Н.Я.КУПРИЦ
КОВАЛЕВСКИЙ
Москва
«Юридическая литературах
1978

67
K92
Куприц Николай Яковлевич, доктор юридических
наук, профессор юридического факультета МГУ.
Автор — специалист в области государственного права
и истории государственно-правовой мысли.
Основные его работы: «Государственное
устройство СССР», «Конституция СССР» (в соавторстве
с В. Ф. Котоком), «Из истории науки советского
государственного права», «Государственное право стран
народной демократии» (в соавторстве с Л. Д.
Воеводиным и Д. Л Златопольским), ряд статей в
сборниках и журналах, глав и разделов в учебниках.
Ответственный редактор П. С. Грацианский
,11001-109 о„о
К 8-78
012(01)-78
(§) Издательство «Юридическая литература», 1978

Светлой памяти
Виктора Фомича
КОТОКА
ГЛАВА I
Краткий очерк
жизни и деятельности
аксим Максимович
Ковалевский родился
27 августа 1851 г. в Харькове, в состоятельной
дворянской семье.
Род Доленго-Ковалевских перешел из Польши
на Украину в 1650 году, в период борьбы
украинского народа за национальное освобождение и
воссоединение с Россией. Этот переход совершил
Симеон Ковалевский, от которого произошла
линия, принадлежавшая к слободскому украинскому
шляхетству, а впоследствии к российскому
дворянству (Харьковской губернии). Из этого рода
вышло немало служилых людей — гражданских,
военных, духовных.
Отец ученого, тоже Максим Максимович
Ковалевский,— участник Отечественной войны 1812
года, полковник кирасирского полка. Выйдя в
отставку, он занялся сельским хозяйством в своем
богатом поместье и в течение 25 лет состоял пред-
5

водителем дворянства — уездным, а затем и
губернским. Воззрения Ковалевского-отца носили
либеральный характер. Он был сторонником
освобождения крестьян и осуждал преследования
поляков, осуществлявшиеся царским правительством
после восстания 1863 года.
В 1848 году уже немолодой, 55-летний
предводитель женился на 28-летней Екатерине
Игнатьевне Познанской, за что и получил шутливое
прозвище «Мазепа», на которое очень обижался.
Новобрачная происходила из семьи некогда богатых, но
разорившихся полтавских помещиков. Возможно,
что положение бесприданницы вынудило ее пойти
замуж за человека, который был вдвое старше ее.
Екатерина Игнатьевна отличалась высокой по тем
временам культурой, обладала обширной
библиотекой, свободно владела французским и немецким
языками. «Эта умная и необыкновенно сердечная
женщина, — вспоминал впоследствии
Ковалевский, — получившая при этом хорошее
эстетическое воспитание (она сама занималась живописью,
музыкой и пением и была знатоком французской
литературы), несмотря на свою молодость, красоту
и светские успехи, всецело отдала себя заботам обо
мне». Именно матери будущий ученый был
обязан удачным выбором первых книг для чтения,
рано развившего в нем вкус к истории и
этнографии1.
Уже в гимназии, в которую он поступил в 1865
году сразу в пятый класс, Ковалевский
обнаруживает выдающиеся способности. Гимназию он
оканчивает в 1868 году с золотой медалью.
В том же году будущий ученый поступает в
Харьковский университет, для чего ему
приходится «хитрить», так как он еще не достиг 17 лет2.
При этом встает вопрос о выборе специальности.
И вот, интересоваашийся преимущественно
историко-философскими науками, юноша выбирает
юридический факультет, где в то время читал
увлекательные лекции талантливый ученый — профессор
Д. И. Каченовский. «Думал я сперва избрать
исторический факультет, — пишет Ковалевский, — но
посещение первых лекций профессора Рославского-
Петровского подавило во мне это желание... Исто-
6

рйи в это время легче было научиться на
юридическом факультете, где тон преподавания давал
незабвенный Дмитрий Иванович Каченовский. Его
лекции по истории международных отношений и
истории государственных учреждений давали
возможность охватить одним взглядом в его главных
и существенных чертах прогрессивный ход
развития общественно-политических форм. Его
эрудиция была обширна и основательна, изложение
талантливо и красноречиво. В России я не слыхал
лучшего профессора»3.
Ковалевский блестяще оканчивает университет
в 1872 году, и после представления работы «О
конституционных опытах Австрии и чешской
национальной оппозиции» его оставляют при
университете по кафедре государственного права
европейских держав4.
Подготовку к магистерскому экзамену
Ковалевский проходит в высших учебных заведениях
Берлина, Парижа, Лондона.
В Лондоне зимой 1874/75 года происходит
первое знакомство Ковалевского с Марксом. Но
сближение между ними осуществляется позднее, летом
1875 года, во время совместного пребывания на
лечении в Карлсбаде5. В письме, отправленном
вскоре после этого своему другу, И. И. Янжулу,
Ковалевский называет Маркса «благороднейшей и
даровитейшей натурой», но выражает при этом
сожаление по поводу... непринятия Марксом
позитивного метода (!)6.
Личное общение Ковалевского с Марксом
продолжалось и в 1876 году. Они встречались почти
каждое воскресенье у Маркса или вместе
отправлялись к Энгельсу. Поступление Ковалевского на
работу в Московский университет заменило эти
встречи перепиской, хотя и довольно редкой. Но,
приезжая в Лондон для занятий в библиотеке
Британского музея, Ковалевский встречался с
Марксом и Энгельсом вплоть до 1879 года7.
Как сообщает Маркс в письме к Η. Ф. Даниель-
сону от 15 ноября 1878 г., Ковалевский был одним
из тех, кто информировал его о полемике,
разгоревшейся в России вокруг «Капитала»8. В письме к
тому же адресату от 19 сентября 1879 г. Маркс на-
1

зывает русского ученого одним из своих «научных»
друзей9.
Свои дружеские отношения с Марксом сам
Ковалевский впоследствии характеризовал так: «Карл
Маркс... может быть, невысоко ценил своих «друзей
только по науке», (scientific friends), предпочитая
им товарищей в классовой борьбе пролетариата, но
в то же время был настолько благовоспитан, чтобы
не проявлять этих личных пристрастий в своем
поведении. На расстоянии двадцати пяти лет я
продолжаю сохранять о нем благодарную память, как
о дорогом учителе, общение с которым определило
до некоторой степени направление моей научной
деятельности. С этим представлением связано и
другое, а именно то, что в его лице я имел счастие
встретиться с одним из тех умственных и
нравственных вождей человечества, которые по праву
могут считаться его великими типами, так как в свое
время являются самыми крупными выразителями
прогрессивных течений общественности»10.
Но Маркс »привлекал своего «друга по науке»
не только к обмену интеллектуальными
ценностями, но и для оказания помощи русским
революционерам, сподвижникам Маркса по борьбе в
Интернационале, в дни Парижской коммуны. Именно к
Ковалевскому он обратился в 1877 году с просьбой
договориться с адвокатом В. И .Танеевым о
защите мужа Е. Л. Томановской — И. М.
Давыдовского11.
По окончании заграничной поездки
Ковалевский успешно выдерживает магистерский экзамен
при Московском университете и защищает
магистерскую диссертацию на тему «История
полицейской администрации и полицейского суда в
английских графствах»; магистром государственного
права он становится в мае, а доцентом — в
сентябре 1877 года. В результате защиты докторской
диссертации на тему «Общественный строй
Англии в конце средних веков» он в июне 1880 года
утверждается советом Московского университета в
степени доктора государственного права, а в
декабре того же года становится ординарным
профессором.
8

Пройдет больше 35 лет, и Тимирязев так
охарактеризует личность Ковалевского 80-х годов:
«Молодой, талантливый, блестящий, остроумный,
в совершенстве владевший шестью, а может, и
большим числом языков, лично знакомый со
всеми видными представителями в избранной области
и в то же время не уклонявшийся от самого
тяжелого, усидчивого, казалось бы, скучного
специального труда — он, конечно, являл собой редкое
явление в рядах научных деятелей всего мира»12·
Трудно переоценить научный авторитет,
которым в дальнейшем пользовался ученый в России
и за границей. Если показателем подобного
авторитета служит вхождение в состав научных
академий, то приведем следующие данные.
Ковалевский был избран членом-корреспондентом
Французского института (Академии нравственных и
политических наук), действительным членом
Общества по изучению истории французской
революции, членом Тулузской академии
законодательства. В Италии он был введен в состав Общества по
изучению отечественной истории. В состав
Российской Академии наук он был избран в 1899 году в
качестве члена-корреспондента, а с 1914 года —
ординарного (действительного) академика по вновь
учрежденной кафедре государствоведения.
Ковалевский был, в полном смысле этого
слова, кумиром студенчества. В нем, общественном
деятеле, исследователе, профессоре во всей его
многообразной деятельности, как отмечает К. Соколов,
преобладала одна господствующая черта — «черта
учительства», которая оказывала большое влияние
на характер его общественной работы и
направление научного труда13. К студентам он был очень
внимателен, обстоятельно беседовал по вопросам
курса, снабжал книгами; это был не просто лектор,
а взыскательный педагог-руководитель,
требовавший на экзаменах осмысленных, а не заученных
ответов. Особую отзывчивость он проявлял к
беднейшей части студенчества, всячески ее
поддерживал, даже помогал материально.
В воспоминаниях современников, относящихся
к различным периодам жизни ученого, выступает
одинаково импозантный облик Ковалевского на ка-
9

федре. Его монументальная, атлетическая фигура,
всегда облаченная в неизменный черный сюртук,
появляясь в аудитории, сразу же приковывала к
себе внимание слушателей. Ковалевский приступал
к лекции не сразу, вначале молчал, как бы
собираясь с мыслями (а в петербургский период,
видимо, выжидая также прекращения одышки), и
затем в абсолютной тишине, при полнейшем
внимании всего зала переходил к изложению материала.
Глубокие, насыщенные по содержанию лекции
ученого читались в блестящей, своеобразной форме, в
виде «бесед, пересыпаемых остроумной шуткой».
Ни одна из аудиторий Московского университета
не вмещала всех желающих слушать ученого, и
ему приходилось читать лекции в актовом зале. На
его лакции о законодательстве иностранных
держав собирались не только юристы, «о и
филологи, медики, естественники, математики, наконец,
просто вольнослушатели.
Деятельность Ковалевского можно разделить
на два этапа: 1) 70-е годы XIX в.—1905 год и
2) 1906—1916 гг.
Работа Ковалевского в Московском
университете охватывает 1877—1887 гг. Он читает там
курсы государственного права европейских держав и
истории иностранных законодательств. В 1879—
1880 гг. он вместе с языковедом и этнографом
В. Ф. Миллером издает либеральный журнал
«Критическое обозрение».
В этот период во всю ширь разворачивается ис-
следовательско-литературный талант
Ковалевского. Именно к этому времени относится его работа,
в значительной мере выражающая
идейно-методологическое кредо молодого ученого, носящая как
бы программный характер, — «Историко-сравни-
тельный метод в юриспруденции» (1880 г.). Тогда
же Ковалевский выступает как этнограф и
социолог, серьезно изучающий общинное
землевладение и процесс его распада, разложения; сюда
относятся работа, построенная на материалах
кантона Ваадт (1876 г.), и общее исследование этой
проблемы (1878 г.). Выпущен ряд работ по
разнообразным аспектам «истории учреждений», или,
как мы теперь бы сказали, истории государства и
10

права. Таковы уже упоминавшиеся нами обе
диссертации ученого, а также исследования по
истории «полиции рабочих» в средневековой Англии
(1876 г.), истории налогового права во Франции
(1877 г.), о первобытном праве (два выпуска
1886 г.), о развитии обычного права и его
соотношении с законодательством (три работы 1886—
1887 гг. с привлечением кавказских материалов).
Появляется также ряд статей и брошюр
Ковалевского по вопросам государственного права,
рецензий и др.
Лекции Ковалевского отражали его либеральные
настроения. В «их молодой ученый высказывал
критическое отношение к русскому самодержавию,
сравнивая его в либеральном духе с
конституционным строем западноевропейских стран.
«Политические вопросы, воллующие западноевропейское
общество, далеко не те, над решением которых
задумывается русский мыслитель», — замечает он во
второй половине 80-х годов14.
Такое осведомленное лицо, как близкая ко
двору генеральша А. В. Богданович, отмечает в
своем дневнике, ссылаясь на слова товарища
министра народного просвещения М. С.
Волконского: ;«...Ковалевский, начиная раз свою лекцию,
сказал приблизительно следующее: «Господа, я
должен вам читать о государственном праве, но так
как в нашем государстве нет никакого права, то
iKaiK же я вам буду читать? Но так как читать
приходится, то я буду читать вам про право, более
подходящее к тому, которое практикуется у нас» и
проч. По началу речи видно, что этот человек
возбуждал молодежь»15.
В совете Московского университета возникает
борьба между консервативной и либеральной
профессурой, «между старой и начавшей
кристаллизоваться молодой профессорской партией», к
•которой из юристов принадлежали Чупров,
Муромцев, Ковалевский, Янжул16.
Популярность Ковалевского в студенческой
среде, в русском либеральном обществе все
возрастает. По свидетельству современника, многие
слушатели поступали на юридический факультет
только ради его лекций17. И. С. Тургенев, считав-
11

ший «толстого Ковалевского» своим большим
другом18, писал ему в 1882 году из-за границы:
«...мне приятно узнать, что Вы в Москве нашли
сочувственную среду и можете продолжать — пока—
полезную Вашу деятельность»19.
Но Л. Н. Толстой, оценивавший людей и их
нравственный облик с совершенно иных позиций,
относился к Ковалевскому <в целом отрицательно.
Особенно бурную реакцию со стороны Толстого
вызвали возникшие между ними разногласия по
вопросу о религии20. Толстой подчеркивал
отчужденность, существовавшую между ним и
Ковалевским; в декабре 1884 года он писал об этом в
письме к С. А. Толстой21.
Напряженные отношения сложились у
Ковалевского и с автором «Идиота». Как вспоминает
Тимирязев, когда Достоевский закончил свою
речь о Пушкине словами: «Что могу я прибавить
к отзыву о Пушкине самого умного, лучшего из
его современников — императора Николая?»,
обычно добрые глаза Ковалевского сверкали
негодованием22,
Тургенев оказался прав. Полезная
деятельность Ковалевского в Московском университете
могла продолжаться только до поры до времени.
Оппозиционность молодого ученого обратила на
себя внимание властей. За лекциями Ковалевского
было установлено специальное наблюдение. Его
курс перевели в разряд дисциплин, не
подлежащих обязательному зачету; однако число
слушателей не уменьшалось. Ковалевскому было
предложено подать прошение об отставке, но он отказался.
Тогда на лекции ученого были под видом
студентов подосланы агенты охранки, которые и
представили настолько «крамольный» текст лекций, что
либеральный профессор был уволен из
университета за «отрицательное отношение к русскому го-
сударственному строю» .
«...Меня обманули, — иронизировал
Ковалевский,—я привык думать, что моя кафедра
(государственного гграва европейских держав) была
учреждена, по мысли Александра II, для того,
чтобы подготовить россиян к конституции, и я
добросовестно исполнял принятое на себя обя-
12

зательство. А какой-то арлекин в угоду Марии
Федоровне выгнал меня за это из
университета»24. Сбылась угроза, высказанная за 20 лет до
этого юному Ковалевскому директором
гимназии: «Ваше поведение доведет вас до выведения
из заведения» .
Ковалевский был уволен из Московского
университета в 1887 году и тогда же уехал за
границу, превратившись надолго в «полуэмигранта»,
изредка наезжавшего в Россию. Опальный
ученый тяжело переживал вынужденный отрыв от
русской аудитории. «Есть эпох« в истории, —
писал он с горечью в 1889 году, — когда путеводная
нить теряется из глаз, когда прошедшее перестает
быть залогом >д\я настоящего и будущего, .когда
невольно утрачивается вера в прогресс, в
неизбежность поступательного движения человечества.
Одну из таких эпох переживаем мы ныне. В
созданных ею условиях одинокий работник,
пишущий в тиши кабинета для неизвестного и, может
быть, несуществующего читателя, по всей
вероятности, найдет для своей деятельности некоторое
оправдание»26.
Но творческое начало, присущее натуре
Ковалевского, его приверженность к исследовательской,
литературной, лекторской деятельности сыграли
свою роль. И находясь за рубежом, он продолжал
вести активную научную работу, читал лекции в
культурных центрах Европы и Америки,
сотрудничал в русских и иностранных журналах.
К 1888—1904 гг. относится ряд интересных
произведений ученого. Из трудов по истории
государства и права назовем прежде всего «Очерк
происхождения и развития семьи и
собственности» — курс лекций, прочитанный Ковалевским в
Стокгольмском университете в 1890 году.
Продолжается работа над вопросами обычного права,
теперь уже применительно к России (тоже 1890г.).
Появляется четырехтомное исследование
«Происхождение современной демократии» (1895—
1897 гг.). Тогда же Ковалевский выступает как
историк-экономист. К этому аспекту его
деятельности относится другое многотомное исследование,
которое сам Ковалевский, по словам биографа,
13

считал главным своим трудом, — «Экономический
рост Европы до возникновения
капиталистического хозяйства»27· Это исследование, включавшее
первоначально три тома (1898—1903 гг.), было
доведено впоследствии до семи томов (последний
том вышел в 1914 году). По словам Ковалевского,
данная работа охватывает вопросы, которым была
посвящена его предшествующая
преподавательская и литературная деятельность с самого ее
начала; и хотя этот труд появился после
«Происхождения современной демократии», он относится
к тем экономическим условиям, которые
подготовили ее развитие28. Более краткому рассмотрению
той же темы посвящена отдельная книга,
содержащая изложение лекций ученого в Брюссельском
университете (1899 г.).-Появляются и первая
работа Ковалевского об экономическом строе России
(в том же году), а также работа, начинающая
цикл его специальных трудов по социологии, —
«Этнография и социология» (1904 г.).
Кроме лекционных курсов, прочитанных в
Стокгольме и Брюсселе, Ковалевский выступает
также с лекциями в Париже, Оксфорде, Чикаго,
Сан-Франциско.
Вот как отзывался французский критик Сарсэ
о лекциях Ковалевского, посвященных социально-
экономическим проблемам России: «Аудитория
была битком набита... Слушатели буквально
упивались словами лектора... Я вышел из
аудитории положительно восхищенный всем тем, что
видел и слышал». Критик добавляет, что
Ковалевский читал свои лекции безвозмездно29.
В 1901 году в Париже группой либеральных
профессоров, изгнанных из высших учебных
заведений России, была создана Русская высшая
школа общественных наук. Ее основными
организаторами являлись M. М. Ковалевский, Ю. С.
Гамбаров и Е. В. де Роберти. Слушателями
школы были главным образом революционная
эмигрантская молодежь и русские студенты30.
Ковалевский усматривал цель этой школы в общей
гуманитарно-политической подготовке
слушателей, что дая того времени носило прогрессивный
характер. В связи с этим Ковалевский настаивал
14

на «объединении всей массы общественных
знаний» — истории, археологии, географии,
этнографии, статистики, экономики, морали, права,
политики, художественного творчества — «единой
наукой о законах, управляющих ростом
общественности». Лишь это может предохранить от
односторонности, от переоценки только экономических
или, наоборот, только политических факторов31.
Обращаясь к слушателям, Ковалевский обещал от
имени школы обеспечить их ознакомление «с теми
требованиями, какие предъявляет ко всякому
специалисту современная научная постановка
обществоведения»32.
После приглашения для чтения лекций в
школу эсеров (В. М. Чернов, К. Р. Качоровский)
парижская искровская группа п>ри содействии
слушателей — социал-демократов добилась
приглашения В. И. Ленина, который в начале 1903 года с
огромным успехом прочитал там четыре лекции о
марксистских взглядах на аграрный вопрос в
Европе и России33.
Длительное пребывание Ковалевского за
границей отнюдь не порождало морального отрыва
ученого от родины, ухода его от отечественной
проблематики, игнорирования русской
действительности. С Россией Ковалевского связывало как
чувство любви к своей стране, патриотическое
желание работать для нее, так и самый круг научных
интересов исследователя, связь его воззрений с
особенностями российской обстановки34. Слухи о
якобы выраженном им желании навсегда остаться
за границей, занять кафедру в одном из
иностранных университетов сам Ковалевский
квалифицировал как нелепые35·
По возвращении в 1905 году в Россию
Ковалевский возобновил свою университетскую
лекторскую деятельность. 11 сентября он выступил
в Харьковском университете на заседании
тамошнего юридического общества с докладом о будущем
российском законодательном учреждении.
Желающих послушать ученого было так много, что он
сам с трудом пробился к кафедре36.
В докладе было высказано явно скептическое
отношение к будущей Государственной Думе, ко-
15

торая при ее откровенно цензовом характере
явится представительством «не населения, а
имущества», отражающим главным образом интересы
землевладельцев (больше, чем интересы
предпринимателей!) и игнорирующим интересы рабочих
и высшей интеллигенции .
В следующем году Ковалевский избирается
профессором Петербургского университета,
которому, как и Московскому университету, отдает
10 лет работы (1906—1916 гг.). Он читает в
университете и Политехническом институте курс
общего конституционного права
(конституционного права иностранных держав), кроме того,
историю политических учений нового времени и особо
курс о демократии и ее политической доктрине,
историю демократических доктрин на
Бестужевских курсах, а также курс социологии в
Психоневрологическом институте. И вновь лекции ученого
пользуются большим успехом, собирают множество
слушателей с разных факультетов38.
Активная научная деятельность
Ковалевского продолжалась и в последнее десятилетие его
жизни.
Завершается труд, который Ковалевский
считал своим главным
произведением,—«Экономический рост Европы до возникновения
капиталистического хозяйства»; в 1909—1914 гг. выходят в
Германии на немецком языке четыре тома — с
четвертого по седьмой, составляющие
продолжение первых трех томов, изданных ранее на
русском и немецком языках.
Выходят исследования в области социологии,
включая работы о социологах того времени, в
особенности французских, и отдельно двухтомный
курс социологии (1910 г.), а также работа,
относящаяся к этнографии, — о родовом быте в его
историческом развитии (1905 г.).
Для этого периода жизни Ковалевского
характерен обширный круг работ по вопросам истории
государства и права, истории политической мысли,
по государственному праву и отчасти общей
теории государства, к которым прежде всего
относится трехтомное исследование «От прямого
народоправства к представительному и от патриархаль-
16

ной монархии к парламентаризму», вышедшее в
1906 году. В этой работе развитие государства
рассматривается в связи с его отражением в
сфере политических идей. Работа осталась
(незавершенной, ибо рукопись четвертого тома сгорела
вместе с типографией Сытина при подавлении
вооруженного восстания в Москве в 1905 году39.
Однако Ковалевский впоследствии вернулся к
материалам последнего тома в лекциях по истории
политических учений на экономическом отделении
Петербургского политехнического института'10.
Работа по истории монархии включает и историю
монархических доктрин — в ней тоже связаны
история государственных институтов и история
политических идей. Несколько изданий посвящены
государственному праву, — как курсу в целом,
включая особую работу по государственному
праву Англии, так и отдельным его вопросам,
особенно личным правам граждан.
Продолжена и работа Ковалевского как
историка Великобритании — -на эту тему им написана
обширная статья для словаря Гранат.
Ученый вновь обращается к истории семьи и
собственности в книге «Происхождение семьи,
рода, племени, собственности, государства и
религии» (1914—1915 гг.).
Кроме того, под редакцией М. М.
Ковалевского и К. А. Тимирязева выходит многотомное
издание «История нашего времени (Современная
культура и ее проблемы)». Это издание осталось
незавершенным, но в 1910—1917 гг. вышло
восемь томов.
Естественно, что Ковалевский не мог не
коснуться вопросов первой мировой войны. С этим
связана его работа «Международная война и ее
вероятные последствия», опубликованная в
восьмом томе «Истории нашего времени», и другие
работы.
Таков обзор основных работ этого периода.
С 1909 года Ковалевский является издателем
и редактором буржуазно-либерального журнала
«Вестник Европы», купленного им у историка и
публициста M. М. Стасюлевича (в этом журнале
Ковалевский активно сотрудничал и раньше).
2 Заказ 4082
17

Продолжается и активная общественная и
культурная деятельность ученого. Так, в
частности, именно он является председателем Комитета
почина для ознаменования 80-летия Льва
Толстого в 1908 году. В качестве товарищей
председателя выступают В. Г. Короленко и И. Е. Репин41.
Последний период жизни Ковалевского,
начиная с его возвращения в Россию в 1905 году, часто
рассматривается в литературе как период, его
«поправения».
Но, как показывает изучение работ
Ковалевского, он отличался постоянством взглядов и не
стремился к их пересмотру. Однако это постоянство
объективно принимало все (более и более
консервативный характер. Ковалевский оставался на
прежних политико-правовых позициях, но смысл и
значение этих позиций менялись в связи с
изменениями конкретной исторической обстановки.
Борьба против царского самодержавия за
конституционную монархию, носившая в 70-х годах и
начале 80-х годов прогрессивный характер, в
рассматриваемое время приняла качественно иное
направление —не только против абсолютной
монархии, но и против республики, даже буржуазно-
демократической. Идеи, вдохновляющие на эту
борьбу, теперь уже объективно звали не вперед,
а назад. Сам же Ковалевский предстает перед
нами, по меткому выражению Б. Г. Сафронова, как
«последний из могикан либерализма 70-х го-
42
дов» .
Трагедия либерала Ковалевского отражает
трагедию всего русского либерализма,
оказавшегося неспособным направить развитие страны по
конституционному пути еще тогда, когда этот путь
носил прогрессивный характер.
«Либералы,— писал В. И. Ленин в 1911
году, — хотели «освободить» Россию «сверху», не
разрушая ни монархии царя, ни землевладения и
власти помещиков, побуждая их только к
«уступкам» духу времени. Либералы были и остаются
идеологами буржуазии, которая не может
мириться с крепостничеством, но которая боится
революции, боится движения масс, способного свергнуть
монархию и уничтожить власть помещиков. Либе-
18

ралы ограничиваются поэтому «борьбой за
реформы», «борьбой за права», т. е. дележом власти
между крепостниками и буржуазией. Никаких
иных «реформ», кроме проводимых крепостниками,
никаких иных «прав», кроме ограниченных
произволом крепостников, не может получиться при
таком соотношении сил»43.
В. И. Ленин отмечает «шаг назад, сделанный
либеральной буржуазией»44, специфику
либералов, которые ненавидят царское правительство,
помогают его разоблачению, вносят в его ряды
колебание и разложение, но неизмеримо больше ие-
навидят революцию, боятся всякой борьбы масс,
относятся с еще большими колебаниями и
(нерешительностью к освободительной борьбе народа,
изменнически переходя в решительные моменты на
сторону монархии45.
Противоречивость личной позиции
Ковалевского была четко охарактеризована В. И.
Лениным, который в конце 1912 года отмечал, что
Ковалевский и другие идеологи «ационал-либерализ-
ма уже давно «одной ногой» стоят в реакционном
46 Ί* °
лагере . ото говорит о двойственности позиции,
но не о полном переходе в лагерь консерваторов47.
Приведем такой факт. После предварительного
обсуждения в Совете министров проекта -будущих
Основных законов 1906 года к их разработке
дополнительно была привлечена группа
профессоров, в числе которых был и Ковалевский. В
записке, представленной этой группой царю
(выработанной, надо полагать, при активном участии
Ковалевского.— Н. К.), высказано явно
противоречивое суждение о проекте. С одной стороны, этот
документ производит «самое грустное
впечатление», ибо продолжает сохранение
безответственности и произвола министров. С другой стороны,
«во избежание коренной переработки проекта» его
следует принять за основу, хотя и внести в него
изменения, отчасти по существу, отчасти
редакционные48. Типично либеральная позиция!
В нашей исторической литературе
высказывалось мнение, что политическая деятельность
Ковалевского ввиду сложности и многообразия черт,
составляющих его личность, «иногда не уклады-
2*
19

валась в рамки обычного поведения русских
либералов»49. Тот же автор относит к причинам,
породившим это своеобразие: 1) твердую веру
ученого в «европейский» путь развития России; 2)
относительную независимость его положения,
определяемую мировой известностью и наличием
капиталов за границей50. Но эти аргументы
недостаточны. Видимо, здесь надо иметь в виду
влияние, оказанное на молодого Ковалевского
Марксом, одаренность и огромный кругозор ученого, его
личные высокие моральные качества — честность,
порядочность, благородство.
Ковалевский ненавидел и презирал царскую
бюрократию.
Но в годы реакции он ставил своей задачей
только «злить бюрократическую сволочь
откровенной беседой» и сохранять либеральные силы,
которым, по его мнению, должно принадлежать
будущее5*.
Отзыв ученого о Столыпине^вешателе не
вызывает сомнений в его оценке этого крупнейшего
представителя реакции. Однажды, опоздав на
лекцию в Петербургском университете, Ковалевский
сослался на заседание в Государственном совете,
посвященное памяти недавно скончавшегося
государственного деятеля (т. е. Столыпина, убитого
эсером Богровым). О нем надо было сказать, как
и о всяком умершем человеке: «о мертвых — или
ничего, или — хорошо», но, добавил Ковалевский,
в отдельных случаях следовало бы внести
небольшое изменение в данное изречение: «о мертвых—
или ничего, или—ничего хорошего»; некоторые
люди заслуживают, чтобы о них сказали, что они
в земных делах не сделали «ничего хорошего»52.
В те же годы, совершая обзор русской
специальной литературы, Ковалевский концентрирует
внимание читателя на том, что обещания власти
о «свободе и представительстве» не осуществлены.
Именно с этим обстоятельством он связывает
основные проблемы государственного права, прежде
всего выбор тематики для авторов и
диссертантов53.
Ковалевский был активным ходатаем за
преследуемых, арестуемых, высылаемых. Когда Витте
20

похвастал, что на его душе нет казней,
Ковалевский напомнил ему об известном своей
жестокостью карателе Мине54.
Царская администрация видела в Ковалевском
«опасного человека». В тех случаях, когда после
1905 года поднимался вопрос о привлечении в
состав российского правительства для придания ему
известной респектабельности в глазах
культурного мира отдельных общественных деятелей, то речь
заходила, в частности, о назначении министром
юстиции А. Ф. Кони55. В отношении же
Ковалевского этот вопрос даже не возникал. Оценка
подобной идеи дана достаточно ясно в саркастической
тираде Витте, обращенной к царю: «Возьмите в
министры человека вроде Ковалевского, он насадит
вам разные свободы, польются потоки крови и
тогда сами освободители узнают, что. значит поносить
бюрократию, не доверять ей, заменять
общественными деятелями»56.
Ковалевский является одним из основателен
сравнительно малоизвестной Партии
демократических реформ (партии народного благоденствия),
просуществовавшей всего около двух лет — с
конца 1905 года до конца 1907 года.
Организационный комитет этой партии состоял главным
образом из представителей умеренно-либеральной
профессуры; входил в его состав и Ковалевский57.
Политическая программа партии настолько
удовлетворяла Ковалевского, что он даже выступил в
ее защиту на многолюдном митинге в Московском
художественном клубе58. Ковалевский являлся
также издателем неофициального органа партии—
газеты «Страна», выходившей в 1906—1907 гг.
Партия демократических реформ была по
своей программе близка кадетам, но в целом стояла
на более правых позициях. Хотя она и выступала
против самодержавия, ее соглашательская
политика объективно способствовала сохранению
самодержавия, тормозила развитие революции.
В состав первой Государственной Думы
Ковалевский вошел от курии землевладельцев,
которая, составляя 0,03% населения страны, избирала
34% общего количества выборщиков59. За
несколько лет до этого Ковалевский продал свое
21

крупное имение в Харьковском уезде крестьянам,
судя по думским данным, «на весьма льготных
для них условиях», оставив себе меньшую часть,
которая, однако, впоследствии послужила
земельным цензом, (необходимым для участия в этой
курии60.
На выборах в Думу Ковалевский был
выставлен в Харькове кандидатом от партии кадетов, но
к моменту избрания уже состоял в .партии
демократических реформ61. Ковалевский являлся
весьма активным членом Государственной Думы. Он
многократно выступал по ряду вопросов, состоя
председателем (докладчиком) VIII отдела Думы
(отделы проверяли правильность избрания
депутатов), членом ряда комиссий, членом думской
делегации на межпарламентской конференции в
Лондоне и т. д.62.
Противоречивость взглядов и позиций
Ковалевского оказывалась и на его думской
деятельности. Так, он выступал за отправление
благодарственного адреса царю и вместе с тем
поддерживал только что образовавшуюся рабочую
группу в ее требованиях политических свобод.
Как известно, вскоре после роспуска первой
Думы около 200 ее бывших депутатов обратились
к населению с призывом прекратить до созыва
новой Думы денежные платежи, поставки рекрутов
и выполнение ряда повинностей. Это обращение,
озаглавленное «Народу от народных
представителей», вошло в историю под наименованием
«Выборгское воззвание». Лица, подписавшие
воззвание, были преданы суду и лишены права
выставлять свои кандидатуры на выборах во вторую
Думу.
Ковалевский ввиду его случайного отсутствия
не подписал воззвания, и за ним были сохранены
политические права63. Но харьковские
землевладельцы, видимо, считавшие взгляды и
деятельность ученого слишком радикальными, провалили
его на выборах во вторую Думу.
В 1907 году Ковалевского избрали в
Государственный совет от Академии наук и университетов.
Здесь он принадлежал к «левой», или
академической, группе и проявлял довольно значительную
22

активность, особенно в комиссии законодательных
предположений64.
Когда началась первая мировая война,
Ковалевский находился на своем излюбленном курорте
Карлсбаде (ныне Карловы Вары), входившем
тогда в состав Австро-Венгрии. Он был интернирован
австрийскими властями.
Начались хлопоты об освобождении ученого из
плена. За него ходатайствовали парламентские
учреждения, главы нейтральных государств;
обращались даже к папе римскому. Но австрийские
власти долго не уступали, считая Ковалевского, как и
русские реакционеры, «опасным человеком».
Освободить его удалось нескоро: только в феврале
4915 года он был, наконец, выпущен и через
Румынию вернулся в Россию.
Возвратившись на родину, Ковалевский вновь
погрузился в свою любимую научную и
общественную деятельность. Однако пребывание в плену
серьезно подорвало силы уже немолодого и
больного ученого. С осени 1915 года недомогание
усилилось, возрастало утомление, падала
трудоспособность. Болезнь сердца прогрессировала. В ночь
с 16 на 17 марта 1916 г. состояние резко
ухудшилось. Ковалевский с присущим ему мужеством
переносил страдания, но 23 марта его не стало.

ГЛАВА II
Идейно-теоретические основы
воззрений M. М. Ковалевского
JHL
нализируя вопрос о
ι направлениях
научной деятельности исследователей общественного
развития, M. М. Ковалевский подчеркивал
решающее значение идейно-теоретических позиций
ученого, лежащих в основе его взглядов.
Ковалевский правильно считал, что в
произведениях каждого представителя гуманитарных наук
отражается его философское кредо: «...прав был
великий Гете, устами Мефистофеля сказавший,
что то, что называется духом времени, есть дух
самого писателя, в котором события призваны
отражаться...»1.
Взгляды самого Ковалевского носят сложный
характер. Они формировались еще в 60-х—70-х
годах XIX века под влиянием различных идейных и
политических течений, концепций, идей.
Совокупность этих взглядов и убеждений, образующих его
мировоззрение, представляет собой внешне строй-
24

ную систему, таящую, однако, в себе серьезные
разногласия, отражающие противоречивость
всего идейно-политического направления русского
буржуазного либерализма.
Передовые по тем временам воззрения
будущего ученого сложились еще в юношеские годы.
Обширная домашняя библиотека способствовала
ознакомлению любознательного мальчика с
произведениями французских просветителей. Когда в
гимназии учитель истории вдруг требовал: «А ну-те,
Ковалевский, расскажите-ка про Руссо и Вольтера,
вас этому, верно, обучил французский гувернер»,
гимназист рассказывал, «и класс не без
изумления слышал об общественном договоре, как
источнике всякого правительства, и о необходимости
écraser l'infâme»2. Уже тогда в сознании
юного Ковалевского возникает оппозиционное
отношение к самодержавию.
Это отношение развивается и углубляется в
студенческие годы—в период пребывания
Ковалевского в Харьковском университете.
Но молодой Ковалевский не отличался
революционностью. Заказанная им печать с
выгравированными на ней принципами «свобода, равенство,
взаимность» была своевременно отобрана у него
матерью. «И, разумеется, к лучшему, а то,
пожалуй, возникло бы дело о студенте
Ковалевском... Трудно ведь было допустить, что за этой
печатью ничего не скрывается, кроме чисто
теоретических пристрастий»3. Здесь, как говорится,
комментарии излишни.
Ковалевский вспоминает о своем
кратковременном юношеском увлечении Прудоном, возникшем
под влиянием . лекций приват-доцента
(впоследствии профессора) П. П. Цитовича.
Проштудировав «Философию нищеты», Ковалевский
написал свою первую работу «Теория анархии Прудо-
на», которую и прочитал в качестве доклада в
студенческом кружке. Доклад наделал шуму и даже
привлек на студенческие собрания жандармского
генерала4.
Ковалевский никогда не страдал
националистическими и расовыми предрассудками. Известную
роль в закреплении в нем благородной черты, при-
25

сущей передовой русской интеллигенции, —
равного уважения ко всем народам, — сыграла чистая
в этом отношении атмосфера, царившая в
Харьковском университете тех лет. Ничего, подобного
племенной розни и ненависти, не было ни в
студенческой среде, «и между профессорами. «Были у
меня товарищи поляки и евреи, караимы и
черкесы; между ними мы не устанавливали различия»,
—вспоминает Ковалевский5.
Становление и развитие своих взглядов в
период первого пребывания за границей и работы в
Московском университете Ковалевский
характеризует в воспоминаниях, написанных уже в середине
90-х годов. Там отмечено, что в отличие от
профессора Нитча, курс которого Ковалевский слушал
в Берлинском университете зимой 1872/73 года, он
в дальнейшем, уже в своих лекциях, не
ограничивался описанием политических форм, их генезиса
и развития, а стремился найти всему этому
обоснования в изменениях социального строя. «В этом
сказывался, — добавляет Ковалевский, — скорее
последователь кантовскои философии и ученик
Карла Маркса, нежели внимательный слушатель
лекций берлинского историка»6.
И, действительно, определенные идеи
Иммануила Канта находят свое отражение в работах
Ковалевского, так же как и позитивистские идеи
Огюста Конта, которые оказали большое
влияние на формирование взглядов молодого
Ковалевского.
В непосредственном обращении Ковалевского к
«Курсу положительной философии» Конта
решающую роль сыграл Цитович, сам увлекавшийся
позитивизмом и порекомендовавший студенту
ознакомиться с этим трудом7.
Как известно, позитивизм представляет собой
направление буржуазной философии, объявляющее
единственным источником истинного,
действительного знания конкретные (эмпирические)
науки и отрицающее познавательную ценность
философского наследия. Положение об ограниченности
человеческого познания Конт считает одним из
важнейших достижений в развитии человечества.
Поэтому исходный тезис его философии сводится
26

к требованию ограничения науки описанием
внешнего облика явлений.
В. И. Ленин в 1908 году определяет
современный позитивизм как «агностицизм, отрицающий
объективную необходимость природы,
существующую до и вне всякого «познания» и всякого
человека...»8, указывает на принадлежность
позитивизма к «презренной партии середины в
философии», путающей по каждому отдельному вопросу
материалистическое и идеалистическое
направления9.
Но позитивистские воззрения Ковалевского
складывались лет за 35—40 до этого. Тогда
острие позитивизма еще было направлено против
мистицизма и идеализма; сама доктрина
позитивизма еще не противопоставлялась так резко
материализму, как впоследствии. Лично Ковалевский
сохранил и в дальнейшем эти особенности раннего
русского позитивизма10.
Ковалевского нельзя считать механическим
последователем Конта, который фактически отрывает
социологию от истории, даже противопоставляет
их друг другу, ибо первую относит к
абстрактным, т. е. обобщающим, наукам, а вторую — к
конкретным, т. е. только описательным, наукам.
Из работ Ковалевского вытекает, что
задачами социологии являются изучение постоянных,
высших законов развития общества, анализ
взаимодействия различных социальных элементов11.
Это наука, «обнимающая все области
социального знания, синтезирующая их основные выводы»,
исследующая причины, лежащие в основе
исторического развития12.
Охватывая весь комплекс общественных
знаний, социология имеет руководящее,
методологическое значение для других общественных наук.
«Развитие положительного права обусловлено
всецело ростом гражданственности, знание которого
может дать нам только социология и, в частности,
социальная динамика, а не одна история права...»
Выводами этой науки должны руководствоваться
конкретные исторические науки — история
религии, искусства и науки, история морали и права,
экономическая и политическая история. «Сказан-
27

ным определяется действительное отношение
сравнительной юриспруденции к социологии. От
последней первая вправе ждать руководящей нити
при установлении различных стадий развития
права»13. Но и сама социология учитывает и обобщает
данные истории права и других наук, вводя
«вытекающие из них заключения в общую систему
своей доктрины»14.
В ходе работы над предметом и структурой
социологии Ковалевский фактически отвергает кон-
товское деление социологии на социальную
статику и социальную динамику. «Порядок
предполагает устойчивое, прочное и гармоническое состояние
тех элементов, из которых слагается общество...
Несомненно, что в русском обществе, как и во
всяком другом, имеется организация, но говорить, что
все элементы, входящие в состав его, находятся в
гармонии, было бы без сомнения слишком смело.
Позволительно усомниться, что в русском
обществе существует порядок в другом смысле, кроме
полицейского; но именно порядок в этом смысле не
есть тот, который интересовал Конта»15.
Через несколько лет в одном из своих
последних историко-социологических исследований
Ковалевский отмечает, что уже после Конта развился
ряд общественных дисциплин, еще только
зарождавшихся в его время. Таковы этнография с
этнологией, сравнительная история религий, нравов,
юридических обычаев и законов, наконец, наука,
изучающая фольклор. Из совокупности этих все
еще развивающихся дисциплин вытекает вывод о
восполнении труда Конта «недостающей ему
главой о генезисе общественных институтов». К этим
институтам относятся: религия; семья;
собственность— групповая (т. е. семьи, рода, племени) и
индивидуальная (т. е. (индивидов, участвовавших в
ее создании); государство, образованием которого
завершается «процесс первоначального развития
человеческого общежития»; складывающаяся
«система дозволенных и недозволенных действий —
зародыш будущего развития нравственности и
права»; язык и художественное творчество16. Здесь
в общем прогрессивное стремление к расширению
и углублению социологических исследований ли-
28

митируется смешением базисных и надстроечных
категорий.
Приведенным рассуждениям соответствует и
построение курса социологии Ковалевского. Этот
курс разделяется на два тома: «один — об
отношении социологии к конкретным наукам об
обществе, другой — о генетической социологии, которую
можно было бы также назвать эмбриологией и
палеонтологией общества»17. В первом томе
рассматриваются понятие и предмет социологии, ее
«природа» и соотношение с другими общественными
дисциплинами (философия, история, этика,
психология, политическая экономия, а также «учение о
социальной жизни животных»); там же приведен
исторический очерк развития социологии18. Во
втором томе излагается та часть социологии,
которая изучает происхождение общественной
жизни и общественных институтов — семьи,
собственности, религии, государства, нравственности и
права19. Подобное разделение курса носит чисто
методический характер и не содержит
искусственного противопоставления различных состояний
общества.
В отличие от работ Конта социологические
исследования Ковалевского основаны на глубоком
изучении конкретных исторических,
этнографических, экономических, правовых материалов. Еще
в 1890 году в лекциях, читанных в
Стокгольмском университете, Ковалевский критикует Конта
за то, что он для своих выводов привлекает
ограниченные материалы, игнорируя целые обширные
регионы и труды славянских исследователей. «Для
того чтобы выводы социологии стали вполне
убедительными, — говорит русский ученый, — ее
наблюдения и опыт не должны замыкаться в какие-
нибудь определенные границы. Основатель
социологии, Огюст Конт, сделал, по-моему, большую
ошибку тем, что не разделял этого убеждения. Он
воздвиг величественное здание на фактах, которые
вовсе не являются общераспространенными, как
он это предполагал, так как чести быть объектом
его позитивистских исследований удостоился лишь
римско-католический мир. И всякая новая
попытка установить какое-нибудь социологическое по-
29

ложение может иметь значение только при
условии, что она введет в поле нашего изучения жизнь
Востока, в особенности же славянского мира»20.
Уважение к истории, вытекающее из
социологической «концепции Ковалевского, отнюдь не
означает согласия с концепцией Фюстель-де-Кулан-
жа, вообще отвергавшего социологию и
пытавшегося подменить ее непосредственно исторической
наукой. «...Не было высказано более ошибочной
точки зрения на природу социологии и на
природу истории», —говорит об этом положении
французского историка Ковалевский21.
С позиций своих широких исторических
познаний Ковалевский критиковал и теорию Тарда,
считавшего предметом социологии психическую
деятельность людей, их коллективных групп — от
кружков и клубов до народных масс; эта
деятельность, по Тарду, сводится к а) индивидуальному
открытию или изобретению (что является делом
случая); б) затем подражанию, благодаря
которому эти открытия становятся достоянием масс,
и в) иногда к столкновению между открытиями,
в результате чего одно из них берет верх.
Ковалевский справедливо утверждает, что
психологический фактор следует учитывать при
рассмотрении социальных явлений, но социологию нельзя
подменять психологией22.
Некоторое влияние на формирование взглядов
Ковалевского оказал марксизм23. Но это влияние
отнюдь не дает оснований отнести его к
марксистам. Несовместимость марксизма и позитивизма,
«евозможность их соединения ярко выражены в
словах Маркса, приводимых самим же
Ковалевским: «Он однажды сказал мне в упор, что
логически можно мыслить только по диалектическому
методу, ну а нелогически — хотя бы и по
позитивному»24.
По свидетельству сверстника Ковалевского,
крупного буржуазно-либерального историка
Н. И. Кареева (1850—1931), политическое кредо
молодого Ковалевского составлял
«конституционализм, дополненный реформаторством»25. Видная
революционерка 70—80-х годов, принадлежавшая
к тому же поколению, народница Е. Н. Коваль-
30

екая (1852—1933) сообщает, что Ковалевский,
будучи студентом, входил в организованный ею
кружок, который «е был еще революционным, но
придерживался «радикального направления».
Одновременно она организовала женский кружок,
интересовавшийся социализмом. Ковалевский оказал
помощь в составлении рефератов для этого
кружка, извлечений из французских источников о
Фурье, Сен-Симоне, Оуэне и других утопистах;
сам же он «не сочувствовал социализму, считая
его неосуществимым»26.
Правда, Ковалевский не отрицал огульно все
социалистические учения. Частичное отражение в
его взглядах нашли идеи катедер-социализма. Он
поддерживал и некоторые идеи утопистов, видимо,
даже допускал возможность установления
социалистических порядков в далеком будущем.
Практически же в обозримой перспективе он возлагал
надежды на обновленный, «культурный
капитализм»27.
Воздействие марксизма на Ковалевского
сказывалось еще тогда, когда находившийся под
влиянием идей Прудона, его «Философии нищеты»,
молодой, начинающий исследователь отошел от
этих идей, ознакомившись с «Нищетой
философии» Маркса28.
Но наибольшее влияние на Ковалевского имел
не столько марксизм в целом как учение, сколько
лично Маркс, пользовавшийся в его глазах
большим авторитетом. Через 20 с лишним лет, после
смерти основоположника научного коммунизма, в
так называемый «второй период» своей жизни
Ковалевский говорил о нем студентам:
«...Великим кажется этот человек по всем своим внешним
данным; он очень привлекателен... Беседы с этим
интереснейшим человеком убедили меня в том, что
его внутренний мир полностью соответствует его
необыкновенной внешности. Мало сказать, что он
был очень умным человеком, широко, всесторонне
и глубоко образованным; что речь его отличалась
такими особенностями, как подлинная научность,
остроумие, высокая культура, — я ясно увидел в
нем глубокого, оригинального мыслителя, со всей
»неукротимой страстью отстаивающего свои взгля-
31

ды, способного идти в борьбе за них, за их
торжество до конца... Непреклонный, беспощадный
враг всяческих комлромиссов... принципиален во
всем»29.
Маркс способствовал отбору тематики ряда
«аучных исследований Ковалевского. Сам ученый
отмечает, что, вероятно, без знакомства с
Марксом он не занялся бы историей экономики — ни
вопросами развития землевладения, ни главным
своим трудом—исследованием экономического
роста Европы, а ограничился бы
преимущественно историей политических,учреждений (тем более
что эта тематика прямо относилась к предмету его
преподавательской деятельности). Маркс
знакомился с работами Ковалевского и откровенно
высказывал о них свое мнение; отчасти из-за его
отрицательного отзыва молодой ученый
приостановил печатание своего первого большого
сочинения— об административной юстиции и
юрисдикции налогов во Франции. Маркс одобрительно
относился к стремлению Ковалевского работать в
области истории земельной общины и истории
семьи на основании данных сравнительной
этнографии и сравнительной истории права. Он был
внимательным читателем «Критического
обозрения», издаваемого Ковалевским, быть может,
единственным в Англии30.
Маркс и Энгельс ценили в Ковалевском не
политические идеи и социологические конструкции,
а его конкретные исторические и этнографические
исследования, открытия и выводы, основанные на
тщательном изучении обширных материалов. Они
видели в его изысканиях постоянный ценнейший
источник научной информации. Кроме того, они
симпатизировали ему как крупному ученому,
преследуемому по политическим мотивам царским
правительством31, как благородному человеку,
всегда готовому прийти на помощь гонимому
прогрессивному деятелю.
В предыдущей главе уже говорилось об
информировании Маркса Ковалевским о полемике,
разгоревшейся в России вокруг «Капитала», об
оценке Марксом Ковалевского как одного из своих
«научных друзей». В 1884 году Энгельс дает вы-
32

сокую оценку исканиям передовых русских
деятелей и ученых, работающих в области
общественно-теоретической мысли: «Мы оба, Маркс и я, не
можем на них пожаловаться... Я говорю не только
о революционных социалистах, действующих на
практике, но также об исторической и критической
школе в русской литературе, которая стоит
бесконечно выше всего того, что создано в этом
отношении в Германии и Франции официальной
исторической наукой»32. Прав А. П. Казаков, который
относит к подразумеваемым здесь историкам
прежде всего Ковалевского33.
Но Ковалевский по своим исходным позициям
не марксист, ибо он не воспринял в трудах
Маркса и Энгельса основного и главного —
последовательно материалистического понимания истории.
Для «его марксизм всегда был только одной из
точек зрения; исторический материализм
рассматривался Ковалевским не как научная теория,
вскрывающая основные закономерности
исторического развития, а только как один из методов
изучения истории.
Нельзя согласиться и с утверждением, что
Ковалевский никогда открыто не выступал против
Маркса и Энгельса34.
Еще совсем молодым человеком, в 1875 году,
Ковалевский, как известно, критикует Маркса за
непринятие им позитивизма. Он упрекает, далее,
марксистов в односторонности, видя ее, прежде
всего, в учении о классовой борьбе35.
Односторонняя трактовка усматривалась Ковалевским и в
марксовом анализе Habeas Corpus Act, его
классовой природы36.
Идейное ядро всей системы взглядов
Ковалевского составляет плюралистическая теория
прогресса.
Идея прогресса господствовала в русской
социологии XIX века, объединяя представителей
различных направлений. Теории прогресса
формулировались по-разному, между ними могли
существовать серьезные различия. Теории П. Л.
Лаврова и Н. К. Михайловского ставили целью
обоснование социалистических идеалов, методов и
форм их осуществления. Теория М. М. Ковалев-
3 Заказ 4082
33

ского в своем политическом аспекте стоит ниже—
она призвана была обосновать позиции русского
либерализма37.
Под прогрессом Ковалевский понимает
непрерывное и самопроизвольное развитие ценностей,
создаваемых человеком, — «плодоносных зерен,
много веков назад посеянных нашими предками».
Это развитие осуществляется без переворотов, но
оно не допускает неподвижности. Настоящее
является условием, определяющим будущее,
которое должно быть выше настоящего во всех
отношениях38.
В научном плане, по замыслу Ковалевского,
теория прогресса должна была служить основой
построения социологии и вообще гуманитарных
наук, методологической базой познания
общественных явлений. Это полностью распространяется
им на государствоведение, историю государства и
права. «Сравнительная история учреждений,—
пишет Ковалевский, — отправляясь от основного
закона социологии, закона прогресса, ставит себе
задачей раскрыть одинаково и те перемены в
общественном и политическом укладе, в которые
вылился этот прогресс, и те причины, которыми
он обусловлен»39.
Ковалевский строит свою теорию прогресса,
исходя из признания объективной
закономерности развития природы и общества. Законы — это
«постоянные отношения, вытекающие из самой
природы вещей»40. Здесь Ковалевский
воспроизводит положение Монтескье, сформулированное
просветителем в первой книге его труда «О духе
законов»41. Законы, по Ковалевскому,
составляют естественную и необходимую связь между
историческими событиями и фактами. Поэтому
история человечества — не нагромождение случайных
явлений, а закономерный процесс. Законы
истории носят объективный характер и не могут
изменяться или отменяться по чьему-либо
волюнтаристскому произволу.
Из историко-этнографических и историко-соци-
ологических исследований и выводов Ковалевского
вытекает правильный взгляд на участие всех
народов в поступательном развитии человечества.
34

В этом отношении теория прогресса Ковалевского
идет дальше, чем философия истории Гегеля,
согласно которой факел прогресса несут только
исторические народы — до выполнения ими своего
предназначения. Теория Ковалевского превосходит и те
концепции, которые, не отвергая идеи
прогрессивного развития всех народов, расчленяют мировой
исторический прогресс на историю отдельных
стран и народов.
Эти положения Ковалевского объективно
направлены против расовых и
буржуазно-националистических теорий. Так, завершая свои
рассуждения об исходных моментах в развитии
человеческой семьи, он пишет: «Семиты и арийцы
следовали в своем общественном развитии по тому же
пути, что и другие расы. Подобно океанийцам и
краснокожим, они начали с матриархата, следы
которого сохранились в их древнейшем праве и
народном эпосе. По нашему мнению, должно
оставить мысль о коренном различии в развитии
семьи у наиболее цивилизованных представителей
человечества и у дикарей или варваров»42.
Но содержание прогресса, по Ковалевскому,
сводится к развитию общественной солидарности.
Здесь Ковалевский воспроизводит основную идею
контовской социологии и позитивной политики:
«...прогресс, как мы не раз доказывали, сводится
к расширению сферы солидарности как внутри
политически обособившихся национальных групп,
так и между этими группами, обнимаемыми об-
щим понятием человечества» .
Зарождение солидарности Ковалевский
связывает с данными биологии, даже зоологии,
используя распространенное в то время учение о
социальной жизни животных: «раз человек есть
животное и связан длинною цепью последовательных
трансформаций не только с миром позвоночных,
но и с миром беспозвоночных; раз, в частности,
гипотеза Дарвина, относящая отдаленного
предка человека к породе антропоидных обезьян,
находит все новые и новые подтверждения... то
вполне естественным является задаться вопросом об
эволюции общественности в животном мире и
изучить, в частности, формы семейного и стадного
3*
35

устройства у наиболее близкой к нам породы
обезьян»44. В этих абстрактноЛЗиологических
рассуждениях не учтено главное — качественное
отличие законов развития человеческого общества от
законов развития животного мира.
По Ковалевскому, борьба за существование не
только не препятствовала, а, может быть, даже
косвенно содействовала образованию права, ибо
инстинкт самосохранения подсказал участникам
этой борьбы необходимость организоваться в
группы для более успешного ее ведения. Всякая
группа — «муравейник, пчелиный улей, птичья стая,
оленье стадо или орда кочевников с необходимыми
подразделениями на более тесные союзы хотя бы
временно сожительствующих мужчин и
женщин— является, прежде всего, замиренной
средой, из которой устранены элементы борьбы; место
борьбы занимает в ней солидарность или сознание
общности преследуемых целей и взаимной
зависимости членов группы друг от друга»4-5.
Но где же отличие разумного существа, homo
sapiens, от муравья? Всюду — как в улье, стае
и стаде, так и в человеческой орде — проявляется
«замиренная среда», спаянная сознанием общих
целей, исключающая внутреннюю борьбу,— это
создает природа. Так можно дойти до признания
доктрины естественных прав, которую отвергает
Ковалевский, даже до «божественного»
объяснения путей общественного развития, к чему он
опять-таки не стремится!
Дальнейшее развитие человеческого общества,
по Ковалевскому, определяется ростом
солидарности. Это развитие идет от союзов бродячих орд
к родам и теперь уже нераздельным семьям и
затем к объединению путем завоевания в племена и
союзы племен (следовательно, здесь чувство
солидарности «замиренной среды» подкрепляется
вооруженным насилием); впоследствии образуется
одно политическое целое — государство.
Значительно позднее под влиянием универсалистиче-
ских религий и международного торгового
обмена сфера солидарности начинает распространяться
на ряд народов и государств; в будущем
человечеству предстоит всемирное объединение. Сознание
36

родового единства, патриотизм, космополитизм —
таковы последовательные стадии развития чувства
солидарности46.
Понятие общественной солидарности, по
Ковалевскому, внутренне целесообразно. Точное
представление об этом понятии требует уяснения
закона «затраты наименьшего количества энергии»,
действие которого распространяется Ковалевским
в равной мере на общество и на природу;
осуществление этого закона направлено на достижение
наибольших результатов. Законом наименьших
затрат Ковалевский объясняет, например,
отсутствие частного присвоения в условиях «родового
коммунизма»47.
Но именно в концепции общественной
солидарности ярко проявляется противоречивость
теоретических позиций Ковалевского. С одной
стороны, эта концепция явно исключает борьбу
противоположностей, с другой — сам же
Ковалевский, полемизируя с Гумпловичем, признает, что
в каждом государстве, независимо от его
национального состава, происходит борьба классов,
налагающая «яркую печать на весь политический
° 48
строи»40.
Ковалевский считает, что, только вскрывая
причины роста солидарности, люди сумеют
понять и объяснить прогресс, а тем самым понять и
объяснить сложный исторический процесс
общественного развития. При этом Ковалевский
никогда не придерживался однопричинного
объяснения роста солидарности и прогресса, считая
любую монистическую теорию односторонней и,
следовательно, неполноценной.
В этом вопросе кроме других философских
источников, оказавших влияние на формирование
взглядов Ковалевского, не следует забывать
теорию множественности факторов общественного
развития Монтескье, широко распространенную
и в современной буржуазной социологии.
Согласно этой теории законы природы и общества
должны соответствовать физическим свойствам
данной страны, ее климату, качествам почвы,
географическому положению и размерам, образу жизни
ее народов (земледельцы, охотники или пастухи),
V

степени свободы, допускаемой государственным
строем, религии населения, его склонностям,
богатству, численности, торговле, нравам и обычаям;
наконец, эти законы взаимосвязаны и
обусловлены обстоятельствами своего возникновения,
целями законодателя, «порядком вещей, на кото-
49
ром они утверждаются» .
По Ковалевскому, любые социальные явления
порождаются многими причинами и в свою
очередь влияют на них; таким образом, каждое
общественное явление—не только следствие, но и
причина. Из взаимосвязи и взаимодействия
явлений Ковалевский делает плюралистические
выводы: а) любой общественный факт
обусловлен множеством .причин; б) эти причины в
принципе равнозначны; в) среди них нет ведущего и
определяющего фактора.
«...Заодно с правом, — пишет Ковалевский,—
слагаются в каждый данный момент социальный
уклад народа, его экономика и политика, религия
и нравственность, наука и искусство. Все эти
стороны быта, опять-таки заодно с правом, так или
иначе участвуют ib росте солидарности и только
взаимодействием их друг на друга объясняется
самый этот рост»50. «Следует говорить не об
одностороннем влиянии, а о воздействиях, взаимно
оказываемых друг на друга всеми явлениями, из
которых слагается общественная жизнь, и не о
руководящих факторах — экономическом,
правовом, государственном, научном, художественном
и т. д., а о стоящих в тесном общении фактах или
явлениях общежития»51. Таким образом, теория
факторов смешивает базисные и надстроечные
категории в единый аморфный комплекс якобы
равнозначных причин, движущих процесс
исторического развития.
Ковалевский признает возможность только
временного преобладания какого-либо из
факторов, в зависимости от конкретных исторических
условий. В эпохи Александра Македонского,
нашествия варваров на Римскую империю,
Наполеона I, несомненно, первенствовала политика. В
эпохи образования браманизма, создания
папства, развития реформации руководящую роль в
38

судьбах народов и государств временно играла
религия. «...С начавшейся замены несвободного
труда вольнонаемными отношениями и
мануфактур машино-фактурами» преобладающее значение
принадлежит, по-видимому, экономике52.
В этих рассуждениях явно сказывается
неполноценность теории факторов. Приведенная
периодизация — эпохи завоеваний, эпохи церковно-ре-
лигиозных преобразований, становление
промышленного капитализма — не имеет единого
научного критерия. Названные эпохи переплетаются во
времени и пространстве. Так, эпоха Наполеона I
относится именно к периоду наемного труда при
введении машинной техники, к промышленному
капитализму. Завоевательная политика
Наполеона проводилась, прежде всего, в интересах
крупной французской торгово-промышленной
буржуазии; политический фактор определялся фактором
экономическим. Другой пример: распространение
ислама как нового вероучения произошло, как
известно, в результате арабских завоеваний в
ряде стран Азии, Африки, отчасти Европы.
Мусульманская религия указывала бедуинам
простейший, военно-агрессивный, путь к обогащению,
к выходу из экономического и социального
кризиса, в истоке которого лежал упадок аравийской
караванной торговли, порожденный
перемещением торговых путей в Иран53; таким образом,
религиозный фактор составлял идейную основу
военно-политического фактора, но все это, в
конечном итоге, определялось действием того же
основного фактора — экономического.
Да и сам Ковалевский в последующих
рассуждениях фактически отвергает мысль о
преобладании в разные эпохи различных факторов
развития: «Если мы проникнем в самую глубь вопроса,
мы увидим, однако, что и в эпохи, когда те или
другие общественные феномены приобретали
перевес, рядом с ними происходила столь же
глубокая эволюция и всех других сторон народной
жизни в прямом или обратном отношении к
господствующей тенденции, но всегда в тесной
зависимости от нее». Так, эпоха установления
христианства была одновременно эпохой разложения
39

мировой (т. е. Римской) империи, эпоха
крестовых походов переходит в эпоху реформации
и т. д.м.
Таким образом, предлагаемая Ковалевским
схема факторов как решающих условий
исторического развития порочна по существу из-за
отсутствия в ней стержня — главного, определяющего
фактора.
Правда, в отдельных, главным образом исто-
рико-экономических, работах Ковалевский все же
выделяет основной, с его точки зрения,
постоянно действующий фактор общественной жизни.
В многотомном исследовании
народнохозяйственного развития докапиталистической Европы он
утверждает, что важнейшим фактором
экономической эволюции всегда и во всех странах является
рост и густота населения, обусловливающие
экономическую зависимость отдельных национальных
хозяйств друг от друга55. Острее звучит та же идея
в лекциях Ковалевского, читанных в 90-х годах
в Брюссельском университете: «главным
двигателем экономической эволюции» является рост
народонаселения, ведущий к экономическому
порабощению соседних народов; рост населения
данной страны заставляет ее народ «выйти из своей
обособленности и принудить соседей своих
служить интересам своего собственного производства
и потребления»56. Здесь Ковалевский
игнорирует социально-классовые причины экономической
и территориальной экспансии крупных
развитых капиталистических государств в отношении
отсталых, слабых стран, что в общем не
соответствует всему уровню его же историко-социологи-
ческих конструкций. В докладе Ковалевского на
Парижском международном конгрессе
сравнительного права в 1900 году прирост населения
рассматривается как фактор, вызывающий в общинах
разделение земли в частную собственность или
периодические переделы земельных угодий, но
тут это не связывается с решающей ролью
названного фактора в других отношениях57.
Через несколько лет в трактате
«Современные социологи», который сам Ковалевский
считал одним из своих основных трудов в этой обла-
40

сти , он полностью отвергает идею признания
решающего значения какого бы то ни было
фактора социального развития. Главный и коренной
вопрос всех разногласий между социологами,
считает Ковалевский, составляет вопрос о
важнейшем факторе общественных изменений. Это
вопрос метафизический. «В действительности мы
имеем дело не с факторами, а с фактами, из
которых каждый так или иначе связан с массой
остальных, ими обусловливается и их
обусловливает. Говорить о факторе, т. е. о центральном
факте, увлекающем за собой все остальные, для
меня то же, что говорить о тех каплях речной воды,
которые своим движением обусловливают
преимущественно ее течение»59.
Наконец, Ковалевский высказывает как свою
заветную точку зрения, что социология в
значительной мере выиграет, если из ее ближайших
задач будут постепенно исключены поиски
первичного и главнейшего фактора развития, «если
в полном соответствии со сложностью
общественных явлений она ограничится указанием на
одновременное и параллельное воздействие и
противодействие многих причин»60.
Однако вопрос о значении роста населения
вновь возникает через несколько лет. На осень
1912 года намечен съезд Международного
института социологии в Риме, на котором должны
рассматриваться понятие прогресса и его
проявления в науке, художественном творчестве,
экономике и политике. Но съезд не может
собраться ввиду эпидемии холеры и итало-турецкой
войны.
Предполагавшийся доклад Ковалевского
посвящен вопросу о возможности поступательного хода
в развитии политических учреждений;
соответствующие материалы положены в основу статьи
ученого, опубликованной в февральской книге
«Вестника Европы» за тот же год. Касаясь в этой статье
проблемы роста населения, Ковалевский
рассматривает его уже не как главное условие
экономического развития, а как фактор, вызывающий рост
техники и потому являющийся необходимым в
развитии экономики01.
41

Изучение работ Ковалевского показывает, что
идея роста населения как решающего фактора
общественного развития в целом не составляет
его господствующего тезиса, не отражается на
преобладающих выводах и конструкциях ученого.
В. И. Ленин в своей работе «Что такое
«друзья народа» и как они воюют против
социал-демократов?» подвергает острой критике идею
многофакторности в социологии, порожденную
неумением «отличить в сложной сети общественных
явлений важные и неважные явления» (что
составляет корень субъективизма .в социологии) и
неумением найти объективный критерий для такого
разграничения62. Конечно, не рост населения или
какой-либо равнозначный фактор может
рассматриваться как главный. Смешение факторов
общественного развития может быть устранено только
на основе марксизма-ленинизма. «Материализм
дал вполне объективный критерий, выделив про*
изводственные отношения, как структуру
общества, и дав возможность применить к этим
отношениям тот общенаучный критерий
повторяемости, (применимость которого в социологии
отрицали субъективисты»63. Но Ковалевский, как
известно, именно этот основной экономический
фактор считал недостаточным для объяснения путей
исторического развития, приписывая марксизму
односторонность.
Однако было бы неправильно полностью
отрицать положительные стороны теории Ковалевско·
го, которая отвергала пропагандируемую
юристами-догматиками трактовку права как
самодовлеющей категории, подчеркивала идею «тесной
зависимости, существующей в каждый данный
момент между правом и экономическим,
общественным, политическим и религиозно-нравственным
укладом»64. Как справедливо замечает В. С.
Покровский, эта теория хотя и не вышла за рамки
идеализма, все же действовала против
теологических и гегельянских теорий исторического
процесса, а также против расистских и
узконационалистических концепций65.
Сложным было и отношение Ковалевского к
революции. Он не отвергал в целом возможность
42

революционного пути. Социальный прогресс, по
Ковалевскому, возможен и посредством
революции, но это средство носит, с его точки зрения,
патологический характер: оно порождается:
а) ошибками данного правительства, искусственной
задержкой удовлетворения справедливых
требований, естественных для своего времени; б)
насильственным, т. е. опять-таки искусственным,
ускорением того же естественного процесса со
стороны революционных сил66. Формула Маркса
«революции — локомотивы истории»67 как общий
принцип, как господствующий тезис для
Ковалевского неприемлема.
«...Нам совершенно чужда мысль об
уничтожении разом чего бы то ни было и создании
сразу нового строя, новой религии или новой
морали», — заявляет он68. «...При медленности
общественных изменений прогресс более надежен, чем
при их быстроте... эволюцию надо предпочитать
революции, или, выражаясь языком Конта...
прогресс желателен только под условием
сохранения порядка»69.
Однако представления Ковалевского об
эволюционном пути развития все же отражают его
заинтересованность в социальном прогрессе.
Поскольку Ковалевский понимает прогресс как
поступательное движение к лучшим условиям
жизни, как качественный (во всех отношениях) рост
человечества, он и в эволюционизме усматривает
благородные цели. «Облегчать этот переход к
лучшему — такова возвышенная задача, которую
эволюционистская философия ставит перед
практической жизнью. Изучить прошедшее и
настоящее для того, чтобы предвидеть будущее, — в
этом ее высшее честолюбие в области теории»70.
Ковалевский считает, что идея эволюции
развивается и становится господствующей в теории
и на практике, в политике и экономике. «Не
ограничиваясь областью теоретических
построений, — утверждает он в 1890 году, — идея
эволюции захватывает все более и более обширный круг
явлений практической жизни»71. «...Политическая
эволюция, — заключает он через 22 года, —
стоит в тесной связи с экономической и подобно ей
43

отражает на себе рост человеческой солидарно-
72
сти» .
Но и здесь мы видим одно из проявлений
противоречивости его взглядов. Ковалевский
высоко оценивал историческое значение
французской революции. Одно из своих основных
произведений, выражающих его идейное кредо как
ученого, — четырехтомное исследование истории
буржуазной демократии — Ковалевский начинает
с характеристики этой революции как
«поворотного момента в истории», затронувшего все
стороны жизни человеческого общества73.
Таковы в главных чертах
идейно-теоретические основы воззрений Ковалевского. Как
буржуазно-либеральный государствовед, он выступает с
позиций позитивистско-социологического
изучения государства и права при широком
применении историко-сравнительного метода.

ГЛАВА III
M. M. Ковалевский — историк и теоретик
государства и права
^K^l· аследие Ковалевско-
^■^И го как историка
широко и многообразно. Ко всем вопросам,
которыми ему приходилось заниматься, — права,
политики, социологии — он предпочитал подходить не
как теоретик, а именно как историк1. Да и сам
Ковалевский, характеризуя свои научные
интересы, иногда говорил, что он на две трети является
историком учреждений и идей2.
В 1879 году вышла в свет первая часть труда
Ковалевского «Общинное землевладение,
причины, ход и последствия его разложения»,
посвященная судьбам этой формы хозяйства в
колониальных странах3. Летом того же года книга была
преподнесена автором Марксу с надписью на
французском языке: «Карлу Марксу — в знак
дружбы и уважения»4.
Книга привлекла внимание основоположника
научного коммунизма широтой охвата материала,
45

сравнительным изучением исторических судеб
общины в различных странах, а также новыми
фактами, подтверждавшими выводы Маркса о
сущности первобытно-общинного строя как
первоначального этапа в развитии человеческого
общества. Знакомясь с работой молодого русского
ученого, Маркс внес в ее текст множество пометок и
замечаний, которые затем были отражены в
подробном конспекте книги, сделанном Марксом. Он
опустил лишь замечания, отмеченные на полях
введения и касающиеся главным образом
непоследовательности материализма Ковалевского. Но
структура конспекта Маркса полностью
соответствует структуре книги Ковалевского, в то время
как при конспектировании работ других авторов
Маркс нередко перестраивал порядок изложения.
При этом материалы книг« Ковалевского
обогащены тем, что в конспекте Маркса для
сопоставления и обоснования различных точек зрения
приведены сведения, почерпнутые у других
исследователей, включая тех, которые не упоминаются
Ковалевским. Маркс соблюдает точность в
изложении конспектируемого труда, для чего в ряде
мест наряду с переводами приводит в оригинале
русские термины и выражения5.
Конспект книги Ковалевского является одним
из важнейших источников для изучения развития
творческой мысли Маркса в последние годы его
жизни, когда он интенсивно занимался
исследованиями истории докапиталистических формаций,
уделяя при этом значительное внимание формам
общины в различных обществах6.
Ф. Энгельс высоко ценил результаты
исследований Ковалевского по истории семьи. «Мы
обязаны Максиму Ковалевскому, — писал он в
1891 году, имея в виду «Очерк происхождения и
развития семьи и собственности», т. е. курс
лекций, прочитанный ученым в Стокгольмском
университете в 1890 году, — доказательством того,
что патриархальная домашняя община,
встречающаяся теперь еще у сербов и болгар под
названием Zâdruga (примерно означает содружество)
или bratstvo (братство) и в видоизмененной
форме у восточных народов, образовала переход-
46

ную ступень от семьи, возникшей из группового
брака и основанной на материнском праве, к
индивидуальной семье современного мира. Это,
по-видимому, действительно доказано, во всяком случае
для культурных народов Старого света, для
арийцев и семитов»7. «...Ковалевский... доказал
широкое, если не повсеместное, распространение
патриархальной домашней общины как промежуточной
ступени между коммунистической семьей,
основанной на материнском праве, и современной
изолированной семьей...»8. В результате изысканий
Ковалевского Энгельс сделал значительную вставку во
второе издание своего труда «Происхождение
семьи, частной собственности и государства»,
вышедшее в 1891 году9.
К крупнейшим историкам причисляют
Ковалевского видные деятели советской исторической
науки. Так, Е. В. Тарле отмечает громадные
масштабы его исследований (на материалах
«Происхождения современной демократии»)10 и
богатство фактических данных («Экономический рост
Европы до возникновения капиталистического
хозяйства»)11. Ковалевский, по свидетельству
Тарле, выдающийся историк нового времени12,
пользующийся авторитетом даже в таком
вопросе, как история Венеции13; он принадлежит к
тем ученым первой величины, которые оказали
влияние на французских историков, обеспечили
признание русской исторической науки на
Западе14.
Несмотря на ограниченность историко-право-
вых и государственно^правовых взглядов
Ковалевского в философском аспекте рамками
позитивизма, а в политическом аспекте — либерализма,
его исследования в этих областях
(преимущественно историко-правовые) представляют
значительный интерес.
В вопросе о соотношении условий жизни
общества и общественных идей марксистские
исследователи исходят из вывода, единственно
совместимого с научной психологией, — вывода
материализма «о зависимости хода идей от хода
вещей»15. Ковалевский не марксист, но он не
разрывает историю развития самих социальных усло-
47

вий с историей развития общественных идей.
«...Политические учения только тогда понятны
когда представлены в связи с той общественной
средой, в которой жили и действовали их
провозвестники...», — говорит Ковалевский в начале
своего труда по истории (буржуазной
демократии16. В исследовании хозяйственного роста
Европы он ставит перед собой задачу показать
связь между развитием экономической жизни и
развитием экономических учений, между
экономической наукой и фактическими отношениями17.
Ученый стремится связать .анализ истории го-
сударственно-^правовых учреждений и институтов
с анализом развития политико-правовых идей. В
построении и наименовании одной из двух его
крупнейших работ в этой области выражена
идея подобной связи — там говорится не только
о путях развития государственных установлений,
но и об отражении этого развития в сфере
политической мысли18. «Я намерен представить в
возможно сжатом виде историю государства,
насколько она выступает в доктринах важнейших
политических писателей как древнего, так и
нового мира, — отмечает автор во вступлении к этой
работе. — Моя книга не история политических
учений и еще менее — история учреждений. Это—
попытка показать, что обе тесно связаны друг с
другом и не могут быть поняты одна без
другой»19. «Заглавие моей книги верно передает мою
основную мысль... действительная природа этой
эволюции (указанной в названии работы. —
Н. К.) станет понятна только тогда, если мы
примем во внимание параллельное развитие самого
общества...»20.
Ковалевский — убежденный сторонник
применения историкочсравнительного метода в изучении
государства и права.
В основе этого метода лежит сопоставление,
сравнение нескольких развивающихся обществ в
целях выявления черт сходства, даже тождества,
или, наоборот, различия между ними. Но
констатация единообразия или разница в наблюдаемых
явлениях сами по себе не раскрывают их природу;
это только материал для подготовки наиболее су-
48

щественных, основных выводов, определяемых
анализом причин, условий, порождающих
сходство или различие. А для этого в свою очередь
требуется глубокое исследование изучаемых
явлений с применением единой, постоянной
методики. Такова наиболее общая характеристика
историко-сравнительного метода21.
Но применение этого метода само по себе еще
не предопределяет подлинного успеха
исследования. Решающую |роль играют задачи, которые
ставит перед собой исследователь, методология,
порождаемая его мировоззрением, его идейно-
философским кредо.
Упоминавшаяся работа Ковалевского об
общинном землевладении, преподнесенная автором
Марксу, начинается с характеристики значения
историко-сравнительного метода в его применении к
теме данного исследования22. Эпиграф на
титульном листе гласит: «„Не плакать, не смеяться, а
понимать" — Спиноза».
Интересно это обращение к идеям
выдающегося представителя метафизического материализма
XVII столетия. Как известно, Энгельс считал
величайшей заслугой философии XVII—XVIII вв.,
начиная именно со Спинозы и кончая великими
французскими материалистами, то, что, несмотря
на ограниченность естественно-научных знаний
того времени, она «...настойчиво пыталась
объяснить мир из него самого...»23. Так отвергалось
религиозное объяснение мироздания, основанное
на обращении к сверхъестественному,
божественному началу. Спиноза дал дальнейшее развитие
лозунгу Фр. Бэкона и Декарта «Знание — сила».
В «Трактате об усовершенствовании разума» им
высказаны соответствующие мысли об аффектах
и их преодолении24.
Однако Спиноза рассматривает мир как
единую, неизменную субстанцию, которая «по при-
роде первее своих состоянии» ; характерная
черта метафизического материализма
—отсутствие исторического взгляда на природу и
общество, т. е. того взгляда, к которому стремился
Ковалевский. Как раз в год выхода названной
работы Маркс писал ему: «... необходимо для пи-
4 Заказ 4082
49

сателя различать то, что какой-либо автор в
действительности дает, и то, что дает только в
собственном представлении. Это справедливо
даже для философских систем: так, две совершенно
различные вещи — то, что Спиноза считал
краеугольным камнем в своей системе, и то, что в
действительности составляет этот краеугольный
камень»26.
Историко-сравнительный метод Ковалевского
представляет собой разновидность приема
исследования, широко распространенного в науках
о природе и обществе на современном ему уровне
развития этих наук27.
Ковалевский связывает практику применения
этого метода с естественными науками, откуда он
и переносит соответствующие идеи, стремясь к
созданию естественной истории человечества.
«Историко-сравнительный метод является не
только средством к построению совершенно новой
науки — истории естественного роста
человеческих обществ, но и необходимым приемом
изучения истории права того или другого народа»28.
Ученый прямо ссылается на успехи,
достигнутые в области естествознания, «в особенности
открытие великого закона эволюции, которым
Чарльз Дарвин обогатил биологию»; это
открытие, по Ковалевскому, получает «руководящее
значение в философии, истории и в науке о
религии, праве и морали»29. Общественные науки
следуют в своем развитии за науками
естественными. «В то время, как сравнительный метод
торжествовал свою победу в биологии благодаря
применению его к истории развития организмов,
он делал первые шаги в направлении к созданию
сравнительной истории нравов, правовых порядков
и учреждений благодаря сближению этнологии
с сравнительной историей права и широкому
пользованию методом так называемых
пережитков»30.
Ковалевский даже переносит
естественно-научную терминологию в область социологии и
правоведения; здесь имеются в виду «эмбриология
и палеонтология общества» применительно к
генетической социологии и термин, появившийся
50

еще раньше, для обозначения сравнительной
истории права — «эмбриология права»31.
Энгельс давал в общем положительный отзыв
о применении историко-сравнительного метода в
правоведении. «...В лице юристов,
занимающихся сравнительным правом, появился новый
элемент, который хотя и имеет свои отрицательные
стороны, однако, возможно, разорвет... старый
замкнутый круг»32. Под «замкнутым кругом»
здесь подразумеваются противники Л. Г.
Моргана (1818—1881), выдающегося американского
этнографа и историка, выступавшего с позиций
стихийного материализма. Классики марксизма,
как известно, высоко оценивали исследование
Моргана «Древнее общество». Непосредственно с
исследованием Моргана связывает Энгельс свой
знаменитый труд «Происхождение семьи,
частной собственности и государства»33.
Энгельс отмечает, что дело Моргана
продолжали антропологи, путешественники,
профессиональные историки первобытного общества; к ним
«присоединились юристы, занимающиеся
сравнительным правом, которые отчасти дали новый
материал, отчасти выдвинули новые точки
зрения»34. Среди юристов, вероятно, имеется в виду
и Ковалевский; приведенные здесь высказывания
Энгельса о представителях сравнительного
правоведения относятся к 1891 году, т. е. ко
времени выхода нового издания «Происхождения семьи,
частной собственности и государства», в которое
была внесена вставка по материалам русского
ученого.
Как правильно утверждает Ковалевский,
жизнь постоянно опережает юридическое
творчество. Без помощи истории невозможно
выяснить природу законодательства, его
«органический характер»35. Он отмечает, что историко-срав-
нительное правоведение начинается с Иеринга в
Германии и Мэна в Англии36, к последователям
которых в России он относит, кроме себя самого,
С. А. Муромцева (1850—1910) и ряд других
юристов этого поколения37.
Ковалевский так определяет особенности
развития литературы о государстве за последнее стэ-
4*
51

летие: более или менее полный разрыв с
богословием и метафизикой; признание обоснованности
государствоведения более широкой наукой об
обществе; применение этой наукой
самостоятельного сравнительно-исторического метода38.
Но эта «более широкая наука об обществе»—
социология — (здесь в ее историческом аспекте.—
Н. К.) дает представление только об этапах
развития, «последовательных стадиях
общественности», в которых создается система юридических
норм. Конкретная же характеристика
юридических порядков, соответствующих той или иной
стадии развития, внутренней связи юридических
норм, присущих каждому историческому
периоду, дается сравнительной историей права. Эта
дисциплина показывает, «что в том или другом
законодательстве может считаться переживанием
(т. е. пережитком.— Н. К,) прошлого, что —
задатком будущего, что вымирает и что
зарождается, что поэтому должно быть устранено со
временем и что восполнено и
усовершенствовано»39. Она сочетает, таким образом, свойства
научного синтеза и анализа, даже носит
творческий характер (определение того, что подлежит
устранению и что восполнению).
Историко-сравнительный метод, по
Ковалевскому, может рассматриваться с двух точек
зрения: 1) как средство для построения новой
ветви описательной социологии — уже
упоминавшейся нами «естественной истории человеческих
обществ»; 2) как один из приемов изучения
истории права того или другого народа. В первом
смысле он означает рассмотрение самых разнообра-
зных сторон жизни общества; во втором—не
обогащение истории права новыми материалами, а
анализ, объяснение происхождения юридических
"40
явлении .
Но обращаясь к вопросам политико-правовой
жизни разных народов, сравнительная история
права не может ограничиваться простым
сопоставлением двух или нескольких юридических
систем только потому, что они существуют
одновременно или в территориальной близости
друг от друга. Сравнение будет плодотворным
52

только при рассмотрении юридических систем
или понятий, относящихся к тождественным
стадиям развития разных народов41. «...Цель
всякого научного сопоставления состоит в том, чтобы
выделить общие черты явления ввиду
установления его действительной природы. Достижение
же этой цели возможно лишь в том случае, если
будут сравнивать однородное»42. Иными словами,
следует сопоставлять не те явления, которые
просто совпадают во времени и пространстве, а
те из них, которые однотипны по уровню и
характеру их развития.
Так, обращаясь к понятиям рода, общины и
семьи, Ковалевский отмечает, что они должны
составляться на основе обобщения характерных
особенностей, присущих в этом отношении
разным народам еще в колыбели их развития43.
Касаясь развития землевладения, он сравнивает и
связывает материалы из истории донского,
черноморского, кубанского и уральского казачества
с историческими данными, относящимися к
северо-западным провинциям Индии и Пенджабу44.
Если суммировать общетеоретические
рассуждения Ковалевского, его высказывания об истори-
ко-сравнительном методе, а также собственную
исследовательскую практику ученого, то можно
сказать, что он для обоснования и применения
этого метода устанавливает определенную
совокупность принципов и идей. Сюда относятся
следующие положения: история — закономерный, в
основе своей эволюционный процесс
прогрессивного развития; постоянные законы этого
развития объективны и познаваемы; основное
направление исторического развития — рост
общественной солидарности; определяющие факторы
этого развития многообразны, но взаимосвязаны,
причем их соотношение и значение отдельных
факторов меняются в соответствии с
конкретными историческими условиями; все стороны
общественной жизни образуют органическое
единство; все народы проходят единообразные стадии
общественного развития; взаимосвязаны и
отрасли научного знания, как естественные, так и
общественные; при изучении и сопоставлении явле-
53

ний необходимо учитывать соотношение уровней
их развития.
Однако эволюционизм и плюрализм
Ковалевского с присущей ему идеей общественной
солидарности мешают использовать применяемый им
историко-сравнительный метод для решающих
выводов. В приведенных положениях нет того
стержня, который мог бы определить целостную,
подлинно научную характеристику этапа
исторического развития типа государства и права.
Сравнительно-исторический подход в работах
Ковалевского помогает лишь обнаружить моменты
повторяемости в истории различных народов,
наталкивает на мысль о существовании
закономерности, но не вскрывает ее полностью, а лишь
фиксирует отдельные ее стороны.
Существенное место в работах Ковалевского
занимает вопрос о происхождении государства и
права. И хотя в ряде случаев ученый трезво
анализирует связь этих явлений с социальными
отношениями, все же последовательных, подлинно
научных определений, вскрывающих сущность
государства и права, в его произведениях нет.
В 1905 году, т. е. в эпоху важнейших
политических событий русской истории, коренным
образом повлиявших на судьбы государства,
крупнейший либеральный государствовед России
считает вопрос о путях возникновения
государственной власти все еще не решенным: «... где искать
источник происхождения политического
главенства, исключительно ли в военном
руководительстве, или также в превосходстве ума и
богатства, от чего зависит и частое выступление
в роли посредника вождя и патрона,— все это
вопросы еще открытые»45. Здесь явно смешаны
классовые начала (богатство) с ролью
полководца или гражданского деятеля (военное
руководство, ум). Ничего нового в этом смысле не
приносит также лекционный курс, посвященный
именно теории государства, читанный уже после
революции 1905 года: «...нужно сознаться, что
в настоящее время вопрос об определении
государства принадлежит к числу наиболое спорных
в науке государственного права»46. В одной из
54

своих последних крупных работ Ковалевский
опять-таки утверждает, что материалы
исторической науки не дают возможности выяснить
вопрос об условиях зарождения государственной
власти; однако он допускает возможность
получения искомого ответа в данных этнографии47, т. е.
переносит важнейший вопрос общественного
развития из области социальных отношений в
сферу культурно-бытовой жизни народов.
Ковалевский отвергает как теорию
божественного происхождения власти, так и теорию
общественного договора. Он оставляет только «теорию
исторического происхождения государства»,
которую, однако, целиком относит к социологии,
исключая ее из области государственно-правовой
науки, ссылаясь при этом на «постепенный
отказ государствоведов последнего времени» от
обращения к этому вопросу. «В таком же
положении, — добавляет Ковалевский, — находится и
другой вопрос, чрезвычайно сильно
интересовавший прежних государствоведов, — вопрос о цели
государства, быть может, потому, что все госу-
дарствоведы сошлись на той мысли, что
«государство само для себя существует». Поэтому все
разговоры о цели государства отнесены в
настоящее время к области метафизики. Сказать, что
вопрос этот может быть решен научно, нельзя»48.
Таким образом, для правовой науки остается
только изучение государственных форм и
учреждений в духе юридического позитивизма, вне
их социального содержания и политической
направленности, что в значительной мере
противоречит приемам исследования, которые
применяет сам же Ковалевский.
Но обратимся к мыслям Ковалевского как
социолога о происхождении государственной
власти, к его конкретным рассуждениям в этой
области.
Как уже говорилось, весь процесс
исторического развития человеческого общества
определяется, по Ковалевскому, ростом солидарности.
Состояние «замиренной среды» с присущим ей
чувством общественной солидарности,
взаимозависимости людей, подкрепляемое, однако, во-
55

оружейным насилием, ведет к объединению,
прогрессирующему от союзов бродячих орд до
единого политического целого — государства.
Но каков же непосредственный путь образов
вания государственной власти? Ковалевский
считает, что она возникает в результате
психического воздействия на массы, инертные и пассивные,
сильной, одаренной личности.
Источник «добровольного рабства» коренится,
по его мнению, в самой психической природе
человека, в преобладании в ней чувств над
разумом, в якобы присущем ей «естественном
отвращении к напряжению мыслительных
способностей, в происходящей отсюда склонности
держаться старого, в предпочтении пассивного
восприятия самостоятельному творчеству». Это и
порождает готовность подчиняться чужому
руководству, в особенности руководству тех, кто обладает
большей физической или психической энергией49.
Зародыш государства возникает, например, если
орда охотников или кочевников-пастухов,
побуждаемая недостатком дичи и рыбы или
скудностью пастбищ, повинуясь «одаренному
инициативой вождю», насильно захватывает земли
другой орды, членов которой обращает в рабство.
Этот зародыш растет по мере добровольного
подчинения напуганных соседей или опять-таки
насильственного присоединения раздробленных орд
и племен50.
Таким образом, источник возникновения
власти и государства надо искать «не в каком-то
никогда не имевшем места договоре народа с
избранным им вождем... а в психическом
воздействии личностей, способных к инициативе, к
творчеству, на массы, не способные ни к чему иному,
как к подчинению своей деятельности чужому
примеру и руководительству». Выдающаяся
личность, затрачивающая силу или хитрость на
действительное или мнимое служение этой массе,
оказывающая гипнотическое влияние на ищущую
руководства толпу, — вот творец государства,
инициатор в деле создания права, религии,
искусства. Следовательно, распространенная
легенда о полубогах или героях, как основателях го-
56

сударственного общежития, заключает в себе
некоторую долю истины51.
«Никакое государство немыслимо при
отсутствии в подданных добровольного подчинения
власти»,— пишет Ковалевский. Формула
«добровольного рабства» воспринята им из памфлета
французского «тираноборца» Э. де Ла Боэси (1530—
1563), горячего противника деспотизма
королевской власти, утверждавшего, что, если бы люди
действительно хотели свободы, они бы ее
добились. Ковалевский ссылается также на видного
французского философа эпохи Возрождения
М. де Монтеня (1533—1592), приверженца
первобытно-общинных порядков американских
туземцев, сторонника научного метода познания и
в этом отношении предшественника передовых
мыслителей XVII—XVIII столетий; он приводит
также предположение о том, не является ли Мон-
тень фактическим автором «Рассуждения о
добровольном рабстве»52.
Итак, по Ковалевскому, «основой всякого
государственного общежития является
психологический мотив — готовность подчинения». В
процессе исторического развития изменяется только
характер этого мотива в результате культурного
и экономического прогресса, т. е. роста знаний
и упадка суеверий, роста населения и изменения
экономических (порядков53.
Приведенные рассуждения выражают,
помимо всего, непонимание действительной роли
народных масс и объективно, хочет этого или не
хочет Ковалевский, презрительное,
покровительственное отношение к «толпе».
В вопросе о государственной власти
Ковалевский смыкается с психологической школой,
которая рассматривает право как явление психической
жизни, как особую разновидность эмоций. В
русскую государственно-правовую литературу идеи
психологической теории права ввел современник
и почти сверстник Ковалевского H. М. Коркунов
(1853—1904).
Властвование, по Коркунову, предполагает,
прежде всего, сознание зависимости, но не с
активной стороны, т. е. со стороны властвующего,
57

а с пассивной стороны, т. е. со стороны
подвластного. При этом нет надобности, чтобы подобное
сознание было реальным, соответствовало
действительности; властвовать может не только
определенное лицо или группа лиц, но даже идея
(так, мнительные люди находятся под властью
страха болезни). Таким образом, «власть есть
сила, обусловленная не волей властвующего, а
сознанием зависимости подвластного»54. Это
относится и к государственной власти: она
представляет собой силу, вытекающую из сознания
гражданами их зависимости от государства05.
Ссылаясь на субъективный, но вполне реальный
характер этого сознания, Коркунов называет
свою точку зрения «субъективным реализмом»56.
Во взглядах Ковалевского в данном
отношении чувствуется сходство со взглядами Коркуно-
ва, хотя и без экскурсов в область патологии,
однако Ковалевский этого сходства не отмечает.
Но отвергая по существу идею о
добровольном подчинении чужому руководству как истоку
и основе государственной власти, все же, в
сочетании с другими работами Ковалевского,
»можно найти в ней и протест против режима,
опирающегося только на штыки, — «неограниченной,
деспотической власти, общей всем восточным
монархиям», изменившей в царской России «лишь
свою внешность»57.
Формулируя понятие государства,
Ковалевский предлагает конструкцию, сложившуюся под
влиянием исторической школы права,—
государство — «политическая организация
народа-племени» — «форму» общежительного союза, при
котором народ-племя находит возможность
политического самоопределения под властью
признаваемого им общего правительства58.
Это тем более странно, что в целом взгляды
Ковалевского существенно отличались от взглядов
исторической школы права. Ковалевский находит
единые черты в политическом развитии разных
народов, признает великое историческое значение
французской революции XVIII века, а
историческая школа, будучи одним из выражений
феодальной реакции на идеи этой революции в Гер-
58

мании, усматривала корни права и государства в
мистическом «народном духе». Питаясь идеями
первого поколения французских легитимистов59,
она оправдывала «подлость сегодняшнего дня...
подлостью вчерашнего», объявляла «мятежным
всякий крик крепостных против кнута, если
только этот кну-г — старый, унаследованный,
исторический кнут...»60.
Ковалевский следует традиционной схеме трех
составных элементов государства — территории,
населения, власти, не выделяя, однако, здесь
коренной социальный момент — классовое деление
населения, классовое происхождение и классовые
цели публичной власти61.
В своих рассуждениях, относящихся к истории
права, Ковалевский правильно утверждает, что
развитие права зависит .от развития общества.
«Оно одно и определяет собой различные
трансформации права». Ученый решительно отвергает
теорию естественного права, но самый вопрос о
происхождении права (как и вопрос о
происхождении государства) передает целиком из области
правоведения в область социологии62.
«Эта мысль (о неотъемлемых правах
человека.— H.J(.) в XIX столетии благодаря развитию
социологических учений мало пользуется
признанием. Мы думаем, что при изолированности
человека право не могло возникнуть, право возникло
только с того момента, когда к Робинзону Крузо
присоединился Пятница. До этого момента не
могло существовать ни право, ни нравственность, так
как и право и нравственность существуют для
потребностей общежительного союза.
Изолированный человек не имеет никаких обязательств,
он может делать с собой все, что ему угодно, и
никаких юридических преград для него не
существует и существовать не может»63.
Но исторические социальные условия,
порождающие право, Ковалевский понимает по-своему,
в целом идеалистически.
Возникновение права, как и возникновение
государства, определяется, по Ковалевскому,
интересами общественной солидарности64.
Природные условия отнюдь не способствовали созданию
59

права; они, наоборот, порождали бесправие,
вынуждали «жертвовать ближними в интересах
самосохранения». Следовательно, борьба за
существование не только не препятствовала, а, может
быть, даже косвенно содействовала образованию
права, ибо инстинкт самосохранения определял
необходимость групповой организации участников
этой борьбы65.
Требования общественной солидарности,
утверждает Ковалевский, привели к тому, что
право возникло еще до государства, в условиях рода,
племени, союза племен66. «На почве такой
солидарности интересов человеческих групп,
предшествующих по времени образованию государства, и
возникает право, еще ничем не отличающееся от
нравственности и, подобно ей,
характеризующееся религиозной окраской...»67.
Следовательно, право, по Ковалевскому,
возникает раньше государства и независимо от него;
оно развивается «по линии наименьшего
сопротивления, в полном согласии с общим законом
сохранения энергии»68. Государство, как таковое,
не создает право. Но оно не может также
отрицать его, ибо право «открывает обществу
возможность самосохранения при наименьших
пожертвованиях» и государство, восставая против
права, принимало бы тем самым меры против
собственного существования. «Но если оно не
создает и не отрицает права, то ему нет выбора, как
признать его, что оно и делает в форме
проводимых им положительных норм»69. Право,
несомненно, обязательно для государства70.
Идеи первичности права и его обязательности
для государства обосновывают концепцию
правового государства.
Таким образом, Ковалевский рассматривает
государство и право не как продукт
непримиримой борьбы классов, а, наоборот, как выражение
«замиренности» и социальной солидарности.
И все же было бы неправильно считать, что
Ковалевскому вообще чужда идея защиты
государством и правом классовых интересов. Еще в
лекциях, читанных в Московском университете,
ученый отмечает, что свобода граждан, присущая
60

«правовому государству», носит не материально-
обеспеченный, а формальный характер, и
«правительство служит не столько интересам всего
народа, сколько интересам тех классов, которые
сосредотачивают в своих руках капитал и
земельную собственность»71. Ковалевский решительно
отвергает точку зрения тех авторов, которые, по-
видимому, недалеки от мысли, что установлением
этого порядка заканчивается процесс
политического творчества человечества72. Наоборот,
поступательный ход его развития на этом не
остановится. Залог дальнейших изменений-^-«
критическом, отрицательном отношении к
существующему государству (по крайней мере, к некоторым его
сторонам), проявляемом не только «отдельными
публицистами», но и «целыми классами
европейского общества»73. Больше того, Ковалевский
видит в современном (т. е. буржуазном)
политическом строе «признаки его разложения и
ближайшего переустройства»74.
Таким образом, Ковалевский в своих ранних
лекциях, в отличие от большинства либеральных
теоретиков, не только не идеализирует
конституционное государство, но даже распознает его
эксплуататорский характер. Однако приведенные
рассуждения нельзя все же считать
марксистскими, ибо, понимая неизбежность «ближайшего
переустройства», Ковалевский не видит другой
неизбежности — революционного пути этого
переустройства, выступает за эволюционный путь
преобразований.
С этим связана и присущая Ковалевскому
реформистская идеализация социальной
деятельности буржуазного государства и права, допущение
возможности осуществления ими функций
защиты интересов трудящихся. «Я полагаю,— говорил
он в Стокгольмском университете, — что за
государством должно быть признано право
вмешательства и контроля, и современные
законодательства, по-видимому, подтверждают мое мнение тем,
что часто пользуются им. Если можно в
настоящее время запретить отдельной личности рубить
свой лес или выпускать нечистоты в речку,
орошающую его поля, если можно, на законном основа-
61

нии, экспроприировать его жилище для того,
чтобы провести улицу, или канал, или
железнодорожный путь, то я не вижу, почему бы
государству не сделать более широкого употребления из
своего права опеки в интересах всего класса
земледельцев и рабочих?»75
Больше того, государство и право
капиталистического общества характеризуются
Ковалевским как созидательная сила, призванная
организовать чуть ли не перестройку социальных
отношений. «...Я думаю, что вмешательство
государства в распоряжение собственностью будет со
дня на день усиливаться. Я вижу, как мы
вступаем в период больших социальных реформ,
которые покажутся неожиданными только тем, кто не
способен на основании прошлого и настоящего
провидеть будущее. Сомневаться в возможности
подобных реформ — не значит ли отрицать
способность человека к совершенствованию, а вместе
с нею и прогресс, вера в который является
единственным верованием, которое нам осталось из
всех, уже утраченных нами?»76
Существенное место в системе историко-теоре-
тических взглядов Ковалевского занимает
предлагаемая им периодизация экономической и
политической истории человечества.
По Ковалевскому, экономическая эволюция
человеческого общества включает две крупные
эпохи: 1) хозяйство непосредственного потреблен
ния, рассчитанное на удовлетворение спроса,
предъявляемого самими производителями; 2)
меновое хозяйство, озабоченное накоплением запасов,
орудующее капиталом и кредитом. Переход от
одной эпохи к другой носит постепенный характер77.
В этой периодизации нет обращения к
характеру и типам производственных отношений,
отсутствует представление об
общественно-экономических формациях. Парадоксальность этого
положения состоит в том, что Ковалевский сделал
немало в области изучения первобытно-общинного
строя, докапиталистических форм экономики.
По Ковалевскому, современное «меновое
хозяйство» зарождается еще в древности, хотя район
его распространения тогда ограничен. «Все отли-
62

чие современного экономического строя от
древнего и средневекового сводится к тому, что
исключение сделалось общим правилом;
промышленная, торговая и кредитная деятельность
захватили и второстепенные городские центры, и самую
деревню, так что о хозяйствах, озабоченных
удовлетворением одних потребностей производителей,
редко где заходит теперь речь...»78. Теперь
меновое хозяйство выступает как национальное и
развивается в направлении всемирного хозяйства'9.
Этой периодизации подчиняются и идеи
Ковалевского о переходе от родовой организации к
государственной: расширенная семья ирод
являются самодовлеющими хозяйственными группами,
но «касты сословия и классы
народа-государства» нуждаются в обмене80. Даже в условиях столь
малых образований, как греческий полис и
латинская цивитас, происходит разделение труда
между социальными группами, при котором
общественная солидарность основывается на «обмене
услуг между лицами разных профессий, разного
экономического положения»; закон сохранения
энергии порождает связанное с этим
разделением неравенство, но в размерах, не
препятствующих солидарности граждан (!)81. Нетрудно
убедиться, что здесь, независимо от субъективных
намерений автора, затушевывается процесс
классовой дифференциации, ведущий отнюдь не к сох-,
ранению общественного единства, о котором
говорит Ковалевский, а, наоборот, к росту и
обострению внутренних социальных противоречий.
По Ковалевскому, эпохе непосредственного
потребления соответствует родовая организация,
эпохе менового хозяйства — государственная.
Рассуждения Ковалевского о конкретных
периодах истории государства и права, не будучи
опять-таки связанными с
общественно-экономическими формациями, носят противоречивый
характер. «С точки зрения, нами защищаемой, —
утверждает он, — легко понять, что по отношению к
политическим порядкам нельзя провести того
различия между древностью, средними веками и
новым временем, которое состояло бы в признании,
что ранее известной эпохи совершенно немысли-
63

мо появление таких порядков, при которых народ
является в большей или меньшей степени
хозяином собственных судеб»82. В доказательство того,
что новые политические порядки, как и новые
экономические порядки, возникают еще в
древности, Ковалевский ссылается на наличие во все
времена республиканских государств83.
Вместе с тем, обращаясь в более ранней работе
к вопросу об участии населения в осуществлении
государственной власти, Ковалевский четко
отделяет античные политические порядки от
позднейших порядков. Формы государственной
организации древнего мира «не представляют ни
малейшего сходства не только с конституционной, но и
с сословной монархией». Ни в Афинах, ни в
Спарте, ни в Риме не было института
представительства, присущего в том или ином виде обеим
монархиям. В условиях государства-города
узкий круг полноправных граждан мог собираться
для решения политических дел во всем своем
составе, !не избирая представителей (греческие
агора, римские комиции). Дело меняется при
территориальном расширении государства за
пределами города; но представительные учреждения,
появляющиеся в некоторых провинциях Римской
империи, носят кратковременный характер,
прекращают свое существование в результате
германского нашествия84.
В целом суждения ученого о стадиях
общественно-политического развития претерпели
определенные изменения или во всяком случае
подверглись уточнениям.
В конце 90-х годов Ковалевский говорит о
родовой, государственной и мировой «стадиях
общественности»85, но через 10—12 лет
разделяет вторую стадию на две: феодальную и стадию
всесословности86. Стадия всемирного объединения
продолжает фигурировать во всех рассуждениях.
Таким образом, экономические эпохи и
стадии социального развития полностью не
сочетаются. Экономическая структура и социальная
организация в трудах Ковалевского не образуют
единого целого. Правда, эпоха непосредственного
потребления в общем совпадает с родовой стади-·
64

ей, но феодальная стадия, применительно к
различным странам и районам, видимо, может быть
отнесена отчасти к названной эпохе, отчасти к
развивающемуся меновому хозяйству. Но
Ковалевский проявляет определенную
последовательность, относя к каждой стадии общественного
развития присущую именно ей форму политической
организации — «свой особый политический строй».
Родовой стадии соответствует племенное
княжество, феодальной — сословная монархия, всесо-
словности — сперва цезаризм,
благоприятствующий подъему народных масс, затем
дуалистическая (у Ковалевского — конституционная) и
парламентарная монархия и республика, дополняемые
в отдельных странах референдумом и прямым
законодательным почином избирателей87. В этой
схеме не остается отдельных, самостоятельных
мест ни для рабовладельческого, ни для
капиталистического государства. Как будет видно
дальше, современное буржуазно-демократическое
государство через «всесословность» даже
объединяется с Древними Грецией и Римом.
В условиях родового строя (племенного
княжества) политическое главенство
сосредоточивается в лице старейшего представителя рода,
которым после смерти вождя становится не его
старший сын, а следующий по старшинству брат.
При переходе к государственной организации,
вызываемом, по Ковалевскому, объединением
нескольких родов и племен вокруг выдающейся
личности, политический порядок представляет
собой сочетание монархии, аристократии и
демократии. Во главе стоит князь, принадлежащий к
династии основателя государства или к
семейству, пришедшему к власти ввиду родства с
первой династией, а иногда и по народному выбору.
Князь является не только правителем, но также
высшим военачальником и верховным судьей.
Народ, состоящий из родов, принадлежащих к
одному или нескольким племенам, выделяет из
своей среды совет старейшин и племенное
собрание или вече. В таком собрании вправе
участвовать кроме старейшин и все совершеннолетние
мужчины. Важнейшие дела решаются князем
5 Заказ 4082
65

вместе с вече, менее важные — князем в совете
старейшин88.
Феодальная политико-правовая система
строится, как отмечает Ковалевский, на основе
договорных отношений между сюзереном и
вассалами. Для контроля за сохранением сторонами их
взаимных обязанностей и прав сперва в
отдельных феодах, а затем и в масштабах более
крупных монархий возникают периодические
собрания, на которые сюзереном призываются его
прямые вассалы и представители
второстепенных вассалов, включая города. Феодализм
порождает сословное представительство почти
повсеместно — в Испании, Португалии, во владениях
французских феодалов, а затем и в
общефранцузских масштабах, в Англии, Скандинавских
государствах, отдельных германских землях, в ряде
феодальных образований в Италии; сюда же
относятся сословные сеймы в Венгрии, Богемии,
Польше, Литве, земские соборы в России89.
Интересны рассуждения Ковалевского о
происхождении абсолютизма.
Как известно, Маркс писал еще в 1847 году:
«Современная историография показала, что
абсолютная монархия возникает в переходные
периоды, когда старые феодальные сословия приходят
в упадок, а из средневекового сословия горожан
формируется современный класс буржуазии и
когда ни одна из борющихся сторон не взяла
еще верх над другой»90. Этому положению
исторического материализма в общем не
противоречат следующие мысли Ковалевского: борьба с
политическими притязаниями дворянства и
отчасти высшего духовенства заставляет правителей
европейских .стран содействовать развитию
буржуазии и вносить некоторые улучшения в
положение крестьянства; играя на возрастающей в
результате этих мероприятий розни,
«просвещенный абсолютизм» (который Ковалевский
неудачно именует также «демократическим цезаризм
мом») ослабляет или прекращает деятельность
сословного представительства, при этом
важнейшее значение имеет установление самим же
сословным собранием постоянного налога на содер-
66

жание тоже постоянного наемного войска,
заменяющего феодальное ополчение; так происходит
упадок сословно-представительнои монархии и
постепенный рост абсолютизма. «Благоприятным
условием для него является столкновение
сословных интересов, нежелание одних поступиться
своими привилегиями и требование другими
равенства перед судом, законом и налогом»91.
Ковалевский считает, что древнее и
средневековое общество (т. е. рабовладельческое и
феодальное государства.— Н.К.) приближалось по
своему характеру к военному лагерю, ибо интересы
завоевания или, наоборот, защиты от завоевателей
преобладали над интересами культуры и
торговли. Этот строй порождал строгую
военизированную дисциплину на всех ступенях общественной
лестницы, подчинение индивида чужому
руководству снизу «доверху, вплоть до сюзерена,
«вождя народа и войска». К таким вождям
ученый относит древнегреческих базилевсов, римских
консулов, феодальных королей и герцогов92. Но
здесь налицо явное смешение существенно
различных институтов; социально-политическое
положение и полномочия правителей Древней
Греции и средневековой Европы были далеко не
одинаковыми.
«С упадком милитаризма и постепенной
заменой его индустриализмом, — добавляет
Ковалевский,— сфера самодеятельности человека
расширяется обратно пропорционально
правительственной опеке»93. С торжеством «всесословности»
создаются условия, способствующие
возрождению представительства — но уже не сословного,
а народного. Здесь Ковалевский, ранее
отрицавший наличие подобного института в древности,
говорит все же о его возрождении, а не
первичном образовании94. Начала же бессословности
Ковалевский усматривает именно в античном
мире, откуда якобы и идет процесс ее
поступательного, прогрессивного развития вплоть до
современной демократии95. Родовые и феодальные
порядки заменяются «порядками, в которых
сословные различия отступают на задний план,
уступают место той изополитии, или всесословности, к
5*
67

которой стремилась Древняя Греция в эпоху
гегемонии Афин, которой императорский Рим
достиг со времени реформы Каракаллы,
распространившей на всех жителей империи права римского
гражданства, и торжество которой в новой
Европе и в Америке совпадает с первыми биллями
о правах и декларациями прав человека и
гражданина»96. Но современный государственный
порядок уже существенно отличается от древнего
и средневекового. Это отличие определяется
«глубокой бездной», отделяющей «индустриальную
гражданственность» от военно-сословного
государства97.
Как отмечалось, Ковалевский придавал
огромное историческое значение французской
революции. «Как всякий поворотный момент в
истории», она затронула все стороны жизни: ее
влияние можно проследить в нравах и привычках,
в литературном и художественном творчестве, в
экономике, социальной сфере, политической
жизни, международном праве, в отношении
государства к церкви. С этого утверждения начинается
четырехтомный труд ученого, посвященный
истории современной, т. е. буржуазной, демократии98.
И тут Ковалевский остается верен своим
научным принципам, органически связывая историю
политических установлений с историей
политических идей. Он предупреждает, что в названном
труде стремится рассмотреть не столько ход
развития самого законодательства, направленного
на решение экономических и политических задач,
выдвинутых революцией, сколько процесс
развития «народной или демократической»
доктрины, положенной в основу этого
законодательства99.
Ковалевский правильно считает важнейшим
политическим итогом французской революции не
изменение государственных форм, а переход
государственной власти из рук феодалов в руки
буржуазии. «Эволюция политических форм,
одним из главных факторов которой был
французский переворот прошлого столетия, сказалась не
в перемене образов правления, а в расширении
основ суверенитета... повсюду в Европе, под пря-
68

мым или косвенным влиянием Франции,
суверенитет из рук феодальных сословий, дворянства,
духовенства и городской олигархии переместился
в руки если не всего народа, то всего класса
крупных, средних и мелких собственников,
владельцев земли, капитала или промышленного
предприятия...»100* Однако круг новых носителей
власти здесь чрезмерно расширен: к нему отнесена
и мелкая буржуазия. Но за десять с половиной
лет, отделяющих взятие Бастилии от
установления военной диктатуры Бонапарта, большую часть
времени у власти находилась крупная буржуазия.
И в дальнейшем, как известно, плодами
буржуазных революций повсеместно воспользовалась та же
социальная группа.
Итак, «современная демократия зарождается
под непосредственным влиянием событий 1789
года...»101. Всесословность является
драгоценнейшим благом для людей этой эпохи102. И тут
чувствуется признание Ковалевским классового,
буржуазного характера послереволюционных
порядков: в условиях бессословности возможны
только классовые различия, когда «не закон, а
хозяйственный уклад поддерживает обособленность
людей»; неравенство между ними коренится «не
в юридических правах, а в материальных
возможностях»103.
Идея демократии и равноправия, или,
сохраняя терминологию Ковалевского, все та же идея
всесословности, проникла в сознание даже
отсталых народов настолько, что всякая попытка
«расширения свободы одного класса, хотя бы и без
ущерба остальным» (?) представляется явной
несправедливостью. «Мы охотнее миримся с
равенством в бесправии, нежели с неравенством в
правах»104,— пессимистически заявляет
Ковалевский.
Политическое будущее человечества,
утверждает он, зависит от решения двух задач:
установления справедливости и ее сочетания со свободой
личности в физическом и нравственном
проявлениях.

ГЛАВА IV
Взгляды M. M. Ковалевского в области
государственного ( конституционного )
права
к
^К^Ь ак Уже говорилось,
^™^И по своим
политическим взглядам Ковалевский является одним из
крупнейших представителей российского
буржуазного либерализма.
С середины XIX столетия вполне
определенно наметилось то основное деление русских
политических сил и русских политических партий,
которое все больше оформлялось в
пореформенный период 1861—1904 годов, вышло наружу и
закрепилось в условиях революции 1905—1907
годов, оставаясь таковым же в последующие
годы реакции1.
В. И. Ленин во время избирательной
кампании в четвертую Государственную думу
указывал, что в России есть три основные
политические силы и, следовательно, три ·
политические линии: черносотенцы, представляющие
классовые интересы крепостников-помещиков, и «бю-
70

рократия» рядом с ними и над ними;
либерально-монархическая буржуазия, «центр» — левый
(кадеты) и правый (октябристы); демократия —
буржуазная (трудовики, народники,
беспартийные левые) и пролетарская2.
«Разумеется, все грани и в природе и в
обществе подвижны, в известной степени условны,
изменчивы, а не мертвы. Переходные формы и
колебания партий и групп, стоящих «на границе»
основных делений, неизбежны, но суть дела,
порожденная соотношением классовых сил в России
начала XX века, несомненно определяется
именно указанным «тройственным» делением»3.
Ковалевский, как известно, был противником
царского самодержавия. Но Ковалевский и все
другие либералы не признавали наличия в
русском обществе трех лагерей. Они считали, что
политические силы России делятся только на два
лагеря: на сторонников конституции и ее
противников. Ленин указывал, что эта теория
неизбежно вытекает из самой классовой сущности
российского либерализма. Будучи партией
буржуазии, либерализм боится движения крестьянских
масс, и еще больше — рабочего движения,
способного ограничить (в ближайшем будущем,
даже без изменения всего капиталистического
строя) размеры и формы экономических
привилегий буржуазии. А собственность на капитал
приносит в России в 2—3 раза больше прибыли, чем
в Европе. Чтобы отстоять эту сверхприбыль,
надо не допускать самостоятельности третьего,
демократического лагеря4.
Следовательно, либерализм боится
демократии больше, чем реакции; это доказали события
1905, 1906 и 1907 годов. Он стремится удержать
всю оппозицию только в пределах формулы: за
или против конституции. «Эта формула выражает
позицию исключительно конституционную. Эта
формула не выходит из рамок конституционных
реформ»5.
По словам самого Ковалевского, в
политическом отношении его полностью удовлетворяла
программа партии демократических реформ,
которая во многом совпадала с кадетской, но все
71

же была правее. Прежде всего, в отличие от
кадетов, вопрос о форме правления не был оставлен
открытым, а Россия прямо рассматривалась
только как конституционная монархия с
парламентской ответственностью правительства6.
На конституционно - парламентарно-монархи-
ческих позициях стоял и Ковалевский. К концу
жизни он вспоминал о своем откровенном
заявлении на втором земском съезде в конце 1905
года: «Республика кажется мне в России так же
мало мыслимой, как и монархия во Франции».
Это заявление встретило «осуждение в
представителях не одних наиболее левых течений»7.
«Народная монархия», провозглашенная им за 10 лет
до этого заявления «господствующим типом
политического устройства» в Европе8,
рассматривается Ковалевским и в период революции, и еще
через 8-9 лет, уже к концу жизни, как условие,
допускающее сохранение монархического начала
в обновленной России, освобожденной от дво-
рянско-бюрократического засилья. «...Сохраняя
наследственное руководительство нации ее
историческим вождем, положим в основу русского
обновления систему самоуправления общества»9.
«Русская империя нуждается в более широких
основах: она может быть только империей
всенародной...»10.
Кадеты допускали возможность дискуссии о
системе русского парламента (одна или две
палаты) и о предоставлении избирательных прав
женщинам, а партия демократических реформ
высказывалась только за двухпалатную систему
и против женского избирательного права. Вместе
с тем программа этой партии провозглашала
равенство всех граждан перед законом и
политические свободы11, что Ковалевский считал
важнейшим элементом ее содержания12. Она
предусматривала также введение элементарных начал
рабочего законодательства — упрощение условий
создания профсоюзов, право стачек, сокращение
«по возможности» рабочего дня, введение
страхования13.
Таким образом, основные политические
требования партии демократических реформ и ее
72

идеолога, Ковалевского, не шли дальше
установления парламентарной монархии. Видимо, здесь
имелся в виду тот «закономерный строй»,
который Ковалевский в одном из своих выступлений
в Государственном совете прямо
противопоставлял «революционному строю», сравнивая при
этом беззаконие и произвол, творимые царской
администрацией, с политикой революционной
власти во Франции в эпоху террора и в период.
Парижской Коммуны14.
Но народам нашей страны конституционная
парламентарная монархия была уже не нужна.
Больше того, теперь она могла сыграть только
одну роль — тормоза на пути развития
революционного движения. Программа РСДРП,
принятая на II съезде партии в 1903 году, в отличие
от программ социал-демократических партий
Западной Европы уже формулировала идею
диктатуры пролетариата. В качестве ближайшей
политической задачи партии программа
рассматривала свержение царского самодержавия и
установление демократической республики, конституция
которой обеспечит самодержавие народа, и
подчеркивала, что полное осуществление
предусмотренных в ней революционно-демократических
преобразований достижимо только путем
низвержения царизма и созыва учредительного
собрания, свободно избранного всем
народом15.
* * *
Основные работы Ковалевского по вопросам
государственного права в значительной мере
написаны в историко-правовом аспекте, и в этом их
основное достоинство. Государственно-правовые
институты рассматриваются им в их историче-
ком развитии, причем изложение
сопровождается приведением ряда ценных познавательных
материалов. Это относится как к курсам
государственного права европейских держав,
читанным в 80-х годах прошлого века в Московском
университете, так и к курсам конституционного
права, читанным в Петербургском университете
73

и Политехническом институте после возвращения
Ковалевского в Россию16.
Другая характерная черта этих работ
заключается в подробном рассмотрении выборных
органов буржуазного государства —
общенациональных и местных. Здесь все еще продолжает
сказываться влияние Каченовского, о котором
Ковалевский говорил, что «его лекции по истории
английских учреждений... раскрывали перед нами в
живом и картинном изложении параллельный
рост народного представительства и местного
самоуправления... вкореняли в нас тот взгляд, что
участие общества в направлении государственной
жизни только там пустило глубокие корни, где
в ограниченной сфере прихода, города и
провинции— графства то же общество призвано к
служению и совету»17.
Но государственно-правовые идеи
Каченовского, передовые для России второй половины 60-х
годов прошлого столетия, с развитием
освободительного движения в нашей стране утрачивали
это значение и совершенно потеряли его после
первой русской революции. Высокие отзывы о
парламентских и муниципальных учреждениях
Запада в конце девятисотых годов звали
политическую мысль не вперед, а назад.
Обращаясь к понятию конституционного
права, Ковалевский отвергает точку зрения Леона
Дюги, который относит к предмету этой отрасли
государственный строй в целом18. Здесь, видимо,
подразумевается идея французского государст-
воведа о конституционном праве как «первой
части внутреннего публичного права»,
охватывающей юридические нормы, относящиеся к
«государству, как таковому», определяющие его права,
обязанности и внутреннюю организацию.
Добавим, что сам же Дюги предпочитает более узкое
толкование этого понятия, обозначающее
действующее конституционное законодательство; тем
не менее он распространяет термин
«конституционное право» на свой труд, где трактуется
широкий круг вопросов теории государства и права19.
При таком толковании, замечает Ковалевский,
к конституционному праву можно отнести общее
74

учение о государстве, характеристику форм
правления и т. п. Сам же он рассматривает
конституционное право именно в узком,
специализированном смысле, отличая его от общего
государственного права как «частное, видовое, а не родовое
понятие»20.
Это понятие включает три элемента: «начало
разделения властей (якобы найденного
Монтескье при разборе английской конституции);
начало народоправства (провозглашенное Ж.-Ж.
Руссо) и, наконец, проведенная Англией
система представительства, по которой к отправлению
высшей функции верховной власти, функции
законодательной, призывается не весь народ, а его
уполномоченные или представители»21.
Итак, по Ковалевскому, конституционное
право охватывает разделение властей, народный
суверенитет и систему народного
представительства.
Однако в своих петербургских курсах
конституционного права сам же Ковалевский выходит
за эти рамки.
«Общее конституционное право» состоит из
двух частей. Первая часть, охватывающая свыше
3Л всего текста, содержит подробный обзор
истории государственных, в том числе
конституционных, учреждений и идей, включая средние
века и политическую доктрину XVIII века
(Монтескье, Руссо); после этого рассматривается ряд
конкретных вопросов конституционного права:
учение о разделении властей; закон и указ;
конституционная монархия и парламентаризм;
избирательное право; генезис политических партий.
Приводимые в этой части историко-правовые и
теоретические материалы в значительной мере
воспроизводят материалы прежних многотомных
исследований ученого — «Происхождение
современной демократии» и «От прямого
народоправства к представительному и от патриархальной
монархии к парламентаризму». Однако странное
впечатление производит тот факт, что в главе
«Закон и указ» даже не упоминается интересная
работа Коркунова на ту же тему, появившаяся
за 14 лет до «Общего конституционного права».
75

Вторая часть курса посвящена
преимущественно соотношению личности и государства. Она
тоже начинается с историко-правового обзора,
основывающегося на прежних исследованиях
автора; затем идут главы, рассматривающие такие
вопросы: учение о личных правах; публичные
права граждан и суверенитет государства
(исторический очерк их соотношения); полновластие
и свобода.
Следующий труд, «Конституционное право»,
носит значительно более систематизированный
характер, но он посвящен главным образом не
общим вопросам курса, а государственному
строю Англии, хотя и содержит некоторые
положения и выводы, имеющие общетеоретическое
значение.
Работа содержит два раздела: введение, где
приводится обзор специальной литературы но
вопросам конституционного права, и, далее,
«Основы английского конституционного права», где
исследуются: источники английской
конституции; распределение собственности; местное
самоуправление; парламент; королевская власть;
организация правительственной власти; личные
права.
В главе, посвященной распределению
собственности, ученый обращается к важнейшим
вопросам социально-экономического устройства. «К
этому меня побуждает то обстоятельство, —
поясняет он, — что от распределения собственности
в Англии зависит характер ее политического и
общественного строя...»22. Глава содержит
интересные экономические данные и завершается
прямым выводом о классовой природе британской
государственной системы. «Из всего
сказанного — я полагаю — едва ли можно прийти к
иному заключению, кроме того, что Англия есть
страна не только крупной земельной
собственности, но и крупного капитала. Естественно, что
владетельные классы постарались обосновать на
этом фундаменте свое политическое господство—
и в центральном и в местном управлении...
Естественным последствием такого порядка вещей
является то, что и в парламент население посы-
76

лает тех же представителей владельческих
классов, на которых оно веками приучается смотреть,
как на своих «законных» представителей. Вот
почему нас не должно удивлять, что, несмотря на
демократизацию и местного управления и
общего избирательного права, власть и в центре
и на местах все же осталась в руках имущих
классов»23.
Судя по ряду работ Ковалевского, этот
взгляд ученого на общественно-политический
строй капитализма относится и к другим
странам. Приводимая же здесь характеристика
выборов в буржуазном государстве в принципе не
отличается от формулы, высказанной Марксом еще
за 38 лет до этого в его труде «Гражданская
война во Франции»: «...один раз в три или в
шесть лет решать, какой член господствующего
класса должен представлять и подавлять народ в
парламенте...»24.
С этими рассуждениями Ковалевского
гармонируют и его мысли о соотношении между
формально-юридическими категориями
конституционного законодательства и действительным
положением вещей. «Изучение законодательства
какой-либо страны далеко еще не является
изучением «действующей» ее конституции. Изучение
писаных законов не может дать ясного и
полного представления об этой конституции; та
сторона ее, которая создается живой повседневной
практикой, парламентскими прецедентами,
остается скрытой от исследователя, пожелавшего
ограничиться знакомством с одними лишь
«законами» страны. Более того — подобное изучение
государственного строя страны может легко
повести к неправильному представлению о
действительной ее конституции»25.
Перейдем к рассуждениям Ковалевского о
разделении властей.
Классовые корни этой доктрины были
вскрыты основоположниками марксизма еще в
«Немецкой идеологии», т. е. в середине 40-х годов
прошлого столетия. «...В стране, где в данный период
времени между королевской властью,
аристократией и буржуазией идет спор из-за господства,
77

где, таким образом, господство разделено, там
господствующей мыслью оказывается учение о
разделении властей, о котором говорят как о
«вечном законе»26. Вместе с тем, как показал
Маркс, в одном и том же государстве не могут
функционировать одновременно, бок о бок, две
различные суверенные власти. «Это —
нелепость — вроде квадратуры круга»27. По меткому
выражению Энгельса, разделение властей,
которое буржуазные деятели и юристы с
благоговением рассматривают как священный и
неприкосновенный принцип, «на самом деле есть не что
иное, как прозаическое деловое разделение
труда, примененное к государственному механизму
в целях упрощения и контроля»28.
Ковалевский, как, впрочем, и многие другие
русские государствоведы начала XX века, не
усматривает в этой системе наличие отдельных
властей. Он дифференцирует лишь функции
единой государственной власти — законодательные,
исполнительные, судебные29, считая основной
идеей разделения властей
буржуазно-либеральный принцип обособления законодательства от
исполнения и независимости суда от
администрации30.
Но анализируя соотношение правительства и
парламента, Ковалевский, исходя из присущего
ему преувеличения роли народного
представительства, из концепции «самоуправления
общества», говорит о возрастающем приоритете
парламента, о постепенном подчинении ему
исполнительной власти.
Так, в год принятия «русской конституции»—
новых основных законов Российской империи —
он в брошюре, входящей в библиотеку
самообразования, утверждает, что западные порядки
требуют от граждан самодеятельности; эта
самодеятельность выражается в том, что они
поручают руководство общими интересами наряду с
монархами «уполномоченным от провинций и
городов» (так Ковалевский, видимо, сообразуясь с
особенностями русской избирательной системы
тех лет, называет народных представителей).
«К этому и сводится, в конце концов, та система
78

самоуправления общества, происхождение,
развитие и современный характер которой нам
придется изучить, раз мы желаем дать посильный
ответ на вопрос: «что такое парламент?»31.
Идеализируя и упрощая картину управления
буржуазным государством, Ковалевский
утверждает, что при парламентской форме правления
исполнительная власть переходит фактически в
руки «комитета от палат», т. е. кабинета,
составленного из членов партии парламентского
большинства32, несущего солидарную ответственность
за свою деятельность перед народным
представительством33.
Разделение властей, таким образом,
прекращает свое существование. «Парламентарная
монархия по существу — это под верховенством
короля самоуправление народа через посредство
его представителей, поставляющих ему
одинаково и законодателей, и министров. Если
прибавить к этому, что народ участвует и в
судоговорении (присяжные заседатели. — Н. К. )... то
можно будет сказать, что народ участвует и в
осуществлении судебной власти»34.
Далее рисуется прямо-таки идиллическая
картина, которую Ковалевский, увы, совмещает с
приводившимися реалистическими
рассуждениями о фактическом господстве в буржуазном
государстве крупного капитала и землевладения.
Все три власти уже «фактически исходят от
народа», а монарх остается «только верховным
регулятором их деятельности»35.
Таков современный «так называемый
парламентаризм», являющийся результатом развития,
последним выражением той «системы
самоуправления общества», к которой постепенно
приближались сперва сословная, а затем
конституционная монархия36.
Но эти похвалы парламентарной монархии
уже не имели действительно прогрессивного
значения для русского общества; больше того,
объективно они могли только дезориентировать его
передовые силы, звать их назад от единственно
правильного, т. е. революционного, пути. Иного они
дать не могли.
79

В период деятельности первой
Государственной Думы (и в год выхода упоминавшейся
работы Ковалевского о парламенте) В. И. Ленин
писал: «У нас в России серьезная борьба идет
сейчас вовсе не из-за того, на каких уступках могли
бы сойтись Горемыкины37 и либеральная
буржуазия.. Борьба идет между народной массой,
которая не может жить при старых порядках, и
старой крепостническо-чиновничьей властью,
которая не может жить при действительно
конституционных порядках. Борьба идет не из-за того,
как следует правильно применять уроки
конституционализма, а из-за того, возможен ли
вообще конституционализм»38.
Не на эти уроки, «преподаваемые
Ковалевскими Горемыкиным», следует теперь устремлять
внимание народа. Надо заявлять полным
голосом все его требования, все его нужды, только
говоря всю горькую правду39.
Рассматривая вопросы государства и права,
Ковалевский обращается и к политико-правовому
положению личности в современном ему
государстве и отчасти в государствах прежних
исторических эпох.
Ученый критикует теорию естественных прав,
отвергает представление «о каких-то
прирожденных людям правах, которыми они пользовались
якобы в каком-то естественном состоянии»40.
«Всякая декларация неотъемлемых прав личности
может сделаться тормозом для дальнейшего
политического развития, если считать ее содержание
раз навсегда установленным»41.
Вместе с тем он высказывает принципиально
ошибочное утверждение о непрестанном
расширении сферы индивидуальной самодеятельности и
круга личных прав, якобы происходящем в
процессе «постепенной эволюции» государства42. Это
положение связано с концепцией Ковалевского о
первичности права и его приоритете перед
государством.
«Точка зрения, которая видит в праве, в
том числе и конституционном, одно создание
государства, очевидно, допускает возможность
полного упразднения индивидуальных гарантий в
80

интересах целого. Народное спасение, или
государственная необходимость, со времен древних
признавалось оправданием всякого произвола
правительства по отношению к подданным. В
таком оправдании отказывает государству
защищаемая нами точка зрения; она не допускает
противоречия между государством и правом и видит
в первом выполнителя требований последнего.
Государство не может поэтому в интересах
самосохранения упразднить личные права, так как
признание их является таким же требованием
общественной солидарности, как установление
самого факта государственного общежития»43.
И все же из трудов Ковалевского вытекает,
что такие «начала политической жизни», как
личная свобода, свободы слова и печати,
веротерпимость, а также неприкосновенность
собственности имеют революционное происхождение. Они
провозглашаются уже в XVII—XVIII
столетиях, но не только в трактатах (Ла Боэси,
Мильтон, Сидней, Локк), айв английских
законодательных актах 1648—1689 гг.44, т. е. в периоды
буржуазной революции и затем так называемой
«славной революции», т. е. переворота сверху,
пресекшего попытки восстановления абсолютизма.
«Но о равенстве политических прав, как и о
равенстве имуществ, мечтали пока одни только
утописты или вожаки всегда остававшихся в
меньшинстве политических партий» (здесь
Ковалевский упоминает Мора и, далее, Гаррингтона,
левеллеров, Лилберна). Принцип политического
равенства пробил себе дорогу тоже
революционным путем — в результате французской
революции, которой Ковалевский придавал, как
известно, огромное значение. Провозглашение этого
принципа составляет, по его мнению,
оригинальнейшую сторону французской революции45.
Само же «отвлеченное представление о
человеческом достоинстве вообще и о
неотчуждаемых правах личности» вырабатывается, по
Ковалевскому, отнюдь «е революционным путем, а в
результате эволюционного развития —
«постепенного распространения солидарности»46.
Однако этим не ограничивается противоречивость рас-
6 Заказ 4082
81

суждений ученого о человеческих правах. Здесь
же Ковалевский, ссылаясь на «Фауста» Гете,
обращается к идее прирожденных прав человека,
связывая появление этой идеи опять-таки с
развитием общественной солидарности47. И,
действительно, гетевский Мефистофель сетует на то, что
в жизни не осуществляются, нарушаются
«родные», естественные права человека48. Но
Ковалевский, в принципе выступающий против учения
естественно-правовой школы, в данном случае
никак не выражает своего отношения к этой
идее.
«... Современное государство, в отличие от
древнего, — пишет Ковалевский, — признает за
каждым из своих подданных рядом с полной
гражданской правоспособностью большую или
меньшую сумму публичных и политических
прав». Он ставит, далее, знак тождества между
признанием за гражданами политических прав и
их непосредственным участием в осуществлении
государственной власти. Это достигается, как в
конституционной монархии, так и в
представительной республике, «широким господством
начала самоуправления общества»: имеется в виду
деятельность парламента и органов местного
самоуправления49.
Вместе с тем Ковалевский не только
допускает возможность изъятий из системы
политических прав, но даже оправдывает и
поддерживает одно из этих изъятий. В 1914 году он в
отличие от кадетов все еще отвергает
целесообразность предоставления избирательных прав в
России женщинам, мотивируя это отсталостью
женской части населения, решения которой будут
определяться политическими настроениями
мужчин: «... при патриархальном строе
крестьянских семей нельзя рассчитывать на большую
независимость женской половины населения»50.
Как уже отмечалось, Ковалевский указывал,
что свободы граждан «правового государства»
не обеспечиваются материальными условиями и,
следовательно, носят формальный характер.
Вместе с тем он констатировал, что гарантией
признания и соблюдения прав личности служат
82

организация и деятельность определенных
государственных установлений. Сюда относятся:
1) обеспечение политических прав граждан
системой народного представительства и местного
самоуправления, создающее, якобы, возможность
участия граждан в решении общегосударственных
и местных вопросов; 2) судебная ответственность
как частных лиц, так и чиновников,
превышающих, хотя бы с добрыми намерениями, свои
законные полномочия; при этом особо
упоминается роль Верховного суда США как «стража
конституции»51. «Итак, средствами, с помощью
которых современное правовое государство
проводит в жизнь начало политического и
гражданского полноправия, являются, с одной стороны,
самоуправление — местное и общее, а с другой—
подчинение, одинаково администрации и
законодательства, судебному контролю»52.
Налицо явное противоречие с уже
приводившимися мыслями Ковалевского о классовом характере
органов власти буржуазного государства
(применительно к Англии).
В. И. Ленин резко критиковал «краснобаев
либерализма» (относя к ним и Ковалевского),
которые клянутся, что стоят за политическую
свободу, но не хотят понять, что этой свободы
никогда не добьется либеральное общество,
сложившееся в царской России, — общество, не
дающее отпора контрреволюционным
выступлениям самих же либералов53.
«Не может быть политической свободы в
России, пока нет в ней (или поскольку нет в ней)
массовой демократии, ясно понимающей всю
нерасчетливость, бессмысленность и гнусность
«виноградовского» либерализма «Русских
Ведомостей»54.
Но Ковалевскому не была все же чужда идея
социально-экономических прав. Так, еще в
середине 90-х годов он утверждает, что к правам,
которые обязано гарантировать современное
государство, относится и право на труд. Однако
гарантии этого права Ковалевский, как и другие
либералы и буржуазные демократы, сводит к
организации работ для безработных. Признание
б*
83

права на труд он усматривает еще в английском
законодательстве XVI века (предписание
королевы Елизаветы об устройстве рабочих домов для
нищих)55.
Субъективная сторона этой идеи
Ковалевского говорит о его личных душевных качествах,
о благородстве помыслов ученого, но не более
того. Здесь Ковалевский вступает в явное
разногласие с научными идеями Маркса,
высказанными более чем за 40 лет до этого, не
учитывает и исторические события,
предшествовавшие рассуждениям Маркса. Мы имеем в виду
труд основоположника научного коммунизма
«Классовая борьба во Франции с 1848 по
1850 г.», который, вероятно, был известен
русскому ученому, хотя бы ввиду его близкого
знакомства с Марксом; во всяком случае,
Ковалевский не мог не знать выраженные там идеи.
События же, о которых идет речь, заключались в
следующем. Первый проект республиканской
конституций, составленный во время
Французской революции 1848 г., но до июньского
восстания парижского пролетариата, признавал «право
всех граждан на труд и на призрение». После
подавления восстания этот текст был заменен
нарочито неопределенной, неясной формулой, которая
и вошла затем в конституцию: «Республика дол-
жна охранять личность гражданина, его семью,
религию, собственность, труд и сделать
доступным всякому образование, необходимое для
каждого человека. Она должна путем братской
помощи обеспечить существование нуждающимся
гражданам, подыскивая работу, соответствующую
их способностям, или же поддерживая тех,
которые не имеют родных и не в состоянии работать»56.
Маркс дал принципиальный анализ этих
событий и невозможности действительного
обеспечения права на труд в условиях
капиталистического строя. «Право на труд в буржуазном
смысле,— писал он, — есть бессмыслица, жалкое
благочестивое пожелание, но за правом на труд
кроется власть над капиталом, а за властью над
капиталом — присвоение средств производства,
подчинение их ассоциированному рабочему классу,
84

следовательно, уничтожение наемного труда,
капитала и их взаимоотношения. За «правом на
труд» стояло июньское восстание. Учредительное
собрание, которое фактически поставило
революционный пролетариат hors la loi, вне закона,
должно было принципиально выкинуть его формулу из
конституции, из этого закона законов, и предать
анафеме «право на труд»57.
Высказав пожелания о государственных
гарантиях права на труд, Ковалевский в
дальнейшем не развивает этой идеи.
Формально-юридические конструкции прав
граждан, видимо, в конце концов стали
вызывать у него сомнения. Уже незадолго до смерти,
в одной из своих последних работ, он отмечал,
что мировая война внесла существенные
изменения в «отношения государства к личности», что
происходит «расширение функций государства
на счет личности», что государственное
вмешательство подавляет «свободу личного
самоопределения». Ковалевский считает, что эти
изменения носят стойкий характер и сохранятся на
длительное время58.
Обратимся к рассуждениям Ковалевского о
соотношении между формой и
социально-политическим характером государства. «При всем
разнообразии существующих государственных форм
Западная Европа и Америка представляют нам
один общий тип так называемого правового
государства. Конституционная монархия и
представительная республика, все равно будут ли они
основаны на начале политической централизации,
или на начале федерализма, имеют между собой
целый ряд сходных черт, а эти черты, в свою
очередь, входят в одно общее понятие правового
государства»59.
Эта же идея выражена и в утверждении
Ковалевского о «заимствовании» опыта и
политических форм других стран при создании
государственных учреждений данной страны60.
Следует иметь в виду, что именно тогда уже
проявлялась рецепция ряда английских и
французских государственно-правовых институтов во
многих странах Западной Европы, северо-амери-
85

канских институтов — в странах Латинской
Америки.
Сравним эти мысли с положением Маркса о
сохранении однотипного общественного строя при
наличии в разных капиталистических странах
различных форм государственной организации.
«Современное общество» есть
капиталистическое общество, которое существует во всех
цивилизованных странах, более или менее
свободное от примеси средневековья, более или менее
видоизмененное особенностями исторического
развития каждой страны, более или менее
развитое. Напротив, «современное государство»
меняется с каждой государственной границей.
В прусско-германской империи оно совершенно
иное, чем в Швейцарии, в Англии совершенно
иное, чем в Соединенных Штатах»61. Это
сказано в «Критике Готской программы», которая
была написана в 1875 году, т. е. до появления
цитируемых рукописей Ковалевского (1883—
1887 гг. ), но впервые опубликована уже после их
появления, в 1891 году62. Содержание этой
работы Маркса не могло быть, по всей вероятности,
известно Ковалевскому в 80-х годах.
Здесь Ковалевский не говорит об
историческом социальном типе государства, но правильно
подчеркивает, что политическая форма,
применяемая в той или иной стране, не является
главным фактором, характеризующим данное
государство. В этом отношении его идеи не
противоречат идеям Маркса.
Ковалевский исходит из того, что социально-
политический характер государства, его
«политическое устройство» не следует смешивать с
государственными формами. Под политическим
устройством он понимает социальную
принадлежность государственной власти — «тот порядок,
при котором высшая власть над гражданами
сосредоточивается в руках одного или другого
сословия, или тех или других сословий, того или
другого класса, или тех или других классов». Во
всех этих случаях власть может осуществляться
как монархическим, так и республиканским
путем. Форма правления показывает, «кто управля-
86

ет от имени... этих классов или сословий...
наследственный правитель или избираемый»63. В
свою очередь та или иная структура государства
не связана непосредственно с определенным
политическим устройством. Принадлежит ли власть
народу или отдельной касте, сословию, классу,
государство в каждом из этих случаев может
быть как «политически-централизованным» (т. е.
унитарным. — Н. К. ), так и федеративным64.
Следовательно, политическая эволюция
государства не означает простой замены монархии
республикой. Развитие государства не может
быть сведено к торжеству республиканских
порядков над монархическими6 .
Больше того, сравнивая системы двух
буржуазно-демократических государств — английской
парламентарной монархии и американской
президентской республики, Ковалевский явно отдает
предпочтение первой. Правда, решающую роль в
данной оценке играет не тот или иной вариант
института главы государства (королева,
президент), а парламентская ответственность
кабинета66, но для сравнения с политической
системой США из крупнейших парламентарных
государств Европы избрана все же не
республиканская Франция, а монархическая Англия.
Но не только в этом проявляется
положительное отношение Ковалевского к
конституционно-монархическим порядкам. Он говорит
далее об идее «уравновешенной (разделением и
равновесием властей) демократической монархии»57,
развивающейся в идею господствующей, по его
мнению, на Западе «народной монархии»68, о
которой упоминалось в начале этой главы.
Упрочилась, добавляет Ковалевский, по мере
отступления религиозно-мистических обоснований
политической власти «идея служения государя
народу»; эта идея высказана еще Фридрихом II
(«я первый служитель государства»), признана
Руссо в его доктрине о правителях как народных
уполномоченных, выражена в конституциях тех
монархий, которые признают основанием власти
народную волю («король французов», «король
бельгийцев»)69.
87

В этих рассуждениях чувствуется идеализация
конституционной монархии, непонимание ее
связи с консервативными силами Западной Европы,
упорно отвергавшими республику. В
доказательство «народного» характера европейских
монархий Ковалевский приводит достаточно
сомнительные аргументы. Так, он ссылается на
республиканца Кастелара, который, «констатируя факт
привязанности испанского демоса к монархии»,
признает возможным развитие народовластия и
под эгидой короля70. Но в данном случае дело
обстояло иначе: этот консервативный деятель,
будучи президентом первой республики в
Испании, напуганный бурным движением масс того же
«демоса», заявил, что готов пожертвовать
своими принципами71. К «народным» монархиям
Ковалевский относит даже бисмарковскую
Германию в связи с введением в ней всеобщего
(мужского,— Н. К.) избирательного права. «Все
избирательные реформы, — добавляет он, —
агитируемые или проводимые в Англии, Бельгии,
Голландии, Австрии, более или менее
приближаются к тому же демократическому типу»72.
Ковалевский, вслед за Монтескье, Кантом,
Фихте, а. также Радищевым, связывает с
демократическим государственным строем мирные
начала внешней политики. Но в связи с этим он
уже идеализирует не конституционную
монархию, а современную ему
буржуазно-демократическую республику. «...Демократия гораздо
менее революционна, чем предшествовавшие ей
правительства... она более последовательна и
рассудительна: одним словом... она в большей мере,
чем аристократия или цезаризм, является
гарантией мира, одинаково внутреннего и внешнего»73.
Таким образом, сфера «замиренной среды»
распространяется одновременно как на внешнюю
политику, так и на классовые отношения
внутри страны.
Далее, отвергая ряд фактов из истории
древних демократий и первой французской
республики, Ковалевский обращается к столетнему
опыту США и Швейцарии, усматривая в их
международной политике «прочные гарантии мира»74-
88

Здесь явно игнорируются многократно
проводившиеся в Америке военные экспедиции против
индейцев, аннексия Техаса, агрессия против Мексики,
наконец, кровопролитная гражданская война
1861 —1865 годов, когда, хотя и прогрессивная,
цель сохранения федерации была достигнута
именно вооруженным путем.
Значительный интерес представляют
взгляды Ковалевского по вопросу о всемирном
объединении государств, о единой космополитической
организации человечества.
Определенную роль в формировании этих
взглядов, видимо, сыграли те
идейно-теоретические влияния, которым Ковалевский подвергался
еще в студенческие годы. Надо полагать, что он
был досконально знаком с планами
международного объединения, выдвигавшимися еще
Лейбницем, Пенном, Сен-Пьером, а также Кантом и Кон-
том. Большое влияние на Ковалевского оказали и
идеи Каченовского об общеевропейской
федерации.
Кант, будучи противником войн, в своем
трактате «К вечному миру» (1795 г.) разрабатывал
идею великого союза народов. По его мысли,
сперва между государствами должно быть
заключено предварительное соглашение, целью
которого является восстановление международного
доверия, открытие пути к вечному миру.
Окончательное же соглашение ведет к созданию союза
народов в виде федерации государств, но это не
всемирное государство, а добровольный союз
суверенных государств, исключающий возможность
войн.
«...Должен существовать особого рода союз,—
писал Кант,— который можно назвать союзом
мира и который отличался бы от мирного
договора тем, что последний стремится положить
конец лишь одной войне, тогда как первый — всем
войнам и навечно. Этот союз имеет целью не
приобретение власти государства, а
исключительно лишь поддержание и обеспечение свободы
каждого государства для него самого и в то же
время для других союзных государств, причем
это не создает для них необходимости... подчи-
8â

ниться публичным законам и их принуждению».
Такая федерация «должна постепенно охватить
все государства и привести таким образом к
вечному миру»75. Кант добавляет, что, если бы
какой-либо могущественный и просвещенный народ
мог образовать республику, по своей природе
тяготеющую к вечному миру, эта республика
явилась бы центром федеративного объединения
государств76.
Как справедливо отмечалось в нашей
историко-философской литературе, идеи Канта о
предотвращении войн и установлении вечного мира
не утратили своей гуманистической ценности
вплоть до наших дней, в условиях современной
борьбы за мир77. Тем более они сохраняли эту
ценность в период формирования взглядов
Ковалевского и в последующей его деятельности.
Возвращаясь к философским первоосновам
воззрений Ковалевского, отметим, что и Конт,
исходя из идеи единства человечества, взаимной
связи народов, выражал в общем передовые
взгляды в области международных отношений и
международного права. Он утверждал, что
прогресс распространяется на все человечество в
целом, а не на отдельные изолированные народы.
Все «социократии» (т. е. устанавливающиеся в
результате укрепления позитивизма справедливые
режимы, свободные от крайностей как
республиканского анархизма, так и аристократической
реакции) образуют на основе их свободного
сотрудничества всемирную республику в масштабах
всего земного шара. Свободное соглашение
социократии приведет к созданию постоянного
органа, предупреждающего и разрешающего
конфликты, содействующего сотрудничеству
народов. К тому же Конт призывал к ликвидации
колониального гнета, рассматривая его как
преступление, позорящее Запад. И эти взгляды при
всей их наивности и иллюзорности выражали
сочувствие идеям мира и равенства народов78.
Не оставался в стороне от подобных идей и
непосредственный учитель Ковалевского — Д. И.
Каченовский. Этот передовой для своего
времени ученый сочувствовал, стремлению итальян-
90

ского народа к национальной независимости и
воссоединению страны в единое государство79.
Одновременно, в 1863 году, он резко критикует
состав и государственное устройство
многонациональной Австрийской империи, где народности
«перепутаны», например в Венгерском
королевстве— мадьяры, словаки, хорваты, румыны,
немцы80. Здесь есть некоторое сходство с
мыслями, высказанными за 15 лет до этого Энгельсом:
«Лоскутная, составленная из унаследованных и
наворованных клочков, австрийская монархия,
эта организованная путаница из десятка языков
и наций... бессистемное нагромождение самых
противоречивых обычаев и законов...»81. Но в
отличие от Энгельса, который предвидит распад
империи, Каченовский отрицает возможность
создания вместо нее отдельных национальных
государств и усматривает выход в образовании
федерации по швейцарскому образцу82.
Каченовский находит даже в системе
современного ему правоведения особую отрасль,
сложившуюся «около того времени, когда публицисты
начали вникать в природу европейских
учреждений, т. е. с половины XVIII столетия» (видимо,
имеются в виду французские просветители),—
союзное или федеративное право, стоящее как бы
посередине между государственным и
международным правом83.
Каченовский различает союз государств и
союзное государство, т. е. конфедерацию и
федерацию: в первом случае — политическое
объединение независимых государств в целях
организации «внутренней безопасности и внешней
защиты», во втором — «органическое целое»,
неразрывно связанное основными законами и
учреждениями. Ссылаясь на исторический опыт
Германии и Швейцарии, Каченовский
утверждает, что «органическое соединение составляет
предмет задушевных помыслов и желаний» для
наций, расчлененных в процессе исторического раз"
вития или утративших независимость в резуль*
тате завоевания; сюда относятся скандинавские,
славянские и другие народы84. Эти мысли
высказаны в 1862 году, когда общегерманского госу-
91

дарства еще не существовало- и, следовательно,
ссылка на эту страну могла быть связана
только с материалами национально-объединительного
движения. Все славянские народы,
находившиеся за пределами России, состояли под
иноземной властью — Пруссии, Австрии, Турции; в
самой же царской России проводилась политика
угнетения польского народа, отвергались особые
национальные качества украинцев и белорусов.
Но Каченовский идет и дальше, выдвигая
идею общеевропейской федерации: «...наступит
время, когда она приобретет практический смысл
для всего христианского мира и послужит
могущественным орудием прогресса»85. В интересах
законности, порядка, спокойствия и совместного
развития человечества народы должны
образовать политическую систему и признать над собой,
по общему согласию, господство определенных
начал нрава86. В дальнейшем, следуя своей
излюбленной концепции о преобразующей и
созидательной роли международного права,
Каченовский говорит о приближении всемирного
объединения человечества: основные идеи Лорана о
солидарности человечества «входят в общее
сознание»; появление новых средств сообщений и
сношений (железные дороги, телеграф, пароходство)
усиливает возможности такого объединения.
«Когда и какими именно способами устроится
прочный мир между народами, сказать трудно,
но едва ли есть поводы сомневаться, что
развитие гражданственности должно завершиться
общечеловеческим союзом»87. Добавим, что
незадолго до этого Каченовский утверждал, что
«благодаря развитию сношений» Европа уже теперь
все «более и более сливается в одно общество»83.
Это было сказано в период кровопролитных войн,
происходивших именно в Европе, при активном
участии Франции, Австрии, итальянских
государств, в условиях назревавшего кризиса по
вопросу о Шлезвиг-Гольштейне (Пруссия и
Австрия против Дании)!
Такова концепция федерального (или конфе-
дерального)права по Каченовскому. Она,
конечно, была хорошо известна его ученику.
92

Но дело не только в тех теоретических
конструкциях, влиянию которых Ковалевский
подвергался еще в молодости. Вопрос об объединении
человечества возникал и в процессе его личной
деятельности — в связи с его научными
изысканиями в области экономики, истории, социологии,
в итоге его личного гуманизма, стремления ко
всеобщему миру.
Сама же идея всемирного объединения
человечества вытекает у Ковалевского из его
идеалистической концепции общественной
солидарности и замиренной среды. При этом он придает
большое значение появлению всемирных
религий89, видимо, рассматривая буддизм,
христианство, ислам как первичные факторы,
вырабатывающие единообразные (но опять-таки
идеалистические!) взгляды среди различных народов. Но
здесь выдающемуся историку следовало бы
вспомнить и о том разъединении людей, которое
порождала религиозная нетерпимость, вызываемые
ею преследования, погромы, военные действия,
ее связь с расизмом и национализмом.
Ковалевский обращается и к роли
экономического фактора — все возрастающего
международного торгового обмена90. Тогда же им
высказывается и мысль о том, что создание мировой
системы хозяйства, экономическое объединение
потребуют и политического объединения: «...не нужно
быть пророком, чтобы предсказывать
наступление мирового хозяйства, которое пойдет
самостоятельным путем развития и едва ли в состоянии
будет помириться с существующей общественной
организацией»91. По мере перерастания народного
хозяйства из замкнутого в мировое возрастает и
заинтересованность народов в возможности
свободного обмена, а потому они настроены как
против открытых нарушений мира, так и против
различных форм экономической дискриминации
на международном рынке92. Таким образом,
экономические интересы всех стран связаны с
борьбой за мир и соблюдением равноправия народов.
Взгляды Ковалевского по вопросу о
всемирной организации человечества изложены, прежде
всего, в статье «Прогресс».
93

«Рост государственных порядков, — пишет
Ковалевский,—наглядно выступает в
ускорившемся за последнее столетие развитии федерации или
союзных государств». Этот порядок, как
отмечали еще Монтескье и Руссо, позволяет
соединить выгоды автономии малых государств с
масштабами объединенной территории и
многочисленностью населения, обеспечивающими
обороноспособность союзного государства93. Здесь
имеются в виду: 1) высказывания Монтескье о
гибели хананеян, разделенных на небольшие
монархии, не заключивших союза и не
защищавшихся общими силами, и о преимуществах
централизованных федераций (Швейцария,
тогдашняя Голландия) перед децентрализованными
(Римско-Германская империя, по
терминологии Монтескье — «федеративная республика»)94;
2) мысль Руссо о наделении малых государств
путем объединения силой, достаточной для того,
чтобы они могли противостоять большим государствам
(древнегреческие города против персидских
завоевателей, Швейцария и Голландия против
Австрии)95.
Идея международного союза, как правильно
утверждает Ковалевский, складывается еще в
средние века; она развивается вплоть до начала
XX столетия96.
Перечисляя объединения, выражавшие идею
международного союза, Ковалевский начинает с
папства и Священной Римской империи; с
падением империи «забота о педдержании
международного согласия и мира пала на союзы великих
держав». Развиваемые далее Ковалевским мысли
наивны. К союзам, на которые возлагалась эта
забота, относятся... Священный Союз,
антирусская коалиция времен Крымской войны,
тройственный союз Германии, Австро-Венгрии и
Италии, которому противостоит тройственное
соглашение царской России, Франции и Англии97.
Эти военнонполитические блоки действительно
являются международными организациями, но с
ними немыслимо связать упомянутую заботу о
мире! Не меняет дела и приводимое там же
упоминание об объединении германских государств
94

вокруг Пруссии98, завершившееся, как известно,
в результате нескольких войн.
Ковалевский очень широко трактует понятие
федерации—от Австрии, которая тогда даже
юридически не рассматривалась как
федеративное государство, до предполагаемого им в
будущем всемирного объединения государств.
Имперское правительство Цислейтании (т. е.
австрийской половины Австро-Венгрии) он
называет федеральным правительством, видимо,
исходя из некоторой автономии, предоставленной
областям, входившим в ее состав". В этом
отношении Ковалевский солидаризируется с
Лохвицким, который тоже считал Австрию (в состав
которой тогда непосредственно входила и Венгрия)
«скорее федерацией», чем унитарным
государством100. Подобная трактовка лоскутной монархии,
построенной на угнетении и натравливании друг
на друга ряда народов, конечно, не может быть
признана правильной; она извращала фактическое
положение дел.
Говоря о перспективах будущего объединения
государств, Ковалевский допускает возможность
создания европейской федерации, но только «в
смысле простого соглашения между
самостоятельными государствами Европы» без общего
центрального правительства101. Таким образом, здесь
фактически речь идет о конфедерации.
Но и эта мысль в период империализма, в
условиях разделения всех шести европейских
великих держав на два противостоящих друг·
другу военно-политических блока носила
искусственный характер. Добавим, что тут делается шаг
назад от Конта, осуждавшего колониализм.
Ковалевский приписывает европейскому союзу
мировую объединительную роль в силу
охвата этим союзом и колоний европейских
государств, видимо, остающихся в зависимом
состоянии102.
В дальнейших неясных высказываниях
Ковалевского о положении крупных независимых
внеевропейских государств чувствуется шаткость
приводимой аргументации, которую, видимо, он
и сам сознает .
95

На пути к созданию мирового союза
государств, порождаемого, по Ковалевскому, ростом
общественной солидарности, он видит препятствие
в «противопоставлении бедности и богатства»,
«розни между имущими и неимущими»104, т. е.
в классовых противоречиях внутри самих же
объединяющихся стран.
Выход Ковалевский усматривает, с одной
стороны, в ослаблении этой розни, в «торжестве
солидарности внутри государства», т. е.
установлении классового мира. Но, с другой стороны,
необходимым условием установления солидарности
в международных отношениях он считает
«упразднение монополий, созданных в среде между·*
народного обмена завоеванием, колониальной
политикой, протекторатами и разграничением сфер
влияния», т. е. все же отказ от колониализма103.
Международный союз, по мысли
Ковалевского, не образует единого мирового государства.
Его составят автономные государства,
побуждаемые к этому хозяйственными связями,
заинтересованные в сохранении мира. Внутри этих
государств должна осуществляться свобода
самоопределения народов. Это будет «постоянное согласие
и взаимное содействие в мировом хозяйстве
самостоятельных государств и их союзов». К нему
должна привести эволюция человечества,
представляющая собой постепенное расширение «тесной
замиренной среды» — от рода и племени до
современных государств. Образование единого
международного союза будет «завершением всего
процесса развития и конечным упрочением идеи
единства человеческого рода»106. Такова, в основных
чертах, концепция всемирной конфедерации,
защищаемая Ковалевским. Это по всем признакам
именно конфедерация (постоянный союз государств),
а не федерация (союзное государство), несмотря
даже на терминологию, применяемую здесь самим
ученым.
[Мировая война серьезно подорвала веру
Ковалевского в возможность всемирного
объединения государств. Ковалевский видел причину этой
войны в империализме, под которым он понимал
стремление к мировому господству, приведшее к
96

столкновению захватнических тенденций
основных воюющих держав — Германии и Англии107.
Однако Ковалевский был далек от подлинно
научного анализа империализма как
капитализма на монополистической стадии его развития.
Сама же по себе война вызывала у
Ковалевского, как у убежденного пацифиста, в целом
отрицательное отношение/ После описания
будущего передела мира, намечаемого, хотя и
по-разному, воюющими сторонами, ученый заявляет:
«Но, скажут мне, неужели все это
кровопролитие, это жертвоприношение миллионов людей,
истребление миллиардов ценностей, упадок
земледелия и промышленности, сокращение
обмена, огрубение нравов и развитие
человеконенавистничества будет куплено
достаточно дорогой ценой, если к России,
Франции и Дании прирезаны будут некоторые земли,
Англия получит немецкие колонии, Сербия,
Польша, Чехия 'округлятся или будут призваны к
самостоятельному политическому существованию?
Откровенно говоря, я этого не думаю. Поэтому-
то я и являюсь систематическим противником
пойны, что ничто, по моему мнению, не может
возместить миллионов жизней, скошенных к тому
же в том возрасте, в котором человек призван к
особенно производительному труду. К чему
ведет гибель молодых поколений, как не к
остановке поступательного роста человечества! И когда
мне рисуют картину будущего расцвета наук и
искусств как необходимого следствия войны, я
молчу и только пожимаю плечами»108.
Ковалевский приходит к выводу, что создание
европейской федерации, идея которой возникла
незадолго до войны, теперь стало невозможным
в силу резкого обострения межгосударственных,
межнациональных противоречий, вызванного
войной109.
Заканчивая нашу работу об этом сложном,
противоречивом, но несомненно выдающемся человеке,
внесшем значительный вклад в историю
общественно-политической мысли, мы можем повторить
за его великим другом К. А. Тимирязевым:
«Память Максима Ковалевского не боится правды»110.

ПРИМЕЧАНИЯ
ГЛАВА I
1 См.: Ковалевский М. Мое научное и
литературное скитальчество. — Русская мысль, 1895, кн. 1, с. 61
(вторая пагинация). Приведенные здесь данные о предках
и родителях ученого см. в следующих источниках:
Ковалевский Е. Черты из жизни Максима Максимовича
по семейным и личным воспоминаниям.—В сб.: M. М.
Ковалевский, ученый, государственный и общественный
деятель и гражданин, Пг., 1917, с. 5—7 и дальше;
Фатеев А. Максим Ковалевский (к годовщине смерти). X., 1917,
с. 5-19.
2 См.: Ковалевский М. Мое научное и
литературное скитальчество, с. 63.
3 Там же, с. 63—64.
4 См.: Ковалевский Е. Указ. соч., с. 16.
5 См.: Ковалевский М. Мое научное и
литературное скитальчество, с. 71—73. См. также: К о н ю-
ш а я Р. П. Карл Маркс и революционная Россия. М„ 1975,
с. 144.
6 См.: Янжул И. И. Воспоминания о пережитом
и виденном в 1864—1909 гг. Вып. I.—СПб., 1910,
с. 137.
7 См.: Ковалевский М. Две жизни.—Вестник
Европы, 1909, кн. 7, с. 19; см. также: Конюшая Р. П.
Указ. соч., с. 145.
8 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 34, с. 277.
9 См. там же, с. 323.
10 Ковалевский М. Две жизни, с 22.
11 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 34, с. 185.
См. также: Конюшая Р. П. Указ. соч., с. 146.
12 Тимирязев К. А. Памяти друга* Соч., т. VIII.
М., 1939, с. 327.
13 См.: Соколов К. M. М. Ковалевский как
учитель конституционного права.— В сб.: M. М. Ковалевский,
ученый, государственный и общественный деятель и
гражданин, с. 233.
14 Ковалевский М. Кризис в западных
конституциях.—Вестник Европы, 1886, кн. 5, с. 161.
15 Богданович А. В. Три последних самодержца.
Дневник. М.-Л., 1924, с. 69.
16 См.: Тимирязев К. А. Указ. соч., с. 328.
17 См.: Щ е τ и н и н Б. Α. Μ. М. Ковалевский и Мос-
98

ковский университет 80-х годов.—Исторический вестник.
1916, май, с. 483.
18 См.: Тургенев И. С. Поли. собр. соч. и писем в
28 томах. Письма в 13 томах, т. XIII, кн. 1. Л., 1968,
с. 229, 376; кн. 2. Л., 1968, с. 15.
19 Там же, т. ХШ, кн. 2, с. 93.
20 См.: Ковалевский М. Московский университет
в конце 70-х и начале 80-х годов прошлого века (личные
воспоминания).—Вестник Европы, 1910, кн. 5, с. 208.
21 См.: Толстой Л. Н. Поли. собр. соч., т. 83. М.,
1938, с. 463.
22 См.: Ти м и ρ я з е в К. А. Указ. соч., с. 332.
23 Ковалевский Е. Указ. соч., с. 27; Косвен М.
Предисловие.—В кн.: Ко валевский М. Очерк
происхождения и развития семьи и собственности.— М., 1939,
с. 4-5.
24 Тимирязев К. А. Указ, соч., с. 335—336.
«Арлекин»—меткая характеристика внешнего облика министра
просвещения реакционера Делянова. Мария Федоровна—
императрица, жена Александра III.
25 Ковалевский М. Мое научное и литературное
скитальчество, с. 63.
26 Ковалевский М. Закон и обычай на Кавказе,
т. I. М., 1890, с. VII.
27 См. об этом: Энциклопедический словарь Гранат,
7-е изд., т. 24, с. 395.
28 См.: Ковалевский M. М. Экономический рост
Европы до возникновения капиталистического хозяйства,
т. I. М., 1898, с. V.
29 См.: Чехов А. П. Поли. собр. соч. и писем,
т. XVII. М., 1949, с. 460.
30 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 7, с. 475.
31 См.: Ковалевский М. О задачах школы
общественных наук (речь, произнесенная в Парижской высшей
русской школе общественных наук при возобновлении
занятий в 1902 г.).— Вестник воспитания, 1903, № 6, с. 1, 3.
32 Там же, с. 16—17.
33 См,: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 7, с. 107—
116, с. 475-476.
34 Подобные утверждения мы встречаем у ряда
западных и эмигрантских авторов. См.: Heckep J. F. Russian
Sociology. London, 1915, p. 269. Gourvitch G. La sociologie
aux XX siècle, v. II, 1947, p. 686—688. Тимашев H. С.
Введение в историю социологии, Лондон, 1947, с. 442.
35 См.: Сафронов Б. Г. M. М. Ковалевский как
социолог. М., 1960, гл. II; К а з а к о в А. П. Теория
прогресса в русской социологии конца XIX века (П. Л.
Лавров, Н. К. Михайловский, M. М. Ковалевский). Л., 1969,
с. 99.
36 См.: Фатеев А. Указ. соч., с. 4—5.
37 См.: Ковалевский М. Действительная природа
Государственной Думы. X., 1905, с. 11—15.
38 См. след. работы Ковалевского M. М.: Общее
конституционное право. СПб., 1908; Конституционное право.
СПб., 1909; Общее учение о государстве. СПб., 1909; Ис-
7*
99

тория политических учений нового времени. СПб., 1910;
Демократия и ее политическая доктрина. СПб., 1913. См.
также: Ковалевский Е. Указ. соч., с. 38;
Ивановский И. A. M. М. Ковалевский в Петроградском
университете (1906—1916 гг.).—В сб.: M. М. Ковалевский,
ученый, государственный и общественный деятель и гражданин,
с. 110; Санкт-Петербургские высшие женские
(Бестужевские) курсы, 1878—1918.—Сб. статей, 2-е изд., испр. и
доп. Л., 1973, с. 158.
39 См.: Ковалевский М. Социология, т. I. СПб.,
1910, с. IX.
40 См.: Материалы для биографического словаря
действительных членов Императорской Академии Наук,
ч. II. Пг., 1917, с. 316.
41 См.: Толстой Л. Н. Поли. собр. соч., т. 56. М„
1937, с. 481; т. 78. М., 1956, с. 74.
42 С а φ ρ о н о в Б. Г. Указ. соч., с. 173.
43 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 175.
44 Л е н и н В. И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 80.
45 См. там же, с. 181.
46 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 22, с. 245*
47 Поэтому нет оснований утверждать, как это делает
С. С. Лукичев, что будто бы В. И. Ленин называл
Ковалевского во второй период его жизни «знатным чиновником
царской монархии» (см.: Лукичев С. С. Политические и
методологические позиции Μ. М. Ковалевского. — Ученые
записки Томского государственного университета им.
В. В. Куйбышева, 1957, № 33. Юридические науки, с. 208).
На самом деле В. И. Ленин пишет о тех переговорах об
обмене пленными, которые вели с немецким
правительством при помощи царского правительства «богатые люди,
вроде либерального профессора Ковалевского», имевшие
«связи» со «знатными чиновниками царской монархии»
(Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 31, с. 224).
48 См.: Витте СЮ. Воспоминания, т. 3. М., 1960,
с. 305.
49 Ш е в ы ρ и н В М. Предисловие к воспоминаниям
Μ. М. Ковалевского.—История СССР, 1969, № 4, с. 60.
50 См. там же.
51 См. там же, с. 61.
52 Г у ρ е в и ч П. В. Максим Максимович
Ковалевский.—Правоведение, 1971, № 5, с. 130. Но нельзя
согласиться с замечанием этого автора, что заявление
Ковалевского можно объяснить «личной неприязнью к диктатору»
(если иметь в виду только эту причину). Личная
неприязнь, конечно, была, но отрицательная оценка политики
Столыпина вытекала из взглядов Ковалевского.
53 См.: Ковалевский М. Обзор русской
литературы по государствоведению за 1909 год.—Вестник
Европы, 1909, кн. 12, с 855.
54 См.: Ковалевский M. М. Моя жизнь, тетрадь
XXII.—История СССР, 1969, № 4, с. 70.
55 См.: Кони А. Ф. Моя Гефсиманская ночь.—
Собр соч. в восьми томах. Т. 2. М., 1966, с. 360, 362,
364, 374, 376.
J00

58 Ш е в ы ρ и н Β. M. Указ. соч., с. 61.
57 См.: Партия демократических реформ. Программа.
СПб., (1905), с. 2; Партия демократических реформ
(народного благоденствия).— М. (без указания года), с. 1. В
современных источниках см.: Черменский Е. Д.
Буржуазия и царизм в первой русской революции, 2-е изд., пере-
раб. и доп. М., 1970, с. 175.
58 См.: Ковалевский M. М. Моя жизнь, тетрадь
XXII, с. 65.
59 См.: История государства и права СССР, ч. I. М.,
1972, с. 583-584.
60 См.: Первая Государственная Дума. Алфавитный
список и подробные биографии и характеристики членов
Государственной Думы. М., 1906, с. 45. (Земельный ценз
в Харьковском уезде составлял 150 десятин.)
61 См.:Члены 1-й Государственной Думы. М., 1906,
с. 68; Партия демократических реформ. Речи членов
партии в первой Государственной Думе. СПб., 1907, с. III.
62 См.: Партия демократических реформ. Речи членов
партии в первой Государственной Думе, с. III и след.
63 См.: Энциклопедический словарь Гранат, 7-е изд.,
т. 24, с. 396.
64 См.: Кони Α. Φ. M. М. Ковалевский в
Государственном Совете.—В сб.: M. М. Ковалевский, ученый,
государственный и общественный деятель и гражданин, с.
71—75.
ГЛАВА II
1 Ковалевский М. Социология, т. I, с. 10.
Здесь, видимо, имеются в виду слова духа,
обращенные к Фаусту: «Ты близок лишь тому, кого ты
постигаешь...» (Гете. Фауст, пер. Н. А. Холодковского.— Собр.
соч. в тринадцати томах, т. V. М., 1947, с. 66).
2 Ковалевский М. Мое научное и литературное
скитальчество, с. 63. «Ecraser l'infâme» — раздавить
гадину— лозунг Вольтера, направленный против католической
церкви.
3 Ковалевский M. М. Моя жизнь, гл. I.
Университет.—История и историки. Историографический
ежегодник за 1973 г. М., 1975. с. 276.
4 См. там же, с. 273; Ковалевский М. Мое
научное и литературное скитальчество, с. 65.
5 Ковалевский M. М. Моя жизнь, гл. I, с. 269.
6 Ковалевский М. Мое научное и литературное
скитальчество, с. 67.
7 См. там же, с. 65.
8 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 174.
9 См. там же, с. 361.
10 См.: Сафронов Б. Г. Указ. соч., с. 59—60.
11 См.: Ковалевский М.
Сравнительно-историческое правоведение и его отношение к социологии. Методы
сравнительного изучения права.—Сборник по общественно-
юридическим наукам, вып. I, под ред. Ю. С, Гамбарова.
101

СПб., 1899, с. 28—29; Современные французские
социологи.—Вестник Европы, 1913, кн. 7, с. 340.
12 См.: Ковалевский М. Социология, т. I, с. V.
13 Ковалевский М.' Сравнительно-историческое
правоведение и его отношение к социологии, с. 8—9; см.
также: Ковалевский М. Социология и
сравнительная история права.—Вестник воспитания, 1902, № 2, с. 40.
14 Ковалевский М. Социология и сравнительная
история права, с. 63; Ковалевский M. М.
Современные социологи. СПб., 1905, с. VII.
15 Ковалевский М. Социология, т. I, с. 6.
16 См.: Ковалевский M. М. Происхождение семьи,
рода, племени, собственности, государства и религии.— В кн.:
Итоги науки в теории и практике, т. X. М., 1914, с# 9—10.
17 Ковалевский М. Социология, т. I, с. VII.
18 См. там же, с. 301.
19 См.: Ковалевский М. Социология, т. II. СПб.,
1910, с. I.
20 Ковалевский М. Очерк происхождения и
развития семьи и собственности. М., 1939, с. 18.
21 Ковалевский М. Социология, т. I, с. 8.
22. См. там же, с. 26—27.
23 С a φ ρ о н о в Б. Г. Указ. соч., с. 43—44;
Казаков А. П. Указ. соч., с. 99—100.
24 Ковалевский М. Две жизни, с. 21.
25 Цит. по: С a φ ρ о н о в Б. Г. Указ. соч., с. 73—74.
26 Ковальская Ε. Н. (Автобиография).—
Энциклопедический словарь Гранат, 7-е изд., т. 40, с. 191 (вторая
пагинация).
27 См.: Казаков А. П. Указ. соч., с. 99, 114.
28 См.: Ковалевский М. Мое научное и
литературное скитальчество, с. 65.
29 Г у ρ е в и ч П. В. Указ. соч., с. 129.
30 См.: Ковалевский М. Две. жизни, с. 19.
31 См.: Сафронов Б. Г. Указ соч., с. 86.
32 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 36, с. 147.
33 См.: Казаков А. П. Указ. соч., с. 102—103.
34 См.: Покровский В. С.
Социально-политические и правовые взгляды Μ. М. Ковалевского.—Сов.
государство и право, 1957, № 4, с. 95.
35 См.: Ковалевский М. Современные социологи,
с. XV, 239-240, 242-243.
36 См.: Гуревич П. В. Указ. соч., с. 128—129.
Впрочем, здесь приведен, может быть, и недостаточно
точный пересказ устного изложения устного же спора между
Ковалевским и Марксом.
37 См.: Казаков А. П. Указ. соч., с. 101, 104—105.
38 См.: Ковалевский М. Очерк происхождения и
развития семьи и собственности, с. 18—19.
39 Ковалевский М. Социология, т. I, с. 57.
40 Ковалевский М. Современные французские
социологии, с. 340.
41 См.: Монтескье Ш. Избранные произведения.
М., 1955, с. 163.
42 Ковалевский М. Социология, т. II, с. 90»
102

43 Ковалевский M. Современные французские
социологи, с. 351—352.
44 Ковалевский М. Социология, т. II, с. 28.
45 Ковалевский М. Сравнительно-историческое
правоведение и его отношение к социологии, с. 3.
46 См.: Ковалевский М.
Сравнительно-историческое правоведение и его отношение к социологии, с. 4;
Ковалевский М. Социология и сравнительная
история права, с. 36.
47 См.: Ковалевский М. Общее учение о
государстве.—СПб., 1909, с. 47.
48 Там же, с. 6.
49 См.: Монтескье Ш. Избранные произведения,
с. 168. Напомним, что французский просветитель не
проводил четкого разграничения между законами
юридическими и законами социологическими.
50 Ковалевский М. Социология, т. I, с. 66
61 Там же, с. 115.
52 См.: Ковалевский М. Современные социологи,
с. XII.
53 См.: Токарев С. А. Религия в истории народов
мира. 2-е изд., испр. и доп. М., 1965, гл. 24.
54 См.: Ковалевский М. Современные социологи,
с. XII.
Б5 См.: Ковалевский M. М. Экономический рост
Европы до возникновения капиталистического хозяйства,
т. I, с. VII.
Бв Ковалевский M. М. Развитие народного
хозяйства в Западной Европе. СПб., 1899, с. 2.
67 См.: Ковалевский М. Социология и
сравнительная история права, с. 39.
58 См.: Ковалевский М. Социология, т. I, с. VII.
59 Ковалевский М. Современные социологи,
с. VIII.
60 Там же, с. XIV.
61 См.: Ковалевский M Прогресс. — Вестник
Европы, 1912, кн. 2, с. 226—227.
62 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 137.
63 Там же.
64 Ковалевский М. Сравнительно-историческое
правоведение и его отношение к социологии, с. 1.
65 См.: Покровский В. С. Социально-политические
и правовые взгляды M. М. Ковалевского, с. 95.
66 См.: Сафронов Б. Г. Указ. соч., с. 167,
193^-194.
67 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 86.
68 Ковалевский М. Очерк происхождения семьи и
собственности, с. 18.
69 Ковалевский М. Современные социологи, с. 86.
70 Ковалевский М. Очерк происхождения и
развития семьи и собственности, с. 19.
71 Там же, с. 18.
72 Ковалевский М. Прогресс, с. 260.
73 См.: Ковалевский М. Происхождение
современной демократии, Т. I. М., 1895, с. V—VI.
103

ГЛАВА III
1 См. об этом: Ковалевский М. М. (биография).—
Энциклопедический словарь Гранат, 7-е изд., т. 24, с. 397.
2 См.: Фатеев А. Указ. соч., с. 45.
3 Ко валевский М. Общинное землевладение,
причины, ход и последствия его разложения, ч. I, «Общинное
землевладение в колониях и влияние поземельной политики
на его разложение». М., 1879.
4 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 45, с 154.
5 См. там же, с. 153—226, 518-519.
6 См. там же, с. 519. В 1974 г. на базе философского
факультета Вестфальского университета в Мюнстере
вышло объемистое (в двух частях) исследование, где
сравнивается анализ истории общинного землевладения в трудах
Маркса и Ковалевского.— Harstick Hans — Peter,
Vergleichende Studien zur Geschichte des Grundeigentums im Nach-
lass von Karl Marx — Exzerpte aus M. M. Kovalevskij:
Obscinnoe zefnlewladenie (1879). Несмотря на подробный
и по-своему добросовестный характер изложения, в книге
явно переоценивается «влияние» Ковалевского на Маркса,
Правда, Харштик приводит некоторые замечания Маркса к
тексту Ковалевского, но критический характер этих
замечаний полностью им не воспринят.
7 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 61—62.
8 Там же, с. 139.
9 См. там же, с. 139—141.
10 См.: Тарле Е. В. Соч. в 12-ти т., т. II. М., 1957,
с. 221.
11 См. там же, т. I. М., 1957, с. 165.
12 См. там же, т. XII. М., 1962, с. 104.
13 См. там же, т. IV. М., 1958, с. 19-20, 166.
14 См. там же, т. II, с. 197; т. XI. М., 1961, с. 394.
15 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 1, с. 137.
16 См.: Ковалевский М. Происхождение
современной демократии, т. I, с. VII.
17 См.: Ковалевский M. М. Экономический рост
Европы до возникновения капиталистического хозяйства,
т. I, с. XXXI-XXXII.
18 См.: Ковалевский М. От прямого
народоправства к представительному и от патриархальной монархии к
парламентаризму. Рост государства и его отражение в
истории политических учений, т. I, II, III. М., -1906.
19 Там же, т. I, с. III.
20 Там же, с. V.
21 См.: Сафронов Б. Г. Указ. соч., с. 251—252.
22 См.: Ковалевский М. Общинное
землевладение, причины, ход и последствия его разложения, ч. I,
с. I, IV.
23 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 350.
24 См.: Пятую часть трактата, главным образом,
теоремы 2, 10, 17; Спиноза Б. Избр. произв. в двух томах,
т. I. М., 1957, с. 592, 597—599, 601.
25 Этика, ч. 1, теорема I (там же, с. 363).
26 M а ρ к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч.. т. 34, с. 287.
104

27 См.: Сафронов Б. Г. Указ. соч., с. 257.
28 Ковалевский М. Историко-сравнительный
метод в юриспруденции и приемы изучения истории права.
М., 1880, с. 22.
29 Ковалевский М. Очерк происхождения и
развития семьи и собственности, с. 18.
30 Ковалевский M. М. Дмитрий Андреевич
Дриль. — В кн.: Д. А. Дриль как ученый и общественный
деятель. СПб., 1911, с. 4.
31 Ковалевский М. Современный обычай и
древний закон, т. I. М., 1886, с. V.
32 M а ρ к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч., τ 38, с. 96.
33 См.: там же, т. 21, с. 23—25, 28.
34 M а ρ к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 22, с. 225.
35 Ковалевский М. Социология и сравнительная
история права, с. 33.
36 См.: Ковалевский М.
Сравнительно-историческое правоведение и его отношение к социологии, с. 9.
37 См.: Ковалевский M. М. Дмитрий Андреевич
Дриль, с. 4—5.
38 См.: Ковалевский M. М. Общий ход развития
политической мысли во второй половине XIX века. СПб.,
1905, с 1.
39 Ковалевский М. Сравнительно-историческое
правоведение и его отношение к социологии, с. 10.
40 См.: Ковалевский М. Историко-сравнительный
метод в юриспруденции, с. 69—70.
41 См.: Ковалевский М. Социология, т. I, с. 70.
42 Ковалевский М. Сравнительно-историческое
правоведение и его отношение к социологии, с. 11; см.
также: Ковалевский М. Современный обычай и древний
закон, т. I, с. 66—67.
43 См г Ковалевский М. Первобытное право, вып.
1, «Род». М., 1886, с. 3-5.
44 См.: Ковалевский М. Взаимоотношение
свободы и общественной солидарности. — В сб. статей:
Интеллигенция в России. СПб., 1910, с. 78.
45 Ковалевский М. Современные социологи, с. VI.
46 Ковалевский M. М. Общее учение о
государстве, с. 3.
47 См.: Ковалевский M. М. Происхождение семьи,
рода, племени, собственности, государства и религии, с. 138.
48 Ковалевский M. М. Общее учение о
государстве, с. 113.
49 См.: Ковалевский М. Социология, т. II, с.
214—215. Ковалевский М. Происхождение семьи,
рода, племени, собственности, государства и религии, с. 148.
50 См.: Ковалевский М. Социология и
сравнительная история права, с. 38.
51 См.: Ковалевский М. Социология, т. II, с. 215;
Ковалевский М. Происхождение семьи, рода, племени,
собственности, государства и религии, с. 149.
52 См.: Ковалевский М. Прогресс, с. 238. О
взглядах названных философов см.: История философии, т. I. М.,
1957, с. 312—316; История политических учений, под ред.
105

С. Φ. Кечекьяна и Г. И. Федькина, 2-е изд М., 1960, с.
199—200.
53 См.: Ковалевский М. Прогресс, с. 238.
54 Корку но в Η. М. Указ и закон. СПб., 1894, с.
180—181; Его же. Лекции по общей теории права, изд.
9-е. СПб., 1909, с. 246.
55 К о ρ к у н о в Η. М. Указ и закон, с. 182.
56 См. там же, с. 192—193.
67 Ковалевский М. Очерки по истории
политических учреждений России. СПб., 1908, с. 4.
58 Ковалевский M. М. Общее учение о
государстве, с. 23.
59 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 8, с. 18.
60 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 416.
61 См.: Ковалевский M. M Общее учение о
государстве, с. 28, 114—115, 124, 129.
62 См.: Ковалевский M. М. Социология и
сравнительная история права, с. 39.
"Ковалевский M. М. Общее учение о
государстве, с. 35.
64 См. там же, с. 40.
65 См.: К'о в а л е в с к и й М.
Сравнительно-историческое правоведение и его отношение к социологии, с. 3.
66 См.: Ковалевский M. М. Общее учение о
государстве, с. 40.
67 Ковалевский М. Сравнительно-историческое
правоведение и его отношение к социологии, с. 3;
Ковалевский М. Социология, т. I, с. 63; см. также:
Ковалевский М. Взаимоотношение свободы и общественной
солидарности, с. 74.
68 Ковалевский M. М. Общее учение о
государстве, с. 50.
69 Там же, с. 50-51.
70 См. там же, с. 40.
71 Ковалевский М. Государственное право
европейских держав. 1883—84 уч. год, с. 4.
72 См. там же, с. 12. Здесь могут подразумеваться
Л. Штейн, Б. Н. Чичерин и др.
73 Там же, с. 12—13.
74 Там же, с. 15.
75 Ковалевский М. Очерк происхождения и
развития семьи и собственности, с. 174.
76 Там же, с. 175.
77 См.: Ковалевский М. Краткий обзор
экономической эволюции и подразделение ее на периоды. СПб.,
1899, с. 28; Ковалевский. Развитие народного
хозяйства в Западной Европе, с. 23—24; Ковалевский.
Прогресс, с. 232.
78 Ко валевский М. Прогресс, с. 232—233.
79 См.: Ковалевский М. Краткий обзор
экономической эволюции и подразделение ее на периоды,
с. 28.
80 См.: Ковалевский М. Взаимоотношение
свободы и общественной солидарности, с. 79.
81 См. там же, с. 77.
106

82 Ковалевский M. Прогресс, с. 233.
83 См. там же, с. 233—235.
84 См.: Ковалевский М. Английская конституция
и ее историк. М., 1880, с. 1—4.
85 Ковалевский М. Сравнительно-историческое
правоведение и его отношение к социологии, с. 10.
86 См.: Ковалевский М. Социология, т. I, с. 51.
87 См. там же.
88 См. там же, с. 52.
89 См. там же, с. 54—55. См. также:
Ковалевский М. Английская конституция и ее историк, с. 5—6.
90 M а ρ к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 4, с. 306.
91 Ковалевский М. Социология, т. I, с. 55.
92 См.: Ковалевский М. Взаимоотношение
свободы и общественной солидарности, с. 81.
93 Там же.
94 См.: Ковалевский М. Социология, т. I, с. 55.
95 См.: Ковалевский М. Социология, т. I, с. 50.
См. также: Ковалевский М. От прямого
народоправства к представительному и от патриархальной монархии к
парламентаризму, т. I, с. V.
96 Ковалевский М. Социология, т. I, с. 50.
97 См.: Ковалевский М. Взаимоотношение*
свободы и общественной солидарности, с. 87.
98 См.: Ковалевский М. Происхождение
современной демократии, т. I, с. Y—VI.
99 См. там же, с. VI.
100 Ковалевский М. Происхождение современной
демократии, т. IV. М., 1897, с. VIII.
101 Ковалевский М. Происхождение современной
демократии, т. IV, с. X.
102 См.: Ковалевский М. Происхождение
современной демократии, т. II. М., 1895, с. 57.
103 Ковалевский М. Социология, т. I, с. 50.
104 Ковалевский М. Происхождение современной
демократии, т. II, с. 57.
ГЛАВА IV
1 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 171.
2 См. там же, с. 38.
3 Там же, с. 39.
4 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 22, с. 62.
6 Там же, с. 63.
8 См.: Партия демократических реформ. Программа,
с. 3. В современных источниках см.: Черменский Е. Д.
Указ. соч., с. 176.
7 Ковалевский M. М. Моя жизнь, тетрадь XXII,
с. 70.
8 См.: Ковалевский М. Происхождение
современной демократии, т. II, с. VIII.
9 Ковалевский М. От прямого народоправства к
представительному и от патриархальной монархии к
парламентаризму, т. I, с. VII.
107

16 Ковалевский M. Чем Россия обязана союзу
объединенного дворянства, с. 22.
11 См.: Партия демократических реформ. Программа,
с. 3-4.
12 См.: Ковалевский M. М. Моя жизнь, тетрадь
XXII, с. 65.
13 См.: Партия демократических реформ. Программа,
с. 7—8.
14 См.: К о н и А. Ф. M. М. Ковалевский в
Государственном совете, с. 74.
15 См.: КПСС в резолюциях и решениях съездов,
конференций и пленумов ЦК. Ч. I, изд. 7-е. М., 1953, с. 39—
43; История Коммунистической партии Советского Союза,
изд. 5-е, доп. М., 1976, с. 54—55.
16 В современной западной литературе
недооценивается роль Ковалевского как государствоведа. Так, в статье
Е. Спекторского, помещенной в Энциклопедии социальных
наук, ученый характеризуется только как русский историк,
антрополог (?!—Н. К.) и социолог. Статья содержит
основные биографические сведения почти без теоретических
оценок его трудов. Упоминается «исторический метод»,
сторонником которого был Ковалевский, и его принадлежность к
позитивизму. Правда, здесь отмечается влияние ученого на
развитие не только социологии и, опять-таки, антропологии,
но и «политической теории» и истории права (см.:
Encyclopaedia of the Social Sciences, volum eight, London, 1939,
p. 595—596). В новом издании Брокгауза он также
именуется «русским историком и социологом», а в
энциклопедическом словаре Ларусса — только «русским социологом» (см.:
Der neue Brockhaus, Lexikon und Wörterbuch, vierte, neue
bearbeitete Auflage. Dritter Band. Wiesbaden 1968, s. 197.
Larouss universel, tome premier, Paris, 1948, p. 1073).
В одном из изданий, вышедших в ГДР, даются более
подробные данные. Речь идет о «русском гражданском
историке, этнографе и социологе» (с приведением портрета
Ковалевского). См.: Meyers neues Lexikon, zweite" völlig neu
erarbeitete Auflage, Band 8, Leipzig 1974, s. 110..
В таких крупных современных буржуазных изданиях,
как Американская и Британская энциклопедии, даже не
упомянуто имя выдающегося русского ученого. Не говорит о
нем и Итальянская энциклопедия, специально посвященная
вопросам науки, литературы и искусства (см.: Encyclopedia
Americana, v. 16, Ν. Y. Ch. 1940; Encyclopaedia Britannica,
v. 13. Chicago — London — Toronto. 1958; Enciclopedia
Jtaliana di scienze, lettere ed arti. Roma 1950).
17 Ковалевский M. Д. И. Каченовский. (Χ., 1904),
с. 9,
18 См.: Ковалевский M. М. Общее
конституционное право. СПб., 1908, ч. I, с. 3.
19 См.: Д ю г и Л. Конституционное право. Общая
теория государства. М., 1908, с. XV—XIX, 78—81.
20 См.: Ковалевский M. М. Общее
конституционное право, ч. I, с. 3—4.
21 Там же, с. 6.
108

22 Ковалевский M. M. Конституционное право.
СПб., 1909, с. 52.
23 Там же, с. 83.
24 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 17, с. 344.
25 Ковалевский. M. М. Конституционное право,
с. 29.
26 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 46.
27 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 6, с. 263.
28 M а ρ к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 5, с. 203.
29 См.: Ковалевский M. М. Общее
конституционное право, ч. I, с. 279 и дальше.
30 См.: Ковалевский M. М. Общее
конституционное право. СПб., 1908, ч. II, с. 1.'
31 Ковалевский M. М. Что такое парламент?
СПб., 1906, с. 3.
32 См.: Ковалевский M. М. Общее
конституционное право, ч. I, с. 358.
33 См.: Ковалевский М. От прямого
народоправства к представительному и от патриархальной
монархии к парламентаризму, т. I, с. VI.
34 Ковалевский M. М. Общее конституционное
право, ч. I, с. 358.
35 См. там же, с. 358—359.
36 См.: Ковалевский M. М. Общее
конституционное право, ч. II, с. 18; Ковалевский М. От прямого
народоправства к представительному и от патриархальной
монархии к парламентаризму, т. I, с. VI.
37 Л. И. Горемыкин — реакционный
государственный деятель царской России, состоявший с апреля по
август 1906 года председателем Совета министров.
38 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 13, с. 113.
39 См. там же, с. 113—114.
40 Ковалевский M. М. Учение о личных правах.
М., 1905, с; 7.
41 Ковалевский M. М. Учение о личных правах,
с. 21-22.
42 См.: Ковалевский M. М. Общее
конституционное право, ч. II, с. 45.
43 Ковалевский M. М. Учение о личных правах,
с. 6—7; Ковалевский М. Общее конституционное
право, ч. II, с. 42—43.
4<4~ См.: Ковалевский М. Происхождение
современной демократии, т. I, с. 630.
45 См. там же, с. 630—631.
46 Ковалевский М. Социология и
сравнительная история права, с. 35.
47 См. там же.
48 См.: Гете. Собр. соч. в тринадцати томах, т. V,
с. 121.
49 См.: Ковалевский M. М. Предисловие к
русскому переводу. — В кн.: Вильсон В. Государство. М.,
1905, с. XXXIII-XXXIV.
50 Ковалевский M. М. Моя жизнь, тетрадь
XXII, с. 65.
109

51 См.: Ковалевский M. M, Государственное
право европейских держав, 1883—84 уч. год, с. 3, 4, 7, 9 и
дальше; Его же. Предисловие в кн. Вильсона,
с. XXXII—XXXVIII. См. также: Ковалевский M. М.
Учение о личных правах, с. 12—13.
52 Ковалевский M. М. Государственное право
европейских держав, 1883—84 уч. год, с. 12; Его же.
Предисловие в кн. Вильсона, с. XXXVIII.
53 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 24,
с. 76-77.
54 Там же, с. 77. Речь идет о праздновании
пятидесятилетнего юбилея «Русских Ведомостей»,
умеренно-либеральный газеты, выходившей с 1863 года, а с 1905 года
ставшей органом правого крыла кадетской партии.
'П. Г. Виноградов — профессор, историк, по своим
политическим взглядам примыкавший к кадетам,- выступил в
1905 году в «Русских Ведомостях» против революционного
движения.
55 См.: Ковалевский М. Происхождение
современной демократии, т. II, с. 98—99.
56 История XIX века. Под ред. Лависса и Рамбо, пер.
с франц., изд. 2, доп. и испр.; под ред. Е. В. Тарле. Т. 5.
М., 1938, с. 26; Конституции и законодательные акты
буржуазных государств XVII—XIX вв. Под ред. П. Н.
Галанзы. М., 1957, с. 447.
57 M ар к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 7, с. 40.
68 См.: Ковалевский M. М. Международная
война и ее вероятные последствия.—В кн.: История нашего
времени (Современная культура и ее проблемы). Под ред.
M. М. Ковалевского и К. А. Тимирязева. Т. 8, вып. 31,
Пг., 1917, с. 9, 11.
69 Ковалевский M. М. Государственное право
европейских держав* 1883—84 уч. год, с. 2; Его же.
Предисловие.—В кн. Вильсона, с. XXIX.
60 См.: Ковалевский M. М. Государственное
право европейских держав, 1886—87 уч. год, с. 3 и
дальше.
61 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 27.
62 См. там же, с. 9 и 551—552.
63 Ковалевский M. М. Общее учение о
государстве, с. 208.
64 См. там же, с. 199.
65 См.: Ковалевский M. М. Прогресс, с. 237—
238.
66 См.: Ковалевский М. Кризис в западных
конституциях, с. 198.
67 См.: Ковалевский М. Происхождение
современной демократии, т. I, с. 613.
68 Там же, т. II, с. VII—VIII.
69 См.: Ковалевский М. Прогресс, с. 240. При
обращении к Руссо здесь имеется в виду глава I книги III
«Общественный договор». См.: Руссо Ж.-Ж. Трактаты.
М., 1969, с. 192.
70 См.: Ковалевский М. Происхождение
современной демократии, т. II, с. VIII.
110

71 См.: Майский И. М. Испания, 1808—1917
(исторический очерк). М., 1957, с. 300—302.
72 Ковалевский М. Происхождение современной
демократии, т. II, с. VIII.
73 Ковалевский М. Кризис в западных
конституциях, с. 201.
74 Там же, с. 201-202.
76 К а н τ И. Соч. в шести томах, т. 6. М., 1966,
с. 274.
76 См. там же.
77 См.: Политические учения: история и современность.
Домарксистская политическая мысль. М., 1976, с. 450.
78 См.: История политических учений. М., 1960,
гл. XVIII, § 4.
79 См.: Каченовский Д. Курс международного
права, ч. I, X., 1863, с. LIV.
80 См. там же, с. 112.
81 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 471.
82 См.: Каченовский Д. Курс международного
права, ч. I, с. 112—113.
83 См.: Каченовский Д. И. О современном
состоянии политических наук на Западе Европы и в России,
.X., 1862, с. 98.
84 См. там же, с. 100—101.
85 Там же, с. 100.
86 См.: Каченовский Д. Курс международного
права, ч. I, с. 119.
87 Каченовский Д. И. Курс международного
права, кн. II, X., 1866, с. 129.
88 Каченовский Д. Курс международного права,
ч. I, с. LIX.
89 См.: Ковалевский М.
Сравнительно-историческое правоведение и его отношение к социологии, с. 4?
Ковалевский М. Социология и сравнительная
история права, с. 35.
90 См. там же.
91 Ковалевский M. М. Развитие народного
хозяйства в Западной Европе, с. 24.
92 См.: Ковалевский М. Прогресс, с. 257.
93 См.: Ковалевский М. Прогресс, с. 252.
94 См.: Монтескье. Указ. соч., с. 269—270.
95 См.: Руссо Ж.-Ж. Указ. соч., с. 219.
96 См.: Ковалевский М. Прогресс, с. 254—255*
97 Там же.
98 См. там же, с. 255.
• " См.: Ковалевский М. Очерки по истории
политических учреждений России, с. 228.
до° См.: Лохвицкий А. Обзор современных
конституций, ч. I, изд. 2, испр. и доп. СПб., 1865, с. 176.
101 К ов а л е в с к и й М. Прогресс, с. 255.
102 См. там же, с. 255—256.
103 Там же, с. 256—257.
104 Там же, с. 259.
105 См. там же.
111

106 Там же, с. 257-259. β
107 См.: Ковалевский M. М. Национальный
вопрос и империализм.— В сб. статей: Вопросы мировой войны.
Пг.. 1915, с. 556 и дальше; Ковалевский M. М.
Международная война и ее вероятные последствия, с. 23, 45.
Здесь мысль об основных воюющих державах
сформулирована еще до вступления в войну США.
108 К о в а л е в с к и й Μ. М. Международная война и
ее вероятные последствия, с. 52.
109 См. там же, с. 52—53.
110 Τ и м и ρ я з е в К. А. Указ. соч., с. 340.

ПРИЛОЖЕНИЕ
ИЗ РАБОТ M. М. КОВАЛЕВСКОГО
«ИСТОРИКО-СРАВНИТЕЛЬНЫЙ МЕТОД
В ЮРИСПРУДЕНЦИИ
И ПРИЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ИСТОРИИ ПРАВА»
«Сравнительный метод может быть
рассматриваем с двух точек зрения: во-первых, как
средство к построению совершенно новой еще ветви
описательной социологии — я разумею
естественную историю человеческих обществ, — во-вторых,
как один из приемов изучения истории того или
другого права в частности. В первом своем
значении, прибавлю кстати здесь, сравнительный
метод следовало бы применять одновременно к
изучению самых разнообразных сторон
общежития. Для позитивиста немыслимо изучение
одной лишь стороны быта народа, так как ему
ясна связь всех и каждой из них и определение
характера одной суммою тех влияний, какие
обнаруживают другие. Во втором смысле, в смысле
особого приема изучения истории права того или
другого народа, сравнительный метод призван,
как я старался показать, не к обогащению
истории права новым материалом, а к объяснению
факта происхождения тех или других явлений
юридического быта».
«КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО»
«Изучение законодательства какой-либо
страны далеко еще не является изучением
«действующей» ее конституции. Изучение писаных
законов не может дать ясного и полного
представления об этой конституции; та сторона ее,
которая создается живой повседневной практи-
8 Заказ 4082
113

кой, парламентскими прецедентами, остается
скрытой от исследователя, пожелавшего
ограничиться знакомством с одними лишь «законами»
страны. Более того — подобное изучение
государственного строя страны может легко повести к
неправильному представлению о действительной
ее конституции. Между тем по самым условиям,
в которые поставлен иностранный исследователь,
он имеет гораздо большую возможность ознако^
миться именно с законодательством страны, чем
с ее непрерывно изменяющейся конституционной
практикой. Вместе с тем, чем сильнее влияние
этой практики на «действующую» конституцию,
тем менее полным и менее верным будет,
естественно, и представление иностранного
исследователя о конституционных порядках изучаемой им
страны».
'«Я полагаю — едва ли можно прийти к
иному заключению, кроме того, что Англия есть
страна не только крупной земельной
собственности, но и крупного капитала. Естественно, что
владетельные классы постарались обосновать на
этом фундаменте свое политическое господство —
и в центральном и в местном управлении. Уже
при Иоанне Безземельном «движимые чувством
чести» землевладельцы заявили, что они будут
безвозмездно нести мировую службу, постепенно
к ним перешли все остальные функции местного
управления. Отправляя местную службу,
английские землевладельцы и английская зажиточная
буржуазия, которая в этом отношении им
усердно подражает, входят в тесное общение со всем
населением и, влияя на него экономически,
пользуются вместе с тем и широким политическим
влиянием. Естественным последствием такого
порядка вещей является то, что и в парламент
население посылает тех же представителей
владельческих классов, на которых оно веками
приучается смотреть, как на своих «законных»
представителей. Вот почему нас не должно удивлять, что
несмотря на демократизацию и местного
управления и общего избирательного права власть и в
центре и на местах все же осталась в руках
имущих классов».

ЛИТЕРАТУРА
КРАТКИЙ СПИСОК
ВАЖНЕЙШИХ ТРУДОВ M. М. КОВАЛЕВСКОГО
Очерк истории распадения общинного землевладения в
кантоне Ваадт. Лондон, 1876.
История полицейской администрации и полицейского суда в
английских графствах с древнейших времен до смерти
Эдуарда III. К вопросу о возникновении местного
самоуправления- в Англии. Прага, 1877.
Общинное землевладение, причины, ход и последствия его
разложения. Ч. I. Общинное землевладение в
колониях и влияние поземельной политики на его
разложение. М., 1879.
Английская конституция и ее историк. М., 1880.
Историко-сравнительный метод в юриспруденции и
приемы изучения истории права. М., 1880.
Общественный .строй Англии в конце средних веков. М.,
1880.
Государственное право европейских держав, курс лекций
за 1883/84 уч. год. То же за 1886/87 уч. год.
Кризис в западных конституциях. — Вестник Европы,
1886, кн. 5.
Первобытное право. Вып. I «Род»; Вып. II «Семья». М.,
1886.
Современный обычай и древний закон. Обычное право
осетин в историко-сравнительном освещении. Т. I, II. М.,
1886.
Закон и обычай на Кавказе. Т. I. М., 1890.
Очерк происхождения и развития семьи и собственности.
М., 1939.
Мое научное и литературное скитальчество. — Русская
мысль, 1895, кн. 1.
Молодость Бенжамена Констана.—Вестник Европы,
1895, кн. 4.
Происхождение современной демократии. Т. I. М., 1895;
т. II. M., J895; т. III. М., 1897; т. IV. М., 1897.
Экономический рост Европы до возникновения
капиталистического хозяйства. Т. I. М., 1898; т. II. М., 1900;
т. HI. M., 1903.
Краткий обзор экономической эволюции и подразделение ее
на периоды. Спб., 1899.
Развитие народного хозяйства в Западной Европе. Спб.,
1899.
8*
115

Сравнительно-историческое правоведение и его отношение
к социологии. Методы сравнительного изучения
права. — Сборник по общественно-юридическим наукам,
вып. I, под ред. Ю. С. Гамбарова. Спб., 1899.
Социология и сравнительная история права. — Вестник
воспитания, 1902, № 2.
О задачах школы общественных наук (речь,
произнесенная в Парижской высшей русской школ'е
общественных наук при возобновлении занятий в 1902 г.).—
Вестник воспитания, 1903, № 6.
Д. И. Каченовский. Характеристика Д. И. Каченовского в
связи с личными о нем воспоминаниями. Харьков,
„ 1904·
Действительная природа Государственной Думы. Харьков,
1905.
Общий ход развития политической мысли во второй
половине XIX века. Спб., 1905.
Предисловие к русскому переводу кн.: Вильсон В.
Государство. М., 1905.
Современные социологи. Спб., 1905.
Учение о личных правах. М., 1905 и 1906.
От прямого народоправства к представительному и от
патриархальной монархии к парламентаризму. Рост
государства и его отражение в истории политических
учений. Т. I, II, III. М., 1906.
Что такое парламент? Спб., 1906.
Общее конституционное право. Спб., 1908.
Очерки по истории политических учреждений России.
Спб., 1908.
Две жизни. — Вестник Европы, 1909, кн. 6, 7.
Конституционное право. Спб., 1909.
Обзор русской литературы по государствоведению за
1909 год.—Вестник Европы, 1909, кн. Ί2.
Общее учение о государстве. Спб., 1909.
Взаимоотношение свободы и общественной солидарности—
Сб. ст. Интеллигенция в России. Спб., 1910.
История политических учений нового времени. Спб. 1910.
Московский университет в конце 70-х и начале 80-х
годов прошлого века (личные воспоминания).— Вестник
Европы, 1910, кн. 5.
Социология. Т. I, II. Спб., 1910.
Дмитрий Андреевич Дриль.—В сб.: Д. А. Дриль как
ученый и общественный деятель. Спб., 1911.
Прогресс. — Вестник Европы, 1912, кн. 2.
Демократия и ее политическая доктрина. Спб., 1913.
Современные французские социологи.— Вестник Европы,
1913, кн. 7.
Моя жизнь. Гл. I «Университет». — История и историки,
историографический ежегодник за 1973 г. М., 1975.
Моя жизнь. Тетрадь XXII. — История СССР, 1969, № 4.
Происхождение хемьи, рода, племени, собственности,
государства и религии. — В кн.: Итоги науки в теории
и практике, т. X. М., 1914.
Чем Россия обязана Союзу объединенного дворянства. Спб.,
1914.
116

Национальный вопрос и империализм.—В сб. ст. Вопросы
мировой войны. Пг., 1915.
Международная война и ее вероятные последствия.—В кн.:
История нашего времени (Современная культура и се
проблемы). Под ред. М. М. Ковалевского и К. AvTh-
мирязева, т. 8, вып. 31. Пг., 1917.
КРАТКИЙ СПИСОК РАБОТ, СОДЕРЖАЩИХ
СУЖДЕНИЯ О M. М. КОВАЛЕВСКОМ
Маркс К. Письмо Η. Ф. Даниельсону от 15 ноября
1878 г.—Маркс К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 34.
Маркс К. Письмо Η. Ф. Даниельсону от 19 сентября
1879 г.—Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 34.
Маркс К. Письмо M. М. Ковалевскому от 9 января
1877 г.— Маркс К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 34.
Маркс К. Конспект книги М. Ковалевского «Общинное
землевладение, причины, ход и последствия его
разложения». Часть первая. М., 1879.— Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч., т. 45.
Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и
государства. Главы II и VII. —Маркс К., Энгельс Ф.
Соч., т. 21.
Энгельс Ф. К истории первобытной семьи (Бахофен,
Мак-Леннан, Морган). Предисловие к четвертому
немецкому изданию работы «Происхождение семьи,
частной собственности и государства».— Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч., т. 22.
Энгельс Ф. Письмо Е. Э. Паприц от 26 июня 1884 г.—
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 36.
Энгельс Ф. Письмо К. Каутскому от 1.3 июня 1891 г.—
M ар к с К., Э н г е л ь с Ф. Соч., т. 38.
Ленин В. И. Примечание 60.—Полн. собр. соч., т. 7.
Ленин В. И. Правительство. Дума и народ.— Полн. собр.
соч., т. 13.
Ленин В. И. Национал-либералы. — Полн. собр. соч.,
т. 22.
Ленин В. И. О «юбилее русской интеллигенции».—
Полн. собр. соч., т. 24.
Ленин В. И. К солдатам и матросам. — Полн. собр. соч.,
т. 31.
Б о б о ρ ы к и н П. Д. Письмо Ф. Энгельсу от 3 июня
1895 г.— К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная
Россия. М., 1967.
Гуревич П. В. Максим Максимович
Ковалевский.—Правоведение, 1971, № 5.
Ивановский Η. Α. M. М. Ковалевский,
биографический очерк. Пг., 1916.
Казаков А. П. Теория прогресса в русской социологии
конца XIX века (П. Л. Лавров, Н. К. Михайловский,
M. М. Ковалевский). Л., 1969.
Ковалевский Μ. М. (биография). — Энциклопедический
словарь Гранат, изд. 7, т. 24.
117

Конюшая Р. П. Карл Маркс и революционная Россия.
М, 1975.
Косвен М. Предисловие. — В кн.: Ковалевский М.
Очерк происхождения и развития семьи и
собственности. М., 1939.
Лукичев С. С. Политические и методологические
позиции М. М. Ковалевского. — Ученые записки
.Томского государственного университета имени В. В.
Куйбышева, 1957, № 33. Юридические науки.
M. М. Ковалевский, ученый, государственный и
общественный деятель и гражданин. Сб. ст. Пг., 1917.
Покровский В. С. Социально-политические и правовые
взгляды М. М. Ковалевского. — Сов. государство и
право, 1957, № 4.
С a φ ρ о н о в Б. Г. М. М. Ковалевский как социолог. М.,
1960.
Тимирязев К. А. Памяти друга.— Соч., т. VIII. М.,
1939.
Фатеев А. Максим Ковалевский ( к годовщине смерти).
Харьков, 1917.
Федотова Г. А. Взгляды М. М. Ковалевского на
государство и право. — Труды Всесоюзного юридического
заочного института, вып. XXVII, ч. II. М., 1972.
Федотова Г. А. Политическое учение M. М.
Ковалевского. Автореф. канд. дисс. юрид. наук. М., 1973.
Члены 1-й Государственной Думы. М., 1906.
Ш е в ы ρ и н В. М. Предисловие к воспоминаниям M. М.
Ковалевского.— История СССР, 1969, № 4.
Щетинин Б. Α. M. М. Ковалевский и Московский
университет 80-х годов. — Исторический вестник, 1916,
май.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ГЛАВА I
Краткий очерк
жизни и деятельности
5
ГЛАВА II
Идейно-теоретические основы
воззрений M. М. Ковалевского
24
ГЛАВА III
М. М. Ковалевский —
историк и теоретик государства и права
45
ГЛАВА IV
Взгляды M. М. Ковалевского
в области государственного
( конституционного ) права
70
ПРИМЕЧАНИЯ
98
ПРИЛОЖЕНИЕ
Из работ M. М. Ковалевского
113
ЛИТЕРАТУРА
115

Куприц H. Я.
К92 Ковалевский.—M.: Юрид. лит., 1978.—
(Из истории политической и правовой
мысли), с. 120.
Книга посвящена исследованию государственных и
правовых взглядов видного представителя русского
дореволюционного правоведения M. М. Ковалевского (1851—1916).
В ней освещается жизненный и творческий путь ученого,
идейно-теоретические истоки его воззрений. Особое
внимание автор уделяет характеристике трудов M. М.
Ковалевского по вопросам теории и истории государства и права,
истории политических учений, государственного права, анализу
его конституционных идей, концепции федерации.
Книга рассчитана на ученых-юристов, философов,
социологов, историков, а также на широкий круг читателей,
интересующихся историей политической и правовой мысли.
ж, 11001-109 Л 67
К 8-78 34
012(01)-78 6q
Николай Яковлевич Куприц
«КОВАЛЕВСКИЙ»
(Из истории политической и правовой мысли)
Редактор А. К. Куликов
Обложка художника Н. В. Илларионовой
Художественный редактор Э. П. Стулина
Технический редактор И. Н. Жмуркина
корректор Г. А. Чехерева
ИБ № 477
Сдано в набор 20.04.78. Подписано в печать
11.07.78. А-02197. Формат 84Х1007з2· Бумага
типографская № 3. Гарнитура академическая.
Печать высокая. Объем: усл. печ. л. 5,85;
учет.-изд. л. 5,82. Тираж 15 000 экз.
Заказ № 4082. Цена 15 коп.
Издательство «Юридическая литература»,
121069, Москва, Г-69, ул. Качалова, д. 14.
Областная типография управления
издательств, полиграфии и книжной
торговли Ивановского облисполкома,
г. Иваново-8, ул. Типографская, 6»