Око
ЛШОТ ИРЗУМИНЯН
БюрДЬуШ
МдоКод
o»o
HKHHWAEdK 1ОГПИ
Е

. ишот
ЛРЗУМИНЯН
Око
вюрх^нл
ПОВЕСТИ, ОЧЕРКИ
И РАССКАЗЫ
ЕРЕВАН
ИЗДАТЕЛЬСТВО «АЙАСТАН»
1969
3

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
В сборник Ашота Арзуманяна входят произведения писателя о вы-
дающихся деятелях советской культуры.
«Мальчик из Санаина» — так называется повесть об одном из видных
авиаконструкторов нашей страны, Артеме Ивановиче Микояне. Автор
рассказывает о детстве Артема, которое прошло в бедной крестьянской
семье, о том, как он стал дважды Героем Социалистического Труда, дей-
ствительным членом АН СССР.
Автор известной книги «Тайна булата», Ашот Арзуманян в очерке
«Министр стали» рисует образ выдающегося деятеля Коммунистической
партии и Советского государства Ивана Федоровича Тевосяна — человека
«редкого душевного сплава», инженера с широким кругозором и талант-
ливого организатора.
Очерк о крупном советском ученом, президенте Международного
совета научных союзов, академике В. А. Амбарцумяне повествует об
отдельных страницах жизни ученого. За большие заслуги перед отече-
ственной и мировой наукой президенту Академии наук Армении при-
своено звание Героя Социалистического Труда. Осенью 1968 г. научная
общественность отметила 60-летие со дня рождения ученого. Иллюстра-
ции, вошедшие в очерк «Око Бюраканац, были подготовлены к юбилейной
дате, часть из которых включена в зто издание.
3
Предлагаемая читателю книга расширяет границы повествования
о культурных связях Советской Армении.
Герои сборника — будь то физиолог Э. А. Асратян или математик
С. Н. Мергелян, который в двадцать лет получил звание доктора физико-
математических наук, прославленный адмирал И. С. Исаков или академики
братья Орбели — живут на Неве и Дону, на берегах Даугавы, Москвы-
реки и Раздана.
То, о чем пишет автор, он видел, слышал и пережил в дни незабы-
ваемых встреч с героями этого сборника.
Повести и очерки Ашота Арзуманяна несомненно представляют обще-
ственный интерес.


Мальчик
и 4 Сана ин ft
/Л дин из уголков Армении
" с незапамятных времен
назывался Гугарком, а позднее — Лори. Здесь природа жи-
вописнее, чем в других местах: седые скалы перемежаются
густыми массивами лесов. Пики гор Лок, Конд, Двал прон-
зают облака, разрывая их в клочья. Молнии секут небосвод.
Эхо грома заполняет ущелье своим могучим ревом. А сов-
сем внизу, у подножия горных великанов, словно кипящую
лаву, несет свои пенистые воды безудержно дикий Дэв-Бет.
Звонко дробится о камни и скалы река. Под лучами солнца
изломы гор, скал и ущелий создают причудливую, беско-
нечно богатую пляску света и тени. Оттого Лори так не по-
хож ни на один другой район моей родной страны.
С наступлением ночи темные силуэты гор выглядят таин-
ственнее и страшней. Полнолуние здесь редко увидишь. Не
успеет луна появиться, как облака окутают ее или горные
вершины заслонят своей могучей спиной. Лишь отдельным
счастливцам звездам удается прорваться сквозь ночную
тьму.
И каждый раз, когда с наступлением сумерек на синем-
синем небе загорались звезды, на колокольню древней
церкви забирался мальчик. В селении Санаин церковь гнез-
дится на самой! высокой точке. И маленькому Анушавану,
которого сверстники сокращенно называли Ануш, казалось.
7
что он находится ближе к звездам, чем все остальные — ведь
выше этой колокольни в деревне не было ничего.
Ниже по склону находилась сельская школа. Ее построи-
ли в 1908 году по инициативе уроженки Санаина, старей-
шего педагога Софьи Васильевны Аргутипской-Долгоруко-
вой. В один из вечеров силами учеников здесь ставили ин-
сценировку рассказа Ованеса Туманяна «Гикор».
Суть этого повествования такова: тяжело жилось много-
детному крестьянину Амбо и, вопреки желанию жены, он
решил своего сына, двенадцатилетнего Гикора, отвезти
в город, чтобы он вышел в люди. В городе Амбо удалось
пристроить своего сына слугой к купцу Артему. Мальчик
должен был прислуживать хозяину дома, а спустя год —
работать в лавке учеником. Артем предупредил отца, что
пять лет мальчик будет трудиться бесплатно, зато научится
чему-нибудь.
И началась новая жизнь у Гикора, полная издевательств
и унижения, пощечин и голода. В зимнюю пору ребенок
сильно простудился и больше не встал...
Па сцепе шла последняя картина встречи отца с мечу-
щимся в жару мальчиком. Роль Гикорг) исполнял Ануш.
Конечно, в его игре не было ничего профессионального, за-
то была волнующая искренность, которая проникла в серд-
ца присутствующих, еще раз напомнив и об участи их детей,
и о полной лишений, безысходной их жизни.
— Чти это стало с тобой, Гикор-джан? — горестно спра-
шивал мальчика Амбо.
Гикор был в жару и не узнавал отца.
— Гикор-джан, вот я пришел, Гикор... ведь это же я —
твой апи '.
Больной ничего не сознавал. Он бредил и в бреду выкри-
кивал: «Микич! Зани! Апи! Нани!..1 2»
— Здесь я, Гикор-джан, нани меня послала, чтобы я взял
тебя домой... Не пойдешь?.. Вот Микич и Зани стоят па
кровле, смотрят на дорогу, встречают тебя. Ну, чти же ска-
жешь? Говори же, Гикор-джан...
Сюда пожал те! Сюда пожалте! — выкрикивал больной,
мечась и смеясь в бреду.
Ему казалось, что он стоит у лавки хозяина и с утра до
ночи заманивает покупателей.
1 Л и и — отец.
Наин — мать.
8
Сыгранная роль потрясла мальчика: ведь он и сам был
сыном бедного сельского плотника Ованеса Микояна, обре-
мененного большой многодетной семьей. Постоянная нужда
не покидала их. Участь Гикора могла стать и участью маль-
чика из Санаипа.
Самайн! Как высоко он расположился на склоне гордой
горы, но как бесчеловечно была попрана здесь гордость
мужественных людей!
Красота природы и нищенское существование дорийских
крестьян находились в разительном противоречии. Каждый
клочок земли приходилось отвоевывать человеку ценой
лота и крови.
Несравненный певец, великий лориец Ованес Туманян
писал:
Плуг, забирай! Ну, ну, волы!
Дотянем понемногу
К полудню вон до той скалы,—
Господь нам будь в подмогу!
Дай силы, боже, их плечам!.
Дотянем-ка глыбу, ну же!
Хлестни их, мальчик!.. Черным дням
Конца нет. Жить все туже...
Черные дни стали еще беспросветнее, когда в 1914 году
началась первая мировая война Анушу тогда было восемь
лет. Многие из ушедших на фронт пропали без вести. Стар-
ший брат Ерванд вернулся в родное село с георгиевским
крестом.
Па Кавказе началась братоубийственная резня. Беспо-
койно жилось и в девственных лесах Лори. Царизм разжи-
гал национальную рознь кавказских народов, принявшихся
бессмысленно истреблять друг друга. Погромы и резня ста-
ли обычным явлением в этих краях. Шумные горные реки
обагрились кровью. В эти времена под знаменем Ленина
сражались за молодую Советскую власть тысячи и тысячи
храбрых сынов Армении. Среди первых пламенных боль-
шевиков, учеников и соратников Лепина, были Христофор
Лалаянц, Степан Шаумян, Богдан Кнунянц, Александр
Спапдарян и старшин брат Ануша — Анастас Микоян.
В Сапаипе, казалось, все было по-прежнему. Но это
только касалось. Из прежних трех учителей в шестикласс-
ной школе остался лишь один — Овсеп Галстян; двое ушли
в партизанские революционные отряды Поэтому занятия
велись урывками и игры ребят стали воинственными.
9
Как-то раз в лесной чаще, на окраине села, восьми-девя-
тилетние ребятишки играли в войну, разделившись на два
отряда. Командиром у одних был Ануш, а у других — Хечо.
Два уцелевших в деревне ослика тоже участвовали в игре:
на них восседали вожаки отрядов. Ребята были вооружены
рогатками, самодельными саблями. Заняв удобные позиции
на деревьях, в кустах, за камнями, они ждали команды,
чтобы начать бой. Игра началась. Хлестнув своих осликов,
Ануш и Хечо понеслись друг на друга. Было условлено, что
победителем будет тот отряд, чей командир окажется силь-
нее и свалит другого с осла наземь. Но случилось неожи-
данное. Не добежав до места встречи, ослик Хечо, резко
вскинув задние ноги вверх, сбросил мальчика. Тот кубарем
полетел вниз и сильно ударился о корягу. Поражение отря-
да Хечо было налицо. Но Ануш считал несправедливым
такой исход и поторопился спешиться сам. Между тем Хечо
делал отчаянные попытки взобраться на своего непослуш-
ного осла, но не мог. Видя эту картину, Ануш предложил
ему стоя померяться силой, хотя знал, что «противник»
старше и сильней его. Их обступили шумным кольцом воз-
бужденные ребята. Негодуя на свою беспомощность, напря-
гая силы, Хечо приблизился к «врагу». В этот момент он
забыл даже об острой боли в руке.
Приставив ногу к ноге, сцепив кисти правых рук, маль-
чики изо всех сил пробовали свалить друг друга.
— Кончай, Ануш, кончай с ним! — вопили со всех сторон
ребята своему командиру.
— Э-э-э, как бы не так, наш Хечо сильнее, не подве-
дет! — кричали другие.
Между тем Ануш всем корпусом подался вперед, продол-
жая сжимать руку противника и пытаясь столкнуть его с
места. 1 убы Хечо искривила насмешливая улыбка, и он рез-
ко согнул руку Ануша, откинув его немного назад. Вооду-
шевленный ободряющими возгласами своих ребят, Хечо уси-
ливал натиск. Казалось, вот-вот — и правая нога Ануша
сдвинется с места, принеся «врагу» победу.
По не так-то легко одолеть маленького, жилистого Ануша.
Скрипя зубами, мальчик сам перешел в наступление Его
пальцы, словно клещи, впились в кисть Хечо. Тот не выдер-
жал натиска, всем телом подался назад, и его правая нога
сорвалась с места. Согласно правилам игры, Хечо был
побежден, и «сапаиицы» во главе с Анушем праздновали
свою победу.
10
Но недолго ликовал Ануш, — он заметил в глазах Хечо
слезы. Хечо — и слезы? Это удивило мальчика, и он быстро
подошел к тому, в знак примирения протягивая руку. Но
только сейчас Ануш заметил, как беспомощно свисает рука
товарища; Хечо не в силах был управлять ею. Ануша сразу
осенила мысль, которая не пришла в горячке «боя»: разве
можно упасть с осла и остаться невредимым?! Ануш вино-
вато обнял Хечо, как бы прося прощения.
Детские игры тем и хороши, что обида недолго держится.
Вскоре все ребята дружной гурьбой возвращались в селе-
ние, позабыв горечь поражения и радость победы; они
уже с жаром обсуждали новую затею. Ребятам хотелось
добраться до неприступной вершины Чатин-Дага, где
вьют свои гнезда властелины лорийских небес — могучие
орлы.
Богат животный мир лорийских лесов. Медведи, волки,
лисы, быстроногие олени, дикие козы — постоянные обита-
тели лесных чащ. Пернатых же трудно перечислить.
В ветхом сельском домике, где жил Ануш, старожилами
были ласточки, они каждую весну прилетали в свои гнезда
выводить птенцов. А ребята бережно охраняли их, с интере-
сом слушая неугомонный щебет заботливых хлопотуний.
Ануш больше всего любил ходить со старшим дядей
Мкртычем на высокогорные пастбища пасти коз. Горизонт
там казался мальчику необъятным, бесконечные дали ма-
нили его. Пока дядя сгонял непослушных коз, Ануш ложил-
ся навзничь и подолгу не отрывал взгляда от небесной си-
невы. В какой неописуемый восторг приходил он, когда ему
удавалось заметить орла! Гордый полет птицы, то парив-
шей, неподвижно раскинув крылья, то неожиданно падав-
шей камнем вниз, то вдруг опять взмывавшей кверху, зача-
ровывал мальчика.
Конечно, об искусственных летающих аппаратах Ануш
и понятия не имел. Весь мир его технических познаний
тогда заключался в работе отца да сельского кузнеца. Из
рассказов старшего брата Ерванда, работавшего на Алаверд-
ском медеплавильном заводе, внизу, в ущелье, на берегу
Дэв-Бета, принадлежавшем французской компании, Ануш
знал о существовании железной дороги. Движение по ней
из Тифлиса до Карса началось в 1898 году.
Ануш, конечно, не имел никакого представления о воз-
душных шарах, аэропланах, которые тогда уже существо-
вали.
11
Все это для него было неведомым миром. А сказка
бабушки о человеке, летающем на чудо-ковре и чудо-птице,
возбуждала воображение мальчика. Как-то раз он даже сде-
лал крылья из гибких кизиловых прутьев, прицепил их
к ягненку. Полет, разумеется, не состоялся, но эта странная
затея послужила причиной злых насмешек и подтрунива-
ний санаинских ребят над незадачливым изобретателем.
Еще долго после этого, увидя Ануша за каким-либо заня-
тием, сельские забияки не упускали случая посмеяться над
ним.
Его часто можно было видеть в мастерской отца, обла-
давшего большим изобретательским даром. Я не раз бывал
в Санаине и видел сделанные руками искусного плотника
Ованеса стулья, шкафы, столы, двери, рамы, пшеничные
амбары, крыши домов, веранды и т. д.
Ануш любил наблюдать за работой отца, сам мастерил
замысловатые деревянные конструкции, одному ему понят-
ные.
Однажды во время очередного такого занятия Ануш
услышал за спиной знакомый мальчишеский голос:
— Ты опять что-то затеваешь? Никак быка дяди Вартана
хочешь поднять в небо?
— Оставь его в покое, он же к тебе не лезет! — вмешался
Хечо.
Ануш резким движением выпрямился и взглянул на ре-
бят. На лице его отражалась горечь обиды, хотя глаза све-
тились радостью.
— Как с рукой, Хечо? — спросил Ануш, бросив презри-
тельный взгляд на отступившего назад насмешника.
Рука Хечо была еще в повязке, но он все же бодро отве-
тил:
Совсем хорошо, завтра мать обещала снять эти тря-
пицы
Они сели рядом. Ануш с увлечением принялся рассказы-
вать другу о своей очередной выдумке, но тот скорее с со-
чувствием, чем с интересом слушал его.
Проходили дни, похожие друг на друга. Санаинские ребя-
та жили в нужде и тревоге. Горы и ущелья стали опасными:
там скрывались бандиты, ночью и днем часто слышались
выстрелы.
Лишь приятным воспоминанием звучали слова Ованеса
Туманяна:
12
Амбарцум настал. Горы зацвели.
Дно долин горит, как ковер вдали.
Девушки пошли на горы гулять.
Собирать цветы, песни петь, гадать.
Весенний праздник вознесения «Амбарцум» волшебника
Лори Ованеса Туманяна, так талантливо воспетый компози-
тором Арменом Тиграняном в опере «Ануш», высоко в го-
рах, Лорийских горах, превратился в безрадостные дни пе-
чали и скорби. Об этих днях Туманян писал тогда иными
словами:
Вершины кровью истекают,
Подобно старым матерям,
Свои тревоги поверяют
Седым косматым облакам
Жизнь Ануша мало чем отличалась от судьбы его сверст-
ников. Вместе с санаинскими ребятами он учился, играл,
мечтал.
Школьный учитель Овсеп Галстян был человеком образо-
ванным. Он увлекательно рассказывал об интересных фак-
тах из истории математики. Ануш очень любил эти уроки,
на которых он впервые узнал о том, что самыми древними
математиками среди народов царской России были армяне.
Живший в VII веке ученый Ананий Ширакаци, говорил учи-
тель Овсеп, был не только математиком, но и астрологом,
метеорологом, историком и географом. Он писал о шарооб-
разности Земли, о затмениях Луны и Солнца, о календарных
исчислениях, о солнечных часах. Большой интерес пред-
ставляет его учебник по арифметике, а решенные им задачи
с дробями и сейчас входят в школьные учебники.
Как зерна, попадая в плодородную почву, дают сильные
всходы, так и слова математика древности находили отклик
в умах впечатлительных и пытливых учеников. Своей
влюбленностью в науку Овсеп Галстян зажег у ребят инте-
рес к знаниям.
Рассказывал Галстян и о людях русской науки и литера-
туры, о могучем гении земли русской Михаиле Васильевиче
Ломоносове, о Менделееве и Попове.
Впервые от своего учителя ребята услышали слова Пуш-
кина о Ломоносове: «Соединяя необыкновенную силу воли
с необыкновенною силою понятия, Ломоносов обнял все от-
расли просвещения. Жажда науки была сильнейшею стра-
стью сей души, исполненной страстей. Историк, Ритор, Ме-
13
ханик. Минералог, Художник и Стихотворец — он все испы-
тал и все проник...»
Но даже Галстян, близко знавший своих учеников, не мог
угадать, каково будущее каждого из них, чему посвятят они
СБОЮ ЖИЗНЬ.
Ведь не так просто в раннем детстве подметить наклонно-
сти ребенка, его дарование. Исключительные способности
таятся до поры до времени. Это шестилетним Моцарту
и Шопену можно было безошибочно предсказать будущее
великих музыкантов. Это нынешний президент Академии
наук Армении, прославленный астрофизик Виктор Амбар-
цумян познал премудрости высшей математики, будучи
десятилетним мальчиком.
Не будем продолжать перечень подобных примеров.
Жизнь человека сложна.
Ясно одно, что в глухой дореволюционной армянской де-
ревне добрый учитель Галстян да и сам Ануш Микоян не
могли представить себе будущее.
Днем Санаин окутал туман, казалось, он проникал в каж-
дую щель. К вечеру нависли тяжелые свинцовые тучи. На-
чался сильный дождь. В лесу раздался ружейный выстрел.
Собаки жалобно завыли. Недоброе предзнаменование... Мощ-
ные раскаты грома потрясли воздух, эхом отозвались они
в горах и ущельях. Ослепляющей змейкой сверкнула мол-
ния и погасла во мраке.
Санаинцы попрятались в своих ветхих домишках. Мно-
гим не спалось в эту ночь.
Не сомкнул глаз и Ануш. Разные думы приходили в его
детскую голову. Беспокоила мальчика судьба брата, кото-
рый находился в Баку.
А в Баку тогда развертывались бурные революционные
события: Советская Россия, Ленин помогали кавказским
большевикам избавиться от иностранных интервентов. Пле-
чом к плечу с пламенным руководителем бакинского про-
летариата Степаном Шаумяном неутомимо боролся брат
Ануша Анастас. Шел 1918 год, но от брата уже давно не
было никаких вестей.
Утром природа проснулась безмятежно. Восходящее
солнце посылало ласковые, веселые лучи уходящей на от-
дых, поблекшей луне. Ночная буря прошла, как неспокой-
ный сон.
С первой улыбкой солнца от ночной дремы очнулся кра-
савец Лалвар. В сторону Лалвара держала путь группа
14
санаинских ребят. Среди них находился и Ануш. Звонко
лилась песня:
Очарованьем таинственных слов
Горы друг с другом ведут разговор,
Славя в едином хору голосов
Мощный Лалвар — повелителя гор
Вдруг их нагнал тревожный зов:
— Ануш, э!.. Ануш!
— Чего?
— Вернись в село!
— Зачем?
— Вернись, говорю!
Мать зовет! Ануш знал, что она не вернет его спроста
с дороги. Он бегом пустился по тропинке обратно. Подходя
к дому, мальчик с тревогой заметил настежь раскрытую
калитку и большую толпу односельчан, собравшихся во дво-
ре. Мужчины дымили из чубуков и тихо перебрасывались
словами. «Лица многих женщин были заплаканы. Из комна-
ты доносились всхлипывания матери. Ануш бросился к ней,
а та, обняв его за плечи, запричитала еще громче. Взглянув
на тахту, Ануш сразу все понял. Там лежал с удивительно
спокойным, как всегда добрым лицом, сомкнув навсегда
усталые веки, его дорогой отец. У тахты стояли убитые го-
рем старший брат Ануша — Ерванд, сестры Воскеат и Аст-
хик, братья покойного Мкртыч и Вартан.
Большое горе клещами сдавило горло Ануша. До боли
сжав губы, он силился не моргнуть, чтобы слезы не распле-
скались по щекам, но не выдержал и, спрятав лицо в отцов-
скую чуху, громко зарыдал.
Санаинцы провожали в последний путь Ованеса Микояна
со всеми почестями, принятыми в здешних местах. Они лю-
били его, доброго, мужественного человека, хорошего мас-
тера своего дела.
Ведь он был единственным на селе плотником, без него
не обходился никто... Как ни трудно приходилось его много-
детной семье, он всегда оставался верным себе, честным и
справедливым. Потому и оплакивали его в каждом доме,
сочувствовали его осиротевшей семье.
Не смог выполнить перед отцом последнего сыновнего
долга находившийся в Баку, в горниле революционных
событий, сын Анастас.
16
После смерти отца вся тяжесть забот о семье легла на пле-
чи матери Талиды Отаровны и старшего сына Ерванда. Ему
пришлось оставить мечты об образовании. Надо было ду-
мать о сестрах и братьях.
Холодными зимними вечерами, когда, вторя голодным
волкам, завывала дикая вьюга, санаинцы прятались по до-
мам. Подолгу не гас тусклый огонек коптилки и в хижине
Микоянов. Собравшись у огня в кружок, дети часто заводи-
ли разговор об отце. На память приходили разные эпизоды
из его жизни. Ребята любили отца. Не обижал их, считался
с их волей и стремлениями. Он не был набожным челове-
ком, но, как и многие санаинцы, по праздникам любил захо-
дить в церковь, взяв с собой кого-либо из сыновей. Не пони-
мая ничего в церковных обрядах, мальчики смиренно
выстаивали подле отца службу, не осмеливаясь обидеть его
непослушанием. Со временем отец все реже и реже загля-
дывал в церковь, к великой радости ребят. А позднее и во-
все перестал заходить.
Медленно, как караван, тянулись унылые зимние дни. Но
всему бывает конец. Пришла пора — и снег растаял. Нежно
воркуя, побежали с гор ранние весенние ручейки, проби-
ваясь в рыхлом, теперь уже совсем хрупком снегу. То тут,
то там поднимали свои нежные головки подснежники. Они
словно спешили первыми отдать поклон солнцу и весне.
Распахнулись двери зимних убежищ, и вышли на простор
застоявшиеся в долгие зимние месяцы животные. Несмело
шагнули за ворота одурманенные весенним воздухом ото-
щавшие коровы. Их мычанию вторили телята, своими
влажными добрыми глазами озираясь кругом. Робко всту-
пили в новую жизнь, тычась в бок матерям, черномазые
буйволята. Ревниво охраняли поредевшее за зиму стадо
строптивые овчарки. Все живое тянулось к солнцу, к при-
роде.
и вдруг в тишину спокойного утра ворвался необычный,
все нараставший гул. Он был не похож ни на обвал в горах,
ни на грозовые разряды. Застыли в страхе животные. Са-
наинцы собрались группами. Старики набожно крестились.
На память пришли легенды, которых так много сложено в
этих местах. Жадно ловя каждое слово старших, дети удив-
ленно смотрели друг на друга и прислушивались к стран-
ным звукам.
Вскоре гул сменился треском и шумом, из-за вершины го-
ры показалось странное чудовище. Покачиваясь в воздухе,
16
оно спускалось все ниже и, проделав несколько кругов, не-
уклюже, с треском и скрипом побежало по единственной
ровной полянке и, наконец, умолкло. Те из жителей, кто
побывал на войне, сразу узнали в нем аэроплан. Кто видел
впервые — впали в ужас и смятение. Но вот из странной
машины вышел летчик. Ребята, осмелев, побежали к нему.
Стали приближаться и взрослые.
Так впервые в Лорийских горах совершил вынужденную
посадку французский самолет «фарман». Так впервые са-
наинские ребята и вместе с ними Ануш узнали о существо-
вании чудо-птицы, сделанной руками человека из дерева и
железа, летающей как орел.
Два дня летчик безуспешно копался в моторе, два дня
Ануш с нескрываемым удивлением и любопытством не от-
ходил от самолета.
Наконец тишину нарушил знакомый треск и шум. Само-
лет двинулся с места, балансируя своими двухэтажными
крыльями. Доехав до конца полянки, он развернулся и по-
бежал быстрей. Через несколько мгновений «фарман» под-
нялся в воздух. Многие санаинцы следили за полетом само-
лета с суеверной тревогой. Зато Ануш и его товарищи вос-
торженно провожали его, эту птицу-мечту, птицу-сказку,
вопя нестройным хором и кидая вверх свои папахи.
Кто знает, может быть, в тот момент, когда Россия еще не
имела собственного авиапроизводства и закупала самолеты
за границей, в голове юного Ануша, одного из умельцев,
которыми так богата наша родина, и зародилась впервые
дерзновенная мысль стать создателем вот таких машин...
Старший брат Ануша — Ерванд, как уже говорилось, ра-
ботал на Алавердском медеплавильном заводе. Дыхание
революции давно уже захватило рабочих этой французской
концессии, где они подвергались неслыханной эксплуатации.
Концессионеры наживали состояния, варварски истребляя
огромные природные богатства. Люди гибли от непосильно-
го напряжения и частых аварий. Об охране труда не было
и речи.
Брат Ерванд, приходя с завода, рассказывал об Октябрь-
ской революции в России, о том, что Ленин и Советская Рос-
сия обязательно протянут руку помощи армянским рабочим
и крестьянам. Товарищи Ерванда горняки убежденно го-
ворили: не долго властвовать на Кавказе дашнакам, мень-
шевикам, мусаватистам, этим предателям народа!
2 Ашот Арзуманян «Око Бюракана»
17
Мать предложила Анушу готовиться к поездке в Тифлис,
чтобы, как она выражалась, «стать человеком». Двенадцати-
летний Ануш, колеблясь, отказался. Ему было совестно по-
кинуть своих близких, свой дом. Ведь своя земля и в горе-
сти мила. После смерти отца Ануш как бы повзрослел и
часто задумывался над тем, что и ему пора бы вступить на
трудовой путь, чем-нибудь помочь своим близким. Он те-
перь еще больше привязался к матери, тихой и неразговор-
чивой женщине, глаза которой всегда светились беспредель-
ной лаской, кротостью, покорностью своей трудной доле.
Она целый день неустанно хлопотала по дому, успевала
управляться и с огородом, и с единственной живностью
в хозяйстве — козой, заботилась об убогой одежде своих
детей, в чем усердно ей помогали ее дочери — Астхик и
Всскеат. Хоть бедно жила семья, зато в доме царил порядок.
Как-то раз Ануш, не найдя матери в комнате, вышел во
двор. Она устало сидела под тутовым деревом, поникнув,
грустно глядя вдаль. По щекам ее, одна за другой, медленно
скользили слезы... От неожиданности мальчик застыл на
месте, но в следующее мгновение бросился на колени перед
матерью, спрятав у нее на груди голову.
— Что с тобой, майрик?
— Ничего, Ануш-джан, ничего! — растерянно молвила
мать, поспешно отирая рукой влажные щеки.
— Нет, нет, ты плачешь, почему? — допытывался Ануш.
Не в силах скрыть от мальчика свои чувства, мать
с грустью в голосе прошептала:
— Ануш-джан, об Анастасе думаю я, бог знает, где теперь
он, когда к нам заглянет...
Ануш не находил слов утешения. Он молчал. Только руки
его крепче стиснули худенькие, бесконечно дорогие материн-
ские плечи.
Мать утаила другую причину своего беспокойства: как ни
тяжело ей было расстаться с Анушем, но она твердо реши-
ла, собрав последние гроши, отправить его в город к родст-
венникам, учиться.
Смутные думы беспокоили Ануша. Хотелось знать: каков
же край, каков тот город, куда собираются его везти?..
Ранним ясным утром он вместе с матерью отправился в
путь_Провожали Ануша брат, сестры, дяди Мкртыч и Вар-
тан. Пришли проститься и друзья, с которыми были связаны
лучшие воспоминания детских лет. Хечо шел с Анушем ря-
дом, не скрывая своей грусти. Когда тропинка привела к кру-
18
тому обрыву, где она почти отвесно спускалась в бездну,
к реке Дэв-Бет, все остановились. Сестры Воскеат и Астхик
обняли брата, погладили непослушные черные кудри, поце-
ловали в широкий лоб и сдавленным голосом чуть слышно
прошептали слова напутствия. Попрощались с Анушем и все
остальные. Каждый желал ему счастья и удачи. Последним
подошел к другу Хечо. Он мужественно старался казаться
спокойным, но его угрюмое молчание говорило о другом.
Крепко обнявшись с Анушем и уже отойдя от него, он вдруг
вернулся и протянул свою любимую кизиловую палку, кото-
рой всегда гордился:
— На, возьми на память, пригодится в дороге... — А потом,
постояв немного в раздумье, добавил: —Ты всегда был хоро-
шим парнем, Ануш, и я не забуду тебя.
На большие карие глаза Ануша навернулись слезы. Взяв
в правую руку подарок друга, он окинул прощальным взгля-
дом дорогих ему людей и вместе с матерью стал медленно
спускаться по горной тропинке, которая вела к железнодо-
рожной станции.
Перейдя по древнему одноарочному мосту, который вот
уже десятый век выдерживал натиск необузданного Дэв-Бе-
та, они попали в Алаверди. Единственный медеплавильньш
завод, на котором работал Ерванд, несколько домов да стан-
ционных построек — вот все, что составляло облик Алаверди
тех дней.
Вскоре подошел, пыхтя и задыхаясь, товарный поезд.
С любопытством разглядывал Ануш огнедышащую грудь,
огромные колеса и длинную вереницу прицепленных товар-
ных вагонов и платформ. Но вдруг раздался удар колокола,
а вслед за тем и оглушительный паровозный свисток, при-
ведший мальчика в ужас; от испуга он ладонями зажал уши.
Облако пара окутало колеса паровоза. Мать с силой потяну-
ла его за руку, кто-то из земляков подхватил руками за пояс
и подсадил на первую попавшуюся платформу. Затем села
и мать.
От Алаверди поезд медленно полз в сторону Тифлиса В то
время особого порядка на дороге не было, и поезд останавли-
вался по самым неожиданным причинам. Машинист, заметив
идущих по тропинке двух крестьян, своих земляков из Ар-
тика, замедлил ход и, выглянув из окошка паровоза, оклик-
нул:
— Добрый день, Маркар!
— Рад встрече, дядя Тигран,—ответил путник.
2*
19
— Давно я дома не был, новости есть?
___ Как не быть новостям. Больного деда Петроса, нашего
пастуха, в каменной бане совсем залечили.
— Ну и что, опять старик лазает по горам?
— Да нет, три дня назад богу душу отдал.
— Жаль... Плохо, когда хорошие люди помирают.
— Что поделаешь? Много на селе детишек мрет, тиф косит
людей, голодные времена наступили... — Немного помолчав,
Маркар продолжал: — На днях ворвалась в село группа
маузеристов. По дворам шарили, как разбойники. Закололи
единственную корову бедного Саака, устроили пир. Перепи-
лись молодчики и ускакали дальше.
— Проклятые дашнаки'. — в сердцах воскликнул маши-
нист. — Ничего, Маркар, ничего, скоро придет конец их са-
моуправству, скоро и нам улыбнется радость.
Поезд, медленно набирая скорость, перегнал путников.
Уже издали машинист крикнул им:
— Зайдите к нашим, передайте, что видели меня. Пусть
не тревожатся, я скоро заеду...
Сидя в душном вагоне с матерью и уже освоившись с не-
привычным лязгом и грохотом товарного состава, Ануш не
спускал своих восторженных глаз со всего, что попадалось
в пути. И как не поражаться: ведь он впервые покинул род-
ное село, впервые вступал в другой мир.
Горы становились все ниже, чередуясь с зеленым ковром
равнин. Попадавшиеся по пути речушки казались непод-
вижными в своем тихом течении. Поезд шел по территории
Грузии.
* * *
Уже было совсем темно, когда поезд остановился на то-
варной станции Тифлиса — Навтлуги. Спустившись на зем-
лю, мать уверенно повела изумленного Ануша. Но мальчик
не оттого спотыкался о рельсы, что был неуклюж, — ведь он
привык, подобно горной козе, преодолевать непроходимые
места. Очутившись на большой станции, среди множества
составов различных поездов, светящихся зелеными, крас-
ными и желтыми огоньками, которые отражались в блеске
рельсов, Ануш растерялся.
Войдя в спавший город, они направились через Авлабар,
Песковскую улицу и Сурб-Карапетский проход по узенько-
му переулку к домику двоюродной сестры Вергине Тума-
нян. Здесь в свое время жил Анастас, когда учился в Нер-
20
сесяновской семинарии. Этот дом стал местом сбора под-
польщиков-большевиков.
Когда мать постучалась в калитку дома, она быстро от-
крылась. Их встретил зять Габо, недавно пришедший с ра-
боты. Семья давно уже спала. Бергине тепло обняла сестру.
Гостеприимные хозяева потрепали по голове Ануша и при-
гласили в дом.
Габо уже заранее знал, что Ануш должен остаться у них,
чтобы обучаться чему-либо, продолжать учебу.
Верго быстро собрала на стол то немногое из еды, что
было в доме, согрела чай. Талида Отаровна выложила оста-
ток дорожных запасов: несколько ячменных лепешек и ку-
сок сыру. Вместо сахара хозяйка достала из буфета таблет-
ки сахарина.
Тем временем Ануш, утомленный дорогой и массой новых
впечатлений, прислонившись к стене, заснул на табуретке.
Мальчика не стали будить. Мать развязала веревки само-
дельных сандалий из буйволиной кожи, осторожно сняла
их с Ануша и уложила его на тахту, покрыв одеялом.
Еще долго длилась беседа. Габо с женой расспрашивали
Талиду о родном селе, о близких и знакомых.
Тифлис...
Сюда приехал много лет назад из Лори маленький Ова-
нес Туманян, которому довелось хлебнуть немало горя
в первые годы своей жизни. Это время сам поэт вспоминал
с глубокой печалью, называя его адом, могилой. Только
яркий, самобытный талант, так рано заблиставший, помог
Туманяну занять свое место в жизни. Здесь он создал мно-
гие из своих бессмертных творений: поэмы, легенды, рас-
сказы, сказки. Грузия стала второй родиной Туманяна.
К ней великий армянский поэт обращал слова сердечного
привета:
Привет вам, новые друзья,
Былым поклон и честь.
Несу от Арарата я
Вам братской песни весть!
Сюда когда-то приехал со своим дорогим апи маленький
Гикор, герой одноименного рассказа Ованеса Туманяна.
Мальчик хотел стать человеком, помочь своей бедной семье.
Но, как известно, жестокие люди погубили его.
Какова же будет судьба Ануша, другого лорийца? Что
ждет его?
21
Утром младшая дочь Вергуш — Маня повела Ануша зна-
комить с городом. Все было интересно мальчику. Множе-
ство магазинов с разноцветными тканями, лавки, напол-
ненные сочными фруктами, овощами и разной другой
снедью; шарманщик с гадающим попугаем и своей моно-
тонной дребезжащей музыкой; мчащиеся фаэтоны с наряд-
ными господами, а рядом с ними медленно плетущийся под
тяжестью навьюченных на него корзин маленький, хорошо
знакомый Анушу ослик; упряжка сильных ломовых лоша-
дей, несуща я по рельсам вагон с пассажирами, так назы-
ваемая «конка»; крики мальчиков-зазывал, стоящих у вхо-
да в магазины; торговцы диковинными игрушками, нани-
занными на длинные палки; комичные кинто с огромными
лотками на головах, выкрикивающие на все лады: «Лаки-
рованный бадриджан», «Красные, сердечные помидоры»,
«Груши, груши, словно мед», «Дули яблоко»; непривычная
уху Ануша мелодичная грузинская музыка, доносящаяся
из духана, — весь этот хаос впечатлений проносился перед
ошеломленным мальчиком как сказочные видения, как сон.
Проходя по главной улице Тифлиса — Головинскому про-
спекту, Ануш застыл от удивления перед многоэтажным
большим домом. Чтобы сосчитать этажи, ему пришлось вы-
соко откинуть голову, так что его папаха упала наземь. Ма-
ня взглянула на зазевавшегося Ануша и с улыбкой сказала:
— Это гостиница «Мажестик», построенная богачом Ара-
мянцем.
Еще много попадалось на пути красивых больших зданий
и на Михайловском проспекте, и на Эриванской площади, и
в районе Сололака...
Невольно у Ануша вырвался вопрос:
— Откуда же у них столько денег?
Через несколько дней мать уехала в Санаин. Шли дни.
Ануш постепенно привыкал к жизни суетливого города и
старательно готовился к поступлению в среднюю школу,
Ведь приобретенных в санаинской школе знаний было недо-
статочно. В Тифлисе предъявлялись более высокие требо-
вания. Да и русского и грузинского языков Ануш вовсе не
знал.
Но вот трудности остались позади. Ануш переступил по-
рог средней школы, вскоре ставшей советской.
В 1923 году начался новый этап в жизни Ануша
Из Тифлиса он переехал в Ростов-на-Дону и стал учиться
в школе фабрично-заводского ученичества. Как и всегда он
22
занимался с душой. Никакие трудности не могли стать пре-
пятствием в учебе для юноши, чье детство прошло в вечной
борьбе с лишениями. А трудности были, особенно в холод-
ную зимнюю пору, когда в ветхом помещении школы, не
приспособленном для занятий, во все щели дул холодный
степной ветер, а дров не хватало, чтобы нагреть все классы.
Бывало так, что чернила застывали и цепенели руки. Но
молодежь не сдавалась, стремясь к знаниям. Мучительно
долгими казались ночи.
По совету старшего брата, чтобы приблизиться к произ-
водству, Ануш одновременно начал работать учеником
токаря на заводе «Красный Аксай». Дружелюбно относи-
лись к нему русские товарищи, помогая Анушу не только
в овладении токарным делом, но и в его стремлении лучше
усвоить русский язык. Смышленый юноша, еще с детских
лет увлекавшийся техникой, нравился им своим любовным
отношением к делу. Учеба и работа, трудно совмещаемые
обычно, для Ануша стали естественной необходимостью.
Упорный молодой рабочий шаг за шагом преодолевал труд-
ности в новом для него токарном деле.
Годы, проведенные в Ростове, навсегда запомнились ему.
Здесь юноша возмужал, вырос политически. В его жизни
произошло великое событие. Ведь в Ростове, в памятном
1924 году, в дни Ленинского призыва, двадцатилетний ком-
сомолец Микоян был принят в кандидаты партии, а год спу-
стя его приняли в члены партии.
Окончив школу ФЗУ и овладев специальностью токаря,
в 1925 году Ануш Микоян покинул город на берегу Дона,
ставший значительной вехой в его самостоятельной трудо-
вой жизни.
Каждому известно, как быстро завязываются знакомства
в пути. В общем вагоне поезда Ростов — Москва ехало мно-
го молодежи из Закавказья. Среди них были и армяне.
За оживленной беседой новые знакомые коротали время.
Духота, дым махорки, неудобства не удручали их. Крылья
мечты уносили молодых людей далеко вперед, обгоняя
поезд. Все они ехали в Москву, и каждому она представля-
лась по-разному.
Маленький Гикор из рассказа О. Туманяна погиб в чужом
и чуждом для него городе, оказавшись среди лабазников и
хапуг. Но ведь это было в старой России, в дореволюцион-
ное время. Теперь были иные времена. Ануш ехал в совет-
скую Москву.
23
Как песок, мгновенно впитывающий в себя влагу, Москва
поглощает тысячи приезжих, где каждый находит свою
дорогу.
Ануш сошел с поезда. Впереди его ожидали новые встре-
чи, радость труда и учебы, полет дерзновенной мысли.
* * *
Ануш с запиской брата приехал в семью Шаумяна. Ека-
терина Самсоновна, жена Шаумяна, устроила его в малень-
кой комнатке.
Квартира Шаумянов и завод находились в разных концах
города, поэтому вскоре он перешел в общежитие завода
«Динамо» и жил вместе с дворником в кочегарке, где час-
тые пьянки и шум по ночам лишали его спокойного сна.
Горячо взялся он за работу на московском заводе «Дина-
мо», куда его теперь зачислили токарем. Новые русские
друзья Ануша стали звать его Артемом, а на цеховых соб-
раниях, по имени и отчеству — Артемом Ивановичем. Такое
обращение подчеркивало, что теперь он самостоятельный
токарь с разрядом. И Артем старался не ударить лицом в
грязь. В коллективе большого завода он с первых же дней
не чувствовал себя чужим. Наоборот, бесхитростное, про-
стое обращение цеховых рабочих, ободряющие взгляды вер-
нули ему спокойствие и природный юмор.
Друзья по цеху полюбили своего нового товарища и избра-
ли его секретарем партийной организации токарного цеха.
...Один из цеховых друзей, Василий, был коренным моск-
вичом и свой город знал вдоль и поперек. Он охотно вызвал-
ся быть гидом для нового товарища, которому Москва пред-
ставлялась еще не прочитанной замечательной книгой.
О Москве Артем много знал из книг и рассказов ростов-
ских рабочих. Но теперь он жил сам в Москве.
Дружно беседуя, шли по улицам два простых рабочих
парня: Василий и Артем, сыны России и Армении, два сол-
дата мирного труда.
Через Иверские ворота они вышли на Красную площадь.
В то время она была вымощена булыжником, трамвайные
линии проходили через всю площадь. И памятник Минину
и Пожарскому находился не у собора Василия Блаженного,
как сейчас, а прямо у главного входа в ГУМ. Не были увен-
ыны рубиновыми звездами башни Кремля. Они заканчива-
лись двуглавыми орлами, которые напоминали о еще недав-
24
нем самодержавии. Под лучами заходящего солнца поблес-
кивали золотые купола кремлевских соборов. Раздался
чистый серебристый звон курантов Спасской башни, сооб-
щающих всему миру московское время. Ажурным поясом
протянулась вокруг древняя кремлевская стена.
Это было величественно. Никакие рассказы, никакие кни-
ги не могли передать торжественной симфонии архитектур-
ных ансамблей, созданных трудом и творческим гением
древних русских зодчих.
Поняв восторженное состояние друга, Василий не стал
докучать ему излишними объяснениями. Они молча стояли
рядом. А Артему, охваченному глубокими думами, грези-
лись былые страницы древне!! Москвы. Устояла она в дни
нашествия Наполеона, когда пламя пожарищ грозно лизало
стены домов покинутого города.
...1917 год. Улицы Москвы в баррикадах. По зову партии,
Ленина народ сражался за свою свободу, за власть рабочих
и крестьян. Израненная, истерзанная Москва и это испыта-
ние вынесла на своих могучих плечах. Наконец ее улицы
загорелись алым пламенем знамен. Шли голодные, оборван-
ные, зато несущие победу, ликующие люди. Казалось, с ни-
ми вместе победную песню пел каждый камень мостовой,
каждый кирпич кремлевской стены. Вождь революции при-
ветствовал их. А теперь на этой самой площади, которая
встречала его морем восторженных глаз, покоится прах жи-
вого из живых в саркофаге, в деревянном еще Мавзолее.
Артем чувствовал, что с каждым днем Москва становится
ему все дороже. Москва... Санаин... Безнадежно далекие
друг от друга прежде, казались бесконечно близкими теперь.
Рабочие будни в токарном цехе были насыщены трудовы-
ми подвигами. Молодежь работала самозабвенно, окрылен-
ная сознанием высокого долга перед городом, ставшим серд-
цем эпохи.
Теперь уже в движениях Артема чувствовалась уверен-
ность и ловкость. Его токарный станок изготавливал новые,
все более сложные детали для электродвигателей.
В 1928 году Артем Иванович Микоян был призван в ряды
Красной Армии. Год был солдатом, а затем секретарем ком-
сомольской организации в Иваново-Вознесенской военной
школе. Он жаждет учиться дальше, наверстать упущенное.
И вот в 1931 году он слушатель Военно-воздушной акаде-
мии им. Н. Е Жуковского.
В отличие от многих ведущих конструкторов, бывших
25
участниками либо с детских лет свидетелями рождения са-
молетов, Артем Иванович лишь в двадцатипятилетием воз-
расте начал знакомиться с азами авиационной науки.
Однокурсники полюбили Артема Микояна. Его простота,
чуткость, серьезное отношение к академическим занятиям,
подкупающее остроумие и общительность сделали его ду-
шой коллектива. Вскоре он был избран секретарем партор-
ганизации первого курса Академии.
Еще большее уважение снискал Артем у товарищей после
случая, который запомнился ему на всю жизнь.
Как-то раз в Академию приехал командующий воздуш-
ными силами Я. И. Алкснис. На его вопрос, кто из перво-
курсников хочет совершить парашютный прыжок, одним из
первых вызвался слушатель Артем Микоян. В то время па-
рашютизм у нас только начинал развиваться. Как и ко вся-
кому новому делу, к нему относились недоверчиво, с опас-
кой. И на прыжки с парашютом отважились немногие.
С тех пор прошло немало лет, но Артем Иванович являет-
ся и по сей день единственным среди известных советских
авиаконструкторов, чье имя вошло в историю парашютного
спорта тех лет.
Невзирая на большую загруженность, Артем Иванович
посещал и летные курсы при Осоавиахиме и совершал свои
первые полеты на самолете У-2.
В отличие от дореволюционных порядков, советская стра-
на всемерно развивала отечественное самолетостроение.
Пополнились ряды знаменитых деятелей авиационной
науки.
Артем Иванович пришел в Академию воздушного флота,
имея за плечами большой жизненный опыт и солидный
производственный стаж. Правда, все это не имело связи
с авиацией, но трудовая жизнь развила в нем самостоятель-
ность и упорство.
Как и в других высших учебных заведениях, в Академии
на первых курсах обычно изучали общетеоретические дис-
циплины. Физика, математика, механика как бы являлись
подготовительной ступенью к специальным предметам.
Вот тут-то и сказалась разница между слушателями, по-
павшими в Академию прямо со школьной скамьи, и такими,
как Микоян, подготовленными жизнью к учебе и твор-
честву.
Когда на старших курсах приступили к изучению аэроди-
намики, расчета на прочность, двигателя внутреннего сго-
26
рания п других предметов, имеющих прямое отношение
к инженерному авиационному делу, у Артема Микояна
к ним обнаружился особый интерес. Это и понятно. Про-
хождение специального курса открывало перед ним воз-
можность непосредственного проектирования самолета и
его осуществления в натуре. И случай не заставил себя дол-
го ждать. Пришла пора изучения действия щитков и за-
крылков. Это новшество было разработано теоретической
наукой у нас и за рубежом.
Отлично понимая значение теории, слушатель Микоян
еще в стенах Академии стремился применить ее на практи-
ке. Вместе с двумя однокурсниками — Павловым и Сама-
риным он ставит перед собой задачу проектирования учеб-
но-тренировочного самолета с применением щитков и за-
крылков и с толкающим винтом. Когда проект был готов,
тут же, в мастерских Академии, собственными силами
начали осуществление проекта в натуре. На самолет поста-
вили американский мотор в 18 лошадиных сил. Свой перве-
нец Микоян с друзьями нарекли «Октябренком».
Но самое главное было впереди. Наступил и день испы-
тания. Каков же будет «Октябренок» в полете? — с волне-
нием думал Артем.
Учебно-тренировочный самолет летел со скоростью
120 километров в час. Вдруг случилось неожиданное: мотор
вышел из строя. И тут нашли свое применение щитки и за-
крылки, позволившие снизить посадочную скорость до
40 километров в час.
Тем временем развивалась авиационная наука. Все новое
находило горячий отклик в будущем конструкторе. Но, как
правило, это новое рождается в муках и терзаниях, не всег-
да сразу получая оценку и признание. Но если веришь
в себя, в правильность своих дерзновенных мыслей — ни
шагу назад! Этот незыблемый принцип настоящего творче-
ства был заложен в характере Артема Ивановича, слуша-
теля Академии воздушного флота, тогда еще только-только
пробующего свои силы в авиационной науке.
Инженерный факультет Академии Микоян окончил с от-
личием в 1937 году.
С глубокой благодарностью вспоминает Артем Иванович
своих первых учителей — профессоров Академии
Б. Н. Юрьева, Оглоблина, Бураго, Земскова, Козлова, воспи-
тавших в нем любовь и преданность избранной профессии,
27
любовь и преданность науке, которой было суждено боль-
шое будущее.
Не стерлись в его памяти и имена товарищей, с которыми
он учился, сдавал экзамены, курсовые проекты, делил труд-
ности и радость удач.
Недолго продолжалась работа молодого инженера
А. И. Микояна в качестве военного представителя по прием-
ке самолетов на одном из авиационных заводов. Счастли-
вый случай привел его в бюро старейшего русского конст-
руктора Николая Николаевича Поликарпова.
В 1910 году, когда с треском и шумом самолет Сергея
Уточкина появился над орловским ипподромом и едва успел
сделать два круга, публика, придя в неистовый восторг,
бурно аплодировала. По тем временам это был смелый под-
виг. Среди присутствующих находился воспитанник Орлов-
ской духовной семинарии Николай Николаевич Поликар-
пов, тогда зовущийся просто Колей. Этот полет предопреде-
лил его будущее. В 1915 году он уже окончил теоретические
курсы авиации в Петербургском политехническом инсти-
туте. А через год с усердием, достойным подражания, Поли-
карпов помогал одному из пионеров русского тяжелого
самолетостроения И. И. Сикорскому в строительстве его
многомоторных самолетов.
Как известно, у колыбели своего развития авиация пред-
ставлялась лишь как самый быстрый вид передвижения.
Но время поставило перед ней и другие задачи. Вскоре она
выполняла и разведывательные функции. В военное время
рамки применения авиации расширились. Потребовались
бомбардировщики. Но каждое действие порождает и проти-
водействие. Так появились истребители. Они предназнача-
лись для борьбы с бомбардировщиками.
В целях обороны Советский Союз осваивал все новые и
новые истребители с хорошими характеристиками скоро-
стей и маневренности. Достигнуть скорости 500 километров
в час к 1935 году — такая задача была поставлена перед
конструкторской мыслью в 1930—1931 годах.
У читателя наших дней это может вызвать улыбку, но не
надо забывать, что на первых порах лишний десяток кило-
метров приобретенной скорости считался заметным шагом
вперед.
километР°в в час. Для достижения поставленной цели
В 1тт£??У/тта 3авОде имени Менжинского было организо-
вано ЦКБ (Центральное конструкторское бюро). К этому
28
времени были созданы здесь экспериментальные образцы
истребителей с индексами И-3, И-5, И-7, развивающие ско-
рость до 300 километров. Центральное конструкторское бю-
ро объединяло три конструкторские бригады. Во главе од-
ной из них стоял Николай Николаевич Поликарпов. К осени
1933 года на летное поле вышел опытный экземпляр истре-
бителя И-15 с броневой защитой позади летчика — резуль-
тат работы бригады Поликарпова. Характеристики П-15
были значительно лучше прежних: скорость — порядка
370 километров, хорошая маневренность. Одномоторный
биплан Н. Н. Поликарпова с воздушным охлаждением про-
шел свое дальнейшее совершенствование в лаборатории
С. А. Чаплыгина. Усовершенствованная модель этого истре-
бителя, теперь уже И-153, известна в авиации под названием
«Чайка» с убирающимися шасси. Эта машина прекрасно
себя зарекомендовала во время событий на Халхин-Голе.
Примерно в эти же годы Поликарпов создал истребитель
И-16, скорость которого достигла 390 километров в час. Мо-
дель моноплана с убирающимся шасси в 1935 году была
испытана в ЦАГИ. Поликарпов поставил на этот истреби-
тель новый мотор, и скорость сразу же была повышена на
41 кипометр. Это был большой скачок. Но 500 километров
в час так и остались недосягаемыми. Новая модель, И-17,
была спроектирована для более мощного мотора. Этот
истребитель попал в надежные руки. Выдающийся летчик
нашего времени Валерий Павлович Чкалов наконец достиг
на нем заветной черты — 500 километров в час. На париж-
ской выставке 1937 года этот скоростной истребитель с двад-
цатимиллиметровой пушкой имел огромный успех.
Советская истребительная авиация, вооруженная пушка-
ми, не всегда встречала одобрение со стороны маловеров.
Но к чести наших конструкторов надо отнести их упорство
и стремление идти вперед. Благодаря этому советские
конструкторы намного опередили своих зарубежных кол-
лег.
Поликарпов отличался широкими знаниями авиационной
техники. В любимое дело он внес много нового, обогащая
отечественную авиационную науку. Его идеи всегда отлича-
лись свежестью. Свое вдохновение он передавал большому
коллективу конструкторского бюро, которым руководил.
Это было в 1937 году. Артем Иванович Микоян вошел в
этот творческий коллектив в пору, когда истребитель «Чай-
ка» и И-17 продолжали совершенствоваться.
29
Необходимость роста скорости властно требовала приме-
нения всех средств, снижающих сопротивление самолета в
полете, и перехода на монопланную схему с убирающимися
шасси. В то же время переход на схему скоростного моно-
плана в известной мере ухудшал маневренность новых ма-
шин. Росли время и радиус выполнения виража — основы
воздушного боя истребителей того времени. Перенести бой
в вертикальную плоскость не позволяла недостаточная
мощность самых лучших авиационных моторов того време-
ни. Создавался замкнутый порочный круг. Для повышения
скорости нужно было переходить на схему моноплана с уби-
рающимися шасси и всемерно уменьшать площадь крыла.
Эти меры неизбежно приводили к ухудшению характеристик
виража.
Истребители же бипланной схемы с большим сопротив-
лением в полете, обладая отличными характеристиками
виража, то есть малым временем и малым радиусом его
выполнения, неизбежно имели меньшую скорость по срав-
нению с другими самолетами монопланной схемы с убираю-
щимися шасси. Вследствие этих причин истребители моно-
планной схемы, пользуясь своим преимуществом в ско-
рости, могли навязать бой любому самолету противника, но
вести бой на горизонтальном маневре, на виражах не могли.
В то же время истребители-бипланы могли успешно вести
воздушный бой на горизонтальных маневрах, но часто не
могли догнать воздушного противника или препятствовать
ему выйти из боя. Надо было искать новые решения, так
продолжаться долго не могло.
В 1933—1935 годах решение этой задачи было найдено
в одновременном развитии как скоростных (И-16, И-17), так
и маневренных (И-15, И-153) истребителей. В задачу ско-
ростных (И-16) входило навязывание противнику боя, а соб-
ственное ведение боя на горизонтальном маневре возлагалось
на бипланы (И-15). В истребительные части наших ВВС в те
годы приходили подразделения, вооруженные как скорост-
ными монопланами И-16, так и маневренными бипланами
И-15.
В свое время советские летчики-добровольцы на самоле-
тах И-15 приняли участие в воздушных сражениях против
вражеской авиации. В этих боях выяснилась огромная роль
горизонтального маневра. Наши друзья летчики предпочи-
тали лететь в бой на менее скоростных, но более маневрен-
ных самолетах И-15.
30
Как показал опыт боев тех лет, необходимое взаимодейст-
вие групп скоростных монопланов И-16 и маневренных би-
планов И-15 в условиях отсутствия на этих самолетах двух-
сторонней радиосвязи в воздухе не могло быть организовано
в боевых условиях. Концепция одновременного развития
и применения скоростных и маневренных самолетов-
истребителей не оправдала себя на практике.
Кроме того, опыт показал, что наши истребители не могли
перехватить и уничтожить воздушного противника, обла-
дающего даже сравнительно небольшой скоростью полета
на высотах более 6000—7000 метров. Многочисленные опыт-
ные работы коллектива Н. Н. Поликарпова и других конст-
рукторов по созданию новой конструкции истребителя для
замены И-16 не дали положительных результатов.
В серийном производстве продолжали строиться уже уста-
ревшие истребители И-16 и более новые, но бесперспектив-
ные бипланы И-153.
В условиях усложняющейся международной обстановки
1933—1939 годов — интенсивных военных приготовлений
фашистской Германии, ряда провокаций оголтелой японской
военщины на наших восточных границах — авиационные
конструкторы особенно остро ощущали свою личную ответ-
ственность за наметившееся техническое отставание совет-
ской истребительной авиации В это трудное для нашей авиа-
ционной техники время требовалась ясность ума, большая
воля и уверенность в правильном решении ответственней-
шей задачи, огромные организаторские способности, чтобы
выступить с предложением о создании качественно нового
самолета-истребителя.
И надо сказать, что именно вокруг Артема Ивановича
Микояна, бывшего тогда руководителем одного из отделов
КБ Поликарпова, стали группироваться авиационные спе-
циалисты, более других ощущавшие ненормальность сло-
жившегося положения и искавшие так же, как и сам Артем
Иванович, путей выхода из кажущегося тупика в развитии
истребительной авиации.
Нет, не в легкое время пришел в авиационную промыш-
ленность молодой военный инженер Артем Микоян, и ре-
шать ему со своими сподвижниками пришлось далеко не
элементарную техническую задачу.
Инженерный творческий труд — труд нелегкий, труд же
авиационного конструктора, которому, как и минеру на
войне, ошибаться при жизни непозволительно, труден
31
вдвойне. Поэтому рано седеют головы авиационных конст-
рукторов, нелегок их творческий путь и не сплошь усеян он
почестями и наградами, как иной раз представляют себе не-
искушенные зрители великолепного прогресса авиационной
техники.
Жизнь требовала создать качественно новый истребитель
с большим приростом скорости против существовавших
образцов.
Именно такой самолет и задумал создать осенью 1939 года
Артем Иванович и его единомышленники.
Уже шля вторая мировая война. Падали бомбы на древние
города Европы. Горела многострадальная Варшава. Всем
было ясно, что не так уж много времени остается до того, как
война придет и в наш мирный дом. Времени было мало, до
страшного мало. Ошибаться было нельзя. Страна была на
крутом повороте истории.
В ноябре 1939 года ЦК нашей партии поддержал инициа-
тиву группы конструкторов, возглавляемой Артемом Ивано-
вичем, дал этой работе «зеленую улицу». Одновременно
в стране развернулись невиданные в истории нашей авиации
работы по созданию других типов скоростных истребителей,
штурмовиков, бомбардировщиков. Работа творческой груп-
пы А. И. Микояна влилась в общее русло работ коллекти-
вов С. В. Ильюшина, А. С. Яковлева, С. А. Лавочкина в со-
дружестве с В. П. Горбуновым и М. Н. Гудковым, П. О. Су-
хого, В. М. Петляковым и другими.
Наиболее близкими сподвижниками Артема Ивановича
в период становления проектирования нового истребителя
были опытный, высокообразованный инженер Михаил Иоси-
фович Гуревич, талантливый молодой аэродинамик Николай
Захарович Матюк, блестящий организатор Владимир Алек-
сандрович Ромадин и многие другие. Особенно подружился,
и эта личная дружба переросла в активное творческое
содружество, Артем Иванович с Михаилом Иосифовичем
Гуревичем.
Проектирование самолета И-200, развернувшееся в ноябре
1939 года, было подчинено одной идее — создать качественно
новый истребитель с приростом максимальной скорости
полета не менее 30 процентов против существующих серий-
ных самолетов И-16.
Новый самолет был задуман для ведения воздушного боя
на больших высотах (более 6000 метров). Такой подход
к проектированию предопределил после долгих споров и
32
сравнительных расчетов нескольких вариантов проекта
выбор мотора АМ-35А, который к этому времени устанав-
ливался также на высотные скоростные тяжелые бомбарди-
ровщики дальнего действия и выпускался в серийном по-
рядке.
Мотор АМ-35А обладал наибольшей высотностью и мощ-
ностью из всех других отечественных авиационных двига-
телей того времени. Мощность его достигала 1200 лошади-
ных сил на высоте 7200 метров (против 1050 лошадиных сил
на высоте 4000 метров у мотора М-105П, который применили
для своих истребителей коллективы Яковлева и Лавочкина).
Проектирование истребителя с мотором АМ-35А было
очень сложной инженерной задачей. Вес мотора АМ-35А на
230 килограммов превышал вес мотора М-105П. Кроме того,
мотор АМ-35А не был приспособлен, в отличие от М-105П,
для установки пушки.
Особенности мотора определили и некоторые особенности
нового самолета. Значительный вес мотора, несмотря на все
старания конструкторов, увеличил полетный вес самолета;
вооружение нового истребителя состояло только из пуле-
метов— одного крупнокалиберного и двух нормального ка-
либра.
В конструкции было использовано дерево в качестве
основного конструкционного материала хвостовой части
фюзеляжа и отвесных частей крыла. Передняя часть фюзе-
ляжа и подмоторная рама были сварены из тонкостенных
стальных труб, центроплан был цельнометаллической кон-
струкции с дюралевой обшивкой.
Все было максимально приспособлено к производственным
и технологическим возможностям завода, где предполагали
строить серийно новый истребитель.
Пролетели дни, заполненные напряженным творческим
трудом, спорами, выбором наилучшего конструктивного
решения. В процессе труда рождался и цементировался зна-
менитый микояновский творческий конструкторский кол-
лектив.
Большевистская принципиальность сочетается у Артема
Ивановича с удивительной скромностью, добрым отноше-
нием к сотрудникам. Генеральный конструктор поддержи-
вает, всячески одобряет возникшие в процессе работы новые
идеи и решения.
Новый истребитель был спроектирован в рекордно корот-
кий срок — за три месяца.
3
Ашот Арзуманян «Око Бюракана
33
Наконец настал весенний день, когда новый самолет был
полностью собран, опробован на земле и подготовлен к поле-
ту. Опытнейший летчик-испытатель А. Н. Екатов 5 апреля
1940 года впервые поднял серебристый истребитель И-200
в воздух. Немногочисленная группа людей на Центральном
аэродроме Москвы следила за исчезающим в голубизне неба
новым самолетом. Все были взволнованы, но скрывали свое
волнение друг от друга.
После посадки, когда истребитель зарулил на стоянку,
летчик, сняв парашют, поздравил Артема Ивановича с боль-
шой победой — самолет, первенец молодого творческого кол-
лектива, отлично вел себя в воздухе, на посадке и взлете.
В день 1 мая 1940 года в заключение воздушного парада
над Красной площадью столицы пронеслись, вызывая удив-
ление и восторг в колоннах демонстрантов, новые скорост-
ные советские самолеты и среди них первый И-200 — пер-
венец большой семьи микояновских истребителей.
В ходе летных испытаний нового самолета 24 мая 1940 го-
да летчик Екатов достиг впервые в Союзе скорости 648,5 ки-
лометра в час на высоте 6900 метров, а немного позже на
втором экземпляре И-200 была получена скорость 651 кило-
метр в час на высоте 7000 метров.
Это были блестящие результаты. Ни один боевой само-
лет в это время ни у нас в стране, ни за рубежом не имел
таких скоростей полета. Против серийного истребителя И-16,
имевшего скорость 450 километров в час, был получен при-
рост скорости около 200 километров в час.
ЦК нашей партии и советским правительством было при-
нято решение о быстрейшем развертывании строительства
нового истребителя И-200 в большой серии на одном из
крупнейших авиационных заводов страны.
Однако Артем Иванович отлично и лучше, чем кто-нибудь
другой, представлял себе и достоинства и недостатки своего
первенца. Началась упорная работа по улучшению самолета.
Для повышения дальности полета был сильно увеличен
запас топлива. Улучшена боевая живучесть самолета и его
маневренные качества. Вскоре новый вариант самолета был
запущен в серийное производство взамен прежнего.
В начале января 1941 года самолетам И-200 первых выпус-
ков было присвоено название МИГ-1, а улучшенным И-200
последующих выпусков—МИГ-3.
Название МИГ состояло из первых двух букв фамилии
Микоян и первой буквы фамилии Гуревич, а в целом симво-
34
лизировало быстрый как молния, как мгновение полет ско-
ростных истребителей, созданных под руководством Артема
Ивановича.
Название было образным и ко многому обязывало. Выпуск
МИГов быстро нарастал. За 1940 год наши ВВС получили
100 самолетов МИГ-1 и 200 самолетов МИГ-3. МИГи быстро
становились наиболее массовыми новыми истребителями
наших Военно-Воздушных Сил. Опытнейшие боевые летчи-
ки, такие, как Герой Советского Союза Степан Павлович
Супрун, высоко оценивали летно-технические данные
МИГ-3, были горячими патриотами нового истребителя.
К 1 мая 1940 года полетам на МИГ-3 в строевых частях
ВВС было обучено уже 80 процентов летчиков, подлежащих
переучиванию на этом истребителе. Заметим, что к обучению
строевых летчиков на Як-1 и других новых истребителях
в частях ВВС к маю 1941 года еще не приступали из-за от-
сутствия серийных самолетов.
Эскадрильи МИГов базировались на аэродромы вдоль на-
шей западной границы от Черного моря до Балтики.
На рассвете 22 июня 1941 года огромная военная машина
гитлеровской Германии вторглась в пределы Советского
Союза. Начало войны сложилось для нашей страны исклю-
чительно неблагоприятно. Внезапными ударами вражеской
авиации удалось уничтожить на аэродромах большое коли-
чество наших боевых самолетов. Немецко-фашистская авиа-
ция получила перевес в силах.
Большая часть боеспособных самолетов к началу войны
была устаревших типов (в том числе истребители И-15,
И-16, И-153) и изношенной. Самолеты новых типов только
начали поступать в строевые части ВВС. Переучивание лич-
ного состава полетам и эксплуатации новых самолетов
далеко не было завершено.
В этих условиях на немногочисленные подразделения
наших Военно-Воздушных Сил, вооруженные истребителя-
ми МИГ-3, выпала особая роль. В первые месяцы войны это
были единственные и, к сожалению, малочисленные
подразделения ВВС, которые могли вести активные насту-
пательные воздушные бои с наглым противником. На эти
подразделения легла большая тяжесть и ответственность.
Применялся широкий маневр МИГ-3 вдоль протяженности
огромного фронта. Так, для обороны Мурманска и баз Север-
ного фронта на заполярные аэродромы летом 1941 года были
переброшены МИГ-3 из Крыма. Эти самолеты были вклю-
3*
36
чены в истребительный полк знаменитого морского летчика,
впоследствии дважды Героя Советского Союза Б. Ф. Сафо-
нова, на вооружении которого ранее находились устаревшие
истребители И-16.
Активное участие приняли МИГи в боях в Прибалтике,
в степях Украины, в Крыму.
Трижды Герои Советского Союза А. И. Покрышкин, вспо-
миная о первых днях войны, писал: «Я летал когда-то на
МИГе. Это была выносливая машина. На больших выходах
она вела себя отлично: ее скорость и маневренность возра-
стали».
В начале войны был сформулирован специальный авиа-
ционный полк на самолетах МИГ-3, укомплектованный
опытными летчиками-испытателями под командованием
впоследствии дважды Героя Советского Союза С. П. Супру-
на. В задачу этого полка входило проверить поведение
МИГ-3 в бою с новыми немецкими самолетами, установить,
что в МИГах нужно улучшить и усовершенствовать, чтобы
не терять превосходства над врагом.
Воздушные бои, проведенные на МИГ-3, показали, что
этот самолет был хозяином больших высот и был наиболее
пригоден для использования в системе противовоздушной
обороны против высоко летящих бомбардировщиков.
В ходе воздушного сражения на Кубани весной 1943 года
в истребительном авиационном соединении впоследствии
дважды Героя Советского Союза маршала авиации Е. Я. Са-
вицкого были использованы наряду с другими самолетами
также и истребители МИГ-3. Опыт воздушных боев показал,
что МИГ-3 являются наиболее пригодными машинами для
ведения воздушного боя на высотах более 6000 метров, пре-
восходя на этих высотах любые немецко-фашистские само-
леты.
Много самолетов МИГ-3 применялось в системе ПВО
Москвы и других крупных городов до конца войны. Вместе
с тем опыт боев показал, что МИГ-3 на малых высотах, до
4000 метров, уступали некоторым самолетам противника в
I оризонтальпых скоростях и в скоростях набора высоты.
Поэтому МИГ-3 были мало пригодны для использования
в качестве фронтовых истребителей для действий на малых
высотах
Истребители МИГ-3 строились в серии до конца 1941 года.
1 взросшая потребность в моторах для штурмовиков — важ-
нейших в то время противотанковых самолетах Ил-2_____
36
заставила сиять с производства могор АМ-35А, который
устанавливался на МИГ-3. Освободившиеся производствен-
ные мощности моторостроительных заводов были исполь-
зованы для наращивания выпуска штурмовиков.
Построенные и сданные фронту более двух тысяч само-
летов МИГ-1 и МИГ-3 пронесли свою боевую службу до
конца воины в основном в системах противовоздушной
обороны.
Нельзя сказать, чтобы прекращение выпуска МИГ-3 было
перенесено легко и самим Артемом Ивановичем и его спод-
вижниками. Все понимали, что положение на фронте сло-
жилось тяжелое и многим приходилось жертвовать, чтобы
создать перелом в ходе боев. Прошедшие полгода воины,
опыт боевого применения МИГ-3, опыт воздушных боев,
успехи и неудачи его первенца были суровой школой для
молодого конструктора и его сотрудников, многим из кото-
рых пришлось поглотать пыли степных аэродромов Украи-
ны, испытать горечь отступления, видеть, как летают МИГи
на каменистых аэродромах Заполярья, срезая об острые
камни покрышки колес и хвостовые костыли.
За эти полгода закалился характер, накопился опыт, стал
яснее и зорче взгляд на вещи — истребитель должен быть
простым, выносливым и сильно вооруженным.
Простота, выносливость, вооружение — вот три фактора,
вынесенные Артемом Ивановичем из огня первого полугодия
войны. Все как будто просто и ясно, но как трудно это осу-
ществить!
Инженерам хорошо известно, что создать сложную конст-
рукцию, как правило, легче и быстрее, чем выполняющую
те же функции простую. Для осуществления простой, а сле-
довательно, и дешевой, нетрудоемкой и выносливой конст-
рукции требуется нс только больше времени, но и, если
хотите, больше инженерного таланта, творческого горения.
Так вот, работа Артема Ивановича начиная е 1942 года
и развертывалась в направлении материального осуществле-
ния этих факторов, и все его последующие конструкции
имеют ярко выраженный характер простоты, исключитель-
ную эксплуатационную выносливость и очень мощное во-
оружение.
В 1942 году Артем Иванович назначается руководителем
опытного самолетостроительного завода, на который возла-
гается практическое решение задачи дальнейшего развития
высотной истребительной авиации.
37
Опытные работы коллектива Артема Ивановича Микояна
и руководимого им коллектива в годы Великой Отечест-
венной войны проводились в двух направлениях.
Во-первых, строились скоростные военные истребители
с поршневыми моторами. Значительный размах опытных
работ этого направления во время войны обеспечивал высо-
кий технический уровень отечественного самолетостроения
и давал возможность иметь в резерве высококачественные
новые самолеты-истребители на случай неудач с модифи-
кацией основных серийных машин коллективов Яковлева
и Лавочкина.
Во-вторых, строились опытные поршневые истребители
с ускорительными реактивными двигателями, предназна-
ченными для резкого увеличения скорости полета, а также
истребители с реактивными двигателями в качестве основ-
ной двигательной установки. Развивая и улучшая самолет
МИГ-3, Артем Иванович и его сотрудники в 1942 году созда-
ли самолет И-230 (Д) с мотором АМ-35А, на котором была
достигнута скорость полета 660 километров в час на высоте
7000 метров. В 1943 году на улучшенном варианте этого
самолета И-231 (2Д) с новым мотором АМ-39 впервые в Сою-
зе была достигнута скорость 707 километров в час на высоте
7100 метров.
Оба эти самолета, в отличие от серийного МИГ-3, не имею-
щего пушечного вооружения, были вооружены двумя пуш-
ками «швак» калибра 20 миллиметров.
Серийные самолеты МИГ-3 и опытные самолеты И-230
и И-231 были предназначены для боевых действий на высо-
тах 5000—8000 метров. Развитие авиационной техники под-
сказывало. что нужен истребитель для уничтожения самоле-
тов противника на больших стратосферных высотах от II
до 14 километров. Проблема создания высотного боевого
самолета в 1942—1943 годах была чрезвычайно сложной,
требующей решения массы задач самых разнообразных
направлении. Требовалось создать герметическую кабину
летчика, разработать конструкцию вывода из нее тяг управ-
ления самолетом и мотором, разработать герметический
фонарь кабины и его надежное уплотнение. Много вопросов
приходилось решать при проектировании топливной систе-
мы, системы охлаждения мотора и воздуха, подаваемого
в мотор специальными нагнетателями. Возникла большая
сумма аэродинамических задач по обеспечению минималь-
ною сопротивления нового самолета в полете. Наконец
38
возникли большие трудности в борьбе за уменьшение веса
конструкции самолета.
И, несмотря на все эти трудности, Артем Иванович взял-
ся вместе со своими сотрудниками за создание первого
в Союзе стратосферного истребителя.
Работа эта потребовала огромной затраты усилий, упор-
ного труда, страстной настойчивости в достижении постав-
ленной цели и строительства нескольких опытных самоле-
тов для проверки и испытаний различных конструктивных
решений.
Артем Иванович проявил при этом исключительную энер-
гию, напористость, стремление использовать для решения
новых задач различные технические возможности.
Осенью 1944 года опытный истребитель И-224 (4А) достиг
впервые в Союзе высоты 14 100 метров. Другой опытный
самолет — И-225 (5А)—впервые в Союзе достиг скорости
полета 730 километров в час.
Это были великолепные, не превзойденные за рубежом
технические достижения, но они достигались ценой значи-
тельного усложнения и утяжеления самолета. Дальше повы-
шать скорость и высот^ полета, используя поршневые авиа-
ционные моторы, было крайне затруднительно, а повысить
сколько-нибудь значительно и вообще невозможно.
Необходимо было другое решение, другая двигательная
установка самолета. Поршневые двигатели с воздушным
винтом должны были уступить в скоростной авиации место
двигателям реактивным.
Так уже на четвертом году своей самостоятельной работы
в авиации Артем Иванович столкнулся с необходимостью
воплотить в жизнь известное предвидение основоположника
отечественной ракетной техники Константина Эдуардовича
Циолковского о том, что «на смену аэропланам винтовым
придет эра аэропланов реактивных».
Естественно, что разработка первых боевых реактивных
самолетов коллективом Артема Ивановича и других конст-
рукторов началась не на пустом месте. Отечественная тех-
ника в 1944 году имела многообразные и значительные дос-
тижения в создании и испытании различного рода реактив-
ных двигателей летательных аппаратов, как беспилотных,
так и пилотируемых. В стране были талантливые ученые-
теоретики реактивного движения, были кадры исследовате-
лей и конструкторов, накопивших уже большой опыт в со-
здании летательных аппаратов с реактивными двигателями.
39
Мы не можем в коротком очерке, посвященном жизни
и работе только Артема Ивановича Микояна, подробно оста-
навливаться на истории развития реактивной техники в
нашей стране. Однако необходимо кратко вспомнить основ-
ные вехи на большом и нелегком пути становления отечест-
венной реактивной техники, необходимо хотя бы затем,
чтобы стала яснее роль, которую сыграли в этом деле Артем
Иванович и его сотрудники.
Основоположником теории реактивного движения был
знаменитый русский ученый, создатель основ теории полета
самолетов и основ аэродинамики как строгой и точной науки
профессор Николай Егорович Жуковский. Еще в 1882 году
в работе «О реакции струи вытекающей и втекающей жид-
кости» ему удалось получить математическую зависимость
для силы реакции струи жидкости, вытекающей из движу-
щегося сосуда.
Основы динамики полета ракет были заложены знамени-
тым ученым-самородком Константином Эдуардовичем
Циолковским, который начал работать над проблемами
реактивного движения с 1892 года, а в 1903 году опубликовал
некоторые результаты этих работ в замечательном по глу-
бине научного предвидения труде «Исследование мировых
пространств реактивными приборами».
Артем Иванович прекрасно знал теоретические обоснова-
ния возможности создания реактивных самолетов, приве-
денные К. Э. Циолковским в работах «Новый аэроплан»
(1929), «Реактивный аэроплан» (1930), «Ракетоплан» (1930),
«Стратоплан полуреактивный» (1932) и др. Идеи К. Э. Циол-
ковского, заложенные в его классических трудах по ракет-
ной технике, волновали конструктора, он с благодарностью
вспоминал и автора, и издателей. Ведь исследования
К. Э. Циолковского мы читаем благодаря труду и величай-
шей научной добросовестности его редакторов — покойного
талантливого инженера, современника Константина Эдуар-
довича, Ф А. Цандера, и одного из зачинателей нашего раке-
тостроения— инженера М. К. Тихонравова. Изучив по пер-
воисточникам труды К. Э. Циолковского, М. К. Тихонравов
их переработал, исправил отдельные неточности, привел
в единую систему все обозначения и формулы, вниматель-
нейшим образом отредактировал все труды.
Короткая, но славная по заслугам и результатам творчес-
ких усилий раскрывалась перед мысленным взором Артема
Ивановича отечественная история ракетной техники Эффек-
40
тивная конструкторская работа по созданию ракетных
двигателей на твердом топливе началась у нас в стране еще
в 1920 году, когда в Ленинграде была создана Газодинами-
ческая лаборатория (ГДЛ). В ГДЛ работали инженеры- энту-
зиасты ракетного дела В. А. Артемьев, Тихомиров и позже
Петропавловский, Г. Э. Лангемак и другие.
В 1927 году этой группой были созданы опытные реактив-
ные снаряды на твердом топливе калибров 82 миллиметра
и 132 миллиметра, а 3 февраля 1928 года состоялись первые
пуски этих снарядов, которые были отработаны к 1930 году,
на дальность стрельбы соответственно 5 и 6 километров.
В 1938 году эти снаряды под обозначением РС-82 и PC-132
были приняты на вооружение нашей авиации, и в июле —
августе 1939 года снаряды РС-82 применены с пяти спе-
циально оборудованных самолетов И-16 в воздушных боях
с японскими захватчиками в районе реки Халхин-Гол в
Монголии.
Реактивные снаряды РС-132 впервые применялись с на-
ших бомбардировщиков СБ зимой 1939/40 года во время
финской войны по наземным и воздушным целям.
Пусковые самолетные установки для этих реактивных
снарядов были разработаны Ю. А. Победоносцевым,
И. И. Гваем и А. П. Павленко ’. Так, еще перед Великой
Отечественной войной наши ВВС получили значительно
раньше, чем ВВС зарубежных стран, реактивное оружие для
ведения огня по воздушным и наземным целям.
Одновременно с ГДЛ в Москве активно работала в начале
тридцатых годов Группа изучения реактивного движения
(ГИРД) при Центральном совете Осоавиахима. Группа ГИРД
возглавлялась учеником К. Э. Циолковского, энтузиастом
реактивной техники, работавшим в этой области с 1908 года,
талантливым инженером и конструктором Ф. А. Цандером,
к которому присоединились молодые инженеры Ю. А. Побе-
доносцев, М. К. Тихонравов, Л. С. Душкин, А. Г. Костиков
и другие.
В 1930 году Ф. А. Цандером был создан первый в мире
жидкостно-реактивный двигатель ОР-1, работающий на бен-
зине и сжатом воздухе. В 1932 году он построил второй дви-
гатель, ОР-2, с тягой около 50 килограммов, предназначен-
ный для испытания на самолетах. Начиная с 18 марта
1933 года начались огневые испытания ОР-2, а 28 марта
1 «Красная звезда», 19 ноября 1939 г„ № 272 (10959).
41
1933 года Ф. А. Цандер умер 46 лет от роду, осуществив
далеко не все, что задумал и мог бы совершить. Им была
написана единственная книга «Проблема полета при помощи
реактивных аппаратов» (1932), которая до сего времени не
потеряла своего значения.
Внимание Артема Ивановича и его сотрудников привлек-
ло и другое направление в работе ГИРД, связанное с созда-
нием под руководством М. К. Тихонравова высотной ракеты
с жидкостным реактивным двигателем, первые огневые
испытания которой начались 17 августа 1933 года. В ходе
испытаний в 1932 году ракета М. К. Тихонравова достигла
высоты более 10 километров. Наряду с практическими кон-
структорскими работами М. К. Тихонравовым был написан
ряд научных трудов: «Ракетная техника» (1935), «Устойчи-
вость вертикального полета ракеты» (1935—1938) и др.
Значительная работа по топливам для жидкостных реак-
тивных двигателей была проведена в 1934—1938 годах
инженером Н. Г Чернышовым и В. П. Глушко, который
обобщил результаты своих работ в фундаментальном труде
«Жидкое топливо для реактивных двигателей» (1936).
Жидкостно-реактивный двигатель с тягой 140 килограм-
мов, разработки Л. С. Душкина, в 1939—1940 годах был ис-
пытан в полете на планере С. П. Королева. В одном из испы-
тательных полетов 28 февраля 1940 года на высоте 2000 мет-
ров летчик В. П. Федоров отцепил планер от самолета-бук-
сировщика и включил двигатель. Израсходовав весь запас
топлива, Федоров совершил посадку на свой аэродром.
После летных испытаний на планере С. П. Королева реак-
тивный двигатель Л. С. Душкина в несколько усовершен-
ствованном виде уже в годы Великой Отечественной войны
был установлен на нескольких новых самолетах.
Таким образом, еще до Великой Отечественной войны
у нас в стране были созданы и испытаны в полете первые
образцы жидкостно-реактивных двигателей, пригодных для
установки на самолеты. Однако мысль Артема Микояна
вновь и вновь возвращалась к тому, что применению этих
двигателей на самолетах препятствовал чрезвычайно боль-
шой секундный расход топлива и окислителя, а также высо-
кие температуры в камере сгорания, которые ограничивали
длительность работы жидкостно-реактивного двигателя не-
сколькими минутами.
Видный советский специалист в области реактивного дви-
жения М К. Тихонравов писал еще в 1934 году: « только
42
воздушные реактивные двигатели и могут называться дви-
гателями в полном смысле этого слова, понимая под этим
агрегат, работающий достаточно продолжительное время.
Это обстоятельство является следствием применения возду-
ха в качестве окислителя и, следовательно, работы с малыми
температурами сгорания. Применяя чистый кислород, мы
из-за чрезвычайно высоких температур сгорания (3000—
4000 С) не сможем получить долго работающий двигатель,
а получим кратковременно работающую ракету с дальней-
шим движением по инерции»
Начало теории воздушно-реактивных двигателей было
положено у нас в стране в 1929 году, когда профессор,
а теперь академик Б. С. Стечкин опубликовал свою класси-
ческую работу «Теория воздушного реактивного двигателя» 1 2.
Экспериментальные исследования бескомпрессорных воз-
душно-реактивных двигателей у нас в Союзе начались еще
в 1932—1935 годах под руководством профессора Ю. А. Побе-
доносцева.
На основе этих экспериментальных работ и теории
Б. С. Стечкина инженером И. А. Меркуловым в 1938—
1939 годах были созданы первые ракеты с прямоточными
воздушно-реактивными двигателями.
В 1939 году прямоточные воздушно-реактивные двигатели
были испытаны на истребителе И-15 летчиками П. Е. Логи-
новым, Н. А. Сопоцько, А. В. Давыдовым и А. И. Жуковым.
Летом 1940 года эти и более мощные прямоточные воз-
душно-реактивные двигатели установили и испытали на
истребителе И-163. Испытания этих двигателей проводились
в довольно широких масштабах. На самолетах И-15 и И-153
с новыми реактивными ускорителями было сделано 74 ис-
пытательных полета.
В 1938—1940 годах на Кировском заводе в Ленинграде
работал над первым отечественным турбореактивным дви-
гателем А. М. Люлька. Но начавшаяся война и блокада
Ленинграда прервали эти испытания до 1943 года
Чтобы сказать свое слово, Артем Иванович должен был
изучить и творчески осмыслить отечественную и зарубеж-
ную научно-техническую практику и опыт, ведущиеся
в этом направлении.
1 (М. К. Тихонравов Ракетная техника. М , ОНТИ, 1935, стр. 7).
2 (Журнал «Техника Воздушного флота», 1929, № 2).
43
Из сказанного видно, какие разнообразные теоретические,
экспериментальные и опытно-конструкторские исследова-
ния в области различных типов реактивных двигателей и
реактивных летательных аппаратов были проведены у нас
в стране еще до начала Великой Отечественной войны. Эти
работы послужили той основой, на которой началось интен-
сивное внедрение реактивных двигателей в боевую авиацию
начиная с 1944 года
Еще в марте 1941 года в коллективе В Ф. Болховитинова
инженерами А. Я. Березняком и А. А. Исаевым началось
проектирование одноместного истребителя БИ с жидкостно-
реактивным двигателем, с тягой 1400 килограммов в каче-
стве основного двигателя самолета. К весне 1942 года первый
этап летных испытаний и наземная огневая отработка
двигателя были закончены, и 15 мая 1942 года лет-
чик-испытатель Г. Я. Бахчиванджи совершил на самолете
БИ моторный взлет, набор высоты до выгорания топлива
и посадку с выключенным двигателем. Это был первый
в СССР полет боевого самолета с жидкостно-реактивным
двигателем.
Работа над истребителем БИ показала, что суммарный
расход топлива (керосин) и окислителя (азотная кислота)
составлял 5,5 килограмма в секунду, то есть 330 килограм-
мов в минуту. Такой вес топлива был достаточен поршнево-
му истребителю периода войны для полета длительностью
около полутора часов. Поэтому жидкостно-реактивный дви-
гатель как крайне неэкономичный не мог быть применен на
фронтовых истребителях, от которых требовалась большая
продолжительность полета.
Поэтому уже в годы Великой Отечественной войны у нас
в стране велись поиски более экономного, простого и быст-
рого пути, пути создания воздушно-реактивного двигателя,
использующего для сжигания топлива атмосферный кисло-
род. В этих поисках со свойственной ему энергией и принял
участие Артем Иванович Микоян.
Новая двигательная установка, состоящая из мощного
поршневого мотора ВК-107Р с отводом части мощности на
привод компрессора воздушно-реактивного двигателя, каме-
ры сгорания с семью форсунками для впрыскивания топли-
ва и регулируемого выходного сопла, была создана одним из
научно-исследовательских институтов в творческом содру-
жестве с коллективом Артема Ивановича Микояна в 1943-_
1944 годах.
44
В мае 1944 года Государственный комитет обороны принял
решение поручить создание истребителя с новой силовой
установкой А. И. Микояну.
К февралю 1945 года этот самолет, получивший обозначе-
ние И-250 (Н), был построен.
Внешний вид этой машины был необычен. Вместо за-
остренного обтекаемого хвоста в конце фюзеляжа самолета
И-250(Н) находились стальные поворотные створки, откры-
вающие сопло довольно мощного реактивного двигателя.
В носовой же части фюзеляжа был установлен обычный
поршневой мотор с воздушным трехлопастным винтом.
Летчик-испытатель А. П. Деев 3 марта 1945 года впервые
поднял И-250(Н) в воздух. Летные испытания показали
удачное сочетание летно-технических характеристик само-
лета.
Высокая, впервые достигнутая в Союзе максимальная
скорость 824 километра в час с включенным реактивным
двигателем и значительная дальность беспосадочного полета
1820 километров (с выключенным реактивным двигателем)
при сильном вооружении (три пушки калибра 20 миллимет-
ров) образовали очень удачный и боеспособный комплекс.
В 1945—1946 годах после всесторонних испытаний самолет
И-250(Н) выпускался в серийном порядке для строевых
частей истребительной авиации как наиболее грозный истре-
битель своего времени. Создание самолета И-250(Н) явилось
большой творческой победой Артема Ивановича и его бли-
жайших сотрудников. Была создана машина, сочетавшая
преимущества реактивных истребителей того времени
(большая скорость) и лучших истребителей с поршневыми
двигателями (большая дальность полета). Вместе с тем
самолет И-250(Н) не обладал недостатками, свойственными
первым реактивным истребителям за рубежом.
Выпуск истребителя И-250(Н) явился серьезной заявкой
коллектива А. И. Микояна на решение крупных научно-
технических проблем. Нужно сказать, что работа нашей
авиационной промышленности в 1943—1944 годах по внедре-
нию реактивного двигателя в истребительную авиацию не
ограничивалась созданием самолета И-250(Н).
Творческие коллективы А. С. Яковлева и С. А Лавочкина
устанавливали в опытном порядке различного рода реактив-
ные ускорители на истребители Як-7, Як-3 и Ла-7
На этих самолетах в 1945 году были достигнуты скорости
полета до 780 километров в час. Однако многочисленные
45
особенности и дефекты прямоточных воздушно-реактивных
и жидкостно-реактивных ускорителей не дали возможности
выпускать эти опытные самолеты в серийном порядке.
Одним из конструкторских коллективов страны в 1945 го-
ду был выпущен на летные испытания опытный самолет
с такой же комбинированной двигательной установкой, как
и у самолета И-250(Н). Летно-технические характеристики
этого самолета оказались значительно хуже, чем у самолета
Артема Ивановича, и вопрос о его дальнейшей доводке
отпал.
В процессе создания самолета И-250(Н) определилась
одна из основных черт творческого характера Артема Ива-
новича. Я имею в виду его крайнюю заинтересованность
в разработке двигательных установок для своих самолетов,
включающую прямое участие и лично Артема Ивановича,
и коллектива, руководимого им, в разработке и доводке всего
комплекса силовой установки, теснейшей «привязки» его
к конструкции будущего самолета. Этот метод, не отделяю-
щий двигатель от самолета, а предусматривающий рассмот-
рение и работу над ними как единым целым, ориентирую-
щий многочисленных своих сотрудников разных профессий
на эту точку зрения, впоследствии полностью себя оправдал
и послужил основой многих достижений Артема Ивановича
и руководимого им конструкторского бюро.
Кроме того, Артем Иванович считает, и совершенно пра-
вильно, как показал опыт, выбор типа двигателя, выбор его
размеров одним из важных этапов создания нового самолета,
этапом, во многом определяющим успех или неудачу нового
самолета.
Из сказанного понятны истоки той глубокой заинтересо-
ванности генерального конструктора А. И. Микояна в работе
моторостроительных коллективов, которая пронизывает
его деятельность, понятны традиции творчества, активного
содружества руководимого им коллектива самолетостроите-
лей с моторостроителями.
Поэтому Артем Иванович особо внимательно относится
к подбору, выдвижению и воспитанию сотрудников, рабо-
тающих в области силовых установок скоростных самолетов,
и эта часть руководимого им конструкторского коллектива
является одной из сильнейших в нашей стране
В Х°де Великой Отечественной войны в феврале
1945 года Совет Министров СССР принял план внедрения
реактивного двигателя в истребительную авиацию По этому
46
плану творческому коллективу Артема Ивановича Микояна
предстояло построить новый реактивный истребитель со
скоростью полета 900 километров в час и мощным вооруже-
нием.
В то время советские самолетостроители располагали
только двумя типами турбореактивных двигателей РД-10
с тягой 900 килограммов и несколько более легким двигате-
лем РД-20Ф с тягой 800 килограммов.
Английские авиационные конструкторы, создавшие непло-
хой реактивный истребитель Глостер «Метеор F. 4», для
получения достаточно хороших летных характеристик уста-
новили на него два двигателя «Роллс-Ройс» «Дервент У» с
тягой 1590 килограммов (суммарная тяга двух двигателей
составляла 3180 килограммов).
Американские конструкторы фирмы Локхид, выпустив-
шие в то же время реактивный истребитель Р-80 «Шутинг
Стар», установили на него один двигатель «Дженерал Элект-
рик» У-33 с тягой 1750 килограммов.
Новый советский истребитель должен был иметь летные
характеристики не худшие, чем у этих иностранных самоле-
тов, а вооружение значительно более мощное.
Реактивный самолет «Н» для конструктора стал ступенью
для следующего смелого шага вперед. Легкий и сильный
реактивный двигатель дал возможность многогранно улуч-
шить летные характеристики самолета.
В ходе войны на долю нашей страны выпало много испы-
таний. Поэтому трудно было вести широкие эксперимен-
тальные работы. Когда война кончилась, некоторые типы
зарубежных реактивных самолетов были лучше наших
серийных реактивных истребителей. Советские конструк-
торы взялись за создание новых машин с превосходящими
характеристиками.
Микоян со своим коллективом засучив рукава принялся
за работу. Началось проектирование нового реактивного
истребителя с индексом МИГ-9. Как заведено в этом сла-
женном коллективе, специализированные группы приступи-
ли к проектированию и изготовлению рабочих чертежей.
Но когда пришла пора конструкторской разработки
нового проекта, Артема Ивановича словно подменили.
Чувствовалось, что он недоволен своей идеей, зало-
женной в основу МИГ-9. Не было в нем той радости
и задора, которые светились обычно при каждом новом
решении.
47
Дни шли. Работа подвигалась. Но Артема Ивановича,
казалось, она не интересовала. Доклады своих сотрудников
о новом проекте он выслушивал как-то рассеянно и недо-
вольно.
Даже в домашней обстановке он не находил покоя. Жена
его, Зоя Ивановна, с которой он связал свою жизнь, еще бу-
дучи слушателем Военно-воздушной академии, почувство-
вав плохое настроение мужа, предложила ему прогуляться.
За годы совместной жизни эта чуткая женщина хорошо
изучила характер Артема Ивановича, не докучала ему рас-
спросами. Зоя Ивановна знала, что в такие вот минуты замк-
нутости его думы целиком поглощены любимым делом,
какими-то новыми планами. Она в таких случаях старалась,
чтобы и девочки — семилетняя Наташа и пятилетняя Свет-
лана— не мешали отцу, не отвлекали его. Но дети всегда
остаются детьми. Заслышав шаги отца, они бежали навстре-
чу ему и наперебой спешили рассказать о своих делах.
В этот вечер они направились в Парк культуры им. Горь-
кого всем семейством. Погода была теплой, безмятежной.
Цветы распространяли пленительно-сладкий аромат. Аллеи
парка пестрели нарядной публикой. Улыбающиеся лица,
звуки музыки — все это действовало успокаивающе, сосре-
доточивало мысль, придавало ей ясность.
Пока девочки играли со своими сверстницами, Артем Ива-
нович прислушивался к доносившимся звукам музыки. Так
прошел час, другой. Когда собрались уходить домой, Артем
Иванович не чувствовал больше нервного напряжения. Со
своими он говорил как ни в чем не бывало.
На следующий день он вошел своей обычной твердой
походкой в кабинет и тотчас же вызвал к себе группу кон-
структоров. Не обращая внимания на затраченный труд
и время, Микоян отменил свою же схему, по которой уже
велось рабочее проектирование. Он подробно изложил новую
задачу, которую считал нужным разрабатывать. В улучшен-
ной схеме главный конструктор давал задание убрать оба
двигателя в фюзеляж, освободив от них крылья. Аэродина-
мика двухмоторного самолета, внешне похожего на одно-
моторный, резко улучшалась, а скорость достигала 920 кило-
метров в час.
В апреле 1946 года новый истребитель, получивший обоз-
начение МИГ-9, был закончен постройкой и перевезен для
начала испытании на аэродром летно-исследовательского
центра.
48
24 апреля 1946 года стало большим днем в истории совет-
ской авиации. С обычных мест стоянок вблизи взлетно-по-
садочной полосы были убраны все самолеты. Подготовлены
пожарные и санитарные автомобили. Все собравшиеся на
аэродроме с нетерпением ждали начала исторических собы-
тий— первых вылетов первенцев советской реактивной
истребительной авиации — самолетов коллективов Микояна
и Яковлева.
Вокруг двух поражавших своим необычным видом само-
летов хлопотали инженеры и техники, подготавливая их
к первым полетам.
И вот тонко запел пусковой моторчик двигателей самолета
МИГ-9. Его звенящий свист перекрыло мощное гудение
турбин. Летчик-испытатель инженер А. Н. Гринчик на
МИГ-9 начал взлет. Через несколько секунд МИГ-9 оторвал-
ся от бетонной взлетно-посадочной полосы и, быстро набирая
высоту, пологим разворотом скрылся в голубом небе.
Через 40 минут после взлета МИГ-9 другой советский
истребитель, Як-15, пилотируемый замечательным летчи-
ком-испытателем полковником Ивановым, ушел в свой пер-
вый полет.
Летные испытания МИГ-9 связаны с именем одного из
пионеров советской реактивной истребительной авиации лет-
чиком-испытателем инженером А. Н. Гринчиком. Это был
летчик нового склада, летчик с высшим инженерным обра-
зованием, учащийся в аспирантуре Московского авиацион-
ного института, летчик, который по праву становился одним
из ближайших помощников генерального конструктора, со-
участником творческого процесса создания и доводки нового
самолета.
Уже после первых полетов А. Н. Гринчик отметил ряд
несомненных с точки зрения летчика достоинств МИГ-9 по
сравнению с обычными поршневыми истребителями.
У МИГ-9 летчик имел отличный обзор, особенно по сторонам
вниз, где обычно у поршневых самолетов обзору мешали
крылья. Это было следствием того, что кабина летчика
у МИГ-9 была смело перенесена в самый нос самолета,
и летчики образно назвали обзор из нее «балконным».
В кабине МИГ-9 было сравнительно тихо и не так жарко,
как в кабинах поршневых истребителей, где летчик сидел
в одном метре от многоцилиндрового мотора мощностью
около 2000 лошадиных сил. У самолета вообще не было
тяжелого, бешено вращающегося воздушного винта, реактив-
4
Ашот Арзуманян «Око Бюракана
49
ный момент которого не позволял на поршневых истребите-
лях выполнять правые и левые фигуры пилотажа с одина-
ковым временем и техникой выполнения. Трехколесное шас-
си МИГ-9, примененное впервые в нашей истребительной
авиации, сделало выполнение посадки на нем более простым
ц безопасным.
В общем. МИГ-9 был проще и удобнее для летчика, чем
поршневые истребители.
В процессе испытания МИГ-9 летчик А Н. Гринчик столк-
нулся с целым рядом новых вопросов, решать которые
пришлось с большой активностью всему коллективу Артема
Ивановича.
Особенно тревожными для летчика и для конструктора
всегда являются вопросы различных трясок и вибрации
в полете. Летая на МИГ-9, А. Н. Гринчик специально изучал
литературу по вибрации самолета в полете, стремился по-
стичь теорию и физику этих сложнейших явлений и вместе
со специалистами коллектива Артема Ивановича добился их
устранения. А И. Гринчик погиб в расцвете сил и таланта
К авиационному параду 1946 года в Тушино было построе-
но еще два экземпляра самолетов МИГ-9 На этих машинах
стали летать опытные летчики-испытатели М. Л. Галлай
и Г. М. Шиянов. Они и провели оба МИГ-9 на параде в Ту-
шино 18 августа 1946 года.
Там же провел свои Як-15 полковник М. П Иванов Итак,
истребители Микояна и Яковлева получили путевку
в жизнь. К ноябрьскому параду 1946 года надо было запу-
стить самолеты МИГ-9 и Як-15 в серию и иметь к ноябрю по
12—15 самолетов обоих типов.
Однако воздушный парад 7 ноября 1946 года не состоялся
из-за плохой погоды, но усилия конструкторов, летчиков и
других не пропали даром — страна получила первый реак-
тивный боевой самолет (так как тоже серийный Як-15 был
учеоно-тренировочным истребителем).
Таким образом, Артем Иванович — сторонник большого
размаха в экспериментальной работе —по праву стал одним
из первых средн советских конструкторов, который наряду
с поршневыми дал путевку в жизнь реактивным двигателям.
Ио мысль Микояна летела вперед. Она шла по пятам зву-
кового барьера, который оставался пока недосягаемым.
Ьорьба за большие скорости боевого истребителя в бескрай-
них просторах воздушного океана продолжалась. Техниче-
ская сущность вопроса была ясна; при приближении скоро-
БО
сти полета к скорости звука обтекание самолета набегающим
потоком воздуха претерпевает сложные изменения. При
этом самое досадное то, что резко увеличивается сопротив-
ление самолета, ухудшается устойчивость, затрудняется
управляемость. Для приближения к скорости звука одного
увеличения тяги двигателя мало. Надо было крылу самолета
придать стреловидное очер тание.
В течение двух лет — с 1946 по 1947 год — группа аэроди-
намиков вплотную занималась этими вопросами. К этому
времени были готовы два турбореактивных двигателя: один
более легкий, другой мощный, но тяжелый. Три конструк-
торских бюро самолетостроителей с рвением взялись за про-
ектирование новых машин. Два конструкторских бюро, воз-
главляемые известными конструкторами А С. Яковлевым и
С А. Лавочкиным, для своих истребителей выбрали легкий
двигатель. Микоян же для своего нового самолета после дол-
гих обдумывании и обсуждений в бюро остановился на тя-
желом, более мощном турбореактивном двигателе
К концу 1947 года все три конструкторских бюро — Яков-
лева, Лавочкина и Микояна — выпустили на летные испы-
тания своп новые машины.
Лучшим оказался новый самолет Артема Лвановггча с
обозначением МИГ-15. В нем отлично сочетались летно-тех-
нические характеристики, наибольшая мощность вооруже-
ния. Новый скоростной реактивный истребитель МИГ-15 в
начале 1948 года стал лучшим боевым самолетом в мире.
Самолет МИГ-15 развивал 1050 километров в час, то есть
90 процентов скорости звука.
Но талантливый конструктор хорошо знал, какие боль-
шие перспективы таит в себе эта машина Поэтому он пол-
ностью использовал возможности самолета МИГ-15 в моди-
фицированном его новом варианте МИГ-17 Эго было в
1949 году, когда Микоян улучшил его аэродинамику и заме-
нил мотор новым, более мощным
Блестяще проявило себя и это новое детище — МИГ-17
первым прорвал «звуковой барьер».
Только дальновидный конструктор способен заложить в
конструкцию опытного экземпляра еще в процессе проекти-
рования возможность дальнейшего улучшения. Задача труд-
ная, но вполне выполнимая, если он глубоко проникает в
закономерность развития авиационной техники. Ведь в наше
время, когда стремительно меняются летно-технические
характеристики реактивной истребительной авиации, за-
4’
61
труднителыю каждый раз внедрять в серийное произведет
во через очень короткие промежутки времени новые
типы самолетов. Куда целесообразнее уметь подтягивать
существующие марки на уровень передовых достижений
авиационной техники. Вот этим редким, но важным
с точки зрения интересов нашего государства и нашей
боевой авиации качеством и обладает конструктор
Микоян.
В отличие от других областей науки и техники, в самоле-
тостроении конструкторы созревают сравнительно поздно.
За всю историю отечественной авиации не было случаев,
чтобы конструктор создал свой первый самолет в возрасте
моложе тридцати лет. Это и попятно. На всем протяжении
развития авиационной техники самолет представлял собой
машину, в которой в наиболее сконцентрированной форме
проявляется все самое передовое в целом ряде областей зна-
ния— от металлургии до радиоэлектроники и от неметалли-
ческих материалов (резин, пластмасс и т. д.) до топкостей
сверхзвуковой аэродинамики
Таким образом, труд в области создания новых образцов
самолетов имеет ряд особенностей, которые закономерно не
могут привести к слишком раннему признанию таланта кон-
структора. Вероятно, это происходит вследствие того, что
труд конструктора самолетов весьма многообразен и требует
не только глубоких знаний в различных областях науки и
техники, ио также больших организаторских способностей,
настойчивости, сильной воли и умения находить компромис-
сные решения. Таким образом, труд конструктора требует
такого объема знаний и умения, который не может накопить
один даже талантливый человек раньше чем к тридцати —
сорока годам.
Бывают конструкторы, для которых с утверждением
опытного экземпляра кончается забота об этой машине. Она
поступает в серийное производство, а создатель перестает
ею интересоваться. Громкая слава мешает иной раз зани-
маться дальнейшей судьбин выпущенного самолета
Не таков Микоян От рождения замысла до серийного вы-
пуска он заботливо опекает свою новую боевую машину. Это
даст ему возможность совершенствовать дальнейшие про-
цессы создания опы тных самолетов
Как мы уже говорили выше, МИГ-9 явился первым строе-
вым самолетом с реактивным двигателем. МИГ-17 вторгся
в область сверхзвуковых скоростей, то есть открыл пути
Ъ2
перехода всей авиационной техники к невиданным по тому
времени скоростям.
В обычную авиационную терминологию уверенно вошли
такие новые понятия, как звуковой барьер, реактивные дви-
гатели, стреловидные и треугольные крылья, аэродинамика
и полет на сверхзвуковых скоростях.
Благодаря усилиям Микояна и других советских кон-
структоров отечественные реактивные самолеты ныне лета-
ют со скоростью, в два-два с половиной раза превосходя-
щей скорость звука.
Не могу удержаться от того, чтобы добрым словом не
вспомнить еще раз замечательный творческий коллектив
Микояна, который смело идет, наряду с другими конструк-
торами, по неизведанным путям за своим генеральным кон-
структором, веря ему, заполняя белые пятна авиационной
гехники новыми открытиями. Но здесь успехи не рождаются
сами по себе. Подчас они проходят через столкновения раз-
личных мнений, горячие споры Споры ради выяснения ис-
тины, но не ради рекламы и шумихи. Артем Иванович орга-
нически не выносит хвалебных дифирамбов в свой адрес, как
бы заслуженны они ни были. Таков и весь коллектив его, где
рука об руку трудятся многоопытные конструкторы и еще
совсем молодые инженеры. В молодежь здесь верят, ей до-
веряют.
Один из старейших советских конструкторов, Герой Со-
циалистического Труда А. А. Архангельский, человек широ-
кой эрудиции, хорошо знающий Микояна, в одной из наших
бесед говорил о нем с большой теплотой:
«Исключительно высокая культура, искрящаяся талант-
ливость и одновременно необыкновенная скромность — вот
чем, по-моему, объясняется то обаяние Артема Ивановича,
которое невольно привлекает к нему всех, кто с ним встре-
чается, кто с ним работает.
На больших совещаниях Артем Иванович выступает край-
не немногословно и конкретно».
Есть ученые, которые своими идеями, открытиями при-
бавляют еще один кирпич к зданию давно установленных
истин Но есть и другие, которые, суммируя добытые своими
предшественниками знания, сами закладывают фундамент
новых путей в науке и технике.
Читателю легко понять, что конструктор Артем Иванович
Микоян принадлежит ко второму типу ученых. Постоянно
размышляя о судьбах скоростной авиации, он, как генераль-
БЗ
ный конструктор, выдвигает все новые и новые проблемы.
Каким еще изменениям подвергнется форма самолета и его
отдельные части? Что сохранить, что совершенствовать, от
чего вовсе отказаться? Можно ли убрать крылья самолета?
«А что, если создать самолет без крыльев,— писал он. При
нынешних сверхскоростях крылья в полете ему, в сущности,
не нужны. Они и так уже сокращены донельзя, а хорошо бы
вовсе от них избавиться. И для взлета крылья не особо нуж-
ны: машину можно „катапультировать” с земли. Вот только
посадку без крыльев мы пока что осуществить не можем.
Когда-то крылья нужны были человеку, чтобы оторваться
от земли. Теперь главным образом для того, чтобы вернуть-
ся на землю».
Вот еще проблема... И ее надо решить.
Так, всегда веря в человеческий разум, смотрит вперед, в
грядущее, неутомимый в своих исканиях Артем Микоян.
В мирные послевоенные годы быстрыми темпами разви-
валась советская реактивная авиация. Всему миру извест-
ны наши выдающиеся достижения: мировой рекорд высо-
ты — 28 852 метра, который на самолете Т-431 установил
известный летчик-испытатель В. С. Ильюшин; абсолютный
мировой рекорд скорости установлен Героем Советского Сою-
за летчиком-испытателем Г. К. Мосоловым. 31 октября
1959 года Мосолов на самолете Е-66 с одним турбореак-
тивным двигателем достиг средней скорости 2388 кило-
метров в час; в одном из заходов он разогнал скорость
до 2504 километров в час — до скорости артиллерийского
снаряда!
К. Коккинаки летел на истребителе в два раза быстрее
звука. А впереди еще новые горизонты.
Наша страна первой запустила искусственный спутник
Земли. Это историческое событие знаменовало собой победу
отечественной науки и техники. Вслед за первым мы запу-
стили второй искусственный спутник с собакой Лайкой на
борту. А затем и третий. Третья космическая ракета сфото-
графировала невидимую сторону Луны Весь прогрессивный
мир рукоплескал запущенному нами на заданную орбиту
первому искусственному спутнику солнечной системы. Нау-
ка служит у нас человеку, его будущему.
А там, на Западе, за океаном, многое делается для уничто-
жения человечества.	J
Мирное соревнование между Западом и Востоком принес-
ло еще одну блестящую победу нашей стране. Покорение
Б4
космоса продолжается. Но как бы ни велики были наши ус-
пехи, мы знаем, что новые задачи выдвигают новые требо-
вания. Сегодня конструкторское бюро не похоже на то, кото-
рое существовало пятнадцать — двадцать лет назад. Созда-
ние сверхзвукового самолета-истребителя трудно предста-
вить без координации многих конструкторских коллективов
с самыми различными профилями знаний. Генеральный
конструктор самолетов объединяет усилия десятков смеж-
ных конструкторских коллективов, в которых трудятся ты-
сячи специалистов разных областей знаний.
Одним из тех, кто испытывал самолеты, созданные Ми-
кояном, развивающие скорость, близкую к скорости звука,
был заслуженный летчик-испытатель СССР Герой Совет-
ского Союза М. Галлай.
Вспоминая об этом времени, которое запомнилось ему
на всю жизнь, и о своей встрече с Микояном, он гово-
рил: «Артем Иванович встретил меня на аэродроме,
сердечно поздравил и в ответ на высказанное мною
замечание, что поздравлять следует в первую очередь
его самого, сказал: «Пусть это будет нашим общим
достижением».
Галлай рассказал и о другом примечательном случае,
происшедшем четыре года спустя, в 1948 году:
«Однажды, когда в полете у меня неожиданно возникло
серьезное осложнение и нормально приземлиться удалось не
без труда, А. И. Микояна на аэродроме не было. Он немед-
ленно приехал, осмотрел машину, ознакомился с обстоя-
тельствами дела и проявил по отношению ко мне столько
благородного и теплого участия, человеческого одобрения
моих действий, что повторить все высказанное им нет воз-
можности.
Полет следовал за полетом. И в каждом из них укрепля-
лось мое доверие к новому самолету и уважение к генераль-
ному конструктору А. И. Микояну, его ближайшим сорат-
никам М. И. Гуревичу, Н. 3. Матюку, А. Г. Брунову, Г. Е. Ло-
зино-Лозинскому и ко всему коллективу».
От генерального конструктора самолетов тянется длин-
ный и сложный путь, пока рождается новая опытная маши-
на и доходит до летчика-испытателя. Здесь экзамен держит
не только самолет, но и все: от автора идеи до испытателя.
Качество работы зависит от лучшего взаимодействия всех
творческих участков.
Как родители радуются первым шагам своего ребенка,
Б5
так и те, кто вкладывал свой труд, свою любовь в этот но-
вый тип истребителя, трепетно следят за его первым поле-
том. Тотчас же, как летчик-испытатель благополучно сажает
быстрокрылую птицу на аэродром, напряженные и взволно-
ванные взгляды вопросительно устремляются на него. Да и
разве может быть иначе? Ведь в эту минуту вложено усилие
многих людей, новейшие достижения науки, бессонные но-
чи, столкновения технических идей, конструктивные нов-
шества, примирение целого ряда технических конфликтов,
уже приобретенный опыт и то смелое, принципиально новое,
что вложено в новую конструкцию.
Микоян требует от летчика-испытателя только трезвой
оценки, только правды, какой бы горькой она ни была. Уме-
ние видеть наряду с отличными данными и упущения —
святая обязанность испытателя.
Артема Ивановича интересует все: максимальная скорость
и потолок, которые подчас только завоеваны, поведение са-
молета на всех возможных режимах, устойчивость, управ-
ляемость, маневренность, пилотажные качества, испытания
на прочность, положение в штопоре и многое-многое дру-
гое.
Только образованный, мужественный, не теряющий само-
обладания в самые критические минуты человек способен
стать летчиком-испытателем. Летчик-испытатель — верный
друг конструктора. Их отношения строятся на взаимном до-
верии. Для того чтобы выяснить заложенные в машине
летно-технические качества, прежде всего нужно сохра-
нить ее, избежать аварии. Иначе как же устранить имею-
щиеся недостатки?
Жизнь такого летчика-испытателя, друга, Артему Микоя-
ну слишком дорога.
Вот что говорит лучший знаток микояновских машин лет-
чик-испытатель Герой Советского Союза Григорий Алексан-
дрович Седов о своем генеральном конструкторе:
Иногда анализ данных, полученных в предваритель-
ных полетах, показывает, что граница безопасности резко
приблизилась. В этом случае Артем Иванович, несмотря ни
на что, немедленно принимает решение о временном прекра-
щении полетов, чтобы не рисковать летчиками. И вновь во-
зобновляются полеты только после надежного устранения
ваНот₽омин™° недостатка' когда граница безопасности сно-
Oq 01 иДгзПНу 1 d.
Б6
Я был доволен своим знакомством с Седовым, оказав-
шимся очень приятным человеком, хорошо знающим
свое дело.
— Бывают ли случаи, когда летчику все-таки не удается
сохранить вверенную ему новую машину? — поинтересо-
вался я.
— Да, если что-то не учтено, если что-то непредвиденно
прервало успешное течение полета.
— Вы хотите сказать, что самолет больше не может ле-
теть?
— Именно. В таком случае ничего не остается делать, как
прилипнуть второпях его на совершенно непригодный для
этого кусок земли. Бывает, что происходит крупная авария,
самолет разбивается.
— Это самое ужасное для испытателя.
— Конечно, тебе доверили такой самолет, а ты хотя и не
виноват другой раз, но винишь в первую очередь только са-
мого себя.
— Может быть, причина несчастья кроется в конструк-
ции?
— Возможно, и так. Но летчик-испытатель должен чув-
ствовать интуитивно испытываемую машину, обнаружить
неприятность в самом зародыше и не дать ей развиться в
процессе полета. Надо быстро принимать решения, спасать
самолет.
— А бывали у вас такие случаи неудач?
— Да, было такое, когда стыдно смотреть людям в глаза
Но вот на место аварии приезжает Артем Иванович Микоян.
Наверное, ему было не легче, чем мне. Но никогда не уви-
дишь на его лице недовольства, не услышишь никаких упре-
ков. Даже улыбается тебе участливой улыбкой. Первые
вопросы о твоем здоровье, а уж потом обсуждение проис-
шедшего. Вообще при докладах о неприятностях в полетах
у начальника нашей летной станции уже выработана особая
форма: «Артем Иванович, не беспокойтесь, с Григорием
Александровичем (или с другим летчиком) все в порядке,
он невредим...», а дальше уже рассказывается о происшед-
шем.
Седов задумался. Чувствовалось, что он взволнован.
— Может быть, люди моей профессии особенно чутки к
человеческому отношению, — словно размышляя, продол-
жал он, — но, во всяком случае, летчики-испытатели очень
ценят внимание и заботу Артема Ивановича.
67
Микоян часто посещает аэродромы, где проводятся испы-
тания серийных машин его марки. Они изготовлены на авиа-
ционных заводах по образцу опытного экземпляра. Летчики
Военно-Воздушных Сил впервые здесь опробуют эти боевые
истребители. Понятно, что квалификация у летчиков раз-
ная: среди них есть и бывалые, опытные, и совсем молодые,
начинающие.
Но Артему Ивановичу и не надо предварительных харак-
теристик, чтобы отличить умелого пилота.
Вот над аэродромом с головокружительной быстротой
проносится истребитель. Артем Иванович не видит машину,
она недосягаема для глаза. Когда полет заканчивается, Ми-
коян обязательно высказывает свое мнение, будь то слова
одобрения или горького упрека.
Присутствуя однажды при неудачном полете летчика,
Артем Иванович строго и укоризненно сказал:
— Ну что же, теперь нам стало ясно, что на максималь-
ных скоростях вы летать умеете, выжали все, что может
дать машина. Но скажите, пожалуйста, как ведет себя само-
лет при других режимах полета? Ведь он что хороший ска-
кун: легко подчиняется воле человека, надо только умело
управлять им. При маневренном сложном воздушном бое
не только скоростью возьмешь врага, нужны ловкость, сме-
калка, острое чутье обстановки.
Заметя смущение и растерянность на еще безусом лице
молодого пилота, Артем Иванович дружески потрепал его
по плечу и уже мягко, со своей веселой улыбкой вдруг
вспомнил эпизод своего детства:
— Это похоже на то, как я еще мальчиком в нашем селе
задумал покататься на резвом вороном коне. Долго я с зави-
стью смотрел, как красиво гарцевал он под своим хозяином,
как он послушно менял шаг, несясь галопом, рысцой ли.
И вот как-то я улучил момент. Вскочил на коня, понесся вих-
рем за село, похлестывая его гибким кизиловым прутиком.
Долго носил меня вороной как угорелый. И если бы не моя
цепкость — не жить бы на свете. Завидя нашу бешеную скач-
ку, односельчане переполошились. Умелые наездники поспе-
шили мне на выручку и едва уняли скакуна. От страха
я с трудом расцепил свои руки, которые обвивали шею
лошади, но был горд, что так быстро умею ездить. А когда
взглянул на коня — не узнал. Глаза у него были какие-то
дикие, безумные, изо рта и ноздрей, как из вулкана,
валил огнедышащий пар. Увидя разгневанное, свирепое
68
лицо хозяина лошади, я поспешил скрыться в толпе
односельчан.
Вечером наш сосед дед Барсег, хорошо знавший толк в ло-
шадях, растолковал мне, что хороший наездник так бездуш-
но не гонит свою лошадь, не выматывает ее силы, иначе
трудно научиться езде.
* * *
Помимо своих прямых обязанностей Микоян много вре-
мени посвящает депутатским делам. К нему, как к депутату
Верховного Совета СССР, обращаются люди с самыми раз-
личными просьбами. Они знают, что Артем Иванович ни-
когда не оставит их обращение безответным. Не перепиской,
которая не является стилем его работы и в конструкторском
бюро, а в личных встречах добивается он подчас решения
наболевших вопросов.
Так, он ускорил получение квартиры одной московской
семье, которая ютилась в маленькой комнатушке, хотя со-
стояла из четырех человек.
Конечно, в Москве ежегодно сдается в эксплуатацию мно-
го прекрасных новых домов, много новоселий справляют
трудящиеся. И эта семья рано или поздно получила бы над-
лежащую жилплощадь. Но депутат Микоян помог районно-
му Совету уяснить положение и остроту нужды данной
семьи, за что и районный Совет, и новоселы благодарны ему,
истинному слуге народа.
В кабинете Микояна было многолюдно. Здесь находились
не только ведущие конструкторы бюро, но и приглашенные
из других ведомств ответственные лица. Координации како-
го-то важного вопроса было посвящено это совещание. Оно
уже близилось к концу, когда зазвонил телефон. Артем Ива-
нович взял трубку. Разговор длился недолго, но с лица Ми-
кояна вмиг исчезла обычная живость, оно как-то потухло. От-
ветив только говорившему коротко: «Немедленно приеду»,
он тяжело опустился в кресло, бросив трубку аппарата. При-
сутствующие умолкли и вопросительно глянули на Микоя-
на. В глазах его читалось страдание. Все сразу почувствова-
ли неладное. Глухим голосом Артем Иванович произнес:
— Матери плохо... Очень плохо...
Микоян уехал. Заседание было прервано.
У оставшихся испортилось настроение. Каждый из них по-
нимал, что значит потерять мать Многие пережили такое
69
безутешное горе, навсегда сохранив в памяти светлым ма-
теринский образ.
Талида Отаровна последнее время жила в Москве, пересе-
лившись из далекого Санаина к своим младшим сыновьям.
Чтобы не обидеть их семьи, она находилась то у одного, то
у другого, окруженная вниманием своих детей, многочис-
ленных внуков и правнуков.
В больнице, куда приехал Артем Иванович после теле-
фонного разговора, мать свою он застал еще в сознании.
К ночи перестало биться сердце этой многострадальной, но
счастливо прожившей свою старость женщины.
Долгую и безмятежную в последние годы жизнь прожила
Талида Отаровна — 93 года, почти век. Материнское созна-
ние ее было спокойно. Легко было смотреть в глаза людям:
правильно вырастила она своих детей, скромных тружени-
ков, полезных народу.
Проститься с умершей приехало много родственников и
просто земляков из далекого Санаина и Еревана. 7 января
1960 года предали прах ее московской земле.
Наши будни слишком насыщены, и не всегда находится
время на встречи с друзьями. Порой они заменяются теле-
фонными звонками, короткими разговорами.
Но мне вспоминается один вечер, проведенный в семье
Артема Ивановича. Приятно было встретить в этом доме го-
стей из Санаина, бывших односельчан хозяина. Лорийцы
здесь чувствуют себя как дома, в чем немалая заслуга жены
Артема Ивановича — Зои Ивановны. Для всех у нее нахо-
дится ласковое слово, приветливый взгляд.
В этот вечер я застал здесь и близкого друга Артема Ива-
новича — сына Степана Шаумяна, литератора Льва Степа-
новича Шаумяна. Это он написал замечательную книгу о
легендарном революционере Камо. Во время беседы я улу-
чил момент, чтобы выразить свое мнение по поводу редкого
сочетания научности и беллетристичности в этом захваты-
вающем произведении. В ответ на мою искреннюю похвалу
Лев Степанович скромно заметил:
Еще юношей я знал Камо и восхищался им. Поэтому
я стремился написать о нем лишь правду. Камо, то есть Си-
мона Тер-Петросяна, этого бесстрашного рыцаря революции
высоко ценил В. И. Ленин, бесконечно ему доверял и любил’
Впервые я увидел фотографию, на которой прославленный
конструктор Андрей Николаевич Туполев, создатель заме-
чательных советских лайнеров, и Артем Иванович засняты
60
в момент беседы. Их давно уже объединяет деловая дружба,
взаимное понимание проблем дальнейшего прогресса реак-
тивной техники. Обмен мнениями для каждого из них стал
необходимостью. Поэтому они часто встречаются, не тая сво-
их сокровенных замыслов. Такая дружба между конструк-
торами встречается не так уж часто. На нее способны лишь
сильные натуры.
И родина не забывает их, высоко ценит заслуги своих
сынов.
Кто мог подумать, что бедный крестьянский мальчик из
Санаина, ровесник которого Гикор погиб в царское время,
ища в городе знания и работу, в советской действительно-
сти достигнет таких успехов?
Генерал-лейтенант авиации Артем Иванович Микоян —
дважды Герой Социалистического Труда, генеральный кон-
структор самолетостроения, депутат Верховного Совета
СССР, лауреат Государственных премий, действительный
член Академии наук СССР. Его грудь украшают многочис-
ленные ордена и медали Советского Союза.
Перелистывая альбом, я остановился на странице, где кон-
структор Микоян заснят в дни Великой Отечественной вой-
ны с группой летчиков. Каждого из них он помнил, о каж-
дом из них мог рассказать много интересного. С некоторыми
даже до сих пор поддерживает связь. Находясь далеко от
Москвы, защищая воздушные границы Родины, в часы сом-
нений они нет-нет да и поделятся с ним в письме о своих
делах, о жизни.
А вот и другая домашняя реликвия. Это фотография тоже
военных лет. На ней сняты Микоян с пятью сыновьями
старшего брата Анастаса Ивановича: Степаном, Володей,
Алешей, Вано и Серго.
Ребята очень любили с детства бывать у дяди. Рассказы
Артема Ивановича об авиации увлекали их, а когда нужно
было выбирать себе профессию, они не колеблясь шли в ави-
ацию. Профессии дяди изменил лишь самый младший из
братьев — Серго Он стал литератором.
Один из племянников Артема Ивановича, Володя, герои-
чески погиб в неравном воздушном бою над Волгой. Гене-
рал-майор авиации Степан и генерал-майор авиации Алеша
служат в рядах Военно-Воздушного Флота, а Вано работает
в конструкторском бюро Микояна.
Раздался звонок. Почтальон принес письмо от старшей до-
чери Наташи. Она в 1959 году окончила биологический фа-
61
культет Пединститута им. Б. И. Ленина и по распределению
попала в Оренбургскую область. Из Оренбурга ее направили
учительницей в село, которое находится на расстоянии
400 километров от областного центра. Наташа делилась в
письме с родителями своими радостями и трудностями само-
стоятельной жизни.
Вот, услышав разговор о сестре, подошла младшая дочь,
студентка МГУ Светлана Оставив свое занятие, к нам при-
близился самый младшип в семье Микояна одиниадц.пп-
летний Ованес. Это имя он получил в память о дедушке.
Пойдет ли Ованес по стопам своего отца, думалось мне, ста-
нет ли он гоже конструктором... Кто знает? Пока трудно ска-
зать.
Тепло и радостно было у меня па душе, когда я расстался
с гостеприимным домом этого простого прославленного чело-
века
Па площади Свердлова меня остановили позывные москов-
ского радио. Прохожие, как и я заинтересованные, ожидали
важных сообщении. Раздался знакомый голос диктора. Он
передавал сообщение ТАСС о выдающемся успехе советской
науки и техники, о том, что сегодня, 12 апреля 1961 года, лет-
чик-космонавт Юрии Алексеевич Гагарин па космическом
кор.1бле «Восток лети! по орбите вокруг нашей планеты.
До сих пор ракетная техника была беспилотной. Летчики
летали только па самолетах.
Полет Юрия Гагарина па корабле «Восток» открыл новую
страницу в развитии науки и техники, характеризующуюся
прежде всего тем, что сращиваются, взаимно обогащают друг
друга ракетная и авиационная техника
Было приятно сознавать, что человек, о котором я вел
рассказ, внес частицу своего таланта в великое* дело. Я радо-
вался вместе со всеми, радовался и думал о богатырях мысли
и труда.
Закрыв последнюю страницу этой короткой повести, где
пет ничего необычного для нашего современника, читатель,
улыбнувшись, подумает: автор любит своего героя
Ну что же, я и не старался скрывать. Больше того, если вы
разделяет» мои чувства, значит, труд не пропал даром.
JW0—19(>1
Пеокончсн ный
расе is а л
В идиом индийском городке
VI'h аРа • Особенно сильно чувствуется
•|*оиа в центре городка, где почти
нет зелени, и кажется, что белые камни зданий дышат в ли-
цо горячим паром. В этот час опускаются жалюзи, а там, где
их пет, на окнах появляются мокрые и тотчас высыхающие
занавески.
Пустеют улицы. Только нищие, примостившись у стен са-
мого красивого здания в городе, продолжают выкрикивать
просьбы о помощи, взывая го к милости Будды, то к мудро-
сти Брамы, то к справедливости Аллаха, на всех языках
этой страны, где очень много богов и пока еще мало хлеба.
По сегодня никто нс уходит с площади, на краю которой
недавно построили школу. Наоборот, купцы с базара в бе-
лых шелковых штанах, хозяева европейских магазин ш,
сдавленные воротничками и галстуками, чиновники, члены
партии Индийским национальный конгресс, в длиннопо-
лых синих кителях — все спеша i на эту скромную окраин-
ную площадь Нищие покидают спои посты у Торговой па-
латы, храмов и муниципалитета. Они смешиваются с толпой
людей, отличающихся от нищих не блеском голодных глаз,
не одеждой — грязной тряпкой вокруг бедер и другой тряп-
кой, побольше, на голове, не пугающей худобой, а только
тем, что они не просят милостыни и еще надеются найти
работу. Ведь бывают же счастливцы, которые имеют даже
63
куртки и штаны (правда, таких мало на площади), ведь
хозяин не отпустит людей с фабрики ради даже самого тор
жественного события... Но есть тут и они.
Однако больше всего здесь подростков и ребятишек.
Обычно не успел еще прозвонить звонок (европейский,
электрический, подаренный школе английским благотвори-
тельным обществом, которое не могло не внести свой вклад
в дело народного просвещения!), а босые пятки уже шлепа-
ют торопливо по горячему камню мостовой.
Сегодня все — и сонные лентяи, и те, кого ждут дома ма-
ленькие братья и сестры, оставленные без присмотра взро-
слых, еще на рассвете ушедших на фабрику, и нетерпели-
вые чемпионы травяного хоккея 1 — все бродят около шко-
лы, с нетерпением поглядывая на парочку богатых сынков,
которых, из уважения к родителям, сторож пустил на чер-
дак. И они сидят там на раме слухового окна, вглядываясь
в даль и готовясь первыми известить площадь о приближе-
нии гостей.
И вдруг толпа шатнулась в сторону. Люди, тесня друг дру-
га, жарко дыша в чужие затылки и щеки, приподнимались
на носки, стараясь лучше разглядеть то, что происходило в
самом конце площади, там, где на голову выше толпы забеле-
ли тюрбаны членов муниципалитета и негромко заиграл го-
родской любительский оркестр. Потом всю эту шумную и
плотную массу качнуло в другую сторону. Горожане жались
к стенам, оставляя неширокий проход, по которому шли не-
сколько мужчин и женщин в европейской одежде. Они до-
брожелательно улыбались, поднимая руки в знак привета,
и что-то говорили друг другу, очевидно на своем языке^
Впрочем, они могли беседовать и на любом из нескольких
десятков наречий страны, — все равно их голоса потонули
бы в шуме взволнованной площади.
Один из иностранцев привлек особенное внимание школь-
ников Он был, пожалуй, всего на два-три года постарше, чем
ученики выпускных классов.
Наверное, это сын кого-нибудь из членов делегации.
И улыбался он совсем по-мальчишески — немного смущен-
но, и смотрел по сторонам с таким же веселым мальчише-
ским любопытством.
„ в Индии играют в травяной хоккей — по тс;,
кои же клюшкой, при такой же разметке поля
пространенном у нас хоккее на льду с мячом.
тем же правилам, с та—
> как принято в рас-
64
Все время, пока советник муниципалитета произносил
длинную и очень красивую речь, школьники гадали, кто же
отец юноши. Он не был похож ни на одного из старших чле-
нов делегации.
Советник, худой, старый человек с болезненным лицом и
темными печальными глазами, уже в пятый или шестой раз
повторил, что он счастлив приветствовать столь высоких го-
стей из страны, которая служит для его народа примером
уважения к труду и справедливости. Учитель родного язы-
ка уже в десятый раз успел прошипеть за спинами школь-
ников:
— Слушайте, как говорит почтенный Аббас! Учитесь
строить фразу. Обратите внимание на жестикуляцию
А школьники продолжали шепотом спорить, кто же этот
молодой незнакомец. Но вот советник умолк. Замолчал и пе-
реводчик, выступавший, обращаясь к гостям, после каждой
образцово построенной фразы советника. Приезжие о чем-то
посовещались между собой, и переводчик что-то шепнул со-
ветнику. Тот переспросил и строго поглядел на него. Пере-
водчик прижал обе ладони к сердцу и повернулся к черново-
лосому юноше, взглядом и мимикой призывая его в свидете-
ли, что он не напутал и знает свое дело.
Молодой человек немного смутился и на правильном ан-
глийском языке подтвердил:
— Почтенный Чандра прав.
Советник приложил ладонь к седой голове в знак высше-
го уважения к собеседнику и поклонился. Выпрямившись,
он оглядел площадь и торжественно провозгласил:
— Несколько добрых слов жителям нашего скромного
города, которые счастливы сегодня от внимания дорогих го-
стей и которые будут счастливы завтра и много дней спустя
воспоминаниями о встрече с посланцами великого народа,
хочет сказать наш друг Сергей Мергелян из города Ерева-
на — жемчужины армянских гор. Я прошу его произнести
эти слова. Прошу нашего друга, Сергея Мергеляна, доктора
математических наук, профессора Московского и Ереван-
ского университетов. Он найдет в лице моих земляков бла-
годарных и доброжелательных слушателей.
Юноша поднялся на школьное крыльцо.
Площадь, шумом приветствовавшая последние слова со-
ветника, стихла. И в тишине отчетливо прозвучали слова
старшеклассника Рами:
— Я же говорил, что это переводчик!
Ашот Арзуманян «Око Бюракана»
65
Но никто не поднялся вслед за юношей. И так как старый
советник не только слышал слова Рами, но и видел любо-
пытство и удивление в каждой паре глаз, обращенных на
гостя, ему пришлось вмешаться. И так как он много лет вос-
питывался в правилах самой изысканной вежливости, он не
мог показать гостю, что кто-то сомневается в правильности
перевода. Поэтому он возгласил:
— Земляки! Если кто-нибудь из вас не расслышал, я пов-
торяю: с вами говорит наш друг Сергей Мергелян профес-
сор Московского и Ереванского университетов и доктор ма-
тематики.
Мергелян хотел что-то сказать. Но слова потонули в шуме
аплодисментов и восторженных криках собравшихся.
Площадь гремела. А приятель Рами Пури колотил своего
друга кулаками по спине и кричал:
— Профессор, профессор, профессор!..
После осмотра школы гости вышли на площадь. Люди не
расходились. Каждому хотелось сказать гостям что-нибудь
очень дружелюбное и приятное, пожать им руку или просто
улыбнуться. Рами, который сгорал от стыда за свою ошибку
и, разумеется, был уверен, что профессор не только слышал,
но и должен был понять его бестактную фразу, пробрался
сквозь толпу к Мергеляну и одним духом произнес заранее
заготовленное длиннейшее английское предложение, в кото-
ром не менее семи раз повторялись слова извинения... Про-
фессор, очевидно, не понял, в чем именно грешен Рами, но
остановился и, добродушно улыбаясь, взял юношу под руку.
Рами так растерялся, что даже забыл английский язык, по
которому он всегда был первым учеником, и, не соображая,
что собеседник все равно не понимает, повторял на языке
УРДУ одно и то же слово:
— Виноват, виноват, виноват...
Что бы вы хотели? — мягко спросил Мергелян.
В голосе его было столько благожелательности и друже-
ского участия, что Рами моментально успокоился. Но вместо
того чтобы повторить свою замысловатую фразу, Рами вдруг
произнес совсем другую. Впрочем, можно ли винить индий-
ского юношу. Он просто высказал мысль, сверлившую его
все время с того момента, как советник разъяснил Рами его
заблуждение. Он спросил:
— Как же вы стали профессором? (Хорошо еще что Ра-
ми успел вовремя закрыть рот и не добавил — «в ваши
ГОДЫ»!)
66
Мергелян задумался и, отчетливо выговаривая английские
слова, объяснил:
— Мы уезжаем. За несколько минут всего не расскажешь.
Читайте побольше о нашей стране, смотрите наши картины,
и вы сами поймете, как это могло произойти...
На обратном пути в Дели в автомобиле Мергелян вспом-
нил черноглазого юношу, задавшего ему вопрос, который —
Сергей много раз чувствовал это — много раз готов был
сорваться с губ тысяч друзей в Индии и в Китае, и у чопор-
ных стариков математиков в туманном Лондоне, и в сол-
нечном Риме — у всех, с кем приходилось встречаться
молодому советскому ученому. Мергелян подумал, что он
ответил мальчику верно, но не полно... А как быть, если за-
дадут этот вопрос еще раз? Ученый задумался. Действитель-
но, как он стал профессором? И в памяти одно за другим
вставали лица людей, доброжелательных и суровых, старых
и помоложе, армян и русских, каждому из которых в отдель-
ности и всем вместе обязан был Мергелян тем, что они
помогли ему правильно выбрать путь в жизни и смело идти
по этому пути.
Приближались к Дели. По автомагистрали мчалось все
больше и больше машин. Навстречу летели дрожавшие
в дымке жаркого марева многоэтажные дома столицы. А Сер-
гей не видел их... Он вспоминал. И воображение переносило
его в другой город — город розовых домов, на фоне дымча-
той горы со снежной верхушкой, город ярко-голубого неба
и родных песен, веселых и сердечных.
Математика или музыка?
Юноша в бархатном камзоле и коротких шелковых шта-
нах отстегнул давившии шею кружевной воротник и сел
прямо на кучу пахнущих смолой досок. Он вытащил из-за
пазухи книгу и, раскрыв толстый том, быстро нашел строки,
против которых стояла едва видимая черточка — знак того,
что до этого места книга уже прочитана.
Он перевернул страницу и прочел:
О, вы, счастливые науки!
Прилежно простирайте руки
И взор до самых дальних мест.
Пройдите землю и пучину.
5*
67
И степи и глубокий лес.
И саму высоту небес
Везде исследуйте всечасно,
Что есть велико и прекрасно...
____ Везде исследуйте всечасно, что есть велико и прекрас-
но,— повторил юноша шепотом слова Ломоносова.
— Так вот ты где! — услышал он разгневанный голос
Перед ним выросла долговязая фигура Вардана — помощ-
ника режиссера, грозы статистов.
— Читаешь? — прокричал Вардан. — Все читаешь?! А чуть
не на коленях стоял, умолял принять в театр. Клялся, что
любишь музыку. Из-за тебя перепутали места все при-
дворные.
— Какие придворные? Придворные в четвертом акте.
— А по-твоему, сейчас идет третий? — осведомился Вар-
дан. — Хватит с меня! Больше я нотаций читать тебе не буду.
Иду к директору, и пусть тебя гонят в шею!
Вардан повернулся, дошел до огромного полотна, изобра-
жавшего улицу итальянского города Мантуи, и остановился.
Он ожидал извинений, просьб, обещаний, что юноша не бу-
дет больше никогда заниматься чтением посторонних. книг
во время спектакля. Но статист Мергелян молчал.
— Тебе пошли навстречу,— уже мягче произнес Вардан. —
Школьника приняли в театр... Загружаем тебя с таким рас-
четом, чтобы время на уроки оставалось... А ты?
Мергелян молчал, теребя переплет книги «Научные за-
слуги М. В. Ломоносова».
— Ведь я пойду к директору,— снова пригрозил помощ-
ник режиссера,— и тебя выгонят. Прощай тогда театр. А ведь
такой баритон, как твой, не часто встретишь...
Что мог ответить Сергей? Он понимал, что подвел това-
рищей, и ему было невыносимо стыдно. Но разве все дело
только в этом? «Прощай тогда театр»,— сказал Вардан.
А может быть, и правда лучше распрощаться с театром?
Сразу кончатся тогда вечные насмешки над его рассеян-
ностью на репетициях и долгие нотации после того, как разъ-
яренный помощник режиссера находил его в ’ саду или
в суфлерской будке с книгой в руках.
Но значит ли это, что он, Сергей, сам не знает, чего он
хочет? Ведь совсем недавно он не представлял себе другого
будущего, кроме пути оперного певца. Он и сейчас слушает
классическую музыку как зачарованный. И сколько радости
доставляет ему участие, пусть даже статистом, в операх
68
«Алмаст» или «Ануш», в «Евгении Онегине» и «Риголетто !
И такой известный учитель пения, как Бархударян, говорит,
что из Сергея выйдет певец. А когда по вечерам прохожие
останавливаются у окна дома Бархударяна и слушают моло-
дой голос, как радостно видеть их взволнованные, растроган-
ные песней лица. И он сам слышал, как они говорили: «Ког-
да этот баритон окрепнет, мы еще послушаем его в опере!»
Вардана окликнули, и он ушел. А статист Мергелян снова
присел на кучу досок и тяжело вздохнул.
Переломить себя, не думать о математике? Нет! Это тоже
невозможно. С каждым днем она занимает все большее ме-
сто в его мыслях.
Началось это, вероятно, с тех пор, как к ним в класс при-
шел новый учитель — Грант Арменакович Ростомян.
Сергей и раньше любил математику. Особенно нравились
ему минуты, связанные с размышлениями над задачами.
И почти всегда, когда учитель, молча поглядывая на класс,
ожидал, что один из учеников вот-вот поднимет руку в знак
того, что задача решена, таким учеником оказывался Сер-
гей. Но странное дело: все математические правила, все объ-
ясняемые учителем способы решения задач Сергей знал луч-
ше любого одноклассника, а пользоваться ими не любил.
Неинтересно было еще и еще раз повторять однажды прове-
ренный метод. Сергей быстро решал задачу и начинал
фантазировать: «А ведь ее можно, наверное, решить и дру-
гим способом!»
И он пробовал этот способ — ответ получался тот же! Сер-
гей проверял ход решения — не обманул ли он сам себя?
Все ли действия выполнены правильно? Логично ли он рас-
суждал, доискиваясь решения? Все оказывалось верным. Но
прежний учитель математики не очень жаловал эти фанта-
зии. Он, правда, не ругал за них Сергея, но лицо преподава-
теля явно говорило — стоит ли тратить лишнее время и труд
на поиски каких-то новых путей решения простых задачек?
Все эти пути давно известны. А можно в увлечении и не за-
метить самой незначительной ошибки в основном, им, учи-
телем, предложенном варианте. «Не думай, дорогой, что я по-
глажу тебя по голове, если ты это сделаешь!»
И когда в класс пришел Грант Арменакович Ростомян.
Сергей решил, что не стоит, пожалуй, «лезть на рожон» и
решать задачи несколькими способами. Прежний учитель
хоть знал, что это как-то само по себе получается.
А этот подумает еще, что хвастаюсь.
69
Но как-то само собой получилось, что в первой же задаче
оказалось два пути к решению. И когда Сергей вышел отве-
чать к доске, он не удержался и выпалил.
— Можно решать двумя способами.
— Можно,— согласился Ростомян. — А ну покажи как?
Сергей объяснил.
Он с волнением всматривался в лицо учителя. Может быть,
и Грант Арменакович неодобрительно поморщится и, пока-
чав головой, скажет:«Ну что ж, можешь идти на место».
А может быть, он рассердится и начнет выговаривать
Сергею?
Но Ростомян улыбнулся и весело сказал:
— Правильно, но есть еще третий способ. Поищи-ка его.
Сергей бросил взгляд на доску. Но найти этот способ не
удалось.
— А четвертый,— продолжал Грант Арменакович Росто-
мян,— еще труднее найти, но зато он самый интересный. Но
не будем задерживать урок. Если выберешь свободное время,
позанимайся этим дома и завтра покажешь мне. И вы, ребя-
та,— обратился он к классу,— попробуйте поискать.
На следующий день почти все одноклассники принесли
в школу листки с двумя решениями — даже Сурик Григо-
рян, который всегда уверял, что голова его не приспособ-
лена к математике, и то принес такой листок. Правда, оба его
решения оказались неверными.
Ростомян попросил Сергея объяснить принципы, которыми
он руководствовался, решая задачу. Постепенно завязалась
беседа о математике. И вдруг толстый веселый Сурик за-
кричал:
— Ничего нового Мергелян не придумал! Все, что он гово-
рит, мы проходили еще в прошлом году.
Гранту Арменаковичу с трудом удалось унять хохот
в классе.
Вы сказали очень верную вещь, Григорян,— объяснил
он Сурику,— Мергелян заслуживает похвалы вовсе не по-
тому, что он придумал нечто необычайное. Нет. Он просто
хорошо умеет применять на практике те небольшие пока
знания, которые получил в школе. Расскажи-ка мне, как ты
будешь множить двадцать семь на три? — спросил он Су-
рика.	J
— Трижды семь — двадцать один. — запыхтел Сурик,—
один пишем, два в уме. — Он потянулся к бумажке.
Устно, устно,— предупредил учитель.
70
— Два в уме. Трижды два — шесть, — продолжал Сурик.
— Это десятки, значит, шестьдесят. Шестьдесят и два в
уме — восемьдесят и писали один — восемьдесят один
Ребята смеялись.
— А как можно сделать это проще? — поинтересовался
Грант Арменакович.
— Двадцать семь — это трижды девять, — ответил Сер-
гей.— Умножаем сомножитель три на три — будет тоже де-
вять; значит, двадцать семь на три все равно что девятью
девять...
— Мы этого не проходили! —воскликнул кто-то.
— Забыл? — раздалось с другого конца класса.— В пятом
классе проходят, когда общий знаменатель искать учатся.
— Значит, мы это забыли,— со вздохом признал Сурик.
— Много есть вещей, которые кажутся нам не очень нуж-
ными.— сказал Ростомян. — Мы не обращаем на них внима-
ния, быстро забываем их. А приходит время, когда они могли
бы нам очень пригодиться. Глядь, а под рукой их и нет.
Самое главное, друзья, в любом деле, а в математике осо-
бенно— крепко усвоить начала, хорошо их понять. Мер-
гелян!
— Я'
— Умножь-ка восемьсот на двадцать шесть,— попросил
учитель.
— Двадцать тысяч восемьсот,— почти не задумываясь,
ответил Сергей.
— Отлично. А теперь шестьсот восемьдесят на двести со-
рок девять.
— Сто шестьдесят девять тысяч триста двадцать,— отве-
тил Мергелян через две-три секунды.
Класс ахнул.
— Ему не в оперу, а в цирк нужно поступить!—закричал
Сурик.
— Как это делается?!
— Это фокус!
— Я тоже так смогу, только объясните как!
— Тихо! — весело крикнул Ростомян. — Мергелян, прошу!
— Тот же принцип,— неожиданно смутившись, сказал
Сергей. — Ведь что такое двести пятьдесят?
— Пять раз пятьдесят!
— Двадцать пять на десять!
— И тысяча, разделенная на четыре,— добавил Сергей
— Точно!
71
____ Значит, можно шестьсот восемьдесят разделить на че
тыре и умножить на тысячу? — спросил Мергелян.
____ Правильно, а потом вычесть шестьсот восемьдесят.
Я же говорил, что я тоже так смогу,— неистовствовал вихра-
стый, малорослый мальчишка на последней парте.
— Ничего нет сложного,— заметил Сурик.
— И все известно из курса пятого класса,— добавил Грант
Арменакович,— не так ли?
Возразить что-либо на это было, разумеется, невозможно.
Прошло немного времени, и ученики восьмого класса ста-
ли ожидать уроков математики с таким же нетерпением, как
и экскурсий или волейбольных состязаний, проводившихся
на уроках физкультуры.
Одноклассники Сергея начинали чувствовать, что они бук-
вально «окружены математикой», что на каждом шагу чело-
век встречается с тем или иным проявлением математиче-
ских закономерностей и использованием математики в прак-
тической жизни.
И самое главное, что в скучной, сухой науке оказалось
великое множество вещей не только занимательных, но
даже веселых.
Рассказывал, например, Грант Арменакович об одном
индийском радже, который, узнав от изобретателя шахмат,
что тот хочет получить за свою выдумку всего кучу зерна,
был страшно обрадован дешевизной нового изобретения. Ста-
рик изобретатель потребовал: «Положи на первую клетку
шахматной доски два зерна, на вторую — четыре, на
третью—восемь, на четвертую — шестнадцать и так удваи-
вай все время число зерен».
— Сколько же зерна собирался получить старик? — спро-
сил Грант Арменакович.
Быстро заскрипели перья. Весь класс считал...
— На шестнадцатую — тридцать две тысячи с лишним...
на семнадцатую — шестьдесят четыре тысячи... — соображал
вслух кто-то на последней парте.
— Грант Арменакович,— раздалось с первой парты.—
А я не знаю, как называется число, которое получилось на
сорок седьмом поле,— оно имеет четырнадцать знаков
А у меня на шестьдесят четвертом поле — число с два-
дцатью знаками! — воскликнул Сергей.
Оно называется квантилион,— объяснил учитель.___
Для того чтобы собрать такое количество пшеничных зерен
нужно, во-первых, засеять пшеницей всю сушу — не оставив
72
ни тундры, нн горных вершин, ни лесов, ни места для горо-
дов и деревень. А во-вторых, получать с этого необъятного
поля обильнейший урожай двадцать восемь лет подряд,—
тогда раджа смог бы расплатиться со стариком...
Долго веселились ребята. Всем было приятно, что пусть
это в сказке, но жадный властелин наказан.
— Кстати, не такая уж это чисто сказочная история. —
сказал учитель. — Незадолго до первой мировой войны в Но-
вочеркасске разбиралось судебное дело, очень похожее на
индийскую легенду. Один купец собирался купить по дешев-
ке стадо овец. Оно было, правда, поменьше, чем количество
полей на шахматной доске, — всего двадцать голов. Посчи-
тайте-ка, пользуясь вашими расчетами для индийской зада-
чи, сколько стоила бы одна овца.
— Более пятидесяти тысяч рублей! — отозвался первым
Сурик.
— А что ж ты, Сергей? — удивился Ростомян. — Не под-
считал еще?
— Я знал эту задачу раньше,— смутился Мергелян.
— Ну что ж, видно, придется давать тебе другие задачи,
потруднее, — решил учитель. — Заходи-ка ко мне вечерком.
Мы поговорим о том, что следовало бы почитать тебе.
Вскоре Сергей стал неизменным помощником Гранта Ар-
менаковича при всех математических беседах вне класса
Так уже повелось в восьмом классе школы имени извест-
ного революционера Мравяна, что без математики не обхо-
дилась ни одна загородная прогулка ребят. Как приятно было
сознавать, что с помощью самых простых средств могли
они и измерить высоту белеющей на горизонте горы, и узнать
объем, а следовательно, и вес гигантского пня на опушке
рощи, и определить скорость течения красавицы Раздан,
омывавшей Ереван, бурной, искрящейся миллиардами мел-
ких брызг, несущей воду высокогорного озера Севан к цве-
тущим городам и селам Араратской долины.
Даже на занятиях школьного литературного кружка и то
речь частенько заходила о математике. Сергей — давний
любитель литературы, особенно приключенческой,— зани-
мался «проверкой» героев Жюль Верна. Определял вместе
с ними то долготу острова, где они находились, то высоту
горы, то скорость и продолжительность пути снаряда, летя-
щего из пушки на луну.
Но музыку Сергей и не думал забывать. Да и Ростомян
всячески поощрял в своем ученике эту склонность. Приятно
73
было Сергею услышать от учителя, что один из крупнейших
математиков Армении Арташес Липаритович Шагинян, у ко-
торого учился в Ереванском университете Грант Арменако-
вич, тоже страстный любитель музыки. Сергеи и не предпо-
лагал, что когда-нибудь вопрос — музыка или математика?—
может встать так остро.
И вот теперь, сидя за кулисами, Сергей думал, что тем не
менее придется давать ответ на него. Нужно было, конечно,
посоветоваться с Ростомяном.
К удивлению юноши, Грант Арменакович не сказал ничего
определенного.
— Подумай сам,— посоветовал он. И заговорил о предстоя-
щей в скором времени математической олимпиаде школьни-
ков республики, советовал Сергею принять в ней участие.
Долго еще просидел в этот вечер Сережа у Ростомяна. Все
в комнате учителя казалось ему родным, милым. Вот стол,
на краю которого лежат тетради учеников восьмого класса.
Здесь и Сережина тетрадка. Вот книжные полки. Краснеет
корешок книги о людях русской науки — это первая книга
из личной библиотеки Гранта Арменаковича, которую учи-
тель дал прочесть Сергею. Вот «Загадка магнита» Фарадея.
Как много нового вокруг себя увидел Сергей, прочитав эту
книгу, сколько мыслей о математике возникло у него благо-
даря ей! Стало ясно, что в физике без математики не сде-
лаешь и двух шагов, что замечательная наука, так стройно
и увлекательно объясняющая закономерности природы, была
бы без математики просто собранием остроумных догадок.
И одно только вот плохо, что учитель не может или не хо-
чет дать Сергею совет: кем быть? что выбрать?
Выбор сделан
Цветы, цветы везде. Яркие ереванские фиалки и огромные
букеты роз стоят на подоконниках и на учительском столе.
В необычайно людном коридоре школы тоже пестро от цве-
тов Они в руках у пожилых мужчин и женщин, у старше-
классников и у совсем маленьких ребятишек.
Почему в школе так много чужих людей? Ответ на это
дает большая красивая афиша у школьных ворот. Здесь
происходит республиканская олимпиада юных математиков.
Из всех 32 районов республики съехались выпускники сред-
них школ, чтобы помериться силами Много здесь и школь-
74
ников Еревана. Но еще больше «болельщиков». Какие мать
и отец, сестра и брат, соседи и одноклассники не мечтают
о том, чтобы их Гурген или Самвел занял первое место в рес-
публике!
Большая группа школьников из школы имени Мравяна
попала сюда случайно. Они пришли поглядеть, как будет
сражаться с игроками соседней школы их волейбольная
команда. Но, подхваченные общим потоком, они бегают
по лестницам и по двору и передают друг другу самые
последние, только что неведомо откуда полученные
известия:
— Заместитель наркома в жюри!
— Профессор приехал!
— А где же Сергей? — волнуется кто-то из товарищей. —
Без него наша команда определенно проиграет.
— Сергея не будет,— докладывает воздесущий Сурик. —
Он на олимпиаде.
Товарищи не верят. В олимпиаде участвуют только школь-
ники девятых и десятых классов, а потом никто не видел,
чтобы Сергей прошел в убранный цветами класс.
Сомнения разрешает Рубик Грдзелян. Он вбегает в вести-
бюль школы прямо в майке и трусах, с наколенником на
левой ноге и кричит:
— Сергея ведут!
— Кто? Откуда? За что? — пугаются ребята.
— Грант Арменакович.
Мимо волейбольной площадки проходят Ростомян и
Сергей.
Юноша что-то горячо доказывает учителю. А тот улы-
бается и, приоткрыв дверь, пропускает Сергея в вестибюль
школы.
— На олимпиаду пошел,— грустно говорит Рубик — Про-
играли мы теперь.
— Это еще посмотрим,— восклицает Сурик. — Раз Сергея
нет, значит, я как запасной буду играть... Так что результат
неясен
— Именно поэтому ясен,— вздыхает Рубик и кричит
судье: — Свисти! Мы готовы.
* * *
Пятьдесят голов склонились над партами. Тишина. Девуш-
ка быстро пишет что-то на листке бумаги. Юноша покусы-
76
вает карандаш Члены жюри переговариваются едва слыш-
ным шепотом. Вдруг открывается дверь и входит Ростомян.
Следом за ним в классе появляется светлоглазый подросток,
которому можно дать на вид лет четырнадцать. Участ-
ники олимпиады не замечают его. А те, кто видят, нс
обращают особого внимания — восьмиклассник или семи-
классник!
— Куда посадите моего ученика? — тихо спрашивает Рос-
томян.
Ребята и девушки поднимают головы — по классу проно-
сится легкий гул: неужели этот мальчик будет соревновать-
ся с ними?
— Что вы так на него смотрите? Он таблицу умножения
наизусть знает,— негромко, но так, что услышал Сергей,
сказал высокий юноша.
Кто-то хихикнул
Лицо Сергея залилось краской, и он отвернулся.
— Товарищи,— строго сказал председатель жюри,— вось-
миклассник Сергей Мергелян по рекомендации его учителя
допущен к участию в республиканской олимпиаде по реше-
нию жюри, в виде исключения. Это исключение не должно
волновать никого из вас. И меньше всего именно вас, това-
рищ Паронян,— обратился он непосредственно к красивому
юноше. — Вы же не сомневаетесь в том, что достойных со-
перников у вас нет.
Головы юношей и девушек по-прежнему склонены над
партами.
В коридоре звенит звонок — это значит, что прошел час.
Вот и второй звонок — скоро конец олимпиаде, но ни один
человек не решался сдать свой листок.
Председатель жюри оглядывает класс. Паронян что-то
пишет быстро и нервно. Девушка рядом с ним облегченно
вздыхает и начинает перечитывать задачу, — видимо, про-
веряет написанное. Вдруг она слегка вскрикивает и тороп-
ливо перечеркивает листок, хватает новый и лихорадоч-
но набрасывает на нем что-то. Наверное, исправляет
ошибку.
А Мергелян? Мергелян смотрит в окно. Председатель
подходит ближе. Теперь ему, как и Сергею, виден
школьный двор — две команды волейболистов яро-
стно сражаются. Сергей не отрывает взгляда от пло-
щадки.
76
Мяч взлетает над сеткой. Толстый юноша неуклюже под-
прыгивает и едва успевает задеть мяч кончиками пальцев.
Мяч идет в сторону. Черноволосый паренек с наколенником
па левой ноге, обдирая локти, падает и ухитряется париро-
вать мяч почти у самой земли. Мяч снова оказывается над
сеткой, прямо над головой толстого.
— Гаси!—громко шепчет Мергелян. — Бей же, бей!
Председатель жюри видит, как подымается и резко опус-
кается рука Мергеляна и как страдальческая гримаса
кривит губы юноши.
«Мальчик, мальчик! — без упрека думает председатель.—
Обидели тебя, разволновался, не смог решить, чуть не пла-
кал, наверное, а вот и забыта уже математика, и теперь самое
важное для тебя волейбольная игра...»
— Что, сынок, трудноватый орешек? — полушепотом
спрашивает председатель Мергеляна.
Сергей вздрагивает и испуганно отвечает:
— Нет... Я... Я уже решил.
— Дай же сюда.
Председатель берет листок, опускает очки со лба на глаза
и бормочет:
— Гм... — Он еле сдерживает себя, чтобы не сказать, что
задачи решены правильно, но сначала листок должна про-
смотреть вся комиссия. И только после заседания жюри уче-
никам сообщат результаты.
Результат оказался неожиданным. Первое место и звание
чемпиона олимпиады завоевал восьмиклассник Сергей Мер-
гелян
Когда Сергей вместе с ликующим Ростомяном выходили
из школы, навстречу им шла вся волейбольная команда
В руках у ребят были большие букеты цветов — букеты по-
бедителей.
— Это тебе! — сказал Рубик, обнимая Сергея. — Если бы
ты был с нами, ты бы тоже получил букет.
— Возьми мой, нет, возьми мой!—заволновался Сурик.—
Я запасной игрок... И я хуже всех играл... А ты — чемпион
математики...
Сергей смущенно отказывался. Но ребята оказались упор-
нее его.
Через несколько дней Мергелян подал директору театра
заявление об уходе Помощник режиссера Вардан, прощаясь
с юношей, сказал:
77
____ Ты на меня не сердись. Я понимаю: очень трудно
учиться и работать. Ничего, кончай скорей школу и приходи
к нам, в театр, насовсем!
Ожидание Вардана не сбылось. Мергеляна можно было,
разумеется, не один раз еще увидеть в театре, но только
в качестве зрителя.
Кончился последний урок «старого» учебного года. Лето!
Пора походов и дорожных костров, веселых лагерных игр.
Хотя собрать несложный багаж можно за полчаса, к выезду
в лагерь начинают готовиться чуть ли не в середине зимы.
И, пожалуй, чуть ли не главное место в этой подготовке за-
нимают долгие обсуждения вопроса «как будем жить в лаге-
ре?». Строятся самые необычные планы, самые смелые
проекты. И все-таки каждый день, начиная с той минуты,
когда пионер с рюкзаком за плечами выходит из дверей дома,
направляясь на сборный пункт в школу, полон радостных
неожиданностей.
Ереванцы торжественно провожают вереницы машин,
идущих к Канакерскому плато. Веселые, задорные улыбки
ребят, звонкие возгласы, яркое южное солнце, ветер, играю-
щий кумачом знамен и плакатов.
На первой машине затягивают песню. Ее подхватывают на
второй. И вот уже поет огромный хор. Жалко расставаться
с любимым городом. Последний раз глядишь на широкие,
уходящие вдаль прямые улицы, на стройные корпуса до-
мов— и на сердце чуточку грустно. Но грустить некогда.
Ведь так хочется еще раз подумать о живописном Цахкад-
зоре, куда держат путь рокочущие машины, о чудесном
лете.
Извилистая лента шоссе забирается все выше в горы.
Цепочка машин растянулась далеко вдоль дороги. То тут,
то там мелькают фруктовые сады и виноградники... Но вско-
ре они сменяются другими пейзажами: горные склоны, по-
крытые альпийскими лугами.
Почти рядом с бегущими колесами тянутся волнистые
зеленые ковры цветов — пурпурные, золотые, голубые...
Пламенеют бесчисленные островки, сплошь заросшие огром-
ными маками.
Час езды —и шоссе круто разветвляется. Машины свора-
чивают влево и мчатся к ущелью шумной реки Раздан. Вы-
соко в горах начинает она свой беспокойный бег. Грохот ее
волн заглушает шум автомобильных моторов и голоса ребят.
Неумолчно и непрерывно бежит поток, ворочая тяжелые
78
камни. И если закрыть глаза, то кажется, будто и не вода
ревет и гремит внизу, а каменная лавина, сорвавшись с круч,
безудержно катится вниз.
Еще поворот. Теперь дорога ведет прямо в горы. Солнце
светит еще ярче, но прохладный горный ветерок уже по-
беждает жару. Освежающе прохладны веселые грабовые
рощи, радующие глаз тонким, сквозным кружевом кроны.
И цветы здесь другие — от их сильного пьянящего запаха
кружится с непривычки голова.
А что это за диковинные, огромные цветники там, вдалеке?
Что это за паруса, плывущие над зеленым, волнующим-
ся от ветра морем трав?
И кто-то, догадавшись первым, восторженно кричит:
— Да это же наши палатки! Ребята! Лагерь!
Приветлива Долина цветов — Цахкадзор. В ней найдется
место не для одной тысячи ереванских школьников. В ней
найдется все, что может радовать сердце юноши или де-
вушки.
Длинен летний день в солнечном краю. И все-таки он
всегда слишком короток. Ведь так много хочется узнать,
увидеть, совершить! Столько еще гор, которых не успели
облазить ребята во время походов, столько трав, еще ожи-
дающих места в гербариях, немало камней, что только и
ждут, чтобы зоркий глаз увидел их и, бережно отколов
кусочек, маленькие, но сильные руки спрятали образец
в походную сумку для будущей коллекции.
И если есть в лагере нечто, о чем всегда вспоминают со
вздохом сожаления, то это сигналы пионерского горна, напо-
минающие о том, что пора отдыхать. Сколько печали до-
ставляют они и юным фотолюбителям, которых они застают
всегда именно при печатании самого интересного кадра, и
баскетболистам, для которых они звучат именно в тот мо-
мент, когда победа определенно обещает остаться за их
командой.
Первое лето после знакомства с Грантом Арменаковичем
было для всех одноклассников Сергея и, разумеется, для
него тоже особенным летом.
Так же как и в прошлые годы, не знали они устали ни
в походах, ни в играх. Но теперь к прежним занятиям при-
бавилось еще одно, заставлявшее юношей по-новому взгля-
нуть на окружающую природу.
Раньше она казалась ребятам необычайно беспорядочной,
дикой, хаотической. Теперь, буквально с каждым взглядом
79
вокруг, выяснялось, что жизнь ее, ее строение организованно
и закономерно, что и горы, и реки, и разноцветные камни,
и голубое небо — все подчинено строгим правилам, одни из
которых уже известны ребятам, а другие так хочется узнать
поскорее.
Вот луч солнца, пронизывающий зеленую листву, — эго
геометрическая прямая. Вот срывается с горы, повинуясь
закону тяготения, камень — он летит вниз с определенной
скоростью, которую можно определить тут же, присев в сто-
ронке и прикинув в блокноте. Правда, для этого нужно знать
и высоту кручи. Но ее тоже можно определить, не сходя
с места.
Но вот камень упал на землю. И теперь есть о чем пораз-
мыслить любителю математики. Оказывается, существуют
формулы, в которых выражены и закономерности образова-
ния горных пород, и такие, что позволяют нам предугадать
по данным химического строения одного камня состав всех
пород, складывающих толщу скал, и те, что подскажут нам,
как именно проходил процесс горообразования в этих местах.
Или обыкновенный вегер... Разве не интересно прикинуть,
какая сила таится в нем, какую полезную работу может он
выполнить?
z\ вечером, когда большие южные звезды щедро высыпают
на небосклоне? В каком новом свете предстают перед ребя-
тами бесконечно далекие миры! Какое необыкновенное ощу-
щение силы и величия человеческого разума рождается при
мысли, что невероятные расстояния, разделяющие далекие
миры друг от друга, и скорости их движения, и массы, и ве-
личины подсчитаны учеными, что мы можем узнать, какова
растительность па Марсе или какие химические элементы
входят в состав такой-то отдаленной звезды
Но ни веселые развлечения, ни мысли о математике —
ничто не заставляло ребят забывать о тех больших событиях,
которые развертывались в это лето за тысячи километров
к северу от Армении, по были близки каждому. От их исхо-
да зависела судьба всех ребят—и фотографов, и баскетбо-
листов, и любителей математики
Шел третий год Великой Отечественной воины. На всем
протяжении гигантского фронта двигались на запад совет-
ские войска.
Гром победных салютов в честь освобождения от врага
все новых и новых городов и областей советской Родины
доносился и до далекого горного лагеря. Самым торжествен-
80
ным часом был час «Последних известий» по радио. В та-
кие минуты ребята действительно забывали обо всем на све-
те и, затаив дыхание, слушали длинный список занятых
нашими частями населенных пунктов, всеми силами души
желая только одного, чтобы это перечисление продолжалось
хоть еще минутку, хоть полминуты...
В лагерь приходили письма с фронта от отцов и старших
братьев. Каждое из них становилось отрядной реликвией.
Его торжественно читали вслух Им гордилось все звено
и весь отряд.
А когда в лагерь приезжал дорогой гость-фроп говик, это
было самым большим праздником. В такие вечера молчал
даже верный страж лагерного режима — сигнальный горн
Давно уже стемнело, давно улеглись спать жители ближай-
шего села, а на полянке, причудливо освещая отблесками
белые корабли-палатки, потрескивает негаснущий костер.
В центре ребячьего круга на почетном месте — гость
с фронта. И радостное волнение, и напряженный интерес
к рассказу мешаются во взглядах ребят с самой откровен-
ной завистью. «Да, повезло этому гостю. Эх, и почему я не
родился лет на десять раньше!»
А гость, словно угадав мысли ребят, начинает говорить
о другом. Он рассказывает уже не о боевых подвигах солдат,
а о таких же кострах на дорогах Украины, Белоруссии, Севе-
ро-Запада. О коротких солдатских привалах, о задушевных
беседах.
— Знаете, ребята, о чем больше всего любит поговорить
и помечтать солдат? — спрашивает гость.
— О том, как стать самым храбрым и сильным? — воскли-
цает Сурик Григорян.
— Пожалуй, нет, — улыбается гость,— солдат любит по-
мечтать о доме, о том, какая будет жизнь после войны, после
победы. Как вы думаете, хорошая будет жизнь?
Словно ветерок от того далекого солдатского костра доле-
тел в Долину цветов Пионерский костер вспыхнул вдруг
ярче и сильней. А может быть, это просто кто-нибудь из то-
варищей, чувствуя, что разговор теперь пойдет надолго,
подбросил свежую охапку хвороста!
И снова идет разговор. О планах на будущее, о смелых
мечтах, о том, как хочется каждому из школьников внести
свою долю в великое строительство страны.
— А когда мы думаем о вас, друзья,— говорит фронто-
вик,— самое радостное звать, что вы отлично учитесь, хо-
С>
Ашот Лрпуманян «Око Ь|«»р.п<.иы»
81
рошо готовитесь к тому, чтобы лучше помочь нам лет так
через пять, через десять...
На одном из таких костров ребята услышали печальную
весть. Их земляк адмирал флота Советского Союза Ованес
Степанович Исаков тяжело ранен и лежит в госпитале. Бое-
вому моряку ампутировали ногу.
— Вы сами видели его? Как он выглядит? А его можно
спасти? — взволнованно спрашивали ребята молодого капи-
тан-лейтенанта, приехавшего в лагерь.
— Сам не видел. Но товарищи рассказывали,— ответил
моряк,— что медленно, но поправляется. А вы знаете, ребята,
что адмирал делает в госпитале?
— Что?
— Если бы мой друг своими глазами этого не видел, ни за
что бы не поверил. Адмирал пишет научную теоретическую
работу о действиях флота в Отечественной войне. «Нельзя
терять ни одного часа!» — говорит он.
Этот вечер особенно крепко запомнился Мергеляну. И до
этого и после он много слышал о делах своих славных сооте-
чественников. Унан Аветисян повторил подвиг Александра
Матросова, закрыв грудью амбразуру вражеского дота; слав-
ный сокол подполковник Нельсон Степанян был дважды
удостоен звания Героя Советского Союза; имя генерала Баг-
рамяна повторяли миллионы людей далеко за рубежами
нашей Родины.
Но почему-то сильнее всего врезался в память Сергея образ
адмирала Исакова. Юноша часто представлял себе его. И не
в бою, не над картами морских сражений, не на палубе веду-
щего огонь корабля, под разрывами бомб и снарядов. В вооб-
ражении возникала маленькая тихая палата госпиталя. И че-
ловек в ней, прикованный к постели, человек, который не
может встать и сделать даже ни одного шага без посторонней
помощи, еще томящийся неизвестностью, останется ли он
в живых. И этот человек, оторванный от флота, от боевых
друзей, от возможности принять участие в новых ударах по
противнику, пишет научный труд. Ему приносят сводки
и официальные отчеты, иностранные газеты и перехвачен-
ные донесения противника. И, вчитываясь во все эти мате-
риалы, он забывает о боли, о возможности трагического кон-
ца, думает, пишет, рассчитывает, творит, твердо зная, что
каждая написанная им страница сохранит тысячи матрос-
ских жизней и хоть на день, хоть на час приблизит великий
праздник победы...
82
Настала осень. Снова потянулись школьные дни Теперь
не нужно было почти ежедневно ходить в театр, но, к не-
удовольствию родителей, Сергей оставался по вечерам дома
так же редко, как и прежде. Грант Арменакович как-то при-
гласил Сергея во Дворец пионеров. Там, на детской техниче-
ской станции он познакомил юношу с заслуженным учите-
лем Армянской республики Мадэтяном — руководителем
математического кружка. Теперь все свободное время Сер-
гея было отдано кружку. И так же, как когда-то уроки Росто-
мяна открыли для мальчика новые горизонты в математике,
и на этот раз, уже через несколько месяцев занятий в круж-
ке, математика стала для Сергея наукой с новыми каче-
ствами.
Сергей с улыбкой вспоминал один случай— из первых
встреч с Ростомяном. Учитель спросил: а кто изобрел цифры?
Ребята молчали. Первым нашелся Сурик.
— Я знаю,— закричал он. — Никто. Они всегда были.
Учитель, сдерживая улыбку, спросил у Сергея, согласен
ли он с Григоряном. Сергей промолчал. Конечно, Сурик ска-
зал глупость. Но ведь и в его, Сергея, представлении цифры
«всегда были». Что он знал об истории математики? Да почти
ничего...
Но еще больший конфуз пришлось пережить Сереже на
занятиях в кружке.
Ребята затеяли математическую игру. Каждый задавал
соседу вопрос, и тот должен был ответить.
Сергею вопрос задал Паронян, тот самый юноша, что в свое
время на олимпиаде так неудачно пытался подшутить над
самым юным ее участником. Сейчас Паронян уже учился
в университете, но нередко заходил на занятия математиче-
ского кружка во Дворец пионеров.
— Скажи,— спросил он,— где находится самая старая
в мире таблица умножения?
Сергей вспыхнул. Он вспомнил олимпиаду и насмешливое
замечание Пароняна: «Он таблицу умножения наизусть
знает...»
«Ну и пусть смеется», — яростно подумал Сергей, вскочил
и, не говоря ни слова, выбежал из комнаты.
Он сел на скамью в коридоре и с ненавистью подумал
о Пароняне: «Злится за олимпиаду. Мстит». По коридору
пробежали ребята — они спешили в кинозал на лекцию о дви-
жении планет. Из столярноу мастерской доносился запах
свежего дерева, стук молотков и звонкие голоса.
6’
83
Где-то в самом конце коридора девичий голос выводил
гаммы. «Вот уйду из математического кружка и запишусь
в вокальную секцию,— подумал Сергей — Стану певцом,
буду выступать в опере. Буду иметь такой успех, что Паро-
нян лопнет от зависти! Или вернуться и задать атому кра-
савчику такой вопрос, чтобы он позеленел от злости». Нет,
он, Сергей, не хвастунишка, пусть себе Паропян насмехает-
ся, не вернусь больше в кружок.
Рука Мадатяна легла на плечо Сергея.
«Ага, сейчас будет стыдить, еще, чего доброго, начнет уго-
варивать извиниться перед Пароняном,— подумал юно-
ша.— Ни за что в жизни!»
Мадатян усмехнулся в седые усы:
— Так вот ты где, а я думал, ты побежал смотреть таблицу
умножения в Матенадаране.
— Л разве там есть таблица? — удивился Сергей. — Какая
же там таблица?
— Самая древняя в мире,— спокойно объяснил препода-
ватель.— Та, о которой тебя Паропян спрашивал.
— А разве... разве на самом деле существует такая таб-
лица?
— Конечно. Среди наших предков было много замечатель-
ных математиков...
— Грант Арменакович рассказывал... Но о таблице ничего
не говорил. Я думал, Паронян выдумал ее, чтобы позлить
меня...
Вскоре кружковцы посетили Матенадаран, знаменитое
хранилище древних рукописей. Им показали там действи-
тельно первую на свете таблицу умножения — составил ее
знаменитый армянский математик Ананий Ширакаци, жив-
ший в седьмом веке. Он же написал и самый древний из
всех учебников арифметики, дошедших до нашего времени.
Этот учебник также хранится в Матенадаране.
Ученый —заведующий хранилищем — задал ребятам за-
дачу из этого учебника. Нужно было определить, сколько
вина было выпито на праздновании дня рождения египет-
ского фараона. После недолгого спора задача была решена.
— А вот теперь,— сказал хранитель,— решите-ка такую
задачу. В бассейн проведено три трубы. Первая наполняет
его за час, вторая —за два, третья — за три. За сколько вре-
мени наполнится бассейн, если открыть все три трубы?
Ребята рассмеялись.
— Да это же задача из нашего учебника арифметики для
84
неполной средней школы! — ответило несколько голосов.
— Возможно,—согласился хранитель. — Эта задача, воз-
можно, есть и в вашем учебнике. Но у Ширакаци она тоже
имеется. Так что вы можете убедиться в том, что головолом-
ные «задачи на бассейны» доставляли мучения ученикам
еще в седьмом веке.
Видели юные математики в Матенадаране и другой древ-
ний учебник — перевод «Начал» геометрии Евклида. Он на
пять веков старше первого европейского перевода той же
книги.
Уходя из хранилища, Сергей повторял про себя крепко
запомнившиеся ему слова Анания Ширакаци:
«И, сильно возлюбив искусство числительное, помыслил я,
что без числа никакое рассуждение философское не слага-
ется, своей мудрости матерью его почитая».
К концу учебного года одноклассники Сергея были удив-
лены необычайной новостью — Сергею было разрешено педа-
гогическим советом школы держать экзамены на аттестат
зрелости сразу за 9-й и 10-й классы.
Сдав последний экзамен, Сергей прошел в класс. Там было
пусто. Большое, тенистое дерево просовывало в окно зеле-
ную ветку. Сергеи надломил ее...
Она и сейчас лежит в старом дневнике Мергеляна, и при
взгляде на поблекшие листья ученый вспоминает шумный
класс, веселый ребячий говор и учителя Гранта Арменако-
вича Ростомяна: «Математиком вы будете!»
Математиком вы будете
Если идти в город от маленького села Канакер, остано-
виться на шоссе и взглянуть с неширокого плато вниз, то
виден весь Ереван. Особенно хорош он самым ранним утром,
когда прозрачная, невесомая дымка мягко окутывает темно-
зеленые кроны кленов, тополей и лип. Таким видел много
десятилетий назад Ереван и крестьянский мальчик Хачатур,
спускавшийся из родного Канакера в долину. В селе маль-
чик научился читать и писать. II вот он неутомимо шагает
по каменистой дороге, еще и сам не зная, куда именно, но
с твердой уверенностью, что где-то там, внизу, должны быть
и ученые люди, и чудесные книги, которые поделятся с ним,
крестьянским сыном из Канакера, самым чудесным даром —
знаниями.
85
Сандалии из невыделанной кожи—«трех» да лаваш в до-
мотканом платке —вот и все, что смог прихватить с собой
в дальний путь Хачатур. А путь этот оказался действительно
дальним. В старом Ереване не было мало-мальски приличной
начальной школы. Хачатур отправился в Эчмиадзин. Там он
получил начальное образование. Затем в Тифлисе окончил
духовную семинарию. Потом далеко на севере он учился
в университете в эстонском городе Тарту. Трудно было про-
бивать дорогу к знаниям будущему великому писателю
и просветителю Хачатуру Абовяну.
Но он не ошибся, когда, глядя на застланный дымкой го-
род, думал, что встретит в конце концов мудрых и добрых
людей, готовых поделиться с ним знаниями. Это были рус-
ские люди.
Более ста лет прошло с тех пор. Но и сейчас стоит и смот-
рит на цветущие липы древнего города мальчик из Кана-
кера. Бронзовая фигура его возвышается в начале главной
улицы Еревана, названной именем Абовяна. А несколькими
кварталами дальше от нее воздвигнут на века памятник
другому армянскому юноше, которому не довелось стать ни
ученым, ни писателем... Крепко сжимая рукой винтовку,
стоит крестьянский сын Гукас Гукасян напротив универси-
тета, открытого вскоре после его гибели.
Юноши и девушки с книгами и конспектами любят поси-
деть у подножья серого гранитного памятника первому ру-
ководителю армянского комсомола, герою восстания против
дашнаков, отдавшему свою только еще начинавшуюся
жизнь за их счастье — за то, чтобы в Ереване открыли вот
этот самый университет и еще четырнадцать высших учеб-
ных заведений, за то, чтобы маленький нищий и чистильщик
сапог, которого Гукас, возможно неоднократно встречал на
улицах города,— сирота Эзрас Асратян, не бродил бы боль-
ше по базару, прося милостыню вместе с двухлетним бра-
тишкой Манавазом. Гранитное лицо юноши с винтовкой об-
ращено ко входу в университет. Он словно видит каждого,
кто переступает порог,— будь это ученик великого физиолога
Павлова академик Эзрас Асратян или студент второго курса
физико-математического факультета Сергей Мергелян.
Студент второго курса — это уже взрослый человек. Не-
важно, что ему нет еще полных семнадцати лет, что иногда
так хочется пропустить семинар и отправиться играть в бас-
кетбол. Пли под партой на лекции появляется (бывает и так!)
растрепанный томик Жюль Верна. Сергей — студент второго
86
курса и скоро будет учеником профессора Шагиняна —
самого видного математика республики, у которого учился
и Грант Арменакович.
Первый год в университете прошел легко и безгорестно.
Преподаватели удивлялись необыкновенной сообразитель-
ности юноши, его «математической интуиции». С удовлет-
ворением выслушивали они его четкие, продуманные ответы,
хвалили и торопились перейти к другим делам. Ведь их так
много, и нельзя же обращать какое-то особое внимание на
одного студента, тем более что беспокоиться за него не при-
ходилось— этот не подведет на экзаменах. А Сергей глотал
знания, как утомленный путник прохладную воду, торопли-
во и ненасытно. Чем больше узнавал он, тем шире стано-
вился горизонт, тем больше видел он в математике еще не
изведанных, прекрасных и волнующих дорог.
Еще в кружке Дворца пионеров слышал Сергей о старин-
ных специалистах-вычислителях. Несколько веков назад
такие освоенные каждым школьником действия, как, напри-
мер, умножение и деление, были достоянием немногих. Счи-
талось, например, что овладеть обыкновенным делением мо-
жет только человек с особенными способностями. Были даже
«магистры деления», поражавшие современников своим ис-
кусством. Как удивились бы они, попав в наш век и увидев,
что любой пятиклассник с легкостью решает задачки, на
которые они тратили часы, а то и дни. С какой жадностью
набросились бы они на самый обыкновенный и наскучивший
многим учебник арифметики.
И вот в университете Сергей чувствовал себя таким «маги-
стром деления» из пятнадцатого или шестнадцатого века.
Мир чисел оказался полным удивительных диковинок,
загадок, приключений. Существовали, как выяснилось, та-
кие бесконечно малые величины, как нуль со столькими
знаками после запятой, что для перемножения двух таких
чисел нужно было истратить несколько страниц бумаги.
И существовали не только в учебнике, но и в жизни. Сергей
вспомнил, как когда-то в лагере определял он скорость паде-
ния камня. Он узнавал, какой путь проходит этот камень
в третью, восьмую или двенадцатую секунды своего па-
дения.
Но ведь и скорость в течение каждой секунды не остава-
лась неизменной. Она увеличивалась каждый миг, каждую
даже квадрильонную долю секунды. И для того чтобы полу-
чить о Heii истинное понятие, нужно было выражать ее не
87
каким-то постоянным числом, а некоей переменной величи-
ной, соотношением между двумя постоянными. Зная такое
соотношение, можно было определить и множество других
скоростей для любого случая падения любого предмета. Точ-
но так же, узнав подобное соотношение или функцию, можно
было подсчитать, скажем, быстроту охлаждения некоего
тела в воздухе различной температуры или давление встреч-
ного потока на ядро, брошенное легкоатлетом,— одним сло-
вом, любую физическую величину, которую необходимо
было узнать.
А узнавать их было, оказывается, крайне необходимо.
Скорость падения камня не интересовала, разумеется, никого,
кроме двух маленьких любителей математики. Но вот ско-
рость падения огромной скалы, взорванной людьми для того,
чтобы открыть дорогу воде, жадно ожидавшейся иссохшими
полями, имела значение для очень многих. Ведь от нее, так
же как и от силы заряда, и атмосферных условий, и от вели-
чины скалы, и множества других вещей зависело, ляжет ли
скала неуклюжей глыбой поперек единственной горной до-
роги, или, может быть, рухнет прямо на ничего не подозре-
вающую тихую деревню, или упадет в точно назначенное
место — туда, где ждут камень как материал для починки
этой самой дороги.
Сопротивление воздуха ядру было интересно только
для широкоплечего метателя, его тренера и сотни болель-
щиков. А вот от сопротивления воздуха крылу самолета
зависела жизнь летчика и тысяч летчиков, их благополуч-
ное возвращение к семьям и в конечном счете победа
над врагом.
И таких вот бесконечно малых чисел, от которых зависели
бесконечно большие дела, было великое множество. И разо-
браться в их огромном, пугающем формулами и нагроможде-
ниями из сотен цифр, мире казалось поначалу невозможным.
Все равно, что попытаться найти в девственном лесу одно-
единственное дерево, под которым много лет назад зарыли
сундук с кладом.
Но лес оказался давно и хорошо исследованным. Труды
многих поколений математиков обнаружили тысячи законо-
мерностей в волшебном царстве чисел. И, пользуясь знания-
ми этих закономерностей, можно было в несколько минут
решать сложнейшие задачи, на которые — при попытке вы-
полнить это с помощью арифметики — ушли бы годы. Точно
так же, как старинные «магистры деления» с легкостью ре-
88
шали бы самые головоломные свои примеры, прочтя стра-
ницы из учебника, лежащего в сумке каждого школьника.
Вот на изучение этих-то закономерностей и набросился
Сергей. Тысячи лет трудились люди, капля за каплей соби-
рая сведения о мире в единую стройную систему... И маль-
чик или девочка в самой обыкновенной школе, на обычном
уроке, узнают день за днем одну за другой истины, на откры-
тие которых уходили годы и столетия. Мальчик или девочка
наблюдают за бегом планет вместе с Коперником, следят за
ходом мыслей Мичурина, постигают законы жизни растений,
вслед за Пифагором и Евклидом понимают вдруг зависимо-
сти геометрических величин. Путь, пройденный человечест-
вом за долгие века, становится достоянием молодого чело-
века за несколько лет.
Так и Сергей испытал ни с чем не сравнимое чувство ра-
дости познания.
К концу первого курса выяснилось, что Мергелян готов
к сдаче экзаменов и за второй год обучения. Ему разрешили
сделать это, и на год приблизился тот долгожданный момент,
когда впервые попадет он в аудиторию, на кафедре которой
будет стоять профессор Шагинян. Но нельзя сказать, что эта
победа досталась Сергею легко. Правда, он не мог пожало-
ваться на то, что занятия математикой наскучивают ему или
надоедают. Но ведь есть еще и чисто физическое утомление!
И отец Сергея, Никита Иванович Мергелян, частенько под-
ходил по вечерам к столу сына, брал в руки его каштаново-
лосую голову, поворачивал к себе и тихо, но строго прика-
зывал:
— Марш спать...
— Папа,— молил Сергей,— еще вот одну задачу решу. Еще
полчаса...
Никита Иванович уступал. Но ровно через полчаса фигура
его вырастала перед Сергеем, и он снова напоминал:
— Полчаса прошло.
— Задача еще не получилась,— упорствовал юноша.
— А это потому, что ты такой бледный. Потому, что у тебя
красные глаза,— объяснял отец.—Разве такими глазами
увидишь, что правильно, а что нет?..
Сергей вставал и шел спать. Он не мог спорить с отцом.
Отец не накажет его, конечно, не будет кричать и ругаться —
это Сергей знал с детства. Но он выйдет в соседнюю ком-
нату, подойдет к радиоле, поставит пластинку и будет долго-
долго, перебрасывая мембрану с иглой с середины снова
89
к краю, снова к центру диска, слушать одну и ту же пла-
стинку.
«Лети, ласточка, далеко, далеко в родимый край!—попро-
сит печальный женский голос. — И принеси мне оттуда вес-
точку, жива ли еще моя мать, живы ли мои братья и сестры,
жив ли мой отец... Если жива мать, взмахни, вернувшись,
крылышками один раз, живы братья и сестры — два, жив
отец... Но если ты увидишь только черные камни и серый
пепел, то не маши крыльями. Пусть самый легкий их шо-
рох не потревожит моей печали».
Сергею трудно слышать эту песню. Она не была связана
у него с какими-нибудь определенными печальными воспо-
минаниями. Просто жила в ней такая сила грусти и безыс-
ходности, такая боль и тоска, что слезы сами собой навора-
чивались на глаза и можно было отдать многое в жизни, что-
бы переменить пластинку.
Видно, много горя и слез знали крестьяне, сложившие эту
песню несколько веков назад...
А отец будет сидеть молча, с ничего не выражающим ли-
цом,— но Сергей знает, что значит такое спокойствие.
«Эх, папа, — невольно думает Сергей,— ну что бы тебе
уметь кричать и ругаться, как другие отцы! Тогда бы и я тебе
не уступил». И отправляется спать.
Ночью Никита Иванович просыпается и никак не может
заснуть опять. Он встает, зажигает свет и смотрит на постель
Сережи. Она пуста
Отец распахивает дверь в другую комнату. На столике
радиолы примостился сын. Перед ним книга и куча листи-
ков бумаги.
Отец строго зовет:
— Сергей!
Сын не слышит.
Никита Иванович подходит и забирает тетрадку.
Сергей испуганно вскакивает, смотрит на отца и, не говоря
ни слова, исчезает в спальне.
Он долго прислушивается — не донесутся ли звуки музы-
ки Все тихо. Значит, можно спать спокойно...
Первые, такие долгожданные встречи с профессором Ша-
гиняном принесли Сергею огорчения
Арташес Липаритович интересно читал лекции. Удиви-
тельно, что даже самые нерадивые студенты понимали очень
сложные теории. Но еще более удивительно, что молодые
люди, которых иногда совершенно изматывало решение
90
одной, не очень трудной задачи, которые жаловались на
усталость после двух часов других лекции, после занятий
Шагиняна говорили:
— Будто и не было занятии или физкультурой занима-
лись. Голова абсолютно свежа.
И Сергей, признаться, даже заскучал. Он привык за про-
шедший год брать каждую ступеньку науки с бою.
Четкие ответы и толковые объяснения студента Мерге-
ляна также не вызывали у профессора ни удовлетворитель-
ной улыбки, ни одобрительных слов. Профессор был, каза-
лось, абсолютно равнодушен к успехам студента Мергеляна.
Больше того, он стал требовательнее:
— Найдите здесь еще одно решение...
— Вам повезло, попалась легкая задача...
— Мыслите логично, но стандартно.
Все это то и дело слышал Мергелян от профессора.
Паронян, знакомый юноше еще по памятному дню олим-
пиады, усмехаясь, сказал:
— Это тебе, Сережа, не таблица умножения, Шагинян
быстро раскусывает выскочек.
Сергей побагровел.
— Почему же он в таком случае не выгнал тебя из уни-
верситета?— закричал он в лицо Пароняну.
— Потому что я не выскочка,— с достоинством объяснил
Паронян. — И еще потому, что у меня нет «хвостов»...
Сережу словно в лицо ударили. Не раз уже и комсорг
группы и декан факультета напоминали ему об этом зло-
счастном «хвосте». Перешагнув через курс, Сергей сдал все
экзамены, кроме одного — по основам марксизма. Он дал
ректору обязательство сдать этот предмет не позже первого
октября нового учебного года, а сейчас шла уже середина
ноября.
Сергей оправдывал себя большой нагрузкой, увлечением
чисто математическими дисциплинами, но в глубине души
понимал, что все это отговорки для очистки совести. Особен-
но же неприятно было то, что «хвост» подводил весь курс —
увеличивал процент неуспеваемости.
Все это вихрем пролетело в голове Сергея. Упрекни его
кто-нибудь другой, Сережа промолчал бы или согласился.
Но Паронян...—тот самый Паронян, который уже дважды
вставал на его пути...
И Сергей, вспомнив внезапно выходку недруга на олим-
пиаде, закричал:
91
— Негодяй, склочник!
Паронян только усмехнулся. А его друг Армен, сверкнув
черными глазами, возмущенно сказал:
____ Придется обсудить поведение Мергеляна на собрании.
Мало того, что он подводит курс, он еще оскорбляет това-
рищей...
Сергей понимал, что ему надо бы остановиться, замолчать.
Но давняя неприязнь к Пароняну рвалась наружу:
— Плевать я хотел на твоего Пароняна! —закричал он
Армену.
— А на собрание? — насмешливо спросил сам Паронян.
— И на собрание! — вызывающе крикнул Сергей и выбе-
жал из аудитории. Только оказавшись на улице, сообразил
он, какую чудовищную глупость сказал.
«Ладно,— подумал он. — Конечно, на это никто не обратит
внимания, а марксизм я сдам. Начну готовиться немед-
ленно».
Три дня Сергей не выходил из дома, сидя над учебниками.
Историю партии он хорошо помнил еще по школьному
курсу. То новое, что узнавал он сейчас, воспринималось как
расширение знаний, прочных на всю жизнь. Блестящая па-
мять юноши быстро схватывала и цепко удерживала факты,
события, имена. Но разделы, посвященные философии, яви-
лись для Сергея откровением. Обычно, занимаясь, он никогда
не отрывался, чтобы переброситься хотя бы двумя словами
с отцом или матерью.
И Никита Иванович был очень удивлен, увидев сына, во-
шедшего к нему в комнату с книгой в руках.
— Папа,— неожиданно воскликнул Сергей,— честное сло-
во, я думал, что только в математике возможна такая строй-
ность мысли и убедительность!..
Чем больше читал Сергей, тем сильней приходилось ему
краснеть.
«И как это я раньше не знал таких вещей?» — думал он.
Может бьп ь, в первый раз после того, как было подано
заявление об уходе из театра, юноша задумался о том, что
есть на свете наука, позначительней и поважней матема-
тики.
— Да ведь и строгие закономерности нашей науки, и взаи-
мосвязь, и развитие, и, словом, все ведь тоже обусловлено
законами диалектики,— с удивлением отметил он, немного
огорчаясь за любимую науку.
92
Но когда ему попались строки Энгельса о том, что откры-
тия Ньютона и Лейбница в математике есть привнесение
в нее «движения и диалектики», его охватило чувство гор-
дости за математику.
Сергей прошел почти половину курса, когда у двери по-
звонили товарищи из университета.
Они приволокли с собой целый ворох цветов, пакеты
с яблоками, виноградом, грушами, конфеты.
— Мы решили, что ты болен,— объяснили они.
Сергей покраснел.
— Я здоров. Только... Я решил во что бы то ни стало сдать
марксизм до двенадцатого числа
— Так делают,— сказал комсорг Гурген Бабаджанян,— но
попросив разрешения в деканате... А то выходит, у тебя три
дня прогула.
Сергей молчал. Комсорг был абсолютно прав.
— Что ж, — сказал, подумав, Гурген, — придется, видно,
тебе сразу за все отвечать. И за оскорбление Пароняна, и за
прогул... и за «хвост».
Сергею показалось странным, что ребята, так дружелюбно
разговаривавшие с ним, все же считали его виноватым и со-
бирались, очевидно, крепко «взгреть» его на собрании. Бабад-
жанян, видимо, угадал его мысли.
— Никто не собирается быть твоим врагом, Сергей,— ска-
зал он,— но раз уж дров нарубил, то спросим с тебя.
— Согласен со всеми обвинениями,— признался и Сер-
гей,— кроме «хвоста». «Хвоста» не будет.
Доцент кафедры марксизма-ленинизма Эдуард Христо-
форович Степанян был того же мнения. После того как Сер-
гей толково и обстоятельно ответил на все три вопроса
билета, он удовлетворенно покачал головой и взял зачетную
книжку, уже собираясь вывести «отлично».
— Единственное, в чем я могу вас упрекнуть, это в том,
что вы мало иллюстрировали общие положения практиче-
скими примерами из окружающей жизни. Скажите-ка, на-
пример, что мы можем привести в качестве иллюстрации
первой черты диалектического метода, всеобщей взаимосвя-
зи явлений?
Сергей быстро заговорил. Еще читая учебник, он подумал,
что прекрасным практическим примером этого является сам
факт открытия дифференциального и интегрального исчис-
ления.
93
____ Возможно,— сухо сказал Степанян,— но я спрашивал,
что мы можем привести в качестве примера —ваш пример
можете привести только вы, но не я...
____да вся теория переменных! — горячо	воскликнул
Сергей.
____ Не отрицаю, ибо незнаком,— ответил Степанян, — но
я просил бы оперировать фактами не столь специального
характера.
«Придирается!» — мелькнуло в голове у Сергея. Он попы-
тался сосредоточиться и подумать о каких-нибудь других
явлениях.
— Неужели это так трудно? — раздался, как показалось
Сергею, насмешливый голос доцента. — Попробую подска-
зать вам.
— Не нужно! — выкрикнул Сергей —Я сам. — И выпа-
лил:— Зависимость между температурой и давлением...
Соотношение профиля крыла самолета и его аэродинамиче-
ской силы...
— Довольно,— поморщился Степанян, — может быть, вам
все-таки до некоторой степени известно, что существуют
также и общественные науки?!
— Конечно,— обрадовался Сергей. — Вот, скажем, стати-
стика и теория вероятности.
— Вы слишком волнуетесь,— перебил Степанян,— зайди-
те-ка недельки через две. Тогда и потолкуем.
После Сергей никак не мог понять, что на него нашло?
Почему он сразу не сообразил, что следовало говорить со-
всем о других вещах? Вероятно, действительно подвело
сильное волнение. Но было уже поздно. Преподаватель ушел,
да еще пообещал поставить перед общественными организа-
циями вопрос о дерзком поведении Сергея. Собрание было
бурным. К удивлению Сергея, его ругали вовсе не за то, что
он сам считал своим прегрешением. Преподаватель Степанян,
как оказалось, довольно быстро сам понял, что речь может
идти только о недоразумении, вызванном волнением студен-
та, а вовсе не о предумышленной дерзости. Что касается
случая с Пароняном, то студенты хором закричали, что Па-
ронян действительно выскочка и зазнайка, и напомнили
самому Пароняну не один случай, когда тот неуважительно
относился к товарищам. Сергей решил было, что вот-вот
комсомольцы перейдут к другому вопросу
Тут-то и встал Гурген. И не раз пришлось покраснеть
Сергею. Комсорг говорил и о том. что Мергелян чуждается
94
товарищей, и о болезненном отношении Сергея к критике,
и даже о том, что Сергей напрасно переживает сдержанное
отношение профессора Шагиняна. Сергей слушал молча. Да,
во многом Бабаджанян был прав. Но ведь факт, что кое-кто
завидует его успехам и не прочь подставить ему, Сергею,
ножку.
Как только кончилось собрание, Сергей поспешил в разде-
валку. Обогнав по дороге всех, он схватил пальто и побежал
домой.
Отца еще не было. Он не пришел с работы. Мать сразу
заметила по лицу Сергея, что что-то неладно. Сын рассказал
ей о собрании и заключил:
— Я думаю, не перевестись ли мне в Тбилисский универ-
ситет? Здесь все равно толку не будет.
— А ты поговори с Грантом Арменаковичем,— посовето-
вала мать.
Грант Арменакович! Как же Сережа мог забыть о нем!
Сережа выскочил на улицу. В подъезде Ростомяна пришлось
долго звонить — никто не открывал. Сверху по лестнице
спускалась женщина, живущая этажом выше.
— Вы к Ростомяну? — спросила она Сергея — Разве вы не
знаете, что Грант Арменакович уже три недели как лежит
в больнице?
— А что с ним? — перепугался Сергей, мгновенно забыв
о всех своих собственных горестях.
— Не знаю,— ответила женщина,— но слышала, что ему
очень плохо.
Сергей побежал в больницу.
— Не знаете ли вы, как найти Ростомяна? — спросил он
у дежурной за маленьким окошечком.
Кто-то взял юношу под руку.
Он обернулся и узнал брата своего любимого учителя,
обычно живущего в Тбилиси.
— Я знал, что ты обязательно придешь,— сказал он —
Грант ведь так любил тебя!
Любил? Что это значит? Сергей не решался переспросить
Ему показалось, что ноги у него подкосились и он сейчас
покатится куда-то вниз.
Прошло несколько дней. Ни в университете, ни дома Сер-
гей не находил покоя. Он не мог смотреть в глаза товарищам.
Поминутно ожидал юноша, что кто-нибудь скажет: «Вдо-
бавок ко всему ты еще забыл своего учителя, человека, ко-
торому ты стольким обязан».
95
И как большой огонь, вспыхивая, делает невзрачными
и невидными маленькие огоньки, так сознание большой вины
отодвинуло в мыслях Сергея все его прежние небольшие
беды и обиды. Он чувствовал теперь ясно и определенно, что
был неправ во многом по отношению к товарищам. «Но это
все поправимо,— думал Сергей,— а вот Грант Арменакович
не вернется...»
-+ * *
Шли дни. Новые заботы и дела занимали мысли юноши.
Профессор Шагинян по-прежнему относился к нему сдер-
жанно. Но теперь Сергей даже подумать не смел, что на это
можно обидеться.
Как-то, однако, Шагинян задал юноше очень простую на
первый взгляд задачу. Сергею это не понравилось. «Совсем
уж он меня за несмышленыша принимает!» — думалось
ему. Придя домой, он сразу же сел за стол с твердым наме-
рением в несколько минут закончить работу. Но задача не
получалась. Сергей просидел почти до утра. Вид у него был
такой расстроенный, что отец на этот раз даже не сделал за-
мечания по поводу того, что сын долго не спит.
Впервые Сергей явился на лекцию с невыполненным за-
данием.
— Как вы решали? — спросил Арташес Липаритович.
Сергей показал десять способов.
— Мало,— ответил профессор. — Нужно было попробовать
еще по крайней мере в пять раз больше способов — и только
потом сдаваться.
Такие истории стали повторяться раз за разом.
Специально для Сергея выискивались какие-то нерешаю-
щиеся задачи. Сергей пробовал десятки способов, но задачи
не выходили.
На одну из них он потратил три недели. Наконец один из
способов решения, неожиданно найденный Сергеем, оказал-
ся удачным.
Профессор, перечитав написанное, сказал: «Правильно» —
и послал Сергея за книгой в библиотеку.
Сергею стало немного не по себе. Столько биться над за-
дачей и ничего, кроме «правильно», не заслужить! «А может
быть, просто мне самому кажется, что эта задача так труд-
на7 Может быть и нет у меня никаких способностей к мате-
матике? Нужно прямо поговорить с Шагиняном».
96
Найдя в библиотеке нужную профессору книгу, Сергей
вернулся в аудиторию. Ему сказали, что Шагинян в каби-
нете декана. Сергей направился туда. Шагинян сидел в оди-
ночестве. Галстук его съехал на бок. воротничок расстегнут;
профессор курил папиросу.
Увидев Сергея, профессор мгновенно привел свой костюм
в порядок и пригласил юношу сесть.
«Сейчас начнет читать нотацию»,— подумал Сергей.
— Сколько вы потратили времени на задачу? — спросит
профессор.
— Могу сказать, что много, очень много занимался, —
ответил Сергей. — Простите, Арташес Липаритович, но мне
кажется, что в последнее время я поглупел, что ли, или
разучился решать задачи.
— Не думаю,— ответил Шагинян. — Вас смущает, что вы
не могли решить некоторые мои задачи. Но они и не долж-
ны решаться. Впрочем, та задача, которую вы принесли
сегодня, тоже неразрешима. Вернее, около десяти лет ее
считали загадкой.
— Я не понимаю,— растерянно пролепетал Сергей. — Кто
считал?
— Математики всего мира.
— Зачем же вы мне ее тогда дали? Я не понимаю...
— Один молодой человек... — сказал профессор, вставая
и комкая папиросу. Он не курил и не выносил даже табач-
ного дыма. Не будь Сергей так занят своими мыслями, он
должен был бы обратить на это внимание. — Один молодой
человек,— повторил профессор,— жаловался писателю Мар-
ку Твену на родителей. Они, мол, не понимают его. Твен
написал ему. «Когда мне было пятнадцать лет, я удивился —
до чего глуп мой отец, не понимает вещей абсолютно ясных
для меня. Когда мне стало двадцать пять, я удивлялся дру-
гому, как быстро поумнел и научился понимать меня мой
старик...»
Сергей задумчиво глядел на профессора.
— Да, — проговорил Шагинян. — Ну скажите, зачем давать
вам задачи, которые вы легко решили бы? Для чего?
Сергей молчал. Он вдруг показался себе мальчишкой-
третьеклассником, ноющим и жалующимся на то, что учи-
тель дал слишком трудную задачку.
— Это все ваш багаж,— задумчиво произнес Шагинян —
А вы знаете, что я думал? В один прекрасньш день у вас не
7
Ашот Арзуманян «Око Бюракана:
97
хватит пороху. Очень, очень рад за вас! А математиком вы
будете. На этот счет никаких сомнений быть не может...
После этого разговора началась дружба профессора и сту-
дента. Их стали видеть вместе и в опере, и в зале филармо-
нии, и на прогулках.
Новые учителя
Поезд шел на север. Остались позади голубые неспокой-
ные волны моря, громады гор — то зеленых, то коричневых
и серых, просторные кубанские нивы.
Справа и слева от полотна мелькали бесчисленные огоньки
шахтерского Донбасса, и, словно напоминая о других
звездах, которые предстояло Сергею увидеть через сутки
в Москве, то там, то здесь загоралась над высоки?л черным
надшахтным строением алая звезда.
Пассажиры давно улеглись спать. Только к Мергеляну не
шел сон. Сергей лежал на верхней полке, около приспущен-
ного окна. Быстрый встречный ветер врывался в купе, но
не освежал лицо, не успокаивал, а почему-то, наоборот, от
этого полного незнакомых запахов трав, журчащего ветра,
от мерцания подвижных огоньков за окнами Сергею стано-
вилось тревожней и кровь накаляла щеки.
Сергей пробовал читать, но внимания хватало только на
полстраницы. Он снял с полки большую плетеную корзину,
куда заботливые мамины руки уложили столько вкусных
вещей, но есть не хотелось.
Сергей поправил подушку, оперся на нее локтями и снова
стал смотреть в окно, вспоминая события последних дней.
После защиты диплома Мергелян подал заявление в аспи-
рантуру, хотя прием туда должен был начаться только
осенью.
Отец и мать советовали отдохнуть, спокойно пожить не-
сколько месяцев где-нибудь в горах. Против такого предло-
жения нельзя было возразить. Но в то же время меньше
всего на свете Сергею хотелось отдыхать. Все студенческие
годы ждал он этого момента. Сколько раз думалось: все, что
происходит сейчас, только начало. А вот получу диплом и
тогда... И вот это «тогда» наступило и принесло с собой толь-
ко предложение отдыхать.
Все переменилось за какие-нибудь полчаса. В квартире
зазвонил телефон, и незнакомый женский голос сообщи п(
98
что Сергею Никитичу Мергеляну необходимо зайти к прези-
денту Академии наук Армении Виктору Амазасповичу Ам-
барцумяну.
— Когда вы смогли бы зайти в Академию9 — спрашивала
девушка.
Сергей так растерялся, что ответил в третьем лице:
— Сергей Никитич может приехать в любое время...
Разговор с президентом оказался очень памятным.
В конце беседы Амбарцумян передал Сергею конверт
с надписью «Ивану Матвеевичу Виноградову», пожелал мо-
лотому человеку счастливого пути и встал.
Уже на прощание он сказал:
— Отдыхать этим летом вам, вероятно, не придется, по-
этому недельки две погуляйте дома. А там в добрый час,
счастливого пути.
— А можно выехать завтра?! — воскликнул Сергей.
Амбарцумян улыбнулся.
— Профессор Шагинян нарисовал мне несколько иным
ваш портрет. Не думал я, что вы такой горячий и нетерпе-
ливый.
Сергей смешался.
— А вот стыдиться этого вовсе не следует,— весело замо-
чил президент. — Если у вас еще вдобавок будет столько же
последовательности и настойчивости, тогда можно быть
спокойным, что мы не ошиблись в выборе.
Амбарцумян... Шагинян... Скольким они дали путевку
в жизнь!
И вот прошло всего три дня. Еще сутки — и Сергей будет
в Москве. Как-то встретит его столица? Как отнесется к Сер-
гею Иван Матвеевич Виноградов — один из крупнейших
математиков мира, директор Математического института
Академии наук?
Иван Матвеевич встретил Сергея сдержанно.
«Сухарь», — с сожалением подумал Сергей, глядя на не-
проницаемое лицо академика.
Виноградов принял из рук Мергеляна письмо президента,
точным движением взял со стола маленький костяной ножи-
чек и с маху взрезал конверт.
— Так,— сказал академик, прочитав письмо. — Непохоже.
«Что значит — непохоже? — нервно подумал Сергей. — Мо-
жет быть, Амбарцумян рекомендует меня с хорошей сторо-
ны, а Виноградову я чем-то не понравился?»
— Непохоже,— повторил академик, — на Виктора Амазас-
99
7*
повича. Не помню я что-то, чтобы он когда-либо писал по-
добные послания...
Сергей в эту секунду многое отдал бы за то, чтобы узнать,
что же было написано в письме Амбарцумяна. Виноградов
положил письмо на стол, и молодому человеку бросилась
в глаза первая строчка: «Уважаемый Иван Матвеевич...» Ага,
следующее слово, если его перевернуть, поставить на ноги,
несомненно означает Мергелян. А следующее? Сергей даже
глаза прикрыл, чтобы точнее представить себе, как будет
выглядеть слово, если повернуть письмо.
От этого странного занятия молодого человека оторвал
голос Виноградова.
— Ну что ж,— произнес академик,— раз так, то давайте
знакомиться.
«Я же уже назвал себя!» — удивился Сергей. И в письме
написано «Мергелян». Но на всякий случай он представился
еще раз:
— Мергелян, Сергей Никитич, выпускник Ереванского
университета.
— Это я уже знаю,— махнул рукой академик,— давайте
знакомиться. — И подошел к стене.
Тут только Сергей понял, чем вызвано ощущение необыч-
ности кабинета Виноградова, которое он приписал вначале
просто своему волнению. Стена представляла собой огром-
ную черную доску. В маленькой коробочке на краю ее ле-
жали мелки и губка.
Виноградов продиктовал условия задачи. Сергей едва удер-
жался от неуместной в этих стенах улыбки. Что, его за ди-
каря принимают, что ли? Ведь это задача для математика-
второкурсника! Рука сама потянулась к мелу, но какой-то
внутренний голос подсказал: «Погоди, погоди, может быть,
здесь кроется подвох!»
Сергей взглянул на Виноградова. Тот, казалось, забыл
о Сергее. Сняв трубку внутреннего телефона, он попросил
секретаря пригласить кого-то к нему.
Сергей снова принялся рассматривать написанные на до-
ске цифры и знаки.
Сомнения не было. Эту же самую задачу Сергей решал
еще в Ереване. Он шагнул поближе к доске и вывел первый
знак формулы...
Открылась дверь, и в комнату вошел стройный молодой
человек. Все в вошедшем сразу обращало на себя внимание:
и уверенная походка, выдававшая тренированного спорт-
100
смена, и какая-то необычайная глубина внимательных се-
рых глаз, и широкие брови-крылья, и иссиня-черные волосы,
уже тронутые на висках ранним серебром.
— Здравствуйте, Мстислав Всеволодович,— радушно по-
здоровался Виноградов. — Сей юноша желает учиться
у нас,— он показал на Сергея.
Мстислав Всеволодович?! Так это же Келдыш! Тот самый
Келдыш, удивительная судьба которого не дает покоя ни
одному студенту-математику. Знаменитый, если не сказать,
легендарный Келдыш! Только неделю назад Сергей, как
о чем-то далеком и вряд ли сбыточном, думал о возможности
когда-нибудь познакомиться с Келдышем...
Келдыш приветливо улыбнулся. А Сергей, забыв даже
о задаче, во все глаза смотрел на академика Келдыша.
«Ему сейчас тридцать пять,— думал Сергей,— но выглядит
он моложе. Если бы не проседь, то и тридцати нельзя дать...»
Мстислав Всеволодович снова улыбнулся и мягко произнес:
— Вы не обращайте внимания на наш разговор. Не нужно
отвлекаться от задачи...
Сергей повернулся к доске. Легко Келдышу говорить «не
обращайте внимания...». И Сергей, вертя в руках кусочек
мела, вспомнил, как и что он впервые услышал об акаде-
мике еще в кружке Дворца пионеров.
В 1928 году в приемную комиссию одного из строительных
институтов Москвы поступило заявление шестнадцатилет-
него юноши Мстислава Келдыша, только что окончившего
среднюю школу. Он хотел стать инженером-строителем, как
и его отец. Комиссии пришлось отказать претенденту. Юно-
ше не хватало целого года до минимального возраста для
поступающих в институты.
Тогда Мстислав подал заявление в университет. Он решил
не терять времени и совершенствовать свои познания в ма-
тематике с тем, чтобы через год снова вернуться в строи-
тельный институт.
Но случилось по-другому. С первых же недель занятий
на механико-математическом факультете математика увлек-
ла Келдыша. Самым замечательным в ней, несмотря на сто-
летия работы ученых, оказалось, что тут то и дело встре-
чаются новые, увлекательные задачи, не открытые еще
явления и закономерности.
После долгой и кропотливой работы студенту Келдышу
удалось сделать одно чрезвычайно интересное математиче-
ское открытие...
101
После окончания университета двадцатилетний Келдыш
становится сотрудником знаменитого ЦАГИ — Центрального
аэрогидродинамического института в Москве. Основан этот
институт был самим ^Куковским, «отцом русской авиации».
Здесь Келдыш ощутил подлинную силу математики в реше-
нии проблем практической жизни.
В те годы резко увеличились скорости новых самолетов.
Но у скорости была своя «злая тень» — так называемый
флаттер. Чем выше скорость, тем сильнее флаттер — вибра-
ция крыльев в полете. Дело доходило до того, что на пре-
дельных в то время скоростях крылья иногда попросту раз-
валивались от вибрации. Десятки ученых ломали головы над
вопросом, как устранить это явление. Решить задачу удалось
самому молодому из них — Мстиславу Всеволодовичу Кел-
дышу.
Он установил все причины, от которых зависел флаттер.
Мало того, он нашел точное математическое выражение
зависимости величины флаттера от десятков различных при-
чин. Он показал, как они взаимно влияют друг на друга,
и рассчитал, как можно нейтрализовать действие каждой
из них
Советские самолеты первыми в мире были избавлены от
флаттера. Перед нашей авиацией открылся путь к безопас-
ным полетам на самых высоких скоростях.
Но когда скорость увеличилась и летчики могли уже без
волнения наблюдать из кабины за разрезающими воздух
кончиками стремительных крыльев, оказалось, что у ско-
рости появилась вторая «злая тень», не менее опасная, чем
первая.
От сильной скорости при разбеге вибрировали колёса.
И хотя авария в результате этой вибрации могла произойти
на земле, опасность от нее была не меньше, чем от разруше-
ния крыльев в воздухе.
Келдышу удалось победить и этого врага. Вибрация колес
была также устранена. Обе эти победы были победами ма-
тематики, тонких расчетов, умения точно определить и ис-
пользовать знание закономерностей поведения деталей,
изученного в лабораториях. Имя Келдыша все чаще произно-
сили авиаторы.
В двадцать семь лет молодой ученый был избран членом-
корреспондентом Академии наук СССР, а потом — дейстзи-
тельным членом Академии. Ему была присуждена Госулао-
ственная премия СССР.	J F
102
Но как ни приятно думать о том, что удалось увидеть
одного из самых выдающихся ученых — самого Келдыша,
нужно решать задачу Сергей еще раз проверил в уме ход
решения. Вот уже выведены первые знаки. Украдкой Сергей
взглянул на двух академиков. Виноградов с тем же непро-
ницаемым лицом, с каким он встретил Сергея, наблюдал за
доской. На лице Келдыша молодой человек читал, что Мсти-
слав Всеволодович искренне заинтересован в успехе его,
Сергея.
И вдруг рука Сергея замерла. Он заметил, что вовсе не
обязательно решать задачу именно тем путем, который был
уже испытан и опробован несколько лет назад в Ереване.
Второй путь был гораздо проще, экономнее и, пожалуй,—
Сергею невольно пришло в голову именно это — определен-
нее, красивее.
Он быстро стер написанное и вновь застучал мелом по до-
ске. «А что,— с ужасом подумал вдруг Мергелян,— если
я просмотрел какую-нибудь тонкость и решение окажется
неверным? Может быть, все-таки вернуться к испытанному
способу?»
Но за спиной его прозвучал голос Виноградова:
— Достаточно. Переходите к следующей задаче.
Что это значит? Возможно, что академик заметил: Сергей
на ложном пути, и решил, что не стоит тратить времени на
возню с этой задачей...
— Здесь есть еще одно решение,— сказал быстро Сергей.
— Возможно,— холодно ответил Виноградов,— но и того,
что вы написали, вполне достаточно...
Для чего вполне достаточно? Для того, чтобы судить о не-
способности Сергея решать такие задачи? Или, наоборот, для
решения задачи?
— Что же вы раздумываете? — снова перебил мысли Сер-
гея голос Виноградова. — Я же диктую условия...
Сергей смешался и начал лихорадочно записывать.
Может быть, это обычный тон академика. А может быть,
Виноградову просто не нравится Сергей. И почему он дает
такие задачи, вместо того чтобы спрашивать Сергея хотя
бы по университетскому курсу?
Вторая задача оказалась гораздо сложнее. И здесь Сергей
вычислял совсем не так, как надо было. Вероятно, помешало
волнение. Он три или четыре раза сбивался, зачеркивал на-
писанное и быстро-быстро писал снова. Наконец задача была
решена. Теперь-то уж не пришлось бы сомневаться в смысле
103
слов Виноградова, если бы он сказал «вполне достаточно».
Но маститый ученый ничего не сказал.
— Запишите условия третьей задачи,— попросил он.
Третья задача прошла гладко, без единой запинки и по-
правки. Но зато ни четвертая, ни пятая не выходили совсем.
Обе они были записаны рядом на доске. Сергей то возвра-
щался к четвертой, то снова брался за пятую, то опять бро-
сал ее.
Не помогли Сергею ни его непогрешимая память, точно
сохранившая все пройденные формулы, ни столько раз вы-
ручавшее его острое математическое чутье... Снова и снова
принимался он за решение, но ничего не получалось. Взгля-
нув мельком на часы, он ужаснулся — прошло три часа, а он
все еще не может решить задачи.
Собрав всю силу воли, всю выдержку, Сергей начал решать
четвертую задачу заново. Он рассуждал вслух, стараясь
говорить как можно четче и спокойнее. Точные формулиров-
ки своих мыслей как-то утихомиривали волнение Сергея...
Но и на этот раз выяснилось, что путь, по которому идет
он, неверен...
«Попробую еще раз!» — решил Сергей и быстро стер на-
писанное.
— Достаточно,— тем же унылым, как показалось Сергею,
тоном сказал Виноградов,— присядьте. Вы, видимо, очень
устали.
Почему-то Сергею вспомнился вдруг школьный товарищ
Сурик и его подсчеты после контрольных. «Решил одну
задачу из трех,— отдуваясь, рассуждал Сурик,— значит,
тридцать три процента правильных решений. Для пятерки
нужно сто—выходит, я получу что-то среднее между еди-
ницей и двойкой».
«Три из пяти,— невесело подумал Сергей,— при шестой
неизвестной. В общем, где-то между двойкой и тройкой».
— Прекрасно,— сказал вдруг Виноградов. — Я прошу вас,
Мстислав Всеволодович, взять на себя научное руководство
работой аспиранта Мергеляна.
Сергею показалось, что он ослышался.
Согласен, коротко сказал Келдыш. И, повернувшись
к Сергею, добавил: — Думаю, что вы без осложнений выдер-
жите экзамены в аспирантуру.
«Да ведь это же только начало! — пронеслось в голове
у Сергея. — Нужно будет еще и конкурсные экзамены сда-
вать. Но если здесь такие задачи, какие же будут там? »
104
— Загрустил, когда речь зашла об экзаменах,— засмеялся
в первый раз за все время Виноградов. — Ничего, выдержи-
те... На ваше счастье, истории математики среди обязатель-
ных дисциплин нет.
И Виноградов переглянулся с Келдышем.
Сергей промолчал.
«При чем тут история математики, что он хотел сказать
этим? Может быть, то, что этот курс в Ереване читался
плохо?»
Лишь спустя полтора года Сергей узнал, на что намекал
Виноградов. Четвертая задача была довольно известна в ис-
тории математики как один из тех математических ребусов,
над разрешением которых до сих пор бьются ученые во
всем мире...
Экзамены оказались неожиданно легкими. Лысый профес-
сор с толстым носом и необычайно тонкими губами, прини-
мавший экзамен «по специальности» по университетскому
курсу, задал юноше несколько вопросов и вывел на листке
пятерку.
Былая уверенность вновь вернулась к Сергею. Да и как
ей не вернуться? Он стоял в вестибюле института и в кото-
рый раз перечитывал приказ, где среди десятка других пунк-
тов был и касающийся его параграф седьмой. «Зачислить
в аспирантуру»,— было напечатано на машинке. «Зачислить
в аспирантуру»,— повторял Сергей и с уважением смотрел на
подпись директора Математического института: «И. Вино-
градов».
Он и не заметил, как кто-то подошел и положил руку ему
на плечо. Сергей обернулся. Перед ним стоял Келдыш.
— Поздравляю! — сказал академик, крепко встряхнув
руку Сергея. — Напрасны, значит, были все страхи, а?
— Напрасны,— пробормотал Сергей, краснея.
— А может быть, и не напрасны, — задумчиво произнес
Мстислав Всеволодович,— кое над чем заставили вас за-
думаться?
— Заставили,— уже улыбаясь признался новоиспеченный
аспирант.
— Честно говоря,— признался в ответ Келдыш,— задали
вы нам с Иваном Матвеевичем волнения Иван Матвеевич
очень за вас переживал. Не был уверен, что хватит пороху
справиться со всеми выводами и рассуждениями по четвер-
той и пятой задачам.
105
____ Переживал?! — с искренним изумлением воскликнул
Сергей.
____ Конечно,— ответил Мстислав Всеволодович, — пак вы
полагаете, приятно встретить молодого человека, подающего
надежды, и вдруг обнаружить, что терпения, упорства, силы
характера у этого молодого человека не хватает?
____ Но он такой... — Сергей вовремя закрыл рот. У него
чуть не вырвалось «строгий».
— Эх, молодость, молодость! — засмеялся Келдыш. — Ни-
чего. Вы еще узнаете, какой он на самом деле...
Начались горячие дни аспирантской учебы.
В первый же день занятий Сергей составил аккуратней-
ший план распределения времени. Остановившись в вести-
бюле перед расписанием консультаций для аспирантов, он
сверял свой план с институтским графиком.
Вошел Келдыш. Подойдя к Мергеляну и взглянув на ли-
сток в руках молодого человека, посоветовал:
— Вот что, Сергей Никитич, давайте договоримся раз и на-
всегда. Этот листок вы можете хранить у себя в архиве,
но видеть и беспокоить меня следует в любом месте —
в Академии, в институте, дома. Учтите, каждый вовремя
полученный совет поможет вам выиграть время. И вся-
кое отступление от этого не записанного в расписании
пункта я буду рассматривать как нежелание интенсивно
трудиться...
Девушка из Таллина
Зима! Настоящая московская зима со снегом, с холодным
ветром, с веселыми огнями, мерцающими на льду катков.
Сергей уже стал настоящим москвичом. Не раздумывая,
лавирует он среди троллейбусов и автобусов, довольно силь-
но смущавших его, что греха таить, в первые дни столичной
жизни.
План занятий выполнялся неуклонно. Исключение состав-
ляли встречи с Келдышем, дни и часы которых предвидеть
заранее было невозможно
Но в начале декабря этот план оказался нарушенным уже
по другой причине.
Как-то аспирант Мергелян дежурил на агитпункте изби-
рательного участка. Шла кампания по выборам в местные
Советы.
106
Сергей беседовал с избирателями, следил за порядком
в маленьком читальном зале, где на покрытых красной ма-
терией столах лежали газеты, журналы, брошюры.
В зал вошла высокая белокурая девушка и, застенчиво
улыбнувшись, попросила у Сергея «Комсомольскую прав-
ду». Сергей подал ей газету и тут же позабыл о девушке.
Дежурство кончалось, и нужно было внести в дневник агит-
пункта сведения о количестве избирателей, посетивших его,
о том, какая литература пользуется наибольшим вниманием
читателей, какие вопросы приходилось разъяснять дежур-
ному. С записью было покончено, и Сергей собрался уже
уходить, как вдруг он заметил, что сегодняшний номер «Ком-
сомольской правды» лежит под дневником. «В чем дело? —
подумал Сергей. — Ведь я отдал девушке последний экзем-
пляр. Вероятно, к нам попала чужая газета, и нужно вернуть
ее владельцу». Он приподнялся за столом и посмотрел, что
читает девушка. Несомненно, это была та же «Комсомоль-
ская правда», но на четвертой странице, в том углу, где
в номере в руках Сергея были изображены девочки, зани-
мающиеся в школе фигурного катания на коньках, весело
улыбались три здоровенных баяниста.
Сергей подошел ближе. Так и есть: в руках девушки была
«Комсомольская правда» за прошлый месяц. Досадуя на
свою оплошность, Сергей извинился и протянул девушке
свежий номер газеты. Она отрицательно покачала головой.
— Мне все равно,— сказала девушка, и Сергей заметил
в ее речи легкий незнакомый акцент. — Я читаю газету для
практики в языке.
— Никогда бы не подумал, что вам нужна еще дополни-
тельная практика! — вырвалось у Сергея совершенно искрен-
не. — Вы прекрасно говорите по-русски.
— А пишу не очень хорошо,— вздохнула девушка, — гово-
рить мне легче. Такая уж у меня профессия...
— Какая? — поинтересовался Сергей.
— Я пою. Учусь в консерватории,— ответила девушка.
— В консерватории! — громко воскликнул Сергей, сам не
понимая, чему он так обрадовался.
— Да. А почему вас это так удивило?
— Собственно говоря, я не удивился... Мне вдруг стыдно
стало. Я совсем забыл за последнее время, что я большой
любитель музыки,— сконфуженно объяснил Сергей.
— Не понимаю,— растерянно сказала девушка,— вы забы-
ли, что любите музыку?
107
__ Да, да, вы правильно поняли,— загорячился Сергей
Пожилой мужчина за соседним столиком поднял голову
и громко попросил:
— Товарищ дежурный, призовите к порядку...
Кто-то засмеялся.
Сергей смутился и отошел к своему столу.
Он быстро уложил в папку свои бумаги и, едва дождав-
шись товарища, пришедшего сменить его, вышел на шумную
улицу.
Порой бывает, что ничтожные случайности надолго портят
нам настроение Сергей был зол на себя за невыдержанность,
за то, что он и на самом деле забыл музыку, и еще на что-то
совсем уж непонятное. Он остановился у дверей агитпункта,
раздумывая, идти ли к родственникам, у которых он жил,
или отправиться в Ленинскую библиотеку. Собственно гово-
ря, сегодня он занимался вполне достаточно. Но если у чело-
века плохое настроение, единственное, что может улучшить
это настроение,— работа И Сергеи решил уже направиться
в библиотеку. Но в этот момент двери раскрылись, и на
улицу вышла та самая девушка, из-за которой Мергеляну
было так неловко.
«Заговорить? А может быть, это неудобно? Еще примет
меня за нахала», — подумал Сергей.
Но девушка сама, увидев Сергея, рассмеялась и первая
обратилась к нему.
— Извините меня,— попросила она. — Я первая начала
громко разговаривать в читальне, и вы попали в... — Она за-
мялась, видимо подыскивая выражение помягче, чтобы не
обидеть Сергея.
— Да чего там, — махнул рукой Сергей, — ничего же
страшного не случилось.
— Я очень рада,— с облегчением сказала девушка,— а то
мне показалось, что вы очень расстроены...
И, конечно, Сергей в этот вечер не пошел в библиотеку.
Весь вечер он и Хейли (так звали девушку) проходили по
одному и тому же довольно непонятному маршруту: от уни-
верситета до Никитских ворот и обратно — от Никитских
ворот до университета.
В судьбах Сергея и Хейли оказалось так много обитого,
что молодые люди даже перепугались. Хейли рассказывала’
как в восьмом классе, в далеком северном Таллине, в тех
краях, где учился когда-то великий земляк Сергея Хачатур
Абовян, она училась и никак не могла выбрать, чему посвя-
108
тить свою жизнь — математике (она собиралась стать астро-
номом) или пению.
— Да это же вы про меня рассказываете! — удивлялся
Сергей.
Дальше шли воспоминания о вокальном кружке Таллин-
ского дома пионеров, о консерватории, куда Хейли попала
так же, как и Сергей, перешагнув через десятый класс, о том,
как ее со второго курса послали учиться в Москву.
— Не хватает только страшного экзамена у академика
Виноградова, — смеялся Сергей.
— О!—засмеялась Хейли. — Если бы вас экзаменовала
Барсова, это было бы куда страшнее.
И как-то само собой получилось, что они запели прямо на
улице. Да еще у самого скверика консерватории. И прохожие
удивленно оборачивались, слыша, как колоратурное сопрано
и необработанный, но сильный и чистый баритон выводят
в два голоса задушевную мелодию.
Ветер нес и кружил под матовым светом фонарей искри-
стые снежинки, бесшумные и невесомые. Луна щедро и неж-
но подсвечивала бледные зимние облака. Бегущие огни авто-
мобилей бросали торопливые лучи то на лицо юноши в чер-
ном пальто, то на разрумянившиеся щеки стройной девушки
в белоснежной шубке... И над улицей, над тихим консерва-
торским сквериком взлетала и вилась песня:
Над полями да над чистыми
Вьюга буйная летит,
Л серебряными искрами
Поле ровное блестит...
Из скверика консерватории вынырнула странная фигура.
Человек подпрыгивающей походкой приблизился к останов-
ке и, сверкнув глазами из-под большого башлыка, окутывав-
шего узенькие плечи и большую голову, крикнул сердито,
так, что затряслась седая длинная и узкая бородка клиныш-
ком:
— Безобразие! Немедленно прекратите!
Сергей испуганно замолк В огромных светлых глазах
Хейли мелькнул испуг, и она невольно схватила Мергеляна
за руку, будто ища защиты. А человек, не такой уж малень-
кий, а просто согнутый трудами и временем, с необычайной
для его лет ловкостью вспрыгнул на подножку подкатившего
троллейбуса и, обернувшись уже в дверях, прогремел на
прощание:
109
__ Разве можно петь на таком морозе! О связках поду-
майте...
Молодые люди облегченно рассмеялись. ~
— А мне можно,— весело сказал Сергей. Я не профес-
сионал! — И крепкий баритон его повел песню дальше:
Эй, звончей. звончей, бубенчики,
Разливные голоса...
— Один раз в год мне тоже можно, — тихо произнес сере-
бряный голос Хейли, и над полутемным сквером, оттеняя
друг друга, не споря между собой, а словно поддерживая
соседа и подтверждая его мысли, понеслось...
Горе друга
Прошло несколько месяцев. Почти каждую неделю встре-
чались Сергей и Хейли. Они были бы, очевидно, рады встре-
чаться и чаще, но слишком много дел было и у него, и у нее
этой зимой.	'
Даже по воскресеньям, когда и по «железному плану» Сер-
гея полагалось посвящать свое время лыжным прогулкам,
частенько оставался Мергелян на весь день в библиотеке.
Здесь было гораздо удобнее работать, чем дома. И дело было,
конечно, не только в том, что седая библиотекарша Анна
Ивановна заботливо подбирала литературу и любая из имею-
щихся в Советском Союзе книг по математике оказалась бы
в руках Сергея через какие-нибудь сорок минут после того,
как он узнавал о ее существовании.
Сама обстановка читального зала Ленинской библиотеки
настраивала Сергея на рабочий лад. А рабочее настроение
было очень дорого Мергеляну. Чем больше узнавал молодой
математик, тем шире становился горизонт, за которым скры-
вались невидимые еще, но угадываемые, непременно суще-
ствующие новые и новые истины, сведения, выводы.
А в чем смысл такой-то теории? А почему отвергнуто та-
кое-то доказательство? А какие доводы мы можем привести
в пользу такого-то положения? — спрашивал Сергей Мсти-
слава Всеволодовича на консультациях. И Келдыш, не жа-
левший ни времени, ни слов для того, чтобы разъяснить
своему ученику что-либо непонятное, все чаще советовал:
— Прочитайте об этом у... —и называл имя автора.
— По этому поводу есть статья в «Математическом вест-
110
нике» за тысяча девятьсот двадцать седьмой год. Еще раз
перечитайте работу Гаусса.
Сергей понимал, что дело вовсе не в охлаждении к нему
учителя Он чувствовал: ученый стал больше доверять ему,
смелей полагаться на его силы.
Сергей теперь старался меньше расспрашивать Келдыша.
Понимать-то он понимал, а все-таки каждый раз, когда на-
учный руководитель говорил «прочтите или сделайте сами»,
Сергей думал: «А может быть, нужно было самому искать
нужные сведения?»
Утром, еще по дороге в библиотеку, он размышлял над
некоторыми вопросами, связанными с самой громоздкой
и нестройной частью диссертации. И вдруг Сергею пришло
в голову, что всю эту часть, состоящую из доброй полсотни
страниц, можно заменить очень простым доказательством
на нескольких страницах. Придя в библиотеку, он отложил
в сторону заранее приготовленные книги и начал проверять
свои соображения. Так оно и было! Путь показался ему
верным.
Сергей вынул из папки стопу аккуратных листов — пере-
писанные набело главы диссертации. Он отделил толстую
пачку из середины — третью главу — и вложил только что
написанные страницы на ее место.
И когда один из докторантов спросил, как идут дела, Сер-
гей, конечно, первым делом рассказал о своем только что
сделанном открытии.
Товарищ проглядел листки.
— Мне кажется, что я выиграл несколько месяцев време-
ни,— поделился своей мыслью Сергей.
— Это было бы очень неплохо,— заметил докторант и на-
чал говорить о вещах, показавшихся Сергею совершенно
лишними в их беседе. Он перечислил целый ряд незнакомых
Сергею книг и советовал прочитать их. А когда у Сергея
вырвалось: «Когда же я займусь всем этим!», он удивленно
взглянул на Мергеляна.
— Позвольте,— проговорил он,— вы же сами поделились
со мной своей радостью по поводу того, что у вас теперь не-
сколько месяцев учебного времени сэкономлено.
— Мне показалось,— ответил Сергей,— что я мог бы за-
щитить диссертацию несколько раньше срока.
— Надо подумать,— ответил докторант.
А почему бы и в самом деле ему не призадуматься? Чем
доказал Сергеи до сих пор свое право считаться способным
111
математиком? Перешагнул через курс в университете? Опуб-
ликовал, будучи студентом четвертого курса, работу в на-
учном журнале? Много ли это по сравнению с теми задачами,
которые стоят перед настоящим ученым?
В Ереване на своем факультете он был самым способным
из студентов. Ну и что же? Таких университетов, как Ере-
ванский, в Союзе десятки. Здесь в Академии наук, другие
масштабы и другие требования. Наверное, там, дома, никто
не сомневался бы в его, Сергея, способностях...
Выйдя из университета, он подошел к автомату и набрал
знакомый номер.
— Мстислав Всеволодович! Мне нужно увидеться с вами.
— Приезжайте,— ответил Келдыш,— жду.
Был восьмой час вечера. В те времена — час окончания
работы многочисленных учреждений Москвы. У троллейбус-
ных остановок очереди. Сергей решил идти пешком. Надо
было спокойно продумать, что именно следует спросить
у Мстислава Всеволодовича.
Келдыш встретил, как всегда, приветливо. Сергей рас-
сказал о своей утренней удаче.
— Это математический ход,— сказал Келдыш Сергею. —
Вот и хорошо, что труды дают хорошие плоды. Вы сами
знаете, что одного таланта мало — нужны знания, нужно
упорство, нужна гигантская работа... Но вот одно доказа-
тельство ваших стараний лежит передо мной. — Он еще раз
перевернул принесенные Сергеем странички и вдруг ска-
зал:— Позвольте, Сергей Никитич... Да ведь это неверно!
— Где, как? — воскликнул Сергей.
— Явно ошибочная подстановка,— покачал головой Кел-
дыш, указывая на формулу внизу второй странички. — Как
же вы проглядели?! И я-то хорош, сразу не заметил!
Сергей побледнел.
— Это ставит под сомнение весь принцип решения гла-
вы,— произнес Келдыш.
Он посоветовал Сергею не расстраиваться, а молодой че-
ловек, почти не слушая, думал только об одном: скорей бы
уйти, остаться одному...
Но и выйдя на улицу, Сергей не мог успокоиться. Почему-
то в голову приходила мысль и о других малых и больших
промахах. И все просчеты, ошибки, накопившиеся за месяцы
аспирантской учебы, казались сейчас уже не досадными
случайностями, а закономерным следствием его, Сергея то-
ропливости,	’	’
112
Он с удивлением заметил вдруг, что стоит перед домом,
где живет Хейли.
«Как же я пришел сюда?—удивился молодой человек.—
Я ведь не собирался к ней сегодня. Да стоит ли при-
ходить к девушке в таком настроении? Она привыкла
видеть меня веселым. А сейчас я только испорчу настрое-
ние и ей».
Но недаром говорит пословица: «Голова думает одно,
а ноги другое». Сергей быстро вошел в подъезд, поднялся по
лестнице и позвонил.
Хейли лежала на диване, укутанная большим теплым
платком. Сергею показалось, что девушка больна. Глаза ее
были красны, а лицо бледно.
Она извинилась, что не может встать, и довольно безраз-
лично спросила Сергея, как идут его дела...
— Скажи лучше, что с тобой? — попросил Сергей —
Грипп?
— Если бы грипп,— вздохнула Хейли, — хуже. Ухожу из
консерватории.
— Как? Куда? Почему?
Хейли раскрыла было рот, чтобы сказать что-то, и вдруг
заплакала. Сергей растерянно присел на край дивана. Он
бормотал что-то невнятное: «Не стоит расстраиваться, все
будет хорошо...» — но чувствовал — никакие слова не могут
сейчас успокоить девушку.
Хейли резким движением подняла голову и, глядя прямо
на Сергея, неожиданно спросила:
— Жалеешь меня? — В голосе ее прозвучали жесткие
нотки.
— Конечно. Твоя беда — моя беда,— поспешно заверил
Сергей.
— А ты любишь, когда тебя жалеют?
— Не знаю,— смешался Сергей.
____ д я знаю,— грустно сказала Хейли,— знаю, что не лю-
бишь, ненавидишь, когда жалеют. А меня жалеют.
__ Но, Хейли... — попытался объяснить свои слова Сергей.
____ Я не про тебя говорю. Я знаю, что голос у меня непло-
хой, но слабей, чем у моих соучениц. И школы настоящей
у меня нет. Сегодня меня очень похвалили. А другие пели
лучше. И я прямо спросила преподавателя, почему он гак
несправедлив... И знаешь, что мне ответили? — Хейли зло
засмеялась.—Оказывается, «национальным кадрами пола-
гается делать снисхождение.
Ашот Арзуманян «Око Бюракзна»
113
____ Ты что-то путаешь! — воскликнул Сергей. — Наверное,
преподаватель пошутил или... неудачно сказал.
____ Не знаю. . Я пошла к декану. Ты знаешь ведь, что
у меня есть одна тройка. Просила разрешения пересдать. Мне
ответили, что такие случаи не предусмотрены правилами.
Тогда я сказала, что я «национальные кадры», мне должны
сделать исключение. И что ты думаешь? Декан заулыбался
и ответил: «Конечно, конечно, можете пересдавать когда вам
угодно. У вас особый случай».
— Это ничего не значит,— с жаром начал объяснять Сер-
геи.—Тут дело вовсе не в этом... Декан понимает, что тебе
гораздо труднее заниматься общественными науками, чем
другим, ты же только в последних классах училась в совет-
ской школе.
— Допустим, что это так,— сказала Хейли. — Тогда я взя-
ла пленочку с песенкой, которую я сама напела осенью,
набралась храбрости и подошла к одному очень уважаемому
профессору. Я наврала ему, что пленочку прислала мне
подруга из Воронежа... Я просила сказать правду, стоит ли,
мол, этой девушке бросать медицинский институт и перехо-
дить в консерваторию. Он отшучивался, говорил, что вообще
медицина более перспективное дело, чем вокал, и наконец
сказал, что с таким голосом, конечно, лучше оставаться
врачом... Тогда я,— Хейли горько усмехнулась,— и говорю
ему: «А у нас в Таллине ей очень советовали поступить
в консерваторию!» Он попросил еще раз дать ему прослу-
шать и сказал: «А вы знаете, у нее в голосе что-то есть!»
— Очень просто,— догадался Сергей, — когда он увидел,
что ты так горячо вступаешься за девушку, он решил по-
слушать повнимательнее, а в первый раз просто пропустил
мимо ушей.
— Ты уж лучше помолчи,— сказала девушка,— а то и
вправду докажешь, что я как следует петь умею ..
— Хейли.— ласково сказал Сергей,— может быть, ты и
права, но что плохого в том, что вам оказывают больше
внимания. Ведь у вас действительно в Эстонии нет такой
музыкальной школы, как в Москве, такой культуры вокала.
— У нас ее и не будет,— снова вспыхнула Хейли. — Не
будет, если не кончатся эти поблажки! Ты знаешь, как у нас
любят петь, какие праздники песни народ устраивает? У нас
древний культ пения. Если я пою на тройку, прямо и гово-
рите мне об этом! А если вы будете считать, что все благо-
получно, я так и останусь посредственной певицей.
114
— Об этом можно сказать на комсомольском собрании,
написать в многотиражку... Но бросать из-за этого консер-
ваторию!..
— Не из-за этого. Просто я не верю в себя. Может быть,
без этой веры можно заниматься математикой. А петь
нельзя.
Сергеи промолчал. Хейли и не догадывалась, какое боль-
ное место задела она своими разговорами и особенно послед-
ним замечанием.
— И куда же ты теперь? — спросил наконец Сергей.
Хейли устало проговорила:
— Не знаю я ничего... Но завтра я уеду.
Заметив изумленный взгляд Сергея, она объяснила:
— Сумасшедшая? Да? Нет, просто разумный человек.
Относились ко мне снисходительно. Я все это принимала за
чистые деньги... Нет, как это.— да, за чистую монету... Те-
перь вижу, что все мои сомнения оправдались. — их лишь
усыпили на некоторое время. План правильный, нужно
ехать домой.
— Но почему же завтра?
— А потому, что послезавтра духу не хватит. И потеряю
я еще год или два года... Или еще хуже — стану средней пе-
вицей!
— Что ты все время говоришь про средних? — обидчиво
сказал Сергей и замолчал.
— Чего ты обижаешься, тебя-то уж никак не назовешь
средним математиком.
Сергей молчал. Ему было очень стыдно. Человек, к кото-
рому он, Сергей, испытывал такую симпатию и сочувствие,
попал в большую, настоящую беду. А он, как мальчишка,
думает только о своем самолюбии.
— Ну, что приуныли, товарищ аспирант? — с неожидан-
ной веселостью воскликнула Хейли. — II так грустно, а ты
мне еще добавить плохого настроения хочешь Сейчас же
улыбнись!
— Прямо как у фотографа,— ответил Сергей, невольно
улыбаясь. Уж очень не шел тон приказа ни к внешности
Хейли, ни к ее голоску.
— Улыбнулся? За это из аппарата вылетит птичка.— по-
обещала Хейли.
Она подошла к шкафу, вынула оттуда бутылку и поста-
вила на стол. Сергей узнал этикетку—«Арарат» и три звез-
дочки. Откуда у Хейли коньяк?
8*
116
— Я решила не звонить тебе, а написать с дороги,— рас-
сказывала Хейли, ловко накрывая стол, ставя тарелки и при-
боры.— В письме легче все объяснить. И даже, если пла-
чешь, когда пишешь, то читатель... нет, правильно — адре-
сат... не увидит слез... Но днем я почувствовала, что ты дол-
жен зайти, не знаю почему, но должен... И побежала в мага-
зин. Вот и объясни это твоей математикой! Почему я почув-
ствовала?
— Я и сам не знал, что зайду. Это вышло случайно...
— Я все равно почувствовала. Ведь ты не мог не прийти!
Это наша последняя встреча. На вокзал провожать меня не
нужно. Я не хочу плакать на вокзале. Еще проболтаюсь со-
седям по купе. А потом всю дорогу утешать будут.
Они чокнулись.
— За твое будущее,— тихо предложил Сергей.
— Нет, за другое,— задумчиво произнесла девушка.
— Хорошо. Давай за другое.
— Вот выбрала бы я сразу верный путь, и не пришлось
бы нам сейчас расставаться.
— Ты можешь перевестись на математический и в Мо-
скве,— озабоченно проговорил Сергей.
— Нет, не могу. В двух шагах от консерватории. Той са-
мой консерватории, где все это произошло... Я ревела сегодня
четыре часа. И я буду реветь по четыре часа каждый день,
если мне придется проходить мимо консерватории. И по-
том,— не перебивай! Так вот. Может быть, есть сейчас где-то
другие молодой человек и девушка, которым суждено встре-
титься...— Хейли разволновалась и с трудом подбирала сло-
ва,— у которых так много... чтобы быть вместе. Пусть у них
не будет неправильный выбор... За правильные пути!
Она неловко осушила рюмку и закашлялась.
Дар речи вернулся к ней через добрых три минуты.
— Какой он крепкий! —удивилась Хейли. — Я думала, что
наши преподаватели просто пугают студентов, что они ли-
шатся голоса... Оказывается, правда — я чуть не лишилась
жизни...
— Второй тост,— начал было Сергей.
— Второго тоста не будет! — воскликнула Хейли. — Голос
беречь мне не к чему, но жизнь еще пригодится.
Она села к пианино и засмеялась:
Действует коньяк! Вино — это, может быть, очень хо-
рошо . Но песня все-таки лучше, даже когда ты и не зна-
менитая певица...
116
Пианино ожило. Послышалось несколько аккордов.
— Как я тебе завидую! — воскликнула девушка. — Пред-
ставь себе, что ты пытался бы стать певцом... И только
теперь ты узнал бы, что у тебя другая, как это... судьба.
Не дав Сергею ответить, она снова ударила по клавишам.
Раскрытое окно, выходящее в тихий московский переулок.
Окно, над которым качаются мохнатые от майского пуха
ажурные ветви. С тротуара видны силуэты девушки за пиа-
нино и юноши, склонившегося у самой ее головы. И сердце
прохожего обволакивает мягким теплом задумчивая песня.
В городском саду играет духовой оркестр
На скамейке, где сидишь ты, нет свободных мест...
И щемит от этой теплоты сердце. II хочется шире распах-
нуть створки окна и крикнуть юноше и девушке:
«Никогда не обижайте друг друга — ни поступком, ни сло-
вом, ни взглядом, не выплесните ни капельки из чаши ра-
дости, от поверхности которой отражен тот самый свет, чго
озаряет сейчас ваши лица...»
Прохожий смотрит.
II ему ясно, что не нужно спугивать счастье, что и без его
слов никогда не обидят друг друга эти молодые люди, что
всю жизнь пройдут они рука об руку, не теряя ни теплоты,
ни нежности, ни силы привязанности...
И он уходит осторожными шагами, унося с собой виден-
ный им образ, и, сам того не замечая, подпевает им.
Прошел чуть не полсвета я.
Такой, как ты, не встретил я,
И думать не подумал я,
Что встречу я тебя!
День защиты'
Сергей все-таки пришел на вокзал. К вагону он не прибли-
жался, а стоял вдали и наблюдал за Хейли Ее никто не про-
вожал. У девушки появился новый знакомый из попутчиков,
и они прогуливались по перрону, в ожидании отхода поезда
беседуя о чем-то. Со стороны можно было подумать, что эта
веселая, немного резкая девушка дождалась наконец-то
желанного отпуска и едет на курорт. Но от Сергея не укры-
лось ни беспокойство в глазах девушки, ни нервозность
и возбужденность. II чем спокойнее и жизнерадостней дер-
117
жалась Хейли, тем острей становилась боль Сергея, тем
ясней ощущал он, какой ценой завоевывается это спокой-
ствие.
Наконец поезд тронулся. Сергей вышел на шумную пло-
щадь, а перед глазами его еще дрожала, удаляясь, черная
коробочка последнего вагона.
«Прощай, Хейли! Ты принесла мне немало славных ми-
нут. Пусть они были не так уж долги, их чистота и тепло
проживут в моей душе не один год, их не изгладит время».
Кто виноват в ее беде и в твоей беде, Сергей?! Ведь ты
сам вчера сказал: «Твоя беда — моя беда» — и это не было
красным словцом, или, как сказала бы, оговорившись, Хей-
ли, «красной фразой».
Хейли — нет, винить ее нельзя. Разве может девушка
определить то, в чем ошибаются иногда самые опытные
и даровитые профессора, ее преподаватели? Но они хотели
девушке только лучшего.
И, наверное, все-таки виноваты они. Какое счастье, что
встретился на твоем пути, Сергей, незабвенный Ростомян.
С какой благодарностью должен вспоминать ты о профес-
соре Шагиняне!
Сергей остановился так неожиданно, что шедший следом
за ним мужчина в нахлобученной на глаза зимней шапке
и с огромным мешком за плечами с размаху стукнул моло-
дого человека в спину, да еще обругал Сергея же. Но Сергею
было не до препирательств с этим гражданином. Быстрая
как молния мысль поразила его воображение.
Вчера и сегодня днем он даже не задумывался над своими
собственными делами. Сергей вспомнил первый вечер зна-
комства с Хейли. Как много общего нашли они сразу в своей
судьбе! А вдруг это общее не ограничится прошлым, а ждет
их и в будущем?! Может быть, и Сергею предстоит такой
внезапный отъезд? Он, вероятно, даже не сумеет перенести
этот удар так мужественно и спокойно, как Хейли.
* * *
Вечерело. Косые лучи золотили стекла окон в кабинете
Келдыша. У обоих собеседников было давящее чувство непо-
лучившегося откровенного разговора, ощущение утраты той
непосредственности и прямоты, которая соединяла их почти
год.
Келдыш посмотрел вдруг на часы и предложил Сергею-
118
— Кстати, не желаете ли посмотреть «Волгу-Волгу»?
У нас есть лишний билет в «Колизей».
В людном фойе было шумно. Вдруг публика стихла. На
эстраду вышла стройная, тщательно завитая девушка
в длинном вечернем платье.
Она запела. Трое очень пожилых мужчин с озабоченными
лицами аккомпанировали ей на баянах.
Небольшой и необработанный голос певицы не произво-
дил на публику приятного впечатления. И девушка стара-
лась вовсю, чтобы сгладить свой недостаток. Она томно
закатывала глаза, пыталась гипнотизировать зал улыбкой,
даже подмигнула лысому толстяку в первом ряду, деловито
уплетавшему мороженое.
Сергей повернулся и вышел в коридор, ничего не сказав
ни Келдышу, ни жене его.
На следующее утро они встретились в институте. Мсти-
слав Всеволодович промолчал о вчерашнем.
Сергей извинился. Ему, мол, стало плохо, и он вынужден
был выйти на воздух. Обратно в кинотеатр его попросту не
пустили.
По бледному лицу Сергея нетрудно было поверить, что
юноше действительно могло стать не по себе.
Всю ночь пробродил он по Москве, прошел по тому пути,
который не раз проделывали они вместе с Хейли: через
Каменный мост за Москву-реку, потом к Калужской, мимо
института, — и наконец снова вышел к реке на Ленинских
горах.
Москва, несмотря на ночной час полная огней и отдален-
ных шумов, лежала перед ним. Справа сияли ровным чис-
тым светом алые звезды на высоких башнях Кремля. Внизу
плескались волны.
Когда-то здесь стояли два молодых человека—Саша
Герцен и Коля Огарев. Здесь они дали клятву: до последнего
дыхания служить родному народу, и свято выполнили ее.
Они знали, что избранный ими путь правилен, и смело
шли по нему.
Дорогая Хейли! Когда еще раз тебе в Таллине, а мне
в Москве..., а может быть и в Ереване предложат поднять
бокал за будущее, давай выпьем за правильные пути...
Чокнемся мысленно за тысячи километров друг от друга...
И выпьем за тех, кто помогает нам выбрать эти пути. Навер-
ное, это сама жизнь.. На счастье, у меня в запасе несколько
лет— Мне всего девятнадцать, и еще не поздно будет свер-
119
путь на другую дорогу. Попробуем закончить диссертацию.
Сергей с восхищением думал о своем учителе — Мстисла-
ве Всеволодовиче, чья широкая научная эрудиция дает ему
возможность делать смелые научно-теоретические обобще-
ния, быть новатором в науке и технике, возглавлять боль-
шую научную школу, быть глубоко принципиальным и вни-
мательным к своим ученикам и к людям вообще.
Выяснилось, что ошибка, обнаруженная Келдышем, легко
исправима. Сергей не возвращался к забракованной главе,
но аспирант Юсуф Умаров, веселый башкир, которому
как-то в троллейбусе Сергей поведал о своей беде, вдруг
заинтересовался этой главой. Несмотря на сопротивление
Мергеляна, он все-таки добрался до злополучной формулы
и дня через три радостно сообщил, что нужно просто исполь-
зовать другую.
Сергей восхищенно глядел на Юсуфа. Все в этом неболь-
шого роста уверенном человеке нравилось Мергеляну: и его
отрывистый, необычайно веселый смех, размашистые дви-
жения и мягкая улыбка. Сергей спросил Юсуфа, были ли
когда-нибудь у него сомнения в правильности избранного
пути.
— Конечно, были,—засмеялся Юсуф. — Не сомневаются
только покойники. Один раз я даже сбежал из аспирантуры.
До Рязани доехал Вышел в Рязани в буфет. И, понимаешь,
не хочу о задаче думать, а она сама в голову лезет. Заказал
кружку пива... И вдруг как стукнуло у меня в голове... Эх,
думаю, чего же я раньше смотрел?! А радио объявляет:
поезд на Москву отправляется через две минуты.
Я бежать. Продавец кричит: «Раз вам налили, так пили вы
или нет—меня не касается, гоните три с полтиной!» Я ему
из дверей кричу: «Из Москвы пришлю, дорогой!» Еле успел
чемодан схватить. До Голутвина все ждал — придет конт-
ролер и оштрафует. А в Голутвине билет куплю... Остава-
лось минут десять езды до него. Вдруг — контроль. У меня
рдце в пятки. А проводник говорит: «Чего ты, дурачок,
волнуешься в дальнем следовании все билеты у провод-
ников. С меня спрос будет...»
А проводник, значит, тебя бесплатно вез?
— Так я ж ему все рассказал, — снова засмеялся Юсуф —
ин же человек, а нс пенек. Думаешь, у проводников загвоз-
док да срывов не бывает? Еще как...
Г’Ь1 НИ 33 ие Рассказал- Да еще незнакомому
человеку, — сказал Сергей.	J
120
— Характер такой,—согласился Юсуф.—Тяжелый у те-
бя характер, И для других людей тяжелый и для себя. —Он
снова засмеялся. —А у меня легкий характер. Когда я в пер-
вый раз к Виноградову пришел, я от волнения ему «ты»
говорил. Он удивился, а потом вижу: у него чертики такие
от смеха в глазах бегают, и тоже на «ты» перешел... Я потом
извиняться стал, он смеется. Говорит: «Я решил, что в ва-
шем языке это форма особого почтения...»
— Никогда не думал, что Виноградов умеет смеяться.
Я тебе просто завидую, что ты это увидел...
— Не завидуй!—воскликнул Юсуф. — Виноградов и сер-
диться умеет. На тебя он, наверное, не кричал, а на меня за
одну ошибку... ох как орал! — восхищенно сказал Юсуф.
— В войну на заводе я работал. Так был у нас старик мастер.
Все он повторял: никчемный ты человек, Юсуф, нет у тебя
таланта к токарному искусству. И валик я один запорол.
Так вот он и Виноградов, — только два человека в мире так
сердиться умеют...
В такие минуты мечтал Сергей о встречах с Юсуфом, —
он вносил всюду, где только появлялся, атмосферу бодрости
и уверенности.
Когда Сергей рассказал ему о судьбе Хейли, Юсуф неожи-
данно спросил:
— Ты Станиславского читал?
— Читал, —удивленно ответил Сергей.
— Плохо читал. Помнишь, у него написано. «Надо любить
искусство, а не себя в искусстве». Помнишь?
— Помню. Но при чем тут этот случай?
— Как при чем? Диамат на пятерку сдал, а не пони-
маешь? Есть у меня одна знакомая, высокая такая девушка,
я ей по плечо. Ходить рядом с ней стесняюсь. Служит в хо-
рошем театре. Очень хорошем. Играет маленькие, совсем
маленькие роли. Сама смеется: за три года произнесла со
сцепы четыре слова. Я как-то спрашиваю: «Недовольна ты,
наверное, своей судьбой, неудачница?» Она говорит: «Нет,
удачница' Я люблю наш театр. Мне ничего в жизни не нуж-
но, только бы работать в нем, жить в его коллективе, вкла-
дывать самую маленькую долю в его дело. Без этого театра
умереть могу». Вот как! Одна из наших знакомых решила —
раз я не первая, так и искусство мне не нужно. Значит, и не
любила его Себя в искусстве любила
Сергей разгорячился и вспомнил о певице из «Колизея».
— Эх, милый ты человек. Разве дело в месте в жизни7
121
Дело в том, с каким достоинством и сознанием полезности
людям ты на своем месте работаешь.	__МПЖРТ
Вот мы с тобой, — продолжал он свою мысль, может
быть и не будем хорошими математиками. Но математику
не бросим! И кем бы мы ни стали, академиками или школь-
ными учителями, — будем ей верно служить.
В жизни все гораздо сложней, чем в самых замысловатых
логических ходах.
Да, в жизни все было сложнее. После бесед и занятии
с академиком Келдышем будущее становилось ясным для
Сергея. Он понимал, как нужно действовать, мыслить, чув-
ствовать. В часы занятий математикой он забывал обо всем,
чувствовал себя особенно счастливым, когда удавалось
плодотворно трудиться.
Через несколько месяцев удача того майского утра повто-
рилась. Сергей опять нашел лаконичное и остроумное реше-
ние заключительного раздела.
Он сам сравнивал себя с бегуном, который преодолевал
длинную дистанцию, измучившись и вымотавшись; и вдруг
оказывается, что он ошибся. Финиш совсем рядом. Уже
видна ленточка... возбужденная толпа... слышны радостные
крики «болельщиков». Так и с работой. Почти законченная,
лежала она перед Сергеем. Нужно было кое-что вычис-
лить, подправить. Но все это были детали отделки — само
здание от фундамента до крыши уже крепко стояло.
Но радоваться от души Сергей не мог. Он то и дело вспо-
минал давнее восклицание Келдыша «неверно!». И положа
руку на сердце он чувствовал, что в диссертации что-то
«неверно», хотя и совсем в другом роде.
Да, ему, Сергею, повезло. Он перескочил через два самых
трудных раздела. Ему повезло, что он работал под руковод-
ством Келдыша. Ведь что и говорить, методика исследова-
ний была своевременно одобрена учителем. Сергею вспом-
нилась аспирантская шутка: «Украл у одного— плагиат,
у двух-трех компиляция, у многих — диссертация». И чем
ближе был день защиты, тем сильней волновался Сергей.
Ведь он защищает диссертацию на два года раньше...
* * *
этого ршГто “оро:,ный’ туманный вечер. Может быть, от
этого еще тревожней на душе. Сергей знает свою работу
сейчас, здороваясь с гостями, перекидываясь шутками со
сверстниками, отвечая на вопросы входящих в зал профес-
соров, он продолжает мысленно перелистывать то одну, то
другую страницу диссертации.
Маленький зал ярко освещен. Почти все кресла уже за-
няты. Ого! Сколько людей интересуется современной тео-
рией функций комплексного переменного! Здесь почти
в полном составе ведущие профессора и преподаватели
математики из университета, из московских педагогических
институтов. А вот группа работников научно-исследователь-
ского института одного из промышленных министерств.
Вид этих, казалось бы посторонних, людей неожиданно
придает бодрость. Теория наилучших равномерных прибли-
жений будет хорошим подспорьем тысячам инженеров-
вычислителей, разрабатывающих новые проблемы техники.
Эти товарищи, во всяком случае, не уйдут с защиты разоча-
рованными. «И чего я вообще волнуюсь? — думает вдруг
Сергей. — Если бы работа была неудачной, то Мстислав Все-
володович не разрешил бы поставить ее на публичную за-
щиту. А впрочем, не время думать об этом! Нужно собраться,
приготовиться, напрячь все силы, всю волю и хорошо про-
вести выступление».
Четыре раза переписывал его Сергей. Две недели просидел
он над листками, шлифуя каждую фразу. Сейчас его зада-
ча — как можно убедительней и яснее изложить содержание
автореферата. Значит — спокойнее, значит — больше вы-
держки!
За столом ученого совета появляются люди, от решения
которых зависит судьба аспиранта Мергеляна. Семь акаде-
миков и семь членов-корреспондентов Академии наук
СССР — цвет математической мысли Советского Союза:
Лаврентьев, Колмогоров, Соболев, Петровский...
Неторопливо, очень тихо вначале, потом погромче начал
Сергей свою речь... И вдруг он сбился. Мелькнула новая
мысль, и несколько фраз, только что возникших в уме Мер-
геляна, разбили всю стройную, тщательно продуманную, от-
шлифованную систему доводов, доказательств, заключений.
Сергеи положил листки с текстом речи на кафедру.
Томительная пауза. Он встретился глазами со своим тез-
кой— академиком Соболевым. Почему-то подумалось о фак-
те, никакого отношения к защите не имеющем. Соболев был
чуть постарше Сергея, когда ему пришлось защищать дис-
сертацию перед своими сегодняшними соседями — Колмого-
ровым, Петровским, Лаврентьевым. Да и сейчас академик
123
выглядит вовсе не по-профессорски. Он не намного старше
Келдыша. Сергеи пытается понять, что означает взгляд
Соболева, его легкая, ободряющая полуулыбка.
Ну конечно, чувствует Сергей, Соболеву неудобно гово
рить, а то бы он сейчас сказал: «Дальше, дальше, Мергелян.
Нам’очень интересны ваши мысли по этому вопросу».
И Сергей, невольно обращаясь к одному лишь Соболеву,
потеряв вдруг ощущение зала, так, словно он остался на-
едине с собеседником, продолжает рассказывать. Это сво-
бодный рассказ, не связанный заранее подготовленным
текстом. Правда, Сергей иногда целыми абзацами повторяет
то, что написано в листках, зажатых в руке. Но это лишь
оттого, что отчеканенные, уложенные в точные формули-
ровки мысли крепко засели в памяти.
Позже Сергей вспомнил о том, что ему приходилось уже
однажды испытывать нечто похожее. Было это в восьмом
классе, на вечере самодеятельности. Сергей пел и слышал
шепоток в зале, смешки в последнем ряду, где Сурик Гри-
горян, вероятно, по обыкновению, рассказывал что-то весе-
лое. Сергей глядел в зал и видел вежливо внимательные
лица. И вдруг что-то произошло. Смешки стихли, лица слу-
шателей оживились. И возникло ощущение какой-то неви-
димой, но крепкой связи между ним и слушателями.
Так было и сейчас. Уже не к одному Соболеву обращался
Сергей, а ко всей аудитории. Голос его звучал громче, речь
лилась непринужденно.
В первом ряду Сергей заметил Юсуфа. Юсуфу, наверное,
неинтересно было слушать. Он прочел выступление Сергея
добрый десяток раз. Но нет! Юсуф слушал с неподдельным
интересом. Вдруг он непроизвольно кивнул головой, согла-
шаясь с каким-то местом речи, и Сергею показалось даже,
будто губы друга шевельнулись и он произнес что-то, ка-
жется: «Ага, вот так, это верно, но этого я не читал в тексте».
Сергей замолк. В зале стояла тишина. Сергей не знал, дол-
жен ли он отойти от кафедры, сесть или продолжать стоять.
Растерянно взглянул он на членов президиума.
Академик Виноградов задумчиво и, казалось, равнодушно
смотрел прямо на Сергея. Соболев что-то чертил на листоч-
ке бумаги. Колмогоров смотрел прямо перед собой в зал
Все дальнейшее Сергей помнит не очень хорошо. Выступал
кз(ЬрппрЬ^Ш оппонен7 академик Лаврентьев. Потом на
екш! п оказалс" профессор Сергей Михайлович Николь-
ский—второй официальный оппонент. Только к концу его
124
речи Мергелян смог заставить себя вслушаться. Но что гово-
рил Никольский?
— Я не согласен с уважаемым коллегой,—бросил он,
повернувшись к членам ученого совета. — Присуждение
высокой научной степени не может явиться демобилизую-
щим фактором...
«Значит, кто-то против, — подумал Сергей.—А я и про-
слушал! Одурел. Нет, Лаврентьев был, кажется, «за». В чем
же дело?»
— Я надеюсь, — продолжал Никольский, — что диссер-
тант принадлежит к той части советской научной молодежи,
которая никогда не почивает на лаврах и неустанно повы-
шает свои знания. Я присоединяюсь к предложению акаде-
мика Лаврентьева.
«Ага! Значит, Лаврентьев «за»! — подумалось Сергею.
И вдруг он почувствовал страшную усталость. К нему
подошел Юсуф Сергей сообразил, что объявлен перерыв
для тайного голосования. Сергей хотел спросить Юсуфа, что
же произошло и кто выступал против, но не решился Через
некоторое время подведут итоги тайного голосования, и все
станет ясно.
Они вышли в коридор. Кто-то схватил Сергея за руку
и начал поздравлять. Юсуф предупреждающе остановил:
«Нельзя. Плохая примета!» Сергей усмехнулся Конечно,
Юсуф не верит в приметы, но настоящий друг должен даже
об этом позаботиться.
Прошло минут сорок. Обычно за это время успевали при-
нять решения по двум-трем диссертациям. Но сейчас члены
ученого совета еще сидели в зале. Что они могли там
делать?!
Кто-то сообщил, что происходит дополнительное закрытое
заседание ученого совета.
— Не волнуйся, — ласково сказал Юсуф, — все будет
в порядке.
Сергей опять хотел спросить, что говорилось за столом
президиума, и снова промолчал.
Юсуф начал рассказывать смешную историю. Сергей
слушал невнимательно, скорей догадываясь, чем понимая,
когда нужно смеяться.
Прошло больше часа. Юсуф и Сергей сидели на подокон-
нике.
Юсуф успел уже рассказать, как в Башкирии доят кобы-
лиц, как, впервые попав в Москву и переходя Охотный ряд,
125
он остановился посредине и не решался идти ни вперед, ни
назад. Потом он бросился бежать, закрыв глаза, напропалую
и чуть не угодил под автобус.
____ Ис меня же еще взяли пять рублей штрафу!—не-
доумевал Юсуф. Теперь он рассказывал о чемпионате уни-
верситета по боксу. Он соскакивал с подоконника, прыгал
вокруг Сергея и, демонстрируя этапы боя, даже наносил
Сергею удары...
Вдруг Сергей насторожился. Двери в конце коридора
распахнулись. Публика начала проходить в зал.
На кафедру поднялся председатель счетной комиссии
член-корреспондент Академии наук СССР профессор
Делоне.
— Ввиду необычности случая, — скороговоркой начал
Делоне, — голосование производилось особым порядком.
Что это еще за особый порядок? Что же случилось?!
— ...членам ученого совета было роздано по два бюлле-
теня. Все двадцать восемь бюллетеней оказались действи-
тельными. За присуждение ученого звания доктора физико-
математических наук проголосовали четырнадцать членов
ученого совета... Против — ни одного.
«Какого доктора? Кандидата! — Сергей не решился по-
править выступавшего. — Но почему молчит Виноградов?»
— За присуждение ученого звания кандидата физико-
математических наук,— снова говорит Делоне,— дали свои
голоса четырнадцать членов ученого совета... Против — ни
одного...
Зал разразился аплодисментами.
— Поздравляю, товарищ доктор! — крикнул Юсуф, с раз-
маху ударяя Сергея по плечу
«Доктор! Значит, Делоне не оговорился! Доктор... но по-
чему же доктор?!»
Действительно, доктор. Вот и Лаврентьев, подойдя к Сер-
гею, говорит об этом. И Келдыш улыбается ласково...
И какие-то незнакомые юноши — видимо, студенты мате-
матического факультета — трясут руку Сергею .
Профессор Мергелян
Так же как и десять лет назад, в те дни, когда Сергей
Мергелян был первокурсником, трудно найти свободную
скамейку в скверике у памятника Гукасу Гукасяну
126
Здесь можно увидеть и группу молодых людей, лихора-
дочно листающих конспекты и записи, и веселый кружок
любителей анекдотов, мешающих соседям взрывами оглу-
шительного смеха.
На одной из скамеек обсуждается вопрос о составе
факультетской сборной команды по баскетболу, а на
соседней — значение «Эстетики» Гегеля для современ-
ного искусства. А рядом с ними — на третьей скамейке —
примерный профорг отчитывает злостного неплательщика
профвзносов, размахивая руками так, что кажется
вот-вот он сшибет кепку с паренька, неподвижно и
мечтательно глядящего перед собой и думающего в тысяч-
ный раз, как же все-таки начать «решительный разговор»
с румяной соседкой, деловито уплетающей бутерброд
с сыром.
И так же, как делал это десять лет назад первокурсник
Мергелян, присаживается профессор Мергелян на скамейку,
на несколько минут, перед тем как войти в двери универ-
ситета.
Неважно, что в двадцать пять лет ты уже и профессор,
и действительный член Академии наук Армении, и член-кор-
респондент Академии наук СССР, и лауреат Государственной
премии СССР Ты побывал как представитель советской
молодежи и советской науки и в Польше, и в Венгрии, и
в Италии, и в Англии, путешествовал по Индии, вел беседы
с дипломатами и старейшими учеными, журналистами и го-
сударственными деятелями. И все-таки, если ты не прислу-
шаешься на несколько минут к веселым и деловитым
голосам шумящих вокруг студентов, если не прикуришь от
папиросы рассказчика анекдотов, не кивнешь головой в знак
солидарности с призывающим весь сквер в свидетели своей
правоты профоргом, если ты не улыбнешься тепло, глядя
на влюбленного студента, — то и лекцию будешь читать без
подъема и, спрашивая студентов, нервничать. И какие бы
радости ни принес тебе этот день, все равно он окажется
неудачным.
Но просто посидеть в скверике не удается почти никогда.
Все знают уже привычку профессора и «ловят» его перед
занятиями именно здесь.
Вот и сегодня. Не успел Сергей присесть на скамейку, как
услышал чье-то вежливое:
— Простите, Сергей Никитич...
Сергей поворачивает голову.
127
Да ведь это Мадатян, старый учитель, руководитель
математического кружка Дворца пионеров. Эх, товаРиЩ
профессор, какой вы недисциплинированный кружковец.
Сколько лет вы не бывали в просторной комнате, отведен-
ной юным математикам?	~
____ Здравствуйте, — говорит Сергей, вставая и уступая
место заслуженному учителю.
— Вы очень заняты, Сергей Никитич? Я имею в виду не
данный момент, а в ближайшие недели?
Конечно, он занят. Идут экзамены в университете. Много
работы в секторе математики Академии наук. Нужно при-
готовиться и к лекциям, которые будет читать с сентября
в Московском университете. Нужно редактировать статьи
для научного журнала. Нужно, наконец, сдать книгу очер-
ков о зарубежных поездках, — почти каждый день напоми-
нают об этом из редакции.
Но время для посещения кружка Сергей, разумеется,
выберет. Сейчас он не может еще сказать, когда именно, но
он обязательно придет на занятия кружка.
— Хорошо бы поскорее, — замечает учитель. — А то ведь
каникулы начнутся.
Сергей обещает.
«Но когда же я в самом деле выберу время?—думает
Сергей, уже входя в университет. — Действительно, и Ака-
демия, и книга, и рукописи, и экзамены... Главное — экза-
мены. .»
Экзамены! Кто из студентов и школьников не мечтал,
сидя за партой в празднично убранной для экзаменов ауди-
тории или классе, пробегая глазами только что вытащенный
билет, о невероятном чуде: «Вот бы поменяться местами
с экзаменатором! Спокойно усесться за стол, неторопливо
разглядывать готовящихся к ответу. Почти равнодушно
слушать взволнованного ученика и задуматься на секунду
лишь в самый решающий момент. В тот момент, когда
ученик словно впивается взглядом в глаза преподавателя,
пытаясь угадать, почувствовать мнение о своем ответе
А потом, не спеша и размышляя, по-видимому, о чем-то,
никакого отношения к экзаменационной пляске нервов не
имеющем, вывести в «зачетке» и ведомости оценку и вяло
вызвать: «Следующий». Забыть до будущей весны или зимы
о существовании юноши и девушки, уже окруженных в ко-
ридоре толпой сыплющих вопросами, бледнеющих и крас-
неющих товарищей».	1
128
И кто из бывших школьников и студентов, очутившихся
через год или через десять лет после своего последнего
экзамена за этим самым недосягаемым столом, не мечтал:
«Вот бы поменяться местами с отвечающим! Немного вол-
нуясь, присесть к столу, быстро и уверенно ответить Выйти
в коридор, услышать поздравления друзей и забыть об
экзаменах до будущей весны или зимы».
Ах, как хотелось бы Сергею поменяться местами с полной
круглолицей девушкой! Она сидит за вторым от профессора
столом уже больше получаса, и веселые обычно ее глаза
вот-вот затуманятся слезами.
А ведь задача-то не из трудных1
Подойти бы к ней сейчас и сказать всего три-четыре сло-
ва! Тогда задача будет решена, счастливая девушка быстро
сбежит по ступенькам прямо к скверу имени Гукаса Гука-
сяна и на всем курсе не будет ни одной посредственной
оценки. Ах, если можно было бы хоть на несколько секунд
очутиться на месте девушки и написать всего несколько
цифр! И не придется сегодня вечером отцу девушки — ста-
рому мастеру с консервного завода — читать дочери суровую
нотацию. Ее родителей видел Сергей как-то на универси-
тетском балу. Мать, высокая, рыхлая и бледная, види-
мо очень больная женщина, не забьется сегодня ночью в
душащем припадке астмы... Но что невозможно, то
невозможно!
Сергей поглядывает на часы. Сорок минут готовится
девушка. Еще пять минут — и придется все-таки ее выз-
вать... Впрочем, она может просидеть еще три часа и все
равно ничего не решит.
Видно, что она думает совсем о другом, что потеряла
всякую надежду. И Сергей, стараясь быть как можно мягче,
просит эту девушку—фамилия ее Пахлеванян, а зовут
Сируш;
— Спокойнее, Сируш. Не отвлекайтесь посторонними
мыслями.
А мысли у девушки действительно посторонние. Она за-
метила взгляд, брошенный профессором на часы, и думает:
«Обедать торопится...»
Сируш встает — все равно никогда не решить ей эту про-
клятую задачу — и подходит к столу Мергеляна.
— Я готова, — вызывающе говорит она и думает: «Будь
что будет, лишь бы поскорее!»
— Отлично, — говорит Сергей и задает девушке вопрос,
g
Ашот Арзуманян «Око Бюракана»	129
которого нет в билете. Впрочем, это один из самых простых
В°^°ЭтогоУнет в билете!—выпаливает Сируш и спохваты-
вается: она же прекрасно знает, как отвечать, и начинает
рассказывать.
— Отлично, —говорит Сергей и задает девушке новый
вопрос. Она отвечает и на этот вопрос неплохо.
И вдруг профессор перебивает Сируш в середине ответа:
___ Попробуйте-ка применить высказанное положение
к решению вашей задачи.
Сируш соображает. Ага! Теперь ясно, почему она не
решалась...
Девушка выходит к доске.
— Я так и решала, — бросает она и бойко пишет фор-
мулы.
— Прекрасно, — говорит Сергей. — Перейдем к следую-
щему вопросу.
На него следует безукоризненный ответ.
Мергелян подает ей зачетную книжку.
— Посредственно9 — шепчет Сируш. Теперь она еще
бледнее, чем в те минуты за столом.
— Вы сами знаете почему, — мягко объясняет профессор.
Девушка пулей вылетает из аудитории.
— Безобразие, — говорит она подругам, — на все вопросы
ответила — и тройка! Ни одного замечания, все гладко —
и тройка! Придира! Что теперь дома будет!
Карине Ростомян —дочь покойного учителя математики —
пробует успокоить разбушевавшуюся подругу:
— Ведь ты же сама просила прислать шпаргалку. Ничего
не получалось с задачей... А я через двери слышала. Сергей
Никитич сам тебе подсказал...
Но Сируш не успокоишь.
Нс спокоен и профессор.
Еще одна студенческая жизнь требует его вмешательства.
Да разве это судьба только девушки — это судьба надежды,
чаянии, будущее целой семьи. И он, Мергелян, в ответе за
нее, так же как и за сотни других молодых людей, которые
слушают его лекции и сдают ему экзамены. Эх, как бы
хорошо поменяться местами с рыжим вихрастым парнем,
что загляделся в окно! Задачу он, вероятно, уже решил и ни
за кого отвечать перед собственной совестью ему не прихо-
дится.
Давно уже успокоилась Сируш. Рыжий парнишка на
130
&•
университетском стадионе успел уже несколько раз пробе-
жать свою «коронную дистанцию» и отправился купаться
на реку. Карине Ростомян сидит в театре и слушает «Риго-
летто», ту самую оперу, в которой когда-то участвовал
Сергей, еще будучи школьником. А профессор Мергелян
еще в университете. Давно утих шумный сквер у памятника
первому армянскому комсомольцу, а в окнах университет-
ского здания горит свет. Идет заседание кафедры. Пред-
стоит обсудить много вопросов: тут и план научно-исследо-
вательской работы, и ход сессии, и рекомендация материа-
лов в математический журнал.
Обсуждается статья одного из преподавателей политехни-
ческого института... Мнения расходятся. Большинство счи-
тает, что статью публиковать не следовало бы. В ней есть
недостаточно четкие формулировки. Некоторые выводы
автора слабо мотивированы.
Решают поставить вопрос на голосование.
— А я не могу голосовать, — говорит профессор Мер-
гелян.
Коллеги удивлены.
— Я, признаться, не понял многие места этой работы, —
говорит Сергей, — и, конечно, надо думать, читатель тоже
не поймет их. Но не кажется ли вам, что отказ может повре-
дить товарищу закончить работу? Я предлагаю отложить
обсуждение вопроса до следующего заседания и пригласить
автора. Пусть он сам и разъяснит. Пусть послушает кри-
тику. Это поможет ему выправить недочеты статьи.
Девушка по имени Сируш спокойно спала этой ночью.
Отец выслушал обещание исправить тройку в следующем
семестре и, взяв дочь за плечо, сказал тихо;
— Верю.
А мать угощала дочь пирогами, гладила ее по голове, не
отрывала глаз от краснощекого полного лица и повторяла:
— Намучилась девочка, похудела, побледнела. Ничего,
теперь отдохнешь...
А Мергелян не спал. Он еще и еще раз перечитывал
статью математика из политехнического института, что-то
записывал, зачеркивал. Хмурился.
К полуночи полностью разобрался в ходе мыслей автора
и перепечатал на отдельные бумажки свои предложения.
Целые абзацы статьи были написаны заново...
— Подаришь? — спросил отец. Он, как и много лет назад,
всегда был в курсе всех дел сына. Ни разу не бывало, что-
131
бы возвратившись с заседания или лекции, Сергей нс дал
бы' отцу коротенький «отчет» обо всем происходившем.
— Подарю, только не сейчас. Пусть сам сначала придет
к этому. Записал на случай, если туговато получаться бу-
дет у него, тогда можно кое-что подбросить... Знаешь,
папа,—продолжал Сергей, —ведь работы знаменитого Ло-
бачевского признали только после его смерти. А он присылал
их на отзыв в Петербург в Академию наук... И радовался,
что ему повезло, когда узнал, что рецензентом будет сам
Остроградский. Но труд был выполнен небрежно, неясно во
многих местах... И Остроградский просто не разобрался.
Я не раз думал: «А что, если бы Остроградский посидел бы
лишнюю ночку над рукописью. Ведь он бы наверняка уло-
вил ее великое значение... И вся жизнь Лобачевского
сложилась бы по-другому!»
— Значит, ты себя уже в Остроградские произвел? —
пошутил отец.
— Разве нужно быть гением, чтобы учиться на чужих
ошибках?—покраснев по-мальчишески, выпалил Сергей.
— Эх ты, профессор! — засмеялся отец. — Профессор,
а шуток не понимаешь...
Сергею стало вдруг стыдно. Да как он мог подумать, что
отец насмехается над ним? И, уткнувшись носом в отцов-
ское плечо, он пробормотал только:
— Да ну тебя, папа...
В далеких краях
Сергей не спит. Он склонился над дневниками путешест-
вий. Сколько еще работы! Нет, видно, так и не удастся вы-
полнить просьбу Мадатяна и выбраться к ребятам!..
Вот страницы, посвященные приезду в Италию.
В Риме местные математики встречали советскую деле-’
гацию на аэродроме. Седовласые профессора, надевшие ради
торжественного случая старинные сюртуки и высокие во-
ротнички, долго разглядывали прилетевших, недоумевая,
кто же из них известный математик Мергелян и наконец'
подошли к огромному, толстому господину с сияющей лыси-
ной; как выяснилось позже, это был бывший чемпион Авст-
рии по борьбе.
Побывал Сергей и в Эдинбурге. Здесь проходил конгресс
математиков мира.	р
132
После конгресса один из видных английских ученых
усадил гостей из разных стран за круглый стол и предложил
им замысловатую задачу. Прошло несколько минут. Досто-
почтенный джентльмен был крайне удивлен тем, что юный
гость из Советского Союза не приступает к решению задачи.
— У вас нет охоты ломать голову над этой проблемой? —
осведомился англичанин
Сергей подал ему пару исписанных листков.
Англичанин не поверил своим глазам. Задача была уже
решена.
— О... — забормотал старый профессор —О... Это... э... о...
Мергелян улыбнулся.
— Я надеюсь встретиться с вами в Москве на следующем
конгрессе математиков, — вежливо сказал он.
Сергей подходит к небольшому шкафчику и нагибается
к нижней полке. В руках его две толстые тетради в клеен-
чатых переплетах — дневники путешествий по Венгрии
и Индии...
...2 сентября 1949 года. Будапешт. Всемирный фестиваль
молодежи.
..Возле каждого кресла в зале пять штепселей на пластин-
ке с надписями — английский, русский, французский, не-
мецкий, испанский. На ручке кресла висят наушники.
Можно выбрать любой штепсель и слушать речь на том
языке, который лучше знаешь. Но во время одной речи ему
не пришлось пользоваться наушниками... И Сергей был,
вероятно, одним из трех или четырех человек в зале, кото-
рые понимали речь оратора без перевода.
На трибуне стоял французский гражданин по фамилии
Мурадян, член прогрессивной организации армянской моло-
дежи во Франции «ЖАФ». Мурадян рассказывал, каким
гонениям и преследованиям подвергается эта организация.
Газету ее разгромили за печатание вестей с родины. Многие
члены «ЖАФ» попали в тюрьму за выступления в защиту
мира и призывы к борьбе против поджигателей войны...
А вот и запись, которую, пожалуй, не сможет понять
никто.
«17 сентября. Фейер и Рисе. 70-летие...»
В честь семидесятилетнего юбилея маститых венгерских
математиков Фейера и Рисса Венгерская Академия наук
решила издать сборник математических трудов. Сергея
познакомили с заслуженными учеными. Рисе подарил ему
один экземпляр сборника на венгерском языке. Там были
133
собраны присланные со всех концов света работы матема-
тиков, представляющие самый значительный интерес из
всех опубликованных в юбилейный год.
Сергеи перелистал несколько страниц. Внимание его
привлекли знакомые формулы. Рядом с длинной непонят-
ной венгерской фразой, обозначавшей название статьи, он
прочитал «Мйэргйэлан ... Сергей смутился и покраснел.
Рисе удивленно спросил что-то у переводчика
Переводчик осведомился, не является ли Сергей автором
этой статьи. Сергей подтвердил. Рисе необыкновенно ожи-
вился и начал быстро и горячо объяснять что-то по-вен-
герски. Переводчик начал было переводить, по маститый
профессор остановил его.
— Я лучше попытаюсь объяснить сам,—сказал он
вдруг па правильном английском языке, хотя и с сильным,
непривычным акцентом. — Мне очень неудобно, что я не
догадался, что вы тот самый Мергеляп. Я давно знаю вашу
фамилию... И чуть-чуть нс спросил у вас, не сын ли вы или
племянник того самого Мергелями...
Па следующее утро переводчица прочитала трем дру-
зьям— математику Мергеляну, художнику Хмелько и писа-
телю Гончару — подпись под фотографией в газете: «Писа-
тель Олесь Гончар рассма тривает свою книгу «Знаменосцы».
— От бпеовы души!—по-украински незлобиво выругал-
ся Гончар. — Чого ж вопи сразу ни сказали, що го «Знаме-
носцы». Я бы ее получше рассмотрел.
— Законы фотографии, — пошутил Хмельно. — Если бы
действительно, волнуясь, рассматривал книгу, то на снимке
у тебя оказалось бы равнодушное лицо...
Сергей вспоминает, что он давно не писал Хмелько. Они
очень сдружились—армянин и украинец, приехавшие
в гости в Китай. Хмелько был специалистом по Китаю, удив-
лявшим хозяев знанием архитектуры и живописи их
страны. Многие принимали его за ученого, специально изу-
чавшего обычаи. Но дело было гораздо проще. Молодой
художник не мог и часа провести без книги или журнала,
внимательно читая все, что он мог достать о стране где они
гос шли
Каждая запись дневника будит столько мыслей и воспо-
минании...
Вот краткая заметочка — «Привет Мариам Мартиросян».
Пришлое!, профессору тогда покраснеть.
В гостиницу пришла группа китайских студенгов. Один из
134
них разыскал Мергеляна и передал ему сверток: «Подарок
для Мариам Мартиросян».
Юноша, видимо, не сомневался, что Сергей знаком
с Мариам.
«Кто же она такая?» — подумал Сергей. Спрашивать было
неудобно. Здесь знают эту женщину, а житель Еревана по
имеет о пей понятия.
Позже оказалось, что Мариам — мастер высоких урожаев.)
Хмелько зарисовал — не терял-таки сосед по комнате,
по креслу в самолете, по купе в поезде ни одного удобного
случая — лицо Сергея во время беседы о Мариам.
Листок с этим рисунком лежит сейчас рядом с другими
подарками Хмелько в толстой папке: там и зарисовка части
нового капала, и группа шаловливых ребятишек, провожаю-
щих взглядами поезд, и аист, распластавший крылья над
рисовым полом.
— Ты бы хоть на обороте написал, — просил, смеясь,
Сергей.
— Нет уж!—воскликнул Хмелько. — А если в следую-
щий раз такое случится, сделаю большой портрет и выстав-
лю в Третьяковке. И подпись будет выполнена золотыми
буквами. И в каталоге так же будет написано...
А вот и индийские записи. Их нужно перечесть, чтобы
представить себе снова картины путешествия по Индии.
Ага, вот и эта запись!
«В Бомбее огромное количество чистильщиков.
Когда Сергеи наутро после приезда вышел из гостиницы,
его сразу окружили чистильщики Кто-то из членов деле-
гации вручил монету черноглазому курчавому пареньку со
смышленой физиономией, державшемуся скромно и с до-
стоинством. Делегация прошла дальше.
Маленький индиец побежал следом, взволнованно крича,
что он не может принять деньги, не заработанные им. По-
этому господа могут быть уверены, что по возвращении
в отель они встретят его и он вычистит им обувь.
Сергеи видел этого мальчика в Бомбее каждый день. Сна-
чала они только улыбались друг Другу, потом обменивались
приветствиями и, наконец, разговорились. Паренек оказался
сиротой из Бенгалии. Два года назад во время засухи его
родители умерли от голода. Из всей семьи остались в жи-
вых только он и старшая сестра, которая устроилась на тек-
стильной фабрике здесь же в Бомбее.
Мальчик и его сестра неграмотны, точно так же, как мил-
136
лионы индийских детей. Учиться ему, конечно, очень, очень
хочется. И он, вероятно, был бы неплохим учеником —за
год с небольшим, слыша только обрывки английской речи,
он довольно прилично выучился говорить по-английски. Но
пока дорога к образованию для него закрыта.
Сергей не мог не вспомнить другого чистильщика сапог,
точно так же бегавшего сорок с небольшим лет назад по
улицам Тифлиса, —ныне члена-корреспондента Академии
наук СССР Эзраса Асратяна. Он рассказал мальчику о нем.
Удивительно, что слова Сергея не произвели на мальчика
такого эффекта, которого можно было бы ожидать.
Мальчик ответил, что слышал о многих подобных биогра-
фиях и что когда-нибудь и в Индии будут учиться все дети.
Мальчик объяснил причины своей уверенности. Индийское
правительство еще не имеет возможности организовать мно-
го школ. Слишком несметны богатства, вычерпанные из
страны империалистами за время их владычества. Но шаги
к этому уже предпринимаются. Открываются новые школы
и в городах и в деревнях. Детей учат теперь во многих
местах на их родных языках — урду, хинди, гуджарати
и других...
Маленький чистильщик вскоре так привязался к Мерге-
ляну, что другие члены делегации, шутя, говорили:
— Сергей Никитич, вот стоит ваш мальчик. Он опять
ожидает вас!
В день отлета из Бомбея, по дороге на аэродром, сидевшие
в машине делегаты неожиданно услышали пение. Понять,
откуда оно доносилось, было невозможно. Все выяснилось
лишь на аэродроме. «Мальчик Сергея» решил проводить
своего друга. Он залез в багажник автомашины и всю дорогу
распевал песни.
Эх! Рассказать бы про этого мальчика нашим ребятам.
Как бы все-таки выкроить время!
Бомбейский университет —самый большой в Индии, двад-
цэ1ь две тысячи студентов учатся в нем. Собственно говоря,
это не один университет, а целый городок высших учебных
заведений. Многие из них самостоятельны и связаны с уни-
верситетом лишь общностью места. Как раз во время пребы-
вания в Бомбее наших делегатов происходило открытие
нового института. Один из членов делегации долго рассмат-
гоХ1илР,И'ПиСИГеЛЬПЬП1 бИЛеТ И' Наконец’ УДив-ленно про-
— Институт фундаментальных исследований — это по-
136
нятно, но почему он называется Тата-институт? Что значит
Тата?
Ответить ему никто не смог. Этот человек был одним из
лучших знатоков индийских языков и индийских нравов во
всем мире, и уж если он не знал, то что могли сказать
остальные? Объяснение оказалось довольно простым. «Та-
та», как выяснилось, — фамилия богатого индийца, финан-
сирующего институт. Члены делегации долго смеялись над
тем, что им предстоит познакомиться с миллионером. Но
богач не произвел на них особенного впечатления. Гораздо
интересней оказалась встреча в Тата-институте с совсем
другим, очень скромно одетым человеком.
Это был выдающийся индийский математик Чандрасекар.
Его имя, в отличие от имени загадочного Тата, Сергей слы-
шал еще на студенческой скамье.
Оживленная беседа двух математиков затянулась надол-
го Сергей поинтересовался, знает ли его коллега имена Кел-
дыша и советского математика Гельфанда, работающих
примерно в той же области, что и сам Чандрасекар
Индиец улыбнулся:
— Если бы я не знал их и их работ, я не был бы здесь,
в этом институте. Ни один математик не может считать себя
серьезным ученым, если он не изучает трудов советских
коллег...
Мы были бы рады, — добавил он, — публиковать свои ра-
боты в советских журналах. Сейчас мы издаем наши иссле-
дования либо в Англии, либо в Америке.
Вы счастливые люди, — с завистью сказал Чандрасекар,—
вашим рукописям не приходится пересекать океаны. До
Москвы гораздо ближе.
Сергей ответил:
— Моим рукописям не приходится пересекать даже ру-
чейка. От университета, где я преподаю, до редакции «Уче-
ных записок Академии наук Армянской ССР» всего триста
метров.
«...В Хайдерабаде советские ученые приняли участие
в очередной, 41-й сессии Всеиндийского научного конгрес-
са. В эту организацию входят тысячи индийских ученых —
математики, физики, химики, биологи, геологи. На еже-
годные сессии конгресса, собирающиеся в университетских
центрах страны, приглашаются иностранные ученые. Совет-
ская делегация не первый раз принимает участие в такой
сессии...»
137
Полторы тысячи делегатов конгресса собрались в роскош-
ном парке Османского университета. Здесь, под открытым
небом, были расставлены скамейки, а для гостей и прези-
диума раскинут балдахин.
Сессию открыл премьер-министр Неру. В своем кратком
выступлении он говорил о возможностях, открывшихся
в последние годы перед индийскими учеными.
Советские делегаты делали доклады на пленарных и сек-
ционных заседаниях, читали научно-популярные лекции
для широкой аудитории. На доклады в секциях обычно отво-
дилось всего пять-шесть минут, но советских ученых неиз-
менно просили выступать без регламента. Каждый доклад,
даже на узкоспециальные темы, собирал большое число
слушателей.
На сообщение Мергеляна о работе советских ученых
в области конструктивной теории функций собралось не-
сколько сот человек.
— Неужели все это математики? — удивился Сергей.
Оказалось, что математиков всего два-три десятка. Осталь-
ную часть аудитории составляли студенты университета,
учителя и просто жители Хайдерабада, никакого отношения
к науке не имеющие.
Их привело сюда не любопытство. Каждому из них хоте-
лось своими глазами увидеть советского человека, выразить
ему дружеские чувства, если удастся, пожать руку
Сообщение Сергея кончилось. Зал наградил его горячими
аплодисментами. Но никто из присутствующих не уходил.
Посыпались вопросы. Самые неожиданные и ничего общего
с математикой не имеющие.
Плотное кольцо людей сопровождало Мергеляна на всем
пути его по старинному парку и к помещению, где услови-
лись собраться все советские делегаты, выступавшие на
заседаниях разных секций.
Сергеи присел на скамью. Сотни рук протянулись к нему
с книгами, фотографиями членов делегации — просили авто-
графов.
Сергей и не заметил, как оказался снова втянутым в раз-
говор. Все интересовало индийцев — и биография Мергеляна
и жилищные условия в столице Армении, и советские зако-
ны о семье и браке, и вопросы, связанные с обучением
школьников	у
Сергею приходилось уже видеть такой интерес к нашей
стране и в Италии, и в Англии. Как и там, каждый ответ
138
вызывал шумные возгласы, улыбки, восклицания восхище-
ния, а то и споры.
Мергелян обратил внимание на высокого старика, внима-
тельно прислушивающегося к разговорам. Заметил его
Мергелян еще во время сообщения.
Старик сидел в одном из задних рядов и внимательно
слушал выступавшего, очевидно боясь пропустить хоть
слово.
Возможно, что это был учитель математики. Если так, то,
наверное, неудачник, — кроме повязки на голове и куска
материи на бедрах, ничто не прикрывало его морщинистую
кожу.
Более молодые и более темпераментные соотечественники
оттесняли старика все дальше и дальше от Мергеляна.
— Друзья мои, — попросил Сергей, — разрешите почтен-
ному согражданину вашему подойти сюда. Вы совсем его
затолкали.
Молодые люди почтительно расступились, давая дорогу
старику. Сергей спросил, понравилось ли ему сообщение.
Старик растерялся и, запинаясь, объяснил, что лекция,
несомненно, была блестящей, но он, Рангуна, не может
судить о ней, ибо не обучен грамоте.
На языке Сергея вертелся вопрос: почему же в таком
случае старик с таким усердием слушал лекцию, не легко
понимаемую даже специалистами? Но спросить было не-
удобно.
Старик сам выручил его.
— Во всей нашей деревне только я один хорошо говорю
по-английски. Я много лет работал боем у английского
господина. И мои односельчане просили меня прийти в город
и послушать советских людей. Они хотят знать про воду.
Как у вас в стране идет вода на поля?.. Они просили меня
не пропустить ни одного слова советских людей. Может
быть, это слово окажется самым важным.
Вода! Сколько раз за время пребывания в Индии Сергей
слышал это простое слово... Богатейшая земля Индии почти
везде способна давать прекрасные урожаи, но только при
условии орошения.
Недаром говорят индийцы: «Солнце — отец урожая, во-
да— его мать», «Ребенок для родителей дороже золота, но
дешевле воды»...
Сергей видел и средство орошения — «живую водокачку».
Вдоль берега канала ступеньками были вырыты большие
139
ямы Два полуголых человека, обливаясь потом, подхваты-
вали большое кожаное ведро и подтаскивали им воду из
канала к первой яме. Два других черпали воду из этой ямы
и переливали ее во вторую. И так путешествовала вода, пока
не достигала высоты поля. Несколько недель работы давали
возможность полить гектар земли.
И вдруг Сергей задумался. Несколько дней после того, как
он наблюдал за крестьянами у этой водокачки, его мучила
мысль, что когда-то, может быть очень давно, он видел
где-то такие же характерно согнутые фигуры, такую же
лесенку ям с водой.
Теперь Мергелян вспомнил.
Школьные годы. Экскурсия ребят шагает по залам Мате-
надарана — хранилища древних армянских рукописей. Уче-
ный— хранитель одного из отделов — показывает мальчи-
кам и девочкам старинный рисунок.
— Так добывали воду для полей наши предки...—гово-
рит он.
Да, Армении всегда не хватало воды. Недаром же герой
народного эпоса Давид Сасунский черпал свои силы не из
земли, как грек Антей или русский богатырь Илья Муромец,
а из воды.
На первый взгляд, это может показаться странным. Ведь
совсем рядом — вечный снег на вершинах Арарата, четырех-
главого Арагаца, Ахмагана. Совсем неподалеку величайшее
высокогорное водохранилище мира — красавец Севан. И все
же не хватало...
Севан! Зеленый изумруд, вделанный в каменный щит
Ахмаганских высот... «Встань на горе над озером, и ты уви-
дишь изломы скал и за ними далекие силуэты рощ и лесов
Армянского нагорья.
Они толпятся вокруг ручейков и речек, бегущих отсюда,
с Севана. Они тянутся к воде, живительной и своенравной...»
Внимательно слушает притихшая толпа рассказ Мерге-
ляна. А он говорит о безводной, растрескавшейся земле,
веками дававшей жалкие урожаи — чуть больше того что
посеяли... Слушатели кивают. Ох, как это понятно им!
Еще и сейчас на древних, отшлифованных временем кам-
нях можно найти старинные надписи — угрозы похитителям
воды: «Пусть пойдет в ад душа и исчезнет с лица земли род
того, кто осмелится оросить свое поле этой водой, принадле-
жащей беку Агамалову».
А вверху, почти видимые, плескались над пересохшей
140
землей, над голодными деревнями прозрачные синие воды.
И тридцать горных рек несли мириады капель живительной
влаги не к выжженным полям, а в то же озеро.
Что мог сделать нищий крестьянин? Только петь о своей
мечте и о будущем чуде. Только рассказывать сказки, кото-
рые— он знал это — никогда не станут былью.
Когда крестьянский сын Сукиас Манасарян обратился
к царскому правительству с предложением использовать
для орошения воду Севана, ему ответили: «Севан плескался
и испарялся до нас. Пусть он плещется и испаряется и после
нас...»
Но пришла Советская власть, и решила по-другому.
Когда ученые подсчитали, куда же девается вода Севана,
выяснилось, что из каждой сотни ведер покидающей озеро
воды только десять вливаются в реку Раздан, уходящую от
Севана на просторы Армянского нагорья, к Еревану, сквозь
почву, в другие реки и ручейки; девяносто ведер из сотни
испаряется, уносится ветром прочь.
Так было прежде. Сейчас воды Севана вращают ло-
пасти турбин Севано-Разданского каскада и устремляются
в далекий путь по густой трассе зажатых в бетонные
берега ирригационных каналов, неся землям Армении
жизнь.
Словно рука искусного ткача вывела на многоцветном
ковре Араратской долины узорчатый орнамент ороситель-
ных каналов. И по каждому из них торопится к полям во-
да— нет, не вода — сама жизнь приходит сюда. Но необхо-
димо сделать все, чтобы сохранить Севан, сберечь его воды.
Сберечь воды Севана! Вот над этой задачей трудятся гидро-
техники Армении и Москвы. Их объединенные усилия обя-
зательно дадут положительные результаты. Севан должен
жить. Севан должен плескаться еще тысячелетия, давая
тепло своей «души» армянскому народу. Такова наша воля.
Известно, что из-за пуска гидростанций Севанского каскада
из Севана уходит намного больше воды, чем в старые вре-
мена. Кроме того, часть севанской воды испаряется. Что же
делать? Как уберечь воды Севана? Этой проблемой зани-
мается академик Академии наук Армянской ССР Манвел
Гарегинович Манвелян. Он стремится создать такую пленку
на зеркале Севанского озера, чтобы уменьшить испарения.
Но есть и другой путь спасения Севана — построить тепло-
централи и со временем прекратить расход севанских вод
для нужд энергетики.
141
Окружающие слушают молча. Потом старик что-то р -
износит высоким, срывающимся голосом Сергею переводят.
____Он говорит, что не зря старался не пропустить ни одно
го слова. Вот он и дождался того, что искал.
____ Сам народ привел к себе воду, — говорит старик. Сам
народ! И мы можем сделать это. Нужно только, чтобы каж-
дый из нас сильно захотел этого, так сильно, что не испу-
гался бы ничего на свете...
Слушатели молчат. Они только кивают головами в знак
согласия...
И вдруг ветер доносит из большого людского круга непо-
далеку, где заседает секция биологов, усиленные микрофо-
ном лающие звуки хриплого голоса.
— Живые организмы, — вещает оратор, — исчерпали се-
бя. Уже много веков, как они остановились в своем раз-
витии...
— Американский биолог Хаксли, — объясняет один из
слушателей, ушедший оттуда, где висит репродуктор, и
примкнувший к кольцу людей, окруживших Мергеляна
— ...Наступила эпоха регресса жизни на Земле, — скри-
пит репродуктор. — Главный бич нашей планеты—перена-
селенность. С нею надо вести борьбу...
Индийцы смущенно переглядываются.
Они — один из самых вежливых народов мира, и не в их
правилах осуждать гостя. Но чувствуется, что им очень
стыдно. Стыдно за американский народ — честный и трудо-
любивый. Стыдно за то, что он позволяет говорить от своего
имени таким людям, как Хаксли.
«Нью-Дели. Трудный день...» — коротко записано в днев-
нике.
Да! Это был действительно трудный день. Утром члены
делегации узнали, что после полудня предстоит пресс-кон-
ференция. Газеты, заранее рекламируя свои завтрашние
выпуски, перечисляли вопросы, которые будут заданы чле-
нам делегации и на которые каждый, — да, каждый житель
Дели, если у него найдется мелкая монетка, — сможет по-
лучить обстоятельнейшие ответы, стоит ему только купить
утренний номер.
Особенно много внимания уделяли газеты Сергею.
«Первый математик дикого горного народа!», «Чудо мате-
матической одаренности!», «Человек-формула», «Мозг_по-
бедитель счетной машины» —это были еще не самые худшие
заголовки заметок. Большинство заголовков не попало на
142
глаза Сергею. Делегаты попросту припрятали некоторые
газеты, чтобы не портить настроения профессору Мергеляну.
Конференция для представителей прессы началась.
После нескольких полуофициальных сообщений о целях
и задачах делегации и ряда общих вопросов начались вопро-
сы, задаваемые отдельным делегатам.
Все невольно повернулись к Сергею, а один из друзей
крепко взял его за локоть, словно желая сказать: держись,
наши нервы должны быть крепче, чем нервы врагов, если
они окажутся в зале.
В одном из первых рядов поднялся пестро одетый муж-
чина в больших защитных очках. На круглом животе его
подпрыгивала мощная фотокамера.
— Я представляю в Дели целый ряд различных фран-
цузских газет, — отрекомендовался он. — Мои читатели не-
сомненно заинтересуются необычайной, я бы сказал зага-
дочной, биографией мосье Мергеляна. И я бы просил позво-
ления задать ему несколько вопросов.
— Вряд ли я могу быть чем-нибудь полезен вам,—отве-
тил Сергей с нотками искреннего сочувствия в голосе. — Что
касается необычайности и загадочности, то я сам был бы
в большом долгу перед человеком, который объяснил бы
мне, что в моей биографии необычайного и загадочного.
Журналисты засмеялись, но энергичного француза было
не так-то легко поставить на место.
— Позвольте! — вскричал он. — Но разве вы не первый
математик среди жителей вашего горного народа, вино-
делов и пастухов, насколько я понимаю, живущих среди
своих виноградников и овечьих стад?
— Вы немного ошиблись, — улыбнулся Сергей. — Вы спу-
тали меня с Ананием Ширакаци, жившим в седьмом веке.
По залу прошла волна оживления.
— Он, впрочем, тоже не был первым. Просто имена его
предшественников не дошли до нас. Так утрачены, напри-
мер, имена армян — профессоров математики в греческих
академиях в первые века нашего летосчисления, хотя точно
известно, что они были и армянами и математиками.
— Благодарю вас,—поклонился француз. — Все это бу-
дет чрезвычайно интересно для моих читателей
— Я просил бы только добавить,—перебил Сергей,—что
не разделяю убеждений некоторых ваших соотечественни-
ков, что Армения — это страна вина и овец. Армения — высо-
коиндустриальная республика, страна металла, гидроэнер-
143
ГИИ химической промышленности, точных машин Страi .
знаменитого астронома Амбарцумяна, замечательных физи-
ков-братьев Алиханян, братьев-академиков Орбели...
Кто-то хлопнул француза по плечу и громко посоветовал
ему не ввязываться в спор с молодым профессором.
“ _ Погодите, погодите,— отмахнулся журналист. — Мои
читатели несомненно заинтересуются таким вопросом. Счи-
тает ли профессор, что, если бы он родился и рос не в Со-
ветском Союзе, а, допустим, во Франции или, скажем,
в Норвегии, он достиг бы таких же успехов в математике?
Зал притих. Этот вопрос действительно интересовал
многих.
____ Нет. Профессор этого не считает, — коротко ответил
Сергей.
— Не объясняется ли такая точка зрения профессора, —
без передышки выпалил француз,—недостаточным знаком-
ством с условиями роста культуры Франции или той же
Норвегии, обусловленным некоторой изолированностью со-
ветских ученых?
— Хитро стелет, — прошептал сосед Сергея, — все о же-
лезном занавесе покричать хочется!
— Нет, не объясняется,—так же спокойно ответил Мер-
гелян. — Что касается так называемой изоляции, то, я ду-
маю, слухи о ней, как говорится, сильно преувеличены.
Должен отметить, что я слышал разговоры об изоляции
в Риме и Лондоне, но ни французские, ни английские, ни
американские математики, посещавшие Москву и Ленин-
град, ничего не слышали о ней в этих городах. Что касается
нашего недостаточного знакомства с культурой Франции,
то тут вы, уважаемый господин корреспондент, не правы.
Мы знаем наших коллег — французских математиков, к тру-
дам которых относимся с глубочайшим уважением. Я думаю,
что нам удастся познакомиться с ними еще поближе. Во
всяком случае, мы будем стараться это сделать. Я лично
мечтаю глубже изучить творчество Галуа.
Как вы сказали, Галуа? — переспросил журналист.
— Да, Галуа, — подтвердил Сергей. — Если вы хотите
упомянуть и имя, то запишите — Эварист Галуа.
— Где он преподает?
— К сожалению, он уже умер. Это был необычайный
талант. Мальчиком, учеником лицея, Эварист прочел мате-
матическую книгу — «Геометрию» Лежандра, прочел ее
залпом, как иные читают романы, и за один день понял
144
и запомнил весь ряд теорем, положений, выводов. Тот ряд,
на который обычно тратится несколько лет. Семнадцатилет-
ним юношей, еще продолжая учиться в лицее, Галуа опубли-
ковал блестящий математический труд, открывший широ-
чайшие горизонты перед математиками того времени. Но
Галуа никак не могли принять в высшее учебное заведение.
Он был членом революционной партии. А многие его труды,
представлявшиеся в Академию, терялись по чьей-то не-
брежности... Кончилось это тем, что юноша, которому было
тогда двадцать один год, был убит.
— О’ Это было, очевидно, давно!—воскликнул журна-
лист. — Сейчас у нас другие условия!
— Вы хотите сказать, что сейчас Галуа был бы арестован
не за высказывания против Луи-Филиппа, как это сделали
с ним в то время, а за протесты против существующего
диктата? И вы полагаете, что такая причина ареста стимули-
ровала бы его математические занятия?
— Что касается упоминавшейся вами Норвегии, — продол-
жал Сергей, — то достаточно вспомнить печальную судьбу
Абеля. Запишите, если хотите упомянуть имя: Нильс Генрих
Абель. Работы его тоже терялись. На них тоже не давали
ответа. Член Французской Академии Коши не захотел отве-
чать на письма Абеля. И все они исчезли где-то в архивах
Академии. Абель умер от нужды и болезней двадцати пяти
лет от роду. Идеи его сохраняют непреходящее значение до
сей поры.
Француз молчал и сердито рисовал что-то на страничке
записной книжки.
«Злится, — подумал Сергей, — статья провалилась».
— Позвольте мне, — встал в углу зала высокий худоща-
вый индиец. — Мы глубоко благодарны господину профессо-
ру за его исчерпывающий и интересный ответ нашему фран-
цузскому коллеге. Мы, люди Индии, преклоняемся перед
теми условиями для роста молодежи, которые освещают
дорогу молодым талантам с первых же лет их жизни. Мы
мечтали дожить до тех дней, когда и у нас в Индии будут
такие же возможности для совершенствования и развития
юных умов. Однако вы должны согласиться, мистер Мерге-
лян, что немалую роль играет и талант! Иначе чем вы
объясните, что училось математике в Армении много людей,
а выдающимся математиком стал один только Мергелян?
Сергей улыбнулся.
— Уважаемый друг, —почтительно ответил он индий-
Шот АРяУманяц «Око Б юра капа»
цу —к счастью, вы заблуждаетесь. Если бы я был действи-
тельно один, то никогда бы не смог познакомиться с вашим
чудесным народом. Не на кого было бы покинуть студентов,
слушающих лекции у нас в университете. Это далеко не
так. Я лишь один из младших учеников академика Шаги-
няна, профессора нашего университета. Я младший товарищ
такого ученого, как Мхитар Мкртичевич Джрбашян — док-
тора физико-математических наук и также профессора на-
шего университета. Он был старше меня во время учебы
несколькими курсами. Но не знаю, сумею ли я через не-
сколько лет похвалиться таким количеством работ, какое
уже сейчас опубликовал Джрбашян,— их несколько десят-
ков. Я мог бы назвать имя моего университетского сотовари-
ща— видного математика Рафика Александряна, но согла-
ситесь, что перечисление всего состава нашей кафедры было
бы несколько утомительно. Это все-таки свыше двух десят-
ков ученых-математиков.
В зале послышался снова смех. На этот раз дружелюбный.
Вернувшись в гостиницу, делегаты долго вспоминали раз-
говор Сергея с французом.
— Ты в некоторой степени отомстил за Галуа, — сказал
Сергею один из членов делегации.
Он пояснил свою мысль:
— Когда-то Галуа убил на дуэли подлый наемник. Сегод-
ня из поединка с таким же наемником победителем вы-
шел ты...
Сергей закрывает клеенчатую тетрадь.
Но долго еще думает он о маленьком индийце. И о другом
индийском юноше, робко спросившем его: «А как вы стали
профессором?» Как сложится его судьба? Будет ли у него
когда-нибудь свой Грант Арменакович?
Грант Арменакович! Вы помогли мне выбрать правиль-
ный путь... А я?.. И снова Сергей вспоминает о приглашении
старого учителя математики... Да, нужно отложить все дру-
гие дела. Он поедет во Дворец пионеров завтра же.
У будущих математиков
Сергей на трибуне. Тишина в зале.
Середина прошлого столетия ознаменовалась ростом
промышленности, давшей широкое развитие науке и техни-
ке и, в частности, электросвязи, — рассказывает профес-
146
ю*
cop.—Широкий размах международной торговли вызвал
необходимость быстрой передачи сообщений с континента
на континент. К этому времени уже существовал электри-
ческий телеграф, служивший важным подспорьем в деловой
жизни, однако радиосвязь была еще неизвестна.
Зародилась смелая идея соединения телеграфной связью
по кабелю двух отдаленных континентов.
Перед инженерами встала серьезная техническая задача.
Трасса кабеля пересекала океан и простиралась на несколь-
ко тысяч километров. Надо было создать такой кабель,
который мог бы годами лежать на морском дне, не подвер-
гаясь порче. Но мало этого, он должен был быть достаточно
прочен для того, чтобы при погружении на дно, на глубину
нескольких сот, а иногда и более тысячи метров, не рвался
от собственной тяжести.
Инженеры, пользуясь математическими формулами, рас-
считали конструкцию такого электрического кабеля. Прово-
да этого кабеля были изолированы друг от друга резиной,
а весь кабель защищен прочной проволочной броней, спо-
собной выдерживать большие разрывные усилия.
Потребовалось построить специальные сложные кабель-
ные машины, на которых можно было изготовить длинные
куски морского кабеля, расчет конструкции этих машин
был произведен также с помощью математических вычис-
лений.
Но мало было изготовить кабель, нужно было научиться
прочно укладывать его на морском дне, так, чтобы сильные
морские течения, бури, передвижки донных песков не могли
бы повредить и порвать кабель.
Существовавшие в то время морские суда не были при-
способлены для перевозки и особенно погружения на дно
морских кабелей. Инженерная мысль, пользуясь математи-
ческим аппаратом, создала необходимые судовые конструк-
ции, позволившие решить эту задачу. Прокладка морского
трансконтинентального кабеля началась.
Люди боролись с бурями, подвижкой донных песков, не-
исправностями несовершенных, с современной точки зрения,
механизмов, но работа по прокладке кабеля шла вперед.
Бывали случаи, когда морской кабель, невзирая на его высо-
кую прочность, в силу натяжения обрывался. Много труда
стоило извлечение его оборвавшегося конца со дна моря,
исправление поврежденного участка и дальнейшая проклад-
ка, но гений техники преодолевал все трудности.
147
Работа по прокладке кабеля продолжалась многие меся-»
цы, и вот наступил день, когда два континента оказались
соединенными тонкой ниточкой медных проводов в прочной
стальной наружной оболочке.
Началась работа электротехников в конечных пунктах
включения кабеля, была установлена приемная и передаю-
щая телеграфная аппаратура, хорошо опробованная на на-
дежность передачи и приема не раз и не два — много-
кратно.
Наступил торжественный день испытания новой телеграф-
ной связи. Казалось, все было предусмотрено. Проложенный
между континентами кабель обладал большой механической
прочностью, качество электрической изоляции проводов
кабеля было значительно выше, чем на других линиях
связи, телеграфная аппаратура отличалась особой чувстви-
тельностью и была прекрасно отлажена специалистами —
знатоками телеграфного дела.
И вот телеграфный ключ нажат, в линию поступил ток,
ближайший контрольный пункт быстро и четко ответил на
сигналы, ответил второй, третий, а конечная станция не при-
няла передачу.
Куда пропал сигнал? Вся магистраль была тщательно
проверена по участкам, техники искали обрыва проводов или
сообщения жил кабеля, но линия была вполне исправна,
каждый ее участок безукоризненно, передавал телеграфные
сигналы, а вся линия в целом была мертва: приемник конеч-
ной станции, невзирая на все ухищрения, не принимал сиг-
налов передачи.
Грандиозное сооружение, результат большой технической
изобретательности и колоссальных материальных затрат,
не действовало.
Все попытки техников добиться прохождения телеграф-
ных сигналов с одного конца трансконтинентальной магист-
рали до другого не приводили к положительным резуль-
татам.
Шли дни и недели, а телеграфная связь не действовала.
Скептики утверждали, что такое сооружение не может рабо-
тать, но на помощь инженерам пришла наука.
Ученые, вооруженные точными инструментами, занялись
анализом процессов прохождения электрического тока по
кабелю
Куда исчез электрический сигнал? Этот вопрос занимал
многие передовые умы того времени. Изучая прохождение
148
тока по кабелю, ученые заметили, что чем дальше от пере-
датчика они измеряют силу тока, тем меньше его величина.
Ток как бы затухал, становясь меньше и меньше по мере
удаления от места передачи сигнала, и становился таким
ничтожно малым в конце линии, что чувствительнейшие
приемники не обнаруживали его присутствия.
Физическое явление было отмечено, но как определить,
что нужно сделать для обеспечения работы связи? На по-
мощь инженерам снова пришла математика.
Анализируя изменение величины сигнала по длине кабе-
ля, ученые подметили определенные закономерности его
ослабления и вывели дифференциальное уравнение второго
порядка, позволявшее путем вычислений точно определить
величину сигнала в кабеле на любом заданном расстоянии
от передатчика.
Пользуясь найденным математическим уравнением, ин-
женеры точно определили, на какое расстояние может пере-
даваться по кабелю телеграфный сигнал, разбили кабель на
участки, установили переприемную аппаратуру и, наконец,
добились передачи телеграмм по трансконтинентальному
кабелю.
Так на первый взгляд отвлеченная наука — математика —
позволила техникам решить задачу установления транскон-
тинентальной телеграфной связи.
В наше время каждый гражданин за небольшую плату
может передать любое телеграфное сообщение, скажем из
Москвы во Владивосток, и быстро получить ответ. Мы не
задумываемся над тем, что этим мы обязаны математичес-
ким формулам, позволившим техникам решить задачу
передачи электрических сигналов на большие расстояния.
Теперь ни одна мало-мальски сложная техническая за-
дача не решается без помощи математики, о какой бы
области инженерного дела ни шла речь. Расчет моста, опре-
деление сечения газовых труб, несущих газ к вашей кухон-
ной плите, даже выбор сечения веревочки, которой перевя-
зывается пакет со сделанной вами покупкой, производится
с помощью математического аппарата, разработанного на-
шими учеными-математиками.
Без помощи математики мы не могли бы создать великие
сооружения нашей эпохи—замечательные гидростанции,
каналы, грандиозные оросительные системы, лучшие в мире
паровозы и самолеты.
Вы скажете: но ведь мы не знаем телеграфного уравне-
149
НИЯ, мы учили арифметику, алгебру, геометрию. Ну что же,
всякий инженерный расчет, как бы сложен он ни был, при-
водит нас, в конце концов, к четырем действиям арифметики,
без знания которых не доведешь до конца ни одного слож-
ного вычисления, к решению геометрических задач, имею-
щихся в вашем учебнике.
В самом деле, выйдите в парк — дорожка убегает вправо
и плавно переходит в широкую аллею. Подумайте, как са-
довник разбил эту дорожку? Он на земле решил задачу по
начертательной геометрии о сопряжении касательной с ок-
ружностью.
В конце дорожки — фигура дискобола, она сильно накло-
нена вперед, но устойчиво стоит на основании — скульптор
правильно рассчитал центр тяжести фигуры, он находится
внутри плоскости опоры, и фигура не падает.
А дальше виден фонтан, он бьет на высоте трех метров —
строитель фонтана, пользуясь математическими формулами
гидротехники, учел давление воды и вычислил давление
воды так, что струя фонтана бьет именно на этой высоте.
Когда вы входили в парк, вам встретился каток, укаты-
вающий дорожки. Конструктор катка вычислил его вес
так, что удельное давление колес-барабанов достаточно для
того, чтобы дробить и сглаживать щебень на дорожке, делая
ее гладкой.
Или вот арка открытой эстрады, причудливо возвышаю-
щаяся слева. Для ее постройки тоже пришлось сделать
математические вычисления — рассчитать толщину брусьев
строения так, чтобы они выдержали собственный вес и хо-
рошо сопротивлялись давлению ветра.
Наконец, даже посадке кустов правильными рядами, убе-
гающими вдаль, предшествовало решение геометрической
задачи о построен и параллельных взаимно-перпендику-
лярных прямых, в точках пересечения которых и посажены
кусты.
Так математика окружает нас и сопутствует каждому
нашему шагу.
Поэтому-то вам, будущим специалистам, надо знать мате-
матику— могучий инструмент современной техники надо
учить и любить ее!
* * #
Сергей шел по широким озелененным улицам Еревана.
Ндруг московское радио донесло до него слова диктора’
150
«Сегодня закончился всесоюзный конкурс вокалистов...»
И среди победителей Сергей услышал фамилию и имя
своего друга —-Хейли...
* * *
Москва, проспект Ленина. В глубине сквера здание Прези-
диума Академии наук СССР. Здесь работает сейчас Сергей
Никитич Мергелян Но Мергелян не порывает связи и с род-
ным Ереваном. Он возглавляет здесь Вычислительный
центр Армянской Академии.
Я прерываю свой рассказ о Сергее Мергеляне. Только пре-
рываю. Жизнь ведь идет вперед, а мой герой еще так
молод...
J/ннистр
стали
1
i таро-Монетный переулок ничем не
отличался от других переулков За-
москворечья: та же булыжная неровная мостовая, такие же
обшарпанные, видавшие виды дома, такие же прогнившие
заборы и редкие керосиновые фонари.
Общежитие Московской горной академии помещалось в
длинном каменном здании. На углу здания лепилась потре-
скавшаяся табличка: «№ 33».
— Знамени-и-и-тое место, — сказал извозчик, подвора-
чивая к каменному тротуару. — До семнадцатого года тут
женская Марфо-Марьинская обитель помещалась, граждане.
— Выходит, попадем в «приют священный»! — смеясь
сказал товарищам Тевосян и спрыгнул с пролетки. — Да-
вайте вещи, братцы!
Шумная ватага молодежи ввалилась в гулкий, холодный
вестибюль бывшей обители.
Тевосян критически оглядел свои замызганные, закидан-
ные осенней грязью сапоги, поискал глазами какой-нибудь
коврик, но ковриков в 1921 году здесь не держали.
Пришлось просто пошаркать подошвами возле порога. Ба-
кинцев никто не встречал. Они стали заглядывать в ближай-
шие комнаты, надеясь найти свободные койки.
162
Заходи, заходи! — радушно предложили Тевосяну в
первой же келье. — Два места имеются, если у вас народ
нескучный!
Тевосян втащил продавленный чемодан и оттянувший ру-
ки узел.
— С приданым приехал? — полюбопытствовали старо-
жилы.
Он сам любил шутку
— С остатками былой роскоши, — серьезно ответил Тево-
сян. Нагнулся, развязал узел, распялил на руках перед ах-
нувшими москвичами добротную, попахивающую нафтали-
ном шубу на пышном лисьем меху: — Вещь?
— Вещь! — согласились москвичи. — По наследству до-
сталась?
— По спецордеру, — признался Тевосян. — Реквизирована
у сбежавшего члена городской думы города Баку. Незаме-
нима как матрац и прекрасна как одеяло.
Старожилы переглянулись.
Так Тевосян поселился в общежитии академии.
Вечером того же дня собрание жильцов комнаты в составе
четырех человек единодушно постановило создать коммуну.
Вытряхнули наличные капиталы, сложили в пеструю короб-
ку из-под монпансье. Постановили: каждый может брать из
«банка» деньги на расходы, когда понадобится. Потом рас-
пределили дежурства: кому и когда мыть полы, убирать по-
мещение, готовить еду, топить буржуйку.
Несколько дней ушло на беготню по Москве. Надо было
повидать Кремль, места революционных боев, музеи. Моск-
вичи и дорогу на галдящую Сухаревку показали. Объясни-
ли: «В крайнем случае тут что-нибудь продать можно...»
А потом потекла ровная, не оставляющая свободного ча-
са студенческая жизнь: лекции, семинары, снова лекции,
субботники, семинары...
Первое время Тевосян ходил налегке: пиджак внакидку,
рубашка с расстегнутым воротом. Потом пиджак и рубашку
пришлось застегивать. А первый же морозец заставил
вспомнить о и тубе. Ее снова извлекли на свет божий. Мерили
шубу все по-очереди, и когда один стоял посреди кельи, пу-
таясь в длинных полах, пытаясь засучить рукава, остальные
покатывались со смеху. Примерил «приданое» и Тевосян.
Оглядел хохотавших друзей, покосился на носки стоптан-
ных сапог, торчавшие из-под шубы, и решительным движе-
нием плеч скинул ее на пол.
163
— На Сухаревку!
Шубу выменяли на ватный пиджачок с хлопчатобумаж-
ным верхом. В придачу взяли пшена и перловки. В голод-
ную зиму двадцать первого-двадцать второго года эти
припасы были богатством для коммуны...
А Тевосян бегал на лекции, набивая карманы пиджачка
тетрадями, и всерьез утверждал, что бумага греет.
...На вечере, посвященном памяти Александра Блока,
скончавшегося в августе двадцать первого года, Тевосян
увидел Валерия Брюсова.
С трибуны, установленной в актовом зале Лазаревского
института, в Армянском переулке, Валерий Брюсов страст-
но говорил о правильности решений X съезда партии, распу-
стившего группы фракционеров.
Тевосян сам был на X съезде, слушал Владимира Ильича
Ленина, и Брюсов его не поразил. Но Тевосян не предпола-
гал, что известный поэт — умелый и горячий партийный про-
пагандист.
Затаив дыхание, зал слушал, как Брюсов читает Блока:
Наш путь — степной, наш путь в тоске безбрежной.
В твоей тоске, о Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь!
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
и ханской сабли сталь...
И вечный бой! Покой нам только снится...
— И мы домчимся до нашей великой цели! — закончил
свою речь Брюсов. — Съезд партии, воодушевленный вели-
кими целями, призвал нас к единству. Будем едины! Долой
раскольников!
Гремели аплодисменты. Брюсов с трудом пробирался к
выходу. Вот он совсем близко...
— Будем едины! — вскочил со своего места Тевосян ________
Долой раскольников!
Брюсов встретился с ним глазами, улыбнулся, протянул
студенту в ватничке горячую руку.
Вечером Тевосян вышагивал по комнате, лохматил во-
лосы.
Ты что? — окликнул кто-то из друзей.
Тевосян резко остановился, вскинул голову
— Послушай, как хорошо! — сказал он. — Ты только по-
1Б4
слушай! — И пылко продекламировал: — «И вечный бой!
Покой нам только снится!..»
За темными окнами погромыхивал поздней телегой Старо-
Монетный переулок, откуда-то слышался разухабистый
граммофон, под потолком тускло тлела лампочка в газетном
абажурчике.
— Хорошо! — повторил Тевосян
С первых же дней учебы Тевосян с головой окунулся в
партийную жизнь академии. Вскоре его избрали секретарем
партийного бюро.
Тевосян часто бывал в Замоскворецком райкоме партии.
Здесь уже привыкли к его фамилии Но в 1922 году произо-
шел курьезный случай, многое изменивший в жизни нович-
ка студента. Замоскворецкий райком партии обратился к
партийным ячейкам высших учебных заведений с просьбой
выделить внештатных лекторов для пропагандистской рабо-
ты на предприятиях города. На лекторов заполнялись анке-
ты. Послал анкету и Тевосян.
Работник райкома, проверявший его данные, удивился:
— Смотрите, товарищи, вместо фамилии, имени и отчест-
ва написано «Ваня»! Что это за Ваня такой объявился!
— Действительно, странно... Неграмотный, что ли?
Тевосяна пригласили в райком.
— Ваша анкета?
— Моя.
— Почему вы в первой графе написали «Ваня»?
Тевосян смутился.
— Понимаете... Это моя подпольная кличка...
Секретарем Замоскворецкого райкома была тогда Розалия
Самойловна Землячка, друг Владимира Ильича и Надежды
Константиновны Крупской. Опытный конспиратор, первый
секретарь легального Московского комитета большевиков в
1917 году, руководитель вооруженной борьбы рабочих в од-
ном из московских районов, Розалия Самойловна всегда
оставалась человеком неиссякаемого оптимизма и работо-
способности, тонким воспитателем молодежи.
Она внимательно выслушала рассказ Тевосяна об его уча-
стии в подпольной работе бакинской парторганизации, о бое-
вом крещении юноши в борьбе за Советскую власть в Азер-
байджане и под фортами Кронштадта.
— Все ясно, — сказала Розалия Самойловна — Вот, зна-
чит, почему ты Ваня... Хорошо! Ты знаешь обстановку в
районе?
155
— В общих чертах...
— А надо знать получше.
Розалия Самойловна подробно рассказала о ^прекращаю-
щихся происках раскольников-троцкистов, об их враждео-
ной Советской власти и партии пропаганде.
____ Ты должен помочь райкому, — сказала Землячка.
Договорились?
— Договорились, товарищ секретарь!
Учиться и вести пропагандистскую работу на предприя-
тиях было нелегко. Но остаться в стороне от жизни партии
Тевосян не считал возможным. А вскоре стало еще труднее:
сначала его назначили заместителем заведующего организа-
ционным отделом райкома, затем избрали кандидатом, а
позднее и членом Замоскворецкого райкома партии. Об этом
периоде своей жизни Тевосян писал в автобиографии:
«.. большую часть времени проводил на партийной работе».
Скупо.
Но такая же скупая на похвалы Р. С. Землячка не раз от-
зывалась в ту пору о Тевосяне, как об отличном партийном
организаторе и пропагандисте. И только близкие друзья зна-
ли, как долго Тевосян засиживается над конспектами лекций
и над книгами, всю ночь напролет пьет крепкий чай, чтобы
не свалиться и не заснуть...
Академический курс Тевосян закончил в июле 1927 года.
Предстояла работа над дипломом. Его волновали проблемы
металлургии.
— Пошлите на завод «Электросталь», — попросил он на
распределительной комиссии. — Хочу научиться варить
сталь.
И его послали на «Электросталь».
Две недели он работал на литейной канаве, полгода был
помощником мастера электросталелитейного цеха и полто-
ра года — мастером этого же цеха.
закончив рабочий день, мылся, принимал холодный душ,
запирался в своей комнатке, писал. Защита дипломного про-
екта состоялась в середине февраля 1929 года. Дипломант
Московской горной академии И. Ф. Тевосян представил госу-
дарственной квалификационной комиссии обширные разра-
ботки темы «Расчет и оборудование металлургического заво-
да, расположенного на Днепре у г. Екатеринослава».
— Солидный проект, — сказал председатель квалифика-
ционном комиссии академик Павлов. — Веско обосновано.
Комиссия дала похвальный отзыв.
156
В начале тридцатого года начальник смены электростале-
литейного цеха мастер Науменко за кружкой пива вспоми-
нал с товарищами:
— Ведь он только весной явился. Бедуин (так любовно на-
зывали тогдашнего директора завода, побывавшего в Афри-
ке) его прислал. В помощники... А он явился, значит, и гово-
рит: «Учиться прислали к вам». Давай, говорю, посмотрим,
какой из тебя инженер. Инженер-то, отвечает, я инженер, а
вот на заводах мало работал. Потому и напросился обратно
на «Электросталь».
Науменко отхлебнул из кружки, отер рот:
— Ладили мы с ним... И то сказать, с лету все схватывал.
Только скажи, сразу сделает. Да... Но всегда у него новое на
уме! «А что если так?» «А если этак?» Ничего, толково пред-
лагал... И все старался, чтобы самому распоряжаться. Вишь,
ростом невелик, а характер! Умел потребовать по службе.
Умел! И не то что иной молодой — шумит, шумит, команду-
ет, а все без опыта... Нет! Он знал!.. И когда его через полго-
да главным инженером назначили, я сразу сказал, достоин!..
Между прочим, он за науку-то меня благодарил.
К столику подсел запоздавший рабочий.
— О Тевосяне, что ль?
— О нем.
— Ага. А ты, Науменко, новость слышал?
— Какую?
— А такую! Тевосян-то не главный больше!
— Как не главный? Ты что? Да кто же он теперь?
— Этого не скажу. Знаю только, не главный. И уезжает
куда-то вроде.
Науменко расстроенно вертел в больших руках пустую
кружку.
— И напрасно, — глухо выговорил он наконец,—Да!
И зря!
— Ну почем тебе знать, зря или не зря? Может, по делу
человек едет... Тевосян ехал по делу.
...За зеркальными окнами роскошного пульмана уже про-
мелькнули станция Негорелое и пограничный столб с крас-
ноармейцем в островерхом шлеме.
Из соседних купе доносилась оживленная иноязычная
речь. Дипломаты в дорожных костюмах, полувоенного вида
иностранные дипкурьеры, смуглые сдержанные транзитные
167
пассажиры из стран Дальнего Востока чувствовали себя как
дома в этом сверкавшем позолотой, красным деревом вагоне
с диванами из алого бархата.
Они с любопытством посматривали на советских инжене-
ров. Пройдя, иронически улыбались. Слишком непрезента-
бельно выглядели «граждане нового мира»: костюм из мага-
зина готового платья, такой же плащ и в довершение всего
кепка...
В те годы не существовало еще ни научно-технического
обмена специалистами, ни взаимных спортивных визитов, пи
туристических экскурсий.
На запад через Негорелое проезжали лишь редкие послан-
цы Советской страны.
«Ничего, ничего! Улыбайтесь, — сердито думал Тевосян,
замечая усмешки вылощенных иностранцев. — Хорошо
смеется тот, кто смеется последним!»
И вновь склонялся над учебником немецкого языка, осве-
жал знания, полученные в академии, перелистывал немец-
кие книги о современной металлургии, о заводах Круппа в
Эссене. Делал пометки в толстой общей тетради, предназна-
ченной для путевых заметок и записей заграничного опыта.
Тевосян ехал в Германию.
Партия брала курс на индустриализацию страны. Метал-
лургии, топливной и энергетической промышленности моло-
дого государства требовались знающие, восприимчивые к но-
вому специалисты.
Ставилась задача перенять опыт самых передовых зару-
бежных предприятий, стремительно двинуть технический
прогресс в нашей стране вперед, обеспечить этим скачок
всей экономики.
Огромная, первостепенная задача!
Центральный комитет партии решил командировать для
решения этой задачи за границу двести молодых специали-
стов. Иван Федорович Тевосян попал в их число.
И вот он, Эссен — цитадель немецкой военной мощи, ре-
зиденция пушечного короля Круппа. Того самого Круппа,
чьи предки, учтя уроки Крымской кампании, поняли, что
время бронзовых пушек миновало, пришло время стальных
орудий.
Инженеры Круппа в свое время пристально следили за
поисками и опытами русского исследователя стали Аносова.
Вероятно, так же как Аносов, они считали: русская сталь-
ная пушка могла бы спасти Севастополь. Но Аносову не поз-
168
волили усовершенствовать свое детище. А Крупп был тут
как тут. Он перехватил все патенты и заказы на сталь.
Вскоре и незадачливое царское правительство вынуждено
было покупать стальные пушки и бронебойную сталь у
Круппа...
Дымная громада Эссена разворачивалась вокруг желез-
нодорожных путей, стискивала их угрюмыми кирпичными
зданиями заводов, складов, пакгаузов. Из высоких труб гу-
сто, победно валил плотный дым.
Казалось, жизнь всего города подчинена ритму работы не-
видимых доменных печей, литейных, формовочных...
«Впечатляет, — думал Тевосян. — Но Крупп-то Крупп, да
и сам не будь глуп! Если царская Россия уступила приори-
тет в стальном поединке, если и мы поэтому отстаем до сих
пор от заграницы, то вывод один: надо как следует потру-
диться, засучив рукава!»
Прием в дирекции крупповского завода был вежлив и пы-
шен. Они позаботились о том, чтобы на советских коллег
произвели впечатление вороха почетных дипломов и десятки
медалей, полученных фирмой на всевозможных выставках.
Тевосяну не терпелось перейти к делу. Выбрав удобный
момент, он стал договариваться о заводской практике.
У Круппа предстояло пробыть почти год. Тевосян рассчиты-
вал полтора-два месяца постоять на литейной канаве, меся-
цев шесть постажироваться в качестве помощника мастера
электросталелитейного цеха, а остальное время потратить на
изучение организации труда и механизации предприятия.
— Вы хорошо знаете язык, — сделал комплимент Тевося-
ну представитель фирмы.
— Вы мне льстите. Но общий язык с вашими мастера-
ми и рабочими я постараюсь найти, — с улыбкой ответил
Тевосян.
Он действительно близко сошелся с немецкими мастерами
и рабочими. Тем нравилось, что советский инженер не чу-
рается самого грязного труда, прост в обхождении, всегда
готов поддержать компанию.
— Кто он, Шварц Иван? — спрашивали рабочие Круппа у
советских стажеров. — Так мы зовем его между собой... Он,
конечно, коммунист? Ну, конечно! Это видно сразу...
Иногда товарищи недоумевали:
— Зачем тебе эти частые встречи с немецкими рабочими
и мастерами? Ведь не все они относятся к нам с одинаковой
симпатией.
1Б9
Тевосян пожимал плечами:
____ Меня послали изучить и взять все самое ценное, самое
лучшее. У кого же и брать это лучшее, как не у мастеров и
рабочих? Не все симпатизируют? Пусть. Я инженер, а не де-
вушка на выданье...
Тевосяна запомнили на заводах Круппа очень хорошо.
Ровно пятнадцать лет спустя, в первый послевоенный год
Иван Федорович Тевосян, уже министр черной металлургии,
вновь оказался в Эссене.
Заводы Эссена почти не пострадали от бомбежек. Англо-
американская авиация пощадила концерн, обрушила смерто-
носный груз главным образом на жилые кварталы.
Тевосян шел по мартеновскому цеху, приглядывался к из-
менениям. Один из рабочих, старик, внезапно приблизился к
советским представителям, снял кепку.
— Простите, — обратился он к Тевосяну. — Вы не Шварц
Иван? Вы не работали когда-то вот у этой печи?
Тевосян улыбнулся взволнованному рабочему:
— Работал. Учился делать крепкую сталь...
— О, да.. Но у вас не только сталь оказалась крепче, —
сказал рабочий. — Вот и вы, видно, далеко пошли!.. А знаете,
у вас было второе прозвище. Мы называли вас, подручного,
Доктор Тевосян. Прозвище оправдалось, а?
— А как вы живете, герр мастер?
— Как видите, цех стоит, — сказал рабочий. — А мы...
Он махнул рукой и обернул вокруг исхудавшего тела полы
еще довоенного пиджака...
...В тридцать первом году срок стажировки советских ин-
женеров на заводах Круппа истек. В эти дни сам Альфред
Крупп выразил желание побеседовать с нашими инженера-
ми. Видимо, его хорошо информировали об успехах того или
иного стажера, посоветовали хозяину обратить внимание на
невысокого черноволосого специалиста.
Крупп разговаривал со всеми, а в конце как бы случайно
отвел Тевосяна в сторону:
— Мои коллеги благоприятно отзываются о вас. Надеюсь
и вы довольны пребыванием в Эссене?
— Благодарю вас, доволен. Но изучил еще не все ко-
нечно.
Улыбка Альфреда Круппа была безупречна.
— О! Но что же мешает вам остаться? Здесь вы в полной
мере освоите немецкую точность и аккуратность, научитесь
немецкой организованности и исполнительности..’.
160
Прищуренные глаза хозяина концерна выжидали.
«Сукин ты сын, — подумал Тевосян. — Сделку предла-
гаешь!»
Он вежливо поклонился:
— Вы перечислили ценные человеческие качества, госпо-
дин Крупп. Но я считаю, что эти качества не являются соб-
ственностью какой-нибудь одной нации. Благодарю за при-
глашение, господин Крупп, но меня на родине ждут чрезвы-
чайно важные дела.
И уже не заботясь об этикете, отошел к своим товарищам...
Шелестел поздний листопад, когда за аркой на перегоне
Столбцы—Негорелое Тевосян снова увидел родную землю.
Едва Тевосян появился в Москве, его вызвал Серго Орд-
жоникидзе. После первых приветствий нарком сказал:
— Есть приятная новость. На XVI съезде партии тебя из-
брали членом ЦК ВКП(б).
Заметил радостную растерянность Тевосяна и поднял
руку:
— Но это только первая новость! Есть и вторая. Ты наз-
начен заведующим отделом черной металлургии ЦК.
Тевосян пробормотал:
— Это очень большая честь...
Орджоникидзе заметил смятение собеседника:
— В чем дело? Боишься, что не по плечу?
Тевосян ответил не сразу. Встал, прошелся. Остановился
возле стола наркома, откинул назад смоляные волосы:
— Честно говоря, я мечтал о другом. Я хотел поработать
на производстве, используя зарубежный опыт.
— Вот оно что, — протянул нарком.
Тевосяна недаром считали умелым агитатором. Он при-
нялся пылко убеждать Орджоникидзе, что заведовать отде-
лом черной металлургии может другой товарищ, а ему, Те-
восяну, необходимо, просто необходимо сейчас быть на
производстве. Именно сейчас, пока свежи впечатления от
поездки за границу, пока не забыто то, что удалось узнать.
— Дайте мне возможность передать свои знания произ-
водственникам! — попросил Тевосян.
И Орджоникидзе, подумав, обещал Тевосяну поддержать
его просьбу о направлении на производство.
— На «Электросталь»7 — спросил нарком с улыбкой.
— Да, конечно, на «Электросталь»!
Вскоре Тевосяна вновь послали на этот завод началь-
ником электросталелитейных цехов. Впрочем, через два
11101 Арзуманян «Око Бюракана»
месяца он опять занял должность главного инженера. Все
дни он пропадал возле мартеновских печей, сам следил за
разливкой стали, рассказывал рабочим и инженерам о мето-
дах работы на крупповском заводе, учил перенимать луч-
шее.
А досуг отдавал книге. Он давно задумал ее, еще в Герма-
нии. Эта книга должна была стать своего рода энциклопеди-
ей передового опыта мировой металлургии в области раз-
ливки качественной и высококачественной стали.
Тевосян, нервничая, правил и переписывал целые главы:
ему казалось, что он многословен и неточен. Перечитав по-
следний вариант, Иван Федорович подумал, что можно было
поработать еще. Но книгу требовали, ее ждали, и он отдал
свой труд в издательство. Наконец книга вышла в свет. Спе-
циалисты единодушно отмечали обилие фактического мате-
риала, приводимого автором, тщательность и точность его
наблюдений, афористичную краткость характеристик гех
или иных процессов.
Мастер Науменко, тот самый, под чьим началом работал
Тевосян в первый приход на «Электросталь», показывая
друзьям экземпляр с автографом Ивана Федоровича, гова-
ривал:
— Вот ведь вроде и невелика книжка, а много вместила!
И нашему брату без нее, честно скажу, теперь нельзя.
Вторично Тевосян отправился в Германию уже не для
стажировки, а для того, чтобы пригласить на работу в СССР
иностранных специалистов-металлургов.
Поездке предшествовали неоднократные беседы с Серго
Орджоникидзе, который поддержал мысль Ивана Федорови-
ча о более широком использовании крупных зарубежных
специалистов по стали. Он приложил немало сил для прив-
лечения к работе в СССР целой группы видных немецких
инженеров.
Это было, однако, лишь одно задание из тех, какие выпол-
нял в тридцатые годы И. Ф. Тевосян по поручению Орджо-
никидзе, незабываемого командарма советской промышлен-
ности.
В течение всей своей жизни Тевосян говорил и вспоминал
о Серго Орджоникидзе с чувством глубокого уважения и сер-
дечной признательности за то, что тот научил целое поколе-
ние молодых советских хозяйственников вести дело по-ле-
нински, управлять промышленностью и организовывать
рабочий класс по-большевистски.
162
Но и Серго Орджоникидзе глубоко уважал Тевосяна, ценя
его огромные знания, недюжинный опыт, организаторскую и
пропагандистскую хватку.
В конце 1931 года было создано объединение заводов каче-
ственных сталей.
Вызвав Тевосяна, Серго сообщил, что тот назначен управ-
ляющим этим объединением.
В этот день между двумя замечательными хозяйственни-
ками шла важная беседа о том, что нужно сделать, чтобы
удовлетворить разнообразный спрос на качественные стали
отечественным производством, не зависеть от заграницы, не
тратить валюту.
Деятельность на посту руководителя объединения в тес-
ном общении с Орджоникидзе стала для Тевосяна, как он
сам подшучивал, «периодом испытания на прочность».
К счастью, ему пришлось начинать не на голом месте.
Партия дальновидно позаботилась о создании в стране каче-
ственной металлургии, учитывая ее первостепенное значе-
ние для развития машиностроения и других отраслей народ-
ного хозяйства. Советские заводы уже давали стране хроми-
стую, хромоникелевую, хромомолибденовую, хромованадие-
вую сталь, сталь для подшипников, сталь быстрорежущую,
инструментальную, нержавеющую и трансформаторную. Но
потребности быстро росли, и нужны были новые марки
стали.
Сложное производство высококачественной стали испы-
тывало большие трудности и зависело от множества обстоя-
тельств. Старый товарищ И. Ф. Тевосяна по учебе в горной
академии, по заграничной практике у Круппа В. С. Емелья-
нов писал в своих воспоминаниях (в тридцатых годах он ра-
ботал на Челябинском ферросплавном заводе): «Производ-
ство электродов было для нас совершенно новым делом. Все
электроды, и угольные, и графитовые, мы покупали за гра-
ницей... А отечественное производство не ладилось. Было
много брака. Технология производства еще не сложилась.
Как-то, после того как большая партия электродов была
полностью забракована, нас — директора завода Власова и
меня — вызвал в Москву нарком тяжелой промышленности
Серго Орджоникидзе. Поздно вечером мы вошли к Серго в
кабинет. Нарком медленно поднялся с кресла, вышел нам
навстречу, поздоровался и предложил садиться. Мы сели,
Серго положил перед собой лист бумаги и взял карандаш.
”*	163
— Скажите, товарищ Власов, что входит в состав элек-
тродов?
__ Кокс входит, — ответил Власов.
____ Обычный кокс? — записывая что-то на лежащем перед
ним листе бумаги, спросил Серго.
____ да, обычный кокс, но чистый в отношении содержания
золы Этот кокс надо размельчать на частицы определенно-
го объема.
__ Что еще? — продолжал спрашивать Серго
— Антрацит.
— Какой антрацит?
— Обычный антрацит, но мы отбираем сорта наиболее
чистые по содержанию золы. Обжигаем его, удаляем все ле-
тучие примеси и также измельчаем.
Серго опять что-то записал.
— Ну, а еще что?
— Смола.
— Какая смола?
Теперь я видел, что Серго столбиком записывал компо-
ненты, входящие в состав электродной массы.
— Каменноугольная смола. Мы ее нагреваем и удаляем из
смолы влагу и нафталин.
— А что еще?
Власов немного задумался, а затем, пожав плечами, про-
изнес:
— Это все. Больше ничего не входит.
Серго отодвинул листок со своими записями и положил на
него карандаш. Затем поднялся из-за стола и сказал:
— Нет, Власов, неверно!
„Что же еще? — подумал я. — Директор назвал все!”
— Неверно, Власов, — повторил Серго. — Еще и органи-
зация входит! А у вас на заводе этот компонент отсутствует.
Поэтому и брак получается. К коксу, антрациту и смоле обя-
зательно следует организацию добавить, без этого хороших
электродов никогда не получите. — И Серго стал рассказы-
вать о всех неполадках на нашем заводе.
Нам стало стыдно. Мы-то думали, что сообщаем Серго но-
вости, рассказывая о том, что входит в состав электродной
массы, а оказалось, что у Серго до нашего прихода был уп-
равляющий объединением „Спецсталь” Тевосян и нарком
подробно разбирал с ним всю технологию производства
электродов».
Чтобы создать в стране металлургию высококачественных
164
сталей, требовалось многое и прежде всего люди, хорошие
заводские работники и помощники в руководстве целой от-
раслью производства, они должны были быть точкой опоры.
Задача состояла в том, чтобы сплотить людей, посвятивших
себя производству высококачественных сталей, выделить их
из массы и поднять в глазах других металлургов, познако-
мить их с самым передовым опытом мировой высококачест-
венной металлургии.
И Тевосян сумел сплотить людей в доверенном ему объе-
динении.
В 1934 году Серго Орджоникидзе с трибуны XVII съезда
партии сказал: «Автотракторная промышленность гордится
своими успехами. Но если бы у нас не было качественных
сталей, у нас не было бы автотракторной промышленности.
Стоимость расходуемых нами сейчас качественных сталей
превышает четыреста миллионов рублей. Если надо было бы
ввозить эти четыреста миллионов рублей, мы бы, черт побе-
ри, в кабалу попали бы к капиталистам. А это производство
поставили наши молодые специалисты, которые сумели ста-
рых пригласить и вывезти это дело. И образцом работы тре-
ста, по-моему, должно быть объединение «Спецсталь». Что
они сделали? Они взяли профессора Григоровича, безуслов-
но, хорошо знающего качественные стали, они взяли инже-
нера Субботина-Завадского — волка, который заводское
дело знает как следует, взяли трех-четырех крупповских
инженеров, которые у себя были мастерами и начальниками
цехов, и вот, где им надо на том или ином заводе с прорывом
бороться, что они делают? Они собирают этот кулак на за-
вод, разъясняют, приводят его в порядок. Григорович проч-
тет лекцию мастерам и рабочим, Субботин пойдет пороется
у мартена или у проката, немцы со всей своей аккуратно-
стью обследуют все и скажут потом, как надо дело выпра-
вить. И это делает молодой инженер наш товарищ Тевосян,
стоящий во главе объединения «Спецсталь».
Похвала, прозвучавшая с высокой трибуны партийного
съезда, окрылила Тевссяна и его помощников.
Они готовились к новым свершениям...
3
В конце 1936 года И. Ф. Тевосян был назначен начальни-
ком 7-го главного управления Народного комиссариата обо-
ронной промышленности На политическом горизонте сгу-
166
щались грозовые тучи. Можно представить себе, какая от-
ветственность была возложена на Тевосяна в связи с новым
назначением, если тогда же, в декабре 1936 года, он был ко-
мандирован в Германию и Чехословакию. Ему было сказано
коротко и ясно:
— Познакомиться с производством танковой и судовой
брони в этих странах.
По возвращении в Советский Союз Тсвосяну была оказана
высокая честь, которой он дорожил в течение всей жизни.
Он был избран депутатом Верховного Совета СССР первого
созыва. Тогда же Тевосян получил новое назначение. Он
стал первым заместителем народного комиссара оборонной
промышленности по делам судостроения. И сразу же решил
I ачать с моря, войти в мир судостроителей, познакомиться с
порядком и традициями, установленными еще в эпоху за-
рождения военно-морской мощи России.
— Думаю, мне нужно поехать в Ленинград, — сказал Те-
восян наркому. — Главные дела там Нужно побывать в об-
коме, на заводах, в райкомах партии, расположенных в рай-
онах развитого судостроения, — Свердловском, Октябрь-
ском, Кировском.
Он кропотливо готовился к этой поездке.
Вспомнился первый приезд в Ленинград в 1921 году во
время Кронштадтского мятежа. Сколько воды утекло...
На рейде у Балтийского завода достраивался огромный
корабль Главный строитель Анатолий Степанович Монахов
проверял сдачу работ. Вдруг—катер у борта. На палубу
поднялся Тевосян. Поздоровался.
— Вот решил в воскресный день вас навестить, — сказал
он и попросил: — Данте какую-нибудь куртку.
Балгийцы переглянулись. Понимаем, мол, надо привыкать
к кораблям, товарищ заместитель наркома. И лучите это сде-
лать в воскресенье, когда на борту людей поменьше Легче
все посмотреть, обо всем расспросить.
Весь день Тевосян осматривал корабль, побывал во всех
помещениях. Подробно поговорил с заказчиками — с воен-
ными представителями. Интересовался ходом работ и осо-
бенностями технологии судостроения Расспрашивал моря-
ков, как они чувствуют себя, находясь длительное время в
море, какие улучшения в оборудовании кают нужны, каких
удобств не хватает.
Сопровождавшие Тевосяна были приятно удивлены.
— Словно не впервые на корабле. Если сосчитать, то по-
166
лучится, что задал сотни две вопросов. Держись, товарищ
Монахов! У такого Главморвода на фу-фу корабль не сдашь!
Осмотр корабля многое дал Тевосяну для размышления о
том, с чего начинать подъем судостроения. Однако это было
лишь начало.
А. А. Жданов просил обобщить основные просьбы судо-
строителей Поговорили с А. А. Кузнецовым. Тевосян почув-
ствовал и его интерес к нуждам Главморвода.
На Балтийском заводе ждали заместителя наркома и сра-
зу же обрушили лавину вопросов и просьб. Тевосян остано-
вил заводское начальство:
— Я приехал не один, а с группой специалистов. Прошу
предварительно выяснить все дела с ними по специально-
стям. Пробудем мы у вас не день и не два, а декаду. Успеем
решить все.
Был составлен график и календарь обхода громадного за-
вода, на котором строили не только корабли, но выпускали
также судовые паровые котлы, судовую арматуру, валопро-
воды, гребные винты. Даже весь электромонтаж проводили
своими силами.
Ежедневно собирались на короткое совещание у дирек-
тора. И каждый раз разговор сводился к одному: кто-то
подвел, кто-то не изготовил. Неполадки, срывы, за-
держки...
На итоговом совещании в обкоме партии А. А. Кузнецов
сказал:
— Все, что зависит от Ленинграда, сделаем. В этом можете
быть уверены. Но вы и сами себя не подводите, товарищи-су-
достроители. Чтобы работать как часы, — Кузнецов показал
при этом на свои часы, — надо добиться того, чтобы все ко-
лесики были на месте и работали на «пять».
Так на повестку дня вставала новая задача — коопериро-
вание в судостроении.
— Видишь ли, Иван Федорович, — говорили балтийцы, —
кооперирование отрабатывают (есть такой термин у судо-
строителей) больше сотни, а то и больше двухсот предприя-
тий. Вот здесь-то мы и хромаем. То одно вовремя не приш-
лют, то другое.
Тевосян радовался: подтверждались его наблюдения.
И взялся за кооперирование.
Так называемые службы судовой комплектации, считав-
шиеся почти второстепенными, теперь были возглавлены
специалистам и-инженерами.
167
Раньше службы комплектации подчинялись органам снаб-
жения, были их придатками. Теперь их подчинили непосред-
ственно главным инженерам заводов. Поставки машин, во-
оружения, приборов были взяты под строгий контроль.
Поставщики вскоре почувствовали, что значит подводить
судостроителей.
— Меняется погода! — радовались работники Балтийско-
го завода. — Словно крепким ветром несет к нам и оборудо-
вание и приборы.
Казалось бы, простые меры вскоре дали поразительный
эффект. Работа на судостроительных заводах пошла ровнее.
Сначала в Ленинграде, потом на Черном море — в Николае-
ве, Севастополе. Потом в Сормове и в других местах.
Ветераны отечественной металлургии вспоминают, с какой
радостью встретили они в майский день 1940 года назначение
И. Ф. Тевосяна на пост народного комиссара черной метал-
лургии СССР. В их ряды возвращался знаток металла, энту-
зиаст металлургии, умелый организатор производства.
С этим назначением металлурги связывали особые надеж-
ды. Не первый год черная металлургия топталась на месте,
ее считали хронически больной отраслью.
Ждали, что еще в 1939 году, когда Главное управление
Наркомтяжпрома было преобразовано в самостоятельный
Наркомат черной металлургии, начавшееся с 1937 года от-
ставание будет преодолено.
План выполнили лишь на шестьдесят процентов. Домны
недодавали чугун. Его не хватало для производства стали.
Прокатным станам нечего было прокатывать. В состоянии
запущенности пребывали тылы металлургии — добыча руды,
известняка, производство кокса, металлургическое машино-
строение. Мириться с подобным положением было невоз-
можно...
Поздно ночью инженер Златоустовского завода Корнеен-
ков вошел в кабинет наркома. Только что кончилось заседа-
ние коллегии, но не все еще разошлись. Обращаясь к Кор-
неенкову, Тевосян сказал:
На Златоустовском заводе выпускаются очень нужные
стране легированные стали. Мы хотели бы, чтоб вы возгла-
вили там ОТК, товарищ Корнеенков. У нас есть три типа на-
чальников ОТК. Первый тип таков: ему безразличны вопро-
сы технологии; как завод работает, его мало заботит; отбра-
родные детали — и ладно. Второй тип начальника
ОТК инои. Когда на него нажимают, он так бракует изделия,
168
что сокращается выпуск продукции Мол, знай наших! Захо-
чу, то так зажму, что план полетит! А когда такого началь-
ника по головке гладят, то он и бракованную продукцию вы-
пускает с завода. Есть третий тип начальника ОТК, который
нам нужен. Он интересуется техникой, технологией, стара-
ется вникнуть в существо дела, узнать, что влияет на каче-
ство металла, каковы секреты плавки. Стремится постигнуть
ДУШУ металла. Такой человек благотворно влияет на всю ра-
боту завода. Вот мы и хотим иметь такого начальника ОТК в
Златоусте.
Один из помощников Тевосяна по Совету Министров СССР
Вениамин Георгиевич Юзов вспоминает:
— Я кратко изложил суть дела и высказал свое мнение.
Тевосян обосновал иное, более верное решение и сказал:
— Так и надо сделать. Это будет правильно.
— Правильно, — подтвердил я.
— Вы почему мне так ответили: потому что сказал я или в
самом деле так нужно сделать?
— Это будет правильное решение. Я тоже так считаю.
А позже я спросил Тевосяна:
— Почему вы задали мне такой вопрос?
— Потому что мне не нужны поддакивающие работники.
От них нет пользы. При них я остаюсь один на один со своими
знаниями и не могу критически отнестись к своей точке зре-
ния.
— Что, Павел Иванович, хмуришься? — спросил Тевосян
П. И. Коробова, своего заместителя. — С чем идешь?
— Недобрые вести из Казахстана.
— Что такое?
— Ты ведь знаешь Петра Яковлевича Антропова? Он
учился в горной академии позднее нас. Его обвиняют во вре-
дительских действиях, направленных на подрыв цветной
металлургии Казахстана. Грозит суровая кара. Прокуратура
просит тебя познакомиться с материалами дела и поддержать
обвинение.
— Я знаю Антропова, — решительно сказал Тевосян. —
Давай посмотрим материалы так называемого дела. Что ка-
сается его честности, она не вызывает у меня сомнении. Это
недоразумение...
Тевосян не поддержал обвинения. К слову сказать, позд-
нее П. Я. Антропов стал заместителем министра цветной ме-
таллургии СССР. Он был одним из горячих поборников гео-
логоразведочных поисков в Средней Азии, приведших ныне
169
к открытию колоссальных запасов нефти и природного газа.
В наркомате сокращалась текучка, кончились массовые
снятия с работы. Шла борьба за каждого по-настоящему спо-
собного работника. Но беспощадно изгонялись пьяницы и не
уживались болтуны и верхогляды. Нарком не раз с гневом
во всеуслышание говорил:
— Терпеть не могу верхоглядов, недоучек, Митрофанушек.
Нахватались технических терминов и пускают пыль в глаза.
А на самом деле толком ничего не знают!
Незыблемым правилом стала перепроверка документов,
докладов, сводок. Тут не было пощады ни брату, ни свату.
Это испытал на себе и старый друг наркома, товарищ по
работе на «Электростали», мастер Науменко. Он перешел с
«Электростали» на Ижорский завод и работал там как инже-
нер по спецсталям, производство которых на заводе явно не
ладилось. Науменко вызвали в Москву для доклада Тевося-
ну. На всякий случай Науменко написал обтекаемый доклад.
Старые друзья радушно встретились. Но Науменко заме-
тил, что Иван Федорович, читая его доклад, все больше хму-
рился.
«Беда!» — подумал Науменко.
Беда и в самом деле обрушилась. Тевосян был страшно
возмущен.
— Нам, товарищ Науменко, аллилуйщиков не нужно.
Я знаю, как обстоят дела на заводе. Ты скажи, что делаете,
чтобы варить хорошую сталь?
Вот наркому докладывает работник по металлосбыту. Всю
жизнь возится с металлом, знает наизусть массу законов, по-
рядков, цифр. Но нарком достает из тумбы своего письмен-
ного стола счеты и начинает пересчитывать некоторые гра-
фы из таблицы или сводки. Навык работать на счетах у него
остался от торговой школы, которую он окончил в Баку, да
от работы в Волжско-Каспийском пароходстве. Удостоверив-
шись, что подсчеты правильны, он говорит;
— Таблицу все-таки ты сам подпиши. Не прячься! А весь
документ я подпишу.
Был ли он горячим, излишне суровым? Да. но сказывалось
это в столкновении с бесчестием, обманом, корыстью лихо-
имством.	’
Тут он не сдерживался, но находил в себе достаточно му-
170
жества, чтобы извиниться, если хватил через край. Он сове-
товал сотрудникам вежливо обращаться друг с другом и с
посетителями. При этом шутил:
— Если я накричу на начальника главного управления, он
придет и накричит на начальника отдела. Начальник отдела
накричит на исполнителя. А исполнитель, не имея подчинен-
ных, на которых он мог бы накричать, придет домой и на-
кричит на жену. В результате пострадает ни в чем не повин-
ная женщина.
Даже дальние соседи «Запорожстали» однажды обратили
внимание на вселенскую чистку, предпринятую в цехах, во
дворах и на прилегающих к заводу территориях. Десятки,
сотни вагонов всяческого мусора вывозили из заводских
ворот.
— Что у вас происходит? — спрашивали любопытные. —
Начальство ждете?
Но работники завода условились хранить тайну. В самом
деле было задумано поразить наркома чистотой и порядком.
На станционных путях появился наконец вагон наркома...
— Поставьте вагон в тупик, — распорядился Тевосян и
пригласил заводское начальство к себе в салон.
Он знал о том, как чистили завод. Да и директор завода
сам признался:
— А всего мы, Иван Федорович, к вашему приезду выво-
локли с завода пятьсот вагонов мусора.
Все рассмеялись. А Тевосян сказал:
— В следующий раз объявлю тебе о своем приезде, а не
приеду. Чтобы ты хоть два раза в году приводил завод в по-
рядок.
Глубокое знание дела, умение организовать руководство
промышленностью, забота о кадрах, человечность — все это
помогало И. Ф. Тевосяну вести корабль металлургии верным
курсом.
И в феврале 1941 года, выступая на XVIII Всесоюзной
партконференции, Тевосян смог доложить партии и народу,
что черная металлургия работает лучше, чем работала в со-
роковом году.
Впервые после тридцать седьмого года партия услышала,
что черная металлургия перевыполняет план по всему цик-
лу производства. Но это был только первый сдвиг. Нужны
были новые усилия Тем более, что в воздухе пахло военной
грозой.
171
А недавняя поездка в Германию достаточно ясно показала
Тевосяну, что гитлеровское государство развернуло произ-
водство вооружения в небывалых масштабах.
Партия и правительство, озабоченные укреплением оборо-
носпособности страны, увеличили расходы на оборону. Тех-
ническое оснащение армии требовало все большего количе-
ства высококачественной стали различных марок.
Парк оборудования авиационных заводов значительно вы-
рос. Заводы бронетанковой техники решали сложные задачи
по производству танка КВ. Промышленность вооружения
осваивала выпуск гвардейских минометов—«катюш».
— Стали! — требовала страна.
И металлурги давали сталь.
Достаточно сказать, что к 1941 году по производству бое-
вых самолетов Советский Союз вышел на третье место в ми-
ре после Германии и Англии. Без мощной металлургической
промышленности это было бы невозможно.
4
За четыре года войны советские заводы дали фронту почти
четыреста девяносто тысяч орудий, более ста двух тысяч
танков и самоходных орудий, около ста тридцати семи тысяч
боевых самолетов.
В 1941 году все это еще предстояло сделать. А уже первые
вести с фронта говорили, что враг наносит удары расчетли-
во: его явно интересует металлургия южных районов...
Поздно ночью Тевосян позвонил в Кузнецк. К аппарату по-
дошел главный инженер Л. Э. Вайсберг.
— Главное, броневая сталь. Ее выпускали Ижорский, Ма-
риупольский и Сталинградский заводы. Все они подверглись
бомбардировке. Восток теперь — главная база производства
стали. Кузнецк должен давать ее как можно больше, — ска-
зал Тевосян.
Славная армия советских металлургов начинала свою
фронтовую вахту, свой поединок с немецким металлом.
Схватка эта была невероятно тяжелой.
В первые же дни войны Комитет Обороны решил эвакуи-
ровать в глубокий тыл предприятия южной металлургии.
Наркомат поручил это специальным комиссиям. Они выеха-
ли па места и совместно с партийными организациями, воин-
скими частями, руководителями предприятий организовали
демонтаж оборудования, отправку рабочих и их семей на
Восток. Нередко это делалось в условиях почти фронтовых.
Завод «Запорожсталь», на котором действовал единствен-
ный в стране непрерывный листовой стан, эвакуировали под
бомбежкой, когда правый берег Днепра уже был занят. Обо-
рудование отправлялось на Урал и в Сибирь. Его не успева-
ли размещать Тревожные сигналы шли в наркомат.
Из временного кабинета раздается голос наркома:
— Прошу ко мне товарищей Зологина и Кадыкова.
Оба явились немедленно.
— Я только что получил сигнал, что оборудование эвакуи-
рованных заводов по прибытии на место валяется где и как
попало. За его сохранностью и использованием следят плохо.
— Нужно разобраться на месте. Может быть, люди расте-
рялись и не знают, как поступить, — говорит Кадыков.
Тевосян приглашает заместителя по кадрам Бычкова:
— Узнай, как отправить Кадыкова в Челябинск и Магни-
тогорск.
Уже два часа ночи. Бомбежка. Наконец входит Валерий
Степанович Бычков.
— Кадыков может улететь в шесть часов утра грузовым
самолетом, который везет танковые детали.
— В таком случае, — шутит нарком, — чтобы не было
перегрузки, отправьте Кадыкова вместо какой-нибудь дета-
ли. А Кадыкова инструктирует: — На месте во всем разбе-
ретесь. Разместите оборудование. Распорядитесь и подпиши-
те планы размещения.
— Но ведь я должен согласовать это с вами?
— Согласуйте с местными органами и с собой!..
Удалось вывезти на Урал и в Сибирь Ново-Краматорский
и Старо-Краматорский заводы. Кто мог думать, что такие
махины придется сдвинуть с места?
16 августа началась эвакуация завода имени Ленина из
Днепропетровска. Пять дней работали без сна. Отправили не
только основное и вспомогательное оборудование, но и про-
вод, кабель, запасные части. Особенно бережно собрали в да-
лекий путь оборудование цеха тонкостенных труб. Они потом
очень пригодились фронту.
На Кузнецкий комбинат прибыло оборудование завода
«Днепроспецсталь», в том числе сорокатонные электропечи
и мощные прокатные станы.
Пришлось двинуться на Восток и подмосковному заводу
«Электросталь»...
Как подсчитали потом, в Центре и на Юге страны было по-
173
теряно две трети мощностей, которые ежегодно давали де
сять миллионов тонн стали...
Снег выпал рано. Правда, временами его слизывала отте-
пель но сейчас свежо Небольшая прогулка во время оста-
новки поезда бодрит. На путях вагоны, нескончаемые эше-
лоны. Они идут один за другим. Начальники эшелонов вою-
ют с начальником станции и военным комендантом. Люди
запасаются кипятком. Пусты прилавки, закрыты киоски.
— Откуда?
В ответ несутся названия городов, занятых врагом. Ььет
колокол: отправление... Состав, с которым руководящие ра-
ботники Наркомата черной металлургии эвакуируются в
тыл, ползет дальше, на восток.
В вагон заходят начальники управлений и отделов. Прино-
сят новости. Стало известно: целая группа инженеров жела-
ет добровольно пойти в ряды Красной Армии, на фронт.
— Нет, вы только послушайте! — негодует Тевосян. —
Послушайте товарища Мелешкина. Мы его недавно вызво-
лили из Швеции, куда он с товарищами ездил за опытом. За-
чем же было ездить, если идешь на фронт? Нет, товарищ
Мелешкин! Давай сюда опыт и бери в свои руки, как услов-
лено, новый пост — будь начальником Главруды. Мой совет:
прежде всего постарайся сохранить кадры опытных горня-
ков. Иначе будем без руды!.. Запомните, у нас тоже фронт.
Да. Это был фронт. В первый год войны добыча железной
руды на Востоке удвоилась и заводы Урала и Сибири снаб-
жались бесперебойно. Но на Востоке мало геологических за-
пасов марганцевой руды. А без нее не дашь стали для тан-
ков. Вышло специальное постановление Комитета Обороны о
поисках марганцевых руд в районе с тяжелыми климатиче-
скими условиями. Это еще одна героическая эпопея, которая
не должна быть забыта. Предстояло строить два рудника —
Полуночный и Джездинский. При пятидесятиградусном мо-
розе Полуночный рудник связать со станцией Ивдель желез-
ной дорогой. Сжатые сроки обязывали дорожить каждым
днем. Проектировали и строили одновременно.
— Это все равно что фронт, — говорил потом Мелешкин.—
Морозы. Работать приходилось вручную, главным образом
лопатой. Экскаваторов и погрузочных машин почти не было.
Но когда в 1942 году Север дал марганец, радовались и гор-
дились все работники Главруды. К концу войны им удалось
увеличить добычу на Бакальском руднике в пятнадцать раз...
174
Осенью 1941 года многое определилось: размеры потерь,
возможности предприятий Урала и Сибири, нужды фронта...
Война поставила сложные задачи.
Враг оккупировал Украину. Вышел из строя Запорожский
ферросплавный завод. Без ферросилиция нет качественных
сталей. Договорились с руководством ЦК КП Грузии. В Алд-
жамете наладили добычу халцедона. Перевозили его на Зе-
стафонский ферросплавный завод. Там плавили ферросили-
ций. Везли по железной дороге в Баку. Из Баку — морем до
Красноводска. Оттуда через республики Средней Азии на
Урал...
В производстве повышались темпы и нормы. Иногда это
создавало заботы, которых нельзя было предвидеть в мир-
ное время. Словно эпидемия прокатилась волна аварий с
котлами на электростанциях. Энергетики подводили метал-
лургов. Принимались различные меры, но аварии не прекра-
щались. Крупнейшие специалисты стали доискиваться до
первопричины. Выяснилось, что аварии происходили при
большой форсировке, потому что котлы работали на жест-
кой неочищенной воде. Раньше при малых нагрузках это не
сказывалось.
Резко возросли заявки на различные сорта металла. Зашла
речь о стали самолетных профилей. Некоторые специалисты
предлагали поручить заказ Златоустовскому заводу. Деталь-
но разобравшись во всех тонкостях инженерного решения,
нарком остановился на Гурьевском заводе. Первые опыты
были неудачными. Но усложненное задание увеличивало от-
ветственность, а ответственность будит скрытые силы, и за-
вод оправдал доверие наркома. Златоустовцы же и без того
были загружены производством специальных заказов.
Технически компетентное и энергичное вмешательство Те-
восяна в работу заводов приносило много пользы. Иногда
удавалось заранее предупредить крупные неприятности.
Обстановка подсказывала: нужно разгрузить ремонтные це-
хи, снять с них производство боеприпасов. С первого взгляда
казалось, что пострадают поставки фронту. Но дело обстоя-
ло иначе. Оттого что ремонтные цехи были заняты производ-
ством боеприпасов, запасные части не изготовлялись и ос-
новное металлургическое оборудование работало на износ
Это грозило авариями и срывом всей программы по металлу.
Тевосян вовремя разглядел опасность. Смело, наперекор со-
противлению некоторых организаций он добился в руково-
175
дящих инстанциях правильного решения снять с ремонт-
ных цехов военное производство.
После первого шквала, вызвавшего перегруппировку лю-
дей, техники, оборудования и заказов, создавшего множество
непредвиденных осложнений, руководители советской ме-
таллургии получили возможность уделить больше внимания
коренным проблемам, чтобы не на день-два, а на весь период
воины обеспечивать наращивание производства. Ясно было,
что выжиманию заводов как лимон есть предел. Строить, на-
ращивать мощности, совершенствовать технику — вот что
требовалось. Тогда-то и появились в черной металлургии так
называемые пусковые комплекты. Они содержали перечень
зданий и сооружений, подлежащих строительству, перечень
оборудования, которое нужно установить. Тут же указыва-
лось, кто, чем и когда снабжает стройку, в какие сроки за-
вершает строительные и монтажные работы. На строитель-
стве крупных металлургических объектов разрабатывались
комплексные графики и недельно-суточные планы, опреде-
лявшие последовательность работ. Это был тот самый ком-
понент, о котором любил напоминать Серго, — организация.
Не чудом и не одним энтузиазмом, а отличной организа-
цией дела черная металлургия двигалась вперед!
Было еще одно мероприятие, выглядевшее в те грозные
годы нелепым, фантастическим: автоматизация металлурги-
ческого производства. Уместно ли было думать о ней, если
и до войны этот вопрос не был решен? Оказалось, уместно и
даже очень уместно. Именно в труднейших условиях воины.
И когда в США для размещения заказов на оборудование
была командирована большая группа советских специали-
стов, Тевосян добился, чтобы в эту группу включили специ-
алистов по автоматизации металлургического производства.
Многие и поныне не представляют, какое большое строи-
тельство в области одной только черной металлургии велось
во время Великой Отечественной войны Ставились на ноги
эвакуированные заводы. Пристраивались новые громадные
цехи к старым заводам Урала и Сибири. Высились строи-
тельные леса на новых объектах. На Магнитогорском ком-
бинате была возведена домна мощностью в 1200—1400 тонн
чугуна в сутки. Домна на 600 тонн ставилась на Чусовском
заводе. Почти полностью восстанавливался эвакуированный
завод «Днепроспецсталь».
В годы войны в Советский Союз приехал министр Соеди-
176
ненных Штатов Америки Вильсон. Он посетил Магнитогор-
ский мет ал.тургический комбинат. Во время осмотра цехов
директор комбината Григорий Иванович Носов и крупный
специалист-доменщик начальник цеха Александр Филиппо-
вич Борисов показали гостю недавно пущенную мощную до-
менную печь,
— За какой же срок она построена? — спросил Вильсон.
— Построена и введена в строй за один год.
Вильсон иронически улыбнулся. Тогда руководители ком-
бината подвели его к котловану, где началось строительство
шестой доменной печи.
— Вы не верите! Вот шестая доменная печь, только что
начатая. Она тоже будет давать металл через год.
— Ловлю вас на слове, — сказал Вильсон — Прошу дать
мне телеграмму, и я приеду на пуск печи.
Через год печь плавила металл. Носов дал телеграмму, но
Вильсону, видимо, было не до торжеств..
Тевосян пристально следил за стройками, немедленно по-
сылал подкрепления, умело маневрировал ограниченными
резервами стройматериалов и оборудования. Он говорил:
— Мы должны работать бешено! Только так, и не иначе!
Скупой на похвалы, теперь он щедро поощрял тех, кто по-
настоящему шел впереди.
Как на приборах в машинном отделении локомотива или
корабля отражается работа механизмов, так в годы войны в
сводках Министерства черной металлургии отражалась ра-
бота огромного производственного механизма. Сводки радо-
вали или тревожили. За цифрами видна была жизнь пред-
приятии, людей.
Сводки, поступавшие к наркому черной металлургии в
1942 году, свидетельствовали, что выпуск металла растет. Но
на совещаниях в наркомате Тевосян говорил руководителям
главков:
— Металла недостаточно. Мы можем давать больше за
счет резервов. Они есть. Вот цифры. На Магнитке восемнад-
цать мартеновских печей, а на Кузнецком заводе пятнадцать,
и площадь пода у них меньше. А Кузнецк дал стали на двад-
цать пять процентов больше Магнитки. Теперь о простоях.
Если взять потерянное время сверх плановых простоев, то
окажется, что мы потеряли тридцать шесть тысяч пятьсот
семьдесят тонн проката. Это равно продукции нескольких
JT АР3Уиаияц «Око Бюракана»	^7
уральских заводов. Предупреждаю, мириться с потерями не
можем и не будем!
5
Началась Сталинградская битва...
Тонна металла! Сколько жизней могла она спасти, при-
крыв наших бойцов плотным огнем артиллерии! Какой
ущерб наносила она врагу!
Все большую роль в войне играли танки, прочность их
брони. Гитлеровцы искали, экспериментировали. Крупп хва-
лился новыми марками стали.
В Берлине не сомневались в превосходстве германской
стали над советской. Удар, полученный под Москвой, удивил
немцев, но они все еще не теряли надежды на скорую побе-
ду. Сталинградская битва подействовала отрезвляюще. Воз-
никли сомнения в политике, стратегии и тактике, в совер-
шенстве оружия, металла. На рубеже 1942 — 1943 годов ко-
мандование вермахта пришпорило своих металлургов и кон-
структоров.
— Нужна более крепкая сталь, более мощные танки! —
требовали генералы.
В лабораториях фирм Круппа и Клёкнера, Маннесмана и
Геша, «Ферейннигте штальверке» и «Гутехоффнунгсхютте»
металловеды снова засели за исследование стали с трофей-
ных советских танков и орудий. В сотый раз они спрашива-
ли себя: «Почему у них такая крепкая сталь?»
Гитлеровские конструкторы в это время рассуждали: «Ви-
димо, надо делать броню толще. Тогда она станет прочнее.
Да и сами танки строить иначе, делать их крупнее!»
Но немецких конструкторов одолевали сомнения при чте-
нии строк, написанных гитлеровским генералом Э. Шейнде-
ром. Тот со знанием дела писал: «Советский танк Т-34 про-
извел сенсацию. Снаряды его 76,2-миллиметровой пушки
пробивали броню немецких танков с расстояния в полторы
и две тысячи метров, тогда как немецкие танки могли пора-
жать русские с расстояния не более 500 метров, да и то лишь
в том случае, если снаряды попадали в бортовую и кормо-
вую части танка Т-34».
Гитлеровские конструкторы поняли, что им нужно дого-
нять советских сталеваров и конструкторов Так они пришли
к созданию танков «тигр», «пантера» и самоходных устано-
вок «фердинанд».
178
Летом 1943 года внимание стратегов обеих воюющих сто-
рон привлек район Орел — Белгород — Курск. Здесь линия
фронта изгибалась, создавая два выступа. Один был выгоден
для гитлеровцев. В центре его находился Орел. Гитлеровцы
думали организовать отсюда прорыв советского фронта, за-
тем обойти Москву с юга и юго-востока, что решило бы, по
их мнению, исход войны. Этот Орловский плацдарм они го-
товили почти два года, создали там систему мощных укреп-
лений и минных полей.
Южнее упомянутого выступа, обращенного к востоку, об-
разовался другой выступ, обращенный на запад и выгодный
для советских войск. Этот выступ имел в центре город Курск,
уже освобожденный от врага, и тревожил гитлеровское ко-
мандование. Фашисты называли курский выступ «пистоле-
том, приставленным к виску орловской группировки».
Командование обеих сторон считало, что летняя кампания
1943 года развернется именно в районе Орла—Курска—Бел-
города. Фашисты старались скрыть направление своего лет-
него наступления, но шила в мешке не утаишь. А «шило» со-
стояло из нескольких тысяч единиц боевой техники и сотен
тысяч солдат.
К началу июля Гитлер согнал сюда восемнадцать пехот-
ных дивизий, три моторизованных, семнадцать танковых.
Танковые дивизии были оснащены новым вооружением —
«тиграми», «пантерами» и «фердинандами».
Нашим воинам было заранее известно, с какой новой тех-
никой врага придется столкнуться. Эту технику изучали На-
ши солдаты и офицеры искали слабые места у «тигров»,
«пантер» и «фердинандов». К тому времени в частях уже
имелись опытные бронебойщики.
Среди гитлеровских войск, напротив, пошли слухи о не-
уязвимости советских танков. Их распространяли старые
солдаты, уцелевшие после битвы под Сталинградом.
А в это время на Урале и в Сибири варили сталь по еди-
ной технологии, которую, несмотря на трудности военного
времени, начали вводить на всех металлургических заводах.
Там же, на Востоке, неподалеку от домен и мартенов рабо-
тали «на третьей скорости» заводы, выпускавшие танки,
пушки, снаряды, мины.
Все это с колес шло под Курск, где наши войска оснаща-
лись для решающей схватки.
Знаменитое сражение на Курской дуге длилось восемнад-
цать дней. Это был крупнейший в истории танковый поеди-
179
12*
нок. Более семидесяти тысяч солдат и офицеров потеряли
гитлеровцы. Пошатнулись акции крупповскои стали. Побе-
дила наша, советская воля, наша, советская техника, наша,
советская сталь.
Можно сказать, Курская битва стала экзаменом для армии
советских металлургов. Экзаменом, сданным на «отлично».
За особые заслуги в области организации производства ка-
чественного и высококачественного металла для всех видов
вооружения, танков, авиации и боеприпасов в трудных усло-
виях военного времени Ивану Федоровичу Тевосяну и его
заместителю Павлу Ивановичу Коробову было присвоено
звание Героев Социалистического Труда.
Время шло. Красные флажки на картах фронтов продви-
гались на запад. Почти ежедневно в Москве гремели салюты
в честь новых побед. И хотя нельзя было ни на минуту за-
бывать, что война еще на нашей земле, однако следовало
готовиться и к восстановлению предприятий на освобождае-
мом от гитлеровцев Юге.
Следовало’...
Донбасс был еще оккупирован врагом, а уже стало изве-
стно, что намечается строительство новых заводов в Чере-
повце, Рустави, Сумгаите.
Из эвакуации были вызваны отдельные работники южных
заводов. Они засели за планы восстановления своих пред-
приятий. Внимание посетителей министерства стала привле-
кать новая табличка: «Управление по восстановлению юж-
ных предприятий». Люди читали и улыбались
Создалось как бы два фронта. Металлургия, сложившаяся
в военные годы на Урале и в Сибири, и металлургия, кото-
рую предстояло поднять из руин на Юге и в Центре.
Термин «восстановление» не выражает всего объема на-
чинавшихся тогда работ. Воля партии и народа диктовала
более правильный подход к делу. Шла война, поэтому важно
было немедленно включить в производство для нужд фрон-
та все, что уцелело или могло быть восстановлено без боль-
ших капитальных затрат. Но восстанавливать следовало не
по принципу «как было до войны». Нет, задача состояла в
том, чтобы, восстанавливая разрушенное, улучшить разме-
щение предприятий, их кооперирование, перестроить, модер-
низировать их с учетом нового в науке, технике и потребно-
стей страны не только в период завершения войны, но и в
послевоенное время.
180
Осмотрительно нужно было подойти и к судьбе эвакуиро-
ванных предприятий, не возвращать их на старые места
огульно, а разобраться, какие заводы возвратить, а какие
оставить там, где они «приземлились» и прочно вросли в
экономику края. Надо было максимально целесообразно ре-
шить вопрос, когда возвращать эвакуированные заводы, что-
бы не сорвать фронтовых заказов.
По утвердившейся традиции, решено было направить в
освобождаемые районы несколько групп, возглавляемых от-
ветственными руководителями министерств.
Одну из таких групп возглавили заместитель министра
Д. Я. Райзер и академик И П Бардин. Им было поручено как
можно быстрее попасть в Донбасс, в Приднепровье, в Криво-
рожский бассейн. В помощь металлургам дали большую
группу военных во главе с генерал-лейтенантом Богаткиным
и выделили для них специальный поезд.
На станции Журавка, южнее станции Лиски Юго-Восточ-
ной железной дороги поезд обстрелял фашистский самолет-
разведчик. Товарищи немного растерялись и дальше решили
ехать на автомашинах. Так добрались до Миллерова, до го-
рода Алчевска (ныне Коммунарск), где находился большой
завод.
Усталые, грязные, голодные, путники улеглись спать пря-
мо в конторе. Вдруг приходит директор завода и говорит, что
на заводе появился министр.
— Где он? — спросил Райзер.
— У меня. Ждет вас.
— А мы-то думали, что добрались сюда из Москвы пер-
выми. Ну что ж, пошли!
Тевосян вместе с В. В. Кузнецовым — председателем
ВЦСПС, Я. А. Обломским и другими специалистами прибыл
самолетом и уже осматривал завод. Иван Федорович, встре-
тив своих работников, предложил им немедленно ехать даль-
ше, так как знал, что в результате успешного броска совет-
ских войск только что освобождены новые районы.
— Тогда металлурги шли вплотную за фронтом, — расска-
зывает участник этой поездки Я А Обломский. — Тевосян
прилетел в Донбасс с полномочиями Государственного Ко-
митета обороны. Он тщательно осматривал завод за заводом.
Вместе с комиссией и местными работниками определял ха-
рактер разрушений, намечал планы восстановления. Работа
шла днем и ночью по жесткому графику.
Каждому заводу составлялись планы восстановления. Об-
181
суждался план восстановления всей металлургии Донбасса,
а затем и Приднепровья.
На Юге первым, уже в октябре 1943 года, то есть три ме-
сяца спустя после освобождения, вступил в строй Енакиев-
ский завод — выдал чугун. В период оккупации гитлеровцы
два года не могли выплавить тут ни одной тонны металла.
Остававшиеся в тылу врага советские люди всячески срыва-
ли попытки фашистов оживить завод.
Вслед за Енакиевским вступили в строй другие поднятые
из руин заводы. Металлурги Юга радовались:
— Вот и мы успели дать металл фронту!
...Это произошло на заводе в Алчевске. Тевосян вместе с
представителями Министерства строительства, своими спут-
никами и местными работниками осматривали объекты. На-
чальник ТЭЦ Федотов обратил внимание на низкое качество
работ. Представитель Министерства строительства грубо
оборвал Федотова, предложил ему «не вмешиваться», «не
особенно активничать», так как якобы еще не известно, как
он вел себя во время оккупации. Наступила тишина. Тевосян
побледнел от ярости. Он обернулся к представителю из
«центра».
— У вас точные сведения? Кто их вам дал? А вот мы зна-
ем Федотова как честного советского патриота. И его заме-
чания справедливы!
Была у Тевосяна какая-то особая система учета нужных и
полезных людей. И удивительная способность постоянно
помнить, кто где находится и кому что поручено.
Часто во время хождений по разрушенным заводам ми-
нистр вдруг вспоминал кого-нибудь из опытных металлур-
гов и спрашивал, где он сейчас, что делает.
Обычно за этим следовало распоряжение вызвать товари-
ща и назначить на какой-нибудь особо трудный участок.
Так был вызван из Забайкалья Евгений Федорович Мос-
кальков, назначенный тут же управляющим одного из рудо-
управлений Криворожского бассейна. Потом Москальков
ездил в США. вернулся и долгое время работал в родном
Криворожье и много сделал для развития рудного хозяйст-
ва черной металлургии.
Но, случалось, память подводила Тевосяна. Однажды он
обратился к своему первому заместителю П. И. Коробову,
вернувшемуся из очередного объезда уральских заводов:
182
— Ты не помнишь фамилию доменщика, который говорил
нам о малофосфористой руде? Кажется, на букву «м».
Долго припоминали. Оказалось, что фамилия его начина-
ется с буквы «с».
Поговорка «на букву «м» долго жила в министерстве.
Если теперь посмотреть на маршруты поездок Тевосяна в
то время, увидишь, что они неоднократно пересекались в оп-
ределенных пунктах Это важнейшие объекты, которым
придавалось особое значение. Одним из таких пунктов был
завод «Запорожсталь». Восстановлением этого завода руко-
водил В. Э. Дымшиц, который еще на посту управляющего
трестом «Магнитострой» отличился умелой организацией ра-
бот. Завод «Запорожсталь» был единственным, способным
обеспечить автомобильную промышленность холодноката-
ной тонколистовой сталью. Славился он своими рабочими
традициями, мастерами-умельцами. Тевосян приезжал сю-
да не только со своими специалистами, но и с министрами
родственных профилей — машиностроения, электропромыш-
ленности и другими. Восстановление таких важнейших
объектов было особой заботой всего министерства. Туда по-
сылались самые совершенные механизмы, контрольно-изме-
рительные приборы, оборудование для автоматизации про-
изводства. Так осуществлялось стремление создать опорные
очаги наиболее совершенной металлургии, чтобы затем всю
металлургию поднять до мировых стандартов.
Война продолжалась, а в освобожденных районах уже ро-
сли домны, мартены, прокатные станы, коксовые батареи
большой мощности, строились агломерационные фабрики
для спекания пылевидных руд, совершенствовалось произ-
водство стали и ферросплавов в электропечах...
6
Март 1946 года...
— Где он? — спрашивали работники министерства.
— На «Электростали».
— Опять на «Электростали»?!
Многих интересовало, чем же занят завод, если там так
часто и подолгу бывает министр.
Постепенно выяснилось, что ведутся какие-то очень важ-
ные опыты.
Нашлись и более осведомленные люди. И, как это нередко
183
бывает в большом коллективе, сведущих тут же «брали в
работу».	Л „
— Да расскажите, братцы, хоть приблизительно, в чем
суть дела?
____ Суть не представляет секрета, — отвечали успевшие
побывать на «Электростали». — Военная техника идет впе-
ред. Слышали, на Западе появились реактивные самолеты?
Высокая мощность, скорость полета...
— Слышали. Но ведь такие самолеты есть и у нас.
— Есть-то есть, но... пока не летают. И происходит эго по
нашей вине, по вине металлургов.
— Как это?
— А вот так. В реактивном самолете работает газовая тур-
бина. Она имеет сложное устройство. На валу диск с пазами
елочного типа. В пазы вставляются лопатки сравнительно
небольшого размера — 100—120 миллиметров. Весь диск ими
облопачен. Газы давят на лопатки, диск вращается, созда-
ется мощное тяговое усилие.
— Так в чем же загвоздка?
— В лопатках.
— Подумаешь, какая проблема!
— Оказывается, есть над чем подумать, потому что ло-
патки работают в условиях высоких температур и больших
нагрузок.
— Значит, нужен особый металл для лопаток!
— Это легче сказать, чем сделать.
Да, нужен был особый металл, и предстояло создать его
своими силами.
Уже в 1947 году Тевосян говорил работникам Главспец-
стали;
— В принципе реактивный двигатель нашими моторо-
строителями создан. Он работает, но на самолет его поста-
вить нельзя. Быстро разрушаются, обрываются лопатки.
Нужны жаропрочные сплавы. Задание: создать новый ме-
талл непременно и в возможно короткии срок. Как идут дела
на «Электростали»?
Ответы были весьма неутешительные...
Шли дни, недели, месяцы. Неудачи вызывали тревогу Ва-
силий Семенович Култыгин, который тогда был начальни-
ком центральной исследовательской лаборатории завода
«Электросталь», рассказывал:
— Мы знали, что англичане имеют жаропрочный сплав
184
нимоник. Были такие сплавы в других странах, но капита-
листические фирмы строго хранили тайну. Работая в кон-
такте с нашими научно-исследовательскими учреждениями,
мы стремились создать свой жаропрочный сплав. Он даже
имел свою марку. Разработали сложный комплекс ориги-
нальных технологических процессов. Плавки следовали од-
на за другой, но ничего не получалось. Металл не обладал
нужной пластичностью и жаропрочностью. Для того чтобы
сделать несколько пробных деталей для реактивного мото-
ра, мы пробовали из рваных кусков металла штамповать
лопатки. Но вот мотор ставился на стенд и вскоре выходил
из строя. Лопатки рвались, в них образовывались трещины.
В министерстве стали сомневаться: нет ли на заводе ка-
ких-либо отклонений от заданной технологии?
На заводе появились И. Ф. Тевосян, М. В. Приданцев,
Н. А. Блохин и другие специалисты. Плавки велись в присут-
ствии министра, главного инженера завода Зуева, начальни-
ка цеха Микельсона, обер-мастера Каблуковского. началь-
ника лаборатории Култыгина.
— Вот сейчас дадим в печь никель-титановую лигатуру и
металл начнет портиться, — сказал Култыгин министру.
Тевосян промолчал. Он задумал проверить сталеваров
«Электростали» досконально. Приезжал на завод в полдень
и уезжал в полночь, бледный и озабоченный. В сталепла-
вильный цех были проведены телефоны, по которым ми-
нистр связывался с Кремлем, министерством, предприятия-
ми страны. Скрупулезно обсуждалась каждая плавка. Их
повторяли одну за другой, начиная с той, которая была сде-
лана в самом начале борьбы за жаропрочный сплав. Каждый
день воскресала надежда, авось сегодня-то удастся найти
путь к успеху. Образчик выплавленного металла несли на
механическую обработку, как драгоценность, на ватке, что-
бы не поцарапать. Обработку доверяли опытнейшим тока-
рям. Боялись неосторожно ударить, чтобы не вызвать иска-
жения структуры. Опасались класть образчик металла на
пол цеха: там гуляли сквозняки, металл мог «простудиться».
Десятки людей, многие из которых сутками не выходили из
лаборатории, с затаенным дыханием ждали, что покажет
проба. И когда напряжение достигало предела, выяснялось,
что металл плох. Рассыпается или разваливается на куски.
На утро он назначил совещание узкого круга специалистов
разных профессий. Всем было ясно, о чем пойдет речь. Тево-
сян сказал:
185
____ Металлурги «Электростали» доказали, что они тща-
тельно соблюдали технологию. Значит, причина неудач не в
них. Она пока не найдена Она кроется в чем-то более глубо-
ком и технически еще не объяснена. Надо продолжать поис-
ки, используя весь арсенал знаний и опыта.
Вначале было высказано несколько противоречивых мне-
ний но постепенно определилось основное направление по-
иска истины.
— Примеси свинца, олова, мышьяка, серы, висмута и дру-
гих элементов — вот что мешает созданию нужного сплава!
Это было, пожалуй, справедливо, но предстояло понять,
откуда и как в сплав попадают примеси. Приводились ссыл-
ки на научные авторитеты. Демонстрировались диаграммы.
Комментировали данные анализа исходных материалов...
Постепенно круг сужался, истина выкристаллизовыва-
лась, наконец она стала ясной: нужно получить плавки с ми-
нимальной загрязненностью примеси.
Это и явилось основой программы опытов и испытаний.
Плавки велись беспрерывно. Вместе с мастерами их вел
сам Тевосян. И опять неудачи... В который уже раз! Но поя-
вился и проблеск. Он возник в ходе испытаний различных
марок никеля, окиси никеля, двуокиси титана и никель-ти-
тановои лигатуры. Анализ показал, что самой грязной по
примесям является никель-титановая лигатура.
Вспомнил Тевосян, как сказал Култыгин: «Вот сейчас да-
дим в печь никель-титановую лигатуру и металл начнет пор-
титься». И подумал: «Большое подозрение вызывает ни-
кель! »
— Какой никель дают нам цветники? — запросил Тевосян.
Выяснилось, что завод «Электросталь» получал никель I,
2 и 3 сорта с большими загрязнениями по свинцу, олову и
другим веществам. А нужен особо чистый никель нулевого
класса. Началась борьба за «никелевую чистоту». Начались
вылеты на места производства никеля, опыты на заводах
цветной металлургии. Со всех концов Советского Союза в
Москву прилетали специалисты. В жарких спорах искали
правильный путь .
В то лето слово «жарко» употреблялось частенько.
Жарко на улице! — жаловались работники лаборато-
рии, выходившие на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха
— А у нас в лаборатории прохладно?
— Вот уж где жарко, так у нас в цехе, — говорили стале-
плавильщики.
186
Это был жаркий июль 1948 года.
Накалялись к полудню земля, асфальт, крыши.
Накалялась обстановка вокруг проблемы жаропрочного
сплава. А время шло. Стояли где-то на опытных аэродромах,
в цехах авиазаводов реактивные самолеты. На моторострои-
тельных заводах ждали новый сплав. Где же он?
И вот, когда было испробовано все, когда люди, казалось,
потеряли веру в успех, началась очередная плавка. Ничто
не предвещало, что она станет вехой в советской металлур-
гии. От многих своих предшественниц она отличалась тем,
что содержала чистый никель, хром и окись никеля.
Словно в награду за труды и тревоги стали приходить
добрые вести:
— Получен сплав, свободный от примесей. Это подтвердил
анализ.
— Жаропрочнын сплав прошел механическую обработку.
— Металл передан моторостроителям.
— Реактивный мотор выдержал стендовые испытания на
авиазаводе...
...Металлургов пригласили на аэродром, где должен нако-
нец взлететь ввысь советский реактивный истребитель
21 июля 1948 года не было на аэродроме человека, которо-
му удалось бы скрыть волнение. Все поглядывали на само-
лет.
Вот в кабину сел летчик.
Запел пусковой мотор. Послышался мощный рев турбин.
Самолет начал разбег, взлетел и скрылся в дымке.
Волнение усилилось.
Выдержит ли?
Самолет опережал звук моторов, и его заметили уже
вблизи...
Самолет приземлился.
Наступала космическая эра...
1966
Семьдесят
пять роз
1Эечер в Ереване. От прилетевшего из
^Ленинграда профессора Бориса Бо-
рисовича Пиотровского, дружба с которым меня связывает
много лет, я случайно узнал, что 7 июля (1957 года) там со-
стоятся торжества, посвященные семидесятипятилетию со
дня рождения выдающегося советского физиолога академи-
ка Леона Абгаровича Орбели.
Что делать? Отправить телеграмму? Выехать? Но когда?
Успею ли? Мысли несутся вихрем, и я тут же решаю: выле-
теть из Еревана завтра, невзирая ни на что! Но как пустить-
ся в путь с пустыми руками? Первой попавшейся автомаши-
ной выехал я на родину Орбели — в Разданский район.
Лусаванский агроном Вардкес Горцунян, подлинный поэт
цветов, оказался большим поклонником академика Орбели.
Узнав о цели моей поездки, с радостью взялся удовлетво-
рить мою просьбу. Ночь была темная. Вооружившись кар-
манным фонарем и ножницами, он срезал с кустов 75 роз не-
обычайной красоты. Я возвращался в Ереван, когда уже
рассветало. На аэродром подоспел к самому взлету москов-
ского самолета Командир корабля, узнав, для кого предназ-
начается необычайный подарок, дал указание поставить мою
драгоценную ношу на самое лучшее место, чтобы сохранить
розы свежими. Так же любезно поступил в Москве экипаж
рейса Москва—Ленинград.
188
Имя Орбели помогло мне добраться в город на берегу Не-
вы, когда в переполненном конференц-зале Академии наук
СССР академик Энгельгардт уже объявил юбилейное заседа-
ние открытым. Один за другим поднимались на трибуну
ораторы. Именно в это время машина доставила меня на
торжество, а спустя несколько минут председательствую-
щий огласил текст моей записки:
«Только что самолет доставил с родины Орбели — Арме-
нии — букет, в котором столько роз, сколько лет нашему
дорогому юбиляру».
Два человека внесли на сцену огромный сноп армянских
роз. Зал сотрясался от бури аплодисментов, юбиляр был
взволнован.
Юбилей Леона Абгаровича прошел как праздник дружбы
народов СССР, праздник советской физиологической науки,
для которой Орбели так много сделал, за которую он так му-
жественно боролся и так незаслуженно пострадал...
После юбилейного заседания Леон Абгарович не отпустил
меня в гостиницу. Десять дней я жил под его гостеприимным
кровом, занимая один из кабинетов ученого; в другом каби-
нете жил приглашенный юбиляром его друг детства — учи-
тель-пенсионер из Подмосковья Александр Гаврилович Са-
ламбек.
Находясь в постоянном общении с Леоном Абгаровичем,
пользуясь его отеческим вниманием, я был счастлив еще и
потому, что академик раскрыл передо мной много интерес-
ных страниц своей богатой жизни, полной сыновней любви
к Армении и России, признательности к своим друзьям и то-
варищам по работе.
Даже теперь, спустя несколько лет, невозможно забыть
ответную речь, произнесенную юбиляром:
«Мне с первых лет моей жизни повезло. Первое везение
заключается в том, что я принадлежу к одной из древнейших
наций, которая на протяжении многих столетий разрабаты-
вает культуру. Дальше мне повезло в том, что я попал в
Военно-медицинскую академию, мою дорогую alma mater, с
которой я остался связанным на протяжении всей моей даль-
нейшей жизни. Мне повезло и в том, что я имел счастье
стать учеником И П. Павлова и работать в Институте экспе-
риментальной медицины, в первом физиологическом научно-
исследовательском учреждении нашей страны. Коллектив
сотрудников Павлова, с которыми я трудился отчасти в роли
помощника руководителя, отчасти в роли ученика и отчасти
189
в роли простого сотрудника, оказал огромное влияние на
мой склад и на всю мою жизнь...»
* * *
Я никогда не забуду дни, проведенные в доме ученого, в
обществе его милой супруги Елизаветы Иоакимовны и чу-
десного внука Абгара.
Позволю себе привести отдельные записи, частью сделан-
ные под непосредственным впечатлением наших бесед, ча-
стью почерпнутые из дневников, лекций-бесед, любезно пре-
доставленных мне Леоном Абгаровичем.
Помню очень живо, как Орбели, уютно устроившись в кре-
сле, переплетя пальцы сложенных рук, мысленно переносил-
ся в те далекие времена, когда он, более полувека назад,
впервые приехал в Петербург. Он собирался поступить в Во-
енно-медицинскую академию, о которой имел весьма при-
близительное представление.
Если в Тифлисе были известны имена некоторых петер-
бургских профессоров, к которым приезжало лечиться мно-
го больных, то имя Ивана Петровича Павлова он впервые
услышал только в северной столице. И вот как это было.
«По приезде в Петербург, — рассказывал Леон Абгаро-
вич, — я сразу же узнал, что в Соляном городке читается
цикл лекций по физиологии, и читает их известный физиолог
И. Р. Тарханов. Лекции пользуются большим успехом, ауди-
тория всегда полна, и мне посоветовали пойти послушать его.
Я отправился в Соляной городок и попал на лекцию о пи-
щеварении. Иван Романович демонстрировал собак с желу-
дочными фистулами, с эзофаготомией; этих собак ему лю-
безно предоставил его коллега Павлов. Ассистировали Тар-
ханову два студента Военно-медицинской академии — Па-
родовский и Эйсмонт.
Лекция была очень интересная. Тарханов читал живо, кра-
сиво, демонстрации протекали удачно. Вот тут я впервые и
узнал, что существует физиолог Павлов, который осущест-
вляет целый ряд интересных исследовательских приемов.
Вскоре после этого мои товарищ по группе Павел Влади-
мирович соблазнил меня:
— Пойдемте, Леон Абгарович, на лекцию второго курса —
там сегодня Павлов читает.
Времена у нас в Академии были очень вольные, тогда
никто не мешал студентам ходить на лекции любого ’ курса,
190
независимо от того, на каком они учились. Многие лекции
посещались студентами разных курсов, а некоторые не по-
сещались совсем,— все зависело от того, кто преподаватель,
как он читает, насколько полезны занятия.
II вот мы отправились на лекцию второго курса, чтобы
послушать Павлова.
Придя в аудиторию, мы уселись. Вскоре вошел человек
небольшого роста, с квадратной бородой, с большой копной
наполовину поседевших русых волос на голове. Он сел спо-
койно в кресло и начал совершенно непринужденно расска-
зывать опять-таки о пищеварительных железах В точности
не помню, но, кажется, это была лекция с демонстрацией
эзофаготомированной собаки с желудочной фистулой,— при-
близительно то же, что входило в лекцию И. Р. Тарханова.
Читал Иван Петрович очень свободно, будто бы в домаш-
ней обстановке рассказывал о своих работах.
Аудитория была полна. Лекция произвела и на меня, и на
Павла Владимировича сильное впечатление.
После этого почти целый год я не слушал Павлова, но за-
то на втором курсе, с первого и до последнего дня мы посе-
щали все лекции Ивана Петровича.
Занятия всегда протекали оживленно, всегда сопровожда-
лись демонстрациями. Демонстрации проводили ныне покой-
ный профессор Вартан Иванович Вартанов, затем только
что приехавший из заграничной командировки Антон Анто-
нович Вальтер и изредка еще Петр Яковлевич Борисов, при-
ват-доцент Академии.
Но вот пройден второй курс. Мы уже на третьем. В самом
начале учебного года встретились с Николаем Васильевичем
Веселкиным в здании Анатомического института, где тогда
помещалась кафедра физиологии, и стали обмениваться
своими заботами: как хотелось бы начать работу где-нибудь
в лаборатории. Я мечтал быть у Павлова, Н. В. Веселкин хо-
тел начать работу по патологической физиологии у профес-
сора Альбицкого (кафедра экспериментальной патологии).
Мы постояли, пошептались, почесали затылки и пошли в
разные стороны: он от лестницы пошел направо, в лабора-
торию Альбицкого, а я — налево, в лабораторию Павлова, с
тем чтобы проситься к нему.
Разговор был очень короткий. Я подошел к профессору
Вартанову и сказал, что хочу обратиться к Ивану Петрови-
чу с просьбой взять меня в лабораторию. А Вартанов гово-
рит:
191
— Я так и думал, что вы придете!
Провел он меня в кабинет Павлова
___ Иван Петрович, помните, я вам говорил, что этот мо-
лодой человек придет, будет проситься работать? Вот он, хо-
чет с вами поговорить.
— В чем дело? — спрашивает Иван Петрович.
— Прошу разрешения, — отвечаю, — работать в лабора-
тории, не дадите ли вы мне тему?
В этот же день, независимо от меня, к Павлову ходил и
Груздев, товарищ мой по курсу. Иван Петрович обоих нас
принял и дал совместную работу по отделению железок.
Поручил он меня Антону Антоновичу Вальтеру, который
обычно и проверял — подходит студент для работы или нет?
Испытание было очень простое — он подвел меня к весам и
спросил:
— Как будете действовать, если вам нужно что-нибудь
взвесить?
Я едва успел сказать, что разновески надо брать пинцетом
с костяными концами, как присутствующие при этом «экза-
мене» в один голос закричали:
— Пойдет, пойдет, можно принять!
Таким образом я и был зачислен сотрудником Ивана Пет-
ровича.
Помощь мне в работе оказывал Антон Антонович, который
разъяснял, что нужно делать, как наблюдать за собакой, как
вести протокол, как определять переваривающую силу же-
лудочного сока по способу Метта Собака была переведена
на кафедру из Института экспериментальной медицины, но
после первого же опыта пришлось произвести серьезные пе-
ределки. Первая переделка заключалась в том, что мы сгово-
рились с моим товарищем Груздевым ставить опыт в опре-
деленный день и час. Я пришел на опыт, а Груздеву что-то
помешало, и он не явился: таким образом, опыт сорвался.
Это послужило поводом к тому, что мы с ним договорились
просить себе раздельные темы, чтобы не мешать друг другу.
С этим мы обратились к Ивану Петровичу, и он дал согла-
сие. Мне была дана тема по изучению сравнительной работы
желудочных желез до и после перерезки блуждающих нер-
вов. Эта работа и была потом мною выполнена в течение
двух лет.
Вспоминаю, что при втором опыте, когда я уже один при-
шел в лабораторию кафедры, молодой служитель, только что
192
Ашот
нанятый, напился, не вовремя накормил собаку, да еще и пе-
рекормил: у нее началась рвота — опыт опять-таки сорвался.
Иван Петрович, узнав об этом на следующий день, начал
топать ногами, кричать, что «здесь нельзя работать...»
— Знаете что, если хотите работать, переходите в Инсти-
тут экспериментальной медицины, а здесь я ни за что ру-
чаться не могу, здесь безобразие, какая тут лаборатория...
Собака была водворена в Институт экспериментальной ме-
дицины, и мне представилась возможность регулярно посе-
щать ту лабораторию Ивана Петровича, где в основном про-
текали его исследования.
Надо сказать, что в этом институте мне удалось побывать
еще в предыдущем году. На одной из лекций Ивана Петро-
вича тоже произошел очень интересный для меня случай. Он
всегда обращался к студентам с предложением задавать во-
просы в любое время лекции.
— Как только что-нибудь кажется неясным, непонят-
ным, — говорил он, — прерывайте лекцию, задавайте вопро-
сы, — что же дураками сидеть и слушать, если что-нибудь
непонятно? Мне это не помешает, я в любой момент могу
прервать лекцию.
И это он напоминал почти на каждой лекции. Однажды по
поводу одного из поставленных мною вопросов Иван Петро-
вич сказал:
— Знаете что, я не могу дать ответа, это требует фактиче-
ской проверки. Если вас интересует, приходите в Институт
экспериментально!! медицины, мы с вами вместе поставим
опыт и полученный результат на следующей лекции сооб-
щим курсу.
Институт экспериментальной медицины находился на быв-
шей даче принца Ольденбургского, той даче, в которой за не-
сколько лет до того, в 1861 году, Александр II подписал ма-
нифест об освобождении крестьян.
Вот в этой самой даче и размещался вначале Институт
экспериментальной медицины. Была прикуплена еще вторая
дача, принадлежавшая банкиру Алферову. В кухне поме-
щались основные, наиболее важные части павловской лабо-
ратории — операционная, вивисекционная, клиника.
Когда мы в первый раз с Витольдом Брешелем пришли по
приглашению Ивана Петровича (нам сказано было приити
тУда к четырем часам дня), нас встретил швейцар в ливрее с
императорскими орлами, провел к Ивану Петровичу.
Оказалось, что уже приготовлены собака и станок в одной
Арзуманян «Око Бюракана»	193
из свободных комнат. Тут я впервые увидел Евгения Алек-
сандровича Ганике, молодого еще мужчину с большой кос-
матой бородой и с очень всклокоченными волосами, кото-
рый помогал при первом опыте.
Иван Петрович вышел, а мы поставили собаку в станок —
собаку эзофаготомированную, с желудочной фистулой. Во-
прос заключался в том, какие результаты будут от мнимого
кормления жиром. При мнимом кормлении пережеванной и
проглатываемой пищей, которая не попадает в желудок,
наступает секреция желудочного сока, а жир, прибавленный
к пище, тормозит секрецию желудочного сока. Возник во-
прос, что же будет, если давать мнимое кормление не мясом,
а жиром?
Вот и занялись мы этим опытом. Был с нами знаменитый
служитель Иван Шувалов, который в течение многих лет
работал у Ивана Петровича. Ганике вскоре ушел, и мы с
Брешелем уселись наблюдать. Кормили собаку сливочным
маслом, она съела сто или двести граммов, и у нее потек сок
в очень небольшом количестве. Иван Петрович сразу стал
рассуждать, чем это можно объяснить, и говорил, что, оче-
видно, природа рассчитывает на переваривание не чистого
жира, а жировой ткани, в которой много соединительной
ткани.
Этот опыт был поставлен, дал определенные результаты,
а на следующей лекции он уже рассказал об этом.
Я должен теперь обратить внимание еще на одно чрезвы-
чайно важное обстоятельство, которое имело место в Воен-
но-медицинской академии того времени, — продолжал Ор-
бсли.
Иван Петрович, как заведующий кафедрой физиологии, и
не менее знаменитый Александр Яковлевич Данилевский,
занимавший в то время кафедру физиологической химии,
договорились между собой и разделили предмет так, чтобы
не было ненужных повторений. Физиологические беседы
устраивались своим чередом. Они отводили еще два часа в
неделю для того, чтобы собираться с жаждущими знаний
студентами и обсуждать отдельные вопросы, вести практи-
ческие занятия и т. д. Практикумов по физиологии совсем не
было.
Только по физиологической химии был практикум___там
такие собеседования на физиологические темы были органи-
зованы. Кроме того, они договорились поочередно, через год,
читать специальный курс физиологии, то есть кроме общего
194
13*
пятичасового курса, который был обязательным для всех
студентов, читать для желающих со всех трех старших кур-
сов — третьего, четвертого и пятого — лекции по специаль-
ным вопросам. Это называлось «специальный курс физио-
логии».
Этот специальный курс всегда представлял большой ин-
терес. Я помню, в первый год Иван Петрович лекций семь
или восемь прочел о физиологии блуждающего нерва. При
этом он излагал все подробности действия блуждающего нер-
ва как на основании литературных данных, так и своих опы-
тов.
В следующем году Иван Петрович читал лекции по физио-
логии органов чувств, причем в течение шести-семи занятий
он изложил учение об обонянии, вкусе.
Беседы Ивана Петровича представляли совершенно исклю-
чительный интерес, потому что он ставил вопросы на обсуж-
дение, предлагал студентам высказываться, давать разъясне-
ния, толковать то или иное явление, описанное им, или по-
стараться найти ответ, на основании уже полученных ранее
знаний, на поставленный вопрос. Эти беседы протекали очень
живо. Обычно длились они не весь учебный год, потому что
постепенно аудитория все-таки рассасывалась, оставалось
три-четыре человека, ради которых ему было уже трудно
приезжать в Академию и проводить занятия.
Так прошло два года — третий и четвертый курсы. Иван
Петрович предоставил мне двух оперированных собак с изо-
лированными желудочками, я установил норму работы этих
желудочков при разных сортах пищи, а затем он произвел
операцию перерезки соединительного мостика, значит, пре-
вратил павловский изолированный желудочек в гейден-гей-
ноеский желудочек, и затем продолжалось дальнейшее на-
блюдение.
В лаборатории была замечательная обстановка. Все опыты
начинали в восемь или девять часов утра. Затем, в зависи-
мости от того, как оперирована собака и как ведется наблю-
дение, опыт длился шесть, восемь, иногда десять часов, и
каждый около своей собаки в отдельной комнате вел наблю-
дения. Когда я был на третьем курсе, в первый год моей ра-
боты всего было шесть сотрудников, на следующий год было
немного больше. Казалось, что это страшное переполнение, а
потом дело дошло до десяти человек, и это уже считалось
чрезвычайным событием в жизни лаборатории.
Условия работы были совершенно не те, к каким мы сей-
195
час привыкли. На всю лабораторию Павлова полагалось два
ассистента — один штатный (Е. А. Ганике), второй вольно-
наемный (А. П. Соколов); он оплачивался из так называемых
специальных средств, а специальные средства образовались
благодаря тому, что Ивану Петровичу пришла в голову сле-
дующая мысль: он использовал эзофаготомированных собак
с желудочной фистулой для того, чтобы путем мнимого кор-
мления получать от них желудочный сок. Этот желудочный
сок очищали, отфильтровывали от случайных примесей, про-
пускали через шамберленовские фильтры, которые задер-
живали яйца всяких глист и бактерий, а потом отпускали в
стерилизованных склянках аптекам для лечения больных,
страдающих отсутствием желудочного сока. Эта так назы-
ваемая «фабрика желудочного сока» сначала имела очень
ограниченный размер, потом постепенно разрослась и до-
ставляла достаточно средств для того, чтобы лаборатория
Ивана Петровича безбедно существовала и могла содержать
то количество собак, которое было нужно для работы. Ведь
отпуск казенных средств был весьма ограниченным...
К Ивану Петровичу ежегодно человек пять-шесть сотруд-
ников приезжало. Они не только не получали за это никако-
го вознаграждения, но сами должны были 60 рублей в год
вносить в кассу Института экспериментальной медицины за
право работать. Но такие, как я, студенты, если попадали в
лабораторию, то освобождались по записке Ивана Петровича
от уплаты этих 60 рублей.
В лаборатории я тогда впервые и познакомился, уже при
втором или третьем опыте, с двумя товарищами, о которых
потом на всю жизнь сохранилась самая светлая память
и с которыми ни одна минута никогда не была ничем омра-
чена,— это И. С. Цитович, в то время студент одним курсом
старше меня, и В. В. Савич, врач уже, за год до того окон-
чивший курс Военно-медицинской академии. Я с ними по-
знакомился в процессе работы, и навсегда установились у нас
дружеские отношения.
Иван Петрович вел очень регулярную жизнь в те годы,
когда мне пришлось с ним познакомиться. Он аккуратно
в девять часов приходил в лабораторию по понедельникам,
вторникам и средам. В четверг, пятницу и субботу он читал
лекции в Военно-медицинской академии (из года в год было
одно и то же расписание). После лекций у него минут двад-
цать еще оставалось для беседы с сотрудниками Военно-
медицинской академии. К двенадцати часам он уже попадал
196
опять в Институт экспериментальной медицины и сидел
в лаборатории точно до половины шестого. В половине шес-
того он уходил домой, потому что в шесть часов обедал.
После обеда он должен был отдыхать час или полтора, в де-
вять часов вечера пил чай, и в это время можно было его
посещать для бесед по специальным вопросам.
Вспоминаю некоторые интересные случаи, — интересные
в смысле понимания характера Ивана Петровича. Правда,
это было несколько позже, не в студенческие годы мои,
когда я был уже врачом К нам обратились три женщины-
врача с просьбой допустить их к работе в лаборатории. Это
нас удивило. Иван Петрович поговорил с ними, разговор был
довольно шумный, и они вскоре ушли. Некоторое время
спустя Павлов пришел и говорит:
— А ведь теперь в Ломанском переулке есть новая ла-
боратория, большая лаборатория, там много места. Отчего
бы не попробовать — может быть, и из женщин может вый-
ти толк. Знаете, я как раз встретил одну из тех трех жен-
щин-врачей, которые к нам приходили, я тогда так нелю-
безно отказал им, а сейчас думаю попробовать.
Вот тогда и начали работать у него Мария Капитоновна
Петрова, а потом Выскобойникова-Гранстрем, тогда студент-
ка медицинского института, и Вурцель. Это было в период,
когда начали изучать условные рефлексы. В один прекрас-
ный день получает Иван Петрович сообщение, что фрейлина
государыни баронесса Мейндорф получила разрешение от
государя обойти все лаборатории, где происходят вивисек-
ции (ее муж был начальником императорского конвоя),
и посмотреть, не мучают ли животных. Она была председа-
тельницей Общества покровительства животных.
Когда в Военно-медицинской академии об этом узнали,
начальник Академии Таренецкий, анатом, очень плохо, с не-
мецким акцентом говоривший по-русски, потому что весь
гимназический курс прошел в Штутгарте (он был сыном
священника при посольской церкви), говорит:
-— Ну что ж, прикажите всем лягушкам надеть голубые
ленточки, а крысам и свинкам — розовые ленточки, чтобы
У баронессы не было неприятного впечатления от наших
условий.
А Иван Петрович, когда ему сказали, что баронесса может
прийти, закричал:
— Я ей прямо скажу: мне с вами не о чем разговаривать!
После такого прелюда через несколько дней подкатывает
197
дворцовая карета с ливрейным лакеем на козлах. Это принц,
что ли? Нет, не принц. А, значит, баронесса приехала!
И в это время как раз идет острый опыт, собака лежит нар-
котизированная. Мы говорим Ивану Петровичу: «Давайте-ка
избежим этих неприятностей!» Цап-царап эту собаку, забра-
ли, утащили в другую комнату, все почистили. Она только
входит в вестибюль лаборатории — очень маленький и тес-
ный, а Иван Петрович вышел к ней навстречу, а мы сзади
стоим: ждем, что произойдет.
Она говорит:
— Ах, здравствуйте! Вы — профессор Павлов? Вы рабо-
таете у принца Александра Петровича? Ну, я знаю, конечно,
у вас все будет благополучно, я вас не буду беспокоить.
До свидания.
— До свидания.
Он поклонился, и баронесса уехала в другие учреждения.
Все кончилось благополучно.
А вот другой инцидент. Дело было в лаборатории. Иван
Петрович имел обыкновение в двенадцать часов уходить
к себе в кабинет и завтракать. Там у него всегда был не-
большой завтрак, завернутый в салфеточку, — два бутер-
брода или что-нибудь такое. Чашку чая выпивал у себя на-
верху» а со второй чашкой спускался вниз, в общую комна-
ту, и на протяжении пятнадцати — двадцати минут шли
разговоры на вольную тему: это было нечто вроде естест-
венно возникающего обеденного перерыва
стVленчагХгЮбИЛ рассказывать о разных событиях из своей
команлиппнк ЖИЗНИ’ 0 Р°ли молодого врача, о заграничных
говооить о ™ СВ0ИХ МН0Г0 рассказывал- И как-то он стал
получил от ПионаУЧц7еЛЯХАИ заметил’ Что он больше всего
когда Иван ПетроВи®^НИлся“1наП^еСС°₽ОМ У»ивеРситета'
так что по существу онученик ЦнонГ Н°М факУльтете)’
физиологии евИ Сельстохозяйю™ бЬ“ ШиР°ких~ профессор
Александрии (Люблинской губернииМ ИНСТИТуте в Новой
приехал работать у Иван» п. ₽
возьми да и состри:	Петровича
сионист! ' значИ7> Иван Петрович, до известной
А Иван Петрович как взъерепенится-
— Вы, милостивый ГОСУЛЯПЬ «
какая-то избранная наптлЛ v ’ Не вообРажайте! Что вы —
198	Ц Какое вы имеете право ни с того
который
два. Он
в то время),
а на год или
степени
ни с сего оскорблять другую нацию? Я должен вас преду-
предить: если у вас такие взгляды — вам не место в моей
лаборатории!
Тот оторопел и говорит:
— Да нет, я ничего...
Потом Иван Петрович мне сказал:
— А ведь я и забыл, жену-то его Сарра Васильевна зовут,
она же еврейка, вероятно...
Мы ему объяснили, что «Сарра Васильевна» —не еврейка,
а русская, православная, и даже очень православная.
Я в 1904 году был на пятом курсе, кончил и попал на
службу в Кронштадтский морской госпиталь. В 1905 году,
в январе, получил предписание в течение двадцати четырех
часов приготовиться к заграничному плаванию и явиться
в главный штаб. Я отправился туда и оказался зачисленным
на крейсер № 14, а мой товарищ Быстров-—на крейсер № 12.
Мы должны были отправиться срочно в Либаву, сесть там
на какое-то транспортное судно и плыть к южной оконечно-
сти Южной Америки, для того чтобы там пересесть на два
крейсера, якобы купленных у Аргентины. На них мы
и должны были догнать третью эскадру, эскадру Небогатова.
Но дело свелось к тому, что в течение двух месяцев мы оба
ежедневно к двенадцати часам приходили в главный мор-
ской штаб, чтобы получить направление в Либаву, и каж-
дый раз нам говорили: «Приходите завтра».
В то время, оказывается, происходила еще торговля отно-
сительно этих двух крейсеров, и никак не могли сойтись
в комиссионных. Переговоры велись через итальянского
консула с какими-то аргентинскими негоциантами. И пока
вся эта история происходила, японцы купили эти крейсеры,
назвали их «Нисин» и «Косуге», и крейсеры, вместо того
чтобы усилить эскадру Небогатова, встретили нашу эскадру
и эскадру Рождественского и участвовали в разгроме нашего
флота...
Так продолжалось дело до 15 мая 1905 года. В этот день
я шел в лабораторию, как обычно, чтобы повидаться с Ива-
ном Петровичем, и не успел прочитать газету. Говорю ему,
что вот никак не решается вопрос, что который день все мы
ходим, а он вдруг заявляет:
— Что вы, сударь, газет не читали сегодня?
— Нет, еще не читал.
— Так уже все кончено, наш флот потоплен, разгромлен,
разбит! Нет, с этой гнилью нужно кончать. Только револю-
199
ция может спасти Россию. Гнилое правительство, которое
довело страну до такого позора, должно быть свергнуто, и
иначе как революцией ничего сделать нельзя! А теперь при-
ступим к работе. Война кончилась, я больше ничем не инте-
ресуюсь, начинаем работать.
Несмотря на это решение свое, Иван Петрович стал ходить
с тех пор на некоторые общественные собрания, чего раньше
никогда не бывало. Это был канун революционных собы-
тий 1905 года. В нашем Институте им. Лесгафта, который
в то время назывался Санкт-Петербургской биологической
лабораторией (тогда был еще жив сам Лесгафт),
начали собираться группы либеральных профессоров
из Технологического института, и Иван Петрович стал
туда ходить.
Приблизительно на третий год после окончания мною
Военно-медицинской академии Иван Петрович предложил
мне стать у него ассистентом. Эта должность называлась
«помощник заведующего физиологическим отделом». Соко-
лов ушел, и Иван Петрович попросил сначала Савича занять
эту должность. Но тот отказался, потому что был очень сос-
тоятельным человеком, материально был вполне обеспечен
и не желал брать на себя какие-нибудь служебные обязан-
ности. Савич хотел заниматься наукой столько, сколько ему
нравится и хочется, и вместе с тем не хотел закрывать доро-
гу тому, кто материально не был обеспечен. Тогда Иван
Петрович предложил мне. Савич его поддержал, и я стал
ассистентом Ивана Петровича.
Первые месяцы я вынужден был совмещать службу в мор-
ском флоте и работу у Ивана Петровича, и сразу начались,
конечно, всяческие трудности в том смысле, что я не умел
оперировать, а Ивану Петровичу нужно было ассистировать
на операции. Он работал то левой рукой, то правой (Иван
Петрович был левша), то и дело перекладывал пинцеты и
нож из правой руки в левую, а ассистирующему надо было
за ним гнаться. А оперировал Иван Петрович совершенно
в бешеном темпе, оперировал великолепно. Иной раз кричал:
Ах, вы мне это сорвете, вы мне все испортите! Ах, пус-
тите, вы не так держите!..
Очень тяжело было. После месяца или двух такой работы
я пошел к нему и говорю:
Знаете что, Иван Петрович, освободите меня, разреши-
гмг-то6 Отать> ^ак я до сих пор работал, волонтером, а ас-
нтом пусть будет кто-нибудь другой, кто больше под-
200
ходит для этого дела: я, по-видимому, не в состоянии с этим
справиться. Так, право, будет лучше.
Тогда он меня спрашивает:
— Это вы что, сударь, из-за того, что я ругаюсь?
— Но вы же ругаетесь из-за того, что я не умею делать.
— Да это у меня просто привычка такая, вы так и относи-
тесь к этому... Вы же когда входите в лабораторию, чувст-
вуете запах псины?
— Да, чувствую.
— Так рассматривайте мою ругань, как запах псины! Вы
же из-за запаха не бросаете лабораторию?
— Если так — буду продолжать.
И я скоро свыкся с характером Ивана Петровича.
Иван Петрович был очень справедливым человеком. Если
сгоряча он и мог сказать лишнее, то, увидев, что ошибся или
поступил несправедливо, брал свои слова обратно и не боял-
ся того, чтобы более молодому человеку принести извинения.
Вспоминаю и такой случай.
Иван Петрович как-то рассматривал оперированных мною
собак.
— Удивительно, как Леон Абгарович красиво оперирует,
одно удовольствие смотреть, — так все хорошо, красиво
сделано!
Через некоторое время одна из оперированных собак
сдохла.
— Вот, — говорит Павлов, — результаты эстетических на-
клонностей этого диссертанта! Он за красотой гонится, а в
результате собака погибает...
С Цитовичем мы познакомились в лаборатории. Он изу-
чал влияние алкоголя на желчную секрецию. В 1903 году
осенью я вернулся из отпуска и думал, что получу еще тре-
тью собаку, буду дальше работать. А Иван Петрович вдруг
вызывает меня и Цитовича и говорит:
— В Академии золотые медали выдают.
В прошлые годы заранее давалась тема, на которую нуж-
но было выполнить работу для соискания премии, и люди
начинали работать только для того, чтобы заработать пре-
мию— эту медаль. Было принято решение не давать зара-
нее тему, а давать медали тем, кто работает, давать за луч-
шие работы.
— Так вот, будьте любезны, в течение десяти дней
оформьте оба ваши работы, я их представлю на золотую
медаль.
201
Мы два друга, оказались в положении конкурентов. Оба
засели дома (это было как раз начало учебного года), решив
бросить все занятия. Я написал работу, жена моя Елизавета
Иоакимовна переписала мне ее (у нее почерк был хороший,
а у меня очень плохой), перечертила все кривые, и работа
была представлена на медаль. Цитович тоже представил
свой труд. Работы обсуждала комиссия, было жюри, и, в кон-
це концов, мне и моему товарищу по курсу Арбухову при-
судили золотые медали (он сделал какую-то хирургическую
работу), а И. С. Цитовичу — серебряную. Это был момент
неприятный. В это время военный министр Куропаткин рас-
порядился— тем, кто получил золотые медали, дать денеж-
ную премию по 100 рублей. 100 рублен в то время были гро-
мадные деньги. Таким образом, я должен был получить
сверх золотой медали еще сторублевую премию. Я отнес ее
Ивану Петровичу и попросил разделить между мной и Цито-
вичем. Иван Петрович этот шаг очень одобрил, пригласил
меня и Цитовича и разделил эти 100 рублей между нами, по
50 рублей.
Был и такой случай.
Перед Октябрьской революцией освободилась кафедра
в первом медицинском институте, тогда еще женском меди-
цинском. Объявили конкурс. Подало туда заявлений десять
или двенадцать человек. Савич пришел ко мне и говорит:
— Леон Абгарович, многие конкурируют. Я очень хотел
бы получить эту кафедру, но не уверен, что меня выберут.
А если я не попаду, то хотел бы, чтоб эту кафедру заняли
вы. У меня такое к вам предложение: давайте выставим
ДРУГ друга — я выставлю вас кандидатом, а вы — меня.
— Зачем же? —возразил я. — В Военно-медицинской ака-
демии я уже работаю!
— Нет, нет, иначе я участвовать в конкурсе не буду!
А надо сказать, что перед тем я был у Ивана Петровича и
намекнул, что нужно бы выдвинуть кандидатуру Савича на
кафедру.
— Хорошо, хорошо, я подам.
И вышло так, что Савича рекомендовал Иван Петрович,
а меня Альбицкий по своей инициативе, а, кроме того,
я написал рекомендацию Савичу, а Савич — мне. Там конку-
рировало еще несколько человек, и когда дело приближалось
уже к результату, я заявил, что снимаю свою кандидатуру-
ришел тогда ко мне покойный Лихачев и говорит:
ели вы это сделаете, мы все забаллотируем Савича,
а если хотите, чтобы Савич конкурировал наравне со всеми
другими, — не снимайте.
Еще кто-то из профессоров приходил, чуть не сам Верхов-
ский. Дело кончилось тем, что я получил больше голосов,
чем Савич, и оказался избранным. Но это не помешало тому,
чтобы мы остались друзьями. Савич тогда временно испол-
нял обязанности заведующего кафедрой. Я тотчас же поехал
к нему и просил его не покидать кафедру, остаться. Мы по
душам поговорили, и после того одиннадцать лет я был за-
ведующим кафедрой, а он был вторым профессором.
Такая же история была у Оппеля и Н. Н. Петрова. Петров
был ассистентом кафедры общей хирургии. Одиннадцать
человек участвовали в конкурсе, и в том числе Оппель с ка-
федры госпитальной хирургии. При баллотировке Оппель
получил на несколько голосов больше и должен был занять
кафедру. В день выборов, как только были оглашены ре-
зультаты, он помчался на квартиру к Петрову и просил его
остаться работать вместе. Они проработали тоже около деся-
ти лет на одной кафедре.
Работа велась таким образом, что все операции Иван Пет-
рович производил с участием Александра Петровича Соко-
лова, его ассистента, который в это время от непосредствен-
ной работы уже отстранился; он только приходил в опера-
ционные дни, затем в послеоперационном периоде ухаживал
за оперированными животными, но сам в экспериментальной
работе не участвовал. Он был рекомендован Ивану Петро-
вичу Александром Станиславовичем Догелем, гистологом,
для того чтобы исследовать состояние желез при различных
воздействиях со стороны пищевых раздражителей, при дей-
ствии нервов на железы и т. д. Соколов и стал организато-
ром гистологической лаборатории.
Евгений Александрович Ганике — физико-химик по обра-
зованию — по окончании университета был направлен
к Ивану Петровичу. Перед ним стояла дилемма: либо
остаться в университете и готовиться к чисто химической
карьере, либо пойти в физиологическую лабораторию. Он
выбрал второе, за что подвергся известному гонению в уни-
верситете.
Надо сказать, что в то время в Петербургском универси-
тете было несколько враждебно-презрительное отношение
ко всему медицинскому—и к Военно-медицинской акаде-
мии, и к Институту экспериментальной медицины, потому
что в университете себя считали учеными высшего ранга, а
203
Военно-медицинскую академию именовали то «выборгская
академия» то «выборгские ученые», то «выборгские акаде-
мики». Потом, немного позже, это сгладилось. И это в то
время, когда многие научные открытия в России соверша-
лись именно в стенах Академии!
В эти годы в физиологической лаборатории произошло не-
сколько интересных инцидентов. Работал там Лепер. Это
был военный врач, прикомандированный к Петербургскому
военному округу из какого-то другого округа. Он использо-
вал период своего не то прикомандирования для усовершен-
ствования, не то отпуска для того, чтобы работать в лабора-
тории Ивана Петровича, и занимался два года физиологией
кишечных желез. Опыты у него длились по восемь — десять
часов, он оперировал все эти ферменты в кишечном соке, и
работа шла очень успешно. Но в один прекрасный день при-
шел швейцар и вызвал его к главному подъезду. Он побе-
жал из лаборатории через две-три комнаты на парадную
лестницу. В этот момент в ту комнату, где он занимался,
влетает Иван Петрович:
— Где доктор Лепер?
Служитель говорит, что его вызвал швейцар на парадную
лестницу.
Через несколько минут тот возвращается.
— Где вы были?
Он говорит:
— Меня жена вызвала.
— Куда?
— Да на парадную...
— Милостивый государь, если вы хотите работать в моей
лаборатории, то должны прекратить эти посещения жен!
Я не могу допустить, чтобы жены или кто-либо другой явля-
лись в лабораторию и отрывали работников от дела!
Второй инцидент был связан с «Новым временем». В ла-
боратории был маленький ьестибюльчик у входа со двора и
потом большая вивисекционная комната и несколько ма-
леньких исследовательских кабинетиков, где ставили от-
дельных собак, чтоб каждый исследователь мог работать со
своим подопытным животным. В вестибюле было зеркало,
под зеркалом столик, туда клали головные уборы, газеты,
книги, ван Петрович, выпив чаю наверху, спустился, подо-
шел к зеркалу, надел пенсне, схватил газету — оказалось
свое время». Он швыряет ее и говорит:
то это за гадость? Откуда это взялось? Иван!
204
Пришел Иван.
— Чья это газета?
— Не знаю, — говорит.
— Как же ты, черт возьми, стоишь тут и не знаешь, что
этакая мерзость в лаборатории появилась и никаких мер не
принимаешь?!
Тут все выбежали на крик, я в том числе.
— Этакая гадость эта газета — «чего изволите». Я не могу
допустить, чтобы у меня в лаборатории такая гадость води-
лась!
Тогда входит Стражеско, очень торжественный, и говорит:
— Иван Петрович, это моя газета.
— Так вот что, сударь: если вы хотите работать у меня
в лаборатории, так не приносите такую мерзость!
Тот отвечает:
— Иван Петрович, я приехал работать по физиологии
пищеварения, и в этом отношении вы можете ставить мне
какие угодно требования, но заставлять меня читать те газе-
ты, которые вам нравятся, вы не можете.
— Конечно, я не могу запретить вам читать «Новое вре-
мя»,— говорит Павлов, — можете читать его где угодно, но
не в моей лаборатории. В мою лабораторию я не позволю
приносить его!
Работал у нас Болдырев, маленький, невзрачный с виду
человек, но очень трудолюбивый и очень упорный. Он впер-
вые обнаружил явления периодичности работы пищевари-
тельного тракта при пустом желудке. До 1901—1902 годов
в лаборатории Ивана Петровича господствовало мнение, что
пищеварительные железы находятся обычно в полном
покое, и только под влиянием пищевых раздражителей, при
поступлении пищи в рот, начинается работа пищеваритель-
ного тракта, которая слагается из ряда фаз, причем эта ра-
бота протекает закономерно, определенным образом.
И вдруг Болдырев, недавно приехавший работник, сооб-
щает Павлову, что он при пустом желудке наблюдает перио-
дическую смену сокращений желудка и покоя желудка, пе-
риодическое поступление в двенадцатиперстную кишку под-
желудочного сока, желчи, — словом, все соки изливаются в
течение двадцати — двадцати пяти минут, потом перерыв на
час-полтора, потом опять периодическая работа.
— Вы грязнуля, от вас вечно пахнет пищей, — говорит
Иван Петрович. — Вы там наедитесь, потом придете, сади-
тесь около собаки, а от вас пахнет пищей... Это все психиче-
205
ская секреция желудочных желез, и вы совершенно не при-
способлены для того, чтобы вести такие исследования.
Тогда тот, очень упорный человек, проводит такую систе-
му: идет домой, питается, принимает ванну, затем переоде-
вается с ног до головы в чистое белье, надевает свежевысти-
ранный халат, является в лабораторию и остается с собакой
на двадцать шесть — двадцать восемь часов. Но так как
собаке утомительно так долго стоять в станке, он устраи-
вает такую подковообразную лежанку, которая у нас приня-
та, собаку укладывает на тюфячок, садится около собаки и
неподвижно сидит и записывает, не издает ни одного звука
(были, кроме запаха, еще упреки: «Вы говорите, вы, наверно,
разговариваете с кем-нибудь»), Болдырев устроил перего-
родку, запретил проходить через определенную часть кори-
дора. Таким образом он набрал целую кучу наблюдений над
периодической деятельностью различных отделов пищева-
рительного канала.
В конце концов Иван Петрович пришел и сел сам около
него. До того было принято считать, что если наступило пси-
хическое отделение, то это оттого, что где-нибудь заговори-
ли, стукнули посудой и т. д. Иван Петрович убедился в том,
что периодическая деятельность существует. Тогда наступи-
ло примирение. Болдырев написал большую диссертацию
о периодической работе пищеварительных желез, и этот
факт стал общепризнанным. В дальнейшем он лег в основу
нелого ряда работ Эдельмана и Кацнельсона; я и Мария
Борисовна продолжаем изучать эту проблему уже в течение
многих лет. Теперь не подлежит никакому сомнению факт
периодической деятельности при пустом желудке, но исто-
рия этого открытия была довольно сложной.
В 1901 году, когда я был на втором курсе, Иван Петрович
излагал вопрос таким образом, что существует физиологи-
ческая секреция и психическая секреция, что это нечто сов-
сем осо енное влияние психики на работу пищеваритель-
ных желез.	J
В это время уже был разработан прием выведения прото-
ттрр лТ^ы"НИЬ1Х желез’ и слюнная железа казалась ему наибо-
П™ о НЫМ °Рганом для изучения «психической секреции»,
хопи	<<п5ихологией>>> как тогда называлось, проис-
В четыпе°и ВТОрои п°ловине дня, после четырех часов,
приезжал л-п Тип ПСИХИаТрИЧеской больницы в Удельной
условные пргЪ > очинов, психиатр, и они вдвоем изучали
Р ФлексЬ1- Тогда еще названия «условный реф-
леке» не было, говорили «психическая секреция», «изучение
психологии». Это «изучение психологии» заключалось в том,
что приводили собаку в первую комнату от вестибюля, там
садился Толочинов со своей тетрадкой, приходил Иван Пет-
рович, затем привлекались Е. А. Ганике и служитель Нико-
лай Харитонов, который работал с Иваном Петровичем еще
в Боткинской клинике и был к нему очень привязан.
Собаку ставили в станок. Потом Николай Харитонов разе-
вал ей пасть. Из двухсотграммовой аптечной бутылки Толо-
чинов должен был вливать собаке в рот кислоту. Он вольет,
собака мотает головой, у нее течет слюна, а потом, через не-
сколько минут, начинали болтать этой бутылочкой около
собаки — у нее тоже текла слюна. При этом обычно бывали
инциденты. Вольет Толочинов, а Павлов ему:
— Фу черт, вы не умеете! Не умеете кислоту влить в рот!
Дайте сюда.
Иван Петрович вырывал эту склянку, сам пытался вли-
вать, причем иногда случалось, что собака начинала каш-
лять. Но все это быстро заканчивалось.
Потом начались усложнения опыта. Евгений Александро-
вич прибавлял в эту кислоту тушь или генециявиолет из
коллекции гистологических красок Соколова, и эту подкра-
шенную кислоту вливали, потом подносили воду, подкра-
шенную той же краской, и таким образом изучали эти
условные, натуральные рефлексы. Это происходило в 1902—
1903 годах регулярно раза три в неделю, в послеобеденные
часы.
Результатом этого исследования явился доклад Ивана
Петровича и Толочинова в Гельсингфорсе на съезде север-
ных физиологов. Собрались физиологи из Швеции, из Дании,
Финляндии и Норвегии. Из Норвегии, кажется, был только
один участник, а из Швеции, Финляндии и Дании было не-
сколько человек. Туда же был приглашен и Иван Петрович.
Первое сообщение об этих натуральных условных рефлек-
сах было сделано там. Потом эта статья была напечатана в
«Русском враче».
В 1903 году появился Бабкин. Бабкин кончил тогда Воен-
но-медицинскую академию, остался при Академии, но, как
полагалось, должен был избрать себе специальность — и вы-
брал судебную медицину.
В это время произошло очень большое событие. В один из
дней мы явились свидетелями приезда целой кучи иностран-
цев — Ттлгерттттепта, профессора Стокгольмской королевской
207
медицинской академии, физиолога, оттуда же биохимика
Иогансона и фармаколога Сантесупа, приехали смотреть
павловские операции. Переполох был довольно большой.
Несколько дней подряд показывали гостям всевозможные
операции —изолированный желудочек и кишечные фисту-
лы. и экковскую операцию делали, так что мы сами имели
возможность посмотреть все эти операции подряд. Сопро-
вождалось это большой спешкой, волнением. Но вместе с тем
оперировал Иван Петрович бесшумно.
Потом мы узнали, что, оказывается приезжала комиссия
из Нобелевского комитета для проверки работы Ивана Пет-
ровича. Он был представлен к Нобелевской премии, и в
1904 году эту премию ему присудили.
* * *
Это было в том же 1904 году.
Бабкин сначала первую маленькую работу делал по пище-
варению, а после этого события он решил перейти совсем на
физиологию, по приглашению Ивана Петровича, и диссерта-
ционную работу написал по изучению натуральных услов-
ных рефлексов. Были установлены законы угасания. Тогда
и появились названия «натуральный условный рефлекс»,
«искусственный условный рефлекс». Но искусственные
условные рефлексы только и заключались в том, что под-
крашивали, подбалтывали и т. д.
В это же время приступил к исследованиям Болдырев,
уже закончивший работу с пищеварением. Он начал выраба-
тывать искусственные условные рефлексы на общее осве-
щение, на звук метронома, на все органы чувств — и выра-
ботал все эти рефлексы, а в 1905 году, по окончании русско-
японской войны, после Цусимского боя, уже вся лаборато-
рия была переключена на изучение условных рефлексов.
Еще в 1905 году перед получением Нобелевской премии
Иван Петрович ездил в Мадрид. В Мадриде он и сделал пер-
вый доклад «Экспериментальная психология и психопатоло-
гия на животных».
Я проработал три года, вернулся после каникулярного от-
дыха в сентябре 1903 года, и Иван Петрович заставил меня
написать работу и представить ее к медали, а затем назна-
чил доклад в Обществе русских врачей. Это было одним из
лыпих событий в моей жизни. 23 сентября 1903 года сос-
тоялся мои доклад в Обществе русских врачей «Сравнение
208
работы пепсиновых желез до и после перерезки блуждаю-'
щих нервов». Присутствовало много профессоров, врачей,
студентов. Елизавета Иоакимовна нарисовала мне большие
кривые для демонстрации, схему перерезанного желудочка.
Доклад прошел очень успешно, выражали удивление, что я
докладывал без записки. Это было мое первое выступление.
Недели за две до того делал доклад Цитович, так что обе
наши работы были доложены в Обществе русских врачей,
затем опубликованы. Я помню, как многие выступали, зада-
вали вопросы. И. С. Цитович тогда был секретарем общества,
Лев Попов — председателем. Иван Петрович сидел в качест-
ве заместителя председателя, давал пояснения, добавления
к моему докладу, так что в общем это был такой торжест-
венный день, который до сих пор у меня перед глазами.
Бабкин был оставлен при Академии. На следующий год,
по нашим предположениям, должен был остаться Цитович,
но у него на конкурсе вышло неблагополучно — он получил
меньше голосов, чем другие, и должен был уехать в Варша-
ву, в Уяздовский военный госпиталь. Но он уговорил своего
товарища Тихомирова остаться при кафедре физиологии.
Тот очень долго колебался, какую выбрать кафедру, ходил
по всем клиникам, но по совету Цитовича остался при ка-
федре физиологии, первую работу делал тоже по вопросам
пищеварения. Затем началась война, и был такой период,
когда, в сущности, работал один Тихомиров.
Я тоже участвовал в конкурсе на оставление при Акаде-
мии, но «пролетел», не получил нужного количества голо-
сов. Конкурс происходил таким образом, что к писанию
сочинения допускались те, кто окончил с отличием.
Иван Петрович очень картинно описывал порядок этих
процедур.
Я помню первую процедуру — очень неприятную: из трех
тем выпала как раз наименее интересная для меня («Покой
и труд в деле лечения различных заболеваний», две другие
темы я даже не помню). Я писал, мазал-мазал — и промазал:
она не получила одобрения.
Иван Петрович рассказывал, как это происходит обычно
и как, в частности, происходило в тот раз. Приходили к шес-
ти часам вечера, зная, что придется сидеть до двух часов
ночи, потому что тридцать два сочинения надо было про-
честь вслух и поставить плюс или минус, а потом плюсы
складывались с пятерками, а минусы с тройками, и таким
образом отбирался человек. Он говорил, что устраивалось
Ашот Арзуманян «Око Бюракана»].	209
чаепитие, приносили разные пирожные, конфеты, попивали
коньячок и читали сочинения, причем читали поочередно.
Смотря по тому, в чьи руки попадет сочинение, уже можно
было заранее предсказать, получит ли человек нужное чис-
ло голосов или нет. Один читал как пономарь. Сиротин,
обычно, читал со всякими шуточками и в издевательском
тоне, так что обычно те работы, которые представлял он,
проваливались. А были и такие, которые старались читать
с пафосом, с выражением. Но это, конечно, имело второсте-
пенное значение. Основным требованием было четко выра-
зить основную мысль. Обычно во время голосования мы
толпились в вестибюле в главном здании и маялись, ожидая
решения. Никуда нас не пускали, с нами были только три
швейцара, которые выражали нам сочувствие, заглядывали
в конференц-зал и рассказывали — сколько сочинений про-
чтено, сколько еще осталось.
В конце концов в два часа — в половине третьего ночи
объявляли результаты.
Из моего выпуска, — вспоминал Леон Абгарович, — оста-
лись Аствацатуров, Деревенко, Гирголав. Они пошли дальше
и сделались профессорами. Остальных постигла неудача.
Итак, я не попал в конкурс, но был оставлен, проработал
два года с лишним во флоте и параллельно, со второго года
начиная, работал у И. П. Павлова...
Леон Абгарович задумался. Наступило молчание. Я ре-
шился напомнить ему случай с его провалом на конкурсных
экзаменах в адъюнктуру, о котором он упомянул в одной из
сесих речей в Военно-медицинской академии.
— Я сказал, что считаю этот момент счастливейшим днем
в моей жизни. И сказал это не случайно. Вы можете себе
представить, как велико было мое горе, когда в результате
работы конкурсной комиссии было выяснено, что я не попал
в число сдавших! Из тридцати трех человек посчастливи-
лось только десяти. Я был потрясен горем, потому что бес-
покоился, что будет со мной дальше, смогу ли я продолжать
научную работу.
Обстоятельства сложились так, что мне предложили по-
ступить во флот, в Кронштадтский госпиталь. Главным док-
тором Кронштадтского госпиталя был доктор В. И. Исаев,
ученик Мечникова, который мог мне помочь вести научную
ра оту. Я был назначен младшим врачом одного из флот-
ских экипажей. Но дело не в том, что я попал под начало
ученика Мечникова. Исаев сразу направил меня к своему
210
помощнику, который мне сказал, что «флот интересует хи-
рургия, терапия и венерические болезни. Физиологи нам не
нужны». А между тем, когда меня назначали на службу,
главный медицинский инспектор флота тайный советник
Кудрин сказал, что «физиолог во флоте пригодится. Будем
создавать из него физиолога для флота».
Я был назначен ординатором крестьянского терапевтиче-
ского отделения Кронштадтского госпиталя. Это крестьян-
ское отделение было единственной больницей, куда поступа-
ло гражданское население города: рабочие кронштадтских
заводов, мещане, богомольцы и богомолки, приезжавшие
к Иоанну Кронштадтскому на богомолье, матросы с граж-
данских кораблей. Вся эта беднота получала единственную
возможность медицинской помощи в крестьянском отделе-
нии этого госпиталя.
Этот год работы в крестьянском отделении сформировал
меня. Я и сделался-то физиологом благодаря работе в Крон-
штадтском морском госпитале, и эта работа помогла мне
больше, чем работа во всех физиологических центрах, пото-
му что мне пришлось в этом отделении видеть то. что не
каждому клиническому врачу и не каждому врачу большой
больницы удается видеть. В этом отделении были сконцент-
рированы все формы инфекций. Я видел сыпной тиф, воз-
вратный тиф, брюшной тиф, цингу, оспу, крупозную пнев-
монию, тяжелый туберкулез, то есть то, что не увидит ни
один врач в чисто военном госпитале.
Если бы я сидел в физиологической лаборатории даже
у такого гениального учителя, как И. П. Павлов, то дальше
разработки вопросов пищеварения, а потом физиологии
условных рефлексов ничего бы не получил.
А между тем работа в морском госпитале именно
в крестьянском отделении, где перед моими глазами прошел
огромный больничный материал, открыла мне многое, сде-
лавшееся потом основой в физиологическом учении...
Я очень счастлив, — продолжал Л. А. Орбели,—что про-
фессор Карчикян напомнил мне еще одно имя, с которым
была тесно связана моя студенческая жизнь и с которым я
сохранял дружеские отношения на протяжении многих
лет, — это М. И. Аствацатуров, который, занимая кафедру
нервных болезней, все время проповедовал эволюционное
направление в неврологии. С ним мы много беседовали, об-
суждали различные вопросы физиологии нервной системы.
М. И. Аствацатуров начал свою деятельность в лаборатории
14	211
Введенского Это сплетение интересов невропатологии и фи-
зиологии сыграло большую роль в развитии тех основных
тенденций, которыми и он и я руководствовались в своей
деятельности.
ТТротпр.п четвертый год после окончания Академии, и на-
стало время для заграничного конкурса, уже следующего,
через год. По положению Академии, в этом конкурсе могли
участвовать не только те десять человек, которые были
оставлены, но и люди со стороны.
«Когда я не попал в первый конкурс, — продолжал рас-
сказывать Леон Абгарович, — Иван Петрович мне сказал:
— Ну, если вы будете работать, я всегда могу вас пред-
ставить прямо на заграничную командировку, — только не
теряйте связи с лабораторией.
Но потом он как-то об этом забыл. В один прекрасный день
Владимир Васильевич Савич, мой большой друг, поговорил
с Геннадием Александровичем Смирновым, а тот напомнил
Ивану Петровичу:
— А ты помнишь, что четыре года тому назад сказал
Леону Абгаровичу?
— Что я сказал9
— Сказал, что, когда будет следующих! конкурс, ты мо-
жешь его представить на заграничную командировку.
— На кой черт ему ехать за границу?
— Как на кой черт? Ты же ездил, ты же пользовался та-
кой командировкой и от этого пользу получил?
— Ну и что? Он ведь у меня работает, неужели этого
мало?
А старик Смирнов возразил:
Нет, Иван Петрович, раз обещал — так выполняй!
Иван Петрович вбегает ко мне в комнату и тут же говорит:
Леон Абгарович, помните, я вам обещал, что могу пред-
ставить вас на заграничную командировку? Сейчас подхо-
дит срок. Как вы к этому относитесь? Хотите, чтобы я вас
представил, или нет?
Я говорю, что я не могу так, сразу, ответить (это было во
время опыта).
Тогда вот что, милостивый государь, я вам скажу. Ко-
очень по-пезно поездить по разным лабораториям, по-
мну итъся с условиями работы, повидать известных уче-
это все очень-очень полезно но я вам скажу, чтО
212
того, что вы имеете у меня, вы нигде не найдете. Так как же,
сударь мой?
— Разрешите, Иван Петрович, хоть до завтрашнего дня
подумать, взвесить все обстоятельства. Так я не могу сразу
ответить.
— Ну, вот и хорошо. До свидания.
— До свидания.
На следующий день пришел я, принялся опять за свой
опыт.
Опять приходит Иван Петрович.
— Ну-с, сударь, что ж вы решили?
— Я решил воспользоваться вашим предложением и про-
сить вас представить.
— Ах, вот что. Да, конечно, отчего не поводить жену по
картинным галереям?!..
— Иван Петрович, моя жена не собирается ехать за гра-
ницу.
— Как не собирается ехать?
— Она — учительница в женской гимназии и, во всяком
случае первый год, поехать не может, она не может бросить
свою работу, да и я еду не для того, чтобы ходить по картин-
ным галереям. Вы же мне сами сказали, что очень полезно
посмотреть, как работают в других лабораториях, познако-
миться с европейскими учеными...
— Да, да, да. Ну конечно, если она не едет... Я не хотел
сказать... Ну хорошо. До свидания.
Потом я узнал уже от других профессоров, что он горячо
дрался за меня, отстаивал. Там была попытка со стороны
кого-то из профессоров сказать: «С какой стати, у нас есть
свои кандидаты, а мы будем брать людей со стороны», но он
напомнил, что не «со стороны», что я закончил Академию,
имею медаль. Альбицкий и Данилевский меня поддержали,
и, в конце концов, я получил большее число голосов и ока-
зался избранным на заграничную командировку.
Иван Петрович меня поздравил и тут же говорит:
— Знаете что, сударь, я вас не для того приглашал в ас-
систенты, чтобы вы через два года бросили лабораторию и
уехали за границу. Правда, с хорошими целями, но все-таки
вы меня поставили в трудное положение. Я вам помог полу-
чить командировку, но ставлю вам одно условие: вы не
уедете, пока я не найду вам преемника!
— Что ж, хорошо.
И начал он искать преемника мне.
213
Свои услуги предложил Игорь Владимирович Завадский,
ассистент одного провинциального медицинского факульте-
та. Он действительно два года заменял меня. А потом, после
моего возвращения, Бабкин занял это место, так что все
обошлось благополучно.
Иван Петрович дал мне рекомендательные письма к Хе-
рингу в Лейпциг и к Ленгли в Кембридж, предварительно
очень внимательно обсудив со мной, куда ехать. У Херинга
я познакомился еще с Гартеном и съездил на несколько ме-
сяцев в Гессен.
Первый месяц я потратил на то, что жил в Берлине и за-
нимался усовершенствованием немецкого языка, брал уроки.
После этого, уже в конце марта, переехал в Лейпциг.
В Лейпциге очень хорошо было работать. Потом приехала
ко мне Елизавета Иоакимовна, мы один месяц потратили на
отдых, ездили в Тироль, потом переехали в Англию, из
Англии в Неаполь, так что все время было использовано.
Я писал Ивану Петровичу, от него получал ответы с одоб-
рением того, что мною было написано и сделано. Затем я ему
посылал некоторые работы. Есть у меня письмо, где мой
учитель благодарит за присылку работ Херинга, — они
потом пригодились для дальнейших исследований по услов-
ным рефлексам.
В 1905 году началась систематическая работа по условным
рефлексам. Зеленому Павлов дал изучать рефлекс от слухо-
вого аппарата, мне — от зрительного. Только я начал рабо-
ту— надо было на зрительные раздражения вырабатывать
рефлексы, — как вдруг появляется в лаборатории комис-
сия — принц Ольденбургский привозит британского посла
сэра Артура Никольсона. Иван Петрович объясняется на
русском языке, а Ольденбургский переводит на английский
язык Никольсону, что, мол, если какой-нибудь раздражи-
тель будет совпадать с работой слюнной железы, возникнет
условный рефлекс. Тот говорит: «Значит, можно и на пико-
вую даму получить слюноотделение?» Почему именно на
пиксвую даму — не знаю. Принц захохотал, перевел это
Ивану Петровичу и говорит:
А знаешь, может быть, действительно сделать так, что-
оы на пиковую даму?
— Хорошо.
С этого и началось. После их ухода Иван Петрович сказал:
Давайте возьмите на цвета, в первую очередь цвета.
’-'то >ыл самый неудачный выбор из всех раздражителен.
214
Л полтора года просидел над тем, чтобы выработать диффе-
ренцировку на цвет у собак.
Был период, когда Боткинская лаборатория закрылась.
Иван Петрович был уже вполне сформировавшимся боль-
шим ученым-физиологом, а все кафедры были заняты.
Освободилась кафедра в университете, но туда попал по
конкурсу Введенский, а не Иван Петрович. Потом он конку-
рировал в Томск, на кафедру фармакологии, и в Военно-ме-
дицинскую академию, на кафедру фармакологии. Его выбра-
ли и тут, и там. Он и решил остаться в Петербурге. В это же
время был основан Институт экспериментальной медицины,
и было решено открыть там физиологический отдел. Так что
Иван Петрович сразу получил кафедру фармакологии и ла-
бораторию в Институте экспериментальной медицины.
С тех пор у него уже широко могла пойти работа.
Я хочу остановиться на том периоде, когда Иван Петрович
особенно усиленно стал изучать роль отдельных анализато-
ров и взаимоотношения между функцией и структурой, ког-
да он приступил к экстирпациям различных частей коры
больших полушарий с целью выяснить локализацию.
Надо сказать, что с самого начала, когда он только присту-
пал к изучению условных рефлексов, он был несколько
скептически настроен по отношению к В. Бехтереву. Помню,
что еще в 1905 году я обратился к Павлову с просьбой пока-
зать мне литературу, с которой необходимо познакомиться.
Он мне сказал, что подходящей литературы он не знает, и
назвал мне лишь «Физиологическую психологию», которая
уже у меня была тогда.
С момента, когда Иван Петрович впервые выступил в Об-
ществе русских врачей с первыми докладами, он принялся
за систематическое изучение условных рефлексов и видел
в этом подведение физиологической базы под психологию.
С большим сочувствием к этому делу выступил и И. В. Тар-
ханов. Он считал, что это очень продуктивное, очень полез-
ное дело, и высказал ряд перспективных соображений.
Помнится интересный момент — в отношении операции
над большими полушариями. Иван Петрович сначала про-
сто проверял и отрицал те факты, которые были получены
у Бехтерева, а затем сам уже систематически направлял
свои исследования. Были сделаны хорошие работы тем же
Тихомировым, потом Эльясоном, Тороповым, Кудриным,
которые, в конце концов, привели к тому, что Иван Петрович
создал свое представление о том, что проекционные зоны
215
у собак переслаиваются, что точного разграничения нет, что
в каждой проекционной зоне нужно усматривать ядерную
часть, центральную часть и периферическую, более рас-
сеянную, в которой и происходит перемешивание волокон
от различных органов чувств.
Тогда, в 1908—1909 годах (тут была сделана и моя работа
с удалением верхних половин полушарий у собаки), Павлов
отрицал точку зрения Флексига о том, что кроме проекцион-
ных зон нужно усматривать еще особые ассоциационные
зоны, которые устанавливают связи между отдельными
проекционными зонами и служат для выполнения высшей
психической функции. В то время казалось, что обычный
условный рефлекс и представляет собой наивысшую форму
высшей нервной деятельности, и так как условные рефлек-
сы не выпадали иначе, как при разрушении почти целого
полушария, создалась такая точка зрения.
Помню, как я делал доклад в Обществе русских врачей об
удалении верхних половин полушарий. В этой работе оказа-
лось, что все условные рефлексы сохранились, хотя в уда-
ленную область входила кора, и слюноотделительный центр
Белицкого, как его называл Иван Петрович, и значительная
часть зрительного анализатора и двигательного анализатора.
Но тем не менее условные рефлексы очень хорошо выраба-
тывались и были налицо и условные рефлексы и дифферен-
цировки, за исключением кожных.
В Иване Петровиче замечательно было то, что он считал
факты особенно ценными и всегда подчеркивал, что во главе
всегда должен стоять «господин факт» и что если факты
противоречат гипотезе, то нужно отбросить гипотезу и дер-
жаться фактов. Эту точку зрения он всегда последовательно
проводил, и когда факты заставляли его несколько изменить
свои формулировки, он это свободно делал, в отличие от не-
которых учеников, которые, став на какую-нибудь одну
позицию, никак не могли с нее сдвинуться, и очень часто
при этом происходили курьезы. Когда при беседах Иван
Петрович высказывал определенные соображения, некото-
рые ученики сейчас же записывали это, и на следующей
неделе приходили и начинали докладывать, а Павлов:
Ну, что это, сударь, чепуха это все!
Как чепуха, вы же сами говорили?
Ну, мне тогда казалось так. Но это же чепуха, ведь
факты этому противоречат!
И они оказывались в очень смешном положении.
216
Я думаю, что сейчас он многих заставил бы немножко по-
чесать затылок, если бы послушал некоторые высказывания,
от его имени исходящие.
Была у нас полоса, когда военные врачи из полков приез-
жали, и в это время Иван Петрович высказывал свои очень
ценные, очень интересные мысли относительно пищевого
центра. Он аналогизировал пищевой центр с дыхательным
центром и считал, что нужно признать такой многоэтажный,
комплексный центр, не какую-нибудь отдельную точку, но
большую структуру, функциональную и анатомическую,
которая участвует в пищевом процессе, и назвал это пище-
вым центром. Это было интересное и до сих пор имеющее
огромное значение исследование Ивана Петровича.
Очень интересны были опыты по удалению больших от-
делов передней половины и задней половины мозга. При
удалении задней половины выпадали некоторые рефлексы,
но все-таки вся основная высшая нервная деятельность про-
текала более или менее нормально, а при удалении передних
половин были значительно более глубокие расстройства, вся
моторная сфера была нарушена.
Тогда Иван Петрович дал очень интересную формулиров-
ку, — это объясняется тем, что удалена кинестетическая
зона, следовательно, при суждении о поведении нужно счи-
тать, что в моторном отношении собака — дура, а по слюн-
ной железе — она вполне разумное существо, потому что
слюноотделительные рефлексы протекали добольно благо-
получно, движения у собаки были настолько расстроены, что
ее нужно было подвешивать к станку и никаких сложных
двигательных актов осуществлять она не могла.
Но даже при удалении значительно меньших поверхно-
стей сложные синтетические рефлексы оказывались сильно
нарушенными.
К этому же времени, к 1909—1910 годам, опять-таки к то-
му периоду, когда я был в заграничной командировке, отно-
сится выступление Ивана Петровича в Москве. Это было
большое научное событие у нас в стране. Иван Петрович
выступил с докладом об условных рефлексах на заседании
Общества испытателей природы, затем его пригласило так
называемое Леденцовское общество—общество, которое
организовали Высшие женские курсы и частный медицин-
ский институт. В Леденцовском обществе Иван Петрович
закончил свой доклад заявлением, что дальнейшее изучение
условных рефлексов встречает страшные затруднения в
217
силу того, что нужно создать специальную обстановку, рабо-
тать в открытых, незаглушенных комнатах нельзя, что все
побочные раздражители нарушают ход эксперимента и что
нужно создать специальную лабораторию.
Его сокровенной мечтой было создание звуконепроницае-
мых камер, в которых животные были бы совершенно изо-
лированы и от окружающей среды, и от экспериментатора,
и можно было бы наносить чистые раздражители в форме
физически чистых звуков, световых раздражений уже спек-
трально чистых. Средства на это были ассигнованы. Тогда
Иван Петрович написал мне письмо (я получил его, уже бу-
дучи в Кембридже), что с успехом прошел его доклад
в Москве и что одно научное общество откликнулось и ас-
сигновало средства на постройку специальных звуконепро-
ницаемых камер.
На пожертвования этого Леденцовского общества и была
начата постройка «башни молчания», которая находится в
Институте экспериментальной медицины и сейчас состав-
ляет основу этого отдела. В 1911 году началась проектировка
этого здания. Сюда приезжал академик Лазарев, который
помогал Е. А. Ганике в том, чтобы спроектировать надлежа-
щим образом устройство этих камер и достигнуть звуконе-
проницаемости, устроить генераторы чистых звуков. Все это
было сделано Е. А. Ганике при консультации Петра Петро-
вича Лазарева, и в 1912 или 1913 году была уже начата пост-
ройка этой башни. Но из-за мировой войны пришлось ее
прервать, потому что средства иссякли, рабочей силы не
было, сотрудников тоже в это время не было, и так дело и
застыло года на три или четыре.
Потом уже, во время одного из юбилеев Ивана Петро-
вича, — кажется, когда ему исполнилось 65 лет, — нашим
правительством были ассигнованы средства на достройку
этих камер, и они были приведены в то состояние, в каком
находятся сейчас.
Теперь о знаменитых «средах». Они начались уже значи-
тельно позже, в советский период. У Павлова был отдел в
Институте экспериментальной медицины, сначала вся рабо-
та там концентрировалась.
Очень интересные заседания происходили в Философском
о ществе, где шло ©осуждение вопроса — можно ли объек-
тивно изучать психические явления, правильный ли этот
п>ть или неправильный? В общем, Философское общество
с оольшим интересом отнеслось к исследованиям Ивана Пет-
218
ровича. Выступал там Александр Иванович Введенский,
сильно поддерживал учение об условных рефлексах, не-
смотря на то что сам был сторонником идеалистической фи-
лософии, но, как психолог, был широко образован, стоял на
правильных позициях. Между прочим, в это время вышла
его книга «Психология без всякой метафизики», с которой
познакомился Иван Петрович и говорил, что он всегда отри-
цательно относился к психологической науке, считал, что
психология стоит не на научных основах, что ее нельзя рас-
сматривать как науку, но эта книга показывает, что это есть
настоящий научный труд. Автор определенно стоял на идеа-
листических позициях, но конкретный материал был дан
хорошо, и Иван Петрович это высоко ценил.
В эти годы начались и усиленные посещения Павлова
иностранными учеными. В 1907 году на несколько месяцев
из Глазго приезжал физиолог Кеткарт, провел здесь около
полугода. В 1913 году приезжал Шеррингтон. Один голлан-
дец приезжал, тоже несколько месяцев провел в лаборато-
рии Ивана Петровича. Ради них Павлов иногда возвращался
к разработке отдельных частных вопросов физиологии пи-
щеварения, хотя в основном вся лаборатория работала по
вопросам высшей нервной деятельности.
Я упоминал, что в 1903 году Иван Петрович ездил в Мад-
рид на международный конгресс физиологов и там сделал
первый доклад «Экспериментальная психология и психопа-
тология на животных». Это один из самых замечательных
докладов Ивана Петровича, в котором (еще в 1903 году) была
намечена вся дальнейшая перспектива работы. Потом по-
следовательно он выступал в Лондоне, затем в Эдинбурге,
в Берлине на международных конгрессах.
Интересны были его впечатления от поездки в Мадрид:
он вернулся с большим подъемом, потому что доклад был
хорошо встречен, но был очень недоволен самой Испанией,
множеством нищих, особенно он был возмущен боем быков.
По словам Ивана Петровича, это зрелище произвело такое
неприятное, тяжелое впечатление на представителей север-
ных народов, что физиологи целого ряда стран, в частности
трех скандинавских стран, Иван Петрович и кто-то еще из
наших, кажется Н. Е. Введенский, заявили протест оргкоми-
тету против того, что он позволяет себе развлекать их таким
некультурным занятием, как бой быков.
Это был единственный случай, известный мне, когда меж-
дународный конгресс вызвал какую-то степень неудоволь-
219
ствия Ивана Петровича. В остальных случаях он всегда от-
зывался о них с большой похвалой.
Очень интересно, как Ивана Петровича встречали на
международных конгрессах. В этом отношении особенно ра-
зительным был Бостонский съезд. Я помню, когда откры-
вался съезд, в большом зале сидела масса членов конгресса,
на эстраде находился президиум, уже все были в сборе. По-
следним вошел Иван Петрович. Вся масса участников кон-
гресса встала, его встретили бурными аплодисментами. Так
же отнеслись к его докладу.
Было подряд два конгресса — международный конгресс
физиологов в Бостоне и тотчас по его окончании междуна-
родный конгресс психологов в Ньюхэвене. Иван Петрович
участвовал в обоих этих съездах, принимали участие и мы
с Фольбортом.
На конгрессе физиологов тогда было внесено предложение
прослушать доклад Ивана Петровича на русском языке.
Обычно он читал доклад, переведенный на тот или иной
язык, большей частью на немецкий, но произносил немец-
кие слова с русским акцентом. А тут американцы — главным
образом, я думаю, Кэннон был в этом деле замешан — внес-
ли предложение заслушать доклад Ивана Петровича на его
родном языке (хотя русский язык не считался международ-
ным языком), чтобы видеть его жестикуляцию, мимику и т. д.
Дело было организовано таким образом, что текст доклада
был переведен и тщательно проверен Иваном Петровичем
с помощью Фольборта и Владимира Ивановича Павлова,
сопровождающего его. Иван Петрович должен был читать по-
русски, а Анреп, отрезок за отрезком, переводить на англий-
ский язык.
Было огромное стечение публики. Весь конгресс, конечно,
собрался слушать Ивана Петровича. Он начал очень ожив-
ленно, как всегда ему было свойственно, с большой горячно-
стью произносил свое выступление и вместе с тем внима-
тельно слушал перевод. И вдруг в одном месте он воскли-
цает:
— Вы что это?..
Дело в том, что Анреп вкатил одну фразу о себе самом,
же после того, как весь доклад был проверен, все было в
полном порядке, он в нужном месте вставил кое-что о своих
со ственных исследованиях, что не входило в доклад Ивана
Л1РОВИЧа- ^Еан Петрович тотчас это заметил, но Анреп ми-
прекратил отсебятину и продолжал дальше.
220
То, что было на этом конгрессе, вероятно, многим известно.
Закончилось дело тем, что здесь Павлова провозгласили
«старейшиной физиологов мира».
* * *
В то время, когда Павлов жил на углу Введенской и Пуш-
карской, против Введенской церкви, где теперь поликлини-
ка, его часто посещали иностранные ученые. Один раз Кет-
карт, который у него несколько месяцев работал, был при-
глашен, потом приезжал Бикель из Берлина с визитом на
несколько дней. В этих случаях он устраивал обед и пригла-
шал некоторых сотрудников, в частности и я раза два или
три получил приглашение.
Я был в то время определенным образом воспитан и знал,
что если пригласили к обеду, то в ближайшее воскресенье
нужно сделать визит. Я был морским врачом, приехал из
Тифлиса, где эти церемонии очень строго соблюдались.
В ближайшее воскресенье я нарядился в форму (в то вре-
мя это был длинный черный сюртук с эполетами, с саблей)
и отправился с визитом. Подвонил— мне открыли. Вышла
Серафима Васильевна, поздоровалась со мной, села, потом
побежала в другую комнату и сказала Ивану Петровичу, что
я пришел. Я слышу из соседней комнаты:
— А что ему нужно?
Вскоре она опять вышла, поговорила со мной, я посидел
две-три минуты, обменялся какими-то фразами и ушел.
Приехал я в Институт экспериментальной медицины, рас-
сказываю все Е. А. Ганике. Тот покатился с хохота. Вот, го-
ворит, тоже нашли — к Ивану Петровичу с визитом идти!..
Оказалось, что в это время Павлов сажал какую-то расса-
ду, готовился к поездке на дачу, да и вообще никаких визи-
тов, никаких формальностей не признавал.
Часто у него бывали те, кто обладал какими-нибудь музы-
кальными способностями. Бывал Красногорский — он на
рояле играл, Е. А. Ганике он приглашал иногда с виолон-
челью, на которой тот играл великолепно, приглашал Спе-
ранского. Иногда устраивались квартеты. Купалов играл на
скрипке. Красногорский и композитором себя считал, — про-
шел какой-то класс композиции. Но Евгении Александро-
вич, послушав произведение Красногорского, как-то под-
прыгнул и сказал: «Так ведь это же от того-то взято!» (Он
был музыкально хорошо образован.)
221
Евгений Александрович замечательно играл на фисгармо-
нии и на виолончели. Вместе с тем он не любил лишнего
общества. В Институте экспериментальной медицины рядом
с его рабочей комнатой была клетушка, где хранились такие
денные вещи, как спирт и прочее. Там он поставил фисгар-
монию. Он сам себе делал ленты, пробивал дырочки и, при-
способляя их к фисгармонии, запускал ее, а сам брался за
виолончель и под аккомпанемент фисгармонии играл, при-
чем это происходило в ночные часы. Он приходил в лабора-
торию в час или в два, сидел долго и, когда все расходились,
играл. Изредка нам, счастливчикам, удавалось попасть
к нему на концерт. Я с большим удовольствием слушал его.
Потом, несколько позже, как-то пригласил он Елизавету
Иоакимовну и меня и устроил нам концерт из произведений
Листа.
Как я уже говорил, у Ивана Петровича был такой
порядок: в любой день вечером, в девять часов, с преду-
преждением и без предупреждения, можно было ходить
к нему.
Секунда в секунду должен был быть подан самовар. Он
заваривал чай (почему-то был такой порядок, что вечерний
чай он заваривал сам), затем напевал: «тра-та-та», любимый
мотив его был из «Кармен», хор мальчиков, садился и начи-
нал раскладывать пасьянс. Тогда Серафима Васильевна уже
наливала и подавала ему чашку чая, и вот в это время мож-
но было к нему приходить, все деловые или полуделовые
разговоры нужно было вести в это время, с девяти до один-
надцати. Я засиживался у него иногда до часу. При этих
посещениях велись всякие разговоры — ио политике, и об
общественной жизни, и о религии, и о национальном вопросе.
Очень много было интересных бесед. Я никогда не злоупот-
реблял этим, но если заходил, то сидел сколько можно.
...Это было связано с юбилеем В. В. Савича, которого мы
все любили. Не помню, сколько лет ему тогда исполнилось —
вероятно, шестьдесят. Мария Капитоновна Петрова устроила
у се я на квартире, в большом доме, куда когда-то эмир
бухарский приезжал, встречу всех учеников Ивана Петро-
вича. Вечер очень мило, уютно протекал, был Иван Петро-
вич, а утром в этот день мы чествовали Владимира Василье-
нм₽а п Ла °Рат0Рии- Вот тогда я впервые применил выраже-
ПЙРТ.Л таР°ста>>’ назвав Владимира Васильевича «старостой
шим» v школы». Он действительно был таким «стар-
У , все его одинаково ценили и уважали. Об этом
222	J
кто-то рассказал Ивану Петровичу, и на ужине у Марии
Капитоновны Иван Петрович произнес такую фразу:
— Я не люблю повторять чужие слова и никогда чужих
слов не повторял, но я сегодня слышал, что Леон Абгарович
назвал Владимира Васильевича «старостой павловской шко-
лы». В виде исключения я повторяю эту фразу и пью за здо-
ровье Владимира Васильевича как за старосту моей школы!
На этом вечере, по предложению Марии Капитоновны,
каждый из нас карандашом расписался на скатерти, оставил
свой автограф, а потом она дала вышить гладью эти фами-
лии. Эта скатерть осталась после Марии Капитоновны со
всеми вышитыми гладью подписями учеников Ивана Пет-
ровича.
По воскресеньям у Ивана Петровича устраивалась игра в
дурачки. Всегда собиралась определенная группа своих —
Иван Петрович, Серафима Васильевна, Вяжлинский, фарма-
колог Каменский. Протекали эти встречи очень бурно. Иван
Петрович горячился, а Серафима Васильевна (она была
очень веселая, живая женщина) всегда сговаривалась, чтобы
«посадить» Ивана Петровича. Он не поддавался, но если его
оставят в дураках, то приходил в страшную ярость.
Павлов был большой любитель городков, считал, что из
всех видов спорта и физических упражнений самое луч-
шее — это игра в городки. Я один раз как-то присутствовал
при игре, но больше мне не хотелось, потому что все это
происходило со страшным азартом, главным образом с пре-
пирательствами между ним и сыновьями. А Серафима Ва-
сильевна рассказывала как-то, что на даче, когда они жили
в Силомягах и устраивали игры, кухарка прибегала и гово-
рила: «Бегите скорей, а то они перессорятся!»—такие про-
исходили бурные споры из-за нарушения правил.
В Колтушах у нас хранились городки, которыми он играл.
Когда он состарился, для него сделали городки несколько
уменьшенного размера. И площадка там была специально
для городков.
Иван Петрович каждую среду участвовал в работе гимна-
стического общества. Собирались врачи-гимнасты сначала
в одном из помещений Адмиралтейства, потом около инже-
нерного замка, — там есть такие маленькие домики.
Я однажды пошел на эти гимнастические занятия, потому
что Иван Петрович сказал как-то:
— Ну что вы, сударь, нельзя же без гимнастики.
А Перельцвейг, оказывается, эти занятия долго посещал.
223
Там было очень много врачей, в том числе этот Перель-
цвейг, Явейн (был такой терапевт, он немецкое училище кон-
чил поэтому хорошо владел всеми гимнастическими прие-
мами. Иван Петрович задавал тон, что называется). Из моло-
дежи был Виталий Григорьевич Хлопин, тогда студент
четвертого курса университета. Когда начинались вольные
движения, нужно было по команде махать руками или хо-
дить. Иван Петрович снимал пиджак, приносил какие-то
холщовые туфли. Он Давал разные смешные названия не-
удачникам. А Перельцвейг никак не мог попасть в тон. Если
шли и раздавалась команда «Стой!», он непременно должен
был сделать еще лишний шаг. Если махали руками вперед
и назад, а потом была команда переменить движение, он
делал еще лишнее движение — всегда отставал, а при беге
или внезапном повороте обязательно сталкивался с кем-ни-
будь. Хохотали при этом все..т
А Иван Петрович очень серьезно к этому относился. С од-
ной стороны, он всякие шуточные названия любил, но вме-
сте с тем сердился, если кто-нибудь на пять минут раньше
уйдет или на пять минут опоздает.
Он очень любил ездить на велосипеде, пока не сломал
ногу; при этом вся семья имела велосипеды — у него, у Сера-
фимы Васильевны, у трех сыновей и у дочери. Должны
были придерживаться строгих правил — он непременно впе-
реди (они вереницей ездили кататься), потом дочь, сыновья,
и замыкала шествие Серафима Васильевна. Он ехал впере-
ди для того, чтобы не допустить чрезмерно быстрого темпа
движения, а Серафима Васильевна сзади должна была на-
блюдать, чтобы кто-нибудь не сошел с пути. Таким образом
они делали иногда большие прогулки.
Велосипед его тоже хранится в Колтушах, велосипед без
свободной передачи, потому что он говорил:
Позвольте, как же так можно, — тогда будешь ехать по
инерции, не работая! Для чего же ездить на велосипеде, если
не работать?!
Он все время работал ногами, чтобы упражняться. На этой
почве у него тоже бывали с сыновьями споры, — они хотели
СЕ^одну'° передачу, а он считал, что ее не должно быть.
Между прочим, когда в Гельсингфорсе был съезд север-
ных физиологов, туда тоже были доставлены велосипеды, и
они совершали прогулки по Финляндии: он Тигерштедт
и еще несколько человек.
Лето Павлов проводил в Силомягах, около Нарвы, чуть ли
не на протяжении двадцати—двадцати пяти лет в одном и
том же доме, и не хотел менять, говорил, что нет лучшего
места, лучшего курорта, что и море и пляж там самые заме-
чательные. Он еще в мае начинал заготавливать необходи-
мую рассаду цветов и в эти дни иногда даже не заходил в
лабораторию. Иван Шувалов приносил ему черную землю
с усадьбы Института экспериментальной медицины. Затем
28 или 29 мая он уезжал на один день в Силомяги,
сажал эти цветы, а с 1 июня уже абсолютно прекращал
на три месяца посещение лаборатории. Летом, как он
сам рассказывал, он любил читать беллетристику или
исторические сочинения, иногда делился, рассказывал,
какое впечатление на него произвела та или иная
книга.
Коснусь характерных черт Ивана Петровича. Это такой
вопрос, который всегда всех интересует, — отношение его
к религии.
Примерно в 1911 или 1912 году, когда его избрали предсе-
дателем Общества русских врачей, произошел знаменатель-
ный инцидент. Должно было быть объединенное заседание
Общества русских врачей и Хирургического общества. Такие
объединенные собрания устраивались два раза в год — один
раз в день кончины Боткина и другой раз в день кончины
или рождения Пирогова: заседание, посвященное Боткину,
и заседание, посвященное Пирогову.
Боткинские заседания обычно начинались с панихиды.
В зале Пироговского музея устраивалась сначала панихида,
а затем начиналось научное заседание, обычно бывал какой-
нибудь один доклад, в котором так или иначе оказывали
внимание памяти Боткина.
В первый же год, как председателем оказался Иван Пет-
рович, пришел секретарь общества (сейчас не помню, кто в
то время был) договариваться с Иваном Петровичем относи-
тельно докладчика на этом боткинском заседании. Вдруг
Иван Петрович в присутствии всех работников лаборатории
говорит:
— Что это у нас тут завелась манера ни с того ни с сего
устраивать панихиду? Какое имеет отношение научное об-
щество к панихиде?! Мы, ученые, собираемся почтить па-
мять ученого, а тут вдруг почему-то панихида... Я думаю,
надо изменить этот порядок.
Все молчат. Потом он говорит:
— Так что вот мы и распорядились никакой панихиды
Ашот Арзуманян «Око Бюракана»	225
устраивать я не буду. С какой стати на заседании общест-
ва панихиду устраивать7
Одним словом, отменили.
На такое боткинское заседание всегда приезжала вдова
Боткина, приходили сыновья (оба они были профессорами
и терапевтами) — Сергей Сергеевич и Евгений Сергеевич, их
жены, затем, кажется, приходила дочь С. П. Боткина с му-
жем,— словом, вся семья. И в этот раз тоже все собрались,
причем все в черном.
Заседания происходили очень торжественно, военные бы-
ли в мундирах, гражданские — во фраках.
Панихиды нет. Председатель объявляет:
___ Сегодня — заседание, посвященное памяти С. П. Бот-
кина, прошу почтить память вставанием.
На следующий день приходит Иван Петрович в лаборато-
рию. Только снял пальто, повесил, входит в комнату внизу
с таким жестом (ударяет рукой по лбу):
— Какого я дурака свалял вчера! Как я не подумал! Мне
не хотелось нюхать ладан, а я не подумал о том, что почув-
ствуют члены семьи. Ведь они же пришли не доклады наши
слушать, они привыкли к тому, что мы посвящаем заседа-
ния памяти Боткина, служим панихиду, они же религиозные,
верующие люди! Я не верующий, но я все-таки должен счи-
таться с верующими. Никогда себе этого не прощу! Я это
понял, как только увидел выражение лиц у вдовы и у
остальных членов семьи...
Я не могу точно вспомнить, — продолжал Леон Абгаро-
вич, — когда именно, но знаю только, что из года в год
к Ивану Петровичу приезжал старик, очень почтенный,
с большой седой бородой, его товарищ по выпуску Военно-
медицинской академии, врач, который работал в Воронеже.
Приезжая в отпуск, он обязательно заходил к Ивану Петро-
вичу. Они поднимались наверх, в кабинет, сидели там с пол-
часа, беседовали. Иван Петрович поил его чаем, потом они
мирно расходились. Он нам говорил, что «это очень милый
человек, врач из Воронежа, постоянно меня навещает,
я всегда очень рад с ним побеседовать».
В один прекрасный день приехал этот врач, поднялись
они, как всегда, наверх, сначала тихий говор раздавался, по-
том голоса все повышались, наконец, слышим, что Иван
етрович что-то громко говорит, почти кричит. Мы обеспо-
коены^ ждем. Наконец быстро скатываются с лестницы оба.
До свидания.
226
— До свидания.
Старик одевается и уходит, а Иван Петрович входит в об-
щую комнату со словами:
— Черт его знает, всегда приходил ко мне, так приятно
было вспоминать студенческие годы, мы беседовали, а тут
пришел и говорит: «Как ты относишься к загробной жизни?»
Я говорю: «Как отношусь? Какая же загробная жизнь9» —
«А все-таки, как ты думаешь — загробная жизнь существует
или не существует?» Я сначала ему отвечал, потом мне на-
доело. «Как тебе не стыдно, ты врач — и говоришь такие
глупости!» Он говорит: «А меня интересует этот вопрос».—
«Ну, если тебя такие глупости интересуют, иди куда-нибудь
в другое место и не мешай мне заниматься наукой». На этом
мы и расстались.
На следующий день Иван Петрович приходит белее полот-
на, мрачный и хватается за голову:
— Какого я вчера дурака свалял, что я наделал! Ведь
доктор тот, вчерашний, ушел из лаборатории и ночью покон-
чил с собой. Большую дозу морфия впрыснул себе и умер...
А я-то не сообразил того, что у него недели три или четыре
тому назад скончалась жена и человек искал себе утешения,
надеялся, что если существует загробная жизнь, то он все-
таки встретится с душой умершей жены, с которой он про-
жил около пятидесяти лет. А я этого ничего не понял и так
оборвал его... Он, очевидно, рассчитывал на поддержку, на
утешение — и такой трагический конец! Все-таки нужно
думать немножко и о других людях...
Затем как-то накануне пасхи Иван Петрович мне говорит:
— Леон Абгарович, вы же неженатый человек?
Я говорю:
— Нет, не женатый.
— Знаете что, завтра пасха, там начнут везде собираться,
с визитами ходить и т. д. В лаборатории будет пусто, отчего
бы вам завтра не поработать?
Я отвечаю:
— Отчего же не поработать.
— Знаете что, приходите завтра в лабораторию, поставь-
те опыт.
— С удовольствием.
На следующий день я прихожу. В лаборатории — один
Иван Петрович и служитель, Иван Шувалов, как полагается.
Служитель поставил ему чайник, дал отчет о состоянии
собак и ушел. Иван Петрович начал со мной беседовать,
227
опыт мне испортил, конечно, потому что разговаривал. Дру-
гих никого не было. Тут, между прочим, он и высказал та-
кую мысль:
____ Не хочется идти домой, всякие визитеры — неинтерес-
но... А только, знаете, я ужасно люблю службу пасхальную.
Все-таки хожу иногда к заутрене. Во-первых, замечательное
пение, во-вторых, это впечатления детства. Живо вспоми-
наю, как мать снаряжала меня и братьев в церковь. Давала
свечку с собой. Говорила, что там, во время заутрени, свечку
нужно зажечь, а потом нести ее домой. Мы шли и боялись,
как бы не потухла свечка. И эти воспоминания так радуют,
приносят такое спокойствие, что я с большой охотой под
пасху и под рождество бываю в церкви.
Таково было отношение И. П. Павлова к религии. С одной
стороны, любовь к церковному пению, к этой красивой об-
рядности, заложенная с детства, а с другой стороны — резко
атеистические взгляды ученого.
Несмотря на это, ходили всякие слушки. Я помню, один
из них потом даже попал на сцену. Кто-то пустил слух, буд-
то Иван Петрович очень религиозный человек, будто он да-
же старостой был в Знаменской церкви, около Московского
вокзала, и что он, проходя мимо какой-нибудь церкви, оста-
навливается, крестится и кладет поклоны. И будто бы, когда
он крестился у какой-то церкви, проходивший мимо красно-
армеец сказал:
— Ишь ты, темнота!
Если помните, это действительно вставили в какую-то
пьесу, а артист Скоробогатов как-то прочел у нас этот от-
рывок. Мы тогда объяснили, что это неверно, и обратились
к театру с просьбой выбросить эту порочащую Павлова че-
пуху из пьесы.
Мы, его ученики, работавшие с ним, хорошо знали мате-
риалистические взгляды Ивана Петровича. Помню, начиная
свою работу по условным рефлексам, он сам говорил, что
это, конечно, настоящий материализм, а материалистический
подход требует, чтобы была уравновешенная система, в ко-
торой малейшее изменение в каком-нибудь пункте сейчас же
лечет за собой уравновешивающее явление. Он утверждал,
пРиРоде представляет уравновешенную систему,
оеакгшиЛ наРУи^ение которой должно вызвать ответную
пргЬпртгп’ И С Этои т0чки зрения ему казалось, что условные
нию Ня*! ВПОлне соответствуют материалистическому уче-
ту тему среди нас часто возникали интересные бе-
228
седы. Я помню, что и Г. П. Зеленый и я сам занялись изуче-
нием философии. Мне было неясно, почему Челпанов и неко-
торые другие резко обрушиваются на материализм, пока я
не понял, что они говорят о вульгарном материализме.
Иван Петрович тоже принимал участие в этих философ-
ских беседах.
Прошло много лет после этого, и уже примерно в 1919 го-
ду, когда я еще был ассистентом в Институте эксперимен-
тальной медицины, как-то, не знаю уж по какому поводу, он
зашел ко мне в комнату.
— Вот, Леон Абгарович, я не могу молча думать. Я не-
пременно должен думать вслух, и мне нужен собеседник,
чтобы был кто-нибудь, кому я мог бы изложить свои мысли.
И действительно, кто бы к нему ни заходил, он всем гово-
рил:
— Мне некогда, я этим не могу заниматься, я вас направ-
ляю к такому-то. А вы послушайте, о чем мы говорим.
И начинал рассказывать о том, что его больше всего в
этот момент интересовало.
— Вот пока я работал над вопросом пищеварения, — го-
ворил Иван Петрович, — мне помогала Сарра Васильевна
(он обычно называл так Серафиму Васильевну), я с ней об-
суждал дома все вопросы, она записывала мои мысли, а на
следующий день я мог с другими разговаривать, и к этому
привык. Но с тех пор как я перешел на условные рефлексы,
мне становится все труднее и труднее, потому что каждый
раз, как стану говорить, Сарра Васильевна начинает волно-
ваться: она же верующий человек, тотчас начинает плакать
и твердить: «Что ты делаешь?! Ведь это же ведет к мате-
риализму, это же настоящий материализм!» Как я ее ни
убеждаю, что это чистая наука, она все свое твердит! Поло-
жение такое, что я уже чувствую себя скованным и не могу
так свободно думать, как мне нужно. Отсюда и мое сближе-
ние с Марией Капитоновной. Мария Капитоновна умеет сра-
зу же оживить разговор, поддержать его, и это мне дает воз-
можность думать, как я привык, — думать вслух.
Я уже упоминал, что в молодые годы Павлов очень увле-
кался Писаревым, в семинарские годы с увлечением читал
книжку Льюиса «Физиология обыденной жизни». Это был
такой популярный учебник физиологии, с которым Иван
Петрович познакомился и увлекся им. Он и натолкнул на
мысль, чтобы по окончании семинарии, после получения
среднего образования не остаться на богословском факуль-
229
тете, а поехать в Петербург и поступить в университет.
В студенческие годы Павлов сильно увлекся физиологией.
В то время в университете физиологию преподавали два
профессора: Овсянников — гистологию и Цион — физиоло-
гию. Кафедрой заведовал как будто бы Овсянников, а Цион
был вторым профессором. Оба они одновременно и читали
курс, и руководили научной работой студентов.
Павлов характеризовал Циона в тот период, когда тот был
профессором университета, как совершенно исключитель-
ного вивисектора, прежде всего, а во-вторых, как замеча-
тельного лектора, в-третьих же, как человека, который умел
держать всех сотрудников в руках — не какими-нибудь там
суровыми мерами, а просто своим собственным отношением
к делу.
Иван Петрович несколько раз рассказывал о двух фактах
из жизни университета того времени. Вопрос касался виви-
секции. Цион сердился, когда люди на вивисекционном опы-
те забрызгивались кровью, вымазывати руки, работали не-
достаточно аккуратно и опрятно. Цион говорил, что нужно
уметь орудовать только инструментом, не пачкать руки и
что вообще все должно быть красиво, чисто, аккуратно. Од-
нажды он сказал:
— Я держу пари, что в канун Нового года я поставлю
опыт с сердечными нервами.
Как известно, этот опыт требует перевязки целого ряда
артерий и вскрытия грудной клетки. Следовательно, нужно
перекусить шесть-семь ребер, отвернуть переднюю грудную
стенку и отпрепарировать сердечные нервы, — это одна из
самых кровавых, самых тяжелых операций, какую вообще
приходится делать вивисектору.
И действительно, Цион приехал около одиннадцати часов.
В лаборатории собрались его ученики. А он во фраке, в бе-
лой манишке, в белых перчатках взял скальпель, пинцет,
поставил кого-то ассистировать, проделал весь этот опыт,
подраздражал сердечные нервы, а к двенадцати часам надел
пальто и отправился куда-то встречать Новый год... Во-пер-
вых, проделал он это очень быстро и, во-вторых, так акку-
ратно, что перчатки у него остались белоснежными.
ван етрович любил приводить этот факт как образец
блестящей техники и аккуратности.
случай несколько иного порядка. Говорят, обык-
и инпгпя Кл°ГДЗ ЦИ°Н Вел ОПЬ1Т> вокруг толпились студенты,
р здавались жалобы, что с собак прыгают блохи.
230
Один из сотрудников как-то сказал:
— Фу ты черт, блохи одолели!
Тогда Цион вдруг поворачивается к нему:
— Как вам не стыдно, вы биолог и говорите такие пустя-
ки! Разве вы не знаете, что блоха собачья и блоха чело-
вечья — это разные виды. Какая же собачья блоха будет по
вас прыгать? Это вам должно быть стыдно, что сами зано-
сите сюда блох!
С этого момента никогда и никто не решался пожаловать-
ся, что его кусает блоха.
Все свои основные студенческие работы Иван Петрович
провел под руководством Циона в университетской лабора-
тории.
Павлов навсегда сохранил к своему учителю теплое чувст-
во, хотя сам находился под сильным влиянием идей Сече-
нова. У Сеченова же он фактически никогда не работал и
непосредственного контакта с ним не имел.
После ухода Циона кафедра была поручена Тарханову,
который и был потом утвержден профессором. Тарханов,
ученик Сеченова, был оставлен при Академии в адъюнкту-
ре, где работал у Сеченова, а после этого находился в загра-
ничной командировке два года у Гольца и, кажется, у Клода
Бернара.
В связи с уходом Циона Иван Петрович снова проявил
свою горячность и решительность поведения. В первый раз,
когда Циона вынудили уйти из Академии, Павлов ушел
с кафедры и перешел к Устимовичу. Потом он рассказывал,
что при университете, как и сейчас, было Общество испыта-
телей природы, в котором было отделение физиологии.
Председателем там был Овсянников. Этот Овсянников как-
то решил сделать доклад. Иван Петрович это описывал
в юмористических тонах. По его словам, Овсянников бывал
в лаборатории Людвига и видел, как Людвиг вел работу по
лимфообразованию. Для этого у него была устроена машин-
ка, которая вертелась, ноги собаки были привязаны через
какие-то блоки к шнурам, служитель вертел колесо, так же
как для искусственного дыхания, и ноги собаки проделыва-
ли альтернирующие пассивные движения, таким образом
выдавливалась лимфа, лимфу собирали и подвергали иссле-
дованию.
Овсянников видел этот опыт, связанный с лимфообразо-
ванием и основанный на пассивных движениях.
Вернувшись в Петербург, он построил такую же машину
231
и так же заставил собаку делать пассивные движения, и в
обществе сделал доклад о влиянии мышечной работы на об-
мен веществ. Этот доклад был зачитан профессором (даже
в то время уже академиком) в Обществе естествоиспытате-
лей, и тогда бородатый студент Военно-медицинской акаде-
мии Иван Павлов выступил со следующим заявлением:
— Позвольте, а при чем же тут работа? Какую же мышеч-
ную работу делала собака, когда у нее пассивно вертели
ноги?
Это произвело, говорят, ошеломляющее впечатление на
докладчика, уже пожилого ученого, который, конечно, ниче-
го и не мог возразить, когда сообразил, что сделал грубую
ошибку. Он только и смог пролепетать:
— Вот тут... этот самый...
Тут Тарханов вмешался (он уже был профессором) и, что-
бы смягчить впечатление от слов Павлова, сказал, что заме-
чание студента Павлова не столь важно, потому что, конеч-
но, известная степень работы тут есть, так как не одни же
активные движения мускулатуры обеспечивают работу, —
также и пассивные, и, следовательно, с этим нельзя не счи-
таться.
Тогда студент Павлов из публики заявил, что «если тако-
во отношение к науке, мне здесь нет места!» — и со сканда-
лом ушел. С тех пор он перестал посещать заседания этого
общества.
Этот инцидент со смехом рассказывал сам Иван Петрович.
Несколько лет Иван Петрович пробыл в лаборатории
Устимовича — кажется, два или три года. В это время Бот-
кину пришла в голову мысль организовать физиологическую
лабораторию при терапевтической клинике. Я не знаю, по
рекомендации ли Сеченова или Устимовича или сам Боткин
знал Ивана Петровича, но он предложил Павлову занять
место руководителя этой лаборатории. Это было в последний
год студенчества Ивана Петровича или тотчас по оконча-
нии, —я точно даты не знаю. Во всяком случае, Иван Пет-
рович ыл оставлен при Академии на три года и в это время
руководил лабораторией, так что его подготовка к научному
руководству кафедрой физиологии протекала не на кафедре
физиологии, а в клинической лаборатории Боткина. Ведь
оставляли при Академии, то потом предоставляли пра-
и чпр1 Т Спе^иальности- Павлов избрал кафедру Боткина,
лип паХЛ1 “ Не ПРОСТО адъюнктом или аспирантом, а руково-
дил работой других врачей.
232
Потом начались его материальные мытарства. У него к
этому времени уже было двое детей. А скоро и Вера Иванов-
на появилась. Первый ребенок у них (это был мой ровесник,
тоже 1882 года рождения) погиб на первом году жизни, а по-
том появился Владимир Иванович, — он был на год или два
моложе меня.
Серафима Васильевна рассказывала такой интересный
случай; они были очень стеснены в средствах, жалованье
адъюнкта было маленькое, нужно было экономно жить, и
Иван Петрович поставил ультиматум — столько можно было
тратить, сколько он выдавал денег. Сам он никаких расхо-
дов не производил, конечно, но нужно было укладываться
в эти деньги. Ему предлагали читать лекции то во врачеб-
ной школе, то на фельдшерских курсах, но он не хотел брать
никакого побочного заработка, чтобы не тратить времени.
Трудные это были годы для Ивана Петровича. Как уче-
ный он уже созрел настолько, что оставаться в роли руково-
дителя клинической лаборатории даже при Боткине, кото-
рого он очень уважал и ценил, ему уже было неинтересно.
Павлову хотелось вести свою работу — ведь он и шел-то
в Военно-медицинскую академию для того, чтобы стать
самостоятельным исследователем.
Помню, 23 декабря 1916 года с Павловым произошел не-
счастный случай. На Лопухинской улице он поскользнулся,
упал, получил перелом шейки бедра и должен был лежать
некоторое время, более двух месяцев.
Произошло это так. Я шел в лабораторию и вдруг вижу
впереди, около Института экспериментальной медицины,
какая-то толпа, экипажи какие-то стоят. Когда я подошел,
то выяснилось, что за несколько минут до моего прихода
Иван Петрович упал на улице и не смог подняться. Прохо-
жие дали знать в институт, Павлова подняли. К тому вре-
мени, когда я пришел, он уже был перенесен в лабораторию,
там успел побывать принц Ольденбургский, затем прислан-
ные от него врачи, и Иван Петрович, бледный как смерть,
только успел мне сказать:
— Вот упал и, по-видимому, получил серьезный перелом,
не знаю, чем все это кончится...
В это время подоспела карета скорой помощи, присланная
принцем Ольденбургским. Ивана Петровича уложили и
увезли домой. До февраля или марта он лежал в постели
Когда произошел февральский переворот и Николай от-
рекся от престола, Павлов горячо это приветствовал. Выра-
233
зилось это не только в его непосредственных разговорах,
в том интересе, с которым он выслушивал нас, но и в том,
что он требовал, чтобы каждый, кто приходил, подробно
рассказывал, что делается на улице, каково настроение
народа.
Иван Петрович, Лихачев и Вартанов были инициаторами
создания Общества физиологов, задачей которого должен
был быть созыв всероссийских съездов физиологов. Над
этим бились очень долго; я помню, что тогда в инициатив-
ной группе, кроме Ивана Петровича. Лихачева и Вартанова
было еще несколько человек, в том числе и я. Мы подписы-
вали общее ходатайство правительству, но проводили это
дело непосредственно Лихачев и Вартанов. Был целый ряд
препятствий, помех, исправляли проект постановления,
устава, перекраивали его чиновники, и только после фев-
ральского переворота, уже при Временном правительстве,
удалось утвердить это общество и созвать первый съезд.
Иван Петрович тогда не смог сам участвовать в работе
съезда, но написал горячее приветственное письмо, которое
мы зачитали на заседании. В письме он приветствовал
съезд и говорил, что наука теперь будет расцветать, что
свергнута тирания и т. д. Это письмо напечатано в первом
номере «Физиологического журнала», который был основан
и стал выходить уже при советской власти.
На съезде обсуждали кандидатуры на первые должности
в Обществе физиологов. Председателем, конечно, единоглас-
но был избран Иван Петрович.
Крайне отрицательно относился он к Керенскому, кото-
рого не переваривал.
— О. паршивый адвокатишка, •— говорил Павлов, — такая
сопля во главе государства, — он же загубит все!
Когда позже англичане высадились на севере, а японцы
на востоке нашей страны, он восклицал:
— Ну, родину мою разрезали на части!
Его настроение несколько улучшилось, когда прогнали
англичан с севера, японцев с востока. Когда же начал скла-
дываться Союз Советских Республик, началась и перестрой-
ка отношения Павлова к советской власти.
отом он подчеркивал большое значение той националь-
н и политики, которую проводило Советское государство, и
рпт??ИЛ’ ЧТ° ^ЛЯ РУССК0Г0 народа выгоднее и больше чести,
он играет и будет играть роль народа, культурно объ-
единяющего остальные народы, а не проводящего колони-
альную политику на окраинах.
На этих пунктах — на объединении России в Советский
Союз и на национальной политике, которая должна была
придать руководящую роль русскому народу на основе
культурного объединения, а не на основе подавления и ко-
лониальной политики. — и состоялось его примирение, кото-
рое выразилось потом в его горячем выступлении на между-
народном съезде физиологов в Ленинграде.
Когда Иван Петрович Павлов вернулся с предыдущего
конгресса, состоявшегося в Америке, он мне заявил:
— Я пригласил следующий конгресс к нам в страну на
1935 год. Я ставлю такое условие: если вы согласитесь быть
моим заместителем и фактически организовать съезд, то я
оставлю мое предложение в силе. Если вы на это не соглас-
ны, то напишу отказ, скажу, что я передумал, что не имею
возможности его провести. Следующим кандидатом на созыв
конгресса числится какая-то другая страна. — пусть тогда
там и собираются.
Я дал свое согласие.
Павлов немедленно написал в Совнарком (он писал всегда
«Совнарком», без упоминания какой—РСФСР, СССР): «Так
как мною было сделано приглашение международному кон-
грессу, то прошу назначить моим заместителем по оргкоми-
тету члена-корреспондента профессора Военно-медицинской
академии Леона Абгаровича Орбели. Академик Павлов».
Вспоминаю такой эпизод. Мы были с Иваном Петровичем
в Париже, проездом на конгресс в Бостоне. В гостиницу
к Павлову являлись разные французские ученые, некоторые
из представителей других государств, которые ехали через
Париж, — все считали нужным нанести Ивану Петровичу
визит. И, конечно, появлялись корреспонденты.
Как раз при мне подошел к нему один французский науч-
ный работник из русских белогвардейцев-эмигрантов, он же
и корреспондент каких-то газет, и начал задавать вопросы:
— Иван Петрович, я хотел бы для прессы дать статью
о Советской России. Не могли бы вы дать ответ на некото-
рые вопросы?
Павлов как стукнет кулаком по столу:
— Я о своей Родине в чужой стране не намерен разговари-
вать с такими типами!
Ответ был ясный и в комментариях не нуждался...»
235
...Осенью 1958 года перестало биться сердце Леона Абга-
ровича Орбели — выдающегося человека, ученого, общест-
венного деятеля.
В конце 1958 года «Правда» писала: «Имя Л. А. Орбели —
человека в высоком значении этого слова, кристально чис-
того, патриота своей Родины, выдающегося ученого Совет-
ской страны, подлинного гуманиста — это имя занесено
в анналы советской науки, славу которой столь приумно-
жили труды Л. А. Орбели».
Л. А. Орбели создал интернациональную школу физиоло-
гов в Ленинграде, Москве, Ереване и других научных цент-
рах страны. В Ленинграде я зашел в Институт эволюцион-
ной физиологии имени И. М. Сеченова Академии наук СССР,
основанный академиком Л. А. Орбели. Заместитель дирек-
тора по научной части, один из талантливых учеников Орбе-
ли— доктор профессор Арташес Карамян говорил о том,
что лучшим памятником выдающемуся ученому является
творческое развитие его научных идей. Коллектив института
принял решение ежегодно приурочивать ко дню рождения
академика Л. А. Орбели отчетную научную конференцию и
заслушивать на ней доклады, подытоживающие результаты
исследований за прошедший год. На первой научной конфе-
ренции с докладами выступили пятьдесят сотрудников. Кон-
ференция показала, что в институте продолжается работа
по всем основным проблемам, начертанным Леоном Абгаро-
вичем Орбели.
Орбели продолжает жить.
1958
По дорогам
старины
ТТ здали видна снежная
-“-вершина Арарата. Суро-
вые скалы, пологие склоны гор, небольшие долины, где за-
частую камня больше, чем земли... И над всем этим — синее-
синее небо и палящее солнце... Армения. Камень — ее богат-
ство. Он лежит прямо здесь, сверху, он делает землю долин
и склонов разноцветной — черный базальт, розовый, желтый,
серый туф... Поезжайте по дорогам старины и вы увидите,
как зодчие древности великолепно использовали этот дар
природы — камень — в архитектуре. А те кусочки благодат-
ной земли, которыми природа не щедро одарила Армению,
обрабатываются с великим трудолюбием — сады, виноград-
ники, пашни. Трудолюбию и таланту армянского народа обя-
зана неисчерпаемыми сокровищами и нынешняя культура.
Прекрасны ансамбли древнего зодчества. Около трех тысяч
памятников в наши дни охраняется государством. А сколько
еще есть беспризорных! Они ждут своих исследователей,
официальной прописки, реставрации...
История многих сооружений неразрывно связана с исто-
рией страны, с судьбой народа.
Каждое нашествие завоевателей оставляло после себя ды-
мящиеся руины разграбленных городов, сел, крепостей, мо-
настырей. И народ-труженик, культура которого уходит
в глубокую древность, вновь поднимал свои города и кре-
237
пости, возобновлял работы в своих скрипториях и школах,
и снова шли ученые споры, дискуссии в университетах, и
снова возделывались поля и вырастали сады.
Армянский народ страдал и от войн между мощными сосе-
дями— Парфией и Римом, Византией и Персией, Халифатом
и Византией.
Но дух строительного гения народа никому не удалось
сломить. К архитектурным сооружениям, изделиям из кам-
ня, книгам армянский народ всегда относился, как к живым
существам. Их оберегали, сохраняли от напастей, спасали.
В Историческом музее Еревана есть филигранно выпол-
ненная резная дверь. История ее такова: владетель Муша
пригласил известных мастеров, резчиков по дереву, сделать
двери для прославленного монастыря Сурб-ахбюр (Аракэ-
лоц). Мастера закончили резьбу двустворчатой двери
в 1134 году, навесили ее перед ризницей и отправились в со-
седний край, где их ждала новая работа.
Как же прекрасные двери Аракэлоц попали в Ереван?
...После массовой резни армян в Западной Армении к рус-
ской границе потянулись группы людей, избежавших гибели.
Под стенами древнего стольного города Багратидов — Ани,
беженцы заметили на дороге одинокого человека, который
тащил на спине огрОхМную дверь, еле двигаясь под ее тя-
жестью. Оказалось, что сын игумена монастыря Аракэлоц
успел спасти эту реликвию с бесценной резьбой. Когда рус-
ские войска подошли к тайнику, где была припрятана дверь,
он уговорил военного врача довезти ее до Карса на обозной
подводе. Но от Карса до Ани пришлось тащить тяжелую
дверь на себе...
П1 хтп 6 человек Рассказал, что роздал старинные руко-
HV Ап^аСТЬ1РЯ землякам» собиравшимся бежать в Восточ-
m рмению- 11 они согласились доставить их в Эчмиадзин.
KOHiioRPn3Tb^ Дверь знаменитого монастыря попала в конце
cthtvt ппрв дорический музей Еревана, а рукописи — в ин-
ститут древних рукописей —Матенадаран.
ся в гопы ТСеЙН0Й дороги к юго-востоку от Еревана тянет-
Машина ппрппп^ расширяет свои границы в сторону Норка,
ра. Кажется СапВЭеТ П0дъемы Авана, Вохчаберда, Гехада-
кистью ’ рьян коснулся пейзажа своей волшебной
направо Просеточна°Метре мы сворачиваем с магистрали
ревьями. Весна 2 - Д°Р°Га’ обрамленная Фруктовыми де-
238	Р Зовым и белым цветут абрикосы. На
высоком мысу над живописным ущельем реки Азат разва-
лины некогда неприступной крепости Гарни — одного из вы-
дающихся памятников дохристианского периода Армении.
Первые упоминания о крепости относятся к середине I века,
а построена она, наверное, еще раньше. Здесь, высоко в го-
рах, находилась летняя резиденция армянских царей. Эта
крепость более тысячи лет служила и мощным оборонитель-
ным форпостом. Сохранившиеся до нас полуразрушенные
строения дали возможность археологам полностью воспроиз-
вести ее оборонительно-фортификационные системы. На
территории крепости и сейчас еще можно видеть остатки
светских и культовых сооружений — дворцов языческого
храма, бани, где сохранился мозаичный пол.
Под искусным резцом армянских каменотесов камень стал
великолепным материалом архитектуры. Армения — это ве-
ковые строительные традиции, это талантливое, самобытное
зодчество, это резьба по камню, покоряющая фантазией
художника. Из века в век утверждали свое искусство армян-
ские мастера.
Б двенадцати километрах от Гарни, в узком ущелье Гегам-
ских гор, возникает архитектурный комплекс Гегардского
монастыря, строившийся на протяжении XII—XIII веков.
С севера Гегард защищен громоздящимися друг на друга
могучими скалами, а с другой стороны над обрывом высятся
чистотесаные каменные стены. Главная церковь Катогикэ по-
строена в 1215 году, с характерными для того века вытяну-
тыми вверх, удлиненными пропорциями. Вскоре князь Прош
купил монастырь и приступил к строительству пещерных
сооружений. И это самое интересное в Гегардском монасты-
ре. Здесь армянские мастера, вступив в единоборство с при-
родой, вышли победителями. Глядя на дикие скалы, трудно
себе представить, что внутри этой каменной махины, воз-
несенной природой к небу, существует поразительное по
тонкости и изяществу искусство. Армянские мастера с пора-
зительным умением в глубине скал на разных высотах вы-
били, выстроили, вырезали три здания с колоннами, с резь-
бой, как лучшие наземные сооружения. Внизу — две неболь-
шие церкви с притворами, наверху — усыпальница. Церковь
имеет вид неполного креста. Купол по тонкости резьбы
вызывает восторженное удивление. Сколько труда вложено
в это пещерное сооружение, трудно сказать. Но проходили
века, а оно привлекало все больше и больше внимания
к себе.
239

В комплексе Гегардского монастыря, как в фокусе, отра-
жены смелые замыслы строительного искусства и архитек-
турные идеи времени. Монастырь в старину назывался Айри-
ванк, то есть пещерный монастырь, а с XIII века в честь
легендарного копья, хранившегося в монастыре, стал име-
новаться Гегард, что по-армянски значит «копье».
Удивительные места умели выбирать зодчие Армении для
строительства монастырей. Вот и архитектурный ансамбль
Ахпата в Алавердском районе высится на суровом горном
плато, окаймленном глубокими ущельями. Силуэт монасты-
рей великолепно вырисовывается на фоне неба, и рассмат-
ривать его можно на весьма далеком расстоянии.
По сведениям историков, Ахпатский монастырь был осно-
ван во второй четверти X века. Основную церковь — Нша-
на — начали строить в 967 году и завершили в 991 году. Здесь
есть уникальный памятник архитектуры средневековой
Армении. Это жаматун — притвор церкви Ншан. Его отли-
чают необыкновенная смелость замысла и оригинальность
конструктивного решения перекрытия.
Резчики по камню и в Санаине и в Ахпате создали поэмы
в камне о вечно живом духе народа, о его строительном та-
ланте. Рельефы, изображающие мастеров — строителей мо-
настырей, или Ехегнадзорский геральдический лев, или
украшения на храме св. Креста на острове Ахтамар, — все
они имеют одно духовное начало. Грубоватая рельефность
и тончайшая нежность, экспрессия и утонченность, соеди-
няясь воедино, рождают богатый мир образов — это и есть
древнее армянское зодчество. Зодчество, которое всегда
имело присущий лишь одному ему почерк.
Достаточно проехать двадцатипятиминутный путь от Ере-
вана по Эчмиадзинскому шоссе, и вы окажетесь в Зварт-
ноце.
К нему дорога идет по равнине. Слева от дороги, у самого
поворота, на противоположном берегу реки Раздан, видны
руины Урартской крепости Тейшебаины. Уже много лет
совместная экспедиция Академии наук Армении и ленин-
градского Эрмитажа под руководством действительного чле-
на АН Армянской ССР Б. Пиотровского здесь ведет система-
тические археологические работы. Раскопки открывают но-
вые страницы истории Армении, относящиеся к VII веку до
нашей эры. Издалека видны остатки крепостных стен с мош-
ними выступами, обожженные сильным пожаром стены
дворца Урартского наместника.
240
16
Который раз я приезжаю в Звартноц? Разве сосчитаешь?
Но первое посещение —в 1925 году —я никогда не забуду.
Я учился в четвертом классе Эчмиадзинской средней школы.
Несколько школьников решили посмотреть развалины, что
неподалеку от Эчмиадзина. Мы увидели, как очищали под-
ступы к развалинам сказочного круглого храма. Проходили
годы. И из-за холмов появлялись остатки дивных сооруже-
ний, возрождалась красота древности. Шаг за шагом ученые
раскрывали перед миром историю Звартноца. Он был воз-
двигнут по желанию католикоса Нерсеса III, который за ки-
пучую строительную деятельность получил в народе про-
звище Шнорали, то есть Строитель. Здесь мне хочется отме-
тить, что круглые храмы в Армении и в соседних с ней
странах начали возводить только после Звартноца, а иногда
и точно по его образцу.
Звартноц был разрушен арабами в конце X века. Об этом
факте армянский летописец лаконично сообщает: «Был раз-
рушен и погиб». У Асохика же мы читаем: «Царь Гагик
решил увековечить образ Звартноца и построить его копию
в своей столице Ани».
Реставрация Звартноца всецело связана с именем Тороса
Тораманяна. Ученый, участвовавший в раскопках храма еще
в 1904 году, стал создателем первого проекта реконструкции
Звартноца. Это был смелый вариант, так как в исторической
литературе, кроме восторженных посвящений, нет материа-
лов, в которых сохранилось бы описание храма. Конечно,
нет ни моделей, ни скульптур, ни миниатюр. Есть только
развалины. Да еще строки очевидца, историка Себеоса о том,
что «...построил Нерсес III церковь высоким строением и ве-
ликолепной красоты».
Шедевр армянской средневековой культуры Звартноц,
с его самобытными стилевыми особенностями, привлекал
внимание многих исследователей. Но самое ясное и глубокое
понимание этого уникального сооружения проявил Торама-
нян, который по уцелевшим остаткам, фрагментам сумел
восстановить в макете громадное 45-метровое сооружение
большой сложности; он справедливо утверждал, что Зварт-
ноц своей формой не похож ни на один из древних или позд-
них храмов.
— Если архитектура,— говорил Аветик Исаакян, это ока-
меневшая музыка, то Тораманян превратил ее в живую пес-
ню. Он великолепный певец наших столь же великолепных
руин и памятников.
Ашот Арзуманян «Око Бюракана»
241
.Любуясь памятниками зодчества, я терял понятие о вре-
мени Я уходил в глубь веков, слышал дыхание моих пред-
ков звуки ударов камнерезов, создавших тончайшие кру-
жева на базальте, туфе и мраморе.
Я покинул руины храма Звартноц, строители которого
славились некогда своей высокой культурой не только в Ар-
мении, но и за пределами ее. Сейчас Звартноц весь в прош-
лом но это несправедливо Звартноц должен продолжать
свою жизнь. Ведь даже на его руинах зодчие учатся любви
к камню, пониманию его души.
Вот уже 30 лет при памятнике Звартноц работает музеи.
Завершив осмотр Звартноца, можно продолжать путешест-
вие— здесь же неподалеку по одному из крупных центров
древности, городу Вагаршапану (ныне Эчмиадзин), основы
которого были заложены армянским царем Вагаршаком
в 117—140 годах
Красота и простота воедино слиты в одном из самых пре-
красных сооружений этого архитектурного комплекса. Храм
Рипсимэ. Совершенны его пропорции, лаконичен его деко-
рум. Арки, ниши, выступы, купол, венчающий здание,— все
создает ощущение ритма, гармонии, величественности.
Конечно, памятники древности, в том числе Звартноц, не
могли возникнуть изолированно от единого процесса разви-
тия строительного искусства. Именно об этом свидетель-
ствуют слова классика армянской литературы, замечатель-
ного знатока истории, поэта, академика Аветика Исаакяна:
«Наш народ еще в первобытную эпоху перенял от предков
некоторые основы строительного искусства, добавляя к ним
свои новшества. Подвергаясь влиянию соседей, персов и на-
родов стран Двуречья, он освоил, переработал их, дополняя
новыми элементами, новым видением. Учитывая строитель-
ные материалы, климат, народ строил, создавая гармонию
с пейзажем и своими умственными, духовными, бытовыми
требованиями. И так, усилиями веков и накопленными до-
стижениями был создан армянский самостоятельный стиль,
признанный во всем мире».
Развивая эту мысль, Тораманян говорит: «Когда наш стиль
принял совершенную форму, сам начал лучиться. С нашего
каменного нагорья спустились и распространились дары ис-
кусства по Балканам, Византии, Италии, Германии, Фран-
ции. Наши беженцы-мастера, наши гонимые тондракийские
умельцы и переселяющиеся земляки несли эти дары, кото-
рые явились стимулом внушения, мышления, подражания
242
1С*
для византийского, готического, романского и даже арабского
искусства».
В X—XI веках развиваются города и ремесла, армянский
народ начинает участвовать в международной торговле. Че-
рез Армению проходили караванные пути. Вот почему имен-
но в Ширакском царстве, на укрепленном самой природой
горном мысу, между ущельями Цахкадзадзор и долиной
реки Ахурян возник грандиозный ансамбль города-крепости
Ани.
В 1068 году из-за внутренних междоусобиц, в результате
нашествий иноземных орд с Запада и с Востока и веролом-
ства Византии Ани в упорной, но неравной борьбе пал.
Многолетние раскопки, проводимые академиком Н. Я Мар-
ром и его учеником академиком И. А. Орбели, дали возмож-
ность воссоздать картину кипучей жизни Ани — резиденции
царей Багратидов, крупного центра торговли и ремесел.
Это был большой средневековый город: кварталы жилых
домов, дома знати, ремесленные ряды, базарные площади,
величественные храмы... Над городом возвышался дво-
рец— двухэтажное сооружение, построенное на высоком
холме. Дворец был сожжен и разрушен, и раскопки возрож-
дают перед нами только части прекрасных парадных зал.
хозяйственных помещений, бани и систему водопроводных
труб, через которые подавалась вода в бассейны или фон-
таны, украшавшие некогда прекрасный дворец.
Руины, конечно, привлекали внимание многих ученых
разных стран. Побывавший здесь во главе экспедиции
Института истории Венского университета крупный уче-
ный Иосиф Стржиговский еще в 1913 году писал: «Ани
является музеем армянского искусства под открытым
небом».
— Где, как не в эпоху расцвета христианских народов
в строительстве соборов (как, например, собор в Ани), можно
еще найти красоту и удовлетворение! — восклицал венский
исследователь естественных наук Герман Абих
Размышляя об архитектуре, об Ани, я не могу не расска-
зать легенду, связанную с чудесным памятником зодчества,
который известен под именем Пастушья церковь.
Рассказывали, что старый пастух, проводивший почти весь
год в горах с небольшой отарой, захотел пойти в церковь на
праздник пасхи. Он оставил отару на попечение внука, спу-
стился с гор и едва умолил стражу у городских стен впу-
стить его в Ани. Но ни в одну из бесчисленных церквей Ани
243
он пробиться но смог — так много было желающих побывать
на торжественной заутрене.
Сел огорченный старик на ступеньках паперти Кафед-
рального собора и заплакал. Сказали об этом епископу Ани,
который надевал праздничное облачение в ризнице собора.
Вышел он через боковой вход и строго спросил:
— О чем плачешь ты, старец неразумный, в день светлого
праздника?
Старый пастух поднял к нему мокрое от слез лицо и горь-
ко ответил:
— Целый год провожу я в горах, не видя никого, питаясь
скудно и бегая за овцами и козами, святой отец. . Захотелось
мне послушать торжественную службу и проповедь, помо-
литься в анийской церкви, любоваться ее орнаментами, —
и вот с трудом впустили меня в мой Ани, да и то ни в одну
церковь никак не могу войти: набились повсюду горожане
анийские, а меня не пропускают! Повелел бы ты выстроить
маленький храм за крепостными стенами нашего Ани, чтобы
могли такие бедные, как я, войти в дом божий...
— Еще чего захотел!—презрительно усмехнулся епис-
коп.— Да знаешь ты, сколько будет стоить постройка та-
кой церкви?! Рубищем своим оплатишь ты ее, что ли?..
Покачал с горечью головой старик, поднялся с земли и
ушел не оборачиваясь.
На другой день перед дворцом анийского епископа остано-
вился навьюченный двумя плетеными закрытыми корзина-
ми мул. Старый погонщик добился, чтобы слуги вызвали
епископа, и сказал разгневанному князю церкви:
— Ты хотел, чтобы нищий старик оплатил «своим руби-
щем» постройку церкви для бедняков, забыв о том, что
Христос сошел на землю именно для бедняков, а не для бо-
гачей и знатных людей. Смотри же: хватит ли того, что я
покрыл своим рубищем и привез тебе, чтобы построить
такую церковь, о которой я говорил?
И старик откинул старый, рваный плащ, которым были
покрыты корзины. Под лучами солнца засверкали груды
драгоценных камней.
Наваждение... искушение сатанинское!..—завопил по-
трясенный епископ. — Служки, дьяконы, несите святую
воду и елей священный, чтобы тленом и прахом стали со-
творенные дьяволом из тлена и праха обманные драгоцен-
ности!
Набежавшие служки окропили водой и елеем переливав-
244
шиеся огнем драгоценные камни, и лишь ослепительней
стало их сияние, и не стали они ни тленом, ни прахом.
Прости меня, благочестивый старец, что усомнился
Я в чуде, которое явил мне господь через тебя...—смиренно
попросил епископ. — Сегодня же повелю Трдату, зодчему
славного города Ани, начертить план и приступить к по-
стройке церкви, о которой говорил ты мне...
И в скором времени за вторыми крепостными стенами
стольного города Багратидов поднялась стройная башнеоб-
разная церковка, которую народ окрестил «Пастушьей».
...Изысканность во всем. В большом и в малом. Так отно-
сились наши предки к своим творениям и при создании ве-
личественных соборов и при строительстве маленьких ча-
совен.
Тем более странно, что наши архитекторы, создавая в го-
родах и селах республики замечательные здания — образцы
высокого искусства, так терпеливо относятся к постройкам,
возникающим по обочинам дорог и всем своим безобразным
видом диссонирующим и с живописной природой и с армян-
ским зодчеством.
Может быть, не к месту подобное замечание. Но в разго-
воре об армянской архитектуре, о культуре Армении трудно
удержаться от него.
Право же, стоит взяться за дело. Пусть дороги Армении
украсятся небольшими, но подлинными творениями архи-
тектуры. Этим обращением к зодчим — моим современникам
я закончу путешествие по древним дорогам Армении.
«С чего начать? — думал я, вступая на эту дорогу.—Гар-
ни, Гегард, Эчмиадзин, Ани, Ахпат, Татев...» Я смог расска-
зать лишь о нескольких памятниках армянской старины
тем, кто ей те не успел побывать в Армении и пройти древней
дорогой.
1958
его не угас
Т^ез гнева говорить о вред-
ном — значит говорить
бледно. Нет, сын Армении, академик Орбели не умел гово-
рить бледно!
Кто не помнит 1946 год, Нюрнбергский процесс военных
преступников? Вот по вызову советского обвинения высту-
пает он свидетелем варварских обстрелов города Ленина.
Орбели Иосиф, гражданин Союза Советских Со-
циалистических Республик, вызванный в качестве свиде-
теля по настоящему делу, перед лицом Суда обязуюсь и
клянусь говорить Суду только правду обо всем, что мне из-
вестно по настоящему делу.
Взгляд Орбели скользнул по скамье подсудимых, на мгно-
ение задержался на Геринге — ведь именно Геринг подпи-
сал_план полного уничтожения Ленинграда...
тртт	пож_алУЙСта. свидетель,— спросил представи-
маете? Т К°Г0 оовинения’— какую должность вы зани-
Mac it:;
- Директор Государственного Эрмитажа
— паше ученое звание?
за дейс^вит^^иЬНЫ1* член Академии наук Советского Сою-
действительнм ЫИ ЧЛен Академии архитектуры Союза ССР,
наук, почетный1 чпр6^/1 президент Армянской Академии
лен Иранской Академии наук член Обще-
246	J ’
ства антикваров в Лондоне, член-консультант Американ-
ского института археологии и искусств,
— Находились ли вы в Ленинграде в период немецкой
блокады?
— Находился.
— Известно ли вам что-либо о разрушениях памятников
культуры и искусства в Ленинграде?
— Известно.
— Не можете ли вы изложить Суду известные вам факты?
И свидетель обвинения академик Орбели, директор Госу-
дарственного Эрмитажа, возвысил свой голос для того, что-
бы поведать Международному трибуналу о том, что никогда
не будет забыто советским народом.
«Старый академик выступил на свидетельской трибуне,
как прокурор»,— писала газета «Правда» об этом дне судеб-
ного разбирательства. А старый академик приводил только
факты. Он назвал число снарядов, выпущенных по Эрмита-
жу фашистскими артиллеристами, он назвал число бомб,
сброшенных на Эрмитаж фашистскими летчиками. Он гово-
рил о снаряде, который ранил гранитное тело одного из
атлантов Эрмитажа, он говорил о снарядах, которые рва-
лись в залах Эрмитажа, он говорил о фугасной бомбе,
которая погубила в музейном здании в Соляном переулке
немало уникальных экспонатов музея. Он перечислил
затем архитектурные памятники, пострадавшие в Ленин-
граде от артиллерийских обстрелов и авиационных
бомб, рассказал о руинах, которые видел в Петер-
гофе, Пушкине, Павловске. И вновь говорил об
Эрмитаже:
— Преднамеренность артиллерийского обстрела Эрмита-
жа для меня и для всех моих сотрудников была ясна пото-
му, что повреждения причинены музею не случайным артил-
лерийским налетом, а последовательно, при тех методиче-
ских обстрелах города, которые велись на протяжении мно-
гих месяцев...
Адвокаты пытались оспорить показания свидетеля Орбели.
— Достаточно ли велики познания свидетеля в артилле-
рии, чтобы он мог судить о преднамеренности этих обстре-
лов? — спросил адвокат, защищавший военных из гитлеров-
ского генерального штаба.
— Я никогда не был артиллеристом. Но в Эрмитаж попало
тридцать снарядов, а в расположенный рядом мост всего
один, и я могу с уверенностью судить о том, куда целил фа-
247
шизы В этих пределах — я артиллерист! — ответил сви-
детель.
Таким был Иосиф Орбели. Что бы он ни делал, и в боль-
шом, и в малом он оставался страстным патриотом, глубо-
ким исследователем и человеком.
Результаты его раскопок на древней армянской земле
заняли почетное место в археологической и исторической
науке.
Природой одаренный щедрым и многообразным талантом,
он делал все ради науки, как подлинный ученый и как орга-
низатор научной деятельности сотен и тысяч научных ра-
ботников.
Именно эту его черту так высоко ценил академик Тарле.
— К числу самых выдающихся ученых,— писал он,— ко-
торых армянский народ дал нашей великой Родине, бесспор-
но, относится Иосиф Абгарович Орбели. Он замечателен не
только как крупнейший исследователь-археолог, историк
искусства, автор глубоких анализов армянского эпоса, про-
явивший во всех этих разнообразнейших областях свежесть
и оригинальность научного мышления, полную самостоя-
тельность широкого и плодотворного ученого труда и обшир-
ность кругозора. Помимо всех этих качеств, Иосиф Абгаро-
вич с первых дней Октябрьской революции обнаружил ред-
кий в ученой среде талант организатора и руководителя
коллективной научной работы.
Задолго до того, как началась его славная, продолжаю-
щаяся много лет с блеском работа на ответственнейшем
посту директора Эрмитажа — одного из крупнейших музеев
в мире, . А. Орбели показал, до какой степени он умеет
о ъединять силы научных работников и, ставя перед ними
ДР”НЫе’ СТР°ГО конкретные задания, направлять по
ченномУ руслу деятельность всего коллектива. А как
го?? той всегда и ос°бенно в годы великих социальных сдви-
гов такие организаторы!
Эпми^а*^? г?аеТ В ЛенингРаДе крупнейший музей мира —
ний и спеттмЯН Играл Р°ль воспитателя людей разных поколе-
тинной гяк>пЬНкСТеИ' Екатерина II, заложившая основы кар-
тинами птл5хРеИ ^д^1Цего Эрмитажа, говорила: «Этими кар-
стал несколько^ МЫШИ и я>>- В последующие годы Эрмитаж
Только в гппрДОСТУПНее’ Н° только для избранных.
ным музеем Нп^06 Время Эрмитаж стал подлинно народ-
вались долгие и тоуд!ыГР°ЙКа пришла не сРазУ- Потребо-
рУДНЫе годы для превращения придвор-
ного музея в музей, доступный широким массам. Было
изменено и само направление. Его залы были широко откры-
ты для показа культурного наследия тех народов, которые
не считались ведущими в мировой культуре. Это были на-
роды Востока. Отдел Востока был создан благодаря кипу-
чей энергии Иосифа Абгаровича Орбели, благодаря его ко-
лоссальным и глубоким знаниям, благодаря его чуткому
пониманию запросов современной жизни.
У Иосифа Абгаровича были помощники среди его друзех!
и многочисленных учеников, но он был душой этого отдела,
его организатором. Постепенно роль центра изучения восто-
коведения в Ленинграде стала переходить к Эрмитажу.
Открытия выставок, посвященных культуре народов Во-
стока, особенно разделов, относящихся к народам совет-
ского Востока, превращались в научные праздники. Не слу-
чайно все культурные празднества народов СССР проводи-
лись при энергичном участии И. А. Орбели в стенах Эрмита-
жа: юбилеи Пушкина, Шота Руставели, эпоса «Давид
Сасунский», а в годы Великой Отечественной войны — юби-
леи Низами и Навои. Эти юбилеи делали Эрмитаж центром
дружбы народов, местом сбора и учебы молодых ученых раз-
ных национальностей с Кавказа и из Средней Азии.
Бывавшие у Иосифа Абгаровича в Эрмитаже могли ви-
деть его занятым одновременно и крупными делами госу-
дарственного и международного значения, и «мелочами
музея». В этом была замечательная черта характера Иосифа
Абгаровича — внимание и к большому и к обыденному. Не-
даром Орбели знал всех служащих Эрмитажа и дружил
со многими из них. Он был патриотом своей отчизны, своей
родной Армении, но ему всегда были чужды рамки нацио-
нальной ограниченности.
В дни тяжелых испытаний советского народа Орбели оста-
вался на боевом посту. Во время финской войны в Эрми-
таж приезжали бойцы с фронта, чтобы отдохнуть, встре-
тить друзей, увидеть галерею Героев Советского Союза,
устроенную в одном из помещений Эрмитажа; хотя по пыш-
ности и блеску она значительно уступала прославленной
галерее 1812 года, но ее значение для поднятия боевого духа
армии было очень велико. Этим же целям содействовала
и большая выставка великолепных картин, собранных из
различных музеев страны, отражающих героическое прош-
лое русского народа.
В первые грозные дни Великой Отечественной войны
249
Иосиф Абгарович проявил себя истинным патриотом. В крат-
чайший срок была организована эвакуация наиболее цен-
ных сокровищ Эрмитажа, причем вместе с музейными кол-
лекциями были увезены и такие бесценные сокровища Ака-
демии наук, как рукописи Ломоносова и библиотека
Пушкина.
Сам Орбели остался в Ленинграде и руководил охранными
работами, перенесением оставленных музейных ценностей
в надежные хранилища. В тяжелые дни блокады он вел
большую общественно-политическую работу, постоянно вы-
ступая в воинских частях перед солдатами и офицерами,
а также по радио для широкого слушателя.
Борис Борисович Пиотровский, тогда еще молодой ученый
Эрмитажа, разделявший все тяготы блокады, вспоминает:
«В ночь на 1 января 1942 года Иосиф Абгарович был при-
глашен в Радиокомитет для выступления. Я пошел его со-
провождать. Помню, как в холодных, промерзших комнатах
Радиокомитета сидели прибывшие с фронта солдаты, рабо-
чие ленинградских заводов, а гостеприимные хозяева могли
угостить их только кружкой кипятка... Но эта тяжелая
обстановка только воодушевляла крепких духом людей.
Иосиф Абгарович произнес замечательную речь, которая,
к сожалению, не сохранилась в записи. Он выступил после
летчика, протаранившего вражеский самолет над Ленингра-
дом, и перед рабочим, который рассказывал о том, как их
завод выпускает танки для фронта.
После митинга мы возвращались с ним ночью в Эрмитаж.
Начался артиллерийский обстрел, и мы попали в вилку раз-
рывов снарядов. Но Иосиф Абгарович был на таком боль-
тл п°Дъеме. что не утратил своей жизненной бодрости
елости и Уверенно шел под звуки разрывов снарядов,
не обращая на них никакого внимания.
рмитажа Иосиф Абгарович организовал боль-
°М ежиЩ0, в котором жили научные сотрудники
Эрмитажареждени^ города. В противопожарной команде
ХпаНе Затихала наУ™ая работа. Писались научные
ФаосЬооою i^lICb переводы восточных стихов, расписывались
Иос**РАбГЯп	НЭ ВОСТОЧНЫе темы, и во всем этом
стие Все знаю^\ПОСТ°?ННО пр™а-п организующее уча-
коллектив Липр’ аК^е большое значение имеет спаянный
что Эрмитаж nr.KTOP Эрмитажа сУмел организовать дело так,
ХиРХедин7т°Ьс°ЛХиЖИТЬ П°ЛНОЙ ЖИЗНЬЮ' В°,:РУГ №ГО
' Другие учреждения. В самые трудные
дни, когда была опасность, что враг может прорваться в го-
род, Орбели не покинул Ленинград. На настоятельные пред-
ложения выехать, на предложения, граничащие с приказом,
Орбели ответил решительным отказом и добился от Воен-
ного совета разрешения остаться в Ленинграде.
В дни сильных бомбардировок Ленинграда Эрмитаж спа-
сал до 2000 человек, постоянно там живших. Кроме убе-
жища для сотрудников Эрмитажа и их семей, было устроено
убежище и для работников других учреждений. Там жили
архитекторы, сотрудники Академии наук, Академии худо-
жеств, Медицинской академии, артисты и режиссеры теат-
ров. Особые убежища на 240 мест были отведены детям
и старикам, которых не успели эвакуировать из Ленинграда.
Все бомбоубежища были устроены силами работников Эр-
митажа.
Зимой 1941/42 года почти весь Балтийский флот находился
на Неве. Моряки кораблей были лучшими друзьями не толь-
ко Эрмитажа, но и самого Иосифа Абгаровича. Они провели
с ближайшего корабля свет в госпиталь Эрмитажа, где ле-
жали ослабевшие сотрудники музеев. Моряки провели осве-
щение и в комнату Иосифа Абгаровича, постоянно предо-
ставляли музею рабочую силу...»
Борис Борисович рассказывал о том, какую поддержку
давало каждое слово привета, полученное в эти суровые дни
от друзей.
Помню,— говорил он,— как однажды, в первых числах
января 1941 года, я был спешно вызван к директору Эрми-
тажа. Получив этот вызов, я решил, что Иосиф Абгарович
снова начнет меня распекать как помощника начальника
пожарной команды или же как заведующего отделом Во-
стока. Какова же была моя радость, когда я увидел ново-
годнюю поздравительную телеграмму, пришедшую в Ленин-
град из Еревана от моих близких друзей! Легко и радостно
стало на душе. Даже болезненное чувство голода как будто
сразу ослабело. Через несколько дней я получил еще и от-
крытку из Еревана. Ленинградцы никогда не считали себя
оторванными, они всегда знали, что им сочувствует вся
страна, что они своим трудом помогают победе над врагом.
После завершения охранных работ Иосиф Абгарович
в апреле 1942 года выехал в Ереван для выполнения своих
обязанностей председателя армянского филиала Академии
наук СССР. С присущей ему кипучей энергией он принялся
за большую научную и организационную работу.
261
Это было временем расцвета Орбели-ученого. Все те, кто
встречал Иосифа Абгаровича в это время в Ереване, видели
его окруженным людьми разных профессий. Он постоянно
встречался с Аветиком Исаакяном, Мартиросом Сарьяном,
Дереником Демирчяном. Всем памятна та энергия, с кото-
рой еще в дни войны первый президент — Иосиф Абгарович
взялся за организацию Академии наук Армянской ССР
После войны Орбели вернулся в Ленинград, в свой Эрми-
таж, и с новой силой взялся за восстановление музея и раз-
вертывание прежних и новых экспозиций.
♦ * *
Многим знакомо то тяжелое чувство, какое испытываешь
при падении могучего, древнего дуба в лесу.
Смерть академика Иосифа Абгаровича Орбели в 1961 году
вызвала у всех глубокую душевную боль.
Память моя воскрешает многие наши встречи и беседы,
строки моих записей после посещения дома 32 на Дворцовой
набережной в Ленинграде, когда хозяина квартиры пять
уже не было в живых.
Я вновь в этой квартире. Книги, книги и еще раз книги:
ведь книги — самые почетные и драгоценные обитатели дома
Орбели. Стоило только Иосифу Абгаровичу начать разго-
вор на какую-нибудь интересную тему, он с юношеской
горячностью отстаивал свои взгляды, подкрепляя доводы
различными источниками. Книги у Орбели всегда были
в действии, в отличие от иных так называемых ученых, у ко-
торых они покоятся в плотно заделанных стеллажах, шка-
фах-саркофагах, безмолвно коротая свой век.
После того как не стало Орбели, все в его доме кажется
осиротелым. Утешает лишь то, что многочисленные учени-
ки с чувством полной ответственности изучают оставленное
выдающимся ученым богатейшее наследие. Вот и сейчас,
вновь зайдя в дом Орбели, я застал за работой группу уче-
ных, и это глубоко тронуло меня. Нет, не умер Иосиф Орбе-
ли! подумал я. Он живет в каждом, кто соприкасался
с ним, кто знал, какую славную жизнь, заполненную страст-
ной преданностью науке, провел он, воплощавший собой
высокие идеи дружбы армянского и русского народов. По-
тому так интернационален состав его учеников.
Но даже вдали от своей родины — Армении Иосиф Абга-
рович всем сердцем был связан с армянской наукой и очень
многое сделал для ее процветания.
262
Сотрудники, работающие в архиве Иосифа Абгаровича, —
люди самых различных специальностей — показали мне бес-
ценный клад рукописных трудов ученого. О себе Орбели го-
ворить не любил. И то, что он не спешил публиковать свои
труды, давало повод иным говорить о малой продуктивно-
сти ученого. И вдруг — целый клад...
Многие исследования годами лежали в готовом для печа-
ти виде. Иные нуждаются лишь в уточнении отдельных
деталей, и этим охотно занимаются его ученики. Двухтом-
ное издание научных трудов Иосифа Орбели, думал я тогда,
явится ценным вкладом в советское востоковедение, глав-
ным образом, в арменистику.
Вот объемистая связка с надписью «История». В ней много
папок, на машинописных листах различные поправки и по-
метки— это прекрасный перевод «Истории дома Арцруни-
дов», который почти завершен. В этой же связке хранятся
переводы из произведений Газара Парбеци, Иоанна Мами-
коняна, псевдо-Шапуха Багратуни. И, наконец, папка, где
хранятся уникальные переводы сочинений Егише...
В квартире ученого я встретился с заведующим Кавказ-
ским кабинетом ленинградского отделения Института наро-
дов Азии Русуданой Рубеновной Орбели — дочерью старшего
брата Иосифа Абгаровича. Она готовит к печати исследова-
ния Орбели о Руставели. Туда входят стенограммы лекций,
наброски, тезисы выступлений, варианты опубликованных
работ. Руставели был одним из любимейших поэтов ученого.
Каково же научное наследие Орбели? Достаточно сказать,
что разработка его архива требует усилий целого ряда спе-
циалистов. В кабинете работают арменисты и грузиноведы,
историки иранского искусства и археологи, византисты и ру-
систы.
— Диапазон научной деятельности Орбели так широк,—
говорит многолетний друг Орбели по научно-исследователь-
ской работе, член-корреспондент Академии наук СССР
профессор Камилла Васильевна Тревер,— что разработку и
изучение его материалов мы можем производить лишь со-
вместными усилиями...
Близко познакомившись с людьми, занимающимися сего-
дня научным наследием Орбели, с радостью убеждаешься
в том, что ученикам его по силам завершить то, чего не успел
доделать их славный учитель.
Здесь, в кабинете Иосифа Абгаровича, снова вспомни-
лась титаническая работа, которую он вел в Армении.
263
В 1938 году Орбели мы видим во главе Президиума Армян-
ского филиала Академии наук СССР. Он был душой под-
готовки празднования 1000-летия армянского народного
эпоса «Давид Сасунский». Его кипучая энергия и выдаю-
щийся талант забили новым ключом. Он делал доклады,
писал статьи, выступал с лекциями, руководил работой
сессии Армянского филиала Академии наук. Разве перечис-
лишь все, что Орбели сделал для этого подлинно нацио-
нального праздника армянского народа!
...В октябре 1956 года Президиум Академии наук СССР
назначил Орбели заведующим ленинградским отделением
Института востоковедения (ныне Институт народов Азии).
Маститый ученый приступил к работе, можно сказать, на
пустом месте. А через два-три года отделение превратилось
в настоящий центр советской востоковедческой науки и бле-
стяще проявило себя на XXV Международном конгрессе
востоковедов. Орбели вернул к жизни Кавказский кабинет,
где ученые успешно занимаются исследованием судеб прош-
лых времен Армении и Грузии. Но ему не суждено было
завершить все свои планы,— тяжелая болезнь сломила его.
В кабинете Иосифа Абгаровича все сохраняется так, как
было при жизни. Здесь по-прежнему стоит его бюст, выпол-
ненный ленинградским скульптором Левоном Лазаревым,
а в монументальной раме красуется панорама нового Ере-
вана на фоне седого Арарата. Посредине кабинета высятся
горы ящиков с проставленными номерами. По мере изучения
материалов они доставляются в специальный кабинет ака-
демиков Марра и Орбели, организованный Институтом на-
родов Азии, и в архив Академии наук. В этих ящиках хра-
нятся оттиски его первой научной работы, опубликованной
в 1908 году в Петербурге, тексты лекций, свод армянских
надписей из Ани и его окрестностей, корректурные листы
д1?381^3 Сасунского». Здесь и чернильница учителя Иосифа
Абгаровича академика Николая Яковлевича Марра, кото-
рому Орбели остался верен и в то время, когда научные
заслуги Марра пытались свести на нет. Тут и предметы типо-
графского ремесла, которыми Иосиф Абгарович пользовал-
ся, когда сам набирал анийские надписи и книгу «Вопросы
и решения Анания Ширакаци».
Все знавшие и любившие Иосифа Абгаровича будут с не-
терпением ждать выхода в свет его многочисленных трудов,
которые покажут общественности всю широту и глубину
знании этого яркого, незабываемого человека.
254
* * *
Перед нами недавно вышедший первый том избранных
произведений Орбели.
Это издание, осуществленное Академией наук СССР со-
вместно с Академией наук Армянской ССР, подготовили
сотрудники ленинградских отделений Института народов
Азии и Института археологии АН СССР, Институтов исто-
рии и археологии Академии наук Армянской ССР и Госу-
дарственного Эрмитажа.
Первый том, состоящий из двух частей, посвящен исто-
рии культуры Армении X—XIII вв. В первом разделе по-
мещено исследование архитектурных памятников Ахта-
мара, острова на озере Ван в древней армянской области
Васпуракан; во втором — исследование армянских средневе-
ковых басен XII—XIII вв. с переводом текстов.
В первом разделе тома впервые публикуется капитальное
исследование двух архитектурных памятников Ахтамара.
Первый из них — дворец, построенный в X в. васпуракан-
ским правителем Гагиком Арцруни. Памятник не сохранил-
ся, но, исходя из описаний современников и учитывая все
достижения армянского зодчества той поры, И. А. Орбели
убедительно воссоздает архитектурный облик дворца со
смелой конструкцией бесстолбного перекрытия (посредством
перекрещивающихся арок), блестяще развитой в XII—
XIII вв.
Второй памятник — знаменитый храм Креста (Сурб Хач)
на острове Ахтамар с его замечательными рельефами, да-
тируемый 915 г Храм этот не раз служил предметом опи-
сания и изучения, но для большинства этих работ (главным
образом зарубежных) характерно рассмотрение памятника
вне связи его с историей армянской культуры в целом.
Можно без преувеличения сказать, что для понимания
средневекового армянского искусства исследование И. А. Ор-
бели, посвященное храму, имеет выдающееся значение.
Изучение этого памятника им впервые поставлено на науч-
ное основание. Рассматривая скульптуру храма в целом,
И. А. Орбели видит в ней одно из ярких проявлений армян-
ской средневековой культуры. В рельефах Ахтамарского
храма он прослеживает глубокие пласты народного творче-
ства, светского по содержанию (хотя помещены они на сте-
нах храмов); и даже в рельефах на библейские сюжеты, за-
нимающих видное место в скульптурном убранстве здания,
266
он усматривает отраженное влияние светской скульптуры.
Много важного для себя найдут в этом труде историки ис-
кусства не только армянского, грузинского и византийского,
но и древнерусского, особенно владимиро-суздальского.
И. А. Орбели совершил поездку на остров Ахтамар
в 1912 г. Составленное им тогда же описание храма и его
рельефов дано в «Приложении». Исследование памятников
в основном было им закончено в 1948 г. В процессе работы
И А Орбели неоднократно выступал с докладами о памят-
никах Ахтамара (в 1921, 1939, 1948 и 1950 гг.), не нашедши-
ми, к сожалению отражения в печати.
Работа, посвященная Ахтамару, не была полностью завер-
шена; ненаписанной осталась глава I («Географический и
исторический очерк Васпуракана»), не вполне закончены
заключительный раздел и обзор литературы об Ахтамаре.
На основании имеющихся в архиве автора рукописных ма-
териалов некоторые недостающие части удалось восполнить.
Вторую часть первого тома составляет исследование, по-
священное армянским средневековым басням. Басни эти
привлекли внимание И. А. Орбели еще в студенческие годы,
и интерес к этой теме сопутствовал ему на протяжении всей
его жизни.
Коллеги и ученики Орбели оправдали наши надежды. Они
много труда вложили в издание первого тома трудов уче-
ного. Здесь сосредоточены главным образом исследования
Иосифа Абгаровича, посвященные истории культуры и ис-
кусства Армении десятого—тринадцатого веков.
Среди членов редакционной коллегии и в перечне тех дея-
телей, которые подготовили этот том к печати, я с удоволь-
ствием встретил имена тех научных сотрудников, кто
с 1961 года кропотливо и бережно изучал богатое научное
наследие незабываемого первого Президента Академии наук
Армении.
Патриотическая деятельность Иосифа Абгаровича во вре-
мя Великой Отечественной войны, а также его научные
заслуги были высоко оценены правительством. В 1944 г.
И. А. Орбели был награжден орденом Ленина «за самоотвер-
женную работу по сохранению в условиях блокады Ленин-
града научных и культурных ценностей в институтах, музеях
и библиотеках Академии наук СССР, являющихся нацио-
нальным богатством страны», позднее он был награжден
вторым орденом Ленина и двумя орденами Трудового Крас-
ного Знамени.
256
Есть смерть физическая, уносящая только человека из
жизненного общения, и есть смерть духовная, когда ушед-
шему нечего оставить после себя.
Иосиф Абгарович ушел из жизни. Но голос его не угас,
жив в душе тех, кто имел счастье встречаться с ним, рабо-
тать рядом с ним.
Сейчас мы входим в его кабинет и из-за письменного сто-
ла, заваленного книгами и рукописями, не встанет уже нам
навстречу широкоплечий, несколько сутуловатый человек
с великолепным лбом ученого, добрыми крупными армян-
скими глазами и ассирийской бородой, не раскинет широким
жестом руки, не скажет дружеских слов привета... Голос его
продолжает звучать со строк его трудов, и он в строю среди
ученых, в кругу своих друзей.
Архив Иосифа Орбели хранит много незавершенных ра-
бот, выполнявшихся в разные периоды жизни, массу ценней-
ших научных материалов.
Изучение их продолжается.
1962—1968
Арзуманян «Око Бюракана
Кистью
и пером
рсть памятники, властно влияющие
-*^на облик города. Говоря о Ленин-
граде, кто тотчас же не вспоминает Петропавловскую кре-
пость, золотом горящую Адмиралтейскую иглу или Исааки-
евский собор? Такой же неотъемлемой частью северного
красавца стали сфинксы, созданные искусными руками
древнего скульптора три с половиной тысячи лет тому назад
и привезенные сюда из Египта в 1832 году.
Я подолгу стоял у древних сфинксов, охраняющих здание
Академии художеств, и мысли уносились в далекое прошлое,
когда первые мои соотечественники овладевали здесь вер-
шинами изобразительного искусства. Кто знает, может быть,
именно здесь много лет назад стоял и любовался сфинксами
Акоп Овнатанян.
Только благодаря неуемной тяге к учебе Овнатанян
сломил упорство руководителей Академии и был принят
в число вольноприходящих учеников. Юноша с жадностью
изучал русское классическое искусство. Годы, проведенные
.замечательным армянским портретистом в Северной Паль-
мире, не прошли для него даром. В 1841 году он окончил
кадемию художеств со званием «неклассного художника
живописи портретной».
В материалах академического архива вам покажут стра-
ницы, которые нельзя читать без волнения Степанос Нерсе-
268
17’
сян, просьбу которого о приеме Академия отклонила, ссы-
лаясь на отсутствие вакансии, обращается к вице-президенту
Академии художеств, известному скульптору Ф. П. Толсто-
му, человеку, прогрессивно настроенному, со слезной прось-
бой «осчастливить благосклонным своим вниманием юношу,
кроме бога и Вас никого не имеющего». В 1838 году Нерсесян
был зачислен в академисты второй степени за счет остаточ-
ных сумм Академии. Вернувшись спустя несколько лет
в Тифлис, он посвятил себя любимому искусству. Среди мно-
гих патриотических замыслов один особенно волновал
Нерсесяна. Это — воссоздание образа отца армянской пись-
менности — великого Месропа Маштоца. Жизнь и деятель-
ность Маштоца воодушевляла художника. История не
сохранила какого-либо изображения, и нужно было иметь
богатое воображение, вкус и твердую волю, чтобы выполнить
задачу. И Нерсесян блестяще решил ее в общепризнанном
портрете Месропа Маштоца.
Прославивший петербургскую Академию великий мари-
нист О. К. Айвазовский вошел в историю русской живописи
как один из самых ярких питомцев академического роман-
тизма. Велико было влияние Айвазовского на развитие
пейзажной живописи родного народа. Творчество Геворга
Башинджагяна является ярким доказательством этого.
Нелегкой была участь и другого талантливого питомца
Академии, Артема Шамшиняна. Приехавшему в 1892 году
в Петербург для учебы в Академии художеств, впоследствии
известному архитектору Г. М. Тер-Микаеляну (Тер-Мике-
лову), в приеме было отказано еще до вступительных экза-
менов.
Армянская художественная молодежь следовала демокра-
тическим традициям русского искусства и всячески стреми-
лась овладевать его творческим методом. С петербургской
Академией художеств связано и имя выдающегося зодчего
академика А. И. Таманяна, ставшего после победы Октябрь-
ской революции первым ректором Академии.
Узы дружбы, завязавшиеся еще в прошлом веке, давали
возможность отдельным представителям нашего народа
приобщаться к великой культуре русского народа, отнюдь
не теряя своего самобытного национального своеобразия
За советские годы Академию художеств окончили многие
посланцы Армении: сестры Мариам и Еран Асламазян, рабо-
тающий в настрятцрр время в Ленинграде театральный ху-
дожник П. Ананян, известный архитектор Р. Исраелян
269
и активный участник восстановления Ленинграда, один из
преподавателей Академии, А. Барутчев.
♦ ♦ ♦
Питомец петербургской Академии художеств Геворг За-
харович Башинджагян вслед за основоположником пейзаж-
ного жанра в армянской живописи Ованесом Айвазовским
много сделал для развития искусства родного народа. Он —
автор множества картин и этюдов, в которых правдиво и с
большим мастерством воспроизведена богатая природа Кав-
каза. Примкнув еще в студенческие годы к русской реали-
стической школе, Башинджагян остался верен ее благород-
ным традициям до последних дней своей жизни. Он был
также видным литератором и прогрессивным публицистом.
Своей плодотворной художественной и общественной
деятельностью он снискал любовь и уважение как армянско-
го народа, так и всех других народов Кавказа.
Родился Геворг Башинджагян 16 сентября 1857 года
в небольшом уездном городке Сигнахи Тифлисской губернии
в семье разорившегося мелкого коммерсанта. Отец его, За-
харий Хачатурович, часто свой досуг уделял занятиям
поэзией—писал стихи, исписывая ими свободные страницы
своих счетоводных тетрадей. Большая семья рано осталась
без кормильца — отец уехал в Персию, сопровождая богатых
купцов в качестве переводчика, захворал и вскоре там же
умер.
Осиротевшая семья впала в крайнюю нужду. Основная
тяжесть материальных забот легла на плечи его вдовы
Гаянэ Мелкоевны, урожденной Кулиджановой, прозванной
в Сигнахи за необычайную женственность «изящной Гаянэ».
Старшему сыну Геворгу было тогда всего четырнадцать
лет, но уже с этого возраста он начал работать: учась в уезд-
ном училище, одновременно служил писцом в канцелярии
мирового судьи, где его держали за красивый почерк, а так-
же писал вывески для местных лавочников, получая двад-
цать копеек за каждую. Скудный заработок мальчика
и матери, обучавшей соседских детей начальной грамоте,
оыл единственным источником существования семьи. Млад-
ший рат художника, С. 3. Башинджагян, впоследствии
„_,ДНЫИ УченЬ1и-агроном, писал в своих воспоминаниях об
этих годах жизни семьи:
Нашим основным питанием был хлеб с сыром, а когда
260
последнего не было, то хлеб с луком или со слабым кислень-
ким вином,— хлеб мочили в вине и так ели. О молоке и сли-
вочном масле мы и понятия не имели, а яйца ели только
в пасхальные дни. .»
Как-то в праздничный день в бедной многодетной семье
приготовили на обед курицу. Предвкушая редкое угощение,
дети чинно сидели за столом, на котором дымился паром
плов. Все с нетерпением ждали, чтобы Гаянэ (так звали дети
свою мать) положила каждому на тарелку его долю плова.
Она же, как на грех, замешкалась в кухне. Геворг не выдер-
жал испытания и незаметно от всех взял с блюда любимый
кусочек. Он уже собирался приняться за еду, как вдруг
в комнату вошла мать. Застигнутый врасплох, мальчик
спрятал предательскую добычу под стол. Гаянэ, как обычно,
раздавала детям еду. Между тем кошка подкралась к Ге-
воргу, стащила злополучный кусочек и отменно полакоми-
лась им, а будущая знаменитость осталась без дополнитель-
ной порции.
И никто никогда не узнал, заметила ли мать невинный
проступок своего одаренного сына или нет.
Геворг был шаловливым ребенком и в шалостях изобрета-
тельным. Однажды он смастерил из разноцветных лоскутков
красивый, яркий мяч. Приметив воскресным утром, как со-
седка-старушка, надев свой праздничный наряд, отправилась
в церковь, мальчик дождался ее возвращения и приготовил
ей «сюрприз». Привязав к мячу длинную нитку, он положил
красивую игрушку посреди дороги, а сам спрятался за куста-
ми, держа конец ниткг в руке. Старушка, увидев мяч, обра-
довалась.
«Вай!—вскрикнула она—Славный подарок принесу
я моему Ашотику!» Наклонилась, чтобы поднять мячик.
В этот момент Геворг дернул нитку к себе, и мяч откатился
прочь от протянутой руки. Бедная женщина потеряла рав-
новесие и упала, а Ашотик остался без подарка.
Любовь и способности к рисованию Геворг обнаружил
очень рано. Свои первые рисунки он заносил в тетради,
оставшиеся после смерти отца. Не довольствуясь этим, он
стал разрисовывать стены дома, изображая платяной шкаф,
этажерки для книг и прочие предметы домашней обстанов-
ки, которых не было в убогом жилище, и при этом достигал
большого сходства с натурой. Однажды он изобразил на
стене у дверей вешалку столь натурально, что гости, при-
нимая гвозди за настоящие, пытались повесить на них свою
261
верхнюю одежду и головные уборы, крайне изумляясь тому,
что они падали на пол.
Юный Геворг давно лелеял мечту о красках, но, увы, их
не было, и он пускал в ход чернила, синьку, охру, мастерил
какие-то неправдоподобные смеси, чтобы как-нибудь заме-
нить акварельные краски На помощь пришла детская друж-
ба: в Тифлисе жил и учился его любимый друг и родственник
Александр Кулиджанов, хорошо знавший о пристрастии
Геворга к живописи. И вот он с оказией присылает своему
товарищу ящичек акварельных красок, целых двадцать
штук! Это был один из самых счастливых дней в жизни
будущего прославленного художника.
...С замиранием сердца открывает он заветный ящичек,
не может налюбоваться слепящими взор разноцветными
красками, дрожащей рукой ищет кисть, чтобы сразу же
взяться за дело, но тут же сердце его сжимается от разоча-
рования: верный друг забыл прислать кисть, а ее нет дома,
нет нигде! Вдруг взор Геворга падает на трехлетнего бра-
тишку, мирно возившегося с игрушкой на полу. Недолго
думая Геворг отхватывает ножницами прядь волос ребенка,
сооружает кисть и сразу же приступает к делу, не замечая
ни плача малютки, ни наставлений прибежавшей на его
крик матери...
Прошло два года, но в жизни Геворга не предвиделось
никаких перемен, и казалось, что ему суждено остаться, как
и большинству его сверстников, в провинциальном городке,
где, конечно, не могло быть никаких надежд на получение
художественного образования, о котором страстно мечтал
юноша.
Так, вероятно, незаметно и прошла бы жизнь шаловливо-
го мальчика, и он разделил бы судьбу своих сверстников,
товарищей детских игр, оставшихся в уездном городке
и скоротавших там годы своей жизни, никем не замеченных
и не оставивших никаких следов после себя, если бы не
счастливый случай, на первый взгляд незначительный.
По соседству с осиротевшей семьей Башинджагяна жила
грузинская семья уездного начальника Эраста Челокаева
(Челокашвили). Дети дружили между собою, а младший сын
Челокаева Мчтя очень интересовался опытами в рисовании
своего товарища и неизменно при них присутствовал. Как-то
Георгий нарисовал акварельными красками (теми самыми,
что получил в подарок от своего друга Александра) сирену —
мифическую полудеву-полурыбу, виденную на лубочной
262
картине в мастерской портного Мовсеса и поразившую его
воображение.
Митя, как всегда, внимательнейшим образом следил за
тем, как на бумаге оживала сирена, и когда Георгий закон-
чил ее, улучив минуту, схватил рисунок и помчался домой.
Автор, конечно, бросился за ним, но зацепился ногою за
порог и растянулся, а шалун тем временем уже был дома
и, заливаясь смехом, прыгал на одной ножке. Георгий не
решился идти в дом Челокаевых, чрезвычайно стесняясь
девочек, сестер своего похитителя, и, как говорится, махнул
рукой на происшествие. Не прошло и часа, как Георгий,
в веселой компании товарищей, самозабвенно играл в бабки.
В разгар игры, сопровождаемой громким смехом и толкот-
ней, на улице, где шла игра, появился городовой, которого
все называли «Гришка». Обычно неторопливый в движе-
ниях, он на этот раз шел быстро. Подойдя к притихшей
стайке мальчишек, Гришка ударом ноги разбросал бабки и,
вперив свой взор в Георгия, приказал следовать за собой.
Но предоставим слово «герою дня», который в своих вос-
поминаниях, опубликованных в свое время и в армянской
и в русской печати, так повествует о развернувшихся собы-
тиях:
«Поначалу я испугался, побледнел, однако не растерял-
ся. Недолго думая, я бросился наутек в противоположную
сторону, а затем, свернув с пути, вбежал во двор кузнеца
Кахраманяна. Перепрыгнув через забор, я очутился в саду
Багдасара, и так, со двора во двор, из сада в сад, прыгая
через заборы, я раздразнил собак, с громким лаем пустив-
шихся за мною. Городовой-паршивец продолжал преследо-
вать меня.
Гоняясь за мною, он не переставал ругаться, причем кру-
жил в воздухе палкой, служившей ему оружием, с намере-
нием метнуть в меня, но кусты и деревья мешали ему. Когда
я добрался до двора глухого Гико, Гришку постигла неудача.
Хорошо знакомый с «топографией» двора, я осторожно обо-
шел сомнительные места, правда удлинив свой путь, но зато
избегнув неприятностей. Гришка решил перерезать мне доро-
гу и пустился напрямик, но тут же наткнулся на кучу и, вы-
соко подняв полы своей чухи, отплев