был одним
из самых жестоких боев за годы войны»
(стр. 242). II далее: «Пока воины выбива-
ли гитлеровцев из многочисленных кабине-
тов, приемных и банкетных залов, майор
Никулина с помощью своих боевых друзей
поднялась по разбитым лестничным маршам
на крышу и водрузила над рейхс-канцеля-
рией алый стяг» (стр. 244). Здесь речь
идет о боевых действиях 301 стр. дивизии
5-й ударной армии.
Позволю напомнить факты, зафиксиро-
ванные в истории Великой Отечественной
войны. Имперская канцелярия находилась
в полосе наступления 8 гвардейской ар-
мии. Авангардные части этой армии были
нацелены на имперскую канцелярию. 220
гвардейский полк, в действиях которого
мне довелось принимать участие, после за-
хвата Потсдамского моста через канал Лан-
двер (это было вечером 30 апреля) при-
ступил к подготовке штурма объекта, от-
меченного на карте цифрой «153». Справа
п слева накапливались силы 74-й, 35-й и
39-й гвардейских дивизий. Предстоял за-
ключительный удар по логову Гитлера: объ-
ект «153» — это имперская канцелярия.
Готовились с огромным напряжением, тща-
тельно: этот объект обороняли батальоны
особой бригады Монке «Лейбштандарт
Адольф Гитлер». Утром на них должен был
обрушиться удар гвардейцев-сталинград-
цев, но в 3 часа 1 мая поступил приказ
о прекращении огня на этом участке, а
в 3 часа 20 минут па Горбатом мосту,
что возвышался в двухстах метрах пра-
вее Потсдамского, показались немецкие
парламентеры. Их возглавлял начальник
генерального штаба сухопутных войск
Германии генерал Ганс Крепе. Парламен-
теров направили на КП 8 гвардейской
армии к В. И. Чуйкову, куда вскоре при-
был начальник штаба 1-го Белорусского
фронта генерал В. Д. Соколовский. Перего-
воры длились более десяти часов. В эти
часы мы лишь наблюдали за объектом
«153», огня не вели. Крепсу были про-
диктованы пять пунктов безоговорочной
капитуляции. В эти же часы с КП Чуй-
кова был протянут телефон в имперскую
канцелярию, по которому Крепе связывал-
ся с Геббельсом, главой правительства
Германии. Гитлер уже покончил с собой.
В 13 часов 8 минут 1-го мая Крепе
был отправлен с КП Чуйкова, в 13 часов
20 минут мы пропустили его через Горба-
тый мост п <»н ушел к объекту «153» без
единого выстрела с нашей стороны. Мы
ждали истечения срока ультиматума. В
18 часов 30 минут .чаша артиллерия от-
крыла огонь по объекту «153». Вечерняя
артиллерийская «зорька» длилась дотемна.
В 00 часов 40 минут 2 мая радист 79
гв. дивизии Петр Белов принял текст об-
ращения немецкого командования на рус-
ском языке: «Алло! Алло! Говорит пять-
десят шестой корпус. Просим прекратить
огонь. В ноль пятьдесят минут ио бер-
линскому времени высылаем парламенте-
ров на Потсдамский мост. Опознаватель-
ный знак — белый флаг. Ждем ответа».
Это обращение ,было повторено пять раз.
Его передали в штаб армии, и снова по-
ступил приказ о прекращении боевых дей-
ствий перед объектом «153».
Во втором часу ночи 2 мая на Потсдам-
ском мосту появились парламентеры во
главе с полковником, у которого был до-
кумент; «Полковник генерального штаба
фон Дуфинг является начальником штаба
56 танкового корпуса. Ему поручено от
моего имени и от имени находящихся в
моем подчинении войск передать разъяс-
нения.
Генерал артиллерии Вендлинг (коман-
дующий обороны Берлина)».
Через два часа по Потсдамскому мосту
прошли еще три парламентера в штат-
ском. Один из них — правительственный
советник министерства информации Хей-
нерсдарф. Он принес Чуйкову обращение
доктора Фриче: «Как Вам извещено гене-
ралом Крепсом, бывший рейхсканцлер Гит-
лер недостижим. Доктора Геббельса нет в
живых. Л, как один из оставшихся в жи-
вых, прошу вас взять Берлин под свою
защиту. Мое имя известно. Директор ми-
нистерства информации доктор Фриче».
В 6 часов 00 минут 2-го мая через
Потсдамский мост перешел в сопровожде-
нии двух генералов командующий обороны
Берлина генерал Вендлинг. На КП Чуйко-
ва он поднисат приказ о капитуляции
Берлинского гарнизона. Откуда и в какой
час П. П. Рослый наблюдал ход боев в
имперской канцелярии, перед кабинетом
Гитлера, знает только он один. И версия
о водружении знамени над имперской кан-
целярией в ходе штурма тоже не состоя-
тельна.
J22
В 9 часов 30 минут 2-го мая штурмовые
отряды вошли во двор имперской канцеля-
рии без боя. Когда мы вошли туда, труп
Геббельса еще дымился, а яма, в кото-
рую были брошены обгоревшие трупы
Гитлера и Евы Браун, присыпана зем-
лей. Смрад — и больше ничего не оста-
вили после себя главари третьего рейха.
Решение задач любого боя или сраже-
ния, как пишут паши полководцы, не-
мыслимо без разведки. Войсковые развед-
чики вписали немало ярких страниц в
историю наших побед. Об этом хорошо и
достоверно рассказывает в своих книга:;
бывший полковой разведчик, ныне писа-
тель Владимир Карпов. Достоверность под-
вигов героев его книг не вызывает со-
мнения. Автор раскрывает их духовный
мир, отвагу сердец и дерзкий уч. И все это
на реальной основе, с учетом личного опы-
та. Его книга «Взять живым» — реальная
картина фронтовой действительности вой-
сковых разведчиков.
Однако в последнее время стали появ-
ляться сочинения, построенные под до-
кументальный жанр о похождениях на-
ших разведчиков в стане врага. Один за
другим положительные герои этих сочи-
нений стали красоваться в тех самых
эсэсовских мундирах, которые у фронтови-
ков в свое время вызывали законное чувст-
во омерзения и естественную реакцию как
можно быстрее нажать на курок...
Становится просто обидно, когда видишь,
с какой настырностью отнимает у нас
свободное время этот наспех склеенный,
но зато искусно разрисованный бумажный
«сверхгерой». Не слишком ли увлекаемся,
обобщая единичные факты такого рода до
целого явления, да еще так облегченно-
занимательно изображая непомерно тяже-
лый труд тех советских разведчиков, ко-
торые в годы войны выполняли задание
Родины в логове врага. II ие стоит ли
нам приостановить «поточный» выпуск
подобных произведений, моральный, вос-
питательный урон от которых, на мой
взгляд, тем ощутимее, чем более хитро
камуфлируются они под документальный
пли мемуарный жанр.
...«Я воспитываю двух сыновей, они
скоро будут призваны в ряды Советской
Армии. Как хочется, чтобы они были по-
хожи на защитников нашей Родины — Шо-
рпнцева и других героев, о которых так
хорошо рассказывает Николаи Калуцкий в
своей книге «Заветные зори». Материнское
спасибо автору и долгих лет жизни». Так
пишет рабочая донецкой шахты 10 бис,
мать двух сыновей Екатерина Постол о
книге Героя Советского Союза И. В. Калуц-
кого. Ее суждения не нуждаются в коммен-
тариях.
В докладе Леонида Ильича Брежнева на
XXV съезде КПСС дана высокая оценка
правдивым, впечатляющим произведениям
о подвиге советского народа в годы Великой
Отечественной войны. Предстоит еше нема-
лая работа по дальнейшему углублению и
наполнению правдивым содержанием этой
темы в литературе и искусстве, что отве-
чает требованиям нашей партии в деле вос-
питания советского патриота, интернацио-
налиста.
Одна ярчайшая черта объединяет судьбы людей, о ко*
тсрых пойдет сегодня рассказ на страницах журнала
«Байкал», - это могучее влияние Октября, непримиримой
борьбы классов, вызвавшее к жизни беспримерный ге-
роизм и самоотдачу личности. И еще: читатель, безуслов-
но, обратит внимание на то, что эти прославленные имена —
имена наших земляков, забайкальцев, с ними связана не
одна страница революционной истории земли сибирской.
ТОВАРИЩ ИЛЬЯ
Завидна судьба этого человека... Участ-
ник подпольных большевистских органи-
заций па заре века, он прошел этапами
революционной борьбы и социалистиче-
ского созидания, всегда был в первых ря-
дах борцов за народное счастье.
Борис Захарович Шумяцкии родился в
бедной семье рабочего переплетио-карто-
нажной фабрики. В двенадцать лет на-
чал трудовую жизнь сначала учеником
столярно-обойной мастерской, затем ра-
бочим вагонного цеха читинских желез-
нодорожных мастерских, где прошел на-
чальные ступени школы классовой борьбы.
17-летним в 1903 г. он вступил в ряды
РСДРП, а через год вынужден был оста-
вить Читу, потому что был взят под над-
зор полиции за участие в забастовке.
Шумяикий приезжает в Красноярск
Здесь начинается его деятельность кж;
профессионального революционера, под-
польщика-большевика н многолетняя жур-
налистская деятельность. Глубокая пар-
тийная убежденность, страстность боль-
шевика-ленинца завоевали ему огром-
ный авторитет и уважение рабочих и
солдатских масс, сибирских большевиков.
В октябре 1905 г. Б. 3. Шумяцкии и -
бнрается в первый состав Красноярского
Совета рабочих депутатов и выезжает в
Томск, где ведет работу совместно с том-
скими большевиками во главе с С. М. Ки-
ровым. Ему тогда было 19 лет.
После поражения вооруженного вос-
стания Шумяцкии был вынужден поки-
нуть Красноярск и вместе с другими под-
польщиками выехать в Верхнеудипск.
Здесь Шумяикий встал во главе местной
организации РСДРП под именем Михаил
Прокопьев, партийная кличка — «товарищ
Илья». Летом 1906 г. Верхнеудинская
организация создала подпольную типогра-
фию, шрифт для которой помогла раздо-
быть Лия Папдре, жена Шумяпкого, то-
ме подпольщица-большевичка. В октябре
уже вышел первый номер газеты «При-
байкалье». Редактировал ее Б. 3. Шу-
мяцкий. Открытое антиправительственное
выступление газеты нс могло остаться не-
замеченным. Газете пришлось не раз ме-
нять свое название: «Байкальская струя».
«Забайкалец». Усилилась жандармская
слежка. Стало ясно, что Шумяцкпм оста-
ваться и Верхлеудицске невозможно.
В декабре 1906 г. по распоряжению
Сибирского Союза РСДРП Шумянкне
уехали в Харбин, где проживало около-
10 тысяч русских рабочих. В городе дей-
ствовала социал-демократическая органи-
зация, в работу которой Борис Захарович
включился. С первых диен он возглавил
Центральное бюро харбинских профсою-
зов. Принял участие в выпуске и редакти-
ровании легальных газет социал-демокра-
тической организацип: «Голос Маньчжу-
рии», «Мысль». «Софийское слово», «Де-
вятый вал». Газеты эти распространялись
во всех городах Дальнего Востока.
В апреле 1907 г.. Б. 3. Шумяцкнй бы.т
направлен Харбинским комитетом РСДРП
во Владивосток, здесь он стал секрета-
рем Владивостокского комитета РСДРП
(партийные документы подписывал псев-
донимом «Ворон»), Во Владивостоке на-
считывалось несколько тысяч безработных.
Для организации их был создан Совет,
руководителем был избран Шумяцкий.
Владивостокские большевики вели
большую революционную работу среди
матросов Тихоокеанского флота и солдат
местного гарнизона. С этой целью была
создана военная организация, в зоне дея-
тельности которой были Владивосток,
Спасск н другие города Приморья. Одним
из руководителей «воепки» был Б. 3. Шу-
мянкин.
В октябре 1907 г. готовившееся воору-
женное восстание моряков на крейсере
«Аскольд» и миноносце «Скорый» из-за
124
провокационной вылазки группы анархи-
стов было сорвано. Город и порт были
объявлены на осадном положении. После
разгрома восстания Б. 3. Шумяцкому
оставаться во Владивостоке было нельзя.
Он вернулся в Харбин.
Тем временем царская полиция усилила
слежку за подпольщиками, и круг розыска
все сужался. Передвигаться с места па
место с каждым разом становилось все
труднее. В августе 1912 г., спасаясь от
угрозы ареста, он с женой и маленькой
дочерью эмигрировал за границу (в Ар-
гентину), где также продолжал революци-
онную работу в эмигрантской социал-де-
мократической организации. По при первой
возможности в июне. 1913 года вернулся
на родину п в августе под фамилией
Е. С. Михалева принял участие в работе
II Всероссийского кооперативного съезда,
В начале октября 1913 г. Шумяцкпй
был опознан одним из полицейских шпи-
ков как участник Красноярского воору-
женного восстания и арестован. За недо-
статком улик после шестимесячного за-
ключения был отдан в солдаты. Службу
проходил в 14-м Сибирском запасном
стрелковом полку, расквартированном в
Красноярске. Ему, ротному писарю, уда-
лось установить связь с подпольной груп-
пой большевиков. Он пишет заметки в
газету «Трудовая Правда» под псевдони-
мом Игорь Дукарь. В конце 19IG г. соз-
дает подпольную большевистскую орга-
низацию в частях Красноярского гарнизо-
на. Одновременно становится руководите-
лем Сибирского районного бюро ЦК
РСДРП.
Сразу после свержения самодержавия
Б. 3. Шумяцкого избирают делегатом VII
(апрельской) Всероссийской конференции
и VI съезда РСДРП. Он участвует в ра-
боте II съезда Советов Восточной Сиби-
ри и первого общесибирского съезда Со-
ветов, состоявшегося в Иркутске 16-23
октября 1917 г. На съезде Советов
Б. 3. Шумяцкпй был избран председателем
ЦИКа Советов Сибири (Центросибирь).
Первое заседание объединенного Совета
рабочих и солдатских депутатов, состо-
явшееся 19 декабря 1917 г., высказалось
за переход всей власти в Иркутске в
руки временного военно-революционного
комитета.
Как председатель военно-революцион-
ного комитета Б. 3. Шумяцкий первым
своим приказом отстранил от занимаемой
должности командующего войсками Ир-
кутского военного округа генерала Сама-
рина и призвал всех солдат неуклонно
. выполнять распоряжения Совета народ
ных комиссаров. Контрреволюция отве-
тила антисоветским мятежом белогвар-
дейских офицеров и юнкеров. Вооружен-
ные бои в Иркутске продолжались во-
семь дней. Окончательной ликвидации мя-
тежа попытались помешать иностранные
дипломаты. Находившиеся в Иркутске
консулы семи иностранных государств
потребовали срочного свидания с предста-
вителями Советской власти. Встреча это
состоялась 20 декабря. Присутствовали:
24 члена Центросибири, Иркутского Со-
вета и коенно-революцнонного комитета
во главе с Б. 3. Шумяцкнм, с другой сто-
роны — консулы Греции, Бельгии," Италии,
Китая, Франции и Японии. Консулы тре-
бовали. чтобы никто из принимавших
участие в вооруженной борьбе с Совета-
ми не был привлечен к ответственности.
Японский консул стал даже угрожать ради-
кальными мерами, если со стороны Сове-
тов не будет проявлено должной уступ-
чивости. Шумяцкий твердо заявил, что
Советская власть не может допустить ино-
странного вмешательства во внутренние
дела России. Председатель Центросибири
потребовал у консулов немедленно вы-
дать главарей мятежников, укрывшихся
в иностранных миссиях. Переговоры за-
кончились безрезультатно.
Белогвардейский мятеж не помешал
Центросибири заняться организационно-
хозяйственной работой. Были национали-
зированы и слиты в единый государствен-
ный банк все частные банки, переданы в
руки рабочих комитетов все угольные
шахты Черемховского бассейна, пароход-
ства на Ангаре и Байкале. Всем Советам
Ленского золотодобывающего района Цен-
тросибирь дала предписание немедленно
установить контроль рабочих на рудниках.
С !б по 2G февраля 1918 года состо-
ялся II общесибнрский съезд Советов.
Съезд подвел итоги работы Цеитросибп-
ри по установлению и упрочению Совет-
ской власти. С докладом о деятельности
Центросибири и текущем моменте высту-
пил Б. 3. Шумяцкий.
Произошедший в конце мая 1918 г.
чехословацко-белогвардейский мятеж при-
вел к временному падению Советской вла-
сти в восточных районах страны.
Б. 3. Шумяцкий по заданию партии пе-
решел на нелегальное положение.
В сентябре-декабре 1918 г. он в Бий-
ске и Барнауле. В начале 1919 года —
в Новониколаевске (ныне Новосибирск).
Здесь через конспиративную квартиру он
поддерживает связь с подпольными орга-
низациями большевиков не только Сиби-
ри, но и Дальнего Востока. Полученную от
них информацию пересылает в Москву.
В конце июля 1919 г. Шумяцкпй полу-
чает назначение па политработу во вновь
сформированную 51 стрелковую дивизию,
которой командовал прославленный ге-
рой гражданской войны В. К. Блюхер.
В составе этой дивизии он сражался с
колчаковцами. Одновременно Шумяцкий
участвовал в работе Сиббюро ЦК РКП,
"членом которого он стал в августе 1919 г.
Сиббюро было создано для руководства
большевистским подпольем в тылу у Кол-
чака.
После разгрома Колчака в апреле
1920 г. в Верхнеудинске была образована
Дальневосточная республика (ДВР) —
временное буферное государство, создан-
ное во избежании прямого военного стол-
кновения с Японией. Для руководства
125
партийной работой в Забайкалье и на
Дальнем Востоке Снббюро ЦК РКП (б)
создало специальный орган — Дальневос-
точное бюро РКП (б), которое возглавил
Шумяцкий. Возглавив правительство
ДВР, Б. 3. Шумяцкий, несмотря на очень
сложную обстановку в Забайкалье и на
веем Дальнем Востоке, вынудил японское
правительство начать официальные пере-
говоры об установлении мира и о выводе
японских войск. ( Переговоры завершились
эвакуацией непрошеных гостей.
Под руководством Советской России
правительство ДВР приступило к нала-
живанию дипломатических отношений с
Монголией и Китаем. В июле 1920 г.
Б. 3. Шумяцкий принял представителя
Монгольской народно-революционной пар-
тии X. Чойбалсана, а в августе — делега-
цию этой партии во главе с Сухэ-Бато-
ром. В августе 1920 года в Китай была
направлена дипломатическая миссия ДВР,
которая наладила торговые отношения с
пограничными районами Китая.
В конце августа 1920 г. решением ЦК
РКП(б) Б. 3. Шумяцкий был отозван в
Москву, в сентябре 1920 г. был принят
В, И. Лениным и имел с ним беседу о
положении дел на Дальнем Востоке, так-
же участвовал в беседе с находившейся
в Москве делегацией Монгольской на-
родно-революционной партии.
В октябре 1920 г. постановлением
ВЦИК Б. 3. Шумяцкий был назначен
членом Сибревкома, а с декабря 1920 г,
стал председателем исполкома Енисейско-
го губернского Совета и одновременно
членом президиума губкома РКП (б).
Первым делом он отменял военное положе-
ние в губернии и призвал рабочих и кре-
стьян взяться за восстановление разру-
шенного народного хозяйства. Однако
вторжение барона Унгерна в Монголию
и захват им в феврале 21 года столицы —
Урги (ныне Улан-Батор) вновь привели
Шумяцкого в армию. В январе 1921 года
он был назначен членом Реввоенсовета
5-и красной армии, находившейся в При-
байкалье.
В район Селенгинского аймака был пе-
реброшен знаменитый партизанский от-
ряд Щетинкина, прославившийся в свое
время в Западной Сибири. В боевую го-
товность была приведена Народно-рево-
люционная армия ДВР, Общее руковод-
ство всеми войсками осуществлял
В. К. Блюхер.
Войска барона Унгерна получили со-
крушительный отпор и, преследуемые ча-
стями 5-й армии, народно-революционной
армией ДВР и присоединившимися к ним
монгольскими революционными войсками
Д. Сухэ-Батора, были разгромлены, а по-
павший в плен Унгери был доставлен в
г. Троицкосавск (Кяхту). По поручению
Реввоенсовета 5 армии в Троицкосавск
прибыл Б. 3. Шумяцкий, который провел
допрос Унгерна.
В феврале 1921 г. Шумяцкий был на-
значен руководителем Дальневосточного
секретариата Коминтерна и одновременно
уполномоченным народного комиссариата-
иностранных дел на Дальнем Востоке.
Тогда же он был избран Ш Сибирской
партийной конференцией членом Сиббюрс-
ЦК РКП (б), и на него же было возло-
жено руководство деятельностью Енисей-
ского н Иркутского губкомов партии.
Выполнять одновременно столь ответст-
венные обязанности было непросто. 13-
одном из писем в Снббюро в марте 1921
года он сообщал: «В секретариате Ко-
минтерна жизнь кипит. Съезды, делега-
ции, издательства—все указывает на
оживление. Беда только, что нет у меня
ни одного помощника ни в секретариате,
ни в реввоенсовете. Вот почему я все
время буду твердить и просить — дайте
мне хотя бы одного помощника, ибо ина-
че я скоро свалюсь, т. к, работаю чуть
ли не 20 часов в сутки».
Снббюро пошло навстречу этой прось-
бе. Оно прислало к нему группу специ-
алистов-восточников.
Через Дальневосточный секретариат
Коминтерна осуществлялось руководство
работой коммунистических партий и ор-
ганизаций па Дальнем Востоке. Он имел
отделы: Китайский, Корейский, Японский
и Монголо-Тибетский. Дальневосточный
секретариат издавал на русском и ан-
глийском языках журнал «Народы Даль-
него Востока» и «Бюллетень Дальнево-
сточного секретариата Коминтерна». Ре-
дактором обоих изданий был сам Б. 3. Шу-
мяцкий.
Огромную помощь оказал Дальневосточ-
ный секретариат Коминтерна молодой
Монгольской народно-революционной пар-
тии во главе с Сухэ-Батором и Чойбал-
саном и проведении 1 партийного съезде
в марте 1921 г.
В октябре 1921 г. Монгольская прави-
тельственная делегация во главе с Сухэ-
Батором в сопровождении Бориса Заха-
ровича Шумяцкого выехала в Москву.
Делегацию принял В. И. Ленин, было
подписано соглашение об установлении
дружественных отношений между РСФСР
н Монголией, ставшее основой развития
братских связей.
Заслуги Б. 3, Шумяцкого в установле-
нии и укреплении советско-монгольской
дружбы получили высокую оценку: в дни
празднования 10-летнего юбилея народной
революции Б. 3. Шумяцкий был награж-
ден монгольским орденом Красного зна-
мени, ему было присвоено звание почет-
ного гражданина Монголии.
Большую помощь оказывал Дальневос-
точный секретариат Коминтерна корей-
ским и китайским коммунистическим
организациям в их идейно-политическом
и организационном сплочении, а затем в-
в создании коммунистических партий,
В пюне-нюле 1921 г. Б. 3. Шумяцкий е
составе делегации Дальневосточного сек-
ретариата принял активное участие в ра-
боте III конгресса Коммунистического
интернационала.
В ноябре 1921 г. по инициативе США
126
были созвана Вашингтонская конферен-
ция империалистических государств для
закрепления сил империалистических дер-
жал в Китае и в бассейне Тихого океана.
В противовес им исполком Коминтерна
решил созвать съезд трудящихся Дальне-
го Востока. С этой целью исполком счел
необходимым послать приглашения всем,
национально-революционным организациям
стран Дальнего Востока и Океании. Всю
практическую работу по созыву съезда
проделал Дальневосточный секретариат во
главе с Шумяцким. На съезде было бо-
лее 140 посланцев из Монголии, Китая,
Японии, Корен и Явы. Съезд принял ма-
нифест, в котором призвал трудящиеся
массы стран Дальнего Востока подняться
на борьбу за освобождение от гнета как
иностранной, так и национальной бур-
жуазии.
Весной 1922 года партия направляет
Б. 3., Шумяцкого в Иран полномочным
представителем РСФСР. За три года ра-
боты в Иране Б. 3, Шумяцкнй в усло-
виях реакционного режима Реза-Хана
сумел создать советско-иранские смешан-
ные торговые общества: «Шарк», «Рус-
персосахар», «Персохлопок», «Псрсаз-
нефть» и др., которые содействовали ро-
сту торговли, оживлению сельского хо-
зяйства и всей экономической жизни
Ирана.
Летом 1925 г. Борис Захарович вновь
возвращается на партийную работу. Он
избирается в состав Ленинградского губко-
ма ВКП(б). возглавляет книжное издатель-
ство «ПриЗой». Несмотря на перегружен-
ность партийной работой Шумяцкий
стремится обобщить свой опыт рево-
люционной борьбы в таких работах, как
«В Сибирском подполье», «Красноярское
восстание», «Сибирь на путях к Октябрю».
Не перечисляя всего того, что сделал
большевик-ленинец для революции и на-
рода, хочется отметить большое влияние
его на бурятских большевиков. В апреле
1920 года, когда была образована Даль-
невосточная республика и создано Даль-
бюро ЦК РКП (б), по просьбе Бориса
Захаровича в распоряжение Дальбюро
были отозваны такие бурятские коммуни-
сты, как В. И. Трубачеев, Г. Г. Данчинов,
К- С.- Ильин, С. X., Николаев, Ф. И. Пав-
лов, И. В. Ченкпров. В 1921 г. с образо-
ванием Бурятской автономной области
ДВР были направлены несколько активи-
стов хошунной и аймачной работы —-
Д. Хабухаев, Н. Балдаев, В. Тарантаева,
И. Егоров, Е. Лосев, Е. Абашеев, Д. Дор-
жиев, Е. Шулунов.
Б. 3. Шумяцкий хорошо знал историче-
ское прошлое и настоящее бурятского на-
рода и принял активное участие в реше-
нии вопроса о создании Западной бурят-
ской автономной области в пределах
РСФСР, а затем в пределах ДВР. В ап-
реле 1921 г. на заседании Президиума
Иркутского губкома РКП (б) 'он вместе
с М. Н. Ер ба новым выступил с сообще-
нием «О бурятской автономии», а в июле
как представитель ЦК Сиббюро РКП (б)
выступил на заседании коллегии наркома-
та по делам национальностей РСФСР с
докладом «Об образовании Бурятской
автономной области». В итоге этого кол-
легия Наркомата, а зате:д Президиум
ВЦИК 1 сентября 1921 г. приняли ре-
шение об образовании Бурятской Авто-
номной области РСФСР.
В конце октября и начале ноября
1921 г. проходил Учредительный съезд
бурят-монголов Восточной Сибири, в ра-
боте которого принял участке и Б. 3. Шу-
мяцкнй как уполномоченный _ Комин-
терна и как член Сиббюро ЦК РКП (б).
Он писал в телеграмме ЦК РКП (б):
«Работа съезда прошла блестяще: все
проекты, резолюции и предложения комму-
нистической группы, руководящей рабо-
той съезда, приняты почти единогласно,
особенно восторженно и дружно прини-
мались резолюции, относящиеся к нацио-
нальной политике Советской власти во-
обще и, в частности, осуществлению ав-
тообласти»,
И сегодня, говоря о первых бурятских
большевиках, о создании бурятской авто-
номии и образовании республики, нельзя
не вспомнить о том большом вкладе, ка-
кой внес во все это Б. 3. Шумяцкий —
бесстрашный революционер, замечатель-
ный организатор трудящихся масс, пуб-
лицист, историк, талантливый дипломат,
выдающийся партийно-государственный
деятель. Эти качества воспитала в нем
ленинская партия, служению которой от-
дана вся его яркая жизнь..
М. ХАБАЕВ, чле!з КПСС
с 1921 г.
ОДИН год
«ДЕДУШКИ КАААНДАРИШВИАИ»
1921 год. пятый год борьбы Нестора
Александровича Каландаришвили с вра-
гами Советской власти, был особо зна-
менательный — он вступает в ряды боль-
шевистской партии. Рекомендации для
вступления получает от видных больше-
виков Иркутской партийной организации.
Вспоминая о событиях тех лет, Васи-
127
лий Людвигович Букатый, бывший тогда
начальником большевистского штаба ра-
боче-крестьянских дружин и комиссаром
Восточно-Сибирской советской армии, пи-
сал: «В конце 1920 г., в ноябре или де-
кабре, он зашел ко мие в Иркутский губ-
ревком, где я работал товарищем предсе-
дателя, и повел со мной такой разговор:
«Я пришел к убеждению, что учение
анархистов, к которому я примыкал, не-
правильно. Только партия большевиков
ведет по правильному пути».
После получения рекомендаций, 25 ян-
варя 1921 г. Нестор Александрович пи-
шет письмо в Иркутский губкой партии.
«Дорогие товарищи! Я, нижеподписав-
шийся, настоящим письмом официально
заявляю о своем вступлении в ряды Рос-
сийской Коммунистической партии боль-
шевиков. Мое решение быть членом
РКП (б) есть результат трехлетней слиш-
ком тесной совместной работы в рядах
партии, беспрекословного исполнения ее
воли... Я три с лишним года всецело раз-
делял принципы и методы партии, внося
в общую борьбу посильную лепту и в то
же время ни разу не переживая ни внут-
ренней борьбы, ни душевного противоре-
чия, и всею душою отдаваясь этой рабо-
те. До сих пор я не имел времени и
возможности об этом заявить публично,
официально вступить в партию. Сегодня
я заявляю, что больше не анархист-ком-
мунист. а коммунист-большевик, член
РКП. Приобретенный опыт старого ре-
волюционера и партизана даст мне воз-
можность, быть может, не один раз еще
доказать свою преданность делу социаль-
ной революции теперь, в партии, и, если
понадобится, с честью умереть в борьбе
с врагами Советреспублики.
Да здравствует РКП (большевиков).
Да здравствует III Московский интернацио-
нал. Н. Калаидарншвили.
25 января 1921 г. г. Иркутск».
Иркутская партийная организация при-
няла героя гражданской войны в ряды
великой партии Ленина. Учитывая боль-
шие заслуги Нестора Александровича
перед партией и Советским государством
в годы гражданской войны. Иркутская
партийная организация установила ему
партийный стаж с 1917 года.
В начале 1921 г. Нестор Александро-
вич назначается командующим револю-
ционными корейскими войсками, сражав-
шимися против японских интервентов и
белогвардейцев на Дальнем Востоке.
Главарями белогвардейщины совмест-
но с японским командованием был разра-
ботан план комбинированного удара по
ДВР п РСФСР - вооруженное выступ-
ление ссмеиовиев и каппелевнев в При-
морье и наступление белогвардейцев с тер
ритории Маньчжурии на ДВР. Это был
план внешней и внутренней коптрреволкь
ции по ликвидации ДВР, руководимой
большевиками, н создание вместо нее так
называемого «Черного буфера» под эги-
дой Японии. Этот опасный план наших
врагов мог открыть новую интервенцию
против Советской Республики.
Коммунистическая партия п Советское
правительство во главе с В.. И. Лепиным
принимает меры по укреплению воору-
женных^ сил ДВР. В это же время ре-
шено было организовать регулярную ко-
рейскую революционную армию. Реввоен-
совет дважды Краснознаменной 5-й Ар-
мии и командование НРА ДВР приняли
решение об объединении разрозненных
корейских партизанских отрядов в регу-
лярную революционную армию Кореи.
Назначение Н. ’ А. Калаидарншвили
было неслучайным. Он в течение трех
лет командовал многонациональным пар-
тизанским отрядом и сумел сплотить
его в монолитную боевую единицу, В его
отряде было и подразделение корейских
бойцов.
27 мая 1921 года за подписью заме-
стителя командующего всеми вооружен-
ными силами А. Я. Лапина Н. А. Калап-
даришвилн был вручен мандат с широ-
кими полномочиями.
Ядром формирования корейских рево-
люционных вооруженных сил явился ко-
рейский отдельный батальон, находив-
шийся в Свободном. В батальоне насчиты-
валось 1200 бойцов. Калаидарншвили
отозвал свой партизанский отряд, кото-
рый после участия в окончательном раз-
громе семеновщппы в Восточном Забай-
калье был переформирован в регулярный
кавалерийский Гонготский полк имени Ка-
лапдаришвили,
В июне 1921 г. Гонготский полк при-
был в Амурскую область на станцию
Бочкарсво. Здесь полку за заслуги в граж-
данской войне Бочкаревским райкомом
партии было вручено красное знамя с
портретом В, И. Ленина (ныне это знамя
хранится в музее Вооруженных Сил СССР).
В формировании корейских частей воз-
никли трудности. Часть командиров и
бойцов корейских партизанских отрядов
не хотела подчиняться строгой дисципли-
не. В корейские партизанские отряды
проникли анархисты и прямые агенты
Японии. Враждебные элементы повели
агитацию против назначаемых командиров,
стали распространять среди корейских
бойцов провокационные слухи в отноше-
нии вновь назначенных командиров, яко-
бы служивших у атамана Семенова.
Японским агентам удалось в некоторых
корейских партизанских отрядах поднять
мятеж. Мятежников разоружили Гонгот-
ский полк и стойкие корейские части. Ра-
зоруженные отряды были направлены в
Иркутск.
Большевик с 1909 г., активный участ-
ник гражданской войны в Восточном За-
байкалье и на Дальнем Востоке Владимир
Александрович Бородавкин был послан
Амурским обкомом партии в штаб Калан-
даришвпли на ликвидацию анархо-макси-
малистской группы города.
Положение ДВР осложнилось. 26 мая
1921 г. во Владивостоке произошел контр-
128
революционный переворот. Японцы поста-
вили у власти своих агентов — купцов
братьев Меркуловых. Началась подготовка
к вооруженному походу каппелевскнх
войск против ДВР. Создавшаяся обстанов-
ка вынудила Б. 3. Шумяцкого и Н. А. Ка-
ландаришвили написать подробную до-
кладную записку о положении дел в Амур-
ской области и о ходе формирования ко-
рейских войск.
Примерно в начале ноября 1921 г.
Н. А. Каландаришвили выехал в Москву
с докладом о корейских войсках. Там со-
стоялась его вторая встреча с В. II. Лени-
ным.
Встреча произошла в переломный мо-
мент жизни Советской Республики. В на-
чале 1921 г. состоялся X съезд партии. Он
обсудил важнейшие задачи, стоящие перед
партией и Советским государством. Съезд
принял постановление о переходе к нэпу,
о национальной политике, о единстве пар-
тии. В условиях перехода Советской стра-
ны к мирному строительству нужно было
покончить с гражданской войной на окраи-
нах Советского государства. Все это мог-
ло быть предметом беседы В. И. Ленина
с Каландаришвили.
Вернувшись из Москвы в Иркутск, Нес-
тор Александрович получает новое зада-
ние: возглавить борьбу по ликвидации
бандитизма в Якутии. Летом 1921 г. быв-
шие колчаковские офицеры, объединив-
шись с местными контрреволюционными
элементами — кулаками, купцами, полу-
феодала.чи-иойонами и националистиче-
ской буржуазной интеллигенцией, подняли
мятеж против Советской власти.
Целью мятежа ставилось свержение Со-
ветской власти и образование «самостоя-
тельного якутского государства» под эги-
дой США и Японии. Американские и
японские дельцы обирали местное насе-
ление, за бесценок вывозили из Якутии и
Охотского края золото и пушнину. По-
этому мятежники встретили со стороны
США и Японии одобрение и материаль-
ную поддержку.
Реввоенсовет дважды Краснознаменной
5-й Армин 6 декабря 1921 г. издал приказ,
в котором говорилось: «1. Начдиву 35-й
в кратчайший срок закончить формирова-
ние за счет дивизии отряда в 300 человек
с пулеметной командой, согласно указа-
ниям, данным № 11216. Название отряда
будет дано дополнительно. О времени го-
товности отряда к походу доложить.
2. Состоящему в резерве по должности
комбрига тов. Калапдарншви.ти вступить
в командование вооруженными силами
Якутской губернии, причем фактическое
руководство войсками принять с момента
прибытия в Якутск».
Каландаришвили горячо взялся за под-
готовку экспедиционного отряда Красной
Армии. Он отзывает из Амурской обла-
сти Гонготский полк, в штабе 5-й Армии
изучает обстановку боевых действий отря-
дов Красной Армии против банд мятеж-
ников в Якутии, получает подробную ин-
формацию от прибывшего в Иркутск вид-
ного деятеля Якутской партийной орга-
низации Максима Кировича Аммосова.
Заместителем командующего войсками
Якутии и Северного края по политиче-
ской части был назначен пламенный боль-
шевик Сергей Юльевич Широких-Полян-
ский, за плечами которого был опыт под-
польщика, руководителя народного вос-
стания в Западном Забайкалье, комис-
сара экспедиционного отряда Красной
Армии в Западной Монголии.
В Иркутске Н. А. Каландаришвили и
С. Ю, Широких-Полянский перед походом
в Якутию обсуждали задачи, которые
предстояло выполнить. «Вспоминаю по-
следний разговор с Дедушкой Каландари-
швили в Иркутске,— писал Сергей Юльевич
в газете «Ленский коммунар».— Отчетли-
во врезались мне его слова о якутском
пароде; «Не ради истребления «несчаст-
ной» горсточки русских белогвардейских
офицеров должны мы ехать, товарищ,—
сказал Дедушка,— а ради угнетенного
народа... Якутский народ еще не видел
революции. Там была революция только в
городах, в тайгу же, в массы, она шла
сверху, надуманно, по рецепту... Прежде
всего нужно человеческое отношение к
якутским трудящимся. Прежде всего сво-
им примером мы должны показать, что в
нас трудящиеся якуты найдут опору в
своих устремлениях к раскрепощению от
векового гнета. Мы не будем вмешивать-
ся в дела управления, не будем указы-
вать, что и как нужно сделать. Это без нас
сделают якутские революционеры, якут-
ские трудовые массы. Но наш пример,
наше присутствие должно ознаменоваться
поворотом трудящихся к революции».
24 декабря 1921 г. приказом по вой-
скам 5-й Армии и Воссибвоенокругу сфор-
мированному' экспедиционному отряду
Красной Армии было присвоено наимено-
вание «Второй отдельный северный от-
ряд». Командиром 2-го Северного отряда
был назначен краснознаменец, герой Гон-
готского боя М. П. Асатиани. 28 декабря
1921 г. Реввоенсовет 5-й Армии дал уточ-
ненное название отряда: «Второй север-
ный отряд имени Дедушки Каландари-
швили». Это было сделано в знак глубокого
уважения к боевым заслугам Нестора
Александровича.
Первая партия экспедиционного 2-го
Северного отряда под командованием
И. Я. Строда выступила из Иркутска в
Якутию 31 декабря 1921 г. Командующий
войсками Якутии и Северного края
Н. А. Каландаришвили выступил в по-
следний свой боевой поход 12 января
1922 года,
6 марта 1922 года недалеко от Якутска
в бандитской засаде погиб герой граж-
данской воины.
«Жизнь,— писал М. К. Аммосов,— во-
плотившая в себе революционный дух крас-
ных повстанцев Сибири, эта жизнь, еще
полная неутомимой отваги, энергии, обо-
рвалась на далеком севере».
В. КОЖ ЕВ ИН.
9. «Байкал» № 6
129
ДОКТОР ЦЫБИКТАРОВ
Темной февральской ночью 1921 г. в
окрестностях Ургп по приказу барона
Унгсрна был зверски убит Санжимитуп
Будажапович Цыбиктаров, бывший врач
Российского консульства в Монголии,
первый председатель Селенгинского рево-
люционного комитета, видный демократ и
революционер.
В Урге его знали все. В белом халате, с
тяжелой сумкой на плече ои появлялся и
в юртах бедняков, и в резиденциях кня-
зей. Однажды сам Сой-Шу-чжен (генерал,
оккупировавший Монголию), страдая от
зубной боли, послал за ним отряд сол-
дат. Цыбиктаров обследовал и лечил отца
Сухэ-Батора.
Русская колония в Урге на февральскую
революцию 1917 г. ответила активизацией
демократических выступлений. В Монголии
к тому времени проживало около 5000
подданных России — русские, буряты, та-
тары, евреи, поляки... Купцы, их доверен-
ные и служащие, чиновники, военные, кре-
стьяне, ремесленники, рабочие, немало бы-
ло и интеллигенции. Е. М. Даревская1,
анализируя социальный состав русской)
колонии в Урге, указывает, что преоблада-
ла мелкобуржуазная масса, рабочие груп-
пы были немногочисленны н слабы.
Первое известие о февральской револю-
ции было получено по телеграфу с опоз-
данием па несколько дней и «произвело
на всех потрясающее впечатление». Общее
собрание колонистов решило избрать ис-
полнительный комитет и определить его
функции. Возглавил Ургинский комитет
врач консульства Санжимитуп Будажапо-
вич Цыбиктаров. На исполнительный ко-
митет возлагалось поддержание безопасно-
сти, порядка и спокойствия, принятие мер
к обеспечению граждан предметами первой
необходимости, ознакомление колонистов с
новым строем и вытекающими из него пра-
вами и обязанностями граждан, забота о
народном здравии и образовании, забота
об упрочении русской торговли в Монголии,
содействие улучшению быта служащих и
рабочих.
2 мая 1917 года исполнительный ко-
митет в Урге уведомил Верхнеудинский
комитет, что им отстранены от долж-
ности назначенные царским правитель,
ством вице-консул и агент Министерства
торговли и промышленности, обоим пред-
ложено выехать из Ургп.
Ургинский комитет, конечно, не мог
пойти на более радикальные, револю-
ционные действия. Он не имел четкой
программы, поэтому его деятельность,
проявившаяся бурно в первые дни ре-
волюции, постепенно пошла на убыль.
27—29 апреля 1917 года при Гусино-
озерском дацане проходил съезд пред-
ставителей бурятских волостей и станиц
Западного Забайкалья. Повестка дня
съезда была довольно обширной. Пред-
стояло обсудить, в частности, отношение'
к новому государственному строю, со-
здание бурятского культурно-националь-
ного самоуправления на началах наро-
довластия, увеличение числа школ, в ко-
торых преподавание шло бы исключитель-
но на родном языке, улучшение меди-
цинской помощи населению и ряд других
вопросов.
Делегаты съезда решили войти в от-
ношения со служащим при Российском
дипломатическом агентстве в Урге док-
тором С. Б. Цыбиктаровым и выяснить,
не согласится ли он ради блага своего
народа вернуться на родину для нап-
лучшей постановки медицинской помощи
среди бурят. Возглавлявший в это вре-
мя аймачный комитет тайша Жамбалта-
ров от имени съезда послал в Ургу те-
леграмму: «Доктору Цыбиктарову. Се-
ленгинское аймачное собрание вынесло
следующее пожелание: пригласить Вас
служению народа. Именем аймака про-
сим пожаловать Верхнеудинск десятого
нюня на национальный съезд сибирских
бурят». Санжимитуп Будажапович отве-
тил согласием. 1—4 июля 1917 года он
уже председательствовал на проходив-
шем также в Гусипоозерском дацане-
съезде бурят-казаков Селенгинско-Тронц-
косавского района. С. Б. Цыбиктаров
был избран председателем Селенгинского
аймачного революционного комитета, в
состав которого входило бурятское на-
селение нынешних Селенгинского, Джи-
динского, Закаменского, Кяхтинского п
Улан-Удэнского районов. В работе съез-
да активное участие принимал участник
революции 1905 года, первый бурятский
революционер Цыремпнл Цыремпилович
‘Ранжуров,
Под председательством доктора Цы-
биктарова были организованы аймачные
земельные и продовольственные комитеты,
сбор денег на содержание комитета, ай-
мачной больницы, началась работа по ор-
ганизации комитетов народного здравия
в хошупах. Демократическим преобразо-
ваниям отчаянно сопротивлялась реак-
ция, против которой приходилось вести
ожесточенную борьбу.
Контрреволюционная кучка зажиточно-
го казачества к моменту прихода в За-
байкалье интервентов и семеновцев ак-
тивизировалась, стала усиленно преследо-
вать прогрессивных деятелей. В 1918 го-
ду С. Б. Цыбиктаров снова выехал в
Монголию, где вновь включился в рабо-
ту революционного комитета русской ко-
лонии.
Была установлена связь с монгольски-
ми революционерами.
• Е. М. Даревская. «Февральская революция в России и русская колония в УргС»..
130
Позже маршал Чойбалсан в «Кратком
очерке истории Монгольской народной
революции» об этом писал: «...уже с
первых дней своего зарождении Мон-
гольская народная партия тесно связана
с русскими революционерами, повседнев-
но помогавшими в ее работе н отдавав-
шими свою жизнь за дело монгольского
народа». Маршал называет такие имена
русских революционеров, проживающих
в Урге, как Кучеренко и Гембаржевскнй.
В Урге Цыбиктаров выступил как впол-
не сформировавшийся пропагандист ре-
волюционных идей. Он работает в тес-
нейшем контакте с Кучеренко, Гсмбар-
жевсюш, Сороковнковым, Черепановым,
Маслаковым, то есть с теми, кто оказы-
вал наибольшую помощь в создании на-
родно-революционнон партии Монголии,
лично встречаясь с вождями монгольской
революции Сухэ-Батором н Чойбалсаном.
Монгольский писатель Лодонгнйн Ту-
дэв, используя устные рассказы ветера-
нов монгольской революции, описал пер-
вую встречу Сухэ-Батора с членами ре-
волюционного комитета русской колонии
в Урге так: «Однажды темным, беззвезд-
ным вечером Сухэ-Батор с Ефимом Ло-
патиным отправились в Консульскую
падь. Осторожно стукнули в ставень ма-
ленького, ничем не приметного домишка.
В эту ночь состоялось первое личное
знакомство Сухэ с Черепановым, Куче-
ренко, Гембарж£вским, Цыбиктаровым.
С чувством юношеского восторженного
преклонения смотрел Сухэ в лицо участ-
ника героического восстания на броне-
носце «Потемкин» Черепанова. Тот бежал
в Монголию от неминуемой расправы.
Глубокое уважение внушал Сухэ и док-
тор Цыбиктаров, так скромно осуществ-
лявший свой ежедневный подвиг. Эти
люди точно были сделаны из особого ма-
териала. Их как будто не волновали ни-
какие личные беды и огорчения. Все бы-
ло подчинено делу революции.
В жизнь Сухэ словно влилась новая,
свежая струя. Чем чаще он общался с
людьми из России, тем богаче становился
знаниями, .мыслями. Заново открывались
глаза на многие стороны жизни».
Цыбиктаров как врач имел право быть
всюду. И этим правом доктор широко
пользовался для установления новых не-
легальных связей.
Дочь Цыбнктарова — Эсфира Санжнмн-
туповна, вспоминая тот период жизни от-
ца, рассказывала:
- В то время наша семья жила в Кях-
те. До нас дошли слухи о том, что якобы
отец пристрастился к карточной игре п
проводит за этим занятием чуть ли не
целые ночи. Этим слухам мы очень уди-
вились, так как отец был человеком стро-
гих правил и совершенно не терпел кар-
тежников. Но позже, когда мы приехали
в Ургу, выяснилось, что под видом заяд-
лых картежников приходили на свои за-
нятия члены революционного кружка.
Карты — это был своеобразный вид кон-
спирации.
Доктор Цыбиктаров часто встречался с
Сухэ-Батором и Чойбалсаном. Он помогал
им овладевать теорией марксизма, снаб-
жал их политической литературой.
Свидетельством тесной связи Ургин-
ского комитета с народно-революционной
партией Монголии является н то, что
С. Б. Цыбиктаров передал Сухэ-Батору
деревянную дощечку нз кедра — «бирку
дружбы» («ЭВ мод»)—с монгольской II
русской подписями. Это был своеобразный
пароль для перехода в Россию. У Сухэ-
Батора находилась лишь половина бирки,
завернутая в шелковый платок, а другая
половина хранилась на русской стороне.
В феврале 1921 года Ургу занял барон
Упгерн. Особенно жестокой была расправа
Унгсрна с теми, кого он считал своими по-
литическими противниками. Заняв Ургу,
Унгсрн дал право своим солдатам в те-
чение трех дней безнаказанно убивать всех
евреев, «подозрительных» русских и бурят.
Среди убитых унгерновцами были и чле-
ны революционного комитета русских
граждан в Урге: Кучеренко, Гембаржевскнй
и другие, а также врач Цыбиктаров. Пала-
чи придумали им страшную казнь: они бы-
ли четвертованы.
Об обстоятельствах гибели доктора Цы-
бнктарова так рассказывает его дочь:
— К отцу в Ургу мы приехали после
того, как умерла наша мать. Меня удивило
то, что отец, по натуре добродушный и
мирный человек, всегда хранил дома ору-
жие и гранаты. По-видимому, он чувство-
вал, что все ему может пригодиться в ка-
кую-то решающую минуту. И вот такая
минута настала в февральскую ночь 1921
года. К нам пришли незнакомые люди и
стали ломиться в дверь. Отец встал, со-
брал оружие и гранаты. Он долго стоял
около двери, сжимая в одной руке писто-
лет, в другой — гранату. Снаружи стучали
прикладами и требовали, чтобы отец вы-
шел на улицу. И тогда он сказал нам:
— Если я не вернусь, то выезжайте в
Верхнеудинск, мои товарищи вам помо-
гут.— И открыл дверь. Мы поняли, что
отец не стал стрелять, опасаясь, что ун-
герновцы предадут смерти и нас, его де-
тей. Вооруженные люди увели отца, и
больше мы его не видели.
Друзья Цыбнктарова позаботились о его
детях и организовали для них тайный вы-
езл в Верхнеудинск.
Вождь монгольского народа Сухэ-Батор
сказал об этих замечательных людях:
«Они сделали так много для аратской ре-
волюции, отдали за нее жизни. Больно со-
знавать, что никогда больше не увидишь
добродушной отеческой улыбки Ку черенке,
горячих глаз Гемба ржевского, не по-
жмешь тонкую смуглую руку Цыбнктарова.
Осталась лишь «бирка Дружбы»... Нет,
осталось гораздо больше! Осталось чув-
ство безграничной любви н уважения к бес-
страшным сынам русского народа. Память
о них сохранится навсегда».
Д, БАТОЕВ
131
„НАГРАЖДЕН ИМЕННЫМ ОРУЖИЕМ"
1905 г. Весть о расстреле царскими па-
лачами мирной демонстрации в Петербур-
ге быстро донеслась до Иркутска. В горо-
де качались волнения. Забастовали рабо-
чие и служащие Иркутска, их поддержали
студенты Иркутской семинарии в фельд-
шерской женской школы, а затем вся уча-
щаяся молодежь Иркутска.
В эти дни среди забастовщиков часто
можно было видеть и ученика 6-го класса
Иркутской гимназии Володю Чайванова.
Его" приметили. После забастовки к нему
подошел один из ес организаторов Вя-
чеслав Локуциевский и пригласил на ве-
черинку в дом Владыкиных. Алексей Ло-
куцяевский был сыном польского по-
встанца, сосланного на вечное поселение
в Сибирь. Алексей Антонович Локуциев-
ский, его жена Елена Алексеевна Локуци-
евская-Полугрудова, их сыновья Александр
и Иннокентий и племянник Вячеслав были
активными участниками революционного
движения и находились под негласным
надзором полиции.
Так Владимир стал членом марксист-
ского кружка.
Чайванов учился на юридическом фа-
культете, сперва в Москве, затем — в Том-
ске, Он окончил высшие курсы музыкаль-
но-драматического училища Московского
филармонического общества по классу
скрипки.
В конце ноября 1917 г. в Иркутске со-
стоялся съезд сибирских профессиональ-
ных Союзов работников музыки, сцены и
кинематографии, который вынес резолю-
цию о всемерной поддержке Советов ра-
бочих, солдатских и крестьянских деиута--
тов. На этом съезде по рекомендации
большевиков председателем профсоюзов
был избран В. Н. Чайванов. Вскоре на-
чинается один из самых волнующих мо-
ментов в жизни Чайванова.
В июне 1918 года после белогвардей-
ского переворота партия направила Чай-
ванова в Монголию для организации боль-
шевистского пвдполья из числа бежавших
в Монголию партийных работников, а
также из числа русских старожилов, сочув-
ствующих Советской власти. С большим
трудом под чужой фамилией Владимир Ни-
колаевич с семьей добрался до Кяхты и вы-
ехал в Ургу, где поселился в русской ко-
лонии.
В это время в Урге было несколько
революционных групп, которые состояли из
6—12 человек. Самой большой была цен-
тральная группа, сложившаяся вокруг ра-
ботников Ургннского общества потребите-
лей. Из самых активных членов групп
был создан революционный комитет во
главе с Чайвановым. Ревком в первую
очередь оказывал помощь партизанам
Забайкалья оружием и боеприпасами. Так
был разоружен консульский конвой, н за-
хваченные в оружейном складе винтовки,
132
несколько пулеметов и боеприпасы пере-
шли к партизанам. В Урге тайно были сфор-
мированы два партизанских отряда и от-
правлены в Чикойский завод.
Деятельность ревкома оказала самое
благотворное влияние на активизацию ра-
боты кружков монгольских революционе-
ров. Оки установили связь с >ргннскпм ре-
волюционным комитетом. Один из бывших
руководителей революционной группы
В. Л. Неволин, сейчас проживающий в
Иркутске, вспоминает, что он Несколько
раз присутствовал при беседе В. И. Чай-
ванова с Сухэ-Батором и Чойбалсаном.
В начале 1920 г. в Ургу прибыл бело-
гвардейский офицер Соломахи, комендант
военных казарм в ТроИцкосавске, где в
течение десяти дней были зверски убиты
без суда и следствия более 1600 человек
политических заключенных, привезенных с
Урала н Западной Сибири, а также мест-
ных коммунистов и партизан.
Постановлением ревкома белогвардей-
ский палач был арестован, предстал пе-
ред судом революционного комитета, осуж-
ден и расстрелян, а его труп оставлен в
степи. Русские купцы, бывший царский
консул Орлов, белогвардейцы подобрали
труп Соломахи и устроили торжественные
похороны, превратив их в контрреволюци-
онную демонстрацию против Советской
России.
Похороны палача Соломахи показали,
что в Урге имеются контрреволюционные
силы, с которыми необходимо покончить.
Ургииский ревком принял решение взять
власть в русской колонии в свои руки,
установить л ней революционный порядок.
По инициативе профсоюза рабочих и слу-
жащих, где влияние большеьнков было
сильным, провели досрочные перевыборы
Общественной Думы. Победили на выбо-
рах большевики. Они избрали президиум
Думы и ее исполнительный орган — Уп-
раву. Председателем Управы стал Чайва-
нов, членами Управы — Попов, Пеняев, сек-
ретарем — Г ембаржевскнй.
После перехода власти в колонки к
большевикам революционные мероприятия
стали проводиться легально от имени Уп-
равы. Была создана милиция, которая ра-
зоружила белогвардейцев, проживающих в
Урге. Некоторые из них, известные своей
жестокостью, были отправлены в Троицко-
савск, а остальные — на лесозаготовки.
Узнав, что ожидает их в Урге, белогвар-
дейцы уходили на восток и пытались
скрыться в Маньчжурии, но там их ожи-
дали партизаны Забайкалья.
Осенью 1918 г. китайские войска окку-
пнропалн Монголию, ликвидировав авто-
номию. Тогда группа патриоток создала
подпольный революционный кружок, кото-
рый возглавил Чойбалсан. Оп назывался
«консульским» в отличие от «городского»
кружка, созданного Сухэ-Батором в сере-
дине 1919 г.
В начале 1920 г. военно-политическая об-
становка у северных границ Монголии рез-
ко изменилась. В январе советские войска
овладели Иркутском. Отдельные части,
громя белогвардейцев, подходили к грани-
цам Монголии. Это заставило китайских
интервентов укреплять свои позиции, они
захватили Троицкосавск, крупное село
Киран, Усть-Кяхту и оккупировали при-
граничный район на 25 километров в глубь
советской территории.
Сложившаяся обстановка требовала не-
медленного объединения распыленных сил
монгольских революционеров, разобщен-
ная работа двух кружков не содействова-
ла дальнейшему развитию национально-
освободительной борьбы народа Монго-
лии. В январе 1920 года «городской» и
«консульский» кружки объединились в ре-
волюционную группу, в которую вошло
около 30 человек. Группа поставила перед
собой главную задачу — организацию
партии.
Монгольским революционерам оказал
помощь революционный комитет Ургии-
ской русской колонии, представителем ко-
торого был В. Н. Чайвлиов. Монголы зва-
ли его Чой-ван. Революционный комитет
выделил для работы среди монголов Ку-
черенко. Маслакова, Кондакова, доктора
Цыбиктарова, Гембаржевского, Черепа-
нова и других.
Тайные собрания монгольских револю-
ционеров проходили ночью на квартирах
членов организации. Председательское ме-
сто на них занимал Чойбалсан, владеющий
русским языком. Он объединял русских,
не говоривших по-монгольски, и монголов,
не говоривших по-русски.
В марте 1920 года проездом из Китая
в Советскую Россию в Урге остановился
русский революционер, коммунист Наум
Буртмаи. Он сразу же связался с членами
революционного комитета русской колонии
и монгольскими революционерами и инфор-
мировал их о внутреннем и внешнем поло-
жении Советской России, о революционном
подъеме национально-освободительного дви-
жения в Китае.
После его выступлений у монгольских
реиолюцнонеров созрело намерение обра-
титься за советом к председателю русско-
го революционного комитета Чой-ван'у. Он
нм разъяснил, что член революционного ко-
митета II. А. Сороковиков поедет в Со-
ветскую Россию с докладом о положении
в ургинский русской колонии и может рас-
сказать представителям советской власти
о положении в Монголии.
20 июня 1920 года, в темную ночь,
скрываясь от глаз китайской милиции и
шпионов, 10 членов Монгольской Народ-
ной партии и представители революцион-
ного комитета русской колонии собрались
на тайное заседание, на котором была
заслушана информация возвратившегося
из Советской России И. А. Сороковнкова
о положении в республике Советов и от-
вет Советского правительства.
Представители Советской власти пере-
давали монгольским революционерам, что-
они приветствуют начавшуюся борьбу за
национальное освобождение народа, окажут
трудящимся Монголии всемерную помощь
и советуют послать своих делегатов в Со-
ветскую Россию для обсуждения этого
вопроса.
Осенью 1920 г. бывший царский кон-
сул Орлов уехал из Монголии в Китай,
и первым советским генеральным консулом
в Монголии стал В. Н. Чайванов. На этом
посту он пробыл недолго. В конце года его
отозвали в Иркутск, назначили старшим
следователем 5-й Армии, а летом следую-
щего года — начальником следственного и
экономического отделов, полномочным пред-
ставителем ВЧК по Сибири с переводом
в Новониколаевск (ныне Новосибирск).
Засуха в Поволжье и на южном Урале
сделала экономическое положение страны
крайне тяжелым. Чтобы облегчить положе-
ние в центральных промышленных райо-
нах, нужно было вывезти туда хлеб из
Сибири. А зима 1921-1922 гг. в Сибири
была морозной и снежной: пронесся небы-
валый циклон с метелями. Па больших
участках железной дороги образовались
огромные снежные заносы.
Поезда с хлебом, который так был ну-
жен молодой республике Советов, стояли
па полустанках и станциях. Для того,
чтобы организовать доставку хлеба, пар-
тия направила в Сибирь Феликса Эдмун-
довича Дзержинского. В январе 1922 г.
он прибыл в Омск.
В помощь Ф. Э. Дзержинскому был мо-
билизован ряд руководящих партийных
работников Сибири, в том числе и В. Н.
Чайванов.
Вспоминая первую встречу с Феликсом
Эдмундовичем Дзержинским, Владимир
Николаевич Чайванов писал: «И вот мы
в Омске. Время позднее, около трех ча-
сов ночи. Первым делом я решил разы-
скать поезд Дзержинского, рассчитывая
получить у дежурного направление на ноч-
лег, а затем к месту работы. Но вышло
совсем по-другому. Дежурный повел меня
в вагон и объявил, что меня примет Дзер-
жинский. Вскоре я был у него в кабинете.
Услышав мои шаги, Феликс Эдмундович
поднял голову, вышел из-за стола, поздо-
ровался, назвав по имени и отчеству. За-
тем. мягко положив руку на мое плечо,
сказал: «О себе ни слова, все знаю. Блн-
х;е к делк. Садитесь»...
Затем Дзержинский сообщил, что я на-
значаюсь на самый ответственный участок
Омск—Челябинск для ликвидации пробки
в Петропавловске и вручил мне мандат.
«Вы получили большие права,— сказал
Дзержинский, но у вас ничего не выйдет,
если не свяжетесь с народом, с которым
придется работать, если люди не поймет
ваших прав, вашего задания, если они не
осознают, что вся ваша работа в интере-
сах народа...»
Начались дни напряженного тяжелого
труда. Мобилизованное население, путей-
133
цы и красноармейцы в лютую сибирскую
стужу метр за метром очищали от снеж-
ных заносов железную дорогу, делали
снегозащитные заграждения и прокладыва-
ли новую ветку, соединяющую Петропав-
ловск с Кокчетавом. Работали круглосу-
точно, в несколько смен, урывая для сна
5—Б часов. Первый поезд с сибирским хле-
бом отправился в путь раньше намечен-
ного срока, везя сибирский хлеб рабочим
Москвы, Петрограда, Иванова, Тулы.
После успешного выполнения задания
спустя некоторое время Владимир Нико-
лаевич по телеграфному вызову Дзержин-
ского был откомандирован в Москву и на-
значен управляющим делами ВЧК.-ГПУ.
Совершенно особое внимание ВЧК об-
ращала в то время на борьбу с детской
беспризорностью. Тысячи ребят, потеряв-
ших родителей в годы воины, жили иа
улицах, занимались воровством, попрошай-
ничеством. И ответственным за этот очрць
важный участок работы ВЧК назначила
Владимира Николаевича Чайванова.
Бывший беспризорник, ныне крупней-
ший ученый-генетик с мировым именем
академик Н. П. Дубинин писал: «В 1963
году ко мне в лабораторию радиационной
генетики Института биофизики Академии
наук на Бауманской, 5, в Москве, где я
тогда работал, пришел журналист М. Я.
Лещинский. Он показал мне фотографию,
иа которой был запечатлен В. И, Ленин и
рядом с ним два паренька. Журналист
рассказал историю этой фотографии. Опа
сделана на Красной площади в Москве
1 мая 1919 года и хранится в Центральном
партийном архиве Института марксизма-
ленинизма вместе с другими ленинскими
фотографиями. Но на других снимках эти
два паренька больше не встречаются. Кто
же они и какова их судьба? На этот во-
прос не смогли ответить даже старые ком-
мунисты — участники первомайского пара-
да 1919 года. Правда, было высказано
предположение, что, вполне возможно, это
бывшие беспризорные, воспитанники де1=
ских домов.
Как-то Лещинский рассказал о своих
поисках генералу А. А. Лобачеву, в дет-
стве тоже бывшему беспризорнику. Лицо
одного из ребят — того, что поменьше,—
показалось ему знакомым, по фамилии его
он не вспомнил, посоветовал обратиться
к В. Н. Чайванову. Адрес оказался пра-
вильным. С В. Н. Чайвановым незадолго
до этого я сам встречался. Узнав о моих
похождениях в 1919 г., он воскликнул-
«Так это вы, наш Коля Дубинин!» По его
словам, у него сохранились даже выписки
о подобранных беспризорниках, есть за-
пись и обо мне».
Вскоре Чайванов назначается начальни-
ком административно-финансового упр<'^.-
ления BGHX, председателем которого был
Ф. Э. Дзержинский. Одновременно^ он
был назначен управляющим делами 1 лав-
ного выставочного комитета.
Первым после Великой Октябрьской со-
циалистической революции опытом орга-
низации крупной выставки была Всерос-
сийская сельскохозяйственная и кустарно-
промышленная выставка 1923 года.
Владимир Ильич Лепин в своем привет-
ствии выставке от 14 ноября 1922 года пи-
сал: «Придаю очень большое значение вы-
ставке; уверен, что все организации ока-
жут ен полное содействие, от души же-
лаю наилучшего успеха».
Выставка была открыта 19 августа
1923 г. в Москве па территории тепереш-
него Центрального парка культуры н от-
дыха имени Горького. Это была первая
в мире подлинно крестьянская, массовая
выставка, где были показаны достижения
Советской власти в деле восстановления
сельского хозяйства после потрясений пер-
вой мировой и гражданской войн н на
примере первых совхозов н колхозов
вскрыты неизмеримые преимущества круп-
ного социалистического сельского хозяй-
ства.
В декабре 1927 года в день десятиле-
тия органон ВЧК-ОГПУ Владимир Нико-
лаевич был награжден почетным боевым
оружием «Маузер» с надписью «За бес-
пощадную борьбу с контрреволюцией».
В начале 1923 года по рекомендации
А. В. Луначарского Владимир Николаевич
Чайванов стал организатором и первым
председателем Акционерного общества
«Советская филармония» (СОФИЯ), кото-
рое было создано в связи с Постановле-
нием Совнаркома от 10 февраля 1923 года.
В последние годы жизни В. Н. Чайва-
нов работал над книгой о революционных
событиях в Иркутске 1905—1917 гг_, под-
польной деятельности ревкома в Монго-
лии. работе в ВЧК, создании «Советской
филармонии» н совместной работе с Дмит-
рием Ильичем Ульяновым и Анатолием
Васильевичем Луначарским. Он занима-
ется в архивах, библиотеках, встречается с
участниками тех далеких и бурных собы-
тий, ведет оживленную переписку. Но
смерть оборвала работу. Умер Владимир
Николаевич в 1965 г.
Имя Владимира Николаевича Чайвано-
ва. ветерана партии Ленина, славного сы-
на бурятского народа, навсегда сохранит-
ся в благодарной памяти потомков.
Г. БАН ЧИКОВ,
кандидат исторических наук.
Александр СОКТОЕВ,
кандидат филологических наук
Октябрь и бурятская литература
(К ВОПРОСУ СТАНОВЛЕНИЯ МЕТОДА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО
РЕАЛИЗМА )
На исходе 20-х годов читающая Буря-
тия была потрясена двумя рассказами на-
чавшего уже говорить во весь голос мо-
лодого писателя Хоцы Намсарасва «Смерть
сирот» и «Хозяин и батрак»— о положе-
нии народа в условиях дореволюционной
Бурятии. Они были изданы на старомон-
гольском алфавите в виде доступных ДЛЯ
широкой аратской массы маленьких
брошюр.
К этому времени читатели уже имели
интересную, хотя п небольшую библио-
течку художественных рассказов и пьес о
жизни народа в условиях царизма. Издава-
лись отдельные рассказы и ставились спек-
такли по произведениям писателей доок-
тябрьского периода бурятской литературы,
которые продолжали производить впечат-
ление и считались тогда своего рода этало-
ном реалистического творчества, образцами
идейного и художественного осмысления
национальной действительности. Это, в пер-
вую очередь, произведения Б. Бараднна,
С. Туя, Ж. Ватоныренова, Д-Р. Намжилона,
Ч-Л. Базарона.
Что же нового несли с собой рассказы
X. Намсараева? Почему именно они ока-
зали особое художественное воздействие
на читателей, и на молодых писателей тон
поры?
Это были рассказы, с которых начина-
лись интенсивнейшие художественные по-
иски с целью воплощения в литературе
того нового, что нес с собой Великий
Октябрь.
На первый взгляд, вроде бы ничего
особенного в них не было; более того —
по содержанию они как будто были в
русле старой литературы Бурятии. Оба
рассказа повествуют о жестокости старого
мира, о тех преступлениях, которые тво-
рили богачи и нойоны вместе со служи-
телями буддийских монастырей. Зверопо-
добный нойон Бата пинком в живот обры-
вает жизнь маленького беззащитного па-
стушка, посмевшего заступиться за люби-
мого ягненка («Смерть сирот»). После
триднатилетнен безжалостной эксплуата-
ции, выжав из наемного работника, ше-
стидесятидевятилетнего Лубсана, все жиз-
ненные соки, богач Бадма бесчеловечно из-
бивает больного немощного старика; свя-
занного, он отвозит его в дремучий лес и
оставляет там на съедение волкам; и,
когда тот, выбиваясь из сил, приползает к
дому своего хозяина, окончательно рас-
свирепевший Бадма приканчивает его бе-
резовой дубиной, бросает труп в колодец,
предусмотрительно замуровав его, чтобы
скрыть от человеческих глаз гнусное пре-
ступление («Хозяин и батрак»).
Казалось бы, все это — продолжение тех
же мотивов и сюжетов, которыми были
полны пьесы, рассказы, стихотворные со-
чинения, уже вошедшие в обиход. Ведь н
в них немало говорилось о самых различ-
ных пороках представителей отживающего
мира со всеми его атрибутами отсталости,
дикости, жестокости, невежества и бес-
культурья. И в них довольно громко зву-
чали протест против темного царства на-
силия и произвола и призывы к новой,
светлой жизни.
Достаточно вспомнить историю любви
молодого парня из середняцкой среды
Лхасарана и дочери богача Долгор, дав-
шую основание автору пьесы «Обновле-
ние» талантливому драматургу Д-Р. Нам-
жилону обрушиться с критикой на мцр
135
старых традиций и обычаев, который вы-
рос грозной стеной перед светлыми чув-
ствами влюбленных только потому, что
калым отца Лхасарана не мог идти в
сравнение с калымом всесильного богатея
Убашп. Богачи, нойоны, ламы подверга-
лись критике в литературе „ непрестанно,
начиная от первой русской революции
1905 г. и кончая периодом Февральской
революции 1917 г.
Если собрать и. выстроить в ряд всех
невежественных нойонов-самодуров, алчных
стяжателей, выведенных писателями доок-
тябрьской художественной литературы,—
от умственно ограниченного, сонного и ле-
нивого представителя местной власти
Жигдэна Зориктусва из пьесы Б. Барадп-
на «Бурятские нойоны прошлого» до са-
модовольного Гэгдуна Тарбаева, овладев-
шего искусством приумножения капита-
лов (рассказ Ж. Батоцырепова «Пурга»),—
то могла бы получиться целая галерея
отрицательных персонажей, прошедших
суровую критику и художественное ос-
меяние.
Что же касается отражения в литера-
туре классовой дифференциации в старом
бурятском улусе, противоположностей ха-
рактеров и типов, вытекающих из разли-
чий в имущественном положении, и мест,
занимаемых персонажами па лестнице со-
циальной иерархии, то и с этой стороны
рассказы X. Намсараева не могли претен-
довать иа новизну. Ясно, что Лхасаран,
герой упомянутой пьесы Д-Р. Намжилона,
испытывает трудности на пути к своему
счастью из-за социального неравноправия.
Точно так же можно сказать и об изоб-
ражении трудовых слоев улусного населе-
ния — от маломощных- середняков до обез-
доленных бедняков и наемных работников-
батраков (рассказы Б. Барадина, Ж. Ба-
тоцыренова).
Реализм дооктябрьской бурятской ху-
дожественной литературы добился заметных
результатов в отображении подъема на-
ционального самосознания, вызванного
первыми двумя русскими буржуазно-де-
мократическими революциями, порыва на-
рода к свету, знаниям, новому достойному
для себя существованию. Реализм опирался
на добротное для своего времени знание
национальной истории, особенностей жизни
и быта всех слоев старого бурятского улу-
са, своеобразия материальной и духовной
культуры народа, выраженной в его при-
кладном искусстве и устно-поэтическом
творчестве. И это знание отличалось науч-
ностью и своего рода энциклопедизмом.
У представителей реализма бурятской
художественной литературы дооктябрьско-
го периода было немало энтузиазма, иск-
ренней веры з необходимость существен-
ного обновления всей старой жизни, но н
столько же иллюзий, политического ро-
мантизма. порожденных буржуазно-демок-
ратическим содержанием идеалов нацио-
нально-освободительного движения в Бу-
рятии 1905—1917 годов, что в конце кон-
цов уже после Октября привело их реа-
лизм к безысходному кризису и отходу
от подлинной художественной правды.
Стремясь к национальному освобождению
и доведя этот лозунг до , абсолюта, писа-
тели оставляли в стороне самый главный
вопрос--социальное освобождение тру-
дящихся масс Бурятии; нападая на ца-
ризм, они смешивали его с русским на-
родом; обличая нойонов и зажиточную вер-
хушку бурятского общества чисто в «куль-
турпическо-.:» плайе, они оберегали от
критики их эксплуататорскую сущность;
высмеивая лам, они горячо отстаивали
чистоту учения Будды, широко изображая
различие социальных слоев и групп в
v.iyce, они проповедовали «классовый мир»
как единственное спасение национальной
целостности бурят. Таковы были идейные
основы реализма буржуазно-демократи-
ческого течения литературы Бурятии до-
октябрьского периода, который некоторое
время по инерции продолжал проявлять
себя и после Октября.
Именно в такой идейной и художест-
венной атмосфере появились в конке 20-х
годов упомянутые рассказы X. Намса-
раева.
При всей, казалось бы, схожести с гос-
подствовавшими тогда сюжетами, осно-
ванными на показе мира самодуров-нойо-
нов и богачей, рассказы X. Намсараева
«Смерть сирот» и «Хозяин и бзтрак» отли-
чались от них всем строем и направлен-
ностью своего внутреннего содержания.
И в этом плане они были глубоко поле-
мичны.
Спор шел по существу: был ли в бурят-
ском улусе классовый мир между нойона-
ми и богачами, с одной стороны, и экс-
плуатируемой ими беднотой — с другой?’
И возможен ли вообще между ними такой
мир?
Спор этот не случаен. Старое пойоистпо
н местное кулачество после Октябрьской
революции и окончания гражданской вой-
ны потерпели лишь политическое пораже-
ние, но все еще оставались сильными и
влиятельными в экономическом и социаль-
ном плане и вовсе не думали сходить с
исторической сцены. В силу этого в 20-е
годы классовая борьба не только не зату-
хала, во вступала в свою решающую фазу.
Писатели буржуазно-демократического
течения старой бурятской литературы от-
вечали на этот острейший для 20-х годов
вопрос положительно: классовый ми/»
внутри улуса был и вообще он возможен.
Жнвст же в именин крупного богача Сэпгэ
сын бедняка Дамдпнсурэн, II живет не-
плохо в качестве делопроизводителя, даже
припеваючи: «Он сделался большим ще-
голем... Он разъезжал из хороших лоша-
дях, одевался в лучшую одежду» (рас-
сказ Б. Барадина «Отец Сэнгэ»), Ж. Ба-
тоныренов в рассказе «Пурга» утверж-
дает, что классовый союз между ломом.
136
состоятельнейшего в улусе человека Гэг-
дуна Тарбаева и семьей беднейшего из
бедняков Найгур Цырена вполне возмо-
жен. Венцом такого союза является лю-
бовь Тамжид, дочери Тарбаева, к юному
батраку Рабдану, сближение которых друг
с другом олицетворяет и поэтизирует свое-
образное классовое «братание» богатых
и бедных, кулаков и батраков («Мы с
тобой, как брат с сестрой теперь»,— го-
ворит Тамжид Рабдану, а Рабдан, раст-
роганный столь лестным для него отно-
шением белоручки, в слезах благодарно-
сти к своей благодетельнице произносит
в финале: «Боже, до сих пор мне как-то
не выпадало счастье сидеть с тобой так,
как сидим мы с тобой сейчас... Так давай
же па всю жизнь соединим наши судьбы
и никогда не будем расставаться друг с
другом»).
X. Намсараев начисто отвергает подоб-
ную филантропическую болтовню, усмат-
ривая в ней стремление замаскировать
вопиющие социальные противоречия, иму-
щественные и правовые различия между
кулаками и батраками и желание искусст-
венно соединить эти два класса в некоем
сентиментально-любовном союзе.
X. Намсараев раскрывает перед читате-
лями другую, более глубокую и суровую
правду. Здесь, в старом бурятском улусе,
оборваны все нити человеческого братст-
ва и единства, некогда связывавшие ро-
довичей друг с другом, между ними оста-
лась единственная форма связи — безжа-
лостная, не знающая никаких границ, эк-
сплуатация богатыми подневольного бед-
ного люда. Богач смотрит на батрака, как
на своего прямого антипода, считает его
существом самого низкого сорта, ставит
его в один ряд со своим скотом или ка-
кой-нибудь паршивой собакой. « И вои-
стину он был для богача Баты чем-то вро-
де скота»,— говорится о маленьком Доц»
доке в рассказе «Смерть сирот». Батракам1,
явившимся на обед, хозяин говорит та-
кие слова: «Уж не деревянные ли штаны
на вас? Чего застыли в дверях и шарите
глазами по потолку, словно верблюды,
обожравшиеся крапивой? Вон там, в чане,
ваша похлебка, разливайте и лакайте!»
(«Хозяин и батрак»).
Двумя своими рассказами, написанны-
ми с позиций иного реализма, нежели тот,
которого придерживались писатели доок-
тябрьского буржуазно-демократического
просветительства, X. Намсараев самым
существенным образом подрывает основы
идейной и художественной интерпретации
взаимоотношений различных социальных
Слоев друг с другом, господствовавшей в
литературе Бурятии тех лет. Он Утверж-
дает: не было, пет и не может быть ни-
какого классового мира между богатыми
п бедными, точно так же, как и не может
быть хваленого «национального единства»,
пока п бурятском улусе царит социальное
нераНноггравме, продолжается эксплуата-
ция человека человеком, пока творятся ак-
ты беззакония со стороны сильных мира
сего.
X. Намсараев, выступая в защиту экс-
плуатируемой части бурятского общест-
ва, мыслит идеями Великого Октября,
т. е. социалистически, и по-настоящему
правдиво показывает непримиримый;
классовый антагонизм, царящий в улусе.
«Ведь социализмом называется протест
и борьба против эксплуатации трудя-
щихся, борьба, направленная на совер-
шенное уничтожение этой эксплуата-
ции...»1
Так, благодаря идеям Великой Ок-
тябрьской социалистической революции
стали появляться в бурятской литерату-
ре произведения, намечавшие первый и
главный принцип реализма нового ти-
па — принцип народности, т. е. отобра-
жение жизни с позиций трудящихся арат-
ских масс.
Зачинатели новой, уже советской ли-
тературы Бурятии X. Намсараев, Ц. Дон,
М. Сарпдак, Б. Базаров, А. Шалаев,
Д. Дашипимаев и другие ограничиваются
изображением преступного старого мира
и его жертв. Они воспроизводят фраг-
мент за фрагментом из скорбных и горь-
ких страниц прошлой жизни трудового
народа.
Преобладающей и наиболее доступной
художественной формой этого начально-
го периода является рассказ, отличав-
шийся от рассказов дооктябрьской про-
светительской литературы Бурятии пре-
дельным обнажением классовых противо-
речий, остротой социальных конфликтов
в старом бурятском улусе.
Однако, несмотря на достигнутую бо-
лее суровую п беспощадную правду в
воспроизведении тяжелой участи бедня-
ков. слабым местом в этих повествова-
ниях являлось изображение народа как
пассивной массы. Быть может, наиболее
характерным проявлением слабости пер-
воначальной художественной интерпрета-
ции темы народа являются образы его
представителей, взятые Намсараевым в
рассмотренных нами двух рассказах в
весьма крайних возрастных периодах че-
ловеческой жизни: семилетний беспомощ-
ный пастушонок Дондок и 69-летний
дпяхлый, больной старик Лубсан. т. о.
народ представляют герои, не имеющие
возможности по-настоящему проявить
силу своего характера и отстоять свое
человеческое достоинство.
Рассказы, в которых показывались
страдания трудового народа в дореволю-
ционное время, производили потрясаю-
щее. ио вместе с тем и гнетущее впечат-
ление.
Такой взгляд на народ, как на пассив-
ную жертву истории, обреченную лишь,
сносить суровые удары немилостивой
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 1, стр. 281,
137
судьбы, характеризовался неким метафи-
зическим подходом, не дававшим воз-
можность почувствовать и понять диа-
лектику народной жизни, перед которой
Великий Октябрь открыл неограниченные
просторы для подлинно свободного твор-
ческого развития. Материалом большин-
ства рассказов берется реальная дейст-
вительность, но действительность в ее за-
конченном, завершенном состоянии, не
имеющая своего ‘продолжения, не способ-
ная к переходу нз одного состояния в
другое, из прежнего качества в новое,
наглухо замкнутая в самой себе и ис-
черпывающая самую себя, как правило,
в мрачном трагическом финале.
Кроме того, самая привязанность тог-
дашней неокрепшей прозы отдельной
ситуации, к изображению маленьких уча-
стков народной жизни, изолированных
•фрагментов национального бытия несомнен-
но сужала н ограничивала возможности
проявления подлинной народности как прин-
ципа качественно нового реалистического
отражения действительности. Народность
литературы требовала более последователь-
ной художественной методологии в освеще-
нии темы народа, показа его не только как
страдальца, ио и как главной и решаю-
щей силы современной истории, револю-
ционной эпохи.
Чтобы преодолеть эти слабые сторо-
ны, советской литературе Бурятии пред-
стояло прежде всего полностью освобо-
диться от пережиточных остатков идео-
логии старого эксплуататорского обще-
ства, иа протяжении многих веков вну-
шавшей самыми изощренными приемами
и способами простым, неграмотным ара-
там, что самое истинное их предназна-
чение— быть холопами своих господ,
что сами они пи на что не способны, сле-
пы, глупы н беспомощны, что их участь —
страдание, которое вознаградится бла-
гом в будущих перерождениях, в рай-
ских кущах Будды.
Говоря о реальных трудностях, стоя-
щих на пути пробуждения социальной,
творческой активности трудящихся масс
России, и о великом значении Октябрь-
ской революции в преодолении у пабо-
чнх и крестьян «рабьей привычки», В. И.
Ленин писал; «Во что бы то ни стало
-надо разбить старый, нелепый, дикий,
гнусный и мерзкий предрассудок, будто
управлять государством. будто ведать
организационным строительством социа-
листического общества могут только так
называемые «высшие классы», только бо-
гатые или прошедшие школу богатых
классов.»’
Новой советской литературе Бурятии
следовало выработать такую методоло-
гию художественного творчества, кото-
рая бы полностью соответствовала новой
революционной действительности, была но-
ваторской по отношению К старой бурят-
ской литературе, стоявшей на позициях
буржуазно-демократического просвети-
тельства с его ориентацией на полубур-
жуазную национальную интеллигенцию,
как на единственную активную истори-
ческую силу, н с его взглядом на трудя-
щиеся .массы, как на слепых исполните-
лей «разумных» предначертаний этой «об-
разованной» интеллигенции.
Одним из важнейших требований, ко-
торые предъявлял А. М. Горький к но-
вой литературе, было требование изоб-
ражения человека труда во всей полно-
те современного его исторического бы-
тия — не только забитым и угнетенным,
но и достаточно сознательным, чтобы нс
покоряться несправедливой судьбе, му-
жественным, чтобы отстаивать свои пра-
ва, и сильным, чтобы уничтожить раз и
навсегда строй, основанный на жестокой
эксплуатации и унижении трудящихся.
Писатели, которые работали рядом с
А. АГ Горьким, неоднократно подчерки-
вали именно эту сторону его новой ли-
тературной программы. Небезынтересно в
этой связи воспоминание А. С. Серафи-
мовича о ранней поре своего творчества.
Однажды он, начинающий писатель, при-
нес в «Знание» Горькому для публика-
ции одни из своих первых рассказов
«Маленький шахтер».
«Алексею А\акснмовичу рассказ пон-
равился,
-- Хорошо! — сказал он. нажимая на
«о». Да вдруг поднялся во весь рост,
протянул руку и проговорил взволно-
ванно'
— Вы не забывайте: шахтеры — ведь
это же рабочие! Они вед,, создают все,
что кругом, У вас они только беднень-
кие п забитые, — жалко их... А ведь это
не вся правда... Вот у вас этот мальчо-
нок, — ну, жалко его. конечно. Но вы-
растет, он же настоящий потомственный
шахтер будет! Перед ним земля-то, нед-
ра раздвигаться будут. Это вот, знаете,
забываем мы все. А надо помнить, А раз
помнить, значит, и изображать
Я шел от него оглушенный...»8
Задача преодоления всего комплекса
старой официальной идеологии, воспева-
ние в народе активных и бодрых начал,
основанное на вере в его неограниченные
творческие возможности, была одной из
самых актуальных задач литературы не
только в Бурятии, но и других отсталых
стран Востока, где начинало лишь про-
буждаться народное самосознание и где
все еше непомерно большую роль про-
должала играть религия.
Неспучанно А. М. Горький, я ответ на
ппосьбу монгольского писателя Бутухана
Эрдэни указать, какую литературу же-
лательно было бы переводить с русско-
го языка на монгольский, в своем пись-
ме от 19 мая 1925 г. советовал-
«Желание — суть источник страда-
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 35, стр. 198—199.
! Серафимович. Собр. соч., т. 10, М., 1968, стр. 424.
138
.кия», — учил Будда. Европа ушла впе-
ред других народов мира в области нау-
ки, искусства и техники именно потому,
что она никогда не боялась страдать,
всегда желая лучшего, чем она уже об-
ладает. Она сумела пробудить в массах
стремление к справедливости, к свободе,
и за одно это мы должны простить ей
множество ее грехов и преступлений.
Мне кажется, что знакомя монгольский
народ с духом Европы и современными
нам желаниями ее масс, Вам следует пе-
реводить именно те европейские книги, в
которых наиболее ярко выражен прин-
цип активности, напряжение мысли, стре-
мящейся к деятельной свободе, а не к
свободе бездействия... выбирать те, в ко-
торых наиболее ярко показан героизм
человека.»1
До Великой Октябрьской революции,
да и в первые годы Советской власти,
имя Горького и Бурятии было известно,
быть может, лишь понаслышке и притом
только тем образованным людям, кото-
рых в то время можно было перечесть
по пальцам. Подавляющей же массе бу-
рятского населения оно было, можно
сказать, совсем не известно.
II только в 20-30-с годы, в пору за-
рождения бурятской советской литерату-
ры, два события, следовавшие друг за
другом н взбудоражившие культурную
жизнь страны Советов, усиливают инте-
рес к Горькому и его произведениям.
Это — юбилей, посвященный 60-лгтию со
дня рождения Горького, в 1928 году и
40-летие его литературной и обществен-
ной деятельности в 1932 году, так же
широко отмечавшийся по всей стране.
Эти два события ярко зажгли в Бурятии
пмя Горького и имели своим следствием
то, что именно с этого момента в респуб-
лике началось массовое знакомство с
творчеством великого пролетарского пи-
сателя.
29 марта 1928 г., в дни, когда страна
праздновала 60-летис со дня рождения
писателя, литературная и культурная об-
щественность республики откликается
статьей Мунко Сарпдака «Максим Горь-
кий» и стихотворением «Песнь об орлен-
ке» Солбонэ Туя — поэта, который пер-
вым из плеяды писателей дооктябрьско-
го буржуазно-демократического просвети-
тельства активно включился в процесс
формирования новой литературы, нацио-
нальной по форме и социалистической по
содержанию.
Оба выступления весьма примечатель-
ны: это не только самые первые отклики
на творчество Горького в Бурятии, но и
документы, свидетельствующие о своеоб
палии восприятия в те голы националь-
ной дятературон республики Горького
как писателя.
В статье Мунко Саридака два момен-
та из жизни и творчества писателя наш-
ли наиболее яркое и сильное освещение.
Прежде всего — необычная биография
юбиляра, то, что поражало всех, кто
впервые знакомился с его жизненной судь-
бой, затем примечательная оценка су-
ти его творчества с позиции именно пред-
ставителя новой бурятской литературы.
Автор выделяет в творчестве Горько-
го то, что так не хватало в те годы бу-
рятской советской литературе, — боевого,
горячего революционно-романтического
порыва, бодрых, активных и жизнеут-
верждающих нот. Вот почему в статье на
первый план творчества Горького выдви-
нуты такие его вещи, как «Песня о Соко-
ле», «Песнь о Буревестнике», «Челкаш»,
«Старуха Изергнль», они прёдставлещя
автором как образцы, которые, подобно
свежему воздуху, необходимы для твор-
ческого преломления современной бурят-
ской литературе.
«Песнь об орленке» С. Туя — это бурят-
ский вариант, а точнее перефраза двух ре-
волюционно-романтических произведений
Горького — «Песня о Соколе» и «Песня о
Буревестнике». Она вся построена на ре-
минисценциях из этих произведений,
обильно насыщена цитатами из них, сле-
дует их ритмическому строю. Лирический
герой признается, что однажды «в за-
тншьи поля, в застое прошлом» он услы-
шал песню... (И далее в стихотворении
следует довольно обширная цитата из
«Песни о Соколе»), Тогда «поле» было
сонно, и люди «поля» ничего не желали,
смирившись со зноем, тишиной и прозябани-
ем. Как вдруг в небе появился орленок.
II с этого момента в стихотворении воз-
никают интонации «Песни о Буревестнике»:
Над застоем тихо спящих
Звуки сонность раздирают. ,
Между высью и поляной
Вьется с криками орленок,
В бурю грозную влюбленный...
В строении сюжета видно стремление
отразить местный колорит, для чего вво-
дятся романтические образы «поля» (бу-
рятской, степи) и «орленка» — глашатая
бури на ее бескрайних просторах. Но это
желание повернуть сюжет в сторону мест-
ных условий находит однако слабое поэ-
тическое разрешение, ибо за исключением
этих двух условных поэтических образов
в стихотворении нет ничего, что могло
бы зримо и четко представить бурятский
быт накануне революционной бури.
Однако само по себе обращение к горь-
ковским революционно-романтическим про-
изведениям и желание по-своему переф-
разировать их тексты было бы неправиль-
но принимать за пустое и неудачное
подражательство. Для бурятской совет-
1 Материалы по истории и филологии Центральной Азии. Академия наук СССР.
Сибирское отделение. Труды БКНИИ. Вып. 8. Серия востоковедения. Улан-Удэ, 1962,
стр. 141.
139
ской литературы конца 20-х годов это
было своего рода причащением к настоя-
щей поэзии, началом усвоения методоло-
гических принципов горьковского творче-
ства, которое впоследствии самым пло-
дотворным образом скажется в дальней-
шем поступательном развитии молодой ли-
тературы Бурятии.
Так, начиная с 20-х годов, новая лите-
ратура Бурятии' начинает путь интенсив-
ного духовного освоения богатейшего
творческого наследия русской советскои
литературы.
Именно с этих пор на страницах рес-
публиканской печати разгорается борьба
за активное, социально-преобразующее
искусство, за более глубокий н всесторон-
ний реализм в изображении социальных
конфликтов.
«Вечно говорить и долбить о белом уг-
нетении... право же будет скучновато»,—
писал молодой бурятский критик Углепей
Жабар в статье «О чем пишут писатели
Бурятии я о чем они должны писать». По
мнению критика, новая советская литера-
тура Бурятии может передать смысл Ок-
тября в красках и образах, лишь выде-
ляя его носителя — пролетария со всей его
обстановкой, переживаниями.
Преобладание мотивов скорбя н печали,
навеваемые картинами прошлой жизни бу-
рят, было характерным явлением не толь-
ко для литературы 20-х годов, но и для
бурятской живописи тех лет.
Мунко Саридак в одной из своих ста-
тей, анализируя состояние тогдашней бу-
рятской живописи, с горечью отмечал
«...чрезмерную насыщенность картин моти-
вами прошлого или стариной патриархаль-
ного захолустного улуса»...
В противовес устанавливавшимся тен-
денциям изображения только мрачного
прошлого Мунко Саридак выдвинул и
сформулировал идеал нового искусства и
нового, более активного художественного
метода — «метода жизнестроеиия».
«Руководствуясь пониманием, что искус-
ство есть не только метод познания жиз-
ни в образах, по и метод жизнестроеиия.
целиком выросший из потребностей обще-
ства с исходящими отсюда социальными
функциями,— писал М. Саридак,— мы бе-
рем того или иного художника в неразрыв-
ной связи с эпохой и впереди общества,
как организующую силу».1 И далее; «Нам
нужно мастерство, нужна ослепительная
игра красок и цветов, нам нужны новые
материалы и художественные средства в
изобразительном искусстве, но все это
должно быть одухотворено живой соци-
альной идеен, все это должно заключать
в себе потенциальную зарядку к жизне-
строенпю».
Молодые деятели новой культуры и ли-
тературы звали художников, работников
театра, писателей к тесной связи с жизнью
трудового народа, приступившего к строи-
тельству социализма, к отражению той по-
ни, которая возникла в бурятском улусе
тех лет. «Каждому мало-мальски разбираю-
щемуся человеку ясно, что улус не един,
там уже не «сплошной» мертвый «степ-
ной» быт. Там происходит борьба нового
быта со старым. Из среды улуса выделя-
ются разнообразные остродумающие ско-
товоды-буряты или так называемые бес-
партийные активисты. Наконец, там есть
совершенно новый людской материал: ком-
мунисты, комсомольцы, женделегатки, пи-
онеры и т. д.»,— писал Б. Тогмптоп («Бу-
рят-Монгольская правда», 1928, 18 мар-
та). Эти же задачи ставил перед писате-
лями Бурятии Углепей /Кабар: «Наряду
с этими темами (т. е. посвященными изоб-
ражению уходящей в прошлое старей
жизни—А. С.), конечно, имеются и дру-
гие, ио они еще не затронуты художест-
венными произведениями. Революционный
период, борьба классов, революция, не
только освободившая бурят, но приведшая
к власти рабочих и крестьян, отклики
этой революции в отдельных слоях бурят-
ского населения...— материал ценный, тре-
бующий своих художников, но он еще у
нас не задет...»
К требованию отражения в литературе
новой революционной действительности
присоединился и С. Туя: «Эпоха пролетар-
ской диктатуры, с предоставлением малым
народностям полной возможности само-
определения п самотворчества, должна по-
ложить конец всяким сомнениям и ликви-
даторским настроениям. Не мо?:<ет и не
должно быть теперь той черной полоски
унЫния п «хмури», которая проходила
через «степь настроения» нашей первой
национальной интеллигенции в пеоиод так
называемого «пессимизма на бурятской
почве»... Октябрь внедряет в широкие
массы трудящихся бурят-монголов новое
сознание, новые чувства».— писал он.
Одним из важнейших принципов новой
художественной методологии, разрабаты-
вавшихся в статьях молодых советских
литераторов Бурятии, был принцип изоб-
ражения национальной жизни под углом
зрения идей пролетарского, социалистиче-
ского интернационализма. Это была борь-
ба против идей национальной обособлен-
ности и сепаратизма, которые пропоседы-
валнсь старым буржуазно-демократиче-
ским течением литературы бурятского
просветительства еще в дооктябрьский пе-
риод и которые продолжали проявлять
себя в ряде произведений, создавшихся
поете Октября. «У нас пишут главным об-
разом о бурятах, другие нации мало или
1 Мункэ Саридак. Об изобразительном искусстве бурят-мопго.'.ов (Критический
этюд). «Жизнь Бурятии», стр. 91.
140
совсем не участвуют в произведениях пи-
сателей бурят. Конечно, слышать, худо-
жественно воспринимать все бурятское
для бурят легче, ближе и понятнее.
А будет ли это полно? Удовлетворит ли
растущие художественные запросы чита-
теля? Не захотят ли степняки услышать и
унидсть образ трудящихся другой на-
ции, их труд, быт, борьбу?
Можно ли, передавая, скажем. Октябрь-
скую революцию, обойти молчанием герои-
ческую борьбу авангарда трудящихся —
рабочий класс?
...Поэтому кругозор, выходящий из ра-
мок бурятской действительности, крылья,
способные размахнуться вглубь, должен
развивать, воспитывать в себе иаш писа-
тель-бурят.
Тогда краски будут богаче, чувства
глубже, сильнее мысли»,— утверждал в
статье Угленей Жабар.
Цитировавшиеся выше статьи бурятских
критиков были написаны под громадным
воздействием идей Великого Октября, той
социалистической нови, которая неудержи-
мо наступала па старый быт. старые
литературные и художественные традиции,
переставшие отвечать содержанию и духу
новейшей революционной эпохи. На всех
них чувствуется печать благотворного воз-
действия русской советской литературы,
новой социалистической культуры, распро-
странявшейся, подобно утреннему свету,
по бескрайним просторам многонациональ-
ной Советской Родины.
Своими страстными, острыми выступле-
ниями в печати, явившимися своего рода
манифестами подымавшейся социалисти-
ческой литературы Бурятии, эта критика
развернула перед художниками слова и
кисти целую программу нового художест-
венного творчества, которая, хотя и пунк-
тирно, но в целом совершенно правильно
и интуитивно уверенно определила будущее
развитие нового искусства Бурятии
именно по тому пути, который впоследст-
вии будет сформулирован, как метод со-
циалистического реализма.
Среди всех других важных проблем пер-
воочередной, самой неотложной была зада-
ча критического пересмотра прежней ху-
дожественной концепции.
Интересный путь к решению данной за-
дачи открыл Хоца Намсараев. Будучи
сам в известной степени сказнтелем-ули-
гершином, тонким знатоком и ценителем
почти всех жанров устной поэзии своего
народа, он первым обратил внимание на
необходимость использования богатейших
идейных и художественных традиций бу-
рятского фольклора.
Начиная с 1928 г. по 1935 г., он создает
рассказ за рассказом, а затем объединя-
ет их в сборник, который вышел в 1936 г
отдельной книжкой на латинизированном бу-
рятском алфавите, под названием «Так было
1 Выражение К- Маркса (К. Маркс и
стр. 54).
3 Банди — низший дамский чин.
(по мотивам хори-бурятского фольклора)».
Это был настоящий подарок не только
литературе, но и народу. Читая рассказы
этой книги, трудящиеся Советской Буря-
тии «весело расставались со своим прош-
лым»’. В этих рассказах все было празд-
нично: фейерверк народных шуток, каска-
ды острот, калейдоскоп плутовских проде-
лок, художественный наступательный
строи повествования. Книгой «Гак было»
X. Ыамсараева смеялась пробужденная
Октябрем бурятская степь. Это был смех
очищающий, безудержно радостный, непо-
бедимый, смех окрыленного революцией
народа.
Вот перед нами старик-бандн1 2 3... Бед-
няга проголодался. Он заходит в дом, где
готовится вкусный ужин. Но показать, что
его интересует мирская еда, старпк-бандп
не хочет. Лицемер и лицедей в одно и то
же время, он искусно разыгрывает безраз-
личие. Когда хозяйка попросила у ламы
чашу, он достал ее словно бы нехотя, по-
дул па нее и, протягивая, сказал: «Ну да
ладно. Только уж налей половинку».
Хозяйка так п сделала, налила поло-
винку и подала чашу ламе. Старик вновь
без всякого удовольствия принял из рук
хозяйки пищу, потянул носом, вдыхая за-
пах. некоторое мгновенье бормотал про
себя молитву’, потом попробовал па вкус.
Еда оказалась вкуснейшей, что впору и
слюнкам потечь.
Быстро и с превеликим аппетитом он
вылакал глотками суп, и, не удержавшись,
вытянул шею в сторону котла. Но, вспом-
нив вдруг, что вначале говорил «только
половинку», крайне смутился, однако че-
рез некоторое время махнул на все рукой.
Теперь только и слышалось: «налей еще
половнику», «а ну-ка еще разок половнн-
к;»,— в итоге опорожнил он «семь таких
половинок и кос-как насытился» (рассказ
«Старик-бапди»),
Обжорство, паразитизм существования
лам и шаманов стали объектом разящего
смеха в рассказах «Как стать унзатом» и
«Санхюдай».
В основе смеха Намсараева лежит глу-
боко верная, с точки зрения народной
идеологии, мысль, что вина многих выс-
меиваемых им отрицательных персонажей
в том, что они, заняв положение социаль-
ных верхов, откололись от целого
национальной жизни. Значит, они утрати-
ли ту' почву, на которой только и возмож-
но нормальное, естественное, разумное
существование человека. Фольклор любит
потешаться над претензиями индивидуаль-
ного сознания стать выше коллективного,
общенародного разума и часто выставля-
ет этот индивидуализм, как явление на-
пыщенное, пустое и жалкое, абсолютно
лишенное здравого смысла.
Продолжая традиции наоодно-поэтпче-
ской фантазии, Намсараев еще больше
заостряет идею бесплодности п безрассуд-
Ф. Энгельс об искусстве. Том 1, М., 1957,
141
пости всяких попыток индивидов обосо-
биться и противоставнть коллективу свой
эгоизм и свою власть над ним. Нойоны,
богачи, ламы в фольклорных рассказах
X. Намсараева — это не всесильные стра-
шилища, которых надо бояться, а всего
лишь надутые ничтожества.
Это был очень важный художественный
вывод и, несомненно, весьма ценный итог
проведенных поисков. Смех в сборнике
«Так было» легко преодолевает прежнюю
методологию изображения порядка старой
жизни — методологию, согласно которой
все представители старой власти, религии
и закона непременно должны были олицет-
ворять некую могущественную, несокру-
шимую СИЛ}'.
И разве можно было теперь бояться
всех этих лам, нойонов, богачей, когда
смех не просто уравнял их с простыми
людьми, но н, сорвав с них костюмы и
маски, обнажив их во всем нх внутреннем
И внешнем безобразии, поставил их значи-
тельно ниже любого бедняка? Как не
вспомнить слова Герцена о значении сме-
ха в истории культуры: «Смех - - вовсе
.чело не шуточное, и мы не поступимся...
Если низшим позволить смеяться при выс-
ших или если они не могут удержаться от
смеха, тогда прощай, чинопочитание. За-
ставить улыбнуться над богом Аписом —
значит расстричь его пз священного сана
в простые быки».
Прощай, чинопочитание... Не так ли
своеобразно прощалась с чинопочитанием
п сама бурятская проза? Начав с плача,
она впервые засмеялась.
И только простые люди сохраняют че-
ловеческое в человеке: вот уж кем можно
по-настояшему любоваться и восхищаться-
среди этого сброда исковерканных и обе-
зображенных душ!
Юркий, озорной Тахунай. одежда кото-
рого напоминала всклокоченную шерсть
полинявшей овны, была вся в лохмотьях,—
этот степной Гаврош нз рассказа «Таху-
най» не нуждается в чьей-либо помощи.
Он, как говорят, «сам с усам».
А вот пара балагуров. Эти два весель-
чака появляются всегда тогда, когда необ-
ходимо разрядить напряжение. И в дан-
ном случае они появились кстати... К мо-
менту их появления толпа в трепете и
страхе. А как же — едет сам грозный
Ахай нойон! Этим же двум потешникам
наплевать на Ахай нойона... Ямаан Жамса
вызывает на спор приятеля: «Хочешь —
при всем честном народе я посмеюсь над
этим Ахай нойоном?» Соохор Содбо хохо-
чет: «Над самим Ахай нойоном! Что ты!
Брось ты это! Каково мне будет слышать
п видеть, как т^бя за это идпядио помнут,
поколотят, растопчут в земле?» — «Ну, это
пустяки! — в свою очередь громко залива-
ется Ямаан Жамса,— хоть и грозен Ахай
нойон, но искусным приемом сумею! Вот
увидишь!» И сумел, конечно, его посра-
мить. Уж как хохотал народ.' А ведь не
будь потехи и смеха, который сравнял
142
Ахай нойона с простым людом, толпа
продолжала бы в страхе ползать перед
этим ничтожеством (рассказ «Ямаан Жам-
са»).
Одним нз самых существенных резуль-
татов рассматриваемой книги явилось то,
что в ней впервые в бурятской прозе тех
лет удалось положить конец оплакиванию
народа, идейно, эстетически, художествен-
но преодолеть прежний взгляд на парод,
как на хилую, беспомощную и безмерно
забитую, страдающую массу людей. Герои
рассказов «Так было»—из той же среды,
что и персонажи предшествовавших пове-
ствований, такие же обездоленные, лишен-
ные средства к существованию бедняки и
батраки. Но вместе е тем — это совсем
другие люди! Исчезли дряблые старческие
морщины, разогнулись сгорбленные спи-
ны, а прежние мальчики—сироты прев-
ратились в статных, ловких, проворных
парней. Все они подчеркнуто даны в рас-
цвете сил и здоровья, молоды, подвижны
и веселы, не стесняются в выражениях п
действиях, они любят жизнь, созданы для
жизни... Народ здесь представлен как cn.i.i.
полная неистощимой творческой энергии
и созидательной активности.
Хотя и в условной форме, посредством"
иародно-поэтическнх символов, проза но-
вой бурятской литературы впервые нащу-
пывает, находит и выражает большую
историческую правду о народе.
Сама тема парода оказывается, на коней,
в родной, свойственной ей стнхие, в кото-
рой только и могло развиваться, углуб-
ляться и совершенствоваться ее большое
эпическое содержание. Эта эпичность со-
держания в книге «Так было» проявля-
ется весьма зримо и весомо: именно об-
раз народа в ней впервые становится
центральной стержневой фигурой широко-
го повествования.
В ту пору это было огромным художе-
ственным достижением, так как литера-
турное повествование, казалось бы, самой
логикой первоначального развития обре-
ченное довольствоваться жанром коротко-
го рассказа, изображением только част-
ных эпизодов и отдельных фрагментов
жизни, неожиданно находит выход к ши-
рокому показу всего общества, опираясь
на те же самые короткие рассказы.
На пути к подлинно реалистическому
постижению истории народа бурятская со-,
ветская литература должна была со всей
необходимостью в рамках своего нацио-
нального — в данном случае художествен-
ного — самосознания преодолеть идеоло-
гию рабства, страх перед авторитетом
бога, власти, преклонение перед сильными
мира сего и. вместе с тем, пассивность,
бездеятельность, смирение, психологию
безучастного отношения к жизни, веками
ниушэвшихтя народу эксплуататорскими
учреждениями в прошлом, а в последние
два с лишним столетия усиленно пропове-
довавшихся буддийским вероучением, так
много сделавшим и преуспевшим в смысле
отуплении и затемнения народного сознания.
В этой связи нельзя ие согласиться с
теми положениями статьи М. Бахтина
«Эпос и роман», которые касаются роли
смеха в становлении эпических жанров
литературы. «Смех,- пишет М. Бахтин,—
обладает замечательной силой приближать
предмет, он вводит предмет в зону глубо-
го контакта, где его можно фамильярно
ощупывать со всех сторон, переворачивать,
выворачивать наизнанку, заглядывать сни-
зу и сверху, разбивать его внешнюю обо-
лочку, заглядывать в нутро, сомневаться;-
разлагать, расчленять, обнажать и ра-
зоблачать, свободно исследовать и экспе-
римеитарМвать... Смех — существенный
фактор в создании той предпосылки бес-
страшия, без которой невозможно реали-
стическое постижение мира»'.
Эти выводы целиком и полностью при-
менимы к рассказам Намсараева. Только
в свете такого подхода к ним, как к яв-
лениям, стоящим на перекрестке фолькло-
ра и литературы н относящимися к обла-
сти «серьезио-смехового», становится по-
нятной эпическая содержательность ран-
ней прозы Намсараева, а также новатор-
ский смысл его книги, ставшей важной
ступенью на пути к художественно-реали-
стическому творчеству на пути к роману.
И действительно, опора писателя на на-
родную культуру дала ему возможность не
только уравновешивать горькую правду о
жизни веселой правдой, но н выйтн из
резко очерченного круга «абсолютного
прошлого» бурятского устного эпоса и
приблизиться к современности. Даже в
тех рассказах, которые в силу традицион-
ной сказовой манеры отсылают нас во
времена минувшие словами зачина «дав-
ным-давно это было...», даже в них чув-
ствуется современность, так как изобра-
жаемое Намсараевым прошлое продолжа-
ет сохранять с настоящим еше незавер-
шенные сложные связи. В годы, когда
появлялись рассказы Намсараева, дожи»
вали своп последние дни, отчаянно сопро;
тивляясь, остатки господствовавших клас-,
сов, разбитые во время революции и граж-
данской войны, и все еше сохраняли не-
которые позиции ламство и шаманство.
Борьбу Намсараева против этих сил ухо-
дящего прошлого вдохновляла революци-
онная современность.
Этот выход в реальную современность
средствами фольклора, обретение при по-
мощи смеха «предпосылки бесстрашия»
явились подготовительным этапом к сле-
дующему шагу бурятской советской лите-
ратуры — повестям и романам.
Одновременно < X. Намсараевым в конце
20-х и начале 30-х годов вносят свою леп-
ту в становление нового, активного, жиз-
неутверждающего метода художествен-
ного отражения национальной действи-
тельности такие писатели, как Ц. Дон,
Ц. Номтоев, Ц. Батомункусв, Ш. Нимбу-
ев, Ж. Балданжабон, Б. Аондуев, С. Туя-
Эта группа писателей, за исключением
С. Туя, представляла собой, можно ска=-
зать, «комсомольский актив» в молодой,
становящейся советской литературе Бу-
рятии. Она шла к новой ступени реализ-
ма через очерки, фельетоны, беглые, остро-
умные зарисовки и очень оперативно откли-
калась в печати на все то повое и харак-
терное, чем жил в те годы бурятский улус.
Большую роль в утверждении социаль-
ной и политической активности бедноты
сыграли первые бурятские советские очер-
ки. Для того, чтобы проиллюстрировать
это, приведем очерк Цокто Номтоева н
Радангхан Базарова «Гал усуну хойар-ун
йарилдаган» («Разговор огня с водой»)...
Идет беседа представителей двух проти-
воборствующих в улусе сил. Когда бед-
няк говорит о том, что ныне он, как и все-
труженики, в прошлом темные и угне-
тенные, взялся за ликвидацию безграмот-
ности, богач со свойственным ему высо-
комерием, не скрывая презрения, воскли-
цает: «Что может понять твоя пустая баш-
ка?! Это все равно, что лить воду в без-
домное ведро». Но бедняк уже с достоин-
ством. без страха и боязни, в эмоциональ-
но-приподнятом тоне парирует: «Я же не-
такой большеротый и толстопузый, как ты.
Я ие из тех, кого прежде почитали «от-
цом-батюшкой», у кого скота было в изо-
билии, кто, не имея абсолютно никакой
грамотешки, тем ие менее умудрился
стать высоким нойоном, и ие из тех, кто
таскал за волосы своих бедняков. Теперь
не то время, голубчик. Теперь граждане,
взявшись за науку, сломают раз и нав1-
сегла все старое и построят для себя до-
стойную жизнь. Теперь ты уже не на-
чальничек!» И далее очерк показывает
действительное соотношение классовых сил
в улусе: теперь хозяин здесь — бедняк, а
кулак в социальном и политическом плане
целиком и полностью находится в зави-
симости от бедняка — представителя пра-
вящего класса.
Преобразовывать художественную методо-
логию в духе соответствия ее идеям Ве-
ликого Октября заставляла писателей сама
жизнь, социалистическая новь, неуклон.чо
и безостановочно утверждавшаяся в бу-
рятском улусе. Очерк такую жизнь вос-
пооизволил моментально. В качестве при-
мера приведем «Дневник красноармейца»,
опубликованный в «Семи днях». № 7 —
тетьном приложении к газете «Бу-
рот-.Мпнголы'кая ппавла» за подписью
«Ко бугэска лплгга Бятма».
«Пятница 29-ое. Сегодня приехал в
утес. После моего годового отсутствия от
си «кто изменился. На колю улуса теперь
стоит красная юрта, куда ходят много
женщин учиться шить мужьям пебахи.
Зюсь ж» ликвшноуют нсгпямот"ост1,. да.
„ят тетей и жешпин, Мп.кпняк почплс за
-п ппемя. но«оязвичгя и С т''П11он -утое-
<”< «о мной заговорит О войне «Хотим
драться»,— задорно сказали ребята.— «А
1 Л1. Бахтин. Эпос и роман. «Вопросы литературы», 1970, № 1. стр. 109.
143
стрелять умеете?»— «Нет» — сказали. И
просил» меня учить из военному строю.
Суббота 30-е. Занятия с ребятами еще*
не начал. Сделал себе день отдыха. Хо-
дил а степи, слышал песни степных про-
сторов и звон ковыля. В степи повстре-
чался с хулэсэчнном (батраком) Жамьян
Жамсаевым. Старик еще крепко держится
за землю и говорит: «При случае возьму
винтовку и пойду бить тех, кто посмеет
напасть на республику трудящихся».
ОтрадЕЮ было слышать от старика та-
кое заявление. Он теперь знает, за что
придется драться и с кем, не как в цар-
ское время, когда он скрывался от всех
войн в степях.
Вторник 2-е. Как хорошо делать дело
в то время, когда видишь со всех сторон
сочувствие к тебе. Вот, например, сегодня
бурятка-мать приводит своего последнего
хубуна и говорит: «Товарищ красноармеец,
вот май хубун, возьми и научи его вла-
деть винтовкой, пусть он, когда случится
война, идет защищать нашу республику».
Мать чувствует нависшую грозовую ту-
чу воины и Жертвует своего последнего
сына. Разве это не подарок социалисти-
ческим республикам? Хотел бы слышать,
что сказал бы на это Чемберлен?».
Очерки, фельетоны, миниатюрные скет-
чи основательно изрешетили и подорвали
прежнюю художественную концепцию на-
рода. выражавшуюся, главным образом,
в оплакивании горькой к тяжелой участи
народа,, они способствовали дискредита-
ции методологии и философии пессимизма,
неверия в богатырские способности лю-
дей труда. Они подготовили почву для
художественных рассказов нового типа —
рассказов, в которых главной темой яв-
ляется история того, как во вчерашних,
темных и забитых людях подневольного,
труда пробуждается и формируется соци-
альная и политическая активность, как
они становятся революционерами и пре-
образователями жизни на новых социали-
стических началах.
Показательным в этом отношении явля-
ется рассказ Цокто Номтоева «Повесть о
мальчике-сироте Абиде».
Здесь тоже уже в заглавии есть своя
полемика. О судьбе сирот в то время пи-
сали почти все. Сиротство было наиболее
распространенным поэтическим образом
бесправности, забитости и трагизма трудя-
щихся масс в бурятской литературе 20-
30-х годов.
Покто Номтоев новаторски вторгся в
эту заповедную тему «плакальщиков» па-
рода, чтобы показать, что сироты не обя-
зательно дети, достойные только жалости
и сострадания, но и подростки, поколе-
ние, пепел которым Велнкий Октябрь от-
крыл беспрепятственный путь к творчест-
ву. путь в лагерь революционеров-созида-
телей.
Начинает он свой рассказ в духе мно-
гих рассказов о сиротах. Его герой, 10-
летннй Абида, трогательный, исключитель-
но симпатичный, добродушный, чистый и
светлый мальчонка. Он рано лишился от-
144
ца и матери, остался со своей бабушкой.
Ц. Номтоев показал среду, в которой раз-
вивалось и крепло его классовое самосоз-
нание. Этой средой были батраки, рабо-
тавшие на богача Буду. В отличие от
изображения батраков, скажем, у такого
крупного представителя бурятской оуржуаз-
но-демократической литературы, как Б. Ба-
радин, у которого батраки — сброд зави-
стников, шептунов, доносчиков, драчунов
мошенников, выпивох (рассказ «Отец
Сэнгэ»), у Цокто Номтоева, советского
писателя, именно здесь мальчик Абида
впервые в своей жизни видит проявление
подлинной человеческой доброты и красоты
человеческих взаимоотношений.
Нащупывается закономерность: как
только литература по-настоящему, глубо-
ко, в духе идей Великого Октября пости-
гает тему народа, сразу же перед этой
литературой открываются сияющие пер-
спектьаы, богатство сюжетных и фабуль-
ных решений, художественных находок.
Литература перестает заниматься конста-
тацией и фиксацией застывшего материала,
она включается в поток бурно развива-
ющейся революционной действительности
и сама изменяется в соответствии с пере-
менами, происходившими в национальной
жизни бурят.
С «Повестью о мальчике-сироте Абиде»
перекликается рассказ Ц. Батомуикуева
«Долгор» (1931), к рассказам подобного
типа, в которых речь идет о выпрямлении
вчерашних батраков, пробуждении в них
социальной И политической активности, ро-
сте классового самосознания и появлении
в них чувства хозяина и творца ново:,
жизни, относятся рассказы Шираб Ним-
буева «Дулма Норооева». Солбо.чэ Туя
«Доржи, сын Дугара», молодой бурятской
писательницы Шапо «Цель достигнута»,
Дзалу Хуб>на «Стал грамотным».
Обличению шарлатанства лам посвящен
рассказ Ж. Балданжабона «Бог дождя».
Одной из художественных заслуг бурят-
ского советского рассказа 20-30-х годов
является поэтичное изображение новых
людей Бурятии — комсомольцев и партий-
ных активистов. Эти светлые по своей
тональности рассказы овеяны романтикой
борьбы за новую жизнь, новый быт и но-
вую любовь.
К числу первых таких относится не-
большой рассказ Мунко Саридака «Рин-
чин».
...Холодным зимним вечером, возвраща-
ясь с партийного собрания, девушка-бу-
рятка Ринчин рассказывает другу по рабо-
те Иавану-Намжплу горькую историю своей
жизни до Октябрьской революции.
15-тн лет она была отдана замуж за
богатого человека Лоитила Шойжнлова,
которому было в то время 40 лет. Про-
жила она с ним 3 года, хотела не раз от от-
чаяния броситься в реку Иркут. Однажды
Дошила арестовали за убийство, Риичин
осталась одна, и пошла она батрачить к
богатым. Но вот пришла новая жизнь,
новая власть. Перед ней открылись все
двери. Стала посещать женские собрания
принялась за ликвидацию своей неграмот-
иости, поступила в школу для взрослых.
«Новая жизнь,— подхватил Наван,— .а
это самое главное.
— Да, открылась дорога в комсомол, в
лартию, а остальное ты знаешь...»
Великий Октябрь оказал глубочайшее
воздействие на развитие творческих сил
народа, на формирование революционного
и социалистического самосознания бедней-
ших трудовых слоев национальных мень-
шинств. Это и предопределило благопри-
ятные возможности исключительно дина-
мичного, ускоренного движения новой со
ветской литературы Бурятии по пути со-
щиалпстическогл реализма.
В своей статье мы не ставили перед
собой задачу широкого исторического ос-
вещения данного вопроса. Мы взяли толь-
ко самый первый этап — период 20-х и
начала 30-х годов. Именно в этот период
были созданы важнейшие предпосылки
для утверждения метода социалистиче-
ского реализма в бурятской советской ли-
ночью» X. Намсараева, «Луна в затме-
тсратуре, для появления в пей таких об-
разцов, как «Цырсмпил» и «Однажды
нпи», «Отрава брынзой» Ц. Дона, а также
ряда других произведений, в которых со-
циалистический реализм как художествен-
ный метод стал уже фактом националь-
ной литературы.
Сотворить радугу
Если Байкал называют жемчужиной
'Сибири, то Бурятия достойна считаться
прекрасной его оправой.
Истинное же сокровище бурятской зем-
ли— народ. О его жизни, его судьбе,
прошлой н настоящей, рассказывается в
коллективном сборнике рассказов «Раду-
га в степи», выпущенной Бурятским
книжным издательством в 1976 году.
В сборнике представлены произведе-
ния почти всех писателей Бурятии, ра-
•ботающих в жанре рассказа. Здесь и
представители старшего поколения: Ч.
Цыдеидамбаев, Ц. Галсанов. А. Бальбу-
ров, Б. Муигонов, Ц-Ж. Жимбиев,— и
сравнительно молодые В. МитыП'Щ, К.
Бал,<ов. п журналисты, послы, обратив-
шиеся к жанру рассказа: С. Бухаев, А.
Ефремов, М. Шиханов. Ц-Д. Хамаев. Со-
ставители сборника попытались наиболее
полно представить читателям бурятский
рассказ. И хотя в ряде случаев в книгу
включены, может быть, не лучшие про-
изведения и не в самом удачном перево-
де. ио и они дают вполне отчетливое
представление о творчестве отдельных
писателей н о развитии этого жанра в
литературе республики.
Прежде всего хотелось бы отметить
возросший интерес наших писателей к
нравственной и этической проблематике.
Так, в рассказе Ц-Ж. Жимбиева «Во-
скресным днем» с разных точек зрения
рассматривается отношение человека к
труду. Именно в труде человек раскры-
вается наиболее полно. И это писатель
сумел показать убедительно. Ц. Галса-
нов в рассказе «Запоздавшее письмо» ве-
дет речь о долге перед своей совестью.
О совести и чести говорит А. Ефремов
в рассказе «Хлеб».
Герои рассказа А. Ефремова—люди
труда, добывающие хлеб насущный. Старая
крестьянка, знающая цену единому зерну,
что лежит на натруженных ладонях, не мо-
жет снести того, чтобы хлеб разбазаривался
за какую-нибудь бутылку водки. Опа, эта
труженица, как совесть, встает па anpoi е,
ведущей ее сына по нечестному пути.
Читая эти рассказы, с удовлетворе-
нием отмечаешь, что их авторы не ста-
вили перед собой легкой задачи растро-
гать пли. скажем, рассмешить читателя.
Исключение, пожалуй, — несколько рас-
сказов развлекательного, не глубокого
содержания, подобных рассказу С. Гы-
рыловой «Сэмбэр». Это всего лишь пе-
рсрассказ забавного сличая без ангорско-
го осмысления и художественной обра-
ботки материала. Жила-была женщина
могучего телосложения, помыкающая тще-
душным мужем, и вот она завладела
молодым и крепким мужчиной и счаст-
ливо зажила. Автор подробно перечис-
ляет забавные выходки своей героини, де-
лая это елка ли не единственным смыс-
лом рассказа.
Ч. Цыдсндамбаев. старейшина бурят-
ской литературы, открывает книгу расска-
зов «Радуга в степи», являя пример хо-
рошей прозы. Вновь писатель обращает
пристальное внимание истокам духовной
связи русского и бурятского народов.
Эга тема характерна для нашей литера-
туры, и именно в этой теме бурятские
писатели находят неисчерпаемый источник
вдохновения. Так или иначе все бурят-
ские писатели касались этой темы, лапав-
шей произведениям высокое гражданское
звучание.
Основной фабульной линией рассказа
Ч. Цыдендамбаева «Степчая поэма» яви-
лась история трогательной дружбы де-
вушки Бальджи и горного инженера, рус-
ского поэта Федора Бальдауфа.
«Степь... Широкая и теплая, она —
весь мир пятнаднатнлетней робкой Баль-
джи. Копыта — тупые и подкованные — го-
дами выбивали в степи эту длинную до-
рогу. Где она начинается, у какой коно-
вязи кончается, откуда знать об этом
10. «Байкал» -Ns 6
145
Бальджи...» Она напряженно ждет чего-
то. И вот от одной встречи, «как ветром
раздутое пламя, вся затрепетала». Эта
встреча оставила след и в душе поэта.
Собственно, его стихи и послужили темой
этого рассказа. Вот что писал Ф. Баль-
дауф: «Нет, дева степи, не забыть... твое
прощальное «мэнду». Люблю я стран-
ный твой наряд, твои неловкие движе-
нья, люблю твой полудикий взгляд и чуж-
дой речи выраженья». И как же хорошо
передал Ч. Цыдсндамбаев целомудренное
чувство рождающейся любви! Может,
всего того, что так поэтично описано в
рассказе, и не было? Но вооруженное
чувством прекрасного воображение писа-
теля, бережно относящегося к историче-
скому факту, возносит мысль автора к
обобщениям очень верным. «Степная поэ-
ма — гимн чистого сердца... Она посвя-
щена лишь милой и славной Бальджи, а
и по сей день звучит, как благодарная
песня всему бурятскому народу»,— пишет
автор.
Пожалуй, здесь лишне это авторское
резюме. А вот другой рассказ Ч. Цыден-
дамбаева выделяется как раз вовремя
поставленной точкой. «Все молчали. Это
было самое светлое, самое мудрое молча-
ние. Самое значительное. Все было понят-
ным и ясным до самого глубокого дна».
Доржи Эрдынеев, писатель, работаю-
щий плодотворно и удачно в жанре рас-
сказа, может сказать многое в подтексте.
Всем очевидное он опускает, лишь наме-
кая об этом. Причем действие в его рас-
сказах развивается так, что читатель не
всегда догадывается заранее о том, что
ожидает героев на следующей странице.
Все рассказы Д. Эрдыпеева читаются с
неослабеваемым интересом. И в этой ин-
тригующей манере нет ничего надуман-
ного, напротив, ситуации развиваются в
атмосфере психологической достоверности.
Вот рассказ «Сэндэма». Казалось бы,
что тут можно рассказать нового? Сэндэ-
ма и Дугар в студенческие годы любили
друг друга, потом была размолвка. Дугар
женился на Радне, а Сэндэма вышла за
другого. А жить приходилось им в одном
улусе. Однажды случай свел их всех. Дэ-
дэн, теперешний муж Сэндэмы, шепнул на
ухо Дугару: «Сэндэма решила усыновить
мальчика». «Усыновляют?—удивилась Рад-
на,— но ведь они совсем недавно пожени-
лись!» Мучительно переживает эту новость
Дугар. Дело в том, что это по его вине
Сэндэма нс могла стать матерью. Об этом,
возможно, догадывалась его жена, ведь
она знала, что они дружили там, в инсти-
туте. Эгоистичная Радна и до этой ново-
сти всегда старалась любым способом до-
садить сопернице. А теперь, сама носив-
шая в чреве ребенка, стала обдумывать
способ, как нанести Сэндэме удар, ото-
мстить ей за все обиды. И ее интриги в
конце концов вывели из себя Дугара. Од-
нажды он переступил порог дома Сэндэмы
и. стряхивая снег с шапки, пробормотал:
«Быть того не может, чтобы началась
снова зима». «Бывает, что и среди лета
146
снег выпадает»,— ответила она. Они мол-
чали оба, и в молчании этом было, как во-
всяком молчании, так много непонятного
и загадочного и вместе с тем так много
попятного лишь только им, ЧТО ОНП долго
не могли произнести пи звука. Первой взя-
ла себя в руки Сэндэма: женщина всегда
первой возвращается па землю..»
Прошлое возвратилось на несколько но-
чей. Но ничего из этого не получилось.
Вот конец этой истории: «Месяц спустя
Цэдэн навсегда уехал в город, Радна с
маленькой дочерью перебралась к матери,
а Дугар и Сэндэма живут каждый сам по
себе»,
В этом рассказе как и в других, пред-
ставленных в сборнике, Д. Эрдынеев су-
мел каждого героя наделить тому лишь
свойственным характером. Но этого, ве-
роятно, .мало. Мы ищем в положительном
персонаже «личность», способную к соб-
ственному мышлению, а стало быть, к ори-
гинальным, присущим лишь ей поступкам.
Д. Эрдынеев, на мой взгляд, и ставит
такую задачу — попять мысли и чувства
своего поколения и через своих героев
выразить их. Но для этого мало талант-
ливо живописать, надо брать более зна-
чимые темы, более зорко вглядываться в
суть проблемы, которая имеет контакт
с общественно важными вопросами. Отда-
вая должное умению Д. Эрдынеева пи-
сать емко, психологически достоверно, на-
до отметить, что он, к сожалению, не по-
казывает нам люден значительных, запоми-
нающихся.
Это, мне кажется, общий недостаток
многих наших рассказчиков. Здесь уме-
стен разговор об интеллектуальном ин-
фантилизме, то есть о том, что некоторые
наши писатели заземляют мысль, обедня-
ют лексикон, упрощают чувства своих ге-
роев.
Вот рассказы К. Карнышева «Щучье
озеро», «Окуневый нерест», «Лошадиный
овес». Сколько таких рассказов о медведе-
шатуне, о рыбалке мы читали?! У Кар-
мышева охотники и рыбаки тоже скроены
на давно знакомый лад, без своего липа
и даже «отличительной заплатки на ват-
нике».
Наша эпоха породила людей сложных, не
всегда понятных тем, кто мыслит катего-
риями, обретенными десятилетия назад.
II напоминание или неумение это отобра-
зить приводит к заниженной оценке до-
стоинств характера. Так создается прими-
тивная модель окружающего писателя мири.
«— В деревне немного поживешь — и
совсем можно зачерстветь, отстать от жиз-
ни, не правда ли?
— Нет, дело не в деревне. И в городе
можно отстать от жизни. Все дело в че-
ловеке».
Это из рассказа Ц-Ж- Жп.мбиева «Во-
скресным днем». Теперешние заботы пи-
сателей— стать зоркими, уделять большее
внимание эстетическому фону изображе-
ния, разговаривать на уровне интеллекта
современного читателя, умного, образован-
кого. Сейчас уже лишне говорить о том,
что писатель, не отвечающий этим высо-
ким запросам, рискует отстать от своего
читателя.
При такой постановке вопроса от писа-
теля требуется высокая культура, п не
только профессиональная. В сборнике есть
несколько рассказов, написанных с боль-
шой художественной силой. Вот, например,
рассказ Б. Ябжапова «Полкан». Это рас-
сказ о войне, хотя нет здесь никакого
упоминания театра военных действий, «Пе-
чально, с какой-то внутренней болью, дол-
го и протяжно он выл и, наконец, умолк.
Не стали радовать его мерцающие звез-
ды... и не звали в лес следы зверей на
целине снега. Ко всему он стал безучаст-
ным. Что же случилось? Почему Полкан
стал равнодушным? Куда девался хозяин?
Раньше, когда хозяин уезжал из дому, то
быстро возвращался. А в этот раз нет его
и нет. Полкан помнит, что в тот день у
хозяина собралось много народу... Неожи-
данно услышал Полкан из дому вой, по-
добный его вою. Все его нутро переверну-
лось, почувствовав недоброе». Это напи-
сано о дне, когда началась война, о про-
воде хозяина на фронт. «С того дня не-
заметно стала меняться жизнь оставшихся
в доме людей. Эти перемены коснулись и
Полкана».
У Ябжанова скупы изобразительные
средства. Слова самые что ни на есть про-
стые, обиходные, но они, крепкой цепоч-
но й связывая форму с содержанием, в ко-
нечном счете образуют художественное
целое.
А вот пример другого рода, когда рас-
сказчик увлекается цветистыми фразами,
замысловатой вязью слов Приведем не-
сколько фраз из рассказа С. Бухасва «На-
кануне марта». «Пока он долбил на Тут-
халтуйке комяги, хмарь куда-то подева-
лась... Заструилась над степью зыбкая
марь...Румянец па смуглом бархате щек»...
Однако общего хорошего впечатления
от книги некоторые недостатки сборника
нарушить не могут—писатели стремятся
к живому эмоциональному отклику, к по-
ниманию нравственных сдвигов в душах
своих современников.
Когда видишь радугу в степи и любу-
ешься ее красотой, не задумываешься о
физической сущности явления, о том, что
это всего лишь преломление света, а при-
нимаешь ее, как чудо. Но—попробуй из
красок жизни сотворить радугу...
Н. НАМСАРАЕВ.
Декабристы в Забайкалье
Забайкалье тесно связано с трагиче-
ской, но славной судьбой дворянских ре-
волюционеров, участников восстания на
Сенатской площади. Из 115 человек, со-
сланных в Сибирь, в Забайкалье в Читин-
ском и Петровском казематах отбывали
каторгу S3 декабриста. Здесь были собра-
ны члены всех- декабристских тайных об-
ществ — Северного, Южного и Общества
соединенных славян.
Сборник документов «К России любовью
горя», подготовленный архивным отделом
Читинского облисполкома, государственным
архивом Читинской области и изданный
Восточно-Сибирским книжным издательст-
вом,— своеобразное летописное свидетель-
ство о пребывании декабристов, их деятель-
ности в Восточном Забайкалье.
В сборнике последовательно, в хроноло-
гическом порядке раскрываются основные
этапы каторжной жизни декабристов на
Нерчинских рудниках и заводах, в Читин-
ском остроге и в тюрьме Петровского за-
вода. Каждому из разделов составители
предпосылают краткие, но содержатель-
ные введения, которые дополняют воспо-
минания и помогают лучше понять собы-
тия тех дней. Страницы книги знакомят
читателя и с жизнью декабристов в за-
байкальской поселенческой колонии. Крае-
веды приводят небольшие биографические
данные о каждом из одиннадцати Декаб-
ристов, находившихся на поселении в
Акше, Сретенске и Чите, прослеживают
их судьбы.
Составители проделали тщательную ра-
боту по отбору документов для издания.
Многочисленные документальные материа-
лы: выдержки из записок и воспоминаний
декабристов, писем, научных литературных
трудов, отзывов современников, официаль-
ной переписки — помогают лучше понять
смысл и значение героического выступле-
ния революционно настроенных дворян,
содержат немало живых, интересных под-
робностей о их просветительской и куль-
турной деятельности в Забайкалье. Соста-
вители знакомят читателя с некоторыми
литературными произведениями М. А. Бе-
стужева, Ф. Ф. Вадковского, В. К. Кюхель-
бекера. Впервые, например, публикуются
отдельные письма Нарышкиной и Вегелнна,
перевод с французского стихотворения
В. Л. Давыдова «В пустынях Сибири».
Забайкалье не погубило декабристов,
как рассчитывал царизм, а напротив, вдох-
нуло в них новую жизнь, пробудило жаж-
ду деятельности. Характерно высказыва-
ние декабриста М. А. Бестужева, как бы
давшего итог жизни в неволе: «Каземат
нас соединил вместе, дал нам опору друг
в друге и, наконец, через наших ангелов-
спасителей дам соединил нас с тем ми-
ром, от которого навсегда мы были ото-
рваны политической смертью, соединил нас
с родными, дал нам охоту жить, чтобы
10*
147
йе убивать любящих нас и любимых па-
ми, наконец, дал нам материальные сред-
ства к существованию и доставил мо-
ральную пищу для духовной нашей жиз-
ни. Каземат дал нам политическое суще-
ствование за пределами политической
смерти».
В Читинском остроге возникла «казе-
матская академия», в которой заключен-
ные занимались различными науками, изу-
чали литературу, сами писали художест-
венные произведения, мемуары, отдавали
дань музыке и Живописи. «Академия»
вооружала каждого сознанием важности
и полезности приложения умственных и
физических сил в новых условиях, «на
житейском поприще».
В условиях тюремного режима декаб-
ристы коллективно и детальным образом
проанализировали всю историю тайных
обществ и вооруженных восстаний и, те-
перь уже со стороны, взглянули на свои
сильные н слабые стороны как революцио-
неров. Материалы сборника свидетель-
ствуют также о том, что и в условиях
сибирского заточения декабристы вынаши-
вали планы проведения вооруженного
восстания С целью возвращения свободы,
сохранили свои революционно-демократи-
ческие убеждения. М. Лунин писал: «Ес-
ли бы нз глубин сибирских пустынь наши
ссыльные могли возвысить свой голос, они
были бы вправе сказать руководителям
правящей партии: «Что сделали вы для
блага народа в течение этих пятнадцати
лет?.. Крестьяне не освобождены, поляки
лишены их конституции, и русские обма-
нуты в их самых дорогих надеждах... Вы
погасили рукой палача умы, которые ос-
вещали и руководили развитием общест-
венного движения, и что вы поставили на
их место?— Мы в свою очередь вызываем
вас на суд современников и потомства:
отвечайте!»
Документы знакомят и с тем вкладом,
который внесли декабристы в развитие.
Забайкалья, пропагандируя идеи народ-
ного просвещения и культуры, земледе-
лия и науки. Представляют интерес вы-
сказывания декабристов о жизни местно-
го, как русского, так н коренного населе-
ния Забайкалья. «...В бурятах, сколько мог
заметить мимоходом, вплел я людей добро-
душных, честных»,— вспоминал А. Е. Розен.
С большим вниманием читатель про-
чтет материалы о женах декабристов, раз-
делявших тяжелую участь своих мужей и
своими усилиями ослабивших кару царизма.
Книга богато иллюстрирована портре-
тами декабристов, их жен, копиями ори-
гиналов рукописей и документов. Приво-
дятся многочисленные зарисовки видов
Читы и мест пребывания декабристов в
крае.
Сборник «К России любовью горя» —
единственная пока в декабристоведческой
литературе летопись жизни и деятельно-
сти декабристов в Сибири. Можно лишь
сожалеть, что в книгу не включены ма-
териалы о поселенческой жизни декабри-
стов в Западном Забайкалье, а все источ-
ники, собранные в сборнике, приводятся
в значительном сокращении.
П. МАСАЛОВ,
кандидат исторических наук.
Первопроходцы
Человек всегда в пути. Молодость и
Дорога — этн два образа неразрывны в
нашей литературе. Связь эта глубинная
и очень современная, исполнена мысли о
сложности жизненного пути.
В начале всякого пути — иначе и не
бывает — человек в преддверии себя. Имен-
но о такой дороге жизни и таком времени
преддверия повествует новый цикл прозы
«Великие версты». (Александр Побожий,
Борис Машук, Вячеслав Сукачев, Влади-
мир Коренев, Вячеслав Шугаев, «Великие
версты», Москва, изд. «Молодая гвардия»,
1976 г.).
В книге творческого содружества ав-
торов увлеченно рассказано о строителях
величайшего сооружения нашего века. Пи-
сатели создали полотно Труда, затронув
глубочайшую проблему смысла жизни,
скрытую за суровой и обыденной повсе-
дневностью, разноликой работой и трудо-
выми буднями всенародной стройки.
...БАА1 рождался в отсветах грозных
огней Отечественной войны. Еще шли тя-
желые бои, по пз-под Сталнпграла сходят
изыскатели. Скудные военные пайки, ки-
пяток в солдатских котелках, думы о
фронте. Партия изыскателей похожа на
боевое соединение. В глухой долине Хун-
гари начинался БАМ — на тугих пронизы-
вающих ветрах, крутых подъемах, в тру-
довых атаках, когда даже лошади оста-
навливались передохнуть через десяток
метров. Гибельные осыпи, кипящие водо-
вороты, лютая мошка, ливни по несколько
суток... Яростная работа похожа на рейд
в тылу врага—люди, собрав волю в один
кулак, все отдавали для поколений буду-
щего, наводили переправы, расчищали
тропы, пробивали шурфы. По-партизански
живя у костров, приходилось быть и са-
перами, и корабелами, и геологами, и
главное—первопроходцами. Труд, труд —
148
повседневный, ратный, не знающий пере-
дышки. Как на передовой. Гибнут на пе-
реправа* лошади. Крут норов Хунгари,
но еще круче характеры:
— Сказано пройти без тоннелей — и
пройдем. На фронте еще трудней...
Так говорят, так думают герои повести
Александра Побожего «Путь к океану»,
в которой таежный путь соразмеряется,
сопоставляется с фронтовым. Каждый
день требует тяжелых решений, и все
проявляют ту солдатскую смекалку, без
которой самые опытные генералы не вы-
крывают сражений. Путаны и замысле-
аты тропы этой невоенной, но прибли-
женной к войне жизни. Звучат мирные
взрывы как жизнеутверждающий отзвук
войны. Все это — вчерашний день БАМа.
Но великий путь к океану приходит и в
день сегодняшний. Гусеничные вездеходы
заменяли коней, появились вертолеты — и
снова, как и ранее, сотни километров про-
ходятся без троп и дорог, по звериным
следам. Снова каждый метр дороги тре-
бует тпуда. риска, почти солдатской от-
ваги. Трудовой порыв неудержим — вы-
нужденные беспогодьсм простои хуже му-
чения.
Писательский поиск различен по тема-
тике, стилю и настроению, но сосредоточен
он не на выявлении внешнего динамизма
событий, а на контрастах человеческой
психологии, на духовном мире людей.
В тайники души нашего современника
сумел заглянуть Владимир Коренев в по-
вести «Лмгунь — река светлая». «С ума
сошедший на мостах» Фомичев оставляет
любимую жену, уезжает со стройотрядом.
Давно постиг Фомичев что-то особое для
себя в своей работе, без чего невозможна
его жизнь. Через какие только пропасти
не проходят сооруженные им мосты!
Сколько терпения н мужества требуют
они от строителей! Наверное, на них вот.
стягивающих тропы и дороги из разных
земель в одну колею, и начинается новая
дорога, идущая сквозь время. А человек
всю жизнь — в пути. Он хозяин времени
и своей эпохи.
Авторы видят суровую романтику буд-
ней стройки, каждый километр которой
прокладывается нравственной стойкостью,
духовным подвигом и великим челове-
ческим мужеством. Этим качеством в
полной мерс наделены люди, которых на-
зывают «бамопцами». Поэтому каждый
километр дороги вырастет в трудовой
символ.
Идут наши современники по безымян-
ным тропам, оставляя свои имена возни-
кающим в тайге площадям и проспектам,
железнодорожным станциям и разъездам.
Их и .ыт.г’ия равны со 'татскому труду
па и* • Порой нечеловечески тяжело от
бессонных ночей, блеск» снега, чада дым-
ных к стров» Но люди познают счастье
трулньх дорог, их внутренний мир пре-
крас. и а высок, их работа без всякого
преувеличения героична.
В повести Бориса Машука «Другие,
Лютов н километры» раскрыто мужеегзо,
перед которым отступает все: слабость,
безволие, эгоизм. Незримой нитью день
настоящий в ней связан с огненным прош-
лым страны: и сегодня из бригады уклад-
чиков можно сформировать боевой взвод,
есть у них свой «командир» — начальник
поезда Лютов.
Чисто внешне, в своем спартанском бы-
ту, Лютов прост и еще раз прост, но это
человек большой внутренней силы, пре-
дельно собранный во время работы, го-
товый к любым неожиданностям. Он —
личность. Его нравственный авторитет в
рабочем коллективе непререкаем, ибо Лю-
тов — натура талантливая и одухотворен-
ная. социально активная. Он умеет за-
жечь своей увлеченностью, своей страстью,
сделать единомышленником в трудном
или спорном деле.
...Сривасгся с обледенелого столба
связист Степан. Тайга, мороз, от которо-
го «черствеет» железо. Пе доберешься до
трассы — конец. Волоча покалеченную но-
гу. крича от боли, ползет связист Сте-
пан. Сырая одежда не держит тепло. И
какие метры бывают длинные! Но от-
воевал Степан свою жизнь. Суровой реаль-
ностью в памяти оживает прошедшая
война.
Пе в каждом из героев книги живет
эта высокая духовность, острое чувство
справедливости и правды. Нашелся и де-
зертир. Острым зрением Вячеслава Сука-
чева постепенно, шаг за шагом наблю-
даем мы в повести «Беглец» себялюба я
эгоиста Юрку. Вначале Юрка выбрасы-
вает во время похода лук: тяжело нести
и. может быть, главное — он сам лук не
ел... Позже Юрка загоняет и калечит ме-
рина. затем преступно-халатным выстре-
лом убивает коня. То, что раньше в Юр-
ке казалось ключевым, истинным (он лю-
бил героев необычной и красивой судь-
бы), оказалось временным, преходящим
н пе составляющим никакой неиности. И
Юрка бежит, изгоняет его со своей .зем-
ли, Большой БАМ. Происходит человече-
ское и гражданское падение.
Но частная, порой биографическая об-
условленность ситуации не мешает широ-
кому выходу к более обобщающему ана-
лизу истинных человеческих ценностей. В
повести на передний край выдвинуты
нормы коммунистической морали.
Трудно строится дорога к кладовой ко-
лоссяльных природных богатств. У рабо-
чих до черноты наветрены губы, вмер-
зается п их одежду иней. И все же лю-
ди — чертовски уставшие, по влюбленные
в жизнь — штурмом берут очередные ки-
лометры. Это люди большого мужества,
люди несуетной трудовой храбрости. Доб-
росердечие. крепкое чувство товарищест-
ва—вот чем отмечена их душа.
Оставляет свое нехитрое житье-бытье
' бабушки Марьи Еремеевны и собирается
в дорогу маляр Зина, героиня повести
Вячеслава Шугаева «Паром через Ки-
ренгу». Трудно даются Зине обычные жи-
тейские истины, очень трудно ей понача-
лу и на БАМе, к тому же она прислала
149
вовсе не по путевке, не по назначению,
«дикарем». Одним росчерком пера началь-
ника строительно-монтажного поезда
Бугрова проблему не решить. Но Зине по-
могают подрхги, насмешливый Бугров,
сама жизнь, И Зина побеждает. В повес-
ти убедительно показан внутренний рост
ее характера. Вячеслав Шугаев выявляет
у своих героев ту начальную человече-
скую простоту, за которой встает большая
сложность жизни. Его паром в прямом
и переносном смысле символичен, паром
через Киренгу — это- переезд Зины в но-
вую жизнь.
В предисловии к книге Георгий Мар-
кой отметил широту и масштабность
мышления авторов, их видение героиче-
ских творении человеческого труда, близ-
кий ратному подвиг советской молодежи,
комсомола. Писатели утверждают новые
черты характера, отвечающие текущему
этапу коммунистического строительства:
деловитость, энергию, сознание своей от-
ветственности, творческую предприимчи-
вость на благо общего дела. В своих наб-
людениях авторы нс беспристрастны — у
них четкая и ясная позиция, когда дело
касается нравственности нашего совре-
менника.
Все дальше и дальше на восток ухо-
дит стальная дорога. На великой этой
магистрали находят себя люди...
Авторы написали еще одну, очень важ-
ную страницу биографии нашего совре-
менника. времени, определяющего соци-
ально-нравственное формирование нового
поколения. В этом — глубокая современ-
ность книги.
Е. ЗАГОРОДНЫЙ.
ДЕСЯТЬ САНТИМЕТРОВ ПО КАРТЕ МИРА
Надо признать, что очерки путешест-
вий не залеживаются на прилавках. Так
было с повестью М. Скороходова «Путе-
шествие па «Щелье» — по Северному Ле-
довитому оксану от Архангельска до Маи-
газен. Так было с книжкой В. Клнппеля и
В. Кирюшкина «Путешествие на «Скорлуп-
ке» (авторы на моторке ушли из Хабаров-
ска в Николаевск-на-Амуре), и с книжкой
В. Урина, на своей «Волге» проехавшего от
Москвы до Владивостока.
И вот новая книга путешествий —
«Московский тракт» (Восточно-Сибирское
книжное издательство, 1976 г.) Антона
Кривого и Александра Щеголева.
«Когда-то мы отправлялись в дорогу,
совершенно не представляя, чем все это
кончится. Было обычное здоровое жела-
ние вырваться из прокуренных кабинетов
туда, где, казалось, проходит линия жиз-
ни. И мы не ошиблись,— так заканчива-
ют журналисты свой «Московский
тракт».— Ни один день не проходит бес-
следно для нашего края, и никому не уг-
наться за неостановимым бегом времени.
Земля сибирская хорошеет, благоустраи-
вается, крепнет. И нет большего счастья,
чем видеть это».
Два века назад Михайло Ломоносов
пророчески утверждал, что богатство рос-
сийское прирастать будет Сибирью. Сего :•
няшияя Сибирь это доказывает бурным
ростом химической, энергетической, уголь-
ной, алюминиевой промышленности.
Вот эта Сибирь, ее новые черты, ее
люди — объект журналистского внимания.
На своих мотоциклах несколько лет на-
зад А. Шеголев и А. Кривой прошли от
восточных рубежей Красноярского края,
через Бурятию до восточных границ Чи-
тинской области и рассказали о необык-
новенных и радостных встречах с людьми.
Так под Иркутском в дорожной «проб-
ке» они повстречали туриста-велосипедиста,
едущего через всю страну от Влади-
востока до Житомира п уже за свою
странническую жизнь накрутившего более
150 тысяч км на верных своих колесах...
Или вторая подобная встреча над песен-
ной Бирюсой: с туристами из Ташкента.
Узбеки ехали через тысячи километров,
чтобы полюбоваться Байкалом. Конечно,
такие эпизоды стали страничками в книге.
«Московский тракт» композиционно
разделен на три больших части: «Сту-
чись в любую дверь», «Второе открытие
Сибири», «Хождение за Байкал», в каж-
дой из которых заключены очерки о лю-
дях. городах, событиях, свидетелями ко-
торых стали журналисты.
Суметь разговорить собеседника, уметь
увидеть, услышать — основа основ профес-
сиональной репортерской работы. А. Кри-
вой и А. Щеголев книжкой доказали, что
они владеют этим искусством вполне.
Не раз авторы будут вписывать в своп
дорожные блокноты фразу: «Это про-
изошло и началось на наших глазах»... Они
были в городе Саянске, в котором в дни
их путешествия не было еще ни одного
жителя. У Байкала им сказали о том, что
они станут свидетелями рождения новой
С.иочинки... Таких прощаний со старым
и встреч с днем завтрашним Бурятии.
Иркутской и Читинской областей А. Кри-
вой и А. Щеголев зафиксируют много, а
потом, расшифровав магнитофонные за-
писи и наброски в блокнотах, напишут
интересные путевые очерки.
Надолго запомнятся встречи с Эдин-
гом, сначала в Баргузине, а затем в Кях-
те. Журналисты будут восхищенно рас-
150
сказывать о том, как Эдинг обихаживает
свой сад, где растут и яблони-южанки.
И это здесь, на сибирских обжигающих
морозах. Л затем, снова удивляясь, будут
вспоминать об Эдпигс-псторпкс, от hij-
но знающем жизнь декабристов, бывших
в ссылке в Баргузине,— Михаила и Виль-
гельма Кюхельбекеров. В Кяхте, осматри-
вая мемориал Сухэ-Батора, журналисты
обратят внимание на знакомую фотогра-
фию. Оказывается, Эдннг в двадцатых го-
дах охранял вождя монгольского народа.
История и день сегодняшний перепле-
таются в книжке интересными сопостав-
лениями; «Из глубокого прошлого нашей
Сибири мы взяли курс на город, олице-
творяющий сегодняшний день ц будупи--
Сибирн. По шоссе тут расстояние всего
сорок километров, в историческом аспек-
те— века»,— скажут авторы при подъез-
де к 25-летнему Ангарску со стероны
трехвекового Усолья.
На каждом километре ждала журна-
листов радостная встреча. К примеру, с
«сибирским Пришвиным» — участником
экспедиции Кулика к тайнам тунгусского
метеорита, писателем, отдавшим всю свою
жизнь сибирской тайге, Константином
Янковским.
Книга насыщена (это естественно) вы-
писками из забытых п старых книг, газет
п журналов о Сибири. Это особенно за-
метно на исторических экскурсах в треть-
ей части книги — о декабристах.
Три слова будут часто попадаться чи-
тателю на страницах «Московского трак-
та»: первые, впервые, первопрохо.тцы..
Это понятно. По тракту шли в ссылку на
вечное поселение те, кто поднял восста-
ние против царизма, кто своими знаниями,
опытом, делами заставил некогда отста-
лый край потянуться к свету: большеви-
ки, декабристы, петрашевцы. В наследие
царизм оставил только в Иркутской гу-
бернии более, сорока тюрем, 216 часовеяь,
258 церквей, 840 винных лавок да сотню
мелких раздробленных мастерских и за-
водиков. Советской власти, народу под
руководством партии предстояло разбу-
дить Сибирь, сделать ее могучим инду-
-стрнальным краем.
Лень минувший и день сегодняшний
сосуществуют на страницах книги, по-
священных кандальной в прошлом дороге,
«сибирке», историю которой начал еще
два с половиной века назад Семен Реми-
зов в «Чертежах всех сибирских городов
и земель». Довольно обстоятельно запе-
чатлен в книге фотообъективами авторов
и журналистов Л. Хамзина, А. Елфимова,
В. Белоколодова теперешний абрис «си-
бирки».
Надобно заметить, что иногда от авто-
ров ждешь более углубленного анализа,
размышлений над проблемами, раздумий
над тем или иным приводимым фактом,
но темп п ритм книги задан: времени
было в обрез, и уже пофыркивали не-
терпеливо боевые их спутники — мото-
циклы...
Уже в конце пути журналисты случай-
но посмотрели на карту мира, н одному
нз путешественников пришла в голову
идея измерить пройденный ими иа мото-
циклах путь. Два спичечных коробка за-
крыли Московский тракт, по которому в
общей сложности почти три месяца шли
сначала на легких «Восходах», а затем
на «Иж-Юпнтерах» А. Кривой и Л. Ще-
голев.
Прощаясь с Забайкальем, с Сибирью в
этой первой своей книге, авторы гово-
рят: «Мы не можем признаться, что хо-
рошо узнали твоих людей, твою историю,
мы лишь прикоснулись к этому знанию,
как путешественник прикасается жаж-
дущими губами к прохладе родинка. По
вкус этой первой встречи мы храним в себе
до сих пор...»
От этой первой встречи ко второй шаг
уже сделан: пока печатался «Московский
тракт», А. Кривой и Л. Щеголев летом
1976 года, «заболев» надолго дорогой,
проплыли на катерах, теплоходах, лод-
ках по Апгаре от Шаманского камня до
впадения ее в Енисей. Скоро в Иркут-
ске выйдет новая книга журналистов
«Звездная Ангара».
В. МУТИН.
Верность призванию
Имя Алексея Николаевича Киреева,
заслуженного деятеля искусств Бурятской
АССР, профессора Ленинградской кон-
серватории, связано с целой эпохой в раз-
витии советского оперного театра. Им по-
ставлено около сорока опер во многих го-
родах нашей страны. Музыканты Ленин-
града, Бурятии, Грузни, Армении, Узбе-
кистана, Сыктывкара, Челябинска. Саратова
и других городов и республик называют его
видным деятелем русской музыкальной
.культуры, много сделавшим для творческой
.дружбы народов Советского Союза.
И все-таки не случайно именно в Бу-
рятии ему было присвоено почетное зва-
ние заслуженного деятеля искусств. Он
получил его, как было сказано в Указе
Президиума Верховного Совета Бурятской
АССР, за активное участие в подготовке
декады бурятского искусства и литерах,
ры в Москве и оказанную братскую по-
мощь в развитии искусства республики.
Приведем еще некоторые документы:
«Бурятский об.ткомпарт приносит глубо-
кую благодарность за оказанную помощь
151
профессором Киреевым Алексеем Нико-
лаевичем в постановке оперы «Борис Го-
дунов», посвященной XXII съезду партии».
А вот что писали артисты Бурятского
театра оперы и балета: «Желаем оста-
ваться таким же молодым, жизнерадост-
ным, плодовитым в творческой деятель-
ности. Пусть Ваши постановки украсят
сцены многих театров Мира. Вант уче-
ники з. а. Вера Лыгденова, нар. арт.
СССР Лхасаран Линховопн».
А. Н. Киреев .закончил Ленинградскую
консерваторию по двум специальностям:
оперно-режиссерское отделение и форте-
пианный факультет. Ученик выдающихся
музыкантов, профессора П. II. Позняков-
скоп и профессора Э. И, Каплана, он уже
в начале творческой деятельности в
Ташкенте, где проходил практику, обра-
тил на себя внимание.
Вот как писал в 1944 году главный
режиссер Узбекского театра оперы и ба-
лета: «...в течение последних десяти лет,
до А. Киреева, я не встретил ни одного
молодого режиссера в опере, обладаю-
щего такой эрудицией, изобретательно-
стью. творческой активностью и теат-
ральной культурой. А. Киреев, несомнен-
но, займет видное место среди советских
оперных рс?киссеров и в самом недале-
ком будущем». Жизнь подтвердила пра-
воту этих слов.
А. Н. Киреев был человеком разносто-
ронних дарований: великолепный пианист,
режиссер, профессиональный рисоваль-
щик. Все этн качества сочетались, когда
он работал над оперными спектаклями.
Рецензенты его постановок всегда отмеча-
ли стройность формы и согласованность
всех компонентов — режиссуры, дирижера
и художника, Но прежде всего музыка,
от нее шел режиссер к осуществлению
своих замыслов.
Особый стиль работы вад спектаклями,
особый подход к каждому исполнению —
будь то солист оперы, балета, миманса,
электрик или рабочий сцены — таковы ка-
чества Кнрсева-постановщпка. Наверное,
этим вызвано письмо артистов хора Бу-
рятского театра: «Уважаемый Алексей Ни-
колаевич' Спасибо Вам за то. что, может
быть, впервые мы почувствовали, что
наш труд почетен».
С Бурятским театром оперы и балета
A. II. Киреев был связан с 1959 года. По-
становка им оперы А. Бородина «Князь
Игорь» явилась большим событием в му-
зыкальной жизни республики, этапной ра-
ботой творческого коллектива театра.
Во время декады бурятской литерату-
ры и искусства в Москве, как отмечала
пресел, П'-чаз этого спектакля яви.-ст
большим праздником для московской те-
атральной общественности. При обсужде-
нии декады на конференции ВТО веду-
щие pGKiicccpu Большого театра г-чюрилн,
что постановщик совершенно по-новому
раскрыл музыкально-сценические образы и
ощутил гениальное творение Бородина,
Особенно это проявилось в постановке
152
массовых сцен и образе Кончака, создан-
ном Л. Линховоином,
Постановки А. Н. Киреевым классиче-
ских опер могли бы служить примером
бережного и проникновенного освоения-
авторского замысла.
Но прежде всего он являлся пропаган-
дистом оперного творчества советских
композиторов, и особенно своего любимо-
го композитора С. Прокофьева, осущест-
вив постановку почти всех его опер.
Н. П. Охлопков, с которым А. Н. Ки-
реев работал режиссером-сопостановщи-
ком над оперой Ю. Мейтуса «Молодая
гвардия», называл его «чертовски му-
зыкальным человеком» и писал, что Ки-
реев «проявил качества несомненно вдум-
чивого и тонкого художника, который
знает п понимает оперное искусство,
умеет вести углубленную работу с акте-
рами, осуществлять сложные оперные зада-
чи». Им впервые поставлены около десяти
советских опер.
Композитор Ю. Мейтус писал ему: «До-
рогой Алексей Николаевич! От души рад,
что именно Вы будете ставить «Молодую
гвардию» в Ереване. У нас так мало ре-
жиссеров в оперном театре, которые уме-
ют мыслить по-настоящему, по-творчески
решат<, спектакль. Ваша кандидатура —
наиболее подходящая для этой постанов-
ки. Я недавно очень огорчился неудачной,
серой и будничной постановкой этой опе-
ры в Киеве. Желаю Вам большого успеха».
Последователь системы Станиславского,
Алексей Николаевич не пользовался ею
слепо и буквально. Он всегда шел от це-
леустремлённого сценического действия,
от активной актерской задачи, добиваясь
художественной правды.
Сам он обладал удивительной способ-
ностью показывать, никогда нс требуя
буквального повторения. Он выявлял зер-
но характера, а потому не только соли-
.ты, ио и каждый актер хора понимал свою
задачу.
Ленинградская консерватория. Она так-
же связана с Бурятией. Почти все участ-
ники -включитеды'ого концерта Зуоятеко-
го искусства в Москве — выпускники Ле-
|.нчгр,-1.1сной консерватории. Тринадца-
тый класс — класс профессора А. II. Ки-
рсепа. Нз его учебной мастерской вышел
нс один десяток первоклассных оперных
артистов. Средн них такие мастера, как
народные артисты СССР Е. Образцова
и Вл. Атлантов, народная артистка нестпб-
лпки Вл. Морозова, Э. Хиль и петазние
лауреаты международных конкурсов С. Лей-
феркус и Ю. Марусин.
Занятия в классе А. Н. Кирееза про-
водились очень темпераментно, с бэлг.ншм
накалом. Студенты сто уроки считали
праздником. Сам всегда вдохновенный,
ищущий, он не мог спокойно н рсв:;одуш~
но относиться к высоким чувствам других.
Как-то пришел нз консерватории очень-
растрогаииын и рассказывает:
- Сегодня пели выпускнику консерва-
тории. И вот, когда пел один студент с
очень хорошим голосом, на экзамен из
деревни приехали его родители. Ну, о
том, что нельзя сидеть к сцене ближе сто-
ла комиссии, они нс знали — распо-
ложились в первом ряду. Юноша пел
отлично: голос, артистичность, музыкаль-
ность — все это вызвало неположенные на
экзаменах аплодисменты. Потом посыпа-
лись цветы от студентов-друзей. И когда
он спел последнюю арию, собрал всю
охапку цветов и положил ее к ногам своих
родителей. Я нс мог сдержаться и разры-
дался.
Алексей Николаевич был и воспитате-
лем новых педагогов консерватории, ко-
торые сейчас продолжают его традиции,
Это з. а. р. профессор К. В. Изотова,
старший преподаватель С. Р. Рязанцев
и многих других мастеров-вокалистов, ко-
торых он привлек к педагогической дея-
тельности в консерватории.
Все они с глубокой благодарностью и
любовью произносят имя Алексея Нико-
лаевича Киреева. Его работы в классе
отличались большой свежестью в выборе
материала, новизной сценических приемов
и большой изобретательностью педагога-
постановщика. Он много раз повторял:
— Для студентов штампы особенно
опасны. С этим связано наше стремление
учить мастерству на «неэаигранных», ред-
ко исполняемых или незаслуженно забы-
тых произведениях.
Все это он подтверждал своей практи-
ческой работой. Назовем некоторые ра-
боты его класса: Россини «Золушка»,
Гайдн «Случайная встреча», Мопэрт «Ди-
ректор театра» и «Так поступают все»,
Тома «Гамлет», Гершвин «Порти и
Бэсс» и, конечно, русская классика и се
ветекяе композиторы — С. Прокофьев «По
весть о настоящем человеке», Ю- Мейтус
«Молодая гвардия» и многое другое.
В классе А. Н. Киреева его первым по-
мощником, правой рукой на протяжении
30 лет была Е. М. Костромина. Их объ-
единяло глубокое взаимопонимание, пол-
ное доверие и содружество.
Эмоциональный! педагог-режиссер, вла-
деющий методом воспитания иевиа-акте-
ра, тонко чувствующий законы музыкаль-
ной драматургии, знающий природу опер-
ного спектакля и жизнь сценического об-
раза, А. Н. Киреев неизменно добивался
от своих студентов творческой активно-
сти, яркой эмоциональности и вкуса к
точной и своеобразной сценической форме.
Своим педагогическим опытом он всег-
да делился с товарищами по работе, эк-
замены его класса, всегда открытые, при-
влекали обширное число слушателей, зал
всегда был полон.
Хочу закончить статью словами Ю. А.
Барсова, заведующего кафедрой сольного
пенно, кандидата искусствоведения;
«Для того, чтобы осознать, кого мы по-
теряли в лице А. Н. Киреева,— нужны
обстоятельные исследова!шя режиссер-
ской, педагогической деятельности этого
талантливого художника. Но одно н сей-
час всем ясно—мы лишились настоящего
человека...
Люди по-разному понимают свое сча-
стье. I! разно пе высшее счастье отдавать,
все, что имеешь и любишь, другим, зная,
что благодарные ученики сохранят память
о тебе».
П. ТИМОФЕЕВ.
Народный сказитель
(к столетию со дня рождения П. М. Тушемилова)
Устная поэзия бытует в живых формах
в памяти народа. Но подобно тому, как
в золотоносный пласт вкраплены полно-
весные самородки, так, среди знатоков
Сказаний и песец встречаются люди ред-
кого природного дарования. Одним из
самых ярких имен в созвездии бурятских
рапсодов был сказитель из Унгипской до-
лины Папа Михайлович Туптсмилов.
Родина сказителя улус Мульгэтэ рас-
положился в живописной приангарской
Унгннской долине. Эта долина — кнай г.--
сен, сказаний и сказок, она славна мно-
гими народными певцами п улигершпиамп,
здесь выоослп и творили знаменитые
Альфов Хогаев и Парамон Дмптрш-з.
Улус Мульгэтэ и дом Тушемиловых
издавна служили гостеприимным кровом
для путников и местом съезда любителей
старины, острог» слова н народной мудро-
сти. В долгие зимние вечера перед зача-
рованным взором слушателей возникали
картины далекого прошлого, запечатленные
в улигерах, оживали походы героев, их
схватки с врагами, подвиги баторов и
хэргэнсв. .Много счастливых вечеров про-
вел юный слушатель, уносясь воображе-
нием в мчр отгремевших событий.
Принято считать, что у бурят в прош-
лом не было школы сказителей.' Однако
выучка начинающего сказителя у стар-
ших являлась обязательным условием и
даже своего рода первоосновой. Скази-
тель получает всеобщее признание только
тогда, когда репертуар и индивидуальное
мастерство улигершнна органически впи-
сываются в рамки традиционного испол-
нительства, народной несенной в сказо-
вой культуры.
П. М. Тушемилов был прежде всего
153
эпическим певцом. Он знал более 30
больших («конных») улигеров. С. П. Бал-
даеа записал от него все девять ветвей
«Гэсэра». В его репертуар входили «Ал-
тай Шагай», «Аламжи мэргэн», «Хараас-
гай мэргэн», «Эрхэ Нюдэн баатар»,
«Эрбэд Богдо хан» и др. Это сравнитель-
но крупные эпические произведения раз-
мером от 5 до ЭО тысяч строк. Его стиль
исполнения был напевным в сочетании с
речитативом при сопровождении хура.
Для П. М,- Тушемилова ие существовали
какие-либо ограничения и табу, связанные
с обстоятельствами исполнения улигеров.
Он мог в случае надобности исполнять их
и летом, и в дневное время. Между тем
М. П. Хангалов еще в конце прошлого ве-
ка зафиксировал бытование определенных
неписаных правил, регламентирующих
обращение к улигеру. И. Н. Мадасои, ра-
ботавший в свое время с П. Петровым,
также пишет, что последний предпочитал
летом не рассказывать улигеры. Несом-
ненно, в упгинской традиции просматри-
вается ослабление обрядовой стороны ис-
полнения и возрастание собственно эсте-
тической роли героического эпоса.
Подлинную универсальность сказитель-
ской подготовки и поэтический дар
П. М. Тушемилов отчетливо обнаружил в
жанре народной песни, афористической
поэзии и юроолах — благопожеланиях.
Обширен был его сказочный репертуар
(около 100 сказок), он помнил много
легенд и преданий.
Глубоки по содержанию я отточены по
форме песни и благопожелания Папы Ми-
хайловича. Хоровод молодежи, свадебное
торжество, застолье с гостями — празд-
ничная обстановка каждый раз приносила
душевный подъем, рождавший вдохнове-
ние. Когда перебираешь эти образцы по-
этического опыта и мысли, поражаешься
глубине постижения жизни, точности сло-
весного оформления и свежести поэтическо-
го чувства.
Да пусть земля свои дары открывает,
Родные просторы — блага свои!
Да пусть огонь, зажженный тобой,
с искрой будет.
Жизнь твоя счастливой и радостной
пребывает!
Пусть на ваши передние длинные полы
Внуки я правнуки наступают.
Задние длинные полы
Пусть овцы и ягнята топчут!
Эти наугад взятые примеры типичны
для жанра благопожсланнй. Юроолы ь
являются только продуктами импровиза-
ционного творчества. Они рождались во
время исполнения, в процессе состяза-
ния, ио это не исключает, а предполагает
предварительную подготовку, заблаговре-
менное обдумывание певцом некоторых
типовых ситуаций и предположительное
развитие поэтической мысли. Опытные
сказители, зная наперед, как разверты-
вается соперничество сторон на съездах
гостей, загодя готовились к ним. Быто-
вавшее в прошлом расхожее мнение о том,
что степняк обычно поет в песнях только
о том, что видит перед собой, порождено
поверхностным наблюдением.
Друг мой, единственный, найденный,
Любимая, единственная, встреченная,
Дума ты дней моих,
Сновиденье ночей моих.
Жизнь бы пройти с тобой
И век бы нам блаженствовать.
Найдется ли профессиональный поэт,
который взялся бы изменить или переина-
чить что-либо в оригинале этой песни?
П. М. Тушемилов относился к тому
типу сказителей, которые отличались твор-
ческим отношением к традиционным про-
изведениям. Он видел свою задачу не
только в точной передаче известного ему
текста (в этом память его была непо-
грешима), по нередко стремился к извест-
ному совершенствованию, «доделке» его.
В этом нетрудно убедиться, когда мы
сравниваем популярные произведения в
редакции Тушемилова и других исполни-
телей.
Когда речь идет о подлинном мастере
народного слова, авторе многих ориги-
нальных творений, каким был Папа Ту-
шемилов, то мы нс можем не замечать
в нередких отклонениях от известного
текста попыток сознательного обновления
содержания и творческого решения темы.
Естественно, сказитель отталкивался от
народных поэтических традиций, извест-
ных форм, формул, образов. Он творил
в границах народной эстетики и фольк-
лорной поэтики. Его поэтические решения,
образы, находки в целом не выходят за
рамки этой обширной и замкнутой систе-
мы. Но пример его характеризует возмож-
ности личного начала в фольклоре. Рож-
дение произведения не единовременный
акт, а сложный процесс бытования во вре-
мени.
Все многочисленные образцы как тради-
ционного, так и нового фольклора, запи-
санные разными собирателями от П. М.
Тушемилова. отмечены печатью самобыт-
ности. Особенно удачны в его интерпре-
тации лирические и состязательные песни,
в них ярче проявилось импровизационное
дарование автора, насыщенное глубоким
лирическим чувством. Это тем более обра-
щает внимание, что П. Тушемилов обла-
дал хорошей профессиональной памятью
и никогда не испытывал нужды в вынуж-
денном искажении некогда уовоенного
текста. Старейший фольклорист С. П. Бал-
даев говорит о нем: «Это был крупней-
ший сказитель. Я с ним работал и 1930 —
1940 гг. Чего он только не знал! Какая у
него была память! Он рассказывал, слов-
но читал».
Папа Тушемилов щедро дарил людям
свой талант, воплощенный во множество
устных произведений, которые он собирал,
создавал, хранил и завешал бу ivuihm по-
колениям. Наследие П. М. Тушемилова —
активный фонд нашей культуры.
М. ТУЛОХОНОВ.
И. НЕЧАЕВ
ВСТРЕЧИ В САНАТОРИИ
Ге рой Социалистического Труда
А. Ф. Ваганов.
Орден Ленина и звезду Героя Социа-
листического Труда ему вручили в пере-
полненном зале Дома культуры Джп-
лннского вольфрамо-молпбдсновиго i.oxt-
бината. Смущенный таким огромным
собранием народа (хотя за дэа десяти-
летия работы вместе с ними он знал
чуть ли не каждого и они знали его),
он чувствовал. как учащенно билось
сердце А секретарь обкома партии в
это время рассказывал о том. что пот
уже в течение пята лет Александр Фи-
липпович Ваганов, знатный экскаватор-
щик рудника Первомайский из месяца
в месяц перевыполняет плановые задания
и является одним из передовиков социа-
листического соревнования на комзииатс.
Пятнадцатилетним пареньком в военном
трудном 1943 году пришел Саша па
Ивановский прииск добывать золото.
Прииск начали разрабатывать еше до
революции В вертикальной штольне
стоял ворот с бадьей, бадьей этой вы-
таскивали грунт на-гора, в ней же
спускали и поднимали старателей. И вся
механизация. Вечная мерзлота требовала
поинтированпя группа — в грунт забива-
ли металлические полые штыри, по ко-
торым проходил пар. оттаивая грунт, и
поэтому в забое всегда стояла по коле-
но вода. Старатели прокладывали из
досок настил и в тачках подвозили
грунт к вертикальной штольне. Работал
Саша Ваганов добросовестно. Руковод-
ство прииска заметило старательного
парня, вскоре послали его забойщиком
пп рудник Первомайский. До самой ар-
уии прооаботал Александр ка Перво-
майке. После службы Ваганов снова
вернулся на рудник. Окончив курсы
экскаваторщиков, он один из первых
стал выполнять нормы на 110—115 про
центов. Не один миллион тони грунта
«поднял» А. Ф. Ваганов па своем рабо-
чем веку,
С Александром Филипповичем Вагано-
вым мы повстречались на забайкальском
курорте Дарасун. Сентябрь в этом го-
ду выдался теплый, солнечный Сотни
отдыхающих тружеников городов и сел
заполнили вместительные корпуса курор-
та, целебные воды которого славятся да-
леко окрест. Едут сюда отдыхать люди
с Крайнего Севера. Дальнего Востока,
Западной и Восточной Сибири, Забай-
калья. Вола «дарасун» не уступает по
споил химическим свойствам знаменито-
му нарзану, привлекая в здравницу еже-
годно тысячи люден.
Целебные источники Дзрасуна были
известны местному населению более 200
дет тому назад. Первое описание курор-
та относится к 1811 году. И сейчас жи-
ва легенда о чудодейственной силе да-
расуиской воды. Ранили, де. охотники
копьем сохатого. Могуч был зверь, не
сразу одолела его боль. оторвался он от
преследователей, по силы уже были па
исходе В смертельной тоске припал он
к одному из источников. И — о. чудо!-
тело стало наливаться соками жизни. И
ушел сохатый or охотников. На том
155
месте обнаружили они лишь бивший иа
расщелин камчей фонтан воды. Опп уди-
вились этому фонтану, попробовали йоду
на вкус — и удивились еще больше.
Первый анализ дарасунской воды, взя-
тый в 1858 году, показал незаурядные
лечебные саойства. Широкое использова-
ние воды было начато в 1819 году, ког-
да около источников предприимчивые
дельны понастроили жилые дома для
состоятельных .-юдей, устроили импрови-
зированные ванны и стали собирать дань
с приезжающих лечиться. Революция,
взяв на учет лечебные учреждения, по-
ложила конец частному курортпому пред-
принимательству И уже в 1923 году ку-
рортом былЬ разлита и отправлено в
продажу 325 тысяч бутылок целебной
воды «Дарасун». (Для сравнения: толь-
ко за последний год разлито и отправ-
лено в города и села Забайкалья оди№
миллион семьсот пятьдесят тысяч бутылок
минеральной волы)
На курорт Дарасун я приехал в на-
чале сентября, когда только-только Ma-
in la рассыпаться осенняя праздничная
пестрота Высоченные ели и березы кло-
нили кустистые вершины под теплым
осенним ветром. С радостью встречаю
земляков из солнечной Бурятии. В этих
благодатных местах отдыхают нынешней
осенью знатный железнодорожник Сте-
пан Иванович Велигурскнй и подполков-
ник в отставке Матвей Романович Ала-
гуев, инспектор по кадрам с далекой
Гуджпркч Валентина Фадсевна Гнедова
и преподаватели школ Улан-Удэ Надеж-
да Константиновка Устьянцева и Люд-
щаяся отсутствием особо низких темпе-
ратур.
Как любой другой современный ку-
рорт, Дарасун заботится о своей ком-
фортабельности. Здесь открыт прекрас-
ный, современный Дом культуры со
своим музыкальным салоном, богатой
библиотекой, музеем курорта, комнатой
для игры в шахматы, шашки, работает
спортивный зал, в котором в любое вре-
мя года можно проводить со|к?зновапия
по волейболу, гимнастике и другим ви-
дам спорта. Зрительный зал, вмещающий
более 600 человек, принимает артистов
сибирских и дальневосточных театров и
филармоний, сюда часто приезжают
творческие коллективы из Москвы н
Грузии, Бурятии и Хабаровского края.
Этой осенью перед отдыхающими высту-
пил Лауреат Международного конкурса
вокалистов народный артист РСФСР со-
деет Бурятского ордена Ленина театра
оперы и балета Ким Базарсадасз Кон-
цертная бригада, составленная из моло-
дых дарований театра оперы и балета,
в течение трех чзеон держала заворо-
женными зрителей зала Дома культуры
и была удостоена поистине бурей оваций.
Главный врач Валентин Иванович Черных
со своими помощниками Юрием Александ-
ровичем Городовым, Иваном Пансъевн-
чем Трухиным, Юлием Ивановичем Клсй-
ма новым, Таисией Ивановной Литвинце-
вой тщательно следит за тем, чтобы
весь уклад жизни курортного городка
способ тяовал вси становлению здоровья
трудящихся. Вежливы, радушны н лю-
безны те. кто отвечает за быт курортни-
ков.— Татьяна Ивановна Митилева, сест-
ра банника, официанты столовой Тамара
Симчук, Валя Цыдыпова н другие.
Валентин Иванович Черных так рас-
сказывает о перспективах курорта:
— Прежде всего к 60-летию Великой Ок-
тябрьской революции мы открываем до-
полнительный корпус на 250 мест, а к
концу года думаем добавить еще около
300 мест. В этой пятилетке будет по-
строена столовая на 500 мест, семидеся-
тнкзартирный жилой дом. администра-
тивно-хозяйственный корпус, котельная.
Но у иас есть и проблемы. Прежде
всего не может разрешиться вопрос с
минеральной водой, которая пользуется
огромной популярностью среди населения
И купить се до сих пор не всегда воз-
можно Нашу воду возят для разлива в
Читу. Хотя план выпуска 1 млн. 750 па-
сяч бутылок в год и внушителен, тем ие
менее мы могли бы его намного увели-
чить, имей мы маленький завод по раз-
ливу у себя. Затраты, я думаю, себя оп-
равдают. Кроме того, надо иметь в ви-
ду. что при разливе в Чите целебные
компоненты отчасти теряют свою силу
и уже не могут соперничать с той во-
дой, которую мы берем непосредственно
из источника.
У первого корпуса
мила Яковлевна Левицкая.
Незаурядным профессиональным мас-
терством отмечена работа медицинского
персонала курорта. Много тепла, души
вкладырпют они п саое нелегкое ремес-
ло, чтобы зарядить рабочего человека
здоровьем, энергией, настроением на весь
будут" 1 трудовой гол
Врачебный персонал с глубоким зна-
«нем использует весь богатый арсенал
средств современной медицины для ле-
чения больных. Здесь имеется 2Я диаг-
ностических кабинетов, которые на осно-
ве последних достижений науки п тех-
ники дают возможность с предельной
ясностью установить то или другое за-
болевание.
Среди лечебных кабинетов такие, как
парафипо-терапнн, ультразвука, стат,
душ, индуктотсрапии, кабинеты электро-
грязелечения. электрофореза. Аппарат
«Луч-2> используется для лечения им-
пульсным током, имеется гастродоудопо-
фиброскопия, массаж, барокамера
Всеми этими современными метода-
ми и кабинетами умело пользуются ме-
дицинские работники курорта- врачи Ал-
ла Михайловна Трухина. Лариса Викто-
ровна Лазарева, Лилия Александровна
Кишкина, медицинские сестры Александ-
ра Васильевна Хлебникова, старшая ме-
дицинская сестра Любовь Павловна Со-
рокина. Альбина Ефимовна Каногнна.
Валентина Ермоласвна Рыкова. Людми-
ла Степановна Грибова. Зоя Алексеевна
Иванова. Люда Михайлова.
Курорт, как уже отмечалось, является
уникальным по ' своим природно-климати-
ческим условиям. Удивительной красоты
зябяйкальская тайга, живительный воз-
дух. солнечное, теплое, но без изнуряю-
ще» жары лето, зима, характеризую-
157
Р'айкал -
Бронислава ПАНЧЕНКО
Юный ТРУЁЛЧ
Перед боем приказал комбриг:
— Трубачей ко мне покличьте вмигЕ
И бойцу-мальчишке, как судьбу,
Он вручил певучую трубу,
«Ну, герой, труби походный сбор
Бить врага! Скачи во весь опор!»
Грызли кони яро мундштуки,
Под знамена строились полки.
«Слушай все!»—сыграли трубачи,
И лавина двинулась в ночи.
Был ковыль копытами прибит,
Сыпался огонь из-под копыт.
А когда остановили бег,
Ветры доиграли на трубе,
Как в атаке наш трубач лихой
Пулей поцелован был литой...
Но звучала в зорях голубых
Песнь его несмолкнувшей трубы
И вела героев за собой
На последний на смертельный бой.
Коци, ветер, стелющийся дым...
Трубачу быть вечно молодым.
158
Содержание журнала „Байкал" за 1977 год
поэзия
II. ШАКЕЛОВ. Кольцо. Главы чз поэ-
мы. Ц. ГЛЛСАНОВ. Млечный путь. Ому-
левые косяки. Мне с Байкала видится да-
леко. Встреча с весной. На смерть сне-
га. — № 1
В. ПЕТОНОВ. Родной образ. Л. ЗУ-
БЕНКО. Ночная смена. Ч. ГУРУЕВ. К
вершине. Ночью. Е. ЮШИН. Едва от-
бой... Беру подкову... Б. ДУГЛРОВ. Я го-
ворю о Родине. Писаницы. С. ЛИХАНОВ.
Нам на сборы в дорогу... Э. ТЮНИС
Геологу. На просеке. Ж. ЮБУХАЕВ. Рев-
ность. После грозы — № 2.
В. ЛОРГОКТОЕВ. По твоим заветам,
Ленин! Каюр. Оленевод Гарма. Слет охот-
ников. Н. ДАМДИНОВ. Слава воина.
В. ГУМЕНЮК. Первый прыжок. Механи-
ки. Да и так порою случается... Перепра-
ва через Чикой. Скачки. Арап Петра Ве-
ликого. Мгновение. Приметы — № 3.
Н. ДАМДИНОВ. Песнь степей. М. Ши-
ХАНОВ. Байкалу. У могилы. Имена. При-
глашение — К? 4.
М. ЮХМА. Песня о партии. В. КУЗНЕ-
ЦОВ. Ночь на площади. Старый вагон.
А. ЗАРИЦКИЙ. Строителям БАМа.
И. ФЕДОСЕЕВ. За Байкалом. В. ДАГУ-
РОВ. Кладбище в улусе Тараса. Над Си-
бирью. А. ШЕВЕЛЕВ. Я покажу тебе по-
кос... Н. ПОСТНИКОВ. На маршруте
БАМа. Ю. ШАМАНСУР. Девушки в поле.
Р. .БУХАРАЕВ. Переправа. СенокосА
Ц. ГАЛСАНОВ. Я с утра за столом —
5.
В. ПЕТОНОВ. Слово о Ленине. В. ШИ-
РОКОВ. Карта. Н. БРАТАН. На трассе
БАМа — минус сорок пять. М. СКУРА-
ТОВ. Молодые строители трассы. С. ДА
НИЛОВ. Ель на Кавказе. В. ЗОРИН. В
тайге. Чегдомын. Н. ГЛАЗКОВ. Пятая
встреча. С МЕТЕЛИЦА. Снега. Козочка.
А сердце слышит...— № 6.
ГЭСЭР —№ 2
ИЗ МОНГОЛЬСКОЙ НАРОДНОЙ
МУДРОСТИ - № 3
ПРОЗА
М. ЖИГЖИТОВ. Подлеморье. Роман.
Книга 2. Окончание. М. БРОДИН. От-
пускник. Повесть. С. ОМОНИР. Старый
окурок. Рассказ — № 1.
М. СТЕПАНОВ. На Тургэн-реке. Ро-
ман. Книга 1. № 2-3. Г. ДМИТРИЕВ.
Капитуляция. Документальная повесть,
А. ЕФРЕМОВ. Волчья падь. Главы из
повести. М. РАДНАЕВА. Удачная охота.
Рассказ — № 2.
Л. ЧОИЖИЛСУРЭН. Перекочевка. Рас-
сказ. Д. БАТБАЯР. Зима. Рассказ. Д. НА-
ВАНСУРЭН. Из мухи слона... Юморист»
ческлй рассказ — № 3.
В. МНТЫПОВ. Инспектор золотой тай-
ги. Роман. №№ 4-6. О. ЛУКЬЯНОВ. По-
следняя попытка. Рассказ. К. КАРНЫ-
ШЕВ. Миниатюры.— № 4.
М. МАКСИМЦОВ. Генерал Болдин. Гла-
вы из документальной повести. Д. МЯГ-
МАР. Красота. Рассказ — № 5.
В ШКАЕВ. Вдали от фронта. Повесть.
— № 6.
ОЧЕРК, ПУБЛИЦИСТИКА
В. БИРЮКОВ. Байкал. Его проблемы.
А. ЩИТОВ. Недостающее звено. В. ТА-
РАНТАЕВА. В те далекие годы — № 1.
Е. МУСТАФАЕВА. «Ты нас, Россия,
на БАМе проверь». Документальный рас-
сказ в письмах. М. БАГИНОВ, Л. ЛЕ-
БЕДЬ. Чтобы росло омулевое стадо.
С. ДУГАРОВ. Деятели бурятского про-
свещения — № 2.
В. ШТЕРЕНБЕРГ. Мое поколение.
В. СВЕТИКОВ. Дорога на перевал.
А. КОВАЛЕВ. Юность наша комсомоль-
ская. Д .МИЛЮКОВ. Новь древней зем-
ли пястов.— № 3.
В. НАЙДАКОВ. Равная среди равных.
Н. АГАРКОВ. Хозяин земли своей, хо-
зяин судьбы своей. А. ГРЯНКИНА. Зе-
леный патруль. Ю. ШУМАПЛОВ. Вул-
кан Николая Сенченкова. К. БАЛКОВ.
Проходчики. — К» 4.
Б. СЕМЕНОВ. По заветам Ильича.
С. АНГАБАЕВ. Боргойцы. В. СУНГОР-
КИН. Разговор в середине дороги.
С. СОЛКИН. Лес прибайкальский — № 5.
И. ФОНЯКОВ. Пульс магистрали.
И. МИКСОН. Первые. И. ШТЕМЛЕР.
Встречи на перевале. К. КУРБАТОВ. Сло-
во о «бездельниках». В ТОРОПЫГИН.
Палатка. Л. КУКЛИН. Магистраль и
природа. М. ВОСКОБОЙНИКОВ. Две
судьбы. И. ПАДЕРИН. Зов памяти. М. ХА
БАЕВ. Товарищ Илья. В КОЖЕВИН.
Один год «Дедушки Каландаришвили».
Д. БАТОЕВ. Доктор Цыбиктаров. Г. БАН-
ЧИКОВ. «Награжден именным оружием».
— № 6.
159
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
НАШИ ПУБЛИКАЦИИ
В.НАЙДАКОВ. История н современ-
ность. М. ШИХАНОВ. К истокам. Т. ЛЕ-
ОНОВА. В. ШОМИНА. Бурятские народ-
ные сказки. НОВЫЕ КНИГИ. Л. ШАГ-
ДУРОВ, Д. ЛУБСАНОВ, Ш. ЧИМИТ-
ДОРЖИЕВ Форум монголоведов мира —
№ 1.
Т. ОЧИРОВА. Сердце, верное кор^яу.
А. ПАЛИКОВА. От первой книжки к
третьей. К; БАЛКфВ. Вступая в жизнь.
С. ЧАГДУРОВ. Весомый вклад,—№ 2.
Л. ЗАМАНСКИИ. Песня рождается
для людей. Р. МАТВЕЕВА, Р. ПОТАНИ-
НА, Н. СОБОЛЕВА. Преданья стороны
сибирской. А. УЛАНОВ, П. ХАПТАЕВ.
Движение к синтезу. Л. ПОХОСОЕВ.
Великий, могучий... — № 3.
С. ЧАГДУРОВ. Против кого Гэсзр под-
нимал свой меч. А. СОКТОЕВ. Мысль зем-
ная. А. МАРТИНОВИЧ. Утверждение че-
ловечности. В ТОМИНА. Русская лите-
ратура Сибири. П. ХАПТАЕВ. Петрогли-
фы Байкала. Ш. ЦЫДЕНЖАПОВ. Пати
дружбы. Л ИОФФЕ Книги Восточно-Си-
бирского издательства — № 4.
А. СЕРЕБРЯКОВ Радость откровения.
Г. МОЛОНОВ. На примере трех респуб-
лик. В. НАНДАКОВ. Слово о мастере.
— № 5.
А. СОКТОЕВ. Октябрь и бурятская
литература. Н. НАМСАРАЕВ. Сотворить
радугу. П. МАСАЛОВ. Декабристы в За-
байкалье. Е. ЗАГОРОДНЫЙ. Первопро-
ходцы. В МУТИН. 10 сантиметров по
карте мира. П. ТИМОФЕЕВ. Верность
призванию, М. ТУЛОХОНОВ. Народный
сказитель.— № 6.
АВИАЦИЯ И КОСМОС
Н. НОВИКОВ. «Союз-Аполлон». До
старта, № 4.
В МИРЕ ИНТЕРЕСНОГО
Ф. КРЕНДЕЛЕВ. Рин-Шеи, № 1.
А. КОНДРАТОВ. «Атлантида Индийско-
го океана», № 3.
С. ГУРУЛ ЕВ. М. СМИРНОВ. «Диког»
зверя облапить...», № 4.
В. ЗАХАРОВ. Загадка портрета. Н ШИК.
А был ли плагиат? — № 3. Ю. МАРГУ-
ЛИЕС. Встреча Достоевского и Гоголя,
№ 4.
СТРАНИЦА КРАЕВЕДА
М. БЕЛ О КРЫС. Верхнеудинские друзья
декабристов, № 1.
Е. ТРУБАЧЕЕВА. Онгоны моих нагену-
тов, № 3.
ИСКУССТВО
Д-Н. ДУГАРОВ. БАМ в палитре молодо-
го художника, № 2.
«БАЙКАЛ» —ДЕТЯМ
М. ВИНГРАНОВСКИЙ. Кот и зима.
П. ВОРОНЬКО Ложка. Стихи. В КОС-
ТЫЛЕВ. Крохотули. Г. ШЕЛКУНОВА.
Прогулка. Рассказы — № I.
В. СТРЕЛКОВ. Считалка. Дроздята.
Стихи —№ 2.
А. МАТЮШКНН-ГЕРКЕ. Хрюк и Хрюка.
Стихи. В. БАГОНИН. Лягушка с золо-
тыми глазами. Рассказ — Ас 3.
Ч-Р. HAM/КИЛОВ. Хайдап. Теленок. В
лесу. Подружки. Стихи — № 4. В ПАН-
ЧЕНКО. Юный трубач. Стихи — А1» 6.
СПОРТ
Д. ХВАН. Эти чудесные 64 клетки — № 2.
В. БАДМАЕВ. На приз журнала «Бай-
кал» — №> 4.
ХРОНИКА
Т. ОЧИРОВА. Обращение к классике.
Театр юбилейного года — А" 3 1. «БАЙ-
КАЛ»-С ТРОИТЕ Л ЯМ БАПК.АЛО-
АМУРСКОП— №№ 3-4-5. И. НЕЧАЕВ
Встречи в санатории — № 6.
Здесь прий let Б\М
За околицей
Фи। > БРЮХ \lirilko
Цена 60 коп.
Индекс 7401'1