Автор: Арзуманян А.
Теги: художественная литература роман-хроника научно-художественная проза советские ученые гидроархеолог академик
Год: 1988
Текст
АШОТ АРЗУМАНЯН
Братья
ОРБЕЛИ
РОМАН-
ХРОНИКА
БЮРАКАНСКИЙ
МЕРИДИАН
РОМАН -
ХРОНИКА
МОСКВА
СОВЕТСКИМ ПИСАТЕЛЬ
1988
Художник ЛЕВ САКСОНОВ
Арзуманян А. М.
А80 Бюраканский меридиан: Романы-хроники.— М.: Со-
ветский писатель, 1988.— 448 с.
ISBN 5-265 00347—9
Ашот Арзуманян — признанный мастер научно художественной прозы Широкому чнта
телю известны его книги «Око Бюракана», «Чудесная эстафета», «Адмирал», «Тайна булата»
и др Новую книгу составили два произведения «Братья Орбелн» (об известных армянских
ученых — академиках И. А. Орбели и Л. А Орбели и гидроархеологе Р А Орбели) и
«Бюраканский меридиан», повествующий о жизненном и научном пути академика В А. Ам
барцумяиа
470208020! —106
Л----------------266—88
083(02)—88
ББК 84 Ар7
С Состав и оформление Издательство
«Советский писатель». 1988
Братьев было трое. Когда они подросли, отец позвал их и
сказал:
— Сыны мои. вам уже пора познать жизнь — добро ее и
зло. пора набраться знаний...
На прощанье он обнял каждого, поцеловал в лоб.
С первыми лучами солнца братья отправились по дороге
на север.
У развилки пути братьев разошлись: старший. Рубен,
пошел к морю, синевшему вдали; средний, Левон, свернул на
большак, но остановился, увидя ковыляющего на трех лапах,
пса. и наклонился над ним; а младший. Иосиф, стоял в нере-
шительности. не зная, куда идти. Вдруг вдали он заметил
полуразрушенный купол древнего храма. Как зачарованный
смотрел он на него, потом, словно в забытьи, медленно напра-
вился к руинам.
НЮРНБЕРГ. 1945-й...
— Я — Орбели Иосиф, гражданин Союза Советских Социа-
листических Республик, вызванный в качестве свидетеля по
настоящему делу, перед лицом суда обязуюсь и клянусь
говорить суду только правду обо всем, что мне известно по
настоящему делу.
Идет Нюрнбергский процесс над военными преступниками.
По вызову советского обвинения выступает академик
И. А. Орбели. Он в упор смотрит на Геринга — автора зловеще-
го плана полного уничтожения Ленинграда.
— Скажите, пожалуйста, свидетель,— спросил представи-
тель советского обвинения,— какую должность вы занимаете?
— Директор Государственного Эрмитажа.
— Ваше ученое звание?
— Действительный член Академии наук Советского Союза,
действительный член Академии архитектуры Союза ССР,
действительный член и президент Армянской академии нах к,
почетный член Иранской академии наук, член Общества ан-
тикваров в Лондоне, член-консультант Американского институ-
та археологии и искусств.
4
— Находились ли вы в Ленинграде в период немецкой
блокады?
— Находился
— Известно ли вам что-либо о разрушениях памятников
культуры и искусства в Ленинграде?
— Известно.
— Можете ли вы изложить суду известные вам факты?
В зале суда прозвучала обличающая речь о злодеяниях
фашистских палачей, преступления которых никогда не сотрут-
ся в памяти человечества.
«Старый академик выступил на свидетельской трибуне,
как прокурор»,— писала газета «Правда» об этом дне судеб-
ного разбирательства. Ученый приводил только факты. Он наз-
вал число снарядов, выпушенных по Эрмитажу фашистскими
артиллеристами, он назвал чисто бомб, сброшенных на Эрми-
таж фашистскими летчиками. Он говорил о снаряде, который
ранил гранитное тело одного из атлантов Эрмитажа, он гово-
рил о снарядах, которые рвались в залах Эрмитажа, он гово-
рил о фугасной бомбе, которая погубила в здании мхзея в
Соляном переулке немало уникальных экспонатов Он пере-
числил затем архитектурные памятники, пострадавшие в Ле-
ниграде от артиллерийских обстрелов и авиационных бомб,
рассказал о руинах, которые видел в Петергофе, Пушкине,
Павловске. И вновь говорил об Эрмитаже:
— Преднамеренность артиллерийского обстрела Эрмитажа
для меня и для всех моих сотрудников была ясна потому, что
повреждения причинены музею не случайным артиллерийским
налетом, а последовательно, при тех методических обстрелах
города, которые велись на протяжении многих месяцев...
Адвокаты пытались оспорить показания свидетеля Орбели.
— Достаточно ли велики познания свидетеля в артилле-
рии, чтобы он мог судить о преднамеренности этих обстре-
лов5 — спросил адвокат обвиняемых из гитлеровского гене-
рального штаба.
— Я никогда не был артиллеристом. Но в Эрмитаж попало
тридцать снарядов, а в расположенный рядом мост всего один,
и я могу с уверенностью судить о том, кхда целил фашизм.
В этих пределах — я артиллерист!
ВСТРЕЧИ УЧАСТИЛИСЬ
Я сижу в старинном кресле. Напротив — хозяйка дома
Камилла Васильевна Тренер, член-корреспондент Академии
наук СССР, автор многих трчдов по востоковедению. У стены,
между креслами,— маленький столик из красного дерева
На нем лежат листы бумаги, карандаши, пепельница, неполная
пачка папирос «Казбек», стоит низенькая настольная лампа
5
Мы сидим в любимом уголке Иосифа Абгаровича Орбели Здесь
он часто сиживал со своим верным другом жизни Камиллой
Тревер. Любовь выдержала испытание временем. Четыре де-
сятилетия, вплоть до кончины Орбели...
Все в квартире пять по Дворцовой набережной, тридцать
сохранилось так, как было при Орбели. Старинная мебель —
бюро, незастекленные стеллажи до высокого потолка, письмен-
ный стол, стулья, этажерки для цветов. Так было и глубокой
осенью 1939 года, когда я впервые оказался в этом доме.
Проходили годы. Губительное влияние времени подвергало
мебель частичной деформации. И тогда Иосиф Абгарович
в часы досуга сам выполнял реставрационные работы. Он еще
в детстве овладел профессией краснодеревщика, а позже, юно-
шей, изучил ремесло каменщика, типографского наборщика.
Детство Иосифа прошло в Тифлисе, в интеллигентной ар-
мянской семье, где ремесленный труд ценился.
Глава семейства — Абгар Иосифович Орбели, воспитанник
юридического факультета Петербургского университета, в гар-
монии интеллектуального и физического труда видел счастье
своих детей и так их воспитывал.
Здесь уместно вспомнить деда Иосифа и других Орбели.
По окончании медицинского факультета Дерптского уни-
верситета Иосиф Абгарович Орбели занимался врачебной дея-
тельностью в Тифлисе, но вскоре увлекся богословием, принял
сан священника и стал протоиереем одной из тифлисских
церквей. У него было пятеро детей — три сына и две дочери.
Старший сын, Давид Иосифович, окончив Харьковский универ-
ситет, очень скоро приобрел в Тифлисе широкую известность
как врач-психиатр. В те годы ни один съезд не проходил без
его активного участия.
Тифлис знал и врача-стоматолога Амазаспа Иосифовича
Орбели.
С третьим сыном мы уже познакомились ранее.
Отец Иосифа Орбели — Абгар Иосифович получил назна-
чение на должность мирового судьи в Нахичевань-на-Араксе.
Позже он работал в Дарачичаге, Кутаиси. Частая перемена
местожительства Абгару Иосифовичу и его супруге Варваре
Моисеевне, человеку исключительного трудолюбия, хотя и кня-
жеского рода Аргутинских-Долгоруких, не нравилась. Росли
три сына Рубен, Левон и Иосиф. С кочевой жизнью надо
было кончать.
Внимание мое привлекает небольшая фотография мальчи-
ка в черкеске, датированная 1893 годом. Тогда маленькому
Иосифу было шесть лет Спустя год семья Орбели переедет
в Тифлис; здесь пройдут детство и юность младшего Орбели.
«Тифлис чудесный город!» — не раз впоследствии, уже в
6
зрелые годы, восклицал Иосиф Абгарович. Здесь он научился
ценить народные традиции; здесь он посещал выставки, ходил
на спектакли, где часто выступали не только местные, но и из-
вестные в России и Европе артисты.
Тифлис уже тогда был крупным культурным центром За-
кавказья. Город, имевший в начале века более ста шестидесяти
тысяч жителей разных национальностей — грузин, армян, рус-
ских и представителей других народов, со своими театрами,
учебными заведениями, газетами и журналами, сыграл большую
роль в развитии национальной культуры грузин и армян, в
создании традиции взаимного уважения. В Тифлисе перекре-
щивались и взаимно обогащались восточная и западная куль-
туры и нравы.
Проходили годы. В 1906 году Иосиф успешно окончил
Третью мужскую гимназию. Кроме армянского, русского и
нескольких иностранных языков Иосиф свободно говорил на
грузинском и азербайджанском.
В Петербург Иосиф Орбели попал в 1906 году, после
окончания гимназии, и стал учиться на классическом отделе-
нии историко-филологического факультета, избрав своей
специальностью античность. Однако Восток — Армения,
Грузия и Иран, их история и культура неудержимо влекли
молодого исследователя. Поэтому в 1907 году Иосиф Абга-
рович стал заниматься и на армяно-грузннско-персидском
разряде факультета восточных языков. Это и определило его
будущее. Он окончательно посвятил себя востоковедению.
Университетские годы дали ему возможность учиться и
работать у таких выдающихся ученых, как С. А. Желябов,
Н. Я. Марр, С. Ф Ольденбург и Я. И. Смирнов. Общение с
ними научило молодого Орбели инюнснвной и плодотворной
работе, особо бережному отношению к своему времени. «То-
ропись, у сегодняшнего дня бхдет вечер»,— не раз любил
повторять эту поговорку своим ученикам Орбели.
...Рассматривая фотографию — раскопки в Западной Ар-
мении,— я вспомнил одну из моих многочисленных встреч с
учеником и соратником Иосифа Абгаровича — академиком
Борисом Борисовичем Пиотровским
— Для молодого Иосифа Абгаровича,— говорил Б Б. Пиот-
ровский,—большое значение имело его участие в раскопках
средневековой столицы Армении — города Анн, которые велись
под руководством И. Я. Марра. Для того времени это были
примечательные археологические работы, они не преследовали
узковещеведческих целей, находку интересных предметов, а
ставили перед собой исторические задачи. Раскопки исследова-
ли культуру армянского средневекового города не изолирован
но, а в культурном общении с другими странами Кавказа и
Передней Азин. Это было прогрессивное и плодотворное направ-
ление археологических исследований.
7
Участвуя студентом-практикантом в Английских археологи-
ческих кампаниях 1906—1910 гг., Иосиф Орбели с присушен
ему энергией отдается археологии, ведет самостоятельные рас-
копки и становится ближайшим помощником и учеником
И. Я. Марра. В мечети Мануче па территории древнего города
был создан музей древности из раскопок Анн. Иосиф Орбели
стал его хранителем, уделял много времени разбору коллек-
ций, составил каталог музея и написал путеводитель по
городищу Ани. Обе эти книжки были изданы в 1910 году
Наряду с раскопками Иосиф в студенческие годы стал
заниматься армянской эпиграфикой и в 1909 году был коман-
дирован восточным факультетом в одну из живописных частей
исторической Армении, в Нагорный Карабах, для собирания
средневековых надписей.
За время пребывания в Петербургском университете он
написал пять статей, опубликованных в журнале министерства
народного просвещения, в «Известиях Российской Академии
наук» и в «Записках Восточного отделения Русского археоло-
гического общества». Две из них были связаны с его специали-
зацией как античника, а три других соответствовали его
второй специальности — кавказоведению. Широта подготовки
позволила Иосифу Орбели в студенческие годы стать сотруд-
ником нового энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона
и написать две большие статьи — «Армянское искусство» и
«Грузинское искусство»,— не утратившие научной ценности
и до сего дня.
В 1911 году Иосиф Абгарович окончил оба факультета
Петербургского университета и был оставлен в университете
при кафедре армяно-грузинской словесности. Тогда же от Ака-
демии наук он получил научную командировку в Западную
Армению, где провел год, главным образом в Ванеком вилайе-
те. Его работа была крайне разнообразной: он изучал живые
армянские и курдские наречия, собирал и записывал сказания,
составлял словарь, копировал армянские средневековые над-
писи, изучал древние архитектурные памятники Эрзерума, Бая-
зета, Вана, Багавана, Ахтамара, проводил археологические
исследования в Ване, на Топрак-Кале, в Хайкаберде и привез
в Россию коллекцию урартских древностей. По возвращении
на родину он снова принял деятельное участие в раскопках
Ани.
Плодотворная деятельность Иосифа Орбели как археолога
и эпиграфиста обратила на себя внимание, и в 1912 году он
был избран членом Русского археологического общества в
Петербурге.
Борис Борисович, когда Орбели начал преподавать в
университете? — спросил я Пиотровского.
После сдачи магистерских экзаменов, с сентября, Иосиф
Абгарович начал свою педагогическую деятельность на факуль-
8
гете восточных языков. Он вел разнообразные курсы: по
археологии и истории Армении, по армянской эпиграфике и
курдскому языку. В то время он особенно интенсивно занимал
ся армянской эпиграфикой, осознавая особую научную цен-
ность надписей как источника не только изучения истории
культуры, но и исследования социально-экономической жиз-
ни. С тысяча девятьсот четырнадцатого года по семнадцатый
им было опубликовано девять статей (преимущественно в
журнале «Христианский Восток»), надписи на камнях и метал
лических изделиях.
— Проявляло ли интерес русское востоковедение к эпохе
Урарту?
— Несомненно. Перед первой мировой войной русская ар-
хеологическая и востоковедческая наука уделяла большое
внимание памятникам урартской культуры, считая, что их
изучение будет содействовать правильному пониманию древней
истории Кавказа и северного Причерноморья. Крупнейшие рус-
ские востоковеды — М. В. Никольский и Б. А. Тураев —
указывали на необходимость организации систематической
работы на территории древнего царства Урарту и считали, что
русское востоковедение вполне подготовлено для разрешения
этих задач И когда в 1916 году стали возможны археологичес-
кие раскопки в Ване, туда была направлена экспедиция Русско-
го археологического общества, в которой принял участие
и Иосиф Абгарович. Ему посчастливилось сделать крупнейшее
археологическое открытие. При раскопках двух ниш на северном
склоне Ванской скалы была обнаружена каменная стела высо-
той более двух метров с двумястами шестьюдесятью пятью
строками клинообразной надписи урартского царя Сардури
Второго, правившего в середине восьмого века до нашей
эры Летопись Сардури является крупнейшим урартским эпиг-
рафическим памятником, который по величине можно сравнить
только с Хорхорской летописью Аргишти Первого. Это была
находка, прославившая русскую археологию. Работы прово-
дились очень тщательно, и когда американская экспедиция
доследовала через двадцать два года площадку с этими двумя
нишами, то она ничего нового не дала.
— Эти экспедиции помешали Орбели заняться эпиграфи-
кой?
— Скорее, задержали.— ответил Борис Борисович.— Пос-
ле второго возвращения из Вана Иосиф Абгарович снова
всю энергию отдает армянской эпиграфике, задумав составить
свод армянских надписей из Ани и из района Дилижана. Для
этой цели с начала 1917 года он стал обучаться в академической
типографии наборному делу, главным образом эпиграфическо-
му набору лигатурным шрифтом, изготовленным по его систе-
ме. Лично им был набран весь текст первого тома свода армян-
ских надписей и некоторые мелкие издания
9
— Как встретил Иосиф Абгарович рождение нового мира
в России? В частности в Петербурге?
— По свидетельству многочисленных очевидцев — всей
душой. Великую Октябрьскую социалистическую революцию
Иосиф Абгарович встретил в расцвете своих сил и активно
отдался делу создания советской науки. Он продолжает работ}
в Петроградском университете, избирается преподавателем
Петроградского археологического института, по декрету На-
родного Комиссариата просвещения входит в состав Лазарев-
ского института в Москве, избирается членом Совета Государ-
ственной археологической комиссии и действительным членом
Московского археологического общества. Эта бурная деятель-
ность Орбели продолжается и в 1919 году. В феврале Иосиф
Абгарович назначается ученым секретарем Коллегии по делам
музеев Наркомпроса, где проводит большую работу по сохра-
нению и концентрации музейных ценностей частных коллекций
и передаче их в собственность государства.
В августе 1919 года при образовании Российской Академии
истории материальной культуры Иосиф Абгарович избирается
членом Академии и становится заведующим разрядами археоло-
гии и искусства Армении и Грузии. В 1920 году Иосиф Абгаро-
вич работает заведующим издательством и редактором изданий
Академии истории материальной культуры. Это была нелегкая
работа. При больших полиграфических затруднениях на пер-
вых порах он сколотил группу научных сотрудников и лично
обучил их наборному делу, а наборное мастерство Иосифа
Абгаровича было всем хорошо знакомо по набранной им
самим в 1918 году очень трудной в полиграфическом отноше-
нии книге «Вопросы и решения вардапета Анания Ширака-
пи, армянского математика VII в.».
— Как вы расцениваете первый период деятельности Ор-
бели в Эрмитаже^ — спросил я.
— Как известно, в 1920 году Иосиф Абгарович был избран
хранителем Государственного Эрмитажа и заведующим отде-
ленном Кавказа, Ирана, Средней Азии и стран мусульманского
Востока. Этим начинается тридцатилетний период в жизни
Иосифа Абгаровича — период, когда он все свои силы отдает
Эрмитажу. Считая, что все народы достойны изучения как вло-
жившие свою лепту в создание мировой цивилизации, будь
то народы Запада или Востока, будь то народы большие
или малые, Иосиф Абгарович старался завоевать для органи-
зуемого им отдела Востока почетное место в Эрмитаже. Он
систематически проводил упорную и трудную работу по сосре-
доточению в Эрмитаже лучших памятников восточного искусст-
ва из частных и государственных собраний и выдвинул проект
образования в Эрмитаже крупного самостоятельного отдела
Востока, который и был организован в 1926 году, а заведую-
щим его был назначен Иосиф Абгарович. В это время он
Ю
уже состоял членом-корреспондентом Российской Академии
наук.
В Эрмитаже внимание Иосифа Абгаровича привлекает
богатая коллекция золотых и серебряных изделий сасанидского
Ирана Он увлекся этими памятниками еще в 1922 году и
организовал тогда временную выставку сасанидских древнос-
тей. В небольшой книжке, выпущенной к этой выставке,
Иосиф Абгарович наметил основные проблемы, связанные с
сасанидским искусством. Он считал, что корни этого искусства
следует искать не только на земле древнего Ирана, но и в со
седних областях: в Закавказье, Средней Азии и на Востоке.
Он указывал также на то, что характерные черты сасанид-
ского искусства являются общими для многих сопредельных
феодальных стран Востока. Публикация богатейшей коллекции
сасанидских памятников Эрмитажа была осуществлена им
совместно с К- В Тревер.
Вторая временная выставка, устроенная в 1923 году,
была посвящена мусульманским изразцам, и к ней была выпу-
щена книжечка, поясняющая проблематику экспозиции. Этими
двумя выставками Иосиф Абгарович доказал, что научные
исследования могут быть выражены не только письменно —
в виде статьи или книги, не только в устной речи — лекции,
но также и в музейной экспозиции.
В 1925 году в Эрмитаже была развернута выставка
памятников искусства феодальной эпохи Кавказа, Ирана и
Средней Азин XII—XVII вв., известных под названием му-
сульманских. В книжке «Мусульманский Восток» Иосиф Абга-
рович писал: «Чем углубленнее ведется изучение мусульман-
ских памятников, тем яснее становится, как трудно провести
черту между мусульманской и немусульманской средой и бытом
в странах, где бок о бок существовали два воинствующих
вероучения—ислам и христианство — и где по существу в
одних и тех же формах развивались поэзия и изобразительное
искусство (и тем более искусство прикладное), росшие на
крепких корнях, окрепшие задолго до возникновения этих
вероучений».
Эти отдельные выставки, в которых принял участие коллек-
тив сотрудников — учеников Иосифа Абгаровича,— позволили
подготовить и общую выставку отдела Востока, открытую в
1931 году В научной записке к этой выставке говорилось,
что выставка ставит своей целью «показать на конкретном
материале памятников культуры восточных стран и в юпол-
иительной экспозиции закономерность исторического процес-
са... Вещи, рассматриваемые не оторванно, не формально, а в
системе производственных отношений, вместе с дополнительной
экспозицией дадут полную картину общества на той или инои
стадии его развития». Эта выставка была устроена не по
территориальному принципу, и совместный показ коллекции из
различных мест содействовал лучшему изучению связей и
взаимоотношений стран Востока. Такой принцип расположения
материала тогда был вполне оправдан.
Деятельность Иосифа Абгаровича как организатора отде-
ла Востока Эрмитажа, ставшего одним из крупнейших восто-
коведческих центров нашего Союза, полно представлена его
ближайшим сотрудником по Эрмитажу А. Ю. Якубовским
в третьем томе «Трудов» отдела Востока, изданном в 1940
году, и в четвертом выпуске «Вестника древней истории» за
1947 год.
Большая работа в Государственном Эрмитаже всецело зах-
ватила Иосифа Абгаровича
...В рамке — рисунок Верейского. 1926 год. Молодой Ор-
белн. На высоком шкафу бюст Орбели, выполненный Л. К. Ла-
заревым— одним из отпрысков известного армянского рода
Лазаревых. А вот и фотография: Иосиф Абгарович стоит
у развалин античного храма в Гарни. Фото датировано 1929
годом. Взор Орбели устремлен вдаль, туда, где во мгле возни-
кает неповторимая красота двуглавого Арарата. У подножия
течет река Араке. Здесь проходит граница Советского Союза
и Турции. А по ту сторону реки — развалины Ани.
Лихорадочно горят глаза Орбели. Кажется, что ученый
задает себе вопрос: как же оправдать свой долг перед наукой,
если не суждено продолжать раскопки в средневековой
столице Армении — Ани, где он впервые побывал в 1906 году
вместе со своим незабываемым учителем Николаем Яковле-
вичем Марром?
«Есть научные работники,— думал я,— которые с легкостью
меняют тематику и объект своих исследований. Но есть ученые,
для которых такая перемена равносильна катастрофе».
Мысли мои в квартире Тревер вновь и вновь возвращаются
к удивительной дружбе Орбели и Тревер. Рукописи. Варианты
рукописей. Книги. Книги. Но книги здесь в работе, в закладках.
Картотека, рукопись докторской диссертации на письменном
столе Тревер с ее замечаниями на голубых листках. Здесь же
пишущая машинка и оттиски работ, присланных ей на отзыв.
Камилла Васильевна извинилась и попросила подождать:
она еще не закончила беседы со своими аспирантами.
А я отвечаю: благодарен судьбе. Есть над чем поразмыс-
лить.
Над старинным комодом в рамке висит фото. Орбели и
Евгений Викторович Тарле за беседой. Мысли возвращают
меня в московскую квартиру прославленного историка. Во
время нашей памятной встречи весною 1955 года затрагива-
лись многие вопросы. Конечно, разговор шел и об Орбели. По-
мню полные глубокого смысла слова Тарле.
К числу самых выдающихся ученых,— говорил Евгений
Викторович, которых армянский народ дал нашей великой
12
Родине, бесспорно относится Иосиф Абгарович Он замечателен
не только как крупнейший исследователь-археолог, историк
искусства, автор глубокого анализа армянского эпоса, проявив-
ший во всех этих разнообразнейших областях свежесть и ори-
гинальность научного мышления. Иосиф Абгарович с первых
дней Октябрьской революции обнаружил талант организатора
и руководителя коллективной научной работы...
Вошла Тревер.
— Камилла Васильевна, если я когда-нибудь возьмусь
написать книгу об Орбели, вы должны быть рядом
— Зачем же? У него была своя семья. Меня лучше убрать
в тень. Я просто помогала ему работать. Он не очень любил
писать и часто диктовал мне. Я с удовольствием выполняла
его поручения.
— Если не ошибаюсь. Иосиф Абгарович вам охотно писал?
— Да,— ответила Камилла Васильевна.
— Скажите, пожалуйста, как долго вы переписывались,
когда приходилось разлучаться?
— Многие годы. С 1919 года начиная и до того, когда
телефонная связь вошла в широкий обиход.
— Много ли корреспонденций в вашем архиве кроме тех,
которыми располагаю я?
— Порядочно. Письма, записки, телеграммы. Порядка
пятисот.
— Вы позволите мне почитать их?
— Частично.
— Благодарю вас за доверие,— ответил я.
— Мне помнится, как относился к вам Иосиф Абгарович
И чувствую, вам дорога его память.
— А ваши дневники? Я бы хотел познакомиться с ними.
Для начала — с правом частично.
— Да, с правом частично.
Наступили сумерки. В люстре зажглись электрические
лампочки. Я продолжал смотреть на изумительной красоты
канделябры. Камилла Васильевна уловила мой взгляд. Она
зажгла свечи и погасила электрическое освещение.
— Иосиф Абгарович в новогоднюю ночь любил зажигать
свечи.
...Наши встречи участились Я постепенно входил в мир
Орбели и Тревер.
Каждый раз с волнением встречался я с Камиллой Василь-
евной. Она ведь понимала Орбели лучше, чем кто-либо из
членов его семьи. Бесценные реликвии, так тщательно сохра-
нившиеся в домашнем архиве Тревер, говорили о многом.
С гордостью могу признаться, что я был единственным
человеком, кому Камилла Васильевна да ла при жизни возмож-
ность познакомиться с письмами Орбели и своими дневника-
ми...
13
Мои встречи с академиком Орбели, дружба с которым
началась в юбилейные дни празднования тысячелетия эпоса
«Давид Сасунский» в 1939 году в Ереване, комментарии к
домашним архивным материалам Тревер, воспоминания совре-
менников шаг за шагом воссоздают штрихи к портрету учено-
го-патриота. Опыт жизни Иосифа Орбели, накопленная годами
мудрость да помогут воспринять все поучительное, что было в
его личности, да помогут нам лучше понять самих себя.
По тому, как ведет себя человек в критическую минуту,
можно судить о нем. А случай не заставит нас долго ждать.
Заведующий Восточным отделом Эрмитажа профессор
Орбели увлеченно работал в своем кабинете. Несколько суту-
ловатая его фигура слилась с письменным столом, стонущим
под тяжестью различных экспонатов, книг, бумаг.
— Экспозиция Восточного отдела Эрмитажа,— говорит он
вслух,— призвана знакомить посетителя с памятниками не
только восточного искусства, но и с культурой Востока в
широком смысле этого слова. Выставку надо строить крупными
комплексами, чтобы они отражали и характер производственных
отношений, и идеологию, и эстетические воззрения эпохи,
и этнографический облик народов.
«Такой подход, конечно, имеет и уязвимые стороны,— ду-
мает он.— Может быть, и прав Легран, директор Эрмитажа,
когда говорит о некотором игнорировании искусства в нашей
экспозиции. Может быть».
Но Орбели знает и то, что в спорах рождается истина
После некоторой паузы он продолжает:
— Выставка отдела Востока должна показать памятники
материальной культуры народов Востока, а в дополнительной
экспозиции (с помощью схем, карт, планов, выдержек из
литературных сочинений) осветить «закономерности истори-
ческого процесса, выявленные с точки зрения исторического
материализма».
Откинувшись на спинку кресла, Орбели вспомнил о недав-
них спорах. Нашлись люди, которые считали уместным деление
памятников искусства на восточные и западные. Постоянная
выставка народов Востока, как и любая другая временная
экспозиция, утверждал Иосиф Абгарович, должна дать полную
картину общества па данной стадии его развития. Она должна
быть столь широкой, чтобы охватить страны Северной Африки
и Средиземноморья, Передней Азии, Восточной Европы, Кав-
каза, Ирана, Средней Азии, Индии и Дальнего Востока.
Шагая по кабинету, Иосиф Абгарович курил свои любимые
папиросы «Казбек».
«Восточный отдел культуры,— думал он,— будет прочно и
навсегда в Эрмитаже. Единоличной монополии западного
искусства здесь должен быть положен конец».
н
Он улыбнулся, вспомнив об «индийских телятах».
Случай произошел на занятиях Фаддея Францевича Зе-
линского, классика, большого знатока античной литературы.
Студенты читали текст, где упоминался бог Митра. Так как в
то время Иосиф Орбели под руководством другого преподавате-
ля филологического факультета работал над темой о митраиз-
ме, ему захотелось, ввиду очень большой близости, как ему
казалось, поэзии Горация с гимнами далекой Индии, сослаться
на отрывок из одного гимна, где говорилось, что около Митры
благоухание, как от молодого теленка. И тут студент Орбели
услышал то, что навсегда оттолкнуло его от Зелинского.
Профессор сказал, что люди бывают разные: есть такие, кото-
рым нравится запах навоза, особенно если он свежий, а есть
и другие, которые мечтают понюхать розу. Орбели вспыхнул
и тотчас же ответил:
— Профессор, вы нагрубили. Это не делает вам чести.
Ну что же, я последую вашему примеру. А вы помните, чем
занимались афинские девушки во время панафинийских празд
неств?..
В аудитории послышался смешок.
Прошли годы, но об этой стычке, откровенном выпаде
против восточной культуры, он не забыл.
«А все-таки хоть и в муках, преодолевая трудности, мы
создаем Восточный отдел Эрмитажа»,— твердил он.
В тиши кабинета особенно резко прозвучал звонок внутрен-
него телефона. Орбели снял трубку:
— Слушаю.
— У нас находятся ответственные сотрудники антиквар
ного отдела Наркомвнешторга СССР. Они направляются к
вам. Прошу их принять и во всем помочь,— голос одного
из высоких руководителей Эрмитажа на этом прервался.
Находящиеся в кабинете сотрудники были удивлены изме-
нением, происшедшим на их глазах с лицом Орбели. Он зло
бросил трубку.
В те годы антикварный отдел Наркомата внешней торговли
СССР наводил ужас на музейных работников. Его сотрудники
безнаказанно, по своему выбору и усмотрению продавали
за валюту много бесценных творении искусства. Слов нет. в
стране осуществлялась широкая программа индустриализации,
и на такую жертву шли не от хорошей жизни. Но усердие
некоторых руководителей антиквариата переходило все гра-
ницы. Вот почему звонок этот так подействовал на Орбели.
Видя состояние своего руководителя, сотрудники стали
выходить из кабинета.
— Вы почему покидаете меня? Над отделом нависли
реальная угроза — к нам идут из антиквариата Одиночество
подобает только богу. Срочно вызовите ко мне Дубасова и
Нежного...
15
Когда товарищи из антиквариата вошли в кабинет, два
атлетического сложения гиганта, знаменитые в свое время
борцы Петербурга Дубасов и Нежный, уже находились там.
Они работали в Восточном отделе по охране экспозиций, раз-
мещенных в двадцати четырех залах Эрмитажа.
После приветствий руководитель группы работников ан-
тиквариата достал из портфеля подтвержденный подписями
и печатью мандат и протянул его Орбели.
Иосиф Абгарович внимательно прочел документ, сложил
его вчетверо, совершенно неожиданно для присутствующих
сунул во внешний пиджачный карманчик подателя его и, чеканя
каждое слово, сказал:
— Прошу немедленно покинуть Эрмитаж. Я не разрешу
не только выбирать, но и находиться вам в этом помеще-
нии.
Сотрудники антиквариата были ошеломлены таким приемом.
— Профессор, как вы с нами разговариваете, мы же пред
ставляем...
Орбели не дал договорить:
— Все Только через мой труп вы можете зайти в
наши залы.
— Вы не смеете так с нами разговаривать! Вам же известно,
что мы действуем по поручению правительства!
Орбели показал на Дубасова и Нежного. И спокойно и
твердо произнес:
— Полно. Вы же не заставите применять физическую силу.
Немедленно покиньте Эрмитаж.
— Вы ответите за это! Вы узнаете достойную цену вашего
беспримерного поступка! Мы будем жаловаться!.
— Откройте форточки, проветрите кабинет. Когда уходят
такие гости, остается запах копыт,— распорядился Орбели.
— Иосиф Абгарович! Что же вы наделали? — спросил
один из сотрудников.
— Я не мог иначе поступить. Идти на поводу антикваров —
значит лишить нашу страну бесценных богатств искусства.
Простят ли это нам потомки? Я не могу заискивать перед ними.
С точки зрения закона я не прав, а с точки зрения интересов
нашей культуры я оправдываю свой поступок и готов понести
любое наказание.
Когда ярость улеглась, Иосиф Абгарович почувствовал
себя совершенно измученным. Нервы стали шалить, и в сердце
кольнуло. Он знал, на что пошел, но не мог изменить самому
себе.
Случай этот произошел в конце октября 1932 года. Бросив
папиросу в пепельницу, Иосиф Абгарович сел за письменный
стол н несколько мгновений держал ручку над листом бумаги.
Потом опять встал, зажег папиросу и глубоко затянулся.
Какая-то навязчивая идея беспокоила его. Из состояния ка-
lb
жущегося покоя он вдруг пришел в ярость. Резким движением
отодвинув кресло, сел за стол и начал писать:
Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович,
полностью посвятив 12 лет из моей 24-летнеи научной
деятельности делу создания Сектора Востока Эрмитажа,
собиранию коллекций и подготовке экспозиции и лишь полтора
года тому назад достигнув возможности развернуть начальные
участки (24 зала) выставки и отказавшись от всех других
направлений научной работы для полного сосредоточения
сил и внимания на Эрмитаже, я в настоящее время оказался в
крайне критическом положении. Деятельность Антиквариата,
и до сих пор тяжело отражавшаяся на Эрмитаже вообще, за
последние годы приняла особенно угрожающие Эрмитажу фор-
мы, а в настоящее время заявками Антиквариата ставится
под угрозу и Сектор Востока, притом в форме, которая неми-
нуемо должна будет привести к полному крушению нашего
дела.
Поэтому я очень прошу Вас дать мне возможность лично
ознакомить Вас в самой краткой форме с результатами рабо-
ты. выполненной мною с моими товарищами по Сектору, и с
теми перспективами, которые перед нами открываются.
Сознание важности выполняемого нами дела и опасение
видеть разрушенной работу мноих лет побуждают меня убеди-
тельно просить Вас об этой беседе!
Его нервное состояние отразилось на почерке. Но перепи-
сывать текст Орбели не стал. Письмо вложил в конверт и
вывел адрес:
Москва, Кремль
Товарищу Иосифу Виссарионовичу Сталину
Начались мучительно беспокойные дни. «А доложат ли?
думал он.— Как долго протянется тревожное ожидание?
А вдруг вообще нс среагирует? Кто знает?»
Он видит, как беспокоятся за него товарищи по работе, суп-
руга его Мария Кероповна. братья Рубен и Девон, Камилла
Васильевна. В таких случаях больше, конечно, думают о пе-
чальном исходе..
Слухи о конфликте быстро дошли до музейных работников
не только Ленинграда, но и ipyrux городов. Кто восторгался, кто
осуждал поведение ученого Что касается Орбели, то ему по-
рядком надоели вопросы, расспросы; «А как это было? .» Доб-
рых слов одобрения он много слышал. «Я совершенно не по-
нимаю, почему обыкновенная порядочность возводится в ранг
исключительности»,— думал он.
Ответа все не было.
Орбели продолжал работать, сохраняя хладнокровие
17
Того же он требовал от своих сотрудников. В труде быстро
проходи! время. Гнетущие мысли рассеиваются скорее.
День 5 ноября 1932 года Орбели запомнил навсегда.
6 ноября в Эрмитаж был доставлен и вручен Иосифу Абгаро-
внчу большой конверт со штампом Секретариата ЦК ВКП(б)
Вскрыв конверт, Орбели увидел чистый конверт обычных раз-
меров на котором было написано:
Ленинград, Государственный Эрмитаж,
Заведующему Сектором Востока профессору И. А. Орбели.
Иосиф Абгарович с волнением вскрывает этот конверт
Уважаемый т-щ Орбели!
Письмо Ваше от 25 октября получил
Проверка показала, что заявки антиквариата не обоснова-
ны. В связи с этим соответствующая инстанция обязала Нар-
комвнешторг и его экспортные органы не трогать Сектор Вос-
тока Эрмитажа.
Думаю, что можно считать вопрос исчерпанным
С глубоким уважением
И Сталин
5. XL 32.
Гак завершился инцидент профессора Орбели с антиква-
риатом Паркомвнешторга СССР.
С тех пор от наскоков антиквариата спасся не только Эр-
митаж, но и все музеи нашей страны. Теперь уже при продаже
ценностей искусства сто раз мерили и только раз принимали
решение.
ПЛЕННЫЙ ОРЛЕНОК
«Как басни, так и жизнь ценятся не по длине, а по содержа-
нию»,— читаем в дневнике Иосифа Орбели в первые же дни
после назначения его заведующим отделом Востока Государст-
венного Эрмитажа. Слова Сенеки стали своеобразным эпигра-
фом ко всей деятельности Орбели в трудный период нового
назначения. Трудный потому, что первые же шаги Орбели
ь 1я обьединенпя разбросанных по различным отделам памят-
ников восточной культуры встретили резко отрицательное от-
ношение многих его коллег Против идеи Орбели организо-
ван» в залах Эрмитажа выставки, посвященные культуре наро-
дов Востока, восстали с таким единодушием, что другой менее
<. Юнкин хченый тут же отказался бы от своего намерения
Но оппоненты Орбели еще не знали, что столь яростное1 сопро-
। явление t иособпо лишь закалить Орбели,— истинное мужест-
во человека обнаруживается именно в неблагоприятных си-
1 уациях.
IN
Справедливости ради заметим, что новые идеи Иосифа Аб
гаровича имели и своих защитников. Известный исследователь
античного искусства О. Ф. Вальдгауэр и крупный нумизматик
А. А Ильин открыто защищали задуманные Иосифом Абга
ровичем преобразования.
Орбели настойчиво и последовательно стремился к своей
цели, преодолевая консерватизм и косность, не боясь труднос-
тей. Он не представлял жизни без служения интересам общест-
ва, науки.
Результаты напряженной работы Орбели и его сотрудников
принесли в 1922 году новорожденному отделу заслуженную
похвалу. Первая же выставка в залах Эрмитажа получила
всеобщее признание.
Вот что писал об этом в том же 1922 году А Ю. Якубовский
В истории отдела Востока эта выставка навсегда останется
как «первый удачный опыт научной разработки экспозиции,
как решение в комплексах экспозиционных памятников опре
деленной научной проблемы».
Орбели был безмерно счастлив, но далек от удовпетворен-
ности
Выставка стала заметным шагом на пути изучения искусст-
ва Ирана и сопредельных с ним стран. Экспозиция отражала
хронологические пределы и содержание так называемого
«сасанидского искусства». «Исследование многочисленных
памятников,— пишет известный востоковед, ученик Орбели
К. Юзбашян,— убедило И. А. Орбели в том, что в создании
«сасанидских» блюд, чаш, водоливов и др. участвовали народы
не только Ирана, но и соседних стран, не говоря уж о том, что
«сасанидские» черты заметны в памятниках XVI — XVII и даже
XIX веков. Нужно заметить, что термин «сасанидское искус-
ство»— чисто условный, так как в настоящее время это поия
тие гораздо шире, чем «придворное искусство Сасаниюв»,
правление которых длилось с 226 до 651 года».
Именно благодаря этой выставке Орбели написал и в 1924
году издал блестящий по форме, глубокий по содержанию
очерк «Сасанидское искусство» — введение в изучение намят
ников раннесредневекового Ирана. Ученый рассматривал об-
щность художественных и технических приемов сасанидского
искусства и их влияние на западное искусство.
Идеи, заложенные в этой работе, впоследствии были раз
виты в других трудах Орбели
Организованные по инициативе и при активном участии
Орбели выставки 1922—1925 годов были посвящены искусству
Востока. Они во многом способствовали организации нового
отдела, который оказался бы в состоянии объединить памят
ники восточных культур и заложить основы изучения искусства
Востока в Государственном Эрмитаже на базе научной орга
низации всей экспозиции.
14
В мае 1925 года и был создан именно такой сектор Востока,
возглавил его И. А. Орбели.
Говоря о социалистической реконструкции одного из
хранилищ мирового искусства, директор Эрмитажа Б В. Лег-
ран в 1934 году писал: «Сектор Востока был самым передовым,
в научном смысле, отделом старого Эрмитажа... Те люди, кото-
рые взяли на себя задачу создания сектора Востока, в гораздо
большей мере были проводниками научной мысли в Эрмитаже
и более отчетливо представляли себе значение научной работы
для перестройки музея в соответствии с требованиями нового
общественного строя, чем руководители других отделов и даже
руководство Эрмитажа в целом в те годы». Задачей новоиз-
данного отдела было изучать памятники культуры комплексно,
с учетом среды, продуктом которой являются они, не пренеб-
регая данными литературных свидетельств и другими источ-
никами, помогающими пролить свет на изучаемый предмет.
Хотя в эти годы основная деятельность Орбели протекала
в стенах Эрмитажа, он находил время, чтобы активно занимать-
ся подготовкой молодых кадров востоковедов. С 1925 года
по 1929 год Иосиф Абгарович заведовал кафедрой армяно-
грузинской филологии, впоследствии преобразованной в ка-
федру истории материальной культуры Востока.
Именно в эти годы в числе студентов ЛГУ мы видим
А. Аджяна, А. В. Банк, Л. Т. Гюзаляна, Н. В. Дьяконову,
А. Л. Якобсона, К. К. Курдоева. И. И. Цукермана и других
(последние двое слушали у Орбели курс лекций по курдоло-
гии).
Ио как бы ни привлекала работа в университете, все же
центром бурной деятельности Орбели продолжал оставаться
Эрмитаж. Передача предметов культуры в отдел Востока затя-
гивалась, и ему приходилось вести борьбу за каждый экспо-
нат, порой доказывая ненужность всей структуры музея.
Об этом наглядно свидетельствует записка на имя члена Совета
Эрмитажа, принимавшего активное участие в делах музея,
академика С. Ф. Ольденбурга. «Как нельзя,— писал Орбе-
ли, — одновременно делить толпу на бородатых, толстых и
блондинов, что, казалось бы, всем должно быть ясно, так же
точно невозможно одновременное деление музейных коллекций
на памятники Египта. Месопотамии, Греции и Рима, на резные
камни, на памятники средних веков, на оружие, на памятники
Кавказа и Ирана, Византии и т. д. Такая классификация
ненаучна, да и невыполнима, попросту невозможна. Поэтому,
пока в Музее существуют отделения, построенные по принципу
объединения памятников тех или иных культурных кругов, в
этом музее не могут существовать отделения, содержащие груп-
пы памятников этих же культурных миров, но построенные
но признаку объединения тех или иных категорий предметов
по их назначению или по материалу (резные камни)»
20
Предложение Орбели встретило поддержку хранителя от-
деления классического Востока Эрми1ажа В. В. Струве —
одного из авторитетных ученых. «Ныне в связи с меморанду-
мом И. А. Орбели о передаче восточным отделениям предме-
тов, расположенных по другим отделениям, не имеющим ничего
общего с Востоком, я заявляю, что всецело присоединяюсь к
мотивировке И. А. Орбели. ибо и я являюсь убежденным
сторонником самого радикального проведения в музейном
строительстве деления памятников по историко-культурному
принципу»,— писал В. В. Струве.
Борьба за полноценную экспозицию отдела Востока шла
неослабно, и с годами все убеждались в правоте Орбели.
Если в 1921 году в восточном собрании Эрмитажа было десять
тысяч предметов, то десять лет спустя, в 1931 году, отдел
Востока имел уже восемьдесят тысяч предметов. В том же
1931 году отделение классического Востока, которым руководил
В. В Струве, слилось с отделом Востока. Объем работы Орбели
и его сотрудников с каждым годом неуклонно расширялся.
«Теперь уже коллекция отдела Востока,— отмечал Ор-
бели,— имеет первоклассное собрание эламских расписных
сосудов и кирпичей с клинообразными надписями из Суз;
памятники Ванского царства из раскопок на Топрак-Кале;
сасанидское и византийское серебро, сасанидскую бронзу, иран-
ские резные камни; собрание орудий и отходов производства
из рудников VIII века в Кара-Мазаре и многое, многое дру-
гое...» Орбели далее рассказывал, как у частных лиц в аулах
Дагестана была приобретена богатейшая коллекция персид-
ской, турецкой и кавказской керамики, не говоря уже о бога-
тейших коллекциях, поступающих в отдел Востока из дру-
гих музеев страны.
Работа по оснащению новорожденного отдела шла неустан-
но. Орбели часто выезжал в Москву, встречался с музейными
работниками, устанавливал контакты.
Радость в жизни ученого сменялась горечью. Прочитав
письмо от одного из своих учеников, Орбели понял, что тот
намерен отойти от него. В тот же день, 29 августа 1924 года,
Иосиф Абгарович поделился с Камиллой Васильевной своими
опасениями, что он вдруг потеряет «все, всю энергию, все ос-
татки силы, все надежды на то, что добьется чего-нибудь в
жизни, и уйдет, не оставив после себя ничего».
Но не в характере Иосифа Абгаровича было предаваться
унынию,— на следующий же день слышатся его бодрые, жиз-
нерадостные слова: «Как хороша жизнь и как хорошо, что она
нам принадлежит'»
9 сентября 1924 года Орбели прибыл из Ленинграда в
Москвх по делам штатов и финансовым вопросам Эрмитажа
и РАИМК (Российской Академии истории материальной куль-
туры).
21
В столице Орбели побывал у Алексея Васильевича Ореш
никова, одного из хранителей Московского исторического му-
зея,— человека, которого Иосиф Абгарович почитал и любил.
В тот же день, 9 сентября, Орбели отправил Тревер сле-
дующее письмо: «Тут оказалось 5—6 клочков сасанидских тка-
ней; один чудный пурпуровый кусок (величиною с мой блок-
нот) с грифоном,— вне всякого сомнения — сасанидскии. Я
уже получил разрешение на снимки и издание, остается только
оформить. Но Щекотов хочет, чтобы это было издание Истори-
ческого музея. Мне все равно, а Сергей Николаевич Тройнии-
кий (директор Эрмитажа)1 говорит, что это хорошо... Видел
штук 10 камней в Историческом музее, все это дрянь, штуки
две хорошие, привезу с них слепки... Видел Захарова (Заха-
ров Алексей Алексеевич — археолог и музейный работник).
Готье (Готье Юрий Владимирович—историк и археолог,
профессор Московского университета, академик), Протасова
(музейный работник), Нежданова (музейный работник). Заха-
ров страшно мил. Дел служебных еще не мог начать, пойду с
утра Это очень досадно, потому что меньше надежды, что
привезу с собою все в законченном виде. С вокзала приехал
прямо в Лазаревский институт. Макинциан (литературный и
общественный деятель) уехал в пятницу. Юноша, заведующий
Госиздатом Армении, предложил мне остановиться тут, я с
благодарностью принял и вижу, что сделал хорошо, потому,
что никто больше не предложил, в Историческом музее, по-ви-
димому, это упразднено»2.
А вот выдержка из письма Орбели к К. В. Тревер от
II сентября 1924 года: «В Историческом музее в Москве видел
дивный кусок грубого сасанидского ковра с Северного Кавказа.
Завтра его буду снимать. В субботу буду в Оружейной па-
лате».
12 сентября отправлено было еще одно сообщение: «Ви-
дел сегодня Бакланова (Бакланов Николай Борисович — ис-
торик архитектуры): он только что приехал, привез 64 пуда
(18 камней) с сасанидскими рельефами из Кубани. Видел у
Расула два котла, надо срочно писать ему (Расул Магоме-
тов коллекционер, житель аула Кубани в Дагестане, при-
возил в Эрмитаж и продавал бронзовые блюда, кувшины и
др. В последствии переселился в Ленинград и стал одним из
реставраторов Эрмитажа. Погиб во время войны)».
«По делу Эрмитажа пока благополучно... Никаких сокраще-
ний штатов, помимо РКИ, они не склонны и даже наоборот
Предложили в случае нажима насчет сокращения обжаловать
2 Здесь и далее в скобках примечания автора
Все ткани, упомянутые в этих письмах, впоследствии поступили в Эрми-
таж, где их изучает Л. А Иерусалимская
22
им... Один из членов РКИ сам приедет через две недели и будет
проводить через Совнарком наши новые штаты».
«Приехал сегодня из Еревана старый приятель Левушка
Ротинов (Левон Александрович Ротинян — выдающийся физ-
химии, один из профессоров Ереванского политехнического
института), сидит сейчас рядом со мной. Может быть, со мной
вместе поедет по делам Ереванского университета в Петер
бург.
Хочется хоть конспективно сказать, что вчера, проезжая по
одному из бульваров, видел крохотный уютный особняк в саду,
и так мучительно захотелось жить спокойно там. ничем и
никем внешним не тревожиться, не развлекаться и не волно-
ваться...»
Приехав в Москву на съезд краеведов, Иосиф Абгарович
остановился в Доме съездов.
В огромном зале Дома съездов 40—50 кроватей, другой
мебели не было; на кровати —сенник, чистая простыня, опрят-
ное одеяло. Публика приезжая. Соседом Орбели по койке ока-
зался... Гриневич (археолог из Керчи или Херсона, которого
Иосиф Абгарович незадолго до этого публично «обложил»),
«Он был мил и любезен,— вспоминал Орбели.— Услыхав, что я
ворчу, что одеяло без пододеяльника, предложил свою домаш-
нюю (чистую) простыню. Отказаться было невозможно, не оби-
жая... и я сплю под простыней Гриневича’ .»
Орбели приобрел на съезде краеведов популярность после
того, как резко раскритиковал доклад одного из известных
деятелей Главнауки, профессора Машковцева, вызвав шумные
аплодисменты участников съезда.
У Иосифа Абгаровича хорошее настроение
«Московский искусствовед Шекотов и Алексей Васильевич
Орешников,— сообщал он,— согласны передать на выставку
ткани и замечательное блюдо дородосского типа с двумя
парными синими козлами, упершимися ногами в вершину
горы! Причем Шекотов открыто сказал, что он понимает, что
это нужно оформить и окончательно, но пока — на выставку, до
разрешения вопроса об окончательной передаче в отдел Востока
Эрмитажа...»
«А Федор Николаевич Петров (Петров Федор Николаевич,
старейший коммунист, врач, профессор. В 1923 — 1928 гг был
начальником главного управления научными и музейными уч-
реждениями Наркомпроса (Главнау ка). долгие годы — один из
членов Главной редакции БСЭ) обещал сегодня ускорить и
усилить постановление на издания. Завтра я юл жен *то офор
мить (для Эрмитажа). Он был очень мил В Исторический
музей поступили еще сасанидские камни, завтра Кавка
(Кавка — один из сотрудников Исторического мхзея) сделает
оттиски. Со Спицыным (Спицын Александр Андреевич, один
из деятельных членов Археологической комиссии потом
23
РАИМК) Дружу, он мне хочет помочь с Кунгуром...' А Гамлет
(Никольский) мрачен по обыкновению... Тут очень удобно,
независимо и просто. Но можете себе представить меня (пр>
моем индивидуализме) в общем дортуаре?’ Итак, можно будет
уже в январе работать над сасанидскими монетами. Наша
выставка будет божественна, я даже знаю, как выставить
сасанп юв в галерее. Вышлите завтра же спешном почтой
мне фотографию кунгурского блюда, хотя бы из Репер-
тор ия».
Сделав 12 сентября 1924 года два больших дела, Орбели
восклицает: «Эту радость, милая Камилла Васильевна, хочу
разделить с Вами — получил сегодня 1200 р. для РАИМК (пе
ревод послан) и 1500 для Эрмитажа (приказ подписан) и
получил приказ о перечислении кредитов на музей слепков
Эрмитажу. О сумме пока молчите, чтобы не обиделась Ака-
демия, но я не виноват... Хотел сегодня ехать в Лавру, но оказы
вается, что сегодня меня ждет Никольский, поеду завтра в 6
часов утра. Только бы не проспать... Во вторник выедут в
Питер Григоров (Григоров — один из деятелей Главнауки)
и Петров (скажите всем, чтобы подобрали хвосты...). Вчера
была бездна таких разговоров по Сасанидам, что дух захваты
вало! Нам предстоит много потрудиться, чтобы докончить
начатую мною обработку по покупке у провинциальных саса-
нидовладельцев этих вещей по дешевой цене. По-видимому.
Казанское блюдо приедет на выставку к нам к 1 января. (Ка-
занское блюдо благодаря хлопотам Иосифа Абгаровича ныне
хранится в Эрмитаже.) Кунгур будет немногим позже (ин-
шалла’), но все — секрет, а то злая судьба может помешать
Оркестр играет «Веселую вдову», Вы понимаете — как
кстати?! И знаете, что я делаю? Я съел свою порцию гуся
и попросил вторую. ...Мне страшно хочется свистеть, но боюсь,
что выведут Тут ведь это не понимают и подумают, что я
пьян, а я не пьян, а просто рад...»
«Рядом со мною едет Томашевский (Томашевский — один
из руководителей Ленинградского университета), а где-то по
соседству едет Руденко (Руденко Сергей Иванович, доктор
технических наук, профессор, археолог и этнограф). Меня
предупредил Томашевский, что Бороздин тянет Козловские
вещи в Ars Asiatica».
Начало февраля 1925 года. Орбели вновь приезжает в
Москву. Как всегда, много дел, много хлопот. 5 февраля вече-
ром отправляет в Ленинград весточку Тревер:
«Час от часу не легче. Но это лишнее основание к тому,
чтобы С. Ф. (Ольденбург Сергей Федорович, академик,
В эти годы И А Орбели пытался получить из Кунгурского музея \па
нившееся в нем сасанидское блюдо, которое ныне передано в Эрмитаж
24
непременный секретарь АН СССР) стал решительнее. Только
не надо волноваться и огорчаться,— все кончится благопо-
лучно. Я очень рад, что беседа с Томашевским поможет
вообще установить связи. Главное — быть спокойным, а это
я смогу... Сейчас заходил к С. Ф., он со Стекловым (Стеклов
Владимир Андреевич, математик, академик, вице-президент
АН СССР) сидел в ресторане. Согласился беседовать со мною
после Любани, но мило предупредил меня, что около Любани
к нему придет Руденко. Он (Руденко), кстати, со мною тоже
не здоровается. Стеклов страшно смеялся этой системе сема-
форить... Не тревожьтесь, все пока благополучно... С кувшин-
чиком (из собрания В Н. Орлова, который выявился в Гохра-
не) пока неясно; форменный шантаж; будем стоять твердо,
в крайнем случае использую обязательства Петрова и напущу
Залуцкого. Петров очень мил, и Н. Я. (Марр) тоже.. Держите
наготове фотографию Строгановского блюда (в новом бюро).
Сейчас сижу на вокзале с Полыновым (Полынов Борис
Борисович — почвовед, геохимик, географ, академик (с 1946 г )
Добрался сюда, чтобы писать Вам, а он едет. Вчера обедал
и сидел вечер у Бакланова. Шекотов уверяет, что дадут ткани,
кувшинчик, надеюсь, что получу, но уверенности нет Буду
спокоен, но биться буду до конца. Орешников всецело на моей
стороне Нам надо работать. Эрмитажу дадут деньги на изда-
ния, и мы должны их оправдать, в сасанидском серебре и в
котлах... Надо бороться за жизнь, тогда она дает радость...
Надо быть таким бодрым и так сильно любить свое дело, чтобы
все препятствия с пути исчезали,— тогда будет радость. Не
надо уныния, упадка, грусти. Борьба сама по себе дает
радость.
О вторнике у Ятманова (Ятманов — комиссар по делам
музеев) не тревожьтесь, ему запрещено устраивать методичес-
кие совещания, так что если он беседует, то только для своего
удовольствия, и это ни для кого не обязательно. Выехать
завтра, очевидно, не удастся, это и огорчает и волнует, а с
докладом прямо ужас Как успею приготовиться?
Придется теперь устроить все с внутренними неполадками,
а то мочи больше нету. Какая тоска — эти дни без настоящего
дела».
В тот же день из Москвы Орбели шлет телеграмму в
Ленинград на имя К В. Тревер: «Вещи (из Ноин-улы, Мон-
голия)1 передали нашей Академии для изучения и издания».
«Ну вот и кончилось заседание, веши (Ноин-ула) после
выставки (I месяц) перейдут в Академию материальной кхль-
1 Описание предметов I в до н э. (найдены П К Козловым в Северной
Монголии, в урочище Ноин-ула) были впервые сделаны К В Тревер в 1432
году Эти предметы, после разных превратностей, ныне тоже хранятся в
Эрмитаже
25
туры для изучения и издания, а затем особая комиссия
из специалистов (при Главнауке) решит — в какой музей.
В понедельник 8 февраля кончилось сидение из-за кувшин-
чика, минутами было очень остро, но в конце концов все кон-
чилось благополучно благодаря застойному воздействию
Григорова (Григоров — видный деятель Наркомпроса) и Пет-
рова, так что передается Эрмитажу окончательно,— «не пред-
решая вопроса, куда должны поступить сасанидскне памятни-
ки окончательно в будущем».
При обсуждении вопроса об Эрмитаже в общем плане
Орбели решил отстаивать и сасанидов, «причем, видимо, были
и петербургские интриги», отмечает Орбели. Выяснилось, что
Эрмитажу передаются и ткани, но, видимо, на выставку, хотя
кажется, можно будет и меняться. Много ушло энергии, но
зато кувшинчик Орбели отстоял. «Кувшинчик наш!» — вое
клицает он. «Были минуты резкие, но все кончилось мирно и
хорошо. Протасов слаще меду. Моя статья о тканях будет
печататься в сборнике Исторического музея. Нам с Вами
предстоит энергично двинуть котлы и сасанидскую торевтику...
Отношения с Григоровым и П е т р о в ы м очень хорошие.
В Историческом музее тоже... Со Строгановским вопрос стоит
так, как мы хотели. На будущей неделе все будет решено в
Петербурге... С. Ф. Ольденбург — лучше быть нельзя. Чуд-
ный человек!»
Этими словами кончается последнее письмо Орбели в
феврале 1925 года, адресованное Камилле Васильевне. Дни
пребывания в Москве насыщены были до предела, и лишь
изредка Иосифу Абгаровичу удавалось передохнуть от настой
чивых хлопот, споров, дискуссий. В Москве стояла прекрасная
майская погода. Вот он сидит на скамейке одного из бульваров
под Кремлевской стеной. Где будет ночевать, пока не знает. Но
Орбели уверен, что не останется под открытым небом...
«...После целого дня сутолоки и беготни даже вокзальный
зал (где пишет письмо Орбели) кажется уютным и тихим... Тут
же рядом сидит чудный рыжий пес, такой красавец, что
трудно удержаться, чтобы его не расцеловать...» Но мысли Ор-
бели вновь обрываются многоточием, и он переходит к другим
впечатлениям.
«...Сегодня видел регалии,— пишет он,— корону п все др.
Чудесные вещи. От короны трудно отвести глаза, а один сапфир
такой, что, кажется, в нем собрана вся световая красота... Ред-
кое зрелище, даже если и не знать, что один этот сапфир в
оправе стоит 22 000 000 рублей! Но куда же нам, с нашими
бриллиантами прямо стыдно показаться... Определенно чув-
ствую, что нужно немедленно уехать в Марьино, тогда сразу
установится иная точка зрения на все... Как много значит
свет и снег, когда смотришь не спеша, например, из окна
вагона...» (Из письма от 24 декабря 1925 г.)
26
В конце декабря 1925 года Орбели вновь в Москве И
вновь — бездомный и беспризорный. До вечера носится он с
юлами и делишками, а когда удосужился позвонить—всюду
отказ, ни одного места. Сначала он так опешил, что чуть не
упал в телефонной будке, но потом собрался с силами, кстати
вспомнил про ночлежку, где был ровно год назад, на краевед-
ческом съезде.
«Попрошусь туда на одну ночь, а там посмотрим...— поду-
мал он.— В гостиницу очень противно идти, а проситься к кому-
нибудь— уж очень не хочется. Но негте писать, читать,
передохнуть...» И вот Орбели решил поехать на вокзал: там
хоть есть где присесть и письмо написать. Это же совершенно
невыносимое состояние— приехать в Москву по делам службы
и быть охваченным одним только желанием — уехать поско-
рее, смотреть с тоскою и завистью на каждого, идущего к
перрону... Раздумья Орбели уносят его к давно ушедшим го-
дам.
«...Много-много приятных и грустных мыслей нашло о так
рано ушедшей молодости,— пишет он К В. Тревер.— Очень
грустно стало, не знаю отчего, оттого ли, что вспомнилось
столько хороших и больших людей, навеки ушедших, оттого
ли, что... Много-много я думал и понял, что никогда еще я так
не нуждался в дружеской поддержке, в твердом и верном
рукопожатии, как теперь, что у меня много сил для жизни, но
им нужен заряд, нужна постоянная искра, как в моторе...
Живу сейчас, как говорят «вполголоса», когда болит
бок и полный вдох приносит боль, как дышат, лишь отчасти
наполняя легкие,— вот так я живу, отстраняя то, что требует
глубокого вдоха,— дышать вполне я могх лишь рука в руку
с другом...
...Николай Яковлевич Марр спрашивал про надписи,
я ему сказал, что должен буду просить отпуск. Он согласен,
хотя, конечно, может, по обыкновению, назначить именно теперь
серию заседаний... Сегодня пришло письмо от Поупа, с грехом
пополам прочел его, сейчас попробую еще и тогда пошлю Вам...
А я все эти дни еще не буду иметь покоя душевного, потому
что до сих пор ничего не уплочено в типографии. Адонц меня
обманул, ничего не сделал. Все сегодня пришлось начать
сызнова... Когда приеду, покажем Ольденбургу портретную
галерею сасанидов...»
Трудно описать восторг аспирантов от собеседовании Ор-
бели. 17 апреля 1926 года Иосиф Абгарович «беседовал» с
ними (он сам предложил так называть эти лекции) от 6 до
10 вечера. А почти ежедневно — от половины третьего до поло
вины пятого. Интерес аспирантов к «беседам» заключался в
гом, что Орбели мог заставить заговорить вещи, умел связы-
вать вещи с легендой
Он решил, нс откладывая, тут же начать хлопоты о делах
для Расула (Магометова, кубачинца). А вот Саид (тоже куба-
чинец) —«прохвост, он прямо обманул, продав селадон в
«Ааре Азиатика», утаив от меня. А когда я на основании письма
Орешникова его допрашивал, клялся мне. что Орешников все
напутал, что никакого селадона нет, а есть только полуфарфор
(который мы купили)»,— возмущенно говорит Орбели, которо-
му органически противны лжецы.
«...Видел только что бронзовое блюдо, о котором писал
Расул. Сохранность плохая, но с изнанки прекрасно видно
Вещь потрясающая по живости изображения зверей: антилоп,
зебу, львов, газелей, еще — цесарок и пр., стилизованные
деревья,— изумительно, а в центре почти несохранившийся
всадник коронованный стреляет вперед из лука, корона саса-
нидизирующая. По технике особенно близка к старому эрми-
тажному блюду с всадником, такая же тонкая, тщательная
работа. Но звери изумительны. По выразительности — они
соскочили с греко-персидских камней. Пропорции их пора-
жают...»— такими восторженными словами кончает письмо
Орбели от 9 мая 1926 года на имя Камиллы Васильевны
Тревер.
В первых числах февраля 1927 года Орбели опять в Москве
на съезде научных работников. Ему непривычно без кипучей
напряженной работы. Трудно заполнить время, особенно когда
затягивается разрешение вопроса о нуждах и оснащении отдела
Востока Эрмитажа. Орбели выясняет для себя — нужно ли
выступать в прениях по основным докладам, но не решает еще,
«стоит ли ввязываться». При общей усталости он опасается —
как бы не наговорить лишнего... Ему хочется спокойно побро-
дить, вне городских стен и улиц... Очень уж устал от всей этой
трепки и от невозможности заниматься нахкой по-настоящему
«Надо браться за ум, возвращаться к личной жизни,— с го-
рестью говорит он,— иначе я чувствую, что ничего, кроме более
или менее язвительных записок, я не смогу скоро писать — ни
статей, ни исследований. А у меня же есть о чем писать статьи и
есть кому писать письма...»
8 февраля 1927 года в Москве состоялось открытие съезда
научных работников. Речь Марра была яркой и интересной
Удался и доклад Лободы.
Иосифу Абгаровичу было очень приятно, что и Марр и Ло-
бода особо подчеркнули важность вопроса о «середняке» в тон
форме, как ставил Орбели сам. В сущности об этом впервые идет
разговор. «Думаю, лучше выступить мне по докладу М. Н. По
кроткого. Хотя с ним связываться и нс стоит (очень уж он ехи-
ден!) , но я же в долгу не оста нусь. И пойдет... Ладно, посмотрим,
как получится. У Марра страшный ишиас, так что он не может
стоять и с гримасой ходит, такой бедненький... Дописываю во
время заседания. Говорил, кажется, гладко. Главное выступле-
ние нужно завтра, в субботу «О научной подготовке».— спо
28
коино информирует Орбели Камиллу Васильевну в письме от
7 — 8 февраля 1927 года.
Письмо от II февраля полно радости и живых описаний,—
Орбели сообщает Камилле Васильевне интересные детали своих
наблюдений.
«Если бы Вы знали, как провел вечер! По всей Москве рас-
клеены пестрые афиши «Зарэ»—из жизни курдов. Я пошел
сегодня... и что я испытал! Прежде всего,— фойе наводнено
кавказцами в черкесках и бешметах, в кубанках и папахах,
стройными, ловкими... Не думайте, что их сотни,— едва десяток,
но такое впечатление, словно все наводнено ими. Затем
слышу — сейчас начнутся танцы. И действительно, в отдельном
зале большое кольцо публики, пол застлан коврами. Сидят му-
зыканты, четверо,— настоящие наши музыканты. Заиграли —
и пошли танцы, дивно, хорошо... Сначала армяночка в настоя-
щем костюме с атласными оранжевыми штанами и — хзундара.
потом пара — черкеска и дама в костюме — армянская лезгин-
ка, потом другая пара — грузинская лезгинка, потом третья —
горская лезгинка, потом соло—черкеска-кинтоу ри. потом...
чудный хорошенький мальчик лет шести, стройненький, тонень-
кий, в белой черкеске и папахе, в белых сапогах с красным
башлыком,— соло, лезгинку с кинжалами, одним, потом с дву-
мя; славный, славный мальчик! Под грузиночку одета такая
хорошенькая и так изящна!
Потом открыли зал. Начался фильм «Зарэ». Какой Арарат,
Алагез, козлы, бараны, курдские детишки, навоз, все настоящее,
все настоящее, все участвующие—курды и армяне; русские
изображают русских, героиня прехорошенькая Мария Тенази.
В оркестр введены восточные инструменты, мелодии все настоя-
щие, а в начале при демонстрации горы Алагез чудный женский
голос в темноте пел одну из лучших армянских песен — «Ала-
гез». Я чуть с ума нс сошел, и единственное, что не давало
вполне насладиться,— это беспокойство, что не будут показы-
вать у нас или что не будет такой музыки. Как было хорошо!
Хочу попробовать завести завтра Марра. Ну вот. кончилось.
Решил идти домой и колебался — не зайти ли поесть и выпить
чего-нибудь, да уж очень противны стали вечерние пивные
Вдруг, проходя мимо Страстного монастыря (помните?), увидел
в углу здания (монастыря) на необычном месте освещенную
дверь с надписью «Кафе». Зашел и чуть не обомлел. По яркости
света ожидал увидеть большую залу и т. д., а оказался в кро-
шечной треугольной комнате... миниатюрные столики, новенькие
стульчики, крошечный прилавок-буфет, и за ним четыре черные
как сажа лица, все разных возрастов (я во всяком случае был
самый белый). Увидел ножку жареного поросенка, спросил.
Ну такие они милые, бедные, хорошие! Армяне! Все *ти годы
колесили между Владивостоком и Москвой, теперь четыре меся
па Устраивали из цровяного сарая кафе, пробили дверь на хлицу
29
и пр. и позавчера начали торговать. Я с таким удовольствием
провел там час, так приятно было говорить по-армянски, слы-
шать родную речь, видеть их, таких скромных и деликатных...
И им, видимо, было приятно. И я вдруг почувствовал, что я —
армянин, что это хорошо, что нам с Вами надо туда, к моим
армянам... Как я слопал поросячью ногу, я не помню. И, ми-
лые,— берут гроши. Мне так стало обидно, что я столько денег
попусту трачу. Знал бы, ходил бы к ним.
Вот так. Видите, как вышло все неожиданно и приятно...»
Иосиф Абгарович хочет скорее вернуться в Ленинград.
В своем письме он говорит не о съезде и прочих научных, слу-
жебных проблемах, а о том, что в жизни есть возможность
неожиданно порадоваться пустяку и что в этом и состоит смысл
жизни: не то важно — что, а то. как ты это «что»
воспринимаешь...
22 часа. Орбели приехал на вокзал отправить письмо со
скорым. Он устал безумно. Сегодня был особенно трудный
цень: выступал на съезде. Говорят, он сказал обо всем очень
хорошо, хлестко и, как всегда, ярко. «Милый друг» получит
еще одну весточку и перечитает несколько раз письмо.
Организация отдела Востока Эрмитажа на несколько лет
отодвинула возможность Иосифа Абгаровича самому вести
археологические изыскания.
Но весною 1928 года любовь к природе, раскопкам победила.
Орбели выехал в Дагестан.
После 1918 года, когда прекратились археологические экспе-
диции Марра в Ани, Орбели каждую весну сильно переживал
отсутствие работ «в поле».
Перед поездкой в Дагестан Иосиф Абгарович говорил
чрузьям:«Это моя весенняя болезнь,— меня мучительно влечет
к кипучей работе на воздухе, в лесу, на новом материале».
Во главе небольшой группы местных ученых Иосиф Абга-
рович, обратившись к изучению албанских каменных рельефов
XII — XIII вв., обнаружил, что технические приемы, использо-
ванные при их изготовлении, поразительно похожи на те, с по-
мощью которых были вырезаны деревянные или шиферные
модели, применявшиеся при формовании албанских бронзовых
отлов Наблюдая за работой кубачинских литейщиков,
И А. Орбели установил, что потомки древних албанцев сохра-
нили в своих изделиях многие черты памятников эпохи Руста-
ели. На учет было взято около ста рельефов; некоторые из них
поступили в Эрмитаж.
Тогда же, в 1928 году, И. А. Орбели обследовал и Дербен-
тскую крепость В ее стенах было обнаружено несколько не-
известных до того времени пехлевийских строительных надпи-
сей, описанных впоследствии Г. С. Нибергом и Е. А. Пахомо
зо
вым (об этом подробно говорится в труде К. В. Тревер «Очерки
по истории культуры Кавказской Албании»).
Знакомство с памятниками на территории Дагестана и даже
просто общение с населением породили у Иосифа Абгаровича
ряд плодотворных идей о судьбах древней албанской культуры.
Эти идеи нашли отражение в прекрасном очерке И. А Орбели
«Албанские рельефы и бронзовые котлы XII — XIII вв.», опуб-
ликованном в сборнике «Памятники эпохи Руставели» еще в
1938 году.
Подробности о поездке Орбели в Дагестан настолько инте-
ресны, что нельзя обойти их молчанием. И здесь приходят на
помощь его письма с пути следования из Дагестана в Ленин-
град.
25 июля 1928 года поезд тронулся с Курского вокзала на юг
В Ленинград пошли письма к К- В. Тревер с первыми путевыми
впечатлениями.
«В поезде между Москвою и Серпуховом, по дороге в Да-
гестан: церковь Параскевы уже снесена, храм (дом) (?) Голи-
цыных еще цел,— пока цел... Жаль будет, если снесут... снесли
очень многие, но за этот дом будет уж очень обидно.. Едем
между полями спелой и частично уже сжатой пшеницы и первы-
ми кукурузными и подсолнечными полями... Только что проехали
первый двойной курган, судя по верхушке — копаный...
...Впервые сегодня осознал мысль, что я увижу горы, и даже
страшно, как это будет: горы и я, я и горы. Я совершенно отвык
от того, что они налично существуют И так странно смотреть
на давно не виденные кукурузные поля,— странно и чуждо,
боюсь, что и с горами так будет. Я не думал, что за одиннадцать
лет можно так отвыкнуть от родной природы... Вечером в 7 ча-
сов будем в Ростове. Вот как далеко я уже заехал... все время
идет дождь, но тем не менее земля сухая и пыльная, и странно
думать, что там, в Марьине, нога вязнет в мокрой глине... Жела-
ние ничего не делать все еще очень сильно. Думаю, что оно
до конца меня не оставит . Уже мазанки в садах — вот тут бы
поесть вишен. Вот беспризорники, которые в количестве пяти
экземпляров едут у нас под вагонами и которые во много раз
грязнее и чернее меня. Они-то, наверное, знают — куда и зачем
едут, у них вполне сознательный и независимый вид. Оттого,
что делать нечего, и сосредоточиваешься на своей особе и ее
«переживаниях»...»
На следующий день в Марьино пошла следующая весточка:
«Вот теперь мы на настоящем Кавказе! Гудермес, а через
несколько часов — в Махачкале. Горы затянуты, ничего не вид-
но, зато немного прохладнее, чем могло быть. Мечтаю о том, как
буду мыться, в голове можно сеять картошку и все прочес, так
же как в бороде. Вполне благополучно приехал. Видел наркома
31
просвещения (Тахо-Годн). Еду завтра с Расулом (Магомето-
вым) и сотрудниками в Дербент и горы...»
«...Сижу уже второй час в «саду» над морем, отделенным от
меня железными перилами и двумя рядами рельс. Изумительно
бирюзовая вода составляет весь горизонт. Это, кажется, в ЛАа-
хачкале единственное место, где дует ветерок и где свежий
воздух
Знаете ли Вы, кого я ласкал все эти дни по милои, но гордой
головке, по божественной шейке, в чьи прекрасные глаза я
смотрел, кому шептал «милый, милый, милый, мой хороший,
бедный!»? Знаете ли, кто принимал мою ласку и выгибал головку
под моей рукой? Орел, настоящий орел-курганник, но в возрасте
полутора месяцев, ростом и плотностью в полтора раза крепче
Петьки, с головой почти размеров нашей домашней кошки
Чернухи, с изумительными глазами. Он — цыпленок, совсем
маленький и по-детски пищит, и то сидит на привязи во дворе,
то, перекусив веревочку, на свободе гуляет по дворику, в обоих
случаях одинаково охотно поддаваясь ласке. Мне так больно,
что он, вероятно, не выживет и не успеет выраси, чтобы можно
было выпустить. Я очень к нему привязался, он такой милый и
нежный, но все замашки отца. Он такой маленький, в нем так
сильно чувствуется ребенок, и около его клюва, величиною с
полмизинца, такая очаровательная желтая пленка, как у на-
стоящего желторотого птенчика...
Я провел два дня в Петровске (Махачкала)... и за эти два
дня так много неожиданных встреч. В качестве художника в
музее работает первая жена С. Н. (Тройницкого), видимо,
очень нуждается, получает 50 рублей, живет здесь с младшей
дочкой и немного подрабатывает случайными работами и еще
что-то высылает в Л-д старшей дочери... и тем не менее очень
мило о нем говорит, очень милая, симпатичная... Эта встреча
меня глубоко порази па.
Вчера меня в авто возили на местный курорт, где я принял
серную ванну из дивного источника, под наблюдением старень-
кого и милого проф. Ушинского, собственноручно подготовив-
шего ванну. И кто же тут оказался? — проф. Салазкин с женою,
тут отдыхающий и мечтающий о поездке в Армению!.. Потом
онп угощали нас настоящим шашлыком с настоящим вином
Знаете ли, кто жарил этот шашлык? . Я уверен, что никто в
Эрмитаже не ел шашлыка, изготовленного Наркомвнуделом,—
а вот я ел! Вообще все это, если не учитывать масштабов, не-
обычайно величественно. За столом предЦика, зампред Совнар-
кома, нарком и еще какие-то лица, гри профессора, соответ-
ственные дамы и прехорошенький геолог — дама, уже два года
окончившая курсы, с которой мы никак не могли понять —
где же друг друга видели?.. А потом перед отъездом моим с ку-
рорта (где она работает) и когда мы впервые заговорили,
оказалось, что мы чуть не ежедневно встречались, потому что
32
она живет на Миллионной и-ежедневно ходит утром на Василь-
евский остров.. Вообще все это очень забавно но и очень
похоже на «Веселую вдову». Вчера была пятница, это здесь
вместо воскресенья, так что отдыхают все...
В Дербент и дальше, кроме Расула, едут два сотру шика,
один из пих — прекрасный фотограф, а дрхгой — ххдожик.
ученик Лансере».
Нарком оказался любезным и деловым человеком. Он ска-
зал Орбели, что местные власти просят его ничего не покупать,
чтобы принести в дар Эрмитажу все, что Орбели считает нуж-
ным видеть в Эрмитаже.
Все камни, какие ученый хочет, они согласны отправить на
выставкх в Эрмитаж с тем, чтобы потом начать переговоры об
обмене некоторых. Задержанные у Расула камни Иосифу Абга-
ровичу кажутся интересными, особенно один — голова полной
статуи. Она мало изучена, величиною с два кулака, замеча-
тельная. Служила гирей в лавке, соответственно обломана..
Нарком часто навещал Орбели. и ленинградец показывал
снимки котлов, кое-что рассказывал о них. Нарком очень за-
интересовался и просил Орбели взять на себя исследование и
издание всех камней за их счет, и чтобы это было такое же
монументальное издание, как котлы, но единственное условие —
издать за один год. И Орбели согласился... Они просят и на-
стаивают, чтобы после экспедиции в горы Орбели сделал в Пег
ровске доклад о поездке и результатах.
В Дербенте Орбели с большим интересом осматривал исто-
рическую стену и нашел ряд неизвестных надписей; урвав
время, Иосиф Абгарович отправил очередное письмо из Кубани
в Ленинград Камилле Васильевне.
«То, что я увидел здесь, превосходит все ожидания Тут есть
камни, прямо резанные той же рукою, что и модели котлов, ну.
нечто совершенно невероятное! А надписи в Дербенте — новых
мы нашли семь, как будто пехлеви, такими они считаются, но
писаны все сверху вниз. Мне приходит в голову не согдий-
ские ли они?.. На фотографии одной - образчик пехлеви, а на
Другой не все ясно.
Отправляем нарочного в Махачкалу за пластинками. В Тер
бенте по моим указаниям снято около 150. здесь около 120 будет.
Еще выписываем 20 дюжин. Поблизости — место громадного
армянского кладбища с орнаментами и надписями. Это пол-
ностью подтверждает все, что я говорил о котлах. Вообще пока
ни от чего отказаться не пришлось. Здоровы прекрасно, но
высота отражается иа сердце, это ничего, просто ходить быстро
трудно. Такое чувство — как будто уехал год на <а i из Ленин-
града. А об отдельных пакостях вовсе забыл думать , — так
кончается письмо Орбели К В. Тревер в начале августа
1928 года.
В Кубани настроение у Иосифа Абгаровпча бы ю отменным
2 'V Арп маня» 33
Он работал увлеченно, не замечая времени. «Если бы вы знали,
сколько всего я видел за неделю, сколько потрясающих фактов
тут открылось! Тут новая, совершенно неизвестная страница
культуры. Доклады москвичей не давали представления о том,
что тут есть. Пока ничего, что бы поколебало мое убеждение,
котлов не обнаружил, а подтверждений, чудовищно ярких,
нашел уйму...» — писал он.
Желание Иосифа Абгаровича приобрести все самое лучшее
не осуществляется: экспонаты частично в мечети, за оставшиеся
на руках очень дорого просят. Он работает и постоянно держит
контакт с наркомом просвещения Дагестана Тахо-Годи. Если
нарком сдержит данное обещание, то он привезет в Ленинград
поразительные вещи.
«Среди рельефов оказались памятники высокого искусства
Все насыщено воспоминаниями мастеров о происхождении от
армян, как от родника. Я купил очень интересный, хотя п грубый
котел с бараньими головами (статуарно) и видел потрясающую
вещь—крещатый котел, на котором три головы козерогов,
моделями для которых служила древняя кавказская бронза
типа Кобана. Это— первая вещь, связывающая древний. Кав-
каз с котлами...»— писал Иосиф Абгарович.
Поездка в Кубани прошла удачно. Правда, Орбели сильно
утомился,— сказалось волнение за судьбу купленных для Эрми-
тажа вещей. Он даже сомневался — успеет ли вывезти все на
выставку в Эрмитаже. На всякий сл\чай три великолепных
экспоната едут с ним (всего куплено около 100. и среди них мно-
го нужных фрагментов) Перед отъездом Орбели виделся с
Тахо-Годи. Но в конце августа мало людей нужных, и обстоя-
тельный доклад ему не удастся сделать. Следовательно, убеж-
дать тех, кто мог бы помочь, не придется...
В Дагестане Орбели заинтересовался кубачинским языком.
В нем много такого, что лишний раз подтверждает албанскую
конструкцию, созданную Орбели. Следовало бы серьезно под-
заняться этим языком. Он уже начал кое-что улавливать и даже
усваивать; нашел поразительные совпадения с армянским п
грузинским языками. Появилось желание написать большую
статью методологического характера. «В горы, вероятно, боль-
ше не поеду. Хотел бы в район Гуниба, ио на лошадях очень
долго, — пишет он Тревер,— да и устал я от впечатлений Так
как писать я не могу (кроме схемы), боюсь забить голову и все
перепутать...»
Орбе.ш старается ближе познакомиться с жизнью и бытом
дагестанцев.
«Бывая в домах, шучу с кубачинцами и кубачинкамн и смешу
детей, писал он К В. Тревер.— Они здесь очаровательны,
л нигде не видел таких детей. Малыши двух-трех лет одеты
точно так же, как взрослые. И прехорошенькие, и теперь ко мне
привыкли, шутят, приветствуют визгом, и такие симпатичные
34
В одного я прямо влюбился. Это мальчик — сын Амара Магоме-
това, который ныне профессор, доктор наук. работает в Акаде-
мии наук в Тбилисском университете. А самое замечательное,
чти такой малыш ложится на край крыши на колоссальной
высоте и, свесив головешкх в грома зной папахе, смотрит и
наблюдает, что делается внизу. Тут ве.ть есть дома в 5 и 6 эта-
жей. Только это скрыто так как крыша одного — это двор
другого».
Иосиф Абгарович задержался в Кубами дольше, чем пола-
гал. Писать ему было трудно: ведь у горцев долг гостеприим-
ства — оставлять гостя наедине только в исключительных
случаях. В результате ему не только писать, но и читать письма
не остается времени.
«Все хорошо.— пишет он Камилле Васильевне,— я много
нашел интересного, так много, что все в голове уже пхтается и
Дербент представляется уже хаосом. Вся надежда моя на
фотографии, которые помогут восстановить картину. Сегодня
телеграфирую Марру об успехах... Хочу Расулу подарить би-
нокль, ему нравится, и уго будет маленькое внимание за его
гостеприимство.
Местные товарищи просят не расставлять их экспонаты в
разных местах, а устроить хотя бы один зал в Эрмитаже — «Да-
гестан в миниатюре». Если бы удалось выполнить их просьбу,
то они во всем помогут Эрмитажу»,— в этом И. А. Орбели
уверен.
В душе Орбели одобрял это их желание,— все. что ему до-
велось увидеть в Кубани, говорило за них. «Это — колоссаль-
ная местная культура,— писал Иосиф Абгарович,— но
культура албанская, в значительной мере равнины. Эту выстав-
ку (бронза н камни) я придумал тут и веду под флагом посвя-
щения Н. Я. Марру. Не знаю еще где. в Эрмитаже или в Мра-
морном (дворце),— но это будет потрясающая картина».
И продолжает: «Павлов не прав. Он расценивает Дагестан
только как объект торжества русского оружия, а культура
ему недоступна. Если бы я был дагестанцем, я бы давно вправил
ему мозги за глумление,— иначе не могу назвать прикрывание
разорения Дагестана дагестанским патриотизмом... Так по-
верхностно нельзя относиться ни к одному народу. Выставка в
Эрмитаже покажет абсурдность и вредность такого подхода,
покажет, каким уважением у нас пользуется любая культура
любого из наших народов».
И в Дагестане полюбили Иосифа Абгаровича, полюбили за
теплое отношение к этой горной стране, за уважение к се куль-
туре и к ее людям.
Он восхитил горцев и тем, что быстро усвоил много куба-
чинских слов и выражений, хотя признавался: «Дьявольски
трудный язык, но при старании научиться ему можно. .» В горах
Орбели лазал повсюду, его можно было видеть у самых опасных
2*
35
обрывов отвесных скал. Материал «прет», и ученый боится
упустить время. Как он был не прав, когда в Ленинграде пола-
гал. что будет задерживаться в каждом месте только по два
дня! «Так поступить — значит ничего не видеть!» — читаем мы
в дневнике Орбели.
Ему очень хочется приобрести как можно больше вещей для
Эрмитажа, но денег до обидного мало. «Теперь все зависит от
Тахо-Годн...» — думает он, лелея надежду, что нарком сдержит
слово, как и подобает горцу.
...Поезд мчит Орбели на север. Позади остались Ростов,
Харьков...
Он увез с собой из Дагестана массу интересных впечатле-
ний и новых дум и, что самое главное, ценнейших археологи-
ческих свидетельств. Если ему действительно удастся устроить
в залах Эрмитажа выставку, то это будет подлинным открове-
нием, достойным подарком за пережитое.
Поездка в Дагестан показала, сколько неожиданностей
таит эта горная земля. И вот в 1929 году Орбели организовал
новую экспедицию. На этот раз не только в Дагестан, но и в
Армению. Помощниками Иосифа Абгаровича, кроме К В. Тре-
вор и А. А. Аджяна, были практиканты Ленинградского уни-
верситета С. Зольян и А. Якобсон.
Еще в Ленинграде Орбели изложил ее цели — восстановить
традиционные связи между кавказоведами Ленинграда и Кав-
каза, ознакомиться на месте с состоянием исторических памят-
ников, изучить музейные коллекции, собранные за годы
Советской власти.
Подробные сведения об этой поездке мы находим в «Отчете о
работах экспедиции под руководством И. А. Орбели в Армению
и Дагестан летом 1929 года», составленном К. В. Тревер.
Группа И. А Орбели за период с 22 июля по 3 сентября
ознакомилась с большим количеством предметов, хранящихся в
Эчмиадзине, а также в Ереване, в Государственном музее
Армении, приняла участие в подготовке выставки, реставрации
деревянной арбы с резьбой конца бронзового века. ( особым
вниманием Иосиф Абгарович и его сотрудники осматривали
собрание апийских древностей, частично сохранившихся только
потому, что их в свое время вывезли в Ереван. Были предпри-
няты поездки на озеро ( еван, в Артик, осмотрены архитектур-
ные памятники в Арамусе, Касахе, Парби, Бюракане, Аштараке,
Птгни, Звартноце, Тарин, Эларе. Аване, Башкенде и других
местах. Кроме того, Иосиф Абгарович побывал в Анберде, в
величественном замке князей Пахлавхни, и тогда же наметил
план будущей экспедиции.
Направляясь в Армению, 11. А Орбели и К. В. Тревер одну
неделю провели в Дагестане, где знакомились с собраниями
36
музеев Махачкалы и Дербента, осматривали курганы. Возвра-
щаясь из Еревана, Иосиф Абгарович вновь побывал в Дагеста-
не и, по просьбе Тахо-Годи, 14 сентября выступил в Дербентском
городском Совете с докладом об историческом и археологичес-
ком значении дербентских стен и цитадели и о необходимости
обеспечить их сохранность. В результате горсовет Дербента
принял решение установить неприкосновенную археологическу ю
зону вдоль стен и цитадели шириною в 20 метров, считая от
наружных стен и выступающих башен.
...В Ленинграде вновь закипела работа. Приближалось
время открытия Международной выставки 1931 года. Орбели и
его сотрудники с новым рвением приступили к тщательной под-
готовке экспозиций сасанидских памятников Эрмитажа.
«Восток засияет на этой выставке..» — думал Орбели.
ПОЕЗДКА НА УРАЛ
В научных источниках, кроме упоминания о том, что в музеях
Перми, Свердловска, Вятки, Тюмени и Шадринска И. А. Орбели
изучал памятники сасанидского искусства, нет больше никакой
информации.
Много дней потратил я на изучение домашнего архива
К- В. Тревер, стараясь найти какие-нибудь подробности о по-
ездке Орбели на Урал.
Хотя мои усилия и не дали желаемых рез\льтатов, все же
четыре письма и одна телеграмма на имя К В. Тревер проли-
вают свет на эту поездку почти полувековой давности
Поездка, к которой Орбели тщательно готовился, длилась с
14 февраля до 7 марта 1930 года. Первое письмо из Вологды
написано 26 февраля: «Сижу в столовой, жду, пока подадут
еду. Сегодня солнца нет. потому скучно, в гостиницах мест нет,
и потому спали не раздеваясь,— я по глупости не взял ни
простынь, ни одеяла. Мне делать нечего и потому скучно, подош-
вы резиновые и потому скользят, в буфетах пусто, и потому
голодно; думаю о всем изложенном и потому зол.
Для наблюдения за аннйским материалом, переноски из Ака-
демии и всем вообще, что относится к Ани, выделите Л. Гюзалья-
на. В случае надобности прибегайте к помощи Vlappa... Напом-
ните Марку Дмитриевичу (Философов, ученый секретарь
Эрмитажа), чтобы скорее закрыли дверь из Темного коридора
на выставку МАЭ (Музей атропологии и этнографии,— времен-
ная выставка его), чтобы они перестали гулять с папиросами
по нашей территории и чтобы вообще туда командировали
Мардыкх (глава пожарных) для острастки».
Чтобы заполнить свободное время, Иосиф Хбгарович и<
Вятки, прямо с вокзала, 27 февраля отправляет письмо Тревер:
37
«Ждем мучительно поезда. Промерзли насквозь, тем более
что вечером делать нечего и деваться некуда. Побывал в двух
кино подряд... и все же много времени до поезда... Очень груст-
но, что сегодня я не в городе,— там ведь самодеятельность и,
вероятно, очень весело... Как же вы там управляетесь без меня?
Только не волнуйтесь и держите себя и других покрепче. Много
нам нужно подтянуть в окружающих и прежде всего в себе...»
Но письмо от 3 марта из Перми полно радости:
«Получил очень интересную вещицу (для Эрмитажа), кото-
рая должна и вас порадовать. Грошовая вещь, но очарователь-
ная,— курительная трубка XVIII века или начала XIX, в виде
самого настоящего Сэна (Сэи Мурва, иранское мифическое
существо). Замечательно! Как только увидел ее в музее на
полочке, вцепился в нее и все же добился... Ждем с минуты
на минуту поезда на Свердловск».
Дни Орбели на Урале насыщены. Увлеченный работой по
изучению коллекций музеев, он нс перестает думать о нуждах
Эрмитажа, дает в письмах продуманные инструкции.
(Несколько начальных строк письма из Свердловска от 4
марта 1930 года неразборчивы.)
«...После полок для кладовых (1,4 и 7) пусть Андрианов
(столяр) не занимается витринами Аджяна (научный сотрудник
отдела Востока), а сначала приведет в порядок, соберет и снаб-
дит полками громадный шкаф кладовой № 6, около комнаты
Шах Аббаса. Напомните Павлову (старший электромонтер),
чтобы электричество в кладовые 5 и 6 переключил, чтобы ток
подавался нс из Темного коридора, а из Фельдмаршальского
зала или из Ротонды. По линии оборудования закажите архи-
тектору ящики для перевозки фресок. Нужно это сделать до
моего приезда, чтобы сразу приступить к перегонке. Ящики
сделать хотя бы из старых ящиков, сложенных в темной комнате
по плану 1928 г., кажется № 122, около подъезда, где наш камин.
Строить ящики надо так: площадь внутренняя — в длину столь-
ко же или немного больше, чем ящнк-носилки Кверфельдта
(Эрнест Конрадович, хранитель Эрмитажа), ширина такая же,
как эти носилки. Ручек для переноски не надо. Глубина опре-
деляется следующими данными: на вышине 7 см от дна к
боковым стенкам (длинным) привинтить или крепко прибить
планки шириною в 3 см, толщиною в 2 см, длиною во весь
ящик. На эти планки должна настилаться доска полудюймо-
вая, обрезанная так, чтобы не соскакивать с этих планок. Эти
доски лучше бы скрепить двумя продольными планками, при-
битыми снизу. Если доски будут таким образом скреплены, то
на узких концах надо сделать по простой веревочной ручке,
чтобы вынимать это второе дно. Над ним, на высоте 7 см,
нужен второй ряд таких же планок и второй такой же настил.
II еще раз третий настил. Выше третьего — стенки должны
идти еще па 10 см. На ящик должна надеваться простая крышка
38
с небольшими бортами, чтобы надевалась. Таким образом, в
ящике будут четыре яруса, глубина же будет 46 см. На середине
высоты узких боков сделать по две круглых дырки для вере-
вочной ручки Таких ящиков сделать два. можно из неструганых
досок. Общие пропорции ящика можно изменить, но расстояние
между полами выдержать, как указано. Сделать надо обяза-
тельно, скажите ему ясно. Этих ящиков ждать не надо для пере-
возки всех мелких вещей, как из Тхрана. так и из Афросиаба
Ну, я увлекся делами, лучше сейчас кончу письмо».
Посланная из Свердловска телеграмма от 6 марта начи-
нается словами: «Еду. еду, еду Нет билетов. Выеду, вероятно,
завтра. Сегодня отправил три ящика для Эрмитажа,— там
известные Вам вещи...»
А вещи эти — образцы памятников сасанидского искус-
ства — обогатили и дополнили экспонаты отдела Востока
Государственного Эрмитажа
В СЕРДЦЕ АЛЬБИОНА
В один из дней конца декабря 1930 года в ожидании поезда
Камилла Васильевна и Иосиф Абгарович пили чай в буфете
Московского вокзала.
Орбели выезжал в Лондон на Второй международный
конгресс по иранскому искусству и археологии, а Тревер про-
вожала его. Видно было, что он чем-то встревожен. Разговор,
который был случайно услышан при выходе из университета,
другого, может быть, и не тронул, но Орбели глубоко задел.
Два молодых человека затеяли спор. Брошенная одним из них
фраза сразу же насторожила Иосифа Абгаровича: «Кому
нужны развалины и торчащие веками памятники старины?
Они ведь построены, чтобы народ пребывал в беспросветной
тьме...»
Орбели не дал договорить:
— Вы меня извините, молодые люди, но я вынужден вме-
шаться. Что я слышу у стен очага просвещения России? Значит,
храм Василия Блаженного, собор Парижской богоматери и
сотни памятников древней архитектуры разных народов, по
вашему мнению, должны быть уничтожены, как церкви и
монастыри.
— Зачем же такие крайности, профессор? Но, тратя огром-
ные средства на их восстановление и сохранение, мы фактически
льем воду на мельницу церковников.
— Против религиозного дурмана надо бороться, поль-
зуясь достижениями науки, хмением терпеливо объяснять
людям вред религии. Повторяю: объяснять. Только проводи-
мая религиозная пропаганда требует знаний и, если хотите,
таланта.
39
Обо всем этом раздраженно рассказывал Орбели Камилле
Васильевне.
— Иосиф Абгарович! Нс волнуйтесь, пожал чиста. Ведь
скоро нам расставаться. Давайте поговорим о чем-либо дру-
гом,— успокаивала Камилла Васильевна.
Подумать только. В соборах и памятниках древности
живут творения Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэля' .
Вы не думайте, Камилла Васильевна, что мое волнение связано
только с разговором двух молодых людей. Бог с ними. Но ведь
равнодушие к культурному наследию, которое нет-нет да и
проявляется иногда в поистине возмутительной форме, говорит
о чем-то большем, чем невежество. Без гнева я не могу говорить
об этом. С каким мастерством создал Гюго книгу «Собор Па-
рижской богоматери»— блистательную историю прошлого,
«каменную книгу» архитектурного наследия Франции! Какой
народ может жить без своей истории, без прошлого? Проповеть
пагубного изуверства так же вредна, как и холодное равнодушие
к культуре, созданной человеческим гением в далекие от нас
века. Это нс праздные раздумья перед отъездом в Лондон
ворчуна Орбели. дорогая Камилла Васильевна. Земля, где
жили твои предки, где живешь ты. родина в целом может
быть дорога только через познание. Чтобы любить, нужно
знать. Чтобы знать, надо изучить с детства, со школьной
скамьи.
...Поезд тронулся.. Долго еще Камилла Васильевна махала
платком, желая другу счастливого пути.
Еще осенью 1926 года в Пенсильвании (США) состоялся
Первый международный конгресс иранского искусства и ар-
хеологии. Тогда же была открыта выставка памятников иран-
ского искусства. К началу работы Второго конгресса, в 1930 го-
ду, в Лондоне открылась выставка, где экспонировались при
везенные Орбели из Ленинграда 30 великолепных образцов
сасанидской торсвитики. Предварительная подготовительная
раоота Иосифа Абгаровича в Эрмитаже по отбору экспонатов
выше всех похвал. Ведь отбор шел нс только в Эрмитаже, но и
в Музее восточных культур, историческом и азиатском музеях.
Дирекция Эрмитажа поначалу сильно колебалась в целесо-
образности отправки в Лондон серебра, боясь повреждений
при транспортировке. Видя, с какой тщательностью готовят
своп отделы другие участники, Орбели отправил в Эрмитаж
ювольно резкую телеграмму с требованием дополнительно
выслать экспонаты. Телеграмма возымела действие. Цен-
нейшие образцы золотых, серебряных и бронзовых изделии
«сасанидского круга» вскоре были получены и выставлены в
числе ранее экспонированных образцов.'
Работа Второго между народного конгресса в Лондоне дли-
лась пять дней — со января до 10 января 1930 года. В залах
Академии художеств — в Берлингтонском дворце — всегда
40
было оживленно Докладчики приводили убедительные сведения
о влиянии персидского искусства на искусство других народов.
«В этом смысле,— вспоминал Орбели,— доклады были полез-
ными, хотя и носили порой формальный характер».
Выставка открылась через два дня после открытия конгресса
и пользовалась успехом не только у ученых, но и у любозна-
тельных посетителей. Орбели был счастлив, что труды по отбору
отечественных экспонатов не пропали даром.
Советские экспонаты произвели сильное впечатление. Мне-
ние делегаты в знак благодарности жали Орбели руку. На
просьбу делегатов Второго конгресса об организации со-
ответствующей выставки и Третьего конгресса в Советском
Союзе наше правительство ответило согласием
Теперь попытаемся проследить хот мыслей Орбели в далеком
Альбионе, главным образом с помощью его же писем, личных
дневников Тревер и моих бесед с Камиллой Васильевной спустя
несколько лет после возвращения Орбели из Англии.
Советский делегат Орбели вез с собой в Лондон сасанидские
предметы и другие произведения иранского искусства. С ним
ехал и второй делегат — Ф. В. Кипарисов, заместитель
Н. Я Марра по Институту археологии.
Первая весточка-открытка с пути, со станции Негорелое,
на имя Камиллы Васильевны пришла 27 декабря 1930 года.
«Ну вот. Кипарисов опять напутал, Минск проехали утром
Скоро уже граница. Паспорта отобрали для проверки... Солнце
светит вовсю, как тогда, по дороге в Москву Очень бело и
ярко все кругом, и очень грустно уезжать».
«...не верится, что всего сутки назад,— пишет он в тот же
день из Варшавы,— мы с Вами мирно пили чай на вокзале, а
теперь я подъезжаю к Варшаве в совсем чужой обстановке, если
не считать вагона, такого же. как у нас, и того, что вся приелу га
прекрасно и охотно говорит по-русски. Не могу сказать, чтобы
я видел Польшу, потому что окна совсем замерзли.. Утром
будем в Берлине и. вероятно, застрянем на два дня, так как
попадаем очень неудачно, в воскресенье, со всеми вытекающими
последствиями. Качает ужасно, так что я предвкушаю удо-
вольствие парохода. Проехали Вислу Скоро Варшава, видны
огни. Вы мне, пожалуйста, пишите в Лондон, в Полпредство
сразу же. а то я ничего не буду знать и буду себя чувствовать
совсем оторванным от Эрмитажа. Вышлите непременно фото-
графии, брошюру, таблицы котлов. Жутко долго не знать, как
идет работа, ведь я по-свински работаю. Пишите».
28 декабря Орбели и Кипарисов прибыли в Берлин Иосиф
Абгарович в тот же день ночью отправляет в Ленин! рад Камнл-
ле Васильевне довольно бодрое письмо День был воскр спый,
много всяких впечаттений
41
«Н\ вот... сиж\ в нашем номере маленькой, но очень симпа-
тичной гостиницы, на углу Фридрихштрассе, окно в окно против
Винтсргартен, где на рекламе двенадцать хорошеньких девиц в
матросках дуют в разные инструменты, а вечером еще пойдем
их смотреть в натуре. А пока смотрим все серьезное, окна
магазинов (они закрыты), Зигесалла, Унтер-ден-Линден, Тир-
гартен и пр., а главное — смотрели Кайзер-Фридрих Мхзеум.
В исламском Абтейлунге всего, но выставка новых приобре-
тений много лучше, те же планы Ктесифона, что у нас, но много
х у ж е, чем у нас, очень скромные и вовсе не монтированные на
кнопочках фотографии — но какие веши, колоссальные
(большие персидские вазы), вещи парфянских времен, гла-
зурованные, идеальной сохранности, дивная лепка из Рея1,
расписная фигура почти в рост, чудесные ткани — почти все,
что у нас на выставке в таблицах. В Лондон с выставки они
послали очень мало, мы заметили все 23 места пустых с над-
писью (помните, Поуп говорил), между прочим, новая,
чудесная птица, тут большая фотография — великолепная.
Вообще мы неизмеримо богаче, особенно в бронзе, но в Рее мы
неизмеримо слабее. Какой у них Рей! Между прочим, у них
красуются и очень озабочивавшие нас вещи, ускользнувшие
от нас, т. е. не попавшие к нам. Не пишу об этом подробно,
потому что. вероятно, придется предпринять шаги. (Не бол-
тайте. )
Если удастся завтра с утра одеться, постараюсь завтра же
до Лондона повидать Зарре2... Мшатту видел, это божественно
прекрасно, но возмутительно выставлено, задавлено, в тем ноте...
В одном зале — коптские ткани III — IV вв. (лучше наших —
мало) и рядом — московские иконы XVIII в., черт знает что.
Но что нас совершенно восхитило и подавило — это Пергам,
Милетская библиотека, вавилонский дворец. Это прекрасно и
гениально выставлено. Изумительно, прямо слов нет. Но сколько
это стоило! И все же мы обязаны попробовать, хоть на малень-
ком участке, хоть на Самаркандском портале, потому что это
действительно прекрасно.
Об этикетках я уже и не говорю, это смехотворно. Картин
пая галерея вопит о том, потому что здесь нужна самая энер-
гичная чистка и баня. Даже мне бросаются в глаза нелепости
атрибуций. Но что действительно прекрасно само по себе —
это Мадонна среди лилиеноспев Боттичелли и «Деда» Кор-
реджо. Мадонна — потрясающая, совершенно невероятное
Реи небольшой город под Тегераном, один из знаменитых центров
по изготовлению керамики. Расцвет этого ремесленного центра относится к
эпохе средневековья
Фридрих Зарре — один из крупнейших немецких ориенталистов,
специалист по истории культуры Ирана, автор книг «История древнеперсид-
ского искусства», «Иранские каменные рельефы» и др.
42
лицо1. И знаете, Бакланов был прав. Я теперь знаю, что он
имел в виду, говоря о Боттичелли. Словом, я в эту девицу (ведь
она все же девица) влюбился по уши... Совсем! Но какой тут
Рей! Глазам не веришь... А с изразцами им за нами никак не
угнаться. Если бы удалось наладить обмен (завтра попробую
поговорить в Полпредстве), было бы очень хорошо. Ведь по
бронзе — они нищие. Я теперь понимаю, почему были так
потрясены и Зарре и Херцфельд1 2 нашей коллекцией. Дей-
ствительно она очень сильна и очень полна, и действительно
она блестяще устроена (да! да!), если ее сравнить с тем. что
вы видите здесь, хотя тут есть целый ряд вещей, о которых мы
можем только мечтать. Рей. Рей! Там есть величиною с пол-
аршина лепная голова или полихромная фигура рейской
княгини, такая, как на нашем стаканчике. Большая ваза выши-
ной более 30 см в виду сидящей княгини, как наша крошка,
но безукоризненной сохранности, и еще раз и еще раз, еще
много, много раз!
А завтра мы станем европейцами, а пока Ф. В Кипарисов
сидит в ванне, и я пойду за ним. Я ориентировался в улицах
очень быстро, рискую заговаривать по-немецки!!! и вообще
чувствую себя хозяином положения, так как Ф. В. путает все
улицы и особенно направления и все тянет в обратную сторону...
Если бы вы знали, какую пошлость и радость здесь показывали
в качестве рождественской программы. И все бы ничего, черт
с ними, с мещанством и пр., но показывают целый фильм
варьете, где все участницы... в возрасте от 2,5 лет и до 14 лет и
их учат этому, готовя «смену» для кафешантанов, да еще
снимают в Холливуде и рассылают по всему свету, честное
слово, это самое омерзительное, что я видел в своей
жизни.
А город очень хороший, чистенький, только ужасно, что по
случаю воскресения все с сигарами гуляют по улицам, ходят в
кино, едят у Ашингеров. Все. все без конца ходят...»
29 декабря вечером перед отъездом из Берлина в Париж в
своем дневнике Орбели оставляет следующую запись:
«Сидим на вокзале ровно через трое суток после расставания
с Москвой, а теперь, никем не провожаемые, покидаем с грустью,
потому что этот, при всем своем забавном мещанстве, Берлин
запомнится мне.
Единственное, что удручает, это тяжелые мысли о грядущей
судьбе бедных английских леди. Ведь им всем уже послезавтра
1 Речь идет о «Сикстинской мадонне» Рафаэля.
2 Эрнст Херцфельд — выдающийся немецкий востоковед, историк,
филолог и археолог Автор многочисленных работ по истории культуры Ближ-
него Востока
43
грозит слепота, ибо кто выдержит из них то великолепное зре-
лище, которое представляем мы в своем новом облике... Увидев
себя в зеркале уже «фертнгом», я должен был зажмуриться, так
это ослепительно, но бедные английские девушки... Кроме шу-
ток, мы очень оприличились, но зато и поистратились!.. К Зарре
не попал, так как весь день ушел на Полпредство и обмундиро-
вание... Вечером позвонил, но не застал его... Сколько хороших
стариков я увижу в Лондоне!
...В Лондоне увижу Мижона, Милле, Дальтона, Хилла...'»
По пути из Парижа в Кале, в последний день старого,
1930 года, Орбели шлет в Ленинград коротенькую весточку.
«Грустно,— пишет он,— Новый год Вы встретите дома, а я на
чужбине».
«Если все будет как следует, то в 5 часов, по нашему в 7 ча-
сов, буду в Лондоне... О Париже могу сказать очень мало, пото-
му что приехали вчера в 4.30 утра, пока заняли номер, поехали
в посольство, узнали, что наши товарищи (с вещами) уже
выехали в Лондон. Потом часа три шагали по улицам, видели в
темноте Нотр-Дам, это и в темноте хорошо. Мечтали с утра
пойти смотреть как следует, но с хтра моросил дождик, и это
было далеко... Едем с чудовищной быстротой, почти не трясет...»
Первые дни в Лондоне насыщены событиями, встречами,
впечатлениями. Иосифу Абгаровнчу хдается отправить Камил-
ле Васильевне подробное письмо только в полдень 14 января
1931 года.
«Сижу в самом настоящем холле, о котором столько раз
читал,— в посольстве... нс писал до сих пор... потому что слиш-
ком много было острых впечатлений от бесконечного числа
прекрасных вещей на выставке, от водоворота заседаний кон-
гресса и неизбежно сопровождавших его приглашений. На наше
счастье, обошлось без фраков, и это очень приятно.
О выставке? Обо всем расскажу при встрече. Очень жалею,
что, непосредственно реагируя, закатил телеграмму о высылке
вещей, жалею не потому, что не нужно, очень нужно, н без того
кому надо утрем нос, достаточно сказать, что выставленная
рядом с нашей шашкой шашка короля имеет прямо нищенский
вид, не только по бедности, но и по безобразию, но нужно было
ударить хорошенько по голове. Но все это имело смысл, если бы
пришло своевременно, т. е. если было бы сдано в Москве, а те-
перь все члены конгресса разъехались и эффект будет уже не
'Мп ж он, М нлл е — французские востоковеды. О Дальтон —
хранитель отдела древностей Британского музея, крупный историк и археолог.
Г. Хилл хранитель отдела нумизматики Британского музея, автор каталога
восточных монет.
44
тот, а главное — это лишнее сидение тут. А здесь мне до черта
надоело, очень хочется домой Хотя отношение со всех сторон,
за исключением одной-двух сволочей, было исключительное,
т. е. было и есть... Гнуснейшее впечатление, и не только на нас,
произвел, конечно, Ростовцев, самовлюбленный и поглупевший
(это вне спора ), наглый хам. Никаких выходок он себе не позво-
лял на этот раз.
Познакомился с женой Зарре, это воплощенное очарование,
несмотря на возраст, и конечно, Герцфельд прав, назвав ее
«Ширин» наших дней. И сам старичок такой хороший.
Хочу сказать Вам, как вчера хорошо был проведен день. Ут-
ром завтракал с Поупом, его женой, Кюнелем и еще одной гол-
ландской мисс. Было очень уютно в маленьком ресторанчике.
Потом было заседание. Вечером с Ф. В. сидели дома, пили за
здоровье двух хороших людей и много разговаривали.
Купил вам в подарок прекрасно изданную брошюрку рубая-
тов Омара Хайяма с миниатюрой. Пока посылаю только три
фотографии — лично. Вещи, которые должны Вам понравить-
ся. Вы понимаете, что это настоящая ножка трона, великолеп-
ная, которую я мечтал бы видеть у вас на выставке... Я вообще
видел такое количество прекрасных вещей, что день кажется
месяцем... Очень больно было, что Вы всего этого не видите,
думал даже писать Лупполу, но потом подумал, что все-таки
ранних вещей меньше, чем можно было бы желать К языку
совсем привык, понимаю довольно свободно, особенно научную
речь... Зарре с очень большой нежностью и уважением говорил
о Вас, в частности персидскому министру просвещения (когда
персы угощали нас обедом, кроме персов, были Зарре, (его)
жена и я). Было у них очень хорошо, потом смотрели, как в
колоссальном зале в пиджаках и легких платьях катались на
коньках. Это изумительное зрелище. Решил печатать на пер-
сидском языке мою книжку для персидских студентов о сасанн-
дах. Персы изумительно относятся. Особенно приятен посланник
в Париже.
...Обрадовался очень, что утвердили Леграна (Бориса Ва
сильевича) директором Эрмитажа...
Как приятно видеть тут детей. Они тут очень милые и очень
похожи на малыша (племянника К. В Тренер— Бориса Сер-
кова)... Стараемся купить книги и фото в связи с выставкой. .
Видел макет — это колоссальная вещь. Я раза три выступал в
прениях по-французски, говорят, что хорошо... Я очень рад, что
Вы организовали (в Институте истории материальной культуры,
ныне Институт археологии) кавказскую группу-, во всем всегда
хочу быть связанным с Вами и Вашей личной научной работой,
но пи в коем случае с работой в Академии (тогда ИИМК назы-
вался еще РАИМК Академией). Если бы даже у меня когда-ни-
будь были какие-нибудь колебания после той гадости, которая
сделана с ноинуулннскнми тканями (они неожиданно были
45
переданы не в Эрмитаж, а в Русский музей, но ныне они в Эр-
митаже),— я больше всего ненавижу обман — это для меня
вовсе исключено... Во всяком случае, я в Академии не служу и
служить нс намерен, имейте это в виду» (И. А., будучи директо-
ром Эрмитажа, впоследствии стал и директором ИИМКа. но
вскоре ушел — это было в 1933—1938 годах)...
Я открываю лондонский дневник Орбели от 15 января
1931 года и читаю:
«Конгресс кончил свою работу Ю января, а выставка про-
должала принимать тысячи посетителей».
Каждый раз у меня возникает одна и та же мысль: «Как
жаль, что Иосиф Абгарович запись вел простым карандашом!..»
«5 часов вечера. Сижу сейчас на выставке, народу кругом
уйма, но все же меньше, чем было утром. Позавчера за день
только по разовым билетам прошло 4438 человек, выручка
5510 рублей. Недурно зарабатывают! В голове шум, тоска в
душе и все время злость. Если бы была какая-нибудь воз-
можность, бросил бы все и удрал бы домой.. Прекрасных вещей
тут так много, что уже устаешь воспринимать их красоту Я те-
перь понимаю, что нельзя в одну витрину класть 10 сасанидов,
они все равно затушевывают друг друга».
На следующий тень с утра Орбели едет в Кембридж... Едет,
чтобы посмотреть Кембридж и побывать у Миннза (профессор
одного из колледжей). «Очень хороший старичок»,— реплика в
дневнике.
В тот же день, в 7 часов вечера, Иосиф Абгарович по воз-
вращении из Кембриджа отправляет Камилле Васильевне
очередное письмо.
«Не можете себе представить всю силу впечатления от этого
средневекового города, родного своими знакомыми формами,
очень пахнущего Кавказом готики. И вдруг настоящая армян-
ская церковь, круглая, совсем такая, какая может быть в X—XI
веке построена у нас. Она — XII века. Комната Миннза, в кото-
рой мы завтракали,— XIV века и т. д. Башня, в которой мы
были.— XI века. Какие газоны, упругие, как девичья грудь,
ярко-зеленые, несмотря на время года. Какие парки! Студенты
забавные, все без шапок, все на велосипедах, но я бы не сказал,
что симпатичные, очень у них жеребячий и с фашистским при-
вкусом сытый и богатый облик. Видели в библиотеке дурака
в возрасте нашего Я., по в черном балахоне и в дурацком черном
«докторском» колпаке на голове, таком колпаке, какой носили
при возникновении университета лет этак 700 назад. Потом
пошли на квартиру Миннза, у него жена, дочка; пили там чай.
По весь этот Университет с его бесконечными колледжами —
прямо необычайное зрелище.
Кстати, (сказывается, одни из тех рыцарей, которых рисовал
Кесаев (научный сотрудник отдела Востока Эрмитажа), лежит
в 3-х км от Кембриджа, но не было времени поехать. Это— на
16
медной доске, вделанной в пол, над могилой. Я видел в Кембрид-
же оттиск черной краской с этой могилы. А другую видел в
церкви XIV века в подлиннике Миннз обещал мне прислать
такую копию, собственно эстампаж, для выставки .. Я получил
проспект. После переговоров и убедившись, что Ростовцев окон-
чательно и ни в коем случае не будет в составе его, я дал согла-
сие на восстановление меня в составе редакционной коллегии.
Для Вас я заказал слепки камней Британского музея. Но как
мне хотелось, чтобы и Вы сегодня гуляли по этому газон), даже
больше, чем на выставке, потому что здесь было тихо и вовсе не
было той мерзости, которая именуется «обществом», потому что
на выставке публика большей частью и такая, сверхнаряжен-
ная, какой у нас давненько не видать».
Орбели, с его динамичным характером, чувствителен ко все-
му. При таких настроениях легко впасть в уныние. На крыльях
памяти он совершает путешествие в родную Армению и в город,
с которым он связал свою жизнь навсегда. В ночь с 16 на 17 ян-
варя нс спится, и строчки письма нервно ложатся на небольшие
листы голубой бумаги. Не будем гадать. Дадим слово ему:
«На дворе страшный ветер, на крыше грохочет железо, окно,
то самое, поднимающееся (как описывается в романах), стучит.
А у меня внутри делается что-то особенное: встают давние пре-
красные образы, знакомые и милые, небо, море (Ванское озеро
в 1911 году), величайший утес, скала, обрыв над морем, и все
мечты, связанные с этим... Если бы только я мог выразить, как
бесконечно сильно хочу домой, как мучительно надоела вечно
чужая обстановка, несмотря на все приятные стороны здешней
жизни.
Даже составлять планы и отчеты согласен., лишь бы жить
в той горячке, в какой прошли последние дни, особенно ярко
стоящие в памяти... И знаете, все. что тут занятно, интересно и
приятно, а такого много, теряет 9/10 своей интересности оттого,
что это не можешь рассказать сейчас, только что увидев и ис-
пытав, потому что писать я не умею, а рассказать очень хочется,
а ждать долго.
Теперь, когда конгресс кончился, когда милый Зарре уезжа-
ет (завтра), когда еще обиднее опоздание наших вещей, осо-
бенно хочется проводить время не в созерцании для себя, а в
беседе, в которой тысячи виденных вещей стали бы доподлинно
виденными. . Знаете, что самое ужасное в письмах? То. о чем
хочешь поговорить и рассказать в болтовне, то, что имеет смысл
сейчас и. быть может, не будет соответствовать состоянию через
восемь дней, когда будет читаться то, что сейчас пишешь, и по-
том) хочется писать только о том, что действительно и сейчас, и
завтра, и вчера, и уже много лет, о чем нельзя ни писать, ни го-
ворить. а можно только мечтать... на утесе в твух шагах от ла-
геря, где горит костер, где пахнет дымом и еще пахнет свежей
форелью...»
47
В письмах к Тревер наступает десятидневный перерыв.
26.1.31, 11 ч 30 мин. дня, он посылает Камилле Васильевне
очередную весточку:
«Выезжаем в Базингстон, всего в один час езды по железной
дороге от Лондона, там живет владелец прекрасной, как мне
говорили, коллекции персидского стекла. Хотя это всего час, но
обратный билет стоит 12 шиллингов, черт знает что такое!» —
восклицает Орбели.
«Вещи, которые произвели прямо ошеломляющее впечатле-
ние и поставили выставку по сасанидской части на первое
место в мире после Эрмитажа, не могут быть взяты до конца,
то есть до 28 февраля. Сегодня посол запросит указание из
Москвы, ждать ли тут пли пришлют опять меня или кого-либо
из Эрмитажа брать вещи... Никогда самые тяжелые дни работы
в Эрмитаже так не трепали нервов, как сиденье тут, светская
жизнь не по мне и не по моим возможностям, природным и обета
побочным...
Кстати, о Перещепине1. Вазу (золотую удлиненную) выста-
вили. заполнив водою, отчего она сильно выигрывает. Евморфо
пуло дал мне фотографию своей серебряной Ганской вазочки,
такого же типа. Вечером, 6 часов. Еду обратно. Это был изуми-
тельно приятный день, ведь я же был в настоящем загородном
доме, километрах в пяти от Винчестера... Выйдя из вагона, уви-
дел хозяина, очень милого, приветливого старичка, который
выехал встречать в крошечном автомобильчике. Проехав через
крохотный городок (тысяч пять жителей), мы поехали по чудной
дороге, между полями и перелесками, за 10 км в его имение, ви-
димо очень большое У него молочное хозяйство, по его словам,
очень благоустроенное. Дом чудесный — большой и при этом
изумительно уютный, жена-старушка милая, детей нет, и очень
милая девушка лет 18-ти в качестве дочери. По дороге, пред-
ставьте себе, перед самой машиной путь пересек фазан, на-
стоящий фазан-самец, красивый, увереный в себе и неторо-
пящийся. А другого фазана мы ели за завтраком. Кругом див-
ные пиля, как у нас на юге, а дом весь окружен тем дивным га-
зоном. лучше которого трудно себе что-нибудь представить.
Когда мы ходили по дому, я все вспоминал Локка и «Странство-
вания Елизаветы» — источники знаний об Англии У него
большая коллекция стекла, но восточного мало, хотя есть не-
сколько хороших вещей, и видно, что каждая вещь куплена с
большой любовью и ею оберегается... П вдруг неожиданно пре-
красная вещь, которую он предложил мне издать, а я, конечно,
обрадовался: крохотная мощехранительница, высотою в два см.
1 П е р с щ е и и н о — селение недалеко от г Полтавы, где в 1912 году
билд найдена moi ила хазарского князя, в которой содержались ценнейшие па-
мятники искусства — золотое оружие и убор копя, золотые и серебряные со
суды it т. 1 Сеичас все зтп веши выставлены в особой кладовой Эрмитажа
18
в виде шестигранной призмы, с круглой крышкой, на гранях
чередуются пальмы со стоящими попарно зверями и птицами и
сидящие. поджав ноги, музыканты... в нимбах в разноцветной
веселящей эмали чудных цветов. Наверху и внизу каждой гра-
ни — надпись арабскими буквами куфи, но. кажется, нечитае-
мая; и на крышке с колечком тоже изумительная работа, несо-
мненно связанная с Палатинской капеллой. Вы понимаете мой
восторг. Я уже получил две фотографии, остальные будут
сняты».
Орбели в беседах с английскими и иностранными учеными
отвечает на множество разнохарактерных вопросов. Что делать!
Многого о нашей стране они просто не знают.
«Хозяева очень милые Страшно интересуются СССР, и было
очень приятно объяснять им. какой чепухой набивают головы
им рассказами о нашей стране. Очень было приятно видеть их
изумление по поводу того, как у нас организуется народное про-
свещение, как вырос Эрмитаж и наш отдел Востока, как много
внимания уделяется научной работе.
Как ни грустно быть в отсутствии и оторванным от родной
среды, как ни страшна перевозка вещей, я ч\ вству ю, что нашими
великолепными экспонатами мы делаем большое политическое
дело, воочию убеждая всех, кто еще не верит, как велика та
культурная работа, которая у нас делается. С особым удоволь-
ствием я рассказывал о нашей системе экспозиции — отходе
от любования, чего как раз очень много на здешней выставке, и
о преимуществах нашей системы культурно-исторического ос-
вещения Страшно трудно им понять, что я им говорю о классо-
вой, а не национальной сущности искусства, но резкие примеры
убеждают»
Особенно грустно становится Орбели в воскресные дни.
когда немногие знакомые сломя голову спешат в пригороды. Так
было и в воскресный день 1 февраля 1931 года.
Воскресный Лондон — город вымирающий.
Иосиф Абгарович сидит в холле посольства. Здесь очень
приятно, особенно одному, потому что чувствуешь себя на
родной территории В то же время очень радует его знакомая
только по романам архитектура, вернее структура дома К ар-
хитектуре у Орбели особая любовь.
Все бы в Лонтоне было сносно, если бы приглашения (а их
слишком много) не выливались в форму принятия пищи, а я
знаю, как он этого не выносит...
Проходят дни. Надежды на скорый отъезд нет Теперь окон-
чательно выяснилось, что Иосифу Абгаровичх придется сидеть
за границей до конца выставки. Представители всех стран, по
серьезным основаниям, предпочитают принимать экспонаты тут.
Как.ни рвется Орбели в Ленинград, чувство долга превыше все-
го. Привоз новых экспонатов, особенно второй, произвел на-
столько ошеломляющее впечатление, что не могло быть и речи
49
о снятии вещей до конца выставки. Посо.1 Советского Союза в
Лондоне нс нашел возможным возражать против просьбы ко-
митета оставить веши до конца.
— Нужно твердо помнить, что великие мастера Востока
тем н велики,— твердил Орбели во время одной из наших бе-
сед,— что они никогда не отделяют, в отличие от западных,
форму от содержания и что в этой милой и прекрасной форме
они воплощают самое божественное содержание.
С каждым днем я с большим уважением отношусь к своим
дневниковым записям. Как хорошо, что мои встречи с Иосифом
Абгаровичем оставили в них след. По старой привычке во время
бесед, как правило, я набрасывал только реплики. А придя до-
мой или в свой номер гостиницы «Астория», подробно, со сте-
нографической точностью, воспроизводил весь разговор.
Вторую половину уже упомянутого воскресного дня — I фев-
раля 1931 года он провел так:
«Пошел в музей «Виктория и Альберт». Первое, но неизгла-
димое впечатление — гнетущее, омерзительное. Это — кошмар,
чудовищные груды прекрасных, изумительных вещей без всякой
системы, без какой бы то ни было системы натасканных, напи-
ханных тысячами. Это нечто, не поддающееся описанию! Самый
старый, исконный Эрмитаж — перл создания, недосягаемый
идеал в сравнении с этим. Но какие вещи! И они называют это
музеем. Тут же видишь чудовищные ослоухие фигуры, взгромоз-
дившиеся друг на друга на рисунках Гойи. Единственное, чем
можно утешиться, что, кроме меня и двух подошедших ко мне
земляков-армян, ни в одной из колоссальных двух зал я не ви-
дел больше двух человек. А во многих и этого не было. Если не
считать, разумеется, довольно обильных и довольно величест-
венных сторожей...»
«...Есть у них в «Виктория и Альберт» четыре котла, один
из них полный дубль нашего. Один плохонький, с растительным
бортом, один малыш вроде нашего с надписью и один большой
со всадником. Получу их фотографии. Оказывается, у Келекяна
есть несколько кубачипских камней, полечу их фотографии с
правом издания. Если бы я имел право выбора вещей для допол-
нения отдела Востока, как бы это было дивно! Но эти герои
Гойи!.. Я тут очень соскучился без русского чтения.. Пробовал
достать французские романы, но кроме того, что знаешь почти
наизусть, все воспрещено к ввозу в порядке охраны чистоты
нравов. Ханжи собачьи!»
Получив очередное письмо от Камиллы Васильевны, Орбели
спешит вылить в письме душевную тоску, спешит высказать ей
то, о чем здесь не с кем делиться:
«Какой контраст между тем, как Вы описываете погоде в
Леннш раде, и тем. что я вижу вокру г. Сейчас сижу в посол ьстве,
50
в зимнем саду, много цветов, дверь во дворик открыта, весь
дворик покрыт божественным газоном, а за оградой тянется чу-
довищный по размерам Кенсингтонский парк, переходящий (но
это уже не видно) в Хайд-парк...
Погода пасмурная, моросит дождик, и на душе пасмурно,
потому что очень хочется домой, в работу, в Эрмитаж; много-
много диктовать, перестать быть скованной таксой, да еще с
характером сеттера, прикованного к медведю. Это тоскливо,
особенно когда знаешь, что там у нас кипит работа...
Вчера провели очень приятный вечер, были у одного из луч-
ших друзей Советского Союза, Р1онга, который был у нас с деле-
гацией тред-юнионов и у которого был вчера recoption в нашу
честь, были еще советские члены здешнего ВОКСа. 11ел хор бед-
ных безработных горняков из Уэлса, это было изумительно пре-
красно, но почти все время, особенно вначале, казалось, что
поют русские песни, настоящие народные, за душу тянущие и в
то же время полные внутреннего порыва и грозы. А иногда ка-
залось, что это песни Грузии печальной, но все было велико-
лепно.
...Хорошо, что Вас не было, потому что при всей Вашей вы-
держке Вы бы расхохотались, увидев, что все гости (а их было
очень много, десятка три), что все гости — члены рабочей пар-
тии, как их жены и чада, начиная с хозяина,— во фраках и
ивнинг-дрессах, с голыми спинами и передами, а мы в наших не-
изменных пиджаках, все четверо, достаточно шокирующих
взор полупарчовых-полуголых леди...
Леграну скажите, что сегодня я отправляю два журнала на
его имя, где есть статьи о наших вещах... Отзывов печати очень
много, все сочувственные или восторженные, хотя местами не
без глупости...
Если Вы помните, что меня больше всего бесит все бес-
смысленное, ненужное. Вы должны понять, как меня злит при-
думанная ГАИМК форма нашего участия на выставке и особен-
но конгрессе».
Сейчас мне хочется остановиться еще на одном письме из
переписки с Тревер Надо сказать, что самая такая возмож-
ность поделиться с другом облегчает жизнь Орбели в Лондоне.
Как всегда, свои суждения Иосиф Абгарович выражает с прису-
щей ему остротой.
4. 11.31 года он пишет:
«...я попаду' домой не 15.11, а 15.111 или около этого, хотя
еще слабо брезжит надежда, что старички академики не стерпят
и настоят на том. чтобы выставка очистила залы Академии
28.11. Очень все это грхстно, но до конца выставки мне уехать
нельзя. Сегодня завтракал у Мак Лаган, директора музея <Вик-
тория и Альберт». Очень было хорошо, впервые меньше стес-
нялся, чем обычно, отчасти потому, что французский язык
все более возвращается ко мне. отчасти, главным образом.
51
потому, что очень милые и муж и жена, которая меня порядком
насмешила тем. что она, как и ее гостьи, хотя никуда не уходили,
сидели все время в шляпах... А может быть, потому, что я первый
раз облачился в новый наряд. Это очень приятное ощущение...
Потом был в музее, видел несколько замечательных вещей,
которые мне дали в руки, так как владелец их (это у них на
хранении) пришел со мною, чтобы показать в том числе изуми-
тельное блюдо, сделанное (для) правителя, с арабскими надпи-
сями и великолепными, совершенно европейскими орлами.
Постараюсь выслать полученные мною в дар для Эрмитажа
от Миннза эстампажи, красочные, тех рыцарей, которых рисо-
вал Кесасв. Эстампажи старые, в красках, очень замечательные,
во весь рост. Так вот, видел я сегодня изумительный по тонкости
инкрустации бронзовый пенал с надписью, из коей видно, что его
владелец — знаменитый Абульфеда, спросите Якубовского (на
учный сотрудник отдела Востока Эрмитажа), который мне, ве-
роятно, позавидует...
На днях буду тут читать лекцию, публичную, о наших музе-
ях и буду, по приглашению посла, выступать на лекции по исто-
рии Грузии. Стржиговский выступал на конгрессе... Маркса
по-немецки постараюсь купить, т. к. московское издание, веро-
ятно, будет очень долго печататься. Впрочем, не знаю, доста-
ну ли...
Посылаю Вам плод получасовой диктовки стенографистке,
неисправленный. Это должна быть статья, но вышла какая-то
болтовня и вода в ступе на хорошую тему, почему и заморозили.
Когда ее диктовал, вспомнил о своей статье прошлогодней н
очень стало обидно, что так по-свински поступили (статья
«О классовых корнях некоторых традиций исторической нау-
ки»), в частности, в вопросе исследования о приоритете, да еще
не возвращают статью...»
Письмо кончается словами:
«Сергею Федоровичу (Ольденбургу) скажите, чтобы не сер-
дился. что не пишу. Мне очень трудно писать ему открытки или
записки, слишком сильно его уважаю и люблю, а подробно пи-
сать (сами знаете) даже Вам терпения нс хватает. Очень кла-
няйтесь и ему, и Розенбургу (Федору Александровичу, ира-
нисту). Если что найдете интересного в письмах.— расскажите»
В письме от 4 февраля, касаясь ряда интересных вопросов.
Орбели вновь размышляет о чувстве любви к Родине, шлет сво-
им товарищам теплые слова привета. Вспоминает сотрудника
научно-технического отдела Востока Павла Евграфовича Сау-
кова. скончавшегося во время блокады в Ленинграде от голода;
Гайка 1 юламиряна, научного сотрудника отдела Востока (ныне
умершего).
«(Ночью.) Почему-то сейчас с необычайной отчетливостью
почувствовал, как было хорошо в Токсове, и на балконе пить
чай, и гулять в лесу, и дома, и везде дивно хорошо! Но разве
52
только в Токсове было хорошо? А Г арии, а Марьино (дом отды-
ха научных работников в имении Строгановых в Новгородской
губернии), а Анберд. несмотря на непослушание мальчишек...
Значит, дело не в Токсове, а в родной обстановке, родном окру-
жении, во всем том, что сейчас так далеко. Но до чего мне хо-
чется домой, я Вам сказать не могу! Особенно тяжело по вече-
рам, когда так резко чувствуешь разницу в психологии, разницу
в строе жизни. Надо быть совсем другим человеком, чтобы жить
тут и не тяготиться, несмотря на то что отношение к нам, и в
частности ко мне, очень хорошее... Непременно напишите, как
дойдут две маленькие книжки (Омар Хайям). Якубовскому я
послал книгу Бартольда («Ту ркестан» на англ. яз.). Гиббовскую
серию (для него) заказал, Унвала и Хюара (для К В Т.) я
выписал. Надо хорошо упаковать. Только будет обидно, если
испортится книжка стихов, она по внешности очень нравится...
мне так стыдно, что вы все там много работаете, а я ничем не
помогаю. Каждую минуту эта мысль встает А что делает Павел
Евграфович? Почему Вы о нем ничего не пишете? Берегите его
всячески, это хороший работник Кланяйтесь всем хорошим
людям, нашим всем скажите, что я всех помню, но трудно мне
очень писать по-настоящему, ведь у меня же рука сама по себе
ленива, а формально приветствовать не могу и не хочу... Привет
Павлу Евграфовичу и Гайку Гюламиряну».
Советское посольство в Лондоне стало той почвой, где Иосиф
Абгарович чувствует себя на родной земле. Его мучают угры-
зения совести за долгую задержку в Лондоне, «за вынужден-
ное безделье», как утверждает он сам. Орбели не скупится на
добрые слова о новых научных заботах Тревер, предостерегая
одновременно от последствий непосильной нагрузки.
11исьмо от 5.11.3Е
«Сижу в холле посольства. . Что касается возвращения, к
сожалению, это не так скоро. Предложено остаться до конца
выставки... это приводит меня в отчаяние, потому что я мечтаю
скоро быть дома и начать работу... У меня сегодня здорово было
утром противно с сердцем. Во >бше с каждым днем труднее за-
ставлять себя встать, и опять ощущение испуга, когда просыпа-
юсь. Но это ничего, когда вернусь, это все, очевидно, пройдет
От старика Евморфопуло (коллекционер) получил опять фото-
графию, изумительно внимательный и любезный старик. Страш-
ноприятно видеть его отношение к работе у пас. Он моложе мо-
лодых и даже многих наших молодых.
Опять сижу в своем любимом холле посольства.. Очень,
очень мне стыдно, что Вы в это время работаете за себя по трем
линиям (Эрмитаж, ГАНДА К, Университет), да еще за меня
Зря Вы согласились принять на себя Кавказ По существу, я
считаю, что Вы это будете делать лучше меня, но боюсь, что
Действительно вгоните себя если не в могилу, то в ее пред ibc
53
рие, и это глупо. Рад, что у Вас дело идет хорошо и что подтянх
ли публику, это давно надо было сделать, моя вина, что запозда-
ли, но обещаю вполне Вас поддержать. . Завтра с одним новым
знакомым, молодым английским адвокатом, пойду в суд по-
смотреть, как все это бывает в париках. Он будет выступать. За-
нятный маскарад, должно быть.
Пожалейте меня, ведь это кошмар — быть привязанным к
Лондону еще месяц, когда хочется совсем дрхгого, другой об-
становки. Но вещи этого требуют».
Как явствует из этого письма, Орбели сознает необходи-
мость своего дальнейшего пребывания в Лондоне. Он знает,
что нельзя после закрытия выставки оставлять ценнейшие
экспонаты Советского Союза на попечение одних упаковщиков
Плохо спится ночами Иосифу Абгаровичу. Так было п ночью
6 февраля. Тоска по Эрмитажу мучает его. Письмо от 6 февраля
содержательно зоркими наблюдениями, меткими характеристи-
ками. Его нельзя читать без волнения.
«Поехал к очень милому молодому адвокату. Это было гро-
мадное удовольствие, потому что сам он очень милый, живет, по-
видимому, своим трудом. Страшно тоненький и стройный, а тет-
ка у него лет 50, маленькая, сухонькая, страшно скромная,
прислуги не имеет, сама стряпает, квартирка такая, какая могла
быть у нас, ковры по полу, вроде вашего или моих, не дороже
Кормила нас завтраком, который тут же и готовила, так как я
пришел до того, как он вернулся из суда, она меня зазвала на
кухню и там готовила. Живет он в Темпле, это какое-то чудо в
середине Лондона, средневековые церковь и дома века XIV, об-
щая столовая, т. е. теперь ресторан для адвокатов (это целый
городок — коллегия адвокатов). Совершенно необычайный вид.
Тут, между прочим, я видел вторую из четырех круглых церк-
вей Англии, опять совершенно армянская церковь. Очень у них
было приятно. Он учится русскому языку, горит интересом к
Советскому Союзу. Мечтает поехать туда. Был у него приятель,
бедненький, безработный юрист, прямое волнением говоривший
о СССР, т. е. волнением симпатии. После завтрака пошли в суд,
где я побывал в трех залах, видел этих чучел в париках, это все
было очень интересно и забавно.
Потом мы с безработным пошли в Национальную галерею,
немного походили, я предпочитаю пойти один в другой раз, что-
бы как следует посмотреть, очень много хорошего, и с болью
вспоминал нашу галерею Эрмитажа. Много видел вещей, кото-
рые знал только по репродукциям... Потом поехали в «мхзен им-
перии», где показано, как все произрастает и добывается в коло-
ниях. Гут же и фильм (сегодня была Канада), ежедневно сменя-
ются в фильме доминионы и колонии. Сюда придется пойти ра-
зика два. это вет.ь наше пятое отделение, только наизнанку.
Потом поужинал в посольстве, убедился с грустью, что
письма нет, и с горя пошел в кино, маленькое, но удаленькое,
54
где за шиллинг показывают четыре фильма, в том числе преми-
рованные... об этом будет весело рассказывать. Видите, какой
содержательный день. А придя домой, нашел письмо от Мак-
Лагна (директор музея «Виктория и Альберт») с приглашением
на обед... пойти не придется, потому что в этот вечер (11-го) бу-
ду в Оксфорде с ночевкой... Уж не знаю, как это будет, мучи-
тельно хочу домой!
Из-за этой задержки здесь, очевидно, не удастся остано-
виться в Берлине, и это мне очень жаль, потому что там настоя-
щее дело есть — новые сасанидские находки...
Сегодня получил из Парижа книгу Унвала и достал здешнее
издание... Сегодня познакомился с товарищем К- и завтра
буду иметь с ним длительный разговор о делах, которые его
интересуют, а меня озабочивают давно. Он производит очень
приятное впечатление, увидим дальше...»
Терпеливо разбираясь в почерке Орбели, читая, а иногда
по нескольку раз перечитывая то гневные, то милые, но всегда
искренние послания Иосифа Абгаровича своему милому дру-
гу— Камилле Васильевне, восхищаешься тем, сколь велика
была духовная близость этих двух людей. Отвлекаясь от повсе-
дневных забот лондонской жизни, вовсе не соответствующей
его активной натуре, Орбели делится с Тревер самыми важными
научными проблемами и малозначительными житейскими во-
просами. Орбели знает, что у впечатлительной по натуре Камил-
лы Васильевны они всегда найдут сочувствующий отклик. Об-
ладая внешне уравновешенным характером, высокой культурой,
Камилла Васильевна стремилась быть достойной духовных
взлетов своего старшего друга.
В письмах Камиллы Васильевны в Лондон мы находим
много строк дружеского утешения, подробной информации о
новостях в научной деятельности Эрмитажа вообще, отдела
Востока в частности. На вопрос, как Иосиф Абгарович ладит с
Ф. В. Кипарисовым, Орбели в письме от 8 февраля пишет:
«Очень мы разные люди.
Теперь только понимаю, как ужасно должно быть положение
молодоженов, поехавших в вояж, не зная друг друга в мелочах,
когда они «не сойдутся в характерах», когда мелочи вырастают
в большие, бол ьшие заслоняются, и манера перелистывать книгу
ИЛИ брать ложку перерастают семейное счастье, а развод, увы.
невозможен. А главное—сознание возмутительной никчем-
ности таких браков. Какое счастье, что в таких случаях теперь
все же разводятся, хотя там, дома!
Почему-то думая о том, что сегодня 8-ое (я всегда думаю о
том, какое завтра число, потому что считаю дни), я все время
Думал вчера, что это хороший день, потом вспомнил, что это
университетский день, но это ничего не говорит ни уму, ни серд-
цу. а я все чувствовал, что хороший день, и только сейчас вспом-
к
55
нил про первый том (Известия ГЛИМК вышли 8 февраля 1921).
Хорошо было работать! Но в своей| жизни я ни одного января
и февраля не проводил так! Хуже всего то, что если бы я знал,
что т\ г застряну так надолго, я бы захватил с собою «Фауста»
и тут бы его переводил А больше я ничего один не могу, очень
уж я привык к коллективной работе. Тут достать текст невоз-
можно, а ходить за этим делом в библиотеку и сидеть там я. Вы
знаете, не могу. Теперь я, правда, ко многому привык, даже к еде
в гостях, но тогда возненавижу «Фауста». Я думаю, было бы
гораздо дешевле вернуться, прожить полтора месяца за рабо-
той в Эрмитаже и опять приехать, чем тут проживать, да еще
вдвоем, без всякой тени смысла .. Ведь тут же не с кем вдоволь
поговорить на научную тему!
В музеях при попытке повести серьезный разговор о вещах
п с ними связанном смотрят по-рачьи, выпучив глаза. Важно
только, подлинное ли. дата, стоимость и кем временно предо-
ставлено. Черт бы их драл! Но ничего не поделаешь. Главное
что вся новая и веселая горячка с устройством выставки, и пер-
выми днями ее жизни и конгрессом, н большим количеством уче
ных из разных стран кончилась и теперь идут будни семейной
жизни вместо радостного романа, хотя и этот роман в данном
случае не был особенно радостен.
Но — к сегодняшнему дню. Пошел в Национальную гале-
рею. часа полтора до закрытия там ходил. Между прочим, хстро-
ил с самим собой игру: не глядя на подпись, старался угадать —
чья картина, п, знаете, это было вполне пристойно— процент
правильных решений Ошибка была только один раз... Я остался
этой игрой доволен. Вот только что меня смущает: не верю я,
что Венеру писал Веласкес, ну не верю, и все,— особенно плечи
и спину... Ходил и думал, что недостаточно мы с Вами исполь-
зуем Эрмитажную галерею, мало ходим, тогда и сейчас было
бы большее ощущение связи с Эрмитажем. Хотя ведь если бы
Вы меня не приучили ходить смотреть картины и не водили по
Эрмитажу первое время, то, во-первых, ничего бы не угадал, а
угадал я очень много, честное слово, жаль, что не записывал.
Вам бы было приятно. Да, конечно, я говорю «угадывал» о тех
картинах, которых я не знаю, но таких, которых я просто знаю
по воспроизведениям, очень немного.. Как я Вам благодарен,
что Вы (потому что это именно Вы) открыли для меня эту об-
ласть искусства, ведь я же до 1920 года никогда не смотрел на
картины . Очень было хорошо в галерее, и у них очень хоро-
шая развеска. Не густо, все внизу, много свободной стены на-
верху. Но в смысле последовательности, по-моему, не все хо-
рошо...»
Орбели почти ежедневно в ожидании весточки заходил в
( светское посольство. Наконец, 9 февраля пришло письмо,
вызвавшее чувство радости и возммцения.
56
Не дав остынуть вспышке гнева, Иосиф Абгарович написал
письмо и в тог же день отправил Камилле Васильевне.
Впоследствии Орбели с сожалением будет вспоминать о
случившемся. А пока познакомимся с документом, где выдержка
изменила ему
«Сейчас получил Ваше письмо от 2.II, очень образовался.,
но и огорчился, потому чго Вы не можете понять моего бешен-
ства с монгольскими тканями1. Так как это меня очень огорчает,
хочу написать Вам яснее, чтобы Вы раз и навсегда поняли, иначе
я ч\ вствую, что в моей душе поднимается злоба не только против
ГАИМКа, но и против Вас из-за Вашего спокойного отношения
к этому. Так вот поймите: о том, что ткани должны быть в Эрми-
таже, охотнее всего говорили так называемые «ответственные»
работники ГАИМКа. Соответственная комиссия по «ликвида-
ции» склада древностей вынесла соответственное постановле-
ние. Я просил две, только две ткани на временную выставку, где
они были крайне необходимы. Я об этом написал официальную
бумагу. Так называемый «зампред» мне бодро и смело сказал,
что я могу их взять, и мне сказали, что моя бумага коротка (Вы
пишете, что записка Русского музея длинная), а то бы я написал
три печатных листа. Я пошел получать ткани. Мне сказали, что
указаний о выдаче нет Я сказал «зампреду», он ответил, что это
недоразумение, что я могу получить. Бумагу мою, вернее Эрми-
тажа, он держал у себя. Я пошел получать, мне сказали, что до-
кумента нет. Я говорил с пред-ом, он невнятно хмыкал и говорил
о яфетидологии, о тканях не говорил, и я их не получил. Теперь
ткани переданы туда... Я был зампредом поставлен в извест-
ность, что все ткани и все эти веши вообще передаются в Эрм и
таж. Я приготовил место и известным образом спланировал
работу, уехал с тем. что в ближайшие дни мои товарищи в крат-
чайший срок должны принять все это. Оказывается, все лучшее
отдано в Русский музей и мой сотрудник должен тащиться ту да,
чтобы описывать чужое имущество для издания, которое уви-
дит свет тогда, когда Академия окончательно прогниет. РКИ ее
разгонит и начнется новая работа, нового, менее блудливого
учреждения. (Моя работа, посвященная находкам Козлова на
английском языке, вышла в 1932 году.)
Вам сообщили, что передача временная, а теперь Вы пишете,
чго Русский музей извещен, что «окончательное решение зави-
сит не от Академии». А от кого? Кому же правительство довери-
ло решение этого вопроса в научной части? Разве не Академии?
Разве не была сделана эта ошибка, разве нс тому учреждению,
боящемуся первого окрика, была доверена эта работа, что это
1 Речь идет о замечательных находках русского исследователя и путешествен-
ника П. К Козлова в курганах гуннского времени в Нойн Уле (Северная Мон-
голия). В числе этих находок особую ценность представляли прекрасно сохра-
нившиеся ткани 11—I вв до н э
57
учреждение такое, каким оно кажется со стороны, т. е. заслу-
живающим доверия? Разве Вы не понимаете, что эта оговорка
об «окончательном решении» — умывание рук Пилатом? Разве
Вы не понимаете, что этой передачей Академия заваривает та-
кую кашу, как в вопросе о Перещепине, что этим срывается весь
план размежевания с Русским музеем, что вновь ставится под
вопрос Хара-хото и буддизм, что вновь стравливаются Эрми
таж и Русский музей? Зачем? Потому что Геплоухов вовремя
вильнул хвостиком или похлопал теплыми ушами в сочувствен
ном яфетидологии направлении? Как Вы этого не понимаете, как
Вы не хотите понять, что меня злят не ткани (плевать мне на них
и на постоянных или временных их держателей!), а злит то, что
это—издевательство, морочение, вождение за нос. злит, что
в то время, когда Вы должны были работать по Вашей прямой
линии, Вы барахтались с тканями неизвестно во имя чего. Как
Вы не понимаете, что это такая же морока, как с моим осво-
бождением, состояние даже не буриданова осла, потому что он
честно издох с голода, а состояние девицы, колеблющейся меж-
ду двумя кавалерами, не зная — кто дороже заплатит, не день-
гами, так восхвалениями? Я взбешен до последней степени, что
Вы этого не понимаете! Чтобы окончательно с Вами не рассо-
риться из-за этого, я Вас прошу никаких доводов в объяснение
разумности этого учреждения и его многосложного р\ководства
мне не приводить, ограничьтесь сообщением фактических дан-
ных, если будут еще какие-нибудь мудрые решения. И будьте
добры, прочтите эту часть письма без сокращений и пропусков...
хочу, чтобы директор Эрмитажа и мой ближайший товарищ
(А. Ю. Якубовский) отчетливо знали мое отношение к вечно
трусливому двуличию ГАИМКа... И если Вы этого не понимаете,
тем хуже для наших личных отношений. Значит, есть вопросы,
в которых мы друг друга нс понимаем...»
Вечером того же дня, 9 февраля, Орбели впал в уныние. Весь
его облик говорил о противоречивых переживаниях. «Как тр\д-
на жизнь»,— думал он.
Трудность заключалась еще и в том, что человек, всю жизнь
не любивший одиночества, вдруг оказался один. Не с кем было
поделиться. Ему чертовски не хватало Камиллы Васильевны.
Знала ли она, какую тернистую дорогу должна пройти, протя-
нув руку дружбы Иосифу Абгаровичу — человеку с необуз-
данной научной фантазией и рвущейся через край энергией?.
Знала!
Как часто, видя его в минуту гнева, Камилла Васильевна
восклицала: «Опять тайфун разыгрался! Нет, он нс человек —
тайфун!» Орбели не злился на нее. Он лишь, успокоившись,
говорил: «Гайфун — разрушительная сила, стихийное бедст-
вие, я же обрушиваюсь на косность и безделке. Милая Камилла
Васильевна, надо черпать вдохновение в затраченной труде—
там источник силы». .
Так он долго еще сидел, понурив голов), силясь понять са-
мого себя, пока под вечер принялся за второе письме, вдогонку
первому — грому и молнии, так нещадно обрушенных на ни в
чем не повинную Камиллу Васильевну.
«Очень мне грустно, что я написал Вам такое резкое письмо,
ведь Вы-то ни в чем не виноваты. Только Вы меня уж больше
не дразните, не считайте естественным и понятным то, что воз-
мутительно и безобразно,— я говорю о надувательстве
ГАИМКа в вопросе о тканях. Я этого забыть не могу, так как
сделали это за моей спиной, дав уехать, хотя заранее отлично
знали все и соответственно тянули. А писать Вы обязаны обо
всем, иначе я вправе буду предполагать много самого неприят-
ного...
Здесь эти черти так увлеклись достоинством наших экспона-
тов. что выпустили большой плакат для расклейки везде с при-
зывом и изображением больше натуральной величины нашего
блюда Свердловского — «Шапур со львами». Здорово эффект-
но. Я попросил экземпляр для посылки в Эрмитаж. Дня через
два вышлю. А сейчас высылаю (по Вашей просьбе) тве книжки
с пехдеуйискими текстами. Кстати, я готовлю дополнение к
тексту «Хоеров и паж» — перечень, чего не надо делать, чтобы
не привести в бешенство меня. Список длинный, но я думаю, что
Вы подпишетесь под ним, например — не есть с шумом. Мне
грустно, что я разозлился на Вас, но это уже вина ГАИМК.
Если бы Вы знали, как мне тяжело и больно, что я успел от-
править свое письмо, если бы Вы только могли почувствовать,
как я хочу, чтобы это письмо, которое я отправлю как можно
раньше, утром, дошло до Вас — одновременно с предыдущим,
чтобы я мог загладить свою бесконечную вину перед Вами... Мне
бесконечно стыдно, что, распустив от безделья нервы, я треп-
лю их и Вам... Мне стыдно до краски на лице, что я позволил себе
столь грубо по форме написать Вам, потому что опять Вы яви-
тесь «козой отпущения», хотя менее всего этого заслужили.
Мне стыдно, что Вы будете читать всю эту грубую брань, хотя бы
по адресу третьих лиц...
Послезавтра еду с ночевкой в Оксфорд, пригласил один
молодой ученый. Вечером у него будет в числе других ученых
Бизли. Мне очень жаль, что нет оттиска Вашей статьи, хотя,
кажется, Вы ему посылали в свое время. Вот тогда смогу срав-
нить Оксфор 1 п Кембридж Па этот раз я буду спать в комнате
XIV века. Кажется, прогулки в обезьяньем наряде мне нс из-
бежать: сегодня сообщили, что 26-го будет банкет от правитель-
ства устроителям выставки. Придется, очевидно, облачаться
в ивнинг-дресс, это будет довольно сложно».
...Последние четыре дня для Орбели были и очень приятны,
и прямо радостные по обилию впечатлений, и очень удручающи
59
подругой причине. Радостны и хороши, потому что Иосиф Абга-
рович ездил в Оксфорд и был совершенно восхищен тем, что
видел, так что единственное, что уменьшало и затемняло ра-
дость, было сознание, что Камилла Васильевна и другие сотруд-
ники не увидят то, что так замечательно, а для всякого, зани-
мающегося средневековым Кавказом, очень важно.
Дни для Иосифа Абгаровича кажутся долгими. Как ужасна
и неумолима сила диалектики и зависимости расценки каждого
явления от обстановки и момента О том, насколько пребывание
в Лондоне вредит ему. его научной и служебной работе, личным
делам и здоровью (нервы, ревматизм), Иосиф Абгарович ста-
рался не думать. Орбели не загадывает далеко, только вычерки-
вает день за днем из списка оставшихся еще чисел февраля и
марта, видимо, вспомнив детство, иногда нарочно откладывает
эту операцию на завтра. Назавтра предстоит что-то приятное —
он вычеркивает сразу два дня. «Как это все глупо, особенно
принимая во внимание мои скоро полные 44 года»,— дума-
ет он.
«Так вот и поездка в Оксфорд,— пишет Орбели Камилле Ва-
сильевне.— Но если бы Вы знали, как тяжело и в то же время
приятно от бесконечно яркого и радостного впечатления окс-
фордских зданий и необычайно милых молодых людей, востор-
женно ловящих каждое слово о нашей работе и ее постановке
теперь, в результате внимания нашего государства...» (Дальше
совершенно неразборчиво Даже следов букв нет.)
Камилла Васильевна рада каждой весточке. Мысленно
представляю, с каким интересом читает она и это письмо от Ио-
сифа Абгаровича от 15 февраля 1931 года из Лондона:
«Милая Камилла Васильевна!
Сижу в микроскопическом кафе, если так можно назвать
это крошечное учреждение полудомашнего характера, еще
меньше ереванских,— на Ричмонде, т. е. в самом великолепном
парке Лондона, вернее, недалеко от него. Это что-то совсем изу-
мительное по широте, размерам, красоте,— в парке, половина
которого находится на горе, а остальное стелется внизу по хол-
мам... Парк, конечно, английский, с большими свободными
пространствами и колоссальными дубами, которые несомненно
помнят милого Робин Гуда и не могут быть охвачены менее чем
тремя-четырьмя взрослыми людьми. Они изумительно красивы
даже сейчас, когда стоят голые, без листвы...
И, о чудо, пока я пишу, за дверью играет граммофон, по уве-
рению хозяйки — староватой, выдристон англичанки, немного
говорящей по-французски,— венгерские песни...
Я поехал в Ричмонд с отчаяния, от сознания одиночества и
добрался до него в самом мрачном настроении, н шел, как ни-
когда чувствуя свое одиночество и гнету Шую тяжесть, симво-
лизирующую старость, почти серой (не от пыли борьбы), п \вн-
1сл очень милую молодую женщину, страшно энергичного вида.
60
в кожаной черной куртке, с четырьмя очень милыми малышами,
может быть воспитанниками, а может быть—своими... \Ане
было очень приятно идти сзади и хотя бы на большом расстоя-
нии смотреть на нее и малышей, и я так шел и шел и вдруг уви-
дел (потеряв их из виду) стадо, нет не стадо, а несколько групп
оленей, спокойно и свободно гуляющих оленей, разных пород, с
мелкими рожками, большими рогами, женами, детьми, милыми
маленькими детенышами, такими забавными и грациозными,
на длиннющих ножках. Их одновременно около 200, я начал
было считать, дошел до ста, обозрев половину, они совсем не
боятся — между ними можно ходить, я их видел в четырех-пяти
шагах, ближе не решился подходить, чтобы не напугать бородой
(ведь тут же ни у кого ее нет). А какой-то англичанин был ре-
шительнее и гладил мордочку одному из рогатых хозяев. Ах,
какие они милые, но какие олени! Особенно малыши... Надо
уйти, а то пришла милая парочка, прехорошенькая барышня и
очень милый юноша. Боюсь, что я им испорчу удовольствие
воскресного чая вдвоем. Придется уйти, очень их жалко...»
Это письмо читается легко, буквы не прыгают как попало.
Что значит душевное спокойствие! Сразу видно, с каким удо-
вольствием взялся Орбели за письмо на лоне природы, в парке.
Так и есть. Вот признание самого автора:
«Прервал, хотя там очень было спокойно писать, не то что
«дома», но уж очень было жалко парочку, игравшую, что они
вдвоем пьют чай с кексами...
Какая радость — четыре недели осталось до того дня, когда
я, может быть, буду иметь возможность пойти по залам моего
милого отдела и ругать Вас и всех ребят за все недочеты этике-
тажа и экспозиции не потому, что я тут чему-то научился, а так,
на всякий случай, чтобы еще лучше работали, хорошие вы мои.
Вы понимаете, пройдет воскресенье 22 февраля и I марта, а
в воскресенье 8 марта я уже буду принимать вещи, перевозить
их на нашу территорию, в посольство, наше посольство,
укладывать в наши чемоданы (только вата будет англий-
ская), чтобы везти в нашу страну, в наш Эрмитаж, в
наши залы, чтобы обрадовать моего зама и наших товари-
щей. Если бы Вы знали, как я тут хорошо научился понимать
всю силу слова н а ш. я его всегда любил, а понимать научился
только тут».
«Боюсь, что я задушу в обьятиях первую «зеленую шапку»,
которую увижу на границе: если бы Вы знали, что такое тоска по
родной стране!..» — читаю в лондонском дневнике Орбели.
Дальше он пишет:
«Сегодня на выставке должен был быть король, вот если бы
он на что-нибудь рассердился и велел ее закрыть раньше Вот
было бы хорошо!.. По дороге на Хайстрит Кенингстон я вдруг
Vвидел, что шедшая передо мною дама, завернув в переулок,
вдруг стала как-то качаться и схватилась рукою за голову.
61
Я подошел, убедился, что она готова грохнуться, взял ее под
руку, прошел несколько шагов и тут только увидел, что она
горько плачет, по-детски, крупными слезами, стал ее успокаи-
ва!Ь, она полезла за платком в сумочку. Совсем детское личи-
ко. Она обсушилась, совсем не испугалась, очень благодарила,
когда я сказал,— так как она нездорова, то я могу ее прово-
дить, дала понять, что мне лучше не идти. Я на всякий случай
пошел на некотором расстоянии и видел, что к ней подошел
какой-то противноватый субьект, по-видимому, муж... Он ее
грыз уже на улице... Я вспомнил, что по законам этой страны
муж имеет право бить жену палкой, но не толще пальца. За-
кон— действующий! А потом, когда шел дальше, думая обо
всем jtom, вспомнил Тютчева, то чудное стихотворение, кото-
рое как-то в назидание мне прочел С. Ф. Ольденбург, помните
его? Что мы «то всего вернее губим, что сертцу нашему милей».
И страшно захотелось хоть в будущем (если я это не мог в
прошлом) иметь право не применять к себе этого стихотворения.
Очень захотелось! А Вы мне простите то грубое письмо от
9 февраля».
Камилла Васильевна в хорошем настроении. Получив пись-
мо от 16 февраля, она угостила почтальона конфетами.
«Сегодня завтракал у одного из генеральных секретарей
выставки,— вспоминает Орбели,— где познакомился с очаро-
вательным Констеблем (один из известнейших английских ху-
дожников), директором Национальной галереи и его женой Он
мечтает поехать в СССР, а когда я ему рассказал о новых прин-
ципах построения нашей экспозиции, он весь загорелся, потому
что, оказывается, он давно страдает от сознания бессистемности
экспозиции искусства вне эпохи...»
Когда Иосиф Абгарович вернулся в посольство, его ждал
профессор Чайлд (крупнейший английский археолог) из Эдин-
бурга, доистории (известный специалист), большой друг Совет-
ского Союза. Он озабочен установлением регулярных научных
связей в СССР. Орбели должен был дать ему список учрежде-
ний, куда надо обращаться по научным вопросам...
Несколько лет назад Чайлд погиб в Австралии, сорвавшись
со скалы, которую он обследовал.
«Сейчас пришло официальное и очень торжественное при-
глашение на обед от Правительства на 26 февраля,— продол-
жает информировать Орбели.— Будет Гендерсон, Сокольни-
ков тоже приглашен, вероятно, пойдет, так что я буду не один.
По фрак обязателен (войдите в мое положение...). До сих пор
я увиливал... Очень хочется поехать посмотреть Эдинбург, го-
ворят замечательный замок, не знаю, удастся ли, это здорово
дорого. А с деньгами тут не очень блестяще».
17 февраля Иосиф Абгарович сильно волновался. Он еще не
получал писем из Ленинграда. Обрадовался, когда получил
сразх два письма. В тот же день последовал ответ:
ь2
«В посольство я возвращался почти уверенный, что есть
(письмо). Но если бы не было, то я, возможно, спяти т бы. А весь
день что делалось в голове, не могу описать... Если бы Вы зна-
ли, каким ярким солнечным светом в моем представлении опять
залились башни Оксфорда, как мило опять стали у зыбаться
симпатичные рожицы Гаргулей. А то эти дни единственная ро-
жица, которая казалась неизменно симпатичной, была мордочка
смешного, коротконогого, головастого, кудлатого (хуже меня)
скоч-терьера жены Сокольникова... Очень хороший зверек,
очень ко мне привык, у него, несомненно, восточное сердце, го-
рячее, преданное и страшно чувствительное к малейшим уко-
лам, но какое преданное!»
«Сегодня получил первое приглашение на настоящий уик-
энд, на 28.2-ое, к очень симпатичному старичку, у которого та
сицилийская коробочка. Он пишет, что приготовил фотографии
Очень интересно, как все это бывает... О, как хорошо, что выс-
тавке осталось жить только 18 дней. Это ужасно много, но так
мало по сравнению с тем, что было... О, как мне легко и хорошо
на душе, знаете, с меня свалилось лет 25, я сейчас готов танце-
вать и даже поцеловать любую из бесчисленных старушек на-
шего «отель»
Через день следует очередное послание в Ленинград:
«Интересно, какой процент встречных на улице считает по-
мешанным этого взлохмаченного человека со всклоченной бо-
родой... Осталось до закрытия выставки, если не считать се-
годня,— 17 дней. Какое счастье! Как только получу деньги, нач
ну закупку упаковочных средств, упаковывать буду сам, уго на-
дежнее и дешевле, хотя керамика меня очень смущает. Кстати,
забыл Вам сказать, что мы с Ф. В. будем блистать во фраках
(!!) на обеде 26-го, это парадный обет, и уж после него не оста-
нется ни одной англичанки, не покоренной красотою русских
профессоров. Каждый в своем роте будет великолепен. Только
бы не прекращался приход писем, а то, если я буду 26-го в таком
же состоянии, как вчера, боюсь, что будут дипломатические
осложнения, пошлю там кого-нибудь к моей любимой чертовой
матери, и ничего хорошего не будет».
Несколько дней Орбели находился в полном неведении
Опять нет писем. Не будем удивляться его беспокойству Разлу
ка сделала его раздражительным и нетерпеливым.
О том, сколь целителен голос друга с берегов Невы, можно
судить по письму Орбели от 18 февраля 1931 год.
«...И вот теперь жизнь не малина как вчера, а рябина, и пета,
которая радует глаз, вся темно краснеющая кистями в Гоксовс
а как рябина, подобранная с земли на языке, или как та яго-
да, помните, в Токсове. на нижней дороге под вечер, от которой
мне рожу скосило Я чувствую себя как англичанин после ван
63
ны, вылезший в дикую стуж} в комнату, где не закрываются
окна. Да еще погода —слякоть, дождь, ветер; мою шляпу се-
годня катило по асфальту между автомобилями, и это мало со-
действовало ее украшению, имея в виду, что она серая, а всякая
влага на вольном воздухе в Лондоне — почти черная, нс исклю-
чая и дождь, а тем более дождевой воды на занесенной копотью
улице.
Улица. Вог вдруг вспомнил. Сегодня в «Таймсе» напечатано
объявление от председателя нашей выставки, что все лица, по-
сетившие Международную (персидскую) выставку 1851 года,
приглашаются прибыть для осмотра выставки персидского
искусства в пятницу, 6 III. между тремя и шестью пополудни, им
будет предоставлен всяческий комфорт для осмотра, а затем и
банкет. Боюсь, что на 7. 111 они пригласят самих Дария и еще ко-
го, а из молодняка — Шанура с Вара.храном либо, ударившись
в крайность, кликнут всех народившихся младенцев Лондона.
Надо непременно пойти и посмотреть, очевидно, они сущест-
вуют, иначе бы не приглашали. У меня есть слабая надежда,
что с последней вечерней почтой принесут мне письмо, но боюсь
надеяться, чтобы завтра не был разочарован... Очень хочется
встать, перечитать письма (в четвертый раз), по берегу зто на
завтра, на случай, если нового не будет Слушайте, милый чело-
вечек. я боюсь, чго своим ругательным письмом, которое Вы
должны получить сегодня или завтра, напугал Вас историей с
тканями и чго Вы теперь вообще ни о каких неприятностях пи-
сать по будете, а значит, с одной стороны, я буду жить здесь как
дурак, с другой, к моему приезду такой букет наберется, что нс
продохнуть будет»
20.11.31. Ночь. Не спится. Что делать? Орбели решает про-
должать начатое письмо:
«Написанное вечером 18.11 на другое утро не послал, в на-
дежде получить письмо и добавить. Получил конверт с листком
от 13-го. Он мне письмом не показался Откровенно скажу, пред-
почитаю не получать инеем вовсе, чем иметь такие листочки,
написанные, чтобы сказать себе: «Послала». Нервы натянуты до
последней степени, и ути отражается на всем организме Поэто
му писать больше не буду...
(. нетерпением жду возможности вздохнуть свободно, пе-
реехав нашу границу, вернее — доехав до Ленинграда. Будьте
здоровы. Ваш И Орбели».
Этот листик написан крупным и четким почерком, и подпись
официально-четкая, и тут же оказалась почему-то его визитная
карточка
Восемь дней Иосиф Абгарович не писал, затем, получив
28.11 четыре письма от Iревер, утром 28 февраля послал Ка-
милле Васильевне открытку. «Не писал педелю, в письме обь-
64
пеняю — почему». Далее Орбели перечисляет, какие книги он
выслал, затем адрес берлинского отеля, где он будет один день,
и еще — о четырех письмах, полученных им от Тревер в это утро,
и что он «бесконечно рад» и сегодня же напишет подробнее.
Наступил вечер 28 февраля Из Лондона в Ленинград Орбе-
ли отправил обещанное послание другу:
«Сижу в холле. На этот раз сижу не мрачно и не уныло, пото-
му что сегодня очень удачный день: 1) очень удачно идут дела с
выполнением поручения Леграна. Как человек восточный,
боюсь, что в последнюю минуту сорвется и не удастся добыть ту
машину, о которой мечтаю.. 2) получил сегодня от милого дру-
га целых четыре письма, правда, очень жиденьких и после трех
дней (!) ожидания, по все же давших громадную радость.. X не
писал долго (с 21.И), потому что все не изглаживалось горькое
впечатление от 13.11. Хотя я чувствую, что был слишком придир-
чив. Но уж очень было больно, что многое в письме является
заполнательным орнаментом.
Ну теперь об этом кончено Я рад, что Вы это сами почувство
вали, вот только жаль, чго оправдалось мое предположение и
Вы не прислали мне корректуру... ведь Вы же должны знать, как
бесконечно меня порадовал бы вид корректуры Вашей статьи.
Ведь я так жду появления Ваших работ, и они так нужны, я это
особенно вижу теперь. Не прислали, значит, так надо было
А очень хотелось...
Я Вам послал 18-го расписание дальнейших сроков. Наде-
юсь, чго письма буду иметь до последнего дня Очень без них
грустно. Эти дни был (и есть) болен, немного кашлял, сильная
ломота в ногах и плечах, сначала думал, что 9то ревматизм, а
потом убедился — преждевременный, вместо мая, приступ ма
лярип. Очень было кисло. Из-за этого уклонился от парадного
обеда и затем приема на 600 человек (Кипарисов был) и от
ивнинг-дресса, на который, кстати, и не хотелось тратить день-
ги, и от поездки сегодня за город. Это очень жалко, но боялся
там раскиснуть, тем более что погода сегодня очень кислая, вче-
ра лил дождь как из ведра, сегодня чередуется крупа и мокрый
снег. Сейчас побегу на почту».
Видимо. Иосифу Абгаровичу очень хотелось, чтобы письмо,
хотя бы и «противное», как выражается Ками 1ла Васильевна
она получила к 8 марта, ко дню его рождения, помня о том, что
говорил шутя о себе Орбели: «Я подарок женщинам»
3 марта 1931 г. 11очь
Наступил и долгожданный март месяц Значит, до закрытия
выставки осталась неделя, дней только пять.
Когда*поезд приближается к конечной станции, время тя-
нется уныло Так и сейчас — неделя кажется вечностью Но ме-
ре приближения отъезда Иосифу Абгаровичу тяжелее от нетер-
пения, которое гложет его «и бедного Кипа, — признается Ор-
бели,— который имеет совершенно детский вил, как малыш Он
А. Арзуманян
65
не хочет есть с утра, а просит сразу сладкого. Лихорадка нетер-
пения побеждает даже мою малярию». «О как не терпится, если
бы Вы знали’ восклицает Иосиф Абгарович.— И хотя за
закрытием выставки идет упаковка (началась приемка), отъезд,
дорога, Берлин и т. д., но все же ближе, ближе дом, милый мой
друг и все мои товарищи».
Иосифу Абгаровичу невтерпеж Ему страшно хочется сию
минуту начать упаковывать. От этого неудержимого, но сдер-
живаемого необходимостью желания его лихорадит. Орбели
не сидится на месте.
«А тут еше огорчения,— пишет он Тревер 3 марта.— Судя
по Вашему последнему письму, Вы больше не собираетесь пи-
сать, а это очень плохо, потому что весточки от Вас никогда так
не были нужны, как сейчас. И вот уже два дня сижу без всего,
это после субботнего великолепия с четырьмя рваными беднень-
кими конвертами, надписанными родной, так хорошо знакомой
рукой. Вы не знаете, что такое нетерпение, если бы знали, и Вас
бы трясла лихорадка. Буду Вам писать до б-го, позже не имеет
смысла... Сегодня получил приглашение принять участие в обе-
де в честь flovna, но это вечером 10-го, и мне не до этого, тем бо-
лее что обед — 25 шилл. 2 фунта, ивнинг-дресс — итого 32 р.,—
к черту первый. Он не будет сердиться, знает же, что мне каж-
дый час дорог. Посылаю Вам снимок с очень редкой миниатю-
ры, изданной с чудовищной опечаткой: читать надо так, как я
Вам написал в прошлый раз. Несомненно, на картинке изобра-
жен эпизод из жизни именно той почтенной мученицы, судя по
атрибутам, а не Барбары Вы не согласны?.. Милый друг мой,
неужели так и не будет больше писем, неужели не будет вести
от Вас?’
Завтра идем культпоходом из посольства (12 человек) опять
смотреть «Монте Карло», уж очень хороший музыкапьный
фильм. Послезавтра вечером — мой доклад в здешнем ВОКЗ
(по-здешнему), по-французски. В пятницу буду приходить в се-
бя от созерцания 10 000 лет (придут сто старцев). А в схбботу,
надеюсь, вечером дадут выпить виски по случаю закрытия вы-
ставки, т к. я последнее время совсем ничего не пыо, вовсе, это
будет очень кстати».
5 марта 1931 года Орбели отправил последнее письмо Тре-
вер. В этот день он смертельно устал, потому что. как он при-
знается, «сделал сегодня за день — сколько в пору на три дня.
Воображаю, что с Вашими ногами делается, милый друг, и го
ловой тоже, если я дошел до жалоб Вам».
Орбели перед отъездом из Лондона придется еще ехать вось-
мого марта за город в гости к одному члену парламента, у кото-
рого он уже был. На этот раз он поедет с Богомоловым. 11ос.1сд-
пий заменяет Сокольникова во время его отъезда...
Можно представить, сколько было хлопот у неутомимого
Иосифа Абгаровича, если он сам говорит об усталости. «Даже
66
мысли скачут»,— признается человек, который никогда прежде
не произносил слово «устал».
Конечно, сказалось нервное напряжение — приближение
скорого прощания с сердцем Альбиона — Лондоном, где он
жил с такой жгучей тоской по родному Ленинграду.
Невольно пришли на память слова ученого: «Я поражаюсь
людям, рвущимся за границу. Конечно, надо ездить, посмотреть
мир, набраться знаний, опыта, но не быть годами. Долгожитель-
ство — участь дипломатов. Что касается меня, только — по
делу, чтобы установить контакты с учеными. Пусть они знают,
что и мы умеем и спорить, и мирно беседовать ради научной
истины и взаимообогащения».
Письма, дневниковые записи Орбели опровергают версию
о том, что он был мастером только устного слова. Его письма
говорят о другом: о яркости и остроте образной мысли. Мастер
устного слова, он отнюдь не хуже мастера письменного слова.
Как метки характеристики людей, как прекрасны описания
лондонского городского и пригородного пейзажей. Сколько
тревожных мыслей о деятельности Академии наук, о судьбах
Восточного отдела Эрмитажа!..
Я не раз ссылался на письма Орбели, эти яркие страницы
эпистолярной литературы, привел некоторые записи из его
дневников.
Завершая разговор о лондонской поездке, можно смело
сказать: Орбели — сложный человек, с ним ладить не просто,
но это личность, какую не часто встретишь.
НА ЮБИЛЕЕ ФИРДОУСИ
В июле 1934 года Иосиф Абгарович был назначен директо-
ром Государственного Эрмитажа. С первых же дней своей дея-
тельности он настойчиво проводит целый ряд мероприятий, ко-
торые неизмеримо поднимают роль и значение Эрмитажа в
культурной жизни страны. Орбели превращает один из вели-
чайших музеев мира в организующий центр проведения всена-
родных юбилейных торжеств, посвященных культуре братских
республик Советского Союза и стран Востока.
В 1934 году Иосиф Абгарович, будучи членом правительст-
венного Оргкомитета по празднованию 1000-летнего юбилея
Фирдоуси, руководил в Ленинграде организацией сессии Ака-
демии наук и Эрмитажа и специальной выставки и сделал на
торжественном заседании обстоятельный доклад о творчестве
великого иранского поэта. Орбели вошел в состав советской
делегации, выехавшей на юбилейные торжества в Тегеран и
Мешхед.
3*
67
На следующий день, 26 сентября, после приезда из Ленин-
града в Москву, он пишет Тревер:
«...Не забудьте послать в редакцию «Известий» (через
Андрианова (журналиста) фотографии посланных вещей (галь-
ваноскопии сасанидских блюд—подарок правительству), по-
скорее, с аннотацией, можно просто текст листовки».
Со скорого поезда 27 сентября она получает еще весточку.
Вот выписка из письма: «...Теперь посылаю статью о Марре,
надо ее очень срочно переписать, если будут переписывать в
ГАИМК, проверьте сами, чтобы не было погрешностей. Очень
глупое состояние от вынужденного безделья, состояния настоя-
щего отдыха нет. потому что все время беспокоит то, что оста-
лось позади. Как-то будет в Эрмитаже?! Кон (Феликс Кон) был
исключительно любезен».
27 сентября, прибыв в Баку, Иосиф Абгарович знакомится
с Азербайджанским государственным музеем.
Улучив свободное время, он в письме Камилле Васильевне
рассказывает о бесконечной беготне, вернее, езде на машине:
«Тут столкнулся с Кюнелем, Зарре и его женой. Так неожидан-
но, вдвойне обидно, что Вы не едете в Персию. Так бы старичок
обрадовался, и жена у него славная. Меня все тут за Шмидта
принимают, даже толпа собралась. Сейчас едем в порт. Не за-
бывайте— пишите побольше, почаще и поскорее...»
Прибыв 8 октября в Тегеран, Иосиф Абгарович в тот же
день ночью сообщает ей о первых впечатлениях и встречах:
«Утром в 6 часов выезжаем в Мешхед. Не могу понять —
почему до сих пор не было ни слова, и тревожит и огорчает
очень... Бесконечно больно, что Вы не посмотрели хоть этот
кусочек Персии. Очень много людей, имена которых мы знаем,
особенно из персов. Вымотался от светской жизни вконец, не
могу и не хочу больше Вернемся в Тегеран только 17-го, наде-
юсь, что 19—20 удастся оттуда выехать обратно. Жду этого мо-
мента с величайшим нетерпением. Надеюсь, что ничто не за-
держит . Сегодня особенно ярко вспомнил Вас, когда увидел
демонстрацию гимназистов, клопиков ростом с вашего малень-
кого племянника и с ресницами такой же длины, как ноги. Они
бодро демонстрировали в честь Фирдоуси, славные карапузы...
Не хочу писать, писать, как тут все идет, потому что всего не
напишешь масса впечатлений,- а коротко не стоит. Лучше
расскажу по возвращении Сегодня читал доклад по-француз-
ски, торопился, волновался, но кажется, понравилось... Ж алко,
что Пастухов сразу после этого повез касаться, п потому я не
успел поговорить с женой Зарре... Пастухов очень мне нра-
вится, видно, прекрасный, преданный телу человек. Подарки
подносил он, очень торжественно,— от правительства прави-
тельству. .
Еще делал докла т в советском клубе .. В первый же тень
было торжесгвеппое собрание, говорил 45 минут,— никогда нс
(>н
видел такого восторга, была настоящая овация. Были и пионе-
ры, чудные и трогательные до слез, боялся, что буду голосить.
Почему так долго не пишете? Ведь знаете, как тяжело в чужой
стране. Не знаю, как дотяну остающиеся дни, очень уж тянет
назад, к Вам...
Отношение к нам совершенно исключительное со стороны
персов, парсов и немногих европейцев».
Как явствует из писем, Орбели нуждался в живой связи с
Эрмитажем, а письма К В. Тревер поступали с опозданием. Он
настойчиво требует ежедневных весточек. Сердце ученого полно
радости и гордости за успех выступлений членов советской науч-
ной делегации.
«Наконец, кончилось!» — восклицает Орбели в телеграмме
из Баку от 25 октября: «Соскучился по Вас, по Эрмитажу».
С тех пор минуло более полувека Но старожилы Эрмитажа
хорошо помнят выступление Иосифа Абгаровича по возвраще-
нии в Ленинград. Он очень интересно рассказал обо всем, что
увидел и услышал, какие выводы сделал сам.
Меня интересовал вопрос — нет ли в архиве К- В. Тревер еше
письма? Камилла Васильевна ответила утвердительно: «Есть
еще три письма из Тегерана. Но они сугубо личные. Пусть пока
лежат,— обещаю, что первым прочтете вы. Всему свое время...»
Я попрощался, чтобы на следующий день опять прийти в
гостеприимный дом Камиллы Васильевны.
ВСПОМИНАЕТ МАРИЯ КЕРОПОВНА
Во время одной из моих встреч с Марией Кероповной
бывшей женой Иосифа Абгаровича — я попросил вспомнить
былое.
— Былое ворошить очень больно, ответила она
— А все-таки я просил бы помочь мне.
— Что же интересует вас? —спроста она.
— Все. Для меня нет мелочей.
И Мария Кероповна — женщина, достигшая восмидеся
ти лет, поделилась своими воспоминаниями:
— В 1905 году в Петербурге я впервые встретилась с Иоси-
фом Абгаровичем в армянской семье Султан-Шах Семья эта
принимала живое участие в жизни приезжавшей с Кавказа мо-
лодежи. Семья Султан-Шах была большая и гостеприимная
Много армянской молодежи побывало там В эту семью по при-
езде попал и Иосиф Абгарович; старшие братья его опекались
Екатериной Семеновной Султан-Шах. сестрой Павла Семенова
ча Султан-Шах. В те годы я давала уроки двум детям ( ултан
Шах — Анне и Сене.
Встреча с Иосифом Абгаровичсм оказалась началом нашей
многолетней дружбы и нашего брака. Сразу же после знаком-
ства Орбели стал бывать у меня на Одиннадцатой линии Ва-
сильевского острова в доме сорок четыре, где я жила с приятель-
ницей. По субботам устраивались скромные журфиксы. Иосиф
Абгарович, будучи сам очень скромным, любил посещать эти
вечеринки. Время проводили весело - в спорах, разговорах,
в чтении по ролям классических пьес
Орбели всегда был, в особенности в пору юности, веселым,
подвижным человеком. Порой ему надоедало чтение роли, он
незаметно перелистывал страницы, и читка быстро подходила
к концу.
В погожие зимние дни мы ездили за город, ходили на лыжах,
но Иосиф Абгарович не очень любил спорт: в лыжных походах
он отставал. Любил он больше национальные танцы и, выпля-
сывая, всегда кому-нибудь подражал.
Веселое и интересное времяпрепровождение не мешало
Иосифу Абгаровичу заниматься наукой. Однажды он повел ме-
ня в музей древностей на факультете восточных языков универ
ситета, где сделал небольшой доклад о находках в Ани с пока-
зом различных черепков. Кто бы мог сказать, что этот очень
скромный студент, не таким уж и блестящим языком сделавший
доклад, станет впоследствии оратором?
Вести об армянской резне дошли и до нас. Армянское бла-
готворительное общество приняло живое участие в помощи на-
шим пострадавшим соотечественникам. В Дворянском собра-
нии был устроен базар, в котором принимал участие и Иосиф
Абгарович. У Иосифа Абгаровича и у меня был киоск с бес-
проигрышной лотереей. Орбели помогал устройству в городе
подобных киосков, в которых продавались специально отпеча-
танные бумажные значки с изображением «хачкаров». В этих
киосках продавалась и маленькая книжка Иосифа Абгаровича
«Развалины Ани».
Помнится еще такой факт. Это было в 1908 году. Иосиф Аб
гарович любил участвовать в приготовлении традиционных ар-
мянских блюд. Так, например, к рождеству он варил пшеницу
с медом, уверяя, что это чисто армянское блюдо. Не забывалось
и веселье.
В том же 1908 году на рождество ходили в гости к знакомым
ряжеными. Ездили в специально нанятой карете. Орбели, в чер-
кеске, белой папахе и в красных сафьяновых сапожках, отпля-
сывал лезгинку или киптаури — танец тифлисских кинто .
Наша дружба с Иосифом Абгаровичсм продолжалась. В 1913
году я как преподавательница математики поехала на съезд ма-
тематиков и естествоиспытателей в Тифлис. Остановилась в
гостинице, но мать Орбели, Варвара Моисеевна, предупрежден-
ная Иосифом Абгаровичсм о моем приезде, сраз) же перетащи
ла меня к себе Оттуда я и поехала с экскурсией в Ани. Экскур-
70
соводом по Ани был Иосиф Абгарович. Он подробно знакомил
все,х с историей древней столицы Армении, с устройством горо-
да, знаменитых стен, с музеем, организованным Н. Я. Марром
и им, И. А. Орбели, с найденными предметами, со статуей царя
Гагика.
— Вы уже были супругами?
— Нет,— ответила Мария Кероповна.— Я стала женой
Иосифа Абгаровича в 1914 году. В том году в зимние каникулы
мы большой компанией поехали в Финляндию в Лахнатьоки.
Туда же приезжал и Pv6ch Абгарович Орбели с Ольгой Вла-
димировной. Была чудная снежная зима. Кругом лес. Хозяева
предоставили нам и розвальни, сани, запряженные одной ло-
шадкой. Ездили мы далеко в лес. Иосиф Абгарович особенно лю-
бил править санями и умудрялся петь, а наш спутник Вачнадзе
(хороший баритон) всегда останавливал его, уверяя, что на
морозе он потеряет свой «прекрасный голос». Пансионат был
неплохой. Часто на обед к нам приходили Рубен Абгарович с
Ольгой Владимировной, поселившиеся где-то недалеко от нас.
Хорошо прошли зимние каникулы.
В 1915 году мы с Иосифом Абгаровичсм поехали в Крым, в
Симферополь, к моим родственникам. В Крыму он был впервые
Его сразу же заинтересовали древности, и потому мы отправи-
лись в Феодосию, где он копировал надписи с дверей армянской
церкви. Затем побывали в Старом Крыму, в знаменитом мона-
стыре «Сурб хач», где жил монах-отшельник, с которым Иосиф
Абгарович любил подолгх беседовать.
В 1916 году Иосиф Абгарович ездил в Ани, а я была в Уфим-
ской губернии, куда он мне писал о своих работах. Выписки из
этих писем я сдала Камилле Васильевне Гревер. Она, кажется,
передала их в кабинет Марра и Орбели Ленинградского отде-
ления Института востоковедения.
В 1917 году мы ездили в Тифлис, жили у Варвары Моисе-
евны. В повозке, запряженной волами (Иосиф Абгарович ездил
иногда верхом на лошади, а я на ослике), отправлялись мы от-
туда в армянские монастыри — Агарцин и Нораванк. Иосиф
Абгарович копировал там надписи с церковных стен и снимал
эстампажи.
Уехали мы из Петрограда в Тифлис в начале лета, а до того
переживали волнующие события революции. Иосиф Абгарович
живо воспринимал все происходящее. Все волновало его. инте-
ресовал ход развертывающихся событий В конце лета мы вер
иулись в Петроград
Жизнь усложнялась, ощущался недостаток в продук-
тах.
В 1918 году по ходатайству Горького и по предписании»
Ленина ученым дали пайки. Был недостаток в овощах. Я потхчи
ла небольшой участок на Васильевском острове около Смолен
ского кладбища Иосиф Абгарович вскопал целинх, noMoiai
71
мне работать и даже участвовал в очередном ночном дежур-
стве.
Орбели много работал над мокско-армянским словарем, за-
тем курдским, стал наборщиком в типографии Академии наук
Там набрал сборник задач Анания Ширакаци. Я как математик
проверяла содержание этих задач и их решение.
Иосиф Абгарович был человеком очень разносторонним:
будучи филологом и историком, ои интересовался и даже любил
математику, что сказалось не только в издании задачника Ши-
ракаци. Часто, когда я готовилась к очередным урокам, он ре-
шал и довольно трудные задачи.
Работал Иосиф Абгарович над собранным материалом все
годы исключительно интенсивно: тут были и рукописи, и слова-
ри, и статьи о храме Ахтамар, и многое другое. Рукописи и гран-
ки заполняли нашу маленькую трехкомнатную квартиру на
Одиннадцатой линии, дома сорок четыре.
Сюда часто прибегал, буквально прибегал, а нс приходил,
Н. Я- Марр, в особенности после поездки к баскам в Испанию.
Приходил и академик А. П. Карпинский, а также многие, тогда
еще молодые востоковеды — монголовед Владимирцев, японист
Елисеев и другие. Мы часто бывали у Марра и у Крачковских.
Из приезжей армянской молодежи бывал у нас особенно часто
Маки нцян.
В 1919—1920 годах был организован ГАИМК—Государ-
ственная Академия материальной культуры, в создании которой
значительную роль сыграл и Иосиф Абгарович Затем он начал
работать в Эрмитаже, в отделе Востока.
В 1937 году дружба наша продолжалась, хотя мы были уже
в разводе. Но он часто приходил ко мне, чтобы поделиться всем,
чем он тогда жил. Говорил, как всегда, очень пылко, порой разд-
раженно.
До Отечественной войны 1941 года продолжалась наша раз-
дельная жизнь. Но 10 сентября 1941 года Иосиф Абгарович пе-
ревез меня сначала в эрмитажный дом номер тридцать по Двор-
цовой набережной, а затем и в бомбоубежище, которое он
устроил для сотрудников Эрмитажа и их семей. Здесь, в бомбо-
убежище, я встретила жену академика Ивана Петровича Пав-
лова, Серафиму Васильевну с дочерью и невесткой. Иосиф Аб-
гарович трогательно заботился о семье великого физиолога.
Началась блокада. Я все время была при Иосифе Абгарови-
че. Паек уменьшался, Иосиф Абгарович сильно слабел, но про-
должал работать.
Приходилось думать, как поддержать его силы. Дом ученых
снабжал нас соевыми котлетами и супом из капустных листьев.
«Листья поливали каким-то маслом — это часто бывало тре-
тьим блюдом Дома, кроме небольшого количества толокна, ни-
чего не было, и это оказалось лакомым блюдом.
Однажды с корабля, стоявшего на Неве у Зимнего, какой-то
72
моряк принес Иосифу Абгаровичу два крутых яйца и пакетик
сахарина. Как-то я купила столярный клей, сварила желе. Ели,
но с некоторым отвращением
Иосиф Абгарович позаботился и о семье Султан-Шах. В бом-
боубежище жили Сусанна Ильинична, Анна Павловна и Бе-
лочка. Секретарь Левона Абгаровича Орбели — Гаянэ Павлов-
на тоже нашла приют в бомбоубежище. Однажды она принес-
ла из Физиологического института кусочки собачьего мяса. Сде-
лала из них нечто вроде бефстроганова, а Иосифу Абгарович)
сказала, что это из бычьего мяса, и он съел. Но силы его все
слабели.
Люди умирали, наступал самый страшный месяц — январь.
Иосиф Абгарович в стационар не ложился. И вот к 31 декабря
1941 года оставшимся в Ленинграде академикам выдали не-
большой паек бутылку вина, два килограмма муки и бутылку
постного масла.
Справили встречу Нового, 1942 года. Иосифа Абгаровича
настойчиво уговаривали покинуть Ленинград, но он и слышать
не хотел об этом. Он не хотел и не мог расстаться с оставшимися
с ним сотрудниками, с ценностями Эрмитажа, хотя самые
ценные вещи были отправлены двумя эшелонами в сентябре и
октябре 1941 года. Он твердо верил, что Ленинград не сдадут.
Силы его заметно слабели. Маленький паек и хорошее отноше-
ние заведующей магазином Елисеевой (гастроном номер один)
поддерживали наши силы. Она мне подбрасывала то свечку (в
январе прекратилась подача электричества), то баночку ком-
пота, а иногда и небольшую плитку шоколада.
8 марта 1942 года был день рождения Иосифа Абгаровича —
ему исполнилось 55 лет Решили отпраздновать. Приготовили
подарки. Из собранных спичечных коробков быпа сделана
большая коробка, куда вложили пятьдесят пять коробков спи-
чек. Из пайковой муки Мария Павловна Султан-Шах испекла
лаваш. Ни вина, ни закусок — те же соевые котлеты По счаст
ливой случайности в Доме ученых дали два куска пирога с не-
известно какой начинкой. Собрались семья Султан-Шах, бли-
жайшие сослуживцы Иосифа Абгаровича, находившиеся тогда
в бомбоубежище. Было тепло и уютно.
Жизнь в бомбоубежище продолжалась. Вскоре перестал ра-
ботать водопровод, да и свет давали урывками. На этот случай
Иосифом Абгаровичем были выданы церковные свечи из цар-
ской церкви в Зимнем дворце.
В убежище многие, особенно мужчины, стали умирать. Тог-
да убежище сначала переместили в другие подвальные помеще-
ния, а потом и вовсе закрыли. Когда мы перебрались наверх, в
комнату с полукруглым окном на Неву, I С. Верейский написал
всем известный портрет Иосифа Абгаровича, сидящего за пись-
менным столом,— ослабевшего, сильно похудевшего.
Сильные морозы, начавшиеся 1 октября 1941 года, длились
73
до29 марта 1942 года. Бомбежки уступили место беспрерывному
и все усиливающемуся артиллерийскому обстрелу, начавшемуся
8 сентября 1941 года.
Поддерживались небольшим пайком и так называемыми обе-
дами из Дома ученых. Приходилось мудрить, чтобы чем-то на-
кормить Иосифа Абгаровича. Наконец, было решено в конце
марта выехать в Армению, в Ереван. К этому времени фашистс-
кие войска топтались на месте, и Орбели был уверен, что защит-
ники Ленинграда выстоят.
Накануне отьезда впервые из стационара Эрмитажа принес-
ли настоящие мясные котлеты с гарниром для восьми человек,
которые отъезжали 31 марта.
29 и 30 марта настала оттепель. Ладожское озеро покрылось
водой, но 31 марта снова подморозило и когда наш автобус,
отъехавший в два часа дня от подъезда Эрмитажа, оказался на
гладкой поверхности озера, оно сверкало как зеркало.
Через восемь часов мы прибыли в деревню Лазаревну. Оста-
новились в небольшой избушке. Сразу пришли врачи осмотреть
приезжих. Иосиф Абгарович и Борис Борисович Пиотровский
были особенно слабы.
Выдали клюкву, черный хлеб, много каши, политой маслом,
и шпик. После голодовки к такой пище пришлось приступать с
осторожностью. Прожили здесь три дня, спали все восемь чело-
век на полу. Несколько раз бомбили. Через три дня подали пас-
сажирский поезд, к которому мы подъехади поздно вечером на
розвальнях.
В вагоне нас, эрмитажевцев, было восемь человек: писатель
Шишков с женой, еще один писатель, знаменитая Ваганова со
своей ученицей, мать Н. К. Черкасова с дочерью и два молодых
проводника, вернее, проводник и проводница.
Ехали двадцать восемь дней, наш вагон был прицеплен к
поезду с несколькими теплушками. Ехали на Сталинград и
Джульфу. По дороге на больших станциях вагон наш встреча-
ли. Иосифу Абгаровичу приносили различную еду. Еды было
достаточно, гем более что уже при выезде из Лазаревки Иоси-
фа Абгаровича и всех с ним ехавших в вагоне снабдили сгущен-
ным молоком, шоколадной массой, колбасой, рыбой, печеньем.
Силы у Иосифа Абгаровича очень быстро восстановились.
Все повеселели. Стали даже петь. Во всем участвовали и наши
молодые проводники. По дороге нам повезло. За пару чулок уда-
лось получигь ведро картошки. Сварили ее, эта еда показалась
особенно вкусной.
Так хорошо мы доехали до Сталинграда. В Сталинграде
обедали в гостинице.
В Баку Иосиф Абгарович и Борис Борисович Пиотровский
пошли побриться, привести в порядок свои заросшие головы.
Нас переселили в другой вагон, так как колея была уже более
узкой.
74
Ехали до Джульфы мимо иранской границы В Джульфс
произошел довольно забавный случай. Приехавшие из Еревана
в Джульфу встречать Иосифа Абгаровича были поражены, что
с Иосифом Абгаровичем нет детей, которых, судя по полученной
телеграмме, Иосиф Абгарович вывозит из Ленинграда.
И вот Ереван. Иосифа Абгаровича встречают, везут в гости-
ницу «Интурист». Торжественный завтрак с речами.
В Ереване Иосиф Абгарович по поручению ЦК Армении на-
чал большую организационную работу по созданию Армянской
Академии наук, президентом которой он был избран единоглас-
но. Работы чрезвычайно много, но не забываются театры и кон-
церты. Все Иосифу Абгаровичу интересно в родной Армении.
В первые же дни приезда для Иосифа Абгаровича был устроен
концерт с армянскими танцами и пением. Боже мой, как он
был тронут’
Я переселяюсь из «Интуриста» в комнату Дусик Михайлов-
ны Ротинян. Иосиф Абгарович и приехавшая из Ташкента
К. В. Тревер часто приходят к нам заниматься. Уютно. Мы с
Лусик Михайловной печем оладьи, в перерывах между работой
угощаем. Я занимаюсь своей математикой, проверкой тем для
выпускных экзаменов русских школ Армении. Работала я тогда
в гороно Еревана, методистом.
В 1944 году Иосиф Абгарович уехал в Ленинград. В октябре
1945 года переехала в Ленинград и я. Иосиф Абгарович
помог мне поселиться в новой квартире по Дворцовой набереж
ной, номер тридцать. Встречи, дружба с Иосифом Абгарови-
чем не прерываются
В 1946 году жена Иосифа Абгаровича Антонина Николаев-
на подарила ему7 сына Митю. Я чаще бываю у Иосифа Абгаро-
вича: он просил следить за уроками Мити. Именно следить, так
как Митя был настолько самостоятелен, что помогать ему не бы-
ло нужды. Больше всего Митя любил добиваться цели самостоя-
тельно — это черта отца.
Годы шли. Большая административная деятельность и ра-
бота по завершению неоконченных трудов подорвали силы
Иосифа Абгаровича. Работа почти без отпусков, если не считать
поездок в Армению, Иран, Лондон, в Нюрнберг, на процесс.
2 февраля 1961 года Иосиф Абгарович скончался.
ДВЕ жизни
Начало знакомства Камиллы Васильевны Тревер и Орбели
совпало с избранием Иосифа Абгаровича членом Академии
истории материальной культуры, с возложением на него обя-
занностей ученого секретаря. Заседавшая в августе 1919 года
особая Всероссийская конференция тогда же избрала председа-
телем Академии Н Я Марра.
75
Учителю и vhchukv вместе пришлось руководить Академией
«для археологического и художественно-исторического научно-
го исследования вещественных как мону ментальных, так и быто-
вых памятников, предметов искусства и старины и всех вообще
материальных культурных ценностей, находящихся в пределах
Российской Социалистической Федеративной Советской Рес-
публики». В выработке Устава Российской Академии истории
материальной культуры (РАИМК) Орбели вместе с Марром
приняли самое активное участие.
Три отделения входили в Академию: этнологическое, архео-
логическое и историко-художественное. Академик А. Е. Ферсман
и Б. В. Фармаковский взяли на себя руководство институтом
археологической технологии. Отделения, в свою очередь, были
разбиты на так называемые разряды. Во втором отделении
Иосиф Абгарович возглавил раздел Армении и Грузии, а в
третьем — раздел искусства этих народов.
До того как Марр выступил с основными положениями
«нового учения о языке», Иосиф Абгарович оставался одним
из ближайших помощников Марра как историка и филолога.
«Новое учение о языке» внесло охлаждение в их отношения.
Дело дошло до того, что Орбели, осенью 1921 года избранный
членом Яфетического института Академии наук, уже в марте
следующего года почувствовал невозможность смириться с
господством канонизированного «нового учения» Марра, ушел
со штатной работы и разорвал всякие отношения с институтом.
С годами отчужденность между учителем и учеником все
росла, причиняя Иосифу Абгаровичу глубокие страдания. А ког-
да в Ленинградском университете стали сокращать преподава-
ние языков и филологических дисциплин, он и здесь не изменил
своей непримиримой к несправедливостям натуре. Подав аргу-
ментированное заявление о недопустимости такой практики,
он расстался в 1931 году с должностью заведующего кафедрой
истории материальной культуры Востока в университете, с одно-
временным уходом и из Академии истории материальной куль-
туры.
Однако то обстоятельство, что он не разделял взглядов
своего учителя в области лингвистики, отнюдь не означало
отрицания выдающихся заслуг Марра-востоковеда. В 1934—
1935 годах Орбели выступил со статьями «Блестящая страница
в истории археологии» и «Н Я. Марр как археолог», отдавая
должное крупным заслугам маститого ученого и не боясь на-
влечь за это опалу п на себя,— еще одно свидетельство непод-
купной честности Орбели перед самим собой. Трудно вспоми-
нать невеселую пору огульного охаивания всех заслуг Марра,
когда развернулись безудержные «дискуссии» по вопросам
языкознания и «проработка» последователей его учения. «Лес
рубяг — щенки летят!..» — пытались оправдать себя рьяные
критики.
76
День 14 октября 1950 года запомнился старым сотрудникам
Государственного Эрмитажа. Помнят они и смелое, принци-
пиальное выступление своего директора на заседании ученого
совета, посвященном вопросам языкознания. «При подлинно
научном использовании все то. что Марр написал правильно!о
об отдельных филологических вопросах и о семьях языков, помо-
жет опровержению того, что внесло в наше сознание ошибочное
«новое учение» Марра,— твердо заявил Иосиф Абгарович —
А снять портрет Марра, объявлять Марра «голым королем»
это для тех, кто недавно визгливо возвещал о непогрешимости
Марра, конечно, легче всего!.. Я называл, называю, буду и
впредь называть себя учеником Марра, и это без кавычек Пока
Н Я Марр был жив и доступен для моего общения с ним. я
выполнял долг ученика — долг, которому меня обучил сам
Николай Яковлевич,— исправлять ошибки учителя. Я это делал,
пока между нами не встала непреодолимая стена. Самая тяже-
лая потеря — потеря учителя. Я ее испытал, но, к счастью, вре-
менно, потому что в последние три-четыре месяца своей жизни
Марр вернулся к своему прежнему отношению к лингвистичес
кой науке». Далее Орбели с возмущением отмстат утверждения
о существовании какого-то культа Марра в стенах Эрмитажа:
«В Эрмитаже было другое— глубокое уважение к его действи-
тельным заслугам. Да, иногда оно принимало формы некрити-
ческого отношения к Марру. Но одновременно бывало и разно-
гласие в определенных вопросах, желание защитить его от него
самого. Лично я принимал от Марра лишь то, что сам лично
проверял и считал правильным, и э т о м у меня научил
сам Марр».
Вскоре после этого выступления И. А. Орбели был снят
с поста директора Эрмитажа.
...Но давайте вернемся ко времени знакомства Тревер
и Орбели— к началу 1920 года, когда Иосиф Абгарович
пригласил Камиллу Васильевну на работу в редакционно-
издательский отдел Академии. В условиях, казалось бы, не-
преодолимых трудностей развернулась неуемная по разма\\
деятельность энтузиаста нового строя Иосифа Орбели.
— В послереволюционные годы,— говорит К. Юзбашян.
исключительно велики были заслуги И. А Орбели на редакци-
онно-издательском поприте. Обязанности редактора были зна-
комы ему давно. Став ученым секретарем Восточного отделе-
ния Русского археологического общества, он с XXII тома (вып
3—4) редактировал его всемирно известные «Записки Это
была исключительно ответственная работа — приходилось
иметь дело с набором на десятках восточных языков. А. И. Орбе-
ли был также редактором нескольких томов «Христианского
Востока». В мае того же 1920 года Иосиф Абгарович был избран
заведующим издательством РАИМК и редактором его издании.
Здесь его специальные знания оказались попросту неоценимы
ми. Выше говорилось, что, приступив к публикации армян-
ских надписей, Иосиф Абгарович стал проявлять интерес и к
типографскому делу: весь 1917 год он работал наборщиком
по шесть часов в день. В полной мере овладев новой специаль-
ностью, в качестве показательной работы он представил наб-
ранный им собственный труд: «Задачи и решения Анания Ши-
ракаци, армянского математика VII в.». Эта небольшая книжка
набрана и сверстана с исключительным вкусом и изяществом.
Работал И. А. Орбели в образцовой академической типогра-
фии, которая была основана в 1728 году и славилась на весь
мир богатством своих шрифтов, особенно восточных; в разнооб-
разии последних можно убедиться, выборочно перелистав
отдельные тома тех же «Записок Восточного отделения». Харак-
терно, что, помимо русских ученых, в академической типогра-
фии печатали свои труды и зарубежные востоковеды.
Издательская деятельность И. А. Орбели приходится на
годы разрухи, когда осуществление изданий, в особенности
научных, порой наталкивалось на непреодолимые трудности.
Характерным документом этого времени представляется, напри-
мер, синяя вкладка в № 13 «Известий Академии наук», вышед-
ших в 1918 году. «Настоящий № 13 «Известий» Российской
Академии наук не мог быть своевременно выпущен за неиме-
нием бумаги, а также и вследствие остановки печатных ма-
шин из-за отсутствия газа и электрической энергии для моторов.
Редактор (Непременный секретарь и академик) С. Ольденбург.
23(10) октября 1918 г.». И в этих условиях, когда чувствова-
лась острая нужда не только в бумаге и электроэнергии, но и в
квалифицированной рабочей силе, И. А. Орбели собрал неболь-
шую группу научных работников, обучил их наборному делу
и тем самым обеспечил своевременный выход первого тома
«Известий Российской Академии истории материальной культу-
ры».
Чтобы в этом убедиться, достаточно познакомиться с выход-
ными данными первого тома: «Текст этой книги напечатан в
Российской Государственной Академической типографии. Наби-
рали под руководством метранпажа М. Г Строльмана и при
его участии А. В. Кораблев, а также ассистенты Академии
К- В. Тревер (I—8, ЮЗ—117, 217—222), Б. Г. Крыжановский
(9—16, 95-102, 238—240) и Ф. Ф. Гесс (73—76, 379), научный
сотрудник Академии Г. И. Боровка (169—172, 380), управ,
делами Академии В. А. Миханкова (164—168) и член Академии
И. А. Орбели (118—120)...» («Известия РАИМК», т. I, 1921.
стр. 404).
Так научные сотрудники преодолевали трудности тех лет...
— В те годы,— продолжал К. Юзбашян,— И. А. Орбели
не только редактировал «Известия РАИМК», «Записки
РАИМК», «Труды Нумизматической комиссии», но и прини-
мал самое деятельное участие в делах типографии, доставал
78
машины, обеспечивал панки рабочим и так далее, стремясь
вернуть кадры квалифицированных работников и воспрепят-
ствовать тому, чтобы академическая типография была обезли-
чена. Ему удалось добиться перевода типографии в ведение
Академии наук и Академии истории материальной культуры,
чю помогло сосредоточить все внимание на выполнении специ-
альных заказов, соответствующих ее профилю: ведь деятель-
ность научного учреждения, по краиней мере в области гумани-
тарных наук, немыслима без своевременного выхода печатной
продукции — отражения полнокровной жизни научно-иссле-
довательской ячейки. В 1921 году Иосиф Абгарович был избран
обеими Академиями директором типографии и до 1922 года
безвозмездно исполнял все обязанности, связанные с этой
должностью.
И. А. Орбели был одним из тех деятелей, которые в годы
революции обеспечивали жизнедеятельность (пусть в сократив-
шихся размерах) таких важных очагов науки, как Академия
наук и Академия истории материальной культуры.
В Кавказском кабинете (кабинете Марра и Орбели) хранит-
ся письмо от 22 марта 1922 года Непременного секретаря Ака-
демии наук С. Ф. Ольденбурга, где исчерпывающе характери-
зуется деятельность Орбели за этот период
Вот это письмо:
«Глубокоуважаемый Иосиф Абгарович'
Конференция Российской Академии наук в своем заседании
4-го февраля заслушала Ваш отказ от должности директора
Академической типографии Конференция единогласно постано-
вила выразить Вам глубокую ее благодарность за все. что сде-
лано для Академической типографии. Конференция хорошо
знает, что если эта, единственная в России по своему исключи-
тельному оборудованию. Типография не погибла во время рево-
люции, то этим русские ученые и. в первую голову, Академия
обязаны Вам. Ваша исключительная энергия и самоотвержен-
ность спасли это важнейшее орудие научной работы. Ученый
и знаток типографского дела, Вы как никто другой сумели
повести работу в Академической-типографии так, что она наби-
рала и печатала научные книги в то время, когда другие ти-
пографии не могли этого делать.
Позвольте и мне, как Непременному секретарю и Вашему
сотруднику по типографии, прибавить и свою личную благо-
дарность за ту неутомимую и дружескую готовность приходить
на помощь Непременному секретарю в деле академического
издательства, за частые ценные советы и указания по отноше-
нию х печатанию работ Академии
Глубоко и искренне Вас уважающий
Сергеи Ольденбург*.
79
И в последующие годы, занятый научной, педагогической
и научно-организационной деятельностью, Орбели делал все
от него зависящее, чтобы типография сохранила свое специфи-
ческое лицо.
Однако все, что нам известно о деятельности Орбели из
архивных материалов, со слов научных работников о периоде
организации типографского и издательского дела и о начале
знакомства и дружбы между Тревер и Орбели в голодном и хо-
лодном Петрограде вскоре после революции, нуждается в до-
полнении
Была весна 1967 года. Я вновь в Ленинграде, в квартире
Тревер. Шесть лет прошло с тех пор, как не стало Иосифа Абга-
ровича. Но жизнь и деятельность Камиллы Васильевны осенены
воспоминаниями о друге. Мне надо было шаг за шагом просле-
дить за их взаимоотношениями, за академической деятель-
ностью и за становлением научной мысли в Петрограде: ведь
иные, покинув Родину, пускались в долгий путь многолетних
страданий, часто без крова и работы по призванию то в одной,
то в другой капиталистической стране. Тепло становится на
душе, когда вспоминаешь, что большинство петроградских уче-
ных, и вместе с ними н Иосиф Орбели, всей душой приняли
новый строй и, забыв о сне, личных потребностях и отдыхе,
отдавали все силы делу развития науки в освобожденной
стране.
А кто же, если не человек, который делил с И. А. Орбели
все тяготы жизни, личные и академические, мог помочь мне
пролить свет на волновавшие меня вопросы?
И действительно, все то, что Камилла Васильевна рассказа-
ла и дала мне прочесть (переписку, дневники, отдельные запи-
си и замечания по тому или иному поводу, о стычках в дружес-
ких отношениях), я, конечно, не мог узнать ни в каких архивах
и воспоминаниях других современников. Доброе отношение
К. В. Тревер к задаче, которую я взял на себя, растопило лед
сдержанности, и все наши встречи протекали в атмосфере
полной искренности. В долгие часы наших бесед Камилла
Васильевна не только не принимала никого, но и просила не
беспокоить ее по телефону.
Первоначальное ее намерение представить взаимоотноше-
ния с И. А. Орбели лишь на фоне академической жизни начала
двадцатых годов, отодвинув личные отношения на второй
план, вскоре прошло. Да такой подход меня и не устраивал,—
я хотел видеть Человека, душу, его характер, его отличи-
тельные черты.
Камилла Васильевна пошла навстречу моим желаниям.
Она и сама убедилась, сколь ошибочно было бы судить и ценить
Орбели, исходя лишь из внешних проявлений его характера.
80
—...Вторник, 27 апреля 1920 года,— рассказывала Камилла
Васильевна,— навсегда остался в моей памяти
В этот день я впервые набирала в академической типогра-
фии. Иосиф Абгарович учил нас, группу научных работников,
наборному делу. Он был очень добр, терпеливо объяснял.
Набрала шесть слов: «Крыжановский Борис Георгиевич, Орбе-
ли Иосиф Абгарович» — и еще свою фамилию.
Идя вместе в Дом ученых, мы встретили профессора Ферсма-
на и начали уговаривать прочесть у нас доклад в следующую
среду. Он не дал окончательного согласия, но я попросила
Б. Г. Крыжановского убедить его.
Зашли к И. Я. Марру, передали ему адрес и бронзового
дельфина из витрины с охапкой подснежников. Он был очень
растроган, благодарил несколько раз.
Мне давно хотелось поговорить с Иосифом Абгаровичем
о кривотолках в связи с моей работой в издательстве и увлече-
нием типографским делом. Я постаралась дать ему знать, что
эти кривотолки меня совершенно не волнуют, но я хотела бы,
чтобы он понял меня до конца. Тут я запнулась, но все же доска-
зала, что в эту зиму я в личной жизни дошла до мертвой точки,
что работа в издательстве и Академии под его р\ководством
стала той живой водой, которая дает мне возможность напол-
нить жизнь новыми интересами. Поэтому сейчас Академия с ее
неотложными проблемами ценна для меня как отдушина. Иосиф
Абгарович внимательно выслушал меня и сказал, что он очень
хорошо понимает и эту «мертвую точку» (не вдаваясь в подроб-
ности), и роль Академии, и мое отношение к работе
Мне стало легко и хорошо, и я невольно вспомнила разговор
с одним из моих друзей.
«А вы не задумывались над тем, легко ли будет вам срабо-
таться с Орбели? — спросил меня этот не бескорыстный «добро-
желатель».— Ведь его не напрасно же прозвали «Громокипя-
щим Зевсом». .
«Вот с вами всеми мне часто бывает трудно, а с Орбели рабо-
тать я не боюсь! — вспылила я.— Когда я работаю или говорю
с ним, я вижу его до дна, a у вас дна и нс увидишь»
«Это почему^»— обиделся он
«А потому, что словечка в простоте не скажете, все рассчита-
но и взвешено... Дипломаты и конъюнктурщики».
Озадаченный моей репликой, «доброжелатель» умолк..
Камилла Васильевна не назвала мне имени этого «добро-
желателя» и не объяснила, чем была продиктована его забота
о ее душевном покое: тоненькая, нежная, голубоглазая блондин
ка, она в молодости вызывала искреннее восхищение и красо-
той, и тактом, и самобытностью нахчныч концепции
Дневник, 2 чая 1920 г. «Сегодня утром зашел в мой кабинет
Иосиф Абгарович с набитым портфелем, достал большую связ-
ку книг и рассказал, как он представляет себе мою будущую
81
научную работу: он хоче«, чтоб я занялась проблемами армено-
ведения, коюрые еще не нашли исчерпывающе!о истолкования.
Я начала рассматривать книги—среди них были сочинения
по истории Армении, мифологии и фольклору, словари и оттиски
отдельных статей. Он сказал, что очень надеется на ю. что я
«с присущей мне добросовестностью» (это ужасно мне понрави-
лось!) примусь изучать все наличные материалы, и закончил
заверением, что ei о время, знания и помощь всегда могу испо.ть-
зовать «безотказно», прямо так и сказал. Потом достал из
портфеля несколько фото! рафий бронзового канделябра и рас-
сказал, что этот канделябр доставил в Ани некий житель села
Нахичевань (Карсской области), когда Иосиф Абгарович рабо-
тал в Анийском музее. Он хотел, чтобы я изучила этот канде-
лябр, подыскала ему аналоги и написала статью. Весь день
ушел у меня на то, чтоб рассмотреть принесенные им кит и и
расставить их в моем шкафу. После работы я решила зайти
к сестре. Уже подходила к Биржевому мосту, когда меня догнал
Иосиф Абгарович со шляпой в руке и спросил — может ли он
пройтись со мной? В Петровском парке мы посидели па скамей-
ке, пока солнце не ушло за деревья. Он расспрашивал о том,
какое впечатление у меня осталось от принесенных им книг, и
когда я призналась, что слегка напугана перспективой прочесть
и переварить всю эту массу информации, он твердо сказал,
что верит в меня и что я доверие его оправдаю. Я спросила —
чем же объясняется такое доверие и даже расположение ко мне?
И он спокойно обьяснил: «Я привык судить о людях по первому
же впечатлению, и, во-вторых, вы напоминаете мне человека,
который был мне когда-то бесконечно дорог, которого я глубоко
уважал и уважаю...» (Я догадалась - он говорил о Бодуэн де
Куртенэ...)»
Дневник, запись от 3 мая: «Весь день были в thiioi рафии
работали. Иосиф Абгарович показывал нам, как перебивать
строки. Мы давали по очереди Иосифу Абгаровичу просматри-
вать набор, он очень терпеливо обьяснял, если что было непра-
вильно. Когда очередь дошла до меня, он похвалил. Поюм
преподнес всем по экземпляру академическою календаря и
записные книжки «собственного производства». Мы стали рас-
сматривать. чтобы покритиковать, но придраться ни к чему не
могли — очень уж элегантно. Потом он сказал, чго завтра я бу-
ду уже набирать связный текст, - наборщик разберет и подгото
вит для меня кассу, и прибавил: «Я хочу, чтобы первая ваша
научная работа была набрана вами!» Эго было так неожиданно
и так приято, что я растерялась и не смогла ничего сказать»
Запись в дневикс 5 чач. «Дружба с Иосифом Абгаровичсм
меня и радует и пугает. Странно то, чго у нас такие одинаковые
вкусы. Меня радует, что он с удовольствием слушает Вагнера,
увлекается эпосом и мифами, любит цветы и красоту вообще.
Немного пугают его вспыльчивость и импульсивность, привычка
82
не стесняясь говорить все, что он думает или чувствует. Вот,
например, вчера я ему что-то говорила, а он серьезно смотрел
на меня и вдруг сказал: «Я думаю, что среди женщин Академии
вы — самая, самая хорошая и самая красивая». Я так растеря-
лась, что только смогла спросить: «Значит, только «из женщин
Академии»?» А он засмеялся и ничего не ответил».
Дневник, запись 14 мая: «Показывая ему корректуру, я
сказала, что всем нам неприятно отнимать столько времени у
него в типографии, а он ответил, что это — радость для него.
Я увидела на столе незаконченные наброски и спросила, как
идет у него работа со статьей, о которой он мне говорил. Он
нахмурился и нехотя сказал: «Плохо работается последнее вре-
мя, состояние какое-то подавленное Не знаю, что со мною
творится... Я, кажется, люблю вас...» Я не помню, как выбралась
из кабинета».
Дневник. 16 мая: «Как я благодарна богу за этого чудесного
друга, внесшего свет в мою жизнь! Но он влюбился... А я сознаю
все определеннее, что Судьба дала мне радость быть другом,
закрыв передо мною радости матери и жены. Но я не жалею
умение быть другом — это великий и ответственный дар. Вернее,
я не должна была бы жалеть, но... Боюсь я, боюсь весны, ее
чар, боюсь, как никогда еще не боялась. Надо следить за каж-
дым движением души, надо каждый день очищать душу разу-
мом. Я не хочу страданий, а ведь каждое сильное чувство неиз-
бежно приносит страдание (мне ли не знать этого?!), а через
некоторое время... через некоторое время оно умирает... Не к че-
му скрывать от себя — ведь я понимаю, что кто-то стал мне
очень дорог. Нет, надо меньше думать об этом, не распускаться,
ведь у меня интересная работа!»
Запись в дневнике 18 мая: «Скандал в Академии, все в раст-
репанных чувствах! Утром был Н. Я. Марр, накричал на Сыче-
ва: оказывается, двое его сотрудников подали в Совет заявле-
ния об уходе, а Николай Яковлевич ничего об этом не знал .
Потом заседание в Совете, обсуждение вопроса об издательстве
и выборе заведующего. Николай Яковлевич (хмурый, ни на кого
не глядит...) предложил Иосифа Абгаровича, но железным
тоном предупредил: «Не баллотировать!» Я видела, как вспых-
нул Иосиф Абгарович... Ученый секретарь и Иосиф Абгарович
настояли на баллотировке. Иосиф Абгарович получил 20—за
и 3—против при трех воздержавшихся. Иосиф Абгарович сидел
весь красный, а после избрания вдруг схватил портфель и быст-
рыми шагами вышел, ни на кого не глядя. Я еле удержа ысь
от желания бежать за ним — такое оскорбленное и несчастное
выражение оыло у него, но что-то удержало все-таки меня.
Крыжановский же, который сидел передо мной, быстро обернул-
ся и взволнованно попросил меня пойти за ним
Я догнала Иосифа Абгаровича в коридоре и спросила,
почему он уходит А он еле выговорил: «Но это же недопусги-
«3
мо!.. Ну, зачем он диктует, кого выбрать?! В какое положение
ставит он меня, да и себя одновременно?! Я боялся, что он
может это заявить, места себе не находил, не зная, как предупре-
дить... Ведь я знаю, могу предсказать все, что он скажет или
сделает...» Мы долго стоя у окна, он немного успокоился;
говорили о Николае Яковлевиче, я спросила — какого он мнения
о своем учителе? А он сказал много лестного о Марре, сказал,
что еще недавно выпрыгнул бы из окна, если б это приказал
Николай Яковлевич, даже заранее зная, что убьется насмерть
Но, сознавая все огромные заслуги Марра, он не может и не
хочет закрывать глаза на его недостатки. Видно, ему опять
вспомнились все обиды плюс последняя, и он вдруг заявил,
что пойдет и откажется от поста заведующего. Тут уж и у меня
лопнуло терпение, и я довольно резко спросила, а разве по сути
дела Николай Яковлевич был так уж не прав? Кого же было
«выбирать», если не его, Орбели? Нет ведь здесь двух кандида-
тов, да и быть не может! Не стала слушать и, сухо кинув «До
свидания!», ушла, спустилась в сад Эрмитажа. Сильно пахло
сиренью, кусты изнемогали под тяжестью кистей. Пела где-то
за кустами пташка. Тишина, покой».
Запись без даты: «Был очень долгий разговор с Иосифом
Абгаровичем. Он подробно расспрашивал, что я успела прочесть
из материалов, которые он дал мне, что мне непонятно, что нра-
вится и что — нет. Я рассказала о глубоком впечатлении от
мифов армянского народа, сказала, что нахожу их глубоко
поэтичными и человечными, выразила свое восхищение их не-
повторимым своеобразием Он спросил, почему я ничего не гово-
рю о последней главе книги Моисея Корейского; признался,
что сам не может читать без слез этот потрясающий по своей
скорби плач патриота. Я перебила его, сказав, что когда я нача-
ла читать абзац, то уже начальные слова; «Плачу я о тебе,
моя страна армянская...» — потрясли меня, и я почувствовала,
что дрожу всем телом. Сказала о массе материала, заключаю-
щегося в «Истории» Моисея Хоренского.
Иосиф Абгарович сказал, что он мечтает написать исследо-
вание об армянском эпосе, но боится, что жизнь поступит так же
безжалостно и с этой его мечтой, как поступила с первой и
самой дорогой мечтой — довести до конца раскопки А н и и,
на основании добытых данных, написать фундаментальную
монографию об Анийском царстве Багратидов. У него стало
при этом такое несчастное лицо, что я не решилась продолжить
разговор.
Чтоб отвлечь его от печальных мыслей, я стала расспраши-
вать о намеченной поездке в Москву. Но он сказал, что не
представляет себе, как сможет так долго прожить, не видя меня,
что поездка в Москву без меня не сулит ему радости. А мне
захотелось внести диссонанс в его слова, и я с притворным
испугом спросила: «А как же с корректурами?» Он посмотрел
84
на меня с упреком и сказал: «Уж поверьте, что при всех случаях
я сумею прочитать и выправить мои корректуры.'..»
А еще добавил совсем тихо: «Ведь мне самому это издатель-
ство совсем не нужно. Оно нужно, в первую очередь, Академии,
нужно моим коллегам и будет нужно, я думаю, вам...» Мне ста-
ло стыдно, но я смолчала. Потом спросила:
— Иосиф Абгарович, вы как-то сказали, что строите планы
о какой-то совместной работе с Николаем Яковлевичем... Так
ли я вас поняла?
— Не совсем так,— покачал он головой.— Перед нами
встали некоторые сложные проблемы, связанные с Кавказом.
Но сейчас я представляю себе эту работу лишь в виде консуль-
таций,— хмуро сказал Иосиф Абгарович
После перерыва пошла поделиться догадкой насчет «водно-
го Антея» армянских мифов и еще в коридоре услышала громо-
вой голос — ну, просто львиный рык. Перед дверью — двое
сотрудников с перекошенными лицами. Я спрашиваю — в чем
дело, и мне шепотом объясняют — забыли переставить в витри-
не по его указанию, и Орбели «пушит» NN... Я вернулась к себе.
Через час заходит он ко мне, спрашивает — почему не зашла
к нему насчет мифа, как собиралась? А я прямо сказала, что
слышала, как он бушевал, ну просто как зверь... А он так пере-
менился в лице, такое стало несчастное лицо, что я поспешила
прибавить: «Но не просто з в е р ь, а ... милый зверь!» Засмеял-
ся, но был какой-то рассеянный и скучный весь день. Успокоил-
ся, когда я заговорила о Ванской экспедиции 1916 года, когда он
нашел большую стелу с клинописью на Ванской скале. Но под
конец стал опять каким-то рассеянным, часто умолкал, смотрел
в окно,— видно было, что горькая память об А н и не слабеет...»
Новая запись без даты. «Приближаясь к типографии, каж-
дый раз переживаю то, что, наверно, переживает человек,
возвращающийся домой, — радостное нетерпение,— и невольно
ускоряю шаги.
Как-то раз, когда у меня работа шла удачно, я начала
негромко напевать. Невольно поймала себя на том, что напеваю
из «Нибелунгов», и справилась у Иосифа Абгаровича: полага-
ется ли наборщикам напевать во время работы? А он серьезно
ответил, что это поощряется и что за это они получают надбавку.
Он проверил у всех набор, взял шляпу и вышел. Мы продолжали
работать. Вдруг через полчаса он вернулся, подошел ко мне
и озабоченно спросил: «Вы почему рассыпали набор?» Я впер-
вые набирала греческий текст, ошиблась, и пришлось рассыпать.
Но как он об этом узнал? Я спросила, и он объяснил, что на ули-
це почувствовал — у меня что-то не ладится. Я набрала заново,
показала ему свой подвиг, и он так хорошо сказал: «Если бы вы
знали, как вы меня радуете!»
После его ухода мне пришлось еще несколько раз рассыпать
набор, но я все-таки превысила норму (6000 вместо 4000!).
К концу работы вернулся Иосиф Абгарович и пошел меня про-
вожать. По дороге он долго молчал, потом спросил — очень ли
мне было неприятно, когда он рычал на NN. Я сказала правду:
что если хоть раз увидела свет в душе человека, то никакие
срывы не могут этот свет потушить. Он прикрыл глаза руками
и тихо сказал: «Если бы вы знали, Камилла Васильевна, как
вы мне дороги!» Я приняла это спокойно, но. чтобы сиять напря-
жение, опять заговорила о тепле, которое внесла в мою жизнь
дружба с ним. По дороге, чтобы отвлечь его, я заговорила о
том, как тоскую по верховой езде. Оказалось, что Иосиф Абгаро-
вич отчаянный лошадник, великолепно разбирается во всех
аллюрах верховых коней. Потом говорили о том, что каждый
человек и каждый пейзаж связаны с определенной музыкальной
темой. Иосиф Абгарович встрепенулся и рассказал про один
напев, который всегда ассоциируется у него с горным ланд-
шафтом в Девоншире. Я еще что-то рассказывала, когда он
поднял голову и резко спросил: «Неужели вы еще не встретили
в жизни человека, которого полюбили бы больше жизни?!»
Я молча покачала головой. «И вы никогда не хотели, чтобы у вас
был ребенок?» И, так как я молчала, он мягко сказал: «Если вам
не хотелось иметь ребенка от человека, который любил вас, то
вы никогда в жизни не любили. Неужели вы не способны лю-
бить?!» В полном молчании мы дошли до вокзала».
Запись в дневнике 2 июня 19'20 г.: «Тяжелое настроение.
Терзает сознание, что неохотно работаю, что дома только ночую,
приезжаю отчужденная, поглощенная своими переживаниями.
Наши не могут не почувствовать, что им достаются только крохи
моего внимания. Давит то. что в отношениях с Иосифом Абгаро
вичем я не могу определить даже для себя правильной линии
поведения. Ведь мне без него очень трудно и тоскливо, он для
меня как маяк. Но ведь и с ним все трудно, хотя его все время
жалко. Больно до слез, что он такой большой (и не только по
росту!), такой смелый, такой умный и всезнающий — и такой
неухоженный. Когда я вижу на нем несвежую сорочку и обувь
с латкой — сжимается сердце».
Запись в дневнике 9 июня: «Сегодня знаменательный день:
на заседании в Зимнем дворце будет обсуждаться вопрос об
организации Института живых восточных языков. Но после
заседания коллеги подходили ко мне и выспрашивали: «Вы по-
нимаете что-нибудь, Камилла Васильевна? Ведь Марр и Орбели
говорят диаметрально противоположное о сути Института жи-
вых восточных языков». Все эти разговоры сильно расстроили
меня.
Когда Иосиф Абгарович подошел ко мне и спросил, можно ли
ему проводить меня, я согласилась, но все не могла придумать,
как заговорить о том, что меня тревожило. Он посмотрел на меня
сбоку и с улыбкой сказал: «Я догадываюсь, что вы хотите мне
сказать. Вы знаете, как я люблю Николая Яковлевича и как
86
ценю его как археолога. Но я не могу любить его ошибки... а
переделать себя не в силах и не хочу. Вы меня можете звать не
«милым зверем», а «упрямым армянином»
Мне не захотелось спорить с ним, и я его спросила: «Есть ли
у него в роду примесь неармянской крови?» Он ответил: «Нет,
но у нас в роду уже давно намечается расхождение двух ветвей
по склонностям и предпочтениям: часть моих предков выбирала
военную службу, другая же — предпочитала область духовной
культуры. Представителями второй ветви были мой отец и дед,
за час до смерти еще писавший исследование (оно, кстати,
сохранилось в семейном архиве) Лично во мне сильно тяготе-
ние к обоим занятиям: слушая чудесные лекции Зелинского
и наслаждаясь дискуссией с Марром о раскопках, я мог почув-
ствовать желание поступить в драгунский полк кавалеристом
Без памяти люблю оружие, особенно холодное... А вот чего
терпеть не могу — так это болезненные проявления всяких
рафинированных чувств!»
Я поняла, что это сказано в пику мне, и заявила, что эти
«проявления чувств» зависят от настроения, а настроения зави-
сят от приятных или неприятных собеседников.
Иосиф Абгарович засмеялся и сказал, что человек, любящий
Грецию и ее культуру, где здоровье, красота и счастье — сино-
нимы, не должен так копаться в своих переживаниях.
Пикируясь так, мы дошли до вокзала. Он дождался, чтобы
подали загородный состав до моей станции — Удельной. Ото-
шел только тогда, когда поезд дернулся и стал набирать ско-
рость.
На другой день мы вышли вместе, но чуть не поссорились:
Иосифа Абгаровича возмутило, что я торопилась на заседание
переводческой комиссии. Когда вечером он пошел провожать
меня на вокзал, я почувствовала какой-то холодок. Я сказала,
что вспоминаю о той скале над Ванским озером, с которой ему
так захотелось спрыгнуть вниз, чтобы ветер свистел в лицо.
Иосиф Абгарович оттаял. Когда шли по Морской, он заговорил
о любимом мифе, об Антее, получающем силу от прикосновения
к матери-Земле
Рассказал и замолчал и вдруг повернулся ко мне: «А вы
знаете, Камилла Васильевна, что у нас. у армян, Антей-то
в о д н ы й! Богатыри армянского национального эпоса и зарож-
даются, и возрождаются от морской стихии или получают
волшебную силу от загадочных «молочных ключей». Я так и ох-
нула — ведь и меня при чтении заинтересовало это обстоятель-
ство, но я как-то не остановилась на нем...
Ставлю мысленно нотабене...
Во вторник назначено было заседание издательской комис
сии, разбирался конфликт сотрудника с редактором. Я поняла,
что вокруг Иосифа Абгаровича плетутся интриги, когда один
из руководителей Академии стал жаловаться мне, якобы с Иоси
ь
фом Абгаровичсм работать трудно, никогда не знаешь, как он
будет реагировать? Недаром его прозвали «Тайфуном»...
«Как вам не стыдно, его же так называют любя... Большин-
ство ученых, мастера и рабочие любят и ценят его. Вот интрига-
ны поэтому и норовят дать ему подножку! В конце концов, вы
и тва-три человека с вами — это же еще не вся Академия..
Если к издательскому делу будет продолжаться такое же отно-
шение, я немедленно уйду из комиссии!» Мой собеседник схва-
тил меня за руку и испуганно сказал: «Этого делать вы не долж-
ны. Вы нам нужны А Орбели мы удерживать не станем».
Я мысленно сосчитала до десяти, как меня научил Иосиф
Абгарович (что, кстати, ему самому не очень помогало!), и
раздельно проговорила: «В таком случае я подаю заявление об
уходе сегодня же!» И тогда этот тип испугался, стал уверять,
якобы в Академии никто не отрицает, что издательство и Орбели
давно слились в одно понятие. Заседание обошлось без конфлик-
тов Когда все разошлись, Иосиф Абгарович хитро спросил
меня- «Хотите я вам покажу сказку?» Достал из кармана паль-
то большой пакет и объяснил, что уже два дня хочет показать
мне, но все не удавалось, потому что надо было эту «сказку»
сперва показать другому. Я сказала: «Это меня обижает!» Он
засмеялся и стал рассказывать про далекую горную страну и
про ее царя, в которого вселился бес; бес этот был изгнан свя-
тым и вынужден переносить на спине глыбы камня для строи-
тельства храма Христу. Этот царь был вызван в Рим, там очаро-
вал Цезаря, который хотел было его свергнуть с трона, но потом
сменил гнев на милость и отпустил его с великими дарами. О том,
что этот армянский царь, которого звали Тиридат, построил для
своей сестры дивный летний дворец, простоявший пятнадцать
веков и вызывавший всеобщее восхищение. Но потом невежест-
венные люди выплавили свинцовые штыри, скреплявшие камен-
ные глыбы, и дворец рухнул... Тут Иосиф Абгарович развернул
бумагу, открыл коробку и достал из нее длинную фотографию
Я вскрикнула от восхищения: развалины Гарни и горы за ними,
и внизу пенящийся поток. Фотография была так невероятно
хороша, что у меня дух захватило. А Иосиф Абгарович смотрел
па мою радость и сам сиял Потом, когда он все объяснил и пока-
зал мне, выяснилось, что человек, которому он первому показал
свою «сказку»,— это наш сотрудник Честяков, склеивший части
фотографии.
Потом мы шли домой и говорили о разном (но не о себе),
и нам было хорошо. Коробку с фотографией я несла сама.
Запись в дневнике 18 июня: «Я выехала в Москву вместе
с Иосифом Абгаровичсм.
В день отъезда Орбели сказал: «Хотя сейчас у меня нет
никакой личной жизни, кроме той, о чем вы не хотите слышать. .»
Его рука тяжело опустилась на стол. И слова эти были сказаны
горько».
88
Потом они расстались. Орбели провожал Камиллу Василь-
евну до Троицкого моста. На вокзал не поехал. Она несла какие-
то цветы. «Не помню, кто их мне принес? Мелкие цветы на высо-
ких стебельках...»
Расстались, сказав друг другу «до завтра».
Запись в дневнике: «Через день мы прибыли в Москву.
Оставили вещи у вахтера Лазаревского института и пошли
в главное здание,— там обещали к вечеру дать нам приют
Вместе побывали на Сухаревке, купили хлеб, достали пшена
и несколько кусков сахару.
Пообедали в вегетарианской столовой на Мясницкой. Сиде-
ли на каком-то бульваре, говорили о жизни. Вечером ходили
гулять по маленьким улочкам. Я устроила себе «термы» (импро-
визированный душ) в коридоре, а Иосиф Абгарович сидел на
страже в столовой и охранял меня. За день были в разных
концах Москвы по академическим делам. Спали как убитые»
Запись от 10 июня 1920 г: «Иосиф Абгарович разбудил меня
стуком в дверь в 6 часов утра. На дворе было свежо и пусто
Били церковные колокола. Синее небо, и везде липы, цветущие
липы. Koi да подходили к Сретенскому бульвару, Иосиф Абгаро-
вич хотел схватить меня за руки и побежать. Я нахмурилась,-
мол, пусть только попробует... Но когда шли по бульвару,
не вытерпела и пошла, держась за его руку Еще одна ночь
позади...
Утром стали открываться ставни и окна. Просыпался город.
Мы пошли в Академию, в правый флигель квартиры № 6. Глав
ный подъезд был закрыт на замок. В квартире № 6 какая-то
женщина жарила блины. Кто-то кончал пить чай. Угостил и нас
Поговорили и решили переехать сюда.
На обратном пути чувствовали себя необычайно легко и
радостно Иосиф Абгарович преподнес мне красную розу.
Когда дошли до Армянского переулка, заглянули в форточ
ку общежития Лазаревского института. Там сидели ленинград-
цы. Хотелось есть, всю дорогу мечтали о пшенной каше
Иосиф Абгарович был не в настроении. Он решил, что лучше
было бы перейти жить в Лазаревский институт. Зашли в сал.
института — большой и старинный. Там было тихо.
В Академии узнали, что приходили члены Президиума
Московского Совета и опечатали все комнаты. Пошли к комен-
данту. Он снял все печати и вселил нас.
Распаковав вещи и устроившись, пошли в Сивцев Вражек
отыскивать одного из московских друзей. Узнали, что он в сана-
тории на Воробьевых горах Посидели на обратном пути r Алек-
сандровском саду. Говорили об Армении — Гарии, Гегарде и,
конечно, об Ани!
Наконец-то моя рука спокойно и уверенно лежала в руке
друга
Прошел еще один день в Москве Утром, когда я умыва
лась, в дверг> постучали, оказалось, что Иосифу Абгаровичу
надо видеть меня по важному делу: он выяснил, которая дверь
ведет в сад (ранее тщетно искал ее). Пошли в сад — там было
тепло и хорошо: сад совсем маленький, большие тенистые де-
ревья, посередине лужайка, вокруг — заросшая аллея. Стена
отделяет от улицы старинное крыльцо с наглухо закрытой
дверью.
Отправились в Исторический музей. Долго занимались де-
лами, беседовали с нужными людьми.
В музее стояли перед статуей Никэ, перед Афродитой. Иоси-
фу Абгаровичу особенно понравился из группы Ниобид юноша
с вытянутой вперед рукой и откинутой ногой — за стремитель-
ность. На нижнем этаже смотрели Микенское золото — вспом-
нили золотую таблицу. Зашли в Восточный зал.
Пошли в Дегтярный переулок к старым знакомым — докто-
ру Далю, где нас впервые за эти дни хорошо накормили.
До четырех часов ходили по двору. За день очень устали
На следующий день были у профессора Щукина. У него
любовались Мопэ. Пока были у Щукина, прошел ливень. Забыв
свои принципы, Иосиф Абгарович сорвал дивную ветку липы
для меня.
У берега Москвы-реки любовались чудным видом на Моск-
ву. Вернулись домой дико голодные. Решили не считаться с
холерой, купили лесной земляники и ели с опаской, но съели
всю.
Утром зарегистрировались на Моховой в канцелярии Акаде-
мии.
Вновь побывали и в музее, и в Академии.
Вторично были у Даля. Там — академически громкие разго-
воры. Ушли. Урвали время и вновь зашли в Исторический
музей, где долго смотрели Ванские экспонаты.
У искусствоведа Морозова любовались Монэ, Серовым и
Бенуа И неожиданно увидели «комнату» Грабаря (Морозову
многое простится за нее). Разузнали про Каретный ряд и пошли
в театр, где шла «Измена». В переднем ряду сидели кавказцы.
Когда вышли из театра, было свежо, пахло тополями. Иосиф
Абгарович вспомнил свое детство, родной Тифлис, район Соло-
лаки, где жили его родители
25 июня пошли па выставку икон, объяснения давал Гра-
барь. Поразила Владимирская икона,— три сияющих ангела
запомнились навсегда. Потом вместе побежали к Сумбатову.
Он дал Иосифу Абгаровичу книгу и надписал ее. Иосиф Абгаро-
вич и Сумбатов-Южин наперебой говорили о Кавказе.
По возвращении в Ленинград в тот же день направились
на заседание секции. Купили по дороге булочек, знали, что
дома нечего есть. Застали у себя двух наших ленинградцев
Развернулся взволнованный спор по поводу нежелания москви-
чей возвратить Эрмитажу его вещи Когда гости ушли, Иосиф
90
Абгарович опять заговорил об Армении, о Кавказском инсти-
туте.
На одном из академических заседаний Иосифу Абгаровичу
пришла мысль — издать совместно со мной вещи, привезенные
из Вана. Я поддержала эту идею. После заседания вместе с ним
рассматривали фотографию Афродиты, привезенную из Греции.
Сама Афродита — чудесная, прямо живая, но много ретуши
и ноги помяты.
В старой Академии среди хаоса и разгрома нашла свой
материал. Вечером Иосиф Абгарович притащил и ванские вещи
(прямо чудо,— как он себе спину не сломал? Ведь тяжесть-то
какая...). Вместе разбирали их, смотрели, обсуждали, как изда-
вать. Хорошо было.
Потом я вслух читала свою лекцию, а Иосиф Абгарович
слушал и критиковал. Это было интересно, но чуточку обидно.
В субботу 28 августа мы пошли в типографию. Я начала
набирать работу Иосифа Абгаровича
На следующий день — гарь, мгла — торф горел. Я ходила
искать ромашки, не нашла. Читала «Дон Кихота».
Утром 20 августа «Тайфун» принес мне охапку маков. Один
стал облетать,— он очень огорчился. «Что же делать —
осень!» — сказала я. «Не хочу осени! Хочу, чтобы с вами всегда
была весна!» — сердито остановил он меня.
Иосиф Абгарович пошел советоваться с Ольденбургом,—
он считал, что при сложившихся обстоятельствах ему надо
уйти из издательства.
Когда мы остались одни, я хотела было приняться за работу,
но он был в ужасном состоянии. И, так как разговор мог его
успокоить, я стала беседовать с ним Он говорил о том, что
бывают минуты, когда человек должен сам ставить вопрос о
своем добровольном уходе. Мне стало больно за него, тяжело
и порою непонятно. Ведь я относилась к нему как самый предан-
ный и бескорыстный друг, а большего доказательства дружбы,
чем этот откровенный разговор, я не могла себе и представить.
Но что-то тревожно стало на душе.
Возникло опасение, что я начинаю опять слишком подда-
ваться чувству. Это надо пресечь в корне! Надо работать, мень-
ше самокопания, надо радоваться жизни!
Перед уходом Иосиф Абгарович вдруг резко бросил'
«Выкиньте эти цветы, они завяли!» Я удивилась, но нс стала
спорить и вынесла цветы, хотя они еще не увяли «И лепестки
тоже, чтобы не видел их: они не мои, поэтому их не надо!»
Запись в дневнике 31 августа: «Утром Иосиф Абгарович
не зашел за мною в Академию. Я немного встревожилась, но
оказалось, что корректура трутов Марра задержала его в ти-
пографии. Потом он зашел за мной в Эрмитаж, и мы вместе
пошли обедать
После обеда я получила в подарок пол v распустившиеся
*)|
красные розы. Иосиф Абгарович опасался, что и они начнут
осыпаться и ему останется только одно — броситься в Неву...
В Доме ученых встретили Анну Ахматову. Иосиф Абгарович
познакомил меня с нею. Она все еще прекрасна, хотя несколько
поблекла. А улыбка у нее просто очаровательна. А потом было
заседание второго отдела: мы смотрели редкие фотографии не
существующих более армянских памятников. . Было очень инте-
ресно и очень больно...»
Запись 2 сентября: «Мы опять на вокзале. Я еду, Иосиф
Абгарович провожает. Стоя на параллельной платформе,
пригрозил, что посмотрит завтра, что я записала в этот день
в дневник».
Запись 5 сентября: «После напряженного трудового дня
вечером гуляли по Дворцовой набережной. Вышла луна, на
Неву от нее упала дорожка. Иосиф Абгарович рассказывал
забавные истории, и мы хохотали как дети.
Ежедневные приезды на работу и отъезды за город отнима-
ют у меня массу времени. Иосиф Абгарович сказал, что надо
подумать о комнате в Ленинграде. Меня эта идея очень обрадо-
вала.
Через несколько дней мы осматривали комнаты и квартиры
во флигеле Мраморного дворца; мансарды были в ужасном
состоянии, но одна квартира в две комнаты с окнами на юг
показалась сносной.
...Мы с Иосифом Абгаровичем были в Русском музее, когда
зашла речь о выборах нового президента. На обратном пути
стоял голубой туман, но когда мы шли по Биржевому мосту,
заполыхали молнии и загремел гром. Сухая гроза продолжалась
довольно долго. В парке мы немного повздорили, когда Иосиф
Абгарович рассказал, что весною предполагал, будто я неравно-
душна к Б. Г. (Крыжановский) Сначала я от души расхохота-
лась и даже прислонилась к дереву, чтобы не упасть. Но потом
в тоне Иосифа Абгаровича я почувствовала что-то оскорби-
тельное, замолчала и отвернулась, а на его вопрос, почему я
молчу, ответила: «О чем же говорить?! Я вас слушаю». «Милый
зверь» сразу весь съежился, замолчал. Оказывается, ему стало
обидно и больно, и он считает, что не заслужил такого тона
Вдруг упали тяжелые капли дождя и начался настоящий ливень
Я уговорила его бежать за мной и переждать ливень где-нибудь
на крыльце или в подъезде. Под аккомпанемент дождевых
струй мы объяснялись «Если бы не этот ливень, я ушел бы
с очень тяжелым чувством...» — признался Иосиф Абгарович.
На следующий день я в Эрмитаже приводила в порядок
расписки, рассортировала весь издательский архив, навела
идеальный порядок, и Иосиф Абгарович ушел заседать.
Вернувшись, он подробно рассказал об этом заседании.
Оказывается, он отвел две кандидатуры в присутствии выдви-
гаемых товарищей, указав па отсутствие у них своей точки
92
зрения («прямо в лицо сказал, что они будут качаться как
маятник, если попадут меж двух влияний!»). Высказавшись
до конца, сел и стал мирно раскуривать свою трубку. Желая,
видимо, сострить, Тройницкий заметил, что в Кременчуге очень
хороший цирк, и тогда Иосиф Абгарович добавил: «Да, я дога-
дываюсь, что фокс будет прыгать через браслетку, а хозяин
ездить на велосипедах. Вы, кажется, мечтали именно о таком
новом руководстве Академии, товарищ Тройницкин?..»
Но в конце беседы досталось на орехи и мне — он разбранил
меня за то, что я совсем не работаю над текстом своей следх кэ-
шей лекции»
Запись от 6 сентября: «Иосиф Абгарович (очень мрачный)
объявил, что давно пора навести порядок в издательских делах.
Говорил, что хорошо бы второй том «Известий» выпустить
8-го ноября.
Потом сказал, что собирается зайти к Марру Он с такой
любовью говорил о Николае Яковлевиче, что я была тронхта...
Потом начал расска бывать мне о том, что у него назревает
план создания музея печатного дела... На следующий день
утром в Академию не пришел, вызвал меня с заседания в Эрми-
таж. Сказал, что у Ольденбурга опять обсуждали всякие акаде-
мические и издательские дела. Со словами: «Сегодня 8-е сен-
тября, и мне надлежит преподнести вам что-нибудь специфично
типографское»,— галантно поцеловал мне руку и вручил най-
денную им накануне матрицу с гербом печатников. Когда я
собралась уходить домой, он таинственно сказал: Учтите, что
сегодня — день греческого языка, день «моря и островов». Я
ничего не поняла, только к концу дня обнаружила на своем сто-
ле под бюваром диапозитив Ванского моря (на котором был
виден остров, весь покрытый зарослями мака) с маленькой
армянской церковкой на косе».
Запись от 15 сентября. «В начале сентября обстановка в
Академии еще более осложнилась. В то время как Иосиф Абга-
рович, не жалея сил, утверждал почти на пустом месте ти-
пографское и издательское дело, чтобы ученые могли в более
или менее нормальных условиях выпускать в свет свои труды,
недоброжелатели зорко следили за ним. пытаясь раздуть каж
дый маленький его промах, превратить в предмет необъектив-
ного обсуждения вынуждая его уйти с поста, где они были не
в состоянии навязывать ему свою волю.
Я, конечно, была не совсем в курсе создавшейся обстановки,
сложившейся еще с весны 1920 года. Видимо, Иосиф Абгарович
и не хотел посвящать меня во все подробности, щадил меня.
И все-таки неприятности вокруг него нет-нет да давали
о себе знать, хотя он продолжал держать меня в неведении.
А я молча переживала, считая эту скрытность результатом
его недоверия к себе Но ведь не из любопытства я хотела знать
о причине его п юхого настроения, а чтоб хоть чем го помочь.
93
ведь этот человек мне стал очень дорог. Когда я, наконец не
вытерпев, пожаловалась ему на недоверие и скрытность, он
рассердился, сказал, что просто бережет меня от лишних вол-
нений, не хочет втягивать меня в свары. Но, видя, что его вспыш-
ка меня оскорбила и напугала, он сдержался и попытался
объяснить: мол, из моих слов он видит, что я ставлю его гораздо
выше, чем он заслуживает, а он хочет, чтобы я когда-нибудь
полюбила его со всеми его недостатками
...На следующий день единственной новостью, всех заинте-
ресовавшей и сплотившей, явился доклад Иосифа Абгаровича
о необходимости создать музей печатного дела и истории пись-
ма. В комиссию по организации этого музея вошли Ольденбург,
Тройницкий, Иосиф Абгарович и я.
Как-то раз во время работы в типографии Гесс и Иосиф
Абгарович стали рассказывать о своих гимназических продел-
ках. Хохотали ужасно. Потом он спросил Гесса, когда можно
будет открыть в музее древностей шкаф и достать фотографии,
которые спрятал там Я- Н. Смирнов. Гесс заявил: «Да хоть
сейчас!» — «Ну нет, сейчас мне хочется пойти проводить Ка-
миллу Васильевну — это куда интереснее!» — отмахнулся
Иосиф Абгарович. «Да ведь это вы каждый день делаете!..» —
поддел его Гесс.
Когда Гесс попрощался и ушел, я повела Иосифа Абгаро-
вича в Розовый зал. Он зажег люстры — и мы словно очутились
в сказке, в чудесном волшебном саду. При электрическом свете
мрамор выглядит еще лучше и вместе с мебелью и коврами
получается изумительно красочный эффект. Я не могла налюбо-
ваться шапкой Петропавловского собора на фоне серых туч.
Иосиф Абгарович стоял рядом, моя рука была в его руке. Я
чувствовала, что это — одна из вершин жизни. Мы вместе
подошли к окну Иосиф Абгарович рассказывал мне, о чем он
думает сейчас,— что переживает сейчас небывалый подъем,
чувствует себя достойным меня. Спросил, не боюсь ли я за на-
ши отношения? О нет, я не боялась! Ведь если наши отношения
дороги нам, тогда за них не страшно... У меня захватило дыха-
ние от того, что мы стоим на такой головокружительной высоте.
Тревожило лишь — хватит ли сил, чтобы подняться еще выше?
Иосиф Абгарович говорил о том, как дорого то, что дано нам,
что оно чудесно... Я сказала, что завтра мы должны оправдать
этот вечер, начать работать еще больше и увлеченней, что этот
вечер обязывает к высокому напряжению сил. Он сейчас же
согласился со мной, сказал: «В работе я вижу весь смысл моей
жизни!. » Когда мы собрались уходить, Иосиф Абгарович ска-
зал со смехом, что хотя мы сейчас спускаемся по Дворцовой
лестнице, но <га лестница ведет нас вверх. «Ведь есть же лест-
ницы, уходящие в небо! Наша уводит именно туда!» Перед тем
как выйти из Дворца, он поцеловал мне руку, благодаря за
этот вечер Были лужи, темень, но нас несло словно на крыль-
94
ях— и мы говорили, все говорили о нашем будущем мхзее
типографского дела... А я шла и думала о том, что единственны-
ми реальностями в жизни Академии являются издательская
работа и этот музеи — они вызваны жизнью и должны быть
созданы. Мы шли и говорили друг друг) о том, что старые и
молодые сотрудники понемногу меняют отношение к Иосифу
Абгаровичу, больше доверяют, откровенно говорят о своих
делах. Иосиф Абгарович рассказал, что известная нам обоим
особа сегодня дружелюбно и ласково смотрела на него и даже
задержала руку в его руке. Что пережила я в эту минуту —
описать не в силах.
Запись в дневнике от 15 сентября 1920 г.: «Утром следу юше-
го дня Иосиф Абгарович пришел спокойный и веселый, принес
опять анийские диапозитивы. Я вспомнила его вчерашние сло-
ва: «Надо было бы забыть этот вечер чудес, чтобы сохранить
его в памяти таким, каким он был, не вспоминая о нем...»
Обедала я с Гессом в кафе в клхбе. Эрмитажшики, видимо,
удивлялись, что я не с Иосифом Абгаровичем, а буфетчица
даже приняла Гесса за него. А вечером Иосиф Абгарович
рассказал мне, что он обедал с Хрущевой и тоже вызвал сенса-
цию в столовой. На следующий день мы пошли в музей древ-
ностей, но фотографий Гарии не нашли. Потом слушали инте-
ресный доклад Бакланова о Трапезунде. Утром я сказала
Иосифу Абгаровичу. что у меня просьба. «Да?» — пытливо
глядя на меня, произнес он Я попросила не целовать моей
руки до того, как я отменю запрет. Он перестал улыбаться
и задумчиво сказал: «Кто знает может быть, наша дружба —
нечто большее, чем мы можем предполагать...»
...Я дрожала от холода и взяла его руку, она была теплая
и понемногу согрела мою. Небо быстро очищалось от туч. Мы
шли под звездами. Я вспомнила про осень, вспомнила ноябрь
1915 и 1919 годов и вздрогнула. «Помогите мне пережить но-
ябрь!» — попросила я. «Я хотел бы помогать вам всю жизнь!» —
ответил он.
Пришли на вокзал; пока ждали загородного поезда, говори-
ли о пустяках Уже давно Иосиф Аб1арович меня называет
«Камушком» (это из-за цвета глаз — он уверяет, что у меня
они бирюзовые) и сейчас опять вспомнил об этом прозвище».
Запись О1 16 сентября: «Сегодня в издательстве Иосиф
Абгарович показывал нам анийские снимки, все громко востор-
гались. Он стыдил нас за то, что мы не любим «Капитанскую
дочку» Пушкина Говорипи о музыке, операх и балете
ЛАне отдельно решительно сказал, что ему уже не о чем
говорить с известным мне человеком, но не хватает мужества
порвать, потому что боится за него, и потом — все-таки есть
еще радость в отношениях На это я ответила, что в нем мало
эгоизма в самом высшем смысле. Что я уходила от люден рати
Себя, когда становилось тяжело, уходила, не ожидая полной
95
смерти отношений, чтобы сохранить воспоминания неомрачен-
ными... Он молчал, а потом, когда мы дошли уже до мостика че-
рез Ждановку, объявил, что хочет перейти на другую работу в
Академии. А когда я испуганно спросила, неужели он решится
оставить издательство, он ответил: «Издательство — это вы,
а вас я никогда не оставлю!» — и улыбнулся».
Запись 29 сентября: «Из окна Эрмитажа Иосиф Абгарович
и я любовались дивным видом: на фоне багрового заката силуэт
Петропавловской крепости, спокойная Нева и скользящие по
воде пароходы. На мосту — северное сияние с зелеными верти-
кальными лучами. Потом засияла луна. Иногда казалось, что
это — декорация итальянской оперы...»
Запись 30 сентября: «Утром Иосиф Абгарович принес мне
первую корректуру работы о Марьевском кургане. Мы ее деталь-
но обсудили. Позже я работала в Эрмитаже, потом мы вместе
пытались отыскать скифские вещи в старой Академии, причем
я неожиданно установила взлом одного из шкафов Беспорядок
царил везде отчаянный, но это, видимо, здесь никого не сму-
щало.
Потом он передал мне самое большое красное яблоко,
вручил десертный нож и попросил разрезать яблоко и дать ему
половину. Не подозревая подвоха, я выполнила просьбу. Тогда
он торжественно поднял высоко над головой половинку яблока
и воскликнул: «Будьте все свидетелями — сия дама подтверж-
дает в вашем присутствии, что согласна быть моей возлюблен-
ной и женой!» Послышались удивленные восклицания и требо-
вания объяснить заявление. И тогда Иосиф Абгарович сказал,
что в старину претендующий на руку н сердце красавицы прино-
сил ей красное яблоко и нож; если она разрезала яблоко и
возвращала ему половинку, это было торжественным подтверж-
дением согласия выйти за него замуж...
Раздался громкий смех присутствующих. Надо мной стали
смеяться, что я дала обвести себя вокруг пальца.
После ухода гостей Иосиф Абгарович достал из портфеля
анийские открытки, перевод книги о кавказских албанцах
Мовсеса Каганкатваци, фотографию Афродиты и Ванской сте-
лы. Мы с ним просмотрели корректуры, выбирали, с каких
анийских фотографий заказать диапозитивы к его докладу об
Анн.
Иосиф Абгарович начал просматривать корректуру изда-
тельского дневника, засмеялся и заявил: «Никогда не подозре-
вал, что у вас столько юмора! А затем я вычитал тут одно (толь-
ко не сердитесь и скажите, разве это не так?), вычитал... неожи-
данную нежность к себе». Я удивилась и спросила — где? Он
сказал, что это неуловимо, но чувствуется. Выглядел Иосиф
Абгарович усталым.
Объяснил это реакцией после издательских треволнений
Но сказал, что ему у нас в Удельном необычайно спокойно и
96
хорошо. Просил меня завтра не приезжать в город, хотя он
многого лишается в такие дни, да и работать ему труднее. Неко-
му диктовать и не с кем советоваться относительно статьи, кото-
рую он обещал поместить во втором выпуске «Известий».
Потом Иосиф Абгарович сказал, что он счастлив тем, что
у него есть такой друг, как я — его «бирюзовый камушек»,
и пожаловался на то, что я иногда без причины обзываю его
«Зверем» и еще «Тайфуном». Под конец смотрели рукописи,
которые Иосиф Абгарович собирается издавать, фотографии
миниатюр и коллекции».
Запись в дневнике от 27 сентября: «Иосиф Абгарович при-
шел па работу с синяками под глазами и ноющей печенью.
Прочел мне рукопись своего доклада. В конце работы заявил,
что едет со мной в Удельное, так как мало были сегодня вместе.
Из окна вагона впервые увидели, как аэроплан выделывает
«мертвые петли». Было страшно за летчика.
После обеда вышли посидеть на балконе Видно, и он любит
во время разговора смотреть в глаза собеседнику, а я, разгова-
ривая с ним, взяла в руки вышивание. «Бросьте шить. Каму-
шек,— я не вижу ваших глаз! — резко сказал Иосиф Абгаро-
вич.— Вы уж меня извините, это к вам, конечно, совершенно
не относится, но ведь только подлецы, разговаривая или пода-
вая руку, отводят глаза!» Я засмеялась — и отложила шитье.
Пили кофе вдвоем. Говорили о «Золоте Рейна» Вагнера.
Иосиф Абгарович просил сыграть его начало. Зажгли свечу,
проиграла Он сидел молча, о чем-то глубоко задумался.
Уже вечерело, надо было поспеть к поезду, но Иосиф Абга-
рович не двигался. Вдруг сказал, что хочет задать мне вопрос,
на который я должна ответить. «Спрашивайте!» — «Вы хотите,
чтобы я вас любил?» Я ответила, что не понимаю, какой смысл
он вкладывает в эти слова, поэтомч не знаю, что ответить. Он
нахмурился, резко сказал: «Тогда скажу я сам — вам приятно,
как я к вам отношусь*4 Я не говорю, что люблю как-то необыкно
венно, а именно так, как есть». Подумав, я ответила: «Ну,
должна сознаться, что это «приятно» не всегда в вашем смыс-
ле».— «Бывает, значит, и неприятно?» — нахмурился Иосиф
Абгарович. «Да, ведь я боюсь привязанности. У меня легко на
душе только тогда, когда я знаю, что я внутренне свободна; что
если мне вздумается сегодня провести черту, я завтра уже могу
жить отдельной жизнью...» Иосиф Абгарович вздохнул, но я
все-таки договорил Л: «Если же я вдруг почувствую, что это
сильнее, чем я хочу, что я начинаю зависеть...» — *1о вы уйде-
те?!» — настороженно спросил он. «Да, уйду. Я нс могу жить,
чувствуя, что я не свободна».— «Да, это я знаю! .»— горько
сказал он.
В полумраке лицо его показалось мне очень бледным. Было
очень поздно. Я напомнила, что надо спешить к поезду. Он
ушел. А я открыла окно и стала прислушиваться к гудку: беспо-
1А Хрзуманян
9“
коилась — успеет ли и как у него с сердцем? Ведь оно у Иосифа
Абгаровича больное. .»
Запись в дневнике: «29 сентября 1920 года обычный для
меня день. Перед докладом Иосиф Абгарович волновался,
не было у него на этот раз привычного подъема. Но говорил
хорошо — строго, ясно и ярко Меня поразили диапозитивы —
так они были впечатляющи! Вообще доклад был удачным, но
не «орбелиевским» — не совсем в его духе.
Тронуло меня то, что, несмотря на волнение, Иосиф Абгаро-
вич отметил, что у меня красивый костюм и очень мне идет.
В Москве Иосиф Абгарович считал меня чуть ли не толстушкой
и теперь был приятно поражен тем, что я совсем тоненькая.
Стройность Иосиф Абгарович ценит больше всего в женщинах,
любит вообще людей худощавых».
Дневник. «В середине октября у Иосифа Абгаровича назна-
чена была встреча с президентом Академии наук академиком
Карпинским, но он решил пойти на встречу вместе со мной.
30 сентября с Иосифом Абгаровичем что-то стряслось: ем\ было
явно не по себе, он метался по комнате, не мог и минуты усидеть
на одном месте. Я просто не знала — чем ему помочь. Решила
не отпускать его одного, пойти с ним в типографию.
Пока я правила корректуру своей статьи о бронзовой ножке
канделябра, незаметно прошло около двух часов. Но я увлек-
лась и работала, не думая о времени.
У Иосифа Абгаровича настроение улучшилось— в типогра-
фии он всегда быстро отходил
Когда мы вышли из типографии, Иосиф Абгарович спро-
сил:
— Камилла Васильевна, ведь вы никогда не чувствуете
зависимости от меня?!
Я не сразу ответила, что боялась этого, но теперь не боюсь,
потому что сильна, получив эту силу от него же...
Иосиф Абгарович посмотрел на меня и, рассмеявшись,
воскликнул:
— Опять ты прав, бесценный мой Руставели: «Что припря-
тал — то пропало, что ты роздал — то твое!..» — И, помолчав,
чуть насмешливо бросил: — Камушек? В вас просыпается
женщина!
От неожиданности я вздрогнула и покраснела, но ничего
не ответила».
Запись в дневнике oi 2 октября: «Ходили опять за яблоками
с Иосифом Абгаровичем. Два иуда он нес, как два ф>нта, и уве-
рял, что двух пудов пет, и, чтобы дополнить недостающий вес,
поднял меня на руки. Я стала брыкаться и требовать, чтобы он
спустил меня, но он пригрозил отшлепать и не выпускал. У меня
дрогнуло сердце — столько нежности было в его глазах, когда
он снизу вверх смотрел на меня...»
Запись от 4 октября: «Утром у меня было заседание в сскре-
98
тариате, у Иосифа Абгаровича — в типографии Мы разошлись.
Встретились в Эрмитаже.
Совет, доклад Иосифа Абгаровича о смете — ой, какая
звонкая и полная едкого юмора оплеуха! Друзья были доволь-
ны, недоброжелатели — ошеломлены...
Потом на вокзал шли вместе. Пока подали к состав)
паровоз, ходили по платформе, мерзли, но на душе было
радостно.
Решили, что второй выпуск «Известий» выйдет не в ноябре,
а 8 декабря. Это— чтобы заполнить работой ноябрь, которого
я боюсь: чтобы не комкать, а спокойно подготовиться
Решили, как будем работать: Иосиф Абгарович б\дет каж-
дое утро бывать в типографии; я перестану отлынивать от
работы — хватит злоупотреблять его поблажками!
Я последнее время действительно отбилась от работы
А для меня Иосиф Абгарович всегда ассоциируется с напря-
женным темпом работы, с влюбленностью в работу. И как это
пленительно, как заразительно! Стало ясным все то, что проис-
ходило со мной последние две недели,— ведь я смутно чувство-
вала, что подсознательно идет какой-то процесс, что я преодоле-
ваю последнее сопротивление новому чувству...
Передо мною фотография — портрет Иосифа Абгаровича,
который я нашла в мусорном ящике в старой Академии. Хоро-
ший портрет... Бесценный мой друг, теперь-то я знаю, как много
я получила за последнее время и как мудр тот афоризм, который
я поспешила записать себе: «Для того чтоб дорого оставалось
близкое, надо, чтобы оно иногда опять становилось далеким...»
Запись в дневнике от 7 октября: «Утро сияющее, только
потом тучи набежали. Я чувствовала, что Иосиф Абгарович
придет. И он пришел. Пришел с сумкой, из которой стал весело
извлекать книги, леденцы и большое красное яблоко
Иосиф Абгарович читал вслух рассказ Куприна «Сансан
XXXVI», о котором я уже слышала от него. Читал чудесно,
словно он сам был этим Сансаном. Подтвердил, что ему легко
стало вчера вечером, а сегодня и совсем хорошо.
Когда после обеда мы возвращались в Академию. Иосиф
Абгарович сорвал те две красивые виноградные ветки, которые
соблазняли нас уже несколько недель. Я вставила их в бронзо-
вую вазу на камине, и они свисали так красиво — глаз нельзя
было оторвать! Иосиф Абгарович воскликнул: «Смотрите, какой
закат!» Подошли к окну : солнце уходило за Биржу, над которой
нависли тучи.
Я вспомнила стихотворение Кузьмина («Уже нс слышен
конский топот...»). Оно очень понравилось ему. Заметив, что
мне холодно, заставил присесть, накрыл пледом, и легкая
дремота ненадолго сморила меня
Иосиф Абгарович подошел, но, когда я отодвинулась, ска-
зал, что я не должна бояться его. «Н<_ боюсь, но. иногда ин-
4*
99
стннктивно отшатываюсь». Он взял за руку. Моей руке было
тепло и хорошо, и я призналась в этом.
— Вы не должны бояться мужчины во мне! — мягко ска-
зал он.
— Я люблю в вас человека и ученого.
— Это-то и хорошо, и лестно! — улыбнулся Иосиф Абгаро-
вич.
Уже было поздно, я собралась уходить. Попросила не прово-
жать: после высоких минут надо врозь идти домой,— это я те-
перь знала».
Запись от 8 октября 1920 года: «Иосиф Абгарович впервые
пригласил меня к себе домой: он хотел похвастаться тем, какой
навел у себя поряток. Я с восхищением рассматривала словари,
книги и рукописи. Но сам он был взбудоражен, вспоминал о не-
поладках в Академии, бушевал, ни о чем другом нельзя было
заговорить. Я схитрила, завела разговор о его отце и деде; он
отмяк, стал рассказывать, какая железная воля была у деда.
В характере Иосифа Абгаровича и деда — много общего,
но дед был более цельной натурой, не так чувствителен Мне
кажется, дело в неврастении, видимо, по материнской линии...
Поговорили и о моих скифских вещах. Прощаясь, я искрен-
не поблагодарила за вечер.
На следующий день — сырое, серое утро. Продолжала изу-
чение бронзового подножья трона в Эрмитаже. Иосиф Абгаро-
вич пришел из типографии в добром расположении — наладил
много дел.
Пока ждали кофе, он показывал мне армянский журнал
1850 года, подписанный его дедом как цензором. Прочел одну
статью — описание Версаля армянином в 1853 году,— думает
перевести ее и дать в следующий выпуск «Известий».
В Академию я ушла раньше. Вдруг за мной — легкие, быст-
рые шаги. Оказывается — Иосиф Абгарович.
Ходили смотреть копии с Новгородских фресок — Николай
Чудотворец и большой св. Георгий,— потрясающее впечатле-
ние.
Когда вернулись в Удельное, я обратила внимание на то, что
в камине накопилось много высохших виноградных веток и
листьев Стали жечь. Я сидела на скамеечке и. по словам Иоси-
фа Абгаровича, «только-только сама в печку не лезла». Листья
съеживались, закручивались и вспыхивали. Подошло время
отъезда. Когда поезд уже трогался, Иосиф Абгарович соскочил
па перрон — хотел еще раз попрощаться. Еле успел вскочить
на ступеньку тамбура.
Спрашивал на днях, поехала бы я с ним в Москву. Поехала
бы! Ничего дурного в этом не вижу, хотя сознаю, что, со стороны
глядя, эго нс совсем прилично выглядит.
Встретилась с Иосифом Абгаровичем в десять: появились
одновременно на двух концах тротуара около Академии наук.
100
Было хорошо. Точно вдруг само собой распахнулось окно в
теплице, потянуло свежим морозным воздухом и всей духоты
как не бывало.
В издательстве, как всегда, толпился хороший народ. Потом
было заседание правления, где я выступила с докладом о скиф-
ских вещах и чуть не умерла от волнения.
Едем в Москву 2 ноября. В типографии уютно. Хорошо
работается — каждый занят своим делом.
Мечтали о том, как в морозное утро будем бродить по
московским бульварам, как по вечерам станем читать детские
книги.
...Мир с Финляндией заключен и перемирие с Польшей.
Ох, только бы легче жить стало!»
«В понедельник 18 октября, когда я шла из Эрмитажа в
столовую, встретила Парашу — сотрудницу Академии, которая
рассказала, что в Академии все говорят о моих отношениях с
Орбели — и младшие служащие, и «профессора»: что теперь
мои отношения с ним перешли в такую плоскость, что компроме-
тируют Академию, поэтому-то она и предупреждает.
Друзья советовали плевать и не обращать внимания на
сплетни. Так мы и поступили. В типографии кипела работа.
Иосиф Абгарович стоял рядом, молча, но я видела, что у него
что-то накипает внутри. Пришла жена Иосифа Абгаровича, он
сообщил ей обо всем. Мария Кероповна решительно сказала:
«Да плюньте вы на этих мещан и на их пересуды! Я с Иосифом
давно уже обо всем договорилась. Семейная жизнь у нас не
удалась...»
Слова Марии Кероповны успокоили Иосифа Абгаровича, но
мне стало тяжело. Я еле сдержала слезы. Иосиф Абгарович
не стал меня успокаивать, только в конце дня спокойно сказал:
— Я рад, что в типографии к вам так хорошо относятся!
Скажите, вам лучше? Нет больше комочка внутри?
Потом заговорил о том, что не хочет ехать в Москву. Но я
напомнила о бумаге для типографии, о Лазаревском институте,
и он решил, что все-таки ехать надо.
Потом Иосиф Абгарович сказал, как ему горько, что наш-
лись люди, которые сеяли недоверие к нам. не верили в чистоту
наших отношений; коснулся своих опасений, что на меня будет
произведен новый натиск и я отойду от него... Я сказала, что
этого не может быть.
— Не говорите «не может быть», а то судьба подслуша-
ет! — сказал он.
— Я знаю другое: если я уверю себя, что этого не может
быть, то этого не будет. В этом-то разница между нами!
— Да, это так..’ Камушек, а вдруг я приеду и увижу, что
вы ушли от меня?..
— Едва ли это будет так. Правда, в голове пусто и на д\ -
ше — морозно. Но вот вы уедете (чему я рада, так как мне надо
101
побыть одной),— и я к возвращению вашему, бог даст, опять
найду равновесие и силы.
— Сейчас для меня нет ничего ужаснее вашего ухода. Если
это случится, тогда мне ничего больше не остается. Сознание,
что после всей моей прошлой жизни я способен на такое чувст-
во... Вы представить себе не можете, что это для меня значит!
Ведь это полное возрождение! — тихо сказал Иосиф Абгаро-
вич.
Я слушала, и сердце у меня упало,— так плохо он выглядел.
— Камушек, да вы понимаете, как я отношусь к вам? Это
не то отношение, которое вызывается прелестным личиком,
приятным голосом и изящной фигуркой,— нет, это отношение
ко всему человеку в целом, в самом высоком смысле! И только
теперь я познал такую любовь...— он говорил с трудом, еле
слышно.
Мы вышли на Литейный проспект. Шли, держась за руки,
забыв обо всем. Иосиф Абгарович говорил о том, чего он должен
добиться в Москве. Потом дал ряд поручений и указаний по
типографии. Говорил, что в Москве он, вероятно, успокоится,
а в ноябре, если не будет статей, потребует перебаллотировки
по издательству, так как отсутствие работ может быть объясне-
но бойкотом кое-кого. Но об этом мы еще подумаем и поговорим.
А сейчас важно только одно — чтобы ничто не стало между
нами.
— То, что мы все и всегда решаем вместе,— это самое
святое в наших отношениях,— еще раз повторил Иосиф Абгаро-
вич.
Когда мы стояли перед вокзалом, Иосиф Абгарович, как бы
продолжая разговор, еще раз напомнил:
— Помните, что мы с вами во всем равны. Есть семья, где
первую роль играет муж, как у NN, есть другие семьи, где все
решает жена, как у нашего дорогого Н. Я.,— а я с вами — Мы'
Все решается у нас вместе!
Попрощались. «Милый зверь» поцеловал мне руку. Я сошла
со ступенек и быстро пошла через площадь, не оглядываясь.
Слышала, как Иосиф Абгарович крикнул: «Всем хорошим
людям — привет!..»
На следующий день, 22 октября, весь день бегала по изда-
тельским делам. В типографии была, ждала, пока искали кор-
ректуры.
Утром принесла Мацулевичу маленькие избирательные ша-
рики для урны XVI11 в.,— в понедельник ими будет баллотиро-
ваться Иосиф Абгарович.
В шесть часов я поехала юмой. Трясла лихорадка. Играла
«Тристана». Не забыть бы при случае рассказать вагнеровский
вариант Иосифу Абгаровичу.
Тоскливый серый день! Весь день пусто и тоскливо было.
В понедельник 25 октября 1920 года я узнала, что Иосиф
102
Абгарович избран единогласно на должность хранителя Эрми-
тажа и заведующим отделением Кавказа, Ирана и Средней
Азин. Сообщила об этом по телефону Марии Кероповне, запи-
сочку от которой нашла у себя на столе.
Работала над лекциями весь вечер. План ясен, материал
под рукой, и работа кипит. В типографии все трогательно при-
ветливы, добры и хороши со мной.
Немножечко беспокоюсь за Иосифа Абгаровича: а вдруг
что-нибудь из серии «катастрофа железнодорожная — тиф —
простуда — беспорядки»?! Знаю, что это глупо, но ничего с со-
бой поделать не могу.
Заканчиваю работу над моей темой, и двухлетняя тяжесть
понемногу скатывается с плеч.
27 октября Иосиф Абгарович вернулся из Москвы в Ленин-
град, приехал в Эрмитаж прямо с вокзала. Потом он пошел
к себе, а я на заседание в Академию.
Пришел Иосиф Абгарович и показывал рукописи Лихачева
и Чижова, рассказывал про Москву. Привез мне «Историю
Армении» Моисея Хоренского и надписал: «Все тому же,—
Дорогому Другу».
Был радостен и ласков. А во мне было только море счастья
Спросил сначала: «Вы рады?» — «Чему?» — «Всему».— «Да,
рада». А потом не выдержала и досказала: «А особенно тому,
что вы наконец приехали». Как засмеялись дорогие глаза!..
«Если бы вы знали, как мне хотелось, чтобы вы именно это мне
сказали...»
Пошли на улицу, ходили по Набережной, впервые вдвоем
по снегу. Луна выходила, и по Неве огни, и снег падал — и хоро-
шо, как в сказке.
На докладе Толстого сидели вместе и поразили тех, кто
думал, что в наших отношениях наметилась брешь.
Ольденбург опоздал и подсел к Иосифу Абгарович}, во вре-
мя доклада вполголоса сказал ему: «Дорогой, всей этой мутью
надо пренебречь!..»
В типографии разобрали все накопившиеся корректуры.
Сегодня Иосиф Абгарович без конца называл меня своим
«родным, ненаглядным другом» и особенно часто — «верным
другом».
Пошли на вокзал. Светила луна. Походили по платформе.
Когда поезд тронулся, он поднялся на подножку, и я не удер-
жалась — это родная черная голова под моей рукой — и поце-
ловала ее...
Дома мама была в восторге от московского подарка Иосифа
Абгаровича — настоящего кофе...
На будущей неделе едем в Москву.
Вчера я сказала Иосиф} Абгарович}, что все время жду од-
ного вопроса, а он его не задает. Он посмотрел выжидающе,
и я засмеялась, сама сказала:
ЮЗ
— А ведь лекция-то, лекция у меня готова!
Боже, как он обрадовался! Дала ему рукопись для просмот-
ра и теперь волнуюсь. А вдруг получилось плохо?!
Рано поехала домой.— в Академии холодно сидеть. Дома
штопкой занялась—«корректурой» чулок».
Запись в дневнике от 5 ноября: «Хочу в Москву поехать,—
очень хочется...
Вечером мы с Иосифом Абгаровичем засели за работу. Он
вспомнил, какие у меня были веселые глаза, когда он приехал,
такое лицо, как у Русудан, дочери Рубена Абгаровича,— точно
сейчас на шею брошусь, и досказал: «Прошу не сердиться —
но если кто-нибудь видел со стороны, то сказал бы, что это —
встреча любящих!..» Я замотала головой и засмеялась. Мы
смотрели армянские книги, старинные венецианские издания,
писали предисловия к сборнику памяти Тураева. Я собралась
уходить, Иосиф Абгарович пошел со мной. Вдруг на Ждановке
он подхватил меня под руку и стал во все горло петь армянские
и курдские песни. Я умоляла перестать— боялась, что схватит
ангину, да п могут принять за пьяного, но он продолжал петь,
изумляя часовых.
На следующее утро поздно пришла в Эрмитаж, там рабо-
тала, пока не пришел Иосиф Абгарович. чем-то расстроенный.
Потом выяснилось, что в типографии неладно и рабочие голо-
дают,— пайка не получили. Решили заняться отчетами, пошли
в Академию, там просидели до вечера, готовя сводку сметы,
подсчитывая печатные листы.
По Неве шел лед. На Дворцовом мосту постояли, смотрели.
Льдины со стеклянным звоном сталкивались и тихо приставали
к берегам. Иосиф Абгарович сказал, что ему нравится мех на
моем воротнике.
На заседании Совета все уже подготовлено для издатель-
ской комиссии, положения утвердили.
Едем в четверг в Москву, если будут билеты».
8 ноября группа работников Академии (среди них — Тревер
и Орбели) выехала из Ленинграда в Москву. Холод был жуткий.
Иосиф Абгарович сообщил Тревер слова Сычева: «Утвердили
свадебную поездку...» — «В действительности же утвердили
сказочную поездку...» — уточнила Камилла Васильевна.
А в это утро им чудилось, что они и впрямь — молодоже-
ны...
Обедали одни, так как было еще рано. Читали детскую
книгу про крокодила. Камилла Васильевна до слез смеялась,
когда Иосиф Абгарович, «жертвуя собой», стал доедать кашу.
А он еще ухитрился раздобыть дрова, и стало по-настоящему
тепло.
Пошли в Лазаревский институт за одеялами и чайником.
104
Камилла Васильевна вернулась домой, Орбели отправился
к Макинцяну—договариваться об издании книги «Город
Ани».
Составляли и писали во время обеда разные документы
для Археологического общества по поводу эстам пажей, потом
опять пошли в музей. Вернулись перед заседанием Президиума
Археологического общества. Иосифу Абгаровичу сообщили, что
он избран в действительные члены Московского Археологи-
ческого общества.
Запись в дневнике от 12 ноября: «Подходя к дому, я не
выдержала и сказала, как рада за него — рада и горжусь.
А после чая я взяла самое большое красное яблоко, и Иосиф
Абгарович предложил съесть его вместе. Мне стало страшно
(я вспомнила о древнем армянском обряде сватовства), но я
набралась духу, и мы его съели
Шли под руку, как все эти дни. Как бесконечно близок он
мне, каким родным кажется...»
«Утром 16 ноября проспала. Иосиф Абгарович постучался и.
по обыкновению, собирался после этого войти, но я успела
крикнуть, что нельзя. Он пошел на нашу скамеечку писать
отношение о музее.
Вечером — мы у Макинцяна: договаривались с ним относи-
тельно визита к Луначарскому на завтра».
Запись в дневнике от 26 ноября 1920 года: «Когда просну-
лась, вчерашнее утро казалось далеким сном, который я хочу
помнить и в 70 лет, и в день смерти.
Иосиф Абгарович спрашивал, как я. Я сказала: «Это — как
сказка. Реально только мое отношение к вам».
Приехала в Ленинград 29 ноября Пошла в Эрмитаж.
Пока дружба — источник и силы, и жизни, и радости, надо
беречь и любить ее. И я люблю нашу дружб\. На меня нахлыну-
ла радость от сознания той силы, которую мне придает эта
дружба,- силы, которая поднимается из глубины моей собст-
венной души,— это сознание и молодости, и того, что вся жизнь
еще впереди...
Как пленительна радость такой дружбы, как наша! Хочется
только, чтоб было больше музыки, книг, путешествий...
Получила письмо из Москвы от Иосифа Абгаровича:
«Одиннадцать часов вечера... Как много бы я дал за воз-
можность поговорить сейчас с Вами наедине! Я так сильно и
горячо чувствую необходимость в Вашей дружбе, в Вашей бли-
зости. что чудится — если я сейчас, вот сию минуту не скажу
Вам того, что я чувствую,— то всему конец: Вы завтра уже
не будете моим милым, бесценным другом и в то же время путе-
водной звездой...
Когда я прохожу по тому месту, где мы часто бывали вместе,
я так болезненно чувствую нежность к Вам и преклонение перед
Вами, что мне хочется поцеловать те камни, по которым егчпали
105
Вы. Я пришел домой, сидел один за чайным столом... После мно-
гократных тщетных попыток дозвониться к Вам, так ярко вдруг
встала перед глазами площадь Финляндского вокзала, знако-
мый уголок ее, и вдруг защемило сердце от тоски... Как я мог
проститься с Вами, отпустить Вас одну тогда, когда Вы нехо-
рошо себя чувствовали?! И так сильно хочется, чтобы завтра
утром я мог узнать, что Вам уже полегчало, что Вы уже не стра-
даете... Как это ужасно, что я даже по телефону не могу с Вами
поговорить,— почему все так нелепо получилось?!»
Запись в дневнике от 2 декабря: «Я знала, что взаимо-
отношения Иосифа Абгаровича и Струве — натянутые. И все-
таки Иосиф Абгарович взял рукопись Струве для набора (на
удивление всем смутьянам) — это была победа духа над лич-
ными отношениями. Я как-то открыла ему свое желание — что-
бы он стал ученым секретарем. Но для этого он должен занять-
ся самовоспитанием, и эта рукопись Струве — первая ступень
на этом пути.
Иосиф Абгарович прочел интересный доклад. Были ожив-
ленные прения.
На этой неделе Иосиф Абгарович и Строльман должны опять
ехать в Москву».
Запись в дневнике: «Наступило 10 декабря 1920 года. Утром
были звезды, и, судя по всему, должно было светить солнце. Од-
нако не прошло и часа, как тучи заволокли небо. Но сумрачная
погода импонировала мне,— я много работала в Эрмитаже —
мерзла, но работала. Как села, так и вставать не хотела, и дрова
грузить не пошла. В Академии у меня не было еще печки. Нако-
нец привела дела в порядок,— этим можно было без помех
заниматься только без Иосифа Абгаровича.
Я поймала себя па мысли, что даже рада, что Иосифа Абга-
ровича нет. «Точно отдыхаю от настоящего тайфуна...» Мне хо-
чется немного перекроить жизнь после приезда Иосифа Абга-
ровича, хочется работать, жить в напряженном труде и не тер-
заться,— ведь слухи о «компрометировании Академии» реже, но
все еще ходят...
«Надо усерднее плевать. Это я и делаю!..»— крупными
буквами записываю в дневник».
Запись в дневнике от 13 декабря: «Солнце порывалось выг-
лянуть, но, к счастью, не выглянуло. Прихожу в себя — и ста-
новлюсь спокойной. Определенно знаю, чего хочу и чего
не хочу.
Начала работать над курганами — и сразу втянулась Толь-
ко бы впредь удавалось спокойно работать
Тенденция некоторых переносить все личное в принципиаль-
ную плоскость и вредить издательству и Иосифу Абгаровичу —
как это постыдно!
106
Прибирала у себя, повесила «Ани» рядом с Парфеноном.
Печка все еще не готова. Сегодня приезжает Иосиф Абгаро-
вич...
В Эрмитаже вскрывали ящики в Керченском зале. Я при
каждом шаге оборачивалась и наконец вдали, в темном конце
зала, высмотрела — Иосиф Абгарович! В р\ках у меня были две
статуэтки — я не знала, что с ними делать: бросить ли их или с
ними бежать? В конце концов, решила стоять и ждать. Иосиф
Абгарович сиял,— оказывается, добился-таки пайка для рабо-
чих типографии, из Москвы поступили все распоряжения, о ко-
торых он хлопотал. Спросил — рада ли я? (Милый, смешной —
шапку забыл снять.)
Холодно. Пошли в зал докладов — там топилась печь. Мы
стали жарить хлеб, он продолжал рассказ о Москве. Велел
снять жакет, чтобы потом не простудиться. Говорил, что в Моск-
ве после всяких хлопот по вечерам было тоскливо, что привез
мне большое и красивое яблоко и леденцы».
Запись в дневнике: «15 декабря сотрудники грузили дрова
для Эрмитажа. Грузили собственными ситами и в типографии.
Наконец-то печки в издательстве будут топить! Работая и от-
влекаясь, я порой забывала о холоде и усталости и вдруг по-
чувствовала, как колышется рожь от ночного ветра, увидела
звезды над собой, услышала плеск речки... И я радостно встре-
пенулась, но... Опять стала мерзнуть, и опять заныли плечи от
усталости.
Когда мы возвращались с работы по Дворцовой набережной,
я сказала о том, что меня нс удовлетворяет моя работа по
издательству. Иосиф Абгарович меня понял, и мы стали об-
суждать, как наладить дело иначе. Кое о чем договорились.
Дома начала читать «Затерянный мир» Конан Дойла — книгу
дал мне Иосиф Абгарович ввиду сходства между забавно
описанным там заседанием и нашими академическими заседа-
ниями. Но меня насмешил и разговор молодого героя с любимой
девушкой, доказывающей ему пренмч щества дружбы перед лю-
бовью. Насмешил — и что-то напомнил...»
Запись в дневнике !9 октября: «Все утро прибирала в своей
комнате. Было солнце, но я его не замечала. Подошел шести-
часовой поезд, и я почувствовала, что Иосиф Абгарович идет.
Чувствовала и днем, как он собирается, и беспокоилась за него.
Подошла к окну — снег и звезды н кто-то идет. Руки в карманах,
голова опущена. Дверь в мою комнату была закрыта. Я хоте та,
чтобы он был первым человеком в моей новой комнате. Мама
меня позвала, я вышла в столовую Поздоровался со мной, во-
шел в мою комнату, спросил, как настроение. Одобрил мою
комнату. Сели на диване и без конца говорили, перебивая друг
Друга. Скоро уже на поезд надо было идти, а ем\ хотелось го-
ворить еще. Я просила остаться ночевать. Он колебался, но я
разбила все доводы, и он остался.
107
Шторы еще не были повешены, звезды смотрели в окно.
Нас позвали ужинать. После ужина ему постлали на диване,
и я пошла устраиваться у мамы».
«...20 декабря был Совет. Оппозиция опять шушукалась
в углу. Иосиф Абгарович курил,— видно было, что волнуется.
А у меня сердцебиение, даже стеснило в груди. Начались
нападки: Б. Г. (Крыжановскнй) придрался к протоколу, потом
выступил и Генко. Баллотировка, подсчет голосов. Доклад на-
счет археологических институтов. Бартольд говорил то же, что
и Иосиф Абгарович, но сдержаннее.
После заседания я сказала, что он должен активнее возоб-
новить свою научную работу. Иосиф Абгарович загорелся этой
мыслью, и тогда мы перешли к мечтам, решив, что мечта само-
ценна по чистой радости, которую дает. Стали мечтать о Кав-
казе, о том удовлетворении, которое дала откопанная нами
золотая надпись, ведь она будет событием в науке; и о другой
радости, не зависящей ни от нахки, ни от людей,— радости от
моря, солнца,зноя и песка на островке в Эгейском море, где мне
захочется плясать, выплескивая избыток счастья...»
Запись в блокноте Иосифа Абгаровича Орбели: «Произошел
трудный разговор с Марией Кероповной. Пришла ко мне рас-
строенная, сказала, что у нее жизнь идет под гору, не может она
думать ни о ком, кроме себя, а тут приходится думать о хо-
зяйстве, заботиться обо мне. И ей это \же не по силам. Что я был
для нее самым близким и родным человеком на свете, но сейчас
ей надо думать о себе и хочется жить одной. Что я должен счи-
тать ее самым верным другом до конца жизни, но что ей необ-
ходимо жить одной... Никакие уговоры не помогли...»
Запись в дневнике К. В. Тревер без даты: «Вера (сестра)
еще не знала о нашем переезде — и была поражена, а мы радо-
вались ее изумлению. Был ужин с мясом (паек!), чай с халвой,
мама и Вера получили теплые туфли, и все было чудесно. Сейчас
папа спит уже, а мама сидит у девочек. Сейчас пойду к ним».
Запись от 23 декабря: «Сейчас я узнала про вчерашний ин-
цидент на собрании в Академии: Лихачев во время бесеты после
доклада изрек, что «армянин в Константинополе продавал фаль-
шивые печати»,— и Васильев нс остановил его. Иосиф Абга-
рович вспылил и, швырнув стул, сломал его. Это меня и взвол-
новало (лишняя боль в печени и в сердце у Иосифа Абгарови-
ча!), и нет: значит, так надо, слишком уже много всплыло мут-
ной накипи в Академии, надо покончить наконец с таким не-
терпимым положением. Пришли ко мне возмущенные сотрудни-
ки, хотели видеть сейчас же Иосифа Абгаровича, говорили, что
надо отвлечь, а то страшно за него. Пытались найти его —
не нашли. Потом начали прикидывать, не лучше ли было бы
Иосифу Абгаровичу сосредоточить все усилия на издательстве
Эрмитажа, добиться возможности устроить выставку восточных
экспонатов в Эрмитаже? Я стала пересказывать об этом Гессу,
108
как вдруг подошел Иосиф Абгарович, на вид спокойный. По-
казал корректуры, рассказал, что вчера было: стула он не со-
крушал, а отбросил и нечаянно попал в жену Ивана Михайлови-
ча Сидорова — славную старушку, и это ему крайне неприятно;
что до ликвидации всей это истории он в Академию не пойдет.
Оказывается, он даже получил письмо от Васильева — с изви-
нениями и просьбой считать инцидент исчерпанным.
Но Иосиф Абгарович ответил Васильеву, что инцидент имел
место не в частном доме, а на открытом научном собрании Ака-
демии и, в силу этого, не может быть ликвидирован частным
письмом, а только публично же. Что ни он, ни армянский народ
от этого «инцидента» пострадать не могут, а пострадает только
престиж Академии, где это произошло.
После обеда я пошла в Академию по делам, а Иосиф Абга-
рович вернулся в Эрмитаж. Пришла туда и я, у меня с Ернштедт
произошел жаркий бой (двух амазонок, но с различными эспад-
ронами) по поводу каталога терракот. Иосиф Абгарович шутли-
во участвовал в этом, предварительно рассердив Ернштедт на-
мерением выдать ее замуж за Б. Г., так как и она, и тот без
памяти любят каждый свое учреждение — и днем и ночью, и зи-
мой и летом.
Иосиф Абгарович мне сказал, что хочет завтра поговорить
с Ольденбургом об инциденте и о своем ответе. Я рада, что он
сдержанно и здраво относится к тому, что произошло.
Пошла дежурить в Эрмитаж, но все не ладилось. Сперва за-
была ключи, потом некоторые двери не смоглаи открыть. Когда
все уладилось, пошла по залам. Изумительно было в зале Ремб-
рандта. Вспыхивающая позолота рам, освещаемый фонарем
угол картины с Данаей, на каком-то квадрате— рука, на дру-
гом — яркая деталь. Когда возвращалась, сгибаясь под тя-
жестью фонаря и ключей, услышала шаги и узнала их — шел
Иосиф Абгарович. Не терпелось поскорее поговорить с ним. но
разговор не получился. И тут я не выдержала, прижалась к не-
му, сказала, что заблудилась, что прошу его помочь и вывести
Он взволновался, просил все сказать. И я сказала, что для ра-
достной жизни мне надо, чтобы ко мне предъявлялись требо-
вания такие, которые превышали бы мои силы. Только тогда
не утратится душевная напряженность. Он ответил, что согласен
и потребует, чтоб я сдала магистерские экзамены (это — за
3 месяца?), что он хочет иметь право гордиться мной, что ему
хочется, чтобы его любимая была лучше всех во всех смыслах;
напомнил, что многие искренно восхищаются нашей дружбой и
немного удивляются ей, и все повторял, что я должна работать
много. Ответила, что я хочу того же. Но он поправил, что не
надо только твердить непрерывно «я хочу», а надо делать.
Но когда я заговорила об освобождении, сказал, что он
должен освободиться или от них, или от меня. И засмеялся, ког-
да я удивленно посмотрела на него».
«...Когда 30 декабря пришда утром в Академию, раздался
телефонный звонок. Подошла. Мужской голос спрашивал —
кго дежурит, я узнала голос Иосифа Абгаровича, я назвала
себя,— отбой. Позднее я дежурила на выставке в Эрмитаже,
ходила по Нидерландским залам. Впервые увидела «Благове-
щение» Ван Эйка — и была поражена интенсивно синим цветом
и гармоничным сочетанием красок. Зилотти объяснил мне тех-
нику живописи,— он подходит к картинам только с этой сторо-
ны. Потом подошел Тройницкий,— этот видит в картинах только
общее настроение. Потом Боровко со мной ходил,— оказалось,
что он — ничего нс видит. Потом Иосиф Абгарович пришел на
минуту, спросил — хорошо ли мне? Ответила утвердительно.
«Совсем ли хорошо? Или только так, как накануне?»—«Нет,
совсем хорошо и спокойно!» Он кивнул».
«31 декабря назначено было заседание по поводу каталога
Эрмитажных терракот. Я очень волновалась, т. к. собиралась
выступить с резкой критикой. Иосиф Абгарович был у Тройниц-
кого, и я боялась, что он задержится. Но он пришел вовремя и
переслал мне записку: «Не волнуйтесь и ничего не смягчайте. Ее
(он подразумевал докладчика) надо сразить спокойным, обос-
нованным выступлением».
Я сразу успокоилась. Выступила спокойно, обстоятельно
и объективно. Слушали напряженно, не мешали. А потом —
такая разразилась бхря! Но я сидела удовлетворенная и только
незаметно поглядывала на Иосифа Абгаровича.
Запись в дневнике от I января 1921 г.: «В душе у меня страш-
ное смятение от разговора с Иосифом Абгаровичем. Сейчас
какой-то сумбур, все как будто в тумане. Подробностей не пом-
ню. Лишь отрывки фраз. Мы о чем-то спокойно говорили, и
вдруг Иосиф Абгарович после какой-то паузы категорически, хо-
тя и очень спокойным топом, сказал, что должен вернуться к то-
му, о чем уже говорил, потому, что это не прихоть, а заветная
мечта, продукт и мысли и чувства: что он хочет иметь сына —
сына от меня. Что мысль об этом не покидает его, и отказаться
от этой мечты не может.
Я молча слушала, не в силах поднять глаза на него.
Ответа ждать он не стал, молча вышел из комнаты».
Запись в дневнике от 4 января: «Иосиф Абгарович соби-
рается покинуть издательство,— ему слишком настойчиво
и последовательно мешают.
Я полюбила издательство, ведь Иосиф Абгарович заразил
меня своим энтузиазмом. Мне трудно будет уйти. Но если это его
дитя так хило, что может погибнуть от чужой бестактности,
ошибок и т. д.,— то пусть оно умрет сегодня же: я нс хочу от-
давать ему силы, которые пригодятся для других дел.
5 января Иосиф Абгарович был у Ольденбурга, долго спорил
с ним, и Ольденбург наконец предложил ему, если он так на-
стаивает на уходе, возглавить издательское дело Академии
НО
наук. Иосиф Абгарович пришел рассказать мне, что он обещал
Ольденбургу подумать. Сказал, что ему больно бросать нала-
женное дело, где все достигнуто под его руководством, с по-
мощью преданных делу людей. Выговорился, и стало легче. Как
всегда, мысль о будущей работе окрылила его, глаза загорелись,
опять проснулась уверенность в себе.
Все понимали, что уход Орбели — конец издательству, и все-
таки Совет пошел на это. Состоялось заседание, на которое
и Иосиф Абгарович, и я отказались пойти. Я места себе не на-
ходила от волнения, а у Иосифа Абгаровича хватило духу ш\-
тить, что повторяется жертвоприношение Исаака, но что никто
не сможет подсунуть на алтарь жертвоприношений ягненка
вместо издательства. То, что мы вместе покинули издательство,
многим смешало карты. Б. Г. Крыжановский надеялся, что я не
уйду и соглашусь остаться заведующей издательством вместо
Орбели. Иосиф Абгарович в те дни мало говорил, но ему было
очень тяжело: от любимого детища не так-то легко отказаться.
Я усиленно старалась отвлечь его мысли, чтобы травма была не
такой тяжелой. Стала рассуждать о том, что радость интеллек-
туальная должна перекликаться с эмоциональной, но это очень
редко бывает в жизни. Личное не должно мешать делу, но вот
дело иногда наступает на горло личному. Я заметила, что лицо
у Иосифа Абгаровича постепенно прояснилось. Тревога моя
улеглась. Хотелось сохранить свет этот в себе. Точно свечку в
Страстной четверг принесла...
Дома задумалась о том, чем я могу помочь Иосифу Абга-
ровичу? Только верностью созданному им делу? Это и много, и.,
все-таки мало...»
С января 1921 года центром тяжести всей деятельности Ор-
белн стал Эрмитаж,— организация отдела Востока. Он реши-
тельно отметал все попытки Б. Г. Крыжановского использо-
вать престиж Академии для вмешательства в дела Организа
ционной комиссии.
Запись в дневнике от 10 января: «Иосиф Хбгарович весел,—
широко развернул работы в Эрмитаже. Говорит, что организа-
ция отдела Востока сулит много тр\ тностеи, но она даст больше
результатов и радости, которая компенсирует недавние огор-
чения...»
Запись 13 январи (тень рождения Камиллы Васильевны
Тревер): «Иосиф Абгарович поздравил меня, достал корректуру
перевода армянской записи в Версале, надписал и дал мне
Я прочла: «Посвящаю дорогому другу, первому моему това-
рищу в работе, первой женщине, с которой меня всегда тянет
говорить и о себе, и о работе; первому человеку, который дал
мне ощущение счастья свободы и полета,— Камилле Васильев
не. Это — недостойный для подношения ей дар, ио пусть он по
кажется лучше ради 13 января 1921 года».
Запись от 4 января: «Отношение Иосифа Абгаровича ко
мне — синтез отношений к матери, сестре, дочери, другу, това-
рищу, одним словом — ближнему. И все-таки — и к женщине...
Я помню, когда это особенно ярко проявилось: в день моих име-
нин, когда я была в голубом платье. Он говорил, что если бы,
кроме него, меня в этом платье видел С. С. или же Б. Г., он бы
весь вечер ненавидел меня.
А потом сказал о том, что его обрадовало в среду: одна чер-
точка во мне, которой он не знал и думал, что ее у меня нет, что
всегда знал мою способность приносить большую радость и
большую печаль, но не знал, сдержанный ли я или «заморожен-
ный» человек. При встречах я всегда так сдержанна. А теперь
он знает, что я живой человек...
Потом прочел свое письмо. Я слушала — и заплакала; велел
мне повернуться к нему лицом, не стыдиться слез. Спросил, по-
нимаю ли я теперь, почему он вчера хотел написать это в письме,
но не решился, а сегодня сказал тихо на ухо одно слово: «Жена
моя!» Да, теперь я поняла! «Я — мать Антея, нашей первой
общей статьи, а он — отец». А такое запоминается на всю
жизнь...»
И вот передо мной встал вопрос: как найти это письмо
Орбели к Тревер?.
В синем дневнике его нет. Камилла Васильевна не помнила,
куда положила... Орбели писал ей на голубой бумаге, а такого
письма на голубой бумаге не оказалось. Я стал проверять каж-
дый лист, и после долгих поисков письмо, тщательно завернутое
в белую бумагу, все-таки удалось разыскать. Привожу его:
«Я даже не могу представить себе сразу (и слава богу, что
это — так!) всей той бесконечной любви и энтузиазма, который
мы вложили в это дело, в каждую букву этой книги И как мы
радовались каждой набранной странице, каждому клочку кор-
ректуры... Если бы Вы знали, как глубоко я чувствую себя вино-
ватым перед Вами! Ну, чем я заглажу эту вину?* Мне уже трудно
представить Ваше радостное лицо, каким оно бывало в типо-
графии при виде принесенной мною пачки корректур! Боже,
если бы все эти люди могли осознать, какую страшную рану они
нам наносят... Это мне по винам моим, за злость, придирчивость,
гордость и нетерпимость! И ужас весь в том, что уходит, ушла
цель жизни (не конечная — ее ведь не видишь),— ближай-
шая, которая радует и красит жизнь, которая заменяет саму
жизнь.
Ведь я же ни к какой другой работе не способен, я весь
ушел в это дело и люблю его больше всего! Разве я смогу устраи-
вать музей или читать лекции? Я не в состоянии, не могу и не
хочу это не радует меня, i нетет, отталкивает. Я жить хочу кни-
гой, се рождением. А здесь это было так дивно хорошо,— все
112
от начала и до конца продумано, выношено, создано нами! Бо-
же, сколько мы оба думали о всяком пустяке, о точках и за-
пятых, о длине страницы, обо всем, чего никто, беря книгу в
руки, не замечает, но что так необходимо, чтобы радовать
глаз... И не будет больше этого милого детиша, которому все
так радовались той радостью, которая давала мне силу и бод-
рость, неустанное желание работать...
И в том, что я тороплюсь или хочу торопиться печатать эту
книгу, я уже вижу не вопрос чести или самолюбия,— нет-нет!
Это лишь желание запечатлеть на снимке лик родного ребенка,
прежде чем его похоронят. Я это понял сегодня вечером. И горь-
ко, горько то, что не нашлось никого из работавших с нами, кто
был бы в состоянии это понять...
Простите меня за то, что я убил нашего милого ребенка,—
я очень, очень страдаю,— поверьте мне!..»
Запись от 15 января 1921 года: «В воскресенье я дежурила
в зале Рембрандта. На дворе был сильный мороз. Инцидент
с нечаянно поцарапанной рамой портрета бтагополучно раз-
решился благодаря Бенуа, и у меня точно гора с плеч свалилась.
Впервые осознала все величие Рембрандта, без помех проведя
перед его картинами четыре часа.
...Иосиф Абгарович пришел веселый. Он был единогласно
избран на общем собрании Академии наук заведующим изда-
тельской частью. Я этому бесконечно рада. Когда шли по Двор-
цовой набережной, Иосиф Абгарович так разошелся, что громко
напевал марш. Говорили о ванских находках, о поездке на Кав-
каз, о большой работе — интенсивной, захватывающей дух ра-
боте.
Как прекрасен Питер ночью! Ветер подгонял облака. Све-
тила луна, помигивали звезды, сверкал снег; решетка Летнего
сада, черное кружево деревьев на фоне лунного неба — все было
изумительно красиво. И Нева с огнями на том берегу, и снег на
крышах...
Вдруг я заметила, что сапоги v Иосифа Абгаровича совсем
прохудились, а он и не замечает. Я слушала, как Иосиф Абга-
рович наизусть читает «Плач Гайаваты» из поэмы Лонгфелло,
но мысль о прохудившейся об\ви не оставляла меня.
...В среду в Эрмитаже я решилась сказать ему, что любова-
лась им в понедельник, его сдержанностью и благородством.
Знаю, что таких вещей не говорят, но все прямо поражены.
Профессор Розенберг сказал мне, что «адмирирован» («admi-
гаге—восхищаться по-латыни) им,— и я не хотела, чтобы он
узнал это не от меня первой...
Вспомнила сейчас, что, когда я уходила в средх, он говорил,
что я замыкаюсь в коробочку, что этого не надо делать, от него
я в себя запираться не должна Как он прав!..»
Запись в воскресенье. 13 февраля: «Утром я несколько
минут по глупости думала, что Иосиф Абгарович приедет, но
ИЗ
потом сообразила, что, вероятно, не сможет. Сейчас у него рабо-
чая полоса. И это хорошо, это отвлекает
Чувствую себя хорошо. Много сделала сегодня - и шила,
и писала Скорей бы встретиться, и чтоб встреча была наша
доброй, и чтобы мои слова — если будем говорить — были
простыми и убежденными. Буду честна — я очень стосковалась
по нем. Как незаметно роли наши переменились!..
На следующий день я его искала в библиотеке — не нашла.
Все ушли на Совет. Около двух Иосиф Абгарович явился.—
оказывается, застрял из-за затора на Неве. Я пошла навстречу,
поздоровались. Был немного хриплый,— кричал на печника в
типографии. (Ох, «Тайфун»!..) Сообщил, что сегодня в секции
заседание о нашей типографии и надо пойти поговорить. Мы сто-
яли одни — все ушли И таким ласковым голосом сказал:
«Как я рад, Камилла Васильевна, если бы вы знали, как я рад
тому, чго у вас веселые глаза! Я таких глаз не видел несколько
месяцев!» А потом вдруг спросил, не испугаюсь ли я,— ему
хочется сказать одну вещь: ему опять остро захотелось, чтобы
у нас когда-нибудь был сын Не теперь, а когда-нибудь, где-то
за синими морями. . Через силу я засмеялась, ничего не ска
зала...
Встретились снова в Эрмитаже, ходили смотреть Геракла на
новом месте, слушали доклад Марра о Цирцее. Вечером пошли
на «Хованщину» (Шаляпин1) вместе с Марией Кероповной
она просила достать билет и ей. Сидели на галерке, много зна-
комых вокруг и внизу Нам понравилась богемская обстановка
Но опера мне не понравилась, даже Шаляпин не оставил силь-
ного впечатления. Иосиф Абгарович рассказывал про свои мо-
лодые голы, когда Шаляпин уезжал на извозчике из театра,
иногда упираясь «передними ногами» в скамейку. Из театра шли
пешком.
На следующий день Иосиф Абгарович дал мне пачку лис-
тов—начатая работа по мозаичным надписям. Говорил, что
14-го хотел их, по крайней мере, описать, чтобы начать рабо-
тать в этот день. Первый лист отдал мне. А потом надпись:
«Пусть эта работа, начатая 14-го февраля 1921 года и «посвя-
щенная надгробным надписям», будет символом не смерти и
гробницы, а воскресения, как самый день этот».
Потом Иосиф Абгарович прочел свой текст об «Ахтамаре».
У него разболелся палец на ноге Дома, вероятно, лечили. Он
без обуви в страшные февральские морозы. Ох, надо что-то до-
стать».
«...Привела в порядок издательские дела, а потом до четырех
работала в Эрмитаже. Уходя, встретила Иосифа Абгаровича —
шел мрачнее ночи. Накричал в типографии из-за Устава, зато
принес его. Шли домой через Неву. Мороз, грело солнце, ка-
пало с сосулек. Конец февраля — чувствуется весна.
Весь вечер просидели над рукописями и корректурой».
114
Запись в дневнике от 20 января: «Иосиф Абгарович по
звонил, что достал билеты на «Царя Салтана», «Раймонду)
и «Спящую красавицу»,— пойдем вместе с Марией Кероповной
Потом мы занимались. Он — бердянским ковшом, я
Скифией. На наших двух экземплярах бердянского ковша бу-
дет посвящение на персидском языке,— четыре строки о камне и
перстне. Бердянский ковш Орбели будет писать на моей желтой
бумаге...
Я не говорила еще, что привезла ему сапоги, но подготовила
почву, сказав: «Сегодня пятница — мой день».—«Значит, сегод-
ня вы не должны огорчать меня!»— тотчас же подхватил Иосиф
Абгарович. «А я и не собираюсь!..»
Но когда я сказала про сапоги, он стал говорить, что не надо,
что лучше отдать починить старые и т. д. Я так радовалась но-
вым сапогам, что почувствовала обиду. Сказала: «Ну. как
хотите...»— и замолчала. Он встрепенулся и подошел. «Ка-
мушек, не надо говорить со мной обиженным тоном!..» Я молча-
ла. Он насильно повернул к себе мое лицо— я не выдержала
и рассмеялась.
Зашел разговор о рукописях, приготовленных для Совета, он
переспрашивал, а у меня не все было готово,— он нахмурился
было, но взглянул на меня и ничего не сказал.
...Сейчас бушует весенний ветер. Мне хочется сейчас видеть
Иосифа Абгаровича, хочется говорить с ним. Я редко тоскую по
нем, но зато крепко. Чувствует ли он это сейчас?
Странный какой «Тайфун» у меня: с одной стороны, видит
мою душу до дна, видит то, чего я сама еще в себе не знаю,
а с другой — какая-то нечуткость вдруг. В Эрмитаже не узнала
его шагов, он шел в злополучных сапогах, усердно шлепая
и топая. Я съехидничала — сказала, что приятно опять слышать
топот начальственных ног. Обрадовался, захохотал.
Взяла «Валькирию» и изумилась словам Зигмунда о весне
в душе. Списала их,— может быть, Иосифу Абгаровичу по-
кажу».
Запись 18 марта 192/ года: «Смолкла канонада. Говорили,
что Кронштадтский мятеж подавлен. Слава богу! Значит
праздник. Сижу дома. Тоскливо. А выйти из дому нельзя —
нет калош и есть насморк. Думала утром обо всем своем. И до-
шла до корня зла: духота, которая может и задушить наконец.
Хочется воздуха, легкости, радости. Хочу завтра, если открыта
будет душа и если радостно будет вообще, сказать об этом. Я не
скупа, хотя и жадна: если мне захочется дать (а дать я могу
больше, чем он), я дам, не меря, не считая, не взвешивая, может
быть, и себе подарка, но одаренный в тот день будет богат, а мо
жет быть, и в следующие дни...
Написала «Милому зверю» курдское письмо, которое, может
быть, никогда не отдам («О вине, зверях и скале )
Занималась. Устала к вечеру. Хочется есть, а нечего. Просто
И5
беда. Лучше стану думать о докладе. Вчера Иосиф Абгарович
прочел без всякой бумажки доклад о ртутных сосудах в Эрмита-
же,— блестящий, спокойный, остроумный.
К теме Ани Иосиф Абгарович возвращается часто. Вот его
слова: «Ани будет. Для меня это вопрос жизни. Я буду дикто-
вать вам, Камилла Васильевна, если вы не ревнуете к этой
книге». Потом прижал меня к себе и крепко поцеловал. Разговор
этот состоялся в 10 часов вечера. Пошли через лед, но верну-
лись. Между обоими зданиями Мраморного дворца стояла зо-
лотая луна, громадная.
На Дворцовом мосту разозлился на меня за мою наивность
в жизненных вопросах и стал разносить тот парник, в котором
я росла. А потом опять вернулся к книге об Ани. Шли под руку,
быстро и весело. Когда прощались, я сказала, что мне легко,
потому что чувствовала весь вечер только близкого. Он ответил,
что и он хотел и был только близким...
Узнали, что на 3 апреля нас обоих назначили дежурными по
Эрмитажу- 3 апреля!!! Мы были очень рады. Говорила с сестрой
Верой вечером. Она уверяла, что Иосиф Абгарович меня крепко
любит, она это чувствует и видит: это больше и ценнее дружбы».
Запись от 25 апреля: «Ольденбург и Иосиф Абгарович гово-
рили об Ани, о необходимости предпринять меры к его охране.
После заседания Иосиф Абгарович пошел провожать его, а я си-
дела у себя и опять приводила в порядок издательские дела.
Иосиф Абгарович вернулся немного хмурый.
27 марта на заседании Правления Академии опять озабочен-
но говорили о судьбе Ани. Доклад и диапозитивы Иосифа Аб-
гаровича вызвали большой интерес даже у недругов. Потом
Иосиф Абгарович стал подбирать диапозитивы, а я помогала
ему.
...Я сижу в Эрмитаже — и жду. Утром, когда ехала в поезде,
всходило солнце, и косые лучи его проникли между темными
елками, и птицы пели.
Так хороню все, а на душе такой мрак. Всеми силами души
я призывала и призывала «Милого зверя», чтобы пришел скорее.
Вчера мы расстались как-то нескладно. И вот слышу шаги. .
Я встала и пошла навстречу. Идет в перчатках — и почему-то
у него вид франта, хотя на пем все обычное. Идет, улыбается.
«Ну, я вас сейчас сечь буду!..»— пригрозил он. «Мне очень
стыдно за мою вчерашнюю обидчивость. Забудьте ее поско-
рее!..»— попросила я. Потом он дал мне мои часы, которые
принес из починки, и мы стали рассматривать фотографии Ани.
которые он в это утро получил от Чистякова. Потом пошли
вместе к Чистякову за другими снимками. В Эрмитаже из
шкафа достал фотографию Ванского озера и дал мне.
Прошел еще день. В Академии опять водоворот людей и дел,
ни одной свободной минуты. Вчера сказал, что надо гнать
«Записки», а то потом нс будет охоты. А с книгой об Ани боль-
116
шис трудности... При этих словах Иосиф Абгарович сник».
Запись от 9 апреля: «Дежурю в Эрмитаже Думала об Ани,
о Ване. Ни о чем другом думать не могу: Иосиф Абгарович дал
мне новую духовную прописку.
Под утро задремала на полчаса, начался рассвет. Я все
смотрела в окно. Встала, когда солнце озарило Петропавлов-
скую крепость. Ночью был мороз. Было изумительно красиво:
полный штиль на Неве и медленно плывущие, сияющие белые
льдины. Точно много цветов на лазурной воде.
Работала в Эрмитаже В первом часу услышала быстрые
шаги. Идет Иосиф Абгарович. Подошел, как год тому назад,
с веселыми глазами, крепко пожал мне руку, и... и я знала, что
пришел мой друг. Меня с утра тянуло в тихий садик за Невой,
к храму Спасителя. Но я пошла с Иосифом Абгаровичем в Ака-
демию, где сразу нахлынули люди и дела. По дороге он говорил,
что шел вчера домой и всю дорогу пел армянскую песню «Барцр
сарэр, ай сарэр» («Эй, горы, высокие горы!..»). Его остановил
милиционер, спросил: «О чем поете?»—«О моей Армении, о на-
ших высоких горах». Милиционер добродушно улыбнулся и ко-
зырнул ему. Говорили о делах, о переверстке одной работы,
о заседании издательства. Я пошла домой через Неву. Как тиха
Нева, как сияют льдины! Мне было легко и хорошо. Когда
вышла к Спасителю, там у маленькой часовенки стояло много
людей и все молчали. Я удивилась. Стоят, смотрят на небо
и ветки в окне, на золото риз...»
«В парке мы с сестрой Верой были одни. Я давно не была
там. Пошли на обрыв за подснежниками, но не нашли — ведь
снег еле успел сойти. Я решила искать и найти. Задумала: если
найду — то все будет хорошо. И вдруг увидела маленький под-
снежник, мохнатый еще, с опущенной головкой, как у «Ляли —
дочурки сестры. Потом еще нашли. Это — первые. До нас их
никто не видел, не рвал. Они только что выбрались из-под
листьев. И я запела — запела громко, и ветер уносил звуки —
и я была опять самой собой, и на душе было молодо и легко».
Запись от 15 апреля: «Переселилась на новую квартиру
и пришла в отчаяние: нет воды, нет дров и т. д. Все это постепен-
но устроилось, но было много нервотрепки. Сбегала и в Акаде
мию, и в Эрмитаж, и опять домой, где папа привинчивал фран-
цузский замок; потом встретились в Академии с Иосифом Аб-
гаровичем, который увлеченно беседовал с сотрудниками.
Затем мы пошли в новый дом, где энергично хозяйничала
Вера. Иосиф Абгарович носил дрова и помогал расставлять
мебель. В антресолях нас обрадовал дедовский диван в полу-
темной комнатке, и мы, как дети, сидели на нем и подскакива ли
на пружинах. Потом Иосиф Абгарович ушел. Мы с Верой при-
готовили постель и легли спать на угловом диване в моей
большой комнате, и сладко заснули».
Запись 16 апреля 1921 года: «В жилищном отделе получили
117
наконец все разрешения и сговорились с шофером о переезде на
этой неделе.
Пришла Мария Кероповна и сообщила, что Иосиф Абгаро-
вич просит меня зайти в Эрмитаж, что его ноге лучше. Я показа-
ла Марии Кероповне квартиру, антресоли, которые и пугают, и
забавляют. Опа любовалась маленькой моей племянницей, пила
чай с ватрушками, и я проводила ее до Дворцового моста, а по-
том пошла в Эрмитаж.
Рассказывала Иосифу Абгаровичу про Ерыкалова и его
предложение написать статью Иосиф Абгарович нахмурился и
воскликнул: «Ну, теперь прощай Скифия и редакционная комис-
сия!»— «Почему?»— спросила я. «Потому, что вы увлечетесь но-
вой работой... Ну. а что было еще в эти два «незабвенных часа
свидания» с Ерыкаловым?»— коварно улыбаясь, спросил он.
«Почему вы на меня так смотрите?»— удивилась я. «Думаю о
том, что вы скоро уйдете...» Я не поняла, о каком уходе он гово-
рит. «Сейчас»?— спросила. «Да!»— последовал ответ. Но отве-
тил так, что можно было двояко понять. Я собралась уходить,
но он просил побыть еще...
...Вечер. Веселая встреча в типографии, бег на Пряжку, во
время которого Иосиф Абгарович изводил меня шутливой рев-
ностью по поводу моих «интимных тэт-а-тэт» с Тройницким и
Зилотти, потом бег с эрмитажным сборником в Эрмитаж. По
дороге Орбели рассердился на меня за то, что «бабья фраза»
какая-то выскочила у меня. Но все обошлось.
Были у нас — перетаскивали вещи, причем Иосиф Абгаро-
вич старался по возможности придать жилой вид новой комнате,
что пока довольно трудно получается. Потом он ушел, а я засела
за работу,— читала о Строгановых Разразилась страшная гро-
за и освежила воздух.
Я легла и вспомнила рассказы Иосифа Абгаровича, когда
я кисла от усталости. Чтобы развлечь меня, он начинал рас-
сказывать о своих родителях, которые живут в Тифлисе, на Бе-
бутовской улице. После того как скончался его Oien, мать ею,
Варвара Моисеевна (урожденная Аргутинская-Долгору кова),
начала давать уроки музыки. Совсем случайно она обратила
внимание на то, что, когда она по вечерам играет для себя, ма-
ленькая Эра, дочь соседей, не отходит от ее балкона, выходя-
щего на двор, и слушает до тех пор, пока она не перестает иг-
рать. Варвара Моисеевна как-то спросила девочку — любит
ли она музыку? На глазах у Эры выступили слезы, и она сказа-
ла: «Очень, очень люблю! Но мама сказала, что не может меня
отдать учиться музыке, потому что v нас нет денег для этого. Па-
па слишком мало получает, и его денег еле хватает, чтобы кор-
мить нас». Варвара Моисеевна позвала девочку к себе, провери-
ла слух и музыкальность; сказала матери девочки, чтобы она
присылала Эру к ней заниматься, успокоив, что денег за это
не возьмет. Девочка оказалась очень одаренной, чуткой и доб-
118
рои. Оставшаяся после смерти мужа одинокой старая женщи-
на привязалась к Эре, и девочка уходила домой только спать.
С помощью Варвары Моисеевны она окончила общеобразова-
тельную школу, поступила в консерваторию и кончила ее. Сы-
новья Варвары Моисеевны — Иосиф. Рубен и Левон — каждый
месяц присылали «маленькой названой сестричке» определен-
ную сумму и маленькие подарки. С согласия сыновей Варвара
Моисеевна в завещании указала, что оставляет все вещи и
рояль Эре. Братья переписываются с Эрой Исаакян — препода-
вательницей музыки в одной из тбилисских музыкальных школ...
Как это трогательно и как высоко характеризует и мать
Иосифа Абгаровича, и ее сыновей! У меня и сейчас перехватыва-
ет горло, когда я вспоминаю об истории маленькой музыкантши.
Точно сказка Андерсена с хорошим концом...»
Запись в дневнике от 10 августа: «Становится легче встре-
чаться с Иосифом Абгаровичем. Я привыкла к нему и без слов
чувствую его настроение. Иосиф Абгарович познакомил меня
с прибывшим из Москвы армянином — писателем Кареном Ми-
каэляном — и просил показать ему Эрмитаж. Заранее изви-
нился. что в воскресный день беспокоит меня. Поездку за
город пришлось отложить.
Позвонил Иосиф Абгарович и таким счастливым голосом
сказал, что наконец-то утвердили пайки рабочим типографии...
Я так рада и за него, и за рабочих...»
Проходили месяцы, годы... Так минуло более четырех деся-
тилетий с тех пор, как Иосиф Абгарович и Камилла Васильевна
узнали друг друга. Дружба их выдержала испытание временем.
Думая о них, я вспоминаю строки из письма Тургенева По-
лине Виардо:
«О мой друг, как я счастлив при мысли, что все, все во мне,
до самой глубины связано с Вашим существом и зависит от
Вас! Если я — дерево, то Вы — мои корни и моя вершина одно-
временно...»
«КОНГРЕСС ОРБЕЛИ>
В январский вечер 1931 года в Лондоне, в залах Берлингтон
ского дворца, состоялась встреча Иосифа Орбели с Артуром
Уфамом Поупом. Они дружили уже не первый год. Артур Поуп,
высокий, представительный американец, влюбленный в Иран и
его искусство, влюбленный и в Ленинград, где он побывал еще
в 20-х годах, высоко ценивший эрудицию и талант Орбели.
впервые встретился с ним лично: до этого была только
переписка.
Ученик Иосифа Абгаровича, Владимир Григорьевич Луко-
нин, рассказал мне о последних днях жизни Артура Поупа —
большого ученого, преданного друга ( оветского Союза, блнз-
нч
кого, пожалуй, самого близкого из зарубежных друзей Орбели.
«Артуру Поупу оставалось жить очень немного — всего ме-
сяц. Он был уже очень стар и не мог передвигаться без по-
сторонней помощи даже по веранде своего дома. Я был его
гостем. Стояла изнурительная жара (лето 1969 года в Ширазе
было особенно жарким, и от знойного ветра не спасала даже
тень громадных кипарисов в саду большого старинного дома,
где жил Артур Поуп). Ранним утром, еще до восхода солнца, я
уезжал на военной машине изучать сасапидские памятники
Фарса и возвращался обычно глубокой ночью. Артур всегда
ждал меня. Он сидел за книгой в библиотеке, слушал музыку
Брамса — всегда один и тот же концерт — и ждал моих
несвязных рассказов о всем том, что мне довелось увидеть
за день. Выслушав меня и обсудив планы на следующий день,
просил, чтобы нам принесли чаю, и сам начинал рассказывать
о прошлом. В дни той, последней встречи с ним он особенно час-
то вспоминал Третий международный конгресс по иранскому
искусству—«Конгресс Орбели», как он говорил.
Артур Поуп был необыкновенный рассказчик. В чем-то он
был похож на Иосифа Абгаровича — так же внезапно заго-
рался, поражал неожиданными ассоциациями и в особенности
яркостью образов так, что казалось, будто и сам я сижу вместе
с ними, Орбели и Фридрихом Зарре, в глубоких креслах одной
из гостиных Берлингтона; за окнами — ночь, сырость и желтые
фонари, и горит камин, и потрескивают тихонько свечи. Иосиф
Абгарович рассказывает им об Эрмитаже — о первой вы-
ставке памятников искусства Сасанидов, о новых идеях экспози-
ции, о замечательных коллекциях иранских памятников, о сво-
их коллегах. А Артур Поуп слушает его и долго нс решается
спросить о том, о чем думает уже давно: конечно, ему, как и всем
настоящим ученым, очевидно, что Эрмитаж с его богатейшими
коллекциями — то место, где должен состояться следующий
конгресс по искусству и археологии Ирана. Но 1931 год, но
большевистская Россия, о которой так много темного и злого
писали и пишут английские газеты... Правда, приезд Орбели.
великолепные памятники Эрмитажа, которые он привез с собой,
во многом изменили отношение к СССР. А сам Иосиф Абга-
рович не без лукавства рассказывал: «На выставке в залах Ака-
демии художеств меня представили леди Астор. Она сказала
мне: «Конечно, это замечательно, что большевики не уничтожи-
ли громадные культурные ценности, и даже наоборот — тща-
тельно сохраняют их, гордятся ими. Верь после этого газетам!
Но вот русская интеллигенция, родовое дворянство... Разве не
жаль, что все это исчезло?..» — «Почему же исчезло, я же вот
жив-здоров!» — «Вы?! Разве ваш род древний?» — удивилась
леди Астор. «Ну да, прослеживается до десятого века, по край-
ней мере»,— ответил я.
И леди Астор, окончательно смешавшись, отошла в сторону».
120
«Да, конечно,— думал Поуп,—Орбели достойный посол
своей страны, но все же...» И, наконец решившись, он начал:
«Скажите, профессор, разве это совершеннейшая фантазия —
думать о следующем конгрессе в Ленинграде?» — «Нет.
почему же... Это было бы интересно... Но обсудим это немного
позднее, хорошо?»
...Приведем отрывок из «Предисловия», написанного И. А.
Орбели к изданию материалов Третьего международного кон-
гресса по иранском} искусству:
«Второй международный конгресс... признал желательным,
чтобы следующий конгресс был созван в Ленинграде, на базе
Государственного Эрмитажа, собрания которого по культуре и
искусству Ирана представляют исключительно большой инте-
рес. В соответствии с этим пожеланием и по решению Советского
правительства, Третий международнй конгресс по иранскому
искусству и археологии был созван в сентябре 1935 года
в Ленинграде и проводил свои занятия с 11 по 16 сентября
в Эрмитаже, а два заключительных заседания происходили в
Москве, в Доме Красной Армии».
11 сентября 1935 гота в замечательном «эрмитажном теат-
ре» — одном из лучших творений Кваренги — открылся «Кон-
гресс Орбели». Конечно, организаторской работы было очень
много. В Эрмитаже, в одном из кабинетов отдела Востока, в
большом шкафу красного дерева тщательно хранится более
10 тысяч писем, официальных запросов, актов и докладных
записок, прошедших через руки Камиллы Васильевны Тревер —
секретаря подготовительного комитета. Конгресс собрал 350 де-
легатов из 17 стран — Австрии, Англии. Афганистана. Герма-
нии, Голландии, Дании. Ирана, Испании, Палестины, Польши,
Сирии, США, Турции, Финляндии, Франции, Чехословакии и
Швеции. Народный комиссариат высшего образования СССР,
Академия наук СССР и Эрмитаж сделали все, чтобы конгресс
прошел успешно.
Этот конгресс был первым международным форумом ученых,
созванным в Советском Союзе, и. разумеется, очень способ-
ствовал росту престижа советской науки. По сути, он вылился
в триумф советского востоковедения, советского музееведения.
«Съехавшиеся на наш Конгресс телегаты,— писал в «Пре-
дисловии» И. А. Орбели,— примерно из двух десятков стран,
являются представителями самых разнообразных научных те-
чений. Общение их между собою и возможность воочию убе-
диться в преимуществах той научной системы, последователями
которой являются советские делегаты Конгресса, не может не
отразиться на постановке целого ряда научных проблем. Имен-
но это, должно быть, имеют в виду те наши гости, которые го-
ворят о преимуществах нашей системы работы, нашей системы
экспозиции».
Как в Лондоне, к открытию конгресса была приурочена
121
специальная экспозиция, развернутая в залах Эрмитажа. Кол-
лекции советских музеев предоставили возможность показать
иранское искусство как никогда ранее широко и многогранно.
Отделу Востока Эрмитажа удалось создать нечто поистине
уникальное, и до сих пор во многих научных работах упомина-
ется «Выставка к 111 Конгрессу», как крупнейшее событие
в истории изучения иранского искусства и археологии. Выставка
была развернута в 84 залах, и на ней, кроме коллекций Эрми-
тажа, были представлены памятники из Азербайджана, Арме-
нии, Грузии, Казахстана, Туркмении. Данью уважения прави-
тельства Ирана к огромной работе по изучению его прошлого,
которая проводилась в СССР, было предоставление нескольких
великолепных памятников не только из Национального музея, но
и из некоторых мусульманских святилищ, обычно скрытых от
исследователя. Лувр, Американский институт иранского искус-
ства и известные частные коллекции также предоставили в рас-
поряжение Эрмитажа свои памятники.
Но дело было далеко не только и не столько в многообразии
и научной значимости собранных в Эрмитаже экспонатов.
Здесь впервые всему миру был продемонстрирован новый
метод «школы Орбели»— представление искусства Ирана во
взаимосвязи с сопредельными странами и народами, сопо-
ставление памятников иранской культуры с художественными
произведениями, созданными народами Кавказа и Средней Азии
и в отдельных случаях служившими источником некоторых
течений искусства Ирана.
Выставка стала стержнем конгресса. Около выставленных
экспонатов завязывались горячие споры, возникали неожидан-
ные идеи. Это была лаборатория конгресса, в которой выраба-
тывались критерии истины в научных дискуссиях: ведь «веши
никогда не лгут» (Орбели любил повторять эти слова Леонар-
до)...
Иосиф Орбели — президент Третьего конгресса, его идейный
вдохновитель — не спал ночами вместе со своими друзьями по
отделу, готовя выставку к открытию; он был самым пылким
оппонентом своих ученых коллег во время докладов, думал
обо всех, и меньше всего — о себе.
Он хотел, чтобы кроме обычных сувениров международных
конгрессов — памятных значков, жетонов и роскошно изданно-
го тома всех прочитанных докладов — гости увезли бы с собой
что-нибудь необычное на память об Эрмитаже. Он собрал все
свое фамильное столовое серебро и, переплавив его, отчеканил
миниатюрные серебряные блюда — в 10 раз уменьшенные копии
со знаменитого эрмитажного серебряного сасанидского блюда с
изображением священной птицы-собаки древнеиранских ми-
фов — (Leu му рва.
А научное значение конгресса? Его итоги подвел сам Иосиф
Абгарович на заключительном заседании:
199
«Ни для кого из нас не секрет, что значительная часть по-
пыток вести научную работу в области востоковедения, в част-
ности в области изучения восточного искусства, сводится
к моменту описательного порядка, к моменту накопления и
сопоставления материалов, без достаточной смелости и без до-
статочной почвы под ногами, чтобы делать из этих материалов
обобщающие выводы. Если на этом этапе мы застаем значи-
тельную часть востоковедного искусствоведения, то на некото-
рых участках советского востоковедения мы имеем уже опреде-
ленные, завоеванные позиции, и, стоя на этих позициях, мы мо-
жем давать научный бой по всей линии, бой обобщениями, а
не пережевыванием материала.
Мне кажется, что в этом отношении наш третий, ленинград-
ско-московский конгресс выгодно отличается от прежних. Впе-
чатление это, по-видимому, сложилось не только у меня. Сло-
жилось оно и у целого ряда иностранных делегатов. Больший
процент докладов обобщающих, больший процент докладов,
охватывающих значительную группу материалов и связываю-
щих этот материал с вопросами чисто историческими. »
Сам Орбели выступил тогда с докладом «Проблема сельд-
жукского искусства»— докладом, не потерявшим своего значе-
ния и по сей день. На примере самых знаменитых памятников
этой яркой в истории всего Ближнего Востока эпохи Иосиф
Абгарович показал истоки этого искусства, которые уводили
его в Закавказье, и впервые в мировой науке объяснил их спе-
цифику. Камилла Васильевна Тревер прочла на конгрессе
доклад «Проблема греко-бактрийского искусства». Анализируя
скудные сведения письменных источников о существовании
в III—I вв. до н. э. на территории части Средней Азии, Афганис-
тана, Ирана и Индии своеобразного государства во главе с ма-
кедонской династией потомков сподвижников Александра Ве-
ликого, К В. Тревер на примере эрмитажных памятников
попыталась реконструировать неведомое до сих пор синкрети-
ческое искусство этого культурного региона. В се распоряжении
было лишь несколько экспонатов, скудные свидетельства ан-
тичных и восточных авторов и... громадная интуиция ученого. Ее
доклад (явившийся основой книги, вышедшей в 1940 году) ос-
тавался для многих се коллег не больше чем «научным мира-
жем», пока в конце 60-х годов советские, афганские и француз-
ские археологи не открыли в Средней Азии и Афганистане ос-
татки именно той культуры, которую она реконструировала в
1935 году. В развалинах древнебактрийских поселений и хра-
мов была найдена глиняная и мраморная скульптура, монеты,
керамика, предметы прикла шого искусства. И все оказалось
именно таким, как и предполагала К- В. Тревер ..
Доклады других советских делегатов были также посвящены
проблемным темам — они знакомили конгресс не только <. пере-
довыми методами советского востоковедения, но и с новыми ма
123
териалами, открытыми советскими исследователями на Кавка-
зе и в Средней Азии Многие советские делегаты были еще
очень молоды — они только начинали свой путь в науке, и И. А.
Орбели гордился ими.
«Еще одно отличие нашего конгресса от прежних,—
говорил он,— это участие молодежи, не в той еще мере, в какой
нам этого хотелось бы, но во всяком случае— на нашем кон-
грессе впервые зазвучал голос молодых ученых. Мы знаем, что
в этом отношении мы здесь, в СССР, оказываемся в лучших
условиях, чем ученые некоторых других стран.
Во время приема делегатов конгресса у председателя Мос-
ковского Совета было отмечено одно радостное явление,—
что в ряду молодых ученых, которых мы выдвинули на конгресс,
есть представители тех народов, которые еще совсем недавно
изнывали под колониальным гнетом царизма. В этом одна из
больших заслуг Третьего конгресса. Мы имели возможность
здесь продемонстрировать и воочию показать, что дают эти
народы, когда правильно и последовательно осуществляется
политика Советского Союза».
В заключение И. А. Орбели сказал:
«Можем ли мы не думать о тех давно исчезнувших племенах,
давно ушедших из жизни народах, которые когда-то изнывали
под чуждым гнетом так же, как изнывают другие народы
теперь под гнетом империализма,— можем ли мы не думать о
том, чтобы оградить память этих народов, давно ушедших с
жизненной арены, от посмертного игнорирования?
Можем ли мы не заниматься проблемами, касающимися
тех народов, которые, создав великую культуру, рассматривают-
ся как народы, тишь удобрившие собою почву для средиземно-
морской культуры на Востоке?
Можем ли мы не выдвигать эти проблемы? И если мы этот
момент учтем — учтем не только здесь, в нашей среде, но и на
будущих конгрессах, то я уверен, что с нами вместе, плечом к
плечу, будут идти не только советские ученые, но и целый ряд
передовых представителей мировой зарубежной науки».
Актуальность, подлинная научная актуальность — к этому
всегда призывал Иосиф Абгарович своих коллег и учеников.
«Прошло немало лет. Ужасы второй мировой войны, ужасы
войны в Корее и «холодной войны» никак не способствовапи
тому, чтобы можно было вновь собрать ученых — исследова-
телей иранской культуры. Казалось, в эту тяжелую эпоху нет
места для гуманизма, для подлинного научного братства лю-
дей, волею судеб оказавшихся по разные стороны идеологи-
ческих и политических границ. Но успехи Третьего конгресса,
его громадное значение в нашей жизни не могло позволить onvc-
тить руки».
Вот слова Артура Поупа, сказанные им душной ночью
1969 года в Ширазе. За 35 лет. прошедших с памятных дней
124
в Эрмитаже, он пережил многое: пережил крах дела всей своей
жизни — института по изучению Ирана закрытого в США в
эпоху маккартизма, когда Артура Поупа, вице-президента
Третьего международного конгресса по искусству Ирана в
СССР, в «желтых» газетах называли «президентом III Интер-
национала», когда его травили за дружбу с советскими учены-
ми, за большое уважение к СССР и его науке. В 1968 год\
очередной международный конгресс был собран в Иране —
в первый раз на родине того искусства, которое изучали ученые.
На торжественном закрытии конгресса глава советской
делегации прочел короткий доклад о жизни и деятельности ака-
демика Иосифа Абгаровича Орбели. В громадном зале Пехле-
вийского университета было необычайно тихо. На экране —
громадный портрет Орбели за рабочим столом — фотография
1935 года. И все делегаты нового конгресса — на сей раз
более 700 человек из более чем 40 стран — почтили его память
минутой молчания.
Шестой иранский конгресс состоялся в Оксфорде в 1972 году.
И теперь на экране—портрет Артура Поупа и скорбная
речь его друга — Базила Грея, посвященная памяти этого
человека. И опять — имена Орбели и Поупа рядом.
Следующий, Седьмой конгресс состоится в Мюнхене, Вось-
мой— в Генте, Девятый — в 1985 году, через 50 лет после
третьего.
Мы беседуем об этом с Владимиром Григорьевичем Луко-
ниным. Он только что вернулся из Тегерана, из поездки по
стране, и полон впечатлений о памятниках, своих коллегах,
встречах. Я задаю ему вопросы о Третьем конгрессе, о том, пом-
нят ли его иранские ученые?
— Конечно, помнят. Я встретился там и с другом Орбели,
профессором Мустафави. Он очень стар сейчас, но ясно помнит
дни, проведенные в Ленинграде, и с гордостью показывал мне
том докладов конгресса. На первой странице — надпись: «Мо-
ему дорогому иранскому другу — Иосиф Орбели».
Помните, как на конгрессе Иосиф Абгарович с особой гор-
достью говорил о том, что на заседаниях в Ленинграде и в Моск-
ве впервые звучал персидский язык и приняли участие персид-
ские ученые? Борис Борисович Пиотровский во время своей не-
давней поездки по Ирану посетил мавзолей Реза Шаха. За стек-
лом витрин в этом мавзолее, рядом с орденами и наградами,
блистающими драгоценными камнями, он увидел значок Треть-
его конгресса с изображением Спасской башни Кремля. Сопро-
вождавший Пиотровского гид рассказал ему, что Реза Шах
особенно ценил этот скромный значок. Кстати, Иосиф Абгарович
за блестящую организацию конгресса был награжден иранским
орденом «За научные заслуги» первой степени и избран почет-
ным профессором Тегеранского университета.
125
— Скажите, Владимир Григорьевич, вы помните фразу
Орбели из его «Предисловия»: «Вспомним, что на прежних
конгрессах научных докладов на персидском языке не было. Для
кого, кому это нужно, кому придет в голову изучать персидский
язык, занимаясь персидским искусством?.. И нам удалось
убедить наших коллег в том, что изучать Иран, не зная
персидского языка, невозможно». И как обстоит дело сей-
час?
— Сейчас? Сейчас труды Орбели можно прочесть по-
персидски,— засмеялся В Г. Луконин.— Уже давно переведены
на персидский язык его книги о шахматах, о сасанидском ис-
кусстве, его доклад о сельджукском искусстве.
Надо сказать, что иранцы вообще проявляют очень большой
интерес к работам советских востоковедов. Я привез с собой
из последней поездки персидский перевод книги Мухаммеда
Абдулкадировича Дандамаева «Иран при первых Ахемени-
дах». В Иране переведена книга Б. Б. Пиотровского «Ван-
ское царство», книги моих коллег по археологии Ирана и Сред-
ней Азии, по персидскому искусству и культ}ре. Большим со-
бытием для Ирана был выход в СССР многотомного издания
«Шах-Намэ» Фирдоуси. Мне самому было очень приятно убе-
диться, что иранские студенты — историки и археологи — хо-
рошо знают и мою последнюю книгу «Культура сасанидского
Ирана», переведенную на персидский язык в 1972 году. Иран-
ские коллеги обрадовали меня, сообщив, что книга получила
премию «лучшей книги года».
У нас. в свою очередь, х'орошо знают и ценят работы иран-
ских ученых. Мне ближе всего история культуры, и потому я
упомяну несколько последних работ в этой области, переведен-
ных в СССР,— это исследования Камбахш Фарда, посвященные
раскопкам храма Анахиты в Кангаваре, работы иранского ар-
хеолога Хакема в Кермане, очень интересное исследование
Ираджа Мушери о сасанидских монетах. Журнал «Пейам-и-
Новвин»— орган Общества советско-иранской дружбы — регу-
лярно публикует на персидском языке статьи иранских ученых и
их советских коллег о культуре Ирана.
Надо сказать, что для последних лет характерно объедине-
ние усилий иранских и советских ученых: мы часто работаем
над одной проблемой как соавторы.
В Иране издается «Персидская энциклопедия», и многие из
ее авторов— наши исследователи. Иранцы предприняли изда-
ние многотомной «Истории Ирана»— мы и здесь вместе. Перед
отъездом из Тегерана я беседовал с одним из крупнейших пер-
сидских ученых — профессором Эшаном Паршатером. Он рас-
сказывал мне о переводе книги Анаит Георгиевны Периханян
«Сасапидский судебник», о своем восхищении этой работой и о
важности ее для истории Ирана. Анаит Георгиевна — ученица
Орбели и Тревер.
12(5
— А вы поддерживаете связи с другими учениками Орбели,
живущими в Ереване?—спросил я.
— Да, конечно, многие из них — мои друзья. Да вы просто
возьмите сборник за I960 год, посвященный памяти И. А Ор-
бели, где собраны статьи его учеников,— вы увидите там немало
армянских фамилии. Сейчас ученики Орбели — ведущие ученые
во многих отраслях истории культуры Кавказа и Ирана И это
все, конечно, естественное развитие событий. «Международная
кооперация ученых-иранистов», для которой так много сделал
И. А. Орбели, к которой он призывал,— уже давно свершив-
шийся факт.
В здании Советского посольства в Тегеране висит большая
мемориальная доска. На ней золотом по-русски и по-персидски
выбита памятная надпись о том, что здесь состоялась конферен-
ция трех держав-союзниц по антигитлеровской коалиции, кон-
ференция, работа которой способствовала победе в Великой
Отечественной воине и установлению прочного мира на земле.
Эта памятная доска — мое последнее впечатление о Тегеране,
так же как и слова советского посла, сказанные мне на проща-
ние: «Привет Эрмитажу, привет Орбели!»
Привет Орбели . Он жив!..
ДАВИД И ТАРИЭЛЬ
Как при каждом мазке кисти художника краски гармонично
ложатся на холст и картина намечается все четче, так после
каждой встречи с Иосифом Орбели его образ для меня обога-
щался еще одной гранью.
Когда в начале нашего века студент отделения класси-
ческой филологии историко-филологического факультета Пе-
тербургского университета Иосиф Орбели, сдавая государствен-
ные экзамены, привел в восторг маститых ученых и ему было
предложено остаться в университете и готовиться к профессор-
скому званию, юноша поблагодарил, но не пожелал восполь-
зоваться столь заманчивой возможностью. Он сразу же посту-
пил на факультет восточных языков и занялся армяно-гру-
зинской филологией.
Такой поступок изумил как многих его наставников, так
и стремящихся к легкой карьере некоторых однокашников.
Острословы пустили слух о гибели еще одного таланта.
Но молодой Орбели упорно шел к намеченной цели Древне-
армянский язык и историю он стал изучать у такого выдающе-
гося арменоведа, как академик Н Я. Марр.
Иосиф Абгарович на всю жизнь запомнил слова учителя:
«Вам необходимо комплексное познание, комплексное изучение
языка и литературы, чтобы были ясны корни изучаемых явле-
ний».
127
На занятиях по древнеармянскому языку Орбели замечал,
с каким восхищением говорил академик Марр об эпосе «Давид
Сасунский».
Когда много лет спустя у Иосифа Абгаровича спросили,
почему все-таки он не стал заниматься изучением классиче-
ских языков, а отдал предпочтение армянскому и грузинско-
му языкам, Орбели убежденно ответил:
— Я счел достаточным те знания, которые уже приобрел
в области древних классических языков, и стал осваивать
грабар и древний грузинский язык, те языки, которые в древ-
ности римляне и греки считали языками варварских народов.
Во мне заговорил именно этот варвар, заговорил его гнев
против надменного римского захватчика, решимость доказать,
какой огромный вклад внес мой маленький и угнетенный
народ в сокровищницу мировой культуры.
В 1937 году началась подготовка к празднованию семисот-
пятидесятилетнего юбилея Шота Руставели. Во главе юбилей-
ной комиссии по Ленинграду стал И. А. Орбели. Преодолевая
возникавшие трудности, Иосиф Абгарович принялся за органи-
зацию юбилея «Витязя в тигровой шкуре». В газетах и жур-
налах появились блестящие статьи Орбели о Шота Руставели,
его эпохе.
День и ночь работали эрмитажевцы под руководством
Иосифа Абгаровича, стремясь к тому, чтобы эпоха Руставели
была представлена возможно глубже и полней. По инициативе
директора Эрмитажа и под его редакцией вышел в свет сбор-
ник статей «Памятники эпохи Руставели» — дань памяти вели-
кому сыну Грузии. Орбели, помимо включения семи своих ста-
тей. открыл сборник предисловием. В статьях авторы раскры-
вали эпоху поэта на широком фоне Грузии и соседних, связан-
ных с нею в XII—XIII веках крепкими узами стран.
Если раскрыть двадцатую страницу сборника «Памятники
эпохи Руставели»,— музыкой прозвучат слова Орбели: «Руста-
вели велик как изумительное по чистоте и точности шлифовки
зеркало своей эпохи — эпохи наибольшего расцвета не только
Грузии, но и всего нашего Востока, в ту пору намного опере-
дившего Европу. Он — нс одинокая фигура, возвышающаяся
среди пустыни, он — вывод, итог долгого пути развития куль-
туры Грузии, Кавказа и тех стран, которые были неразрывно
связаны с Грузией и Кавказом, многим были обязаны в области
своей культуры Грузии и Кавказу и заслонили собой, в силу
политической конъюнктуры, и Грузию и Кавказ от близору-
ких европейских и русских дореволюционных исследователей...
Вышедшая из княжеской среды поэма Руставели, город \ни
во всем многообразии культуры его населения и идущие из
народных толщ полные язвительности и свежего юмора бас-
128
ни — вот части того отшлифованного зеркала, в перекрещении
лучей которого встает в своем подлинном облике Кавказ эпохи
Руставели».
В начале 1938 года, 16 января, на торжественном заседании
Академии наук СССР в Москве с блеском, присущим ора-
торскому таланту и глубоким знаниям Иосифа Орбели, прозву-
чали слова ученого об Эпохе Руставели.
И когда двадцать два года спустя, в 1960 году, в Москве, на
заседании секции кавказоведения Двадцать пятого междуна-
родного конгресса востоковедов, английский грузиновед Д. Лан-
ге в своем докладе сделал попытку пересмотреть датировку
«Витязя в тигровой шкуре», великолепного памятника грузин-
ской средневековой литературы, перенеся его из XII—XIII веков
в XV—XVI века, с места поднялся больной и слабый Орбели
и с неоспоримой аргументацией обрушился на докладчика.
С весны 1939 года в газетах и по радио широко сообщалось
о подготовке к празднованию тысячелетия армянского нацио-
нального эпоса «Давид Сасунский».
И в Ереване, и в Ленинграде И. А. Орбели стал вдохновите-
лем этого подлинно патриотического торжества. Заветный
эпос армянского народа должен был рассказать широким кру-
гам читателей о героической борьбе армянского народа против
иноземного ига — такая задача была поставлена перед группой
ученых-энтузиастов, когда они приступили к составлению свод-
ного текста эпоса.
Несколько десятков вариантов эпоса, существующие на раз-
личных диалектах, не отвечали предъявляемым требованиям,
в том числе и первая запись эпоса, выполненная армянским
фольклористом-энтузиастом Гарегином Срвандзяном в 1873 го-
ду. Близки были идеалы эпоса и Ованесу Туманяну, перело-
жившему в поэму сказание о герое третьей ветви эпоса — Да-
виде Сасунском. Автор одного из вариантов Манук Абегян,
начиная с 1885 года, на протяжении многих десятилетий посто-
янно возвращался к этой теме Над составлением научной
публикации различных вариантов работали академик К. Мелик-
Оганджанян, литературоведы Арам Ганаланян и Геворг Абов,
перед которыми стояла задача создания сводного текста, кото-
рый должен был отразить главные тенденции эпоса, вобрать
в себя только характерные эпизоды, сохраняя при этом ком-
позиционную целостность произведения. Невозможно описать,
сколько тысяч стихов и различных толкований текста прихо-
дилось изучать ученым. Но коллективные усилия К. Мелик-
Оганджаняна, М. Абегяна, Г. \бова и А. Ганаланяна, при
непосредственном участии в подготовке сводного текста
И. А Орбели. привели к желанным результатам. Родился
стройный свод эпоса, состоящий из четырех ветвей — «Сана-
5 \ Арзуманян
129
cap и Багдасар», «Мгер Старший», «Давид Сасунский» и
«Мгер Младший».
Сводный текст на армянском и русском языках с замеча-
тельными иллюстрациями Ерванда Комара увидел свет
в 1939 году. Над переводом эпоса «Давид Сасунский» рабо-
тали прибывшие в Ереван задолго до осени 1939 года известные
поэты В. Державин, А. Кочетков, К- Липскеров и С. Шервин-
ский.
В Армении царило радостное оживление. Газеты и радио
ежедневно информировали о ходе подготовки к юбилею, чита-
лись доклады, лекции. Художники готовились к юбилейной
выставке, композиторы сочиняли музыку на тексты эпоса, ра-
ботники издательств и рабочие типографии с особой любовью
работали над литературой о «Давиде Сасунском». К концу
августа газеты сообщили о переводе на украинский, грузин-
ский, азербайджанский и другие языки народов Союза свод-
ного текста эпоса «Давид Сасунский», о вечерах, проводи-
мых в разных концах страны. Подготовка к юбилею набирала
силы и подходила к финишной прямой, к торжествам в сентябре
1939 года в столице Армении — Ереване. Глубоко содержатель-
ные выступления Орбели об эпосе, статьи в печати принесли
ему широкую известность в народе. Вместе с руководителями
республики И. Орбели горячо приветствовал мастера художест-
венного слова Сурена Кочаряна во время первого исполнения
его композиции эпоса «Давид Сасунский».
До праздничного Еревана доносились отзвуки стонущей под
гусеницами гитлеровских танков и тяжелых орудий Европы,
свист фашистских самолетов и тяжелый шаг многомиллионной
германской армии, приступившей к осуществлению бредовой
идеи господства над миром.
Об эпосе «Давид Сасунский» много интересных суждений
высказали прибывшие в Ереван писатели. Некоторые из них
подвергали эпос подробному анализу, размышляли и делали
интересные оценки и сравнения. С этой точки зрения нельзя
без волнения вспомнить выступление Алексея Толстого:
«...Мы празднуем этой осенью, в дни сбора винограда в Ар-
мении, тысячелетнюю давность великого художественного па-
мятника, который в наши дни записан и приведен в стройную
систему и только что, на этой декаде, впервые отпечатан
в русском переводе. Он займет равное место с такими сокро-
вищницами, как «Илиада», «Одиссея», «Калевала», иранский
эпос, русские богатырские былины, «Песни о Нибелунгах»,
«Песня о Роланде», «Витязь в тигровой шкуре», готовящийся
у нас киргизский эпос «Манас» и эпические своды других
советских народов».
Свои мысли об эпосе «Давид Сасунский» Алексей Толстой
завершает словами.
«То, о чем тысячу лет пели армянские барды, свершается:
130
мир рузрушился — и воздвигнутся вновь. И на полях прекрас-
ной Армении клонится от тяжести колос пшеницы и колос
ячменя. И под ударами копыт Джалали бежит и орошает землю
светлый ключ счастливой жизни».
15 сентября 1939 года в Ереване на открытии седьмого
пленума Союза писателей СССР Александр Фадеев, приветст-
вуя присутствующих от имени писателей, творящих на пятидеся-
ти языках нашей социалистической Родины, и передавая брат-
ский привет трудящимся свободной Армении, говорил:
«...Мы приехали сюда отметить тысячелетие гениального
творения армянского народа — великого героического эпоса
«Давид Сасунский»,— народа, великолепная, глубоко человеч-
ная поэзия которого ныне вошла в золотой фонд социалисти-
ческой культуры и нашего общего дружеского наследства.
Это замечательное произведение смогло стать известным, до-
ступным и любимым для всех народов Советского Союза
только потому, что, согласно народному пророчеству, могучий
богатырь Мгер Младший, то есть сам армянский народ, герои-
ческий, трудолюбивый и прекрасный, вышел из многовекового
заточения.
Мы гордимся героическим прошлым армянского народа,
мы преклоняемся пред его великолепными социалистическими
достижениями, мы верим в его прекрасное будущее, мы любим
его поля, стройки, его стахановцев, его детвору, его искусство,
это ясное небо, раскинувшееся над ним, и это пламенное, живо-
творящее солнце, которое светит не только над армянским
народом, но и над всеми народами Советского Союза,— солн-
це социалистической свободы, солнце Ленина...
И если враг посягнет на нашу землю и наш труд, мы все,
как один, подымем разящий меч-молнию четырех поколений
сасунских богатырей, меч труда и свободы народов, сверкаю-
щий и неотразимый меч народной кары и гнева».
Эпос «Давид Сасунский», рассказывающий о героической
борьбе армянского народа десять веков назад, стал живой пере-
кличкой поколений в тревожную осень 1939 года.
Мне посчастливилось быть свидетелем юбилейного заседа-
ния в Ереванском оперном театре. Выступление академика Ор-
бели неоднократно прерывалось бурей аплодисментов. Он гово-
рил о том, что советским людя1'' эпос «Давид Сасунский», по-
мимо его художественных достоинств, дорог тем, что в образах
его героев — борцов за благо родины и родного народа — с не-
обычайной яркостью выражены идеи и чувства, веками вына-
шивавшиеся человечеством. Эти идеи и чувства особенно ярко
проявились в образе Давида и его сына Мгера, с которыми
народ связал свою заветную мечту о разрушении старого мира
и о создании нового.
— Несмотря на свою доблесть,— сказал Орбели,— свою
силу, свои подвиги, всегда совершаемые на благо народа.
5*
131
вернее, в силу именно этих качеств,— ни один из героев не
извлекает из своих подвигов ничего лично для себя, для приоб-
ретения каких-либо особых привилегий в окружающей среде,
для захвата власти. Они не стремятся распоряжаться по своей
воле тою землей, которую они готовы оросить своей кровью,
как водой животворящей, которая является источником силы
для всех героев и основным условием процветания для всего
народа.
В своей многовековой истории армянский народ вынес
много тяжелых испытаний, много страданий, но остался наро-
дом мужественным, мирным и стойким. Тому яркое подтвержде-
ние — эпос «Давид Сасунский», полный героизма и гуманизма,
эпос, юбилей которого мы отмечаем с такой торжественностью.
Академик И. Орбели говорил в своем выступлении о том,
что старый мир легко не сдается. Жерла фашистских орудий
направлены на Восток. Но голос наш, голос народа, сильнее
грохота любых пушек. «Будьте достойны героев эпоса «Давид
Сасунский», дорогие строители нового мира! — сказал в заклю-
чение И. Орбели.— Родину надо не только любить, но и быть
готовым защищать ее».
Не смолкали аплодисменты под монументальными сводами
оперного театра в Ереване. Юбилейное заседание подходило
к концу.
Мне на память пришли слова Веселовского: «В образе
своего любимца — доверчивого и прямодушного, не ведающего
страха в бою, но великодушного к побежденным и слабым
Давида — армянский народ запечатлел свой идеал доблести
и благородства, тем самым доказав свое право на бессмертие
в веках...»
Мгер приветствовал дорогих гостей: Илью Муромца и Ами-
рани, Богдана и Амрана. Они поклялись в верности дружбе,
поклялись быть вместе в грозный час. Клятвой звучали и слова
поэта:
Давида племя идет за тобой.
Спускаясь с гор Айастана,
Спешат сыны Тариэля в бой.
Летят на конях Богданы. .
Оставив на Мгеровой земле жар своей души, богатыри
покинули ее, сливаясь с горизонтом, временем, вечностью...
И ШЛА ВОЙНА...
Изучение архивных материалов, подшивок газет, мои собст-
венные дневниковые записи и свидетельства современников —
достаточно яркое представление о деятельности академика Ор-
бели в блокадном Ленинграде.
132
..Осажденный Ленинград задыхался, но не сдавался.
Время шло. Норма хлеба осенью 1941 года сократилась до
125 граммов в сутки. Не хватало топлива, ленинградцы мерзли
в квартирах. Не было воды. Люди пухли и умирали от голода.
Но сотни, тысячи ленинградцев твердо стояли на вахте, рабо-
тали, из последних сил ковали вместе с армией победу. Да,
именно из последних сил. Люди боролись, отдавали самое дра-
гоценное, что есть у человека,— жизнь. И все для того, чтобы
не осквернилась священная земля Ленинграда.
Любовь к дому, к своему городу, к родным и близким, к де-
тям, их будущему слилась воедино в одно емкое слово — Роди-
на. А что может быть дороже? Война подтвердила — ничего
нет на свете дороже Родины, где ты родился, рос, любил, тво-
рил и прозрел, стал человеком... Как скорбный реквием,
незабываемо звучат проникновенные строки стихотворения Оль-
ги Берггольц, начертанные на стене Пискаревского мемориаль-
ного кладбища-музея:
Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем.—
Так их много под вечной охраной гранита
Но знай, внимающий этим камням:
Никто не забыт, и ничто не забыто
Советские люди по центральному радиовещанию в первый
же день Отечественной войны услышали гневное, пророческое
выступление директора ленинградского Эрмитажа академика
Иосифа Орбели:
«Самый омерзительный, гнусный и смрадный из всех зве-
рей — гиена, сочетающая в себе кровожадность, ненасытность
и вероломство,— зверь, которого гнушается все живое. Таков
и фашизм, ненасытный в жажде захвата, ненасытный в жажде
крови, не знающий пределов в своем предательстве и веролом-
стве.
Гиена любит разрывать могилы,— сегодня гиена фашизма
стала рыть себе могилу.
Двух дней не вытерпел Гитлер, чтобы начать повторение
опыта Наполеона. За два дня до годовщины перехода «вели-
кой армии» Наполеона через Неман он нарушил советские
рубежи, ускорив наступление конца своего зверства и крушения
своей силы...»
Отечественная война 18Г2 года, говорил Орбели, навеки
вошла в историю как доказательство мощи и единства рус
ского народа, как доказательство беспредельной любви русско-
го народа к Родине.
«Начавшаяся сегодня вторая Отечественная война покажет
и Гитлеру, и воплотившемуся в нем мировому фашизму, как
неизбежно крушение всякой попытки посягнуть на священную
землю советского народа
133
Вторая Отечественная война вновь покажет миру чудеса
доблести и верности долгу, покажет, что живы суворовские
«чудо-богатыри», кутузовские герои и что несокрушима сила
этих чудо-богатырей, идущих в бой за Родину...»
Шла война... Спасение сокровищ Эрмитажа стало задачей
первостепенной важности. Директор Эрмитажа прекрасно со-
знавал всю полноту своей личной ответственности. О том, как он
остро переживал участь Ленинграда и выполнял долг учено-
го-патриота, есть много свидетельств.
А пока послушаем самого Орбели:
«...На рассвете 22 июня 1941 года все работники Эрмитажа
были вызваны в музеи в необычно ранний час: на нашу Родину
надвинулась гроза' Весь Эрмитаж преобразился, и все те залы,
которые могли быть изолированы от посетителей, были навод-
нены упаковочными материалами и ящиками. Работники Эрми-
тажа размеренно и четко приступили к упаковке наших экспо-
натов. К ночи первого дня верхние этажи громадного здания
Эрмитажа и составляющего неотъемлемую его часть Зимнего
дворца были совершенно освобождены от всего наиболее цен-
ного в художественном и научном отношении, а в нижних эта-
жах шла деятельная работа по упаковке. Работа длилась
непрерывно восемь дней.
Научные сотрудники Эрмитажа, охрана, технические служа-
щие, чернорабочие— все принимали участие в этом благород-
ном деле. Сотни людей работали непрерывно, день и ночь, затра-
чивая на еду и отдых не более часа в сутки.
А со второго дня работы на помощь к нам пришли сотни
людей, никогда не служивших в Эрмитаже, но которым были
дороги искусство и культура, которые любили Эрмитаж. Среди
них были художники, живописцы, скульпторы, педагоги, работ
ники научных учреждений, которые просили допустить их хотя
бы к самой черной работе. Трудились они с рвением и со стра-
стью. К еде и отдыху этих людей приходилось понуждать прика-
зом! Им Эрмитаж был дороже своих сил и здоровья.
Нередко нормальное течение работы за эти дни прерыва-
лось предостерегающим воем сирен, сигналом воздушной трево-
ги, и хотя существовал приказ об удалении людей по сигналу
тревоги из верхних этажей, никто не соглашался уходить в убе-
жище, оставив под угрозой то, что этим людям было дороже
жизни,— доверенные им народом сокровища музея.
Предстояла тяжелая работа (особенно в ночное время) по
переноске больших и тяжелых ящиков — они были нагружены
не только картинами, но и скульптурами, тяжелыми экземпля-
рами художественной мебели и изделиями из металла.
На это сил работников и работниц Эрмитажа хватить не
могло, тем более что молодой состав сотрудников был уже на
фронте. Но мы были спокойны. Мы знали, что в нужную минуту
к нам придут на помощь те люди, которые, будь они в красноар
134
мейской форме или в форме моряков, привыкли за 24 года
Советской власти считать Эрмитаж своим, родным, те люди,
которые сотни раз посещали Эрмитаж, любовались его карти-
нами, скульптурами, великолепными изделиями из золота
и серебра.
И эти люди пришли1 По первому зову явились сотни крас-
ноармейцев. За все время работы ежедневно являлось до четы-
рехсот моряков, курсантов.
Сотни тысяч экспонатов Эрмитажа были упакованы и до-
ставлены к погрузочным площадкам раньше намеченного вре-
мени. С особым торжеством и гордостью эти юноши-моряки
и красноармейцы несли на плечах по залам Зимнего дворца
и по мраморной лестнице Эрмитажа громадную серебряную
гробницу, в которой некогда хранились останки великого рус-
ского полководца Александра Невского. И поступь этих ком-
сомольцев и коммунистов, бережно несущих серебряную гроб-
ницу великого князя, некогда разгромившего немецкие полчи-
ща, несущих, чтобы обезопасить ее от потомков тевтонских
рыцарей, звучала как гимн великому прошлому русского наро-
да, как пример грядущей победы советского народа.
Наступило утро 1 июля. И в установленный час от перрона
вокзала далеко на восток ушел первый эшелон сокровищ Эрми-
тажа, обеспеченный надежной охраной, увозя даже больше
того, что было намечено в первую очередь эвакуации. Этот
эшелон состоял из 27 больших пульмановских вагонов
А когда мы вернулись с вокзала в Эрмитаж, в 9 часов
утра, там уже кипела работа по упаковке вещей второй очере-
ди. Вторая партия ценностей Эрмитажа была вывезена 20 ию-
ля 1941 года. Она составила 25 пульмановских вагонов. Так
же, не покладая рук, работали сотрудники Эрмитажа, так же
деятельно помогали им пришедшие со стороны педагоги, худож-
ники, архитекторы, не гнушавшиеся самой тяжелой и черной
работы. Так же мерно звучала в залах Зимнего дворца и Эр-
митажа поступь красноармейцев и моряков, так же охотно они
помогали нам в работе, но среди них было мало лиц, знакомых
нам по отправке первого эшелона: большая часть тех, кто помо-
гал в конце июня, в июле уже сражалась с врагом на суше и на
море.
Ушел и второй эшелон, вновь увозя с собой часть сотрудни-
ков Эрмитажа, сопровождавших доставку доверенных им сокро-
вищ искусства в безопасные районы страны, в места, отведен-
ные правительством для имущества Эрмитажа.
Меньше осталось народа в стенах Эрмитажа. Дирекции
Эрмитажа приходилось выдерживать борьбу с людьми, отка-
зывавшимися от возможности выезда в безопасные районы
страны, лишь бы не расставаться с родным городом и с род-
ным музеем Покидать стены Эрмитажа и Зимнего дворца
никто не хотел. И неудивительно, как живо откликнулись эти
135
люди на призыв переселиться, бросив свои дома и квартиры,
в Эрмитаж и Зимний дворец, где они в любую минуту могли быть
наготове для охраны этих зданий от участившихся налетов,
бесчисленных зажигательных бомб.
В Эрмитаже началась новая жизнь. Условия блокады, на-
летов, а затем и артиллерийского обстрела вызывали необ-
ходимость использования всех наличных сил Эрмитажа для
его охраны и противовоздушной службы, и научный состав
Эрмитажа — мужчины и женщины — с равным рвением и го-
товностью несли эту службу. А силы слабели, потому что в
кольце полной блокады чувствовалась острая нехватка
еды, необходимо было экономить электроэнергию, топливо,
через поврежденные окна в помещение врывался сильный
холод.
Но ничто не в силах было сломить дух наших товарищей.
В перерывах между тревогами, налетами и обстрелами в под-
валах и в других более безопасных частях зданий те же люди,
которые по тревоге поднимались в касках и с пожарными инст-
рументами на крышу и в стеклянные галереи Эрмитажа и Зим-
него дворца, вели свою научную работу. И мы бесконечно
горды тем, что лучший из «пожарных» Эрмитажа Б Б. Пиот-
ровский написал в те дни большую, прекрасную книгу о древ-
нейшем государстве на территории Советского Союза, Урарту,
написал и представил в качестве диссертации на соискание
ученой степени доктора исторических наук.
Нехватка еды, холод, мрак, все другие лишения делали
свое дело: стали редеть ряды работников нашего музея. Но как
велика была забота об оставшихся в живых! Нет электроэнер-
гии — ив кабинет директора Эрмитажа, а затем и по всем
рабочим помещениям Эрмитажа и в эрмитажный госпиталь бе-
гут провода, перекинутые со стоящего на Неве, близ Эрмита-
жа, военного корабля. И вновь в стенах музея появляются моря-
ки, пришедшие не любоваться картинами, а помочь своим
братьям. Не хватает в Эрмитаже силлля того, чтобы привести
в порядок набережную перед зданием,— и моряки с корабля
по собственному почину выходят на набережную и быстро,
весело выполняют всю работу, уговорив наших людей уйти
погреться в Эрмитаж!
Мы жили единой семьей: научные работники, рабочие Эр-
митажа, краснофлотцы, красноармейцы и весь Ленинград жили
единой семьей, как единой семьей жил, работал и боролся
с врагом весь наш великий Советский Союз!
В стенах Эрмитажа осталось мало сотрудников. Большин-
ство или охраняет и обслуживает вывезенные коллекции, или
ведет научную работу в соответствии со своей специальностью
в других городах и районах нашей Родины, многие сражаются,
чтобы ускорить наступление победы и приблизить тот день, ког-
да вновь откроются двери Эрмитажа и Зимнего дворца, вновь
136
наполнятся его залы людьми — моряками и военными, рабочи-
ми и детьми...»
Нельзя без волнения читать эти строки, нельзя без волнения
вспоминать о первых месяцах воины. Рассказывая о незабыва-
емых тревожных событиях, ученый как бы говорит: помни об
этом, наш современник, помните об этом, потомки!
Статья, написанная Орбели по просьбе Совинформбюро
в конце сентября 1943 года, появилась на страницах многих
зарубежных газет.
Я вновь перелистываю газетные подшивки. Старые газеты
стали моими союзниками. Целая страница, нет, больше полови-
ны газеты «Коммунист», органа ЦК КП Армении, от 24 августа
1942 года посвящена митингу в Тбилиси.
«23 августа в Тбилиси состоялся антифашистский митинг
народов Закавказья. Свободолюбивые сыны Кавказа дали клят-
ву бороться с гитлеровскими бандитами, заклятыми врагами
народов Азербайджана, Грузии и Армении, до полного их унич-
тожения».
Я живо вспоминаю этот памятный день. Один за другим на
трибуну поднимались сыны и дочери народов Кавказа. Их горя-
чие, от сердца идущие слова находили живой отклик у собрав-
шихся...
Когда на трибуну поднялся широкоплечий, несколько суту-
ловатый человек с высоким лбом ученого, большими добрыми
армянскими глазами и ассирийской бородой, наступило полное
молчание Но стоило ему только начать свою речь, как те же
добрые армянские глаза загорелись уже неистовой яростью.
«Братья кавказцы!
Над родным Кавказом, над всеми его народами нависла
грозная опасность — лишиться свободы, стать рабами, увидеть
разрушение наших очагов, увидеть поношение и гибель наших
жен и сестер, видеть, как будут звери терзать наших матерей
и малых детей.
До наших гор докатились полчища Гитлера.
Братья кавказцы, издревле наши предки, предки всех без
исключения народов Кавказа, желая заключить самый крепкий,
все пронизывающий, навеки нерушимый союз, желая возложить
на себя узы самого священного братства и побратимства,
смешивали несколько капель своей крови с кровью названого
брата в священной чаше побратимства, и эти узы были действи-
тельно нерушимы.
Братья кавказцы, нашим предкам, предкам всех без исклю
чения народов Кавказа, было хороню знакомо взращенное
тысячелетиями борьбы чувство священной мести, мести крова-
вой, мести, которая никогда не давала пощады и не знала жа-
лости к врагу.
Но никто из наших предков никогда не знал, не имел и даже
не мог бы себе представить больших оснований для мести, чем
137
те, которые даны нам всем, сынам священной Советской Роди-
ны, полчищами Гитлера, пришедшими рвать и терзать грудь
нашей великой матери-Родины, истязать и осквернять честь
наших жен и сестер, убивать и пытать даже малых детей.
Родные мои, сыны Кавказа, воины Красной Армин!
В наших руках железо, и сталь, и огонь данного вам Роди-
ной оружия. Бейте же врага железом и сталью, давите его, в зем-
лю втирайте его тело и кровь, жгите врага огнем!
Пусть не скажут, что у сынов Кавказа ослабли руки: перед
лицом увенчанных сединой родных Кавказских гор задушите
гитлеровских гиен, несущих с собой могильный смрад, не допус-
тите их в наши цветущие долины, не допустите их к светлым
и звонким потокам, бегущим с кристально чистых снеговых
вершин, переломите им хребет на равнине, у подножия гор!
Пусть только в эти неприступные горы вселится орлиный
дух наших предков — дух, не уступающий по своей крепости
самим горам.
Пусть наш натиск на врага сметет и задавит на своем пути
все, как все давит и сокрушает катящаяся со склонов Эльбру-
са, Казбека, Ужбы не терпящая препятствий лавина.
Пусть ваше победоносное «ура!» лишит врага силы сопро-
тивления и гонит его пред славными полками Красной Армии,
как грохот дальнего обвала гонит пред собою стаи обезумев-
ших от страха шакалов. Но пусть ваш стремительный нажим
на врага будет быстрее лавины, неожиданного обвала, пусть
он настигнет врагов и сотрет их в прах, всех до единого. Этим
вы защитите от разорения ваш очаг, спасете от рабства нас,
наших жен и детей, и это будет великая месть за причиненные
нашей Родине страдания.
И пусть никто никогда не сможет сказать, что сыны Кавказа
в великой борьбе за счастье Родины, за счастье всего челове-
чества посрамили своих доблестных предков, омрачили и заста-
вили покраснеть белоснежные вершины Эльбруса, Ужбы, Каз-
бека, Арарата — многотысячелетних свидетелей упорной борь-
бы и тяжелых испытаний наших предков, свидетелей нашего
светлого, принесенного Октябрем счастья.
Возьмите же победу в свои руки, и Родина вечно будет сла-
вить ваши имена, как славит имена наших великих предков!»
В том же номере газеты «Коммунист» от 24 августа 1942 го-
да я читаю пламенные стихи военного корреспондента, поэта
Гургена Боряна в переводе Норы Адамян. Стихотворение «Кав-
каз свободен и будет свободен» кончается такими словами:
Вставайте, братья1 В бой’ Взметайся, звон набата’
Свободен наш Кавказ! Да сгинет вражья банда!
Вставайте! Смерть немецким оккупантам!
Пожелтевшие страницы газет военного времени, над кото-
рыми склонил я теперь уже седую свою голову, словно воз-
138
мущаются ходячей фразой: «Газета живет один день». Нет!
Газета — это история. Летопись минувших дет, близких и дале-
ких.
Воспоминания, связанные с блокадным Ленинградом, эпизод
за эпизодом раскрывают благородный облик стойкого, пренебре-
гающего смертью советского ученого.
Я вновь встретился с Иосифом Абгаровичем в конце 1944 го-
да в Ленинграде. Попавшие в Эрмитаж тридцать снарядов
и две авиабомбы порядком изуродовали здания прославлен-
ного музея. Орбели в ватнике и с помятой шляпой на голове
ходил по развалинам, подбадривал рабочих и своих сотруд-
ников. Восстановительным работам, казалось, не видно конца.
Выбито двадцать тысяч квадратных метров стекла из окон и све-
товых фонарей. Вовсе вышли из строя водопровод и отопи-
тельная система. О паркетных полах, стенах, настенных рос-
писях и плафонах и говорить не приходится. Все было изра-
нено. Директор Эрмитажа с присущей ему пылкостью и основа-
тельностью говорил о плане восстановления Эрмитажа в крат-
чайшие сроки. В музей пришли лучшие специалисты — строи-
тели, реставраторы. План, составленный Орбели и главным
архитектором Сивковым, предусматривал огромный масштаб
работы.
...Конец декабря 1944 года. Неуютно в кабинете директора
Эрмитажа. Холодно. Началась беседа. Ученый вспомнил первые
дни войны. Обращаясь ко мне, Иосиф Абгарович тихим голо-
сом спросил:
— Вы хотите знать, о чем думали мы в блокадном Ленин-
граде?
— Да,— ответил я.
— О многом. В короткие перерывы между налетами фашист-
ских бомбардировщиков, когда слышался радостный серебрис-
тый звук сигнала отбоя воздушной тревоги, когда затихали
отдаленный гул фашистской артиллерии и близкие взрывы тя-
желых снарядов, в тиши и мраке глубокого бомбоубежища
Эрмитажа мы думали о возможности лучшего обеспечения
целостности многих тысяч замечательны,х памятников искус-
ства, перенесенных из музея в более укрытые части громад-
ного здания Не оставляла мысль и о тех экспонатах, которые
были отправлены в далекий тыл. Тревожила мысль, хороши ли
в уральском городе климатические условия и обстановка хра-
нения этих уникальных сокровищ. Волновала забота о том не-
большом коллективе товарищей, которые были отправлены в
первые же дни войны вместе с коллекциями Эрмитажа для
наблюдения за их сохранностью и здоровьем — здоровьем,
потому что памятники искусства зачастую еще более подверже-
ны заболеванию, чем живой организм.
Но нередко мысль переносилась и на юг. Виделись и сверкаю-
139
щая снегом, с детства родная и незабываемая вершина Маси-
са, и лежащая у его подножья, утопающая в зелени Арарат-
ская долина, на протяжении тысячелетий щедро напоенная ар-
мянской кровью, и залитые солнцем, обрамленные прекрас-
ными зданиями улицы Еревана, и загорелые личики бегающих
по этим улицам армянских детей.
И прежде чем вновь раздастся отвратительный, скрипящий
вой сирены, возвещающий воздушную тревогу, или тяжкий гул
артиллерийского взрыва, все существо успевает охватить колю-
чее, болезненное чувство тревоги Что станется с этой цвету-
щей равниной, и с этим прекрасным, залитым солнцем городом,
и с тысячами маленьких, смуглых, черноволосых ребятишек,
если и туда залетят с юга фашистские бомбовозы или снаряды
из-за пограничной реки, не более отдаленной от Еревана, чем
места расположения фашистской артиллерии в пригородах Ле-
нинграда.
Видел я совершенно отчетливо сквозь ночной мрак и сияю-
щий Масис, и напоенный солнцем Ереван, так что казалось —
протянешь руку, и пальцы коснутся не холодных кирпичей
подвала Эрмитажа, а раскаленных от солнечных лучей тесаных
туфовых и базальтовых плит Еревана.
Но когда возникало это тревожное чувство, оно всегда
облегчалось сознанием, что эта маленькая родная республика,
ее поля, города, а главное — дети не брошены на произвол
судьбы, что они ограждены несокрушимой стеной тех же муже-
ственных и самоотверженных советских бойцов, которые защи-
щают и Ленинград, и каждый клочок родной советской земли —
земли, безраздельно принадлежащей всей великой советской
семье народов, навеки сплотившихся вокруг великого русского
народа
Это сознание и уверенность еше больше укреплялись, когда
случалось встретить на улицах Ленинграда или в воинских час-
тях, в которых мне часто приходилось бывать, советских людей,
пришедших сюда с далекого Кавказа оберегать и защищать
великий город Ленина, так же принадлежащий всей семье
советских народов, как ей принадлежит и моя Армения. И когда
я встречал среди бойцов Ленинградского фронта солдат-армян,
в моей памяти вставал незабываемый образ молодого рус-
ского пограничника, явившегося с делегацией только что отсто-
явших свою вахту пограничников, чтобы приветствовать пнеа
телей, отмечавших в Ереване юбилей «Давида Сасунского».
Вспомнилось лицо русского юноши, с замечательным чувством
и подъемом декламировавшего отрывок из эпоса «Давид Са-
сунский», где говорится о долге каждого бороться не только за
свою свободу, но и протянуть руку братской помощи тем, кому
не хватает собственных сил, чтобы добыть себе освобождение.
Нельзя выразить словами, какую силу и уверенность давала
в самые трудные дни блокады мысль об этой неразрывной
140
дружбе, неразрывной спаянности великого русского народа
с другими народами советской семьи, и в том числе с моим род-
ным армянским народом.
...В кабинет вошел главный архитектор Сивков. Он извинил-
ся, что прервал нашу беседу. Ему надо было согласовать с Иоси-
фом Абгаровичем что-то очень важное.
Пока Иосиф Абгарович был занят делами, я стал перебирать
в памяти рассказы моих дорогих и милых ленинградских друзей.
Я знал, что осенью 1941 года правительство предложило
командованию Северо-Западного фронта и руководству ленин-
градской партийной организации обеспечить вылет из блокад-
ного города на Большую землю крупных деятелей науки и куль-
туры, так называемого «золотого фонда». Ответственность по
переброске «золотого фонда» легла главным образом на замес-
тителя главнокомандующего Северо-Западным фронтом адми-
рала Ивана Степановича Исакова.
Состоялся телефонный разговор Исакова с Орбели о немед-
ленном вылете ученого из Ленинграда.
Тогда, как говорится в дипломатических переговорах, сторо-
ны договорились о личной встрече для окончательного решения
вопроса. Но в те же дни Орбели пришлось выступить в полярно
противоположном амплуа. Ленинград должен был покинуть
один из его учителей, академик Коковцев Павел Констан-
тинович — крупнейший русский семитолог.
Коковцев отказался. Орбели должен был уговорить своего
учителя. Для успеха дела Иосиф Абгарович направил к Павлу
Константиновичу его любимого ученика Андрея Яковлевича
Борисова, видного историка культуры, семитолога и ираниста.
Долгие уговоры кончились безрезультатно. Коковцев отказался:
«Большую часть жизни я прожил в этом городе и переживать
его не собираюсь».
Он не покинул Ленинград так же, как не уехал и другой
учитель Орбели — крупнейший историк античности и археолог,
академик Сергей Александрович Жебелев.
— Жебелев был моим учителем, и память о нем я сохра-
нил на всю жизнь,— задумчиво сказал Орбели.— На слетую-
щий день после юбилея Навои к нам пришел мой старый учи-
тель, о ком вы спрашиваете, единственный из моих учителей,
кто в те дни еще был жив, академик Жебелев, пришел, несмотря
на свое изнурение и истощение, чтобы поблагодарить Эрмитаж
за устройство, как он сказал, «этого праздника науки». В его
словах, во всех его мыслях, которыми он со мной тогда поделил
ся, я почувствовал еще раз, как велика сила человеческого
духа — духа человека, который в течение всей своей жизни
неуклонно и свято исполнял свой долг — долг ученого, учителя
и гражданина. Сергей Александрович Жебелев осенью 194! го-
да заведовал, если я не ошибаюсь, одним из институтов Акаде-
мии наук, но на него дополнительно были возложены ввиду
141
срочного, без предупреждения вылета из Ленинграда уполно-
моченного президиума Академии наук — также обязанности
последнего. Потом начался вылет ряда директоров,— случаи,
которые я забыть не могу, потому что в большинстве своем
этому вылету предшествовало строгое задание директора
собрать назавтра вечером совещание работников данного ин-
ститута. А когда подходило время заседания, оказывалось, что
директор уже где-то по ту сторону фронта.
Так академик Жебелев стал главой четырех или пяти учреж-
дений Академии наук и уполномоченным президиума Академии
наук СССР. Мой больной учитель каждый день посещал все
учреждения, которыми руководил. А это был декабрь 1941 го-
да. Те, кто были в это время в Ленинграде или кто знает историю
Ленинграда этого времени, представляют себе, что это означа-
ет. Жебелеву предлагали, его просили, настаивали, ему прика-
зывали, чтобы он покинул город. Наконец он поехал на аэро-
дром, предварительно заявив: «Подчиняюсь насилию». А как
только на аэродроме произошла маленькая заминка, он потре-
бовал, чтобы его отвезли домой.
Последний месяц своей жизни Жебелев фактически почти
ничем не питался. Это не помешало ему, как я уже вам говорил,
10 декабря, в страшную стужу, когда начался артиллерийский
обстрел района Эрмитажа и снаряды падали на Неву, прийти
на заседание, посвященное Навои.
Тогда мы с ним поговорили в последний раз — через два-
дцать дней он скончался. Мы много говорили о его покойном
друге и моем учителе, в иной обстановке, но также до последне-
го дня своей жизни отдававшего все свои силы выполнению
высокого долга учителя и профессора университета — акаде-
мике Якове Ивановиче Смирнове — исследователе античного
и средневекового искусства и культуры. Это был замечательный
русский человек, который, невзирая на смертельную болезнь,
не считал возможным пропустить хотя бы одну лекцию. Собрав
последние силы, в сырую и холодную осень 1918 года пришел
он в музей древностей университета. Он принес тяжелые папки
с воспроизведениями замечательных памятников искусства Вос-
тока, и в частности Армении,— пришел, но уйти уже был не
в силах. Это было за три дня до его смерти. И об этой несокру-
шимой его воле, о его непреклонном чувстве долга должны
помнить все советские ученые.
Еще одной характерной чертой этого замечательного рус-
ского ученого была способность исчерпывающе и многосто-
ронне подходить к изучаемой стране, к культуре народа, памят-
никами которого он занимался. Он умел находить и в случайно
услышанном предании, народном поверье, в маленьких кусочках
разноцветных тряпок, которые привязывали к побегам куста,
растущего в почитаемом народом месте, много ценного для
воссоздания древнейших верований этого народа, пережитков
142
прошлого, отдаленного от нас тысячелетиями. Ко всем этим
кажущимся на первый взгляд мелочам он подходил с таким же
вниманием и заботой, как к великолепным памятникам искус-
ства. Вот почему утонченный анализ, проводившийся им в тече-
ние целого года семинарских занятий драгоценнейшего произ-
ведения армянского зодчества десятого века — Ахтамара, так
много раскрывал перед его учениками. Следы орудий камен-
щика, высмотренные им на обломках гарнийского языческого
храма первого века, дали богатейший материал для последую-
щих исследований. В его истолковании как бы воскресали
громадные, монолитные базальтовые изваяния фантастических
рыб — вишапов, покровителей орошения, по древнейшим веро-
ваниям армян. А для достижения этих результатов он не только
перечитывал сочинения древних армянских историков, но и до-
рожил возможностью побеседовать о заинтересовавшем его
вопросе и с блестящим ученым, и со скромным сельским учите-
лем, и со стариком монахом, живущим около развалин дове-
ренного его попечению храма, и с мальчишкой-пастушонком,
усмотревшим на обрыве скалы следы копыта сказочного бога-
тырского коня.
Вот почему этого обаятельного русского человека так люби-
ли в Армении все, кому случалось встретиться с ним во время
его неустанных поездок по стране.
В этом стремлении к общению с национальными научными
силами народов Востока и со всеми теми, кто, происходя
из среды этих народов, интересовался прошлыми судьбами
своей страны, Я. И. Смирнов не был одинок среди русских
востоковедов. В нем только ярче проявились эти замечательные
черты, характерные для русского востоковедения в целом, луч-
шие представители которого и в далекие годы умели не только
изучать культуру народов Востока, но и внушать сынам этих
народов глубокое уважение к русской науке.
Яков Иванович Смирнов, как и другие, всегда умел выяв-
лять вклад каждого народа в общечеловеческую культуру,
создавать почву для дружественного и любовного взаимного
ознакомления и сближения. Это в нем особенно ценили его
ученики...
— Иосиф Абгарович, состоялась ли в 1941 году ваша встре-
ча с Исаковым? — спросил я.
— День и час встречи был назначен. Я должен был поехать
в Смольный к Ивану Степановичу, но звонок главного хирурга
Военно-Морского Флота Джанелидзе, с которым я был в тобрых
отношениях, слава богу, избавил меня от этой встречи
Как-то раз Исаков рассказал мне о начиненной перцем
беседе с Джанелидзе. Столкнулись два непримиримых понятия:
приказ и чувство долга. Парадоксально, но факт. Впоследствии
Исаков напишет об этом.
«Списки «золотого фонда»,— рассказывал Исаков, — на-
143
чикались с профессора И. И. Джанелидзе. Иосиф Абгарович,
естественно, тоже входил в этот список 1
К Джанелидзе вечером был послан адъютант. И хотя мы
заручились постановлением ГКО и телеграммой из Москвы, все
же было решено, что разговор с Джанелидзе буду вести я. Так
было уместнее во всех отношениях. Точно в назначенное время t
утром следующего дня Джан появился в морской группе.
Джан — на многих восточных языках означает «милый» j
или «дорогой». Вот почему друзья в глаза и за глаза называли »
профессора Джанелидзе Джаном. Это был человек редкого ума }
и обаяния. И почитали его глубоко и искренне не только паци- i
енты, которым он спас жизнь. 0
Джанелидзе был главным хирургом флота, членом-коррес-
пондентом Академии медицинских наук, генерал-лейтенантом
медицинской службы. За его плечами был хирургический опыт
первой мировой и гражданской войн. Одним из первых в стране
он сделал операцию на сердце. Его знали и как замечательного
педагога и организатора
Я всегда буду гордиться многолетней дружбой с этим заме-
чательным человеком. Несмотря на разницу в годах (Джан
родился в 1883 году и, значит, был на одиннадцать лет старше
меня), между нами всегда существовали близкие отношения.
И вот наш разговор в Смольном.
Ни дружественно-доверительный тон, ни ссылки на высшее
командование, ни громкие имена не могли убедить профессора
в необходимости уехать.
— Товарищ адмирал,— начал Джан, побелев от ярости
и глядя мне прямо в глаза,— вы изучали историю Крымской
войны, и я убежден, что в своих лекциях в Морской академии
вы ссылались на поучительные прецеденты обороны Севасто-
поля... Не допускаю мысли поэтому, что вам неизвестно поведе-
ние Николая Ивановича Пирогова, что, впрочем, могли забыть
в Москве авторы телеграммы.
Чувствовалось, каких огромных усилий стоило Джану вла-
деть своим голосом. И уже одно то, что он прибег к официаль-
ному обращению, как бы забыв мое имя и отчество, говорило
о степени его негодования.
— Позвольте напомнить, что Николаю Ивановичу пришлось
затратить нечеловеческие усилия, чтобы пробить брешь в стене
косности и бюрократизма, пока он добился разрешения и выехал
в осажденный Севастополь, прихватив с собой кандидатов
в лекари с выпускного курса университета. Он преодолевал
страшное бездорожье, боролся с ужасными беспорядками, до-
пущенными интендантской службой в снабжении, питании и ор-
ганизации эвакопунктов.— Не меняя силы голоса и обличитель-
ного тона, Джан продолжал: — Какую картину мы видим те-
перь? Главный хирург, его ассистенты и молодые выпускники
уже находятся в осажденном городе и на морской базе. Коли-
144
чество раненых увеличивается с каждым днем... Как и перед
Пироговым, перед нами стоят задачи не только помощи ране-
ным и скорейшего возвращения их в строй, но и изучения особен-
ностей военно-полевой хирургии в современных условиях... За-
дача испытания новых методов и средств.. Задача эвакуации
раненых... Наконец, критическая проверка методов обучения,
которыми мы пользовались в предвоенные годы. Так вот именно
в этих условиях вы предлагаете мне выехать из Ленинграда?’
Куда?.. Очевидно, в безопасные места’
Заметив, что я собираюсь ему возразить, Джан быстро
встал и сделал рукой жест, означающий конец разговора:
— Я никуда из Ленинграда не уеду!
Быстро повернувшись, он вылетел из кабинета, оборвав
беседу и всем своим видом показывая, что для нас обоих это
лучший выход.
Хлопнула дверь, и в комнате стало тихо.
— Ну-с! Желаю вам более успешной деятельности,— обра-
тился я к примолкшим офицерам, стараясь внешним спокойст-
вием «спасти лицо».— Макс! Срочно вызывай следующих по
списку... и действуй!.. Относительно профессора Джанелидзе
доложи в Москву... Пусть они сами его уговаривают. Мы
с Петровым едем на Осиновец. Будем обратно через два дня...
Совершенно раздосадованный (возможно потому, что в душе
сам был на стороне Джана!), я направился к машине, сказав
своему помощнику:
— Избавь ты меня от Орбели. Скандал с ним может стать
глобальным».
Когда вражеские бомбы падали на мирные города и села,
когда фашистские орды топтали нашу землю, в фельдмаршаль-
ском Малом тронном и Гербовом парадных залах Зимнего
дворца еще действовала большая выставка о героическом
военном прошлом русского народа. В галерее Отечественной
войны 1812 года можно было видеть простреленный шведской
пулей под Полтавой мундир Петра Великого, мундиры Куту-
зова и других русских полководцев, в Гербовом зале Зимнего
дворца были выставлены знамена шведского короля Кар-
ла XII, прусского короля Фридриха, Наполеона — трофеи рус-
ских воинов с поля брани.
Шляпа-треуголка Фридриха II с петушиными перьями
невольно напомнила позорное бегство короля из-под Кунерс-
дорфа 1 августа 1759 года. Пришли на память и стихотворные
строки, написанные одним из воспитанников Ленинградского
университета:
Здесь шляпа Фридриха Второго,
Но если снова грянет бой.
Сорвем и с Гитлера мы шляпу.
Но только вместе с головой...
145
Шла война. Экскурсоводов нет. Опустел Эрмитаж. Каждый
ленинградец на своем посту. В тревожной тишине покоятся
шедевры Рафаэля, Рембрандта, Рубенса... Выставочные залы
безлюдны. Идет бережная упаковка ценностей... События 22 де-
кабря 1941 года один из старейших сотрудников Эрмитажа
Владимир Васильевич Калинин запечатлел в своем дневнике:
«Морозный вечер. В огромном здании, в котором временно
разместился наш Н-ский стрелковый запасный полк, холодно.
Нет воды, нет света, только на столах писарей тускло мерцают
коптилки.
Сегодня в полковом клубе был выпускной вечер младших
командиров, только что закончивших курс боевой подготовки.
Тотчас же после вечера все отправляются на фронт.
На вечер приехали шефы-ленинградцы, научные сотруд-
ники Эрмитажа во главе с Иосифом Абгаровичем Орбели.
Шефы привезли с собой подарки.
Академик Орбели передал военкому полка Громову два
килограмма свечей. На сцене затеплились тоненькие церковные
свечи. Люди сидели тихо. Говорил директор крупнейшего совет-
ского музея, ученый с мировым именем. С болью рассказывал
он о том, что творят немецкие варвары на советской земле.
Уничтожены знаменитые фонтаны Петергофа. «Большой Сам-
сон» распилен и увезен в Германию, выломаны янтарные стены
в Екатерининском дворце. От дворцов Петергофа остались
одни развалины. Сгорел дворец Монплезир — драгоценный па-
мятник эпохи Петра I, вырублены вековые парки в Пушкине,
Петергофе, Павловске. Древний Новгород, Псков лежат в раз-
валинах. Поврежден собор св. Софии — гордость новгородцев.
«Мы знаем в истории времена варворов, вандалов, пред-
шественников немецких фашистов,— говорил Орбели,— но ни-
когда в истории не было ничего более кровавого, дикого и звер-
ского, чем нынешний немецкий фашизм, вооруженный такими
разрушительными средствами истребления. .Идя сегодня на
фронт, помните, что вы призваны защитить город Ленина,
очаг мировой культуры, от немецкого изверга, задумавшего
задушить нас Пусть ведет вас в этот бой мысль о неслыханных
злодеяниях, творимых им под Ленинградом, пусть вас не поки-
дает мысль о том, что в ваших руках судьба тысяч женщин,
детей, стариков Ленинграда, которых вы должны спасти.
Мы, ленинградцы, должны все перенести — и холод, и го-
лод— во имя великой цели. Родина не оставит нас, она благо-
словила нас на подвиг, она согреет нас своим дыханием...»
Так говорил ученый, и все, кто был здесь, никогда не забудут
его лица, его сверкающих глаз, его страстной речи.
Говорила и сотрудница музея Евдокия Александровна Ля-
мина. Ее единственный сын, девятнадцатилетний Слава Лямин,
погиб в бою. Твердо звучит голос матери, она призывает всех
мстить за ее сына, за наши общие страдания, за Ленинград
146
Один за другим подходят к столу курсанты. Военком полка
по списку вызывает отличников боевой учебы и вручает им
подарки: теплые свитеры, шерстяные шарфы, варежки Как
пригодятся в морозные дни все эти вещи на переднем крае!
Два часа спустя после торжественного вечера молодые вои-
ны выстроились во дворе. Они ушли в темную декабрьскую
ночь...
Впечатление от этого вечера, особенно от речи Орбели,
было огромно.
После отъезда шефов военком Громов сказал мне: «А зна-
ешь, товарищ Калинин, я немного боялся за твоего академика.
Ну, думаю, приедет, разведет здесь перед бойцами научную тео-
рию часа на два — прерывать неудобно, а людям в бой идти.
А получилось неплохо...» И, помолчав, добавил: «Хоть и ака-
демик, а говорить просто умеет».
Николай Семенович Тихонов еще до Отечественной войны
развернул большую деятельность по празднованию юбилея
Низами. Когда началась война, мужественный голос поэта-
гражданина прозвучал из осажденного Ленинграда. Вспоминая
тяжелые легендарные дни блокадного города, Тихонов с особым
трепетом рассказывал о событиях одного памятного дня.
— Когда-нибудь историк, разбирая док\менты нашей жиз-
ни,— говорил Тихонов,— поразится нечеловеческой выносли-
вости ленинградцев. Он будет перебирать ветхие бу маги, пожел-
тевшие листы газет и журналов, и эти молчаливые свидетели
покажутся ему красноречивее мифов древности, всех легенд
о силе, мужестве, красоте человека. Нравственный облик ленин-
градцев будет сиять во мраке сурового и беспощадного време-
ни. И тогда история скажет, что воистину силе тьмы фашизма
противостояли наши люди света, люди нового, невиданного
в мире общества. Советские люди.
Враги хотели превратить каждый день их существования
в пытку смертельной опасности. Ленинградцы презирали
смерть. В них неистребимо жило чувство превосходства над
врагами. Родной город, который был богато отражен в поэзии,
в искусстве, в неумирающей классической прозе, с его недоска-
занностью, с его таинственными красками и легендами, с 1елал-
ся еще более суровым, исчезавшим в ночах без единого огонь-
ка, и вдруг, в ночи налетов, одевался в блеск и грозу, отражая
врага. В лучах прожекторов, в феерических, затягивающих
все небо разноцветных лентах трассирующих п>ль. в красных,
зеленых, розовых плесках взрывов, в алых полотнищах пожа-
ров город казался живым существом, закованным в блещущие
латы, принимающим бой с драконом, дышащим на него огнем,
охватившим его своим стальным кольцом.
...Трагическое и прекрасное жило рядом Смерть и в iox.no
вение встречались запросто.
...При коптилках работали ученые, писались научные рефе-
раты, художники рисовали плакаты, ккмпозиторы писали музы-
ку. Дух творчества жил непоколебимо.
...Бесконечно можно говорить о тех баснословных временах,
но я хочу рассказать один небольшой эпизод. Это случилось
в тяжелые дни усиленных бомбежек глубокой осенью 194 I года.
Смольный, где помещался штаб фронта, подвергался особо
упорным налетам. Поэтому был отдан строгий приказ — при
сигнале воздушной тревоги командирам штаба уходить в особое
помещение. Это был целый подземный городок, в котором все
было оборудовано для работы. По правде говоря, группа
писателей не очень-то выполняла это приказание. Но в этот раз
появился сам комендант и строго попросил покинуть нашу ком-
нату. Правда, когда мы в нее вернулись, огромные запертые,
заклеенные окна были настежь, дверь перекривило взрывной
волной. Очень хорошо, что мы отсутствовали.
Внизу, в одном из коридоров, я неожиданно столкнулся
с довольно колоритной фигурой. Человек большого роста, без
шляпы, с кудрями, как у короля Лира, спутанными и сильно
поседевшими, с большой вспененной бородой, с полными энер-
гии глазами схватил меня за руку и громко воскликнул: «Вас-то
мне и нужно!»
Это был известный ученый, директор Эрмитажа Иосиф
Абгарович Орбели. Я знал, как под его руководством прошла
сложнейшая операция эвакуации Эрмитажа. В ней участвовали
сотни людей: научные сотрудники, художники, геологи, студен-
ты Академии художеств, моряки Балтфлота, энтузиасты-люби-
тели. Я знал, что все музейные ценности вне опасности, и чув-
ствовать это было очень приятно, тем более что снаряды уже
рвались в Эрмитаже и сбитые осколками мраморные головы
падали, как с гильотины. В Эрмитаже оставалось мало экспо-
натов, и я подумал, что Орбели пришел сюда для разговоров об
окончательной эвакуации оставшегося имущества.
Но он со свойственной ему взволнованностью заговорил
совсем о другом:
— Вы, конечно, не забыли, что приближается назна-
ченный на эти дни юбилей великого азербайджанского поэта
Низами?.
— Дорогой Иосиф Абгарович! Вы видите, что делается вок-
руг В таких условиях юбилей будет выглядеть не очень торжест-
венно...
— Юбилей должен состояться в Ленинграде! Вы поду-
майте — вся страна будет отмечать юбилей Низами, а Ленин-
град не сможет. Этого быть не может! Чтобы фашисты сказали,
что они сорвали нам юбилей! Мы должны провести его во что
бы то ни стало!
Наверху над нами гудело и стонало воздушное сражение.
Грохот разрывающихся бомб глухо доходил до нас. Но Орбели
148
не обращал на это никакого внимания. Он говорил, и его асси-
рийская борода развевалась почти угрожающе:
— Мы с вами пойдем сейчас в политуправление и составим
план юбилея.
— Давайте хоть предварительно поговорим, прежде чем
идти.— предложил я,— вон тут свободная комната. Сядем
и набросаем наши предложения, посмотрим, что получится.
После бурного обсуждения мы договорились. В политуправ
лении я представил Орбели, рассказав о его заслугах и особен-
ностях характера, чтобы его не приняли за человека, не очень
отдающего себе представление о том, что делается вокруг
Нас выслушали. Потом сказали, что не совсем ясно, как
все это будет происходить Орбели взял слово. Его вдохновенное
лицо, воинственная борода и уверенность человека, видавшего
виды, произвели впечатление. Он говорил:
— Все будет происходить в одном из малых залов Эрмита-
жа. Я организую небольшую выставку. У меня кое-что осталось
неувезенным, кое-что — сасанидского, саманидского, закавказ-
ского. Блюда, щиты, серебро, вазы... Словом — найдем. Всту-
пительное слово от писателей будет делать он...— показал на
меня,— он согласился. Доклад небольшой я. Вернее, второе
вступительное слово — от ученых. Докладчиков достанете вы...
— Как — мы? — растерянно сказал наш собеседник.
— Они в окопах. Недалеко. Где-то около Колпина или
Пулкова. Их всего двое. Они востоковеды. Вы дадите им коман-
дировку на один день. Вечером они вернутся в окопы Концерта
не будет...— Орбели назвал их имена.
— Ну хорошо, все это так. Но остается самое главное. Ведь
вы собираете как-никак человек двести. Это лучшие предста-
вители ученого мира, интеллигенции города. А вы видите, что
делается! А как бомба попадет в Эрмитаж? Кто будет отвечать
за то, что может случиться?
— Я! — воскликнул запальчиво Орбели.— Я уже все пред-
видел. Во-первых, посмотрите на час, в какой начнется собра-
ние. Это час перерыва между налетами. Немцы очень акку-
ратны. это психическое воздействие, конечно. Это нарочно!
Я уже справлялся в штабе. Наше собрание кончится ровно
за пять минут до начала налета...
— А если они начнут раньше?
— Если они начнут раньше, то ведь не первая же бомба
попадет в Эрмитаж. А если вторая, то я всех успею провести
быстрым ходом в бомбоубежище. У меня все хорошо оборудо-
вано. Поймите, что юбилей Низами должен состояться в Ленин-
граде! Позор нам всем, что в Москве, в Баку, во всем Советском
Союзе он будет отмечен, а мы не отметим. Скажут, что мы так
растерялись, так напуганы бомбежками, что забыли о своем
долге...
Нам разрешили заседание. Оно состоялось точно в назначен -
149
ное время. Слабо освещенный зал наполнялся приглашенными.
Заседание открыл Орбели.
Затем ученые-докладчики в шинелях, с противогазами,
пришедшие в Эрмитаж прямо из окопов, читали доклады о жиз-
ни п деяниях Низами. Звучали стихи, написанные восемьсот
лет назад.
Низами воскрес и принес в наш вооруженный лагерь свою
дружескую песнь победы неумирающего, здорового, прекрасно-
го человечества, чтобы торжествовать над тьмой и разруше-
нием. Наш фронт почтил Низами, как и Низами почитал героев.
Это была перекличка времен, самая естественная и непобеди-
мая.
Потом мы осматривали выставку. Я напомнил Орбели о
времен и.
— Все в порядке,— сказал он,— у нас еще десять минут!
Он поблагодарил всех и пожелал счастья. Гости расходились
под впечатлением необычного собрания Я попрощался с могу-
чим энтузиастом, спустился с друзьями по дворцовой лестнице,
вышел на Неву и увидел, как на ближайшем военном корабле
пушки противовоздушной обороны медленно подымаются
вверх.
Через две минуты заревели сирены воздушной тревоги.
— Вот что значит академик,— сказал мой спутник,— точ-
ность академическая!
...Через некоторое время я снова столкнулся в Смольном
с Орбели. Он на этот раз был спокоен и первый начал говорить,
как мы блестяще провели юбилей Низами...
— Дорогой Иосиф Абгарович, должен поставить в извест-
ность, что ни в Москве, ни в Баку, нигде в Советском Союзе
никто в этот в мирное время назначенный срок никакого юбилея
не проводил. Он отложен. И только Ленинград отметил юбилей
торжественным собранием! Что вы на это скажете?
— Я скажу, что это прекрасно! Прекрасно, что именно
в осажденном Ленинграде мы провели юбилей Низами, мы
обязаны были это сделать, чтобы весь Советский Союз узнал —
жив в Ленинграде могучий дух торжествующего творчества,
победоносного гуманизма!»
Страницы воспоминаний Тихонова нашли место в его книге
«Писатель и эпоха».
...Тысяча забот у директора Государственного Эрмитажа
академика Пиотровского. И все же Борис Борисович нашел
время показать листы бумаги с подписями присутствовавших
19 октября 1941 года на юбилейном заседании памяти Низами.
Комментарии ученого помогли живо представить пришедших
в Эрмитаж докладчиков.
— Поэт Николай Семенович Тихонов.— говорит Пиотров-
ский,— пришел в армейской шинели. На петлицах три шпалы.
Вот его подпись. Как только подписался прибывший с передо-
150
вон докладчик Дьяконов, сотрудники отдела Востока Болдырев
и Птицын заключили его в объятия. Давно не виделись.
Подписи, подписи... ученых, архитекторов, художников, пар-
тийных и советских работников, представителей центральных
и ленинградских газет, радио.
На другом листе подпись поэта Всеволода Рождествен-
ского напоминала о другом незабываемом дне.
«Вестовой разбудил меня, тронув за плечо: «Вас в полит-
отдел. Срочно!» — вспоминает Рождественский.
Тяжел сон после ночного дежурства. Не сразу вошли в созна-
ние низкий потолок блиндажа, слабый огонек коптилки на
сколоченном из фанерных ящиков столе Я привычно надел ши-
нель, потуже затянул ремни, согнувшись в дверях, вышел на
свежий воздух.
Путь был недалеким. В подвале полуразрушенного дома
в низкой сводчатой каморке сидел за столом батальонный
комиссар с опухшим от бессонницы лицом. «Вот! — сказал
он, протянув мне бумажку.— Это—предписание Куда, хоти-
те знать? В Ленинград.— И, выдержав некоторую паузу, доба-
вил, неожиданно улыбнувшись: — В распоряжение Государст-
венного Эрмитажа. В двадцать четыре ноль-ноль быть обратно».
Я козырнул и вышел, не успев даже удивиться. Куда угод-
но,— но в Эрмитаж!..
При скудном свете пасмурного дня я развернул врученное
мне предписание. К нему была приложена слепо отпечатанная
на узкой полоске повестка. Из нее выяснилось, что сегодня,
10 декабря 1941 года, в четыре часа дня в помещении Эрми-
тажа состоится торжественное заседание, посвященное 500-ле-
тию Алишера Навои, великого поэта-гуманиста Х\ века. Мне
предстояло прочесть свои стихотворные переводы.
Навои... Торжественное заседание... И где? В блокирован-
ном, голодном и холодном, находящемся под обстрелом врага
Ленинграде!
Сборы были недолги, да и дорога не столь уж длинна: фронт
проходил тогда совсем близко от городских окраин.
До Обводного канала я добрался на какой-то попутной
полуторке, а там уж пришлось идти пешком: трамваев не было.
Колючая изморось висела в воздухе. Солнцу все не удава-
лось пробиться сквозь взлохмаченные, низко висящие тучи, ка-
залось, вот-вот пойдет снег.
Я шагал по почти пустынным улицам вдоль безмолвных
домов, с забранными фанерой магазинными витринами, с окна-
ми, перекрещенными узенькими бумажными лентами. Со сто-
роны Пулкова время от времени ухали тяжелые, полузагл> шей-
ные удары, затем слышался тонкий продолжительный свист,
и чуть спустя вновь ухал уже более тяжелый и близкий удар, на
этот раз где-то в самом городе.
Шел обычный дневной обстрел
151
Вот уже Невский, пустой, онемевший. Но Садовой, мимо
мрачной громады Инженерного замка, мимо редких, обнажен-
ных деревьев Летнего сада я вышел на показавшуюся беско-
нечно оголенной пустыню Марсова поля. Го тут, то там бугри-
лись на пей землянки зенитчиков, и топкие стволы орудий
торчком глядели в затянутое туманом ленинградское небо..
В довольно просторной и очень холодной комнате служеб-
ного эрмитажного здания окнами па Неву было не так уж
много народу.
В плотно закутанных людях, сидевших на беспорядочно
расставленных стульях, я не без труда узнавал знакомых — до
того изменили их лишения блокадного города. Тут были моло-
дые еще тогда востоковеды М. М. Дьяконов, А Н. Болдырев,
Н. Ф. Лебедев, несколько сотрудников Эрмитажа и, что всего
удивительнее, любители поэзии и искусства, бог знает как
добравшиеся сюда с разных концов города, все время подвер-
гавшегося обстрелу.
Академик Орбели, директор Эрмитажа, занял председатель-
ское место. Ему предстояло сказать вступительное слово Ски-
нув подобие какого-то верхнего, сильно обтрепанного одеяния,
Иосиф Абгарович остался в ватнике и шарфе, окутывавшем
шею. Длинная седеющая борода беспокойно ерзала на его
груди. Несколько сутулясь, он предупреждающе поднял костля-
вую руку. Большие темные глаза его постепенно разгорались
по мере того, как он, уже начавший речь, все выше и выше вос-
ходил по ступеням взволнованных, увлекавших его самого
и слушателей, убедительно живых интонаций. Не помню, конеч-
но, его слов в текстуальной точности, но основной их смысл
остался в памяти. Орбели говорил:
— В необычное время, переживаемое нашим городом и всей
Советской страной, в невероятной обстановке собрались мы,
чтобы отметить замечательную дату в культурной истории
Ближнего Востока, вспомнить древнейшее, ставшее бессмерт-
ным имя великого поэта и просветителя Алишера Навои.
Уже один этот факт чествования поэта в Ленинграде, осаж
денном, обреченном на страдания от голода и надвигающейся
с гужи, в городе, который враги считают уже мертвым и обес-
кровленным, еще раз свидетельствует о мужественном духе на-
шего народа и его несломленной воле, о вечно живом, гуман-
ном сердце советской науки!
В эту минуту мощный, глухой удар, заставивший содрошуть-
ся воздух и задребезжать стекла, ухнул где-то, казалось,
совсем близко. Все бросились к окнам. Почти сразу же грянул
второй удар, и на Неве взметнулся, рассыпая брызги и осколки
льда, водяной столб. Фашисты обстреливали невские мосты
— Спокойно, товарищи! — произнес, почти не повышая го-
юса, Орбели.— Заседание продолжается
И все уселись на прежние места, хотя многим хотелось
152
поскорее спуститься в бомбоубежище, под надежные своды
старинных эрмитажных подвалов.
И собрание продолжалось. Читали стихи Навои, переве
денные поэтами и востоковедами. Звучали они и в оригинале.
Древние, вновь ожившие слова, говорящие о мире, о радости
жизни, о торжестве человеческого разума над тьмой жестокости
и угнетения!
...Когда я шел обратно по уже стемневшему городу, небо
не казалось мне столь безнадежно серым и тяжелым. Во всех
направлениях перекрещивали его лучи прожекторов Насто-
роженный Ленинград, бессонный, мужественный, дышал, жил
обычной фронтовой и трудовой жизнью Он уже и тогда был
уверен в своей победе».
...К этому времени который уже раз Гитлер приказывал
уничтожить Ленинград. «Воля фюрера должна быть доведена
до сведения всех командиров». В том же духе была директива
командующему морскими силами: «Фюрер решил стереть город
Петроград с лица земли».
Но город Ленина, перенеся неслыханные страдания, про
должал борьбу. Только на участке фронта от Немана до Невы
враг потерял сто девяносто тысяч солдат и офицеров, семьсот
танков, пятьсот орудий, армады воздушных кораблей. Ведя
тяжелые, кровопролитные бои, советские войска не потеряли
боеспособности. План взятия Ленинграда с ходу, штурмом
терпел крах. Находясь в тисках блокады, наша армия сумела
сковать у неприступных стен Ленинграда силы трехсоттысяч
ной армии противника. Гитлеровцы в отчаянии изменили так
тику: они задумали сломить сопротивление Ленинграда измо
ром — холодом, голодом, непрерывной бомбежкой и артилле
рийским обстрелом.
Им было не понять, что непобедимы люди, способные в пек
ле пожарищ, в тисках голода и смерти проводить юбилеи Низа
ми и Алишера Навои.
«ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДАэ
Это было в начале мая 1954 года. В Киеве цвели каштаны.
На Всесоюзный пленум, посвященный памяти великого сына
Украины, прибыло много гостей — писатели, художники, ком-
позиторы.
В один из дней комфортабельный теплоход доставил участ
ников пленума к могиле Шевченко Лилась чарующая укра
инская музыка, люди знакомились друг с другом, любова-
лись живописными берегами полноводного Днепра
Гостеприимные хозяева предложили всем, кто пожелае
поехать к могиле на машинах: многие пошли пешком. Бе<чи
ленные ступени вепи к вершине крутого берега Днепра Ко
153
позиторы Тер-Гевондян, Apo Степанян и я медленно, с оста-
новками, преодолели нелегкий путь. Особенно тяжелым оказал-
ся подъем для Акопа Коджояна, прекрасного человека, само-
бытного армянского художника.
В Каневе у могилы Шевченко состоялся митинг. Выступали
представители творческой интеллигенции братских республик.
В их речах звучала любовь и восторженное почитание Шев-
ченко. Когда слово дали народному художнику Армении Акопу
Коджояну и он, сделав шаг вперед, произнес первые слова
приветствия, у него случился инфаркт. Стоящий рядом народ-
ный художник Грузии Аполлон Кутателидзе тут же подхва-
тил последние слова Коджояна и продолжил. Многие участники
митинга даже не узнали о случившемся. Коджояну была ока-
зана немедленная помощь. Наши друзья в Киеве, люди исклю-
чительной сердечности и внимания, сделали все, чтобы больной
инфарктом Коджоян был окружен заботой и вниманием квали-
фицированных врачей. Аро Степанян, Анушаван Тер-Гевондян
и я по очереди дежурили в гостиничном номере Коджояна до
тех пор, пока врачи не разрешили перевезти его в больницу.
Именно в эти тревожные дни проявил к нам человеческое
внимание известный ленинградский художник Верейский. В па-
мять о нашем знакомстве Георгий Семенович оставил в моем
альбоме достойную его незаурядного таланта зарисовку.
С тех пор я искал случая, чтобы сказать ему несколько
теплых, задушевных слов. И такой случай подвернулся.
В 1962 году в выставочных залах Академии художеств на
Кропоткинской улице москвичи любовались работами талантли-
вого рисовальщика. Поздравил 75-летнего мастера и я. До сих
нор храню полученный тут же на выставке подарок с дарст-
венной надписью Верейского — фотокопию его рисунка «Орбе-
ли в блокатном Ленинграде за работой»: стол освещен тусклым
светом лампы под абажуром, в окне кабинета директора Эрми-
тажа маячит на Неве силуэт «Полярной звезды». Рисунок вы-
полнен художником 20 февраля 1942 года.
«Но ведь в те времена в Эрмитаже не было электрического
освещения»,— подумал я.
В блокадном Ленинграде, говоря сегодняшним языком, был
энергетический кризис — энергия шла только на особые нужды
— Борис Борисович,— обратился я к Пиотровскому,— вы
мне говорили, что по ночам работали при тусклом свете свечей.
Откуда же электричество в кабинете Орбели?
— Это целая история — в двух словах не расскажешь.
Вам надо встретиться с командиром плавбазы «Полярная звез-
да» Сазоновым. Он изредка по старой памяти заходит к нам,—
ответил Пиотровский.
Получив у секретаря директора Эрмитажа Пиотровского
адрес ушедшего на пенсию Сазонова, я взял такси и отпра-
вился по адресу. Ехать пришлось долго.
154
Наконец машина остановилась у четырехэтажного дома.
На звонок вышла старушка.
— Давненько не живут здесь,— ответила она мне.
День был испорчен.
Огорчен был и Борис Борисович. Что же делать? Еду в ле-
нинградский военкомат. Объясняю, почему мне обязательно
нужно найти капитана первого ранга в отставке Сазонова
Константина Евсеевича. Получаю адрес по последнему место-
жительству Еду. Широкие, озелененные улицы на окраине
Ленинграда. Доезжаю до улицы генерала Доватора, поднима-
юсь на лифте, кажется, на седьмой этаж. Звоню. Открывает
дверь дочь Сазонова. Опять не повезло — Сазонова не оказа-
лось дома. Оставляю записку с просьбой позвонить по телефону
секретарю директора Эрмитажа. Мне в гостиницу звонить бес-
полезно. Я целыми днями пропадаю в государственных и до-
машних архивах, встречаюсь с современниками моих героев.
А живут они в разных концах огромного города. Полеты, поезд-
ки, встречи, впечатления, неустанный поиск новых данных От-
бирать, сопоставлять, осмысливать материал, чтоб написать
о том, что пережили твои герои. Надо спешить. Жизнь коротка,
а людей, достойных доброго слова, много. Их нельзя забывать.
Я не жалуюсь, нет Рождение книги — большое счастье. Просто
размышляю.
К назначенному часу я приехал в Эрмитаж. Капитан перво-
го ранга Сазонов уже был там. Борис Борисович пригласил
в директорский кабинет, познакомил нас, а сам уехал по неот-
ложным делам, сказав: «Здесь можете спокойно побеседовать,
никто вам не помешает».
Константин Евсеевич с радостью поделился своими воспо-
минаниями:
— Таких людей, как Орбели, забыть нельзя Я рад, что
хоть чем-либо могу быть полезным... В схровое время позна-
комился я с прославленным ученым — в октябре 1941 года,
когда смертельная опасность нависла над Ленинградом Я тог-
да командовал кораблем «Полярная звезда», флагманской ба-
зой краснознаменной бригады подводных лодок дважды красно-
знаменного Балтийского флота.-
Плавбаза «Полярная звезта» — бывшая яхта царицы Ма-
рии Федоровны, построенная в Германии в восьмидесятых
годах по специальному заказу царя Комфортабельное судно,
водоизмещением свыше пяти тысяч тонн, со скоростью хода
до 15 узлов, имело мощные по тому времени главную и вспо-
могательные силовые установки. Кроме этого — соответствую-
щее парусное вооружение. До революции 1917 года судно слу-
жило особам царствующего дома для увеселительных прогу-
лок и тайных закулисных переговоров царя с главами ино-
странных государств К числу их следует отнести встречу и пе-
реговоры царя Николая с Вильгельмом Вторым на Транзунд-
155
ском рейде накануне первой мировой войны. Командовал яхтой
родовитый граф Толстой.
После Октябрьской революции «Полярная звезда» перешла
в руки революционных моряков Балтики и сыграла немало-
важную роль в революционных событиях Великого Октября.
В 1918 году она участвовала в героическом переходе советского
Балтийского флота из Гельсингфорса (Хельсинки) и Ревеля
(Таллина) в Кронштадт. На ней размещался Центральный
Комитет Центробалта во главе с вождем, матросом-больше-
виком П. Е- Дыбенко, который после соответствующего сигна-
ла Военно-революционного комитета из Смольного возглавил
балтийских моряков во время штурма Зимнего дворца.
В двадцатых годах, в период восстановления Балтийского
флота, бывшая царская яхта «Полярная звезда» была пере-
оборудована и модернизирована как вспомогательное судно
особого назначения (ВСОН) плавбазы для подводных лодок,
и на ней было установлено соответствующее артиллерийское
и торпедное вооружение. На этом судне в мирное время прошли
хорошую школу и боевую выучку многие подводники-матросы,
старшины и офицеры Балтики. На ПБ «Полярная звезда»
в финскую войну 1939—1940 годов функционировал походный
штаб руководства Краснознаменного Балтфлота. Начало Вели-
кой Отечественной войны ПБ «Полярная звезда» встретила
в боевой готовности номер один в Рижском заливе, а 22 июня
1941 года возвратилась на главную базу — Таллин, миновав
на переходе вражеские мины и облет немецкого самолета-
разведчика типа ДВ.
В августе 1941 года под флагом командира бригады под-
водных лодок капитана первого ранга, а ныне адмирала
Орел А. Е. она совершила героический переход из Таллина
в Лужскую губу без походного охранения и сопровождения
авиации и надводными кораблями, в условиях исключительно
тяжелой минной опасности, атак вражеской авиации, торпед-
ных катеров и близости финских береговых батарей. В Луж-
ской губе «Полярная звезда» неоднократно подвергалась
«звездным» налетам немецких пикирующих бомбардировщиков
типа «Ю-87». В один из налетов артиллеристы «Полярной
звезды» сбили три машины врага и подбили несколько стервят-
ников. В то же время «Полярная звезда» по-боевому обеспе-
чивала подводные лодки бригады всем необходимым — бое-
запасом (торпеды, мины, снаряды и пр ), одеждой и про-
довольствием, медикаментами, зарядкой батарей, ремонтом
и помощью раненым. Здесь проходили боевую и политическую
подготовку подводники перед отправлением на боевые пози-
ции в Балтийское море и Ботнический залив.
В конце августа «Полярная звезда» под непрерывным ог-
нем вражеской авиации (бомбы, пулеметы) по указанию КБФ
совершила переход из Лужской 1убы в Кронштадт, где в этот
156
период участились «звездные» налеты немецкой авиации («По-
лярная звезда» сбила стервятника).
В сентябре «Полярная звезда» опять же под огнем про-
тивника (авиации и артиллерии) переходит в Ленинград, на
Неву, и становится на швартовке у Набережной, рядом с Ле-
бяжьей канавкой, против здания Эрмитажа и Зимнего дворца.
С этого дня началась не менее тяжелая пора — блокада,
а это — испытание голодом и холодом.
Зная тяжелую обстановку, в которой оказались жители-
ленинградцы, в частности коллектив работников Эрмитажа, мой
военком сказал мне: «Командир! Надо бы навестить Иосифа
Абгаровича Орбели — директора Эрмитажа: может быть,
нужна какая-нибудь помощь?»
Но я и без этого напоминания понимал, что нужно обяза-
тельно зайти в Эрмитаж. Выбрав момент и оставив за себя
старпома, я отправился в Эрмитаж. Была поздняя осень. Под-
ниматься на второй этаж, вернее бельэтаж, мне пришлось
с фонариком, так как в помещениях не было освещения. Про-
водником был один из служащих Эрмитажа. Мы поднялись
по спиральной лестнице и вошли в полутемную небольшую ком-
нату, в резиденцию, если можно так ее назвать, директора
Эрмитажа Иосифа Абгаровича Орбели. Честно говоря, на меня
такая обстановка произвела тяжелое впечатление Представьте
себе — мрачная, без окон, комната, едва освещенная одной
чадящей свечой; в углу в кресле полулежит старец с краси-
вой головой библейского пророка, с длинной седеющей бо-
родой.
Признаться, я на миг растерялся. Поздоровался и предста-
вился, кто я и по какому вопросу прибыл. Иосиф Абгарович
тоже поздоровался и сказал, что рад такому визиту. Выглядел
Орбели неважно, было ясно, что он сильно болен. Иосиф Абга-
рович поинтересовался, как мы дошли из Кронштадта, как
идут боевые дела подводников. Я кратко рассказал о том, что
его интересовало, и спросил, какую помощь мы можем оказать
ему и коллективу Эрмитажа. Иосиф Абгарович сказал, что
лично ему ничего не надо, «время сейчас трудное, у вас свои
заботы», но если возможно, то хоть изредка давать осве-
щение в Эрмитаж. Я ответил, что, пока будем находиться
рядом, постараемся провести освещение в крайне необходимые
помещения, и в первую очередь в его комнату Поделимся
также продовольствием, водой и всем, чем только сможем. По-
пытаемся наладить телефонную связь. Все это было крайне
необходимо Иосифу Абгаровичу и коллективу Эрмитажа. На-
двигалась страшная беда — голод и холод, усилились артоб
стрелы и бомбежки. Принимались меры для организации мест-
ного профилактория. Позже в пригородах Ленинграда мы соби-
рали лебеду, сосновые и еловые ветки тля изготовления из
них так называемого экстракта, так как появились цингот-
157
ные заболевания. Мы поделились с эрмитажевцами своими
запасами целительных экстрактов.
Пожелав доброго здоровья Иосифу Абгаровичу и его кол-
лективу, я собрался уходить, но Орбели задержал меня.
— А чем мы можем быть полезны вам? — спросил он.
— Берегите себя и своих людей,— ответил я.
Раздался сигнал воздушной тревоги. Началась бомбежка
и артобстрел. Я быстро попрощался, сказав на ходу, что на
днях забегу постараемся сделать все необходимое.
После отбоя тревоги я вызвал командиров боевых частей
и начальников служб. Мы вместе с военкомом наметили, чем
можем помочь коллективу Эрмитажа. Пользуясь передышкой,
экипаж «Полярной звезды» под руководством и в составе
офицеров Севастьянова А., Ерышканова В., Лысова, Кашири-
на В., Волошина, главного боцмана (к сожалению, прошло
много лет и фамилии всех трудно вспомнить), старшин и мат-
росов немедленно приступил к выполнению задания. Через
несколько часов электрическое освещение было подано в необ-
ходимые помещения и в комнату Иосифа Абгаровича.
Вот тут-то Верейский и запечатлел И. А. Орбели за рабо-
той в его временном, освещенном электрическим светом «Поляр-
ной звезды» холодном, неуютном кабинете.
«Полярники» помогли наладить и водоснабжение, принесли
с собой медикаменты, продукты питания и все другое. Мы
усилили патрулирование Эрмитажа и Зимнего дворца, обору-
довали огневые точки (так называемые доты и дзоты), а также
наблюдательные посты...
Прошло более трех десятилетий, но, рассказывая, Сазонов
сильно волновался. Волновался и я. Воспоминания балтийско-
го моряка помогли мне живо представить тяжелые времена
блокадного Ленинграда.
— Нужно было видеть,— продолжал Сазонов,— своими
глазами неописуемую радость эрмитажевцев! Они были счаст-
ливы человеческим вниманием, проявленным нашими моряка-
ми. Старые работники — ветераны Эрмитажа, с которыми мне
довелось беседовать, до сих пор со слезами на глазах вспоми-
нают благородный поступок моряков-подводников. Это было
поистине братское единение армии и флота с народом, деля-
щим все тяготы и невзгоды фронта.
Помнится и другой не менее памятный случай. И тоже
в дни блокады, в начале 1942 года. Как-то я зашел в Эрмитаж
к Иосифу Абгаровичу, чтобы узнать о его здоровье, поинтере-
соваться делами, эрмитажевцев. спросить, чем еще мы можем
помочь. Орбели выглядел очень плохо, но застал я его опять за
работой. От эрмитажевцев я уже знал, что есть указание из
Москвы при первой же возможности эвакуировать Иосифа
Хбгаровича на Большую землю. Но на предложение эваку-
ироваться он ответил категорическим отказом, заявив, что, пока
158
у него бьется сердце, он из Ленинграда никуда не поедет и Эрми-
таж не оставит.
В беседе со мной Орбели тепло поблагодарил моряков за
помощь. В конце нашей встречи он спросил:
— А как вы посмотрите на мою просьбу побывать на ва-
шем корабле?
— Только одобрительно! — засмеялся я.
— Спасибо. Я подготовил материалы лекции-беседы для
моряков о героическом прошлом нашей Родины в борьбе
с иноземными захватчиками.
Я пытался отговорить его, видя его тяжелое состояние. Но
все было напрасно — Орбели был непреклонен, и мне пришлось
отступить. Я сказал, что пришлю военкома и матросов и они
доставят его на корабль.
Через несколько дней, когда Иосифу Абгаровичх полег-
чало, матросы доставили его на руках в кают-компанию
корабля. Там ученого ждали матросы и офицеры-подводники.
Они встретили Орбели горячими аплодисментами и приветст-
венными возгласами. Задушевная лекция-беседа академика
была доходчивой для слушателей и блестящей по своему содер-
жанию и страстности. Иосифу Абгаровичу было очень трудно
выступать стоя Он сидел, точнее — полулежал: для него
сконструировали особое кресло. Иосиф Абгарович призывал
нещадно громить немецких захватчиков на море. И моряки-
подводники помнили наказ ученого — сотни вражеских кораб-
лей нашли себе могилу в пучинах Балтийского моря.
Как-то раз во время одной из наших встреч, когда оборона
блокадного города была еше весьма тяжелой, Иосиф Абгаро-
вич спросил меня:
— Далеко ли немцы от Ленинграда?
— Близко, почти на подступах к Кировскому (Путилов-
скому) заводу Там проходит передний край обороны,— от-
ветил я.
— Нет, немцам никогда не бывать в Ленинграде! Рано
или поздно, но они будут разбиты под стенами города. На худой
конец, если враги даже и прорвутся, они найдут здесь свою
могилу! — гневно произнес Орбели
Мне за многие годы службы на ПБ «Полярная звезда»
приходилось встречаться со многими людьми. На «Полярной
звезде» в различные периоды войны по разным поводам и слу-
чаям бывали Антонов-Овсеенко, Дыбенко, Коллонтай, писате-
ли — Фадеев, Вишневский, Крон, Азаров, поэты — Лебедев
Кумач, Прокофьев и, конечно, известные адмиралы Кузнецов,
Левченко, Трибун.
Но из всех встреч, особенно за время блокады Ленинграда,
я на всю жизнь запомнил наши встречи и беседы с академиком
Иосифом Абгаровичем Орбели. Такое бывает только раз в жия-
ни. Я дорожу воспоминаниями об этой встрече...
159
Небольшой рисунок «Полярной звезды», подаренный мне
Сазоновым, остался в память о нашей встрече в кабинете
бывшего директора Эрмитажа Орбели ранней весной 1954 года.
БОРЬБА И УТВЕРЖДЕНИЕ
— Я провел в блокадном Ленинграде наиболее тяжелое
время — весь 1941 год до лета 1942 года, когда, потеряв на-
дежду штурмом взять город Ленина, фашистские войска нача-
ли окапываться. Который раз за этот период немецко-фашист-
ское командование считало Ленинград поверженным. Я не могу
без гнева вспомнить слова Гитлера о том. что он решил стереть
Ленинград с лица земли, что этот город не имеет права на суще-
ствование,— говорил И. А. Орбели.
Тысячи рабочих и инженеров, собравшиеся во дворе завода
синтетического каучука им. С. М. Кирова в Ереване, слушали
пламенную речь академика, патриота Ленинграда, директора
Государственного Эрмитажа, председателя Армянского филиа-
ла Академии наук СССР Иосифа Абгаровича Орбели:
— Враги человечества плохо усвоили уроки истории, поза-
были о силе духа русского человека, который в пору опас-
ности обретает легендарную мощь. Победить хотели Россию,
которая сплотила вокруг себя более ста народов и народностей
в великий равноправный братский союз... Не понимая, что та-
кую Россию победить невозможно!
Сыны Армении в боях за Ленинград покрыли себя неувя-
даемой славой. Имя Героя Советского Союза, балтийского
летчика Нельсона Степаняна навсегда вошло в историю города
на Неве.
Дорогие мои земляки — рабочие и инженеры-кировцы! Дай-
те как можно больше каучука фронту! Рабочий класс Ерева-
на пусть сделает все от него зависящее, чтобы приблизить
час окончательной победы над врагом. Потомки Давида Са-
сунского, будьте уверены, что ученые Армении вместе с вами,
что они, не жалея сил, трудятся, трудятся плодотворно.
Смерть фашистским оккупантам!
Последние слова академика Орбели повторили сотни голо-
сов.
Сложив руки за спину. Иосиф Абгарович ходил по своему
ереванскому кабинету. Председателя Армянского филиала Ака-
демии наук СССР волновало многое. Стоял холодный январь
1943 года. В его неотапливаемом кабинете было и холодно,
и неуютно. Но Орбели этого не замечал.
Шагая и размышляя, он остановился у письменного стола.
Тишину нарушило размеренное постукивание пальцами по
столу. Затем, отодвинув заменяющий кресло обыкновенный
160
стул, он сел и взялся за карандаш. Ручкой писать Иосиф Аб-
гарович не любил.
Раздался стук в дверь. Зашел секретарь и положил ученому
на стол свежие номера газет.
Орбели в первую очередь прочел сводку Совинформбюро
Воодушевляющие события на фронте придавали новые
силы Орбели. При воспоминании о Сталинградской битве ему
на память пришли ленинские слова: «Надо уметь учитывать
момент и быть смелым и решительным». Да, смелым и решитель-
ным надо быть и в руководстве научными коллективами,
всей деятельностью Армянского филиала Академии наук СССР
Забот много. Нерешенных вопросов тоже хватает. Многие лабо-
ратории плохо оснащены, мало нужных людей, и эвакуирован-
ные из Москвы и Ленинграда крупные ученые явились свежей
струей. Они вдохнули новую энергию в коллективы институ-
тов и лабораторий, часть которых еще слабо укомплектована.
Но никто не ропщет. Работают, не покладая рук Девиз армян-
ских ученых тот же, что и во всей стране: «Все для фронта, все
для победы!» Но на одном энтузиазме далеко не уедешь. Фили-
алу необходимы дополнительные средства, новейшая аппара-
тура
Квалифицированным научным коллективам и зрелым, го-
товым работать с полной силой научным работникам мешают
ограниченные лабораторные возможности. Каков же выход?..
К этой мысли озабоченный ответственностью за деятельность
ученых Армении Орбели возвращался каждый раз, когда обсуж-
далась та или иная научная проблема. Он как бы стал свиде-
телем собственных трудностей В чем же причина его пассив-
ности? Почему он, человек смелый и решительный, не отважи-
вается поставить вопрос официально? Видимо, И. А. Орбели
считал неудобным в начале 1943 года, в разгар Отечественной
войны, поднять волнующий его, как председателя Президиума
Армянского филиала Академии наук СССР, вопрос, полагая,
что это могут счесть несвоевременным, а такую инициативу
неуместной. . Но и бездействовать он не мог В Ереване, а затем
п во время пребывания весною 1943 года в Москве Иосиф
Абгарович провел полезные и доверительные беседы с крупны-
ми учеными. В Президиуме Академии наук СССР его обоснова-
ния встретили полное понимание. «Семена попали на хорошую
почву, надо лишь терпеливо и тактично бороться за всходы»,—
думал Орбели.
В Ереван он вернулся окрыленный. Шли дни, полные вся-
ких забот. Но мысли о разлуке с многолетним другом Камил-
лой Васильевной не оставляли его: она была эвакуирована
в Ташкент вместе со многими научными сотрудниками Ленин-
града.
О наступательных действиях наших войск в конце февра-
ля 1943 года он услышал по радио, и из Еревана в Ташкент
6 А Арзуманян
161
на имя Тревер полетела телеграмма: «Поздравляю новыми
победами. Нетерпением жду освобождения Ленинграда. Будем
вместе. Передайте сердечный привет нашим дорогим ленинград-
цам. Обнимаю. Орбели».
Телеграмма от 23 марта 1943 года в Ташкент по адресу:
«Первый переулок Маркса, семье Даниеляна, профессору
Тревер» — поставила Камиллу Васильевну в известность
о скором ее переезде в Ереван.
«Пишите чаще, подробнее. Письма идут долго. Этим поможе-
те ожиданию приезда»,— просит Орбели.
...Давно погашены огоньки в доме 39 по главному проспекту
Еревана, а в квартире восемь за письменным столом при свете
свечи трудится ученый. Который уж раз набрасывает он раз-
личные варианты своих соображений. Они далеки от завершен-
ности, но контуры уже ясно намечаются. О чем же мечтает
Орбели?.. Казалось бы — о далеком и несбыточном в такую
тревожную годину. Но он должен высказать свои соображения
о том, что Армфан изжил свой век, что нужно приступить
к организации на основе Армянского филиала Академии наук
СССР самостоятельного научного очага — Академии наук
Армянской ССР, которая, координируя свои действия с союз-
ной Академией, станет центром научной мысли республики.
Таков единственный путь развития науки, которая уже сейчас
вносит свою лепту в дело победы над врагом. Иначе научные
кадры, институты и лаборатории будут влачить жалкое суще-
ствование и приносить лишь минимальную пользу советской
науке...
Эти мысли занимали Орбели в Ереване в ночной тишине
домашнего кабинета в апреле 1943 года.
Тишину нарушил телефонный звонок. Два часа ночи.
«Наверное, ошибка...» — подумал Иосиф Абгарович, сни-
мая трубку.
— Слушаю.
— Иосиф Абгарович, извините,— мы вас разбудили?
— Да нет. Я работаю.
— Вас беспокоят из приемной первого секретаря ЦК партии.
— От Григория Артемьевича?
— Да. Могли бы вы приехать. Машину мы пришлем. Гри-
горий Артемьевич хотел бы встретиться с вами.
— Пожалуйста. Мне готовиться не надо. Я одет.
В те годы работа до четырех-пяти часов утра была делом
обычным, и Орбели нисколько не удивился такому приглаше-
нию.
Когда Орбели вошел в кабинет. Григорий Артемьевич встал
с места и, протянув руку, пошел навстречу:
— Иосиф Абгарович, извините, что в такой поздний час.
— Что вы, я рад встрече с вами. Давно не виделись
— Мне давно хотелось попросить вас высказать ваши сооб
162
ражения о дальнейшей деятельности Армфана. Насколько мне
известно, некоторые научные коллективы не всегда справля-
ются с темами, выдвигаемыми жизнью. Между тем известная
часть их, как вы понимаете, имеет большое оборонное и народ-
нохозяйственное значение. Мы не можем возлагать всю вину
за этот пробел на плохую оснащенность лабораторий, хотя и это
тоже весьма решающий фактор. Я беседовал с директорами
некоторых институтов...
Но мне важно знать ваше мнение, ознакомиться с вашими
идеями: можно ли и дальше вести так научную работу? Не
настало ли время обратиться в высшие инстанции об орга-
низации Академии у нас в республике?
— Постойте! — воскликнул Орбели.— Я готов расцеловать
вас. Черт побери, да ведь уже сколько месяцев я вынашиваю
ту же идею! Только не хотелось вас беспокоить — вдруг не-
кстати...
— Видимо, это тот случай,— рассмеялся Григорий Артемье-
вич,— когда вопрос настолько назревает, что потребность кон-
кретно заняться им чувствуют и в партийных, и в академи-
ческих кругах? По правде говоря, я не сомневался, что обра-
дую вас. Однако впечатления от встречи с известными вам
лицами, о которых я говорил, оставляют желать лучшего. Их
вполне устраивает Армфан. Видимо, они чувствуют, что с орга-
низацией Академии наук истечет и срок их благополучного пре-
бывания в должности директоров... Но это частности. Я уверен,
что у подавляющего большинства научных работников и трудя-
щихся республики организация Академии вызовет невиданный
трудовой энтузиазм.
— Яс радостью представляю свои соображения о струк-
туре будущей Академии. Ведь возможности науки яснее всего
проявляются во время тяжелых испытаний, таких, как сейчас,
когда на всем огромном фронте наша армия ведет кровопро-
литные наступательные бои.
— Партия, наше государство и весь наш народ высоко ценят
неутомимые усилия советских ученых. Чтобы достигнуть успе-
ха, чтобы победить, ученому, творцу на любом участке деятель-
ности нужна почва, как нужна была Антею земля. Народ —
вот эта земля. Вот ради этой земли, ради свободы нашей Роди-
ны живем и боремся мы...— задумчиво сказал Григорий Ар-
темьевич.— И чем скорее освободитесь вы, Иосиф Абгарович,
от людей безразличных, нашедших теплое местечко в системе
Армфана, тем лучше будет для честных, преданных науке лю-
дей. Наряду с мыслями о будущей Академии я прошу сделать
конкретные шаги и в этом направлении. Эти два вопроса взаимо-
связаны...
Уже светало, когда Григорий Артемьевич и академик Орбе-
ли попрощались, договорившись о следующей встрече Иосиф
Абгарович ушел из Центрального Комитета Компартии Армении
6'
163
уверенный в своих возможностях и в тех конструктивных мерах,
которые он должен был предпринять как руководитель Армян-
ского филиала Академии наук СССР.
12 августа 1943 года Орбели вновь выехал в Москву по
делам организации будущей Академии. Перед отъездом среди
множества поручений он оставил на бланке такое письмо:
«Профессору К. В. Тревер.
Поручаю Вам во время моего отсутствия из Еревана осу-
ществить мои редакторские обязанности в отношении труда
Б. Б. Пиотровского, руководить набором, версткой книги, а так-
же и печатанием подписанных мною к печати 7—12 листов
книги и одного листа таблиц. Поручаю также подписать к печа-
ти листы 13 и 14 той же книги.
И. А. Орбели
12.V1II.42
Такое человеческое внимание было характерно для Иосифа
Абгаровича. Среди вороха важных дел он не забыл поза-
ботиться и о принятом по эстафете от Марра любимом его уче-
нике Пиотровском, дружба с которым сохранялась до конца
жизни.
Борис Борисович Пиотровский свой ценный труд «Урарту»
начал еще до Отечественной войны, продолжал его в блокад-
ном Ленинграде и завершил в Ереване. Надо представить,
с каким трепетом ждал он выхода в свет своего многолетнего
детища...
Поздравительную телеграмму-молнию, поданную Орбели
из Москвы 29 сентября 1943 года, Тревер получила только
8 октября:
«Ура освобожденному Донбассу! Поздравляю избранием
членом-корреспондентом Академии наук. Счастлив бесконечно.
Обнимаю, целую. Орбели»
О том, какую кипучую деятельность развернул Иосиф Аб-
гарович после возвращения во второй половине 1942 года из
блокадного Ленинграда в Ереван, вспоминает президент Ака-
демии наук Армении академик В. А. Амбарцумян:
«На посту председателя Армянского филиала Академии
наук СССР академик Орбели сделал все для мобилизации
сил ученых в помощь фронту. Эта работа требовала в то время
очень больших усилий Тем не менее Иосиф Абгарович наряду
с этим занялся решением еще одной задачи — организацией
Академии наук Армянской ССР.
Будучи воспитанником Петербурского университета, питом-
цем передовой русской науки, живя в Ленинграде, Орбели
постоянно был связан с Арменией, работал в области изучения
164
армянского языка и армянской археологии. Лучше, чем кто-
либо другой, он знал, что организация Академии наук явится
исполнением заветных желаний всего армянского народа.
Этому делу Иосиф Абгарович отдался целиком летом
и осенью 1943 года. Были во всех подробностях продуманы
профиль и структура нового крупного научного центра. Были
привлечены новые кадры. Иосиф Абгарович дважды выезжал
из Еревана в Москву по этому вопросу. Вел переговоры, уста-
навливал контакты с другими научными организациями и со
многими учеными».
Дневниковые записи Иосифа Абгаровича лаконичны. Но
даже эти короткие записи свидетельствуют, сколь насыщены
были его дни и что его волновало Помимо напряженной рабо-
ты по организационным и структурным вопросам будущей
Академии в Москве, он внимательно следит за каждым продви-
жением, за каждым успехом на фронте.
«/ сентября 1943. Вечером радио: о Дорогобуже и ликви-
дации таганрогской группы.
5 сентября 1943. Победы в Донбассе. Работается.
6 сентября 1943. Взятие Конотопа.
7 сентября 1943. Наступление в Донбассе продолжается
Прибавились моральные силы.
10 сентября 1943. Италия капитулировала. В Ереване ведет-
ся большая работа по организации выставки в Москве. Взятие
Мариуполя.
13 сентября 1943. Было много встреч. Устал. В полусне
слушал радио — о Брянске. Сон пропал.
15 сентября 1943. Много дел и разговоров, что органи-
зация Академии назрела. Приказ об освобождении Полтавы.
27 сентября 1943. Пришло письмо от К. В. Она получила
13 и 14 листы «Урарту» Бориса. Успокоился.
29 сентября 1943. Ур-ра Донбассу! Перевод Марра идет
успешно. Занимался аспирантурой. Встреча с Президентом.
Доволен. 12 ч. ночи. Радио сообщает — взят Кременчуг.
30 сентября 1943. Радио. Сообщили об избрании в Акаде-
мию. Среди них три женщины. Одна из них — Тревер. Поздра-
вил милого друга. Почему задерживают издательский план?
Жаль, что Абегяи не избран в союзную Академию.
2 октября 1943 Выступал с докладом на сессии филиалов
и баз о деятельности Армфана.
6 октября 1943. Редактировал. «Урарту» в Ереване идет
успешно. Затишье на фронтах.
7 октября 1943. Беспокоят вопросы в связи с организацией
Академии. Ночь. Заняты Невель, Тамань, Кирши, форсирован
Днепр. На душе и легко и тяжело. Погода хмурая. Радио
Слушал романс Глинки «Сомнение». Тяжело от плохой погоды»
165
В те же дни испортилась погода и в Ереване. Наступили
холода. Осень дала о себе знать желтыми, полными золота
листьями. Камилла Васильевна волновалась: давно не было
вестей из Москвы от Иосифа Абгаровича. Не болен ли? В Арм-
фане проходят совещания по аспирантским делам и делам лите-
ратурного музея. Тревер читает корректуру «Урарту» Пиот-
ровского. В середине октября взято Запорожье, уличные бои
идут в Мелитополе и под Гомелем. Перерезана железная дорога
на Крым. 13 октября Италия объявила войну Германии.
Так переплетались дела академические и фронтовые. Каж-
дый жил и работал, думая о конечной победе.
У Камиллы Васильевны по-прежнему нет вестей от Орбели,
она волнуется. 19 октября утром стук в двери — телеграмма-
молния из Грозного от Орбели: едет. К приезду Орбели Камилла
Васильевна кончила картотеку по рукописи Иосифа Абгаро-
вича, написала памятку о необходимости немедленной органи-
зации археологических наблюдений на строящемся Норкском
канале.
20 октября 1943 года товарищи из Армфана вместе с Ка-
миллой Васильевной встречали Орбели. Легковой машины не
было. Ехали автобусом. Дома Иосиф Абгарович сказал, что
опять увлекся мыслями о составлении курдского словаря. При-
шли Борис Борисович Пиотровский и Левон Александрович
Калантар. Орбели расспрашивал Пиотровского о коллоквиуме
по Египту с аспирантами; обрадовала телеграмма из Армави-
ра — о надписях на камнях. Хотя недомогание мучит, но каж-
дый раз поддерживают морально радостные сообщения с фрон-
та. Узнал о невыполненных заданиях по Армфану — гром и
молния!
На следующий день холод, серость и дождь. Иосиф Абга-
рович весь день провел в Армфане. Настроение у него было
неважное, но сообщение о взятии Днепропетровска и Днепро-
дзержинска преобразило его. Хачик Момджян доложил о делах
Многое начато, не завершено, и Орбели вспылил. «Тайфун»
прошел сравнительно легко: помогло сообщение об операции
под Крымом от Днепра к Сивашу. Вечером заходил Дрампян
и Кушнаревы. Успехи на фронте сказались и на беседе. Первого
ноября были взяты Перекоп и Армянск. Орбели с воодушевлени-
ем комментирует Декларацию трех держав в Москве.
2 ноября Иосиф Абгарович просит у Момджяна четко уста-
новить сроки выполнения работ по институтам и лабораториям.
Сотрудники Армфана все на субботнике в Норке, на строя-
щемся канале. Приехал Зеленский от начальника Краснодар-
ского минометного училища и вручил академику Орбели пода-
рок — три снаряда. Орбели передал Зеленскому пачку заранее
отобранных книг для библиотеки училища. Вечером Иосиф
Абгарович знакомился со статьей Тревер о Марре и делал
пометки на полях. Ему опять плохо Лежит: печень и франтит.
166
Читает Цвейга и слушает радио о продвижении к Херсону. В тот
же вечер составил вопросник по словнику курдского словаря.
На улице дождь. Иосиф Абгарович опять закурил и набросал
целый список вопросов по Армфану для передачи Момджяну.
6 ноября 1943 года Камилла Васильевна занесла в дневник:
«И. А. болен, но продолжает работать дома. Вечером был Мом-
джян Хачик. Они долго беседовали. Радио сообщило о взятии
Киева. «Боже мой! Наконец двигаемся, как хорошо!» — крик-
нул Орбели. Радио продолжало сообщение. Зашел капитан Зе-
ленский и пригласил Орбели и меня на встречу с курсантами.
Принес картофель и лук. И. А. гневался. Зеленский стойко
защищался. Картофель и лук пригодились. Затем И. А знако-
мился со сборником, посвященным памяти Марра».
На следующий день Орбели выступал в Ереване перед
курсантами и офицерами. Как всегда вдохновляющая и зажига-
тельная речь. Потом в офицерском собрании на обеде Орбели
провозгласил тост за Красную Армию, за Родину — за колы-
бель, где родился, учился, сражался. Тревер подняла тост за
семьи офицеров — за жен, матерей, отцов и детей.
8 ноября 1943 года Орбели вновь был принят секретарем
ЦК КП Армении по делам будущей Академии.
В тот же день вечером Иосиф Абгарович и Камилла Ва-
сильевна были в гостях у Георгия Никитича Периханяна —
известного энергетика. У них дома познакомились с академи-
ком Графтио, крупнейшим энтузиастом электрификации нашей
страны.
9 ноября 1943 года Советское Информбюро сообщило о раз-
ладе в стане врага. В Германии началось антигитлеровское
движение.
На армянском языке вышла в свет статья Орбели о струк-
туре будущей Академии и задачах ученых в дни войны
Этот день запомнился еще и потому, что Борис Пиотровский
и Рипсик Джанполадян впервые сообщили Орбели о своем пред-
стоящем браке. Так шла жизнь. Переплетались большие и ма
лые радости.
В среду 10 ноября Иосиф Абгарович весь день продолжал
работу над уставом Академии. Он вновь был вызван в ЦК КП
Армении. Здесь подробно и всесторонне изучали этот доку-
мент, который должен был стать важной вехой в духовной
жизни армянского народа.
Вечером и ночью того же дня Орбели продолжал работать
над уставом и просил не отвлекать его никакими, пусть даже
важными делами На следующий день Иосифу Абгаровичу пред-
стояло выступать по этому вопросу в Совете Народных Комис-
саров Армении.
11 ноября Иосиф Абгарович продолжал работу над допол-
нительным положением отдельных институтов. Какое-то недо-
разумение с литературным музеем вывело его из равновесия
167
Разыгрался тайфун, но к началу митинга успокоился. В Арм-
фане, в связи с публикацией в газетах постановления Совета
Народных Комиссаров Армянской ССР об образовании Акаде-
мии наук Армении, выступил Орбели.
Образование Академии наук в такие дни было фактом поис-
тине огромного культурного значения не только для Армении,
но и для всех братских народов. Многолюдные митинги про-
шли во многих учебных заведениях, предприятиях и колхозах
республики.
Гроза и буря, молния и гром, непрекращающийся дождь
лил 12 ноября 1943 года. А в это время под аккомпанемент воз-
мущенной природы Орбели проводил не менее бурные совеща-
ния с директорами институтов.
Во время заседания секретарь положил на стол Иосифа
Абгаровича телеграмму из Москвы: «Президент Академии наук
СССР поручает оргработы по Академии наук Армении Грекову
и Манандяну».
Затем состоялась встреча Орбели с микробиологами. За-
кончив статью для Московского радио, он вновь засел за
устав.
Вечером к другу зашел Левон Александрович Калантар,
однокашник по Петербургскому университету, один из осново-
положников драматического театра имени Сундукяна в Ереване,
режиссер и искусствовед. Беседа с другом успокоила Иосифа
Абгаровича. Он показал Калантару купленный утром в киоске
альбом, всех насмешивший заглавием «Ослеводство и мулопро-
изводство».
13 ноября. Дивный золотой день. Утром Орбели вместе с Тре-
вер зашли к Манандяну по поводу его участия в правительствен-
ной комиссии. Мнения разошлись.
На официальном заседании обсуждался устав. Орбели и Ма-
нандян опять не пришли к единому мнению. Орбели возмущен.
Но стоило ему услышать по радио сообщение об освобождении
Житомира, как настроение улучшилось. Однако мысли о неко-
торых сторонах перспектив Академии продолжают беспокоить
его.
На следующий день Иосиф Абгарович принял директоров
по поводу уточнения положения институтов Чтобы снять на-
пряжение, Орбели выехал в Аштаракский район. Был на могиле
Месропа Маштоца. Ночью Иосиф Абгарович вычерчивал план
помещения Президиума в новом здании (бывшая школа) на
улице Абовяна.
А что было в понедельник, 15 ноября 1943 года? Здесь на
помощь приходят мои дневниковые записи.
Представители штаба Закавказского фронта передали Ор-
бели приветствие по поводу организации Академии. Затем —
заседание с представителями тех институтов, которые должны
заново войти в систему Академии наук.
168
На следующий день Иосиф Абгарович был в историческом
музее и лично проверял ход подготовки к открытию выстав-
ки. Затем засел за свое выступление. Писать кончил дома. На
диспуте работ Шелковникова «Анийская поливная керамика»
выступили Орбели, Ереванян и Тревер. Их мнения сошлись.
Вечером Орбели сидел угрюмый, но стоило войти Калантару.
стал другим человеком. Так успокаивающе умели действовать
на него некоторые друзья — Пиотровский и Момджян, Калан
тар, Кушнарев и Хорен Сергеевич Сарксян.
17 ноября заседание Правительственной комиссии было от-
менено. Орбели принял трех молодых военных — изобретателей
минометов. Выслушав их, связался с соответствующим отде
лом ЦК партии с просьбой принять, выслушать и при необхо-
димости помочь. Заседание аспирантов по Месопотамии не
состоялось, из-за плохой подготовки отложили на 23 ноября
Вечером Иосиф Абгарович корректировал устав. Заходил Пи-
отровский. Вместе пробовали вино, ели хлеб с холодными кон-
сервами.
18 ноября, утро. Нет света, нет воды, взорвалась керосин-
ка. Иосиф Абгарович ушел без чая и завтрака. О плане работ
и сроках исполнения — тяжелый разговор с Момджяном. На за-
седании Правительственной комиссии обсуждали структуру
Академии. Заседали долго: с двенадцати до восемнадцати три-
дцати. По вопросу историков, археологов и эпиграфистов
Армении со своим особым мнением выступил Манандян. Опять
не договорились. Орбели пришел домой и работал при керо-
синовой лампе. Керосин кончился. Поужинал хлебом с консер-
вами. Два приказа вернули ему бодрость: освобождены Репина
и Коростень. Все-таки, видно, чем-то расстроен, задумчив и мол-
чалив. Читает Цвейга
На следующий день на последнем заседании ученого совета
Армфана в действительные члены Академии наук Армян
ской ССР выдвинули кандидатуры Малхасяна, Абегяна и Ор-
бели. Выступившие затем Нерсесян, Кафадрян и Момджян
всесторонне охарактеризовали научную деятельность Орбели.
Вечером Иосиф Абгарович читал корректуры. Потом Камил-
ла Васильевна и Орбели мирно беседовали. «Как он хорош,
когда весел и спокоен!» — читаем запись в дневнике Тревер
В Тавризе выпустили армянский календарь с портретом
Орбели на первой странице, в армянской газете в США напе-
чатана статья об Орбели В Ереване целая радиопередача
посвящена жизни, деятельности будущего президента
20 ноября Орбели и его коллег осаждает пресса Особенно
достается Борису Борисовичу Пиотровскому
Во второй половине дня состоялась встреча с представите-
лями Таманской дивизии. Вечером Орбели вместе с Камиллой
Васильевной пошли на спектакль Московской студии имени
Айседоры Дункан В антракте ушли. Орбели не мог сосредото-
169
читься. Когда шли по улице Абовяна, Иосиф Абгарович попал
в арык и ушибся.
Дом опять темей. Электричество отключено. При свете свечи
Орбели читает исторический роман Яна «Батый».
22 ноября Иосиф Абгарович был вызван в ЦК КП Армении.
Обсуждались отдельные вопросы, кандидатуры будущих членов
Академии. Мнения в основном сошлись...
На следующий день стояла дивная осенняя погода. Орбели
обсуждал с X. С. Кушнаревым вопрос создания кабинета
имени композитора Романоса Меликяна Давал распоряжения
по новому зданию Академии. Плохо себя чувствовал. Отби-
вался от корреспондентов. Представитель ВОКСа взял с Пиот-
ровского слово срочно написать статью об Академии для зару-
бежной прессы.
Орбели вместе с инженером и архитектором совещались
по поводу ремонта нового здания. Решили отложить—не
успеть.
Вечером радио сообщило о сдаче нашими войсками несколь-
ких населенных пунктов в районе Коростеня,— в других направ
лениях наступаем крепко.
24 ноября утром рано Иосиф Абгарович ушел в типографию
(структура, устав). В тот же день Орбели опять был у секре-
таря ЦК- Обсуждали многие вопросы: устав, структура, личный
состав, концерт, прием. Пришел довольный. Получили теле-
грамму о приезде академика Бориса Дмитриевича Грекова.
К концу дня Орбели был на заседании Совнаркома. Распоря-
дился дать список в прессу. Устал. Впервые лег спать после
работы. Потом засел за устав — перед окончательным печата-
нием. Пришли Калантар и Пиотровский. Был рад им. Особенно
засиял, когда услышал сообщение о нашем сильном прорыве
на Могилевско-Жлобинском направлении.
Таковы лаконичные записи в моем дневнике за ноябрь
1943 года.
На следующий день было много самых разных дел в Арм-
фане, вплоть до утверждения образца пригласительных билетов,
состоялись встречи с учеными разного профиля. Несколько
литераторов пришли поздравлять Иосифа Абгаровича.
Вечером Орбели в здании Русского драматического театра
сделал доклад о Двадцать шестой годовщине Октябрьской рево-
люции.
Воскресный теплый день 28 ноября принес с собой столько
хлопот, что я успел занести в дневник только реплики: «Днем
беготня, спешка. Орбели готовится к своему выступлению дома.
Курит. Говорить с ним нельзя. В полдень ушел в Армфан. При-
шла делегация во главе с капитаном Зеленским, чтобы поздра-
вить от имени Краснодарского училища в Ереване. К концу
обеда уехал в «Интурист». Обедал с гостями в овальном зале.
Речи. Тосты. Вечером Иосиф Абгарович и Камилла Васильевна
170
ужинали у Григория Артемьевича. Угощал хозяин дома и его
милая супруга Нина Григорьевна. Теплая, непринужденная
беседа».
«Григорий Артемьевич с пониманием помогает развитию
науки в Армении»,— читаю в записной книжке карандашные
пометки Орбели.
29 ноября 1943 года навсегда вошел в светлую летопись
армянского народа и как день установления советской власти
в Армении, и как день рождения Академии наук.
С утра прибывшие на торжества гости уехали в Эчмиадзин.
В Армфане лихорадка. Много хлопот по подготовке торжествен-
ного заседания в Театре оперы и балета имени Спендиарова.
О событиях этого дня я вспоминаю частью по своим впе-
чатлениям и записям, частью перелистывая комплекты старых
газет, отнюдь не претендуя на полноту освещения.
Итак, 29 ноября состоялось первое общее собрание дейст-
вительных членов Академии наук Армянской ССР. Собрание
открыл теплым вступительным словом старейший из членов Ака-
демии, крупный арменовед, академик С. С. Малхасян, который
выразил глубокую благодарность партии и правительству за
повседневную заботу о развитии культуры Армении.
Собрание избрало руководство Академии — президента,
вице-президентов и председателей отделений.
Президентом Академии единогласно избран академик
И. А. Орбели, вице-президентом — академик В. А Амбарцумян
Председателем отделения физико-математических и естест-
венных наук избран академик И. В. Егиазаров, биологи-
ческих наук — академик X С. Коштоян, сельскохозяйственных
наук — академик М. Г Туманян, общественных наук — акаде-
мик Г. А. Капанцян
Тайным голосованием собрание избрало почетным членом
Академии наук Армянской ССР президента Академии наук
СССР — академика Владимира Леонтьевича Комарова
В тот же день вечером в Театре оперы и балета им. Спен-
диарова, в день 23-й годовщины установления советской власти
в Армении, состоялось торжественное заседание действительных
членов Академии наук совместно с представителями партийных,
советских и профсоюзных организации и научной обществен-
ности Еревана, посвященное открытию Академии наук Армян-
ской ССР.
За столом президиума — секретарь ЦК КП (б) Армении
тов. Г. А. Арутюнян, председатель Президиума Верховного
Совета Армянской ССР тов. М. Папян, заместитель предсе-
дателя СНК Армянской ССР тов Л. Овсипян, крупнейшие
ученые Армении — действительные члены Академии наук
Армянской ССР И. А Орбели, С. С. Малхасян, М. X Абегян.
171
Я. А. Манандян, Г. А. Ачарян, Л. А. Оганесян, А. С. Исаакян,
Г. X. Бунатян и другие гости, приехавшие на открытие Акаде-
мии наук Армянской ССР: действительный член Академии наук
СССР тов. Б Д. Греков, представители Грузинской Академии
наук — президент Грузинской Академии Н И. Мусхелишвили,
академики С. П. Джанашия, И. С. Бериташвили, ученый
секретарь Академии наук Грузинской ССР В Г. Мачавариани,
представители Азербайджанского филиала Академии наук
СССР — доктор геолого-минералогических наук профессор Мир
Али Кашкай, профессор, доктор медицинских наук Абдула
Караев и кандидат технических наук Кязим Кулизаде.
В торжественной обстановке первое заседание открыл прези-
дент Академии наук Армянской ССР И. А. Орбели.
В обширном докладе Орбели остановился на прошлом
армянского народа, история которого уходит в глубь веков.
— Свыше двух с половиной тысяч лет назад,— сказал
академик Орбели,— создавались памятники армянской культу-
ры. Полторы тысячи лет тому назад существовала письменность
народа, который сегодня открывает свою Академию наук.
Армянский народ веками вел борьбу с многочисленными
иноземными захватчиками за свою независимость, за свою нау-
ку, культуру и искусство.
Первая империалистическая война принесла Армении новые
тяжелые бедствия. В результате чудовищной резни' погибло
полтора миллиона армян. Положение казалось безвыходным.
Нищета, голод, смерть царили в стране. Мертвыми казались
города и села нашей родины. Все пришло в уныние и упадок.
И тогда на помощь нашему народу пришел великий русский
народ. Двадцать три года назад над армянской землей было
поднято красное знамя и в стране была установлена советская
власть, принесшая армянскому народу подлинную свободу
и расцвет промышленности, сельского хозяйства, науки и куль-
туры. На эти завоевания, на завоевания советской власти,
посягнул кровавый враг. Советский Союз органически сплотил-
ся в единый боевой лагерь. Выполняя все задания фронта, тру-
женики тыла борются за новые достижения экономики, науки
и культуры. Ярким показателем этого является создание Ака-
демии наук Армянской ССР.
Наша молодая Академия наук должна послужить великим
стимулом в деле дальнейшего укрепления дружбы народов
СССР, укрепления дружбы с великим русским народом.
Велики задачи, стоящие перед Академией, особенно в дни
Отечественной войны. Залогом выполнения этих задач являет-
ся то, что в состав Академии наряду с молодыми талантли
выми учеными входят старейшие, маститые ученые. Залогом
наших успехов является постоянная помощь шгаба научной
мысли нашей Родины — Академии наук СССР и повседневная
помощь и забота о развитии науки армянского народа, кото-
172
рую проявляет великая партия Ленина, вдохновляющая нас
на борьбу за новые вершины самой передовой советской
науки.
С горячим приветствием собравшимся от имени Академии
наук СССР выступил академик Б. Д. Греков.
Вот выдержка из речи академика Бориса Дмитриевича
Грекова.
— От имени всесоюзной Академии наук разрешите мне
передать горячий привет и поздравления армянскому народу
и правительству Армянской республики с великим праздником
армянской культуры.
День 29 ноября 1943 года войдет не только в историю
армянского народа, но и в историю всего нашего многонацио-
нального государства, так как новый очаг культуры будет
гореть не только для Армении, но будет создавать ценности
мирового значения.
Культура армянского народа, одного из древнейших наро-
дов СССР, находила выражение на протяжении многих веков
в самых различных формах.
Мне хочется подчеркнуть одну ее замечательную сторону —
это интерес армянского народа к истории
Народ, который мыслит о себе, не отделяя сегодняшнего
дня от вчерашнего, который сознает себя в сумме своих поко-
лений как единое целое, не может не интересоваться своим
прошлым. Однако умение понять связь настоящего с прошлым
дается нелегко, и те, кто умел это делать уже в пятом веке нашей
эры, то есть на пятьсот лет раньше, чем пришла к этому Запад-
ная Европа, могут смело говорить о своей высокой культуре
и заслуженно ею гордиться.
Я не ошибусь, если скажу, что армянский народ в этом
отношении стоит в первых рядах человечества. •
Не только в области истории проявил себя армянский народ
Он развивал и другие отрасли науки, он создал свое искус-
ство.
Сейчас грандиозное здание старой армянской культуры уве-
личивается созданием нового храма науки — пантеона всех
наук.
Очень дорого напоминание И. А. Орбели о старых связях
древней Руси с Арменией. К тем примерам, которые в своей
речи указал президент Армянской Академии наук И. А Орбе-
ли, мне бы хотелось прибавить яркие факты, отмеченные в ар-
мянской литературе XI века. Армянский народ не только следил
за тем, что делалось на высоком берегу Днепра, в древнейшем
русском городе Киеве, но и сочувствовал и идейно поддерживал
борьбу русского народа за свою национальную культуру. Эти
моменты не могут быть забыты, они являются залогом добрых,
дружественных отношении двух народов и в будущем.
Мы не можем не вспомнить сейчас тех, кто своей грудью
173
защищает нашу Родину, победоносную Красную Армию, бла-
годаря успехам которой мы можем сейчас участвовать в этом
празднике культуры Армении и всех народов нашей страны.
Президент Академии Иосиф Абгарович Орбели под долго
не смолкающие приветствия закрывает торжественное заседа-
ние Академии наук Армянской ССР. Торжественно гремят
звуки пролетарского гимна.
На следующий день Иосиф Абгарович и Камилла Василь-
евна пили кофе у Кушнаревых и обменивались мнениями.
Потом с гостями побывали на Кармир-Блуре, где велись рас-
копки. Академик Джанашия был поражен размахом работ.
Любовались Араратом, слушали неугомонный бег Раздана.
У главного винодела треста «Арарат» гости дегустировали,
по их словам, «божественные вина». Был дан прощальный
обед гостям. Первого декабря стояла ясная звездная ночь.
Шутили: Виктор Амазаспович заказал.
Иосиф Абгарович, придя домой, понял, насколько он устал.
И все же написал письмо старшему брату Левону Абгаровичу,
друзьям и официально в ВАК направил докладную по поводу
степеней армянских ученых. Соблазнить Орбели пойти на
«Аиду» с участием знаменитой Мухтаровой не удалось. Сон
взял верх.
На следующий день Греков, Орбели, Кушнарев и Пиот-
ровский провели почти четырехчасовое научное собеседование.
Вечером Иосиф Абгарович знакомился с только что получен-
ным сборником стихов «Кавказ несокрушим».
4 декабря Орбели внимательно слушал по радио сообщения
о Тегеранской конференции. Потом Камилла Васильевна
и Иосиф Абгарович говорили с Борисом Борисовичем о рас-
копках на Кармир-Блуре и смотрели привезенные оттуда очи-
щенные обломки колчана. Пришла супруга Бориса Борисовича
Рипсик с бутылкой мадеры тридцатипятилетней давности
и коньяком 1902 года. Началось чудесное застолье с тостами
в честь тридцатипятилетия научной деятельности Орбели.
На следующий день Иосиф Абгарович пошел к профессору
Гюликехвяну. Гюли корил его за то, что он так мало пишет
о Марре.
6 декабря Орбели и Амбарцумян долго совещались. Через
несколько дней после всевозможных заседаний с руководите-
лями институтов Орбели выступил с докладом в Доме Красной
Армии о деятельности ученых Армении. Кто-то громко сказал:
«Вот у кого надо учиться агитаторам!» Утром Тревер заново
составила научно-общественную биографию первого президента
Академии.
Следующий день был насыщен — встречи с директорами
институтов, киносъемка для заграничной кинохроники в Исто-
рическом музее у Анийского макета, хачкаров и портрета
Марра.
174
В тот же день состоялась продолжительная дружеская бесе-
да с Мануком Абегяном.
Вечером седьмого декабря Иосиф Абгарович и Камилла
Васильевна были на концерте ансамбля песни и пляски Бал-
тийского флота под руководством композитора Вано Мурадели.
Все родное. Ленинград вспомнился с новой силой. Вернулись
домой под проливным дождем.
В Академии в эти дни непрерывный прием и суматоха.
По разным адресам идут ответные благодарности за поздрав-
ления. Орбели занят списками лиц, которые подлежат возвра-
щению из армии в Академию. Еще и еще раз проверяет и уточ-
няет. Вечером у него приехавшие из Тбилиси редакторы фрон-
товых газет.
В эти дни Пиотровский окончил главу о языке и письмен-
ности для своего труда «Урарту». Идет подготовка заседания
памяти Марра. Орбели был в музее Хачатура Абовяна, где
протекает крыша Велел немедленно принять меры и доложить
о прекращении такого безобразия. Ездили с Камиллой Василь-
евной смотреть знаменитый хачкар.
19 декабря туман. Орбели, Амбарцумян, Исагулян и Буни-
атян присутствовали в Ереване при вручении войскового зна-
мени. Академия приняла шефство над воинской частью. Вер-
нулись поздно: на спуске машина испортилась, пошли пешком.
Иосиф Абгарович пришел домой усталый. Радио сообщило
о Невельском прорыве генерала Баграмяна. Орбели был счаст-
лив — отправил телеграмму на фронт.
21 декабря 1943 года в конференц-зале Академии собра-
лись признанные ученые и молодые научные сотрудники.
Первый президент Академии в своей пламенной речи призы-
вал ученых выступать в газетах, по радио, перед трудящими-
ся республики и поддерживать патриотический дух труже-
ников тыла под лозунгом: «Все для фронта, все для победы!»
Невпопад прозвучала реплика одного из историков:
— Как мне, специалисту средневековья, заниматься Оте-
чественной войной?
Орбели вспыхнул:
— Как вам не совестно?! Сейчас идет война, гибнут мил-
лионы людей на поле брани, наши войска ведут жестокие
сражения за свободу нашей Родины, а вы тематикой изволите
прикрываться?’ И через средневековье можно проповедовать
горячие чувства патриотизма. Извольте смотреть на историю
глазами историка-патриота!
Испорченное настроение Иосифа Абгаровича изменилось
к лучшему, когда он узнал о новых успехах на фронте.
20 декабря, первый день недели, день смерти Марра. Пиот-
ровский п Тревер подготовили сообщение, но заседание отло-
жили из-за неполадок в Академии. Вечером на концерте ансамб-
ля Балтфлота были потрясены силой музыки Чайковского
175
«12-й год». Орбели вспомнил, что впервые слушал это произ-
ведение под управлением дирижера С\ка в Петрограде, в Лет-
нем саду.
На следующий день — обычные заботы Академии. От имени
ученых отправил письмо-приветствие армянским бойцам-фрон-
товикам в связи с наступающим Новым, 1944 годом. Для
фронтовой газеты «Боец РКК» Иосиф Абгарович послал
статью «Ученые Армении — фронту». Первый секретарь
ЦК КП Армении Г. А. Хрутюняи принял Орбели. Помимо
других дел, в беседе коснулись и института литературы, и пере-
вода текста гимна Армении.
В Историческом музее Орбели около двух часов рассказывал
ленинградским морякам об истории Армении. Среди них оказал-
ся один, который участвовал в подготовке и эвакуации Эрми-
тажа. Радостное рукопожатие. Потом Орбели пригласил к себе
домой группу ведущих участников. Пили чай, вспоминали Ле-
нинград, пели фронтовые песни. Иосиф Абгарович подарил им
«Поэзию Армении» Брюсова
Орбели выступал по плану Института истории Дома зани-
мался сбором материалов по «Давиду Сасхнскому». Состоялся
серьезный разговор с директором типографии Он требовал
ускорить выход в свет «Урарту» Пиотровского.
Весь день 27 декабря и до ночи Орбели работал в Академии
Встреча с аспирантами. Выступал. Аспиранты в восторге
Ночью вместе с Пиотровским был дома. Снова зашел
разговор об «Урарту». Еще днем Левон Хачикян рассказывал
о рукописи в Матенадаране с речами учеников Гоша. Иосиф
Абгарович вместе с Тревер решили пойти в Матенадаран, на
месте познакомиться и с рукописями, и с миниатюрами. Гово-
ря о Хачикяне, он заметил: «Мне он нравится. Уверен в его
будущем. Вот такие молодые ученые должны входить в Акаде-
мию». «В устах Орбели — это высшая похвала»,— говорила
Тревер. Слова Орбели оказались пророческими.
Через два дня получили корректуры и указатели «Урарту»
Борис Борисович рад. Пошел разговор о Новом годе. Остался
ведь только один день.
30 декабря ночью выпал первый снег. Войска генерала
Ватутина прорвали на протяжении ста километров линию
обороны врага и заняли более тысячи населенных пунктов.
Орбели с удовольствием читает корректуру «Урарту».
Иосифу Абгаровичу принесли папиросы «Казбек», немного
винограда и две бутылки вина. Особенно обрадован папиросами.
В конце Нового года Орбели шел домой из Академии в празд-
ничном настроении. Новый год вместе с Камиллой Васильевной
встретили у Марии Кероповны. Пили розовый мускат. Ушли
домой рано, слушали по радио новогоднее выступление
М. И. Калинина, новый гимн Советского Союза и хороший
концерт. Старый год ушел в историю, подарив советским людям
176
большую радость—Житомир занят нашими войсками. Круп-
ный прорыв у Житомира.
В январе 1944 года Иосиф Абгарович обстоятельно знако-
мился с деятельностью отдельных институтов. Двадцать четыре
института входили в состав четырех отделений Академии: обще-
ственных наук, физико-математических, естественных и техни-
ческих, биологических и сельскохозяйственных.
Президент в частных беседах и официальных выступле-
ниях утверждал, что Армянская академия наук должна разви-
ваться в неразрывной связи с интересами развития экономики
республики, учитывая существующие традиции ведения науч-
ных исследований, не распыляя свои силы многотемностью.
Орбели ездил по институтам и лабораториям и на месте
интересовался состоянием научных кабинетов и лаборатории.
Смотрел проекты статуи Анания Ширакаци и высказал
несколько пожеланий скульптору Никогосяну.
Вечером 4 января вместе с Борисом Борисовичем и Тревер
считывали указатель «Урарту».
Освобожден город Белая Церковь. Идут бои за Бердичев.
Выпало много снега в Ереване. Днем хоть плыви по озерам.
5 января Орбели по делам Академии в Совнаркоме; днем
заседание Президиума. Оглашали телеграмму президента Ака-
демии наук СССР Комарова,— благодарит за избрание почет-
ным академиком. Приглашает Орбели в Москву на научную
сессию Сообщил, что поедут вместе с ним Амбарцумян и Тре-
вер.
Дни идут, заполненные тысячами забот. Иосиф Абгарович
с работы возвращается к вечеру, голодный и усталый. 8 янва-
ря взят Кировоград.
9 января в Академии просматривают аннотации и отзывы
на «Урарту». Президиум выдвинул на Сталинскую премию
работы Пиотровского и Амбарцумяна.
12 января уложены чемоданы. На следующий день отъезд
в Москву. Из Президиума звонил Иосиф Абгарович. Получена
телеграмма — сессия отложена. Вечером пришел Морус Асра-
тян с лавашем. Кто-то принес вина. Поздравляли Камиллу
Васильевну с наступающим днем рождения. Сарны взяты.
На следующий день в Академии, кроме обычных дел, Орбели
следил за правильным составлением отзывов и представлений
по «Урарту». Сам отнес аккуратно заклеенные пакеты Рачику
Григорян} для отправки в Москву. Вечером Иосиф Абгарович
редактировал какую-то работу, имеющую отношение скорее
к геологии. Тревер занималась своим трудом по истории Узбе-
кистана. Из-за какой-то рукописи — страшный «тайфун».
Радио сообщило: взяты Мозырь и Калинковичи. «Тайфун»
стих Заходил ленинградский ху'дожник Мох, показывал первый
свой рисунок фриза «А.хтамар».
15 января в Ереване весь день шел снег. «Воздхх точно на
177
севере!» — наслаждался И. А Наконец дома тепло. Отправила
завтрак кочегару»,— читаем запись в блокноте Тревер. В Ака-
демии получен отзыв академика Струве об «Урарту». Феликс
Момджян занят оформлением всей документации. Бон на Уман-
ском направлении. Иосиф Абгарович уточнял с Момджяном
тип «Известий Армянской АН», занимался докторской дис-
сертацией Пиотровского.
Вечером Камилла Васильевна изучала надписи Тиграна-
керта. Орбели озабочен изданием греческих и латинских над-
писей Исторического музея «Иосиф Абгарович помогал мне
приводить в порядок обрезанные листы «Истории Узбекистана»;
сверяли с первичным полным текстом»,— рассказывает Ка-
милла Васильевна. Идут наступательные бои у Ново-Соколь-
пиков.
18 января, помимо повседневных приемов и обсуждений,
Орбели велел приготовить четыре пакета со сброшюрованны-
ми документами «Урарту» для отправки в Москву Г А. Ару-
тюняну.
Все по «Урарту» сделано. Вечером празднично настроенный
Орбели и Пиотровский вели оживленную беседу. Наступление
наше продолжается на Ленинградском и Волховском направле-
ниях. Осушены бокалы с аштаракским вином.
Утром следующего дня Президиум обсуждал вопросы об
участии ученых в научной и патриотической пропаганде и дея-
тельности типографии.
Вечером радио сообщило о взятии Петергофа. Перерезана
железная дорога Новгород — Ленинград и Новогород —
Шимск. Радость. Иосиф Абгарович тут же написал статью о по-
бедах под Ленинградом и отправил в газету «Коммунист».
20 января взяты Стрельня, Лигово, Сосновая Поляна, откуда
немцы обстреливали Ленинград. Звонил Момджян. Поздравлял
с победами: «Чем дальше враги от Ленинграда, тем ближе мы
к Ленинграду». В тот же день Орбели сделал доклад для
офицеров о «Роли русского народа в свободе народов Закав-
казья».
В Президиуме Орбели и Амбарцумян до предела нагружены.
Между делами академическими президент и вице-президент
обменивались впечатлениями об Оксфордском университете.
21 января Орбели сидел в президиуме на вечере в театре
оперы и балета. Зал переполнен. Секретарь ЦК КП Армении
3. Г Григорян сделал доклад о Ленине.
22 января знаменательный день для Бориса Борисовича
Пиотровского. Он пришел к Орбели и Тревер в счастливом
возбуждении. Родители его избранницы, милой Рипспк, дали
согласие на их брак. За ужином, устроенным в честь такого
дня, Борис Борисович от радости наливал нам вина из разных
бутылок. Взяты Майцы, Кирши. Опять радость.
Иосиф Абгарович работал ночью над своим отчетом о дея-
178
тельности Армфана за 1943 год. Услышав по радио о взятии
Павловска и Пушкина, оторвался от бумаг
26 января тоже запомнился мне. Вечером на открытом
партсобрании в дружеской обстановке Пиотровского приняли
в кандидаты партии. Вечер Борис Борисович и Рипсик провели
у Орбели.
На следующий день в типографии начали брошюровку
и переплет «Урарту». Орбели вернулся из Президиума поздно.
Продолжалось обсуждение какой-то неприятной истории. В во-
семь часов вечера передача приказа Говорова из Ленинграда.
Ленинград освобожден от блокады. Салют из Ленинграда. Ор-
бели отправил поздравительною телеграмму ленинградцам. Он
счастлив. Ночью опять передача из Москвы: Пленум ЦК партии
вносит в Верховный Совет СССР проект мероприятий о расши-
рении прав республик по обороне и внешним сношениям.
28 января Иосиф Абгарович проводит многочасовое заседа-
ние бюро Президиума. Накопилось много вопросов, ждущих
своего разрешения.
Вечером получено сообщение — очищена дорога Ленин-
град — Москва.
1 февраля раздался звонок Рипсик. Были в загсе. Поздрав-
ления Орбели и Тревер у Джанполадянов Завтрак. Разбитая
тарелка. Подарки. Все как полагается. Взяты Ново-Соколь-
н^ки и Чудо во.
В тот же день Орбели поздравлял академика Туманяна
в связи с 83-летием со дня рождения. Иосиф Абгарович напи-
сал для газеты статью о Ленинграде По радио передавали
сообщение об образовании наркоматов иностранных дел в рес-
публиках.
Прибывшие из Тбилиси Амиранашвили и Меликсет-Бек
беседовали с Орбели о Марре, о связях армянского и грузин-
ского искусств
2 февраля в газете «Коммунист» вышла статья о диспуте
в связи с трудом Пиотровского «Урарту». В тот же день Орбели
знакомился в горсовете с проектом Матенадарана архитектора
Марка Григоряна. К концу работы в Академии состоялся митинг
в честь освобождения и годовщины боев за Сталинград. Вече-
ром за чашкой чая беседовали вместе с супругами Пиотров-
скими о творчестве Л1хитара Гоша. Вспомнили об изысканиях
Левона Хачикяна.
4 февраля, перед отъездом в Москву, Орбели весь день
занимался распределением помещений для институтов, провел
заседание по организации Института истории, занимался неот-
ложными вопросами.
Через два дня Орбели и Тревер отбыли в Москву на сессию
Академии...
В воскресенье 13 февраля на Курском вокзале Орбели и Тре-
вер встречали сотрудники Эрмитажа Якубовский и Лурье.
179
Сессия Академии наук СССР продлилась с 14 по 17 февраля.
20 февраля вместе с чрезвычайной правительственной комис-
сией по обследованию пригородов Иосиф Абгарович выехал
в Ленинград. В Смольном он получил медаль «За оборону Ле-
нинграда». Впоследствии Орбели говорил мне, что, может быть,
большей радости не испытывал в жизни, чем в день получения
медали за дорогой сердцу Ленинград.
По возвращении из Ленинграда в Москву 23 марта вместе
с Амбарцумяном и Егиазаровым Иосиф Абгарович был у Анас-
таса Ивановича Микояна. Микоян интересовался нуждами
новосозданной Академии.
2 апреля Орбели вместе с Тревер возвратились в Ереван.
Началась обычная жизнь в Академии. Через несколько дней
пришла телеграмма из Москвы о приезде президента Академии
наук СССР Комарова в Ереван. Начало хлопот и волнений.
Первую научную сессию Академии наук Армении Орбели
открыл 10 апреля на армянском языке. Были выступления по
докладам С. Еремяна «О социальном строе при Тигране Вто-
ром» и Токарского «Национальные черты в архитектуре Ар-
мении XII—XIII вв.». 20 апреля Иосиф Абгарович выступил
с обстоятельным докладом в Академии наук на вечере, посвя-
щенном 80-летию Тораманяна. На следующий день Орбели
присутствовал на докладе Дживелегова в университете об
итальянском Возрождении.
28 апреля ученые Армении встречали Комарова.
После Первомайских праздников — поездка с Комаровым
и группой армянских ученых на Севан, встреча армянских
академиков с Комаровым в Ботаническом саду.
8 мая Орбели выступил в Академии наук с докладом «Город
и городская культура Закавказья в X—XIII вв.». Много народу.
Большой успех.
Доклад Иосифа Абгаровича 9 мая в Академии «Басни
и новеллы средневековой Армении» снова привлек много народу.
10 мая поездка в Гарни — Гехард с Комаровым. «Ужин
в колхозном доме, чудные тосты. На обратном пути заблуди-
лись в Джервеже»,— записала Тревер.
На следующий день — заседание с Комаровым в зале уни-
верситета, доклад Орбели «Задачи археологического изучения
Армении». Затем выступления Комарова, Егиазарова и Марка
Григоряна. Вечером в Академии — дискуссия о восточном Ре-
нессансе. Заключительное слово Иосифа Абгаровича слушали
с большим вниманием.
12 мая Орбели был болен. Его искали по телефону и из
Академии, и из ЦК, и из Совнаркома. (Испорчен телефон.)
Вечером зашел Виктор Амазаспович Амбарцумян. Деловая,
мирная беседа. Договорились о приглашении академика
Е. В. Тарле. Пили чай. Слушали по радио Шаляпина.
В день отъезда Комарова, 13 мая, гроза, лил дождь. Орбели
180
продолжает болеть. Группа ученых с цветами поехала прово-
жать Комарова. «Тяжело все это. И погода давит. А главное —
уходит зря время, и жизнь бежит; мало занимаюсь настоящей
наукой»,— записывает больной Орбели
16 мая Иосиф Абгарович был в Академии. На дверях своего
кабинета прикрепил записку: «Головной убор снимать обяза-
тельно, кроме военнослужащих в форме».
Дочь Малхасяна принесла Орбели словарь отца.
Утром следующего дня состоялась встреча с Адамяном
и разговор его о работе по философии и эстетике. У секретаря
ЦК 3. Григоряна обсуждали вопросы, связанные с историей
Отечественной войны, с книгой Манандяна и о приглашении
Тарле.
У Иосифа Абгаровича — заседание по издательству.
20 мая поступила телеграмма от Пирузяна, председателя
Совмина, Иосифу Абгаровичу—поздравление с правитель-
ственной наградой.
В Академи— 13 телеграмм: Орбели награжден орденом
Ленина...
23 мая к Орбели домой заходил прибывший из Тбилиси
поэт Гурген Борян по поводу статьи Иосифа Абгаровича для
газеты «Боец РККА». Борян поздравил его с награждением
медалью «За оборону Кавказа». В «Коммунисте» портрет Ор-
бели и статья Сивкова, в армянской газете заметка о нем же.
Президент Академии озабочен вопросом помещения для
Комитета по охране памятников. Орбели поздравил Ерванда
Шах-Азиза с присвоением ему степени доктора. Был у Пред-
седателя Верховного суда по просьбе одного из сотрудников
Академии.
С архитектором Сафаряном Орбели обсуждал некоторые
аспекты доклада Тревер «Гарни» в трактовке архитекторов.
В Художественном музее президент смотрел у Л. Дурново
фрески Ахталы и миниатюры из Мугни.
В Академии стало известно о присвоении Левону Абгаро-
вичу Орбели звания генерал-полковника. Иосиф Абгарович
счастлив и рад за брата.
Вечером Орбели опять пошел работать в Академию. Пра-
вительственная телеграмма с приглашением его на митинг
в Москву 7.VI.
26 мая Марк Григорян показывал свой проект здания Акаде-
мии наук Решили к этому вопросу вернуться позже. Поступила
еще одна правительственная телеграмма — вызов в Ленинград.
29 мая в Доме писателей на заседании, посвященном 40-ле-
тию со дня смерти Чехова, с прочувствованной речью высту-
пил Орбели
На следующий день президент занимался библиотекой
Академии наук. На это ушло много времени
Разрешился у президента и другой вопрос о гербарии
181
и помещении для Управления по делам архитектуры. Орбели
участвовал в совместном заседании Управления по делам
архитектуры и комитета по охране исторических памятников.
Обсуждался вопрос о Звартноце, храме Рипсимэ.
Вечером дома паника: у Иосифа Абгаровича нет папирос.
Калантар, Аро Степанян, Кушнарев и Токарский — все, у кого
были папиросы, с готовностью поделились.
Орбели в большом волнении. Борис Борисович Пиотровский
заболел в Ленинграде. Слишком медленно идут часы в ожида-
нии вестей о нем. Орбели ознакомился с работой Тревер о погре-
бениях и сложении рельефов Ахемендов.
Скорей бы вести из Ленинграда...
Наконец на следующее утро телеграмма: «Температура па-
дает, очень слаб, приняты все возможные меры, миновал кри-
зис».
Суббота, 3 июня. В этот день была получена телеграмма-
молния из Москвы от Солодовникова: «Комитет ленинградской
организации считает необходимым Ваше немедленное возвра-
щение для руководства восстановлением Эрмитажа»... «Вылечу
с ближайшим самолетом»,— телеграфировал Орбели.
Домой принесли телеграмму от Султан-Шах от 1 июня:
«Состояние улучшается. Нужны сухофрукты, вино». Сообщили
Джанполадянам и Рипсик.
Вечером дома Токарский и Калантар говорили с Орбели
о сборнике к 10-й годовщине Марра и о многом другом. За чаем
Иосиф Абагрович рассказал, как в 19 лет был наказан за то, что
от конфуза за обедом у Толстых сказал, что не пьет вина и кофе
и не ест рябчиков. И как он в палате лордов за ужином вместе
с Арне сплавили свои устрицы Денисон Россу.
Опять оживление на фронтах.
6 июня пришла весточка: «У Бориса четвертый день нор-
мальная температура, состояние улучшается». Орбели и Тревер
в радостном настроении. Они направились к Джанполадянам
и по дороге узнали от Батикянов и Давтянов про второй фронт.
Вечером дома слушали радио: десант в Нормандии. Мы бом-
бим Яссы. «Какой радостный день»,— записывает в дневнике
Тревер.
9 нюня звонок из ЦК от Григория Артемьевича Арутюняна.
Получил письмо Орбели и просит приехать, будет сейчас ма-
шина. Орбели вернулся после двух, очень довольный
На следующий день Тревер писала рецензию на «Урарту».
Вечером выяснилось, что самолет в Ленинград будет завтра
и вылетит в понедельник. Иосиф Абгарович счастлив. Сборы,
приход людей, толкучка. Вечером Иосиф Абгарович в гневе
на всех. Идет наступление на Карельском перешейке — радость.
Потом пришел Калантар. Под грозу с градом Камилла
Васильевна прочла им свою рецензию. Одобрили, сделали заме
чания.
12 июня Орбели вылетел в Ленинград
17 июня пришла телеграмма от него из Ленинграда.
27 июня состоялся разговор Тревер с Амбарцумяном о делах,
о его семье. «Вечером занесла им часть наших вещей. Очаро-
вательная жена и семья; очарована благовоспитанностью де-
тей»,— читаем в дневнике Камиллы Васильевны.
Амбарцумян передал Тревер личную корреспонденцию, кото-
рая пришла на имя Орбели. Вечером явилась Рипсик с открыт-
кой, написанной рукой Бориса. Приказ о Петрозаводске и Боб-
руйске... Полоцк.
Прорыв третьей линии Маннергейма, наступление на Онеж-
ском направлении.
По радио передали постановление о снятии с 22-го июня
режима светомаскировки в Ереване. Прошли три года войны.
Победы на фронте.
Сколько уже дней нет вестей от Иосифа Абгаровича. Камил-
лу Васильевну беспокоит молчание Орбели в Москве.
Около месяца не было вестей от Орбели 7 августа Вараздат
Арутюнян принес Тревер письмо от Орбели из Москвы (привез
Сафарян) от 29.VII. Из письма она узнала об избрании Иосифа
Абгаровича почетным членом Лондонского научного общества
антикваров. Составили информацию для газет и радио. Взят
Осовец.
Первого сентября вице-президент Амбарцумян получил из
Ленинграда телеграмму от Орбели о возвращении будущей
осенью. Орбели день и ночь занят восстановлением Эрмитажа.
...Идут бои за Яссы.
Давая оценку научно-организационнои деятельности Иоси-
фа Орбели в первый период рождения нового храма науки,
президент Академии наук Армении Виктор Амбарцумян писал:
«Будучи крупным представителем гуманитарных наук,
Иосиф Абгарович глубоко сознавал, что для дальнейшего раз-
вития республики Академия обязана в первую очередь сосре-
доточить внимание на развитии точных наук, на научных проб-
лемах, тесно связанных с народным хозяйством. Именно бла-
годаря этому наша Академия с самого начала приобрела опре
деленный профиль и уже в течение более чем тридцати лет
развивается в направлении, указанном ее первым президентом.
Сегодня мы вновь убеждаемся, что в эту победу внесли суще-
ственный вклад преданные своему народу труженики советской
науки, в частности И. А. Орбели, который был не только заме-
чательным гражданином, выдающимся ученым, блестящим
организатором, но и добрым и требовательным учителем по
отношению к тем. кто работал под его руководством
Как известно, дела сложились так, что через несколько
лет после основания Академии Иосиф Абгарович вернулся на
работу в Ленинград и мне пришлось быть его преемником
183
и возглавить Президиум Академии наук. Однако в течение
долгих лет и я, и многие другие ученые нашей Академии про-
должали получать от него мудрые советы и добрые наставле-
ния. Его интерес к дальнейшим судьбам Академии наук Арме-
нии побуждал нас всех работать интенсивнее. Хочется особен-
но отметить, что Иосиф Абгарович постоянно предупреждал
нас об опасности замыкаться в себе, о необходимости постоял
ной и тесной связи с учеными и научными учреждениями
братских республик и всего Союза. Мы старались следовать
этому его завету. Сегодня мы видим, какое благотворное зна
чение имела и продолжает иметь эта связь для процветания
науки в нашей республике.
Жизнь будет вносить свои коррективы в направления науч-
ной мысли. Но самобытный образ Орбели-патриота, активно-
го участника Великой Отечественной войны, будет и впредь
вдохновлять наших ученых в их работе по дальнейшему раз
витию советской науки, в их служении Родине».
ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР
Об Иосифе Абгаровиче Орбели можно слышать весьма про
тиворечивые суждения: страстный ученый, выдающийся орга
низатор, вспыльчивый человек, грубый, нетерпимый, заботливый
и тому подобное.
Все это пришло мне на память, когда я шел в Эрмитаж на
встречу с теми, кто десятилетиями работал с Орбели и перенес
вместе с ним радости и тяготы повседневной трудовой жизни
в Эрмитаже.
Шел я и думал, как нелегко собрать в один и тот же день,
в точно назначенное время и молодежь, и тех, кто уже давно
ушел на заслуженный отдых. Я был благодарен академику
Пиотровскому. «Нс беспокойтесь, Ашот Мартиросович. Пен-
сионеров доставят на машине. Встреча должна состояться».
В Эрмитаж я пришел за полчаса до начала встречи, в час
дня 13 июня 1974 года. Директор Эрмитажа Пиотровский встре-
тил меня словами:
— В моем кабинете почти все сохранилось так, как было
при Орбели.
Я вновь оказался в представительной, но строгой и простой
обстановке кабинета директора Государственного Эрмитажа.
Здесь та же старинная мебель из красного дерева, ранее нахо-
дившаяся в Зимнем дворце, выполненная известной фирмой
«Андрей Тур» в 1839 —1840 годах. Стоит большой письменный
стол на двух прямоугольных тумбах шкафчиках, крытый зеле-
ным сукном, простых прямоугольных очертаний, отличной рабо-
ты, лишенный всяких украшений. Ранее этот стол стоял в каби-
нете Николая I. Стулья простого и ясного рисунка были сдела-
184
ны А. Туром также для Зимнего дворца. Ими к 1840 году был
обставлен так называемый Большой (Николаевский) зал. Оби
ты они кожей. В углу, между правым окном и дверью в при-
емную директора, на столике — каминные часы английской ра-
боты XVIII—XIX веков, принадлежавшие, по преданию,
П И. Чайковскому. Часы из красного дерева со строгой отдел-
кой золоченой бронзой. Вдоль внутренней стены — длинный
стол, также из красного дерева, на массивных точеных ножках,
для заседании
Обстановку дополняют небольшие столики, также из крас-
ного дерева, а на стенах — старинные гобелены XVII— XV111 ве-
ков.
— На письменном столе,— вспоминает Борис Борисович,—
нередко стоял стакан с чаем и тарелка с ломтиками черного
хлеба, это был привычный завтрак Иосифа Абгаровича. Работал
Орбели в очках, но чаще диктовал, очки не любил. Диктуя,
ходил по кабинету, заложив руки за спину Часто из кабинета
раздавались «свирепые трели».
Раздаются свирепые трели,
И чернеет вдали борода.
Это, верно, бушует Орбели.
И скрываются все без следа
Эти строки из гимна отдела Востока Эрмитажа знал Иосиф
Абгарович и никогда не сердился на доморощенных поэтов
Он действительно часто бушевал, но был отходчив и, словно
бы стараясь оправдать себя, говорил: «А почему они позволяют
на себя кричать?»
— Борис Борисович,— прервал я Пиотровского, желая вер-
нуть его в блокадный Ленинград, зная, что в памяти Бориса
Борисовича много интересных эпизодов того военного пери-
ода,— Если я не ошибаюсь, вы работали над созданием труда
по истории культ\ры и искусства \рарту, а Иосиф Абгарович
продолжал исследование средневековой армянской литера
туры — басен Вардана и ААхитара Гоша.
— Совершенно верно И это помимо всех других забот,
связанных с блокадным Ленинградом. В конце декабря 1941 го-
да для Ленинграда наступили особенно тяжелые дни. но дирек-
тор Эрмитажа сумел так организовать дело, что работа в музее
продолжалась. Основной заботой в то время было благоустрой
ство бомбоубежищ в подвалах Эрмитажа и Зимнего (ворца,
в которых в дни сильных бомбардировок спасалось до двух
тысяч человек.
В Эрмитаже хранится замечательный документ этих дней
большой альбом с надписью на титульном листе. Собрание
рисунков, сделанных в 3-м бомбоубежище Эрмитажа час ью
с натуры, частью по памяти во время осады Ленинграда осенью
и зимой 1941 года Александром Никольским». А С Николь
185
ский, академик архитектуры, выдающийся архитектор, вел
в дни блокады дневник и делал зарисовки. В альбоме — тем-
ный, двадцатиколонный зал античного отдела, по которому
на «световой глазок» люди проходили в бомбоубежище, сцены
жизни в подвалах Зимнего дворца и Эрмитажа, дверь около
третьего бомбоубежища в комнату И А Орбели, бывшая цар-
ская яхта, а в годы войны — база подводных лодок «Поляр-
ная звезда», которая давала немного электрического света
Эрмитажу, суровые пейзажи города.
Другие художники — В. В. Милютина и В. М. Кучумов —
оставили зарисовки опустевших экспозиционных залов с выби-
тыми окнами, пустыми рамами, кучами песка на фанере,
повоож тонной от попавших снарядов.
Мне довелось провести немало ночей в этих залах во время
длительных воздушных тревог. Большое впечатление оставля-
ли совершенно пустые, насквозь промерзшие залы Зимнего
дворца: когда были убраны все экспонаты, архитектура залов
выступала особенно рельефно. Ночью освещаемые заревом по-
жаров после бомбежек залы дворца становились сказочными,
особенно те, где были выбиты окна и стены покрыты инеем.
Гулко звучали шаги, и эхом отдавался человеческий голос,
а в роскошных золотых рамах зияла чернеющая пустота.
О том, как Орбели сумел организовать юбилеи Низами
и Алишера Навои, вы знаете. Иосиф Абгарович невозможное
сделал возможным.
В блокированном Ленинграде Орбели вел большую полити-
ческую и популяризаторскую работу в войсковых частях, и нет
ничего удивительного в том, что красноармейцы и моряки
были в дни войны лучшими друзьями Эрмитажа. За время
войны Орбели более двухсот раз выступал перед моряками
и бойцами Советской Армии.
— Борис Борисович, расскажите, как вы под обстрелом
вместе с Орбели возвращались из радиокомитета,— попросил
один из присутствующих.
— Дело было так,— продолжал Пиотровский.— В новогод-
нюю ночь рубежа 1941 —1942 года я проводил Иосифа Абга-
ровича на городскую радиостудию. В студии было холодно
Летчик, совершивший первый таран вражеского самолета,
рабочий, доставивший прямо с завода на поле боя танк, и ака-
демик Орбели говорили с жаром. А мы, немногие присутствую-
щие, шумели жестяными кружками, чтобы создать у слушателей
впечатление переполненного людьми зала. Когда после выступ-
ления Орбели мы вышли на улицу, начался обстрел. Первый
снаряд разорвался впереди нас, где-то у канала Грибоедова.
Следующий снаряд упал сзади нас Мы оказались в «вилке»,
но все же сумели быстро дойти до безопасной противоположной
стороны улицы. В Эрмитаже у дверей в комнату Орбели нас
ждали уже с нарастающей тревогой. По у директора хватило
186
бодрого настроения, чтобы спокойно приветствовать обеспо-
коенных сотрудников.
31 марта 1942 года после завершения работ по консерва-
ции в Эрмитаже Орбели был командирован в Армению как
председатель Армянского филиала Академии наук СССР.
И здесь он продолжал вести большую общественною и науч-
ную работу.
В июне 1944 года Орбели вернулся в Ленинград и продол-
жал работу директора Эрмитажа до 1951 года. Сразу по воз-
вращении в свой родной город он приступил к восстановлению
поврежденных зданий Эрмитажа и Зимнего дворца и к подго-
товке к реэвакуации коллекций Эрмитажа. Через 22 дня после
прибытия эшелонов с музейными сокровищами из Свердловска,
4 ноября 1945 года, Эрмитаж открыл для посетителей 60 залов.
Это был подвиг Эрмитажа. Это был в первую очередь подвиг
Орбели.
Свои воспоминания Борис Борисович закончил словами:
— Иосиф Абгарович не любил будни. В будни он скучал.
В трудных, экстраординарных случаях, в обстановке, где нужна
была мгновенная реакция, он чувствовал себя в своей стихии.
В трудное время он был хорош и как организатор, и как человек.
— Борис Борисович, может быть, вы вспомните и некото-
рые забавные случаи во время вашей с Орбели поездки из
Средней Азии в Ереван. Я слышал несколько вариантов и не
знаю, что правда, а что самодеятельность,— сказал я.
— О, это очень интересно. В 1943 году я по поручению
армянского правительства должен был привезти из Ташкента
в Армению три семьи: семью композитора Кушнарева, семью
профессора Адамяна и Камиллу Васильевну Тревер. Догово-
рились ехать вместе с Героем Советского Союза Нельсоном
Степаняном. Он тоже хотел перевезти свою семью из Ташкен-
та в Ереван. Вышло так, что после тяжелой фронтовой травмы
врачи не разрешили ему эту поездку, и я остался один. Тогда
ко мне присоединился Иосиф Абгарович. Полечилось обратное:
присоединившийся стал основой, а люди, входившие в основу,
стали его спутниками. Это было очень трудное время, военное
время. Нужно было все сделать за один месяц Для Иосифа
Абгаровича было знаменательным тринадцатое число. Трина-
дцатого мы выехали из Ташкента. Тринадцатый вагон ему
предоставили в Баку. Несмотря на то что я был под угрозой
дезертирства — ведь обратный путь тоже требует несколько
дней,— Иосиф Абгарович настоял на своем. Его очень хорошо
знали в Закавказском военном округе. Орбели везде встречали
Из Баку мы не смогли выехать вовремя, так как в тот день над
Баку появился первый фашистский разведывательный самолет.
...На обратном пути из Еревана в Ташкент пароход из Баку
вышел раньше времени. Когда мы прибыли в Красноводск,
нас никто не встречал. Положение было тяжелое. Толпы наро-
да. На вокзал не пускают. Все стоят на привокзальной площа-
ди. Кружка воды — пять рублей. Иосиф Абгарович собирает
вокруг себя уставших людей. Он весел, рассказывает разные
истории. Никаких свирепых «трелей», никакой нервозности, на-
оборот, очень молодые глаза, веселый голос... Вдруг подъезжа-
ет маленький газик, выходит юноша: «Вы академик Орбе-
ли?» — «Да».— «Славу богу». Реплики: «Академики носят бо-
роду».— «Я весь день ищу бороду в этой толпе». С этого дня
мы находились на иждивении красноводских друзей. Нас попро-
сили выступить перед трудящимися. Иосиф Абгарович согла-
сился.
Я нарушаю последовательность событий. Хочу вернуться
в Ленинград к 31 декабря 1941 года. Канун Нового года Чем
же встретили своего директора сотрудники Эрмитажа в ново-
годнюю ночь? Тарелкой спичек. Он курил безбожно, спичек не
хватало. Хлеба и у сотрудников не было, а вот спички были.
Орбели был доволен. Тарелка спичек по тогдашним временам —
большой, ценный подарок (14 февраля 1942 года в Ленинграде
в день моего рождения я получил от Орбели флакон спирта.
Это тоже был ценный подарок).
В феврале нужно было переправлять людей через Ладогу.
Спирт даже в маленькой дозе являлся допингом. Мне было
поручено переправить Орбели на Большую землю Я поднялся
к нему. Везде темно. Я окликнул его, в ответ слышу отчаянный
голос Орбели. Когда я сказал, что принес ему ордер на машину
через Ладогу, был встречен пессимистической руганью Я ска-
зал, что оставляю ему ордер и пятнадцать граммов бензина.
Эти маленькие подарки в виде спичек, спирта или столярного
клея хорошо действовали на Иосифа Абгаровича. Как я уже
говорил, Орбели привык жить жизнью, полной событий, терпеть
не мог повседневную скуку. Тогда он, как разжатая пружина,
взрывался и нас всех заражал своим энтузиазмом
Вы все знали Якубовского, ближайшего сотрудника Орбели
по отделу Востока, Саукова, делопроизводителя, ученого сек-
ретаря Мантье, Султан-Шах, старейшую сотрудницу Эрмита-
жа. Они тоже слушали «свирепые трели». Присутствующие эр-
митажевцы, эти милые, хорошие люди, переносившие холод и
голод, суровое испытание блокадного Ленинграда и трудности
эвакуации, сохранили доброту души, с готовностью вспоминали
о серьезном и шуточном.
Под общее одобрение кто-то стал читать:
Раздаются свирепые трели.
И чернеет вдали борода.
Это, верно, бушует Орбели,
И скрываются все без следа.
Якубовский убрался с дороги,
Сауков убежал впопыхах,
И дрожат секретарские ноги,
И трепещет в углу Султан-Шах
188
Прощаясь с нами, Борис Борисович извинился, что должен
ехать на важную встречу, и задумчиво произнес:
— И это было. Но по большому счету потеря Орбели трудно
восполнима...
...Своими воспоминаниями поделилась Кира Федоровна
Асаевич. Она член партии, старший научный сотрудник отдела
западноевропейского искусства, кандидат искусствоведческих
наук:
— Начну издалека. В штат сотрудников отдела западно-
европейского искусства (ОЗЕИ) Эрмитажа я была принята в
том же 1934 году, когда Орбели стал директором. Помню, какая
большая работа шла в Эрмитаже по перестройке всех экспози-
ций да и самой научной работы на новых началах — раскрытие
классовой обусловленности развития искусства, социального
его содержания. Теперь уже хорошо известны значительные
ошибки, допущенные в те годы советским искусствоведением на
базе вульгарного социологизма. Были подобные ошибки и в
работе Эрмитажа. Так, у многих сотрудников и сейчас еще в
памяти пресловутый «вводный» зал к экспозиции французского
искусства XV—XVIII веков, экспозиция которого должна была
«наглядно» показать посетителям классы французского феода-
льного общества: класс феодалов представлял макет рыцаря
(подлинный музейный экспонат), крепостных крестьян — сов-
ременная «фреска» на стене зала, изображавшая крестьянина
с мотыгой, работающего в поле, «Гробокопатель», как прозва-
ли сотрудники эту картину. Экспозиция зала уже существовала
ко времени вступления Иосифа Абгаровича в должность дирек-
тора. но довольно скоро, высмеянная и раскритикованная им,
была снята. Я привела этот случай лишь как пример научной
требовательности Орбели и его художественного вкуса. Вообще,
предоставляя научным сотрудникам большую творческую сво-
боду, поощряя новые начинания, он нередко придирчиво кри-
тиковал как проявления безвкусицы, так и чрезмерную привя-
занность к устаревшим, с его точки зрения, традициям. Большое
внимание уделял он широкому фронту пропагандистской,
научно-просветительной работы.
Так, например, он смело возглавил ряд новых начинаний в
деятельности музея в этой области. Назову хотя бы три
из них.
Первое. Попытка создания большого коллективного труда
«История западноевропейского искусства», написанного с по-
зиций марксистского искусствознания. Прав.та. работа была
едва начата и с началом войны была прервана и потом более не
возобновлялась. Второе. Организация специального семинара
Для подготовки экскурсоводов по Эрмитажу < последующим
включением их в штат музея. Третье. Выход Эрмитажа за пре-
189
делы музея, приближение его сокровищ к широким массам на-
рода путем организации передвижных выставок.
Говорю именно об этих мероприятиях лишь потому, что мне
случилось принимать в них посильное участие.
Правда, положено было только начало, заслушаны лишь
несколько статей (глав), таких, например, как работа Е. Г. Ли-
сенкова об английском искусстве XVI11 века, М. В. Доброклон-
ского о рисунках XVI века и др. Это имело важное значение как
для творчества отдельных авторов, их специализации (я, напри-
мер, именно с этого времени основное внимание направила на
изучение искусства XIX—XX веков), так и для коллективных
трудов, хотя бы и другого типа. Таким явился, например, соз-
данный в 1958 году двухтомный «Каталог живописи» западно-
европейских стран XV—XX веков.
Итак, названный семинар проходил зимой 1938 года К руко-
водству занятиями Иосиф Абгарович привлек крупные научные
силы Эрмитажа. В нем принимали участие заведующие отдела-
ми, научные работники разных специальностей, методисты по
просветработе. Так, помнится, большое внимание организации
семинара уделяли Милица Эдвиновна Матье, Владимир Фран-
цевич Левинсон-Лессинг, Анна Алексеевна Передельская,
Мария Илларионовна Щербачева, Антонина Николаевна Изер-
гина и многие другие.
«Выпуск» экскурсоводов состоялся весной 1938 года. Конеч-
но, с той поры в Эрмитаже еще неоднократно велись занятия по
подготовке экскурсоводов. Тем не менее первый семинар остался
единственным в своем роде: во-первых, он положил начало по-
добной работе, позволил подвести определенные итоги, сделать
выводы. Во-вторых, он оказался наиболее длительным по вре-
мени, наиболее широко организованным и многочисленным по
составу. В результате именно из этого состава слушателей впос-
ледствии выделились многие виднейшие методисты, опытней-
шие экскурсоводы, административные работники, до сих пор
продолжающие трудиться в Эрмитаже.
Что касается «передвижной выставки», то она тоже была
«первой». Ее подготовка, отбор материала, написание путево-
дителя было поручено целиком отделу Запада. Материал из
фондов нужно было подобрать с таким расчетом, чтобы в целом
(картины, скульптура, гравюры) выставка могла дать представ-
ление как об основных этапах развития западноевропейского
искусства XV—XIX веков, так и об особенностях искусства от-
дельных стран (Италии, Испании, Франции и других). Нет
надобности сейчас подробней останавливаться на самой выс-
тавке — для нас важней отметить особенность первого «марш-
рута» выставки, а также ту тщательность и внимание, какие
были уделены вопросу сохранности экспонатов и благоустрой-
ству быта обслуживающего персонала, нас, сотрудников Эр-
митажа. И в том и в другом ярко проявились роль и участие
190
Иосифа Абгаровича Орбели. Так, для первого маршрута вы-
ставки были избраны четыре крупнейших города — столицы
кавказских советских республик — Тбилиси, Ереван, Баку,
Орджоникидзе. В каждом городе администрация соответствую-
щих учреждений (картинных галерей, выставочных залов и так
далее) по просьбе Эрмитажа обязана была позаботиться как об
экспонатах, так и о сопровождающих их лицах. И вот надо ска
зать, что меня (я исполняла обязанности директора выставки,
экскурсоводом был сотрудник ОЗЕИ В. В. Калинин, а храни-
телем-упаковщиком И. Ф. Гамаюров) бесконечно радовало и
трогало то глубокое уважение к Эрмитажу, к его директор}
академику Орбели, которое мы всюду встречали.
И какой же была для нас неожиданной и радостной корот-
кая встреча с Орбели в Ереване, когда он приехал на
несколько дней вместе с И. М. Дьяконовым. Это было зимой
1940 года.
В целом выставка пропутешествовала с сентября 1939 года
по октябрь 1940 года и вернулась вовремя — это была послед
няя предвоенная осень.
Но прежде чем перейти к событиям героической эпохи
Эрмитаж в годы Великой Отечественной войны,— несколько
слов о некоторых эпизодах мирного времени. Хочется вспомнить
о том, каким простым и веселым мог быть Иосиф Абгарович в
часы досуга, каким сердечным к людям в тяжелые для них ми-
нуты
Вспоминается, например, один из праздничных вечеров,
посвященных ноябрьским дням. Сотрудники после официальной
части собрались в просторном зале, чтобы развлечься, потанце-
вать. Организаторы вечера объявили о предстоящих «живых
картинах». Действительно, когда раздвинулся занавес, мы
увидели «живую» каящуюся Марию Магдалину из картины
Тициана (изображала одна из сотрудниц ОЗЕИ) Следующая
«живая картина» изображала первобытного человека, сидяще-
го на корточках и грызущего огромную кость Каково же было
общее веселье и смех, когда в герое сцены все узнали директора
музея. Вот когда ему пригодились и длинная борода, и богатая
шевелюра! Большие люди никогда нс боятся мелочей, если они
нужны друзьям. Орбели был большим человеком
Вспоминается и другое... Я потеряла мужа. Однажды на оче-
редном коллективном празднике я одиноко сидела в стороне от
друзей Мне казалось, никто не знает о моем горе, да и меня са-
мое еще мало знают: к этому времени я еще и двух лет не рабо
тала в Эрмитаже. Но мою скорбную фшуру увидел Иосиф Абга-
рович и, подойдя, сказал мне теплые, ласковые слова у тешения.
Меня бесконечно тронуло такое внимание к человеческом’
горю...
...Прошли годы.
Вот настал черный июнь 1941 года. Перед Эрмитажем встала
191
грандиозная задача—спасение народного имущества, его
несметных сокровищ. Никакой паники — лишь деловой энту-
зиазм, самоотверженный труд всех рабочих и служащих, моло-
дых и старых. О подвиге Эрмитажа, о днях блокады уже много
написано и, наверно, еще многое будет сказано — ио том, как
были упакованы и эвакуированы вещи, и о том, как были орга-
низованы в подвалах Эрмитажа бомбоубежища, приютившие не
только сотрудников музея и их семьи, но и многие сотни ленин-
градцев, и о том, как несли вахту дружины по охране здания,
как шла жизнь в бомбоубежищах, как уходили на фронт сотруд-
ники... Однако и сейчас не могут не волновать первые приказы
военного времени по Эрмитажу — свидетельство сердечной
чуткости Иосифа Абгаровича Орбели к людям. «...Во время
объявленной воздушной тревоги все команды и подразделения
проявили исключительную организованность и четкость в рабо-
те. Объявляю благодарность составу штаба МП ВО, политра-
ботникам, командирам и бойцам объекта... за высокую созна-
тельность и самоотверженность — выполнение гражданского
долга». (Из приказа № 140 от 23 июня 1943 года.)
Надо сказать, что забота о людях была отличительной чер
той Орбели.
Когда в январе сорок второго года благодаря Дороге жизни
наметилась возможность хоть какого-то улучшения питания, в
Эрмитаже немедленно был организован «стационар» для особо
истощенных и больных. И снова директор берет это новое
мероприятие под свой личный контроль и неусыпное вни
мание.
...Едва завершилось первое мирное лето 1945 года, как уже
в августе в музее начались восстановительные работы по под
готовке помещений для будущих экспозиций. В первых числах
октября драгоценный груз отбыл из Свердловска, а 10 октября
шесть подвалов Эрмитажа распахнули свои двери, принимая
тяжелые ящики. Иосиф Абгарович вместе с сотрудниками встре-
чал вернувшиеся ценности. Начался новый этап в истории му-
зея, разработка новых экспозиций, пересмотр старых, подго-
товка новых отделов (отдел истории русской культуры) Но
прежде всего Иосиф Абгарович решил восстановить старые
экспозиции и показать их народу, чтобы люди знали — Эрми
таж выполнил задание Родины и сохранил сокровища мировой
культуры.
Антонина Васильевна Воробьева — счетный работник
Пришла в Эрмитаж девочкой. В ее служебной анкете только
одна строка — Эрмитаж. Говорит быстро, убежденно, сильно
волнуется, краснеет:
— С Иосифом Абгаровичем я познакомилась в 1935 году,
когда впервые поступила на работу. Однажды я зашла в Эрми-
192
таж и перепутала подъезды. Он видит, что какая-то растерян-
ная девочка мечется в вестибюле. Тогда я уже знала в лицо
нашего директора. Вдруг он подходит ко мне и говорит: «Де-
вочка, кажется, заблудилась».— «Да, мне нужно попасть в за-
лы Египта, а я совсем не знаю, как туда идти». Он взялся про-
водить меня. Так состоялось мое знакомство с Иосифом Абга-
ровичем.
В первый, воскресный, день войны сотрудникам Эрмитажа
были разосланы повестки от имени Иосифа Абгаровича: срочно
явиться в Эрмитаж на работу
Собрались. Война стала реальностью. Война. Значит, пер-
вым делом — эвакуация ценностей. Приказом Орбези сотруд-
ники по группам были прикреплены к отделам. Антонина Воро-
бьева была занята в отделе нумизматики. Мало кто знал, какую
большую работу вел Орбели до войны, чтобы в любой момент
вывезти, спасти шедевры Эрмитажа. Приобретались материалы
для упаковки. Была закуплена масса материалов: вата, кле-
енка, стружка, бумага. И самое главное — спецтара.
Воробьевой тогда было 18 лет. Она дежурила у подъезда,
куда поступали ящики, и распределяла их по отделам. Все было
в высшей степени организованно У каждой картины свой ящик,
каждой скульптуре свой. Все зашифровано.
Антонина Васильевна вспоминает осень 1941 года:
— Как-то приехал в Эрмитаж капитан с вооруженным сол-
датом. Их пропустили в штаб Эрмитажа — в бомбоубежище.
Иосиф Абгарович находился в так называемом кабинете, в пос-
леднем бункере. Обращаясь к ученому, капитан по всей форме
доложил- «Мне выпало счастье познакомиться с вами и сопро-
вождать вас на торжественное заседание в госпиталь в честь
годовщины Октября». Вместе с Орбели поехали я и Лямина
начальник коммуны управления делами Эрмитажа. Наша маши
на еще была в пути, когда началась сильная бомбежка Капи-
тан предложил нам спрятаться в укрытие.
— Нет, нет, в госпитале нас ждут сотни раненых солдат,
мы поедем в госпиталь,— возразил Орбели
Ученого встречали начальник госпиталя, главный врач и
военком. Мы вошли в кинозал. Народу битком набито. Кто си
дел, кто, опираясь на костыли, забыв о боли, слушал пламен
ное выступление Орбели.
Доклат о годовщине Октябрьской революции кончился.
Нужно было видеть, что творилось в зале госпиталя’ Просили,
кричали, требовали, чтобы он продолжал говорить. И он гово-
рил. На костылях, на носилках, в колясках, искалеченные шли
герои, их несли, вели. Все они хотели еще и еще раз услышать
живой голос ученого То тут. то там раздавались возгласы
«Орбели, Орбели, Орбели!» Доклад он прочел необыкновенный
Яркая речь Иосифа Абгаровича шучала под аккомпанемент
бомбежки и артобстрела Ленинграда Никто не дрогнул, никто
193
7 Л Ар.пманяп
не ушел из зала. Выступление Иосифа Абгаровича длилось бо-
лее двух часов. Потом посыпались вопросы, много вопросов.
Просили рассказывать еще и еще. Когда собрались уезжать,
раздался чей-то голос: «Накормить академика и сопровождаю-
щих лиц!» И тогда нас под «конвоем» раненых и военного на-
чальства отвели в какую-то огромную столовую. Два офицера
подали нам большой каравай хлеба, кусковой сахар, треску с
макаронами и винегрет. Все, конечно, съесть было невозможно.
Нам предложили забрать с собой часть еды. Орбели отказался.
Он поблагодарил за гостеприимство. На той же машине нас при-
везли в Эрмитаж. На следующий день звонили из госпиталя.
Бойцам этот день запомнился на всю жизнь, многие раненые
написали об этой встрече своим родным, а медицинский персо-
нал единогласно избрал академика Орбели почетным врачом
госпиталя.
В начале 1942 года, когда я вернулась с фронта в Эрмитаж,
заболела воспалением центральной нервной системы. Иосиф
Абгарович направил меня к одному из своих знакомых профес-
соров. После внимательного осмотра он мне сказал: «Ладно,
идите на работу, я сам позвоню Иосифу Абгаровичу».
В Эрмитаже я встретила Якубовского и Дьяконова:
— Ну, вы хотите ехать с нами в экспедицию?
— Конечно, хочу. Но что скажет дирекция? — ответила я
Через некоторое время меня вызвал Иосиф Абгарович:
— Ну так вот, деточка. Якубовский и Дьяконов предлагают
вам поехать в экспедицию в Среднюю Азию. Согласны?
И тут раздался телефонный звонок. Я чувствовала, что Орбе-
ли говорит с профессором, который обследовал меня
Он порекомендовал мне юг и усиленное питание.
Вскоре меня включили в состав экспедиции в Среднюю Азию
сроком на полгода. Три года подряд ездила я в Среднюю Азию
работать. Только потому и осталась жива. Несмотря на резкие
возражения главбуха, Орбели приказом сохранил за мной за-
нимаемую должность в бухгалтерии. Такое не забывается
Помнится мне еще один случай.
Это было в 1949 году. Иду по лестнице. Рабочий цесет люст-
ру. Вдруг раздается голос Орбели:
— Откуда люстра?
Не знаю, несу из квартиры,— отвечает рабочий
— Из какой квартиры?
Да вот от жены Орбели.
Рабочий не знал Иосифа Абгаровича в лицо.
— От жены Орбели?..
Не успела я зайти в бухгалтерию, как раздался звонок:
— Деточка, срочно зайдите ко мне.
Захожу в кабинет.
Чья люстра? — спрашивает Орбели.
— Как — чья? Эрмитажная
19-1
— Но чья она?
— Ефимовой.
— Откуда вы знаете?
— Ее несут из квартиры Марии Кероповны.
— Кто вам дал право отдать ей люстру?
— Иосиф Абгарович, вы подписали пропуск на вынос.
- Я?
Он приказал мне пойти и принести документы. Действи-
тельно, Орбели разрешил передать люстру Марии Кероповне, но
на временное пользование. Она просрочила срок возврата, пока
не приобрела себе новую. Иосиф Абгарович ругался, кричал:
«Какого черта вы не следите за порядком! Я разрешил только на
месяц, а она задержала на целый год».
Когда он переехал из квартиры, где сейчас живет Борис Бо-
рисович, в новую, у него вовсе не было мебели. Даже книжных
полок. Как-то Иосиф Абгарович зашел ко мне в бухгалтерию
и говорит:
— Як тебе с просьбой. Ты должна помочь. Я прошу, чтобы
ты дала мне разрешение взять из Эрмитажа на временное поль-
зование несколько полок. А то мои книги валяются на полу
Я даже растерялась:
— Да что вы! Вы имеете право взять что угодно.
— Нет, деточка. Так не годится. Это не так просто. Я прошу,
окажите мне любезность — составьте акт.
Составляем акт в трех экземплярах Один передается в
управление делопроизводством, второй — бухгалтерии, а тре-
тий— Орбели. Все как положено. На какой срок—указано.
Вскоре Орбели приобрел полки, вызвал меня: «Деточка, я прошу
извинить меня. Прошу организовать доставку книжных полок из
моей квартиры обратно в Эрмитаж».
Опять составляется акт, опять пропуска. Все как положено.
Для себя он не делал никаких исключений.
После войны было тяжело с питанием. Работали много.
Только-только появились коммерческие магазины, а денег у
нас не было. Иосиф Абгарович заходил к нам в бухгалтерию и
обращался к кассирше:
— Елена Константиновна, душечка, купите чаю, конечно, за
мой счет, чтобы товарищи хотя бы чаю крепкого выпили.
Вечерами, после работы, Иосиф Абгарович заходил к нам.
Приносил с собой сахару или шоколадки к чаю Он удивительно
чутко к нам относился. К концу годового или квартального отче-
та наш директор благодарил нас зд проделанную своевременно
работу.
— Иосиф Абгарович, это наша обязанность
— Нет, нет Это очень трудная работа. Я благодарю вас.
Знаю, сколько дней вы до ночи трудились. Поэтому даю вам
всем по неделе отгу'ла, дополнительные отпуска. Очередность
установите сами.
7*
195
Не буду злоупотреблять вашим терпением, но расскажу еще
об одном случае,мне особенно памятном. Во время войны ко мне
ежедневно приходила мама, носила поесть что могла. Мы жили
на казарменном положении в Эрмитаже. Однажды, когда я вы-
ходила из подъезда на улицу, где меня ждала мама, мне повст-
речался Орбели. Он заметил, как мама передала мне сверточек.
— Кто эта женщина, Тоня? — спросил меня потом Орбели.
— Моя мама.
— Я заметил, что она ежедневно ходит к нам. А ведь мать
твоя немолодая, усталая, похудевшая. Где вы живете?
— На Петроградской стороне.
На следующий день он пригласил маму к себе в кабинет,
угостил чаем и преподнес ей драгоценный дар — церковные
длинные тоненькие свечи. Света тогда ведь не было в Ленингра-
де. Мама изредка зажигала эти свечи и штопала уже пришед-
шие в ветхость мои платья. Сохранилась одна-единственная
свеча. Я зажгла ее в ночь кончины мамы. Света в ту ночь почему-
то не было.
Светлую память сохранила я об академике Орбели И, пока
жива, всегда буду с великой благодарностью вспоминать о нем.
Александра Михайловна Аносова заведует мастерской
реставрации графики. Она работает в Эрмитаже более сорока
лет. Иосифа Абгаровича помнит хорошо. Она тогда была секре-
тарем комсомольской организации. Иногда Аносова заставала
Орбели возмущенно выражающим свое недовольство предыду-
щим, только что вышедшим из кабинета посетителем. Стояла и
думала: что делать? То ли уходить, то ли слушать... Но посте-
пенно директор успокаивался, и Александра Михайловна докла-
дывала о своих комсомольских делах.
Иосиф Абгарович любил молодежь. Не раз доставалось бух-
галтерии, когда нужны бывали небольшие средства для прове-
дения молодежных мероприятий.
— Орбели болел душой за Эрмитаж,— вспоминает Аносо-
ва,—Он жил всем, что происходило в Эрмитаже. Иосиф Абга-
рович был не только директором, но и великолепным храните-
лем. Вот еще эпизод предвоенный. Я в то время жила близко от
Эрмитажа. Кто-то из охраны сообщил ему, что в отделе нумиз-
матики, где теперь находится отделение рисунков, кто-то ходит,
слышны чьи-то шаги. Мы пошли в отдел, вскрыли внизу дверь,
составили акт, все как полагается. Вместе с директором подня-
лись по винтовой лестнице до самого верха. Осмотрели все. Там
никого не оказалось. Тут же по пути Иосиф Абгарович обнару-
жил, что нс все шкафы опечатаны
На следующий день еще раз вышел приказ о правилах хра-
нения и обязанностях сотрудников. Конечно, он был сердит.
И справедливо.
196
Удивительно добрым человеком был Орбели. Бывали слу-
чаи, когда сотрудники теряли зарплат), теряли деньги или
нуждались в помощи Иосиф Абгарович тут же вынимал пос-
ледние свои деньги из бумажника и отдавал пострадавшему.
Ослушаться его было нельзя.
В 1944 году мы все собирались в кабинете, жарили в печурке
картошку и делились ею с Иосифом Абгаровнчем. Он приходил
усталый, садился у печурки и палочкой выковыривал снег из
дырявых подошв. Ходил он тогда в рваных ботинках. И, несмот-
ря на это, если с кем-нибудь из нас случалась беда, он отдавал
последние свои деньги. За человечность и доброту его любили
и уважали.
Проходя через залы, Иосиф Абгарович обязательно здоро-
вался со всеми за руку. Знал всех людей по имени и отчеству.
Нам приходилось сталкиваться и с высокомерием некоторых
никчемных людишек. Но они не задержались в Эрмитаже, и о
них мы и не вспоминаем. Любили и гордились Орбели и наши
старушки.
— Вот он. директор, академик,— говорили они.— Кто мы
перед ним? Но, проходя через залы, он непременно поздоро-
вается с нами, не то что некоторые...
В заключение хочу рассказать о подготовке к конгрессу во-
стоковедов в 1935 году. Работа шла в залах, где сейчас нахо-
дится экспозиция французского прикладного искусства. Не
считаясь со временем, не жалея сил, мы работали столько,
сколько было нужно. Спали в палатке Потемкина. Сохранилась
даже записка: «Я сплю у Потемкина».
Когда мы задерживались на работе допоздна, Иосиф Абга-
рович обеспечивал нас ужином. И всегда за свой счет. Кто-
нибудь из нас шел в магазин за сыром и колбасой Сам он любил
свежий крепкий чай. Им он утолял жажду и отгонял усталость.
Несмотря на свой вспыльчивый характер, Иосиф Абгарович
всегда бывал заботлив к другим. Это был добрый по натуре
человек.
Александра Михайловна достает из папки ныне действую-
щую инструкцию и показывает нам.
— А ведь памятки, написанные Орбели, вошли в основу
теперешних инструкций. Он первый обратил внимание на соз-
дание научно обоснованных правил хранения шедевров миро-
вой культуры. Это тоже одна из его больших заслуг перед Эр-
митажем, и не только перед Эрмитажем. Ведь первая инструк-
ция по хранению музейных предметов была издана в Эрмитаже.
Иосиф Абгарович любил вспоминать об одном анекдотичном
случае. После войны ленинградские гостиницы стали обзаво-
диться швейцарами импозантного вида, с длинной бородой.
— Шел я однажды по Невскому,— рассказывает с улыбкой
Орбели.— Подходит ко мне какой-то солидный человек Вы
мне нравитесь,— говорит.— Хочу предложить вам должность
197
швейцара в одной из центральных гостиниц». Я вежливо отве-
тил: «Подумаю».
Иосиф Абгарович был вежливым человеком, уважал людей,
но требовал строгой дисциплины в работе, преданности своей
профессии, уважения друг к другу. Это нравилось не всем Но в
большинстве своем коллектив всегда поддерживал Орбели и
ценил его.
Вот каким сохранился Орбели в моей памяти.
— Иосиф Абгарович был импульсивным, но до предела веж-
ливым человеком,— говорит старейшая сотрудница Эрмитажа
Татьяна Михайловна (фамилию запамятовал) —Однажды
я проходила по нижнему этажу Зимнего дворца. В тот после-
военный период там велись большие реставрационные работы.
Бывшие жилые или служебные помещения переделывались,
превращались в выставочные залы. И тут я встретила идущего
из Зимнего дворца перемазавшегося в штукатурке и меле ака-
демика Орбели. Я подошла к нему и принялась рукавом чистить
лацканы его пиджачка.
— Иосиф Абгарович, как же можно так мазаться? Ведь вы
же академик, директор Эрмитажа.
На это последовал бурный негодующий ответ:
— Какой я директор Эрмитажа? Я директор умывальников
и канализаций. Если я сам не пойду, везде не проверю, будьте
покойны: краны не будут закрываться, канализация потечет,
везде будет вода и грязь! Все приходится проверять самому!
Однажды, возмущенный чем-то, Орбели подхватил меня и
повел к себе в кабинет. Чего-то я не выполнила, была виновата и
знала, что мне предстоит выговор. И несмотря на то, что он был
зол на меня, но остался верен себе: перед каждой закрытой две-
рью он забегал вперед, открывал ее, пропускал меня, закрывал
дверь и присоединялся ко мне. И так до тех пор, пока мы не
дошли до его кабинета. Более того. В кабинете он не сел, пока я
стояла. И всегда, когда бы я ни приходила к нему — за советом
или с жалобой,— он бывал так же неизменно учтив. Я человек
темпераментный, часто заходила к нашему директору возму-
щенная, негодующая в пылу гнева забывала садиться. Он же
немедленно вставал из-за письменного стола и не садился до
тех пор, пока я не вспоминала, что передо мной пожилой чело-
век и что нужно сесть. И только тогда он садился.
Вежливость, учтивое отношение к женщине, бескомпромис-
сность были у него в крови, так его воспитали с детства.
Одна из старших научных работников Эрмитажа, доктор
искусствоведения Алиса Михайловна Банк свои воспоминания
начала с 1925 года, когда она и Борис Борисович Пиотровский
1*)8
были студентами Ленинградского университета. Слушали они
лекцию Орбели в здании Эрмитажа.
— Читал Иосиф Абгарович нам курс археологии, историю
культуры Кавказа,— сказала она,— и называл меня Орбели не
иначе как Алиса, Алиска.
Одна из самых любимых тем Иосифа Абгаровича была лек-
ция об Ани. Примерно в эти годы начала преподавать и Камилла
Васильевна Тревер. Орбели часто присутствовал на ее лекциях.
Иногда он деликатно поправлял ее, иногда призывал ее к боль-
шей свободе при изложении материала.
Курс, читаемый Орбели, почти никогда не бывал, стройным,
систематическим, он легко отходил от заранее задуманного
плана лекции. Мысли его порой развивались по ассоциациям.
Он мог отвлекаться от данной темы, импровизировать и иногда
заходить очень далеко. И все-таки это был курс стройный по-
орбелевски — всегда интересный и яркий. Лекции иногда пре-
рывались бурными телефонными разговорами, порой с некото-
рыми крепкими выражениями, адресованными незнакомым нам
собеседникам. В ожидании начала лекции мы садились на ка-
менный подоконник. Немедленно издалека раздавался крик:
«Сойти с подоконника, немедленно сойти с подоконника! Ишиас
хотите заработать?!» Такая, кстати говоря, отеческая забота к
молодежи была ему присуща всегда. Он был неизменно внима-
телен к нам и вникал во все наши заботы. Хорошо помню, как я
однажды встретила Орбели в студенческие годы перед защитой
дипломной работы напротив Русского музея. Там находилась
какая-то домашнего типа столовая, где он обедал с Камиллой
Васильевной. Орбели спросил, как у меня дела.
Я сказала, что у меня завтра защита дипломной работы.
«Где же это будет?» — «В Петровском зале университета».—
«Только смотрите не глядите на портреты, там очень страшные
портреты, они могут вас напугать. Ничего не бойтесь, действуй
те смело».
Поступила я на работу в Эрмитаж не через Орбели. а через
близкого его коллегу А. Ю. Якубовского, который меня реко-
мендовал. Я не сразу оказалась в его отделе. Поначалу приняла
византийские вещи от тогдашнего хранителя Леонида Антоно-
вича Мацулевича, которого перевели в другой отдел
Помню, как Орбели мотивировал желательность перевода
Византии в отдел Востока и попутно сказал: «Я бы хотел, чтобы
византийские вещи перешли в отдел Востока вместе с живым
инвентарем». Живым инвентарем была я. И довольно скоро в
итоге обсуждения на заседании методического совета я перешла
в отдел Востока к Орбели Это было в 1932 году Он тогда шутил,
что берет в отдел Востока либо мужчин, либо женщин с му жски-
МИ фамилиями и называл: Тревер. Султан-Шах, Флит мер, Вест
фален, Банк.
Надо сказать, что косвенно мы были связаны с ним также
199
через моего отца. Мой отец работал в Публичной библиотеке.
Они оба были очень деятельными участниками существовавшей
тогда общественной организации — секции научных работни-
ков городского масштаба. Отец был патриотом библиотечной,
а Иосиф Абгарович — музейной работы, и свою работу они
приравнивали к научной деятельности. Я была профсоюзным
боссом в местном бюро научных работников. Мы, молодежь,
мечтали в тс времена попасть в Дом ученых. Как-то раз я вместе
с Иосифом Абгаровичем зашла к директору Дома ученых. Ор-
бели очень убежденно доказывал администрации, что музейная
работа есть научная работа. Ему возражали и говорили, что
научная работа должна быть написана, опубликована. Иосиф
Абгарович продолжал отстаивать свою точку зрения: «Экспози-
ции являются определенной формой научной работы». Потом
те выдвинули другой аргумент, что, мол, ваши работники слиш-
ком молоды, чтобы попасть в Дом ученых. Помню выкрик Орбе-
ли: «Молодость — это еще не недостаток!».
Вся деятельность Орбели в Эрмитаже сроднила наше моло-
дое поколение с ним. Пам, первыми кончавшими советские вузы,
был присущ некоторый социологизм. Этого он остро не любил.
И по этому поводу спорил с Якубовским. Якубовский был убеж-
денным марксистом, но в музей привносил кое-что от письменной
истории. Иосиф Абгарович возражал против социологизма и
книжности в экспозиции. Он терпеть не мог догматизма и вуль-
гарной социологии.
Нас всегда поражала деятельная натура Орбели. Помню
подготовку к юбилею Руставели в 1938 году. В Эрмитаже гото-
вилась большая выставка «Руставели и его эпоха». Орбели с
большим воодушевлением занимался этим делом. Необычайно
быстро был составлен сборник. Статьи, написанные за несколько
дней, по вечерам читались и обсуждались в кабинете Орбели
под его руководством в живом общении с самими авторами. Он
принял самое активное участие в создании и издании этого сбор
ника и во всех деталях его оформления.
Год спустя мы готовили выставку «Давид Сасунскии» в
Ереване. Как и во время выставки Руставели, Иосиф Абгарович
проявил удивительную активность. Поддерживал связь с пере-
водчиками. У Орбели есть прекрасная статья в связи с тысяче-
летием «Давида». Эпос «Давид Сасунский» Орбели знал пре-
красно. Когда мы с Б Б. Пиотровским ехали в Ереван в помощь
друзьям, он положил руки нам на плечи и сказал: «Ну, Санасар
и Баг.тасар, поезжайте».
Хорошо помню другой момент из жизни Эрмитажа. Иран-
ский конгресс состоялся в 1935 году Тоже был нелегкий год.
Эго были дни и ночи, проведенные в Эрмитаже, как во время
эвакуации. Уставшие, мы засыпали в Эрмитаже в шатре, кото-
рый входил в состав выставки Орбели помогал нам включаться
в большой мир научной деятельности. Эти мероприятия, посвя
200
шенные памятникам мировой культуры, сильно способствовали
развитию научной мысли в Эрмитаже. Неоднократно мы ездили
в Москву на торжества, устраиваемые Академией наук СССР.
Для Академии было тогда характерно чинопочитание, суборди-
национный порядок. Например, встречают на вокзале: академи-
кам — машины, членам-корреспондентам — автобусы, а докто-
ра, кандидаты наук и научные сотрудники со своими вещами
могут идти как угодно. Иосифа Абгаровича все это глубочайшим
образом возмушало. Когда мы приехали в Москву, академик
Орбели привел нас к секретарю (после войны это было) прези-
дента Академии наук СССР и сказал: «Прошу вас помнить, что
это мои дети. И вы должны о них заботиться». И секретарша
делала для нас все, как будто мы действительно были детьми
Иосифа Абгаровича. Я об этом вспоминала всегда, когда мне
приходилось в дальнейшем ездить в Москву.
Прошли годы. Я стала старше, но высоких чинов еще не
имела. И часто вспоминала, как Иосиф Абгарович помогал нам
ощущать себя не ниже высокопоставленных особ
Теперь о войне. Сейчас трудно припомнить подробности эва-
куации. Орбели был всюду- Буквально не было таких пунктов,
где бы он не появлялся, передвигаясь с невероятной скоростью.
Казалось, он собрал все силы прежде, чтобы в нужное время так
щедро их тратить, не жалея себя. Я помню — закончила упа-
ковку вещей своего отделения. Он вызвал меня и попросил, что-
бы я приняла участие в упаковке западноевроейских ценностей.
Это значило, что Иосиф Абгарович не очень доверял той храни-
тельнице. В определенных случаях жизни он любил присутствие
лиц, которым верил. Орбели называл их понятыми. Спустя неко-
торое время после моего поступления в Эрмитаж (месяца через
два) он попросил меня пройти в восточные залы и понаблюдать
за тем, что там происходит. Это был еще период, когда продол-
жалась продажа ценных вещей для заграницы. В зале находи-
лись представители антиквариата Внешторга СССР. Иосиф Аб-
гарович попросил меня дать ему точную информацию: перед
какими произведениями искусства они будут останавливаться.
Среди них находился в то время уже бывший директор Эрмита-
жа Тройницкий, которого Орбели не переносил как человека
скользкого. В 1932 году Тройницкий работал в антиквариате и
со рвением помогал выбирать наиболее ценные веши для прода-
жи за валюту. Я запомнила, что они выбрали для продажи, и
обо всем проинформировала Орбели. Когда члены комиссии ан-
тиквариата вновь вошли в кабинет тогда еще заведующего
Восточным отделом Эрмитажа Орбели, он не дал им говорить
и, чуть не крича, предложил покинуть Эрмитаж. «Пока я жив.
ничего не разрешу продавать!» — сказал он им.
Не так давно у нас в Эрмитаже перераспределялись эрми
тажные ставки. Оклады назначались по-разному. Я пришла к
Борису Борисовичу Пиотровскому и сказала: «Послушайте. Бо-
рис Борисович, Иосиф Абгарович поступал иначе. Даже он не
решал эти вопросы сам. Прекрасно помню, как он мне и еще
нескольким общественникам — научным работникам — дал
право разработать принцип — кому сколько: «Вы — обществен-
ность!» Как сейчас помню его слова при окончательном реше-
нии: «Хочу знать и ваше мнение».
Я поступила в аспирантуру университета в 1934 году, окон-
чила ее в 1937-м. Училась я без отрыва от Эрмитажа, но получа-
ла и стипендию. Иосиф Абгарович, когда речь зашла о диссер-
тации, которую я так и не написала в то время, дал мне только
месяц освобождения от работы. Я получила назначение в Перм
ский университет. Иосиф Абгарович меня «выкупил» из этого
университета. По возвращении моем в Ленинград он бросил
реплику: «Выменял вас на двух каких-то болванов»
Когда началась реальная эвакуация, стояли белые ночи На
мою долю выпала честь сопровождать первую машину. Мы ду-
мали, что уедем ночью, но уехали утром, так что успели забе-
жать домой попрощаться. Когда нас погрузили в вагоны, мы все
очень хотели спать. Все эти восемь-девять дней мы были на ка-
зарменном положении — спали по часу, по два Когда уходил
эшелон, Иосиф Абгарович зашел к нам попрощаться, некоторых
застал спящими. Одна из наших сотрудниц, Рекитина, вспо-
минала, как Иосиф Абгарович подошел и поцеловал ее на
прощание. Он зашел и к нам в вагон и со всеми трогательно
попрощался.
Потом у нас оборвалась связь с блокадным Эрмитажем У
меня сохранилась телеграмма на мое имя от Иосифа Абгарови-
ча. Речь шла о том. что уже отдельно, не с эшелонами Эрмита-
жа, выехала из блокадного Ленинграда жена заведующего оч-
ного из наших отделов Жена его ехала с грутным младенцем.
И Орбели послал мне телеграмму с просьбой встретить ее:
«Позаботьтесь. Замените меня». Вскоре последовала вторая
телеграмма, того же содержания. И это при всей тяжести наг-
рузки сурового времени. Вот каким он был человеком!
Вынужденную отставку в 1950 году с должности директора
Эрмитажа Иосиф Абгарович очень и очень тяжело переживал.
Но мы продолжали встречаться с ним, поддерживали его
Мою самую первую научную работу редактировал Орбели
Однако работа эта не увидела света по разным причинам. Это
были комментарии, аннотации к подборкам открыток, давно
напечатанных, но нс имевших текста. Эт\ корректуру я очень
долго хранила. Тогда он впервые дал мне совет, которому я
следую до сих пор. «Все, что вы пишете, проверяйте на слух
Проверяйте ритм речи». Я часто декламирую написанный мной
текст
Кстати, у меня есть статья в сборнике о «Давиде Сасун-
ском». Это тоже результат творческого влияния Орбели. Много
лет спустя я поняла, что Иосиф Абгарович был прав, считая.
202
что работа без подсобной литературы тоже имеет какой-то нау-
чный смысл. Впоследствии исследователи заметили и оценили
эту статью.
А вотто, о чем я вам расскажу, было почти последней нашей
встречей. Я приехала к нему в Комарове. Он чувствовал себя
плохо. Я написала текст — брошюру к востоковедческому кон-
грессу об отделе Востока. Это было в 1960 году. Он слушал вни-
мательно и сделал несколько замечаний. Наряду с именами
Марра, Ольденбурга и других ученых я назвала и его имя.
Он попросил меня очень робко: «Напишите обязательно — и их
ученик».
Как-то раз я закончила доклад словами. «То, что я здесь со-
общила, может быть верно, а может быть и нет». Орбели подо-
шел ко мне и сказал: «Вы не представляете, как здорово вы за-
кончили свой доклад. Именно так кончал и Яков Иванович
Смирнов — мой любимый учитель,— а может быть все это и не
так».
Заслуги Орбели велики. Поэтому трудно дать им полную
оценку. Он много сделал, чтобы уберечь Восточный отдел, убе-
речь Эрмитаж. Часто рискуя даже своим положением. Иосиф
Абгарович постоянно повторял, что единственный точный ис-
точник информации, который никогда не лжет,— это вещь
Потому что письменные источники всегда отражают привер-
женность к определенным взглядам отдельного человека Он
имел в виду археологическую вещь. Действительно, при объек-
тивном подходе к изучению вещей можно восстановить истори-
ческую картину. У него на этот счет была твердая точка зрения.
«Для меня не существует вещь как иллюстрация»,— говорил
он.
Ко мне приходил однажды Митрофан Васильевич Левченко:
«Подберите мне, пожалуйста, византийские виды VI века».—
«Что вы хотите сказать? Пейзажи? Таких тогда не существова-
ло. Что вы имеете в виду?..»
Мы, ученики Орбели, твердо знали, что вешь сама по себе
источник, а не иллюстрация. И это сильно отличает нас от дру-
гих историков и историков искусства. Для нас вещь — источник.
Мы больше историки культуры, и ьто в известной мере традиция
Орбели. Он как-то, стесняясь, мне говорил: «Я ведь не очень хо-
рошо понимаю искусство. Помогает живое слово». Рассказывал
мне, как ему помогает воспринять вешь Мария Илларионовна
Шербачева. Есть такой излюбленный справочник у всех исто
риков западноевропейского искусства, многотомное издание,
где приведены в алфавитном порядке все художники Он так
выражался: «Опять понесли к своему Студебеккеру». «Студе-
беккер» это автомобильная фирма. Он считал, что человек,
анализируя вещь, должен исходить из своего непосредственного
восприятия, обращаться к ней, исследуя ее сам. Он даже
не любил надписи на вещах. А если они были, говорил. «По-
2оЗ
дождите, подождите. Я ее определю до того, как вы прочитаете
эту надпись». Иосиф Абгарович важнейшим моментом для опре-
деления вещи считал специфические технические приемы. Он
исследовал сасанидские кувшины при помощи приборов, кото-
рые служат для исследования, по-моему, ушной раковины. Все
это приводило к совершенно точным результатам. Примеров
много. Это его школа, это то, что перейдет от поколения к поко-
лению. Он считал себя наследником Смирнова. Кстати, тот тоже
мало что оставил в печатных трудах. Яков Иванович писал го-
раздо меньше, чем знал? Но все знали, что он великолепный
исследователь.
Иосиф Абгарович не любил окрашенное христианством
искусство. Он всегда с юмором отзывался о христианских иде-
ях, однако очень любил и хорошо знал христианскую архитек-
туру. Вообще в архитектуре Орбели разбирался великолеп-
но. Достоевского не чтил, почитал Пушкина. Иосиф Абгарович
совершенно не любил никих отвлекающих от Эрмитажа за-
нятий, будь то теннис или игра на рояле. Был у нас самодея-
тельный спектекль. Он просто «съел» наш кружок.
Людей любил, увлекался и досадовал, когда в них разоча-
ровывался. Почти со всеми начиналось все хорошо, а потом по-
рой происходил разрыв. Однажды Николай Михайлович То-
карский произнес характерный тост: «За диалектическую друж-
бу Иосифа Абгаровича». Но был какой-то основной лейтмотив
отношений. Вот я твердо знаю, что основное его отношение ко
мне было хорошее. Но были два момента в моей жизни, когда я
не могла никак понять, отчего произошло резкое изменение.
Когда поняла, его не стало... Светлая память о нем живет при
всех странностях его характера. Потому что в главном Орбели
был почитаемым человеком, глубоким ученым, ненавидящим
ложь.
Старший научный сотрудник научно-просветительного отде-
ла Эрмитажа Антонова Любовь Владимировна рассказывала
о дружбе Орбели с детьми. Антонова по специальности педа-
гог-историк. В 1939 году она перешла на работу в Эрмитаж и
возглавила созданный по инициативе директора Эрмитажа
школьный кабинет. Иосиф Абгарович привлекал к работе
школьного кабинета крупных специалистов — доктора истори-
ческих паук Н. Д. Флитнер, профессоров М. Э. Матье н
А 1О. Якубовского и других ведущих работников Эрмитажа.
Быстрому сближению ребят с Орбели удивляться не при-
ходится,— сказала Любовь Владимировна.— Иосиф Абгарович
уделял пристальное внимание воспитанию подрастающего по-
коления. Поэтому при всей занятости он находил время для бе-
сед с ребятами, занятий с ними. Он понимал, какую большую
роль может играть художественный музей — величайшая со-
кровищница памятников культуры и искусства — в формирова-
204
нии нового человека. Ежегодно десятки тысяч школьников зна-
комились с выставками Эрмитажа, сотни детей занимались в
кружках.
«Работать в Эрмитаже — величайшая честь»,— не раз го-
ворил директор научным сотрудникам. Эту же мысль он внушал
и детям.
Некоторые кружковцы по окончании высшей школы верну-
лись в музей научными сотрудниками или работают в других му-
зеях, в университетах на кафедрах истории, археологии, истории
искусства. Многие стали кандидатами и докторами наук. Одна-
ко большая часть молодежи, став специалистами в другой об-
ласти, не связанной с искусством, привнесла в жизнь большую
любовь к искусству, умение не только воспринимать, но и самому
вносить прекрасное во все стороны жизни и труда.
.. Иосиф Абгарович был крутым и бурным человеком и в то
же время истинно человечным. В 1941 году партийное бюро и
администрация Эрмитажа приняли решение эвакуировать де-
тей сотрудников музея в тыл. Иосиф Абгарович, занятый эва-
куацией коллекций музея на Урал, интересовался и организа-
цией отправки детей. Вызвав меня к себе в кабинет, он сказал:
«Мы провожаем на фронт наших людей, мы отправляем кол-
лекции, мы провожаем и вас. От того, в каком состоянии будут
дети в тылу, будет зависеть настроение их родителей на фронте.
Берегите детей! Мы доверяем вам!» Затем он вынул из кармана
5000 рублей: «Вот деньги на тяжелый случай, все может быть в
жизни. Отчитываться будете своей совестью».
Перед моим отъездом с эвакуированными детьми Иосиф
Абгарович просил Левона Абгаровича подобрать аптечку с
дефицитными лекарствами. На следующий день я получила
аптечку с характеристикой каждой группы лекарств, с указа-
нием, когда их принимать, какую дозировку необходимо соблю-
дать в зависимости от возраста ребенка.
Это еще одна черта Орбели — интересного, противоречиво-
го, многогранного человека. В суете больших дел он не забывал
и о малых.
Когда я вернулась из эвакуации, после первых объятии и
слез я попыталась отчитаться:
— Иосиф Абгарович! Вот тетрадка, где записано, куда
потрачены ваши деньги. На рынке я покупала больным детям
все, что было нужно.
— Совесть спокойна? — спросил он.
— Да,— ответила я.
Не раскрывая тетрадки, он возвратил мне ее:
— Этого мне не нужно, спасибо вам за все.
-В 1942 году, когда Ленинград был в кольце блокады и мы,
жившие на Большой земле, не имели никаких известий о близ-
ких и родных, на станцию Ляды пришла на мое имя телеграмма.
«Борис (имя моего мужа; он не имел никакого отношения к
205
Эрмитажу) окружен заботой и вниманием Берегите детей. Ор-
бели. Васильев». (Васильев был секретарем партийной орга-
низации Эрмитажа.)
По возвращении в Ленинград я узнала, что у мужа пропали
хлебные карточки. Он остался без крошки хлеба. Иосиф Абга-
рович разделил с ним свой ломоть хлеба и устроил его в стацио-
нар.
...Настали дни возвращения детей домой, в Ленинград. По-
становлением облисполкома мы имели право возвращать в Ле-
нинград только тех детей, у кого остался в живых кто-либо из
родственников. Сирот нужно было отдать в детский дом на Ура-
ле. Два мальчика, у которых погибли все родственники, пришли
ко мне и умоляли взять их с собой, говоря, что все равно не оста-
нутся и убегут в Ленинград Я не выдержала их слез и привезла
с собой. Вот мой разговор с Орбели:
— Иосиф Абгарович, я нарушила приказ. Понимаю, что в
Ленинград привозить сирот нельзя: нет площади, нет пайка. Но
я нс могла смотреть в глаза этим детям. Ведь для них Ленин-
град начало Родины!
Наступило молчание. Зная Орбели, его крутой нрав, я дума-
ла, что сейчас будет что-то страшное. Молчание длилось нес-
колько секунд, но они показались мне вечностью. И вдруг Иосиф
Абгарович сказал:
— Правильно сделали. Дайте фамилии этих детей. Где
они?
Дети были устроены в общежитии, получили паек и приобре-
ли профессию.
Война кончилась. Пришла победа. Дети были возвращены
родителям. Но Орбели нс забывал о них. В течение нескольких
лет, в дни Седьмого ноября и Первого мая, когда на Дворцовой
площади проходила праздничная демонстрация трудящихся,
Орбели брал на трибуну кого-нибудь из мальчиков, живших в
домах Эрмитажа.
Старший научный сотрудник Павел Филиппович Губчев-
скпи одним из первых в начале тридцатых годов окончил курсы
экскурсоводов в Эрмитаже. Он начал так:
— Слушая с волнением то ласковые, то строгие, но в общем
правдивые суждения моих товарищей, я не могу остаться рав-
нодушным, быть в роли только свидетеля. И потому мне хо-
чется сказать несколько слов об Иосифе Абгаровиче.
Правильно здесь говорили, что Иосифу Абгаровичу всегда
нужно было сопротивление, которое он должен был преодоле-
вать Тогда начинала действовать его натура, выявлялись луч-
шие его качества. Где бы мы ни были, далеко ли от Иосифа Аб-
гаровича или близко, но всегда, когда Орбели был здесь, в Эр-
митаже. чувствовали какое-то магнитное поле, поле напряже-
20(5
ния. Мы всегда чувствовали влияние личности Иосифа Абга-
ровича. Дело нс в том, что он мог накричать. Никогда никого
особенно строго он не наказывал Дело все-таки в том, что у
нас было чувство ответственности перед его личностью.
Ко мне Иосиф Абгарович относился хорошо. За многие годы
он всего два раза повысил голос на меня и стучал кулаком. Од-
нажды, после войны, у нас остро стоял вопрос об инвентариза-
ции, а ряд наших подразделении с этой нагрузкой не справ-
лялся, в том числе и наше отделение графики, которое возглав-
лялось изумительным человеком и превосходным знатоком
Евгением Григорьевичем Лисенковым У него вышли из подчи-
нения сотрудницы. Орбели вызвал меня и почему-то решил,
что неплохо будет, если я стану заместителем Лисенкова Но
мне всякого рода административные функции органически чуж-
ды, я отказался, за что и досталось.
Второй случай был в более сложной ситауции. Во время вой-
ны, в конце 1941 года, у нас была лошадь. Лошадь отощала
Конюх Дударев умер, а лошадь еще жила. Что с ней делать?
Кормить нечем. Мы и подумали: может быть, лошадь убить, а
мясо поделить между сотрудниками? Я справился у Андреенко,
который ведал отделом торговли, распределял все продоволь-
ственные запасы города Он сказал: можно и так Конечно, я не
мог этот вопрос решать самостоятельно. Я сказал об этом Орбе-
ли. Выслушав меня, он пришел в ярость. Для него не существо-
вало подобного выхода. Лошадь обязательно нужно сдать в
фонд города. Это был самый свирепый наскок ia меня Иосифа
Абгаровича. Думаю, что и хороший урок.
Несмотря на огромную загруженность, Иосиф Абгарович
охотно принимал участие в организации всевозможного рода
массовых мероприятий. Это были, в сущности, те праздники, о
которых говорил Борис Борисович. Не было случая, чтобы он
отказался выступать перед детьми, перед заводскими рабочими,
перед колхозниками, перед моряками то с трибуны, когда слу-
шают сотни людей, то просто беседуя около памятников, когда
Иосифа Абгаровича окружало четыре-пять человек.
Интересна точка зрения Орбели: кто такой экскурсовод^ Он
считал, что такой профессии не существует. «Экскурсовод
это тот, кто в данный момент показывает ту или иную группу
памятников». Будет ли он академиком, профессором пли просто
рядовым научным сотрудником — это нс существенно. Каждый
научный сотрудник, который ведет экскурсию, должен выраба-
тывать свою собственную, только ему свойственную методику.
И мне кажется, что это в общем-то высокая позиция
Он как-то теплел к людям, у которых спорится работа, кото-
рые приносят Эрмитажу, да и вообще делу, пользу
Орбели, прежде всего, был принципиальным ученым, прово
Днл единую линию в науке Иосиф Абгарович любил собира ь
У себя в кабинете научных сотрудников При этом к нему прнхо-
дили и те, кто приглашался, и те. кто хотел выслушать сужде-
ния Орбели по данному вопросу. На его импровизированных
докладах всегда бывало много научных сотрудников Причем
все доклады Орбели были направлены против паневропеизма в
исторической науке. Иосиф Абгарович доказывал, что не только
Европа, но и народы других континентов, в данном случае Вос-
тока, внесли свой достойный вклад в культуру мира. Сейчас это
не звучит так остро, как в то время. Тогда это было необыкновен-
но важно и в научном, и в политическом плане. Эти семинары в
кабинете Орбели сыграли важную роль в подготовке молодых
научных кадров. Орбели вырабатывал единую позицию, еди-
ную точку зрения, которая, проходя через обсуждения, раз-
мышления научных работников, влияла и на их труды, на прин-
ципы, структуру экспозиций и давала возможность правильно
акцентировать показ и комментарии отдельных памятников
культуры.
Все это способствовало расширению научно-просветитель-
ной деятельности научных сотрудников Эрмитажа, совершен-
ствованию трактовки экспозиций. Это, в свою очередь, влияло
на содержание занятий для широких масс посетителей Эрми
тажа.
Здесь говорилось о том, что Орбели был бессребреником
Это безусловно так. Я не раз видел, когда Иосиф Абгарович сам
в стареньком пиджаке давал деньги нуждающемуся сотруднику.
Сам же он, я хорошо знаю, материально никогда не был обеспе-
ченным. Он получал двести рублей как директор Эрмитажа
(тогда две тысячи). Единственно, что его поддерживало, это
академическая пенсия. Его постоянно заботили семья, друзья,
их нужды. Но щедрость этого человека была не только в этом.
Он необыкновенно щедро раздаривал свои научные идеи,
заражал других. Это могло быть в разговорах частных, груп-
повых, на научных конференциях, во время собеседования со
своими учениками. Он с готовностью отдавал свои знания дру-
гим. Это необыкновенно важная черта Орбели-ученого.
Иосиф Абгарович очень интересовался проблемами истории
курдов, культуры курдов и развития курдского языка. Он хотел
создать словарь курдского языка, но по целому ряду причин
это ему не удалось осуществить. Он не выключался из тех науч-
ных проблем, которые его интересовали, ни в каких обстоя-
тельствах. Зная, что по работе мне приходится бывать в разных
концах города, он постоянно напоминал: «Если что-нибудь где-
нибудь увидите о курдах — покупайте немедленно».
Иосиф Абгарович умел объединять людей разных характе-
ров. Будем откровенны: второго такого деятеля Эрмитаж не
знал за нашу жизнь. В организации ответственных выставок
участвовали научные сотрудники решительно всех отделов.
Нам всем до всего было дело. Кто же это привил нам? Орбели
Мне было небезразлично, чем занят мой коллега, даже далекий
208
по профилю моих интересов. Он умел использовать любой по-
вод для воспитания трудолюбия. Помните, чей пример постоян-
но приводил Иосиф Абгарович? Академика Смирнова. Смирнов
не избегал черновой работы писать топографические списки,
составлять карточки и так далее. Академик Смирнов своим по-
ведением сбивал спесь наукообразия у некоторых молодых заз-
наек, еще не представляющих себе ясно, что такое музейная
деятельность. Он прививал людям уважение к труду, иногда не
очень заметному.
Мне в свое время не раз приходилось вместе с Иосифом
Абгаровичем принимать в Эрмитаже делегации.
Вот я веду экскурсию в присутствии Орбели. Я становился
хозяином в залах во время экскурсии любой важности. Орбели
никогда не прерывал своими репликами при людях. Он подни-
мал авторитет хранителя.
Часто он использовал приход в Эрмитаж крупных деятелей
партии и Советского государства для того, чтобы ходатайство-
вать перед ними о нуждах Эрмитажа или отдельных сотрудни-
ков, но никогда — для себя лично.
Как-то раз к нам в Эрмитаж приехал К- Е. Ворошилов.
Иосиф Абгарович поручил мне показать маршалу музей. После
осмотра мы зашли в кабинет Орбели. Вот в этом же кабинете
зашел разговор. Ворошилов спросил: «Сколько раз ездили ваши
сотрудники за границу, какая у них зарплата?» (Получали мы
семьсот пятьдесят рублей по-старому, с хлебной прибавкой, и
все были обтрепанные, голодные. Время то было трудное
послевоенные годы.) Последовал ответ Иосифа Абгаровича:
«Ни разу не ездили за границу. Должен вам сказать, товарищ
Ворошилов, что в Эрмитаже работают или идиоты, или фанати-
ки. Фанатиков больше».
После войны нам был передан Зимний дворец. Возник воп-
рос— как распорядиться с его территорией? Каждый хотел
отхватить себе побольше экспозиционной площади. Это по-
нятно. Отделы начали борьб\ за захват территории. Я был сви-
детелем этих споров в кабинете Орбели Иосиф Абгарович эти
разговоры о дележе экспозиционных залов быстро перевел в со-
вершенно другое русло.
— Как должен развиваться Эрмитаж, как музей и научный
Центр, по своей проблематике — вот главный вопрос сегодняш-
него обсуждения.— пояснил Орбели.
Страсти, разгоревшиеся вокруг вопроса о территории ко-
му сколько захватить для расширения своего отдела, сраз\
же улеглись.
Говорят, якобы Орбели не любил, когда спорили. Напротив
Споры иод его председательством иногда принимали ожесточен-
ный характер. Так было и на одном из очередных заседании.
Подытожив результаты творческого обсуждения и сделав
свои выводы, Орбели написал и издал две памятки без свое
204
подписи. До последнего времени даже библиографы не знали,
что автором этих памяток являлся са.м директор Эрмитажа
ака юмик Орбели. В этих памятках ученый наметил пути,
по которым должен развиваться Эрмитаж — крупнейший
очаг пропаганды искусства, один из научных центров миро-
вой культуры.
Товарищи, это что-то совершенно фатальное,— воск-
ликнул кто-то.— мы собрались сегодня, тринадцатого числа,
и говорим об Иосифе Абгаровиче. Это любимая его дата.
Памятная встреча в бывшем кабинете Орбели 13 июня
1974 года подходила к концу.
Последним выступил доктор исторических наук Владимир
Григорьевич Луконин. Он возглавлял до недавнего времени
созданный своим учителем отдел Востока Эрмитажа
Говорил он энергично, время от времени попыхивая тру-
бочкой:
— Начну с того, что работаю в Эрмитаже с 1955 гота.
В аспирантуре моим учителем был академик Орбели. Вступи-
тельный экзамен сдавал ему же. Его я видел до этого только
на набережных Невы, когда он шагал, распушив бороду, и
еше один раз в Ленинградском университете, на стопятпде-
сятилетнем юбилее восточного факультета. В аудитории
собралось много народу: студенты, преподаватели. В этот
день впервые в жизни я слушал лекцию Иосифа Абгаровича.
Она-то и привела меня потом в Эрмитаж. Академик Орбели
рассказывал о людях, о которых мы или ничего не знали, или
знали мало, или имели о них неправильное представление.
Например, о Марре. Я поступил в университет в 1950 году.
Его имя часто упоминали, ио всегда с какими-то оговорками,
чго-де он не знал то-то, нс сделал того-то. И вот Иосиф Абга-
рович впервые (это было в 1953 году) ясно и убедительно
рассказал нам о значении Марра для науки. Первый раз
после трех лет обучения в университете я услышал о Марре
настоящие слова. Было много интересного в его лекции Он
говорил о многом, о VII — VIH веках в Иране, которым
посвятил свои первые статьи, первые выставки в Эрмитаже
и так далее.
Долго и терпеливо возился Иосиф Абгарович со мной, на
первых порах пытаясь научить меня тому, чему нс научили в
университете. Наступил день экзамена. Меня предупрежда
ли: «Ставать экзамен Иосифу Абгаровичу необычайно трудно»
Так и оказалось. На многие вопросы мне приходилось честно
отвечать: «Я не знаю... Я не читал... Я не видел...» Иосиф Абга-
рович улыбался мне в таких случаях и утешал: «Что ж. тем
интереснее будет об этом прочесть». Три года я провел вместе с
Иосифом Абгаровичсм, показывал ему свои работы, слушал его
210
увлекательные, интересные и глубокие комментарии. Случайно
увидев, что я что-то пишу или рассматриваю, Иосиф Абгарович
начинал допытываться, чем же теперь я занимаюсь, и сразу же
загорался. Часто его замечания строились на тонких ассоциа-
циях, внезапно возникавших у него и приводивших затем к
очень интересным идеям.
Как-то я рассказал ему об одном иранском религиозном
деятеле, надписями которого я занимался, и тут он спросил:
«А что вы знаете об Аввакуме?» Я поразился этому неожидан-
ному вопросу. Но послушно пошел в библиотеку, посмотрел кни-
ги и убедился, что действительно есть какие-то глубокие связи
между этими двумя людьми. А однажды, заметив, с каким тру-
дом я перевожу рыцарский пехлевийский роман, он вдруг спро-
сил меня о Тристане и Изольде. Я знал это великолепное произ-
ведение, но никогда не догадывался, чго там есть восточные кор-
ни. Так осуществлялось его руководство моей работой.
Я горжусь тем, что одна из последних работ, которую он чи-
тал уже в больнице, лежа в постели, был доклад, который я дол-
жен был сделать на Международном конгрессе востоковедов
в Москве. Речь шла о сасанидских печатях. Орбели любил эти
памятники и когда-то с большим трудом добился передачи их
из античного в отдел Востока. Помню, как я читал в наших архи-
вах длинную полемику с Марией Ивановной Максимовой, его
горячие статьи о том, что все памятники восточной культуры
должны быть сконцентрированы в Восточном отделе.
Итак, мой доклад Иосиф Абгарович прочел. Мне принесла
его Камилла Васильевна Тревер. На полях были сделаны неко-
торые пометки. Я переделал все места, которые вызвали заме-
чания Иосифа Абгаровича. Потом мне стало известно, что он
написал письмо в организационный комитет конгресса п просил,
чтобы доклад был обязательно включен в повестку дня Об этом
я узнал от К. В. Тревер. Когда огласили письмо Орбели, члены
организационного комитета конгресса, услышав его имя, награ-
дили просьбу Орбели аплодисментами
Мы встретились с Орбели в последний раз, когда он уж был
очень болен, в коридоре конгресса, где он беседовал с Предсе-
дателем Президиума Верховного Совета СССР Микояном и
Директором Института востоковедения Гафуровым Несмотря на
плохое состояние здоровья, Орбели пришел на мой доклад. Он
мне ничего не сказал. Просто крепко пожал руку и очень тепло
посмотрел на меня. Мы ходили с ним по коридору и все молча
ли. Ему уже довольно трудно было говорить Готта, осень
I960 года, я видел его в последний раз. В 1961 году его не стало
Владимир Григорьевич волновался. Волновались и ы
Сделав маленькую паузу, он продолжал:
— Сейчас я руковожу Восточным отделом, который Ис ис|
Абгарович создал в двадцатом году Еше в 1919 году он гон ри
о том, что создание такого отдела в бывшем имнера торс i < т )р
211
митаже преследует прежде всего цель изучения культуры наро-
дов Советского Союза, равноправных народов, внесших огром-
ный вклад в историю, в искусство, в литературу. Это богатое
наследие нельзя изучать раздельно.
Интересно то, что об этом он говорил за три года до образо-
вания СССР. За три года до этого знаменательного события в
Эрмитаже был образован отдел Востока. Мы продолжали тра
диции Иосифа Абгаровича. Портрет Орбели висит у нас в биб
лиотеке, где проходят научные заседания, и нам кажется, что он
всегда присутствует на заседаниях... Вся его жизнь ко многому
обязывает нас, и прежде всего— к научной честности и прин-
ципиальности. До сих пор основной костяк нашего отдела сос-
тавляют сотрудники, которые работали вместе с ним долгие,
долгие годы Традиции Орбели мы свято сохраняем и твор-
чески развиваем...
Мысленно я вновь перенесся в кабинет директора Эрмитажа,
вспомнил моих собеседников. Сначала я чуть было не удивился
их поразительной памяти. Но тут же отогнал эти мысли. То, что
я услышал сегодня в Эрмитаже, вызывало чувство восторга
Люди разных возрастов, положения, характера говорили без
оглядки, смело, откровенно высказывая свои суждения. Те же
люди в годы войны не вспоминали о голоде, усталости, даже
когда падали обессиленные. Не зтой ли чертой характерен со-
ветский человек’ И что важно: при всех тяготах жизни ясно
проглядывались доброта и человеческая любовь, величие духа.
«Величие духа,— думал я,— не может быть сравнимо ни с каким
даром памяти».
Я расстался с Ленинградом, со сверкающими сокровищами
Эрмитажа и Зимнего дворца, увозя незабываемые впечатле-
ния...
АЛЬФА И ОМЕГА
Эстафета поколений — альфа и омега накопления знаний
Не раз Орбели с присущей ему страстностью произносил эти
слова, говоря о долговечности хороших традиций. Идея проти-
вопоставления отцов и детей никогда не существовала для него.
Человек должен быть настолько благородным,— твер-
дил Орбели,— чтобы вовремя уступить дорогу молодежи.
И именно уступить— не уйти с дороги жизни. Уступить, чтоб
поднять ее выше. Самому гореть. Не ворчать, не строить из себя
стороны ущемленной, не закрываться в келье благополучия:
деньги, машина, дача, полный стол и всякие другие атрибуты.
Когда молодежь увидит тебя творящим, она всегда пойдет с то-
бой и за тобой в огонь и в воду... Повторяю: надо всем идти
рука об руку, молодым и старым,— вот альфа и омега моего
бытия’
212
. .Как известно, до учреждения Посольской избы, позднее
именуемой Посольским приказом, делами внешних сношений
Московского государства ведал Казенный двор в Москве. На-
чиная с конца XV века в штат зачислялись знатоки восточных
языков.
Изучение Востока получило сильный толчок при Петре
Великом. Началом официального научного востоковедения в
России принято считать май 1722 года, когда Петр, после месяч-
ного плавания по Волге, осмотрев развалины города Булгар,
направил в первых числах июля из Астрахани губернатору
Казани письмо, требуя немедленно с помощью каменщиков не
только починить развалившиеся башни, но и описать татарские
и армянские надписи.
Последний указ Петра, принятый Сенатом 23 августа
1724 года, касался обучения турецкому языку «из шляхетства
нескольких молодых людей».
Плавая по Волге на шняке «Св. Александр», Петр видел,
как сопровождающий его Д. Кантемир умело печатал им же
переведенные на персидский и турецкий языки прокламации в
первой в России «малой типографии арапских литер».
Петр, обладавший исключительным даром прозорливости,
с уверенностью намечал свою политику на Востоке.
В Москве в 1703 году начинает действовать восточная
«гимназия» И. Глюка и И. Паузе. На протяжении восьми лет.
с 1719 по 1727 год, изучением Сибири занимается экспедиция
Д. Г Мессершмидта.
С именем Петра связано и рождение Академии в России
Едва ли не самым последним указом Петра (от 28 января
1724 года) был именной указ «Об учреждении Академии наук».
Полвека прошло с той поры, когда академик С Ф.Ольден-
бург в своих очерках справедливо замечал, что учрежденная
Петром Великим Академия с самого основания уделяла большое
внимание делу исследования страны во всех аспектах, в том
числе и академическому востоковедению, хотя пришлось долго
ждать, пока были сделаны первые реальные шаги.
—С созданием Кунсткамеры и академической библиотеки
неразрывно связана история будущего Азиатского музея,
говорит Бертельс.— к которому вы несомненно проявите
интерес.
Ленинградские архивы богаты материалами, рисующими
путь становления востоковедческой науки в России. А в этих
архивах есть энтузиасты, которые с готовностью помогут вам.
И Дмитрий Евгеньевич Бертельс принадлежит к числу именно
таких людей. Познакомился я с ним в Ленинградском отде-
лении Института востоковедения. Он сын члена-корреспонден-
та АН СССР востоковеда-ираниста и тюрколога Бертельса
Евгения Эдуардовича, автора исследования о Низами Гяидже-
ви. за которое и был удостоен Государственной премии.
213
Вертельс-старший хорошо знал и глубоко уважал Иосифа
Абгаровича; мать его училась в школе вместе с К. В. Тревер
Вот эти обстоятельства сблизили нас.
...Первая половина XIX века знаменует собой начало разно-
стороннего оживления России. Научная мысль не могла разви-
ваться изолированно от потребностей времени. Уже в 1804 году
в программе обучения среди других предметов мы находим
только что введенный — востоковедение.
Об этом периоде можно найти достаточно много интересных
суждений во втором томе «Истории АН СССР».
...В ноябре 1818 года произошло знаменательное собы-
тие — был создан Восточный кабинет, известный в кру-
гах специалистов как Азиатский музей (AM) Академии
наук.
Трудно переоценить роль и значение Азиатского музея в
истории академического востоковедения. Первый этан длился
до Октябрьской революции и является темой специального
изучения. Но созданная осенью 1914 года специальная комис-
сия для охраны и спасения научных ценностей на Юго-Запад-
ном и Кавказском фронтах заинтересовала меня. В подшивках
отчетов Азиатского музея, хранящихся в библиотеке Ленин-
градского отделения Института востоковедения, я с радостью
встретил фамилии Марра и Орбели. Выяснилось, что оба
востоковеда, учитель и ученик, в 1915 году были командиро-
ваны на Кавказский фронт. Полученные вскоре от них армян-
ские и мусульманские рукописи положили начало второй Ван-
ской комиссии
К этому времени, к десятым годам нашего века, из печати
выходит серия трудов Иосифа Абгаровича.
Мы уже говорили о том, что в 1909 году Орбели изучал
археологические памятники на древней земле арцахских бога-
тырей — Хачена. В том же году выходит в свет его труд «Неф-
ритовая кинжальная рукопись с армянской надписью». Спустя
год на полках академических магазинов можно было видеть
первый выпуск «Каталога Анийского музея древностей»,
«Краткий путеводитель по городищу Ани», «Колокол с ании-
скими орнаментальными мотивами XII — Х111 века», составлен-
ные молодым энтузиастом-востоковедом Орбели.
В 19Г2 году в «Известиях императорской Академии наук»
был опубликован «Предварительный отчет о командировке в
Азиатскую Турцию», а год спустя — новое исследование:
«Багаванкская надпись 639 года и другие армянские ктитор-
ские надписи VII в.— Христианский Восток»
В годы первой мировой войны вышел в свет первый выпуск
«Памятников армянской этнографии». Собранные и подготов-
ленные Иосифом Абгаровичем к печати материалы вышли в
свет под названием «Надписи Мармашепа».
Как видим, научная мысль Орбели пульсирует весьма
214
учащенно. Он понимает, что талант дает всходы только благо-
даря неустанному творческому труду.
Возвращаясь несколько назад, вспомним, что выдающийся
востоковед академик Марр рано обнаружил исследовательский
дар Орбели п смело выдвигал его.
В предисловии к своему труду «Книжная история города и
раскопки на месте городища» Николай Яковлевич Марр в
1934 году писал, что к этому делу «был привлечен из специалис-
тов наиболее близкий этому делу и наиболее авторитетный для
настоящего труда профессор И. А. Орбели...».
Говоря о путеводителях и каталоге, составленных Орбели,
нельзя упускать из виду их научное значение, тем более что
после 1918 года раскопки в Ани прекратились навсегда.
«Завершив составление путеводителя и каталога,— пишет
заведующий Кавказским кабинетом Ленинградского отделения
востоковедения Карен Никитич Юзбашян,— Орбели смог при
ступить к написанию общедоступного очерка «Развалины
Ани».
«В течение наиболее продолжительного периода своей
жизни, — писал И А. Орбели,— Ани был не столицей, а только
большим торговым, промышленным и культурным городом,
резиденцией не царей, которых во внутренней Армении тогда
уже не было, а лишь местом пребывания правителей, причем
в большинстве случаев — иноземных».
Историю Ани И. А. Орбели излагает по концепциям
И Я. Марра, сложившимся в ходе исследования археологичес
ких находок. «С переходом Ани в руки иноземцев,— пишет
И. А. Орбели,— внутренняя жизнь его мало изменилась. Сле-
дует оставить устарелое и ошибочное мнение, что расцветом
Ани была эпоха Багратидов, что позднейшая жизнь города была
лишь его умиранием.. Несмотря на иноземное госпоцство, ни-
сколько не утерялся чисто местный облик города, в изобилии
воспринявшего богатые результаты культурного творчества
соседних народов». «Вообще в эпоху политической зависи-
мости, с половины XI в по XIV в., Ани не перестает цвести и
развиваться как армянский город. Иногда самая зависимость,
никогда не ставившая Ани в состояние духовной и экономи-
ческой порабошенностп, из номинальной становилась приз-
рачной».
Вслед за политической историей Ани Иосиф Абгарович дает
живое описание архитектурных памятников на территории го-
родища и за его пределами, описание экспонатов Ачинского
музея древностей, завершая очерк словами И. Я. Марра:
«Гордость Кавказа — украшения и сокровища, которыми наде-
лила его природа. Наравне с лучшими из них Кавказ может
гордиться и одним культурным даром неба — развалинами
Ани, этой крупнейшей жемчужиной в его археологическом
венце».
215
...Невзирая на исторически сложившиеся традиции, широко
известные у нас и за рубежом, еще долгое время сектор востоко-
ведения, ленинградский придаток Московского института восто-
коведения, продолжал влачить жалкое существование. Много
раз поэтапно вопрос остро ставился в соответствующих науч-
ных инстанциях, однако, кроме пышных слов и не менее кра-
сивых заключений в пользу преобразования сектора в серьезный
востоковедческий очаг, дело дальше не шло. Прошли годы,
пока вновь и всерьез встал этот вопрос. И только критика,
прозвучавшая с трибуны исторического XX съезда КПСС в
адрес Института востоковедения, возымела действие.
После XX съезда партии прошло еще восемь мучительных
месяцев, пока вопрос наконец был решен положительно.
Только осенью 1956 года вопрос о создании Ленинградского
отделения Института востоковедения (ЛОИВ) получил практи
ческое разрешение: 26 октября 1956 года академик Иосиф
Абгарович Орбели встал во главе вновь преобразованного
научного цетра.
— Организатор и первый заведующий ЛОИВ.— вспоминает
Д. Е. Бертельс,— академик И. А. Орбели, в осуществлении
поставленных перед отделением задач встречал неизменную
поддержку дирекции института, ОИВ и Президиума АН СССР,
а в формировании и развитии научного коллектива опирался
на помощь партийных организаций Ленинграда.
Для создания научно-исследовательского учреждения нуж-
ны были прежде всего специалисты-востоковеды различного
профиля — лингвисты и литературоведы, текстологи и историки,
тибетологи, кореисты, японисты, иранисты, тюркологи, арабисты
и т. д.. в то время как в секторе же вообще не был представлен
целый ряд востоковедных направлений и дисциплин, а специали-
стов было явно недостаточно.
Решить проблему кадров в Ленинграде в ту пору было
нелегко. В силу определенных исторических обстоятельств
представителей среднего поколения почти не осталось, а еди-
ничные представителя старшего поколения уже работали в
других учреждения. Из-за трудностей распределения востоко-
ведов к 1956 году в Ленинграде скопилось значительное
количество выпускников восточного факультета ЛГУ. Они
стремились к научной работе, но вынуждены были работать не
по специальности. Представилось возможным заполнить штат
ЛОИВ этими молодыми выпускниками, заведомо зная, что у них
нет еще ни опыта, ни достаточных знаний.
Некоторые коллеги Орбели рекомендовали ему избрать
более спокойный путь—пригласить известных в науке спе-
циалистов старшего поколения, пусть это будут даже единицы,
и дать нм возможность работать в тех областях, в которых они
работали много лет. Орбели не согласился с ними. Он видел
свою задачу в том, чтобы в кратчайший срок восполнить те
216
лакуны, которые образовались в академическом востокове-
дении Ленинграда. Надо было, наконец, дать более или менее
полную информацию о всей коллекции восточных рукописей,
широко развернуть исследование древнего и средневекового
Востока. А для этого нужны были не единицы, а десятки разных
специалистов. Орбели решил пойти на известный риск — брать
в отделение молодежь. Пусть она будет неопытна, без ученых
степеней и звании, но у нее будут ценнейшие качества —
молодость и энтузиазм. И А. Орбели рассчитывал, что под
руководством старших коллег молодые востоковеды в короткий
срок овладеют знаниями, обретут опыт научной работы. На
протяжении 1956— I960 годов он принял более ста сотрудни-
ков, и почти все они были молодыми выпускниками. Опреде-
ленную роль в этом пополнении кадров сыграло исключительно
удачное сочетание в одном лице заведующего научным восто-
коведным учреждением и декана восточного факультета ЛГУ.
В процессе формирования коллектива Ленинградского отде-
ления решалась и его структура. Орбели, поддержанный дирек-
цией ИВ и общественными организациями, принял решение
восстановить систему страноведческих кабинетов. Выступая
29 января 1957 года на общем собрании сотр\дников с докла-
дом о плане работы на 1957 год, И. А. Орбели изложил свои
соображения и по вопросу структуры отделения. Его предло-
жение было горячо одобрено и единодушно поддержано
Ленинградское отделение Института востоковедения Ака-
демии наук СССР возглавляет один из любимых учеников
Орбели — доктор исторических наук Юрий Ашотович Петросян.
Здесь, как и в Эрмитаже, встреча состоялась в директорском
кабинете.
О цели и значении сегодняшнего своеобразного форума
историки были предупреждены заранее. Мы знали друг друга
как нельзя лучше, и это способствовало деловому и откровен-
ному разговору.
С Юрием Ашотовичем за многие годы знакомства у меня
установились добрые отношения, хотя временами я и имел
основание быть недовольным им (к этому я еще вернусь)
— Ашот Мартиросович,— сказал Юрий Ашотович,— уже
много лет терпеливо собирает и изучает материалы о братьях
Орбели Мне известно из приватного разговора, что товарищ
Арзуманян намеревается в будущей книге посвятить значитель-
ное место Иосифу Абгаровичу Орбели. Научная, общественная,
государственная и литературная деятельность академика Орбе-
ли связана с нашей великой страной, с Россией и Арменией, с
историей культуры нашей многонациональной Ротины. Для
присутствующих здесь товарищей Орбели был учителем, дру-
гом, наставником и воспитателем, а поскольку мы находимся
сейчас в стенах учреждения, для которого академик Орбели
являлся не просто первым организатором, первым наставником
217
научного коллектива, а человеком, заложившим научные, я бы
сказал, интеллектуальные традиции этого коллектива,— мы
обязаны помочь Ашоту Мартиросовичу. Орбели был человеком,
от личности, от научного темперамента, от выдающихся орга-
низаторских способностей которого зависело, каким быть этом)
коллектив) на многие годы вперед.
Орбели был выдающимся специалистом по истории культуры
всей древней Армении, всего Ближнего и Среднего Востока и
Кавказа. Правда, Турцией непосредственно он занимался мало.
Его преимущественно занимало то, что имело связь с изучением
армянских и курдских диалектов на территории Малой Азии и
Западной Армении.
Даже его противники, не говоря уже о его друзьях, не могли
отрицать, что Орбели был настолько самобытной личностью,
настолько ярким и оригинальным по складу ума и характер)
человеком, что любое дело, за которое он брался, становилось
делом, начатым Орбели. Так было и с Эрмитажем. Конечно,
не Орбели создал Государственный Эрмитаж. Но Эрмитаж,тот,
каким он является сегодня, наш Эрмитаж, которым мы гордимся
как научным центром, а не просто музеем, в котором собрано
огромное количество ценнейших памятников мирового зна-
чения,— вот этот Эрмитаж в значительной степени — результат
трудов Орбели.
Я еще раз возвращаюсь к своей мысли: Ленинградское
отделение Института востоковедения АН СССР, в стенах
которого мы сейчас находимся,— это плод труда Орбели, потому
что именно Иосиф Абгарович создал тот научный коллектив,
который сейчас работает в нем преданно и успешно. Без пре-
увеличения можно сказать, что наше отделение является одним
из самых известных в мире, получившим признание по резуль-
татам научных востоковедных коллективов.
Но в силу исторически сложившихся обстоятельств, доста-
точно хорошо всем известных и в тридцатые годы, и особенно
в первые годы Великой Отечественной войны, наше востокове-
дение, имевшее исключительные традиции в изучении истори-
ческого и культурного прошлого Востока, в изучении литера-
турных памятников Востока, понесло тяжелые, почти невоспол-
нимые утраты. К тому времени, когда почти двадцать лет назад
в Ленинграде воссоздавался востоковедный центр в широких
масштабах, практически стояла труднейшая задача: создать
коллектив, найти нужных людей, сплотить их, зарядить науч-
ным огоньком, творческой энергией, направить энергию этих
людей в нужное русло, определить научные задачи коллектива...
И вот эту многосложную работу Иосиф Абгарович, уже в летах,
взял па себя и выполнил ее.
Я начал работать с Иосифом Абгаровичем в 1956 года, за
пять лет до его кончины, когда ему было шестьдесят девять
лет. Через год мы отметили его семидесятилетие. На шестьдесят
21В
девятом году своей жизни этот больной, очень больной человек
взялся за такое сложнейшее дело. Насколько он был плох
здоровьем, стало ясно только через пять лет. Когда Иосифа
Абгаровича не стало, врачи после печальной процедуры вскры-
тия сказали, что можно только удивляться, как он прожил по-
следние годы.
Я думаю, что в эти годы Орбели жил благодаря невероятной
силе своего духа, исключительно за счет силы своего интеллекта.
Так вот, не случайно Л. К- Лазарев, автор скульптурного
портрета Иосифа Абгаровича на его могиле, отобразил свою
концепцию образа весьма своеобразно: постамент из розо-
вого туфа, а на нем высеченная из черного камня голова
Орбели —огромная голова. Не сразу воспринял я этот памят-
ник— его необычность в первое время резала глаза...
И вдруг через много времени, когдя я был на кладбище, меня
осенила мысль: «А ведь скульптор лучше нас раскрыл в камне
образ Орбели! Ведь самое сильное в Иосифе Абгаровиче был
его ум, его необычыйный интеллект, его воля! Этот ум появился
на свет, чтобы стать генератором идей!»
Присутствующие хорошо знают, какая у Иосифа Абгарови-
ча была богатая событиями и напряженной работы кипучая
жизнь. В те годы мы были свидетелями подлинного человечес-
кого подвига, очередного подвига, который совершал Иосиф
Абгарович у нас на глазах
Условия для осуществления этой сложной задачи создались
достаточно благоприятные — внимание партии, правительства к
востоковедению, личная поддержка президента Хкадемин наук
СССР и директора головного института в Москве Б. Г. Гафу-
рова, человека с большими возможностями. Тем более что
между Иосифом Абгаровичем и Гафуровым царило взаимопо-
нимание в оценке насущных научных проблем. Гафуров тепло,
с почтением относился к Орбели. Этих двух людей связывало
глубокое взаимопонимание. Доброе отношение Гафурова к
нашему коллективу сформировалось именно в те годы Эта
традиция, заложенная в результате личного контакта с Орбели,
живет и сейчас
Но вернемся к мысли: в чем же суть научного подвиге!
Орбели?
В том, что он буквально на голом месте, в условиях прерван-
ных в целом ряде разделов востоковедных традиции, решился
заново заложить основу очень сложному, трудному делу: орга-
низации изучения наших памятников. К тому времени существо-
вало всего два каталога, изданные до 1956 года Не просто было
сделать выбор — по какому пути вести институт
..Иногда поговаривают о необходимости соединения нашего
отделения с востоковедческим факультетом университета с
одним руководителем. Прямо скажу — разговор не серьезный
Ъ'т нужна личность, и именно такая, как Орбели, только
219
тогда будет дело. Но такие люди — явление в востоковедении
(да и только ли в востоковедении?!). И то очень редкое.
Орбели находил время изучать и работу кафедры, и состав
выпусков,— продолжал Ю. А. Петросян.— К концу, к моменту
распределения выпускников, он заранее знал, кого брать к нам в
институт. Он составлял список, когда в очередной раз ехал в
Москву к главному академику-секретарю Президиума АН СССР
Александру Васильевичу Топчиеву, который относился к Иоси-
фу Абгаровичу с уважением и симпатией, и начинались хло-
потливые дни. Ведь непросто было в те годы в Академии полу-
чить штатные единицы. В списке наших насущных вопросов
было десять— двенадцать пунктов. И где-то в середине Иосиф
Абгарович обязательно вписывал пункт о молодых спе-
циалистах.
Разговор с Топчиевым Иосиф Абгарович начинал деликатно:
«Александр Васильевич, дорогой, вы же знаете, мы — коллектив
молодой, нам нужны люди. Молодежь талантливая есть, штат-
ных единиц нет. Я понимаю, что это трудно...» Топчиев его
перебивал: «Иосиф Абгарович, скажите конкретно, что вам
нужно?» — «Юрий Ашотович, достаньте-ка списочек». И ака-
демик Топчиев накладывал резолюцию на списке: «Шидловско-
му. Обеспечить». (Шидловский — начальник планово-финан-
сового управления Академии наук СССР.) Пока длился
разговор двух ученых, я шел к Шидловскому наверх, этажом
выше... И все просьбы И. А. Орбели решались положительно.
Еще двадцать его выпускников, ждущих применения своих
сил, получали возможность трудиться в коллективе, возглавляе-
мом тем же Орбели.
И еще об одном я хотел бы сказать. Как известно, коллектив
складывается по-разному. У нас развиты традиции взаимопо-
нимания, поддержки, дружелюбного отношения к коллегам,
друг к другу. Я думаю, что это — тоже результат того, что в
конечном счете большинство из нас прошли пятилетнюю школу
общения с таким человеком, с такой личностью, как Иосиф
Абгарович.
Иосиф Абгарович бывал подчас резким, строгим, вспыль-
чивым очень,— он вообще был во всем темпераментным чело-
веком. В шутку он называл себя «подарок женщинам» — ведь
день его рождения приходился на Восьмое марта по новому
стилю. Но ведь и впрямь он был подарком любому человеку,
потому что беседа с ним, просто разговор были наслаждением.
Я считаю, что мне выпала большая радость, по-настоящему
редкая удача, ведь я в течение пяти лет имел возможность
ежедневно с ним встречаться, говорить с ним. Карен Юзбашян
и Сережа Школяр, тогдашний ученый секретарь при Иосифе
Абгаровиче, могут понять, наверное, мои чувства, потому что и
они испытывали радость повседневного общения с ним.
И наконец, еще об одном: Иосиф Абгарович был необычайно
220
щедрым человеком. В шутку мы говорили: «Хорошо, что между
домом Иосифа Абгаровича на Дворцовой набережной, тридцать
два и нашим домом восемнадцать—пятьсот метров. Если бы
он жил, к примеру, около Сенатской площади, то, наверное, с
зарплатой у него совсем было бы плохо». И действительно, по
дороге домой или в институт в дни выдачи зарплаты его нередко
перехватывали несколько человек, чтоб взять взаймы деньги.
И Иосиф Абгарович тотчас доставал из заднего брючного
кармана деньги, с необычайной легкостью расставаясь с ними
И как он сердился, если пробовали возвращать долг: «А я не
помню, чтобы я вам когда-нибудь что-нибудь давал!..»
Вот еще случай. Узнав, что одному из его любимых учеников
очень туго приходится материально, Орбели буквально силой
заставил взять деньги. Эти деньги оказались весьма кстати:
оказывается, тот получил квартиру, а обзавестись мебелью
было не на что.
До самой кончины Иосифа Абгаровича этот человек так и не
смог вернуть свой долг. Орбели неизменно отказывался брать
деньги. Только после того, как Иосифа Абгаровича не стало,
этот достойный человек положил на книжку жены и сына Иоси-
фа Абгаровича ту сумму, которую был ему должен...
...То и дело можно слышать: у меня, мол, в списках публи-
каций шестьдесят, семьдесят, восемьдесят названий научных
трудов... Да и у присутствующих эти цифры примерно на этом
уровне. Всем известно, что Иосиф Абгарович мало печатался.
Жаль, конечно. Но не будет преувеличением, если я скажу, что
иной доклад Орбели в университете или одна его лекция по
научному заряду стоила больше, была значительнее тех книг,
которые иногда пишутся и издаются сейчас.
В чем же дело? Прежде всего в том, что после лекций или
докладов Орбели люди, уходя, уносили много знаний и инте-
реснейших идей,— идеи своп он щедро раздавал. В любом
разговоре, если он заинтересовался темой не просто с орга-
низационных позиций, а по самой сути научной проблемы,
Иосиф Абгарович высказывал несколько абсолютно новых
интересных идей. Какую-нибудь уже известную концепцию
Орбели вдруг начинал рассматривать с такой стороны, что
проблема для самого автора открывалась совершенно новой
гранью. Вот почему, когда Орбели называют «генератором
идей», мы должны помнить, что он был генератором идей
Для науки, для общего дела. Он не только вынаши-
вал идеи, которые от него шли в науку и в мировой научный
обиход,— с его именем связаны десятки книг, оплодотворенные
интеллектом Иосифа Абгаровича, даже те, на которых нет его
фамилии в качестве ответственного редактора, — ему претила
мысль ставить свою подпись на работах своих учеников (а ведь
некоторые охотно лезут в соавторы, даже в том случае, когда
тема очень далека от их специальности)
221
Я очень любил этого человека и могу говорить о нем беско-
нечно юно. Но мои товарищи скажут свое слово, наверное,
с не меныиеи любовью, поэтому я уступаю слово Карену Ники-
тичу,— завершил Юрий Ашотович Петросян.
Заведующий Кавказским кабинетом, кандидат исторических
наук Карен Юзбашян охотно поделился своими воспомина-
ниями
— Несколько лет тому назад,— сказал он,— Камилла
Васильевна подарила мне фотографию: сцена драматического
театра в Ереване. Время — сентябрь 1939 года. За столом пре-
зидиума сидят крупнейшие писатели, государственные деятели,
артисты, ученые. Перед ними проходят пионеры в коротеньких
юбочках и штанишках С большим трудом в этой группе
малышей я нашел и себя. Очень жалею, что это единственный
случай, когдя я сфотографировался вместе с Иосифом Абгаро-
вичем. Наверное, мои товарищи помнят, чем был отмечен
1939 год в Ереване Это был год празднования тысячелетия
народного эпоса «Давид Сасунский». Душой этого юбилея с
начала и до конца был Иосиф Абгарович Орбели. Конечно, не
в буквальном смысле,— к этому подключилось очень много
людей, и среди них выдающиеся ученые с мировым именем.
Часто, вспоминая о деятельности Иосифа Абгаровича, мы
обращаем внимание на то, как много времени он уделял про-
ведению различного рода юбилеев. Но мы далеко не всегда
задумываемся над тем, что юбилей для него был не только и не
просто праздником. Юбилей для Иосифа Абгаровича был
одновременно и подведением итогов сделанного, свершенного,
необходимым для того, чтоб на основе его готовились новые
труды, новые публикации. В 1939 году был издан сводный текст
«Давида Сасунского». Это не было в строгом смысле слова
научное издание. К tomv времени было известно несколько
десятков вариантов Бригада под руководством Иосифа Абга-
ровича, сличив тексты, создала новый вариант, но вариант, кото-
рый объективно отразил наиболее существенные части текста и
вековые чаяния армянского народа. Многие тогда выступали
против. Сам Иосиф Абгарович не считал публикацию строго
научной. Но тем не менее он обеспечил издание, способство-
вал тому, чтобы оно несколько раз переиздавалось, чтобы был
переведен на русский язык именно сводный текст.
Есчи вы помните, Юрий Ашотович, по-моему, несколько раз
при вашем участии велись переговоры о том, чтобы француз-
ский перевод этою текста был издан силами ЮНЕСКО.
И вот сейчас, обращаясь к прошлому, я думаю, насколько
же был прав Орбели, который, прекрасно понимая, на какой
основе должен создаваться подлинно научный текст, тем нс
менее приложил все усилия к тому, чтобы именно этот сводный
текст вител свет и стат источником, из которого черпают
знани о под типом эпосе широкие круги не только читающей
публики, но и научных работников. Орбели знал, что идет на
отступление от строгих академических правил. Но он был
прав, потому что за эти десятки лет (ведь сколько лет хже
прошло!) именно эта форма оказалась единственно живучей.
Моя вторая встреча с Иосифом Абгаровичем произошла
через год. Приезжал он в Ереван с академиком Отто Юльеви-
чем Шмидтом В этот год мне выпала совершенно редкая
удача. Я имел возможность послушать двух таких ораторов,
какими были Шмидт и Орбели. Иосифа Абгаровича — оратора
знают все присутствующие, Шмидта, возможно, слышали не
все. Поверьте, они соперничали друг с другом.
Во Дворец пионеров, где намечалось собрание, не пускали,
видимо считая, что слишком много народу, и тогда я решил
обратиться к Орбели. «Видите,— сказал я Орбели,— положение
очень сложное, нас не пускают, а пройти нам необходимо.. »
Иосиф Абгарович усмехнулся, обняв за плечи, повел меня
прямо к двери и пропустил вперед. В этот день я мог насладиться
еще раз прекрасными выступлениями, потому что до этого я
слушал Орбели и Шмидта в зале оперного театра
Третья моя встреча произошла в 1951 году. Тогда я кончат
дипломную работу и, наконец, решил пойти посоветоваться с
Иосифом Абгаровичем. Анаит Периханян обещала представить
меня Орбели совершенно официально. Мы подошли к Эрмита-
жу, вошли в коридор и из вестибюля свернули направо с тем,
чтобы пройти в кабинет. И вдруг отворилась небольшая дверь,
на которую раньше я не обратил внимания, и неожиданно
появился' Иосиф Абгарович — озабоченный, всклоченный.
Сердито посмотрел: «Ну, что еще?» Анаит сказала: «Это Карен
Юзбашян». Очевидно, она говорила ему, чем я занимаюсь,
потому что у него вдруг изменилось лицо так, как могло менять-
ся только у Орбели. Вы, Юрий Ашотович, конечно, помните,
как он мог моментально меняться. Причем это, конечно, была
не смена масок, это была смена настроений, которые сразу же
отражались на его лице. Тогда Иосиф Абгарович долго говорил
со мной И тогда же зародилась идея, что я буду заниматься
армянской эпиграфикой и осенью поступлю в аспирантуру к
нему. Мы все помним, что произошло летом пятьдесят первого
года, когда Иосиф Абгарович вынужден был уйти из Эрмитажа
” эта идея так и не была реализована.
Существует ходячее мнение, что Иосиф Абгарович был не-
терпим к критике, нетерпим был к точке зрения, которая не
совпадала с его собственной В те годы я еще колебался меж ту
чистой историей и искусствознанием и, желая как-то преуспеть
и во второй области, работал в Эрмитаже экскурсоводом
А вы представьте, что экскурсоводами были люди молодые,
которые либо еще учились в университете, либо только-только
кончили, и смелости у них было хоть отбавляй.
И вот мы решили устроить публичное обсуждение киши
223
«Сокровища Эрмитажа», которая вышла под редакцией
Иосифа /Абгаровича. Я был одним из участников этого обсуж-
дения,— мне был поручен основной доклад. Я, конечно, пони-
мал, что вопрос сложнее, чем кажется, что речь идет о критике
не анонимной книги, а книги, которая так или иначе вышла под
эгидой Орбели. Как же быть? Не имея опыта общения с Орбели
(об этом я еще скажу), я положился на свою интуицию. Я по-
шел к Иосифу Абгаровичу и честно ему выложил: мол, книгу
мы считаем действительно неудачной, но здесь стоит ваше имя,
как нам быть? Вы сами понимаете, что выступать, не касаясь
того, что книга вышла под вашей редакцией, мы не можем.
С другой стороны, я и мои товарищи меньше всего хотим,
чтоб именно сейчас это было бы поводом для еще одной стрелы
в вашу сторону.
И тогда Иосиф Абгарович подробно рассказал мне, как
создавалась эта книга, в каких невероятно трудных условиях ее
приходилось проталкивать, как безответственно отнеслись к
этому многие сотрудники Эрмитажа, когда, ему, востоковеду,
пришлось исправлять даты и даже имя Мурильо, испанского
художника. «Но,— сказал Иосиф Абгарович,— книга издана,
поступайте, как находите нужным...»
Мы с Иосифом Абгаровичем встречались еще несколько раз,
но об этом я говорить сейчас не буду. Скажу лишь только о
событиях конца пятьдесят восьмого года, когда я стал сотруд-
ником Ленинградского отделения Института востоковедения, ко
времени воссоздания Кавказского кабинета.
Я иногда думаю о том, насколько благодарна должна быть
наша наука (я имею в виду ту узкую область, которой я зани
маюсь) Иосифу Абгаровичу, что тогда, в тысяча девятьсот
пятьдесят восьмом году, он воссоздал в Ленинграде кавказо-
ведение, дал этой науке твердые научные организационные
основы. Ведь совершенно очевидно, что центр кавказоведения
по прав) сместился в наши южные республики, и совершенно
очевидно, что кавказоведение находилось в тех условиях,
когда нужно было думать о воссоздании академического восто-
коведения во всем его объеме. Ведь совсем недавно, еще
несколько лет тому назад, о востоковедении как о науке, гово-
рить вслух не приходилось, ибо оно переживало кризис, самый
настоящий кризис И только в пятьдесят третьем — пятьдесят
четвертом годах, кстати при личном участии Орбели, в значи
тельной степени благодаря той записке, которую он
подал в Президиум АН СССР, востоковедение при
поддержке партии и правительства начало восстанавливаться,
и через несколько лет уже можно было с полным правом
заявить о том, что оно является достойным наследником
старого отечественного востоковедения.
В то время думать о кавказоведении, казалось, было даже
роскошью. Но Орбели понимал, что нужно воссоздать и кавказо-
224
ведение. Я часто думаю, что, если бы тогда, в пятьдесят вось-
мом — пятьдесят девятом годах, не удалось воссоздать Кавказ-
ский кабинет, больше этого сделать не пришлось бы. Не потому,
что этого не хотели, не потому, что к этому вопросу иначе относи-
лись непосредственный преемник Иосифа Абгаровича Андрей
Николаевич Кононов и «внук» Иосифа Абгаровича — Юрий
Ашотович Петросян. Условий бы уже не было. Людей бы уже не
было. Вот тогда, в пятьдесят восьмом — шестидесятом годах,
создались исключительно благоприятные условия для того, что-
бы можно было создать — самый маленький, но тем не менее
важный кабинет. Орбели чувствовал, что его надо организовать
именно сейчас. Я еще раз подчеркиваю, что речь идет не о том
что Орбели относился к кавказоведению иначе, чем относится
наша наука в целом Но он тогда почувствовал, что срубить
дерево и вырастить его снова бывает иной раз невозможным
Вот поэтому-то он и сберег росток. Была ли это научная
интуиция, было ли это какое-то провидение, я не знаю Навер-
ное, сочетание всего.
Юрий Ашотович верно говорил об интеллекте Орбели
Действительно, интеллект его поражал нас, иногда и подавлял.
Но интеллект его всегда сочетался с какой-то удивительной
интуицией. Был однажды такой случай: Иосифу Абгаровичу
предстояло принять какое-то важное административное
решение. Он долго думал и отказался от него. Мы были удив-
лены, и только через некоторое время выяснилось, что принятие
этого решения было бы нереально. Я тогда спросил у Иосифа
Абгаровича: «Иосиф Абгарович, вы знали об этом или чув
ствовалн?» Казалось бы, в таких условиях человек отвечает:
«Конечно, знал. Конечно, предвидел». А он посмотрел на меня
и сказал: «Чувствовал — не получится».
«А ведь действительно, часто, часто такое было, когда
чутье какое-то — шестое, седьмое, девятое — помогало ему в
сложных деловых ситуациях принимать единственно правиль-
ное решение»,— подумал я.
Но как квалифицировать это? Научная интуиция? Глубо-
чайшее знание жизни и обстоятельств, которые складываются в
пользу или против тех или иных решений? И выбор решений
принимают люди, обладающие редким даром научной интуиции.
Это и предопределяет успех дела.
Зная Иосифа Абгаровича, изучая материалы в государствен
ных и домашних архивах, можно прийти к выводу, что Орбели
отлично разбирался в психологии людей, научных коллективов,
общественных ячеек. Я бы сказал, что, отменно разбираясь в
том, чего требует развитие той или иной отрасли науки, Иосиф
Абгарович нс всегда учитывал, насколько благоприятна обста-
новка для того или иного начинания. У него был великий талант
на науку, но был и талант на жизнь...
— Орбели придал силу гражданства термину отечествен
8 А Арзуманян
225
ное восгоковедение»,— продолжал Карен Юзбашян.— И дей-
ствительно. это емкий и правильный термин. Для такого
государства, как наше, где в науке участвуют не одна нация, а
многие, мы должны говорить об отечественной науке, об оте-
чественных традициях. Для Иосифа Абгаровича отечественное
востоковедение было чем-то живым. Но надо сказать, что у
него никогда не было жалкого, бездумного восторга по этому
вопросу. Орбели трезво относился к тому, что было сделано в
России в конце XIX и начале XX века, и очень непосредственно
связывал старые традиции с новыми, и это чувство передавалось
и нам. Причем здесь важно отметить вот какое обстоятельство:
ведь по существу, появилась лакуна, лакуна в два, быть может,
в три десятка лет. Но в конце пятидесятых годов мы все пришли
в институт, и я, наверное, до конца жизни буду вспоминать о
том, что был одним из тех, кого Иосиф Абгарович ввел в
институт. Я тоже принадлежу к этому, тогда молодому, а сейчас
уже не очень молодому потоку. Вот тогда мы как-то почувство-
вали, что эта лакуна исчезла Он, повторяю, по-настоящему
связал уже существующие традиции востоковедения с сегод-
няшним и завтрашним днем института.
И вот в этой связи я не могу забыть одного его высказы-
вания:
— Карен, вы знаете, что за люди были на восточном фа-
культете? Но поверьте, гением был только один: /Марр!
Иосиф Абгарович, конечно, очень много творчески заимство-
вал у Марра. У Марра было много учеников, талантливых
учеников. Не забывайте, что учениками Марра, его почитателя-
ми были люди, не только разделявшие его взгляды на новое
учение о языке. Среди них и даже среди тех, кто рекомендовал
его в академики, были люди, которые слышать не хотели о линг-
вистической теории Марра, не понимая, что это не только
учение о юыке и не столько учение о языке. Марр — этот тот
ученый, который больше, чем кто-либо понял комп л е к с-
н о с т ь нашей науки и, исходя из этой комплексности,
шел дальше. Совершенно естественно, прошли десятки лет, и
очень многое из того, что утверждал Марр, мы вынуждены
пересмотреть. Ошибался он в деталях, ошибался иногда и в
больших вопросах. По ведь это естественно. Почему мы считаем
естественным возможные ошибки для технических, естественных
наук, для точных наук, но так болезненно реагируем тогда,
когда дело касается общественных, гуманитарных наук? Если
наша наука — наука, то и она должна подчиняться тем же,
иногда безжалостным, закономерностям.
И Иосиф Абгарович брал у Марра именно то, что, по край-
ней мере до сегодняшего дня, остается в силе. Это — комплек-
сность, это— широкий подход к изучаемой теме. Именно бла-
годаря этому обстоятельству труды Орбели и являются клас-
сическими. Я повторяю: не потому, что он датировал так, что
226
передатировать нельзя. Не потому, что он освещал конкретные
факты так, что они уже не подлежат пересмотру. Важен был
его подход.
И еще одно обстоятельство этического, научно-этического
порядка. Об этом мне как-то пришлось говорить с Игорем Ми-
хайловичем Дьяконовым. Мы пришли, кажется, к общему мне-
нию Два обстоятельства бросаются в глаза. Первое — абсо-
лютная уверенность в важности и нужности того, что он делает,
то есть не он конкретно, не лично он — Орбели, а он как пред-
ставитель науки, этого течения науки. Никогда не возникало
сомнений в том, что, может быть, это не так уж важно, что,
может быть, он идет навстречу своим личным вкусам, своим
пожеланиям,— нет! Это бывало всегда общественно значимым.
И вот, по-видимому, у Орбели и представителей его поколения
вопрос о том, нужно это или не нужно, не возникал. Они,
выражаясь современным термином, отвечали какому-то со-
циальному требованию. Они могли сомневаться в том, удачно
или неудачно получилось, правильно или неправильно они реши-
ли данную конкретную задачу, но в том, что они работают,
отвечая насущной необходимости общества в целом,— в этом у
них сомнений никогда не возникало.
И второе — то, что они делали, они делали красиво. Я за-
видую представителям технических наук. Думаю о том, что их
результаты, по-видимому, более объективны и там не играет
роли такое обстоятельство, как эмоции. Долгое время меня
это мучило, и мне казалось, что наличие фактора эмоций сви-
детельствует об ущербности нашей науки. И, очевидно только
войдя в возраст, я начинаю понимать, что это говорит не об
ущербности, а наоборот, наверное, о силе нашей науки. Той
силе, которой, может быть, лишены многие другие дисциплины.
И вот, говоря о том, что Орбели и люди его поколения зани-
мались наукой красиво, я меньше всего думаю о красивости,
меньше всего даже думаю о том изяществе, с которым подава-
лись результаты. Это была какая-то высшая красота. Красота,
которая проистекала от умения связывать многое, именно
существенное, отбирать факты, данные из порой далеко от-
стоящих друг от друга областей, и получать целое. Это была
эстетика, которая свойственна и шахматной игре, да. наверное,
опровергая самое себя, эстетика, которая свойственна и реше-
ниям математической задачи, и решению какой-либо техни-
ческой проблемы Вот это качество и считаю я очень ценным, и,
наверное, всем нам нужно задуматься над тем, что в наш век
бурного потока информации, в наш век космических скоростей
не только в космосе, но и в науке на земле нам. видимо, не
следует забывать и об этом.
— Карен Никитич, вы только что упомянули о шахматах
Поневоле я вспомнил о труде Орбели и Тревер «Шатранг
книга о шахматах»
8*
227
— Ашот Мартиросович, эта книга теперь — библиографи-
ческая редкость. Она вышла у нас в Ленинграде в 1936 году.
В ней дается вся история возникновения этой древней игры.
Как известно, шахматы были изобретены в Индии, откуда
они распространились в Китай, Тибет, на Малайские острова.
Страны, расположенные западнее Индии, познакомились с
шахматами через посредство Ирана. Иран оставил свой отпе-
чаток на этой игре в тех формах, в каких ее знали и различати
народы собственно Ирана и народы Востока вообще, то есть
арабы, армяне, грузины, византийцы, турки. Через Кавказ ее
узнали русские, а через арабов восприняли и европейцы от
жителей средиземноморских островов, Пиренеев, Апеннин и
Франции до Германии и Британии и, с другой стороны, до
Польши Первоначально шахматы получили распространение в
феодальной среде, причем ярко отразили черты военно-феодаль-
ного быта, организации войска и вооружения того или иного
народа. Так, участие слонов в индийском войске породило
и соответствующую шахматную фигуру. Иран в сасанидское
время не знал колесниц, потому индийские колесницы (со-
ответствующие современной ладье) осмыслялись в качестве
чудесной птицы Рух. В тюркской же военной среде на шахмат-
ной доске фигурировал верблюд — опять-таки в полном
соответствии с существовавшим военным обиходом. Книга
«Шатранг», в которой приводятся средневековые сочинения о
шахматах, рассказывается о древних фигурах и ставится мно-
жество историко-культурных проблем,— прекрасный образен
сочетаний научности с подлинной художественностью изло-
жения.
— Поскольку сегодня мы ведем разговор за круглым
столом,— напомнил я,— делимся своими впечатлениями, нс
следует думать о последовательности, а больше стремиться к
тому, чтобы вспомнить детали, которые с разных сторон ха-
рактеризуют Иосифа Абгаровича.
— Кстати, сегодня я хотел бы напомнить об одной детали,
о которой помню и сейчас,— говорит К Юзбашян.— Почти
уверен, что Юрий Ашотович и Сергеи Александрович, Ека-
терина Георгиевна и Канат Калашевич присутствовали при
этом. Дело происходило летом или весной шестидесятого года.
Выяснилось, что есть небольшая сумма на премирование.
Решили эту сумме целиком выделить для премирования техни-
ческих работниц, уборщиц института. Вот представьте себе
наш Зеленый зал, собрание сотрудников во главе с Орбели.
После приветственного слова Иосиф Абгарович вручает пре-
мированным деньги в конвертах и поздравляет их. К нему
подходит семь или восемь человек, и всякий раз Орбели
встает. 11рпчсм, вы помните, в те годы он уже не мог вставать
вскакивал. Вскакивал потому, что ему уже тогда не удавалось
просто встать— всякий раз эго было сопряжено с болью.
228
Иосиф Абгарович часто бывал резок, очень резок. Но эта
резкость была продиктована страстностью его натуры У не-
го, как у всякого человека, было много недостатков, но
от одного был избавлен сполна: он никогда не бывал равно-
душен.
И в конце я хотел бы напомнить об одном заседании лите-
ратуроведческой секции — последнем заседании, на котором
выступал Иосиф Абгарович. Он делал доклад об армянской
новелле, но говорил и о курдском эпосе (как всегда, это был
сводный доклад). И вдруг совершенно неожиданно, после того
как он кончил свой блестящий доклад, попросил выступить
других. Все молчали. Прервав тишину, Орбели закричал на
весь зал:
— Да черт побери, говорите же, говорите же! Может быть,
я тут ерунду говорил! Может быть, я совершерно не прав в
своих суждениях?! Что угодно, но только не сидите молча! Вы-
ступите, скажите, проявите же свое отношение!
Ему не нужны были рукоплескания и не нужно было
лишнего проявления пиетета, чтобы кто-нибудь выступил и
сказал: «Как всегда, Иосиф Абгарович сделал прекрасный
доклад»... Ему нужно было живое отношение, и живое отно-
шение не к нему, докладчику, а к предмету доклада.
Вот эта страстность, заинтересованность чувствовались не
только в его устных выступлениях. Это нашло отражение и в его
научных трудах, очень изящных, очень строгих, без лишних
слов
Когда я работал над своей небольшой книгой об Иосифе
Абгаровиче, передо мной стояла задача документально вос-
создать образ ученого. На протяжении полутора лет я ежене-
дельно общался с ним Среди моих товарищей были люди,
которые знали его значительно лучше, чем я. Многие из знав-
ших Иосифа Абгаровича десятки лет были еще живы, и я
мог черпать информацию довольно широко. Я ограничил себя,
в какой-то степени стал на горло собственной «песне» и решил
писать об Орбели так, как это могут подтвердить документы
Сейчас, по прошествии лет, мне все больше и больше приходится
задумываться, обращаясь уже не только к документам, но и
к своим личным впечатлениям.
— Юрий Ашотович говорил о том,— напомнил я, что
Иосиф Абгарович опубликовал не так уж много трудов Но он
же сам прекрасно объяснил: «Что значит много, чго мало
это еще вопрос». Кстати, изобилие печатной продукции
явление сравнительно недавнее. Разве мало научных работни-
ков, обладателей длиннющих списков изданных сочинений, ко-
торые и следа не оставили на тропах, ведущих к вершинам у ге а
науки? Для многих поколении ученых не это было самым глав-
ным. В то время живое слово значило больше, чем сейчас
И ученый, который общался с аудиторией словом, совершенно
229
справедливо считал, что это тоже выполнение высокого научно-
го долга.
— Не надо забывать,— вновь включился в беседу Юзба-
шян.— что Иосиф Абгарович долгие годы был еще во власти
какой-то личной научной трагедии. Я думаю, что для него тяже-
лым ударом (точно гак же, как у Марра) оказалась невозмож-
ность продолжать раскопки Ани после 1918 года.
Ани — это целая эпоха в кавказоведении. В раскопках
средневековой армянской столицы участвовали крупнейшие
ученые. Здесь вырабатывалась новая методика, здесь обна-
руживались материалы, которые вносили существенные кор-
рективы в имеющиеся представления. Ани был создан Марром и
Орбели. Раскопки этого города, тот, официально не оформлен-
ный, но действительно существовавший Кавказский истори-
ко-археологический институт, создали Иосифа Абгаровича
Орбели Основу дал ему, Орбели, факультет восточных язы-
ков, а ученым он стал, конечно, в Ани. И вот эта связь с не-
посредственными данными, с живым материалом сделала
Орбели таким, каким мы его узнали. То обстоятельство, что
пришлось прервать раскопки в Ани, нанесло ему глубочайшую
травму. Мне никогда не приходилось об этом с ним говорить,—
думаю, что не пришлось и другим И только несколько лет
тому назад, когда я впервые поделился своими мыслями с Ка-
миллой Васильевной, она сказала: «Вы правы...» — и прервала
разговор.
Эта трагедия говорит о величии ученого, цельности ученого.
Ведь в конце концов дело заключается не только в том, что ему
удалось сделать, не только в трудностях, которые он сумел пре-
одолеть, но и в том, что он был натурой, способной переживать,
глубоко ощущать такого рода научные удары.
На его месте человек менее тонкой организации, человек
менее впечатлительный, человек, менее сжившийся с выявля-
емым ликом Ани, наверное, перенес бы эту потерянную воз-
можность легче; просто переключился бы на другую, менее
«трудную» тематику Слава богу, интеллект у него был колос-
сальный. способности огромные, и любая другая тематика была
бы ему вполне по силам. Для кого-нибудь другого это был бы
вполне закономерный путь. По для Орбели все обстояло не так.
— Вообще потеря возможности работать в Западной Арме-
нии,— вступил в разговор Юрий Ашотович,— для Иосифа
Абгаровича не только как для археолога, но и как историка,
фольклориста, литературоведа означала потерю возможности
комплексных исследований. С этой мыслью Карена Никитича
я сталкиваюсь впервые. Но, слушая вас внимательно, я как-то
интуитивно присоединяюсь к тому, что было сказано только что.
Преодолеть эту травму, повторяю, мог бы, наверное, ученый
иного склада. Для него, для ученого такого масштаба, зто
было бы, наверное, достоинством. Но, право, говоря о его
230
достоинствах, я нс могу не отметить этой чисто человеческой
черты.
Прошло много лет, и мы уже можем и должны представить
Орбели несколько иначе. Это, повторяю, мои собственные
мысли, но поскольку сейчас перед нами стоит задача как можно
полнее обрисовать образ не только Орбели-ученого, но и
Орбели-человека, я позволил себе поделиться своими сообра-
жениями.
В нашу беседу включился и Канат Калашевич Курдов:
— С академиком Орбели я познакомился в 1928 году, когда
ЦК КП Армении направил в Ленинград курдскую молодежь.
Нас было восемь человек. Мы получили от ЦК сопроводитель-
ную бумагу, адресованную Иосифу Абгаровичу. Когда я учился
в курдской школе в Тбилиси, мой первый учитель Газо Газарян
знал о деятельности Иосифа Абгаровича как специалиста,
изучающего историю культуры народов Ближнего Востока, в
том числе и культур} курдского народа. Он говорил, что в
Ленинграде живет такой-то ученый, занимается курдами. При-
ехали мы, ничего не понимая, не зная, кем станем и где будем
учиться. По приезде в Ленинград заехали к Иосифу Абгаровичу
Орбели домой. Орбели нас приветливо принял. Мы сидели у
него за столом. Угостив нас. он начал рассказывать о курдах,
курдской культуре, сказал, что знаком с курдскими деятелями,
и кратко сообщил о своей экспедиции в Моке, где познакомился
с правителем района Иокс Муртла-беком, исктючительно хо-
рошо отозвался о Муртла-беке и о дружбе курдов и армян
этого района. Мы начали учебу в рабфаке при Институте живых
восточных языков. Он помещался тогда на Водном канале, в
доме семнадцать. С нами учились представители различных
народов Севера, Средней Азии, Кавказа и другие. Иосиф
Абгарович нас представил, оформил все наши документы Мы
были приняты, устроены в общежитие. В дальнейшем Орбели
навещал нас, интересовался, как мы учимся, какие у нас
нужды. Вспоминается один очень интересный эпизод. Когда мы
узнали, что нас кормят свининой (а как известно, курды евн
нину не едят), мы «забастовали», не стали есть и обратились к
Иосифу Абгаровичу. Так, мол, и так, нас кормят свининой, мы
уедем отсюда, мы не хотим учиться. Он пришел, поговорил с
администрацией рабфака, и все наладилось. «Как хорошо, что у
нас есть защитник, покровитель, который заботится о нас!»
Думали мы Для нас стали готовить отдельно. Когда Орбели
узнал, что мы кончаем рабфак, посоветовал поступить в уни-
верситет. Из восьми человек четверо поступили в университет
Поступая в университет, я не думал стать курдоведом, спе-
циалистом по истории, языку и культуре курдского народа.
Я подал заявление, чтобы меня приняли на лингвистический
факультет. Иосиф Абгарович поговорил с заведующим кафед-
Рой иранской филологии профессором А. А. Фрейма ном об
231
организации курдского цикла, и на лингвистическом факуль-
тете этот цикл был организован Непосредственное сближение с
Иосифом Абгаровичем v нас произошло, когда он начал пре-
подавать этнографию и язык курдского народа. На этих
занятиях по культуре и истории курдского народа Орбели
всецело увлек нас. Надо сказать, в моем будущем как спе-
циалиста-курдоведа Иосиф Абгарович сыграл решающую роль.
Не забывается очень интересный факт. Когда мы начали
изучать глагол, он предложил всем товарищам составить спис-
ки глаголов. Я составил списки курдских глаголов (две тетради,
полностью заполненные) и пришел к нему. Он смотрит: «Очень
хорошо». Одобрил. «Ну, что ж, говорит, еще раз соберите
больше». Когда я принес показать ему свой материал по гла-
голу, он сказал: «Ну а теперь работай для дипломной работы,
а потом для будущей диссертации». Я даже не думал, что буду
диссертацию писать Представляете? И не думал быть кандида-
том, не думал, что стану научным работником. Я думал только
о том, что после окончания университета поеду в Армению
и стану школьным учителем в курдских деревнях. Студенческую
работу я использовал для своей диссертации, написал «Обра-
зование сложных глаголов в курдском языке»
Когда Иосиф Абгарович был первым президентом АН Ар-
мянской ССР, по его личной инициативе на работу в гума-
нитарные институты были приняты курды. Орбели поручил им
сбор курдского фольклора в районах Советской Армении.
Иосиф Абгарович был не только крупным ученым широкого
масштаба, но и замечательным организатором и талантливым
востоковедом. По натуре же, по нутру он был настоящим
интернационалистом. Это одна из его характерных черт
В научной деятельности Орбели не ограничивался изучением
только истории и культуры армянского народа. В поле его
деятельности были и грузинская культура, и иранская культура,
и курдская культура. После ликвидации нашего института
(я был секретарем парторганизации нашего сектора) в Ленин-
граде и перевода его в Москву, я остался в секторе восточных
рукописей. У некоторых московских востоковедов сложилось
впечатление, что востоковедение вообще ликвидируют в Ле-
нинграде. Но, к счастью, во главе востоковедения в Ленинграде
стал Иосиф Абгарович. Я работал с Иосифом Абгаровичем
и могу засвидетельствовать, что он всегда проявлял комму-
нистическую принципиальность в своей работе. Это выража-
лось в деловом подборе кадров, в оценке научной деятельности
научных сотрудников, их трудов и так далее.
Иосиф Абгарович и в этих вопросах проявлял себя как
настоящий патриот. Я не знал, что Орбели собирается создать
или, вернее, организовать Курдский кабинет. При встрече он
всегда спрашивал, как в Курдистане дела, не поднимается ли
народ на борьбу за свою свободу. Об этом он часто спрашивал.
232
Когда в Ираке произошла революция и Ирак был объявлен
республикой курдов и арабов, первый, с кем я поделился этой
радостью, был Иосиф Абгарович Орбели Он обнял меня, поце-
ловал и сказал: «Канат Калашевич, поздравляю, дорогой мой!
Есть Курдско-Арабская республика!» Разве такое забывается?
Через два года, в 1959 году, академик Орбели издал приказ об
организации Курдского кабинета при ЛОИВ АН. К тому вре-
мени нас было восемь человек, и мы все входили в состав
Иранского сектора. Организационно кабинет возглавлял сам
Иосиф Абгарович. И это в то время, когда то тут, то там разда-
вались голоса: «А зачем нужен курдский язык? А зачем нужно
его изучать?» Даже мне некоторые сотрудники института пред-
лагали переключиться на персидский язык. Теперь о работе
нашего кабинета знают не только у нас в стране, но и за рубе-
жом. О курдоведении неоднократно печатались статьи, и обяза-
тельно упоминалась деятельность Иосифа Абгаровича, его
портрет помещался в курдских журналах Ирака и так далее.
Я еще раз хочу напомнить: то, что сделал Орбели для курдов,—
явление исторического значения. Этого мы никогда не забудем.
Заслуги Орбели войдут в историю комплексного изучения
культуры курдского народа. Орбели стал основоположником,
организатором курдоведения в Советском Союзе. Этого не
следует забывать.
Вспоминается еще очень интересный случай. На восточном
факультете учился молодой курд по фамилии Надиров Карим.
Он заболел туберкулезом. Врачи ему запретили жить в Ленин
граде. Я пришел к Иосифу Абгаровичу с просьбой помочь очень
способному юноше. «Давайте, говорит, поможем. Я напишу,
чтоб его перевели в Ереванский университет. Пусть он придет
ко мне». Тогда Иосиф Абгарович еше был деканом восточного
факультета ЛГУ Орбели поговорил с молодым человеком,
достал из своего кармана двести рублей и сказал. «Вот вам
деньги, поезжайте в Ереван к такому-то человеку. Вы будете
зачислены в университет». Иосиф Абгарович с удовольствием
слушал наши народные песни и часто просил: «Вот этот отры-
вок спойте еще раз». А однажды даже пригласил в Эрмитаж
композитора Арама Хачатуряна и нас, чтобы композитор
послушал наши мелодии Что он думал, какие у него были
цели — мы этого не знаем. Орбели обратил внимание компо-
зитора на мелодию курдского эпоса, курдской народной по-#мы
«Маме и Зин», которую он высоко ценил.
Между прочим, Орбели впервые в изучении истории куль-
туры курдского народа поставил имя Ахмеда Ханн, автора
«Маме и Зин», поэта XIV века, рядом с именами Руставели и
Фирдоуси...
— Начну с первого знакомства с Иосифом Абгаровичем,
несколько взволнованно сказал Исаак Осипович Цукерман,
доктор философских наук.— Это произошло в L3I году,
233
осенью, когда по инициативе Орбели была создана курдская
группа при лингвистическом факультете ЛГУ. Я оказался в
этой группе случайно. Поступал я на английское отделение, но,
так как такого факультета не было, меня временно, до января,
прикрепили к курдскому отделению, на котором проходили и
английский язык. Но я там остался навсегда, и причиной моего
решения стала встреча с Иосифом Абгаровичем. Его рассказы
о курдах в первые часы наших занятий, его комментарий курд-
ского текста, очень обширный комментарий, можно сказать —
меньше всего лингвистического характера, его рассказы во-
обще о курдах меня настолько увлекли, что в конце полугодия,
когда меня спросили, буду ли я переводиться на вновь откры-
вающееся английское отделение, я ответил отказом. И это
естественно. Я уже был пленен этой тематикой благодаря
Иосифу Абгаровичу.
Вспоминаю Иосифа Абгаровича того времени: передо мной
встает образ чрезвычайно обаятельного человека. Мягкий,
сердечный, предупредительный, абсолютно простой в обраще-
нии. Это относится, по правде говоря, не только к Иосифу Абга-
ровичу, но и ко всей обстановке в нашей стране, к атмосфере
интернационализма, которая господствовала в аудиториях.
Таким был академик Марр, который тогда читал лекции у нас
Наши профессора ориентировали студентов на глубочайшее
уважение и интерес ко всякого рода творчеству, но прежде
всего — к словесному творчеству малых народов. В одном из
сочинений Марра говорится о том, что наука о языке может
существовать только на основе учета всех языков мира без
исключения. Но это тоже было, в сущности, частным моментом
в общей обстановке безграничного уважения и интереса к ма-
лым народам. Это отношение к науке, наверное, и пленило меня
больше всего. Что же касается Иосифа Абгаровича, то он
просто был беспощаден к малейшим проявлениям национализ-
ма, которые пресекались им самым решительным образом. Если
бы мне пришлось говорить об Иосифе Абгаровиче, я бы под-
черкнул именно эту черту принципиальной бескомпромиссности
и одновременно его безграничную доброжелательность и внима-
тельность к студентам, его глубокое, искреннее уважение ко
всему тому, что можно узнать от них, от представителей малых
народов, и в частности от курдов.
За годы учебы нам прививался не только интерес к курд-
скому языку, но и к курдскому фольклору. Мы читали тексты
Егназарова, а Орбели комментировал. Он же и подготовил их
в свое время для университетских чтений.
И вот еще характерная деталь: сидят рядом в аудитории
самые разные люди, например, я — выходец из Минска, из
почти местечковой среды; потом четыре курда и русские ребята,
например, Югов, тверской русский парень; сидит Авалнани,
девушка из высококультурной семьи. И тем не менее, несмотря
234
на такой разношерстный состав, Иосиф Абгарович легко сумел
найти язык с каждым. Мне вспоминается такой эпизод. При-
мерно через три месяца после наглей первой встречи сидим
мы как-то на занятиях (занимались обычно в Эрмитаже, но то,
о чем я рассказываю, произошло в университете), и Иосиф
Абгарович говорит: «Вот вы видите, вот в такой форме — иза-
фет а, а вот с таким-то словом — изафет е, но вот тут почему-то
возник изафет и, и никто толком не может объяснить, почему
это произошло...» Поскольку я уже свыкся с курдским языком
и научился кое-как объясняться с товарищами-курдами, мне
показалось, что объяснение очень простое. И вот я говорю
Иосифу Абгаровичу: «Так ведь это же просто. Изафет а — это
когда женского рода, изафет е— когда мужского рода, и так
далее...» Иосиф Абгарович в сущности пропустил это мое
объяснение мимо ушей, потому что оно было очень далеким от
истины. Через недели две мы опять встретились на семинаре.
И вот Иосиф Абгарович говорит: «Как вы видите, это форма
косвенного падежа, и опять непонятно: в одном случае
окончание е, в другом случае — нет окончания, в третьем —
внутренняя флексия...»
И тут я опять говорю: «Иосиф Абгарович. а ведь как раз
там, где изафет а, там будет косвенный падеж, а там, где иза-
фет е, там будет внутренняя флексия, значит, это как раз зави-
сит от рода! Ведь тут имя женское, а тут — имя мужское...»
Орбели остановил меня: «Позвольте, позвольте, это о каком
роде вы говорите? Ведь я вам на первом же занятии сказал,
что в курдском языке рода нет! Вы что, забыли об этом?»
Я говорю; «Как же так? Ведь посмотрите, это же очень четко.
Вот изафетные формы, вот формы косвенного падежа,— они
различаются по роду. И вообще-то разве существуют на свете
языки,— заключил я простодушно,— в которых рода нет!»
(Это я сказал потому, что в известных мне языках был род.)
Тогда Иосиф Абгарович говорит: «Я же вам на первом занятии
сказал, что рода нет! Если бы в курдском языке был граммати-
ческий род. то, наверное, не ждали бы мы сто пятьдесят лет
вашего приезда из Минска, чтобы узнать об этом!..» Я бы,
может быть, забыл об этом анекдотическом эпизоде, если бы
Иосиф Абгарович не рассказа.i о нем за обедом у себя дома
Гюзальяну Гюзальян же, в свою очередь, мне это перерас а
тогда же. Но самое интересное впереди. Прошел месяц. Занятия
проводит Иосиф Абгарович и. обращаясь ко мне, говорит.
«Вот что, товарищ Цукерман, скажите, пожалуйста, вы в про-
шлый раз говорили о роде, о зависимости имен существитель-
ных, их форм от рода. Вы не могли бы все это подробнее изло-
жить?..» Я изложил все то. что знал, все то, что мы, в сущности,
уже осмысливали в группе с товарищами-курдами, Курдоевым и
Шампловым, который нам читал практику по курдскому языку
И вот Иосиф Абгарович предложил нам это оформ! ь в bi е
235
статьи. В вышедшей с помощью Орбели статье, в сущности,
впервые и была обоснована система грамматического рода. Вот
каким благородным был мой учитель академик Орбели*
Мне хотелось бы еще раз подчеркнуть, что в Иосифе Абга-
ровиче, так же как в Марре, в этих двух крупнейших иссле-
дователях, примечателен для меня их бескопромиссный интер-
национализм, глубокий, преисполненный бесконечной заботли-
вости к своим воспитанникам — представителям разных на-
циональностей. Они оба были носителями того интернациона-
лизма, который составляет суть всей нашей жизни, всей совет-
ской науки.
Сергей Александрович Школяр (при Иосифе Абгаровиче —
ученый секретарь в Ленинградском отделении Института восто-
коведения) вспоминает:
— Трудно говорить сейчас об Иосифе Абгаровиче как о
человеке, которого уже нет среди нас. Мы говорим об Орбели —
и он встает перед нами как живой Такое впечатление, что вот
сейчас откроется дверь и он войдет так, как это бывало двена-
дцать-тринадцать лет тому назад, со всклокоченной бородой, с
не всегда приглаженными волосами, и тут же сразу активно
включится в нашу беседу, в нашу деятельность. Мы все нахо-
дились и продолжаем находиться под обаянием личности
Иосифа Абгаровича, и, может быть, именно потому мои воспо-
минания будут не такими связными и не такими строго проду-
манными и научными, как бы мне хотелось. Может быть,
многое будет носить личный характер, но я думаю, что это тоже
будет в какой-то степени полезно.
Первая моя встреча с Иосифом Абгаровичем произошла
несколько ранее 1957 года, когда я уже был ученым секретарем,
или, точнее, исполнял обязанности ученого секретаря Ленин-
градского отделения Института востоковедения. Еще в 1956 го-
ду, когда Иосиф Абгарович появился в стенах здания вновь
созданного им отделения, мне, как руководителю комсомольской
организации, пришлось иметь с ним дело: мы пришли к нему и
попросили, чтобы он разрешил нам провести вечер. Иосиф Аб-
гарович очень приветливо встретил нас, тогда совсем молодых,
совершенно неизвестных ему ребят, и сказал: «Ну конечно,
конечно* Я охотно лам необходимые указания и попрошу, чтобы
вам оказали всемерную помощь!» И ведь действительно, во
всем пошел нам навстречу, хотя сейчас я прекрасно понимаю,
что в тот момент Иосифа Абгаровича обуревали совсем другие
заботы и ему до такого мелкого вопроса можно было и не
снисходить (это был комсомольский вечер по программе фести-
валя молодежи, и нам просто было необходимо его провести:
мы все были молоды, относились к этому с большим энтузиаз-
мом и, естественно, хотели внести свою лепту в празднование
фестиваля в Ленинграде). А потом в моей жизни произошла
совершенно неожиданная метаморфоза, которая надолго выби-
236
ла меня из колен: меня, молодого сотрудника, только что
окончившего университет и еще не имеющего никакого опыта
общения с людьми, вдруг назначают временно исполняющим
обязанности ученого секретаря, так как ученый секретарь
Шитов Георгий Васильевич получил творческий отпуск. Как
сейчас помню: я, взволнованный до предела, вошел в первый раз
в кабинет Иосифа Абгаровича, стал по стойке «смирно» и, пред-
ставившись ему, начал дрожащим голосом читать какие-то
бумаги; Иосиф Абгарович вышел из-за стола, прервал меня и
начал дружески со мной беседовать. Позже состоялась дли-
тельная беседа, во время которой Иосиф Абгарович обрисовал
мне круг моих обязанностей В процессе работы у нас очень
часто бывали дружеские беседы. Я очень дорожил тем, что
Иосиф Абгарович хорошо ко мне относится. Он мне часто гово-
рил: «Дорогой мой, я прекрасно понимаю, вам очень трудно
оттого, что у вас нет опыта. Я вам охотно буду помогать и целый
ряд ваших обязанностей возьму на себя. Вы мне очень нужны
как человек, который будет мне помогать в общении с сотрудни-
ками, помогать мне во многих делах, записывать все то, что я
говорю И надеюсь, что мы будем с вами жить в большой, боль-
шой дружбе...» Как показало будущее, так оно и произошло.
Действительно, мы с Юрием Ашотовичем были не просто офи-
циальными лицами, а я бы сказал —скорее личными секрета-
рями Иосифа Абгаровича, чем официально учеными секрета-
рями. Или вот, скажем, Юрий Ашотович: он уже тогда был
секретарем парторганизации и референтом Иосифа Абгарови-
ча. В то время мы помогали Иосифу Абгаровичу чем только
могли в его сложной и, я бы сказал, многотрудной деятельности:
ведь наш дорогой Иосиф Абгарович прожил очень сложную
жизнь, и ему приходилось нелегко, особенно в последние годы,
когда семейные отношения складывались не всегда так, как ему
хотелось. В таких случаях Иосиф Абгарович очень часто при-
ходил в отделение, расстроенный всевозможными неурядицами
Он безмерно, бесконечно любил своего сына, и, конечно, буду
Шее показало, как справедливо он старался поставить воспи-
тание и жизнь Мити на правильные рельсы. Но. к сожалению,
это ему не всегда удавалось.
Так вот, внимательность и дружелюбие, с которыми Иосиф
Абгарович относился к людям, я почувствовал буквально с
первой же встречи. В будущем, когда приходилось говорить с
Иосифом Абгаровичем, он всегда интересовался тем, чем я
занимаюсь, что я делаю, часто говорил: «Голубчик, я понимаю
прекрасно, что вам очень трудно сейчас. Но вы должны расти
и вы должны работать... Но я вас очень прошу уделять мне хоть
какое-то время из вашего бюджета времени тля того, что ы
облегчить мою работу н общение со многими людьми
Нам часто приходилось беседовать, и hoi да в кругу других
товарищей, которые приходили к нему, — Иосиф Абгарович нс
237
любил одиночества. Любил круг друзей и знакомых, в среде
которых мог поделиться своими воспоминаниями, высказать
свои мысли, очень интересные и ценные, порой даже неожидан-
ные, и как часто оказывалось, что Иосиф Абгарович бывал
прав! Вот как-то раз мы обратили внимание на то, что Иосиф
Абгарович очень много курит. Он курил невероятно много, то
есть брал папиросу за папиросой, бросал недокуренную, тут же
зажигал новую, и когда я как-то ему сказал: «Иосиф Абгарович,
почему вы так много курите?» Он ответил: «А вы знаете, я ведь
до сорока девяти или пятидесяти лет не курил! Но произошел
один случай в Эрмитаже, и после него я пристрастился к ку-
реву...» Я не помню точно, в чем было дело. Сам Иосиф Абга-
рович сказал, что (может быть, он тогда и не хотел вдаваться в
подробности) он принял как-то решение как директор Эрмита-
жа, и это не понравилось почти всем его сотрудникам по
Эрмитажу. Дело дошло до прямого бойкота, который объявили
ему почти все сотрудники Эрмитажа. Как-то раз, когда Иосиф
Абгарович обходил комнаты Эрмитажа (а он это делал обяза-
тельно: всегда после прихода на работу, хотя их там была не
одна сотня), и, подойдя к В. В., протянул ему руку, тот сказал:
«Иосиф Абгарович, простите, но я не буду здороваться с вами».
Вот до каких отношений доходили иногда принципиальные
разногласия Иосифа Абгаровича с его сотрудниками в Эрми-
таже! Но тем не менее будущее показало (Иосиф Абгарович
с гордостью говорил об этом), что его решение оказалось пра-
вильным, и впоследствии все сотрудники это признали. Вот в
эти тяжелые дни острых переживаний Орбели стал курить.
С тех пор он курил, курил неимоверно много.
Он с большим уважением относился к своим учителям и
требовал такого же отношения от других.
Мне припоминается один случай, который произошел с
нашим общим другом Владимиром Ароновичем Лифшицем.
Как-то вот здесь, в этом кабинете (я об этом узнал сразу же,
потому что Иосиф Абгарович тут же меня вызвал: ему необхо-
димо было поделиться таким фактом, который его очень пора-
зил — поразил и вместе с тем обрадовал), за несколько минут
до моего посещения к нему пришел Лифшиц, и Иосиф Абгаро-
вич в его присутствии стал говорить о своих не совсем хороших
отношениях (видимо, на это были свои причины) с учителем
Владимира Ароновича. Владимир Аронович его прервал:
«Иосиф Абгарович, прошу извинить меня, но я не могу слушать,
когда в моем присутствии отзываются отрицательно о моем
учителе?» Иосиф Абгарович этот факт воспринял чрезвы-
чайно эмоционально. Он буквально сразу же вызвал меня:
«Какой хороший человек наш Лифшиц!»—сказал мне Ор-
бели.
— Извини, можно я тебя прерву, Сергей Александрович?—
попросил Ю. А. Петросян.— Когда ты рассказывал, у меня
238
перед глазами встала тут же другая сцена, очень похожая. Этот
же кабинет, те же обстоятельства, нас трое: Иосиф Абгарович.
я и Петр Афанасьевич Грязневич. Грязневич стоял у дверей,—
он изредка бывал у Орбели,— может быть, за эти годы это
была третья или четвертая встреча рядового, молодого тогда
сотрудника с директором. Тогда Грязневич не был ни известным
арабистом, ни заведующим кабинетом, был он только-только
начинающим ученым. Иосиф Абгарович любил сразу вызвать
к себе кого-нибудь из близких ему сотрудников — поделиться
своими эмоциями, и в таких ситуациях Сережа часто бывал его
собеседником. Я был тогда свидетелем этого разговора. Речь
зашла об одной научной проблеме, с которой пришел к Иосифу
Абгаровичу Грязневич Ссылался при этом Грязневич в подтвер-
ждение своих позиций на авторитет одного из своих учителей,
ныне здравствующих профессоров восточного факультета
университета. Об этом ученом Иосиф Абгарович и в научном, и
в этическом, человеческом плане имел мнение, несколько отлич-
ное от мнения Грязневича, который рьяно отстаивал позиции
учителя. Иосиф Абгарович посмотрел на него, сказал: «Знаете,
Петр Афанасьевич, независимо от того, как мы сейчас с вами
закончим эту дискуссию, я преисполнился к вам уважения за
то, что вы с такой энергией в этом сложном для вас разговоре
отстаиваете позиции вашего учителя». А когда Грязневич
закрыл за собой дверь, он мне сказал то же самое: «Вот это
человек!» А ведь человек, которого отстаивал Грязневич был
просто антипатичен Иосифу Абгаровичу...
— У Иосифа Абгаровича,— продолжал С. А. Школяр.—
действительно бывали такие встречи с сотрудниками и нашего
отделения, и других учреждений, потому что. будучи главой
ленинградских востоковедов. Орбели сплошь и рядом приходи-
лось сталкиваться с очень многими людьми. Но если даже
Иосиф Абгарович с антипатией относился к человеку по целому
ряду причин, тем не менее он превыше всего ставил всегда
научные интересы и, как бы это ни было ему порой неприятно,
все-таки доводил научное собеседование до логического
конца, стараясь, чтоб от его личного отношения не пострадали
интересы дела,— это Иосиф Абгарович всегда ставил во главу
угла своих отношений с людьми
Иосиф Абгарович был, как здесь уже говорили все товарищи,
эмоциональной натурой. Не раз он буквально со слезами на
глазах рассказывал о трудных периодах своей жизни Так,
помню, с какой горечью он вспоминал, как после его ухода с
поста директора Эрмитажа на его глазах (причем он считал,
что это было сделано специально) во, дворике Эрмитажа раз-
бивали кувалдами печатные машины типографии Эрми ажа,
инициатором создания которой он был в свое время. Много было
сложных моментов в жизни Иосифа Абгаровича, и он с глубокой
болью о них вспоминал Но тем не менее он всегда стойко пере
239
носил эти испытания, эти трудности, хотя, конечно, они очень и
очень сказались и на его характере, и на его здоровье. Иосиф
Абгарович, безусловно, прожил бы значительно более долгую
жизнь, если бы не обстоятельства, которые мешали его нормаль-
ной жизни, его нормальной научной работе.
Иосиф Абгарович был блестящим рассказчиком. В те сна-
чала нечастые, а потом уж довольно частые мои встречи с ним,
в присутствии Юрия Ашотовича, Иосиф Абгарович рассказывал
неимоверное количество историй из своей жизни, из жизни очень
многих крупных востоковедов; если бы он в свое время записал
хотя бы десятую, даже сотую их часть, это неизмеримо обога-
тило было наши представления о прошлом нашего востокове-
дения, о великих людях, которые создавали эту науку, явля-
лись яркими звездами в нашей науке. Но Иосиф Абгарович не
любил писать,— нам нередко приходилось писать под его дик-
товку. Надо отметить, что он прекрасно излагал свою мысль,
отлично чувствовал, кому, в каком стиле нужно писать письмо:
Александру Васильевичу Топчиеву — в одном стиле, Викторх
Владимировичу Виноградову — в несколько ином стиле.
Бободжану Гафуровичу — в третьем стиле, и в любом случае
это был какой-то особый, своеобразный стиль — стиль Орбели.
Да, Иосифу Абгаровичу был чужд сухой стандарт. Возможно,
в этом сказывался его колоссальный опыт в общении с
людьми.
Нельзя забыть, с каким большим уважением относились
люди ученого мира к Иосифу Абгаровичу. В 1958 году так
сложились обстоятельства, что мне довелось вместе с Иосифом
Абгаровичем быть на общем собрании АН в Москве, и меня
поразило, с каким дружелюбием, с каким уважением встречали
Иосифа Абгаровича академики, члены-корреспонденты, люди,
хорошо известные в мире науки. Мне было по-человечески при-
ятно, что у Иосифа Абгаровича такое огромное количество
друзей и друзья так его уважают. Он тогда знакомил меня со
всеми своими друзьями, причем надо сказать, что он никогда и
нигде не подчеркивал, что вот он — академик, он в своей среде,
а я ученый секретарь, человек, который еще не имеет никаких
научных заслуг, человек, можно сказать, случайно попавший на
этот пост,— нет, он тут же подводил меня и знакомил с учеными
с мировой известностью. Конечно, они меня не запомнили, но я
их запомнил на всю жизнь.
Помню, как во время приема президента Индии Р. Прасада
здесь, у нас, в Ленинградском отделении, летом 1960 года.
Иосиф Абгарович большое внимание и колоссальное количество
времени уделял буквально самым незначительным мелочам
этого приема. Он сам неоднократно вызывал нас с Юрой и гово-
рил: «Вот. а это вы продумали? А вот как быть с этим? А это вы
не забыли?..»
— Сережа, а ты помнишь, мы за апельсинами ездили по его
240
поручению и на его же деньги и покупали?..— вступил в раз-
говор Ю. А Петросян
— И как Иосиф Абгарович волновался перед приездом,—
продолжал С А. Школяр,— и когда был дан сигнал о том, что
машины уже приближаются, чуть ли не бегом, как мальчик
(и как он мог так при своем возрасте?!), спустился по лестнице!
Как он сердечно помогал индийскому президенту выбраться из
машины и как это было трогательно! Два старика, почти ровес-
ники по возрасту,— может быть, Прасад был несколько стар-
ше... Есть очень много фотографий, во многих газетах они были.
И в тот момент, когда президент прошел чуть вперед, мы все
увидели, что Иосиф Абгарович обнимается и целуется с челове-
ком, сопровождавшим президента: это был Председатель Пре-
зидиума Верховного Совета Армении. Надо было видеть, как
встретились эти два сына одного народа...
Случился здесь у нас довольно любопытный эпизод, который
стоил много нервов Иосифу Абгаровичу и всем нам. Студия
документальных фильмов Армении приехала сюда снимать
фильм о советском курдоведении. Часть кадров они отсняли у
себя, в Армении Здесь же, в Ленинграде, надо было заснять
момент работы в Курдском кабинете, инициатором создания и
руководителем которого был Иосиф Абгарович. Иосиф Абгаро-
вич с большим интересом, пониманием отнесся к просьбе режис-
серов фильма о консультации. Иосиф Абгарович посоветовал,
как лучше организовать съемки, дал некоторые указания, но
режиссеры попались немножко строптивые, привыкшие все
делать по-своему. И вот здесь, в этом кабинете, происходило
заседание Курдского кабинета, была установлена масса осве-
тительной аппаратуры, несколько киноаппаратов Иосиф Абга-
рович открыл заседание Курдского кабинета и только начал
говорить, как режиссер его перебил: «Иосиф Абгарович, не
совсем так, немножко повернитесь, пожалуйста, ракурс несколь-
ко иной...» Орбели насупился, вновь начал свою речь,— он очень
не любил, когда его перебивали. И опять режиссеру что-то не
понравилось, он опять перебил, сказав: «Иосиф Абгарович,
как-то не совмем получается, знаете, немножко непарадно».
Тогда Иосиф Абгарович стукнул кулаком по столу: «Вы что.
будете снимать фильм о курдоведах, о науке, или вам нужна
показуха?!» Вышел, хлопнув дверью, и отказался сниматься в
этих эпизодах.
Помню, как мы все уговаривали Иосифа Абгаровича сменить
гнев на милость. И надо было потом посмотреть, как снимался
весь этот эпизод, когда Иосифа Абгаровича наконец уговорили
сняться! Это был незначительный эпизод, он занял на экране
минуты две, но Иосиф Абгарович провел заседание так. как он
считал нужным, так, как это бывает действительно в жизни, а не
так, как хотелось бы режиссеру
Очень бережно относился Иосиф Абгарович к тем колосса. ь-
241
нейшим ценностям, которые ему доверила страна, народ, пра-
вительство.
Мне вспомнился весьма неприятный диалог Иосифа Абга-
ровича и одного крупного ученого, который сейчас занимает
высокий пост. Этот крупный ученый, будучи тогда представи-
телем Общества дружбы, прибыл как-то по поручению довольно
высоких московских инстанций сюда, в Ленинград, для того,
чтобы организовать отправку в Москву уникальных рукописей.
Было это в 1950 году.
Ученый, прекрасно понимавший, что это действительно уни-
кальные ценности и Эрмитаж имеет неоспоримое право на вла-
дение ими, тем не менее настаивал на передаче их в один из
московских музеев. Иосиф Абгарович говорил с этим человеком
прямо и очень резко. Наконец, дело дошло до того, что Иосиф
Абгарович буквально предложил ему покинуть кабинет и отсто-
ял эти ценности для Эрмитажа.
Во время XXV Международного конгресса востоковедов
возникла необходимость отправить в Москву несколько
экземпляров наших рукописей в подлиннике. С каким трудом
удалось уломать Иосифа Абгаровича, чтобы он разрешил от-
править их!
— В сопровождении специалистов, с соблюдением всех стро-
жайших правил — и то не хотел отправлять!— подтвердил
Ю. А. Петросян.
— И эти рукописи буквально в безвоздушном пространстве,
в вакууме,— продолжал С. А. Школяр,— ехали в Москву в
сопровождении специальных людей, в специальной упаковке...
Если бы можно было, Иосиф Абгарович поставил бы в купе и
вооруженную охрану! И все-таки он нервничал, очень пережи-
вал за судьбу рукописей. Их было пять. Иосиф Абгарович по-
стоянно справлялся, целы ли рукописи, все ли в порядке, обе-
спечены ли им в Москве надлежащие условия хранения и
экспонирования?
Надо особо отметить, что Иосиф Абгарович пользовался
колоссальнейшей популярностью и любовью, и не только в
Ленинграде и Москве, но и среди армян, грузин и азербай-
джанцев.
Юрий 'Ефимович Борщевский, один из наших сотрудников,
как-то поехал в Ереван в первый раз. Причем доехал он поздно,
а в Ереване никого нс знал. Некоторое время бродил по городу,
нс зная, куда ему пойти. В гостиницах мест не было, знакомых
в городе — тоже. Он потом очень забавно рассказывал нам,
что, томясь в вестибюле гостиницы, в разговоре с неизвестным
ему человеком (то ли с администратором гостиницы, то ли еще
с кем-то) сказал, что работает в Ленинграде у академика Иоси-
фа Орбели. Этого было достаточно: моментально, словно по
мановению волшебной палочки, он получил номер в гостинице.
Он уверял, что никогда не проводил так прекрасно и приятно
242
время в любом другом городе, как в Ереване. И это все сделало
магическое имя Орбели.
...Для нас, молодых работников, общение с академиком
Орбели было колоссальнейшей школой жизни. И всем тем
хорошим, в значительной степени очень многим из того, что во
мне есть, я обязан именно Иосифу Абгаровичу...
— Мне, к сожалению, меньше, чем кому-либо из присут-
ствующих, довелось работать с Иосифом Абгаровичем Орбе-
ли,— рассказывает Екатерина Георгиевна Алексеева, рефе-
рент Ленинградского отделения Института востоковедения,—
всего каких-то полтора года. Но я не покривлю душой, если
скажу, что из всей моей тридцатилетней трудовой деятельности
эти полтора года — наиболее яркие. Моя первая встреча с
Орбели произошла в апреле 1959 года, когда я вернулась из
Еревана в Ленинград и хотела устроиться на работу. Попала я
к Иосифу Абгаровичу по рекомендации теперешнего академика
Бориса Борисовича Пиотровского, к которому у меня было
письмо из Армении. Мне были назначены и день, и время встречи
(я точно помню — одиннадцать часов). Естественно, что я
пришла минут за десять до назначенного времени и скромно
уселась в приемной. С. А. Школяр тогда был ученым секретарем.
Здесь же в приемной сидела сотрудница канцелярии. Буквально
за пять минут до назначенного времени раздался телефонный
звонок. Из разговора с сотрудницей приемной я поняла, что это
звонит академик Орбели. Она сказала: «Да, да, хорошо, я обя-
зательно передам». Мне показалось, что встреча наша отменена,
что, вероятно, меня сегодня не примут. Каково же было мое
удивление, когда секретарша, обратившись ко мне, сказала:
«Звонил Иосиф Абгарович, он просит его извинить — задержи-
вается на пятнадцать минут...» Меня это тогда, конечно, удиви-
ло, но впоследствии, уже работая с академиком Орбели, я
поняла, что это — неотъемлемая черта его характера Часто,
когда он назначал кому-нибудь деловые встречи, вот так же
точно звонил мне и просил подойти к какому-нибудь ожидающе-
му его в приемной (независимо от того, был ли это ведущий
ученый, или рядовой работник, или же просто посетитель извне),
извиниться за опоздание и попросить подождать.
Помню, Иосиф Абгарович пришел вовремя, прошел в каби-
нет. К нему зашел Сергей Александрович, и через некоторое
время пригласили меня. Откровенно говоря, я тогда решила
изменить характер своей работы. Я пришла к Иосифу Абгаро-
вичу с твердым намерением проситься на работу в библиотеку.
Выслушав меня внимательно, Иосиф Абгарович сказал букваль-
но следующее: «Ну что ж, конечно, я мог бы вас устроить к себе
и в библиотеку, но, откровенно говоря, мне нужен работник вот
сюда, в канцелярию». Я почувствовала себя ужасно неловко.
Думаю: ну вот, такой уважаемый человек ясно мне говорит, что
ему нужно. Ведь я в конце концов работник с довольно болыш м
243
стажем канцелярской работы,— неужели не смогу здесь рабо-
тать? Попробую, а не справлюсь — уйду. И согласилась. Но
все мои опасения оказались напрасными. Иосиф Абгарович
был человеком внимательным, очень корректным и точ-
ным.
Тут все говорили о том, что он был вспыльчив... Я хотела бы
подчеркнуть еще то, что он был и отходчив — чрезвычайно
отходчив.
Мне лично за эти полтора года попало от Орбели лишь
однажды. Раз приехал кто-то из москвичей и попросил меня:
«Подойдите, пожалуйста, к Иосифу Абгаровичу и узнайте, когда
он может мне дать аудиенцию». «Иосиф Абгарович, такой-то
спрашивает, когда вы ему дадите аудиенцию?» — сросила я
Иосиф Абгарович подскочил в кресле и закричал: «Запом-
ните раз и навсегда: аудиенцию дают только короли, а я
простой смертный!» Прошло столько лет, а я всегда это
помню.
Вспоминается мне и такой случай. В конце августа, в день
рождения единственного сына Орбели Мити (тогда мы еще
работали и по субботам), без пяти девять открывается дверь
приемной, и тихо, как он это умел, входит академик Б. Г Га-
фуров. Появился тут и Сергей Александрович. Но если бы
приехал только Гафуров, а то он привез с собой делегацию из
девятнадцати человек из Гвинеи, и назначили на два часа дня
прием, Юрий Ашотович, кажется, был в командировке. Един-
ственное, что сумели придумать Сергей Александрович с Коно-
новым,— это послать меня к Орбели. Субботний день, Иосиф
Абгарович на даче, день рождения Мити Я понимала, что это
опасный шаг, потому что никто еще не рисковал являться к
Иосифу Абгаровичу в Комарове в Митин день рождения и бес-
покоить его. А мне надо было еще вернуться в Ленинград, чтоб
пригласить на эту встречу и В. В. Струве с Ниной Викторовной
Пигулевской, и все надо было сделать к двум часам, а
время — уже начало десятого... И вот отправили меня на слу-
жебной машине в Комарове. Поначалу я заехала к академику
Струве, предупредила его, затем к Пигулевской и уже напосле-
док приехала к Иосифу Абгаровичу. Домработница мне говорит'
«А Иосифа Абгаровича нет — он уехал в Зеленогорск звонить
вам!. » Оказывается, Иосиф Абгарович звонил в Ленинград, в
свою приемную,— мне... А ему кто-то, не разобравшись, ответил,
что се нет, мол, поехала в Комарове к Орбели. Он и решил, что
случилось что-то чрезвычайное. Сижу я на веранде ни жива
пи мертва, жту приезда Иосифа Абгаровича. Открываются
ворота, въезжает Иосиф Абгарович с Митей на собственной
машине. Я, конечно, поздравила Митю и заплетающимся
языком говорю: мол, Иосиф Абгарович. вот так и так, приехал
Гафуров, привез делегацию, прием назначен на два часа..
А время уже около двенадцати. И вы знаете, Иосиф Абгарович
244
меня просто поразил, сказав спокойно: «А что же, поедем. Вот
только надо заехать, надеть черный костюм». Все обошлось,
прием прошел хорошо, и все были довольны.
Случалось и так, что Иосиф) Абгаровичу не хотелось при-
нимать какого-либо посетителя. Нужно было как-то выходить из
положения, чтобы человека не обидеть. Но у него был очень
удобный способ выходить из положения — запасной выход.
Если Иосиф Абгарович почему-либо не хотел принять посети-
теля, он просто тихо уходил... А когда я и посетитель заходили в
его кабинет, то даже на моем лице читалось настоящее, непод-
дельное изумление. Иосиф Абгарович, ускользая потайным
ходом, избавлял себя от нежелательного посещения, и может
быть, это было к лучшему, потому что он мог наговорить весьма
неприятные вещи.
Нам часто приходилось прибегать еще и к такой хитрости,
чтобы избежать гнева Иосифа Абгаровича. Иосиф Абгарович
предупреждал нас, точнее, указывал час, когда он придет.
И если к его приходу в коридоре попадались лица курящие или
просто беседующие, это приводило его в состояние, абсолютно
нежелательное для начала рабочего дня. Поэтом) я применяла
такую стратегическую хитрость: за пять, за семь минут до его
прихода в институт я проходила по коридору и всех предупреж-
дала, что должен прийти Иосиф Абгарович, прошу всех без
надобности не находиться на его «трассе». Иосиф Абгарович
все эти ухищрения вскоре разгадал; пройдя через приемную в
кабинет, раздевался и говорил: «Как странно, я никого сегодня
не встретил!..» — и хитро смотрел на меня. Я делала вид, что
страшно занята бумажками, чтобы не выдать себя «А что такая
тишина повсюду, что, Юры нет еще в институте-1 » И когда он
слышал голос Юрия Ашотовича, доносящийся из гардероб-
ной, говорил: «А, все в порядке: Юра в институте, в коридоре
никого не было, значит, можно спокойно начинать день!»
Мы вздыхали с облегчением, когда уже в конце рабочего
Дня вдруг появлялся Митя: «Я пришел за папой». Тут можно
было вообще ходить на голове в приемной: Иосиф Абгарович,
даже если у него был самый неприятный посетитель, расцветал
совершенно, потому что пришел единственный сын Митя.
Надо было видеть лицо Иосифа Абгаровича. когда он выходи,
прощался... «Поеду Митьке покупать галоши он опять их
потерял». Тут все вздыхали с облегчением, день кончился
хорошо, Мптя приехал и все обстоит благополучно.
Об академике Орбели можно говорить много, и очень жаль,
что все интереснейшие черточки его характера, все, что мы на
блюдали ежедневно, не сохранилось в памяти
Иосиф Абгарович был очень интересный человек, очень
своеобразный, бесконечно добрый и щедрый, вспыльчивый
отходчивый. А в общем, это была личность! Личность с большой
буквы!
245
— А вы знаете, Ашот Мартиросович.— вновь встхпил в
беседу Юрий Ашотович Петросян.— я не скрою, когда вы со
свойственной вам настойчивостью хотели послушать товарищей,
работавших с Иосифом Абгаровичем, когда вы многократно
просили нас написать своп воспоминания о нем. а мы многократ-
но отказывались,— это вас огорчало, а у меня вызывало уже
некоторое чувство возмущения Меня стала раздражать ваша
настойчивость,— говорю со свойственной нашему учителю
откровенностью. А знаете, почему об этом я вспомнил? Задним
числом я хочу извиниться перед вамп, потому что вы неожидан-
но для нас самих дали возможность воскресить образ изуми-
тельного человека. Человека с большой буквы, о котором мы
будем вспоминать очень долго. Потому что благодаря вашему
долготерпению мы сегодня имели возможность высказаться,
послушать друг друга. Создалось такое ощу тонне, как б\ дто мы
вернулись на пятнадцать лет назад, в свою молодость, в свое
прошлое, в дни, которые мы провели с искренне всеми нами
любимым человеком — Иосифом Абгаровичем Я хотел бы
отметить в заключение только одно: сегодня много говорилось
об особенностях темперамента Иосифа Абгаровича, о том. что
временами он бывал и резким, и вспыльчивым, иной раз даже
капризным... И все-таки я не знал человека, который бы любил
людей больше, чем он. Даже в антипатии Орбели к кому-либо за
недостатки, любви к людям было больше, чем в всепрощающем
безразличии, равнодушии иных... Я хорошо помню последнюю
фразу, которую слышал от Иосифа Абгаровича при жизни.
Лежал он в клинике, несколько месяцев. Многие — и Карен
Никитич, и я, и Школяр— уже знали, что Иосиф Абгарович
приговорен врачами и надежд никаких нет. Ходили мы туда
почти ежедневно, иногда вместе, иногда порознь. Иосиф Абга-
рович скончался в Свердловской больнице Ленинградского
обкома и горкома партии. Я в этот день со своим тяжело боль-
ным сыном (о котором сердечно пекся Иосиф Абгарович) был у
одного крупного врача на консультации. Когда я привез сына
с консультации домой и поехал в институт, встретился на
лестнице с Кареном и по выражению его лица понял, что Иосифа
Абгаровича не стало. Помню, как мы с Кареном Никитичем
обняли друг друга, помолчали и разошлись. Последний раз я
видел Иосифа Абгаровича за сутки до его смерти, отлично
помню его последние слова. Нянечка, которая хорошо знала
нас всех, проводила меня к Иосифу Абгаровичу. Он был в полу-
забытьи. из которого периодически возвращался к сознанию,
моментами достаточно четкому. Нянечка, разбудив его, сказала:
«Вот пришел ваш любимец...» Я с Иосифом Абгаровичем встре-
тился взглядом Он посмотрел на меня с большой теплотой, в
полном сознании произнес последнюю фразу: «Все они у меня
любим ы е...»
246
СЕМЬЯ ОРБЕЛИ
Как-то раз, гляда на фотографию семьи Орбели, я подумал:
хоть эта книга о младшем из сыновей — Иосифе Абгаровиче,
но нельзя же обойти молчанием и братьев его —«Левона и
Рубена.
В феврале 1879 года две семьи тифлисских старожилов
отпраздновали свадьбу известного в городе юриста — Абгара
Иосифовича Орбели с молоденькой княжной Варварой Мо-
исеевной Аргутинской-Долгорукой. У Абгара и Варвары Орбели
было три сына — Рубен, «Левон и Иосиф. Двое стали широко
известными и на Родине, и за рубежом учеными и академиками:
физиолог Левон Орбели и историк-археолог Иосиф Орбели.
Старший же из братьев, Рубен Орбели, оставался как бы в
тени, извесен был и пользовался авторитетом лишь в узком
кругу специалистов.
Между тем блестящая эрудиция в области гуманитарных
наук, необыкновенно емкая и цепкая память, изумительная
интуиция ученого и великолепное владение языками — русским,
армянским, грузинским, латынью, греческим, итальянским и
староитальянским, английским, французским, немецким, испан-
ским и шведским,— казалось бы, должны были обеспечить
широкое признание Рубену Орбели — основоположнику новой
отрасли науки — гидроархеологии.
Вскоре после свадьбы Абгар Орбели получил назначение на
должность мирового судьи в Нахичеване — уездном городке
бывшей Эриванской губернии — и увез туда молодую жену.
В те годы жизнь населения этого глухого заштатного город-
ка на окраине Закавказья не блистала культурой быта или
развлечений. Дома без водопровода и канализации, местность
заболоченная, климат нездоровый, жители поголовно больны
малярией... Вместо благоустроенной квартиры в центре За-
кавказья, вместо общения с родными и друзьями, концертов и
спектаклей, богатейшего рынка — почти затворническая жизнь,
отсутствие привычных продуктов питания, годной для питья
воды и полная антисанитария вокруг...
В Нахичевани молодые Орбели прожили немного больше
года, и в Нахичевани же родился в феврале 1880 года их перве-
нец, которого они назвали Рубеном. Здоровье молодой матери и
ребенка оставляло желать лучшего и до рождения Рубена, и
после этого.
Как писал впоследствии сам Рубен Абгарович, «неурожай-
ный год после турецкой войны и болезненное состояние моей
матери до рождения первенца навсегда наложили тяжелый
отпечаток на мой организм».
Действительно, Рубен Абгарович всю свою жизнь был слаб
здоровьем, в отличие от двух своих братьев, родившихся в луч
Ших условиях. Жизненные силы Рубена Абгаровича опредетя
247
лисьсилон духа и интеллекта, огромным темпераментом, жизне-
утверждающими устремлениями и любовью к людям. Эти свой
ства, вложенные в него природой и поддержанные воспитанием,
помогали жить, иногда очень трудно, но всегда со всей полнотой.
«Мне постоянно приходилось преодолевать свою физическую
слабость и вести двойную борьбу с внешними условиями жизни
и с собственными болезнями,— признавался Рубен Орбели.—
Одновременно детство мое было отмечено определенной тенден-
цией привития интеллектуальных интересов и воспитания в де-
мократическом духе,— писал он тогда же.— То и другое созда-
вало достаточно благоприятную почву для вдумчивого отно-
шения к жизни и характерной для дальнейшего роста тревоги
за человека и его будущее».
Рождение трех сыновей (других детей не было) создало
крепкую и любящую семью Орбели. Мать полностью посвятила
себя воспитанию сыновей, отец руководил их духовным ростом,
глубоко вникая в индивидуальные особенности каждого из них.
Уже будучи стариком, совсем незадолго до смерти, он часами
беседовал с молодой женой Рубена Абгаровича, рассказывал
ей о сыновьях, о том, как он их растил. Жившие в самом тесном
общении, братья (двое старших, Рубен и Левон, и в детстве, и в
юности, естественно, были ближе друг к другу) все были очень
схожи, хотя в то же время у каждого было что-то свое в наклон-
ностях и интересах. К каждому должен был быть свой «ключ»,
особое отношение. Рубен, первенец, вызывал в родителях
особую нежность,— красавец, полный одухотворенности, тре-
бовавший более бережного отношения, чем его младшие братья,
за которых можно было не тревожиться. Все три брата обладали
живым и активным характером, все три были общительными и
веселыми, но при этом Левон, более сдержанный и сосредо-
точенный, рано обнаружил интерес к естественным наукам.
Рубен и Иосиф по своим интересам, безусловно, были гумани-
тариями. Все трое были очень музыкальны. Рубена обучали
игре на скрипке (у него был абсолютный слух и чудесный голос),
Левона — на флейте, но Иосиф учиться музыке отказался.
Левон любил и умел танцевать; Рубен, несмотря на прекрасное
сложение, танцевать не любил. Левон отдавал много времени
изучению проблем биологии и медицины и почти ежедневным бе-
седам с дядей, врачом-психиатром Давидом Иосифовичем Ор-
бели. Эти собеседования Левона с Давидом Иосифовичем, жив-
шим неподалеку, начались еще со старших классов гимназии и
продолжались каждое лето, когда Рубен и Левон студентами
приезжали в Тифлис на каникулы. Левон был полностью по-
глощен наукой, и его отдых состоял в этих беседах; Рубен при-
езжал франтом и очень любил бывать в семьях, где можно
было повеселиться с хорошенькими барышнями. Обаятель-
ный и остроумный, он пользовался большим успехом у жен-
щин.
248
Давид Иосифович Орбели, несмотря на специальность вра-
ча-психиатра, пользовался большим авторитетом, и во всех
случаях заболевания в семье всегда обращались к нему. Старый
бездетный холостяк, он души не чаял в племянниках, и они
отвечали ему теплой привязанностью. Появление его в доме
Абгара Иосифовича, даже в периоды болезней, было для маль-
чиков праздником, тем более что Давид Иосифович всегда
приносил с собой разные сласти. Дома у него в кабинете, в
маленьком шкафчике, висевшем на стене, всегда были припря-
таны для племянников различные печения, засахаренные фрук-
ты и прочие вкусные вещи
Давид Иосифович Орбели был весьма незаурядной лич-
ностью — человеком передовых взглядов и прекрасным вра-
чом, пользовался большой известностью в кругах психиатров
своего времени. Он был непременным участником всех съездов и
конференций и выступал с докладами по темам, над которыми
работал годами; особенно интересовали его зоб и кретинизм,
которые он изучал среди населения высокогорной Сва-
нетии
Его статьи содержат интересные этнографические описания
и до настоящего времени учитываются не только в медицин-
ских, но и этнографических библиографиях Давид Иосифович
свыше тридцати лет работал в Михайловской больнице в Тиф-
лисе, куда каждое утро, сам правя, приезжал на собственных
дрожках, так как с детства сильно хромал, ходил с палкой и
большие переходы пешком были ему не по силам. Варвара
Моисеевна рассказывала мне, что, когда революционер Камо
находился в Михайловской больнице, куда он был помещен
властями на обследование (он симулировал психическое забо-
левание), Давид Иосифович, угадав причину симуляции, все же
признал Камо «больным» и помог избежать грозившей ему
казни.
Влияние Давида Иосифовича на Левона было, несомненно,
очень благотворным.
Первоначальное образование Рубен и Левон получили в
Кутаисской гимназии, так как отец их был переведен по службе
в Кутаиси, где в 1887 году родился младший из сыновей
Иосиф. Вскоре семья Орбели переехала обратно в Тифлис, и
Рубена определив в третью классическую гимназию, которую
впоследствии окончили все три брата. Незадолго до окончания
учебы Рубен Абгарович пропустил год из-за болезни и окончил
гимназию позже, что облегчило затем отправку обоих старших
сыновей одновременно на учебу в Петербург
После того как дома торжественно отметили окончание гим
назии с золотыми медалями обоими старшими сыновьями, отец
уединился с Рубеном в кабинете и высказал свое заветное
желание видеть его юристом: говорил, что из Рубена при е о
Даре речи, начитанности, большом личном обаянии и остр умни
249
выйдет блестящий юрист Хотя Рубен мечтал поступить на
историко-филологический факультет, но огорчить горячо люби-
мого отца не захотел и согласился поступить на юридический
факультет.
Уже на втором курсе университета Рубен занялся изучением
«Капитала» Маркса. Научный социализм и революционный
марксизм нашли в мировоззрении воспитанного в демократи-
ческом духе юноши благодатную почву, побудив его серьезно
ознакомиться с развитием социалистических учений и рабочего
движения в Западной Европе, Англии и США.
С августа 1898 года Рубен, став студентом юридического
факультета Петербургского университета, навсегда переехал в
Петербург "Окончив университет в 1903 году с дипломом I сте-
пени, он был оставлен с назначением стипендии при уни вереи
тете для подготовки к профессорской деятельности по кафедре
гражданского права. В 1906 году Рубен получил степень ма-
гистра.
Теоретические занятия цивилистикой он пополнил в Герма-
нии в Йенском и Берлинском университетах, состоя членом
общества магистрантов, и впоследствии получил ученую степень
доктора прав Йенского университета.
По возвращении из Германии в конце 1906 года Рубен Аб-
гарович был избран действительным членом юридического
общества Петербургского университета, прикомандирован к
гражданскому кассационному департамент) Сената и вскоре
назначен секретарем.
Из статей и исследований приведем лишь малую часть
опубликованного — это труды по философии процесса и истории
права: «Динамика права», «Гносеологическая несостоятель-
ность аналитического процесса (инквизиция)», «Недостатки
состязательных процессов, исследования и судоговорения»,
«Основы будущего синтетического процесса», «Тайна совеща-
ния», «Синтетический процесс». «Критика субъективизма в
процессе», «Кинетический момент в правообразовании», «Ре-
альная судейская совесть», перевод с немецкого книги циви-
листа Отто Бара и комментарий к нему на тему «Юридическая
природа признания», перевод с французского книги Анри
Мишеля о сути права
Параллельно с юриспруденцией Рубен Абгарович зани-
мался исследованиями в области теории познания и в 1914 году
вновь ездил за границу с целью «философского совершенство-
вания». Начало войны застало его в Берлине, откуда он немед-
ленно выехал через Швейцарию, Англию и Скандинавские
страны в Петербург.
В 1918 году Рубен Абгарович был назначен преподавателем
кафедры этики на педагогическом факультете Тамбовского го-
сударственного университета, читал отдельные курсы по юрис-
пруденции и философии.
250
...Во время пребывания в Коктебеле неутомимая Мариэтта
Шагннян, известная писательница, человек с резко аналити-
ческим умом и волевым характером, познакомилась с Рубеном
Орбели. Ес рассказ говорит о том, какое глубокое обаяние
исходило от облика энтузиаста-первооткрывателя гидроархе-
ологип Рубена Орбели.
«Несколько лет назад,-— пишет Мариэтта Сергеевна,— в
небольшой Коктебельской бухте осенью мне пришлось впервые
встретить одного из оригинальнейших ученых нашего време-
ни — профессора Рубена Абгаровичг) Орбели. Он шел нам
навстречу, словно возникнув из моря, и его высокая, чуть суту-
лая фигура с могучей головой, похожей на головы мужей эпохи
Возрождения, на минуту закрыла собой весь горизонт Только
позднее мы увидели прилегшую за скалой лодку да двух моря-
ков-эпроновцев возле нее.
Маленький Коктебель был в те дни уже почти пуст, в нем
свирепствовали норд-ост и холодные дожди. Оставшиеся ку-
рортники собирались по вечерам отогреваться в музее покойного
поэта М. А. Волошина, где вдова его, Мария Степановна, под-
кладывала в железную печурку сухие ветки крымского сорняка,
душистую полынь, собранный нами в саду драгоценный хворост.
Музей размешался в просторной башне, подымающейся сквозь
три этажа большой дачи; на книжных полках м\зея была раз-
мещена библиотека поэта с отделом римских и греческих клас-
сиков; со стен глядели тонкие и своеобразные акварели самого
Волошина, где был воспроизведен, во всей неповторимости его
красок, сказочный мир Коктебельской бухты со сменой погод и
времен года, в затишье и бурю. В шкафах и ящиках лежали
реликвии кругосветных странствий Волошина — маленькие
белые раковинки из Индийского оксана, гербарии, всевозмож-
ные окаменелости. Я потому так подробно описываю этот
музей, что высокая фигура Рубена Абгаровича. появившаяся
там в тот же вечер и как бы сразу занявшая все его три этажа,
как нельзя больше подошла к нему Мы еще не успели узнать,
для чего приехал профессор Орбели в Коктебель, и не один, а с
группой водолазов-эпроновцев; кое-кто из нас слышал, правда.
° давнишних интереснейших работах эпроновцев в Балаклав-
ской бухте по подъему легендарного судна «Черный принц», но
что им делать тут, н мирном Коктебеле, где на памяти поколе-
ний никто никогда не тонул?
Рубен Абгарович быстро познакомился и с музеем и с каж-
дым из нас н сразу подкупил нас живейшим интересом к тому.
Чем большинство из нас жило в Коктебеле: к нашим коллекциям
приморских камушков, собранных на берегу после каждого
прибоя. Придвинув настольную лампу, он их внимательно раз-
глядывал, выбирая как раз то, что самим нам казалось менее
всего интересным: не обточенные морем красивые сердолики и
халцедоны, а кусочки, похожие на черепки искусственного об-
251
жига, хранившие на себе не то орнамент, не то отпечаток пер-
вичных растительных форм,— в наших коллекциях мы относили
их к окаменелостям. Подняв один такой черепок тонкими паль-
цами артиста, Рубен Абгарович полушутя воскликнул: «Ну
чем не осколок древней амфоры? Ведь если их можно вырыть
из-под земли, они могут быть прибиты со дна морского и водою...
Подымайте о колоссальных археологических кладбищах на дне
океанов, о погибшей Атлантиде: если б кто-нибудь поднял нам
образчик ее искусства, ее утвари, ее цемента, разве это не
закрыло бы белое пятно в истории культуры?!»
В редкие ясные утра, которые последовали за этим первым
вечером у железной волошинской печки, мы, как дети, наблю-
дали проф Орбели в работе. Он был не один. Три крепких,
яснолицых человека с высокими грудными клетками, с верев-
ками мускулов на руках, веселые, любители потанцевать под
воскресенье с местными девушками в клубе и, как дельфины,
нырять в море в самую холодную погоду, всегда окружали его.
Мы не разбирались в чинах и званиях этих людей, из которых
кто-то один должен был быть начальником других. Но вот они
исчезали в своих скафандрах, и вместо веселых юношей —
три паукообразных, медленных силуэта уходило в Коктебель-
ское море. Это начинались «подводные раскопки». В хорошую
погоду можно было видеть в воде какое-то темное пятно. Поль-
зуюсь здесь словами Орбели, чтобы не говорить от себя: «При
хорошей видимости наблюдалась с высоты отмель, идущая от
берега в глубь моря. Широкая, растянутая у берега, она дальше
суживалась». Вот это пятно, видимое простым глазом, подобно
могильному земляному холмику для археолога, должно было
глазам подводного археолога, уже поработавшего успешно в
Феодосии, на русских западных реках, сразу показаться не-
естественной насыпью, заинтересовать как «археологический
объект».
И вот в первых числах октября медленно, медленно стали
подниматься из моря тесаные квадратные камни открытого
здесь древнейшего мола, выворачиваемые ломом подводных
археологов со дна моря. Это вставал забытый порт, быть может
гот самый, о котором упоминается как об «опустевшей пристани
скифо-тавров в 200 стадиях от Феодосии».
Метод проф. Орбели при определении природы строитель-
ных камней, извлеченных из моря, и хронологической их харак-
теристики позволил сделать новое открытие. На берегу, над
тем самым местом в море, где идет мол, поднимается возвы-
шенность, называемая местным населением «Святая Гора»,
а над ней еще сохранились остатки городища Тепсень X
XII вв. Тут с 1929 по 193! год феодосийским музеем велись
археологические работы. Еще выше, на перевале к Отузам,—
развалины более старого армянского монастыря (VIII — IX вв.)
с типичной армянской базиликой. И вот камень, из которого был
252
построен древний порт, оказался тождественным с теми, что шли
на постройку городища Тепсень, и из него же построена древ-
неармяпская базилика. Привожу здесь несколько фраз, сум-
мирующих работы Р. А Орбели в Коктебеле, вместе с брошен-
ной исследователем и так и оставшейся недоработанной
догадкой: «Сейчас можно считать установленным, что Кокте-
бель представлял собой приморский портовый центр, связанный
со всем Черноморским побережьем: по берегу, за спиной вулка-
нического Карадага,— с Отузами, а вправо от моря — с Фе-
одосией и на море судоходными сообщениями с древними
приморскими портами (Херсонес и др). Первоначально это
был порт скифо-тавров. Со времени появления эллинов порт
опустел. В раннем средневековье это крупнейший порт междх
Судаком и Феодосией. Установление наличия мола, расширяя
наши историко-географические познания, приобретает особое
значение в связи с обильными находками на берегу и резуль-
татами старых наземных раскопок, свидетельствующих о мно-
гообразии древних культурных наслоений... Я не предрешаю
вопроса о синхронности построения мола и городища, но тем
не менее самая топография местности, нахождение строения
(мола) вблизи городища Тепсень, расположенного на высоте
под так называемой «Святой Горой», породила у меня мысль о
связи этих культурных остатков с развалинами древного армян
ского храма, расположенного значительно выше под горою
Острая, на краю древней дороги в Отузы. Я решаюсь выставить
тезис: «Коктебель — Фуллы».
В том месте, где из-под воды, со дна моря, оживал кусочек
прошлого Крыма, рабочие местного трассового завода (стро-
ительного камня) с некоторым удивлением глядели на подвод-
ные раскопки. Так много видели они праздных людей на кокте-
бельском берегу, искавших часами и месяцами под невыноси-
мым солнцем камушки в песке, проходивших мимо них с само-
дельными тростями в соседние, окрещенные курортной публи-
кой бухты —«Лягушечью», «Сердоликовую», «Лисью», что
внимание у них уже притч пилось. Но это было нечто совсем по-
вое, необычное. И рабочие обратились к Орбели за объясне-
нием.
Вечером, когда перестал шуметь мотор в цеху и местная
уборщица быстро подмела полы, на завод набилось множество
народу. Пришли и мы снова послушать все то, что как будто уже
слышали, но речь Орбели и для нас после десятка бесед с ним
оказалась неожиданной по своей новизне. Я хотела ее записать
и не смогла даже тогда: нельзя записать мысль, тотчас же
переходящую в эмоцию, в волю. Закинув полу седую голову,
Орбели, утомленный с впдх. необыкновенно какой-то добрый
к человеку, к вечно живущему человеку, жившему тысячу лет
назад, живущему сейчас, и тому, кто станет жить в далеком от
Hdc будущем, построил свою речь на связующем начале науки.
253
на роли ученого, творца бессмертия рода человеческого, потом}
что ведь осознанная память — это же бессмертие. Все, что он
говорил, было крайне просто и в то же время предельно мудро.
Не сокращая и не опрощая, восстановил он перед простыми
рабочими — русскими, греками, болгарами, армянами — бес-
покойный образ Митридата Великого, в первом столетии до
нашей эры бежавшего из родной Парфии на этот далекий,
изрезанный морем берег Понта, который он наполнил отзвуками
великолепного своего царствования и редкого обаяния своей
личности. Потом Рим протягивает сюда жадную щупальцу.
Средние века... И во все времена живут все такие же люди, уми-
рают, их зарывают в землю, новые поколения строят новые
города, строители, обливаясь потом, на веревках, на нехитрых
подъемниках сдвигают и волокут на новые места камни старых
развалин — а море все ближе, все ближе к берегу. Оно насту-
пило на мол и поглотило его, наступило на порт и поглотило
его,— и плещется у самых склонов высокой горы, откуда сейчас
добывается камень... Но оно не могло уничтожить следы чело-
веческой жизни...
И здесь Рубен Абгарович обратил свое лицо к трем молодым
эпроновцам. Он рассказал о том, как почетно для истории
человечества завоевание человеком стихий, в их числе и морских
глубин. Завоевание водной стихии откроет науке бесчисленные
страницы прошлого, если водолазное дело с практическими
задачами соединит и помощь науке. Так, водолаз, в древности
добывавший жемчуга, потом забивавший учуги для ловли рыб,
чинивший мосты, потом поднимающий со дна морей затонув-
шие корабли, сможет поднять с морского дна и затонувшие
цивилизации.
Несколько лет спустя мне пришлось прочитать замечатель-
ную книгу Р. А. Орбели «Водолазы в Московской Руси». Увле-
кательно написанная по русским архивным актам XVII сто-
летия, от более простого к более сложному, она с великой тепло-
той раскрывает перед читателем по единичным штрихам,
крупицам, добытым из архивов, не только профессию, но и внут-
ренний мир водолазов, пробуждая у вас невольно интерес и ува-
жение к старейшим русским родоначальникам этой профессии.
Я вспомнила, как любили эпроновцы своего руководителя-
историка, приехвшего с ними на узкой военной лодке в Кокте-
бельскую бухту. Ведь это было «завоевание стихии», завоевание
человеком науки глубин бесхитростной и отважной народной
души».
Тридцатое октября каждого года было знаменательной да-
той в жизни семьи Орбели. Это был день рождения матери трех
братьев — Варвары Моисеевны Где бы ни находились братья,
каким бы серьезным заданием ни были заняты, они делали все
возможное для того, чтобы в этот день мать увидела их у себя в
254
Тбилиси, в доме по улице Бебутовской, где после смерти мужа
жила Варвара Моисеевна с приемной дочкой Эрой, категори-
чески отказавшись переехать в Ленинград. Радостные и ожив-
ленные приезжали Рубен, Левон и Иосиф с подарками для
любимой матери и маленькой сестрички.
Осенью 1937 года Варвара Моисеевна ждала приезда сы-
новей не раньше 27 — 28 октября. Но в пять часов пополудни
26 октября кто-то оглушительно забарабанил в дверь. Эрочка
побежала в переднюю и, не снимая цепочки, испуганно спро-
сила:
— Кто там?.
Хриплый голос за дверью мрачно отозвался:
— Бегемот со дна моря
Радостно взвизгнув. Эра распахнула дверь и кинулась на
шею загорелой до черноты личности с облупленным носом.
Так, с повисшей на шее девочкой и двумя чемоданами в
руках, и переступил порог Рубен Абгарович.
Вышедшая на крик Эры в переднюю Варвара Моисеевна в
первую минуту не поверила глазам.
Рубен Абгарович поспешно поставил чемоданы на пол,
усадил на них Эру и одним большим шагом очутился рядом с
матерью. Плача и смеясь, Варвара Моисеевна пыталась мягко
отвести от себя лицо своего любимца, приговаривая:
— Дай же посмотреть на тебя, сумасшедший!..
Рубен Абгарович посадил ее на подзеркальный столик в
прихожей, сел на стул рядом и заявил:
— Ладно. Ты смотри, а ты, Эрка. слушай и молчи,— я же
буду говорить. Сейчас вы меня накормите сытно и вкусно. Пока
вы будете готовиться меня кормить (помните— сытно и
вкусно!), я приму душ. Когда насыщусь, я пойду спать — спать
беспробудным сном. Только тогда, когда я проснусь, буду
разговаривать. Все?
Варвара Моисеевна рассмеялась и сказала:
— Принимаем к исполнению. Приступай, балагур!
Рубен Абгарович чмокнул ее, ссадил с чемоданов Эре, кото-
рая, раскрыв рот, с обожанием смотрела на него, подхватил
чемоданы и направится к кабинету покойного отца.
Программа, начертанная сыном, последовательно выполня-
лась по всем пунктам.
Когда раскрасневшийся Рубен Абгарович в халате матери,
едва доходившем ему до колен, вышел из ванной и направился
к уже накрытому столу. Эра воскликнула:
— Дядя Рубен, что с вашим носом? Он же... он же у вас
красный, как спелый помидор!
—- Это я закалял его на солнце,— серьезно объяснил Рубен
Абгарович,— чтобы он стал крепче. Вот слезет с него кожа
восьмой раз, и я смогу носом протыкать стены. А теперь пода-
вайте кофе!
255
Когда Варвара Моисеевна поставила рядом с его тарелкой
чашечку кофе, он притянул ее руку к себе, поцеловал ладонь
и прижался к ней щекой. Свободной рукой Варвара Моисеевна
ласково гладила сына по голове. Глаза у нес сияли.
Рубен Абгарович откинулся на спинку стула и удовлетво-
ренно сказал:
Ну, спасибо женщинам дома сего — хорошо вы накорми
ли голодающего! Теперь, младшая из женщин, сыгран «Колы-
бельную» Моцарта, я иду спать
Эра, вспыхнув от радости, уселась за рояль, а Рубен Абга-
рович направился в кабинет, где на диване была уже приго-
товлена для него постель Мелодия лилась плавно и мягко
Вот Эра кончила играть и замерла, выжидающе глядя на
дверь. Прошло несколько минут, и сонный голос медленно
проговорил:
— Спасибо, Эрочка, я уже сплю и говорю во сне: скажи
поскорей, ты уже дала заявку на новую трактовку Моцарта?
Девочка вспыхнула, осторожно встала и вышла из столовой.
Когда Варвара Моисеевна внесла на подносике вымытые ко-
фейные чашечки. Эра стояла у окна и смотрела во двор.
— Ты что молчишь, Эрочка?— спросила она
— Тетя Варя, какой у нас хороший дядя Рубен, но какой
же он у нас ехидный!
Средний и младший сыновья приехали 29 октября к вечеру
Канун дня рождения прошел шумно и суматошно-весело.
30 октября Варвара Моисеевна проснулась к семи часам,
оделась и бесшумно проскользнула в кухню через коридор
Спустя полчала из кухни в комнаты просочились аппетитные
запахи.
Варвара Моисеевна на цыпочках вошла в столовую, неся
противень с румяным пирогом, подошла к столу и ахнула: на
столе аккуратно расставлены были пять приборов — два из
них на одной стороне стола, три — на другой. У каждого из двух
приборов лежали свертки, коробочки и бонбоньерки. На спинку
одного стула был перекинул красивый фланелевый халат, на
спинку другого — нарядное шерстяное платьице для девочки.
Дверь кабинета приоткрылась, просунулась всклокоченная
голова и многострадальный облупленный нос.
И дверь тихонечко закрылась
Празднование дня рождения прошло с успехом по установ-
ленному раз и навсегда ритуалу. За столом, украшенным чудес-
ными цветами и тарелками с закусками и блюдами, говорились
задушевные тосты, высказывались сердечные пожелания. По
просьбе матери Рубен спел се любимую армянскую песню
25G
«Цицернак» — о ласточке, которая лепит новое гнездо вместо
разоренного прежнего, все время вспоминая то, старое гнездо..
Со стола убирали все вместе. «Мальчики» опоясались кухон-
ными полотенцами вместо передников и работали, обмениваясь
суровыми критическими замечаниями в адрес своих коллег по
кухне женского пота.
Когда на стол были поданы сладкий пирог и печенье, кухон-
ные служители сняли «фартуки» и, снова превратившись в по-
четных гостей, сели «вкушать кофе», как выразился Рубен
Абгарович.
Иосиф и Левон по очереди рассказывали обо всем, что про-
изошло со времени их последней встречи, говорили о своих
удачах и неудачах.
Обычно разговорчивый и любящий пошутить и поддеть
Рубен помалкивал, внимательно слушая братьев.
— Ты что, воды в рот набрал?— первым обратил внимание
на необычную молчаливость старшего брата Иосиф.— Неужели
ничего интересного не случилось v тебя в этой твоей юриспру-
денции?.. Ох, Рубен, не могу тебе сказать, как мне обидно, что
ты дал себя засадить в эту юридическую трясину! Ведь тебе
сам бог велел избрать какую-нибудь из гуманитарных наук, и в
частности историю или археологию! Ведь тебя и самого тянуло
на исторический, разве не так?!
Рубен Абгарович ответил не сразу
— Не хотелось огорчать папу, ты же знаешь. И потом,
есть же поговорка, что никогда не поздно исправить ошибку...
— Ну, знаешь ли...— махнул рукой Иосиф.— Что это ты
собираешься «исправлять»? И как? Да и возможно ли это?.
Рубен усмехнулся, глянул сбоку на брата:
— Представь, возможно. И я даже приступил к «исправ-
лению» Могу доложить, что получил задание написать капи-
тальный труд по истории водолазного дела с древнейших времен
на основании свидетельств античных авторов — Гомера и
Эсхила, Геродота и Фукидида. А сюда я приехал с работ по
экскавации древнего челна из тины Бугского лимана — четна
со скромным возрастом в несколько тысяч лет. С кратким опи-
санием препроводил его в музей Академии наку С( СР, получив
многие благодарности. Закончил расшифровку рукописи 1е-
онардо да Винчи, до сих пор остававшейся неразгаданной. Ру-
копись со мной. Могх показать тому, кто уподобится Фоме
неверующем\ и пожелает ткнуть перстом в рукопись.
— Что?.. Ты говоришь об Атлантическом кодексе, объеди-
няющем хранящиеся в Амброзианской библиотеке манускрип-
ты?! — недоверчиво воскликнул Иосиф Хбгаровнч.
— Подожди, Иосиф,— остановил его Левон Абгарович.
Ты говоришь о манускриптах в музее дома Лейчестера. о статье
«Как при помощи маленьких бурдюков войско может перепра
виться через реку»?
9 А Арз\мапяп
2S7
— Да, и способ этот был испытан при попытке спасения
будущего императора короля Максимилиана в 1588 году, когда
он находился в плену в замке в Брюгге. Преданный ему друг
переплыл на рекомендованном Леонардо плавательном поясе
через ров замка, захватив с собой второй пояс тля короля.
И попытка спасения не удалась только потому, что плававшие
во рву лебеди подняли крик и привлекли внимание замковой
стражи, - подтвердил Рубен Абгарович. - В рукописи Леонар-
до есть эскиз, изображающий употребление козьего меха не
только в качестве плавательного пояса, но одновременно и как
прибора дыхательного. В заголовке статьи сказано: «Способ
спастись во время бури или кораблекрушения».
...Но дальше на этом же листе мы видим случай, когда вели-
кий художник, в буквальном смысле схватив свою идею с
неба — с полета птиц, увидел, что птицы не только летают, но и
плавают.
Не только крылья птиц и структура и.х корпуса занимают
гениального исследователя природы. Нет, он интересуется и
плавательными органами птиц так же. как обратным явле-
нием — летающими рыбами.
На этом же листе манускрипта вверху я нашел изображение
перчатки с растопыренными пальцами, напоминающее гусиную
или утиную лапку Здесь проявляется гениальная догадка
оригинально использовать органы животного мира для анало-
гичного применения в человеческом обпхотс и технике.
Полное подтверждение моей мысли, что плавательная пер-
чатка — это плод наблюдения над плавательными органами и
движениями (функциями) птиц, я нашел в манускриптах
К и Е.
Далее, в тех же парижских манускриптах имеется целый
рят. эскизов, сближающих плавание птиц с мореплаванием...
Погоди, погоди!—воскликнул Левон Абгарович.— Это
же очень любопытное заключение!
Рубен Абгарович, улыбаясь, движением руки остановил его,
быстро прошел в кабинет и вернулся с объемистой папкой Раз-
вернув ее и перелистав несколько страниц, он начал расска-
зывать, указывая на рисунки пером:
— Как видишь. Леонардо да Винчи не удовлетворяется
простым переплыванием с помощью особых приспособлений
Он хочет добиться полного господства над водой, то есть безо-
пасного передвижения в любом направлении. «Надо подумать и
о гом.— говорит он,— каким образом должно совершать пере-
праву через реки по собственному намерению; для этого надо
прежде всего посадить человека на два меха, которые между
собой связаны, потом, если ты находишь удобную глубину (не-
порожнетое место) и река i.ту бока и опасна своим сильным
течением, пользуйся ниже изображенным способом». Эти меха
изображены на том же листе,— видишь?.
258
..А далее и сапоги, приспособленные для нахождения в воде
зимой. Отсюда уже один шаг к работе под водой, к спускам
на грунт — наиболее для нас интересному вопросу.
Пути к глубине и победе над нею шли для Леонардо не
только от наблюдения над плаванием птиц, не только от жела-
ния предупредить опасности, вызываемые падением с воздуш-
ных машин, но и от познания свойств воздуха и от того практи-
ческого опыта, который он черпал и у других народов, и прежде
всего с Востока.
При наблюдении и изучении его заметок и рисунков обна-
руживается внутренняя последовательность, которая дает воз-
можность проследить за развитием его творческой мысли. В них
есть последовательность системы, которая раскрывается перед
нами при исследовании его трудов и не зависит от времени их
выявления. Выявление генезиса, происхождения тех или иных
его творений, установление хронологических дат их чередования
и так далее еще не все: то, что создал Леонардо да Винчи,
актуально и для нашего времени. Особенность его гения в том,
что за много сотен лет до нас он предусмотрел и воплотил то,
что и теперь лишь частично стало достоянием человечества,
а частично и ныне еще составляет если не загадку, то очеред-
ную проблему для современной науки.
До последнего времени в специальной водолазной литера-
туре, как русской, так и иностранной, не встречалось никаких
указаний на работы Леонардо да Винчи в этой области.
Исторические очерки по водолазному дел\ не осветили до
сих пор в достаточной мере значение Леонардо в истории заво-
евания глубин, в особенности учитывая общую техническую
отсталость той эпохи в самую раннюю пору возникновения
капиталистических отношений. Ключ к пониманию Леонардо да
Винчи, его исканий и открытий, связанных с морскими глуби-
нами, дает он сам в Лейчестерском манускрипте...
— Но, прежде всего, что же интересовало и влекло самого
Леонардо'*..— спросил Левон Абгарович
— Как войско должно вплавь переправляться на бур тюках
через реки... О способе плавания рыб; о способе, каким они
выпрыгивают из воды, как это делают дельфины, и что кажется
нам чудом; прыжок из моря на врага, который этого не ожидает
и обращается в бегство. О плавании животных длиннотелых
например, угрей и им подобных. О способе плавания против
всякого рода течений и больших речных водопадов О способе
которым плавают рыбы округлой формы; утверждение того,
что животные, не имеющие удлиненной задней части тела, пла
вать не умеют. Что все другие животные умеют плавать естест
венно уже от природы, все — за исключением человека О том,
каким образом человек должен учиться плавать. О способе iep-
жаться на поверхности воды О том. как человек должен защи-
щаться от водоворотов пли же вырываться из течений, увлекаю-
9
259
щих его на дно. О том, как человек, затянутый в глубину, должен
уловить обратное течение, которое выбросило бы его из глуби-
ны,— обо всем этом пишет в своем манускрипте мой Леонардо!
— А пишет ли Леонардо о том, как можно длительно нахо-
диться под водой, если не задерживать дыхание?— усмехнулся
Левон Абгарович.
— Это потом, это потом!— остановил его Рубен Абгаро-
вич.— Ты слушай, что он пишет дальше...
«Почему я не описываю своего способа пребывать под
водой столько, сколько я могу оставаться без еды, и этого не
опубликовываю и не распространяю? А по причине злой приро-
ды людей, которые совершали бы смертоубийства на дне морей
путем разрушения кораблей со дна и потопления их вместе с
находящимися на них людьми... И хотя я обучаю другим спо-
собам, но они не являются опасными, потому что на поверхности
воды заметно находящееся на мехе или пробке отверстие трубки,
через которую должны дышать люди...»
Итак, мы видим, что Леонардо да Ванчи различает два
способа спускаться в глубину: один —отчасти известный пото-
му, что, как он говорит, с его оборудованием люди могут неко-
торое время проводить под водой столько, сколько могут обхо-
диться без еды. Как увидим дальше, затруднение с едой не было
им преодолено до конца. Но затруднение с дыханием,— основ-
ное и главное,— Леонардо да Винчи своим способом устранил!
Но открытия своего он не описывает и не опубликовывает и не
хочет распространяться...
— Но погоди!— взорвался вдруг молчавший до этого
Иосиф Абгарович,— Ведь рукописи Леонардо считались «нечи
таемыми»! Подозревали даже, что это — мистификация, что,
симулируя шифровую запись, он хотел прежде всего спутать
карты своего грозного покровителя — алчного и коварного
герцога Чезаре Борджиа?!
— В этом суждении правильно только то, что он не хотел
давать своего гениального открытия в руки Чезаре Борджиа,
который использовал бы подводный способ расправы с сопер-
никами, как использовал другие открытия Леонардо для захва-
та Италии по частям,— объяснил Рубен.— А вы представляете
себе, как бы герцог подмял под себя всю Италию, если бы захва-
тил и это изобретение Леонардо?! Не буду скрывать — мне
пршнлось-таки попотеть, чтоб расшифровать этот запутанный
текст...
Во-первых, чтоб высвободить текст от особенностей леонар-
довского способа записывать свои мысли, пришлось прочесть
его. отобразив в зеркале,— ведь он писал-го справа — налево...
Эго еще не все. Затем надо было соединить составные части
слова в одно и, наоборот, разделить слитные в отдельные слова:
поставить знаки препинания по смыслу и восстановить обычные
тля Леонардо сокращения...
260
Далее,— сказал Рубен Абгарович,— взгляните-ка на этот
рисунок? Подпись под ним гласит: «Этот инструмент употреб-
ляется в Индийском море для ловли жемчугов; состоит он из
кожи с частыми (часто насаженными) кольцами, чтобы море
кожу не сплющивало; а наверху находится товарищ ныряльщи-
ка с лодкой для наблюдения И тот ныряльщик вылавливает
жемчуга и кораллы, и у него стеклянные очки и броня с типами
для защиты от рыб...» Но у меня при чтении невольно мелькает
мысль — из какого же источника черпал свой сюжет и свое
объяснение Леонардо? Не видел ли всего этого он сам. не был ли
он в Индии? Несомненно, он много путешествовал. По некото-
рым предположениям, он будто бы побывал не только на берегах
Средиземного моря и во Франции, но и на Востоке, в Азии,
которая многих в то время к себе привлекала.
Мы знаем, что и Колумб стремился морским путем про-
никнуть именно в Азию, в Индию, но так и умер, не зная, что
земля, на которую он ступил после долгой и упорной борьбы с
океаном, была не Азия; что это был новый материк, что он
открыл Америку. Одно письмо, личного характера, написанное
Леонардо да Винчи правителю Сирин (наместнику египетского
султана, на службе которого он по различным признакам
состоял), принимается за доказательство того, что Леонардо да
Винчи побывал и в Малой Азии, под Тавром и Антнтавром
(он дает их чертеж). Мало того, что он побывал на берегах
Тигра и Евфрата, но даже и в Армении, описание которой он
составил...
— Да стой же. Рубен, что ты за частилэ Кто это — побывал
в Армении, описание которой он составил... А где же это описа-
ние?!— возмущенно перебил Иосиф.
— Да, есть описание, есть, причем в записной книжке обна-
ружены и наброски церквей с характерными армянскими
куполами!— махнул рукой Рубен.— Но это к данной теме не
относится,— я тебе потом покажу. Есть у Леонардо и карта
Суэцкого перешейка, есть зарисовки — типы восточных народ-
ностей, верблюды и томх подобное. Все это дает повод думать,
что он зарисовал их, находясь на Востоке Высказан большой
интерес и к «горе Кауказхс в Скифии», и к областям, лежащим
за Каспийским морем,— к Дону, Азовскому и Черному морям,
о которых он упоминает в записях. Но никаких указании на то.
что он побывал и в Индии, насколько мне известно, нет ни в его
рукописях, ни в его биографиях, хотя через своего друга Амери-
го Веспуччи во Флоренции Леонардо был близко знаком с
открытиями португальцев и испанцев — Васко да Г ама, 1иаца
и Колумба...
У него есть зарисовка и чернокожего человека с и зятени
ем — чисто нат\ рал истического характера, — о несом ш ипом
влиянии солнечного света на изменение цвета кожи.
Эскизы Леонардо на листах 333 и 346 Атлантического кодек-
261
са, так же как и относящиеся к ним тексты объяснений, дают
нам описание аппаратуры, основанной на глубоком знании
свойств воздуха и физиологических условий дыхания; она рас-
ширяла возможности пребывания и свободного передвижения
на глубине далеко за пределами спусков на несколько минут.
Леонардо создает совершенно новый дыхательный аппарат,
используя для этого весь имеющийся опыт и доступный ему
материал, дает полное внешнее его описание, так же как и
способы пользования им. Скрытыми остаются только внутрен-
ние методы, которыми Леонардо обеспечивал возможность поль-
зования ими. Но, во всяком случае, принцип независимости
от атмосферы, принцип какого-то элемента, заменяющего
воздух, здесь соблюден в полной мере...
У него имеются данные о движении воздуха и воды, о тя-
жести воды, значении воздуха для явления сгорания, объясне-
ния дыма в пламени отсутствием воздуха (предупреждающие
открытия на сотни лет), им установлено тождество витального
воздуха с воздухом огня. И то слово (синоним дыхания, духа),
которым он обозначает новые дыхательные средства примени-
тельно к подводной работе, заставляет нас после пройденного
с тех пор наукою пути утверждать, что ему было уже известно
то направление, в котором в настоящее время движется физио-
логическая мысль в вопросе о поддержании жизненных функций
легких. Это и дает ключ к разгадке той научной тайны, которую
Леонардо предпочел унести с собой...
Удивительное положение занимает Леонардо да Винчи в
истории, и в частности в истории подводных спусков. В одно и
то же время он повествует и очерчивает то, что было в далекие,
давно прошедшие времена; является свидетелем и очевидцем
своей эпохи; и в то же время, далеко опережая века, он создает
то, что настойчиво занимает человеческую мысль лишь в наши
дни... И все это у него связано, одно из другого вытекает как в
выборе материала, так и в предпочтении научного принципа...
Здесь, и именно здесь, я считаю необходимым подчеркнуть,
что метод всех научных работ Леонардо да Винчи был чисто
индуктивным и экспериментальным. За двести лет до Бекона им
высказано положение, что все научное и техническое твор-
чество должно исходить из наблюдения, за наблюдением должен
следовать эксперимент, и тогда уже вступает в свои права
суждение. «Если я изучаю какой-либо вопрос, то прежде всего
я делаю несколько экспериментов, потому что мой план заклю-
чается в том, чтобы сначала поставить опыт, а потом уже пока-
зать, почему телам свойственно действовать так или иначе.
Это тот метод, которого надо держаться при исследовании
явлений природы. Если бы даже природа начинала с рассужде-
ния и кончала опытом, то все равно нам нужно идти обратным
путем: мы должны начинать с опыта и стараться посредством
его открыть смысл явлений». Леонардо не был фантастом в
262
области открытий и изобретений,— наоборот, он внес в свое
творчество данные, вынесенные им из наблюдений над при-
родой.
Леонардо влекли задачи гидрологии. Вода — вода в озерах,
реках, морях, океане, подземные воды; ее природа, элементы,
ее движение. В различных манускриптах Леонардо — впервые
в науке — высказывает мысль о том, что материки в прошлом
были дном моря. Один перечень вопросов, рассеянных по его
манускриптам, дает полное представление о глубочайшем
интересе, который испытывал он к этой стихии, к морским глу-
бинам, к океану, великие тайны которого успел приоткрыть.
Он говорит, что вследствие влияния солнца экваториальное
дно океана подымается, что воды, падая с двух сторон, вос-
станавливают равновесие...
А ведь лишь спустя почти двести лет этот принцип исполь-
зовал создавший водолазный колокол с вентиляцией Галлей!
Ведь и тайна солнца — солнечного спектра — была открыта
Леонардо да Винчи: он нашел ее в человеческом глазе. Чы
находим у него статьи и о движении воздуха, заключенного
под водой, и о технике подъема воды посредством воздуха.
В различных манускриптах он касается морей и рек всего
доступного ему по времени географического пространства
(не только Средиземное море, Понт и Нил, но и Каспии. Азов,
Дон, реки Армении, Тигр и Евфрат).
Игнорируя красоту, открывшуюся перед ним с острова
Кипр, он не может сдержать восклицания: «О, сколько кораблей
здесь погибло, сколько судов разбилось о скалы! Здесь можно
увидеть бесчисленное множество кораблей, лежаших в облом-
ках и наполовину зарывшихся в песок то кормой, то носом,
выставляя то киль, то бока... И так велико их число, что они
сплошь загромождают дно северного побережья... когда же
вострубят здесь трубы, возвещающие их воскресенде?!»
Далеко ли отсюда до идеи судоподъема^ Но эта мысль
дальнейшего развития у .Леонардо да Винчи не получила: перед
ним стояли другие вопросы, связанные с морской, и в частности
подводной, войной.
Условия службы v Чезаре Борджиа требовали его личного
Участия в организации подводной работы как раз по противо-
положной линии — по истреблению судов
Свое личное отношение к войне Леонардо да Винчи выразил
в следующих знаменательных словах: «Войны неотвратимо
приводят к беспредельному унижению и умалению зачинщиков
подобной распри, вернее было бы сказать самого зверском)
из сумасбродств...» («Трактат о живописи»)
Но вернемся к рассмотрению листов Атлантического ко тек-
са: в собранном виде они даюг полную картине работы на
грунте. На них представлена площадь— грунт; сам подводный
работник, в полном снаряжении и во всеоружии, готовый
263
приступить к действиям на своем месте, на посту; орудия ра-
боты; цель ее в современной изобретателю социально поли-
тической обстановке.
Остановимся, наконец, еще на одном сооружении, описан-
ном им со всею простотой и ясностью (хотя миланский издатель
и считает рисунок и текст к нему не поддающимися пониманию).
Опрокидывая все представления о хронологической последо-
вательности в созданиях Леонардо ia Винчи, оно находится
на листе 1I с лицевой стороны более раннего парижского
манускрипта В и служит новым подтверждением высказанной
мною мысли, что очень многие его наброски являются плотом
научной интуиции, подтверждаемой впоследствии построения-
ми, основанными на опыте и практическом применении Теоре-
тически оно представляет собою завершение работ по приспо-
соблению судов для подводной войны, по существу же вопросов,
связанных с возможностью пребывания па большой глубине,
оно дает нам основание утверждать, что еще в девяностых годах
шестнадцатого столетия Леонардо да Винчи в полной мере
обладал знанием дыхательных средств, облегчающих воз-
можность подводного плавания Это сооружение — не более и
нес менее, как подводная лодка. Она представляет собою оваль-
ное замкнутое суденышко с возвышением в середине, прикры-
тым круглым затвором с кольцом снаружи. Под рисунком
подпись: «Судно, применяемое для пробивания кораблей
известным нам инструментом».
Судно должно было незаметно приблизиться под водою к
вражескому кораблю, а скрытые в нем воины должны были
пробить дно неприятельского корабля специальным инстру-
ментом...
Догадка, что Леонардо да Винчи был известен и сжатый
воздух, может быть подтверждена тем, что в числе его изобре-
тений есть прибор для определения плотности воздуха.
Но когда же и где это все происходило? Поставлю вопрос
несколько иначе, имея в виду все уже известные нам особен-
ности записей и набросков Леонардо: когда ^>то могло про-
исходить? Не располагая в данное время палеографическими
данными, которые, конечно, чрезвычайно облегчили бы задачу
уточнения даты, не имея и вполне точных биографических
дат,— я думаю, что вряд ли могли бы встретиться серьезные
возражения против гипотезы, что описанное в 333 и 346 листах
Атлантического кодекса, созревая с большой постепенностью,
могло глубоко запять и захватить Леонардо в то время, когда
он состоял па службе у Чезаре Борджиа в должности военного
инженера (1502). Тогда ему приходилось обслуживать походы
этого полководца, задумавшего покорить области Романьи и
Марки для создания своего государства па севере Италии
Именно во время подавления восстания кондотьеров, объеди-
нившихся с тиранами этих областей против Чезаре, и выступает
264
перед нами Леонардо да Винчи как признанный и непрере-
каемый военно-инженерный авторитет.
Конечно, все записи и обоснования остались в рукописях
Леонардо, но словесные указания и заключения, дававшиеся,
надо полагать, с рисунками и чертежами в руках, должны были
помочь в подготовке технических средств и кадров.
Такое именно понимание значения этих бу маг обосновано
тем «патентом» (или, по-нашему, мандатом), который был дан
на имя Леонардо да Винчи Чезаре Борджиа из Павии 18 августа
1502 года (второй год герцогства Борджиа) за полным герцог-
ским титулом со скрепою «мандатария знатнейшего господина
герцога» и с надписью: «Утверждено Чезаре Борджиа». Патент
возвещает и приказывает всем «нашим наместникам, правите-
лям замков, капитанам, кондотьерам, офицерам, солдатам и
подданным, чго предъявитель сего — наш превосходнейший и
избраннейший приближенный архитектор и инженер — генерал
Леонардо да Винчи — имеет поручение производить осмотры
укрепленных мест и крепостей нашего государства, для чего
предписывается чинить ему повсюду свободный пропуск и
оказывать ему и сопровождающим его тружественный прием
и полный почет. Инженерам предлагается иметь с ним закры-
тые совещания и сообразоваться с его мнением».
А теперь для тебя. Иосиф, чисто историческая справка.
В период службы у Чезаре Борджиа — до начала 1503 го-
да— три морских пункта были в поле зрения Леонардо да
Винчи: Пьомбино на западном побережье Италии, где он
осматривал и укреплял крепостные сооружения по поручению
Борджиа и в то же время усиленно занимался гидравлическими
работами (май 1502); Чезеннатико (теперь железнодорожная
станция между Римини и Равенной), где он построил военный
порт и где, судя по записи, планировал понтонный мост между
Порой и Константинополем; и, наконец, Сеннгаллия, также на
Адриатическом побережье, которая была захвачена восстав-
шими кондотьерами и где мог ожидаться морской бой
29 декабря Сеннгаллия была разгромлена. 31 декабря, обманув
восставших ложными переговорами. Борджиа взял их в плен, а
затем предательски перебил. Леонардо сохранил для истории
эпод кондотьера, надо признаться, малопривлекательный,
нарисовал он и план Имолы.
Что касается Леонардо, то он недолго смог принимать
участие в такого рода жизнедеятельности: не по же марта
1503 года он оставил службу у Борджиа. В Лейчестереком
манускрипте мы, может быть, слышим отдаленный отзвук
именно этого отхода от «злой природы людей ...
Подводя итоги всему рассказанному о подводных замыслах
и работах Леонардо да Винчи, мы должны отм< ить. Леонардо
Да Винчи у наследовал и впитал в себя весь прошлый античный,
восточный и средневековый опыт, а также все запросы совре
2(>5
меннои ему действительности в стремлении познать глубину
и овладеть ее тайнами. Личное творчество Леонардо да Винчи
в этой, как и в других областях техники, принципиально и
резко отличается научным методом построения, основанным,
в свою очередь, на научно-теоретическом фундаменте; а потому,
если даже допустить, что эскизы Леонардо да Винчи не отра-
жают практики, а являются только проектами, то все же надо
признать, что этими проектами создана предпосылка, открыва-
ющая новую эру в истории научно-технической мысли, направ-
ленной к завоеванию подводных глубин, и Леонардо да Винчи
является великим начинателем новой истории завоевания
глубин.
Однако все положения, высказанные Леонардо, доныне не
опровергнутые, говорят за то, что и засекреченные им изобре-
тения были им проверены на личном опыте, в связи с военно-
морским детом, экспериментально подтверждены и применялись
на практике.
В описанных выше снаряжениях, сделанных из меха, кожи,
меди и железа, а также в дыхательных средствах наблюдается
эволюция, в свою очередь являющаяся доказательством углуб-
ленного и настойчивого искания.
Судьба манускриптов Леонардо да Винчи, слишком долгое
время остававшихся неизученными, на несколько веков затор-
мозила развитие легкого водолазного снаряжения и подводных
судов..
За время, пока Рубен Абгарович рассказывал, а Левон и
Иосиф слушали его захватывающий рассказ, мать их несколько
раз заглядывала в комнату, но не решалась прервать беседу,
хотя они условились после обеда подняться на фуникулер
вместе с родственниками.
Заметив, что Рубен устало потирает лоб, откинувшись на
спинку стула, она с упреком сказала:
— Что это, мальчики, вы мою столовую в аудиторию превра-
тили?! Кончайте, отдохните хоть часок-два...
— Минутку, мамочка. Даю концовку: художники считают
Леонардо — художником, ученые — ученым, инженеры — ин-
женером. А он — ни то. ни другое и ни третье. Точнее — и тот, и
другой, и третий, но сверх того и выше того.— ЧЕЛОВЕК с боль-
шой буквы.
О научном пути профессора Рубена Абгаровича Орбели
можно было бы написать и в собственном изложении, но я счел
целесообразным привести официальные свидетельства того,
как ценили его выдающиеся способности и оставленное им
наследие специалисты.
266
Вот что рассказывает о нем В. П. Зубов в своей статье
«Научный путь профессора Р А. Орбели»:
«В 1934 году Главное управление Краснознаменной экспеди-
ции подводных работ особого назначения на морях и реках
СССР (ЭПРОН) предприняло создание полной научной исто-
рии подводных работ с древнейших времен до наших дней.
Составление этого труда было возложено на профессора
Рубена Абгаровича Орбели. Редакция сборника «ЭПРОН»,
предоставляя на своих страницах широкое место для отдель-
ных частей исследования, отвела ему особый отдел под заглави-
ем «История подводных работ».
Инициатива создания истории подводных работ имеет боль-
шое культурно-историческое значение.
Эта научная проблема была выдвинута впервые в мире, и
профессору Р. А. Орбели пришлось начинать свою исследова-
тельскую деятельность на почти нетронутом месте...
Ознакомившись с существующей литературой по вопросам
водолазного дела, обсудив данное ему задание в среде водо-
лазных работников, Орбели развернул громадную работу по
историческим изысканиям, проявив выдающиеся исследователь-
ские способности.
Рубен Орбели может быть в полном смысле слова назван
начинателем новой главы истории техники
водолазного труда во всем его объеме и новой отра-
сли знания — гидроархеологии, за развитие кото-
рой он вел широкую пропаганду в научных организациях,
проводя идею создания новых кадров водолазов-археологов и
археологов-водол азо в.
Начало всему этому было положено им самим, и на практике
первая же экспедиция увенчалась блестящим успехом подъема
древнего челна и рядом открытий древних сооружений по бере-
гам Черноморья. В дальнейшем самый ход вещей требовал
активно продолжать начатое дело ввиду его огромного культур-
но-исторического, всенародного и всемирного значения».
Научное наследие, оставшееся после Р. А. Орбели. представ-
ляет собой собранные им за восемь лет интенсивных поисков
материалы в совершенно неизведанной области истории под-
водных работ человечества с древнейших времен до наших дней
Срок чрезвычайно малый для того, что было сделано, и неве-
роятно малый для усилий одного человека.
Трудно даже представить себе, какого кропотливого анали
за, с одной стороны, и какого широкого охвата и нах1
воображения, а подчас изобретательности и находчивости, с
другой, требовало собирание материалов, часто обнаруживае
мых по мельчайшим штрихам и намекам.
Далекими, кружными путями приходилось искать и нахо-
267
дить сначала лишь косвенные сведения по основной теме, чтобы
воссоздать яркую картину прошлого. Многообразная деятель-
ность водолазов охвачена во всей ее полноте: спорт, военное
дело, промышленность и, наконец, научная работа, начинателем
которой в наше время является профессор Р. А Орбели.
Печатные работы Р. А Орбели, посвященные истории дея-
тельности человека и эволюции его научной мысли в области
подводных изысканий, можно разбить на две группы.
Первая группа: «Леонардо да Винчи и его работы по изыска-
нию способов подводного плавания и спусков», «Водолазы в
Московской Руси», «О двух датах XVII столетия на Западе»
и «Водолазы Греции и Рима».
В 1934 году в числе других начинаний по проверке литера-
турных источников и розысков исторических памятников и под-
линных документов, относящихся к истории водолазного дела,
Р. А. Орбели приступил к обследованию бесконечно разно-
образного и богатого наследия, оставленного великим итальян-
ским художником, ученым и инженером Леонардо да Винчи.
Исследуя манускрипты, он обнаружил эскизы и заметки, даю-
щие возможность не только судить о технике водолазного дела
в конце XV и начале XVI столетий в Европе и на Востоке, но и
видеть в самом Леонардо изобретателя и практического работ-
ника в водолазном деле.
Эскизы Леонардо буквально рассеяны по всем манускрип-
там, помещены среди чертежей и зарисовок там, где темати-
чески их ожидать невозможно, так что потребовались самый
тщательный просмотр всех имеющихся рукописей и расшифров-
ка текста.
Если рисунки наглядно показывают замысел автора, то разо-
браться в письме было иногда совершенно непосильной задачей
Леонардо с детства был левшой (об этом говорил его друг
Пачоли) и вследствие этого писал не обычным способом, т е
слева направо, а усвоил себе привычку писать справа налево.
Вся работа Р. А. Орбели проводилась в кабинетах и залах
Государственной публичной библиотеки им. Салтыкова-Шед
рина, при помощи зеркала и лупы, по подлинным факсимильным
изданиям манускриптов Леонардо да Винчи, имеющимся в
СССР, а не по позднейшей литературе.
Исследования профессора Р. А. Орбели отличаются ориги-
нальностью и полной самостоятельностью мысли
Путем тонкого и глубокого изучения манускриптов Леонардо
он первый установит факт его систематической работы в этой
области и вскрыл внутреннюю последовательность рассеяных
по рукописям проектов и эскизов. Это дало ему возможность в
своем анализе следовать за развитием творческой мысли Лео-
нардо и выявить генезис его открытий и изобретений. Последо-
268
вательность системы раскрывалась перед исследователем уже
независимо от времени выявления тех или иных проектов у
самого Леонардо и даже независимо от хронологии его рукопи-
сей.
Открытия Леонардо да Винчи актуальны для нашего вре-
мени, и гениальный полет его мысли, преодолев несколько
столетий, останавливается лишь перед вопросами, которые сос-
тавляют проблемы нашей эпохи. От подводных глубин его мысль
устремляется к воздушным высотам, чтобы от них вновь погру-
зиться в море для завоевания водной стихии.
Р. А. Орбели устанавливает связь между спасательными и
плавательными замыслами Леонардо и его авиационными соо-
ружениями.
По существу вопросов, связанных с пребыванием на большой
глубине, Орбели-исследователь утверждает, что еще в 90-х го-
дах XV века Леонардо да Винчи обладал знанием дыхатель
ны.х средств, облегчающих возможность подводного плавания.
Леонардо да Винчи является великим начинателем новой
истории завоевания глубин. Его творчество основано на прочном
научно-техническом фундаменте, оно открыло новую эру в исто-
рии научно-технической мысли, направленной на завоевание
подводных глубин. И это вполне обоснованно доказано в ориги-
нальном труде Р. А. Орбели «Леонардо да Винчи и его работы
по изысканию способов подводного плавания и спусков».
Об откликах иностранной научной мысли на этот труд про
фессора Орбели свидетельствует переписка (через ВОКС и по-
литотдел Краснознаменного ЭПРОНа) с итальянским королев-
ским Винчианским обществом, проявившим большой интерес к
работе советского ученого уже в процессе ее созидания.
Пораженное как самой темой исследования, так и разработ
кой ее, Общество выдвинуло вопрос о «новых» рукописях Лео
нардо да Винчи, якобы выявленных автором и находящихся в
пределах СССР,— настолько казалось необычным сделанное
профессором Орбели открытие на основе давно известных ма-
териалов, в то время как профессор Манколонго смог onv ли-
ковать всего лишь «заметки по гидравлике» по рукописям,
хранящимся в Лондоне и Виндзоре.
Академик С. И. Вавилов считает, что в русской литературе
исследование Р. А. Орбели о Леонардо является единственной,
по-настоящему ценной работой, основанной на изучении под-
линников и содержащей ряд новых, хорошо обоснованных, инте-
ресных выводов. Она раскрывает весьма существенную, новую
страницу в истории техники. Сопоставляя рукописные кодексы
Леонардо, Рубен Абгарович Орбели не только установил тот
факт, что вопросы водолазного дела, подводного плавания и
войны сильно привлекали внимание Леонардо, но и раскрыт
эволюцию его взглядов и и.х углубление.
Освоение методов работы Леонардо да Винчи и освешш не
264
его биографии с этой стороны бесспорно является новым словом
и вкладом не только в историю собственного водолазного дела,
но и в историю науки и леонардоведения.
Статья Р. Орбели «Водолазы в Московской Руси» не только
впервые устанавливает существование термина «водолаз» в
нашем отдаленном прошлом, но и облегчает всестороннее осве-
щение условий водолазного труда в XVII веке, в частности да-
вая точный ответ на вопрос о существовании вольнонаемного
водолазного труда в ту эпоху.
До настоящего времени вопрос о спусках на дно морей и
рек в допетровскую эпоху не подвергался у нас изучению и не
освещался ни в исторической литературе, ни в специальных
руководствах.
Поиски исторических актов привели Р. А. Орбели к рукопис-
ным документам XVII века, хранящимся в фондах Всесоюзной
Академии наук и представляющих совершенно исключительный
интерес. Те из них, которые упоминаются в его статье, охватыва-
ют время от 1606 года до начала царствования Петра I. Извле-
кая из каждого документа отдельные намеки или факты мелкого
значения, автор в результате исследования дает синтез их и
создает яркую картину, охватывающую почти все столетие,— и
все это на подлинных документах, говорящих словами эпохи и
страны.
В статье из древней истории «Водолазы Греции и Рима»,
вышедшей в 1940 году и подготовлявшейся с 1935 года, Р. А. Ор-
бели вводит нас в классический мир, открывая новую картину
жизнедеятельности в античный период истории, рисуя право-
вую и социальную обстановку жизни водолазов данного перио-
да истории.
К какой социальной среде принадлежали сами водолазы;
какие цели и задачи ставили перед ними государство и промыш-
ленность; каковы были условия работы водолазов, преодолевае-
мые ими трудности и опасности, техника их труда — вот общий
перечень тематики исторических изысканий Р А. Орбели.
Книг подобного содержания не существует ни в русской, ни в
иностранной литературе, так как водолазное дело в истории до
сих пор не имело серьезного исследователя. Рубен Орбели впер-
вые связывает работу водолазов с общим ходом истории в
целостном изложении.
Второю группу работ, особую по содержанию, хотя и вырос-
шую иа почве истории водолазного дела, открывают три статьи
Р Орбели под общим заглавием «Подводные спуски за древно-
стями»: «Подводные исторические изыскания и задачи
ЭПРОПа». «Челн (древняя лодка-однодеревка)», «За развитие
270
подводной археологии». Все эти статьи касаются экспедицион-
ной деятельности профессора Р. Орбели в бассейне Черного мо-
ря и характеризуют его инициативу и приоритет в этой новой
научно-изыскательской работе.
5 августа 1937 года приказом № 100 водолазная организа-
ция впервые в мире становится под знамя науки, переходит к
систематическим раскопкам под водой, приступает к охране
памятников древности и сама делается силой, способствующей
развитию исторического знания. Водолаз в условиях советской
действительности получает возможность перерасти в исто-
рика.
Рождается новая отрасль исторической науки — под-
водная археология, или гидроархеология.
Президент Академии наук В. Л. Комаров признал необходи-
мым опубликование всего материала о подводных изысканиях
в изданиях Академии.
«Насколько нам известно,— пишет Р А. Орбели,— такой
призыв к планомерному и методическому использованию водо-
лазных, судоподъемных и аварийно-спасательных организаций
для целей истории раздался впервые, и, к нашему удовлетворе-
нию, раздался в нашей стране.
Нигде на Западе, так же как и у нас в дореволюционное вре-
мя, никогда еще не ставился вопрос о последовательном
извлечении древних вещей из морских и речных глубин и систе-
матической работе по их изучению.
Только у нас в Союзе оказалось возможным поставить
практически вопрос об организации подводных археологических
изысканий и сразу же приступить к плановой работе с помощью
кадров водолазов, взращенных советским ЭПРОНом
Нет сомнений в том, что наши кадры и подъемные средства
послужат к разрешению и других исторических проблем и выне-
сут на землю археологические находки и ценности, которые
обогатят научные сокровищницы и м>зеи древних городов».
И вот в 1937 году было положено основание систематическим
раскопкам под водой в исторических местах.
После первых опытов изучения древних гаваней во время
пребывания в Одессе Рубен Абгарович Орбели получил сведе-
ния о челне, лежащем в грунте реки Буг, близ села Саботиновка.
Челн уже пострадал (была варварски оторвана его корма) при
неумелых попытках извлечь интересную древность из воды, и
требовалась скорая помощь для его спасения
Лишь благодаря исключительной энергии и настойчивости
Р А. Орбели челн был спасен: с отрядом ЭПРОНа он проделал
нелегкий путь в Саботиновку и лично руководил работой по
подъему челна из грунта. 12 сентября челн был наконец под
нят на поверхность воды. Своевременный перевоз в Ленинград
спас его от неминуемой гибели в годы войны
25 октября 1937 года оригинал древнейшего водоходного
271
средства — дубовый челн-однодеревка — был передан в Цент-
ральный военно-морской музей
Произведенный по инициативе Орбели анализ физико-меха-
нических и химических свойств древесины дал возможность по-
лучить по всем вопросам точные ответы. Были определены
порода дерева —дуб; возраст дуба ко времени выделки из него
лодки — 360 лет; длительность пребывания его в воде — более
2500 лет (превосходящую, таким образом, обычную для море-
ного дуба длительность). Академик А. Н. Крылов уделил боль-
шое внимание и материалу, и способам его обработки, и целе-
вому назначению бугского челна.
Лестное признание было сделано о ценности находки в виде
упоминания о ней в трудах соответствующего отдела Истории
народов СССР и в исследовательском комментарии к челну в
курсе древесиноведения профессором С. И. Ваниным.
Челн Р Орбели порождает множество проблем и может раз-
решить немало вопросов. Так, возникает вопрос — не было ли
древнего судостроитсльства и на Севере? Эти соображения по-
будили профессора Орбели проверить на месте дошедшие до
него сообщения о том, что в Тихвинском районе местные жители
видели остов судна, по форме похожего на норманнское. По-
скольку находка представила бы большую ценность для совет-
ской исторической науки, Рубен Абгарович Орбели с товарища-
ми по подводной работе предпринял поиски судна, которое могло
оказаться памятником судостроительной техники Тихвинского
края в отдаленном прошлом.
Предпринятые Р. Орбели изыскания открыли широкие
перспективы для дальнейших работ в развернутых масштабах.
«Привлечение водолазов к исторической и археологической
работе,— говорил Р. А. Орбели,— это не отход от современной
действительности, не увод водолазов от их прямой задачи, а,
наоборот, переход к развитию той же проблемы во всем ее
объеме для целей обслуживания исторической науки».
Приведем написанные Р Орбели в 1937 году строки, в ко-
торых он со всей убежденноегыо защищал свою идею:
«Я очень твердо стою в современности, и именно в советской
современности, и смотрю на несколько десятков лет вперед. Об
этом как раз свидетельствует то, чго я привлекаю общественное
внимание, внимание научных учреждений, внимание руководи-
телей советской подводной организации к н о в о м у этапу в
развитии водолазного дела и компетенции подводных работ-
ников.
Уже в античном мире — при несравненно более низком уров-
не техники, при рабских условиях труда, при ограниченных
задачах государственного строительства — в числе работ, ко-
торые должны были выполнять люди, в голом виде спускавшие-
ся на дно морей, было включено обслуживание пахки, удовлет-
ворение научного интереса к царству Нептуна. Не только пели
272
узкоутплитарные — питания, промышленности, военные — пре-
следовали водолазы древнего мира: в их задачи было включено
н содействие изучению подводной фауны. Во времена Алек-
сандра Македонского и Аристотеля жизнедеятельностью массы
руководили единоличные веления царствующих. Антиподы того
мира, мы сознаем, что единоличная мысль реальна по своим по-
следствиям тогда, когда она диктуется интересами масс, когда
она нашла свое претворение в сознании масс. Александр /Маке-
донский дал Аристотелю водолазов, чтобы тот мог следить за
всем замеченным под водою и узнать, что творится в воде. Мы
не имели бы ряда творений Аристотеля, основоположника совре-
менной науки, и его учеников (Теофраста. Атенея и других),
если бы водолазы того времени заявили, что научные цели их
нисколько не касаются. Касаются, должны касаться и будут
касаться! Я должен засвидетельствовать, что подобных сомне-
нии не выражал никто из среды непосредственных работников
моря. Напротив, в массе водолазов и вообще моряков я не толь-
ко находил сочувствие, но встречал и настоящее увлечение
выдвинутой идеей
Мысль о подводных исторических обследованиях зародилась
в голове историка (естественно, что они зародились именно в
то время, когда историк этот был занят историей собственно
подводных работ и розыска предметов, появившихся на свет в
результате подводных спусков) — это не отвлечение от темы, а
переход к развитию той же проблемы уже на практике.
Начались экспедиции подводных работ. Новую идею под-
хватили научные учреждения, но застрельщиками явились, не-
смотря на все трудности, все же мы».
«Опыт выполненных работ для целей исторического харак-
тера дает, несомненно, новый толчок и стимул к завоеванию
подводных глубин, новый повод к интенсификации спусков,—
говорит далее Р. А. Орбели — Новый круг людей заинтересовал-
ся изучением дна и морского, и речного. Это — группа ученых,
историков и археологов, любителей, знатоков и дилетантов в
этой области, наконец, студентов и учеников с историческим
уклоном. Историки техники, историки материальной культуры,
словом, гуманитарии — вот кто оказывается перед проблемой
подводных спусков, вот для кого с полным овладением глубина-
ми открывается новая эра в их собственной специальной работе!
И эти соображения, и сделанный уже опыт работы с водолаза-
ми-профессионалами утверждают нас в том, что и здесь «кадры
решают все»: и неотвратимо встает вопрос о подготовке кадров
Для оперативной работы по подводным историческим изыска-
ниям...»
Дальнейшее развитие хода мыслей Р \ Орбели приводит
ь утверждению, что современный историк не вправе ограничи
вать свою научную связь с одной только историей, как ш
алыюй дисциплиной
273
«Нигде связь наук гуманитарно-общественных и естествен-
но-физических не сказывается с такой полнотой и остротой, как
именно в истории. Ибо что такое история, как не особая пози-
ция в путях знания, с которой обозреваются мыслителем чело-
веческие действия и познания в их ходе и развитии?
Границы «всеобщей истории» и естественной истории как бы
сглаживаются. Они базируются на истории культур, непонят-
ной вне связи даже с такими отраслями естественной науки,
как, например, геология, весьма тонкий раздел которой разре-
шается подчас именно под водой, в царстве Нептуна Историку
невольно приходится или быть энциклопедистом, или рабо-
тать в ближайшем контакте со специалистами других областей
науки и соответствующими институтами».
...Так возникла и стала остро ощущаться необходимость
комплексной экспедиции в Коктебель. Эта экспедиция под-
твердила не только наличие в Коктебеле крупного древнего
порта, но и значительного в истории Крыма (да и не только
Крыма) средневекового города, о местонахождении которого
имеется в литературе двадцать три предположения.
Подробный доклад о предположениях, связанных с поездкой
на Черное море, а также об ее результатах, профессор Р. Орбели
сделал президенту Академии наук СССР академику Комарову,
со стороны которого идея систематических подводных раскопок
встретила полное понимание и внимание.
В телеграмме на имя начальника Главного управления
Краснознаменного ЭПРОНа товарища Ф. И. Крылова акаде-
мик В. Л. Комаров писал:
«Приветствуя Ваши научные открытия на дне морей, и в
частности находку на реке Буг древнего челна, поздравляю
Вас со столь интересным достижением и желаю продолжения
работ вообще и работ Р. А. Орбели в частности, как очень важ-
ных для установления истории культуры в нашей великой социа-
листической Родине. Президент Академии наук СССР академик
Комаров».
Блестящие результаты изысканий профессора Р. Орбели
привели к признанию их научной ценности в среде специали
стов-археологов. С особым удовлетворением можно отметить,
что как избранный Рубеном Абгаровичем Орбели метод, так и
сделанные выводы были горячо одобрены старейшим русским
археологом В. А. Городцовым, которого Орбели лично ознако-
мил с отчетом о проделанной работе.
Одной из очередных крупных задач подводной археологии
является составление гидроархеолог и ческой к а р-
т ы и нанесение ее на немую карту вод. «Карта, снабженная
научными комментариями, подскажет последовательность, в
которой должны быть проведены работы, будет ли это подгото-
вительное изучение места или рекогносцировка под водой»,—
писал Р Орбели.
274
В 1937 году Р А. Орбели обратился к президенту Академии
наук СССР академику В. Л. Комарову с предложением создать
новое научное учреждение — Музей подводных изы-
сканий, собирающий найденные в морях, реках, озерах СССР
и поднятые вещи, ибо ни один из трех имеющихся в системе
Академии наук исторических институтов — истории, археоло-
гии, истории науки и техники — в отдельности не может вмес-
тить в себя всю ту сложную и многообразную систему знаний,
навыков и приемов, подъема, обработки и хранения, которою
выдвинул инициатор новой отрасли науки — гидроархеологии.
«Раскопки под водой имеют большое преимущество по срав
нению с раскопками наземными,— развивал свою мысль
Р. А. Орбели.— Две трети земной поверхности покрыты водой.
«Земная кора не находится в спокойном состоянии, и континен-
ты не постоянны»,— говорил Карпинский. Следовательно, дно
некоторых морей, озер и рек представляет собой будущую сушу.
В воде мы имеем интактную сохранность предметов, и если
археологические раскопки исчерпываются и закрываются, то мы
можем продолжать раскопки под водой и «со дна морей» достать
нужные реалии. Поэтому выдвигается вопрос о практиче-
ском отношении к древней истории, ибо, вскрывая реалии
древнего мира, мы вскрываем и древние промыслы. Эти промыс-
лы составляли некогда богатство своего края.
Госплан СССР циркулярным предложением обязывает водо-
хозяйственное строительство и изыскательско-проектировочные
организации предусмотреть в процессе своих работ также и
специальное археологическое обслуживание, вступая тем самым
в тесный контакт с Академией истории материальной культуры.
Подобного рода директивных распоряжений руководящих орга-
нов мы не имеем нигде на Западе...»
Планируя работу на 1939 год, Орбели хотел предложить
вниманию Археологического комитета НИМИ законченную и
стройную систему очередных изысканий. Однако он вынужден
был использовать время и средства на работы, не терпящие
отлагательства и объединенные одним внешним признаком
обследование под водой мест, заключающих в себе древности
Этим и объясняется разбросанность обследуемых мест.
По личному научному интересу и разрабатываемой нм те-
матике он предпочитал сосредоточить все внимание на Черном
море, следах античной эпохи и предшествующих ей культур.
Однако неотложным явилось извлечение лодки из Десны, отве
чающее задачам изучения мореного дуба, а на Черном море
извлечение судна предположительно XV века.
Осенью 1939 года Р. А. Орбели выезжает в Одессу. Посту-
пило сообщение в Институт материальной культуры имени
Н. Я. Марра от жителя Одессы о том. что летом 1923 года, рабо-
275
тая в качестве научного сотрудника Всеукраинской черномор-
ско-азовской научно-промысловой опытной станции в городе
Очакове, он неожиданно увидел в лабазе пушку небольших
размеров, древнего происхождения, которую незадолго до того
рыбак вытащил морским неводом из моря. В 1938 году пушка
была доставлена в Одесский государственный археологический
музей.
Пушка эта — единственный в СССР полный экземпляр
железокованого орудия, принадлежавшего, по мнению специа-
листов, затонувшему около 500 лет назад у острова Тендры
судну.
По сообщениям рыбаков, пушка была найдена в море около
остова судна, лежащего килем вверх и обшитого листовой
красной медью. Подъем этого судна зависел от результатов об-
следования характера судна, условий его залегания и наличия
средств, которых, к сожалению, экспедиция не получила.
Вновь потеряв много солнечных и теплых дней, в данном слу-
чае на безрезультатные хлопоты о поездке в район Очаков —
Тендра, Орбели направил свой путь на черноморское побережье
в Крым — в Феодосию.
История городов и международных границ, вопросы тран-
спорта морских путей сообщения и торговли по воде обильно на-
сыщаются данными, полученными «из-под воды» вблизи бере-
гов.
Результаты работ Р. А. Орбели дали повод географическому
институту Ленинградского государственного университета обра-
титься к нему за помощью в пересмотре, ревизии методов исто-
рической географии вообще. Имея в виду наличие столь актив-
ной методической работы в пределах нашей страны, институт
ввел в план своих исследований тему «Подводная историческая
география», а затем и более широкую тему — «Историческая
география». Вместе с тем институт признал необходимость уста-
новления тесного сотрудничества с профессором Орбели и при-
влечения его для работы в институт.
Археологический комитет Института истории материальной
культуры имени академика Н. Я. Марра в своем заседании от
23 июня 1938 года, заслушав доклад Р. А. Орбели «Опыт под-
водных археологических изысканий», признал большую цен-
ность опыта изучения археологических памятников, находящих-
ся под водой, инициатором которого является Р. А. Орбели, и
просил докладчика провести учет уже известных памятников
этого рода и тем положить начало составлению гидроархеологи-
ческон карты СССР.
Однако для того, чтобы составить гидроархеологическую
карту, чтобы совершить спуск под воду и применить методы
подводного исследования — провести рекогносцировку под во-
дой, надо прежде всего определить точки, где искать и обследо-
вать, чтобы не убить напрасно время, людские силы и сред-
276
ства.А это связано с большими трудностями. Устаревшие архео-
логические карты, схемы и наброски археологов, таящие иногда
следы археологических легенд, не всегда отличаются подлинной
научной точностью. Изменяются очертания видимых берегов,
морские воды наступают, суша опускается, появляются новые
островки. Так, в Таманском заливе у Северной косы, по свиде-
тельству археологов начала XIX столетия, были видны мрамор-
ные колонны древнего храма, но позднейшее исследование
показало, что конфигурация косы изменилась за сотню лет на-
столько, что первый план, составленный местным археологом,
оказался неточным, и профессору Орбели пришлось искать эти
колонны уже совсем в другом месте
Начиная с керченских исследовании 1939 года, работы по
подготовке спусков будут производиться методами гид-
рографической службы для точного определения
искомого места и фиксирования его согласно положениям три-
ангуляции.
В 1939 году Орбели приступил к поставленной им проблеме
изучения древних черноморских гаваней, мате-
риала и характера строительства гаваней и портов в разные эпо-
хи и у различных народов, являющихся их строителями.
На основе задания по обследованию южной части Феодосий
ского порта в районе древней Феодосии водолазная станция
Феодосийского порта обследовала под его личным руководством
прибрежное пространство за доковой башней. Была обнаружена
ценная находка — каменная гряда, идущая от береговой линии
против древней крепостной стены на протяжении 50 м, которая
подтвердила, что в Феодосии существовал мол. Можно пола-
гать, что это — волнорез древнегреческого происхождения, при-
близительно III — II века до н. э
Дальнейшее, более углубленное обследование гавани в
Феодосии не могло состояться по недостатку времени — поздно
началась экспедиция в 1939 году.
Р. А. Орбели спешил начать обследование новой предпола-
гаемой им гавани на основании изучения описаний древних
путешественников.
Древние греки любили описывать землю и находящиеся на
ней селения, наблюдая ее с моря. Греки хорошо знали Понт
Эвксинский, о чем свидетельствуют многочисленные описания
его берегов и впадающих в него рек, его портов и городов у раз-
личных авторов — так называемые «п е р и п л ы». До нас до-
шли периплы с III в. до и. э. Эти древнейшие свидетельства
как раз относятся к портам, обследованным Р. А. Орбели в
1939 году: перипл Скилакса (III в до н э.), да m пи ан
северного побережья Понта Эвксинского; перипл Скимна Хиос-
ского (1 в. до н. э.); перипл Анонима (111 в до н. э.), перипл
Арриана (II в. до н. э. >. греческого философа и римского пол ко
в°дца, подробно описывающий южное и восточное побережье
277
Понта: Херсонес Таврический, Пантикапею (Керчь), Кафу
(Феодосию), порт Символон (Балаклава).
Описания древних греков заставляют нас смотреть в глубь
веков сквозь толпу позднейших исторических наслоений и на-
поминают об архаике, античности и эллинизме, как первых
наслоениях исторической культуры.
Периплы и «географии», однако, только надежный путево-
дитель при работе новым методом — методом проникновения в
глубь воды для того, чтобы под ней отыскивать и исследовать
реальные свидетельства древней истории.
«Сейчас можно считать установленным, что в отдаленном
прошлом (крайние даты пока скрыты) Коктебель представлял
собой приморский портовый центр, связанный со всем черно-
морским побережьем: по берегу за спиной вулканического
Карадага — с Отузами, а вправо от моря — с Феодосией и на
море — судоходными сообщениями с древними приморскими
портами (Херсонес и др.). Первоначально это был порт скифо-
тавров. Со времени появления эллинов порт опустел. В раннее
средневековье это — крупнейший порт между Судаком и Феодо-
сией...» — писал Р. Орбели.
Р. А. Орбели задумал комплексную экспедицию в Коктебель
на будущий год и по приезде в Феодосию узнал, что Московский
ИИМК уже спланировал археологическую экспедицию на горо-
дище Тепсень на 1940 год. Такая же экспедиция нужна была и
для изысканий под водой.
«Результатам изысканий,— пишет Рубен Абгарович Орбе-
ли,— я придаю значение отнюдь не простых морских находок,
но экспериментального подтверждения назревшей необходимо-
сти планомерно, систематически и с выдержанной методикой,
во всеоружии современной техники проводить археологические
изыскания не только на суше, но и под водой, в грунте рек, озер
и морей».
В 1940 году Орбели решил направить свои изыскания
в район Керчи. Керчь имеет заслуженную славу целостного
археологического памятника глубокой древности. Вокруг города
расположено более сотни курганов — памятников древности,
в которых были найдены ювелирные изделия — уникумы (ныне
хранятся в Эрмитаже).
«Неудивительно, что, при богатстве края археологическими
древностями первостепенной важности, на суше и под водой
обнаруживаются следы древнейшей культуры, указывающие на
связь с морем через Боспорский (Керченский) пролив и на древ-
нюю Пантикапею, столицу Боспорского царства,— пишет про-
фессор Р. Орбели.— Мне думается, что после археологической
разведки, которую мы провели в самой Керченской бухте,
приблизилось разрешение проблемы о месте нахождения Пантн
капейской пристани, о которой свидетельствует древнегреческий
историк и географ Страбон. Этот вопрос о Пантикапейской
278
пристани (строитель — Митридат) разрешается уже практиче-
ски, и я склонен думать, что это и есть тот мол, который назы-
вали «старым генуэзским молом».
«Древнерусский город Тмутаракань также находился здесь
на острове, в Таманском заливе, против нынешней Тамани,—
продолжает Р. Орбели.— Древнерусские летописи и «Слово о
полку Игореве» называют Тмутаракань городом, и только Кие-
во-Печерский Патерик называет Тмутаракань островом. Можно
предположить, что Тмутаракань был действительно островом,
исчезнувшим под водой. Если это так, то понятно исчезновение
и вещественных остатков Тмутаракани, отсутствие следов хотя
бы церкви, построенной князем Мстиславом, или монастыря,
основанного здесь Никоном Печерским. Существование остров-
ного города — форпоста русского племени — представляется
еще более вероятным из рассмотрения исторической судьбы
Тмутаракани».
«...Я связал себя обещанием закончить выявление весьма
значительной античной пристани в Восточном Крыму, примы-
кающей к Феодосийскому акрополю. В Феодосийском музее сот-
ни экскурсантов имеют уже теперь возможность видеть гранди-
озные глыбы в основании того порта, о постройке которого с
благодарностью к боспорским правителям говорит великий
афинский оратор Демосфен»,— писал Рубен Абгарович Орбели.
Орбели искал в Феодосии микробиолога для исследования
обильных многослоистых и многоцветных, не по земному окра-
шенных колоний фауны и флоры, осевших на только что выну-
той из-под воды шестиметровой в ширину каменной стенке, иду-
щей от стены Акрополя в даль моря. Эти раковины и водоросли
очаровали взор маститого художника, заслуженного деятеля
искусств К. Ф. Богаевского, согласившегося принять участие в
будущей экспедиции. Но они требовали и участия гидробиолога
для облегчения задачи датирования одним из естественнонауч-
ных методов хронологического исследования камней А в это
самое время в Отузах на биостанции (Научная биологическая
станция Украинской Академии наук) научные работники мечта-
ли об установлении связи с профессором Р А. Орбели. который
хорошо был вооружен подводной техникой и рабочей силой.
Научная связь с кафедрой древесиноведения, в лице профес-
сора С. И Ванина, окрепла благодаря выдвинутой проблеме
о времени залегания под водой мореного бугского челна. Это
привело к разработке в лабораториях кафедры под личным
Руководством профессора Ванина методики определения даты
мореного дуба по зольности и железу в золе.
Следует еще упомянуть о небольшом, но по-своему очень
трудном исследовании — «кизельбашская трава , встретив
шемся в одном из документов астраханской) архива AV столе
тия Историк изучил русские лечебники XV II столетия в руко-
писном отделении Государственной публичной библиотеки,
27Q
лечебники грузинские и другие, более ранние, ознакомился лич-
но с современной научной литературой по данному вопросу на
иностранных языках и, наконец, предложил вниманию наших
ботаников обоснованные выводы о том, что речь идет о высу-
шенных стеблях мака — опийном наркотике.
В поисках «кизельбашской травы» Р. А Орбели натолкнул-
ся на другую характерную для водолазов и врачей старого
времени траву, с которой «водолазам в воду ходить», фотогра-
фию с которой он предоставил сотруднику ботанического отде-
ления МГУ товарищу Руофф для использования в их системе.
Мы видим, к каким блестящим результатам привели первые
же опыты подводных работ под руководством профессора
Орбели: разведка на реке Буг закончилась подъемом древнего
челна; в Ольвии поиски водолазов подтвердили существование
под водой грандиозного портового сооружения (по-видимому,
гидротехника древности), возраст которого может быть опреде-
лен только путем подъема грунта и обнажения стенок строения;
инициатива профессора Орбели в отношении Херсонеса, этой
«русской Помпеи», привела к строительной работе по укрепле-
нию берегов, строительная работа должна быть произведена
с целью охраны древнего города, но если ей не будет предшест-
вовать научно-исследовательская работа, то многое из далекого
прошлого Херсонеса буквально «канет в воду».
В отношении этих останков древней Эллады, омываемых
«Русским морем», мы должны быть послушны указаниям древ-
него историка «действовать так, чтобы сохранить море в своей
власти».
Разведки, обследования и раскопки под водой, вообще поис-
ки древностей в подводных глубинах открывают новые пути и
для другой отрасли исторических наук: находки, в особенности
если это недвижимые строения и постройки, могут расширить
и уточнить наши сведения о местонахождении тех или иных
поселений прошлого.
Мысль, что подводные глубины хранят ценнейший материал
для изучения древнейших культур народов, уже нашла блестя-
щее подтверждение в результате научных экспедиций ЭПРОНа,
проведенных по инициативе и под руководством Р. А. Орбели в
1937—1939 году, положивших начало новой отрасли знания и
внесших новый вклад в развитие культуры нашей Родины.
О том, какую потерю понесла новая наука — гидроархеоло-
гия, пионером которой являлся Рубен Абгарович Орбели, сви-
ютельствует некролог:
«9 мая 1943 года скончался в Москве профессор Рубен
Абгарович Орбели.
Ушел человек сильного духа, жизнерадостный, энтузиаст
советского строительства, проводивший широкую и разнообраз
280
ную общественно научную работу как внутри Академии наук
так и среди работников ЭПРОНа, Красной Армии, работников
искусств и масс трудящихся.
Жизнь замечательного ученого оборвалась в момент
больших надежд, когда его исследовательские труды по истории
и изыскания в открытой им новой отрасли знания — гидро-
археологии получили всеобщее признание. Р. А. Орбели не
прервал своей напряженной работы и в тяжелых условиях
блокады Ленинграда. Прибыв в 1942 году в Москву, он, несмот-
ря на подорванное здоровье, до последних дней работал над
своим капитальным трудом по истории водолазного дела с
древнейших времен. Его мысль была прикована к страницам
древних авторов — Гомера и Эсхила, Геродота и Фукидида
Он готовил книгу «Водолазы в первой морской воине» (о второй
греко-мидийской войне).
Профессор Орбели прокладывал новые пути в науке и ушел,
оставив после себя большой труд, говорящий о глубоком погру-
жении его мысли в историю и в полные научных загадок под-
водные пространства.
Рубен Абгарович Орбели отдавался науке всей своей моло-
дой душой и пламенным сердцем. Ради нее он забывал личные
интересы, думая только о том, как успешно осуществить заду-
манные экспедиции. Неудивительно, что его пример честного
служения науке, его живая инициатива и энтузиазм увлекли
всех, кто с ним соприкасался по работе.
Рубен Абгарович отличался высокими душевными качества-
ми. Обладая глубокими историческими знаниями и богатым
практическим опытом, он щедро передавал их молодежи, горячо
откликаясь на ее запросы и нужды. Скромный и очень чуткий
в отношениях с товарищами, он проявлял настойчивость и высо-
кую идейную принципиальность в каждом практическом науч-
ном начинании или теоретическом споре по вопросам любимого
дела.
Рубен Абгарович Орбели пользовался особенной любовью
и уважением со стороны эпроновпев и всех работников водо-
лазного и судоподъемного дела, которые видели в нем крупного
ученого, первооткрывателя подводной археологии, инициатора
идеи создания гидроархеологического института, гидроархеоло-
гического музея и гидроархеологической карты, автора истории
водолазного труда, создавшего научную базу для работы совет-
ских водолазов.
Дело чести работников науки помочь в разработке и подго-
товке к изданию огромного научного наследства Р А Орбели
плода его непрерывных, упорных изысканий и в области истории
водолазного дела с древнейших времен, и в области гндроархео-
логин в широком ее понимании
Светлый образ Ученого и Человека Рубена Абгаровича
Орбели всегда будет служить нам примером и путеводной
281
звездой, освещающей путь к новым завоеваниям в изучении и
освоении подводных пространств на благо нашей великой Ро-
ди ны».
Некролог подписали: академики В. Комаров, А. Крылов,
С. Вавилов, И. Мещанинов, И. Толстой, член-корреспондент
Академии наук С. Бархударов, профессора С. Ванин, О. Фрой-
денберг, Н. Флиттнер, контр-адмирал Ф. Крылов, капитаны
1 ранга И. Максимец, А. Новицкий. А. Романов, капитан С. Да-
нилин, Мариэтта Шагинян, Александр Кочетков, Тихон Соро-
кин, Г Юзбашев.
Идеи профессора Орбели рождались в недрах седой древно-
сти, освещали настоящее, прокладывая путь в будущее.
Орбели «измеряется для нас спуском и полетом той птицы —
мысли, которая воплощалась для него в советском водолазе,
труженике ЭПРОНа, спасителе подводных ценностей и открыва-
теле отечественных глубинных богатств».
Борьба Героя Социалистического Труда, лауреата Госу-
дарственной премии, академика, действительного члена АН Ар-
мянской ССР и почетного члена ряда иностранных академий
и научных обществ, генерал-полковника Левона Абгаровича
Орбели за науку, принимавшая порой драматический характер,
могла бы стать темой отдельной книги. В пятидесятые годы в
научный обиход вошли всякие «измы» — пришивать оппоненту
дискредитирующий эпитет было приемом, привычным в борьбе,
носившей далекий от принципиальности характер.
Так был отстранен от науки и Левон Абгарович Орбели. Две
ри его дома редко кто теперь открывал. Изменили свое отноше-
ние к нему даже некоторые из тех коллег и учеников, которых
Левон Абгарович считал людьми принципиальными и порядоч-
ными. Произошла перемена и в поведении брата: если Иосиф
Абгарович заходил прежде к Левону Абгаровичу в силу занято-
сти от случая к случаю (больше переговаривались по телефону),
то теперь он появлялся каждый вечер «на чашку чая»: расска-
зывал забавные истории, чтобы развлечь и облегчить душевные
переживания любимого брата.
Ио вскоре оказался не у дел Иосиф Абгарович, и по той же
самой причине...
Вспоминаются встречи и беседы с Левоном Абгаровичем
о том, что ученым или артистом можно стать, но «человеком
каждый быть обязан», о годах дружбы с любимым учителем —
прямым и ненавидящим карьеристов от науки Иваном Петрови-
чем Павловым.
Вспомнилось и лето 1957 года, когда Левон Абгарович
смог вновь приступить к активной научной деятельности, но
выглядел он все таки каким-то надломленным.
282
Автору этих строк посчастливилось в начале июля 1957 года
присутствовать на чествовании маститого ученого в связи с
75-летием со дня рождения. На берегу Невы, в конференц-зале
Академии наук СССР собрались сотни советских ученых, при-
бывших сюда, чтобы достойно отметить знаменательную дату.
Море цветов, множество приветствий, искренних и сердеч-
ных. Из многих стран мира, из научных учреждений в адрес
юбиляра поступили телеграммы. Вот некоторые из них.
Эдриан из Кембриджа телеграфировал: «Искреннее по-
здравление с днем рождения шлют все физиологи Кембриджа».
В телеграмме Кате Я. Тен из Амстердама говорилось:
«Дорогой коллега, примите мои лучшие пожелания ко дню
Вашего рождения. Позвольте выразить мое восхищение Вами —
выдающимся физиологом».
«Шлю наилучшие пожелания ко дню Вашего рождения и
выражение чувства восхищения выдающимся физиологом.
Фриц Бухталь Копенгаген».
Из фармакологической лаборатории города Эдинбурга
пришла следующая телеграмма: «...Ваше имя было мне знакомо
со студенческих лет, и для меня явилось высокой честью быть
впервые представленным Вам свыше 20 лет назад. Во время
немногих наших встреч я был в восхищении от Вашего очарова-
тельного общества... Искренне преданный Вам Геддам».
«...Ваше имя, как одного из выдающихся представителей
советской науки, утвердилось за пределами многосторонней
области физиологии в широчайших научных кругах... Мы гор-
димся тем, что Вы являетесь членом нашей Академии, и благо-
дарим Вас за все, что Вы сделали в своей богатой жизни Вы
член нашей Академии свыше 25 лет, и мы рады, что наши связи
сохранились...
Примите, пожалуйста, уверения в моем глубоком уваже-
нии»,— писал президент германской Леопольдино-Каролинской
а ка де м и и ес те ст во и с п ы тател е й.
Президент международного объединения физиологических
наук профессор Гейманс из Гента телеграфирует- «Ваши вы-
дающиеся работы и большие заслуги перед физиологией Вашей
страны и всего мира являются наилучшей причиной для по-
здравления Вас по поводу Вашей большой научной карьеры
Прошу Вас, дорогой коллега, принять выражение моих лучших
чувств».
На имя председателя организационного комитета по пр в<
дению 75-летнего юбилея Л. А. Орбети поступила теле рамма
Поля Шошара из нейрофизиологической лаборатории Со[ б
ны, в которой говорится: «Мы не забыли его пребывания в
физиологической лаборатории Сорбонны и его сотрудничества
с профессором Лапиком по исследованию теиствия адреналина
на утомленную мышцу Примите выражение моих лучших
чувств».
2R3
«Впервые я встретился с Орбели в 1909 или 1910 году, когда
он работал в Кембридже с Лэнгли и Маркрофтом, и с этого
времени сохранил о нем теплое воспоминание. Его друзья в на-
шей стране вспоминают о нем так же тепло, как я, и мы рады,
пользуясь этим случаем, послать ему наши приветы и поздравле-
ния. С наилучшими пожеланиями искренне Ваш А В. Хилл».—
эта телеграмма пришла на имя юбилейного комитета из Лон-
дона.
Нет никакой возможности привести здесь многочисленное
количество приветствий Л. А Орбели. Одно ясно, что многолет-
няя выдающаяся деятельность советского ученого получила
мировое признание на радость отечественной науке.
В настоящей главе я пытаюсь поведать о начальных этапах
становления ученого под руководством И. П. Павлова на осно-
вании как личных встреч и бесед, так и почерпнутых сведений
из дневников, конспектов, лекций, предоставленных мне Лево-
ном Абгаровичем еще при жизни.
Помню очень живо, как Левон Абгарович, уютно устроив-
шись в кресле и переплетя пальцы рук, мысленно переносился
в те далекие времена, когда он более полувека назад впервые
приехал в Петербург, собираясь поступить в Военно-медицин-
скую академию.
Если в Тифлисе и были известны имена некоторых петербург-
ских профессоров, то имя Ивана Петровича Павлова он впервые
услышал только в северной столице И вот как это было.
— По приезде в Петербург,— рассказывал Левон Абгаро-
вич,— я сразу же узнал, что в Соляном городке читается цикл
лекций по физиологии, и читает их известный физиолог Тарха-
нов. Лекции пользуются большим успехом, аудитория всегда
полна, и мне посоветовали пойти послушать его.
Я отправился в Соляной городок и попал на лекцию о пище-
варении. Иван Романович демонстрировал собак с желудочны-
ми фистулами, с эзофаготомией. Ассистировали Тарханову
два студента Военно-медицинской академии — Пародовский и
Эйсмонт.
Лекция была очень интересная. Тарханов читал живо, кра-
сиво, демонстраций протекали удачно. Вот т\т я впервые и
узнал, что физиолог Павлов осуществляет целый ряд интерес-
ных исследовательских приемов.
Вскоре после этого мой товарищ по группе, Павел Владими-
рович, соблазнил меня: «Пойдемте, Левон Абгарович, на лекцию
второго курса — там сегодня Павлов читает».
— А разве это допускалось? — прервал я
Времена у нас в Академии были очень вольные,— отве-
тил Л. Орбели,— тогда никто не мешал студентам ходить на
лекции любого курса, независимо от того, на каком они учились.
Многие лекции посещались студентами разных курсов, а некото-
28-1
рые не посещались совсем,— все зависело от того, кто препода-
ватель, как он читает, насколько полезны занятия
И вот мы отправились на лекцию второго курса, чтобы по-
слушать Павлова.
В аудиторию вошел человек небольшого роста, с квадратной
бородой, с большой копной наполовину поседевших русых
волос. Он сел спокойно в кресло и начал совершенно непринуж-
денно рассказывать о пищеварительных железах. В точности не
помню, но, кажется, это была лекция с демонстрацией эзофаго-
томированной собаки с желудочной фистулой,— приблизитель-
но то же. что входило в лекцию Тарханова.
Читал Иван Павлович очень свободно, будто бы в домашней
обстановке рассказывал о своих работах
Аудитория была полна. Лекция произвела и на меня, и на
Павла Владимировича сильное впечатление.
После этого почти целый год я не слушал Павлова, но зато
на втором курсе, с первого и до последнего дня, мы посещали
все лекции Ивана Петровича.
Занятия всегда протекали оживленно, лекции сопровожда-
лись демонстрациями. Демонстрации проводили ныне покойный
профессор Вартан Иванович Вартанов и только что приехавший
из заграничной командировки Антон Антонович Вальтер, изред-
ка еще Петр Яковлевич Борисов, приват-доцент Академии.
Но вот пройден второй курс. Мы уже на третьем. В самом
начале учебного года я встретился с Николаем Васильеви-
чем Веселкиным в здании Анатомического института, где тогда
помещалась кафедра физиологии, мы поделились своими забо-
тами: как хотелось бы начать работу где-нибудь в лаборатории
Я мечтал быть у Павлова. Веселкин хотел начать работу по
патологической физиологии у профессора Альбицкого (кафедра
экспериментальной патологии) Мы постояли, пошептались,
почесали затылки и пошли в разные стороны: он от лестницы
пошел направо, в лабораторию Альбицкого, а я — налево, в
лабораторию Павлова, с тем чтобы проситься к нему
Разговор был очень короткий. Я подошел к профессору
Вартанову и сказал, что хочу обратиться к Ивану Петровичу
с просьбой взять меня в лабораторию X Вартанов говори
«Я так и думал, что вы придете!»
Он провел меня в кабинет Павлова:
«Иван Петрович, помните, я вам говорил, что этот молодой
человек придет, будет проситься работать? Вот он. хочет i в ми
поговорить».
«В чем дело?» — спрашивает Иван Петрович
«Прошу разрешения,—отвечаю,— работать в лаборатории.
не дадите ли вы мне тему?»
В этот же день, независимо от меня, к Павлову ходил
Груздев, товарищ мой по курсу. Иван Петрович нас принял и
Дал совместную работу по отделению железок.
285
— Как же он, не зная о ваших способностях, не зная, подхо-
дите или нет, так прямо сразу тему предложил? — удивился я.
— Это не совсем так,— ответил Орбели.— Поручил он меня
Антону Антоновичу Вальтеру, который обычно и проверял,
подходит студент для работы или нет. Испытание было очень
простое — он подвел меня к весам и спросил: «Как будете
действовать, если вам нужно что-нибудь взвесить^»
Я едва успел сказать, что разновески надо брать пинцетом
с костяными концами, как присутствующие при этом «эк-
замене» в один голос закричали: «Пойдет, пойдет, можно
принять!»
Таким образом я и был зачислен сотрудником Ивана Пет-
ровича.
Помощь мне в работе оказывал Антон Антонович, который
разъяснял, что нужно делать, как наблюдать за собакой, как
вести протокол, как определять переваривающую силу желудоч-
ного сока по способу Метта Собака была переведена на кафед-
ру из Института экспериментальной медицины, но после первого
же опыта пришлось кое-что изменить. Как-то мы договорились с
моим товарищем Груздевым ставить опыт в определенный день и
час. Я пришел на опыт, а Груздеву что-то помешало, и он не
явился; таким образом, опыт сорвался. Это послужило поводом
к тому, что мы с ним решили просить себе раздельные темы,
чтобы не мешать друг другу С этим мы обратились к Ива-
ну Петровичу, и он дал согласие. Мне была дана тема по
изучению сравнительной работы желудочных желез до и после
перерезки блуждающих нервов. Эта работа и была потом мною
выполнена в течение двух лет.
Вспоминаю, что при втором опыте, когда я уже один пришел
в лабораторию кафедры, молодой служитель, только что наня-
тый, напился, не вовремя накормил собаку, да еще и перекор-
мил: у нее началась рвота — опыт опять-таки сорвался
Иван Петрович, узнав об этом на следующий день, начал
топать ногами, кричать, что «здесь нельзя работать».
«Знаете что,— сказал он мне,— если хотите работать, пере-
ходите в Институт экспериментальной медицины, а здесь я ни за
что ручаться не могу, здесь безобразие, какая тут лаборато-
рия...»
Собака была водворена в Институт экспериментальной меди-
цины. и мне представилась возможность регулярно посещать
ту лабораторию Ивана Петровича, где в основном протекали его
исследования.
Надо сказать, что в этом институте мне удалось побывать
еще в предыдущем году. На одной из лекций Ивана Петровича
произошел очень интересный для меня случай. Он всегда обра-
щался к студентам с предложением задавать вопросы в любое
время лекций
И это он напоминал почти на каждой лекции Однажды по
°8б
поводу одного из поставленных мною вопросов Иван Петрович
сказал:
«Знаете что, я не могу дать ответа, это требует фактической
проверки. Если вопрос вас интересует, приходите в Институт
экспериментальной медицины, мы с вами вместе поставим опыт
и полученный результат на следующей лекции сообщим курсу».
Институт экспериментальной медицины находился на быв-
шей даче принца Ольденбургского, той даче, в которой Алек-
сандр Второй подписал в I8GI году манифест об освобождении
крестьян.
Вот в этой самой даче и размещался вначале Институт
экспериментальной медицины. Была прикуплена еще вторая
дача, принадлежавшая банкиру Алферов}. В кухне помещались
основные, наиболее важные части павловской лаборатории —
операционная, вивисекционная, клиника.
Когда мы в первый раз пришли туда с Витольдом Брешелем
по приглашению Ивана Петровича (нам сказано было прийти
туда к четырем часам дня), нас встретил швейцар в ливрее с
императорскими орлами и провел к Ивану Петровичу
Оказалось, что уже приготовлены собака и станок в одной из
свободных комнат. Тут я впервые увидел Евгения Александро-
вича Ганике, молодого еще мужчину с большой косматой боро-
дой и с очень всклокоченными волосами, который помогал при
первом опыте.
Иван Петрович вышел, а мы поставили собаку в станок —
собаку эзофаготомированную, с желудочной фистулой. Вопрос
заключался в том, какие результаты будут от мнимого кормле-
ния жиром. При мнимом кормлении пережеванной и проглаты-
ваемой пищей, которая нс попадает в желудок, наступает секре-
ция желудочного сока, а жир. прибавленный к пище, тормозит
секрецию желудочного сока. Возник вопрос: что же будет, если
давать мнимое кормление не мясом, а жиром?
Этим опытом мы и занялись. С нами ставил опыт служитель
Иван Шувалов, который в течение многих лет работал у Ивана
Петровича. Ганике вскоре ушел, и мы с Брешелем уселись
наблюдать. Кормили собаку сливочным маслом, она съела сто
или двести граммов, и у нее потек сок в очень небольшом коли-
честве. Иван Петрович сразу стал рассуждать, чем это можно
объяснить, очевидно, природа рассчитывает на переваривание
не чистого жира, а жировой ткани, в которой много соедини
тельной ткани.
Опыт был поставлен, дал определенные результаты, и на
следующей лекции Павлов рассказал об этом студентам
Мне хотелось бы обратить внимание еще на одно чрезвычай
но важное обстоятельство, которое имело место в Военно меди
пинской академии того времени,— продолжал Орбели.
Иван Петрович как заведующий кафедрой физиологии
и не менее знаменитый Александр Яковлевич Данилевский, за-
287
нимавший в то время кафедру физиологической химии, догово-
рились между собой и разделили предмет так, чтобы не было
ненужных повторений. Физиологические беседы устраивались
своим чередом. Они отводили еще тва часа в неделю на то, чтобы
собираться со способными студентами и обсуждать отдельные
вопросы, вести практические занятия и так далее. Практикумов
по физиологии совсем не было.
Практикум был только по физиологической химии — были
организованы собеседования на физиологические темы. Кроме
того, была договоренность поочередно, через год, читать спе-
циальный курс физиологии, то есть кроме общего пятичасового
курса, который был обязательным для всех студентов, читать
для желающих со всех трех старших курсов — третьего, четвер-
того и пятого — лекции по специальным вопросам. Это называ-
лось «специальный курс физиологии».
Этот специальный курс всегда представлял большой интерес
Я помню, в первый год Иван Петрович прочел лекций семь или
восемь о физиологии блуждающего нерва. При этом он излагал
все подробности действия блуждающего нерва как на основании
литературных данных, так и своих опытов.
— Когда вы говорили о физической химии, я по ассоциации
вспомнил вашего друга детства профессора Левона Александро-
вича Рогиняна. Я у него слушал курс физической химии, когда
учился в тридцатых годах в Ереванском политехническом инсти-
туте. Его лекции никто из нас не пропускал. Мне известно, какую
вы сыграли роль в его судьбе, когда он болыне всего нуждался
в поддержке.
— Как хорошо, что вы его вспомнили. Он был блестящим
физико-химиком, пользовался большим уважением как специа-
лист и чудесный человек. Что касается помощи, то друг тем и
друг, что не оставляет без помощи товарища
В следующем году Иван Петрович читал лекции по физиоло-
гии органов чувств, причем в течение шести-семи занятий он
изле ил учение об обонянии, вкусе.
Беседы Ивана Петровича представляли совершенно исклю-
чительный интерес, потому что он ставил вопросы на обсужде-
ние, предлагал студентам высказываться, давать разъяснения,
толковать то или иное явление, описанное им, или постараться
найти ответ на основании уже полученных ранее знаний. Эти
беседы протекали очень живо. Обычно длились они не весь учеб-
ный год, потому что постепенно аудитория все-таки рассасыва-
лась, оставалось три-четыре человека, ради которых ему было
уже трудно приезжать в Академию и проводить занятия
Так прошло два года — третий и четвертый курсы.
В те годы условия работы были совершенно не те. к каким
мы сейчас привыкли. На всю лабораторию Павлова полагалось
два ассистента—один штатный (Ганике), второй— вольно-
288
наемный (Соколов), он оплачивался из так называемых спе-
циальных средств, а специальные средства образовались благо-
даря тому, что Иван} Петровичу пришла в голову следующая
мысль: он использовал эзофаготомированных собак с желу-
дочной фистулой для того, чтобы путем мнимого кормления
получать от них желудочный сок Этот желудочный сок очища-
ли, отфильтровывали от случайных примесей, пропускали через
шамберленовские фильтры, которые задерживали яйца всяких
глистов и бактерий, а потом отпускали в стерилизованных
склянках аптекам для лечения больных, страдающих недоста-
чей желудочного сока. Эта так называемая «фабрика желу-
дочного сока» сначала имела очень ограниченный характер,
потом постепенно разрослась и доставляла достаточно средств
для того, чтобы лаборатория Ивана Петровича безбедно суще-
ствовала и могла содержать то количество собак, которое было
нужно для работы. Ведь отпуск казенных средств был весьма
ограниченным...
В нашу лабораторию ежегодно поступало человек пять-
шесть сотрудников. Они не только не получали за это никакого
вознаграждения, но сами должны были вносить в кассу Инсти-
тута экспериментальной медицины шестьдесят рублей в год за
право там работать. Правда, некоторые студенты освобожда-
лись по записке Ивана Петровича от уплаты этих шестидесяти
рублей.
В лаборатории я тогда впервые и познакомился уже при вто-
ром или третьем опыте с двумя товарищами, о которых потом на
всю жизнь сохранилась самая светлая память и с которыми ни
одна минута никогда не была ничем омрачена.— это Цитович, в
то время студент одним курсом старше меня, и В. В. Савич,
врач, уже за год до того окончивший курс Военно-медицинской
академии
Вспоминаются мне некоторые интересные случаи интерес-
ные в смысле раскрытия характера Ивана Петровича. Правда,
это было несколько позже, не в студенческие годы. К нам
обратились три женщины-врача с просьбой допустить их к рабо-
те в лаборатории. Это нас удивило. Иван Петрович поговорил
с ними, разговор был довольно шумный, и они вскоре у шли. пу
стя некоторое время Павлов как-то сказал:
«А ведь теперь в Ломанском переулке есть новая лаборато-
рия, большая лаборатория, там много места. Отчего бы не по-
пробовать — может быть, и из женщин может выити толк. Знае-
те, я как раз встретил одну из тех трех женщин-врачеи, которые
к нам приходили, я тогда так нелюбезно отказал им, а сейчас
Думаю испытать их в работе». ,
Вот тогда и начали работать у него Мария Капитоновн
Петрова, Выскобойннкова-Ганстрем. тогда студен тка медицин-
ского института, и Вхрцель. Это было в период, когда мы нач<
изучать условные рефлексы
10 А Арзуманян
2x9
Иван Петрович имел обыкновение в двенадцать часов ухо-
дить к себе в кабинет и завтракать. Там у него всегда был не-
большой завтрак, завернутый в салфетку,— два бутерброда или
что-нибудь такое. Чашку чая выпивал у себя наверху, а со вто-
рой чашкой спускался вниз, в общую комнату, и на протяжении
пятнадцати — двадцати минут шли разговоры на вольную тему,
это было нечто вроде обеденного перерыва.
— Вспоминал ли Иван Петрович о своей юности и молодо-
сти?.. Приходилось вам спрашивать у него об этом? — поинте-
ресовался я
— Павлов и без расспросов любил рассказывать о себе, о
разных событиях из своей студенческой жизни, о роли молодого
врача, о своих заграничных командировках, о своих учителях
Себя он считал учеником Циона (Пион был профессором уни-
верситета, когда Иван Петрович учился на естественном фа-
культете), о нем он вспоминал с особой благодарностью
По окончании учебы в 1904 году я попал на службу в Крон-
штадтский морской госпиталь. В 1905 году, в январе, получил
предписание в течение двадцати четырех часов приготовиться
к заграничному плаванию и явиться в главный штаб. Я оказался
зачисленным на крейсер номер четырнадцать, а мои друг Быст-
ров — на крейсер номер двенадцать. Мы должны были срочно
отправиться в Либаву, сесть там на какое-то транспортное
судно и плыть к южной оконечности Южной Америки для того,
чтобы там пересесть на два крейсера, якобы купленных у Арген-
тины. На них мы и должны были догнать третью эскадру, эскад-
ру Небогатова. В течение двух месяцев мы ежедневно к двена-
дцати часам приходили в главный морской штаб, чтобы полу-
чить направление в Либаву, и каждый раз нам говорили: «При-
ходите завтра».
В то время, оказывается, шла все еще торговля относительно
этих двух крейсеров, стороны не могли сойтись в комиссионных.
Переговоры с какими-то аргентинскими негоциантами велись
через итальянского консула. Дело затянулось, и крейсеры
купили японцы, назвав их «Нисим» и «Косуге». Крейсеры, вме-
сто того чтобы усилить эскадру Небогатова. участвова ли в раз-
громе нашего флота...
Это произошло 15 мая 1905 года. В этот день я шел в лабора-
торию, как обычно, чтобы повидаться с Иваном Петровичем, и
не успел прочитать газету. Говорю ему, что вот никак не решает-
ся вопрос, что который день мы все ходим, а он вдруг заявляет:
«Что вы, сударь, газет не читали сегодня?»
«Нет, еще не читал».
«Так уже все кончено, наш флот потоплен, разгромлен,
разбит! Нет, с этой гнилью нужно кончать. Только революция
может спасти Россию. Гнилое правительство, которое довело
страну до такого позора, должно быть свергнуто; и иначе как
революцией ничего сделать нельзя! А теперь приступим к работе.
290
Война кончилась, я больше ничем не интересуюсь, начинаем
работать».
Несмотря на это решение, Иван Петрович стал ходить с
тех пор на некоторые общественные собрания, чего раньше ни-
когда не бывало. Это был канун революционных событий
1905 года. В пашем институте имени Лесгафта, который в то
время назывался Санкт-Петербургской либологической лабора-
торией (тогда был еще жив сам Лесгафт), начали собираться
группы либеральных профессоров из технологического инсти-
тута, и Иван Петрович стал ходить на эти собрания.
Приблизительно на третий год после окончания мною Воен-
но-медицинской академии Иван Петрович предложил мне стать
у него ассистентом. Эта должность называлась «помощник
заведующего физиологическим отделом». Соколов ушел, и Иван
Петрович предложил сначала Савичу занять эту должность.
Но тот отказался, потому что был состоятельным человеком,
материально вполне обеспеченным, и не желал брать на себя
какие-нибудь служебные обязанности. Тогда Иван Петрович
предложил эту должность мне. Савич его поддержал, и я стал
ассистентом Ивана Петровича.
— Судя по рассказам, работать с Иваном Петровичем
было нелегко. Вообще на этот счет ходит много слухов. Как вы
себя чувствовали, став его помощником?
— Первые месяцы я вынужден был совмещать службу в
морском флоте и работу у Ивана Петровича. Сразу начались,
конечно, всяческие трудности в том смысле, что я не умел опери-
ровать, а Ивану Петровичу нужно было ассистировать при опе-
рации. Он работал то левой рукой, то правой (Иван Петрович
был левша), то и дело перекладывал пинцеты и нож из правой
руки в левую, а ассистирующему надо было за ним гнаться.
Оперировал Иван Петрович совершенно в бешеном темпе, опе-
рировал великолепно. Иной раз кричал:
«Ах, вы мне это сорвете, вы мне все испортите! Ах, пустите,
вы не так держите!..»
Очень тяжело было. После месяца или двух такой работы
я ему и говорю:
«Знаете что, Иван Петрович, освободите меня, разрешите
мне работать, как я до сих пор работал, волонтером, а ассистен-
том пусть будет кто-нибудь другой, кто больше подходит для
этого дела: я, по-видимому, не в состоянии с этим справиться
Так, право, будет лучше».
«Это вы что, сударь, из-за того, что я ругаюсь. »
«Но вы же ругаетесь из-за того, что у меня плохо полхча
ется».
«Да это у меня просто привычка такая, вы так и относитесь к
этому... Когда вы входите в лабораторию, чувствуете запах
псины?»
«Да. чувствую».
291
Ю*
«Так рассматривайте мою ругань как запах псины! Вы же
из-за запаха не бросаете лабораторию. Привыкайте к крику».
«Если так — буду продолжать».
Вскоре я свыкся с Иваном Петровичем.
Иван Петрович был очень справедливым человеком. Если
сгоряча он и мог сказать лишнее, то, увидев, что ошибся или
поступил несправедливо, брал свои слова обратно и не боял-
ся того, чтобы более молодому человеку принести извине-
ния.
Вспоминаю и такой случай.
Иван Петрович как-то рассматривал оперированных мною
собак.
«Удивительно, как Левон Абгарович красиво оперирует,
одно удовольствие смотреть — так все хорошо, красиво сдела-
но!»
Через некоторое время одна из оперированных собак по-
дохла.
«Вот,— говорит Павлов,— результаты эстетических наклон-
ностей этого диссертанта! Он за красотой гонится, а в результа-
те собака погибает...»
С Цитовичем, как я уже говорил, мы познакомились в лабо-
ратории. Он изучал влияние алкоголя на желчную секрецию.
В 1903 году осенью я вернулся из отпуска и думал, что получу
еще третью собаку, буду дальше работать. А Иван Петрович
вдруг вызывает меня и Цитовпча и говорит:
«В Академии премируют золотыми медалями».
В прошлые годы заранее давалась тема, по которой нужно
было выполнить работу для соискания премии. На сей раз было
принято решение премировать за лучшие текущие работы.
«Так вот, будьте любезны, в течение десяти дней оформьте
обе ваши работы, я их представлю на золотую медаль».
Мы, два друга, оказались в положении конкурентов. Оба
засели дома (это было как раз начало учебного года), решив
бросить все занятия. Я написал работу, жена моя Елизавета
Иоакимовна переписала мне ее (у нее почерк был хороший, а у
меня очень плохой), перечертила все кривые, и работа была
представлена в Академию. Цитович тоже представил свой труд.
Работы обсуждала комиссия, было жюри, и в конце концов
мне и моему товарищу по курсу Арбухову присудили золотые
медали (он сделал какую-то хирургическую работу), а Цитови-
чу — серебряную. Военный министр Куропаткин распорядился:
тем, кто получил золотые медали, выдать еще и денежную пре-
мию по сто рублей. Сто рублей в то время были громадные день-
ги. Таким образом, я получил еще и сторублевую премию. Я от-
нес ее Ивану Петровичу и попросил разделить между мной и
Цитовичем. Иван Петрович этот шаг одобрил, пригласил меня
и Цитовпча и разделил эти сто рублей между нами, по пятьдесят
рублей каждому.
292
...Когда я вернулся после каникулярного отдыха в сентябре
1903 года, Иван Петрович заставил меня написать работу и
представил ее к медали, а затем назначил доклад в Обществе
русских врачей. Это было одним из больших событий в моей
жизни 23 сентября 1903 года состоялся мой доклад в Обществе
русских врачей: «Сравнение работы пепсиновых желез до и по-
сле перерезки блуждающих нервов». Присутствовало много про-
фессоров, врачей, студентов. Елизавета Иоакимовна нарисова-
ла мне большие кривые для демонстрации, схем\ перерезанного
желудочка. Доклад прошел очень успешно, многие были удив-
лены, что я докладывал без записей. Это было мое первое вы-
ступление. Я помню, как после доклада многие выступали,
задавали вопросы. Иван Петрович сидел в качестве заместителя
председателя, давал пояснения к моему докладу. Для меня это
был очень торжественный день.
В то время шел конкурс на вакантные места в Акаде-
мии.
Я тоже участвовал в конкурсе, но «пролетел», не получил
нужного количества голосов. Конкурс происходит таким обра-
зом, что к писанию сочинения допускались те, кто окончил
высшую школу с отличием.
Я помню первую процедуру — очень неприятную: из трех тем
выпала как раз наименее интересная для меня («Покой и труд
в деле лечения различных заболевании», две другие темы я даже
не помню). Я писал, мазал-мазал — и промазал: она не получи-
ла одобрения. Экзаменаторы приходили к шести часам вечера,
зная, что придется сидеть до двух часов ночи, потому что надо
было прочесть вслух двадцать два сочинения и оценить их
Устраивалось чаепитие, приносились разные пирожные, кон-
феты, попивали коньячок и читали сочинения, причем читали
поочередно. Смотря по тому, в чьи руки попадет сочинение, уже
можно было заранее предсказать, получит человек нужное
число голосов или нет. Один читал как пономарь; Сиротин обыч-
но читал со всякими шуточками, в издевательском топе, так
что, как правило, те работы, которые представлял он, провали-
вались. А были и такие, которые старались читать с пафосом,
с выражением. Но это, конечно, имело второстепенное значение
Обычно во время голосования мы толпились в вестибюле в глав-
ном здании и маялись, ожидая решения. От нас не от\ ди и и
швейцара, которые выражали нам сочувствие, заглядывали в
конференц-зал и сообщали, сколько сочинений прочитано,
сколько еще осталось. ,
В конце концов в два часа, в половине третьего ночи объ-
являлись результаты.
Из моего выпуска,— вспоминал Левон Абгарович,-
‘Пись Аствацатуров, Деревенко, Гирголав. Они пошли дальше
и стали профессорами. Остальных постигла неудача.
Итак, после неудачи на конкурсе я проработал два года с
293
лишним во флоте и параллельно, со второго года начиная, рабо-
тал у Павлова...
Левон Абгарович задумался. Наступило молчание. Я решил
напомнить ему случай с его провалом на конкурсных экзаменах
в адъюнктуру, о котором он упомянул в одной из своих речей
в Военно-медицинской академии.
— Я сказал, что считаю этот момент несчастнейшим днем
в моей жизни. И сказал это не случайно. Вы можете себе пред-
ставить, как велико было мое горе, когда в результате работы
конкурсной комиссии было выяснено, что я не попал в число
сдавших! Из тридцати трех человек посчастливилось только
десятерым. Я был потрясен горем, потому что беспокоился,
что будет со мной дальше, смогу ли я продолжать научную ра-
боту.
Обстоятельства сложились так, что мне предложили посту-
пить во флот, в Кронштадтский госпиталь. Главным врачом
Кронштадтского госпиталя был доктор Исаев, ученик Мечнико-
ва, который мог мне помочь вести научную работу. Я был назна-
чен младшим врачом одного из флотских экипажей. Исаев сразу
направил меня к своему помощнику, который мне сказал, что
«флот интересует хирургия, терапия и венерические болезни.
Физиологи нам не нужны». А между тем, когда меня назначали
на службу, главный медицинский инспектор флота тайный
советник Кудрин сказал, что «физиолог во флоте пригодится.
Будем создавать из него физиолога для флота».
Я был назначен ординатором крестьянского терапевтиче-
ского отделения Кронштадтского госпиталя. Это крестьянское
отделение было единственной больницей, куда поступало граж-
данское население города: рабочие кронштадтских заводов, ме-
щане, богомольцы и богомолки, приезжавшие к Иоанну Крон-
штадтскому на богомолье, матросы с гражданских кораблей.
Эта беднота получала единственную возможность медицин-
ской помощи в крестьянском отделении госпиталя.
— Левон Абгарович, насколько соответствовала такая
практика вашим желаниям стать физиологом? Теперь многие из
оканчивающих медицинские институты избегают заниматься
«черной» работой — работать в районных больницах и клини-
ках. Сразу в «главные» просятся.
— К сожалению, есть еще такие. Что касается меня, то этот
год работы в крестьянском отделении сформировал меня Я и
сделался-то физиологом благодаря работе в Кронштадтском
морском госпитале, и эта работа помогла мне больше, чем рабо-
та во всех физиологических центрах, потому что мне пришлось
в этом отделении видеть то, что не каждому клиническому врачу
и не каждому врачу большой больницы удается видеть. В этом
отделении были сконцентрированы все формы инфекций. Я ви-
дел сыпной тиф, возвратный тиф, брюшной тиф, цингу, оспу,
крупозную пневмонию, тяжелый туберкулез...
294
Если бы я сидел в физиологической лаборатории даже у
такого гениального учителя, как Павлов, то дальше разработки
вопросов пищеварения, а потом физиологии условных рефлексов
ничего бы не получил.
А между тем работа в морском госпитале именно в крестьян-
ском отделении, где перед моими глазами прошел огромный
больничный материал, открыла мне то многое, что легло потом в
основу физиологического учения...
Я счастлив,— продолжал Л. А. Орбели,— вспомнить еще
одно имя, с которым была тесно связана моя студенческая жизнь
и с которым я сохранял дружеские отношения на протяжении
многих лет,— это Аствацатуров, который, занимая кафедру
нервных болезней, все время проповедовал эволюционное на-
правление в неврологии. С ним мы много беседовали, обсуждали
различные вопросы физиологии нервной системы. М. И Аства-
цатуров начал свою деятельность в лаборатории Введенского.
Это сплетение интересов невропатологии и физиологии сыграло
большую роль в развитии тех основных тенденций, которыми мы
оба руководствовались в своей деятельности
Прошел четвертый год после окончания Академии, и настало
время для заграничного конкурса. По положению Академии в
этом конкурсе могли участвовать не только те десять человек,
которые были оставлены при Академии, но и люди со стороны.
— После неудачи на первом конкурсе,— продолжал расска-
зывать Левон Абгарович.— Иван Петрович сказал мне:
«Ну, если вы будете работать, я всегда могу вас представить
прямо на заграничную командировку,— только не теряйте
связи с лабораторией»
Но потом он как-то об этом забыл. В один прекрасный день
Владимир Васильевич Савич, мой большой друг, поговорил с
Геннадием Александровичем Смирновым, а тот напомнил
Ивану Петровичу:
«А ты помнишь, что сказал четыре года тому назад Левону
Абгаровичу?»
«Что я сказал?»
«Сказал, что, когда будет следующий конкурс, ты можешь
его представить на заграничную командировку»
«На кой черт ему ехать за границу?»
«Как — на кой черт? Ты же ездил, ты же пользовался такой
командировкой и от этого только пользу получи ! Раз еша
выполняй!»
Иван Петрович вбегает ко мне в комнату н тут жт говорит.
«Левон Абгарович, помните, я вам обещал, что гу i р
ставить вас на заграничную командировку. еичас о
срок Как вы к этому относитесь? Хотите, чтобы я вас предста-
вил, или нет?»
295
Я говорю, что не могу так сразу ответить.
«Тогда вот что, милостивый государь, я вам скажу. Конечно,
очень полезно поездить по разным лабораториям, познакомить-
ся с условиями работы, повидать известных ученых,— это все
очень-очень полезно, но я вам скажу, что того, что вы имеете у
меня, вы нигде нс найдете. Так как же, сударь мой?»
«Разрешите, Иван Петрович, хоть до завтрашнего дня поду-
мать, взвесить все обстоятельства. Так я не могу сразу отве-
тить».
«Ну, вот и хорошо. До свидания».
«До свидания».
На следующий день я, как обычно, принялся опять за свой
опыт.
«Ну-с, сударь, что ж вы решили?» — спрашивает Иван Пет-
рович.
«Я решил воспользоваться вашим предложением и просить
вас представить мою кандидатуру»
«Ах вот что! Да, конечно, отчего не поводить жену по картин-
ным галереям?!»
«Иван Петрович, моя жена не собирается за границу».
«Как — не собирается?»
«Она учительница в женской гимназии и. во всяком случае,
в первый год поехать не сможет, она не может бросить свою
работу, да и я еду не для того, чтобы ходить по картинным гале-
реям. Вы же мне сами сказали, что очень полезно посмотреть,
как работают в других лабораториях, познакомиться с европей-
скими учеными...»
«Да, да, да. Пу конечно, если она не едет. Я не хотел ска-
зать... Ну хорошо. До свидания».
Потом я узнал уже от других профессоров, что он горячо
дрался за меня, отстаивал. Кто-то из профессоров сказал:
«С какой стати, у нас есть свои кандидаты, а мы будем брать
людей со стороны»,— но он напомнил, что не «со стороны», что
я закончил Академию, имею медаль. Альбинкин и Данилевский
меня поддержали, и, в конце концов, я получил большее число
голосов.
Иван Петрович меня поздравил и тут же говорит:
«Знаете что, сударь, я вас не для того приглашал в ассистен-
ты, чтобы вы через два года бросили лабораторию и уехали за
границу Правда, с хорошими целями, но все-таки вы меня по-
ставили в трудное положение. Я вам помог получить команди-
ровку, но ставлю вам одно условие: вы не уедете, пока я не найду
вам преемника!»
«Что ж, хорошо».
( вой услуги предложил Игорь Владимирович Завадской,
ассистент одного провинциального медицинского факультета.
Он юйствителыю два года заменял меня.
Иван Петрович дал мне рекомендательные письма к Херин-
296
гу в Лейпциг и к Лангли в Кембридж, предварительно обсудив
со мной маршрут. У Херинга я познакомился еще с Гертеном и
съездил на несколько месяцев в Гессен
Первый месяц я потратил на то, что жил в Берлине и зани-
мался усовершенствованием немецкого языка, брал уроки, и
уже в конце марта переехал в Лейпциг, где поработал некото-
рое время. Потом ко мне приехала Елизавета Иоакимовна, мы
потратили месяц на отдых, ездили в Тироль, потом поехали в
Англию, из Англии в Неаполь, так что все время было использо-
вано.
Я писал, посылал некоторые свои работы Ивану Петровичу,
от него получал ответы с одобрением того, что мною было напи-
сано и сделано. Есть у меня письмо, где мой учитель благодарит
за пересылку работ Херинга.— они потом пригодились для
дальнейших исследований по условным рефлексам.
В 1905 году началась систематическая работа по условным
рефлексам. Павлов поручил мне изучать рефлекс — от зритель-
ного аппарата. Только я начал работу, как вдруг появляется
в лаборатории комиссия — принц Ольденбургский привозит
британского посла сэра Артура Никольсона Иван Петрович
объясняется на русском языке, а Ольденбургский переводит
на английский язык Никольсону, что, мол, если какой-нибудь
раздражитель будет совпадать с работой слюнной железы, воз-
никнет условный рефлекс. Тот говорит. «Значит, можно и на
пиковую даму получить слюноотделение?» Почему именно на
пиковую даму — не знаю. Принц захохотал, перевел это Ивану
Петровичу и говорит:
«А что, может быть, действительно попытаться на пиковую
даму?»
Идея была подхвачена, и после их ухода Иван Петрович рас-
порядился:
«Попробуйте рефлекс на цвета».
Это был самый неудачный выбор из всех раздражителен.
Я полтора года просидел над тем, чтобы выработать диффе-
ренцировку на цвет у собак.
Был период, когда Боткинская лаборатория закрылась. Иван
Петрович был уже вполне сформировавшимся, большим уче-
ным-физиологом. К этому времени освободилась кафедра в уни-
верситете, но туда попал по конкурсу Введенский, а не Иван
Петрович. Потом он конкурировал в Томск, на кафедру фарма-
кологии, и в Военно-медицинскую академию, на ту же кафедру.
Его выбрали и тут, и там. Он и решил остаться в Петер урге.
В это же время был основан Институт экспериментальной
медицины, где было решено открыть физиологический от тел
Так что Иван Петрович сразу получил кафедру фармако
логии и лабораторию в Институте экспериментальной меди-
цины. „ „
Я хочу остановиться на том периоде, когда ван етрович
297
особенно усиленно стал изучать роль отдельных анализаторов
и взаимоотношения между функцией и структурой, когда он
приступил к экстирпациям различных частей коры больших
полушарий для выяснения локализации.
Тогда, в 1908—1909 годах (к этому времени относится и
моя работа с удалением верхних половин полушарий у собаки),
Павлов отрицал точку зрения Флсксига о том, что кроме проек-
ционных зон нужно усматривать еще особые ассоциационные
зоны, которые устанавливают связи между отдельными проек-
ционными зонами и служат для выполнения высшей психиче-
ской функции. В то время казалось, что обычный условный
рефлекс и представляет собой наивысшую форму высшей
нервной деятельности, и так как условные рефлексы не выпада-
ли иначе, как при разрушении почти целого полушария, созда-
лась такая точка зрения.
Помню, как я делал доклад в Обществе русских врачей
об удалении верхних половин полушарий. Мои исследования
показали, что при операции сохраняются все условные рефлек-
сы, хотя в удаленную область входит кора и слюноотдели-
тельный центр Белицкого, как его называл Иван Петрович,
значительная часть зрительного и двигательного анализа-
торов.
В Иване Петровиче замечательно было то, что он считал
факты особенно ценными и всегда подчеркивал, что во главе
всегда должен стоять «господин факт» и что если факты проти-
воречат гипотезе, то нужно отбросить гипотезу и держаться
фактов. Эту точку зрения он всегда последовательно проводил,
и когда факты заставляли его несколько изменить свои форму-
лировки, он это делал, в отличие от некоторых учеников, кото-
рые, став на какую-нибудь одну позицию, никак не могли с нее
сдвинуться, и очень часто при этом происходили курьезы. Иног-
да Иван Петрович высказывал определенные соображения,
некоторые ученики сейчас же записывали это и на следующей
неделе приходили и начинали докладывать, а Павлов:
«Ну, что это, сударь, чепуха это все!»
«Как чепуха, ведь это ваши слова?»
«Ну, мне тогда казалось так. Но это же чепуха, ведь факты
этому противоречат!»
И они оказывались в очень смешном положении.
Я думаю, что сейчас он многих заставил бы немножко поче-
сать затылок, если бы послушал некоторые высказывания, от его
имени исходящие.
В те годы, когда Павлов жил на углу Введенской и Пушкар-
ской, против Введенской церкви, где теперь поликлиника, его
часто посещали иностранные ученые. Как-то раз был приглашен
Кеткарт, который несколько месяцев работал у него, потом при-
298
езжал Бикель из Берлина с визитом на несколько дней. В этих
случаях он устраивал обед и приглашал некоторых сотрудников,
в частности и я раза два или три получил приглашение.
Я был в то время определенным образом воспитан и знал,
что если пригласили к обеду, то в ближайшее воскресенье нужно
сделать визит. Я был морским врачом, приехал из Тифлиса, где
эти церемонии очень строго соблюдались.
В ближайшее воскресенье1 я нарядился в форму (в то время
это был длинный черный сюртук с эполетами, с саблей) и отпра-
вился с визитом. Позвонил — мне открыли. Вышла Серафима
Васильевна, поздоровалась со мной, села, потом побежала в
другую комнату и сказала Ивану Петровичу, что я пришел.
Я слышу из соседней комнаты: «А что ему нужно?»
Вскоре она опять вышла, поговорила со мной, я посидел
две-три минуты, обменялся какими-то фразами и ушел.
Приехал я в Институт экспериментальной медицины, рас-
сказываю все Ганике. Тот покатился с хохота. Вот, говорит, к
Ивану Петровичу с визитом идти’..
Оказалось, что в это время Павлов сажал какую-то рассаду,
готовился к поездке на дачу, да и вообще никаких визитов,
никаких формальностей не признавал.
У Ивана Петровича был такой порядок: в любой день вече-
ром, в девять часов, с предупреждением и без предупреждения,
к нему можно было зайти.
Секунда в секунду должен был быть подан самовар. Он
заваривал чай (почему-то был такой порядок, что вечерний чай
заваривал сам), затем напевал «тра-та-та», любимый мотив его
был из «Кармен», хор мальчиков, садился и начинал расклады-
вать пасьянс Серафима Васильевна уже наливала ему чашку
чая, и вот в это время, с девяти до одиннадцати, можно было
вести все деловые и полуделовые разговоры. Я засиживался у
него иногда до часу. Во время этих посещений велись всякие
разговоры — ио политике, и об общественной жизни, и о рели-
гии, и о национальном вопросе. Очень много было интересных
бесед. Я никогда не злоупотреблял его временем, но если захо-
дил, то сидел сколько можно.
Не могу точно вспомнить,— продолжал Левон Абгарович,
когда именно, но знаю только, что из года в год к Ивану етро
вичу приезжал старик, очень почтенный, с большой седой
бородой, его товарищ по выпуску Военно-медицинскои акаде-
мии, врач, который работал в Воронеже. Приезжая в отпуск, он
обязательно заходил к Ивану Петровичу. Они поднимались на-
верх, в кабинет, сидели там с полчаса, беседовал и ван етро
вич поил его чаем, потом они мирно расходились, н нам ово
Рил, что «это очень милый человек, врач из Воронежа, постоянно
меня навещает, я всегда рад с ним побеседовать».
299
В один прекрасный день приехал этот врач, поднялись они,
как всегда, наверх, сначала раздавался тихий говор, потом
голоса все повышались, наконец, слышим, что Иван Петрович
что-то громко говорит, почти кричит. Мы обеспокоены, ждем.
Наконец оба быстро скатываются с лестницы.
«До свидания».
«До свидания».
Старик одевается и уходит, а Иван Петрович входит в общую
комнату со словами:
«Черт его знает, всегда приходил ко мне, так приятно было
вспоминать студенческие годы, мы беседовали, а тут пришел
и говорит: «Как ты относишься к загробной жизни?» Я говорю:
«Как отношусь? Какая же загробная жизнь?» — «А все-таки
как ты думаешь — загробная жизнь существует или не сущест-
вует?» Я сначала ему отвечал, потом мне надоело. «Как тебе
не стыдно, ты врач — и говоришь такие глупости!» Он говорит:
«Сейчас меня интересует этот вопрос».— «Ну, если тебя такие
глупости интересуют, иди куда-нибудь в другое место и не мешай
мне заниматься наукой». На этом мы и расстались».
На следующий день Иван Петрович приходит белее полотна,
мрачный и хватается за голову:
«Какого я вчера дурака свалял, что я наделал! Ведь доктор
тот, вчерашний, ушел из лаборатории и ночью покончил с
собой. Большую дозу морфия впрыснул и умер... А я-то не сооб-
разил того, что у него недели три или четыре тому назад сконча-
лась жена и человек искал себе утешения, надеялся, что если су-
ществует загробная жизнь, то он все-таки встретится с душой
умершей жены, с которой он прожил около пятидесяти лет.
А я этого ничего не понял и так оборвал его... Он, очевидно,
рассчитывал на поддержку, на утешение — и такой трагический
конец! Все-таки нужно думать и о других людях...»
Когда Иван Петрович вернулся с очередного конгресса,
состоявшегося в Америке, он мне заявил:
«Я пригласил следующий конгресс к нам в страну на
1935 год. Я ставлю такое условие: если вы согласитесь быть
моим заместителем и фактически организовать съезд, то я
оставлю мое предложение в силе. Если вы на это не согласны,
то напишу отказ, скажу, что я передумал, что не имею возмож-
ности его провести. Следующим кандидатом на созыв конгресса
числится какая-то другая страна — пусть тогда там и собирают-
ся».
Я дал свое согласие.
Павлов немедленно написал в Совнарком (он писал всегда’
«Совнарком», без упоминания какой — РСФСР, СССР): «Так
как мною было сделано приглашение международному конгрес-
су, то прошу назначить моим заместителем по оргкомитету чле-
на-корреспондента профессора Военно-медицинской академии
Левона Абгаровича Орбели. Академик Павлов».
300
АРАГАЦ — ГОРА ДВУХ ПРЕЗИДЕНТОВ
На неприступном склоне горы Арагац, там, где бьют тысячи
родников, где стекают тысячи ручейков, мои предки возвели
крепость, а местности дали имя Бюракан, что по-армянски
означает «великое множество родников». Шли века, полные
героических и трагических событий. Воздвигнутое не раз пре-
вращалось в руины, но упорно возникало вновь. И поныне на
склоне четырехглавого Арагаца видны развалины старинной
крепости. Здесь же сохранились остатки кафедрального собора,
разрушенного во время нашествия арабских завоевателей. Это
следы трагедии, разыгравшейся в 924 году нашей эры.
Писатели, историки оставили нам картины тогдашних собы-
тий и сохранили в памяти народа имена героев. И вот события
тысячелетней давности развертываются перед моим мысленным
взором.
...Полчища завоевателей охватили кольцом Бюракан и рас-
положенный неподалеку Анберд. Начался ожесточенный при-
ступ. Главарь пришельцев Бешир думал неожиданным ударом
вызвать панику и устрашить немногочисленных защитников
крепости. Надменный и самонадеянный, он считал лишним
вести переговоры с осажденными. Он был уверен в победе, но
каково было его удивление, когда он узнал, что все в крепости —
и стар, и млад — взялись за оружие. Со стен и башен летели
тучи стрел. Копья и дротики поражали непрошеных гостей.
С башни над воротами их поливали горячей смолой. Штурм
был отбит. Взбешенная орда вынуждена была отступить. Пона-
добилось три дня, чтобы собраться с новыми силами и возобно-
вить штурм. Он был еще ожесточеннее. Ломались копья и мечи.
Битву озаряли языки пламени. Бешир напрасно пытался вооду-
шевить своих воинов. Снова пришлось отступить. Бюракан,
освещенный факелами и светильниками, уже праздновал побе-
ду. Завоеватели не смогли одолеть защитников крепости в
открытом бою, но им помогло предательство. Крепос ь пылала.
Ее защитники истекали кровью. 17 апреля 924 года битва утих-
ла. Бюракан пал. Некоторые страницы исторического романа
Мурацана «Геворг Марзпетуни», появившегося в конце прош-
лого века, поведали подробности бюраканской трагедии. о
Бюракан жив не только на страницах исторических исследова-
ний и повестей. Спустя тысячу лет после своей гибели он вое
сиял новой славой.. ом екюне Арага-
Анбердская крепость расположсна - Сбн0 0ДОму
на, в десяти километрах от села ЬРОтсюда видна вся живо-
гнезду, она господствует над окру в покрыла это
писная Араратская долина Пыль мнои
сооружение с высокими стенами^ в обыкновенной
И вот сюда пришли люди. ди базальтовхю глыбу
рабочей одежде, стоит, облокотив
301
Внушительная борода заметно старит его, однако сияющие
огнем глаза под густыми бровями говорят о силе и молодости.
Много вопросов волнует ученого. Когда был построен замок?
Кто были его обитатели? Как обеспечивалось водоснабжение?
Ответ должны дать раскопки. Ученый обводит округу восхищен-
ным взглядом. На севере он видит снежные вершины Арагаца,
на северо-востоке — гору Ара, на юге горизонт заслоняют вер-
шины Бардога. Начиная от подножия Ераблура и до самых
склонов библейского Арарата тянется равнина.
«Как богата история этого уголка нашей страны!» — думает
Иосиф Абгарович Орбели, являвшийся тогда, в тридцатых го-
дах, директором Государственного Эрмитажа в Ленинграде и
руководителем Армянского филиала Академии наук СССР Он
знает, что раскопки, которые вели в 1936 году армянские и
русские ученые, дадут богатые находки. Об этом речь впереди.
Но он не знал, что вскоре будет воскрешена слава древнего
Бюракана и этот взлет будет неразрывно связан с именем его
преемника на посту президента.
Я вновь у развалин замка Анберд, на склоне Арагаца,
на горе двух президентов. Отсюда хорошо смотрятся живопис-
ная долина и снежные шапки Арарата — Масиса, по которому
после каждой разлуки тосковал Орбели.
Первые раскопки, проведенные Иосифом Абгаровичем, отно-
сятся к 1929 году. Тогда же Орбели удалось найти хорошо
знакомые ему по раскопкам в Ани металлические водопровод-
ные трубы. Вторично экспедиция во главе с директором Эрми-
тажа и председателем Армянского филиала Академии наук
СССР Орбели прибыла в Анберд семь лет спустя В совместной
экспедиции русских и армянских археологов приняли участие
пятнадцать человек.
На Арагаце весной и летом 1936 года стояла прекрасная по-
года. Вместе с научными сотрудниками в работах принимали
участие десятки рабочих.
Подземный ход в ущелье, водопровод, проложенный еще в
X—XI веках, расчищались в первую очередь. Во время работ
в бане было обнаружено погребение.
Раскопки сооружений части дворца известного княжеского
рода Пахлавуни и сменивших их княжеского дома Вачутянов
и обнаруженные предметы раскрывали свои тайны шаг за шагом
перед археологами. Результаты археологических раскопок лета
1936 года давали убедительное представление об экономической
и культурной жизни в феодальном замке XII—XIII веков.
Без интереса нельзя читать некоторые записи участников
экспедиции: Пиотровского и Еремяна, Тревер и Якобсона, Кафа-
даряна и Токарского, Аджяна и Вруйра.
В дни раскопок былой резиденции князей Пахлавуни, замка
Анберд, я был очевидцем одной из встреч И. А Орбели и
302
к. в. Тревер с давнишним другом Орбели Левоном Александре
вичем Калантаром. Он приехал из Еревана с поэтессой Верой
Клавдиевной Звягинцевой, так живо интересующейся всем тем,
что было связано с культурным прошлым Армении. Лилась не-
принужденная беседа. Вера Клавдиевна попросила Иосифа Аб-
гаровича несколько подробнее рассказать о гербе с изображени-
ем орла с ягненком в когтях, на который она обратила внимание
во время недавнего посещения Исторического музея Армении
в Ереване.
— В музее,— ответил Орбели,— вы видели герб спарапетов
Захаридов, из вассалов Прошянов, владетелей части Сюника.
Захариды с далекими предками династии Орбели — Мамиконя-
нами (воеводами Армении) ничего общего не имеют Но у Ма-
миконянов фамильный герб аналогичный тому, что вы видели в
музее.
— Значит, существует прямая связь между фамильными
домами Мамиконянов и Орбели? — поинтересовались собе-
седники.
— Несомненно,— ответил Иосиф Абгарович.— Этот вопрос
занимал еще крупнейшего представителя армянской средневе-
ковой историографии Степаноса Орбеляна, который заметил,
что как у Мамиконянов, так и у Орбелянов существует общее
фамильное предание об их происхождении. Кстати, на стене
замечательной фамильной церкви в Дсехе высечена та же эм-
блема — орел с ягненком в когтях. При этом напомню,— про-
должал Иосиф Абгарович,— что Ованес Туманян считал Мами-
конянов предками его рода, ведь Дсех являлся резиденцией
Мамиконянов, позже известных под фамилией Туманянов.
Этот исторический экскурс сделался поводом для целой
импровизированной лекции, которую И А. Орбели тут же про-
чел, привлекая внимание всех участников раскопок, когда на
западе за Араратской долиной догорали последние лучи южно-
го, знойного солнца.
— Откуда происходит род Орбели — армян последовате-
лей армянской церкви? — спросила В. Звягинцева.
Иосиф Абгарович ответил:
— Та часть Орбелянов, которая обосновалась в столице
Грузии Тбилиси, сохранила свое армянское вероисповедание
и называлась Орбели. От последних именно происходит мои
Д^Д протоиерей Иосиф Иоакимовнч Орбели и его сын гар
Иосифович Орбели — мой отец. Протоиереи Орбели был хоро-
шим знатоком древнеармянского языка, на котором и писал свои
труды. Он оставил несколько сочинений — пособии по истории
Армении и армянской церкви.
Абгар Иосифович Орбели женился на княжне Варваре Мои-
сеевне Аргутинской-Долгорукои, таким образом, по матери
предки братьев Орбели являлись потомками прославленн го
армянского княжеского рода Захаридов.
303
Заметив в группе слушающих одного из участников Анберд-
ской археологической экспедиции, тогда еще совсем молодого
сотрудника Института востоковедения АН СССР С. Т. Еремя-
на, Орбели спросил:
— Что вы можете сказать о районе Анберда?
Сурен Тигранович слегка смутился от неожиданности и,
быстро собравшись с мыслями, ответил:
— В средневековой Армении крепость Анберд (пишется
также Амберд) являлась центром одноименного гавара (окру-
га) Анберд. Гавар Амберд являлся более мелким подразделе-
нием Арагацотн или Воту-Арагацу (буквально: «Подножие
Арагаца»), который являлся центральным гаваром древнеар-
мянского наханга (области) Айрарат.
— А Арайи-лер? — повернувшись к югу, спросил Орбе-
ли.— Что вы скажете об этой вершине? Только ли Арагац был
священной горой для армян^
С. Т. Еремян поспешил ответить:
— Нет, конечно. Наиболее чтимой и священной является
гора Азат Масис, то есть Арарат. Она — символ и эмблема
нашего народа во все эпохи. По имени области Айрарат она
называется также Араратом. Последнее есть одна из форм на-
звания Урарту. Библейская легенда связывает с Араратом Ноев
ковчег, который после всемирного потопа остановился на этой
вершине. Азат Масис означает «возвышенный, свободный Ма-
сис». Араратская долина во все эпохи являлась экономиче-
ским, политическим и культурным центром армянского народа.
Между этими горами находится Айрарат, в узком смысле —
это Араратская долина. Это сердце древней и современной Ар-
мении. Это обетованная земля нашего народа. Издревле эти
вершины считались священными. Средневековый армянин пола-
гал. что над вершиной Арагаца горит «лампада Григория Про-
светителя» («Лусаворчи кандех»).
Здесь находились крупные города — столицы Армении:
Армавир, Ервандашат, Арташат, Вагаршапат, Двин и Ере-
ван.
Орбели бросил взор на восток и, обратившись к Еремяну,
спросил:
— Если вы ответите и на этот вопрос, я вам скажу «спаси-
бо». Что это за вершина?
— Это гора Арайи-лер,— ответил Еремян,— напротив кото-
рой, на восточном берегу реки Раздан, возвышается вершина
Шамирами-лер — «гора Семирамиды».
Еще в древности армяне южных областей Армении перенес-
ли на север легенду об Ара Прекрасном и Семирамиде (Шами-
рам)
Считалось, что название «Айрарат» происходит от-имени
Ара В надписях на стенах монастырей Ованнаванк и Сагмо
саванк гора Арайи-лер названа Арайрат.
304
— Есть ли растительность на этой вершине? — поинтересо-
валась Звягинцева.
— Гора Арайи-лер весной и летом покрыта цветами. Здесь
особенно много кустов шиповника самых причудливых оттенков.
После принятия христианства армянами языческий праздник
цветов был приурочен ко дню святой девы Варвары («Сурб
куйс Варварэ»), которая, по поверью народа, излечивала детей
от кори и краснухи. Недалеко от вершины находится пещера
с питьевой водой. Вокруг источника — хачкары. Это место
называется Цахкаванк, то есть «Монастырь цветов*. Народ по
традиции в день праздника святой Варвары совершает паломни-
чество к монастырю. В этих местах такое благоухание, такой
живительный воздух, что, по преданию, излечиваются все бо-
лезни.
На территории исторической Армении таких цахкаванков
было великое множество. Все они располагались в альпийской
зоне, у истоков рек и родников
Орбели очнулся от глубокого раздумья и произнес:
— Продолжайте изучать родную страну, ее памятники,
традиции. Будьте здоровы. Апрёс, Сурен!
Поздно вечером, когда мы собрались покинуть Анберд, к
начальнику экспедиции академику Орбели робко подошел бюра-
канский крестьянин и спросил, какие привезти съестные припа-
сы на завтрашний день, и погнал свою ослицу и маленького
осленка Пахлавика в селение Бюракан.
В мае башни бюраканских телескопов утопают в буйной зе-
лени. Стоит благоуханный запах сирени и роз. На темном небе
горят звезды, а на территории ни единой электрической лампоч-
ки. Телескопы и наблюдатели в темноте лучше видят свой
объект исследования. Сумрачной в кабинете Виктора Амазаспо-
вича. Он работает при свете настольной лампы.
Наша беседа затрагивала разные темы и, так как страна
отмечала тридцатилетие Победы над немецким фашизмом. Вик-
тор Амазаспович высказал много ценных суждении об Иосифе
Абгаровиче, о его кипучей деятельности в годы войны. Я же
приведу только некоторые его высказывания касательно взгля
Дов Орбели о развитии науки в Армении.
— Будучи крупным представителем гуманитарных наук,-
говорил академик Амбарцумян,— Иосиф Абгарович глу око
сознавал, что для дальнейшего развития респу лики
обязана в первую очередь сосредоточить внимание на Ра в
точных наук, на научных проблемах, тесно связанных
ным хозяйством. Именно благодаря этому наша Академияс
самого начала приобрела определенный профиль и У
ние более чем тридцати лет развивается в направ.
занном ее первым президентом.
305
И еще. Дела сложились так, что через несколько лет после
основания Академии Иосиф Абгарович вернулся на работу в
Ленинград и мне пришлось быть его преемником и возглавлять
Президиум Академии наук. Однако в течение долгих лет и я, и
многие другие ученые нашей Академии продолжали получать от
него мудрые советы и добрые наставления Его интерес к
дальнейшим судьбам Академии наук Армении побуждал нас
всех работать интенсивно. Хочется особенно отметить, что
Иосиф Абгарович постоянно предупреждал нас об опасности
замыкаться в себе, о необходимости постоянной и тесной связи
с учеными и научными учреждениями других республик и всего
Союза. Мы старались следовать этому его завету. Сегодня мы
видим, какое благотворное значение имела и продолжает иметь
эта связь для процветания науки на армянской земле.
Орбели в последний раз был в Армении осенью 1959 года. Он
с удовольствием принял приглашение своего преемника, Викто-
ра Амазасповича, быть его гостем в Бюракане.
«Еще одна возможность побывать в Анберде»,— думал он.
День встречи помню хорошо: 4 октября 1959 года. День
полета третьей космической ракеты стал главной темой их
беседы.
По прежде, чем начать «космический» разговор, Иосиф
Абгарович с отеческой теплотой сказал:
— Виктор, дорогой, я горжусь не только успехами науки
родной Армении. Горжусь вашими личными достижениями в
астрофизике, получившими мировое признание С некоторыми
из сотрудников обсерватории я знаком. Хороших людей приютил
Бюракан! Коллективное научное творчество всегда было мне
по душе.
Тема беседы быстро менялась. А когда разговор зашел о
полете третьей советской космической ракеты, оба оживились.
— В век завоевания космоса, в век стремительного развития
точных наук и техники не появлялось ли у вас сомнения в пра-
вильности выбора той области науки, которой вы с таким успе-
хом посвятили себя? Тем более что математика вам легко дава-
лась...— спросил Амбарцумян.
Никогда еще за всю мою долгую жизнь, никогда и ни на
одно мгновение в мое сознание не проникало сомнение в том,
что я правильно, в полном соответствии со своими способностя-
ми и душевными устремлениями, избрал предметом исследова-
ния и изучения проблемы истории человеческой культуры,
истории подъема, иногда замедленного, иногда стремительно
быстрого хода развития человеческой мысли, подъема на новые
высоты знания и творчества в бесконечном разнообразии чело-
веческих достижений! — с жаром ответил Орбели — И никогда
еще, следя за развитием научной мысли, за весь путь от станов-
306
ления обезьяны человеком и до наших дней, я не испытывал
желания и стремления самому выйти за пределы становящейся
тесной земной поверхности для познания всей необъятности Все-
ленной. Даже читая Жюль Верна в отрочестве и юности, я не
стремился выйти за пределы того наивно, но уютно устроенного
ядра, в котором великий фантаст послал четверку самоотвер-
женных исследователей на Луну.
— Значит, никаких колебаний?
— Колебания возникали, но природа их иная. Сейчас пояс-
ню свою мысль,— ответил Орбели.— В этот памятный день, чет-
вертого октября, когда вынесена на орбиту третья советская
космическая ракета, все чаще и чаще приходит на ум, как завид-
на и увлекательна трудная деятельность тех, кто, опираясь на
весь колоссальный опыт и достижения научной мыс пи прошлого,
умеет восходить каждодневно на все более высокие ступени
познания Вселенной, все более совершенные технические дости-
жения для раскрытия тайн космоса.
Да, не скрою: когда сегодня, в тринадцать часов, мы с вами
услышали прерывистые сигналы радиопередатчика отправив-
шейся в космическое плавание межпланетной научной лабора-
тории, стало больно, что теперь уже поздно изучать язык этих
сигналов, недоступных моему пониманию.
‘— Иосиф Абгарович, мы же оба учились в тифлисской
третьей мужской гимназии (я окончил ее позже). Скажите,
вспоминаете ли о годах юности?
— Несомненно. Особенно сегодня, когда вспоминаешь дав-
ние школьные уроки космографии, вид всегда одного н того же
лунного диска в подзорную трубу гимназической вышки для
наблюдения, бесконечно радостно сознавать, что первые в исто-
рии человечества сведения о том, что находится за этим лунным
диском, поступят еще при моей жизни Всего три недели назад
предшественник этого корабля занес на поверхность Луны герб
нашей Родины, а сегодня новая ракета открывает перепек иву
проникновения за зримый человечеству уже миллионы лет диск
Луны тем героям науки, которые в одном из последующих
кораблей облетят вокруг Луны и своими глазами увидят и пове-
дают всему человечеству, какие цирки, вулканы и моря располо-
жены на лунном полушарии. Три недели, Виктор Амазаспович.
для перехода от этапа второй космической советской ракеты
к третьей — ведь это же ничтожный срок в ваших вселенских
масштабах!
И хотя еще один голос, идущий от разума и сердца одного
человека, мало прибавит к многомиллионному хору голосов
привета и благодарности советским людям создателям тре-
тьей космической ракеты, я приветствую их от себя и низко им
кланяюсь. А ведь это достижение нашей страны — очень весо-
мый аргумент в борьбе между силами войны и мира для всего
человечества. Чашу горечи за годы войны, хотя п по-разному.
307
мы с вами испили сполна, Виктор Амазаспович: я — в блокад-
ном Ленинграде, вы — в Елабуге, на месте эвакуации. Ох, к
черту этот термин «эвакуация»! Не люблю! Вы там тоже держа-
лись молодцом — как на передовой... Ваше открытие о рассеи-
вании света в мутной среде помогло нашей победе и несказанно
обрадовало меня.
В Бюракане наступили сумерки. Над заснеженным Арага-
цем плывут островки облаков. В небе зажглись звезды. Столетия
назад смотрели они на армянскую землю, смотрят и сейчас.
И мне чудится, что тусклые звезды шепчут о прошлом, а яр-
кие — о настоящем моей Родины. Быть может, поэтому мне
снова приходят на память события, которые бушевали на бюра-
канской земле. Тогда наши предки прославили себя беззаветной
отвагой и невиданной храбростью при защите родной земли. Эта
слава хранится в памяти народа.
...Кто знает, может, совсем уже скоро бюраканские радиоте-
лескопы примут вместе с сигналами далеких галактик сигналы
советских космических кораблей с других планет, и на Землю
поступят из звездных далей рапорты советских космонавтов.
Человечество познает звезды Но оно познает и себя, свою
историю, свою культуру, свою судьбу. И глядя на звезды, чело-
век не забывает о земле. Из-под земли возникают развалины
храмов и городов, произведения древнего искусства, произведе-
ния талантливых мастеров прошлого, быть может не менее пора-
зительные, чем успехи в освоении космического пространства.
Ф Энгельс говорил, что эпоха Возрождения должна была
породить и породила титанов духа и мысли.
Уместно вспомнить эти слова в наши дни великих социаль-
ных преобразований, меняющих к лучшему жизнь всех трех с
лишним миллиардов жителей Земли, и таких научных подвигов,
которые открывают перед нами просторы Вселенной и глубины
прошлого человечества.
Естественно и закономерно, что приоритет на этих поприщах
приложения человеческого духа и мысли принадлежит совет-
ским людям. Весь строй нашей жизни, идеалы, устремления и
бурная практическая деятельность, озаренные светом ленинско-
го учения, порождают людей, смело идущих по неизведанным
путям.
Этой дерзновенной смелостью, духом новаторства, пафосом
первооткрывателей охвачен наш народ, его ученые.
Мне вспоминаются строки из статьи, написанной Амбарцу-
мяном в феврале 1964 года для журнала «Урания» в связи с
чествованием памяти А. Эйнштейна:
«Роль науки и ее применение в современном обществе
308
возрастают с огромной быстротой. Люди, занимающиеся исто-
рией науки, прилагают значительные усилия, чтобы понять зако-
номерности научного развития. Однако эти закономерности еще
далеко не выяснены полностью. Нет сомнений, что для развития
науки имеют большое значение случаи, когда старые понятия о
каком-либо предмете приходят в противоречие с новыми резуль-
татами экспериментов и наблюдений. Внесение небольших по-
правок уже не может исправить дело, и необходим отказ от ста-
рых представлении, которые в известной степени превратились в
предрассудки. Но вместо этих предрассудков становится необхо-
димым создать новые представления. Для отказа от старых
представлений нужна бывает большая смелость, и тем большая,
чем больше они кажутся привычными, естественными и само
собой разумеющимися. А для создания новых, до этого неизвест-
ных, но правильных представлений и концепций требуется соче-
тание проницательности научного гения с еще большей смело-
стью, которая возникает только из уверенности в правильности
предлагаемого решения. Сама же эта уверенность рождается
после тысяч сомнений и тысяч проверок новых идей».
Эти строки как нельзя лучше характеризуют и самого авто-
ра, и академика И. А. Орбели.
За плечами Амбарцумяна уже более шестидесяти лет, но его
творческая энергия нарастает. И. А. Орбели хмер в возрасте
более 70 лет, но в расцвете творческих сил 11 мы могли бы с пол-
ным правом отнести к Виктору Амбарцумяну и Иосифу Орбели
слова А. М. Горького: «Я чувствую себя моложе моих лет
потому, что не уставал учиться». Интенсивность научного поис-
ка, восприятие жизни во всем ее стремительном движении,
«кипение ума», постоянное обновление понятии о мире являются
ДЛЯ академика Амбарцумяна, как и для Орбери, источником
силы и молодости.
И Амбарцумян, и Орбели давно и надолго завладели Ара-
гацсм. Недаром говорят:
— Арагац — гора двух президентов.
Я покидаю Бюракан. Машина, преодолевая спуск серпанти
на, стремительно уносит меня в долину.
Я еще долго думал о двух совершенно разных по натуре, но
одинаково одержимых наукой людях.
«Кто мне дороже?..» — спрашивал внутренний олос.
Ответа я не ждал — он был мне ясен.
Братьев было трое. Когда они подросли, отец познал их
сказал.
— Сыны мои, вам уме пора познать мизнь осу
зло, пора набраться знаний...
3W
На прощанье обнял, поцеловал в лоб.
С первыми лучами солнца братья отправились по дороге на
север.
У развилки братья разошлись: старший, Рубен, пошел к
морю, синевшему вдали; средний, Левон, свернул на большак,
но остановился, увидя ковыляющего на трех лапах пса, и накло-
нился над ним; а младший, Иосиф, стоял в нерешительности,
не зная, куда идти. Вдруг вдали он заметил полуразрушенный
купол древнего храма. Как зачарованный долго стоял на месте,
потом, словно в забытьи, медленно направился к руинам.
Пути Рубена и Иосифа нет-нет да скрещивались. Левон
пошел своей дорогой...
С тех пор как братья пустились в путь, я шел за ними, то
отдаляясь, то приближаясь, то находясь рядом. Все. что я ду-
мал, все, что сопережил. все, что хотел высказать о братьях
(вклад которых в науку различен, но одинаково отношение к
жизни), о событиях личных и научно-общественных, я написал
так, как понял и оценил сам.
БЮРАКАНСКИЙ
ЗАВЕТ АРТАВАЗДА
Слабым мерцающим светом освещают звезды гору Арагац
и на ее склоне гнездящееся село Бюракан, название которому
дали тысячи неумолкающих ручьев. Десять с лишним веков
назад здесь, на опаленной и израненной армянской земле, уми-
рал бесстрашный воин и ученый монах Артавазд. Никогда
звездное небо не казалось ему таким бескрайним и величест-
венным, не была так причудлива россыпь звезд. И среди всех
других одна выделялась своим алмазно-чистым блеском. Не та
ли это легендарная лампада, которую зажег кесарийский епис-
коп Григорий, сподвижник Трдата Великого, и вознес над горою
Арагац? Не та ли это красавица звезда, которая видна только
людям с чистым сердцем?
«...Ты светила нам вчера, когда мы еще надеялись на победу
и не знали, что в полночь два предателя откроют врагам ворота
Бюраканской крепости Ты видела кровавую битву в начале
этой ночи, когда проклятый завоеватель Бешир велел сжечь все,
что может горсть, чтобы остались ог Бюракана одни руины Ты
будешь светить и завтра, когда меня уже не станет. Расскажи
потомкам, как мы любили родную землю и как отдали за нее
жизнь. Расскажи, как мы защищали наши горы, могилы пред-
ков, священные камни храмов, рукописи — хранилища муд-
рости, поэзии родного народа».
Книги, рукописи! Сколько их прочел он!.
— Слишком много читаешь и мало молишься!— сказал ему
однажды настоятель монастыря, взирая на крамольные строки:
«Не найдя в священном писании ничего обстоятельного о зем-
леописании, кроме редких, разбросанных и в то же время трудно
постигаемых и темных сведений, мы были вынуждены обратить-
ся к языческим писателям, которые установили географическую
науку, опираясь на путешествия и мореплавание, и подтвердили
ее геометрией, которая обязана своим происхождением астро-
номии».
— Кто это написал?— строго спросил настоятель.
— Мудрейший и ученейший Анания Ширакаци.
Губы Артавазда шевельнула едва заметная улыбка. Настоя-
тель не знал, что, сидя над «крамольной» страницей, он размыш-
лял над другими словами знаменитого ученого, который еще в
VII веке в своей книге «Космография и летосчисление» сказал:
312
«Возникновение есть начало уничтожения, и уничтожение есть
в свою очередь, начало возникновения».
— Вот и я сейчас умираю. Это — уничтожение. И в то же
время — возникновение...
Напряженно пульсировали мысли. Артавазд, казалось, торо-
пился высказать их потомкам:
— Народ мой умеет хранить наследие предков в сердце, в
памяти, в укромных таиниках. Казалось, не раз все рушилось
от огня и меча, а за стенами монастырей находились трудолюб-
цы, которые брались за перо и продолжали работу своих пред-
шественников. Быть может, и с меня кто-нибудь бережной рукой
снимет спрятанный под кольчугой пергамент и скажет. «Не суж-
дено было ему завершить свой труд. Жаль! Он писал о наклоне-
нии эклиптики». Если бы не этот набег Бешира! .
Прощайте, звезды! Вы светите мне в последний раз. но вы
увидите наших потомков, а среди них ученых мужей. И быть
может, здесь, в Бюракане, где ветер носит пепел сожженных
книг о Вселенной, появятся светлые умы и начнут свой путь к
вам, звезды, в беспредельные дали.
В БЕРКЛИ!
1961 год. Город, окутанный перламутровой дымкой, еще
спит, а по Эчмиадзинскому шоссе, ведущему к Ереванскому
аэропорту, уже бегут автобусы, автомашины Одна из машин
резко набирает скорость.
— Академия поехала!— говорит шофер отставшего такси
пассажиру.
— Какая академия?
— Наша. Президент держит далекий путь.
— Куда?
— В Москву, а потом в Америку Он возглавляет делегацию
советских астрономов.
Таксист читал вечернюю газету. В Москве, где соберутся
коллеги из Армении и других мест Советского Союза, про1Д\
встречи и беседы в связи с предстоящим крупным событием
в жизни астрономов всего мира — XI конгрессом МАС. Затем
начнутся этапы поездки: полет до Парижа, оттуда через к ан,
в Нью-Йорк, и наконец, самолет приземлится в Лос-Анджелесе.
Там должны состояться два предварительных симпозиума А уж
потом в Сан-Франциско, близ которого небольшой городок
Беркли. Это резиденция Калифорнийского университе a mlh
но там и намечено провести конгресс астрономов
Невелика Западная Европа.
Меньше трех часов назад делегаты от ( С слыпг,
бои кремлевских курантов—и вот уже аэропорт рли лиз
столицы Франции. Репродукторы сообщи ш. что авиакомпания
Эйр-франс>> готова принять на свой л <нер ж . юших
313
теть за океан. У трапа стюардесса, небесное создание в сине-
голубой униформе, дарила каждому пассажиру ослепительную
улыбку.
Когда самолет миновал Гринвич, шумная компания молодых
мужчин решила «спрыснуть» это событие. Оказывается, есть
такая традиция: отмечать перелет через экватор, тропики,
полюса и через Гринвичский меридиан, от которого ведется
счет временных поясов.
И тут в рядах кресел, занимаемых советскими астрономами,
прозвучали голоса:
— Меридиан? Это — наше дело, так что традиция касается
и нас
— Пусть стюардесса принесет что-нибудь покрепче.
— Покрепче, может быть, и принесет, но сомневаюсь, что
на борту есть что-нибудь лучше армянского коньяка.
— Меньше самоуверенности!
Гринвич остался позади. Самолет повис над океаном. Только
солнце, навстречу которому летела машина, напоминало, что все
еще продолжается тот самый день, который советские астро-
номы встретили в аэропорту Шереметьево. Но вот постепенно
сумерки начали скрадывать простор океана. И в это время, как
во времена Колумба, раздался обрадованный возглас:
— Земля!
Справа по борту видна россыпь огней. Конечно, это город.
Какой?
— Дамы и господа! Вы имеете возможность убедиться, что
путешествие через океан на лайнерах авиакомпании «Эйр-
Франс» совершенно безопасно и, надеюсь, не очень утомитель-
но. Мы летели девять часов. Справа по курсу огни Бостона.
Наш лайнер приземлится на аэродроме Айлуалд. Багаж будет
подан в зал аэровокзала. Пассажиры, не являющиеся граж-
данами США, приглашаются в бюро иммиграции для выполне-
ния некоторых формальностей.
Летящие впервые несколько обескуражены: знакомство с
Нью-Йорком не состоялось. Проездные документы переоформ-
лены. Самолет «Пан-Америкен» готов к полету в Лос-Анджслес
Той ночью в порту Лос-Анджелеса советских астрономов
встречал председатель Американского национального совета
по астрономии профессор Гольдберг со своей супругой
После короткого разговора по дороге в гостиницу наши пу-
тешественники могли поздравить себя с завершением первой
половины дальнего перелета.
Если мерить расстояние астрономической мерой, то наши
путешественники пролетели столько, сколько свет проделывает
за одну тридцатую долю секунды.
Симпозиум в Санта-Барбаре накануне XI конгресса Между-
народного астрономического союза явился своего рода развед-
кой в расстановке сил на астрономическом фронте
314
Прибытия советских астрономов ждали здесь с большим ин-
тересом, особенно сообщения академика В. А. Амбарцумяна
нестабильности многих систем галактики.
о
ТАК ЛОМАЮТ ЗАСОВЫ НЕБЕС
В короткий промежуток времени между симпозиумом в Сан-
та-Барбаре и конгрессом в «Лос-Анджелесе Амбарцумяну
передали неожиданную просьбу:
— Виктор Амазаспович, армяне, проживающие в Лос-Анд-
желесе, просят вас, вашу жену Веру Федоровну и товарища
Маркаряна встретиться с ними. Можно ответить, что приглаше-
ние принято?
— Разумеется!
В назначенный срок машина из Санта-Барбары примчалась
в Лос-Анджелес и остановилась у одного из лучших отелей
города. В банкетном зале собралось около трехсот человек.
Вопросов было очень много. Временами играла музыка Но вот
оркестр начал исполнять «Гаянэ» Арама Хачатуряна. Сверкаю-
щие, зажигательные звуки заставили встрепенуться каждого.
Мелодия, пронизанная национальным колоритом, вернула мно-
гих к давним дням, проведенным на родной земле, к заветной
мысли побывать на родине во что бы то ни стало, увидеть еще
раз священную землю своих предков.
Внимание большой группы привлекла Вера Федоровна.
— Вы совершенно свободно говорите по-английски! — ска-
зал ей сосед по столу.
— Благодарю вас,— ответила Вера Федоровна.
Завязался разговор, и американские армяне убедились, что
супруга президента Академии наук Армении, русская по проис-
хождению, свободно говорит на их родном армянском языке.
— У вас есть дети?—допытывались они
— Четверо: две дочери и два сына...
Слова «трогательное прощание» не дают никакого представ-
ления о том, что происходило у подъезда отеля поздно вечером.
— Как, они улетают обратно?
— Нет! Они едут в Сан-Франциско, вернее в Беркли на
научный конгресс.
В Сан-Франциско были снова букеты, объятия, слезы радос-
ти и непередаваемое, лучезарное чувство гордости, ложно
чувство это. Армяне в зарубежных странах, особенно молодежь,
прекрасно понимают, что не причастны к успехам овстско
го Союза, но они воспринимают их как свои В дни, когда в р
вые в космос был запущен советский спутник, когда весь.mi р
выучил это русское слово «спутник», большинство нап_
чественников, заброшенных судьбой в зарубежные стр •
ковали, словно каждый из них лично участвовал в эт 1
Беркли гостеприимно встретил ученых из
315
Старожилы Беркли могут назвать не одну достопримечатель-
ность, которой славится их город, но, бесспорно, наиболее
крупной из них является Калифорнийский университет. Здесь
работали и работают талантливые ученые, педагоги. И хотя со-
ветские делегаты прибыли сюда почти ночью, калифорнийские
коллеги ждали их. Оказывается, весь день здесь, в Беркли, про-
шел в беседах ученых и корреспондентов радио, телевидения,
газет и журналов.
Был затронут самый широкий круг вопросов — от забавно-
наивных до спорных и острых проблем астрономии.
— Верно ли, что Гитлер имел придворного астролога, с ко-
торым советовался перед каждым новым походом?— спросил
корреспондент астрономического журнала из Мехико Пабло Ри-
сдас. Он не без умысла взглянул па молодого Осси Швейделя,
приехавшего из Западной Германии, где тот успешно делает
карьеру в международном астрономическом бюллетене.
Пабло Риедасу ответил чехословацкий журналист Яромир
Франта:
— Да, имел, но, как это всем известно, астрология ему пло-
хо помогла, особенно начиная с 1941 года. Все это можно рас-
ценивать как еще одно — и притом весьма убедительное —
доказательство, что ни астрология, ни другие виды псевдо-
астрономии не годятся для прогнозирования, особенно в пре-
ступных делах.
— Господа, наш разговор приобретает политический
крен, а меня интересует наука,— заметил француз Леон Дебуре
из Сорбонны.
Он выпалил это такой скороговоркой, что многие обернулись,
чтобы разглядеть этого худощавого человека в непомерно боль-
ших темно-зеркальных очках, с массивным перстнем на указа-
тельном пальце.
Французский астроном продолжал:
— Точнее говоря, меня берут в плен сомнения Вот ваш
соотечественник Гёте,— он кивнул в сторону Осси Швейделя,—
говорил, что математик, возвысившийся до познания звездного
неба, представляется «богоподобным». Я бы хотел видеть
хоть одного такого, но сейчас выдвинуто столько всевозмож-
ных гипотез, теорий, систем, классификаций, что невольно воз-
никает сомнение: сколько во всем этом достоверного?
Скептицизм француза вызвал поток реплик.
— Четыре века назад, я слышал, высказывались аналогич-
ные сомнения,— проговорил кто-то на английском языке, но
с ощутимым акцентом.
Все рассмеялись, и каждому захотелось посмотреть на остро-
умного собеседника. Им оказался индийский журналист, серь-
езный, хмурый с виду. Его выдавали глаза — веселые, лукавые.
— Так что же слышали вы, дорогой Радж Сингх, четыре ве-
ка тому назад? — переспросил Леон Дебуре.
316
Тогда высказывали сомнения о гипотезе Коперника Но
вот ваш соотечественник,— индиец учтиво обратился к Леону
Дебуре, — Урбен-Жан-Жозеф Леверье встретился со знамени-
тым астрономом Араго, который посоветовал ему заняться изу-
чением неправильностей в движении планеты Уран. Леверье
последовал этому совету и вскоре сделал открытие, обессмертив-
шее его имя. Он доказал, что причиной неправильности в дви-
жении Урана является находящаяся за пределами его орбиты
неизвестная планета. Это было в 1844 году. А год спустя ваш
соотечественник,— индиец обратился к немцу,— астроном Ио-
ганн Готфрид Галле навел свой телескоп в точку неба, вычис-
ленную Леверье, и обнаружил планету Нептун. Этим он, как и
Леверье, обессмертил свое имя. Этот факт убедительно говорит
о том, что, по крайней мере, в пределах Солнечной системы аст-
рономия изучила движение небесных тел, их объем, массу и мно-
гое другое.
Я догадываюсь, почему в вашем взгляде мелькнула укориз-
на: да, я не упомянул, что к открытию планеты Нептун причастен
и ваш соотечественник,— продолжал индиец, взглянув на
стоявшего рядом английского радиообозревателя.— Извините!
Научные заслуги следует отмечать объективно и беспристраст-
но. Я должен добавить, что одновременно и независимо от
Леверье ту же задачу решил молодой английский астроном
Адамс, живший в прошлом веке.
— Уважаемый коллега из Индии скромно ограничил за-
слуги современной астрономии пределами Солнечной систе-
мы,— добавил Норман Нильсон, представитель знаменитой
обсерватории, построенной в Калифорнии на средства миллио-
нера Лика.— Я имею в виду изобретение моего соотечественни-
ка физика-экспериментатора Майкельсона. Он создал прибор
для изучения спекторов, называемый интерферометром. На-
сколько мне известно, в то время это был самый точный прибор
из всех существующих на земном шаре. С помощью своего ин-
терферометра Майкельсон сумел выполнить такую, казалось
бы, неосуществимую задачу, как измерение углового диаметра
неподвижных звезд. Иными словами, он измерил углы между
думами света, приходящими к нам от двух противоположных
точек диска звезды.
— И это только для гигантских и малых звезд.
— Да! На таких расстояниях. Этот пример мне кажется \бс
Дительным доказательством того, что современная астрономия,
астрофизика располагают инструментами и аппаратурой, даю-
ими возможность делать достаточно точные наблюдения, что
бы создавать достоверную картину мироздания.
Леона Дебуре продолжали «атаковать» и ученые, и ж\рна-
Дисты. На сей раз высказался журналист из Кракова ронев
ский. Чувствовалось, что этот уже седеющий, молчаливый
человек привык обдумывать каждое слово. Его коллеги на
317
вопрос о молчаливости Броневского отвечали: «В тюрьме и
концлагере отвык говорить». Как бесспорное доказательство
выдающихся успехов науки о небе Броневский привел резуль-
таты исследований, проведенных советскими учеными:
— Они долго изучали так называемые новоподобные пере-
менные, которые вспыхивают через некоторые промежутки
времени, и установили закономерность: чем сильнее вспышки
звезд, тем реже они происходят. На основании этой зависимости
советские ученые рассчитали, что в созвездии Северной Короны
скоро произойдет повторный взрыв новоподобной звезды, кото-
рая уже вспыхнула в 1866 году и должна была еще раз засвер-
кать через шестьдесят—сто лет. И звезда действительно зажг-
лась в 1946 году — через восемьдесят лет, как и было предска-
зано! Надеюсь,— добавил представитель Польши,— бремя
сомнений, гнетущих моего французского коллегу, уменьшилось?
— Благодарю вас,— ответил француз.— Но речь идет о сом-
нениях, а нс о неверии. Было время, когда наши далекие предки
одухотворяли все окружающее. Они приносили жертвы духам
предков, духам леса и вод, неба и земли И верили, что в самом
деле избавляют себя этим от гнева духов. Потом возникли сом-
нения. Жрецы стали совершенствовать религиозные представ-
ления. Многие религиозные культы оказались несостоятельными
для нового времени. Их начали заменять более тонкими, более
совершенными религиозными системами. Четыре-пять из них
стали мировыми, в том числе христианство, представляющее
собой некий синтез многих древних религий. Религиозные пред-
ставления, насаждаемые служителями культов и правящими
группами, крепко держали пароды в плену невежества. Хрис-
тиане верили свыше тысячи лет в систему Птолемея. И сейчас
еще есть глубоко невежественные фанатики, которые пред-
ставляют мироздание так, как описано в Библии. Но верно и
то, что века назад предки нашего коллеги из Италии стали
сомневаться в системе Птолемея. Их жгли на кострах, предава-
ли анафеме, вынуждали к раскаянию. Я горжусь тем, что рево-
люция, которую совершили мои предки в конце восемнадцатого
века, государственным актом провозгласила свободу веры и
избавила людей от насильственного исповедания церковного
невежества в астрономии. Это было сомнение в церковном
учении о мироздании, впервые в истории выраженное в масшта-
бе большой европейской страны.
Француз извинился за продолжительную тираду, но, обод-
ренный слушателями, спросил:
— Господа! Не кажется ли вам, что и ученые, и журна-
листы повинны в общем грехе: слишком часто и иногда бездо-
казательно выдвигается множество гипотез. Это совершенно
дезориентирует массы людей, стремящихся следить за успехами
науки.
— Вы нс совсем правы,— ответил один из ученых.— И вот
318
почему. Мы живом в период стремительного технического прог-
ресса. Он рождает и гениев науки и их антиподов — прожек-
теров и мистиков. Трудно себе представить, чтобы научная
мысль, опыты, эксперименты были направлены по столь узкому,
ортодоксальному каналу аксиом. Жизнь идет иначе. Сотни, ты-
сячи ручейков мысли создают современный прогресс, но неко-
торые из них сомнительной ценности. Я согласен, что есть доля
вины и коллег-журналистов, которые сообщают общественности
новости науки не всегда понятно. Впрочем, им, журналистам,
иногда трудно отделить плевелы от зерен. Кто может взять на
себя роль арбитра, чтобы определить, какая гипотеза ведет к
истине, а какая ошибочна7*
— Вы совершенно правы,— заметил Паоло Токарро, пред-
ставитель римского радио.— Но мы имеем счастливую воз-
можность отметить, что в пределах Солнечной системы и даже
нашей Галактики многое уже выясняется. Нам известно, что
химический состав всех звезд в среднем сходен с химическим
составом Солнца: около семидесяти процентов по весу составля-
ет водород, двадцать восемь процентов — гелий и два процен-
та — все остальное. К числу бесспорных сведений о нашей Га-
лактике относится и то, чего люди не знали всего сорок лет
назад: наша Галактика вращается вокруг центра тяжести.
Можно назвать много других данных о Галактике, которые
признаны в научном мире, описаны в популярной литературе
и являются основой тех представлений о Галактике, которыми
пользуются образованные люди. Конечно, есть много неизучен-
ного. но вот уже где начинается хаос гипотез, так это за пре-
делами суждений о нашей Галактике И мне понятны сомнения
нашего друга из Франции, который говорит, что даже ему, све-
дущему в делах астрономии, астрофизики, трудно разобраться в
подлинно научных, наукообразных и псевдонаучных гипотезах.
На импровизированной пресс-конференции разговор не раз
касался участия советских ученых в предстоящем конгрессе.
— Совершенно не видно «светил», прибывших на кон-
пресс,— заметил Уильям Гледхилл, вернувшийся из телефонной
будки.
— Я могу открыть вам секрет — почему, интригующе
прошептал Пьер Денадье.
— Жду!
— Во-первых, они сидят в отеле. Там кондициониров нныи
воздух и тишина...
— А во-вторых7* -
— Во-вторых изучают тексты докладов, которые уду
прочитаны на конгрессе ... , м
— Вы имеете в виду доклады Ван Аллена, Шварцшил
Амбарцумяна7*
— Да! И последний в особенности ^QaiIipUn
— Верно ли, что каждому из этих докладов удетпсс
ЯЧ
особое заседание конгресса?—спросил Уильям Гледхилл, же-
лая показать собеседнику, что он тоже не лишен некоторой
осведомленности, и как бы вызывая того на большую довери-
тельность в беседе.
— Это вполне вероятно и даже, скажу, неизбежно! В самом
деле, чувствуется настоятельная потребность разобраться: что
же достигнуто в познании галактик. Вселенной? Что доказано
и что требует исследований и доказательств? Каковы действи-
тельно насущные проблемы науки в области космогонии? На чем
должно быть сосредоточено внимание?
Если вы обратили внимание на темы трех основных докла-
дов,— продолжал собеседник,— вынесенных на пленарные за-
седания конгресса, то заметили, вероятно, что первые два
касаются относительно близких к нам вопросов Ван Аллен бу-
дет говорить о радиационных поясах вокруг земного шара, а
Шварцшильд — о своих исследованиях по интересным пробле-
мам эволюции звезд. И только третий доклад, как мы его
сейчас называем, касается проблем Большой Вселенной. Он
так и озаглавлен, если не ошибаюсь: «Проблемы внегалактичес-
ких исследований».
Заслуги астрономов всегда ценили соотечественники. Иног-
да почести воздавались много лет спустя. Так было с Чекко
д’Асколи. В XIV веке католические изуверы сожгли его как
колдуна во Флоренции.
На гробнице английского астронома Джона Гершеля высе-
чены слова: «Сломал засовы небес». Англичане избрали не-
сколько напыщенную эпитафию — во времена Гершеля «засовы
небес» оставались еще целыми. Только усилиями многих ученых
разных стран возможно было расшатать эти засовы. Чтобы
сломать их окончательно, необходимо собрать воедино все до-
стижения современных астрономов, астрофизиков. Ко времени
проведения конгресса в Беркли это можно было уже сделать.
После предыдущего — римского — конгресса астрономы рас-
крыли немало небесных тайн.
Радио, телевидение, пресса, телеграфные агентства сообщи
ли миру, что 15 августа 1961 года в Беркли, близ Сан-Франци-
ско, открылся XI конгресс Международного астрономического
союза. Были переданы информации, фотодокументы, интервью.
Все это затерялось среди материалов о первостепенных собы-
тиях текущей жизни беспокойного человечества. Однако в на-
учных кругах, близких к изучению звезд и Вселенной, люди
с нетерпением ждали вестей из Беркли.
Одно обстоятельство определяло особое значение конгресса.
Он состоялся в 1961 году, который в истории человечества
всегда будет ассоциироваться с исключительным событием. В
апреле 1961 года человечество впервые шагнуло в космос:
советский космонавт Юрий Алексеевич Гагарин совершил свой
легендарный полет по космической орбите на корабле «Вос
320
ток-1». Началась новая эпоха в истории науки, в том числе и аст-
рономии.
Все три столетия со времени изобретения телескопа астро-
номы видели Вселенную как бы сквозь туманное стекло. Они бы-
ли счастливы, когда выдавалась безоблачная погода и можно
было наблюдать за небом. Но и в такие ночи поле зрения тума-
нила атмосфера — пыль, кристаллы льда.
Затем наступило время радиоастрономии. Перед учеными
открылись недосягаемые дотоле космические дали. Один амери-
канский научный журнал тогда образно писал: «Это похоже на
то, как если бы человек смотрел на игру в футбол через пазок
в заборе, а затем вдруг пришел бы бульдозер и сорвал весь
забор». Из космических далей идут радиосигналы достаточно
сильные, чтобы их слышать. И радиотелескопы стали улавли-
вать это «космическое радиовещание», вскрывать, таким обра-
зом, чего не видно в оптические телескопы.
И все же ученые мечтали и мечтают о таком времени, когда
они смогут вести наблюдения за Вселенной вне пределов зем-
ной атмосферы — из космического пространства, с искусствен
ных спутников, из обсерваторий на Луне и других небесных
телах. Первый полет человека в космос укрепил надежду на
то, что именно такие наблюдения станут возможными через
какое-то, пока еще трудно определимое время.
Конгресс астрономов в Беркли начал свою работу утром
15 августа в необычной обстановке: не в парадном зале, не в тра-
диционном святилище науки, а под открытым небом Калифор-
нии — перед главной университетской площадью.
Президент МАС Ян Оорт открыл первое заседание. Продол-
жительные аплодисменты были заслуженной данью уважения
человеку, который дважды обратил на себя внимание астроно-
мов мира. Первый раз это произошло в 1927 году. К тому врем
ни математическая теория вращения Галактики, разработанная
в 1859 году русским астрономом из Казани М. А Ковальским
(1821 —1884), была уже забыта. Специалисты тщательно изу
чали работы по вращению Галактики, проводившиеся Б. Линд-
бладом в Швеции и Я Оортом в Нидерландах. Последний и
считается открывшим это вращение. Вторично Я- Оорт обратил
на себя внимание научного мира в 1952 году радионаблюдения
МИ спиральной структуры Галактики.
Пять листков календаря улетели в вечность. Комментаторы
и наблюдатели, подытоживая первые пять дней р< бот i ко гр <
са, уже отмечали деловую атмосферу, дух сотрудничества, о и
Г|ие интересных докладов и сообщений. Но вместе с тем оговари
валось, что главное впереди. nlir,u&.
«Первые пять дней работы конгресса, писала одна < .
екая газета, благоволившая к «кембриджской ‘
Дует оценить лишь как завязку и начало развития со
11 321
А Ар«уманяп
в опере или симфонии, в романе или кинофильме, дело еще идет
к кульминации. Из Беркли передают, что кульминация наступит
21 августа, когда с докладом на тему «Проблемы внегалакти-
ческих исследований» выступит советский академик Виктор
Амбарцумян».
Советской науке в лице В. А. Амбарцумяна принадлежит
заслуга неоценимого научного открытия — звездных ассоциа-
ций, групп молодых, совместно возникших звезд.
Оказывается, возраст звезд, входящих в состав ассоциации,
измеряется не десятками миллиардов лет, как это считалось для
большинства звезд Галактики, а лишь несколькими миллионами
лет. Дальнейшие исследования выявили в составе ассоциаций
объекты, возраст которых, по-видимому, не превышает одного
миллиона лет. А мексиканский астроном Аро и американский
астроном Хербиг обнаружили еще более молодые образования.
В результате всех этих открытий был сделан вывод, что воз-
никновение звезд в Галактике продолжается и в настоящее вре-
мя. Одновременно получила развитие идея группового звездо-
образования. За последнее десятилетие в различных обсервато-
риях мира на основании многочисленных исследований звезд-
ных ассоциаций, открытых В. А. Амбарцумяном, выявились но-
вые интересные свойства этих молодых объектов.
Фидеисты отозвались на новые открытия науки с удивитель-
ной быстротой. В 1957 году папа Пий XII, выступая в Вати-
канской обсерватории перед астрономами, заявил: «Представ-
ляет большой интерес огромная разница в возрастах, которые
вы придаете различным видам звезд... Вам, может, удастся от-
крыть звезды еще моложе или же наблюдать, возможно, само
рождение звезд».
Времена анафемы и костров прошли по мере расширения
познания человечеством окружающей его Вселенной, бога от
него прячут все дальше и дальше.
Понятно, почему выступление Амбарцумяна ожидалось с ин-
тересом как среди прогрессивных ученых, так и в кругах клери-
кальных, а также в кругах ученых, сталкивавшихся с клерика-
лами. Их раздражало «чрезмерное», по их мнению, внимание
к этому докладу.
21 августа одного взгляда в зал пленарного заседания
было достаточно, чтобы сравнить его с любым парламентом
в день выступления популярного лидера или высокого ино-
странного гостя. Кажется, все известно, но вот известное пре-
ломляется, как через призму, в лекции ученого или обществен-
ного деятеля, и все приобретает более глубокое и важное зна-
чение. стройность, систему. Проясняются дали, виднее стано-
вятся пути развития.
Как вы думаете, коллеги?— желая обратить на себя вни-
мание. говорил нарочито громко датский астроном, которою
накануне журналисты наградили прозвищем «Тюбик».— Я
322
вижу стремление докладчика решить трудную задачу: выделить
из множества гипотез, теорий, наблюдений и исследований лишь
самое главное. Вот первый раздел доклада Амбарцумяна’
«Главнейшие факты, связанные с распределением вещества»,
второй: «Главнейшие факты, относящиеся к кинематике и ди-
намике систем галактик», третий: «Главнейшие факты, относя-
щиеся к природе галактик и их скоплений». Интересно услы-
шать, что же коллега Амбарцумян выделит в разряд «глав-
нейших»? Судя по тексту, который я уже читал, это ему уда-
лось. А вы как думаете?
— Два дня назад я беседовал с советскими делегатами.
Вы знаете, какой интересный эпизод мне рассказали?-
ответил датчанину вопросом делегат из Канады.
— Какой?
— Вам, конечно, известно что в 1958 году в Брюсселе со-
стоялась Сольвейская конференция по физике С докладом вы-
ступал Амбарцумян. Речь шла о том, что в ядрах галактик
происходят грандиозные взрывы. При этом часто выбрасывают-
ся огромные количества вещества. А если это так, в ядрах долж-
ны существовать тела огромной массы и неизвестной природы,
из которых происходят эти извержения.
Вывод Амбарцумяна некоторым участникам конференции
показался тогда неожиданным. Во время перерыва к нему по-
дошел американский астрофизик Вальтер Бааде и сказал: «Про-
фессор Амбарцумян! Вы приехали из Советского Союза, а я из
Америки По логике вещей именно вы должны быть материа-
листом, а я — идеалистом. Но то, что вы сейчас рассказали,—
не что иное, как настоящий идеализм! Это фантастика* Вы
говорите о каких-то «незвездных» объектах, которых никто не
видел. Выходит, что это есть нечто необъяснимое, таинствен-
ное».
— Что же ответил Амбарцумян5
— Он сказал, что необъяснимое сегодня станет объяснимым
завтра. И добавил, что материалисты прежде всего интересуют-
ся тем, какие процессы происходят в реальности, а уж потом
ищут их объяснения. Спор не был закончен, собеседники пере-
шли на шутки. Но теперь-то, спустя три года, во многом совет-
ский ученый оказался прав. Это подтверждается все новыми
и новыми наблюдениями...
— Поскольку правильное представление о внешних звезд-
ных системах — галлактиках установилось в науке лишь около
сорока лет назад, многие фундаментальные вопросы, относя-
щиеся к миру внешних галактик, остаются нерешенными,
сказал В. А. Амбарцумян.— Исходя из этого, мы попытаемся
сформулировать ряд проблем, которые кажутся наиболее су-
щественными для дальнейших внегалактических исследовании
При этом будем стараться не слишком удаляться от фактов и
касаться преимущественно тех проблем, разрешение которых
п
323
представляется осуществимым в обозримом будущем с по-
мощью имеющихся средств...
— У вас. кажется, есть поговорка: «Дайте мне не стаю
журавлей в небе, а одного журавля в руки»,— шепнул совет-
скому корреспонденту Осси Швейдель, желая блеснуть знанием
русских пословиц.
В ответ он услышал:
— Вы почти точно передали одну из русских пословиц. Но
разве в самом деле плохо оставаться на почве фактов и реаль-
но осуществимых действий’*
А докладчик продолжал:
— Как известно, внегалактическая астрономия соприкаса-
ется с космологией, то есть с теориями, пытающимися
описать Вселенную в целом. Эти теории, несомненно, приносят
известную пользу, поскольку в них исследуются некоторые
решения общей теории тяготения Эйнштейна и ставится вопрос
о сравнении этих решений со свойствами наблюдаемой части
Вселенной. Вместе с тем они часто служат ареной для очень
грубых упрощений и безудержных экстраполяций...
— Это уже не стрела, а копье в тех, о ком мы так много
говорили вчера на нашей импровизированной пресс-конферен-
ции,— заметил Дин Коуверс из Австралии Невилю Гранту из
английской радиоастрономической обсерватории Джодрелл
Бэнк.
— Думаю, что в адрес авторов некоторых гипотез полетит
еще не одно такое копье!
— Пожалуй. Упоминание об очень грубых упрощениях и
безудержных экстраполяциях, конечно, сделано не случайно.
— А что такое «экстраполяция»? Извините, пожалуйста,—
решилась спросить дама, сопровождавшая, по-видимому, мужа-
астронома, недалекая от астрономической науки и математики.
— Это термин математический. Настоящие экстраполяции
не вызывают упреков, они — закономерные приемы математи-
ческих исследований. Профессор Амбарцумян говорит о «без-
удержных экстраполяциях», то есть о таких, когда стремятся
все объяснить, исходя из математических формул, или все под-
гоняют под эти формулы. Такой подход неизбежно приводит
к отрыву от физики явлений, выхолащиванию предмета ис-
следования.
Между тем Амбарцумян делает оговорку:
— В настоящем докладе мы нс сможем коснуться анализа
упомянутых теорий и экстраполяций, хотя считаем, что крити-
ческий! разбор работ, выполняемых в этой области, был бы
весьма ценным. Хочу подчеркнуть, что факты и проблемы,
которые будут рассмотрены нами в пяти разделах, имеют нема-
лое значение также для космологических теорий.
Как при чтении интересной книги люди невольно забывают
об окружающем, так и в Беркли слушатели, казалось, вышли
324
мысленно за пределы нашей Галактики. Все явственнее просту-
пали детали невиданной картины: создавалось представление о
Метагалактике — наблюдаемой части Вселенной за пределами
нашей Галактики.
Академик Амбарцумян вел от истины к истине, от вывода
к выводу, подводя итог тому, что уже исследовано и бесспорно.
— Одним из свойств окружающего нас мира,— продолжал
докладчик,— является то, что большая часть наблюдаемого
в нем вещества сосредоточена в звездах. Другие тела содержат
лишь малую часть обозримой массы
Известно, что каждая из звезд представляет собой тело
такого же гигантского масштаба, что и Солнце. Среди звезд
встречаются такие, которые излучают больше света и тепла, чем
Солнце И есть такие, которые являются менее мощными излу-
чателями. Тем не менее по своей массе и другим характеристи-
кам каждая звезда сравнима с Солнцем Потому мы говорим,
что Солнце — одна из звезд. То самое Солнце, что греет нас,
отдавая лишь одну двухмиллиардную долю всей излучаемой им
энергии. Но и из этой доли, если разделить ее на всех людей,
живущих на Земле, каждый получил бы мощность, которая рав-
на производительности крупной электростанции, способной
снабдить электроэнергией современный город. Так вот, в таких
телах, как Солнце, и сосредоточена большая часть вещества,
наблюдаемого в окружающем нас мире.
— Да-с, сударыня.— обращается словоохотливый опрятный
старичок к своей соседке пуританского типа.— Похоже на то,
что Амбарцумян хотя и помнит, что выступает на международ-
ном научном конгрессе, но думает и о нас, не посвященных в
тайны астрономической мудрости и тонкости терминологии.
Первое свойство окружающего нас мира мне совершенно ясно
Будем слушать дальше!
— В своем подавляющем большинстве наблюдаемые
звезды входят в состав гигантских звездных систем, носящих на-
звание галактик. Их размеры варьируются в необычайно ши-
роких пределах. Сверхгигантские галактики — это сотни мил-
лиардов звезд, например, центральная галактика в созвездии
Волосы Вероники, в то время как карликовые галактики,
например в созвездии Скульптора содержат лишь несколько
миллионов звезд. Весьма различны и диаметры галактик. При
этом важно, что, являясь изолированными системами, они
расположены на значительных расстояниях друг от друга. Сред-
нее расстояние между галактиками примерно в десять раз
больше их средних размеров...
— Если галактик множество и все они являются изолиро-
ванными системами, то Вселенная представляется состоящей из
великого множества многозвездных островов, расположенных
на значительных расстояниях друг от друга,— шепчет предста-
витель провинциальной американской газеты Уильям Гледхилл
325
своему соседу Фемистоклу Феодориди, молчаливому мужчине
средних лет. сосредоточенно слушающему доклад.— Кстати,
вы не знаете... я хотел сказать: не помните ли вы, какое коли-
чество галактик к настоящему времени подсчитано астроно-
мами?
Фемистокл Феодориди дописывает ctpokv в своем блокноте,
затем снимает очки в массивной черной оправе с бифокальными
стеклами.
— На ваше счастье, эти данные свежи в моей памяти Их
я недавно получил. Можете записать: «Современные телескопы
позволяют обнаружить фотографическим путем более ста мил-
лионов галактик».
— Благодарю вас. Вы слушаете с похвальным вниманием.
Научный конгресс — это форум пытливой мысли, устремлен
ной к еще не раскрытым тайнам природы. Все отчетливее
звучал неторопливый, ровный голос докладчика. Он вернулся
к мысли, что галактики, как правило, являются изолирован-
ными друг от друга звездными системами. Но иногда эта
изоляция нарушается. Обнаружено несколько видов таких
нарушений. Все они, вместе взятые, составляют небольшой
процент общего числа галактик..
— Стоило ли уделять внимание этим нарушениям, если это
касается лишь небольшой доли их?..— скептически заметил
Осси Швей дель.
Но тут же получил ответ на свой недоуменный вопрос Ам-
барцумян продолжал:
— Есть все основания думать, что эти нарушения имеют
место лишь на определенном этапе развития галактик, а именно
тогда, когда возникают новые галактики
В рядах журналистов уже заметили, что профессор наиболее
веско обосновывает свои доводы тогда, когда доказывает, что
Вселенная, по крайней мере та крохотная часть ее, которая
доступна наблюдениям землян, живет, развивается и состоит,
как и человечество, из объектов разного возраста.
Во время доклада им пришлось переглянуться не раз Так
было, когда Амбарцумян остановился на одном из видов
нарушения изолированности галактик — на радиогалакти-
ках. Ранее высказывалось предположение, что они являются
результатом случайного столкновения двух независимых звезд-
ных систем. Допускалось, что радиоизлучения в этом случае
имеют своим источником энергию столкновения двух газовых
масс, входящих соответственно в каждую из столкнувшихся
галактик. Факты, однако, противоречат этой гипотезе.
В зале наступила настороженная тишина: что же противо-
поставит распространенной гипотезе докладчик?
По-видимому, радиоизлучательная активность галактик
тесно связана с возникновением в них новых образовании
типа сгущений и струй, выбрасываемых из центра, спиральных
326
рукавов и даже целых новых галактик.— И, словно желая
исключить возможность всякого иного толкования, Амбарцумян
добавил:— Иными словами, в некоторых случаях идет процесс
деления ядра галактики и возникновения повой галактики в
недрах старой. Еще один довод в польз) генетического процесса
во Вселенной.
Лишь некоторые в зале, в том числе и представитель газеты
«Оссерваторе романо», задумались, как подать этот аргумент.
Три типа слушателей—три различных восприятия. Ученых
доклад интересовал по существу и по форме изложения. Пресса
оставалась в зале, чтобы не упустить какой-либо «изюминки*
I ости дорожили приглашением на конгресс. Зал внимал. Сле-
довали сложные выкладки, ссылки на каталоги.
Бюраканский звездочет вел слушателей по новым, лишь не-
давно разведанным тропам Вселенной. Каждый шаг был ос-
мотрительным, с обоснованно вескими и многократно прове
репными доводами. Непосвященные это чувствовали интуитив-
но. Они внимательно слушали и, как только изложение стано-
вилось понятным, восхищались тем, насколько проницательно
разгадывал докладчик, казалось бы, непостижимые тайны при-
роды
— Мы свидетели удивительных сообщений, господа!—
говорил в перерыве между заседаниями бельгийский астроном,
ярый курильщик.— Я был поражен анализом процессов осво-
бождения энергии, наблюдаемых в ядрах галактик. Начинаешь
верить, что они действительно не термоядерные, а имеют иную,
еще не разгаданную природу
Было много впечатлений от доклада советского ученого,
о бесспорных или спорных положениях, аргументах, ссылках.
Передовые ученые были захвачены силой доводов в пользу то-
го, что Вселенная и ныне развивается, что в ней рождаются но-
вые небесные тела и системы.
Кто-то сказал:
— Вселенная бесконечна во времени и пространстве, не
было начала и не будет конца ее существованию.
Слушая профессора Амбарцумяна, убеждаешься в том
вечном круговороте материн, о котором писал Энгельс
Кому-то вспомнились слова пулковского астронома академи-
ка А А. Михайлова: «Человеческой мысли потребовалось
лишь несколько тысячелетий, чтобы проникнуть тхда, куда свет
доходит за сотни миллионов лет...»
ЗДЕСЬ РОДИЛИСЬ ЗНАКИ ЗОДИАКА
В различных выражениях пресса оценила доклад Амбарцу-
мяна, но смысл был один: это большое научное открытие
— Советы заполнили космос и астрономию' — шутили
газетчики
327
В самом Беркли необычайно повысился интерес к советскому
ученому, к советской на\ке. Наши делегаты непрерывно под-
вергались атакам любопытных.
— Виктор Амбарцумян — уроженец Советской Армении?
У такого малочисленного народа есть такие величины, как
Амбарцумян?
— Если вы хотите получить ответы на эти вопросы,— отве-
чали астрономы из Бюраканской астрофизической обсервато-
рии,— мы можем их дать довольно подробно. Материалы
раскопок и письменные памятники говорят о том, что в древ-
ности у армян были довольно высоко развиты астрономические
знания. В седьмом веке армянские астрономы уже представлятн
себе Землю как круглое тело, знали законы движения Солнца,
Луны и пяти видимых невооруженным глазом планет Они соз-
дали макет геоцентрической системы мира. Им было известно,
что Луна — самое близкое к Земле небесное тело и что она
светит отраженным светом. Они правильно объясняли такое
явление, как затмение. Можно сослаться на исследования Оль-
котта, Маундера, Сварца, Фламариона и других...
— Что они говорят?
— Они склонны считать, что первые астрономические
знания, в частности разделение неба на созвездия и составление
звездной карты, зародились на территории, большую часть ко-
торой занимает Армянское нагорье. В книге английского
ученого Олькотта «Легенды звездного мира» указано: «Дан-
ные астрономии согласуются с историческими и археологичес-
кими исследованиями о том, что лица, придумавшие древние
фигуры созвездий, жили, вероятно, в долине Евфрата, а также
в области горы Храрат».
— Это установлено недавно?..
— Смотря что считать давним и недавним. Книга Отькот-
та была издана на английском языке в начале нашего века В
1914 году в Санкт-Петербурге вышел ее перевод на русский
язык.
— Ис тех пор эти данные не опровергались?
— Наоборот, появились новые подтверждения. Например,
Маундер, который является автором многих интереснейших
археологических исследований, и Сварц обратили внимание
на то, что первичная карта звездного неба включает лишь не-
большую часть Южного полушария. Они приходят также к за
ключению, что люди, разделившие небо на созвездия, жили,
по всей вероятности, между тридцать шестым и сорок вторым
градусами северной шпроты. Так что родиной обозначения со-
звездий не могли быть ни Египет, ни Вавилон. Дата 2800 год до
пашей эры, по всей вероятности, является датой древнего
наименования созвездий
Это весьма интересно'
— Ученые далее установили, что в числе фигур, изображаю-
328
lhhx созвездия, нет слона, гиппопотама, крокодила и тигра. Зна
чит. ни Индия, ни Аравия, ни Египет не могли быть местом, где
зародилась идея о небесной сфере. Отпадают также Греция,
Италия и Испания, где не водились львы. Таким образом, рас-
суждая логически, мы можем утверждать, что родиной звездных
фигур может быть Малая Азия и Армения, то есть область,
ограниченная Черным, Средиземным, Каспийским и Эгейским
морями.
— Неужели такая древняя культура, как египетская, не
знала в далеком прошлом знаков Зодиака?
— Олькотт писал: «Египтяне на древних памятниках, где
были найдены двенадцать знаков Зодиака, признавали, что они
почерпнули свои сведения о звездах от халдов, а те, в свою
очередь, были учителями греков во времена Фалеса и Пифа-
гора».
— Но здесь говорится о халдах!
— Некоторые авторы в своих исследованиях путали их с
древними вавилонянами, отделяя культуру халдов от урартской,
однако это не уменьшает роли Передней Азии, в особенности
древних обитателей Армянского нагорья в деле развития перво-
начальных астрономических знаний, так как эти страны нахо-
дились очень близко друг к другу не только в территориальном
отношении, но были связаны по линии культуры и науки.
— Если мне не изменяет память,— добавил гость из Сирии,
внимательно слушавший разговор,— то халды — это непра-
вильное, некогда широко распространенное в исторической
литературе наименование народа Урартского государства. Оно
возникло на основе неточного перевода начальной формулы
урартских текстов, упоминающей бога Халди Урартийцы по-
кинули историческую арену в шестом веке до нашей эры. Они
уступили место Армянскому государству, унаследовавшему
урартскую культуру. Кстати,— добавил сириец, обращаясь к
советским астрономам,— я узнал об этом из вашей энциклопе-
дии. Я немного читаю по-русски.
— Нам следовало бы поблагодарить вас, коллега из Совет-
ского Союза, за весьма подробное сообщение, но, извините за
любопытство, хочется задать еще несколько вопросов, отно-
сящихся уже к нашей эре, даже к нашему веку.
— Прошу!
— Каково современное состояние астрономической науки
в Армении? У вас есть знаменитая обсерватория на вулкане.
Верно ли это?
— Не совсем так Есть астрофизическая обсерватория,
расположенная на склоне горы, которая представляет собой
потухший вулкан. Это Бюраканская обсерватория, созданная
при самом непосредственном участии академика Амбарцумяна,
его детище. Об этой уже имеющей мировую известность геогра-
фической точке подробно рассказано в брошюре «Бюраканская
329
астрофизическая обсерватория». Написал ее астроном Людвиг
Мирзоян. Она издана в 1956 году в Ереване на армянском, а
затем в 1958 году в Москве на английском и русском языках.
Кроме того, обо всем этом можно прочесть в «Докладах Акаде-
мии наук Армянской ССР», в «Астрономическом журнале»
Академии наук СССР и других изданиях.
— Можно думать о многовековой преемственности поко-
лений армянских астрономов. Но как эта наука развивалась, ес-
ли Армения, как вы говорите, непрерывно находилась в зоне
острых социальных конфликтов и войн?
— Очагами астрономической науки, как п других отраслей,
являлись монастыри. Ученые монахи, сохраняя труды предшест-
венников, создавали свое, новое. Часто это было подлинным
подвижничеством, нередко и стены монастырей не спасали уче-
ных. Нередко они становились воинами и погибали, защищая
родную землю, как Артавазд...
Длинные тени деревьев университетского парка становятся
еле заметными. В субтропической зоне, где находится Беркли,
сумерки наступают быстро. И вот уже на небе — россыпь звезд.
Сначала видны яркие, большие, потом другие — помельче. Бе-
седа длится не первый час. Зарубежные коллеги \же исписали
свои блокноты, слушая рассказ соотечественников Артавазда.
С приближением дня выборов руководящего органа Между-
народного астрономического союза все чаше можно было слы-
шать разговоры о том, кто войдет в него. Ведь по давно уста-
новившейся традиции президенты каждые три года обязательно
переизбираются Поистине замечательная традиция!
Много толков вызвали имена вице-президентов. Между тем
многие астрономы считали, чго высокий пост руководителя
союза должен занять Амбарцумян. Так и случилось. Первым
горячо поздравил ученого сложи вши й с себя президентские
полномочия профессор Оорт. Средн потока приветствий и позд-
равлений был нс один десяток телеграмм. 29 августа Националь-
ная астрономическая обсерватория Мексиканского универси-
тета телеграфировала:
«Дорогой профессор Амбарцумян! Я узнал через прессу, что
Вы избраны президентом нашего союза. Представьте себе,
с каким удовольствием, радостью и энтузиазмом восприняли мы
эту весть в Мехико! Я сердечно поздравляю Вас от имени наших
обссрваторцев и лично от себя. Вместе с тем мы поздравляем са-
мих себя, что имеем такого президента, как Вы С добрыми по-
желаниями от всех мексиканских астрономов. Искренне Ваш
Гуиллермо Харо».
Мистер Северный! Вы, конечно, давно знаете мистера
Амбарцумяна. Расскажите, пожалуйста, о нем.
Говорить об Амбарцумяне — это значит говорить о
фундаментальном вкладе, который сделан Виктором Амазаспо-
вичем и руководимым им коллективом Бюраканской астро-
330
физической обсерватории Академии наук Армянской ССР в раз-
решение проблемы происхождения звезд. Все новые идеи по-
следнего времени, касающиеся проблем образования и разви-
тия звезд и звездных систем, по существу исходили из этой об-
серватории. Помимо глубоко философского интереса, космого-
ния звезд проливает свет на проблемы эволюции Солнца и
космогонии Солнечной системы, поэтому всякий серьезный успех
ее открывает пути для решения многих важных проблем
«Во всех исследованиях Амбарцумяна, — можно было
прочесть в интервью одного из самых одаренных его уче-
ников — академика Виктора Соболева.— проявляется прежде
всего чрезвычайная оригинальность. Каждая из его работ дает
принципиально новую точку зрения на рассматриваемый пред-
мет. Очень часто его идеи противоречат общепринятым пред-
ставлениям. Однако в конце концов оказывается, что прав
все-таки Виктор Амбарцумян. К нему приходят за помощью
и советом, с ним обсуждают результаты законченных работ
и планы будущих исследований. Выступления Амбарцумяна
всегда происходят при переполненных аудиториях.
Эта широкая популярность и этот громадный научный авто-
ритет объясняются не только тем, что он — крупнейший астро-
физик. Помимо этого, он прекрасно разбирается в самых разно-
образных областях астрономии»
Еще в период избрания Амбарцумяна почетным членом
Американского астрономического общества один из видных аст-
рономов мира, лауреат Нобелевской премии Субрахманьан
Чандрасекар в поздравительной телеграмме писал: «...Я с боль-
шим удовольствием сообщаю Вам о Вашем избрании почетным
членом Американского астрономического общества. Это на-
ивысшее признание, которое Американское общество в силах
воздать, и могу сказать, что меня особенно удовлетворяет то, что
Ваша великолепная работа оказалась признанной таким обра-
зом. Я всегда с восхищением относился к Вашим блестящим
идеям, и я рад, что они теперь повсеместно признаны».
В свое время американский журнал «Популар астрономи»
сообщал своим читателям о том, что «почетный член Американ-
ского астрономического общества Амбарцумян — один из
самых великих астрономов, живущих в настоящее время. Его
физическая проницательность является исключительной Он
оказал большое влияние на работу других астрофизиков мира».
В дни конгресса и после него американские коллеги устроили
для делегатов и гостей несколько экскурсий в астрономические
обсерватории —Ликскчю, Маунт-Поломар и Маунт-Вильсон
Это прекрасно оснащенные очаги науки. Здесь были сделаны
многие выдающиеся наблюдения и открытия Для участников
экскхрсий они были полезны не только в профессиональном
331
смысле. Такие поездки создают условия для более тесного кон
такта. Здесь, как и в Беркли, советские делегаты подверглись
«обстрелу»: участники конгресса, гости и представители печати,
радио, телевидения постоянно искали случая побыть рядом,
поговорить. Особенно заинтересовались иностранны весьма
любопытной для них стороной биографии нового президента
МАС.
— На конгрессе было упомянуто, что Виктор Амбарцумян
является почетным членом многих иностранных академий и
научных обществ... Не можете сказать: каких?
— Получился бы очень длинный перечень,— отшучивались
бюраканцы
— Можно продолжить и завтра.
— Но мы будем приводить данные по памяти. Условимся:
без уточнения они дальше блокнота идти не должны. Согласны,
дамы и господа?
— Только просим говорить медленнее.
— Пожалуй, следует начать с 1948 года, когда Виктор
Амазаспович Амбарцумян был избран вице-президентом Меж-
дународного астрономического союза.
— А почему не с 1947?— спросил пожилой мужчина со
значком Американского астрономического общества,— Ведь
впервые Виктор Амбарцумян стал почетным членом иностран-
ного научного общества именно в этом году.
Наши ученые, поблагодарив за уточнение, продолжили
перечень:
— В 1953 году Виктор Амазаспович избран членом Британ-
ского королевского астрономического общества и членом-кор-
респондентом Королевского научного общества в Льеже (Бель-
гия)
— Мы, англичане, тоже можем сказать, что член нашего
Королевского астрономического общества стоит ныне во главе
Международного астрономического союза!— шутя заметил
представитель обсерватории Джодрелл Бэнк.
— Мы могли бы заметить аналогичное о члене-корреспон-
денте Бельгийского королевского общества!— парируя замеча-
ние английского астронома, воскликнула одна из спутниц с
едва заметным фламандским акцептом.
— Дамы и господа! Опасаемся, что таких замечаний будет
много. Итак, гол 1956: академик Амбарцумян получил медаль
имени Жансена. Это — награда ог Французского астрономи-
ческого общества. Тогда же,— продолжал оратор, — Амбарцу-
мян был избран членом-корреспондентом Австрийской акаде-
мии наук. Год спустя стал членом-корреспондентом Немецкой
академии паук в Берлине. А через год избран почетным членом
Американской академии искусств и наук в Бостоне и в том же
году сделался членом-корреспондентом Французской академии
наук.
332
В 1959 году — несколько событий. Академик Амбарцумян
стал членом германской Академии естественных на\к в Галле,
иностранным членом Национальной академии США, почетным
членом Королевского астрономического общества Канады Тог
да же за выдающиеся заслуги в области астрономии Тихо-
океанское астрономическое общество наградило его золотой
медалью имени Катарины Брус
Г од 1960. Совет Британского королевского астрономического
общества удостоил Виктора Амбарцумяна золотой медали
за выдающиеся успехи в астрономической науке...
На обратном пути перечень был продолжен. Снова вспыхнул
шутливый спор между представителями разных стран о том, кто
может считать президента МАС «своим» и кто нет, кто раньше
получил это право, кто позднее. Многие проявили неподдельный
интерес к подробностям жизненного и творческого пути Амбар-
цумяна.
— Вы не сможете сказать, когда и какой научный труд на-
писал академик Амбарцумян первым?
— Эта задача мне кажется посильной. Первые сочинения
Виктор Амбарцумян написал в 1919—1920 годах.
— Сколько же ему было тогда лет?
— Одиннадцать. Разумеется, он тогда был еще школьником,
а не академиком. Но любопытна тематика его ранних и юно-
шеских научных работ: «Новый шестнадцатилетний период
солнечных пятен» (1919 год), «Описание туманностей в связи
с гипотезой о происхождении мира» (1919 гот), «Эволюция
планетных систем и двойственных звезд (космогония). Критика
и разбор космогонических теорий. Некоторые частные случаи
возникновения миров». Как видите, астрономическая ориен-
тация сказалась почти в детском возрасте
— Я бы сказал: склонность к астрономии замечалась в
нем с детства.
Наряду с шумным потоком общего разговора текли беседы
с глазу на глаз, взаимные расспросы и рассказы.
— Я многое узнал здесь, в Беркли, о советской науке,
о советских ученых,— сказал гость из Индии.— Вот тут говори
ли, что Амбарцумян еще в детском н юношеском возрасте писал
труды по астрономии. Это поразительно’ Нет ли у вас книги
о нем? Пусть она будет на любом языке. Я найду переводчика
Мне кажется, биографии таких люден весьма поучительны
Благополучно прошел полет через океан. Было тишь одно
примечательно в нем. Когда экипаж узнад, что в салоне нахо
дятся советские делегаты, возвращающиеся в Европу е кон-
гресса в Беркли, командир корабля вышел в салон и тепло при-
ветствовал соотечественников космонавта Германа ( тепанови-
ча Титова, поздравив их с победой советской науки и техники.
333
Советские граждане были приглашены в пилотскую кабину и
другие служебные отсеки воздушного лайнера.
— Мы делаем исключение для вас в знак уважения и восхи-
щения Привет вашим космонавтам — Гагарину и Титову
Медленно тянулись часы полета. Наконец показались берега
Европы. Вот под крылом промелькнули западные департа-
менты Франции, и воздушный корабль коснулся бетона аэро-
порта близ Парижа
Тридцать шесть часов пробыли путешественники в Париже.
Лувр, Пале-Рояль, Эйфелева башня... Скорей бы домой!
Виктор Амазаспович просматривает почту, полученную в
пути. Одна телеграмма привлекла его внимание. Он перечитыва-
ет текст и молча протягивает листок Вере Федоровне. Теле-
грамма из Нью-Йорка адресована им обоим:
«Дорогие господин Виктор и госпожа Вера Амбарцумяны!
Мы никогда в жизни не забудем наши памятные встречи в аэро-
порту с Вами, Вашей женой Верой и Вашими друзьями... Вы
приносите честь миру и армянскому народу. Да благословит и
сохранит Вас бог! Фотоснимки, сделанные в аэропорту, я скоро
вышлю. Передаем нашу любовь Вам и армянскому народу.
Уважающие Вас Ерванд и Хорен Асатуряны».
— Можно сплести большой венок из подобных проявлений
сердечности,— проговорила Вера Федоровна.
Три часа от Москвы до Еревана кажутся непомерно длин-
ными.
— Арагац! Арагац!— эти возгласы вызывают ликование.
Много встречающих — ведь избрание на высокий пост
президента Международного астрономического союза далеко не
личное дело.
В многолюдной, взволнованной встрече Виктор Амазаспович
и Вера Федоровна едва успевают переброситься несколькими
словами с детьми, с друзьями...
Снова машина с номерным знаком Академии наук Армян-
ской ССР бежит по Эчмиадзинскому шоссе
— Как я соскучился по нашим горам!— восклицает Ам-
барцумян.— Даже в прекрасной Калифорнии мне не хватало
запаха гор, Севана и бюраканского неба!
ТРЕВОЖНОЕ ТОРЖЕСТВО
Как и сейчас, так же темнела громада Мтацминды, закрывая
пол неба. Так же луна освещала крутой склон горы, обращенный
к Куре. И можно было различить из окна комнатушки в караван-
сарае Шалимову церковь, Давидовский монастырь, где покоится
прах Грибоедова и Нины Чавчавадзе.
Амазасп Амбарцумян, ученик тифлисской Нерсисяновской
семинарии, мечтал тогда о Москве, о Лазаревском институте.
334
И, глядя на ночной Тифлис, представлял себе будущее. Мно-
гое, о чем он мечтал, сбылось. В 1897 году он уже учился в Ла-
заревском институте. Потом, правда, его исключили оттуда как
безбожника, но это со временем забылось. Окончив кхрсы
С. Борейша, он поступил в Московский университет, а позже
перевелся в Петербургский.
Жизнь текла бурно. Шла русско-японская воина. Приближа-
лась первая русская революция. На гуманитарных факульте-
тах не утихали ожесточенные споры между студентами и
профессорами. Кипели политические страсти и в Тифлисе, когда
он приехал сюда на каникулы летом 1904 года. Неистовый марк-
сист Гачик Пачикян и другие громили либералов, экономистов.
Собирались шумные компании молодежи Однажды у Сазанда-
рова, где квартировал Амазасп, снова возник разговор о краси-
вой, благородной девушке, живущей в селе далеко в горах. А на
следующий день он уже ехал туда с друзьями и вез письмо с ад-
ресом: «Цхинвали, Сето Хаханову».
Помнится, близ Цхинвали попутчиком оказался священник.
Он и проводил до ворот нужного дома, сказав:
— Вот здесь и живет священник Тер-Саак Хаханян.
Через несколько дней, после непродолжительного знаком-
ства, дочь Хаханяна — Рипсиме согласилась стать женой Ама-
заспа Амбарцумяна. Свадьбу праздновали в Тифлисе 24 ав
густа 1904 года.
О, этот спутник по прозвищу Вец-Миллион! Это он шепнхл
коварную фразу, когда все сидели на балконе, пили кофе, и ког-
да вошла девушка с подносом в руках, ростом выше среднего,
в изящном наряде:
— Если она тебе нравится, я готов связать с ней твою
судьбу!
Потом начался ужин, тосты. Один из др\зей крикнул:
— Надо совершить обряд обручения! Кольцо, дайте кольцо!
— У меня нет кольца.— признался Амазасп.
Тогда друг снял свое кольцо, и Амазасп надел его на паль-
чик Рипсиме Сааковне.
На свадьбе было шумно, людно.
Потом молодожены уехали в Петербург. Нхжно было за-
канчивать учебу в университете. Родилась дочь Гоарик. стала
создаваться семья. В ночном окне виден Тифлис. Снова Цтац-
минда закрывает полнеба и луна освещает древний Давидов-
скпй монастырь О чем же думала теперь жена в этот час?
Прошло двадцать восемь лет. Сколько пережито! Но се-
годня самое глубокое и тревожное событие Может, потому, что
прошлая боль не забывается? Ведь были в жизни тяжелые мо-
менты.
В тот бурный 1905 год в песнях, которые так часто слыша-
лись, когта в селах появляется молодое вино, можно было
335
различить «крамольные напевы». Они звучали как отголоски
революционных событий, потрясших и Баку, и Тифлис Тогда же
в богатых домах тайком велись разговоры, которые потом обора-
чивались кровавыми событиями. Сатрапы царя пытались
снова играть на старой струне, провоцируя армяно-татарские
столкновения. Делалось это обычно с помощью дворян из татар-
ского населения.
Впервые привез Амазасп Асатурович молодую жену в род-
ное село Басаргсчар Знакомил ее с родственниками. Что ни
день, то встречи в одном доме, в трутом Но чувствовал гость:
чем-то встревожены вокруг люди.
— Что случилось?
— Веселись, Амазасп. Не тревожься. Наши заботы — наше
дело. Веселись и жену весели!
Но разве можно быть равнодушным к тревогам близких
людей?
Старики рассказали:
— Большой урон причинили кебирлинны, воинственные жи-
тели турецкого селения Кебирли, нашим односельчанам: реши-
лись на черное дело — убили и поранили некоторых пастухов
и угнали с армянских пастбищ баранов и около восьмисот го-
лов крупного рогатого скота. Убыток от этого разбоя не меньше
тридцати тысяч рублей золотом Скот украли в конце июля, по-
гонят его через Зангезур, где будут в последних числах сен-
тября. Время есть. Грабителей можно настигнуть, если действо-
вать без промедления. Надо похлопотать в Тифлисе.
Вспоминается Амазаспу тогдашняя поездка вместе с бра-
том: сначала скачка на лошадях до Нор-Баязета, потом тряска
на «почтовых», а потом просьбы и снова просьбы об аудиенции
у наместника царя на Кавказе графа Иллариона Ивановича
Воронцова-Дашкова. Помог известный армянский общест-
венный деятель, председатель Армянского благотворительного
общества С. С. Арутюнян. И вот 9 сентября в приемной дворца
наместника, в окружении большой свиты, появился сам Ворон-
цов-Дашков, смуглолицый, среднего роста.
— Ну-те, молодой человек. Чем могу служить?
— Ваше сиятельство, граф Илларион Иванович’ Неудоб-
но в присутствии столь большого множества людей открыть
душу и говорить о правде. Я хотел бы получить настоящую
аудиенцию.
Разговор один на один состоялся. Воронцов-Дашков при-
казал выдать «открытый лист» для следования по всему Зан-
гезурскому уезду и направить елизаветпольскому губернатору
соответствующее указание.
Но приказ наместника мало помог. От Тифлиса до Елизавет-
поля еще можно было доехать, но путь в Зангезур через Евлах,
Агдам, Шушу и дальше находился под контролем вооруженных
мусаватистов — мусульман, азербайджанских националистов.
1
3
4
5
7
i
I
10
I
336
враждовавших с армянскими националистами—дашнаками.
Через Нагорный Карабах можно было пройти только горными
тропинками. Опасный путь.
В Зангезуре прокурор пригласил съездить в село, где ар-
мянское население было поголовно вырезано мусаватистами.
Долго преследовало тогда путников кошмарное видение. Не шли
на ум розыски скота, угнанного кебирлинцами у земляков.
Вместе с прокурором, сопровождаемым казаками, дви-
нулись дальше, в Горис. У околицы с обеих сторон дороги
раздались выстрелы. Братьев Амбарцумян взяли в плен разъ-
яренные враги. Уже слышны были крики: «Прикончить их
немедленно!»
«Где ты, Рипсиме?— подумал тогда Амазасп.— Как была
ты права, когда говорила перед отъездом: «Зачем бросаться
в огонь?»
Старики охладили пыл ретивых. Они смекнули, что братья
Амбарцумян стоят хорошего выкупа. Пленников заперли в по-
лутемной хижине.
— Воскан! Как нам быть? Что делать, когда ворвутся^
— Сперва я нескольких уложу здесь,— ответил Воскан.—
А потом пусть попробуют зарезать меня.
Вдруг снаружи послышался шум. Начали открывать двери
— Не бойтесь, дети мои! Я здешний пастух,— услышали
они.— Ваши лошади пасутся там, в ущелье. Я тайком проведу
вас. Только одно условие: мы должны пробраться под покры-
валами, как женщины. Вот, накиньте-ка на себя!
Так пришло спасенье.
Когда братья, вернувшись в Горис, рассказали об этом
хозяину приютившего их дома, тот восктикнул:
— Нет в мире людей счастливее вас! Ведь вы были в царст-
ве смерти и живыми вернулись оттуда! А избавитель ваш —
известный своей гуманностью и благородством азербайджанец
Гаджи Новруз. Он многих спасал. Армяне его чтят как святого.
Но радость была омрачена вестью о том, что кебирлинцы
давно уже проехали те места вместе с угнанным скотом и
дальнейшие поиски бесполезны.
...В окно видно чуть побелевшее небо. Часы бьют четыре.
Отблески восхода осветили Мтацминду Занимается новый день.
Он возвращает к житейским заботам
— Что я хотел непременно сделать с утра? Нужно зарегист-
рироваться при Тифлисском окружном суде, побывать в совете
присяжных поверенных. Таков обязательный первый шаг начи-
нающего адвоката.
Амазасп Асатурович идет к дивану, чтобы хоть ненадолго
забыться во сне. Нечаянно взор останавливается на календаре.
Вчерашний листок еще не сорван. Некому было об этом думать:
все хлопотали вокрхг новорожденного. И хорошо, что листок
сохранился.
337
Отец садится к столу и размашисто пишет: «Пятого (восем-
надцатого) сентября 1908 года родился сын... Если семимесяч-
ный мальчик победит беды, связанные с преждевременным по-
явлением на свет, надо назвать его Виктор (Победитель)».
Едва слышно сверху донеслось: «Амазасп!» Жена зовет. Яр-
кие лучи солнца врываются в просторную комнату дома Авша-
рова на Андреевской улице, номер сто один.
В начале века город Тбилиси жил двойной жизнью. Одна
протекала в центральных кварталах, европейски благоустроен-
ных, где можно было увидеть и столичный шик, и парижские
моды, услышать разговоры на европейских языках. А непода-
леку шла иная жизнь. Иная не только в социальном смысле;
пожалуй, самые толстые кошельки находились именно на этой,
второй, половине города, где задавала тон торговая буржуазия,
а не именитая знать и высокопоставленное чиновничество.
Здесь преобладал восток: во внешнем облике строений и дворов,
улочек и переулков, необычайно живописных, полных кипучей
жизни, гомона, криков, в облике и одежде жителей — живом
этнографическом музее, где на любом углу художник мог писать
неповторимо оригинальный тип грузина, армянина, азербайд-
жанца, грека, перса или представителя иной из многочислен-
ных народностей и народов Закавказья и прилегающих к нему
краев. Восток дышал в говоре толпы, в песнях и мелодиях,
доносившихся из квартир, духанов, дворов.
Завершением оригинального облика города были два его
знаменитых центра — Эриванская площадь и Майдан. Навеки
нераскрытыми и нерассказанными останутся тайны этих мест.
Здесь решались дела, касавшиеся господствовавшего режима и
городской администрации, состояний и титулов, браков и раз-
водов, рождений и смертей. Тут рождались, вырастали и умира-
ли поколения замечательных народных умельцев, поколения то-
го торгово-ремесленного пролетариата, который в Тифлисе имел
свое неповторимое лицо.
Были и особо примечательные места в старом Тифлисе
знаменитые серные бани, Метехский замок, развалины кре-
пости, церковь, на паперти которой был убит поэт Саят-Нова.
творец наместника с прекрасным парком, театры. Вдали от шум-
ных улиц, в тихом Эриставском переулке, жила семья при-
сяжного поверенного Амазаспа Асатуровича Амбарцумяна.
Прошел ровно год со дня рождения сына. Выходили
малыша! В доме — шумный пир в его честь. И гости пророчат
младенцу славное будущее. Светятся радостью лица родителей.
Веселье в разгаре, и никто не обращает внимания на звонок
в под везде. А он раздается еще и еще раз, все громче. Вошед-
ший нарочный вручает пакет
— Что там, Амазасп?
— Копия жалобы, которую подал член Кутаисского окруж
ного суда Красовский.
Все вспомнили нашумевшую в свое время историю. В горной
Аджарии, в местечке Кварцхана, находились богатые медные
месторождения, принадлежащие жителю Тифлиса Фердинанду
Тахтаджяну и жителю Чиатури Ефиму Чхарайташвили. Вла-
дельцы месторождения заключили с немецкой фирмой «Сим-
менс и компания» договор. Фирма брала на себя обязатель-
ства по разработке рудных месторождений. В случае невыпол-
нения обязательств фирма должна была выплатить неустойку
в сумме двести тысяч рублей. Срок прошел, а обязательства
не были выполнены. Начались хлопоты о получении неустойки.
Фирма не жалела средств, чтобы выиграть тяжбу. Крупную
взятку получил член суда Красовский и некоторые другие чины
Амбарцумян, выступивший в суде как адвокат истцов,
сделал весьма прозрачный намек на взяточничество Виновные
принялись заметать следы. Фирма щедро подкупала все новых
и новых «полезных людей», чтобы спасти от разоблачений
Красовского и других.
И сейчас достаточно было одного упоминания этой фамилии,
чтобы друзья, хорошо знавшие давнюю тяжбу Амбарцумяна
с Красовским, поняли, что предстоит новый этап борьбы.
Когда гости ушли, Рипсиме Сааковна укоризненно по-
смотрела на мужа, как четыре года назад, когда провожала его
в Зангезур, и сказала:
— Брось, Амазасп! Голову потеряешь, прежде чем добьешь-
ся правды.
— Вся моя жизнь, дорогая, представляет собой чередование
гармонии и дисгармонии,— отвечал с горькой улыбкой Ама-
засп — Как прекрасно мы сидели в кругу друзей и отмечали
годовщину нашего сына! Мы были на вершине радости. Этот
пакет вернул меня к тяжким заботам Но я буду добиваться
правды, пока есть силы. Пусть это послужит примером для
детей — всегда любить правду и бороться за нее.
ОТЕЦ И СЫН
Едва ли не наибольшую потерю человечество несет от того,
что в какую-то пору детства родители в сил\ множества при-
чин — трудных житейских условий, семейной неслаженности,
недостаточной культуры и прочих обстоятельств — не умеют
разглядеть в своих детях те задатки, которые надо терпеливо,
чутко развивать
В семье Амбарцумяна дети были предметом пристального
внимания родителей. Мать и отец, каждый по-своемх, внесли
достойную лепту в их воспитание. Рипсиме Сааковна вселила
в них тот дух патриархальной нравственности и народных
добродетелей, которые передаются из поколения в поколение
в честных трудовых семьях, живущих в скромном достатке,
почете и уважении.
ззя
ззо
Именно такой была семья Тер-Саака Хаханяна. Надо пред-
ставить закавказскую окраину Российской империи конца
прошлого века, чтобы стало ясным, что тогда многие носили
духовное звание не по своей склонности к религии, а потому,
что это была одна из возможностей стать образованным чело-
веком. В духовную семинарию поступали те, кто не мог надеять-
ся переступить когда-нибудь порог отечественного университе-
та Сословные и иные барьеры были неодолимы. Духовные
семинарии упоминаются в биографиях многих разночинцев,
сыгравших затем выдающуюся роль в развитии просвещения,
науки и искусств в России конца прошлого — начала нынешне-
го века. Кто знает, о какой карьере мечтал Тер-Саак Хаханян.
Он стал священником, поселился в Цхинвали — центре Южной
Осетии. Его супруга Елизавета Георгиевна родила ему пять
сыновей и дочь. Человек вежливый, обходительный, обладав-
ший внушительной внешностью, он пользовался уважением
среди прихожан и местных властей. С ним интересно было пого-
ворить о политике, о литературе и по национальному вопросу,
которым он особенно интересовался, сочувствуя страданиям
армян в Западной Армении.
Рипсиме Сааковна приобрела в отцовском доме многие
ценнейшие качества и навыки Выйдя замуж, она сохранила
достаточно сильный и оригинальный характер. Преобладавшие
в ее натуре мягкость, чуткость, правдивость помогли ей стать
прекрасной матерью и хозяйкой дома.
Во многих отношениях полную противоположность жене
представлял Амазасп Асатурович. Он обладал огненным темпе-
раментом и неукротимой энергией. С дошкольного времени
отец внимательно наблюдал за детьми. Постепенно у него выра-
боталась, как говорили в семье, «своя система», представляю-
щая немалый общественный интерес. Впервые об этой воспита-
тельной системе Амазасп Асатурович заговорил в кругу своих
литературных друзей — Ованеса Туманяна, Газароса Агаяна и
других — в 1911 году.
Как-то речь зашла о Гомере и гомероведении, то есть о том,
что в течение всей жизни было центром научных интересов
Амазаспа Асатуровича. Друзья знали, что он взялся за перевод
Гомера с древнегреческого подлинника на армянский язык.
Амазасп Асатурович высказывал мысль, что гомероведы неред-
ко ссылаются на «теорию пунктов». Несостоятельная в целом,
она представляет некоторый интерес с точки зрения психологии.
— Архимед утверждал, что, имея точку опоры, он может
перевернуть земной шар. Перефразируя его, можно сказать:
зная распределение психических сил по пунктам, можно направ-
лять развитие интеллекта. Из этих предпосылок исходили в
дальнейшем все мои воспитательные воздействия как отца.
В семье было уже трое детей: Гоар. Виктор и Левон
Гоар была одинаково привязана к отцу, матери, бабушке.
340
дедушке — ко всем. Развитие шло ровно. Когда девочке было
четыре года, она свободно говорила на армянском и грузин-
ском языках и правильно высказывала свои мысли. Говорил в ту
пору и Виктор, но с трудом. Однако он хорошо различал предме-
ты, отмечая их характерные черты.
Уже в раннем возрасте у него начали развиваться прост-
ранственные и количественные представления. Отец начал в
виде элементарной игры проводить с ним соответству ющие
упражнения. Проходили дни, и мальчик в игре, в общении со
своей сестрой, в разговорах с матерью и другими членами
семьи точно воспроизводил свои познания в области чисел.
За числовыми упражнениями следовали логические. Отец был
уверен, что логические функции в сознании детей возникают
и развиваются в очень раннем возрасте.
Виктор имел специальный высокий стул с откидывающимся
назад барьером. За столом во время еды он всегда сидел на
этом стуле. После обеда малыш обычно просил: «Ичнем, ич-
нем!» (то есть: «Спуститься, спуститься!»). В ответ на это,
умышленно противодействуя ему, взрослые говорили:
— Нет, не ичнем!
Отец считал, что подобная активизация психических сил
должна положительно сказаться на создании характера актив-
ного, творческого.
Семейные заботы были для Амазаспа Асатуровича своего
рода отдушиной. Они давали возможность забыться и выбро-
сить из головы на время служебные неприятности. Пресловутое
«Дело фирмы Симменс» продолжало волновать судебные круги
и адвокатуру. Одно из светил юридическою мира в Тифлисе
тех лет, некто М. О. Грузенберг, говорил:
— Послушайте, коллега Амбарцумян! Что за громкое дело!
И магистратура, и адвокатура — все говорят о нем. Верно ли,
что вы обругали и очернили суд? Это ведь нечто невероятное.
Вот я уже свыше двхх десятков лет практикую, а этакой выход-
ки не допускал ни разу. Да, ни разу! Разве можно?
Плетью обуха перешибить не удалось. Общее собрание
окружного суда рассмотрело жалобу Красовского и постанови-
ло: за оскорбление члена суда лишить присяжного поверенного
А. А. Амбарцумяна практики сроком на один год.
Обжалование нс дало результата.
Друзья всячески ободряли пострадавшего
— Ты прекрасно поступил,— говорил Газарос Агаян.— Так
и надо, Амазасп! Изобличать бюрократов, душителей свободы
и прочих мерзавцев в совершаемых ими подлостях — это свя
щенный долг всех честных людей. Не робей и будь непоколебим!
Слухи о поединке отца со взяточниками доходили до семьи,
и даже дети обсуждали это. Однажды отец застал детей в пылу
острой дискуссии.
— Глупенький, не понимаешь, что у папы много врагов.
341
говорила сестра младшему брату Левону-— Они мешают, не
дают ему покоя. И может быть, папа не будет больше адвока-
том.
— Нет, ты неверно говоришь! — кричал на нее Виктор.—
Папа всякое дело знает. Кто может помешать нашему папе?
— Я ведь не о том. Я говорю, что, может быть, он не будет
работать адвокатом. Это, если хочешь знать, не я сказала, а
мама.
Дети увидели отца, кинулись к нему.
— Итак,— начал отец,— кто такой адвокат?
— Адвокат,— сообразил Виктор,— это человек, который
ведет дела.
— Прекрасно. Какие же дела ведет адвокат?
— Чужие,— отвечал Виктор.
— Что значит «чужие»?
— Дела, которые разбирает суд.— последовал ответ маль-
чика.
— А почему эти дела разбирает суд?
Виктор углубился в размышления.
— Потому что люди ссорятся, враждуют друг с другом,
дерутся и не могут мирно решить свои дела,— разъяснила Гоар.
— Правильно! Продолжим наш разговор: почему нужно,
чтобы при разборе дел в суде был адвокат?
— Адвокат нужен, чтобы правильно и хорошо решать де-
ла! — провозгласил Виктор
— Ну, вот ты сам ответил на свой вопрос,— заключил отец
Семья осталась жить в Тифлисе, хотя путь к адвокатской
практике был закрыт. Лето 1912 года провели в деревне близ
города Гори. По дороге, которая вела в дачную местность Медж-
висхеви, можно было совершать замечательные прогулки.
Свободный от службы отец получил возможность всецело
посвятить себя заботе о воспитании детей. День ото дня он все
больше вовлекался в орбиту детской «философии». Собесед-
никами его, а подчас и агрессивными оппонентами являлись
Виктор, Гоар и гостившая в семье родственница Лиза. Размах
мысли, процессы переработки видимого и познаваемого у каж-
дого из них были различными.
— Смотри, папа’ — говорил иногда во время прогулки
сын.— Если идти прямо по этой дороге, то можно через горы
прибыть в Петербург.
— Неверно,— возражала Гоар.— Если идти напрямик через
горы, то сперва попадешь в другие села и города, а не прямо
в Петербург. Ишь, захотел сразу в Петербург!
— Да я не о других городах,— живо уточнял свою мысль
Виктор,— я говорю о главном — о Петербурге.
— Верно! Обязательно прибудем в Петербург, если эту хо-
рошую дорогу направить прямо туда.
— А как мы в Петербург придем? — спрашивала Лиза.
342
Ведь у меня ботинки изношенные и дырявые. В этих ботинках
я с трудом до деревни доберусь, не то что до Петербурга?
Ха, ха, ха* — смеялись Виктор и Гоар.— Кто тебе пред-
лагает идти до Петербурга? Просто говорится: если двинхться
прямо по этой дороге, дорога приведет туда. При чем тут твои
дырявые ботинки?
А сколько шагов отсюда до Петербурга? — задумчиво
спрашивал Виктор.— Вот до нашего дома двести. А до Петер-
бурга во сколько раз большей Скажи, я вычислю!
— Будет очень-очень много, чудак ты мой,— отвечала сест-
ра,— это очень трудно вычислить.
— Нет. пусть папа скажет: во сколько раз больше0
— Точно сказать не могу,— отвечал отец.— Но возможно
приблизительное сравнение. Вот слушай! Если отсюда до наше-
го дома двести шагов, то расстояние до Петербурга примерно
в тысячу или две тысячи раз больше. Значит, сколько шагов
до города?
— Если в тысячу раз больше, бхдет двести тысяч. Если же
в две тысячи раз больше, это составит четыреста тысяч шагов.
— Но это не так, Виктор,— возбуждая интерес мальчика,
говорил отец.— Расстояние до Петербурга больше, чем отсюда
до нашего дома, не в две тысячи, а в двадцать тысяч раз'
— Почему же ты так сказал? — гневался Виктор — Я хотел
точно вычислить, а ты меня подвел!
— Напрасно ты горячишься,— вразумляла Гоар.— Ведь
папа только сказал к примеру Он тебя ничуть не обманывал.
— Подумай и вычисли снова,— уговаривал сына отец
Итак, расстояние до Петербурга в двадцать тысяч раз больше,
чем до нашего дома
— В двадцать тысяч раз,— повторял Виктор, крепко держа
свое первое вычисление.— Значит, там мы получили четыреста
тысяч шагов... До Петербурга четыре миллиона шагов!.
Уставший от дебатов, неприятностей в юридическом мире,
от хлопотливого сотрудничества в газете «Закавказская речь»
и житейских забот, Амазасп Асатхрович решил в июне 1913 года
съездить в родное село Басаргечар. Поездка оказалась необы-
чайно полезной для детей-горожан. Они увидели сельскую
жизнь.
В деревне уже были наслышаны о том, что Виктор обладает
незаурядными для своего возраста знаниями. В шутку его иног-
да называли ученым. В самом деле, его познания в области
географии и арифметики, его способность к рассу ж тениям,
несмотря на их детский характер, казались удивительными
Дети свободно говорили как по-армянски, так и по-русски,
бегло читали и писали. Когда собирались любопытные односель-
чане, Виктор \страивал импровизированный семинар по обще-
образовательным наукам Сам он был в роли «профессора»,
а в качестве «учеников» покорно выступали почтенные взрос-
343
лые— остроумный брат деда Сукиас, родственник Ованес
и другие. Пятилетний «профессор» брал книгу и обращался
к старику Сукиасу:
— Скажи: «Русская хрестоматия»!
«Ученик» произносил фразу по-армянски:
— Рэс Хечо (то есть сельский старшина Хечо).
— Не «Рэс Хечо», а «Русская хрестоматия»! — горячился
«профессор».— Как написано, так и читай!
— Рустам Хрхречи! — умышленно искажая текст, смеясь
отвечал Сукиас.
— Неужели ты в самом деле нс можешь прочесть правиль-
но? — изумлялся «профессор».— Давай читать вместе... Ну,
так. А теперь будем заниматься арифметикой. Скажи: сколько
пятью пять?..
В Басаргечаре отец продолжал логические упражнения с
детьми.
Когда однажды, много лет спустя, Амбарцумяна кто-то
спросил, как можно сформулировать роль отца в его судьбе,
Виктор Амазаспович ответил:
— Самая большая заслуга моего отца в том, что он с ран-
него детства научил меня логическому мышлению...
Конь, облюбованный Амазаспом Асатуровичем, по имени
Кехар-Ат, принадлежал местному судье Алтунову. Владелец
скакуна имел богато украшенную уздечку. О ней так и говорили:
«судейская уздечка». Однажды она стала поводом для любопыт-
ного разговора между отцом и детьми.
— Папа, у судьи такая красивая уздечка, а у нас нет.
— Судья, Витя, на то и судья, чтобы иметь уздечку. Ведь
он постоянно занят тем, что обуздывает людей.
— То есть как?
— А ты подумай: с какой целью надевают уздечку на ло-
шадь?
— Очень просто! — отвечал мальчик.— На коня уздечку на-
девают, чтобы его усмирить, чтоб он подчинялся ездоку.
— Видишь ли, есть такие люди, которых тоже нужно усми-
рять, когда они, не желая подчиняться закону, совершают не-
пристойные дела. Нс будь «уздечек», трудно было бы жить
честным людям.
— Понял, понял, папа! Ты хочешь сказать, что нехороших
людей — воров, мошенников, разбойников и лгунов — судья
наказывает.
— Решения, которые выносит судья, и являются как бы
уздечками,— вмешалась в разговор Гоар.— Ими он укрощает
и направляет куда следует людей. А ты сразу не понял!
344
— Что ты мне объясняешь то, что я лучше тебя знаю? —
запальчиво отвечал брат, — Значит, самый хороший и благород-
ный человек на свете это судья? Так, папа^
Да, мой милый. Судья — наилучший среди людей, если
он честно выполняет требования закона и если закон защищает
интересы честных людей.
А откуда законы? Кто их придумал? — допытывался
сын — Не можем ли мы создать самые хорошие на свете зако-
ны?
Разговор продолжался, пока не пришли дед Асатур и судья
Алту нов Они похвалили малышей за их интерес к законам и
законности, но при этом дед тяжело вздохнул.
Все еще продолжалась тяжелая пора господства реакции.
Из далекой Сибири пришли вести о расстреле рабочих, восстав-
ших против ужасных условий работы на реке Лене. Уже начинал
бурлить Баку. Политическая обстановка накалялась и в Тифли-
се Празднование трехсотлетия царствующего дома Романовых
нс оправдало надежд: оно не подогрело верноподданнических
чувств. Царствовавший дом сделался мишенью для острот
и анекдотов.
Обстановка в Европе накалялась. Наступал 1914 год — год
начала первой мировой войны.
Вернувшись в Тифлис, Амазасп Асатурович с головой оку-
нулся в общественную жизнь города, в литературные занятия
Однако не прервал занятий с детьми. Продолжались и упраж-
нения — незабываемые прогулки по Головинскому проспекту
до Ольгинской улицы и обратно. Беседы во время прогулок
были оживленными. Наиболее активным собеседником обычно
выступал Виктор. Ясно, он во многом оставался пятилетним
мальчиком, и рассуждения его были детскими. Однако разви-
тие интеллекта, как уверял отец, заключается не в серьезности
или наивности суждений, а в последовательности познаватель-
ных процессов. В то время как Виктор являлся главным участ-
ником диалогов, сестра его благодаря сравнительно большей
дисциплинированности, как правило, ограничивалась тем.
что корректировала мысли, высказываемые братом.
Такие «диалогические шествия» продолжались у Амбарцу-
мянов более десяти лет Постепенно спутники отца превратились
из малышей в подростков. Тематика «диалогов» была неограни-
ченно широкой Дети имели возможность говорить и спраши-
вать обо всем, что их интересовало. А отец сообщал детям то.
что, по его мнению, должно было попасть в орбиту их внимания
и суждении.
— Пана, ты говорил, что мы родственники животных,—
заявил однажды Виктор— Почему же мы ходим на двух, а не
на четырех ногах?
— Было время, мои хороший, когда и люди ходили на четве-
реньках. Свойство это мы видим и сейчас: ведь малыши пере-
345
двигаются на четвереньках Потом, в течение тысячелетий, люди
научились ходить на двух ногах.
— Верно, верно, пана! — соглашался Виктор.— Я помню,
как Левончик ползал по ковру в твоем кабинете. Но ведь мы,
хотя и ползали па четвереньках, не были животными? Вон ви-
дишь того дядю с бородой! Он не похож на лошадь, на собаку,
на верблюда, которого я видел в Басаргечаре.
— Папа не говорит, что маленькие дети и сейчас похожи
на животных,— пояснила Гоар.— Просто много-много тысяч
лет назад они были такими, как животные. Вот я с бабушкой
недавно видела обезьянку. которую водил по улице какой-то
фокусник. Она умела ходить на двух ногах точь-в-точь как чело-
век
— А что, твоя обезьяна может решать задачи по арифме-
тике? — в упор спросил Виктор сестру.
Ходячий «вольно-дискуссионный клуб», «логические упраж-
нения», «арифметические загадки» и некоторые другие методы
воспитательного воздействия временами дополнялись участием
детей в разговорах взрослых.
В зиму 1913—1914 годов в квартире Амбарцумянов на Эри-
ванской площади в доме№ 3 часто бывали и подолгу засижива-
лись деятели армянской культуры Погос Абелян, Мишо Манве-
лян, Арам Тер-Григорян, художник Геворг Овсепян, учредитель
бухгалтерских курсов Иван Тер-Степанянц, Мадат Петросян,
Самвел Балагян и другие. Многие из них охотно беседовали
с малышами.
— Знаешь, кого я сегодня видел? — сказал Амазасп Асату-
рович однажды жене.— Степана Даниэловича Лисицяна с суп-
ругой. Они имеют частную гимназию на Бебутовской улице.
— Ну и что же?
— Лисинян спросил: «Верно ли, что рассказывают о способ-
ностях вашего сына? Неужели вы не пожелаете воспитывать
и обучать его в нашей гимназии?»
— А что ты ответил?
— Я сказал: «Степан Даниэлович! Он еще не дорос до это-
го!»
— До чего не дорос? До гимназии?
— Нет, вообще пока мал. Рано ему ходить в школу. Но Ли-
енцян настоял на том, чтобы я привел, как он выразился, своего
«вундеркинда».
Три дня спустя после встречи с четой Лисицянов отец от-
правился с сыном на Бебутовскую улицу. Директор встретил их
приветливо в приемной комнате, где было много посетителей.
— Скажи, пожалуйста, какое число среди всех наиболь-
шее? — начал экзаменовать мальчика директор.
Наибольшее? Такого числа нет! Если вы назовете какое-
нибудь число, то стоит прибавить к нему единицу, и оно станет
еще большим
346
— Сколько в году дней, часов?
— Триста шестьдесят пять дней, или восемь тысяч семьсот
шестьдесят часов,— улыбаясь, ответил Виктор
— А ты можешь рассказать нам что-нибудь из истории?
— Какой именно? Ведь разные бывают истории: есть исто-
рия Земли, история развития животных, история человечества
Мон папа говорит, что в будущем наука создаст самую интерес-
ную историю — историю Вселенной.
Разговор с мальчиком заинтересовал всех присутствовав-
ших и самого директора гимназии. Он спросил:
— Может быть, ты скажешь нам, на чем держится Земля,
во сколько раз она больше или меньше Солнца и как далеко
находятся они друг от друга?
— Земля ни на чем не держится А Солнце в миллион раз
больше Земли. Оно от нас сто пятьдесят миллионов километров
Потому и кажется таким маленьким.
— Откуда ты все это знаешь? — спросил изумленный ди-
ректор
Дома, конечно, расспрашивали о посещении гимназии. Рас-
сказывали оба. Отец видел в оценке опытного педагога, дирек-
тора гимназии, торжество своей «системы» Виктор говорил
обо всем без удивления.
Мальчик пошел учиться, и лишь временами заранее наме-
ченный распорядок занятий с детьми нарушался. Причины
были разные. В 1916 году в Басаргечаре умер отец Амазаспа
Асатуровича Была памятная встреча с поэтом Валерием Брю-
совым и разговор с ним о маленьком Викторе. Нарастала трево-
га: «Как сложится судьба детей в водовороте надвигающихся
событий?»
Социалистическая революция 1917 года ‘и последующие
годы наложили свой отпечаток на жизнь всего города. Реакци-
онная часть профессуры Петербургского университета прибыла
в Тифлис. Амазасп Асатурович то и дело встречал своих бывших
учителей. Это были в большинстве люди, плывшие по жизни
без руля и без ветрил До поры до времени они думали отси
деться в Закавказье. Выжидали, куда направиться в будущем
в Петербург — если победит контрреволюция, за границу-
если победит революция
В 1918 году объединенные силы контрреволюции и иностран-
ной интервенции начали бесчинствовать в Закавказье* меньше
вики — в Грузии, дашнаки — в Армении, мусаватисты — в
Азербайджане В Тифлисе меньшевики старались сохранить
все так, как было «в старое время» Никаких покушений на
частную собственность! Религия? Этот вопрос будет рассмотрен
позднее. Народное образование? В этой обтасти пока оставить
все по-прежнему.
Так по-прежнему шла хчеба в Третьей мужской гимназии,
в которой Виктор Амбарцумян весной 1918 года перешел в тре-
34’
тий класс. Школа выполняла свою общеобразовательную
функцию. В младших классах, где еще не было общественных
наук, отравляющее влияние меньшевистского режима сказы-
валось слабо и полностью нейтрализовалось атмосферой,
царившей в семье Амбарцумянов.
Отец продолжал совершенствовать свою «систему» и внима-
тельно следил за результатами. Он пришел к выводу, что 1918
год становится решающим в умственном развитии Виктора и
Гоар: они достигли такого состояния мышления, при котором
начинается постепенная дифференциация умственных способ-
ностей. Эти способности развивались преимущественно в облас-
ти математики и физики.
В самом деле, интерес мальчика к избранной отрасли зна-
ний был ярко выражен
— Знаешь, папа,— не раз говорил Виктор, закрыв глаза,—
я могу производить вычисления. И как они, эти числа, удобны.
Как угодно можно их варьировать!
— Да, мой милый! — отвечал отец.— Математика — удиви-
тельная вещь. Возможности преобразования цифр бесконечны
Вскоре на полке у Виктора появились новые книги: сочине-
ние Камиля Фламмариона, две брошюры о Марсе, «Система
мира» Лапласа, «Каталог неба» Покровского. «Луна» Джорд-
джа Дарвина, «Солнце» Стратона и «Солнце» Секки.
Мальчик углубился в чтение. Временами он обращался к от-
цу с вопросами:
— Не правда ли, Секки был замечательным ученым? Он
подробно исследовал солнечные пятна, их периодичность и вра-
щение. А вот Джордж Дарвин, как и его отец, придерживался
теории эволюции. Он обосновал и вывел теорию о развитии Лу-
ны. Разве нельзя это применить к Солнцу и звездам? Что ты
смеешься? Разве я сказал что-нибудь не так?
Зная о наклонностях Виктора, ребята — соседи по двору —
частенько пользовались его помощью. Это не мешало, однако,
стычкам, обычным в мальчишеской среде.
Заметив однажды потасовку во дворе, Рипсиме Сааковна
привела Виктора домой поцарапанного и растрепанного.
— Кто затеял драку? Из-за чего? — допытывалась мать.
— Гоги и Гурген стали спорить со мной из-за марки. Я гово-
рил, что марка австралийская, а они говорят, что австрийская.
— Из-за этого и началась потасовка?
— Нет, сначала мы долго спорили, а уж потом...
Разные были поводы, но марки чаще всего становились при-
чиной споров. И неспроста. Интерес к коллекционированию при-
вил отец. Он считал это одним из «пространственных факторов».
У Виктора была собрана большая коллекция. Сверстники люби-
ли ее рассматривать, но не все это делали бережно. Неаккурат-
ным попадало Вообще считалось бесспорным, что Виктор —
наибольший авторитет среди ребят двора
348
В начале 1919 года преподаватель гимназии, в которой
учился Виктор, сообщил Амазаспу Асатуровичу, что в Тифлисе
находится один из замечательных профессоров — Юрий Степа-
нович Г амбаров. Отстраненный в свое время царским прави-
тельством от преподавания за свободомыслие, Гамбаров эмиг-
рировал в Париж, после 1905 года вернулся в Россию, препода-
вал в Петербургском университете. После Октября приехал
в Тифлис и не вернулся в Петроград, куда его приглашал
В. И. Ленин, из-за плохого состояния здоровья. Неожиданной
встрече обрадовались оба. Начались беседы и воспоминания.
— Откуда вас, Юрий Степанович, знает Владимир Иль-
ич? — полюбопытствовал Амазасп Асатурович.
— В годы эмиграции я жил в Париже. Получаю из Швейца-
рии письмо от Ленина, он просит разрешения выступить с рефе-
ратом перед слушателями Высшей русской школы (я был дека-
ном общественного факультета). Большинство восстало против
этого предложения. «Как? Пустить известного революционера
в стены школы? Какой реферат может прочесть человек, кото-
рый во всем ищет повод для революции?» Я взял всю ответствен-
ность на себя. Послал приглашение Ленину. Он сделал весьма
глубокий и интересный доклад. Так мы встретились, и, вероятно
этот случай вспомнил Владимир Ильич, когда недавно прислал
мне снова приглашение в Советскую Россию. К сожалению, я
очень стар, нездоров и к тому же хочу дожить свой век на родной
земле.
Однажды Гамбаров спросил:
— Сколько лет Виктору? Мне рассказывали, что вы сумели
правильно развить способности мальчика Мне нужен такой
опыт! Хочу посоветоваться о моем Илье. Он мистик, понимаете,
настоящий мистик. День и ночь мальчик погружен в чтение
Библии, пытается философски трактовать библейские сказания.
К науке, к учебным предметам равнодушен и всякий спор быстро
поворачивает в библейскую сторону. Что делать5 Может быть,
послать его к вам? Пусть познакомится с Виктором. Авось
дружба их благотворно подействует на моего сына.
На следующий день Илья Гамбаров был гостем Виктора
Амбарцумяна.
Весной 1919 года Виктор перешел в четвертый класс гимна-
зии. Обычные надежды на беззаботные каникулы в обществе
отца не оправдались. Развертывались события, окутавшие За-
кавказье мрачной пеленой свирепой национальной вражды
Обоюдный шовинизм тогдашних правителей Грузии и Арме-
нии — меньшевиков и дашнаков — привел к военному столкно-
вению Эта распря между братскими народами была расценена
прогрессивной общественностью как безумие. Ее с негодованием
осудила передовая часть армянской и грузинской интеллиген-
ции.
Экстренно собрался на заседание существовавший тогда в
349
Тифлисе Совет земляческих союзов. Советом руководил классик
армянской поэзии, народный поэт Ованес Туманян: секретарем
был Амазасп Амбарцумян. Когда дни, полные тревог, миновали,
публика бурными аплодисментами встретила слова Туманяна
на очередном собрании Совета союзов:
— Солнце вновь улыбнулось нам... Наши два братских наро-
да по-прежнему будут жить в мире и нерасторжимой дружбе
Я чувствую, будто родился заново. Что я молод и явился в этот
мир, чтобы видеть солнце, добро, любовь и творчество!
Великий поэт, разумеется, смотрел дальше, предвидя осво-
бождение Грузии и Армении от скверны временщиков. Многие
так и поняли его.
Амазасп вновь получил возможность вернуться к своим
обычным занятиям и следить за успехами сына. Как-то зашел
разговор в кругу друзей. Отец словно ждал, пока кто-ниб\дь
упрекнет его в преждевременном развитии умственных способ-
ностей детей. И когда такой упрек был высказан, молча вышел
из комнаты. Вскоре он вернулся, и все обратили внимание на
его торжествующую улыбку, потом увидели, что он несет какие-
то тетради.
— Вот! — торжественно произнес Амазасп.— Мне нечего
добавить к этому.
Это были сочинения одиннадцатилетнего Виктора Олин из
заголовков гласил: «Новый шестнадцатилетний период солнеч-
ных пятен». Следующий заголовок: «Описание туманностей
в связи с гипотезой о происхождении мира». Пять разделов,
первые три уже были закончены: «Различные формы туман-
ностей». «Состав и спектроскопическое исследование туман
ностей», «Образование миров». Формулы, специальная терми-
нология и обозначения.
— Послушай, Амазасп! Это непостижимо! Рипсиме Сааков-
на! Вы видели научные поиски Виктора?
Мать, конечно, была в курсе. Она многозначительно погля-
дывала на друзей и на мужа, радуясь успехам сына. В глазах
ее светилось теплое чувство к мужу, который хотя и круто под-
час и слишком увлеченно, может быть, но так настойчиво и
энергично занимался с детьми.
Снова кипели страсти в кафе «Чашка чая». Даже возле
здания театра Армянского драматического общества можно
было слышать гул, который исходил оттуда.
В разгар спора к столику, где находились армянские писате-
ли и другие представители интеллигенции, подошел Ованес
Туманян:
— О чем спор?
— Говорят, будто союзники берутся разрешить «армянский
вопрос» в положительном смысле... Об этом мы и спорим'
— И, вероятно, спор исходит от Амазаспа^ — улыбнулся
350
Ованес Туманян.— Ибо это ужо закон: где Амазасп — там и
спор.
Нет,— ответил известный историк и писатель Лео,— На
этот раз зачинщик я.
Туманян слушал речи присутствовавших — некоторые из
них возлагали наивные надежды на участников Антанты,— по-
том вспыхнул:
Из-за капли меда империалисты готовы потопить мир в
крови. Слышал я, Ллойд-Джордж и Вудро Вильсон хотят на
мирной конференции благоприятно разрешить «армянскую
проблему». Но кто этому поверит? Кровь миллионов наших
вырезанных братьев еще алеет на черной совести Англин. Где
санкции статьи шестьдесят первой Сан-Стефанского мирного
договора? Не ценою л и смерти более миллиона невинных Хнглия
перехватила Кипр, совершив позорную сделку с Турцией. Не
Вильсон ли, разглагольствуя о самоопределении народов, о хар-
тиях свободы, о гуманности и братстве, энергично участвовал
в организации интервенции в России, в планах расчленения
Русского государства? Нет, друзья! Этим обещаниям и деклара-
циям я не верю...
Нашим избавителем всегда был и остается русский народ
Да это и понятно. Мы душою срослись с этим народом Наша
культура находится в братской связи с русской культурой. На-
шу многовековую культуру питали Пу шкин, Лермонтов, Грибое-
дов. Лев Толстой... И нашими избавителями могут и должны
быть русские люди, великое Русское государство. Некоторые
из вас с иронией относятся к большевикам, к Советской России
Но это великое заблуждение! Та же самая советская власть,
которая избавила русский народ от царской тирании, избавит
и нас. Думайте как хотите! Но я уповаю именно на большевиков.
Царила тишина, когда люди слушали вдохновенную речь
маститого поэта. Она была смелой для того времени в столице
меньшевистской Грузин.
Амазасп Асатурович запишет позже в дневник: «Шли пер-
вые сияющие дни и недели утверждения советской власти в
Грузии. Общественная и политическая атмосфера настолько
сильно прояснилась, что можно было смотреть в политическую
даль и почувствовать явное расширение духовного горизонта
Будто великий Кавказский хребет раскрыл свои цветущие
ущелья перед Советской Россией, чтобы она двинула на юг.
в сердце Закавказья».
Народы Закавказья начинали жить по-новому.
НЕОДОЛИМОЕ ПРИЗВАНИЕ
Радостно был встречен новый, 1922 год. Он памятен инте-
ресными событиями. Одним из них было знакомство с Геворком
Караджяном. Многие знали его по подпольной партийной клич-
351
ке Аркомед. Так он упоминается в Полном собрании сочинений
В. И. Ленина. Это был образованный марксист, который долгие
годы провел в эмиграции, жил в Швейцарии, где и познакомил-
ся с В. И Лениным и А. В. Луначарским. Большую заботу
проявил он о дальнейшем образовании Виктора. Порывистый,
искренний, он говорил Амазаспу Асатуровичу:
— Может быть, ты разрешишь мне с ним поехать в Москву,
чтобы там увидеться с Владимиром Ильичем?
— Я тронут, Геворк, твоим отношением к моему сыну,—
отвечал отец.— Однако, думается, хлопоты, о которых ты гово-
ришь, излишни.
Во время этой беседы в комнату вошла дочь Ованеса Тума-
няна — Нвард:
— Товарищ Амбарцумян! Отец просит вас сегодня зайти к
нему.
Амазасп застал поэта лежащим на диване.
— Здравствуй, Амазасп,— оживился Туманян.— Хорошо,
что ты пришел. Скажи, как поживает твой малыш? Уже два дня
меня не покидают мысли о звездах. Не можешь ли прислать его
ко мне? Я хочу с ним побеседовать о звездном небе.
Виктор, конечно, навестил больного поэта. Вскоре после
этой встречи было написано стихотворение «Сириус»
— Виктор,— сказал как-то отец,— Ованес спрашивал меня
о вашем школьном журнале. Ты знаешь что-нибудь о нем^
— Такой журнал у нас издается. Он называется «Учени-
ческие отклики». Затеял его сын артиста Алиханяна Сое.
— Да, да. Сое приходил ко мне и просил написать статью.
— Но ты, кажется, не написал ее,— заметил Виктор.
— Первый номер журнала лучше бы выпустить без передо-
вой. Если окажется возможным, я напишу статью для следую-
щего номера.
— А что заинтересовало в нашем журнале Ованеса Тума-
няна? — спросил сын
— Он обратил внимание на опубликованный в газете отзыв
Льва Кипиани. На первой странице «Откликов» вы поместили
перефразированные строки Лермонтова Звучало это так: «По
небу полуночи ангел летел, держа в одной руке молитвенник,
а в другой — «Ученические отклики» Кипиани заявил, что это
нелепо. Его отзыв написан слишком резко. Об этом мы и говори-
ли с Ованесом Туманяном.
Про себя отец подумал: «Конечно, выходка редколлегии
ученического журнала не делает ей чести. Но надо видеть и
другую сторону: отрадно, что учащиеся проявили такую общест-
венную инициативу, как издание журнала. И хорошо, что Викто-
ра избрали в редколлегию. Это приблизит его к участию в об-
щественной жизни». Однако популярность Виктора как обще-
ственного деятеля явно меркла перед его популярностью на ином
поприще. По Тифлису шла молва:
352
— Вы слышали: тринадцатилетний ученик Третьей мужской
гимназии читал лекцию о теории относительности Эйнштейна?
— Нс сын ли он того Амбарцу мяна, который был секретарем
Совета земляческих союзов, адвокатом, поэтом и философом? —
спрашивали любопытные.
— Именно он.
— Интересно!
Отец ездил с сыном в Ереван, Баку и др\гие города. Он был
уверен, что не ради тщеславия, а тля развития способностей
нужно, чтобы сын выступал перед взрослой аудиторией с рефе
ратами на математические темы, приобретал опыт общения
со слушателями, совершенствовался в искусстве полемики
Никого не удивляло, что вдоль задней стены зала тянулась
длинная черная доска Но люди обращали внимание на другую
деталь: зачем поставлена вдоль доски длинная скамейка?
— Это для лектора!
Виктор появлялся в черном бархатном костюмчике — в
курточке и коротких штанишках. Отложной воротничок рубаш-
ки сверкал ослепительной белизной
После лекции обычно задавались вопросы Ма тьчик отвечал
на них кратко, точно, содержательно Свои ответы он подтверж-
дал сложными расчетами и тут же на доске писал формулы,
уравнения.
Однажды после одной из таких лекции в Ереване выступил
известный механик-математик, профессор Ашот Тер-Мкртчян
Человек исключительного обаяния, он не оставил сомнений в
том, что Виктор Амбарцумян в самом деле порадовал аудиторию
высококвалифицированной лекцией по труднейшему вопросу
теоретической физики В зале раздались шумные аплодисмеи
ты. Виктор был смущен.
Брат и сестра учились уже в восьмом классе гимназии. Отца
все сильнее одолевали заботы о продолжении образования де
тей. Это была «дежурная тема» в его разговорах с женой
— Дети учатся хорошо,— говорила Рипсиме Сааковна
Теперь нужно одно: не забивать им головы посторонними дела-
ми Пусть окончат гимназию. Тем временем выяснится, куда
идти дальше
— Что значит: «Не забивать головы посторонними делами»"*
Научные занятия у Виктора развиваются интенсивно Он овла-
дел математическим аппаратом, основательно изучил теорию
относительности \ Эйнштейна.
«Ему нужна специальная литература»,— думал отец наеди-
не. Помог счастливый случай Осенью 1923 года в Тифлис
приехал известный революционер Сако Амбарцумян Амазасп
и Сако встретились в гостинице сОриант»
— Сын хочет продолжать учебу в Петрограде, в универси
тете. Я намерен переехать туда Но сейчас мальчик нуждается
в научной литературе, которую здесь трудно достать
I 2 А Арзуманян
353
— Сегодня же напишу товарищу Сааку Тер-Габриэляну
в Москву,— сказал Сако.
Отец ликовал. Но радостное настроение вскоре омрачили
недобрые вести. В дом Амбарцумянов они пришли одна за дру-
гой: в Басаргечаре умер брат Воскан; из Москвы сообщили, что
скончался великий сын Армении, редкостной души человек поэт
Ованес Туманян.
Посвящение Валерия Брюсова: «Поэту, блистательной
звезде светлого трехзвездия армянской поэзии», будто бы отно-
силось и к юному Виктору Амбарцумяну:
Пусть звезды, малые и крупные.
Тебя кропят, пронзая мглу.
Мы смотрим в сферы недоступные.
Дивясь сиянью твоему!
В декабре 1923 года отец решился ехать в Москву Со сто-
личного вокзала пришел к Сааку Тер-Габриэляну, старому
большевику-ленинцу, впоследствии председателю Совета На-
родных Комиссаров Советской Армении. Саак Мирзоевич уже
был в курсе дела и распорядился, чтобы в магазинах на Куз-
нецком мосту Амбарцумяну помогли найти нужную литерату ру.
Вдвоем с племянником Тиграном целыми днями рылся отец
в книжных развалах.
Перед отъездом Амазасп Асатурович сказал:
— Знаешь, Тигран, сегодня мы должны зайти в Лазаревский
институт восточных языков.
— А у тебя действительно там важное дело? Я слышал, он
преобразован в Дом культуры Армении.
— Но, мне чудится, там еще витает прежний дух. В этом
здании прошла моя молодость...
Вечером 20 января 1924 года Амазасп Асатурович с племян-
ником вернулись в Тифлис. Разбирая привезенные книги, Вик-
тор воскликнул:
— Да здесь целое богатство, папа! Я получил величайший
подарок.
Казалось, восторгам Виктора не будет конца.
Виктор и Гоар окончили гимназию. Детство осталось поза-
ди. Летом брат и сестра начали готовиться к поступлению в
высшую школу. Соседи по даче удивлялись их усидчивости
и прилежанию.
16 августа начались сборы детей в Ленинград. Рипсиме
Сааковна, оглядев комнаты, украдкой смахнула слезу.
Все. Можно ехать!
Отец сел за письменный стол.
«С Тифлисом я связан органически,— записал он.— Тут
я провел первые годы учебы. Тут я жил с семьей с 1908 по 1924
год. В этом городе у меня родные, знакомые, друзья. Тут роди-
лись и росли дети. Здесь проснулись во мне первые творческие
354
силы. Здесь же я перенес и пережил радости, восторги и немало
трагических часов. Понятно, что не так-то легко навсегда поки-
нуть этот город. Но этот шаг должен быть сделан во имя преус-
пеяния детей».
Семья располагала квартирой, библиотекой, были дела,
привязывавшие отца к Тифлису.
— Все-таки придется отправить сначала Виктора и Гоарик,
а потом ехать самим...
Не знали родители, что им предстоят еще большие волнения.
Из берегов вышла Нева. Вести о наводнении в Ленинграде
передавались из уст в уста. В газете было написано: «Ленинград
под водой. Нева затопила значительную часть города».
Мать и отец тяжело переживали это сообщение. Они собира-
ли сведения о страшном стихийном бедствии. Прошло трое
кошмарных суток. Наконец была получена телеграмма: Виктор
и Гоар живы.
А сын в полушутливом тоне писал родителям:
«Ваши переживания нам более чем понятны, мы можем их
мысленно пережить, но образ ваших мыслей мне, в частности,
остается непонятным. Для того чтобы заключить, что наша по-
гибель вероятна хотя бы до 3/100, необходимо было иметь
данные, что 3/100 Лениграда погибло. То есть сделалось жерт-
вой наводнения около 40 тысяч. Но так как в газете ничего не
было, да и не могло быть, то вы не имели никакого права зак-
лючить, что вероятность нашей гибели равна такой большой
дроби. Это первое, по-моему, неопровержимое возражение
против вашего образа мыслей. Другая ваша ошибка заклю-
чается в следующем: положим, что вероятность нашей гибе-
ли = 3/100, т. е. мы должны представить себе, что из 100 чело-
век погибло 3. Какое основание вы имели утверждать, что в эти
3 человека входим и мы? Ведь вероятность в 3/100 сама по себе
совершенно ничтожна, и о ней даже не стоит и думать. Это все
равно что предполагать, что из 33 карт можно наугад вынуть
задуманную. В общем, об этом я продолжать не буду, дело ело
жилось так, что от наводнения вы потерпели больше нас».
Виктор и Гоар утверждали, что устроились хорошо. Однако
мать решила сдержать слово, которое дала себе в дни тревоги за
судьбу детей. В ноябре вместе с младшим сыном Левоном Рип-
симе Сааковна уехала в Ленинград.
Сфинкс, который смиренно караулит несколько тысячелетии
египетские пирамиды, неслучайно имеет человеческое лицо. Че-
ловек — хранилище тайн неизмеримой глубины Эти тайны раз-
гадывают ученые, вооруженные тончайшими инструментами и
приборами. Их изучает в себе с годами каждый. И тут следуют
удивительные открытия. Оказывается наивным представление,
что есть грани, вехи, этапы, отделяющие детство от отрочества,
отрочество от юности, юность от возмужания, молодость от
12*
355
старости. Дерзновенная юность ведет порой по жизненному
пути до самого конца, по-взрослому осмысливает человек новые
условия бытия, подчас не без мудрости, присущей пожилым
л юдя м.
Так было и тогда, в августе 1924 года, когда от перрона
Тифлисского вокзала отошел поезд на Ленинград. Виктор смот-
рел в окно, но был погружен в свои думы и переживания Ои
ехал в Ленинград не просто потому, что после школы принято
поступать в высшее учебное заведение. Он много занимался
самостоятельно, однако понимал: нужны систематизированные
знания — последовательно перенять их у настоящих ученых,
поработать в обсерваториях, добраться до сокровищниц, гте
можно найти самые новые книги по самым «свежим» проблемам
и гипотезам. Он шел навстречу давно облюбованной науке:
небо, звезды. Вселенная — это его призвание.
Вспомнились строки из Гейне:
Бродят звезды злзтоножки.
Чуть ступая в вышине.
Чтоб невольным шумом землю
Не смущать в глубоком сне
«Почему «златоножки»? Ведь считается, что звезды светят
серебристым светом...»
Аналитический склад ума и... поэтический образ? Да, юно-
ша не чужд поэзии, с губ сами собой срываются строки любимо
го Саят-Новы...
— Знаешь, Виктор,— нарушает молчание Гоар,— как хо-
рошо, что мы будем учиться в Ленинграде! Папа не зря так
вспоминает этот город и своих учителей по Петербургскому
университету. Нам там тоже понравится
Все казалось таким ясным и определенным еще день назад,
а вот прибыли в Ленинград, никто не встретил, и стало как-то
немного не по себе.
— Мы же условились прежде всего отнести письмо на квар-
тиру' Ованеса Адамяна. Может быть, нам дадут там добрые
советы, как быть дальше? — напомнила Гоар.
— Пойдем, согласился брат.
День был дождливый, а дождь моросящий, надоедливый
В такую погоду бесприютность беспокоит еще сильнее. Брат
и сестра повернули с проспекта Красных Зорь на Архиерейскую
улицу. Правда, она уже переименована в улицу Льва Толстого,
по ее называют по-старому. Теперь остается найти дом три.
квартиру шестнадцать.
Мужчина средних лет, невысокого роста, с крупными черта-
ми лица, представился: «Ованес Абгарович». Спросил:
Значит, приехали из Тифлиса? А где будете жить?
Этого мы пока не знаем,— призналась Гоар
Адамян посмотрел на брата и сестру добрыми глазами и
сказал решительным тоном:
356
— Квартира у нас большая, есть свободная комната. Пред-
лагаю там и поселиться.
Прошли недели. Ребята узнали, что Ованес Абгарович —
крупный специалист по цветном) телевидению. За свои изобре-
тения он получил за границей несколько патентов. После окон-
чания учебы в Германии все свои силы и свободное время посвя-
тил идее передачи изображений на расстояние. При этом избрал
наиболее трудное — цветное телевидение.
В квартире Адамяна самую большую комнату занимала его
лаборатория Однажды брат и сестра заглянули туда. На столах
были установлены приборы и аппаратура; вдоль стен — шкафы,
полные книг. Нередко свет в лаборатории горел и после полуно-
чи. Ученый засыпал тут же, на диване, не снимая одежды.
Особенно когда преследовали неудачи. В таких случаях он
с особой настойчивостью добивался своего. К нему часто наве-
дывались комиссии специалистов. Ованес Абгарович рассказы
вал о своих работах. Иногда. уходя из дома, говорил:
— Еду читать лекцию.
Адамян оказался человеком общительным. Он собирал
соседских детей и занимался с ними. Комнаты наполнялись
детским криком и смехом. Иногда он приглашал молодежь
и начинались нескончаемые разговоры о науке и технике, о му-
зыке и шахматах. Вечерами часто играли Моцарта, Бетховена,
Штрауса, Чайковского, Спендиарова.
Виктор и Гоар прониклись чувством глубокого уважения
к этому чуткому, всесторонне развитому человеку Они искренне
горевали, когда в сентябре 1932 года узнали о его внезапной
кончине. На всю жизнь осталась у них память о человеке, кото-
рый внес свою долю в формирование их характеров и взглядов
в самую решающую пору...
Итак, житейские дела уладились. Виктору предстоял труд
ный конкурсный экзамен на физико-математическом факульте
те Педагогического института имени Герцена.
То было время, когда прием в вузы регулировался ио соци-
альному признаку «Зеленая улица» была открыта для рабочей
и бедняцкой молодежи, для рабфаковцев и красноармейцев.
Виктор Амбарцумян числился как сын учителя, поскольку отец
находился в Тифлисе на преподавательской работе. д)то озна-
чало, что очередь его категории двенадцатая, и только отличные
знания могут помочь ему в единоборстве с другими претенден-
тами па вузовские вакансии.
ПЕРЕПИСКА
Переписка отца и сына дает полное и яркое представление
об этом периоде жизни Виктора. Еще перед отъещом детей в
Ленинград отец решил использовать письма как единственно
357
надежный метод руководства развитием Виктора и Гоар. В пись-
ме от 27 августа 1924 года читаем:
«Все сведения, до сих пор сообщенные нам, чрезвычайно
сжаты и лаконичны, так что очень трудно представить действи-
тельную обстановку, в которой вы очутились в Ленинграде.
Я жду весьма подробною письма, а лучше сказать — подроб-
ного отчета... Если я предоставил вам возможность действо-
вать самостоятельно, это не значит еще, что совершаемые вами
действия суть исключительно ваши действия. Нет, не думайте
так. В моем отсутствии вы совершаете действия и шаги, которые
должен был совершить я. Еще раз пишу и подчеркиваю: пишите
иочаще, поподробнее».
Большое место ио-прежнему занимают темы духовной жиз-
ни, научные и творческие замыслы
«Дорогие Гоарик и Виктор!
Третьего тня вечером совершенно случайно мое внимание
было остановлено на двух работах — разные черновые научные
заметки в бумагах Виктора и работа Гоарик «Женщины Шек-
спира». Умышленно я позволил себе рассматривать их крити-
чески, желая... обнаружить степень уже созревшей творческой
мысли моих детей, при этом старался вести себя сколь возмож-
но объективно, как если бы это было сделано по отношению
к чужим. Хотя и пришлось обнаружить недостатки, тем не менее
я был вынужден вынести их авторам «оправдательный приго-
вор» и признать, что отныне они достаточно самостоятельно
живут и мыслят.
Все это я пишу с целью напомнить, что вы отныне достаточ-
но самостоятельные граждане и сознательные люди, чтобы
строго соразмерять свои дела и действия. Поэтому никакие
временные успехи пли неудачи, хотя бы в деле поступления в
вузы, не должны повлиять на вас, ибо надлежит быть непоколе-
бимым и твердым и одновременно упорно идти к намеченной
цели...
P.S. Вчера вечером я и Лсвончик попытались рассмотреть
в телескоп Марс, но ничего не вышло. Пришлось сознаться в
своем неумении и вспомнить Виктора: он умеет это делать артис-
тически».
С дороги из Батума в Тифлис отец 21 VIII 1924 г. пишет,
что встретил Судакова, школьного учителя Виктора, читавшего
там лекции по астрономии. Явно учитывая интересы сына, он
щбавляет: «Судаков в это лето систематически наблюдал
Марс. «В результате этих наблюдений,— объяснил он,— мне
у щлось наблюдать: 1 ) вращение Марса вокруг оси, 2) полярные
шапки, 3) моря и кое-что другое...» Судаков энергично настаи-
вал на том, чтобы ты немедленно поехал в Пулково».
Иногда отец подробно отвечает на мысли, высказанные
сыном и дочерью в их письмах. О такого рода «собеседованиях
на расстоянии» гает представление спор по поводу Эвклида:
358
«Твое и академика Успенского мнение, будто v Эвклида многие
аксиомы бессознательно остались несформулированными, мне
представляется опрометчивым, неосновательным, если не ска-
зать— ошибочным. Дело в том. что человек обычно высказы-
вает неограниченное множество различных мыслей о явлениях
природы и духа Из числа этих утверждений лишь редкие удос-
таиваются особой формулировки, особых имен и понятии
Возможно, что среди выражений Эвклидом математических
(точнее — геометрических) положений есть такие, которые
можно особо, по правилам логики, формулировать. Но это не
значит вовсе, что сам Эвклид их бессознательно оставил без
формул ировки».
Были недели, когда отец писал ежедневно: в купе ли вагона,
на станциях в ожидании поезда, коротко или подробно.— отве-
ты шли почтой или по телеграфу. Он не пропускал случая,
чтобы не послать детям с оказией деньги, книги, угощения.
Однако не меньший интерес представляют конверты и от-
крытки со штемпелем «Ленинград». Они колоритно рассказы-
вают, как юный Виктор Амбарцумян начинал самостоятельную
жизнь в Ленинграде.
Этот период протекал, правда, при довольно благоприятных
обстоятельствах. Вузы Ленинграда славились преподаватель-
скими силами, хорошим оборудованием, библиотеками и быто
выми учреждениями. Да и не каждому «везет» на такое счаст-
ливое устройство в незнакомом городе.
Но все-таки жизнь на новом месте связана с хлопотами
с такими сторонами быта, о которых раньше никогда думать
не приходилось.
«Дорогой папа! Мы приехали в Ленинград в понедельник
утром и сейчас же отправились в центральную приемную комис-
сию. Там творилось что-то невообразимое. Множество студен-
тов жаловались на отказ местных приемных комиссий. Везде
крупными буквами было написано: «Прием заявлений прекра-
щен 15 августа». Но я не смутился, достал свою комантировкх
и сказал председателю, что, ввиду того что я направлен учиться
в Ленинград из Тифлиса, мое место остается закрепленным
за мной. Однако он указал на мою командировку (гд< написано:
«На физмат одного из вузов»). Если командируют в счет раз-
верстки, то должны знать, в какой именно вуз. Я сказал, что
имелся в визу физмат Ленинградского университета. Тогда он
сказал, что в этом году прием на физмат закрыт совершенно
Здесь еще есть два физмата — в Педагогическом институте
имени Герцена и в Институте имени Некрасова Но мне сказали,
что второй никуда не годится Пришлось выбрать герненовский.
Председатель приемной комиссии наложил на мою командиров-
ку' резолюцию «Допустить товарища к приемным испытаниям .
Я хочу, учась в педагогическом, слушать одновременно текиин
и на физмате в политехническом
359
Пи гер мне очень понравился Я в нем \же детально ориенти-
ру юсь
Пока до свидания Виктор 27 августа».
Родители заботились, но по разным причинам денежные
переводы не всегда поступали вовремя И приходилось откро-
венно писать: «Сегодня получили высланные вами 30 рублей
Деньги пришлись весьма кстати У нас оставался всего полтин-
ник. из которого 30 коп. я заплатил за доставку денег... Сегодня
я хотел пойти в Технологический институт на лекцию профессора
Кояловича по аналитической геометрии, но не удалось. Отсю ы
до Технологического 5 верст. На трамваи денег не было...»
В другой раз Виктор с радостью сообщает в Тифлис: «Я се-
годня купил новую шапку, ибо старая была в самом плачевном
состоянии. Когда я проходил по мосту, я хотел бросить старую
шапку в Неву, но испугался штрафа». В письмах мелькают
и такие строки: «Кушаем хлеб подешевле», «думаем купить
дрова, но пока складывать некуда — подвалы залиты водой»
Брату и сестре было наказано искать квартиру из трех ком
нат, чтобы там могла поместиться вся семья Вскоре последова-
ло новое поручение — подыскать для Гоарик хорошее пианино
или рояль. Это удалось сделать, и Виктор писал: «Сегодня
перевезем пианино. Купили сравнительно дешево». Брат и
сестра часто пишут, что приобрели книги, что у них уже соби
рается целая библиотека Здесь наряду с научной литературой
любимые писатели: Туманян, Гёте, Байрон, Блок, Анна Ахма-
това.
Однажды в Тифлисе Амазаспу Асатуровичу передали:
— Товарищ Амбарцумян, вас вызывает секретарь Закав-
казского краевого комитета партии Александр Мясникян.
Амбарцумян поспешил на прием.
— Вы переезжаете в Ленинград, не так лиэ — спросил
Мясникян.
Амбарцумян ответил утвердительно.
— Прошу, если можно, передайте квартиру семье нашею
общего товарища Арташеса Кариняна, которого, как мне ду-
мается, мы все одинаково любим и уважаем.
— С большим удовольствием готов это сделать.
— А как и тут дела у маленького астронома? — спросил
Мясникян — Он хорошо устроился в Ленинграде? Мы решили
обеспечить вашего сына стипендией. А вы как следует смотрите
за ним’ С)ц нс только ваш сын. Пусть, не стесняясь, пишет мне
о своих успехах и прочих запросах Мы сделаем все, что воз
можно.
Стилен шя была установлена почти вдвое выше обычной —
50 рублей в месяц.
Из-за разрушений, причиненных наводнением, вузы Ленин
града с опозданием начали учебный год В городе всюду были
видны следы бедствия. Жители прилагали усилия, чтобы скорее
360
восстановить нормальную жизнь. Виктор участвовал в воскрес-
никах и субботниках, откачивал воду из подвальных помещении
Его радовал разма.х восстановительных работ «Город наш
постепенно восстанавливается Во многих частях уже есть
электричество. Мы зажигаем или коптилку, взятую у хозяев,
или свечи. На-днях свет будет и у нас». Будущий первокурсник
чувствует себя уже ленинградцем: «В Питере я уже так освоил-
ся, что живу как в родном городе.. Улицы, дома, крыши спеш-
но ремонтируют, так что стоит ужасающий гам и ш\м, но зато
все принимает более нарядный вид».
Иногда в письмах с сожалением говорится, что пет времени
побывать в пригородах Ленинграда Дни распланированы.
«Завтра утром надо укладывать дрова в подвале, потом бежать
в институт. Возвратясь оттуда, пойти обедать, прийти домой,
заниматься по математике, а также обработкой измерений
фотографической пластинки Плеяд».
Но бывают дни. когда все дела откладываются ради тор
жества. Виктор взволнованно описывает Октябрьск\ю демон-
страцию в Ленинграде, в которой участвовал. А разве можно
устоять, если сестра зовет на литературный вечер, где будут
Замятин, Клюев, Федин? Или если в Мариинском театре идет
«Конек-горбунок»? В таких случаях «железный» распорядок
меняется, но с условием, что упущенное будет наверстано
Иногда «непредвиденно» часть вечера занимают шахматы.
А сколь справедливы слова отца: «Чтением классических образ-
цов поэзии и беллетристики достигается этическая зрелость,
гражданская подготовленность, смелость и некоторый жизнен-
ный опыт. Таким образом .. должно быть очевидным, что поло-
жительные последствия методического рационального чтения
прямо неисчислимы и никто не решится их отрицать».
Вступительные экзамены прошли благополучно Виктор ра-
достно сообщал родителям:
«Полчаса тому назад я вернулся из института с экзамена
по физике. Экзаменовала женщина Опа попросила написать
формулы законов Бойля — Мариотта, Гей-Люссака. Я не только
написал, но и вывел их. Затем спросила законы Фарадея Спро-
сила формулу маятника. Я сказал и объяснил. После несколь-
ких мелких вопросов она меня отпустила Завтра экзамены
по трем предметам сразу: политграмота, обществоведение
(совстрой, политэкономия, история) и русский. Думаю стать
все сразу, хотя позволяют сдавать в три срока Экзамены тру т-
ные. Студенты говорят, что такого конкурса еше никогда и
нигде не было».
Далее следует такое добавление'
«В Питере я уже освоился. Все старые памятники сохрани-
лись. На памятнике Александру III напротив Октябрьскою
вокзала надпись «Пугало» и четверостишье Хемьяна Бедного.
Из новых памятников видел памятник Тарасу Шевченко Кроме
361
того, на УУарсовом ноле поставлена четырехугольная стена из
гранита, стена жертвам революции Твой Виктор».
С математикой было сложнее. Спрашивали и по алгебре,
и по геометрии, и по тригонометрии. Экзаменовал профессор
Фихтенгольц, читавший в Институте имени Герцена и в Ленин-
градском университете дифференциальное и интегральное ис-
числение. Было известно, что это один из лучших профессоров,
и Виктору хотелось, чтобы именно такой ученый испытал его
силы и знания. Потом успешно прошли экзамены по гуманитар-
ным предметам.
Надежды оправдались- Виктор Амбарцумян был принят на
первый курс физико-математического факультета Государствен-
ного педагогического института имени Герцена
ALMA MATER
«Новоиспеченный» студент явился к Святскому, редактору
журнала «Мироведение». Ему посоветовали нанести этот визит
в «Русском обществе любителей мироведения». где он уже
успел побывать.
— Я — Виктор Амбарцумян.
— Вы — ученик Судакова^
— Да. Я получил от него много полезного, когда работал
в обсерватории четвертой гимназии Тифлиса.
Святский повел Виктора осматривать обсерваторию, кото-
рой располагало общество Наблюдений вести не пришлось,
так как не было электричества. Потом Виктора познакомили
с заведующим отделом падающих звезд Мальцевым. Увидев
записи наблюдений, выполненных в свое время Виктором, тот
заинтересовался ими. Снова поднялись в обсерваторию и долго
беседовали.
— Приходите в субботу. У нас будет заседание «солнечни-
ков». Вам придется записаться пока в «Кружок молодых миро
ведов».
Что делать’ Пришлось согласиться, хотя зрелые нахчные
интересы влекли в среду уже взрослых астрономов.
Отец писал сыну: «Я стою на точке зрения необходимости
теоретического, творческого расширения твоих познаний и ме-
тодического доведения их до такого благополучного состояния,
чтобы ты мог действительно творить. А то ведь эти кружки —
эти работы по мелким вопросам — представляют из себя факти
чески мелкое плавание. Против них я не возражаю, но должен
заметить, что они психологически неизбежно повлекут за собой
измельчание мысли»
— Что пишут из дома? — спросила Гоар.
В письме папы есть добрый совет, но я не могу принять
его целиком, он предостерегает меня от увлечения работой в
кружках «Общества мироведения». И даже сердится — разве
362
это называется наукой? А по-моему, только в процессе повсед-
невной научной работы человек может научиться творить. Если
я не научусь в мелкой работе определять причины какого-нибудь
явления, его периодичность, то не смогу применять методы
научного исследования при решении крупных вопросов. В каж-
дой маленькой работе по встречающимся на пути вопросам
человеческая мысль выковывается, делается упругой и гибкой.
— В этом ты совершенно прав.
— Рад, что ты так думаешь. Надо заострить нож научной
мысли, ибо ученому часто на его трудном пути приходится
перерубать запутанные гордиевы узлы. Куда я пойду с незаост-
ренным, тупым ножом? Боюсь, что при первом ударе он может
разломаться, ибо природа гранитом заслоняет свои тайны от
взоров человека... Вот я и думаю,— продолжал Виктор,—что
каждому научному работнику необходимы острота, упругость,
гибкость и сноровка мысли, и. поскольку я стремлюсь стать
ученым, мне необходимо приобрести эти свойства, а приобрести
и.х можно только тренировкой в той же научной работе. Но тре-
нировка, как всякая гимнастика, должна начинаться с малого.
И, вооружаясь терпением на более или менее продолжительный
срок, я должен окунуться в работу, чтобы выйти из нее закален
ным бойцом. Другого пути я не вижу.
— Ты научился говорить поэтично!
Брат и сестра рассмеялись.
— Да, Виктор, ты, конечно, прав. Так и ответь папе.
— Непременно!
«...Папа! — писал вскоре сын.— Ты предостерегаешь меня
от увлечения мелочами в научной работе. Но., эти «мелочи»
являются школой для подготовки научного работника. Вот я
сейчас определяю фотографические яркости звезд Плеяд и
вычисляю затмения Ведь я должен научиться определять яр
кости, работать, говорить или писать об этом, чтобы я знал,
о чем я говорю и что из себя представляет объект исс юдования.
Постепенно я буду принимать на себя работы более высокой
научной квалификации — и так я буду подниматься все выше».
«Мироведение» находилось от квартиры Виктора далеко
в пяти верстах. Поэтому, посоветовавшись со Святским и Маль-
цевым, решили, что молодой астроном займется не наблюда-
тельной работой, требовавшей нахождения в обсерватории,
а вычислительной, которую можно делать на дому.
_____ В субботу я дам для обработки имеющиеся у нас материа-
лы о падающих звездах, а потом — наблюдения гелиографи-
ческих координат пятен. В них вы найдете кое-что для своей
работы о периодичности солнечных пятен,— сказал Мальцев,
тепло прощаясь с Виктором.
Воодушевленный первой деловой встречей с ленинградскими
астрономами. Виктор сел за письмо родителям’
«Для моих занятий мне необходимы елет>юшис книги, имею-
363
ишеся в Тифлисе: Покровский «Путеводитель по небу», Покров-
ский «Звездный атлас» (большого формата), имеющиеся у меня
номера «Мироведения», Игнатьев «В царстве звезд и светил»
(два тома). Тихов «Астрофотометрия». Найдите эти книги
среди моих книг и вышлите немедленно. Эти книги особенно
необходимы мне для научной работы».
Перечитав последнюю фразу, Амазасп Асатурович удовлет-
воренно подумал, что не пропали напрасно его усилия по кон-
центрации умственных способностей сына. А Рипсиме Сааковна
украдкой вздохнула’ «Предстоит трудная \чеба!»
Неделю спустя пришло письмо с подробным изложением
учебного плана. Примечательным было то, что начинающий
студент*не только продумал заранее годовой учебный план
первого курса в Институте имени Герцена. Он сравнил его с
университетским курсом и пришел к выводу: «В университете
на 1-м курсе проходят потри математических предмета: высшую
алгебру, интегральное исчисление и описательную астрономию
Все эти три предмета у нас читаются на 2-м курсе. Я думаю и их
прослушать в университете и летом будущего года перебраться
на 2-й курс университета».
Далее шли примечательные сведения о пользовании Публич-
ной библиотекой. Сама библиотека тогда была еще закрыта:
ремонтировалась после наводнения, работал читальный зал с
фонтом в три-четыре тысячи самых нужных книг. В этом зале
Виктор прочел книгу Морозова «Принцип относительности
в природе и математике». Он пояснял родителям, что это «не та
книга, которая у меня есть («Принцип относительности и абсо-
лютное»), Тут Морозов тоже делает несколько возражений
Эйнштейну, но меня они не удовлетворили. Относительность
пространства и времени он уже признает, но со своей точки
фения. Но сама по себе книжка очень интересная». Такого
рода литература интересовала Виктора в ту пору.
Тогда же он познакомился с книгами академика Успенского
«Введение в Неэвклидову геометрию», Гаусса «Теоретическая
астрономия», трехтомной работой Деламбра «Теоретическая
и практическая астрономия». Чтобы усовершенствовать знание
иностранных языков, читал в подлиннике «Приключение» Дже-
ка Лондона, «Матрос» Пьера Лоти и произведения Оскара
У а йл ьда.
Иногда его можно было видеть в кружке «молодых мирове-
дов», или за шахматной доской с Ованесом Абгаровичем, пли
на прогулке, но и в этом случае мысли его снова возвращались
к любимой пауке. Так, па Невском проспекте он обращает вни-
мание на единственное новшество того времени — на Киоск
погоды, установленный Главной геофизической обсерваторией.
Он внимательно разглядывает это устройство: «Полая металли-
ческая призма. В четырех боковых стенах сделаны окна, а в ок-
нах видны самопишущие приборы — барограф, термограф и
364
пирограф. В четвертом окне метеорологическая карта — прог-
ноз на следующий день».
Мы так весело провели время в Ораниенбауме,— говорят
товарищи — Едем завтра в Павловск. Не поедешь?' Будешь
жалеть!
— Некогда,— отвечал Виктор.
Ему хотелось съездить не в Павловск, а в Пулково, где
расположена обсерватория. Но туда пускали только экскурсии
В ожидании из Тифписа ходатайства от своего бывшего учителя
Седакова Виктор засел за книги.
Он упорно занимается изучением иностранных языков.
В одном из более поздних писем есть примечательные стро-
ки:
«...Немецким языком я продолжаю заниматься и по самоучи-
телю, и перевожу письменно книжку .Мессершмита «Физика
звезд». Вообще для всякого желающего заниматься наукой
необходимо перевести какое-нибудь произведение из соответ-
ствующей области и мастерски это изложить, ибо каждому
ученому необходимо, кроме «школы мышления», освоить и
«школу языка» для точного формулирования, или, вернее,
фотографирования на бумаге своих мыслей. Ведь как бы ни
была продуктивна деятельность научного работника, как высо-
ко ни поднимается и парит его исследовательская мысль, она
не может иметь ценности с социальной точки зрения, пока не
превратится в кинетическую, а не потенциальную духовную
энергию. А превращение это возможно только на основе пере-
несения мыслей из исследовательской лаборатории — головы
ученого — на бумагу. И чем точнее, ровнее и чеканнее передана
эта мысль, тем большую точность она представляет, ибо тем
лучше она будет понята и воспринята окружающими С этой
точки зрения представляется вполне рациональным и целе-
сообразным в годы, которые кладут печать на всю дальнейшую
деятельность человека, стремиться к выработке в своей специ-
альности уменья точно выражаться путем перевода какого-либо
образцового сочинения».
Затем Виктор берется за пятисотстраннчный курс прямоли-
нейной геометрии Шмулевича. Очередь доходит и ю сферичес-
кой тригонометрии по Гауссу, курса физики Хвольсоиа и анали-
тической геометрии Млодзеевского. Он читает их с захватываю
шим интересом. А потом на нескольких страницах описывает
родителям, какое удовольствие получил.
«Дорогой папа'.. Скажу несколько слов о моих впечатлени-
ях от книги Кагана «Основания теории определителей». Прежде
всего, эта книга носит характер не учебника, а научной моно-
графии Я ее читал с большим интересом. Никакого напряже-
ния. чтобы понять ее. не надо, ибо она заинтересовывает сама
Затем во введении вкратце изложена история теории определи-
телей. При чтении ее перед глазами встает великая борьба
365
титанов мысли Коши. Якоби, Кронекера, могучими ударами
разбивших преграды к математической истине. Но как ни удиви-
тельна их работа, все-таки, как из-под земли, встают новые
преграды, истина заковывается в новые цепи, которые новыми
порывами человеческой мысли будут снесены, разбиты. Истина
будет постоянно расковываться.
Пусть человечеству не суждено познать все. Завоевания
его мысли все равно растут, и этим оно гордится, ибо в этом
оно должно узреть свою силу».
Таким был несовершеннолетний астроном по призванию,
студент по званию, ожидавший начала занятий.
Не по годам широк круг его интересов и необыкновенна
сила суждений. В Ленинграде состоялся Всесоюзный съезд
физиков с участием иностранных ученых. Виктор досадует, что
не удалось побывать на съезде. Одних делегатов оказалось
семьсот человек, да еще много гостей. Билеты распространялись
только по научным организациям. Но можно следить за работой
съезда, не будучи на нем. Так Виктор и делает.
Вот «картинка со съезда», пересказанная отцу. Письмо
(от 22 сентября) по поводу двух взглядов ученых на природу
света, в корне противоположных друг другу: «Была целая дис-
куссия по теории света. И обе теории, несмотря на взаимный
антагонизм, существуют на равных правах — явление небыва-
лое в физике».
Наконец начался (с опозданием из-за наводнения) учебный
год. Была введена система групповых занятий — так называе-
мый Дальтон-план. (В двадцатых годах высшая школа искала
наилучшие пути овладения науками.)
Вначале Виктор считал своим долгом принимать активное
участие в групповых занятиях. Он сообщал родителям: «У нас
окончательно перешли на новые методы работы, и поэтому
институт отнимает целый день». Однако уже вскоре порочность
Дальтон-плана стала сказываться столь явно, что это заметили
и преподаватели, и студенты. «Я начинаю менять свое мнение
о введенном в нашем институте новом плане занятий в том
смысле, что он не может заставить студентов заниматься». Это
был метод уравниловки, удобный для лентяев. Чтобы не подвес-
ти группу, лучшие студенты перегружали себя занятиями, стре-
мясь получить непременно высокий балл. Дальтон-план нанес
огромный вред, прежде чем его отменили
Виктор делился своими сомнениями:
«...В настоящее время лекционная система уже официально
отвергается... Студенты разучивают какую-либо часть учебника
и приходят отвечать. Этот ответ заменяет собой лекцию про-
фессора. Побывав два раза на семинаре проф. Тихова по астро-
фотометрии в университете и услышав ответы, называемые
докладами студентов, я решил, что лучше будет, если я буду
дома изучать астрофотометрию, хотя бы непосредственно по
366
курс) Тихова, по которому студенты готовят свои «доклады».
И в действительности я получаю... знания из первых рук
...Лекции по математике целиком посвящены доказательст-
ву теорем, которые имеются в учебнике. Правда, хороший про-
фессор намечает еще открывающиеся перспективы, указывает
на возможности, но все-таки в области математических наук
нет большой разницы между лекцией и учебником.
Но, конечно, лекции лучше всего того, что предлагается в
виде «практических занятий». На этих занятиях убивается вся-
кий научный дух. Конечно, я при ^том не имею в виду практи-
ческие занятия без кавычек. Умение прилагать получаемые от
профессора знания мы, без сомнения, должны получать, но изу-
чать по кусочкам учебник и делать на основании этого «докла-
ды» нс стоит».
Виктор не только много занимался в институте, но и не ос-
тавлял научной работы. Он признавался в одном из писем: «Во
всяком случае, мне приходится много заниматься, с утра до
вечера, дома или в Публичной библиотеке». Наградой было
радостное ощущение, что овладеваешь знаниями, которых
вчера еще не имел.
Рядом в комнате жил студент третьего курса политехникума.
Он готовился к зачету по теоретической механике. Когда нужно
было дифференцировать какие-либо сложные трансцендентные
функции, студент обращался к новичку. И ни разу не случалось
так, чтобы тот не мог разобраться в «затруднительном случае».
— Как тебе понравилась лекция профессора Кояловича по
теории проекции? — спросили как-то Виктора соседи-студепты.
— Я услышал то же самое, что у профессора Вулнха и в
учебнике того же самого Кояловича
— Не может быть!
— Представьте себе, абсолютно никакой разницы между
этими тремя устными и письменными изложениями нет Чаже
формулировки одни и те же. Вот первый основной закон теории
проекции. Позвольте процитировать. Лекция профессора Вули
ха- «Величина проекции некоторого вектора па данную ось
равняется длине вектора, умноженной на косинус угла, обра-
зованного направлением вектора и направлением оси». Лекция
профессора Кояловича: «Проекция отрезка на ось равна длине
проектируемого отрезка, помноженной на косинус угла между
отрезком и осью проекции». Учебник Кояловича: «Проекция
отрезка на ось равна длине проектируемого отрезка, помножен
ной на косинус угла между' проектируемым отрезком с осью
проекции». Как видите, между вторым и третьим вариан ами
нет абсолютно никакой разницы. В первом варианте есть изме-
нение, но только кажущееся
_____ Вы всегда так дотошно сравниваете содержание лекций
и учебников^ И находите для этого время? — удивилась одна
из студенток
367
I
— Почти всегда,— ответил Виктор, немного смутившись.
«Дотошный студент» во избежание лишних расходов отправ- 1
лился с товарищами в Публичную библиотеку пешком, но так
как зимой переходить через Троицкий мост небезопасно, то вся
ватага влезала на заднюю площадку вагона трамвая, чтобы 2
не встречаться с контролером.
«.. Воз вчера мы со спокойным сердцем слезли с задней
площадки, радуясь, что кондуктор до нас не дошел, но. к своему ь
ужасу, увидели протянутый в нашу сторону жезл милиционера.
Милиционер стоял в величественной позе и ждал нас. Мы см и j
ренно подошли: «С вас, молодые люди, штрафник по 50 кон.».— 10,
«У нас нет ни копья».— «Что ж, идем в комиссариат, составим
протокол, и тогда уже с вас взыщут по 7 р. 50 кои. с человека».—
«У нас таких денег нет».— «Принесете из дома».— «И дома ,
ни копья. Мы студенты».— «Ладно, идите, только опять не
попадайтесь». (Собравшаяся вокруг нас публика с разочаро-
ванным видом начала расходиться )».
Конечно, он — шестнадцатилетний мальчик— иногда уста-
вал, иногда скучал по дому, по родителям. На звонок почтальона i
он первый шел к дверям. И был счастлив, когда видел конверт
из Тифлиса. Мать писала реже, чем отец, но почему-то именно
ее строки, полные трогательных забот, советов и наставлений,
мысленно переносили в родной дом, в годы детства
Поздно вечером Виктор садился за ответ. Прежде всего ста-
рался успокоить мать и рассказать, что самостоятельная жизнь
идет совершенно благополучно. В письмах преобладали точные
данные: «. .У нас делаются приготовления к зиме. Кроме того,
что я купил дрова и уложил их в подвале, я купил замазку и
зама тал как следует все окна. Оставил только форточки во
внешней и внутренней рамах». «.. Мы уже давно ходим в пальто
и галошах». « . Насчет питания не беспокойтесь. Теперь мы обе-
даем в сто.ювой Электротехнического института. Обед из трех
блюд стоит двадцать пять копеек» «...Вчера Гоарик сделала
яичницу». «...Передайте поцелуй большой и малой кись-
кам...»
Браг и сестра были бережливы, но соперничали в расточи-
тельности. когда дело доходило до покупки интересных книг
— Покажи, что принес? — встретила Гоар брата, увидев у
него под мышкой пачку книг
Вот два тома профессора Петражицкого «Университет и
паука». Эго же папин учитель. Надо сообщить в Тифлис о покуп-
ке. Затем я нашел книгу профессора Гиссенберга «Сферическая
тригонометрия», две книжки о новых идеях в математике и одну
о новых идеях в астрономии Л ты что приобрела?
Сестра, сияя, показала своп покупки
N лас скапливается целая библиотека. улыбнулся Вик
тор Устроим тик: художественная литература будет общим
фондом, сюда же можно поставить книги на иностранных язы-
3(>8
ках. Остальное станем хранить раздельно мои научные и учеб-
ные книги в о том месте, а твои — в трутом
Гоар не раз наблюдала, с каким удовольствием, а вернее,
с наслаждением и волнением читал брат книги, предельно сухие,
испещренные формулами и цифрами. Он вставал из-за стола,
прохаживался быстрыми тагами, потирал руки и снова садился
за книгу. В одном из писем он сам рассказывал об этом:
«Вчера в Публичке я штудировал книгу академика Граве по
алгебре и между прочим прочел доказательство теории Моавра
и метод решений двухчленных уравнений .. Здесь я был настоль-
ко поражен применением тригонометрических функций к реше
нию у равнений, что пришел в необычайное волнение Я перестал
дальше читать и начал шаркать ногами, чтобы дать выход воз-
буждению. Когда и это не помогло, я встал и побежал в буфет,
где за 3 коп. выпил чаю».
Со временем сестра убедилась, что особенно волнуют брата
книги, которые возбуждают полемический задор. Достаточно
было малейшего повода, и Виктор бросался в жестокий спор,
с непоколебимой уверенностью отстаивал свою правоту О дна ж -
ды поводом явилось упоминание о книге Фосса «Сущность ма-
тематики».
— Вы ее читали?
Да, читал.— ответил Виктор.— Книжка интересная, но
в ней высказан ряд положений, с моей точки зрения, в корне
неправильных.
— Неужели? Ведь это такой маститый автор!
Фосс делит всю математику на две части: чистую матема-
тику и область приложений к ней
— Что же в этом неправильного?
— Это деление, конечно, не вызывает возражении, ибо каж-
дая наука теоретическая имеет параллельную себе в области
наук практических. Но далее Фосс говорит, что к области при
ложений математики относятся геометрия и механика, чистая
же математика есть наука о числе 1ут он допускает ошибку
— Какую?
— Во-первых, из области чистой математики исключаются
как собственно геометрия, так и аналитическая геометрия и
дифференциальная геометрия, то есть вся совокупность учения
о пространственных формах и многообразиях Но поскольку
геометрические образы являются свободными созданиями че о-
веческого ду ха, постольку геометрия относится к чистой матема-
тике. Точно так же та геометрия, которая изучает физическое
пространство, исключается из области чистой математики.
— Насколько известно. Альберт Эйнштейн..
Но Виктор уже чувствовал себя в огне полемики
— Альберт Эйнштейн? Этот взгляд вполне совпадает с рез-
ко отчеканенными идеями \ тьберга Эйнштейна р должа/
он.—По мнению Эйнштейна, существует аксиоматика, учение
зьч
о возможных пространственных соотношениях, и существует
и.in, по крайней мере, должна существовать натуральная гео
метрия, то есть учение о том, какие из указанных в аксиоматике
соотношений осуществляются в физическом мире. В настоящее
время аксиоматика доказала, что логически возможно построе-
ние трех геометрических систем, соответствующих трем визам
пространств. А именно: возможно пространство с отрицатель-
ной кривизной (Лобачевский, Бо.тиан), возможно пространство
плоское (Эвклид) и пространство с положительной кривизной
(Риман). Геометрии лих трех пространств более или менее
разработаны аксиоматикой. Теперь очередь за натуральной
геометрией показать, какая же из этих геометрий осуществля-
ется в физическом мире, то есть, вооружись данными теории,
11 сел ед о в а т ь ф и з и ч ес кос и р ос т р а и с г во.
Какая же из геометрий, по вашему мнению, будет иметь
успех? —спрашивает оппонент.
— Эйнштейн показал, что в общем наше пространство
Риманово,— отвечал Виктор.— но с очень малой положитель-
ной кривизной, а поскольку оно приблизительно — похоже на
плоское, его называют квазисферическпм. Вблизи тяготеющих
масс кривизна увеличивается, вдали уменьшается. Все эго,
конечно, область натуральной геометрии, являющейся частью
физики
Постепенно оппоненты превращались в слушателей, которые
были не прочь узнать новое в интересующей их отрасли науки.
— Таким образом,— заключил Виктор,—аксиоматика, то
осн, учение о геометрических отвлеченностях, есть часть мате-
матики. Натуральная же геометрия как приложение аксиомати-
ки есть часть математики Натуральная же геометрия как прило
жение аксиоматики есть также часть физики. Признать, как это
делает Фосс, что геометрия — прикладная наука, значит при
знать, что геометрия является частью физики. По мы видели,
что аксиоматика не может быть ни в косм случае частью фпзи
кп. ибо физика есть наука о неорганизованной природе, а в
аксиоматике ничего из природы нет
Вы знаете,— продолжал Виктор.— что Фосс рассматривает
как преувеличение знаменитые слова Лапласа: «Ум. который
в определенный момент познал бы состояние всего материаль-
ного мира, сумел бы при помощи вспомогательных средств
математического анализа сразу обнять прошлое и будущее
мира. Течение космоса вполне регулируется системой дифферси
цнальных уравнений, которые вплоть до определенных времен
пре (указываюг течение прошлых и будущих событий». Я лично
думаю, что сто лет, прошедшие со времен Лапласа, укрепили
пин та шагом истинность и (осговерпость этого положения.
Сестра решила осторожно посоветоваться с матерью, при
ехавшей в Ленинград 20 ноября с младшим сыном Левоичи
ком.
— Мама! Я часто беседую с Виктором, наблюдаю за его
занятиями и вижу, что он очень много работает. Откровенно
говоря, меня это не беспокоит. Он увлечен наукой, это научный
энтузиазм, о котором — помнишь! — не раз говорил папа.
Меня беспокоит другое. Ведь у него учеба занимает едва ли
треть времени и внимания. Остальное он отлает целиком и пол-
ностью науке: берется за очень сложные тела, знакомится
с различными учеными Ленинграда. По-моему, учеба и научные
занятия должны бы занимать у Виктора время, но крайней
мере, поровну.
— Я нс очень сведуща в ваших делах, Гоарик, — отвечала
мать,— но я давно опасаюсь, что Виктор нещадно расходует
свои силы и преждевременно переутомляет себя научными
знаниями. Надо осторожно поговорить с ним тебе самой Или
пусть товарищи поговорят. А скоро приедет отец Впрочем,—
спохватывалась Рипсиме Сааковна,— отец едва ли нам помо-
жет. Как бы не получилось наоборот!
А Виктор, подобно тяжелоатлету, свободно владеющему'
штангой, находил удовольствие в учебных и научных занятиях.
Не ожидая, пока придет ходатайство о допуске в Пулковскую
обсерваторию, он работал в другой, случайно обнаруженной
им астрофизической обсерватории
На правах несовершеннолетнего он продолжал посещать
кружок «молодых мироведов». И однажды в беседе с товарища-
ми по кружку со вздохом сожаления высказал мысль, что хоро-
шо бы поскорее получить доступ в обсерваторию.
— Зачем же ждать! — воскликнул однокашник, уже давно
замечавший, что их друг из Армении серьезно интересуется
астрономией.— Разве ты не знаешь, что в том самом здании,
где помещается наш благодетель — «Российское общество
любителей мироведения», есть такое учреждение, как Институт
имени Лесгафта. Это не учебный, а чисто научный институт.
В нем несколько отделений: анатомическое, ботаническое, зоо-
логическое, микробиологическое, физиологическое, химическое,
экспериментальной патологии, физического образования
Имеется еще и астрофизическое отделение с обсерваторией,
которой ведает известный тебе Гавриил Андрианович Тихон.
Понятно?
Вскоре* Виктор познакомился с Тиховым Он, конечно, знал,
что это крупный ученый, который еще в 1909— 1910 годах приме-
нил светофильтры к изучению Марса и открыл избирательное
или, как говорят, селективное межзвездное поглощение света
Знал и то, чго Тихон основатель новой науки астроботаники,
что им разработана шкала для оценки интенсивности и цвета
околосолнечного ореола Ко всему этому ученый оказался об
тигельным человеком. Он подробно расспросил Виктора о его
работе в Тифлисской обсерватории у ( удакова.
371
— Этот опыт вам здесь пригодится,— заметил профессор.-
А теперь — немедленно за работу. Вот моя статья «Метод приз-
матического спутника в фотографической фотометрии звезд».
Затем постарайтесь сами определить постоянную призмати-
ческого спутника по фотографии Плеяд, полученной при помо-
щи бредихинского астрографа в Пулкове. Запишите, пожалуй-
ста: «Пластинка № 2278».
Когда Виктор прочел статью, ему дали пластинку, л\пу с
подставкой для пластинки, карту и каталог Плеяд. Юноша рабо-
тал два часа. Они надолго запомнились. Еще бы: он выполнял
работу в стенах ленинградского научного учреждения. Ощуще-
ние, что это сближает с большой наукой, было необычайно
бодрящим.
Тихов подошел и сказал:
— Все идет хорошо! Полученные данные вы можете взять
домой для дальнейшей обработки, а через неделю представите
нам. Согласны?
«.. Сегодня был в институте им. Лесгафта,— с радостью
сообщал родителям юный астроном.— Работал по определению
яркости звезд Плеяды В настоящее время в институте ведется
большая работа по точному фотометрированию различными
способами 300 звезд Плеяды. Одним из способов определяю
яркости и я Таким образом мне надо сделать 300 измерений
Я уже сделал 70 измерений. В лаборатории даже удивляются,
как я сразу перешел на такую большую работу. Вычисление
затмений подвигается медленно Пока вычислил всего 10 затме-
ний».
Прошел месяц. Начались морозы. По утрам бывало минус
пятнадцать градусов. Молодой южанин терпеливо привыкал
к суровому климату, который, казалось, щадил юношу. Дни
были безветренные, морозцы переносились легко.
В один из таких ноябрьских дней свершилось долгожданное'
Виктор побывал в Пулковской обсерватории. Еще на Варшав-
ском вокзале, откуда он должен был ехать на пригородном
поезде до станции Александровская, он испытывал ситное
волнение от предстоящей встречи с астрономами
Основанная в 1839 году. Пулковская обсерватория вышла
вперед среди других и заслуженно считалась астрономической
столицей мира. Лишь в конце прошлого века в Америке стали
возникать обсерватории с новейшим оборудованием, главным
образом для астрофизических исследований. Гарвардская об
серватория славилась наблюдениями в области астрофотомет-
рии и астрографии, обсерватория на горе Вильсон — изучением
Солнца и туманностей. Лакская — планет и так далее. В первом
десятилетии нашего века директор Пулковской обсерватории
Баклунд решил открыть отделения на юге России — в Симеизе
и Николаеве, где были отличные природные условия. В Англии
заказали новейшее оборудование, но оно начало поступать
372
лишь после окончания гражданской войны и восстановления
дипломатических отношений.
«Итак, сегодня я увижу эту обсерваторию!» — думал Вик-
тор, бодро шагая по заснеженной дороге.
Профессор Сергей Константинович Костинский принял юно-
го астронома очень любезно и, так как было уже поздно, \гово-
рил остаться ночевать:
— Никуда не пустим на ночь глядя. А с хтра осмотрим об-
серваторию.
Вечер прошел за разговорами, потом вместе с другими Вик-
тор слушал доклад директора обсерватории Иванова, вернув-
шегося из заграничной командировки Очень хотелось узнать
о последних достижениях зарубежных астрономов.
Профессор Иванов сказал, что ему пришлось знакомиться с
несколькими научными направлениями. Единого мирового
центра не существует, произошел раскол. Французские астроно-
мы в силу неприязни к «бошам», сохранившейся со времени
первой мировой войны, отказались сотру дничать в Междуиарод-
ном астрономическом органе, издаваемом в Германии, в Киле.
Вместе с бельгийцами они создали свой астрономический союз
и журнал. Их примеру последовали англичане, затем американ-
цы. И все же наиболее солидным остается кильский журнал
Недавно вышел 5600-й номер. В нем участвуют астрономы
Германии, Советского Союза. Швеции, Норвегии, Дании и дру-
гих стран. Виднейшие астрономы двух веков — девятнашато!о
и двадцатого — публиковали на страницах этого журнала свои
труды. Начиная с Гаусса, в нем постоянно печатались Бессель,
Целльнер, Фогель, Шейнер, Зеелигер, Шварцшильд и ipyrne
иностранные ученые, а из русских астрономов — братья Стрхве,
Баклунд, Бредихин, Белопольский и многие другие.
«Вот он, знаменитый 5600-й номер»,— подумал Виктор,
увидев утром почтенное кильское издание в библиотеке обсерва-
тории. Здесь было множество книг и журналов, за которые так
и хотелось засесть немедленно, приобщиться к скрытой в них
мудрости. На эту тему зашел разговор с Костинским И кто
знает, нс тогда ли были глубоко осмыслены некоторые аспекты
нахчной работы?
Профессор Костинский был обрадован, когта Виктор сказал,
что внимательно прочитал книгу Петражицкого «Университет
и наука».
— Вы, конечно, обрати.in внимание на советы автора моло-
дым ученым? — спросил многозначительно Сергей Константи-
нович.
— Да! Они даже записаны у меня,— ответил Виктор, доста-
вая толстую записную книжку.
Профессор, взяв записную книжку, прочел:
— «Картину слишком раннего перехода к научно-продук-
тивным процессам без надлежащего рецептивного усовершен-
ствования научного мышления и подчас очень поразительные
печальные плоды этой ошибки приходится нередко наблюдать
в университете (иногда и вне университета) в тех случаях,
когда недоучившийся человек сам углубляется в самостоятель-
ную научную работу и занимается этим более или менее про-
должительное время. Это всего чаще случается именно с особен-
но даровитыми и талантливыми студентами, которые, увлек-
шись какой-либо отраслью проблем и чуя врожденную «бога-
тырскую силу» ума, не укрепившись надлежащим образом
в научном мышлении путем слушания лекций и чтения, пуска-
ются в плавание по океану научного мышления в избранном
направлении. Опасность усиливается тем, что именно талант-
ливому по врожденным способностям недоучке чрезвычайно
легко «открывать Америки», и это увлекает дальше...» Полезное
предупреждение! Я отношу эту реплику к тем,— сказал Костин-
ский,— кто легкомысленно отправляется в полет по просторам
науки.
— Пожалуйста, читайте дальше.
— «Вообще для успеха и здорового влияния самостоятель-
ного научного полета или попыток полета прежде необходимо
поработать в достаточной мере рецептивно, усвоить в извест-
ной степени надлежащую технику мышления — под страхом
напрасной растраты сил на бесплодные попытки вместо усвое-
ния драгоценного капитала, достигнутого другими уровнями
мышления, и даже под страхом прямой порчи и искажения
типа мышления, так что потом иногда и исправить трудно»...
Я сам погрешил этим в свое время,— доверительно сказал
Костинский,— и знаю, что значат слова «потом иногда и ис-
править трудно». Особенно дорого пришлось заплатить за пре-
небрежение к иностранным языкам...
— Да, да, именно так у него и говорится!
— «Для того чтобы иметь свободный доступ к научной
литературе указанного качества и пользоваться возможностью
выбора, необходимо владеть соответствующим языком. Как в
средние века без языка науки —латинского языка, так и теперь
в мире науки трудно обойтись без немецкого языка В некоторых
областях важен английский, а в некоторых французский...»
Очень советую вам изучить все три языка — немецкий, англий-
ский и французский,— добавил Костинский.— Вот и потратьте
первые два года на основательное изучение языков, физики
и математики Только после этого, имея солидную подготовку,
можно приняться за серьезное изучение астрономии.
«Полезный совет! Надо все это обдумать еще раз потом.
А сейчас все внимание инструментам...»
Оснащение Пулковской обсерватории произвело на Виктора
сильное впечатление. Но он подумал, что инструментальные
средства обсерватории могли бы быть и лучше, если предста-
вить, какие задачи решаются и могут быть решены в Пулкове.
374
...Вся семья собралась наконец под одной крышей — в Ле-
нинград приехал отец. Он подробно расспросил о делах учебных
и научных.
— Это хорошо, что ты слушаешь видных профессоров,—
заметил отец.— Я уверен, что ты вполне хорошо понимаешь,
что значит всестороннее, глубокое, научное образование. Быть
ученым — не значит быть узким специалистом. Узость специаль-
ной подготовки сковывает познавательный процесс, прегражда-
ет путь к широкому научно-философскому творчеству. Мои
советы таковы: по мере возможности прослушай все те дисцип-
лины, которые так или иначе могут соприкасаться с избранной
специальностью. В частности, тебе необходимо стать знатоком
теоретической физики и всех разветвлений математики.
— Я согласен с тобой, отец,— отвечал Виктор.— Я решил
прослушать все основные курсы по математике. Кроме того,
постараюсь без пропуска посещать теоретическую физику,
другие сопредельные дисциплины и все, что необходимо для
студентов-астрономов. Вообще, ты же знаешь, меня очень инте-
ресует космогония. В этой науке существуют целые ряды нераз-
решенных проблем. Не разрешенных вследствие слабости мате-
матического анализа.
Отец и сын частенько находили время для бесед. Одна из
них была особенно памятной.
— Папа,— сказал Виктор,— у меня есть самостоятельная
математическая работа, изложенная в нескольких тетрадях.
Мне бы хотелось показать ее кому-нибудь из профессоров мате-
матики. Что ты посоветуешь?
— Кому из профессоров ты хотел бы показать свою работу?
— Не знаю. Сделай это по своему выбору’
Огец тут же отправился к профессору Кояловичу:
— Профессор! Мой сын учится в Институте имени Герцена.
Говорят, он не лишен математических способностей Вот работа,
выполненная им Прошу посмотреть. Представляет ли она ка-
кую-либо научную ценность?
Профессор улыбнулся.
— Прекрасно! Посмотрю непременно.
Он тут же углубился в чтение тетрадей и вскоре сказал.
— Это работа о тригонометрических функциях. Конечно,
сейчас я не смогу как следует рассмотреть и оценить ее. Но у
вашего сына хорошая голова и большая начитанность, хотя он
слишком молод. Оставьте работу у меня. Я основательно озна-
комлюсь и сообщу свое мнение вашему сыну Прошу направить
его ко мне дней через пять.
Виктор с нетерпением ждал назначенного срока и в тот. «пя
тый» день возвратился поздно вечером в мрачном настроении.
— Не вышло? — понял отец.
— Коялович признался, что у меня все выполнено хорошо
и изящно, но это не открытие...
375
В студенческие годы у него было несколько таких «осечек».
Отец в таких случаях успокаивал:
— В этих неудачах, чмерякицих необузданность твоей мыс-
ли, постепенно закаляется сталь мышления. Ты приобретаешь
осмотрительность, терпение и хладнокровие.
\ сам Виктор вспоминал бесед} с Костинским в Пулкове
и советы Петражицкого из книги «Университет и наука».
Первый учебный год в вузе был богат поучительными слу-
чаями. В целом он был годом разведки и ориентировки. Виктору
было ясно, что нужно перевестись из педагогического института
в университет. В университете читали лекции Тихов, Горшков
Здесь можно было получить основательные знания по теории
вероятности, теории множеств, математическому анализу.
И новый учебный год Виктор начал как студент второго
курса физико-математического факультета Ленинградского
государственного университета. Стала студенткой университета
и сестра Гоар. Налаживалась жизнь семьи в Ленинграде. Ама-
засп Асатурович поступил на работу в областной финансовый
отдел, в бюро статистики.
В квартире Амбарцумянов можно было встретить друзей
отца по его литературным увлечениям, однокурсников Виктора
и Гоар. Но обычно, когда речь заходила о предметах, относя-
щихся к гуманитарным наукам, особенно к философии, отец
позволял себе излишнюю горячность и резкие выпады против
«еще зеленых», «еще безусых».
Еропкин и Быстров в таких случаях обижались, только
Николай Козырев оставался почтительно внимательным и крас-
нел, когда его уличали в незнании или неосведомленности
Виктор решил серьезно поговорить с отцом.
В чем причина подобной критики, папа? — спросил од
нажды он.
— Я не могу тебе объяснить это лишь вкратце. Твои друзья
тебя любят, это не вызывает сомнений. Но каждый из них и все
они, вместе взятые, превосходят тебя в практицизме, в житей
ском опыте. В этом я вижу некоторое снижение твоего творчес-
кого дерзания...
— Мне не совсем понятен ход твоих рассуждений.
Мой сын мог бы сделать в области научного творчества
несомненно больше, если бы сила его познавательного дерзно-
вения не подверглась значительному снижению.
Уже подверглась?^ И даже значительному? — переспро-
сил Виктор. — Извини, папа. Мне понятно твое беспокойство
о том, чтобы мое внимание предельно сконцентрировалось в
сфере научно-учебных интересов. Но ведь ты сам говорил об
опасности замкнуться в избранной сфере. Помимо того, сущест-
вуют жизнь студенческой среды, интересы молодежи. Разве
можно жить, отгородившись от них?'* Да и резкое обращение
с людьми вообще недопустимо!
376
Виктору удалось отстоять права друзей Они стали соби-
раться чате. Амазасп Асатурович заметил, что осью, вокруг
которой вращаются их интересы, являются разговоры о сол-
нечных факелах, об изменении их яркости. Сын чаще всего
беседовал с Козыревым, этим невзрачным на первый взгляд
юношей, п Матвеем Бронштейном, о котором говорили, что он
всю энциклопедию носит в голове и даже профессора иногда
опасаются вступать с ним в полемику.
Вскоре стало известно, что Виктор и Николай заканчивают
совместную научную работу под названием «Метод определения
высоты солнечных факелов по изменению их яркости». Отец
и радовался, и тревожился Было приятно сознавать, что его
сын с помощью одного из своих друзей завершил первую науч-
ную работу на важную тему Однако важную ли? Не получится
ли гак. как вышло с работой о тригонометрических функциях?
Или с работой по теории чисел?
Незадолго до этого Виктор спросил:
— Напа, не знаешь ли ты, где живет академик Успенский,
специалист по теории чисел?
— Зачем он тебе?
— Хочу показать ему одну свою работу
Отец нашел адрес академика, и на следующий день Виктор
отправился туда Вернулся он разочарованным:
— И на этот раз можешь «поздравить» меня с неудачей.
Это доказательство уже существует в науке.
«Конечно, хорошо, что неудачи не обескураживают Виктора
и он продолжает научные занятия»,— подумал отец. X вслух
сказал:
— Да ты нс огорчайся Важно, что данная пробле-
ма тобой самостоятельно была поставлена и правильно ре-
шена.
Однако вскоре отцу суждено было получить иную весть о
сыне. Он узнал подробности .истории, прошумевшей на весь
университет, в которой одним из главных действующих лиц был
Виктор Амбарцумян
Все началось с того, что в университете появилось броское
объявление: «Начинает работать семинар по астрофизической
теории индийского ученого, знаменитого математика и физика
Бадичарака Рамазатвы». Профессора и студенты несколько
дней искали в библиотеке университета, в Публичной и акаде-
мической сведения о «непревзойденном индийском ученом».
Но все безрезультатно: литературы об этом не было Тем боль-
ший интерес вызывал семинар В назначенный час ау щтория
была набита до отказа.
Виктор Амбарцумян после нескольких объяснительных фраз
начал писать па доске формулы Когда доклад о «божественной
теории» закончился, слушатели окружили Амбарцумяна. Ко-
зырева и Бронштейна Их засыпали вопросами:
377
— Какие научные открытия можно ожидать от практичес-
кого применения этой теории?..
Почти целую неделю в университете только и было разгово-
ров о нашумевшем семинаре.
Лишь постепенно выяснилось, что история с Рамазатвой
была шуткой. Автором ее оказался Чатвей Бронштейн. Ему
помогали Козырев и Еропкин. Роль Виктора Амбарцумяна сво-
дилась к тому, что он должен был сочинить «теорию» и доложить
о ней на семинаре.
Отец переживал этот случай:
— Это некрасиво, неэтично. Что вы хотели сказать своей
затеей?
— Мы решили немного подурачить студентов и даже про-
фессоров. И можешь себе представить,— оправдывался Вик-
тор,— никто из присутствовавших не мог при анализе наших
формул обнаружить в них неточности!
«Вот тебе и молодой ученый,— думал отец.— Детские шут-
ки — и научный труд. Как-то не вяжется... Однако, бесспорно,
Виктор должен вести себя в университете серьезнее».
Многое из того, что случается с нами в жизни впервые, оста-
ется навсегда памятным. Говорят, что, даже когда выходят
потом многотомные сочинения, автору особенно дороги первые
из напечатанных строк.
Амбарцумян сидит за столом и снова читает свой научный
груд, напечатанный типографским способом. Автор нечестолю-
бив, но ему приятно думать, что теперь во всех научных библио-
теках, всем астрономам мира будут известны его мысли, расче-
ты, доказательства. Пусть это маленькая капля, внесенная в мо-
ре научных знаний. Первая капля!
А в голове бродят новые мысли. Но с ними следует повреме-
нить. Учеба на старших курсах становится все сложнее. К тому
же пора готовиться к осуществлению заветного замысла —
к поступлению в аспирантуру Пулковской астрономической
обсерватории.
И все это в восемнадцать лет! Многое сделано. Найдено
призвание, которому стоит посвятить жизнь. Накоплены зна-
ния, чтобы во всеоружии вступить на научное поприще. Опубли-
кована первая работа — свидетельство начала большого пути.
Можно положить в личный архив «Кружка молодых мирове-
дов»...
Торжественно отмечено событие в кругу друзей отца, разго-
вор коснулся знаменитой «педагогической системы».
— Эта система продолжает действовать? — спросил доктор
Тер-Айрапетян.
— Да,— ответил отец, подумав.— Но в модернизированном
виде. Она переживает, я бы сказал, последний период — период
шлифовки.
378
— И, кажется, успешно!
— Вам виднее,— уклончиво ответил отец.— Во всяком слу-
чае, у Виктора нет отбоя от желающих с ним побеседовать.
Вот и сейчас у него сидит Георгий Гамов. Вы не слышали о та-
ком? Он — физик. Виктор читает, вносит исправления в его
работу о ядре, дает теоретические советы Ходит к Виктору
Митя Иваненко, работает в области квантовой механики и
вообще теоретической физики. Но товарищи называют его
« маломощным м а те м а ти ко м ».
— Это не тот, которого вы как-то назвали Димусом?
— Он! Он самый.
— Тогда вы упомянули о какой-то балетной истории, в кото-
рой были замешаны Виктор и Димус.
— Забавная история! — подтвердил отец.— Виктор увлека-
ется балетом, особенно любит Галину Уланову. Если танцует
она, то пятое и шестое кресло первого ряда в Мариинском театре
заняты Виктором и его другом Козыревым. Димус об этом знал
и дал телеграмму такого содержания: «Ленинград. Театр оперы
и балета. Улановой. Прошу при выступлении помнить, что в пя-
том кресле первого ряда партера сидит известный ученый, дро-
фессор Амбарцумян, и зорко следит за вашей игрой, о чем док-
ладывает вам не менее ученый муж Дмитрий Иваненко».
...Студенты девятисотых годов переживали прошлое. Студен-
ты двадцатых годов стремились в будущее. Ковалось новое
звено в цепи поколений.
Виктора Амбарцумяна переполняли замыслы. Хотелось
взяться за многие интересные темы, заглянуть в разные тайники
науки. Уже лежали наброски нескольких научных работ. Одна
из них, предназначенная для сборника студенческих статей
математического кружка Ленинградского университета, была
почти закончена. Она называлась: «Метод численного решения
интегральных \равнений первого рода». Жар полемиста горел
в душе Амбарцумяна, не давал покоя. Ждал сигнала.
Давно уже нацелился молодой ученый на и темных противни-
ков. Повод для первой атаки дал английский астрофизик
Эдуард Артур Милн. Тридцатилетний англичанин уже имел
имя в научном мире. Незадолго до этого он опубликовал работу
о лучистом переносе энергии в звездных атмосферах. Этот труд
хвалили даже солидные научные издания. Вскоре в журнале
английского Королевского астрономического общества появи-
лась статья студента Виктора Амбарцумяна. Надо полагать,
она была написана достаточно обоснованно и страстно, если
почтенный журнал счел полезным опубликовать ее. Статья
представляла собой памфлет, направленны)! против умозрении
и математического формализма Милна. Профессор чистой
математики, в руках которого иногда задача лишалась всякого
физического смысла, получил предметный урок для размышле-
ний.
379
Тогда еще не было известно, что Милн придет к откровенно
идеалистическому выводу о конечности мира во времени и поста-
вит эпиграфом к одной из своих работ слова из Библии: «Внача-
ле бог создал небо и землю». Тем более заслуживало внимания,
что молодой студент еще тогда, в двадцатых годах, разглядел
в будущем президенте английского Королевского астрономи-
ческого общества идейного противника.
Став зрелым ученым, Амбарцумян решил задачу лучистого
переноса энергии в звездных атмосферах. Позднее Милн пол-
ностью признал превосходство своего противника. Летом
1950 года в английском журнале «Обсерватори» он писал: «Я
и не представлял себе, что эта теория, которой я тоже занимал-
ся, может достигнуть такого развития и такой красоты, какой
она уже достигла в руках Амбарцумяна».
— Здорово получилось! — говорил Козырев Виктору, под-
разумевая его поединок с Милном.— Однако нс пора ли нам
вернуться к этим папкам? — Козырев кивнул на материалы
совместных научных работ о теории лучистого равновесия во
внешних слоях звезд и по некоторым вопросам, связанным
с температурой во внешних слоях Солнца.— Кроме того, мы
должны продол жить работу о температу ре солнечной поверхнос-
ти. Ты не забыл об этом, Виктор?
— Разумеется, ничего я не забыл. И мы сегодня же наметим
сроки и объем работ, а пока неплохо было бы сыграть в шахма-
ты. Согласен?
ПУЛКОВСКИЕ ВЫСОТЫ
Диплом открывал путь в аспирантуру Пулковской обсерва-
тории. Открывал широко и гостеприимно. Еще бы' В Пулкове
уже знали о Викторе Амбарцумяне. Знали, что он как бы дваж-
ды окончил университет: один—по специальности астронома
и другой — по специальности математика.
Отсюда, с пулковских высот, виднее небо. Обычно пыльно-
шмовая мгла великого города намного ниже башен с телескопа-
ми, стоящих на высоте семидесяти пяти метров над уровнем
моря. 1839 год — год рождения главной астрономической обсер-
ватории Проект известного русского архитектора А. П. Брюл-
. юва.
Виктор Амбарцумян всегда с почтительным чувством пере-
ступал порог обсерватории, высоко ценил заслуги се ученых,
здесь находилась колыбель отечественной астрофизики
В шестидесятых годах минувшего века в Пулкове впервые было
установлено астрофизическое оборудование. Это позволило
П. Розену и Э. Линдману сделать большое количество измере-
нии блеска звезд, в том числе и переменных. В 1876 году была
основана астрофизическая обсерватория. Для нее построили
специальное здание. Однако астрофизика приобрела в Пхлкове
МО
полные «права гражданства» лишь в 1890 году, когда на пост
директора был назначен крупнейший русский астроном
Ф. А. Бредихин. Он сменил В. Я Струве. Впервые со времени
основания обсерватории ее ежегодные отчеты стали выходить
на русском языке. Открылись двери для талантливых воспитан-
ников университетов. Раньше они либо вовсе не допускались
к научной работе, либо нм поручали в Пулкове чисто техниче-
скую, вычислительною работу.
Однако главная заслуга нового директора состояла в его
выдающихся научных работах. Он создал учение о кометах и
метеорных потоках, теорию кометных форм, дал первую класси-
фикацию кометных хвостов. Молодые астрономы были счастли
вы, когда им удавалось «поработать с Бредихиным».
Виктор мечтал о таком учителе. Поступая в аспирантуру
1 Пулковской обсерватории, он знал, что мечта эта осуществима
Его научным руководителем стал Аристарх Аполлонович Бело-
польский, который вместе с Ф А. Бредихиным считался пионе-
ром астрофизики.
И поныне в кабинете академика Амбарцумяна на самом
почетном месте — портрет учителя, одного из виднейших ученых
XIX и XX веков. Он висит над письменным столом.
Аристарху Аполлоновичу был присущ самобытный склад
ума, передовые воззрения Этот труженик науки ненавидел
догматизм и слепое преклонение перед иностранными автори-
тетами. Он мог целыми днями не выходить из астрономической
башни, из лаборатории или из мастерской, где лично участвовал
в изготовлении приборов и инструментов. В такие дни он иногда
говорил: «Нам. чернорабочим в астрономии, некогда следить
за чужими трудами». Конечно, это говорилось в шутку. Бело-
польский был в курсе событий и открытий в астрономическом
мире.
Когда поезд подошел к станции Хлександровка, Виктору
захотелось пройтись до обсерватории пешком. Вспомнилось —
как будто это было вчера — 16 ноября 1924 года, заснеженная
дорога, встреча с Сергеем Константиновичем Костинскнм
лекция профессора Иванова и юбилейный номер кильского
журнала.
Прошло четыре года. Немало преодолено трудностей в учебе
и исследованиях. За студенческие годы опубликована целая
серия научных работ. И все же, как и тогда, он чувствует неко-
торую робость.
Аспирант Пулковской обсерватории Виктор Амбарцумян,
уже знакомый с Аристархом Аполлоновичем Белопольским,
встретился с ним один на один. Может быть, это произошло
случайно. А может быть. Белопольский вспомнил, как вот так же
пригласил его однажды Бредихин, ученый н педагог. Btei та
искавший среди молодежи дарования и таланты. Не будь этой
381
встречи, возможно, Белопольский не стал бы астрономом.
— Слышал, слышал о вас! — протянул Виктору руку Арис-
тарх Аполлонович.— Значит, астрономия — облюбованное ва-
ми поприще. А я ведь стал звездочетом нечаянно.
Эта часть разговора явно предназначена для того, чтобы
«снять» смущение и робость с собеседника.
— Но вы, по-моему, не имеете основания сожалеть, что
стали астрономом,— говорит Виктор.— Я читал ваш автобиог-
рафический очерк в прошлом году в «Огоньке».
И уже с явным намерением перейти от преамбулы к сути
разговора Аристарх Аполлонович спросил:
— Сергей Константинович Костинский рассказывал мне, что
вы еще в ученические годы написали работу «Новый шестнад-
цатилетний период солнечных пятен».
— Верно. Хотя едва ли можно назвать это «работой»: мне
было тогда одиннадцать лет.
— Латинская поговорка гласит: «Пусть не хватило сил —
нужно ценить старание».
И, не ожидая ответа. Белопольский стал говорить, как важ-
но по-настоящему, до самозабвения посвятить себя науке,
упорному труду, неустанным исканиям.
Он явно начинал горячиться, а Виктор подумал: «Неспроста
его называют «неистовым Аристархом». Представляю, как гро-
зен бывает он, когда распекает нерадивых!..»
— Вы только что от Аристарха Аполлоновича? — спросил
Костинский, который как нельзя кстати встретился Виктору.—
Рассказывайте, рассказывайте...
Слушая Виктора, он кивал головой, а потом сказал:
— Да будет вам известно, он считает великой ценностью
склонность ученика к самостоятельным исследованиям. Не слу-
чайно упомянул он о вашей самой первой работе. Нс потому,
что свою астрономическую карьеру он начал с изучения Солнца.
Вы помните тему его диссертации на степень магистра астро-
номии? Нет? Она называлась «Пятна на Солнце и их движе-
ние». Белопольский в разговоре со мной дважды переспросил
о ваших ученических трудах. «Не тот ли это Амбарцумян,
который выпусти.1 работы «Структура внешних слоев звезд»,
«О температуре солнечных пятен», «Об интегральном уравне-
нии лучистого равновесия»?
У нас в Пулкове были люди,— продолжал Сергей Констан-
тинович,— считавшие Гарвардскую обсерваторию в США
«законодательницей мод». Американским астрономам подража-
ли до смешного не только в пауке, но и в мелочах быта. Как-то
стало известно, что в Гарвардской обсерватории завели швей-
цара с большой бородой. Наш директор — тогда это был
О. А Баклунд, отличавшийся проамериканской ориентацией,—
не рая слышал, как молодежь подтрунивала над ним, говоря,
будто он заставляет и своего швейцара отращивать точно
382
такую же бороду. Ныне это совершенно немыслимо. Отечест-
венная наука господствует на Пулковских высотах безраздель-
но. Это не означает, что мы сторонимся зарубежных астроно-
мов Нет! Белопольский — живой пример для молодежи. Он
настоящий россиянин, человек широчайшего размаха, остроум-
ный и в высшей степени благородный. Ученики стремятся пере-
нять у него не только виртуозное искусство экспериментатора,
но и просто человеческие черты. Поработаете у нас, узнаете
поближе Аристарха Аполлоновича, скажете судьбе спасибо
за то, что она привела вас сюда,— заключил Костинский.
Виктор вспоминал о годах, проведенных в аспирантуре
у Белопольского, не раз: и когда стал доцентом Ленинград-
ского государственного университета; и после 1934 года, когда
ему было присвоено звание профессора и его величали уже
по имени и отчеству; и когда стал ведать кафедрой астрофизики
в ЛГУ, и много позднее.
В этих воспоминаниях было много поучительного.
С именем Белопольского связана слава Пулковской обсер-
ватории. Он был ее вице-директором с 1908 по 1916 год, а с де-
кабря 1916 года до июня 1919 года — директором. Потом
Аристарх Аполлонович снял свою кандидатуру, отказался от
поста директора, чтобы целиком заняться наукой. В условиях
того времени это было подвигом. Герберт Уэллс в книге «Россия
во мгле» должен был признаться, что «одним из самых необыч-
ных впечатлений в России» для него явилась «встреча в Доме
ученых с некоторыми крупнейшими представителями русской
науки, изнуренными заботой и лишениями». Английский писа-
тель перечислил имена:
«Я встретил там востоковеда Ольденбурга, геолога Карпин-
ского, лауреата Нобелевской премии Павлова. Радлова. Бело-
польского и других всемирно известных ученых. Они задали мне
великое множество вопросов о последних достижениях науки за
пределами России, и мне стало стыдно за свое ужасающее неве-
жество в этих делах... Наша блокада отрезала русских ученых
ог иностранной научной литературы. У них нет новой аппарату-
ры, не хватает писчей бумаги, лаборатории не отапливаются
И все же они \спешно работают».
Уэллс не случайно назвал Белопольского в числе всемирно
известных ученых Аристарх Аполлонович одиннадцать раз
совершал заграничные поездки, имел три почетных иностран-
ных звания, награжден медалями Жансена и Лаланда.
Еще в студенческие годы на каникулах он попал однажды к
известному меценату Савве Ивановичу Морозову В имении
Абрамцево познакомился с Репиным, Васнецовым и другими
выдающимися русскими художниками, писателями, музыканта-
ми' Это послужило стимулом к развитию разносторонних инте-
ресов юноши. Любопытно, что любовь к музыке и хороший слух
помогали иногда Аристарху Аполлоновичу в научной работе
383
В 1900 году в своем знаменитом опыте по проверке принципа
Допплера он определял число оборотов колес с зеркалами,
оценивая высоту звука, издаваемого от ударов зубцов шестер-
ни о бумажку. Иногда он вскакивал, подходил к стенным часам
и останавливал маятник, мешавший слушать музыку. Вее знали,
что он очень любит цирк и любительские спектакли На тради-
ционных вечерах на квартире у Белопольского хозяин строил
свою речь на выдержках из стихов известных поэтов, всегда
полных веры в торжество человеческого разума, зовущих к
разгадкам тайн природы.
Трем аспирантам, работавшим у Белопольского в 1928—
1931 годах — Амбарцумяну, Козыреву и Пономареву, — осо-
бенно импонировало в Белопольском сочетание доброты и от
зывчивости с неумолимой требовательностью. Строгая дисцип-
лина распространялась одинаково и на учеников и на учителя.
Эта дисциплина не была муштрой или школярством. Задачу
педагога-воспитателя Белопольский видел не в том, чтобы
разжевывать и класть в рот аспирантам готовый фактический
материал из книг, а в том, чтобы пробуждать в них самостоя-
тельную мысль. У телескопа он был старшим товарищем, в ауди-
тории становился учителем—объяснял, консультировал Так
он лелеял и растил новое научное поколение.
Первые аспирантские каникулы начались в Грузии, в Гори.
Стояла погожая осень 1929 гола. По утрам можно было видеть,
как Амазасп Асатурович в сопровождении Виктора, Гоар и Ле-
вона отправлялся на прогулку.
— Вспомнились мне наши путешествия по Головинскому
проспекту, папа,— вздохнула Гоар.— И стало грустно оттого,
что это было так давно.
Но щедрые лучи июльского солнца ободряли, с лиц не сходи-
ли улыбки. Молодежь неутомимо одолевала крутые склоны и
дотошно осматривала старинную крепость. Возле церкви, кото-
рая стояла на вершине горы, заговорили о достопримечатель-
ностях Грузни и Армении.
— Можно утверждать, папа, что наша Армения не менее бо-
гата памятниками старины,— сказал Виктор.— Только многие
из них находятся там.— Виктор показал рукой в сторону Запад-
ной Армении, которая находится за турецкой границей.— А то,
что осталось у нас, либо лежит в руинах, либо похоронено по i
землей. Нужна гигантская сила, чтобы все найти, раскопать,
реставрировать.
Ты прав,— ответил отец.— Наши древности отмечены
печатью отдаленных эпох истории, они могут считаться по свое-
му содержанию и значению непревзойденными. Например,
Ани — крупный центр древней культуры, Гсгарт, Эчмиатзин
скин собор, монастыри Гаяне и Рипсиме, крепость Амберг.
Опп хранят богатую историю нашего народа.
.384
Черсч несколько дней отец с детьми увидели Храрат и прове-
ли памятные дни в столице Советской Армении
Эривань тех лет! Бледная тень нынешней столицы Армении.
Но людей, знавших город ю революции, и тогда уже поражало
его стремление к обновлению. Много было неприглядного, гл и
побитного, доставшегося в наследство от безрадостного прошло-
го. Но каждый видел, что старое уходит, ветхое сноспгся волей
новых хозяев жизни.
Это Александр Тхманян, питомец Петербургской акаде-
мии художеств, грудится засучив рукава. Через десять — пят-
надцать лет города не узнаешь: по красоте он будет соперничать
с лучшими столицами мира, сказал отец И тут же пошел
навстречу знакомым — они еще издали шумно приветствовали
его.
Отец возвратился не очень скоро, но братья не теряли време-
ни даром и провели блин-турнир. Левон, шахматист первой
категории, обыграл многих.
Вернувшийся отец поделился новостью:
Вечером мы приглашены к Аветику Исаакяну. Там будут
Дереник Демирчян, Мишо Манвелян и дру гие известные писате-
ли Слышите, сыновья?'
Па следующий день начались сборы в дорогу По тем време
нам она считалась трудной: предстояло доехать от Эривани
до Басаргечара.
Лошади .дружно катили фаэтон. Промелькнули окраины го-
рода, и путники почувствовали прохладх ясного раннего утра
( права сверкал световыми шлемами Храрат. Вокрхг зеленели
альпийские лхта. а на их бархатистых коврах наелись стада. Но
живописные рощи попадались лишь местами.
Неужели всегда здесь были камни, камни и луга?—
спросил младший сын
Представь себе, нет, — отозвался отец В былые врс
мена гут все покрывала пышная растительность. Я представляю
сейчас эти окрестности такими, какими они были в давние
времена, когда здесь трудились наши предки
Расскажи нам о них, папа1 попросил Левон Все на-
чалось в стране, которая называлась Цахкотн цветущий
край Верно?
Верно, ( ынок, отвечал отец.— \ реки Аранани с ее че
гырьмя притоками, впадающими в Евфрат, простирался Цах-
котн. Его хорошо знали правители Ассирии и Вавилона. Урарту.
Х\и иш, Персии и непомерно гордого Рима В глубоких ущельях
и пышных долинах, на могучих и течах громадных горных
хребтов го улыбалась Солнцу, го ожесточенно сражалась про-
тив шк.тятых врагов древняя Хрмения На берегах Аранани
побывал некотда Александр ^Хакс тонский По сто пове и нию
|3 X Хрз <нин
соорудили мост, и через реку переправилось войско великого
полководца.
Знавали Цахкотн и армянские цари. По словам историка,
там, в крепости Апгх. был расположен военный лагерь Аршаки-
дов. Оттуда хорошо была видна Нпат—вулканическая вер-
шина. упоминаемая в сочинениях Страбона и других древних
историков.
Страна Цахкотн простиралась до склонов Арарата и сла-
вилась не только природными красотами, но и золотом, сереб-
ром, медью, железом. В самом центре ее стоял Диаднн с непри-
ступной крепостью и трехбашенной церковью. В этом городе и
жил ваш предок Амбарцум-ага.
Родился Амбарцум-ага на пороге восемнадцатого века. Став
купцом, совершил несколько больших путешествий — в Багдад,
Алеппо, Стамбул, Тегеран, Тавриз и другие юрода Малой Азии.
Побывал затем с религиозной миссией в Иерусалиме, заслужив
этим звание «мехтесн». Стали его величать Мехтеси Амбарцум-
ага...
На этом рассказ отца прервался. Что случилось? Ведь не-
давно останавливались в местечке Ахта. Все было в порядке —
и лошади, и фаэтон. Остановка объяснялась просто — путники
увидели кажущееся чудом Севанское озеро. В далеком говоре
волн будто слышался голос давних времен человеческого бытия.
Звучало что-то похожее на зов предков.
Все стояли молча, очарованные величием легендарного Ге-
гамского озера, поднятого, как заздравная чаша, на две тысячи
метров.
Фаэтон катил к Басаргечару.
А перед путниками то я дело вставали на рубеже яви и сна
картины из рассказа о предках. То они мысленно совершали
путь псреселенцев-диадинцев, то помогали Амбарцуму-ага в
бою с коварным Гасан-пашой, то ехали с Горо вокруг Севана
в поисках того самого Басаргечара, где их ждала многолюдная
родня.
И кто может сказать: не в такие ли минуты согревается душа
ощущением глубоких корней, связывающих каждого с родным
краем, родным народом!
Приезжих встречало много парода.
Расспрашивали, что делает астроном, как работается в
Ленинграде. Потом стали просить прочесть лекцию. Виктор
указывал па всевозможные причины, не позволяющие это сде-
лать, в частности на то, что он может рассказывать, только
применяя сложные формулы. Но басаргечарцы просили, чтобы
лекция была прочитана по возможности более популярным
языком. Лекция вскоре состоялась и прошла удачно.
Неугомонный отец то и дело твердил:
В Басаргечаре тебе надо получше отдохнуть. Поезжай,
386
например, на кочевку... Жаль, что ты захватил с собой очень ма-
ло научной литературы.
Но сын был доволен Он писал матери:
«Меня здесь заставили прочесть одну лекцию. Кажется,
удалась Здесь я живу великолепно. Каждый день кутаю
сливки, мацони, сытный обед и т. д. Я остановился в той комнате,
где раньше всегда мы останавливались (кабинет). Все твои
письма, как в Эривани. так и здесь, я регулярно получаю...»
И добавлял'
«В настоящее время читаю «Термодинамику» Планка Уже
прочел первую часть и одну главу из второй части. Книга масти-
того ученого талантливо, мастерски и интересно написана».
Снова за окном вагона мелькают пейзажи Грузии, Азер-
байджана. В глазах рябит от солнечных бликов на гребнях кас-
пийских волн. Слева поднимаются горы Дагестана. Впереди —
степи Северного Кавказа.
Поезд мчится на север, в Ленинград Понемногу впечатле-
ния от поездки в родную Армению, на Севан, в Басаргечар усту-
пают месту) думам о ближайшем будущем — о предстоящей
работе в Пулковской обсерватории и Ленинградском универ-
ситете.
Зима 1925 года прошла в обычных трудах и заботах. В за-
стольных речах новогоднего праздника было высказано немало
добрых пожеланий будущему ученому. Виктор Амбарцумян
вместе с Дмитрием Иваненко готовил тогда серию работ по тео-
ретической физике. Было несколько интересных бесед с Бело-
польским об исследовании спектров внегалактических ту маннос-
тсй. о том, как он впервые вывел из наблюдений величину
«старения квантов». Хотя гипотеза эта не давала правильного
объяснения так называемого красного смещения, но она послу-
жила толчком для важных теоретических исследований Однако
событием года номер один была конференция физиков с участи-
ем иностранных ученых в Одессе.
В Пулковской обсерватории и Ленинградском университете
называли имена маститых иностранцев, с которыми предстояло
встретиться летом в Одессе: Зоммерфельд. Паули, Ферми.
Иордан, Дирак и многие другие.
— Виктор Амазаспович! Вы едете на конференцию Не-
обходимо уточнить тему вашего выступления.
— Тема избрана' «Квантование пространства».
— Что ж, весьма модно!
— Почему «модно»?
— Потому что, как вам известно, в Берлине состоя кя
Всемирный энергетический конгресс С докладом «Простран-
ство, эфир и магнетическое поле» висту пал сам Альберт Эйн
штейн. Он закончил словами: «...(Символически можно сказать
так: пространство, открытое через телесные объекты, во з веден-
13*
ное в физическую реальность Ньютоном, в течение последних
десятилетий съело эфир и съест весь мир».
— Ничего! Что-нибудь и нам останется,— отшучивался
Хмбарцумян Но для себя сделал вывод, что к конференции
нужно подготовиться фундаментально. В студенческие готы
схватка с Милном произошла заочно. Здесь, в Одессе, предстоя-
ло впервые встретиться с представителями зарубежной нахкп.
— Знаешь, папа, на конференцию в Одессу приедут светила.
Представляешь, перед какой компетентной аудиторией будет
демонстрироваться моя новая статья
— Я одобряю твою поездку в Одессу,— отозвался отец,—
но с одним условием: ты должен будешь подробно информи-
ровать меня как о ходе конференции, гак и о своих выступле-
ниях, удачах и неудачах
— Разве ты в этом сомневаешься?
Начались дни томительного ожидания вестей из Одессы.
Из-за болезни Хмбарцумяна его доклад «Квантование про-
странства» на конференции сделал Матвей Бронштейн. Говорил
он вдохновенно. В кулуарах шутили, что он совершил «триум-
фальный въезд в квантовую механику». Но увы' Неожиданно
выступил Паули. Он спросил: «Соблюден ли в работе принцип
инвариантности Эйнштейна?» Это был удар в самое сердце.
Последовал ответ: «Нет!»
Оставалось утешаться перспективой поездки по Черномор-
скому побережью вместе с иностранными участниками кон-
ференции. Это имело свой смысл. На борту теплохода Амбарцу-
мян встретился с Паули и его ассистентом Пайерлсом.
— Коллега Амбарцумян.— сказал Паули.— Положение
квантовой электродинамики в данный момент безнадежно.
Но в беседе с господином Таммом я у же сказал, что еще несколь-
ко таких идей, как идеи английского математика Урзелля и
ваши, и снова окажется возможным заниматься квантовой ме-
ханикой.
Лестно отозвался о труде Амбарцумяна и Пайерлс. он
посоветовал работать в области квантования пространства и
посвятил в некоторые новости из жизни зархбежного мира
математиков и астрономов
Тамм и Леонтович хвалили работу Амбарцумяна, красотх
предложенной нм теории Но согласились с автором, что работа
в таком виде не может быть напечатана.
Виктор сожалел, что на обсуждении его статьи о квантова-
нии пространства нс присутствовал Зоммерфельд. Тот сказал,
что ничего не понимает в этой отрасли, и \шел на пляж
«А что могло это изменить? У дар Паули был точен. Итак,
как же оценить итог первой встречи с иностранцами? Пораже-
ние. успех или ничья? Скорее всего — ничья. Этого, конечно,
мало. Нужен успех. Нужен непременно успех!»
Конференция в Одессе и поездка по Черноморыо закопчены
388
Снова мысли возвращаются к университету и Пхлковской об-
серватории. Но за последнее время обсерватория почему-то все
чате и чаще стала ассоциироваться с се филиалом в Симеизе.
Еще зимой в Пхлкове было немало разговоров о Симеизе.
Костинский однажды рассказал молодежи, как астрономия
породнилась с этим очаровательным уголком Южного Крыма.
— В окрестностях Петербурга едва ли можно было выбрать
более удачное место для обсерватории, чем Пулково,— говорил
Сергей Константинович.— Но астрономия стремится вынести
свои телескопы на такие высоты, где воздух чище, а природные
условия дают больше времени для наблюдений. Так. в свое
время возникла мысль создать филиалы, отделения. Первое
появилось в конце прошлого века в Одессе, а в 1909 году было
переведено в Николаев на Украине, где находилась небольшая
обсерватория Морского ведомства.
— Говорят, Симеизское отделение тоже имеет свою исто-
рию?— вставил кто-то из аспирантов.
— Да,— подтвердил Костинский.— Она связана с именем
почетного русского академика Мальцева. Он был влюблен в
астрономию. В 1900 году он соорудил на горе Кошка, на высоте
триста пятьдесят метров над хровнем моря, небольшую башню
и заказал за границей шестидюймовый телескоп. В числе созда-
телей Симеизской обсерватории Ганский, молодой, талантли-
вый, к сожалению, рано умерший, астроном. В 1908 году Маль-
цев подарил свою обсерваторию вместе с участком земли Пул-
кову. Симеизское отделение с самого начала своего существо-
вания специализируется по профилю астрофизических наблю-
дений.
— Это подходит'— весело заметил Н А Козырев— Мы
с Амбарцумяном должны побывать там И места там, вероят-
но. красивые..
Вот она, наконец, гора Кошка. Со всех сторон обрывы,
скалы, покрытые можжевельником и колючим кустарником.
Тропинка ведет к скалам Дева и Монах, в Симеиз. Отсюда
можно любоваться морем на восходе и на закате солнца, в
яснею и штормовую погоде Но астрономов привлекает небо.
Оно здесь выше пулковского, хотя и зимой нет-нет да обру-
шивается с Яйлы свирепый ветер «бора», ломая деревья, срывая
крыши. Тогда астрономы с досадой покидают башню. Но сейчас
август. Легкий ветерок тянет с моря, небо безоблачно. В тени
кипариса можно отдохнуть с дороги, раюбраться в первых
впечатлениях.
Встреча принесла несколько новых знакомств. Директор об-
серватории Г. Н Неу имин был известен понаслышке. Но вот
Шайн! Тот самый Шайн, о котором столько читано и слышано!
Виктор припоминает множество эпизодов, связанных с име-
нами Григория Абрамовича Шайна и его супруги Пелагеи
Федоровны.
зх*»
«Стеклянная библиотека»... Малая планета Пелагея... От-
крытие вращения звезд... Каталоги лучевых скоростей звезд...
Знакомство с английскими обсерваториями и оптико-механи-
ческим заводом «Грэбб-Парсон» в Ньюкасле... Как он пред
ставился?
Шайна представили как старшего научного сотрудника
Симеизского отделения Главной астрономической обсерватории
в Пулкове. Вернее было сказать: «душа Симеизского отде-
ления». Эго он устанавливал полученный из Англии большой
телескоп-рефлектор с зеркалом метрового диаметра. И в первую
же ночь работы нового телескопа открыл комету, названную
затем его именем. Какое счастливое совпадение!
А открытие вращения звезд? Правда, это не случай, а ре-
зультат долгих и упорных трудов. В специальной печати
уже третий год пишут об этом открытии как о событии, изумив-
шем не только непосвященных, но и опытных астрономов. В
статье под броским заголовком «От Галилея до Шайна» гово-
рится, что в свое время Галилей, пользуясь примитивной под-
зорной трубой, заметил вращение Солнца. Он заметил это по
перемещению пятен на его поверхности. Шайн открыл вращение
звезд. Как? Ведь даже в мощный телескоп звезды видны
как точки.
Шайн задумался: почему у некоторых горячих гигантских
звезд линии их спектров заметно расширены? Чем это объяс-
няется?* Быть может, вращением этих звезд? Ведь один край
далекого диска хдаляется от нас, а другой приближается, по-
этому липни спектра одновременно с двигаются и вправо и влево.
Но возможны и иные влияния. Значит, нужно найти доказа-
тельство факта вращения без влияния посторонних причин.
Ученый теоретически нашел, какие именно изменения в спек-
тральных линиях должны произойти, если на них действует
только вращение звезды. В статьях отмечалось, что одно это
уже было выдающейся заслугой. Но ученый пошел дальше —
вычислил скорости вращения для многих звезд. Они оказались
огромны: от ста до трехсот километров в секунду. В сто раз
больше скорости вращения Солнца на экваторе! Советские и
иностранные авторы отмечали, что работы Шайна и Стрхве
дали материал для принципиально важных выводов об эволю-
ции звезд.
«Н все это открыто здесь!— думал Амбарцхмян. оглядывая
усадьбу обсерватории.— Здесь же знаменитая «стеклянная
библиотека»!» В кругу астрономов об этой библиотеке говорили
давно. В Пулкове хорошо знали, что еще в 1927 годх Шайн
вместе с Владимиром Александровичем Альбнцким решил со-
ставить каталоги лучевых скоростей звезд. Вспомнили, что
эту работх в свое время начал Белопольский. Но в Симеизе
ее повели с размахом. Было получено несколько тысяч спектро-
грамм Каждая требовала часовой экспозиции. И какой! Надо
390
было вес время следить, чтобы звезда не сходила со щели спект-
рографа. А щель в ширину всего пять сотых миллиметра. Каж-
дая спектрограмма затем изучалась на блинкомикроскопе.
Сколь кропотлив был этот труд, МОЖНО СУДИТЬ по тому, что для
измерения разных линий в одной спектрограмме требовалось
двести пятьдесят раз наводить микроскоп.
Звездные каталоги — этот великолепный подарок мировой
науке — были изданы. А уникальная «стеклянная библиотека»
в Симеизе постоянно пополнялась. До поры до времени многие
и не подозревали, какую великую службу сослужит она науке
вторично.
Чем ближе к закату, тем заметнее меняются краски
на море. Зрелище гипнотизирует Не хочется ни о чем думать —
только смотреть и смотреть. Закат навевает чувство то покоя
и благодушия, то легкой грусти.
Амбарцумян решает, что завтра следует ближе познако-
миться с Пелагеей Федоровной Шайн. Она астроном. Он много
слышал о ней на недавнем совещании астрономов в Харькове
Неу имин рассказывал, что в первые же годы после приезда
в Симеиз она открыла двадцать три новые малые планеты «ка-
жется, эго Неуймин придумал историю с планетой Пелагея?»
Можно себе представить, как встретили некоторые астрономы
в международном каталоге малых планет среди имен богов
из римской мифологии имя русской женщины Пелагеи. Сама
Пелагея Федоровна открытым сю планетам тоже давала рус
ские имена — Катя, Наташа и так далее.
В семье Шайнов живет девхшка Вера. «Почему,— думает
Амбарцумян,— у них совпадает отчество? У дочери и у матери
Почему дочь нс Григорьевна, если Шайн Григорий Абрамович?»
Прошло много времени, прежде чем был получен ответ на
этот вопрос. Оказалось, что Вера — дочь не Пелагеи Федоров-
ны, а ее родной сестры. Верочка родилась на Урале, жила до
одиннадцати лет в деревне. Когда мать Веры скончалась, отец
женился вторично. Девочке жилось в семье несладко, поэтому
Пелагея Федоровна взяла се в Ленинград к себе на воспитание
Тетхшка любила Верочку и сделала все. чтобы она приобщи-
лась к учебе, культуре. После окончания школы Вера посту
пила в институт и хотела стать геологом.
Забегая несколько вперед, скажем, что Вера соединила
свою судьбу с Виктором Амбарцумяном и на этом завершилась
се «геологическая карьера». Правда, молодая женщина нс
прервала образование она успешно окончила высшие кхрсы
иностранных языков и стала преподавателем английского
языка.
А пока отец в пятый раз перечитывал письмо сына: «Наша
жизнь течет по-прежнему. Никаких особенных событий нет.
Работа моя по астрофизике идет как-то вяло Во-первых. на-
Зч I
строение почему-го пониженное, во-вторых, нет полной уверен-
ности в физической осмысленности получаемых результатов
На деюсь, что в дальнейшем настроение улучшится».
«Улучшится»...— думал отец.— А почему оно ухудшилось?»
Он отложил в сторону письмо и посте некоторого раздумья
ска та. । вслух
— В двадцать два года уже научные труды, а епц молодо
зелено.
И снова стал читать:
«Родные Козырева уехали в . 1угу. Он сам уговаривает меня
ехать в Уссурийский край, утверждая, что только большое
путешествие может явиться толчком в смысле изменения на-
строения и повышения продхктивности работы...»
«Что случилось с сыном3— спрашивал себя отен — Никогда
прежде он в таких толчках не нуждался Сгоп-стон-стон! Ка-
жется. отгадка есть! Вероятно, Виктор влюбился Даже на-
верняка влюбился!»
Несколько месяцев спустя отец читал письмо, пристайное
сыном из Симеиза в Ленинград, и в нем была отгадка —сын
женился.
«Мы живем очень хорошо,— пишет он. Много отдыхаем
Здесь, на обсерватории, есть овощи, и мы уничтожаем их в ог-
ромном количестве. Вчера взвесились с Верочкой Оказывает-
ся. по полтора кило прибавили. Она здесь вовек» хозяйничает,
готовит очень вкусные блюда, от которых все в восторге, бьет
ни в чем не повинную иосхду и даже разбила стекла на двери
башни большого рефлектора»
«Вот только что-то в этом году я не вижу публикаций Вик-
тора,— вздыхает отец. Н припоминает’ - В 1929 год\ у него бы-
ло пять работ Оша написана совместно с Козыревым
«Замечания но поводу работы В. А Костицына «К вопросу о
лучистом равновесии звездных атмосфер» Потом были само
стоятельные работы: «О способах определения чисел различных
атомов в звездлых атмосферах»... Посмотрим записи. Так' «О
соотношении меж 1\ решением и резольвентой интегрального
уравнения лучистого равновесия», «Об одном вопросе теории
собственных значений» и «К линейной геометрии ф\нкциональ-
ного простраштва». \ в прошлом году три работы, и все три
вместе с Иваненко. Так и записано: «Замечание к единой теории
ноля с точки зрения квантовой теории», «Об одном следствии
теории протонов и электронов Дирака» и., что-то еще на ино-
странном языке. А в этом i оду пока ничего»
Отец задумывается, но постепенно лицо его светлеет: «Ведь
он кончал аспирантуру. Эго веская причина. И стал семьянином
Эго тоже веская причина».
Начало тридцатых юдов нашего века было ознаменовано
обоснованием современной теории атома Начинал свои исслс
Новация но ядсриой фишке моло toil Игорь Курчатов, ставший
392
позднее ученым с мировым именем Велись интенсивные иссле-
дования в других отечественных институтах и лабораториях.
Было известно, что «проблемой номер один» занимаются ученые
во многих зарубежных странах В сфере науки, облюбованной
Виктором Амбарцумяном, «атомный крен» в нахчных иссле-
дованиях создавал базу для бурного расцвета еще очень моло-
дой в те годы теоретической астрофизики
Научный сотрудник и доцент Ленинградского университета.
Амбарцумян именно на этой основе стал строить свои исследо-
вания. Это был безошибочный выбор. Развитие науки показало,
что увлечение математическими задачами привело в конце
концов к исчезновению физического смысла в работах даже
бесспорно талантливых зарубежных ученых
Свою деятельность в Ленинградском университете \мбар-
цумян начал с создания кафедры астрофизики, продолжив ра-
боту одного из своих учителей — Гавриила Тихова. Труды по
астрофизике и звездной астрономии сделали его первым в Со-
ветском Союзе астрофизиком-теоретиком и принесли ему ми-
ровую известность. За эти труды в 1935 году В. Амбарцумяну
была присуждена степень доктора физико-математических наук
Иные пытались рассуждать о правомерности присуждения
ученым степеней без зашиты диссертаций, но в случае с Амбар-
цумяном эта правомерность не требовала доказательств, что
подчеркивалось и на ученом совете университета:
— Из многих научных работ уважаемого коллеги Амбарцу-
мяна всем нам хорошо известна вышедшая в 1932 году работа
«О лучистом равновесии планетарных туманностей». Она имеет
эпохальное значение.
Эта фундаментальная работа Амбарцумяна, открывшая ио-
ду ю серию его тру юв но физике газовых туманностей, вызвала
большой интерес в широком кругу зарубежных и советских
ученых Последовали запросы, появилась настоятельная нс
обходимость в популяризации новой теории. Академия наук
СССР разъясняла:
«Впервые правильное толкование свечения туманностей бы-
ло предложено известными астрофизиками Росселандом и Зан-
стра, но только Амбарцумян дал точную математическу ю трак-
товку происходящих при этом процессов. Он выяснил о ромнхю
роль светового давления в туманностях Так. оказалось, как это
ни кажется парадоксальным на первый взгляд, что и в некото-
рых частях туманностей световое давление действует по на-
правлению к звезде. Амбарцумян проследил также условия, при
которых в спектрах туманностей становится возможным появ-
ление так называемых «запрещенных» линий Они никогда нс
наблюдаются в спектрах земных источников света По наличию
тех или иных спектральных линии можно судить о физических
условиях, господствующих в данном объекте».
Норой лишь наиболее глубокие и проницательные умы могут
393
оценить открытия, которым большинство ученых не придает
первостепенного значения Работы Амбарцумяна в начале трид-
цатых годов можно было уподобить вспышкам молнии. Они
привлекали внимание многих ученых, особенно тех, кто интере-
совался проблемами звездной динамики и внутреннего строения
звезд.
Вскоре в Ленинград приехал известный астроном, индус по
происхождению, Схбрахманьян Чандрасекар. «Лучистое рав-
новесие», безх словно, заинтриговало его.
Забегая вперед, отметим, что Субрахманьян Чандрасекар
годы спустя, а точнее в 1983 годх, стал лауреатом Нобелевской
премии за труды по физике (исследования в области эволюции
звезд). Он вывел математические формулы сжатия (коллапса)
гигантских звезд, из его работ возникли концепции нейтронных
звезд и так называемых «черных дыр».
Амбарцумян знал о своем коллеге-ровеснике уже не первый
год по литераторе п рад был случаю познакомиться с ним.
Они встретились и разговорились. После того как выясни-
лось, что обоих интересуют одни и те же темы, разговор коснул-
ся методов исследования.
— В теоретической астрофизике есть два метода, два пу-
ти,— заметил Амбарцумян.— Первый: сначала наблюдать и
размышлять над смыслом наблюдении, а потом уже писать
формулы; второй метод заключается только в писании матема-
тических формул. Мы называем второе направление формализ-
мом, и оно нам глубоко чуждо. Природу нельзя загнать в колод-
ки чисто математических формул.
— Но я прежде всего математик!— Чандрасекар защищал
второй метод.
Через два года Чандрасекар уехал в CL1JА и считается
теперь американским ученым. Однако его ленинградский ви-
зи1 имел свое продолжение, представляющее немалый инте-
рес. Короче говоря, Чандрасекар еще раз убедился,что он и
Амбарцумян занимаются одними и теми же научными пробле-
мами. Почему же получались разные результаты? Он вновь по-
гр\жался в мир уравнений, интегралов, сложнейших вычисле-
нии, витая в высшем мире чистой математики.
Годы спустя, когда Амбарцумян разбирал пачку поздравле-
ний из многих стран, ем> на глаза попалось письмо Чандра-
секара. В нем Чандрасекар поздравлял советского коллегу с
блестящим решением математической задачи, над которой более
полувека бились такие видные ученые, как Шварцшильд, Линд-
блад и другие. Однако и па этот раз Чандрасекар не оценил фи-
зического смысла работы Амбарцумяна, ее практического зна-
чения. особенно в период борьбы советского народа против
гитлеровской Германии А ведь именно эта сторона заслуги
Амбарцумяна была принята во внимание, когда в 1946 готу емх
присудили Государственную премию
394
Когда-то тебе, Виктор, слали телеграммы в которых шут-
ливо называли тебя, студента, профессором. Теперь ты настоя-
щий профессор. Ведаешь кафедрой астрофизики университета.
Работаешь в Пулковской обсерватории,— говорил отец.—
И семья у тебя. И внучку мне подарил — Карине. Радоваться
бы мне. А на туше горько...
У всех нас горе, папа, успокойся! Нельзя же бесконечно
страдать.
Вся семья тяжело переживала смерть брата Левона. О нем
стали беспокоиться сразу, как только в мае 1933 года он уехал
в Среднюю Азию руководителем одного из отрядов Темирской
экспедиции. А в сентябре оттуда пришла телеграмма: «Левон
Амазаспович тяжело болен. Выезжайте». В тот же день отец
покинул Ленинград. Вот уже третьи сутки он не смыкает глаз:
скоро ли покажется эта станция Джурун? Как медленно та-
щится поезд! Когда доехали, отец кинулся к телефону:
— Будьте любезны соединить меня с местной больницей
— В больнице нет телефона.
— Тогда с геологоразведочной конторой
— У них испорчена связь.
— Может быть, вы знаете о состоянии здоровья начальника
геологоразведочного отряда Амбарцумяна?
— Амбарцумян?.. Его похоронили три дня тому назад
Отец примчался в Темир. Парторг отряда Федоров сказал.
Человеку не всегда дано побеждать смерть. Все возмож-
ное мы сделали. Вызвали специалиста-врача из Актюбинска
Левон Амазаспович скончался третьего дня, вам была послана
телеграмма.
Отец осмотрел комнату, где жил сын. и пошел на моги ту. Ут-
ром он заявил, что хочет взглянуть на сына, и добился разреше-
ния на раскопку могилы.
«Мало заботился я о Левоне, его образовании, его будущ-
ности,— думал отец — Все силы отдал воспитанию Виктора Он
этого достоин. Но о Левоне мне надо было думать нс меньше».
На сердце было мучительно тяжело.
«Увезу Левона с собой и похороню в Ленинграде!» решил
отец.
Похороны состоялись третьего октября. Дети пытались уте-
шить родителей Тогда Виктору пришлось покинуть Ленинград,
по он писал родителям почти ежедневно. «Надеюсь, что вы все
здоровы. Следите друг за другом, чтобы наше горе не повлекло
новых потерь». «Видел во сне Левончика Привезли па автомо-
биле его темирс кие веши. Говорили, что он сам умер, а его веши
перевезены в Ленинград. Я спрашивал всех, как он мог уме
реть, когда я его перед этим только что видел. Проснулся и дол-
го не мог понять, умер Левончик или жив. пока не сообразил,
что все предыдущее было сном».
305
Прошел год, но боль не утихала. Особенно горевал отец.
Виктор писал отцу из Армении: «Сегодня годовщина со дня
смерти Левончика, и мы вспоминаем его. Я знаю, что для тебя
с мамой очень тяжело пережить этот день. Но я много раз повто-
рял вам обоим, что нужно держать себя в руках и не преда-
ваться неудержимой скорби.
Не все ли равно, в каком порядке мы будем умирать, кто
раньше, кто позже. Сколько я ни думал, но пришел к выводу,
что это совершенно правильная точка зрения на смерть. Пока
живем, мы должны заниматься жизнью. Посетите могилу Ле-
вончика вместо нас».
Отец писал Виктору: «Вот какие дела, профессор. Одно
утешение—счастливое совпадение: назавтра после похорон
Левончика родилась внучка, твоя Карине. Но когда я ежедневно
1елаю восемь тысяч шагов от площади Льва Толстого до Казан-
ского собора — к месту работы и обратно,— я не помню дня,
когда бы не переживал утрату сына. Пусть никогда не придется
тебе испытать такое отцовское горе».
Виктор задумался. Смерть людей, близких по крови, по духу,
причиняет острую боль. Но есть во всем этом одно положитель-
ное свойство. Кажется, что кто-то в .тру г схватил тебя за рукав,
выволок из бурш; кипящего потока жизни и сказал: «Оглянись!
Не стало человека, который шел рядом, чей локоть ты чувство-
вал. На твои плечи лег его груз».
Работать, работать, работать...
— Вы слышали, Виктор Амазаспович, как ваш старый
«друг» Эдуард Милн беседовал с коллегами о возрасте Все-
ленной?
— 11ет.
— Вот посмотрите. Из свежей заграничной почты.
Английский журнал сообщал, что в Лондоне состоялось засе-
дание Королевского астрономического общества. Собрались
светила современной науки — Артур Эддингтон, Джемс Джинс
и Эдуард Милн. Они утверждают, что Вселенную нельзя пред-
ставить себе наглядно, ее свойства можно описать только мате-
матически, ибо ни пространство, ни время не существуют реаль-
но, это якобы лишь формы наших интуитивных представлений.
Знаменитый английский ученый Джемс Хопвуд Джинс, про-
живший большую жизнь, был долгое время президентом Коро-
левского астрономического общества, лидером так называемой
«кембриджской школы» «физического идеализма». На этих фи-
лософских взглядах и была основана его космогоническая
теория, проникнутая верой в «великого Архитектора мира».
На заседании произошел обмен мнениями о возрасте Все-
ленной Почтенные ученые пришли к общему выводу: момент,
когда Вселенная имела наименьшее протяжение, следует счи-
тать «началом всех вещей». Разногласие возникло лишь по
единственному вопросу — признать «короткую» пли «длинную»
396
шкалу при определении возраста Вселенной: два миллиарда
лет, как предполагали Эддингтон и Милн, или тысячу, или даже
десятки тысяч миллиардов лет, как считал Джинс
Вы обратили, Виктор Амазаспович, внимание на то, как
говорят они о боге?
Конечно Они боятся преподносить его открыто, пряча
за разными терминами. То это «начало всех вещей», то «есте-
ственный Нульпункт шкалы времени».
«Со временем нам придется столкнуться с ними на этом ру-
беже!»— подумал Амбарцумян.
Уже не первый год пристально следит он за идейными про-
тивниками в астрономической науке. Давно подумывает о вы
ступленпи, но приходится пока концентрировать силы. После
окончания аспиранту ры опубликовано двадцать научных работ:
вышла первая часть «Курса астрофизики и звездной астро-
номии», там есть написанная им глава о некоторых сведениях
из теоретической физики. Но надо закончить главу для второй
части «Курса»—«Звездные атмосферы». Вместе с Козыревым
нужно довести до конца работу по получению оценки масс
оболочек, выброшенных новыми звездами. Есть много др\ гих не-
отложных проблем К тому же лекции, дела по кафедре астро-
физики и бесконечные университетские дела.
Амбарцумян снова мысленно возвращается к обзору фронта
астрономической науки.
«Если пока еще рано давать сражение по кардинальному
вопросу, то на отдельных участках бои надо непременно вести.
Бить хотя бы по апологетам «чистой математики».
Амбарцумян вспоминает взятое им на заметку высказыва-
ние Джемса Джинса: «Мы можем понимать Вселенную сегодня,
только если думаем о ней как о создании чистого математика
в терминах чистой Мысли. Она становится чистым парадоксом,
если мы пытаемся представить ее в виде механической мо-
дели».
«Конечно, есть среди них и очень талантливые математи-
ки»,— размышляет Амбарцумян Ему припоминается семинар
в Харькове летом 1930 года' участником которого был молодой
английский математик Урзелль.
Одну задачу, касавшуюся вопроса об инвариантности урав-
нения в конечных разностях по отношению к некоторым пре-
образованиям, он решил в день своего приезда, н просидев и
минутьг ходил по комнате— решал, гулял по городу решал.
И решил! Но многие математики-идеалисты идут от математики
к явлениям природы и жизни, а не от жизни к математике
Мысли, обежав большой крут, возвращаются к трагическим
событиям.’ Смерть брата - первая утрата. Вторая смерть
профессора А А. Белопольского Обе утраты тяжелы. Что же
делать?
Пока живем, должны мы заниматься жизнью
397
СУРОВЫЕ ГОДЫ
По аллее Румянцевского сквера идут двое. Им вместе
шестьдесят лет Ей три года. Внучка беседует с дедушкой, за-
дает вопросы.
Ах, как трудно отвечать ребенку, почему «не все хорошие»,
а «есть н плохие», почему «не все одинаковые»! Дедушка долго
думает, как бы подоходчивей обьяснить это своей внучке.
— Послушай. Карине! Все мы ходим в одежде, но она раз-
ная уже хотя бы потому, что дяди одеваются не так, как тети,
дети — нс так. как взрослые. Это неизбежно и правильно. Од-
ному нравится один цвет одежды, дрхгому — другой. Это тоже
хорошо. Было бы скучно, если бы все носили платьица розовые,
как твое. Или вот еще... — Дедушка делает еще одну попыткх
объяснить сложное на простом примере:— Вот, например,
у твоего папы есть хорошие золотые часы. к\пленные ему твоим
дедушкой. Они папе нравятся. А тебе и твоей маме они не годи-
лись бы, потомх что женщины носят другие часы.
— А разве ты нс знаешь, что у папы нет этих часов?
Дедушка удивленно смотрит на внучку.
— Часы у папы были, но вдруг их не стало.
Знаешь, Карине, я не представляю себе, как могли ис-
чезнуть такие редкие часы. Я с такой любовью искал по та рок
твоему папе и так радовался, когда купил часы!
— Это, дедушка, я тебе по секрету сказала, потому что ты
хороший и я тебя люблю. А еше папа сказал: «Ис говори де-
душке, а то он огорчится!» Ты огорчился^
Двое идут молча. Внучка смотрит на погрустневшее лицо
деда и говорит:
— Верно, дедушка, что и без часов можно жить?
— Можно. Карине!
Дочка уже спала, когда поздно вечером Виктор вернулся
домой Отец его ждал и за ужином как бы невзначай спросил:
— Виктор, посмотри, который час? Я хоч\ сверить стенные
часы по твоим.
Покраснев, сын сказал:
— Папа, я потерял часы в Батуми на пляже.
«Смутился, как в детские годы?»— думает Амазасп Асату-
рович. А в голове уже другое: «Вот ведь недавно Олег Алек-
сандрович Мельников рассказывал, как молодежь, аспиранты
жили и резвились в Пулково: катались на лыжах и коньках,
сочиняли разные истории и стихи На пулковские темы. Было мно-
го шуток, каламбуров. И в то же время они вели важные иссле-
дования. Ну и хорошо, что остаются доступными ему радости
и печали человеческого бытия. Пусть будет разносторонним
человеком, а не ученым-сухарем. Недаром Виктор сам в кругу
своих друзей любит вспоминать Пулковскую горку или холмик
Чухряевку. лето, проведенное на даче, грибы, ягоды, купанье
.39*
Он начинает правильно совмещать работу и отдых. Ведь это
там, на даче, у них родились идеи, развитые в статьях о звез-
дах типа Вольф-Раине, «гамма Кассиопеи» и других, опублико-
ванных затем в журнале «Природа» в Англии, в «Астрономи-
ческих сообщениях» в Германии. Однако Рипсиме и Гоарик
правы: «Он не совсем правильно сочетает отдых и работе —
мало отдыхает».
Бьют стенные часы. Те самые, которые не удалось выверить.
«Два часа ночи,— замечает отец.— А у него еще горит свет.
Работает. Мельком упомянул, что «сцепился» с каким-то англи-
чанином».
Англичанин занимал внимание Амбарцхмяна не один год.
Это был Джемс Хопвуд Джинс. По его мнению, вся наша Галак-
тика, начавшая сгущаться как гигантское облако, произошла из
праматери-туманности от какого-то случайного толчка тысячи
миллиардов лет назад. Это облако якобы постепенно меняло
форму от шара к эллипсоиду и принимало чечевицеобразнхю
форму. Туманность сжималась, и в сгустках вещества рожда-
лись звезды, которые потом расходились от центра. Солнечная
система, по Джинсу, возникла в результате близкого прохож-
дения около Солнца некоей другой звезды, которая распалась
на сгустки, сконденсировавшиеся впоследствии в планеты. Все-
ленная, возникшая из «первобытного хаоса», будет иметь конец
от «тепловой смерти».
Несостоятельность гипотезы Джинса о происхождении Сол-
нечной системы и его космогонической теории в целом была
доказана исследования-ми прогрессивных ученых. Особенно убе-
дительные доказательства привели советские астрономы Н. Н
Парийский и Н. Ф. Рейн. Тем не менее гипотеза Джинса про-
должала существовать, и поборники «физического идеализма»
пытались ее гальванизировать.
Научная полемика между Амбарцумяном и Джинсом дли-
лась на протяжении 1935—1937 годов. Речь шла о верхнем пре-
деле длительности (возраста) современного состояния нашей
звездной системы — Галактики. В работах по статистике двой-
ных звезд и открытых звездных скоплений Амбарцумян получил
фундаментальный результат. Он доказал, что возраст Галак-
тики в тысячи раз меньше, чем думал и доказывал Джинс
Амбарцумян доказал и другое: что вывод Джинса явтяется
результатом неправильной трактовки экспериментальных дан-
ных Эти выводы подтвердились последу юшими исследованиями
п получили признание в науке
Однако в процессе полемики некоторые астрономы из числа
следивших за этим научным спором говорили
__Чем-то кончится этот диалог?
Правотой Амбарцумяна,— убежденно заявили друзья
Но сейчас не то заботит Виктора Амазасповича Он увлечен
работой, которая сулит поразительные результаты
399
— Какой? Но новой статистической механике звездых
систем?
— Он изучает строение и физические свойства межзвезд-
ной поглощающей материи. После открытия этого явления
перед астрономами, как известно, встала неотложная задача:
изучить свойства межзвездного вещества, которое поглощает
свет звезд и вносит существенные изменения в наблюдаемые
яркости звезд Это сильно осложняет исследование строения
Г ал а кт ики.
Стенные часы пробили три. Свет еще горел в комнате Вик-
тора Амазасповича. На столе лежали «Ученые записки» Ле-
нинградского университета с его статьей «Космогония и совре-
менная астрофизика», «Астрономический журнал» со статьей
«К статистике двойных звезд». Слева — раскрытый том полного
собрания сочинений Маркса и Энгельса Том раскрыт на той
самой странице, где Энгельс писал, чго в XVIII веке космогони-
ческие идеи Канта и Лапласа пробили брешь в «окаменелом
воззрении на природу», в основе которого лежала вера в боже-
ственность творения». А что стало потом? Отвечая сам себе,
ученый приходит к выводу: «Многие из бхржуазных ученых
двадцатого века не только не суме in двинуться дальше про
грессивных в свое время гипотез Канта и Лапласа, но факти-
чески пошли вспять— к тем наивным религиозным представле-
ниям, которые были разбиты передовыми мыслителями полтора-
два века назад. Конечно, среди этих ученых есть очень талант
ливые люди. Им принадлежит ряд важных открытий Но...»
Перед мысленным взором встают лица, знакомые по портре-
там, вспоминаются имена, эпизоды. Тот же Густав Роберт Кирх-
гоф: чопорная, су хощавая фигура, безупречный черный костюм,
монотонный голос,— человек, обессмертивший свое имя откры-
тием фундаментальных законов физики, основоположник спект-
рального анализа, одного из мощных средств познания Все-
ленной. Казалось бы, такой ученый должен быть образцом
ученого-новатора. А он стал принципиальным противником все-
го нового в науке. Каждая гипотеза ему казалась мертво-
рожденной. Кирхгоф создал для себя раз навсегда законченнхю
картину мира и считал, что новые исследования подрывают
незыблемые устои науки. Известно, что, услыхав об одном круп-
ном открытии, Кирхгоф спросил:
— А разве вообще осталось что-нибудь открывать?
Рассказывали, что его ненависть ко всему новому была так
сильна, что, случалось, он долго скрывал собственные открытия,
которые нарушали привычные представления, хотя это и причи-
няло подчас страдания самому Кирхгофу.
Кто еще? Да та же «кембриджская школа», Джемс Джинс,
стоящий на точке зрения «аннигиляции», то есть хнпчтожеиия
материи, которое якобы происходит в недрах звезд; он дошел до
утверждения, что «превращение массы в излучение встречается
ДОС)
повсюду, а обратное превращение — нигде». Материя, заявляет
Джинс. не может возникнуть из излучения, и разрушенные
атомы не могхт восстановиться. А поэтом v-де машина Вселен-
ной постоянно ломается, и реконструкция ее невозможна.
Ученый снова задумался. Затем, размявшись, чтобы спуг-
нуть подкрадывающуюся дремоту, взялся за тетрадь, на кле-
енчатой обложке которой стояли два стова крупными буквами:
«Философия», а ниже —«Конспекты». Аккуратно разгладив
чистый разворот тетради, Амбарц\мян стал писать:
«Теоретическое обобщение новых научных фактов на основе
марксистско-ленинской философии является необходимым не
только для естествоиспытателей, но и для самой материалис-
тической философии.
Ныне с особой силой звучат слова В. И Ленина о том. что
без солидного философского обоснования никакие естественные
науки, никакой материализм не может выдержать борьбы
против натиска буржуазных идей, буржуазного мировоззрения.
Чтобы выдержать эту борьбу и провести ее до конца с полным
успехом. учил Ленин, естественник должен быть современным
материалистом, сознательным сторонником того материализма,
который получил свое блестящее обоснование в трудах осново-
положников научного коммхнизма».
Утром отец сказал жене и дочери:
— Что-то наш Виктор за последнее время стал упорно за-
ниматься философией.
— Ты не догадываешься, папа, почему это происходит?
— Может быть, не догадываюсь.
— А может быть, да?
— Может быть. Но слышишь? Часы бьют восемь. Мне пора
на работх.
Не прошло и месяца, как догадки отца и дочери подтверди-
лись. Гоар объявила’
— Знаешь, папа. Виктор принят в партию'
Так-так. Он еще в прошлом году сказал. «Я решил всту-
пить в ряды ВКП(б) В нашу эпоху политика, ломая вес пре-
грады, мощно врывается всюду: в сознание ученого, в творчес-
кую фантазию поэта, в мысли художника».
Амбарцумян продолжал свои исследования. В семье, в крхгх
друзей нарастал интерес: какие прему трости он постигнет^ Не
сколько раз Виктор обещал «посвятить непосвященных» да
все ем\ было некогда. Однажды зашел Соболев
— Виктор Викторович! — обратилась к нему Гоар Не
можете ли вы объяснить нам популярно, чем же все таки занят
Виктор?
— Охогно! Еще недавно многое в строении Г алактики счи-
талось ясным. Думали, что Галактика имеет форму диска, были
определены даже размеры этого диска Но вот Трюмплер сделал
401
важное открытие. Он обнаружил поглощение света в Галак-
тике. Из-за этого эффекта звезды кажутся более далекими, чем
это есть на самом деле. Ранее размеры Галактики представля-
лись сильно увеличенными. Кроме того, были открыты отдель-
ные темные туманности, вызывающие значительное ослабление
света Авезд в некоторых направлениях. Благодаря этому проб-
лема выяснения строения Галактики весьма осложнилась. На-
деюсь, это ясно?
— Ла, спасибо.
— Так вот, Виктор Амазаспович своими исследованиями
приоткрыл завес\ тайн Галактики. Он установил, что светлые
диффузные туманности, наблюдавшиеся в Галактике наряду
с темными, лишь случайно связаны с освещающими их звез-
дами. На самом деле это объекты совершенно такого же рода,
как темные туманности. Они кажутся светлыми только благо-
даря находящимся рядом горячим звездам. По подсчетам Вик-
тора Амазасповпча. темных туманностей в две тысячи раз
больше, чем светлых. Оценка числа темных туманностей приве-
ла к заключению, что их присутствие в Галактике может пол-
ностью объяснить открытое явление поглощения света. Вслед-
ствие этого гипотеза о наличии непрерывной поглощающей
материи, сделанная после открытия Трюмнлера. перестала быть
необходимой. Это новая точка зрения сразу получила всеобщее
признание, и перед астрономами встала задача: подробно выяс-
нить все свойства темных туманностей, в частности их число
в единице объема. их размеры и поглощающие способности.
Это тоже понятно?
— Понятно. Слушаем дальше.
— Виктор Амазаспович разработал чрезвычайно остроум-
ные методы Эти методы основаны на подсчете флюктуаций, то
есть отклонений от средних значений яркости Млечного Пути,
н флюктуаций наблюдаемых чисел внегалактических туман-
ностей Можно без преувеличения сказать, что разработкой
этих методов создана новая глава звездной астрономии.
— Благодарим. Виктор Викторович, заходите почаще. Обе-
щаем, чго по всегда будем эксплуатировать вас так. как сегодня.
Зайду. И, вероятно, скоро. Предвижу повод для этого.
Случай в самом деле представился. И не один, а два. В 1939
год\ Академия наук СССР избрала Виктора Хмбарцумяна сво-
им членом-корреспондентом, а Ленинградский университет
поручил емс таве товаиие \ нпверсп гетской обсерваторией.
la.it'Ko к северу от Финского залива вспыхивают зарницы.
В при I нхшнх чесах далеко слышно, как б\ хаки тяже тые орудия.
И ту т бои на «линии Маннергейма» Ленинград соблюдает ре-
жим прпфронгового города.
Чалеко па Западе гоже вспыхивают зарницы начавшейся
второй мировой войны. Уже вошла в историю трагедия Дюн-
керка. Стонут в фашистской неволе нароты Бельгии, Голлан-
дии, Дании, Норвегии. В ранее порабощенных Австрии, Чехо-
словакии и Польше устанавливается гитлеровский «новый по-
рядок». Тревожное чувство вызывает каждый выпхск «По-
следних известий».
Только неунывающие «остроумцы» из молодежи, работаю-
щей в университетской обсерватории на Десятой линии Василь-
евского острова, шутят:
— Нет худа без добра: исчезло зарево уличного освещения
Ленинграда. Астрономам наблюдать небо стало удобно.
Но и они знали место шутке. В тиши башен, у телескопов,
устремив пытливый взор в просторы Вселенной, они временами
представляли себе иное небо — мирное небо Родины
Весной стало легче на душе. На советско-финской границе
установился мир. Понемногу стали забываться тяготы минув-
шей зимы. И лишь сводки с западных фронтов, печатавшиеся
в газетах, то и дело возвращали к тревожным мыслям
Газеты откладывали в сторону и брались за житейские
дела: переживали огорчения и беды, отмечали успехи и празд-
ники. В конце декабря сорокового года радость пришла в том
Амбарцу мянов.
— Вот, Рипсиме,— сказал Амазасп Амбарцумян,1- у нас
стало теперь четверо внуков: трое у Виктора и одного подарила
нам Гоарик. И хотя Саади сказал: «Если обретешь ты всю
Вселенную, не радуйся, ибо это ничто», я, обретя четвертого
внука, радуюсь. Вот только опять немного беспокоит меня
Виктор...
— А что такое?— встревожилась Рипсиме Сааковна
— Ничего страшного.' Виктора ожидает новое назначение.
В начале 1941 года назначение в самом деле состоялось:
Виктор стал проректором по научной части Ленинградского
у нпверситета
Это вызвало жаркий разговор отца с сыном.
— Какое тебе тело до административных вопросов? Ты
этим только повредишь себе, сокращая возможности для твор-
ческой работы,— доказывал отец.— Да и полезным в новой дол-
жности гы при всем желании не будешь. N теоя ведь наивная
доверчивость к людям. X вдруг найдутся такие, которые будут
пользоваться корыстно твоим доверием и расположением?
Сыну не хотелось перечить отцу, но он не мог согласиться
с его доводами.
— Гы слишком далеко зашел в своей критике, папа,
отвечал Виктор - Да. я доверчив, но это не мешает мне по-
нимать людей. Что же касается обязанностей проректора, то
1У маю справлюсь. Ведь я бу ду ведать только научной частью.
Если же это окажется не по силам, откажусь. Поэтому нс рас-
страивайся и не беспокойся. Поживем увидим!
то,.
Время словно поторопилось решить этот спор
22 июня 194 1 года по радио пришла весть о вероломном напа-
дении гитлеровской Германии на нашу Родину. Грянула война.
— Я считаю себя морально обязанным немедленно, не ожи-
дая призыва, явиться к райвоенкому,— твердо сказал сын
отцу.— Буду просить его направить меня в действующую ар-
мию. А ты как следует присмотри за детьми. Вывези на дачу
и останься там с ними!
— По-моему,— возразил отец,— ты поступаешь противо-
законно. Твоя самочинная явка будет нарушением порядка.
Как она будет выглядеть — этично ли? Не забывай, ты — член-
корреспондент Академии наук СССР, профессор Ленинградско-
го университета. Надо ждать распоряжения: подлежат ли та-
кие, как ты, мобилизации.
— Нет! Я не могу согласиться с тобой, папа. Мною руково
дит сознание долга перед Родиной, а не какие-то формальности.
Отец пристально посмотрел на сына:
— Могу лишь восхищаться твоим патриотизмом. Но что
будешь делать в армии ты — мыслитель, а не воин?
На следующий день в девять часов утра в кабинет военкома
Василеостровского района Ленинграда вошел профессор
Амбарцумян Много сложных вопросов решил за последние
сутки военком, но такого еще не было. Уговоры не помогли.
Военком уступил настояниям Амбарцумяна, выдал направление
в одну из воинских частей, формировавшихся под Ленинградом.
Виктор вошел в помещение, где находились красноармейцы.
Все повернули головы в сторону новичка.
— Ты ошибся, не может быть!— прошептал кто-то.
— Он, он! Никаких сомнений!
— Виктор Амазасповпч’— воскликнули студенты, узнавшие
своего профессора.— Как вы сюда попали?
— Как и все.
Рядовой Амбарцумян ничем не выделялся средн однополчан
Но вот сосед по койке, взяв в руки «Ленинградскую правду»,
обратил внимание на портрет
Не без удивления он прочитал подпись под портретом'
«Крупный ученый, известный астроном Виктор Амбарцумян».
Красноармеец доложил начальству о своем «открытии». Гене-
рал сообщил о местопребывании Амбарцумяна в Академию
наук. Хлопоты шли своим чередом, а служба — службой.
Вскоре были призваны в армию аспиранты Амбарцумяна —
В. В. Соболев и Г. И. Русаков. Они прислали ему письмо:
«Глубокоуважаемый Виктор Амазасповпч! Вы сейчас нахо-
дитесь в действующей армии, и мы, ваши ученики, хотим быть
вместе с вами, чтобы помогать вам выполнять любые задания,
которые поручит вам командование Красной Армин. Если наше
желание уместно и осуществимо, просим вызвать нас через
соответствующие военкоматы».
404
Виктор Амазасповпч стал размышлять: в какие военкоматы
и что писать? Но в это время судьба совершила неожиданный
поворот. Кто мог тогда предвидеть, какое место придется занять
в трудах и битвах5
— Товарищ Амбарцумян! Вы назначаетесь руководителем
филиала Ленинградского государственного университета в го-
роде Елабуге Татарской АССР. Надлежит немедленно эвакуиро-
вать туда всех сотрудников, членов их семей, приборы, иму-
щество. В вашем распоряжении целый поезд — двадцать четыре
товарных вагона. Вы — начальник эшелона. Отправка — во-
семнадцатого июля.
Три дня спустя в Москве, на Казанском вокзале, пассажиры
«ленинградского поезда» узнали, что такое бомбежка. Часто
вспыхивали в небе ракеты, звучали выстрелы это наши зенит-
чики отгоняли от столицы фашистские самолеты.
Грохот зенитных орудий, плач тетей, оказавшихся в не-
привычных условиях железнодорожных теплушек, жаркие
объяснения с комендантами станций, заботы о хлебе насущном
для пассажиров.
Нудно-медленный путь до Елабуги наконец позади Впере-
ди — непочатый край хлопот с размещением и благоустрой-
ством филиала в Елабуге. Работа за столом, на котором стоит
двухканальный яшик. Если изменять порядок чередования сте-
кол в каждом из двух каналов, происходят загадочные превра-
щения. Матово-молочные стекла и негативы по различным за-
конам рассеивают и ослабляют свет, и освещенность зависит
от порядка их следования.
...В тесной комнате ничем не примечательного дома на столе
стоит двухканальный ящик. В нем установлены равномерно
засвеченные негативы, а также молочно-матовые стекла. Толь-
ко теперь ящик находится не в кабинете директора университет-
ской обсерватории, а в Елабуге. Его принес сюда шквал событий
лета тысяча девятьсот сорок первого года
В первую минуту, как только стало известно о начале Вели-
кой Отечественной войны, Амбарцумян вспомнил одвухканаль-
ном ящике.
«Чем может сейчас помочь Красной Армии астрономическая
наука? - думал Амбарцумян.— Восемь раз в день астрономы
передаю г сигналы точного времени. Это помогает штурманам
самолетов и летчикам в слепом полете, всем, кому нужно знать
точно свои координаты Астрономы решили загадку внезапных
нарушений радиосвязи, жизненно необходимой для армии и
флота. Что еще?»
Лицо ученого озаряет улыбка: в самом деле, ведь работы с
двухканальным ящиком, его исследования распространения
света в мутных средах могут иметь серьезное оборонное зна-
405
ченпе. Значит, работы эти нужно скорее закончить. Как можно
скорее! На столе появляются рукописи серии научных работ с
мудреными названиями: «Рассеяние и поглощение света в пла-
нетных атмосферах», «О рассеянии света атмосферами планет»,
«К вопросу о диффузном отражении света мутной средой»,
«Новый способ расчета рассеяния света в мутной среде».. Лег-
че стало слушать сводки Совинформбюро, зная, что твой науч-
ный труд помогает воинам у Сталинграда, на Курской дуге, на
морях
Иногда его не решались беспокоить даже ближайшие по-
мощники Соболев и Ковалев, которых отозвали из армии по
просьбе Амбарцумяна. В период эвакуации они стали близкими
людьми в семье учителя. Виктор Соболев явился на правах
старого знакомого. Все радовались его приходу, любили слу
шать его суждения — оригинальные, глубокие, любили его мет-
кий, тактичный юмор Максим Ковалев пришелся по душе как
человек доброду шный, любезный, веселый, всегда готовый прий-
ти на помощь в трудную минуту.
Однажды отец, давно уже заметивший, что сын целиком по-
глощен новой научной работой, обратился к Соболеву и Кова-
леву:
— Чем его увлекло распространение света в мутных средах?
Это какая-инбудь новость?
Это как раз нс новость.— ответил Соболев. Теория
рассеяния света — старая теория. Первоначально она разраба-
тывалась для газовых туманностей и оболочек звезд. Многие
ученые занимались ею. Они свели ее к сложному интегральному
уравнению, которое решалось методом последовательных приб-
лижений. В результате достигалось лишь приближенное реше-
ние лого уравнения, и притом в очень громоздкой форме Сов-
сем иначе подошел к этой проблеме Виктор Амазаспович.
Ему удалось довести задачу до числовых таблиц, удобных для
практического применения.
— Какого?
Например, к решению проблемы видимости в земной
атмосфере и под воюй
— И это важно сейчас — в дни войны?
Ответ на свой вопрос отец получил несколько лет спустя, ког-
ia в газетах появилось постановление о присуждении Государ-
ственных премий за 19-16 год в области пауки и техники. Средн
лауреатов был и его сын
Жители Елабуги старались создать ученым и их семьям все
условия. По они не могли нейтрализовать действие «внешних
сил притяжения», как говорили эвакуированные. И как только
в сводках Совинформбюро все чаще и чаще стали упоминаться
освобожденные горо ia. районы и области, бывшие ленинградцы
и приезжие из других районов страны начали поговаривать о
реэвакуации. Сроки менялись, огтягива.шсь. по все таки насту-
106
пили. Виктор Амазаспович уже был озабочен хлопотами о воз-
вращении в Ленинград, но как не вспомнить библейское выра-
жение: «Неисповедимы пути господни».
По сей день, когда советские люди или иностранные гости
читают на станциях Московского метрополитена надписи на
мраморных щитах и узнают, что станции построены во время
минувшей войны, они невольно думают: какой же исполинской
силой обладал народ, живущий по заветам Ленина, если в годы
тягчайшей войны он строил такие подземные дворцы!
А разве не более удивительно, что в те же годы в некоторых
наших республиках были основаны Академии на\к!
В один из ноябрьских дней 1943 года академик Орбели при-
шел в свой кабинет сияющий и, не ожидая расспросов, сказал:
— Дорогие друзья! Совет Министров Армянской ССР решил
создать в Ереване на базе нашего филиала Академию наук.
Две недели спустя был утвержден первый состав академи-
ков — двадцать три человека, в том числе Виктор Амазаспович
Амбарцумян. Весть об этом немедленно дошла до Елабуги.
Амбарцумян быстро собрался в путь. Он торопился. На двад-
цать девятое ноября было назначено первое общее собрание
действительных членов молодой Академии Армении.
БЮРАКАНСКИЙ МЕРИДИАН
Подули теплые ветры. Побурел снег. Зима торопливо ушла
на север. Потом буйно отшумело половодье, раскидав по бере-
гам коряги, развесив на прибрежных кустах пучки травы, по-
ломав шаткие мостки рыбаков. Вначале робко, только на солн-
цепеке, а потом смелее и смелее пошла трава. Шиповник, жи-
молость, багульник — все поднялось, зацвело. От душистого
разнотравья и свежей листвы, особенно после полудня, с полей
и лесов доносился крепкий аромат. Все Прикамье оделось в
роскошный летний наряд. Даже скалы по.хорошети. Ярче стали
облепившие их мхи и лишайники.
Елабужскнй филиал Ленинградского университета возвра-
щается в Ленинград. Зима была щедрой и на добрые вести с
фронтов. Красная Армия уже подходила к западным границам
Советского Союза, Ленинград начинал залечивать свои раны.
Скорее, скорее туда, к берегам Невы!
— Ну как, Виктор Викторович! Успели собраться?
спрашивает Амбарцумян-отец стоящего рядом на палубе Со-
болева.
— У меня сборы недолги, Амазасп Асатурович. Один ма-
ленький чемоданчик И все’
«Тоже весь в науке, как и мой Виктор»,— потчмал Ама-
407
засп Асатурович. Он был рад поговорить с человеком, которого
ценил сын.
— Скучаете о Викторе-* — сочувственно посмотрел Соболев
— Да!—откровенно сознался отец.— Знаю, что ему необ
ходимо быть в Ереване. У него там много тел в Академии. Вы
слышали? Он вице президент Много хлопот в Ереванском
университете. Там еще в начале тридцатых годов создали
астрономическую обсерваторию. Перед войной ее передали в ве-
дение Армянского филиала Академии наук СССР. Сейчас он
думает о создании новой обсерватории. Говорит, что будут
нужны специалисты, кадры. Он готовит их—заведует кафед-
рой астрофизики Ереванского университета, читает там лекции,
назначен директором академической обсерватории. И, думаю,
пишет. А что пишет — не представляю. Он как-то постепенно
стал ускользать от меня, обособляться. Вернее, даже не обо-
собляться. а я сам нс могу уже схватить всех аспектов его
научной деятельности. Я ведь не физик и не математик. Мое
призвание— философия, литература.
— Всех аспектов его научной деятельности и мы не пред-
ставляем. хотя работаем с ним рядом,— заметил Соболев.
Знаем, что сделано, меньше знаем, что делается, и почти не зна-
ем его замыслов
— Да, это так. Век энциклопедистов остался позади. В паше
время нужно знать немногое, но о немногом — всё.
— Яс этим согласен,— сказал подошедший к собеседникам
Ковалев.
— Завтра предстоит пересадка на поезд. Значит, через три-
четыре дня будем обедать уже в Ленинграде,— говорит Ама-
засп Асатурович
— Но ведь вы вскоре, вероятно, переедете в Ереван?
высказал предположение Соболев.
— Да Но если это произойдет даже «вскоре», все равно
нужно ждать. Что-то поделывают теперь мои внуки и внучки?..
— Уже устроились в Ереване.
— Не уверен. В прошлом году, когда я был v них, они еше
жили в гостинице «Интурист».
Отец хотел добавить, что другой на месте его сына уже
давно бы выхлопотал квартиру, но промолчал.
— Конечно, в ближайшее время они устроятся по-настоя-
щему Вот вы и приезжайте к нам в Ереван
— Виктор, вероятно, доволен, что вернулся на родину.
Соскучился! — сказал Ковалев
— Он уехал из Тифлиса в двадцать четвертом году,
сейчас сорок третий. Да. почти двадцать лет .
«Прошло почти двадцать лет’»—думает Виктор Амбарпу
мян, глядя на снимок первых тействитсльных членов Академии
наук Армянской ССР и сравнивая его с фотографией учащихся
408
тифлисской третьей мужской гимназии. «Трое из членов ново-
рожденной Академии — братья Левон и Иосиф Орбели и я
учились, хотя и в разное время, в степах одной и той же гим-
назии в Со. шлаке».
Снимки лежат на столе у окна. Летний ветерок несет про-
хладу с Арарата. Вершины горы серебрит ущербная луна.
«Век тому назад на Храрате побывал Абовян,— вспоминал
ученый.— Он был там с экспедицией Фридриха Паррота из
Дерпта и принес бутылку воды — растаявший снег с вершины.
Нам нужна такая же гора, чтобы телескопы могли лучше ви-
деть дали Вселенной».
Четыре зубчатые вершины, почти всег ia покрытые снегом,
видны издалека. Самые высокие — Северная и Западная —
поднялись выше четырех тысяч метров над уровнем моря.
Это — Арагац Между вершинами расположена чаша. Отсюда
берут начало многие реки, у их истоков нашли сто озер. Самое
большое из них — Карилич.
«Кто знает, koi да потух вулкан, когда остыли камни, когда
скопилась в озера.х вода! Говорят, однажды бросил пастух в
Карилич свой посох. А когда спустился в Эчмиадзинскую до-
лину, нашел его в озере Хйгсрлпч. «Что за чудеса!» — восклик-
нул пастух. «Не удивляйся!—сказали старики. Разве гы не
знаешь, что Карилич и Айгерлич соединены подземными рус-
лами? Слышал, что такое «Гыргыр»— подземные пещеры?
В них хорошо различим шум подземных потоков».
— Пожалуй, нужно осмотреть склоны Арагаца.— сказал
президент Академии нах к Армении академик Иосиф Орбели.—
Мне кажется, там можно найти удобную для будущей обсер-
ватории площадку
— Охотно ное ту с вамп,— горячо отозвался Виктор Амбар-
цумян.— Карта говорите многом, но на месте виднее К тому же
я давно не был на нашем Арагаце
Недолот путь от Амбер да до Бюракана — всего десять
километров. И вот он — южный склон Арагаца Отсюда от
крывается обширная нанорама: слева — гора Ара, а справа до
самых склонов Арарата тянется равнина. Для романтика
это — живописный пейзаж, тля крестьянина — отменные паст-
бища и пашни, а для историка — арена давно минувших со-
бытий.
Зная, что спутники ждут его рассказа, Орбели не заставляет
себя спрашивать:
— 3 тесь находилась неприступная крепость Бюракан Вы
видите ее руины Она была разрушена в апреле девятьсот
Двадцать четвертого года. Войска халифа вел жестокий Бешир
Он намеревался захватить самого католикоса и предать раз-
граблсиню храмы. Но не сдалось врагам устрашить немного-
численных защитников крепости Надменный и самонадеянный
Бешир был сверен в легкой победе и в тру г опозорено зе-
409
леное знамя аллаха. Младшие военачальники докладывали
одно и то же: «В крепости все — и стар, и млад — взялись за
оружие. Со стен и башен летят тучи стрел, копий и дротиков.
С башни над воротами крепости поливают кипящей смолой».
Когда же Бешир приказал пустить в ход стенобитные и дру-
гие осадные машины, трехэтажная махина рухнула, попав в
«волчью яму», вырытую бюраканцамн. Вскоре запылало зарево
и воздух огласился дикими воплями. Это струями нефти, сме-
шанной с опилками, бюраканцы подожгли страшную «черепа-
ху» снизу, спалив при этом часть нападавших.
Бешир, боясь гнева халифа, приказал взять крепость во
что бы то ни стало. Он посылал в атаки все новых и новых вои-
нов, но безрезультатно. Нашлись два предателя. Польстившись
на золото, обещанное Беширом, они открыли в полночь ворота
крепости. С ликующими криками, под звуки труб и рогов враги
бежали по улицам крепости. И тогда, как записано в летописи,
«не осталось такого злодеяния, которого не совершили бы
иноверцы». Покончив с людьми, опьяненные кровью завоеватели
начали повальньп'1 грабеж. Что нельзя было взять, ломали
и жгли. Горы книг и рукописей монастырской библиотеки
полыхали в кострах. Ученые мужи, которыми славился мо
настырь Бюракана. пали, защищая крепость...
Время смыло с этих руин кровь и копоть пожаров,—
закончил рассказ Орбели.— Но не меркнет слава защитников
Бюракана. Если вы найдете здесь удобную площадку для
обсерватории, это уже доброе предзнаменование.
— Площадку, Иосиф Абгарович, конечно, придется еще не
раз уточнять и обосновывать, но выбор предопределен,—
заключил Амбарцумян, когда несколько часов спхстя все собра-
лись у крепостных стен,— быть обсерватории в Бюракане.
— Остается одно — прославить Бюракан трудами и от-
крытиями,— добавил Орбели и добрым взглядом окинул своих
спутников.
Затем возвращались в Ереван. Казалось, кто-то невидимой
рукой менял краски на небе: сначала исчезли розовые краски,
потом запад стал голубым, восток — почти синим. Прошло
еще полчаса — и весь небосвод засиял щедро разбросанными
з везд а м и - ал м а за м и
На строительной площадке к\чи земли, горы строительных
материалов, камень и цемент — типичная картина первых дней
стройки.
— Здесь и будет воздвигнут комплекс зданий астрофизи-
ческой обсерватории. В башнях хстановят телескопы. Ученые
займутся изучением планет и звезд. Вы знаете о Периодической
системе элементов, созданной Менделеевым.— рассказывал
старшеклассникам директор местной школы.— Так вот. Менде-
леев предсказал, что пустующие места в таблице соответствуют
неизвестным еще науке элементам. Время подтвердило его
410
догадку. Ученые, например, выяснили, что номер сорок три
соответствует веществу, которое вовсе нс встречается на Земле в
естественном виде. Астрофизики обнаружили, что этот элемент
в больших количествах имеется в атмосферах звезд, которые
называются нестационарными
— А как астрофизики обнаружили этот самый, технеций?—
спросил Саак, самый смелым из учеников.
— Коротко об этом рассказать трудно. Я привел этот
пример, чтобы вы представили, как важна та наука, ради
которой здесь строят астрофизическую обсерваторию.
— А почему именно здесь?— решился задать вопрос за-
стенчивый Гагик.
— Небо не всюду хорошо видно Мешают облачность, дым
и пыль больших городов. Вот ученые и стараются создавать
обсерватории в местах, где воздух чище, где в год\ больше яс-
ных дней и ночей. В прошлом году академик Амбарцхмян
и его молодые сотру дникп окончательно облюбовали окрестнос-
ти нашего села. И вот сейчас, в тысяча девятьсот сорок шестом
году, приступили к этому важному строительству. Для теле-
скопов будут поставлены наблюдательные башни с раздвижны-
ми куполами. Для обработки результатов наблюдений преду
смотрено строительство главного лабораторного корпхса. В нем
будет конференц-зал, кабинеты для сотрудников, лаборатории,
научная библиотека и дирекция. Гостиница, жилые дома и хо-
зяйственные постройки разместятся рядом Все постройки будет
выдержаны в национальном стиле.
— А из какого материала все это будет?— спросил
Са а к.
— Из фельштового камня,— ответил подошедший человек
в сером костюме.— Мы, кажется, с вами виделись? Вы заходили
к нам на днях и даже говорили, что нг прочь поработать здесь.
Я не ошибся?
У Саака загорелись глаза, и он совсем по-мальчишески
выкрикнул:
— А я знаю, кто вы!
— Кто?
— Вы — архитектор Самвел Сафарян. По вашему проекту
строится Бюраканская обсерватория.
— Ты \гадал! Я архитектор
— А когда приедут астрономы? Когда закончите стройке? —
не унимался Саак.
Торогой мои, они уже здесь. Уже привезли двойной
пятидюймовый астрограф, чтобы вести фотографические наблю-
дения переменных звезд.
X кто \ них самый тлавный?
— Зачем тебе нежен главный?
— Хом\ стать астрономом!
Ребята рассмеялись
ill
— Тогда ты достанешь с неба звезды и подаришь нам но
одной!— пошутила Саануш.
— Ой, девушки! Долго вам придется ждать'
— Подождем' Время у нас есть.
— Молодец, Саак!
— Ты в самом деле молодец,— сказал Сафарян.— И тебе
следует повидать «самого главного». Его зовут Виктор Амазас-
пович Амбарцумян, он сейчас как раз здесь.
«Самый главный» в это же время выступал перед строите
1ямн и с удовольствием обернулся к группе подходивших ребят.
— Уважаемые товарищи строители и наши гости' — сказал
Амбарцумян.— Мы строим очень важное научное учреждение.
Нам, ученым, обсерватория дает возможность уточнить пред-
ставление человека об окружающей его Вселенной Само собой
разумеется, что до Октябрьской революции армянские ученые
не могли и мечтать о подобном До революции в Армении не
было научных учреждении и высших учебных заведений. Твор-
ческая мысль армян билась во многих странах мира, далеко от
земли предков.
А теперь? Количество населения в Советской Армении около
полутора миллионов. В соседнем Иране населения в десять раз,
а в соседней Турции в двенадцать раз больше, чем \ нас. Од-
нако Советская Армения по количеству научных учреждений в
несколько раз превосходит Иран и Терцию.
Нас, астрономов, давно интересует, как устроена наша Га-
лактика. А что такое Галактика? Это большая звездная сис-
тема. Она состоит из многих миллиардов отдельных звезд.
Солнце также является звездой. Окруженное семейством пла-
нет, оно входит в состав Галактики. Выражаясь образно. Га-
лактика — это большой город. В нем находится и наш дом
Солнечная система. Вопрос о форме, внешнем виде и внут-
реннем устройстве этого «города» - а таких «городов» во Все-
ленной множество!— волнует ученых.
Однако решить этот вопрос трудно. Галактика, если смотреть
на нее сбоку, имеет сплющенную форму Между звездами
существует межзвездная материя. Она поглощает и сильно
ослабляет свет звезд, расположенных в отдаленных частях
Галактики. Ученые пришли к выводу, что строение нашей
Галактики можно изучать, наблюдая другие галактики, которые
просматриваются гораздо лучше. В отличие от нашей, мы назы-
ваем их внеш ними галактиками и самое слово «галактика»
пишем с маленькой буквы
Внешние галактики мы наблюдаем извне, п это помогает
делу мы сразу схватываем их очертания. Уже известно, что
некоторые внешние галактики круглые, другие вытянуты, третьи
имеют неправильную форму Точно так же, рассматривая с са-
молета большой город, мы видим главные особенности его пла-
на Л если находиться на улицах города, да еще расположен-
412
ного на плоской местности, мы не можем составить себе
представление о его очертаниях.
Чтобы лучше видеть внешние галактики, нужны мощные
инструменты — телескопы. Их устанавливают в башнях со
сложным оборудованием. Но и этого мало Нежно выб-
рать такое место, где воздух чист. Этим требованиям от-
вечает южный склон Арагаца, наша строительная пло-
щадка .
Римское радио передало рубрику информации: «В мире
науки». В ней говорилось: «В Советском Союзе строится еще
одна астрофизическая обсерватория. Сообщают, что ее возводят
на горе Арагац, в Армении».
Кардинал, ведающий всеми научными учреждениями Вати-
кана, дочитывал толстый журнал, когда ем\ доложили о приходе
Паоло Брегетти, математика и астронома.
— Что нового?— спросил кардинал.
— Большевики строят новую астрофизическую обсервато-
рию. На горе Арагац.
— Где находится эта гора?
— В Армении.
Кардинал, машинально листавший страницы журнала, от-
бросил его в сторонх и живо переспросил:
— В Армении?
— Да!
— И вы спокойно говорите мне «да»?! Воля всевышнего,
но он не одарил вас дальновидностью
Брегетти покраснел.
Кардинал неторопливо сказал:
— Гора Арагац находится в Армении. Знаменитый астроном
Виктор Амбарцумян работает в Армении. Обсерваторию
строит он.— И распорядился:— Поручите завести досье. В те-
чение десяти дней подберите все материалы, относящиеся к
его личной жизни, научной работе и общественной деятель-
ности. Досье вручите мне лично.— И добавил назидательно:—
Нужно всегда быть предусмотрительным. Не позволять застать
себя врасплох. Нам еще придется заняться делами новой об-
серватории на горе Арагац...
Люди идут к каменному красноватому домику под черепи-
цей. Здесь — квартира директора Бюраканекой астрофизичес-
кой обсерватории. Вечернее сентябрьское солнце удлинило тени
молодых деревьев. Временами с гор порывисто дует прохладный
ветер. Еще светло на улице, а окна дома уже светятся ярко,
по-праздничному.
Сегодня здесь и в самом деле праздник. Директору обсерва-
413
тории исполнилось сорок пять лет. Это — главный повод для
торжества, но есть и другие
Амазасп Асатурович на правах отца и по просьбе гостей
занимает место тамады. Его тост за виновника торжества
остроу мен.
— Для родителей всегда торжественно-радостны даты рож-
дения детей. Они напоминают многое из пережитого. Поэтому
я не сомневаюсь, что все присоединятся к поздравлению нашего
дорогого новорожденного.
Амазасп Асатурович терпеливо ждет, пока уляжется гул
радостных возгласов, поздравлений и пожеланий.
— Но мне совершенно справедливо подсказали, что мы се-
годня вправе спросить с него за все оплошности...
Гости недоумевают
— Не бхдем голословны, перечислим их, и вы увидите, что
каждый раз «обвиняемый» бхдет вынужден признать свою
бесспорную вину Во-первых. Виктор должен был пригласить
нас и отмстить оказанное ему высокое доверие, когда Академия
нах к СССР назначила его председателем Астрофизической
комиссии. Хотя это произошло еще в тысяча девятьсот сорок
четвертом году, но давность—не аргумент для оправдания.
Гости взглянули в сторону Амбарцумяна-младшего и заулы-
бались.
— Далее В тысяча девятьсот сорок пятом году он должен
был пригласить нас, чтобы отметить награждение орденом
Ленина за заслуги в развитии науки в связи с 220-летием
Академии наук СССР. В этом же году он должен был отметить
назначение па пост директора Бюраканской астрофизической
обсерватории. Однако нс сделал этого... Кто недавно был коман-
дирован в Лондон па празднование трехсотлетия со дня рожде-
ния Исаака Ньютона? Надо было собрать всех родных и знако-
мых и поделиться впечатлениями. Надо было... Н\, и все вы по-
нимаете, что бесспорным поводом, чтобы собраться вокруг
гостеприимного стола, явилось то, что мой сын получил Госу-
дарственную премию за создание новой теории рассеяния света
в мутных средах... Я кончил.
- Дорогой Амазасп Асатурович! Мы уважаем вековую
традицию и знаем, что тамада непогрешим. Но, кажется, сегод-
ня придется нарушить традицию. Мы хотим знать, о чем умолчал
гама та! Ведь многие не были приглашены отметить такие со-
бытия, как назначение Виктора на пост редактора журнала
«Докла гы Хкадемии наук Армянской ССР»...
Верно! Правильно!
Эю не все Был еще повод: многие не хчаствовали
в юржестве по случаю награждения Виктора орденом Трудово-
го Красного Знамени в связи со сто гвадцатинятилетнем Ленин-
градского \ ипвереитега.
Оштрафовать тамаду! Рог вина ему!
414
Тамада хитро улыбается. За столом бродит и пенится, как
молодое вино, веселье.
Отец встает, чтобы ответить на упреки:
— Вы правы, грузья! Я кое о чем умолчал. Чожет быть,
нечаянно, а может быть, умышленно. Предвижу, что. после того
как вы разойдетесь, сын и так предъявит мне претензию за столь
пышный тост в его честь. Но, так или иначе, вы правы. Мне ос-
тается произнести классическую просьбу: «Судите меня не по
прегрешениям моим, а по милости вашей!» А пока в соответст-
вии с принятой процедурой нам предстоит выслушать «послед
нее слово подсудимого». Не так ли?
Но «последнее слово» ие состоялось Виновнику торжества
педали говорить. Его шумно приветствовали и поздравляли Он
смущенно улыбался, благодарил.
Когда гости ушли, Виктор решил прочесть поздравления.
Среди них он обнаружил коротенькое письмо на бумаге из
школьной тетради и скромный букетик цветов — от учащихся
Бюраканской сельской школы директору Бюраканской астро-
физической обсерватории.
Строительство Бюраканской астрофизической обсерватории
Академии наук Армянской ССР началось осенью 1946 года
А уже в 1947 году...
Нет, это случилось не так быстро. Где-то из крохотных ка-
пель, скрытых под мхами, возникает едва заметная стрх ика. Она
становится заметнее, полноводнее. Это уже ручеек, небольшая
река. Вот она пробежала сотню километров - ее нанести на
карту. Еще тысяча километров — и о ней пишут поэмы. Скрыт
от глаза человеческого удивительный путь от первого движения
в недрах зерна до ростка, до всхода. И только ученые знают,
какой сложный комплекс веществ, температур и влаги взаимо-
действует в этом таинстве Есть нечто подобное и в научном
творчестве.
«Часто спрашивают: кто открыл? И так редко сходятся
в ответе, — говорил академик Ферсман — Открытие почти ни-
когда ие делается сразу. Оно лишь последняя ступенька той
длинной лестницы, которая создана трудами очень многих...
Законченная мысль есть последняя капля, собиравшаяся долгие
годы в десятках умов. »
Обнаружились дефекты в шестнадцати понмовом телескопе
с электрофо юметром в кассегреновском фокусе Каких тру юв
стоили доставка и установка этого телескопа, а теперь не-
избежно одно — их жпо телескоп демонтировать и отправ тять на
доработку заво гу-изготовителю Печали) дрх)ая новость: на
стройке серьезно порали то рабочего 1\ тому же и доложили об
этом случае пока зонному : сам виноват, мол, у пал, < ломал рх кх,
придется отнять
Как эго- отнять? Кто сказал, что невозможно обойтись
без ампутации?» и'мотрел наш фельдшер. Говорит, что голо
плохо. Это - Глик, колхозник из села Бюракан. Все просился
к нам на работу. Вот и допросился!»
Амбарцумян вскипел. «Бездушие! Где пострадавший? Уже
увезли в Ереван? . «Попросился к нам»! Это нужно ценить» Он
дозвонился до больницы в Ереване. Заверили, что примут все
меры, чтобы избежать ампутации Но вот уже полчаса ученый
не может успокоиться А столько хотелось сегодня обдумать!
— Вы решили прогуляться? Позвольте составить компа
нпю,— спросил Бенин Маркарян, очин из ближайших сотру чин-
ков директора
— Это будет кстати, нужно поговорить...
В коллективе обсерватории знали привычку директора
совершать прогулки и размышлять наедине. с самим собой Он
мог подолгу любоваться пейзажами, закатом солнца. Так соче-
тались отдых и работа. Нередко он сам искал общения. Осо-
бенно когда напряженно работал над трудной проблемой Н бы
вал очень рад. когда попадался упорный оппонент. Это позво-
ляло убедиться в своей правоте или признать, что нужно кое-что
пересмотреть или начать заново. Многие знали его привычку
выступать в роли оппонента против самого себя. Он критиковал
свои работы и выводы, а спутник защищал их.
Но сейчас речь идет не о телах, не о телескопе — о людях.
Амбарцумян только что рассказал, как его возмут или бездмшшн
отношение прораба к пострадавшему рабочему.
— Напомните мне, пожалуйста, завтра: позвонить в боль
ницу!
Непременно, Виктор Амазаспович.
— Сегодня я читал заявление одного ученого, да позволено
будет не называть фамилию. Заявление коротенькое, а в нем
тринадцать орфографических, синтаксических и стилистических
ошибок! А ведь некоторые наши ученые не умеют излагать свои
мысли на бумаго и во время лекций.
— Разве не было возможности и времени учиться?
— Были Да временем все пользуются по-разному Иные
постепенно становягея завсегдатаями парадных столов Конеч-
но, человек, кто 6ui он ин был по своей научной значимости,
остается человеком- закономерны и встречи, и праздничные сто-
лы, и тосты, и песни, и танцы. Но зго не должно иолменягь твор-
чества —наоборот, должно способствовать ему Весь вопрос
в чувстве меры и элеменгорном уважении к фактору времени
Собеседники миновали небольшую рощу. Близ тропинки сто-
ял развесистый зеленый туб В тени его ветвей могла бы от
дохнуть многолюдная компания. Со всех сторон великана
обегу пил подлесок. Хиленькие, кривые деревца пытались
помериться силами с ним и пробиться к солнцу Гшетныс
ноны тки'
А ченыс пассивные сильно ра заражаются от активно тво
рящих, чинят нм всяческие препятствия Воль у них очень
116
много времени, чтобы заниматься подобным усиленным «тру-
дом». Это скверно! Очень скверно! Человек, не способный по-
могать товарищу, радоваться его успехам, больше похож на чер-
ного ворона.
Маркарян слушал внимательно и думал: «Леонид Леонов
описал одного такого в романе «Русский лес». Кто подобный
может быть здесь?*»
16 января 1'947 года общее собрание Академии наук Армян-
ской ССР удовлетворит просьбу Орбели об освобождении его
от обязанностей президента. Он решил сосредоточить свои
усилия на работе в ленинградском Эрмитаже.
Состоялись выборы президента
На нового президента Виктора Амбарцумяна навалилась
разнообразнейшая работа.
На конвертах — радуга марок. Письма пришли из разных
стран. Но всюду резюме на трех-четырех главных европейских
языках, которыми президент вполне владеет
— Я не помешаю?— спрашивает вошедший Людвиг Мир-
зоян.
— Нет, нет. Вот посмотрите, статья нашего немецкого
коллеги Вейцзеккера. Неискушенному читателю может по-
казаться, что еще две-три такие статьи — и все проблемы
астрофизики будут легко разрешены.
— Может быть, не нужно даже достраивать нашу обсер-
ваторию?— пошутил Мирзоян
— Нет, Людвиг,— оживился Амбарцумян,— достраивать
нужно. Еще немало неразрешенных вопросов, которые пред-
ставляют непосредственный научный интерес Вы заметили, на-
ши идейные противники явно пытаются отвлечь внимание от
генезиса Вселенной и ее развития то такими статьями, какие
пишет Вейцзеккер, то сенсационными предсказаниями о скорой
гибели нашей планеты и всей Вселенной Тепло постепенно
превратится в холод, материя растратит себя в излучении —
так говорят Максвелл, Больцман, Гиббс и другие ученые-
идеалисты. Среди них просто резвым оптимистом выглядит
Нильс Бор, утверждающий, что внутри звезд, по-видимому,
не соблюдается ни закон причинности, ни закон сохранения
энергии. В его представлении каждая звезда сама собою, из
ничего, создает энергию. Звезда — это некий перпетуум-моби
ле, вечный двигатель, немыслимый на Земле.
— А вы читали, что пишет Норберт Винер?
— Он меня удивил. Ведь он, по существу, утверждает,
что важна битва за знание, а не победа. Что это такое? Ведь
если бы кто-нибудь сказал: «Важно сеять, а урожай — ни-
что!»— такого человека сочли бы за безумца А Винер, та-
лантливый ученый, заложивший первые камни кибернетики, no-
li А \рзуманя>1
417
учает, что за каждой победой, то есть за всем, что достигает
своего апогея, сразу же наступают «сумерки богов».
— Это какое-то крайнее выражение пессимизма!
— Может быть, еще не крайнее, но близкое к тому Во вся-
ком случае, это хуже, чем пессимизм французского философа
Огюста Конта, который за несколько лет до открытия спектраль-
ного анализа говорил: «Нет таких способов, которыми мы могли
бы узнать химический состав звезд. И мы никогда не узнаем
его». Это было на уровне мышления людей того времени
сто лет назад. А мы подходим к середине двадцатого века.
Нет, Людвиг,— продолжал Амбарцумян,— не уничтожение
материи, о которой твердит почтенный Джемс Джинс, а слож-
нейший процесс развития материи, не самодовольно-окаменелое
воззрение на природу, как то сквозит в статьях Вейцзеккера,
а смелое проникновение в ее тайники — вот что нам нужно.—
Амбарцумян умолк, но чувствовалось, что мысли клокочут в
нем.
В кабинете воцарилось молчание.
— Я вспомнил сейчас о «стеклянной библиотеке» Шайна,
потому что представил себе, какие горы фактического материала
уже добыты наблюдениями астрономов,— проговорил Виктор
Амазаспович.— Конечно, наблюдения нужно продолжать, со-
вершенствовать их методику и технику. Но не запаздываем ли
мы с созданием школы теоретиков-астрофизиков? Что значит
обобщение данных астрономических наук? Это прежде всего
теоретическая работа.
ЭВРИКА!
Позади поистине неисчислимое.
Биографы немало потрудились, чтобы раскрыть сокровен-
нейшие тайны творчества. Но никому не дано подсчитать, сколь-
ко творческой энергии «выгорело» у художника или ученого на
пути от замысла до завершения, до каких глубин сосредото-
ченности или мучительных сомнений доходил он и сколько при-
ложил сил, чтобы мужественно преодолеть преграды.
Работа, начатая в 1937 году, завершилась в сорок седьмом
открытием... Следовательно, в течение десяти лет Амбарцумян
работал над обобщением достижений космогонии Были собра-
ны материалы множества наблюдений, сделанных в разных
странах Бюраканская обсерватория еще строилась, а на Арага-
цс уже хранились, изучались тысячи фотографий звездного
неба, спекгрограмм.
Своего рода трамплином для фундаментального открытия
послужили написанные ранее труды Амбарцумяна по физике
газовых туманностей, по динамике и статистической меха-
нике звездных систем, о природе межзвездной материи и теории
418
флюктуаций и другие. Именно в работах по физике нестацио-
нарных звезд и по статистической механике звездных систем
специалисты усматривают первые намеки на замеченные Ам-
барцумяном изменения в состоянии звезд и звездных систем.
Требовалась удивительная способность, как писал англий-
ский поэт Уильям Блейк,
В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир — в зерне песка,
В единой горсти — бесконечность,
И небо—в чашечке цветка.
За первыми намеками на изменения в состоянии звезд
и звездных систем последовала «цепная реакция». Теперь
Амбарцумян постоянно думал об изменениях.
Наступила длительная полоса поисков в звездном мире
неустойчивых объектов, явлений перехода небесных тел из
одного состояния в другое. В непосредственных наблюдениях,
фотографиях, спектрограммах, звездных каталогах — всюду ис-
кал он то, что относилось прямо или косвенно к эволюции
звезд.
Иногда ученый бывал целыми днями хмур и замкнут Было
ясно, что какие-то теоретические выводы не согласуются с ма-
тематическим обоснованием, тайна какого-то явления остается
неразгаданной. Иногда он был доволен ходом поисков: сделаны
кое-какие шаги вперед. Непостижимо сложны расчеты, неодо-
лима сложность специальной терминологии. И сколько оказы-
вается их, «боковых ходов», остающихся безрезультатными!
Был этап, когда внимание ученого привлекло давно замечен-
ное явление: кроме небесных тел, являющихся одиночными
звездами, в Галактике имеются так называемые звездные
скопления. Одни из них состоят из нескольких десятков членов,
другие — из сотен и тысяч. Каждый «член коллектива» совер-
шает два вида движения: одно — вокруг центра скопления, др\
гое, вместе со всеми членами его,— вокруг центра Галак
тики. Амбарцумян изучил оба вида движения по-новому, как
геттингенский фейерверк. Это привело к двум важным выводам
Во-первых, совокупность звезд Галактики, с одной стороны,
заставляет все скопления обращаться вокруг галактического
центра, а с другой — стремится разорвать его. Каков же
результат этого сложного взаимодействия? Оказывается, разру-
шающему действию противостоит сила притяжения звезд дан-
ного скопления друг к другу. Она настолько велика, что скоп-
ления остаются довольно устойчивыми образованиями.
Второй вывод начинался с «но». Если плотность скопления
будет весьма мала, то сила притяжения, с которой действует
совокупность его звезд на каждого из членов скопления, ока-
зывается также весьма мала. Чем это грозит"5 В этом случае
силы, разрушающие скопление, могут оказаться доминирую
щими. Произойдет распад скопления.
н
410
Казалось бы, в Галактике не должно быть скоплений или
звездных группировок с весьма малой плотностью. Но вот в Бю-
ракане заметили, что, несмотря на эти выводы, в Галактике
есть две системы, плотность которых весьма мала. Расположены
они в созвездиях Персея и Скорпиона.
Может быть, со временем историки науки назовут эту работу
новым этапом в развитии астрофизики или эпохой в науке о
Вселенной. В жизни все было будничное. Амбарцумян и его сот-
рудники установили, что две рассеянные группы (ассоциации)
горячих звезд являются типичными представителями широкого
класса звездных систем, входящих в нашу Галактику, что
существует ие менее двадцати таких О-ассоциаций. В каждой из
них имеется плотное ядро, являющееся обычным звездным скоп
ленпем. Оказалось, что в некоторых случаях звездные ассо
циации содержат по два и больше ядер.
Углубившись в изучение О-ассоциаций, ученые задумались-
если открытые системы неустойчивы, то они должны быстро рас-
падаться Вместе с тем эти системы не могли существовать в
такой форме в прошлом. Блеснула догадка: значит, они возник-
ли недавно! Начались специальные теоретические расчеты. Они
показали, чго системы эти возникли не раньше чем несколько
десятков миллионов зет назад. Этот срок является очень ко-
ротким по сравнению с продолжнтельностыо жизни звезд. Так
был сделан вывод, что звезды, составляющие О-ассоциации.
очень молоды, если смотреть па них с точки зрения космических
масштабов времени.
Бюраканские звездочеты обратили внимание на другое
явление — на то, что некоторые звезды-карлики неправильным
образом меняют свою яркость. Их отнесли к разряду «пере-
менных звезд». Типичным представителем таких неправильных
переменных звезд является звезда Т-Тельца. Они образуют ана-
логичные звездные ассоциации, получившие название Т-ассо-
циаций.
Итак, О-ассоциации и Т-ассоцнации. Что же дальше?
Сторож Бюраканской обсерватории уже давно заметил, что
в окнах Главного лабораторного корпуса свет гаснет в иерар-
хическом порядке, как по табели о рангах. Сначала темнеют
окна вспомогательных отделов и служб; потом у младших
научных сотрудников; потом у старших; потом у ближайших
помощников директора, и, наконец, гаснет свет в кабинете
тиректора. Значит, Амбарцумян сейчас пойдет домой. Сторож
нарочито выбирает такую орбиту обхода, чтобы довести до
максимума вероятность пересечения ее с директорской
— Здравствуйте. Виктор Амазасповпч!
Амбарцумян подходит поближе, присматривается и удивлен-
но говорит:
420
— Это вы, товарищ Газарян? 3 травствх йте! Как ваша рука?
— Рука, Виктор Амазасповпч, при мне. Но строителем
я работать не могу. Вот хожу и думаю: все говорят, что вы что-то
открыли, а что к чему — нс знают. И дернуло меня как-то раз
хвастнуть ребятам на стройке, что я спрошу об этом. Дескать,
сами меня к себе приглашали. Ребята не дают покоя. Что мне им
ответить?
— А вы, товарищ Газарян, ответьте, что разговаривали со
мной н что я обещал побеседовать со строителями. Но сейчас
еще немного рановато Я вам сам скажу, когда у нас все будет
готово. Доброго здоровья'
— Спокойной ночи, товарищ директор!
О собрании строителей было объявлено заранее. Его ждали.
Свободных мест в зале не было.
— Уважают рабочий класс: все пришли!— шепнул соседу
первейший каменотес Папазян.
— Посмотри-ка: Амбарцумян, Маркарян, Гурзадян, Мирзо-
ян, еще и еще — вся наша астрономия!
— Да и наши здесь,— откликнулся Гагик Газарян.—
Все начальство стройки и архитектор Самвел Сафарян.
На трибуну поднялся Виктор Амбарцумян
Он сказал, что становится традицией, когда астрономы и
строители встречаются, чтобы рассказать дрхг дрхгу, как идут
дела. Еще бы! Они работают на одном поприще. Каждый вносит
свою лепту в общее дело.
Потом перешел к главному:
— Наша Галактика содержит звезды старые и молодые.
Тем самым опровергается антинаучное предположение об одно-
временном возникновении всех звезд Галактики — предполо-
жение, возникшее на основе идеалистической теории о «рас-
ширении Вселенной» и первичного атома, якобы созданного
богом Образование звезд в Галактике продолжается и сейчас,
буквально на наших глазах. Звезды возникают нс поодиночке,
а группами — ассоциациями, а внутри них — небольшими
группами.
На доске появился рисунок.
— Раз это так,— продолжал ученый,— то возникновение
разных членов грхппы из дозвездной фазы вещества взаимно
обусловлено. Поэтому здесь, как и во многих других явлениях
природы, мы имеем дело с причинными закономерностями Тем
самым совершенно отпадает «теория» о беспричинном возник
новенпи звезд из ничего. Эти выводы показывают несостоятель-
ность тех течений, которые за последние годы распространились
на Западе.
Больше ста лет назад Карл Маркс сказал: «Человек, ко-
торый в фантастической действительности неба искал некое
421
сверхъестественное существо, а нашел лишь отражение себя
самого, нс пожелает больше находить только видимость самого
себя, только не-человека — там, где он должен искать свою
истинную действительность». Наши научные исследования и
являются поиском истинной действительности.
Из зала задали вопрос:
— А другие ученые работают над изучением тех же звезд?
Что они говорят?
Видно было, что вопрос понравился докладчику. Он ответил:
— Да, работают. Например, советские ученые, профессора
Мельников, Соболев и другие. Их выводы согласуются с на-
шими.
— Слово имеет Папазян.
Оратор не волновался. Возраст и житейский опыт, внуши-
тельный вид придавали уверенность. Ему хотелось многое
сказать.
— Мало кто из нас, товарищи, учился в старой школе,—
начал он.— Многие не знают, чему и как учили в царское время.
Вот вспоминаю я школьные уроки закона божьего и сравниваю
с тем, что мы слышали сегодня. Я не астроном, но понимаю, что
наши ученые дошли до важной точки. Они теперь не словами,
а научными фактами доказывать могут, что звезды рождаются
на наших глазах, а не созданы в ветхозаветные времена богом.
А раз так, то мы можем сказать нашим ученым: «Выходит, не
напрасно постарались рабочие люди, когда строили телескопы,
башни и лаборатории. Не напрасно вы сидите в них, уважаемые
наши ученые».
Много позднее стало известно, какой огромный резонанс в
мировой астрономической науке вызвали работы Амбарцумяна
о небесных объектах нового типа, названных звездными ас-
социациями.
Одни признавали фундаментальным значение открытия,
сделанного Амбарцумяном; говорили, что изучение звездных
ассоциаций — очагов звездообразования в Галактике и других
галактиках — послужит мощным средством исследования за-
кономерностей происхождения и развития звезд и их систем.
Философы вспомнили слова Энгельса: «...звездная материя
в своем дозвездном состоянии, вероятно, прошла несколько эта-
пов развития». Вывод о продолжающемся процессе звездо-
образования в Галактике опровергал идеалистические утвер-
ждения ряда зарубежных ученых о единовременном возник-
новении всех звезд в Галактике...
Предстояло найти главное звено, чтобы вытянуть всю цепь
причин и следствий.
Открытие звездных ассоциаций поставило перед наукой
кардинальные вопросы. Из чего возникают звезды? Каково оно.
422
мшмннжннннвпшвк
нротозвездное вещество? Так как почти во всех звездных
ассоциациях одновременно со звездами присутствуют и туман-
ности, то могло появиться предположение, что группы звезд
возникают из них. Однако факты свидетельствовали об обрат-
ном: многие звездные ассоциации выбрасывают в пространство
диффузное вещество, и можно часто наблюдать, как в ассоци-
ациях туманные массы удаляются от их центров.
Внимание привлекло так называемое явление непрерывной
эмиссии. Изучение этого явления вело к значительному изме-
нению взглядов на природу источников звездной энергии. Чем
больше ученые углублялись в суть нового явления, тем шире
представлялось поле предстоящих исследовании.
И когда стало известно, что в Швейцарии, в Цюрихе, состо-
ится очередной \ II конгресс Между народного астрономического
союза, не осталось сомнений, что мировой форум астрономов не
сможет пройти мимо открытий, сделанных в Бюракане.
— Кто из бюраканцев поедет на конгресс МАС в Цюрихе?
— Точно пока не известно, но Амбарцумян включен в со-
став советской делегации. Он выступит в Цюрихе с докладом
о клочковатой структуре межзвездной поглощающей среды.
— А будет он что-нибудь говорить о проблеме изучения
звездных ассоциаций?
— Нет! Он считает, пока это преждевременно. Нужно еще
многое сделать, чтобы капитально обосновать основной вывод
о расширении и распаде звездных ассоциаций.
В самом деле, в Цюрихе отдельно не обсуждали вопрос о
звездных ассоциациях, но косвенным выражением признания
заслуг Амбарцумяна явилось то, что его избрали вице-прези-
дентом Международного астрономического союза. Тогда же
английский журнал «Обсерватори» в отчете о конгрессе в Цю-
рихе писал: «Пожалуй, самым интересным сообщением оказа-
лось то, которое не имело ничего общего с темой этого засе-
дания, а именно: работа Амбарцумяна о клочковатой струк-
туре межзвездной поглощающей среды».
Вспомнив «обвинения» тамады, Виктор, после того как доло-
жил детально своим коллегам о работе съезда МАС в Цюрихе,
выбрал время, чтобы в домашнем кругу поделиться впечатле-
ниями от поездки за границу
О научных итогах он говорил коротко Подчеркнул, что
все передовые иностранные ученые проявили живой интерес
к работам советских астрономов. Затем перешел к личным
впечатлениям:
— Удивительно! В таком, казалось бы. культурном центре,
как Цюрих, широкие круги интеллигенции отнеслись совершен-
но безразлично к тому, какие вопросы обсуждаются на съезде
астрономов. Местные газеты почти совсем не уделяли внимания
нашему съезду. Однако в те же дни местные газеты подробно
описывали поездку по Европе какого-то миллионера из Индии и
тщательно подсчитывали размеры его ежедневных расходов
Был, правда, один «счастливый» день, когда ко мне обратился
корреспондент буржуазной швейцарской газеты Он спросил,
каких ученых я считаю своими учителями Я назвал великого
pyccKorQ астрофизика Белопольского и профессора Тихова, рас-
сказал о прогрессивной роли советской науки в мировом
масштабе.
Звезды манят, а дел в Академии тоже много! Амбарцумян
смотрит на часы и думает: «Можно поработать еще часок».
Как ни строг режим тишины, установленной на территории
Бюраканской обсерватории, его нет-нет да и нарушают голоса
жизни. Подкатили несколько машин с ящиками, на них надпи-
си: «Осторожно! Не кантовать!» Это аппаратура к новому двад-
цатидюймовому телескопу системы Шмидта. Установка теле-
скопа завершается: вот-вот начнутся фотографические наблю-
дения избранных площадок Млечного Пути для звездных под-
счетов... Изрядно шумят строители. Ничего не поделаешь! У них
свой план, свои сроки. Еще автомашины — с «зеленым грузом»
Это то, чего давно ждет садовник. Он правильно говорит: «Са
жать надо раньше, чтобы к открытию все было к зелени'
В обсерватории живет и трудится большой коллектив. По
добно тому как Солнечная система вращается вокруг Солнца,
так и жизнь коллектива Бюраканской обсерватории вращается
вокруг своего центра Внешний круг — это строительные и вспо-
могательные службы; они—для научных работников. Затем
руководители лабораторий и отделов; их заботы направлены на
проблемно-экспериментальные вопросы. Центр, из которого
исходят идеи, задачи, теоретические концепции,— это прежде
всего он сам, директор.
Почта то и дело приносила в Бюракан вести, что теорети-
ческие выводы Амбарцумяна о звездных ассоциациях подтвер-
ждаются исследованиями советских и иностранных ученых
В числе других статью о звездных ассоциациях опубликовал
один из крупнейших астрономов — Отто Струве, правнук осно-
вателя Пулковской обсерватории Василия Струве. Он отоз-
вался об Амбарцумяне как о выдающемся ученом современ-
ности. Но до Соединенных Штатов Америки, где жил и работал
Отто Струве, тогда еще недошли вести, что в Ьюракане сделано
еще одно открытие.
На основе представления о неустойчивости Амбарцумян
предсказал в 1949 году расширение звездных ассоциаций Газе
ты и журналы, по просьбе читателей, обратились к ученым
«Трудно назвать в истории астрономии за последние пять
десять лет другой, более разительный пример теоретического
424
предсказания совершенно неизвестного в прошлом явления
Дело в том, что речь шла о движениях совершенно нового типа
(распад и расхождение звездных систем), которые как по свое-
му характеру, так и по своим причинам резко отличаются от
всего, что до тех пор изучалось в звездной астрономии и звезд
нои динамике».
В связи с теорией звездных ассоциаций бюраканцы выдви-
нули новое понятие о кратных системах типа Трапеции. Ученые
тогда же констатировали: «Это представляет выдающийся ин-
терес как с точки зрения космогонии, так и с точки зрения не-
бесной механики». Даже те. у кого открытия Амбарцумяна выз-
вали вначале скептическое отношение, взялись за аналогичные
исследования. Не прошло и двух лет, как расширение звездных
ассоциаций было дважды подтверждено на основе бесспорных
фактических данных голландским ученым Блаау в Лейдене и
Маркаряном в Бюракане.
— Читали, друзья? — спрашивал однокурсников ликующий
Саак.— Амбарцумян и Маркарян—лауреаты Государствен-
ной премии первой степени.
Многие уже знали новость
Время решило, кто прав, а кто — нет, предало забвению не-
которые заблуждения, охладило страсти. Сдано в архив все,
что представляло интерес лишь для истории науки.
Фундаментальное положение, что звезды в нашей Галакти-
ке рождаются в наше время, ни у кого уже не вызывало сомне-
ний. Страсти кипели вокруг других вопросов. Рождаются ли
звезды в звездных ассоциациях? А может быть, в ассоциациях и
еще как-нибудь иначе? Рождаются ли они непременно груп-
пами? А может быть, в одиночку? Из чего, из какого вещества
они образуются?
Этим были заняты страницы «Астрономического журнала»,
других научных изданий, это было темой многочисленных со-
вещаний.
Ныне можно сказать, что главный итог тогдашних бурных
совещаний наших ученых свелся к тому, что все основные выво-
ды Амбарцумяна о физической природе звездных ассоциаций, о
процессе звездообразования и групповом происхождении звезд
восторжествовали. В среде советских ученых постепенно выкри-
сталлизовалось единое мнение по коренному вопросу астрофи-
зики. Это было весьма кстати накануне съезда МАС в Риме.
Ереван и Рим города-ровесники. Традиционная дата осно-
вания Рима 754—753 годы до нашей эры. Эребуни, откуда и
происходит название Ереван, судя по сохранившейся урартской
надписи, основан даже немного раньше — в 782 году до нашего
летосчисления Но какое могут иметь значение какие-нибудь
тридцать лет в масштабе времени? Пусть Рим будет ровесником
425
Еревана Воздадим ему должное потому, чго его история была
несравненно более богата событиями минувших веков.
Человека, впервые попавшего в Рим, охватывают ощущения
н переживания, хорошо знакомые, например, ленинградцам.
Ведь в Ленинграде на каждом шагу сооружения, памятники,
пейзажи и названия напоминают то эпоху Петра Первого, то
пушкинские годы, то величественно грозный 1917-й и незабвен-
ного Ленина, то девятьсот дней блокады города-героя.
В Риме происходит нечто подобное. Руины Форума. Коли-
зей, колонна Траяна, арка Тита, триумфальная арка Септимия
Севера, Пантеон переносят вас во времена Цезарей и Спартака.
Но вот вам встречаются монахини и монахи различных орденов
и множество священнослужителей. Это напоминает, что более
тысячи лет Рим — центр Папской области, столица государства
римских пап. очаг средневекового мракобесия... Перед вами
прекрасные творения архитекторов, скульпторов, художни-
ков,— это подул живительный ветер эпохи Возрождения.
Советские астрономы имеют несколько дней для ознакомле-
ния с Римом. Некоторые видят его впервые. Рим есть Рим' Мож-
но часами бродить по его легендарным холмам и набережной
Тибра, смотреть и смотреть без конца на Моисея работы Мике-
ланджело в церкви Сан-Пьетро в Винколи, ходить и ходить по
залам Ватиканского музея, сидеть в гостеприимной семье италь-
янцев, готовых с утра до позднего вечера расспрашивать о Со-
ветской стране, ее людях.
Но, как говорится, делу — время, потехе — час. Предсто-
ит VIII съезд Международного астрономического союза (МАС),
почетного объединения ученых, созданного в 1919 году в Брюс-
селе. Академия наук СССР с 1935 года—официальный член
ЧАС. На предыдущих съездах в Стокгольме и Цюрихе совет-
ские ученые обратили внимание на то, что не все порядки Меж-
дународного астрономического союза до конца соответствуют
его назначению: облегчать сотрудничество между астрономами
разных стран в вопросах, требующих международной коопера-
ции. и содействовать развитию астрономии во всех ее областях
Исполнительный комитет МАС в составе президента, пяти
вице-президентов и генерального секретаря возглавляет ряд
научных учреждений и работ, проводимых в мировом машта-
бе. Это— Международное бюро времени в Париже, Централь-
ное бюро международной службы широты с целым рядом ши-
ротных станций, составление фотографической карты неба,
определение долгот важнейших обсерваторий и тому подобное.
По традиции организаторы конгресса предполагали самые
злободневные научные вопросы перепоручить комиссиям. Со-
ве гские ученые выступили против такого распыления сил
— Коренные вопросы астрономической науки следует об-
суждать на больших собраниях — симпозиумах. Пусть будут
широкие дискуссии! Это полезно для науки.
426
— Жаль, что болен Шайн и не прозвучит живое слово
автора.
— И все же доклады Шайна, Газе и Фесенкова сильны ана-
лизом, аргументами, обоснованными расчетами. К тому же глав-
ный докладчик выступит лично
— О, это крупный козырь!
Глава советской делегации Виктор Амбарцумян говорил о
фндеистской сути некоторых гипотез и моделей Вселенной. Оче-
редь дошла до «кембриджской школы».
— «От праматери-туманности некогда образовались неболь-
шие сгустки — зародыши будущих звезд»,— утверждают «кем-
бриджцы». Когда же их спрашивают: «А как зародыши стали
звездами?» — они отвечают: «Аккреция!» Это вызывает новый
вопрос — об аккреции. Если облегчить ответ от терминологи-
ческих излишеств, критически проанализировать математи-
ческие доводы и расчеты, то это сведется примерно к следующе-
му: «Сгусток начинает распухать, если ему удается прихватить
часть газа и пыли из праматери-туманности. Он увеличивается
до размеров Солнца, становясь звездой средней величины.
Если ему во время странствования в Галактике еще раз уда-
стся прихватить газа и пыли, то он увеличится до размеров
звезды-гиганта. Но это случается не часто — в одном из ста
случаев. А вот в одном из миллиона сгусток может в третий раз
попасть в гущу межзвездного газа и пыли, прихватив еще кусо-
чек праматери-туманности. Теперь он станет уже горячим сверх-
гигантом».
Спрашивается: где можно наблюдать подобный процесс?
Кто его изучает? Каким образом?
А каково происхождение праматери-туманности? Из ниче-
го? Но из ничего нечто не может возникнуть...
Второй доклад М. С. Зверева — о схеме создания фундамен-
тальной системы положения звезд на небе, разработанной также
нашими учеными,— еще больше усилил интерес к советской
астрономической науке.
— Это интересные проблемы и аспекты исследований и убе-
дительное доказательство несостоятельности гипотез хойлис-
тов,— говорили друзья и доброжелатели в кулуарах съезда.
Откликнулся и Ватикан:
— Папа Пий Двенадцатый приглашает делегатов съезда
осмотреть папскую обсерваторию и готов дать аудиенцию.
Этой милостью воспользовалась лишь часть делегатов. Со-
ветские и многие другие ученые предпочли побывать на площа-
ди Цветов, где на месте сожжения Джордано Бруно стоит па-
мятник ученому-мученику
По инициативе советских ученых число комиссии V\AC по
различным вопросам астрономии увеличилось до тридцати де-
вяти. Три из них возглавили астрономы Советского Союза.
Отныне московские и ленинградские астрономические учрежде-
427
ния, по поручению МАС, стали руководить крупными междуна-
родными работами. По сигналам точного времени — Государ
ственный астрономический институт имени II. К. Штернберга
в Москве; вместе с Астрономическим советом Академии наук
СССР он займется и составлением каталога переменных звезд,
уникального издания мирового значения. Институт теорети-
ческой астрономии в Ленинграде возглавит работы по вычисле-
нию малых планет.
В различных изданиях МАС запланированы публикации
трудов ученых социалистических стран.
Таким был резонанс римского сьезда Международного
астрономического союза.
В конце съезда «кембриджцы» нанесли визит советской де-
легации. Были беседы п узкопрофессиональные. Проше говоря,
фиедеисты потерпели поражение. Некоторые западные газеты
писали, что на съезде астрономов в Риме происходила битва, но
не библейских юноши Давида и филистимлянина — великана
Голиафа, а двух Голиафов, потому что советская астрономи-
ческая наука давно вышла из юных лет и демонстрирует все
достоинства зрелого возраста.
ЕМУ СВЕТЯТ ЗВЕЗДЫ
Понятие «болдинская осень» прочно вошло в разговорный
обиход как синоним периода наибольшей творческой актив-
ности. Активными бывают месяцы, порой целые годы и десяти-
летия. Биографам сразу бросаются в глаза такие периоды, ког-
да с особенной, словно вулканической силой следуют одно за
другим творения, художественные и научные открытия.
В 1952 году в Москве состоялось Второе всесоюзное космо-
гоническое совещание, где были одобрены основные положения
Амбарцумяна о звездных ассоциациях. Участники совещания
обратились в Академию наук СССР с просьбой создать комис-
сию по космогонии для руководства всеми космогоническими
исследованиями в СССР. Такая комиссия была создана, и пред-
седателем назначен В А. Амбарцумян.
В том же году Амбарцумян был избран делегатом XIX съезда
КПСС, вышел под его редакцией «Атлас открытых звездных
скоплений», в Бюраканс ввели в строй двойной астрограф, при-
ступили к постройке двух новых синфазных антенн для интер-
ференционного радиотелескопа. Надо было готовиться к пред-
стоящим международным астрономическим совещаниям в Гро-
нингене (Голландия) —по координации исследований о строе-
нии Галактики, и в Париже — по фундаментальным проблемам
звездной классификации.
В том же году Амбарцумян подготовил солидный научный
труд: «Явление непрерывной эмиссии и источники звездной энер-
428
гип». Выход этой работы сам по себе явился подтверждением
непрерывной творческой энергия ее автора
1953 год принес обильный урожай рецензий — отечествен-
ных и иностранных. В них подчеркивалось, что труд посвящен
актуальной теме — исследованию процессов, происходящих в
атмосферах звезд с непрерывной эмиссией в спектрах. Автору
удалось убедительно показать, что наблюдаемые неправильные
изменения количества изучаемой энергии у звезд типа Т-Тельна,
образующих Т-ассоциации, и примыкающих к ним некоторых
нестационарных звезд в большинстве случаев обусловлены
процессами непосредственного освобождения внутризвездной
энергии во внешних слоях этих звезд. Выражалось пожелание,
чтобы Виктор Амбарцумян продолжил свои исследования и по-
казал, что эти процессы коренным образом отличаются от про-
цессов теплового излучения, характерных для «нормальных»
звезд, и связаны с образованием новых атомных ядер из вещест
ва, названного автором дозвездным.
Как тогда не хватало нынешнего нового здания Ереванского
университета с его просторными залами! Использовали радио-
фикацию, но разве можно сравнить два впечатления: когда слу-
шаешь и видишь докладчика перед собой в зале или когда слы-
шишь его по радио?
А докладчик, зная, что слушают его не только студенты физ-
мата, но и непосвященные, говорил:
— Картина звездного неба всегда привлекает внимание
людей. Яркие звезды образуют на небе созвездия. Расположе-
ние звезд в созвездиях кажется неизменным. На самом деле
звезды подвижны, но только за сотни тысяч лет картина неба
становится несколько иной. Точно так же с первого взгляда ка-
жется, что звезды из года в год сохраняют силу своего блеска.
Но ученые, наблюдая за звездами, выявили такие, блеск кото-
рых со временем меняется, иногда очень сильно. Такие звезды
называют переменными.
За последние годы советские астрономы внимательно изуча-
ют переменные звезды. Центром исследований их является
Астрономический институт имени Штернберга при Московском
университете имени Ломоносова. Еще до революции изучением
переменных звезд здесь занимались профессор Цераский, Це-
раская и профессор Блажко. В советское время в том же инсти-
туте выполнены работы по изучению многих нестационарных
звезд.
Исследование переменных звезд приняло в настоящее время
столь широкие размеры, что возникла необходимость коорднни-
ровать их в международном масштабе. Такой координацией за-
нимается комиссия по переменным звездам при Международном
астрономическом союзе.
Последовала небольшая пауза. И, словно чувствуя, что
преамбула доклада кончилась и теперь начнется суть вопроса
о переменных звездах, студенты приготовились конспектиро-
вать:
— В зависимости от происхождения и возраста звезды из-
менения, претерпеваемые ею. носят совершенно различный ха-
рактер. Некоторые переменные звезды являются карликами, то
есть сравнительно слабо светящимися объектами. Изучение этих
систем привело нас к выводу, что они представляют собой груп-
пы молодых, сравнительно недавно возникших звезд.
Профессор говорил так, словно ждал, когда у слушателей
сам собой созреет вопрос: «А почему же эти молодые звезды по-
казывают столь неправильное изменение блеска^»
— Оказывается, во многих случаях увеличение или умень-
шение блеска таких звезд происходит не в результате повыше-
ния или понижения их температуры и не из-за расширения или
сжатия звезды, а вследствие появления во внешних слоях звез-
ды дополнительного источника излучения, имеющего негепло-
вую природу...
Перевернув страницу, студенты озаглавили новый раздел
конспекта: «Дополнительный источник нетеплового излучения».
— Характерно, что зачастую освобождение дополнительной
энергии во внешних слоях звезды происходит за сравнительно
короткий промежуток времени. Все данные указывают, что
выделяемая таким образом энергия излучения берется не из
тех запасов энергии, которые сосредоточены во внешних слоях,
а привносится из внутренних слоев звезды.
Как? Посредством какого-то механизма, природа которого
еще не вполне ясна. По-видимому, ученые имеют дело с процес-
сом освобождения энергии из тех же источников, которые обыч-
но действуют внутри звезды, но в данном случае высвобождены.
Так открывается возможность непосредственно наблюдать
процесс освобождения энергии, который у других звезд пропс
ходит только в их центральных областях...
Студенты озаглавили заключительную часть — «Выводы».
— Первый вывод — процессы освобождения энергии,
наблюдаемые во внешних слоях нестационарных звезд, не явля-
ются термоядерными. Поэтому, в отличие от существовавшего
до сих пор мнения, следует считать, что и внутренние источники
звездной энергии могут иметь иную природу. Второй — осво-
бождение дополнительной энергии часто происходит большими
порциями за очень короткий промежуток времени, иными слова-
ми: носит взрывоподобный характер Третий—процесс осво-
бождения энергии в атмосферах молодых звезд связан с возник-
новением новых атомных ядер, иногда неустойчивых и претер-
певающих в дальнейшем распад.
Эти выводы обошли мир. Снова засияли радуги марок на
конвертах. Пришли запросы от ученых разных континентов на
новую работу Амбарцумяна. И не только от астрофизиков Про-
цессы, о которых писал автор, явились новостью и для физиков
430
атомного ядра. Исследование нестационарных звезд спо-
собствовало решению новых проблем современной физики.
У газетных киосков Еревана и других городов Армении
люди перечитывали строки газеты «Коммунист» об избрании
новых академиков и членов-корреспондентов Академии наук
СССР и среди знакомых имен находили самое знакомое: Виктор
Амбарцумян
— Амбарцумян — действительный член Академии наук
СССР.
Академик... С этим званием люди связывают образ человека
необыкновенного таланта и трудолюбия, наделенного даром
научного предвидения
— И все это за сорок пять лет жизни! Понимаешь, как надо
работать? — спрашивает шофер Бюраканской обсерватории
Рафик своего дальнего родственника из села Бюракан.— Выхо-
дит, он прожил чуть не вдвое меньше тебя, дедушка Мкртыч, а
уже академик.
Дедушка молча соглашается Затем тихо говорит:
— Я радуюсь вместе с тобой, Рафик! Радуюсь, как наша мо-
лодежь учится, работает, растет. Амбарцумян стал академиком
Рад! Хорошо! Ты не раз мне рассказывал, что он с самых малых
лет все считал и изучал, изучал. Все силы отдал звездам Вот
они ему и ответят. Но ты подумай о другом. Рафик. Я был про-
водником, когда Красная Армия шла освобождать Закавказье
от дашнаков, мусаватистов, меньшевиков. Прибыли в Дилижан
Командиры разместились в доме местного богача. И меня к се-
бе пригласили Молодой командир спрашивает: «А что в этом
шкафу?» Старший ему отвечает: «Загляни, но ничего не тро-
гай».— «Да тут книги!» Стали они вдвоем их перебирать. Потом
молодой говорит: «Многого мы с тобой, Савва, не читали, дале
ко нам до писателей. Но вот если бы собрать воедино, сколько
трудов и сил тратили мы и тратим на борьбу, с врагами, на соб-
рания и сходы, на беседы по душам, на партийные поручения, на
то, чтобы советская власть устояла и окрепла, то получилось бы
изрядно. Сравнить бы это с трудами и силами, которые тратил
настоящий ученый, что нацелил свою жизнь в одну точку, взве-
сить бы это на весах,— может, большой разницы и не получи-
лось бы Выходит, Савва, что мы по-своему тоже академики».
Старший спохватился: «А пока что ты, «академик», погляди,
где поставлены кони и кормлены ли^»
К чему я рассказал это тебе. Рафик? Каждый честный труже-
ник за свою жизнь многое делает для людей, даже если он про-
сто каменотес или пахарь. Это надо ценить.
Начало пятидесятых годов в астрономической науке озна-
меновалось открытием радиогалактик Это — небольшое число
галактик, мощность радиоизлучения которых почти сравнима с
мощностью светового излучения.
431
Было высказано предположение, что радиогалактики явля-
ются результатом столкновения двух независимых галактик. Это
мнение возникло в США и распространилось на Западе.
Однако вскоре стало ясно, что гипотеза американских аст-
рофизиков вызывает серьезные возражения. Как выяснилось в
процессе изучения, все известные радиогалактики — сверх-
гиганты, и обычно самые яркие в тех скоплениях галактик, к
которым они принадлежат. С другой стороны, число карлико-
вых галактик значительно превышает число гигантов и сверх-
гигантов. Позволительно спросить: где же чаще могут быть
столкновения — среди карликов или гигантов? По смыслу ве-
роятность столкновения среди карликов больше, но среди них
радиогалактик не обнаружено. Можно ли после этого, на осно-
вании теории столкновений, объяснить отсутствие среди радио-
галактик умеренных по размерам или карликовых галактик7*
Оказывается, нет.
Радиогалактики — это, по видимому, некоторый, возможно
очень короткий, этап в процессе внутреннего развития галак-
тик-сверхгигантов, гак как облака частиц высоких энергий в
них, которые ответственны за испускаемое радиоизлучение,
быстро теряют свою энергию и рассеиваются. Для этого необхо-
дим обычно промежуток времени, равный одному миллиону лет
(по сравнению с продолжительностью жизни самой галакти-
ки— величина незначительная). Может быть, большая часть
галактик, а возможно, и все они проходят через стадию радио-
галактики, и не исключено, что явление «радиовспышек» повто-
ряется в них.
Научные издания разнесли по миру эти идеи — опроверже-
ние окаменелого взгляда на Вселенную как на единый акт тво-
рения по воле всевышнего...
Хлынули потоки интервью и популярных статей.
«Интересуются радиогалактиками,— думал между тем
Амбарцумян. — Это не случайно. Младшая сестра — радио-
астрономия— перерастает старшую — оптическую астроно-
мию».
Ученый углубился в свои раздумья и исследования.
До недавнего времени считали, что центральные сгущения —
ядра галактик — состоят почти исключительно из звезд. Бюра-
канские ученые пришли к убеждению, что в ядрах наблюдаются
процессы, которые невозможно объяснить, если они состоят то-
лько из звезд и диффузной материи. Поскольку процессы рож-
дения новых галактик и спиральных рукавов не могут происхо-
дить за счет звездного населения обычного типа, заключенного
в ядрах, мы должны допустить, что ядра могут содержать зна-
чительные массы дозволенного вещества, природа которого не-
известна.
А что такое протозвездное вещество?.. Так возникла цепь
актуальных проблем. Они требовали от ученых ответа
432
Нужно обладать большими способностями организатора и
педагога, чтобы создать в коллективе такую творческую атмо-
сферу, какую некоторые долго, но безуспешно пытаются внед-
рить административными строгостями. В обсерватории царит
напряженная деятельность. Это — академический стиль. Такая
атмосфера способствует важным научным открытиям.
ТОРЖЕСТВЕННЫЙ АКТ
Торжества, связанные с официальным открытием Бюракан-
ской обсерватории, приближались. Сюда, в Бюракан, должны
были прибыть ученые из разных концов Советской страны и
из-за границы.
Давно ли по бездорожью, в открытом кузове грузовика, в
дождь и снег академик Амбарцумян со своими учениками ехал
по склону Арагаца? А от Арагаца путники, взвалив на себя
инструменты, шли к месту строительства пешком. Строительству
не хватало материалов: башню построили, а листового алюми-
ниевого железа для покрытия куполов нет; приходилось в раз-
ных ведомствах выпрашивать то одно, то другое, а нередко и
получать отказ. С финансированием, как и со штатными едини-
цами, тоже были трудности. До 1953 года бюраканские астроно-
мы пили арыковую воду из ущелья Амберд. В пятьдесят третьем,
после упорных хлопот, получили трубы.
Однажды вместе с Амбарцумяном приехал первый секре-
тарь ЦК Компартии Армении Григорий Арутюнян. Внимательно
выслушав бюраканцев, он полушутя сказал:
— Во вселенских трудностях я вам плохой помощник, а вот
в земных — помогу. В первую очередь обещаю вам дорогу. Я ду-
маю, что товарищи мою просьбу поддержат.
Прошло немного времени, и люди стали свидетелями боль-
ших изменений. Строительство шло быстрыми темпами. Ару-
тюнян одним из первых приехал в Бюракан по новой дороге.
Мысленно возвращаясь к тем памятным дням, Виктор Ам-
барцумян 13 апреля 1958 года оставил такую запись:
«Вспоминая сегодня свои встречи с Григорием Артемьевичем
Арутюняном, крупнейшим партийным и государственным дея-
телем Советской Армении, я должен сказать, что это был чело-
век, у которого многому можно было научиться.
За 16 лет пребывания Арутюняна в юл ж пост и первого сек-
ретаря ЦК КП, Армения сделала огромный шаг в своем про-
мышленном развитии и строительстве. Это был подлинный ар-
мянский патриот, который, любя Армению, был одинаково пре-
дан интересам всех народов Советского Союза. Он верил в свет-
лое будущее Армении и глубоко оценивал значение науки в деле
создания этого будущего.
Он хорошо знал и наши недостатки. Относился к ним стро-
43Л
го и беспощадно, иногда, быть может, строже, чем нужно Ред-
кий человек имеет перед своим народом такие большие заслуги,
какие мы должны признать за Арутюняном».
...Напрасно беспокоился архитектор Самвел Сафарян и все
строительное управление № 3 Министерства городского и сель-
ского строительства: гости, приехавшие первыми, уже похвали-
ли гостиницу. Им понравился красиво оформленный вестибюль,
орнамент, пол, выложенный армянским мрамором, столовая,
мягкая мебель и номера — их всего, правда, десять— уютные,
светлые. Кто-то заметил, что над входом в гостиницу можно бы-
ло бы начертать девиз: «Звезды сближают людей».
Когда-то радовались, что в «Докладах Академии наук Ар-
мянской ССР» появились первые публикации сотрудников Бю-
раканской обсерватории. Теперь в списке адресатов «Сообще-
ний Бюраканской обсерватории» было триста пятнадцать обсер-
ваторий, научно-исследовательских и других учреждений из
пятидесяти стран.
Амбарцумян смотрит из окна кабинета: гостей много. Не
всем желающим удалось приехать...
Многое еще надо обдумать. Ведь открытие обсерватории не
шумное торжество, а академический акт.
Перед ним письма, письма, письма. Пишут Айвор Робинсон,
Альфред Шильдт и Энгешберг Шуканг из Техасского универ-
ситета в США; приглашают на Второй техасский симпозиум
релятивистской астрофизики, который будет носить междуна-
родный характер. А господин Виллен Лютен из университета
Миннесоты (США) просит председательствовать на открытии
симпозиума по голубым звездам и высказать свое мнение насчет
повестки дня.
А если конференция по тем же голубым звездам созывается
в Страсбурге? А в Брюсселе предстоит международное совеща-
ние по физике?
Известный астроном Отто Струве из радиообсерваторпп
I рин Бэнк в штате Западная Виргиния (США) сообщил, что
президенты Академии наук СССР и США договорились о про-
ведении серии симпозиумов и просили решить три группы воп-
росов, связанных с широким привлечением советских специа-
листов по радиоастрономии. Струве писал в Бюракан: «Я хотел
бы пригласить Вас, не нарушая Ваши планы, для участия в соб-
рании Международного астрономического союза. Как Вы знае-
те, Ваш престиж в США велик».
«Грандиозный взрыв ядра галактики» — под таким заголов-
ком вышли в один из августовских дней 1963 года некоторые за-
падные газеты. Сообщение давалось от имени корреспондента
телеграфного агентства Юнайтед Пресс Интернейшнл на Ка-
лифорне-стрит Так называют квартал миллионеров в Лос-
134
ВИ
Анджелесе, неподалеку от которого расположена астрономи-
ческая обсерватория Маунт-Вильсон.
Кто же может полнее прокомментировать сообщение амери-
канского агентства, как не директор Бюраканской обсервато-
рии, автор гипотезы о взрывах в ядрах галактик^
К 1963 году его идея получила почти всеобщее признание.
Теория столкновения галактик, якобы являющегося источником
повышенного радиоизлучения, уже была развенчана. Теперь ее
авторы, некоторые американские ученые, пытались гальванизи-
ровать свое детище.
В Бюракане шло важное совещание, Амбарцумян был занят.
Но все-таки беседа с корреспондентами состоялась и приняла
неожиданный оборот.
— Является ли взрыв ядра галактики М82, который наблю-
дали и сфотографировали американские астрономы, во Вселен-
ной исключительным явлением?
Амбарцумян вежливо предложил прежде всего уточнить, что
именно наблюдали и что сфотографировали американцы и что
приписали журналисты. Это было необходимое уточнение.
— Начнем с того,— продолжал Амбарцумян,— что недав-
ние интересные наблюдения американских астрономов Аллана
Сандейджа и Роджера Линдса относятся не к моменту взрыва,
а лишь к его последствиям. И сфотографирован не сам взрыв,
а продолжающееся удаление выброшенного вещества. Это,
как нам представляется, был взрыв весьма массивного тела в
ядре галактики. Одни астрономы называют такое тело прото-
звездным, другие — сверхзвездным. Масса его должна быть
порядка многих миллионов солнечных масс. Иными словами, ее
достаточно для образования многих миллионов звезд. Этот
взрыв, который произошел около десяти миллионов лет назад,
видимым для нас мог бы стать только полтора миллиона лет
назад...
— Полтора миллиона лет назад?
— Да,— подтвердил Амбарцумян.— Что же касается сооб-
щения Юнайтед Пресс Интернейшнл, что учеными получен по-
разительный снимок крупнейшего взрыва, который когда-либо
наблюдался в природе, то поправим это утверждение. Амери-
канские астрономы сделали очень интересную фотографию того,
что получилось в результате взрыва.
Беседа продолжалась Главное уже выяснилось, но журна-
листы поинтересовались: являются ли все-таки наблюдения
американских астрономов ценными с точки зрения астрофизики^
— Разумеется! — подтвердил Амбарцумян.— Но ценность
этих наблюдений не совсем в том, о чем сообщает агентство
Юнайтед Пресс Интернейшнл. Согласно представлениям, раз-
витым здесь, в Бюракане, мощное радиоизлучение уже засви-
детельствовало, что именно в этой галактике произошло либо
деление ядра, либо же выброс вещества из него в результате
взрыва. Фотографии галактики М82, сделанные американски-
ми учеными, дали возможность установить, что массы газа на
периферии этой галактики удаляются от центра, превосходя
скорость отрыва. Кроме того, \ченые оценили примерную массу
некоторой части выброшенного вещества, равную массе пяти
миллионов Солнц.
За этими словами последовал, на первый взгляд, неожидан
ный вывод:
— С удовлетворением можно отметить, что работа Сан-
тейджа и Линдса принесла новое подтверждение идеи, разрабо-
танной у нас, в Бюракане.
...Референт кладет на стол новогоднее поздравление из Па-
рижа. Амбарцумян тут же пишет ответ — он не любит задержи-
ваться с ответом.
«Шлю самые искренние приветствия французским ученым
в связи с наступающим Новым годом. Находясь далеко от Вас,
в Советской Армении, я с особой сердечностью вспоминаю своих
друзей — французских астрономов и желаю им успехов в теле
дальнейшего развития нашей науки.
Гений французского народа, воплощенный в трудах его заме-
чательных математиков, физиков и астрономов — Д’Аламбера,
Лагранжа, Лапласа, Ампера, Карно, Коши. Леверье, Пуан-
каре,— сыграл выдающуюся роль в создании того фундамента,
на котором зиждется здание современной науки, той науки, ко-
торая обладает сегодня ядерной энергией и открылг» пути в
мировое пространство»
Не одно, а несколько событий, не говоря уже о впечатлениях
от римского съезда МАС, влекло мысли ученых зарубежных
стран к неведомой еще недавно географической точке — Бю-
ракан.
Здесь готовил свою диссертацию югославский астроном пз
Белградской обсерватории Ваге Осканян. Он жил и работал в
Бюракане. Побывал на склонах Арагаца варшавский астроном
Юзеф Смак. В Бюракане гостил со своей супругой Бернард Ло-
велл с радиоастрономической станции Джодрелл Бэнк.
В книге посетителей Бюраканской обсерватории много ино-
странных имен. Это — член Национальной академии США
Джези Гринстейн, работавший в обсерваториях Маунт-Пало-
мар и Маунт-Вильсон, директор Эдинбургской обсерватории
Герман Брюк, профессор Лондонского университета Мак Крей,
профессора Парижского астрофизического института Даниэль
Шалонж и Эври Шацман.
Обмен научными изданиями с родственными обсервато
риями давно уже превзошел все ожидания.
В меру возможностей Амбарцумян ездил и ездит по Земле,
временно прерывая свои проникновения в звездные миры Он
побывал на всех континентах. Многие заграничные поездки бы-
ли вызваны избранием в почетные члены и награждениями
336
С марта 1962 года Виктор Амбарцумян — Почетный доктор
наук Австралийского национального университета. В 1965 году
ему присвоено звание Почетного доктора Парижского универ-
ситета. В январе 1966 года он избран членом Исполкома совета
Международных научных советов в Бомбее А в 1967 году ему
присуждены звания Почетного доктора наук Льежского (Бель-
гия) и Карлова (Чехословакия) университетов 20 июля 1967
года Амбарцумян стал иностранным членом Национальной
академии наук Италии Той самой академии, членами которой
были Менделеев, Чебышев, Ляпунов, Павлов, Мечников, Кар-
пинский, Виноградов, Соболев...
ЗЕМНЫЕ ЗАБОТЫ
В главном корпусе Бюраканской обсерватории раздался
настойчивый телефонный звонок. Так звонит междугородный
телефон
— Вызывает Канберра, Австралия' — послышался голос в
трубке.
Это звонит Амбарцумян Он интересовался, как идут работы
по строительству башни большого телескопа с зеркалом свыше
двух метров в диаметре; спрашивал о гостившем в Бюракане
главном конструкторе телескопов лауреате Ленинской премии
Баграте Иоаннисияне, справлялся о здоровье матери, которая
тогда приболела, не забыл упомянуть о встречах с давними зна-
комыми — Яном Оортом из Голландии, Гуиллсрмо Аро из Мек-
сики и другими. И пообещал: «Когда вернусь, расскажу обо
всем подробно!»
Вернувшись через несколько дней из Австралии в Бюракан,
Амбарцумян поднялся на второй этаж в свой кабинет и застал
там свою неизменную помощницу — референта Людмилу Ива-
новну Погосян.
— Здравствуйте, Людмила Ивановна' — приветствовал он.
— Здравствуйте! Как ваше здоровье?
— Не совсем в порядке. Поездка была утомительной. Но
ничего! Не в этом главное. Главное — дела. Их сегодня много?
— Как всегда, Виктор Амазаспович.
«Как всегда...» Уже ждет приема главный инженер строи
тельства наблюдательной башни Большого телескопа. А за
дверью волнуются теоретики — сотрудники отдела теорети-
ческой астрономии — Енгибарян и Караченцев На одиннадцать
часов назначен семинар по их докладам После семинара все
идут на перерыв, а директор должен принять геологов.
Но вот директор уходит домой Просит Людмилу Ивановну:
— Должны приехать гости из Болгарии. Если не успею вер-
нуться до их прибытия, позвоните, пожалуйста'
— А вы помните, что в четыре часа ученый совет обсервато-
рии? Кроме того, вас непременно хочет видеть председатель
437
жилищной комиссии. У него острый вопрос — распределение
квартир. Обязательно нужно посоветоваться. Еще вас хотел
видеть заместитель по хозяйству.
— А что у него^
— Одного автобуса не хватает для поездки сотрудников из
Еревана в Бюракан и обратно. Прислали второй автобус, но ма-
ленький. Говорит, что если вы «нажмете», можно обменять на
большой.
Амбарцумян нагружает себя самыми разными заботами. Он
не жалеет себя. Не жалеют его и другие.
— Я вас слушаю,— сказал президент, приглашая посети-
теля сесть. Посетитель — академик Академии наук Армении
— У меня просьба. Мою автомашину выдворили из гаража
Академии. Она стоит во дворе. Академия получила дополнитель-
ные машины, и хозяевам собственных машин предлагают поду-
мать о собственных гаражах.
Почувствовав неприязнь, Виктор Амазасповпч сосредото-
ченно посмотрел на собеседника:
— Вы хотите, чтобы я позаботился о вашем личном гараже?
— Нет. Пусть меня не беспокоят.
— Разве вам служебный гараж дали навечно?
— Нет. Но куда же мне деваться?
— Вряд ли я смогу помочь в этом вопросе! — сказал Вик-
тор Амазаспович и поднялся, давая понять, что разговор за-
кончен.
Людмила Ивановна прилагает героические усилия, чтобы
ученого не тревожили подобными «важными» просьбами. Она
успокаивает слишком нетерпеливых, выясняет недоразумения,
дает советы и справки, пытается направить «поток» по другим
руслам. Часть «потока» берут на себя ближайшие сотрудники
ученого. Ученики Амбарцумяна ведают отделами, лаборато-
риями, определенными отраслями науки, налаживают научные
связи с различными астрономическими центрами мира.
В Ереване едва начался рабочий день в Академии, а прези
дент уже диктует своему многолетнему референту Окти к:
— Запишите, пожалуйста: в десять ноль-ноль — встреча с
археологами, ведущими раскопки крепости Тейшебаины, в
одиннадцать—поездка в Вычислительный центр.
Референт президента уточняет:
— Ответы на письма останутся на вечер?
После такого обмена информацией начинается обычный
трудовой день. Только круг лиц иной, иные проблемы.
Однажды в секретариат зашел скромно одетый человек
— Вы к кому?
— Мне нужно видеть...
В это время из кабинета вышел президент:
— Вы ко мне? По какому вопросу?
438
Не выслушаете ли вы меня? — робко начал посетитель.
— Я вас слушаю! — ответил Амбарцумян и пригласил по-
сетителя в кабинет.
Моему сыну восемь лет. Он играет наизусть многие про-
изведения мировых корифеев фортепианной музыки. Мы живем
не в Ереване. Нуждаемся. А хотелось бы дать мальчику образо-
вание Я надеюсь, что вы поможете...
Амбарцумян торопился на важное заседание, но ему было
ясно, что просьба заслуживает внимания специалистов. Он по-
звонил председателю правления Союза композиторов Армении
Эдуарду Мирзояну. Тот сейчас же принял отца ребенка. Потом
поговорил с самим музыкантом:
— Что ты можешь сыграть?
— А что бы вы хотели, чтобы я исполнил?
Мальчик стал играть Гайдна, Бетховена, Листа
Затем были приглашены и другие специалисты. Они порази-
лись способностям юного музыканта.
Через некоторое время состоялся сольный концерт мальчика.
В зал Консерватории невозможно было попасть
Президенту сообщили:
— Все сделано. Семья получила квартиру. Мальчик учит-
ся. Это — настоящий талант.
Давно уже Амбарцумян живет мечтой- сократить число за-
седаний, уделять внимание лишь «узловым вопросам». Но что
делать? Из простых вопросы вырастают в важные.
На заседании Президиума Академии наук весною 1962 года
рассматривался вопрос об одном из проектов солнечной этектро-
станции в Араратской долине. Идея была такова — использо-
вать солнечную энергию для выработки электроэнергии с по-
мощью полупроводников. На обсуждение собрались ученые,
инженеры из Москвы и Еревана. Авторы проекта убеждали их
расчетами и чертежами, ссылками на авторитеты и всевозмож-
ными сравнениями.
После завершения делового обсуждения президент посове-
товал продолжать доработку проекта, так как в нем имеются
серьезные просчеты, и спросил:
— А во что обойдется строительство станции?
— В двадцать миллионов рублей.
— Что?!
— Строительство можно осуществить за счет не республи-
канского. а союзного бютжета,— последовал довод защитников
проекта.
Амбарцумян возмутился:
— Товарищи, ведь деньги-то советские, какое же имеет
значение, из какого бюджета они берутся?— И la.iee тоба-
вил:— Если уж нам дают миллионы, то следует глубоко приза-
думаться, рассчитать и показать наиболее рациональный спо-
соб их использования.
430
...Напряженная работа заполняла все время Амбарцумяна.
Редко когда удается побыть дома. Дети выросли. Карине и Эги-
не кандидаты на\к, а Рафик и Рубен доктора физико-матема-
тических наук. У четырех детей Амбарцумяна растут восемь его
внуков и три правнука. Иногда Виктор Амазаспович катает
коляску с внуком. Иногда беседует с матерью. А с отцом?
Амазасп Асатурович любил жить в бюраканском доме сына.
Обычно они беседовали вечерами за чашкой чая, а потом каж-
дый допоздна занимался своими делами. Но когда хозяйка дома,
Вера Федоровна, уезжала гостить к дочерям в Москву или Ле-
нинград, бдения отца и сына за письменным столом продлева-
лись до первых петухов.
В начале 1965 года отец тяжело заболел. За ним без устали
ухаживала дочь Гоар, ставшая к тому времени профессором
Ереванского университета Она жила в центре Еревана, в доме
напротив сквера, носящего имя главного архитектора города
академика Александра Таманяна.
Ежедневно после работы Виктора Амазасповича можно бы
ло видеть у постели больного отца. Вспоминались ли сыну от-
цовские слова, ведь и сам сын следовал заветам своего роди-
теля?.
— Алмаз сам по себе красив, но отшлифовать его и довести
до совершенства могут только умелые руки. Только тогда горит
он всеми гранями и становится произведением ювелирного ис-
кусства, радует глаз. Так и дети. За ними надо следить с мало-
летства, а не от случая к случаю Повседневное наблюдение,
своевременное вмешательство, обсуждение поступков детей
должно стать родительским правилом.
— Мне нужно скорее вылететь в Ереван, в Бюракан, там
столько дел, а врачи не пускают, да еще настаивают, чтобы я
ехал в санатории в Крым,— жаловался мне Виктор Амазаспо-
вич в кунцевской больнице, в Москве. Было это 22 августа
1966 года.
— Вот видите,— говорит Вера Федоровна,— он совершен-
но не заботится о своем здоровье. Ему ведь не двадцать лет.
Чтобы продуктивно работать, нужно поправить здоровье.
— А вечерние и ночные работы в Академии...— поддержал
ее я.— А многочисленные, многословные заседания...
Президент на это возразил:
— Те. которые мало работают, приносят и мало пользы.
Получить ученую степень, занять высокий административный
пост вовсе не значит перестать работать над собой. А между
тем некоторые именно так понимают свою миссию.
И он со смехом рассказал о случае в Миланском универ-
ситете:
На физическом .факультете университета в Милане висит
•440
на стене следующий «документ»: «Население Италии 52 000 000,
в том числе: старше 65 лет — 11 750 000; остается для трудовой
деятельности 40 250 000. Из них: одна треть моложе 18 лет;
остальные: неработающие женщины, студенты университетов,
безработные, деятели политических партии и профсоюзов, зав-
сегдатаи ипподромов и казино, неграмотные, артисты, судьи
и т. д.; отшельники, философы, фаталисты, жулики и т д. Если
вычесть всех их, остается 120 000 чел.; министры, депутаты,
сенаторы, заключенные 1 19 998, остается для трудовой дея-
тельности — 2!
Кто эти двое? Я и Вы. Пусть эта трагическая действитель-
ность послужит для нас сигналом тревоги, вызовом нашему му-
жеству, источником нашей энергии. Мы должны работать с мак-
симальным напряжением сил, особенно Вы, потому что Я устал,
выполняя свой долг перед страной в одиночку».
Наконец еще один штрих об Амбарцумяне-человеке.
Один из пулковских ученых, изобретатель оптических сис-
тем замечательных менисковых телескопов, профессор Дмитрий
Дмитриевич Максутов рассказал мне следующее:
— Если я жив и беседую с вами, этим я обязан большому че-
ловеку. В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году я перенес
тяжелый инфаркт, а в пятьдесят восьмом году— второй, окон-
чательно подорвавший мое здоровье. Надежды на выздоровле-
ние не было. Казалось, я обречен... Об этом стало известно уче-
ному, о котором я говорю. Он в экстренном порядке достал еще
малоизвестный, созданный учеными Армении спасительный
эликсир и самолетом прислал мне.
Можно быть выдающимся деятелем науки, но, увы, черствым
человеком: ученому, мол, не до сантиментов, он весь в науке,
ему некогда, он занят... Человек, о котором я говорю, перегру-
жен колоссальной работой — и умеет при этом оставаться прос-
тым и внимательным товарищем и другом.
«Отсюда наблюдали за Сириусом...» — под таким заголов-
ком был напечатан материал в «Комсомольской правде». Речь
в нем шла о том, что при археологических раскопках на терри-
тории Армении обнаружены следы обсерватории, существова-
ние которой ученые относят к середине третьего тысячелетия
до нашей эры.
Сотрудники Бюраканской астрофизической обсерватории
обратили внимание на три площадки на скалах в районе Мсца-
мора — крупного горно-металлургического центра древности,
расположенного в тридцати километрах от Еревана,— испещ-
ренных множеством пока еще не расшифрованных знаков.
На одной из них еше раньше была найдена трапеция, высе-
441
ценная рукой человека, а внутри — четыре изображения звезды.
Судя по сужению трапеции к востоку, отсюда наблюдали за
неким светилом, которое, как показали расчеты, могло быть
Сириусом. И вот уже в районе Мецамора начала работать ком-
плексная экспедиция Академии наук республики.
Что нового дадут исследования науке? Древность и совре-
менность живут рядом.
ЗА КРУГЛЫМ СТОЛОМ
Эта встреча за круглым столом могла состояться, но из-за
трудностей различного характера не осуществилась. Импрови-
зированный круглый стол — это литературный прием, приду-
манный мною. Я использовал записи моих бесед с друзьями, зна
комыми, коллегами академика Виктора Амазасповпча Амбар-
цумяна.
Я благодарен им за отзывчивость. Они дали мне возмож
ность воспользоваться письмами, различными документами и
фотографиями.
Представьте себе, что в Москве собрались не только москви-
чи, но и гости из Ленинграда, Еревана, Тбилиси, Крыма и дру гих
городов страны. Собравшиеся обмениваются приветствиями,
переговариваются. Предстоящий разговор об Амбарцумяне
волнует всех.
— Кто же начнет первый? — спросил я.
— Здесь присутствует наш маститый коллега, академик
Григорий Абрамович Шайн,— бросил реплику кто-то.— Мы ра-
ды слушать первым именно его выступление.
Все согласились.
— Многим, наверно, известно, что Виктора Амбарцумяна я
хорошо знаю с аспирантских лет. Буду краток. Личность уче-
ного и его научная деятельность связаны всегда. У Амбарцумя-
на эти качества составляют единый сплав.
Значение его научной деятельности для развития астрофи-
зики в нашей стране хорошо нам известно, и нет нужды на этом
подробно останавливаться. Наиболее характерной чертой его
как выдающегося ученого является большая жизненная, веду-
щая сила научных идей и исследований. Эту особенность можно
проследить по влиянию на нашу и зарубежную науку основных
трудов Амбарцумяна.
В лице Амбарцумяна советская астрономия и астрофизика
имеют ученого редких глубин и способностей объединять вокрхг
себя молодых ученых. Бесспорным является утверждение, что
Амбарцумян возглавляет школ\ астрофизиков-теоретиков
в нашей стране: все крупные астрофизики-теоретики в той или
иной мере испытали на себе его благотворное влияние.
Он является выдающимся организатором научной работы,
осуществляющим руководство научной работой Академии наук
442
Армении, где он быд избран сначала вице-президентом и затем
президентом Академии. Мы хорошо знаем его как участника
международных конгрессов в защиту мира, постоянного руко-
водителя советских астрономических делегаций за границу,
председателя Комиссии по космогонии АН СССР.
— В начале шестидесятых годов,— отметил директор Пул-
ковской обсерватории профессор В. Крат,— астрономы узна-
ли о существовании чудовищных по массе небесных тел —
квазизвезд, или, как их часто сокращенно называют, квазаров.
Квазары испускают мощный поток радиоизлучения, превосхо-
1ящий потоки от большинства гигантских звездных систем —
галактик, содержащих в себе миллионы звезд.
Говоря о квазарах, ученые вспоминают имя Амбарцумяна,
который более двадцати лет назад уже выдвинул смелую идею о
существовании во Вселенной гигантских масс тел — сверхзвезд.
Тогда эта идея многим казалась беспочвенной, так как теорети-
чески было доказано, что массы равновесных тел, состоящих из
газа — звезд, не могут более чем в сто раз превышать массу
Солнца. Амбарцумян же говорил о телах с массами, в десятки,
сотни тысяч раз и более превосходящих массу Солнца. Его науч-
ное предвидение оказалось сильнее существовавших теорий.
Научное предвидение Амбарцумяна помогло поискам сверх-
звезд и во многом облегчило открытие квазаров.
Не меньшую роль сыграла работа Амбарцумяна о галакти-
ках, опубликованная в 1958 году. Именно тогда он предсказал,
что ядра галактик содержат большую массу в малом объеме.
Сами эти ядра в какой-то мере тоже могут рассматриваться как
сверхзвезды.
Интереснее всего то, что выводы Амбарцумяна не были раз-
розненными утверждениями, относящимися к частным зада-
чам,— они вытекали из развиваемых им представлений о воз-
никновении звезд пли распаде гигантских сверхзвезд.
В настоящее время изучение галактик стало одним из глав-
ных направлений созданной академиком Амбарцумяном и руко-
водимой им Бюраканской обсерватории. В истории это почти
уникальный случай, когда крупная астрономическая обсерва-
тория руководствуется идеями одного выдающегося ученого,
сотрудники которого глубоко верят в его учение и активно раз-
рабатывают и развивают поставленные им проблемы.
Однако было бы глубоко неправильным на этом основании
считать Виктора Амбарцумяна героем только армянской науки.
Всемирно известным ученым академик Амбарцумян стал, рабо-
тая в Пулковской обсерватории, а затем в университете в Ле-
нинграде. В то время теоретическая астрофизика как новое
направление в астрономии только что возникла, и одним из ее
создателей, наряду с корифеями западной науки, такими, как
Эддингтон, Чандрасекар и другие, был молодой пулковский
443
астроном Амбарцумян. Уже тогда он понял перспективы раз-
вития астрофизики и выдвинул как важнейшую проблему
проблему переноса излучения в атмосферах звезд. Действитель-
но, не умея решить задачи, связанные с излучением и поглоще-
нием света в горячих массах газа, нельзя правильно объяснить
спектры звезд и Солнца, нельзя разобраться в сложных вопро-
сах рассеяния света в атмосферах планет — Марса, Венеры и,
наконец, нашей Земли.
Амбарцумян разработал новые методы решения теорети-
ческих задач, наметил пути исследования спектров звезд и гу-
манностей, решил основную задачу о рассеянии света в атмос-
ферах планет. По полученным из теоретического анализа дан-
ным стало возможным судить о строении звездных атмосфер, о
причинах свечения туманностей и характере атмосфер па пла-
нетах.
Предвидение ученого было поистине удивительным. Прошло
немного времени, и все, о чем он писал в тридцатые годы, стало
центральной проблемой астрофизики... Я рад, что могу назвать
Виктора Амбарцумяна своим учителем и другом.— Этими сло-
вами закончил свое выступление профессор Крат.
Затем выступил профессор Д. Мартынов, директор Государ-
ственного астрономического института имени П К. Штернберга:
— Сорок лет назад я встретился с Виктором Амбарцумяном,
тогда аспирантом Пулковской обсерватории. Он только что за-
кончил Ленинградский университет вместе с группой товарищей,
которую я не колеблясь назвал бы могучей кучкой физиков
Здесь были Ландау, Бронштейн, Козырев. Иваненко Не знаю,
был ли Амбарцумян альфой или бетой в этом великолепном соз-
вездии. Не берусь судить.
Когда я размышляю о том, что явилось причиной триумфаль-
ного шествия Виктора Амазасповича в науке, я не могу отвлечь
ся от этого счастливого тля молодого ученого обстоятельства —
учиться, имея рятом столь сильных товарищей Это было его
счастье Но все остальное было только его заслугой, было след-
ствием его человеческого обаяния, было обязано его таланту
Конечно, грандиозное строительство социалистического об-
щества и Советского государства одарило нас необычайными
возможностями для развития паук, и в частности астрономии.
Но что значили бы все эти щедроты, если бы ими воспользовался
добросовестный, но скучный, серый человек?!
Не буду перечислять все достижения Виктора Амбарцу мяна.
Большинство их содержится в учебниках, мало найдется в Со
ветском Союзе образованных людей, которые не знают этого
имени. Оно столь же широко известно среди астрономов всего
мира — недаром же Виктор Амазасповпч в течение трех лет был
президентом Международного астрономического союза Д\ маю,
что в Армении его имя известно каждому, как и Бюраканская
444
обсерватория, им созданная. Она — рукотворный и нерукот-
ворный памятник, видимый со всех пределов астрономической
нах ки
Вот почему нам, астрономам, хочется, чтобы деятельность
Виктора Амбарцумяна, главы советской астрономии, длилась
долгис-долгие годы.
Специальность Виктора Амбарцумяна — астроном,—
сказал профессор Московского государственного университета,
член корреспондент Академии нах к СССР Иосиф Самуилович
Шкловский,— всегда привлекала к себе внимание всех мыс-
лящих людей, как бы далеки они от науки ни были. И в этх
древнейшую из наук глава советской астрофизической школы
внес весьма весомый вклад.
Виктор Амбарцумян всегда занимался фундаментальными
проблемами нашей науки. В тридцатых годах это были пробле-
мы переноса лучистой энергии в космических условиях. В ука-
занной области Амбарцумяну принадлежат выдающиеся ре-
зультаты. К этому же времени относятся его замечательные
исследования в области статистической механики звездных
систем, па базе которых (а также исходя из других своих работ)
ученый пришел к важнейшему результату, что возраст Вселен-
ной — порядка десяти миллиардов лет, то есть в тысячу раз
меньше, чем считали большинство ученых того времени.
Этот важнейший вывод о возрасте Вселенной получил в по-
следующие десятилетия ряд новых подтверждений и является
сейчас общепризнанным
Послевоенный период научного творчества Виктора Амаза-
сповича открывается блестящим циклом работ по звездной
космогонии. Эти работы, так же как и все остальные его исследо-
вания, отличаются оригинальностью, юношеской дерзостью и
вместе с тем простотой. Важнейшим результатом этого цикла
является вывод, что звезды в нашей (и в других) Галактике об-
разуются непрерывно в неустойчивых группах, названных им
ассоциациями.
Последнее десятилетие своей кипучей научной жизни Вик-
тор Амазасповпч посвятил фундаментальным проблемам мета-
галактической астрономии. Здесь его огромной заслугой перед
наукой является учение об активности галактических ядер, о
происходящих в них взрывных процессах небывалого масштаба.
Едва ли будет преувеличением сказать, что эта проблема сейчас
является основой в астрономии. С ней теснейшим образом свя
заны такие проблемы, как квазары и радногалактики
Слушая интересные, согретые теплотой выступления за крхг-
лым столом о Викторе Амбарцумяне, глядя на академика Харад-
зе, я невольно вспомнил одно из выступлении ученого о связях
грузинских и армянских астрономов Вот и сейчас охотно вклю-
445
чившись в беседу за круглым столом, президент Академии наук
Грузии, директор Абастуманской обсерватории Академии наук
Грузии академик Евгений Кириллович Харадзе вновь подчерк-
нул эту мысль.
— Общение с Виктором Амбарцумяном,— сказал он,—
является настоящим праздником для всей нашей научной обще-
ственности, для его учеников и последователей, коллег и това-
рищей, для всех тех, кто знает его по научным работам и учебни-
кам, по его докладам и лекциям или кто имел честь хоть раз
испытать в общении с ним глубину его мысли и его обаяние.
Для коллектива грузинских астрономов всегда является ра-
достным событием посещение Виктором Амазасповичем Амбар-
цумяном Абастуманской обсерватории, где его доклады, советы
и рекомендации оказывают неоценимую помощь обсерватории
в целом и ее молодым научным сотрудникам, жаждущим знаний
и увлекательных идей.
Грузинским астрономам доставляет истинное удовольствие
творческое сотрудничество и контакты с учениками Амбарцу-
мяна — учеными-астрофизиками братской Армении
Затем я огласил выдержку из письма, полученного недавно
от члена-корреспондента Академии наук Армении, теоретика-
физика Д. Седракяна. К слову сказать, его докторская диссер-
тация затрагивала проблемы теоретической астрофизики и те-
орию гравитации.
— «По-моему,— пишет профессор Седракяи,— Виктор
Амбарцумян принадлежит к числу редких астрономов мира, ко-
торые блестяще владеют основами математической физики и
теоретической физики. Хотя Амбарцумян себя считает лишь
астрофизиком, но он является и талантливым теоретиком-физи-
ком и математиком. В этом я убеждался на различных форумах
физиков и математиков, где его глубокие, оригинальные и сме-
тые идеи поражали многих маститых теоретиков-физиков и ма-
тематиков...»
Три часа беседы за круглым столом прошли незаметно
Перед тем как расстаться, директор Крымской обсервато-
рии академик Северный достал из портфеля новый труд Амбар-
цумяна «Комбинаторная интегральная геометрия» на англий-
ском языке, только что вышедший в Лондоне.
— Неужели Виктор Амазаспович вновь увлекся математи-
кой, как в годы молодости? — воскликнул академик Харадзе.
Это труд Амбарцумяна, но не Виктора, а младшего сына
его, Рубена Амбарцумяна — доктора физико-математических
наук, члена-корреспондента Армянской Академии на} к,
поспешил пояснить Северный.
Затем он зачитал последний абзац предисловия:
— «Амбарцумян основал базовый лагерь в малоисследован-
446
ной области геометрии. Отсюда множество интересных проб-
лем видятся в новой перспективе. При наличии удач здесь воз-
никнет растущий деловой город По самой скромной оценке
зта книга есть выдающийся вклад в основание интегральной
геометрии».
Коллеги радостно воскликнули:
— Эстафета поколений!
Тут же вспомнили об одном изречении Николая Вавилова.
«Что бы вы хотели совершить в жизни?» — спросили у него.
Он шутливо ответил: «Привести в порядок земной шар!» На
такой вопрос все мы ответили бы: «Спасти земной шар от термо-
ядерной войны... Предотвратить звездные воины... Укрепить
интернациональное единство ученых в борьбе за мир...»
И все же, думал я, при всем огромном вкладе Амбарцумяна
в мировую науку — один в поле не воин. Тем более в таком ги-
гантском «поле», как Вселенная.
Видных ученых во все времена было множество. Но лишь
немногим удавалось превратить свои идеи в непреходящие цен-
ности, немногим удавалось выйти за пределы своего времени,
осуществив свои мечты в науке. Немногим удавалось, вобрав в
себя опыт прошлого и настоящего, воздействовать на развитие
науки, осветить будущее.
К числу таких редких ученых относится Виктор Амбарцумян.
Заслуга его, кроме всех названных, еще и в том, что он сумел
создать большую интернациональную школу астрофизиков,
которые успешно разрабатывают его смелые, новаторские идеи.
Мое повествование подошло к концу. Я хорошо осознаю, что
многого не сказал о своем герое и прожитом им сложном време-
ни. Что местами краски положены неравномерно, а местами их
не хватает. Я написал так, как сумел. И постарался сделать это
с любовью.
БРАТЬЯ ОРБЕЛИ
Нюрнберг, 1945 4 С
Встречи участились ... Пленный орленок - • Э 18
Поездка на Урал . 37
В сердце Альбиона 39
На юбилее Фирдоуси 67
Вспоминает Мария Кероповна . . . . 69
Две жизни . 75
«Конгресс Орбели» 119
Давид и Тариэль 127
И шла война... . 132
«Полярная звезда» . 153
Борьба и утверждение . ... 160
Откровенный разговор . . . 184
Альфа и омега. - 212
Семья Орбели 247
Арагац — гора дух президентов .... 301
БЮРАКАНСКИЛ МЕРИДИАН
Завет Артавазда . . . . .... 312
В Беркли! 313
Так ломают засовы небес . 315
Здесь родились знаки Зодиака 327
Тревожное торжество 334
Отец и сын ... 339
Неодолимое призвание. ... 351
Переписка . . . 357
Alma Mater ... 362
Пулковские высоты ...... 380
Суровые годы 398
Бюраканский меридиан ... ... 407
Эврика! . . .... 418
Ему светят звезды .... 428
Торжественный акт . 433
Земные заботы . 437
За круглым столом 442
Ашот Мартиросович Арзуманян
БЮРАКАНСКИЛ МЕРИДИАН
Редактор Г Н Иванов
Художественный редактор Ф С Меркуров
Технические редакторы Н Н Та/ько и Н Б Панфилова
Корректор И А Павлова
ЦБ № 6689
Сдано в набор 17.08 87 Подписано к печати 10 03 88 Формат
60X90*/ie Бумага офсетная № 2 Литературная гарнитура Офсет-
ная печать Усл печ л 28 Уч изд л 29.80 Тираж 150 000 экз.
(2 й з д 75 001 —150 000 экз ) Заказ № 642 Цена 2 р 10 к
Ордена Дружбы народов издательство <Советскнй писательк.
121069. Москва, ул Воровского. II
Тульская типография Союзполнграфпрома при Государственном
комитете СССР по делам издательств, полиграфии н книжной
торювли, 300600, г Тула, проспект Ленина, 109