/
Текст
V
.ТАЙНА
IJUIl
I
АШОТ
АРЗУМАНЯН
ТАЙНА
К ГААГА
АШОТ
АРЗУМАНЯН
ТА IIН Л
БУААТА
РОМАН-ХРОНИКА
ПОВЕСТИ
ОЧЕРКИ
Перевод с армянского автора
Москва
Советский писатель
1984
Художник Дмитрий ШИ МИЛ И С
Арзуманян А. М.
Тайна булата. Роман-хроника, повести, очерки. Пер. с
арм.— М.: Советский писатель, 1984.— 528 с.
«Танин булата» —вдохновенное повествование о людях «редкого сплава», каких
породила наша действительность, подняла к подлинному творчеству, поиску, труду
Революция позвала их на большие дела, невиданные к ш к>рнн по гигантскомх
размаху и глубине преобразований
. 4702080200—035 ол
t\--------------/о/—04
083(02)—84
С( Арм )2
С) Состав, оформление Перевод на рмчкин
язык Издательство «Советский писатель».
1984 г
от
АРАРАТА
ДО
МОНКААНА
ПОВЕСТИ
ОЧЕРКИ
ЗВЕЗДЫ НАД АРАГАЦЕМ
а неприступном склоне горы Арагац, там, где бьют ты-
сячи родников, где стекают тысячи ручейков, мои пред-
ки возвели крепость, а местности дали имя Бюракан,
что по-армянски и означает «великое множество родни-
ков». Шли века, полные героических и трагических со-
бытий. Не раз воздвигнутое превращалось в руины, но потом воз-
никало вновь. И поныне на склоне четырехглавого Арагаца вид-
ны развалины старинной крепости. Здесь же сохранились остат-
ки кафедрального собора, разрушенного во время нашествия
арабских завоевателей Это следы трагедии, разыгравшейся в
924 году.
...Полчища завоевателей обхватили кольцом Бюракан и рас-
положенный неподалеку Анберд. Начался ожесточенный приступ.
Главарь пришельцев Бешир думал неожиданным ударом вызвать
панику и устрашить немногочисленных защитников крепости. Над-
менный и самонадеянный, он и не думал вести переговоры с осаж-
денными. Он был уверен в победе, но вскоре изумился, увидев,
что все в крепости — и стар и млад—взялись за оружие. Со стен
и башен летели тучи стрел. Копья и дротики поражали непроше-
ных гостей. С башни над воротами крепости их поливали горячей
смолой. Штурм был отбит. Взбешенная орда вынуждена была
отступить. Понадобилось три дня, чтобы собраться с новыми си-
лами и возобновить штурм. Он был еще ожесточеннее. Ломались
копья и мечи. Битву озаряли языки пламени. Бешир напрасно
пытался воодушевить своих воинов. Снова пришлось отступить.
Бюракан, освещенный факелами и светильниками, уже праздно-
вал победу. Но если завоеватели не смогли одолеть защитников
крепости в открытом бою, то им помогло предательство. Крепость
пылала. Ее защитники истекали кровью. 17 апреля 924 года битва
утихла. Бюракан пал. Некоторые страницы исторического романа
Мурацана «Геворг Марзпетуни», появившегося в конце прошлого
века, поведали подробности бюраканской трагедии. Но Бюракан
жив не только иа страницах исторических исследований и повес-
тей. Спустя тысячу лет после своей гибели он воссиял новой сла-
вой...
Анбердская крепость расположена иа южном склоне Арагаца
в десяти километрах от села Бюракан. Подобно орлиному гнез-
ду, опа господствовала над округой. Отсюда видна вся живопис-
ная Араратская долина. Пыль многих веков покрыла это двух-
этажное сооружение с высокими стенами
ЧРЛ„В^ЛЮЛа ПР"Ш«11 ЛЮД" Од"н 113 И1,х' в обыкновенной рабо-
чей одежде, стоит, облокотившись на базальтовую глыбу. Внуши-
6
тельная борода заметно старит его, однако сияющие огнем гла-
за под густыми бровями говорят о силе и молодости. Много воп-
росов волнует ученого. Когда был построен замок? Кто были его
обитатели? Как обеспечивалось водоснабжение? Ответ должны
дать раскопки. Ученый обводит округу восхищенным взором. На
севере он видит снежные вершины Арагаца, на северо-востоке —
гора Ара, на юге горизонт заслоняют вершины Бардога. Начиная
от подножья Ераблура и до самых склонов библейского Арарата
тянется равнина.
«Как богата история этого уголка нашей страны!» — думал
Иосиф Абгарович Орбели, являвшийся тогда, в тридцатых годах,
директором Государственного Эрмитажа в Ленинграде и руково-
дителем Армянского филиала Академии наук СССР. Он знал,
что раскопки, которые вели в 1936 году армянские и русские уче-
ные, дадут богатые находки. Но он не знал, что вскоре будет вос-
крешена слава древнего Бюракана и этот взлет будет неразрывно
связан с именем его преемника на посту президента Академии
наук Армянской ССР—Виктора Амазасповича Амбарцумяна, вы-
дающегося советского ученого, посвятившего свой талант, свою
жизнь разгадке тайн Вселенной.
Вселенная... Каким законам она подчинена?
Плотной, густой пеленой скрыт облик и далеких и близких
миров.
Близких ли?
Десятки миллионов километров космического пространства от-
деляют нашу Землю от ближайших планет.
Звездная бесконечность... Кто только не пытался распознать
тебя! Греки и египтяне, русские и китайцы, индусы и армяне,
итальянцы и англичане — все человечество. Отсутствие оптиче-
ских приборов не давало возможности человеку проникнуть в глу-
бину вселенских просторов. В XVII веке изобрели телескоп—
человек приблизился к небесным телам.
Отсюда и начинается новый этап развития астрономии. С то-
го мгновения, когда мудрый итальянец Галилей впервые посмот-
рел на небо через объектив своего телескопа — первого в мире
телескопа, мы положили начало дружбе между небом и Зем-
лей.
С тех пор телескоп совершенствуется и помогает человеку про-
никнуть в самые отдаленные уголки мироздания. Четырехдюймовое
зеркало телескопа открывает человеческому глазу два миллиона
звезд. А двухсотдюймовый телескоп? Он раскрывает взору астро-
нома более миллиарда звезд.
Каковы же космические расстояния? Свет не покрывает их за
миллионы световых лет. Но ведь свет за одну секунду проходит
путь в триста тысяч километров... А в течение суток, месяца, го-
да? До чего же велики, поистине безбрежны космические прост-
ранства!
Материя постоянно изменяется и движется. Но этого не могут
понять даже некоторые современные буржуазные ученые, хотя
7
живший в IV веке до нашей эры древнегреческий философ Де-
мокрит еще тогда говорил: «Из ничего ничто произойти не может,
ничто существующее не может быть уничтожено, и всякое изме-
нение состоит лишь в соединении и разделении».
Погружаясь в далекие области космоса, астрономы шаг за
шагом завоевывали новые рубежи, раскрывали новые закономер-
ности.
А звезды... звезды помогали человеку ориентироваться во вре-
мени Мерцание небесных светил приходило на помощь морепла-
вателям-первооткрывателям в их попытках лучше познать Зем-
но. Вот почему мы любим звездный мир. Любим и ревностно сле-
тим за звездами, яркими и блеклыми, какие они есть, нашими
тревними друзьями.
Звезды не обманули наших надежд. Они показывают нам путь
в будущее науки...
А что думает о Вселенной Амбарцумян?
— Выражаясь образно, — говорит Виктор Амазаспович, — Га-
лактика— это большой город, в котором находится наш дом —
Солнечная система. Помимо нашей Галактики существует боль-
шое число других звездных систем — внешних галактик. Для того
чтобы не было путаницы, мы, подразумевая эти системы, пишем
слово «галактика» с прописной буквы. Мы наблюдаем и фото-
графируем внешние галактики и имеем ясное представление об
их формах. А они разнообразны: одни—сферические, другие вы-
тянуты, третьи имеют неправильную форму. У некоторых из них
спиральные ветви, у других нет признака этой спиральной струк-
туры. То, что внешние галактики мы наблюдаем извне, помогает
сразу схватывать их внешние очертания, их общую форму. Точ-
но так же, рассматривая с самолета, с большой высоты, крупный
город, мы сразу улавливаем его очертания, главные особенности
его плана. Но если мы находимся на улицах города, да еще рас-
положенного на плоской местности, мы не можем составить себе
представления о его очертаниях. В городе этому мешают стены
ломов. Наблюдателю, находящемуся в Галактике, мешает меж-
звездная поглощающая среда.
Изучая фотографии внешних галактик, мы замечаем помимо
общих контуров и ряд более мелких деталей: сгущения звезд,
темные тучности, светлые туманности. К тому же в них трудно
найти строгие закономерности.
Много лет нас, советских астрофизиков, и меня в том числе,
интересовал вопрос о наличии таких же структурных деталей в на-
шей Галактике, о том, какое место в ряду других галактик зани-
мает наша Галактика. Будучи занят другими, главным образом
теоретическими вопросами астрофизики, я долго не мог отдать-
ся этой задаче.
По вот такая возможность представилась...
— Когда?
— Когда приступили к строительству обсерватории
8
И если сегодня, благодаря новым открытиям, молодая Бюра-
канская обсерватория получила мировую известность, это преж-
де всего объясняется широким развитием астрофизической науки
в нашей стране...
...Дорога в Бюракан пролегает через виноградники и персико-
вые сады, которыми так богаты колхозы Аштаракского района.
Машина мчится, преодолевая крутые, извилистые подъемы,
идет все выше и выше по склону горы Арагац. Издали видны
серебристые купола зданий. Вот и парадный въезд, ворота из ар-
тикского розового туфа. Всюду зелень, цветы.
Я помню, как здесь, на высоте 1500 метров над уровнем моря,
золотой осенью 1944 года были заложены первые камни будущей
Бюраканской астрофизической обсерватории. В высокогорной ат-
мосфере меньше пыли, мешающей вести наблюдения. Это и оп-
ределило выбор места для постройки будущей обсерватории.
С тех пор мне много раз приходилось бывать в Бюракане Пом-
ню, тут еще не было ни служебных, ни подсобных, ни жилых
зданий, а коллектив ученых уже приступил к творческой работе.
На пустом месте, прямо под открытым небом, устанавливались
телескопы и другие астрономические приборы. Вскоре были по-
лучены первые результаты.
В Бюракане бережно хранят «Доклады Академии наук Ар-
мянской ССР», где впервые появились сообщения молодой обсер-
ватории, посвященные строению Галактики. Эти оригинальные
труды заинтересовали астрономов не только Советского Союза,
но и зарубежных стран.
Загадочная Вселенная... Но в том, что нам кажется непонятным
в небесной сфере, ученый видит строгие закономерности. Он при-
стально наблюдает ту гармонию мира, ту согласованность небес-
ных тел, которую Пифагор назвал одним словом — космос. Мно-
гие тайны вырваны у природы, но как много еще их осталось
у нее!
Пастер говорил, что, изучая природу, трудно угадать истину.
Предвзятые идеи всегда готовы наложить нам на глаза повяз-
ку. На долю Виктора Амазасповича выпало счастье быть в числе
тех ученых, которые, вопреки установившимся воззрениям, выдви-
гают новые идеи, смелые гипотезы, доказывают их и двигают
науку вперед.
Я был в Бюракане в первый послевоенный год. В ту зиму па-
ровое отопление работало плохо. В кабинете было холодно. Ког-
да я вошел, Амбарцумян занимался вычислениями и изучением
новых снимков звездного неба. Он весь отдался работе. Мы заго-
ворили о Белопольском, чей портрет висел над письменным сто-
лом. Виктор Амазаспович с необычайной теплотой говорил о вы-
дающемся русском ученом.
— Самое значительное влияние оказал на меня Аристарх
Аполлонович, который был моим руководителем в годы учебы
в аспирантуре в Пулковской обсерватории. Самобытность, без-
9
граничная преданность науке, уменье находить и поддерживать все
новое _ вот черты моего учителя. Я никогда не забуду его отеческой
заботы обо мне, не забуду моих университетских профессоров — ма-
тематиков Смирнова и Фихтенгольца, астрономов Костянского
и Тихона... „
Перед коллективом Бюраканской астрофизической обсерва-
тории стояли большие задачи по изучению звездного мира. Пер-
вым шагом в этом направлении явилось открытие в Галактике
нового типа звездных систем.
Уже давно известно, что в Галактике кроме одиночных звезд
имеются и так называемые звездные скопления. Одни состоят из
нескольких десятков звезд, другие — из сотен и тысяч. Встреча-
ются и более богатые скопления.
В 1947 году Виктор Амбарцумян вместе со своим учеником
Бениамином Маркаряном сделал весьма интересное открытие.
Они установили, что кроме давно известных шаровых и рассеян-
ных скоплений звезд в состав Галактики входят и сильно рас-
сеянные группировки звезд особого рода.
Основываясь на многочисленных наблюдениях и теоретических
расчетах, Виктор Амазаспович научно определил возраст раз-
личных звездных систем, входящих в Галактику, открыл сущест-
вование очень молодых систем звезд, названных им «звездными
ассоциациями». Возраст ассоциаций, а значит, и входящих в них
звезд, оказался не превышающим несколько миллионов лет. Ме-
жду тем средний возраст других звезд составляет несколько
миллиардов лет. Это значит, что звездные ассоциации возникли
сравнительно недавно. Отсюда Амбарцумян сделал вывод, что
формирование звезд Галактики продолжается и поныне, то есть
звезды возникали вчера, возникают сегодня и будут возникать
завтра.
Это открытие вызвало настоящий переполох в некоторых науч
ных кругах. Какая дерзость по отношению к авторам так назы-
ваемых классических объяснений этого вопроса!
Это имеющее большое научное значение открытие нанесло со-
крушительный удар и по идеалистическим воззрениям. В основе
его лежала материалистическая диалектика, ее метод, позволя-
ющий понять и правильно осмыслить развитие и изменения, про-
исходящие в окружающем нас мире.
Ввиду важности этой научной проблемы изучение звездных
ассоциаций, этих очагов звездообразования, и поныне продолжа-
ется в ряде советских и зарубежных обсерваторий.
Вот уже несколько лет В. Амбарцумян и его ученики усилен-
но занимаются изучением нестационарных — горячих звезд. Уже
давно известно, что во внутренних слоях звезд скрыты мощные
источники энергии, благодаря которым звезды, и в том числе
Солнце, имеют возможность светиться в течение миллиардов пет
U природе этих мощных источников делались различные предпо-
ложения. До самого последнего времени была принята гипотеза
•по источником внутризвездной энергии являются термоядерные
10
реакции, при которых происходит формирование ядер гелия из ядер
водорода, причем каждые четыре ядра водорода образуют одно
ядро гелия. Предполагалось, в частности, что и внутри нашего
Солнца происходит эта термоядерная реакция. Однако, поскольку
внутренние слои звезд совершенно недоступны для непосредст-
венных наблюдений, не было никаких прямых доказательств то-
го, что внутризвездные источники энергии имеют именно такую,
а не иную природу. Исследование этой проблемы велось на осно-
ве косвенных данных чисто умозрительным путем.
Бюраканская обсерватория распечатает телескопами, специ-
ально предназначенными для фотографирования спектров звезд.
Здесь уделяется особое внимание наблюдениям спектров неста-
ционарных звезд. Работы по изучению нестационарных звезд важ-
ны не только для познания их природы и закономерностей их про-
исхождения, но и тля проникновения в закономерности строения
вещества при условиях, которые пока неосуществимы в земных
лабораториях. В качестве примера Амбарцумян приводит такой
факт: великий русский химик Менделеев, открыв периодическую
систему элементов, обратил внимание на некоторые пустые места
в этой системе и предсказал, что они соответствуют еще неизвест-
ным нам элементам. Время принесло блестящие подтверждения
этого гениального предвидения. Один за другим были открыты
новые химические элементы — белых пятен в таблице Менделее-
ва становилось все меньше Среди прочих пустовало до недавнего
времени и место для элемента № 43. В самое последнее время вы-
яснилось, что ему соответствует элемент, ядра которого не явля-
ются устойчивыми и который поэтому вовсе не встречается на
Земле в естественном виде. Этот элемент получил название тех-
неция. Его научились получать искусственно в совершенно нич-
тожных количествах. Велико было удивление научного мира, ког-
да астрофизики обнаружили, что этот неустойчивый элемент в
больших количествах имеется в атмосферах некоторых нестащю-
нарных звезд.
Как же могло случиться, что элемент, ядра которого неустой
чивы и быстро разрушаются, все-таки существует в больших к<»
личествах на этих небесных телах? Очень просто: в атмосферах
нестационарных звезд происходят мощные процессы высвобояч
дения энергии. Характер этих процессов указывает, что они долж-
ны быть связаны с преобразованием атомных ядер и с возникнове-
нием новых ядер. Среди возникающих новых ядер могут суще-
ствовать и такие, которые неустойчивы и поэтому имеют неболь-
шую продолжительность жизни. Таких неустойчивых ядер долж-
но быть весьма мало на Земле и в атмосфере Солнца, где не
происходит энергичных процессов образования новых ядер. Но
таких ядер должно быть много там, где материя проходит через
мощные ядерные превращения, сопровождаемые выделением боль-
ших количеств внутризвездной энергии
Если это объяснение справедливо, то мы должны в нестацио-
нарных звездах, в которых обнаруживается заметное количество
И
технеция, найти и другие аномалии в химическом составе. И та-
кие аномалии действительно наблюдаются. Например, в тех же
звездах обнаружена аномально большая интенсивность спект-
ральных линий циркония и редкого элемента лантана.
Из этого примера видно, что развитие физики нестационарных
звезд оказывается тесным образом связанным с успехами физи-
ки атомного ядра. Эта связь станет еще более тесной, когда аст-
рономы получат данные для точного суждения о тех ядерных
процессах, при которых происходит выделение звездной энергии
и возникновение новых атомных ядер
Открытия Амбарцумяна выполняются не ощупью, а по твер-
до задуманной программе. При постановке научных проблем он
прежде всего любит ясность и четкость, постоянно воспитывает
у своих учеников терпение и настойчивость при решении наиболее
трудных задач современной астрофизики. Результаты его тру-
дов и трудов его сотрудников оглашаются только в том случае,
когда малейшие сомнения остаются позади. В Бюраканской
обсерватории не приходится говорить о продолжительности тру-
дового дня. Зараженный энтузиазмом своего руководителя,
весь коллектив работает, не глядя на часы. Девизом творчества
здесь являются последовательность, настойчивость, труд и еще
раз труд.
Теоретические исследования звездных атмосфер и туманностей
проводятся и в Ленинградском университете. Этими работами ру-
ководит член-корреспондент Академии наук СССР Виктор Викто-
рович Соболев. С академиком Амбарцумяном он познакомился бо-
лее четверти века назад, когда тот был профессором Ленинград-
ского университета, а Соболев студентом. С Соболевым автор этих
строк встречался несколько раз в Ленинграде, и каждый раз этот
несловоохотливый человек говорил о своем учителе с исключи-
тельной теплотой.
— Трудно забыть лекции, такие глубокие по содержанию и про-
стые по форме. Но больше всего нас привлекала новизна предме-
та. Теоретическая астрофизика — наука очень молодая, и Амбар-
цумян — один из ее творцов. Тогда впервые в Советском Союзе
он вводил преподавание теоретической астрофизики в программу
университета.
Молодость науки гармонировала с молодостью ученого. Про-
фессору Амбарцумяну было тогда 27 лет. Мощно расцвела с тех
пор совегская теоретическая астрофизика, по праву занявшая
первое место в мире, а академик Амбарцумян стал крупнейшим
астрофизиком. Его многочисленные ученики — профессора док-
тора и кандидаты наук —успешно разрабатывают новые направ-
ления, намеченные учителем. к
Астрофизика стоит на грани физики и астрономии Она изу-
чает физические процессы в небесных телах, проблемы строения
и развития Вселенной. Астрофизика имеет громадное практическое
и мировоззренческое значение. мическое
12
Ученые-физики в своих лабораториях производят тончайшие
эксперименты для разгадки строения и свойств материн Однако
диапазон физических условий, достижимых в лабораториях, не-
велик. Гораздо большее разнообразие условий (то есть темпера-
тур, давлений, плотностей, электрических полей и т. д.) сущест-
вует в небесных телах. И астрофизики имеют возможность
наблюдать поведение материи в этих условиях. Можно без преуве-
личения сказать, что небесные тела являются ценнейшей лабора-
торией для физики. Трудно себе представить состояние современ-
ной физики, если бы от нас было закрыто звездное небо.
Некоторые достижения советской астрофизики уже непосред-
ственно используются в народном хозяйстве страны. В внте при-
мера можно указать на работу В. А. Амбарцумяна о рассеянии
света в мутных средах. Процессы рассеяния света играют ог-
ромную роль в звездных атмосферах. Вычисление яркости рас-
сеянного света очень сложно, но В. А. Амбарцумяну удалось най-
ти весьма простое и вместе с тем совершенно точное решение этой
задачи. Процессы рассеяния света происходят также в земной
атмосфере, в водных бассейнах, в оптических приборах. II ака-
демик Амбарцумян применил свою теорию, разработанную перво-
начально для целей астрофизики, к запросам народного хозяй-
ства. Она нашла свое применение как в исследованиях наших уче-
ных (В. Соболев), так и за границей (Чандрасекар, Курганов,
Уено, Белман и другие), связанных с явлением многократного
рассеяния света в астрофизике, физике и геофизике.
— Не так давно, — обратился я к Виктору Викторовичу Со-
болеву,—некоторые американские астрономы предсказывали воз-
можность вспышки Солнца в виде так называемой «новой звезды»
Как это понять?
— При такой катастрофе жизнь на Земле неминуемо погиб-
ла бы. Это мрачное предсказание характерно тля наиболее кон-
сервативных ученых. Своим пророчеством некоторые американ-
ские астрономы как бы говорят: зачем бороться за переустройст-
во жизни на Земле, если в любую минуту она может погибнуть?..
В гигантских космических катастрофах советские астрономы
видят не исключительные явления, а осуществление закономерно-
го пути диалектического развития звезд. Советские астрофизики
показали, что вспышкам подвержены не все звезды, а только не-
большая часть, к которой, однако, не относится наше Солнце. По-
видимому, когда-то Солнце было неустойчивой звездой, но это
время давно прошло.
Виктор Викторович вспомнил еще одну из интересных бесет
с Амбарцумяном.
— Однажды я спросил Виктора Амазасповича, в чем секрет
его успехов? Он мне ответил, что никаких секретов нет, главное —
уметь думать. И. по словам Виктора Амазасповича, думать он
научился в первую очередь у своего отца — Амазаспа Асатуро-
вича.
13
Уметь думать... Я вспомнил эти слова во время беседы с чле-
ном-корреспондентом АН СССР Олегом Александровичем Мель-
никовым. Рассказывая о совместной работе с В. А. Амбарцумя-
ном в Ленинградском университете, Олег Александрович ска-
зал, что ему вспоминается случай на одном из занятии научного
семинара в тридцатых годах. Выступал ученый (впоследствии ма-
ститый) по вопросу об ориентации внегалактических звездных
систем и обратил внимание на то, что они показывают странные
и непонятные на первый взгляд распределения. Оратор привел
сложные формулы. Внимательно слушавший Амбарцумян заме-
тил, что в использованных формулах следует поставить не синус
угла, а косинус. После этого, к радости докладчика и всех при-
сутствовавших, распределение внегалактических систем стало
вполне понятным.
— Этот небольшой эпизод, — добавил Олег Александрович,—
характеризует исключительно быструю реакцию моего друга. Ведь
во время того или иного доклада мысли (и мысли правильные,
конечно) приходят обычно с запозданием, часто после заседания.
Виктор Амазаспович всегда очень быстро оценивает на докладе
правильность или ошибочность того или иного аргумента доклад-
чика.
Он умеет думать —думать быстро.
Еще задолго до появления ракет в космосе Амбарцумян «хо-
дил» по звездным мирам. «Ходил» и размышлял... Он и сейчас
мысленно «путешествует» в далеких мирах.
На основании наблюдений и вычислений Виктор Амазаспович
проникает в необъятные просторы земной атмосферы, загляды-
вает в тайники пока недостижимых звезд и галактик. На пись-
менном столе ученого — его расчеты и вычисления, в которых фи-
гурируют температуры, выраженные миллионами градусов, плот-
ности газа, намного меньшие достигнутых в лучших современных
вакуумах, и свет, покинувший источник излучения миллионы лет
назад.
Многим, возможно, памятно сообщение американского агент-
ства Юнайтед Пресс Интернейшпл о том, что в 1963 году амери-
канским ученым удалось якобы сделать поразительный снимок
крупнейшего взрыва ядра галактики М-82. Комментируя это со-
общение, В. А. Амбарцумян сказал:
Начнем с того, что недавние интересные наблюдения аме-
риканских астрономов Сандейлжа и Липдса относятся не к мо-
менту взрыва, а лишь к последствиям его. И сфотографирован не
сам взрыв, а продолжавшееся удаление выброшенного вещества
от ядра галактики М-82. Это, как нам представляется, был взрыв
весьма массивного тела в ядре галактики. Одни астрономы назы-
вают такое тело протозвездным, другие сверхзвездным. Масса его
должна быть порядка многих миллионов солнечных масс Иными
словами, се достаточно для образования многих миллионов звезд.
Этот взрыв, который произошел около десяти миллионов лет на-
зад, а видимым для нас мог бы стать только полтора миллиона лет
назад, с нашей точки зрения является не исключительным, а за-
кономерным явлением, происходящим в процессе развития ядра
галактик. Что же касается утверждения в сообщении Юнайтед
Пресс Интернейшнл, что учеными получен поразительный снимок
крупнейшего взрыва, который когда-либо наблюдался в природе, то
поправим это утверждение. Американские астрономы сделали
очень интересную фотографию того, что получилось в результате
взрыва. Снимок самого взрыва они могли бы иметь, если бы жи-
ли полтора миллиона лет назад и располагали в столь отдален-
ные времена совершенными телескопами.
По вопросу о взрывах в ядрах галактик мне довелось беседо-
вать с Виктором Амазасповичем в марте 1964 года. Поводом для
беседы явилась статья крупнейшего английского астронома Бер-
нарда Ловелла.
— Jth взрывы, — сказал В. А. Амбарцумян, — вызвали широ-
кий интерес по двум причинам. Во-первых, по своему масштабу,
по массе выброшенного при взрыве вещества, по количеству
выделяющейся энергии взрывы в ядрах галактик во много раз пре-
восходят какие-либо другие катастрофические явления, происхо-
дящие во Вселенной. Во-вторых, в течение многих лет между спе-
циалистами по внегалактической астрономии шла оживленная
дискуссия о том, действительно ли подобные взрывы происходят.
Многочисленные факты, полученные из наблюдений галактик, не-
которые советские астрономы уже давно объясняли тем, что в ядрах
галактик происходят грандиозные взрывы. Большинство запад-
ных специалистов отрицало эти взрывы. Теперь спор решен по-
ложительно на основе новых прямых наблюдений. В статье Б. Ло-
велла описывается один из наиболее интересных случаев взрыва
в ядре галактики. Согласно точке зрения, обоснованной астроно-
мами Бюраканской обсерватории, взрыв происходит в едином не-
звездном теле гигантской массы. Высказываемая в статье Ло-
велла гипотеза о том, что происходит одновременный взрыв мил-
лионов обычных звезд, выдвигалась рядом авторов, но не соот-
ветствует представлениям о характере этих взрывов, возникшим
на основе всей совокупности фактических данных...
Поток почты в Бюракан и из Бюракана—это лишь один вид
широкого общения с различными научными центрами. Я видел,
как шли и ехали туда люди самых различных возрастов и про-
фессий— местные и приезжие. Интерес к научным открытиям, ко-
торыми прославилась Бюраканская астрофизическая обсервато-
рия, оптическая техника, возможность видеть ученых, которые
наблюдают далекие миры, — все это привлекает сюда, в Бюракан,
множество людей. А о специалистах нечего и говорить. Многие из
них мечтают здесь поработать.
Вспоминается очередная поездка в Пулковскую обсерваторию,
где мне пришлось ощутить интерес астрономов к работе их коллег
в Бюоакане.
15
Завидев издали три полусферических купола Пулковской об-
серватории. я каждый раз проникаюсь глубочайшим уважением
и восхищением к этому всемирно известному астрономическому
центру. Главное здание обсерватории, обновленное послевоенной
реставрацией, окружено ныне многими новыми постройками. Пул-
ково растет и ширится. Все многостороннее становится деятель-
ность обсерватории, существующей уже сто двадцать пять лет.
Вот здесь и произошли мои встречи с людьми, которые пови-
дали Бюракан и поработали там.
Гостеприимная бюраканская земля готовится принять моло-
дых ученых из города Ленина. Здесь, рядом с астрофизической
обсерваторией, сооружается южная астрономическая станция Ле-
нинградского государственного университета. Она будет состоять
из двух наблюдательных башен, оснащенных новейшими астро-
номическими приборами. Недавно строители завершили сооруже-
ние одной башни, облицованной арагацким туфом. В башне уже
произведены монтаж и установка телескопа с диаметром зерка-
ла пятьдесят сантиметров, смонтирован вращающийся купол.
Рядом достраивается вторая башня. Ленинградские астрономы круг-
лый год будут проводить здесь электрофотометрические наблю-
дения, в которых примут участие и бюраканские астрофизики. Пи-
томцы того самого университета, где в свое время учился В. А. Ам-
барцумян, будут проходить здесь учебную практику.
Бюраканская астрофизическая обсерватория стоит на пере-
довой линии научного прогресса. Здесь за последние годы усилен-
но развивается пока еще молодая наука — радиоастрономия.
Когда погода плохая, самолеты не поднимаются в воздух, су-
да остаются у причалов, а астрономы, если у них нет радиоте-
лескопов, с таким же горестным видом., как и их коллеги по не-
счастью— летчики и капитаны морских судов, смотрят на закутан-
ный грозовыми облаками небосвод.
Моряки говорят: «ждем у моря погоды», а астрономы говорят:
«у неба — ясности».
А вот радиоастрономия не боится плохой видимости. Земные
атмосферные явления беспомощны перед идущими к нам косми-
ческими радиоволнами, которые неудержимо пробиваются сквозь
облачный слой. Пусть идет грозовой дождь, пусть ярко светит
солнце, все равно радионаблюдения продолжаются. Радиоастро-
номия упразднила понятие дня и ночи. В Бюракане группа астро-
физиков работает и днем и ночью. У них на вооружении мощные
радиотелескопы, дающие возможность «видеть» во много раз даль-
ше, чем с помощью обычных телескопов. Их создают, конструи-
руют, строят сами бюраканцы.
Может возникнуть вопрос: не устарели ли оптические мето°-
ды наблюдения?
Нет! Их нельзя противопоставлять новым методам наблюде-
ния. Излучение небесных тел имеет разную интенсивность, поэто-
му при изучении объектов со слабым радиоизлучением предпоч-
тение отдается оптическим методам.
16
Облик Вселенной человек постигает шаг за шагом, усилиями
астрономов всех стран. Поэтому и радиотелескопы и оптические
телескопы будут «жить» мирно бок о бок.
Академик В. Амбарцумян развивает радиоастрономию с при-
сущим ему энтузиазмом, увлекая новаторством своих молодых
учеников. Во главе нового Института радиоастрономии и элект-
роники стал ученик «бюраканского звездочета» Э. Мирзабекян.
В Бюракане много первоклассных телескопов. Совсем недав-
но здесь начал действовать новый телескоп системы Шмидта, ко-
торый сделал еще более зорким око Бюракана. Телескоп Шмид-
та по своей мощности является вторым в мире инструментом та-
кого типа. Он дает возможность производить исследования слабых
внегалактических туманностей, фотографировать небесные тела,
до сих пор не поддающиеся наблюдениям с помощью телескопа
других конструкций. Один из учеников и сотрудников Амбарцу-
мяна— Бениамин Маркарян уже много ночей с помощью спе-
циального пульта управления направляет мощное око на небес-
ный свод и производит фотографические наблюдения спектров
десятков тысяч звезд одновременно.
— Бюраканскую и Крымскую астрофизические обсерватории,—
говорил однажды директор Крымской обсерватории Андрей Бо-
рисович Северный, — объединяют общие научные интересы, выра-
жающиеся во влиянии идей Виктора Амазасповича на некоторые
наши работы. Эти дружеские научные связи создают наилучшие
условия для успешного развития науки. Все новые идеи послед-
него времени, касающиеся проблемы образования и развития
звездных систем, по существу исходят из Бюраканской обсерва-
тории, руководимой академиком Амбарцумяном.
К этим словам А. Б. Северного остается добавить, что новые
идеи способствуют развитию новых разделов астрофизики. Одни
из них изучают объекты, обладающие сверхвысокой плотностью.
В числе таких космических тел белые карлики, средняя плотность
которых такова, что масса одного кубического сантиметра изме-
ряется десятками и сотнями килограммов, барионные звезды, у
которых один кубический сантиметр содержит массу в тысячи
тонн и выше. Другие изучают происходящие в космических объек-
тах взрывы, при которых достигается сверхвысокая концентрация
энергий. Известно, например, что во время некоторых звездных
вспышек за несколько секунд освобождается энергия, эквивалент-
ная миллиардам мегатонных бомб. В космических магнитных по-
лях гигантской протяженности частицы сверхвысоких энергий
(до тысячи миллиардов электроновольт) рождают излучения, ис-
следование которых позволяет проверить многие выводы теории
элементарных частиц.
В одной из недавних бесед Виктор Амазаспович вновь подчерк-
нул, что многие направления современной астрофизики по сущест-
ву сомкнулись с наиболее сложными разделами ядерной физики,
теории элементарных частиц и теории сильных полей тяго-
тения.
17
Все это открывает новые горизонты и возможности. И нет сом-
нения что и на новом этапе развития астрофизики Бюракапская
астрофизическая обсерватория сыграет выдающуюся роль, сосре-
доточив свое внимание на основных, коренных проблемах.
Именно на коренных, и это не случайно.
Одним из признаков культуры мышления является способность
сознательно ограничивать своп знания. Сознательное ограниче-
ние, то есть сосредоточение внимания на определенном объекте,
способствует проникновению в суть изучаемого предмета. Без
умения проникнуть в суть изучаемого предмета, без активного
творческого созидания невозможно развивать науку.
В наше время вопрос культуры мышления, образного мышле-
ния особенно важен, так как чем дальше человек подымается
в космическую высь, тем больше проникает в глубь атома. Сей-
час, как никогда, важную роль играет изучение просторов Все-
ленной, проникновение в сущность явлений, происходящих в кос-
мическом пространстве.
Прошло более двух тысячелетий с тех пор, как Гераклит ска-
зал, что «многознание не научает уму». Увлекаясь астрономией,
Виктор Амазаспович почти с детства сознательно сосредоточи-
вал внимание на той области, которой он себя посвятил. Эту куль-
туру мышления Амбарцумян воспитывает и у своих питомцев
Бюраканская обсерватория концентрирует все свои силы на ре-
шении проблемы происхождения звезд и звездных систем. Она
сумела за короткий срок прославить себя в научном мире. Вот
почему каждый, кто на данном этапе развития науки хочет ра-
зобраться в вопросах происхождения, развития звезд и звездных
систем, должен изучить труды бюраканцев.
Еще в октябре 1948 года английский журнал «Обсерватори»
в отчете о первом Между народном астрономическом конгрессе
в Цюрихе писал: «Пожалуй, самым интересным сообщением ока-
залось то, которое не имело ничего общего с темой этого заседа-
ния,— а именно, работа Амбарцумяна о клочковатой структуре
межзвездной поглощающей среды».
В том же году на страницах выходящего в Америке журнала
«Популяр астрономи» читаем: «Почетный член Американского
астрономического общества Амбарцумян является одним из
самых великих астрофизиков, живущих в настоящее время. Его
редкая по глубине проницательность является исключитель-
ной. Он оказал большое влияние на работу других астрофизиков
мира».
В Париже, Лондоне, Льеже, Праге, Дели, Нью-Йорке — всю-
ду бюраканскнй астрофизик рассказывает о достижениях совет-
ской науки. Он рассказывает и о своей древней родине —Арме-
нии, и о том, какие могучие крылья выросли у армянского народа
после установления советской власти
Пет возможности перечислить даже одни лишь фунтаменталь-
18
ные труды ученого. Достаточно сказать, что его исследования по
целому ряду новых направлений в астрофизике и звездной астро-
номии разрабатываются и продолжаются астрономами разных
стран мира со все возрастающим интересом.
Как уже было сказано, в последнее время в Бюракане успеш-
но развивается радиоастрономия. К лучу света — основному ис-
точнику сведений о событиях в космосе—присоединился его бли-
жайший сосед по шкале — радиолуч.
Коллектив бюраканцев, состоящий исключительно из выпуск-
ников Ереванского университета, объединен преданностью
избранной профессии. Исследованием далеких звездных систем
занимается Б. Маркарян, газовых туманностей — Г. Гурзадян,
нестационарных звезд — Л. Мирзоян. Более молодому ученику ака-
демика Амбарцумяна Э. Хачикяну удалось впервые обнаружить
высокий процент поляризации излучения крабовидной туманно-
сти, а С. Искударян и К. Саакян открыли и исследовали много
белых карликов.
Бюракан — маленькая частица Армении. Маленькая, — но ка-
кое великое сражение за прогресс науки происходит здесь! И ру-
ководит им человек, бесконечно любящий свою родину, свой на-
род.
Любит он и Ленинград, где учился и стал ученым. Недавно
Виктор Амазаспович получил письмо студентов Ленинградского
университета. Академика просили ответить на несколько вопро-
сов. Привожу опубликованные в газете «Ленинградский универ-
ситет» вопросы студентов и ответы на них.
— Что Вы считаете наиболее значительным в Вашей научной
деятельности за последние два-три года?
— Работу по истолкованию многочисленных и разнообразных
фактических данных, относящихся к строению и природе галак-
тик. Результаты этой работы были изложены мной в августе
1961 года в локладе, зачитанном на пленарном заседании один-
надцатого съезда Международного астрономического союза в
Беркли.
— Самое значительное событие в Вашей жизни?
— Решение стать астрофизиком и учиться в Ленинградском
университете, принятое мною, когда я был еще учеником сред-
ней школы.
— Ваши планы на будущее?
— Заниматься наукой и постараться уменьшить число засе-
даний, в которых участвую.
— Ваши пожелания профессорам и студентам Ленинградско-
го университета?
— Желаю достичь новых успехов в исследовательской и пе-
дагогической работе, поднять еще выше знамя славнейшего уни-
верситета России, знамя советской науки. Хотелось бы так-
же, чтобы родной Ленинградский университет получил имя одно-
го из своих великих ученых: Чебышева, Бутлерова или Менде-
леева.
19
Немало дел у президента Академии наук республики: беседы
с археологами, ведущими раскопки крепости Теишебаини, и по-
ездка в Вычислительный центр, к математикам и механикам, бе-
седа с химиками, посещение завода, ответы на письма, прием
избирателей, переписка с государственными учреждениями.
Одни ответы на обширную и разнообразную корреспонденцию
требуют изрядного количества времени. А ведь каждое утро в поч-
товом ящике депутата Верховного Совета СССР Амбарцумяна
оказывается по нескольку десятков писем. Пишут отовсюду: из-
биратели, студенты и аспиранты со всех концов Советского Сою-
за, пишут молодые люди с просьбой помочь решить сложную за-
дачу, порекомендовать, какую выбрать специальность. Пишут
ученые из разных уголков мира,— этих писем немало: Бюракан-
ская обсерватория поддерживает связь с астрономическими цент-
рами различных стран. В списке адресатов «Сообщений Бюра-
канской обсерватории» —315 обсерваторий, библиотек, научно-ис-
следовательских и других учреждений около 50 стран, в том числе
257 иностранных; и 156 известных ученых, из них 112 иностран-
ных. Пишут Амбарцумяну как астрофизику и как президенту
Академии наук Армянской ССР со всех концов света.
Известный астроном Отто Струве из радиообсерватории Грин
Бэнк (Западная Виргиния, США), сообщая, что президенты Ака-
демий наук СССР и США договорились о проведении серии сим-
позиумов, обращается с просьбой решить три группы вопросов,
связанных с широким привлечением советских специалистов по
радиоастрономии. Проф. О. Струве просит: «Я хотел бы лично
Вас пригласить на симпозиум без нарушения Ваших планов уча-
стия в собрании Международного астрономического союза. Как
Вы знаете, Ваш престиж в США велик».
Профессор Влада Бэнэцяну пишет из Бухареста, что в дав-
ние времена на территории Румынии существовало до ста ар-
мянских колоний. В государственных архивах Румынии хранится
до 50 000 армянских документов, которые ждут своих исследова-
телей. Профессор просит оказать содействие в совместном изуче-
нии этих документов и подготовке серии публикаций.
Профессор Б. А. Гембарский (Польша), успешно работающий
над переводами произведений армянской литературы на польский
язык, прислал свой труд, чтобы получить отзыв специалистов из
Института литературы Академии наук Армянской ССР.
Айвор Робинсон, Альфред Шильдт и Энгельберг Шуканг из Те-
хасского университета приглашают на второй техасский симпо-
зиум релятивистской астрофизики, который будет носить между-
народный характер. А господин Лютен из университета г. Минне-
сота (США) просит председательствовать на открытии сессии сим-
позиума по голубым звездам и высказать свое мнение о повест-
ке дня.
А если конференция по тем же голубым звездам созывается
еще и в Страсбурге?
20
А если в Брюсселе предстоит международное совещание по
физике?
На конвертах марки стран Латинской Америки.
«Университетом в Сан-Паулу (Бразилия) недавно (речь идет
о 1962 годе. — А. А.) созданы четыре кафедры. Наше желание —
иметь кафедры, в течение первого года пополненные иностранны-
ми специалистами, которые помогут нам создать астрономиче-
ский факультет. Этим письмом мы направляем Вам сердечное при-
глашение приехать в Сан-Паулу, чтобы получить Ваш совет.
Если возможно, будьте любезны, направьте одного из Ваших сот-
рудников поработать с нами по крайней мере один год. Необхо-
димые расходы по приезду и проживанию здесь берем на себя*.
Письмо подписано профессором современной физики университе-
та Сан-Паулу.
Письмо из Южной Америки. Автор Ф. Рутлант. «В течение
последних нескольких лет наша страна стала важной стратеги-
ческой территорией с точки зрения астрономии. Окончательно ре-
шено устроить свою обсерваторию и, кроме того, в конце концов
создать двухсотдюймовый телескоп в наших горах. Вот те основ-
ные причины, которые убеждают нас, что Ваша поездка, думает-
ся, будет ценной, а с другой стороны, — благоприятной. В прин-
ципе— примете ли Вы это приглашение на ближайшее будущее?»
В. А. Амбарцумян является почетным членом многих акаде-
мий мира, а также различных научных обществ.
Сэр Спенсер Джонс пишет из Лондона в Бюракан, что Совет
Королевского астрономического общества вынес решение награ-
дить В. А. Амбарцумяна золотой медалью Общества за 1960 год
и поручает ему прочесть традиционную лекцию.
В 1961 году, когда В. А. Амбарцумян был избран на очеред-
ной срок президентом Международного астрономического союза,
поток приветствий и поздравлений особенно ощутимо показал
рост престижа советской астрономической науки и огромный ав-
торитет ученого-избранника.
Что же характерно для бюраканцев?
Для всей деятельности коллектива Бюраканской астрофизи-
ческой обсерватории и его руководителя характерно присущее со-
ветской науке стремление поставить свои достижения на службу
человечеству.
В докладе «Проблемы внегалактических исследований», про-
читанном на XI съезде Международного астрономического союза
в Беркли (США) в августе 1961 года, В. А. Амбарцумян говорил:
«Анализ наблюдений показывает, что явления, относящиеся к
происхождению галактик, настолько необычны, что их было бы
невозможно предвидеть, исходя из каких-либо теоретически пред-
взятых положений. Здесь мы снова сталкиваемся с поразитель-
ным явлением, постоянно повторяющимся в истории науки. Когда
она вторгается в новую область явлений, она находит неожи-
данные, качественно новые закономерности, выходящие за пре-
делы прежних представлений. Это делает каждую такую область
21
явлений тем более интересной. Поэтому нам нужно еще более
тщательно собирать факты и наблюдения, ибо лишь увеличение
фактических данных, более точные сведения о реальных объек-
тах, большая информация о строении различных частей галак-
тик* и тщательный анализ этих сведений могут помочь нам в раз-
решении возникающих здесь трудных вопросов».
Этой благородной цели и служат международные связи со-
ветской науки.
Бюраканская астрофизическая обсерватория оказывала серь-
езную помощь ряду советских и зарубежных университетов в воп-
росе подготовки и усовершенствования научных кадров. Кроме
студентов старших курсов соответствующих специальностей Ере-
ванского государственного университета, Ереванского и Ленина-
канского педагогических институтов, в Бюракане учебную и про-
изводственную практику проходили аспиранты и студенты Ле-
нинградского, Московского, Киевского, Свердловского, Рижско-
го и других университетов. В обсерватории были подготовлены
высококвалифицированные специалисты по астрономии для Азер-
байджанской ССР.
С целью научной работы, наблюдений и усовершенствования,
а также с целью обсуждения научных проблем, консультаций и
ознакомления с научными исследованиями, проводимыми в об-
серватории, в Бюракане побывали ученые Советского Союза и мно-
гих зарубежных стран. Среди иностранных ученых — гостей
обсерватории — директор Лейденской обсерватории (Голландия),
президент Международного астрономического союза в 1958—
1961 годах Ян Оорт (1962 год), директор Английской радиоастро-
номической станции Джодрелл Бэнк Бернард Ловелл (1958 и
1963 годы) и директор Национальной обсерватории Академии
наук Мексики, вице-президент Международного астрономического
союза Гуиллермо Харо (1956 и 1962 годы).
Очень часто ученые гости выступали с докладами на научных
семинарах обсерватории.
В свою очередь ряд сотрудников обсерватории с целью науч-
ной работы, дачи научных консультаций, чтения лекций, ознаком-
ления с постановкой научной работы, а также для участия в ра-
ботах научных собраний, конференций, симпозиумов побывали
в ГДР, Венгрии, США, Англии, Франции, Чехословакии, Бельгии,
Австрии, Румынии, Болгарии, Индии, Швейцарии, Австралии, Ин-
донезии, Италии, Голландии и Швеции.
Армянские астрономы принимали активное участие в много-
численных всесоюзных и международных астрономических сове-
щаниях и конференциях.
Бюраканская астрофизическая обсерватория, в частности, при-
нимает деятельное участие в работах Международного астроно-
мического союза (МАС). Четверо из научных сотрудников об-
серватории (В. А. Амбарцумян, Г. А. Гурзадян, Б. Е. Маркарян
и Мирзоян) являются членами Союза и его постоянных ко-
миссии. Они имеют научную переписку с постоянными комиссия-
22
ми, генеральным секретарем и членами МАС, периодически полу-
чают научные и информационные публикации МАС.
Начиная с 1948 года армянские астрономы участвовали в ра-
ботах почти всех съездов Международного астрономического сою-
за. Их доклады и научные сообщения на этих съездах и засе-
даниях постоянных комиссий МАС часто бывали в центре внима-
ния участников.
Особо следует отметить участие армянских астрономов в рабо-
тах последних съездов МАС: в Москве в 1958 году и в Беркли
(США) в 1961 году. На съезде в Беркли директор Бюраканской
астрофизической обсерватории академик В. А. Амбарцумян выс-
тупил на пленарном заседании с большим докладом, подытожи-
вающим результаты, полученные в Бюракане по изучению внега-
лактических туманностей и нестационарных звезд. На этом съез-
де он был избран президентом МАС на период до следующего
съезда. Н в связи с этим годичная сессия исполнительного коми-
тета МАС в сентябре 1962 года впервые в истории МАС состоя-
лась в Советском Союзе, в Ереване. В сессии участвовали все
члены исполкома МАС, крупнейшие астрономы из Англии, Гол-
ландии, Чехословакии, США, Канады, Японии, Южно-Африкан-
ского Союза и Франции. Доклады участников сессии на научном
семинаре Бюраканской астрофизической обсерватории о работах,
проводимых в их обсерваториях, и о полученных новых резуль-
татах, научные дискуссии и беседы явились знаменательными со-
бытиями в жизни обсерватории.
Французское астрономическое общество наградило Амбарцу-
мяна медалью имени Жансена, Тихоокеанское астрономическое
общество в Калифорнии — золотой медалью имени Катарины
Брус, а Совет английского Королевского астрономического об-
щества присудил в 1960 году медаль за выдающиеся успехи в ас-
трономической науке.
Но все это было потом. А как же он начинал свой путь
в науку?
Едва ли не наибольшую потерю человечество песет от того,
что в какую-то пору детства родители в силу множества причин —
трудных житейских условий, семейной неслаженности, недоста-
точной культуры и прочих обстоятельств — не умеют разглядеть
в своих детях такие задатки, которые надо умело, терпеливо, чут-
ко развивать.
В семье Амбарцумяна дети были предметом пристального вни-
мания родителей. Мать и отец, каждый по-своему, внесли до-
стойную лепту в их воспитание. Рипсиме Сааковна вселила в них
тот дух патриархальной нравственности и народных добродете-
лей, которые передаются из поколения в поколение в честных
трудовых семьях, живущих в скромном достатке, почете и ува-
жении.
23
Именно такой была семья Тер-Саак Хаханяна. Надо предста-
вить закавказскую -окраину Российской империи конца прошло-
го века, чтобы стало ясным, что тогда многие носили духовное
звание не по своей склонности к религии, а потому, что это была
одна из возможностей стать образованным человеком. В духов-
ную семинарию поступали те, кто не мог надеяться переступить
когда-нибудь порог отечественного университета. Сословные и
иные барьеры были неодолимы. Учиться за границей могли лишь
дети богатых родителей. Духовные семинарии упоминаются в био-
графиях многих разночинцев, сыгравших затем выдающуюся роль
в развитии просвещения, науки и искусств в России конца прош-
лого— начала нынешнего века. Кто знает, о какой карьере меч-
тал Тер-Саак Хаханян. Он стал священником, поселился в Цхин-
вали— центре Южной Осетии. Его супруга Елизавета Георгиев-
на родила ему пять сыновей и дочь. Человек вежливый, обходи-
тельный, обладавший внушительной внешностью, он пользовал-
ся уважением среди прихожан и местных властей. С ним инте-
ресно было поговорить о политике, о литературе и по националь-
ному вопросу, которым он особенно интересовался, переживая
страдания армян в Западной Армении.
Рипсиме Сааковна приобрела в отцовском доме многие цен-
нейшие качества и навыки. Выйдя замуж, она сохранила доста-
точно сильный и оригинальный характер. Преобладавшие в ее
натуре мягкость, чуткость, правдивость помогли ей стать пре-
красной матерью и хозяйкой дома.
Во многих отношениях полную противоположность ей пред-
ставлял Амазасп Асатурович. Он обладал огненным темперамен-
том и неукротимой энергией. С дошкольного времени отец вни-
мательно наблюдал за детьми. Постепенно у него выработалась,
как говорили в семье, «своя система», представляющая немалый
общественный интерес. Впервые о своей воспитательной системе
Амазасп Асатурович заговорил в кругу литературных друзей —
Ованеса Туманяна, Газароса Агаяна и других в 1911 году.
Как-то речь зашла о Гомере и гомероведении, то есть о том,
что в течение всей жизни было центром научных интересов Ама-
заспа Асатуровича. Друзья знали, что он взялся за перевод Го-
мера с древнегреческого источника на армянский язык. Амазасп
Асатурович высказывал мысль, что гомероведы нередко ссыла-
ются на «теорию пунктов». Несостоятельная в целом, она пред-
ставляет некоторый интерес с точки зрения психологии.
—- Архимед утверждал, что, имея точку опоры, он может пе-
ревернуть земной шар. Перефразируя его, можно сказать: зная
распределение психических сил по пунктам, можно направлять
развитие интеллекта.
Из этих предпосылок исходила в дальнейшем вся воспита
тельная система отца.
В семье было уже трое детей: Гоар, Виктор и Левон.
I оар была одинаково привязана к отцу, матери, бабушке, де-
душке ко всем. Развитие шло ровно. Когда девочке было че-
24
тыре года, она свободно говорила на армянском, грузинском язы-
ках и правильно высказывала свои мысли. Двухлетний Виктор
с большой способностью различал предмету, отмечая их харак-
терные черты.
Уже в том возрасте у него начали развиваться пространствен-
ные и количественные представления. Отец начал в виде элемен-
тарной игры проводить с ним соответствующие упражнения. Про-
ходили дни, и мальчик в игре, в общении со своей сестрой, в раз-
говорах с матерью и другими членами семьи точно воспроизводил
свои познания в области чисел. За числовыми упражнениями сле-
довали логические. Отец был уверен, что логические функции в
сознании детей возникают и развиваются в очень раннем возрасте.
Виктор имел специальный высокий стул с откидывающимся
назад барьером. За столом во время еды он всегда сидел на этом
стуле. После обеда малыш обычно просил: «Ичнем, ичнем!» (то
есть «спустимся, спустимся»). В ответ на это, умышленно проти-
водействуя ему, взрослые говорили:»
— Нет, не ичнем!
Отец считал, что подобная концентрация психических сил долж-
на была положительно сказаться на создании характера актив-
ного, творческого.
Семейные заботы были для Амазаспа Асатуровича своего рода
отдушиной. Они давали возможность забыться и выбросить из
головы на время служебные неприятности. Пресловутое «Дело
фирмы Сименс» продолжало волновать судебные круги и адво-
катуру. Один из светил юридического мира в Тифлисе тех лет,
некто М. О. Грузенберг, говорил:
— Послушайте, коллега Амбарцумян! Что за громкое дело!
И магистратура, и адвокатура — все говорят о нем. Верно ли, что
вы обругали и очернили суд? Это ведь нечто невероятное. Вот я
уже свыше двух десятков лет практикую, а этакой выходки не
допускал ни разу. Да, никогда! Разве можно?
Как говорится, плетью обуха перешибить не удалось. Общее
собрание окружного суда рассмотрело жалобу Красоского и по-
становило: за оскорбление члена суда лишить присяжного пове-
ренного А. А. Амбарцумяна практики сроком на один год. Это
решение было обжаловано, но безрезультатно
Друзья всячески ободряли пострадавшего.
— Ты прекрасно поступил, — говорил Газарос Агаян. — Так
и надо, Амазасп! Изобличать бюрократов, душителей свободы
и прочих мерзавцев в совершаемых ими подлостях—это священ-
ный долг всех честных людей. Не робей и будь непоколебим!
Слухи о поединке отца со взяточниками доходили до семьи,
и даже дети обсуждали это. Однажды, волнуемый вопиющими
несправедливостями в судебных инстанциях Тифлиса, отец вер-
нулся домой и застал детей в пылу острой дискуссии.
— Глупенький, не понимаешь, что у папы много врагов, — го-
ворила сестра младшему брату Левону —Они мешают, не дают
ему покоя. И может быть, папа не будет больше адвокатом.
25
_____ Нет, ты неверно говоришь! — кричал на нее Виктор. — Па-
па всякое дело знает. Кто может помешать моему папе?
_____ Я ведь не о том говорю. Я говорю, что, может быть, папа
не будет работать адвокатом. Это ведь не я сказала, а мама.
Вошел отец. Дети кинулись к нему. Разговор продолжался.
— Итак, — начал отец, — кто такой адвокат?
— Адвокат, — сообразил Виктор, —это человек, который ве-
дет дела.
— Прекрасно. Какие же дела ведет адвокат?
— Чужие, — ответил Виктор.
— Что значит «чужие»?
— Дела, которые разбирает суд, — ответил мальчик.
— А почему эти дела разбирает суд?
— Потому что люди ссорятся, враждуют друг с другом, де-
рутся и не могут мирно решить свои дела, — разъяснила Гоар.
— Правильно! Продолжим наш разговор: почему нужно, что-
бы при разборе дел в суде был адвокат?
— Адвокат нужен, чтобы правильно и хорошо решать дела! —
провозгласил Виктор.
— Ну, вот ты сам ответил на свой вопрос, — заключил отец.
Семья осталась жить в Тифлисе, хотя путь к адвокатской прак-
тике был закрыт. Лето 1912 года провели в деревне Хевтубани
близ города Гори. По дороге, которая вела в дачную местность
Меджвисхеви, можно было совершать замечательные прогулки.
Свободный от службы отец имел полную возможность всеце-
ло посвятить себя заботе о воспитании детей. День ото дня он
все больше вовлекался в орбиту детской «философии». Собесед-
никами его, а подчас и агрессивными оппонентами, являлись Вик-
тор, Гоар и гостившая в семье родственница Лиза. Размах мыс-
ли, процессы переработки видимого и познаваемого у каждого из
них были различными.
— Смотри, папа! — говорил иногда во время прогулки сын.—
Если прямо идти по этой дороге, то можно через горы прибыть
в Петербург.
— Неверно, — возражала Гоар, — если идти напрямик через
горы, то сперва попадешь в другие села и города, а не прямо
в Петербург. Ишь, захотел сразу в Петербург!
— Да я не о других городах, — живо уточнял свою мысль
Виктор, — я говорю о главном, о Петербурге.
— Верно! Обязательно прибудем в Петербург, если эту хо-
рошую дорогу направить прямо в его сторону!
— А как мы в Петербург придем? — спрашивала Лиза. — Ведь
у меня ботинки изношенные и дырявые. В этих ботинках я с тру-
дом до деревни доберусь, а не то что до Петербурга!
— Ха, ха, ха! — смеялись Виктор и Гоар. — Кто тебе предла-
гает идти до Петербурга? Просто говорится: если двинуться прямо
по этой дороге, то дорога приведет туда. При чем тут твои ды-
рявые ботинки?
26
— А сколько шагов отсюда до Петербурга?—задумчиво спра-
шивал Виктор. — Вот до нашего дома двести. А до Петербурга
во сколько раз больше? Скажи, я вычислю!
— Будет очень-очень много, чудак ты мой, — отвечала сест-
ра, — это очень трудно вычислить.
— Нет, пусть папа скажет: во сколько раз больше?
— Точно сказать не могу, — отвечал отец. — Но возможно при-
близительное сравнение. Вот слушай! Если отсюда до нашего до-
ма двести шагов, то расстояние до Петербурга примерно в ты-
сячу или две тысячи раз больше. Значит, сколько шагов до твое-
го города?
— Если в тысячу раз больше, то будет двести тысяч. Если
же в две тысячи раз больше, это составит четыреста тысяч шагов.
— Но это не так, Виктор,— возбуждая интерес мальчика, го-
ворил отец. — Расстояние до Петербурга больше, чем отсюда до
нашего дома, не в две тысячи, а в двадцать тысяч раз!
— Почему же ты меня обманул? — гневался Виктор. — Я хо-
тел точно вычислить, а ты меня подвел!
— Напрасно ты горячишься, — вразумляла Гоар. — Ведь па-
па только сказал к примеру. Он тебя ничуть не обманывал.
— Подумай и вычисли снова, — уговаривал сына отец. — Итак,
расстояние до Петербурга в двадцать тысяч раз больше, чем до
нашего дома.
— В двадцать тысяч раз, — повторял Виктор, крепко держа
свое первое вычисление. — Значит, там мы получили четыреста
тысяч шагов... До Петербурга четыре миллиона шагов!..
Уставший от дебатов, неприятностей в юридическом мире, от
хлопотливого сотрудничества в газете «Закавказская речь» и жи-
тейских забот, Амазасп Асатурович решил в июне 1913 года съез-
дить в родное село Басаргечар Поездка оказалась необычайно
полезной для детей-горожан. Они увидели сельскую жизнь.
В деревне уже были наслышаны о том, что Виктор обладает
незаурядными для своего возраста знаниями. В шутку его иног-
да называли ученым. В самом деле, его познания в области гео-
графии и арифметики, его способность к рассуждениям, несмот-
ря на их детский характер, казались удивительными.
Дети свободно говорили как по-армянски, так и по-русски, бег-
ло читали и писали Когда собирались любопытные односельчане,
Виктор устраивал импровизированный семинар по общеобра-
зовательным наукам. Сам он был в роли «профессора», в ка-
честве «учеников» покорно выступали почтенные взрослые — ост-
роумный брат деда Сукиас, родственник Ованес и другие. Пяти-
летний профессор брал книгу и обращался к старику Сукиасу:
— Скажи: «Русская хрестоматия»!
«Ученик» произносил фразу по-армянски:
— Рэс Хечо (то есть сельский старшина Хечо).
27
— Не «Рэс Хечо», а «Русская хрестоматия», — горячился «про-
фессор». — Как написано, так и читай!
____ Рустам Хрхреци!—умышленно искажая текст, смеясь отве-
чал Сукиас.
— Неужели ты в самом деле не можешь прочесть правильно? —
изумлялся «профессор». — Давай читать вместе... Ну, так. А те-
перь будем заниматься арифметикой...
В Басаргечаре отец продолжал логические упражнения с
детьми.
Когда однажды, много лет спустя, Амбарцумяна кто-то спро-
сил, как можно сформулировать роль отца в его судьбе, Виктор
Амазаспович ответил:
— Самая большая заслуга моего отца заключается в том,
что он с раннего детства научил меня логическому мышлению...
Конь, облюбованный Амазаспом Асатуровичем, по имени Ке-
хар-Ат, принадлежал местному судье Алтунову. Владелец скаку-
на имел богато украшенную уздечку. О ней так и говорили:
«судейская уздечка». Однажды она стала поводом любопытно-
го разговора между отцом и детьми.
— Папа, у судьи такая красивая уздечка, а у нас нет.
— Судья, Витя, на то и судья, чтобы иметь уздечку. Ведь он
постоянно занят тем, что обуздывает людей,
— То есть как?
— А ты подумай: с какой целью надевают уздечку на лошадь?
— Очень просто! — отвечал мальчик.— На коня уздечку наде-
вают, чтобы его усмирить, чтоб он подчинялся ездоку.
— Видишь ли, есть такие люди, которых тоже нужно усми-
рять, когда они, ие желая подчиняться закону, совершают не-
пристойные дела. Не будь «уздечек», трудно было бы жить чест-
ным людям.
— Понял, понял, папа! Ты хочешь сказать, что нехороших лю-
дей судья наказывает— воров, мошенников, разбойников и лгунов.
— Решения, которые выносит судья, и являются как бы уз-
дечками, — вмешалась в разговор Гоар. — Ими он укрощает и
направляет куда следует людей. А ты сразу не понял!
— Что ты мне объясняешь то, что я лучше тебя знаю! — за-
пальчиво отвечал брат.—Значит, папа, самый хороший и бла-
городный человек на свете — это судья?
— Да, мой милый. Судья — наилучший среди людей, если он
честно выполняет требования закона и если закон защищает ин-
тересы честных людей.
— А откуда законы? Кто их придумал? — допытывался сын. —
Не можем ли мы создать самые хорошие на свете законы?
Разговор продолжался, пока не пришли дед Асатур и судья
Алтунов. Они похвалили малышей за их интерес к законам и за-
конности, но при этом дед тяжело вздохнул.
Все еще продолжалась тяжелая пора господства реакции. Из
далекой Сибири пришли вести о расстреле ленских рабочих. Не-
подалеку начинал бурлить Баку. Политическая обстановка нака-
28
лялась и в Тифлисе. Празднование трехсотлетия дома Романо-
вых не оправдало надежд: оно не подогрело верноподданнических
чувств. Царствовавший дом сделался мишенью для острот и анек-
дотов. Вместе с тем проницательные люди понимали, что обста-
новка в Европе накаляется. Наступал 1914 год — год начала пер-
вой мировой войны.
Вернувшись в Тифлис, Амазасп Асатурович с головой окунул-
ся в общественную жизнь города, в литературные занятия. Од-
нако ежедневно отец выбирал свободную минутку для занятий с
детьми, Продолжались и упражнения. Были и незабываемые для
детей прогулки по Головинскому проспекту—до Ольгинской ули-
цы и обратно, Беседы во время прогулок были оживленными. Наи-
более активным собеседником обычно бывал Виктор. Конечно,
он во многом оставался пятилетним мальчиком и рассуждения
его были детскими. Однако развитие интеллекта, как уверял отец,
заключается не в серьезности или наивности суждений, а в пос-
ледовательности познавательных процессов. В то время как Вик-
тор являлся главным участником диалогов, сестра его, благодаря
сравнительно большей дисциплинированности, обычно ограничи-
валась тем, что корректировала мысли, высказываемые братом.
Такие «диалогические шествия» продолжались у Амбарцумя-
нов более десяти лет. Постепенно спутники отца превратились из
малышей в подростков. Тематика «диалогов» была неограничен-
но широкой. Дети имели возможность говорить и спрашивать обо
всем, что их интересовало. А отец использовал «шествия», чтобы
сообщать детям то, что, по его мнению, должно было попасть
в орбиту их внимания и суждений.
Ходячий «вольно-дискуссионный клуб»,— «логические упражне-
ния», «арифметические загадки» и некоторые другие методы вос-
питательного действия времени дополнялись участием детей в раз-
говорах взрослых.
В зиму 1913—1914 года в квартире Амбарцумянов на Эри-
ванской площади в доме № 3 часто бывали и подолгу засижива-
лись Погос Абелян, Мишо Манвелян, Арам Тер-Григорян, худож-
ник Геворг Овсепян, учредитель бухгалтерских курсов Иван Тер-
Степанянц, Мадат Петросян, Самвел Балагян и другие. Многие
из них охотно беседовали с малышами.
— Надо собирать людей пореже и поменьше. Уж очень шум-
но с утра до вечера. В доме — дети.
Это напоминание снова возвращало отца к пристальному вни-
манию в отношении детей. А тут еще такая интересная встреча...
— Знаешь, кого я сегодня видел? — сказал Амазасп Асатуро-
вич жене. — Степана Даниэловича Лисицяна с супругой. Они име-
ют частную гимназию на Бебутовской улице.
— Ну и что же?
— Лисицян спросил: «Верно ли, что рассказывают о способ-
ностях вашего сына? Неужели вы не пожелаете воспитывать и
обучать его в нашей гимназии?»
— А что ты ответил?
29
— я сказал: «Степан Даниэлович! Он еще не дорос до этого!»
_ До чего не дорос? До их гимназии?
— Нет, вообще пока мал. Рано ему ходить в школу
Но Лисицян настоял на том, чтобы Амазасп Асатурович при-
вел, как он выразился, своего «вундеркинда».
Три дня спустя после встречи с четой Лисицянов отец отпра-
вился с сыном в гимназию на Бебутовской улице. Директор встре-
тил их приветливо в приемной комнате, где было много посе-
тителей.
— Скажи, пожалуйста, какое число среди всех наибольшее? —
начал экзаменовать мальчика директор.
— Наибольшее? Такого числа нет! Если вы назовете какое-
нибудь число, то стоит прибавить к нему единицу, и оно станет
еще большим.
— Сколько в году дней, часов?
— Триста шестьдесят пять дней или восемь тысяч семьсот
шестьдесят часов, —улыбаясь ответил Виктор.
— А ты можешь рассказать нам что-нибудь из истории?
— Какой именно? Ведь разные бывают истории: есть история
Земли, история развития животных, история человечества. Мой па-
па говорит, что в будущем наука создаст самую интересную ис-
торию: историю Вселенной.
Разговор с мальчиком заинтересовал всех присутствовавших
и самого директора гимназии. Он спросил:
— Может быть, ты скажешь нам, на чем держится Земля,
во сколько раз она больше или меньше Солнца и как далеко на-
ходятся они друг от друга?
— Земля ни на чем не держится. А Солнце в миллион раз
больше Земли. Оно находится от нас на расстоянии ста пятиде-
сяти миллионов километров. Потому и кажется таким маленьким.
— Откуда ты все это знаешь? — спросил изумленный дирек-
тор
Потом добавил, обращаясь к отцу:
— У мальчика редкая ясность мысли, самостоятельность и не-
обычайная самобытность мышления, я бы сказал — дерзновенность.
Эти исключительные данные говорят о его большом будущем,
с чем и хочу вас поздравить.
Дома, конечно, зашел разговор о посещении гимназии. Рас-
сказывали оба. Отец видел в оценке опытного педагога, директо-
ра гимназии, торжество своей «системы». Виктор говорил обо
всем без удивления. А мать обратила внимание обоих на то, что
нельзя так дерзко разговаривать со старшими, и укоризненно по-
смотрела на отца. Амазасп Асатурович вздохнул, но бодрое на-
строение не покидало его весь день.
Лишь временами заранее намеченный распорядок занятий с
детьми нарушался. Причины были разные. В 1916 году в Басар-
чаре умер отец Амазаспа Асатуровича. Была памятная встреча
с Валерием Брюсовым и разговор с ним о маленьком Викторе.
30
Возрастала тревога: «Как сложится судьба детей в водовороте
надвигающихся событий?»
Социалистическая революция 1917 года и последующие годы
наложили свой отпечаток на жизнь всего города. Осколки раз-
битого государственного аппарата и реакционной профессуры Пе-
тербургского университета наводнили Тифлис. Амазасп Асатуро-
вич то и дело встречал своих бывших учителей. Это были в боль-
шинстве люди, плывшие по жизни без руля и без ветрил. До по-
ры до времени они думали отсидеться в Закавказье. Выжидали,
куда направиться в будущем—в Петербург, если победит контр-
революция, или за границу, если победит революция.
Одним из центров, где особенно накалялись страсти, оставал-
ся своеобразный любительский клуб — кафе «Чашка чая» в до-
ме Арамяна на Головинском проспекте. Здесь часто обсуждалась
«стратегия» освободительного движения армянского народа в ус-
ловиях революции, охватившей Россию.
— Сидят же здесь с нами представители нашей мыслящей ин-
теллигенции.
— И потому, — восклицал Погос Абелян, — я полагаю, что
слово о стратегии...
— Какая «стратегия»! — яростно протестовал Ширванзаде.—
На наших глазах происходит гибель многострадального народа,
косою смерти уносятся наши братья и сестры, дети и старики.
Тысячами погибают невинные, и народ — армянский народ—стоит
перед проблемой «быть или не быть?». При таких условиях на-
ша интеллигенция вот чем занята! Она, как вы здесь, ломает го-
лову над разрешением праздных теоретических вопросов. Это пе-
чально, друзья! Не над этим следует голову ломать, а над тем.
чем и как помочь народу-мученику спастись!..
— Это верно. Но неужели нельзя надеяться на то, что эта-
кий «парламент», каким является Закавказский сейм, принесет
спасение всем народам Кавказа, в том числе и армянскому? — с
иронией сказал Мишо Манвелян. — Ведь стоят же во главе сей
бесплодной организации такие известные «гуманисты», имена ко-
торых даже тошно называть.
Пресловутый Закавказский сейм был самым больным местом.
Люди резко делились на тех, кто осуждал эту «говорильню», и
на тех, кто, доверяя меньшевикам, дашнакам и мусаватистам,
ждал, что они смогут что-то противопоставить советской власти
и сохранить в Закавказье «демократические порядки западного об-
разца».
В 1918 году объединенные силы контрреволюции и иностран-
ной интервенции начали бесчинствовать в Закавказье: меньшеви-
ки — в Грузии, дашнаки — в Армении, мусаватисты — в Азербайд-
жане. Народное образование? В этой области в Тифлисе пока
оставалось все по-прежнему.
Так по-прежнему шла учеба в 3-й мужской гимназии, в ко-
торой Виктор Амбарцумян весной 1918 года перешел в третий
класс. Школа выполняла свою общеобразовательную функцию.
31
В младших классах, где еще не было общественных наук, от-
равляющее влияние временного режима сказывалось слабо и пол-
ностью нейтрализовалось атмосферой, царившей в семье Амбар-
цумянов.
Отец продолжал совершенствовать свою «систему» и внима-
тельно следил за результатами. Он пришел к выводу, что 1918 год
становится решающим в умственном развитии Виктора и Гоар:
они достигли такого состояния мышления, при котором начина-
ется постепенная дифференциация умственных способностей. Эти
способности развивались преимущественно в области математи-
ки и физики.
В самом деле, интерес мальчика к избранной отрасли знаний
был ярко выражен.
— Знаешь, папа, — не раз говорил Виктор, закрыв глаза,—
я могу производить вычисления. И как они, эти цифры, удобны.
Как угодно можно ими варьировать!
— Да, мой милый! — отвечал отец. — Математика — удивитель-
ная вещь. Возможности преобразования цифр бесконечны.
Вскоре на полке у Виктора появились новые книги: сочинение
Камиля Фламмариона, две брошюры о Марсе, «Система мира»
Лапласа, «Каталог неба» Покровского, «Луна» Джорджа Дарви-
на, «Солнце» Стратона и «Солнце» Секки.
Мальчик углубился в чтение. Временами он обращался к от-
цу с вопросами.
— Не правда ли, Секки был замечательным ученым? Он под-
робно исследовал солнечные пятна, их периодичность и враще-
ние. А вот Джордж Дарвин, как и его отец, придерживался тео-
рии эволюции. Он обосновал и вывел теорию развития Луны. Раз-
ве нельзя это применить к Солнцу и звездам? Что ты смеешься?
Разве я сказал что-нибудь не так?
Зная о наклонностях Виктора, ребята — соседи по двору — ча-
стенько пользовались его помощью. Это не мешало стычкам,
обычным в мальчишеской среде.
Заметив однажды потасовку во дворе, Рипсиме Сааковна при-
вела Виктора домой, поцарапанного и растрепанного в результа-
те рукопашной схватки.
— Кто затеял драку? Из-за чего? — допытывалась мать.
— Гоги и Гурген стали спорить со мной из-за марки. Я го-
ворил, что марка австралийская, а они говорят, что австрийская
— Из-за этого и началась потасовка?
Нет, сначала мы долго спорили, а уж потом...
Разные были поводы, но марки чаще всего становились при-
чиной споров. И неспроста. Интерес к коллекционированию при-
вил отец. Он считал это одним из «пространственных факторов»
« Виктора была собрана большая коллекция. Сверстники люби-
ли ее рассматривать, но не все это делали бережно. Неаккуратным
попадало. Вообще считалось бесспорным, что Виктор — наиболь-
ший авторитет среди ребят двора.
В начале 1919 года преподаватель гимназии, в которой учил-
32
ся Виктор, сообщил Амазаспу Асатуровичу, что в Тифлисе нахо-
дится один из замечательных профессоров Юрий Степанович Гам-
баров. Отстраненный в свое время царским правительством от
преподавания за свободомыслие, Гамбаров эмигрировал в Па-
риж, после 1905 года вернулся в Россию, преподавал в Петер-
бургском университете. После Октября приехал в Тифлис и не
вернулся в Петроград из-за плохого состояния здоровья. Неожи-
данной встрече обрадовались оба. Начались беседы и воспоми-
нания.
Однажды Гамбаров спросил:
— Сколько лет Виктору? Мне рассказывали, что вы сумели
правильно развить способности мальчика. Мне нужен такой опыт!
Хочу посоветоваться о моем Илье. Он мистик, понимаете, настоя-
щий мистик. День и ночь мальчик погружен в чтение библии,
пытается философски трактовать библейские сказания. К науке,
к учебным предметам равнодушен и всякий спор быстро пово-
рачивает в библейскую сторону. Что делать? Может быть, послать
его к вам? Пусть познакомится с Виктором. Авось дружба их
благотворно подействует на моего сына.
На следующий день Илья Гамбаров был гостем Виктора Ам-
барцумяна.
Весной 1919 года Виктор перешел в четвертый класс гимна-
зии. Обычные надежды на беззаботные каникулы в обществе от-
ца не оправдались. Развертывались события, окутавшие Закав-
казье мрачной пеленой национальной вражды. Когда дни, полные
тревог, миновали, публика бурными аплодисментами встретила сло-
ва Туманяна на очередном собрании Совета земляческих союзов.
— Солнце вновь улыбнулось нам... Наши два братских народа
по-прежнему будут жить в мире и нерасторжимой дружбе. Я чув-
ствую, будто родился заново. Что я молод и явился в этот мир,
чтобы видеть Солнце, добро, любовь и творчество!
Великий поэт, разумеется, смотрел дальше, предвидя освобож-
дение Грузии и Армении с помощью Советской России.
Амазасп Асатурович вновь получил возможность вернуться к
своим обычным занятиям и следить за успехами сына. Как-то
зашел разговор в кругу друзей. Отец словно ждал, пока кто-ни-
будь упрекнет его в преждевременном развитии умственных спо-
собностей детей. И когда такой упрек был высказан, молча вы-
шел из комнаты. Вскоре он вернулся, и все обратили внимание
на его торжествующую улыбку, потом увидели, что он несет ка-
кие-то тетради.
— Вот! — торжественно произнес Амазасп Асатурович.— Мне
нечего добавить к этому.
Это были сочинения одиннадцатилетнего Виктора. Один из за-
головков гласил: «Новый шестнадцатилетний период солнечных
пятен». Следующий заголовок: «Описание туманностей в связи
с гипотезой о происхожтении мира». Пять разделов; первые три
Уже были закончены: «Различные формы туманностей», «Состав
и спектроскопическое исследование туманностей», «Образование
2
А. Арзуманян
33
миров». Снова формулы, специальная терминология и обозна-
чения.
____ Послушай, Амазасп! Это непостижимо! Рипсиме Сааков-
на! Вы видели научные изыскания Виктора?
Мать, конечно, была в курсе. Она поглядывала на друзей и
на мужа многозначительным взглядом, радуясь успехам сына.
В глазах ее светилось теплое чувство к мужу, который, хотя и
круто подчас, и слишком увлеченно, может быть, но так настой-
чиво и энергично занимался с детьми.
Снова кипели страсти в кафе «Чашка чая». Даже около поме-
щавшегося вблизи театра Армянского драматического общества
можно было слышать гул, который доносился оттуда. В разгар
спора к столику, где находились армянские писатели и другие
представители интеллигенции, подошел Ованес Туманян и услы-
шал:
— Говорят, будто союзники берутся разрешить «армянский воп-
рос» в положительном смысле... Об этом мы и спорим!
— И вероятно, спор исходил от Амазаспа? — сказал Ованес
Туманян. — Ибо всегда, где Амазасп — там и спор.
— Нет, — ответил известный историк и писатель Лео. — На
этот раз случилось иначе: скорее виноват я.
Туманян слушал речи присутствовавших — некоторые из них
возлагали наивную надежду на участников Антанты,— потом
вспыхнул:
— Из-за капли меда империалисты готовы потопить мир в
крови. Слышал я, Ллойд-Джордж и Вудро Вильсон хотят на мир-
ной конференции благоприятно разрешить «армянскую проблему».
Но кто поверит этому? Кровь миллионов вырезанных наших брать-
ев еще алеет на черной совести Англии. Где санкции статьи 61-й
Сан-Стефанского мирного договора? Не ценою ли смерти мил-
лиона невинных Англия перехватила Кипр, совершив позорную
сделку с Турцией?.. Не Вильсон ли, разглагольствуя о самоопре-
делении народов, о хартиях свободы, о гуманности и братстве,
энергично участвовал в организации интервенции в России, в пла-
нах расчленения Русского государства? Нет, друзья! Этим обе-
щаниям и декларациям я не верю.
...Нашим избавителем всегда был и остается русский народ.
Да это и понятно. Мы душою срослись с этим народом. Наша
культура находится в братской связи с русской культурой. На-
шу литературу питали Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Лев Тол-
стой... И нашими избавителями могут и должны быть русские
люди, великое Русское государство. Некоторые из вас с иронией
относятся к большевикам, к Советской России. Но это великое
заблуждение! Та же самая советская власть, которая избавила
русский народ от царской тирании, избавит и нас. Думайте как
хотите! Но я уповаю именно на большевиков.
34
Царила тишина, когда люди слушали вдохновенную речь ве-
ликого поэта. Она была смелой для того времени в столице мень-
шевистской Грузии.
Мудрая правда господствовала в семье Амбарцумянов. С ран-
них лет впитывали ее дочь и сыновья.
Амазасп Асатурович записи тогда в своем дневнике: «Шли
первые сияющие дни и недели утверждения советской власти в
Грузии. Общественная и политическая атмосфера настолько силь-
но прояснилась, что можно было смотреть в политическую даль и
чувствовать явное расширение духовного горизонта. Будто вели-
кий Кавказский хребет раскрыл свои цветущие ущелья перед
Советской Россией, чтобы она двинула на юг, в сердце Закавказья,
потоки идей социально-политического возрождения».
Народы Закавказья начинали жить по-новому.
Радостно был встречен новый, 1922 год. Он памятен интерес-
ными событиями.
Однажды к Амбарцумяну пришла дочь Ованеса Туманяна
Нвард.
— Товарищ Амбарцумян! Отец просит вас сегодня зайти к
нему.
Амазасп Асатурович застал поэта в кабинете лежащим на
диване.
— Здравствуй, Амазасп, — оживился Тумя«ян —Хорошо, что
ты пришел. Странно удивительно создан человек! Иной раз в
душе все клокочет, как в котле. И хочется весь трепет душевный
передать людям, рассказать им что-то новое.
— Мне понятно твое неуклонное стремление сделать людей
богаче духом, красивее душой. Такими всегда были общественные
деятели, Ованес. В этом заключается вековое стремление чело-
вечества к счастью.
— Скажи, как поживает твой малыш? Уже два дня меня не
покидает мысль о звездам. Не можешь ли прислать его ко мне?
Я хочу с ним побеседовать о звездном небе.
Виктор, конечно, навестил больного поэта. Вскоре после этой
встречи было написано стихотворение «Сириус».
Небо. Звезды. Вечность. Грустные думы затуманили взор
жизнелюбца. Когда кипучая пора зрелости ост',отся за плечами,
взгляд невольно останавливается на красках зякэта, и мысль о
бесконечной ночи приходит сама собой. Губы поэта шептали:
Лампада в полночь меж светил
Висит, блистая в небеса*
Что Просветитель утвердит
В армянских темных небесах
Хоть без веревки взнесена
Над Арагацем высоко
С престола вышнего она
Мир озаряет далеко
2*
35
И теплится столетний ряд,
Неугасима в смене дней:
Святого слезы в ней горят —
Благоухающий елей.
Это были строки из стихотворения «Лампада просветителя».
Между тем Виктор становился все более популярным на науч-
ном поприще. По Тифлису шла молва:
— Вы слышали: тринадцатилетний ученик 3-й мужской гим-
назии читал лекцию о теории относительности Эйнштейна?
— Не сын ли того Амбарцумяна, который был секретарем Со-
вета земляческих союзов, адвоката, поэта и философа? — спра-
шивали любопытные.
— Именно он.
— Интересно!
Этот восхищенный возглас повторялся неоднократно не толь-
ко в Тифлисе. Отец ездил с сыном в Ереван, Баку и другие го-
рода. Он был уверен, отнюдь не ради тщеславия, что для разви-
тия способностей нужно, чтобы сын выступал перед взрослой ау-
диторией с рефератами на математические темы, приобретал опыт
общения со слушателями, совершенствовался в искусстве поле-
мики.
Никого не удивляло, что вдоль задней стены тянулась длинная
черная доска, висевшая на обычном уровне. Но люди обращали
внимание на другую деталь: зачем поставлена вдоль доски длин-
ная скамейка?
— Это для лектора!
Виктор появлялся в черном бархатном костюмчике: в курточ-
ке и коротких штанишках. Отложной воротничок рубашки свер-
кал ослепительной белизной.
После лекции обычно задавались вопросы. Мальчик отвечал
на них кратко, точно, содержательно. Свои ответы он подтверж-
дал сложными расчетами и тут же на доске писал формулы, урав-
нения.
Однажды после одной из таких лекций в Ереване выступил из-
вестный механик-математик, профессор Ашот Моисеевич Тер-
Мкртчян. Человек исключительного обаяния, он не оставил сом-
нений в том, что Виктор Амбарцумян в самом деле порадовал
аудиторию высококвалифицированной лекцией по труднейшему
вопросу теоретической физики. В зале раздались шумные апло-
дисменты. Виктор был смущен.
Брат и сестра учились уже в восьмом классе гимназии. Отца
все сильнее одолевали заботы о продолжении их образования.
Это была «дежурная тема» в его разговорах с женой.
Дети учатся хорошо, — говорила Рипсиме Сааковна. — Те-
перь нужно одно: не забивать им головы посторонними делами.
Пусть закончат гимназию. Тем временем выяснится, куда идти
дальше.
«Что значит не забивать головы посторонними делами? Науч-
ные занятия у Виктора развиваются интенсивно. Он в полной мере
36
овладел школьным курсом и отчасти высшей математикой, зани-
мался теорией относительности Эйнштейна. Ему нужна, наконец,
специальная литература*,— думал отец наедине. Помог счастли-
вый случай. Осенью 1923 года в Тифлис приехал его товарищ,
известный революционер Сако Амбарцумян. Они встретились в
гостинице «Ориант», и началась нескончаемая беседа.
— Сын хочет продолжать учебу в Петрограде, в университе-
те. Я намерен переехать туда, чтобы осуществить желание маль-
чика. Но сейчас он нуждается в некоторой научной литературе,
которую здесь трудно достать.
— Сегодня же напишу товарищу Сааку Тер-Габриэляну (по-
стоянному представителю Совета народных комиссаров Армении)
в Москву, — сказал Сако, —и попрошу, чтобы он помог приобре-
сти всю необходимую литературу.
Отец ликовал. Но радостное настроение вскоре омрачили не-
добрые вести. Поздней осенью в дом Амбарцумянов они пришли
одна за другой: в Басаргечаре умер брат Воскан; из Москвы
сообщили, что скончался Ованес Туманян. Тело поэта доставили
в Тифлис. Улицы города были заполнены толпами людей. Сотни
учащихся армянских, грузинских, русских школ несли венки из
живых цветов. Тифлис прощался с великим гуманистом. В та-
кие минуты с особой силой чувствуется, какими прочными ни-
тями связана муза поэта с сердцами неисчислимых почитателей
его таланта. На память приходили замечательные слова Вале-
рия Брюсова, адресованные Ованесу Туманяну, — «поэту, бли-
стательной звезде светлого трехзвездия армянской поэзии»:
будет праведно возмездие
Судьбы — и в годах и в веках!
Так! Создал новое созвездие
Ты в армянских небесах.
Пусть звезды, малые и крупные,
Тебя кропят, пронзая мглу,
Мы смотрим в сферы недоступные,
Дивясь сиянью твоему!
Наступил уже декабрь, когда отец решил поехать в Москву
Он явился прямо к Сааку Тер-Габриэляну, старому большевику-
ленинцу, впоследствии председателю Совета народных комисса-
ров Советской Армении. Саак Мирзоевич уже был в курсе дела
и распорядился, чтобы в книжных магазинах на Кузнецком мо-
сту помогли найти нужную литературу.
Вдвоем с племянником Тиграном целыми днями рылся отец
на книжных полках. Выяснилось, что отобрано книг на 350 рублей
золотом (в тогдашних червонцах). Эта сумма по указанию Тер-
Габриэляна была выплачена магазинам.
Перед отъездом Амазасп Асатурович сказал:
— Знаешь, Тигран, сегодня мы должны зайти в Лазаревский
институт восточных языков.
37
— Ay тебя действительно там важное дело? Я слышал, он
преобразован в дом культуры Армении.
— Но, мне чудится, там еше витает прежний дух. В этом зда-
нии прошла моя молодость.
Вечером 20 января 1924 года Амазасп Асатурович с племян-
ником вернулись в Тифлис. Разбирая привезенные книги, Вик-
тор воскликнул:
— Да здесь целое богатство, папа! Я получил величаишии по-
дарок. — Казалось, восторгам не будет конца.
А на следующий день 21 января 1924 года весь мир облетела
весты в Горках, под Москвой, скончался Владимир Ильич Ле-
нин. Утрата была огромна — ушел из жизни великий вождь рево-
люции.
Виктор и Гоар окончили гимназию. Детство осталось позади.
Летом брат и сестра начали готовиться к поступлению в высшую
школу. Соседи по даче в Коджорах удивлялись их усидчивости и
прилежанию.
16 августа начались сборы детей в дорогу в Ленинград. Рип*
симе Сааковна, оглядев комнаты, украдкой смахнула слеву.
— Все. Можно ехать!
Отец сел за письменный стол.
«С Тифлисом я связан органически, — записал он.—Тут я про-
вел первые годы учебы. Тут я жил с семьей с 1908 по 1924 год.
В этом городе у меня родные, знакомые, друзья. Тут родились
и росли дети. Здесь проснулись во мне первые творческие силы
Здесь же я перенес и пережил радости, восторги и немало траги-
ческих часов. Понятно, что не так-то легко навсегда покинуть
этот город. Но этот шаг должен быть сделан во имя преуспевания
детей».
Семья располагала квартирой, библиотекой, были дела, при-
вязывающие отца к Тифлису.
*— Все-таки придется отправить сначала Виктора и Гоарнк,
а потом поедем мы сами. Расторжение органических связей с
Тифлисом — сложная хирургическая операция.
Когда родители вернулись с вокзала, их встретил давнишний
сосед, старик Оганджанян. Добродушный и прямой, всегтя вни-
мательный и корректный в обращении, он по знанию жизни и
людей превосходил многих, хотя сам не имел почти никакого об-
разования. Он сочувственно посмотрел на Рипсиме Сааковну и
Амазаспа Асатуровича.
— Наука, искусство... Не безумие ли жертвовать, дорогой, ни
чем не заменимой родительской утехой ради них.
Нет, детям нужно было ехать, — коротко ответил отец
Не знали в эту минуту родители, что им предстоит еще боль-
шее испытание. Из берегов вышла Нева. Вести о наводнении в
Ленинграде передавались из уст в уста. В газете было написано'
«Ленинград под водой. Нева затопила значительную часть города».
Мать и отец тяжело переживали это сообщение. Они собпра-
38
ли сведения о страшном стихийном бедствии. Прошло трое
кошмарных суток. Наконец была получена телеграмма: Виктор и
Гоар живы.
А сын в полушутливом тоне писал родителями
«Ваши переживания нам более чем понятны, мы можем их
мысленно пере-пережить, но образ ваших мыслей мне, в частно-
сти, остается непонятным. Для того, чтобы заключить, что наша
погибель вероятна хотя бы до 3/юо, необходимо было иметь дан-
ные, что 3/юо Ленинграда погибло. То есть сделалось жертвой на-
воднения около 40 тысяч. Но так как в газете ничего не было,
да и не могло быть, то вы не имели никакого права заключить,
что вероятность нашей гибели равна такой большой дроби. Это
первое, по-моему, неопровержимое возражение против вашего об-
раза мыслей. Другая ваша ошибка заключается в следующем:
положим, что вероятность нашей гибели =3/юо, т. е. мы должны
представить себе, что из 100 человек погибло 3. Какое основание
вы имели утверждать, что в эти три человека входим и мы? Ведь
вероятность в 3/юо сама по себе совершенно ничтожна и о ней
даже не стоит и думать. Это все равно, что предполагать, что из
33 карт можно наугад вынуть задуманную. В общем, об этом
я продолжать не буду, дело сложилось так, что от наводнения
вы потерпели больше нас».
Дети писали, что устроились хорошо, все в порядке. Однако
мать решила сдержать слово, которое дала себе в дни тревоги
за их судьбу. В ноябре вместе с младшим сыном Левоном Рип-
симе Сааковна уехала в Ленинград.
Сфинкс, который смиренно покоится уже несколько тысячеле-
тий у подножия египетских пирамид, не случайно имеет челове-
ческое лицо. Человек — хранилище тайн неизмеримой глубины.
Их разгадывают ученые, вооруженные тончайшими инструмен-
тами и приборами. Их изучает каждый по мере возмужания. И тут
следуют удивительные открытия. Оказывается наивным представ-
ление, что есть грани, вехи, этапы, отделяющие детство от отро-
чества, отрочество от юности, юность от возмужания, старость от
молодости. Дерзновенная юность ведет вперед по жизненному
пути, и по-взрослому осмысливает человек новые условия бытия,
подчас не без мудрости, присущей пожилым, «видавшим виды».
Так было и тогда, в августе 1924 года, когда от перрона Тиф-
лисского вокзала отошел поезд в Ленинград. Виктор смотрел в
окно, но чувствовалось, что он углублен в свои дхмы и пережи-
вания. Он ехал в Ленинград не просто потому, что после школы
принято идти в высшее учебное заведение. Он много занимался
самостоятельно, однако нужны систематизированные знания —
нужно перенять их у настоящих ученых, поработать в обсервато-
риях, добраться до сокровищниц, где можно найти самые новые
книги по самым «свежим» проблемам и гипотезам. Он шел на-
встречу давно облюбованной науке. Небо, Звезды, Вселенная —
неодолимое призвание
39
На ум пришли строки из Гейне:
Бродят звезды златоножки,
Чуть ступая в вышине,
Чтоб невольным шумом землю
Не смущать в глубоком сне.
«Почему «златоножки»? Ведь считается, что звезды светят
серебристым светом...» Аналитический склад ума и... поэтический
образ. Юноша не чужд поэзии.
Да, он любит поэзию, с губ сами собой срываются строки лю-
бимого Саят-Новы:
Сердце, пусть тебя скорби не гнетут!
Знай, что хлеб и соль люди чести чтут.
Но не будь смешон, возлюби свой труд,
Мудрость возлюби, правду возлюби...
Благотворно действует на детей домашняя атмосфера прекло-
нения перед наукой и искусством. Можно обойти все театры, кон-
цертные залы, картинные галереи и музеи, но все равно трудно
приобрести то духовное богатство, которое дает детям жизнь в
среде людей разносторонне образованных, где в почете книги, му-
зыка, живопись, где бывают интересные люди, поучительные
беседы.
Выросшие в Тифлисе, Виктор и Гоар были умело воспитаны
в духе любви к родному народу. Они говорили на армянском и
русском языках, читали, писали. Любили богатое событиями мно-
говековое прошлое Армении, знали ее историю, замечательных
деятелей. Все их детство и отрочество прошло в мире образов ар-
мянской и русской литературы. Но, конечно, самое сильное вли-
яние на формирование характера оказало все вместе взятое: от
быта и нравов, к которым они привыкли с детства в родной семье
и окружающей среде, до тревог за судьбы народные, которые они
пережили вместе со старшими.
— Знаешь, Виктор, — вдруг нарушила молчание Гоар,—как
хорошо, что мы будем учиться в Ленинграде! Папа так часто
вспоминает этот город и своих учителей по Петербургскому уни-
верситету. Помнишь, как он рассказывал о банкете, где покой-
ный Ованес Туманян еще в 1912 году говорил о братстве русско-
го и армянского пародов?
Выход в самостоятельную жизнь это почти всегда попытка
понять прежде всего самого себя, проверить свои силы, возмож-
ности И все это — как на весах между робостью и самоуверен-
ностью. Все казалось таким ясным и определенным еще день на-
зад, а вот прибыли в Ленинград, никто не встретил, и стало как-то
немного не по себе.
Мы же условились прежде всего отнести письмо на квар-
тиру Ивана Абгаровича Адамяна. Может быть, нам дадут там
добрые советы, как быть дальше? — напомнила Гоар.
— Пойдем, — согласился брат.
День был дождливый. А дождь моросящий, надоедливый.
В такую погоду бесприютность беспокоит еще сильнее. Брат и сест-
40
ра повернули с проспекта Красных Зорь на Архиерейскую ули-
цу, теперь она переименована в улицу Льва Толстого. Остается
найти дом три, квартиру шестнадцать.
Юноша, которому было адресовано письмо, встретил привет-
ливо Начались взаимные расспросы. В это время в комнату во-
шел мужчина средних лет, невысокого роста, с крупными черта-
ми лица.
— Значит, приехали из Тифлиса? — переспросил Иван Абга-
рович. — А где будете жить?
— Этого мы пока еще не знаем, — призналась Гоар.
Адамян посмотрел на брата и сестру добрыми глазами и ска-
зал решительным тоном:
— Квартира у нас большая. Есть свободная комната. Предла-
гаю там и поселиться.
Прошли недели, пока они узнали, что Иван Абгарович — круп-
ный специалист по цветному телевидению. На свои изобретения
он получил за границей несколько патентов. После окончания
учебы в Германии он все свои силы и досуг посвятил идее пере-
дачи изображений на расстояние. При этом он избрал наиболее
трудное — цветное телевидение.
В квартире Адамяна самую большую комнату занимала его
лаборатория. Однажды брат и сестра заглянули туда. На столах
были установлены приборы и аппаратура: вдоль стен — шкафы,
полные книг. Нередко свет в лаборатории горел и после полуночи.
Ученый засыпал тут же, на диване, не снимая одежды. Особен-
но когда преследовали неудачи. В таких случаях он с особой
настойчивостью добивался своего. Часто к нему наведывались
комиссии специалистов. Иван Абгарович рассказывал о своих
работах. Иногда, уходя из дома, говорил:
— Еду читать лекцию.
Адамян оказался человеком общительным Он любил людей;
обыкновенно в свободные часы собирал компанию соседских де-
тей и занимался с ними. Комнаты наполнялись детским криком
и смехом. Иногда он приглашал молодежь, и начинались нескон-
чаемые разговоры о науке и технике, о музыке и шахматах. Ве-
черами часто раздавались звуки музыки: играли Моцарта, Бет-
ховена, Штрауса, Чайковского, Спендиарова.
Виктор и Гоар прониклись чувством глубокого уважения к
этому чуткому, всесторонне развитому человеку. Они горевали,
когда в сентябре 1932 года узнали о его внезапной кончине. На
всю жизнь осталась у них память о человеке, который внес
свою долю в формирование их характеров и взглядов как раз в
самую решающую пору.
Житейские дела уладились. Виктору предстоял трудный кон-
курсный экзамен на физико-математическом факультете педаго-
гического института имени Герцена.
То было время, когда прием в вузы регулировался по социаль-
ному признаку. Зеленая улица была открыта для рабочей и бед-
няцкой молодежи, для рабфаковцев и красноармейцев. Виктор
41
Амбарцумян числился как сын учителя, поскольку отец находил-
ся в Тифлисе на преподавательской работе. Это означало, что
очередь его категории двенадцатая и только отличные знания мо-
гут помочь в единоборстве с другими претендентами на вузов-
ские вакансии.
Переписка отца и сына Амбарцумянов дает необычайно пол-
ное и яркое представление об этом периоде жизни. Со дня отъ-
езда детей в Ленинград отец решил использовать это средство как
единственно надежный метод руководства их развитием. В пись-
ме от 27 августа 1924 года есть следующие строки:
«Все сведения, до сих пор сообщенные нам, чрезвычайно сжа-
ты и лаконичны, так что очень трудно представить действитель-
ную обстановку, в которой вы очутились в Ленинграде. Я жду
весьма подробного письма, а лучше сказать — подробного отчета...
Если я предоставил вам возможность действовать самостоятель-
но, это не значит еще, что совершаемые вами действия суть есть ис-
ключительно ваши действия. Нет, не думайте так. В м^ем отсут-
ствии вы совершаете действия и шаги, которые должен был со-
вершить я. Еще раз пишу и подчеркиваю: пишите почаще, попод-
робнее».
Большое место по-прежнему занимают темы духовной жизни,
научные и творческие замыслы.
«Дорогие Гоарик и Виктор!
Третьего дня вечером совершенно случайно мое внимание было
остановлено на двух работах — разные черновые научные замет-
ки в бумагах Виктора и работа Гоарик «Женщины Шекспира».
Умышленной позволил себе рассматривать их критически, желая...
обнаружить степень уже созревшей творческой мысли моих де-
тей, при этом старался вести себя, сколь возможно, объективно,
как если бы это было сделано по отношению к чужим. Хотя и
пришлось обнаружить недостатки — тем не менее я был вынуж-
ден вынести их авторам «оправдательный приговор» и признать,
что отныне они достаточно самостоятельны не только в жизни,
но и в мысли.
Все это я пишу с целью напомнить, что вы отныне достаточно
самостоятельные граждане и сознательные люди, чтобы строго
соразмерять все свои дела и действия. Поэтому никакие времен-
ные успехи или неудачи, хотя бы в деле поступления в вузы —
не должны повлиять на вас, ибо надлежит быть непоколебимым
и твердым и одновременно упорно идти к намеченной цели...
Р, S. Вчера вечером я и Левончик попытались рассмотреть в
телескоп Марс, но ничего не вышло. Пришлось сознаться в своем
неумении и вспомнить Виктора: он умеет это делать артистиче-
ски. 29.VIII. 1924 г.».
С дороги из Батуми в Тифлис отец пишет, что встретил Суда-
кова, школьного учителя Виктора, читавшего там лекции по аст-
рономии. Явно учитывая интересы сына, отец добавляет: «Суда-
42
ков в это лето систематически наблюдал Марс. «В результате
этих наблюдений, — объяснил он, — мне удалось видеть: 1) вра-
щение Марса вокруг оси, 2) полярные шапки, 3) моря и кое-что
другое...» Судаков энергично настаивал на том, чтобы ты немед-
ленно же поехал в Пулково».
Иногда отец подробно отвечает на мысли, высказанные сыном
и дочерью в их письмах. О такого рода «собеседованиях на рас-
стоянии» дает представление спор по поводу Эвклида «Твое и
академика Успенского мнение, будто у Эвклида многие аксиомы
бессознательно остались несформулированными, мне представля-
ется опрометчивым, неосновательным, если не сказать — ошибоч-
ным. Дело в том, что человек обычно высказывает неограничен-
ное множество различных мыслей о явлениях природы и духа.
Из числа этих утверждений лишь редкие удостаиваются особой
формулировки, особых имен и понятий. Возможно, что среди вы-
раженных Эвклидом математических (точнее — геометрических)
положений есть такие, которые можно особо, по правилам логи-
ки, формулировать. Но это не значит вовсе, что сам Эвклид их
бессознательно оставил без формулировки».
Были недели, когда отец писал ежедневно: в пути, в купе ва-
гона, на станциях в ожидании поезда, коротко или подробно, поч-
той и по телеграфу. Он не пропускал случая, чтобы не послать с
попутчиком деньги, книги, угощения.
Однако не меньший интерес представляют конверты открыт-
ки со штемпелем «Ленинград». Они колоритно рассказывают, как
юный Виктор Амбарцумян начинал самостоятельную жизнь в
Ленинграде.
Этот период протекал, правда, при довольно благоприятных
обстоятельствах, облегчавших житейские хлопоты молодого че-
ловека. Советская власть уже имела возможность создать для
молодежи (некоторой ее части, по крайней мере) условия для
получения хорошего образования. Вузы Ленинграда славились
преподавательскими силами, оборудованием, библиотеками и бы-
товыми учреждениями. А в юности так важно чувствовать, что
при всех условиях есть на что опереться — на родительское пле-
чо, на родительские советы и материальную помощь. Да и не
каждому «везет» на такое счастливое устройство в незнакомом
городе, как это получилось у брата и сестры в квартире Адамяна.
Но все-таки жизнь на новом месте связана с хлопотами —
с такими сторонами быта, о которых раньше никогда думать не
приходилось.
«Дорогой папа! Мы приехали в Ленинград в понедельник
утром и сейчас же отправились в центральную приемную комис-
сию. Там творилось что-то невероятное. Множество студентов
жаловались на отказ местных приемных комиссий. Везде круп-
ными буквами было написано: «Прием заявлений прекращен
15 августа». Но я не смутился, достал свою командировку и ска-
зал председателю, что ввиду того, что я командирован в счет
разверстки, то мое место остается закрепленным за мной.
43
Однако он указал на мою командировку (где написано: «На физмат
одного из вузов»), «Если командируют в счет разверстки, то
должны знать, в какой именно вуз». Я сказал, что имелся в ви-
ду физмат Ленинградского университета. Тогда он сказал, что
в этом году прием на физмат закрыт совершенно.
Здесь еще есть два физмата — в Педагогическом институте
имени Герцена и в Институте имени Некрасова. Но мне ска-
зали, что второй никуда не годится. Пришлось выбрать герце-
новский. Председатель приемной комиссии наложил на мою
командировку резолюцию: «Допустить товарища к приемным испы-
таниям». Я хочу, учась в педагогическом, слушать одновременно
лекции и на физмате в политехническом.
Питер мне очень понравился. Я в нем уже детально ориен-
тируюсь.
Пока до свидания. Виктор. 27 августа».
Родители заботились, но по разным причинам переводы не
всегда поступали вовремя. И приходилось откровенно писать:
«Сегодня получили высланные вами 30 рублей. Ценьги пришли
весьма кстати. У нас оставался всего полтинник, из которого
30 коп. я заплатил за доставку денег... Сегодня я хотел пойти в
Технологический институт на лекцию профессора Кояловича по
аналитической геометрии, но не удалось. Отсюда до Технологи-
ческого 5 верст. На трамвай денег не было...»
В другой раз Виктор с радостью сообщает в Тифлис: «Я се-
годня купил новую шапку, ибо старая была в самом плачевном
состоянии. Когда я проходил по мосту, я хотел старую шапку
бросить в Неву, но испугался штрафа». В письмах мелькают
и такие строки: «KvinaeM хлеб подешевле»; «думаем купить дро-
ва, но пока складывать некуда — подвалы залиты водой».
Брату и сестре было наказано искать квартиру из трех ком-
нат, чтобы там могла поместиться вся семья, когда приедут ро-
дители. Брат и сестра часто пишут, что приобрели книги — еще
и еще, что у них уже собирается целая библиотека. Здесь наря-
ду с научной литературой любимые писатели: Туманян, Гёте,
Байрон, Блок, Анна Ахматова
Однажды в Тифлисе отцу сказали:
Товарищ Амбарцумян, вас просит к себе секретарь Зак-
крайкома партии Александр Мясникян.
— Вы переезжаете в Ленинград, не так ли? — спросил Мяс-
никян.
Амбарцумян-отец ответил утвердительно.
Прошу, если можно, передайте квартиру семье нашего
общего товарища Кариняна, которого, как мне думается, оди-
наково любим и уважаем вы и я.
— С большим удовольствием готов это сделать.
Амбарцумян поблагодарил и хотел уже идти, но Мясникян
его остановил.
А как идут дела у маленького астронома? Он хорошо
устроился в Ленинграде? Мы решили обеспечить вашего сына
44
стипендией. А вы как следует смотрите за ним! Он не только ваш
сын. Пусть, не стесняясь, пишет мне о своих успехах и прочих
запросах. Мы сделаем все, что возможно
Стипендия была установлена почти вдвое выше обычной —
50 рублей в месяц.
Из-за разрушений, причиненных наводнением, вузы Ленин-
града с опозданием начали учебный год. В городе всюду были
видны следы бедствия. Жители прилагали усилия, чтобы ско-
рее восстановить нормальную жизнь. Виктор сам участвовал в
воскресниках и субботниках, откачивал воду из подвальных по-
мещений. Его радовал размах восстановительных работ. «Город
наш постепенно восстанавливается. Во многих частях уже есть
электричество. Мы зажигаем или коптилку, взятую у хозяев,
или свечи. На днях свет будет и у нас». Будущий первокурсник
уже чувствует себя ленинградцем: гВ Питере я уже так осво-
ился, что живу как в родном троде... Улицы, дома, крыши
спешно ремонтируют, так что стоит ужасающий гам и шум, но
зато все принимает более нарядный вид».
Иногда в письмах с сожалением говорится, что нет времени
побывать в пригородах Ленинграда. Дни распланированы. «Зав-
тра утром надо укладывать дрова в подвале, потом бежать в
институт. Возвратясь оттуда, пойти обедать, прийти домой, за-
ниматься по математике, а также обработкой измерений фото-
графической пластинки Плеяд».
Но бывают дни, когда все отодвигается в сторону ради тра-
диционного великого торжества. Виктор взволнованно описывает
Октябрьскую демонстрацию в Ленинграде, в которой участвовал.
А ра^не можно устоять, если сестра зовет на литературный ве-
чер, где будут Замятин, Клюев, Федин? Или если в Мариин-
ском театре идет «Конек-Горбунок»? В таких случаях «железный»
распорядок меняется, но с условием, что упущенное будет на-
верстано. Иногда «непредвиденно» часть вечера занимают
шахматы. А сколь справедливы слова отца: «Чтением классических
образцов поэзии и беллетристики достигается этическая зре-
лость, । ражданская подготовленность, смелость и некоторый
жизненный опыт Таким образом... должно быть очевидным, что
положительные последствия методического, рационального чте-
ния прямо неисчислимы, и никто не решится их отрицать».
В одном из писем сын сообщает отцу о комическом случае:
«Встретил наконец в Ленинграде юношу в студенческой фураж-
ке Это был студент института имени Герцена, пришедший за
справкой, что он исключен «по чистке».
Итак, вступительные экзамены прошли благополучно. Вик-
тор сообщает родителям:
«Полчаса тому назад я вернулся из института с экзамена по
физике. Экзаменовала женщина. Она попросила написать фор-
мулы законов Бойля — Мариотта, Гей-Люссака. Я не только на-
писал, но и вывел их. Затем спросила законы Фарадея. Спроси-
ла формулу маятника. Я сказал и объяснил. После нескольких
45
мелких вопросов меня отпустила. Завтра экзамены по трем пред-
метам сразу, политграмота, обществоведение (соцстрой, полит-
экономия, история) и русский. Думаю сдать все сразу, хотя
позволяют сдавать в три срока. Экзамены трудные. Студенты
говорят, что такого конкурса еще никогда и нигде не было.
В Питере я уже освоился. Все старые памятники сохрани-
лись. На памятнике Александру III напротив Октябрьского вок-
зала надпись «Пугало» и четверостишье Демьяна Бедного. Из
новых памятников видел памятник Тарасу Шевченко. Кроме
того, на Марсовом поле поставлена четырехугольная стена из
гранита, стена жертвам революции. Твой Виктор».
С математикой было сложнее. Спрашивали за все сразу —= по
алгебре, геометрии и тригонометрии, Экзаменовал профессор
Фихтенгольц, читавший в институте имени Герцена и в Ленин-
градском университете дифференциальное и интегральное исчи-
сление. Было известно, что это один из лучших профессоров, и
Виктору даже хотелось, чтобы такой ученый испытал его силы
и знания в полную меру. Потом успешно прошли экзамены по
гуманитарным предметам.
Надежды оправдались: Виктор Амбарцумян был принят на
первый курс физико-математического факультета Государствен-
ного педагогического института имени Герцена.
Студент Амбарцумян явился к Святскому, редактору журна-
ла «Мироведение». Ему посоветовали нанести этот визит в Рус-
ском обществе любителей мироведения, где он уже успел побы-
вать.
— Я — Виктор Амбарцумян.
— Вы — ученик Судакова?
— Да. Я получип от него много полезного, когда работал в
обсерватории 4-й гимназии Тифлиса.
Товарищ Святский повел Виктора осматривать обсерваторию,
которой располагало общество. Наблюдений вести не пришлось,
так как не было электричества. Потом Виктор познакомил-
ся с заведующим отделом падающих звезд Мальцевым. Увидев
записи наблюдений, выполненных в свое время Виктором, тот
заинтересовался ими. Снова поднялись в обсерваторию.
Приходите в субботу. У нас будет заседание «солнечни-
ков». Вам придется записаться пока в «Кружок молодых миро-
ведов».
Что делать! Пришлось согласиться, хотя зрелые научные ин-
тересы влекли в среду уже взрослых астрономов.
Отец чувствовал это влечение. Gh нпсал сыну: «Я стою на
точке зрения необходимости теоретического, творческого рас-
ширения твоих познаний и методического доведения их до та-
кого благополучного состояния, чтобы ты мог действитель-
но творить. А то ведь эти кружки — эти работы по мелким
вопросам — представляют из себя фактически мелкое плавание.
46
Против них я не возражаю, но должен заметить, что они психо-
логически неизбежно повлекут за собой измельчание мысли».
— Что пишут из дома? — спросила Гоар.
— В письме папы есть добрый совет, но я не могу принять
его целиком: он предостерегает меня от увлечения работой в
кружках Общества мироведения. И даже сердится — разве это
называется наукой? А, по-моему, только в процессе повседневной
научной работы человек может научиться творить. Если я не
научусь в мелкой работе определять возмущающие причины ка-
кого-нибудь явления, его периодичность, то не смогу применять
меюды научного исследования при решении крупных вопросов.
В каждой маленькой работе по встречающимся на пути во-
просам человеческая мысль выковывается, делается упругой
и гибкой.
— В этом ты совершенно прав.
— Рад, что ты так думаешь. Надо заостоить нож научной
мысли, ибо ученому часто на его трудном пути приходится пе-
рерубать запутанные гордиевы узлы. Куда я пойду с незаострен-
ным, тупым ножом? Боюсь, что при первом ударе он может раз-
ломаться, ибо природа гранитом заслоняет свои тайны от взо-
ров человека.
Вот и я думаю,— продолжал Виктор,— что каждому научному
работнику необходимы острота, упругость, гибкость и сноровка
мысли, и поскольку я стремлюсь стать научным работником —
мне необходимо приобрести эти свойства, а приобрести их можно
только тренировкой в той же научной работе. Но тренировка,
как всякая гимнастика, должна начинаться с малого. И, воору-
жась терпением на более или менее продолжительный срок,
я должен окунуться в работу, чтобы выйти из нее закаленным
бойцом. Другого пути я не вижу.
— Ты научился говорить поэтично!
Брат и сестра рассмеялись.
— Нет, Виктор, ты, конечно, прав. Так и ответь папе.
— Непременно!
«..Папа! — писал вскоре сын. — Ты предостерегаешь меня от
увлечения мелочами в научной работе. Но... эти «мелочи» явля-
ются школой для подготовки научного работника. Вот я сей-
час определяю фотографические яркости звезд Плеяд и вычи-
сляю затмения. Ведь я должен научиться определять яркости,
работать, говорить или писать об этом, чтобы я знал, о чем я
говорю и что из себя представляет объект исследования. Посте-
пенно я буду принимать на себя работы более высокой научной
квалификации — и так я буду подниматься все выше».
«Мироведение» находилось от квартиры Виктора далеко —
в пяти верстах. Поэтому, посоветовавшись со Святским и Маль-
цевым, решили, что молодой астроном займется не наблюдатель-
ной работой, требовавшей нахождения в обсерватории, а вычи-
слительной, которую можно делать на дому.
47
_____ В субботу дам для обработки имеющиеся у нас мг.'ге-
риалы о падающих звездах, а потом наблюдения гелиографи
ческих координат пятен. В них вы найдете кое-что для своей
работы о периодичности солнечных пятен,— сказал Мальцев, теп-
ло прощаясь с Виктором.
Воодушевленный первой деловой встречей с ленинградскими
астрономами, Виктор сел за письмо родителям.
В этом письме были такие строки: «Для моих занятии мне
необходимы следующие книги, имеющиеся в Тифлисе: Покров-
ский «Путеводитель по небу», Покровский «Звездный атлас»
(большого формата), имеющиеся у меня номера «Мироведения»,
Игнатьев «В царстве звезд и светил» (два тома), Тихов «Ас-
трофотометрия». Найдите эти книги среди моих книг и вышли-
те немедленно. Эти книги особенно необходимы для научной
работы».
Перечитав последнюю фразу, Амазасп Асатурович удовле-
творенно подумал, что не пропали напрасно его усилия по концен-
трации умственных способностей сына. А Рипсиме Сааковна
украдкой вздохнула: «Предстоит трудная учеба!»
Неделю спустя пришло письмо с подробным изложением
учебного плана. Примечательным было то, что начинающий сту-
дент не только продумал заранее годовой учебный план первого
курса в Институте имени Герцена. Он сравнил его с университет-
ским курсом и пришел к выводу: «В университете на 1-м курсе
проходит по три математических предмета: высшую алгебру, ин-
тегральное исчисление ” описательную астрономию Все эти три
предмета у нас чи'аются на 2-м курсе. Я думаю и их прослу-
шать в университете и летом будущего года перебраться на 2-й
курс университета»
Далее шли примечательные сведения о пользовании Публич-
ной библиотекой. Сама библиотека тогда была еще закрыта:
ремонтировалась после наводнения, работал читальный ззл с
фондом в три-четыре тысячи самых нужных книг. В этом зале
Виктор прочел книгу Морозова «Принцип относительности в при-
роде и математике». Он пояснял родителям, что это «не та кни-
га, которая у меня есть («Принцип относительности и абсолют-
ное»), Тут Морозов тоже делает несколько возражений Эйнштей-
ну, но меня они не удовлетворили. Относительность пространства
и времени он уже признает, но со своей точки зрения. Но сама
по себе книжка очень интересная». Такого рода литература ин-
тересовала Виктора в ту пору.
Тогда же он познакомился с книгами академика Успенского
«Ввезение в Неэвклидову геометрию», Гаусса «Теоретическая
астрономия», трехтомной работой Деламбра «Теоретическая к
ХшХХ астР°номия>>- Чтобь1 усовершенствовать знание ино-
странных ЯЗЫКОВ, f-----
Лондона, «Матрос» Пьера Лоти,
в Неэвклидову геометрию», Гау<
. трехтомной работой Деламбра
и
читал в подлиннике «Приключение» Джека
_ - * • «Пан» Кнута Гамсуна и ппо-
изведения Оскара Уайльда У *
48
Иногда его можно было видеть в Кружке молодых мироведов,
или за шахматной доской с Иваном Абгаровичем Адамяном, или
ча прогулке, но и в этом случае мысли его снова возвращались
к любимой науке. Так, на Невском проспекте он обращает вни-
мание на единственное новшество того времени — на Киоск по-
годы, установленный Главной геофизической обсерваторией. Он
внимательно разглядывает это устройство: «Полая металличе-
ская призма. В четырех боковых стенах сделаны окна, а в окнах
видны самопишущие приборы — барограф, термограф и гидро-
граф. В четвертом окне метеорологическая карта — прогноз на
следующий день».
— Мы так весело провели время в Ораниенбауме,— говорят
товарищи.— Едем завтра в Павловск. Не поедешь? Будешь
жалеть!
— Некогда, — отвечал Виктор. Ему хотелось съездить не в
Павловск, а в Пулково, где расположена обсерватория. Но туда
пускают только экскурсии. В ожидании из Тифлиса ходатайства
от своего бывшего учителя Судакова с разрешением посетить
обсерваторию Виктор засел за книги.
Он упорно занимается изучением иностранных языков.
В одном из более поздних писем есть примечательные строки:
«...Немецким языком я продолжаю заниматься и по само-
учителю и перевожу письменно книжку Мессершмитта «Физика
звезд». Вообще для всякого желающего быть научным работни-
ком необходимо перевести какое-нибудь произведение из соот-
ветствующей области с мастерским изложением, ибо каждому
ученому необходимо, кроме «школы мышления», получить и
«школу языка» для точного формулирования, или, вернее, фото-
графирования на бумаге своих мыслей. Ведь как бы ни была
продуктивна деятельность научного работника, как высоко ни
поднимается и парит его исследовательская мысль, она не мо-
жет иметь ценности с социальной точки зрения, пока не превра-
тится в кинетическую, а не потенциальную духовную энергию.
А превращение это возможно только на основе перенесения
мыслей из исследовательской лаборатории — головы ученого —
на бумагу. II чем точнее, ровнее, и чеканнее передана эта
мысль, тем большую ценность она представляет, ибо тем луч-
ше она будет понята и воспринята окружающими. С этой точки
зрения представляется вполне рациональным и целесообразным
в годы, которые кладут печать на всю тальнейшую деятельность
человека, стремиться к выработке в своей специальности уменья,
точно выражаться путем перевода какого-либо образцового
сочинения».
Затем Виктор берется за пятисотстраничный курс «прямоли
нейной геометрии» Шмулевича, Очередь доходит и до сфериче-
ской тригонометрии по Гауссу, курса физики Хвольсона и ана-
литической геометрии Млодзеевского. Он изучает их с захваты-
вающим интересом. А потом на нескольких страницах описыва-
ет родителям, какое удовольствие получил.
40
«Дорогой папа! ...Скажу несколько слов о моих впечатлениях
от книги Кагана «Основания теории определителей». Прежде все-
го, эта книга носит характер не учебника, а научной монографии,
что позволяет читать ее с большим увлечением. Никакого на-
пряжения для понимания ее не надо, ибо она заинтересовывает
сама. Затем во введении вкратце изложена история теории опре-
делителей. При чтении ее перед глазами встает великая борь-
ба титанов мысли Коши, Якоби, Кронеккера, могучими ударами
разбивших преграды к математической истине. Но как ни уди-
вительна их работа, все-таки, как из-под земли, встают новые
преграды, истина заковывается в новые цепи, которые новыми
порывами человеческой мысли будут снесены, разбиты. Истина
будет постоянно расковываться.
Пусть человечеству не суждено познать все. Завоевания его
мысли все равно растут, и этим оно гордится, ибо в этом оно
должно узреть свою силу».
Таким был несовершеннолетний астроном по призванию, сту-
дент, ожидавший начала занятий.
Не по годам широк круг его интересов и необыкновенна си-
ла суждений. В Ленинграде состоялся Всесоюзный съезд физи-
ков с участием иностранных ученых. Виктор досадует, что не
удалось побывать на съезде. Одних делегатов оказалось семьсот
человек, да еще много гостей. Билеты распространялись только
по научным организациям. Но можно следить за работой съезда,
не будучи на нем. Так Виктор и делает. Он пишет отцу
(от 22 сентября) по поводу двух взглядов ученых на природу све-
та, в корне противоположных друг другу: «Была целая дискус-
сия по теории света. И обе теории, несмотря на взаимный анта-
гонизм существуют на равных правах — явление небывалое
в физике».
Наконец начался (с опозданием из-за наводнения) учебный
год на первом курсе физико-математического факультета Педаго-
гического института имени Герцена. Была введена система груп-
повых занятий — так называемый Дальтон-план. В двадцатых
годах высшая школа искала новые пути овладения науками.
Вначале Виктор считал своим долгом принимать активное
участие в групповых занятиях. Он сообщал родителям: «У нас
окончательно перешли на новые методы работы, и поэтому ин-
ститут отнимает целый день». Однако уже вскоре порочность
Дальтон-плана стала сказываться столь явно, что это заметили
и преподаватели, и студенты. «Я начинаю менять свое мнение
о введенном в нашем институте новом плане занятий в том смысле,
что он не может заставить студентов заниматься». Это был ме-
тод уравниловки, удобный для лентяев. Чтобы не подвести груп-
пу, лучшие студенты перегружали себя занятиями,, стремясь по-
лучить непременно высокий балл. Дальтон-план как система, не
оправдавшая себя, был отменен.
Делясь своими раздумьями, Виктор писал:
«...В настоящее время лекционная система уже официально
50
отвергается... Студенты разучивают какую-либо часть учебника
и приходят отвечать. Этот ответ заменяет собой лекцию профес-
сора. Побывав два раза на семинаре проф. Тихого по астрофо-
тометрии в университете и услышав ответы, называемые докла-
дами студентов, я решил, что лучше будет, если я буду дома
изучать астрофотометрию, хотя бы непосредственно по курсу Ти-
хого, по которому студенты готовят свои «доклады». И в дейст-
вительности я получаю... знания из первых рук.
...Лекции по математике целиком посвящены доказательству
теорем, которые имеются в учебнике. Правда, хороший профес-
сор намечает еще открывающиеся перспективы, указывает на
возможности, но все-таки в области математических наук нет
большой разницы между лекцией и учебником.
Но, конечно, лекции лучше всего того, что предлагается в ви-
де «практических занятий». На этих занятиях убивается всякий
научный дух. Конечно, я при этом не имею в виду практические
занятия без кавычек. Умение прилагать получаемые от профессо-
ра знания мы, без сомнения, должны получать, но изучать по ку-
сочкам учебник и делать на основании этого «доклады» не стоит»,
Виктор не только много занимался в институте, но и не ос-
тавлял научной работы. Он признавался в одном из писем*
«Во всяком случае, мне приходится много заниматься, с утра до ве-
чера, дома или в публичной библиотеке». Наградой было ра-
достное ощущение, что овладеваешь знаниями, которых вчера еще
не имел. Рядом в комнате жил студент третьего курса политех-
никума. Он готовился к зачету по теоретической механике. Когда
нужно было дифференцировать какие-либо сложные трансценден-
тные функции, студент обращался к Виктору. И ни разу не слу-
чалось так, чтобы тот не мог разобраться в «затруднительном
случае».
— Как тебе понравилась лекция профессора Кояловича по
теории проекции? — спросили как-то Виктора соседи-студенты.
— Я услышал то же самое, что у профессора Вулиха и
в учебнике того же самого Кояловича.
— Не может быть!
— Представьте себе, абсолютно никакой разницы между эти-
ми тремя устными и письменными изложениями нет. Даже фор-
мулировки одни и те же. Вот первый основной закон теории про-
екции.
•Лекция профессора Вулиха: «Величина проекции не-
которого вектора на данную ось равняется длине вектора, умно-
женной на косинус угла, образованного направлением вектора и
направлением оси».
Лекция профессора Кояловича: «Проекция отрезка
на ось равна длине проектируемого отрезка, помноженного на ко-
синус угла между отрезком и осью проекции».
Учебник Кояловича: «Проекция отрезка на ось равна
Длине проектируемого отрезка, помноженной на косинус угла меж-
ду проектируемым отрезком и осью проекции».
51
Как видите, между вторым и третьим вариантами нет абсо-
лютно никакой разницы. В первом варианте есть изменение, но
только кажущееся. ..
— Вы всегда так дотошно сравниваете содержание лекций и
учебников? И находите для этого время? — удивилась одна из
студенток.
— Почти всегда, — ответил Виктор, немного смутившись.
«Дотошный студент» во избежание лишних расходов с това-
рищами отправлялся в Публичную библиотеку пешком, но так
как зимою переходить через Троицкий мост не особенно прият-
но, то вся ватага влезала в заднюю площадку вагона и слеза-
ла после моста тоже с задней площадки, избегая контролера.
«.. .Вот вчера мы со спокойным сердцем слезли с задней пло-
щадки, радуясь, что кондуктор до нас не дошел, но к своему
ужасу увидели протянутый в нашу сторону жезл милиционера.
Милиционер стоял в величественной позе и ждал нас. Мы сми-
ренно подошли: «С вас, молодые люди, штрафчик по 50 коп.». —
«У нас нет ни копья». — «Тогда идем в комиссариат, составим про-
токол, и тогда уже с вас взыщут по 7 р. 50 коп. с человека». —
«У нас таких денег нет». — «Принесете из дома». — «И дома ни
копья. Мы студенты». — «Ладно, идите, только опять не попа-
дайтесь». (Собравшаяся вокруг нас на Марсовом поле публика
с разочарованием начала расходиться)».
Конечно, он — шестнадцати-семнадцатилетний мальчик — иног-
да уставал, иногда скучал о доме, родителях. По звонку поч-
тальона он первым шел к дверям. И был счастлив, когда видел
конверт из Тифлиса. Мать писала реже, чем отец, но почему-то
именно ее строки, полные трогательных забот, советов и настав-
лений, мысленно переносили в родной дом, в годы детства. Вос-
поминания шли чередой.
Поздно вечером Виктор садился за ответ. Прежде всего ста-
рался успокоить мать и рассказать, что самостоятельная жизнь
идет совершенно благополучно.
В письмах преобладали точные данные: «...У нас делаются
приготовления к зиме. Кроме того, что я купил дрова и уложил
в подвале, я купил замазку и замазал как следует все окна.
Оставил только форточки во внешней и внутренней рамах, так
что не осталось ни одного отверстия». «.. .Мы уже давно ходим
в пальто и галошах». «.. .Насчет питания не беспокойтесь. Теперь
мы обедаем в столовой Электротехнического института. Обед из
трех блюд стоит двадцать пять копеек». «...Вчера Гоарик сдела-
ла яичницу». «.. Передайте поцелуй Левончику. .»
Брат и сестра были бережливы, но соперничали в расточи-
тельности, когда дело доходило до покупки интересных книг.
Покажи, что принес? — попросила как-то Гоар, увидев
пачку книг пол мышкой у Виктора.
52
— Бот два тома профессора Петражицкого «Университет и
наука». Это же папин учитель по Петербургскому университету.
Надо сообщить в Тифлис о покупке. Затем я нашел книгу про-
фессора Гиссенберга «Сферическая тригонометрия», две книжки
о новых идеях в математике и одну о новых идеях в астрономии.
А ты что приобрела?
Сестра, сияя, показала брату свои покупки
— У нас скапливается целая библиотека, — улыбнулся Вик-
тор. — Устроим так: художественная литература будет общим
фондом; сюда же можно поставить книги на иностранных язы-
ках. Остальное станем хранить раздельно: мои научные и учеб-
ные книги в одном месте, а твои — в другом.
Гоар че раз наблюдала, с каким удовольствием, а правильнее
сказать, с наслаждением и волнением читал брат книги, каза-
лось бы, предельно сухие, испещренные формулами и цифрами.
Он вставал из-за стола, прохаживался быстрыми шагами, поти-
рал руки и снова садился за книгу. В одном из писем он сам
рассказывал оо этом:
«Вчера в публичке я штудировал книгу акад. Граве по алгеб-
ре и между прочим прочел доказательство теоремы Моавра и
метод решений двучленных уравнений... Здесь я настолько был
поражен применением тригонометрических функций к решению
уравнений, что пришел в необычайное волнение. Я перестал даль-
ше читать и начал шаркать ногами, чтобы дать выход возбуж-
дению. Когда и это не помогло, я встал и побежал в буфет, где
выпил чаю».
Со временем сестра убеди пась, что особенное волнение у бра-
та вызывают такие книги, которые возбуждают полемический за-
дор. И достаточно было малейшего повода, как Виктор бросался
в жестокую полемическую схватку, с непоколебимой уверенностью
отстаивал свою правоту. Однажды поводом для подобного спора
явилось упоминание о книге Фосса «Сущность математики».
— Вы ее читали?
— Да, читал, — ответил Виктор. — Книжка интересная, но в
ней высказан ряд положений, с моей точки зрения, в корне не-
правильных.
— Неужели? Ведь это такой маститый автор!
— Фосс делит всю математику на две части: чистую математику
и область приложений к ней...
— Что же в этом неправильного?
— Это деление, конечно, не вызывает возражений, ибо каж-
дая наука теоретическая имеет параллельную себе в области
наук практических. Но далее Фосс говорит, что к области при-
ложений математики относятся геометрия и механика, чистая
же математика есть наука о числе. Тут он допускает ошибку...
— Какую?
— Во-первых, из области чистой математики исключаются как
собственно геометрия, так и аналитическая геометрия и диффе-
ренциальная геометрия, то есть вся совокупность учения о про-
странственных формах и многообразиях. Но поскольку геометри-
ческие образы являются свободными созданиями человеческого
духа, постольку геометрия относится к чистой математике. Точ-
но так же та геометрия, которая изучает физическое простран-
ство, исключается из области чистой математики.
— Насколько известно, Альберт Эйнштейн... — Но Виктор уже
чувствовал себя в огне полемики.
— Альберт Эйнштейн? Этот взгляд вполне совпадает с резко
отчеканенными идеями Альберта Эйнштейна, — продолжал он. —
По мнению Эйнштейна, существует аксиоматика, учение о возмож-
ных пространственных соотношениях, и существует или, по край-
ней мере, должна существовать натуральная геометрия, то есть
учение о том, какие из указанных в аксиоматике соотношений
реально осуществляются в физическом мире.
В настоящее время аксиоматика доказала, что логически воз-
можно построение геометрических систем, соответствующих трем
видам пространств. А именно: возможно пространство с отрица-
тельной кривизной (Лобачевский, Болиан), возможно простран-
ство плоское (Эвклид) и пространство с положительной кривиз-
ной (Риман). Геометрии этих трех пространств более или менее
разработаны аксиоматикой. Теперь очередь за натуральной гео-
метрией показать, какая из этих геометрий осуществляется в фи-
зическом мире, то есть, вооружась данными теории, исследовать
физическое пространство.
— Какая же из геометрий, по вашему мнению, имеет вероят-
ность успеха? — спрашивает оппонент.
— Эйнштейн показал, что в общем наше пространство Рима-
ново,—отвечал Виктор, — но с очень малой положительной кри-
визной, а поскольку оно приблизительно похоже на плоское, его
называют квазисферическим. Вблизи тяготеющих масс кривизна
увеличивается, вдали уменьшается. Все это, конечно, область на-
туральной геометрии, являющейся частью физики.
Постепенно оппоненты превращались в слушателе^ которые
были не прочь узнать новое в интересующей их отрасли науки.
— Таким образом, — заключил Виктор, — аксиоматика, то есть
учение о геометрических отвлеченностях, есть часть математики.
Натуральная же геометрия как приложение аксиоматики есть
часть физики.
Признать, как этб делает Фосс, что геометрия — прикладная
наука, значит признать, что геометрия является частью физики.
Но мы видели, что аксиоматика не может быть ни в коем слу-
чае частью физики, ибо физика есть наука о неорганизованной
природе, а в аксиоматике ничего из природы нет.
Вы знаете, продолжал Виктор, — что Фосс рассматривает
как преувеличение знаменитые слова Лапласа: «Ум, который в
определенный момент познал бы состояние всего материального
мира, сумел бы при помощи вспомогательных средств магемати-
ческого анализа сразу обнять прошлое и будущее мира Течение
космоса вполне регулируется системой дифференциальных урав-
54
нений, которые вплоть до определенных времен предуказывают
течение прошлых и будущих событий».
Я лично думаю, что сто лет, прошедшие со времен Лапласа,
укрепили шаг за шагом истинность и достоверность этого поло-
жения.
Сестра решила осторожно посоветоваться с матерью, приехав-
шей в Ленинград 20 ноября с младшим сыном Левончиком:
— Мама! Я часто беседую с Виктором, наблюдаю за его за-
нятиями и вижу, что он очень много работает. Откровенно гово-
ря, меня это не беспокоит. Он увлечен наукой, это научный
энтузиазм о котором — помнишь! — не раз говорил папа. Меня бес-
покоит другое. Ведь у него учеба занимает едва ли треть его вре-
мени и внимания. Остальное он отдает целиком и полностью нау-
ке: берется за очень сложные дела, знакомится с различными
учеными Ленинграда. По-моему, учеба и научные занятия долж-
ны бы занимать у Виктора время, по крайней мере, поровну.
— Я не очень сведуща о ваших делах, Гоарик, — отвечала
мать, — но я давно опасаюсь, что Виктор нещадно расходует свои
силы и преждевременно переутомляет себя научными занятиями.
Надо осторожно поговорить с ним тебе самой. Или пусть това-
рищи поговорят. А скоро приедет отец. Впрочем, — спохватыва-
лась Рипсиме Сааковна, — отец едва ли нам поможет. Как бы
не получилось наоборот!
А Виктор, подобно тяжелоатлету, свободно владеющему штан-
гой, находил удовольствие в трудных учебных и научных заня-
тиях. Не ожидая, пока придет ходатайство о допуске в Пулков-
скую обсерваторию, он работал в другой, случайно обнаружен-
ной им астрофизической обсерватории.
На правах несовершеннолетнего он продолжал посещать кру-
жок молодых мироведов. И однажды в беседе с товарищами по
кружку со вздохом сожаления высказал мысль, что хорошо бы
поскорее получить доступ в обсерваторию.
— Зачем же ждать! — воскликнул однокашник, давно разга-
давший уже, что их друг из Армении серьезно интересуется аст-
рономией. — Разве ты не знаешь, что в том самом здании, где
помещается наш благодетель—Российское общество любителей
мироведения, есть такое учреждение, как Институт имени Лес-
гафта. Это не учебный, а чисто научный институт. В нем несколь-
ко отделений: анатомическое, ботаническое, зоологическое,
микробиологическое, физиологическое, химическое, эксперименталь-
ной патологии, физического образования... Имеется еще и астро-
физическое отделение с астрофизической обсерваторией, которой
ведает известный тебе Гавриил Андрианович Тихов. Понятно?
Вскоре Виктор встретился с Тиховым. Он, конечно, знал,
что это крупный ученый, который еще в 1909—1910 годах приме-
нил светофильтры к изучению Марса и открыл избирательное, или,
как говорят, селективное, межзвездное поглощение света. Знал
55
и то, что Тихов основатель новой науки — астроботаники, что
им разработана шкала для оценки интенсивности и цвета около-
солнечного ореола. Ко всему этому ученый оказался общитель-
ным человеком. Он подробно расспросил Виктора о его работе
в Тифлисской обсерватории у Судакова.
— Этот опыт вам здесь пригодится, — заметил профессор. —
А теперь — немедленно за работу. Вот статья моя «Метод приз-
матического спутника в фотографической фотометрии звезд». За-
тем вы должны будете определить постоянную призматического
спутника по фотографии Плеяд, полученной при помощи бреди-
хинского астрографа в Пулкове. Запишите, пожалуйста: «Пла-
стинка № 2278».
Когда Виктор прочел статью, ему дали пластинку, лупу с под-
ставкой для пластинки, карту и каталог Плеяд. Юноша работал
два часа. Они надолго запомнились. Еще бы: он выполнял важ-
ную работу в стенах ленинградского научного учреждения. Ощу-
щение, что это сближает с большой наукой, было необычайно
бодрящим.
Тихов подошел и сказал:
— Все идет хорошо! Полученные данные вы можете взять
домой для дальнейшей обработки, а через неделю представите нам.
Согласны?
«...Сегодня был в институте имени Лесгафта, — с радостью
сообщал родителям юный астроном. — Работал по определению
яркостей звезд Плеяды. В настоящее время в Институте ведется
большая работа по точному фотометрированию различными спо-
собами 300 звезд Плеяды. Одним из способов определяю яркости
и я. Таким образом мне надо сделать 300 измерений. Я уже сде-
лал 70 измерений. В лаборатории даже удивляются, как я сра-
зу перешел на такую большую работу. Вычисление затмений по-
двигается медленно. Пока вычислил всего 10 затмений».
Прошел месяц. Начались морозы. По утрам бывало пятнадцать
градусов. Молодой южанин терпеливо привыкал к суровому кли-
мату, который, казалось, щадил юношу. Дни были безветренные,
морозы переносились легко.
В один из таких ноябрьских дней свершилось долгожданное:
Виктор побывал в Пулковской обсерватории. Еще на Варшав-
ском вокзале, откуда он должен был ехать на пригородном поез-
де до станции Александровская, он испытывал сильное волне-
ние от предстоящей встречи с астрономами.
С самого момента своего основания Пулковская обсерватория
вышла вперед среди других и заслуженно считалась астрономиче-
ской столицей мира. Лишь в конце прошлого века в Америке ста-
ли возникать обсерватории с новейшим оборудованием, главным
образом для астрофизических исследований. Гарвардская обсер-
ватория славилась наблюдениями в области астрофотометрии и
астрографии; обсерватория на горе Вильсон — изучением Солнца
56
и туманностей; Ликская— планет и так далее. В первом де-
сятилетии нашего века директор Пулковской обсерватории Бак-
лунд решил открыть отделения на юге — в Симеизе и Николае-
ве, где были отличные природные условия. В Англии заказали
новейшее оборудование, но оно начало поступать лишь после
гражданской войны и восстановления дипломатических отношений.
«Итак, сегодня я увижу эту обсерваторию!» — думал Виктор,
бодро шагая по заснеженной дороге.
Профессор Сергей Константинович Костинский принял юного
астронома очень любезно и, так как было уже позднее время,
уговорил остаться ночевать:
— Никуда не пустим на ночь глядя. А с утра осмотрим об-
серваторию.
Вечер прошел за разговорами, потом вместе с другими Вик-
тор слушал доклад директора обсерватории Иванова, вернувше-
гося из заграничной командировки. Очень хотелось узнать о по-
следних достижениях зарубежных астрономов.
Профессор Иванов сказал, что ему пришлось знакомиться
с несколькими научными объединениями. Там произошел раскол,
и единого мирового центра не существует. Французские астроно-
мы в силу неприязни к «бошам», сохранившейся со времени пер-
вой мировой войны, отказались сотрудничать в Международном
астрономическом органе, издаваемом в Германии, в Киле. Вместе
с бельгийцами они создали свой астрономический союз и журнал.
Их примеру последовали англичане, а затем американцы. И все
же наиболее солидным остается кильский журнал. Недавно вы-
шел 5600-й номер. В нем участвуют астрономы Германии, Совет-
ского Союза, Швеции, Норвегии, Дании и других стран. Видней-
шие астрономы двух веков — девятнадцатого и двадцатого — пу-
бликовали на страницах этого журнала свои труды. Начиная
с Гаусса, в нем постоянно печатались Бессель, Целльнер, Фогель,
Шейнер, Зелигер, Шваршильд и другие иностранные ученые, а
из русских астрономов братья Струве, Баклунд, Бредихин, Бе-
лопольский и многие другие.
«Вот он, знаменитый 5600-й номер», — подумал Виктор, уви-
дев утром почтенное кильское издание в библиотеке обсервато-
рии. Здесь было множество книг и журналов, за которые так и
хотелось, засесть немедленно, приобщиться к скрытой в них муд-
рости. На эту тему зашел разговор с Костинским. И кто знает,
не тогда ли были глубоко осмыслены некоторые аспекты научной
работы?
Профессор Костинский был обрадован, когда Виктор сказал,
что внимательно прочитал книгу Петражицкого «Университет и
наука».
— Вы, конечно, обратили внимание на советы автора моло-
дым ученым? — спросил Сергей Константинович.
— Да! — они даже записаны у меня, — ответил Виктор, доста-
вая толстую записную книжку.
S7
Профессор, открыв записную книжку, стал читать вслух гром-
ко и назидательно:
— «Картину слишком раннего перехода к научно-продуктив-
ным процессам без надлежащего рецептивного усовершенство-
вания научного мышления и подчас очень поразительные печаль-
ные плоды этой ошибки приходится нередко наблюдать в уни-
верситете (иногда и вне университета) в тех случаях, когда
недоучившийся человек сам углубляется в самостоятельную науч-
ную работу и занимается этим более или менее продолжительное
время. Это всего чаще случается именно с особенно даровитыми
и талантливыми студентами, которые, увлекшись какой-либо от-
раслью проблем и чуя врожденную «богатырскую силу» ума, не
укрепившись надлежащим образом в научном мышлении путем
слушания лекций и чтения, пускаются в плавание по океану на-
учного мышления в избранном направлении. Опасность усилива-
ется тем, что именно талантливому по врожденным способностям
недоучке чрезвычайно легко «открывать Америки» и это увле-
кает дальше».
Полезное предупреждение! Я отношу эту реплику к тем мо-
лодым людям, — сказал Костинский, — которые легкомысленно
отправляются в полет по просторам науки.., Разрешите, пожа-
луйста, прочесть дальше.
«Воооше для успеха и здорового влияния самостоятельного
научного полета или попыток полета прежде необходимо порабо-
тать в достаточной мере рецептивно, усвоить в известной степе-
ни надлежащую технику мышления — под страхом напрасной рас-
траты сил на бесплодные попытки вместо усвоения драгоценного
капитала, достигнутого другими уровнями мышления, и даже
под страхом прямой порчи и искажения типа мышления, так что
потом иногда и исправить трудно».
Я сам погрешил этим в свое время, — доверительно сказал Кос-
тинский,—и знаю, что значат слова «потом иногда и „справить
трудно». Особенно дорого пришлось заплатить за пренебрежение
к иностранным языкам... Да, да, именно так у него и говорится:
«Для того, чтобы иметь свободный доступ к научной литера-
туре указанного качества и пользоваться возможностью выбора,
нробхпцимо владеть соответствующим языком. Как в средние ве-
ка без языка науки — латинского, так и теперь в мирр нау-
ки трудно обойтись без немецкого языка. В некоторых областях
науки более всего важен английский, в некоторых — француз-
ский. ..»
u Очень советую вам изучить все три языка — немецкий анг-
лийский и Французский, —добавил Костинский. — Вот и потрать-
те первые два гпля на основательное изучение языков, физики и
математики. Только после этого, имея солидную подготовку, мож-
но приняться за серьезное изучение астрономии.
«Полезный совет! Надо все это обдумать еще раз потом.
А сейчас — все внимание астрономическим инструментам...»
58
Оснащение Пулковской обсерватории произвело сильное впе-
чатление. Но общее впечатление сложилось несколько неожи-
данно. Виктор подумал, что инструментальные средства обсерва-
тории сравнительно невелики, если вспомнить, какие задачи ре-
шены и решаются в Пулкове.
И он не один раз оглянулся на Пулковские высоты, когда шел
пешком не к станции Александровская, а к Детскому Селу, что-
бы не мерзнуть в ожидании поезда, а заодно привести в порядок
мысли и чувства, взбудораженные визитом в Пулково.
Говорят, что нужно побродить по Летнему саду или по остро-
вам, чтобы получить представление о ленинградской зиме Нужно,
говорят, увидеть в зимнем убранстве деревья на фоне ажурной
решетки ограды, статуи, причудливо запорошенные снегом, иней,
сверкающий в свете фонарей, а вдали — в морозной дымке —
шпиль Петропавловской крепости, купол Исаакиевского собора и
гладь льда на Неве.
Первая зима в Ленинграде была для Виктора богата события-
ми и переживаниями. Конечно, делались лишь первые шаги: и в
научной работе, и в ученье. Занятия в Педагогическом институте
шли как положено Особенно охотно посещал Виктор лекции про-
фессора Фихтенгольца.
Вся семья собралась наконец под одной крышей — в Ленинград
приехал отец. Он подробно расспросил о делах учебных и научных.
— Это хорошо, что ты слушаешь видных профессоров, — за-
метил отец. — Я уверен, что ты вполне хорошо понимаешь, что
значит «всестороннее, глубокое, научное образование». Быть уче-
ным — не значит быть узким специалистом. Узость специальном
подготовки сковывает познавательный процесс, заграждает путь
к широкому научно-философскому творчеству. Функция познания
требует большой эрудиции и широкой осведомленности, дабы
творческие силы могли развиваться вширь и вглубь.
Современное миропонимание отличается синтетическим един-
ством. Отсюда — настоятельная необходимость знания всех со-
предельных с избранной специальностью наук. Мои советы таковы:
по мере возможности прослушай все те дисциплины, которые так
или иначе могут соприкасаться с избранной специальностью.
В частности, тебе необходимо быть знатоком теоретической физи-
ки и всех разветвлений математики.
— Я согласен с тобой, папа, — отвечал Виктор. — До поры до
времени я решил послушать все основные курсы по математике
Кроме того, постараюсь без пропуска посещать теоретическую
физику, другие сопредельные дисциплины и все. что необходимо
Для студентов-астрономов.
Вообще, ты же знаешь, меня очень интересует космогония.
В этой науке существуют целые ряды неразрешенных проблем.
Не разрешенных вследствие слабости математического анализа.
Трудности, которые тут приходится испытывать математическому
анализу, Джинс называет «ужасными». Здесь переплетаются все-
возможные комбинации труднейших задач, и величаишие матема-
S9
тики пасовали. Необходимо подняться до самых вершин матема-
тических знаний, чтобы приняться за разработку этих проблем.
Поэтому я так нагружаюсь математикой. Мне необходимо решением
всевозможных задач научиться применять математику к различ-
ным проблемам.
Отец и сын частенько находили время для бесед. Одна из них
была особенна памятной.
— Папа, — сказал Виктор, — у меня имеется самостоятельная
математическая работа, изложенная в нескольких тетрадях. Мне
бы хотелось показать ее кому-нибудь из профессоров математики.
Что ты можешь посоветовать?
— Кому из профессоров ты хотел бы показать свою работу?
— Не знаю. Сделай это по своему выбору!
Отец тут же отправился к профессору Кояловичу.
— Профессор! Мой сын учится в Институте имени Герцена.
Говорят, он не лишен математических способностей. Вот работа,
выполненная им. Прошу посмотреть. Представляет ли она какую-
либо научную ценность?
Профессор улыбнулся:
— Прекрасно! Посмотрю непременно.
Он тут же углубился в чтение тетрадей и вскоре сказал:
— Это работа о тригонометрических функциях. Конечно, сей-
час я не смогу как следует рассмотреть и оценить ее. Но у вашего
сына хорошая голова и большая начитанность, хотя он слишком
молод. Оставьте работу у меня. Я основательно ознакомлюсь и
сообщу свое мнение вашему сыну. Прошу направить его ко мне
дней через пять.
Вернувшись домой, отец рассказал о визите к профессору.
Виктор с нетерпением ждал назначенного срока и немного робел.
Он возвратился поздно вечером в мрачном настроении.
— Не вышло? — понял отец.
— Коялович признал, что у меня все выполнено хорошо и
изящно, но ничего не поделаешь, все это уже известно.
В студенческие годы у Виктора было несколько таких «осечек».
Отец в таких случаях говорил:
В этих неудачах, умеряющих необузданность твоей мысли,
постепенно закаляется сталь мышления. Ты приобретаешь осмотри-
тельность, терпение и хладнокровие.
А сам Виктор вспоминал беседу с Костинским в Пулкове и со-
веты Петражицкого из книги «Университет и наука».
Первый учебный год в вузе был богат поучительными случаями.
В целом он был годом разведки и ориентировки. Виктору было
ясно, что нужно перевестись из Педагогического института в уни-
верситет. В университете читали такие лекторы, как Тихов, Горш-
ков. Здесь можно было получить основательные знания по теории
вероятности, теории множеств, математическому анализу.
Новый учебный год Виктор начал как студент второго курса
физико-математического факультета Ленинградского государствен-
ного университета. Стала студенткой университета и сестра Гоар.
60
Налаживалась жизнь семьи в Ленинграде. В газетах прочитали,
что секретарем одного из ленинградских райкомов партии является
товарищ Саркисов.
— Я его знаю, и, вероятно, он меня тоже помнит, — воодуше-
вился Амазасп Асатурович. — Пойду к нему поговорю о работе.
Сидеть дома и заниматься только поэзией скучно.
Встреча состоялась, и вскоре Амазасп Асатурович поступил на
работу в областной финансовый отдел, в бюро статистики.
В квартире Амбарцумянов можно было встретить друзей отца
по его литературным увлечениям, однокурсников Виктора и Гоар.
Но обычно, когда речь заходила о предметах, относящихся к гума-
нитарным наукам, особенно к философии, отец позволял себе
излишнюю горячность и резкие выпады против «еще зеленых»,
«еще безусых» молодых людей.
Дмитрий Еропкин и Быстров в таких случаях явно обижались.
И только Николай Козырев оставался почтительно внимательным
и краснел, когда его уличали в незнании или неосведомленности.
Виктор решил серьезно поговорить с отцом.
— В чем причина подобной критики, папа? — спросил однаж-
ды он.
— Я могу тебе объяснить это лишь вкратце. Твои друзья
тебя любят, это не вызывает сомнений. Но каждый из них и все
они вместе превосходят тебя в практицизме, в житейском опыте.
В этом я вижу некоторую помеху для твоей творческой работы..,
— Мне не совсем понятен ход твоих мыслей.
— Мой сын мог бы сделать в области научного творчества,
несомненно, больше, если бы сила его познавательного дерзно-
вения не отвлекалась другими занятиями.
— Извини, папа. Мне понятно твое беспокойство о том, чтобы
мое внимание было предельно сконцентрировано в сфере науч-
но-учебных интересов. Но ведь ты сам говорил об опасности за-
мкнуться в избранной сфере. Помимо того существует жизнь сту-
денческой среды, интересы молодежи. Разве можно жить, отго-
родившись от них? Да и резкое обращение с людьми вообще
недопустимо!
Виктору удалось отстоять права друзей. Они стали соби-
раться чаще. Амазасп Асатурович заметил, что осью, вокруг ко-
торой вращаются их интересы, являются разговоры о солнечных
факелах, об изменении их яркости. Сын чаше всего беседовал с
Козыревым, этим невзрачным на первый взгляд юношей, и Мат-
веем Бронштейном, о котором говорили, что он очень знающий
и способный студент что он всю энциклопедию носит в голове и
Даже профессора время от времени опасаются вступать с ним в
полемику.
Вскоре стало известно, что Виктор и Николай заканчивают
совместную научную работу под названием «Метод определения
высоты солнечных факелов по изменению их яркости». Отец и
радовался, и тревожился. Было приятно сознавать, что его сын
с помощью одного из своих друзей завершил первую научную
61
работу на важную тему. Однако важную ли? Не получится ли так,
как вышло с работой о тригонометрических функциях? Или с
работой по теории чисел?
Незадолго до этого Виктор спросил:
— Папа, не знаешь ли ты, где живет академик Успенский,
специалист по теории чисел?
— А зачем он тебе?
— Хочу показать ему одну свою работу.
Отец нашел адрес академика, и на следующий день Виктор
отразился туда. Вернулся он разочарованным.
— И на этот паз можешь «поздравить» меня с неудачей. Это
доказательство уже существует в науке.
«Конечно, хорошо, что неудачи не обескуражили Виктора и
он продолжает научные занятия», — подумал отец, а вслух ска-
зал:
— Да ты не огорчайся. Важно, что данная проблема тобой са-
мостоятельно поставлена и правильно решена.
Однако вскоре ему суждено было полу”п^ь иную весть о сыне.
Он узнал подробности истории, прошумевшей на весь универси-
т^, в которой одним из главных действующих лиц был Виктор
Амбарцумян.
Все началось с того, что в университете появилось броское
объявление: «Начинает работать семинар по астрофизической
теории индийского ученого, знаменитого математика и физика
Бадичарака Рям^затвы*. Профессора и студенты несколько дней
искали в библиотеке университета, в пу*л"ттной и академиче-
ской, сведения о «знаменитом индийском ученом». Но все безре-
зультатно: литературы об этом не было. Тем больший интерес
вызывал семинар. В назначенный час аудитория была набита до
отказа.
Виктор Амбарцумян сказал несколько слов и начал писать
на доске формулы. Когда доклад о «божественной теории» закон-
чила. слушатели окружили Амбарцумяна, Козырева и Брон-
штейна. Их засыпали вопросами.
— Какие научные открытия можно ожидать от практического
применения этой теории? ..
Почти целую неделю в университете только и было разгово-
ров о нашумевшем семинаре.
Л”шь .постепенно выяснилось, что история с Рамазатвой бы-
ла шуткпн. Автором ее оказался Матвей кронштейн. Ему помо-
г-ля Козырев и Еропкин. Виктор Амбарпммян должен был со-
чинить «теорию» и сообщить о ней на семинаре.
Отец переживал этот случай:
— Это некрасиво, неэтично. Что вы хотели сказать своей за-
теей?
— Мы решили немного позабавиться, подурачить студентов.
И можешь себе представить, — оправдывался Виктор, — никто
из присутствовавших не мог при анализе наших формул обнару-
жить в них неточности!
62
«Вот тебе и молодой ученый, — думал отец. — Детские шутки
и научный труд. Как-то не вяжется. .. Однако, бесспорно, Вик-
тор должен вести себя в университете серьезнее».
Многое остается навсегда памятным из того, что случается с
нами в жизни впервые. Говорят, что даже когда выходят потом
многотомные сочинения, автору особенно дороги первые из на-
печатанных строк.
В голове Виктора рождаются новые мысли. Но с ними следует
повременить. Учеба на старших курсах становится все сложнее.
К тому же пора готовиться заранее к осуществлению заветного
замысла — к поступлению в аспирантуру Пулковской астрономи-
ческой обсерватории.
Восемнадцать лет. Совершеннолетие! Это событие было тор-
жественно отмечено в кругу семьи, друзей. Найдено призвание,
которому стоит посвятить жизнь. Многое сделано, чтобы во все-
оружии вступить на научное поприще. Опубликована первая на-
учная работа — начало большого пути. Можно положить в лич-
ный архив билет Кружка молодых мироведов...
А в кругу друзей отца, нередко собиравшихся у него на квар-
тире, разговор касался «дней былых» — студенческих лет, хотя
и тут раздавались похвалы отцу и сыну: ленинградские друзья
уже были наслышаны о знаменитой «педагогической системе».
— Эта система продолжает действовать? — спросил однажды
доктор Тер-Айрапетян.
— Да, — ответил отец, подумав. — Но в модернизированном
виде. Она переживает, я бы сказал, последний период — период
шлифовки.
— И кажется, успешно! — заметили друзья.
— Вам виднее, — уклончиво ответил отец. — Во всяком слу-
чае, у Виктора нет отбоя от желающих с ним побеседовать. Вот
и сейчас у него сидит Георгий Гамов. Вы не слышали о таком?
Он — физик. Виктор читает, вносит исправления в его работу о
ядре, дает теоретические советы. Он часто бывает у нас. Парень
гигантски высокого роста обладает писклявым голосом. Когда
он говорит по телефону, получаются курьезы. Примерно такие:
— Кто у телефона?
*— Я — Гамов.
— Какая дама?
— Да не дама, а Гамов!
...Ходит к Виктору Митя Иваненко, — продолжал Амазасп
Асатурович. — Талантливый студент. Работает в области кван-
товой механики и вообще теоретической физики. Но товарищи на-
зывают его «маломощным математиком». Он уже второй год
является к Виктору со своими научными работами.
— Это не тот, которого вы как-то называли Димусом? — спро-
сил Павел Константинович Дьяконов.
— Он! Он самый.
— Тогда вы упомянули о какой-то балетной истории, в кото-
рой были замешаны Виктор и Димус.
63
— Забавная история! — подтвердил отец. — Димус хорошо
знал, что Виктор увлекается балетом, особенно когда выступает
Галина Уланова. В таких случаях пятое — шестое кресла перво-
го ряда в Мариинском театре бывают заняты Виктором и его
другом Димусом. Однажды Димусу нужно было выехать по де-
лам в Москву, и он не мог присутствовать на спектакле. Тогда
он и дал телеграмму: «Ленинград. Театр оперы и балета. Ула-
новой. Прошу при выступлении помнить, что в пятом кресле первого
ряда партера сидит известный ученый, профессор Амбарцу-
мян и зорко следит за вашей игрой, о чем докладывает вам не
менее ученый муж Дмитрий Иваненко».
.. .Студенты девятисотых годов переживали прошлое. Студен-
ты двадцатых годов стремились в будущее. Ковалось новое зве-
но цепи поколений.
Все новые и новые замыслы рождались в голове. Хотелось
взяться за многие интересные темы, заглянуть в разные тайни-
ки науки. Уже лежали наброски нескольких научных работ. Од-
на из них, предназначенная для сборника студенческих статей ма-
тематического кружка Ленинградского университета, была почти
закончена. И даже озаглавлена: «Метод численного решения ин-
тегральных уравнений первого ряда».
Еще в ту зиму, когда Виктор учился на третьем курсе уни-
верситета, проснулись в нем скрытые силы — силы полемиста. Они
крепли прямо пропорционально сопутствующей ему всю жизнь
ненависти ко всяким разновидностям идеализма, особенно в аст-
рономии.
Давно уже нацелился молодой ученый на идейных противни-
ков. Повод для первой атаки дал английский астрофизик Эдуард
Артур Милн. Тридцатилетний англичанин уже имел имя в науч-
ном мире. Незадолго до того он опубликовал работу о лучистом
переносе энергии в звездных атмосферах. Этот труд хвалили даже
солидные научные издания. И вдруг в журнале английского аст-
рономического общества появилась статья студента Виктора Ам-
барцумяна. Надо полагать, она была написана достаточно обо-
снованно, если почтенный журнал счел полезным опубликовать
ее. Статья представляла собой памфлет, направленный против
умозрений и математического формализма Милна. Профессор чи-
стой математики, в руках которого иногда задача лишалась вся-
кого физического смысла, получил предметный урок для раз-
мышлений.
Став зрелым ученым, Амбарцумян решил задачу лучистого
переноса энергии в звездных атмосферах. Это была победа ма-
териализма над идеализмом. Позднее Милн полностью признал
превосходство своего противника по полемике двадцатых годов.
Летом 1950 года в английском журнале «Обсерватори» он писал:
«Я и не представлял себе, что эта теория, которой я тоже зани-
мался, может достигнуть такого развития и такой красоты, ка-
кой она уже достигла в руках Амбарцумяна».
64
«Однако пора вернуться к этим папкам», - думал Амбарцу-
мян. Работа над теорией лучистого равновесия во внешних слоях
звезд и над некоторыми вопросами, связанными с температу-
рой во внешних слоях Солнца, продолжала волновать молодого
ученого.
Выпускной вечер отгремел. Можно потом многократно нахо-
диться в стенах «альма-матер», но навсегда запечатлеваются пер-
вый шаг — день поступления — и тот, когда покидаешь ее стены.
Диплом открывал путь в аспирантуру Пулковской обсервато-
рии. Открывал широко и гостеприимно. Еще бы! В Пулкове уже
знали о Викторе Амбарцумяне. Знали, что он как бы дважды
окончил университет: по специальности астронома и по специ-
альности математика.
В тридцатых годах весь астрономический мир отпраздновал сто-
летие Пулковской обсерватории. В юбилейных речах говорилось,
что вскоре после своего основания обсерватория завоевала по-
четное звание «астрономической столицы мира». Построенная по
проекту известного русского архитектора А. П. Брюллова, она
была оснащена самыми совершенными для своего времени ин-
струментами. Об этом позаботился ее первый директор и осно-
ватель В. Я. Струве.
Виктор Амбарцумян всегда с почтительным чувством пере-
ступал порог обсерватории, высоко ценил заслуги ее ученых
прошлого и настоящего. Здесь находилась колыбель отечествен-
ной астрофизики. В шестидесятых годах минувшего века в Пул-
кове впервые было установлено астрофизическое оборудование.
Это позволило П. Розену и Э. Линдеману сделать большое коли-
чество измерений блеска звезд, в том числе и переменных. В 1876
году была основана астрофизическая обсерватория. Для нее по-
строили специальное здание. Однако астрофизика приобрела
в Пулкове полные «права гражданства» лишь в 1890 году, когда на
пост директора был назначен крупнейший русский астроном
ф- А. Бредихин. Он сменил В. Струве. Впервые со времени
основания Пулковской обсерватории ее ежегодные отчеты стали
выходить на русском языке.
Однако главная заслуга нового директора состояла в его
выдающихся научных работах. Он создал учение о кометах и
метеорных потоках, теорию кометных форм, дал первую класси-
фикацию кометных хвостов. ЛУолодые астрономы были счастливы,
к°гда им удавалось «поработать с Бредихиным».
Виктор мечтал о таком учителе. Поступая в аспирантуру Пул-
ковской обсерватории, он знал, что мечта эта осуществима. Его
Учителем стал Аристарх Аполлонович Белопольский, который вме-
сте с ф. А. Бредихиным считается пионером новой науки —аст-
рофизики.
И поныне в кабинете академика Амбарцумяна на самом по-
четном месте — портрет учителя, одного из виднейших ученых \1Х
з
А Арзуманян 65
и XX веков. Он висит над письменным столом, где рядом со сним-
ками галактик и туманностей находится бюст Ширакаци
Аристарху Аполлоновичу был присущ самобытный склад ума,
передовые воззрения. Этот труженик науки ненавидел догматизм
и слепое преклонение перед иностранными авторитетами Он мог
целыми днями не выходить из астрономической башни, из лабо-
ратории или из мастерской, где лично участвовал в изготовлении
точнейших приборов и инструментов. В такие дни он иногда го-
ворил: «Нам, чернорабочим в астрономии, некогда следить за
чужими трудами». Конечно, это говорилось в шутку. Один
из старейших сотрудников Бредихина, он был в курсе событий
в астрономическом мире.
Когда поезд подошел к станции Александровка, Виктору за-
хотелось пройтись до обсерватории пешком. Вспомнилось — как
будто это было вчера—16 ноября 1924 года, заснеженная доро-
га, встреча с Сергеем Константиновичем Костннскпм, лекция про-
фессора Иванова и юбилейный номер кильского журнала.
Прошло четыре года. Немало пройдено трудных дорог в уче-
бе и исследованиях. За студенческие годы опубликован целый
ряд научных работ. А все же, как и тогда, четыре года назад,
чувствуется некоторая робость. И снова представляется встреча
с Аристархом Аполлоновичем.
Прямое шоссе ведет к обсерватории по знаменитому Пулков-
скому меридиану на юг от Ленинграда. Виктор жмурится
от солнца, но на его лице то и дело появляется улыбка. Он
идет в Пулково полный добрых надежд, с запасом сил, которые
окончательно решил отдать науке, астрономии, астрофизике.
«Удивительно! — думает Виктор. — Почти за два тысячелетия
до Коперника греческие ученые Гераклит, Аристарх Самосский
и другие высказывали мнения, во многом сходные с учением Ко-
перника: считали Солнце, а не Землю, центром неба. Это было
в третьем веке до нашей эры. С тех пор люди изучают природу
Солнца. И будут изучать, ибо это дает многое для разгадки тайн
далеких звезд. В середине прошлого века здесь, в Пулкове,
О. В. Струве наблюдал полное солнечное затмение и сделал вы-
вод, что протуберанцы и солнечная корона не оптические явления,
а составные части самого Солнца.
Осенью того же 1928 года аспирант Пулковской обсерватории
Виктор Амбарцумян, уже знакомый с Аристархом Аполлонови-
чем Белопольским, встретился с ним один на один. Может быть,
это произошло случайно. А может быть, Белопольский вспомнил,
как вот так же пригласил его однажды Бредихин, ученый и педа-
гог, рсегда искавший среди молодежи дарования и таланты Это
явилось важным поворотом в жизни. Не будь этой встречи, воз-
можно, Белопольский не сделался бы астрономом.
Слышал, слышал о вас! — протянул Виктору руку Ари-
старх Аполлонович. —Значит, астрономия—облюбованное вамп
поприще. А я ведь случайно стал астрономом
66
Эта часть разговора явно предназначена для того, чтобы
«снять» смущение и робость с собеседника
— Но вы, по-моему, не имеете оснований сожатеть, что ста-
ли астрономом, — говорит Виктор. — Я читал ваш автобиогра-
фический очерк в «Огоньке».
И уже с явным намерением перейти от преамбулы к сути раз-
говора Аристарх Аполлонович спросил:
— Мне Сергей Константинович Костинский рассказывал, что
вы еще в ученические годы писали работу на тему «Новый шест-
надцатилетний период солнечных пятен».
— Верно. Хотя едва ли можно назвать это работой: мне было
тогда одиннадцать лет
— Латинская поговорка гласит: «Пусть не хватило сил, нуж-
но ценить старание». — И, не ожидая ответа, Белопольский стал
говорить, как важно по-настоящему, до самозабвения посвятить
себя науке, упорному труду, неустанным исканиям.
Он явно начинал горячиться, а Виктор подумал: «Неспроста
его называют «неистовым Аристархом». Представляю, как грозен
бывает он, когда распекает нерадивых!»
— Вы только что от Аристарха Аполлоновича? — спросил Кос-
тинский, который как нельзя кстати встретился Виктору. — Рас-
сказывайте, рассказывайте...
Слушая Виктора, он кивал головой, а потом сказал:
— Да будет вам известно, он считает великой ценностью
склонность ученика к самостоятельным исследованиям. Не слу-
чайно упомянул он о вашей самой первой работе. Не потому,
что свою астрономическую карьеру он начал с изучения Солнца.
Вы -помните тему его диссертации на степень магистра астроно-
мии? Нет? Она называлась: «Пятна на Солнце и их движение».
Белопольский в разговоре со мной дважды спросил о ваших
ученических трудах. «Не тот ли это Амбарцумян, который выпу-
стил работы «Структура внешних слоев звезд», «О температуре
солнечных пятен», «Об интегральном уравнении лучистого рав-
новесия»?
У нас в Пулкове были люди, — продолжал Сергей Константи-
нович, — считавшие Гарвардскую обсерваторию в США «законо-
дательницей мод». Американским астрономам подражали до
смешного не только в науке, но и в мелочах быта Как-то стало
известно, что в Гарвардской обсерватории завели швейцара
с большой бородой. Наш директор — тогда это был О. А. Баклунд,
отличавшийся проамериканской ориентацией — не раз слышал, как
молодежь подтрунивала над ним, говоря, будто он заставляет
и своего швейцара отращивать точно так^ю же бороду. Ныне
это совершенно немыслимо. Отечественная паука господствует
на пулковских высотах безраздельно. Это не означает, что мы
сторонимся зарубежных астрономов. Нет! Белопольский — жи-
вой пример для молодежи. Он настоящий россиянин, человек ши-
рочайшего размаха, остроумный и в высшей степени благород-
ный. Ученики стремятся перенять у него не только виртуозное
3*
67
искусство экспериментатора, но и просто человеческие черты. По-
работаете у нас, узнаете поближе Аристарха Аполлоновича, ска-
жете судьбе спасибо за то, что она привела вас сюда, заклю-
чил Костинский.
Виктор вспоминал о годах, проведенных в аспирантуре у
Белопольского, не раз: и когда стал доцентом Ленинградского
государственного университета; и после 1934 года, когда ему
было присвоено звание профессора и его величали уже по имени и
отчеству; и когда молодой профессор стал ведать кафедрой астро-
физики в ЛГУ, и много позднее.
В этих воспоминаниях было много поучительного.
С именем Белопольского связана слава Пулковской обсерва-
тории. Он был ее вице-директором с 1908 по 1916 год, а с де-
кабря 1916 года до июня 1919 года—директором. Потом Аристарх
Аполлонович снял свою кандидатуру, отказался от поста дирек-
тора, чтобы целиком заняться наукой. В условиях того времени
это было подвигом. Герберт Уэллс в книге «Россия во мгле» дол-
жен был признаться, что «одним из самых необычных впечат-
лений в России» для него явилась «встреча в Доме ученых
с некоторыми крупнейшими представителями русской науки, из-
нуренными заботой и лишениями». Английский писатель перечис-
лил имена: «Я встретил там востоковеда Ольденбурга, геолога
Карпинского, лауреата Нобелевской премии Павлова, Радлова,
Белопольского и других всемирно известных ученых. Они задали
мне великое множество вопросов о последних достижениях нау-
ки за пределами России, и мне стало стыдно за свое ужасающее
невежество в этих делах... Наша блокада отрезала русских уче-
ных от иностранной научной литературы. У них нет новой аппа-
ратуры, не хватает писчей бумаги, лаборатории не отапливаются...
И все же они успешно работают».
Уэллс не случайно назвал Белопольского в числе всемирно из-
вестных ученых. Он 11 раз совершал заграничные поездки, имел
три почетных иностранных звания и три медали, в том числе ме-
дали Жансена и Лаланда.
Еще в студенческие годы Белопольский попал однажды к из-
вестному меценату Савве Ивановичу Морозову. В имении Абрам-
цево познакомился с Репиным, Васнецовым и другими выдающи-
мися русскими художниками, писателями, музыкантами. Это по-
служило стимулом к развитию разносторонних интересов юноши.
Любопытно, что любовь к музыке и хороший слух помогали иног-
да Аристарху Аполлоновичу в научной работе. В 1900 году в
своем знаменитом опыте по проверке принципа Допплера он оп-
ределял число оборотов колес с зеркалами, оценивая высоту зву-
ка, издаваемого от ударов зубцов шестерни о бумажку. Иногда
он вскакивал, подходил к стенным часам и останавливал маятник,
мешавший слушать музыку. Все знали, что он очень любит цирк
и любительские спектакли. На традиционных вечерах в своей
квартире Белопольский строил свою, речь на выдержках из стихов
68
поэтов — классиков мировой литературы, всегда полных веры в
торжество разума.
Три однокурсника-аспиранта, работавшие у Белопольского в
1928—1931 годах — Амбарцумян, Козырев и Пономарев, особенно
запомнили еще одну сторону богатой натуры своего учителя.
Белопольский являл собою образец сочетания доброты и от-
зывчивости с неумолимой требовательностью. Строгая дисципли-
на распространялась одинаково и на учеников и на него самого.
Эта дисциплина не была муштрой или школярством. Задачу пе-
дагога-воспитателя он видел не в том, чтобы разжевывать и класть
в рот аспирантам готовый фактический материал из книг, а в том,
чтобы пробуждать в них самостоятельную мысль. Он предостав-
лял им широкую инициативу в выборе тем, но требовал внутрен-
ней дисциплины ученого. У телескопа он был старшим товари-
щем, в аудитории становился учителем: объяснял, консультиро-
вал. Так он растил и лелеял будущее науки.
В конце 1912 года на торжественном собрании Академии наук
Белопольский говорил об изучении расстояний и движений звезд.
Он закончил речь словами, характеризующими его самого: «Как
вы изволите видеть, сделано немного, остается впереди огромная
работа, но астрономы бодро смотрят на предстоящий им путь
с верой и надеждой, что энергия преодолеет все трудности и увен-
чает, может быть, в отдаленном будущем, их изыскания блестя-
щим успехом».
— Вещие слова! — сказал Козырев Амбарцумяну. — Надле-
жало бы нам с тобой до сырой земли поклониться Аристарху Апол-
лоновичу за науку.
Первые аспирантские каникулы провели в Грузни, в Гори.
Стояла погожая осень 1929 года, и только тревожные вести с
Дальнего Востока, где разгорался конфликт на Китайско-Восточ-
ной железной дороге, омрачали отдых. По утрам можно было
видеть, как Амазасп Асатурович в сопровождении Виктора, Гоар
и Левона отправлялись на прогулку.
— Вспомнились мне наши путешествия по Головинскому про-
спекту, папа, — вздохнула Гоар. — И стало чуть грустно оттого,
что это было так давно.
Но щедрые лучи июльского солнца бодрили,, и на лицах сно-
ва появлялись улыбки. Молодежь неутомимо одолевала крутые
склоны Горисцихе и дотошно осматривала старинную крепость.
Потом шли на Уплисцихе, где на самой вершине также стоит
старинная церковь. Во время прогулок часто говорили о достопри-
мечательностях Грузии и Армении.
— Можно априори утверждать, папа, что Армения не менее
славна своими памятниками старины, — сказал Виктор. — Мно-
гие из них по сей день поражают дерзновенным полетом архитек-
турной мысли гениальных зодчих древней Армении. Но многое
и сейчас пока лежит в руинах либо похоронено под землей. Нужна
69
гигантская сила, чтобы все найти, раскопать, реставрировать.
— Ты прав, — ответил отец.— Наши древности, отмеченные
печатью отдаленных эпох истории, могут считаться по своем}
содержанию и значению непревзойденными. Например, Анн —
уникальный центр древней культуры, Гегарт, Эчмиадзинский со-
бор, монастыри Гаяне и Рипсиме, крепость Анберт. Они хранят
богатую историю народа нашего.
Через несколько дней отец с детьми увидели Арарат и провели
памятные дни в Эривани.
Эривань тех лет! Бедная тень нынешней столицы Армении.
Но людей, знавших город в тс годы, и тогда уже поражало его
стремительное обновление. Много было неприглядного, глинобит-
ного, доставшегося в наследство от безрадостного прошлого Но
каждый видел, что старое уходит навсегда.
Побывавший в Советской Армении Алексей Максимович Горь-
кий писал:
«Серый каменный город на фоне хмурой массы серебристого
Арарата, в шапке красноватых облаков, — этот город издали вы-
звал у меня впечатление заключенного в клетку строительных ле-
сов, на которых муравьиные фигурки рабочих лепят новые зда-
ния как будто непосредственно из каменной массы библейской
горы. Такое впечатление явилось потому, что стройка идет на
окраине города и его видишь сквозь леса. Внутри города строят
не так много, как это показалось издали, — бедна Армения, мно-
гократно растоптанная копытами врагов, разоренная той звериной
ненавистью и жаждой крови, которые так умело разжигают жре-
цы золотого бога, имя которому Желтый Дьявол.
Да, Армения бедна, но уже энергично идет стройка жилищ для
рабочих... всюду чувствуется смелая рука умного хозяина, и
движение в городе носит характер движения накануне большого
праздника».
— Это Александр Тамаиян, питомец Петербургской академии
художеств, создает новый Ереван. Через десять — пятнадцать лет
город будет не узнать. Он застроится многоэтажными домами,—
сказал отец, указывая на старые дома, которые уже начали сно-
сить. И тут же направился навстречу знакомым, они еще изда-
ли шумно приветствовали его. Едва успел он подать знак, что
скоро вернется, как друзья уже увлекли его за собой.
Отец возвратился не так скоро, но братья не теряли времени
даром. Они встретили группу шахматистов.
Амазасп Асатурович остался доволен результатами товари-
щеского турнира, но чувствовалось, что над ним довлеют впечат-
ления от встречи со старыми друзьями.
— Завтра вечером мы приглашены к Аветику Исаакяну. Там
будут Дерсник Демирчян, Мишо Манвелян и другие известные
писатели. Слышите, сыновья?
На следующий день начались сборы в дорогу. По тем време-
нам она считалась трудной: предстояла поездка от Эривани до
Басаргечара.
70
Лошади дружно катили фаэтон. Промелькнули окраины го-
рода, и путники почувствовали прохладу ясного раннего утра.
Справа сверкал снеговыми шлемами Арарат. Вокруг зеленели
альпийские луга, а на их бархатистых коврах паслись стада
Но живописные рощи попадались лишь местами.
— Неужели всегда здесь были камни, камни и луга? — спро-
сил младший сын.
— Представь, что нет, — откликнулся отец. — В былые време-
на тут все покрывала пышная растительность. Я представляю
сейчас эти окрестности такими, какими они были в давние вре-
мена, когда здесь трудились наши предки.
— Расскажи нам о них, папа! — попросил Левон. — Все нача-
лось в стране, которая называлась Цахкотн — цветущий край
Верно?
— Верно, сынок, — отвечал отец. — У реки Аранани с ее че-
тырьмя притоками, впадающими в Евфрат, простирался Цахкотн.
Его хорошо знали правители Ассирии и Вавилона, Урарту, Ми
дни, Персии и гордого Рима. В глубоких ущельях и пышных
долинах, на могучих плечах громадных горных хребтов то улыба-
лась Солнцу, то ожесточенно сражалась против заклятых врагов
древняя Армения. На берегах Арацани побывал некогда Александр
Македонский. По его повелению соорудили мост: так перепра-
вились через реку войска великого полководца.
Знавали Цахкотн и армянские цари. По словам историка Бю-
занда, там, в крепости Ангх, был расположен военный лагерь
Аршакидов. Оттуда хорошо была видна Нпат - вулканическая
вершина, упоминаемая в сочинениях Страбона и других древних
историков.
Страна Цахкотн простиралась до склонов Арарата и слави
лась не только природными красотами, но и добычей золота,
серебра, меди, железа. В самом центре ее стоял Дпадни с непрн
ступной крепостью и трехбашенной церковью. В этом городе и
жил ваш предок Амбарцум ага.
Родился Амбарцум ага на пороге восемнадцатого века. Став
купцом, совершил несколько больших путешествий — в Багдад,
Алеппо, Стамбул, Тегеран, Тавриз и другие города Малой Азии.
Побывал затем с религиозной миссией в Иерусалиме Этим он
заслужил звание «мехтеси». Стали его величать Мехтеси Амбар
цум ага.
На этом рассказ отца прервался. Что случилось? Ведь недавно
останавливались в местечке Ахта. Все было в порядке: и лошади,
и фаэтон. Вскоре недоумение рассеялось — путники увидели .<а
жущееся потусторонним чудом Севанское озеро. В далеком гово-
ре волн будто слышался голос давних времен человеческого бытия
Звучало что-то похожее на зов предков.
Все стояли молча, очарованные величием легендарного Гегам
ского озера, поднятого, как заздравная чаша, на гве гысячп
метров.
Фаэтон катил вправо от Епеповки к Басаргечару
"1
II вот где-то на рубеже яви и сна перед путниками то и дело
вставали картины из рассказа о предках. То они мысленно совер-
шали путь переселенцев-диадинцев, то помогали Амбарцум аге
в бою с коварным Гасан-пашой, то ехали с Горо вокруг Севана
в поисках того самого Басаргечара, где их теперь ждала много-
людная родня.
И кто может сказать: не в такие ли минуты зарождается в
сознании людей согревающее душу ощущение глубоких корней,
связывающих каждого с родным краем, родным народом!
Дорога шла по побережью. Фаэтон двигался медленно. Убаю-
канные дорогой путники дремали.
Бодрствовал только возница. Он был озабочен прозаическими
делами. «Лошади устали... Скорее бы доехать!» И невольно обра-
дованно воскликнул, когда заметил впереди огни:
— Виден Басаргечар!
Приезжих встречало много народу. Поговорили немного, рас-
спрашивали, что делает астроном, как работается в Ленинграде.
Потом стали просить прочесть при случае лекцию. Лекция вско-
ре состоялась и прошла удачно. Виктор говорил о сложных ве-
щах, давая популярные объяснения.
Неугомонный отец то и дело говорил:
— В Басаргечаре надо тебе обращать внимание на отдых
Поезжай, например, на кочевку... Жаль, что с собой мало захва-
тил научной литературы.
Но сын был доволен. Он писал матери:
«Меня здесь заставили прочесть одну лекцию, кажется, уда-
лось. Здесь я живу великолепно. Каждый день кушаю сливки,
мацони, сытный обед и т. д... Я остановился в той комнате, где
раньше всегда мы останавливались (кабинет). Все твои письма,
как в Эривани, так и здесь, я регулярно получаю...»
В Басаргечаре Виктор прочел «Термодинамику» Планка —
первую часть ее и одну главу из второй части. Книга маститого
ученого, по мнению Виктора, была талантливо, мастерски и ин-
тересно написана. Пройденное им составляло шестьдесят шесть
параграфов.
...Снова за окном вагона мелькают пейзажи Грузии, Азербайд-
жана... Слева поднимаются величественные горы Дагестана. Впе-
реди— безбрежные степи Северного Кавказа. Поезд мчится на
север, в Ленинград. Понемногу впечатления от поездки в родную
Армению, на Севан, в Басаргечар уступают место думам о бли-
жайшем будущем — о предстоящей работе в Пулковской обсер-
ватории и в Ленинградском университете.
Зима прошла в обычных трудах и заботах. В застольных
речах новогоднего праздника было высказано немало добрых
пожелании Виктору. И кстати: Виктор Амазаспович вместе с
Дмитрием Иваненко готовил тогда серию работ по теоретической
физике. Было несколько интересных бесед с Аристархом Аполло-
новичем Белопольским об исследовании спектров внегалактиче-
ских туманностей, о том, как он впервые вывел из наблюдений
72
величину «старения квантов». Хотя гипотеза эта не давала пра-
вильного объяснения так называемого красного смещения, она
послужила толчком для важных теоретических исследований.
Однако «событием номер один» явилась весть о том, что в Одессе
должна состояться конференция физиков с участием иностранных
ученых.
В Пулковской обсерватории и Ленинградском университете
называли имена маститых иностранцев, с которыми предстояло
встретиться летом в Одессе: Зоммерфельд, Паули, Фери, Иордан,
Дирак и многие другие.
— Виктор Амазаспович! Вы едете на конференцию в Одессу.
Необходимо уточнить тему вашего выступления,— напомнили од-
нажды в университете.
— Тема избрана: «Квантование пространства».
— Что ж, весьма модно!
— Почему «модно»?
— Потому что, как вам известно, в Берлине состоялся Все-
мирный энергетический конгресс. С докладом выступал сам Аль-
берт Эйнштейн. Он закончил так: «...Можно сказать в символи-
ческой форме: пространство, открытое через телесные объекты,
возведенное в физическую реальность Ньютоном, в течение послед-
них десятилетий съело эфир и съест весь мир».
— Ничего! Что-нибудь и нам останется, — отшучивался Ам-
барцумян. Но для себя сделал вывод, что к конференции нужно
подготовиться фундаментально. В студенческие годы столкновение
с Э. Милном произошло заочно. Здесь, в Одессе, Амбарцумяну
предстояло впервые встретиться с представителями зарубежной
науки.
Начались дни томительного ожидания вестей из Одессы.
Доклад о работе Амбарцумяна «Квантование пространства»
на конференции сделал Матвей Бронштейн. Говорил он вдохно-
венно. В кулуарах шутили, что это был «триумфальный въезд в
квантовую механику». Но увы! Неожиданно выступил Паули. Он
спросил: «Соблюден ли в работе принцип инвариантности Эйн-
штейна?» Это был удар в самое сердце. Последовал ответ: «Нет!»
Оставалось утешаться перспективой поездки по Черномор-
скому побережью вместе с иностранными участниками конферен-
ции. Это имело свой смысл. На борту теплохода Амбарцумян
встретился с Паули и его ассистентом Пайерлсом.
— Коллега Амбарцумян, — сказал Паули. — Положение кван-
товой электродинамики в данный момент безнадежно. Но в бе-
седе с господином Таммом я уже сказал, что еше несколько
таких идей, как идеи английского математика Урзелля и Амбар-
цумяна, и снова окажется возможным заниматься квантовой ме-
ханикой.
Лестно отозвался о труде Амбарцумяна и Пайерлс, он посове-
товал работать в области квантования пространства и посвятил
в некоторые новости из жизни зарубежного мира математиков
и астрономов.
73
Тамм и Деонтовнч хвалили работу Амбарцумяна, красоту
предложенной им теории. Но согласились с автором, что спе
шить с публикацией не следует.
Виктор Амазаспович сожалел, что на обсуждении его статьи
о квантовании пространства не присутствовал Зоммерфельд. Он
сказал, что ничего не понимает в этой отрасли, и ушел на пляж,
«А что могло это изменить? Удар Паули был точен. Итак,
как же оценить итог первой встречи с иностранцами? Пораже-
ние, успех или ничья? Скорее всего «ничья». Этого, конечно, ма-
ло. 11ужен успех!»
Конференция в Одессе и поездка по Черноморыо закончены
Снова мысли возвращаются к университету и Пулковской обсер-
ватории. Но за последнее время обсерватория почему-то все ча-
ще и чаще стала ассоциироваться с ее филиалом в Симеизе,
Еще зимой в Пулкове было немало разговоров о Симеизе.
С. К Костинский однажды рассказал молодежи, как астроно-
мия породнилась с этим очаровательным уголком Южного Крыма.
— В окрестностях Петербурга едва ли можно было выбрать
более удачное место для обсерватории, чем Пулково, — говорил
Сергей Константинович. — Но астрономия стремится вынести
свои телескопы на такие высоты, где воздух чище, а природные
условия дают больше времени для наблюдений. Так в свое вре-
мя возникла мысль создать филиалы, отделения. Первое появилось
в конце прошлого века в Одессе, а 1909 году было переведено
в Николаев на Украине, где находилась небольшая обсерватория
Морского ведомства.
— Говорят, Симеизское отделение тоже имело свою историю?—’
вставил кто то из аспирантов.
— Да, — подтвердил Костинский. — Она связана с именем
почетного русского академика IT. С. Мальцева. Он был влюблен
в астрономию. В 1900 году он соорудил на горе Кошка, на высоте
триста пятьдесят метров над уровнем моря, небольшую башню и
заказал за границей шестидюймовый телескоп. В числе создате-
лей Симеизской обсерватории А. П. Ганский, молодой, талант-
ливый, к сожалению рано умерший астроном. В 1908 году
II С. Мальцев подарил свою обсерваторию вместе с участком
земли Пулкову. Симеизское отделение с самого начала своего
существования специализируется по профилю астрофотографи-
чсских и астрофизических наблюдений.
— Это подходит! — весело заметил Н. А. Козырев. — Мы
с Амбарцумяном должны побывать там. И места там, вероятно,
красивые. . .
Вот она, наконец, гора Кошка. Со всех сторон обрывы, скалы,
покрытые можжевельником и колючим кустарником. Тропинка
ведет к скалам Дева и Монах, в Симеиз. Отсюда можно любо-
ваться морем на восходе и на закате солнца, в ясную и штор-
мовую погоду. Но астрономов привлекает небо. Оно здесь выше
пулковского, хотя и зимой нет-нет да обрушивается с Яйлы сви-
репый ветер «бора», ломая деревья, срывая крыши. Тогда астро-
74
номы с досадой покидают башню. Но сейчас август. Легкий ве-
терок тянет с моря, небо безоблачно. В тени кипариса можно
отдохнуть с дороги, разобраться во впечатлениях от первого зна-
комства с обсерваторией.
Встреча принесла несколько новых знакомств. Директор об-
серватории Г Н. Пейумин был известен понаслышке. Это, можно
сказать, протокольное знакомство. Но во г Шайн... Тот самый
Шайн,, о котором столько читано и слышано!
Виктор Амбарцумян припоминает множество эпизодов, свя-
занных с именами Григория Абрамовича Шайна и его супруги
Пелагеи Федоровны.
«Стеклянная библиотека... Малая планета Пелагея... Откры-
тие вращения звезд. .. Каталоги лучевых скоростей звезд. . Зна-
комство с английскими обсерваториями и оптико-механическим за-
водом Гребб-Парсон в Ньюкасле .. Как он представился?»
Его представили как старшего научного сотрудника Симеиз-
ского отделения Главной астрономической обсерватории в Пул-
кове. Вернее было сказать: «душа Симеизского отделения». Это
он устанавливал полученный из Англии большой телескоп-реф-
лектор с зеркалом диаметром в один метр. И в первую же ночь
работы нового телескопа открыл комету, названную затем его
именем. Какое счастливое совпадение!
А открытие вращения звезд? Правда, это не случайно, а резуль-
тат долгих и упорных трудов В специальной печати уже третий
год пишут об этом открытии как о событии, изумившем не толь-
ко непосвященных, но и опытных аспономов. В статьях под брос-
ким заголовком «От Галилея до Шайна» говорится, что в свое
время Галилей, пользуясь примитивной подзорной трубой, за-
метил вращение Солнца. Он заметил это по перемещению пя-
тен на его поверхности. Шайн открыл вращение звезд. Как?
Ведь даже в мощный телескоп звезды видны как точки.
Шайн задумался: почему у некоторых горячих гигантских звезд
линии их спектров заметно расширены? Чем объясняется этоэ
Может быть, вращением этих звезд? Ведь один край далекого
диска удаляется от нас, а другой приближается, поэтому линии
спектра одновременно сдвигаются и вправо и влево. Но возмож-
но влияние и других причин. Значит, нужно найти доказатель-
ство факта вращения без влияния посторонних причин.
Ученый теоретически нашел, какие именно изменения в спек-
тральных линиях должны произойти, если на них действует только
вращение звезды. В статьях отмечалось, что одно это уже было
выдающейся заслугой. Но ученые пошли дальше — вычислили и
скорости вращения для многих звезд. Они оказались огромны:
от ста до трехсот километров в секунду. В сто раз больше ско-
рости вращения Солнца на экваторе! Советские и иностранные
авторы отмечали, что работы Шайна и Струве дали материал
Для принципиально важных выводов об эволюции звезд.
«Н все это сделано здесь!—думал Амбарцумян, огля 1ывая
усадьбу обсерватории. — Здесь же — знаменитая «стеклянная
75
библиотека»! В кругу астрономов об этой библиотеке говорили дав-
но. В Пулкове хорошо знали, что еще в 1927 году Шайн вместе
с Владимиром Александровичем Альбицким решил составить ка-
талоги лучевых скоростей звезд. Вспомнили, что эту работу в
свое время начал А. А. Белопольский. Но в Симеизе ее повели
с размахом. Было получено несколько тысяч спектрограмм. Спект-
рограммы не только требовали тщательного и вдумчивого изу-
чения, но и нужно было время, чтобы ввести их в научный обиход.
Звездные каталоги были изданы. Это был великолепный по-
дарок мировой науке. А уникальная «стеклянная библиотека» по-
постоянно пополнялась в Симеизе. До поры до времени многие
и не подозревали, какую великую службу сослужит она науке
вторично. Еще не совсем было ясно, как она может пригодить-
ся, но Амбарцумян чувствовал, что это ценнейший материал для
астрофизика.
Чем ближе к закату, тем заметнее меняются краски на море.
Зрелище гипнотизирует. Не хочется ни о чем думать — лишь
смотреть и смотреть. Закат навевает то чувство покоя и благо-
душия, то легкой грусти и тоски. Иногда хочется помечтать, иног-
да наметить дела и встречи на грядущий день.
Амбарцумян решает, что завтра следует ближе познакомить-
ся с Пелагеей Федоровной Шайн. Она — астроном. Он много
слышал о ней на недавнем совещании астрономов в Харькове.
Нейумин рассказывал, что в первые годы после приезда в
Симеиз она открыла двадцать три новые малые планеты. «Кажется,
что Нейумин придумал историю с планетой Пелагея». Можно себе
представить, как встретили некоторые астрономы в международ-
ном каталоге малых планет среди имен богов из римской мифоло-
гии имя русской женщины Пелагеи. Сама Пелагея Федоровна
открытым ею планетам тоже давала русские имена — Катя, На-
таша и так далее.
Начало тридцатых годов нашего века было ознаменовано обо-
снованием современной теории атома. Начинал свои исследова-
ния по ядерной физике молодой Игорь Васильевич Курчатов,
ставший позднее ученым с мировым именем. Было известно, что
«проблемой № 1» занимаются ученые во многих зарубежных
странах. В сфере науки, облюбованной Виктором Амазаспови-
чем Амбарцумяном, «атомный крен» в научных исследованиях
создавал базу для бурного расцвета еще очень молодой в те го-
ды теоретической астрофизики.
Вчерашний аспирант Пулковской обсерватории, сегодняшний
ее научный сотрудник и доцент Ленинградского университета,
Амбарцумян именно па такой основе стал строить исследования.
Это был безошибочный выбор. Развитие науки показало, что
чрезмерное увлечение математическими задачами привело в конце
76
концов к исчезновению физического смысла в работах даже бес
спорно талантливых зарубежных ученых,
Свою деятельность в качестве доцента в Ленинградском уни-
верситете Виктор Амазаспович начал с создания кафедры астро-
физики, продолжив работу одного из своих учителей — Гаврии-
ла Адриановича Тихона. Труды по астрофизике и звездной аст-
рономии сделали его первым астрофизиком-теоретиком в Совет-
ском Союзе и принесли мировую известность. За эти труды в
1935 году В, Амбарцумяну была присуждена степень доктора
физико-математических наук.
Иные пытались рассуждать о правомерности присуждения
ученым степеней без защиты диссертаций, но в случае с Викто-
ром Амазасповичем эта правомерность не требовала доказа-
тельств, что подчеркивалось и на ученом совете университета.
И если бы записывать то, что говорилось, на магнитофон, то мож-
но было бы воспроизвести примерно такую речь:
— Из многих научных работ уважаемою коллеги Амбарцу-
мяна всем нам хорошо известна вышедшая в 1924 году работа
«О лучистом равновесии планетарных туманностей». Она имеет
эпохальное значение для истории физики газовых туманностей.
Эта фундаментальная работа Амбарцумяна, открывшая це-
лую серию его трудов по физике газовых туманностей, вызвала
большой интерес в кругу зарубежных ученых. Последовали за-
просы; появилась настоятельная необходимость в популяризации
новой теории. Академия наук СССР разъясняла:
«Впервые правильное толкование свечения туманностей было
предложено известными астрофизиками Росселандом и Занстра,
но только В. А. Амбарцумян дал точную математическую трак-
товку происходящих при этом процессов. Он выяснил огромную
роль светового давления в туманностях. Так, оказалось, как это
ни кажется парадоксальным на первый взгляд, что в некоторых
частях туманностей световое давление действует по направлению
к звезде. В. А. Амбарцумян проследил также условия, при кото-
рых в спектрах туманностей становится воможным появление
так называемых «запрещенных» линий. Они никогда не наблю-
даются в спектрах земных источников света. По наличию тех или
иных спектральных линий можно судить о физических условиях,
господствующих в данном объекте».
Потом лишь наиболее глубокие и проницательные умы смо-
гут оценить открытия, которым большинство ученых не придает
первостепенного значения. Работы В. А. Амбарцумяна в начале
тридцатых годов можно было уподобить серии вспышек молнии.
Они привлекали внимание широкого круга ученых, особенно тех,
кто интересовался проблемами звездной динамики и внутренне-
го строения звезд.
Вскоре в Ленинград приехал известный астроном, индус по
происхождению, Субрахманиан Чандрасекар. Он всегда инте-
ресовался новыми идеями советских ученых. «Лучистое равнове-
сие», безусловно, заинтриговало его.
77
Амбарцумян знал о своем коллеге-ровеснике уже не первый
год по литературе и рад был случаю познакомиться с ним.
Они встретились и разговорились Это было в 1935 году. Пос-
ле того как выяснилось, что обоих интересуют одни и те же темы,
разювор коснулся методов исследования,
— В теоретической астрофизике есть два метода, два пути, —
заметил Амбарцумян своему коллеге. — Первый: сначала наблю-
дать и размышлять над смыслом наблюдений, а потом уже пи-
сать формулы; второй метод заключается только в писании мате-
матических формул. Мы называем второе направление формализ-
мом, и оно нам чуждо. Природу нельзя загнать в колодки чисто ма.
тематических формул, нужно считаться с объективной реальностью.
— Но я прежде всего математик! — Чандрасекар защищал
второй метод.
Через два года Чандрасекар уехал в США и считается теперь
американским ученым. Однако его ленинградский визит имел свое
продолжение, представляющее немалый интерес. Коротко гово-
ря, Чандрасекар не раз обнаруживал, что он и Амбарцумян за-
нимаются отними и теми же научными проблемами. Почему же
получались разные результаты? Чандрасекар погружался в мир
уравнений, интегралов, сложнейших вычислений. Витая в вы-
сшем мире чистой математики, он в конце концов запутывался
в физических проблемах.
Годы спустя, когда Амбарцумян разбирал гору поздравитель-
ных писем из многих стран, ему попалось и письмо Субрахмани-
ана Чандрасекара. В числе других Чандрасекар поздравлял со-
ветского коллегу с блестящим решением полувековой математи-
ческой задачи, над которой бились такие видные ученые, как
Шварцшильд, Линдблат и другие. Однако и на этот раз Чандра-
секар не оценил физического смысла работы Амбарцумяна, прак-
тического значения ее. А ведь именно эта заслуга Амбарцумяна
была принята во внимание Советским правительством, которое
в 1946 году присудило ему Государственную премию.
— Когда-то тебе, Виктор, слали в театр телеграммы, в кото-
рых шутливо называли профессором. Теперь ты настоящий про-
фессор. Ведаешь кафедрой астрофизики университета. Трудишь-
ся в Пулковской обсерватории, — говорил Амазасп Асатурович.—
И семья у тебя. И внучку мне подарил — Карине. Радоваться бы
мне. А па душе тяжело...
— Всех нас давит горе, папа, но ты успокойся! Нельзя же
бесконечно страдать.
Вся семья очень тяжело переживала смерть брата Левона
Как-то случилось, что о нем стали беспокоиться сразу, как толь-
ко в мае 1933 года он уехал в Среднюю Азию руководителем од-
ного из отрядов Темирской экспедиции. А в сентябре оттуда при-
шла телеграмма: «Левон Амазаспович тяжело болен. Выезжайте».
В тот же день отец покинул Ленинград. Вот уже третьи сутки он
не смыкал глаз: скоро ли покажется эта станция Джурун? Как
мед теппо тащи гея поезд! Когда доехали, отец кинулся к телефо-
78
ну, чтобы позвонить в Темир начальнику геологоразведочной
конторы Эмбанефть. И тут его постш жестокий удар На теле-
фонной станции произошел такой разговор.
— Будьте любезны соединить меня с местной больницей
— В больнице нет телефона.
— Тогда с геологоразведочной конторой.
— У них испорчена связь.
— Может быть, вы скажете, каково состояние здоровья на-
чальника геологоразведочного отряда Амбарцумяна?
— Амбарцумян?.. Его похоронили три дня тому назад...
Смерть людей, близких по крови, по духу, причиняет острую
боль. Потом, пока рана еще не зарубцевалась, она дает о себе
знать при малейшем прикосновении. Но горе и закаляет челове-
ка. Кажется, что кто-то вдруг схватил тебя за рукав, выволок
из бурно кипящего потока жизни и сказал: «Оглянись! Не стало
человека, который шел рядом, чей локоть ты чувствовал. На твои
плечи лег его груз*. Человек оглядывается на пройденный путь
и становится закаленнее.
Виктор Амазаспович вспомнил англичанина Эдуарда Милна.
Совсем недавно произошел в университете разговор, к которому
следует вернуться. «Непременно вернуться! Не забыть!»
А разговор был такой:
— Вы слышали, Виктор Амазаспович, как ваш старый «друг»
Эдуард Милн беседовал с коллегами о возрасте Вселенной?
— Нет.
— Вот посмотрите! Из свежей заграничной почты.
Английский журнал сообщал, что состоялось заседание Ко-
ролевского астрономического общества в Лондоне. Собрались
светила — Артур Эддингтон, Джемс Джинс и Эдуард Милн Ста-
вя мир с ног иа голову, эти люди противоборствуют, когда пау-
ка делает серьезный шаг на пути познания мира. Сторонники и
последователи взглядов Эддингтона утверждают, что Вселенную
нельзя представить себе наглядно, ее свойства можно описать
только математически, ибо ни пространство, ни время не существу-
ют реально, это якобы лишь формы наших представлений
Знаменитый английский ученый Джемс Хопвуд Джинс, про-
живший большую жизнь, был долгое время президентом Королев-
ского астрономического общества, лидером так называемой кемб-
риджской школы «физического» идеализма. На этих философских
взглядах и была основана его космогоническая теория, проник-
нутая верой в «великого Архитектора мира».
На заседании произошел обмен мнениями о возрасте Все-
ленной. Почтенные ученые пришли к общему выводу момент,
когда Вселенная имела наименьшее протяжение, следует счи-
тать «началом всех вещей». Разногласие возникло лишь по един-
ственному вопросу—признать «короткую» или «длинную» шка-
лу при определении возраста Вселенной: два миллиарда лет, как
предполагали Эддингтон и Мили, или тысячу или даже десятки
тысяч миллиардов лет, как считал Джинс
79
— Вы обратили, Виктор Амазаспович, внимание на то, как
говорят они о боге?
— Конечно. Они боятся преподносить его открыто, пряча за
разными терминами. То это «начало всех вещей», то «естествен-
ный Нульпункт шкалы времени». Со временем нам придется столк-
нуться с ними на этом рубеже, — так считает Амбарцумян. Но
приходится пока концентрировать силы. Хотя после окончания
аспирантуры и вышло двадцать научных работ, в том числе пер-
вая часть «Курса астрофизики и звездной астрономии» с главой
о некоторых сведениях из теоретической физики, но надо закон-
чить главу для второй части — «Звездные атмосферы». Нужно
довести до конца работу по получению оценки масс оболочек,
выброшенных новыми звездами. Есть много других неотложных
проблем. К тому же лекции, дела по кафедре астрофизики и бес-
конечные университетские дела.
Амбарцумян снова мысленно возвращается к обзору фронта
астрономической науки.
Виктор Амазаспович вспоминает взятое им на заметку выска-
зывание Джемса Джинса: «Мы можем понимать Вселенную се-
годня, только если думаем о ней как о создании чистого матема-
тика в терминах чистой Мысли. Она становится чистым пара-
доксом, если мы пытаемся представить ее в виде механической
модели».
Ему вспоминается семинар в Харькове летом 1930 года. Туда
приезжал молодой английский математик Урзелль. У него были со-
вершенно потрясающие способности. Одну задачу, касавшуюся
вопроса об инвариантности уравнения в конечных разностях по от-
ношению к некоторым преобразованиям, он решил в день сво-
его приезда, не просидев минуты: ходил по комнате — решал, гу-
лял по городу — решал. И решил! Но жаль, что многие матема-
тики идут от математики к явлениям природы и жизни, а не
от жизни к математике.
Мысли, обежав по большому кругу, возвращаются к траги-
ческим событиям. Смерть брата—первая утрата из числа самых
близких. Смерть профессора А. А. Белопольского.-., Обе утраты
тяжелы. Но что же делать?
Пока мы живем, должны заниматься созиданием.
В 1941 году, на второй день после объявления войны, ком-
мунист Амбарцумян явился к военкому Васильеостровского ра-
йона в Ленинграде с просьбой направить его в действующую
армию.
— Вы бы подождали до призыва,— сказал военком,— а то ведь
я не знаю, как поступить с вами!
Но, столкнувшись с упорством профессора, военком направил
его в одну из частей действующей армии в окрестностях Ле-
нинграда.
Когда В. А. Амбарцумян вошел в помещение, где находились
красноармейцы, в том числе несколько человек, хорошо знавших
его, поднялся шум, раздались голоса.
80
— Кто же вас направил сюда? Кто же будет учить студентов,
если вы будете на поле боя? Полно, вы здесь не нужны! Обратно,
обратно домой, в университет!
Но ученый и слышать об этом не хотел. Он остался в воин-
ской части.
Стоило больших хлопот вернуть его к научной деятельности,
условия для которой ему были обеспечены в тылу, на берегах
Волги.
В первую минуту, как только стало известно о начале Великой
Отечественной войны, Амбарцумян вспомнил о двухканальном
ящике. К мыслям о нем и научных выводах, связанных с опытом,
он возвращался неоднократно все эти недели. Ради осуществле-
ния этого замысла хотел немедленно вызвать своих аспирантов
Соболева и Русакова. А когда его самого внезапно демобилизовали,
тут же взялся за продолжение исследований, но должен был их пре-
рвать. На коротком совещании в ректорате ему сказали:
— Виктор Амазаспович! Вы назначаетесь руководителем фи-
лиала Ленинградского государственного университета в городе
Елабуге Татарской АССР. Надлежит немедленно эвакуировать
туда всех сотрудников, членов их семей, приборы, имущество.
В вашем распоряжении целый поезд — двадцать четыре товар-
ных вагона. Вы — начальник эшелона.
«Хорошо, что Соболев едет с нами!» — подумал Амбарцумян,
закончив обход вагонов перед отправкой в путь 18 июля.
Три дня спустя в Москве, на запасном пути Казанского вок-
зала, все население поезда устремило свои взоры к звездному не-
бу. Там часто вспыхивали ракеты: это наши зенитчики отгоняли
от столицы воздушных пиратов со свастикой на крыльях. Време-
нами отдельные выстрелы сливались в яростную канонаду. По
вагонам было передано строгое распоряжение:
— Немедленно покинуть поезд и укрыться в соседних домах.
Сам же начальник эшелона оставался у состава.
Грохот зенитных орудий, плач детей, оказавшихся в непривыч-
ных условиях железнодорожных теплушек, жаркие объяснения
с комендантами станций, заботы о хлебе насущном для пасса-
жиров и нудно-медленный путь до Елабуги — все это, наконец, по-
зади. А впереди — непочатый край хлопот с размещением и бла-
гоустройством филиала в Елабуге, но это уже легче. Все-таки
здесь не грохочут зенитки. И хоть изредка выдаются немногие ми-
нуты, чтобы сесть за стол, на котором стоит двухканальный ящик.
Если изменять порядок чередования стекол в каждом из двух
каналов, происходят загадочные превращения. Матово-молочные
стекла и негативы по различным законам рассеивают и ослаб-
ляют свет, и освещенность зависит от порядка их следования.
«Чем может сейчас помочь Красной Армии астрономическая
наука? — думает Амбарцумян. — Восемь раз в день астрономы пе-
редают сигналы точного времени. Это помогает штурманам само-
летов и летчикам в слепом полете, всем, кому нужно знать точ-
но свои координаты. Астрономы решили загадку внезапных
81
нарушений радиосвязи, жизненно необходимой для армии и фло-
та Что еще?»
Лицо ученого озаряет улыбка: в самом деле, ведь работы с
двухканальным ящиком, его исследования распространения све-
та в мутных средах, могут иметь серьезное оборонное значение.
Значит, работы эти нужно скорее закончить. Как можно скорее!
На столе появляются рукописи серии научных работ с мудреными
названиями: «Рассеяние и поглощение света в планетных ат-
мосферах», «О рассеянии света атмосферами планет», «К вопро-
су о диффузном отражении света в мутной среде»...
Легче стало слушать сводки Совинформбюро, зная, что твой
научный труд помогает воинам у Сталинграда, на Курской дуге,
на"морях. Легче стало переживать личные горести, трудности ела-
бужского эвакуационного быта.
Осенью 1942 года тяжело заболела дочь Карине. Вначале ду-
мали, что это легкая простуда. Потом температура поднялась до
критического уровня. Больная два дня бредила. Неимоверных тру-
дов стоили поиски лекарств, редкого в те времена стрептоцида.
Потом, когда Карине стала выздоравливать, нужно было соблю-
дать диету. Рипсиме Сааковна разводила руками: «Все мож-
но было бы достать, но вы же знаете щепетильность нашего
Виктора!» Дедушка хмурится, а затем отважно отправился в
поход по осенней слякоти — в деревни Лекарево, Танайка,
Мальцеве.
Мысли о больной дочери, об отце, шагающем по грязи с тя-
желой ношей продуктов, конечно, тревожили ученого, ио он с
предельной концентрацией сил и воли вершил свои исследования.
Иногда его не решались беспокоить даже ближайшие помощ-
ники В. В. Соболев и М. А. Ковалев. В период эвакуации они
стали близкими людьми в семье Амбарцумянов. Виктор Викто-
рович Соболев являлся на правах старого знакомого. Все радова-
лись его приходу, любили слушать его суждения — оригинальные,
глубокие, любили его меткий, тактичный юмор. Максим Анто-
нович Ковалев пришелся по душе как человек добродушный, лю-
безный, незлопамятный, веселый, всегда готовый прийти на по-
мощь в трудную минуту.
Однажды отец, давно уже заметивший, что сын целиком по-
глощен новой научной работой, обратился к Соболеву и Ковалеву
— Чем его увлекло распространение света в мутных средах5
Это какая-нибудь новость?
Это как раз не новость, — ответил Соболев. — Теория рас-
сеяния света — старая теория. Первоначально она разрабатыва-
лась для газовых туманностей и оболочек звезд. Многие ученые
занимались ею. Они свели ее к сложному интегральному урав-
нению, которое решалось методом последовательных приближе-
иии В результате достигалось лишь приближенное решение это-
го уравнения, и притом в очень громоздкой форме. Совсем иначе
подошел к этой проблеме Виктор Амазаспович. В результате ка-
питальных исследований он создал чрезвычайно эффективный ме'
82
тод прибавления бесконечно тонкого слоя — тут я вынужден поль-
зоваться нашей терминологией, позволяющей исключить из рас-
смотрения внутренние параметры среды и свести задачу к изуче-
нию явлений диффузного рассеяния на поверхности. Суть дела
станет яснее, если скажу, что для очень общих случаев ему уда-
лось довести задачу до числовых таблиц, удобных для практи-
ческого применения.
— Каких?
— Например, к решению проблемы видимости в земной атмо-
сфере и под водой.
— И это важно сейчас — в дни войны?
Ответ на свой вопрос отец получил несколько лет спустя, ког-
да в газетах появилось постановление о присуждении Государ-
ственных премий за 1946 год в области науки и техники. Среди
лауреатов был и его сын.
Жители Елабуги старались создать ученым и их семьям все
условия. Но они не могли нейтрализовать действие «внешних сил
притяжения», как говорили эвакуированные. И как только в
сводках Совинформбюро все чаще и чаще стали упоминаться ос-
вобожденные города, районы и области, бывшие ленинградцы
и приезжие из других районов страны начали поговаривать о
реэвакуации. Сроки менялись, оттягивались, но все-таки насту-
пили. Виктор Амазаспович уже был озабочен хлопотами о воз-
вращении в Ленинград, но как не вспомнить библейское выраже-
ние: «неисповедимы пути господни».
По сей день, когда советские люди или иностранные гости
читают на станциях московского метрополитена надписи на мра-
морных щитах и узнают, что многие станции построены во вре-
мя минувшей войны, они невольно думают: какой же исполин-
ской силой обладал народ, живущий по заветам Ленина, если в
годы тягчайшей войны он строил такие подземные дворцы!
А разве не более удивительно то, что в те же годы в ряде
наших республик были основаны Академии наук?
Создание Академии наук Армянской ССР в конце 1943 года
армянский народ воспринял как настоящий праздник. Академия
учреждалась не символически, а в полномерном объеме — как
крупное научное учреждение с комплексом научно-исследователь-
ских институтов и лабораторий и большим коллективом ученых,
научных работников. И каких!
Молодая академия в период своего становления срузу же по-
лучила руководителя с мировым именем. Это был Иосиф \бга-
рович Орбели.
Когда начались хлопоты о преобразовании созданного в 1935 го-
ДУ Армянского филиала в Академию наук Армянской ССР,
И. А. Орбели был директором ленинградского Эрмитажа Эва-
куировав художественные ценности, он остался в осажтенном
городе. Его разносторонняя деятельность в тот период —тема
нз
особой книги. Достаточен один эпизод, чтобы представить облик
этого подвижника науки.
...Против Зимнего дворца вмерз в лед пароход «Полярная
звезда», бывший когда-то царской прогулочной яхтой. Однажды
зимой 1941 —1942 годов сюда прибыл командир бригады подвод-
ных лодок Герой Советского Союза А. В. Трипольский. Он про-
шел в устроенную на пароходе ремонтную мастерскую и обра-
тился к работавшим электрикам:
— Есть поручение, товарищи.
Краснофлотцы, как по команде, встали.
— Эрмитаж знаете?
— Еще бы! Мы там летом картины в гробницу Александра
Невского упаковывали.
— Стало быть, вы должны знать и директора Эрмитажа ака-
демика Орбели.
— Знаем, ученый человек! —• почтительно отозвались красно-
флотцы.
Трипольский продолжал:
— Сейчас он пишет научный труд, а в кабинете у него ад-
ская тьма. Ходит с фонариком «жиу-жиу»... Мозоли на руках
натер. Надо побывать у него сегодня же и провести электриче-
ство с корабля прямо в кабинет.
— Это мы вмиг сделаем, товарищ комбриг, — отчеканил стар-
шина электриков. Он помнил, как в самом начале Отечественной
войны из Эрмитажа вывозилось более миллиона экспонатов.
Упаковкой картин, скульптур, различных вещей, найденных во
время археологических раскопок, занимались сотни людей. Сре-
ди них были курсанты Военно-морского училища имени Фрунзе
Встреча с академиком Орбели осталась в памяти старшины,
и, быть может, потому с таким жаром принял он поручение Три-
польского. В тот же день моряки-подводники протянули провод
через набережную Невы в холодный кабинет ученого. Возвратив-
шись, старшина рассказывал:
— Пришли мы, а там тьма, хоть глаза выколи. Подвели про-
водку к настольной лампе. Академик обрадовался, даже в ладо-
ши захлопал. Потом сели—закурили армянские папиросы. Он
на больные ноги жалуется: глянули мы под стол, а там электро-
печка бездействующая. Ну, мы разом ввели ее в действие. Акаде-
мик не знал, как и благодарить. Вспомнил, что во время эвакуа-
ции моряки упаковывали картины Ван-Дейка. А мы ему: «Так
это мы и работали!» Он еще больше обрадовался. «Ну, говорит,
в долгу я перед флотом, после войны рассчитаемся»€
Летом 1942 года Орбели был командирован в Ереван, где
должен был приступить к исполнению своих обязанностей пред-
седателя Президиума Армянского филиала Академии наук СССР
В это время сильно сказались последствия невзгод, пережитых
в осажденном Ленинграде. Его здоровье и без того было подор'
вано, а тут пришлось перенести тяжелую операцию глаз. Орбели
понимал, что ему предстоит выполнить почетное поручение, ко-
84
торое составит эпоху в истории родного народа. И как только
состояние немного улучшилось, горячо взялся за дело.
Удалось решить несколько важных организационных вопро-
сов, была расширена аспирантура, к работе филиала привлечены
ученые, эвакуированные в Ереван. Институты филиала включи-
ли в планы проблематику, связанную с обороной страны. Было
положено начало изданию научно-популярной серии «Боевые под-
виги сынов Армении», создан кабинет Отечественной войны и
многое другое.
Академик Орбели еще в 1938 году получил назначение на пост
руководителя Армянского филиала Академии наук СССР, но
лишь теперь, когда он находился непосредственно в Ереване, бы-
ли сделаны важные шаги к объединению научных сил республи-
ки. Несокрушимую мощь братских народов СССР, заботу пар-
тии и правительства о расцвете их духовной культуры знаменовал
этот исторический факт.
В один из ноябрьских дней 1943 года академик Орбели пришел
в свой кабинет сияющий и, не ожидая расспросов, сказал:
— Дорогие друзья! Советское правительство решило создать в
Ереване на базе нашего филиала Академию наук.
Две недели спустя был утвержден первый состав академи-
ков— двадцать три человека, в том числе Виктор Амазаспович
Амбарцумян. Весть об этом немедленно дошла до Елабуги. Пе-
репоручив дела филиала, Амбарцумян собрался в путь. Он то-
ропился. На 29 ноября было назначено первое общее собрание
действительных членов молодой Академии Армении.
Подули теплые ветры. Побурел снег. Зима, словно стыдясь
за свой погрязневший наряд, торопливо ушла на север. Потом
буйно отшумело половодье, раскидав по берегам коряги, развесив
на прибрежных кустах пучки прошлогодней травы, поломав шат-
кие мостки рыбаков. Вначале робко, только на солнцепеках, а
потом смелее и смелее пошла трава. Шиповник, жимолость, ба-
гульник— все поднялось, зацвело. От душистого разнотравья и
свежей листвы, особенно после полудня, с полей и лесов понесло
крепким ароматом. Все Прикамье оделось в роскошный летний
наряд. Даже скалы похорошели. Ярче стали облепившие их мхи
и лишайники.
Можно часами стоять на палубе парохода и любоваться су*
ровой красотой. Пароход идет вниз по реке. Елабужский филиал
Ленинградского университета возвращается в Ленинград. Зима
была щедрой на добрые вести с фронтов. Красная Армия уже
подходила к западным границам Советского Союза. Ленинград
начинал залечивать свои раны. Скорее, скорее туда, к берегам
Невы!
— Ну как, Виктор Викторович, успели собраться? — спраши-
вает Амбарцумян-отец стоявшего рядом на палубе Соболева
85
— У меня сборы недолги, Амазасп Асатурович. Один малень-
кий чемоданчик. И все!
«Тоже весь в науке, как и мой Виктор», —- подумал Амазасп
Асатурович. Он рад был поговорить с человеком, которого ценил
сын.
— Скучаете о Викторе Амазасповиче? — сочувственно посмот-
рел Соболев
— Да! — откровенно сознался отец.— Знаю, что ему необхо-
димо быть в Ереване. У него там много дел в Академии. Вы слы-
шали? Он вице-президент у Орбели. Много хлопот в Ереванском
университете. Там еще в начале тридцатых годов создали астро-
номическую обсерваторию. Перед началом войны ее перепали в
ведение Армянского филиала Академии наук СССР. Сейчас он
думает о создании новой обсерватории. Говорит, что будут нуж-
ны специалисты. Их должен дать Ереванский университет. Вик-
тору приходится совмещать обязанности вице-президента Акаде-
мии с такими постами, как заведующий кафедрой астрофизики
Ереванского университета, — он читает там лекции, назначен ди-
ректором академической обсерватории. И конечно, пишет. А что
пишет? — не представляю. Он как-то постепенно стал ускользать
от меня, обособляться... Вернее, даже не обособляться, а я сам
не могу уже охватить всех аспектов его научной деятельности.
Я ведь не физик и не математик. Мое призвание — философия,
литература
— Всех аспектов его научной деятельности и мы не представ
ляем, хотя работаем рядом с ним, — заметил Соболев. — Знаем,
что сделано, меньше знаем, что делается, и почти не знаем его
замыслов.
— Да, это так. Век энциклопедистов остался позади. В наше
время нужно знать обо всем понемногу, но о немногом все.
— Яс этим согласен. А вы как считаете — разве это не пра-
вомерно? — спросил подошедший к собеседникам Ковалев.
Амазасп Асатурович и Соболев согласились. И снова наступи
ло молчание. Шел встречный пароход. Потом ожил репродуктор,
и не осталось на всем пароходе человека, который нарушил бы
тишину: все слушали, и постепенно выражение настороженности
сменялось на лицах довольной улыбкой. В Москве в ту весну
ежедневно гремели салюты в честь победителей, и древние сте-
ны Кремля то и дело озарялись фейерверком.
Прогулки и беседы на палубе давали выход стремлению лю-
тей к общению. Время было такое, что трудно было оставаться
наедине со своими переживаниями.
Снова меняются ландшафты, мелькают деревни и городки.
На палубе беседуют Амазасп Асатурович, Соболев и Ковалев
Зная, что старику одиноко, оц^ стараются быть около него.
— Завтра предстоит пересадка на поезд. Значит, через три
четыре дня будем обедать уже в Ленинграде. Это меня не
очень радует, хотя мечтаю увидеть Ленинград, где я когда-то бе-
гал в студенческой курточке. — сказал Амазасп Асатурович
86
— Но ведь вы вскоре, вероятно, переедете в Ереван? — вы-
сказал свое предположение Соболев.
— Да, но если это произойдет даже «вскоре», все равно нуж-
но ждать. Что-то поделывают теперь мои внуки и внучки?
— Уже устроились в Ереване.
— Не уверен. В прошлом году я был у них, когда они жили
еще в гостинице «Интурист».
Отец хотел добавить, что другой на месте его сына уже дав-
но бы выхлопотал квартиру, но умолчал.
— Конечно, в ближайшее время благоустроятся. Вот вы и при-
езжайте к нам в Ереван.
— Виктор Амазаспович, вероятно, доволен, что вернулся на
родину. Соскучился!
— Он уехал из Тифлиса в двадцать четвертом году, сейчас
сорок четвертый, да, почти двадцать лет прожил Виктор за пре-
делами Закавказья,— подтвердил отец.
...«Почти двадцать лет!» — подумал Виктор Амазаспович, гля-
дя на фотоснимок группы действительных членов Академии наук
Армянской ССР и сравнив его с группой учащихся тифлисской
3-й мужской гимназии. «Трое из членов новорожденной Акаде-
мии— братья Левон и Иосиф Орбели и я учились, хотя в разное
время, в стенах одной и той же тифлисской гимназии в Сололаке».
Снимки лежат на столе у окна. Летний ветерок несет прохладу
с Арарата. Вершины горы посеребрила неполная луна.
Если один человек способен нести в себе лучшие черты цело-
го народа—его ум и мудрость, стойкость и мужество, доброту
и скромность, то таким человеком является герой моей повести.
Близко соприкасаясь с ним на протяжении более тридцати
лет, я всегда поражался требовательности, порой суровой и без-
жалостной, которою он проявлял к самому себе, и мягкости в
обращении с друзьями, родными, знакомыми.
Во второстепенных вопросах он не мелочен. Но он высокоприн-
ципиален во всем, что касается узловых вопросов науки.
Мой герой, являющий собой образец строгой требовательности
и научной добросовестности, стремящийся, по его словам, посто-
янно «оставаться на почве фактов и не вдаваться в далекие спе-
куляции», в то же время романтик.
Он одарен счастливой способностью выходить в своих меч*
тах за пределы изученных фактов и самых авторитетных гипо-
тез, окрылять мечтой будничную повседневность
Это, по-видимому, и привело главного редактора японского
журнала «Сэкай» г-на Эбихара Мицуеси к мысли — обратиться
к В. А. Амбарцумяну с просьбой познакомить читателей с пер-
спективами шестидесятых годов. В письме, адресованном Вик-
тору Амазасповичу, г-н Эбихара Мицуеси писал: «Журнал «Сэ-
кай», выпускаемый издательством Иванами с 1942 года, который
я имею честь редактировать, старался и старается формировать
87
прогрессивные мнения в Японии по политическим, экономиче-
ским и культурным вопросам. Главной своей задачей журнал «Сэ-
кай» всегда считал упрочение мира во всем мире и укрепление
демократии в Японии и опирается в своей деятельности на под-
держку многочисленных читателей — трудящихся, студентов и ин-
теллигенции. В первом номере 1960 года мы хотели бы позна-
комить наших читателей с мнением зарубежных ученых о пер-
спективах шестидесятых годов... Мы будем очень признательны
Вам, если Вы согласитесь принять участие, и направляем Вам
письмо видного японского ученого-астронома, профессора Токий-
ского университета Хатанака Такэо... Мы сознаем, что Вы очень
загружены делами, но все-таки решились потревожить Baq, зная,
какой огромный интерес вызовет у наших читателей Ваше мне-
ние».
Виктор Амбарцумян ответил согласием. В ответном письме
г-ну Эбихара Мицуеси он сообщил: «... Я думаю, что Ваша идея
опубликовать взгляды ученых различных стран в виде переписки
между ними и японскими учеными очень хороша». Далее следо-
вали ответы на вопросы профессора Хатанака Такэо.
В кратком изложении строй мыслей Амбарцумяна таков.
Перспективы изучения Солнечной системы в предстоящем де-
сятилетии огромны. Всякому ясно, что с каждым годом в глуби-
ны пространства будут отправляться все более совершенные ле-
тательные аппараты, которые сообщат нам достоверную инфор-
мацию о различных космических телах. Не так далеко время,
когда первые люди совершат полеты в мировое пространство, но.
конечно, трудно предсказать точно, когда это случится.
Нельзя не признать, что наука о планетах и их спутниках,
успешно развивавшаяся с момента изобретения телескопа и до
начала XX века, в дальнейшем была до известной степени оттес-
нена на второй план в связи с фантастическими темпами разви-
тия наших знаний о физике звезд и о строении звездной Вселен-
ной. Нам, работникам в области звездной физики и звездной аст-
рономии, казалось, что планетарная астрономия находится в за-
мороженном состоянии. Так, человеку, летящему на самолете,
кажутся почти неподвижными поезда и автомобили, движущиеся
по земле. Конечно, планетарная астрономия двигалась вперед.
Все же прошедшие десятилетия не принесли решающих успехов.
Но вот фотографии противоположной стороны Луны, полученные
советскими учеными, явились предвестником коренных измене-
ний, которые произойдут в этой области. Возможность изучения
планет и их спутников обещает разрешение многих задач.
Хочется особенно отметить одну сторону дела. Речь идет о
происхождении планет и их спутников. В то время как вопросы
происхождения и эволюции звезд получили за последние десяти-
летия весьма конкретное и плодотворное развитие {хотя решена
пока только часть вопроса), проблема происхождения планет и
спутников продолжает оставаться ареной довольно произволь-
ных и малообоснованных предположений. Причина в том, что
88
число различных состояний звезд, подробно изученных нами, ог-
ромно. Сравнивая звезды, находящиеся в разных стадиях разви-
тия, мы получаем возможность делать заключения о закономер-
ностях происхождения и развития звезд.
Парадоксальным образом, по отношению к более близким те-
лам— планетам — ученые были до сих пор в худшем положе-
нии: подробно изучили одну планету — нашу Землю и знали внеш-
ний вид одной стороны Луны. Но наши сведения о других пла-
нетах были крайне скудны. Чтобы составить себе представление
о состоянии других планет, мы всегда старались дополнить эти
скудные сведения различными предположениями, основанными
на известной аналогии с Землей. Поэтому когда мы рассужда-
ли о происхождении и развитии планет, то в основном исходили
из данных, относящихся к Земле. Иными словами, брали за ос-
нову твердые сведения об одной планете, прибавляя к ним жал-
кие сведения о других планетах, и стремились построить теорию
эволюции планет. Но очень трудно заниматься проблемой эволю-
ции объекта, хорошо известного нам только в одном состоянии,
на одной стадии развития. Именно поэтому наши надежды на
предстоящее бурное развитие планетной астрономии очень вели-
ки. Сравнение надежных данных, касающихся других планет, с
данными геофизики явится крепкой основой для теории эволю-
ции планет и планетных систем.
Конечно, большие’ возможности откроют наблюдения небес-
ных тел, производимые вне земной атмосферы. Искусственные
спутники Земли будут играть большую роль как астрономические
обсерватории, находящиеся вне земной атмосферы. Но пока еще
трудно делать какие-либо конкретные предсказания. Пятнадцать
дет тому назад никто не мог предвидеть современные успехи
радиоастрономии, Поразительным образом оказалось, что радио-
астрономия стала доставлять нам сведения главным образом
о нестационарных объектах и нестационарных явлениях во Все-
ленной, Радиоастрономические наблюдения как бы отбирают эти
явления и доставляют нам, в первую очередь, сведения о них.
Совершенно иной характер носит научная информация, получае-
мая путем оптических наблюдений. Грубо говоря, она дает бо-
лее статическую картину мира. Никто не мог предвидеть этой
замечательной способности радиоастрономии. Будем же надеять-
ся, что наблюдения Солнца, отдаленных звезд и туманностей, ко-
торые будут произведены с искусственных спутников, так же
^едро дополнят наши современные знания, как радиоастрономия
Дополнила оптическую астрономию.
— Что касается перспектив развития обычных методов на-
блюдения с Земли, то должен сказать, — продолжает Амбарцу-
мян,—что сам я плохой наблюдатель. Это я говорю не из скром-
н°сти. После окончания Ленинградского университета я работал
в Пулкове у А. А. Белопольского, которого считаю великим на-
блюдателем-астрофизиком, но даже это не помогло мне стать
наблюдателем. Тем не менее обращает на себя внимание то, что
применение электроники в оптической астрономии развивалось
до сих пор довольно медленно.
Между тем возможности в этой области гигантские. Поэто-
му увеличение чувствительности в современных телескопах с по-
мощью электронных преобразователей явится мощным рычагом
прогресса в астрономии. Количество объектов, доступных изучению
современными оптическими методами, очень велико. Мы можем
наблюдать сотни миллионов звезд и много миллионов галактик
Новые методы умножат эти числа в десятки раз.
Многие звезды следует наблюдать почти непрерывно. Иными
словами, объем астрономической информации, которую мы долж-
ны получать, огромен. Мы, астрономы всей Земли, не справ-
ляемся с этим. Отсюда ясно, что нам нужно. Мы должны иметь
большое количество крупных телескопов. Эти телескопы должны
быть максимально автоматизированы, для того чтобы наблюде-
ния велись по программе, заранее заданной на ночь. Несколько
фантазируя, дальше я скажу, что и само программирование долж-
но вестись автоматически и непрерывно приводиться в соответ-
ствие как с прогнозом погоды, так и с ходом выполнения програм-
мы данного момента. Кроме того, должна быть автоматизирова-
на и обработка наблюдений. Я уверен, что в шестидесятых го-
лах мы достигнем серьезных успехов в этом направлении.
Говоря о перспективах теории эволюции звезд и других кос-
мических объектов, я чувствую себя несколько более уверенным
Мне кажется, что успехи в области изучения звездной эволюции,
начавшиеся в пятидесятых годах, будут продолжаться. Однако
качественных скачков я ожидаю главным образом в результате
изучения некоторых малоисследованных нестационарных объек-
тов. Нам нужно по-настоящему понять, какова природа объектов
Харбига-Харо, что из себя представляет ядро Крабовидной ту-
манности и т. д. Вероятно, будут найдены и другие «странные
звезды», изучение которых обогатит сведения о звездных состоя-
ниях. Но больше всего я жду успехов в области внегалактиче-
ской астрономии. Мне кажется, что правильное выяснение приро-
ды радиогалактик, таких, как радиогалактики в Центавре, Лебеде
и Деве, окажет решающее влияние на решение проблемы эволю-
ции галактик как звездных систем. С другой стороны, проблемы
происхождения звезд и галактик переплетаются теснейшим обра-
зом. Поэтому я возлагаю очень большие надежды на радиоаст-
рономические данные. Действительно, радостно видеть, что раз-
витию радиоастрономии уделяется большое внимание во многих
странах.
И наконец, о взаимодействии различных наук. Мы наблюдаем
рост этого взаимодействия, происходящий с огромной быстротой
Меня больше всего интересует взаимное влияние физики и астро-
номии. Когда-то астрономия оказала огромное влияние на фоР'
мировацие основного раздела физики—теоретической механи-
ки. Можно считать, что физика с лихвой оплатила свой долг. За
последние сто лет бурное развитие астрофизики явилось резуль-
90
татом необычайно плодотворного воздействия физики на астро-
номию. В то же время за эти сто лет влияние астрономии на
физику было сравнительно слабым. Мне кажется, что мы нахо-
димся накануне новой перемены ролей. Новые факты, раскрыва-
емые астрофизикой, настолько своеобразны и связаны со столь
глубокими свойствами вещества, что для их объяснения потре-
буется быстрее развивать наши сведения о свойствах элементар-
ных частиц, об электронно-ядерной плазме и о сверхплотных со-
стояниях материи. Это явится огромным импульсом для нового
развития физики Произойдет ли эта новая перемена ролей уже
в наступающем десятилетии, сказать трудно. Поживем — увидим...
Наступило лето 1961 года. Мысли астрономов всего мира бы-
ли заняты предстоящими событиями в Беркли. Здесь в августе
1961 года состоится XI конгресс Международного астрономиче-
ского союза. Кто же будет на очередной срок избран президен-
том?.. Этот вопрос волновал всех.
Советские астрономы из Москвы полетят в Париж, затем пе-
ресекут Атлантику, Нью-Порк, и наконец самолет приземлится
в Лос-Анджелесе. Там должны состояться два симпозиума. А уж
потом в Сан-Франциско, близ которого — небольшой городок Берк-
•1И. Это резиденция Калифорнийского университета Именно там
намечено провести конгресс астрономов.
Поездка Амбарцумяна в Беркли во многих отношениях инте-
ресна, и следует остановиться на ней несколько подробнее.
Невелика Западная Европа. Прошли времена, когда европей-
ские расстояния считались Значительными и Карамзину понадо-
бились месяцы, чтобы объехать полдесятка европейских стран, а
государевы гонцы больше двух недель скакали днем и ночью,
чтобы доставить в Петербург весть о том, что русские войска
14 марта 1812 года вступили в Париж, оставленный войсками
Наполеона.
Меньше трех часов тому назад наши путешественники слы-
шали бой кремлевских курантов. И вот уже аэропорт Орли, близ
столицы Франции. Репродукторы сообщили, что авиакомпания
«Эйрфранс» готова принять на свой лайнер желающих лететь за
океан. У' трапа стюардесса, небесное создание в сине-голубой уни-
форме, дарила каждому ослепительную улыбку, которую выра-
батывают месяцами под руководством опытных мастеров. Пас-
сажиров уносит ноток предотлетной суматохи. Нужно найти один
из трех салонов и занять свое место. Точно по расписанию само-
лет взлетает
Когда миновали Гринвич, шумная компания молодых мужчин
Решнла «спрыснуть» это событие Оказывается, есть такая тради-
ция; отмечать перелет через экватор, тропики, полярные круги
и через Гринвичский меридиан, от которого ведется счет времен-
НЬ1Х поясов и географических долгот.
91
И тут в рядах кресел, занимаемых советскими астрономами,
прозвучал по-русски чей-то голос:
— Меридиан? Это — наше дело. Так что традиция касается
и нас.
— Пусть стюардесса принесет что-нибудь покрепче.
— Покрепче, может быть, и принесет, но сомневаюсь, что на
борту есть что-нибуть лучше армянского коньяка.
— Меньше самоуверенности! Меньше коньячного патриотизма'
Гринвич остался позади. Далеко вправо на берегах Темзы шу
мел Лондон. Исчезли последние островки Ирландии. Самолет
повис над океаном. Только солнце, навстречу которому, казалось,
летела машина, напоминало, что все еще продолжается тот самый
день, который советские астрономы встретили на пути к аэропор-
ту Шереметьево. Но вот постепенно сумерки начали скрадывать
простор океана. И в это время, как во времена Колумба, раз-
дался обрадованный возглас:
— Земля!
Справа по борту видна россыпь огней. Конечно, это город
Какой?
— Дамы и господа! Вы имеете возможность убедиться, что
путешествие через океан на лайнерах авиакомпании «Эйрфранс»
совершенно безопасно и, надеюсь, не очень утомительно. Мы ле-
тели девять часов. Справа по курсу огни Бостона.
— Извините,, мисс! Но мы хотели бы ознаменовать перелет
через океан...
— Не хотите ли вы сказать, что появился еще один повод,
который следовало бы отметить?
— А почему бы и нет?! — подхватывает Виктор Амазаспович,
чувствуя за собой молчаливую поддержку коллег.— Впрочем, -
спохватился он,—вероятно, это делается, когда совершается пер-
вый полет над океаном.
— Значит, вам ничего не полагается. Вы уже бывали за
океаном, — шутливо замечает один из коллег.
— Из любого правила можно сделать исключение, тем бо-
лее для вице-президента почетного Международного астрономи-
ческого союза, — нашелся кто-то.
— За удачный прыжок из Европы в Америку! — провозгла
шают единственный тост.
— А теперь за успех конгресса!
В салоне снова появляется грация авиакомпании «Эйрфранс»:
— Дамы и господа! Наш лайнер приземлится на аэродроме
Айлуайлд. Багаж будет подан в зал аэровокзала. Пассажиры,
не являющиеся гражданами США, приглашаются в бюро имми-
грации для выполнения некоторых формальностей. .
Летящие впервые несколько обескуражены, знакомство с Нью-
Йорком не состоялось. Проездные документы переоформлены Са-
молет «Пан-Америкен эйруэйс компани» готов к полетхг в Лос-
Анджелес. Той же ночью показались огни Лос-Анджелеса. В аэро-
порту советских астрономов встречали председатель Хмерикаи-
92
ского национального совета по астрономии профессор Гельдберг
со своей супругой.
После короткого разговора по дороге в гостиницу наши путе-
шественники могли поздравить себя с завершением первой поло-
вины транс-европейско-океано-американского перелета.
Мы, земляне, живем масштабами Земли. Тысячи километров
земной поверхности кажутся нам большим расстоянием. Такое ощу-
щение свойственно даже астрономам, которые имеют дело с не-
постижимо колоссальными масштабами Вселенной. Они изме-
ряют эти расстояния парсеками, то есть миллиардами километ-
ров, которые свет пробегает за год со скоростью триста тысяч
километров в секунду.
Если мерить этой мерой, то наши путешественники пролете-
ли лишь столько, сколько свет проделывает за треть секунды.
Симпозиум в Санта-Барбара накануне XI конгресса Между-
народного астрономического союза явился своего рода разведкой
в расстановке сил на фронте науки.
Прибытия советских астрономов ждали здесь с интересом, но
по-разному. Есть в лагере астрономов мира представители раз-
ных идеологий, поклонники различных идей и гипотез.
Астрономия всегда враждовала с религиями. Религии стреми-
лись использовать ее в своих целях. Предметом своих исследова-
ний она затрагивала то, что веками у многих народов считалось
священным, — Солнце, Луну, звезды. Поэтому попытки ученых
научно объяснить небесные явления нередко кончались трагически.
Таким образом, астрономия—одна из тех наук, развитие ко-
торой проходило в непрерывной борьбе с религиозными предрас-
судками и догматами. Эта борьба берет свое начало в глубокой
Древности, когда такие стихийные материалисты и наивные диа-
лектики, как Фалес, Гераклит, Демокрит, отстаивали от нападок
идеалистов и служителей культа передовые для того времени
взгляды на природу.
Мысль Птолемея о том, что Земля является центром Вселен-
ной, для своего времени была шагом вперед по сравнению с ди-
карски наивными представлениями о мироздании, господствовавши-
ми за пределами Средиземноморья, древней Индии и Китая. Труд
Птолемея «Мэгистэ», или «Альгамест», на протяжении четыр-
надцати веков оставался образцовым сводом астрономических зна-
ний. Огромный путь проделало человечество в своем стремлении
познать небо, пока дошло до уровня знаний, изложенных Птоле-
меем. Нельзя считать потерянными для человечества и те че-
тырнадцать веков, которые отделяют Птолемея от Коперника Да,
развитие науки шло медленно. — не в один же день прозрел ве-
ликий польский ученый, создатель гелиоцентрической системы ми-
ра. Его открытие зрело исподволь, факты копились веками, у не-
го было немало предшественников, в том числе и армяне
Кто вокруг кого: Солнце, звезды и вся Вселенная вращают-
ся вокруг облюбованной богом Земли или она сама песчинка
во Вселенной — вращается вокруг Солнца на правах заурядной
93
планеты? Этот вопрос издавна разделил ученых-астрономов и
поборников религий на два враждующих лагеря.
Итальянец Галилео Галилей, который был не только продол-
жателем и пропагандистом учения Коперника, но и крупнейшим
ученым, заложившим основу современной механики, предстал
перед «святой инквизицией». «Сжечь не значит опровергнуть»,—
заявил великий мученик науки Джордано Бруно. Эти слова бы-
ли близки и понятны всем, кто с верой в конечную победу нау-
ки боролся с мракобесием церкви, пытавшейся навязать свои
«истины» костром.
Великая научная революция, происходившая в XVII—XVIII
веках, привела не только к установлению правильного взгляда
на устройство Солнечной системы, но и позволила объяснить
движение небесных тел на основе закона всемирного тяготения
Ньютона. Более того, она открыла возможность предсказания
с большой точностью происходящих в Солнечной системе движе-
ний как для близкого, так и далекого будущего. Перед таким
триумфом естествознания религия вынуждена была отступить и
искать новые пути и формы для своего обанкротившегося ми-
ровоззрения. Однако полное решение вопроса о строении окру-
жающей нас звездной системы — Галактики, в которую Солнце
входит как один из ее элементов, было достигнуто только в
первой половине XX века.
Открылась бездна, звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна...
(М В Ломоносов)
Ученые доказали, что на самом деле Галактика наша входит
в состав тройной системы; у нее два спутника: Большое и Ма-
лое Магеллановы облака; и что в этой системе насчитываются мил-
лиарды звезд. Затем появилась теория галактического вращения,
творцами которой являются Я. Оорт и Б. Линдблад, В. Бааде
и другие создали учение о разных подсистемах в Галактике.
В. Морган обосновал теорию о положении спиральных ветвей
Г алактики.
Каждое из этих крупных научных достижений было побе-
дой материалистической науки независимо от философских воз-
зрении исследователей. Ни фидеизм, ни менее откровенные фор-
мы идеализма не смогли найти на поприще научных исследований
и научной мысли удобных для себя оборонительных рубежей и поэ-
тому вынуждены были отступить
Новые неприятности религии причинили ученые, которые в
своих исследованиях и теоретических работах вышли за пре-
делы Галактики — во Вселенную. Можно понять, почему уча-
стники симпозиума в Санта-Барбара с таким интересом ждала
прибытия советских делегатов и почему первостепенный инте-
рес вызвала концепция В. А. Амбарцумяна о нестабильности
систем галактик.
Космогония — узел всех наук, всех проблем. Над решением ее
94
загадок бьется мысль астрономов, математиков, физиков, филосо-
фов. Трудно решать судьбу Вселенной, не решая одновременно
фундаментальных вопросов мироздания. Теснимые и опроверга-
емые наукой религиозные системы, их апологеты и трубадуры
изощренно приспосабливались к новым условиям развития циви-
лизации. Что касается выхода за пределы Солнечной системы —
в Галактику, то здесь сторонники религии пытались широко ис-
пользовать для подкрепления своих воззрений главным образом
вопрос о происхождении и развитии звезд.
Это и понятно. В доступной для наших наблюдений части
Вселенной подавляющее количество вещества сконцентрировано
в звездах — гигантских раскаленных газовых шарах. Яркая по-
лоса Млечного Пути—это сложившийся свет расположенных на
больших расстояниях от нас десятков миллиардов звезд. Все
они вместе со звездами, наблюдаемыми отдельно на небе, со-
ставляют огромную единую систему, называемую Галактика. Как
рядовой член в эту систему входит и Солнце — ближайшая к
нам звезда вместе с планетной системой. В Галактике около ста
миллиардов звезд. Вокруг многих из них, подобных Солнцу,
существуют холодные твердые тела — планеты. Планетная ма-
терия занимает в Галактике очень скромное место. Достаточно
сказать, что девяносто девять и восемьдесят шесть сотых про-
цента массы всей Солнечной системы сосредоточено в самом
Солнце. С этой точки зрения оно является одиночной звездой.
Наша Земля и даже такие огромные планеты Солнечной систе-
мы, как Юпитер или Сатурн, по сравнению с Солнцем выгля-
дят пылинками.
Вопрос о происхождении и развитии звезд и стал вскоре глав-
ным направлением в борьбе идеалистов против материалисти-
ческой науки. Они пристально следили за успехами прогрессив-
ных ученых, стараясь обнаружить слабые звенья, чтобы порвать
всю цепь доказательств.
Первые оценки возраста звезд, полученные астрономической
наукой, естественно, были очень неточными. Еще четверть
века назад утверждали, что возрасты звезд измеряются милли-
ардами лет. Из этой правильной, но весьма грубой оценки идеа-
листы поспешили сделать собственные выводы о том, что все
звезды одного и того же возраста, а следовательно, и сотворе-
ны в одно время.
Возраст людей, населяющих Землю, измеряется десятками
лет> но из этого не следует, что люди родились в одно и то
Же время. Тем не менее современные фидеисты, сторонники ак-
Та творения, ухватились за неточную формулировку о возрас-
те звезд. (А она была неточна только потому, что глубокое
изучение этой проблемы началось недавно.) С тех пор немало
сделано в изучении изумительного многообразия Галактики,
галактик. Вселенной.
Это знали инакомыслящие, собравшиеся в Санта-Барбара,
ни внимательно слушали, пробовали выступать против, дока-
95
зывая свою точку зрения, но под давлением логически четких
объяснений Амбарцумяна вынуждены были соглашаться. Мно-
гие ученые в докладах и прениях приводили соображения в поль-
зу развиваемой Амбарцумяном концепции о нестабильности сис-
тем галактик, опровергающей утверждения, что якобы какая-то
высшая сила свершила акт творения, создав одновременно все
сущее во Вселенной.
Симпозиум закончился. Он послужил лишь прелюдией к
главному событию — XI конгрессу Международного астрономи-
ческого союза.
В этот короткий промежуток времени между симпозиумом и
конгрессом Виктору Амазасповичу доложили:
— Армяне, проживающие в Лос-Анджелесе, очень просят вас
с супругой и Маркаряна встретиться с ними. Можно ответить,
что приглашение принято?
— Разумеется!
В назначенный срок машина из Санта-Барбара примчалась
в Лос-Анджелес и остановилась у одного из лучших отелей го-
рода. В банкетном зале собралось около трехсот человек. Во-
просов было очень много. Временами играла музыка. Но вот
оркестр начал исполнять отрывки из балета «Гаянэ» Арама
Хачатуряна. Сверкающие, зажигательные звуки заставили встре-
пенуться каждого. А мелодия, ритм, пронизанные национальным
колоритом, вернули многих к давним дням, проведенным на род-
ной земле, к заветной мысли — побывать на родине во что бы
то ни стало, на священной земле своих предков.
Слова «трогательное прощанье» не дают никакого пред-
ставления о том, что происходило у подъезда отеля поздно ве-
чером.
— Как, они улетают обратно?
— Нет! Они едут в Сан-Франциско, вернее — в Беркли на
научный конгресс.
В Сан-Франциско были снова букеты, объятия и слезы ра-
дости. И еще непередаваемое — это лучезарное чувство пере-
полняющей сердце гордости. Сложное это чувство. Армяне в
зарубежных странах, особенно молодежь, прекрасно понимают,
что они не причастны к успехам Советского Союза, но они вос-
принимают их как свое, родное.
Родина—святое понятие В дни, когда впервые полетел в
космос искусственный спутник, когда весь мир выучил это рус*
ское слово «спутник», большинство наших соотечественников, за-
брошенных судьбой в зарубежные страны, ликовали, словно каж-
дый из них лично участвовал в этой эпопее.
Говорят, что Сан-Франциско самый красивый город на бе-
регу Тихого океана. Он и в самом деле необычайно красив
Океанское побережье, залив-бухта, величественные мосты, удач-
ная планировка и архитектура — все это свойственно городу,
обладающему солидным муниципальным бюджетом. Сан-Фран-
96
циско заслуживает того, чтобы осмотреть его детально, но нуж-
но спешить в Беркли.
Одно обстоятельство определяло особое значение конгресса.
Он состоялся в 1961 году, который в истории человечества всег-
да будет ассоциироваться с исключительным событием. В апре-
ле 1961 года человечество впервые шагнуло в космос: советский
космонавт Юрий Алексеевич Гагарин совершил свой леген-
дарный полет по космической орбите на корабле «Босток-1».
Началась новая эпоха в истории науки, в том числе и астро-
номии.
Все три столетия со времени изобретения телескопа астро-
номы видели Вселенную как бы сквозь туманное стекло. Они
были счастливы, когда выдавалась безоблачная погода и мож-
но было наблюдать за небом. Но и в такие ночи поле зрения
туманила атмосфера — пыль, кристаллы льда.
Затем наступило время радиоастрономии. Перед учеными от-
крылись недосягаемые дотоле космические дали. Один амери-
канский научный журнал тогда образно писал: «Это похоже на
то, как если бы человек смотрел на игру в футбол через гла-
зок в заборе, а затем вдруг пришел бы бульдозер и сорвал весь
забор». Из космических далей идут радиосигналы достаточно
сильные, чтобы их слышать. И радиотелескопы стали улавливать
это «космическое радиовещание», вскрывать, таким образом, че-
го не видно в оптические телескопы — внутренний «скелет» Млеч-
ного Пути.
И все же ученые мечтали и мечтают о таком времени, когда
они смогут вести наблюдения за Вселенной вне пределов земной
атмосферы — из космического пространства, из искусственных
спутников, из обсерваторий на Луне и других небесных телах.
Первый полет человека в космос укрепил надежду на то, что
именно такие наблюдения станут возможными через какое-то
пока еше трудно определимое время.
Конгресс астрономов в Беркли начал свою работу утром
15 августа в необычной обстановке: не в парадном зале, не в
традиционном святилище науки, а под открытым небом Кали-
форнии— перед Главной университетской площадью.
Президент МАС Ян Оорт открыл первое заседание. Продол-
жительные аплодисменты были заслуженной данью уважения
человеку, который дважды обратил на себя внимание астроно-
мов мира. Первый раз это произошло в 1927 году К тому
времени математическая теория вращения, разработанная еще
в 1859 году русским астрономом из Казани М. А. Ковальским
(1821 — 1884), была уже забыта Специалисты тщательно изу-
чали работы по вращению Галактики, проводившиеся Б. Линд-
б-чадом в Швеции и Я. Оортом в Нидерландах. Последний и
считается открывшим это вращение. Вторично Я. Оорт обра-
тил на себя внимание научного мира в 1951 году радионаблю-
^ениями спиральной структуры Галактики.
А. Арзуманян
Пять листков календаря улетели в вечность. Комментаторы и
наблюдатели, подытоживая первые пять дней работы конгресса,
уже отмечали деловую атмосферу, дух сотрудничества, обилие
интересных докладов и сообщений. Но вместе с тем оговари-
валось, что главный доклад прочтет Амбарцумян о проблемах
внегалактических исследований.
Начав доклад на русском языке, одном из языков конферен-
ции, Амбарцумян заявил, что попытается рассмотреть лишь ос-
новные факты внегалактической астрономии.
— Поскольку правильное представление о внешних звездных
системах — галактиках — установилось в науке лишь около со-
рока лет тому назад, многие фундаментальные вопросы, относя-
щиеся к миру внешних галактик, остаются нерешенными, — ска-
зал он. — Исходя из этого, мы попытаемся сформулировать ряд
проблем, которые кажутся наиболее существенными для даль-
нейших внегалактических исследований. При этом будем ста-
раться не слишком удаляться от фактов и касаться преиму-
щественно тех проблем, разрешение которых представляется осу-
ществимым в обозримом будущем с помощью имеющихся
средств...
— У вас, кажется, есть поговорка: «Дайте мне не стаю жу-
равлей в небе, а одного журавля в руки», — шепнул советско-
му корреспонденту Осси Швейдель, желая блеснуть знанием
русских пословиц. В ответ он услышал:
— Вы почти точно передали одну из русских пословиц. Но
разве в самом деле плохо оставаться на почве фактов и реаль-
но осуществимых действий?
А докладчик продолжал уже на английском языке:
— Как известно, внегалактическая астрономия соприкаса-
ется с космологией, то есть с теориями, пытающимися описать
Вселенную в целом. Эти теории, несомненно, приносят известную
пользу, поскольку в них исследуются некоторые решения общей
теории тяготения Эйнштейна и ставится вопрос о сравнении этих
решений со свойствами наблюдаемой части Вселенной. Вместе с
тем они часто служат ареной для очень грубых упрощений и
безудержных экстраполяций.
— Это уже не стрела, а копье в тех, о ком мы так много го
ворилн вчера на нашей импровизированной пресс-конферен-
ции,— заметил Дин Коуверс из Австралии Невилю Гранту из
английской обсерватории Джодрелл Бэнк. — Думаю, что в ад-
рес авторов некоторых гипотез полетит еще не одно такое
копье!
— Пожалуй. Упоминание об очень грубых упрощениях и
безудержных экстраполяциях, конечно, сделано не случайно.
— А что такое «экстаполяция»? Извините, пожалуйста,-'
решилась спросить дама, сопровождавшая, по-видимому, мужа-
астронома, но далекая от астрономической науки и математики.
— Это термин математический. Настоящие экстраполяции не
вызывают упреков; они — закономерные приемы математических
98
исследований. Профессор Амбарцумян говорит о «безудержных
экстраполяциях», то есть о таких, когда стремятся все объяснить,
исходя из математических формул, или все подгоняют под эти
формулы.
Между тем Амбарцумян делает оговорку:
— В настоящем докладе мы не сможем коснуться анализа
упомянутых теорий и экстраполяций, хотя считаем, что крити-
ческий разбор работ, выполняемых в этой области, был бы весь-
ма ценным. Хочу подчеркнуть, что факты и проблемы, которые
будут рассмотрены нами в пяти разделах, имеют немалое зна-
чение также для космологических теорий.
Как при чтении интересной книги люди невольно забывают
об окружающем, так и в Беркли слушатели, казалось, вышли
мысленно за пределы нашей Галактики. Все явственнее просту-
пали детали невиданной картины: создавалось представление о
Метагалактике — наблюдаемой части Вселенной за пределами
нашей Галактики.
Академик Амбарцумян вел от истины к истине, от вывода к
выводу, подводя итог тому, что уже исследовано и бесспорно.
Было много разговоров о впечатлениях от доклада советско-
го ученого, о бесспорных или спорных положениях, аргументах,
ссылках. Передовые ученые были захвачены силой доводов в поль-
зу того, что Вселенная и ныне развивается, что в ней рождаются
новые небесные тела и системы.
Кто-то сказал:
— Вселенная бесконечна во времени и в пространстве, не
было начала и не будет конца ее существованию. Слушая про-
фессора Амбарцумяна, убеждаешься в том вечном круговороте
материи, о котором писал Энгельс.
Кому-то вспомнились слова пулковского астронома академи-
ка А. А. Михайлова:
— Человеческой мысли потребовалось лишь несколько ты-
сячелетий, чтобы проникнуть туда, куда свет доходит за сотни
миллионов лет...
Прощанье и проводы бесконечно разнообразны в деталях, но
в основном одинаковы всюду. В Беркли официальная вежли-
вость сменилась многочисленными проявлениями дружеских
чувств. Многие ученые давно уже связаны знакомством по преж
ним конгрессам или многолетней деятельностью в одной и топ
Же области астрономической науки. Много новых знакомств за-
вязалось здесь, под небом Калифорнии. Но, пожалуй, наиболее
широкий круг друзей приобрела советская делегация. Ее отъезд
из Берклц был волнующим событием.
Как в фильме, прокрученном в обратном поря 1ке, прошел
полет через океан. Было лишь одно примечательно в нем. .Лет-
чики всех стран находились тогда под особенно сильным впе-
чатлением от подвига космонавта Германа Титова Когда экипаж
99
узнал, что в салоне находятся советские делегаты, возвраща-
ющиеся в Европу с конгресса в Беркли, командир корабля
вышел в салон и тепло приветствовал соотечественников Германа
Титова, совершившего полет в космос, поздравив их с победой
советской науки и техники. Советские граждане были пригла-
шены осмотреть пилотскую кабину и другие служебные отсеки
воздушного лайнера.
— Мы делаем исключение для вас в знак уважения и вос-
хищения. Привет вашим космонавтам — Гагарину и Титову.
Медленно тянулись часы полета. Наконец показались бере-
га Европы. Вот под крылом промелькнули западные департамен-
ты Франции, и воздушный корабль коснулся бетона аэропорта
близ Парижа.
Еще три часа, и делегация советских ученых в родной
Москве.
Столько же часов от Москвы до Еревана кажутся непомер-
но долгими.
— Арарат! Арагац! — эти возгласы вызывают ликование. Оно
нарастало по мере приближения к Еревану. А тут уже ждали
встречающие. Ведь избрание Амбарцумяна на высокий пост пре-
зидента Международного астрономического союза не только лич-
ное делр.
И если заслуга увенчана признанием на мировом форуме ас-
трономов, то народу принадлежит неотъемлемое право радо-
ваться, поздравлять.
Машина Амбарцумяна мчалась из Ереванского аэропорта в
Бюракан. А ученый смотрел и не мог наглядеться на окрестности.
— Как я соскучился по нашим горам! Даже в прекрасной
Калифорнии мне не хватало запаха наших гор и бюраканского
неба!
Мы прожили еще одно десятилетие. И убеждаемся, что фан-
тазия ученого становится привычной явью.
Новые поразительные успехи достигнуты в запуске космиче-
ских летательных аппаратов к таким далеким планетам, как
Марс и Венера.
Человечество пишет первые страницы летописи освоения вне-
земных просторов. Мы гордимся тем, что на этих первых стра-
ницах запечатлены блестящие успехи отечественной науки, чу-
десные плоды труда и творчества советских людей — ученых,
конструкторов, инженеров, техников, рабочих — представителей
всей многонациональной семьи народов СССР.
Ф. Энгельс говорил, что эпоха Возрождения должна была
породить и породила титанов духа и мысли.
Уместно вспомнить эти слова в наши дни великих социаль-
ных преобразований, меняющих к лучшему жизнь всех трех
с лишним миллиардов жителей Земли, и таких научных подви-
гов. которые открывают перед нами просторы Вселенной.
100
Весь строй нашей жизни, идеалы, устремления и бурная прак-
тическая деятельность, озаренные светом ленинского учения, по-
рождают людей, смело идущих по неизведанным путям.
Этой дерзновенной смелостью, духом новаторства, пафосом
первооткрывателей охвачен наш народ, его ученые.
Мне вспоминаются строки из статьи, написанной Амбарцумя-
ном в феврале 1964 года для журнала «Урания» в связи юби-
леем А. Эйнштейна.
«Роль науки и ее применение в современном обществе возра-
стают с огромной быстротой. Люди, занимающиеся историей
науки, прилагают значительные усилия, чтобы понять законо-
мерности научного развития. Однако эти закономерности еще
далеко не выяснены полностью. Нет сомнений, что для разви-
тия науки имеют большое значение случаи, когда старые по-
нятия о каком-либо предмете приходят в противоречие с новыми
результатами экспериментов и наблюдений. Внесение неболь-
ших поправок уже не может исправить дело, и необходим отказ
от старых представлений, которые в известной степени превра-
тились в предрассудки. Но вместо этих предрассудков стано-
вится необходимым создать новые представления. Для отказа от
старых представлений нужна бывает большая смелость, и тем
большая, чем больше они кажутся привычными, естественными
и само собой разумеющимися. А для создания новых, до этого
неизвестных, но правильных представлений и концепций требу-
ется сочетание проницательности научного гения с еще большей
смелостью, которая возникает только из уверенности в правиль-
ности предлагаемого решения. Сама же эта уверенность рож-
дается после тысяч сомнений и тысяч проверок новых идей».
Эти строки как нельзя лучше характеризуют самого автора.
За плечами ученого годы упорного труда, но его творческая
энергия не слабеет. И мы могли бы с полным правом отнести к
Виктору Амбарцумяну слова А. М. Горького: «Я чувствую себя
моложе моих лет потому, что не уставал учиться». Интенсивность
научного поиска, восприятие жизни во всем ее стремительном
Движении, «кипение ума», постоянное обновление понятии
о мире являются для академика Амбарцумяна источником силы и
молодости.
В «Правде» от 18 сентября 1978 года был напечатан N каз
Президиума Верховного Совета СССР «О награждении Героя
Социалистического Труда президента Академии на^к Армянской
ССР академика Амбарцумяна В. А. орденом «Ленина и второй
золотой медалью «Серп и Молот».
А где семьянин, педагог, государственный деятель, просто
человек?
— Если я жив и беседую с вами, этим я обязан большому
Ученому ц большому человеку, — сказал мне один из видных
Пулковских ученых, Дмитрий Дмитриевич Максутов. — В тыся-
ча девятьсот пятьдесят шестом году я перенес тяжелый инфаркт,
а в пятьдесят восьмом году — второй, окончательно подорвав-
Ю1
ший мое здоровье. Надежды на выздоровление не было. Каза-
лось, что я обречен... Об этом стало известно ученому, о ко-
тором я говорю. Он в экстренном порядке достал еще мало
известный, созданный химиками Армении спасительный эликсир
и самолетом прислал мне.
Можно быть выдающимся деятелем науки, но, увы, черст-
вым человеком, — тому немало примеров. Ученому, мол, не до
сантиментов, он весь в науке, ему некогда, он занят... Этот же
ученый перегружен колоссальной работой — и умеет при этом
оставаться простым и внимательным товарищем и другом.
...Дмитрий Дмитриевич говорит с большим внутренним вол-
нением:
— Мы все еще не умеем ценить, как много значит для лю-
дей человеческое внимание друг к другу. Вы хотели услышать
от меня о Викторе Амазасповиче Амбарцумяне, так вот начнем
с того, о чем я только что вам рассказал. Людям полезно знать
и это.
В Бюракане наступили сумерки. Вокруг четырехглавого снеж-
ного Арагаца плывут островки облаков. В небе зажглись лампа-
ды звезд. Столетия назад смотрели звезды на армянскую зем-
лю. Звезды смотрят и сейчас. Мне чудится, как блеклые звезды
шепчут о прошлом, а яркие — о настоящем. Быть может, поэ-
тому мне снова приходят на память события, которые бушевали
на бюраканской земле. Тогда наши предки прославили себя без-
заветной отвагой и невиданной храбростью при защите родной
земли. Эта слава хранится в памяти народа.
Нс вот передо мной нынешний Бюракан. Серебристые купо-
ла обсерватории и мощные радиотелескопы стали неотъемлемой
деталью живописного пейзажа сурового снежного Арагаца. Раз-
двигаются купола башен. Око бюраканских телескопов устрем-
ляется в неизведанные дали. А радиотелескопы? Они несут свою
бдительную вахту днем и ночью. Ночи напролет бьет ключом
пытливая научная мысль в звездном городе Виктора Амбарцу-
мяна. И днем и ночью продолжается бюраканское сражение —
сражение за открытие тайн «восьмого неба».
1962—1965—1976
СУДЬБА ТАЛАНТА
ла первая мировая война. Окутанные дым^м пожа-
рищ, горели армянские деревни. Обезумевшая от
страха женщина, муж которой был убит турками,
с четырьмя своими детьми, покинув родную дерев-
ню Меник, в Западной Армении, бежала неведомо
куда, спасаясь от неминуемой гибели.
Турция предавала мечу и огню все, что связано с армянами.
На глазах человечества истреблялась целая нация...
— То, что я спасся от смерти, кажется мне подлинным чу-
дом, — рассказывает профессор Асратян. — И это чудо свершилось
с помощью русских солдат. Небольшая группа армян, среди
которых оказались и мы с матерью, была спасена действующей
на турецком фронте русской армией. Мой истощенный вид гово-
рил о многих днях голодной жизни. Как сегодня помню: с доброй
отеческой улыбкой подошел ко мне здоровенного роста солдат
и протянул ломоть хлеба с салом. В его светлых голубых глазах
я прочел участие. Затем его окликнули: «Рядовой Соловьев!»
Услышав голос командира, русский солдат улыбнулся, своими
могучими руками подхватил меня, двенадцатилетнего мальчика,
легко приподнял вверх и, бережно опустив на землю, отдал оста-
ток хлеба, что-то сказал по-русски и быстро удалился С тех пор
прошло более сорока лет. Но образ русского солдата навсегда
остался в моей памяти.
Шагая по просторному кабинету, профессор с волнением про-
должал свой рассказ:
— С лета тысяча девятьсот пятнадцатого года по декабрь
тысяча девятьсот двадцатого мне пришлось жить в различных
городах и селах Закавказья. Это была мучительная борьба за
существование. Без отца, я, как самый старший в семье, должен
был заботиться не только о себе, во и о двухлетнем брате Ма-
навазе, семилетней сестре, другой сестре, грудного возраста, и о
больной и беспомощной матери. Моя самостоятелы ая трудовая
жизнь как «главы» бездомной и нишеи семьи, живущей под от-
крытым небом, началась в тысяча девятьсот пятнадцатом году.
В Эчмиадзине, куда со всех концов как называемой Турецкой
Армении хлынули спасшиеся беженцы, я и двухлетний брат < а-
наваз ходили по домам, просили милостыню. Некоторое время
я продавал семечки и чистил сапоги. Вскоре умерли от
голода обе сестры. Осенью того же года я был принят в приют
Для сирот, а мать с маленьким братом переселилась в деревню,
гДе она нанялась работать батрачкой
103
Последние слова Эзраса Асратовича заглушили голоса шумно
вбежавших в кабинет трех шустрых мальчиков, горячо споривших
между собой. Но, заметив в кабинете меня, они смущенно остано-
вились. В ласковом, веселом взгляде отца нетрудно было прочесть
ощущение семейного счастья.
— Познакомься со своим тезкой,— обратился он к старшему
сыну, которому недавно исполнилось девять лет, — дядю тоже
Ашотом зовут. — А потом, показывая на младших двух, похожих
друг на друга мальчиков, он добавил:—А это мои младшие сы-
нишки — Карен и Рубен.
Мирно разрешив «принципиальный спор» своих детишек, Ас-
ратян выпроводил их в детскую. Мы продолжили нашу интерес-
ную беседу.
— Летом тысяча девятьсот двадцатого года наш приют из
Тифлиса перевели в город Карс, который, в результате начавшейся
повой войны между Турцией и авантюристическим правитель-
ством дашнаков, осенью был взят турецкой армией. Дашнаки
не забыли своевременно перебросить имущество, награбленное
ими у крестьян, по они «забыли» эвакуировать такую «мелочь»,
как воспитанники приютов. Мы попали в плен.
Не считаясь с угрозой почти неминуемой смерти, я присоеди-
нился к одной из групп перебежчиков. С неимоверным трудом,
отморозив себе ноги в декабрьские дни, мы все же перебрались
в ту часть Армении, над которой реял красный флаг.
Одиннадцатого декабря 1920 года мытарства Эзраса закончи-
лись. Началась совсем другая жизнь.
— В этот день я раз и навсегда поймал «синюю птицу» моего
счастья, — с радостной улыбкой заключил рассказчик.
Советскую власть Асратян встретил семнадцатилетним юношей
и сразу же воспринял великие идеи нового строя.
На мой вопрос о том, как ему в те тяжелые годы удалось
приобщиться к знаниям, он ответил:
— Страстная тяга к учебе у меня была с детских лет. Непро-
должительные периоды учебы при кратковременном пребывании
в приютах безгранично усилили эту любовь к учению. Даже
в самые тяжелые минуты моей жизни мечта о дальнейшей учебе
не покидала меня. Еще в период пребывания в Тифлисе, после
утомительных дневных хождений и работы, я по вечерам сидел
под уличным фонарем и с жадностью поглощал учебники и другие
книги, полученные во временное пользование от знакомого гимна-
зиста— сына лавочника. Взамен этого я решал ему арифметичес-
кие задачи. Я не мог без зависти смотреть на учеников с ранцами
па плечах. Все мои сны того периода носили одно неизменное
содержание: у меня тоже ученический ранец, я тоже ученик
и хожу в школу. Мои представления об учебе и об образовании
имели в те годы очень скромные рамки: окончить школу и стать
народным учителем.
В тысяча девятьсот двадцать втором году я экстерном сдал
экзамены на аттестат зрелости. В тысяча девятьсот двадцать шес-
104
ТОМ и тысяча девятьсот тридцатом годах окончил два факультета
Ереванского университета, первенца высших учебных заведений
молодой республики. “
гггоУСТЯ ТрИ Г0Да успеш”° окончил аспирантуру Академии наук
СССР под руководством И. П. Павлова, а еще через три года
стал доктором наук и профессором. н
* ♦ *
Мы с интересом слушали рассказ ученого, хотя ясно понимали,
что это один из тысяч обычных примеров нашей действительности.
И сразу же пришли на память слова великого Ленина о том, что
«социализм... впервые создает возможность... втянуть действи-
тельно большинство трудящихся на арену такой работы, где они
могут проявить себя, развернуть свои способности, обнаружить
таланты, которых в народе — непочатый родник».
В первые годы учебы на сельскохозяйственном факультете
Ереванского университета незнание русского языка лишало Асра-
тяна возможности пользоваться соответствующими учебниками
и научными трудами на русском языке, а на армянском языке
их тогда еще не было. Однако он учился с жадностью, проявляя
огромное упорство.
В университетские годы Эзрас Асратович увлекался многими
науками: химией, общей биологией, генетикой, физиологией, бо-
таникой. Однако из-за незнания русского языка все это давалось
ему с трудом.
— Из состояния неопределенности, — продолжал свой рассказ
Асратян,— меня вывело случайное знакомство с гениальной кни-
гой И. П. Павлова «Двадцатилетний опыт объективного изучения
высшей нервной деятельности». Хотя я читал эту замечательную
книгу с большим трудом, пользуясь словарем, гений Павлова,
его ясный ум, железная логика и глубокие мысли помогли пре-
одолеть все препятствия. Я перечитывал книгу несколько раз
подряд. Читал днем, ночью, находясь в плену этого чудесного
творения. Замечательный труд Павлова определил мой жизненный
путь в науку. Все мои мечты и устремления были направлены
теперь к городу Ленина, где жил и творил Павлов.
Окончив университет, летом тысяча девятьсот двадцать шес-
того года я выехал в Ленинград. Надо сказать, что дирекция
Ереванского университета возражала против моей поездки Она
считала, что своим слабым знанием физиологии и русского языка
я могу дискредитировать молодой армянский университет в гла-
зах ленинградского ученого с мировым именем. Однако в своем
решении я был тверд. Я не терял надежды, я готов был просить
Павлова принять меня в свою лабораторию хотя бы рядовым
лаборантом, даже служителем, лишь бы иметь возможность хоть
издали наблюдать за его опытами.
В Ленинграде Павлова я не застал, он был в отъезде Это
меня опечалило. Тогда я направился к ученик) Павлова профес-
105
сору Л. А. Орбели. Выслушав мою настойчивую просьбу и позна-
комившись с моими тогда еще скудными знаниями физиологичес-
кой науки, Леон Абгарович тепло встретил меня и любезно принял
в свою лабораторию.
Несколько дней я ходил в лабораторию и издали смотрел
на опыты. Я ничего не понимал в них, но все же зарисовывал
с возможной точностью. Вскоре я набрался смелости и стал
повторять виденные простые, а затем и более сложные опыты,
без достаточного, однако, понимания существа дела.
Отвлекаясь на минуту от беседы с Э. А. Асратяном, вспоминаю,
что рассказывал мне один из старших сотрудников этой лабора-
тории о своем первом впечатлении от начинающего физиолога.
— В тысяча девятьсот двадцать шестом году в нашей лабо-
ратории появился широкоплечий рослый юноша, который сразу
же расположил к себе всех неисчерпаемой энергией, уважением
к науке и незаурядными способностями. Плохо зная русский язык,
он решительно приступает к изучению не только русского, но
и одновременно необходимых для ученого иностранных языков.
Он поражал нас, товарищей по работе, своими быстрыми
успехами...
— Я никогда не забуду,— продолжал Эзрас Асратович,— того
внимательного отношения, которым окружили меня мои стар-
шие русские коллеги не только в вопросах науки, но и в выра-
ботке правильной русской речи и литературного стиля.
Благодаря настойчивому труду трехмесячная работа в лабора-
тории дала Асратяну немало практических навыков. Ему необхо-
димо было вернуться в Ереван. Перед самым отъездом он узнал,
что в Ленинград возвратился И. П. Павлов. О своей встрече
с великим ученым Асратян вспоминает так:
— Помню, было ясное сентябрьское утро. С рекомендательным
письмом Л. А. Орбели я стоял у дверей знаменитой «башни мол-
чания» и с нетерпением ждал великого ученого. Когда я увидел
приближающегося быстрыми шагами чуть сутулого старика, меня
охватила дрожь. Павлов был очень приветлив и ласков, в течение
полутора-двух часов беседовал со мной, лично показал свою
лабораторию. Непривычное душевное состояние, напоминающее
легкое опьянение, не покидало меня все это время. Я не мог
оторвать глаз от его ясного взора, от его благородного лица.
Над письменным столом в кабинете Асратяна, где мы находи-
лись, висел один из редких снимков Ивана Петровича. Словно
сговорившись, мы молча взглянули на портрет.
Упорная научно-исследовательская работа в лаборатории
моего великого учителя,—рассказывал Асратян дальше,—постоян-
ное общение с ним и с учеными Ленинграда значительно повысили
мои знания но физиологии.
Через полтора года, выполнив пять научных работ, Асратян
вернулся вновь в Ереван и впервые начал читать самостоятельный
курс по физиологии высшей нервной деятельности.
106
Студенчество Еревана с воодушевлением слушало лекции
влюбленного в свою пауку ученого.
Асратян стал организатором и руководителем первой физиоло-
гической лаборатории в Ереване. Он сплотил около себя группу
молодых специалистов, студентов старших курсов.
Окончив в 1928 году и медицинский факультет, он возвратил-
ся в Ленинград, где поступил в высшую аспирантур) Академии
наук СССР, будучи одновременно сотрудником Физиологического
института у И. П. Павлова.
7 декабря 1932 года Иван Петрович оставил следующую за-
пись о своем ученике:
«Следя в завсдоваемой мною лаборатории за работой аспи-
ранта Академии паук Э. А. Асратяна, я должен рекомендовать
его как начинающего выдающегося научного сотрудника, обла-
дающего инициативностью и строгостью мысли, ведущего научное
исследование с страстным увлечением, вместе с щепетильной
добросовестностью и точностью, а также тщательно изучающего
литературу разрабатываемого предмета и физиологическую ли-
тературу».
В отзыве 1933 года Л. А. Орбели пишет; «Три года тому назад
Асратян зачислен в аспирантуру Академии паук. Все три года
проработал с большим азартом, увлечением, не щадя сил и в
результате этого, при своих редких способностях, достиг очень
многого. Он значительно усовершенствовал свой русский язык
и почти ликвидировал недочеты в писании научных статей, недо-
четы, зависевшие от недостаточного знакомства с русским языком.
Он вполне овладел английским и немецким языками, настолько,
что начал на них свободно объясняться и читать. Это дало ему
возможность овладеть громадной литературой по нескольким раз-
делам физиологии. Этими литературными богатствами он дей-
ствительно овладел, так как прочитанную литературу он прочув-
ствовал и понял до мельчайших подробностей Вполне успешно
развивалась его экспериментаторская деятельность как в моей
лаборатории, так и в лаборатории академика И П. Павпова
В результате он должен в ближайшее время закончить не-
сколько работ большого научного значения. Между прочим, неко-
торые его работы начаты им по собственной инициативе. На осно-
вании всего этого Асратян должен быть характеризован как один
из талантливых, серьезных научных работников, вполне честно
и успешно использовавших аспирантскую стипендию и достигших
такого уровня развития, который дает право на звание ученого
специалиста и на занятие руководящей должности в вузе или
исследовательском институте».
Когда в том же году встал вопрос о командировании Асратя-
на в заграничную научную поездку, Орбели написал в Сек-
ретариат Академии наук СССР характеристику, на которой Пав-
лов оставил следующую запись:
«Присоединяюсь к сообщению проф Л. А Орбели»,
107
«На Ваш № 62-682 от 3 марта 1933 года сообщаю, — писал
Орбели,— что внес предложение о командировании аспиранта
АН тов. Асратяна Э. А. по следующим основаниям: тов. Асратян
сделал большие успехи в изучении физиологии и в эксперименталь-
ной разработке некоторых важных вопросов физиологии нервной
системы, он является очень увлеченным, талантливым научным
работником, почему крайне важно дать ему возможность макси-
мально усовершенствоваться в своей специальности. Командиров-
ка за границу должна быть использована так, чтоб Асратян при-
обрел то, чего не может получить в СССР.
Я рекомендовал ему ехать в Англию к профессору Шерринг-
тону, так как последний в настоящее время ведет работу по изу-
чению внутрицентральных нервных взаимоотношений, пользуясь
новейшими электрофизическими методами исследования. Общую
предварительную подготовку по электрофизиологии Асратян имеет,
а потому с успехом может усвоить новейшие приемы исследования,
еще не практикуемые у нас».
Спустя два года в записях внимательно наблюдавшего за
деятельностью Асратяна академика А. Ухтомского читаем:
«В настоящее время перед нами в лице Асратяна выступает
вполне оформившийся, самостоятельный, весьма даровитый науч-
ный деятель, энергичный и надежный руководитель лаборатории
в Ленинградском Бехтеревском институте мозга, причем мы мог-
ли видеть неоднократно, как физиологи, узнавая о поступлении
названного учреждения в заведование Асратяна, выражали спо-
койную уверенность, что теперь плодотворная жизнь лаборатории
обеспечена.
Очень ценно открытие Асратяна, что влияния симпатической
иннервации сказываются выразительно на ходе образования услов-
ных рефлексов. Введение в кровь питуитрина угнетает условные
I рефлексы на слюноотделение, тогда как так называемые безуслов-
ные рефлексы могут еще усиливаться.
Новое замечательное наблюдение Асратяна отмечает, что
влияние постороннего условного раздражителя на величину без-
условного рефлекса зависит от интервала между раздражениями.
Если пауза мала, дифференцировочное раздражение усиливает
безусловный рефлекс. Если она более длительна (до 1 мин.),
безусловный рефлекс ослабевает. Повторение дифф, раздраже-
ния всегда уменьшает безусловный рефлекс. Здесь автор имеет
перед собой факты, говорящие о зависимости эффектов торможе-
ния не от гипотетической «тормозящей субстанции», но от порядка
раздражений и от интервала между ними.
Большая работа под руководством И. П. Павлова посвящена
физиологии оборонительного условного рефлекса. Закономерности,
установленные для слюнных условных рефлексов, сравниваются
с закономерностями для оборонительного рефлекса. И там и здесь
необходимо участие активного торможения. После условного реф-
лекса, когда он заторможен, безусловный усиливается; и если
безусловный рефлекс ослаб, условные снижаются. Все это неза-
108
висимо от утомления, как не зависим от пего и процесс угашения.
Автор приходит здесь к замечательному обобщению: условный
рефлекс в своем угашении стоит в непосредственной зависимости
от интервала последовательных раздражений.
Следующая замечательная работа автора посвящена «Систем-
ности работы б. полушарий головного мозга». Этой работой
начинается, по-видимому, новая страница в учении об условных
рефлексах. Условные рефлексы теснейшим образом соприкасают-
ся здесь с учением о хронотопе.
Обозрение этих работ Асратяна дает видеть, как их автор ста-
новится все более и более самостоятельным в наблюдении и в
теоретической оценке фактов. Перед нами быстро зреющий круп-
ный работник науки, выходящий на свою дорогу».
Как мы видим, научная деятельность Эзраса Асратовича Ас-
ратяна находится в поле зрения крупнейших естествоиспытате-
лей нашего времени.
Проходят годы упорного труда.
В 1953 году академик А. Д. Сперанский характеризует прой-
денный Асратяном путь следующим образом:
— За последние два десятка лет Э. А. Асратян, творчески
развивая идеи своего учителя, приступил к планомерной и
углубленной разработке одной из самых обширных и сложных
проблем — проблемы приспособительных явлений в поврежденном
организме, имеющей не только теоретическое, но и огромное прак-
тическое значение для клинической медицины. В этой области
им опубликованы десятки фундаментальных работ, в которых
показаны закономерности восстановления поврежденных и компен-
сации утраченных функций организма, а также ведущая роль
больших полушарий головного мозга в этом классе явлений. Эти
превосходные исследования Э. А. Асратяна позволили расширить
экспериментальную основу павловского учения и распространить
его на новые области физиологии, патологической физиологии
и клинической медицины.
Исследовательский талант Э. А. Асратяна проявился с особой
силой и в развиваемом им с начала Отечественной войны павлов-
ском принципе охранительной роли торможения. Иа основании
новых экспериментальных фактов и глубокого теоретического
анализа их Э. А. Асратян сформулировал положение о всеобщем
охранительно-целебном значении торможения, возведя это поло-
жение в универсальный биологический закон, согласно которому
не только корковое, но и любое торможение осуществляет охра-
нительно-целебную роль. Исходя из этого, он исследовал природу
травматического шока и еще в 1942 г. предложил новую противо-
шоковую жидкость, которая с большим успехом применялась на
Фронтах Отечественной войны.
Следует считать весьма важными те исследования Эзраса Ас-
ратовича, которыми установлен новый принцип деятельности ко-
Pbi — принцип переключения
Свою интенсивную экспериментальную работу Э. А. Асратян
успешно сочетает с плодотворной педагогической деятельностью.
Своими первоклассными научными работами он значительно
обогатил советскую физиологию и медицинскую науку. Его иссле-
довательская деятельность неуклонно развивается по восходящей
линии.
* * *
— Прошло много лет с тех пор, когда я впервые, в 1935 году,
стал руководителем маленького научного коллектива,— вспоми-
нает Асратян.
— Кто же вам помог?
— Павлов. Еще при жизни Ивана Петровича по его рекомен-
дации я организовал в Институте мозга имени В. М. Бехтерева
сектор физиологии центральной нервной системы. Создав неболь-
шой коллектив молодых сотрудников, я, по мере своих сил и воз-
можностей, стал разрабатывать вопросы, связанные с гигантским
наследием И. П Павлова.
И, заметно волнуясь, Асратян добавил:
— Никогда не забуду, как живо он интересовался работой
молодого коллектива, радовался нашим скромным успехам, во
одушевлял нас. Никогда не забуду светлый образ учителя.
И теперь, в своей самостоятельной работе, в работе с сотрудниками
института, которым я руковожу, стараюсь быть верным его иде-
ям, оправдать высокое звание ученика Павлова.
В опубликованном недавно моем труде «Физиология централь-
ной нервной системы», — сказал в заключение Эзрас Асратович,—
я постарался поместить в хронологической последовательности
основные из моих работ по творческой разработке некоторых ак-
туальных вопросов, поставленных Иваном Петровичем Пав-
ловым.
Павлов, — продолжает Эзрас Асратович, — оставил нам бо-
гатейшее научное наследство: стройные, создавшие в науке эпоху,
учения о работе пищеварительной системы, о трофической иннер-
вации тканей и о высшей нервной деятельности, глубокие и ориги-
нальные мысли по многим другим вопросам физиологии, биологии
и медицины. К научному наследию Павлова в известном смысле
могут быть причислены также те научные направления в нашей
физиологии и медицине, которые возникли на плодотворной почве
добытых им фактов и в животворной атмосфере его идей. Органи-
ческой составной частью этого драгоценного научного наследия
являются также его непревзойденный по совершенству научный
метод, высокая культура его научно-исследовательской работы.
Павлов оставил мощную научную школу — много своих учени-
ков разных поколений и многочисленную армию последователей
в нашей стране и среди передовых ученых зарубежных стран. За
годы, прошедшие со дня смерти великого натуралиста, в несколько
раз увеличились материальные средства и число сотрудников
НО
основанных им научных учреждений, носящих ныне его славное
имя, а именно: Физиологического института Академии наук СССР
и Отдела физиологии Института экспериментальной медицины
Академии медицинских наук СССР. В основном завершилось
в селе Колтуши (под Ленинградом) строительство прекрасного
научного городка, равного которсму нет в мире и который по
замыслу его гениального основателя должен стать мировой «сто-
лицей условных рефлексов». Значительно улучшились условия
работы и в других научных учреждениях страны, также занятых
разработкой тех вопросов, над которыми он трудился. Для этого
были специально организованы новые лаборатории и институты,
в том числе мощный Институт физиологии центральной нервной
системы Академии медицинских наук СССР.
Все это было нелегко сделать,— уж очень велики масштабы
дела и очень сложны задачи по существу; кроме того, тяжелый
и трудно поправимый урон причинили фашистские захватчики
находящимся в Ленинграде основным научным учреждениям,
разрабатывающим научное наследие Павлова. II все же это не
помешало нашим ведущим научным коллективам и отдельным
ученым добиться новых крупных успехов в развитии научного
наследия Павлова.
— В каких направлениях развивалось павловское учение?
— В двух новых. Это, во-первых, учение Л. А. Орбели об уни-
версальной адаптационно-трофической роли симпатической нерв-
ной системы и, во-вторых, академика А. Д. Сперанского о роли
нервной системы в возникновении и течении различных болез-
ненных состояний организма.
Многолетняя напряженная работа Л. А. Орбели и его сотруд-
ников привела к тому, что теперь точно установлено, что так назы-
ваемая симпатическая нервная система является как бы в чистом
виде трофической нервной системой.
Симпатическая нервная система, имеющая обширные связи
почти со всеми органами и системами организма, была до иссле-
дований Орбели одной из загадок в физиологии и медицине. Более
или менее достоверны были лишь сведения о регуляции симпати-
ческими нервами деятельности сердца и просвета мелких и мель-
чайших кровеносных сосудов. Остальное было покрыто мраком.
*П- А. Орбели с павловской убедительностью доказал, что волокна
симпатической нервной системы, идущие к органам сложного орга-
низма, способны изменять в них интимные химические процессы,
питание (трофику), простые физические, химические и физи-
ко-химические свойства, а также сложные функциональные
или физиологические состояние — и в результате могут сильно
влиять па работоспособность этих органов, делать их более
или менее полноценными, приспособлять (адаптировать) их
текущим потребностям целостного организма, готовить их
наилучшему выполнению функции в соответствии с текучцими
условиями существования Например, возбуждение симпатических
нервов способно значительно увеличивать работоспособность
утомленных мышц. Целостность симпатических нервов и узлов,
а также достаточно высокий уровень их постоянной активности
являются необходимыми условиями точной работы многих органов
чувств, совершенной координационной! деятельности центральной
нервной системы, в том числе и больших полушарий головного
мозга. Повреждение симпатических нервов и узлов или подавление
их активности делает работу мышц, органов чувств и центральной
нервной системы неполноценной.
На основании богатейшего материала своих лабораторий
Л. А. Орбели развил собственное оригинальное и глубокое учение
об универсальной адаптационно-трофической роли симпатической
нервной системы. Оно связано с упомянутыми учениями Павлова
и является одним из наиболее крупных достижений советского
периода развития отечественной физиологии. Это учение все глуб-
же проникает в медицину, в частности в невропатологию и хирур-
гию, и оказывает клиницистам большую помощь в решении мно-
гих трудных теоретических и практических задач
* * *
Как мы видим, свою научную деятельность Э. А. Асратян
начал почти сорок лет назад под руководством двух корифеев
науки — академиков И. П. Павлова и Л. А. Орбели.
Как принципиальный и последовательный ученик академика
И. П. Павлова, он в течение более чем тридцати лет возглавляет
и творчески развивает одно из кардинальных направлений совет-
ской нейрофизиологии — учение о высшей нервной деятельности,
обогатив его целым рядом новых положении. За эти годы им
были сформулированы фундаментальные закономерности, рас-
крывающие механизмы восприятия внешних сигналов — принци-
пы «системности» и «переключения» в условнорефлекторной доя
телыюсти.
Все указанное дало основание многим зарубежным ученым
дать высокую оценку роли Э. А, Асратяна в развитии современной
нейрофизиологии и признать его большие заслуги в этой области
Показателем высокой оценки научных заслуг Э, А. Асратяна со
стороны не только советской, по и зарубежной физиологической
общественности является тот примечательный факт, что на послед-
нем, XXIV Международном конгрессе физиологов (США, Ва-
шингтон, 1968) в повестку дня заключительного пленарного засе-
дания был включен вопрос «Прошлое, настоящее и будущее фи-
зиологии», причем почетную задачу ее освещения Оргкомитет
конгресса поручил четырем выдающимся ученым: трем лауреа-
там Нобелевской премии Эдриану (Англия), Хюсей (Аргентина)
и Като (Япония), и советскому ученому — Э. А. Асратяну. Вы-
ступлению каждого из вышеуказанных физиологов предшествовал
доклад одного из видных американских ученых, посвященный
биографии и научной деятельности данного ученого. Об Э. А. Ас-
ратяне этот доклад был сделан известным американским нейро-
физиологом Ф. Бардом, который очень высоко оценил заслуги
Э. А. Асратяна в развитии нейрофизиологии, в частности физи-
ологии высшей нервной деятельности.
Свое выступление на мировом форуме физиологов профессор
Асратян кончил так:
— Будущее физиологии мне представляется также в значи-
тельном усилении социальной ее роли. Важное теоретико-познава-
тельное и прикладное значение физиологических знаний для ме-
дицины, педагогики, психологии, философии искусства, космонав
тики, рациональной организации многообразной трудовой дея-
тельности человека общеизвестны.
На XV Международном конгрессе физиологов, состоявшемся
в моей стране, Павлов говорил: «Для того чтобы наслаждаться
сокровищами природы, человек должен быть здоровым, сильным
и умным. И физиолог обязан научить людей не только тому,
как правильно, т. е. полезно и приятно, работать, отдыхать, пи-
таться и т. д., но и как правильно думать, чувствовать и желать>.
Но и этим не исчерпывается социальная функция физиологии
как научной дисциплины.
Переживаемый нами период времени является не только эпо-
хой клеточной физиологии и молекулярной биологии, но явля-
ется также эпохой ядерной энергии. И от деятельности науки,
в том числе и физиологов, зависит немалое — сделать эти вели-
чайшие достижения человеческого гения средством улучшения
жизни людей, их благополучия, средством укрепления мира на
нашей планете и дружбы между его народами, а не дьявольским
инструментом разрушения, умерщвления, уничтожения, создания
еда на нашей планете.
Не забудем, что в современном мире прогрссивно усиливается
роль науки и деятелей науки в социальной жизни народов и стран.
Не забудем также и то, что одним из центральных объектов
исследований в современной физиологии является мош орган
высшей нервной деятельности, поведения.
Давайте использовать эти рычаги благородно и будем содей-
ствовать тому, чтобы во взаимоотношениях между различными
народами воцарилось благоразумие и справедливость, стремление
к взаимопониманию, миру и дружбе, к непрерывному прогрессу
человеческого общества, гггп
Последние слова члена-корреспондента Академии наук CCCI
и Действительного члена Академии наук Армении Эзраса Асратя-
на потонули в буре аплодисментов.
Богаты страницы жизни Асратяна.
Вот он читает лекции в университетах США, Англии, Канады,
Японии, Италии Он участвует во всех важнейших международных
Форумах по физиологии. Его труды издаются на английском,
Французском, чешском, польском, немецком, испанском и многих
Других языках.
113
1961 год. Ныо-Порк. С целью достижения взаимопонимания
здесь происходила павловская конференция Ныо-Поркской ака-
демии наук и Академии медицинских наук СССР.
На память пришли слова американского ученого проф. Г. Раз-
рана: «Я испытываю удовольствие, видя, как учение И. П Павлова
распространяется на равнины Айовы и Небраски, а на берегах
Москвы-реки и Невы происходит дальнейшее развитие системы
взглядов И. П. Павлова.
Я считаю работу Э. А. Асратяна блестящей, непревзойденной.
Асратян, как и его великий учитель И П. Павлов, новатор». Эти
слова признания заслуг советского ученого были откликом на
доклад Асратяна об условных рефлексах, о Павлове.
«В чем же секрет успехов Асратяна?» — думал я.
Конечно, прав профессор П. В. Симонов, когда говорит, что
Э. А. Асратяна можно меньше всего обвинить в догматической
приверженности к букве павловского учения. Все его научное
творчество свидетельствует о смелом развитии ряда положений
этого учения. Работы Э. А. Асратяна узнаешь сразу — так ори-
гинальны их стиль, замысел экспериментов, анализ научных ре-
зультатов. Они занимают особое место в наследии павловской
школы, в современной физиологии центральной нервной систе-
мы. В них находят отражение не только итоги многолетних экс-
периментов исследователя, но и «точки роста» дальнейших его
изысканий, а также замечания, мысли, предположения, которые
в значительной своей части принадлежат будущему нашей науки
1956—1968
Заветное имя великого латышского поэта-
революционера Яна Райниса горячо лю-
бимо армянским народом.
Аветик Исаакян
СВЕТЛОЕ ИМЯ
оистине трогательна дружба между великим поэтом
и борцом за свободу латышского народа Яном Рай-
нисом и армянскими революционерами социал-демо-
кратами. В далекой ссылке в Вятской губернии, в го-
роде Слободском, Райнис сблизился с армянским
политическим ссыльным Ашотом Хумаряном.
Трагическое прошлое армянского народа, веками боровшегося
с кровавым гнетом иноземных завоевателей, нашло глубокое
сочувствие в сердце великого гражданина Латвии и вызвало
большой интерес к высокой культуре и героической истории
Армении.
В 1900 году, в результате общения со своими армянскими дру-
зьями— политическими ссыльными, Райнис написал для газеты
«Диенас Лапа» статью об Армении под заглавием «Армения, ее
история и культура»'. Эта статья должна была познакомить ла-
тышский народ с армянским, с его многовековой культурой
и борьбой за свою свободу. Этим выступлением Райнис пресле-
довал цель содействовать дружбе народов России и крепить
единство революционного движения народов против царского са-
модержавия. Уже в то время в заметках, относящихся к 1905 году,
Райнис предвосхитил широкие и величественные перспективы
развития латышской и армянской культур под благотворным
влиянием культуры великого русского народа.
Будучи в изгнании, он сам особенно остро переживал горе
целого народа-изгнанника и глубоко сочувствовал судьбе армян.
Вот почему Райнис перевел на латышский язык восемь песен
из цикла народных «Песен изгнанников». Начал он этот цикл
известным «Крунком», который был ему особенно по душе.
Для того чтобы написать статью «Армения, ее история и куль-
тУра», Райнис, находясь в ссылке, запросил газетные материалы
°б Армении, а также монографии по истории и литературе Арме-
нии, познакомился не только со многими сочинениями армянских
классиков XIX века, но и с древнеармянской литературой. На-
пример, он хорошо знал «Историю Армении» Моисея Хоренского
11 назвал его «Гомером армянского народа». Однако статья Раи-
ниса об Армении была опубликована на латышском языке в жур-
Па ' Статья написана на русском языке и переписана, как видно сестро i поэта
^ори, которая в это время разделяла ссылку своего мужа (П Стучки) в
'“•юбодском.
115
«Самый несчастный народ и самая
вступление2 к этой статье полно высо-
армянскому народу и сознания дружбы
из следующих разделов: «Заметки об
нале «Izgliba» только в 1922 году после предварительной пере-
работки, а в 1925 году вошла в первое издание Полного собрания
сочинений под названием
несчастная страна»1. Его
кого гуманного чувства к
народов России.
Сама статья состоит i
армянах и Армении», «Об истории Армении», «Исторический пери-
од. Самостоятельность Армении. Потеря самостоятельности:»,
«Преследования, страдания, эмиграция, попытки вернуть незави-
симость», «Занятия армян, состояние образования, школы, интелли-
генция», «Армяне Персии. Турецкая Армения — больное место
Хатти-гумаюм. Национальная конституция и ее конец», «Созда-
ется армянский вопрос. Опять избиение армян. Чего не видело
солнце. Коронованный убийца. Мировая война». Вторая часть
статьи тематически излагается в следующем порядке: «Древняя
армянская литература. Что осталось от армянской поэзии? Нерсес
Прекрасный», «Народная поэзия. Христианская вера ее уничто-
жает», «Христианская вера приобретает народную поэзию. Вар-
дан Мамиконян. Вместо драмы — религиозные церемонии. Хрис-
тос и Анаит и бог огня». В последнем разделе рассматривается
состояние новейшей армянской литературы и обозревается со-
держание армянской периодики.
Уже этот перечень заголовков дает представление о том,
каким вопросам посвящена статья. Она затрагивает главнейшие
проблемы истории и культуры армянского народа. Конечно, в
наши дни приводимый в статье материал частично устарел. Уста-
рели также некоторые оценки, которые давал Райнис тем или
иным общественным явлениям, но и они представляют большой
интерес с точки зрения широты охвата, столь характерной для
творчества Райниса. Говоря об армянской литературе, он сплошь
и рядом дает меткие характеристики и определения.
Чуткое сердце Райниса особенно бурно реагировало на крова-
вые события в Турецкой империи — резню армян в 1895-1896
годах.
В 1897 году, будучи в Париже, Райнис в своих беседах часто
касался Армении, ее истории и литературы. Впоследствии (в 1922
году) он опубликовал новую статью о судьбе армянского народа'
Возмущенный Райнис в годы первой мировой войны писал:
«Прежде, во времена самого страшного турецкого варварства,
1895 —189G гг., было вырезано около миллиона армян. Но заметь-
’В инвентарном списке за номером 1/4 хранятся 7 листов рукопиа
Райниса на латышском языке — отрывки из его статьи об Армении 1925 гол1
и 25 корректурных листов этой статьи с поправками Райниса. Эта СТВР\
впоследствии вошла также в новое Собрание сочинений Я. Райниса (т. М
Рига, 1931, стр. 317).
8Вступление к этой статье об Армении написано на латышском язык
и хранится в архивных фондах Яна Райниса. Там же хранится схематическа
карта Армении, как видно сделанная рукой одного из его армянских друзей -
политических ссыльных.
116
те: это не павшие в бою, это — систематически уничтожаемое
мирное население. В Турции верховодили тогда немецкие совет-
ники, но уничтожение все-таки происходило. И уцелевшее от резни
армянское население не только не получило политической само-
стоятельности, как целый ряд других малых и уничтожаемых на-
родов, мы об этом тоже кое-что знаем! — но Армения осталась
разделенной между тремя государствами: Турцией, Россией и
Персией».
Райнис стремился заострить внимание общественности на не-
счастной судьбе армян, не забывая при этом аналогичной судьбы
своего родного латышского народа. Он понимал, что в траги-
ческой судьбе армян прежде всего повинны империалистические
государства.
«...К несчастью для армян, армянский вопрос не является
легко разрешимым. Турецкая Армения «нужна» Европе, чтобы
спасти статус-кво... И «коронованный убийца» ловко использует
в своих интересах удобную ситуацию...» — писал Райнис.
В своей статье Райнис делает краткий экскурс в историю
Армении. Он говорит о происхождении армян, о древнейшем
периоде истории Армении, останавливается на завоеваниях и
выселениях армян в последние эпохи. Райнис касается проекта
образования Армяно-грузинского царства под протекторатом Рос-
сии при Екатерине II. В дальнейшем Райнис говорит о численнос-
ти армян, живущих в различных местах, об их занятиях, об обра-
зовании и культурной жизни, подробно разбирает реформы сул-
танской Турции, которые привели лишь к новой резне и новому,
еще более жестокому истреблению армян.
Говоря о великой трагедии, переживаемой армянским народом
в годы первой мировой войны, Райнис не теряет надежды видеть
светлое будущее армянского народа. Он пишет: «Но, веря в ду-
ховные силы и жизнеспособность армянского народа, мы не сом-
неваемся, что скоро наступит конец мукам этого многострадаль-
ного народа».
* * *
Ян Райнис, как блестящий литературовед, обращает особое
внимание на историю развития армянской литературы с древней-
ших времен до наших дней. В своей статье он говорит о всех более
или менее известных представителях древнеармянской и современ-
ной армянской литературы, давая нередко яркие образные харак-
теристики.
Высокую оценку Райнис дает древнеармянской поэзии, одно-
временно считая, что у армянской поэзии «отнята ее оригиналь-
нейшая часть: древняя языческая эпическая поэзия», которая
«почти совсем исчезла, и ее памятников мало сохранилось до
наших дней». «Христианская вера,— по его словам, подавила
в Душе армянского народа ту поэтическую радость творчества, с
которой древнеармянские сказители и певцы пели древние ми-
117
фологические и героические предания. Однако,— продолжает
он,— как бы ни были малочисленны дошедшие до нас памятники
народного творчества, все же их достаточно, чтобы доказать, что
в языческой Армении существовала светлая, гордая и жизнерадо-
стная поэзия». В доказательство сказанного Райнис приводит
одну из жемчужин армянской поэзии — сказание о рождении
Ваагна, которое Райнис с любовью перевел на латышский язык
Он считает, что подобных поэтических произведений у армян
было много. «Армянин,— говорит он,— по своей натуре и тем-
пераменту стремится к лиризму. Он всегда глубоко любил поэ-
зию, которая и в древности была одним из основных элементов
его общественной и частной жизни».
Ян Райнис интересуется не только древнеармянской поэзией,
его глубоко трогает современная народная поэзия армян По его
словам, армянская народная песня «свежа, наивна и благородна,
как все песни, которые выливаются из сердца народа». В качестве
доказательства он приводит переведенную на латышский язык
армянскую колыбельную песню.
Он указывает, что христианская религия в Армении уничто-
жила памятники языческой культуры, но намечала совершенно
новые линии в творческой и духовной жизни народа, давала на-
родному гению другое, совершенно новое направление.
«Народный дух, — пишет Райнис, — постепенно приобретал ме-
ланхолическое, печальное направление в этой мистической темно-
те, теряя там свою интеллектуальную силу...» Но, по его словам,
«задерживает литературное и интеллектуальное развитие народа
не одно только сковывающее влияние церкви: этому во многом
способствовало постоянное преследование армян со стороны на-
родов-победителей, вновь и вновь разрушавших Армению». Рай-
нис по опыту своего собственного народа хорошо знал и чувство-
вал, что представляет собой иноземное порабощение: он с горечью
говорит о последствиях немецкого ига, которое искусственно за-
держивало дальнейшее культурное развитие народов Прибалтики.
Результатом этого явился, по его мнению, застой не только в
литературном языке, но и во всей интеллектуальной жизни этих
народов вообще.
По словам Райниса, армянской средневековой литературе
«свойственна какая-то сугубо лиричная красота. В ней выражено
единство народного духа, она опирается и на мощное самосозна-
ние народа, служит выразителем горя народа, которому пришлось
перенести больше, чем любому другому народу... С этой точки
зрения армянская духовная литература остается великой и в
своей печали, и в окровавленных лохмотьях...»
Большое внимание Райнис обращает на поэзию Григора На'
рекаци. Он считает, что его «Книга скорбных песнопений» явля-
ется одним из лучших и самых типичных произведений армянском
средневековой лирики. Райнис знакомит читателя с некоторым11
отрывками величайшего произведения Григора Нарекаци и гово-
рит, «что, читая эти кошмары в стихах Григора, вспоминаешь
И8
Апокалипсис, письмена святой Терезы и «Песню песней», Фра
Анжелпко и Ван-Эйка». «Но этот самый Григор,— продолжает
он,— писал и нежные стихи, полные лиризма и красочного мисти-
цизма, напоминающие поэзию языческого времени». Тонкая душа
латышского поэта уловила дух эпохи, который отразился в поэзии
Григора Нарекаци. Это был период (X век) взлета и расцвета
средневековой армянской феодальной культуры, давшей шедевры
творчества не только в поэзии и в прозе, но и в архитектуре.
В этот период мы сталкиваемся в культурном творчестве армянс-
кого народа с такими явлениями, которые напоминают времена
предренессанса и раннего Ренессанса Италии. Райнис, говоря о
женщине-матери, которая является центральной фигурой «Книги
скорбных песнопений» Григора Нарекаци, восклицает: «Не могло
ли бы это быть и (новое воплощение) явлением Венеры? Не при-
ходит ли в голову картина Боттичелли «Весна»? А это ведь
только песня о святой деве...»
Подобно Райнису, самобытностью армянской культуры и ли-
тературы восхищались М. Горький и В. Брюсов. «При всех...
превратностях судьбы армяне за тысячелетия своей исторической
жизни создали самостоятельную культуру, внесли свои вклады
в науку и оставили миру богатую литературу»,— отмечает Вале-
рий Брюсов.
Ян Райнис с большой теплотой и задушевностью говорит и о
современной армянской литературе: «Армянская литература но-
вейшего периода является уже продуктом XIX века. У нее есть
замечательный предшественник — богатая старая литература, в
которую входят накопленные за четырнадцать веков произведения,
созданные на классическом литературном языке». По его мнению,
XIX век вызвал к жизни целый ряд энергичных борцов культуры,
«которые создали новый литературный язык, дали первые образцы
различного рода литературных жанров, до этого неизвестных
армянам. Они сумели пробудить любовь своего народа к книге и
положили основы новейшей литературы».
Райнис отмечает, что в новой армянской литературе можно
найти «много одаренных писателей и по-настоящему художествен-
ные произведения, которые делали бы честь литературе любого
народа».
Райнис особенно обстоятельно говорит о Хачатуре Абовяне и
и его романе «Раны Армении», который он намеревался пере-
вести на свой родной язык. Латышскому патриоту особенно было
близко произведение, в котором показана героическая борьба
армянского народа, с помощью русского оружия освободившего
персидских башибузуков Восточную Армению в 1827—1828 годах
Великий латышский писатель хорошо понял Абовяна, который
в освобождении армян от восточного деспотизма турок и персов
видел наиболее реальную гарантию предотвращения \ грозы фи и
еского уничтожения родного народа. Райнис подметил, что имен-
о в этот переломный период развития литературы древнеармян-
КИи литературный язык сменился новоармянским литературным
119
языком. По его словам, «классический армянский язык, так на-
зываемый грабар, имевший множество форм, благозвучие и силу,
на котором были написаны лучшие философские, исторические
и духовные произведения древней армянской литературы, уже в
начале XIX века изжил себя. Этот язык остался языком церков-
ного богослужения... У народа был свой собственный язык — аш-
харабар, который делился на ряд диалектов... Нужно было вырабо-
тать общий литературный язык. Абовян был инициатором этой
идеи, он стал отцом новейшей армянской литературы». Абовян
написал свой роман на ереванском диалекте и поэтому был всем
понятен.
«Будущий художник действительной армянской жизни,— го-
ворит Райнис,— сам вышел из народа: он— сын крестьянина
Эриванской губернии. Уже с детства Абовян видел тяжелое по-
ложение армянского народа под игом персов. Жизнь народа,
унижение и молчание, вечный страх за имущество и жизнь —
все это глубоко врезалось в сознание вдумчивого юноши.
...Его славой явился роман «Раны Армении». Появление
этого романа было событием как в отношении формы, так и
содержания.
Судьба,— заключает Райнис,— предназначила Абовяну высту
пить в переходное время, когда армянский народ, после многове-
ковых мучений, вновь начал стремиться к свету и культуре»
Говоря о современной армянской классической литературе,
Райнис особенное внимание обращает на Раффи и Патканяна.
Как отмечает он, Раффи «является самым замечательным армян-
ским романистом». «Литературное наследие, — пишет он, — кото-
рое Раффи оставил своему народу, широко и многообразно; но
самыми выдающимися являются те его работы, в которых он
защищает турецких армян, изображая их тяжелое положение
и печальную судьбу».
Говоря о Патканяне, латышский поэт-интернационалист Ян Рай-
нис пишет:
«Нет такого армянина, который бы не знал стихов Патканяна,
нет такого уголка земли, где армяне не пели бы его «Слез Арак-
са». И это неудивительно, ибо Рафаэл Патканян — поэт-патриот,
особенно в последние годы жизни. Он жалуется... он плачет о
жертвах турецких зверств, и всюду чувствуется его истекающее
кровью сердце и горячая любовь к родине».
В поле зрения Райниса попали и такие вопросы, как история
возникновения армянского книгопечатания (начало XVI века),
выход в свет первой армянской газеты (1794 год) и первых жур-
налов.
Райнис касается таких выдающихся деятелей армянской куль-
туры, как «замечательный публицист и поэт» Микаэл Налбандян,
который совместно с С. Назаряном издает в Москве «остро ради-
кальный» журнал «Северное сияние». Он отмечал, что реакцион-
ные силы выступили против Налбандяна, который был обвинен в
государственном преступлении и после долгого одиночного заклю-
120
чения в тюрьме умер от чахотки. Для Райниса не мог не быть
интересным Микаэл Налбандян, современник и единомышленник
Герцена, Белинского, Добролюбова, Чернышевского.
Райниса особенно интересуют те писатели и поэты, которые
стоят близко к народу.
«Его романы знакомят нас с народной жизнью, экономическим
положением и обычаями... С таким умением и такими подробно-
стями описывает он безыскусственную сельскую жизнь, так умеет
встать на точку зрения простого народа, что, прочитав его кни-
ги, ясно можешь представить себе жизнь армянских крестьян»,—
пишет он о Перче Прошяне.
Наиболее выдающимся поэтом девяностых годов он считает
«поэта трудящихся» Ованеса Туманяна.
В распоряжении Райниса не было материалов, чтобы писать
о более поздних периодах армянской литераторы. «О дальней-
шем развитии армянской культуры и литературы у меня в насто-
ящий момент нет более точных сведений; если будет хоть где-
нибудь чувствоваться интерес к этому вопросу и кто-нибудь ска-
жет о судьбе этого многострадального народа или о развитии его
прекрасной поэзии, тогда... я смогу еще об этом писать и дать
больше переводов из оригинальной лирики—может быть, даже
составить маленькую книжку».
Эта статья завершается совершенно переосмысленным, глубоко
поэтическим пересказом легенды о муках и пытках Григория Про-
светителя. Превращая ее в символ, Ян Райнис заключает словами:
«Так, вечно страдавшая в веках, живет Армения!»
* * *
Ян Райнис еще на заре революционного движения в России
предвидел, что во главе прогресса человечества станет русский
народ, что за великим исполином в грядущее пойдут латышский,
армянский и другие угнетенные народы. Его предсказания стали
живой действительностью в наше счастливое время, когда в эко-
номике, литературе, архитектуре, музыке, живописи — во всех
областях человеческих знаний так ярко проявляет себя гений
советского народа. Знамя дружбы, поднятое пламенным Райни-
сом еще в условиях самодержавной России, высоко и креп-
ко держат в руках верные его последователи — латышские
писатели.
И хотя далеко от горной солнечной Армении, среди густых
Лесов и озер, у самого Балтийского моря раскинулись латвийские
земли, но семена братства, посеянные еще Яном Райнисом, дали
п наши дни пышные всходы Для сердечной близости народов нет
и расстояний, ни границ. Вот почему Андреи У пит говорит:
«Многое роднит нас — армянский и латышский народы: много-
ек°вая угнетенная жизнь под властью иноземных захватчиков;
°рьба за национальную самостоятельность, культурные ценное-
121
ти, народные традиции и, наконец, совместная борьба за комму-
низм, за творчество, за созидание»1.
Золотые нити традиций связывают латышскую советскую ли-
тературу с фольклором, с реалистическими писателями конца
прошлого и начала нашего века, в особенности же с великим
Райнисом. Сильнейшее влияние на развитие латышской литера-
туры оказали творения русских писателей и мыслителей, у кото-
рых учились, брали пример и черпали энергию все латышские
реалистические и прогрессивные писатели досоветского периода
с революционным Райнисом во главе. У русских писателей, у
Горького, у Маяковского и у наших современников не перестают
учиться и молодые латышские писатели, и ветераны латышской
литературы. Благодаря русскому языку совершенно новый, бо-
гатейший мир раскрыли перед латышским народом произведения
писателей братских республик. Все это помогало созданию нацио-
нальной по форме, социалистической по содержанию литературы
За советские годы Андрей Упит создал лучшие свои творе-
ния — романы «Земля зеленая» и «Просвет в тучах». В них с
большой жизненной правдой и художественным мастерством
показаны и латвийская деревня, и Рига, значительные экономи-
ческие сдвиги, класс эксплуататоров и первые борцы за дело про-
летариата в конце прошлого и в начале нашего века.
Народный писатель Вилис Лацис в своих романах «Буря» и
«К новому берегу» придвигает линию исторического повествования
ближе к новому времени, и события в них сливаются с нынешним
днем. И «Буря», и «К новому берегу» помогли и помогают по-
вышать бдительность, бороться с остатками буржуазного национа-
лизма. Оба романа ярко и правдиво показывают расцвет Совет-
ской Латвии, глубокую любовь народа к Коммунистической пар-
тии, новых людей латышской деревни.
И Упит, и Лацис изображают исконною дружбу латышского
и русского народов.
Можно было бы назвать еще много славных имен, украшающих
латышскую литературу, многих писателей, произведения которых
ярко отражают величие наших дней.
Многие латышские писатели побывали в Армении.
Мирдза Кемпе написала стихотворение «Армянский камень»
Она нашла этот камень на берегу Севана. Теперь он постоянно
лежит на письменном столе писательницы. Тепло рассказывает
она своим друзьям о впечатлениях, полученных в Армении:
«Я видела Армению. Я видела ее суровые горы, ее цветущие
сады и голубую древнюю воду Севана. Я видела ее народ —
в темных пламенных глазах армян я читала скорбь прошедших
веков, радость и огненную силу настоящего дня. И каждый камень
на армянской земле, могучие строения прошедшего и настоящего
говорили мне о великой любви к свободе этого высокоодаренного
и мудрого народа. Я прислушивалась к прекрасному армянскому
1 «Гракан терт*, 1953, № 37(717).
122
языку,— продолжает опа,— как он звучен в песнях, в поэзии,
в разговоре! Мы имели счастье говорить с великим армянским
поэтом Аветиком Исаакяном. Его проникновенные и мудрые сти-
хи, произведения тонкого прозаика Степана Зорьяна, пылкого
Напри Зарьяна и других армянских писателей читает и любит
мой народ»1.
В 1948 году, в дни, когда отмечалось столетие со дня смерти
великого армянского просветителя Хачатура Абовяна, побывал
в Армении и Фрицнс Рокпельнис.
«Неизгладимое впечатление,— рассказывает он,— произвело на
меня то глубокое чувство любви, с которым армянский народ
хранит память своего великого сына, его бессмертное наследство.
И в этой драгоценной сокровищнице будут вечно живими слова
Абовяна, которые так созвучны голосу сердца латышского народа:
«Имя русского должно быть для нас свято, как и его кровь, бла-
годаря которой мы освободились навсегда...»
И если мы сегодня знаем друг друга, если мы можем обмени-
ваться за тысячи миль дружеским словом, то это лишь потому,
что на свете есть Коммунистическая партия, есть Москва, что
великий русский народ нас познакомил, и, встретившись раз,
мы уже больше неразлучны. Ведь нет ничего на свете ценнее
дружбы...»2
Благодаря русскому языку произведения латышских писате-
лей вышли на мировые просторы. Настольными книгами стали
для армянского читателя «Буря» и «К новому берегу» Вилиса Да-
ниса, переведенные на армянский язык Ашиком Газаряном.
Целый номер газеты «Гракан терт» («Литературная газета»)
был посвящен дружбе латышского и армянского народов. Побы-
вали в Риге армянские поэты Напри Зарьян и Сильва Капутикян,
и nt только они.
Проникновенные стихи написала о Яне Райнисе Сильва Капу-
тикян, посетившая столицу Латвии Ригу:
Я —дочь Армении, поэт своей страны.
Сегодня обошла всю Родину мою.
И вот, дойдя до берегов Двины,
Перед могилой Райниса стою...3
Дальше поэтесса рассказывает, что видела рядом с памятником
Райнису плиту из белого мрамора, надпись на которой говорит
о том, что там похоронен лейтенант Советской Армии армянин
Владимир Манвелян, павший смертью героя 16сентября 1944 года
в боях за освобождение Советской Латвии. Боец-армянин поко-
ится рядом с великим латышским поэтом, который питал глубо-
ко любовь к армянскому народу, с восхищением высказывался
°б армянской культуре и литературе.
‘ «Гракан терт», 1953, № 37(717).
Там же.
’Сильва Капутикян. Стихи Ереван. Дипетрат, 1953
123
О процветании, о дружбе, о взаимной помощи пламенно поет
в стихотворении «Письмо товарищу Жаиису Зуймачу» Напри
Зарьян:
. Под синим небом Латвия цветет.
Цветет моя Армения на юге,
Земля приморья и земля высот —
Надежные и верные подруги.
Прославленный стекольщик и поэт —
Мы честно служим Родине Советов:
Несем в стихах и в стеклах чистый свет,
Свою отчизну наполняем светом...
Согретый солнцем дружбы и братства, латышский народ
строит свою счастливую жизнь. Новая песня радости звучала на
традиционном певческом празднике, очевидцем которого, среди
многих приглашенных гостей, был мой несравненный друг армян-
ский поэт Гурген Борян и я. Всю силу любви своего народа
к северному собрату — народу-труженику Латвии вложил он
в очерк о Латвии, о Даугаве.
На встрече с тружениками Латгалии один из латышских поэтов
прочел свой перевод стихов Боряна «Деревья на улице Абовяна»,
а в исполнении Гургена Боряна прозвучали стихи о верности,
об отчизне, о своем поколении:
Тебе одной — все, что у жизни есть.
Мы делим все с твоей душой прекрасной:
И горечь слез, и огненную месть,
И остроту опасности всечасной
Едиными устами вместе пьем
Единую великих бедствий чашу,
Не стоя на коленях, нет, — с мечом! —
И смерти не сломить решимость нашу.
В столице Советской Латвии многое связано с памятью вели
кого писателя. Один из лучших бульваров Риги назван именем
Яна Райниса. На этом же бульваре Риги находится первая риж-
ская средняя школа, в которой провел свои детские годы поэт.
На этом здании установлена мемориальная доска.
Имя Райниса носит и литературный музей Латвийской Акаде-
мии наук, организованный на базе литературного фонда великого
писателя. Этот фонд насчитывает около 15 тысяч экспонатов,
в том числе 300 мемориальных предметов, личную библиотеку
и большую часть его рукописей
Вечный памятник установлен «мощному поэту» Яну Райнису
в сердцах и повседневных делах советских людей. Большой лю-
бовью пользуется имя Райниса в социалистической Армении, где
вы больше не услышите мотивы горя и тоски, в Армении, где
оз края до края летит песня о счастье, о дружбе, о братстве...
1953
К
ез гнева говорить о вредном — значит говорить бледно.
Нет, сын Армении, академик Орбели не умел говорить
бледно!
Кто не помнит 1946 год. Нюрнбергский процесс воен-
ных преступников? Вот по вызову советского обвинения
выступает он свидетелем варварских обстрелов города Ленина
— Я —Орбели Иосиф, гражданин Союза Советских Социали-
стических Республик, вызванный в качестве свидетеля по настоя-
щему делу, перед лицом суда обязуюсь и клянусь говорить суду
только правду обо всем, что мне известно по настоящему
делу.
Взгляд Орбели скользнул по скамье подсудимых, на мгновение
задержался на Геринге—ведь именно Геринг подписал план пол-
ного уничтожения Ленинграда...
— Скажите, пожалуйста, свидетель, — спросил представитель
советского обвинения, — какую должность вы занимаете?
— Директор Государственного Эрмитажа.
— Ваше ученое звание?
— Действительный член Академии наук Советского Союза,
действительный член Академии архитектуры Союза ССР, дей-
ствительный член и президент Армянской Академии наук, почет-
ный член Иранской Академии наук, член Общества антикваров
в Лондоне, член-консультант Американского института археоло-
гии и искусств.
— Находились ли вы в Ленинграде в период немецкой бло-
кады?
— Находился.
Известно ли вам что-либо о разрушениях памятников куль-
ТУРЫ и искусства в Ленинграде?
— Известно.
Не можете ли вы изложить суду известные вам факты?
И свидетель обвинения академик Орбели, директор Государ-
ственного Эрмитажа, возвысил свой голос для того, чтобы пове-
дать Международному трибуналу о том, что никогда не будет
забыто советским народом.
«Старый академик выступил на свидетельской трибуне, как
прокурор», _ писала газета «Правда» об этом дне судебного раз-
иРательства. А старый академик приводил только факты. Он на-
звал число снарядов, выпущенных по Эрмитажу фашистскими
артиллеристами, число бомб, сброшенных на Эрмитаж фашистски-
ми летчиками. Он говорил о снаряде, который ранил гранитное
тело одного из атлантов Эрмитажа, о снарядах, которые рвались
125
в залах Эрмитажа, он говорил о фугасной бомбе, которая погуби-
ла в музейном здании в Соляном переулке немало уникальных
экспонатов музея. Он перечислил затем архитектурные памятники,
пострадавшие в Ленинграде от артиллерийских обстрелов и авиа-
ционных бомб, рассказал о руинах, которые видел в Петергофе,
Пушкине, Павловске. И вновь говорил об Эрмитаже:
— Преднамеренность артиллерийского обстрела Эрмитажа для
меня и для всех моих сотрудников была ясна потому, что повреж-
дения причинены музею не случайным артиллерийским налетом,
а последовательно, при тех методических обстрелах города, кото-
рые велись на протяжении многих месяцев...
Адвокаты пытались оспорить показания свидетеля Орбели.
— Достаточно ли велики познания свидетеля в артиллерии,
чтобы он мог судить о преднамеренности этих обстрелов? — спро-
сил адвокат, защищавший военных из гитлеровского генерального
штаба.
— Я никогда не был артиллеристом. Но в Эрмитаж попало
тридцать снарядов, а в расположенный рядом мост всего один,
и я могу с уверенностью судить о том, куда целил фашизм. В этих
пределах я артиллерист! — ответил свидетель.
Таким был Иосиф Орбели. Что бы он ни делал, и в большом,
и в малом он оставался страстным патриотом, глубоким исследо-
вателем и человеком. Результаты его раскопок на древней армян-
ской земле заняли почетное место в археологической и историче-
ской пауке.
Природой одаренный щедрым и многообразным талантом, он
делал все ради науки, как подлинный ученый и как организатор
научной деятельности сотен и тысяч научных работников. Имен-
но эту его черту так высоко ценил академик Тарле.
«К числу самых выдающихся ученых, — писал он, — которых
армянский народ дал нашей великой родине, бесспорно, относится
Иосиф Абгарович Орбели. Он замечателен не только как крупней-
ший исследователь-археолог, историк искусства, автор глубоких
анализов армянского эпоса, проявивший во всех этих разнообраз-
нейших областях свежесть и оригинальность научного мышления,
полную самостоятельность широкого и плодотворного ученого тру-
да и обширность кругозора. Помимо всех этих качеств Иосиф
Абгарович с первых дней Октябрьской революции обнаружил ред
кий в ученой среде талант организатора и руководителя коллек-
тивной научной работы
Задолго до того, как началась его славная, продолжающаяся
много лет блестящая работа на ответственнейшем посту директо-
ра Эрмитажа — одного из крупнейших музеев в мире, И. А. Орбс-
ли показал, до какой степени он умеет объединять силы научных
работников и, ставя перед ними определенные, строго конкрет-
ные задания, направлять но намеченному руслу деятельность все-
го коллектива. А как нужны всегда и особенно в годы великих
социальных сдвигов такие организаторы!»
Кто не знает в Ленинграде крупнейший музей мира — Эрми-
126
таж? Он играл роль воспитателя люден разных поколений и спе-
циальностей. Екатерина II, заложившая основы картинной гале-
реи будущего Эрмитажа, говорила: «Этими картинами любуются
мыши и я». В последующие годы Эрмитаж стал несколько доступ-
нее, но только для избранных.
Только в советское время Эрмитаж стал подлинно народным
музеем. Но эта перестройка произошла не сразу. Потребовались
долгие и трудные годы для превращения придворного музея вму
зеи, доступный широким массам. Его залы были широко открыты
для показа культурного наследия тех народов, которые не счита-
лись в то время ведущими в мировой культуре. Это были народы
Востока. Отдел Востока был создан благодаря кипучей энергии
Иосифа Абгаровича Орбели, благодаря его чуткому пониманию
запросов современной жизни.
У Иосифа Абгаровича были помощники среди его друзей и
многочисленных учеников, но он был душой этого отдела, его
организатором. Постепенно роль центра изучения востоковедения
в Ленинграде стала переходить к Эрмитажу. Открытия выставок,
посвященных культуре народов Востока, особенно разделов, отно-
сящихся к народам Советского Востока, превращались в научные
праздники Не случайно культурные празднества народов СССР
проводились при энергичном участии И. А. Орбели в стенах Эрми-
тажа: юбилеи Пушкина, Шота Руставели, эпоса «Давид Сасун-
скнй», а в годы Великой Отечественной войны — юбилеи Низами
и Навои. Эти юбилеи делали Эрмитаж центром дружбы народов,
местом сбора и учебы молодых ученых разных национальностей
Бывавшие у Иосифа Абгаровича в Эрмитаже могли видеть
го занятым одновременно и крупными делами государственного
и международного значения, и «мелочами музея». В этом была
замечательная черта характера Иосифа Абгаровича — внимание
11 к большому, и к обыденному. Недаром Орбели знал всех служа-
щих Эрмитажа и дружил со многими из них. Он был патриотом
воей родной Армении, но ему всегда была чужда национальная
ограниченность, пренебрежительное отношение к достижениям
культуры других народов
В дни тяжелых испытаний советского народа Орбели оставал-
ся на боевом посту. Во время финской войны в Эрмитаж приезжа-
ли бойцы с фронта, чтобы отдохнуть, встретить друзей, увидеть
галерею Героев Советского Союза, устроенную в одном из поме-
щений Эрмитажа; хотя по пышности и блеску она значительно
Уступала прославленной галерее 1812 года, но ее значение для
поднятия боевого духа армии было очень велико. Этим же целям
содействовала и большая выставка великолепных картин, собран-
ных из различных музеев страны, отражающих героическое прош-
л°е русского народа.
В первые грозные дни Великой Отечественной войны Иосиф
гарович проявил себя истинным патриотом В кратчайший срок
Ыла организована эвакуация наиболее ценных сокровищ Эрмн-
причем вместе с музейными коллекциями были увезены и
такие бесценные сокровища Академии наук, как рукописи Ломо-
носова и библиотека Пушкина.
Сам Орбели остался в Ленинграде и руководил охранными
работами, перенесением оставленных музейных ценностей в на-
дежные хранилища. В тяжелые дни блокады он вел большую об-
щественно-политическую работу, постоянно выступая в воинских
частях перед солдатами и офицерами и по радио.
Борис Борисович1 Пиотровский, тогда еще молодой ученый
Эрмитажа, разделивший все тяготы блокады, вспоминает:
«В ночь на 1 января 1942 года Иосиф Абгарович был пригла-
шен в Радиокомитет для выступления. Я провожал его. Помню,
как в холодных, промерзших комнатах Радиокомитета сидели
прибывшие с фронта солдаты, рабочие ленинградских заводов, а
гостеприимные хозяева могли угостить их только кружкой кипят-
ка... Но эта тяжелая обстановка только воодушевляла крепких
духом людей. Иосиф Абгарович произнес замечательную речь, ко-
торая, к сожалению, не сохранилась в записи. Он выступил после
летчика, протаранившего вражеский самолет над Ленинградом,
и перед рабочим, который рассказывал о том, как их завод выпус-
кает танки для фронта.
После митинга мы возвращались с ним ночью в Эрмитаж. На-
чался артиллерийский обстрел, и мы попали в вилку разрывов
снарядов. Но Иосиф Абгарович был на таком большом подъеме,
что не утратил своей бодрости и веселости и уверенно шел под
звуки разрывов снарядов, не обращая на них никакого внимания.
Внутри Эрмитажа Иосиф Абгарович организовал большое бом-
боубежище, в котором жили научные сотрудники многих учрежде-
ний города. В противопожарной комнате Эрмитажа не затихала
научная работа. Писались научные труды, делались переводы во-
сточных стихов, расписывались фарфоровые изделия на восточ-
ные темы, и во всем этом Иосиф Абгарович постоянно принимал
организующее участие. Все знают, какое большое значение для ра-
боты имеет спаянный коллектив. Директер Эрмитажа сумел орга-
низовать дело так, что Эрмитаж продолжал жить полной жизнью.
Вокруг него стали объединяться другие учреждения. В самые
трудные дни, когда была опасность, что враг может прорваться
в город, Орбели не покинул Ленинград. На настоятельные предло-
жения выехать, на предложения, граничащие с приказом, Орбели
ответил решительным отказом и добился от Военного совета раз-
решения остаться в Ленинграде до окончания охранных работ.
В дни сильных бомбардировок Ленинграда Эрмитаж спасал
до двух тысяч человек, постоянно tqm живших. Кроме убежища
для сотрудников Эрмитажа и их семей было устроено убежите
и для работников других учреждений. Там жили архитекторы,
сотрудники Академии наук, Академии художеств. Медицинской
академии, артисты и режиссеры театров. Особые убежища на
240 мест были отведены детям и старикам, которых не успели
эвакуировать из Ленинграда. Все бомбоубежища были устроены
силами работников Эрмитажа.
128
Зимой 1941/42 года почти весь Балтийский флот находился на
Неве. Моряки кораблей были лучшими друзьями не только Эрми-
тажа, но и самого Иосифа Абгаровича. Они провели с ближай-
шего корабля свет в госпиталь, где лежали ослабевшие сотруд-
ники музеев. Моряки провели освещение и в комнату Иосифа Аб-
гаровича, постоянно предоставляли музею рабочую силу...»
Борис Борисович рассказывал о том, какую поддержку дава-
ло каждое слово привета, полученное в эти суровые дни от друзей.
«Помню, — говорил он, — как однажды, в первых числах янва-
ря 1942 года, я был спешно вызван к директору Эрмитажа. Полу-
чив этот вызов, я решил, что Иосиф Абгарович снова начнет меня
распекать как помощника начальника пожарной команды или же
как заведующего отделом Востока. Какова же была моя радость,
когда я увидел новогоднюю поздравительную телеграмму, при-
шедшую в Ленинград из Еревана от моих близких друзей! Легко
и радостно стало на душе. Даже болезненное чувство голода как
будто сразу ослабело. Через несколько дней я получил еще и от-
крытку из Еревана. Ленинградцы никогда не считали себя отор-
ванными, они всегда знали, что им сочувствует вся страна, что
они своим трудом помогают победе над врагом».
После завершения охранных работ Иосиф Абгарович в апреле
1942 года выехал в Ереван для выполнения своих обязанностей
председателя Президиума армянского филиала Академии наук
СССР. С присущей ему кипучей энергией он принялся за большую
научную и организационную работу.
Это было временем расцвета Орбели-ученого. Все те, кто встре-
чал Иосифа Абгаровича в это время в Ереване, видели его окру-
женным людьми разных профессий. Он постоянно встречался
с Аветиком Исаакяном, Мартиросом Сарьяном, Дереником Демир-
чяном. Всем памятна та энергия, с которой еще в дни войны пер-
вый президент — Иосиф Абгарович взялся за организацию Ака-
демии наук Армянской ССР.
После войны Орбели вернулся в Ленинград, в свой Эрмитаж,
и с новой силой взялся за восстановление музея и развертывание
прежних и новых экспозиций.
Многим знакомо то тяжелое чувство, какое испытываешь при
адении могучего, древнего дуба в лесу. Смерть академика И эси-
Фа Абгаровича Орбели в 1961 году вызвала у всех глубокую ду-
шевную боль.
Память моя воскрешает многие наши встречи и беседы, строки
Моих записей после посещения дома 32 на Дворцовой набереж-
ной в Ленинграде, когда хозяин квартиры пять был еще жив
Я вновь в этой квартире Книги, книги и еще раз книги, ведь
книги — самые почетные и драгоценные обитатели дома Орбели.
Стоило только Иосифу Абгаровичу начать разговор на какую-
нибудь интересную тему, он с юношеской горячностью отстаивал
А- Арзуманян
свои взгляды, подкрепляя доводы различными источниками. Книги
у Орбели всегда были в действии, в отличие от иных ученых
у которых они покоятся в плотно заделанных стеллажах, шкафах-
саркофагах, безмолвно коротая свой век.
После того как не стало Орбели, все в его доме кажется осиро-
телым. Утешает лишь то, что многочисленные ученики с чувством
полной ответственности изучают оставленное выдающимся ученым
богатейшее наследие. Вот и сейчас, вновь зайдя в дом Орбели,
я застал за работой группу ученых, и это глубоко тронуло меня.
Нет, не умер Иосиф Орбели! — подумал я. Он живет в каждом,
кто соприкасался с ним, кто знал, какую славную жизнь, запол-
ненную страстной преданностью науке, провел он, воплощавший
собой высокие идеи дружбы армянского и русского народов. По-
юму так интернационален состав его учеников.
Но даже вдали от своей родины — Армении — Иосиф Абгаро-
вич всем сердцем был связан с армянской наукой и очень многое
сделал для ее процветания.
Сотрудники, работающие в архиве Иосифа Абгаровича,—
люди самых различных специальностей — показали мне бесцен-
ный клад рукописных трудов ученого. О себе Орбели говорить
не любил. И то, что он не спешил публиковать свои труды, давало
повод иным говорить о малой продуктивности ученого. И вдруг —
целый клад...
Многие исследования годами лежали в готовом для печати
виде. Иные нуждаются лишь в уточнении отдельных деталей, и
этим охотно занимаются его ученики. Двухтомное издание науч-
ных трудов Иосифа Орбели, думал я тогда, явится ценным вкла-
дом в советское востоковедение, главным образом в арменистику.
Вот объемистая связка с надписью «История». В ней много
папок, на машинописных листах различные поправки и пометки —
это прекрасный перевод «Истории дома Арцрунидов», который
почти завершен. В этой же связке хранятся переводы из произве-
дений Газара Парбеци, Иоанна Мамиконяна, псевдо-Шапуха Баг-
ратуни. И, наконец, папка, где хранятся уникальные переводы со-
чинений ученого древности Егише...
В квартире ученого я встретился с заведующим Кавказским
кабинетом ленинградского отделения Института народов Азии
Русуданой Рубеновной Орбели—дочерью старшего брата Иоси-
фа Абгаровича. Она готовит к печати исследования Орбели о Ру-
ставели. Туда входят стенограммы лекций, наброски, тезисы вы-
ступлений, варианты опубликованных работ. Руставели был од-
ним из любимейших поэтов ученого.
Каково же научное наследие Орбели? Достаточно сказать, что
разработка его архива требует усилий целого ряда специалистов.
В кабинете работают арменисты и грузиноведы, историки иран-
ского искусства и археологи, византисты и русисты.
— Диапазон научной деятельности Орбели так широк, — го-
ворит многолетний друг Орбели по научно-исследовательской ра-
боте, член-корреспондент Академии наук СССР профессор Камил-
130
ла Васильевна Тревер, — что разработку и изучение его материа-
лов мы можем производить лишь совместными усилиями...
Близко познакомившись с людьми, занимающимися сегодня
научным наследием Орбели, с радостью убеждаешься в том, что
ученикам его по силам завершить то, чего не успел доделать их
славный учитель.
Здесь, в кабинете Иосифа Абгаровича, снова вспомнилась ти-
таническая работа, которую он вел в Армении. Он был душой под-
готовки празднования 1000-летия армянского народного эпоса
«Давид Сасунскпй». Его кипучая энергия и выдающийся талант
забили новым ключом. Он делал доклады, писал статьи, выступал
с лекциями, руководил работой сессии Армянского филиала Ака-
демии наук. Разве перечислишь все, что Орбели сделал для этого
подлинно национального праздника армянского народа!
...В октябре 1956 года Президиум Академии наук СССР назна-
чил Орбели заведующим ленинградским отделением Института
востоковедения (ныне Институт народов Азии). Маститый ученый
приступил к работе, можно сказать, на пустом месте. А через два-
три года отделение превратилось в настоящий центр советской
востоковедческой науки и блестяще проявило себя на XXV Между-
народном конгрессе востоковедов. Орбели вернул к жизни Кав-
казский кабинет, где ученые успешно занимаются исследованием
истории Армении и Грузии. Но ему не суждено было завершить
все свои планы, — тяжелая болезнь сломила его.
В кабинете Иосифа Абгаровича все сохраняется так, как было
при жизни. Здесь по-прежнему стоит его бюст, выполненный ле-
нинградским скульптором Левоном Лазаревым, а в монументаль-
ной раме красуется панорама нового Еревана на фоне седого Ара-
рата. Посредине кабинета высятся горы ящиков с проставленны-
ми номерами. По мере изучения материалов они доставляются
в специальный кабинет академиков Марра и Орбели, организован-
ный Институтом народов Азии, и в архив Академии наук. В этих
ящиках хранятся оттиски его первой научной работы, опублико-
ванной в 1908 году в Петербурге, тексты лекций, свод армянских
надписей из Ани и его окрестностей, корректурные листы «Дави-
да Сасунского». Здесь и чернильница учителя Иосифа Абгарови-
ча академика Николая Яковлевича Марра, которому Орбели
остался верен и в то время, когда научные заслуги Марра пыта-
лись свести на нет. Тут и предметы типографского ремесла, ко-
торыми Иосиф Абгарович пользовался, когда сам набирал ании-
ские надписи и книгу «Вопросы и решения Анания Ширакаци».
Все знавшие и любившие Иосифа Абгаровича будут с нетер-
пением ждать выхода в свет его многочисленных трудов, которые
покажут общественности всю широту и глубину знании этого яр-
Ког°, незабываемого человека.
Перед нами недавно вышедший первый том избранных пр из
Олений Орбели.
5* 131
Это издание, осуществленное Академией наук СССР совмест-
но с Академией наук Армянской ССР, подготовили сотрудники,
ленинградских отделений Института народов Азии и Института
археологии АН СССР, Институтов истории и археологии Акаде-
мии наук Армянской ССР и Государственного Эрмитажа.
Первый том, состоящий из двух частей, посвящен истории куль-
туры Армении X—XIII веков. В первом разделе помещено иссле-
дование архитектурных памятников Ахтамара, острова на озере
Ван в древней армянской области Васпуракан; во втором—ис-
следование армянских средневековых басен XII—XIII веков с пе-
реводом текстов.
В первом разделе тома впервые публикуется капитальное ис-
следование двух архитектурных памятников Ахтамара. Первый
из них — дворец, построенный в X веке васпураканским правите-
лем Гагиком Арцруни. Памятник не сохранился, но, исходя из опи-
саний современников и учитывая все достижения армянского
зодчества той поры, И. А. Орбели убедительно воссоздает
архитектурный облик дворца со смелой конструкцией бесстолп-
ного перекрытия (посредством перекрещивающихся арок), бле-
стяще развитой в XII—XIII веках.
Второй памятник — знаменитый храм Креста (Сурб Хач) на
острове Ахтамар с его замечательными рельефами, датируемый
915 годом. Храм этот не раз служил предметом описания и изу-
чения, но для большинства этих работ (главным образом зарубеж-
ных) характерно рассмотрение памятника вне связи его с исто-
рией армянской культуры в целом.
Можно без преувеличения сказать, что для понимания средне-
векового армянского искусства исследование И. А. Орбели, посвя-
щенное храму, имеет выдающееся значение. Изучение этого па-
мятника им впервые поставлено на научное основание. Рассмат-
ривая скульптуру храма в целом, И. А. Орбели видит в ней одно
из ярких проявлений армянской средневековой культуры. В рель-
ефах Ахтамарского храма он прослеживает глубокие пласты на-
родного творчества, светского по содержанию (хотя помещены
они на стенах храмов); и даже в рельефах на библейские сюжеты,
занимающих видное место в скульптурном убранстве здания, он
усматривает отраженное влияние светской скульптуры. Много
важного для своих дальнейших исследований найдут в этом труде
историки искусства не только армянского, грузинского и визан-
тийского, но и древнерусского, особенно владимиро-суздальского
искусства.
И. А. Орбели совершил поездку на остров Ахтамар в 1912 году-
Составленное им тогда же описание храма и его рельефов дано
в «Приложении». Исследование памятников в основном было им
закончено в 1948 году. В процессе работы И. А. Орбели неодно-
кратно выступал с докладами о памятниках Ахтамара (в 1921,
1939, 1948 и 1950 годах), не наиндшими, к сожалению, отражения
в печати.
132
Работа, посвященная Ахтамару, не была полностью заверше-
на; ненаписанной осталась глава I («Географический и историче-
ский очерк Васпуракана»), не вполне закончены заключительный
раздел и обзор литературы об Ахтамаре. На основании имеющих-
ся в архиве автора рукописных материалов некоторые недостаю-
щие части удалось восполнить.
Вторую часть первого тома составляет исследование, посвя-
щенное армянским средневековым басням. Басни эти привлекли
внимание И. А. Орбели еще в студенческие годы, и интерес к этой
теме сопутствовал ему на протяжении всей его жизни.
Коллеги и ученики Орбели оправдали наши надежды. Они
вложили много труда в издание первого тома трудов ученого.
Здесь сосредоточены главным образом исследования Иосифа Аб-
гаровича, посвященные истории культуры и искусства Армении
X—XIII веков.
Среди членов редакционной коллегии и в перечне тех деяте-
лей, которые подготовили этот том к печати, я с удовольствием
встретил имена тех научных сотрудников, кто с 1961 года кропот-
ливо и бережно изучал богатое научное наследие незабываемого
первого президента Академии наук Армении.
Патриотическая деятельность Иосифа Абгаровича во время
Великой Отечественной войны, а также его научные заслуги были
высоко оценены правительством. В 1944 году И. А. Орбели был
награжден орденом Ленина «за самоотверженную работу по со-
хранению в условиях блокады Ленинграда научных и культурных
ценностей в институтах, музеях и библиотеках Академии наук
СССР, являющихся национальным богатством страны», позднее
он был награжден вторым орденом Ленина и двумя орденами
Трудового Красного Знамени.
Есть смерть физическая, уносящая только человека из жизнен-
ного общения, и есть смерть духовная, когда ушедшему нечего
оставить после себя. Иосиф Абгарович ушел из жизни. Но голос
его не угас, жив в душе тех, кто имел счастье встречаться с ним,
работать рядом с ним.
Сейчас мы входим в его кабинет, и из-за письменного стола,
заваленного книгами и рукописями, не встанет уже нам навстречу
широкоплечий, несколько сутуловатый человек с добрыми круп-
ными армянскими глазами и ассирийской бородой, не раскинет
Широким жестом руки, не скажет дружеских слов привета...
1962—1968
СЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ РОЗ
г;...— то делать? Отправить телеграмму? Выехать? Но когда?
Ч Успею ли? Мысли несутся вихрем, и я тут же решаю:
вылететь из Еревана завтра, невзирая ни на что! Но
in —-J как пуститься в путь с пустыми руками? Первой по-
павшейся автомашиной выехал я на родину Ор-
сели— в Разданский район Лусаванский агроном Вардкес
Горцунян подлинный поэт цветов, оказался большим поклонни-
ком академика Орбели. Узнав о цели моей поездки, с радостью
взялся удовлетворить мою просьбу. Ночь была темная. Вооружив-
шись карманным фонарем и ножницами, он срезал с кустов 75 роз
необычайной красоты. Я возвращался в Ереван, когда уже рас-
светало. На аэродром подоспел к самому взлету московского само-
лета. Командир корабля, узнав, для кого предназначается необыч-
ный подарок, дал указание поставить мою драгоценную ношу на
самое лучшее место, чтобы сохранить розы свежими. Так же
любезно поступил в Москве экипаж рейса Москва — Ленинград.
Я добрался в город на берегу Невы в тот момент, когда в
переполненном конференц-зале Академии наук СССР академик
Энгельгардт уже объявил юбилейное заседание открытым. Один
за другим поднимались на трибуну ораторы. Именно в это время
машина доставила меня на торжество, а спустя несколько минут
председательствующий огласил текст моей записки:
«Только что самолет доставил с родины Орбели — Армении —
букет, в котором столько роз, сколько лет нашему дорогому юби-
ляру».
Два человека внесли на сцену огромную охапку армянских роз.
Зал сотрясался от бури аплодисмещов, юбиляр был взволнован.
Юбилей Леона Абгаровича прошел как праздник дружбы на-
родов СССР, праздник советской физиологической науки, для
которой Орбели так много сделал, за которую он так мужествен-
но боролся и так незаслуженно пострадал...
После юбилейного заседания Леон Абгарович не отпустил
меня в гостиницу. Десять дней я жил под его гостеприимным кро-
вом, занимая один из кабинетов ученого; в другом кабинете жил
приглашенный юбиляром друг его детства — учитель-пенсионер
из Подмосковья Александр Гаврилович Саламбек.
Находясь в постоянном общении с Леоном Абгаровичем, поль-
зуясь его отеческим вниманием, я был счастлив еще ь потому,
что академик раскрыл передо мной много интересных страниц
своей богатой жизни, полной сыновней любви к Армении н Гос-
сии, признательности к своим друзьям и товарищам по работе.
Даже теперь, спустя несколько лет, невозможно забыть ответ-
ную речь, произнесенную юбиляром:
134
«Мне с первых лет моей жизни повезло. Первое везение за-
ключается в том, что я принадлежу к одной из древнейших наций,
которая на протяжении многих столетий разрабатывает культуру.
Дальше мне повезло в том, что я попал в Военно-медицинскую
академию, мою дорогую alma mater, с которой я остался связан-
ным на протяжении всей моей дальнейшей жизни. Мне повезло
и в том, что я имел счастье стать учеником И. П. Павлова и рабо-
тать в Институте экспериментальной медицины, в первом физиоло-
гическом научно-исследовательском учреждении нашей страны.
Коллектив сотрудников Павлова, с которыми я трудился отчасти
в роли помощника руководителя, отчасти в роли ученика и от-
части в роли простого сотрудника, оказал огромное влияние на
всю мою жизнь...»
* * *
Я никогда не забуду дни, проведенные в доме ученого, в об-
ществе его милой супруги Елизаветы Иоакимовны и чудесного
внука Абгара.
Позволю себе привести отдельные записи, частью сделанные под
непосредственным впечатлением наших бесед, частью почерпну-
тые из лекций-бесед и дневников, любезно предоставленных мне
Леоном Абгаровичем.
Помню очень живо, как Орбели, уютно устроившись в кресле,
переплетя пальцы сложенных рук, мысленно переносился в те
Далекие времена, когда он более полувека назад впервые при-
ехал в Петербург. Он собирался поступить в Военно-медицинскую
академию, о которой имел весьма приблизительное представле-
ление.
Если в Тифлисе были известны ‘^и^^^много больных,
ских профессоров, к которым впервые услышал только
то имя Ивана Петровича Павлова Р
в северной столице. л„о„.пЯп Пеон Абгарович,—я
— По приезде в Петербург,— рас цитаетСя цикл лекций по
сразу же узнал, что в Соляном городу ц Р. Тарханов,
физиологии, и читает их известный ф ня всегда полна.
Лекции пользуются большим успе , У
и мне посоветовали пойти послушать ег лекцию о пише-
Я отправился в Соляной г°Р0Дг°ткпн” "ал собак с желудочны-
варении. Иван Романович демоне р Р , любезно прело-
ми фистулами, с эзофаготомией; эти* Тарханову два сту-
ставил его коллега Павлов. Асси р Пар0Д0ВСКий и Эйсмонт.
Дента Военно-медицинскои академ» читал живо, красн-
Лекция была очень интересная- Р^ я впервые и узнал, что
во, демонстрации протекали удачно. рпялеет целым рядом ин-
существует физиолог Павлов, котор
тересных исследовательских приемов. ч мод товарищ по
Вскоре после этого Павел Владимирови
гРУппе, соблазнил меня:
135
— Пойдемте, Леон Абгарович, на лекцию второго курса — там
сегодня Павлов читает.
Времена у нас в Академии были вольные, тогда никто не
мешал студентам ходить на лекции любого курса, независимо от
того, на каком курсе они учились. Многие лекции посещались
студентами разных курсов, а некоторые не посещались совсем,—
все зависело от того, какой преподаватель читает.
И вот мы отправились на лекцию второго курса, чтобы послу-
шать Павлова.
Придя в аудиторию, мы уселись. Вскоре вошел человек не-
большого роста, с квадратной бородой, с большой копной наполо-
вину поседевших русых волос на голове. Он сел спокойно в кресло
и начал совершенно непринужденно рассказывать опять-таки
о пищеварительных железах. В точности не помню, но, кажется,
это была лекция с демонстрацией эзофаготомированной собаки с
желудочной фистулой,— приблизительно то же, что входило в лек-
цию И. Р. Тарханова.
Читал Иван Петрович свободно, будто в домашней обстановке
рассказывал о своих работах.
Аудитория была полна. Лекция произвела и на меня, и на
Павла Владимировича сильное впечатление.
После этого почти целый год я не слушал Павлова, но зато иа
втором курсе с первого и до последнего дня мы посещали все
лекции Ивана Петровича.
Занятия всегда протекали оживленно, всегда сопровождались
демонстрациями. Демонстрации проводили ныне покойный про-
фессор Вартан Иванович Вартанов, затем только что приехавший
из заграничной командировки Антон Антонович Вальтер и из-
редка еще Петр Яковлевич Борисов, приват-доцент Академии.
Но вот пройден второй курс. Мы уже на третьем. В самом на-
чале учебного года встретились с Николаем Васильевичем Весел-
киным в здании Анатомического института, где тогда помещалась
кафедра физиологии, и разговорились: нам так хотелось начать ра-
боту где-нибудь в лаборатории. Я мечтал быть у Павлова,
Н. В. Веселкин хотел начать работу по патологической физиоло-
гии у профессора Альбицкого (кафедра экспериментальной пато-
логии). Мы постояли, пошептались и пошли в разные стороны:
он от лестницы пошел направо, в лабораторию Альбицкого, а
я — налево, в лабораторию Ивана Петровича Павлова, с тем
чтобы проситься к нему.
Разговор был очень короткий. Я подошел к профессору Вар-
танову и сказал, что хочу обратиться к Ивану Петровичу с прось-
бой взять меня в лабораторию.
— Я так и думал, что вы придете! — сказал Вартанов и про-
вел меня в кабинет Павлова.
— Иван Петрович, помните, я вам говорил, что этот молодой
человек будет проситься работать? Вот он, хочет с вами по-
говорить.
— В чем дело? — спрашивает Иван Петрович.
136
- Прошу разрешения— отвечаю,—работать в лаборатории
не дадите ли вы мне тему?
В этот же день к Павлову ходил и Груздев, товарищ мой по
курсу. Иван Петрович нас обоих принял и дал совместную работу
по отделению железок. 7
Поручил он меня Антону Антоновичу Вальтеру, который обыч-
но проверял — подходит студент для работы или нет? Испытание
было очень простое — он подвел меня к весам и спросил:
Как будете действовать, если вам нужно что-нибудь взве-
сить?
Я едва успел сказать, что разновески надо брать пинцетом
с костяными концами, как присутствующие при этом «экзамене»
в один голос закричали:
— Пойдет, пойдет, можно принять!
Таким образом я был зачислен сотрудником Ивана Петровича.
Помощь мне в работе оказывал Антонович, который разъяснял,
что нужно делать, как наблюдать за собакой, как вести протокол,
как определять переваривающую силу желудочного сока по спо-
собу Метта. Собака была переведена на кафедру из Института
экспериментальной медицины, но после первого же опыта при-
шлось произвести серьезные переделки. Первая переделка заклю-
чалась в том, что мы сговорились с моим товарищем Груздевым
ставить опыт в определенный день и час. Я пришел на опыт, а
Груздеву что-то помешало, и он не явился: таким образом, опыт
сорвался. Это послужило поводом к тому, что мы с ним договори-
лись просить себе раздельные темы, чтобы не мешать друг другу.
С этим мы обратились к Ивану Петровичу, и он дал согласие.
Мне была дана тема по изучению сравнительной работы желудоч-
ных желез до и после перерезки блуждающих нервов. Эта работа
и была потом мною выполнена в течение двух лет.
Вспоминаю, что при втором опыте, когда я уже один пришел
в лабораторию кафедры, молодой служитель, только что нанятый,
пьяный, не вовремя накормил собаку, да еще и перекормил: у нее
началась рвота — опыт опять-таки сорвался.
Иван Петрович, узнав об этом на следующий день начал то-
пать ногами, кричать, что «здесь нельзя работать...».
— Знаете что, если хотите работать, переходите в Институт
экспериментальной медицины, а здесь я ни за что ручаться не
могу, здесь безобразие, какая тут лаборатория...
Собака была водворена в Институт экспериментальной меди-
цины, и мне представилась возможность регулярно посещать т\
лабораторию Ивана Петровича, где в основном протекали его
исследования.
Надо сказать, что в этом институте мне удалось побывать
еЩе в предыдущем году. На одной из лекций Ивана Петровича то-
произошел очень интересный для меня случай. Он всегда обра-
^ался к студентам с предложением задавать вопросы в любое
время лекции.
137
— Как только что-нибудь кажется не вполне понятным,— го-
ворил он,— прерывайте лекцию, задавайте вопросы,— что же ду-
раками сидеть и слушать, если что-нибудь непонятно? Мне это
не помешает, я в любой момент могу прервать лекцию.
И это он напоминал почти на каждой лекции. Однажды по по-
воду одного из поставленных мною вопросов Иван Петрович
сказал:
— Знаете что, я не могу дать ответа, это требует фактической
проверки. Если вас интересует, приходите в Институт экспери-
ментальной медицины, мы с вами вместе поставим опыт и по-
лученный результат на следующей лекции сообщим курсу.
Институт экспериментальной медицины находился на бывшей
даче принца Ольденбургского, той даче, в которой, за несколько
лет до того, в 1861 году, Александр II подписал манифест об ос-
вобождении крестьян.
Вот в этой самой даче и размещался вначале Институт экс-
периментальной медицины. Была прикуплена еще вторая дача,
принадлежавшая банкиру Алферову4 В кухне помещались основ-
ные, наиболее важные части павловской лаборатории — операци-
онная, вивисекционная клиника.
Когда мы в первый раз с Витольдом Брешелем пришли по
приглашению Ивана Петровича (нам сказано было прийти туда
к четырем часам дня), нас встретил швейцар в ливрее с импе-
раторскими орлами, привел к Ивану Петровичу.
Оказалось, что уже приготовлены собака и станок в одной из
свободных комнат. Тут я впервые увидел Евгения Александро-
вича Ганике, молодого еще мужчину с большой косматой боро-
дой и всклокоченными волосами, который помогал при первом
опыте.
Иван Петрович вышел, а мы поставили собаку в станок —
собаку эзофаготомированную, с желудочной фистулой. Вопрос за-
ключался в том, какие результаты будут от мнимого кормления
жиром. При мнимом кормлении пережеванной и проглатываемой
пищей, которая не попадает в желудок, наступает секреция же-
лудочного сока, а жир, прибавленный к пище, тормозит секре-
цию желудочного сока. Возник вопрос, что же будет, если вести
мнимое кормление не мясом, а жиром?
Вот и занялись мы этим опытом. Был с нами знаменитый
служитель Иван Шувалов, который в течение многих лет работал
у Ивана Петровича. Ганике вскоре ушел, и мы с Брешелем
уселись наблюдать. Кормили собаку сливочным маслом, она
съела сто или двести граммов, и у нее потек сок в очень неболь-
шом количестве. Иван Петрович сразу стал рассуждать, чем это
можно объяснить, и говорил, что, очевидно, природа рассчиты-
вает на переваривание не чистого жира, а жировой ткани, в кото-
рой много соединительной ткани.
Этот опыт был поставлен, дал определенные результаты, а
на следующей лекции он уже рассказал об этом.
138
Я должен теперь обратить внимание еще на одно чрезвычайно
важное обстоятельство, которое имело место в Военно-медицин-
ской академии того времени,— продолжал Орбели.
— Иван Петрович, как заведующий кафедрой физиологии, и
знаменитый Александр Яковлевич Данилевский, занимавший в
то время кафедру физиологической химии, договорились между
собой и разделили предмет так, чтобы нс было излишних пов-
торений. Физиологические беседы устраивались своим чередом.
Они отводили еще два часа в неделю дтя того чтобы собираться
с жаждущими знаний студентами и обсуждать отдельные вопро-
сы, вести практические занятия и т. д. Практикумов по физиоло-
гии совсем не бьк.о.
Только по физиологической химии был практикум — там такие
собеседования на физиологические темы были организованы. Кро-
ме того, они договорились поочередно, через год, читать специ-
альный курс физиологии, то есть кроме общего пятичасового
курса, который был обязательным для всех студентов, читать для
желающих со всех трех старших курсов — третьего, четвертого
и пятого — лекции по специальным вопросам. Это называ ось
«специальным курсом физиологии».
Этот специальный курс всегда представлял большой интерес.
Я помню, в первый год Иван Петрович лекции семь или восемь
прочел о физиологии олуждающею нерва как на основан и
ратурнЫХ дипНЫХ, Tuiv и своих опытов.
В следующем году Иван Петрович читал . hi физио
логин органов чувств, причем в течение шести с ми ни
изложил учение об обонянии, вкусе.
Беседы Ивана Петровича представляли исключительным инте-
рес, потому что он ставил вопросы на обсуждение, предлагал
студентам высказываться, давать разъяснения, . Kwi’aT® 10
иное явление, описанное им, или постараться на с но i 4
полученных ранее знаний найти ответ на поста
Эти беседы протекали очень живо. Обычн) 1 и ( > сасы.
учебный год, потому что постепенно аудитория ® Р было
валась, оставалось три-четыре человека, ради Р
уже трудно приезжа.ь « Академию и курсы Иван
ПетраовичПп°р“доставил мне двух оперированных собак с изолнро-
ванными желудочками, я ХГТза"м₽7н Си^е-Гоп^^
дочков при разных сортах пиши, а затем ‘ л павлов-
перерезки соединительного мостика . гедНОВСкий желудочек,
ский изолированный желудочек в |
и затем продолжалось дальнейшее наблюден)_ опыты
В лаборатории была замечательная обстановка,
начинали в восемь или девять часов> у наблюдение, опыт
от того, как оперирована собакаi и к и каждый около своей
Длился шесть, восемь, иногда десять » Когда я был на
собаки в отдельной комнате вел »?б”” все?о было шесть
третьем курсе, в первый год моей р
139
сотрудников, на следующий год было немного больше. Казалось,
что это страшное переполнение, а потом дело дошло до десяти
человек, и это уже считалось чрезвычайным событием в жизни
лаборатории.
Условия работы были совершенно не те, к каким мы сейчас
привыкли. На всю лабораторию Павлова полагалось два ассис-
тента— один штатный (Е. А. Ганике), второй вольнонаемный
(А. П. Соколов); он оплачивался из так называемых специальных
средств, а специальные средства образовались благодаря тому,
что Ивану Петровичу пришла в голову следующая мысль: он ис-
пользовал эзофаготомированных собак с желудочной фистулой
для того, чтобы путем мнимого кормления получать от них же-
лудочный сок. Этот желудочный сок очищали, отфильтровывали
от случайных примесей, пропускали через шамберленовские филь-
тры, которые задерживали яйца всяких глист и бактерий, а потом от-
пускали в стерилизованных склянках аптекам для лечения боль-
ных, страдающих отсутствием желудочного сока. Эта так называ-
емая «фабрика желудочного сока» сначала имела очень ограни-
ченный размер, потом постепенно разрослась и доставляла до-
статочно средств для того, чтобы лаборатория Ивана Петровича
безбедно существовала и могла содержать то количество собак,
которое было нужно для работы. Ведь отпуск казенных средств
был весьма ограниченным...
К Ивану Петровичу ежегодно приезжало человек пять-шесть
сотрудников. Они не только не получали за это никакого воз-
награждения, но сами должны были 60 рублей в год вносить в
кассу Института экспериментальной медицины за право работать.
Но такие, как я, студенты, если попадали в лабораторию, то
освобождались по записке Ивана Петровича от уплаты этих
60 рублей.
В лаборатории я тогда впервые и познакомился, уже при
втором или третьем опыте, с двумя товарищами, о которых по-
том на всю жизнь сохранилась самая светлая память и с кото-
рыми ни одна минута никогда не была ничем омрачена,— это
И. С. Цитович, в то время студент одним курсом старше меня,
и В. В. Савич, врач, уже за год до того окончивший курс Воен-
но-медицинской академии. Я с ними познакомился в процессе ра-
боты, и у нас навсегда установились дружеские отношения.
Дни Ивана Петровича в те годы, когда мне пришлось с ним
познакомиться, были строго расписаны. Он аккуратно в девять
часов приходил в лабораторию по понедельникам, вторникам и
средам. В четверг, пятницу и субботу он читал лекции в Воен-
но-медицинской академии (из года в год было одно и то же рас-
писание). После лекций у него минут двадцать еще оставалось
для беседы с сотрудниками Военно-медицинской академии. К Две'
надцати часам он уже попадал опять в Институт эксперимен-
тальной медицины и сидел в лаборатории точно до половины
шестого. В половине шестого он уходил домой, потому что в
шесть часов обедал. После обеда он должен был отдыхать час
140
или полтора, в девять часов вечера пил чай, и в это время мож-
но было его посещать для бесед по специальным вопросам.
Вспоминаю некоторые интересные случаи,— интересные в смыс-
ле понимания характера Ивана Петровича. Правда, это было не-
сколько позже, не в студенческие годы мои, а когда я был уже
врачом. К нам обратились три женщины-врача с просьбой допу-
стить их к работе в лаборатории. Это нас удивило. Иван Петрович
поговорил с ними, разговор был довольно шумный, и они вскоре
ушли. Некоторое время спустя Павлов пришел и говорит:
А ведь теперь в Ломанском переулке есть новая лабора-
тория, большая лаборатория, там много места. Отчего бы не
попробовать — может быть, и из женщин может выйти толк.
Знаете, я как раз встретил одну из тех трех женщин-врачей, ко-
торые к нам приходили, я тогда так нелюбезно отказал им, а
сейчас думаю попробовать.
Вот тогда и начали работать у него Мария Капитоновна Пет-
рова, а потом Выскобойникова-Гранстрем, тогда студентка ме-
дицинского института, и Вурцель. Это было в период, когда на-
чали изучать условные рефлексы. В один прекрасный день по-
лучает Иван Петрович сообщение, что фрейлина императрицы
баронесса Мейндорф получила разрешение от царя обойти все
лаборатории, где происходят вивисекции (ее муж был начальни-
ком императорского конвоя), и, выполняя высочайшую волю, по-
смотреть, не мучают ли господа ученые животных своими опы-
тами. Эта великосветская дама была «по совместительству» пред-
седательницей Общества покровительства животных.
Когда в Военно-медицинской академии об этом узнали, на-
чальник Академии Таренецкий, анатом, очень плохо, с сильным
акцентом, говоривший по-русски, потому что весь гимназический
курс прошел в Штутгарте (он был сыном священника при посоль-
ской церкви), говорит:
— Ну что ж, прикажите всем лягушкам надеть голубые, а
крысам и свинкам — розовые ленточки, чтобы у баронессы не бы-
ло неприятного впечатления от наших условии.
А Иван Петрович, когда ему сказали, что баронесса может
прийти, закричал:
— Я ей прямо скажу: мне с вами не о чем разговаривать!
После такого прелюда через несколько дней подкатывает
Дворцовая карета с ливрейным лакеем на козлах. Принц, что ли?
не принц. А, значит, баронесса приехала! А в это время
как раз идет острый опыт, собака лежит наркотизированная. Мы
говорим Ивану Петровичу: «Давайте-ка избежим этих неприят
ностей!» Эту собаку забрали, утащили в другую комнату, все
почистили. Баронесса только входит в вестибюль лаборатории
очень маленький и тесный, а Иван Петрович вышел к ней
навстречу, а мы сзади стоим: ждем, что произойдет.
Ппа говорит:
— /х. здравствуйте! Вы — профессор Павлов? Вы работаете
141
у принца Александра Петровича? Ну, я знаю, конечно, у вас все
будет благополучно, я вас не буду беспокоить. До свидания.
— До свидания.
Он поклонился, и баронесса уехала в другие учреждения. Все
кончилось благополучно.
А вот другой инцидент. Дело было в лаборатории. Иван Пет-
рович имел обыкновение в двенадцать часов уходить к себе в
кабинет и завтракать. Там у него всегда был небольшой завтрак,
завернутый в салфеточку,— два бутерброда или что-нибудь такое.
Чашку чая выпивал у себя наверху, а со второй чашкой спус-
кался вниз, в общую комнату, и на протяжении пятнадцати —
двадцати минут шли разговоры на вольную тему: это было нечто
вроде естественно возникающего обеденного перерыва,
Он очень любил рассказывать о разных событиях из своей
студенческой жизни, о роли молодого врача, о заграничных ко-
мандировках своих много рассказывал. А как-то он стал говорить
о своих учителях и заметил, что он больше* всего получил от
Циона (Цион был профессором университета, когда Иван Пет-
рович учился на естественном факультете), так что по существу
он ученик Циона.
Я в 1904 году был на пятом курсе, кончил и попал на службу
в Кронштадтский морской госпиталь. В 1905 году, в январе, по-
лучил предписание в течение двадцати четырех часов пригото-
виться к заграничному плаванию и явиться в главный штаб.
Я отправился туда и оказался зачисленным на крейсер № 14,
а мой товарищ Быстров—на крейсер № 12. Мы должны были
отправиться срочно в Либаву, сесть там на какое-то транспорт-
ное судно и плыть к южной оконечности Южной Америки для
того, чтобы там пересесть на два крейсера, якобы купленных
у Аргентины. На них мы и должны были догнать третью эскадру,
эскадру Небогатова. Но дело свелось к тому, что в течение двух
месяцев мы оба ежедневно к двенадцати часам приходили в глав-
ный морской штаб, чтобы получить направление в Либаву, и каж-
дый раз нам говорили: «Приходите завтра».
В то время, оказывается, происходила еще торговля относи-
тельно этих двух крейсеров, и никак не могли сойтись в комис-
сионных. Переговоры велись через итальянского консула с ка-
кими-то аргентинскими негоциантами. И пока вся эта история
длилась, японцы купили эти крейсеры, назвали их «Нисип» и
«Косуге», и крейсеры, вместо того чтобы усилить эскадру Небо-
гатова, встретили нашу эскадру и эскадру Рождественского и
участвовали в разгроме нашего флота...
Так продолжалось дело до 15 мая 1905 года. В этот день я
шел в лабораторию, как обычно, чтобы повидаться с Иваном
Петровичем, и не успел прочитать газету. Говорю ему, что вот
никак не решается вопрос, что который день все мы ходим, а он
вдруг заявляет:
— Что вы, сударь, газет не читали сегодня?
— Нет, еще не читал.
142
— Так уже все кончено, наш флот потоплен, разгромлен, раз-
бит! Нет, с этой гнилью нужно кончать. Только революция может
спасти Россию. Гнилое правительство, которое довело страну
до такого позора, должно быть свергнуто, и иначе как револю-
цией ничего сделать нельзя! А теперь приступим к работе. Война
кончилась, я больше ничем не интересуюсь, начинаем работать.
Несмотря на это свое решение Иван П^рович стал ходить
с тех пор на некоторые общественные собрания, чего раньше ни-
когда не бывало. Это был разгар революционных событий 1905
года. В нашем Институте им. Лесгафта, который в то время на-
зывался Санкт-Петербургской биологической лабораторией (тогда
был еще жив сам Лесгафт), начали собираться группы либераль-
ных профессоров из Технологического института, и Иван Петрович
стал туда ходить.
Приблизительно на третий год после окончания мною Военно-
медицинской академии Иван Петрович предложил мне стать у
него ассистентом. Эта должность называлась «помощник заве-
дующего физиологическим отделом». Соколов ушел, и Иван Пет-
рович попросил сначала Савича занять эту должность. Но тот
отказался, потому что был очень состоятельным человеком, мате-
риально был вполне обеспечен и не желал брать на себя какие-
нибудь служебные обязанности. Савич хотел заниматься наукой
столько, сколько ему нравится и хочется, и вместе с тем не хо-
тел закрывать дорогу тому, кто материально не был обеспечен.
Тогда Иван Петрович предложил эту должность мне. Савич его
поддержал, и я стал ассистентом Ивана Петровича.
Первые месяцы я вынужден был совмещать службу в морском
флоте и работу у Ивана Петровича, и сразу начались, конечно,
всяческие трудности в том смысле, что я не умел оперировать,
а Ивану Петровичу нужно было ассистировать на операции. Он
работал то левой рукой, то правой (Иван Петрович был левша),
то и дело перекладывал пинцеты и нож из правой руки в лев>ю,
а ассистирующему надо было за ним гнаться. А оперировал Иван
Петрович совершенно в бешеном темпе, оперировал великолепно.
Иной раз кричал:
— Ах, вы мне это сорвете, вы мне все испортите! Ах, пусти гр,
вы не так держите!..
Очень тяжело было. После месяца двух такой работы я
пошел к нему и говорю:
— Знаете что, Иван Петрович, освободите меня, разрешите
мне работать, как я до сих пор работал, волонтером, а ассис е i
том пусть будет кто-нибудь другой, кто больше подходи д я
этого дела: я, по-видимому, не в состоянии с этим справиться.
Так, право, будет лучше.
Тогда он меня спрашивает:
— Это вы что, сударь, из-за того, что я ругаюсь?
— Но вы же ругаетесь из-за того, что я не умею делать.
' Да это у меня просто привычка такая, вы так и о и ситесь
143
к этому... Вы же, когда входите в лабораторию, чувствуете запах
псины?
— Да, чувствую.
— Так рассматривайте мою ругань, как запах псины! Вы же
из-за запаха не бросаете лабораторию?
— Если так — буду продолжать.
И я скоро свыкся с характером Ивана Петровича.
Иван Петрович был очень справедливым человеком. Если
сгоряча он и мог сказать лишнее, то, увидев, что ошибся или по-
ступил несправедливо, брал свои слова обратно и не боялся того,
чтобы более молодому человеку привести извинения.
Вспоминаю и такой случай.
Иван Петрович как-то рассматривал оперированных мною
собак.
— Удивительно, как Леон Абгарович красиво оперирует, одно
удовольствие смотреть,— так все хорошо, красиво сделано!
Через некоторое время одна из оперированных собак сдохла
— Вот,— говорит Павлов,— результат эстетических наклон-
ностей этого диссертанта! Он за красотой гонится, а в результате
собака погибает...
С Цитовичем мы познакомились в лаборатории. Он изучал
влияние алкоголя на желчную секрецию. В 1903 году осенью
я вернулся из отпуска и думал, что получу еще третью собаку,
буду дальше работать. А Иван Петрович вдруг вызывает меня
и Цитовича и говорит:
— В Академии золотые медали выдают.
В прошлые годы заранее давалась тема, по которой нужно
было выполнить работу для соискания премии, и люди начинали
работать только для того, чтобы заработать премию — эту ме-
даль. Было принято решение не давать заранее тему, а давать ме-
дали тем, кто работает, давать за лучшие работы.
— Так вот, будьте любезны, в течение десяти дней оформите
свои работы, я их представлю на золотую медаль.
Мы, два друга, оказались в положении конкурентов. Оба за-
сели дома (это было как раз начало учебного года), решив
бросить все занятия. Я написал работу, жена моя Елизавета
Иоакимовна переписала мне ее (у нее почерк был хороший, у
меня он никудышный), перечертила все кривые, и работа была
представлена на медаль. Цитович тоже представил свой труд-
Работы обсуждала комиссия, было жюри, и, в конце концов,
мне и моему товарищу по курсу Арбухову присудили золотые
медали (он сделал какую-то хирургическую работу), а И. С. Ци-
товичу — серебряную. Неприятный это был момент. Тогда же
военный министр Куропаткин распорядился — тем, кто получил
золотые медали, дать денежную премию по 100 рублей. 100 руб-
лей в то время были громадные деньги. Таким образом, я должен
был получить сверх золотой медали еще сторублевую премию.
Я отнес ее Ивану Петровичу и попросил разделить между мной
144
и Цитовичем. Иван Петрович так и сделал, разделил эти 100 nv6-
лей между нами поровну.
Был и такой случай.
Перед Октябрьской революцией освободилась кафедра в пер-
вом медицинском институте, тогда еще женском медицинском.
Объявили конкурс. Подало туда заявлений десять или двенад-
цать человек. Савич пришел ко мне и говорит:
— Леон Абгарович, многие конкурируют. Я очень хотел бы
получить эту кафедру, но не уверен, что меня выберут. А если я
не попаду, то хотел бы, чтобы эту кафедру заняли вы. У меня
такое к вам предложение: давайте выставим друг друга — я вы-
ставлю вас кандидатом, а вы — меня.
Зачем же? возразил я.— В Военно-медицинской акаде-
мии я уже работаю!
— Нет, нет, иначе я участвовать в конкурсе не буду!
А надо сказать, что перед тем был я у Ивана Петровича и
намекнул, что нужно бы выдвинуть кандидатуру Савича на ка-
федру.
— Хорошо, хорошо, я подам.
И вышло так, что Савича рекомендовал Иван Петрович, а
меня Альбицкий по своей инициативе, а, кроме того, я написал
рекомендацию Савичу, а Савич—мне. Там конкурировало еще
несколько человек, а когда дело приближалось уже к результату,
я заявил, что снимаю свою кандидатуру. Пришел тогда ко мне
покойный Лихачев и говорит:
— Если вы это сделаете, мы все забаллотируем Савича, а ес-
ли хотите, чтобы Савич конкурировал наравне со всеми други-
ми,— не снимайте.
Еще кто-то из профессоров приходил, чуть не сам Верховский.
Дело кончилось тем, что я получил больше голосов, чем Савич
и оказался избранным. Но это не помешало нашей дружбе.
?авичо тогда временно исполнял обязанности заведующего ка-
федрой. Я тотчас же поехал к нему и просил его не покидать
каФедру. Мы по душам поговорили, и после того одиннадцать лет
я был заведующим кафедрой, а он вторым профессором.
Такая же история произошла у Оппеля и Н. Н. Петрова. Пет-
ров был ассистентом кафедры общей хирургии. Одиннадцать че-
ловек участвовали в конкурсе, и в том числе Оппель с кафедры
госпитальной хирургии. При баллотировке Оппель получил на
несколько голосов больше и должен был занять кафедру. В день
выборов, как только были оглашены результаты, он помчался на
Квартиру к Петрову и просил его остаться работать вместе Они
проработали тоже около десяти лет на одной кафедре.
Работа велась таким образом, что все операции Иван Петро-
вич проводил с участием Александра Петровича Соколова, его
ассистента, который в это время от непосредственной работы уже
Устранился; он только приходил в операционные дни, затем в
послеоперационный период ухаживал за оперированными живот-
ами, но сам в экспериментальной работе не участвовал. Он был
145
рекомендован Ивану Петровичу Александром Станиславовичем
Догелем, гистологом, для того чтобы исследовать состояние же-
лез при различных воздействиях со стороны пищевых раздражи-
телей, при действии нервов на железы и т. д. Соколов и стал
организатором гистологической лаборатории.
Евгений Александрович Ганике — физико-химик по образова-
нию— по окончании университета был направлен к Ивану Петро-
вичу. Перед ним стояла дилемма: либо остаться в университете
и готовиться к чисто химической карьере, либо пойти в физиоло-
гическую лабораторию. Он выбрал второе, за что и подвергся
известному гонению в университете.
Надо сказать, что в то время в Петербургском университете
было несколько враждебно-презрительное отношение ко всему
медицинскому — и к Военно-медицинской академии, и к Инсти-
туту экспериментальной медицины, потому что в университете
себя считали учеными высшего ранга, а Военно-медицинскую
академию именовали то «выборгская академия», то «выборгские
ученые», то «выборгские академики». Потом, немного позже,
это сгладилось. И это в то время, когда многие научные открытия
в России совершались именно в стенах Академии!
В эти годы в физиологической лаборатории произошло не-
сколько интересных инцидентов. Работал там Лепер. Это был воен-
ный врач, прикомандированный к Петербургскому военному ок-
ругу из какого-то другого округа. Он использовал период своего
не то прикомандирования для усовершенствования, не то отпус-
ка для того, чтобы работать в лаборатории Ивана Петровича, и
занимался два года физиологией кишечных желез. Опыты у него
длились по восемь—десять часов, он занимался всеми этими
ферментами в кишечном соке, и работа шла очень успешно. Но
в один прекрасный день пришел швейцар и вызвал его к главному
подъезду. Он побежал из лаборатории через две-три комнаты
на парадную лестницу. В этот момент в ту комнату, где он ра-
ботал, влетает Иван Петрович:
— Где доктор Лепер?
Служитель говорит, что его вызвал швейцар на парадную
лестницу.
Через несколько минут тот возвращается.
— Где вы были?
Он говорит:
— Меня жена вызвала.
— Куда?
— Да на парадную...
— Милостивый государь, если вы хотите работать в моей ла-
боратории, то должны прекратить эти посещения жен! Я не могу
допустить, чтобы жены или кто-либо другой являлись в лабора-
торию и отрывали работников от дела!
Второй инцидент был связан с «Новым временем». В лабора-
тории был маленький вестиоюльчик у входа со двора и потом
большая вивисекционная компата и несколько маленьких иссле-
146
довательских кабинетиков, где ставили отдельных собак чтобы
каждый исследователь мог работать со своим подопытным жи-
вотным. В вестибюле было зеркало, под зеркалом столик туда
клали головные уборы, газеты, книги. Иван Петрович, выпив чаю
наверху, спустился, подошел к зеркалу, надел пенсне, схватил
газету оказалось «11овое время». Он швырнул ее и говорит:
—- Что это за гадость? Откуда это взялось? Иван!
Пришел Иван.
— Чья это газета?
— Не знаю,— говорит.
Как же ты, черт возьми, стоишь тут и не знаешь, что эта-
кая мерзость в лаборатории появилась, и никаких мер не при-
нимаешь?!
Тут все выбежали на крик, и я в том числе.
— Этакая гадость эта газета — «чего изволите». Я не могу
допустить, чтобы у меня в лаборатории такая гадость водилась!
Тогда входит Стражеско, очень торжественный, и говорит:
— Иван Петрович, это моя газета.
— Так вот что, сударь: если вы хотите работать у меня в
лаборатории, так не приносите такую мерзость!
Тот отвечает:
Иван Петрович, я приехал работать по физиологии пище-
варения, и в этом отношении вы можете ставить мне какие угодно
требования, но заставлять меня читать те газеты, которые вам
нравятся, вы не можете.
— Конечно, я не могу запретить вам читать «Новое время»,—
говорит Павлов,— можете читать его где угодно, но не в моей
лаборатории. В мою лабораторию я не позволю приносить это!
Работал у нас Болдырев, маленький, невзрачный с виду чело-
век, но очень трудолюбивый и очень упорный. Он впервые обна-
ружил явления периодичности работы пищеварительного тракта
при пустом желудке. До 1901 — 1902 годов в лаборатории Ивана
Петровича господствовало мнение, что пищеварительные железы
находятся обычно в полном покое, и только под влиянием пище-
вых раздражителей, при поступлении пищи в рот, начинается
Работа пищеварительного тракта, которая слагается из ряда
Фаз, причем эта работа протекает закономерно, определенным
образом.
И вдруг Болдырев, недавно приехавший работник, сообщает
Павлову, что он при пустом желудке наблюдает периодическую
Смену сокращений и покоя желудка, периодическое поступление
в Двенадцатиперстную кишку поджелудочного сока, желчи, сло-
вом, все соки изливаются в течение двадцати двадцати пяти
Минут, потом перерыв на час-полтора, потом опять периодическая
Работа.
От вас вечно пахнет пищей,— говорит Иван Петрович,
ы там наедитесь, потом придете, сядете около собаки, а от вас
пищей несет... Это все психическая секреция желудочных желез,
147
и вы совершенно не приспособлены для того, чтобы вести такие
исследования.
Тогда тот, очень упорный человек, вводит такую систему:
идет домой, питается, принимает ванну, затем переодевается с
ног до головы в чистое белье, надевает свежевыстиранный ха-
лат, является в лабораторию и остается с собакой на двадцать
шесть — двадцать восемь часов. Но так как собаке утомительно
так долго стоять в станке, он устраивает такую подковообраз-
ную лежанку, которая у нас принята, собаку укладывает на тю-
фячок, садится около нее и неподвижно сидит и записывает, не
издает ни одного звука (были, кроме запаха, еще упреки: «Вы
говорите, вы, наверное, разговариваете с кем-нибудь»). Болдырев
устроил перегородку, запретил проходить через определенную
часть коридора. Таким образом, он набрал целую кучу наблю-
дений над периодической деятельностью различных отделов пи-
щеварительного канала.
В конце концов Иван Петрович пришел и сел сам около него.
До того было принято считать, что если наступило психическое
отделение, то это оттого, что где-нибудь заговорили, стукнули
посудой и т. д. Иван Петрович убедился в том, что периодическая
деятельность существует. Тогда наступило примирение. Болдырев
написал большую диссертацию о периодической работе пищева-
рительных желез, и этот факт стал общепризнанным. В даль-
нейшем он лег в основу целого ряда работ Эдельмана и Кац-
нельсона; я и Мария Борисовна продолжаем изучать эту про-
блему уже в течение многих лет. Теперь не подлежит никакому
сомнению факт периодической деятельности при пустом желудке,
но история этого открытия была довольно сложной.
В 1901 году, когда я был на втором курсе, Иван Петрович
излагал вопрос таким образом, что существует физиологическая
секреция и психическая секреция, что это нечто совсем особенное —
влияние психики на работу пищеварительных желез.
В это время уже был разработан прием выведения протоков
слюнных желез, и слюнная железа казалась ему наиболее удоб-
ным органом для изучения «психической секреции».
Занятия «психологией», как это тогда называлось, происходили
во второй половине дня, после четырех часов. В четыре часа из
психиатрической больницы в Удельной приезжал д-р Толочинов,
психиатр, и они вдвоем изучали условные рефлексы. Тогда еще
названия «условный рефлекс» не было, говорили «психическая
секреция», «изучение психологии». Это «изучение психологии» за-
ключалось в том, что приводили собаку в первую комнату от
вестибюля, там садился Толочинов со своей тетрадкой, приходил
Иван Петрович, затем привлекались Е. А. Ганике и служитель
Николай Харитонов, который работал с Иваном Петровичем еше
в Боткинской клинике и был к нему очень привязан.
Собаку ставили в станок. Потом Николай Харитонов разевал
ей пасть. Из двухсотграммовой аптечной бутылки Толочинов,,
должен был вливать собаке в р^т кислоту. Он вопьет собака мс'
148
тает головой, у ное течет слюна, а потом, через несколько минут,
начинали болтать этой бутылочкой около собаки — у нее опять
текла слюна.
Потом начались усложнения опыта. Евгений Александрович
прибавлял в эту кислоту тушь или генеция-виолет из коллекции
гистологических красок Соколова, и эту подкрашенную кислоту
вливали, потом подносили воду, подкрашенную той же краской,
и таким образом изучали эти условные, натуральные рефлексы.
Это происходило в 1902—1903 годах регулярно раза три в неделю,
в послеобеденные часы.
Результатом этого исследования явился доклад Ивана Петро-
вича и Толочинова в Гельсингфорсе на съезде северных физиоло-
гов. Собрались физиологи из Швеции, Дании, Финляндии и Нор-
вегии. Из Норвегии, кажется, был только один участник, а из
Швеции, Финляндии и Дании было несколько человек. Туда же
был приглашен и Иван Петрович. Первое сообщение об этих
натуральных условных рефлексах было сделано там. Потом
эта статья была напечатана в «Русском враче».
В 1903 году появился Бабкин. Бабкин кончил тогда Военно-
медицинскую академию, остался при Академии, но, как полага-
лось, должен был избрать себе специальность — и выбрал судеб-
ную медицину.
В это время произошло очень большое событие. В один из
дней мы явились свидетелями приезда целой кучи иностранцев —
Тигерштедта, профессора Стокгольмской королевской медицин-
ской академии, физиолога, оттуда же биохимика Иогансона и
фармаколога Сантесуна,— они приехали смотреть павловские
операции. Переполох был довольно большой. Несколько дней под-
ряд показывали гостям всевозможные операции — изолированный
желудочек и кишечные фистулы, и экковскую операцию делали,
так что мы сами имели возможность посмотреть все эти операции
подряд. Сопровождалось это большой спешкой, волнением. Но
вместе с тем оперировал Иван Петрович бесшумно.
Потом мы узнали, что, оказывается, приезжала комиссия из
Нобелевского комитета для проверки работы Ивана Петровича.
Он был представлен к Нобелевской премии, и в 1904 году эту
премию ему присудили.
* * *
Это было в том же 1904 годУ;1оик(<.,ю работу делал по пнше-
Бабкин сначала первую мал приглашению Ивана Петр
варению, а после этого события ,зиологию и диссертационную
вича он решил перейти совсем н Фп ных условных рефлек
Работу написал по изучению на УР Тогда и появились назв -
Были установлены законы У! . ’ «искусственный уело
ния «натуральный условный Ре(^ рефлексы только и заклю
рефлекс». Но искусственные Усл<^ и т. д.
лись в том, что подкрашивали, п Д
149
В это же время приступил к исследованиям Болдырев, уже
закончивший работу с пищеварением. Он начал вырабатывать
искусственные условные рефлексы на общее освещение, на звук
метронома, на все органы чувств — и выработал все эти рефлек-
сы, а в 1905 году уже вся лаборатория была переключена на изу-
чение условных рефлексов.
Еще в 1903 году, перед получением Нобелевской премии
Иван Петрович ездил в Мадрид. В Мадриде он и сделал первый
доклад «Экспериментальная психология и психопатология на жи-
вотных».
Я проработал три года, вернулся после каникулярного отдыха
в сентябре 1903 года, и Иван Петрович заставил меня написать
работу и представить ее к медали, а затем назначил доклад в
Обществе русских врачей. Это было одним из больших событий
в моей жизни. 23 сентября 1903 года состоялся мой доклад в
Обществе русских врачей «Сравнение работы пепсиновых желез
до и после перерезки блуждающих нервов». Присутствовало много
профессоров, врачей, студентов. Елизавета Иоакнмовна нарисо-
вала мне большие кривые для демонстрации, схему перерезан-
ного желудочка. Доклад прошел очень успешно, выражали удив-
ление, что я докладывал без записки. Это было мое первое вы-
ступление. Недели за две до того делал доклад Цитович, так что
обе наши работы были доложены в Обществе русских врачей,
затем опубликованы. Я помню, как многие выступали, задавали
вопросы. И. С. Цитович тогда был секретарем общества, Лев
Попов — председателем, Иван Петрович сидел в качестве замести-
теля председателя, давал пояснения, добавления к моему докладу,
так что в обществе это был такой торжественный и такой памят-
ный для меня день, который до сих пор у меня перед глазами.
Бабкин был оставлен при Академии. На следующий год, по
нашим предположениям, должен был остаться Цитович, но у него
на конкурсе вышло неблагополучно — он получил меньше голо-
сов, чем другие, и должен был уехать в Варшаву, в Уяздовский
военный госпиталь. Но он уговорил своего товарища Тихомирова
остаться при кафедре физиологии. Тот очень долго раздумывал,
какую выбрать кафедру, ходил по всем клиникам, но по совету
Цитовича остался при кафедре физиологии, первую работу делал
тоже по вопросам пищеварения.
Я тоже участвовал в конкурсе на оставление при Академии,
но «пролетел», не получил нужного количества голосов. Конкурс
происходил таким образом, что к написанию сочинения допуска-
лись те, кто окончил с отличием.
Иван Петрович очень картинно описывал порядок этих про-
цедур.
Я помню первую процедуру — очень неприятную: из трех тем
выпала как раз наименее интересная для меня («Покой и труд
в деле лечения различных заболеваний», две другие темы я даже
не помню). Я писал, мазал-мазал — и промазал: работа не полу-
чила одобрения.
150
Иван Петрович рассказывал, как это происходит обычно и как,
в частности, происходило в тот раз. Приходили к шести часам
вечера, зная, что придется сидеть до двух часов ночи, потому что
тридцать два сочинения надо было прочесть вслух и поставить плюс
или минус, а потом плюсы складывались с пятерками, а минусы —
с тройками, и таким образом отбирался человек. Он говорил, что
устраивалось чаепитие, приносили разные пирожные, конфеты’, по-
пивали коньячок и читали сочинения, причем читали поочередно.
Смотря по тому, в чьи руки попадет сочинение, уже можно было
заранее предсказать, получит ли человек нужное число голосов
или нет. Один читал, как пономарь. Сиротин обычно читал со
всякими шуточками и в издевательском тоне, так что обычно те
работы, которые представлял он, проваливались. А были и такие,
которые старались читать с пафосом, с выражением. Но это,
конечно, имело второстепенное значение. Основным требованием
было четко выразить основную мысль. Обычно во время голосо-
вания мы толпились в вестибюле в главном здании и маялись,
ожидая решения. Никуда нас не пускали, с нами были только
три швейцара, которые выражали нам сочувствие, заглядывали
в конференц-зал и рассказывали — сколько сочинений прочтено,
сколько еще осталось.
В конце концов в два часа — в половине третьего ночи объявля-
ли результаты.
Из моего выпуска, — вспоминал Леон Абгарович, — остались
Аствацатуров, Деревенко, Гирголав. Они пошли дальше и сде-
лались профессорами. Остальных постигла неудача.
Итак, я не прошел по конкурсу, но был оставлен, проработал
Два года с лишним во флоте и параллельно, со второго года на-
чиная, работал у И. П. Павлова...
Леон Абгарович задумался. Наступило молчание. Я решился
напомнить ему случай с его провалом на конкурсных экзаменах
в адъюнктуру, о котором он упомянул в одной из своих речей в
Военно-медицинской академии.
— Я сказал, что считаю этот момент счастливейшим днем в
моей жизни. И сказал это не случайно. Вы можете себе предста-
вить, как велико было мое горе, когда в результате работы кон-
курсной комиссии было выяснено, что я не попал в число сдав-
ших! Из тридцати трех человек посчастливилось только десяти,.
Я был потрясен, потому что беспокоился, что будет со мной
Дальше, смогу ли я продолжать научную работу.
Обстоятельства сложились так, что мне предложили поста-
вить во флот, в Кронштадтский госпиталь. Главным врачом
Кронштадтского госпиталя был доктор В. И. Исаев, ученик еч-
иикова, который мог мне помочь вести научную работу^ Я был на-
значен младшим врачом одного из флотских экипажей Но дело
не в том, что я попал под начало ученика Мечникова. Исаев сра
3У направил меня к своему помощнику, который мне сказал что
«флот интересуем хирургия, терапия и венерические болезни.
Физиологи нам не нужны». А между тем, когда меня назначали
151
на службу, главный медицинский инспектор флота тайный совет-
ник Кудрин сказал, что «физиолог во флоте пригодится. Будем
создавать из него физиолога для флота».
Я был назначен ординатором крестьянского терапевтического
отделения Кронштадтского госпиталя. Это крестьянское отделение
было единственной больницей, куда поступало гражданское на-
селение города: рабочие кронштадтских заводов, мещане, бого-
мольцы и богомолки, приезжавшие к Иоанну Кронштадтскому
на богомолье, матросы с гражданских кораблей. Вся эта беднота
получала единственную возможность медицинской помощи в кре-
стьянском отделении этого госпиталя.
Этот год работы в крестьянском отделении сформировал меня.
Я и сделался-то физиологом благодаря работе в Кронштадтском
морском госпитале, и эта работа помогла мне больше, чем ра-
бота во всех физиологических центрах, потому что мне пришлось
в этом отделении видеть то, что не каждому клиническому вра-
чу и не каждому врачу большой больницы удается видеть. В этом
отделении были сконцентрированы все формы инфекций. Я видел
сыпной тиф, возвратный тиф, брюшной тиф, цингу, оспу, крупоз-
ную пневмонию, тяжелый туберкулез, то есть то, что не увидит
ни один врач в чисто военном госпитале.
Если бы я сидел в физиологической лаборатории даже у тако-
го гениального учителя, как И. П. Павлов, то дальше разра-
ботки вопросов пищеварения, а потом физиологии условных
рефлексов ничего бы не получил.
А между тем работа в морском госпитале именно в крестьян-
ском отделении, где перед моими глазами прошел огромный боль-
ничный материал, открыла мне многое, сыграла большую роль в
моих дальнейших занятиях физиологией.
Я очень счастлив,— продолжал Л. А. Орбели,— что профес-
сор Карчикян напомнил мне еше одно имя, с которым была тесно
связана моя студенческая жизнь и с которым я сохранял дружес-
кие отношения на протяжении многих лет,— это М. И. Астваиа-
туров, который, занимая кафедру нервных болезней, все время про-
поведовал эволюционное направление в неврологии. С ним мы
много беседовали, обсуждали различные вопросы физиологии
нервной системы. М. И. Аствацатуров начал свою деятельность
в лаборатории Введенского. Это сплетение интересов невропато-
логии и физиологии сыграло большую роль в развитии тех основ-
ных тенденций, которыми и он и я руководствовались в своей
деятельности.
* * *
Прошел четвертый год после окончания Академии, и настало
время для заграничного конкурса, уже следующего, через год.
По положению Академии, в этом конкурсе могли участвовать не
только те десять человек, которые были оставлены, но и люди
со стороны.
152
Когда я не попал в первый конкурс,— продолжал рассказы-
вать Леон Абгарович, — Иван Петрович мне сказал:
Ну, если вы будете работать, я всегда могу вас представить
прямо на заграничную командировку,— только не теряйте связи
с лабораторией.
Но потом он как-то об этом забыл. В один прекрасный день
Владимир Васильевич Савич, мой большой друг, поговорил с Ген-
надием Александровичем Смирновым, а тот напомнил Ивану
Петровичу:
— А ты помнишь, что четыре года тому назад сказал Леону
Абгаровичу?
— Что я сказал?
— Сказал, что, когда будет следующий конкурс, ты можешь
его представить на заграничную командировку.
— На кой черт ему ехать за границу?
— Как на кой черт? Ты же ездил, ты же пользовался такой ко-
мандировкой и от этого пользу получил?
— Ну и что? Он ведь у меня работает, неужели этого мало?
А старик Смирнов возразил:
— Нет, Иван Петрович, раз обещал — выполняй!
Иван Петрович вбегает ко мне в комнату и тут же говорит:
— Леон Абгарович, помните, я вам обещал, что могу предста-
вить вас на заграничную командировку? Сейчас подходит срок.
Как вы к этому относитесь? Хотите, чтобы я вас представил,
или нет?
Я говорю, что я не могу так, сразу, ответить (это было во
время опыта).
— Тогда вот что, милостивый государь, я вам скажу. Конечно,
очень полезно поездить по разным лабораториям, познакомиться
с условиями работы, повидать известных ученых,— это все очень-
очень полезно, но я вам скажу, что того, что вы имеете у меня, вы
нигде не найдете. Так как же, сударь мой?
— Разрешите, Иван Петрович, хоть до завтрашнего дня по-
думать, взвесить все обстоятельства. Так я не могу сразу отве-
тить.
~~ Ну, вот и хорошо. До свидания.
До свидания.
На следующий день пришел я, принялся опять за свой опыт.
Опять приходит Иван Петрович.
~~ Ну-с, сударь, что ж вы решили?
Я решил воспользоваться вашим предложением и просить
вас представить.
— Ах, вот что. Да, конечно, отчего не поводить жену по кар-
тинным галереям?!..
Иван Петрович, моя жена не собирается ехать за границу.
Как не собирается ехать?
Она — учительница в женской гимназии и, во всяком случае
первый год, поехать не может, она не может бросить свою рабо-
да и я еду не для того, чтобы ходить по картинным галереям.
153
Вы же мне сами сказали, что очень полезно посмотреть, как рабо-
тают в других лабораториях, познакомиться с европейскими уче-
ными...
— Да, да, да. Ну конечно, если она не едет... Я не хотел
сказать... Ну хорошо. До свидания.
Потом я узнал уже от других профессоров, что он горячо
дрался за меня, отстаивал. Там была попытка со стороны кого-то
из профессоров сказать: «С какой стати, у нас есть свои канди-
даты, а мы будем брать людей со стороны», но он напомнил,
что не «со стороны», чго я закончил Академию, имею медаль.
Альбицкий и Данилевский меня поддержали, и, в конце концов,
я получил большее число голосов и оказался избранным на
заграничную командировку.
Иван Петрович меня поздравил и тут же говорит:
— Знаете что, сударь, я вас не для того приглашал в ассис-
тенты, чтобы вы через два года бросили лабораторию и уехали
за границу. Правда, с хорошими целями, но все-таки вы меня
поставили в трудное положение. Я вам помог получить команди-
ровку, но ставлю вам одно условие: вы не уедете, пока я не найду
вам замены!
— Что ж, хорошо.
И начал он искать мне преемника.
Свои услуги предложил Игорь Владимирович Завадский, ас-
систент одного провинциального медицинского факультета. Он
действительно два года заменял меня. А потом, после моего воз-
вращения, Бабкин занял это место, так что все обошлось благо-
получно.
Иван Петрович дал мне рекомендательные письма к Херингу
в Лейпциг и к Ленгли в Кембридж, предварительно очень вни-
мательно обсудив со мной, куда ехать. У Херинга я познакомился
еще с Гартеном и съездил на несколько месяцев в Гессен.
Первый месяц я потратил на то, что жил в Берлине и очень
основательно занимался немецким языком, брал уроки. После
этого, уже в конце марта, переехал в Лейпциг. В Лейпциге очень
хорошо было работать. Через 2 года приехала ко мне Елизавета
Иоакимовна, мы один месяц потратили на отдых, ездили в Ти-
роль, потом переехали в Англию, из Англии в Неаполь, так что
все время было использовано.
Я писал Ивану Петровичу, от него получал ответы с одобре-
нием того, что мною было написано и сделано. Затем я ему посы-
лал некоторые работы. Есть у меня письмо, где мой учитель
благодарит за присылку работ Херинга, — они потом пригодились
для дальнейших исследований по условным рефлексам.
В 1905 году началась систематическая работа по условным
рефлексам. Зеленому Павлов дал изучать рефлекс от слухового
аппарата, мне — от зрительного. Только я начал работу — надо
было на зрительные раздражения вырабатывать рефлексы, — как
вдруг появляется в лаборатории комиссия — принц Ольденбург-
ский привозит британского посла сэра Артура Никольсопа. Иван
154
Петрович объясняет на русском языке, а Ольденбургский перево-
дит на английский язык Никольсону, что, мол, если какой-нибудь
раздражитель будет совпадать с работой слюнной железы, воз-
никнет условный рефлекс. Тот говорит: «Значит, можно и на пи-
ковую даму получить слюноотделение?» Почему именно на пи-
ковую даму— не знаю. Принц захохотал, перевел это Ивану
Петровичу и говорит:
— А знаешь, может быть, действительно сделать так, чтобы
на пиковую даму?
— Хорошо.
С этого и началось. После их ухода Иван Петрович сказал:
— Давайте возьмите на цвета, в первую очередь цвета.
Это был самый неудачный выбор из всех раздражителей.
Я полтора года просидел над тем, чтобы выработать дифференци-
ровку на цвет у собак.
Был период, когда Боткинская лаборатория закрылась. Иван
Петрович был уже большим ученым-физиологом, а все кафедры
были заняты. Освободилась кафедра в университете, но туда
попал по конкурсу Введенский, а не Иван Петрович Потом он
конкурировал в Томске, на кафедре фармакологии, и в Военно-
медицинской академии, на кафедре фармакологии. Его выбрали
и тут, и там. Он и решил остаться в Петербурге. В это же время
был основан Институт экспериментальной медицины, и было ре-
шено открыть там физиологический отдел. Так что Иван Петрович
сразу получил кафедру фармакологии и лабораторию в Институ-
те экспериментальной медицины. С тех пор у него уже широко
могла пойти работа.
Я хочу остановиться на том периоде, когда Иван Петрович
особенно усиленно стал изучать роль отдельных анализаторов и
взаимоотношения между функцией и структурой, когда он присту-
пил к экстирпациям различных частей коры больших полушарий
с целью выяснить локализацию.
Надо сказать, что с самого начала, когда он только приступал
к изучению условных рефлексов, он был несколько скептически
настроен по отношению к В. Бехтереву. Помню, что еще в 1905 году
я обратился к Павлову с просьбой показать мне литературу, с
которой необходимо познакомиться. Он мне сказал, что подходя-
щей литературы он не знает, и назвал мне лишь «Физиологиче-
скую психологию», которая уже у меня была тогда.
С момента, когда Иван Петрович Павлов выступил в Обществе
русских врачей с первыми докладами, он принялся за системати-
ческое изучение условных рефлексов и видел в этом подведение
физиологической базы под психологию. С большим сочувствием
к этому делу выступил и И В. Тарханов. Он считал, что это
очень продуктивное, очень полезное дело, и высказал ряд пер-
спективных соображений
Помнится интересный момент, связанный с операцией над
большими полушариями. Иван Петрович сначала просто проверял
и отрицал те факты, которые были получены у Бехтерева, а затем
155
сам уже систематически направлял свои исследования. Были
сделаны хорошие работы тем же Тихомировым, потом Эльясоном,
Тороповым, Кудриным, которые в конце концов привели к тому,
что Иван Петрович создал свое представление о том, что про-
екционные зоны у собак переслаиваются, что точного разграни-
чения нет, что в каждой проекционной зоне нужно усматривать
ядерную часть, центральную часть и периферическую, более рас-
сеянную, в которой и происходит перемешивание волокон от раз-
личных органов чувств.
Тогда, в 1908—1909 годах (тут была сделана и моя работа с
удалением верхних половин полушарий у собаки), Павлов отрицал
точку зрения Флексига о том, что кроме проекционных зон нужно
усматривать еще особые ассоциационные зоны, которые устанав-
ливают связи между отдельными проекционными зонами и служат
для выполнения высшей психической функции. В то время каза-
лось, что обычный условный рефлекс и представляет собой наи-
высшую форму высшей нервной деятельности, и так как условные
рефлексы не выпадали иначе как при разрушении почти целого
полушария, создалась такая точка зрения.
Помню, как я делал доклад в Обществе русских врачей об удале-
нии верхних половин полушарий. В этой работе оказалось, что все
условные рефлексы сохранились, хотя в удаленную область входи-
ла кора, и слюноотделительный центр Белицкого, как его называл
Иван Петрович, и значительная часть зрительного анализатора и
двигательного анализатора. Но тем не менее условные рефлексы
очень хорошо вырабатывались и были налицо и условные рефлек-
сы и дифференцировки, за исключением кожных.
В Иване Петровиче замечательно было то, что он считал
факты особенно ценными и всегда подчеркивал, что во главе всег-
да должен стоять «господин факт» и что если факты противоре-
чат гипотезе, то нужно отбросить гипотезу и держаться фактов.
Эту точку зрения он всегда последовательно проводил, и когда
факты заставляли его несколько изменить свои формулировки, он
это свободно делал, в отличие от некоторых учеников, которые,
став на какую-нибудь одну позицию, никак не могли с нее сдви-
нуться, и очень часто при этом происходили курьезы. Когда при
беседах Иван Петрович высказывал определенные соображения,
некоторые ученики сейчас же записывали это и на следующей
неделе приходили и начинали докладывать, а Павлов говорил:
— Ну, что это, сударь? Чепуха это все!
— Как чепуха, вы же сами говорили?
— Ну, мне тогда казалось так. Но это же чепуха, ведь факты
этому противоречат!
И его оппоненты были в смешном положении.
Я думаю, что сейчас он многих заставил бы немножко поче-
сать затылок, если бы послушал некоторые высказывания, от
его имени исходящие.
Была у нас полоса, когда военные врачи из полков приезжали,
156
и в это время Иван Петрович высказывал свои очень ценные,
очень интересные мысли относительно пищевого центра. Он ана-
логизировал пищевой центр с дыхательным центром и считал,
что нужно признать комплексным центром большую структуру,
функциональную и анатомическую, которая участвует в пище-
вом процессе, и назвал эту структуру пищевым центром. Это было
интересное и до сих пор имеющее огромное значение исследова-
ние Ивана Петровича.
Очень интересны были опыты по удалению больших отделов
передней половины и задней половины мозга. При удалении зад-
ней половины выпадали некоторые рефлексы, но все-таки вся
основная высшая нервная деятельность протекала более или менее
нормально, а при удалении передних половин были значительно
более глубокие расстройства, вся моторная сфера была нарушена.
Тогда Иван Петрович дал очень интересную формулировку,—
это объясняется тем, что удалена кинестетическая зона, следова-
тельно, при суждении о поведении нужно считать, что в моторном
отношении собака — дура, а по слюнной железе — она вполне
разумное существо, потому что слюноотделительные рефлексы
протекали довольно благополучно, движения же у собаки были
настолько расстроены, что ее нужно было подвешивать к станку
и никаких сложных двигательных актов осуществлять она не могла.
Но даже при удалении значительно меньших поверхностей
сложные синтетические рефлексы оказывались сильно нарушен-
ными.
К этому же времени, к 1909—1910 годам, опять-таки к тому
периоду, когда я был в заграничной командировке, относится вы-
ступление Ивана Петровича в Москве. Это было большое научное
событие у нас в стране. Иван Петрович выступил с докладом об
условных рефлексах на заседании Общества испытателей при-
роды, затем его пригласило так называемое Леденцовское обще-
ство'— общество, которое организовали Высшие женские курсы
и частный медицинский институт. В Леденцовском обществе
Иван Петрович закончил свой доклад заявлением, что дальнейшее
изучение условных рефлексов встречает страшные затруднения
в силу того, что нужно создать специальную обстановку, рабо-
тать в открытых, незаглушеиных комнатах нельзя, что все побоч-
ные раздражители нарушают ход эксперимента и что нужно
создать специальную лабораторию.
Его сокровенной мечтой было создание звуконепроницаемых
камер, в которых животные были бы совершенно изолированы
и от окружающей среды, и от экспериментатора, и можно было
бы наносить чистые раздражители в форме физически чистых
звуков, световых раздражений уже спектрально чистых. Средства
на это были ассигнованы. Тогда Иван Петрович написал мне
письмо (я получил его, уже будучи в Кембридже), что с успехом
прошел его доклад в Москве и что одно научное общество от-
кликнулось и ассигновало средства на постройку специальных
звуконепроницаемых камер.
157
На пожертвования этого Леденцовского общества и была
начата постройка «башни молчания», которая находится в Инсти-
туте экспериментальной медицины и сейчас составляет основу
этого отдела. В 1911 году началась проектировка этого здания.
Сюда приезжал академик Лазарев, который помогал Е. А. Гани-
ке в том, чтобы спроектировать надлежащим образом устройство
этих камер и достигнуть звуконепроницаемости, устроить гене-
раторы чистых звуков. Все это было сделано Е. А. Ганике при
консультации Петра Петровича Лазарева, и в 1912 или 1913 году
была уже начата постройка этой башни. Но из-за мировой войны
пришлось ее прервать, потому что средства иссякли, рабочей
силы не было, сотрудников тоже в это время не было, так дело
и застыло года на три или четыре.
Потом уже, во время одного из юбилеев Ивана Петровича,—
кажется, когда ему исполнилось 65 лет,— нашим правительством
были ассигнованы средства на достройку этих камер, и они были
приведены в то состояние, в каком находятся сейчас.
Теперь о знаменитых «средах». Они начались уже значительно
позже, в советский период. У Павлова был отдел в Институте
экспериментальной медицины, сначала вся работа там концен-
трировалась.
Очень интересные заседания происходили в Философском об-
ществе, где шло обсуждение вопроса — можно ли объективно
изучать психические явления, правильный ли этот путь или не-
правильный? В общем, Философское общество с большим инте-
ресом отнеслось к исследованиям Ивана Петровича. Выступал
там Александр Иванович Введенский, сильно поддерживал учение
об условных рефлексах, несмотря на то что сам был сторонником
идеалистической философии, но, как психолог, был широко обра-
зован, стоял на правильных позициях. Между прочим, в это время
вышла его книга «Психология без всякой метафизики», с ко-
торой познакомился Иван Петрович и говорил, что он всегда
отрицательно относился к психологической науке, считал, что пси-
хология стоит не на научных основах, что ее нельзя рассматри-
вать как науку, но эта книга показывает, что это есть настоящий
научный труд. Автор определенно стоял на идеалистических по-
зициях, но конкретный материал был дан хорошо, и Иван Петро-
вич это высоко ценил.
В эти годы начались и усиленные посещения Павлова ино-
странными учеными. В 1907 году к Ивану Петровичу из Глазго
приезжал физиолог Кеткарт, провел здесь около полугода. В 1913
году приезжал Шеррингтон. Один голландец приезжал, тоже не-
сколько месяцев провел в лаборатории Ивана Петровича. Ради
них Павлов иногда возвращался к разработке отдельных частных
вопросов физиологии пищеварения, хотя в основном вся лабора-
тория занималась проблемами высшей нервной деятель-
ности.
Я упоминал, что в 1903 году Иван Петрович ездил в Мадрид
на международный конгресс физиологов и там сделал первый
158
доклад «Экспериментальная психология и психопатология на жи-
вотных». Это один из самых замечательных докладов Ивана Пет-
ровича, в котором (еще в 1903 году) была намечена вся дальней-
шая перспектива работы. Потом последовательно он выступал
в Лондоне, затем в Эдинбурге, в Берлине на международных
конгрессах.
Интересны были его впечатления от поездки в Мадрид: он вер-
нулся с большим подъемом, потому что доклад был хорошо встре-
чен, но был очень недоволен самой Испанией, множеством нищих,
особенно он был возмущен боем быков.
По словам Ивана Петровича, это зрелище произвело такое
неприятное, тяжелое впечатление на представителей северных
народов, что физиологи целого ряда стран, в частности трех скан-
динавских, сам Иван Петрович и кто-то еще из наших, кажется
А. И. Введенский, заявили протест оргкомитету против того, что
он позволяет себе развлекать их таким безнравственным заня-
тием, как бой быков.
Это был единственный случай, известный мне, когда междуна-
родный конгресс вызвал неудовольствие Ивана Петровича. В ос-
тальных случаях он всегда отзывался о международных совеща-
ниях физиологов с большой похвалой.
Очень интересно, как Ивана Петровича встречали на между-
народных конгрессах. В этом отношении особенно примечатель-
ным был Бостонский съезд. Я помню, когда открывался съезд,
в большом зале сидела масса членов конгресса, на эстраде на-
ходился президиум, все уже были в сборе. Последним вошел
Иван Петрович. Все участники конгресса встали, его встретили
бурными аплодисментами. Так же отнеслись к его докладу.
Было подряд два конгресса — международный конгресс физио-
логов в Бостоне и тотчас по его окончании международный кон-
гресс психологов в Ньюхэвене. Иван Петрович участвовал в обоих
этих съездах, принимали участие и мы с Фольбортом.
На конгрессе физиологов тогда было внесено предложение
прослушать доклад Ивана Петровича на русском языке. Обычно
он читал доклад, переведенный на тот или иной язык, большей
частью на немецкий, но произносил немецкие слова с русским
акцентом. А тут американцы — главным образом, я думаю, Кэн-
ион был в этом деле замешан — внесли предложение заслушать
доклад Ивана Петровича на его родном яыке (хотя русский я )ык
не считался тогда международным), чтобы видеть его жестикуля-
цию, мимику и т. д.
Дело было организовано таким образом, что текст доклада
был переведен и тщательно проверен Иваном Петровичем с помо-
щью Фольборта и Владимира Ивановича Павлова, сопровождав-
шего его. Иван Петрович должен был читать по-русски, а Анреп,
отрезок за отрезком, переводить на английский язык.
Было огромное стечение публики. Весь конгресс, конечно, со-
брался слушать Ивана Петровича. Он начал очень оживленно,
что всегда ему было свойственно, с большой горячностью произно-
159
сил свой доклад и вместе с тем внимательно слушал перевод.
И вдруг в одном месте он восклицает:
— Вы что это?..
Дело в том, что Анреп вкатил одну фразу о себе самом. Уже
после того, как весь доклад был проверен, все было в полном
порядке, Анреп самовольно вставил кое-что о своих собственных
исследованиях, что не входило в доклад Ивана Петровича. Иван
Петрович тотчас это заметил, и Анреп прекратил отсебятину и
продолжал дальше.
Закончился конгресс тем, что Павлова провозгласили «ста-
рейшиной физиологов мира».
* * *
В то время, когда Павлов жил на углу Введенской и Пушкар-
ской, против Введенской церкви, где теперь поликлиника, его
часто посещали иностранные ученые. Один раз был приглашен
Кеткарт, который у него несколько месяцев работал, потом при-
езжал Бикель из Берлина с визитом на несколько дней. В этих
случаях он устраивал обед и приглашал некоторых сотрудников,
в частности и я получал приглашения.
Я был в то время определенным образом воспитан и знал,
что если пригласили к обеду, то в ближайшее воскресенье нужно
сделать визит. Я был морским врачом, приехал из Тифлиса, где
эти церемонии очень строго соблюдались.
В ближайшее воскресенье я нарядился в форму (в то время
это был длинный черный сюртук с эполетами, с саблей) и
отправился с визитом. Позвонил — мне открыли. Вышла Серафима
Васильевна, поздоровалась со мной, села, потом побежала в
другую комнату и сказала Ивану Петровичу, что я пришел. Я слы-
шу из соседней комнаты:
— А что ему нужно?
Вскоре она опять вышла, я посидел две-три минуты, обменялся
какими-то фразами и ушел.
Приехал я в Институт экспериментальной медицины, рассказы-
ваю все Е. А. Ганике. Тот покатился с хохота. Вот, говорит, тоже
нашли — к Ивану Петровичу с визитом идти!..
Оказалось, что в это время Павлов сажал какую-то рассаду,
готовился к поездке на дачу, да и вообще никаких визитов, ни-
каких формальностей не признавал.
Часто у него бывали те, кто обладал какими-нибудь музы-
кальными способностями. Бывал Красногорский — он на рояле
играл, Е. А. Ганике он приглашал иногда с виолончелью, на кото-
рой тот играл великолепно, приглашал Сперанского. Иногда
устраивались квартеты. Купалов играл на скрипке. Красногор-
ский и композитором себя считал,— прошел какой-то класс компо-
зиции. Но Евгений Александрович, послушав произведение Крас-
ногорского, как-то подпрыгнул и сказал: «Так ведь это же от того-
то взято!» (Он был музыкально хорошо образован).
160
Евгений Александрович замечательно играл на фисгармонии
и на виолончели. Вместе с тем он не любил лишнего общества.
В Институте экспериментальной медицины рядом с его рабочей
комнатой была клетушка, где хранились такие ценные вещи, как
спирт и прочее. Там он поставил фисгармонию. Он сам себе делал
ленты, пробивал дырочки и, приспособляя их к фисгармонии, за-
пускал ее, а сам брался за виолончель и под аккомпанемент фис-
гармонии играл, причем это происходило в ночные часы. Он при-
ходил в лабораторию в час или в два, сидел долго и, когда все рас-
ходились, играл. Изредка нам, счастливчикам, удавалось попасть
к нему на концерт. Я с большим удовольствием слушал его.
Потом, несколько позже, как-то пригласил он Елизавету Иоа-
кимовну и меня и устроил нам концерт из произведений Листа.
Как я уже говорил, у Ивана Петровича был такой порядок:
в любой день вечером, в девять часов, с предупреждением и без
предупреждения, можно было ходить к нему.
Секунда в секунду должен был быть подан самовар. Он зава-
ривал чай (почему-то был такой порядок, что вечерний чай он
заваривал сам), затем напевал: «тра-та-та», любимый мотив его
был из «Кармен», хор мальчиков, садился и начинал расклады-
вать пасьянс. Тогда Серафима Васильевна уже наливала и пода-
вала ему чашку чая, и вот в это время можно было к нему при-
ходить, все деловые или полуделовые разговоры нужно было
вести в это время, с девяти до одиннадцати. Я засиживался у него
иногда до часу. При этих посещениях велись всякие разговоры —
и о политике, и об общественной жизни, и о религии, и о наци-
ональном вопросе. Очень много было интересных бесед. Я никогда
не злоупотреблял этим, но если заходил, то сидел сколько
можно.
...Это было связано с юбилеем В. В. Савича, которого мы все
любили. Не помню, сколько лет ему Тогда исполнилось, — веро-
ятно, шестьдесят. Мария Капитоновна Петрова устроила у себя
на квартире, в большом доме, куда когда-то эмир бухарский при-
езжал, встречу всех учеников Ивана Петровича. Вечер очень ми-
ло, уютно протекал, был Иван Петрович, а утром в этот день мы
чествовали Владимира Васильевича в лаборатории. Вот тогда я
впервые применил выражение «староста», назвав Владимира Ва-
сильевича «старостой павловской школы». Он действительно был
таким «старшим» у нас, все его одинаково ценили и уважали.
Об этом кто-то рассказал Ивану Петровичу, и на ужине у Марии
Капитоновны Иван Петрович произнес такую фразу:
— Я не люблю повторять чужие слова и никогда чужих слов
не повторял, но я сегодня слышал, что Леон Абгарович назвал
Владимира Васильевича «старостой павловской школы». В виде
исключения я повторяю эту фразу и пью за здоровье Владимира
Васильевича как за старосту моей школы!
На этом вечере, по предложению Марии Капитоновны, каж-
дый из нас карандашом расписался на скатерти, оставил свой
автограф, а потом она дала вышить гладью эти фамилии. Эта
® А Арзуманян 1*"»1
скатерть осталась после Марии Капитоновны со всеми вышиты-
ми гладью подписями учеников Ивана Петровича.
По воскресеньям у Ивана Петровича устраивалась игра в ду-
рачки. Всегда собиралась определенная группа своих—Иван Пет-
рович, Серафима Васильевна, Вяжлинский, фармаколог Камен-
ский. Протекали эти встречи очень бурно. Иван Петрович горя-
чился, а Серафима Васильевна (она была очень веселая, живая
женщина) всегда сговаривалась, чтобы «посадить» Ивана Петро-
вича. Он не поддавался, но если его оставляли в дураках, прихо-
дил в страшную ярость.
Павлов был большой любитель городков, считал, что из всех
видов спорта и физических упражнений самое лучшее — это играв
городки. Я раз как-то присутствовал при игре, но больше мне
не хотелось, потому что все это происходило со страшным азартом,
главным образом с препирательствами между ним и сыновьями.
А Серафима Васильевна рассказывала как-то, что на даче, когда
они жили в Силомягах и устраивали игры, кухарка прибегала и
говорила: «Бегите скорей, а то они перессорятся!» — такие проис-
ходили бурные споры из-за нарушения правил.
В Колтушах у нас хранились городки, которыми он играл.
Когда он состарился, для него сделали городки несколько умень-
шенного размера. И площадка там была специально для городков.
Иван Петрович каждую среду участвовал в работе гимнасти-
ческого общества. Собирались врачи-гимнасты сначала в одном
из помещений адмиралтейства, потом около Инженерного замка,—
там есть такие маленькие домики.
Я однажды пошел на эти гимнастические занятия, потому что
Иван Петрович сказал как-то:
— Ну что вы, сударь, нельзя же без гимнастики.
А Перельцвейг, оказывается, эти занятия долго посещал. Там
было очень много врачей, в том числе этот Перельцвейг, Явейн (был
такой терапевт, он немецкое училище кончил, поэтому хорошо
владел всеми гимнастическими приемами). Иван Петрович, что
называется, задавал тон. Из молодежи был Виталий Григорьевич
Хлопин, тогда студент четвертого курса университета. Когда на-
чинались вольные движения, нужно было по команде махать
руками или ходить. Иван Петрович снимал пиджак, приносил
какие-то холщовые туфли. Он давал разные смешные названия
неудачникам. А Перельцвейг никак не мог попасть в тон. Если
шли и раздавалась команда «Стой!», он непременно должен был
сделать еще лишний шаг. Если махали руками вперед и назад,
а потом была команда переменить движение, он делал еще лиш-
нее движение—всегда отставал, а при беге или внезапном пово-
роте обязательно сталкивался с кем-нибудь. Хохотали при этом
все... й
А Иван Петрович очень серьезно к этому относился. С одно
стороны, он всякие шуточные названия любил, но вместе с тем
сердился, если кто-нибудь на пять минут раньше уйдет или на
пять минут опоздает.
162
Он очень любил ездить на велосипеде, пока не сломал ногу,
при этом вся семья имела велосипеды — у него, у Серафимы Ва-
сильевны, у трех сыновей и у дочери. Должны были придержи-
ваться строгих правил — он непременно впереди (они вереницей
ездили кататься), потом дочь, сыновья, и замыкала шествие Се-
рафима Васильевна. Он ехал впереди для того, чтобы не допус-
тить чрезмерно быстрого темпа движения, а Серафима Василь-
евна сзади должна была наблюдать, чтобы кто-нибудь не сошел с
пути. Таким образом они делали иногда большие прогулки.
Велосипед его тоже хранился в Колтушах, велосипед без сво-
бодной передачи, потому что он говорил:
— Позвольте, как же так можно,— тогда будешь ехать по
инерции, не работая! Для чего же ездить на велосипеде, если не
работать?!
Он все время работал ногами, чтобы упражняться. На этой
почве у него тоже бывали с сыновьями споры,— они хотели сво-
бодную передачу, а он считал, что ее не должно быть.
Между прочим, когда в Гельсингфорсе был съезд северных
физиологов, туда тоже были доставлены велосипеды, и по
Финляндии совершали прогулки: он, Тигарштедт и еще несколь-
ко человек.
Лето Павлов проводил в Силомягах, около Нарвы, чуть ли
не на протяжении двадцати — двадцати пяти лет в одном и том
же доме, и не хотел менять, говорил, что нет лучшего места, луч-
шего курорта, что и море и пляж там самые замечательные. Он
еще в мае начинал заготавливать необходимую рассаду цветов
и в эти дни иногда даже не заходил в лабораторию. Иван Шу-
валов приносил ему черную землю с усадьбы Института экспери-
ментальной медицины. Затем 28 или 29 мая он уезжал на один
день в Силомяги, сажал эти цветы, а с 1 июня уже абсолютно
прекращал на три месяца посещение лаборатории. Летом, как
он сам рассказывал, он любил читать беллетристику или истори-
ческие сочинения, иногда делился, рассказывал, какое впечатле-
ние на него произвела та или иная книга.
Коснусь характерных черт Ивана Петровича. Это такой
вопрос, который всегда всех интересует, — отношение его к ре-
лигии.
Примерно в 1911 или 1912 году, когда его избрали председате-
лем Общества русских врачей, произошел знаменательный ин-
цидент. Должно было быть объединенное заседание Общества
русских врачей и Хирургического общества. Такие объединенные
собрания устраивались два раза в год — один раз в день кончины
Боткина и другой раз в день рождения Пирогова: заседание, по-
священное Боткину, и заседание, посвященное Пирогову.
Боткинские заседания обычно начинались с панихиды. В зале
Пироговского музея устраивалась сначала панихида, а затем
начиналось научное заседание, обычно бывал какой-нибудь один
Доклад, который был посвящен памяти Боткина.
6*
163
В первый же год, как председателем оказался Иван Петрович,
пришел секретарь общества (сейчас не помню, кто в то время был)
договариваться с Иваном Петровичем относительно докладчика на
этом боткинском заседании. Вдруг Иван Петрович в присутствии
всех работников лаборатории говорит:
— Что это у нас тут завелась манера ни с того ни с сего устра-
ивать панихиду? Какое имеет отношение научное общество к па-
нихиде?! Мы, ученые, собираемся почтить память ученого, а тут
вдруг почему-то панихида... Я думаю, надо изменить этот порядок.
Все молчат Потом он говорит:
— Так что вот мы и распорядились — никакой панихиды уст-
раивать я не буду. С какой стати на заседании общества панихи-
ду устраивать?
Одним словом, отменили.
На такое боткинское заседание всегда приезжала вдова Бот-
кина, приходили сыновья (оба они были профессорами и терапев-
тами) — Сергей Сергеевич и Евгений Сергеевич, их жены, затем,
кажется, приходила дочь С. П. Боткина с мужем,— словом, вся
семья. И в этот раз тоже все собрались, причем все в черном.
Заседания происходили очень торжественно, военные были в
мундирах, гражданские— во фраках.
Панихиды нет. Председатель объявляет:
— Сегодня заседание, посвященное памяти С. П. Боткина,
прошу почтить память вставанием.
На следующий день приходит Иван Петрович в лабораторию.
Только снял пальто, повесил, входит в комнату внизу, ударяя
рукой по лбу:
— Какого я дурака свалял вчера! Как не подумал! Мне не
хотелось нюхать ладан, а я не подумал о том, что почувствуют
члены семьи. Ведь они же пришли не доклады наши слушать,
они привыкли к тому, что мы посвящаем заседания памяти
Боткина, служим панихиду, они же религиозные, верующие лю-
ди! Я не верующий, но я все-таки должен считаться с верующими.
Никогда себе этого не прощу! Я это понял, как только увидел
выражение лиц у вдовы и у остальных членов семьи...
Я не могу точно вспомнить, — продолжал Леон Абгарович,—
когда именно, но знаю только, что из года в год к Ивану Петро-
вичу приезжал старик, очень почтенный, с большой седой боро-
дой, его товарищ по выпуску Военно-медицинской академии, врач,
который работал в Воронеже. Приезжая в отпуск, он обязательно
заходил к Ивану Петровичу. Они поднимались наверх, в каби-
нет, сидели там с полчаса, беседовали. Иван Петрович поил его
чаем, потом они мирно расходились. Он нам говорил, что «это
очень милый человек, врач из Воронежа, постоянно меня наве-
щает, я всегда очень рад с ним побеседовать».
В один прекрасный день приехал этот врач, поднялись они.
как всегда, наверх, сначала тихий говор раздавался, потом
164
голоса все повышались, наконец слышим, что Иван Петрович
что-то громко говорит, почти кричит. Мы обеспокоены, ждем.
Наконец быстро скатываются с лестницы оба.
— До свидания.
— До свидания.
Старик одевается и уходит, а Иван Петрович входит в общую
комнату со словами:
— Черт его знает, всегда приходил ко мне, так приятно было
вспомнить студенческие годы, мы беседовали, а тут пришел и
говорит: «Как ты относишься к загробной жизни?» Я говорю:
«Как отношусь? Какая же загробная жизнь?» — «А все-таки,
как ты думаешь — загробная жизнь существует или не существу-
ет?» Я сначала ему отвечал, потом мне надоело. «Как тебе
не стыдно, ты врач—и говоришь такие глупости!» Он говорит:
«А меня интересует этот вопрос». — «Ну, если тебя такие глупости
интересуют, иди куда-нибудь в другое место и не мешай мне за-
ниматься наукой». На этом мы и расстались.
На следующий день Иван Петрович приходит белее полотна,
мрачный и хватается за голову:
— Какого я вчера дурака свалял, что я наделал! Ведь доктор
тот, вчерашний, ушел из лаборатории и ночью покончил с собой.
Большую дозу морфия впрыснул себе и умер... А я-то не сообра-
зил того, что у него недели три или четыре тому назад скончалась
жена и человек искал себе утешений, надеялся, что если сущест-
вует загробная жизнь, то он все-таки встретится с душой умер-
шей жены, с которой он прожил около пятидесяти лет. А я этого
ничего не понял и так оборвал его... Он, очевидно, рассчитывал
на поддержку, на утешение—и такой трагический конец! Все-
таки нужно думать немножко и о других-людях...
Затем как-то накануне пасхи Иван Петрович мне говорит:
— Знаете что, завтра пасха, там начнут везде собираться, с
визитами ходить и т. д. В лаборатории будет пусто, отчего бы
вам завтра не поработать?
Я отвечаю:
— Отчего же не поработать.
— Тогда приходите завтра в лабораторию, поставьте опыт.
— С удовольствием.
На следующий день я прихожу. В лаборатории — один Иван
Петрович и служитель, Иван Шувалов, как полагается. Служитель
поставил ему чайник, дал отчет о состоянии собак и ушел. Иван
Петрович начал со мной беседовать, опыт мне испортил, конечно,
потому что разговаривал. Других никого не было. Тут, между
прочим, он и высказал такую мысль:
— Не хочется идти домой, всякие визитеры — неинтересно
А только, знаете, я ужасно люблю служб)7 пасхальную. Все таки
хожу иногда к заутрене. Во-первых, замечательное пение, во-
вторых, это впечатления детства. Живо вспоминаю, как мать сна-
ряжала меня и братьев в церковь. Давала свечку с собой. Говори
ла, что там, во время заутрени, свечку нужно зажечь, а потом
165
нести ее домой. Мы шли и боялись, как бы не потухла свечка.
И эти воспоминания так радуют, приносят такое спокойствие, что
я с большой охотой под пасху и под рождество бываю в церкви.
Таково было отношение И. П. Павлова к религии. С одной
стороны, любовь к церковному пению, к этой красивой обряд-
ности, заложенная с детства, а с другой стороны — резко атеис-
тические взгляды ученого.
Несмотря на это, ходили всякие слушки. Я помню, один из
них потом даже попал на сцену. Кто-то пустил слух, будто
Иван Петрович очень религиозный человек, будто он даже старос-
той был в Знаменской церкви, около Московского вокзала, и что
он, проходя мимо какой-нибудь церкви, останавливается, крестит-
ся и кладет поклоны. И будто бы, когда он крестился у какой-то
церкви, проходивший мимо красноармеец сказал:
— Ишь ты, темнота!
Если помните, это действительно вставили в какую-то пьесу, а
артист Скоробогатов как-то прочел у нас этот отрывок. Мы тогда
объяснили, что это неверно, и обратились к театру с просьбой
выбросить эту порочащую Павлова чепуху из пьесы.
Мы, его ученики, работавшие с ним, хорошо знали материа-
листические взгляды Ивана Петровича. Помню, начиная свою
работу по условным рефлексам, он сам говорил, что это, конечно,
настоящий материализм, а материалистический подход требует,
чтобы была уравновешенная система, в которой малейшее измене-
ние в каком-нибудь пункте сейчас же влечет за собой уравновеши-
вающее явление. Он утверждал, что все в природе представляет
уравновешенную систему, малейшее нарушение которой должно
вызвать ответную реакцию, и с этой точки зрения ему казалось,
что условные рефлексы вполне соответствуют материалистиче-
скому учению. На эту тему среди нас часто возникали интересные
беседы. Я помню, что Г. П. Зеленый и я сам занялись изучением
философии. Мне было неясно, почему Челпанов и некоторые ДРУ’
гие резко обрушиваются на материализм, пока я не понял, что
они говорят о вульгарном материализме.
Иван Петрович тоже принимал участие в этих философских
беседах.
Прошло много лет после этого, и уже примерно в 1919 году,
когда я еще был ассистентом в Институте экспериментальной
медицины, как-то, не знаю уж по какому поводу, он зашел ко
мне в комнату.
— Так вот, Леон Абгарович, я не могу молча думать. Я не-
пременно должен думать вслух, и мне нужен собеседник, нужен
кто-нибудь, кому я мог бы изложить свои мысли.
И действительно, часто, когда к нему заходили, он говорил:
— Мне некогда, я этим не могу заниматься, я вас направляю к
такому-то. А вы послушайте, о чем мы говорим.
И начинал рассказывать о том, что его больше всего в этот мо-
мент интересовало.
166
— Вот пока я работал над вопросом пищеварения,— говорил
Иван Петрович, — мне помогала Сарра Васильевна (он обычно
называл так Серафиму Васильевну), я с ней обсуждал дома
все вопросы, она записывала мои мысли, а на следующий день
я мог с другими разговаривать и к этому привык. Но с тех пор
как я перешел на условные рефлексы, мне становится все труднее
и труднее, потому что каждый раз, как стану говорить, Сарра Ва-
сильевна начинает волноваться: она же верующий человек, тотчас
начинает плакать и твердить: «Что ты делаешь?! Ведь это же ве-
дет к материализму, это же настоящий материализм!» Как я ее
ни убеждаю, что это чистая наука, она все свое твердит! Поло-
жение такое, что я уже чувствую себя скованным и не могу так
свободно думать, как мне нужно. Отсюда и мое сближение с
Марией Капитоновной. Мария Капитоновна умеет сразу же ожи-
вить разговор, поддержать его, и это мне дает возможность ду-
мать, как я привык, — думать вслух.
В молодые годы Иван Петрович Павлов очень увлекался Пи-
саревым, в семинарские годы с увлечением читал книжку Льюи-
са «Физиология обыденной жизни». Это был популярный учебник
физиологии, которым Иван Петрович увлекся. Он и натолкнул
его на мысль не оставаться по окончании семинарии на богослов-
ском факультете, а поехать в Петербург и поступить в универ-
ситет.
В студенческие годы Павлов сильно увлекся физиологией.
В то время в университете физиологию преподавали два профессора
Овсянников — гистологию и Цион — физиологию. Кафедрой за-
ведовал Овсянников, а Цион был вторым профессором. Оба они
одновременно и читали курс, и руководили научной работой сту-
дентов.
Павлов характеризовал Циона в тот период, когда тот был про-
фессором университета, как совершенно исключительного виви-
сектора, прежде всего, а во-вторых, как замечательного лектора,
в-третьих же, как человека, который умел держать всех сотрудни-
ков в руках — не какими-нибудь там суровыми мерами, а просто
своим собственным отношением к делу.
Иван Петрович несколько раз рассказывал о двух фактах из
жизни университета того времени. Вопрос касался вивисекции.
Цион сердился, когда люди на вивисекционном опыте забрызги-
вались кровью, вымазывали руки, работали недостаточно акку-
ратно и опрятно. Цион говорил, что нужно уметь орудовать
только инструментом, не пачкать руки и что вообще все должно
быть красиво, чисто, аккуратно. Однажды он сказал:
— Я держу пари, что в канун Нового года я поставлю опыт
с сердечными нервами
Как известно, этот опыт требует перевязки целого ряда ар-
терий и вскрытия грудной клетки. Следовательно, нужно пере-
кусить шесть-семь ребер, отвернуть переднюю грудную стенку и
отпрепарировать сердечные нервы,— это одна из самых кровавых.
167
самых тяжелых операций, какую вообще приходится делать ви-
висектору.
И действительно, Цион приехал около одиннадцати часов.
В лаборатории собрались его ученики. А он во фраке, в белой
манишке, в белых перчатках взял скальпель, пинцет, поставил
кого-то ассистировать, проделал весь этот опыт, подраздражал
сердечные нервы, а к двенадцати часам надел пальто и отпра-
вился куда-то встречать Новый год... Во-первых проделал он это
очень быстро и, во-вторых, так аккуратно, что перчатки у него
остались белоснежными.
Иван Петрович любил приводить этот факт как образец блес-
тящей техники и аккуратности.
Другой случай — несколько иного порядка. Говорят, обыкно-
венно, когда Цион вел опыт, вокруг толпились студенты, и иног-
да раздавались жалобы, что с собак прыгают блохи. Один из
сотрудников как-то сказал:
— Фу ты черт, блохи одолели!
Тогда Цион вдруг поворачивается к нему:
— Как вам не стыдно, вы биолог и говорите такие пустяки!
Разве вы не знаете, что блоха собачья и блоха человечья—это
разные виды? Какая же собачья блоха будет по вас прыгать?
Это вам должно быть стыдно, что сами заносите сюда блох!
С этого момента никогда и никто не решался пожаловаться,
что его кусает блоха.
Все свои основные студенческие работы Иван Петрович про-
вел под руководством Циона в университетской лаборатории.
Павлов навсегда сохранил к своему учителю теплое чувство,
хотя сам находился под сильным влиянием идей Сеченова.
У Сеченова же он фактически никогда не работал и непосредствен-
ного контакта с ним не имел.
После ухода Циона кафедра была поручена Тарханову, кото-
рый и был потом утвержден профессором. Тарханов, ученик Сече-
нова, был оставлен при Академии в адъюнктуре, где работал }
Сеченова, а после этого находился в заграничной командировке
два года у Гольца и, кажется, у Клода Бернара.
В связи с уходом Циона Иван Петрович снова проявил свою
горячность и решительность поведения. В первый раз, когда Циона
вынудили уйти из Академии, Павлов ушел с кафедры и перешел
к Устимовичу. Потом он рассказывал, что при университете, как
и сейчас, было Общество испытателей природы, в котором было
отделение физиологии. Председателем там был Овсянников. Этот
Овсянников как-то решил сделать доклад. Иван Петрович это
описывал в юмористических тонах. По его словам, Овсянников
бывал в лаборатории Людвига и видел, как Людвиг вел работу
по лимфообразованию. Для этого у него была устроена машинка,
которая вертелась, ноги собаки были привязаны через какие-то
блоки к шнурам, служитель вертел колесо, так же как для искус
ственного дыхания, и ноги собаки проделывали альтернирующие
168
пассивные движения, таким образом выдавливалась лимфа, лимфу
собирали и подвергали исследованию.
Овсянников видел этот опыт, связанный с лимфообразовани-
ем и основанный на пассивных движениях.
Вернувшись в Петербург, он построил такую же машину и
так же заставил собаку делать пассивные движения, и в обществе
сделал доклад о влиянии мышечной работы на обмен веществ.
Этот доклад был зачитан профессором (даже в то время уже
академиком) в Обществе естествоиспытателей, и тогда бородатый
студент Военно-медицинской академии Иван Павлов выступил со
следующим заявлением:
— Позвольте, а при чем тут работа? Какую же мышечную
работу делала собака, когда у нее пассивно вертели ноги?
Это произвело, говорят, ошеломляющее впечатление на док-
ладчика, уже пожилого ученого, который, конечно, ничего не смог
возразить, когда сообразил, что сделал грубую ошибку. Он только
и смог пролепетать:
— Вот тут... этот самый...
Тут Тарханов вмешался (он уже был профессором) и, чтобы
смягчить впечатление от слов Павлова, сказал, что замечание
студента Павлова не столь важно, потому что, конечно, известная
степень работы тут есть, так как не одни же активные движения
мускулатуры обеспечивают работу,— также и пассивные, и, сле-
довательно, с этим нельзя не считаться.
Тогда студент Павлов из публики заявил, что «если таково
отношение к науке, мне здесь нет места!» — и со скандалом ушел.
С тех пор он перестал посещать заседания этого общества. Этот
инцидент со смехом рассказывал сам Иван Петрович.
Несколько лет Иван Петрович пробыл в лаборатории Усти-
мовича — кажется, два или три года< В это время Боткину пришла
в голову мысль организовать физиологическую лабораторию при
терапевтической клинике. Я не знаю, по рекомендации ли Сече-
нова или Устимовича или сам Боткин знал Ивана Петровича, но
он предложил Павлову занять место руководителя этой лабора-
тории. Это было в последний год студенчества Ивана Петровича
или тотчас по окончании — я точно даты не знаю. Во всяком слу-
чае, Иван Петрович был оставлен при Академии на три года и в
это время руководил лабораторией, так что его подготовка к на-
учному руководству кафедрой физиологии протекала не на ка-
федре физиологии, а в клинической лаборатории Боткина. Ведь
когда оставляли при Академии, то потом предоставляли право
выбора специальности. Павлов избрал кафедру Боткина и здесь
был не просто адъюнктом или аспирантом, а руководил работой
Других врачей.
Потом начались его материальные мытарства. У него к этому
времени уже было двое детей. Серафима Васильевна рассказывала
такой интересный случай: они были очень стеснены в средствах,
жалование адъюнкта было маленькое, нужно было экономно жить,
169
и Иван Петрович поставил ультиматум — тратить столько, сколь-
ко он выдавал денег. Сам он никаких лишних расходов не делал,
конечно, но нужно было укладываться в эти деньги. Ему предла-
гали читать лекции то во врачебной школе, то на фельдшерских
курсах, но он не хотел брать никакого побочного заработка, что-
бы не отвлекаться от научных занятий.
Трудные это были годы для Ивана Петровича. Как ученый
он уже созрел настолько, что оставаться в роли руководителя
клинической лаборатории даже при Боткине, которого он очень
уважал и ценил, ему уже было неинтересно. Павлову хотелось
вести свою работу — ведь он и шел-то в Военно-медицинскую ака-
демию для того, чтобы стать самостоятельным исследователем
Помню, 23 декабря 1916 года с Павловым произошел несча-
стный случай. На Лопухииской улице он поскользнулся, упал,
получил перелом шейки бедра и должен был лежать в постели
более двух месяцев.
Произошло это так. Я шел в лабораторию и вдруг вижу впе-
реди, около Института экспериментальной медицины, какая-то
толпа, экипажи стоят. К тому времени, когда я пришел, он уже
был перенесен в лабораторию, там успел побывать принц Оль-
денбургский, затем присланные от него врачи, и Иван Петрович,
бледный как смерть, только успел мне сказать:
— Вот упал и, по-видимому, получил серьезный перелом, не
знаю, чем все это кончится...
В это время подоспела карета «скорой помощи», присланная
принцем Ольденбургским. Ивана Петровича уложили и увезли
домой. До марта 1917 года он лежал в постели.
Февральский переворот и отречение Николая от престола Пав-
лов горячо приветствовал. Выразилось это не только в том инте-
ресе, с которым он выслушивал нас, но и в том, как он требовал,
чтобы каждый, кто приходил, подробно рассказывал, что делается
на улице, каково настроение народа.
Иван Петрович, Лихачев и Вартанов были инициаторами соз-
дания Общества физиологов, задачей которого должен был быть
созыв всероссийских съездов физиологов. Над этим бились очень
долго; в инициативной группе кроме Ивана Петровича, Лихачева
и Вартанова было еще несколько человек, в том числе и я. Мы
подписывали общее ходатайство правительству, но проводили это
дело непосредственно Лихачев и Вартанов. Был целый ряд пре-
пятствий, помех, исправляли проект постановления, устава, пере-
краивали его чиновники, и только после февральского переворота,
уже при Временном правительстве, удалось создать это общество
и созвать первый съезд.
Иван Петрович тогда не смог сам участвовать в работе съезда,
но написал горячее приветственное письмо, которое мы зачитали
на заседании. В письме он приветствовал съезд и говорил, что
наука теперь будет расцветать, что свергнута тирания и т. д. Это
письмо напечатано в первом номере «Физиологического журна-
170
ла», который был основан и стал выходить уже при советской
власти.
На съезде обсуждали кандидатуры на первые должности в Об-
ществе физиологов. Председателем, конечно, единогласно был из-
бран Иван Петрович.
Крайне отрицательно относился он к Керенскому.
— О, паршивый адвокатишка,— говорил Павлов,— такая соп-
ля во главе государства,— он же загубит все!
Когда позже англичане высадились на севере, а японцы на во-
стоке нашей страны, он восклицал:
— Ну, родину мою разрезали на части!
Его настроение несколько улучшилось, когда прогнали англи-
чан с севера, японцев с востока. Когда же начал складываться
Союз Советских Республик, он подчеркивал большое значение той
национальной политики, которую проводило Советское государство,
и говорил, что для русского народа выгоднее и больше чести, ес-
ли он играет и будет играть роль народа, культурно объединяю-
щего остальные народы, а не проводящего колониальную политику
на окраинах страны.
На этих пунктах — на объединении России в Советский Союз
и на национальной политике, которая должна была придать ру-
ководящую роль русскому народу на основе культурного объеди-
нения, а не на основе подавления и колониальной политики,— и
состоялось его примирение, которое выразилось потом в его горя-
чем выступлении на Международном съезде физиологов в Ленин-
граде.
Когда Иван Петрович Павлов вернулся с предыдущего кон-
гресса, состоявшегося в Америке, он мне заявил:
— Я пригласил следующий конгресс к нам в страну на 1935 год.
Я ставлю такое условие: если, вы согласитесь быть моим заме-
стителем и фактически организовать съезд, то я оставлю мое
предложение в силе. Если вы на это не согласны, то напишу от-
каз, скажу, что я передумал, что не имею возможности его про-
вести. Следующим кандидатом на созыв конгресса числится дру-
гая страна,— пусть там и собираются.
Я дал свое согласие.
Павлов немедленно написал в Совнарком (он писал всегда
«Совнарком», без упоминания какой — РСФСР, СССР): «Так
как мною было сделано приглашение Международному конгрес-
су, то прошу назначить моим заместителем по оргкомитету члена-
корреспондента, профессора Военно-медицинской академии Леона
Абгаровича Орбели. Академик Павлов».
Вспоминаю такой эпизод. Мы были с Иваном Петровичем в
Париже, проездом на конгресс в Бостоне. В гостиницу к Павловх
являлись французские ученые, некоторые представители других
государств, которые ехали через Париж,— все считали нужным
нанести Ивану Петровичу визит. И, конечно, появлялись коррес-
понденты.
Как раз при мне подошел к нему один французский научный
работник из русских эмигрантов, он же и корреспондент какой-то
газеты, и начал задавать вопросы:
— Иван Петрович, я хотел бы дать статью о Советской Рос-
сии. Не могли бы вы ответить на некоторые вопросы?
Павлов как стукнет кулаком по столу:
— Я о своей Родине в чужой стране не намерен разговари-
вать с такими типами!
* # *
...Осенью 1958 года перестало биться сердце Леона Абгаровича
Орбели — выдающегося человека, ученого, общественного деятеля.
В конце 1958 года «Правда» писала: «Имя Л. А. Орбели —
человека в высоком значении этого слова, кристально чистого,
патриота своей Родины, выдающегося ученого Советской страны,
подлинного гуманиста — занесено в анналы советской науки, славу
которой столь приумножили труды Л. А. Орбели».
Л. А. Орбели создал интернациональную школу физиологов
в Ленинграде, Москве, Ереване и других научных центрах страны.
В Ленинграде я зашел в Институт эволюционной физиологии име-
ни И. М. Сеченова Академии наук СССР, основанный академиком
Л. А. Орбели. Заместитель директора института по научной части,
один из талантливых учеников Орбели — профессор Арташес Ка-
рамяи говорил о том, что лучшим памятником выдающемуся уче-
ному является творческое развитие его научных идей. Коллектив
института принял решение ежегодно приурочивать ко дню рож-
дения академика Л. А. Орбели отчетную научную конференцию
и заслушивать на ней доклады, подытоживающие результаты ис-
следований за прошедший год. На первой научной конференции
с докладами выступили пятьдесят сотрудников. Конференция по-
казала, что в институте продолжается работа по всем основным
проблемам, начертанным Леоном Абгаровичем Орбели.
Орбели продолжает жить.
1964
ФЛОТОВОДЕЦ
НАЧАЛО
-------1914 году студент Петербургского технологического ин-
Вститута Ованес Исаков подал прошение, в котором хо-
датайствовал о зачислении в Морской корпус Царский
«-*-- адмирал украсил прошение студента резолюцией: «Прось-
бе отказать. Зачем это молодому человеку из Армении
идти на морскую службу? Ну, еще в сухопутные войска — дело
другое. Были отменные офицеры и генералы армяне. Но флот?..
Не было адмиралов из Армении».
Любовь к морю и настойчивость помогли все же Ованесу Иса-
кову не только надеть форму гардемарина, но стать впоследствии
Адмиралом Флота Советского Союза.
...Я раскрываю объемистую папку с надписью «И. С. Исаков»,
В папке хранятся собранные мною за многие годы письма, днев-
никовые записи, отрывки воспоминаний друзей и сослуживцев
Исакова, фотографии. Документы повествуют о детстве, юности,
о зрелых годах, о славном боевом пути выдающегося советского
флотоводца.
Много раз я и сам встречался с Иваном Степановичем Исако-
вым. Беседы с ним оставили глубокий след в моей душе и в моей
памяти.
В 1912 году Ваня Исаков окончил Тифлисское реальное учи-
лище. Учение давалось ему легко, и он переходил из класса
в класс с хорошими отметками.
Лето 1907 года Ваня провел на даче в Боржоми. Там он со
своими однокашниками много бродил по окрестностям. Мальчиш*
ки особенно любили карабкаться по обрывистому берег}' Куры
Обрыв был высок и крут, и ребята с опасностью для жизни взби-
рались по нему, хватаясь за кусты, чтобы не сорваться.
Однажды Ваня со своим другом Колей Джунковским забра-
лись на плот, причаленный к берегу. Они бегали и скакали по
бревнам до тех пор, пока плот не сорвался с чалки. Плот сразу
подхватило течением горной реки, и мальчики едва успели пере-
скочить на берег.
Ныне здравствующий профессор Джунковский, вспоминая, рас-
сказывает:
— Пришло время избирать профессию. Ваня, еще будучи реа-
листом, твердо решил стать военным моряком. Меня тоже тянуло
к морю, но привлекало также инженерное дело. В конце концов
я стал портовым инженером Ваня уже в то время по немецким
справочникам изучил типы кораблей военных флотов всего
173
мира. Он знал, какие крейсеры и броненосцы имеются в разных
иностранных флотах, какое у них вооружение, скорость хода.
В 1911 году, окончив гимназию, я уехал в Петербург и поступил
в Петербургский политехнический институт, избрав гидротехниче-
скую специальность. Ваня, кончив реальное училище на год поз-
же меня, поступил в Петербургский технологический институт.
Наши встречи с Ваней Исаковым продолжались и в годы его уче-
бы в гардемаринских классах. Он приобрел прекрасную выправку.
Морская форма ему очень шла. Он серьезно относился к изучению
военно-морских дисциплин. Рассказывал красочно, увлекательно.
* « «
Открытие в Петербурге «Отдельных гардемаринских классов»
связано было с развитием русского флота. Со стапелей петербург-
ских заводов один за другим сходили новые линейные крейсеры,
строилась серия легких крейсеров. Флоту нужны были знающие
молодые офицеры.
Студент технологического института Ованес Исаков был при-
нят в юнкеры флота, а через три месяца после сформирования
«Отдельных гардемаринских классов» его перевели в число слу-
шателей этих классов.
В Европе уже бушевала война.
Вскоре Исакова вместе с другими гардемаринами направили
на Дальний Восток в учебное плавание. На крейсере «Орел»
Исаков побывал у берегов Японии, Китая и Кореи. Навыки мор-
ской службы он усваивал легко. В 1917 году выпускные экзамены
Исаков сдавал, будучи в чине унтер-офицера.
Вскоре Исаков, уже мичман, получил назначение на боевой
корабль Балтийского флота «Изяслав».
«Изяслав» занимает особое место в жизни Исакова. На этом
миноносце он участвовал в историческом сражении в Ирбенском
проливе. Было это в ту пору, когда немцы пытались опрокинуть
заслон наших кораблей и прорваться к революционному Петро-
граду. В неравном бою балтийцы проявили чудеса героизма.
Михаил Андреевич Крастин, кочегар эсминца «Изяслав», свой
рассказ начал так:
— Весной 1918 года я был назначен на эскадренный миноно-
сец «Изяслав», который стоял тогда в Гельсингфорсе. Здесь и на-
чалась моя совместная служба с молодым мичманом, исполняв-
шим должность ревизора (офицер, ведающий хозяйством кораб-
ля), Иваном Степановичем Исаковым.
Тяжелое тогда было время для нашей молодой Советской рес-
публики. Особенно трудно было флоту. Корабли стояли на зимнем
ремонте, закованные в тяжелый лед. И тут немцы начали наступ-
ление, над флотом нависла опасность быть захваченным. Немцы,
быстро продвигаясь к Гельсингфорсу, предъявили нам ультиматум
с требованием вывести флот из Финляндии в Россию. Срок дали
кратчайший. Расчет был простой: корабли быстро вывести нель-
174
зя — механизмы разобраны, да и льды тяжелые. И русские моря-
ки либо бросят корабли, либо взорвут их. Хоть так, хоть этак, —
революционная Россия лишится флота Однако наши моряки ре-
шили: ни одного корабля не оставлять немцам! Работали днем
и ночью. К великому стыду надо сказать, что не все офицеры
оказались патриотами своей Родины. Начальник нашего дивизио-
на, капитан первого ранга Шевелев, сбежал с корабля, оставил
на произвол судьбы свое соединение. Вместе с ним сбежал и ко-
мандир нашего корабля, фамилию которого я сейчас уже и не
помню. Тогда, по предложению судовой большевистской организа-
ции, команда выбрала своим командиром старшего лейтенанта
Эмме, который до этого занимал должность старшего офицера.
На его место поставили молодого мичмана Ивана Степановича
Исакова. Другие офицеры, часть скрытно, а часть открыто, сабо-
тировали, сидели в каютах и никакого участия в работе по подго-
товке корабля к походу не принимали. Молодой наш старший
офицер мичман Исаков безоговорочно перешел на сторону рево-
люционных моряков и вполне оправдал доверие команды. С него
можно было брать пример — каким должен быть советский моряк
Всем нам было тогда трудно. Особенно доставалось машинистам
и кочегарам. Эти трудности можно себе представить, если учесть,
что в тот ответственный и, прямо сказать, трагический для Бал-
тийского флота момент проходила демобилизация флота, и многие
матросы уехали по домам. На кораблях осталось не более поло-
вины штатного состава команды. Вахту приходилось стоять бук-
вально без смены.
Вспоминаю, — продолжал свой рассказ Крастин, — как на
«Изяславе» возник пожар в четвертой кочегарке. Горела нефть,
скопившаяся на мостиках перед котлами. Чтобы загасить огонь,
надо было немедля прекратить доступ в кочегарку воздуха, за-
драить переборки и люки. Оставалась дымовая труба. Необходимо
было немедленно накрыть ее брезентовым чехлом, чтобы хоть как-
нибудь уменьшить или прекратить тягу. Исаков, находившийся
в то время наверху, сразу оценив обстановку, первым бросился
к трубе и с помощью верхней команды быстро накрыл ее чехлом.
Не теряя драгоценных секунд, он не только организовал тушение
пожара, но и сам бросился в огонь вместе с матросами. После
этого случая вся команда прониклась большим доверием к своемх
старшему офицеру...
Вместе с нашими кораблями в Гельсингфорсе, — продолжа-
ет Крастин,— стояли подводные лодки англичан. Уходить от нем-
цев англичане отказались: свои подводные лодки они взрывами
топили. Им никто в этом деле и не мешал. Но когда англичане
вывели для потопления свою базу подлодок — транспорт «Обси-
диан», на котором хранились боеприпасы и всякое имущество
русского происхождения, следовательно, по праву принадлежащее
нам,— Исаков приказал вернуть транспорт в гавань Подняли
сигнал, но англичане не обратили на него внимания и продолжали
уходить в море. Был вызван буксир, который, подойдя к нашему
175
борту, принял человек тридцать команды во главе с Исаковым.
Борясь с тяжелыми льдами, буксир настиг «Обсидиан» и заставил
его вернуться в гавань.
Хотя английский капитан и ругался на чем свет стоит, но
команда мгновенно произвела осмотр транспорта и обнаружила,
что «Обсидиан» подготовлен к взрыву — в трюмах, в машинном
отделении и кочегарке заложена взрывчатка. С транспорта наши
матросы выгрузили и разместили на русских судах более сотни
мин Уайтхеда (торпед). Кроме того, на «Обсидиане» нашлось мно-
го нашего матросского обмундирования и других грузов, которые
англичане пытались уничтожить, лишь бы это имущество не попа-
ло в руки их настоящих хозяев, советских моряков. Так благодаря
бдительности и инициативе Исакова и работе команды было спа-
сено от уничтожения большое количество ценного имущества.
В. первые дни апреля более двухсот кораблей нашего флота
вышли из Гельсингфорса, держа курс на Кронштадт. Поход про-
должался больше недели. Экипажи наших кораблей, в том числе
и «Изяслава», были приведены в боевую готовность, так как можно
было ожидать нападения вражеских судов и обстрела с острова.
К тяжести беспримерного ледового похода прибавилось несение
вахты у орудий по боевой тревоге, и все это в условиях, когда на
кораблях недоставало половины команд...
И почти всегда, днем ли, ночью ли, на ходовом мостике можно
было видеть старшего офицера Исакова.
По приходе в Петроград «Изяслав» был переведен вверх по
Неве к Обуховскому заводу. В середине лета многие изяславцы
ушли на сухопутный фронт гражданской войны. Когда поздней
осенью они вернулись на корабль, «Изяслав» готовили на долгое
хранение.
В июне 1919 года форт «Красная Горка» и затем другой
форт — «Серая Лошадь» изменили и повернули орудия против
Кронштадта. Начался поединок «Красной Горки» с кораблями,
стоявшими в Кронштадте. Через короткое время мятеж был по-
давлен. Особенно активно громили форты линкоры «Петропав-
ловск» и «Андрей Первозванный». В обстреле фортов принимали
участие и крейсер «Олег», и эсминцы «Гавриил», «Свобода»,
«Константин» и «Азард». Неся дозорную службу, в ликвидации
мятежа на фортах участвовал и сторожевой корабль «Кобчик»,
на котором И. С. Исаков служил в то время старшим офицером.
Исаков принимал также активное участие в отражении налета
английских торпедных катеров на наши корабли в Кронштадтской
гавани 18 августа 1919 года. Весь 1919 год корабли Балтийского
флота вместе с армией вели борьбу с белогвардейцами и англий-
ским флотом.
* * *
В Хосте я разыскал бывшего старшего комендора миноносца
«Деятельный», ныне персонального пенсионера, члена КПСС
с 1919 года Владимира Филипповича Гридина. Гридин с готов-
176
ностью поделился воспоминаниями об Исакове, с которым служил
на Каспии.
— Нас познакомила и сблизила гражданская война,— так
начал свой рассказ Владимир Филиппович.— Для защиты Северо-
кавказского фронта от англо-американских и деникинских хищ-
ников в 1918 году, по инициативе В. И. Ленина, была создана
Волжско-Каспийская военная флотилия. В нее вошли 6 минонос-
цев, пришедших с Балтики, и разные суда торгового флота.
В Астрахань на миноносец «Деятельный» был прислан коман-
диром молодой моряк в офицерской морской шинели без погон —
Иван Степанович Исаков.
Команда миноносца «Деятельный» в большинстве была уком-
плектована старыми моряками Черноморского флота, участника-
ми Февральской и Октябрьской революций, сражавшимися с де-
никинскими, колчаковскими и другими белогвардейскими армия-
ми. Команда отнеслась к Ивану Степановичу сначала насторо-
женно. Это и понятно: ведь он был офицером.
Надо признаться, что дисциплина на «Деятельном» до прихо-
да И. С. Исакова была очень слабая: матросы уходили на берег
кому когда заблагорассудится, не спрашивая ни у кого разре-
шения. Являясь с берега, никому не докладывали о прибытии.
Разумеется, на военном корабле такие порядки терпимы быть не
могли.
Иван Степанович Исаков первым долгом созвал общее собра-
ние команды миноносца, на котором напомнил, что необходимо
соблюдать воинские порядки.
— Если вы не будете выполнять мои приказания,— сказал он
прямо,— я не смогу командовать миноносцем, и мы не выполним
оперативные задания командования.
Первым долгом Исаков потребовал прекращения самовольных
отлучек с корабля: увольнение на берег — только с разрешения
вахтенного начальника, который записывает всех ушедших с суд-
на; по возвращении с берега каждый должен явиться к вахтен-
ному начальнику и доложить, что явился. Это многим из нас,
в том числе, признаюсь, и мне, не понравилось. Помнится, я с места
буркнул:
— Нам надоело в старое время козырять и просить: «Разре-
шите, ваше благородие, сойти на берег». И по приходе с берега
докладывать: «Честь имею явиться».
Неудивительно, что Исаков вначале смотрел на меня косо
и, наверное, думал, что с такими моряками трудно будет воевать.
Но после нескольких боевых выходов в море Иван Степанович
изменил свое мнение. Это случилось после того, когда во время
плавания он посылал меня, комендора, вниз, где я заменял боль-
ных и укачавшихся кочегаров.
В зимнее время на стоянке команда имеет много свободного
времени. Жизнь тянулась медленно. Астрахань была отрезана:
с востока приближались колчаковские войска, с юга угрожали
банды Деникина. С продовольствием было очень плохо Хлеба
177
получали 200—300 граммов в день. И с приварком было не лучше.
Команда стремилась на берег в поисках съестного. Поддерживало
нас в то время население Астрахани главным образом воблой.
Ждали весны, когда миноносец выйдет на ходовые испытания
после ремонта. Ремонт проводился под тщательным наблюдением
Исакова. Во время ходовых испытаний, которые проводились на
Волге, командир устраивал стоянки у селений и разрешал всем
желающим сходить на берег, чтобы купить или выменять на вещи
продукты. Конечно, такие дни были настоящим праздником для
команды.
По инициативе Исакова на миноносце были созданы кружки
для желающих изучать арифметику и грамматику русского языка,
Были также и кружки повышения знаний по специальностям.
Матросы очень скоро полюбили Исакова. Команда увидела
в нем своего, советского командира.
Миноносец «Деятельный» участвовал в боях за Астрахань,
поддерживал фланг армии, наступавшей на Кавказ, участвовал
во взятии Петровска, Баку, Ленкорани и в заключительной опера-
ции в порту.
Молодой командир умело выполнял все задания командования
флотилии. Молодой Исаков оказался отличным моряком. В кас-
пийские злые штормы он всегда был на мостике у телеграфа и так
маневрировал на волнах, что ни один старый морской волк не
мог бы ни к чему придраться.
При всей своей требовательности, Исаков был очень заботлив
и не позволял без особой нужды изнурять людей. Когда миноно-
сец заходил ночью в знакомый порт, где мы не раз уже шварто-
вались, Исаков говорил боцману: «Не буди на швартовку всю
команду. В первую очередь буди более опытных».
♦ ♦ ♦
С сослуживцем Исакова Михаилом Афанасьевичем Степано-
вым, старым балтийским моряком, у меня переписка началась
еще весной 1957 года. Потом были и встречи. В папке «И. С. Иса-
ков» лежат записи моих бесед со Степановым, отрывки из его
воспоминаний
Степанов был ответственным организатором партийно-полити-
ческой работы в Севастопольском порту.
Летом 1924 года Михаила Афанасьевича вызвал к себе член
Реввоенсовета Черноморского флота Г. П. Киреев и повел такой
разговор:
— Вот, товарищ Степанов, хотим послать тебя комиссаром
на эсминец «Корфу». Командиром туда назначен военмор Исаков.
Настороженное отношение Степанова к бывшим царским офи-
церам было хорошо известно на флоте.
— Так вот,— продолжал Киреев,— Исаков отличается от всех
других тем, что не дожидается указаний сверху, не ждет согласо-
вания с комиссаром, а ведет повседневную жизнь корабля само-
178
стоятельно. Это, конечно, не значит, что он не считается с комис-
саром или не признает директив штаба и Реввоенсовета. Просто он
инициативный командир. Тебе это понятно?
— Все они инициативные, однако за ними — глаз да глаз. Во
всяком случае, попробую поработать.
— Не «попробую», а работать надо согласованно, помня о его
характере, инициативности и работоспособности. Не сработа-
ешься— пеняй на себя! Потом—за хвост и из флота вон! По-
нятно?
— Понятно-то понятно, но я за командиром буду признавать
только революционную инициативу, если же что — то извините!
Вы хоть расскажите мне, что он за человек.
Киреев познакомился с Исаковым еще в 1917 году в Гельсинг-
форсе и, по-видимому, хорошо его изучил.
— Ну что же,— сказал член Реввое. совета,— он из дворян, не
из потомственных, а из личных. Отец его был дорожный техник.
Попал Исаков на флот из студентов. А где служил после рево-
люции — это ты знаешь. Удовлетворяет тебя его биография?
— Удовлетворять-то удовлетворяет, а почему же он не в пар-
тии? Особого приглашения, что ли дожидается? Подозрительно.
— С подозрениями своими ты пока повремени. Поработай
с человеком, узнай его получше, поглубже. Думаю, что узнаешь
и то, почему он не в партии. В партию мы тоже не всякого при-
нимаем. Это тебе известно не хуже меня, хотя, по моем} мнению,
он был бы неплохим большевиком. Поработай, узнаешь, а там
видно будет. И не торопись с приемом в партию.
И вот Степанов в Одессе. Переночевал и на следующий день
выехал в Николаев. В пути он познакомился с женой Исакова —
Ольгой Васильевной, которая ехала к мужу. Но о том, что она
жена Исакова, Степанов узнал потом.
В Николаеве на пристани жену ждал Исаков. Ольга Васильев-
на, подозвав Степанова, представила мужу.
— Вот, Вано, привезла тебе комиссара,— и, сдержанно усмех-
нувшись, добавила шутливо: — Сама выбирала...
— Зря не предупредили о приезде,— сказал Исаков,— я
прислал бы кого-нибудь донести вещи.
— Благодарю, привык обходиться сам,— ответил Степанов.
— Напрасно, не на прогулку приехали, а служить. Сейчас
поедем вместе.
Степанов отказался. Исаков все-таки настоял, чтобы комиссар
оставил им свою корзинку: они довезут до штаба.
Вечером того же дня Исаков рассказал комиссару о положении
дел на эсминце. Собственно, эсминца еще не было, была только
коробка, стоявшая на заводе. Начинка корпуса шла медленно,
то один цех, то другой задерживали поставку на корабль меха-
низмов. Это раздражало командира, и он наставительно говорил:
— Дисциплиной в цехах завода надо бы заняться и комиссару
корабля Замыкаться в команде нет смысла, тем более что
Г9
и команды-то всего пять человек... Да и они весь день на заводе.
Завтра пойдем на завод.
Михаилу Афанасьевичу было не по себе. Создавалось впечат-
ление, что командир начинает командовать не только кораблем,
но и комиссаром... Но Степанов на первое время сдержался.
Утром следующего дня Степанов с Исаковым пришли на завод.
Посмотрели коробку, потом прошли по цехам. Там комиссар уви-
дел и команду. Главстаршина турбинист Василий Пузенков пред-
стал перед комиссаром не как матрос, а как заправский рабочий.
На голове у него была не фуражка, а засаленная кепка... Он
с придирчивостью осматривал, ощупывал каждую лопатку тур-
бины, изготовлявшейся для строящегося корабля
Из турбинного цеха командир и комиссар прошли в механи-
ческий, где работали трюмные старшины Брутт и Колесниченко.
Они имели такой же вид, как главстаршина, только на головах
были фуражки.
Исаков оставил Степанова в цехе, а сам отправился в заводо-
управление. Разговаривая со своими ребятами, комиссар и от них
услышал, что завод задерживает подачу механизмов на коробку.
Степанов поговорил с начальником цеха. Тот стал уверять комис-
сара, что в задержке виноват вовсе не цех, а сам командир эс-
минца.
— При чем же здесь командир? — удивился Степанов.
— А при том, что уже готовый агрегат мы часто не можем
сдать на коробку, и только потому, что ваш командир бежит
к главному инженеру, а оттуда приказ: снова перебрать и прове-
рить агрегат.
Да, тут действительно надо ухо держать востро. С одной сто-
роны, Исаков жалуется, что завод, цехи задерживают подачу аг-
регатов на коробку, а с другой — начальники цехов жалуются на
командира. Надо проверить, заключил Степанов.
Оказалось, что на заводе пытаются сдать на установку недо-
статочно проверенные механизмы и при этом уверяют: обязанность
командира и команды — принять корабль после заводских, а затем
и сдаточных испытаний, а лазать в каждый механизм нечего. Иса-
ков же вполне обоснованно и справедливо требовал, чтобы ста-
вились безукоризненно изготовленные и тщательно проверенные
машины.
Разъяснив все это комиссару, Исаков спросил, хорошо ли
Степанов знает механизмы. Получив более или менее удовлетво-
рительный ответ, командир порекомендовал комиссару взять ка-
кой-либо механизм под свой контроль и держать связь с матро-
сами и старшинами, которых командир не без умысла рассадил
по наиболее важным цехам, изготовлявшим начинку для корабля.
Так Степанов и сделал. Практика подтвердила правоту
командира.
Комиссар как-то сказал Исакову:
— Удивляюсь, откуда вы, старый офицер, так хорошо знаете
механику?
180
— Это не совсем верно, что я старый офицер. В мичманы ведь
я произведен в семнадцатом году. Что же касается знания неко-
торых основ механики, то ведь в гардемаринские классы я попал
из студентов технологического института. Да я не только учился,
но и работал в гараже. Так что в механике я кое-что понимаю...
Через некоторое время прибыл старший механик корабля.
Понемногу пополнялась и команда.
Иван Степанович в тот период был загружен до предела.
Строительство корабля отнимало много времени. Кроме того, он
выполнял довольно частые задания штаба флота по обследованию
побережья, промерам. Уклоняться от дополнительных заданий он
не умел, да и не хотел.
Степанову с Исаковым становилось все легче и легче работать.
Однажды в Николаев прибыл член Реввоенсовета флота Ки-
реев.
— Ну как, сработался с командиром? — спросил он у Сте-
панова.
— Работать пока можно...
— Не пока — всегда надо находить точки соприкосновения
с командиром, особенно с таким, как Исаков.
В те времена единоначалия на флоте и в армии не было, о нем
только поговаривали. Но Исаков нет-нет да и вмешивался в де-
ятельность комиссара.
Однажды Исаков предложил комиссару созвать партийное
собрание команды и поговорить о дисциплине.
— Выберу время, подготовлю доклад, а потом и созову собра-
ние.
— А как бы вы, Михаил Афанасьевич, отнеслись к тому, если
бы на партсобрании доклад о состоянии дисциплины в команде
сделал я?
— Не возражаю, хотя вы и беспартийный. Тем более— команда
вас уважает. Ваш доклад на партийном собрании был бы полезен
для дела.
Исаков сделал интересный доклад о состоянии дисциплины,
задачах партийной организации, внес ряд конкретных предложе-
ний, поддержанных почти всеми коммунистами корабля. Заготов-
ленная резолюция показалась Степанову бледной, и он. вместо
того чтобы огласить ее, предложил в основу решения партсобра-
ния принять положения доклада командира. Коммунисты согла-
сились.
Однако влетело комиссару здорово, когда в политуправлении
флота узнали, что на партсобрании доклад делал беспартийный
командир. Теперь подобные веши в жизни воинской части обы-
денны. Ведь ныне командир, являясь единоначальником, несет
полную ответственность за всю жизнь на корабле, имея у себя за-
местителя по политической части...
Эсминец «Корфу» между тем вышел на сдаточные испытания
Однажды, после очередного перехода, Исаков попросил сда-
точного капитана, чтобы тот разрешил ему ввести эсминец в ковш
I8J
и поставить к стенке. Капитан разрешил, и вот, почти восемнад-
цатиузловым ходом, Исаков ввел эсминец в ковш, на пятачке раз-
вернул корабль и точно в указанном месте стал у стенки. Стоя
на мостике, комиссар Степанов в этот момент даже глаза зажму-
рил. Думал — ну, гроб судну... Но — небольшой толчок борта
корабля о кранцы, и эсминец замер у стенки. В этот момент раз-
дались громкие аплодисменты и даже крики «ура!». Директор
завода и все присутствующие дали высокую оценку мастерству
Исакова. Сойдя на берег, Исаков услышал, как рабочие говорили:
«Ну и ну, прямо князь Трубецкой». Исаков спросил у Степано-
ва — о каком это Трубецком идет речь?
Степанов рассказал, что князь Трубецкой, командовавший
в царские времена дивизионом эсминцев, отличался необыкновен-
ной / лихостью. Рабочие Николаевского завода помнят, как он
почти с полного хода влетал в этот же ковш и, развернувшись,
ставил судно к стенке.
Исаков, выслушав рассказ, нахмурился и заметил с укоризной:
— Что ж ты, Михаил Афанасьевич, не предупредил меня...
Ведь рабочие могут подумать, что я так входил в ковш,- чтобы
сорвать аплодисменты и переплюнуть князя. Мне просто надо было
проверить и судно, и себя, и команду. Неловко вышло как-то...
Эсминец «Корфу», уже достроенный, прошедший испытания,
собирался покидать завод.
Моряки решили дать кораблю новое название, тем более что
под первым названием он не плавал, числясь только в списке
строящихся.
Как-то Степанов предложил Исакову назвать их эсминец
«Петровский», в честь председателя Всеукраинского Центрально-
го Исполнительного Комитета Григория Ивановича Петровского.
Исаков выразил сомнение — он считал, что называть корабли,
города, заводы именами живых деятелей негоже.
После недолгого спора Исаков, однако, уступил. Решили про-
сить Г. И. Петровского дать свое согласие назвать эсминец его
именем. Петровский согласия не дал, добавив, впрочем, что если
моряки уж так настаивают, то пусть обратятся в Политбюро
ЦК КП (б) У. Так и сделали. Политбюро удовлетворило просьбу
команды, поддержанную Реввоенсоветом Черноморского флота
И вот настал день подъема военно-морского флага на корабле.
На торжество пригласили и Григория Ивановича Петровского.
После подъема флага директор завода вместе с управляющим
«Южмаштрестом», в состав которого входил Николаевский судо-
строительный завод, решили устроить скромный банкет В каби-
нете директора завода собралось человек 12—15, в том числе Гри-
горий Иванович Петровский, командующий флотом, член Рев-
военсовета флота. Были также Исаков и Степанов.
За столом Григорий Иванович спросил у Исакова: почему он
еще не в партии? Ведь командование флотом считает его хорошим
командиром, разделяющим цели и задачи партии.
Исаков ответил так:
182
— В свое время я не вступил в партию, потому что мало знал
о ней. А теперь, когда партия стала правящей, когда в нее идут
не только самые лучшие люди нашей страны, но иной раз при-
мазываются и случайные люди, я не хочу, чтобы кто-нибудь по-
думал, будто я вступаю в партию из корыстных побуждений.
Петровский, улыбнувшись наивности Исакова, возразил ему:
как же так — если к хорошему делу примазался прохвост, то и на-
стоящему человеку к этому делу путь заказан? Это неправильная
точка зрения. Кроме того, принимая в партию товарищей, находя-
щихся на руководящей работе, мы тем самым имеем возможность
твердо рассчитывать, что они наши люди в полном смысле слова.
Партия и государство могут с большей уверенностью рассчитывать
на таких людей в трудных обстоятельствах,
— Григорий Иванович, я благодарю вас за доверие,— сказал
Исаков,— но остаюсь при своем мнении. Однако честью заверяю
вас, что когда стране будет угрожать опасность военного нападе-
ния, то я, не медля ни минуты, приду в партию и буду ее верным
сыном...
— Это почему же только тогда?
— Потому что если придется встретиться в море с врагом, то
чтобы он не думал, что на корабле в качестве командира находится
«бывший офицер царского флота». Враг должен знать, что коман-
дует советским боевым кораблем советский офицер и член партии
большевиков.
Иван Степанович Исаков, как известно, стал потом членом
нашей партии...
Я вновь перелистываю папку с надписью «Исаков» Вот запись
моей беседы со Степановым в 1960 году. Я спросил, какие были
недостатки в характере Ивана Степановича Исакова. Мой собе-
седник нахмурился:
— Иван Степанович, как всякий живой человек, имеет недо-
статки, но они настолько мелки в сравнении с его положительны-
ми качествами, что я вправе во время нашей беседы остановиться
только на хороших сторонах
Итак, — продолжал Степанов, — через несколько дней мы
провожали нашего шефа — Григория Ивановича Петровского На
прощанье, уже на вокзале, перед тем как мне покинуть вагон,
Григорий Иванович, задержав меня, сказал: «Не забудь, о чем
мы говорили. Приблизь к себе, точнее — не к себе, а к партии,
твоего командира. Он неплохой человек и партии будет еще бо-
лее полезен, чем беспартийный».
После подъема военно-морского флага, — продолжал Сте-
панов,— и вступления эсминца «Петровский» в строй действую-
щих кораблей Черноморского флота началось освоение его уже
под командованием Ивана Степановича Исакова. В эти нетели
с исчерпывающей полнотой проявились качества Ивана Степано-
вича как командира боевого корабля, и, мне кажется, и сейчас
неплохо вспомнить его методы руководства кораблем и экипажем.
Суть их сводилась к следующему положению: «Доверять и про-
183
верять». Мне не стыдно признаться теперь в том, что я, комиссар,
которому в первую очередь надо было знать людей, все-таки знал
команду слабее, чем Иван Степанович... Я многому научился
у него.
Летом 1925 года к нам на Балтику прибыли с визитом два
итальянских эсминца — «Тигре» и «Леоне». Международная об-
становка была такова, что нанести ответный визит балтийцам
было трудно. Решено было отправить в Италию черноморцев и,
в частности, эсминец «Петровский». Надо ли говорить, с каким
рвением принялась команда готовить корабль к ответственному
походу. Это был первый «выход в свет» кораблей Черноморского
флота. Но сам Исаков, прекрасно подготовив корабль и команду,
участвовать в походе не смог. Буквально накануне выхода в море
он заболел и был отправлен в Севастопольский морской госпи-
таль с температурой сорок.
Командование эсминцем принял старший помощник, которому
ни команда, ни комиссар Степанов не доверяли. Впоследствии
этот человек оказался замешанным в контрреволюционном заго-
воре. Однако срок выхода уже был запротоколирован диплома-
тически, и «Петровский» вышел в поход под командой этого
командира.
Степанову, правда, удалось подобрать на освободившуюся
должность старшего помощника достойную кандидатуру.
Любопытная деталь: новый старпом, подобранный комиссаром
и по его настоянию утвержденный Реввоенсоветом флота, К- К. Ко-
валевский, был некогда царским офицером. Больше того, он актив-
но выступал против Советской власти в период гражданской вой-
ны, и выступал, так сказать, идейно. Эта «идейность» зиждилась
на белогвардейской пропаганде, трубившей на все лады о боль-
шевиках как о «немецких шпионах», о том, что, мол, большевики
продали Россию, и т. д. и т. п. Слабо разбираясь в политике,
Ковалевский поверил в правоту «идеи» и дрался против Совет-
ской власти...
Попав в плен к красным и отказавшись сотрудничать с ними,
он был заключен в лагерь. Побыв там почти полгода, он имел
возможность на досуге пересмотреть свои идеи и после долгих
и мучительных колебаний пришел к выводу, что если он русский
человек, то его место — не в рядах белых, а в рядах большевиков,
в рядах истинно патриотически настроенных людей. Ковалевский
подал заявление (очень немногословное) о том, что он принимает
политику большевиков и отдает свои знания и себя целиком в рас-
поряжение Советской власти.
Перед походом в Италию Ковалевский занимал должность
командира плавбазы подводных лодок. Степанов не успел даже
посоветоваться с Исаковым по поводу этой кандидатуры. Исаков
в те дни был в таком состоянии, что идти к нему по такому делу
было бы неблагоразумно.
Когда эсминец вернулся из плавания, Исаков, зная насторожен-
ное отношение Степанова к бывшим царским офицерам, тем более
184
настороженное к тем, кто активно выступал против Советской
власти, спросил у комиссара:
— Почему ты выбрал Ковалевского?
— Я лично доверяю больше тем бывшим офицерам, которые
пришли к нам после долгих и мучительных раздумий, чем дру-
гим, — брякнул комиссар, почуяв в этом вопросе легкую подко-
вырку.
По лицу Исакова прошла тень, и он серьезно, медленнее обыч-
ного, произнес:
— Это, пожалуй, и верно... — А затем, с присущей ему иронией,
добавил: — Растешь, значит, Михаил Афанасьевич?
Тут уже впору было обидеться Степанову, но он сдержал себя,
а поразмыслив, пришел к выводу, что в этой фразе Исакова за-
ключалась, быть может, не только ирония.
В тот же день комиссар вручил Исакову памятный подарок,
приобретенный для командира корабля в заграничном плава-
нии, — карманный пистолет.
Исаков на эсминец не вернулся, получив назначение в опера-
тивную часть штаба Черноморского флота. Вскоре Иван Степано-
вич был переведен в Москву.
Расставаясь с Исаковым, Степанов по-дружески напомнил ему
о вступлении в партию и выразил свою готовность дать рекомен-
дацию. Исаков ответил:
— Я помню разговор с Петровским. Буду помнить и твое пред-
ложение. Когда настанет время вступать мне в партию, я к тебе
первому обращусь за рекомендацией.
Плавая на Амуре в 1929 году, Степанов получил от Ивана Сте-
пановича письмо. Оно было кратким. Исаков писал, что хочет
вступить в партию, и обращался к Степанову за рекомендацией,
если тот не раздумал... Степанов тотчас же ответил положительно.
Время было такое, что Степанов ждал подобного письма от Иса-
кова. На Западе фашисты рвались к власти. На Востоке япон-
ская военщина переходила к прямой военной провокации Исаков
и тут остался верен себе. Он действительно не забыл своего раз-
говора с Григорием Ивановичем Петровским.
В период конфликта на КВЖД Исаков работал в оператив-
ном отделе Генерального штаба РККА. В этот период Степанов
виделся с ним лишь однажды, будучи в Москве проездом. Запом-
нились Михаилу Афанасьевичу меткие и весьма дальновидные
суждения по поводу военного положения и руководства обороной
страны.
Следующая встреча Степанова с Исаковым произошла
в 1933 году, когда Иван Степанович занимал должность препода-
вателя Военно-морской академии имени К- Е. Ворошилова Имя
военно-морского теоретика Исакова приобретало известность. Иван
Степанович в то время вел исследования в области тактики и
стратегии. Известны его работы о действиях подводных лодок
в первую мировую войну (в соавторстве с В. А Белли и А'П Алек-
сандровым); историческое исследование операции под Циндао, за
185
которое ему после публичной защиты было присвоено ученое зва<
ние доцента.
Несколько лет спустя Исаков стал начальником штаба Бал-
тийского флота. И тут произошел инцидент, как нельзя лучше ха-
рактеризующий личность Исакова.
...Шли маневры. На мостике флагманского линкора кроме Иса-
кова, наблюдавшего за действиями флота, и командира корабля,
находился общевойсковой начальник высокого ранга.
Внезапно перед линкором появилась наша подводная лодка;
выход один — отклониться от боевого курса, чтобы не таранить ее.
Но большой начальник велел командиру корабля форсировать ход,
рассчитывая, очевидно, на то, что подлодка уйдет на глубину или
отвернется.
Командир корабля растерялся и принял команду, хотя пони-
мал, что этого делать нельзя. Несколько роковых мгновений —и
линкор таранил подводную лодку. Исаков попросту не успел от-
реагировать и отменить неправильное, с морской точки зрения,
указание — настолько быстро все произошло. Тем не менее Иван
Степанович сразу же объявил, что виноват в тяжелом происшест-
вии только он, старший из офицеров флота на мостике, так как
высокий начальник — не моряк.
Иван Степанович получил взыскание, заслонив собой не винов-
ных в аварии офицеров корабля, которые иначе жестоко постра-
дали бы. Истинную же картину происшествия все видели и по-
нимали. И, разумеется, о поступке Исакова узнал вскоре весь
флот.
Интересны некоторые подробности расследования этой ката-
строфы. Комиссия, назначенная Реввоенсоветом, не разобравшись
детально в обстановке, а просто используя собственное заявление
Исакова, принявшего на себя всю ответственность, признала ею
единственным виновником. Но когда доклад был представлен тому
самому высокому начальнику, который подал необдуманную
команду на мостике линкора, тот написал: «Основываться на соб-
ственном заявлении Исакова о его ответственности за катастрофу
нельзя. Для этого надо знать его как работника и человека, ни
при каких обстоятельствах не снимающего с себя ответственность.
Наоборот, надо учиться у него не бежать от ответственности, как
бы она велика ни была...»
Степанов не утратил связи с Исаковым и в последующие годы.
Одно время Михаил Афанасьевич учился в академии, а Исаков
там преподавал. Вскоре Исаков вновь был назначен начальником
штаба, а некоторое время спустя, в 1937 году, — командующим
Балтийским флотом.
Мы уже упоминали, что еще в 1929 году Исаков принял реше-
ние вступить в ряды партии. Однако членом партии он стал
не скоро. Это уже от него не зависело, а вызвано было тем обстоя-
тельством, что существовало положение, по которому прием в чле-
ны партии лиц из интеллигенции должен был проводиться через
фабрично-заводские организации, куча и прикреплялся тот или
186
иной товарищ. Частые переброски из одного конца страны в дру-
гой не давали возможности Исакову пробыть в одной производ-
ственной организации в течение года, как тогда требовалось. Иса-
ков, вследствие этого, еще долго оставался вне рядов партии. Это,
конечно, не значит, что партия не доверяла ему. О высоком дове-
рии говорили хотя бы его должности, которые он в этот промежу-
ток времени занимал.
* * *
1939 год. Война с Финляндией Исаков — в Кронштадте. Здесь
он, в качестве заместителя народного комиссара Военно-Морского
Флота СССР, руководит операциями флота...
...Для сборника «Дружба» — об армяно-русских историчес-
ких связях — нужен был очерк об Исакове. Всеволод Вишнев-
ский взялся его написать. К сожалению, болезнь помешала ему
завершить эту работу. Но отрывки сохранились. Вот один из
них.
«Дело было в 1939 году. Мне вспоминаются боевые выходы
наших линейных кораблей в район Бьерке-Койвисто, где у фин-
нов были тяжелые дальнобойные батареи, перекрывающие своим
огнем основной наш фарватер, ведший из Ленинграда в Таллин,
Ригу и далее на запад.
Флоту была поставлена задача подавить эти батареи комби-
нированными ударами авиации и линейных кораблей. В большом
синем угловом зале штаба флота — в Кронштадте — был рабочий
кабинет Ивана Степановича. Окна глухо затемнены. Падает свет
из-под абажуров. Аккуратно разложены карты и снимки финских
батарей, испытавших первые налеты наших бомбардировщиков.
Иван Степанович с большой лупой в руке часами изучает эти
снимки, изучает следы разрывов и дешифрует маскировку батарей,
аккуратно занося в записную книжку свои замечания, выводы и
указания.
Это была кропотливая, точная и требовательная работа...
На лихие порой заявления иных летчиков: «Мы пх моментом раз-
несем!»— флагман спокойно отвечал: «Вы дадите самые точные
снимки, по которым мы и установим точность ваших попаданий.
Слов и заверений не нужно. Нужны фотодокументы, доказа-
тельства».
Мне вспоминаются и выходы линейных кораблей Залив начал
затягиваться молодым льдом. С раннего утра оживленно на ли-
нейном корабле. Молодым матросам не спится: они идут в первую
боевую операцию. Проводится короткий митинг. Звучат настави-
тельные простые слова ветеранов гражданской войны — участни-
ков прежних боев за Балтику, «а Петроград. Линкор медленно вы-
водит с большого рейда и лож ч курсом на запад.
На ходовом мостике — Lu. «анор.ич. Он спокойно, мето-
дически делает пометки в свск»> опиской книжке. Резкий холод-
ный ветер ударяет в броню.
Боевая тревога. Финская батарея стреляет... В бинокли вид-
ны вспышки. Мы ждем падения снарядов, Гул, свист, высокие
фонтаны. Иван Степанович методически зарисовывает всю опера-
цию, фазу за фазой. У меня сохранился блокнот, в котором рядом
с моими записями одну из схем сделал мне тут же, в боевой руб-
ке, Иван Степанович. Графически четко, экономно изображены
наблюдаемые огневые точки противника, попадания наших зал-
пов, некоторые выводы и наблюдения, курсы, время Это была
оперативная и научная работа на практике.
Рядом комбинированных ударов все финские батареи, вся си-
стема береговых укреплений противника были подавлены, разру-
шены... Наблюдения за ходом операций и непрестанное, тщатель-
ное изучение опыта войны, шедшей с 1 сентября 1939 года, послу-
жили основой новой научной работы И. С. Исакова. Он выступил
на сборе командующих флотами страны и сделал доклад, который
лег в основу книги «Характер современной войны и операций на
море».
* * *
В январе 1939 года партийная организация штаба Балтийского
флота принимала Исакова в ряды партии. Михаила Афанасьевича
Степанова, давшего Исакову рекомендацию, пригласили на общее
собрание.
Исаков был принят кандидатом в члены партии единогласно.
Он сдержал слово, которое дал когда-то Петровскому в день подъ-
ема флага на эсминце.
Обстановка в то время была крайне напряженной. Капитали-
стический мир готовился к войне, прежде всего—к войне против
СССР. Враги партии, агенты империализма и фашизма сеяли не-
доверие и подозрительность в нашей стране. Были попытки «за-
вести дело» и против Исакова. На свет божий извлекли старую
историю с подводной лодкой. Вокруг имени Исакова, заместите-
ля народного комиссара Военно-Морского Флота и начальника
Главного морского штаба, пошли сначала шепотки, потом ему
стали предъявлять прямые обвинения. Работать становилось все
труднее.
В те же дни Михаил Афанасьевич Степанов был внезапно уво-
лен из флота с «каучуковой» формулировкой — «за невозмож-
ностью использования».
Михаил Афанасьевич мучительно раздумывал о причинах
увольнения, не спал ночей.
— За что тебя уволили? В чем обвиняют? *— сразу спросил
Иван Степанович.
— Никакой вины за собой не знаю.
— Я уверен в тебе... Не горюй, все придет в норму.
Исаков сказал далее, что постарается выяснить причину уволь-
нения. Помолчав, добавил, что и сам находится в нелепом поло-
188
жении: никто прямо в глаза ему не говорит, что он нечестный че-
ловек, но за спиной нашептывают всякое...
— Я верю тебе, верь и ты мне... Если узнаешь, что со мной
что-то случилось, то не забывай, что я как был, так и останусь
честным, преданным Родине человеком... Крепись, все разъяс-
нится...
Впоследствии приказ об увольнении Степанова из флота
был отменен. Михаила Афанасьевича восстановили во всех
правах.
В папке «Исаков» я храню адресованные мне письма Степа-
нова. В одном из них он рассказывает о событиях тех дней, как
нельзя лучше проливающих свет на облик Исакова.
«Мне приходит на память эпизод, относящийся к дням празд-
нования 20-летия Красной Армии,— рассказывает в одном из
своих писем Степанов.— Предполагалось, что в то время будут
награждаться орденами. И вот один из «друзей» Ивана Степано-
вича позволил себе обратиться к нему с просьбой посодействовать
награждению его орденом... Письмо это Исаков получил, еще бу-
дучи в Кронштадте командующим флотом. Надо было видеть, как
рассвирепел Исаков, прочитав это «дружеское» письмо. Он при
мне отдал приказание своему адъютанту написать в соответствую-
щих выражениях ответ этому «другу» и обязательно на машинке
и на открытке, чтобы знали существо «просителя»... Приказание
было выполнено точно!»
♦ * *
Наш флот в трагические дни начала Великой Отечественной
войны сохранил свою силу и активный дух, несмотря на исклю-
чительную сложность обстановки. Немалую роль в этом деле сы-
грал Исаков.
В подтверждение этой мысли хочу привести слова Маршала
Советского Союза Г. Жукова. В своей книге «Воспоминания и раз-
мышления» он пишет:
«Приняв должность начальника Генерального штаба, за крат-
костью времени и чрезвычайной занятостью делами, непосредст-
венно относящимися к Красной Армии, я не смог основательно
ознакомиться с состоянием флота. Однако мне было известно, что
личный состав Военно-Морского Флота подготовлен хорошо,
командующие флотами, флотилиями и их штабами готовы к бо-
евым операциям. Главный штаб Военно-Морского Флота воз-
главлял тогда талантливый, инициативный и волевой адмирал
II. С. Исаков».
Судьбе суждено было свести Г. Жукова и И. Исакова в начале
Великой Отечественной войны на одном участке битвы за Ленин-
град, за Балтику.
Как известно, гитлеровское командование придавало очень
большое значение армейской группе «Норд», перед которой была
поставлена задача захватить Ленинград.
189
Войска Ленинградского фронта и Балтийский флот противо-
действовали натиску очень сильного противника, рвавшегося к
Ленинграду, с тем чтобы после его захвата бросить все силы на
Москву.
Заместитель Главкома по морской части и член Военного
совета Северо-Западного направления адмирал Исаков в наибо-
лее напряженный период военной операции находился на Бал-
тийском флоте.
«Можно без преувеличения сказать, что корабли и береговая
артиллерия, части морской пехоты Балтийского флота сыграли
исключительно большую роль в обороне Ленинграда. И координа-
ция всех усилий флота и армии решалась Исаковым и его помощ-
никами».
Эти строки принадлежат адмиралу Гордею Ивановичу Левчен-
ко, который свыше тридцати лет непрерывно служил с Иваном
Степановичем Исаковым.
В те суровые, полные трагизма дни Иван Степанович работал
в Смольном, где располагался штаб Северо-Западного направле-
ния. «Я считаю своим долгом отметить,—говорил адмирал Лев-
ченко, — что, несмотря на трудности, душевное состояние Исако-
ва было ровное и уверенное. Многие, встречавшиеся в то время
с Иваном Степановичем, заражались его верой в правоту нашего
дела, верой в побед/, несмотря на, казалось бы, безвыходное по-
ложение Ленинграда и его района».
Исаков в те дни как-то сказал своим друзьям и подчиненным:
— Видите ли, у фашистской Германии при нападении на нашу
страну был ряд преимуществ, которыми она и воспользовалась.
Однако учтите, что, подобно тому как резец или зубило имеют
хорошо закаленную лишь переднюю часть, так и германская
армия, ее первые успехи, притом успехи значительные, недолговеч-
ны. Как только передняя часть будет сломлена, германская армия
начнет крошиться.
Прошло три месяца, и под Москвой начался разгром фашист-
ских войск. Осенью 1941 года адмиралу Исакову было поручено
выполнение чрезвычайной важности задания.
Вот что пишет об этом задании уполномоченный Государствен-
ного Комитета Обороны по продовольственному снабжению войск
Ленинградского фронта и населения Ленинграда Дмитрий Василь-
евич Павлов в своей книге «Ленинград в блокаде».
«...Военный совет принял решение организовать в 19 километ-
рах от Шлиссельбурга, в небольшой бухте Осиновец на западном
берегу Ладожского озера, порт по приемке грузов и вывозу неко-
торых видов уникального оборудования из города.
Строить порт ускоренными темпами, отбиваться от непрерыв-
ных воздушных атак противника, разгружать и загружать суда
в предельно короткий срок, обеспечивать безопасность их плава-
ния — для этого требовался руководитель, обладающий огромной
волей, железными нервами и незаурядными организаторскими
способностями. 19 сентября Военный совет флота, обсудив поло-
190
жение с завозом грузов, решил возложить руководство перевозка-
ми на члена Военного совета адмирала Исакова. Иван Степано-
вич охотно взялся за беспримерное дело. Подобно пахарю, про-
кладывающему борозду на земле, не знавшей плуга, он углублял
каменистое дно озера и строил причалы на пустынном берегу.
Изо дня в день он пять — семь раз обходил территорию будущего
порта, подбадривая и воодушевляя уставших рабочих, солдат,
матросов. Ивану Степановичу удалось сделать многое и прежде
всего — увеличить завоз грузов, но довести до конца начатое
успешно дело ему не пришлось. Активные действия гитлеровцев
в Балтийском море потребовали возвращения Исакова к своим
прямым обязанностям».
В штабе Северо-Западного направления в Смольном Исакова
можно было видеть в те дни очень редко — он находился там, где
складывалась тяжелая, угрожающая обстановка.
В Таллине он участвовал в подготовке и руководстве первыми
операциями Балтийского флота и совместными боевыми действия-
ми с сухопутными войсками фронта. В Кронштадте—руководил
подготовкой и организацией обороны подступов к городу Ленина со
стороны моря. Активно участвовал в создании непосредственной
морской обороны города Ленинграда и в формировании озерных
военных флотилий (Ладожской, Онежской, Чудского озера), моби-
лизуя, вооружая и укомплектовывая суда торгового флота, органи-
зуя их взаимодействие с артиллерией фронта.
Когда фашистские войска вышли на ближайшие подступы
к городу, то умело созданная морская оборона сыграла большую
роль в системе защиты города.
Исаков активно участвовал в организации переброски через
Ладожское озеро станков и оборудования Кировского завода, ко-
торый эвакуировался на Урал, где спешно создавалось танковое
производстве.
* ♦ ♦
В ноябре 1941 года Исаков был отозван в Москву для работы
в Главном морском штабе. Но уже весной 1942 года, когда на
фронтах Северного Кавказа и Крыма сложилась неблагоприятная
обстановка, Исаков вновь покинул столицу.
На юге линия фронта в это время подходила к перевалам Глав-
ного Кавказского хребта. Узкая полоска Кавказского побережья
удерживалась нашими войсками ценой тяжелых усилий. Севасто-
поль оборонялся в блокаде от штурмующих его фашистских войск
и авиации; корабли Черноморского флота базировались на Кав-
казском побережье.
Исаков прибыл в Краснодар для координации действий фрон-
та и флота, являясь членом Военного совета и заместителем
командующего Юго-Западным направлением (впоследствии — Се-
верокавказский фронт). Его можно было видеть вместе с Марша-
лом Советского Союза С. М. Буденным на сторожевом катере
191
в Керченском проливе. Это — когда надо было организовать пере-
праву наших войск, оставлявших Крым, на Таманский полуостров.
Он часто бывал на передовых батареях в Цемесской бухте.
После ликвидации Северокавказского фронта, в сентябре
1942 года, морская оперативная группа, возглавляемая Исаковым,
прибыла в Тбилиси, где находился штаб Закавказского фронта.
2 октября 1942 года Исаков, вместе с контр-адмиралом Рутков-
ским отправился в очередную поездку к линии фронта под Ново-
российск. 4 октября начиналось наступление войск Закавказского
фронта на горном перевале севернее Туапсе. Поскольку в этой
операции принимали участие морская пехота и морская артилле-
рия, то Исаков изменил маршрут и вместе с командованием За-
кавказского фронта направился в район проведения операции
войск фронта. В районе железнодорожной станции Индюк маши-
ны, следовавшие по узкой горной дороге, внезапно были атако-
ваны тремя «юнкерсами». Во время атаки был тяжело ранен в ле-
вую ногу И. С. Исаков.
Вот что рассказал об обстоятельствах ранения адъютант адми-
рала подполковник А. И. Соколов:
— После разрыва первых бомб я услышал поблизости стон.
Подполз и увидел ужасное зрелище: Иван Степанович лежал
ничком, и на левой ноге у него зияла большая рана от осколка
бомбы. Я позвал на помощь лейтенанта Мельникова, и мы стали
делать перевязку. Перевязав рану, мы повезли Ивана Степановича
на легковой машине «М-1» в медсанбат. В медсанбате Ивану Сте-
пановичу сделали переливание крови. Потом на грузовой автома-
шине его отправили в полевой госпиталь, который находился в ле-
су, неподалеку от железнодорожной станции Индюк. В госпитале
Иван Степанович попросил, чтобы я оставался с ним. Адмиралу
обработали рану, а спустя сутки после ранения перевезли в госпи-
таль в Сочи. Там, на третьи сутки после ранения, в связи с начав-
шейся газовой гангреной, Ивану Степановичу была ампутирована
левая нога.
Когда Исаков находился в госпитале, пришло известие о на-
граждении адмирала орденом Ушакова.
В ответ на поздравления Иван Степанович, еще не оправив-
шись, прислал морякам письмо, которое и сейчас нельзя читать
без волнения:
«Моргруппе Кавказского фронта.
Дорогие товарищи!
Спасибо за поздравления и пожелания на будущее. Верьте,
что все отдам, что от меня останется, на окончательное уничтоже-
ние фашизма, на укрепление родного флота нашего Союза и осу-
ществление любого задания партии и правительства. Но помните,
что в тех больших делах, которые мы делаем с вами, один чело-
192
Ваш Исаков».
век — ничто. Я могу работать, только опираясь на вас. От вашей
работы зависит общий успех дела, и полученная награда в значи-
тельной степени относится и к вам. Поэтому желаю вам здоровья
и успеха в работе, еще больше стойкости, товарищества, воли
к победе и партийности в работе.
Едва оправившись от трудно переносимых страданий, Иван
Степанович вновь на посту. Должность начальника Главного
морского штаба и от здорового-то человека требует огромного
напряжения, а что же говорить о больном... Но Исаков работает!
Наш народ знает много случаев, когда искалеченные люди,
казалось бы, начисто вышедшие из строя, продолжали летать, во-
дить тракторы и автомобили. Мы знаем Маресьева, Нектова и
многих других. Я позволю себе причислить к их числу и Ивана
Степановича Исакова.
Однако силы человека не беспредельны. Исаков вскоре вынуж-
ден оставить пост начальника Главного морского штаба. Он вновь
обращается к научной и исследовательской работе, оставаясь за-
местителем Главнокомандующего Военно-Морскими Силами, со-
четая большую государственную работу с непрерывной научной
деятельностью. В этот период он пишет свои труды: «Приморские
крепости», «Очерки по истории флота», возглавляет редакцию
«Морского атласа». В фонд военно-морской науки вошли более ста
работ Исакова.
В марте 1945 года Ученый совет Военно-Морской ордена Ле-
нина академии направил в Высшую аттестационную комиссию
ходатайство о присвоении доценту, кандидату военно-морских
наук, армиралу флота Исакову Ивану Степановичу ученой
степени доктора военно-морских наук без защиты диссертации и
ученого звания профессора по кафедре стратегии и оперативного
искусства...
В марте 1950 года Иван Степанович подал в отставку. Но он
продолжал деятельно трудиться до последнего дня жизни Он
оставался главным редактором «Морского атласа». За этот труд
Исаков с группой товарищей был удостоен Государственной
премии.
Он пишет научно-популярные статьи, главным образом по исто-
рии флота, участвует в качестве главного консультанта в созда-
нии кинокартины, посвященной флотоводцу Федору Ушакову.
В нем открылся, неожиданно для тех, кто мало его знал, писатель-
ский дар.
...Ноябрь 1958 года. Ленинград. Гостиница «Астория». Исаков
со своей супругой Ольгой Васильевной прибыли из Москвы и у
себя в гостиничном номере принимают изяславцев — давних со-
служивцев адмирала.
Перед тем как передать для публикации «Невыдуманные рас-
? А Арзуманян 193
сказы», адмирал решил прочитать их друзьям. Успех был полный.
Бывший машинист эсминца «Изяслав». персональный пенсионер
ленинградец Филимон Сергеевич Дук долго жал адмиралу р\ку
— Спасибо, воскресили в моей памяти давно прошедшею по-
ру Да какую пору!..
Бывший комиссар «Изяслава» Даниил Евгеньевич Корнюшин
и бывший кок Николай Александрович Воронин, участники этой
встречи, были также растроганы и взволнованы.
Морские рассказы Исакова заинтересовали не только моряков,
но и широкие круги читателей. Он был принят в члены Союза пи-
сателей СССР
Он очень дорожил своим писательским званием. Но в день
кончины Исаков едва слышно произнес:
— А моряком я все-таки стал!
Это были едва ли не последние слова адмирала.
1971
МАЛЬЧИК ИЗ САНАИНА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
О
дин из уголков Армении с незапамятных времен назы-
вался Гугарком, а позднее — Лори. Здесь природа не-
сравненно живописнее, чем в других местах республи-
ки: седые скалы перемежаются с густыми массивами
лесов. Пики гор Лок, Конд, Двал пронзают облака,
разрывая их в клочья. Эхо грома заполняет ущелье своим могу-
чим ревом. А совсем внизу, у подножия горных великанов, словно
кипящую лаву, несет свои пенистые воды безудержно дикий Дебе.
Звонко дробится о камни и скалы река. Под лучами солнца изло-
мы гор, скал и ущелий создают причудливую, бесконечно богатую
пляску света и тени. Оттого Лори так не похож ни на один другой
район Армении.
С наступлением ночи темные силуэты гор выглядят таинствен-
нее и страшней. Полнолуние здесь редко увидишь. Не успеет луна
появиться, как облака окутают ее или горные вершины засло-
нят своей могучей спиной. Лишь отдельным счастливцам — звез-
дам удается прорваться сквозь ночную тьму.
И каждый раз, когда с наступлением сумерек на синем небе
загорались звезды, на колокольню древней церкви забирался
мальчик. В селении Санаин церковь гнездится на самой высокой
точке. И маленькому Анушавану, которого сверстники сокращен-
но называли Ануш, казалось, что он находится ближе к звездам,
чем все остальные, — ведь выше этой колокольни в деревне не
было ничего.
Ниже по склону находилась сельская школа. Ее построили
в 1908 году по инициативе уроженки Санаина, старейшего педа-
гога Софьи Васильевны Аргутинской-Долгорукой. В один из ве-
черов силами учеников здесь ставили инсценировку известного
рассказа Ованеса Туманяна «Гикор».
Суть повествования такова: тяжело жилось многодетному кре-
стьянину Амбо, и, вопреки желанию жены, он решил своего сына.
Двенадцатилетнего Гикора, отвезти в город, чтобы он вышел в лю-
ди. В городе Амбо удалось пристроить своего сына слугой к купцу
Артему. Мальчик должен был прислуживать хозяину дома, а
спустя год — работать в лавке учеником. Артем предупредил отца,
что пять лет мальчик будет трудиться бесплатно, зато научится
чему-нибудь.
И началась у Гикора новая жизнь, полная издевательств и
унижения, побоев и голода. В зимнюю пору ребенок сильно про-
студился и больше не встал...
7*
195
На сцене шла последняя картина встречи отца с мечущимся
в жару мальчиком. Роль Гикора исполнял Ануш. Конечно, в его
игре не было ничего профессионального, зато была волнующая
искренность, которая проникла в сердца присутствующих, еще раз
напомнив об участи их детей и о полной лишений, безысходного
горя их жизни.
— Что с тобой стало, Гикор-джан? — горестно спрашивал
мальчика Амбо.
Гикор был в жару и не узнавал отца.
— Гикор-джан, вот я и пришел, Гикор... ведь это же я — твой
апн1.
Больной ничего не сознавал и только выкрикивал в тяжелом
бреду: «Микич! Зани! Апи! Нани!..2»
— Здесь я, Гикор-джан, нани меня послала за тобой. Пойдешь
домой? Микич и Зани, стоя на кровле, смотрят на дорогу, ждут
тебя. Ну, что скажешь?
— Сюда пожалте! Сюда пожалте! — мечась и смеясь, бредил
больной.
Ему все казалось, что он стоит у лавки хозяина и с утра до
ночи заманивает покупателей.
Сыгранная роль потрясла мальчика: ведь он и сам был сыном
бедного сельского плотника Ованеса Микояна, обремененного
большой многодетной семьей. Постоянная нужда и участь Гикора
могли стать участью мальчика из Санаина.
Санаин! Как высоко он расположился на склоне гордой горы,
но как бесчеловечно была попрана здесь гордость мужественных
людей!
Красота природы и нищенское существование дорийских кре-
стьян находились в разительном противоречии. Каждый клочок
земли приходилось отвоевывать человеку ценой пота и крови.
Несравненный певец, великий лориец Ованес Туманян писал:
Плуг, забирай! Ну, ну, волы!
Дотянем понемногу
К полудню вон до той скалы, —
Господь нам будь в подмогу!
Дай силы, боже, их плечам!..
Дотянем-ка глыбу, ну же!
Хлестни их, мальчик!.. Черным дням
Конца нет. Жить все туже...
Черные дни стали еще беспросветнее, когда в 1914 году нача-
лась первая мировая война. Анушу тогда было восемь лет. Мно-
гие из ушедших на фронт пропали без вести. Старший брат Ер-
ванд вернулся в родное село с Георгиевским крестом.
На Кавказе началась братоубийственная резня. Беспокойно
жилось и в девственных лесах Лори. Царизм разжигал националь-
ную рознь кавказских народов, принявшихся бессмысленно истреб-
’ Ann — отец.
2 11 а и н — мать.
196
лять друг друга. Погромы и резня стали обычным явлением в этих
краях. Шумные горные реки обагрились кровью. В это же время
под знаменем Ленина сражались за молодую Советскую власть
тысячи и тысячи храбрых сынов Армении. Среди первых пламен-
ных большевиков, учеников и соратников Ленина, были Христофор
Лалаянц, Степан Шаумян, Богдан Кнунянц, Александр Спанда-
рян и старший брат Ануша — Анастас Микоян.
...В Санаине, казалось, все было по-прежнему. Но так только
казалось. Из прежних трех учителей в шестиклассной школе ос-
тался лишь один — Овсеп Галстян; двое ушли в партизанские
революционные отряды. Поэтому занятия велись урывками, а иг-
ры ребят стали воинственными.
Как-то раз в лесной чаще, недалеко от села, ребятишки играли
в войну, разделившись на два отряда. Командиром у одних был
Ануш, а у других — Хечо. Два ослика тоже участвовали в игре:
на них восседали вожаки отрядов. Ребята были вооружены ро-
гатками, самодельными саблями. Заняв удобные позиции на де-
ревьях, кустах, за камнями, они ждали команды, чтобы начать
бой. Игра началась. Хлестнув своих осликов, Ануш и Хечо по-
неслись друг на друга. Было условлено, что победителем будет
отряд, чей командир окажется сильнее и свалит другого с осла
наземь. Но случилось неожиданное. Не добежав до места встречи,
ослик Хечо, резко вскинув задние ноги вверх, сбросил мальчика.
Тот кубарем полетел вниз и сильно ударился о корягу. Пораже-
ние отряда Хечо было налицо. Но Ануш посчитал несправедли-
вым такой исход и поторопился спешиться сам. Между тем Хечо
делал отчаянные попытки взобраться на своего непослушного осла,
но безуспешно. Видя эту картину, Ануш предложил ему стоя поме-
риться силой, хотя знал, что противник старше и сильней его. Их
обступили шумным кольцом возбужденные ребята. Негодуя на свою
беспомощность, напрягая все силы, Хечо приблизился к «врагу».
В этот момент он забыл даже об острой боли в руке.
Приставив йогу к ноге, сцепив кисти рук, мальчики изо всех
сил пробовали свалить друг друга.
— Кончай, Ануш, кончай с ним! — вопили со всех сторон ре-
бята своему командиру.
— Э-э-э, как бы не так, наш Хечо сильнее, не подведет! —
кричали другие.
Между тем Ануш всем корпусом подался впепед, продолжая
сжимать руку противника и пытаясь столкнуть его с места. Губы
Хечо искривила насмешливая улыбка, и он резко согнул руку
Ануша, откинув его немного назад. Воодушевленный ободряющи-
ми возгласами своих ребят, Хечо усиливал натиск. Казалось, вот-
вот—и правая нога Ануша сдвинется с места, принеся «врагу»
победу.
Но не так-то легко одолеть маленького жилистого Ануша.
Скрипя зубами, мальчик сам перешел в наступление. Его пальцы,
словно клещи, впились в кисть Хечо. Тот, не выдержав натиска,
всем телом подался назад, и правая нога его сорвалась с места.
197
Согласно правилам игры, Хечо был побежден, и отряд Ануша
праздновал победу.
Но недолго ликовал Ануш — он заметил в глазах Хечо сле-
зы. Хечо— и слезы? Это удивило мальчика, и он быстро подошел
к Хечо, протягивая в знак примирения руку. Только сейчас Ануш
заметил, что рука товарища беспомощно повисла вдоль тела. Хечо
не в силах был управлять ею. Тут только Ануша осенила мысль,
вылетевшая из головы в горячке «боя»: разве можно, упав с ос-
ла, остаться невредимым?! Ануш виновато обнял Хечо, как бы
прося прощения
Детские игры тем и хороши, что обида недолго держится
Вскоре ребята дружной гурьбой возвращались в селение, поза-
быв горечь поражения и радость победы; они уже с жаром
обсуждали новую затею. Ребятам хотелось добраться до неприступ-
ной вершины Чатин-Дага, где вьют свои гнезда властелины до-
рийских небес— могучие орлы.
Богат животный мир дорийских лесов. Медведи, волки, лисы,
быстроногие олени, дикие козы — постоянные обитатели лесных
чаш. Пернатых же трудно перечислить.
В ветхом сельском домике, где жил Ануш, старожилами бы-
ли ласточки, они каждую весну прилетали в свои гнезда выво-
дить птенцов. А ребята бережно охраняли их, с интересом слушая
неугомонный щебет заботливых хлопотуний.
Больше всего любил Ануш ходить со старшим дядей Мкрты-
чем на высокогорные пастбища пасти коз. Горизонт там казался
мальчику необъятным, бесконечные дали манили его. Пока дядя
сгонял непослушных коз, Ануш ложился навзничь и подолгу не
отрывал взгляда от небесной синевы Неописуемая радость ох-
ватывала мальчика, когда он замечал в небе орла. Гордый полет
птицы, то парившей, неподвижно раскинув крылья, то неожидан-
но падавшей камнем вниз, то вдруг опять взмывавшей кверху,
зачаровывал мальчика.
Конечно, об искусственных летающих аппаратах Ануш и по-
нятия не имел. Весь мир его технических познаний тогда заклю-
чался в работе отца да сельского кузнеца. Из рассказов старше-
го брата Ерванда, работавшего на Алавердском медеплавильном
заводе, расположенном в ущелье, на берегу Дебета, принадле-
жавшем французской компании, Ануш знал о существовании же-
лезной дороги Движение по ней из Тифлиса до Карса началось
в 1898 году.
Ануш, конечно, не имел никакого представления о воздушных
шарах, аэропланах, которые в то время уже существовали.
Все это было далеким неведомым миром. Но сказка бабушки о
человеке, летающем на чудо-ковре и чудо-птице, возбуждала во-
ображение мальчика. Как-то раз он даже сделал крылья из гиб-
ких кизиловых прутьев и прицепил их ягненку. Полет, разу-
меется, не состоялся, но эта странная затея послужила причиной
злых насмешек и подтруниваний санаинских ребят над незадач-
ливым изобретателем. Еще долго после этого, увидя Ануша за
198
каким-либо занятием, сельские забияки не упускали случая по-
смеяться над ним.
Ануша часто можно было видеть в мастерской отца, обладав-
шего большим изобретательским даром. Я не раз бывал в Са-
ванне и видел сделанные руками искусного плотника Ованеса
стулья, шкафы, столы, двери, рамы, амбары, крыши домов, ве-
ранды и т. д.
Ануш любил набчюдать за работой отпа, сам мастерил замыс-
ловатые, одному ему понятные деревянные конструкции.
Однажды во время очередного такого занятия Ануш услы-
шал за спиной знакомый мальчишеский голос:
— Ты опять что-то затеваешь? Может, быка дяди Вартана хо-
чешь поднять в небо?
— Оставь его в покое, не твоего ума дело, — вмешался Хечо.
Ануш резким движением выпрямился и взглянул на ребят.
На лице его отражалась горечь обиды, хотя глаза светились ра-
достью.
— Как с рукой, Хечо?—спросил Ануш, бросив презрительный
взгляд на отступившего назад насмешника.
Рука Хечо была еще в повязке, но он все же бодро ответил:
— Совсем хорошо, завтра мать обещала снять эти тряпки.
Они сели рядом. Ануш с увлечением принялся рассказывать
другу о своей очередной выдумке, но тот скорее с сочувствием,
чем с интересом, слушал его.
Жизнь Ануша мало чем отличалась от судьбы его сверстни-
ков. Вместе с санаинскими ребятами он учился, играл, мечтал.
Школьный учитель Овсеп Галстян был человеком образован-
ным. Он увлекательно рассказывал об интересных фактах из ис-
тории математики. Ануш очень любил эти уроки, на которых он
впервые узнал о том, что самыми древними математиками средн
народов царской России были армяне Живший в VII веке ученый
Анания Ширакаци, говорил учитель Овсеп, был не только ма-
тематиком, но и астрологом, метеорологом, историком и геогра
фом. Он писал о шарообразности Земли, о затмениях Луны и
Солнца, о календарных исчислениях, о солнечных часах. Боль-
шой интерес представляет его учебник по арифметике, а решен-
ные им задачи с дробями и сейчас входят в школьные учебники.
Как зерна, попадая в плодородную почву, дают сильные всхо-
ды, так и слова школьного математика находили отклик в умах
впечатлительных и пытливых учеников. Своей влюбленностью в
науку Овсеп Галстян зажег у ребят интерес к знаниям.
Рассказывал Галстян и о людях русской науки и литерату-
ры, о могучем гении земли русской Михаиле Васильевиче Ломо-
носове, о Менделееве и Попове.
Но таже Галстян, близко знавший своих учеников, не мог
угадать, каково будущее каждого из них, чему посвятят они свою
жизнь.
Не так просто в раннем детстве подметить наклонности
ребенка, его дарование. Это шестилетним Моцарту и Шопену
199
можно было безошибочно предсказать будущее великих музыкантов.
Это нынешний президент Академии наук Армении, прославлен-
ный астрофизик Виктор Амбарцумян познал премудрости выс-
шей математики, будучи десятилетним мальчиком. Не будем про-
должать перечень подобных примеров.
Ясно одно, что в глухой дореволюционной армянской дерев-
не добрый учитель Галстян да и сам Ануш Микоян не могли
знать своего будущего.
Д!,ем Санаин окутал туман, казалось, он проникал в каждую
щель. К вечеру нависли тяжелые свинцовые тучи. Начался силь-
ный дождь. В лесу раздался ружейный выстрел. Собаки жалоб-
но завыли. Недоброе предзнаменование... Мощные раскаты гро-
ма потрясли воздух, эхом отозвались они в горах и ущельях. Ос-
лепляющей змейкой сверкнула молния и погасла во мраке.
Санаинцы попрятались в своих ветхих домишках. Многим не
спалось в эту ночь.
Не сомкнул глаз и Ануш. Разные думы приходили ему в голо-
ву. Беспокоила мальчика судьба брата, который находился в
Баку.
А в Баку тогда развертывались бурные революционные собы-
тия. Советская Россия, Ленин помогали кавказским большеви-
кам избавиться от иностранных интервентов. Плечом к плечу
с пламенным руководителем бакинского пролетариата Степаном
Шаумяном неутомимо боролся брат Ануша — Анастас. Шел 1918
год, но от брата уже давно не было никаких вестей.
Утром природа проснулась безмятежно. Восходящее солнце
посылало ласковые, веселые лучи уходящей на отдых, поблек-
шей луне. Ночная буря прошла, как неспокойный сон.
С первой улыбкой солнца от ночной дремы очнулся красавец
Лалвар В сторону Лалвара держала путь группа санаинских
ребят. Среди них был и Ануш.
Звонко лилась песня:
Очарованьем таинственных слов
Горы друг с другом ведут разговор,
Славя в едином хору голосов
Мощный Лалвар — повелителя гор
Вдруг их нагнал тревожный зов:
— Ануш, э!.. Ануш!
— Чего?
— Вернись в село!
— Зачем?
— Вернись, говорю!
Мать зовет. Ануш знал, что она не вернет его попусту с до-
роги. Он бегом пустился по тропинке обратно. Подходя к дому,
мальчик с тревогой заметил раскрытую настежь калитку и боль-
шую толпу односельчан, собравшихся во дворе. Мужчины ды-
мили из чубуков и тихо перебрасывались словами. Лица многих
женщин были заплаканы. Из комнаты доносились всхлипывания
200
матери. Ануш бросился к ней, а та, обняв его за плечи, запричи-
тала еще громче. Взглянув на тахту, Ануш сразу все понял. Там
лежал с удивительно спокойным, как всегда добрым лицом, сомк-
нув навсегда усталые веки, отец. У тахты стояли убитые горем
старший брат Ануша — Ерванд, сестры Воскеат и Астхик, братья
покойного Мкртыч и Вартан.
Большое горе клещами сдавило горло Ануша. До боли сжав
губы, он силился не моргнуть, чтобы слезы не расплескались по
щекам, но не выдержал и, спрятав лицо в отцовскую чуху, гром-
ко зарыдал.
Санаинцы провожали в последний путь Ованеса Микояна со
всеми почестями, принятыми в здешних местах. Они любили его,
доброго, мужественного человека, хорошего мастера своего де-
ла. Ведь он был единственным на селе плотником, без него не
обходился никто... Как ни трудно приходилось его многодетной
семье, он всегда оставался верным себе, честным и справедливым.
Потому и оплакивали его в каждом доме, сочувствовали его оси-
ротевшей семье.
Не мог выполнить перед отцом последнего сыновнего долга
находившийся в Баку, в горниле революционных событий, сын
Анастас. После смерти отца вся тяжесть забот в семье легла на пле-
чи матери Талиды Отаровны и старшего сына Ерванда. Ему приш-
лось оставить мечты об образовании. Надо было думать о сест-
рах и братьях.
Холодными зимними вечерами, когда, вторя голодным вол-
кам, завывала дикая вьюга, санаинцы прятались по домам. По-
долгу не гас тусклый огонек коптилки и в хижине Микоянов.
Собравшись у огня в кружок, дети часто заводили разговор об
отце.
Медленно, как караван, тянулись унылые зимние дни. Но всему
бывает конец. Пришла пора — и снег растаял. Нежно воркуя, побе-
жали с гор ранние весенние ручейки, пробиваясь в рыхлом, те-
перь уже совсем хрупком снегу. То тут, то там поднимали свои
нежные головки подснежники. Они словно спешили первыми от-
дать поклон солнцу и весне.
И вдруг в тишину спокойного утра ворвался необычный, все
нараставший гул. Он был не похож ни на обвал в горах, ни на гро-
зовые разряды. Застыли в страхе животные. Санаинцы собра-
лись группами. Старики набожно крестились. На память пришли
легенды, которых так много сложено в этих местах. Жадно ло-
вя каждое слово старших, дети удивленно смотрели друг на дру-
га и прислушивались к странным звукам.
Вскоре гул сменился треском и шумом, из-за вершины горы
показалось странное чудовище. Покачиваясь в воздухе, оно спус-
калось все ниже и, проделав несколько кругов, неуклюже, с трес-
ком и скрипом побежало по единственной ровной полянке и нако-
нец умолкло. Те из жителей, кто побывал на войне, сразу узна-
ли в нем аэроплан. Кто видел впервые — были поражены. Но вот
20!
из странной машины вышел летчик. Ребята, осмелев, побежали
к нему. Стали приближаться и взрослые.
Так впервые в Лорийских горах совершил вынужденную по-
садку французский самолет «Фарман». Так впервые санаинские
ребята и вместе с ними Ануш узнали о существовании чудо-пти-
цы, сделанной руками человека из дерева и железа и летающей
как орел.
Два дня летчик безуспешно копался в моторе, два дня Ануш
с нескрываемым удивлением и любопытством не отходил от са-
молета. Наконец тишину нарушил знакомый треск и шум. Само-
лет двинулся с места, балансируя своими двухэтажными крылья-
ми. Доехав до конца полянки, он развернулся и побежал быст-
рей. Через несколько мгновений «Фарман» поднялся в воздух.
Ануш и его товарищи восторженно провожали эту птицу-мечту,
птицу-сказку, громко крича и кидая вверх свои папахи.
Кто знает, может быть, в тот момент, когда Россия еще не
имела собственного авиапроизводства и закупала самолеты за
границей, в голове юного Ануша и зародилась впервые дерзно-
венная мысль стать создателем вот таких машин...
Старший брат Ануша, Ерванд, работал на Алавердском меде-
плавильном заводе. Дыхание революции давно уже захватило
рабочих этой французской концессии, где они подвергались не-
слыханной эксплуатации. Концессионеры наживали состояния,
варварски истребляя огромные природные богатства. Люди гиб-
ли от непосильного напряжения и частых аварий. Об охране тру-
да не было и речи.
Брат Ерванд, приходя с завода, рассказывал об Октябрьской
революции в России, о том, что Ленин и Советская Россия обя-
зательно протянут руку помощи армянским рабочим и крестья-
нам. Товарищи Ерванда, горняки, убежденно говорили: недолго
властвовать на Кавказе дашнакам, меньшевикам, мусаватистам.
Мать предложила Анушу готовиться к поездке в Тифлис, что-
бы, как она выразилась, «стать человеком». Двенадцатилетний
Ануш, колеблясь, отказался. Ему было совестно покидать свой
дом, близких. После смерти отца Ануш как-то сразу повзрослел
и часто задумывался над тем, что и ему пора вступить на тру-
довой путь, чем-нибудь помочь своим близким. Он теперь еще боль-
ше привязался к матери, тихой и неразговорчивой женщине, глаза
которой всегда светились беспредельной лаской, кротостью, по-
корностью своей трудной доле. Она целый день неустанно хло-
потала по дому, успевала управляться и с огородом, и с единст-
венной живностью в хозяйстве — козой, заботилась об убогой
одежде своих детей, в чем ей усердно помогали дочери — Астхик
и Воскеат.
Как-то раз Ануш, не найдя матери в комнате, вышел во двор.
Она устало сидела под тутовым деревом, грустно глядя вдаль.
По щекам ее, одна за другой, медленно скользили слезы... От нео-
жиданности мальчик застыл на месте, но в следующее мгнове-
202
ние бросился на колени перед матерью, спрятав у нее на груди
голову.
— Что с тобой, майрик?
— Ничего, Ануш-джан, ничего! — растерянно молвила мать,
поспешно отирая рукой влажные щеки.
— Но ты же плачешь, почему? — допытывался Ануш. Не в
силах скрыть от мальчика свои чувства, мать с грустью в голо-
се прошептала:
— Ануш-джан, об Анастасе думаю я, бог знает, где теперь он,
когда приедет к нам...
Ануш не находил слов для утешения. Он молчал. Только ру-
ки его еще крепче стиснули худенькие, бесконечно дорогие мате-
ринские плечи.
Мать утаила другую причину своего беспокойства: как ни тя-
жело ей было расставаться с Анушем, но она твердо решила,
собрав последние гроши, отправить его в город к родственникам,
учиться.
Смутные думы беспокоили Ануша. Не терпелось узнать: какой
он — этот край, какой он — город, куда собираются его везти?..
Ранним ясным утром он вместе с матерью отправился в путь.
Провожали Ануша брат, сестры, дядя Мкртыч и Вартан. При-
шли проститься и друзья, с которыми были связаны лучшие воспо-
минания детских лет. Хечо, не скрывая грусти, шел рядом с Ану-
шем. Когда тропинка привела к крутому обрыву, где она почти
отвесно спускалась в бездну, к реке Дебет, все остановились Сест-
ры Воскеат и Астхик обняли брата, погладили непослушные чер-
ные кудри, поцеловали в широкий лоб и сдавленным голосом
чуть слышно прошептали слова напутствия. Попрощались с Ану-
шем и все остальные. Каждый желал ему счастья и удачи. Пос-
ледним подошел к другу Хечо. Он старался казаться спокойным,
но его угрюмое молчание говорило о другом. Крепко обнявшись
с Анушем и уже отойдя от него, он вдруг вернулся и протянул
свою любимую кизиловую палку, которой всегда гордился:
— На, возьми на память, пригодится в дороге... — А потом,
постояв немного в раздумье, добавил: — Ты всегда был хорошим
парнем, Ануш, и я не забуду тебя.
На глаза Ануша навернулись слезы. Взяв подарок друга, он
окинул прощальным взглядом дорогих ему людей и вместе с
матерью стал медленно спускаться по горной тропинке, которая
вела к железнодорожной станции.
Перейдя по древнему одноарочному мосту, который вот уже
Десятый век выдерживал натиск необузданного Дебета, они по-
пали в Алаверди. Единственный медеплавильный завод, на ко-
тором работал Ерванд, несколько домов да станционных пост-
роек— вот все, что составляло облик Алаверди тех дней.
Вскоре подошел, пыхтя и задыхаясь, товарный поезд. С лю-
бопытством разглядывал Ануш огнедышащую грудь, огромные
колеса и длинную вереницу прицепленных товарных вагонов и
платформ. Но вдруг раздался удар колокола, а вслед затем и
203
оглушительный паровозный свисток, приведший мальчика в ужас;
от испуга он ладонями зажал уши, Облако пара окутало колеса
паровоза. Мать с силой потянула его за руку, кто-то из земля-
ков подхватил руками за пояс и подсадил на первую попавшую-
ся платформу. Затем села и мать.
От Алаверди поезд медленно полз в сторону Тифлиса. В то
время особого порядка на дороге не было, и поезд останавливал-
ся по самым неожиданным причинам. А\ашинист, заметив иду-
щих по тропинке крестьян, своих земляков из Артика, замедлил
ход и, выглянув из окошка паровоза, окликнул:
— Добрый день, Маркар!
— Рад встрече, дядя Тигран, — ответил путник.
— Давно я дома не был, новости есть?
— Как не быть новостям. Больного деда Петроса, нашего
пастуха, в каменной бане совсем залечили.
— Ну и что, опять старик лазает по горам?
— Да нет, три дня назад богу душу отдал.
— Жаль... Плохо, когда хорошие люди помирают
— Что поделаешь? Много на селе детишек мрет, тиф косит
людей, голодные времена наступили.
Поезд, медленно набирая скорость, обогнал путников. Уже из-
дали машинист крикнул им:
— Зайдите к нашим, передайте, что видели меня. Пусть не
тревожатся, я скоро заеду...
Сидя в душном вагоне с матерью и уже освоившись с непри-
вычным поначалу лязгом и грохотом товарного состава, Ануш
не спускал восторженных глаз со всего, что попадалось в пути.
И как не поражаться: ведь он впервые покинул родное село и
вступил в другой мир.
Горы становились все ниже, чередуясь с зеленым ковром рав-
нин Попадавшиеся по пути речушки казались неподвижными в
своем тихом течении.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Было уже совсем темно, когда поезд остановился на товар-
ной станции Тифлиса — Навтлуги. Спустившись на землю, мать
уверенно повела изумленного Ануша. Очутившись на большой
станции, среди множества составов различных поездов, светящих-
ся зелеными, красными и желтыми огоньками, которые отража-
лись в блеске рельсов, Ануш растерялся.
Войдя в спавший город, они направились через Авлабар, Лес-
ковскую улицу и Сурб-Карапетский проход по узенькому пере-
улку к домику двоюродной сестры Вергине Туманян. Здесь в свое
время жил Анастас, когда учился в Нерсесянской семинарии.
Этот дом стал местом сбора подпольщиков-болыневиков.
Мать постучалась в калитку дома, она быстро отворилась.
Их встретили зять Габо, недавно пришедший с работы, и Верги-
204
одеялом. Беседа взрослых затянулась
расспрашивали Талиду о родном селе,
Вергуш—Маня — повела Ануша знако-
не. Гостеприимные хозяева потрепали по голове Ануша, они уже
знали, что мальчик останется у них продолжать учебу.
Верго быстро собрала на стол то немногое из еды, что было
в доме, согрела чай. Талида Отаровна выложила остаток дорож-
ных запасов: несколько ячменных лепешек и кусок сыру. Вместо
сахара хозяйка достала из буфета таблетки сахарина.
Тем временем Ануш, утомленный дорогой и массой новых впе-
чатлений, прислонившись к стене, заснул на табуретке. Мальчи-
ка не стали будить. Мать развязала веревки самодельных санда-
лий из буйволиной кожи, осторожно сняла их с Ануша и уложи-
ла его на тахту, укрыв
допоздна. Габо с женой
о близких и знакомых.
Утром младшая дочь
мить с городом. Все было интересно мальчику. Множество ма-
газинов с разноцветными тканями, лавки, наполненные сочными
фруктами, овощами и разной другой снедью; шарманщик с га-
дающим попугаем и монотонной дребезжащей музыкой; мчащие-
ся фаэтоны с нарядными господами, а рядом с ними медленно
плетущийся под тяжестью навьюченных на него корзин малень-
кий, хорошо знакомый Анушу ослик; упряжка сильных ломовых
лошадей, несущая по рельсам вагон с пассажирами, так назы-
ваемая конка; крики мальчиков-зазывал, стоящих у входа в ма-
газины; торговцы диковинными игрушками, нанизанными на длин-
ные палки; комичные кинто с огромными лотками на головах,
выкрикивающие на все лады: «Лакированный бадриджан»,
«Красные, сердечные помидоры», «Груши, груши, словно мед»,
«Дули яблоко»; непривычная уху Ануша мелодичная грузинская
музыка, доносящаяся из духана, — весь этот хаос впечатлений
проносился перед ошеломленным мальчиком, как сказочные ви-
дения, как сон.
Проходя по главной улице Тифлиса — Головинскому проспек-
ту, Ануш застыл от удивления перед многоэтажным большим до-
мом. Чтобы сосчитать этажи, ему пришлось высоко откинуть го-
лову, так что его папаха упала наземь. Маня взглянула на зазе-
вавшегося Ануша и с улыбкой сказала:
— Это гостиница «Мажестик», построенная богачом Ара-
мянцем.
Еще много попадалось на пути красивых больших зданий: и
на Михайловском проспекте, и на Эриванской площади, и в рай-
оне Сололака...
Невольно у Ануша вырвался вопрос:
— Откуда же у них столько денег?
Через несколько дней мать уехала в Санаин. Шли дни. Ануш
постепенно привыкал к жизни суетливого города и старательно
готовился к поступлению в среднюю школу.
Приобретенных в санаинской школе знаний было недостаточ-
но: в городе предъявлялись более высокие требования. Да и рус-
ского языка Ануш вовсе не знал. Но вот трудности остались
205
2
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
206
5
6
91
И
Ануш с запиской брата приехал в семью Шаумяна. Екатери-
на Самсоновна, жена Шаумяна, устроила его в отдельной ком-
натке.
позади. Ануш переступил порог средней школы, вскоре ставшей со-
ветской.
В 1923 году начался новый этап в жизни Ануша. Из Тифлиса
он переехал в Ростов-на-Дону и стал учиться в школе фабрич-
но-заводского ученичества.
Занимался он, как всегда, с душой. Никакие трудности не
могли стать препятствием в учебе для юноши, чье детство про-
шло в вечной борьбе с лишениями. А трудности были, особенно в
холодную зимнюю пору, когда в ветхом помещении школы, не
приспособленном для занятий, во все щели дул холодный степ-
ной ветер, а дров не хватало, чтобы нагреть все классы. Бывало
так, что чернила застывали и цепенели руки. Но молодежь не
сдавалась, жаждала знаний.
По совету старшего брата, чтобы приблизиться к производст-
ву, Ануш одновременно начал работать учеником токаря на за-
воде «Красный Аксай». Дружелюбно относились к нему русские
товарищи, помогая Анушу не только в овладении токарным
делом, но и в его стремлении лучше усвоить русский язык. Смыш-
леный юноша, еще с детских лет увлекавшийся техникой, нравил-
ся им своим любовным отношением к делу. Учеба и работа, труд-
но совмещаемые обычно, для Ануша стали естественной необхо-
димостью. Упорный молодой рабочий шаг за шагом преодолевал
трудности в новом для него токарном деле.
Годы, проведенные в Ростове, навсегда запомнились ему. Здесь
юноша возмужал, вырос политически. В его жизни произошло
великое событие — в памятном 1924 году, в дни Ленинского призы-
ва, двадцатилетний комсомолец Микоян был принят в кандида-
ты партии, а год спустя его приняли в члены партии.
Окончив школу ФЗУ и овладев специальностью токаря, в
1925 году Ануш Микоян покинул город на берегу Дона, ставший
значительной вехой в его самостоятельной трудовой жизни.
Каждому известно, как быстро завязываются знакомства в
пути. В общем вагоне поезда Ростов —Москва ехало много мо-
лодежи из Закавказья. Среди них были и армяне.
За оживленной беседой новые знакомые коротали время. Ду-
хота, дым махорки, неудобства не удручали их. Крылья мечты
уносили молодых людей далеко вперед, обгоняя поезд. Все они
ехали в Москву, и каждому она представлялась по-разному.
Как песок, мгновенно впитывающий в себя влагу, Москва погло-
щает тысячи приезжих, где каждый находит свою дорогу. Ануш
сошел с поезда. Впереди его ожидали новые встречи, радость
труда и учебы, полет дерзновенной мысли.
Квартира Шаумянов и завод находились в разных концах го-
рода, поэтому вскоре он перешел в общежитие завода «Динамо»
и жил вместе с дворником в кочегарке, где часто шум по ночам
лишал его спокойного сна.
Горячо взялся он за работу на московском заводе «Динамо»,
куда его теперь зачислили токарем. Новые друзья Ануша стали
звать его на русский лад Артемом, а на цеховых собраниях по
имени и отчеству — Артемом Ивановичем. Такое обращение под-
черкивало, что теперь он самостоятельный *токарь с разрядом.
И Артем старался не ударить лицом в грязь. В коллективе боль-
шого завода он с первых же дней не чувствовал себя чужим. Ha-
оборот, бесхитростное, простое обращение цеховых рабочих, обод-
ряющие взгляды вернули ему спокойствие и природный юмор.
Друзья по цеху полюбили своего нового товарища и избрали
его секретарем партийной организации токарного цеха.
Один из цеховых друзей, Василий, был коренным москвичом
и знал свой город вдоль и поперек. Он охотно вызвался быть ги-
дом нового товарища, которому Москва представлялась еще не
прочитанной замечательной книгой.
О Москве Артем много знал из книг и рассказов ростовских
рабочих. Но теперь он сам жил в Москве.
...Дружно беседуя, шли по улице два простых рабочих парня.
Василий и Артем, сыны России и Армении, два солдата мирного
труда.
Через Иверские ворота они вышли на Красную площадь. В то
время она была вымощена булыжником, трамвайные линии про-
ходили через всю площадь. Й памятник Минину и Пожарскому
находился не у собора Василия Блаженного, как сейчас, а прямо
у главного входа в ГУМ. Не были увенчаны рубиновыми звезда-
ми башни Кремля. Они заканчивались двуглавыми орлами, кото-
рые напоминали о падении самодержавия. Под лучами заходя-
щего солнца поблескивали золотые купола кремлевских соборов.
Раздался чистый серебристый звон курантов Спасской башни,
сообщающих всему миру московское время.
Никакие рассказы, никакие книги не могли передать торжест-
венной симфонии архитектурных ансамблей, созданных трудом
и творческим гением древних русских зодчих.
Поняв восторженное состояние друга. Василий не стал доку-
чать ему излишними объяснениями. Они молча стояли рядом.
А Артему, охваченному глубокими думами, зрительно представ-
лялись былые страницы древней Москвы
...1812 год. Дни нашествия Наполеона. Пламя пожарищ гроз-
но лизало стены домов покинутого города, но он устоял.
...1917 год. Улицы Москвы в баррикадах. По зову партии,
«Пенина народ сражался за свою свободу, за власть рабочих и
крестьян. Израненная, истерзанная Москва вынесла на своих мо-
гучих плечах и это испытание. Наконец ее улицы загорелись алым
пламенем знамен. Шли голодные, оборванные, зато несущие по-
беду, ликующие люди. Казалось, с ними вместе победную песню
207
пел каждый камень мостовой, каждый кирпич кремлевской сте-
ны. Вождь революции приветствовал их. А теперь на этой самой
площади, которая встречала его морем восторженных глаз, в
деревянном еще Мавзолее покоится прах основателя государст-
ва рабочих и крестьян.
Артем чувствовал, что с каждым днем Москва становится ему
все дороже. Москва... Санаин... Безнадежно далекие друг от дру-
га прежде, казались бесконечно близкими теперь.
Рабочие будни в токарном цехе были насыщены трудовыми
подвигами. Молодежь работала самозабвенно, окрыленная соз-
нанием высокого долга перед городом, ставшим сердцем эпохи.
Теперь в движениях Артема чувствовались уверенность и лов-
кость. Его токарный станок изготавливал все более сложные де-
тали для электродвигателей.
В 1928 году Артем Иванович Микоян был призван в ряды
Красной Армии. Год был солдатом, а затем секретарем комсо-
мольской организации в Иваново-Вознесенской военной школе.
Он жаждет учиться дальше, и в 1931 году он уже слушатель Во-
енно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского.
Однокурсники полюбили Артема Микояна. Его простота, чут-
кость, серьезное отношение к академическим занятиям, подкупа-
ющее остроумие и общительность сделали его душой коллектива.
Еще большее уважение снискал Артем у товарищей после слу-
чая, который запомнился ему на всю жизнь.
Как-то раз в Академию приехал командующий воздушными
силами Я. И. Алкснис. На его вопрос, кто из первокурсников хо-
чет совершить парашютный прыжок, одним из первых вызвался
слушатель Артем Микоян. В то время парашютизм у нас только
начинал развиваться. Как и ко всякому новому делу, к нему от-
носились недоверчиво, с опаской. И на прыжки с парашютом от-
важивались немногие.
С тех пор прошло немало лет, но Артем Иванович является и по
сей день единственным среди известных советских авиаконструк-
торов, чье имя вошло в историю парашютного спорта тех лет
Невзирая на большую загруженность, Артем Иванович посе-
щал и летные курсы при Осоавиахиме и совершал свои первые
полеты на самолете У-2.
В отличие от дореволюционных порядков, советская страна
всемерно развивала отечественное самолетостроение. Пополни-
лись ряды знаменитых деятелей авиационной науки.
Артем Иванович пришел в Академию воздушного флота, имея
за плечами большой жизненный опыт и солидный производствен-
ный стаж. Правда, все это не имело связи с авиацией, но трудо-
вая жизнь развила в нем очень нужные качества — самостоятель-
ность и упорство.
Как и в других высших учебных заведениях, в Академии на
первых курсах изучали общетеоретические дисциплины. Физика,
математика, механика как бы являлись подготовительной сту-
пенью к специальным предметам. Вот тут-то и сказалась разни-
208
ца между слушателями, попавшими в Академию прямо со школь-
ной скамьи, и такими, как Микоян, подготовленными жизнью к
учебе и творчеству.
Когда на старших курсах приступили к изучению аэродинами-
ки, расчета на прочность, двигателя внутреннего сгорания и Дру-
гих предметов, имеющих прямое отношение к инженерному авиа-
ционному делу, у Артема Микояна обнаружился к ним особый
интерес. Это и понятно. Прохождение специального курса откры-
вало перед ним возможность самостоятельного проектирования
самолета и его осуществления в натуре. И случай не заставил
себя долго ждать. Пришла пора изучения действия щитков и за-
крылков. Это новшество было разработано теоретически у нас и
за рубежом.
Отлично понимая значение теории, слушатель Микоян еще в
стенах Академии стремился применить ее на практике. Вместе с
двумя однокурсниками — Павловым и Самариным он приступает
к проектированию учебно-тренировочного самолета с применением
щитков и закрылков и с толкающим винтом. Когда проект был го-
тов, тут же, в мастерских академии, собственными силами начали
осуществление проекта в натуре. На самолет поставили американ-
ский мотор в 18 лошадиных сил. Свой первенец Микоян с друзья-
ми нарекли «Октябренком». Но самое главное было впереди. «Ка-
ков будет «Октябренек» в полете?» — с волнением думал Артем.
Наступил день испытания.
Учебно-тренировочный самолет летел со скоростью 120 кило-
метров в час. Вдруг случилось неожиданное: вышел из строя мо-
тор. И тут пришли на помощь щитки и закрылки, позволившие
снизить посадочную скорость до 40 километров в час.
Авиационная наука тем временем продолжала неуклонно раз-
виваться. Все новое находило горячий отклик в будущем конст-
рукторе. Но, как правило, оно рождается в муках и терзаниях,
не всегда сразу получая оценку и признание. Но если веришь в
себя, в правильность своих дерзновенных мыслей — ни шагу
назад! Этот незыблемый принцип настоящего творчества был зало-
жен в характере Артема Ивановича, слушателя Академии воз-
душного флота, тогда еще только-только пробовавшего свои силы
в авиационной науке.
В 1937 году Микоян с отличием окончил инженерный факуль-
тет Академии.
С глубокой благодарностью вспоминает Артем Иванович своих
первых учителей — профессоров Академии Юрьева, Оглоблина,
Бураго, Земскова, Козлова, воспитавших в нем любовь и пре-
данность избранной профессии, любовь и преданность науке, ко-
торой было суждено большое будущее.
Не стерлись в его памяти и имена товарищей, с которыми он
Учился, сдавал экзамены, курсовые проекты, делил трудности, ра-
дость удач.
Недолго продолжалась работа молодого инженера А. И. Ми-
кояна в качестве военного представителя по приемке самолетов
209
на одном из авиационных заводов. Счастливый случай привел его
в бюро старейшего русского конструктора Николая Николаевича
Поликарпова.
В 1910 году с треском и неимоверным шумом самолет Сер-
гея Уточкина появился над орловским ипподромом и сделал два
круга. Публика, придя в неистовый восторг, бурно аплодировала.
По тем временам это был смелый поступок. Среди присутству-
ющих находился и воспитанник Орловской духовной семинарии
Николай Николаевич Поликарпов. Этот полет предопределил его
будущее. В 1915 году он уже окончил теоретические курсы авиа-
ции в Петербургском политехническом институте. А через год с
усердием, достойным подражания, Поликарпов помогал одному
из пионеров русского тяжелого самолетостроения И. И. Сикор-
скому в строительстве его многомоторных самолетов.
Как известно, у колыбели своего развития авиация представля-
лась лишь как самый быстрый вид передвижения. Но время по-
ставило перед ней и другие задачи. Вскоре она выполняла и раз-
ведывательные функции. В военное время рамки применения авиа-
ции расширились. Потребовались бомбардировщики. Но каждое
действие порождает и противодействие. Так появились истреби-
тели. Они предназначались для борьбы с бомбардировщиками.
В целях обороны Советский Союз осваивал все новые и новые
истребители с хорошими характеристиками скоростей и манев-
ренности. Достигнуть скорости 500 километров в час к 1935 го-
ду— такая задача была поставлена перед конструкторской мыслью
в 1930—1931 годах.
У читателя наших дней это может вызвать улыбку, по не на-
до забывать, что на первых порах лишний десяток километров
приобретенной скорости считался заметным шагом вперед.
Советская истребительная авиация, вооруженная пушками, не
всегда встречала одобрение, находились и маловеры. Но к чести
наших конструкторов надо отнести их упорство и стремление ид-
ти вперед. Благодаря этим качествам советские конструкторы на-
много опередили своих зарубежных коллег.
Поликарпов отличался глубокими знаниями авиационной тех-
ники. В любимое дело он внес много нового, обогатив отечест-
венную авиационную науку. Его идеи всегда отличались све-
жестью. Вдохновение его передавалось большому коллективу кон-
структорского бюро, которым он руководил.
Это было в 1937 году. Артем Иванович Микоян вступил в этот
творческий коллектив в пору, когда истребитель «Чайка» и И-17
продолжали совершенствоваться.
В условиях усложняющейся международной обстановки 1933—
1939 годов — интенсивных военных приготовлений фашистской Гер-
мании, ряда провокаций оголтелой японской военщины на наших
восточных границах — авиационные конструкторы особенно ост-
ро ощущали свою личную ответственность за наметившееся тех-
ническое отставание советской истребительной авиации. В это
трутное для нашей авиационной техники время требовалась яс-
210
ность ума, большая воля и уверенность в правильном решении
ответственнейшей задачи, огромные организаторские способности,
чтобы выступать с предложением о создании качественно но-
вого самолета-истребителя.
Надо сказать, что именно вокруг Артема Ивановича Микояна,
бывшего тогда руководителем одного из отделов КБ Поликарпо-
ва, стали группироваться авиационные специалисты, более дру-
гих ощущавшие ненормальность сложившегося положения и ис-
кавшие так же, как и сам Артем Иванович, путей выхода из ка-
жущегося тупика в развитии истребительной авиации.
Да, в нелегкое время пришел в авиационную промышленность
молодой военный инженер Артем Микоян, и решать ему со свои-
ми сподвижниками пришлось далеко не техническую задачу.
Инженерный творческий труд — труд нелегкий, труд же авиа-
ционного конструктора, которому, как и минеру на войне, оши-
баться при жизни непозволительно, труден вдвойне.
Жизнь властно требовала создать качественно новый истре-
битель с большим приростом скорости против существовавших
образцов. Именно такой самолет и задумали создать осенью 1939
года Артем Иванович и его единомышленники.
же шла вторая мировая война. Падали бомбы на древние
города Европы. Горела многострадальная Варшава. Всем было
ясно, что война вот-вот ворвется в наш мирный дом. Времени
оставалось мало, до страшного мало. Ошибаться было нельзя.
Страна стояла на крутом повороте истории.
В ноябре 1939 года ЦК нашей партии поддержал инициативу
группы конструкторов, возглавляемой Артемом Ивановичем, дал
их работе «зеленую улицу». Одновременно в стране развернулись
невиданные в истории нашей авиации работы по созданию других
типов скоростных истребителей, штурмовиков, бомбардировщи-
ков. Работа творческой группы А. И. Микояна влилась в общее
русло работ коллективов С. В. Ильюшина, А. С. Яковлева,
С. А. Лавочкина в содружестве с В. П. Горбуновым и М. Н. Гуд-
ковым, П. О. Сухого, В. М. Петлякова и других.
Наиболее близкими сподвижниками Артема Ивановича в пе-
риод проектирования нового истребителя были опытный, высоко-
образованный инженер Михаил Иосифович Гуревич, талантливый
молодой аэродинамик Николай Захарович Матюк, блестящий ор-
ганизатор Владимир Александрович Ромадин и многие тругие.
Особенно подружился Артем Иванович с Михаилом Иосифови-
чем Гуревичем. Активное творческое содружество переросло в
крепкую личную дружбу.
Проектирование самолета 11-200, развернувшееся в ноябре 1939
года, было подчинено одной идее — создать качественно новый
истребитель с приростом максимальной скорости полета не менее
30 процентов против существующих серийных самолетов И-16.
Пролетели дни, наполненные напряженным творческим тру-
дом, спорами, выбором наилучшего конструктивного решения.
В процессе труда рождался и цементировался знаменитый мнкоя-
211
новский творческий конструкторский коллектив. Новый истре-
битель был спроектирован в рекордно короткий срок — за три
месяца.
Наконец настал весенний день, когда новый самолет был пол-
ностью собран, опробован на земле и подготовлен к полету. Опыт-
нейший летчик-истребитель А. Н. Екатов 5 апреля 1940 года
впервые поднял серебристый истребитель И-200 в воздух. Немного-
численная группа людей на Центральном аэродроме Москвы следи-
ла за исчезающим в голубизне неба новым самолетом. Все бы-
ли взволнованы, но скрывали свое волнение друг от друга.
После посадки, когда истребитель зарулил на стоянку, летчик,
сняв парашют, поздравил Артема Ивановича с большой побе-
дой — самолет, первенец молодого творческого коллектива от-
лично вел себя в воздухе, на посадке и взлете.
1 мая 1940 года в заключение воздушного парада над Крас-
ной площадью столицы пронеслись, вызывая удивление и восторг
в колоннах демонстрантов, новые скоростные советские самоле-
ты и среди них первый И-200 — первенец большой семьи микоя-
новских истребителей.
В ходе летных испытаний нового самолета 24 мая 1940 года
летчик Екатов впервые в Союзе достиг скорости 648,5 километ-
ра в час на высоте 6900 метров, а немного позже на втором эк-
земпляре И-200 была получена скорость 651 километр в час на
высоте 7000 метров.
Это были блестящие результаты. Ни один боевой самолет в
это время ни у нас в стране, ни за рубежом не имел таких ско-
ростей полета. Против серийного истребителя И-16, имевшего ско-
рость 450 километров в час, был получен прирост скорости около
200 километров в час.
ЦК нашей партии и Советским правительством было принято
решение о быстрейшем развертывании строительства нового ист-
ребителя И-200 в большой серии на одном из крупнейших авиа-
ционных заводов страны.
Однако Артем Иванович отлично и лучше, чем кто-нибудь дру-
гой, представлял себе и достоинства, и недостатки своего пер-
венца. Началась упорная работа по улучшению самолета. Для
повышения дальности полета был сильно увеличен запас топли-
ва. Улучшена боевая живучесть самолета и его маневренные ка-
чества. Вскоре новый вариант самолета был запущен в серийное
производство взамен прежнего.
В начале января 1941 года самолетам И-200 первых выпусков
было присвоено название МИГ-1, а улучшенным И-200 последу-
ющих выпусков — МИГ-3. Название МИГ состояло из первых двух
букв фамилии Микояна и первой буквы фамилии Гуревич, а в
целом символизировало быстрый, как мгновение, полет скорост-
ных истребителей, созданных под руководством Артема Ивановича.
Достигнутые успехи ко многому обязывали. Выпуск МИГов
быстро нарастал. За 1940 год наши ВВС получили 100 самоле-
тов МИГ-1 и 200 самолетов МИГ-3. МИГи скоро стали наиболее
212
массовыми новыми истребителями наших Военно-Воздушных Сил.
Опытнейшие боевые летчики, такие, как Герой Советского Сою-
за Степан Павлович Супрун, высоко оценивали летно-техниче-
ские данные МИГ-3, были горячими патриотами нового ис-
требителя.
К 1 мая 1940 года полетам на МИГ-3 в строевых частях ВВС
было обучено уже 80 процентов летчиков, подлежащих переучи-
ванию на этом истребителе. Заметим, что к обучению строевых
летчиков на Як-1 и других новых истребителях в частях ВВС
к маю 1941 года еще не приступали из-за отсутствия серийных
самолетов.
Эскадрильи МИГов базировались на аэродромах вдоль на-
шей западной границы от Черного моря до Балтики.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На рассвете 22 июня 1941 года огромная военная машина гит-
леровской Германии вторглась в пределы Советского Союза. На-
чало войны сложилось для нашей страны исключительно небла-
гоприятно. Внезапными ударами вражеской авиации удалось унич-
тожить на аэродромах большое количество наших боевых
самолетов. Немецко-фашистская авиация получила перевес
в силах.
В этих условиях на немногочисленные подразделения наших Во-
енно-Воздушных Сил, вооруженные истребителями МИГ-3, выпа-
ла особая роль. В первые месяцы войны это были единствен-
ные и, к сожалению, малочисленные подразделения ВВС, кото-
рые могли вести активные наступательные воздушные бои с наг-
лым противником. На эти подразделения легла большая тяжесть
и ответственность. Применялся широкий маневр МИГ-3 вдоль ог-
ромного по протяженности фронта. Так, для обороны Мурманска
и баз Северного фронта на заполярные аэродромы летом 1941 го-
да были переброшены МИГ-3 из Крыма. Эти самолеты были
включены в истребительный полк знаменитого морского летчика,
впоследствии дважды Героя Советского Союза Б. Ф. Сафонова.
На вооружении этого полка ранее находились устаревшие ист-
ребители И-16.
Активное участие приняли МИГи в боях в Прибалтике, в сте-
пях Украины, в Крыму.
Трижды Герой Советского Союза А. И. Покрышкин, вспоми-
ная о первых днях войны, писал: «Я летал когда-то на МИГе.
Это была выносливая машина. На больших выходах она вела се-
бя отлично: ее скорость и маневренность возрастали».
В начале войны был сформирован специальный авиационный
полк из самолетов МИГ-3, укомплектованный опытными летчика-
ми-испытателями под командованием впоследствии дважды Ге-
роя Советского Союза С. П. Супруна. В задачу этого полка вхо-
дило проверить поведение МИГ-3 в бою с нов