Текст
                    ЛЬКАМПЮТЙ
ОТ ПЕТРА I
ДО ПАВЛА I

i
А.Б. КАМЕНСКИЙ ОТ ПЕТРА I ДО ПАВЛА I РЕФОРМЫ В РОССИИ XVIII ВЕКА Опыт целостного анализа МОСКВА 2001
ББК 63.3 (2) 4 К 18 ISBN 5-7281-0396-0 ©Каменский А.Б., 2001 ©Российский государственный гуманитарный университет, 2001
ОГЛАВЛЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ 7 ГЛАВА 1. ФЕНОМЕН РЕФОРМЫ В ИСТОРИИ РОССИИ: ИСХОДНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ 37 ГЛАВА 2. 1689-1725 гг.: ПЕТРОВСКИЕ РЕФОРМЫ И ИХ ИТОГИ Петровские реформы в новейшей историографии 59 Кризис традиционализма в России второй половины XVII в. 80 Хроника петровских реформ 91 Системный кризис и реформы в России и Турции: опыт сравнения 148 Итоги петровских реформ 154 ГЛАВА 3. 1725-1741 гг.: КОНТРРЕФОРМА ИЛИ СТАБИЛИЗАЦИЯ? Послепетровская Россия в историографии 165 Внутренняя политика русских правительств 1725—1741 гг. и судьба реформы Петра I 184 ГЛАВА 4. 1741-1762 гг.: ОТ КОРРЕКТИРОВКИ КУРСА К НОВЫМ РЕФОРМАМ Историография внутренней политики России при Елизавете Петровне и Петре III 255 Судьба реформ в царствование императрицы Елизаветы Петровны 274 Реформы императора Петра III 305
РЕФОРМЫ ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ Историографические проблемы изучения екатерининских реформ 315 Реформаторская программа Екатерины II и ее идейная основа 330 Реализация политической программы Екатерины II 371 Итоги и значение реформ Екатерины И 465 ГЛАВА 6. 1796-1801 гг.: ПРАВЛЕНИЕ ПАВЛА I - ЗАВЕРШЕНИЕ г; РОССИЙСКИХ РЕФОРМ XVIII в. И ИХ ОБЩЕЕВРОПЕЙСКИЙ КОНТЕКСТ Преобразования Павла I в новейшей историографии 473 Политическая программа Павла I и ее воплощение в жизнь 481 Российские реформы XVIII в. в общеевропейском контексте 512 ЗАКЛЮЧЕНИЕ 520 ПРИМЕЧАНИЯ 527 СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ 566 ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ 567
Памяти Александра Лазаревича Станиславского ВВЕДЕНИЕ История реформ — одна из “вечных” тем историогра- фии, ибо в значительной мере именно посредством реформ осу- ществляется направленное (хотя и не всегда осознанное) измене- ние людьми существующей исторической реальности. Реформы — результат рефлексии общества в целом (а чаще его части), не удовлетворенного существующим положением дел и стремящегося к совершенствованию условий своей жизни, т. е. самого общест- ва и государства. Иными словами, история реформ — одна из важнейших составляющих истории человеческой цивилизации как таковой, того, что, собственно, и изучает историческая наука. Ин- терес к истории реформ поэтому и в среде профессиональных ис- ториков, и в более широких слоях общества сохранится до тех пор, пока вообще будет существовать интерес к истории, к позна- нию прошлого. История реформ в России, в силу специфики исторического развития нашей страны, представляет особый интерес. Об этом свидетельствует хотя бы то, что на протяжении уже двух столе- тий важнейшими для русской общественной мысли остаются та- кие темы, как выбор исторического пути, проблема “Россия—За- пад”, возможность модернизации русского общества и ряд других, обсуждение которых неминуемо связывается с реформами то Ива- на Грозного, то Петра Великого, то Александра II, то П.А. Сто- лыпина. Всякий раз, когда Россия вступает в новый этап серьез- ных преобразований, увеличивается поток публикаций по истории реформ, авторы которых пытаются осмыслить опыт прошлого и извлечь из него уроки на будущее. Исторический опыт российско- го реформаторства, таким образом, осознается обществом как не- кая неизбывная ценность, чем в первую очередь определяются ак- туальность и значимость темы данной работы. Но насколько она нова? Значение реформ в истории России определяет и их положе- ние в проблематике исторических исследований. Даже краткий об-
8 Введение зор литературы на эту тему занял бы, вероятно, не одну сотню страниц. Десятки, сотни, а может быть, и тысячи статей и капи- тальных трудов отечественных и зарубежных ученых посвящены как отдельным реформам (например, опричной реформе Ивана Грозного, административной реформе Петра I, городовой рефор- ме Екатерины II, крестьянской реформе 1861 г., столыпинской аг- рарной реформе и др.), так и целым периодам интенсивных пре- образований (например, реформам Петра I, Александра I, Алек- сандра II и др.) и даже нереализованным реформаторским проек- там (например, “Конституции” Фонвизина—Панина, проектам М.М. Сперанского, М.Т. Лорис-Меликова и др.). И все же, при обилии исследований, число которых растет с каждым годом, нельзя не удивляться тому, что до недавнего времени практичес- ки не было опытов написания истории реформ в России в целом, не делались попытки взглянуть на эту историю не как на череду не связанных или малосвязанных между собой эпизодов (нередко приобретающих при таком подходе случайный характер), а как на целостный процесс преобразования Российского государства и об- щества, насчитывающий не одно столетие. Конечно, историю ре- форм можно при желании вычленить из общих курсов истории России, в том числе таких классических, как С.М. Соловьева, В.О. Ключевского или С.Ф. Платонова, но и тогда она предста- ет, скорее, как серия отдельных очерков, а не исследование, объ- единенное одной общей мыслью. Впервые попытка дать целостное описание истории российских реформ была предпринята Н.Я. Эйдельманом в книге «“Револю- ция сверху” в России» (М., 1989). Однако его работа носит ско- рее публицистический, нежели исследовательский характер. Ос- новная ее ценность в том, что, написанная профессиональным ис- ториком, она представляет собой как бы итог его размышлений о русской истории*. В 1996 г. вышла коллективная монография из- вестных петербургских историков “Власть и реформы”. Уже на- звание книги указывает на то, что реформы в ней не единствен- ный, но один из двух объектов исследования**. Причем сами ав- торы отмечают, что, хотя “части книги объединены общим замыс- лом и подходом к раскрытию основной темы”, “все-таки это очер- *Разбор книги Н.Я. Эйдельмана см.: Emmons Т. “Revolution from Above” in Russia / Reflections on Natan Eidel’man’s last book and related matters / / Reform in modern Russian History. Progress or Cycle? I Ed. by T. Taranovski. Cambridge; N.Y., 1995. **Дискуссию об основных положениях этой книги см.: Власть и реформы в Рос- сии: материалы “круглого стола” // Отечественная история. 1998. № 2. С. 3—26.
Введение 9 ки” и, соответственно, в авторских разделах книги отразились их взгляды, не всегда совпадающие друг с другом1. Иначе говоря, единой концепции истории российских реформ в книге нет*. Подобная историографическая ситуация порождена, на мой взгляд, двумя важными обстоятельствами. Первое из них — ряд стереотипных представлений, прочно укоренившихся в обществен- ном сознании, проникших в труды историков и нередко восходя- щих к восприятию и оценкам современников описываемых собы- тий. Так, например, широко распространено мнение, что все ре- формы в истории России не были завершены и уже потому по- терпели неудачу. Своеобразным отражением такого представления явился часто звучавший в последние годы в выступлениях поли- тических деятелей и статьях публицистов тезис об исторической миссии современных реформаторов впервые в русской истории до- вести реформы до конца. В основе такого подхода лежит, по-ви- димому, представление о том, что если бы до конца были доведе- ны предшествующие реформы, то России удалось бы избежать социальных потрясений начала XX в. Однако подобный критерий оценки успеха или неудачи реформ вряд ли можно признать удов- летворительным. И тут необходимо сказать о втором важном фак- торе, заключающемся в слабой проработанности целого спектра понятий, связанных с реформой как с социально-политическим феноменом. Собственно говоря, иначе и не могло быть, ведь, как заметил недавно К.Ф. Шацилло, «правильно осмыслить связь между ними (реформами. — А.К.) было невозможно, пользуясь лишь разрешенной для историков марксистской идеологией, кото- рая рассматривала реформы только как “побочный продукт рево- люционного процесса”, а революции именовала не иначе как “ло- комотивом истории”»^. В существующей литературе можно обна- ружить большое разнообразие подходов и представлений о самом понятии реформы, о специфике российских реформ, о градации реформ, о критериях их оценки и пр. Все это в полной мере от- разилось в работах некоторых историков последнего времени, де- лавших попытки обобщить опыт российского реформаторства^. Стереотипные представления об истории реформ в России, укоренившиеся в общественном сознании и историографии, тесно *Еще одна попытка предпринята в коллективной монографии “Реформы и контр- реформы в России. Циклы модернизационного процесса” (авторы — В.В. Ильин, А.С. Панарин, А.С. Ахиезер. М., 1996), однако она носит характер поверхностного обзора, изобилующего фактическими ошибками, недостоверными сведениями, ничем не подкрепляемыми суждениями и пр.
10 Введение взаимосвязаны с разного рода теоретическими обобщениями о ха- рактере социально-политического развития Российского государ- ства, в свою очередь влияющими на миросознание широких соци- альных слоев в России и на бытующие представления о ней за ее пределами. Примером такого рода обобщений могут служить ра- боты А.Л. Янова, убежденного, что для России характерны “ко- роткие фазы лихорадочной модернизационной активности с длин- ными периодами прострации”. Данное положение, в свою очередь, обосновывается тем, что “брак” России с Византией сделал ее “живой дихотомией”, в результате чего “она утратила способность к поступательному политическому развитию”4. Янову вторит Е. Стариков, утверждающий, что в России “каждый рывок со- провождался длительным периодом застоя, так как в жертву это- му рывку приносятся все остальные элементы социального орга- низма, без которых самостоятельное органическое развитие про- изводительных сил невозможно”5. О “скачкообразном развитии” дореволюционной России пишет и А.Н. Медушевский, считаю- щий, что “вся история русской государственности послепетровско- го времени может быть интерпретирована как серия реформ и, со- ответственно, контрреформ сверху, целенаправленно проводив- шихся государством”6. В 1990 г. вопрос о цикличном характере реформ в России специально рассматривался на международной конференции в Институте Кеннана (США), материалы которой изданы в 1995 г.7 В том, что он был именно таков, не сомнева- ются и авторы коллективной монографии “Власть и реформы”8. В “большом радикализме” российских преобразований видит их коренное отличие от “западных аналогов” М.М. Горинов. В России, считает он, реформы «часто приобретают черты “револю- ций сверху”». “Модель цикла” таких преобразований, по Горино- ву, выглядит следующим образом: внешний импульс заставляет радикальное крыло бюрократии выступить инициатором “глубо- ких, сравнимых по масштабам с революцией” реформ, которые со- здают клубок новых противоречий, ведущих к социальному взры- ву, в свою очередь оборачивающихся воссозданием “жестко-цен- трализованной иерархической государственности”9. Подобным же видит ход реформ и публицист А. Черкассов, полагающий, что все реформы нацелены на то, “чтобы реформировать порядок ве- щей, при этом не затрагивая его концептуальной основы”, остав- ляя “в неприкосновенности что-то чрезвычайно важное, незыбле- мость чего представляется очевидной”. Вызванные поражением в войне или иной национальной катастрофой, реформы, по его мне-
Введение 11 нию, основываются “на перераспределении интересов, в основном за счет консервативной партии” и заканчиваются, “когда волна пе- ремен доходит до ватерлинии консервативной позиции”. Поводом же к окончанию реформ всякий раз становились волнения на ок- раинах империи^. В том, что “серьезные реформы — чаще след- ствие неудач, чем успехов”, уверен и М.А. Давыдов1! Наконец, американский историк А. Рибер сперва в 1991 г.12, а затем в рас- ширенном виде в 1995 г. назвал восемь наиболее характерных эле- ментов, присущих, с его точки зрения, российским реформам. Во- первых, то, что инициатива реформ всегда исходит сверху как от- вет на системный кризис. Во-вторых, изданию важнейших зако- нодательных актов всегда предшествует подготовительный период. В-третьих, это, как правило, отсутствие у реформаторов деталь- ного и всеобъемлющего плана реформ, вследствие чего они дей- ствуют, повинуясь сиюминутным обстоятельствам. В-четвертых, проведение реформ сопровождается острой борьбой внутри бюро- кратии. В-пятых, выплеск внутриправительственной борьбы вовне вовлекает в нее прессу и общественные организации. В-шестых, реформа всегда сопровождается обсуждением проблемы “особого пути” России. В-седьмых, реформа всегда остается незавершен- ной, “особенно, если оценивать ее с точки зрения реформатора”. И, наконец, восьмой элемент — это социальный ответ на рефор- му со стороны низов1^*. Число примеров, убеждающих, что такие представления во- площают как бы общепринятую точку зрения, можно значитель- но умножить. Однако реформа тем и отличается от революции, что не предполагает разрушения всего “до основания”, и вряд ли справедливо упрекать реформаторов-самодержцев или выполняв- ших их волю министров в том, что, задумывая преобразования, они не ставили цель уничтожить то, “незыблемость чего представ- ляется очевидной”, т. е. прежде всего самодержавие**. Некоторые же из “элементов”, названных Рибером (как, например, то, что касается прессы и общественных организаций), вряд ли примени- мо к XVIII в. и уж тем более к раннему времени. Ясно также, *К некоторым положениям, высказанным А. Рибером, мы еще вернемся в гл. 1. **Впрочем, в замыслах Александра I в первые годы его царствования, несомнен- но, имело место стремление если не к уничтожению, то по крайней мере к ограничению самодержавия. Формальное ограничение самодержавия произошло и в результате ре- форм 1905—1906 гг. Важно также отметить, что понятие “самодержавие” также требу- ет специального истолкования, ибо его значение менялось на разных исторических эта- пах и по-разному понималось и самими государями, и их министрами. Отчасти эта про- блема будет затронута в последующих главах работы.
12 Введение что не только в России, но и в любой другой стране реформы яв- ляются следствием неблагополучия общественного развития: если общество развивается успешно, потребности в реформах, во вся- ком случае в коренных реформах, нет. Наконец, — и это самое главное — очевидно, что все подобные построения учитывают лишь наиболее яркие эпизоды в истории русских реформ, своего рода вспышки реформаторской активности, являющиеся вполне естественной реакцией на определенное неблагополучие. По суще- ству только они и находятся в поле зрения исследователей. Но не стоит ли попытаться изменить угол зрения и более пристально вгля- деться в довольно длительные временные промежутки между вспыш- ками, нередко трактуемые как периоды “прострации” (А.Л. Янов), стагнации, а то и как периоды откровенно реакционные? Не по- ра ли попытаться выстроить связи между отдельными реформа- ми*, ведь только так можно и лучше оценить их, и выяснить их место в истории России? Иначе говоря, речь идет о попытке рассмотреть историю реформ как единый, целостный процесс, что и является основной задачей данной книги. В свою очередь, цель работы — попытаться при помощи такого подхода полу- чить, по крайней мере отчасти, ответ на ряд важных и актуаль- ных вопросов, в том числе, действительно ли для России невоз- можно поступательное политическое развитие, действительно ли в истории России не было завершенных и успешных реформ, действительно ли для русской истории характерно циклическое развитие. Поставленная задача, конечно, чрезвычайно масштабна, и на- до признать, что время решать ее применительно ко всей истории реформ в России сразу (или даже только дореволюционных) еще не пришло. Начать стоит с одного, достаточно длительного этапа. Такая попытка — своего рода эксперимент, опыт — и предприни- мается в данной книге на материале XVIII столетия. Однако в ка- кой мере и чем оправдан выбор хронологических рамок работы? Легче всего ответить следующим образом: именно с XVIII веком в первую очередь связаны научные интересы автора. Такой ответ допустйм уже потому, что в принципе любой век — XVI, XVII, XVIII или XIX — равно интересны и важны с точки зрения их * Попытки установления таких связей применительно к отдельным реформам в ис- торической литературе существуют. Это относится, например, к изучению вопроса о под- готовке петровских реформ преобразованиями его предшественников, екатерининских — проектами П.И. Шувалова и т. д. Но тут речь идет об установлении такого рода свя- зей для более продолжительных периодов времени.
Введение 13 значения в истории Российского государства и общества, а следо- вательно, и поставленной проблемы. И раз автор более уверенно ощущает себя в материале XVIII столетия, то, следовательно, есть все основания заняться именно этим временем. Но дает ли материал XVIII века возможность решать на его основе постав- ленную задачу? Как известно, конец XVII — первая четверть XVIII в. в ис- тории России — время петровских реформ. Значительные преоб- разования, по мнению большинства историков, были осуществле- ны Екатериной II между 1762 и 1789 гг. Попытки существенных реформ были предприняты в самом конце века Павлом I. В по- следнее время все более серьезное внимание уделяется также пре- образованиям и проектам реформ середины века^4. Под знаком реформ, таким образом, прошла большая часть столетия. Иначе говоря, практически весь XVIII век — это эпоха более или менее интенсивных и глубоких реформ. Как бы “выпадают”, согласно историографической традиции, лишь периоды между 1725—1741 и 1789—1796 гг. Но, может быть, при взгляде на них под новым углом зрения удастся и их оценить несколько иначе? Замечу еще одно “удобство” XVIII в. для наших целей. Вы- бирая его в качестве объекта исследования, мы не просто механи- чески отделяем один век от предыдущего и последующего по чи- сто хронологическому принципу, но основываемся на реальной ис- тории реформ, подразумевая под XVIII веком период между 1689 и 1801 гг., т. е. от начала правления Петра I до свержения Пав- ла I. Причем в поле нашего зрения все время должны оставаться два важных вопроса: в какой мере начавшиеся на рубеже XVII и XVIII столетий преобразования явились следствием развития страны в предшествующий период и какое влияние реформы XVIII в. оказали на судьбы страны в XIX в. Прежде чем приступить непосредственно к рассмотрению по- ставленной проблемы, необходимо остановиться на состоянии ее ис- ториографии. Крупных исследований, посвященных изучению рос- сийских реформ XVIII в. в целом, не существует. Следовательно, речь должна идти об историографии отдельных реформ, а по суще- ству истории России этого столетия. Однако соответствующая исто- риография, конечно, безбрежна и могла бы также стать темой спе- циальной монографической работы. В дальнейшем, в соответствую- щих главах данной книги по мере необходимости будут затронуты различные вопросы историографии того или иного периода истории XVIII в. Здесь же целесообразно ограничиться лишь несколькими
14 Введение общими замечаниями о степени изученности данного столетия исто- рии России и о возникающих в связи с этим проблемах и задачах. Особенности историографической ситуации в области изучения истории России XVIII столетия, на мой взгляд, в определенной мере связаны со спецификой самого рассматриваемого времени. Уже петровские реформы и в силу своей направленности на евро- пеизацию русской жизни, и в силу своей стремительности породи- ли у современников обостренную историческую рефлексию, выра- зившуюся в появлении и первых русских мемуаров, и собственно исторических сочинений о самой эпохе. Создав новую культурную среду, преобразования Петра I изменили идеологию отношений подданных и государства, сформировали своеобразную систему критериев, по которой общество отныне оценивало власть и предъ- являло ей требования*. Многие оценки современников нашли от- ражение и в публицистике, и в сочинениях по истории, и в иных источниках. Под их влиянием в значительной мере складывалась и позднейшая историография. В результате возник ряд стереотипных представлений, своего рода историографических мифов, немалая часть которых оказалась столь живуча, что благополучно пережи- ла даже революционные потрясения, происшедшие с исторической наукой в нынешнем столетии. Так, например, как ни парадоксаль- но, традиционная оценка в советской историографии событий 1730 г. долгое время была такова, что симпатии советских историков ока- зывались на стороне тех дворян, которые выступали за самодер- жавие, а не тех, кто пытался его ограничить и кого — вслед за их противниками — обвиняли в олигархических устремлениях. Вторая особенность историографии связана с освоением Источ- никовой базы. Введение в научный оборот источников по истории России XVIII в. фактически началось уже в самом этом столетии, а в XIX в. развернулась грандиозная работа по систематическому изданию документов предшествующего века. В многочисленных журналах, альманахах, продолжающихся изданиях и отдельными выпусками были опубликованы сотни разнообразных документов и целые документальные комплексы. Такие издания, как “Письма и бумаги императора Петра Великого”, “Сборники Императорского Русского исторического общества”, “Русский архив”, “Русская ста- рина”, “Архив князя Воронцова” и др. создали по существу для ис- ториков уникально благоприятную ситуацию для изучения XVIII в., по некоторым темам даже избавив от обращения к архивным до- кументам. Однако отмечу, что издание документов значительно * Более подробно об этом см. гл. 2.
Введение 75 опережало их научное освоение и к 1917 г. далеко не все из опуб- ликованных источников были в полном смысле введены в научный оборот. Эта ситуация сохранилась и в послереволюционное время, когда количество публикаций еще более увеличилось. При столь значительном числе разнообразных изданий и отсутствии сводных систематических указателей к ним (за исключением мемуарных ис- точников) пользоваться этими публикациями и осуществлять поиск необходимых источников весьма непросто*. То обстоятельство, что многие из опубликованных в прошлом и начале нынешнего века источников до сих пор остаются не в полной мере освоенными исторической наукой, в значительной ме- ре связано и с происшедшим после революции перераспределени- ем интересов историков. Собственно, в начале XX в. положение было таковым, что, судя по количеству изданных источников, можно было вскоре ожидать переход к качественно иному уров- ню исследовательской работы**. Но если дореволюционных исто- риков в первую очередь интересовала политическая история и львиная доля опубликованных документов должна была обеспе- чить именно это направление, то после революции исследователь- ские интересы сконцентрировались прежде всего на экономичес- кой истории и истории классовой борьбы. В результате значитель- ная часть изданных источников оказалась по существу невостре- бованной историками, а новая тематика исследований потребова- ла привлечения и введения в научный оборот новых источников. Вместе с тем при том, что дореволюционная и советская ис- ториография тематически как бы взаимно дополняли друг друга, можно было бы предположить, что в целом историографическая ситуация должна быть весьма благополучной и соединение дости- жений дореволюционных и советских историков дает всеобъемлю- щую картину России XVIII в. Но', к сожалению, это не так. До- революционные историки, как уже упоминалось, не успели в пол- ной мере освоить богатство ими же открытых источников, а со- ветские зачастую игнорировали целые периоды и многие пробле- мы социально-политической истории***. Примерно за шесть деся- *Важно также, что качество публикаций документов в дореволюционных изданиях далеко не всегда удовлетворяет требованиям современной археографии. **Отчасти это было реализовано, например, в работах А.А. Кизеветтера и неко- торых других историков-эмигрантов. ***Сказанное, конечно, ни в коей мере не снижает научного значения работ таких историков, как М.Т. Белявский, М.М. Богословский, М.Я. Волков, Б.Б. Кафенгауз, Ю.Р. Клокман, А.И. Комиссаренко, Н.И. Павленко, П.Г. Рындзюнский, С.М. Тро- ицкий и многих других, — речь идет об историографической ситуации в целом.
16 Введение тилетий в стране не вышло ни одной книги по политической ис- тории аннинского, елизаветинского, екатерининского и павловско- го времени и лишь в последние годы, начиная с 1986-го, такие книги стали появляться. Подобное отношение к истории послепе- тровской России, восходящее к схеме русской истории, созданной в 1930-е годы, отразилось в школьных и вузовских учебниках, по которым учились несколько поколений россиян, и, следовательно, получило широкое распространение в массовом сознании*. Впрочем, на протяжении нескольких последних десятилетий, в особенности после окончания второй мировой войны, история России середины и второй половины XVIII в. была предметом пристального внимания западных историков, и прежде всего анг- ло-американских. В Англии, США, Франции, Италии, Германии изданы десятки капитальных трудов по самым различным вопро- сам и аспектам социально-политической истории России этого времени. Об уровне интереса зарубежных ученых красноречиво свидетельствует хотя бы тот факт, что уже более двадцати пяти лет в Великобритании действует специальная научная организация — Группа по изучению России XVIII в., объединяющая ученых мно- гих стран Европы и Америки. Достижения западных историков очевидны, во многом они восполняют пробелы отечественной ис- ториографии, содержат немало интересных и оригинальных кон- цепций и трактовок событий русской истории XVIII в., хотя на них не могли, конечно, не сказаться существовавшие в течение многих лет ограничения для их авторов доступа к архивным мате- риалам**. На основе сказанного можно, пожалуй, сделать некоторые вы- воды и попытаться сформулировать основные задачи в изучении истории России Века Просвещения. Русская дореволюционная, советская, а также западная историография, дополняя друг друга, в совокупности рисуют достаточно полную картину. Это дает воз- *Интересные наблюдения над состоянием историографии дает изданная в 1981 г. Ф. Кленденнингом и Р. Бартлеттом библиография трудов по истории России XVIII в., опубликованных с 1955 г. на английском, французском, немецком и русском языках (Clenderming Ph., Bartlett R. Eighteenth Century Russia: A Select Bibliography of Works Published since 1955. Newtonville, 1981). Так, авторами учтено семь работ советских ав- торов о Петре Великом, три — о событиях 1730 г., ни одной об Анне Ивановне, Ели- завете Петровне и Екатерине II, две — о Павле I, восемь работ о дворянстве, 57 — о крестьянстве и 11 — о купечестве, 61 работа по истории классовой борьбы. **Примечательно, что существующие на Западе научные школы, занимающиеся историей России XVIII в., сформировались в значительной мере под влиянием русских историков-эмигрантов — П.Н. Милюкова, Г.В. Вернадского, А.А. Кизеветтера, С.Г. Пушкарева, Н.В. Рязановского, М. Раева и др.
Введение 17 можность перейти как на иной уровень обобщения, так и конкре- тизации. На уровне обобщения задача видится в том, чтобы с учетом и накопленных фактов, и нового исторического опыта по- пытаться осмыслить место XVIII в. в русской истории, попытать- ся выяснить значение происшедших в это время событий для дальнейшего исторического развития страны. Сделанные заключе- ния не будут, конечно, абсолютно истинны, ибо, по верному за- мечанию Г.С. Кнабе, “каждая эпоха открывает в прошлом преж- де всего то, что резонирует в тон с ее общественным и культур- ным опытом и потому было скрыто от прежних поколений — у них был другой опыт, и они задавали прошлому другие вопро- сы”^, но, возможно, приблизит к решению проблем, волнующих общество сегодня. Что же касается второй задачи, то применительно к XVIII столетию она видится аналогичной другим векам отечественной истории. Речь идет об изучении русского человека XVIII в. во всех ипостасях его социального бытия, мироощущения и самосо- знания. Подходы к этой проблеме и приемы ее изучения могут быть различны. Они могут быть и традиционными, и основываю- щимися на методах социальной психологии или культурной и ис- торической антропологии. Определенные достижения имеются и здесь (работы Л.Н. Семеновой, ученых семиотической школы и близких к ним — Ю.М. Лотмана, Б.А. Успенского, В.М. Живо- ва и др.), однако основную часть пути еще предстоит пройти. Су- щественную помощь в такой работе должно оказать привлечение и освоение новых источников, в том числе архивных, а также но- вое прочтение источников, уже давно известных и опубликован- ных. Проблематика данной книги лежит в основном в русле первой из означенных выше задач, хотя само их разделение, конечно, до- статочно условно и материал, связанный, например, с различны- ми аспектами общественного сознания XVIII в., будет привлечен в соответствующих главах. * * * Данная книга пишется, когда и историческое знание в мире в целом, и русская историческая наука в частности, переживают сложные времена. Здесь нет необходимости пускаться в рассуж- дения и споры о том, действительно ли имеет место кризис исто- рической науки и как он проявляется в России, — об этом сказа-
18 Введение но и написано в последнее время немало1^. Замечу лишь, что дог- матичное следование одной методологии и огульное отрицание на протяжении многих десятилетий достижений западной историогра- фии не могло положительно сказаться на отечественной науке. Но парадоксальность ситуации в том, что поскольку осознание кри- зиса исторической науки пришло одновременно с глубоким обще- ственным кризисом, то и преодоление его находится в тесной свя- зи с преодолением кризиса общества в целом. Иными словами, выход из кризиса исторической науки в нашей стране во многом зависит от обретения обществом новых нравственных и духовных идеалов, новых ценностных ориентиров, ведь и сама историческая наука — одна из форм проявления общественного сознания. Что же касается кризиса в мировой исторической науке, то, как будет показано далее, кризис — естественный этап развития любой си- стемы. Кризис же в науке, по утверждению известного философа и науковеда Т. Куна, является “соответствующей прелюдией к возникновению новых теорий”17. Среди преград на пути освоения отечественными историками методологического богатства мировой исторической науки и выра- ботки новых подходов к решению проблем истории находится, на мой взгляд, используемая в отечественной историографии система терминов и понятий. В первую очередь это, конечно, понятия, вос- ходящие к марксистской методологии, отношение к которой различ- ных историков остается полярным. Так, А.Я. Гуревич полагает, что «многие историки все еще продолжают придерживаться объясни- тельной схемы, известной под названием “базис/надстройка”, не- смотря на то что в конкретных исследованиях и общих построени- ях, как кажется, никому не удалось продемонстрировать ее эффек- тивность»1^. Еще более категоричен И.М. Дьяконов. “Сейчас, в конце XX в., — пишет он, — нет сомнений в том, что марксист- ская теория исторического процесса, отражавшая реалии XIX в., безнадежно устарела — и не только из-за теоретической слабости коммунистической посылки, но вследствие других как теоретичес- ких, так и чисто прагматических неточностей и ошибок”19. Из про- тивоположных посылок исходил И.А. Булыгин, который, хотя и признавал, что марксистское учение об общественно-экономических формациях “нуждается в определенных коррективах”, был убежден, что “вместо него пока что ничего реального не предложено”. По- этому “для понимания характера и значения реформ” он считал не- обходимым использовать “формационный принцип, т. е. определить, какой общественно-экономической формации они служат”2^.
Введение 19 Однако дело не только в терминах и понятиях, восходящих к марксистскому пониманию истории. Проблема в том, что длитель- ная ограниченность научных поисков отечественных историков рамками марксистской теории и идеологических установок КПСС привела к своеобразному окостенению тех понятий и терминов, которые, будучи общими для мировой исторической науки, стали использоваться применительно к истории России еще в дореволю- ционное время. Зародившиеся, как правило, в недрах западной историографии и социологии XVIII—XIX вв. и разработанные на конкретном западноевропейском материале, многие из таких тер- минов применительно к России нуждались в творческом переос- мыслении, тем более, что оно постоянно шло там, где они заро- дились. Но в течение долгого времени это было вряд ли возмож- но*. В задачу данной книги ни уточнение старой, ни тем более разработка новой терминологии не входит, и потому лишь вкрат- це необходимо коснуться нескольких терминов, без которых в контексте поставленной задачи трудно обойтись и употребление или, наоборот, неупотребление которых требует комментария. К такого рода терминам и понятиям в первую очередь, на мой взгляд, относятся “феодализм”, “абсолютизм”, “класс” (и про- изводные от него — “господствующий класс”, “правящий класс”), “сословие” и целый ряд других. Свидетельств тому, что положение с используемой терминоло- гией именно таково и что его последствия остро ощущаются и осознаются исследователями, можно найти немало. Например, це- лая группа историков средневековой России предприняла недавно попытку обосновать высказанную еще ранее идею о том, что рос- сийский феодализм — это особый тип феодализма, “государствен- ный феодализм”21. Однако и между ними нет полного согласия. Так, Л.В. Данилова полагает, что государственный феодализм су- ществовал “в России в позднее средневековье и новое время”, а его особенности были связаны с тем, что “раннее (? — А.К.) воз- никновение централизованного государства повело к сильной де- формации феодальных отношений”. В противоположность ей * Следует, впрочем, заметить, что история советской исторической науки знает не- сколько крупных дискуссий по проблемам генезиса феодализма и капитализма, приро- ды российского абсолютизма, крестьянских войн в России, городских восстаний и др., в которых могли и должны были осуществиться переосмысление и уточнение многих ис- пользуемых понятий. Но изначальная замкнутость дискутирующих в рамках марксист- ской теории и терминологии не позволила это сделать (см.: Сахаров А.Н. Дискуссии в советской историографии: убитая душа науки // Советская историография. М., 1996. С. 152-159).
20 Введение В.П. Илюшечкин убежден, что “истинным и наиболее соответст- вующим исторической действительности является... понимание фе- одализма как политико-правовой системы организации некоторых сословно-классовых обществ и управления ими, характеризую- щейся вассально-сюзеренными отношениями и политической раздробленностью (курсив мой. — А.К.) страны”22. Ко времени раздробленности относят использование понятия “феодализм” и большинство современных западных историков25. В таком случае возникает вопрос: можно ли в качестве разновидности феодализ- ма рассматривать русское общество периода “позднего средневе- ковья и нового времени”?* Как бы на другом полюсе воззрений находится традиционное для большей части советской историографии и восходящее к ра- ботам Н.П. Павлова-Сильванского представление обо всем пери- оде русской истории до зарождения капитализма как о феодаль- ном**. Однако и при таком толковании возникает немало сложно- стей. Во-первых, нет единства мнений о времени зарождения в России капитализма, а следовательно, о времени окончания фео- дальной эпохи. Во-вторых, как образно и остроумно заметил Г.С. Померанц, «если очень широко определить термин “феода- лизм”, можно приложить его к любым допромышленным, добур- жуазным цивилизациям. Но такое крещение порося в карася не меняет вкус мяса. Волк, с точки зрения Линнея, — разновидность собаки, canis lupus. Но как его ни корми, он все в лес смотрит»24. Собственно то же, хотя и более академично утверждает и И.М. Дьяконов. Феодализм, считает он, — это “система организации средневекового господствующего класса, характерная для Запад- ной Европы до эпохи абсолютных монархий, но совершенно не- свойственная едва ли не большинству средневековых обществ за пределами западноевропейской политической традиции. Поэтому называть всякое средневековое общество феодальным значит под- равнивать весь мир под Европу. Вряд ли этот термин заслужива- ет увековечения”25. О том, что “отечественной науке еще пред- стоит выработать свою терминологию, которая наиболее адекват- но отвечала бы потребностям познания и описания средневековой *Проблема периодизации отечественной истории — это еще одна не менее острая и спорная проблема. **Бельгийский историк Ф.Л. Гансхоф в своей вышедшей впервые еще несколько десятилетий назад и ставшей с тех пор классической монографии “Феодализм” уже на первой ее странице отмечал: “То, как это слово обычно используется историками Со- ветской России и других стран за железным занавесом, представляется мне не имею- щим отношения к делу” (Ganshof F.L. Feudalism. L., 1974. Р. XV).
Введение 21 России”, писал недавно А.Л. Юрганов. На конкретном материа- ле историк изучил удельную систему Московской Руси, со времен Павлова-Сильванского находившуюся в центре концепции, свя- занной с описанием Русского средневекового государства как фе- одального. Вывод Юрганова однозначен: описанные в литературе “основные модели отношений власти и собственности примени- тельно к европейскому феодализму... кардинальным образом отли- чаются от того, что мы встречаем в русских источниках zo. По-видимому, нет необходимости подробно останавливаться и на описании различных подходов к пониманию термина “абсолю- тизм”. Они с достаточной очевидностью выявились во время из- вестной дискуссии 1968—1971 гг. и с тех пор мало изменились, поскольку все предлагаемые варианты разнились главным образом подбором цитат из трудов классиков марксизма-ленинизма, на ко- торых они основывались. Единства мнений о том, что такое абсо- лютизм, нет и среди зарубежных ученых, о чем свидетельствует обзор различных точек зрения, представленный в книге А.Н. Ме- душевского27. Сам же автор называет абсолютистскими режима- ми “такие политические системы, в которых государственная власть достигает значительного (в тенденции — абсолютного) контроля над обществом, охватывая своим влиянием социально значимые (а иногда практически все) стороны жизни индивида”28. Нетрудно заметить, что эта короткая формулировка содержит не- сколько условных допущений. Так, например, если главной харак- теристикой абсолютистского режима является его стремление ох- ватывать своим контролем все стороны жизни индивида, то не совсем ясно, чем такой режим отличается от тоталитарного? Между тем обычно абсолютистским называют один из видов мо- нархического правления, в то время как тоталитарный режим на- прямую со способом организации власти не связан. Необходимо также обратить внимание на то, что в западной историографии по- нятие “абсолютизм” связывают обычно с развитием капиталисти- ческих отношений, в то время как применительно к России вопрос о генезисе капитализма также остается нерешенным2^. Американ- ский историк П. Андерсон, автор классической работы об абсо- лютизме, вышедшей впервые более 20 лет назад, считал возмож- ным говорить о двух вариантах абсолютизма — западном и вос- точном. Первый, по его мнению, “был компенсацией за исчезно- вение крепостничества”, в то время как второй — “средством кон- солидации крепостничества”^0. Современный венгерский историк Е. Сюч, впрочем, полагает, что “обе модели были феодальными”,
22 Введение хотя «западный абсолютизм защищал те элементы феодализма, которые можно было сохранить от разрушительного воздействия капитализма, но так, что фактически способствовал их разруше- нию в своих собственных целях; в то время как в восточном аб- солютизме такого “противоречия” не наблюдалось, поскольку там почти (или совершенно) не действовали разрушительные силы». Необходимость разбираться в этом довольно замысловатом пост- роении снимается, на мой взгляд, утверждением того же автора о том, что «само понятие “абсолютизм” является неточным”, по- скольку “ни в теории, ни на практике власть... не была неограни- ченной или свободной от любых законов (legibus solutus), т. е. “абсолютной” в истинном смысле»^. Об этом же еще раньше пи- сал историк Ч. Инграо, замечавший, что представления филосо- фов XVIII в. об абсолютной монархии, на основе которых, соб- ственно, и возникло историографическое понятие абсолютизма, носили утопический характер, поскольку восходили к парадигме, связанной с режимом Людовика XIV во Франции, нигде более в предреволюционной Европе не существовавшей32. По-видимому, если уж говорить о русском абсолютизме, то целесообразнее лишь выделять его основные черты, как сделано недавно В.А. Муравьевым33, имея в виду упоминаемую Медушев- ским точку зрения Р. Виттрама о том, что понятия “феодализм” и “абсолютизм” — “это лишь инструмент, нечто условное, идеаль- ное, существующее лишь в воображении историка, а не в реаль- ной жизни”34. Причем, если при изучении социально-политичес- кой и экономической истории данный инструмент долгое время был достаточно эффективен и полезен, то при изучении Человека разных исторических эпох (а именно это становится в последние десятилетия важнейшей задачей исторической науки) возникает необходимость в использовании иных, новых, более точных инст- рументов. Неопределенность представлений об “абсолютизме” не могла не отразиться и на трактовке понятия “просвещенного абсолютиз- ма”. Тот же Инграо замечает, что просвещенный абсолютизм, ка- ким видели его философы, никогда не мог существовать, даже ес- ли правители были просвещенными, поскольку они не были абсо- лютными33. В свое время Н.И. Кареев предлагал называть так период европейской истории почти в полсотню лет — от воцаре- ния Фридриха II (1740) до начала Французской революции (1789). Суть “просвещенного абсолютизма”, по Карееву, в сою- зе “между абсолютною государственною властью и рационалисти-
Введение 23 ческим просвещением”, имевшим при этом “известные преобразо- вательные цели”36 Советские историки пришли к выводу, что “просвещенный абсолютизм” — “кульминация в развитии абсолю- тизма как политической системы феодального общества” ^7, а по- литика “просвещенного абсолютизма” была политикой “лавирова- ния, маневрирования, либеральной демагогии с целью сглажива- ния социальных конфликтов”^8. Последнее положение было раз- вито М.Т. Белявским, пришедшим к выводу, что тактика “про- свещенного абсолютизма” «имела целью укрепить самодержавно- крепостнический строй, усилить иллюзии о надклассовости само- державия и мужицкую веру в “доброго царя”, ослабить остроту классовых и социальных противоречий и предотвратить назревав- шую в стране крестьянскую войну»^9. Мало разнятся и сделан- ные недавно выводы О.А. Омельченко, считающего, что “просве- щенный абсолютизм” — это “социально и политически консерва- тивная доктрина, осуществление которой должно было в главном стабилизировать в новых общественных условиях социальный и государственный порядок “старого режима”, причем все его “стремления и упования” не нарушали и не могли нарушать “об- щественных позиций дворянства; монархической государственнос- ти и феодальной бюрократии”49. Более взвешенная позиция пред- ставлена точкой зрения Медушевского, который полагает, что “в задачу Просвещенного абсолютизма входило... во-первых, сохра- нение в незыблемом виде основ существующего строя, вершиной которого была неограниченная власть монарха, и, во-вторых, мак- симальное их приспособление к новым условиям развития граж- данского общества, правового государства, обеспечения прав че- ловека”44. В более поздней работе тот же автор дал несколько иную формулировку: “Просвещенный абсолютизм в странах Вос- точной Европы в свете теории модернизации — это желание тра- диционных структур приспособиться к новым условиям развития, провести модернизацию путем реформ сверху и активного вмеша- тельства государства в жизнь общества, средством чего и служит регламентация социальных отношений, усиление их регулирования с помощью права”42. Даже если не принимать во внимание явную несуразность представления о просвещенном абсолютизме как “желании”, нельзя не заметить, что в приведенных формулировках отсутствует, как представляется, важнейший элемент: какое-либо указание на то, что просвещенный абсолютизм является доктри- ной, основанной на вполне определенной теоретической базе. И более того, на теоретической базе, сложившейся из наиболее
24 Введение значительных достижений философской, правовой и общественной мысли XVIII в. Принципиальная невозможность, по мнению мно- гих историков, соединения таких новейших идей с русскими поли- тическими реалиями привела к тому, что в западной историогра- фии давно уже наметилась тенденция вовсе отказаться от исполь- зования понятия “просвещенный абсолютизм” применительно к России45. Замечу также, что нет единства взглядов и на периодизацию “просвещенного абсолютизма”. Так, еще А.А. Корнилов писал о Николае I, что его “правительственная система... была одной из самых последовательных попыток осуществления идеи просвещен- ного абсолютизма”44, а в последнее время некоторые историки склонны применять это понятие и к елизаветинскому, и даже к петровскому времени45. Медушевский в соответствии с традиция- ми отечественной историографии связывает понятие просвещенно- го абсолютизма со второй половиной XVIII в., однако его опре- деление, приведенное выше, не обнаруживает существенной раз- ницы между названным периодом и временем петровских реформ. Ведь и Петр Великий осуществлял (как показывает и сам Меду- шевский) “модернизацию путем реформ сверху” и также стремил- ся к активному вмешательству в жизнь общества, регламентации и регулированию социальных отношений с помощью права. Весьма полезные соображения, имеющие непосредственное отношение к проблематике данной книги и связанные с понятия- ми “абсолютизм” и “просвещенный абсолютизм”, были высказа- ны английским историком Д. Блэком. Он отмечает, что детальное изучение правительственной практики государств начала XVIII в. показывает, что представление о монолитности этих государств, для которых были характерны “правители, диктующие политику и обходящиеся без представительных учреждений, центральные правительства, стремящиеся монополизировать власть и подавить оппонентов, а также рост институтов центральной власти, таких как двор, постоянная армия и бюрократия”, лишь вводит в за- блуждение. “Власть правителей, — замечает историк, — была ог- раничена в трех важнейших аспектах: сопротивление претензиям центрального правительства, нередко очень слабый контроль мо- нархов над правительством и распространение представлений о надлежащих размерах монархической власти”. В связи с первым из аспектов Блэк, в частности, отмечает, что во многих странах Европы, а особенно в крупных, “число квалифицированных чи- новников было, как правило, ограничено, коммуникации плохие,
Введение 25 большинство правительств испытывало недостаток в средствах и в целом в этот достатистический век было трудно получить адек- ватную информацию”, из-за чего правители оказывались зависи- мыми от местных властей и искали сотрудничества с наиболее влиятельными силами. “На практике, — заключает Блэк, — абсо- лютизм в тенденции означал стремление убедить дворянство уп- равлять в интересах монарха”. Что же касается “просвещенного абсолютизма”, то для него, как научного понятия, по мнению ис- торика, столь же характерны неопределенность и аморфность, как и для самого понятия “Просвещение”. Его использование, счита- ет он, приводит к искусственному разделению власти и общества и неверному представлению о монолитности собственно власти. В результате Блэк делает вывод о том, что деятельность европей- ских правителей и правительств XVIII в. следует рассматривать прежде всего с точки зрения проблем, которые перед ними стоя- ли, а также с учетом того, что их возможности были определен- ным образом ограничены46. Вряд ли есть смысл столь же подробно обсуждать здесь по- нятие “класс”, неразрывно связанное с понятием “классовой борь- бы”, в свою очередь, по мысли историков-марксистов, составля- ющей основу исторического процесса. “Классическое” ленинское определение классов, которое несколько поколений советских лю- дей выучивали на школьной скамье, внесло немало путаницы в их представления по истории средневековой России*. Между тем в отечественной и зарубежной литературе давно и широко распро- странено представление о фактически крепостническом положении по отношению к государству всех социальных слоев русского об- щества периода Московской Руси. Так, А.Г. Маньков писал о прикреплении к посаду, как о “частном случае реализации крепо- стного права”47. Не очень давно Е.В. Анисимов выразил сомне- ние в правомерности применения понятия “господствующий класс” и по отношению к дворянству петровской поры4®. Нельзя при- знать серьезным возражение В.П. Илюшечкина о том, что «ны- не вряд ли кому-либо может прийти в голову мысль считать “кре- постными” представителей дома Романовых на том основании, что они были наследственно “прикреплены” к царскому престолу»4^. Речь, конечно, не о Романовых, а о массе служилых людей, по- *Вряд ли можно признать удачными попытки решения этой проблемы за счет лишь расширения количества привлекаемых ленинских цитат (см.: Белявский М.Т. Классы и сословия феодального общества в России в свете ленинского наследия / / Вестн. МГУ. Сер. 9. История. 1970. № 2).
26 Введение садских и крестьян, лишенных свободы передвижения, связанных системой повинностей, о государстве, обладающем полнотой суве- ренитета над жизнью и собственностью своих подданных. Оче- видно, что дело в различной трактовке самого понятия “крепост- ничество” — как системы организации социальных отношений или лишь как формы экономического принуждения крестьян. Вполне понятно, что подобные представления трудно совместить с тради- ционным марксистским вйдением классового общества и борьбой внутри него. Впрочем, понятие “правящий класс” в отечественной историо- графии возникло задолго до того, как она стала марксистской. Так, это словосочетание можно встретить, например, у В.О. Ключевского. Своего рода “теория правящего класса” суще- ствует и в современной западной историографии, где она исполь- зуется, в частности, при изучении античных Афин, Древнего Ри- ма и Викторианской Англии. Американская исследовательница С. Келлер в своей книге 1963 г. определяла правящий класс сле- дующим образом: “Группа семей, имеющих более или менее мо- нополизированный доступ к наиболее важным элитным позициям в обществе и способных передавать свои достижения и возмож- ности по наследству и, таким образом, доминирующих в общест- ве в настоящем и в будущем”5^. Сторонник “теории правящего класса” Д. Ле Донн, убежденный в правомерности использования данного понятия применительно к истории России и, в частности, истории России XVIII в., предлагает свою дефиницию: “Социаль- ная группа, основная функция которой — править, обладающая привилегиями, делающими ее статус резко отличным от остально- го населения, сознающая свою привилегированность и право на лидерство, а также такая группа, в которой внутреннее единство достигается путем перенесения акцента с профессионализма и раз- деления по роду занятий на первичность не ограниченной законом власти как в отношениях между начальником и подчиненным вну- три правящего класса, так и более всего в отношениях между пра- вящим классом и зависимым населением”. При этом Ле Донн подчеркивает, что он различает понятия “правящий класс” и “пра- вящая элита”, считая первое более широким и включающим вто- рое^1. Понятием “класс” при описании различных групп служилых людей XVI—XVII вв. активно пользуется и Р. Хелли52. Приведенные определения не вызывают особых возражений и, доказав, что в России XVIII в. действительно существовали се- мьи, о которых пишет С. Келлер, или социальные группы, о ко-
Введение 21 торых говорит Ле Донн*, можно было бы согласиться с употреб- лением понятия “правящий класс”. Однако для российской аудито- рии слова “класс” и “правящий класс”, по-видимому, еще долго бу- дут маркированы марксистской идеологичностью и не будут воспри- ниматься как сугубо научные термины**. В связи с этим в работе названные термины также не употребляются. Тем более что, дав оп- ределение правящему классу, Ле Донн затем объясняет, что под та- ковым он -имеет в виду опять же потомственное дворянство. А раз так, то представляется более разумным говорить именно о дворян- стве, не заменяя его понятием, носящим оценочный характер. Но если мы исключим понятие “класс”, то, может быть, выход в том, чтобы вместо него использовать понятие “сословие”?*** Однако различные справочники дают хоть и разное толкование термина сословие , но все сходятся в одном: сословия отличает определенный законом наследственный статус их членов, т. е. не просто положение членов корпорации на социальной лестнице, а и связанные с ним определенные права, привилегии и обязанности. Вот закона-то в России и не было, ибо право как таковое вообще было развито крайне слабо. Вряд ли можно согласиться с Л.В. Да- ниловой, утверждающей, что в Новгородской и Псковской судных грамотах (как и в Судебнике 1497 г.) зафиксировано “четкое юри- дическое оформление феодальных сословий”^4. Само назначение этих законодательных актов, регулировавших “суд и расправу”, не предполагало включения положений, регламентирующих права со- словий. Даже такой сводный и охватывающий, казалось бы, все стороны жизни общества кодекс, как Соборное уложение 1649 г., будучи памятником казуального права, определял главным образом запреты и ограничения, в лучшем случае обязанности, но никак не права и привилегии, хотя идея социальной стратификации в нем, бе- *Хотя Д. Ле Донн в своем определении “правящего класса” словом “семьи” не пользуется, однако в действительности именно крупным родовым кланам он вслед за Д. Рэнселом придает первенствующее значение в политической жизни России XVIII в. (см.: Ransel D. The Politics of Catherinian Russia: The Panin Party. New Haven, 1975; Le Donne J. Ruling Russia. Politics and Administration in the Age of Absolutism. 1762—1796. Princeton; New Jersey, 1984). **По-видимому, эта проблема актуальна и для западных историков, раз Ле Донн считает необходимым специально оговорить, что Ф. фон Штайн и Г. Моска, которые ввели термин “правящий класс” в научный оборот, не были марксистами (Le Donne J. Absolutism and the Ruling Class. The Formation of the Russian Political Order. 1770—1825. N. Y.; Oxford, 1991. P. 311). ***B советской исторической литературе применительно к докапиталистическому периоду использовался также термин “класс-сословие”, который, на мой взгляд, не столько облегчает, сколько затрудняет понимание социальных явлений этого времени.
28 Введение зусловно, одна из центральных^. Мысль о том, что употребление понятия “сословие” применительно к средневековой России непра- вомерно, все более проникает и в современную отечественную ли- тературу. О том, что “таких корпоративных объединений, как со- словия, которые были бы способны коллективно отстаивать интере- сы своих членов”, в допетровской Руси не существовало, пишет, в частности, в новейшей работе В.М. Панеях^6. Показательно, что понятие “сословие”, войдя в состав русского литературного языка в XIV—XV вв., “было до XVII в. принадлеж- ностью торжественного церковно-книжного стиля и не выражало об- щественно-политического значения”, а в современном значении ста- ло употребляться довольно поздно — на рубеже XVIII—XIX вв.^7 Это наблюдение языковеда В.В. Виноградова подтверждается и спе- циальным исследованием историка Г. Фриза, который пришел к вы- воду, что неверно употреблять понятие “сословие”, по крайней мере без специального разъяснения, ко времени ранее XIX в. «Социаль- ное явление, — пишет он, — может появиться ранее термина, его описывающего... Но появление термина “сословие” добавило реша- ющий элемент, не только свидетельствующий о современном пред- ставлении о новом порядке, но и укрепляющий границы между от- дельными группами. Новый термин, таким образом, стал важной ча- стью социальной реальности: к категориям родства, занятий и пра- вового статуса “сословие” добавило корпоративность и отличитель- ную культуру»^8. Вывод Фриза прямо перекликается с замечанием М. Блока о том, что “появление слова — это всегда значительный факт, даже если сам предмет уже существовал прежде; он отмечает, что наступил решающий период осознания Необходимо уточнить: речь не идет, естественно, о гомогенно- сти русского общества — уровень социальной стратификации в нем был весьма высок. Речь о том, что термин “сословие” вряд ли адекватно отражает особенности этой стратификации, во вся- ком случае в допетровский период, и, более того, на мой взгляд, скорее является ложно ориентирующим, поскольку привносит в наше понимание статуса различных социальных групп отсутство- вавшие в реальности черты*. *Весьма характерную противоречивость демонстрирует, на мой взгляд, Б.Н. Фло- ря. Рассматривая историю формирования в России сословия духовенства и начав с ут- верждения, что “сословный характер русского средневекового общества (по крайней ме- ре, в XVI—XVII вв.) общепризнан”, он приходит к следующему выводу: “Если духо- венство стран Центральной Европы представляло собой слой, объединенный прежде всего сознанием общности сословных интересов, то русское духовенство последней тре-
Введение 29 “Всякий анализ, — писал Блок, — прежде всего нуждается в орудии — в подходящем языке, способном точно очерчивать фак- ты с сохранением гибкости, чтобы приспосабливаться к новым от- крытиям, в языке — и это главное — без зыбких и двусмыслен- ных терминов”. И далее историк цитировал слова П. Валери о том, что “решающий момент, когда четкие и специальные опреде- ления и обозначения приходят на смену понятиям, по происхож- дению туманным и статистическим, для истории еще не насту- пил”6^. Несмотря на то что процитированные Блоком слова Ва- лери написаны около 70 лет назад, этот момент для исторической науки, во всяком случае отечественной, по-видимому, не наступил и поныне. Каков же выход из создавшегося положения? Конечно, автор данной книги не противник определений как таковых. Напротив, совершенно очевидно, что они необходимы, ибо служат своего ро- да ориентирами на карте истории. Однако на нынешнем этапе на- ша историческая наука нуждается в значительной работе по уточ- нению своего’ понятийного аппарата, наполнению существующих терминов новым смыслом, и одновременно выяснению, какие из них действительно “работают”, а какие лишь вводят в заблужде- ние*. В процессе такой работы, результативность которой нахо- дится в прямой взаимосвязи с выходом науки из кризиса, переос- мыслением отечественной истории и опыта ее историографии, по- становкой и решением новых исследовательских задач, возможно, возникнет новая система терминов, понятий и определений. В ко- нечном счете термины и понятия всего лишь инструментарий ис- торика, который имеет свойство устаревать и оказываться непри- годным для решения новых, более сложных задач. Но процесс возникновения новых понятий долог и труден. Сейчас же, когда он лишь начинается, если уточнение терминологии не входит не- посредственно в задачу исследования, а в данном случае это имен- ти XVII в. было в большей мере группой людей, которых объединяло их общее под- чинение власти епископа” (Флоря Б.Н. Государственная власть и формирование духов- ного сословия в средневековой России / / Сословия и государственная власть в России. XV — середина XIX в.: Тезисы докладов. М., 1994. Ч. II. С. 158—164). Но в таком случае было ли русское духовенство вообще сословием? *«Понятия могут — и в некоторой степени должны — оставаться открытыми.., — замечает известный социолог П. Бурдье. — Всякая настоящая рефлексия над научной практикой свидетельствует, что... открытость понятий... придает им характер, “застав- ляющий думать”, и, следовательно, их способность производить научный результат» (Бурдье П. Оппозиции современной социологии / / Социологические исследования. 1996. № 5. С. 41).
30 Введение но так, выход, на мой взгляд, в том, чтобы постараться по воз- можности избегать использования двусмысленных и спорных тер- минов и понятий и пользоваться ими лишь тогда, когда без них невозможно обойтись и когда контекст не оставляет сомнений в их значении. Например, в данной книге нельзя будет обойтись без термина “сословие”, ибо процессы реформирования русского об- щества в XVIII в., как будет показано, в значительной мере бы- ли связаны как раз с образованием полноценных сословий. При описании явлений предшествующего времени будут использованы понятия “социальные группы” или “сословные группы”, которые, конечно, тоже далеко не идеальны и носят условный характер. Что же касается политического строя Российского государства XVIII в., то представляется целесообразным пользоваться поня- тием “самодержавие”, хоть и с определенными оговорками, но вполне адекватно, на мой взгляд, отражающим существо этого строя. Еще одно понятие, непременно требующее уточнения, — не- однократно использованное выше понятие “общество”. С ним, в свою очередь, связано и понятие “общественное мнение”. В ли- тературе лексема “общество” используется в двух значениях: об- щество как вообще все население страны и общество как его часть, отличающаяся осознанием своей роли в жизни государст- ва, социальной активностью, наличием выраженных интересов, которые оно, если и не способно, то, по крайней мере, стремит- ся защищать. Говоря об общественном мнении, мы имеем в виду общество во втором его значении. Но правомерно ли использова- ние данного понятия в таком значении применительно к России XVII—XVIII вв.? Единства мнений по этому поводу в литерату- ре также нет. Так, Р. Пайпс приводит мнения Д. Киипа и Г.-И. Торке, первый из которых считает возможным говорить об “обществе” в России применительно к концу XVII в., а второй — середине XVI-ro. Киип исходит из фактов определенной самосто- ятельности “служилого класса”, хотя и замечает, что его попытка обрести некоторую свободу от государства потерпела неудачу. В свою очередь Торке отмечает факт осознания правительством Ивана Грозного возможности использовать различные социаль- ные группы для управления страной. Сам же Пайпс считает, что понятие “общество” “предполагает признание государством права социальных групп на определенный законом статус и сферу сво- бодной деятельности”. Такое признание, по мнению Пайпса, по- явилось в России лишь в царствование Екатерины II61. Впрочем,
Введение 31 и Торке в работе более позднего времени отмечает отсутствие в России XVII в. “настоящего гражданства, как зародышевой клет- ки Нового времени”62. Не пытаясь в точности определить время появления в России “общества” в том значении, в котором ис- пользуют его западные историки*, замечу лишь, что, по моему мнению, значительное влияние на его формирование оказали пе- тровские реформы, в ходе которых возникли новые представле- ния о взаимоотношениях монарха, государства и подданных. С этого времени, как будет показано далее, по крайней мере часть населения страны оценивала власть на основе определенных кри- териев. Однако особенности социальной структуры Российской империи не могли не сказаться на характере русского общества и на способах и формах проявления его общественного сознания и общественного мнения. Еще В.А. Бильбасов отмечал: “Боль- шая ошибка думать, что в России нет общественного мнения. Вследствие того, что в России нет правильных форм для его вы- ражения, оно проявляется неправильно, скачками, урывками, только в важные исторические моменты, но проявляется с тем большею силою и в формах тем более своеобразных”6^. О том, каковы были эти формы, речь пойдет в соответствующих главах работы. к к к Особенности избранной для данной книги темы — широкий хронологический охват, многоаспектный характер рассматривае- мых вопросов, касающихся политической, социальной, экономиче- ской и культурной сфер, — определили разнообразие привлекае- мых источников. Итог, своего рода результат разработки отдельных реформ воплощен прежде всего в актах законодательства, посредством ^Советские историки, как правило, пользовались этим понятием, не задумываясь над его содержанием. Так, например, Л.В. Черепнин видел в земских соборах “сослов- но-представительный орган.., который поддерживал бы политику власти, через который власть узнавала бы об общественных запросах и обращалась бы к обществу”. В устах марксистского историка это звучит странно, ибо какие же общественные запросы могут быть в обществе, разделенном на антагонистические классы, тем более что в той же ра- боте Черепнин утверждал, что земские соборы были порождены “острой классовой борьбой” и “должны были добиться сплочения господствующего класса феодалов и обеспечить повиновение ему народа” (Черепнин Л.В. Земские соборы Русского госу- дарства XVI-XVII вв. М., 1978. С. 61-62, 77-78).
32 Введение которых преобразования и осуществлялись. Поэтому вполне ес- тественно, что именно законодательные источники в первую очередь и составили источниковую базу данной работы. Подав- ляющая их часть вошла в 1-е издание “Полного собрания зако- нов Российской империи” (ПСЗ). Однако, как известно, осо- бенностью законодательства XVIII в., отражающей уровень развития русского права соответствующего времени, является как чрезвычайное многообразие видов законодательных актов (указы, манифесты, регламенты, приказы, инструкции, учреж- дения, высочайше утвержденные доклады, жалованные грамоты и др.), так и пестрота их тематики — от общегосударственных проблем до сугубо частных, касающихся конкретных лиц. По существу на протяжении рассматриваемого столетия шел про- цесс складывания представления о законе в современном его понимании, связанный с определением сфер его действия, а так- же с разделением собственно законов и подзаконных актов. Особенности политического развития страны в рассматривае- мый период сказались и в том, что источником закона, помимо монарха, в разное время выступали различные правительствен- ные органы, далеко не всегда формально облеченные этим пра- вом. Для решения задач, поставленных в данной книге, было необходимо произвести выявление актов, относящихся к нашей теме, что потребовало сплошного просмотра т. 3—24 ПСЗ. Та- кой подход позволил значительно расширить круг традиционно привлекаемых при изучении истории реформ актов законода- тельства. Вместе с тем, как известно, ПСЗ является изданием далеко не полным. Поэтому возникла необходимость привлечения и иных изданий, как, например, “Законодательные акты Петра I” Н.А. Воскресенского, “Письма и бумаги императора Петра Ве- ликого”, публикации указов XVIII в., отдельные сборники зако- нодательных материалов, вышедшие в XIX в., и др. Специфика российского законодательства XVIII в., обуслов- ленная особенностями системы власти, процесса управления и принятия решений, была такова, что лишь к концу этого столе- тия нормообразующие акты инновационного характера стали ис- ходить только от монарха. Ранее законодательные, нормообра- зующие черты можно обнаружить и в указах Сената, Синода, отдельных коллегий, а также таких органов, как Верховный тай- ный совет, Кабинет министров, Конференция при высочайшем дворе, кабинеты (личные канцелярии) монархов и т. д. Поэто-
Введение 33 му потребовалось обращение к материалам самих названных уч- реждений. Значительная их часть (протоколы Верховного тай- ного совета, Кабинета министров, Конференции при высочайшем дворе и некоторые другие) опубликованы в “Сборниках Импе- раторского Русского исторического общества” (СИРИО). От- дельными изданиями опубликованы журналы и протоколы Сена- та за середину века. Источниковедческая значимость таких до- кументов обусловлена также тем, что в них можно обнаружить немало материалов, связанных с подготовкой различных преоб- разований, их предварительным обсуждением, экспертизой пред- лагаемых проектов и т. д. Нередко, особенно в период 1725—1762 гг., в основу высочайших указов ложились доклады соответственно Верховного тайного совета, Кабинета министров и Сената. Обращение к материалам учреждений позволяет срав- нить первоначальные и окончательные тексты таких документов. Наконец, документы высших правительственных органов позво- ляют проследить, какие предложения обсуждались и по тем или иным причинам не были реализованы. Характер законодательных норм приобретали подчас также и документы совсем иного рода — записки и письма императоров и императриц к отдельным лицам, их устные распоряжения, пере- данные через кабинет- и статс-секретарей (при Павле I — прика- зы, отданные при пароле), резолюции на докладах, проектах и т. д. Значительная часть подобного рода документов, в особенно- сти материалов, относящихся к Петру I и Екатерине II, также из- дана в СИРИО и отдельными изданиями, как, например, уже упоминавшиеся “Письма и бумаги императора Петра Великого”, “Сочинения” Екатерины II, “Бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве Министерства иностранных дел”, и ряд других изданий. Особую группу источников, использованных в данной книге, представляют разного рода проекты, как реализованные, так и ос- тавшиеся на бумаге. Некоторые из них, как, например, проект елизаветинского уложения, некоторые проекты Уложенной комис- сии 1767—1768 гг., отдельные проекты Екатерины II и ряда круп- ных политических деятелей, опубликованы. Другие — сохранились в архивах. Сведения о разработке отдельных реформ, о замысле и целях их авторов, об отношении к ним реформаторов можно об- наружить также в частной переписке и мемуарах. Последние со- держат и ценные свидетельства о реакции общества на те или иные преобразования. 2 — 1231
34 Введение Помимо опубликованных источников, в книге привлечено значительное число архивных материалов, выявленных главным образом в фондах Российского государственного архива древ- них актов (РГАДА). По преимуществу речь идет о фондах (разрядах) Государственного архива Российской империи, сре- ди которых кабинеты императоров и императриц, коллекции переписки разных лиц, различные проекты, материалы уложен- ных комиссий и др. В наибольшей степени они использованы в пятой главе книги, посвященной реформам Екатерины II, что связано с недостаточной разработанностью некоторых относя- щихся к этой проблеме вопросов в историографии. В частнос- ти, выявлен и привлечен ряд неизвестных ранее проектов, за- писок, писем императрицы, подготовительных материалов к разработке актов законодательства. Следует отметить, что, по- скольку большая часть опубликованных источников по теме ис- следования издана в XIX — начале XX в. и качество публи- каций далеко не всегда соответствует современным требовани- ям, в ряде случаев было признано целесообразным обращение к подлинным документам. Помимо этого, нередко публиковав- шиеся в прошлом документальные комплексы как, например, переписка высочайших особ с разными лицами, издавались вы- борочно. Необходимо, однако, вновь повторить, что в силу специфи- ки темы данной книги основу ее Источниковой базы составило русское законодательство XVIII в., которое по преимуществу достаточно давно введено в научный оборот. Свою задачу автор видел не столько в расширении числа известных законодатель- ных актов, сколько в их новом прочтении и осмыслении в кон- тексте целостного рассмотрения реформационного процесса в рамках означенного хронологического периода. Вместе с тем, очевидно, что едва ли не все дошедшие до нас виды письмен- ных документов XVIII в. в той или иной степени могут послу- жить источником при разработке данной проблематики. Вполне понятно, что использовать в работе всю совокупность таких ис- точников не представляется возможным. Выбор источников при рассмотрении того или иного конкретного вопроса определялся спецификой самого вопроса, степенью его изученности в суще- ствующей литературе, а также особенностями того историческо- го периода, к которому он относится. Эта же специфика опре- делила структуру работы и характер изложения материала в от- дельных главах.
Введение 35 В основу структуры данной книги положен хронологический принцип. Исключение составляет первая глава, которая носит теоретико-методологический характер и посвящена рассмотре- нию реформы как объекта исторического исследования. Каждая из последующих глав начинается кратким историографическим обзором и посвящена отдельному периоду в истории реформ, как правило совпадающему с определенным этапом в истории столе- тия в целом. Так, вторая глава охватывает период петровских реформ (1689—1725 гг.). Поскольку они наиболее полно и де- тально изучены нашими предшественниками, сама их история из- ложена в главе в виде краткого очерка, а особое внимание уде- лено их предпосылкам и результатам. Основная задача данной главы — попытаться уйти от традиционной оценки реформ Петра I с точки зрения их естественности или, наоборот, проти- воестественности, необходимости или вредности для историчес- кого развития России. Иначе построены третья и четвертая гла- вы книги, посвященные соответственно послепетровскому (1725 — 1741 гг.) и елизаветинскому периодам (1741—1762 гг.). Разделение на две главы обусловлено тем, что, по моему мне- нию, в елизаветинское время процесс преобразований приобре- тает принципиально иной по задачам и методам их решения ха- рактер. Причем, реформы середины XVIII в. изучены значи- тельно слабее, в историографии сложилось немало прочно закре- пившихся стереотипных представлений. Все это обусловило не- обходимость более скрупулезного, погодного изучения законода- тельства, а также многочисленных иных источников, содержа- щих сведения об истории разработки, обсуждения и принятия важнейших решений инновационного характера. Основной во- прос, на который отвечают третья и четвертая главы, — был ли послепетровский период действительно, как пишут многие исто- рики, временем отступления от петровских принципов и даже временем контрреформ, а также каково место в истории реформ в России XVIII в. преобразований конца 1740-х — первой по- ловины 1750-х годов. Новый этап в истории российских реформ XVIII в., которо- му посвящена пятая глава работы, наступает с восшествием на престол Екатерины II. Специфика ее реформ потребовала специ- ально остановиться на их идейной основе, попытаться реконстру- ировать систему взглядов императрицы, интерпретировать ряд ис- пользуемых ею понятий. Особое внимание уделено реконструкции реформаторской программы Екатерины. Многоаспектность и мас- 2*
36 Введение штабность осуществленных ею преобразований заставила сосредо- точиться на важнейших их направлениях, наиболее полно отража- ющих замысел реформатора. Заключительная, шестая глава кни- ги посвящена реформам Павла I. Ее основная проблема — яви- лись ли они продолжением реформационного процесса или контр- реформами.
ГЛАВА 1 ФЕНОМЕН РЕФОРМЫ В ИСТОРИИ РОССИИ: ИСХОДНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ Реформа — сложное и многоаспектное социально-по- литическое явление, изучение которого обнаруживает возможность различных подходов и систем оценок. Теоретическая основа тако- го изучения, как уже упоминалось, разработана, на мой взгляд, недостаточно. Поэтому возникает необходимость обозначить те важнейшие исходные положения, на которых будет основано рас- смотрение конкретных реформ XVIII в. в данной книге. Хотелось бы подчеркнуть, что цель этой главы не в том, чтобы предложить некую собственную “теорию реформ” — такая задача потребова- ла бы специального монографического, причем не исторического, а, скорее, междисциплинарного, социолого-политологического ис- следования на значительно более широком материале. Цель главы в том, чтобы, исходя из известного постулата, что о терминах не спорят, а договариваются, по возможности более четко обозна- чить те исходные положения, на которых основывается данное ис- следование. “Реформа (франц, reforme, от лат. reformo — преобразовываю), преобразование, изменение, переустройство какой-либо стороны об- щественной жизни (порядков, институтов, учреждений), не уничто- жающее основ существующей социальной структуры; формально — нововведение любого содержания, однако реформой обычно назы- вают более или менее прогрессивное преобразование”. Такова пер- вая часть определения понятия реформы, предлагаемого “Советским энциклопедическим словарем”, изданным в 1979 г. Во второй час- ти поясняется, что в антагонистическом обществе реформа, “улуч- шая в известной мере положение трудящихся, используется правя- щими классами для сохранения своего господства”1. Сравнение это- го определения с определением в “Философском энциклопедичес- ком словаре” (М., 1983; автор статьи А.Е. Бовин) обнаруживает дословное совпадение в первой части и весьма расширенную вто- рую часть с большим количеством отсылок к сочинениям В.И. Ле- нина. Не пускаясь в бессмысленную дискуссию по поводу содержа-
38 Глава 1 ния второй части этого определения, позволю себе лишь выразить сомнение в том, что любая реформа непременно ведет к улучшению положения “трудящихся”. Что же касается первой части, то она в целом, видимо, достаточно адекватно отражает общепринятое пред- ставление о том, что такое реформа. Вместе с тем приведенное определение обходит стороной дис- кутируемый в литературе вопрос о том, носит ли реформа непре- менно сознательный характер. Так, У. Пинтнер и Р. Крамми счи- тают, что реформа является сознательным шагом к заранее наме- ченной цели или попыткой изменить правительство (систему уп- равления) или общество в соответствии с определенными общими принципами. Иной точки зрения придерживается А.Л. Янов, по- лагающий, что реформа может носить и неосознанный характер^. На мой взгляд, первая точка зрения более справедлива, ведь ес- ли учесть, что на практике реформа осуществляется органами вла- сти путем издания законодательных или нормативных документов, то трудно предположить, что подобные действия могут осуществ- ляться неосознанно. Иное дело, что разрыв между поставленной задачей и реальными результатами может быть весьма велик, а принципы далеко не всегда хорошо продуманы. Обращу внимание и еще на одну, на первый взгляд, не слиш- ком значительную деталь. В приведенном определении реформы, как представляется, верно подмечен имеющийся в русском языке различный смысловой оттенок слов “реформа” и “преобразование”*. Действительно, первое из них в большей степени имеет положи- тельную эмоциональную окраску, в то время как второе скорее ней- трально**. В контексте данной работы это различие не будет, од- нако, иметь принципиального значения и оба термина будут исполь- зоваться как синонимы, тем более что термином “реформы”, напри- мер, пользуются практически все авторы, пишущие о преобразова- ниях Петра Великого, независимо от отношения к ним. Существен- нее, пожалуй, другое: что понимается под “прогрессивностью” ре- формы, как ее непременном свойстве, и, в частности, что понима- ется под нею применительно к России? Речь идет, конечно, опять же не о попытке оценить те или иные реформы в понятиях “хоро- шо/ плохо” или выставить им отметку по пятибалльной системе, а о выяснении их содержания и направленности. *Впрочем, не только в русском. Аналогично различаются английские слова “reform” и “transformation”. **3десь, естественно, не принимается во внимание то восприятие понятия “рефор- ма”, какое оно приобрело у части общества в нашей стране в последние годы.
Феномен реформы в России: исходные положения 39 Ответ на поставленный вопрос находим в уже цитированной во Введении статье А. Черкассова, отражающей, как представля- ется, общепринятую точку зрения. Он пишет: “Все реформы на Руси удивительно похожи. В основном (за малым исключением) это реформы либеральные, пытающиеся перестроить порядок ве- щей на европейский лад, более соответствующий современным ли- беральным воззрениям...”3. Примем пока за истину всеобъемлю- щий характер этого утверждения. Не станем обсуждать и требу- ющее уточнения понятие “либеральный”*. Остановимся же на ут- верждении автора, что русские реформы были направлены на ев- ропеизацию страны. Вспомним, что и А.Л. Янов пишет о “корот- ких фазах лихорадочной модернизационной (курсив мой. — А.К.) активности”. Проверить справедливость этих утверждений нам еще предстоит, пока же обратимся к понятиям “модернизация” и “европеизация”. Первое из них широко используется зарубежны- ми, а в последнее время и отечественными историками примени- тельно к развивающимся странам и, в частности, в связи с тео- рией “догоняющего развития”. Во время состоявшегося еще в на- чале 1960-х годов обмена мнениями, в котором приняли участие и специалисты по русской истории XVIII—XIX вв. М. Раев и Н.В. Рязановский, была подчеркнута принципиальная возмож- ность использования этого понятия и применительно к России, в частности рубежа XVII—XVIII вв.4 Участник дискуссии, амери- канский историк С. Блэк, один из авторитетов в области теории модернизации и автор сравнительно-исторического исследования о процессах модернизации в разных странах, определяет ее как “процесс, в результате которого исторически сложившиеся инсти- туты приспосабливаются к быстро меняющимся функциям, отра- жающим беспрецедентный рост знаний человека, делающий воз- можным контроль над окружающей средой и сопровождаемый на- учной революцией ”5**. *К этому вопросу я еще вернусь в гл. 5. **Существует также ряд менее удобных для наших целей определений модерниза- ции, принадлежащих западным философам и социологам: модернизация как переход от сообщества к обществу (Ф. Геннис), от механического к органическому состоянию об- щества (Э. Дюркгейм), от ценностной рациональности к целе-рациональности (М. Ве- бер), от вечного прошлого к вечному настоящему (Г. Зиммель) и т. д. (см.: Frisby D. Fragments of Modernity. Theories of Modernity in the Works of Simmel, Kracauer and Benjamin. Cambridge, 1986). Свой вклад в развитие теории модернизации внесли и та- кие крупные западные ученые, как М. Леви, Э. Хаген, Т. Парсонс, Н. Смелзер, Д. Лернер, Д. Аптер, Ш. Эйзенштадт. Обзор их взглядов см.: Штомпка П. Социо- логия социальных изменений. М., 1996. С. 170—185.
40 ' ,жс; ‘ Глава 7 >• % Иное понимание “модернизации” у Янова, непосредственно связывающего его с понятием “реформа”, под которым он пони- мает “ряд социально-экономических и институциональных измене- ний, открывающих систему для политической модернизации и/или продвигающих ее в этом направлении”. В свою очередь “полити- ческой модернизацией” Янов называет определенную стадию раз- вития европейского общества (за исключением Восточной Евро- пы и СССР), которой оно достигает в XX в. В соответствии с этим среди признаков политической модернизации называются та- кие, как легализация политической оппозиции, использование принципа разделения властей, уничтожение цензуры в духовной сфере, отделение церкви от государства, включение рабочего клас- са в политические структуры, избавление от имперских форм го- сударства, легализация свободы передвижения и эмиграции6. Не- трудно заметить тут явное противоречие между определением ре- формы как модернизации и модернизации как стадии развития об- щества, причем построенной по основным признакам западного общества XX в. Если прибавить, что в своей книге “Истоки ав- тократии” Янов утверждал, что уже политика Ивана Грозного но- сила антимодернизационный характер7, путаница становится еще больше. Вполне очевидна политическая заостренность данных по- строений, вообще свойственная историческим исследованиям дан- ного автора6, и, следовательно, невозможность их использования в научных целях. В отечественной исторической литературе понятие модерниза- ции получило права гражданства в основном в последние годы, но произошло это столь стремительно, что оно закрепилось даже на страницах учебных пособий для средней школы9. Развернутая “те- ория модернизации” на материале XVIII столетия представлена А.Н. Медушевским*. По его мнению, модернизация “может быть определена как сознательная установка общества, а точнее, его правящих классов и государства на восприятие достижений дру- гих, более передовых стран”10. Если с общим смыслом такой фор- мулировки можно согласиться, то построение ее вряд ли удачно, ибо модернизация в ней предстает не как процесс развития обще- ства, а как “установка” власть предержащих и некоего абстракт- ного государства, которое, если под ним понимать совокупность ^Философский и социокультурный аспект понятия “модернизация” в отечественной литературе см.: Поляков Л.В. Модернизационный процесс в России: социальные сдвиги и кризисы идентичности: Автореф. дисс. докт. филос. наук. М., 1994; Козловский В.В., Уткин А.И., Федотова В.Г. Модернизация: от равенства к свободе. СПб., 1995.
Феномен реформы в России: исходные положения 41 социально-политических институтов, вряд ли вообще может иметь ка- кую-либо “установку”. Впрочем, о “процессе (курсив мой. — А.К.) модернизации и рационализации управления обществом” говорит и сам Медушевский. Причем, он выделяет две модели этого про- цесса — эволюционную и революционную, “между которыми, как двумя полюсами, размещается весь спектр реально имевших мес- то в истории различных стран преобразований”. Эволюционную модель характеризует “постепенное, плавное развитие реформаци- онного процесса”, революционную — “резкий разрыв традиции”, который может происходить “либо в ходе социальной револю- ции.., либо в ходе всесторонних преобразований сверху”11*. Еще одна обсуждаемая в литературе проблема — это соотно- шение понятий “модернизация” и “европеизация”. Так, С. Блэк считал европеизацию частью процесса модернизации, отмечая не- возможность применения понятия “европеизация” к странам За- падной Европы XVII—XVIII вв.12 Медушевский в 1985 г. в Примечаниях к книге X. Баггера “Реформы Петра Великого”, также говоря о европеизации как о “частном случае” модерниза- ции, отмечал разнообразие трактовок понятия “европеизация” разными западными авторами1^. Позднее он пришел к выводу, что, «поскольку в новое время в качестве эталона модернизации выступают передовые страны Западной Европы, данный процесс определяется и как “европеизация”, что указывает не столько на его сущность, сколько на ориентацию»14. Заключающие слова, пожалуй, не слишком ясны, однако в целом, думаю, Медушевский прав: применительно к России и, в частности, к России XVIII в., понятия “модернизация” и “европеизация” практически тождест- венны и потому далее в данной работе будут употребляться как синонимы. Наличие в литературе различных взглядов на содержание про- цесса модернизации уже само по себе указывает на то, что ее ха- рактер в разных странах и конкретные компоненты могут быть различными, что во многом определяется исходными обстоятель- ствами. Для целей данной книги считаю вполне допустимым при- нять за основу определение С. Блэка, имея в виду, что модерни- зация предполагает трансформацию традиционных институтов в ответ на разнообразные вызовы времени, т. е. их приспособление *В качестве примера первой модели Медушевский приводит Турцию, в качестве примера второй — петровскую Россию, “революцию Мейдзи” в Японии и реформы Му- хаммеда Али в Египте. Но если это так, то тогда сравнение петровских реформ с ту- рецкими, которое автор делает в той же главе книги, некорректно.
42 ' '< * Л' Глава 1 к новой действительности, обеспечивающее жизнедеятельность системы, частью которой они являются. Иначе говоря, речь идет о трансформации традиционного общества в современное. Побуж- дения к модернизации могут носить как внутренний, так и внеш- ний характер. Для России внешние причины имели западноевро- пейское происхождение, и именно поэтому процесс модернизации в ней был по существу тождествен европеизации. Подобное представление о модернизации восходит к веберов- скому определению различий между традиционным и современ- ным обществом. Для первого, как известно, наиболее характерны- ми чертами считаются обусловленность его социальной организа- ции и жизни религиозными и мифологическими представлениями, что связано с ориентацией не на научные, а на мировоззренчес- кие, метафизические знания, цикличность развития, коллективист- ский характер общества и отсутствие выделенной личности, авто- ритарный характер власти, отсутствие в экономике отложенного спроса и т. д. Все эти черты в той или иной мере были свойст- венны допетровской России. В свою очередь современное обще- ство М. Вебер связывал прежде всего с характерными чертами капитализма (частная собственность на все средства производст- ва, механизация, эффективность и рациональная организация тру- да, его свободное перемещение и продажа, свободный рынок, уни- версальные законы, неограниченное приобретательство как конеч- ная мотивация экономического поведения). В новейшей науке важнейшими характеристиками современности называют индиви- дуализм, дифференциацию (прежде всего в сфере труда), рацио- нальность, экономизм, экспансию15. Здесь необходимо сделать одну важную оговорку. Со времен Вебера теория модернизации была подвергнута основательной критике и претерпела серьезные изменения. «В новой парадигме модернизации, — отмечает исследователь судьбы наследия Вебе- ра Н.Н. Зарубина, — модель мирового процесса развития выгля- дит уже... полицентричной и допускающей значительную вариа- тивность в формах и направлениях своей динамики. Согласно этой модели, современная цивилизация зарождается в Европе и посте- пенно распространяется по миру, оказывая воздействие на другие регионы, которые, хотя и ориентированы на один источник — за- падную цивилизацию, но имеют собственную динамику и само- бытные формы реакции на “вызов” центра»1^. Ряд ученых пришел к выводу о неправомерности противопоставления традиционности и современности, возможности приспособления традиционного к
Феномен реформы в России: исходные положения 43 современным условиям. В литературе последних лет вместо тер- мина “традиционность” часто используется понятие “идентич- ность” (“самобытность”). По мнению Ш. Эйзенштадта, “слишком поспешный и решительный отказ от традиционных ценностей, норм и институтов без сопутствующего формирования новых при- водит к срывам модернизации и попятным движениям в развитии. Использование таких факторов, как клановая лояльность, большая семья, родственные и этнические связи, патернализм при прове- дении преобразований может обеспечить их устойчивость и орга- ”17 ничность lz. Наблюдения и выводы современных ученых, безусловно, име- ют ценность для темы данной книги и в ней используются. Но необходимо отметить, что их выводы родились в рамках социаль- ных наук, принципиальное отличие которых от исторической на- уки связано с изучением современности, а не прошлого^. Они — плод исследований процессов модернизации почти исключительно в афро-азиатских странах третьего мира в XX в. Круг идей, уро- вень знаний, в том числе знаний теоретических, включая и саму теорию модернизации, наконец исторический опыт тех, кто осу- ществлял преобразования в этих странах, был принципиально иным, чем в России XVIII в. Несомненно и то, что при всем раз- личии в социокультурном развитии России и Запада на протяже- нии столетий, предшествовавших рассматриваемому времени, культурная основа, на которой осуществлялись в XVIII в. рефор- мы в России, была по своему типу значительно ближе к запад- ной, чем в странах Востока. Наконец, для темы данной книги те- ория модернизации имеет в основном вспомогательный характер. Для нас она — один из возможных вариантов вербального объяс- нения процессов, имевших место у нас в стране в век Просвеще- ния. Вернемся, однако, к самому феномену реформы и рассмотрим возможные подходы к его изучению. Выше уже говорилось о том, что в общественном сознании широко распространено убеждение о неуспехе и незавершенности русских дореволюционных реформ. Впрочем, очевидно, что оценка реформы зависит от выбора кри- териев. Прежде всего необходимо выяснить обстоятельства, вы- звавшие реформу к жизни, послужившие толчком или стимулом к ее проведению. Соответственно немаловажен вопрос о том, яви- лась ли реформа реакцией на какие-то тенденции или явления в развитии страны, по тем или иным причинам оцененные как не- гативные и/или опасные, или она носила упреждающий характер.
44 Глава 1 Далее необходимо выяснить суть замысла реформатора, в какой мере реформа была им продумана и спланирована. Если план ре- форм существовал, то первостепенное значение имеет выяснение его идейных истоков. Причем, очень важно рассмотреть соотне- сенность в этом плане, а также в тактике и стратегии проведения преобразований неких теоретических представлений автора рефор- мы с конкретными реалиями его времени, национально-историче- скими особенностями страны и пр. Следует также иметь в виду, что даже вполне ясное осознание цели, которую ставит перед со- бой реформатор и ради которой он, собственно, и осуществляет свои преобразования, далеко не всегда означает существование проработанного плана реформ. Последний предполагает продуман- ную последовательность действий, осознанную взаимосвязь меж- ду отдельными компонентами, этапами реформы, т. е. их структу- рированность. Поэтому в дальнейшем в работе будут различаться два понятия — программа реформ и план реформ, понимая под первым отсутствие у реформатора конкретного плана действий при наличии вполне определенных целей. Следующий вопрос, на который необходимо попытаться отве- тить, — вопрос о степени реализации задуманного реформатором, т. е. была ли реформа успешной с его точки зрения. При этом чрезвычайно важно выяснить, что именно из задуманного и по ка- ким причинам реализовать не удалось. Наконец, важнейшее зна- чение имеют, конечно, результаты реформы и ее последствия. На- до иметь в виду, что часто они проявляются не сразу по завер- шении реформы, а лишь в долговременной перспективе, причем нередко при успешном достижении реформатором поставленной цели реформа оказывает вовсе незапланированное и непредвиден- ное воздействие в каких-то иных сферах*. Таковы, как представ- ляется, основные критерии оценки реформ, которые и будут ис- пользованы в последующих главах работы. Рассматривая историю реформ, мы можем иметь дело как с отдельными реформами, носящими частный характер и касающи- мися какой-то одной определенной сферы жизни, так и с систе- мой реформ. В связи с этим возникает вопрос о возможной гра- *В.Б. Кобрин указывал и на связанный с этим психологический аспект. Исполь- зуя понятие “структурные реформы”, он отмечал, что “они дают плоды не сразу, а по- тому нередко обманывают нетерпеливые ожидания”: “в таких обстоятельствах обычно кажется, что и результатов-то никаких нет, что ничего и не сделано”. В результате, счи- тал историк, “возникает соблазн утопического, волюнтаристского, командно-репрессив- ного пути развития” (Кобрин В.Б. Иван Грозный. М., 1989. С. 58, 117).
Феномен реформы в России: исходные положения 45 дации реформ, их классификации в зависимости от масштабов и значения той сферы общественной жизни, которую они охватыва- ют, и глубине их воздействия на общество. В отечественной ли- тературе на необходимость выработки подобной классификации указывал недавно Б.Г. Литвак19. В литературе зарубежной такая классификация еще ранее была предложена Т. Колтоном. Он по- лагает, что реформы бывают радикальные, умеренные и мини- мальные. Радикальные реформы носят характер всеобъемлющих изменений и в качестве важнейшего элемента содержат перестрой- ку органов государственного управления, а также основополагаю- щих принципов законодательной системы. Умеренные реформы предполагают серьезные изменения в системе управления, личном составе и политике правительства, но не затрагивают основные политические структуры и институты2^. Очевидно, что минималь- ные реформы — это незначительные изменения в системе управ- ления и политике, носящие регулирующий и, как правило, одиноч- ный характер. Чрезвычайно важно подчеркнуть, что и такие ми- нимальные реформы, с точки зрения Колтона, являются именно реформами и, следовательно, должны рассматриваться в общем контексте истории реформ. Иной подход предлагает В.В. Ильин: “Уместно различать ре- формационную и инновационную деятельность. Реформа — на- правленное, радикальное, фронтальное, всеохватывающее переус- тройство (или планируемая модель такового), предполагающее из- менение порядка сущностного функционирования социальной структуры, обретение ею принципиально иного фазового состоя- ния. Инновация — родовое, однократное улучшение, связанное с повышением адаптационных возможностей социального организма в данных условиях. Отличие первого от второго в пространствен- но-временной масштабности, объемности, глубине, основательнос- ти, системности преобразовательных акций и трансформационных эффектов. Реформаторская деятельность выступает одной из ана- литически устанавливаемых разновидностей инновационной дея- тельности, более широкой (богатой) по содержанию и более уз- кой по объему...”21. Однако, на мой взгляд, введение в контекст данной книги еще одного термина лишь усложнит ее понятийный аппарат, не способствуя при этом прояснению сущности изучае- мых явлений. Классификация Колтона представляется для наших целей более удобной. Все названные критерии оценки реформ и их классификации в принципе приложимы к изучению преобразований в любой стра-
46 • Л4. Глава 1 не и любого исторического периода. Но есть ли какая-то специ- фика в изучении истории реформ в России? Есть, если утвержде- ние о том, что русские реформы носили непременно модернизаци- онный характер, справедливо. Тогда следует, видимо, соотносить содержание преобразований и их результаты с особенностями ис- торического развития России, ведь уже само представление о мо- дернизации как европеизации указывает на то, что на протяжении длительного времени социально-политическое развитие России было отличным от пути, по которому шли страны Западной Ев- ропы. Иначе говоря, оценивая те или иные преобразования в ис- тории России, необходимо выяснить, вели ли они к уменьшению или, наоборот, к усилению специфики русского исторического раз- вития, т.е. действительно ли все российские реформы носили мо- дернизационный характер. Здесь необходимо сделать одну важную оговорку. Западноев- ропейская модель исторического развития (а это словосочетание в разных вариациях достаточно часто употребляется в литературе) также есть не что иное, как абстракция (“идеальный тип”), не су- ществующее в реальности, искусственное, эвристическое построе- ние историков, социологов и культурологов. В историческом раз- витии каждой из стран Западной Европы было немало специфи- ки. Достаточно вспомнить, что история Англии знает норманское завоевание и принятую еще в XIII в. Великую хартию вольнос- тей, один из первых в мире парламентов и революцию середины XVII в., самую могущественную империю и существующую по- ныне конституционную монархию при отсутствии собственно кон- ституции в современном значении данного слова. История Фран- ции — это бесчисленные войны с соседями, в которых победы сменялись поражениями, череда революций XVIII—XIX вв., ока- завших, наряду с великой культурой, колоссальное влияние на всю мировую историю. История Германии на протяжении веков была историей многочисленных мелких княжеств и королевств, которые лишь в середине XIX в. объединились в единое государство, ини- циировавшее две мировые войны, проигравшее обе, снова разде- ленное и снова ставшее единым только к концу нынешнего столе- тия. Столь же много особенного, неповторимого можно обнару- жить в истории любой страны запада или севера Европы. И все же было в развитии этих стран нечто общее, что заставляет нас относить их к одной европейской цивилизации — прежде всего общие корни, общие истоки этой цивилизации. И сколь бы раз- ными ни были пути, которыми шли отдельные страны, ко второй
Феномен реформы в России: исходные положения 47 половине XX в. в них обнаруживается определенное единство принципов и морально-нравственных ценностей, на которых осно- ваны их общественно-политические системы. Причем, к концу ве- ка эти ценности приобретают общечеловеческое значение*, а ев- ропейская цивилизация, которая стала именоваться западной, ста- новится по существу мировой. И если на протяжении нескольких столетий преобразования в России носили характер европеизации, необходимо попытаться выявить суть отличий исторического раз- вития России в сравнении со странами Западной Европы**. Речь, разумеется, идет об одной из центральных проблем и историогра- фии, и русской общественно-политической мысли. Задача нелегкая и написано об этом немало, но если отбро- сить все политически заостренные суждения и остановиться лишь на научно обоснованных взглядах, существующих в рамках толь- ко исторической науки, то можно, пожалуй, выявить две основ- ные позиции. Первая сводится к тому, что историческое развитие России носило характер, принципиально отличный от усредненной западноевропейской модели, вторая — что развитие Российского государства шло тем же путем, что и большинства стран Европы, но с отставанием в несколько фаз22***. Со второй из этих точек зрения связана теория “догоняющего развития”. На мой взгляд, сам глагол “догонять” достаточно удобен для описания явлений в экономической сфере, где существуют конкретные цифровые по- казатели, но он гораздо менее пригоден, когда речь идет о соци- ально-политических процессах. Страны могут сравняться в объе- мах производства зерна или выплавки стали на душу населения, но даже самое точное воспроизведение одной страной заимство- ванного у другой социально-политического института, правовой *3десь не место давать оценки этим ценностям и рассуждать о степени их универ- сальности — речь об объективно имеющем место процессе. Вполне можно предполо- жить, что через какое-то время, может быть, несколько десятков лет, в мире произой- дет переоценка ценностей и на место нынешних идеалов придут иные, произросшие из иной культурной традиции, однако пока этого еще не произошло. Вместе с тем надо иметь в виду, что само понятие “общечеловеческие ценности” — также продукт запад- ной культуры и в реальности они таковыми не являются, а лишь стремятся стать. **Как заметил недавно В.М. Межуев, «о “лице России” можно судить тогда, ког- да известно зеркало, в которое она смотрится. И таким зеркалом для нее всегда была Европа. Глядя в нее она и судила о себе» (Межуев В.М. Россия все еще в пути... // Родина. 1997. № 9. С. 14). ***Есть и третья точка зрения, особенно широко пропагандировавшаяся частью со- ветской историографии и сводящаяся к тому, что никакого отставания России не было и она развивалась теми же темпами, что и ее западные соседи. Однако ввиду бездока- зательности этой точки зрения здесь она не рассматривается.
48 ' } VT'S!" Глава 1 нормы или еще чего-либо не делает ее копией, ничем не отлича- ющейся от оригинала. Любое общество есть сложная система, со- стоящая из множества взаимосвязанных элементов, включая пра- во, институты политической власти, систему социальных отноше- ний и обусловленных культурной традицией духовных ценностей, принципы и традиции организации финансовой и хозяйственной деятельности, в значительной степени зависящие от природных условий страны, и многое другое. Представляется очевидным, что даже полное тождество отдельных элементов разных систем вовсе не означает тождества самих систем. Как происходит вообще с любыми системами, стоит лишь одному элементу принять иной вид, и уже вся система приобретает качественные отличия. Это обстоятельство необходимо иметь в виду и говоря об отставании России. Представление, что Россия все время “догоняла” Евро- пу, заставляет предполагать, что тот или иной момент ее истори- ческого развития как государства соответствовал более раннему этапу в истории Западной Европы. Но такое предположение, во- первых, не учитывает взаимовлияния народов, которое даже в XV—XVII вв., и в особенности на территории Европы, было столь сильным, что вряд ли можно представить, чтобы в России могли возникать политические или социальные институты, попро- сту копирующие аналогичные институты европейских стран за не- сколько веков до того. Во-вторых, Россия в любой момент своей истории, несомненно, сочетала в себе как сугубо национальные черты, так и черты, делавшие ее похожей на ее соседей этого или предшествующего времени, черты общеевропейские. Причем, в любой момент своей истории Российское государство, как систе- ма, сочетала в себе разнообразные элементы, аналоги которых можно обнаружить в истории стран и Востока, и Запада, причем разных исторических периодов. Такое сочетание и делало, на мой взгляд, исторический путь России на протяжении многих веков “особым” и уникальным*. Черт “особого” и уникального в русской истории можно най- ти немало, но для наших целей необходимо попытаться вычленить нечто наиболее важное — то, степенью воздействия на что и оп- ределялся в конечном счете результат тех или иных преобразова- ний в XVIII в. На мой взгляд, поиск этот надо вести в сфере со- циальных отношений. В настоящее время, кажется, уже мало кто сомневается в том, что возникшее к концу XV в. единое Русское *3десь вновь речь идет не столько о неверности самой теории “догоняющего раз- вития”, сколько о неточности, неадекватности лежащего в ее основе понятия.
Феномен реформы в России: исходные положения 49 государство представляло собой совершенно особую социально- политическую систему. Споры идут лишь о том, что именно ока- зало влияние на ее складывание — то ли византийские образцы, то ли ордынские, то ли таков был путь Руси еще с киевских вре- мен. Но так или иначе, в то время, когда в Западной Европе уже началось новое время, когда расцвела культура гуманизма с ее культом человеческой личности, Российское государство возникло как система соподчиненности и по существу бесправия всех соци- альных слоев перед лицом сильной центральной власти (в совре- менной литературе она получила название “служебной организа- ции”^). В средневековой Европе человек был членом определен- ной корпорации, имевшей “свой регламент — устав, статут, кодекс поведения, писанный или традиционный”, который “вырабатывал- ся самой этой группой и основывался на принципах всеобщего со- гласия и самоуправления”. Как член той или иной корпорации “че- ловек не мог быть превращен в объект распоряжения, подобно античному рабу, прежде всего потому, что он не представлял со- бой обособленной единицы, которую, как скот или другое имуще- ство, легко было отчуждать”24. В основе отношений средневеко- вого европейского государства и личности, вассала и сюзерена ле- жала система вассалитета, т. е. по сути отношений “одной догова- ривающейся стороны к другой, причем обе были связаны опреде- ленными правилами и обязанностями”, в то время как в России “шло постоянное усиление центральной власти и наступление на иммунитетные права”25. В результате “процесс централизации го- сударственной власти и утверждения самодержавия не только ря- довую массу феодалов, но и потомственную аристократию* низвел на положение слуг московского царя”26 и на Руси закрепилась си- стема подданства-министериалитета всех социальных слоев по от- ношению к государю, а точнее, по отношению к роду государя27. В этих условиях государство обладало практически неограничен- ным суверенитетом над личностью и имуществом подданных, включая высшие слои московского общества. Примеров того/ что дело обстояло именно подобным образом, можно привести мно- жество. Так, еще в середине XIV в. были конфискованы земель- ные вотчины московского боярина Алексея Петровича Хвоста, по- павшего в опалу к московскому князю. В конце XV в. Иван III, а затем его сын Василий III, не колеблясь, конфисковали вотчи- ны десятков новгородских и псковских бояр, депортировав целые *Была ли вообще в России аристократия в европейском смысле этого понятия — также дискуссионная проблема.
Глава 1 50 роды в другие районы страны и превратив в новгородских поме- щиков (т. е. представителей среднего слоя служилых людей) ряд холопо-послужильцев. Особый размах подобная практика получи- ла во время опричнины Ивана Грозного. И лишь к концу XVIII в. русскому дворянству удалось добиться появления законодательной нормы, согласно которой имущество преступника не конфисковы- валось в пользу казны, а передавалось наследникам. Уже с середины XV в. бояре окончательно потеряли право отъезда от князя, а принимая на службу “вольных слуг“ удельных князей, приезжих татарских мурз или литовских князей, москов- ские князья брали с них присягу в верности, причем не только за них, но и за их потомство. С тех пор пренебрежение государст- венной службой и тем более желание эмигрировать или просто на- няться на службу к какому-то иному господину (что было распро- странено в средневековой Европе) стали восприниматься в Рос- сии как форма измены. Очевидно, что такое зависимое положение даже высшего со- циального слоя Московского государства было теснейшим обра- зом связано с особенностями развития русского права этого вре- мени, правовых представлений и, в частности, с неразвитостью института частной собственности. Не случайно дискуссионной ос- тается проблема статуса боярской вотчины и прав вотчинника. Са- мо понятие вотчины, как показала недавно Л.В. Данилова, в пе- риод образования единого Русского государства означало не толь- ко земельное владение, но вообще “наследственное владение (зем- лею, княжеским столом, вообще какой-либо должностью)”. При- менительно к боярам источником получения вотчины была княже- ская власть. Причем преобладало княжеское землевладение, а “главным источником доходов у бояр... были не земельные владе- ния, а наместничьи и волостелины кормы”, т. е. доходы, получа- емые от управления определенными территориями страны28. Что же касается сословных прав отдельных социальных групп, то в* русском законодательстве XV—XVII вв., как уже упомина- лось, мы обнаруживаем по существу лишь перечисление их обя- занностей и повинностей по отношению к государству (непосред- ственно или через группу, расположенную на более высокой сту- пени иерархической лестницы), и практически никакого намека на права, привилегии и уж тем более личную свободу какой-либо ка- тегории населения. Собственно, юриспруденция, как отмечают ис- торики права, “носила сугубо прикладной характер”, а “процесс формирования отвлеченных, абстрактных правовых категорий, по-
Феномен реформы в России: исходные положения 51 добных тем, которыми оперировали западноевропейские юристы, в России шел крайне медленно”29. Среди таких категорий были, разумеется, понятия личной свободы и частной собственности, в принципе чуждые сложившейся системе социальных отношений и, следовательно, правовой мысли*. Все русское право этого време- ни было казуальным, что уже само по себе исключало возмож- ность появления специального законодательства, имеющего целью определение статуса отдельных социальных групп. Вполне понятно, что сказанное не исключает существования от- дельных традиционных, лежавших в сфере обычного права**, при- вилегий и прав тех или иных групп, которыми, собственно, они раз- личались на социальной лестнице. Таким правом для высшего слоя русского общества было, например, право местничества. Однако и оно находилось не в сфере письменного, а обычного права, и не случайно, видимо, еще дореволюционные историки были вынужде- ны с сожалением констатировать отсутствие в институте местниче- ства каких-либо “крупиц свободы”, а современный исследователь определяет его лишь как “особый, развившийся в силу специфиче- ских условий тип феодальных внутрисословных' отношений”^. Ко всему этому следует добавить и то, что в продолжение XV—XVII вв. шел процесс становления и развития института хо- лопства, во многом, как показал Р. Хелли, сходный с существо- вавшими в разных уголках земли системами рабовладения. Важ- нейшей особенностью русского варианта рабства историк считает то, что его объектом были жители той же страны — соплеменни- ки и единоверцы холо по владельцев, причем в основе института холопства лежала самопродажа^. Постепенное разложение инсти- тута холопства к концу XVII в., завершившееся его исчезновени- ем в ходе петровских реформ, сопровождалось, напротив, разви- тием и укреплением института крепостничества, ставшего во мно- гом преемником холопства. *Чтобы увидеть разницу, достаточно вспомнить слова из Великой хартии вольно- стей 1215 г.: “Ни один свободный человек не может быть арестован, или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен вне закона, или изгнан, или каким-либо иным образом обездолен... иначе как по законному приговору равных ему и по закону страны” (Конституции буржуазных стран. М., 1968. С. 20). Другой характерный при- мер — это относящиеся к 1311 г. слова французского короля Филиппа Красивого: “Вся- кое человеческое существо, созданное по образу нашего Господа, должно быть свобод- но по естественному праву” (Цит. по: Кареев Н.И. История Западной Европы в Но- вое время. СПб., 1904. Т. I. С. 127). **Соотношение норм письменного и обычного права — одна из важнейших и наи- более актуальных проблем отечественной истории, причем не только для допетровского периода, но, видимо, и для XVIII и XIX вв.
Глава 1 52 Понятие “крепостничество”, как представляется, может быть использовано для описания в целом всей системы социальных от- ношений, сложившихся в Московском государстве, ибо, по суще- ству, в крепостной зависимости разной степени находились все слои русского общества. В условиях же крепостничества вряд ли вообще было возможно существование полноценных сословий в западноевропейском значении этого понятия. Процесс их образо- вания, который, как мы увидим, стал одним из важнейших в XVIII в., неотделим от их освобождения от крепостнической за- висимости, их, как обычно выражаются западные историки, эман- сипации. Говоря же о крепостничестве в более узком смысле, как форме экономического принуждения крестьянства, стоит заметить, что процесс его закрепощения изначально отличался от аналогич- ных процессов в Западной Европе. Там первый этап в истории крепостного права пришелся на время государственной раздроб- ленности. В России этот процесс начался со значительным опоз- данием и совпал со становлением единого государства, сопровож- давшимся не увеличением иммунитетных прав землевладельцев, а, наоборот, их сокращением. По-видимому, в любом обществе си- стема взаимоотношений в верхнем социальном слое в той или иной степени воспроизводится на нижних этажах. Так, система сюзе- ренно-вассальных отношений между королевской властью и дво- рянством Западной Европы, наряду с формированием в общест- венном сознании и в праве принципов личной свободы, была за- логом того, что крепостное право там было обречено на исчезно- вение уже в XII—XIII вв. В России отказ боярам в праве на пе- редвижение, возникновение слоя служилых людей, обязанных го- сударю службой и привязанных к своим поместьям, закрепление отношений подданства в верхнем слое служили залогом их повто- рения и во всех иных социальных слоях. Правда, история Европы знает и так называемое “второе из- дание крепостничества”, коснувшееся ее Центральной и Восточ- ной частей в XVI—XVIII вв. и охватившее главным образом часть Германии, Чехию, Венгрию, Румынию и Польшу (т. е. ре- гионы, также знавшие “служебную организацию”). Однако пока- зательно, что, как отмечают современные исследователи, в раз- дробленной Германии “на распространение института крепостни- чества... существенно влияло формирование суверенной княжеской власти. Территориальный князь присваивал по отношению ко всем своим подданным права личного господина; крепостническое состояние сливалось с подданством9" (курсив мой. —
Феномен реформы в России: исходные положения 53 Надо также заметить, что крепостничество в Восточной Европе и в первом, и во втором своем “издании” имело существенные от- личия от российского, обусловленные опять же всей системой со- циальных отношений. Так, например, в Дании, где остатки кре- постничества сохранялись до 1800 г., “жены крепостных не счи- тались крепостными и находились вне юрисдикции помещика ". Крепостные порядки сохранялись в Чехии и Моравии до 1781 г., в Польше — до 1794 г., в Восточной Германии и Прибалтике — до первых десятилетий XIX в., а в Венгрии — даже до 1848 г. Но существенно, что, как отмечал еще М.И. Туган-Барановский, на протяжении XVIII в. эти крепостнические порядки в отдель- ных частях Восточной и Северной Европы постепенно отмирали, в то время как в России на протяжении всего этого столетия кре- постничество было на подъеме^4. В условиях, когда в России крепостничество было основным принципом организации социальных отношений, не было, естест- венно, никаких предпосылок к образованию среднего класса — третьего сословия, которое в Новое время становится в Западной Европе основным инициатором социальных и политических пере- мен. Таким образом, о степени эффективности русских реформ рассматриваемого времени, о масштабах модернизации можно, на мой взгляд, судить прежде всего по изменениям в системе соци- альных отношений, по воздействию на процессы складывания полноценных сословий. Однако совершенно очевидно, что всякая реформа всегда раз- рушает некий сложившийся порядок вещей и, следовательно, про- тиворечит интересам тех, кому выгоден старый порядок: как пра- вило, правящей элиты (или по крайней мере ее части), посколь- ку ее положение обеспечивается именно этим порядком*. Следо- вательно, для того, чтобы осуществить реформу, необходимо сло- мить сопротивление тех, кому реформа невыгодна и кто, принад- лежа к правящей элите, имеет немало рычагов воздействия на власть. Задача эта может быть совсем не сложной, если речь идет о реформе минимальной или умеренной, ведь такая реформа мо- жет быть даже выгодна части элиты и проводится в ее интересах. Иное дело реформа радикальная, носящая всеобъемлющий харак- тер, предполагающая перестройку системы органов государствен- ного управления, что уже само по себе грозит существованию пра- вящей элиты в ее сложившемся составе. Возникает вопрос: при *Что не противоречит тому, что и реформаторы являются обычно выходцами из той же элиты.
54 Глава 1 каких условиях возможно осуществление радикальной реформы? По всей видимости, тогда, когда правящая элита по каким-то при- чинам дезорганизована и оказывается не в состоянии оказать со- противление реформатору. Такая ситуация, по-видимому, может возникнуть лишь в условиях кризиса. Понятие “кризис” — еще одно очень важное понятие, непре- менно требующее рассмотрения в контексте истории реформ. В современной политологии под кризисом понимают “перерыв в функционировании какой-либо системы с позитивным для нее или негативным исходом”. При этом кризис “во всех случаях означа- ет, что существующая... система... достигает предела, дальше ко- торого она существовать... не может, исчерпала ресурсы и смысл существования (внутренний предел системы)”. Политологи гово- рят также о трех фазах кризиса: «1) предшествующая самому кри- зису (предкризисная), когда... система входит в так называемую “зону насыщения”, в которой ее потенциал исчерпывается; 2) раз- гар, кульминация кризиса, достижение предела развития; 3) раз- рушение системы или ее переход в новое состояние, либо созда- ние новой системы». Для нашей темы чрезвычайно важное значе- ние имеет также следующее рассуждение: “Во всех случаях, даже в случае разрушения системы, кризис можно рассматривать как переход системы в новое качество или образование качественно новой системы, иначе говоря как момент развития. В этом смысле кризис принципиально отличается от катастрофы, т. е. окончательного разрушения системы и образования новой системы худшего качества, либо вообще полного прекращения развития” (курсив мой. — А.К.)^. Остановлюсь чуть подробнее на последнем положении. Трак- товка кризиса как “момента развития” предполагает, что в разви- тии всякой системы наступает этап, когда в силу внутренних или внешних причин она перестает адекватно исполнять свои функции, т. е. справляться со своими задачами. В результате нарушается взаимодействие между отдельными элементами системы и насту- пает кризис, разрешение которого требует (в зависимости от кон- кретных обстоятельств, глубины кризиса и пр.) качественного из- менения всей системы, ее структурной перестройки, изменения функций части или всех ее элементов, возникновения новых эле- ментов и новых взаимосвязей между старыми. В этом важнейшее отличие кризиса от катастрофы. Данное отличие важно подчерк- нуть еще и потому, что в обыденной речи слово “кризис” неред- ко воспринимается именно как “катастрофа” и оно ассоциируется
Феномен реформы в России: исходные положения 55 со всевозможными социальными катаклизмами, спадом или оста- новкой производства, обнищанием масс и пр. Однако все назван- ные явления далеко не всегда обязательно должны сопровождать кризис*. Глубина кризиса и, соответственно, масштабы необходи- мых действий для его преодоления, очевидно, зависят от особен- ностей той или иной системы, ее способности к саморегуляции. Политологи различают “генетический кризис”, т. е. присущий си- стеме изначально, и “функциональный”, возникающий в ходе функционирования системы. Функциональный кризис, в свою очередь, подразделяют на “физиологический” и “патологический”. Первый характерен для систем, адаптирующихся к внутренним и внешним изменениям, второй — требует изменения структуры си- стемы и ее перестройку^6. В научной литературе встречаются также понятия структур- ный и системный кризис. Если рассматривать явление кризиса в целом, как об этом сказано выше, то любой кризис предстает как системный или структурный и, таким образом, уже словосочета- ние “системный кризис” является тавтологией. Однако поскольку это словосочетание чаще всего применяется именно для характе- ристики состояния обществ и государств на определенном этапе их развития, т. е. в том контексте, который и интересует нас прежде всего, а также в связи с названными особенностями обы- денного восприятия понятия “кризис”, по-видимому, не следует вовсе отказываться от его употребления. Тем более что трактов- ка этого понятия в исторической литературе может оказаться по- лезной для решения задач данной книги. Обратимся в связи с этим к монографии М.С. Мейера “Ос- манская империя в XVIII веке: Черты структурного кризиса” (М., 1991)**. Автор признается, что понятие “структурный кри- зис” заимствовано им у экономиста А.М. Бельчука, использовав- шего его для описания одного из видов экономического кризиса. Однако, считает Мейер, оно “вполне применимо и в качестве ка- тегории исторического познания для выделения одного из основ- ных вариантов состояния общества при стадиальных переме- нах (курсив мой. — А.К.У. Причем, “основной функцией струк- турного кризиса можно считать устранение, по крайней мере час- *В качестве примера можно привести кризис советского общества в первой поло- вине 1980-х годов, который проявлялся не в падении уровня жизни, а в замедлении тем- пов его роста, что, естественно, вызывало опасения у специалистов, но оставалось прак- тически незаметным для широких слоев населения. **Сама тематика этой книги, поскольку речь в ней идет о Турции XVIII в., чрез- вычайно полезна для наших целей.
56 Глава 1 тичное, диспропорций, возникших между отдельными подсистема- ми данной этнополитической общности, и обеспечение возможно- стей развития всего общественного организма на новом стадиаль- ном уровне”. Обратим внимание, что тут вводится понятие “функ- ции кризиса”. Думаю, это не совсем точно. С учетом сказанного о кризисе выше, скорее, следует, видимо, говорить о значении или роли кризиса в развитии системы, в данном случае общества, го- сударства. Мейер выделяет также важнейшие особенности струк- турного кризиса: “1) ограниченность сферы его действия отдель- ными областями общественной жизни; 2) направленность основ- ных усилий на перестройку, а не на ломку существующих поряд- ков; 3) относительно затяжной и весьма трудный характер само- го процесса”^7. В целом верные, эти наблюдения, однако, требу- ют, на мой взгляд, некоторой корректировки в соответствии с из- ложенными выше основными положениями теории кризиса. Прежде всего она касается первого пункта. Почему структурный кризис непременно должен ограничиваться только отдельными об- ластями общественной жизни и не может носить всеохватываю- щий характер? Если в системе вышли из строя несколько элемен- тов, вряд ли система в целом может продолжать функционировать по-прежнему. Вернемся, впрочем, к реформам и вспомним, что разговор о кризисе потребовался нам для того, чтобы уяснить, при каких ус- ловиях правящая элита оказывается не в состоянии оказать сопро- тивление самым радикальным реформам. Ответ, видимо, таков: это происходит в условиях кризиса, возникающего в результате неспособности общественно-политической системы адекватно от- ветить на новации внутреннего и/или внешнего развития. Разру- шение взаимосвязей между отдельными элементами (они же под- системы) приводит к дезорганизации правящей элиты, нарушению ее единства, утраты ею привычных способов воздействия на власть. Таким образом, если реформа в целом есть реакция на оп- ределенные недостатки общественного развития, то радикальная реформа может быть осуществлена только в условиях кризиса, структурного или системного. Посредством радикальной реформы кризис преодолевается, происходит перестройка структуры систе- мы, ее развитие получает новый импульс, а часто и новое направ- ление. Из сказанного следует еще одно важное положение: осуществ- ление радикальной реформы — это всегда особый, эксклюзивный этап в истории общества, как правило, требующий напряжения \
Феномен реформы в России: исходные положения 57 всех его сил, затрагивающий все социальные слои. Очевидно, поэ- тому радикальная реформа не может носить перманентный харак- тер, а связанный с нею этап относительно недолог. Из приведенных во Введении высказываний о характере ре- форм в России ясно видно, что их авторы представляют русские реформы как постоянную смену более или менее радикальных ре- форм этапами застоя, стагнации, а то и отката назад, т. е. как че- реду реформ и контрреформ. И тут необходимо остановиться на оставшемся пока за рамками разговора о реформах понятии контр реформы. “Советский энциклопедический словарь” 1979 г. однозначно связывал их с политикой Александра III, противопо- ставляемой реформам его предшественника^. Уже само это на- стораживает. Неужели иных контрреформ в истории России (не говоря уж об остальном мире) не было? Но что собственно та- кое контрреформа? По-видимому, возможны по крайней мере две трактовки. Во-первых, контрреформой можно назвать действия, ведущие к изменению направления и характера развития по срав- нению с тем, каким оно стало в результате предшествующей ре- формы. Во-вторых (что более соответствует буквальному значе- нию слова), это некое действие по отмене, ликвидации результа- тов реформы, имеющее своим следствием частичный или полный возврат к дореформенному состоянию*. В контексте данной кни- ги будет использоваться именно второе значение. Как будет по- казано в последующих главах, за контрреформы в таком смысле нередко принимают явления, имеющие совсем иной характер, по- нять который можно, приняв во внимание сказанное выше о ра- дикальных реформах. Дело в том, что если период радикальных преобразований яв- ляется исключительным и требующим напряжения всех сил обще- ства, то, очевидно, по его завершении общество нуждается в пе- редышке, чтобы собраться с силами для следующего рывка впе- ред. На новом этапе происходит усвоение или, наоборот, оттор- жение обществом результатов конкретных преобразований, их проверка временем, а по необходимости и корректировка. Вот эту-то корректировку и принимают нередко за контрреформы. Между тем, когда речь идет о радикальных реформах, то они, как правило, являются не одним каким-то преобразованием в какой- то одной сфере, но комплексом серьезных изменений (иначе не *В реальности, как показывает исторический опыт, буквальный возврат к дорефор- менному состоянию невозможен, ибо в результате реформы общество приобрело уже новый опыт.
58 ргг'Ж- Глава 1 может быть преодолен и структурный кризис), имеющих и разно- образные последствия. Поэтому очень важно уяснить основную направленность реформ, то направление развития, которое приня- ло после них общество. Без этого невозможна и правильная оцен- ка мероприятия следующего этапа как действительно контрре- форм, меняющих направление, возвращающих общество или от- дельные его институты и структуры к дореформенному состоянию, или как носящих лишь корректирующий характер. Опираясь на описанные в данной главе рассуждения о рефор- ме как социально-политическом феномене, обратимся теперь не- посредственно к истории преобразований в России XVIII столе- тия.
77L4&4 2 £ , 1689-1725 it.: ПЕТРОВСКИЕ РЕФОРМЫ И ИХ ИТОГИ с- ПЕТРОВСКИЕ РЕФОРМЫ В НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИОГРАФИИ Историография петровских реформ — неисчерпаема, и потому наивно было бы пытаться сделать даже краткий ее обзор не только в рамках небольшого раздела, но и целой главы. К тому же сама личность царя-реформатора и его деяния занимают столь зна- чительное место в сознании любого россиянина, что историография о Петре Великом, по словам М. Раева, “является почти совершен- ным зеркалом взглядов русской интеллигенции на прошлое и буду- щее России, ее отношение к Западу и природу социальных и поли- тических проблем, стоящих перед ее страной”1. “Петр — оселок русской мысли, — считает А.М. Панченко, — ее вечная проблема, касающаяся не только историософии, но и религии, не только на- ционального пути, но также национального бытия. Соответственно оценка Петра... иррациональна”^*. Вот почему практически невоз- можно отделить собственно исторические сочинения о преобразова- ниях Петра I от работ иного жанра, ибо всякий историк, как бы он ни старался быть беспристрастным, даже бессознательно, одними своими заключениями “льет воду на мельницу” той или иной сто- роны. Несколько облегчает положение изданная в 1979 г. по-дат- ски, а в 1985 г. и в русском переводе небольшая книга X. Баггера “Реформы Петра Великого: Обзор исследований”^**. При всех не- достатках и явной неполноте автору удалось представить в целом адекватную картину состояния историографии на момент написания книги, показать почти весь спектр существующих вопросов. Поэто- *Своеобразной иллюстрацией к этим словам служит сборник “Реформатор. Рус- ские о Петре I. Опыт аналитической антологии” (Иваново, 1994), составленный А.А. Кара-Мурзой и Л.В. Поляковым и содержащий несколько сотен высказываний более 100 авторов от Феофана Прокоповича до наших дней. **Весьма полезна также работа М.П. Павловой-Сильванской “Аннотированная библиография иностранной литературы о Петре I (1947—1970 гг.)” (Россия в период реформ Петра I. М., 1973. С. 362—382).
60 Глава 2 му здесь целесообразно кратко остановиться лишь на работах, вы- шедших уже после издания книги Баггера. Однако и при таком подходе в поле нашего зрения должны ока- заться не менее полусотни книг и статей, затрагивающих разнооб- разные вопросы истории России с 80-х годов XVII в. и до оконча- ния царствования Петра I. Вполне естественно, что меня в первую очередь будут интересовать те из них, в которых содержатся или но- вые фактические данные о конкретных реформах, или новые подхо- ды к оценке отдельных преобразований и петровских реформ в це- лом. Соответственно, и сами эти работы можно условно подразде- лить на две группы: исследования конкретно-исторические и работы обобщающего характера. Начать имеет смысл с первой группы. Говоря о конкретно-исторических исследованиях реформ Петра I, вышедших в последние годы, в первую очередь надо назвать моно- графические исследования шведского историка К. Петерсона об ад- министративной и служебной реформах4 и Е.В. Анисимова — о по- датной реформе и реформе государственного управления5, а также ряд работ А.Н. Медушевского, посвященных главным образом ад- министративной реформе и Табели о рангах6. Впрочем, выводы, ко- торые делает Медушевский на основе анализа этих реформ, пред- ставляют собой оценку петровских преобразований в целом. Монография Петерсона посвящена одной из наиболее дискус- сионных в историографии проблем — влиянию шведских образцов на созданную Петром новую систему управления страной7. Тща- тельный сравнительный анализ с привлечением архивных источни- ков заставил автора прийти к выводу, что влияние шведских об- разцов при проведении административной, в первую очередь кол- лежской реформы было даже более сильным, чем считалось преж- де. Причем выразилось это в копировании не только внешней структуры учреждений, но и внутренней организации их деятель- ности. Кстати, особенно значительным было влияние шведских образцов, когда речь шла о фискальных функциях административ- ных органов. По-видимому, этот вывод заставил Петерсона и са- мо проведение административной реформы связать прежде всего с необходимостью сбора налогов на содержание армии, что, как он отмечает, было характерно для всех европейских стран в XVI—XVII вв. Вместе с тем Петерсон подчеркивает, что систе- ма управления русской армией создавалась независимо от влияния шведских прототипов. Объясняя, почему за образец при проведе- нии реформы были взяты именно шведские учреждения, историк замечает, что Петр искал в качестве модели “страну не столько
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 61 со схожей социально-экономической структурой, сколько с наибо- лее упорядоченной и унифицированной административной систе- мой”. Ни английская, ни голландская системы административного управления этим требованиям, по мнению Петерсона, не отвеча- ли8. Таким образом, в целом исследование шведского ученого под- крепляет уже и прежде существовавшую в историографии точку зрения о значительном влиянии шведских образцов в проведении петровской административной реформы. Однако обращает на се- бя внимание стремление автора связать ее начало с потребностя- ми именно фискального характера, а не с недееспособностью ста- рого аппарата или со стремлением укрепить власть монарха на но- вых началах. Если Петерсон прав, то тогда его выводы подтверж- дают мнение тех, кто все петровские реформы объясняет исклю- чительно военно-финансовыми нуждами, из чего, в свою очередь, часто делается вывод о том, что эти реформы носили в целом бес- системный характер. Между тем многие современные исследова- тели, указывая на отсутствие плана реформ на начальных этапах, считают, что примерно с 1715—1717 гг. “законодательную деятель- ность Петра в подной мере отличает систематическое и рацио- на нальное планирование л Указание на фискальные нужды как на основной повод к осу- ществлению административной реформы, как и утверждение о простом копировании шведских образцов, на первый взгляд, как бы понижает статус самой этой реформы и затрудняет рассмотре- ние ее характера и результатов в контексте теории абсолютизма. Подобное восприятие и проявилось в рецензии А.Н. Медушев- ского на книгу Петерсона, указывавшего шведскому коллеге, что петровские реформы “явились итогом важнейших тенденций об- щественного развития России в XVII в.” и “характеризовали но- вое для страны общественно-политическое образование — абсо- лютную монархию”. “Значение реформ, — отмечал рецензент, — состояло в усилении централизации управления и концентрации власти в руках дворянской правящей верхушки и выражалось в бюрократизации и милитаризации государственного аппарата”10. Справедливости ради стоит отметить, что об абсолютизме и бюрократизации пишет в своей книге и Петерсон, и непримири- мого противоречия между его позицией и точкой зрения Меду- шевского, думается, нет. Выделение финансовых нужд, как непо- средственного повода к проведению административной реформы, по существу и означает, что старая система управления удовлетво-
62 Глава 2 рить их была не в состоянии, т. е. не справлялась с новыми за- дачами. Впрочем, из этого вовсе не следует, что существо рефор- мы могло быть только таким, каким оно и было в действительно- сти. И если некие “тенденции общественного развития” действи- тельно существовали, то именно они и определили характер и на- правленность реформы. Нет здесь противоречия и с ориентацией на шведские образцы как на пример наиболее упорядоченной ад- министративной организации. А то, что Медушевский понимает под “значением” реформы, есть не что иное, как ее последствия, которые не следует, конечно, путать ни с побудительными ее при- чинами, ни с непосредственным замыслом реформатора. Суждения Медушевского об административной реформе Пет- ра I, высказанные им в рецензии на книгу Петерсона в тезисной форме, были позднее развиты в многочисленных статьях и моно- графиях. По его мнению, уже сложившееся в России в предпет- ровский период “служилое государство” (“особый тип государст- венности”) предполагало, что управление является “важнейшим способом регулирования социальных отношений сверху донизу”. Это, в свою очередь, ставило аппарат управления в особые усло- вия, способствуя “консолидации, институционализации и росту бюрократии”. “Таким образом, — делает вывод Медушевский, — наметившиеся у истоков формирования русской государственности направления социальной эволюции достигают кульминации в но- вый период русской истории, подготавливая утверждение абсолю- тизма в петровскую эпоху и во многом обуславливая его дальней- шее развитие”. В некотором противоречии с этими положениями находится, на мой взгляд, высказанная на той же странице книги Медушевского мысль о том, что “традиционная система осознала себя в оппозиции петровским преобразованиям”, а потому “у Пе- тра не оставалось другой альтернативы, как провести радикальную административную реформу”11. Автор, впрочем, поясняет, что “приказная система управления обладала рядом признаков тради- ционной организации”, а “отсутствие унифицированности в орга- низации бюрократического аппарата и процедур управления за- трудняло контроль за выполнением решений правительства, созда- вало условия для концентрации исключительно большой власти в руках исполнительского аппарата”12. Пояснение, однако, как пред- ставляется, не снимает неминуемо возникающего вопроса об оп- позиционности традиционной системы реформам Петра. Попытку ответить на этот вопрос находим в другой работе Медушевского, один из разделов которой называется “Приказная \
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 63 волокита как способ противодействия реформам”^. Автор приво- дит несколько примеров того, как поступавшие из новых петров- ских учреждений, в частности Сената, в еще существовавшие при- казы и на места указания либо выполнялись слишком медленно, либо не выполнялись вовсе. В результате делается вывод: “Необ- ходимость реорганизации административной системы государства стала очевидной 'л Наличие в деятельности старых приказных учреждений воло- киты сомнений не вызывает, как не вызывает сомнений и то, что она мешала Петру в осуществлении задуманного. Однако для вы- вода об осознанной оппозиционности приказного аппарата петров- ским нововведениям этого, думаю, все же не достаточно. К тому же и вновь созданная бюрократическая система от волокиты от- нюдь не избавилась, поскольку последняя есть неотъемлемое свойство первой, и чем выше уровень бюрократизации аппарата управления, тем более разнообразные и изощренные формы при- нимает и волокита чиновников, которая в допетровской России была еще достаточно примитивной. Саму административную реформу Медушевский однозначно связывает с понятиями “модернизации” и “догоняющего разви- тия”. Он полагает, что только сравнительно-исторический подход к изучению петровских преобразований “позволяет интерпретиро- вать” их “как объективное историческое явление, понять их зако- номерный и прогрессивный характер не только с точки зрения отечественной, но и всеобщей истории”^. Свою мысль историк подкрепляет большим числом примеров из истории стран Восто- ка, а также Северной и Восточной Европы, обнаруживая при этом множество типологически сходных черт. Его конечный вы- вод выходит далеко за рамки лишь оценки реформы управления. “Административные реформы Петра, — пишет он, — воплощая в себе догоняющее развитие, модернизацию и европеизацию, вы- ступали первыми в ряду подобных преобразований нового време- ни, обнаружив ряд устойчивых признаков, которые затем просле- живаются в реформах, проводимых в Пруссии, Австро-Венгрии, Турции, Египте, Японии, других государствах вплоть до нашего времени. Это наблюдение уже само по себе снимает вопрос о за- кономерности или случайности преобразовательной деятельности Петра. Переход от традиционной организации управления к раци- ональной, создание государственности нового типа явились объек- тивным этапом общественного развития нового времени. Петров- ская реформа в этом отношении — важная веха в мировой исто-
64 Глава 2 рии, ибо она символизирует начало процесса модернизации и ев- ропеизации в мировом масштабе”^. Исследование Медушевского стоит особняком в нашей литера- туре как исследование сравнительно-историческое, и уже в силу этого оно заслуживает самого пристального внимания-. Однако в его методике исследования есть, на мой взгляд, ряд спорных мо- ментов. Административная реформа рассматривается автором по существу формально, изолированно от других преобразований Пе- тра, в то время как она, несомненно, являлась составной и неотъ- емлемой частью единой системы реформ, где все они были соеди- нены множеством связей причинно-следственного характера. Такой подход ведет к тому, что, обнаруживая типологически сходные чер- ты в административных реформах различных стран Европы и Азии, историк фактически игнорирует то обстоятельство, что каж- дая из этих стран пришла к реформам своим путем, имела свою особую специфическую социальную организацию с характерными для нее социальными отношениями, политическими традициями и институтами, на которые накладывалась новая система управления; что для каждого народа, о котором идет речь, были характерны свои особенности общественно-политического сознания, менталите- та. В каждом конкретном случае административная реформа про- водилась в своем специфическом “обрамлении” и была часто лишь внешним выражением различных по сути процессов. Соответствен- но и последствия однотипных административных преобразований оказывались различными. Без учета этого невозможно понять, на- пример, почему вступившая, как считает Медушевский, на путь мо- дернизации раньше других огромная Россия в начале XX в. ока- залась бессильной перед маленькой Японией, где аналогичные по характеру реформы начались на полтора столетия позже. Можно поставить вопрос и шире: если в начале XVIII в. в результате пе- тровских преобразований Россия двинулась исторически закономер- ным путем, то почему же в итоге она пришла к событиям 1917 г., в то время как другие страны, шедшие тем же путем, такой учас- ти избежали? Ответ, видимо, может быть только один: отнюдь не воплотйвшиеся в административной реформе бюрократизация и все, что с ней связано, а какие-то иные факторы и обстоятельства оказались определяющими для русского исторического развития*. *Весьма спорной, на мой взгляд, является у Медушевского методика сравнитель- но-исторического исследования, связанная с поиском исключительно общего, тождест- венного, а не различного. Такой подход, на первый взгляд, снимает проблему “особое- ти” русского исторического развития, подтверждая, что этим же путем, но с разной ско- ростью шли и другие страны. Впрочем, еще Н.А. Бердяев писал: “Отсталость России
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги (55 " Формальный характер сравнительно-исторического анализа у Медушевского проявился, на мой взгляд, не только в изучении административной реформы в целом, но и отдельного законода- тельного акта — Табели о рангах, чье значение выходит далеко за рамки лишь административной сферы. Рассматривая Табель о рангах “в ряду других аналогичных памятников XVII—XVIII вв.”, исследователь приходит к выводу, что она “уже не выступает как некоторая случайность или чисто русское явление, а является за- кономерным выражением тех же самых процессов, которые в раз- ной степени имели место и в других абсолютистских странах”. Имеется в виду “принципиальная историческая закономерность”, которая “состоит в переходе от традиционных и в своей основе феодальных принципов организации государственной службы к новым, рациональным, ее устройствам |У. То, что Табель о рангах и по форме, и по содержанию во многом схожа с соответствующими законодательными актами дру- гих стран Европы того времени, доказано Медушевским со всей убедительностью. И простейшее объяснение — в истории созда- ния памятника, также реконструированной историком вслед за С.М. Троицким1^. Но можно ли на этой основе сделать вывод, что появление Табели о рангах в России отражало общеевропей- скую тенденцию? Ведь всякая организация государственной служ- бы есть лишь внешнее выражение системы социальных отноше- ний, а она-то в России была принципиально иной, чем в других европейских странах. Появление там актов, подобных российской Табели о рангах, было результатом длительной эволюции и соци- альной организации общества, и основанной на ней системы госу- дарственной службы, и, что очень важно, законодательства. В России же завершившийся появлением Табели о рангах этап пе- рестройки принципов организации государственной службы был кратким по времени и не сопровождался коренными изменениями в характере социальных отношений. Напротив, Табель явилась составной частью законодательства, закрепившего традиционную для России систему социальных отношений, принципиально от- личную от тех стран, с которых Табель была скопирована. С точ- ки зрения законодательной практики России она была документом новаторским, не опиравшимся на сколько-нибудь длительную тра- ке есть своеобразие России. Своеобразие более всего должно быть обнаружено на выс- ших, а не на низших стадиях развития” (Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990. С. 129). Однако вопрос о причинах отставания России от Запада не снимается и не становится менее острым. Некоторые соображения о методике сравнительно-историче- ского исследования см. ниже. 3- 1231
66 Глава 2 дицию, хотя идеи, подобные тем, что в нем воплотились, были знакомы уже авторам проекта административной реформы 1681 г.19 Но в специфических российских условиях функционировать со- здаваемая Табелью система службы должна была иначе, чем ее аналоги в других странах. Следовательно, речь идет о схожих по форме, но сущностно отличных явлениях и самое большее, о чем, видимо, можно говорить, так это опять же о месте заимствований в петровских реформах и степени учета реформатором националь- ной специфики*. Иному кругу вопросов посвящена монография Е.В. Аниси- мова о податной реформе Петра I, явившаяся первым фундамен- тальным исследованием темы. Автор поставил задачу изучить состояние налогового обложения в России накануне реформы, историю ее подготовки и реализации, непосредственные резуль- таты, а также судьбу петровского детища при ближайших пре- емниках царя-преобразователя. Центральное место в книге зани- мает изучение воздействия реформы на социальную структуру населения страны. Автор убедительно показывает, что “уточне- ние податного статуса каждой категории населения, осуществ- ленное в ходе реформы, стало решающим в определении их ме- ста в сословной структуре тогдашнего общества” и “с первых же практических шагов своего осуществления податная реформа вы- шла за рамки финансового мероприятия и быстро превратилась в важную социально-политическую акцию, оказавшую сущест- венное влияние на процесс складывания и окончательного оформления социального строя русского общества”2^. Первосте- пенное значение имеет вывод Анисимова о том, что “после Уло- жения 1649 г. она (податная реформа. — А,К.) была следую- щим важным этапом в развитии крепостного права Написанная в конце 1970-х годов книга Анисимова, конечно, испытала на себе влияние основополагающих установок и фразе- *Читая работы Медушевского о петровских реформах, нельзя не заметить, что важнейшее место в его рассуждениях отводится хорошо знакомому по марксистской ис- ториографии понятию “исторической закономерности”. Причем в его работах оно при- обретает доминирующее значение, в сущности исключая допустимость исторической альтернативы, а заодно и какую-либо роль фактора исторической личности. Человек, как индивид, и общество с присущим ему менталитетом по сути исключаются Медушев- ским из исторического процесса. Обсуждение этих вопросов увело бы нас слишком да- леко от темы работы. Ограничусь лишь замечанием о том, что, не разделяя взглядов Медушевского, считаю, что и историческая альтернатива, и фактор человеческой лич- ности, как и свойственная тому или иному обществу ментальность, должны непременно учитываться в любых историографических построениях.
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 67 ологии историографии того времени. Так, автор писал о “консо- лидации господствующего класса”, а “коренные изменения соци- альной структуры русского общества, которые мы наблюдаем в результате петровских преобразований”, связывал прежде всего с “целенаправленной политикой абсолютизма, укреплявшего соци- ально-классовую основу своей власти”. “Российская действитель- ность этого времени, — считал историк, — характеризуется явле- ниями, связанными с завершением в основных чертах процесса классообразования”22. В более поздних своих работах Анисимов несколько сместил акценты и стал более осторожен в используе- мых терминах. «Сословные преобразования Петра, — писал он в книге 1989 г., — были отчетливо ориентированы на расширение и усиление влияния государства в социальной сфере. Идет ли речь о дворянском сословии или посадских, холопах или крестьянах — всюду в основание социальной политики ставились прежде всего интересы “регулярного” государства, грубо подчинявшего, рефор- мировавшего или деформировавшего, ускорявшего или замедляв- шего многие естественные социально-классовые процессы — след- ствие развития общества от средневековья к новому времени». Именно с этим выводом связано и упомянутое выше сомнение ис- следователя о правомерности применения к дворянству петровско- го времени ^термина “господствующий класс”. «Забюрократизиро- ванное, зарегламентированное дворянство, обязанное учиться, что- бы затем служить, служить и служить на бессрочной военной и гражданской службе..., можно ли назвать господствующим клас- сом-сословием в том смысле, как мы понимаем это применитель- но к екатерининским или николаевским временам? — задается во- просом историк. — Не является ли в данном случае термин “бю- рократизация” эвфемизмом термина “закрепощение”, широко упо- треблявшегося в отношении к петровскому дворянству в старой русской науке? »2^. В начале 1980-х годов Анисимов приступил к работе над мо- нографией о государственных преобразованиях Петра. Автор по- ставил перед собой задачу воссоздать весь процесс реформирова- ния системы центрального управления от приказной системы до- петровской Руси до создания коллежской системы, а также ее судьбу при ближайших преемниках Петра. Многие наблюдения Анисимова имеют чрезвычайную ценность для темы данной рабо- ты, и я еще вернусь к ним в последующих разделах данной гла- вы. Но, к сожалению, сама книга увидела свет лишь в 1997 г., а ее основные выводы о характере созданной Петром государствен- з*
68 Глава 2 ной системы были использованы автором при написании более об- щих работ о петровской эпохе, о которых речь пойдет ниже. Среди новейших исследований о петровских преобразованиях стоит упомянуть также работу А.И. Юхта. Многолетнее изучение ученым истории монетного дела в России XVIII в. привело его к убеждению, что Петром была осуществлена полномасштабная де- нежная реформа, о которой прежде в связи с петровскими преоб- разованиями в литературе практически не упоминалось. Выделив в истории реформы три этапа, Юхт отмечал, что “она являлась одним из необходимых условий для осуществления других ре- форм” и в результате ее проведения “была создана единая для всей территории страны монетная система, отвечавшая уровню экономического развития России, более того, стимулировавшая это развитие”. “Денежная реформа, — считал Юхт, — позволила сосредоточить в руках государства крупные средства, ставшие одним из главных источников финансирования громадных военных расхо- дов и многих других преобразований первой четверти XVIII в.”. Весьма существенно и еще одно заключение историка: “Реформа проводилась по заранее обдуманному плану. Делали определенный шаг, выжидали, каковы будут последствия, и только затем пере- ходили к следующему этапу”24. Если принять во внимание, что первый этап реформы, по мнению Юхта, приходится на 1698—1704 гг., т. е. на самый начальный этап петровских преоб- разований в целом, то такое заключение должно в корне изменить и общее представление об их истории. Однако, к сожалению, вы- сказанные Юхтом соображения о плановости реформы остались неподкрепленными конкретными документальными свидетельства- ми. В связи с этим можно предположить, что переход к каждому следующему этапу реформы осуществлялся не столько в соответ- ствии с каким-то заранее составленным планом, сколько потому, что меры, предпринятые на предыдущем этапе, оказывались не- достаточными. К числу новейших исследований о реформах Петра Великого необходимо отнести и книгу В.М. Живова “Язык и культура в России XVIII века”. Основная тема книги — эволюция русского литературного языка — прослеживается автором на широком культурно-историческом фоне, а его наблюдения и выводы дале- ко выходят за рамки чисто лингвистических. Изменения, проис- шедшие с русским языком в петровское время, Живов трактует как результат целенаправленной реформы, начавшейся с преобра- зования азбуки, приведшего к созданию русского гражданского
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 69 шрифта. “У Петра, — полагает он, — имелась достаточно опреде- ленная лингвистическая концепция”, воплотившаяся в его “линг- вистических декларациях”, которые “свидетельствуют, как можно думать, о намерении царя вытеснить традиционный книжный язык из сферы светской культуры ”2^. Живов скрупулезно анализирует все источники, связанные с реформой алфавита, и достаточно убе- дительно доказывает, что “сама инициатива введения гражданско- го шрифта принадлежит Петру, и вся подготовка к этому пред- приятию проходит под непосредственным его наблюдением”, дей- ствия Петра носили последовательный и осознанный характер. Определяя область применения нового шрифта (для печати “ис- торических и мануфактурных книг“), царь выделял своего рода область “опричного владения новой культуры”, как это было и со многими другими его культурными новациями. Результатом “пет- ровской языковой политики” стало возникновение нового литера- турного языка, который, как считает Живов, “должен был стать средством выражения новой секулярной культуры, порвавшей с традиционными культурными ценностями zo. В книге Живова интересны также размышления автора о судь- бе заимствований и европеизации в России в целом, перекликаю- щиеся с высказанными выше соображениями. “При пересадке на чужую почву, — пишет он, — содержание внешних форм теряет- ся, и, освободившись от своего привычного содержания, заимст- вуемые формы получают неизвестную им прежде творческую спо- собность: из форм выражения они становятся генераторами содер- жания”. Так, например., немецкий кафтан, помимо обычной функ- ции одежды, в России “становился двигателем просвещения и олицетворением петровского абсолютизма, он получал воспита- тельную значимость... Совершенно также вели себя государствен- ные учреждения и литературные жанры, философские доктрины и эстетические концепции”. “Европеизация русской культуры, — де- лает вывод Живов, — оказывается не столько перенесением, сколько переосмыслением европейских моделей, причем в процес- се этого переосмысления меняют свое содержание основные кате- гории и структуры европейской мысли”27. Ряд интересных наблюдений, имеющих непосредственное от- ношение к петровским реформам, был выдвинут авторами некото- рых книг и статей по широким проблемам истории России и, на- оборот, по отдельным конкретным вопросам истории страны в первой четверти XVIII столетия. Так, Г. Фриз в монографии о русском приходском духовенстве этого века вслед за Д. Кракраф-
10 Глава 2 том2® рассмотрел процесс превращения Петром священнослужи- телей в одну из категорий чиновничества. Историк отмечал, что отказ правительства смотреть на духовенство как на самостоятель- ное сословие и применение к нему старомосковского понятия “чин” оставляло больше пространства для политического маневра, причем Петр “использовал духовенство как связующее звено с не- грамотным населением”. Однако та же социальная политика пра- вительства в отношении духовенства, полагал Фриз, в конечном счете превратила его в гораздо более замкнутую и лишенную со- циальной мобильности корпорацию, объединенную на основе общности профессиональной деятельности, чем все другие соци- альные группы русского общества29. Об использовании печати как одного из средств осуществле- ния реформ пишет в своей монографии по истории книгопечатания и его воздействия на интеллектуальную жизнь России XVIII в. Г. Маркер. По его наблюдениям, введение гражданского шрифта не только на письме, но и в книгопечатании не было единовре- менной мерой: он распространялся постепенно и возобладал лишь к 1720-м годам^О. Одной из заметных тем историографии последних лет явилась история петровского законодательства. В 1986 г. вышел из печа- ти четвертый том издания “Российское законодательство X—XX веков”, куда вошли важнейшие с точки зрения составителей акты рубежа XVII—XVIII вв. Обширное Введение к тому, написанное А.Г. Маньковым и О.И. Чистяковым, представляет довольно по- дробный очерк развития Российского государства во второй поло- вине XVII — первой четверти XVIII в., в котором также указа- ны и важнейшие новации этого времени в юридическо-правовой сфере. “Петровское законодательство, — в частности отмечают авторы, — отличается от предыдущего значительно меньшей ка- зуистичностью, более высоким уровнем обобщений, более четкой схемой и последовательностью. Оно отражает несомненно более высокий уровень юридической техники”. Маньков и Чистяков указывают также на появление разных форм правовых актов и стремление при этом к использованию иноязычной терминологии. “Постепенно выделяются акты и их группы, имеющие определен- ную целевую направленность, например законы об учреждении тех или иных государственных органов, — пишут авторы Введения. — Наряду с растущей массой актов идет и развивается отраслевая дифференциация законодательства”. Зарождающаяся системати- зация права проявляется в возникновении системы “отраслевых
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 71 законодательных актов, к тому же кодифицированных, т. е. сис- тема права все больше укладывается в систему законодательст- ва”^. Своего рода иллюстрацией к этим словам служит структу- ра четвертого и двух последующих томов данного издания, где выделены следующие разделы: “Законодательство о правовом статусе населения”, “Законодательство о государственном строе” (или “о государственных учреждениях”), “Гражданское законода- тельство”, “Уголовное законодательство”, “Процессуальное зако- нодательство”. Указанные заголовки, несомненно, дают представление о тех важнейших сферах жизни общества и государства, которые Петр и его преемники стремились контролировать при помощи законо- дательства, и сама возможность их выделения (в отличие от то- мов данного издания, посвященных допетровскому времени) ука- зывает на новые явления в развитии русского права. Однако от- бор составителями конкретных правовых актов для каждого из разделов, как показано Анисимовым в рецензии на это издание, продемонстрировал наличие у исследователей разных представле- ний о том, какие из законов Петра играли роль краеугольного камня в каждой из названных сфер. Рецензент, в частности, от- мечал отсутствие в издании таких важнейших актов, как “Правда воли монаршей”, “Генеральный регламент”, “Устав о наследии престола”, а также касающихся взаимоотношений государства и церкви, развития промышленности и др., которые Анисимов ха- рактеризует как “принципиально важные для рассматриваемой ”32 ЭПОХИ . Интересные наблюдения о процессе совершенствования зако- нодательной техники и правовой мысли в петровское время, а так- же об адаптации западноевропейских юридических норм к рус- ским условиям содержит статья А.С. Замуруева, посвященная выработке главы о противоцерковных преступлениях в проекте уложения 1720—1725 гг.^ k k к • Переходя к обзору обобщающих работ о Петре Великом и его преобразованиях, сразу же замечу, что все они относятся к жан- ру, который в отечественной традиции обычно называют научно- популярным. Таковы способные составить друг другу конкурен- цию своими объемами капитальные биографии царя-преобразова- теля “Петр Великий: его жизнь и мир” Р. Масси (1981) и “Петр
72 Глава 2 Великий” Н.И. Павленко (1990), книги Е.В. Анисимова “Время петровских реформ” (1989) и “Петр Великий и его время” В.И. Буганова (1989), очерки Е.В. Анисимова “Петр I: рожде- ние империи” (1989), “Царь-реформатор” (1993) и Я.Е. Водар- ского “Петр I” (1993). Однако жанровые особенности этих работ ни в коей мере не снижают их историографического значения, по- скольку все они написаны профессиональными историками и, за исключением книги Масси, являются результатом их многолетней исследовательской деятельности. Книга Масси^4 выделяется еще одной особенностью: она представляет собой не только научно-по- пулярную, но и беллетризованную биографию Петра. Писатель не ставил перед собой задачу дать собственное толкование дискусси- онных проблем историографии петровских реформ, хотя отдель- ные его замечания о личности царя указывают на проницатель- ность и наблюдательность автора. Особое место в новейшей историографии петровских реформ занимают работы Н.И. Павленко. Его “Петр Великий”^ — это “итоговая работа” не только самого, по выражению С.В. Бушуе- ва, “патриарха современного отечественного петроведения”, но, без преувеличения можно сказать, и целого направления в исто- риографии. “Петр I Н.И. Павленко, — справедливо считает Бу- шуев, — это в общем традиционный, устоявшийся в науке, восхо- дящий к С.М. Соловьеву взгляд на царя-преобразователя”^6. Не- обходимо добавить, что взгляд этот окончательный вид приобрел уже в 30-е годы нынешнего столетия, когда Петр стал одним из официально признанных советской идеологией “положительных героев”. Однако было бы ошибкой полагать, что книга Павленко является лишь своего рода зеркалом, отражающим традиционный взгляд историографии на Петра. Написанное “на основе глубоко- го изучения (и, добавлю, всестороннего знания. — А.К.) источни- ков, при несомненной научной добросовестности автора и стрем- лении к максимальной объективности”^7, исследование Павленко, по словам О.А. Омельченко, показывает, “насколько точным и убедительным при желании и при тщательности историка, может быть наше историческое знание”^8. На целый ряд принципиально важных проблем у Павленко есть собственная, отличная от дру- гих авторов точка зрения, ряд вопросов и обстоятельств жизни Петра и истории его эпохи освещены историком впервые. Так, например, вряд ли можно согласиться с Омельченко, сомневаю- щимся в важности поднимаемого Павленко вопроса о типологиза- ции Булавинского восстания. Речь идет об одном из наиболее яр-
1689-1725 гг.: петровские реформы и их итоги 73 ких проявлений оппозиции петровским преобразованиям, и опре- деление его характера имеет первостепенное значение для изуче- ния их истории. Вместе с тем правы, думаю, авторы, упрекающие Павленко в излишней идеализации Петра Великого и его сподвижников, в стремлении объяснить проявления жестокости и безнравственнос- ти царя тем, что “таков был век”. Да, конечно, век был жесто- ким, человеческая жизнь ценилась дешево, а до гуманизации рус- ской жизни даже образца 70-х годов того же XVIII в. было еще далеко. Но стоит ли игнорировать то обстоятельство, что Петр выглядел особо жестоким и безнравственным уже в глазах совре- менников, отчего (наряду с другими особенностями его характера и поведения) и заслужил в народе прозвание “антихрист”. Что же до его сподвижников, то, «отдавая дань деятельности Меншико- ва и Ягужинского, Шафирова и Толстого, их преданности “делу реформ”, стоило бы отметить, что все “новопризванные” Петром люди были мошенниками и подлецами безотносительно к любому времени»^. Пристрастность в описании исторических деятелей одного “лагеря” естественно отразилась в книге и на характеристиках их противников. Так, например, портрет И. Мазепы выглядит в книге Павленко следующим образом: “Иван Степанович Мазепа принадлежал к числу тех людей, для которых не было ничего святого. В нем в одном сосредоточивались едва ли не все поро- ки человеческой натуры: подозрительность и скрытность, надмен- ность и алчность, крайний эгоизм и мстительность, коварство и жестокость, любострастие и трусость. В случае надобности он умел под личиной покорности скрывать злобу, ловко плести ин- триги, мог быть беспредельно подобострастным, внешне покла- дистым. На пути к намеченной цели он не брезговал ничем и не обременял свою совесть, когда шагал через трупы тех, кто ему перечил”40. Нетрудно заметить, что в сущности перед нами не портрет личности, в которой, как и во всяком живом человеке, сочетается хорошее и дурное, низменное и высокое, а лишенная правдоподобия карикатура. А ведь речь идет о крупном полити- ческом деятеле, в течение многих лет управлявшем обширной ча- стью Русского государства. Парадоксально, что при этом исто- рик конца XX в. полностью солидаризируется с официальной правительственной пропагандой первой четверти XVIII в., даже не пытаясь в данном случае списать пороки Мазепы на то, что “таков был век”.
14 :,-НГ.М ,v Глава 2 На первый взгляд, портретные характеристики тех или иных исторических персонажей в работе Павленко не имеют прямого от- ношения к теме данной работы. Но на деле они теснейшим обра- зом взаимосвязаны с общей оценкой автором петровских реформ, его внутренней и внешней политики, которая при всех оговорках в целом носит у Павленко безусловно апологетический характер. Книга Павленко — это прежде всего история жизни Петра, а уж затем история петровской эпохи, и потому и история реформ в ней лишь одна из сюжетных линий. Однако пропорционально тому, ка- кое место занимали преобразования в жизни царя, соответствую- щее место отведено им и в книге. Причем, автор подробно оста- навливается на истории отдельных реформаторских замыслов Пе- тра, их осуществлении и последствиях, дает им свои оценки. Мно- гие из высказанных в связи с этим Павленко суждений оригиналь- ны, новы и имеют большую научную ценность. К некоторым из них я еще вернусь в последующих разделах данной главы. К той же историографической традиции, что и монография Пав- ленко, принадлежит книга В.И. Буганова — краткий очерк истории России петровского времени4^. По мнению Буганова, “проведенные им (Петром. — А.К.) преобразования, в ряде случаев продолжив- шие или завершившие начатое до него, сделали Россию неизмери- мо более сильной, развитой, цивилизованной страной, ввели ее в со- общество великих мировых держав, хотя до конца ликвидировать ее отсталость не смогли”4^. Вместе с тем в подходах Павленко и Буганова прослеживается и существенная разница. Так, первый из названных авторов согласен с точкой зрения многих своих предше- ственников о “хаотичном и поспешном” характере административ- ных преобразований Петра, об отсутствии у него “продуманного плана”. Отлична и оценка историком отдельных преобразований в административной сфере. “Новшества в высшем и центральном ап- парате государства, — считает он, — заслуживают положительной оценки”; “менее успешно и с большими накладками проводилась ре- форма областной администрации”, а судебная реформа — это “са- мое неудачное детище царя-преобразователя”4^. Буганов также от- мечает, что в проведении реформ “были и непоследовательность, и отдельные импровизации”, “но в целом, — считает он, — они скла- дывались в систему, охватывали все стороны жизни большого госу- дарства”44. Вопрос о степени успешности тех или иных нововведе- *Обращает на себя внимание, что, хотя книга Павленко по объему превышает кни- гу Буганова более чем в пять раз, обе эти книги имеют сходную структуру и даже на- звания отдельных глав.
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 75 ний Петра Буганов не поднимает (что, впрочем, вполне объяснимо жанровыми особенностями и объемом его книги). Вышедшая практически одновременно с книгами Павленко и Буганова монография Е.В. Анисимова “Время петровских ре- форм” представляет собой попытку взглянуть на преобразования Петра под иным, нетрадиционным для отечественной историогра- фии углом зрения. Для книги Анисимова характерно прежде все- го стремление осмыслить значение петровской эпохи с позиций исторического опыта. Время Петра I для автора — «это время ос- нования тоталитарного государства, яркой проповеди и внедрения в массовое сознание культа сильной личности... время запуска “вечного двигателя” отечественной бюрократической машины, ра- ботающей по своим внутренним и чуждым обществу законам и до сих пор. Это и всеобъемлющая система контроля, паспортного ре- жима, фискальства и доносительства... это и страх, индифферент- ность, социальное иждивенчество, внешняя и внутренняя несвобо- да личности» в соединении с “подлинным культом военной силы, милитаризмом, военизацией гражданской жизни, сознания, с на- вязыванием с помощью грубой силы своей воли другим народам... оформлением стереотипов имперского мышления . Как и многие его предшественники, Анисимов не сомневается в том, что направление петровских реформ было путем, по которому Россия “рано или поздно неминуемо прошла бы”, но Петр, счита- ет он, “резко интенсифицировал происходившие в стране процессы, заставил ее совершить гигантский прыжок, перенеся Россию сразу через несколько этапов”46. Однако вывод, делаемый автором из этого положения, несколько отличается от привычного: “Революци- онность Петра имела... достаточно отчетливый консервативный ха- рактер. Модернизация институтов и структур власти ради консер- вации основополагающих принципов традиционного режима — вот что оказалось конечной целью”47. Иными словами, реформы Пет- ра I, согласно концепции Анисимова, не столько способствовали быстрейшему развитию России в направлении к капитализму, как это нередко утверждалось в исторической литературе, но, наоборот, це- ментировали устои “старого режима”. “Промышленность России, — пишет Анисимов, — была поставлена в такие условия, при которых она фактически не могла развиваться по иному, чем крепостничес- кий, пути”, а “в системе крепостнической промышленности условий для развития капитализма (и, следовательно, для оформления клас- са буржуазии) не было”4®. В свете сказанного не удивительна и оценка автором изменений в сфере культуры. По мнению Аниси-
16 У Глава 2 мова, “преобразованная культура стала отчетливо государственной, выполняя, подобно другим реформированным структурам того вре- мени, определенные государственные функции по обслуживанию потребностей власти самодержца”4^. Книга Анисимова по существу предлагает взгляд на петров- ские реформы, альтернативный славянофильской / западнической парадигме, так или иначе преобладавшей до сих пор в нашей ис- ториографии. Главный вопрос для него не в том, нужны или не нужны были реформы, а в их “цене” и нравственном содержании. А это последнее, считает он, было связано в основном с реали- зацией идеи прогресса через насилие. “Насилие, составлявшее суть экстраординарных мер, — пишет Анисимов в очерке “Царь- реформатор”, — было зафиксировано в законах, заложено в уст- ройстве государственного аппарата административно-репрессивно- го типа, отражено во всей системе иерархической власти. Именно в разнообразных формах насилия, ставшего регулятором создан- ной Петром системы, проявлялся ее тоталитаризм”^. Концепция Анисимова не абсолютно нова, напротив — она во- брала в себя понемногу из различных, иногда весьма полярных, точек зрения. Но впервые в книге Анисимова она выражена с по- добной определенностью и научной обоснованностью. Иное дело, что, несомненно, спорным является метод прямых аналогий с со- временностью, на котором основаны многие рассуждения автора, а также использование им применительно к XVIII в. таких сло- восочетаний, как “массовое сознание”, “тоталитарное государст- во”, “социальное иждивенчество”, “индустриализация”, или заме- чание о том, что “Петр был типичным технократом”^*. ^Вопрос об использовании исторических аналогий и современных понятий при опи- сании далекого прошлого — тема сложная и, конечно, не связанная напрямую с пробле- матикой данной работы. Замечу лишь, что за спорами об этом, очевидно, стоит разное понимание историзма, целей исторического исследования, а также сложившихся в нашей литературе жанровых особенностей работ по истории. Конечно, истинный историзм — прежде всего в стремлении историка как можно глубже проникнуть в мир прошлого и осмыслить причины и характер тех или иных событий и явлений с позиций их време- ни. Но даже при самом детальном знании особенностей ментальности людей той или иной эпохи, их социальной психологии, моделей поведения, специфики культурно-хозяй- ственной жизни и политической организации, историческое исследование, будучи про- дуктом мыслительной деятельности ученого, если и является “зеркалом истории”, то весьма и весьма искаженным. При этом возникает вопрос: а достаточно ли одного объ- яснения? И если историк воздерживается от моральной оценки, то не ведет ли это ко- свенно к оправданию? (Буганов пишет, что “привычка к власти, раболепие окружаю- щих объясняют, но не оправдывают (курсив мой. — А.К.) такие качества в Петре, как грубость и жестокость, вседозволенность и пренебрежение к человеческому досто-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 77 Определенную эволюцию взглядов Анисимова на петровские преобразования отражает его публикация 1995 г., представляющая как бы конспект монографии о государственных преобразовани- ях^2. Здесь автор уже четко пишет о двух этапах в истории ре- форм. По его мнению, “первый этап начинается с конца XVIII века и продолжается до 1711 года, затем, до 1717 года, идет лишь некоторая корректировка”, после чего начинается второй этап. При этом на первом этапе реформ у Петра “не было цели кар- динальным образом реформировать всю систему власти или самые важные ее элементы”, не было у него и “никакой особой идеоло- гии преобразований”, в то время как на втором этапе “он опирал- ся на ряд теоретических принципов, взятых преимущественно из западной философии, юриспруденции, учения о государстве, на широко распространенные в Европе идеи государственного стро- ительства”. В целом, считает Анисимов: «Реформаторский про- цесс проходил в “рваном” ритме, реформы не согласовывались между собой, и создаваемые элементы новой государственной и социальной структуры долгое время не сочетались в единое целое. Лишь к концу петровского царствования стали видны очертания новой постройки». Вместе с тем “реформы были вполне осмыс- ленны, целенаправленны, а некоторые очень хорошо обеспечены значительной подготовительной работой”^. Предложенный Анисимовым в его книге 1989 г. своего рода “третий путь” в оценке петровских реформ нашел определенное отражение и в очерке Я.Е. Водарского “Петр I”. Но есть в воз- зрениях этих двух авторов и существенные отличия. Вывод Во- инству, произвол в политике и в быту” — Буганов В.И. Петр Великий и его время. С. 186). Можно, конечно, и моральное осуждение, и проведение аналогий с современ- ностью оставить читателю. Но ведь, как известно, сколько бы историк ни пытался, пол- ностью беспристрастным он все равно остаться не может, и его пристрастия сказыва- ются даже в том, какие факты он отбирает для своего повествования. Не говоря уже о том, что профессиональный историк, в отличие, скажем, от летописца, не просто отби- рает и передает факты, но еще их и интерпретирует. Что же касается целей историче- ского исследования, то еще С.М. Соловьев видел ее в том, чтобы “отыскать живую связь между прошедшим и настоящим, задать вопрос об отношениях старого к новому” (Соловьев С.М. Сочинения. М., 1995. Кн. XVI. С. 243—244). И вряд ли стоит ос- тавлять эту работу читателю. Другое дело, что не следует навязывать ему свою точку зрения, но лишь предлагать как одну из возможных. Исторические аналогии вообще вещь крайне деликатная и пользоваться ими следует, конечно, дозированно и с боль- шой осторожностью, ясно сознавая и донося до читателя, что за внешней похожестью явлений и событий нередко скрывается принципиально иная сущность. Вместе с тем об- ходиться вовсе без аналогий значило бы обеднить арсенал средств историка в познании прошлого. Что же касается терминов, то эту проблему, мне кажется, нужно решать диф- ференцированно, применительно к каждому из них.
78 Глава 2 дарского категоричен: Петр «не вывел ее (Россию. — А.К.} на путь ускоренного экономического, политического и социального развития, не заставил ее “совершить прыжок” через несколько этапов, вообще не интенсифицировал происходившие в стране процессы (разве кроме развития армии, флота, промышленности и культуры). Его действия не были исторически оправданными и в максимальной степени соответствующими интересам развития России (’опять-таки за исключением указанных областей). Напро- тив, эти действия в максимально возможной степени затормозили прогрессивное развитие России и создали условия для его тормо- жения еще в течение полутора столетий!»^4. Водарский во многом, как будет ясно из дальнейшего, прав, но, внимательно прочитав эти строки, нельзя не заметить в них внутреннего противоречия. Автор утверждает, что действия Пет- ра не соответствовали национальным интересам страны, что они не интенсифицировали ее развитие, и единственный вывод, кото- рый можно сделать, однозначен: насильно навязанные России пе- тровские реформы по существу своему были реакционны. Прав- да, Водарский делает оговорку для промышленности, культуры и военного дела. Но разве эти сферы столь малозначительны? При- чем на той же странице своей работы автор как положительные итоги деятельности Петра отмечает “обеспечение политического и экономического суверенитета страны, возвращение ей выхода к морю, ...создание промышленности (пусть и крепостнической, но представлявшей собой базу для развития капитализма), мощное ускорение в развитии культуры и создание возможностей для ее дальнейшего роста”Нельзя не спросить: все это тоже не соот- ветствовало национальным интересам страны?* Бросающаяся в глаза противоречивость выводов Водарского есть в первую очередь следствие противоречивости самих итогов пе- тровских реформ. Но в его рассуждениях, думается, отсутствует то связующее звено, которое могло бы помочь на вербальном уровне преодолеть эту противоречивость и увязать отдельные положения в целостную концепцию. Если исходить из опыта Анисимова, то та- ким связующим звеном могли бы стать размышления о “цене” ре- форм и их нравственном содержании, что по существу означает от- каз от чисто социологического подхода к их оценке. На деле расхождения во взглядах Анисимова и Водарского значительно глубже. Первый исходит из (впрочем, никак не обос- *К сожалению, Водарский никак не объясняет свое понимание и так весьма нео- пределенного понятия “национальные интересы”.
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 19 повиваемого им) представления о том, что Россия “рано или позд- но неминуемо прошла бы” путь реформ, но Петр “резко интенси- фицировал происходившие в стране процессы, заставил ее совер- шить гигантский прыжок, перенеся Россию сразу через несколь- ко этапов”. Водарский же прямо возражает Анисимову, считая, что этот путь национальным интересам страны не соответствовал, да к тому же Петр не заставил Россию «”совершить прыжок” че- рез несколько этапов, вообще не интенсифицировал происходив- шие в стране процессы». Таким образом, едва ли не главный для историографии во- прос: нужны или не нужны были России петровские реформы, со- ответствовали или не соответствовали они естественному ходу ее развития? — по-прежнему остается нерешенным. По-видимому, в такой формулировке он и не может быть решен, ибо понимание национальных интересов страны, “естественности” и “неестествен- ности” ее развития всегда будет зависеть от мировоззрения ищу- щего ответ. Выход видится в перенесении проблемы в иную пло- скость и в постановке иного вопроса. Сформулировать его можно следующим образом: почему основанные на насилии и потребовав- шие максимального, за пределами возможного напряжения сил всего русского общества реформы все же удалось осуществить, причем осуществить практически без сопротивления? Каковы бы- ли те условия, которые сделали реформы возможными? Ведь да- же отказываясь от примитивного представления о роли личности в истории в духе исторического материализма, вряд ли стоит представлять Петра эдаким злым гением России, лишь своей во- лей, да еще так неудачно, изменившего облик страны. А если это и так, и петровские преобразования действительно не соответст- вовали интересам развития России, то почему после его смерти не произошло столь же радикальной контрреформы и страна не вер- нулась на прежний путь? Сразу же замечу, что ответ типа “реформы удались, посколь- ку основывались на силе и страхе, что, в свою очередь, соответ- ствовало традициям развития русской государственности”, удовле- творить не может, хотя доля истины в таком утверждении несо- мненно есть. Не может удовлетворить и просто констатация того факта, что “дворянство приняло преобразования Петра”56. Ду- маю, ответ должен быть более сложным и попытаться найти его следует в контексте сказанного в гл. 1 о реформе как социально- политическом феномене.
80 Глава 2 ’ КРИЗИС ТРАДИЦИОНАЛИЗМА В РОССИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVII ВЕКА Реформы Петра Великого были, несомненно, пользуясь классификацией Т. Колтона, реформами радикальными, возможно, наиболее радикальными в русской истории. И значит, если рассуж- дения в предыдущей главе верны, им должен был предшествовать структурный (системный) кризис. Как согласуется это с устоявши- мися представлениями о развитии страны в предпетровское время? На протяжении многих десятилетий история России XVII в. рассматривалась советской историографией в свете ленинских слов о “новом периоде русской истории”57. Поэтому историки усиленно искали и успешно находили черты нового в развитии производства и сельского хозяйства, торговли и социальных отношений, государ- ственных институтов и культуры. И хотя интерпретация фактичес- ких данных разнилась в зависимости от отношения к проблемам аб- солютизма и генезиса капитализма, в целом на данном направлении научных поисков был накоплен большой и ценный исторический ма- териал, убедительно показывающий, что в период от окончания Смуты и до 80-х годов XVII в. Россия переживала время неуклон- ного подъема как в политическом, так и в экономическом отноше- нии. Таким образом, создается внешне весьма благополучная кар- тина, с которой никак не ассоциируется понятие “кризис”. Другой историографический стереотип связан с представлением о XVII столетии как о “бунташном веке”, начавшимся Смутой, про- должившимся затем мощными городскими восстаниями, казацким движением под предводительством С. Разина и завершившимся стрелецкими бунтами. Иначе говоря, развитие страны происходило отнюдь не гладко и бесконфликтно, причем разные формы протес- та охватывали и различные социальные слои. Все эти социальные потрясения были внешним отражением того обстоятельства, что становление русской государственности, характеризующееся прежде всего укреплением центральной власти и окончательной победой служебно-крепостнического принципа организации социальных от- ношений и управления, происходило в борьбе с начатками сослов- ного представительства. Но отсутствие подлинных сословий сдела- ло неизбежной победу той тенденции, которая с самого начала воз- никновения Московской Руси была более сильной. Чтобы выяснить, приложимо ли понятие структурного кризи- са к России второй половины XVII в., рассмотрим более подроб- но, что представляло собой Русское государство того времени как
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 81 система, помня, что кризис — это наступающая в определенный момент существования системы неспособность адекватно справ- ляться со своими функциями, а также сказанное выше о различии кризиса и катастрофы. Как и у всякого государственного образования, основу Рус- ского государства как системы составляли взаимосвязанные под- системы социальных отношений, государственного управления, вооруженных сил и хозяйства, скрепленные между собой в одно целое посредством права и культуры (понимаемой в данном слу- чае широко и включающей в себя обычаи, традиции, религию и пр.). Каждая из этих подсистем складывалась в течение относи- тельно долгого времени, по крайней мере с середины — конца XV в. и к середине XVII-ro приобрела законченный вид, за- крепленный Соборным уложением 1649 г. Однако их эволюция продолжалась и далее. Земский собор, принявший Уложение, тем самым значительно укрепил самодержавие как форму государст- венного правления и фактически подписал приговор себе как ор- гану власти. Укреплению самодержавия способствовала также церковная реформа и последовавшее за ней окончательное выяс- нение отношений государства и церкви, окончившееся полной по- бедой светской власти. Утверждение законодательством 40-х—50-х годов XVII в. “приказного начала” как основы госу- дарственного управления в центре и на местах сопровождалось изживанием земских учреждений и порядков. Постепенная бюро- кратизация приказных превращала их в особую социальную груп- пу со своими специфическими интересами58. Эволюционировала и социальная организация служилых людей. Все прочнее стано- вились перегородки между служилыми по отечеству и по прибо- ру, а сближение поместья и вотчины как форм земельного вла- дения, наряду с законодательным закреплением крепостного пра- ва, способствовало созданию условий для складывания дворянст- ва как единой сословной корпорации. Расширение сферы и ас- сортимента торговли, развитие ремесленного и появление элемен- тов мануфактурного производства вносили новые черты в хозяй- ственную жизнь страны и также оказывали влияние на процессы в социальной сфере. Все эти явления, на первый взгляд, говорят о том, что Рус- ское государство середины — второй половины XVII в. как сис- тема, в своем развитии еще далеко не достигло предела и это раз- витие могло идти эволюционным путем. Однако следует принять во внимание, что речь, разумеется, идет о системе весьма жест-
82 Глава 2 кой*, представлявшей собой единый организм, и любые качествен- ные изменения в одной из подсистем должны были вызвать из- менения такого же рода и в других, а следовательно, изменение и всей системы в целом. Так, организация власти и управления по- коилась на специфической организации вооруженных сил, прочно связанной с чиновным делением и поуездной организацией служи- лых людей, системой поместного жалованья и крепостным правом. Финансовая система страны, а также структура и организация ор- ганов государственного управления соответствовали географичес- кому размещению населения и прикреплению различных его кате- горий к определенным уездам, городам, селам и деревням, что, в свою очередь, понижало социальную мобильность. Между тем историки все больше говорят об упадке во вто- рой половине XVII в. служилого города^, а отмена местничест- ва в 1682 г. означала слом части перегородок между разными ка- тегориями служилых людей. Более того, анализ документов по- казывает стремление правительства уже тогда к объединению разрозненных групп служилых в единое сословие60. Однако оче- видно, что добиться этого лишь соединением сведений о всех дворянских родах в одной родословной книге было невозможно. Требовалось как минимум разрушить всю систему деления слу- жилых на чины и законодательно закрепить равенство вотчины и поместья, что, в свою очередь, повлекло бы за собой изменение функций и организации органов управления. Все это и означало бы радикальную реформу, которая и была осуществлена впослед- ствии Петром I. Сказанное как бы подтверждает ставшую уже банальной для историографии мысль о том, что петровские реформы были под- готовлены предшествующим развитием страны* ** и независимо от Петра радикальная реформа все равно осуществилась бы, хотя, видимо, медленнее, постепенно. Но именно то обстоятельство, что переход системы в новое качество был невозможен без радикаль- ной реформы, т. е. без качественного изменения всей системы, и является одним из свидетельств ее кризиса, того, что старая сис- *“Жесткость” была также следствием особенностей социально-политического уст- ройства страны. В современных “правовых” государствах, где функционирование систе- мы обеспечивается прежде всего именно удовлетворяющим интересы большинства насе- ления страны правом, в свою очередь основанным на принципах автономии личности, отдельные части системы могут меняться, не оказывая существенного влияния на сис- тему в целом. **Впервые эта мысль была высказана, видимо, еще Г.Ф. Миллером (см.: Миллер ГФ. Сочинения по истории России / Избранное. М., 1996. С. 320).
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 83 тема перестала соответствовать идущим в стране процессам. По- пытаемся теперь взглянуть на эту же проблему под другим углом зрения. Как уже сказано, социальная организация русского общества, принципы и формы управления, финансов, армии и хозяйства складывались постепенно по мере развития Московской Руси XV—XVII вв. Однако условия, при которых они зародились, бы- ли принципиально иными, чем в рассматриваемое нами время. Возникшие в условиях формирования единого государства соци- альные, хозяйственные, государственные институты и структуры соответствовали и во многом определялись потребностями страны того времени, ее природными условиями, относительно компакт- ной территорией и однородным в национальном и религиозном от- ношении населением, а также тем, что новое государство станови- лось на ноги, одновременно освобождаясь от монголо-татарского ига и постоянно обороняясь от многочисленных врагов, преимуще- ственно на юге и востоке. Эти внешние и внутренние особеннос- ти складывания Московской Руси соединились с тем, по выраже- нию Л.Н. Гумилева, “чувством горького одиночества”, которое русские люди испытывали еще со времен взятия Константинопо- ля крестоносцами в начале XIII в. и которое, усилившись после окончательного падения Византийской империи в 1453 г.61, поро- дило идеи о Москве — Третьем Риме, особой роли русского на- рода как хранителя истинной веры, а заодно и идеологию изоля- ционизма и “осажденной крепости”. Однако во второй половине XVII столетия положение Рус- ского государства было уже совсем иным. Оно сумело не только успешно отстоять свою независимость, но и значительно расши- рить свои владения, прежде всего за счет освоения Сибири, По- волжья и присоединения Украины. По занимаемой территории и экономическому потенциалу Россия уже тогда стала одной из мощнейших держав мира. Одновременно она стала страной мно- гонациональной (и даже более того — полиэтнической), что са- мо по себе требовало новых форм и механизмов управления и хо- зяйственной жизни. Эта задача усложнялась тем, что вошедшие в состав Русского государства территории различались по уров- ню социально-экономического развития, культурным, хозяйствен- ным, религиозным особенностям населявших их народов. Так, формы организации хозяйственной и культурной жизни народов Поволжья и Сибири были явно более отсталыми по сравнению с русскими, но и их интеграция в состав Московской Руси была
84 Глава 2 нелегкой, а попытки этих народов освободиться от российского гнета продолжались и во второй половине XVIII в. Напротив, на Украине можно было наблюдать как более архаичные (и одно- временно более демократичные) формы социальной организации, вроде казацкого круга, так и города, знакомые с Магдебургским правом. Крестьяне там не были прикреплены к земле, а право- славная культура в течение столетий испытывала сильное влияние католичества. Вступив под скипетр московского царя, Украина сохраняла автономию и особенности своего социально-политиче- ского устройства, но при этом постоянно “бунтовала” против Москвы. Следовательно, перед русским правительством второй половины XVII в. стояла задача не просто выработать иные ме- ханизмы и формы управления, соответствующие новому характе- ру страны как обширного многонационального государства, но и такие, которые бы позволили не потерять с таким трудом завое- ванные земли, по своим размерам в несколько раз превышавшие начальную территорию собственно Московской Руси. Это и бы- ли одни из тех новых задач, решение которых, требовало ради- кальной реформы. Причем, логика развития страны, конкретные обстоятельства международного положения того времени и харак- терные для той эпохи представления о критериях могущества го- сударства требовали продолжения завоевательной политики. До- ктрина обороны, как и связанная с ней идеология изоляциониз- ма, таким образом, изживали себя. Новое геополитическое положение России и новые внешнеполи- тические задачи сталкивали ее и с новым, гораздо более грозным противником — Османской империей. Столкновение было неизбеж- ным, но его характер обещал быть принципиально иным, чем в прежних конфликтах Руси с ее соседями. Противостояние России и Турции неминуемо должно было принять затяжной характер, затро- нув стратегические интересы и других европейских держав. Уже это означало втягивание России в активную международную политику. Причем для успешной борьбы с Турцией были необходимы союз- ники, что само по себе опять же вынуждало к отказу от изоляцио- низма и качественным изменениям в характере внешней политики России. Но для того, чтобы партнерство было равным, как и в принципе для борьбы с Турцией, необходимы были перемены и ино- го рода. И тут мы подходим к, пожалуй, самому главному вопросу. Шестнадцатое—семнадцатое столетия в истории Европы — вре- мя так называемой “военной революции”, когда создаются хорошо оснащенные, профессионально обученные, регулярные армии с пре-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги обладанием пехоты и артиллерии*. М. Робертс, впервые введший этот термин в 1956 г., отмечал, что “военная революция” имела се- рьезные политические, социальные и культурные последствия62. Так произошло понижение значения старого дворянства и его привиле- гии оказались под вопросом. Часть его вовсе покинула государствен- ную службу, а другая перешла на гражданскую службу или в новую армию. “Военная революция” сопровождалась централизацией влас- ти в руках монархов, использовавших армию для решения внутрен- них проблем, демилитаризацией аристократии, уничтожением част- ных армий и, следовательно, значительным нарушением баланса сил между аристократией и монархом в пользу последнего. Все это при- вело к возникновению абсолютистских режимов. Наконец, качест- венно иные военные нужды вызвали значительное увеличение числа государственных учреждений, усиление контроля государства за под- данными и, следовательно, изменения в общественной жизни**. Как мы увидим, многие последствия петровских реформ име- ли сходный характер, однако само осуществление военной рево- люции в Европе стало возможным лишь благодаря резкому уси- лению темпов экономического развития ведущих европейских стран, науки и образования в них. Между тем Россия второй по- ловины XVII в. по уровню технико-экономического развития от- ставала от передовых стран Запада, как принято считать, пример- но на 200 лет63. И сколь бы ни было в целом успешным в то время экономическое развитие страны, его темпы никак не отве- чали новым условиям, а разрыв становился все большим. Чем это грозило России? На данный вопрос самые разные ав- торы отвечали примерно одинаково. Так, еще В.Г. Белинский пи- сал, что “Петр явился вовремя: опоздай он на четверть века, и тогда — спасай и спасайся, кто может”64. По мнению В.С. Со- ловьева, “Россия в XVIII веке избегла участи Византии”63***. “Страшно даже подумать, что было бы, если бы мы не сравня- *Впрочем, хронология “военной революции” в Европе является дискуссионной. Так, некоторые авторы относят ее начало к концу XV в., а другие, напротив продле- вают ее до конца XVIII в. (ср.: Parker G. “The ‘Military Revolution’ — a Myth?” // Journal of Modern History. 48 (1976); Black J. A Military Revolution? Military Change and European Society. 1550—1800. N.Y., 1991). **При изложении взглядов M. Робертса я пользовался докладом М. По на совещании в Стэнфорде в июне 1993 г. (Рое М. The Moscovite Military Development in Western Perspective — Five Thesis). ***He лишне заметить, что тема печальной судьбы Византии как предупреждения для россиян была хорощо знакома людям петровского времени. См., например, речь Петра I по случаю заключения мира со Швецией: Воскресенский Н.А. Законодательные акты Петра I. М.; Л., 1945. Т. 1. № 213. С. 156.
86 Глава 2 лись с Европою до конца XVIII века, — полагал Л.А. Тихоми- ров, — Мы и при петровской реформе попали в... кабалу к ино- странцам, но без этой реформы, конечно, утратили бы националь- ное существование, если бы дожили в варварском бессилии до времен Фридрихов Великих, Французской революции и эпохи экономического завоевания Европою всего мира”66. Петр, ут- верждал И.А. Ильин, “понял, что народ, отставший в цивилиза- ции, в технике и знаниях, — будет завоеван и порабощен”67. В советской историографии эта мысль была выражена М.П. Павло- вой-Сильванской, также писавшей о том, что реформы были про- диктованы стремлением сохранить национальную независимость, а “ускоренное строительство мануфактур, создание постоянной ар- мии, реформа государственного аппарата были ответом на усили- вающийся натиск капиталистической Европы”6®. Философ М.А. Киссель считает, что без петровских реформ “России грози- ла бы участь Оттоманской Порты или Китая, которые перестали быть субъектом исторической инициативы и на долгие столетия превратились в заповедники мертвого традиционализма”6^. На том, что пример Турции был “предупреждением для России”, настаива- ет в новейшем учебном пособии для вузов Л.И. Семенникова70. Своего рода теоретическое основание под эту идею, ссылаясь на М. Вебера, подвел А.Н. Медушевский. В истории Европы, пишет он, наступает качественно новый этап, когда “развитие эко- номических связей, географические открытия и исследования, по- явление и распространение новых средств коммуникации и техни- ческих знаний объединяют мир в единую цивилизацию, каждый элемент которой выступает лишь как часть системы. В этих усло- виях отставание в темпах развития, рационализации оборачивает- ся угрозой суверенитету государства 71. Вряд ли целесообразно рассуждать о том, потеряла или не по- теряла бы Россия национальный суверенитет, если бы в ней не были осуществлены радикальные реформы. Однако очевидно, что успешно противостоять Турции ей вряд ли бы удалось, о чем на- глядно свидетельствуют результаты Крымских походов. Нелегко было бы и удержать в составе государства Украину*. В конечном счете из субъекта мировой политики Россия могла бы действитель- но превратиться в такой же ее объект, каким стала в XVIII в. Польша и каким постепенно становилась Турция. *Подобная угроза осознавалась и современниками. Так, показательно, например, что даже спустя пять лет после смерти Петра, в 1730 г. А.И. Остерман, интригуя про- тив замыслов верховников, пугал шляхетство отложением Украины.
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 87 Необходимо подчеркнуть, что данное положение является по сути ответом на существующее мнение о якобы имевшейся для России возможности догнать страны Запада без радикальной ре- формы, эволюционным путем: времени на медленное, эволюцион- ное развитие попросту не было*. Не отрицая значения преобра- зований предшественников Петра, как несомненно подготавливав- ших общество к его реформам, надо заметить, что все они были по существу полумерами, не способными решить главный вопрос: вывести страну из структурного кризиса. Можно, конечно, сожа- леть о ранней смерти “сторонника просвещения и реформатора” царя Федора Алексеевича, “по слухам отравленного боярами-за- говорщиками”72, или о нереализованных планах князя В.В. Голи- цына**, но “историческая реальность в том виде, как она совер- *Вопрос в том, было ли такое развитие вообще возможно для России как специ- фического типа общественной организации. Как известно, различают системы статич- ные и динамичные. Применительно к системам социальным очевидно, что ни одно об- щество не может не меняться вовсе. Однако средневековое общество, а именно тако- вым по своему типу, несомненно, было русское общество предпетровского времени, с учетом этой оговорки в целом может быть охарактеризовано как статичная система, по- скольку основы хозяйственной и культурной жизни не менялись в течение столетий. К русскому обществу может быть применено и понятие “традиционное” (“традициональ- ное”) общество, для которого, как уже отмечалось, характерно преобладание обычного права над писаным, строгая социальная иерархия, натуральное хозяйство, статичность, длительное, без кардинальных изменений и основывающееся на традиции и обычае су- ществование основных социальных, политических, хозяйственных и других институтов. Р. Пайпс использовал для характеристики русского общества XV—XVII вв. термин М. Вебера “патримониальное общество”. Еще один вариант характеристики русского общества времени Московской Руси на основе теории английского антрополога М. Глюкмана предложен Н. Коллманн. В качестве критерия взят способ разрешения обществом возникающих в нем конфликтов (т. е. по существу реакция на новые явле- ния), на основе чего выделяются два типа обществ — меняющиеся (приспосабливаю- щиеся к новым ситуациям и способные как ответ на конфликт создавать новые соци- альные и политические структуры) и воспроизводящие (рецидивные), в которых разре- шение конфликта ведет к воспроизведению прежних социальных и политических инсти- тутов. По мнению Н. Коллманн, русское общество принадлежало ко второму типу, что на- шло отражение ь его идеологии (Kollmann N.S. Ritual and Social Drama at the Moscovite Court /1 Slavic Review. 45. № 3. 1986. P. 493). Современная наука накопила немало и иных понятий, которые с успехом могут быть использованы для определения типа рус- ского общества предпетровского времени, но так или иначе сказанное подтверждает со- мнение в способности этого общества к радикальной трансформации эволюционным пу- тем. **Еще А.Г. Брикнер писал: “Большая разница между намерениями Голицына и действительными результатами его управления делами представляется странным проти- воречием. История не может указать ничего выдающегося в законодательстве и адми- нистрации во время семилетнего регентства Софьи” (Брикнер А.Г. История Петра Ве- ликого. СПб., 1882. С. 57). С этим замечанием историка XIX в. в целом согласна и
88 Глава 2 шилась, является инвариантной, т. е. однозначной”7^. Реальная же реформа была осуществлена Петром I. Уже военные неудачи конца XVII в. показали, что создание современной профессиональной регулярной армии являлось важ- нейшей государственной задачей. Для этого требовались не толь- ко современная промышленность, но и реорганизация всей систе- мы государственной службы, а следовательно, изменения в соци- альной структуре, политике налогообложения, системе управления. И все же стоит ли говорить о структурном кризисе? Но в том-то и дело, что сложившаяся государственная система была неспособ- на адекватно ответить на вызовы времени, что и означало ее кри- зис. Коснемся еще одного вопроса, а именно: перемен в области духовной культуры русского общества второй половины XVII в. В обширной литературе, посвященной этой проблеме, немало ска- зано о тех важнейших изменениях, которые происходили в то вре- мя в духовной сфере. Исследователи отмечают начало обмирще- ния культуры, выразившееся в появлении театрального искусства, светских литературных произведений, поэзии, портретных живо- писных изображений, распространении переводной и оригиналь- ной иностранной литературы и т. д. Иное, чем прежде, место в искусстве начинает занимать человеческая личность. По мнению В.М. Живова, высказанному им на конференции в Стэнфордском университете в июне 1993 г., “вся система культуры радикальным образом изменилась”. Ученый считает, что принятая в науке пе- риодизация русской культуры, по которой она подразделяется на два периода — “XI—XVII вв. и с XVIII в. и далее”, — неверна и “основана на культурной мифологии о новой России, созданной Петром Великим”74. Вопрос о периодизации истории культуры для нас не имеет принципиального значения*, но что означает из- менение всей системы культуры? Живов говорит, в частности, о трансформации самих принципов самоидентификации русской культуры, т. е. речь идет об изменении системы культурных ори- Haven; L., 1990. Р. 105—119), однако оценка планов Голицына как некоей альтернати- вы реформам Петра весьма популярна среди исследователей самых разных направлений (см.: Гордин ЯЛ. Меж рабством и свободой. СПб., 1994. С. 125—126; Головатенко А. История России: спорные проблемы. М., 1994. С. 97—98). Говоря о планах Голицы- на, следует иметь в виду и то, что все сведения о них восходят к единственному источ- нику — сообщению французского дипломата Невилля. *3амечу, впрочем, что согласиться с точкой зрения Живова можно будет, видимо, лишь тогда, когда будет доказано, что новые явления в культуре носили не единичный, а массовый характер.
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 89 ентиров, культурных (а следовательно, духовных) ценностей, т. е. идеологии, что уже свидетельствует о кризисе старой системы. Трансформацию русской культуры Живов связывает с влия- нием церковной реформы. О том же пишет и М. Раев. По его мнению, раскол “привел к кризису личности и подорвал безопас- ность, обеспечивавшуюся традиционной культурой и политическим согласием”. Эти явления Раев прямо называет кризисом традици- онализма, а вернее, его первой стадией. Вторая стадия кризиса, по его мнению, наступила с петровскими реформами75*. Действи- тельно, церковный раскол, даже если не принимать во внимание его непосредственное влияние на духовную жизнь общества и культуру, был, несомненно, одним из наиболее ярких проявлений кризиса, ибо означал кризис идеологии. Употребленное же Рае- вым выражение “кризис традиционализма”, думаю, с успехом можно распространить со сферы духовной на все русское государ- ство этого времени. Помимо церковного раскола как кризиса офи- циальной идеологии (к тому же разделившего население страны на два непримиримых лагеря), к очевидным проявлениям кризиса традиционализма следует отнести и стрелецкие бунты, т. е. мятеж полицейской опоры власти против самой этой власти, и появление женщины во главе государства, что прямо шло вразрез не только с традицией престолонаследия, но и, что гораздо важнее, с тра- диционным стереотипом места женщины в русской средневековой культуре. Также проявлением кризиса была и отмена местничест- ва. Ею фактически разрушалась веками складывавшаяся система социальных отношений, то положение, при котором «Древнюю * О кризисе Раев пишет также в других своих работах: Raeff М. Understanding Imperial Russia: State and Society in the Old Regime. N.Y., 1984. P. 37; Idem. Seventeenth-Century Europe in Eighteenth-Century Russia? 11 Slavic Review. 41. № 4 (1982). P. 612—613. Позднее его идеи были поддержаны Д. Кракрафтом (Cracra/t J. The Petrine Revolution in Russian Architecture. Chicago, 1988. P. 42). Д. Ле Донн в свя- зи с этим пишет: “Концепцию кризиса не следует понимать апокалиптически, как кру- шение мира традиционных ценностей и появление нового, но скорее как возникновение мнения, что традиционный порядок оказался не в состоянии справиться с созданными обстоятельствами новыми задачами и что необходимо преодолеть возникшее в резуль- тате этого напряжение, дабы предотвратить уничтожение политического и социального единства, гарантирующего легитимность правящего дома и правящего класса” (Le Donne }. Absolutism and the Ruling Class. The Formation of the Russian Political Order. 1770—1825. N.Y.; Oxford, 1991. P. XII). Еще ранее другой американский исто- рик Г. Фурманн высказал мнение о том, что в царствование Алексея Михайловича Рос- сия исчерпала себя на путях традиционного общества, кардинально перестраивается и готовится войти в Новое время (Fuhrmann G.T. Tsar Alexis: His Rein and his Russia. S.I.,1981). См. также: Пивоваров Ю.С. Политическая культура и политическая система России от принятия христианства до петровских реформ // Мир России. 1993. № 1.
90 Глава 2 Русь можно представить как некую родовую общину, состоящую, во-первых, из кровных семей и, во-вторых, из семей “покаяль- ных”»7^. Но отмена местничества — это еще и, по словам А.М. Панченко, “законодательный отклик на проблему соревно- вания поколений”77, т. е. на проблему, которая и появиться-то могла только с разложением старой системы ценностей. Именно и прежде всего трансформация в духовной сфере под- готовила, как считали еще историки прошлого века, общество к пе- тровским реформам. «Необходимость движения на новый путь бы- ла сознана, — говорил С.М. Соловьев в “Публичных чтениях о Пе- тре Великом”, — обязанности при этом определились: народ под- нялся и собрался в дорогу; но кого-то ждали; ждали вождя; вождь явился»78. Конечно, эту фразу не следует понимать буквально: го- товность общества к переменам и ожидание их отнюдь не носили всеобщий характер. Охвативший страну кризис традиционализма сказался прежде всего на политической элите, которая в результа- те его оказалась не столько морально подготовленной к преобразо- ваниям, сколько дезорганизованной и не способной сопротивляться радикальной реформе, чему способствовали и конкретные политиче- ские обстоятельства. В отличие от обычного положения, когда раз- личные группировки внутри элиты борются за влияние на само- держца, но элита в целом остается единой, династический кризис после смерти Федора Алексеевича, правление Софьи и официаль- ное провозглашение царями сразу двух братьев, порождали, с од- ной стороны, неопределенность, ощущение временности сложивше- гося положения, а с другой — резкое противостояние внутри поли- тической верхушки, ее разобщенность. В свою очередь разобщен- ность политической элиты означала ее слабость и готовность под- чиниться тому из претендентов на власть, кто окажется сильнее. Основное содержание новых явлений в духовной культуре конца XVII в., по мнению Панченко, состояло в том, что “Рос- сия преодолевала культурное одиночество, приобщалась к евро- пейской цивилизации, становилась великой державой”7^. Таким образом, само направление развития культуры не было порожде- нием “революции сверху”, а результатом ее естественного разви- тия на протяжении длительного времени. Но нельзя вновь не за- даться вопросом: а могла ли Россия того времени действительно приобщиться к европейской культуре и стать великой державой без радикальной реформы? Подводя итоги, можно заключить, что радикальная реформа, осуществленная Петром I, была откликом на внутренние потреб-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 91 ности развития Русского государства конца XVII в. и стала воз- можной благодаря охватившему страну системному кризису*. Приведенные в предыдущей главе понятия из арсенала политоло- гической науки позволяют также сделать вывод, что по своему ха- рактеру это был кризис функциональный и патологический, т. е. требовавший перестройки всей системы. Реформа Петра Великого была осуществлена как нельзя во- время, ибо отказ от нее мог обернуться для России самыми ката- строфическими последствиями, что, однако, не означает, будто со- держание реформы и методы ее осуществления могли быть толь- ко такими, какими они и были в реальности. И если альтернати- вой реформе как таковой было, возможно, превращение России в третьеразрядную, политически и экономически зависимую страну, то варианты реформы как таковой могли быть различны. Для вы- яснения того, какая альтернатива оказалась неосуществленной, об- ращусь к собственно истории петровских преобразований и их итогам. ХРОНИКА ПЕТРОВСКИХ РЕФОРМ В научной и учебной литературе история преобразова- ний Петра Великого рассматривается обычно по крупным темам — реформы в сфере государственного управления, реформы в финан- совой и хозяйственной сферах, военная реформа, реформы в об- ласти культуры. Это вполне оправдано, поскольку, суммируя сде- ланное в определенной сфере, можно более отчетливо представить и соответствующие результаты. Такой подход обеспечил, как вид- но из первого раздела этой главы, весьма основательную прора- *Мысль о кризисе русского общества накануне петровских реформ, высказанная ав- тором этих строк в ряде публикаций (см.: Каменский А.Б. Реформы в России XVIII в.: попытка целостного анализа // Российское государство XVII — начала XX в.: эконо- мика, политика, культура. Екатеринбург, 1993. С. 70—72; Он же. Реформы в России XVIII века в исторической ретроспективе / / Сословия и государственная власть в Рос- сии. XV — середина XIX вв. Международная конференция. Чтения памяти академи- ка Л.В. Черепнина. Тезисы докладов. М., 1994. С. 136—152), была поддержана Е.В. Анисимовым. Хотя он пишет о’ кризисе политическом, социальном и военном, по существу его понимание кризиса мало отличается от изложенного в данной главе (Ани- симов Е.В. “Шведская модель” с русской “особостью” // Звезда. 1995. № 1. С. 133—135; Он же. Рождение империи. Власть и реформы при Петре Великом // Власть и реформы: От самодержавной к советской России. СПб., 1996, С. 113—117; Он же. Государственные преобразования. С. 10—12).
92 Глава 2 ботку истории крупнейших реформ Петра. Однако он имеет, как представляется, и свою негативную сторону, поскольку отчасти нарушаются причинно-следственные связи между отдельными преобразованиями, теряются многие непосредственные побуди- тельные причины реформ и, следовательно, нарушается и целост- ность всей картины. История петровских реформ в их хронологи- ческом развитии представлена в тех работах, где на первом пла- не не сами реформы, а жизнь и деятельность царя Петра, как, на- пример, в книге Павленко “Петр Великий”. Но именно поэтому отдельные эпизоды этой истории, естественно, разбросаны по разным разделам книги и соответственно также не составляют це- лостной картины. Для целей же данной книги, чтобы проследить общую направленность реформаторского процесса и его результа- ты, необходима именно целостная картина петровских реформ, возможность создания которой, на мой взгляд, обеспечивается на- личием богатой историографической традиции. В связи с этим здесь я попытаюсь дать краткую хронику истории петровских ре- форм в их историческом развитии, что, как можно надеяться, по- может при обсуждении их итогов и возможных альтернатив. к к к Историки почти единодушно отсчитывают начало самостоя- тельного правления Петра с 1694 г., когда умерла царица Наталья Кирилловна. Ранее царь практически не интересовался внутренни- ми делами государства, не заглядывал ни в Боярскую думу, ни в приказы, передоверив управление страной главным образом свое- му дяде Л.К. Нарышкину*. Вернувшись в начале осени 1694 г. в Москву из Архангельска, Петр устроил очередные грандиозные маневры, после которых было принято решение выступить в уже настоящий поход. Показательно, что избранное направление по- хода — на Юг — было традиционным для военных усилий Рос- сии того времени, еще в 70-е годы XVII в. заключившей с Поль- шей, Австрией и Венецией антитурецкий союз, из чего ясно, что никаких новых внешнеполитических идей и замыслов у Петра еще *А.П. Богданов, впрочем, полагает, что “до самой смерти матери... Петр не допу- скался к сколько-нибудь серьезным вопросам государственного управления”. И более того: “мать и родственники приложили особые усилия, чтобы отдалить Петра от жены и вызвать ненависть к ее родне Лопухиным” (Богданов А.П. Софья Алексеевна // Ро- мановы. Исторические портреты. 1613—1762. М., 1997. С. 226). Историк, однако, не затрудняет себя доказательством своих утверждений, и потому, на чем они основыва- ются, остается неясным.
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 93 не было. Но если в предшествующий период Россия направляла основные усилия на борьбу с союзником Турции Крымским хан- ством, то теперь было решено попытаться овладеть турецкой кре- постью Азов, что должно было открыть выход в Азовское море. Вряд ли стоит придавать этому обстоятельству слишком большое значение: скорее всего, такая перспектива попросту привлекала Петра новыми возможностями утоления его морской страсти. Не- удача первого Азовского похода в полной мере выявила сильные черты характера Петра, его способность учиться на ошибках. Он не только не пал духом, но вернулся в Москву с планом нового похода, организованного на иных принципах. Уже 27 ноября 1695 г., через два дня после возвращения ца- ря, о новом походе было объявлено служилым людям, а в янва- ре 1696 г. в Преображенском стали собираться добровольцы, причем пожелавшие записаться в войско холопы становились лич- но свободными. Одновременно была развернута грандиозная ра- бота по строительству флота, которая велась в Преображенском и в Воронеже, куда были согнаны со всей округи около 20 тыс. работников, в основном крестьяне, которых вооружили топорами и превратили в плотников. Так была проведена первая грандиоз- ная мобилизация населения, осуществленная Петром, позволив- шая за несколько месяцев соорудить около 30 различных судов. Уже в этих мероприятиях сугубо военного характера проявились те методы, которые вскоре стали применяться весьма широко: со- четание насилия со стимуляцией новых форм деятельности. Успех второго Азовского похода был первой значительной победой мо- лодого государя, которая должна была значительно укрепить его политический авторитет, в чем Петр очень нуждался, поскольку его дружба с иностранцами и необычный для русского царя об- раз жизни давно уже возбуждали недовольство в разных слоях населения. Но важно подчеркнуть, что победа под Азовом была и вообще первой за долгое время военной победой России. Петр, по-видимому, сознавал это и не случайно распорядился пригото- вить в Москве особо торжественную встречу, причем, организо- ванную не в русских традициях, а на европейский манер. Сам царь участвовал в торжественном шествии пешим в немецком пла- тье, причем шел не впереди, а следом за своими генералами. Успех лишь раззадорил Петра. Деятельность царя становилась все более масштабной, самостоятельной и целеустремленной. Не прошло и трех недель после торжественного въезда в Москву, как он собрал Боярскую думу, но не в кремлевских палатах, где боя-
94 Глава 2 ре чувствовали себя как дома, а в Преображенском. Перед боя- рами было поставлено два важнейших вопроса: как восстановить и сохранить для России Азов с прилегающими территориями и как построить парусный флот, способный продолжить войну? Ре- шение обоих вопросов требовало привлечения значительных чело- веческих ресурсов и серьезных финансовых затрат. В иных усло- виях Дума могла бы воспротивиться, но теперь Петр говорил с ней с позиции победителя. В результате в Азов было решено пе- реселить 3000 семей из поволжских городов*, а для строительст- ва флота ввести специальную корабельную повинность, разложив расходы на монастыри, служилых людей и купцов, из которых были составлены “кумпанства”, ответственные за строительство определенного числа кораблей. Характерно, что для образования “кумпанств” в Москву были вызваны все землевладельцы, имев- шие более ста крестьянских дворов, которым в случае неявки гро- зила конфискация имущества. Таким образом, фактически моби- лизация с самого начала распространилась на все социальные слои населения. Дума была вынуждена санкционировать и новую мо- билизацию тысяч людей для непосредственного строительства флота. Но и этого мало: мобилизованные русские крестьяне еще в Воронеже зарекомендовали себя хорошими плотниками, однако создание парусных судов было для них делом незнакомым. Не было в России и тех, кто мог бы этими судами управлять. Тре- бовались высококвалифицированные специалисты, найти которых можно было только за границей. И вот в ноябре 1696 г. оглаша- ется новый указ царя — о посылке на учебу в Европу нескольких десятков отпрысков знатнейших семейств. Как известно, подобный опыт впервые был осуществлен в России еще при Борисе Годунове, однако замысел Петра был много масштабнее и к тому же вновь носил характер принудитель- ной мобилизации, на сей раз коснувшейся представителей полити- ческой верхушки. О желании молодых (а на практике часто и не очень молодых) людей никто не спрашивал. Никто не выяснял и их способностей. По существу царь просто вводил для них новую повинность. Как крестьянина он своей волей превращал в кора- бельного плотника, так и молодого придворного делал штурманом, капитаном, инженером — тем, в ком, по его мнению, нуждалась страна. *И впоследствии Петр не упускал случая пополнить ряды жителей Азова самыми разными категориями лиц, как, например, семьями служилых людей, оказавшихся не- платежеспособными должниками.
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 95 Но, как и всегда в таких случаях, из числа мобилизованных царь не исключал и самого себя: он также отправлялся на учебу за границу. 6 декабря 1696 г. был объявлен указ об отправлении в Европу “великого посольства”, в составе которого под именем Петра Михайлова* ехал и царь. Впервые в русской истории пра- вославный государь собирался покинуть пределы своего отечества и отправиться в чужие края в гости к отступникам от истинной христианской веры, впервые он собирался лично вести перегово- ры с иноземными коронованными особами. Это было уже не про- сто отклонением от обычаев предков, но прямым вызовом русской старине. Что же касается Петра, то, помимо естественного любо- пытства, главная цель поездки была для него в учебе — учебе у иностранцев тому, в чем они обогнали русских. Как высокопарно выражался С.М. Соловьев, в этом стремлении Петра на Запад отражалось “неодолимое стремление нецивилизованных, но исто- рических, благородных народов к цивилизации”80. Историки не едины в определении изначальных целей посоль- ства. Большинство полагают, что они соответствовали изложен- ным в официальной инструкции послам и состояли в укреплении и по возможности расширении антитурецкого союза. К иному вы- воду пришел недавно В.Е. Возгрин, полагающий, что “наряду с официальной целью” посольство “имело иную, реальную и более важную для Петра задачу, а именно дипломатическую подготовку войны со Швецией за выход к Балтике”81. С ним категорически не согласен Н.И. Павленко и менее категорично Е.В. Аниси- мов8^. Последний считает, что Великое посольство “было пред- принято с целью глубокой дипломатической разведки”, оно “должно было выявить реальный баланс сил в Европе, чтобы учесть его при разработке будущей политики России”8^. Действительно, Петр отправлялся в посольство сразу после взятия Азова и принятия энергичных мер по его укреплению. По- нятно, что ближайшей внешнеполитической целью молодого царя должно было стать развитие успеха и борьба за выход на побе- режье Черного моря. Речь шла о полномасштабной войне, невоз- можной без поддержки союзников по коалиции, бездействие ко- торых раздражало и удивляло Петра. Необходимость войны с Турцией казалась, видимо, Петру столь очевидной, что он не со- *В литературе можно встретить различные объяснения того, почему Петр ехал за границу инкогнито. Однако простейшее состоит в том, что в тогдашней Европе это бы- ло обычной практикой, ибо официальные визиты глав государств в другие страны еще не были приняты.
96 Глава 2 мневался в успехе миссии посольства. Сама постановка его зада- чи подобным образом свидетельствует о том, что русское прави- тельство было плохо осведомлено о реальном положении дел в Европе, планах и целях ведущих держав, что и проявилось затем в ходе Великого посольства, в первую очередь во время перего- воров в Голландии. Иначе говоря, аппарат русского внешнеполи- тического ведомства не был готов к решению новых внешнеполи- тических задач. Все это не значит, что идея войны со Швецией до отъезда из Москвы вовсе не приходила Петру в голову, одна- ко приоритетной целью внешней политики она еще не стала: но- вой внешнеполитической доктрине России лишь предстояло ро- диться в ходе Великого посольства, когда о возможности совме- стной борьбы со Швецией заговорили сперва датские дипломаты, а затем курфюрст Бранденбургский. Как замечает Г.А. Санин, балтийский вопрос “только вставал перед российской дипломати- ей, ситуация для его решения еще не созрела, но и отказываться от возникающих новых возможностей было бы опрометчиво Оказавшись в Европе, Петр с головой окунулся в мировую политику и, по всей видимости, к концу миссии Великого посоль- ства невозможность действенного антитурецкого союза стала для него очевидна. Одновременно обнаружилась возможность создать антишведский блок в союзе с Данией и Польшей, новый король которой Август II был обязан Петру короной. И тут необходимо заметить, что вопрос о польском короле был решен Петром ре- шительно и с опорой на силу: для избрания на престол россий- ского ставленника в страну были введены русские войска, чем по сути был определен стиль русско-польских отношений на все XVIII столетие. Однако зачем Петру, а вместе с ним и России была нужна война со Швецией? Абсолютное большинство историков полага- ют, что основной целью внешней политики Петра была борьба за выход России к морю, что в свою очередь диктовалось чисто эко- номическими выгодами, стремлением наладить крупномасштабную транзитную торговлю от берегов Балтики до Центральной Азии. Тем самым как бы подчеркивается, что стратегическая цель была определена изначально, а изнурительные войны, которые вел Петр, были России жизненно необходимы, благополучное эконо- мическое развитие страны без них невозможно, а следовательно, и внешнеполитическая экспансия оправданна. Между тем Россия уже обладала выходом к морю через Архангельск, и этот порт продолжал играть во внешней торговле страны существенную
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 91 роль вплоть до конца XVIII в., уступив лишь Петербургу. Тор- говля с Азией и в XVII, и в XVIII вв. велась преимущественно через Астрахань. Но что еще важнее, хотя объем русской внеш- ней торговли на протяжении всего столетия возрастал (что, несо- мненно, происходило бы и без войн, ведь Россия представляла со- бой практически безграничный рынок для заморских товаров), роль русского купечества в ней оставалась незначительной. По су- ти дела и при открывшихся возможностях оно оказалось неспо- собным конкурировать с иностранцами. Здесь важно подчеркнуть, что реально тот экономический эффект, который имеют в виду, говоря об исторической необходимости выхода России к морям, достигнут не был: Россия не стала новой владычицей морей и не только не заняла в мировой торговле место Англии, но даже не приблизилась к этому. По существу она лишь открыла свои рын- ки для западных товаров85. Новейший исследователь отмечает, что “практически вся заморская торговля в Петербурге и Архан- гельске” находилась в руках западноевропейских купцов, русские же “являлись посредниками между действующими в России за- падноевропейскими коммерсантами и обширным внутренним рын- ком страны оо. В исторической литературе встречаются и иные точки зрения на мотивы внешней политики Петра. Так, П.Н. Милюков пола- гал, что Петр не руководствовался ни торговыми, ни экономиче- скими интересами страны, а лишь собственными амбициями87. Другие исследователи считали, что царь действовал в интересах или московского купечества, или дворянства, или просто в соот- ветствии с военно-стратегическими интересами России88. Скорее всего, по-своему правы и первые, и вторые, и третьи. Петр, ко- нечно, рвался на морское побережье для утоления своей страсти к мореплаванию. Для этого нужно было бороться, вести войну, и деятельная, активная натура царя полностью соответствовала та- кой задаче. Но одновременно Великое посольство стало для Пе- тра своего рода университетом. По словам В.О. Ключевского, он вернулся в Россию с представлением о Европе “в виде шумной и дымной мастерской с машинами, кораблями, верфями, фабриками, заводами”8^. Вероятно, Петр испытывал чувство досады, раздра- жения и обиды за свою страну, чья отсталость бросалась ему в глаза. Петру хотелось, чтобы и управляемая им Россия стала та- кой же зажиточной индустриально-торговой державой со своими верфями и фабриками, кунст-камерами и анатомическими театра- ми. Для этого требовалась радикальная реформа практически всех 4— 1231
98 Глава 2 областей жизни, и одним из ее элементов была борьба за выход на морские берега. Так постепенно сложилось у царя представле- ние о стратегической цели своего царствования. Но была у его программы и идейная основа, также привнесенная в Россию с За- пада. Вот что пишет М. Раев: “Географические и научные откры- тия, как и ускорение интеллектуального развития, способствовали постепенному возникновению представления о том, что созданный Богом мир не завершен, а его продуктивные возможности безгра- ничны. Более того, человек сумел обнаружить законы, регулиру- ющие природу, и основываясь на этом знании, он считал возмож- ным использовать свои силы для максимального увеличения ре- сурсов как в материальной, так и в культурной сферах. Рост про- дуктивных возможностей должен был сперва принести пользу го- сударству и его правителям, а затем постепенно увеличить благо- состояние и процветание почти всех членов общества. <...> До- стичь этого можно было с помощью образованной элиты админи- страторов под руководством государя, который воспитывает насе- ление для продуктивной работы через регулярность и плановую деятельность центральной власти. <...> Эту новую политическую культуру обычно называют регулярным полицейским государст- вом”^. “Человечеству, — добавляет Анисимов, — казалось, что наконец найден ключ к счастью — стоит правильно сформулиро- вать законы, усовершенствовать организацию, добиться беспреко- словного, всеобщего и точного исполнения начинаний государства. Отсюда... оптимистическая наивная вера людей XVII—XVIII ве- ков в неограниченные силы разумного человека, возводящего по чертежам, на началах опытного знания, свой дом, корабль, город, ”91 государство У|. Нам неизвестно с достоверностью, в какой мере был знаком Петр с этими идеями, хотя мы знаем, что он переписывался с Г.В. Лейбницем и способствовал переводу на русский язык сочи- нений С. Пуфендорфа, но то, что царь со временем проникся их духом, сомнений не вызывает. На основе этих идей и принципов постепенно сложилось и его представление о служении отечеству как высшей ценности для монарха и гражданина, и усердно про- пагандировавшаяся на протяжении всего царствования идея обще- го блага, “народной пользы” как цели такого служения. Именно служение отечеству, государству стало смыслом и сутью жизни и Петра-царя, и Петра-человека, всю деятельность которого прони- зывали практицизм и рационализм.
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 99 < Есть основания утверждать, что в значительной мере пред- ставления царя о том, что надо делать и к чему стремиться, сло- жились именно во время пребывания за границей. Не случайно, даже получив известие о подавлении стрелецкого бунта, он не во- зобновил свое путешествие: он уже видел и узнал достаточно, и ему не терпелось применить приобретенные знания на практике. Показательно, что, хотя письмо с известием о бунте добиралось до Петра целый месяц, в течение которого события в России мог- ли повернуться в любую сторону, царь не колебался и уже на сле- дующий день сообщал князю-кесарю, что, “хотя зело нам жаль нынешнего полезного дела, однако сей ради причины будем к вам так, как вы не чаете”92. Одновременно царь требовал от Ф.Ю. Ромодановского суровости к бунтовщикам как единствен- ного средства их усмирения. В этих словах историки усматривают обычно изначальное намерение “сурово, без пощады расправить- ся с бунтовщиками”95. С.М. Соловьев добавлял: “Привести в ужас противников, кровью залить сопротивление — эта мысль обыкновенно приходит в голову революционным деятелям в раз- гаре борьбы, при сильном ожесточении от сопротивления, при опасении за будущность свою и за будущность проводимого на- чала”94. В том, что Петр не собирался церемониться с ненавист- ными стрельцами, наоборот, был рад поводу окончательно покон- чить с ними, можно не сомневаться; вероятно, он также испугал- ся за прочность своего трона, но считать Петра 1698 г. “револю- ционным деятелем” вряд ли правильно. Ему лишь предстояло им стать. 25 августа 1698 г. царь Петр неожиданно вернулся в Моск- ву. Уже на следующий день в Преображенском он принимал сво- их бояр и выслушивал их доклады о положении дел. Первых лю- дей государства царь встречал с ножницами в руках, которыми стриг отращивавшиеся годами, холенные и лелеянные боярские бороды — признак уважения и почета, а для царя один из сим- волов русской старины и отсталости. Споры вокруг “брадобрития” велись в России на протяжении уже нескольких десятилетий, и против него активно выступала церковь, боровшаяся с “блудоносным образом” безбородого чело- века. По словам С.М. Соловьева, “борода стала знаменем в борь- бе двух сторон”, ибо “человек прежде всего в своей наружности, в одежде и уборке волос старается выразить состояние своего ду- ха, свои чувства, свои взгляды и стремления”95. Петр решил про- блему по-своему — с помощью ножниц, продемонстрировав и как 4*
100 Глава 2 бы предопределив тем самым насилие как важнейшее средство осуществления всех будущих реформ. Вскоре последовал и соот- ветствующий указ, позднее не раз повторявшийся, предписывав- ший брить бороды всем, кроме священников и крестьян. Желав- шие же сохранить бороду должны были платить специальный на- лог^б. Отмечу две важные стороны этого мероприятия. Во-первых, обрезая своим подданным бороды, Петр начал то, что с тех пор почитал своей первейшей обязанностью, — воспитание народа. Во-вторых, мелочная регламентация всего уклада жизни, быта и даже внешнего облика подданных полностью соответствовала кон- цепции регулярного государства. В конце октября Петр снова поскакал в Воронеж, чтобы на практике проверить приобретенное в Европе кораблестроительное искусство. К Рождеству он вернулся и 30 января 1699 г. подпи- сал несколько важных указов, положивших начало реформе управ- ления. Пока она касалась управления городами и вводила по же- ланию горожан новый орган — выборную бурмистерскую палату, которая должна была ведать сбором налогов и исполнять судеб- ные функции. Городское население, таким образом, выводилось из-под власти воевод, в чьем управлении находились уезды и на которых оно постоянно жаловалось, и получало органы само- управления. По-видимому, Петр полагал, что таким образом он облагодетельствует горожан и те, почувствовав себя вольными, с радостью примутся за торговлю и предпринимательство. Ну, а чтобы государство поскорее получило от этого выгоду, города, жители которых избирали себе подобную форму самоуправления, облагались двойными податями^7. Результат реформы как нельзя лучше продемонстрировал как слабое знание Петром реальной си- туации в стране, так и абсолютную неготовность русского обще- ства к переменам на западноевропейский манер. Большинство го- рожан заявило, что вполне удовлетворено своими воеводами и лучшей доли себе не желает. Некоторые города избрали бурмис- тров, но при этом сделали вид, что о двойном окладе забыли, и лишь небольшая часть согласилась на условия правительства. Петр учился быстро, и уже в октябре 1699 г. двойной оклад был отменен, а выборы бурмистра сделали обязательными*^. В феврале 1699 г., еще до нового отъезда в Воронеж Петр ус- пел вновь поработать ножницами. На сей раз он укорачивал ру- кава и полы кафтанов на гостях, явившихся на освящение Лефор- това дворца в традиционной русской одежде. Однако законода-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 101 тельная регламентация одежды была осуществлена лишь через год, в 1700 г., когда появился ряд указов, предписывавших всем, кро- ме священников, крестьян и извозчиков, носить европейское пла- тье и обувь. В начале 1701 г. эти указы были дополнены запре- щением изготовлять и продавать русское платье", а спустя не- сколько лет регламентации подверглись и фасоны немецкого пла- тья100. И вновь обращу внимание на несколько особенностей на- званных новшеств. Обрив и переодев в иноземную одежду значи- тельную часть своих подданных, Петр как бы сразу разделил их на две части — тех, кто должны были жить по-европейски, и тех, чей образ жизни должен был оставаться традиционным (позднее, в 1706 г., из числа обязанных носить немецкое платье и ездить на немецких седлах были исключены жители Сибири101). Понятно, что первым, для того чтобы стать настоящими европейцами, нуж- но было приобрести и иное мироощущение. Для этого требовалось много времени, но сама стремительность петровских преобразова- ний, непривычность занятий, в которые вовлекались массы людей, а впоследствии и серьезные перемены в быту и времяпрепровож- дении делали свое дело относительно быстро. Для Петра и боро- да, и одежда были, конечно, лишь раздражавшими его символами старины, но инстинктивно он удивительно верно нащупал путь к достижению поставленной цели. Переодетый в более рациональ- ное европейское платье, избавленный от длинных рукавов, широ- ких воротников, тяжелых высоких шапок и шуб до земли, человек начинал иначе двигаться, а, следовательно, иначе жить и иначе мыслить. По силам это было, конечно, не всем, и в особенности трудно приходилось людям зрелого и пожилого возраста. Но именно они уже в первые годы петровского царствования все бо- лее отходят на второй план, а правящая элита России резко мо- лодеет; происходит быстрая смена поколений, характерная для пе- риодов радикальных реформ. Наиболее заметно это по судьбе Бо- ярской думы, которая в 1690-х — начале 1700-х годов практиче- ски вымирает, за десятилетие сократившись вдвое, ибо царь пере- стал жаловать боярские чины. Показательно, что, казалось бы, на- иболее могущественная часть русского общества, ее политическая элита исчезла практически без сопротивления, как бы с самого на- чала ощущая собственную обреченность. Как пишет Р. Крамми, “когда Петр сделал радикальную европеизацию официальной по- литикой, они ушли, возможно, нехотя, но не протестуя”10^ В конце сентября 1699 г. царь вернулся в Москву, где начал интенсивно готовиться к войне со Швецией. Подготовка шла по
102 14 Глава 2 ; всем направлениям. Так, уже в октябре Петр заявил о необходи- мости создания в России светского образования и выписал из Ан- глии учителей математики, инженерного и морского дела. В ноя- бре царь занялся реорганизацией армии. Сперва было объявлено о записи на военную службу вольнонаемных, а затем и так назы- ваемых “даточных людей”, собираемых по одному от определен- ного количества крестьянских и посадских дворов. В результате собрали 32 тыс. человек, из которых сформировали 29 полков во главе с иностранными офицерами. Закончился 1699 год еще одним событием: в конце декабря по- следовала реформа календаря. Петр велел вести летосчисление от Рождества Христова, как во всей Европе, и 1 января отметить но- вый 1700 год10^. Правда, перейти на григорианский календарь, ко- торым пользовалась большая часть европейцев, не решились. Ука- зы царя содержали и предписания относительно порядка праздно- вания Нового года: было велено украшать дворы домов еловыми ветками и деревьями, устраивать пушечную пальбу и фейерверки, которые царь любил почти так же сильно, как корабельное дело. Показательно, что Петр лично проверял исполнение этих указаний. Январь 1700 г. отмечен еще одним нововведением. По пред- ложению дворецкого Б.П. Шереметева А. Курбатова в России была введена гербовая бумага для оформления всех официальных документов, в том числе финансовых и торговых сделок104. В за- висимости от характера оформляемого документа было необходи- мо приобретать бумагу той или иной стоимости, что должно бы- ло принести государству немалую прибыль. Предложение Курба- това было оценено по достоинству: он сделал неплохую карьеру, а царь провозгласил, что будет награждать всякого, кто сумеет найти способы обогащения государства. Введение гербовой бума- ги и ряд последовавших за ним мероприятий привели и к тому, что государство сосредоточило в своих руках функции нотариата, бывшие ранее в частных руках. Специальными указами в 1702 г. была реформирована система делопроизводства, сложившаяся в XVI—XVII вв.: велено “писать на листовой бумаге, а по преж- нему обыкновению на столицах не писать для того, чтоб в прика- зех всякие дела были в переплете в книгах, а не в столпах”10^. При том, что листы тетрадной формы заполнялись с обеих сто- рон, эти меры должны были привести к значительной экономии бумаги, которую закупали за границей. В январе 1700 г. был обнародован и указ об открытии в Москве школы математических и навигацких наук, для которой,
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 103 собственно, и были выписаны преподаватели из Англии. Отныне получать необходимое профессиональное образование можно бы- ло уже не только за границей, но и в самой России. В феврале Петр подписал грамоту об открытии русской типографии в Ам- стердаме для печатания полезных книг светского содержания “ко общей народной пользе и прибытку”10^. Первые же преобразования в сфере управления и реорганиза- ции армии привели к неизбежным изменениям в системе органов власти. Ряд старых приказов постепенно исчезали, а вместо них возникали новые, отвечавшие новым задачам страны107. Таковы были, например, Адмиралтейский и Рудокопный приказы. По- следний должен был интенсифицировать поиски столь необходи- мых стране драгоценных металлов. В феврале 1700 г. Петр учре- дил Палату об уложении, призванную пересмотреть и системати- зировать существующее законодательство10^. Это решение царя весьма показательно, ибо свидетельствует о том, что несовершен- ство законодательной основы государства уже осознавалось. Об- ращает на себя внимание, что проект указа о введении нового уло- жения содержал формулу “со всем Освященым собором”109, сви- детельствующую о том, что решительно рвать с традиционными формами управления царь еще не собирался. Однако деятельность палаты результата, по крайней мере такого, какой удовлетворял бы Петра, не дала. По мнению Медушевского, Петра не устроил ярко выраженный сословный характер подготовленного проекта110. В нем, в частности, делалась попытка сформулировать в позитив- ном плане владельческие права дворян: “Всякой помещик и вот- чинник при владенье своем в людех и во крестьянех и в бобылях волен”111. Но царь явно не был склонен предоставлять дворянст- ву столь широкие права, полагая, что “волен” во всех своих под- данных лишь он сам. Как будет показано ниже, на протяжении всего XVIII столетия дворянство добивалось включения подобной нормы в законодательство, а самодержавие на это не шло, ибо не могло не сознавать, что в результате оно рискует фактически пол- ностью потерять власть над частью населения страны. Что же касается сословной политики Петра начального пери- ода реформ, то уже тогда она отличалась сугубым прагматизмом. Свидетельством тому, в частности, служат два важных сюжета петровского законодательства — о записи в посад и в армию. В ноябре 1699 г. именным указом было повелено записать в посад всех (включая помещичьих крестьян), торгующих в городах в лав- ках или имеющих в городских домах “кожевенные и иные какие
Глава 2 104 промыслы”. Не желающим записаться в посад указ предписывал запретить всякую розничную городскую торговлю и промыслы. Исключение делалось для торгующих на гостиных дворах оптом “с возов”, которым было разрешено продолжать это занятие, но в посад их не записывать^. Та же норма была повторена в при- говоре Ратуши в марте 1700 г. и вновь в декабре того же года11^. Забегая вперед, отмечу, что она продолжала действовать и много позднее. Так, в резолюции на доклад Главного магистрата от 27 сентября 1723 г. Петр сослался на указ 1699 г. и разъяснил, что в посад следует записывать “вольно” всех, имеющих в горо- де “домы, лавки и заводы”. Тем же, кто живет в деревне, иметь собственный торг в городах, слободах и портах не разрешалось. Им надлежало продавать свои товары оптом посадским людям^4. Петровское законодательство о записи в посад отличалось от предшествующего. Так, по указу от 19 октября 1688 г. всех кре- стьян, пришедших в города после 1684 г., было велено “искать су- дом”^5. Причина изменения правительственной политики очевид- на: увеличение числа посадских давало надежду получить большие подати. Об этом откровенно говорилось в резолюции 1723 г., при- зывавшей записывать крестьян, “чьи б ни были”, лишь бы платили “8-гривенныя подушныя деньги”. Обращает на себя внимание, что закон косвенно признавал за помещичьим крестьянином право вла- дения тем, что позднее стали называть “недвижимым имением”. За- кон также разрешал крестьянам брать подряды при условии предо- ставления “свидетельства” от помещика об их платежеспособнос- ти^. Своеобразие ситуации заключалось в том, что, записавшись в посад, крестьянин должен был продолжать платить и “подати по- мещику обыкновенных крестьян”. Таким образом, его сословный статус оказывался весьма неопределенным. При этом помещикам предписывалось не увеличивать оброк в зависимости от достатка записавшегося в посад крестьянина, т. е. государство прямо вмеши- валось во взаимоотношения помещика и крестьян. Тема записи крестьян в солдаты впервые возникает в статьях 1700 г. “О наборе в солдаты вольноопределяющихся”. Устанав- ливаемые документом нормы достаточно противоречивы. Предпи- сывалось брать в солдаты освобожденных помещиками годных к службе крестьян, а негодных вновь крепостить, не записывая их в счет даточных, с тем, чтобы в даточные помещики сдавали сво- их дворовых. Крестьян, записавшихся в солдаты и скрывших свою принадлежность помещикам, возвращать владельцам. Холо- пов же, в том числе беглых, напротив, помещикам не отдавать “до
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 105 указа”, оставляя им их жен и детей младше 12 лет. Статья 11 предписывала помещичьих крестьян, записавшихся в солдаты, “не учинив побег и разбой”, оставить в солдатах, невзирая на чело- битные их прежних помещиков. Однако тут же в статье 19 гово- рилось: “Которые помещиковы и вотчинниковы крестьяне, поки- ня тяглые свои жеребья, записались в вольницу, и их отдавать на старые их жеребья”117. В 1702 г. разрешение остаться на военной службе беглым холопам было подтверждено118. Нормы, касающи- еся записи холопов и крестьян в армию, неоднократно подтверж- дались и в последующие годы, когда принципы комплектования армии кардинальным образом изменились. Так, в 1705 г. было ве- лено всех освобожденных по смерти хозяев кабальных холопов свидетельствовать в московском Судном приказе на предмет год- ности к военной службе11^. В 1707 г. в армию должен быть мо- билизован каждый пятый холоп, а указ 1715 г. требовал обяза- тельной регистрации и освидетельствования всех холопов мужско- го пола от 10 лет120. И уже совсем в иных политических обстоя- тельствах именной указ Военной коллегии от 7 марта 1721 г. вновь со ссылкой на статьи 1700 г. повелевал: “В Свою Царскаго Ве- личества службу брать, кто волею пойдет, изо всех слуг, какого они чина у господина своего ни были”121. Спустя год уже сенат- ский вследствие именного указ подтвердил, что всех вольно всту- пивших в службу следует выключить из подушного оклада с за- четом их как рекрутов и впредь принимать так же, за исключени- ем “деловых людей, которые в подушную перепись написаны в де- ревнях на пашне Нетрудно заметить, что все перечисленные выше меры, при- нятые в 1700 г., носили откровенно прагматический характер и были направлены на скорейшее решение актуальных в тот момент проблем комплектования армии и ее финансового обеспечения. Петр не мог знать, что обе эти проблемы в ближайшие десятиле- тия станут постоянными, однако уже в тот момент принятые ме- ры “запустили” те процессы, которые получили окончательное оформление много позже. В частности, речь идет о проблеме хо- лопства. Избранный способ формирования новой армии вел “к су- жению социальной базы холопства” и создавал основу для после- дующей полной ликвидации этой категории населения12^. В каче- стве основного источника комплектования армии холопы были из- браны, видимо, потому, что рассматривались как наиболее близ- кие по своему социально-правовому статусу к вольным в том смысле, что они были связаны договорными отношениями с теми,
106 Глава 2 кто и сами воспринимались государством как холопы. Обязанным считаться с такими договорами в условиях неразвитости институ- та частной собственности государство себя не чувствовало и, на- оборот, считало себя вправе отменить договор между холопом и его господином, тем самым подтверждая свой верховный сувере- нитет над всеми категориями населения без изъятия. Показатель- но, что инстинктивно Петр и тут нащупал одно из слабых мест русского традиционного общества, ибо “сохранение за холопст- вом... его роли... оказывало отрицательное воздействие на весь ход экономического и политического развития страны. Оно спо- собствовало консервации архаических форм эксплуатации и типов отношений господства и подчинения... обслуживало отживающие ”174 политические институты Однако стоит обратить внимание еще на один аспект. Хо- лопство был социальным институтом, существовавшим в России не менее 300 лет и прочно связанным не только с особенностя- ми социально-политического и экономического устройства стра- ны, но и с важнейшими особенностями русской “ментальности” предпетровского времени*. Вместе с тем фактическое разруше- ние Петром этого института было встречено заинтересованной в его сохранении частью общества (т. е. опять же экономически и политически наиболее сильной) практически без сопротивле- ния, хотя подрыв его экономического благосостояния был оче- виден. •к -к -к Уже самые первые преобразования Петра I отличают особен- ности, характерные и для его реформ последующего времени: мас- штабность, распространение новшеств на разные сферы жизни и одновременно очевидная бессистемность, отсутствие какого-либо плана, представлений о необходимой последовательности дейст- вий. Многие решения принимались под влиянием момента, кон- кретных обстоятельств. Главным же для Петра в течение всей первой половины 1700 г. была подготовка к войне. Наконец, в ав- густе война со Швецией была официально объявлена и русская армия выступила в поход на Нарву. * Несмотря на, казалось бы, всестороннюю изученность истории холопства в Рос- сии, взаимоотношения холопа и его господина на “ментальном” уровне пока изучены слабо, в то время как они, несомненно, могли бы много дать для изучения русской “мен- тальности” в целом.
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 107 Поражение под Нарвой, как представляется, сыграло решаю- щую роль в формировании характера Петра и проявлении тех его черт, которые обеспечили успех реформ. То был своего рода хо- лодный душ, подействовавший на царя отрезвляюще: заветная цель была гораздо дальше, чем казалось, и чтобы достичь ее, не- обходимо было трудиться, не покладая рук. Именно этот урок и был наиважнейшим уроком Нарвы. “Когда сие нещастие (или, лучше сказать, великое щастие) получили, — писал впоследствии Петр, — тогда неволя ленность отогнала и ко трудолюбию и ис- кусству день и ночь принудила”125. Между тем сама внешнеполи- тическая цель вырисовывалась в сознании царя, видимо, уже до- статочно ясно. Еще в конце 1698 г. Петр учредил первый рос- сийский орден. По своему названию — Св. Апостола Андрея Первозванного — он соответствовал старому шотландскому орде- ну, ликвидированному после присоединения Шотландии к Англии и восстановленному в 1687 г., но выбор святого для первого ор- дена был исполнен глубокого политического смысла: согласно пре- данию, Св. Андрей проповедовал христианство среди балканских и причерноморских народов, в том числе среди скифов. Еще во времена Византии это обстоятельство использовалось православ- ными в спорах с католиками, и теперь царь, носивший имя брата Св. Андрея, как бы подчеркивал правопреемство России по от- ношению ко Второму Риму. К тому же апостол Андрей считался покровителем путешественников и моряков, а следовательно, его помощь была необходима пробивавшейся к морю России с ее но- выми внешнеполитическими амбициями: косой голубой “андреев- ский” крест (“Cruz Decussata”) вскоре по воле Петра появился на российском военно-морском флаге. Но и это не все. Выбором Св. Андрея подчеркивались, с одной стороны, приверженность царя православию, с другой — единство России со всем христи- анским миром и ее претензии на одну из ведущих в нем ролей. В ноябре 1700 г., еще не зная, что дальше предпримут шве- ды, Петр срочно укрепляет города Новгород и Псков, отдает приказы о формировании новых полков и литье пушек. Уже вско- ре набрано 10 полков, а к ноябрю 1701 г. отлито около 300 ору- дий. Для всего этого нужны металл и деньги. Металл собирают по всей России, снимая, согласно легенде, колокола с церквей, но в декабре 1701 г. дает чугун первая домна на первом уральском заводе, строительство которого началось по приказу царя еще в 1698 г. В начале 1702 г. здесь стали производить железо, по ка- честву превосходящее европейское. С марта 1700 г. на полную
108 Глава 2 мощь работают станки монетного двора, чеканя медную монету облегченного веса. В результате государство получает миллионы рублей прибыли, но курс рубля падает126. С 1701 г. при царе на- чинает функционировать возглавляемая Н.М. Зотовым Ближняя канцелярия — орган центрального управления, координирующий и контролирующий деятельность приказов, прежде всего в финан- совой сфере. Сама Ближняя канцелярия, как считает Анисимов, “являлась типичным для XVII в. счетным приказом”, однако в ее помещении периодически собиралась боярская комиссия из назна- ченных царем членов — “консилиюм”, занятый решением важней- ших вопросов127. Одновременно царь решительно берется за дело воспитания подданных, принимая на себя заботу о всех сторонах их жизни, включая веру. Когда в октябре 1700 г. умер патриарх Адриан, Петр вместо него назначил “местоблюстителя” патриаршего пре- стола. Следом, в январе 1701 г., последовал указ о создании Монастырского приказа, во главе со светским чиновником, ко- торый должен был ведать всеми монастырями и делами священ- нослужителей128. При этом было велено провести перепись всем монахам, запретив им переход из одного монастыря в другой, отобрать у них бумагу и чернила, чтобы они не имели возмож- ности ничего сочинять, и установлено, сколько денег следует тратить на пропитание каждого монаха, с тем чтобы все осталь- ные доходы монастырей передавались в казну. Постричь в мо- нахи или монахини теперь можно было только с разрешения ца- ря. Таким образом, государственная регламентация образа жиз- ни коснулась и еще одной социальной группы русского общест- ва — духовенства. Вместе с тем царь явно разделял веру и поддерживал инсти- тут церкви, намереваясь сделать последнюю своим орудием и ни- сколько не посягая на первую. Так, когда в феврале 1701 г. один польский сенатор предложил ему соединить православие с католи- чеством, Петр отвечал, что “Господь действительно дал царям власть над народами; но над совестию людей властен один Хри- стос, и соединение церквей может совершиться только с божией воли”129. В декабре того же года последовал царский указ, запре- щавший в обращениях к царю подписываться уменьшительными именами, падать перед царем на колени и зимой снимать шапки перед царским дворцом1^. Аргументация тут была такова, что не следует воздавать царю почтение, равное с Богом: “Менее низо- сти, более усердия к службе и верности ко мне и государству —
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги Ю9 • сия то почесть свойственна царю”131. Впрочем, спустя лишь не- сколько месяцев, в марте 1702 г. была введена новая форма про- шений на царское имя, которые предписывалось заканчивать фор- мулой “Вашего величества нижайший раб”132: царь становился хо- зяином всего населения страны. Это, на первый взгляд, малозна- чительное нововведение заслуживает того, чтобы на нем остано- виться подробнее. Как известно, в допетровское время служилые люди в своих челобитных на царское имя подписывались “яз холоп твой” в от- личие от формулы “сирота твой”, которой пользовались не состо- явшие на царской службе. Вполне очевидно, что формула “яз хо- лоп твой” имела древнее происхождение и была связана с тем, что предки значительной части мелких служилых XV—XVII вв. (в основном городовых детей боярских) действительно были холопа- ми великих и удельных князей. Как заметил А. А. Юрганов, “ко-- нечно, всякая формула тускнеет перед живой реальностью и по- рой даже противоречит ей. Но любому серьезному исследователю средневековой России известно, что в момент возникновения она непременно отражает действительность, являясь ее продуктом”133. С образованием единого Русского государства эта формула была распространена на все чины служилых, вплоть до самых высших, хотя факт холопского происхождения (например, новгородских помещиков, записанных в писцовую книгу Д. Китаева) считался унизительным для родовой чести. Таким образом, использование в челобитных формулы “яз холоп твой”, с одной стороны, приоб- рело ритуальный характер, но, с другой, отражало сохранявшееся восприятие Русской земли как царской вотчины* и было тесно связано с образом царской власти. На рубеже XVII—XVIII вв. происходит постепенное переосмысление и образа царской влас- ти**, и представлений о государстве, завершившееся уже в пет- ровское время. Смысл этого процесса был связан с перенесением центра тяжести в двучлене “царь-государство” с первой на вто- рую его часть. Его можно сравнить с тем, что происходило в средневековой Европе в период образования централизованных государств, когда на смену вассалитету приходит понятие о под- *С этим связано происхождение русского слова “государство”, принципиально от- личающееся от происхождения его аналогов в других европейских языках. **Своего рода точкой отсчета стал, видимо, указ Федора Алексеевича от 8 июня 1680 г., запрещавший уподоблять царя Богу (см.: Богданов А.П. Федор Алексеевич // Вопр. истории. 1994. № 7. С. 74; Он же. Федор Алексеевич / / Романовы. Истори- ческие портреты. 1613—1762. М., 1997. С. 194).
110 Глава 2 данных короля*. Распространив на все население страны, вне за- висимости от принадлежности к тому или иному социальному слою, единую формулу обращения к царю, Петр как бы законо- дательно закрепил представление о всем населении страны, как своих подданных. Вместе с тем показательно, что, создавая новую систему взаимоотношений власти с народом, он не нашел в рус- ском языке иного слова, кроме слова “раб”. Вернемся, однако, в 1702 год. Для обработки умов в декабре царь основывает первую печатную газету — “Ведомости”, в кото- рой публикуются сведения об успехах Российского государства134. В том же году в Москве, на Красной площади, строят “комеди- альную храмину” — публичный театр**, в котором играют пьесы об Александре Македонском, Юлии Цезаре, Тамерлане, а также “Лекаря поневоле” Мольера. Медицина, здоровье народа привле- кают внимание и самого реформатора: в 1700—1701 гг. в Москве запрещают бесконтрольную продажу трав и всякого зелья и от- крывают восемь казенных аптек под контролем Посольского при- каза133. Издается указ, под страхом кнута и ссылки запрещающий носить с собой острые ножи, которые столь часто пускали в ход в пьяных драках13^. В начале 1704 г. появляется новый указ: за- прещается убивать младенцев, родившихся с физическими недо- статками, и хоронить мертвых ранее, чем через три дня после смерти1?7. Регламентируется и институт брака: царским указом ус- танавливается, что за шесть недель до свадьбы должно быть об- ручение и за это время жених и невеста вольны переменить ре- шение — впервые в законе утверждается право женщины на вы- бор13®. Весной 1702 г. царь отправился в Архангельск, где провел три месяца, в течение которых было спущено на воду два новых фре- гата и заложен 20-пушечный корабль. В Архангельске Петру *Показательно, что в Западной Европе этот статус первыми обретают жители го- родов, т. е. процесс изначально шел иначе, чем в России (см.: Стам С.М. Средневе- ковый город и развитие социальной структуры средневекового города / / Классы и со- словия средневекового общества. М., 1988. С. 43). Следует также отметить, что при- менительно к Европе возникновение понятия подданства обычно сопровождает склады- вание абсолютизма. То обстоятельство, что по времени оно совпадает с образованием единых государств (да и собственно государств в современном значении слова), как представляется, служит еще одним аргументом в пользу необходимости воздержаться от употребления понятия “абсолютизм” в контексте русской истории. **В публичности — главное отличие петровского театра от театра времен Алексея Михайловича. Теперь эта форма светского искусства перестает быть одним из видов придворных развлечений и становится одним из средств просвещения и воспитания на- рода.
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 111 пришла мысль атаковать Нотебург, и 11 октября после 12-часово- го штурма крепость, переименованная затем в Шлиссельбург — Ключ-город, сдалась. В апреле 1703 г. русская армия овладела Ниеншанцем, и теперь вся Нева от истоков до устья была в ру- ках русских. Чтобы закрепиться на этом месте, решено было по- строить крепость. Она была заложена 16 мая и названа Санкт- Петербург. Ей суждено было стать новой столицей новой страны. Один из красивейших городов мира, Петербург уже скоро триста лет остается символом петровской эпохи, воплощенной мечтой великого преобразователя России. В этом символе как бы соединились и противоречия деяний Петра: изящество, роскошь, изысканность проспектов, площадей, набережных и дворцов на фоне слишком часто мрачного неба, пронзительного ветра и по- стоянно угрожающей городу воды. С точки зрения здравого смысла трудно было найти место, более неприспособленное для жизни человека. Но и в этом тоже был символ — символ Рос- сии, по воле своего властелина преодолевающей стихию. “Пост- роенный на зыбких, болотистых берегах Невы, которые оконча- тельно сложились во времена Христа и Понтия Пилата, — заме- чает современный российский историк, — Петербург не казался прочным, стабильным, а тем более вечным... этот сильный до вяз- кости ветер с моря, эта черная нагонная вода, со зловещим пле- ском пробиравшаяся во все уголки города, придавали мало опти- мизма его жителям”139. “Природа объединилась здесь со столь су- ровым климатом, что она постоянно наполняет человека твердой уверенностью, что это не его естественная среда обитания, — вто- рит ему американский коллега. — Возведение в подобном месте даже деревни, не говоря уж о метрополии мирового уровня, тре- бовали таких настойчивости и упрямства, какие возможны только при необузданной жажде к наживе или основанной на железной воле решимости самодержца. В любом случае созданное в итоге поселение никогда не могло появиться как результат естественно- го освоения окружающей среды. Город Петра или любое иное по- селение, созданное в этом суровом месте, не могло не стать арте- фактом человеческой воли 14и. Но именно это — искусственность города — возможность со- здать его заново, на пустом месте, вопреки природе, в соответст- вии со своими представлениями об идеальном городе и привлека- ли Петра. Петербург должен был стать для всей России образ- цом регулярности, разумности, правильно, т. е. по определенным правилам, организованной жизни. Прямые линии улиц и проспек-
112 Глава 2 тов, пересекающиеся под прямым же углом, определенные указа- ми типы домов для каждой категории жителей с фасадами на ули- цу, и указами же регламентированные цвет и высота домов, печ- ных труб, потолков и пр. Наконец, одетые в европейское платье жители, вся жизнь которых — и общественная, и частная — под- чинялась строгому распорядку. Еще два аспекта, связанные со строительством Петербурга, заслуживают внимания. Уже в ноябре 1703 г. у строящейся кре- пости пришвартовался первый иностранный торговый корабль и А.Д. Меншиков, назначенный петербургским губернатором, щед- ро наградил моряков. С самого начала город замысливался не только как крепость и столица, но и как торговые ворота в Ев- ропу. В этом также было противопоставление новой России ста- рой, где главным морским портом был Архангельск. Покровите- лем Архангельска считался Михаил Архангел, он же и один из святых патронов Московской Руси. Следовательно, и “победа Града Святого Петра над городом Михаила Архангела могла тол- ”141 коваться символически т. Однако Петербург был еще и символом внешнеполитических амбиций новой России, свидетельством трансформации старой до- ктрины “Москва—Третий Рим” из чисто идеологической в поли- тическую. Это проявилось в символике Петербурга, изученной Ю.М. Лотманом и Б.А. Успенским. “Наименование новой сто- лицы Градом Святаго Петра, — отмечали они, — неизбежно ас- социировалось не только с прославлением небесного покровителя Петра Первого, но и с представлением о Петербурге, как о но- вом Риме. Эта ориентация на Рим проявляется не только в назва- нии столицы, но и в ее гербе... особое значение приобретает под- черкнутое насаждение в Петербурге культов апостолов Петра и Павла. Им посвящается Собор в Петропавловской крепости, что должно было по первоначальному плану совпадать с центром го- рода. В этом нельзя не видеть переклички с местом, которое за- нимает... собор святого Петра в Риме”. Одновременно “подлин- ность Петербурга как нового Рима состоит в том, что святость в нем не главенствует, а подчинена государственности. Государст- венная служба превращается в служение Отечеству и одновремен- но ведущее к спасению души поклонение Богу”142. Открытие, по выражению А.С. Пушкина, “окна в Европу” не ограничивалось лишь строительством Петербурга. Еще в апреле 1702 г. на свет появился “Манифест о вызове иностранцев в Россию”, в котором, по мнению Н.И. Павленко, “развернута программа царствования
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 113 и изложены способы ее реализации”14^. Действительно, в Мани- фесте утверждалось, что со своего воцарения Петр стремился к утверждению “всеобщего блага”, заботился о постоянном улучше- нии “состояния” подданных, безопасности государства и развитии торговли, для чего и были осуществлены некоторые перемены в управлении, “дабы наши подданные могли тем более и удобнее на- учаться поныне им неизвестным познаниям и тем искуснее стано- виться во всех торговых делах”. В Манифесте говорилось о необ- ходимости распространения просвещения, укрепления армии и пр., но основная его часть посвящена гарантиям иностранцам: свобод- ный въезд в Россию, свобода вероисповедания в рамках христи- анских конфессий, суд по европейским законам и нормам римско- го права, возможность выхода в отставку по правилам, принятым в других европейских странах144. Появление Манифеста — безус- ловное свидетельство того, что уже в это время Петр более или менее отчетливо представлял цели своей политики, однако вряд ли можно говорить о Манифесте как о программе реформ. Очевид- но, что у царя не было каких-либо определенных представлений о необходимой последовательности действий, о тактике преобра- зований. Да и средства достижения поставленной цели он пред- ставлял весьма примитивно. Не случайно слова Манифеста были обращены не к соотечественникам, а к иностранцам, которым пы- тались внушить, что их приглашают на службу во вполне цивили- зованную страну. Необходимо отметить, что приглашение иностранных специа- листов для интенсификации национальной экономики было в то время явлением распространенным, хотя в России XVIII в. оно и приняло необычные масштабы, не говоря уже о том, что европей- ские страны обычно приглашали к себе специалистов определен- ного профиля, если соответствующих национальных кадров, оказы- валось недостаточно. Россия же нуждалась в сущности в специа- листах любого профиля. Но было и одно исключение: из числа приглашаемых Петр постоянно исключал евреев, которых считал сплошь “плутами и обманщиками”. Впрочем, так же относились и к единоверным грекам, о которых П.А. Толстой писал, что они от мала до велика все лгут и верить им отнюдь нельзя Военные заботы 1704—1705 гг. оттесняли на второй план, од- новременно подчиняя себе и стимулируя процесс внутренних пре- образований. Именно тогда исчезают из документов последние упоминания о Боярской думе. Боярская комиссия, заседавшая в Ближней канцелярии, превращается в “консилию министров”,
114 Глава 2 объединявшую руководителей основных правительственных уч- реждений. Это было уже настоящее бюрократическое учреждение с четким распределением обязанностей, а следовательно, и ответ- ственности, определенным режимом работы, установленными фор- мами делопроизводства. Спустя несколько лет, предписывая каж- дому министру собственноручно визировать протоколы заседаний “консилии”, Петр четко определил и цель подобного порядка: “ибо сим всякого дурость явлена будет”14^. Правительство продолжало искать новые источники доходов, и в апреле 1704 г. было велено отписать в казну все постоялые дворы, чтобы затем отдавать их на откуп147*. Аналогично посту- пили с торговыми банями и рыбными ловлями14^. Продолжался и процесс регламентации жизни подданных: в январе был издан указ о строительстве в центральной части Москвы только камен- ных строений, причем не во дворах, а на европейский манер — фасадами на улицу. Владельцы дворов, не имевшие средств на по- стройку каменных домов, обязывались их продать149. Впрочем, спустя несколько лет, каменное строительство в Москве (кроме территории Кремля и Китай-города) и других городах было за- прещено: все силы архитекторов и строителей были брошены на Петербург1^. 1705 год ознаменовался и новой стадией реформы армии: вве- дением новых принципов ее комплектования — при помощи рек- рутов, собираемых непосредственно с крестьянского населения: началась полномасштабная военная реформа1^1. Определенное ко- личество рекрутов бралось от определенного количества крестьян- ских дворов на бессрочную службу. При этом, что чрезвычайно важно для характеристики методов проведения реформы, за по- ставку рекрутов отвечала вся крестьянская община, в которой ус- танавливались очередность и круговая порука: родственники должны были ручаться за новобранца, что он не убежит, а если он все же бежал, велено было забирать в армию тех, кто за не- го ручался. Тут проявилась одна из характерных черт петровских преобразований: проведение реформы с опорой на традиционные социальные институты. Отвечая в 1709 г. на жалобы своих со- трудников на бегство рекрутов, Петр писал: “Надобно их утвер- дить круглою порукою человек по дватцати и болши и друг на други спрашивать, спрашивать также и на отцах, и на свойствен- никах их, дабы всякой мог ответ дать за своего свойственника, *Впрочем, уже в январе 1705 г. постоялые дворы были возвращены их прежним владельцам (ПСЗ. Т. 4. № 2013).
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 115 или товарища”^. Позднее, в 1712 г., Петр повелел делать рек- рутам специальные татуировки в виде креста на руке, по которо- му все могли узнать беглого рекрута и донести на него^З. Послед- нее — донос — рассматривалось как гражданская обязанность. Тогда же круговая ответственность за беглых распространяется и на их товарищей по полкам — солдат и офицеров, с которых предлагается взимать штрафы^4. “Источник обеспечения армии ' людьми, — замечает Анисимов, — стал поистине неисчерпаем”^^, и рекрутская система сохранялась в России последующие 150 с лишним лет, Строительство Петербурга, на которое насильно сгонялись де- сятки тысяч людей, живших и умиравших там в нечеловеческих условиях, введение рекрутчины, постоянное увеличение налогово- го бремени и всевозможных трудовых повинностей, насильствен- ное насаждение иноземных порядков, непривычных и чуждых черт быта и культуры — все это не могло не вызывать недовольство, брожение в самых широких слоях населения. Петровские преоб- разования всколыхнули страну, так или иначе затронули всех ее жителей, нарушили их привычный образ жизни, лишив его ста- бильности. Да к тому же осознанное применение насилия и уст- рашения как основного средства достижения цели*. Казалось бы, страна должна была восстать и свергнуть тирана. Но этого не случилось. “Причина заключалась в том, — считал Соловьев, — что на стороне преобразователя были лучшие, сильнейшие люди;... отсюда то сильное, всеобъемлющее движение, которое увлекало одних и не давало укореняться враждебным замыслам других; ма- шина была на всем ходу; можно было кричать, жаловаться, бра- ниться, но остановить машину было нельзя”1^6. Были ли окружав- шие Петра люди действительно “лучшими”, сказать, конечно, не- возможно, но то, что они были “сильнейшими”, безусловно, спра- ведливо. В условиях кризиса традиционализма с распадом старой организации служилых людей, довершенной административными и военными реформами Петра, в стране, как уже отмечалось, по- просту не оказалось организованной политической силы, способ- ной противостоять преобразователю в его самых радикальных за- *“Сами знаете, — писал Петр, — хотя часто добро и надобно, а новое дело, то на- ши люди без принуждения не сделают” (ПСЗ. Т. 6. С. 388). “Наш народ, яко дети, — пишет он в другом месте, — неучения ради, которые за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают” (Там же. Т. 7. С. 150). “Да воспримут смерть, — со- ветует царю прибыльщик Курбатов о попавшихся взяточниках, — без страха же испра- вить трудно” (Соловьев С.М. Сочинения. Кн. VIII. С. 313).
116 Глава 2 мыслах. Следующим важным шагом на пути их осуществления стала губернская реформа. Указ о ее начале появился 18 декабря 1708 г.157 Он разделил страну на восемь губерний во главе с назначавшимися царем гу- бернаторами (как правило, из наиболее крупных сановников), по- лучавшими большую административную, военную и судебную власть, а также возможность распоряжаться финансами своих гу- берний. Датировка начала реформы именно этим указом была принята еще русскими историками прошлого века, а в советской историографии она была закреплена рассуждениями о том, что ре- форма была вызвана восстаниями 1707—1708 гг. и проявившейся неспособностью местных властей “обеспечить быструю и эффек- тивную классовую расправу”156. Солидарный с такой точкой зре- ния Павленко полагает, что губернская реформа “принадлежит к числу едва ли не самых необдуманных административных преоб- разований Петра”, поскольку не были решены вопросы взаимо- действия местных и центральных властей15^. Однако не все/со- гласны с подобной интерпретацией. Так, Анисимов за точку от- счета берет другой царский указ, появившийся годом раньше и приписывавший города страны к шести крупнейшим ее центрам. Историк обращает внимание на то, что уже с 1701 г. началось об- разование особых административных округов, обладавших судеб- ной и финансовой независимостью от центральных приказов. Суть губернской реформы он видит в децентрализации управления, в передаче на места части функций старых приказов. Цель же ее — упорядочение финансов: реформа определяла бюджеты каждой гу- бернии, приоритет в которых отдавался военным нуждам16^. В но- вейшей работе Анисимов называет преобразования местного уп- равления в 1708—1710 гг. “первой губернской реформой”. Он воз- ражает П.Н. Милюкову, полагавшему, что с образованием губер- ний деятельность центральных учреждений была парализована и “вокруг Сената образовалась пустота”. В доказательство историк приводит данные о соотношении адресатов сенатских указов. Вме- сте с тем он продолжает настаивать на тезисе о децентрализации и считает, что “роль местных учреждений под общим ведомством Сената сильно возросла”161. На мой взгляд, этим рассуждениям свойственна некоторая из- начальная некорректность, поскольку, во-первых, Сенат был со- здан лишь в 1711 г., т. е. уже после завершения губернской ре- формы; во-вторых, губернская реформа была лишь этапом полно- масштабной административной реформы и оценивать ее итоги
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 117 можно лишь в контексте реформы в целом. Причем, забегая впе- ред, надо заметить, что административная реформа, и особенно в том, что касается местного управления, не была доведена Петром до конца. Помимо этого вполне очевидно, что реформа была вы- звана все более обострявшейся нуждой в средствах на ведение войны (позднее за каждой губернией было закреплено определен- ное число армейских полков, которые она должна была содер- жать), и значит, оценивая ее, также необходимо учитывать, спо- собствовала ли она достижению поставленной цели. Другая очевидная причина реформы была в неспособности старой системы управления справиться с новыми задачами, но за- дачами не классовой борьбы, а с теми, что вставали перед нею в связи с петровскими нововведениями в целом. Если в центре шел постепенный процесс замены старых учреждений новыми, то уп- равление огромной страной на местах, откуда в условиях войны и черпались все виды ресурсов, которых так не хватало, требовало усиления власти и новых принципов ее организации. С этой точ- ки зрения, по моему мнению, следует рассматривать и вопрос о децентрализации. На первый взгляд, власть перераспределялась между центром и провинцией и царь делегировал губернаторам часть своих властных функций, но центральная власть в результа- те не только не ослабевала, но, наоборот, укреплялась, так же, как это происходило и позже в ходе развития губернской системы. Губернаторы становились глазами и руками самодержца на мес- тах, помогали преодолеть то печальное обстоятельство, что, как писал Петр незадолго до начала реформы, “надвое разделитца не- возможно одному”162. Даже с учетом того, что губернаторы полу- чили практически неограниченную власть, причем на территориях, значительно превышавших по площади уезды допетровской Рос- сии, их подчинение Сенату, т. е. единому органу вместо целого ря- да территориальных приказов, также, на мой взгляд, говорит ско- рее об усилении централизации, чем наоборот. Тезису Павленко о “необдуманности” реформы противоречит и то, что царскими указами предусматривалось, передача власти губернаторам на местах постепенно, и лишь с начала 1710 г. пла- нировалось выполнение ими своих обязанностей в полном объе- ме16^. Этот факт — свидетельство как накопленного опыта, так и определенной рефлексии царя, осуществлявшего нововведения уже менее импульсивно и более целенаправленно. Подтверждением то- му служит и известная речь Петра перед началом Полтавского сражения, впрочем, дошедшая до нас в изложении: “Не должны
118 Глава 2 Вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Пе- тру врученное, за отечество... А о Петре ведайте, что ему жизнь его недорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего!”164* В приведенных словах Петр предста- ет уже как зрелый государственный муж, прошедший через мно- гие испытания и четко сформулировавший для себя принципы сво- его правления. “В истории России XVIII века ни одна военная победа не принесла столь богатые плоды, как Полтавская, — заметил Ани- симов. — Россия с этого времени становится значительной фигурой политической игры Европы”16^. “Полтава — несомненно поворот- ная точка в отношениях России со всей остальной Европой, — под- тверждает американский историк, — она значительно усилила вли- яние Петра в Европе и помимо этого придала ему такой автори- тет, какой может быть завоеван только военной победой”166. В конце декабря 1709 г. в Москве состоялось грандиозное пра- зднование победы, во время которого Петр как триумфатор, со- провождаемый фельдмаршалами Меншиковым и Шереметевым, ехал на той же лошади, на какой участвовал в Полтавском сра- жении. За ними шел Преображенский полк, за которым, в свою очередь, колонна пленных шведских офицеров. Незадолго до это- го Феофан Прокопович в “Песне победной” окрестил царя почет- ным титулом римских императоров “Отец отечества”. Когда же в начале 1710 г. английский посол Ч. Витворт привез в Москву гра- моту королевы Анны, в которой Петр именовался императорским титулом (англичане, видимо, хотели сгладить оскорбление, нане- сенное ранее в Лондоне русскому послу А.А. Матвееву), канцлер Г.И. Головкин потребовал, чтобы этот титул отныне употреблял- ся постоянно. Сам же Головкин в 1709 г. стал первым россий- ским графом. В 1710 г. графскими титулами были пожалованы еще три сподвижника Петра, а вице-канцлер П.П. Шафиров стал ба- роном. Следующим важным этапом реформы стало создание 22 фев- раля 1711 г. накануне Прутского похода Правительствующего Се- ната — коллегиального органа из девяти членов. В указе говори- лось, что новое высшее учреждение создается “для отлучек на- ших ю/, что часто трактуется историками как указание на времен- *Ср. то же в изложении Феофана Прокоповича: “А о Петре ведали бы известно, что ему житие свое недорого, только бы жила Россия и российское благочестие, слава и благосостояние” (Письма и бумаги императора Петра Великого. М.; Л., 1950. Т. 9. Вып. 1. № 3251. С. 226).
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 119 ный характер Сената168. Н.И. Павленко даже полагает, что он “был навеян сиюминутными потребностями” и “должен был пре- кратить существование как только царь возвратится из... похо- да”16^. Однако на деле уже через несколько дней в новом указе 2 марта говорилось о “всегдашних (курсив мой. — А./С) наших в сих войнах” отлучках17^. Поэтому прав, видимо, Анисимов, счи- тающий, что Сенат создавался “как постоянное высшее прави- тельственное учреждение”171, ибо фактически отсутствовал царь постоянно. Иначе говоря, Сенат должен был выполнять функции царя, заменять его, быть, по выражению В.Я. Уланова, “доверен- ным коллективным приказчиком большой вотчины Петра”172. Другое дело, что Сенат действительно учреждался в спешке и комплекс указов, связанных с его созданием, как, впрочем, и большую часть петровских указов вообще, “трудно отнести к вер- шинам правовой мысли тех времен”17^. Между тем указ 2 марта поставил перед Сенатом достаточно определенные задачи, выпол- нение которых было рассчитано на длительную перспективу: по- иски новых источников средств на военные нужды, отправление суда, пополнение офицерских кадров армии за счет уклоняющих- ся от службы дворян, забота о развитии и совершенствовании внутренней и внешней торговли (в частности, с Китаем и Перси- ей), упорядочение откупов. Все сенаторы обладали равными пра- вами и были должны принимать решения коллективно. В отличие от Боярской думы и “консилии министров” Сенат сразу же полу- чил собственную канцелярию с большим штатом служащих. Петр с самого начала осознавал Сенат как принципиально новый орган и уже в апреле 1711 г., выражая недовольство действиями сенато- « ”174 ров, сравнивал их со старыми судьями В феврале 1712 г. по возвращении в Петербург Петр торже- ственно отпраздновал свадьбу с Екатериной. На первый взгляд, все было, как обычно, и поведение царя свидетельствует о его по крайней мере внешнем спокойствии, но не случайно в большинст- ве работ по истории России этого времени описание событий не- скольких лет, последовавших за поражением на Пруте, предельно сжато. Возникает ощущение, что темп событий резко замедлился, царь устал: и ему, и стране была необходима передышка. В 1714 и 1715 гг. значительную часть времени царь провел в море, не покидая корабль даже во время стоянок у причала. «Ког- да знакомишься с содержанием “Походных журналов” царя за 1714 и 1715 гг., — замечает в связи с этим Павленко, — создает- ся впечатление, что они регистрировали вехи жизни не государя
120 ел4as Глава 2 огромной страны, а морского офицера, целиком поглощенного за- ботами о морских походах и морских экзерцициях»17^. Впрочем, образ жизни, который царь вел на протяжении многих лет, не мог не сказаться на его здоровье: “Походный журнал” 1715 г. отмеча- ет нездоровье Петра и летом, и в конце этого года, когда он про- вел в постели целый месяц. В начале 1716 г. царь отправился ле* читься за границу. И все же полностью отстраниться от государственных дел Петр, конечно, не мог, да и не желал. Мысли царя были заняты все тем же: укреплением армии, совершенствованием управления, нравами подданных. По-прежнему не хватало людей и денег. Все острее становилась и другая проблема — воровство. Петровские преобразования выдвинули на первый план целую плеяду людей новых, талантливых, свежих, полных энергии, го- товности по примеру своего государя трудиться без устали. Но в отличие от Петра, не имевшего тяги к роскоши и на протяжении многих лет демонстративно получавшего от казны жалованье в со- ответствии с чинами, которые за вполне реальные заслуги присва- ивал ему князь-кесарь Ф.Ю. Ромодановский, окружавшие царя люди были отнюдь не бескорыстны. Эпоха реформ открыла мно- го возможностей для обогащения: новые учреждения и новые должности в них, интенсификация производства и торговли, по- ставки для армии, набор рекрутов, заграничные походы и путеше- ствия и многое, многое другое. У кормила власти оказалось и мно- жество людей из социальных слоев, которые прежде не могли и помыслить об участии в распределении национальных богатств. Абсолютное большинство из них, как, впрочем, и их коллеги, представлявшие знатные аристократические роды, не отличались высокими нравственными принципами. Это естественно, ведь са- ми способы осуществления преобразований, свойственные им ци- низм и жестокость, не способствовали их появлению. Тем паче, что преобразования, обесценив старые моральные ценности и нор- мы поведения, еще не создали новых. Требовалось время, чтобы идея служения государству на “общее благо”, пропагандируемая царем, вошла в сознание его подданных, а между тем искус вла- сти, легкой наживы был слишком силен. “Можно почти наверня- ка утверждать, — замечает Анисимов, — что честных чиновников в России тех времен не было”176. Главная же причина коррумпированности государственного ап- парата в России и до Петра, и после него коренилась в отсутст- вии у государства денег для достаточной оплаты труда чиновни-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 121 ков. Вот почему “русский человек в продолжение многих веков привык смотреть на службу как на средство кормления”177. Как и прежде, честное исполнение служебных обязанностей не обеспе- чивало сколько-нибудь достойный образ жизни, а часто и попро- сту разоряло. Так, А.А. Матвеев в 1719 г. жаловался царю, что в течение четырех лет пребывания за границей он “для имени и чести его величества” должен был докладывать к казенным день- гам собственные, в результате чего совсем обнищал178. Взятка была как бы узаконенной добавкой к чиновничьему жалованью, без которой его существование становилось вообще невозможным. Курбатов убеждал царя вовсе не платить жалованья судьям, по- скольку они достаточно получают в качестве “благодарностей”. Причем, Курбатов ссылался на собственный опыт, не скрывая, что и сам принимает такие “благодарности”*. С.М. Соловьев об- ратил внимание еще на одну особенность психологии любимцев Петра: многие из них стали как бы отождествлять себя с государ- ством и соответственно смотреть на казенные деньги как на соб- ственные, полагая, что право на это им дают их великие заслу- ги17^ За, казалось бы, традиционными для России проблемами18^, стояли, однако, принципиально новые и важные явления. То отождествление себя с государством, о котором пишет Соловьев, могло появиться у петровских любимцев лишь с изменениями во взаимоотношениях царя и его окружения, что произошли в ходе реформ, с распространением идеи о том, что и сам царь — один из слуг Отечества. На первый взгляд, речь идет о некотором рас- ширении состава лиц, принимавших ответственные решения, и, следовательно, о некоторой демократизации управления, но на де- ле в условиях самодержавия и полной зависимости любого, даже наиболее высокопоставленного сановника от воли государя, ниче- го подобного не происходило. И каждый такой сановник ощущал эту зависимость как непрочность, кратковременность своего поло- жения, в любой момент могущую прерваться. Причем с разруше- нием традиционной системы службы, заменой поместного оклада денежным жалованьем и постепенным утверждением принципов, позднее закрепленных Табелью о рангах, значительно усиливалась материальная зависимость любого служащего непосредственно от благорасположения самодержца, который становился прямым ис- точником благосостояния. И это при том, что как европеизация *Своего рода теоретическое обоснование под эту позицию подвел в своей “Духов- ной” В.Н. Татищев (см.: Татищев В.Н. Избранные произведения. Л., 1979. С. 143).
П2 Глава 2 страны в целом требовала изыскания новых источников доходов, так и европеизация жизни отдельного члена политической элиты не могла быть обеспечена традиционными источниками существо- вания и принуждала изобретать новые способы извлечения дохо- дов, что в условиях самодержавия, неразвитых права и правового сознания не могло не вести к злоупотреблениям. «Ситуация, — отмечают современные исследователи, — при которой удовлетво- рение материальных потребностей господствующего сословия ока- зывалось выведенным на факторы политического режима, была достаточно типичной для государств, воплощавших “восточный” тип общественного развития: распределительная (редистрибутив- ная) экономика предполагает неразвитость товарно-денежных от- ношений, отсутствие рынка, а в соответствии с этим отсутствие полноправных с европейской точки зрения субъектов собственно- сти и нормального гражданского общества» Примерно с 1713 г. Петр развернул беспощадную борьбу с казнокрадами, издав серию указов, в том числе и побуждавших к доносительству на преступников. Позднее в закон была введена и жесточайшая мера наказания за недоносительство. Одновременно с Сенатом был создан институт фискалов, в обязанности которых входил контроль за деятельностью чиновников, вплоть до самых высших. В последующие годы немало служащих разных рангов подверглось репрессиям за “лихоимство”, устраивались публичные казни, вроде казни сибирского губернатора князя М.П. Гагарина. Но победить коррупцию Петр не мог: болезнь проникала в самое сердце государственного организма, поражала наиболее близких царю людей, по многу лет пользовавшихся его безграничным до- верием. Даже те, кто по роду своей службы должен был бороть- ся со злоупотреблениями и действительно усердствовал в обличе- нии других, как правило, рано или поздно тоже оказывался жерт- вой того же порока. Борясь с пороками людей, состоящих на службе, Петр посто- янно сталкивался и с нежеланием служить вовсе. То и дело он получал доношения о десятках и сотнях дворян, скрывающихся от службы или учебы в своих поместьях или даже за монастырски- ми стенами. И в борьбе с этим злом Петр также был беспоща- ден. Так, в указе Сенату от 2 марта 1711 г. говорилось: “Хто скрываетца от службы, объявит в народе, кто такого сыщет или возвестит, тому отдать все деревни того, кто ухоранивался”182. Боролся Петр не только наказаниями, но и законодательно созда- вая новую систему службы. В марте 1714 г. на свет появился зна-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 123 менитый указ “О порядке наследования в движимых и недвижи- мых имуществах”, более известный как “Указ о единонаследии”. В напечатанном виде указ занимает не более пяти книжных страниц, но ему посвящена обширная литература, поскольку, на- писанный царем собственноручно, этот указ явился важной вехой в истории российского дворянства. Им было законодательно оформлено равенство вотчины и поместья как форм недвижимос- ти. Отныне земельные владения не подлежали разделению между всеми наследниками умершего, а должны были достаться лишь одному из его сыновей по выбору завещателя*. Вполне очевидно, что остальные, по мысли законодателя, лишившись источников постоянных доходов, должны были устремиться на государеву службу или броситься в предпринимательство. В связи с этим большинство исследователей считают, что привлечение дворян к службе или к какой-то иной, полезной государству деятельности и было основной целью указа. Другие полагают, что царь хотел обратить часть дворянства в третье сословие. Третьи — что царь заботился о сохранении самого дворянства и даже стремился к превращению его в подобие западноевропейской аристократии. Напротив, четвертые убеждены в антидворянской направленности указа. Так, Р. Виттрам рассматривает указ как выражение “мно- гоцелевого мышления”18^ Но не столько важно, действительно ли царь преследовал указом сразу несколько целей, сколько то, что многообразны были его последствия. Как уже упоминалось, прежняя система служилого города еще к концу XVII в. пришла в упадок. Петровские преобразования и, в частности, реорганизация армии на регулярных началах и рефор- мирование центрального аппарата привели к тому, что старая, до- петровская организация служилых людей перестала существовать окончательно. Новая же организация возникала постепенно, и ут- верждение равенства поместья и вотчины было по существу пер- вой юридической нормой после отмены местничества в 1682 г., формально объединившей разрозненные группы служилых в еди- ную дворянскую корпорацию, создавая таким образом условия для ее превращения в полноценное сословие. Юридической раз- *Идея этой законодательной меры также вызревала постепенно. Еще в марте 1711 г. Петр велел Посольской канцелярии “к будущему 1712 году о первенстве детей и их на- следстве перевесть из правил француских и аглинских [а буде возможно сыскат, — и из венецыских]” {Воскресенский Н.А. Указ. соч. Т. 1. № 11. С. 37). Важно отметить, что в отечественной литературе распространено представление об указе 1714 г., как об “указе о майорате”, однако с майоратом в европейском понимании этого термина указ имел мало общего.
124 ш Глава 2 . > V ницы между провинциальными и столичными дворянами больше не существовало, и основным критерием их оценки становилась служба. Одним из указов этого времени никогда не служившим и не торговавшим, т. е. не приносившим никакой пользы государст- ву, вовсе запрещалась покупка земли. Важнейшим признаком годности к службе царь считал профес- сиональную подготовку дворянина, образование. Царским указом было запрещено жениться дворянам, отправлявшимся на учебу за границу, и Петр следил за тем, чтобы в исполнении указа не де- лалось поблажек даже наиболее знатным. Так, еще в 1709 г. опа- ле подвергся брат фельдмаршала Б.П. Шереметева, в обход ука- за устроивший свадьбу своего сына с дочерью Ф.Ю. Ромоданов- ского. “Его, Василья, за ту вину, — писал Петр Т.Н. Стрешне- ву, — пошли на работу грродовую, а жену его в прядильной дом; а дворы московские и загородные вели запечатать, и чтоб прямо работали так, как и простыя”^84. В январе 1714 г. последовало за- прещение жениться дворянским отпрыскам, не имеющим хотя бы начального образования. Дворянин без образования лишался воз- можности занимать командные должности в армии и руководящие в гражданском управлении. Царь был убежден, что знатное про- исхождение не может быть основанием для успешной карьеры: в феврале 1712 г. было указано не производить в офицеры дворян, не служивших солдатами в гвардии и, следовательно, не получив- ших необходимой выучки. Петр постоянно заботился об открытии новых учебных заведений (в начале 1715 г. открыта Морская ака- демия), о посылке учеников за границу (всего за первую четверть века около 1 тыс. человек), о печатании разнообразных полезных книг. Еще в 1710 г. царь своей рукой вычеркнул из полученного им экземпляра азбуки ряд устаревших букв и велел оставшимися “литеры печатать исторические и мануфактурныя книги”18^. Так возник “гражданский шрифт”, который отныне использовали для издания всей светской литературы. Побуждая служить, Петр не забывал и о самой службе, по- степенно реформируя и регламентируя ее. В 1716 г. уже из-за гра- ницы царь прислал “Устав воинский”, определявший устройство и организацию армии, обязанности военнослужащих, основы строе- вой и полевой службы, а также военно-уголовные нормы. Уставу была суждена долгая жизнь: он действовал в России на протяже- нии полутораста лет. В “объявлении” к Уставу Петр напоминал о неудачах старой армии в Чигиринских и Крымских походах, под Азовом и Нарвой, а затем о преимуществах регулярного войска
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 725 из-за “доброго порятку, ибо все беспорядочной варварской обы- чай смеху есть достойной”186. Нормы Устава имели значение не только для армии. По существу они распространялись и на граж- данскую жизнь. В 1712 г. был издан указ о создании коллегии для внешней торговли. Новым было уже само название учреждения. Три года спустя, в декабре 1715 г., Петр велел послу в Вене набирать “при- казных из славян” для организации коллегий, “чтоб они были лю- ди добрые и могли те дела (в которых Коллегиях они бывали) здесь основать”. Аналогичные задания были даны и посланнику в Дании187. Но то был лишь первый приступ к последовавшей поз- же радикальной реформе центрального управления. В 1715 г. бы- ли внесены коррективы и в местное управление: установлено но- вое, более дробное деление губерний, основанное на статистичес- ком принципе (по количеству дворов). Во второй половине 1710-х годов меняется промышленная по- литика правительства. Становится ясно, что создать промышлен- ность, которая обеспечивала бы все нужды армии и флота, лишь на государственные средства невозможно. Начинается передача казенных предприятий в частные руки с предоставлением новым владельцам различных торговых льгот. Однако дело двигалось медленно, ибо купечество проявляло мало расторопности и жела- ния заниматься производством. Так, в 1715 г. был издан указ, требовавший создания кампаний для организации суконных заво- дов, чтобы уже через пять лет не было нужды покупать сукно на военные мундиры за границе188. Но когда в 1720 г. московский Суконный двор передавали в частные руки, пришлось вновь по- вторить то же пожелание189. Индустриализация была насущной потребностью страны, ко- торой необходимо было ликвидировать свою техническую отста- лость, но осуществлялась она совсем иначе, чем в других странах. Избранный способ развития частного промышленного предприни- мательства являлся по сути прямым следствием отсутствия в Рос- сии этого времени правовой основы существования частной соб- ственности. Достаточно сказать, что русское право того времени даже не знало такого понятия: оно появилось в законодательстве впервые лишь во второй половине века199. Государство по-преж- нему обладало полным суверенитетом над подданным и его собст- венностью: «Все, что принадлежало подданному, могли в одноча- сье “отписать на государя” и передать кому угодно»191. Права вла- дельца предприятия, получившего его от государства или даже по-
126 . < : v.: >> Глава 2 строившего на собственные деньги, были по существу правами не собственника, а арендатора, главной обязанностью которого было выполнение казенных заказов, преимущественно военного харак- тера. С одной стороны, это обеспечивало стабильность производст- ва, служило для предпринимателей защитой от многих случайнос- тей свободного рынка, но, с другой, делало ненужной конкурен- цию, а следовательно, лишало промышленников стимулов к совер- шенствованию производства. При этом производство становилось полностью зависимым от государства, между тем как промышлен- ности, нацеленной на удовлетворение потребностей государства, а не народа, грозило разорение с прекращением воййы и ослаблени- ем потока военных заказов. Важнейшей особенностью индустриа- лизации в России была крайняя ограниченность легального рынка свободной рабочей силы. Владелец предприятия зависел от воли государства и в вопросе обеспечения рабочими, ибо оно разреша- ло или не разрешало ему покупать крепостных к заводам. В каче- стве вольнонаемных на заводах работали крестьяне-отходники. Со- ответственно, заработанное ими шло в основном на уплату оброка помещикам. На государственных заводах работали приписные кре- стьяне — как правило, государственные, жившие в районе распо- ложения предприятия и отрабатывавшие таким образом свои госу- дарственные подати. С переходом казенных заводов в частные ру- ки положение приписных менялось, как менялся по сути и статус владельца предприятия, использовавшего все эти категории рабо- чих. При отсутствии какой-либо правовой основы существования “третьего сословия” он оказывался “вмонтированным” в крепост- ническую систему, в результате чего, по словам Анисимова, пред- приниматели “не ощущали своего социального своеобразия, у них не возникало корпоративного... сознания”. Исходя из всего этого историк делает важнейший вывод о том, что “в системе крепост- нической промышленности условий для развития капитализма (и, следовательно, для оформления ^класса * буржуазии) не было”19^ Иначе говоря, осуществляя индустриализацию путем создания се- ти индустриальных предприятий (в основном в тяжелой промыш- ленности) и таким образом довольно успешно ликвидируя техниче- скую отсталость России, государство проводило ее на старой кре- постнической основе, изначально закладывая в нее неразрешимые противоречия и преграды дальнейшего развития. Следует также обратить внимание еще на одно важное обсто- ятельство. В допетровской России практически не сложились тра-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 127 диции вольнонаемного труда, ибо возможности вольного найма на какую-либо работу были крайне ограничены. В стране еще не бы- ло промышленности, в ремесленном производстве наемный труд использовался очень мало, и аналогичным образом обстояло дело в сельском хозяйстве, где к тому же на такой случай существова- ла особая категория безземельных крестьян-бобылей. Практичес- ки свободный человек мог наняться в основном в услужение к бо- лее состоятельному соотечественнику для выполнения работы по дому или разного рода поручений — от управления поместьем до наиболее черной работы. Однако подобный наем происходил, как правило, в форме похолопления. Вот почему покупатели холопов почти не интересовались наличием у их потенциального имущест- ва каких-либо навыков и профессий: их предполагалось использо- вать совершенно иначе19^. Таким образом, петровская индустриа- лизация шла в русле уже сложившихся социальных условий и тра- диций, не ломая их и не противореча им. Подобным же образом обстояло дело и в торговле, так же как и промышленность развивавшейся под жестким контролем государ- ства. Мало того, что на плечи купечества тяжелейшим бременем ложились военные расходы, государство предписывало ему, где, как и чем торговать. Так, с 1711 г. началось насильственное пере- селение в Петербург купцов из разных городов страны, в 1713 г. было запрещено вывозить основные продукты русского экспорта через Архангельск и предписывалось везти их для продажи в Пе- тербург, где еще не существовало необходимой инфраструктуры. Результатом политики фактической эксплуатации государством ку- печества и его капиталов для осуществления своих целей было ра- зорение многих купеческих семей, входивших в конце XVII в. в состав купеческой верхушки194. Крепостничество сказывалось и тут: слой людей, из которых могли появляться новые купцы с ка- питалами, был крайне ограничен. * * * Примерно с 1717 г., по мнению многих историков, начинается второй этап петровских реформ, характеризующийся их большей осмысленностью и целенаправленностью. О высокой степени ре- флексии самого преобразователя свидетельствует один из указов 1718 г. В нем Петр писал о себе: “Несмотря на свои несносные труды в сей тяжкой войне, в которой не толко эту войну весть, но все вноф, людей во оной обучат, правы и уставы воинския де-
128 Глава 2 лат принужден был, и сие с помощию божиею в такой доброй по- рядок привел, что какое ныне пред прежним войском стало и ка- кой плод принесло, всем есть извесно. Ныне, управя оное, и о земъском правлении не пренебрег трудитца и сие в таковой же порядок привесть, как и воинское дело”195. Царь имел в виду на- чало создания коллегий. История создания коллегий, как уже говорилось, детально изучена рядом исследователей. Представляется, что спор о том, в какой мере Петр использовал шведский опыт, в сущности не столь уж принципиален. Вполне очевидно, что, пытаясь соединить шведскую систему с российским самодержавием, просто перенес- ти на русскую почву иноземные учреждения было вообще невоз- можно. Можно было скопировать лишь основные принципы их организации, что, собственно, и было сделано. Важнейшим из этих принципов был принцип камерализма, который в то время не был свойственен лишь шведской системе управления, но был ши- роко распространен и в других странах Западной Европы. Ани- симов излагает содержание двух основополагающих черт камера- лизма следующим образом: “Первая из них — это строго функ- циональный принцип управления, предполагающий существование центральных учреждений, которые специализируются на какой- либо одной сфере государственного хозяйства... Эти сферы не подчинены друг другу и распространяют свои действия на терри- торию всей страны без изъятия. Вторая черта камерализма — это особое, отличное от средневекового, внутреннее устройство уч- реждений, основанное на коллегиальности, четкой регламентации обязанностей чиновников, глубокой специализации канцелярского труда, устойчивых штатах служащих, получавших денежное жало- ванье в определенном размере ,VD. Эти черты камерализма, действительно, в полной мере были использованы при создании новых учреждений, и именно они в первую очередь отличали коллегии от московских приказов, кото- рые были одновременно органами отраслевого, сословного и тер- риториального управления, а многие из них имели еще и судеб- ные функции. Таким образом, модернизация системы центрально- го управления затронула лишь принципы функционирования уч- реждений, их внутреннюю организацию, но никак не принципы организации власти в целом, что могло бы означать по существу изменение политического строя страны. Обращает на себя внимание тот факт, что внедрение коллеж- ского управления проводилось постепенно на протяжении несколь-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 129 ких лет, причем царь предоставлял руководителям коллегий самим решить, “который пункъты в шведском Регламенте неудобны, или с сетуациею сего государства несходны, и оныя ставит по своему разсуждению”197. Хотя важнейшие отрасли государственного хо- зяйства, для управления которыми были созданы специальные коллегии, были те же, что и в Швеции, но и тут российские осо- бенности вносили свои поправки. Так, развитая система помест- ного землевладения, да еще в столь огромной стране потребовала создания особой Вотчинной коллегии. Некоторые учреждения, прямо скопированные со шведских аналогов, в российских усло- виях приобретали неузнаваемые черты. Так было, например, с Юстиц-коллегией, создание которой означало первый в русской истории опыт выделения судебной функции как самостоятельной. Однако вряд ли прав Анисимов, трактующий создание Юстиц- коллегии как “первую попытку разделения властей”198. О созда- нии самостоятельной судебной власти речи не было, поскольку Юстиц-коллегия оставалась частью системы власти исполнитель- ной. Вместе с тем можно согласиться с тем, что создание Юстиц- коллегии «в конечном счете формировало совершенно иную, чем прежде, правовую обстановку в стране, где термин “судить” сто- летиями применялся преимущественно к администратору — руко- водителю приказа»199. Как бы завершением коллежской реформы явилось создание института прокуратуры, т. е. органов надзора за деятельностью уч- реждений. По-видимому, по мысли реформатора, они должны бы- ли предохранить вновь создаваемую систему управления от злоупо- треблений, взяточничества и обеспечить строгое выполнение зако- нов. По сути же эта цель, как уже говорилось, была практически невыполнима, поскольку порок коррупции был следствием принци- пов организации власти в целом. Собственно, тут и содержался один из важнейших просчетов Петра. Создание прокуратуры уже- сточало контроль за аппаратом управления непосредственно со сто- роны самодержца, но даже при том, что каждая коллегия имела собственный регламент,появившийся в 1720 г. Генеральный рег- ламент ввел общие для всех государственных учреждений правила их функционирования, отсутствие развитой системы законодатель- ства, которая охватывала бы все сферы взаимоотношений государ- ства и общества, внутри общества, общества и индивида предостав- ляло чиновникам широкие возможности для самоуправства. Острая потребность как в кодификации уже существующих законов, так и в разработке новых остро ощущалась и самим Пе- 5 — 1231
130 Глава 2 тром. 8 августа 1720 г. он учреждает очередную комиссию по со- ставлению уложения200, перед которой ставится задача “создания кодекса законов на основе новой системы права”201. А.Г. Мань- ков, изучивший созданный комиссией проект, пришел к выводу, что “издание нового Уложения подвело бы под государственные реформы Петра I единую систему права, охватывающую все сто- роны государственной и общественной жизни и регулирующую отношения общественных сил в интересах дворянского сословия”. Отмечая, что “и на дворянство... налагались определенные обяза- тельства перед законом”, а «законодательство Петра и в особен- ности проект Уложения 1720—1725 гг. ...ставили дворянство в бо- лее жесткие правовые рамки во имя так называемой “государст- венной пользы”», Маньков приходит к выводу, что “Уложение... повлекло бы за собой упорядочение новой государственности и укрепление в ней дворянства как класса”202. Думается, вывод Манькова носит несколько односторонний и противоречивый характер, что естественно, поскольку, оценивая проект уложения в целом, он исходил из анализа лишь одного, хоть и важнейшего его сюжета — крепостного права. В частнос- ти, если проект уложения ставил дворянство “в более жесткие правовые рамки” по сравнению с предшествующим временем, то неясно, как это должно было содействовать усилению привилеги- рованного положения дворянства. Вместе с тем несколько обсто- ятельств, связанных с этим проектом, представляются весьма важ- ными. Во-первых, следует сказать об указе от 15 апреля 1721 г. Сенату о продаже крепостных. Указ начинается с весьма приме- чательного обоснования: “Обычай был в Росии, который ныне есть, что крестьян, и деловых, и дворовых людей мелкое шляхет- ство продают врознь, кто похочет купить, как скотов, чего во всем свете не водитца*, а наипаче от семей, от отца или от матери, дочь или сына помещик продает, от чего немалой вопль бывает”. При- веденный текст позволяет предположить, что, во-первых, законо- датель полагал, будто описываемое им явление свойственно лишь “мелкому шляхетству”**. Во-вторых, интересна фразеология указа и его ссылка на российскую особость этого явления. Далее: “Его *Ср. со словами Екатерины II: “Если крепостного нельзя признать персоной, сле- довательно, он не человек; но его скотом извольте признавать, что к немалой славе от всего света нам приписано будет” (РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 26. Л. 2). **Это позволило В.О. Ключевскому сделать вывод о том, что указ свидетельству- ет о бессилии самодержца перед “мелким шляхетством” (Ключевский В.О. Курс рус- ской истории. М., 1989. Т. IV. С. 95).
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 131 Царское Величество указал (курсив мой. — Л. К.) оную прода- жю людям пресечь, а ежели невозможно того будет вовсе пре- сечь, то бы хотя по нужде и продавали целыми фамилиями или семьями, а не порознь. И о том бы при сочинении нынешняго Уложенья изъяснить, как высокоправительствующие господа се- наторы за благо разсудят. О чем изволте донести”205. По мнению Н.Б. Голиковой, эта записка “имела лишь рекомендательный ха- рактер”, окончательное решение откладывалось до принятия ново- го Уложения и потому она “никакого воздействия на торговлю крепостными без земли не оказала и оказать не могла”204. Одна- ко процитированный текст ясно показывает, что мы имеем дело не просто с рекомендательной запиской царя, а именно с указом, подлежавшим безусловному исполнению. Другое дело, что, как бывало нередко, не вполне вразумительный текст указа позволил сенаторам не издавать немедленно соответствующего закона, а увязать его принятие с подготовкой уложения. Но уже в Уложе- нии приказ царя был выполнен полностью. Причем составители проекта не нашли препятствий к тому, чтобы запретить не толь- ко продажу крестьян порознь, а и вообще продажу их без земли. Нашлось и необходимое “изъяснение”: “дабы тем земли напрасно опустошены не были, а в продажах таким людем и крестьянам от прежних их помещиков какого разорения не происходило”205. Показательно, что практически одновременно (указом от 18 января 1721 г.) была формально разрешена и широко практи- ковалась покупка крестьян к заводам недворянами. Таким обра- зом, Петр не рассматривал владение крепостными как исключи- тельно дворянскую привилегию. Об этом свидетельствуют и дан- ные, приводимые Голиковой. При том, что основная масса крес- тьян оставалась во владении дворян, активными покупателями крестьян без земли были посадские люди и канцелярские служи- тели, причем, если “дворяне приобретали меньше крестьян, чем продавали”, то посадские, напротив, покупали в восемь раз боль- ше, чем продавали20^. Второе важное обстоятельство, связанное с проектом Уложе- ния 1720—1725 гг., — это сделанная в нем попытка законодатель- но включить крепостное крестьянство в понятие недвижимой соб- ственности: “Все старинные крепостные люди и по вотчинам и по- местьям и по иным всяким крепостям люди и крестьяня вотчин- ником своим крепки и в таком исчислении, как о недвижимом имении положено”207. Такая формулировка была более мягкой по сравнению с приведенной выше формулой проекта Уложения 1700 г. 5*
132 Глава 2 Однако, видимо, и она (находившаяся в явном противоречии с по- ложением, ограничивавшим право продажи крестьян) не могла ус- троить Петра. В результате новый проект уложения также остал- ся лишь на бумаге. Отношение Петра к проблеме взаимоотношений различных социальных групп населения между собой и государством в пол- ной мере проявилось в ходе начавшейся в те же годы податной реформы. Поскольку она оказала сильнейшее воздействие именно на социальную структуру русского общества, придав ей вид, ко- торый она затем сохраняла в течение длительного времени, т. е. на ту сферу, которая выше была названа важнейшей для оценки петровских реформ с точки зрения модернизации, то можно за- ключить, что именно податная реформа занимает центральное ме- сто среди петровских реформ вообще. Напомню вкратце основное содержание податной реформы. Непосредственным поводом к ней послужило возвращение создан- ной Петром многочисленной регулярной армии из заграничных по- ходов. Необходимо было каким-то образом разместить ее в Рос- сии и при этом так, чтобы она легко и постоянно получала необ- ходимое обеспечение. Решено было разместить воинские части не- посредственно в регионах, которые обязывались их кормить в со- ответствии с количеством населения и характером части (были осу- ществлены специальные расчеты: сколько крестьян могут прокор- мить одного пехотинца и сколько — одного кавалериста). В соот- ветствии с теми же расчетами вместо подворной системы обложе- ния была введена подушная подать, т. е. подать с “души мужско- го пола”. Теперь предстояло выяснить, сколько имеется таких душ, для чего осенью 1718 г. велено было собрать “сказки” о количест- ве душ в каждом населенном пункте. Но когда это было сделано, возникло обоснованное подозрение в “утайке” большого количест- ва душ, и поэтому решили проверить полученные данные с помо- щью специальных чиновников-ревизоров, работа которых выли- лась по сути в перепись населения — ревизию душ, которые с то- го времени проводились регулярно. При ревизии выявилась новая проблема — большое количество беглых, которых с помощью же- сточайшего законодательства стали вылавливать и возвращать на прежние места жительства, причем возвращались даже те, кто по- кинул родные места много лет назад и давно обосновался на но- вом месте, нередко сменив род занятий. Для пресечения бегства в будущем была введена паспортная система. Отныне крестьянин мог отлучиться с места жительства только с паспортом, в котором
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 133 указывалось его место следования и срок отлучки. Всякий же пой- манный без паспорта, даже если он был не беглец, а просто слу- чайно забредший в соседнюю деревню, подлежал аресту, наказа- нию и немедленному водворению на место жительства. Все это оз- начало резкое усиление полицейского контроля за населением, а также ужесточение самого крепостничества. Важнейшим следствием податной реформы было по существу изменение социальной структуры русского общества. Для реали- зации реформы было необходимо выяснить, кто подлежит и кто не подлежит подушному обложению. Практически с самого нача- ла от обложения было освобождено дворянство, чем была юри- дически закреплена одна из важнейших его привилегий. Но и тут не все было просто, ибо не всегда можно было достаточно легко отличить дворянина от недворянина. В допетровской России не было узаконенной процедуры пожалования дворянства со всем со- путствующим этому документальным оформлением (дипломы на дворянское достоинство и титулы стали появляться только в пет- ровское время, а гербов русскому дворянству пришлось ожидать до конца XVIII в.), да и не могло быть, поскольку социальный статус человека определялся его местом на служебной лестнице, его чином. В результате возникла ситуация, когда для доказатель- ства своей принадлежности к дворянству нужно было воспользо- ваться теми же документальными свидетельствами, какими поль- зовались предки при местнических спорах. Однако основная мас- са дворян не имела и таких доказательств, а проверка через со- хранившиеся архивные документы была бы слишком долгой, да и подобная процедура была отработана значительно позже, после появления Герольдмейстерской конторы208. Таким образом, на практике основным признаком принадлеж- ности к дворянству в ходе податной реформы выступало реальное служебное положение человека на момент ревизии, т. е. его служ- ба в армии в офицерском чине или в государственном учреждении на достаточно высокой должности, а также наличие у него поме- стья с крепостными крестьянами. Причем часто оказывалось, что владельцами крепостных душ были и те, чьи предки не принадле- жали к служилым по отечеству (московским чинам или городовым детям боярским), причем на протяжении петровского времени, как сказано выше, число таких лиц постоянно увеличивалось. Но осо- бенно много таких душевладельцев оказалось среди бывших “при- борных” служилых юга страны. Из данной категории людей в хо- де податной реформы была сформирована особая категория госу-
134 Глава 2 n va дарственных крестьян — однодворцев, положенных в подушный оклад, однако остававшихся иногда мелкими помещиками. Вполне очевидно, что, отсекая однодворцев от привилегированного дво- рянства, Петр заботился не столько о чистоте сословия, сколько о всемерном увеличении количества налогоплательщиков. Пара- доксальность ситуации была в том, что, превращая дворянство в единую привилегированную социальную категорию, государство тем самым фактически создавало предпосылки для его трансфор- мации в полноценное сословие. Но это значило замену служебно- го принципа родовым, в то время как одновременно Петр провоз- глашал и довольно последовательно проводил принцип служебной годности, который лег в основу и Табели о рангах — документа, действовавшего в России вплоть до 1917 г. Еще одной категорией населения, не положенной в подушный оклад, было духовенство, хотя законодательство резко ограничи- вало и число церковников, и те их категории, которые освобож- дались от обложения. По мнению Анисимова, податная реформа способствовала “обособлению сословия духовенства, закреплению социальных и юридических перегородок, отделявших его от тяг- лых сословий”209. Дальнейшее, однако, показало, что реально процесс становления духовенства как сословия был совсем не прост и нормы, введенные податной реформой, оказались едва ли не единственными, определявшими его сословный статус. Дворянство и духовенство были единственными социальны- ми категориями, не положенными в подушный оклад. Все ос- тальное население страны подлежало подушному обложению. Его структура при этом была значительно уточнена. Так, была создана новая категория государственных крестьян, в которую, помимо однодворцев, были включены потомки всех прочих мно- гочисленных чинов служилых по прибору, а также черносошные крестьяне русского Севера, нерусские народы Поволжья, Сиби- ри, Дальнего Востока — ясачные. Что же касается остального сельского населения, то если раньше при подворной системе об- ложения вне ее оказывались различные категории холопов и дворовых, живших на территории помещичьей усадьбы, не имев- ших собственного хозяйства и занимавшихся различными рабо- тами по обслуживанию поместья и его обитателей, то теперь все они были положены в оклад наравне с землепашцами. Так был завершен процесс ликвидации холопства как социальной катего- рии. Крепостное крестьянство стало по существу единым соци- альным слоем.
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 135 Аналогичные мероприятия были проведены и в городах. И здесь перепись населения привела к возвращению на прежнее ме- сто жительства лиц, покинувших родные места, и закреплению их в городе на крепостнических основаниях. При этом законодатель сделал все для унификации городского населения, независимо от реальных занятий горожан, определив их всех как купечество. За- мечу, что проводившаяся таким образом в отношении городского населения политика резко отличалась от норм, установившихся в предшествующее время: Уложение 1649 г. прямо предписывало включать посадских в списки тяглецов по месту фактического про- живания и запрещало возвращать их насильно на прежнее место жительства210. В целом же податная реформа значительно повы- сила уровень “регулярности” Русского государства, унифицировав социальную структуру, сведя к минимуму юридическую возмож- ность перехода из одной социальной категории в другую, т. е. ос- нову социальной мобильности, сузив свободу выбора занятий и ограничив возможность передвижения по стране. Все это означа- ло усиление несвободы, консервацию, закрепление принципов кре- постничества как основных принципов организации социальных отношений. Причем, собственно, крепостничество не было, конеч- но, осознаваемой целью реформатора. Цель реформы была ис- ключительно финансово-фискальной, а характер решения пробле- мы был определен как мышлением Петра и его окружения, так и реальными условиями огромной страны, чей уровень экономичес- кого развития не соответствовал новым задачам формирующегося имперского государства. В обширном законодательстве податной реформы центральное место занимает Плакат 1724 г.211 Именно он закрепил порядок, по которому крестьянин имел право отлучиться на заработки из сво- ей деревни на расстояние до 30 верст лишь с письменным разре- шением помещика или приказчика, а далее 30 верст — со специ- альным пропуском (паспортом), выданным земским комиссаром. При этом оговаривалось, что в паспорте должен быть указан срок отлучки (но не более 3 лет) и что выдаваться он должен только на самого крестьянина без членов его семьи. Плакат предписывал возвратить владельцам всех помещичьих крестьян, работающих на заводах, за исключением квалифицированных рабочих, без кото- рых может пострадать производство. За них следовало уплатить бывшим владельцам по 50 рублей. Статья 17 Плаката вводила важное ограничение на перевод крестьян из одного уезда в другой получением специального разрешения от Камер-коллегии.
136 Глава 2 Таким образом, Плакат резко ограничил, а по существу и во- все лишил крестьянина права на свободу передвижения. Наряду с ужесточением законодательства о беглых и конкретных мер по борьбе с ними^2 это означало значительное усиление режима кре- постничества в целом. Однако одновременно ограничивалось и од- но из существенных прав душевладельцев распоряжаться тем, что они считали своей собственностью, и не случайно на протяжении нескольких последующих десятилетий дворянство упорно добива- лось разрешения переводить своих крестьян из одного поместья в другое по своему желанию. Нетрудно увидеть, что за Плакатом также прежде всего стояла забота законодателя о “государствен- ном благе”, фискальный и промышленный интерес. Двойственный характер воздействия податной реформы на крепостное право был раскрыт еще И.Д. Беляевым. Он, в част- ности, отмечал, что ликвидация в ходе реформы социальной кате- гории холопов “объявила доселе небывалое на Руси отрицание всякого исключительного права собственности на людей, а всех людей, живущих в России... признала государевыми людьми”. Став налогоплательщиком, “и раб, полный холоп” оказался “в числе людей, служащих государству”. Но одновременно, возложе- нием на душевладельцев обязанности платить подати за своих крестьян, что для законодателя имело чисто практическое значе- ние, было осуществлено “страшное разобщение крестьян с госу- дарством: между им и государством стал господин, и, таким об- разом, крестьянин сделался ответственным только перед господи- ном”, а “контролировать господские распоряжения не было закон- ной возможности”. В результате “крестьяне окончательно пере- стали быть крепкими земле, а сделались крепостными своих гос- под”. Вместе с тем Беляев подчеркивал, что, прикрепляя кресть- ян к помещику, Петр старался еще больше прикрепить дворян к государству. Владение крепостными душами, согласно букве зако- на, было по-прежнему обусловлено службой^. Рассуждения Беляева о превращении крестьян в служащих го- сударства, как нетрудно заметить, напрямую связаны с тем, что говорилось выше о формировании восприятия всего населения страны как подданных государя. Однако одновременное разобще- ние крестьян с государством в последующие десятилетия XVIII в. (вплоть до царствования Павла I) воплотилось, например, в том, что крестьяне были исключены из числа тех, кто приносил при- сягу при вступлении на престол нового монарха. Здесь налицо двойственность итогов петровской реформы, причем, как и в дру-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 137 гих их проявлениях, очевидно противоречие между устремлениями государства и крепостным правом. Было бы, впрочем, ошибкой думать, что петровские реформы окончательно сформировали социальную структуру русского об- щества и сделали ее статичной. Новейшее исследование Э. Вирт- шафтер, посвященное истории социальной категории разночинцев, показало, что “на протяжении всего восемнадцатого и даже нача- ла девятнадцатого века правительство было озабочено сложной задачей определения, какие группы общества подлежат обложе- нию, а какие нет”, а постоянное существование проблемы лиц с неопределенным сословным статусом “обнаруживает относительно подвижный, недетерминированный характер определения социаль- ного статуса в течение всего имперского периода” русской исто- рии. Основную причину такого положения исследовательница ви- дит в противоречии между налоговой политикой правительства и экономическим развитием общества и отмечает, что “практически на всех уровнях общества экономические отношения разрушали формальные социальные границы”214. Таким образом, можно за- ключить, что и в этой сфере результат петровской реформы был крайне противоречивым. По форме новая система налогообложе- ния (подушная подать) по сравнению с предшествующей была бо- лее прогрессивной и находилась в русле процесса модернизации, потому, что, во-первых, делала более эффективной финансовую систему государства и, во-вторых, способствовала выделению лич- ности из патриархального коллектива. Последнее, однако, своди- лось на нет общинной ответственностью за уплату подати, а реа- лизация реформы через укрепление крепостничества по существу противоречила естественному ходу социально-экономического раз- вития страны, тормозя его и накладывая на него особый, неповто- римый отпечаток. Создание коллежской системы и проведение податной рефор- мы совпали по времени и с реформой местного управления. За ос- нову и тут был взят шведский образец, но со значительными кор- рективами. Решительно была отвергнута нижняя ступень швед- ской системы областного управления — приход (кирхшпиль), ос- нованный на выборном самоуправлении крестьян. Весьма приме- чательно обоснование Сенатом этого решения: “Кирхшпильфохту и ис крестьян выборным при судах и у дел не быть для того, что всякие наряды и посылки бывают по указом из городов, а не от церквей; к тому жив уезде ис крестьянства умных людей нет”21^. Здесь важна не только оценка сенаторами способностей русских
138 Глава 2 людей, но и очевидная убежденность их в том, что все управле- ние в России должно осуществляться, во-первых, из центра и, во- вторых, без какого-либо участия церкви. Результатом реформы было создание сперва 45, а затем 50 провинций во главе с провинциальными воеводами. Провинции были разделены на уезды, а те, в свою очередь, на дистрикты. Следствием этого было значительное увеличение числа учрежде- ний разного уровня, а проведение в областном устройстве прин- ципов камерализма привело к унификации системы управления в разных регионах страны, независимо от особенностей их хозяйст- венного и национального развития. Однако полная унификация достигнута еще не была, поскольку значительные территории страны (Украина, Прибалтика) управлялись через традиционные для них институты власти. По мнению Анисимова, осуществление областной реформы “означало крушение губернской системы: власть губернатора отныне распространялась только на провин- цию губернского города”^. С этим вряд ли можно согласиться. Все зависит от того, что понимать под “губернской системой”. По существу Петр лишь усложнил уже существующую систему, вве- дя в нее дополнительное звено. Провинциальный воевода стал та- ким же губернатором, но на меньшей по размерам территории. Не случайно впоследствии Екатерина II без особых сложностей пре- вратила петровские провинции в губернии. “К началу 20-х годов XVIII века, — замечает Анисимов, — корабль империи был вчерне построен великим плотником, и под звуки последних залпов Северной войны он уже плыл”217. Важ- ные детали оснастки этого корабля были добавлены именно в 1720—1722 гг. Сперва был издан Генеральный регламент — осно- ва бюрократической системы, затем, в январе 1721 г. появился Регламент Главного магистрата, которым было положено начало новой реформы городского управления. Главный магистрат, со- зданный на основе петербургской Ратуши, был подчинен непо- средственно Сенату, а его президент назначался царем. В свою очередь Главному магистрату подчинялись избираемые горожана- ми городовые магистраты. Сами города делились на пять отделов в зависимости от количества в них дворов, а их жители — на две гильдии. К первой было отнесено состоятельное купечество, го- родские доктора, аптекари, ювелиры, иконописцы и художники, ко второй — мелкие торговцы, ремесленники, наемные работники. При этом Регламент Главного магистрата предписывал объеди- няться по профессиям в цеха, наподобие западноевропейских. Все
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 139 указанные новшества вводились параллельно с переписью город- ского населения с целью подушного обложения, и в результате в рядах “купечества” оказалось немало людей, не обладавших ни средствами, ни какой-либо собственностью и промышлявших “черной работой”. Петр формулировал задачу реформы как “все- российское купечество, яко рассыпанную храмину паки собрать”, но реально основная цель была опять же фискальной. Поэтому никаких стимулов к развитию русского города как торгового и промышленного центра реформа не содержала. К тому же сам Главный магистрат, идея которого была также заимствована на Западе, резко отличался от своих зарубежных собратьев тем, что не был органом сословного управления и, тем более, самоуправ- ления, а “являлся типично бюрократической организациейпо существу еще одной коллегией. Это отразилось в истории состав- ления его регламента: первоначальный проект Г. Фика, основан- ный на идее самоуправления, подобного западноевропейскому, был отклонен царем. Как справедливо замечает Анисимов, “в со- вокупности все положения Регламента Главного магистрата гово- рят, что целью создания этого учреждения и подчиненных ему го- родских магистратов было не намерение дать русским городам ев- ропейскую систему самоуправления, а желание усилить полицей- скими мерами контроль над жителями городов и обеспечить ис- правное несение повинностей и выплату податей посадским насе- лением В том же январе 1721 г. был подписан регламент и еще одной коллегии — Духовной. Этим документом Петр окончательно ре- шил вопрос соотношения церкви и монархии в системе власти Российского государства. В Духовном регламенте теоретически обосновывалась мысль о недопустимости иной духовной власти, кроме власти самого государства, воплощенной в самодержце: “От соборного правления не опасатися Отечеству мятежей и сму- щения, яковые происходят от единого собственного правителя ду- ховнаго. Ибо простой народ не ведает, како разнствует духовная власть от самодержавной, но великрю высочайшего пастыря чес- тию и славою удивляемы, помышляет, что таковой правитель есть то второй государь, самодержавцу равносильный или и больше его, и что духовный чин есть другое и лучшее государство... Та- ко простыя сердца мнением сим развращаются, что не так на са- модержца своего, яко на верховного пастыря, в коем-либо деле смотрят”220. В соответствии с регламентом в феврале 1721 г. был создан Святейший Синод — коллегиальный орган из назначаемых
140 * Глава 2 Л царем высших церковных иерархов, при вступлении в должность приносивших клятву на верность государю. Спустя год, в мае 1722 г. для наблюдения за деятельностью Синода туда был на- значен обер-прокурор, светский чиновник, да к тому же военный. Д. Кракрафт справедливо отказывается видеть в этом назначении какое-либо особое отношение к церкви, отмечая, что аналогичные чиновники были назначены тогда же и в другие учреждения и в целом “в последние годы своего царствования Петр постоянно усиливал использование офицеров, а иногда даже офицеров, не произведенных в чин, или простых стражников, в попытке обес- печить честную и эффективную власть на всех уровнях управле- ния”221. Но в том-то и дело, что Петр не делал различий между церковью и светскими учреждениями и смотрел на церковь как на часть государственной машины, один из инструментов воспитания подданных. В 1722 г. было установлено, сколько священников должно приходиться на определенное число жителей, с тем, что- бы лишних включить в подушный оклад. Оставшиеся произноси- ли с церковных амвонов проповеди, прославлявшие достижения и начинания государства и посвященные годовщинам “баталий”, взятия крепостей и тезоименитству государя и членов его семьи. В мае 1722 г. в нарушение правил одного из основных церковных таинств специальное постановление Синода обязало священников доносить на своих прихожан, открывших им на исповеди злые умыслы против государя и державы. А дабы придать этому сво- еобразному способу сыска неблагонадежных тотальный характер, совместным указом Сената и Синода хождение в церковь и к ис- поведи было объявлено одной из обязанностей всех подданных, контроль за исполнением которой, а соответственно и право нака- зания было дано священникам. Таким образом, священнослужи- телям, как государственным чиновникам, были приданы еще и по- лицейские функции. В течение всего царствования Петр не забы- вал и о монахах, которых считал тунеядцами. В 1723 г. царь ве- лел произвести их перепись и запретил постриг новых, намерева- ясь преобразовать монастыри в госпитали и богадельни. Довести дело до конца Петр не успел, но само намерение весьма харак- терно. Вполне завершенный вид новая система управления страной приобрела примерно к 1722 г. с введением коллежских и Гене- рального регламентов, установлением строгой соподчиненности уч- реждений по схеме Сенат—коллегии—губерния—провинция—уезд, выводом президентов коллегий из состава Сената, созданием ин-
1689—1725 гг.: петровские, реформы и их итш 141 статута прокуратуры^ В апреле 1722 г. Петр строго-настрого указывал Сенату: “...сим указом, яко печатью, все уставы и рег- ламенты запечатываются, дабы никто не дерзал иным образом всякие дела вершить и располагать не против регламентов и не то- чию решить, ниже в доклад выписыват то, что уже напечатано... и требовать на то указу, и тем сочинить указ на указ, дабы в мут- ной воде удобнее рыбу ловить” 223. Как бы последними штрихами государственной реформы стали еще два законодательных акта то- го же 1722 г. — Табель о рангах и Указ о порядке престолонас- ледия. Исследования С.М. Троицкого и А.Н. Медушевского о Та- бели о рангах убедительно показывают связь принятия этого важ- нейшего документа с модернизацией Российского государства в целом, а также с процессом бюрократизации управления. В ходе продолжавшейся несколько лет работы над Табелью Петру пред- стояло разрешить ряд серьезных противоречий. Во-первых, доку- мент был призван упорядочить всю систему государственной службы и одновременно обеспечить постоянный приток кадров. Для этого организовать государственную службу следовало таким образом, чтобы она оказалась привлекательной, обеспечивая по- стоянное повышение социального и материального уровня служа- щих по мере продвижения их по служебной лестнице, выстроен- ной на строго иерархических принципах. Осуществить это пред- ставлялось возможным за счет использования преимуществ при- вилегированного положения дворянства. В итоге неизбежным следствием принятия Табели о рангах должно было стать и ста- ло укрепление дворянства как единой сословной корпорации, при- чем закрепление за дворянами высших чинов Табели означало для них гарантию принадлежности к политической элите. Но одновре- менно в основу Табели о рангах был положен принцип личной вы- слуги, обеспечивавший выходцам из иных социальных групп так- же возможность проникновения в состав этой элиты. В результа- те, как отмечал Троицкий, “вплоть до своей гибели в октябре 1917 г. российское дворянство не было замкнутым сословием”. Причем, если “в большинстве европейских государств служба монарху бы- ла привилегией членов феодального сословия”, то “в России она стала для них и обязанностью” (т. е. формой повинности), а “Та- бель о рангах увеличивала служебное бремя для представителей дворянского класса, дополнив его обязанностью учиться”224 Иначе говоря, принцип крепостничества, последовательно проводившийся Петром на протяжении всего царствования в по-
142 Глава 2 строении взаимоотношений с дворянством, был закреплен юри- дически. Прав Анисимов, утверждающий, что “петровская по- литика в отношении дворянства была... в сущности закрепости- тельной”, ибо по сравнению с XVII в. свобода дворян резко ог- раничивалась”22^ Между тем и в XVII в. дворянин был отнюдь не свободен, а его служба также была обязательной. Однако при том, что он служил в нерегулярной армии, он был, конеч- но, гораздо свободнее, а вся его жизнь менее регламентирована, менее подвержена неусыпному контролю государства. Для Пет- ра же дворянин или не дворянин, вне зависимости от наличия или отсутствия каких-либо привилегий, каждый житель империи должен был исполнять свою строго определенную функцию, со- стоящую в служении государству, вносить свой вклад в преум- ножение его богатства и могущества. Понятие “благо государст- ва” совместилось с понятием “общего блага” и стало высшей ценностью, перед которой отдельная человеческая жизнь не сто- ила ничего. По мнению И.В. Волковой и И.В. Курукина, «пе- тровские реформы окончательно оформили... тип российской го- сударственности, где отношения между сословиями и верховной властью развивались по пути “подданства-министериалите- ” 226 та Прямым продолжением петровской политики в отношении дворянства стало и учреждение спустя две недели после появле- ния Табели о рангах должности герольдмейстера, которому была дана специальная инструкция. Уже название должности, казалось бы, указывало на то, что император имел намерение повысить ста- тус российского дворянства, придав ему некоторые черты евро- пейского, в частности, снабдив его гербами. Действительно, со- ставление гербов (впрочем, не только дворянских, но и городских) вменялось в обязанность герольдмейстеру и это также не могло не способствовать укреплению привилегированного положения дворянства. Но основной его функцией, как и Герольдмейстер- ской конторы, которую он возглавил, стал учет дворянства, веде- ние специальных дворянских списков, организация смотров с це- лью определения годности к службе, свидетельствование и опре- деление в службу дворянских недорослей (новиков), выявление уклоняющихся от службы. Сам Петр вряд ли сознавал противоречивость созданной им системы взаимоотношений власти и общества, и в особенности власти и дворянства. Укрепление дворянства как политической си- лы, конечно, не входило в его планы, а при разработке Табели о
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 143 рангах он руководствовался тем, что считал интересами государ- ства. А поскольку государство в его сознании по существу отож- дествлялось с монархом, то фактически введение Табели о рангах вело к укреплению самодержавия, усилению зависимости дворян- ства от власти государя и, в свою очередь, установлению ее от- носительной независимости от интересов различных слоев населе- ния, в том числе дворянства. Но победа самодержавия над дво- рянством оказалась мнимой. Противоречие, заложенное в создан- ной Петром I системе, стало залогом одного из важнейших для XVIII в. явлений — постоянного противоборства дворянства и го- сударства, в конце концов закончившегося почти полной победой первого над вторым. Одной из форм этого противоборства стали дворцовые и го- сударственные перевороты, последовавшие после смерти Петра I, и в литературе нередко связываемые с указом 1722 г. о порядке престолонаследия, по которому государь получил право сам назна- чать себе преемника. Весьма резко прокомментировал указ В.О. Ключевский: “Лишив верховную власть правомерной поста- новки и бросив на ветер свои учреждения, Петр этим законом по- гасил и свою династию как учреждение: остались отдельные лица царской крови без определенного династического положения. Так престол был отдан на волю случая и стал его игрушкой”22?. Та- кой взгляд получил широкое распространение в историографии, и вот уже новейший историк поясняет: “Поскольку не существова- ло четких правил наследования,., то получалось, что весьма не- близкие родственники скончавшегося государя могли в принципе иметь не меньше права на престол, чем, скажем, старший сын по- койного, — лишь бы существовало соответствующее распоряже- ние монарха... Тем самым число возможных претендентов на пре- стол значительно увеличивалось... Соперничество при дворе уси- ливалось, оно было намного острее, чем в случае, когда корона передавалась автоматически zzo. Попробую, однако, отрешиться от привычного историографи- ческого стереотипа. Прежде всего заметим, что до Петра никако- го законодательства о порядке престолонаследия в России не су- ществовало вовсе и, таким образом, указ от 5 февраля 1722 г.229 следует рассматривать как вообще первую в русской истории по- пытку законодательного регулирования этого важнейшего инсти- тута монархии. Существовавшая в допетровской России традиция была совсем не такой прочной и давней, как нередко пытаются представить. Так, рассматривая порядок преемства должности
144 Глава 2 большака восточнославянской задруги VIII—X вв., А.Е. Пресня- ков отмечал, что “сравнительное изучение задружных порядков у разных славянских народов показывает, что в этом отношении славянское обычное право вообще не выработало сколько-нибудь твердых норм”230 с]то же касается вождя племени, то он, по мнению И.Я. Фроянова, “едва ли являлся постоянно действую- щим лицом”231. К XI—XII вв. с умножением числа княжеских линий и князей рода Рюрика проблема престолонаследия обост- рилась. В этот период престол замещался по принципу старей- шинства, понимавшегося как прежде всего политический автори- тет, а потому и престол чаще передавался брату, чем сыну. Прин- цип родового (генеалогического) старейшинства лишь постепенно завоевывал доминирующие позиции. При Владимире Мономахе и его сыне Мстиславе делается попытка превратить великокняжес- кий престол в своего рода вотчину одной княжеской линии, т. е. создать династическую организацию власти^. Принцип насле- дования престола по прямой нисходящей линии в то время суще- ствовал, но действовал отнюдь не безраздельно. Как считал Ключевский, это была своего рода “идеальная схема, носившая- ся в умах князей, направлявшая их политические понятия”, и од- новременно “политическое правило, устанавливавшее самые отно- шения князей”233. Складывание и закрепление новой традиции было прервано монгольским завоеванием, во время которого на- следование княжеского престола оказалось в зависимости от во- ли хана. Позднее, в Московском княжестве эта традиция снова стала завоевывать свое место в политическом сознании князей. Но о том, с каким трудом она пробивала себе дорогу, свидетельствуют события “феодальной войны” начала XV в. С ее окончанием принцип наследования престола по нисходящей линии, казалось бы, победил окончательно, однако Иван III считал возможным провозгласить своим преемником внука и даже сделать его своим соправителем, а потом, наоборот, отрешить от власти (на этот эпизод как на прецедент ссылался Петр I в указе 1722 г.). По- следовавшие затем три поколения Рюриковичей сменились избра- нием Бориса Годунова, который, несмотря на несомненную леги- тимность своей власти, передать престол сыну не сумел. Избран- ный таким же образом В.И. Шуйский был с престола смещен и отправлен в монастырь, а венчанный на царство Лжедмитрий I убит. Пришедшая к власти династия Романовых также сумела дать лишь три последовательно сменявших друг друга на престо-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 145 ле поколения, причем началась она совместным правлением царя и патриарха — сына и отца. Династический кризис 1682 г. при- вел к власти сперва младшего, из оставшихся в живых братьев, а восставшие стрельцы не свергли явного узурпатора с трона, но по- садили на него и второго брата, отдав реальную власть в руки их старшей сестры. О том, что подобный образ правления не имел аналогов в предшествующей русской политической традиции, уже говорилось. Изучая особенности представлений русских людей эпохи сред- невековья о “законном” порядке престолонаследия, следует связать этот вопрос с завещательными традициями. К сожалению, изуче- ны они пока недостаточно, однако известно, что традиция раздела вотчины между всеми потомками была сильна и в XVIII в., чем и была вызвана упорная борьба дворянства за отмену положений петровского указа о единонаследии 1714 г. Таким образом, есть основания утверждать, что в допетров- ской России не существовало не только установленного законом порядка престолонаследия по нисходящей мужской линии, но и прочной традиции, имевшей сколько-нибудь глубокие корни в по- литическом сознании общества. С этой точки зрения попытку Пе- тра отрегулировать проблему законодательным путем можно счи- тать определенным шагом вперед. Другое дело, что конкретные политические обстоятельства, в которых создавался указ, а также то, что сам Петр не успел им воспользоваться, привело к тому, что указ 1722 г. не сыграл той роли, которую готовил ему зако- нодатель. К тому же содержание указа было таково, что по сути законодательным путем Петр выводил институт престолонаследия за рамки права, отдавая его на волю одному человеку. И тем не менее полагать, что последовавшие после смерти Петра события были жестко детерминированы этим указом, на мой взгляд, не- правомерно. Как будет показано ниже, перевороты XVIII — на- чала XIX в. были сложным социально-политическим явлением, прямо связанным не с одним указом 1722 г., а с развитием обще- ственного сознания как следствия петровских реформ в целом. За- бегая вперед, замечу также, что установление Павлом I в 1797 г. твердого порядка престолонаследия не уберегло его от гибели в результате переворота. При анализе указа 1722 г. следует обратить внимание еще на ряд существенных деталей. Так, в тексте указа Петр в качестве аргумента в пользу права распоряжаться престолом по своему ус- мотрению ссылался на собственный указ о единонаследии 1714 г.
146 Глава 2 л <£ (что вряд ли звучало убедительно для его подданных), приравни- вая частновладельческую вотчину к государству в целом как боль- шой царской вотчине. Такое представление находилось как раз в рамках политической традиции, согласно которой московские кня- зья рассматривали Русь как свою собственность*. Но одновремен- но это противоречило процессу переосмысления понятия “государ- ство”, а также старательно создававшемуся Петром образу венце- носного слуги отечества, работающего в поте лица ради общего блага. Все это лишний раз говорит о том, что характер ментали- тета самого Петра отнюдь не был цельным, но являл собой весь- ма своеобразное сочетание как представлений, восходящих к рус- ской традиционной культуре, так и идей, заимствованных из за- падной политической культуры и причем нередко заимствованных чисто механически. Своего рода документальным подтверждением является появившийся четырьмя годами ранее манифест об отре- шении от наследства царевича Алексея Петровича, где Петр пи- сал: “Мы лутче чюжаго достойнаго учиним наследником, нежели своего непотребного, ибо не могу такова наследника оставить, ко- торый бы растерял то, что чрез помощь Божию отец получил, и испроверг бы славу и честь народа российского, для котораго я здоровье свое истратил, не жалея в некоторых случаях и живота ”734 своего Второе важное обстоятельство, связанное с указом 1722 г., учиненная во всей стране присяга на верность еще не объявлен- ному царскому наследнику. За этим очередным новшеством Пет- ра стояло не только, как обычно считают, недоверие царя к сво- им подданным, но и попытка введения новой формы закрепления законодательной нормы. Присяга не лицу, а закону должна была, по мысли Петра, укрепить верховенство законности как таковой, но парадокс был в том, что закреплялась подобным образом по сути норма не правовая. Воплощением симбиоза, казалось бы, несовместимых идей стало принятие Петром в 1721 г. титула “Отец отечества” одно- временно с провозглашением Российского государства импери- ей, а царя императором. Титул этот полностью соответствовал тому образу харизматического лидера, который создавался на * “Пространство Московского княжества, — писал В.О. Ключевский, — считалось вотчиной его князей, а не государственной территорией; державные права их, составля- ющие содержание верховной власти, дробились и отчуждались вместе с вотчиной, на- равне с хозяйственными статьями” (Ключевский В.О. Сочинения. М., 1957. Т. II. С. 33).
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 147 протяжении всего царствования Петра, но показательно, что он носил персональный, а не наследственный характер и не вошел составной частью в официальный титул российских императо- ров. Рассматривая в целом реформы последних лет правления Пе- тра Великого, нельзя не отметить, что действительно именно тогда была осуществлена грандиозная по своим масштабам трансформация всей системы управления и финансов, радикаль- ным образом затронувшая и социальную сферу. История осуще- ствления государственной реформы Петра обнаруживает гораз- до более высокий, чем на предшествующем этапе, уровень осо- знанности действий, их продуманность, определенную последо- вательность и законченность. Вместе с тем центральным вопро- сом и этой реформы был вопрос финансового обеспечения того мощного государства, которое было целью петровских преобра- зований в целом. Постоянный финансовый дефицит заставлял Петра спешить и создавать новые политические институты рань- ше, чем общество созревало для их восприятия. В результате уровень эффективности новых институтов часто оказывался зна- чительно ниже ожидаемого. к к 'к Смерть Петра I в январе 1725 г. была неожиданной, но в сущности его политическая программа к тому времени была вы- полнена: Россия превратилась в мощную империю с ведущей ролью на мировой арене, твердым положением на побережье Балтики, развитой индустрией, современной армией и модерни- зированной системой управления. Если исходить из тех задач, которые поставил перед собой сам реформатор, его преобразо- вания были, конечно, успешны. Их место в русской истории оп- ределяется уже долговременностью большинства созданных Пе- тром институтов власти и управления, социальных отношений и пр. Несомненно и громадное влияние петровских реформ на культуру, быт, менталитет русского общества. Однако оценка реформ с позиции исторической ретроспективы не может, ко- нечно, исходить лишь из их восприятия самим преобразовате- лем. Непосредственное обсуждение итогов петровских реформ я предварю попыткой на примере Турции проследить возможную судьбу России в случае отказа от радикальной реформы.
148 Глава 2 СИСТЕМНЫЙ КРИЗИС И РЕФОРМЫ В РОССИИ И ТУРЦИИ: ОПЫТ СРАВНЕНИЯ Прежде, чем непосредственно перейти к сравнитель- но-историческому анализу развития двух стран, необходимо ска- зать несколько слов о том, какова, по мнению автора, должна быть методика такого анализа. История каждой страны, государ- ства, народа уникальна и неповторима, и одновременно имеет не- мало черт сходного с историей других стран, народов и госу- дарств. Собственно говоря, уникальное и неповторимое и обнару- живается лишь при сравнении. И именно это — выявление отли- чий — по-видимому, и есть прежде всего цель сравнительно-ис- торического анализа такого рода. Но в каком случае такой анализ вообще правомерен, научно корректен? На мой взгляд, тогда, когда сперва установлено сходство каких-то отдельных явлений, социально-политических институтов, просто конкретных историче- ских событий. (Но это почти всегда лишь сходство, а не тожде- ство, ибо даже, когда один народ прямо заимствует нечто у дру- гого, он всегда привносит в это нечто что-то от собственной ис- торической традиции, переосмысливает его в соответствии с осо- бенностями своего менталитета. Следует также делать поправку на географический, климатический и этнический факторы.) Однако просто обнаружить схожие явления, видимо, недостаточно, ибо не все они могут служить основанием для сравнительно-историческо- го исследования. Речь должна идти о явлениях системообразую- щих, т. е. определяющих для политической, социальной, экономи- ческой или культурной сфер. Если первое условие выполнено, ис- следователь может перейти ко второму этапу, т. е. к установле- нию отличий. И только тогда правомерна будет постановка вопро- са, находящегося в центре сравнительно-исторического исследова- ния: почему при сходстве важнейших системообразующих элемен- тов историческое развитие двух (или более) государств пошло разными путями? Очень важно учесть в сравнительно-историческом исследова- нии временной фактор. Сравниваемые объекты могут быть значи- тельно разнесены во времени, но и тогда их изучение может дать интересные результаты, в особенности если сравниваются не два, а более объектов. Таким образом можно (и таких опытов суще- ствует немало) реконструировать некие модели общих для разных народов процессов. Впрочем, в нашем случае гораздо более обос- нованным представляется сравнение России не, скажем, с Визан-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 149 тией (хотя в социальном и политическом устройстве Московской Руси и Византии было немало общего), а именно с Турцией, по- скольку сходные явления развивались там примерно в одно время и в условиях сходного влияния внешних факторов. Основу воен- но-административного и социально-экономического устройства Османской империи XV—XVIII вв. составляла тимарная систе- ма, сходная с русской поместной. Как и русские служилые люди XVI—XVII вв., получавшие за службу в армии поместья на пра- вах условного держания, турецкие тимариоты “при условии точно- го соблюдения воинских обязанностей (в среднем мелкий тимари- от должен был выставить от 2 до 6 вооруженных и снаряженных воинов, а крупный тимариот — не менее 15 воинов) могли пере- давать свои владения по наследству из поколения в поколение”. На- ряду с этим существовали и безусловные земельные владения — мюльки, подобные русским вотчинным владениям. Они “принад- лежали членам правящей династии, крупным сановникам и воена- чальникам, представителям старой феодальной знати”. Как и рус- ские вотчины, “мюльковая собственность могла свободно прода- ваться или передаваться по наследству, обладание ею не связы- валось с какой-либо государственной службой”2^. Вместе с тем, как и в России, мюльковые владения конфисковывались, как пра- вило, в казну, если их обладатель попадал в опалу, т. е. собст- венность на них не была полной. Наряду с этими двумя форма- ми существовали также вакуфы — земельные владения духовен- ства. Причем, “института дворянства в Османской империи не существовало. Преобладание государства над обществом выра- жалось в том, что правящий класс осуществлял свое господство преимущественно через государственную власть. Непременным критерием для причисления к этому классу было служебное по- ложение . Положение турецких крестьян было несколько отличным от положения русских, поскольку юридически они считались свобод- ными, однако “на практике существовало множество таких огра- ничений и такая система штрафов, которые имел право взимать тимариот с крестьянина за уход с земли или отказ от ее обработ- ки, что свобода крестьян была весьма ограниченной, их прикреп- ление к земле так или иначе было реальностью”. Немало сходно- го с Россией было и в положении других категорий турецкого на- селения, их взаимоотношений с властью. Так, «многочисленные * Конечно, правильнее было бы говорить здесь не о “правящем классе”, а о поли- тической элите.
150 Глава 2 чиновники всех рангов считались “рабами султана”... и получив высокий пост в империи, каждый из них знал, что его положение и жизнь зависят только от воли султана». Состояние торговли в Османской империи “определялось полной зависимостью личнос- ти и собственности османских купцов от произвола султанской ад- министрации”^?. Исследователи отмечают общую неразвитость внешней торговли Турции, которая “была продолжением недоста- точно высокого уровня развития торговли внутренней”. Хотя ту- рецкие ремесленники, в отличие от России, были объединены в цехи (эснафы), “города оставались зависимыми от феодальной экономики”^. По словам А.Ф. Миллера, они сохраняли харак- тер “хозяйственных дополнений военно-административной ставки местного паши или, в столице, султана”Для Османской импе- рии, где, как в Московской Руси, “не существовало четкого раз- граничения военных, административных и религиозных функций государства”, были характерны “узость внутреннего рынка”, “пре- обладание натурального хозяйства и нищета крестьянства”, “недо- статок путей сообщения и их небезопасность ”240 В пережившей в XV — начале XVI в. период своего расцве- та Османской империи уже во второй половине XVI в. начинают проявляться черты кризиса. Исследователи видят их прежде все- го в упадке тимариотской системы, которая “начинает утрачивать свои типичные черты: временный и условный характер, полную зависимость от центральной власти. В течение XVII в. условные пожалования все чаще становятся объектами купли-продажи, лен- ники зачастую не являлись на военную службу; имели место пе- редача ленов по наследству и их дробление”. Как следствие, “ти- мариотское ополчение в конце XVII — начале XVIII в. утрачи- вает всякое военное значение”241, Здесь прослеживаются явные аналогии с развитием русской поместной системы во второй поло- вине XVII в. и влиянием этих процессов на состояние армии. Кризисные черты в Османской империи приобретает и разви- тие экономики, все более отстающей от стран Западной Европы, что, в свою очередь, приводит к военным поражениям в войне со Священной лигой конца XVII в. Сознание упадка империи и не- обходимости перемен проникает в это время в политические трак- таты. По мнению большинства историков, выход из кризиса для Турции был связан с европеизацией, а ее упадок “был особенно заметен в сравнении с постоянным усилением ведущих европей- ских держав”. Выход состоял в заимствовании европейского опы- та, для чего было нужно “расширять торговые, дипломатические,
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 151 культурные и другие связи с европейскими странами, отказаться от средневековой обособленности, от искусственной изоляции от окружающего мира”. Европеизация “была единственным средст- вом спасения ослабевшей империи, ее самозащитой и жизненным принципом”242. Особую роль в развитии в Османской империи системного кризиса исследователи отводят янычарам, занимавшим важное ме- сто в военно-государственной и социальной системе страны. По- следние составляли войско на жалованье и были “прообразом ре- гулярной армии”. Они выполняли также полицейские функции и постепенно превращались в “своеобразную социальную прослой- ку, тесно связанную с улемами (духовенством), ремесленниками и торговцами”, поскольку и сами вовлекались в торговлю и ремес- ленное производство. Основным назначением янычар в мирное время была охрана султанского дворца и поддержание порядка в городах, в результате чего они были тесно связаны с придворны- ми кругами и, с одной стороны, участвовали в городских восста- ниях, а с другой — “являлись, как правило, орудием внутренних (а порой и внешних) интриг“, вмешиваясь в дела двора и госу- дарства. “Как часть османской государственной системы”, яныча- ры “были кровно заинтересованы в неприкосновенности сущест- вующего порядка”24^. При этом их боеспособность и уровень дис- циплины постоянно снижались. Нетрудно заметить, что перечис- ленные особенности янычар роднят их с русскими стрельцами и отчасти казаками, хотя традиционные способы формирования янычарского войска были совершенно иными. Показательно, что попытки советских историков (М.С. Мей- ер, С.Ф. Орешкова) дать типологическую характеристику Осман- ского государства в рамках понятий марксистской историографии привели к выводу о том, что “важнейшей отличительной чертой Османской империи была ее гетерогенность” и для нее характе- рен “особый тип общественно-экономических отношений, впитав- ший в себя различные линии развития, генетически уходящие в , ”744 разнотипные феодальные структуры Все сказанное, как представляется, подтверждает правомер- ность сравнительно-исторического анализа России и Турции, а то обстоятельство, что системный кризис в двух странах развивается примерно в одно и то же время, делает такой анализ наиболее бла- гоприятным. Однако при большом сходстве было и немало прин- ципиальных различий. Прежде всего, конечно, культурные особен- ности, культурные традиции, в контексте истории реформ предпо-
152 Глава 2 лагавшие различное отношение общества к преобразованиям. Но наиболее важным, на мой взгляд, является то, что, хотя системные кризисы в России и Турции практически совпали во времени, они происходили на разных стадиях их государственного развития. В Турции системный кризис начался, когда она уже была империей, в течение длительного исторического периода игравшей существен- ную роль в мировой истории и даже пережившей пору своего рас- цвета. Последнее обстоятельство имело особое значение для вос- приятия в турецком обществе кризиса и путей его преодоления. Ес- ли сам кризис, как уже упоминалось, развивался с конца XVI в., то осознание его пришло лишь столетие спустя в связи с военными поражениями и когда кризисные явления уже достаточно укорени- лись. При этом авторам политических трактатов конца XVII в. ка- залось, что “для улучшения внутреннего состояния страны... доста- точно было привести все институты страны в прежнее состояние, характерное для нее в предшествующие века”245. Такие настроения определили и характер попыток преобразований, предпринимав- шихся в Турции на протяжении практически всего XVIII в. и по- лучивших в литературе название “традиционных реформ”. Усилия виднейших государственных деятелей страны были направлены на упорядочение финансов (в том числе на укрепление казны за счет увеличения налогового бремени населения), борьбу со злоупотреб- лениями, укрепление армии и флота. Делались попытки и подавле- ния оппозиции, происходили массовые казни янычар. Однако по- следние, имея значительно более долгую историю, чем русские стрельцы, были ко времени начала борьбы с ними у>ке сформиро- вавшейся политической силой, обладавшей глубокими корнями в разных слоях турецкого общества, и поэтому попросту ликвидиро- вать войско янычар, как поступил Петр I со стрелецким войском, было невозможно. В силу этого сопротивление реформаторам бы- ло весьма активным, и все они оказывались в состоянии удержать- ся у власти очень недолго. Важно и то, что инициаторами реформ выступали не верховные правители страны — султаны, а их первые министры. В результате “даже наиболее эффективные мероприя- тия... устраняли лишь немногие наиболее явные последствия, а не причины тяжелого социально-экономического положения” (т. е. ре- формы носили умеренный характер) и при этом “результаты даже ограниченных финансово-экономических мероприятий практически сводились на нет огромными подношениями, которые он (речь в данном случае идет о Чорлолу Алипаше, великом везире в 1706—1710 гг. — А.К.) принужден был делать сюзерену”246.
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 153 Термин “традиционные реформы” предполагает, что традици- онными они были по своим целям, в то время как для достиже- ния их реформаторы широко использовали европейский опыт, осо- бенно в военной сфере. Это внутреннее противоречие реформ и было в первую очередь причиной оказываемого им сопротивления прежде всего со стороны влиятельного мусульманского духовенст- ва. И “лишь после сокрушительных поражений в русско-турецких войнах второй половины XVIII в. идея реформ обретает поддерж- ку столичной бюрократии и улемов”247. “Эпоха реформ” начина- ется, как считается, с правления Селима III (1792—1808), кото- рая, впрочем, закончилась его отречением от престола. Но и его преобразования, по мнению американского историка Ст. Шоу, ге- нетически связаны скорее с предшествующим, чем с последующим этапом, а “начальный этап османского реформаторского движения” приходится на деятельность преемника Селима Махмуда II248. Однако к этому времени восстановление прежнего значения Ос- манской империи было уже невозможно, и она была обречена на превращение во второразрядную державу. Что дает изучение истории турецкого опыта для понимания значения петровских реформ? Прежде всего напрашивается вывод, что системный кризис не может быть разрешен путем умеренных реформ, даже если они но- сят модернизационный характер. Путь к спасению лежит через ра- дикальную реформу, а поскольку кризис в значительной степени проявляется в том, что страна проигрывает в соперничестве с ве- дущими европейскими державами, такая радикальная реформа не- пременно должна быть связана с модернизацией. Турецкий опыт показывает также, что растянутость реформы во времени, т. е. путь постепенного реформирования, выдвигаемый некоторыми ав- торами в качестве возможной альтернативы петровским реформам, в условиях системного кризиса оказывается гибельным, поскольку экономическое отставание от стран Запада постоянно увеличивает- ся и в результате преодолеть его оказывается невозможно. Исторический опыт Турции позволяет реконструировать воз- можную для России альтернативу в случае, если бы петровская реформа не была осуществлена. Одним из важнейших явлений в истории Турции рассматриваемого периода, способствовавшим уг- лублению кризиса, исследователи считают децентрализацию влас- ти, формирование местных политических элит, откровенно не же- лавших усиления центра, не заинтересованных в преобразованиях и имевших выраженные сепаратистские настроения. В конечном
154 Глава 2 счете это стало одним из факторов распада Османской империи. В России в условиях системного кризиса, несомненно, также су- ществовали предпосылки к появлению аналогичных явлений. Ес- ли принять во внимание, что своего расцвета, как империя, Рос- сия к тому времени еще не достигла, дезинтеграция государства, отделение отдельных ее частей (Сибирь, Поволжье, Украина) бы- ло вполне реальным. Наконец, еще один урок, предлагаемый России Турцией, свя- зан с ролью духовенства. Даже не вдаваясь в рассмотрение дета- лей, связанных с традиционным положением духовенства в му- сульманском обществе, и не пытаясь сравнивать его с положени- ем и ролью православного духовенства, отмечу, что церковная ре- форма в России середины XVII в., продолженная и завершенная Петром I и приведшая к нейтрализации духовенства как полити- ческой силы, явилась, видимо, одним из важнейших факторов, обеспечивших успех преобразователя. ИТОГИ ПЕТРОВСКИХ РЕФОРМ Результаты преобразований Петра Великого обширны и многообразны, как многообразны и затронутые ими сферы жиз- ни русского общества. Лучше всего сказал об этом, пожалуй, М.П. Погодин: “Место в системе европейских государств, управ- ление, разделение, судопроизводство, права сословий, Табель о ран- гах, войско, флот, подати, ревизии, рекрутские наборы, фабрики, за- воды, гавани, каналы, дороги, почты, земледелие, лесоводство, ското- водство, рудокопство, садоводство, виноделие, торговля, внутренняя и внешняя, одежда, наружность, аптеки, госпитали, лекарства, летоис- числение, язык, печать, типографии, военные училища, академии] — суть памятники его неутомимой деятельности и его гения”249. Наивно было бы пытаться в данном разделе работы охватить все перечисляемое Погодиным. Речь пойдет лишь о тех последствиях реформ Петра, которые представляются наиболее значимыми с по- зиции исторической ретроспективы, тех, что, с моей точки зрения, определили историческое развитие Российского государства после 1725 г. Нижеследующий текст для удобства разделен на пункты, од- нако разделение это весьма условно, поскольку все описываемые сферы тесно взаимосвязаны, а потому неизбежны и некоторые по- вторы. Также неизбежно и определенное забегание вперед, посколь-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 755 ку здесь говорится о результатах петровских реформ, имевших дол- говременное значение и проявившихся в явлениях, некоторые из ко- торых более подробно описываются в последующих главах. 1) Первым очевидным итогом петровских реформ следует счи- тать преодоление того структурного (системного) кризиса, кризи- са традиционализма, который охватил русское общество во вто- рой половине XVII в. России больше не угрожала ни потеря на- циональной независимости, ни утрата хотя бы части ее земель. Напротив, страна превратилась в одну из ведущих мировых дер- жав, расширила свои владения и, обладая современной, опытной, хорошо обученной и вооруженной армией и выходами на Балти- ку, могла претендовать на одну из ведущих ролей и в мировом хо- зяйстве. Способствовало этому и преодоление технической отста- лости. Таким образом, преобразования первой четверти XVIII в. явились для страны своего рода целительным лекарством, выле- чившим организм Русского государства от тяжкого недуга. Но, как часто бывает, выздоровление оказалось неполным, поскольку лекарство стало оказывать на больного побочные действия. 2) Вторым очевидным итогом преобразований явилась европеи- зация (модернизация) важнейших политических институтов страны, системы управления и жизни общества в целом. Для пояснения это- го тезиса необходимо уточнить, в чем конкретно проявилась европе- изация. Начать легче всего со сферы культуры и быта, где они бы- ли наиболее заметны. Дело не столько в том, что значительная и со- циально наиболее активная часть русского общества (дворянство, го- рожане, армия) переоделась в европейское платье, стала жить в до- мах, построенных в соответствии с европейской архитектурной тра- дицией, а отчасти и в европеизированной городской среде, познако- милась с блюдами европейской кухни, обрела новые, приближенные к европейским, виды общественной и частной деятельности, в том числе информации и досуга. Дело в .том, что все это в совокупнос- ти меняло сам уклад жизни, а следовательно, и мышление людей, их менталитет, систему ценностей. Русское общество стало более дина- мичным, более восприимчивым ко всему новому. Освоение ценнос- тей европейской культуры означало и знакомство с теми из них, в которых были заложены элементы гражданского общества, граждан- ского сознания, что привело к тому, что часть русского общества по- степенно стала ощущать себя не только объектом, но и субъектом истории. Это означало кардинальные изменения в общественном, на- циональном, историческом сознании (см. подробнее ниже). Конеч- но, все сказанное происходило постепенно и еще долго европеиза-
156 Глава 2 V/ ция и быта, и мышления носила поверхностный характер, а элемен- ты новой культуры сосуществовали с традиционными представлени- ями и понятиями, образуя весьма причудливые, подчас, сочетания, что было обусловлено необычно быстрыми темпами самой реформы. Вместе с тем характер и методы проведения реформы были таковы, что в ходе ее происходило радикальное отрицание русской культур- ной традиции, что, конечно, не могло не иметь негативных послед- ствий для развития культуры и общественного сознания. Не менее заметными были процессы европеизации и в системе власти и управления. Рационалистические принципы организации последнего были прямо скопированы с европейских образцов, а при ее создании были использованы идеи новейших европейских мыс- лителей того времени. Модернизация проявилась и в названиях но- вых государственных учреждений и должностей в них, в рациона- лизации делопроизводства, в системе иерархии учреждений, органи- зации контроля за их деятельностью, выдвижении на первый план принципа личной выслуги, признании постоянного и определенного денежного жалованья основным видом награды за службу, созда- нии правовой основы государственной службы и т. д. Замечу, что и эти проявления модернизации имели серьезное влияние на обще- ственное сознание в связи с тем, что в стране, по крайней мере до реформ Александра II, практически отсутствовали сферы внегосу- дарственной деятельности (за исключением собственно крестьян- ского труда), а также в связи с тем местом, какое государственная служба занимала в жизни чиновничества, в свою очередь игравше- го все большую роль в осуществлении реальной политики. Модернизация коснулась и хозяйственной сферы. В ходе рефор- мы была осуществлена по существу индустриализация страны, ко- торая, собственно, и обеспечила ликвидацию технической отсталос- ти. Однако правовая и социальная основы индустриализации (ис- пользование труда крепостных и отсутствие условий для возникно- вения рынка свободной рабочей силы) были таковы, что, выведя страну из кризиса, реформа не создала базу для благоприятного и конкурентоспособного по сравнению с Европой развития экономи- ки в дальнейшем. Напротив, в ходе податной, городской и област- ной реформ фактически были ликвидированы те предпосылки раз- вития экономики по капиталистическому пути, которые можно на- блюдать в русской жизни второй половины XVII в., что обрекло ее на сугубо крепостнические формы и крайне низкие темпы развития. Еще одно важнейшее проявление модернизации — в созданной в ходе преобразований социальной структуре русского общества. Она,
/689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги /57 как уже упоминалось, была значительно упрощена за счет ликвидации ряда маргинальных социальных категорий. Наряду с появлением со- ответствующих законодательных актов это создавало, по крайней ме- ре, теоретическую возможность возникновения полноценных сословий европейского образца. Однако тут противоречивость модернизацион- ных процессов сказалась наиболее ярко, и по существу европеизация выразилась в форме, но не в содержании реформы (см. пункт 3). А поскольку для оценки степени модернизации в России, как уже го- ворилось, важна прежде всего именно социальная сфера, то можно заключить, что модернизация, хотя и составляла существо реформы, в целом носила поверхностный, половинчатый характер. Полагаю, что именно европеизация была единственно возмож- ным для России того времени путем преодоления кризиса. Это оп- ределялось целым рядом обстоятельств. Во-первых, географическим положением страны, ее непосредственным соседством с европейски- ми державами, совпадением зон их политических и экономических интересов. Во-вторых, сам способ борьбы с технической отсталос- тью, как основной меры преодоления структурного кризиса, был связан с европеизацией, что неминуемо должно было затронуть со- циальную сферу, сферы управления и быта. В-третьих, путь евро- пеизации был предопределен и основными тенденциями развития Российского государства в предпетровский период. Собственно, многие черты европеизации, такие как появление европейского пла- тья, новых форм культуры (светская литература, живопись, театр), быта, организации армии и управления стали проявляться задолго до прихода к власти Петра I. Таким образом, вопрос, который мо- жет быть, на мой взгляд, предметом обсуждения, — не вопрос о том, нужна или не нужна была модернизация, а о том, какими тем- пами ее следовало осуществлять. Отчасти ответ на него был дан вы- ше, когда говорилось о том, что на медленный эволюционный путь у России в условиях структурного кризиса и постоянно увеличива- ющегося разрыва с Западной Европой в уровне технического раз- вития попросту не было времени, в чем убеждает и опыт Турции. 3) Рассмотрим теперь более пристально влияние петровских преобразований на социальную структуру и социальные отноше- ния и остановимся подробнее на высказанной выше мысли о по- ловинчатости модернизации в этой определяющей сфере. Итак, с одной стороны, социальная структура русского общест- ва в результате реформ приобрела более европеизированный вид, создались правовые условия для формирования полноценных сосло- вий; с другой стороны, преобразователь сделал будущие сословия
158 Глава 2 еще более зависимыми от государства, еще менее свободными, чем прежде. Сам характер функционирования полицейского государст- ва, усердно внедряемая идея поголовного служения ему ради “об- щего блага” означали резкое усиление контроля за всеми сферами жизни подданных, а созданная фискальная система чуть ли не на- мертво прикрепляла каждого подданного или к его месту жительст- ва, или к занятию, или к социальной группе. По существу все слои русского общества были “крепки” государству — или непосредст- венно, или через подчинение иной социальной группе. Все это бы- ло следствием того, что складывание сословий было не целью ре- формы, а ее побочным результатом, причем менее всего государст- во было заинтересовано в наделении сословий правами, т. е. тем, без чего настоящими сословиями они и не могли стать. Более того, полноценный сословный статус предполагал определенную самоор- ганизацию сословий, а следовательно, и определенную степень их независимости от государственной власти, что находилось в явном противоречии с самим принципом полицейского государства. Про- тивостояние государственного и сословного начал стало отныне важным фактором социально-политического развития России. Более всего противоречивость петровской реформы сказалась на положении дворянства. Именно к нему в первую очередь примени- мы слова о складывании условий для превращения в полноценное сословие, и одновременно зависимость дворянства от государства, степень его несвободы, как уже отмечалось, значительно возросла. Но одновременно мир новых идей, который стал известен дворя- нину петровского времени, светское образование, которое он теперь получал, возможность познакомиться с жизнью собратьев по сосло- вию за границей — все это заставило русских дворян задуматься над своим положением, сословными нуждами и интересами. С Пе- тра процесс складывания дворянства как единого сословия начина- ется как процесс консолидации русского дворянства. Суть его бы- ла в постепенном обретении сословных прав и привилегий и одно- временном освобождении от государственного рабства, что означа- ло начало борьбы дворянства с государством за свою свободу, под знаком которой прошло все XVIII столетие. Борьба эта имела оп- ределяющее значение для исторических судеб страны и стала воз- можной благодаря тому, что те же условия, которые обеспечивали процесс становления дворянского сословия, и прежде всего приви- легированный правовой статус, превратили его и в самостоятельную политическую силу. Чем свободнее становилось дворянство, тем большим было его политическое могущество. И тут не было бы ни-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 159 чего катастрофического, если бы сословные права русского дворян- ства не были жестко связаны с правами крестьянства. Значительное усиление в результате петровской реформы кре- постного права — одно из противоречий модернизационной по форме реформы, но для Петра крестьяне еще были подданными государства, частью государственного механизма, выполнявшими фискальные функции, без которых невозможно было бы содержа- ние армии, и посредством своей службы помещикам обеспечивав- шими службу офицерства и чиновничества. Освобождение дво- рянства означало, что помещичий крестьянин перестает быть под- данным государства и становится собственностью помещика. Ина- че говоря, с обретением дворянством сословных прав государство теряло контроль над значительной частью своих подданных, а по- литическая сила дворянства укреплялась его экономической мо- щью. Чем больше личных прав было у дворянина, тем меньше их было у крестьянина. До тех пор, пока дворянин сам был рабом государя, государство не имело особой нужды регулировать вла- дельческие права помещиков. Теперь, и в этом своеобразие исто- рии русского дворянства как сословия, владельческие права поме- щика по отношению к крестьянину оказались частью его сослов- ных прав. И не случайно данная сфера также становится позднее ареной острых столкновений интересов дворянства и государства. Наконец, зависимость дворянства от крепостничества дефор- мировала процесс сословного становления самого дворянства, его сословное самосознание, поскольку дворянское достоинство было сопряжено не только с высоким социальным статусом, как было в большинстве европейских стран, но и с владением особым ви- дом имущества. Не случайно в числе вожделенных сословных прав дворянство числило монопольное владение землей и крепо- стными душами. Особенности дворянского самосознания не мог- ли, в свою очередь, не сказаться на общественном и националь- ном сознании в целом. Но сказалось крепостничество не только на дворянстве и кре- стьянстве — оно сделало невозможным нормальный процесс скла- дывания третьего сословия. Зависимость промышленности от тру- да крепостных ставила предпринимателей перед необходимостью добиваться повышения своего сословного статуса. Это, в свою очередь, вело к размыванию сословного сознания и сословных ин- тересов, невозможности сословной консолидации, постоянной го- товности не к противостоянию с дворянством, как было в странах Запада, а к компромиссу.
160 .. is и Глава 2 В целом развитие сословного строя в России в условиях кре- постничества означало нарушение синхронности в складывании от- дельных сословий, что в конечном счете и привело к “золотому веку” русского дворянства. Весьма пагубные последствия имело сохранение и даже укрепле- ние в России крепостничества для социальной психологии русского } крестьянства. Она изучена явно недостаточно, однако можно сказать, , что, помимо разрыва с остальной (меньшей) частью населения в об- ласти культуры и быта, крепостничество способствовало закреплению в менталитете значительной массы крестьянства черт социального ; иждивенчества, социальной и хозяйственной пассивности, отсутствия навыков и представлений о личной свободе, достоинстве и пр. 4) Крайне противоречивы были итоги петровских реформ и в сфере экономики. С одной стороны, индустриализация, преодоле- ние технической отсталости, создание десятков новых заводов, ини- циация производства многих новых видов промышленной продук- ции. С другой, — основанная на крепостническом труде промыш- ленность, обреченная в силу этого на низкие темпы развития, на от- сутствие стимулов повышения производительности труда, постоян- ную нехватку кадров рабочих и специалистов. В условиях крепост- ничества, когда основная масса потенциальных рабочих находилась во владении дворян, а работавшие на предприятиях крестьяне-от- ходники оставались крепостными и отдавали заработанное помещи- ку в качестве оброка, не было, да и не могло быть условий для раз- вития свободного предпринимательства, конкуренции, складывания капиталистического рынка. В богатейшей природными, сырьевыми и трудовыми ресурсами стране не было средств для расширения производства, а иностранные капиталовложения были невозможны, поскольку владение промышленными предприятиями было опять же сопряжено с владением крепостными душами. В условиях жесткой зависимости производителей от государства формировалась струк- тура промышленности, соответствующая удовлетворению нужд прежде всего государства, а не населения, что также не способст- вовало ее эффективному развитию. Таким образом, резко рванув- шая вперед в результате петровских реформ русская промышлен- ность была этими же реформами обречена в будущем на новый за- стой, а страна в целом на новое техническое отставание. Еще хуже обстояло дело в сельском хозяйстве. Единственные стимулы его развития были связаны с ростом потребностей поме- щиков, что, естественно, не могло способствовать рационализации, повышению производительности и конкурентоспособности сель-
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 161 скохозяйственного производства. На протяжении более полутора столетий, до отмены крепостного права агрикультура не претерпе- вала практически никаких изменений, а производство новых видов продукции приходилось внедрять при помощи царских указов. 5) Многообразны и тоже противоречивы были последствия пе- тровских реформ в духовной сфере. Именно нововведениям Пет- ра мы обязаны появлением светской культуры, усвоившей ценно- сти и знаковую систему европейской культуры, впитавшей в себя ее достижения и уже в XVIII в., а особенно в XIX в. получив- шей общемировое значение. Без этой европеизированной культу- ры Россия не стала бы членом мирового культурного сообщества, не смогла бы питать соками своей культуры европейских мысли- телей, художников, музыкантов, писателей и пр. Это был вклад, и весьма весомый вклад, русского народа в мировую цивилизацию. Однако европеизация была осуществлена таким образом, что новая культура стала достоянием лишь малой части народа, в ре- зультате разделившегося на две неравные части. Произошел куль- турный раскол русского народа, о котором немало написано и в исторической литературе, и в публицистике и который стал по су- ти его трагедией. С течением времени пропасть между носителя- ми новой культуры, которая стала теперь именоваться русской культурой, и теми, для кого она оставалась чужой, все более рас- ширялась. Это была пропасть непонимания, отчуждения и даже враждебности. Столь часто с насмешкой описанная в советских школьных учебниках ситуация, когда русские крестьяне восприни- мали своего говорившего по-французски барина как “немца”, бы- ла на деле знаком величайшей беды русской истории, грозившей разрушительными социальными потрясениями. Необыкновенно стремительно, на глазах одного поколения из- менившиеся условия жизни, система ценностей породили в обра- зованном русском обществе высокую степень рефлексии. Не слу- чайно именно в петровское время зарождается русская историче- ская наука, появляются первые мемуары. Русского человека начи- нают волновать вопросы о его месте и роли в мире, среди других народов, он начинает мучиться проблемой разрыва между усвоен- ными им ценностями европейской культуры и образования и на- циональной культурной традицией. Общественное сознание пита- ется одновременно и идеями имперской идеологии, и реалиями культурной зависимости. На этом фоне начинается сложный и противоречивый процесс складывания национального самосозна- ния с присущими ему чертами разлома, раздвоенности, истоки ко- 6 — 1231
162 Глава 2 торых именно в петровских реформах, в значительной мере опре- деливших его характер. В них же, как представляется, и истоки такого специфически российского явления, как русская интелли- генция с ее чувством вины перед угнетенным народом. 6) Предотвратив дезинтеграцию страны, петровские реформы создали принципиально новое Российское государство — самодер- жавную империю с сильным центром, разветвленным и единооб- разно организованным бюрократическим аппаратом и фискальной системой, опирающимися на мощь армии и полиции. Губернская реформа, осуществленная на стадии складывания империи, закре- пила и прежде существовавшее положение, при котором все важ- нейшие политические решения принимались в центре. В сочетании с милитаристским характером неограниченной власти, покоящейся на имперской идеологии, смешанной с идеей державности, т. е. са- моценности государства, государства как высшей ценности, ре- форма прочно спаяла Россию в единое и неделимое целое, созда- ла необыкновенно прочную, устойчивую систему власти и опреде- лила характер государства как унитарного, хотя реальное его ста- новление было завершено уже преемниками Петра. Эту унитар- ную сущность Российского государства не могли поколебать впос- ледствии никакие особенности местного управления в отдельных частях империи, включая конституционные опыты Александра I. Одновременно государство, само себя провозглашавшее выс- шей ценностью, неминуемо порождало традиционные для после- дующих веков русской истории страх народа перед государствен- ной машиной и недоверие к властям. И вместе с тем неограничен- ность власти также оказалась подвергнутой сомнению и тоже под непосредственным влиянием петровской реформы. 7) Петровскими преобразованиями, фактом создания империи как мощной, выражаясь языком конца XX в., супердержавы, был надолго определен курс, стиль внешнеполитического поведения страны. Статус ведущей мировой державы способствовал формиро- ванию российского патриотизма, чувства гордости русских людей за свою страну. Но для его поддержания требовались многочисленные и боеспособные армия и флот, что в условиях крепостнической эко- номики, огромных неосвоенных пространств, территорий с неблаго- приятными климатическими условиями и низкой плотностью насе- ления означало напряжение всех ресурсов, всех сил общества и мог- ло быть достигнуто лишь за счет жизненного уровня народа. 8) Тщательно насаждаемая Петром I идея государя — слуги отечества, активного работника на троне, реформатора, постоянно
1689—1725 гг.: петровские реформы и их итоги 163 пекущегося о благе подданных, привела к трансформации самой идеи царской власти, ее своеобразной секуляризации*. Цель Пет- ра была в том, чтобы подать подданным пример самоотверженно- го служения государству, но в результате возникла как бы модель поведения идеального государя, набор критериев, по которым его можно было оценивать. По существу это был набор требований, которые общество отныне ощущало себя вправе предъявлять сво- ему самодержавному властителю, загоняя самодержавие в опреде- ленные рамки. Забегая вперед, замечу, что здесь одна из причин, сделавшая возможными так называемые дворцовые перевороты. •к ‘к -к Все вышесказанное убеждает во внутренней противоречивости петровских преобразований и их последствий для страны, а следо- вательно, и в невозможности их однозначной оценки. Главное про- тиворечие реформы видится в сохранении крепостничества, чье воздействие на социальную, духовную и экономическую сферу со- здавало предпосылки нового системного кризиса. Иначе говоря, преодолевая кризис, реформа несла в себе залог аналогичного кри- зиса в будущем, что и стало воплощением ее противоречивости. Вынося подобного рода приговор петровской реформе нельзя не задаться вопросом: а возможен ли был иной путь, т. е. суще- ствовала ли альтернатива такому развитию страны? Речь идет не об альтернативе радикальной реформе как таковой и не об альтер- нативе модернизации, но об альтернативе крепостническому харак- теру реформы, о возможности избежать ее главного противоречия. Отправной точкой в рассуждениях об исторической альтерна- тиве могут, на мой взгляд, служить рассуждения об этом И.Д. Ко- вальченко. “Историческая реальность, в том виде, как она совер- шилась, — считает он, — является инвариантной, т. е. однознач- ной. Но эта инвариантность часто была результатом реализации одной из поливариантных возможностей, заключенных в предше- ствующей этой реальности действительности. Возможность — это объективное свойство текущей действительности, это присущие ей черты и тенденции, которые создают предпосылки, образуют ос- нову для последующего развития. <...> Такая реальность может * Это явление также было сложным и противоречивым: исследователи говорят од- новременно о сакрализации монарха, о возникновении «нового для русской культуры феномена, который можно назвать “светской святостью”» (Панченко А.М. Церковная реформа и культура петровской эпохи // XVIII век. Сборник 17. СПб., 1991. С. 11). 6*
164 » . . Глава 2 ‘ л ‘ 'гЛ содержать одну, либо несколько возможностей для перехода в новое состояние, для превращения в будущую реальность. В первом случае такой переход будет инвариантным, однозначно-закономерным, во втором — вероятностно-закономерным, т. е. альтернативным”2^. Применительно к рассматриваемой ситуации вопрос должен со- стоять в том, существовала ли в исторической реальности первой чет- верти XVIII в. возможность ликвидации крепостного права? Как из- вестно, институт крепостничества возник задолго до Петра и ко вре- мени начала его преобразований был уже вполне оформившимся и зрелым. Он являлся одной из цементирующих общественно-полити- ческого строя Московской Руси и был тесно увязан с ее социальным устройством, поместной системой, системой управления, организаци- ей государственной службы и пр. Но именно все это, как говорилось выше, на рубеже XVII—XVIII вв. переживало кризис традициона- лизма и подлежало радикальной трансформации в ходе реформы. Пе- реживала кризис, а затем была полностью разрушена и социальная организация служилых людей, т. е. той социальной силы, которая прежде всего была заинтересована в сохранении крепостничества. Сколь бы стремительны ни были петровские преобразования, они все же заняли целую четверть века, и можно с достаточной увереннос- тью утверждать, что в их истории существовал момент, когда старой организации дворянства уже не было, а новая еще не возникла и, сле- довательно, в стране не было политической силы, способной стать ре- альной оппозицией реформатору в случае, если бы он решился бы на отмену крепостного права. Хронологически, видимо, это время с на- чала 1700-х годов, когда началось формирование армии на новых принципах и примерно до начала—середины 1710-х годов, когда на- чинается административная реформа и появляются первые законода- тельные акты, касающиеся сословных прав дворян. Тогда, на мой взгляд, существовала реальная возможность отмены крепостного пра- ва и, следовательно, направления реформы в иное русло. Почему эта альтернатива не была использована — вопрос в данном случае не столь уж важный (ответ надо искать прежде всего в особенностях мировоззрения Петра) и уж, конечно, дело не в том, чтобы предъя- вить царю-преобразователю какое-либо обвинение. Речь идет имен- но о неосуществленной, но реально существовавшей альтернативе. Стала ли бы Россия, будь крепостное право отменено Петром, стра- ной гражданских свобод, избежала ли бы она нового системного кри- зиса или даже потрясений XX в. — вопрос уже не научный, а чис- то гадательный. Но что развитие страны и общества, ее место в ми- ровой системе государств было бы иным, бесспорно.
ГЛАВА 3 1725-1741 гг.: КОНТРРЕФОРМА ИЛИ СТАБИЛИЗАЦИЯ? ПОСЛЕПЕТРОВСКАЯ РОССИЯ В ИСТОРИОГРАФИИ Прежде чем приступить к обзору историографии по- слепетровской России*, необходимо сказать о некоторых ее осо- бенностях общего характера. Данный период отечественной ис- тории в исторической литературе традиционно именуется “эпо- хой дворцовых переворотов”. Действительно, с 1725 по 1762 г. в стране произошло восемь переворотов, почти каждый из кото- рых возводил на престол нового государя, после чего, как пра- вило, происходила смена персонального состава правящей вер- хушки. Таким образом, перевороты, о которых идет речь, с пол- ным правом могут быть названы государственными, но к ним следует добавить и перевороты чисто дворцовые, связанные со сменой правительств, как, например, переворот 1727 г., когда произошло отстранение от власти А.Д. Меншикова. Современ- ный исследователь поясняет: «“Эпохой дворцовых переворотов” этот период называется не потому, что властители менялись так часто. Важнее то, что практически всякий раз смена власти со- провождалась смутами, волнениями, арестами, ссылками. Тыся- чи людей со страхом ждали наступления утра нового царствова- ния — они не были уверены в своем завтрашнем дне»\ С этим наблюдением трудно спорить (хотя, конечно, смена власти за- трагивала не тысячи, а в лучшем случае сотни людей), и все же, называя целый период русской истории “эпохой дворцовых пе- реворотов”, приклеивая к нему подобный ярлык, не обедняем ли мы тем самым его содержание? Или, может быть, в то время, *Как и в предыдущей главе, в данном разделе не ставится цель дать полный об- зор историографии послепетровской России, но лишь указать на основные работы по интересующей нас проблематике. См. также статью С.М. Троицкого «Историография “дворцовых переворотов” в России XVIII в.» (Троицкий С.М. Россия в XVIII веке. М., 1982. С. 48—67).
166 Глава 3 > U nv жет быть, в то время, кроме переворотов, и вправду не проис- ходило ничего значительного? Но В.О. Ключевский полагал, что “дворцовые перевороты у нас в XVIII в. имели очень важное по- литическое значение, которое выходило далеко за пределы двор- цовой сферы, затрагивало самые основы государственного поряд- ка”2. Историк имел в виду прежде всего ту роль, которую игра- ла в переворотах гвардия, по существу, как он считал, распоря- жавшаяся российским престолом по своему разумению. В.Я. Ула- нов рассматривал проблему шире: для него гвардия была лишь орудием дворянства, которое, будучи наиболее организованным сословием, подняло “свой властный голос под давлением своих со- словных интересов там, где бездействовало право”^. О “недостат- ке основательных законов” еще в XVIII в. писал М.М. Щерба- тов, подразумевая ту правовую ситуацию в вопросе престолонас- ледия, которая сложилась после издания Петром Великим указа 1722 г. О том, что распространенная в литературе трактовка ука- за не совсем точна, уже говорилось в предыдущей главе. Упоми- налось и о том, что дворцовые перевороты были сложным соци- ально-политическим феноменом, связанным как с особенностями политического строя России, так и с развитием общественного со- знания. Более того, по существу они были одной из форм прояв- ления этого сознания и, как таковые, также плодом петровских реформ4. Ниже я еще вернусь к пояснению этого положения на конкретных примерах, здесь же важно отметить, что концентра- ция внимания историков исключительно на дворцовых переворо- тах является одним из проявлений общей оценки этого периода русской истории, как периода “мрачного”, “темного” и едва ли не реакционного в сравнении с предшествующим ему петровским временем. И тут мы сталкиваемся с весьма своеобразным в нашей историографии явлением, ибо такое восприятие послепетровского времени в значительной мере явилось результатом официальной пропаганды елизаветинского царствования, направленной на оп- равдание нелигитимного по своей сути переворота ноября 1741 г.* *“Внутренняя политика России середины XVIII века, — писал С.О. Шмидт, — часто характеризуется как бесцветный период между двумя блестящими царствования- ми — Петра I... и Екатерины II... — как эпоха социально-политической летаргии, нару- шаемой лишь время от времени шумом дворцовых переворотов” (Шмидт С.О. Поли- тика просвещенного абсолютизма в России середины XVIII века // Россия и Испания: историческая ретроспектива. М., 1987. С. 261). Подобную ситуацию историк связыва- ет, впрочем, с влиянием В.О. Ключевского, а в своей работе стремится опровергнуть исключительно по отношению к царствованию Елизаветы Петровны.
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 167 Екатерина II впоследствии писала: “От кончины Петра Перваго до возшествия Императрицы Анны царствовало невежество, соб- ственная корысть и барствовалась склонность к старинным обря- дам с неведением и непонимательством новых, введенных Петром Первым”^*. Следует принять во внимание и еще одно обстоятельство, имевшее важное значение для восприятия современников. В этот период произошла смена поколений, сошли со сцены старые со- ратники Петра I и пришли более молодые, не менее честолюби- вые, а, может быть, еще более свободные от нравственных огра- ничений. Те из них, кто стоял непосредственно у руля государст- венного управления, начинали свою карьеру еще при великом ре- форматоре. Но гораздо важнее было восприятие происходящего средним слоем молодого чиновничества и офицерства. Именно им, чьи детство и юность совпали с петровской эпохой, новое царст- вование казалось удушливым безвременьем. Не случайно от него практически не осталось мемуаров, если не считать тех, что были написаны оказавшимися в России иностранцами: людям казалось, что время остановилось и что в их жизни не происходит ничего значительного, достойного памяти потомков^. Однако впечатления современников не всегда справедливы, да и жизнь страны, ее ис- тория, как и жизнь каждого отдельного человека, складываются не только из значительных, но и из множества мелких событий. к к к Сложившиеся в общественном сознании стереотипные пред- ставления о послепетровском времени нашли отражение уже в “Записке о древней и новой России” Н.М. Карамзина, который осудил попытки ограничения самодержавия членами Верховного тайного совета и всю проводимую им политику. Карамзин пола- гал, что Анна Ивановна “хотела правительствовать согласно с мыслями Петра Великого и спешила исправить многие упущения, сделанные с его времени”, но “несчастная привязанность” ее к Бирону не позволила ей выполнить свою задачу7. В сущности та же точка зрения, хотя и иначе аргументированная, была воспро- *Обратим, однако, внимание, что Екатерина осуждает лишь период 1725—1730 гг. При Елизавете, наоборот, критики этого времени, и в особенности царствования Ека- терины I естественно старались избегать. Анну Ивановну упоминали с уважением, но политику ее министров резко критиковали; о правлении Анны Леопольдовны не упоми- нали вовсе.
J 68 ; -uwv ч Глава 3 н ' ’•' изведена и в некоторых появившихся во второй половине XIX в. работах историков-правоведов. Так, А.Д. Градовский считал, что “учреждение совета принадлежит к разряду самых неожиданных и внезапных государственных переворотов”, связанного с тем, что “для государственных коллегий нужна была эмансипация от кон- троля сената, для стародворянской партии — возможность дости- гать высшего значения в государстве, чрез посредство одной при- дворной службы играть роль, не пройдя суровой школы петров- ских чинов”8. Деятельность Верховного тайного совета, по мне- нию Градовского, привела к тому, что “скоро вся система, создан- ная Петром, разрушилась настолько, что уже с трудом можно бы- ло найти исходную точку русской администрации”, а “всматрива- ясь в историческое значение верховного совета, нельзя не заме- тить в нем сильной попытки доставить господство старому лично- му началу”9. Что же касается Кабинета, то “созданный с целию удовлетворить самолюбию нескольких лиц, он присваивал себе участие во внутреннем управлении государством настолько, на- сколько это нужно было для этих личных видов”, и “внес чрез- ”10 мерную запутанность в администрацию IU. Первым, кто поставил перед собой задачу беспристрастно ос- ветить историю послепетровской России, был С.М. Соловьев, в 18—20 томах своей “Истории России с древнейших времен” дав- ший подробный очерк событий этого времени. Историк сформу- лировал и те вопросы, ответы на которые искали затем его после- дователи. “Теперь преобразователь был во гробе, — писал Соло- вьев, — и наступило время проверки, прочен ли установленный им порядок”. “Было ли названное время временем застоя или движе- ния, — спрашивал он, — а вторая половина XVIII века в Рос- сии... была ли результатом этого движения и в каком смысле. Идеи и люди екатерининского царствования явились ли по мано- вению знаменитой императрицы или были приготовлены преж- де...”?11 Рассматривая правительственную политику в царствование Екатерины I, Соловьев в целом не отрицал вынужденности мер, предпринимавшихся Верховным тайным советом, однако общий его вывод состоял в том, что “программа преобразователя пока- залась слишком обширна”, а “люди, оставленные России Петром, не имели его веры в способности русского народа, в возможность для него пройти трудную школу; испугались этой трудности и от- ступили назад”12. Рассказывая о царствовании Петра II и повто- ряя распространенное мнение о запустении в это время армии и
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 169 флота, поскольку поддержка их “в том состоянии, в каком они на- ходились при Петре Великом, встречала сильное препятствие в самом втором императоре”, Соловьев вместе с тем отмечал, что “сознательного, преднамеренного противодействия делу преобра- зования мы не замечаем ни в ком из русских людей, стоявших в это время наверху”15. Таких людей Соловьев не нашел в России и в царствование Анны Ивановны. Тома 18—20 “Истории России” Соловьева впервые вышли из печати в 1868—1870 гг. и послужили своего рода стимулом к по- явлению новых исследований по данной проблематике. Однако по- воротным моментом в историографии темы стало начало в 1886 г. публикации в “Сборниках Императорского Русского историческо- го общества” материалов Верховного тайного совета, а позднее, в 1898 г., материалов Кабинета министров. Введение в научный оборот весьма значительных по объему комплексов источников привело к появлению в литературе и новых точек зрения. Впер- вые наиболее отчетливо это проявилось в монографии П.Н. Ми- люкова “Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого” (первое издание вы- шло в 1892 г.). Опираясь на собственный вывод о том, что в хо- де петровских реформ “ценой разорения страны Россия возведе- на была в ранг европейской державы”, историк пришел к следу- ющему заключению: “...Деятельность верховного совета представ- ляет реакцию против как финансовой администрации, так и подат- ной системы петровского времени. Но эта реакция вовсе не со- ставляет протеста против реформы, а напротив, есть ее дальней- шее развитие (курсив мой. — А.К.) и осуществление в примене- нии к условиям русской жизни. Русская действительность необхо- димо должна была реагировать против буквального применения к ней иностранных образцов. Законность этой реакции была преж- де всего признана самими теми лицами, которым поручено было введение новых порядков. При Петре и после его смерти — это одни и те же лица, одни и те же вопросы, одни и те же приемы ”14 их решения к. Как известно, попытка Милюкова защитить свою монографию в качестве докторской диссертации закончилась неудачей из-за возражений В.О. Ключевского. И хотя Милюков впоследствии полагал, будто “члены факультета понимали, что речь идет не о продвижении науки, а о продвижении в университетской карье- ре”15, на самом деле разногласия ученых были значительно глуб- же. Уже много лет спустя в варианте своих лекций, подготовлен-
17Q . х Глава 3 и W ном в 1905—1907 гг., Ключевский писал, что созданием Верхов- ного тайного совета “хотели упокоить оскорбленное чувство ста- рой знати, устраняемой от верховного управления неродовитыми выскочками”. При этом “изменялась не форма, а сущность прав- ления, характер верховной власти: сохраняя свои титулы, она из личной воли превращалась в государственное учреждение”16. Рус- ские правительства после Петра, считал историк, “не ставили се- бе общего вопроса, что делать с реформой Петра — продолжать ли ее или упразднить. Не отрицая ее, они не были в состоянии и довершать ее в целом ее составе, а только частично ее изменяли по своим текущим нуждам и случайным усмотрениям, но в то же время своей неумелостью или небрежением расстроивали ее глав- ные части”. В результате “государственные связи, юридические, нравственные, одна за другой порываются, и среди этого разры- ва меркнет идея государства, оставляя по себе пустое слово в пра- вительственных актах”. Царствование же Анны Ивановны, по мнению Ключевского, и вовсе “одна из мрачных страниц нашей ”17 истории и. Между тем за время, прошедшее от первого издания книги Милюкова до появления последней редакции лекций Ключевско- го, а также непосредственно вслед за ними вышел в свет ряд ис- следований по истории Верховного тайного совета и Кабинета ми- нистров. В первую очередь в этой связи следует сказать о рабо- тах А.Н. Филиппова. Уже в своей книге “История Сената в правление Верховного тайного совета и Кабинета” автор высказал мнение о том, что основным пороком созданной Петром I систе- мы органов власти была невозможность совмещения коллегиаль- ного принципа их устройства с характером исполнительной влас- * ти. Как орган исполнительной власти, “стоящий в непосредствен- ном отношении к верховной власти”, и был, считал Филиппов, ос- нован Верховный тайный совет. Таким образом, возникновение совета, по Филиппову, — не столько результат борьбы политиче- ских интересов, сколько необходимость, связанная с восполнени- ем существенного пробела в петровской системе органов высшего управления. Результаты деятельности совета были незначительны, ибо ему “пришлось действовать непосредственно после той напря- женной, деятельной эпохи, когда реформа следовала за реформой, когда во всех сферах народной и государственной жизни господ- ствовало сильное возбуждение. Совету пришлось быть учрежде- нием эпохи реакции... Совет должен был разобраться в сложных задачах петровской реформы, оставшихся для последующих эпох
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 171 далеко не в разрешенном виде. <...> Такая деятельность... пока- зывала ясно, что в петровской реформе выдерживало испытание временем и что должно было быть отставлено”18. Наиболее по- следовательно, полагал Филиппов, совет придерживался линии Петра в своей политике по отношению к промышленности, но в целом “общая тенденция деятельности совета — примирить инте- ресы народа с интересами... армии, не ведя обширных военных предприятий, не задаваясь никакими реформами по отношению к войску”. При этом историк, так же как и Ключевский, считал, что “совет отвечает в своей деятельности главным образом нуждам данной минуты, занимается теми делами, какие требуют немедлен- но ного решения ,у. В более поздней работе, анализируя деятельность аннинского Кабинета министров, Филиппов пришел к выводу, что, «произво- дя громадные перемены во всех сферах тогдашнего управления, влияя на деятельность всех учреждений... Кабинет очень мало из- менял что-либо в юридических основаниях этого строя и в харак- тере “должности” этих учреждений»2^. Рассматривая деятельность Кабинета на протяжении всего царствования Анны Ивановны, Филиппов выделил два этапа в его истории: до 1735 г. и после него, когда подписи кабинет-министров были приравнены к подписи императрицы, а компетенция Кабинета значительно расширилась. В 1909 г. вышла из печати книга Б.Л. Вяземского “Верхов- ный тайный совет”. Как и многих его предшественников, автора интересовала не столько проводившаяся советом политика, сколь- ко его история как государственного учреждения. Однако нельзя согласиться с мнением Е.В. Анисимова о том, что “выводы и на- блюдения автора не отличались оригинальностью и являлись по- вторением идей Филиппова и Милюкова”21*. В действительности многие суждения Вяземского были именно оригинальны, хотя бы потому, что его оценка деятельности совета была почти безогово- рочно позитивной. Правда, при этом далеко не все высказанные им суждения, даже и вполне справедливые, были в достаточной степени аргументированы. “Великие реформы Петра так ярки, — писал Вяземский, — что привлекают все взоры, обращают на се- бя все внимание, и если бросить взгляд на последовавшую за его *Напротив, Вяземский гораздо шире пользовался работами не Филиппова, а его оппонента А.С. Алексеева, автора брошюры “Легенда об олигархических тенденциях Верховного тайного совета в царствование Екатерины Г (Русское обозрение. 1896. № 1—4).
112 Глава 3 \Л?\’ смертью эпоху, то она покажется темною, непривлекательною и интересною лишь постольку, поскольку в ней были погребены многие благие начинания Петра. А между тем, несомненно, что эта эпоха может быть поставлена по степени своего историческо- го интереса наравне с эпохою Петра. В самом деле — что может с большею справедливостью, с большей строгостью и вместе с большею очевидностью сделать оценку реформы, как не ее при- менимость к общему укладу той жизни, в которую она внесена? ...последовавшая за смертью Петра эпоха была эпоха общего ис- пытания всей его системы”22. Рассматривая причины возникновения Верховного тайного со- вета, Вяземский, как бы синтезировав идеи Градовского и Фи- липпова, пришел к заключению, что совет играл роль своего ро- да коллективного генерал-прокурора, приспосабливая систему пе- тровских учреждений к самодержавию. Финансовая политика со- вета, по мнению Вяземского, была продиктована заботой о сокра- щении расходов государства, и он счел возможным лишь сделать ему упрек в том, что тот “не довел дела до конца и не объединил русские финансовые организации, пользуясь затишьем, в котором тогда находились политические дела России”2^. Осуществленная советом реорганизация местного управления, которая всеми пред- шественниками Вяземского трактовалась как полное разрушение петровской системы, была, как он полагал, вызвана тем, что и Петр “не решился окончательно разделаться с дореформенными учреждениями, вследствие чего реорганизация местного управле- ния оказалась несовершенной и новому порядку приходилось при- спосабливаться к старой почве, на которую он был перенесен”24. Нетрудно заметить, что аргументация Вяземского здесь была не слишком убедительной. Еще явственнее его стремление во что бы то ни стало оправдать действия совета проявилось в трактовке су- дебной реформы. Лишь “с первого взгляда, — утверждал он, — может показаться, что эта реформа имеет огромное отрицательное значение”. На деле же реального разделения властей не сущест- вовало и при Петре, а меры Верховного тайного совета сделали правосудие более доступным и действенным, поскольку “воевода мог тотчас сам приводить в исполнение свои решения Почти одновременно с монографией Вяземского появилось ис- следование В.М. Строева о деятельности Кабинета. Уже в назва- нии работы — “Бироновщина и Кабинет министров” — сказалась некоторая раздвоенность цели, которую поставил перед собой ав- тор. Строев стремился, с одной стороны, разоблачить историогра-
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация} 173 фический миф о бироновщине, с другой — проследить и оценить деятельность Кабинета министров. Однако при очевидной, если так можно выразиться, разножанровости этих целей в целом Строев со своей задачей успешно справился. В Верховном тайном совете он видел своего рода “коалиционное правительство”, кото- рое “оказалось на высоте своего призвания”: “Прямой оппозиции предшествующему царствованию нигде не замечается... Если не- которым из учреждений покойного императора пришлось постра- дать, то только потому, что они были слишком дороги. ...сущест- венные изменения коснулись областной администрации Петра Ве- ликого. Впрочем, над ними приговор уже раньше произнесла са- ма жизнь: бедному силами и средствами обществу были не по плечу их сложность и множество требуемых ими рук...”. Но так характеризовал Строев деятельность совета лишь первых лет. По- сле же падения Меншикова, считал он, “реакция обнаружилась в полной силе” и проявилась в переезде правительства в Москву, ослаблении внимания к армии и флоту26. Переходя затем к аннин- скому времени, Строев попытался подвергнуть ревизии устояв- шийся в историографии образ императрицы Анны Ивановны. На основе изучения резолюций императрицы на документах Кабине- та он пришел к выводу, что “Анна не боялась трудов”, “госуда- рыне нельзя отказать в самостоятельности и работоспособности”, а сами резолюции “показывают часто недюжинный, иногда очень язвительный ум”27. Преувеличенными считал Строев как влияние на императорицу Бирона, так и степень его вмешательства в го- сударственные дела. Решительно опроверг он и прочно укрепив- шийся в историографии тезис о “засилье иностранцев”, “немецкой партии”, приводя многочисленные примеры, когда Бирон засту- пался перед императрицей за русских людей. “Царствование Ан- ны, — заключал историк, — не принесло в сущности никаких ужа- сов, которых бы не знало предшествующее время, а Бирон был козлом отпущения за все грехи дряблого, деморализованного де- спотизмом общества”28. В своем стремлении опровергнуть обще- принятый взгляд на Бирона Строев подчас вступал в противоре- чие с очевидными фактами. Так, он утверждал, что избрание фа- ворита Анны курляндским герцогом произошло свободно и ника- кого давления на сейм со стороны России не было29. Однако наибольшую ценность для нас имеет, конечно, вклю- ченный Строевым в его книгу обзор внутренней политики Каби- нета. Сам Кабинет, считал он, соединил в себе черты Верховно- го тайного совета и Кабинета Е.И.В., как личной канцелярии го-
174 Глава 3 :'НОл 1' ^VW.-^-lx* сударя. Подобный подход отразился и на оценке деятельности этого учреждения. Идея “петровского кабинета”, считал Строев, была искажена, и поэтому “кабинетная сумма смешалась с обще- государственной”, вследствие чего “не было специальной кабинет- ной суммы, и императрица брала деньги на придворные потреб- ности там, где они в данное время находились”^0. В целом же ис- торик отмечал, что большинство внутренних мероприятий Кабине- та диктовалось “военным интересом”, поскольку для его руково- дителя А.И. Остермана на первом месте “стояло внешнее могу- щество государства, какими бы оно ни покупалось жертвами”^. Поэтому Кабинет недостаточно внимания обращал на внутренние проблемы страны. Вместе с тем Строев подробно рассмотрел фи- нансовую, торговую и промышленную политику Кабинета, в це- лом оценивая ее достаточно позитивно. Тема деятельности аннинского Кабинета, поднятая работами Филиппова и Строева, нашла продолжение в монографии В.Н. Бондаренко “Очерки финансовой политики Кабинета Анны Иоанновны”. При этом реальное содержание книги значительно шире обозначенного в заглавии, ибо предельно широко автор по- нимал саму финансовую политику, и по сути речь в его книге идет о внутренней политике Кабинета в целом. В своих подходах и оценках деятельности Кабинета Бондаренко опирался на труды своих предшественников. Он также выделял в истории Кабинета три периода (1731—1735, 1735—1740, 1740—1741) и полагал, что пика своей власти он достиг в 1738 г., что отразилось в записи в журнале: “Ее императорское величество о делах докладами не ут- руждать, а все дела им самим решать”^. При рассмотрении фи- нансовых вопросов Бондаренко исходил из тезиса о полном раз- вале финансовой системы России при Петре и его ближайших преемниках. Последние, по его мнению, “не улучшили, а еще бо- лее ухудшили и без того крайне расстроенное дело”^^. Ситуация стала меняться с приходом к власти Анны Ивановны. Еще до уч- реждения Кабинета, считал Бондаренко, рассматривая законода- тельство, прослеживается “проявление известной цельной систе- мы, задача которой сводилась также к определенной цели — улуч- шению финансов”. “Во всем этом, — писал исследователь, — вид- на уже новая струя государственной жизни. Заметен и характер новой системы — проводить улучшения не путем отвлеченных об- щих реформ, а преимущественно на конкретных примерах всех тех будничных и серых дел, которые выдвигались самой жизнью, а затем не доверять людям и везде, по возможности, вкладывать
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? /75 свои персты и собственноручно нащупывать и устанавливать проч- ность и устойчивость фундамента всякого построения”^4. В дея- тельности Кабинета, по подсчетам Бондаренко, финансовые во- просы составляли 36,6% всех рассматриваемых им дел. Как и в предшествующее время, центральной проблемой оставался сбор податей. При этом с 1718 по 1736 г. порядок сбора менялся семь раз, из них четыре раза в царствование Анны: “Правительство делало пробы, и в сущности ни одна проба его не удовлетворя- ла”, причем “перемены вызывались не одними интересами фиска и желанием только обеспечить бездоимочный сбор, но главным образом желанием ввести систему не разорительную и не тягост- ную для плательщиков ". Специально Бондаренко остановился на проблеме ужесточе- ния самого режима сбора податей и проводившихся в связи с этим экзекуциях. Хотя историк и признавал, что экзекуции при сборе недоимок, наряду с другими факторами (войны, неурожаи), способствовали обнищанию населения, одновременно он фактиче- ски снимал ответственность с правительства. “Все эти обиды и даже единичные истязания, — отмечал он, — были очевидным уклонением от нормы и являлись результатом только одной злой воли дурных исполнителей”, а недоимки “выколачивали потому, что иначе нельзя было поступить”^. С января 1735 г. тема эк- зекуций и вовсе исчезает из аннинского законодательства, а весь гнев правительства за неуплату податей обрушивается на поме- щиков. Бондаренко решительно опровергает восходящее еще к И.Н. Болтину, а затем прочно утвердившееся в историографии представление о том, что собиравшиеся недоимки попадали в ко- нечном счете в карман к Бирону (чему он не находит никаких до- кументальных подтверждений) или бесконтрольно тратились на нужды двора. По наблюдениям историка, основная часть этих денег шла на военные нужды, а то, что тратилось на двор, оформлялось письменными указами, т. е. находилось под контро- лем правительства^7. Как уже сказано, в книге Бондаренко рассматривается не только собственно финансовая сфера деятельности Кабинета. От- дельные главы посвящены политике в отношении промышленнос- ти, в том числе отдельно горнозаводской, и торговле. В целом ис- торик весьма положительно оценивал политику Кабинета и пола- гал, что его неудачи были связаны не с отсутствием у кабинет-ми- нистров “финансового искусства”, а с тем наследием, которое до- сталось аннинскому правительству от его предшественников, а
176 Ч'нмшч ж'М v Глава 3 w . — также с неблагоприятными обстоятельствами, связанными с вой- нами, неурожаями и пр.38 Говоря об историографии послепетровского времени, упомяну также о статье Н.П. Павлова-Сильванского “Мнения верховни- ков о реформах Петра Великого”, опубликованной в 1910 г. Ста- тья начиналась обзором мер, принятых правительством Екатери- ны I, в которых историк видел продолжение политики Петра. “Ожидания многих людей Западной Европы, — писал Павлов- Сильванский, — ошибочно полагавших, что преобразования Пет- ра были следствием одной личной воли Петра, что со смертью его все его нововведения будут отвергнуты, не оправдались. Новый порядок вещей в общем сохранился и развивался”^9. Однако за- тем, переходя к характеристике мнений верховников, на основе которых был издан указ от 9 января 1727 г., наиболее радикаль- но сказавшийся на судьбе петровских реформ, ученый пришел фактически к прямо противоположному выводу, доказывая, что, “резко критикуя реформу, они не дорожат ее основаниями, мало сочувствуют ей вообще и даже нередко не вполне ее понимают”4^. На основании этого было сделано заключение о том, что рефор- ма действительно держалась на одном Петре, который “был ис- точником одушевления и энергии преобразовательного движения”. Главным же противником петровских преобразований Павлов- Сильванский считал Меншикова. Историк категорически опровер- гал приведенное выше суждение Милюкова о единстве методов Петра и верховников и утверждал: “Вопросы одни и те же, но со- вершенно изменились приемы их решения”, поскольку “в проти- воположность Петру верховники всегда уклонялись от сложного и трудного желания нового” и “нередко пользовались в своих меро- приятиях приемом точного воспроизведения допетровских поряд- ”41 КОВ Выводы авторов специальных исследований, как ни парадок- сально, практически не отразились не только на этой, не вполне завершенной работе Павлова-Сильванского, но и на изложении материала в общих курсах отечественной истории. Так, С.Ф. Пла- тонов в своих “Лекциях по русской истории”, впервые изданных в 1899 г. и затем до 1917 г. переиздававшихся еще десять раз с дополнениями и исправлениями автора, по-прежнему именовал 1725—1741 гг. “темным периодом нашей истории XVIII в.” и ут- верждал, что “десять лет продолжалось господство немцев, десять лет русские были оскорбляемы в лучших своих симпатиях и чув- ствах”42. Изменения, внесенные преемниками Петра в экономиче-
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 177 скую и финансовую политику, пояснял Платонов, были вызваны объективными причинами, “но все эти перемены не привели ни к какому успеху”. Весьма своеобразно трактовал историк последст- вия мер, связанных с изменением порядка сбора подушной пода- ти, выразившимся в возложении его на помещиков. По мнению Платонова, это усилило стремление дворян не служить, а жить в своих поместьях4^. Как начало “перемены в порядке, устроенном Петром”, рассматривал политику Верховного тайного совета и М.М. Богословский в лекциях по русской истории XVIII в., про- читанных им на Высших женских курсах в 1907—1908 гг.44 О возврате после смерти Петра Великого “к испытанным порядкам московского периода” говорил в своих лекциях 1910-х годов М.К. Любавский4^. Негативная оценка “эпохи дворцовых переворотов” в целом сохранялась и в русской эмигрантской литературе46. О том, что “годы после смерти Петра Великого оказались сокрушительными для его реформаторской работы”, писал, в частности, Н.В. Ряза- новский. “Реакция, — считал он, — угрожала переиначить самые ценные достижения первого императора”47. Что же касается за- падных историков, то они почти не уделяли внимания этому вре- мени, если не считать работ, посвященных событиям 1730 г., из которых наиболее ценным является исследование Б. Механ-Уо- терс4®. Единственная монография о царствовании Анны Иванов- ны, написанная М. Куртисе, носит популярный характер, основа- на исключительно на опубликованных источниках и представляет собой преимущественно биографию императрицы49. Стоит также упомянуть статью А. Липского, посвященную вопросу о “немец- кой партии” при Анне Ивановне. Вслед за Строевым историк пришел к выводу о преувеличенности представлений о господстве немцев в аннинской России. Если немцы в лице Остермана и ру- ководили Кабинетом, то Сенат и коллегии оставались в руках рус- ских. В целом же немцы участвовали в управлении страной не больше, чем при Петре I. Липский отмечает также благотворное влияние военной реформы Миниха, считая ее непосредственным продолжением реформы Петра^. В советской исторической литературе общая оценка послепет- ровского периода по сравнению с дореволюционной историогра- фией изменилась мало, хотя и приобрела оттенки классового под- хода. Так, В.В. Мавродин в 1957 г. давал такую, никак не аргу- ментируемую характеристику аннинскому времени: «Взяточниче- ство и казнокрадство, фаворитизм и произвол, террор и беспо-
/78 .wb*.- * JUM Глава 3 ” •> щадный разгул определяли собой “бироновщину”. Недоимки с кровью и слезами выколачивались местными воинскими команда- ми из народа. Бесправное крестьянство было обобрано, забито, терроризировано»^. Вместе с тем в послевоенный период появи- лись исследования о внутренней политике послепетровских прави- тельств, в основном в экономической области. Так, в 1949 г. Е.С. Пархом была защищена кандидатская диссертация о торго- во-промышленной политике Верховного тайного совета, в которой особо подчеркивалось иностранное влияние на нее и соответствен- но многие мероприятия совета оценивались резко отрицательно52. Истории выработки в 1727—1731 гг. таможенного тарифа было посвящено исследование Р.И. Козинцевой, промышленная поли- тика нашла отражение в монографии Н.И. Павленко по истории металлургии55. Наконец, детальному разбору финансовая, в том числе фискальная, политика была подвергнута в монографии С.М. Троицкого54. В 1975 г. Е.В. Анисимов защитил кандидатскую диссертацию на тему “Внутренняя политика Верховного тайного совета (1726—1730 гг.)”. “После смерти Петра I, — считал историк, — в условиях послевоенных трудностей для руководителей государ- ства было очевидно, что в решении многих важнейших проблем внутренней политики необходим частичный или полный пересмотр прежних установок политики государства в соответствии с изме- нившимися условиями”. Создание Верховного тайного совета рас- сматривается поэтому в работе “как начальный этап перестройки системы управления, преследовавшей цель приспособления госу- дарственного аппарата к новым задачам, вставшим перед самодер- жавием в первые послепетровские годы”. При Петре II Совет, по словам Анисимова, превратился в “коллективного регента”, а от- ставка Меншикова расчистила “путь к власти родовитой оппози- ции”, и в этих условиях совет “стал орудием в ее руках”. Осуще- ствленная советом административная реформа “носила ярко выра- женные черты централизации и концентрации управления” и “пре- следовала цели повышения эффективности, мобильности управле- ния, приспособления деятельности государственного аппарата к специфике внутренней обстановки и внутриполитических проблем послепетровского периода”. Особое внимание Анисимов уделил попыткам послепетровских правительств ревизии податной рефор- мы. Именно в ней, по его мнению, видели верховники причины плачевного финансового состояния страны и разорения крестьян- ства. Однако в конечном счете Комиссия о подати “отказалась от
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? ' 179 радикального изменения подушной системы и не смогла предло- i жить более эффективную для казны и более легкую для платель- ? щиков налоговую систему”. Что же касается торгово-промышлен- ной политики совета, то она складывалась в условиях “тенденци- озной критики” принципов экономической политики Петра I. Раз- работанные и осуществленные советом и Комиссией о коммерции мероприятия “способствовали развитию торгово-промышленной» деятельности в стране”, хотя это направление в политике и отме- чено внутренней противоречивостью. В целом же, несмотря на то : что верховники отказались “от завершения петровской реформа- торской программы” и “не выдвинули радикальной позитивной программы”, “перемены, внесенные верховниками в систему уп- равления, податную и торговую политику, оказались своевремен-. ны и оправданы с точки зрения упрочения режима”55. $ Вопрос о судьбе податной реформы после смерти Петра Be- г? ликого нашел отражение и в монографии того же автора, посвя- щенной важнейшей из петровских реформ. Уже в названии соот- ветствующей главы своей книги Анисимов охарактеризовал дея- тельность верховников как попытку контрреформы (“Завершение податной реформы и попытка контрреформы при ближайших пре- емниках Петра Г). “Представить результаты реформ (в том чис- ле и податной) неудачными, а положение дел в стране угрожаю- щим, — утверждал автор, — было выгодно послепетровским дея- телям. Критика петровских реформ была для них тем политичес- ким капиталом, с помощью которого они укрепляли свое не очень прочное положение у власти. ...критика политики Петра развязы- вала им руки, ибо тем самым они снимали с себя ответственность за судьбу преобразований и их результаты”56. Вместе с тем руко- водители русской политики послепетровского времени верно “за- метили ряд существенных недостатков, точнее пороков, новой по- датной системы”, но, “проявляя себя последовательными против- никами продолжения петровского реформаторского курса”, они преувеличивали значение негативных сторон преобразований Пет- ра57. Наконец, в своей новейшей работе, книге “Россия без Пет- ра”, Анисимов фактически впервые после Соловьева дал система- тический очерк внутренней политики страны с 1725 по 1741 г. По отношению к деятельности Верховного тайного совета в целом концепция автора по сравнению с предшествующими работами не изменилась. “Критический пересмотр проблем внутренней полити- ки” начался, по его мнению, “буквально с первых дней нового
Глава 3 . Л' 5 180 i царствования”, о чем свидетельствует записка, поданная П.И. Ягу- 1 жинским Екатерине I 4 февраля 1725 г. Однако образование Вер- ч ховного тайного совета автор на сей раз связывает не столько с “остротой внутриполитических проблем”, сколько с “кризисом ис- полнительной власти и недееспособностью императрицы”, а также “общей раскладкой политических сил, которая требовала органи- з зационнои консолидации ее сторонников . В новой книге Анисимов вновь повторяет тезис о выгодности для деятелей послепетровского времени критики реформ Петра и потому полагает, что в своих проектах, записках и “мнениях” они ] сознательно сгущали краски. “В целом же, — отмечает он, — в политике Совета мы видим попытку переосмысления многих прежних основ доктрины Петра, поиск вариантов политики, отли- чающихся от петровских меньшим радикализмом, больше, чем прежде, учитывающих различные интересы”59. Рассматривая при- чины административной реформы, историк не довольствуется лишь распространенным тезисом о том, что ее проведение было продиктовано стремлением к экономии средств, но полагает, что “под сомнение ставились прежде всего основные камералистские, взятые с Запада, принципы государственного строительства”, по- скольку “верховники эти принципы не понимали и в условиях России эти принципы не работали”. Свое утверждение Анисимов подтверждает рядом цитат, свидетельствующих, по его мнению, о том, что “верховники испытывали ностальгию по прежним, ста- рым добрым временам”^. Надо, однако, заметить, что прямой критики коллегиального принципа управления в приведенных ав- тором текстах нет и ликвидирован он был лишь на местном уров- не, причем и сам Верховный тайный совет был таким же колле- гиальным органом. Вместе с тем Анисимов соглашается с тем, что “не могут ре- формы продолжаться бесконечно, ибо даже при их благотворнос- ти это неестественное состояние общества, это период беспокой- ства, нарушения привычного уклада жизни, это время нестабиль- ности, неуверенности в завтрашнем дне”. И хотя “многое из пет- ровского наследия было отменено, приостановлено, многие идеи Петра были подвергнуты уничижительной критике, но очень мно- гое — в том числе основное — осталось о|. Переходя к характеристике внутренней политики в царствова- ние Анны Ивановны, Анисимов полемизирует со Строевым, до- казывая, что дореволюционный историк преувеличил степень уча- стия императрицы в принятии решений и, наоборот, степень отст-
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 181 раненности Бирона от управления страной. В Кабинете министров Анисимов видит прямого преемника Верховного тайного совета и полагает, что тот “начал свою работу... не на пустом месте — с самого начала царствования Анны шел поиск своей модели поли- тики. Ее основами становятся, с одной стороны, во многом показ- ная преемственность идеалам Петра Великого.., а с другой сторо- ны — намерение исходить из той реальности, которая была уже несовместима с петровским опытом и требовала коррективов”6^. Характеризуя записку Остермана 1730 г., Анисимов находит в ней “хоть какие-то конструктивные принципы политики, полно- стью отсутствовавшие на последнем этапе существования Верхов- ного тайного совета”. Осуществленные аннинским правительством мероприятия в отношении дворянства приводят историка к заклю- чению, что “в 30-е годы XVIII века была начата новая глава в истории русского дворянства”6^. Принципиальное значение для развития промышленности имел, по мнению Анисимова, указ от 7 января 1736 г., закрепивший за фабриками находившихся там рабочих, “ибо он ликвидировал социальную группу вольнонаемных промышленных рабочих”, продолжив “тенденцию социальной по- литики Петра”64. Вслед за Строевым Анисимов решительно оп- ровергает тезис о борьбе при Анне немецкой и русской партий, однако общей характеристики внутренней политики аннинского времени в своей книге он не дал. Практически нет ее и в соот- ветствующей главе книги “Власть и реформы”, также написанной Анисимовым. Характерно, что о собственно реформах, как, впро- чем, и о контрреформах, здесь также не упоминается6^. Из новейших работ по интересующей нас проблематике упо- мяну также книгу Я.А. Гордина “Меж рабством и свободой”, по- священную событиям 1730 г. Книга эта, написанная не професси- ональным историком, а литератором, не является научным иссле- дованием и наполнена острополемическими и часто недоказанны- ми утверждениями, подчиненными одной идее — рассмотрению событий 1730 г. как либеральной альтернативы исторического раз- вития России. Однако вовсе проигнорировать позицию Гордина было бы неверно хотя бы потому, что его книга является выра- жением взглядов определенной части общества. Писатель исходит из милюковского тезиса о разорении страны в результате петров- ской реформы, в ходе которой была сделана попытка “выстроить железную, чуждую стране, систему управления, что, в свою оче- редь, вело к гипертрофированной роли армии и гвардии, требо- вавших гигантских расходов, разорявших страну”. Поэтому, ут-
182 . Глава 3 верждает Гордин, “нужна была решительная контрреформа ре- формам Петра”. Это, по его мнению, понимал Д.М. Голицын и не понимали Меншиков и Остерман. Предложенные ими меры были лишь “паллиативами, дающими временное облегчение”. И все же “Верховный тайный совет в первый год своего существо- вания выполнил главную тактическую задачу — бешеный галоп, которым вел измученную Россию Петр к своей фантастической цели, был приостановлен, облегчено было положение купечества и крестьянства”. Царствование же Петра II “блистательно доказало недееспособность государственной системы, полупостроенной Пе- тром I. <...> Государственная машина не знала необходимой само- регуляции”. Поражение конституционной “затейки” верховников привело, по мнению Гордина, к тому, что “с первых же месяцев но- вого царствования началось попятное движение к вульгаризованным петровским установкам”. При этом между “Верховным советом и Кабинетом министров была огромная разница. Верховный совет оз- начал... рассредоточение высшей власти, ее некоторое ограничение, баланс политических сил. Кабинет министров создан был Остерма- ном для предельного сосредоточения власти”. Вся аннинская эпоха, по Гордину, — время возврата к петровским принципам управления и, следовательно, эпоха реакционная66. В последние годы историография послепетровской России по- полнилась рядом трудов биографического характера, посвященных монархам и государственным деятелям рассматриваемого времени. Таковы, в частности, книги Н.И. Павленко о А.Д. Меншикове и других сподвижниках Петра, очерки В.С. Белявского и И.В. Ку- рукина о Екатерине I и Петре II. В своей биографии Меншико- ва Павленко решительно отвергает обвинения “светлейшего” в стремлении к контрреформе. “Ни Екатерина, ни ее окружение во главе с Меншиковым, — утверждает историк, ~ не помышляли о движении вспять и возвращении допетровских порядков. Прави- тельство продолжало дело, начатое Петром, правда, без прежне- го блеска, настойчивости, энергии и масштабности... Во внутрен- ней политике сохраняется преемственность”. Но и Павленко именно Меншикова называет инициатором осуществленных пра- вительством “новшеств”, связанных с сокращением расходов на аппарат управления и облегчением положения налогоплательщи- ков67. В.С. Белявский, автор очерка о Екатерине I, утверждает, что “к 1725 году в России сложились две влиятельные партии: сторонников Петра и противников реформ”. Ко второй партии, считает он, принадлежали “потомки старых русских фамилий”, ко-
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 183 торые не были едины, но делились на две группы. Одна стреми- лась “несколько приостановить дальнейшие реформы” и создать политическйй строй по шведскому образцу, другая “выступала с решительных позиций контрреформ”. Характеризуя внутреннюю политику, историк замечает, что правительственные мероприятия “в целом носили разрозненный, бессистемный характер. Отсюда — их малоэффективное^ и бестолковость. <...> Постепенно госу- дарственные органы Российской империи впадали в апатию, кото- рая так характерна для послепетровского времени”6^. Однако ни- каких серьезных аргументов в подтверждение этой мысли автор не приводит. И.В. Курукин, биограф Петра II, полагает, что “преобразова- ния в своей основе были необратимы” и “едва ли можно предпо- ложить”, будто окружение императрицы во главе с Меншиковым “могло даже помышлять о возвращении допетровских порядков”. “Каких-либо подобных планов” не было и у фаворитов Петра II князей Долгоруких. Те, кто пришел к власти, были наследника- ми, которым пришлось платить по счетам за слишком высокую “цену” петровской реформы. И все, что они делали, “было жиз- ненно необходимо стране”, давало “желанную передышку для му- жика”, стабилизировало режим69. Краткий обзор историографии послепетровской России*, как представляется, достаточно ясно показывает, что на протяжении полутора столетий в ней шла постоянная борьба двух взаимоис- ключающих тенденций. С одной стороны, стремление изобра- зить всю послепетровскую эпоху как “мрачную” страницу рус- ской истории, а соответственно, и внутреннюю политику пред- ставить как попытку контрреформы. С другой — стремление доказать, что политика Верховного тайного совета и Кабинета министров была продиктована конкретными условиями разорен- ной петровской реформой страны и поэтому была вполне разум- ной и оправданной. Очевидно, что приверженность разных ав- торов той или иной позиции во многом определялась их отно- шением к самим преобразованиям Петра. Своего рода попыт- кой компромисса можно считать точку зрения Анисимова. Од- нако из приведенных выше высказываний этого автора видно, что позиция его весьма противоречива. Соглашаясь с вынуж- денностью предпринимавшихся послепетровскими правительст- *Я сознательно опускаю весьма обширную историографию, посвященную событи- ям 1730 г., поскольку выявившиеся в них взгляды на политическое развитие России в основном не были реализованы.
184 Чнау’и Глава 3 , . < ч вами мер, он трактует их как контрреформу, оговариваясь, что, хотя многое и было изменено, главное в петровских преобразо- ваниях осталось нетронутым. Обратимся, впрочем, к реальным историческим фактам и попытаемся выяснить, насколько спра- ведливы те или иные высказанные в исторической литературе суждения. ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА РУССКИХ ПРАВИТЕЛЬСТВ 1725—1741 гг. И СУДЬБА РЕФОРМЫ ПЕТРА I Все писавшие о внутренней политике в царствование Екатерины I едины в том, что отправной точкой, определившей ее направление, послужила записка П.И. Ягужинского, доложенная императрице уже 2 февраля" 1725 г“, т. е. через пять “ дней после смерти Петра Великого: Протокол заседания Сената от 4 февра- ля, когда содержание записки было вынесено на его рассмотре- ние, указывает, что записка была написана генерал-прокурором накануне доклада императрице, т. е. 1 февраля. Основное содер- жание записки Ягужинского сводится к описанию тяжелого эко- номического положения населения страны и предложению ряда мер для исправления этого положения. По мнению Е.В. Аниси- мова, «это не отдельные “милостивые” по случаю всеобщей скор- би меры, а элементы продуманной программы»Новейшие би- ографы Ягужинского утверждают, что в своей записке он “про- явил себя истинным государственным человеком”^1 Следует, од- нако, заметить, что поспешность, с которой генерал-прокурор счел необходимым внести свои предложения, была продиктована, ви- димо, прежде всего соображениями политической борьбы вокруг новой императрицы и стремлением Ягужинского занять первенст- вующее положение в ее окружении, проявив знание как ситуации в стране, так и путей решения насущных проблем. Это было по- ложение второго после государя человека в системе исполнитель- ной власти, которое, как полагал Ягужинский, принадлежало ему по праву должности, на которую его назначил Петр. Вместе с тем записка Ягужинского — довольно обширный по объему и дейст- вительно неплохо продуманный документ, и можно предположить, что основные его идеи были сформулированы автором еще до смерти царя.
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 185 Каковы же основные положения записки Ягужинского? По его мнению, страна находилась в критическом состоянии и требо- валось принять немедленные меры “для целости государства и на- рода’’., Основную опасность он видел в резком ухудшении поло- жения крестьянства, явившемся следствием неурожаев в течение нескольких последних лет, которые в сочетании с введением по- хдушной подати привели к массовому голоду, что, в свою очередь, повлекло массовое бегство крестьян. Впрочем, Ягужинский не критиковал здесь сам принцип подушного обложения. “Великая тягость”, считал он, произошла от ошибок в его реализации: в по- душный оклад были положены неработоспособные старики и де- ти и не были выключены из него беглые, умершие и взятые в ре- круты, т. е. речь шла лишь о более справедливом обложении. Вы- ход генерал-прокурор видел прежде всего в уменьшении размера подушной подати, поскольку армия в мирное время могла, по его мнению, прожить и на половинном жалованье. Замечу, что подоб- ная мера могла рассматриваться лишь как паллиативная, посколь- ку она не решала проблему в принципе и могла только временно разрядить обстановку. Однако, по-видимому, предвидя, что и это может вызвать возражения военных, поскольку уменьшится фи- нансирование армии, Ягужинский одновременно предлагал отпус- кать офицеров попеременно в отпуска и установить порядок, по ТюторолцПиладшие сыновья в дворянских семьях могли бы осво- Ъождаться’ от службы и оставаться дома для управления поместь- ями? Две последние меры, считал Ягужинский, одновременно спо- собствовали бы и наведению порядка в сборе податей, поскольку дворяне имели бы больше возможностей следить за своими крес- тьянами. Также Ягужинский предлагал реализовать указ Петра о ежегодной посылке одного из Сенаторов для инспектирования про- винций с целью искоренения злоупотреблений в сборе налогов. С этой же целью было необходимо восстановить Ревизион-колле- гию, в 1722 г. преобразованную в^1кднтбру“при~Сёнате72, чтобы она имела возможность принимать решения самостоятельно, без доклада Сенату. Ради экономии средств следовало бы приостано- вить некоторые начатые Петром крупные стройки. Наконец, ге- Тгерал-нрокурор предлагал обратить особое внимание на поощре- ние торговли и, в частности, создание благоприятных условий для иностранных купцов, как средство пополнения бюджета в услови- ях упадка земледелия7^. Как будет видно из дальнейшего, в записке Ягужинского дей- ствительно нашли отражение важнейшие вопросы, ставшие цент-
186 .и 4'*“ ‘° Глава 3 ‘х ,л ЦЛ; - „.‘3 ральными в правительственной политике нескольких последующих лет, а многие из предложенных им мер были впоследствии реали- зованы. И это неудивительно, ведь как генерал-прокурор Сената он был наиболее информированным человеком из всего высшего руко- водства страны. Собственно, основная проблема, на которую, хоть и не прямо, указывала записка Ягужинского, состояла в вопиющем несоответствии между скудными ресурсами страны и теми расхода- ми, которые ей необходимо было нести для поддержания статуса великой державы, обретенного благодаря петровским реформам. Но даже если согласиться с Анисимовым в том, что Ягужинский в сво- ей записке намеренно сгустил краски и “ситуация в стране была, конечно, серьезной, но не столь критической”^*, трудно увидеть в записке генерал-прокурора стремление к контрреформе. Скорее, речь может идти лишь о желании скорректировать сделанное вели- ким реформатором в соответствии с реальностью. Сенат, как уже указывалось, рассматривал предложения Ягу- жинского 4 февраля, а уже на следующий день появился именной указ об уменьшении подушной подати с 74 до 70 копеек с души, т. е. на 5,4%, опубликованный 8 февраля75. Оперативность, с ка- кой была принята эта мера, объясняется тем, что она, с одной стороны, имела, конечно, демонстративный характер и должна была способствовать укреплению нового режима, а с другой — была самой безболезненной и всех устраивавшей. Что же касает- ся всего остального, предлагавшегося Ягужинским, то оно требо- вало более основательного изучения и обсуждения. В тот же день, 5 февраля, императрица подписала инструкцию капитан-командору В. Берингу, отправлявшемуся в экспедицию для разведывания наличия пролива между Азией и Америкой7^. "Тем самым подчеркивалась преемственность в политике по отно- шению к Петру I. Все указы, появившиеся в течение нескольких последующих месяцев, можно условно разделить на две группы. Во-первых, это те, что подтверждали установления Петра или бы- ли направлены на продолжение и завершение им начатого и, во- вторых, те, что были реакцией на записку Ягужинского и имели целью ослабление социальной напряженности. Среди указов первой группы следует назвать сенатские указы от 9 февраля о наказании беглых, солдат в соответствии с Воин- *Впрочем, приводимые Анисимовым аргументы (“Да, недоимки были значитель- ные, но они никогда не достигали даже четверти общего оклада налогов. Да, бежали сотни тысяч крестьян, но ведь миллионы оставались на месте” — Анисимов Е.В. Рос- сия без Петра. СПб., 1994. С. 94) вряд ли убедительны.
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 787 ским артикулом?? и 19 февраля об увеличении числа членов Уло- женной комиссии для скорейшего завершения ее работы?8 (9 ию- ня в комиссию были включены представители Главного магистра- та для работы над разделом коммерции70, а 12 ноября 1726 г. бы- ло решено дополнить ее выборными от гражданских, военных и духовных чинов80), именные указы от 23 февраля о приглашении, иностранных ученых для работы в Академии наук81 (официально Академия открыта именным указом от 7 декабря того же года8^) и 26 февраля о достройке линейного корабля, начатого Петром 18^, а также синодский указ от 3 марта о непострижении в монахи без разрешения Синода84. 8 апреля императрица именным указом подтвердила коллегиям и канцеляриям их обязанность регулярно присылать в типографию ведомости о своей деятельности8^, 19 мая — поручила П.П. Шафирову написать историю петровско- го царствования86. 7 июня Сенат повелел открыть в Астрахани аптеку и госпиталь8?, а два дня спустя на основании петровского указа 1723 г. распорядился ежегодно отправлять купеческих детей за границу для обучения арифметике и немецкому языку88. Не- сколькими днями раньше, 28 мая, были изданы “Пункты о вот- чинных делах”, представлявшие собой подтверждение 1Гдётальное разъяснение петровского указа 1714 г. о единонаследии80. Последний из названных актов заслуживает особого внимания. Как известно, спустя несколько лет правительство Анны Иванов- ны отменило важнейшее положение указа о единонаследии, свя- занное с правом наследования родовых вотчин лишь одним из сы- . новей. В литературе можно встретить утверждение, что деятели времени Екатерины I и Петра II не обращали, внимания на эту норму, поскольку их самих — людей весьма состоятельных — она не затрагивала. Однако вряд ли такой аргумент можно счесть вполне справедливым. Скорее, дело в том, что в первые после смерти Петра годы дворянство еще не успело проявить себя в ка- честве единой политической силы и государство еще не ощутило давления с его стороны, как произошло затем в 1730 г. Как бы параллельно с линией на преемственность в политике в первый в истории России год без Петра постепенно намечается и линия, связанная с корректировкой последствий его реформы. Необходимо подчеркнуть, что по крайней мере пока речь идет о корректировке именно последствий реформы, но не ее самой. Уже 8 февраля был издан манифест о принятии мер против притесне- ния украинцев и наказании виновных00. В последующие годы пра- вительство постоянно обращалось к проблеме управления Украи-
Глава 3 188 ной, что указывает на то, что эта проблема ощущалась как доста- точно острая. 12 февраля 1725 г. последовал именной указ о не- принуждении крестьян строить полковые дворы, если они берут солдат и офицеров на постой в свои дома^1. Два дня спустя се- натским указом были прощены виновные в утайке душ, что, по мысли законодателей, видимо, должно было способствовать повы- шению эффективности сбора податей. 5 марта Сенат распорядил- ся офицерам, находившимся у переписи душ, вернуться в свои полки, поскольку в полках штаб-офицеров никого нет”, а уже на следующий день — не посылать из городов в уезды солдат для сбора доимок и “накрепко смотреть того, чтоб ни до какого разо- рения уездных людей и прочих положенных в подушный оклад не допускать”^2. В конце того же месяца Сенат счел нужным особо указать находящимся на постое в частных домах военным, чтобы они не причиняли хозяевам никаких “обид и притеснений”. При- чем, сенаторы, по-видимому несколько лукавя, замечали, что об истинном положении дел “Сенату неизвестно”, но распорядились постоянно докладывать об этом в Военную коллегию^. В начале июня того же года Сенат переложил взыскание по- душных денег в дворцовых волостях с крестьян на управителей, приказчиков и старост, что, наряду с отзывом офицеров из уез^ дов, было первым шагом к реорганизации сбора подушной пода- ти в целом^4. 7 июля в соответствии с предложениями Ягужин- ского^Ревизион-контора при Сенате была преобразована в колле- гию, дабы крепкое смотрение было за приходами и расходами* (еще ранее, в феврале был утвержден ее штат с двумя доимочны- ми столами)95. Наконец, в октябре Сенат распорядился вплоть до нового указа не собирать с населения провиант и фураж натурой там, где цена на продовольствие из-за неурожая повысилась^. Однако сенаторы понимали, что принятые ими меры для ре- шения проблем, обозначенных в записке Ягужинского, недоста- точны и в течение последующих месяцев параллельно с изданием вышеозначенных актов продолжали обсуждать поднятые им во- просы, одновременно запрашивая разного рода информацию от различных ведомств и, в частности, о размере недоимок и умень- шении числа плательщиков. К осени 1725 г. было установлено, что недоимки за предшествующий год составили около миллиона рублей, а за текущий год собрано только около половины поло- женной суммы. 6 октября сенаторы под руководством Ягужинско- го составили записку “О содержании в нынешнее мирное время армии и каким образом ^крестьян в лучшее спстпяние привесть”,
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 189 включавшую ряд предложений по выходу из создавшегося поло- жения. Необходимость корректировки податной реформы сенато- ры аргументировали следующим образом: “А понеже Его Импе- раторскому Величеству (Петру I. — А.К.) неизвестно было, мо- жет ли оклад народу в пользу и облегчение против прежде быв- ших в военное время сборов произойти и в содержании войска тот сбор исправен быть, но то ныне действительным сбором оказа- лось, что никаким образом того платежа понести не могут...”9?. Объясняя сложившуюся ситуацию аргументами из февраль- ской записки Ягужинского и указывая на возможные гибельные последствия, сенаторы, “по верной своей должности очищая душу и совесть свою, дабы в таком случае отвратить вышеозначенныя опасности”98, рекомендовали в 1726 г. уменьшить размер подуш- ной подати еще на 10 копеек и срочно провести ревизию выбыв- ших из оклада, чтобы затем, “с наличных” взимать уже по 70 ко- пеек. Одновременно, пользуясь мирным временем, предлагалось провести сокращение армии, не повышать военным жалованья и не проводить нового рекрутского набора, добившись, таким обра- зом, и общего сокращения расходов на военные нужды. В отдель- ной записке предлагалось также часть офицеров и солдат из дво- рян отпускать в отпуска без выплаты жалованья, а также переве- сти полевые полки из сельской местности в города. Судьба сенатской записки весьма показательна. Представлен- ная императрице, она была затем переправлена для заключения в Военную коллегию, хотя номинально коллегия была подчинена Сенату. Мнение генералитета по поводу предложений сенаторов было по преимуществу отрицательным. Военные полагали, что справиться за один год с ревизией выбывших из оклада невоз- можно, и вместо этого предлагали провести ревизию недоимок и взыскать их во что бы то ни стало, “а кто в том упущении вино- ватые явятся, тех судить и штрафовать по военным артикулам Не вызвала энтузиазма у членов коллегии и идея сокращения ар- мии, поскольку, как они доказывали представленными в Сенат ве- домостями, армия и так страдала от неукомплектованности и ее реальная численность в тот момент была примерно^ такой, какую сенаторы предполагали получить в результате сокращения. Что же карается жалованья, то, по-видимому, не считая приличным воз- ражать против уменьшения собственных окладов, военные вполне справедливо указывали на то, что уж если сокращать их, то всем, т. е. включая и штатских чиновников. Уменьшение же размера по- дати до 60 копеек с души могло привести, по их мнению, к ос-
190 . Глава 3 тавлению армии вовсе без средств к существованию. И лишь Б.К. Миних в своем “мнении” с солдатской прямотой отмечал: “И понеже всегда, а особливо при начатии новаго правительства, та- кожде в мирном времени, полезнее есть положенные на народ на- логи убавить, нежели приумножить, того ради способы изобретены быть могут о облегчении немочных подданных в сем государстве и чрез таких государству подмогать, у которых наивящшая возмож- ность находится, какова б чину оные не были”100. Иначе говоря, ге- нерал намекал на прогрессивное налогообложение, причем без со- словных привилегий. Однако очевидно, что эта идея найти отклик среди тогдашнего высшего руководства страны не могла. По мнению Анисимова, “определяющим в столкновении Се- ната и военных были подводные течения”101. Историк имеет в ви- ду противоборство Ягужинского и Меншикова за влияние на им- ператрицу. Еще несколькими месяцами ранее, в марте, оно выли- лось в открытое столкновение, сперва на заседании Сената, а за- тем в известном эпизоде, когда Ягужинский публично жаловался на светлейшего у гроба Петра I в Петропавловском соборе. Тог- да конфликт был улажен с помощью герцога Голштинского, также незаинтересованного в усилении Меншикова, но рано или поздно явное превосходство последнего должно было сказаться. Вместе с тем обращает на себя внимание, что ни под одним из документов Военной коллегии подписи Меншикова нет и, напрбтив, будучи сенатором, он, вероятно, принимал участие в составлении записки 6 октября. Но именно Меншиков еще весной резко возражал против посылки солдат на начатое по замыслу Петра строитель- ство Ладожского канала, которым руководил Б.К. Миних (чье мнение на записку Сената было подано), и в январе 1726 г. Се- нат был вынужден издать указ о найме туда рабочих, причем от- мечалось, что “наем в той работе, как прежде был, так и ныне будет добровольно, и платеж без удержания, и отпуск с той ра- боты в домы их по их желанию”102. Причем, если при споре о Ладожском канале сенаторы апеллировали к необходимости за- вершить начатое Петром, то в осеннем споре, напротив, Военная коллегия, возражая против сокращения армии, была гораздо ближе к духу политики Петра, чем Сенат во главе с Ягужинским. Иначе говоря, ни документы, ни реально принятые в течение 1725 г. ме- ры не свидетельствуют о наличии в правящих кругах России ка- кого-либо стремления к ревизии итогов петровских реформ. Речь может идти разве что о том, что за это время определились ос- новные проблемы, с которыми правительству предстояло иметь в
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 191 дальнейшем дело, и наметились варианты их решения. Но одно- временно важнейшим итогом года явилась, по-видимому, доста- точно очевидная истина: в условиях отсутствия у императрицы по- литической воли созданная Петром государственная машина ока- зывалась не в состоянии эффективно управлять страной и прини- мать оперативные решения*. Необходим был орган исполнитель- ной власти, наделенный особыми полномочиями и в силу этого способный быстро и результативно решать насущные вопросы. Таким органом и стал Верховный тайный совет, восполнивший своего рода лакуну в системе петровских центральных учрежде- ний. Верховный тайный совет был создан именным указом от 8 фев- раля 1726 г. в составе А.Д. Меншикова, Ф.М. Апраксина, Г.И. Го- ловкина, А.И. Остермана, П.А. Толстого и Д.М. Голицына10^. То обстоятельство, что в него вошли президенты Военной, Адми- ралтейской и Иностранной коллегий, означало, что они выводят- ся из подчинения Сената и их руководство оказывается подотчет- ным непосредственно императрице. Таким образом, высшее руко- водство страны четко давало понять, какие именно направления политики оно осознает как приоритетные, и обеспечивало приня- тие по ним оперативных решений, уничтожая саму возможность паралича исполнительной власти из-за коллизий, вроде той, что имела место в конце 1725 г. Протоколы заседаний совета указы- вают на то, что первоначально в нем обсуждался вопрос о разде- лении на департаменты, т. е. о распределении сфер компетенции между его членами, однако реализована эта идея не была. Меж- ду тем фактически такое разделение в силу должностных обязан- ностей верховников, как президентов коллегий, имело место. Но принятие решений в совете осуществлялось коллегиально, а сле- довательно, коллективной была и ответственность за них. Первые же решения совета свидетельствуют о том, что их чле- ны отдавали себе ясный отчет, что его создание означает карди- нальную перестройку всей системы органов центрального управле- ния, и стремились по возможности придать его существованию ле- гитимный характер. Не случайно их первое заседание было посвя- *Показательно, например, что во время конфликта в Сенате по поводу строитель- ства Ладожского канала обидевшиеся на Меншикова сенаторы решили демонстративно не ездить на заседания. Если мысль о подобной форме протеста могла вообще прийти в голову тем, на ком лежала высшая ответственность за судьбы страны, то становится понятно, что для выполнения функций правительства, т. е. высшего органа исполнитель- ной власти, Сенат был не приспособлен.
192 Глава $** ' -< х ч щено решению вопросов о функциях, компетенции и полномочиях совета, о его взаимоотношениях с другими учреждениями. В ре- зультате появилось известное “мнение не в указ”, в котором оп- ределялось подчиненное по отношению к совету положение Сена- та, а три важнейшие коллегии фактически уравнивались с ним, по- скольку им предписывалось сообщаться между собой промемори- ями104. В течение всего февраля и первой половины марта 1726 г. верховники (вскоре в этой работе к ним присоединился включен- ный в совет по настоянию императрицы герцог Карл Фридрих Голштинский) вновь и вновь возвращались к регламентации дея- тельности нового органа. Плодом их усилий стал именной указ от 7 марта “о должности Сената”, неделю спустя указ, переимено- вывавший Сенат из “правительствующего” в “высокий”* (14 ию- ня того же года из “правительствующего” в “святейший” был пе- реименован Синод10^), а 28 марта еще один указ о форме сноше- ний с Сенатом106. В исторической литературе активно обсуждался вопрос о том, имели ли верховники изначально намерения олигархического харак- тера и не означало ли учреждение Верховного тайного совета фак- тически ограничение самодержавия. Мне в данном случае наиболее убедительной представляется точка зрения Анисимова. “По своему месту в системе власти и компетенции, — пишет он, — Верховныц тайный совет стал высшей правительственной инстанцией в виде уз- кого, подконтрольного самодержцу (курсив мой. — А.К.} органа, состоявшего из доверенных лиц. Круг дел его не был ограничен — он являлся и высшей законосовещательной, и (высшей судебной, и высшей распорядительной властью”. Но совет “не подменял Се- нат”, ему “были подведомственны в первую очередь дела, не под- падавшие под существующие законодательные нормы”. “Крайне важным, — замечает Анисимов, — было и то, что в Совете в уз- ком кругу обсуждались острейшие государственные проблемы, не становясь предметом внимания широкой публики и не нанося тем самым ущерба престижу самодержавной власти”107. Что же касается императрицы, то позднее, в указе от 1 янва- ря 1727 г., она вполне четко объяснила: “Мы сей Совет учинили *В протоколе заседания Верховного тайного совета эта мера аргументировалась следующим образом: «Понеже Верховному тайному совету известно учинилось, что Се- нат из первых трех коллегий промеморей не принимают затем, что в оных не пишут “правительствующим”, також и из других коллегий не знают, каким образом Сенат ти- туловать, от чего в делах есть остановка... с нынешняго времяни именоватца и писатца “Высокий Сенат”, а не “правительствующий” для того, что слово “правительствующий” непристойно» (СИРИО. СПб., 1886. Т. LV. С. 90).
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 193 верховным и при боку нашем не для чего инако только, дабы оной . в сем тяжком бремени правительства во всех государственных де- f лах верными своими советами и беспристрастными объявлениями мнений своих Нам вспоможение и облегчение учинил”10^. Аниси- t мов вполне убедительно показывает, что целым рядом распоряже- ? ний, обозначивших круг вопросов, которые должны были докла- дываться ей лично, минуя совет, Екатерина обеспечила свою от него независимость. На это же указывают и многие другие при- меры, как, например, история включения в состав совета герцога Голштинского, редактирование императрицей некоторых решений совета и пр. Но как следует трактовать учреждение Верховного тайного совета (а его появление, несомненно, было важным пре- образованием в сфере управления) с точки зрения истории реформ в России XVIII столетия? Как будет видно из нижеследующего обзора деятельности со- вета, его создание действительно способствовало повышению уровня эффективности управления и по существу означало совер- шенствование системы органов власти, созданной Петром I. При- стальное же внимание верховников с первых дней существования совета к регламентации его деятельности указывает на то, что они действовали строго в рамках заданных Петром бюрократических правил и, пусть бессознательно, стремились не к разрушению, а именно к дополнению его системы. Стоит отметить и то, что со- вет был создан как коллегиальный орган, действовавший в соот- ветствии с Генеральным регламентом. Иначе говоря, само созда- ние совета, на мой взгляд, означало продолжение петровской ре- формы. Рассмотрим теперь конкретную деятельность Верховного тайного совета в важнейших вопросах внутренней политики. Уже указом от 17 февраля была осуществлена первая мера, на- правленная на упорядочение сбора провианта для армии: генерал- провиантмейстер был подчинен Военной коллегии с правом доно- сить в Верховный тайный совет о неправильных действиях колле- гии10^. 28 февраля Сенат распорядился закупать у населения фу- раж и провиант по цене продавца, не чиня ему никакого притес- нения110. Спустя месяц, 18 марта, от имени Военной коллегии была из- дана инструкция офицерам и солдатам, посылаемым для сбора по- душной подати, что, по-видимому, по мысли законодателей, долж- но было способствовать сокращению злоупотреблений в этом са- мом больном для государства вопросе111. В мае Сенат реализовал прошлогоднее предложение своего генерал-прокурора и направил 7 — 1231
194 vV 4J. Глава 3 сенатора A.A. Матвеева с ревизией в Московскую губернию112. Между тем Верховный тайный совет был озабочен прежде всего финансовыми вопросами. Решить его верховники пытались в двух направлениях: с одной стороны, путем упорядочения системы уче- та и контроля за сбором и расходованием денежных сумм, а с другой — за счет экономии средств*. Первым результатом работы верховников по упорядочению финансовой сферы стало подчинение Штате-конторы Камер-кол- легии и одновременное уничтожение должности уездных рентмей- стеров, объявленное указом от 15 июля. Указ отмечал, что с вве- дением подушной подати функции рентмейстеров и камериров на местах стали дублироваться, и повелевал оставить лишь камери- ров. Учет прихода и расхода всех финансовых средств также бы- ло сочтено целесообразным сосредоточить в одном месте**. В тот же день еще одним указом Штате-конторе было запрещено само- стоятельно выдавать средства на какие-либо чрезвычайные расхо- ды без разрешения императрицы или Верховного тайного сове- та11^. 15 июля стало поворотной датой в судьбе не только Штате- конторы. В тот же день на том основании, что в Москве имеет- ся собственный магистрат, там была упразднена контора Главно- го магистрата, что стало первым шагом по преобразованию горо д - ского управления, а сама эта мера Явилась одним из, как считали верховники, способов экономии средств114. Первый шаг был сде- лан и на пути к судебной реформе: был издан именной указ о на- значении в города воевод для исправления судных и розыскных дел. Причем, аргументация была такова, что уездные жители тер- пят большие неудобства от необходимости по тяжебным делам ез- дить в провинциальные города. Одновременно и надворные суды оказываются перегруженными делами, что влечет за собой усиле- ние судебной волокиты. Впрочем, жаловаться на воевод разреша- лось в те же надворные суды11^. Понятно, впрочем, что восстановление должности уездных во- евод имело отношение не только к судопроизводству, но и в це- *В законодательстве первых послепетровских лет мы обнаруживаем большое чис- ло актов, связанных с выдачей жалованья разным категориям служащих, причем денег не хватало даже для зарплаты чиновникам центрального аппарата: в одном из указов отмечалось, что и в прошлые годы им выдавали жалованье натурой, да и то “с продол- жением” (ПСЗ. Т. 7. № 4682). **Эта важная и вполне оправданная работа была продолжена и позднее: в 1727 г. в Камер-коллегию был передан соляной сбор, лифляндские таможенные пошлины и др. (см.: СИРИО. СПб., 1889. Т. LXIX. С. 278—280, 294 и др.).
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 195 лом к системе управления на местах. “А понеже, — считали вер- ховники, — прежде сего бывали во всех городах одни воеводы и всякие дела, как государевы, так и челобитчиковы, також по при- сланным из всех приказов указом отправляли одни и были без жалованья, и тогда лучшее от одного правление происходило, и люди были довольны”11^. Это была принципиальная позиция, вполне определенное отношение к созданной Петром системе ме- стного управления. Однако вряд ли справедливо видеть в ней но- стальгию по старому117. Ни Меншиков, ни Остерман, ни тем бо- лее герцог Голштинский испытывать такой ностальгии не могли просто в силу своего происхождения и жизненного опыта. Ско- рее, за этим рассуждением был трезвый расчет, реальная оценка сложившейся ситуации. Как показало дальнейшее, указы от 15 июля стали лишь пре- людией к принятию решений гораздо более кардинальных. Вер- ховники прекрасно понимали, что ликвидацией одной лишь мос- ковской конторы Главного магистрата проблему финансов не ре- шить. Главное зло они видели в чрезмерно большом количестве учреждений разного уровня и чересчур раздутых штатах. При этом, как ясно из вышеприведенного высказывания, они вспоми- нали, что в допетровское время значительная часть аппарата уп- равления вовсе не получала жалованья, а кормилась “от дел”. Еще в апреле герцог Карл Фридрих подал “мнение”, в котором ут- верждал, что “гражданский штат ни от чего так не отягощен, как от множества служителей, из которых, по разсуждению, великая часть отставлена быть может”. И далее герцог Голштинский за- мечал, что “есть много служителей, которые по прежнему здесь, в империи бывшему обычаю с приказных доходов, не отягощая штат, довольно жить могли”. Герцога поддержал Меншиков, предложивший отказаться от выплаты жалованья мелким служа- щим Вотчинной и Юстиц-коллегии, а также местных учреждений. Такая мера, полагал светлейший, не только сбережет государст- венные средства, но и “дела могут справнее и без продолжения решаться, понеже всякой за акциденцию будет неленостно тру- диться”11®. К концу мая решили жалованья “приказным людям не давать, а довольствоватца им от дел по прежнему обыкновению с челобитчиков, кто что даст по своей воле”119. Следует иметь в ви- ду, что под приказными при этом понимались мелкие служащие, не имевшие классных чинов. Однако показательно, что в вопросе сокращения штатов -в первую очередь верховники обратили внимание на коллегии, т. е. 7*
196 Глава 3 центральные, а не местные учреждения. Уже в июне 1726 г. они отмечали, что от их раздутых штатов “в жалованье происходит на- прасной убыток, а в делах успеху не бывает”12^. 13 июля члены совета подали императрице доклад, в котором, в частности, писа- ли: “В таком множественном числе во управлении лучшаго успе- ху быть не может, ибо оные все в слушании дел за едино ухо по- читаются, и не токмо, чтоб лучший способ был, но от многова разногласия в делах остановка и продолжение, а в жалованье на- прасной убыток происходит”121. По-видимому, почва для доклада была подготовлена заранее, ибо уже 16 июля на его основе появился именной указ, почти до- словно повторявший аргументацию верховников: “В таком мно- жайшем числе членов во управлении дел лучшего успеху не нахо- дится, но паче в разногласиях в делах остановка и помешательст- во происходит”. Указ предписывал оставить в каждой коллегии лишь по президенту, вице-президенту, двум советникам и двум асессорам, да и тем велено было присутствовать в коллегии не всем одновременно, а только половине из них, сменяясь ежегод- но. Соответственно, и жалованье предполагалось платить лишь находящимся в данный момент на службе122. Замечу, что таким образом применительно к чиновникам была реализована мера, ра- нее предлагавшаяся для армии. В связи с этой реформой А.Н. Филиппов писал, что “Совет весьма близко стоял к условиям тогдашней действительности и живо интересовался всеми сторонами управления... в этом случае он отметил... то, на что ему приходилось постоянно наталкивать- ся в деятельности коллегий”. Однако принятое решение историк считал полумерой, которая “не могла иметь будущность”. Верхов- ники, полагал он, не озаботились изучением причин наблюдаемо- го ими порока, и сокращали число коллежских членов, “не реша- ясь ни отказаться прямо от коллегиальности, ни отстаивать пет- ровскую реформу в целом”12^. В том, что чрезмерность числа кол- лежских членов не была выдумкой верховников и что она дейст- вительно отрицательно сказывалась на оперативности принятия решений, Филиппов, безусловно, прав, однако его оценка рефор- мы представляется чересчур резкой. Во-первых, то обстоятельст- во, что верховники не посягнули на принцип коллегиальности, ука- зывает, с одной стороны, на то, что они не замахивались на пет- ровскую реформу центрального управления как таковую, а с дру- гой, — вполне понятно, что отказ от этого принципа означал бы гораздо более радикальную ломку, которая в конкретных истори-
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 197 ческих условиях того времени могла бы иметь непредсказуемые последствия. Во-вторых, замечу, что собственно аргументация, связанная с неэффективностью работы коллегий и в докладе со- вета, и затем в указе была по существу лишь прикрытием, в то время как цель носила чисто финансовый характер. И наконец, нельзя забывать и о том, что худо-бедно коллегии просущество- вали в России еще не один десяток лет после этого, в целом справляясь со своими функциями. В конце 1726 г. верховники избавились еще от одной излиш- ней, по их мнению, структуры: указом от 30 декабря были унич- тожены вальдмейстерские конторы и сами должности вальдмей- стеров, а смотрение за лесами было возложено на воевод. Указ отмечал, что “в народе от вальдмейстеров и лесных надзирателей великая тягость состоит”, и пояснял, что вальдмейстеры живут за счет штрафов, взимаемых с населения, что, естественно, влечет значительные злоупотребления124. Понятно, что принятое решение должно было способствовать ослаблению социальной напряжен- ности и, видимо, как считали верховники, повышению платеже- способности населения. Между тем речь шла о смягчении петров- ского законодательства о заповедных лесах, в свою очередь свя- занного с вопросами содержания и строительства флота. Это бы- ла еще одна острая проблема, где петровское наследие впрямую сталкивалось с реальной жизнью. Строительство флота требовало больших финансовых вложений и привлечения значительных люд- ских ресурсов. И то, и другое в условиях послепетровской Рос- сии было крайне затруднено. Выше уже говорилось, что в первый после смерти Петра год строительство флота, несмотря ни на что, продолжалось. В феврале 1726 г. был издан именной указ о про- должении строительства судов в Брянске12^. Однако впоследст- вии, уже в 1728 г., совет после долгих споров был вынужден прийти к решению не строить новых кораблей, но только содер- жать в“исправности имеющиеся12^. Это произошло уже при Пет- ре II, что нередко связывают с отсутствием у юного императора интереса к морским делам. Соответственно и верховников обви- няют в пренебрежении любимым детищем Петра Великого. Од- нако документы свидетельствуют, что данная мера, как и иные по- добные, была вынужденной и диктовалась реальными экономиче- скими условиями того времени, когда, кстати, Россия не вела ни- каких войн. Впрочем, и в 1726-м, как и в предшествующем, году был при- нят ряд узаконений, направленных на поддержание петровского
Глава 3 \ /I ' i :Л\ 198 наследия. Важнейшее значение, в частности, имел акт от 21 апре- ля, подтверждавший петровский указ 1722 г. о порядке престоло- наследия и придававший силу закона “Правде воли монаршей”127. 31 мая именным указом была подтверждена обязательность ноше- ния немецкого платья и бритья бород отставными, а 4 августа — “обывателями” Санкт-Петербурга12^. Между тем обсуждение в Верховном тайном совете вопроса о том, как примирить интересы армии и народа, продолжалось. По- иски в течение полутора лет паллиативных решений не привели ни к каким серьезным результатам: казна практически не пополня- лась, недоимки росли, социальная напряженность, выражавшаяся прежде всего в крестьянских побегах, которые угрожали не толь- ко благосостоянию государства, но и благополучию дворянства, не спадала. Верховникам становилось ясно, что необходимо принять более радикальные комплексные меры. Отражением этих настро- ений явилась записка Меншикова, Макарова и Остермана, подан- ная в ноябре 1726 г. Именно на ее основе был подготовлен и 9 января 1727 г. представлен в Верховный тайный совет проект указа, который после обсуждения в совете уже в феврале был ре- ализован несколькими изданными указами. Указ от 9 января откровенно констатировал критическое со- стояние государственных дел. “По разсуждении о нынешнем со- стоянии нашего империя, — говорилось в нем, — показывается, что едва ли не все те дела, как духовныя, так и светския в худом порядке находятся и скорейшаго исправления требуют... не токмо крестьянство, на которое содержание войска положено, в великой скудости обретается и от великих податей и непрестанных экзеку- ций и других непорядков в крайнее и всеконечное разорение при- ходит, но и прочия дела, яко: коммерция, юстиция и монетные дворы весьма в разоренном состоянии обретаются”. Между тем “понеже армия так нужна, что без нея государству стоять невоз- можно... того ради и о крестьянех попечение иметь надлежит, ибо солдат с крестьянином связан, как душа с телом, и когда кресть- янина не будет, тогда не будет и солдата”. Указ предписывал вер- ховникам “иметь прилежное рассуждение как о сухопутной армии, так и о флоте, чтоб оные без великой тягости народной содержа- ны были”, для чего предлагалось_создать специальные комиссии о податях и об армии. Предлагалось такжё^ДО“ВЫнесения'’окбнча- тельного решения о размере подушины отсрочить ее уплату за 1727 г. до сентября, часть подати платить натурой, 'сбор податей и рекрутов переложить на гражданские власти, перевести полки
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 199 из сельской местности в города, часть офицеров и солдат из дво- рян для экономии денег отпускать в долгосрочные отпуска, умёнь- шить число учреждении, упорядочить ведение дел в Вотчинной коллегии, учредить Доимочную канцелярию и Ревизион-коллегию, рассмотреть вопрос о поправлении монетного дела, увеличить раз~ мер пошлин за продажу деревень, ликвидировать Мануфактур- коллегию, а фабрикантам собираться один раз в год в Москве для обсуждения мелких вопросов, более важные же решать в Ком- мерц-коллегии12^. Как видим, верховникам (на основе их же собственного мнения) была предложена целая программа действий антикризисного харак- тера, которая вскоре стала претворяться в жизнь. Уже 9 февраля был издан указ об отсрочке платежа за майскую треть 1727 г. и возвращении офицеров, посланных для сбора подушной подати, в полки. Одновременно сообщалось об учреждении комиссии об ар- мии и флоте, “чтоб оные без великой тягости народной содержа- ны были”130. 24 февраля было реализовано давнее предложение Ягужинского, повторенное в записке Меншикова, Макарова и Остермана, “две части офицеров, и урядников, и рядовых, кото- рые из шляхетства, в домы отпускать, чтоб они деревни свои ос- мотреть и в надлежащий порядок привесть могли”. При этом ого- варивалось, что данная норма не распространяется на офицеров из беспоместных дворян^1. В тот же день, 24 февраля, появился и комплексный указ, со- державший целый ряд важных мер и почти дословно повторявший указ от 9 января: “Понеже всем известно есть, каким неусыпным прилежанием блаженный и вечно достойный памяти Его Импера- торское Величество, наш любезный супруг и государь трудился в установлении доброго порядка во всех делах как в духовных, так и светских и в сочинении пристойных регламентов в надежде то- го, что уже весьма надлежащий порядок с пользою народною во всем том следовати будет; но по рассуждении о нынешнем состо- янии Нашей Империи показывается, что не точию крестьяне, на которых содержание войска положено, в великой скудости обре- таются и от великих податей и непрестанных экзекуций и других непорядков в крайнее разорение приходят, но и другия дела, яко коммерция, юстиция и монетные дворы весьма в слабом состоя- нии и все то скорейшаго исправления требует”1^2. Указ предписы- вал собирать подушную подать не непосредственно с крестьян, а с помещиков, старост и управителей, устанавливая, таким обра- зом, для крепостной деревни тот же порядок, который ранее был
200 Глава 3 , установлен для дворцовых сел. Ответственность за сбор подуш- ной подати и его проведение надлежало возложить на воевод, ко- торым в помощь давалось по одному штаб-офицеру. А чтобы между ними не возникало разногласий из-за старшинства в чинах, решено было воеводам на время исполнения их должности давать чин полковника. Указ от 24 февраля вновь повторял норму об отправлении ча- сти военных в отпуска*, а также предписывал перевод полков в города. Причем, почти дословно повторялись аргументы, звучав- шие еще при обсуждении этого вопроса в 1725 г.: в городских ус- ловиях офицерам легче наблюдать за своими подчиненными, удер- живать их от побегов и других преступлений и гораздо быстрее можно собрать в случае необходимости; при выступлении полка в поход можно будет сконцентрировать остающихся больных и иму- щество в одном месте, что не потребует излишних затрат на мно- гочисленные караулы; размещение полков в городах приведет к оживлению торговли, причем и государство сможет получать по- шлину с привозимых сюда товаров, но “паче всего крестьянству великое от того будет облегчение, а и гражданству тягости ника- кой не будет” Этим же указом был осуществлен ряд мер по реорганизации органов как центрального, так и местного управления. “Умноже- ние правителей и канцелярий во всем государстве, — отмечали верховники, — не токмо служит к великому отягощению штата, но и к великой тягости народной, понеже вместо того, что прежде сего к одному управителю адресоватца имели во всех делах, ны- не к десяти и, может быть, и больше. А все те разные управите- ли имеют свои особливые канцелярии и канцелярских служителей и особливой свой суд и каждой по своим делам бедный народ во- лочит. И все те управители и канцелярские служители пропита- ния своего хотят, умалчивая о других непорядках, которые от без- совестных людей к вящей народной тягости ежедневно происхо- дят”^4. Указ от 24 февраля подчинил городовые магистраты гу- бернаторам и уничтожил конторы и”канцёлярии зёмскихп^омиеса^--- ров, ставшие ненужными при возложении обязанностей по сбору податей на воевод. Одновременно была осуществлена судебная реформа: ликвидированы надворные суды, чьи функции были пе- реданы воеводам. Верховники осознавали, что реформа влечет за *Эта норма не была новацией верховников. Отпуска для военных из дворян впер- вые стали вводиться еще во время Северной войны, и уже к концу царствования Пет- ра их продолжительность бьт а установлена в один год (см.: ПСЗ. Т. 7. № 4595).
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 201 собой усиление роли Юстиц-коллегии, и принимали меры к ее ук- реплению. При самом Верховном тайном совете учреждалась До- имочная канцелярия, структурно и организационно имевшая кол- лежское устройство. Этим же указом создавалась Ревизион-кол- легия, а Вотчинная коллегия переводилась в Москву, что должно было сделать ее более доступной для помещиков. О Мануфактур- коллегии в указе говорилось, что, “понеже оная без Сенату и на- шего Кабинету никакой важной резолюции учинить не может, то- го ради и жалованье напрасно получает”. Коллегия ликвидирова- лась, а ее дела передавались в Коммерц-коллегию. Однако месяц спустя, 28 марта, было признано, что делам Мануфактур-колле- гии быть в Коммерц-коллегии “неприлично”, и потому при Сена- те была учреждена Мануфактур-контора1^. Указ от 24 февраля содержал и меры по упорядочению сбора пошлин за выдачу до- кументов из различных учреждений. Реорганизация управления была продолжена и в следующем месяце: 7 марта была ликвидирована Рекетмейстерская контора, а ее функции возложены на обер-прокурора Сената, “чтоб напрас- ного жалованья не происходило”1^6. В именном указе от 20 мар- та было вновь подвергнуто критике “умножение штатов"* и связан- ное с ним увеличение расходов на жалованье. Указ повелевал вос- становить допетровскую систему выплаты жалованья — “как бы- ло до 1700 году”: платить лишь тем, кому платили и тогдаГТ'“ТДе довольствовались от дел”, также удовлетвориться этим. Где преж- де в городах у воевод дьяков не было, туда и теперь секретарей не назначать1^7. Именно данный указ (повторенный затем 22 ию- ля того же года1^) явился своего рода апофеозом критики вер- ховниками петровских преобразований. Показательно, что он от- личался от других резкостью тона и отсутствием привычной раз- вернутой аргументации. Указ как бы выдавал накопившуюся у верховников усталость и раздражение, ощущение ими бессилия изменить что-либо кардинальным образом. Параллельно с работой по реорганизации управления и нало- гового обложения верховники немало внимания уделяли вопросам торговли, справедливо полагая, что ее активизация может быстро принести государству доход. Еще осенью 1726 г. русский посол в Голландии Б.И. Куракин предложил открыть для торговли Ар- хангельский порт и императрица велела Верховному тайному со- вету навести по этому поводу справки и доложить свое мнение. В декабре совет заслушал доклад Сената о свободной торговле и ре- шил создать Комиссию о коммерции во главе с Остерманом, ко-
202 : Глава 3 . торая начала свою деятельность с призыва к купцам подавать предложения о “поправлении коммерции”1^9. Вопрос же об Ар- хангельске был решен в начале следующего года, когда указом от ^ января порт был открыт и повелено “торговать всем позволить невозбранно”14^. Позднее Комиссия о коммерции передала в сво- бодную торговлю ряд товаров, ранее отдававшихся на откуп, от- менила ряд ограничительных пошлин и способствовала созданию благоприятных условий для иностранных купцов. Но важнейшим ее делом стал пересмотр петровского протекционистского тарифа 1724 г., носившего, по выражению Анисимова, умозрительный, оторванный от российской реальности характер и принесшего больше вреда, чем пользы141. В соответствии с февральским указом и мнением верховников, высказанным ими в многочисленных записках, правительство ре- шило принять срочные меры и в сфере денежного обращения. Ха- рактер намеченных мер был аналогичен тем, что принимались при Петре: начеканить легковесной медной монеты на 2 млн, рублей. Как отмечал~А.И. Юхт, правительство при этом “отдавало себе отчет в том, что данная мера отрицательно скажется на общем экономическом положении страны”, но “другого выхода из финан- сового кризиса оно не видело”. Посланный в Москву для органи- зации задуманного А.Я. Волков обнаружил, что монетные дворы выглядели, “как после неприятельского или пожарного разоре- ния”, но энергично взялся за дело и в течение последующих не- скольких лет было начеканено на сумму около 3 млн. рублей пя- тикопеечников облегченного веса142. Рассмотрение в совете вопроса о подушной подати и содержании армии протекало не гладко. Так, еще в ноябре 1726 г. П.А. Толстой предложил вместо ревизии недоимок, на чем настаивал верный инте- ресам своего ведомства Меншиков, провести ревизию средств в Во- енной, Адмиралтейской и Камерколлегиях. Толстой удивлялся, что в мирное время, когда многие офицеры находятся в отпусках, армия ис- пытывает недостаток в людях, лошадях и средствах, и, видимо, спра- ведливо подозревал возможные злоупотребления14^. Еще в июне это- го же года был издан указ, по которому армейским полкам предпи- сывалось представлять в Ревизион-коллегию приходные и расходные книги и счетные выписи в исправном состоянии, что было вновь стро- жайше подтверждено в конце декабря144. Военная коллегия предло- жила взимать с населения подати натурой, но по инициативе Тол- стого было принято решение дать возможность плательщикам са- мим выбирать форму уплаты.
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 203 Показательно, что при всех трудностях и неразрешимых про- блемах, с которыми сталкивался Верховный тайный совет, его де- ятельность высоко оценивалась иностранными наблюдателями. “Теперь больше не подрываются финансы этого государства не- нужными постройками гаваней и домов, плохо усвоенными ману- фактурами и заводами, слишком обширными и неудобоисполни- тельными затеями или пиршествами и пышностью, а также не принуждают теперь силою их, русских, к подобной роскоши и празднествам, к построению домов и переселению сюда своих крепостных, — писал прусский посланник А. Мардефельд. — В Верховном тайном совете дела исполняются и отправляются быс- тро и по зрелому обсуждению, вместо того, чтобы, как прежде, пока покойный государь занимался постройкой своих судов и сле- довал другим своим влечениям, они залеживались на целые пол- года, не говоря уже о бесчисленных других похвальных переме- нах”145. В мае 1727 г. активная деятельность Верховного тайного со- вета была прервана смертью Екатерины I и вступлением на пре- стол Петра II. Последовавшая затем в сентябре опала Меншико- ва, как считают многие исследователи, изменила ее характер и привела к торжеству контрреформаторского духа, символом чего стал в первую очередь переезд двора, Сената и коллегий в Моск- ву. Чтобы проверить эти утверждения, вновь обратимся к зако- нодательству. Уже 19 июня 1727 г. было подтверждено распоряжение о пе- реводе Вотчинной коллегии в Москву14®, а ^августе был ликвиди- рован Главный магистрат, ставший ненужным после ликвидации городовых магистратов. Одновременно в петербургскую Ратушу для суда купечестваЪыли назначены бургомистр и два бурмистра. Год спустя вместо городовых магистратов в городах велено было быть ратушам14Л В начале осени совет рассматривал вопрос о це- лесообразности сохранения торговых консульств в зарубежных странах, в частности, во Франции и Испании. Сенат, в свою оче- редь опиравшийся на мнение Коммерц-коллегии, полагал, что в этом “никакой пользы государственной не имеется и впредь содер- жать их к прибыли безнадежно, ибо посланные туда казенные и купеческие товары проданы многие с накладом”14®. В результате было решено консульства ликвидировать149. Вряд ли прав Аниси- мов, увидевший и тут еще одно свидетельство неприятия верхов- никами политики Петра, заботившегося о проникновении русских товаров в отдаленные уголки планеты, в том числе в Америку, да-
204 Глава 3 же если это было убыточно. Со смерти великого преобразователя прошло уже около трех лет — срок, достаточный для того, чтобы убедиться в безнадежности данной затеи. Принятая верховниками мера носила чисто прагматический характер. Они смотрели на ве- щи трезво и считали нужным поощрять русскую торговлю там, где имелись возможности и перспектива развития, для чего ими пред- принимались достаточно серьезные меры. Так, в мае 1728 г. был издан указ о заведении особого капитала в Голландии для внеш- них расходов, чтобы таким образом поддержать вексельный курс и увеличить объем русского экспорта за границу15^. К осени 1727 г. стало ясно, что отстранение армии от сбора подушной подати ставит под угрозу получение казной каких-либо денег вообще, и в сентябре \72Л г. военные вновь были направ- лены в уезды, хотя и подчинены теперь губернаторам и воеводамГ в январе 1728 г. эта мера была подтверждена новым указом15 L В том же январе было позволено каменное строение в Москве, а в апреле уточнено, что для него не требуется получение какого-ли- бо специального разрешения полиции. 3 февраля следующего, 1729 г. каменное строение было разрешено и в других городах^ 24 февраля по случаю коронационных торжеств император ббъя- вил о прощении штрафов и облегчении наказаний, а также о про- щении подушной подати за майскую треть текущего года155. По- прежнему пристальное внимание уделялось контролю за доходами и расходами: указ от 11 апреля 1728 г. требовал немедленного пре- доставления коллегиями счетов в Ревизион-коллегию, а 9 декаб- ря было объявлено об удержании жалованья у чиновников, винов- ных в такого рода задержках154. 1 мая Сенат напомнил о необхо- димости регулярной посылки в Академию наук ведомостей из уч- реждений центрального управления для их публикации155. В июле Доимочная канцелярия была выведена из ведения Верховного тайного совета и переподчинена Сенату с оговоркой, что она по- прежнему обязана ежемесячно подавать в совет сведения о своей деятельности15^. Однако, снимая с себя одни обязанности, совет принимал другие: в апреле 1729 г. была упразднена Преображен- ская канцелярия и дела “по первым двум пунктам” велено рассма- тривать в Верховном тайном совете157. Важное значение для упорядочения управления имел изданный 12 сентября 1728 г. Наказ губернаторам и воеводам, довольно по- дробно регламентировавший их деятельность. Некоторые исследо- ватели обращали внимание на то, что Наказ воспроизводил от- дельные процедуры допетровского времени, в частности, сдачу го-
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 205 рода “по росписному списку”. Впрочем, сам документ был напи- сан в традиции петровских регламентов и содержал прямую ссыл- ку на Генеральный регламент 1720 г.15® Такого рода ссылок на авторитет деда немало содержалось и в других законодательных актах времени Петра II. В законодательстве этого периода можно обнаружить и уста- новления, прямо продолжающие политику Петра Великого. Так, 8 января 1728 г. был издан указ, подтверждавший, что главным торговым портом страны по-прежнему является Санкт-Петербург, а 7 февраля появился указ об окончании строительства там Пет- ропавловской крепости. В июне в Курскую губернию “для отыс- кания руд” был послан мещанин Протопопов, а в августе Сенат распределил по губерниям геодезистов, поручив им составление ландкарт. 14 июня было велено от каждой губернии прислать по пять человек из офицеров и дворян для участия в работе Уложен- ной комиссии, но, поскольку перспектива законодательной дея- тельности энтузиазма, по-видимому, не вызвала, в ноябре это рас- поряжение пришлось повторить под угрозой конфискации имений. Впрочем, спустя полгода, в июне 1729 г., собранных дворян рас- пустили по домам и вместо них было велено набрать новых. В ян- варе 1729 г. вышел указ, предписывавший продолжение строи- тельства Ладожского канала до Шлиссельбурга, а год спустя вспомнили об отмененном Екатериной штрафе за нехождение к исповеди и причастию и решили пополнить таким образом госу- 159 дарственную казнуIJ л Не совсем верно и часто встречающееся в литературе утверж- дение о полном забвении в царствование Петра II армии и фло- та. Так, 3 июня 1728 г. по представлению Военной коллегии бы- ли учреждены Инженерный корпус и минерная рота, утверждены их штаты. В декабре 1729 г. создана канцелярия лейб-гвардии Семеновского и Преображенского полков, подтвержден указ о ежегодном увольнении в отпуск одной трети офицеров и рядовых из дворян. Принимались меры по укреплению городов и острогов Уфимской и Соликамской провинций для “предосторожности от башкир”16^. В январе 1730 г. со смертью Петра II закончился первый этап в истории послепетровской России, связанный с деятельностью Верховного тайного совета. Попытаемся теперь оценить, какое место занимает он в истории реформ в России XVIII столетия. Прежде всего очевидно, что сам процесс преобразований не остановился, ибо верховниками был осуществлен ряд серьезных
206 Глава 3 изменений в системе управления и судопроизводства, финансовой и налоговой сферах, торговле. Столь же очевидно и то, что совет не имел какой-либо определенной политической программы, пла- на преобразований и тем более такого, у которого была бы какая- либо идейная основа. Вся деятельность верховников была реакци- ей на конкретные социальные, политические и экономические об- стоятельства, сложившиеся в стране в результате радикальных ре- форм Петра Великого. Но это не означает, что решения новых правителей страны принимались сгоряча и носили бессистемный характер. Даже при том, что ситуация была действительно крити- ческой, все реализованные верховниками меры прошли через дли- тельный этап всестороннего обсуждения и первые серьезные ша- ги были предприняты спустя почти полтора года после смерти Пе- тра и полгода после учреждения Верховного тайного совета. При- чем в соответствии с уже налаженной на предшествующем этапе бюрократической процедурой почти всякое решение, принимавше- еся советом, проходило этап экспертной оценки в соответствую- щем ведомстве. Следует также принять во внимание, что люди, оказавшиеся у власти, не были людьми случайными. Это были опытные, хорошо информированные администраторы, прошедшие школу Петра. Но в отличие от своего учителя, который при всем своем жестком рационализме был еще отчасти и романтиком, имевшем определенные идеалы и мечтавшем об их достижении хо- тя бы в отдаленном будущем, верховники проявили себя откро- венными прагматиками. Впрочем, как показали события 1730 г., по крайней мере некоторые из них не были лишены способности мыслить масштабно и заглядывать далеко вперед. Возникает, однако, несколько вопросов. Во-первых, какова была реальная ситуация в стране и не старались ли верховники, как считает Анисимов, сгустить краски? Во-вторых, действитель- но ли осуществленные верховниками преобразования носили контрреформаторский характер и, таким образом, были направле- ны на разрушение созданного Петром? И если даже так, то оз- начает ли это поворот процесса модернизации вспять? Что касается ситуации в стране, то для ее характеристики сто- ит обратиться к монографии П.Н. Милюкова “Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого”. Даже при том, что многие его данные впослед- ствии были оспорены позднейшими исследователями, в целом на- рисованная им картина экономического кризиса, думаю, верна. Между тем столь детальная, основанная на числовых данных, как
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 207 в книге Милюкова, картина не была известна верховникам, осно- вывавшим свои суждения главным образом на доношениях с мест и сведениях о количестве недоимок. Поэтому для примера целе- сообразно обратиться к такому документу, как отчеты А.А. Мат- веева о его ревизии Московской губернии, где, как можно пред- положить, положение было не самым худшим. “В Александровой слободе, — писал Матвеев, — всех сел и деревень крестьяне по- датьми дворцовыми через меру их гораздо неосмотрительно от главных правителей слободы той обложены и отягчены; уже мно- жество беглецов и пустоты явилося; и в слободе не токмо в селах и деревнях не крестьянские, но нищенские прямые имеют свои дворы; к тому ж и не без нападочных тягостей к собственной сво- ей, а не ко дворцовой прибыли”. Из Переславля-Залесского се- натор сообщал: “Непостижимые воровства и похищения не токмо казенных, но и подушных сборов деньгами от камерира, комисса- ров и от подьячих здешних я нашел, при которых по указам по- рядочных приходных и расходных книг здесь у них отнюдь не бы- ло, кроме валяющихся гнилых и непорядочных их записок по ло- скуткам; по розыску ими более 4000 налицо тех краденных денег от меня уже сыскано”. В Суздале Матвеев казнил копииста ка- мерирской конторы за кражу более 1000 рублей и, наказав мно- гих других чиновников, доносил в Петербург: “В здешнем городе великое со дня на день умножение из крестьян нищеты, человек по 200 и больше, и отовсюду их, крестьян, в низовые городы по- бег чинится многочисленный от всеконечной их скудости, подуш- ного платить нечем. Крестьяне синодальной команды подают про- шения об обидах и излишних сборах сверх положенного на них подушного оклада” “Облегчение в платеже подушных денег, вывод военных команд, — писал, комментируя эти документы, С.М. Соловьев, — вот все, что могло сделать правительство для крестьян в описываемое время. Но искоренить главное зло — стремление каждого высшего кормиться за счет низшего и на счет казны — оно не могло; для этого нужно было совершенствование общества, а этого надобно было еще ждать”^2. В деятельности правительств Екатерины I и Петра II, главной целью которой, как уже говорилось, был поиск денежных средств для поддержания жизнеспособности государства, можно выделить следующие взаимосвязанные направления: 1) совершенствование налогообложения, 2) преобразования административной системы, 3) меры в области торговли и промышленности. Рассмотрим каж- дое из них в отдельности.
208 ’ Глава 3 Как явствует из материалов обсуждения вопросов, связанных с подушной податью, в Сенате и Верховном тайном совете, чле- ны первых послепетровских правительств основной порок подат- ной реформы Петра видели не в самом принципе именно подуш- ного обложения, но в несовершенном механизме сбора подати, во- первых, не дающем возможности оперативно учитывать измене- ния в составе плательщиков, что вело к обнищанию населения и росту недоимок, а во-вторых, в применении воинских команд, что вызывало протест населения и понижало боеспособность армии. Критику вызывало также размещение полков в сельской местно- сти с возложением на местных жителей обязанности строить пол- ковые дворы, что также делало их повинности непосильными. По- стоянный рост недоимок вызывал серьезные сомнения в возмож- ностях населения платить подати установленного Петром размера в принципе, хотя эту точку зрения разделяли не все верховники. Так, Меншиков, как пишет Н.И. Павленко, считал, что размер подати не обременителен и “это представление прочно укрепилось в голове князя еще шесть лет назад, когда правительство Петра I обсуждало сумму подати”. Меншиков “остался верен убеждению, что достаточно уменьшить число подьячих и рассыльщиков всяко- го рода,., ликвидировать в уездах полковые дворы, взимавшие по- душную подать, и разместить солдат в казармах городов, как сре- ди поселян наступит благоденствие”^ Поскольку именно Мен- шиков был наиболее авторитетным из членов совета, его мнение в конечном счете и возобладало. Вместе с тем стобит заметить, что, поскольку первый опыт сбора подушной подати был осуществлен лишь в 1724 г. и его результаты не могли быть известны главному вдохновителю по- датной реформы, верховники имели все основания судить о ней по первым результатам. А как люди, взявшие на себя ответст- венность за управление страной, они, более того, были обязаны принять решительные меры по исправлению положения. Аниси- мов полагает, что в действительности разорение страны не было вызвано чрезмерным размером подушной подати, а было следст- вием перенапряжения экономических сил в ходе многолетней Се- верной войны, роста числа и размеров косвенных налогов и по- винностей. В этом он, несомненно, прав. Однако введение по- душной подати, на первый взгляд, весьма умеренного размера, в таких условиях могло оказаться той каплей, после которой раз- витие ситуации перешло критическую черту, и те меры, которые стали предпринимать верховники, были действительно единствен-
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 209 но возможными для спасения положения. Причем замечу, что на радикальное снижение размера подушной подати они так и не по- шли, справедливо полагая, что оно поставит под угрозу сущест- вование армии. В целом меры верховников следует признать вполне разумными: вывод воинских частей из сельской местнос- ти, освобождение жителей от обязанности строить полковые дво- ры, снижение размера подушной подати, прощение недоимок, ва- рьирование в сборе податей деньгами и продуктами с введением на них фактически свободных цен, переложение взимания пода- тей с крестьян на помещиков и управителей, сосредоточение сбо- ра в одних руках — все это должно было способствовать сниже- нию социальной напряженности и давало надежду на пополнение казны. Да и Комиссия о податях, во главе которой, кстати гово- ря, стоял Д.М. Голицын, т. е. представитель старой аристокра- тии, находившейся, по мысли некоторых авторов, в оппозиции к петровским реформам, проработав несколько лет, так и не суме- ла предложить чего-либо взамен подушного обложения. Таким образом, как бы ни оценивать критику верховниками податной реформы, их реальные действия были направлены лишь на ее со- вершенствование, корректировку, приспособление к реальным ус- ловиям жизни. Гораздо более радикальный характер имели преобразования, осуществленные верховниками в системе управления страной, и некоторые из них могут действительно рассматриваться как контр- реформаторские по отношению к петровским учреждениям. В пер- вую очередь это относится к ликвидации надворных судов, созда- ние которых было как бы первым шагом к реализации принципа разделения властей. Однако подобного рода теоретические рас- суждения были, безусловно, чужды и незнакомы верховникам. Для них надворный суд был лишь одним из многочисленных уч- реждений, появившихся на местах в ходе петровских реформ. К тому же при отсутствии в стране профессионального юридическо- го образования, а следовательно, и профессиональных юристов, при том, что само право еще не выделилось в качестве сферы са- мостоятельной общественной деятельности, существование на- дворных судов ни в коей мере обеспечить действительного разде- ления властей не могло. Забегая вперед, замечу, что и впоследст- вии, когда судебные учреждения были выделены в самостоятель- ные в ходе губернской реформы 1775 г., подлинного разделения властей все равно не получилось, ибо страна и общество были к нему попросту не готовы.
210 Глава 3 Что же касается организации местного управления, то, оце- нивая деятельность верховников, надо помнить, что существовав- шая в то время на местах система учреждений создавалсь Пет- ром в течение долгого времени, и если ядро ее было создано па- раллельно с коллежской реформой, то одновременно оставалось немало различных учреждений, возникавших ранее, часто спон- танно и бессистемно. Завершение податной реформы и начало функционирования новой системы обложения неминуемо, даже если бы экономическое положение в стране являлось более бла- гоприятным, должно было привести к изменениям в структуре органов власти на местах, и эти изменения, конечно, должны бы- ли быть направлены на упрощение системы в целом и повыше- ние ее эффективности. Именно это и было осуществлено в 1726—1729 гг. Причем, обращает на себя внимание, что смысл осуществленных мероприятий сводился к дальнейшей централи- зации управления, к созданию четкой вертикали исполнительной власти и, следовательно, никак не противоречил и духу петров- ской реформы. Нельзя не признать разумным и стремление верховников к удешевлению аппарата за счет его сокращения. Иное дело, что созданное или, вернее, воссозданное на местах воеводское уп- равление по сравнению с петровскими учреждениями по форме было более архаично, однако функционировало оно теперь ина- че, чем в допетровской России, хотя бы потому, что воевода подчинялся не приказу в Москве, а губернатору, который, в свою очередь, был подотчетен органам центральной власти, ор- ганизация которых была принципиально иной. Не следует пре- небрегать и рассуждениями верховников о том, что населению легче было иметь дело с одним начальником, чем со многими. Конечно, и новые воеводы, как и их предшественники XVII в., ничем не брезговали, чтобы набить карманы, но уж для исправ- ления этого зла действительно, как писал Соловьев, требовалось прежде всего исправить нравы, что было верховникам не под силу. Что касается центральных учреждений, то, как мы видели, все усилия верховников были направлены на их удешевление, с одной стороны, и повышение их эффективности за счет ликвидации дуб- лирования функций — с другой. И если даже согласиться с теми историками, которые в рассуждениях верховников видят непри- ятие ими самого принципа коллегиальности, никаких реальных действий по его разрушению они не предприняли. Верховники
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 211 уничтожили ряд ранее существовавших учреждений и создали другие, причем новые учреждения создавались на тех же принци- пах коллегиальности, а их функционирование основывалось на пе- тровском Генеральном регламенте и Табели о рангах. Коллегиаль- ным органом, как уже упоминалось, был и сам Верховный тайный совет*. Всему сказанному не противоречит и сокращение числа коллежских членов, не изменившее сколько-нибудь принципиаль- но порядок принятия решений в учреждениях. Несколько иначе выглядит решение верховников отказаться от выплаты части чи- новников жалованья и перевести их на кормление “от дел”. Здесь действительно можно усмотреть существенное отступление от пе- тровских принципов организации аппарата управления, заложив- ших основы русской бюрократии. Конечно, правы те, кто обвиня- ет верховников в непонимании сути реформы Петра, однако дей- ствовали они исходя не из каких-то идейных установок, а подчи- няясь обстоятельствам. В их оправдание нужно, впрочем, сказать, что в реальности чиновники и в то время, и позднее получали жа- лованье крайне нерегулярно, с большими задержками и не всегда полностью; практиковалась выдача жалованья продуктами. Так что в определенной мере верховники придали силу закона тому, что существовало de facto. Обширное государство нуждалось в разветвленном и отлаженном аппарате управления, но не имело ресурсов для его содержания. Сам факт не только ликвидации верховниками некоторых пет- ровских учреждений, но и создания ими новых свидетельствует, на мой взгляд, о том, что и эти их действия носили вполне осмыслен- ный характер. Причем, их реакция на меняющуюся ситуацию бы- ла достаточно быстрой. Так, по указу от 24 февраля 1727 г. все обязанности, связанные со сбором податей в городах, были воз- ложены на городовые магистраты с личной ответственностью их членов за недоимки. В результате явились новые злоупотребления и поток жалоб на них посадских людей^4, что стало одним из факторов, предопределивших их ликвидацию. По существу это было разрешением противоречия между восходящей к иностран- ным образцам форме петровских городских учреждений и факти- чески закрепощенным состоянием населения российских городов, *Впрочем, в деятельности совета принципы коллегиальности и положения Гене- рального регламента соблюдались далеко не так строго. Как показывают протоколы за- седаний совета, нередко решения принимались на основании представления одного из верховников в отсутствие остальных, что отчасти было связано с разделением между членами совета сфер компетенции по коллегиям, которые они возглавляли.
272 Глава 3 при котором даже ничтожные элементы самоуправления оказыва- лись недееспособными. Как вполне разумную и оправданную можно, на мой взгляд, охарактеризовать торгово-промышленную политику Верховного тайного совета. Верховники исходили в целом из экономически верного представления, что именно торговля, скорее всего, может принести столь необходимые государству средства. Протекцио- нистский тариф 1724 г. нанес торговле значительный урон и вы- звал немало протестов со стороны как русских, так и иностран- ных купцов. Негативными были и последствия закрытия еще ра- нее Архангельского порта, что привело к разрушению веками складывавшейся инфраструктуры торговли и разорению многих купцов. Поэтому принятые верховниками меры были разумны и своевременны. Показательно, что и в этих вопросах они не спе- шили, а созданная ими Комиссия о коммерции завершила работу над новым тарифом лишь к 1731 г. В основу его были положены, с одной стороны, голландский тариф (что лишний раз доказыва- ет, что верховники были истинными “птенцами гнезда Петрова”), а с другой — мнения купцов и органов управления торговлей. Свою положительную роль сыграл новый вексельный устав, отме- на ряда торговых монополий, разрешение на вывоз товаров из Нарвского и Ревельского портов, ликвидация ограничений, свя- занных с постройкой торговых судов, введение отсрочек на недо- имки по таможенным пошлинам. Испытывая острый дефицит де- нежных средств, верховники, однако, считали возможной адрес- ную поддержку отдельных промышленных предприятий путем предоставления налоговых льгот и государственных дотаций. В целом их торгово-промышленная политика была относительно бо- лее либеральной и находилась в русле модернизационных процес- сов. Итак, в первые пять лет после смерти Петра Великого про- цесс преобразований в стране не остановился и не был повернут вспять, хотя темпы его, конечно, резко замедлились. Содержа- ние новых преобразований было связано прежде всего с коррек- тировкой тех петровских реформ, которые не выдержали столк- новения с реальной жизнью. Однако в целом политика новых правителей страны отличалась преемственностью. Все основопо- лагающее в петровских реформах — социальная структура обще- ства, принципы организации государственной службы и власти, регулярные армия и флот, податная система, административно- территориальное деление страны, сложившиеся отношения соб-
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизацияР 213 ственности, светский характер власти и общества, нацеленность страны на активную внешнюю политику — осталось неизменным. Правомерно сделать, видимо, и еще один вывод: первые годы истории послепетровской России доказали, что реформы Петра в основе своей были необратимы, и необратимы именно потому, что в целом соответствовали естественному направлению разви- тия страны. к к к Царствование Анны Ивановны началось с событий, вошед- ших в историографию, как “затейка верховников”. Этот эпизод русской истории всегда привлекал внимание исследователей, и ему посвящена большая и разнообразная литература. Однако в контексте темы данной работы интерес представляют прежде всего два аспекта рассматриваемых событий. Во-первых, вполне очевидно, что сами события 1730 г. свидетельствуют о серьез- ных изменениях в русском обществе, его менталитете, взаимоот- ношениях с властью. Во-вторых, факт решения судьбы престо- ла в условиях династического кризиса узким кругом вельмож, составлявших в тот момент высший орган исполнительной влас- ти страны, был отражением изменений в структуре власти. В России уже не было органа, подобного Земскому собору или да- же Боярской думе, в чьих руках оказывалось решение подобных вопросов в XVI—XVII вв. Согласно действовавшему в то вре- мя законодательству, высшую власть в стране олицетворял Вер- ховный тайный совет и то, что его члены взяли на себя ответ- ственность за будущее России, было вполне естественным. Ле- гитимным и оправданным было и приглашение ими на престол (в условиях пресечения мужской линии правящей династии) Ан- ны Ивановны — представительницы старшей ветви дома Рома- новых*. Замечу, что механизм принятия этого важнейшего для стра- ны решения, как и сделанный верховниками выбор, не вызвали *Довольно сложной юридической проблемой является судьба завещания Екатери- ны I, согласно которому в случае смерти Петра II трон должен был перейти к одной из ее дочерей или их потомкам. С одной стороны, верховники были вправе проигнори- ровать его, поскольку по петровскому указу о престолонаследии 1722 г. государь был вправе сам назначить себе преемника и объявить об этом при жизни (как и делалось в последующие правления), в то время как завещание Екатерины было оглашено уже по- сле ее смерти. С другой стороны, в 1727 г. те же верховники фактически уже призна- ли ее завещание правомочным, провозгласив императором Петра II.
214 Глава 3 сколько-нибудь значительных протестов в обществе, которое тем самым фактически признало за Верховным тайным советом пра- во на подобные действия. Протест вызвала попытка верховни- ков тем же узким кругом лиц изменить политический строй Рос- сии. В литературе о событиях 1730 г., как правило, приводятся известные слова А.П. Волынского: “Боже сохрани, чтоб не сде- лалось вместо одного самодержавного государя десяти самовла- стных и сильных фамилий: и так мы, шляхетство, совсем пропа- дем и' принуждены будем горше прежнего идолопоклонничать и милости у всех искать...”16^. На основании этих слов нередко де- лается вывод о том, что дворянство более всего опасалось узур- пации власти несколькими аристократическими фамилиями и олигархии предпочитало самодержавие, что и лежало в основе движения 1730 г. Однако, если такого рода опасения у дворян- ства и были, они должны были рассеяться, как только было об- народовано содержание “кондиций” и объявлено о готовности Верховного тайного совета рассмотреть предложения шляхетст- ва. Протест же был вызван прежде всего именно келейным спо- собом принятия решения по столь важному вопросу, в то время как в дворянской среде, как выяснилось (по-видимому, неожи- данно для самих верховников), существовало убеждение в том, что такого рода вопрос должен рассматриваться более широко и гласно. Характер дворянского протеста явился, несомненно, следст- вием эволюции дворянства в течение первой четверти XVIII столетия и, следовательно, своеобразным плодом петровских преобразований. В событиях 1730 г. дворянство выступило уже как по большей части единая, хотя и не слишком организован- ная политическая сила, способная отстаивать свои интересы в борьбе с властью и сознающая эти интересы как общие для оп- ределенного социального слоя. По сути дела в экстраординар- ных условиях начала 1730 г. впервые обнажились и оказались на поверхности общественной жизни те противоречия между го- сударством и дворянством, которые, как указывалось выше, также были одним из результатов реформ Петра. При этом дворянские проекты являются яркими свидетельствами эволю- ции дворянского самосознания, источником для изучения само- идентификации дворянства, важнейших особенностей его миро- воззрения. Изучение проектов 1730 г. — большая самостоятельная тема, и поэтому здесь отмечу лишь то, что представляется важнейшим
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 215 для понимания взаимоотношений дворянства и государства в по- следующие десятилетия. Прежде всего обращает на себя внима- ние достаточно часто встречающееся в проектах слово “общест- во”. В литературе можно встретить различные толкования ис- пользования авторами проектов этого понятия вплоть до пред- ставления об “обществе” как органе государственной власти166. Между тем внимательное изучение текстов проектов обнаружи- вает по меньшей мере два его значения. Так, в преамбуле про- екта, известного как “проект Грекова”, “проект Секиотова” и “проект Алабердеева”, который С.Н. Дудкин считает одним проектом167, при пересказе предложения Верховного тайного со- вета о сочинении проектов говорится: “Ежели кто что может изобрести к лутчей пользе государству ч обществу... (курсив мой. — A.K.)”]es. В другом проекте (“проект 15-ти”, “проект Дмитриева-Мамонова”, “проект Матюшкина”) та же мысль вы- ражена иначе: “Ежели кто что может изобрести к лутчей поль- ”169 зе отечеству... . Таким образом, во втором случае слово “отечество” как бы объединяет в себе то, что в первом подразумевается под “госу- дарством и обществом”. Иначе говоря, вместо слова “общество” в первом из процитированных проектов можно было бы подста- вить слово “народ”, т. е. речь идет о населении страны. Употребление или, наоборот, отсутствие слова “общество” в преамбуле проектов предопределило и его употребление в основ- ном их тексте. Так, в пункте 1 второго проекта говорится, что в помощь Верховному тайному совету “для важных дел призвано будет общество, как показано ниже в 6-м пункте”. Пункт 2 пред- полагает довыборы членов совета “обществом генералитету воен- ному и штацкому и шляхетству” (курсив мой. — А. К.). Пункт 3 разъясняет, что количественный состав выборщиков должен быть не менее 70 человек (в первом проекте эта цифра увеличена до 100). Именно содержание пункта 2 дает основание полагать, что под обществом авторы проекта имеют в виду некий орган власти. Однако замечу, что, во-первых, нигде в проекте не говорится о постоянном персональном составе “общества”, как и о порядке его составления; во-вторых, обращает на себя внимание сравнение формулировок пунктов 2 и 3: “...впред на ваканции выбирать обществом генералитету воен- ному и штацкому и шляхетству” “...тех трех персон балантиро- вать генералитету и штацким и шляхетству”
216 Глава 3 Как видим, во втором случае слово “общество” опущено и, ви- димо, потому, что уже из предшествующего текста ясно, о чем идет речь — о выборе членов Верховного тайного совета коллек- тивно. Такое толкование слова “общество” подтверждается и вы- шеприведенной ссылкой первого пункта на пункт 6-й, в котором сказано: “...утверждать верховному тайному совету, сенату, гене- ралитету и шляхетству общим советом”. В первом проекте, где слово “общество” употреблено уже в преамбуле в ином, чем во втором проекте, значении, далее в тек- сте оно уже не встречается, но говорится, что, “какие дела касат- ца будут к государственной общей пользе, оные сочинять и ут- верждать вышнему правительству, сенату и генералитету, и шля- хетству общим советом”170 (курсив мой. — А. К.). Таким обра- зом, значение слова “общество”, в котором его употребляли со- ставители дворянских проектов 1730 г., никак не связано ни с представлениями о некоем органе власти, ни с тем значением, ка- кое это слово получило уже во второй половине века, ни тем бо- лее с современным его значением, что очень важно для характе- ристики самосознания русского дворянства в первые послепетров- ские годы. Еще одна, обращающая на себя внимание черта проектов 1730 г. — присущее им всем осознание дворянства правящим со- словием, только члены которого могут представлять народ и со- ставлять персональный состав органов власти. Причем, для всех проектов, составленных как верховниками, так и группами дворян, характерно разделение дворянства на “генералитет” и “шляхетст- во”. Такое разделение по форме напоминает разделение служилых людей допетровской Руси на чины московские и городовые. Од- нако, если социальное положение московских чинов определялось их знатностью, в свою очередь обусловленной местническим сче- том, основанным на служебных достижениях сородичей, то в про- ектах 1730 г. понятие “генералитет” имеет прямое значение и объ- единяет военные и штатские чины первых 4—5 классов. Сам факт их выделения указывает на то, что, по мысли авторов проектов, они должны были составлять особую социальную группу привиле- гированного характера. Итак, налицо один из результатов воздей- ствия петровских реформ на самосознание русского дворянства. Среди черновых бумаг Верховного тайного совета имеется так- же документ (С.Н. Дудкин не без оснований приписывает его ав- торство Д.М. Голицыну!71), в котором высшее сословие разделя- ется на “фамильных” (или “старые фамилии”) и шляхетство, т. е.
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 217 делается попытка выделения и придания привилегированного по- ложения определенному слою дворянства, что могло бы повлечь возникновение аристократии западноевропейского образца172. Од- новременно за этим стоит противопоставление родового дворянст- ва выслужившемуся. Появление такого сюжета в проектах 1730 г. весьма показательно, однако сама проблема еще не стал';, види- мо, ключевой для внутридворянских противоречий, как случилось несколькими десятилетиями позже. Наконец, обращает на себя внимание, что в одном из проек- тов предлагается предоставить право участия в управлении стра- ной лишь собственно русскому дворянству, отсекая не только ино- верцев, т. е. в том числе и прибалтийских лютеран, но и право- славных, “у которых деды не в России породились”17^. Принятие такого предложения должно было бы радикальным образом изме- нить характер Российского государства как империи, систему вза- имоотношений центра с национальными окраинами. Аспект, особенно интересующий нас в проектах 1730 г., — высказанные в них сословные требования дворянства, многие из которых были исполнены правительством в последующие годы. Дворянство требовало: отмены введенных указом Петра I о еди- нонаследии ограничений на право распоряжения вотчинами, уста- новления определенного срока обязательной службы и отмены пе- тровского положения о непременном начале дворянами службы в солдатах и матросах. В одном из проектов предлагалось также пе- ревести столицу в Москву. Последнее предложение было связано не столько с какими-либо идеологическими соображениями, сколько с тем, что именно вокруг Москвы были сконцентрирова- ны вотчины того самого генералитета, о котором шла речь в про- ектах. Таким образом, нетрудно заметить, что требования дворянст- ва были связаны с расширением их привилегий и шли вразрез с тем статусом, которое было ему определено петровским законода- тельством. Но одновременно и само дворянство, как единое со- словие, впервые осознавшее себя таковым именно в 1730 г., бы- ло порождением петровских реформ и связанного с ними процес- са модернизации русского общества. Как верно заметил Строев, “это был первый дебют сословия после того, как оно получило ор- ганизацию благодаря реформе императора Петра Великого... Это было теперь сословие, правда, сословие не в западноевропейском смысле слова, так как не было еще понятия о сословных пра- ”174 вах...
218 Глава 3 к к к Рассматривая внутреннюю Политику России в царствование Анны Ивановны, следует помнить, что ее формирование происхо- дило в необычных условиях и в значительной мере под непосред- ственным влиянием обстоятельств воцарения императрицы. По су- ществу государственная власть впервые столкнулась с фактом су- ществования в стране социальной группы, способной к самоорга- низации и защите собственных сословных интересов. Вполне по- нятно, что политическая стабильность при таких обстоятельствах могла быть обеспечена только на пути компромисса с этой груп- пой. Его масштабы определялись тем, насколько сильной была новая власть и насколько прочным было ее положение. В свою очередь сила власти и прочность ее положения в значительной ме- ре определяются наличием у властителя некоей, численно доста- точно ограниченной, группы преданных ему людей, на которых можно положиться и опереться (выражаясь современным языком, собственной “команды”), а у той, в свою очередь, возможности опереться на какой-либо социальный слой. У Анны в момент при- бытия в Москву своей “команды” не было, и ее еще предстояло сформировать, опираясь на тех, кто помог ей избавиться от опе- ки верховников и, следовательно, уже связал с нею свое полити- ческое будущее. Причем, сложность формирования собственной “команды” была связана с тем, что в конкретных политических обстоятельствах того времени ее невозможно было сразу же лега- лизовать в виде некоего правительственного органа, что удалось сделать лишь значительно позже. На первых же порах приходи- лось иметь дело с достаточно многочисленной группой лиц, от- нюдь не сплоченной и не единой. В этих условиях вызов и при- езд в Россию Бирона, человека, несомненно, верного и уже про- веренного, был для Анны не только духовной, но и политической необходимостью. Вместе с тем показательно, что во всех спорах периода меж- дуцарствия ни разу не возникал вопрос о легитимности власти но- вой государыни, которая вроде бы ни у кого сомнений не вызы- вала, и, соответственно, по крайней мере доказывать свое право на престол Анне было не нужно, что уже само по себе укрепля- ло ее положение. Способствовал этому и способ обретения ею са- модержавия, который, по крайней мере внешне, выглядел как удовлетворение народных чаяний, ибо дворянство не только дек- ларировало, что выступает от имени всего народа, но, по-видимо-
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 219 му, и само так считало, заставляя поверить и императрицу с ее окружением. Иными словами, сугубо дворянские интересы не- вольно воспринимались как часть общенародных. Все эти факто- ры следует учитывать, оценивая те или иные действия правитель- ства Анны. t *k *k *k * “За время царствования Анны, — утверждает Анисимов, — было издано не менее 3,5 тысяч указов, но из этой гигантской груды бюрократических произведений в истории осталось бук- вально несколько указов, по-настоящему важных для будущего развития страны ”17^. Утверждение историка справедливо лишь по- стольку, поскольку пишущие об аннинском времени обычно дей- ствительно оперируют традиционным и весьма ограниченным на- бором из нескольких указов. Реальное же число по-настоящему значимых законодательных актов было гораздо большим. Первый из указов собственно политического характера по- явился уже 24 февраля 1730 г. и касался приема в русскую служ- бу иностранных военных инженеров, вышедших в отставку в сво- их странах176. В указе говорилось о нехватке таких специалистов в русской армии, и, таким образом, декларировалась забота о во- оруженных силах страны. Но это была не только декларация. По- видимому, положение с профессиональными инженерными кадра- ми в армии было действительно острым, ибо спустя год появился сенатский указ о постройке инженерной школы и выделении на нее денег177. Можно, конечно, удивляться, почему именно с такого указа начала свою деятельность новая администрация, хотя понятно, что он был подготовлен еще Верховным тайным советом и Анна под- писала его, не видя в нем ничего, что противоречило бы ее наме- рениям. Действительно, этот указ находился в полном согласии с петровской политикой, а ссылки на авторитет великого дяди вско- ре уже стали общим местом аннинского законодательства. Иначе говоря, независимо от реального значения самого указа, он был своего рода символом преемственности в политике. Спустя несколько дней, 4 марта последовал указ, имевший уже гораздо большее значение. Им объявлялось о ликвидации Верховного тайного совета и одновременно о восстановлении зна- чения Сената “на таком основании и в такой силе, как при Дяде Нашем... Петре Великом... был”17®. Одновременно число сенато-
220 Глава 3 ров было увеличено до 21. Подобная мера, во-первых, отвечала требованиям дворянства о большем представительстве в прави- тельственных органах и, во-вторых, видимо, по мысли законода- теля, должна была восполнить пробел в системе управления, об- разовывавшийся в результате ликвидации совета. Таким образом, косвенно подтверждалось, что существование Верховного тайного совета не было результатом происков враждебных государству сил, но диктовалось несовершенством системы управления. Позд- нее, в том же 1730 г., появилось еще несколько указов, регули- ровавших деятельность Сената и направленных на ее совершенст- вование. Так, 1 июня, которое стало днем появления целого ряда важных указов, Сенат был разделен на пять экспедиций-департа- ментов (духовных дел, военных и морских дел, дел Камер-колле- гии, дел, касающихся юстиции и купеческих)^. Первейшая цель этого нововведения была, конечно, опять же в повышении эффек- тивности управления. Американский историк Д. Ле Донн предла- гает еще одно объяснение. Он считает, что подобным образом предпринималась попытка избавиться от всеобъемлющей власти сенатских чиновников, которые производили такое количество всевозможных документов, что сенаторы, прибывая на заседания, должны были чувствовать себя гостями, не знающими, чем их бу- дут потчевать и развлекать. Новый порядок предусматривал, что четыре-пять сенаторов, заседающих в каждом департаменте, бу- дут сами готовить необходимые документы и затем обсуждать их в общем собрании. В результате сенатские чиновники превраща- лись в простых исполнителей180. Другим указом сенаторам было велено еженедельно доклады- вать императрице о всех решенных ими делах, а также о тех, что требуют ее резолюции181. Формально такая мера должна была упорядочить порядок принятия решений и сделать его более эф- фективным. По-видимому, императрица полагала, что если будет еженедельно налагать резолюции на доклады Сената, то механизм управления будет функционировать бесперебойно. Однако на де- ле, в условиях, когда в компетенции Сената вновь оказались все вопросы государственного управления, даже при самой эффектив- ной работе сенаторов за неделю у них должно было накопиться столько вопросов к императрице, что решить их в один день бы- ло невозможно. Как свидетельствует дальнейшее развитие собы- тий, это уже скоро стало ясно и Анне, вовсе не испытывавшей желания по примеру своего дяди превращаться в государственно- го служащего, занимающегося административной деятельностью
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 221 ежедневно с утра до вечера. Впрочем, в течение некоторого вре- мени надежда справиться с помощью Сената не угасала, и пред- принимались дальнейшие шаги по улучшению его работы. Так, 18 августа 1730 г. появился указ “О порядке отправления дел в сенатской канцелярии”, довольно детально расписывавший дело- производственные процедуры этого важнейшего подразделения центрального органа управления1®2. 17 марта 1730 г. императрица Анна Ивановна подписала обшир- ный именной указ о защите православия1®^. Указ касался самых разных аспектов статуса государственной религии, предписывал Си- ноду следить за сохранением веры, посещением подданными церк- ви, обращать в истинную веру неправославных, возобновить кре- стные ходы в дни тезоименитства государыни и членов ее семьи, а также в дни памяти представителей царствующей династии. Од- новременно подчеркивалось, что крестные ходы следует проводить так же, “как прежде сего при их величестве Деде и Отце Нашем было...”. Здесь можно было бы усмотреть выпад против Петра I, если бы не то обстоятельство, что тут же говорилось о восстанов- лении духовных училищ “по Регламенту духовному”, а также, что “при Деде и Отце” церковь управлялась патриархом, которого Петр заменил Синодом и к которому, собственно, и был обращен данный указ. С.М. Соловьев полагал, что указ был “направлен против архиереев-нововводителей, пренебрегавших крестными хо- дами”, и конкретно против Феофана Прокоповича: “В страхе пред сильною борьбою хотели прикрыться ревностию к правосла- вию и прикрыть Бирона”. Однако тут же историк опровергает сам себя, замечая: “Усердие Феофана Прокоповича не могло остать- ся без награды, его не могли выдать врагам”1®4. Добавлю, что в обстоятельствах того времени подобный указ вряд ли мог по- явиться на свет без участия Феофана. Между тем линия на за- щиту православия была продолжена и позднее, что свидетельст- вует о том, что это была одна из программных установок, реали- зовывавшаяся достаточно последовательно. Так, 20 апреля по- явился указ о непропуске из Польши в Россию католических про- поведников1®^, 8 мая — указ о борьбе с агитаторами раскола, предписывавший отправлять их на галеры с конфискацией всего имущества1®®, а вскоре затем — указ о непогребении иноверных при православных церквах и о непринуждении священников при- чащать лютеран1®7. 15 сентября было восстановлено празднование дня Св. Александра Невского, отмененное распоряжением Сино- да, в 1727 г.1®® Позднее, в 1732 г., был принят основанный на Ду-
222 W Глава 3 ’ ховном регламенте специальный указ о монахах, продолжавший политику Петра в этой области и предписывавший архимандритам осуществлять строгий контроль за передвижением монахов и иметь специальные книги их учета189. В 1735 г. духовным лицам неправославных христианских конфессий было запрещено обра- щать в них русских190. В марте же 1730 г. возник и вопрос о восстановлении в Моск- ве Судного и Сыскного приказов. 20 марта Сенат подал императ- рице доклад191, в котором сообщал, что после ликвидации в 1727 г. надворных судов судебные дела по Московской губернии попали в ведение губернской канцелярии. Но поскольку Московская гу- берния — одна из крупнейших в стране, в Москве находится цар- ская резиденция и проживает большое число помещиков, в том числе имеющих поместья в других губерниях, поток судебных дел очень велик и “в одном губернском правлении исправиться никак не можно”. В результате скопилось около 20 тыс. нерешенных дел. Сенат предлагал возобновить Судный приказ как судебную инстанцию по делам людей всех чинов и Сыскной для следствия по делам о воровстве, разбое и убийстве. Предлагалась и весьма разумная мера: “Дабы Судному и Сыскному приказам в настоя- щих новых делах помешательства и остановки не было”, учредить “особливых судей” для разбора нерешенных дел. Доклад Сената был утвержден императрицей, и 22 июля был издан именной указ, в котором повторены его основные положе- ния. Однако пункт о выделении судей для разбора нерешенных дел принят не был, скорее всего в целях экономии средств, а так- же в силу недостатка квалифицированных кадров, в которых нуж- дались и новые учреждения. Как легко предположить, это долж- но было с самого начала сильно затруднить их работу. В.М. Строев полагал, что доклад Сената о Судном и Сыск- ном приказах является панегириком допетровских порядков Iyz. Действительно, сенаторы писали, что в дореформенное время в Москве было семь судебных учреждений, что обеспечивало отсут- ствие волокиты. Сенаторы, впрочем, вовсе не предлагали восста- новить все, что было до реформы Петра. Они вполне сознавали невозможность, да и ненужность этого и из перечисляемых ими семи учреждений выбрали лишь те два, что могли вписаться в си- стему новых учреждений, не разрушая ее. Причем, апелляции на новые приказы было определено подавать в Юстиц-коллегию, т. е. в петровское учреждение. На практике это означало присут- ствие в Судном приказе прокурора Юстиц-коллегии, чьи функции
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 223 были уточнены указом Сената от 26 июля 1732 г.19^ Новые уч- реждения должны были быть не общегосударственными органа- ми, но губернскими, местными и только в одной, столичной губер- нии, или, вернее, в той, которая в тот момент мыслилась как сто- личная. Позднее, когда столица возвратилась в Петербург, там в августе 1735 г. по представлению Юстиц-коллегии была учрежде- на особая контора, подобная московскому Сыскному приказу194. Показательно, что о восстановлении уничтоженных верховниками петровских надворных судов, т. е. судебных органов на местах, речи не было. Само намерение сенаторов было благим, посколь- ку преследовало цель избавиться, наконец, от груды нерешенных дел (чего сделать на протяжении всего XVIII в. все равно не уда- лось), а также борьбу с ненавистной волокитой, к чему всегда стремились и все правительства. В конце 1730 г. по докладу Сената был восстановлен еще один приказ — Сибирский19^. Сенаторы отмечали, что владения сибирского губернатора слишком обширны, а находящиеся там во- еводы не могут писать непосредственно в коллегии, от чего про- исходит задержка в делах. По мнению Строева, “эта мера имела свое raison d’etre* ввиду отдаленности края и значения его в фи- нансовом отношении”^ Примечательно, что во главе возобнов- ленного приказа встал П.И. Ягужинский, совмещавший эту долж- ность с постом генерал-прокурора Сената. Тем самым подчерки- валось особое положение сибирского региона, а управление им за- мыкалось непосредственно на Сенат. Внося в систему управления в целом определенную вариативность, существование Сибирского приказа, таким образом, ни в коей мере ее не разрушало. Как от- мечал недавно М.О. Акишин, указ о восстановлении Сибирского приказа “вовсе не привел к возвращению административной прак- тики XVII в., до окончательной ликвидации в 1762 г. приказ в основном занимался ревизией счетов и сбытом пушнины”197. В один день с докладом Сената о Судном и Сыскном прика- зах появился указ, также связанный с управлением и направлен- ный на корректировку реформы местного управления, осуществ- ленной Верховным тайным советом. К этому времени все поро- ки допетровской системы воеводского правления, о которой нос- тальгически вздыхали обладавшие короткой памятью верховники, вновь стали явны. Новый указ предписывал воевод назначать лишь на два года, после чего им надлежало являться в Сенат с полным комплектом документов, отражающих их деятельность. ' *разумное основание (фр.).
224 ; j , Глава 3 'О, Если затем в течение года на воеводу не поступало никаких жа- лоб, он получал новое назначение198. Подобная частая сменяе- мость глав местной администрации должна была, по мысли зако- нодателя, стать средством борьбы с коррупцией и действительно могла бы стать таковым, если бы не то обстоятельство, что для исполнения указа требовалось значительное увеличение числа лиц, могущих претендовать на место воеводы. Обращает на себя внимание, что новые правители страны, не скрывавшие своего критического отношения к результатам деятельности верховни- ков, о восстановлении петровской системы местных учреждений опять же не помышляли. Зато 16 апреля была восстановлена должность генерал-рекетмейстера, что вполне объяснимо особен- ностями новой структуры центрального управления, возникшей после ликвидации Верховного тайного совета и нового возвыше- ния Сената199. 25 марта появился первый указ, касавшийся финансовой сфе- ры: о невзыскании с крестьян семигривенных денег за майскую треть, носивший безусловно пропагандистский и одновременно традиционный для всякого нового правительства характер299. Столь же традиционным был и содержавший многочисленные ссылки на предшествующее законодательство указ от 23 апреля о неподаче жалоб, минуя определенные для этого учреждения291. Апрель 1730 г. был отмечен указами, регулировавшими поли- цейскую сферу. Первым из них был указ от 10 числа против лож- ных доносов. В указе обращалось внимание на то, что многие за- ключенные пользуются правилами доноса “по первым двум пунк- там” для избежания наказания или затягивания следствия. Указ устанавливал наказание за ложные доносы в виде смертной каз- ни. Одновременно тот же указ подтверждал существующее зако- нодательство о недоносительстве, которое также должно было на- казываться казнью. В этом же указе содержалась норма, резко ограничивавшая права крестьян: “Людям и крестьянам на поме- щиков, управителей и на прикащиков о безчестии челом не бить и суда не давать”292. Спустя несколько дней последовало разъяс- нение о том, что лица, знавшие о преступлении против верховной власти, но не донесшие потому, что не имели доказательств, каз- ни не подлежат295. Ровно через год, 24 марта 1731 г. ведение дел, ранее подлежавших компетенции Преображенского приказа, было поручено А.И. Ушакову294, а 6 апреля была восстановлена Тайная канцелярия295. Позднее, в 1732 г., был подтвержден указ 1715 г. о сожжении, не вскрывая, подметных писем29^.
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 225 1 июня 1730 г., в день, когда, как уже упоминалось, появилось сразу несколько важных указов, была создана комиссия “для раз- смотрения состояния армии, артилерии и фортификации и исправ- ления оных”2^7. В соответствующем указе подчеркивалось наме- рение новой власти “учреждение Петра Великого крепко содер- жать” и говорилось, что после смерти реформатора в армии про- изошли “непорядки и помешательства”, которые, впрочем, и при Екатерине I, и при Петре II пытались исправить, но не успели. Новой комиссии предлагалось рассмотреть вопросы статуса лиц с генеральским званием, штаты офицеров полков, их денщиков, со- стоящих при полках штатских лиц, количества необходимых пол- кам лошадей, а также вопросы снабжения армии провиантом, фу- ражом и обмундированием. Этим же указом было уравнено жало- ванье русских и иностранных офицеров, что, несомненно, должно было быть поддержано дворянской средой и одновременно шло вразрез с петровскими установлениями. Петр, устанавливая ино- странцам более высокое жалованье, руководствовался прежде все- го острой нуждой в специалистах, а также тем, что иностранцам было запрещено покупать поместья с крепостными крестьянами, которые, как полагал царь, кормили офицеров-дворян. Однако сам же царь создал возможность получения офицерских чинов не- дворянами, которые, как правило, средств для покупки поместий не имели. Но что еще важнее, за годы существования в России регулярной армии в ней уже появились собственные офицерские кадры. Примечательно, что, вопреки обычной практике, исполнение указа от 1 июня было довольно оперативным. Уже 30 октября Се- нат представил императрице доклад о штате генералов, денщиков, штатских при полках и о покупке сукна на мундиры. В последу- ющие годы судьба русской армии оказалась связанной с именем Б.К. Миниха, с 1732 г. возглавлявшего Военную коллегию. Ис- торики по-разному оценивают деятельность Миниха и его полко- водческие способности. Одни называют его “замечательным пол- ководцем и талантливым инженером £ио, другие, напротив, пи- шут о нем как о посредственности и отмечают, что из-за него во время русско-турецкой войны уделом армии были “непродуманные стратегические планы, низкий уровень оперативного мышления, военная рутина, слабая организация снабжения войск, колоссаль- ные людские потери”2^. Современники, видимо, оценивали фельдмаршала более высоко; широко известно было и его личное мужество. Так, во время штурма крепости Очаков Миних шел во 8—1231 \
226 Глава 3 главе батальона Измайловского полка и сам водрузил знамя на крепостной стене. Оценка Миниха-полководца была бы не столь важна, если бы с нею не связывали и оценку состояния русской армии этого вре- мени. Под руководством Миниха был разработан ряд новых ус- тавов и инструкций, которые, как отмечал Л.Г. Бескровный, в от- личие от петровских, “направляли боевую подготовку войска со- вершенно по иному пути в духе прусской системы”2^. По мнению П.П. Епифанова, “насаждением пруссачества” был расстроен “во- енный механизм государства”. Более того, казнокрадство и расто- чительство временщиков “самым пагубным образом отразились на положении вооруженных сил государства и сопровождались таки- ми отступлениями от принципов их строительства, выработанных тяжелым опытом двадцатилетней Северной войны, что нередко граничили с изменой национальным интересам России”211. Бросив столь серьезное обвинение, автор, однако, не удосужился как-ли- бо его обосновать. Между тем основным противником России и в 1730-е годы, и в последующие десятилетия XVIII в. выступала Турция, в действиях против которой нововведения Миниха были, как признает Бескровный, достаточно эффективны. Правда, он сомневается в такой же их эффективности в действиях против ре- гулярных европейских армий212, но успехи России в войне со Швецией 1741—1744 гг., начатой мечтавшими о реванше шведа- ми и закончившейся оккупацией русскими войсками Финляндии, говорят об обратном. Забегая вперед, замечу, что, когда после 1741 г. в армии стали восстанавливать петровские уставы, никто не задумался над тем, не устарели ли они за 20 лет после ликви- дации Ништадтского мира. Через полтора месяца после первого указа об армии появился и указ о флоте: “Нашему Правительствующему Сенату в Колле- гию адмиралтейскую наикрепчайше подтвердить и впредь под- тверждать Нашими указами, чтоб корабельной и галерной флоты содержаны были так, как Уставами, Регламентами и указами уч- реждено и повелено, не ослабевая и не уповая на нынешнее бла- гополучное мирное время”21^. Во время состоявшейся на следую- щий год дискуссии, содержание которой Соловьев передает по де- пеше французского дипломата Маньяна214, вновь был поднят во- прос о дороговизне флота и о том, не лучше ли ограничиться од- ними галерами. На сей раз за эту идею, впервые выдвинутую еще Меншиковым, ратовал поддержанный Бироном Миних (Соловь- ев об этом не упоминает). Однако, что существенно для понима- i
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 227 ния реальной расстановки сил в тот момент, для императрицы ве- сомее оказались возражения С.А. Салтыкова и адмирала Сивер- са215. В 1732 Г. тема флота заняла в законодательстве весьма су- щественное место. 22 января была создана комиссия во главе с А.И. Остерманом, перед которой была поставлена задача приве- сти флот в надлежащий порядок, а через два дня ведущим флот- ским начальникам было велено подать в Кабинет соответствую- щие предложения216. В марте того же года последовали указы об отправке фрегатов в Архангельск для “морской практики”, а в от- вет на доклад комиссии Остермана было предписано довести чис- ленность флота до “положенного числа”. В мае, опять же по до- кладу комиссии, были законодательно установлены размеры вновь строящихся кораблей217. В последующие месяцы была издана це- лая серия указов о корабельном лесе и сбережении лесов в целом, восстанавливавшая петровскую политику, чему начало было поло- жено еще в мае 1731 г. указом об охране лесов согласно Вальд- мейстерской инструкции21^. Еще одной давней проблемой, на которую новое правительст- во не могло не обратить внимания, было составление уложения. 1 июня 1730 г. был издан указ о возобновлении работы Уложен- ной комиссии, составленной из выборных от дворянства, духовен- ства и купечества. Причем предписывалось каждую вновь подго- товленную главу обсуждать на общем заседании Сената, а все уло- жение “немедленно оканчивать”21^. 19 июня того же года Сенат распорядился всех выбранных в Уложенную комиссию к 1 сентя- бря отправить в Москву22^, но уже в декабре они были распуще- ны по домам как не годные к делу. Тогда же было велено одно- му из сенаторов попеременно в течение недели присутствовать в комиссии, а статьи уложения, касающиеся Юстиц- и Вотчинной коллегий, рассматривать в присутствии их представителей221. Одновременно с вопросами армии и уложения был поднят и вопрос о штатах центральных государственных учреждений, кото- рые предполагалось привести в соответствие с установлениями Петра I222. Обсуждение данного впороса в Сенате в ноябре вы- явило весьма интересные и противоречивые мнения. Так, В.В. Долгорукий считал, что следует уменьшить жалованье штат- ских чиновников, получающих больше, чем военные. Это, полагал он, не только подрывает финансы государства, но и сказывается на престиже военной службы. С ним согласился А.И. Остерман. Князь А.М. Черкасский, в свою очередь, как уже стало практи- чески традиционным, с грустью вспомнил о дореформенных вре- 8*
228 : Глава 3 менах, когда приказных было меньше, а дела якобы решались бы- стрее. Он предлагал провести инспекцию загруженности чиновни- ков и сократить штаты. Столь же излишним почитал он и число коллегий. Со всем этим решительно не согласился князь Д.М. Го- лицын, который, таким образом, в данном случае выступил сто- ронником петровской системы. Примечательно, что о ликвидации самого института жалованья штатским чиновникам на этот раз ре- чи не было225. Уже в середине 1730 г. в законодательстве возникла еще од- на тема, ставшая затем постоянной на все время царствования Ан- ны Ивановны, — проблема нищих. 21 июля появился указ, пред- писывавший пресекать бродяжничество и отправлять нищих в бо- гадельни. Одновременно обращалось внимание на то, что в бога- дельнях скрывается немало тунеядцев, которых следует оттуда вы- слать и приспособить к общественно полезному труду в соответ- ствующих заведениях224. Спустя несколько месяцев новый указ грозил штрафами попустительствующей нищим городской поли- ции225. К маю 1733 г. обнаружилось, что исполнение этих указов наталкивается на недостаток мест в богадельнях, и велено было построить новые226. Несколько весьма значимых указов появились в сентябре— октябре 1730 г. Так, 14 сентября было заменено руководство Ме- дицинской канцелярии и введен там коллегиальный принцип уп- равления, что должно было способствовать улучшению постанов- ки медицинского дела в стране в целом227*. 2 октября Ягужин- ский был восстановлен в должности генерал-прокурора Сената, причем в указе, содержавшем многочисленные ссылки на автори- тет “блаженныя памяти Дяди Нашего”, отмечалось, что, “каким же указом оной чин... отставлен и кем отрешен, о том Нам неиз- вестно 22 сентября Анна Ивановна и ее окружение сделали важный шаг для укрепления своего положения: было объявлено о созда- нии нового гвардейского полка, солдатский состав которого сле- довало формировать из русских однодворцев, а офицерский — “из Лифляндцев, Эстляндцев и Курляндцев, и протчих наций инозем- цов и из русских, не определенных против гвардии рангами”229. К этой формулировке стоит приглядеться повнимательнее. Осно- вание Измайловского полка обычно объясняется в литературе же- ланием нового режима иметь военную опору в составе столь пе- *О том, как обстояло дело в реальности, красноречиво свидетельствуют докумен- ты, приводимые С.М. Соловьевым (Сочинения. М., 1993. Кн. X. С. 488—489).
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 229 ременчивой в своих настроениях гвардии. Справедливо обращает- ся внимание на национальный состав нового полка. “Анна не до- веряла русскому, точнее сказать — московскому, дворянству, — утверждает Анисимов, — и предприняла попытку создать элитар- ную воинскую часть, не связанную со служившей в гвардии вер- хушкой российского дворянства... Измайловский полк должен был в России выполнять функцию швейцарской стражи французских королей”. Ссылаясь на официальную историю полка, историк при- водит цифры, свидетельствующие о том, что “иностранцы состав- ляли большинство обер-офицеров (3 из 4) и более половины штаб-офицеров (29 из 43)”2^0. Однако, что в данном случае означает слово “иностранцы”? Ведь, как известно, швейцарская стража во Франции состояла из наемников, которые не были подданными французского короля, в то время как по крайней мере лифляндцы и эстляндцы находились в подданстве Российской империи и, следовательно, формально иностранцами не были. Не был закрыт доступ в Измайловский полк и русским, он был лишь ограничен для тех, кто служил в иных гвардейских полках. После смерти первого командира пол- ка К.Г. Левенвольде полковником стала сама императрица, а под- полковником Г. Бирон, брат ее фаворита. То, что императрица видела в Измайловском полке не просто свою личную, но даже своего рода “домашнюю” гвардию, очевидно. Но почему? Была ли в действительности Анна настолько наивна, чтобы думать, что в минуту опасности именно остзейцы и иностранцы придут ей на помощь, да еще сумеют подчинить себе своих русских солдат? Ведь отнюдь не остзейцы спасли ее от происков верховников, и если и не слишком широкая и прочная, но все же определенная опора в русском дворянстве у нее была. Вспомним сказанное вы- ше об отсутствии в русском обществе 1730 г. сомнений в леги- тимности власти Анны Ивановны и добавим к этому, что никако- го опыта свержения с престола уже взошедшего на него монарха еще не было. Прецедент, которого Анна могла бы бояться, воз- ник лишь через десять лет. Иное дело, если попытаться интерпретировать создание Из- майловского полка как демонстрацию императрицей отношения к своим остзейским подданным. В свою очередь для них, в то вре- мя еще вовсе не стремившихся (как к концу века) к ассимиляции с русским дворянством, это была возможность создать как бы собственную структуру внутри российской политической элиты. Если бы попытка удалась, вся система национальных отношений
Глава 3 230 в Российской империи могла бы сложиться иначе. Но и попытка, надо признать, была не слишком активной, ведь полк не был чи- сто остзейским или даже остзейским с добавлением иностранцев: его основа — солдаты — была русской. Во всяком случае реаль- ная политика Анны свидетельствует о том, что она не собиралась противопоставлять иностранцев и русских. Так, уже в 1732 г. из России были высланы все иностранные офицеры, не состоявшие в русской службе, дабы они не создавали конкуренции русским^, а 17 мая 1733 г. был издан указ, предписывавший не принимать иноземцев в службу обер-офицерами без именного указа232. В 1735 г. указом императрицы было велено иностранных офицеров, вышедших в отставку с повышением в чине и желающих вступить в нее вновь, принимать только с тем чином, в каком они служи- ли233. 25 октября 1730 г. ознаменовалось утверждением еще одного важного доклада Сената, запрещавшего крестьянам покупку и принятие под заклад населенных земель. “И никаких для укреп- ления им крепостей, — говорилось в докладе, — не писать и за ними не записывать”, а уже имеющиеся “все недвижимые свои имении распродать”. Показательно, что в тексте указа крепостные души называются в одном ряду с недвижимой собственностью, но как два различных ее объекта: “поместья и вотчины, дворы и лав- ки и погреба, люди и крестьяне”234. Это был важный шаг вперед по пути законодательного оформления дворянских привилегий, его монопольного права на владение землей и крепостными душами, да и вообще разделения прав и обязанностей отдельных сослов- ных групп. Однако семь лет спустя, в августе 1737 г., императри- це вновь пришлось вернуться к этой теме. В именном указе отме- чалось, что некоторые крестьяне, не ставя своих помещиков в из- вестность, покупают на их имя земли в отдаленных местах и фак- тически владеют ими, что приносит помещикам, вынужденным платить за них подати по старому месту жительства, одни убыт- ки и в лучшем случае им удается лишь получить с таких кресть- ян денежный оброк. Указ предписывал впредь подобное “пресечь” ужесточением контроля над продажей земель233. По-видимому, с точки зрения сенаторов, указ от 25 октября 1730 г. должен был способствовать и улучшению в сборе налогов, ибо финансовая проблема была по-прежнему самой острой. Попытки ее решения начались уже в середине 1730 г., когда по инициативе В.Н. Татищева была создана Комиссия о монет- ном деле. Комиссии, состоявшей из представителей дворянства,
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 231 купечества и государственных учреждений, было поручено выра- ботать предложения об условиях (“без дальнего казенного убыт- ка и народной тягости”) обмена мелкой медной и серебряной мо- неты, а также об оптимальном номинале и пробе вновь чеканимых медных и серебряных денег. В течение второй половины 1730— 1731 г. комиссия разработала предложения по всем этим вопро- сам, в основном одобренные правительством, и “наметила кон- кретную программу улучшения денежного обращения в стране”. Принятые меры (сокращение объемов чеканки мелкой медной мо- неты, установление оптимальных нормативов соотношения медных и серебряных денег и др.) “являлись шагом вперед в преодолении расстройства денежного обращения, в его стабилизации, что не- сомненно положительно сказалось на экономическом положении России в целом”23^. Соглашаясь с выводом А.И. Юхта, следует, однако, заметить, что монетное дело было, хоть и очень важным, но все же только одним из факторов, определявших финансовое и экономическое положение государства. Другим было состояние налоговой сферы, контроля за доходами и расходами, и это по-прежнему более все- го волновало руководство страны, тем более что рост расходов значительно превосходил рост доходов. Уже в июле 1730 г. Се- нат представил императрице доклад о необходимости корректи- ровки еще одной меры, осуществленной в свое время верховника- ми: Штатс-контора была вновь отделена от Камер-коллегии237, которой и самой в скором будущем предстояла серьезная транс- формация. В конце года была ликвидирована созданная Верхов- ным тайным советом Доимочная канцелярия, дела которой были переданы в Канцелярию конфискации23^. К осени стало ясно, что рассчитывать в текущем году на успешный сбор податей вновь не приходится, а доимка постоянно растет. 31 октября был издан указ, красочно описывавший последствия переложения обязанно- стей по сбору подушины на гражданские власти. “От того в уез- дах от воевод и от подьячих, — утверждал указ, — многие непо- рядки и крестьянам тягости произошли... доимка запущена, что крестьянам к большему разорению, а не к пользе произошло, ко- миссары излишние и вымышленные сборы чинили,., отписей не давали, а писали в доимку...”. Поэтому сбор податей с 1731 г. вновь возлагался на военных, соответствующие части вновь вво- дились в село и для них должны были строиться полковые дво- ры23?. Однако уже в феврале 1731 г. в данное установление бы- ла внесена корректива: вместо счетчиков собранной подушины из
232 ' Глава 3 " г солдат, как предусматривал еще петровский Плакат 1724 г., “от их в счете незнания” велено было определять счетчиков из подья- чих24^. Но и это нововведение продержалось не более полутора лет: в октябре 1732 г. был утвержден доклад Сената, считавшего, что необходимо вернуться к прежней практике, поскольку найти достаточное число подьячих было невозможно, а привлечение имевшихся приводило к почти полному параличу в работе мест- ных органов244. Возвращение в села воинских команд, вопреки ожиданиям, не переломило ситуации. В начале 1731 г. последовал именной указ об уплате недоимок в течение трех месяцев и велено взыскивать их без всякого послабления242*. В апреле Канцелярии конфиска- ции было велено не составлять новые крепости на имения недо- имщиков24^, а 23 июня 1731 г. было принято решение о создании одновременно со старой новой Камер-коллегии — случай беспре- цедентный в управленческой практике — и издан ее регламент, предписывавший “подушные деньги платить самим помещикам”, и посылать “в незаплатившие деревни экзекуцию”, возлагая расхо- ды на содержание экзекуторов на тех, против кого она была на- правлена244**. “Этими распоряжениями, — считал С.М. Троиц- кий, — правительство ввело более жесткий порядок выколачива- ния подушных денег, усилило карательные функции армии при сборе налогов”. Одновременно были установлены два (вместо трех) срока уплаты подушины: в январе—марте и сентябре—де- кабре, что, по мнению историка, должно было уменьшить время пребывания воинских частей в селах. Сбор косвенных налогов был возложен на ратуши, а это “свидетельствовало о том, что в фис- кальных целях оно (правительство. — А.К.) снова вернулось к практике XVII в., когда сбор большей части косвенных налогов был тяжелой феодальной повинностью посадского населения”245. Радикальных изменений со сбором налогов, однако, не про- изошло. Уже в конце 1731 г. указ о немедленной уплате недоимок пришлось повторить246, а в 1732 г. подобные указы пришлось из- давать чуть ли не ежемесячно242. Причем главными виновниками правительство считало отнюдь не крестьян, а помещиков. Дело дошло до того, что в 1737 г. помещиков-должников было велено *Одновременно в апреле 1731 г. по примеру Петра I был издан указ об отсрочке платежа для казанских новокрещенов, повторенный затем в декабре 1733 г. (ПСЗ. Т. 8. № 5737; Т. 9. № 6518). **В 1763 г. Екатерина II воспроизвела подобную практику, возложив содержание воинских команд, посылаемых на усмирение крестьянских волнений, на самих крестьян.
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 233 “выслать из деревень из домов их и от заводов отказать их, и лю- дям и крестьянам их ни в чем слушать не велеть”. Власти созна- вали, что сами помещики “своих на крестьянах доходов в доимке не оставляют, но от времени до времени так свои доходы умно- жают всегдашнею крестьянскою на них работою, что их крестья- нам не только на подати государственные, но и на свое годовое пропитание хлеба из земли добыть или чрез какие промыслы... получить времени не достает”. В том же 1738 г., когда были на- писаны эти слова указа, была составлена и таблица недоимок по разным категориям населения. Общая сумма недоимок составляла 1 971 276 рублей, из которых 513 177 рублей, т. е. примерно 26%, приходилось на “знатных”. В результате — новый указ от 15 января 1739 г., отмечавший, что в создавшемся положении “не иной кто причиною, но вначале знатные персоны, а на них смот- ря или норовя им, губернаторы и воеводы и определенные к та- ким зборам управители...”. Указ предусматривал принятие против помещиков-должников строгих мер вплоть до отписания их име- ний в казну248. В июне 1739 г. и этот указ был повторен вновь, причем имения неплательщиков на сей раз было велено продавать с молотка24^. В осознании правительством реальных причин критического положения со сбором налогов (в январе 1735 г. из сел были вы- ведены экзекуторские команды и вновь прощена подушина за пер- вую половину года2^) важную роль, по общему мнению истори- ков, сыграл А. Маслов. Летом 1734 г. он подал императрице про- ект, в котором четко обозначил причины бедственного положения крестьянства: 1) необходимость платить за “убылых”, т. е. за умерших и беглых, 2) злоупотребления светских и духовных вла- дельцев, определяющих объем крестьянских повинностей, “кто как хотел по своей воле”, и при этом не оказывающих помощи крестьянам, оказавшимся в трудном положении, 3) обиды и зло- употребления сборщиков податей. Маслов предлагал: простить подушину за 1735 г., обязать помещиков заботиться о крестьянах и самим готовить необходимые деньги к назначенному сроку, ус- тановить предельные объемы крестьянских повинностей в отноше- нии землевладельцев, создать запасы хлеба на случай неурожаев и организовать в Москве рабочие места “для пропитания” разо- рившихся крестьян. Маслов едва ли не дословно повторял слова указа Екатерины I о взаимозависимости судеб крестьянства, ар- мии и государства: “благополучение и безопасность государства состоит в сухопутных и морских войсках, который не токмо ком-
234 сиичмл < ' . Глава 3 ' м плектуются людьми из тех же крестьян, но и жалованьем и воин- ским припасом содержатся на собираемыя с них деньги, и тако крестьяне и войска за один корпус человеческий почитать надле- жит, ибо, когда в состоянии будут крестьяне, то в состоянии бу- дут и войска Проект Маслова был передан на рассмотрение Кабинета, но предварительно, по меткому замечанию В.Н. Бондаренко, “тща- тельно профильтрован”, в результате чего его обсуждение свелось к принятию единовременных мер, в то время как о введении нор- мирования крестьянских повинностей в бумагах Кабинета нет ни слова252. И это неудивительно, ведь речь шла о правах дворянст- ва на распоряжение “крещенной собственностью”, т. е. о его со- словных привилегиях. Русское законодательство традиционно не разграничивало обязанностей крестьянина по отношению к казне и к помещику, что, как показал С.Б. Веселовский, было пробле- мой уже в XVI в. Если “в древнейшее время, — писал он, — по- датные обязанности крестьян определялись стариной (т. е. обыча- ем. — А.К.) и договором”, то с течением времени, по мере закре- пощения крестьянства, и государство, и помещики, каждый в сво- их интересах, разрушали такую систему отношений255. Однако ра- нее, когда потребности и государства, и дворянства были относи- тельно умеренны, их интересы как-то удавалось примирять, но к 1730-м годам в силу особенностей процессов, инициированных пе- тровскими реформами, противоречия между ними достигли нео- бычной остроты. Это была по сути одна из сфер противостояния дворянства и государства и от победы той или другой стороны в значительной мере зависел характер социального развития страны в будущем. Любая попытка законодательно определить размер крестьянских повинностей по отношению к помещику (что и бы- ло впоследствии предпринято Павлом I) означала по существу ог- раничение владельческих прав последнего. Между тем сила уже определенно была на стороне дворянства. В результате проблема постоянных и все возрастающих недоимок (в начале 1740-х годов общая сумма составляла уже более 5 млн. рублей254) оставалась одной из наиболее острых на протяжении всего аннинского цар- ствования и так и не была решена, несмотря на целый ряд мер и организационного характера, и направленных на ужесточение са- мого сбора налогов. И правы, видимо, были составители указа 1739 г., утверждавшие, что “не от податей государственных, но от непрестанных работ помещиковых крестьяне разоряются”. С этой точки зрения вряд ли справедливы упреки многих авторов, обви-
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 235 няющих правительство Анны в разорительной политике по отно- шению к крестьянству. Речь здесь, скорее, следует вести о том, каковы вообще были уже тогда возможности царской власти в России и где пролегали ее границы. 9 декабря 1730 г. Сенат подал на рассмотрение императрицы очередной доклад, смысл которого сводился к выполнению одно- го из основных требований дворянства, выдвигавшихся при вступ- лении Анны на престол, — отмены указа о единонаследии. В до- кладе перечислялись многочисленные последствия указа 1714 г.: нарушение древних традиций наследования, тяжелое положение младших сыновей, разорение имений, наследуемых старшими сы- новьями, когда движимое имущество из них отдается младшим, необходимость продавать поместья, для того чтобы дать приданое дочерям, и т. д.255 На доклад была наложена высочайшая резо- люция “апробуется”, и 17 марта 1731 г. последовал именной указ, в котором почти дословно повторялись аргументы сенаторов256. Указ предписывал отныне все поместья и вотчины именовать единым термином “недвижимое имение-вотчина”, что по сущест- ву означало окончательную ликвидацию понятия поместья как ус- ловного держания за службу. Таким образом, как ни парадоксаль- но, с одной стороны, доводилось до конца начатое петровским указом 1714 г. законодательное слияние различных форм земель- ной собственности, а с другой, наоборот, помещики получали больше прав в распоряжении своими владениями, хотя государст- во по-прежнему сохраняло за собой право их конфискации в слу- чае нарушения владельцем законов и, в том числе, как мы виде- ли, при неуплате налогов. Одновременно указом было повелено имения, разделенные в соответствии с указом 1714 г., если на этот раздел не поступило жалоб, оставлять, как есть. Если же жало- бы поступили, пересматривать уже принятые решения. “Для массы землевладельцев, — считал Соловьев, — майорат, разумеется, был страшно тяжек в государстве земледельческом, с слабым промышленным и торговым развитием, с ничтожным по- тому количеством денег... понятно, что землевладельцу неоткуда было добывать денег для надела младших сыновей и дочерей, он мог жить только день за день доходами с земли, получая их пре- имущественно натурою”, да к тому же “при редкости денег же- лавшим продавать деревни трудно было найти покупщиков и де- ревни должны были продаваться за низкую цену”257. Соловьев, конечно, прав, но проблема регулирования порядка наследования земли была опять же проблемой противоборства дворянства и го-
236 Глава 3 ПУЛ сударства, и, значит, решение ее в пользу дворянства означало ук- репление этого сословия за счет государства и других сословий^ прежде всего крестьянства. Спустя несколько месяцев было удовлетворено еще одно важ- ное пожелание дворянства: 27 июня было принято решение об уч- реждении Кадетского корпуса (соответствующий указ был подпи- сан 29 июля2^) ддя дворянских детей. Окончившие корпус вы- пускались из него в армию с офицерским чином, а в гражданскую службу — с классным чином. Так было отменено, как дружно от- мечают историки, одно из важнейших установлений Петра Вели- кого относительно дворянства, требовавшее начинать службу в гвардии с солдатских чинов. И все же говорить в данном случае о контрреформе не приходится, ибо был соблюден другой, не ме- нее существенный принцип Петра — обязательность образования. Ведь и великий преобразователь не требовал от дворян, получив- ших по его указу образование за границей, поступать затем в сол- даты. Теперь же в России создавалось собственное полноценное учебное заведение с широким кругом преподаваемых в нем разно- образных дисциплин, причем предполагалась тесная связь корпу- са с Академией наук. Важно подчеркнуть, что Кадетский корпус был сугубо светским, европеизированным учебным заведением. В ноябре был утвержден устав корпуса, в который предпола- галось набрать 200 кадетов, из них 150 русских и 50 остзейцев. Таким образом, прибалтийское дворянство опять выделялось как особая группа подданных (каковой она, собственно, и была), и показательно, что вообще правительство считало необходимым ус- тановить процентные нормы национального представительства учащихся, а, следовательно, по существу и будущего офицерского корпуса русской армии. Однако показательно и соотношение рус- ских и остзейцев — три к одному. О взгляде правительства на на- циональную проблему свидетельствует и такая запись в уставе Ка- детского корпуса: “В одном покое могут жить по 6 и по 7 чело- век кадетов, и у всех позволяется быть двум служителем, ежели их на своем коште содержать желают; и можно определить к рос- сийским чужестранных, а к эстляндским и лифляндским россий- ских служителей, дабы тем способом всякой наилучше другим языком обучаться и к оным привыкать мог“259. Показательно при этом, что спустя несколько лет был издан указ, запрещавший при- ем в кадетский корпус детей иностранцев, не состоявших в рос- сийской службе260. Следует признать, что подобная политика объективно отражала особенности многонациональной империи.
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 231 Впоследствии правительство постоянно держало дела Кадетского корпуса в поле зрения261, а когда в 1737 г. выяснилось, что каде- ты в ущерб наукам слишком много времени тратят на военные эк- зерциции, последовало распоряжение посвящать этим занятиям не более одного дня в неделю, дабы не отвлекать учащихся от осво- ения более важных наук262. В том же году были установлены пра- вила публичных экзаменов для кадетов, которые должны были проводиться дважды в год265. Помимо Кадетского корпуса правительство Анны обращало внимание и на другие учебные заведения. Так, в июне же 1731 г. были восстановлены ликвидированные при Екатерине I цифирные школы в ведении Адмиралтейской коллегии, а в августе опреде- лено количество учащихся в Навигацкой школе (100 в Москве и 150 в Петербурге)264. В сентябре 1732 г. был издан указ о со- здании школ для солдатских детей при пехотных гарнизонах265, а в феврале 1735 Г- — указ об учреждении четырех школ для не- крещенных и новокрещенных вотяков, мордвы, чувашей и других народов, населявших Казанскую губернию266. Дворянство не было единственной социальной группой, о кото- рой заботилось аннинское правительство. В том же июне 1731 г., когда был основан Кадетский корпус, был издан указ, регламен- тировавший повинности купцов относительно службы по выборам и в целом направленный на их облегчение262. В частности, указ предписывал не определять купцов в служащие коллегий и канце- лярий, освобождать от службы фабрикантов и заводчиков, дейст- вительно занятых производством, а также “одиноких” купцов, не имеющих работников, могущих их заменить в лавках, “от кото- рых, ежели отлучены будут, то могут себе повреждения принять”. Тем же указом сбор кабацких и таможенных денег был возложен на ратуши. Вполне очевидно, что эти меры должны были не только снять напряжение в одном из слоев русского общества, но и способст- вовать развитию торговли и предпринимательства. С той же це- лью в июле 1731 г. по доношению Комиссии о коммерции был принят указ о разрешении всякого звания иноземцам свободной торговли на территории России при условии уплаты ими положен- ных пошлин26^. А спустя еще несколько дней, наконец, появился и новый таможенный тариф. По нему пошлины на ввозимые в Россию товары, имевшие аналоги русского производства, были снижены в целом с примерно 75 до 20%, а пошлины на вывози- мые товары почти полностью отменены. В последующие годы Ка-
238 Глава 3 'Avw t’’V L’' бинет не раз рассматривал вопросы открытия новых портов и кон- сульств в зарубежных странах, был подписан ряд важных торго- вых договоров, продолжая тем самым политику Петра269. Все это в совокупности с мерами, предпринятыми ранее, дало в аннинское время положительный эффект. Так, по данным Н.Н. Репина, вы- воз из России железа в 1730-е годы вырос в 5 раз, а хлеба (че- рез открытый верховниками Архангельск) — в 22 раза. Значи- тельно вырос и экспорт некоторых других продуктов питания. Увеличился и ввоз в Россию иностранных товаров27^. Однако правительство по-прежнему зорко следило за тем, чтобы за гра- ницу не вывозились некоторые виды сырья. Так, например, в 1736 г. со ссылкой на петровское законодательство был запрещен вывоз сырых кож271. На протяжении последующих лет законода- тели не раз вновь возвращались к этому вопросу. Вывоз сырых кож был разрешен из Риги, Ревеля и Аренсбурга, но ввоз туда таких кож из России не разрешался272. Аналогичной была политика правительства и в отношении раз- вития промышленности, что ярко выразилось в указе от 7 сентяб- ря 1731 г. о привилегиях братьям Затрапезным, собиравшимся со- здать в Москве суконную мануфактуру (с ними теперь связыва- лась надежда обеспечить русскую армию собственным сукном, о чем мечтал еще Петр 1)27^. Это была политика всяческого поощ- рения предпринимательства, выражавшаяся, в частности, в выдаче промышленникам денежных пособий и субсидий, что, в условиях постоянного дефицита денежных средств, было совсем не просто. Так, в ноябре 1732 г. был издан специальный указ о размножении суконных фабрик, разрешавший заводить их всем, кроме крестьян, и обещавший выдачу новым фабрикантам ссуд и привилегий; указ был вновь повторен в марте 1734 г.274 В выданной в сентябре 1736 г. привилегии купцу Еремееву с товарищами говорилось: “Наше все- милостивейшее намерение соизволение есть не токмо заведенный при жизни его, Дяди Нашего Е.И.В. мануфактуры и фабрики в лучшее состояние приводить и оным всякое надлежащее вспомо- жение чинить, но також де и вновь художества, мануфактуры и фа- брики ввесть и распространить”27^. В 1733 г. была создана комис- сия для изучения вопроса о целесообразности передачи казенных горнорудных заводов в частные руки276. Вопрос, как известно, был решен уже в последние годы царствования Анны, когда начался процесс приватизации горнорудной промышленности, но важно, что такова была линия правительства с самого начала, т. е. еще до появления в России К.А. фон Шемберга.
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 239 С промышленной политикой была связана и последовавшая в октябре 1731 г. новая реорганизация органов управления ею. Бы- ло признано, что, поскольку продукция горных заводов и ману- фактур продается через Коммерц-коллегию, существование от- дельных Берг-коллегии, Мануфактур-конторы и Коммерц-колле- гии лишено смысла. Соответствующим указом они были объеди- нены в одно учреждение с тремя экспедициями277. Позднее, в 1736 г., как результат деятельности Шемберга был создан Гене- рал-берг-директориум. В указе о его создании (от 4 сентября 1736 г.) в полном соответствии с духом петровского законодатель- ства говорилось о поощрении поисков новых месторождений по- лезных ископаемых и о разрешении всякому, кто их найдет, заво- дить собственные горнорудные заводы278. В конце мая 1738 г. была создана новая комиссия, решавшая судьбу горнорудной про- мышленности27^, но по существу вопрос, видимо, уже был пред- решен, поскольку спустя всего две недели комиссия представила доклад, направленный на передачу заводов в частные руки, кото- рый и был утвержден 16 июня того же года280. Обращает на се- бя внимание то обстоятельство, что механизму принятия решения по этому действительно важнейшему вопросу экономической по- литики был, таким образом, сознательно придан легитимный ха- рактер. Процесс же приватизации предприятий предполагался как весьма растянутый во времени. Почти через год, в марте 1739 г. появился Берг-регламент, направленный на постепенную привати- зацию всех казенных металлургических заводов и, как следствие, ликвидацию местных органов горнозаводского управления. Впро- . чем, собственно порядок процедуры приватизации был утвержден лишь в августе 1740 г.28^ Процесс приватизации предприятий, как известно, сопровождался серьезными злоупотреблениями, связы- , ваемыми, как правило, с именем Шемберга. Надо, однако, заме- * тить, что само направление было определено правительством Ан- 1 ны верно, поскольку государство не обладало достаточными сред- ствами для обеспечения роста производства. И это уже в 1740-е годы дало ощутимые результаты, когда Россия обогнала ведущие европейские страны по производству металла. Вместе с тем в кон- кретных социально-политических условиях того времени предпри- ятия по большей части попадали в руки не купцов, а представи- телей крупного дворянства, что также в перспективе не могло дать желаемого результата, поскольку новые владельцы тратили при- быль не на расширение производства, а на удовлетворение собст- венных нужд.
240 Глава 3 Краткий обзор деятельности правительства Анны в течение первых двух лет ее царствования (до учреждения Кабинета) пока- зывает, что, хотя основные проблемы оставались прежними, новые власти активно взялись за их решение. Если же учесть, что пер- сональный состав правительства изменился мало, то становится яс- но, что определенная инертность, проявившаяся на предшествую- щем этапе, была следствием прежде всего нестабильности полити- ческой ситуации в стране, связанной с правлением Петра II. Те- перь же, когда характер власти стал более определенным и предсказуемым, можно было решиться и на более радикальные меры. “Все это были, — писал Строев, — не широкие реформы, но вызванные насущными потребностями государства мероприя- тия”282. К замечанию историка можно добавить, что именно в эти два неполных года происходило, собственно, формирование основных направлений внутренней политики правительства Ан- ны Ивановны, определялись ее приоритеты, способы решения важнейших проблем. В последующие годы политика менялась мало, поскольку и созданным в октябре—ноябре 1731 г. Кабине- том министров* руководил в основном тот же человек, который вырабатывал основные решения в предшествующее время, — А.И. Остерман. Причины появления на политической сцене нового органа вла- сти в основных чертах были теми же, что и его предшественника, Верховного тайного совета. Кабинет был необходим прежде все- го для придания всему процессу управления большей оперативно- сти. Как и ранее, даже реформированный Сенат был слишком громоздким органом, чья сфера компетенции была настолько ши- рока, что документооборот, а следовательно, и процесс принятия решений в нем был неизбежно крайне замедлен. Не случайно уже в первых касающихся Кабинета указах его создание связывается с необходимостью “безволокитного” решения дел. Вторая причи- на создания Кабинета в том, что императрице требовалось облег- чить саму процедуру принятия решений. Не отстраняясь от этого процесса вовсе и, по-видимому, подписывая указы отнюдь не без- думно и механически, Анна тем не менее нуждалась в узком кру- ге доверенных лиц, непосредственно готовивших для нее докумен- ты и пользовавшихся ее полным доверием. Показательно, что и тогда, и позже власть сознавала необходимость институализации *Указы об учреждении Кабинета датируются 10—11 ноября (ПСЗ. Т. 8. № 5871, 5872), но решение- о его создании было принято раньше, а уже в указе от 6 ноября (№ 5869) упоминается “Кабинет наш”.
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 241 этого круга лиц, придания ему определенного официального ста- туса. Однако, в отличие от истории создания Верховного тайного совета, в данном случае власть не считала возможным четко за- конодательно определить компетенцию вновь создаваемого учреж- дения. Предшествующая система управления уже была официаль- но осуждена, и, значит, воспроизводить ее было невозможно. По- мимо всего прочего, законодательно оформить круг полномочий и обязанностей Кабинета значило косвенно определить компетен- цию самого монарха, т. е. по существу ограничить ее, совершить то, что как раз и пытались сделать верховники. Наконец, Анна и ее окружение вовсе не собирались отказываться от декларирован- ного в самом начале нового царствования возвращения Сенату его статуса, определенного Петром Великим. В силу всех этих причин Кабинет, как справедливо отмечал вслед за А.Н. Филипповым В.Н. Бондаренко, “возник первона- чально в виде особого и неофициального секретариата Императ- рицы” и в первые годы своего существования “признавал за Се- натом активную роль верховного правления по всем делам, в том числе внутренним и финансовым, а за собой оставлял только кон- троль* и общее руководительство”283. Однако изначальная нео- пределенность сферы компетенции Кабинета и одновременно его высокий статус в иерархической системе управления предопреде- лили распространение его власти на разные области управления, вмешательство во все вопросы, непосредственное подчинение ему различных учреждений, посылку указов на места, минуя Сенат**, а затем и предоставление ему права издавать указы от имени им- ператрицы. В результате, естественно, возникала путаница в де- лах и элементы неразберихи в управлении государством. Причем сенаторы с готовностью перекладывали на Кабинет ответствен- ность за любые, даже самые незначительные вопросы и послед- ний (в особенности с 1738 г.) не раз вынужден был возвращать в Сенат дела, которые кабинет-министры находили для себя слишком мелкими***. *Указ от 10 ноября требовал присылки в Кабинет из Сената, Синода и коллегий сведений о состоянии армии и флота, законодательных актов, реестров судебных и че- лобитчиковых дел. **Сенат дважды, в 1736 и в 1740 гг., был вынужден издавать указы с требовани- ем местным учреждениям присылать копии указов Кабинета, о которых тот не ставил сенаторов в известность (ПСЗ. Т. 10. № 7078; Т. 11. № 8183). ***В 1736—1737 гг. Кабинет неоднократно требовал от Сената подавать доклады только с мнениями сенаторов (СИРИО. Юрьев, 1902. Т. CXIV. С. 637; Юрьев, 1904. Т. CXVII. С. 274).
242 Глава 3 Обзор законодательной деятельности Кабинета, на первый взгляд, оставляет чувство недоумения, поскольку интенсивность появления действительно значимых актов в 1732—1740 гг. в це- лом была ниже, чем даже в предшествующие два года. Дело в том, что основы политики были заложены ранее и теперь, по мне- нию правительства, следовало продолжать и развивать начатое, не производя радикальных изменений, но дожидаясь результатов уже сделанного. Это, однако, не означает, что правительство вовсе от- казалось от нововведений. Следует также принять во внимание, что в последующие годы львиная доля внимания кабинет-минист- ров была уделена решению военных вопросов. ж •к Еще до конца 1731 г. появилось по крайней мере несколько законодательных актов, заслуживающих упоминания. Так, в дека- бре 1731 г. состоялась новая присяга еще не названному по име- ни наследнику императрицы — своего рода мера предосторожно- сти, направленная на укрепление власти2®"*. Ранее, в октябре из ведения Военной коллегии были изъяты комиссариатские и про- виантские дела и образован Генеральный кригс-комиссариат, ко- торому 12 декабря была дана специальная инструкция. На новый орган возлагались обязанности сбора подушной подати начиная с 1732 г. Он же должен был обеспечивать снабжение армии продо- вольствием, фуражом, оружием и обмундированием^. Но опыт оказался неудачным, и уже в 1736 г. Генеральный кригс-комисса- риат был вновь слит с Военной коллегией2®6. В 1732 г., начавшемся указами о флоте, не оставались вне по- ля зрения правительства и сухопутные войска. Так, уже в февра- ле был принят указ о порядке отпусков гвардейских офицеров2®7. В июле Сенат подал в Кабинет доклад, в котором предлагал, что вместо Герольдии будет сам производить смотры новиков. Каби- нет-министры не согласились и предпочли взять эту функцию на себя, хотя было очевидно, что в реальности это невозможно2®®. Ранее Кабинету была подчинена Медицинская канцелярия (своего рода экстраординарная мера, вызванная эпизоотией), а затем счет- ная, провиантская и кригс-комиссариатская комиссии, в 1734 г. — Главная полицмейстерская канцелярия2®9. В июле 1732 г. правительство сочло необходимым вновь по- вторить положение Плаката 1724 г., запрещавшее помещикам пе- реводить крестьян из одного уезда в другой без разрешения Ка-
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 243 мер-коллегии, о чем снова вспомнили год спустя, что свидетель- ствует о твердости правительства в данном вопросе и о нежела- нии идти на уступки дворянству, причем в указе 1733 г. прямо указывалась и причина такой настойчивости: “Дабы от такого бе- зуказного перевода в платеже подушных денег и рекрут и прочих указных сборов не было помешательства и доимок и Е.И.В. ар- мии в даче жалованья не было нужды”. Об этой норме опять вспомнили в августе 1740 г., когда в резолюции на доклад Сена- та в связи с вопросом о дозволении отдавать проданных без зем- ли крестьян “на выкуп” императрица велела “справиться с преж- ними указами” и представить ей мнения сенаторов вместе с про- ектом нового уложения29^. Важное место в законодательстве начиная с 1732 г. занимает тема развития коннозаводского дела, ставшая затем постоянной до конца царствования Анны Ивановны29^. Специальный указ был принят и о производстве поташа, составлявшем важную отрасль российской торговли292. С 1733 г. в российском законодательстве появляются акты с формулой “по указу Ее императорского величества” и за подпи- сью кабинет-министров, что знаменует дальнейшее повышение значения Кабинета. В январе этого года в связи с делом князей Мещерских, уличенных в злостном ростовщичестве, учрежден 8-процентный кредит из Монетной конторы, и, таким образом, было положено начало банковскому делу в России295. Продолжа- ется регулирование и других хозяйственных сфер. Так, появляют- ся многочисленные указы о порядке продажи соли оптом и в роз- ницу, об организации почтовой связи, строительстве дорог и мос- тов294. В апреле делается еще один важный шаг в организации контроля на местах: создается полиция в 23 губернских и провин- циальных городах295. Тогда же Кабинет предписывает Сенату представлять в него (что приравнивалось к представлению импе- ратрице) всех вновь назначаемых воевод, что, впрочем, уже через год было отменено, поскольку кабинет-министры явно почувство- вали, что, с одной стороны, вторглись в чужую компетенцию, а с другой — переоценили собственные возможности29^. Спустя еще несколько лет, в 1737 г. право назначать воевод и их заместите- лей (воеводских товарищей) и вовсе было отдано губернато- рам297. Вновь в 1733 г. подверглись реорганизации учреждения, свя- занные с финансами и сбором недоимок: была издана инструкция Ревизион-коллегии, при которой учреждались доимочная и счет-
244 Глава 3 "Л ная конторы. Учреждался и Доимочный приказ, позднее присое- диненный к Канцелярии конфискации298. 1734 год начался важным событием, связанным с местным уп- равлением, а также с организацией власти в Российском государ- стве как империи в целом. С.М. Соловьев отмечал, что уже в 1730—1731 гг. в правительстве были заметны настроения, свиде- тельствовавшие о намерении ограничить автономию Украины и Прибалтийских губерний. Так, в письме к князю А.И. Шахов- скому, назначенному министром при украинском гетмане, импера- трица заявляла, что ликвидация Петром I гетманства была с ра- достью воспринята всем народом Украины, за исключением стар- шины, действовавшей из своекорыстных интересов. Остерман же предлагал Сенату запретить проведение в Прибалтике дворянских съездов и сеймов без указов Сената299. Когда же 17 января умер гетман Д. Апостол, то уже через несколько дней Кабинет решил: “Гетману впредь быть не разсуждается, а быть правлению вмес- то чина гетманскаго, во шти персонах состоящему, а именно: из трех великороссийских, из трех малороссийских... а сидеть на пра- вой стороне русским, а на левой — малороссийским и править де- ла по прежним инструкциям и решительным пунктам... тому прав- лению быть под ведением сената в особливой конторе”. Показа- тельно при этом, что постановление было решено “держать сек- ретно, а в указах и в прочих письмах не показывать, что намере- ние имеется гетмана не выбирать”. О характере национальной по- литики Кабинета свидетельствует и следующее его разъяснение: “...От того, что некоторые из малороссийских в том собрании присутствовать станут, никакого предосуждения интересам Е.И.В. не признавается, но паче еще польза, понеже не вся старшина присутствовать станет, но только три персоны; и те три персоны одне никакой власти иметь не будут... Сверх того, ежели с сама- го начала всех малороссийских от правления вовсе и генерально отрешить и одному великороссийскому правление вручить, то б оный малороссийский народ от того в какое сумнение приведен не был и иногда б вящия какия затруднения от того не произош- ли^. Не оставались вне поля зрения правительства и нравы поддан- ных. Так, в январе 1735 г. со ссылкой на петровский указ 1717 г. был издан запрет на игру в карты и кости на деньги301, а в сле- дующем году было запрещено пускать в трактиры и иные питей- ные заведения пажей и камер-пажей, а также воспрещалось раз- решать им играть на бильярде302.
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 245 Среди наиболее значимых правительственных распоряжений 1735 г. выделяется уже упомянутый указ, которым было предпи- сано “для нынешней крестьянской скудости из всех деревень, где есть посланные на экзекуцию, до указа вывесть, а впредь, хотя в которыя для высылки с платежом доимочных и настоящих подуш- ных денег послать будет потребно, то тем посланным кормовых, фуражных денег и прочаго отнюдь ничего не требовать и не брать...”3°3. Примечательно, однако, что основное содержание этого весьма обширного документа было связано с новым и в сущности безнадежным требованием сбора и уплаты всех недо- имок в три месяца. В июне 1735 г., как считают историки Кабинета министров, окончился первый период его существования, когда указом импе- ратрицы подписи трех кабинет-министров были приравнены к ее собственной. А.Н. Филиппов полагал, что таким образом Каби- нет получил новые полномочия304, и, по-видимому, именно так это и было воспринято современниками, однако заметим, что сами полномочия по-прежнему оставались неопределенными, а кабинет - министры, как и раньше, должны были докладывать важнейшие дела императрице. 1736 год начался указом, имевшим важнейшее значение с точ- ки зрения как развития социальных отношений, так и развития промышленности. Им регламентировались права фабрикантов на владение крепостными. С одной стороны, указ повторял норму Плаката 1724 г., обязывавшую владельцев заводов выплатить по- мещикам за их бывших крестьян, ставших мастерами, по 50 руб- лей. С другой — все рабочие, которые, работая на заводе, обучи- лись какому-нибудь мастерству, “а не в простых работах обрета- лись”, объявлялись собственность заводчиков (“тем быть вечно при фабриках”). Так по существу окончательно была ликвидиро- вана категория “вольных и гулящих” людей, служивших источни- ком вольнонаемного труда на мануфактурах. Отныне, объявлял указ, “в те работы принимать им вольных с пашпортами (кур- сив мой. — А.К.) и записьми так, как обыкновенно чинится”. Од- новременно указ подтверждал право заводчиков покупать кресть- ян “токмо без земель же и не полными деревнями”305. Можно со- гласиться с Е.В. Анисимовым, что этот указ продолжил социаль- ную политику Петра в плане ограничения возможностей развития промышленности за счет вольнонаемного труда30^. Расширилась и сфера крепостничества как системы отношений, охватившей еще одну группу населения. Но вместе с тем нельзя не заметить, что
246 Глава 3 по своему содержанию указ противоречил чаяниям дворянства по- лучить монопольное право на владение крепостными. Осенью 1736 г. были приняты новые меры по экономии де- нежных средств. Сперва было решено всем служащим правитель- ственных учреждений, кроме чиновников Кабинета, Академии на- ук и иностранцев, половину жалованья выдавать “сибирскими то- варами”, а позднее со ссылкой на петровское законодательство 1723-1724 гг. было установлено, что чиновники, служащие в Москве, должны получать жалованье вполовину меньше своих пе- тербургских коллег^07. В самом конце 1736 г. были предприняты еще две важнейшие меры социального характера. Правительство вспомнило о сущест- вовавшей в XVII в. практике наделения служилых людей по при- бору поместной землей в пограничных районах страны, где они без дополнительного жалованья охраняли государственные рубе- жи. В связи с этим появился указ, по которому отставные унтер- офицеры, не имевшие иной недвижимой собственности, наделя- лись земельными участками размером от 20 до 30 четвертей на пустых, т. е. не заселенных крестьянами землях. По всей видимо- сти, данная мера в новом историческом контексте была направле- на не столько на охрану границ, сколько на социальное обустрой- ство “без определения шатающихся”, глядя на которых еще не вышедшие в отставку “не так ревностно службу отправляют, а многие и бегают, на разбоях и в воровствах являются”. Сущест- венное значение, однако, имело то, что указ регламентировал ха- рактер новой по сути формы землевладения. Она объявлялась на- следственной, но ее запрещалось продавать и отдавать в прида- ное дочерям. После отца земля переходила к старшему сыну, ко- торый обязывался кормить своих младших братьев. Когда же они “поспеют на службу, тем отводить особые участки”*. В случае от- сутствия у владельца сыновей земля наследовалась его вдовой и дочерьми, которым, впрочем, предписывалось выходить замуж только за солдатских детей. Указ предусматривал строительство во вновь создаваемых поселениях школ и церквей^. Вторая важнейшая мера конца 1736 г. касалась дворянства. В последний день года был издан высочайший манифест (чем подчер- кивалось значение этого акта), установивший срок службы в 25 лет, *Текст указа составлен таким образом, что не совсем ясно, кто должен отводить выросшим младшим сыновьям “особые участки” — правительство или старший брат. Однако, судя по тому, что первоначально даваемый участок был весьма скромных раз- меров, речь все-таки шла о правительстве.
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 247 “понеже, какое время быть в воинской службе, по сие время опре- деление было не учинено, а оставляются весьма старые и дряхлые, которые, приехав в свои домы, экономию домашнюю как надлежит смотреть уже не в состоянии находятся”30^. Подобная формулиров- ка указа, на первый взгляд, свидетельствует, с одной стороны, о стремлении правительства восполнить лакуну в законодательстве, а с другой — о проявлении им заботы о поддержании помещичьих хозяйств. В исторической литературе манифест традиционно трак- туется с точки зрения удовлетворения требований дворянства, вы- сказанных еще в 1730 г. Соловьев считал, что он составил “эпоху в истории русского дворянства в первой половине XVIII века”, а Анисимов замечает, что это постановление “было подлинной рево- люцией в системе прежней, дедовской службы дворян”310. Замеча- ние, конечно, справедливо, однако неверным было бы полагать, что приведенная выше аргументация самого законодателя была лишь прикрытием для откровенного заигрывания с дворянством. Стоит вспомнить, что состояние помещйчьих хозяйств действительно должно было волновать правительство, поскольку было тесно свя- зано с проблемой сбора налогов. Не маловажной была и, по-види- мому, ощущавшаяся необходимость правового регулирования такой важной сферы жизни страны, как государственная служба. Не слу- чайно поэтому сразу же вслед за манифестом появилась целая се- рия связанных с ним законодательных актов. Важно, что манифест устанавливал не только срок службы, но и ее возрастные рамки. Было определено, что дворянин должен поступать на службу в 20 лет, предварительно получив необходимое образование. Таким об- разом, основополагающие петровские принципы организации служ- бы оставались неизменными. В развитие идей манифеста 31 декабря 1736 г. уже 9 февраля следующего года был издан указ о порядке свидетельствования не- дорослей. На протяжении 13 лет (с семи до двадцатилетнего воз- раста), отведенных на получение образования, они должны были трижды являться на дворянские смотры в Герольдмейстерскую кон- тору в Петербурге или к местным губернаторам, которые, в свою очередь, обязывались отправлять соответствующие сведения в Ге- рольдию. Главная цель смотров, помимо чисто учетной, состояла в проверке получения молодыми дворянами образования. Причем, главным смотром являлся последний, в 16 лет, когда проверяющим надлежало получить от родственников недоросля гарантии, что ему будут даны необходимые знания. В противном случае надлежало позаботиться об определении юношей в государственные учебные
248 Глава 3 заведения. Показательно, что возможность получения удовлетвори- тельного домашнего образования прямо связывалась с достатком семьи: отпускать домой предписывалось тех 16-летних, за кем бы- ло не менее 100 дупРЧ Спустя еще 10 дней было указано, что ес- ли среди 20-летних, явившихся на действительную службу, окажут- ся ничему не обученные, то определять их в матросы^. В марте 1737 г. императрица утвердила доклад Кабинета о правилах опре- деления недорослей к приказным делам. В данном случае действо- вал тот же имущественный ценз: чиновниками при Сенате могли стать имевшие не менее 100 душ, а в коллегиях и канцеляриях — не менее 25. По сути это было, конечно, проявлением вполне оп- ределенной политики по формированию высшей бюрократии и по- литической элиты страны. Впрочем, стоит прислушаться и к аргу- ментации самого соответствующего указа: “Чтоб они могли не ток- мо определенным, но и своим собственным иждивением себя чест- но, чисто и неубого содержать”. Иными словами, правительство как бы признавалось, что ни в начале гражданской службы, ни позже рассчитывать на достаточное жалованье, соответствующее опреде- ленному социальному статусу, дворянину не следует. Вместе с тем тот же указ касался еще одного по-прежнему болезненного для дво- рян вопроса: унижения их сословного достоинства канцелярской службой. Решался этот вопрос весьма своеобразно. Хотя недорос- лей надлежало определять на службу копиистами, но “слыть им дворянами; которые будут в Сенате, тем сенатской канцелярии, а в коллегиях и канцеляриях — дворянами той же коллегии и канцеля- рии, чем наибольше могут другим охоты придать и излишнее наре- кание и уничтожение приказных людей от себя отвесть”^. Иначе говоря, указом создавалась новая категория дворянства, в реально- сти, однако, так и не появившаяся. Дворяне по-прежнему не жела- ли идти в канцелярские служители, хотя позднее правительство оп- ределило, что в копиистах им надлежит служить лишь год, после чего достойных следовало повышать в должности так, чтобы к до- стижению 20-летнего возраста они имели секретарский чин^4. Впрочем, так следовало поступать не со всеми: нерадивых и неспособных надлежало отправлять в матросы. Так же предписы- валось поступать и с ничему не выучившимися воспитанниками ар- тиллерийских и инженерных школ — “в матросы без всякого про- извождения”^5*. Впрочем, принуждать дворян к статской службе ^Служба в матросах в глазах дворян была, по-видимому, наиболее унизительной, поскольку нежелание служить во флоте в низших чинах обнаруживается уже в дворян- ских проектах 1730 г.
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 249 правительство не решалось, о чем было ясно заявлено в соответ- ствующем указе от 24 марта 1740 Определенные проблемы возникли и с механизмом выхода дворян в отставку в соответствии с Манифестом 1736 г., который реально начал претворяться в жизнь лишь после заключения Бел- градского мира с турками. Уже скоро обнаружилось, что испол- нение высочайшей милости чревато серьезными злоупотребления- ми. Правительство было вынуждено разъяснить, что начало служ- бы следует считать только с 20 лет, не засчитывая в срок служ- бы учебу в Кадетском корпусе и иных учебных заведениях, а са- ма отставка должна оформляться через Сенат^7. В 1736—1739 гг. правительство Анны Ивановны предприни- мает ряд энергичных мер по упорядочению деятельности аппара- та управления. Так, в мае 1736 г. следует указ о ежемесячной присылке в Сенат реестров нерешенных дел. В ноябре того же го- да в новом указе констатируется, что за прошедшие пять месяцев ни один такой реестр не прислан, и выдвигается требование о не- медленном и окончательном решении всех дел прошлых лет^8 Главную причину волокиты правительство усматривало в неради- вости чиновников и систематическом нарушении ими дисциплины В октябре того же года последовал указ “О взыскании с членов коллегий, канцелярий и контор за выход из присутствия ранее узаконенного для заседания времени по указу 1722 года”. В ука- зе говорилось: “Не только по указам Сенатской конторы приез- да и выезды указные от членов не были, и служители тех колле- гий того не исполняли, но и по Регламенту многие не съезжались и указных часов не высиживали... не только в слушании и реше- нии дел волокиты чинили, но и по слушании некоторые одними приговорами и закрепою волочили до дву лет”. Указ предписы- вал: “Сидеть всем неисправным в своих местах безвыходно столь- ко пропущеннаго времени, сколько по прежде положенным из Се- натскои конторы указам время и часов не досидели 5 марта 1737 г. появились сразу два указа — о порядке веде- ния сенатских журналов и времени съезда сенаторов на свои за- седания^20. В мае последовал указ о порядке доклада и слушания дел в Сенате^, а в августе — о порядке приема прошений, при- чем сенаторам предписывалось не принимать их самим, минуя обер-секретарей. Тогда же чиновникам других центральных уч- реждений было велено не покидать своих рабочих мест до того, как разъедутся сенаторы^22. Между тем правительство не мог не волновать и качественный состав чиновников. В октябре 1737 г.
250 Глава 3 появился указ о проведении смотра всех служащих центральных уч- реждений. “Ее императорскому величеству известно учинилось, — говорилось в указе, — что в Сенате, в Синоде и коллегиях, и кан- целяриях, и конторах секретарей и канцелярских служителей до- стойных, кто смысл и рассуждение имеют, и по званиям чинов своих врученныя им дела исправлять могут, весьма мало, а про- чие, хотя ничего не разумеют... дел ничего не делают для того, что недостаток ума их до того не допущает”525. Как легко пред- положить, в силу острой нехватки квалифицированных кадров ре- шить проблему просто путем отсева негодных чиновников было невозможно и спустя два года И.П. Шафиров в поданном импе- ратрице “Представлении о способах к увеличению государствен- ных доходов” так характеризовал своего начальника по Камер- коллегии: “Вице-президент почти говорить не умеет. И хотя б он и верной и доброй человек, но как не знает человек дела, то та- кать принужден, дабы спором дела в стыд не войти”52"*. Правительство, однако, не отчаивалось. В мае 1738 г. после- довал указ о присылке в Сенат из центральных учреждений еже- месячных ведомостей об исполненных и неисполненных сенатских указах с объяснением причин в случае их неисполнения525. В ию- не была сделана попытка навести порядок в судопроизводстве, за- претив судьям во время слушания дел отвлекаться на посторонние предметы и слушать несколько дел одновременно520. В 1739 и 1740 гг. не раз вновь повторялись указы о времени съезда и вы- езда сенаторов и членов коллегий, обязательном дежурстве во всех учреждениях секретарей и о неисполнении решений Сената, если протокол подписан не всеми сенаторами527. В 1738 и 1739 гг. под- данным дважды напоминали о норме Соборного уложения, пред- писывавшей не подавать прошения на высочайшее имя, минуя ус- тановленные инстанции520. Происходило и дальнейшее совершен- ствование работы самого Кабинета: в сентябре 1739 г. было ве- лено расписать его дела по экспедициям, “дабы впредь конфузии „379 происходить не могли Еще одним вопросом, ставшим в последние годы царствова- ния Анны Ивановны постоянной темой законодательства, было благоустройство Москвы и Петербурга. Уже в сентябре 1736 г. появляется сперва указ о расширении улиц в Москве, создании там колодцев и о правилах строительства, предусматривающих ме- ры пожарной безопасности. Вскоре появляется аналогичный указ и по Петербургу550. В июле 1737 г. учреждается Комиссия о строении в Санкт-Петербурге, которая развертывает весьма об-
1725—1741 гг,: контрреформа или стабилизация? 251 ширную деятельность и в течение последующих лет постоянно представляет на утверждение государыни свои многочисленные планы331. к к к Обзор внутренней политики правительства Анны Ивановны показывает, что с учреждением Кабинета министров ее характер и основные направления не претерпели сколько-нибудь сущест- венных изменений. Был осуществлен ряд серьезных мер в соци- альной сфере, в области регулирования промышленности и торгов- ли, сферы управления и др. Все эти меры в целом способствова- ли дальнейшему продвижению страны в том направлении, которое было определено петровскими преобразованиями, и одновременно учитывали конкретные исторические обстоятельства 30-х годов XVIII в. Последние годы царствования не отмечены важными преобразованиями, но законодательство было не менее значимым. По сути оно отражает рутинную, повседневную работу правитель- ства по проведению в жизнь той линии, которая была определе- на уже вскоре после вступления Анны на престол. Вместе с тем отсутствие в это время законодательных актов радикального ха- рактера свидетельствует о стабильности режима, о том, что власть считала возможным реализовывать свою политику постепенно, без резких потрясений. Следует также обратить внимание на то, что интенсивность законодательной деятельности правительства Ан- ны, а также круг тем законодательства (совершенствование управ- ления, финансы, торговля, промышленность, образование, права и статус отдельных социальных групп, землевладение, строительст- во, почтовая связь и др.) были заданы реформами Петра I и уже сами по себе как бы косвенно подтверждают отсутствие у тогдаш- них правителей России каких-либо намерений пересмотреть их главнейшие итоги. Прямым продолжением петровской была и ак- тивная внешняя политика правительства Анны Ивановны. Вместе с тем противоречия и проблемы, завещанные потомкам великим преобразователем, оставались неразрешенными. Это ка- салось в первую очередь сбора налогов, неудовлетворительное со- стояние которого отрицательно сказывалось на всех сферах госу- дарственной жизни. На протяжении всего аннинского царствова- ния, как и в период правления Верховного тайного совета, наблю- даются постоянные и не приносящие успеха поиски вариантов ре- шения данной проблемы, но то, что к концу 1730-х годов прави-
252 Глава 3 тельство обрушивает свой гнев за недоимки прежде всего на ду- шевладельцев, свидетельствует, что в правительственных кругах зарождается осознание того, что главная причина всех “нестрое- ний” — в социальном устройстве, воплощенном в крепостном пра- ве. Иначе говоря, важнейшее из противоречий результатов ре- форм Петра начинает оказывать все большее воздействие на по- литическую жизнь страны. i •к •к । Со смертью в октябре 1740 г. императрицы Анны Ивановны в истории России наступил короткий, длиною всего в год, период безвременья, начавшийся регентством Бирона и продолженный правлением Анны Леопольдовны. Вполне очевидно, что и кон- кретные политические обстоятельства, и личные качества главных действующих лиц были таковы, что никакие резкие изменения во внутренней политике не были возможны. Вместе с тем интенсив- ность законотворческой деятельности не снижалась. В “Полном собрании законов” за период с ноября 1740 по ноябрь 1741 г. за- фиксировано 185 законодательных актов, но с учетом уничтоже- ния впоследствии документов “с известным титулом” можно пред- положить, что в действительности их было по крайней мере вдвое больше. Основная цель тех из них, что были изданы еще Бироном, вполне очевидна: добиться популярности в народе. Таков был, в частности, манифест о строгом соблюдении законов и справедли- вом судопроизводстве. Затем была объявлена амнистия одним ка- тегориям преступников и уменьшено наказание другим (кроме осужденных “по первым двум пунктам”), сбавлено по 17 копеек с души на 1740 г., запрещено носить платье из материи дороже 4 рублей за аршин^. Показательно, что некоторые из мер Би- рона после его свержения были подхвачены Анной Леопольдов- ной. В частности, 17 декабря был издан указ “о неношении бога- тых платьев с золотом и серебром и из других шелковых парчей и штофов”. Впрочем, для особ первых трех классов, а также для тех, “кто из придворных наших кавалеров сами пожелают”, дела- лось исключение^. Тогда же было еще более облегчено наказа- ние некоторым преступникам. Через три дня после ареста реген- та появился дежурный для XVIII в. указ “о подавании челобитен в учрежденных местах и о чинении по оным решений без всякой волокиты”, который грозил штрафами чиновникам “за нерадение
1725—1741 гг.: контрреформа или стабилизация? 253 и волокиту”. Челобитчикам было разрешено подавать жалобы на присутственные места непосредственно рекетмейстеру^4. Для ис- правления этого извечного порока русской государственной систе- мы была даже учреждена специальная комиссия, которая должна была заняться рассмотрением нерешенных дел^З. Чтобы еще бо- лее ужесточить контроль за работой коллегий и канцелярий, бы- ло повелено ежедневно подавать в Кабинет рапорты о решенных делах^С Однако в марте 1741 г. должность рекетмейстера была ликвидирована^?. С.М. Соловьев усматривал здесь связь с паде- нием Миниха, поскольку указ был издан на следующий день по- сле его отставки, и соответственно полагал, что “позволение по- давать жалобы на волокиту канцелярий, коллегий и самого Сена- та было делом первого министра”^. Но прямых указаний на пра- воту историка нет, и можно предположить, что это было лишь совпадением. Не остались без внимания нового правительства и вопросы финансов, торговли и промышленности. Так, в декабре 1740 г. был издан устав о банкротстве, в котором прямо подчеркивалось, что он “с правами и обыкновениями других государств, в которых негоция расцветает, сходен”^9. Это было установление, призван- ное законодательно регулировать одну из важных процедур в тор- гово-финансовой сфере. По сути неудовлетворительными были признаны меры правительства Анны Ивановны по развитию су- конной промышленности. Новое правительство в январе 1741 г. учредило комиссию, которая должна была выяснить причину про- изводства на русских фабриках сукна низкого качества. Результа- том ее работы стало появление устава суконных и каразейных фабрик^40. В марте 1741 г. Сенат разрешил желающим строить каменные дома во всех городах империи, а в июне запретил пускать в Пе- тербург нищих, и, таким образом, правительство как бы расписа- лось в своем бессилии решить эту проблему иным путем. В сен- тябре потомкам Ивана Сусанина была выдана грамота, подтверж- давшая их освобождение от рекрутской повинности^41. В целом нетрудно увидеть, что никаких радикальных измене- ний во внутренней политике не произошло, основные ее направ- ления остались прежними, хотя, как обычно бывает в подобных случаях, новые правители страны поспешили, с одной стороны, завоевать расположение подданных, а с другой — продемонстри- ровать готовность оперативно решить некоторые из вопросов, не решенных в предыдущее десятилетие. Вместе с тем само вираже-
254 Глава 3 ние “новые правители страны” не совсем точно, поскольку в сущ- ности их состав изменился мало. Главную роль по-прежнему иг- рал Остерман, лишь ненадолго, видимо, уступивший первенство Миниху. Разница с предшествующим периодом была, однако, в том, что правительница Анна Леопольдована и ее муж были еще менее способны управлять страной, чем их предшественница, но при этом, видимо, были достаточно амбициозны и не желали пе- редоверить управление своим министрам. В этих условиях госу- дарственная машина начала пробуксовывать, обнаруживая, что ра- ботать, так сказать, в автоматическом режиме, не направляемая жесткой рукой самодержца, она не может. Состояние растерянно- сти, бездействия, своего рода апатии, охватившее высший слой бюрократии, нашло отражение практически во всех мемуарах и в донесениях из Петербурга иностранных дипломатов. В обществе росло ощущение недолговечности существующего режима, неиз- бежности радикальных перемен. Они, как известно, не заставили себя ждать. В ноябре 1741 г. очередной переворот возвел на трон императрицу Елизавету Петровну.
ГЛАВА 4 1741—1762 гг.: ОТ КОРРЕКТИРОВКИ КУРСА К НОВЫМ РЕФОРМАМ ИСТОРИОГРАФИЯ ВНУТРЕННЕЙ ПОЛИТИКИ РОССИИ ПРИ ЕЛИЗАВЕТЕ ПЕТРОВНЕ И ПЕТРЕ III Историографическая ситуация с изучением внутренней политики России в двадцатилетнее царствование Елизаветы Пет- ровны в целом близка к положению с изучением предшествующе- го периода. В первой половине XIX в. появилось лишь несколь- ко небольших работ, посвященных событиям 1740—1741 гг. и на- чальным годам правления Елизаветы1. Начало научного изучения истории этого времени связано с именем С.В. Ешевского, кото- рый в своей незавершенной работе “Очерк царствования Елиза- веты Петровны” впервые попытался дать целостный обзор собы- тий 1741—1761 гг., довольно подробно останавливаясь на харак- теристике важнейших деятелей, экономической и социальной по- литике правительства, политике в отношении национальных окра- ин. Основным источником соответствующих разделов работы Ешевского (а в ней имеется также раздел, посвященный внешней политике) послужили законодательные акты, и из огромного мас- сива документов историку удалось выделить наиболее значимые из них, отметив, тем самым, важнейшие вехи внутренней политики рассматриваемого периода. Именно это составляет, пожалуй, основ- ную историографическую ценность данного труда. Оценка Ешев- ским внутренней политики елизаветинского времени была, впрочем, весьма критичной. “Царствование Елизаветы Петровны, — считал он, — не принадлежит к числу тех, которые оставляют по себе долгую память во внутреннем строе государства. Двадцать лет ее правления не ознаменовались важными изменениями в государст- венных учреждениях, несмотря на то, что эти изменения, по-ви- димому, вызывались необходимостью. Мы напрасно будем ис- кать в правительственных распоряжениях какой-нибудь системы,
256 Глава 4 какого-нибудь общего плана”2. Отказывая, таким образом, пра- вительству Елизаветы в последовательности и плановости прово- димой политики, историк связывал необходимость реформы ис- ключительно с преобразованиями в сфере государственного уп- равления. “Очерк” Ешевского, умершего в 1865 г., был впервые издан в 1870 г., но остался, по-видимому, неизвестен С.М. Соловьеву, чьи четыре тома (т. 21—24) “Истории России с древнейших вре- мен”, посвященные царствованию Елизаветы Петровны, вышли в свет также в первой половине 1870-х годов. Во всяком случае имени Ешевского Соловьев ни разу не упоминает, и поэтому прав М.А. Рахматуллин, утверждающий, что описание правления Ели- заветы историк “начинал, как говорится, на пустом месте”5. Вме- сте с тем обращает на себя внимание, что, в отличие от предыду- щих томов, здесь Соловьев опирался не на законодательство, как его предшественник, а, помимо большого числа второстепенных источников, главным образом на журналы и протоколы Сената, сталкиваясь при этом с проблемой обработки очень большого мас- сива информации. Сохраняя погодный, хронологический принцип изложения материала, а также стремясь выпускать ежегодно по тому своего труда, историк был вынужден жертвовать многими важными деталями. Одновременно, как отмечают его критики, “разнообразный и обильный фактический материал не всегда си- стематизирован, критически осмыслен, глубоко проанализирован. Второстепенное, частное нередко переплетается с главным, за- трудняя оценку событий, исторически точное толкование их реаль- ной сути”. Да к тому же Соловьев “отступил от... критического отношения к своим источникам”4. Общая оценка Соловьевым царствования Елизаветы и ее вну- тренней политики в значительной мере определялась его отноше- нием к предшествующему периоду, как времени “засилья иностран- цев” и “бироновщины”. Соответственно, в перевороте 1741 г. он видел торжество национальной идеи, а в политике Елизаветы — прежде всего возврат к принципам Петра Великого, в результате чего “Россия пришла в себя”5. Эта концепция привела историка к своего рода идеализации и самой императрицы, и ее деятельнос- ти. Вместе с тем определенные наблюдения Соловьева, в том чис- ле о некоторых чертах личности дочери Петра, оказывавших вли- яние на характер управления, были вполне справедливы. Так, он отмечал, что “главным достоинством Елисаветы, несмотря на вспыльчивость ее в отдельных случаях жизни, было беспристра-
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 251 стное и спокойное отношение к людям, она знала все их столкно- вения, вражды, интриги и не обращала на них никакого внимания, лишь бы это не вредило интересам службы; она одинаково охра- няла людей, полезных для службы, твердо держ ала равновесие между ними, не давала им губить друг друга”6. Пытаясь защи- щать Елизавету от обвинений в медлительности при принятии ре- шений, Соловьев обращал внимание на то, что эти обвинения ис- ходят прежде всего от иностранных дипломатов, чьи свидетельст- ва он считал недостаточно достоверными. Оценивая же результа- ты елизаветинского царствования в целом, он отмечал благопри- ятные явления в экономике, в том числе в связи с отменой внут- ренних таможен и основанием банков, освоение новых террито- рий, а также достижения в духовной сфере, выразившиеся в раз- витии языка и литературы, создании русского театра, журнала, университета. Особо подчеркивал Соловьев значение елизаветин- ского царствования как подготовительного этапа по отношению к царствованию Екатерины II7. Оценки Ешевского и Соловьева нашли отражение и в трудах других дореволюционных историков. Так, А.Д. Градовский, чья работа по истории генерал-прокуратуры вышла в свет еще до по- явления “Очерка” Ешевского, отмечал: “Высшая законодательная власть бездействует; нет теории, творческой деятельности Петра, его систематического объединения разных государственных вопро- сов...”. Однако тут же добавлял уже в духе Соловьева: “Вместе с тем, заметно полное возвращение к началам, внесенным Петром в русские учреждения... Можно проследить дальнейшее развитие начатков, положенных Петром в нашу администрацию”^. С.Ф. Платонов в своих “Лекциях по русской истории” настаивал на том, что в политике Елизаветы различимо вполне определен- ное “направление”, которое “заключалось в стремлении к началам Петра и к национальной политике”. То обстоятельство, что при этом “время Елизаветы... не изменило в старых формах управле- ния ни одной существенной черты и не принесло никакой суще- ственной новизны”, историк объяснял тем, что “у власти не было потребности что-либо переделывать и перестраивать”. Подводя итог сказанному, Платонов заключал, что “систематическим в правительственной деятельности времени Елизаветы было только общее ее направление, по сравнению с предшествующей эпохой более гуманное и строго национальное, причем эта национальность направления заключалась в одном правиле: управлять Русским го- сударством при помощи русских же людей и в духе Петра Вели- 9— 1231
258 • ' Глава 4 > . кого”. Как видим, само понятие “направление” в такой интерпре- тации оказывается довольно узким. Между тем рассматривая вну- треннюю политику елизаветинского правительства уже в более конкретном плане, Платонов отмечал, что “ее главный факт — пе- ремены в положении сословий: дворянства и крестьянства”, имея в виду дальнейшее расширение прав дворянства и, напротив, уси- ление крепостничества. Особое значение историк придавал указу 1746 г., которым предписывалось всем, владеющим крепостными без законных оснований, немедленно их продать. Платонов пола- гал, что именно с этого времени дворянство получило монополию на владение крепостными и в целом “из класса, отличительным признаком которого служили государственные повинности, стало превращаться в класс, отличием которого делались особые исклю- чительные права”9. В действительности указ от 14 марта 1746 г. такого решающего значения не имел и по сути повторял уже су- ществовавшие к тому времени нормы. О елизаветинском времени как “начале дворяновластия” гово- рил в своем “Курсе русской истории” и В.О. Ключевский. “Этот факт” он рассматривал как “один из признаков крутого поворота от реформы Петра I после его смерти: дело, направленное на подъем производительности народного труда средствами европей- ской культуры, превратилось в усиленную фискальную эксплуата- цию и полицейское порабощение самого народа”. Впрочем, лишь бегло коснувшись елизаветинского царствования, Ключевский по- лагал (никак, однако, эту точку зрения не аргументируя), что им- ператрица была “наиболее законная из всех преемников и преем- ниц Петра I”, “умная и добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня XVIII в.”, причем “с правления царевны Софьи никогда на Руси не жилось так легко, и ни одно царствование до 1762 г. не оставляло по себе такого приятного воспоминания”1^. Примерно в том же духе писал о елизаветинском царствова- нии и М.М. Богословский, автор соответствующей главы в изве- стном сборнике “Три века”: “Трудно даже указать какое-либо другое царствование, которое было бы столь же счастливым, как царствование Елизаветы Петровны”. Но если Ключевский видел во внутренней политике этого времени радикальное отступление от линии Петра, то Богословский, напротив, полагал, что “Россия продолжала идти в направлении, взятом при Петре, но шла более свободно, а потому, хотя более медленно, но зато более верно”11. Можно предположить, что для самих Ключевского и Богослов- ского разница в позициях была не слишком заметна. Между тем
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 259 по существу она заключалась в различном понимании собственно того, чем было “направление Петра”. Наиболее основательным исследованием внутренней политики елизаветинского времени в дореволюционной историографии яви- лась работа А.Е. Преснякова в составе многотомной “Истории Правительствующего Сената за двести лет”. Довольно детально изучив все основные направления деятельности Сената, историк пришел к выводу, что важнейшая для России проблема состояла в несоответствии “материальных и культурных средств быстрому росту потребностей огромного государства”. Постоянный поиск ресурсов, прежде всего финансовых, по мнению Преснякова, при- водил к усилению “активной роли правительственной власти в развитии народного хозяйства”, а “напряженность и искусствен- ность привычных приемов экономической политики” порождала новшества в этой сфере, в результате чего “экономическая поли- тика елизаветинского времени становится более широкой и слож- ной, чем в годы, протекшие с кончины Петра Великого”. В ре- зультате историк делает следующий вывод: «В общей историчес- кой оценке елизаветинского времени выступают положительные черты содержательной и живой эпохи подъема русских нацио- нальных сил. <...> Внутри страны это напряжение государствен- ной силы сопровождалось не одним “изнурением народа”, но и значительными признаками несомненного прогресса в различных сторонах ее жизни». Экономические достижения “свидетельство- вали о всхожести того посева, над которым столь усердно трудил- ся отец Елизаветы”12. Дав елизаветинскому царствованию столь положительную оценку в начале своего труда, Пресняков затем фактически отка- зался признать в этих процессах роль самой императрицы, отме- чая у нее “преобладание... интереса и внимания к частным вопро- сам, почти не поднимавшегося до сознания потребности в меро- приятиях общего характера, а тем более, преобразовательного на- правления”. Однако к концу царствования, по его мнению, и у Елизаветы, и у ее окружения, да и в обществе в целом все более растет неудовлетворенность положением дел в сфере государст- венного управления. Политика правительства все более приобре- тает выраженный продворянский характер, поскольку, как считал историк, “в виду слабости правительственных средств” власть бы- ла вынуждена “опереться на силу господствующего сословия”. “Общим итогом елизаетинской эпохи, — заключал Пресняков, — можно признать сознание острой потребности преобразования 9*
260 "" ЧУ Глава 4 Д всего государственного управления, центрального и областного, причем определенно намечались основные принципы этого преоб- разования: дифференциация функций высших учреждений и де- ”13 централизация местного управления IJ. Дореволюционная историография елизаветинского времени не исчерпывается, конечно, названными работами. Помимо них мож- но упомянуть очерк Н.И. Костомарова о Елизавете, работу В.Н. Латкина об Уложенной комиссии 1754—1763 гг.14 и ряд других. Но ничего принципиально нового в осмысление этого пе- риода русской истории они практически не вносили, а монографи- ческие работы обобщающего характера так и не появились, хотя во второй половине XIX и начале XX в. было издано немало ценных и разнообразных документальных публикаций, создавав- ших весьма основательную базу для подобного рода исследований. Обзор советской историографии времен Елизаветы Петровны необходимо начать с работы Ю.В. Готье по истории местного уп- равления, второй том которой вышел в 1941 г. Исследование Го- тье содержит детальный анализ деятельности различных органов и институтов местного управления рассматриваемого времени, а его четвертая глава специально посвящена многочисленным про- ектам по его реформированию. Так, в ней весьма подробно рас- сматриваются сенатский проект 1744 г., проект Шувалова 1754 г., проект Уложенной комиссии. Автор отмечает, что во всех проек- тах, с одной стороны, явственно различимо стремление к восста- новлению петровской системы, но, с другой, учитываются и про- исшедшие в ней изменения. Так, сенатский проект, отступая от замысла Петра, не помышлял уже о создании независимой судеб- ной власти, а проект Шувалова предусматривал активное участие в областном управлении выборного местного дворянства. Выдви- жение и обсуждение данных проектов на протяжении елизаветин- ского царствования, хотя и не имели конкретных результатов, счи- тал Готье, но создали основу для политики Екатерины II15. Ряд ценных исследований по рассматриваемым здесь пробле- мам появились уже в послевоенный период. Прежде всего это статья Н.Л. Рубинштейна о елизаветинской Уложенной комиссии, основанная на источниковедческом изучении ее документов. Авто- ру удалось более точно, чем его предшественнику Латкину, разо- браться в истории составления проекта уложения и соотношении отдельных его редакций. Различия в 1-й и 2-й редакциях проекта историк связывал с борьбой группировок Шуваловых и Воронцо- вых. По его мнению, 1-я редакция, составленная под руководст-
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 261 вом П.И. Шувалова, носила менее узкосословный характер и бы- ла направлена на создание максимально благоприятных условий для развития экономики на широкой социальной основе. После назначения главой комиссии Р.И. Воронцова, как установил Ру- бинштейн, проект претерпел серьезные изменения и приобрел “резче выраженные феодальные, реакционные черты”. Реализация отдельных положений проекта при Петре III, считал историк, про- ходила под влиянием сторонников Шувалова А.И. Глебова и Д.В. Волкова, что и сказалось на ее характере1^. Статья Рубин- штейна имела большое историографическое значение: выдвинутый им тезис о борьбе Шуваловых и Воронцовых был принят исто- риками следующего поколения и на протяжении ряда десятилетий лежал в основе многих работ о царствовании Елизаветы. Во второй половине 1950-х — начале 1960-х годов вышли из печати две статьи М.Я. Волкова, посвященные таможенной ре- форме. Уже в первой из них автор проследил историю шувалов- ского проекта отмены внутренних таможен, введя в научный обо- рот некоторые неизвестные его предшественникам документы. При этом, помимо рассмотрения экономического аспекта рефор- мы, Волков сосредоточил свое внимание на ее классовом харак- тере. За осуществление реформы, считал историк, выступали прежде всего дворянство и верхушка посадского населения, в то время как “феодальное государство” “было заинтересовано в со- хранении этих доходов”, а “основная масса посадского населения” отстаивала свое исключительное право на местную торговлю. Од- нако в некотором противоречии со сказанным в заключении к статье Волков утверждал: “Феодально-крепостническое государ- ство пошло на ликвидацию обложения внутренней торговли в уз- коклассовых интересах дворянства... Но в силу объективных ус- ловий реформа получила в значительной мере буржуазный харак- тер”17. Эта формулировка без каких-либо изменений перекочевала и в более позднюю статью того же автора. Вместе с тем важной особенностью второй статьи было то, что само понятие “рефор- мы” Волков рассматривал не как лишь издание указа от 20 дека- бря 1753 г. и все, что было связано с его подготовкой, но как це- лый комплекс правительственных мероприятий, осуществлявших- ся на протяжении ряда лет18. В 1960-е годы к проектам П.И. Шувалова обратился и С.О. Шмидт19. Их изучение привело историка к формированию бо- лее широкой концепции, связанной с оценкой внутренней политики
262 Глава 4 елизаветинского времени как политики просвещенного абсолютиз- ма*. Шмидт исходит из того, что политика просвещенного абсо- лютизма “характерна для истории стран со сравнительно медлен- ным развитием капиталистических отношений и отличающихся длительностью сохранения дворянством не только политических, но и экономических преимуществ и привилегий”. Само использо- вание понятия “просвещенный абсолютизм”, предполагающее ак- тивную роль монарха в формировании политика, привело истори- ка к выводу, что Елизавета Петровна, как он утверждает, “покро- вительствовала прожектерству в области государственного устрой- ства и начинаниям в области культуры”. Таким образом, измене- ния в культурной сфере рассматриваются не как только результат объективных процессов развития общества, но как часть преобра- зовательной деятельности правительства. При этом, считает Шмидт, «хотя новые преобразования подавались как выполнение “заветов” Петра I, в целом они в большей мере сводились... к ча- стичной реализации шляхетских пожеланий 1730-х гг.». Откро- венно дворянской, по мнению историка, была и “классовая на- правленность” проектов Шувалова, “однако в них уже сказыва- ются изменения в социально-экономической жизни страны, свиде- тельствующие об усилившемся влиянии буржуазии”. Сразу отме- чу, что, на первый взгляд, тезис Шмидта мало чем отличается от вышеприведенного мнения Волкова, однако если последний писал о “буржуазном характере” реформы, то первый пишет о буржуа- зии, что предполагает существование этого сословия (класса?) в России середины XVIII в.^О Ряд вопросов внутренней политики елизаветинского времени рассмотрел в своих трудах С.М. Троицкий. Так, в книге “Фи- нансовая политика русского абсолютизма в XVIII веке” он кос- нулся изменений в налоговой политике, специально отметив уве- личение доли косвенного налогообложения и, соответственно, сни- жение доли прямого. Причем, помимо изменений, инициирован- ных Шуваловым, историк отметил также повышение оброчного ^Концепция С.О. Шмидта была впервые изложена им в соответствующей главе для многотомной “Истории СССР с древнейших времен до наших дней”, вышедшей первоначально отдельной ротапринтной брошюрой (Шмидт С.О. Внутренняя политика царизма в 1725—1762 гг. М., 1962), затем — по-французски (La politique interieure du tsarisme au milieu du XVIII-e siecle // Annales. Economies. Societes. Civilisations. P., 1966. № 1. P. 95—110) и лишь в 1987 г. в развернутом виде по-русски (Шмидт С.О. Внутренняя политика России в середине XVIII века // Вопр. истории. 1987. № 3. С. 42—58; Он же. Политика просвещенного абсолютизма в России середины XVIII в. // Россия и Испания: Историческая ретроспектива. М., 1987. С. 261—286).
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым рефо(^ам 263 сбора с государственных крестьян при сохранении и даже умень- шении размера подушной подати21. В монографии “Русский абсо- лютизм и дворянство XVIII в.” Троицкий рассмотрел правитель- ственную политику в вопросе формирования чиновничества и от- ношения в связи с этим к Табели о рангах. Вслед за предшест- венниками он оценивал ее как продворянскую и за основу своих построений принял тезис Рубинштейна о борьбе группировок Шу- валовых и Воронцовых22. В 1986 г. вышла из печати книга Е.В. Анисимова “Россия в середине XVIII века: Борьба за наследие Петра”, представляю- щая собой первую в советской историографии попытку целостно- го рассмотрения елизаветинской эпохи. Научно-популярная по жанру, книга основана почти исключительно на уже опубликован- ных источниках, а подзаголовок в определенной мере раскрывает авторскую концепцию. Столь же показательно и название главы книги, посвященной внутренней политике, — “Дворянская импе- рия”. Уже в самом ее начале автор утверждает: “Елизавета не имела никакой определенной программы ни в области внутренней, ни в области внешней политики. У нее и ее ближайшего окруже- ния не было таких конструктивных идей, которые знаменовали бы принципиальное изменение социально-политического курса стра- ны”. Более того,- “ни Елизавета, ни ее советники не представля- ли себе масштабы коренных проблем великого наследия Петра”. Далее историк отмечает декларируемый новыми властителями России возврат к петровским принципам, но идет несколько даль- ше своих предшественников, рассматривая провозглашение этой идеи как “беспрецедентную по тем временам кампанию, которую иначе как пропагандистской и не назовешь”. Причем, по мнению Анисимова, она “сочеталась с двумя концепциями”, оказавшими существенное влияние на последующую историографию: во-пер- вых, с “политической канонизацией Петра Великого” и, во-вто- рых, “крайне негативной оценкой” истории России между 1727 и 1741 гг. Таким образом, считает историк, “формировалась идеоло- гическая доктрина елизаветинского царствования”. Наблюдение Анисимова, как будет видно из дальнейшего изложения, весьма ценно, поскольку характерна сама потребность нового режима в официальной идеологии, свидетельствующая об определенной сте- пени зрелости русского общества. Рассматривая внутреннюю политику первых лет царствования Елизаветы как “реставрационную”, историк приходит к выводу о ее неудаче и объясняет это тем, что “она следовала не духу, а бук-
264 Глава 4 \ * V- \ ве законодательства Петра, слепо копируя его систему управле- ния”, что “неизбежно лишало политику ее правительства в 40-е годы необходимого динамизма”. Переходя затем к анализу шува- ловских проектов, Анисимов отмечает, что стремление замены прямого обложения косвенным соответствовало тому направле- нию, в котором развивалась финансовая сфера и в “передовых странах Европы”. Вместе с тем он полностью солидаризируется с М.Я. Волковым в его классовой оценке шуваловских новаций. Однако, помимо ставшего уже традиционным в данном контексте анализа проектов П.И. Шувалова и Уложенной комиссии, Ани- симов счел необходимым ввести в него и проект фаворита импе- ратрицы И.И. Шувалова, написанный под влиянием идей фран- цузского Просвещения и предусматривавший определенное огра- ничение самодержавия, хотя его автор и был “последовательным защитником прав дворянства”. С именем И.И. Шувалова исто- рик связывает указ от 16 августа 1760 г., содержавший весьма не- лицеприятную оценку состояния дел в стране2^. Как видно из сказанного, в целом оценки Анисимова мало чем отличались от данных его предшественниками, хотя в них и по- явились некоторые новые акценты. В книге же 1996 г. “Власть и реформы” историк в предельно краткой форме повторил свои ос- новные тезисы, отметив, что царствование Елизаветы было вре- менем политической стабильности, когда “были в немалой степе- ни подготовлены преобразования екатерининской эпохи”24. Во второй половине 1980-х — начале 1990-х годов к пробле- матике елизаветинского царствования обратился В.П. Наумов. В 1991 г. им была защищена кандидатская диссертация о Конферен- ции при высочайшем дворе. В своем исследовании, рассмотрев сперва формальную историю этого органа власти, историк затем проанализировал основные направления его деятельности. Изуче- ние протоколов Конференции, ранее не привлекавших внимание исследователей, позволило установить ее роль в реализации про- ектов Шувалова в области военного строительства, монетного и банковского дела, подготовки секуляризационной реформы и др. Сама Конференция, по мнению Наумова, была “уникальным уч- реждением” — “совещательным органом, присвоившим полномо- чия органа законодательного” и “выступала в роли коллегиально- го носителя самодержавной власти”. Впрочем, таковыми же, как утверждает автор, были и предшественники Конференции — Вер- ховный тайный совет и Кабинет министров2^. Появление Конфе- ренции Наумов связывает с тем, что “объективная потребность
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 265 совершенствования государственного аппарата заключалась в от- делении законодательной верховной власти от... власти исполни- тельной”, однако “в силу необходимости”, связанной с личными качествами императрицы, Конференция “присвоила себе полномо- чия высшего законодательного органа”26. Приведенный в диссер- тации обширный фактический материал свидетельствует о том, что в сущности все проблемы, оказавшиеся в сфере внимания Конфе- ренции, так или иначе были связаны с Семилетней войной, а сле- довательно, с решением изначально поставленной перед ней зада- чей — оперативным руководством страной на время военных дей- ствий. Вслед за Шмидтом Наумов отмечает в деятельности Кон- ференции, в особенности при решении вопросов науки и культу- ры, черты политики просвещенного абсолютизма. В 1993 г. тот же автор опубликовал очерк о Елизавете Пет- ровне. Изложенная в работе оценка личности императрицы близ- ка к той, что известна по трудам С.М. Соловьева. Причем исто- рик пытается опровергнуть мнение о неподготовленности Елизаве- ты к государственной деятельности, ссылаясь на то, что еще Ека- терина I привлекала дочь к делам, а также то, что “цесаревна име- ла собственную Вотчинную канцелярию и весьма разумно вела хо- зяйство в своих имениях”. Воссоздание личной канцелярии импе- ратрицы во главе с И.А. Черкасовым Наумов связывает “с жела- нием Елизаветы полностью взять бразды правления в свои руки и восстановить значение самодержавной власти”. По его мнению, подкрепляемому замечанием Л.Г. Кислятиной22, в это время “роль монарха в системе абсолютизма стала преобладающей”*. Именно Елизавета, считает Наумов, являлась стрежнем государственной жизни своего времени, и именно она ввела Россию в русло нето- ропливого и размеренного развития после грандиозных потрясений петровской эпохи, недальновидных опытов верховников и террора “бироновщины”. Последние слова показывают, что, стремясь оп- ровергнуть сложившиеся в историографии представления о Елиза- вете Петровне, историк на веру принимает ничуть не менее сомни- тельные представления о ее предшественниках26**. В том же 1993 г., что и очерк Наумова, вышла из печати кни- га М.В. Кричевцева, посвященная Кабинету Елизаветы Петров- *Не очень понятно, можно ли вообще говорить об абсолютизме, если монарх при этом не играет “преобладающей” роли. **Сходную концепцию излагает в своем обширном очерке С.И. Вдовина “Елиза- вета Петровна: Дочь Петра” / / На Российском престоле: Монархи Российские после Петра Великого. М., 1993. С. 205—280.
266 Глава 4 . ег?- ны и Петра III. Рассмотрев различные направления деятельности Кабинета и в целом поддерживая наметившееся в историографии последнего времени стремление подчеркнуть личную роль импера- трицы в управлении страной, автор пришел к выводу о весьма значительном месте, которое занимал Кабинет, а также его глава, в механизме принятия важнейших государственных решений. “Уп- равляющий Кабинетом, — отмечает Кричевцев, — пользовался правом объявления высочайших повелений императрицы, что со- здавало широкое поле для злоупотреблений и просто искажения волевого действия верховной власти в государстве Если сопоставить работы Преснякова о Сенате времен Ели- заветы, Наумова — о Конференции при высочайшем дворе и Кричевцева — о Кабинете, то нетрудно заметить, что каждый из названных авторов именно изучаемому им учреждению отдает предпочтение как основному центру выработки решений по важ- нейшим вопросам, причем все три историка основываются на до- кументах соответствующего учреждения. Вполне очевидно, что уже это наблюдение, по крайней мере на первый взгляд, позво- ляет сделать вывод об отсутствии четкого разделения функций и сфер компетенции между высшими органами государственной вла- сти. По существу, так оно и было, однако примечательно, что, в отличие от аннинского времени, когда подписи кабинет-министров были приравнены к подписи императрицы, при Елизавете все ак- ты законодательного характера оформлялись в виде именных ука- зов и решений Сената. Конференция же издавала не столько ука- зы законодательного характера, сколько распоряжения. Роль ка- бинет-секретаря как человека, от которого зависело, когда, как и что доложить императрице, а также как лица, через которого им- ператрица передавала свою волю, была, конечно, чрезвычайно ве- лика. Но и ее вряд ли стоит преувеличивать, ведь особенно воз- росла она в последние годы царствования, когда Елизавета вела затворнический образ жизни и подолгу не принимала своих бли- жайших сановников. Однако именно это время совпало с актив- ной деятельностью Конференции, чьи члены, хотя у них и не бы- ло личного доступа к императрице в той мере, как у кабинет-се- кретаря, все же имели больше шансов быть услышанными верхов- ной властью, чем сенаторы. Иначе говоря, Конференция опреде- ленным образом уравновешивала значение Кабинета. Причем, как явствует из работы Кричевцева, сфера компетенции Кабинета на деле была достаточно определенной — прежде всего, разбор че- лобитных и управление дворцовым имуществом. И наконец, если
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 261 уж рассматривать соотношение сил и ролей в системе императри- ца—Кабинет—Конференция—Сенат, то следовало бы добавить к ней еще один компонент — институт императорских фаворитов, ибо в какой мере на принятие Елизаветой решений влиял К.Г. Ра- зумовский, И.И. Шувалов или, например, жена П.И. Шувалова нам достоверно не известно, хотя есть основания предполагать, что влияние это было весьма велико. В последние годы в поле зрения исследователей по-прежнему находится деятельность П.И. Шувалова, что, в частности, нашло отражение в работах Е.П. Корякиной и С.Е. Яковлева. По на- блюдениям Корякиной, проанализировавшей вводные разделы шуваловских проектов, его взгляды в целом основывались на пе- тровской государственной доктрине, в рамках которой идея “об- щего блага” смыкается с благом государства, и наоборот. Вместе с тем цель политики прожектер видел “не столько в рестраврации петровского наследия, сколько в следовании самим принципам пе- тровской политики и в их творческом развитии”. Отмечая вслед за Шмидтом и другими исследователями, что в своих проектах Шувалов не касается проблемы взаимоотношений дворянства и крепостного крестьянства, Корякина не усматривает тут сугубо продворянский характер его предложений, но пытается дать это- му факту собственную интерпретацию. По ее мнению, такое мни- мое невнимание Шувалова к одному из наиболее острых вопро- сов его времени было связано с тем, что он, как и Петр Великий, бывший для него политическим идеалом, видел в крестьянстве и других сословиях лишь части единого государственного механизма и “совершенно искренне... считал, что у крестьянства... не может быть своих интересов вне интересов государства”. Шувалов, от- мечает исследовательница, “рассматривает крестьянство не как собственность помещиков с определенными обязанностями к по- следним, а главным образом как податное сословие государства, содержащее его собственным трудом. Соответственно и улучше- ние его положения... должно исходить лишь от государственной власти”^. Стоит отметить, что попытка отойти от чисто классо- вой оценки проектов Шувалова, безусловно, полезна и продуктив- на. Но реконструкция его взглядов лишь подчеркивает бросающе- еся в глаза игнорирование им проблемы крепостничества и явля- ется, как можно предположить, косвенным свидетельством острой борьбы вокруг нее в елизаветинском окружении. В другой своей работе Корякина называет Шувалова главой “прогрессивного течения дворянской экономической мысли XVIII в.,
268 Глава 4 представители которой пытались провести реформы в интересах купечества, развития торговли и промышленности”. Основной проблемой правительства в это время, считает исследовательница, был постоянный рост дефицита бюджета, что и заставило Шува- лова сосредоточить свою энергию прежде всего на финансовой сфере. Однако его негативное отношение к введению бумажных денег и создание заемных банков, с капиталом, поступавшим из казны, было ошибкой, поскольку с их помощью невозможно бы- ло решить проблему кредитования^. Яковлев вновь обратился к истории таможенной реформы. Фактически он развил и документально обосновал выдвинутый его предшественниками тезис о тесной связи проектов Шувалова об отмене внутренних таможен с его собственной предпринима- тельской деятельностью. Интересно наблюдение автора о том, что “Шувалов не только имел торговые интересы с представителями купечества, но и обеспечивал им политическую поддержку в Се- нате Краткий, но весьма насыщенный обзор законодательной и ре- форматорской деятельности времен Елизаветы представил в сво- ей монографии О.А. Омельченко. Весь рассматриваемый период он подразделяет на два этапа. Первый — “до начала 1750-х го- дов”, когда “правовая политика правительства... исчерпывалась вопросами текущего управления” и определялась “идеалом и рам- ками правопорядка первой четверти XVIII в.”. С 1751—1752 гг. начинается второй этап, связанный с усилением роли Шуваловых, когда “в правовую политику власти вошла достаточно определен- ная программа реформирования государственных порядков Вслед за Корякиной Омельченко проанализировал взгляды П.И. Шувалова, его “политическую программу”. Он, впрочем, склонен разделять понимание Шуваловым “государственного ин- тереса” и “пользы всенародной”, полагая, что последний был но- вым “для абсолютистской идеологии и политики” ценностным ориентиром. Вместе с тем программа Шувалова “не предлагала ничего принципиально нового, сравнительно с предыдущими деся- тилетиями”, поскольку “главным и чуть ли не единственным ме- тодом текущей политики” виделось “усиление централизованного государственного вмешательства”. В результате “обновление... сводилось всего лишь к ценностной переориентации идеи полити- ки”. Рассматривая затем конкретные новации Шувалова, Омель- ченко отказывается видеть в таможенной реформе “нацеленно буржуазное преобразование”. “Философия реформы, — считает
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 269 он, — состояла в создании единого экономического и правового пространства и в этом смысле была как бы излетом протекцио- нистских централизаторских мер абсолютизма”. С началом Семи- летней войны внимание правительства от реформ было отвлечено, и “если доктрина преобразований П.И. Шувалова и содержала принципы нового политического курса, то проведенные на ее ос- нове конкретные преобразования на тот момент обозначили лишь движение в желаемом направлении”^4. Развивая эту мысль, Омельченко возражает Шмидту, видя в шуваловских реформах не начало “просвещенного абсолютизма”, но «формирование элемен- тов будущего государственного и правового порядка “просвещен- ного абсолютизма”»^. Изложенная выше точка зрения Омельченко внутренне проти- воречива. С одной стороны, он признает, что шуваловская про- грамма была программой именно реформ и содержала в себе “принципы нового политического курса”, а с другой — она “не предлагала ничего принципиально нового”. В отличие от иных этапов истории России XVIII в., елизаве- тинское царствование почти не привлекало внимания зарубежных историков. Пожалуй, единственная работа, заслуживающая упо- минания, — это книга американского историка Джеймса Бренна- на “Просвещенный деспотизм в России: царствование Елизаве- ты”. Уже заглавие этой книги обнаруживает сходство позиций ее автора и С.О. Шмидта. Бреннан особо останавливается на тамо- женной и банковской реформах Шувалова, отмечая, что первая из них создала “свободный внутренний рынок от границ Польши до северо-западного берега Америки” и что ее проведением Россия обогнала такие более экономически и политически развитые стра- ны, как Франция и Англия. Царствование Елизаветы, считает он, было временем “постоянного и значительного роста”, и к его кон- цу “Россия стала не только признанной военной, но и экономиче- ской силой”, предвосхитив и подготовив тем самым экономичес- кие достижения времени Екатерины 1Р6. Особое значение для дальнейшего развития страны имели, по мнению Бреннана, реви- зии душ, работа над новым уложением и попытки освоения По- волжья при помощи переселенцев. Значительные изменения, счи- тает историк, произошли за 20 лет правления Елизаветы с рос- сийским дворянством: “В начале царствования подавляющее боль- шинство дворян, не зависимо от их благосостояния, желало лишь возвратиться в свои поместья и жить там, мучая крепостных для собственной выгоды. К концу царствования было уже значитель-
270 Глава 4 ' - 'Л и ное число молодых дворян, чье внимание было приковано к Па- рижу и Франции и которых мало заботили их поместья. Это был век победы французской культуры в России”. Вместе с тем поли- тика правительства по отношению к дворянству была двойствен- ной. С одной стороны, принуждение к обязательной службе, с другой — рост политического значения и появление новых воз- можностей. На первом настаивала сама Елизавета, стремившаяся придерживаться принципов своего отца, второму содействовали своей политикой Сенат и “служилое дворянство”*, а “бездействие императрицы часто позволяло Сенату осуществлять меры, явно направленные на усиление экономических и социальных позиций дворянства”^7. Заслуживает внимания и попытка Бреннана прове- сти параллели между елизаветинской Россией и Австрией при Марии-Терезии. “Обе императрицы, — утверждает историк, — были религиозными фанатичками и видели в единой религии сред- ство укрепления государства”^8. Обзор историографии внутренней политики елизаветинского времени показывает, что в целом эта проблематика разработана явно недостаточно. Число работ, ей посвященных, невелико, а вы- сказанные в них суждения мало разнятся между собой. Собствен- но, отличия в позициях авторов сводятся в основном к разнице в оценках роли императрицы, а также классовой направленности тех или иных мероприятий правительства, да и тогда речь может ид- ти не о принципиальных разногласиях, но, скорее, о расставляе- мых авторами акцентах. Вместе с тем очевидна появившаяся в по- следние годы тенденция введения в научный оборот новых источ- ников и переосмысления на их основе некоторых утвердившихся в литературе положений. ж Говорить об историографии реформ времени короткого цар^ ствования Петра III непросто, поскольку до недавнего времени самостоятельных исследований, посвященных данному периоду истории России, почти не было. Согласно историографической традиции, сформировавшейся еще во второй половине XVIII в., личность императора оценивалась историками крайне негативно, а его политика рассматривалась лишь постольку, поскольку она была прологом к блестящему царствованию Екатерины IP9. Причем практически всеми историками, писавшими на эту тему, *По-видимому, Бреннан имеет в виду чиновничество.
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 271 отмечалось большое значение таких осуществленных при Петре III реформ, как секуляризация церковных земель, ликвидация Тай- ной канцелярии и издание Манифеста о вольности дворянства. Однако, поскольку с самим императором эти новации не связы- вались, то и вопрос о комплексном изучении собственно полити- ки Петра III в сущности не ставился. Ситуация изменилась лишь в последние годы с появлением работ российских истори- ков А.С. Мыльникова и О.А. Омельченко и американки К.С. Леонард. Мыльников и Леонард попытались на основе новых источ- ников самым радикальным образом пересмотреть устоявшиеся в историографии взгляды. В книге Мыльникова привлечены доку- менты, связанные с деятельностью будущего императора как ди- ректора Шляхетского кадетского корпуса, а также по управле- нию Голштинией. Анализируя их, историк пытается доказать, что они свидетельствуют о способностях Петра к государствен- ной деятельности, о наличии у него определенных политических взглядов, которые, впрочем, “не составляли, конечно, целостной и продуманной системы”. “Факты, — утверждает Мыльников, — свидетельствовали, что великий князь отнюдь не был безразли- чен к делам великой страны, которой, как он верил, ему в бу- дущем суждено было управлять”. Однако для подтверждения этих слов автор приводит лишь свидетельство Я. Штелина о не- которых суждениях Петра Федоровича и сведения о проектах Шляхетского корпуса, в выработке которых роль великого кня- зя отнюдь не ясна4^. Переходя затем к характеристике внутрен- ней политики Петра-императора, Мыльников основывается ис- ключительно на законодательстве. Прежде всего он отмечает у императора “стремление разграничить и упорядочить функции отдельных звеньев центрального и местного государственного аппарата”, “дабы обеспечить проведение серии задуманных ре- форм”. К такого рода мерам историк относит осуществленную в январе 1762 г. ликвидацию должностей полицмейстеров и Кон- ференции при высочайшем дворе, а также создание апелляцион- ных департаментов Сената, Юстиц- и Вотчинной коллегий и Судного приказа. Но тут же автор вынужден отметить, что уже спустя три месяца эти меры были отменены: должности полиц- мейстеров восстановлены и создан Императорский совет. Ха- рактеризуя политику Петра в целом, Мыльников подчеркивает ее “четко выраженный классовый смысл” — направленность “на защиту имущественных и политических интересов дворянства” и
212 •'••‘•-'•’Л ... Глава 4 ' 4Y-, V одновременно появление “устойчивых пробуржуазных тенден- ций”. Обратившись затем к наиболее значительным реформам Петра III, историк стремится дать им собственную интерпрета- цию. Так, по его мнению, Манифест о вольности дворянства “не порывает с традиционными взглядами на дворянство как на слу- жилое сословие, но модифицирует их”. Политику Петра по от- ношению к церкви Мыльников рассматривает как намерение “официального закрепления религиозной веротерпимости”. Не- которые из законодательных актов этого времени историк трак- тует весьма своеобразно. Так, например, в указе о запрете пред- принимателям не из дворян покупать крестьян к заводам он ви- дит стремление к “расширению использования вольнонаемного труда”. В целом попытку Мыльникова доказать, что внутренняя политика Петра носила цельный и осмысленный характер, вряд ли можно признать удачной: приводимые им сведения, напротив, свидетельствуют о ее крайней противоречивости и непоследова- тельности. Иной взгляд на реформы первой половины 1762 г. высказал Омельченко. Рассматривая мероприятия о реорганизации высшей администрации, он особо остановился на указе о порядке объяв- ления словесных указов императора, которым, по его мнению, власть монарха впервые “была поставлена в сколько-нибудь опре- деленно очерченные правовые рамки”, а за самими словесными указами было признано значение “чисто распорядительного акта”. С укреплением законности “как гарантии прав дворянства” связы- вает Омельченко и Манифест о вольности дворянства, и ликви- дацию Тайной канцелярии. Историк отмечает и новые мотивы в торгово-промышленной политике времени Петра III. Но все сколько-нибудь серьезные намерения были оставлены, по его мне- нию, примерно в апреле 1762 г., когда царь перестал ими интере- соваться. Однако именно с ними Омельченко связывает «начало действенной линии “просвещенного абсолютизма”». При этом он категорически несогласен с попытками пересмотреть традицион- ный взгляд на роль самого Петра в планировании и проведении реформ41. В 1988 г. была опубликована статья К.С. Леонард “Репута- ция Петра ИГ, посвященная анализу сведений о политике импе- ратора в дипломатической переписке иностранных представителей при петербургском дворе, а также в некоторых неизвестных в России иностранных мемуарах. Исследовательнице удалось обна- ружить несколько новых хвалебных отзывов о Петре, которые,
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 273 впрочем, исчезают после марта 1762 г., когда с внутренней полити- ки он целиком переключился на внешнюю4^* Текст статьи 1988 г. вошел в качестве главы в монографию Леонард “Реформа и ца- реубийство”, вышедшую в 1993 г.43 Двум из наиболее значитель- ных реформ Петра III — Манифесту о вольности дворянства и се- куляризации церковных земель, — а также его финансовой поли- тике в книге посвящены отдельные главы. В первых двух доволь- но подробно рассматривается как предыстория реформ, так и их судьба после 1762 г. Автор стремится доказать, что обе реформы были частью хорошо продуманной политической программы и сам Петр был их главным вдохновителем. Однако никаких новых дан- ных, которые были бы прежде неизвестны историкам, в доказа- тельство своей точки зрения Леонард не приводит, а ее трактов- ка значения и последствий этих реформ достаточно традиционна. Большую часть своих выводов историк строит на работах пред- шественников — Н.Л. Рубинштейна, С.М. Троицкого, М. Раева, Р. Джоунса, но некоторые новейшие работы, как, например, ис- следование И.В. Файзовой о дворянской службе после Манифе- ста о вольности дворянства44, остались ей неизвестны**. Некоторой новацией, по сравнению с историографией предше- ствующего времени, стало появление в книге Леонард специаль- ной главы об экономической политике Петра III. Однако по су- ществу автор пишет лишь о трех—четырех указах, прослеживая их предысторию и судьбу после свержения императора. По ее мнению, политика Петра была направлена на обогащение не столько государства, сколько страны и народа. Впрочем, сама гла- ва начинается достаточно убедительным описанием острого финан- сового кризиса, на ликвидацию которого, собственно, и были на- правлены основные усилия правительства. Причем, основные спо- собы решения этой проблемы были теми же, что и в предыдущий период, — чеканка легковесной медной монеты, попытки получить займы в Голландии и расширение банковского кредита. Точно так же традиционным было и стремление стимулировать торговлю и производство. Правда, как справедливо замечает Леонард, в по- литике правительства Петра III начинают преобладать идеи физи- ократов, что выражается в попытках освободить торговлю от ка- *При анализе дипломатических депеш Леонард практически игнорирует то обсто- ятельство, что почти вся переписка иностранных дипломатов перлюстрировалась, о чем они знали, а потому вряд ли стали бы отрицательно отзываться об императоре. **На это же обстоятельство указывает в своей рецензии на книгу Леонард И.В. Карацуба (см.: Вопр. истории. 1994. № 9. С. 180—182).
214 Глава 4 ких-либо ограничений и ликвидировать монополии. Одновремен- но, впрочем, появляется указ, запрещающий недворянам покупку крестьян к заводам, что ярко демонстрирует двойственный, как пишет Леонард, характер политики. По существу это означает, что говорить о сколько-нибудь цельной и последовательной эко- номической политике Петра III не приходится. Причем специаль- но указ о непокупке крестьян к заводам Леонард не анализирует, хотя, несомненно, он был одним из важнейших законодательных актов первой половины 1762 г. Таким образом, в целом ничего принципиально нового в понимание царствования Петра III как этапа в истории российских реформ книга Леонард, к сожалению, не вносит. СУДЬБА РЕФОРМ В ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕЛИЗАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ Ноябрьский переворот 1741 г., возведший на россий- ский престол дочь Петра Великого, хотя, на первый взгляд, и был “очередным” в ряду себе подобных, на деле имел немало отличи- тельных особенностей, выделяющих его из этого ряда. Как и пре- дыдущие, он был совершен при помощи гвардейских штыков, но если раньше гвардейцы играли лишь роль статистов, которыми манипулировала та или иная придворная группировка, то теперь они были полноценными действующими лицами. /В течение ряда лет до переворота цесаревна Елизавета много времени проводила в обществе гвардейцев, крестила их детей, раздавала им деньги и к 1741 г. была для них не некоей абстрактной фигурой, известной лишь по имени, но общей любимицей, благодетельницей и заступ- ницей, дочерью человека, с именем которого в их сознании свя- зывались подвиги и свершения во благо России. По подсчетам Анисимова, около трети из тех, кто оказались рядом с Елизаве- той в ночь переворота, начинали свою службу при Петре I. “Можно представить, — пишет историк, — как седоусые ветера- ны рассказывали своим слушателям о годах, проведенных в похо- дах рядом с великим императором, о Елизавете, выраставшей на ”45 их глазах Еще одна новая черта переворота ноября 1741 г. — это то, что в заговоре практически не участвовали представители правящей верхушки, а, наоборот, участвовали иностранные дипломаты, пы-
1741—1762 гг.: от корректировки курса к Ьовым реформам 275 тавшиеся подобным способом решить проблемы своих стран. Французский посол И.Ж. Шетарди и шведский Э.М. Нолькен усердно уговаривали Елизавету решиться на переворот, снабжали ее деньгами, требуя взамен разнообразных уступок для своих стран, включая возврат Швеции Прибалтийских провинций. Деньги были Елизавете нужны, уговоры определенным образом на нее влияли, но никаких обещаний она не дала и никаких обя- зательств не подписала. Она понимала, что в условиях патриоти- ческого подъема заявить о своей солидарности с объявившими России войну шведами было бы равносильно самоубийству, и по- тому, решив действовать самостоятельно, лично явилась в казар- мы и со словами “Ребята, вы знаете, чья я дочь, идите за мной!”46 увлекла гвардейцев на штурм царского дворца. Слова “чья я дочь” и были самыми главными, обладавшими поистине магической силой*. Не случайно новая императрица, обычно подписывавшаяся на французский манер “Елисавет”, оста- лась в русской истории не как Елизавета I, но как Елизавета Пе- тровна — дочь Петра. Восстановление петровского наследия — это та идея, которая подняла гвардейцев в ночь переворота, и в том, что некая идея вообще была, еще одна его особенность. Вы- ше уже говорилось, что чувство национальной обиды возникло не столько на почве действительного притеснения русских иностран- цами, но в силу специфичности самих условий формирования но- вого национального самосознания в 1730-е годы. Мнимое' забве- ние петровских принципов превратило Елизавету в своего рода символ, а ее второстепенное положение при дворе воспринималось как оскорбление памяти великого императора иностранцами, узур- пировавшими власть. Цесаревна, по-видимому, умело эксплуати- ровала эти чувства, подогревала их с тем, чтобы использовать в нужный момент. Показателен эпизод, относящийся к декабрю 1740 г. Выйдя из покоев своего дворца, Елизавета заинтересова- лась покроем камзола стоявшего на карауле солдата Ингерман- ландского полка. Тот отвечал, что такой камзол пошит по прика- зу командира полка, грузинского царевича. После этого цесарев- на “изволила спросить о прежде бывшем в Ингермонландском полку полковнике иноземце, також и о нынешнем того же полку полковнике... — которой из них лутче?”. Солдат отвечал, “что им полковники все равны, и на то де Ея Высочество изволила ска- *Эти слова дословно воспроизводят те, с которыми арестованный Тайной канце- лярией отставной капитан В. Калачев собирался обратиться к Елизавете, чтобы напом- нить ей, “чья она дщерь” (РГАДА. Ф. 6. Д. 286).
2Л6 Глава 4 зать, что нынешней их полковник грузинской царевич по-руски худо говорит, я де не могу у него речи разслышать, так же, как и в Семеновском полку подполковник Его Высочество генералис- симус* по-руски говорит худо”. Передаваемая из уст в уста, при- чем солдатами уже Семеновского полка**, эта история трансфор- мировалась таким образом, что якобы цесаревна называла обоих иноземцев “дурачками”47. Обращают на себя внимание несколько деталей данного де- ла. Слова Елизаветы были совершенно безобидны и не могли служить даже поводом для выдвижения против нее обвинений, но сам факт незнания иностранцем русского языка воспринимался солдатами как признак глупости, определенной ущербности ино- земцев, и потому сказанное Елизаветой смаковалось солдата- ми***. Примечательно, что опору цесаревна нашла не в офицерской, а в солдатской среде, где абсолютное большинство были выход- цы из крестьян. Именно они оказались выразителями настроений, преобладавших в столичном обществе и составлявших по сути об- щественное мнение того времени. “Патриотическая окраска переворота 25 ноября 1741 г., — констатирует Анисимов, — выделяет его из ряда других дворцо- вых переворотов в России XVIII в. и позволяет рассматривать его как явление в определенном смысле неслучайное, ибо характери- зует высокий уровень общественного сознания если не всего рус- ского общества, то по крайней мере его широких столичных кру- гов”48. Однако “патриотическая окраска” была как бы внешней стороной переворота. Парадоксальность ситуации заключалась в том, что все как будто забыли, что не кто иной как Петр I, а во- все не его преемники, впервые открыл иностранцам путь к влас- ти в России. Немало их было и в окружении цесаревны — тех, кто вместе с ней готовил переворот и принимал в нем непосред- ственное участие. По существу это был первый случай, когда на- *Т. е. принц Антон-Ульрих Брауншвейгский. **Офицеры этого полка, как видно из дел Тайной канцелярии, напротив, делали ставку на своего командира и в ноябре 1740 г. были готовы выступить на его стороне против Бирона (см., например: РГАДА. Ф. 6. Д. 282. Дело Ханыкова-Аргамакова). ***Подобная трактовка была традиционной для русского средневекового сознания, когда всякого иноземца называли “немцем”, т. е. немым, “человеком, говорящим неяс- но, непонятно” (см.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. СПб., 1902. Т. 2. С. 486; Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1987. Т. III. С. 62). Приведенный пример, однако, пока- зывает, что такое восприятие сохранилось и в послепетровское время.
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 271 циональные чувства русских людей были умело использованы по- литиками в собственных целях. Современники свидетельствуют, что национальный мотив в пе- ревороте был столь силен, что иностранцы со страхом ожидали погромов. Елизавета была вынуждена объявить, что берет их под свое покровительство, что, впрочем, не избавило от всевозможных эксцессов. Трудно сказать, насколько чувствительна была сама Елизавета к национальной проблеме, но, используя выражение ис- торика-романиста К. Валишевского, “русское знамя было подня- то, и приходилось приспособлять новый режим к его краскам”4^. В течение всего царствования при назначении высших должност- ных лиц Елизавета подчеркнуто отдавала предпочтение русским перед иностранцами, но, хотя людей, равных по значению Биро- ну, Миниху или Остерману, в руководстве страной более не бы- ло, немцы, англичане, итальянцы и др. продолжали играть важ- ную роль в армии, на флоте, в науке и культуре. Более того, куль- турное влияние Запада, в особенности французское, стало еще бо- лее ощутимым. Вместе с тем националистическая окраска перево- рота составила основу идеологии нового царствования, ибо, в от- личие от предшествующих 15 лет, режим Елизаветы, как уже от- мечалось, имел вполне определенную собственную идейную осно- ву. Наличие же официальной идеологии, созвучной настроениям тех, от кого в первую очередь зависела стабильность режима, поддерживало его и гарантировало от неожиданностей даже тог- да, когда бездеятельность правительства становилась слишком явной. Выше уже приводилось мнение Анисимова о двух основных идеях, двух концепциях, легших в основу данной идеологии: поли- тическая канонизация Петра Великого и провозглашение курса на преемственность в отношении его наследия, а также негативная оценка времени от смерти Екатерины I до воцарения Елизаветы. Значение обеих этих концепций выходит далеко за рамки лишь елизаветинского царствования. Первая из них сохраняла свое зна- чение практически в течение всего времени существования россий- ского самодержавия. Вторая — создала прецедент для тех, кто пытался строить свою политику на контрастах. Так, Петр III впоследствии пытался очернить царствование Елизаветы, Екате- рина II — Петра III, Павел I — Екатерины И, Александр I - Павла I. Для елизаветинского же царствования чрезвычайно важ- но было то, что подчеркивание верности петровским традициям было облачено в патриотические одежды. Так создавались благо-
278 ' - Глава 4 д приятные условия для направления накопившихся в обществе сил на формирование национальной литературы, науки и культуры, получивших, таким образом, мощный импульс, хотя и формиро- вавшихся под сильным влиянием западноевропейской культурной традиции, что составляет еще один парадокс этого периода исто- рии России. Идеологический отклик власти на потребности общества был одной из опор, обеспечивавших относительную стабильность ре- жима Елизаветы и, добавлю, его долговечность. Ибо, в отличие от предшествующих переворотов, случившееся в России в ноябре 1741 г. было уникально еще и потому, что впервые речь шла о свержении с престола законного государя и воцарении (вопреки мнению Ключевского) человека, не имевшего на трон законных прав, т. е. по существу об узурпации власти. Как известно, елизаветинское правительство, пытаясь обосно- вать законность новой власти, ссылалось на завещание Екатери- ны I, однако искажало его смысл. Во-первых, как уже отмечалось в предыдущей главе, завещание не имело юридической силы, по- скольку было оглашено после смерти императрицы. Во-вторых, согласно ему, Елизавета получала право на трон лишь в случае от- сутствия потомков у ее старшей сестры Анны Петровны. Между тем потомок — герцог Голштинский Карл-Петер-Ульрих — суще- ствовал, чем и объясняется та поспешность, с которой он был привезен в Россию и объявлен наследником престола. Совершая этот шаг, Елизавета действовала в соответствии с указом 1722 г., тем самым признавая его законность. Но на нем же основывалась и Анна Ивановна, назначая своим преемником Ивана Антонови- ча. Очевидно, однако, что русское общество этого времени трак- товало легитимность власти с иных позиций. Для него первейшее значение имело не соблюдение буквы закона, но то обстоятельст- во, что Елизавета была дочерью человека, создавшего Новую Россию, империю. Как выразился один из подследственных Тай- ной канцелярии, Петр Великий “империю заслужил” и тем обес- печил своим потомкам право на трон^°. Подобное, характерное для русского сознания, предпочтение “правды” праву проявилось и 20 лет спустя при восшествии на престол Екатерины II. И наконец, еще одна особенность переворота 1741 г.: это был первый в истории России XVIII в. насильственный захват верхов- ной власти. Ранее перевороты по большей части касались преиму- щественно судьбы временщиков (Меншикова, Бирона) и носили
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 219 придворный, дворцовый характер. Переворот же, возведший на престол Елизавету, был в полном смысле государственным, ибо касался непосредственно судьбы трона. к к к Обстоятельства переворота предопределили и первые меро- приятия новой власти: необходимо было быстро и решительно расправиться со всеми, кто мог представлять для нее потенциаль- ную угрозу. Вот почему сразу же за переворотом последовала се- рия репрессий — аресты Остермана, Миниха, Головкина, высыл- ка Брауншвейгской фамилии. Был в этих действиях и символиче- ский смысл: таким образом как бы реализовывалась заложенная в перевороте идея справедливости, виновники попрания которой неминуемо должны были понести наказание. Впрочем, в первом манифесте Елизаветы события трактовались еще таким образом, что она якобы была вынуждена по просьбе подданных принять корону, поскольку стране угрожали всевозможные беды из-за ма- лолетства императора. Причем о “беспокойствах и непорядках” в манифесте писалось в будущем времени, как о неизбежной пер- спективе, а сама законность власти Ивана Антоновича сомнению не подвергалась^. Такая трактовка была, очевидно, следствием спешки, в которой составлялся манифест, поскольку оставляла от- крытым вопрос, почему Елизавета не объявила о занятии ею пре- стола лишь до совершеннолетия юного императора. Эта ошибка была исправлена спустя две недели, 12 декабря 1741 г. в именном указе, который во многом имел характер программного докумен- та. Именно в нем впервые было заявлено, что в действительнос- ти непорядки уже имели место на протяжении всего времени по- сле смерти Петра Великого и заключались прежде всего в разру- шении созданной им системы центрального управления в резуль- тате образования сперва Верховного тайного совета, а затем Ка- бинета, “от чего произошло многое упущение дел государственных внутренних всякого звания, а правосудие уже и весьма в слабость пришло”. Указ торжественно возвещал о восстановлении Прави- тельствующего Сената в прежней силе, и ему было велено неу- клонно соблюдать законодательство его основателя. Был также утвержден персональный состав Сената во главе с генерал-проку- рором князем Н.Ю. Трубецким, восстановлены должности кол- лежских и губернских прокуроров, что предполагалось сделать
280 Глава 4 V Ж-1 еще при Анне Ивановне, но было приостановлено указом от 15 декабря 1740 г. Тем же указом был упразднен Кабинет мини- стров и восстановлен Кабинет как личная канцелярия императри- цы во главе с бароном И.А. Черкасовым*. Чтобы продемонстри- ровать готовность Елизаветы взять бразды правления в собствен- ные руки, указ от 12 декабря предписывал Сенату проводить свои заседания во дворце императрицы, чтобы она могла, когда необ- ходимо, посещать его заседания. Сенату также было дано пору- чение рассмотреть все указы за период с 1725 по 1741 г. и унич- тожить негодные^2. Эта последняя мера инициировала одно из важнейших новшеств елизаветинского царствования. Но еще до того, как стали ясны ее результаты, 13 февраля 1745 г. Сенат ука- зал не исполнять указы и резолюции, состоявшиеся в правление Бирона и Ивана Антоновича (подтверждено вновь 6 сентября 1748 г.)Ч а 30 марта того же года было велено выслать в Сенат все документы с упоминанием титула свергнутого императора^4, получившие наименование “дела с известным титулом”. Первые мероприятия нового правительства в финансовой сфере носили чисто пропагандистский характер. Так, уже 8 декабря 1741 г. было решено сбавить по 10 копеек с души на 1742 и 1743 гг.ЗЗ, а через неделю были прощены недоимки и штрафы по 1730 г. В связи с этим 31 декабря была ликвидирована Доимочная комис- сия при Сенате, дела которой были переданы Ревизион-коллегии и которая все равно не справлялась со своими задачами, а пото- му была признана бесполезной^. В этот же день, накануне ново- го года было объявлено о создании Лейб-кампании и выплачены значительные суммы гвардейским полкам^7. Вполне понятно, что если эти меры и укрепляли авторитет новой власти, то уж никак не пополняли казну. Однако, по-видимому, на первых порах лю- ди, пришедшие к власти вместе с Елизаветой (а на сей раз состав правящей верхушки сменился практически полностью), не вполне представляли реальное состояние государственных дел. Знакомст- во с ними уже вскоре потребовало мер иного характера, и они не заставили себя ждать. В августе 1742 г. последовали указы о штрафовании за недоимки глав местных учреждений (губернато- ров, вице-губернаторов, воевод, канцелярских служителей и пр.)58, а в декабре — о наказании и штрафах помещиков, кото- рым, в случае неуплаты положенного в течение четырех месяцев, грозили отписанием деревень и даже более того, “ибо яко вреди- *Черкасову было велено быть “при отправлении комнатных письменных дел” еще 29 ноября (Соловьев С.М. Сочинения. М., 1993. Кн. XI. С. 128).
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 281 тель государственных прав и народный разоритель по суду кара- ем будет смертью”59. Все эти меры устрашения лишь повторяли то, что декларировалось еще при Анне Ивановне, и ни к каким реальным результатам привести не могли. Впрочем, когда плачев- ное финансовое положение страны (особенно в условиях ведения войны со Швецией) стало очевидным, пришлось сделать вполне конкретный и явно непопулярный шаг: 11 декабря 1742 г. был из- дан указ о вычете из жалованья статских, военных и духовных чи- нов от 20 до 5 копеек с рубля для пополнения казны. Указ со- держал ссылку на аналогичную меру Петра Великого, предприня- тую им в феврале 1723 г. 11 декабря был подписан и указ против роскоши60. Но примерно тогда же было принято решение прин- ципиально иного характера. Сенат, регулярно получавший известия о массовых побегах кре- стьян и не без основания связывавший их с невозможностью пла- тить налоги на основании старых ведомостей, в сентябре 1742 г. представил императрице, а та одобрила доклад с обоснованием не- обходимости проведения новой ревизии душ и превращения таких мероприятий в регулярные с интервалом в 15 лет61. И хотя указ о начале ревизии и инструкция ревизорам были изданы лишь спу- стя год, а сбор податей на основании новых данных был начат только с 1747 г.6^, эта мера имела важное регулирующее значе- ние на длительную историческую перспективу. Уже итоги II реви- зии показали увеличение общего числа налогоплательщиков на 17%, в то время как имевшиеся в Сенате данные лишь фиксиро- вали число убывших: около миллиона с 1719 по 1727 г. (вместе с взятыми в рекруты), а всего 2,1 млн душ65. Вместе с тем решить проблему сбора налогов кардинальным образом проведение реви- зий, конечно, не могло, и потому в дальнейшем правительство бы- ло вынуждено искать иные пути решения данной проблемы. Инструкция 1743 г. о проведении ревизии имеет особый инте- рес как документ, в котором яснее, чем где бы то ни было, и впервые после податной реформы Петра Великого должно было проявиться отношение верховной власти к проблеме социальной стратификации русского общества. И так же, как и прежде, она сталкивалась при этом с трудноодолимыми препятствиями. Так, в частности, в документе появилось несколько отличное от прежне- го представление о разночинцах. На сей раз в эту категорию (в отличие от указов 1718—1720 гг.) попали и ясачные, и однодвор- цы, и татары, не говоря уже о незаконнорожденных, освобожден- ных из крепостного состояния крестьянах, лицах, занятых на раз-
282 Глава 4 личных строительных работах в Петербурге, Кронштадте, на Ла- доге и пр.64 Таким образом, по существу, хотя и, видимо, нена- меренно, была сделана попытка все социальные категории, поми- мо крестьян, горожан, духовенства и дворянства, формально объ- единить в одну. Однако при этом принадлежность к разночинцам по-прежнему воспринималась не столько как социальный статус, сколько как его отсутствие, и потому предусматривалось, что раз- ночинцев следует записывать в посад, отдавать в военную служ- бу, помещикам и на фабрики, а в случае их полной недееспособ- ности — в богадельни. Не менее примечательна и аргументация сенатского доклада 1742 г. о необходимости новой ревизии. В нем подчеркивалось, что, помимо пресечения финансовых беспорядков, держания бег- лых и самовольного перевода крестьян, ревизия необходима “для удовольствия всех помещиков”, а также для того, чтобы освобо- дились “бедные и неимущие помещики, кои сами, и жены, и де- ти в доимках под караулом содержатся и помирают”. В этих сло- вах явно просматривается двойственный характер правительствен- ной политики по отношению к дворянству: угрожая недоимщикам страшными карами, отнимая имения у помещиков, злоупотребив- ших своими правами в отношении крепостных6^, и называя среди важнейших злоупотреблений как раз те, в которых повинны преж- де всего дворяне, Сенат одновременно испытывал потребность не- пременно оговорить выгодность ревизии именно для помещиков. В подобной двойственности сказывались прежде всего трудности реставрации петровских принципов политики по отношению к дво- рянству на фоне его нового статуса, обретенного ко времени во- царения Елизаветы. Стремление к восстановлению петровских принципов явственно заметно и на отношении правительства к промышленности и частному предпринимательству. Одной из первых мер такого рода было восстановление Берг- и Мануфактур-коллегий, последовавшее по докладу Сената от 7 апреля 1742 г.66 Сама по себе эта мера как бы символизирова- ла возврат к петровской системе управления, однако было бы не- верно трактовать ее исключительно таким образом, поскольку она была продиктована целым комплексом и практических, и полити- ческих соображений. Ликвидация названных коллегий в 1731 г. и передача функций контроля за промышленностью Коммерц-кол- легии были связаны прежде всего с соображениями экономии средств на содержание аппарата. Одновременно она явилась сво- его рода прологом к приватизации горнозаводской промышленно-
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 283 сти, предполагавшей сужение сферы государственного контроля за ней. Но сам этот процесс начался с появления в 1736 г. нового учреждения — Генерал-берг-директориума, действовавшего на правах коллегии. Таким образом, восстановление Берг-коллегии в 1742 г. было в определенной мере номинальным, поскольку цент- ральное учреждение с соответствующими функциями уже сущест- вовало. Другое дело, что в действительности Генерал-берг-дирек- ториум был учреждением совсем иного рода: он подчинялся непо- средственно Кабинету министров, а не Сенату, управлялся едино- лично К.А. фон Шембергом без соблюдения принципа коллеги- альности, и в значительной мере был занят обслуживанием его личных интересов. Доклад Сената от 7 апреля констатировал, что директориум не справился с возложенными на него обязанностя- ми, и это было справедливо. Раздражение сенаторов вызывала, конечно, и фигура Шемберга. К 1742 г. он задолжал казне более 200 тыс. рублей, которые не смог выплатить, что и послужило формальным поводом к его отставке и аресту. По существу же де- ло, конечно, было не в долге, а в том, что Шемберг был иност- ранцем и одним из ставленников прежнего режима: шансов уце- леть в условиях передела власти у него практически не было. Что же касается русских предпринимателей, то правительство, как отмечает С.М. Соловьев, продолжило практику их поощрения путем раздачи чинов, “что было тогда нужно и для обеспечения личности и труда от насилия людей чиновных”, хотя, сразу же ого- варивается историк, “новый богатый чиновник мог увеличивать со- бою число насильников”. Против таковых Сенат также принимал меры. В частности, следили за тем, чтобы на перешедших в част- ные руки предприятиях рабочие получали плату не ниже той, чем была, когда они принадлежали казне67. Несколько лет спустя, в марте 1752 г., появился указ, регламентировавший покупку пред- принимателями крестьян к заводам и ставивший количество при- писных крестьян в зависимость от объема производства. Указ уточнял, что это правило распространяется и на фабрикантов, по- лучивших “за тщательное и произведение и размножение своих за- водов и фабрик” классные чины. Указ недвусмысленно определял разницу в правах между этой категорией лиц и истинным дворян- ством: “Для того, что они в те чины пожалованы не из таких слу- жителей, о каких в Табели о рангах явствует, чего ради и такого дворянства, какое в той же Табели о рангах в 11-м пункте изоб- ражено, иметь им не должно, потому что они ни в какой службе, то есть в воинской, статской или придворной не бывали”68.
284 'V%= Глава 4 \ По-прежнему острой оставалась проблема производства сукна. В декабре 1742 г. последовал очередной указ о поставке в армию сукна определенного качества, а год спустя подтвержден указ Пе- тра I о выделке холста только широкими полотнами, пригодными для экспорта^. В 1744 г., впрочем, выяснилось, что эта мера пре- пятствует нормальному снабжению армии, и потому было разре- шено выделывать как узкие, так и широкие полотна7^. Вместе с тем восстановление Мануфактур-коллегии породило еще одну проблему: возникли разногласия между нею и Главным кригс-ко- миссариатом, воссозданным в январе 1742 г. в результате объеди- нения Комиссариатской, Цалмейстерской и Мундирной контор Военной коллегии71*, по поводу качества поставляемого в армию сукна. Комиссариат, заботившийся прежде всего о своем ведомст- ве, браковал значительную часть сукна, в то время как коллегия, которой было предписано не только контролировать промышлен-' ность, но и заботиться о ее развитии, нередко вставала на сторо- ну мануфактуристов. В роли третейского судьи выступал Сенат, членам которого приходилось самолично оценивать продукцию су- конных фабрик. В 1745 г. один из наиболее крупных производи- телей сукна обратился в Сенат с просьбой оставить фабрики в ве- дении лишь комиссариата, поскольку их пребывание под контро- лем двух ведомств одновременно пагубно сказывается на произ- водстве. Однако верховная власть на это не пошла, не без осно- ваний, по-видимому, полагая, что в результате появились бы еще большие злоупотребления и нарушился бы сложившийся баланс сил7^. Постоянное обращение законодательства на протяжении всего послепетровского времени к развитию суконной промышлен- ности как нельзя лучше демонстрирует, что ориентация ее преж- де всего на удовлетворение нужд армии имела двоякие последст- вия, и стимулируя, и одновременно тормозя развитие данной от- расли. Серьезнейшим препятствием на пути развития промышленно- сти, заявившим о себе уже в это время, являлась нехватка рабо- чих рук. В 1744 г. ряд владельцев суконных фабрик обратились в Сенат с просьбой отдавать им выявленных в ходе ревизии не за- писанных в подушный оклад “разночинцев”, поскольку “вольных набрать негде, продажных без земель и особенно малолетних ку- пить негде, помещики своих людей, или крестьян не продадут, *Показательно, что Главный кригс-комиссариат был восстановлен фактически на правах департамента Военной коллегии, а не как самостоятельный орган, подотчетный Сенату, как это было при Петре I и в первой половине 1730-х годов.
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 285 кроме негодных”. В просьбе было отказано, поскольку инструк- ция о ревизии предусматривала запись таких людей в посад или в военную службу по их выбору, и лишь в случае отказа от того и другого их можно было отдать помещикам или фабрикантам7^. Другими словами, государство, заинтересованное в учете всех на- логоплательщиков, вовсе не стремилось к непременному увеличе- нию числа крепостных. Примечательно также, что императрица утвердила доклад Сената, которым предлагалось не переселять на прежние места беглых крестьян, поселившихся целыми слободами “в низовых городах”, если только они не были крестьянами раз- ных помещиков74. В вопросе о крепостном праве правительство Елизаветы в ос- новном продолжало линию Петра, постепенно внося в нее поправ- ки, диктуемые интересами государства и развитием самого инсти- тута крепостничества. В июне 1744 г. был утвержден доклад Се- ната, подтверждавший право заводчиков покупать крестьян к фа- брикам7^. Однако позднее, в 1752 г., как уже сказано, это право было поставлено в зависимость от объема производства. В авгус- те 1753 г. был издан указ, предписывавший оставить на частных заводах лишь “указное” число приписных крестьян, а остальных государственных крестьян перевести на казенные предприятия7^. В ноябре возобновлен указ предшествующего года, разрешающий покупать крестьян без земли в рамках установленной пропорции77. Эти последние акты были отражением наметившейся тенденции к ограничению, а то и вовсе ликвидации права заводчиков на по- купку крестьян к своим предприятиям, наиболее отчетливо вы- явившейся уже к концу царствования Елизаветы и совпавшему со вторым этапом работы Уложенной комиссии. В сентябре 1761 г. комиссия подала в Сенат доношение, которым предлагалось вплоть до высочайшей конфирмации новых законов запретить по- купку заводчиками деревень, как, впрочем, и заведение новых фа- брик. В результате появился доклад Сената, реализованный в со- ответствующем указе уже Петром III, но налагавший запрет толь- ко на покупку крестьян. В августе 1744 г. со ссылкой на указ 1700 г. было подтверж- дено освобождение от крепостной зависимости жен, чьи мужья отданы в рекруты, и оставление у помещиков детей, родившихся до этого7^. Спустя еще год Камер-коллегия, в целом не отступая от установленных в начале века правил крестьянской торговли, внесла в них значительные дополнения и уточнения. “Дабы купе- честву обиды и в торгах их умаления не было”, указ коллегии раз-
286 < Глава 4 ‘ решал крестьянам вести мелочную торговлю в селах и деревнях, “состоящих по большим дорогам и в ближнем от городов разсто- янии”, товарами, произведенными в деревнях или купленными в городах, но строго в соответствии с прилагавшимся к указу реес- тром79. В марте 1746 г. появился указ, вызванный нарушениями во владении крепостными, выявленными в ходе ревизии. Указ разрешал оставить за посадскими людьми лишь тех дворовых, ко- торые были записаны за ними в предыдущую ревизию, т. е. быв- ших холопов, переведенных в разряд дворовых в ходе податной реформы. Всех же купленных в период между ревизиями предпи- сывалось отобрать и впредь никому из посадских душ не поку- пать. Также следовало отобрать крепостных, записанных за “ар- хиерейскими и монастырскими слугами и детьми боярскими и раз- ночинцами”, состоящими в подушном окладе. Всех отобранных, как и предписывалось инструкцией 1743 г., надлежало записать в посад, цехи, в государственные или в помещичьи крестьяне. Об- ращает на себя внимание конфискационный характер этого указа, не позволявший, вопреки практике предшествующего времени, владевшим крепостными душами незаконно продать их в опреде- ленный, установленный законом срок. Указ строго предписывал: “Впредь купечеству, архиерейским и монастырским слугам и бо- ярским людям и крестьянам, и написанным к купечеству и в цех, такоже казакам и ямщикам и прочим разночинцом, состоящим в подушном окладе, людей и крестьян без земель и с землями по- купать во всем государстве запретить и крепостей оным нигде не писать”. Впрочем, было сделано одно исключение — для смолен- ских мещан, которым было разрешено владеть крепостными в со- ответствии с привилегиями, данными им польским королем еще в XVII в.80 С окончанием ревизии вопрос о лицах различных социальных категорий, незаконно владеющих крепостными, был на некоторое время забыт. Вновь к нему вернулись уже в середине 1750-х го- дов при подготовке к Генеральному межеванию. В инструкции 1754 г. было вновь повторено, кому дано право иметь крепостные души, а в 1758 г. появился указ, который со ссылкой на инструк- цию на сей раз предписывал всем владеющим крепостными без законных оснований продать их в полгода. Данное положение рас- пространялось и на вновь произведенных в обер-офицерские чи- ны, которым запрещалось покупать деревни и впредь8^ Можно предположить, что конфискационный характер указа 1746 г. был обусловлен не столько стремлением правительства ограничить вла-
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 2&1 дение крепостными не дворянами, сколько желанием как можно скорее закончить ревизию. Когда же это было сделано, к столь радикальным мерам можно было и не прибегать. Двумя указами 1747 г. было подтверждено еще одно петров- ское узаконение — о правилах записи крестьян в посад. Причем уточнялось, что записи подлежат крестьяне, имеющие торговый оборот от 300 до 500 рублей. С записавшихся велено было брать “сорокоалтынный оклад”, а с тех из них, кто продолжал одновре- менно платить своим помещикам по 70 копеек (т. е. размер по- душины), брать по 50 копеек, “дабы с них объявленный, поло- женный с купечества сорокаалтынный оклад в казну Ея Импера- торскаго Величества сполна доходил без убавки”82*. Фискальный интерес, таким образом, по-прежнему оставался на первом месте. В том же году Сенат выступил с оригинальной инициативой, по- лучившей законодательное оформление лишь в царствование Ека- терины II: было предложено взыскивать с крестьян издержки на посылку для их усмирения воинских команд8^. Своего рода апофеозом в развитии института крепостничества в елизаветинское время стал, как считается, сенатский указ от 13 декабря 1760 г. о приеме крестьян от помещиков на поселение в Сибирь в зачет рекрутов. По указу помещики получили право ссылки крестьян, т. е. по существу вынесения им судебного при- говора. Нет сомнения в том, что это был существенный шаг по расширению владельческих прав душевладельцев и, соответствен- но, усилению бесправия крепостных. Вместе с тем за строками указа явно прочитывается государственный интерес, связанный с необходимостью освоения Сибири. Помещики имели право ссы- лать людей не старше 45 лет и только работоспособных. Предпи- сывалось не разлучать их с женами, судьба же детей оставалась на усмотрение помещика. Помещик был обязан снабдить ссылае- мых одеждой, деньгами на проезд и пропитание в дороге. Право ссылать “вредных обществу людей” получили также купцы и го- сударственные крестьяне. Важно заметить, что, попав в Сибирь, частновладельческие крестьяне становились государственными84. В литературе справедливо отмечалось, что “хотя некоторые поло- жения законодательства о переселении подтверждают наиболее уродливые стороны крепостнического быта... объективно оно име- ло и некоторые положительные последствия. Переселенные в Си- бирь на богатые земли крестьяне зачастую попадали в более бла- *Общая сумма, которую записавшийся в посад крестьянин должен был уплатить в казну, составляла 1 рубль 20 копеек, что равнялось сорокаалтынному окладу.
288 Глава 4 - В ’ гоприятные условия, чем на помещичьих землях в Европейской России”85. Уже в первые годы царствования Елизаветы правительство, как и его предшественники, было вынуждено самое пристальное внимание уделять вопросам бесперебойного функционирования го- сударственного аппарата с соблюдением заложенных Петром I принципов распределения функций между отдельными учреждени- ями. Но добиться поставленной цели было не легче, чем на пред- шествующем этапе. Так, 10 января 1743 г. был издан именной указ, предписывавший Сенату исполнять только письменные рас- поряжения “за рукой” императрицы86. Так должно было быть предотвращено распыление властных полномочий и, в частности, поставлена преграда на пути превращения Кабинета Е.И.В. в не- что большее, чем просто личная канцелярия императрицы. Это похвальное намерение было, однако, по существу неисполнимо. Уже вскоре сенаторам пришлось повторить меру своих предшест- венников — издать указ, требующий присылки с мест копий ука- зов Кабинета, посылавшихся туда непосредственно87. В конце то- го же года последовал именной указ, по которому Тайной канце- лярии было запрещено выдавать какие-либо справки о ведении ее дел каким-либо другим учреждениям, включая Сенат, Синод и Кабинет, без письменного императорского указа88, что по сути озна- чало изъятие канцелярии из ведения Сената. Если в январе 1741 г. Генерал-полицмейстерской канцелярии было запрещено обра- щаться по делам в Кабинет, минуя Сенат, то уже в указе от 1 мая 1746 г. генерал-полицмейстер был подчинен непосредственно им- ператрице89. Указом от 5 августа 1747 г. Военной и Адмиралтей- ской коллегиям было запрещено сообщать Сенату содержание присылавшихся в них секретных именных указов, что ограничива- ло объем доступной высшему органу государственного управления информации, а следовательно, и его компетенцию". Фактически из ведения Сената были изъяты также дела Коллегии иностран- ных дел и Медицинской канцелярии, что, впрочем, не было оформлено законодательно. Таким образом, декларируя полное восстановление значения Сената, новая власть, как и ее предше- ственники, уже на начальном этапе своего существования выводи- ла из его компетенции “силовые” ведомства, отвечавшие за безо- пасность государства, чья сфера деятельности требовала принятия оперативных решений. Естественным итогом этой объективной тенденции явилось позднее создание Конференции при высочай- шем дворе.
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 289 Между тем сам Сенат, как и при Анне Ивановне, безуспеш- но пытался наладить дисциплину в учреждениях разных уровней. В 1743 г. архангелогородский губернский прокурор доносил, что секретари являются на службу в губернскую канцелярию, когда им заблагорассудится, а прокурор Коллегии экономии сообщал, что члены коллегии почти никогда не собираются вместе. В свою очередь генерал-прокурор отмечал, что члены практически всех коллегий, вопреки Генеральному регламенту, съезжаются не ранее девяти часов утра. Был издан соответствующий указ, но, когда спустя несколько месяцев попытались проверить, как он исполня- ется, нигде, кроме Военной коллегии и губернской канцелярии, служащих не обнаружили. На следующий год все повторилось снова, и Сенат, не жалея сил, вызывал на свои заседания членов коллегий для объявления им выговоров. Но ничего не помогало. 20 сентября 1744 г. генерал-прокурор представил в Сенат длин- ный список не явившихся вовремя на службу чиновников и было решено взять с них письменные объяснения, однако к 9 октября ни одного такого объяснения подано не было. Помимо лености чиновников, остро ощущалась их нехватка, особенно в провинции, что не могло не сказаться на судьбе реформы местного управле- ния в целом91. Первый шаг к реставрации петровской системы местных уч- реждений был сделан в мае 1743 г., когда был утвержден доклад Сената о восстановлении Главного и городовых магистратов. Сле- дующий, 1744 год, отмечен попыткой Сената представить импе- ратрице на утверждение доклад о реформе всего местного управ- ления. В докладе содержалась резкая критика перемен, осуществ- ленных после смерти Петра I, и предлагалось восстановить унич- тоженные учреждения, включая надворные суды, и, напротив, уничтожить Судный и Сыскной приказы. Впрочем, как отмечал Ю.В. Готье, в сенатском проекте “отдается кое в чем дань и со- временному, послепетровскому строю местного управления: так суд и администрация... остаются совершенно слитыми”, а вместо уничтожаемых приказов создаются судная и розыскная канцеля- рии московского надворного суда с аналогичными полномочиями. И все же, как бы не замечая ставшей уже привычной критики по- слепетровских порядков, императрица вернула проект Сенату с указанием, что в нем не изъяснено относительно преобразований после Петра Великого, “для каких резонов та отмена учинена”. Таким образом, на деле Елизавета вовсе не стремилась к механи- ческой реставрации петровской системы и не отказывала своим 10— 1231
290 Глава 4 <‘- • :.г 'Пл?< предшественникам в здравом смысле. Отклонила она и новый ва- риант доклада, представленный Сенатом двумя годами позже, по- тому, что докладом, как считал А.Е. Пресняков, предлагалось ввести несменяемость воевод, а это был острый дискуссионный вопрос. В свою очередь Готье выдвинул предположение, что “им- ператрица к половине 40-х годов охладела в своем рвении восста- новить порядки своего отца”9^. Однако, возможно, дело было по- просту в том, что, познакомившись с “резонами” и соотнеся по- лученную информацию со сведениями о состоянии государствен- ных финансов, Елизавета нашла их вполне весомыми и предпочла воздержаться от излишних расходов. Не случайно, видимо, в кон- це 1744 г. был издан указ, подтверждавший установление Верхов- ного тайного совета от июля 1726 г., по которому служащим Глав- ного магистрата предлагалось кормиться с “дач” челобитчиков95. Вновь вопрос о реорганизации местного управления возник уже в середине 1750-х годов как часть преобразовательных планов П.И. Шувалова. Между тем финансовое положение страны было чрезвычайно сложным. Одной из характерных черт времени стали взаимные долги различных ведомств. Так, в 1743 г. Штатс-контора докла- дывала Сенату, что Сибирский приказ и Коллегия экономии должны ей в общей сложности около 250 тыс. рублей. Спустя пять лет был подан аналогичный доклад, в котором в качестве должников значились также Главная полицмейстерская канцеля- рия и Соляная контора, причем долг Сибирского приказа вырос еще более чем в два раза. Несколько позднее Сенат списал все взаимодолги, начиная с 1735 г., но к 1751 г. Сибирский приказ вновь был должен около 10 тыс. рублей94. Обеспокоенный, как и его предшественники, состоянием дел в финансовой сфере, елиза- ветинский Сенат в 1747 г. создал комиссию для рассмотрения “всего государства приходов и расходов”, которую Пресняков на- зывал “бюджетной”. Однако и эта комиссия столкнулась с неодо- лимыми препятствиями. Вскоре она доложила об обнаружении разницы в доходах по ведомостям Сената и Штатс-конторы. Се- нат распорядился всем канцеляриям, конторам и коллегиям в те- чение двух недель подать соответствующие ведомости, держа се- кретарей и подьячих “без выпуску”95. Но и два года спустя дан- ное распоряжение оставалось невыполненным9^. Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что харак- тер проблем, унаследованный новой властью от своих предшест- венников, остался прежним, и к концу 1740-х годов, по-видимо-
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 291 му, стало очевидным, что дело отнюдь не в искажении преемни- ками Петра его наследия, а, напротив, в недостатках созданной им системы. Между тем был исчерпан арсенал ставших уже при- вычными методов ее корректировки путем издания грозных ука- зов и осуществления незначительных изменений в структуре орга- нов управления, перераспределении их функций. Петровская сис- тема оказалась хоть и не достаточно эффективной, но вместе с тем вполне цельной. Упраздняемые, казавшиеся излишними или слиш- ком дорогостоящими, отдельные учреждения, в особенности в сфере регулирования финансов, промышленности и торговли, не- избежно появлялись вновь под измененными названиями или с но- вым статусом, что, тем не менее, никак не меняло ситуацию в принципе. Конечно, сказывалось и отсутствие долгосрочной поли- тической программы, продуманных принципов управления госу- дарством, но, главное, становилось ясно, что требуются новые подходы, новые методы, оригинальные решения. Эти условия ока- зались благоприятными для реализации прожектерской энергии П.И. Шувалова, причем, что показательно, направлена она была не на новые институциональные изменения, а на поиски источни- ков государственных доходов путем создания новых условий хо- зяйствования. По существу так завершается этап в истории России XVIII в., который условно можно назвать послепетровским и основное зна- чение которого было связано с адаптацией осуществленных Пет- ром нововведений к реальной жизни. Петровские реформы дока- зали свою жизнеспособность и необратимость. Одновременно вы- явились и их слабые места, недостатки, то, в чем они не могли удовлетворить потребности государства и где требовалось приня- тие мер, Петром не предусмотренных. С середины века начинает- ся новый этап в истории российских реформ, связанный уже не с корректировкой сделанного прежде, что можно рассматривать как минимальные реформы, но с созданием новой реальности, т. е. проведением реформ уже значительно более масштабных, но опи- рающихся опять же на наследие Петра. к к к История реализации основных шуваловских проектов, как уже сказано, довольно подробно рассмотрена в литературе, и потому нет смысла снова воспроизводить ее. Стоит лишь обратить вни- мание на то, что, хотя Шувалов был, несомненно, одной из са- 10*
Глава 4 wo лг Sih ИЛ 292 мых влиятельных фигур елизаветинского царствования, это не оз- начало автоматического принятия его предложений. Все они про- ходили стадию непременного обсуждения в Сенате, корректирова- лись в соответствии с заключениями сенаторов и только тогда представлялись на высочайшую конфирмацию. Подобный меха- низм принятия важнейших решений означал, что по сути в управ- лении страной действовал заложенный Петром принцип коллеги- альности. Причем, как отмечал Пресняков, в случаях, когда от- кладывать решение какого-то вопроса было невозможно, а быст- ро получить высочайшую резолюцию не удавалось, Сенат дейст- вовал сам, а уж затем представлял отчет о своих действиях “на апробацию”. Если тогда резолюция не поступала, то решение Се- ната оставалось в силе и, таким образом, он выполнял роль зако- нодательного органа, явочным путем расширяя свои полномочия97. Первая из серии шуваловских реформ, как известно, была инициирована им в 1747 г. и связана с регуляцией цен на соль и вино с целью получения дополнительного дохода, за счет которо- го можно было бы снизить подушную подать. Предложение Шу- валова, реализованное, впрочем, лишь два года спустя, было весь- ма остроумно: если было невозможно получить с населения поду- шину и доимки по ней, то в том, что соль и вино будут проданы даже по более высоким ценам, можно было не сомневаться. Го- сударство получало деньги, которых так недоставало, и одновремен- но могло сделать важный политический жест, снижая размер по- душной подати и прощая недоимки. Так поступили уже в 1750 г., когда на следующий, 1751 г. было сбавлено по 3 копейки с души и это затем повторялось в последующие годы, причем размер сни- жения подати постоянно увеличивался (в 1757—1758 гг. — по 8 ко- пеек с души)98. В декабре 1752 г. по предложению Шувалова спе- циальным манифестом были прощены недоимки с 1724 по 1747 г." Несомненно, это было важное достижение елизаветинского пра- вительства, сумевшего решить, таким образом, важнейшую из проблем послепетровской России, причем без повышения соци- альной напряженности. В более широком плане реализация шуваловского предложе- ния означала изменение фискальной политики, связанное с пере- носом центра тяжести на косвенное обложение, т. е. на путь, по которому развивались финансы и других европейских стран100. Впрочем, в некоторых из них (например, в Дании и части Испа- нии101) уже был введен подоходный налог. В России, где эволю- ция дворянства находилась на иной стадии, связанной не с умень-
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 293 шением, а, наоборот, ростом привилегий, такое было невозможно. Впрочем, фактически реформа привела к более равномерному рас- пределению налогов, поскольку затрагивала и привилегированные группы налогоплательщиков, освобожденные от прямого обложе- ния. Вполне понятно, что полностью решить финансовые проблемы государства первая из шуваловских реформ не могла. Дефицит бюджета (впрочем, характерный и для других европейских стран) постоянно увеличивался, поскольку увеличивались собственно рас- ходы государства. Историки, писавшие об этом, отмечали, как правило, прежде всего рост расходов на содержание двора, что вполне справедливо. Однако надо отметить, что в принципе уве- личение и государственных расходов в целом, и расходов на двор было явлением естественным, обусловленным продолжением про- цесса европеизации русской жизни, усложнением управленческих и хозяйственных функций государства, активным вовлечением России в мировую политику. Не мог не сказываться и постоян- ный рост цен на экспортируемые товары. В этих условиях ориги- нальные идеи Шувалова оказались как нельзя кстати. В сентябре 1752 г. Шувалов представил новый проект — “Об- лехчение ради народа”, в котором предлагал сделать основным ис- точником государственных доходов вместо подушной подати про- дажу соли, освободить положенных в подушный оклад от уплаты мелких пошлин и навести порядок в найме подвод. Здесь же со- держалось предложение о сложении недоимок по 1747 г., что бы- ло реализовано три месяца спустя. По мнению М.Я. Волкова, проект фактически предполагал полное освобождение крестьян- ской торговли от внутреннего таможенного обложения, которое должно было сохраниться только для купечества102. Сенат не при- нял это предложение, резонно посчитав, что оно приведет к раз- рушению всей таможенной системы. Тогда, в марте 1753 г., Шу- валов выступил с предложением о полной отмене всех внутренних сборов, а в августе того же года представил в Сенат проект та- моженной реформы, включавший план реализации и более ранних его предложений. 18 декабря был подписан именной указ о ре- форме начиная с 1 апреля 1754 г., а несколько дней спустя созда- на Комиссия о пошлинах, в которую вошли в основном предста- вители купечества, имевшие отношение к внутренней и внешней торговле10^. Комиссия энергично взялась за дело, причем, по- скольку принципиальное решение уже было принято, ей удалось значительно ускорить процесс нововведений. Уже 4 января 1754 г.
294 г.*»?*! Глава 4 . . ;vi' . v \ - была установлена единая 13-копеечная пошлина, а на следующий день отменены сборы с мостов, перевозов, прорубей и ледоколов. 23 января, т. е. на несколько месяцев ранее запланированного, внутренние пошлины были ликвидированы полностью104. Показательно, что на этом деятельность комиссии не прерва- лась. К концу 1755 г. ею был разработан Таможенный устав, ко- торый, по мнению Волкова, окончательно закрепил итоги рефор- мы^^. Основное содержание Устава было связано с регламента- цией внешней торговли, причем он был направлен на защиту ин- тересов российского купечества и предусматривал некоторое рас- ширение его прав. Так, крестьянам было запрещено приезжать для торговли в портовые города, а дворянам продавать там про- дукты своих имений иначе, как оптом, а также торговать перекуп- ленным товаром. С учетом того, что отмена внутренних таможен подрывала купеческую монополию на внутреннем рынке, в целом социальный баланс, таким образом, не нарушался. В развитие Та- моженного устава 1755 г. в апреле 1757 г. был издан новый Та- моженный тариф, носивший откровенно протекционистский харак- тер. О значении таможенной реформы, открывшей новые возмож- ности для развития торговли и способствовавшей налаживанию финансовой ситуации, написано немало. Отмечу лишь, что и в этой области замысел Шувалова соответствовал направлению раз- вития европейской экономической мысли, и если Францию, где внутренние таможни были ликвидированы лишь в ходе револю- ции, Россия действительно обогнала, то, например, в Испании та- кая реформа была осуществлена еще в 1717 г.106 Еще один аспект таможенной реформы связан с политикой в отношении Украины. Уже в декабре 1741 г. императрица предло- жила Сенату рассмотреть вопрос об облегчении налогового бре- мени малороссиян с учетом убытков, понесенных ими во время русско-турецкой войны. Было решено отменить запрет на переход крестьян, введенный в 1739 г., ликвидировать лишние почтовые станции и снять доимку. Был также издан указ “о неукреплении никому малороссиян в вечное холопство и о непринуждении к вступлению в брак с крепостными”107. В 1744 г. во время посе- щения Киева Елизавета Петровна приняла прошение о восстанов- лении гетманства и в мае 1747 г. на этот счет было принято офи- циальное решение. В июне 1750 г. гетманом стал К.Г. Разумов- ский108. Именно названные факты прежде всего подтверждают сложившееся в литературе представление о елизаветинском царст-
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 295 вовании, как наиболее благоприятном для Украины. Однако ими дело не ограничилось. С началом таможенной реформы встал во- прос о ее распространении на территорию Украины. Для России создание единых экономических условий во всей империи было, безусловно, выгодно, как выгодно было оно и для малороссиян, не слишком задумывавшихся о том, как оно отразится на полити- ческом статусе их родины*. 2 мая 1754 г. был издан указ о бес- пошлинном провозе хлеба на Украину и обратно, а год спустя, 15 мая 1755 г., был разрешен беспошлинный ввоз туда иностран- ных товаров109. Еще через полгода по предложению гетмана ве- дение малороссийских дел было переведено из Коллегии иност- ранных дел в Сенат, где создана специальная экспедиция. В ию- не 1756 г. последовал указ генерал-рекетмейстеру принимать че- лобитные по делам Украины, а в октябре того же года ему было разрешено принимать даже челобитные на неправильные решения гетмана и Сената110. Как отмечал С.В. Ешевский, этими меропри- ятиями “вводилась Малороссия в состав Русского государства, и последний гетман, по всей вероятности, бессознательно, или для личных своих выгод содействовал уничтожению исключительного положения Малороссии”111**. Для нас важны не столько побудительные мотивы действий последнего гетмана или самой императрицы, находившейся под влиянием своего фаворита А.Г. Разумовского, сколько то, что в реальности восстановление гетманства отнюдь не закрепило авто- номный статус Украины. Параллельно шел начавшийся еще при Петре и фактически не прерывавшийся и после него процесс по- глощения Малороссии Россией, превращения ее в обычную губер- нию в составе империи. Принятые в этом направлении во второй половине 1750-х годов меры заложили основу под соответствую- щую политику Екатерины П11^. Помимо таможенной реформы 1754 год отмечен и другими но- вовведениями. В частности, с ним связана важная веха в истории банковского дела в России. Еще в марте Сенат долго обсуждал проект Шувалова об учреждении банков для дворянства и купече- ства, но окончательное решение было принято лишь в конце вес- ны. Основанный именным указом Государственный заемный банк *Показательна в этом отношении трактовка соответствующих мер Г. Конисским (Конисский Г. История Русов. М., 1846. С. 247—248). **“Так достойно, хотя и бессознательно, — язвительно заметил вслед за Ешевским Соловьев, — был отпразднован столетний юбилей присоединения Малой России к Ве- ликой в 1654 году” (Соловьев С.М. Сочинения. М., 1993. Кн. XII. С. 191).
296 Глава 4 '• ’ V1 Л практически состоял из двух банков — Банка для дворянства и Банка для поправлеййя при Санкт-Петербургском порте коммер- ции^. Первый выдавал ссуды размером от 500 до 10 тыс. рублей из расчета 6% годовых под залог драгоценных металлов, камней и населенных недвижимых имений, и уже в этом было существен- ное отличие от ссуд, выдававшихся ранее (с 1733 г.) из Монетной конторы, не принимавшей в залог драгоценные камни и недвижи- мые имения, но лишь золото и серебро. Размер ссуды в Дворян- ском банке и сроки, на которые она выдавалась, зависели, естест- венно, от размера залога, и если речь шла о населенном имении, то производилась примерная оценка доходов помещика, причем для облегчения процедуры учитывались не размеры владения или количество пахотной земли, а число крепостных душ. Одна душа мужского пола оценивалась в 10 рублей. Таким образом, с учетом того, что капитал банка был определен в 750 тыс. рублей, в нем одновременно могли быть заложены 75 тыс. душ, что составляло примерно 2% всех помещичьих крестьян России того времени. Банк для поправления при Санкт-Петербургском порте коммер- ции был первым в истории страны купеческим банком. Он выдавал ссуды (сперва на 6 месяцев, а затем на год) из расчета 6% годо- вых под залог товаров, находившихся в Санкт-Петербургском пор- те, но не свыше 75% от их стоимости. Позднее, уже при Екате- рине II, банк получил право выдачи ссуд без товарного обеспече- ния, только под поручительство в размере от 6 до 42 тыс. рублей. Создание банковской системы, пусть и в столь примитивном виде, было, конечно, серьезным шагом вперед в развитии финан- совой сферы в целом. Вполне очевидно, что автор проекта пре- следовал цели как дальнейшей стимуляции торговли, так и под- держки дворянства*, исходя из того, что каждая из этих групп на- селения могла представить в обеспечение займов то, чем владела. Но одновременно, как неизбежно случалось в специфических ус- ловиях социального устройства России, учреждение Дворянского банка стало новой вехой в развитии института крепостничества. Фактически дворянство приобрело еще одну форму распоряжения крепостными, причем государство едва ли не de jure установило денежный эквивалент крестьянской душе. Наконец, еще одно важное событие, происшедшее в 1754 г. и также по инициативе Шувалова, — создание новой Уложенной комиссии. К этому времени стало уже вполне ясно, что отданное *Уже в конце 1757 г. последовал указ об отсрочке выплат по займам Дворянско- го банка, вновь повторенный в 1759 г. (ПСЗ. Т. 14. № 10784; Т. 15. № 10973).
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 2.91 Елизаветой в начале царствования приказание Сенату рассмотреть законодательство послепетровского времени не только вряд ли когда-нибудь будет выполнено (к 1753 г. были рассмотрены лишь указы по июль 1731 г.), но и не принесет особой пользы. На по- вестку настоятельно вставал вопрос о выработке принципиально нового законодательства, ибо, как говорил, обращаясь к императ- рице, Шувалов, “у нас нет законов, которые бы всем без излиш- ку и недостатков ясны и понятны были”^К Однако первоначально вновь учрежденная комиссия была ор- ганизована таким образом, что вошедшие в нее лица должны бы- ли работать преимущественно не над законами в определенных об- ластях права, а по ведомственному принципу, сосредоточившись на круге вопросов, входивших в компетенцию Вотчинной и Юстиц- коллегий, Судного и Сыскного приказов, а также местных судов. Таким образом, Главной (по терминологии В.Н. Латкина и Н.Л. Рубинштейна) комиссии предстояло сосредоточиться на про- блемах судопроизводства и земельной собственности. Одновремен- но ряду чиновников (частные комиссии) было предписано разо- браться в причинах волокиты в конкретных звеньях аппарата уп- равления и подготовить проекты усовершенствования их работы. Были задействованы и местные органы власти: губернским канце- ляриям надлежало подать мнения по проблемам их регионов. Уже в 1755 г. Уложенная комиссия предложила Сенату план реоргани- зации правительственного аппарата: заменить Ревизион-коллегию счетными экспедициями при Сенате и Московской сенатской кон- торе, Мануфактур-коллегию — экспедицией при Главном магист- рате, Штатс-контору слить с Камер-коллегией и упразднить Си- бирский приказ^. Иначе говоря, члены комиссии поняли свою за- дачу буквально и пошли уже проверенным путем слияния, ликви- дации и переформирования отдельных финансовых и отраслевых учреждений. План, однако, принят не был, а Шувалов предложил создать “Контору государственной экономии”, которая, по его за- мыслу, должна была заняться продовольственным снабжением ар- мии и населения, включая сбор сведений об урожае, установление цен на хлеб и заведение хлебных магазинов^. Проект Шувалова, несомненно, носил более радикальный характер, поскольку речь шла о создании единого центрального ведомства, которое должно было сосредоточить в своих руках одну из важнейших отраслей хо- зяйственной жизни страны. Но и этот план был отвергнут, а дея- тельность Уложенной комиссии была направлена в иное русло — создание принципиально нового законодательства.
298 Глава 4 Еще одно событие 1754 г., заслуживающее упоминания, — на- значение жалованья служащим Сыскного приказа, “чтоб они мог- ли содержать себя без всяких пристрастий”. Данное решение Се- ната свидетельствует об осознании невозможности борьбы с кор- рупцией при сохранении зависимости материального положения чиновников от просителей. Причем, как отмечал Соловьев, “на- значить всем чиновникам жалованье было трудно по тогдашнему состоянию финансов”, но начали с учреждения, где коррупция со- здавала прямую угрозу безопасности государства11?. Следующий, 1755 год ознаменовался новой важной реформой в экономической сфере: была введена дворянская монополия на вино- курение, окончательно закрепленная Уставом о винокурении 10 лет спустя118. Как установил Н.И. Павленко, а затем подтвердил сво- ими исследованиями М.Я. Волков, проведение реформы было обусловлено обострением конкуренции между дворянством и купе- чеством119. Вполне очевидно, что сосредоточение важнейшей в фи- нансовом отношении отрасли экономики в руках дворянства было серьезнейшей уступкой ему со стороны государства. Однако было бы неверно видеть в этом мероприятии лишь сугубо классовый смысл. Оно было продиктовано определенной логикой, связанной со стремлением разграничить сферы деятельности различных соци- альных групп в экономике. Поскольку винокурение основывалось на продуктах сельского хозяйства, то и производство вина предпо- лагало использование рабочей силы крепостных, а следовательно, расширение участия купечества в данной отрасли означало возрас- тание его претензий на владение землей и крещенной собственно- стью. Это, как видно из сказанного выше, не отвечало правитель- ственной политике, и не потому, что защита дворянства была идей- ной установкой власть предержащих, но, скорее, потому, что под- рыв экономического положения дворянства (как, впрочем, и любо- го другого социального слоя) противоречил интересам государства. Вместе с тем такая мера, конечно, способствовала продвижению к установлению дворянской монополии на владение крепостными и, следовательно, усиливала сам институт крепостничества. В эконо- мическом же отношении она означала, что винокуренная промыш- ленность отныне развивалась на безальтернативно-крепостнической основе. Одновременно, как отмечал Волков, “винокуренные заво- ды стали органической частью барщинного хозяйства, придав это- му хозяйству в большей или меньшей мере товарный характер”120. Начавшаяся в 1756 г. Семилетняя война приостановила процесс реформ, которые, судя по сохранившимся проектам Шувалова, мог-
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 299 ли принять весьма радикальный характер. К числу важнейших ме- роприятий последних лет царствования Елизаветы следует отнести передел медной монеты, начатый также по инициативе Шувалова и продолженный уже при Петре 111^1. Новый замысел прожектера был вызван значительным ухудшением финансового положения стра- ны в условиях военного времени и сводился к получению прибыли в 6 млн. рублей за счет перечеканки медной монеты облегченного веса. В самой идее ничего принципиально нового не было, посколь- ку к порче монеты правительство время от времени прибегало фак- тически на протяжении всего XVIII столетия. Однако шуваловский проект отличался особой точностью расчетов, предполагал мобили- зацию всех ресурсов меди, включая переплавку негодных пушек, а также некоторые дополнительные меры, которые, по замыслу его ав- тора, должны были свести к минимуму возможные последствия от пуска в оборот большой массы мелких медных денег облегченного веса. Так, была повышена цена на медь, закупаемую у частных про- изводителей, и дано им право треть продукции продавать за грани- цу, но только за иностранное серебро и ефимки. В ожидании боль- шой прибыли и чтобы предотвратить недовольство порчей монеты, было объявлено об очередном снижении подушной подати. В 1758 г. был создан Медный банк (Банковая контора для об- ращения внутри России медных денег) с капиталом в 2 млн. рублей, выдававший ссуды под переводные векселя медной монетой из о /о годовых. Условия залога в новом банке были теми же, что и в Дво- рянском банке, т. е. основной формой залога являлись населенные имения. Размер ссуд в среднем составлял 100—180 тыс. рублей, но мог достигать и значительно больших сумм. Так, сам Шувалов был должен Медному банку 469 374 рубля. Небольшие ссуды (от 2—5 до 40—75 тыс. руб.) могли получить в Медном банке купцы и промышленники. 75% выдаваемых ссуд должны были быть возвращены серебром. В 1760 г. был создан также Артил- лерийский банк (Банк артиллерийского и инженерного корпусов), в основание которого был положен капитал, полученный от пере- плавки негодных пушек и действовавший на тех же основаниях. В том же году Шувалов предложил новый проект переделки моне- ты, который, однако, встретил серьезное сопротивление, несколь- ко раз уточнялся и обсуждался в Сенате и был принят лишь к концу 1761 г., а реализован при Петре III. Показательно, что в обоих проектах Шувалов подчеркивал не- возможность увеличения прямого и косвенного обложения, кото- рое приведет лишь к дальнейшему “отягощению” народа. Отка-
300 Глава 4 зался он и от проведения лотерей, как слишком медленного спо- соба получения дохода, а также от введения бумажных денег (что предлагал Я.П. Шаховской), ссылаясь при этом на отсутствие у народа привычки к ним, что может привести к злоупотреблениям и разрушению кредитной системы122. Как уже отмечалось, Е.П. Корякина считает, что “в условиях дефицита бюджета уч- реждение оперирующих металлической монетой заемных банков, у которых единственным источником средств был капитал, посту- пивший из казны, к тому же весьма ограниченный, с самого на- чала было ошибочной мерой. С помощью подобных банков невоз- можно было решить проблему кредитования...”^. Однако, ско- рее, проблема была в том, что в конкретных условиях России то- го времени банки становились прежде всего источником дополни- тельных доходов для вельмож, т. е. для непроизводящей части об- щества, расходовавшей полученные средства на личные нужды и в принципе неспособной возвратить их казне. Но и это не следует трактовать исключительно как проявле- ние продуманной продворянской политики правительства. Конеч- но, Шувалов, разрабатывая свои проекты, никогда не забывал о личной выгоде, а условия организации власти в России давали возможность членам правящей верхушки обогащаться за счет го- сударства, но не столько в качестве представителей дворянства, сколько как членов политической элиты. Вместе с тем, как отме- чал А.И. Юхт, среди крупных кредиторов Медного банка было и немало промышленников и купцов124. Впрочем, в 1760 г. пра- вительство озаботилось защитой интересов другой социальной группы — государственных крестьян. В июле был издан указ, по которому приписных черносошных не велено считать вечной соб- ственностью заводов12^. В октябре оброчный сбор с государствен- ных крестьян был повышен до 1 рубля, и одновременно велено им иметь особых выборных для защиты от притеснений, поборов и взяток со стороны воевод, управителей и других чиновников, а также для подачи разного рода ходатайств. В марте 1761 г. этих выборных запрещено под каким-либо предлогом вызывать или за- бирать в города, чтобы “тот безгласный народ ни под каким ви- дом излишними наборами и несправедливыми положениями при- тесняем и в отягощение приводим не был”12^. Начало Семилетней войны ознаменовалось также созданием Конференции при высочайшем дворе — органа, который обычно справедливо ставится в один ряд с Верховным тайным советом и Кабинетом министров. Однако подчеркну, что уровень властных
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 301 полномочий Конференции никогда не стал таким, как у ее предше- ственников, и она оставалась прежде всего совещательным органом для оперативного принятия решений в военное время, хотя и пы- талась, как доказывает В.П. Наумов, присвоить себе законода- тельные функции. Во всяком случае на значении Сената учрежде- ние Конференции почти не отразилось. Правда, уже в 1761 г. Д.В. Волковым был составлен проект, по которому Конференция должна была стать местом принятия важнейших решений. “Глав- ное дело в том состоит, — писал автор проекта, — чтобы все го- сударственные дела между собою согласовались и все к одному стремлению, то есть к общей пользе и славе всея Империи таким образом текли, чтоб каждое дело другому и всем подкреплением и поспешествованием служило”. В соответствии с этой мыслью он предлагал установить следующую схему принятия важнейших по- становлений: в коллегии составляется “мнение к решению”, кото- рое затем рассматривается в Сенате и с соответствующим заклю- чением передается в Конференцию для вынесения окончательного решения. Проект, однако, реализован не был. Не были удовлетво- рены и просьбы Конференции и Сената о расширении их полно- мочий путем предоставления им возможности самостоятельно на- значать чиновников на гражданские должности: первой — до стат- ского советника включительно, а второму — в канцелярии, колле- гии и губернии, утверждая высочайшей подписью лишь губернато- ров и президентов коллегий1^. Императрица, таким образом, хоть и не имела воли к постоянным занятиям государственными дела- ми, но и делиться с кем-либо властью была не намерена. Появление проекта Волкова было, по-видимому, связано с не- довольством общим состоянием дел в сфере управления, отразив- шемся в именном указе от 16 августа 1760 г. “Об употреблении Се- нату всех способов к восстановлению везде надлежащего порядка и народного благосостояния”, в котором, в частности, говорилось: “С коим Мы прискорбием... должны видеть, что установленные мно- гие законы для блаженства и благосостояния государства своего ис- полнения не имеют от внутренних общих неприятелей, которые свою беззаконную прибыль присяге, долгу и чести предпочитают, и равным образом чувствовать, что вкореняющееся также зло пресе- чения не имеет... Несытая алчба корысти до того дошла, что неко- торыя места, учрежденныя для правосудия, сделались торжищем; лихоимство и пристрастие предводительством судей, а потворство и упущение ободрение беззаконникам; в таком достойном сожаления состоянии находятся многия дела в государстве... Многия вредныя
302 Глава 4 обстоятельства у всех пред глазами: продолжение судов, во многих местах разорении, чрез меру богатящиеся судьи, безконечныя след- ствии, похищение Нашего интереса от тех, кои сохранять опреде- лены, воровство в продаже соли, при наборе рекрут и при всяком на народе налоге в необходимых государству нуждах — все оное не- оспоримыя доказательства, открывающия средства к пресечению общаго вреда”. Результатом этой резкой критики государственных дел стала смена генерал-прокурора Сената, и императрица выража- ла надежду, что “когда только долг с усердием соединен и предво- дителем будет, видеть исполнение Наших намерений”12®. Впрочем, и спустя год Сенат, как нечто само собой разумеющееся, констати- ровал, что “из сенаторов к присутствию не все ездят, иные редко, а другие почти и вовсе не ездят lzy. Эта запись в сенатском журнале появилась менее чем за ме- сяц до смерти Елизаветы, когда шансов что-либо исправить уже не оставалось. Говоря о преобразованиях середины XVIII в., нельзя обойти молчанием еще два важных момента. Во-первых, то, что, выра- жаясь языком того времени, можно назвать смягчением нравов. Проявилось это прежде всего в уголовной политике. Обычно в данной связи говорят о неприменении смертной казни, которая формально отменена не была. Впрочем, в 1761 г. кабинет-секре- тарь А.В. Олсуфьев сообщил членам Уложенной комиссии устное повеление Елизаветы в “новосочиняемом уложении за подлежа- щия вины смертныя казни не писать”130. Однако новые веяния коснулись не только высшей меры наказания, что связывают с ле- гендой о данном Елизаветой обете никого не казнить. Уже в ап- реле 1742 г. были отменены наказания за описку в титуле — ме- ра, которую нередко приписывают Екатерине II. В июле того же года вышел указ, отменивший наказание кнутом за ложный до- нос131. В 1751 г. были отменены пытки в делах о кормчестве132. Для нас не столь важно, было ли появление этих немногочис- ленных, впрочем, норм следствием каких-либо идейных убеждений императрицы или ее каприза. Важнее, что они отражали тенденцию гуманизации жизни русского общества, способствовали формирова- нию в обществе новой атмосферы, новых представлений о чести, человеческом достоинстве, получивших затем развитие в царствова- ние Екатерины II. Двор Елизаветы уже не был, как при Анне Ива- новне, смесью европейских* и старорусских обычаев. Его жизнь, развлечения, формы времяпрепровождения ни в чем не уступали другим европейским дворам того времени, служа примером для ор-
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 303 ганизации жизни и быта русского дворянства. Время Елизаветы не случайно — время подъема русской культуры, время Ломоносова, в чьей личности воплотились важнейшие черты и противоречия эпо- хи. Огромное значение для духовного развития общества имело ос- нование Московского университета, Академии художеств, русского театра. Идеология елизаветинского царствования, о которой гово- рилось в начале этого раздела, оказалась одновременно и наиболее удобной формой самооправдания власти, и адекватным ответом на общественные запросы. Она способствовала реализации творческой энергии, исподволь накапливавшейся в предшествующий период и теперь вырвавшейся наружу. Это была энергия, создававшая бла- гоприятную почву для новых преобразований. Второе, о чем необходимо сказать, — два нереализованных про- екта, созданных к концу елизаветинского царствования и отражаю- щих две возможные модели дальнейшего развития страны. Первый из них, конечно, проект, разработанный Уложенной комиссией. Его вторая редакция, как было показано Н.Л. Рубинштейном, содер- жала в себе воплощение всех сословных чаяний дворянства, за ко- торые оно боролось все послепетровское время. Проект предусма- тривал отмену для дворян обязательной службы, монопольное пра- во владения землей и ее недрами, а также и монополию на исполь- зование этих недр, т. е. на владение заводами, включая металлур- гические, стеклянные и винокуренные. Заводчикам-недворянам предлагалось в установленный срок продать свои предприятия и крестьян дворянам. Проект закреплял земельные владения дворян в качестве неотчуждаемой частной собственности, освобождал дво- рян от телесных наказаний, предусматривал создание для них спе- циальных дворянских судов. Особое место занимала в проекте гла- ва XIX “О власти помещиковой над крепостными людьми и крес- тьяны”, в которой впервые в русской законодательной практике предполагалось зафиксировать владельческие права помещиков по распоряжению “крещенной собственностью”. В частности, тут го- ворилось: “Дворянство имеет над людьми и крестьяны своими му- жескаго и женскаго полу и над имением их полную власть без изъ- ятия, кроме отнятия живота и наказания кнутом и произведения над оными пыток. И для того волен всякий дворянин тех своих людей и крестьян продавать и закладывать, в приданые и в рекруты от- давать и во всякие крепости укреплять, на волю и для промыслу и прокормления на время, а вдов и девок для замужества за посто- ронних отпускать, из деревень в другия свои деревни... перево- дить,.. по изволению своему во услужение, работы и посылки упо-
304 Глава 4 треблять и всякия, кроме вышеописанных, наказания чинить или для наказания в судебные правительства представлять и, по рассуж- дению своему, прощение чинить и от того наказания освобож- дать”1^. В приведенном отрывке обращает на себя внимание зна- чительно большая по сравнению с какими-либо известными доку- ментами предшествующего времени детализация владельческих прав помещиков с распространением их не только на самих крестьян, но и на их имущество. По существу это означало превращение ряда норм обычного права в писанное. Забегая вперед, замечу, что, хо- тя ряд положений проекта был в последующие десятилетия реали- зован, владельческие права помещиков законодательного оформле- ния так и не получили. Будь же проект уложения введен в дейст- вие полностью и сразу, развитие института крепостничества пере- шло бы на качественно новый уровень, что привело бы к карди- нальному изменению созданной Петром I социальной системы. Второй проект, о котором необходимо упомянуть, — проект И.И. Шувалова. Его важнейшее отличие от проекта Уложенной комиссии в том, что он был вдохновлен идеями Просвещения и прежде всего восходящим к Монтескье представлением о монархии, как одном из типов государственного устройства. По Монтескье, отличие монархии от деспотии в том, что монарх правит в строгом соответствии с законом, а не руководствуясь лишь собственной во- лей. Соответственно, и Шувалов предлагал Елизавете ввести “фун- даментальные и непременные” законы, причем императрице надле- жало поклясться, что она будет их исполнять. Вполне понятно, что Шувалов выступал сторонником сословной структуры общества, но в гораздо менее радикальном, чем авторы второй редакции проек- та уложения, варианте. Во всяком случае, предлагая сократить срок их службы, сделать родовые земельные владения неотчуждаемыми и освободить дворян от телесных наказаний, Шувалов не считал не- обходимым останавливаться на их правах по распоряжению крепост- ными и, наоборот, предполагал в дальнейшем создать о крестьянах особое законодательство. Таким образом, он рассматривал кресть- ян как субъект права, в связи с чем вряд ли можно согласиться с Анисимовым, полагающим, что в проекте Шувалова крестьяне “в качестве политической силы не фигурируют”134. Как уже сказано, оба рассматриваемых здесь проекта остались нереализованными, и их можно было бы вовсе не включать в раз- говор о реформах, если бы они не представляли собой две раз- личные модели преобразования страны, оказывавшие влияние на развитие реформаторской мысли вплоть до конца столетия.
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 305 РЕФОРМЫ ИМПЕРАТОРА ПЕТРА III Восшествие на престол императора Петра III впервые за несколько десятилетий произошло “автоматически” и не сопровож- далось никакими общественными потрясениями. Уже одно это должно было придать новому режиму стабильность и уверенность в собственных силах. Но даже, если бы дело обстояло иначе, сам Петр вполне очевидно не испытывал никаких колебаний относитель- но законности своей власти и понимал самодержавие как право вла- ствовать без оглядки на кого-либо и руководствуясь лишь собствен- ными взглядами и желаниями. Историки, впрочем, немало спорили о том, какая из политических группировок — Шуваловых или Во- ронцовых — имела наибольшее влияние на государя при принятии им важнейших решений. Впрочем, факт борьбы между ними, впер- вые появившийся в историографии с легкой руки Н.Л. Рубинштей- на, как и само их существование, были оспорены Р. Джоунсом135, а затем и В.П. Наумовым136. Последний, вслед за М.Н. Сокольским, ключевой фигурой в окружении Петра склонен считать Д.В. Волко- ва137, что категорически отвергается О.А. Омельченко13^. Между тем уже наличие этой проблемы указывает, с одной сто- роны, на априорное признание историками несамостоятельности Пе- тра, а с другой — на отсутствие в его действиях цельности, доста- точно четко выраженной политической линии, которую можно было бы идентифицировать с какой-либо придворной группировкой. По- видимому, прав Наумов, замечая, что непосредственное воплощение желания Петра в указ или манифест тем или иным из придворных “зависело от воли монарха, а она нередко была непредсказуема”139. Но и при такой интерпретации было бы ошибкой думать, что сам Петр и был автором всех осуществленных им преобразований, по- скольку сведений о том, какая из воплощенных им в жизнь идей бы- ла его собственной, а какая подсказана кем-то из ближайшего окру- жения, у нас нет. К тому же надо принять во внимание два важных обстоятельства. Во-первых, большая часть из реализованного Пет- ром была задумана задолго до его воцарения. Во-вторых, одним из важнейших побудительных мотивов его действий было, несомненно, желание составить резкий контраст с только что закончившимся правлением тетки, продемонстрировать энергию и решимость там, где Елизавета проявляла медлительность и осторожность. Таким об- разом, в политике Петра вполне осознанно демонстрировалась не преемственность, но, напротив, разрыв с предыдущим временем. Так же действовала двадцатью годами ранее его предшественница.
306 Глава 4 " ' < \V Однако теперь политическая ситуация была принципиально иной. Относительная политическая стабильность елизаветинского царство- вания воспринималась большей частью общества как несомненная ценность, и ее подрыв был изначально делом весьма рискованным. Наконец, не следует переоценивать “прогрессивность” реформ Петра III с точки зрения их соответствия новейшим социально- политическим и экономическим идеям того времени. Они были распространены настолько широко, что не могли не оказывать влияния на кого-либо из европейских монархов, хотя степень это- го влияния была, естественно, различной. Отсутствие цельности и, как будет видно из дальнейшего, хоро- шо прослеживаемая по хронологии реформ хаотичность действий Петра III являются лучшим доказательством отсутствия у него про- думанной политической программы, не говоря уже о плане преобра- зований. Человек нервный, импульсивный он радовался обретенной наконец свободе и без оглядки ринулся по своему разумению пра- вить страной, которую никогда не пытался узнать и полюбить. В ко- нечном счете это его и погубило: у него не было не только полити- ческого опыта, но и каких-либо представлений о “правилах игры”, которые необходимо было соблюдать, чтобы удержаться у власти. к к к Первые решительные шаги, которые с самого начала должны были продемонстрировать радикальные перемены во внутренней по- литике, Петр предпринял уже в январе 1762 г. Они коснулись сра- зу нескольких важнейших сфер русской жизни. Император объявил Сенату свое намерение прекратить преследование старообрядцев140, что затем было реализовано серией сенатских и именных указов, ос- тановивших розыск по делам о самосожжении, установивших поря- док возвращения в Россию беглых раскольников и меры по их за- щите от местного духовенства141. Тогда же в городах, за исключе- нием Москвы и Петербурга, были ликвидированы должности по- лицмейстеров, чьи функции были переданы губернским и воевод- ским канцеляриям142. Но менее трех месяцев спустя они были вос- становлены, а главным директором всей полиции был назначен Н.А. Корф143. Чем руководствовался Петр, ликвидируя должности полицмейстеров, не ясно, но восстановил он их, видимо, потому, что потребовалось дать высокую должность одному из приближенных. 29 января 1762 г. Петр ликвидировал введенное его дедом и со- хранявшееся его преемниками ограничение на перевод крестьян из
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 3Q7 одного уезда в другой. Отныне помещики могли делать это без раз- решения Камер-коллегии, лишь регистрируя переведенные души в местных учреждениях144. В том же январе, и опять вопреки нормам Петра I, было ограничено право крестьян записываться в купечест- во наличием разрешения от помещика145. Два названных указа, как правило, не замечаемые историками, на деле знаменовали собой важную веху в борьбе дворянства за расширение своих владельче- ских прав и одновременно значительное сужение сферы вмешатель- ства государства во взаимоотношения помещиков и крестьян. Указом от 22 января 1762 г. была предпринята попытка регла- ментации словесных указов императора. Указ установил, что объяв- лять их могут только сенаторы, генерал-прокурор и президенты трех первых коллегий, причем они могут касаться только текущих дел вну- треннего управления и не могут быть связаны с вынесением смерт- ного приговора, выдачей денежных сумм свыше 10 тыс. рублей, на- граждением деревнями и чинами выше чина подполковника, а также не могут отменять ранее изданные указы. Устанавливался также по- рядок обязательной регистрации словесных указов в Сенате14^. Та- ким образом, Петр не только не попытался ликвидировать институт словесных указов, представлявший угрозу искажения воли государя и являвшийся порождением особенностей елизаветинского правления, но, наоборот, словесные указы были возведены в одну из узаконен- ных форм законодательства, причем право их объявления получил от- носительно широкий круг лиц. О.А. Омельченко справедливо видит в этой мере косвенную регламентацию власти самого монарха, отме- чая, что “все ограничения должны гарантировать дворянство и толь- ко его от верховного произвола”14^. Вместе с тем, спустя несколько месяцев, 1 июня Сенату было запрещено издание без высочайшей ап- робации указов, содержащих новые законодательные нормы или под- тверждающих старые (“кои в некоторой закон или в подтверждение прежних служат”)14^. Омельченко связывает запрет с лишением Се- ната законодательных прав и с тенденцией к превращению его в ис- ключительно “судебно-надзорный орган и к отмежеванию от него собственно правительственных полномочий”149. Замечу, однако, что о правительственных, т. е. об управленческих, функциях Сената в ука- зе ничего не говорится. Речь идет лишь о функции законодательной, которая полностью сосредотачивается в руках монарха, причем по- следний, как явствует из текста указа, различает закон, т. е. посто- янно действующую правовую норму, и распоряжения по текущим во- просам управления, права издавать которые Сенат отнюдь не лишал- ся. Если принять трактовку Омельченко первого из названных ука-
308 । > Глава 4 -и-г . г } зов, тб окажется, что второй находится с ним в противоречии. В принципе ничего невозможного, как видно на примере других нова- ций Петра III, в этом нет, но в данном случае, по-видимому, оба ука- за имели одну и вполне ясную цель — упорядочение управления, при- чем второй из указов был направлен как раз на ликвидацию практи- ки, сложившейся при Елизавете и описанной выше. Вместе с тем да- же при такой трактовке надо иметь в виду, что указ от 1 июня не был частью продуманной политики. Он появился как отклик на воз- ражения Сената по поводу Манифеста от 28 марта о свободной тор- говле и в один день с указом, Манифест подтверждавшим15^. Со сферой управления связаны и еще два январских указа — о создании апелляционных департаментов при Сенате, Юстиц- и Вотчинной коллегиях, а также о ликвидации Конференции при высочайшем дворе151. Первая из данных мер, по мысли законодателя, должна была способствовать скорейшему решению дел. Во втором указе говори- лось, что “отныне никакого особливого Совета или Конференции не будет, но каждая коллегия свои дела отправлять имеет”. Можно с достаточной степенью уверенности утверждать, что ликвидация Кон- ференции была делом рук самого Петра, поскольку никто из наибо- лее влиятельных лиц в его окружении заинтересован в этом не был. Закономерно поэтому, что уже 18 мая в прямом противоречии с вы- шеприведенными словами Совет при императоре был воссоздан152. Пик реформаторской деятельности Петра III пришелся на фев- раль 1762 г. Именно в середине февраля в течение нескольких дней император осуществил три самых знаменитых своих преобразования. Первое из них — секуляризационная реформа. В указе Сенату от 16 февраля Петр прямо ссылался на то, что реформа была задумана еще в 1757 г., и укорял сенаторов за медлительность в решении это- го вопроса. Через три дня Сенат откликнулся изданием указа о со- здании Коллегии экономии для управления монастырскими вотчина- ми и обложении бывших монастырских крестьян по примеру государ- ственных и дворцовых однорублевым окладом155. Позднее связанные с реформой мероприятия были уточнены в еще двух указах154. Сама по себе секуляризационная реформа была, несомненно, давно назревшей мерой, естественным продолжением политики в отношении церкви, начатой Петром I. Однако права была Екате- рина II, отмечавшая в указе об отмене установления мужа, что оно “учинено без всякого... порядка и рассмотрения”155. Действитель- но, сложившийся в елизаветинское время порядок рассмотрения и принятия узаконений новационного характера, предполагавший их
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 309 тщательное изучение и обсуждение, был нарушен Петром III, счи- тавшим возможным осуществить столь радикальную реформу “ка- валерийским наскоком”. Как известно, это стало одним из факто- ров, способствовавших успеху переворота 28 июня 1762 г. 18 февраля был обнародован, пожалуй, самый значительный из законодательных актов короткого царствования Петра III — Мани- фест о вольности дворянства1^. Для целей данной книги не столь важно, кто именно был автором текста Манифеста и позицию какой из политических группировок он отражал. Гораздо важнее его по- следствия. А они были многообразны и, конечно, противоречивы. Прежде всего отмечу, что Манифест означал решительную по- беду дворянства в его борьбе с государством за обретение своих со- словных прав. По существу была разрушена система общественных отношений, сложившаяся еще в Московском государстве и закреп- ленная в ходе петровских реформ первой четверти XVIII в. Впер- вые в России появилась действительно свободная, не связанная ка- кой-либо формой зависимости социальная категория. Правовая база дворянского сословия пополнилась важнейшим актом, достаточно четко и недвусмысленно формулировавшим его сословные привиле- гии. Это имело первостепенное значение для процесса консолидации дворянства как сословия, формирования его корпоративного и со- словного самосознания. Вполне очевидно, что появление Манифеста должно было оказать серьезное воздействие и на русское общество в целом. В обиход вошли и в нем закрепились новые понятия, ка- тегории и реалии. Государство как бы косвенно признало, что не об- ладает полной властью над всеми своими подданными и, по крайней мере для части из них, может выступать в качестве партнера, с ко- торым возможны отношения договорного типа. Все это, несомнен- но, способствовало формированию представлений о самоценности человеческой личности, о достоинстве, гражданских правах. Непосредственным следствием появления Манифеста явился мас- совый отток дворян со службы, прежде всего военной. По подсчетам И.В. Файзовой, за первые 10 лет действия нового закона из армии вышло в отставку около 6 тыс. дворян из общего числа 7496, уво- лившихся с государственной службы1^. Данные Файзовой опровер- гают выдвинутое Троицким предположение, что Манифест способст- вовал притоку в ряды чиновничества разночинцев1^. Она убедитель- но доказывает, что на деле значительная часть вышедших в отставку военных вскоре переходила на гражданскую службу, причем “уже че- рез три года действия манифеста избыток гражданских кадров при- ближался к цифре 377 человек”, что “вызвало законодательное огра-
310 Глава 4 ничение переводов к статским делам”159. Следует, однако, отметить, что офицеры-дворяне, вышедшие в отставку с повышением в чине, претендовали, как правило, на занятие достаточно высоких должнос- тей, в то время как значительная часть более низких оставалась ва- кантными. Не случайно, видимо, в апреле 1762 г. Сенат добился от Петра III утверждения его доклада, позволявшего производить в се- кретари (классный чин, дававший дворянство) недворян, прослужив- ших в коллегиях и канцеляриях не менее восьми лет, что должно бы- ло стимулировать приток разночинцев в гражданскую службу166. По- мимо этого необходимо принять во внимание, что когда в 1763 г. бы- ли утверждены новые штаты местных учреждений, то вскоре выяс- нилось, что у государства нет средств на их содержание, вследствие чего многие должности оставались вакантными161. Скорее всего, именно с этим, а не с отсутствием вакансий было связано большое число лиц, ожидавших получения должности. И наконец, сам факт конкурентности при получении места в государственном аппарате был благоприятным для его функционирования фактором. Американский историк Р. Джоунс выдвинул свою, весьма оригинальную версию цели Манифеста. По его мнению, таким об- разом правительство пыталось решить острейшую финансовую проблему, полагая, что в условиях наступающего мирного време- ни прокормить столь огромную армию будет невозможно162. Од- нако К.С. Леонард справедливо возражает, что если бы это бы- ло единственной причиной издания Манифеста, то собственно сам Манифест с целым рядом иных привилегий был бы не нужен163. К сказанному можно добавить, что, заключая мир с Пруссией, Петр, как известно, лишь подготавливал почву для новой войны — с Данией и поэтому о значительной демобилизации вряд ли по- мышлял. Более того, зная о его любви к армии, можно предпо- ложить, что, если бы он был более дальновидным политиком и мог предвидеть столь массовый отток военных со службы, он вряд ли решился бы на подписание Манифеста. Еще одно толкование Манифеста было предложено М. Раевым. Он полагает, что государство попросту было более не заинтересо- вано в обязательной дворянской службе и пыталось направить энергию дворянства в иное русло, в частности на занятия хозяйст- вом в своих имениях: “Государству больше не нужен был дворянин на службе, но оно по-прежнему нуждалось в его помощи в вестер- низации и модернизации деревни, в том, чтобы он стал обществен- ным и культурным лидером [простого] народа”164. В другой, более поздней своей работе Раев вместе с тем отмечал, что цель Мани-
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам ЗЦ феста не была в том, чтобы передать русским дворянам власть на местах, наподобие того, как было в германских государствах165. Это безусловно справедливо, и за обретение местной власти дворянству еще предстояло бороться. Однако, пусть и медленно, но именно с того времени и благодаря Манифесту начинает формироваться тип русского сельского помещика, возникает культура русской дворян- ской усадьбы с ее особым миром ценностей, “в котором синтезиро- вались традиции семьи и рода, культура дворянская и крестьянская, культура города (столицы? — А.К.) и провинции, культура России и Запада”166. Дворянские усадьбы становятся зачастую крупнейши- ми культурными и хозяйственными центрами обширных регионов. Вместе с тем издание законодательного акта, содержавшего сформулированные в позитивном плане права и привилегии дворян- ского сословия, резко отделяло его от всего остального общества, еще более усиливало асинхронность в развитии сословий в России. Но значение Манифеста о вольности дворянства не исчерпывается и этим. Его введение означало разрушение веками существовавшей иерархии соподчиненности всех социальных групп русского общест- ва государству, окончательное нарушение обеспечивавшегося ею со- циального баланса. Правовое признание исключительности дворян- ства вело к значительному расширению социальной пропасти между высшими и низшими. Непосредственное отношение имел Манифест и к проблеме крепостничества. До Манифеста, как отмечал И.Д. Беляев, “населенные имения и крепостные люди по закону еще не составляли полной частной собственности дворян”, поскольку да- же “частный характер приобретения не уничтожал государственного характера владения”167. Действительно, в 1730-е — 1750-е годы пра- вительство продолжало исходить из “традиционных... принципов верховной собственности государства на землю”166, и в § 15 Главы XXII проекта елизаветинского уложения, как уже говорилось, пре- дусматривалось прекратить практику отписывания на государя име- ний дворян-преступников. Манифест 1762 г., по словам Беляева, “окончательно порешил судьбу крестьян и обратил в полную исклю- чительную собственность помещиков”169. Исчезла зависимость пра- ва владения крепостными от государственной службы, было ликви- дировано последнее звено, продолжавшее хотя бы формально свя- зывать помещичьего крестьянина с верховной властью. Таким образом, Манифестом о вольности дворянства была по су- ществу совершена своего рода революция, переворот во всей систе- ме социальных отношений Российского государства, причем, в силу того политического значения, которое уже имело к тому времени дво-
312 Глава 4 - WU рянство и которое Манифест значительно укрепил, этот переворот носил необратимый характер. Спустя два месяца после его издания дворянство одержало новую победу: 29 марта 1762 г. появился се- натский на основании именного указ, запрещавший фабрикантам по- купку крестьян к заводам без земли170. Вполне очевидно в условиях отсутствия рынка свободной рабочей силы негативное воздействие указа на развитие промышленности, однако гораздо важнее, что дан- ной мерой окончательно устанавливалась монополия дворянства на владение крепостными, хотя и по-прежнему не в виде позитивного за- кона, а путем запрета владеть ими другим категориям населения. Третьей важнейшей реформой февраля 1762 г. явилась ликвида- ция Тайной канцелярии. “Отныне, — гласил указ, — Тайной розы- скных дел Канцелярии быть не имеет, и оная совсем уничтожается, а дела, естьли б иногда такия случились, кои до сей канцелярии при- надлежали б, смотря по важности, разсматриваны и решены будут в Сенате”. Запрещалось также произносить Тосударево слово и де- ло” — магическую фразу, способную в секунду изменить судьбу че- ловека: “Ненавистное изражение, а именно: слово и дело, не дол- женствует отныне значить ничего, и Мы запрещаем: не употреблять онаго никому, а естьли кто отныне оное употребит в пьянстве или в драке, или избегая побоев и наказания, таковых тотчас наказывать так, как от полиции наказываются озорники и бесчинники”171. Значение и этой реформы Петра III также было весьма велико. Причем, значение прежде всего нравственное. Если при Петре I, как отмечает один из исследователей, “мы застаем развитой инсти- ”172 тут доноса, подлинную культуру доносительства l/z‘, то в последую- щие десятилетия она прочно укоренилась в сознании людей, донос стал привычным, обычным делом, а уж “слово и дело” и вовсе по- теряло свой первоначальный смысл. Узаконенный донос развращал общество, делал бессмысленной и без того шаткую правовую осно- ву государства, тормозил формирование понятий, связанных с чело- веческим достоинством, честью, и пр. Монополия Тайной канцеля- рии на расследование преступлений “по первым двум пунктам”, с включением в его юрисдикцию всех сословных групп населения, ста- вила это учреждение в особое, по существу внеправовое положение в системе государственной власти, усиливая откровенно полицейский характер самого государства. Указом от 21 февраля донос как тако- вой не отменялся, а политический сыск не упразднялся вовсе, но его функции были перераспределены. Право предварительного следст- вия было дано местным органам, которые, лишь установив факт пре- ступного деяния, передавали обвиняемого в Тайную экспедицию Се-
1741—1762 гг.: от корректировки курса к новым реформам 3/3 ната, которая продолжала расследование и решала судьбу обвиняе- мого. Тем самым по существу ликвидировался почти сакральный ха- рактер преступлений против государя. Однако понятно, что изменить одним махом и общественное сознание, элементом которого была практика доносительства, было невозможно, требовались время и более глубинные реформы. Вместе с тем уже в 1760-е годы по срав- нению с предшествующим десятилетием довольно резко сократилось и число ложных доносов, и в целом число дел политического харак- тера: с 2413 до 1246. Тенденция сохранилась и в последующие 20 лет: в 1770-е годы — 1094, в 1780-е — 992 дела173. Впрочем, в характере и этой реформы Петра III сказалась оп- ределенная наивность реформатора. Вместо того чтобы преобра- зовать лишь систему политического сыска, он ликвидировал уч- реждение, выполнявшее функции обеспечения государственной бе- зопасности, т. е. такое, без которого нормальное функционирова- ние государства невозможно. Говоря о реформах Петра III, следует сказать и о его политике в области экономики. Наиболее отчетливо она выразилась в Манифе- сте от 28 марта 1762 г., основной смысл которого был в провозгла- шении принципов свободной торговли, борьбе с монополиями, рас- ширении экспорта хлеба и т. д.174 Манифест фактически снимал все существовавшие ограничения в области внешней торговли, в частно- сти, на экспорт сырья, и, следовательно, резко менял характер тор- говой политики государства. Сам дух нового законодательства соот- ветствовал новейшим экономическим воззрениям того времени, изве- стным, видимо, Петру и членам его ближайшего окружения. Однако было бы ошибкой думать, что появление указа было вызвано только мотивами идейного свойства. Прежде всего так император пытался решить финансовую проблему. С той же целью было реализовано давнее предложение П.И. Шувалова о перечеканке медной монеты, хотя К.С. Леонард считает, что это было сделано отчасти в качест- ве защитной мере против осуществивших аналогичные мероприятия Пруссии и Швеции173. Было также приостановлено финансирование дорогостоящих проектов, включая работу по межеванию, пущены в переплавку слитки серебра, хранившиеся в кабинете императрицы еще со времен Анны Ивановны17^. Весной 1762 г., когда началась интенсивная подготовка к войне с Данией, Петр попытался получить кредит в Голландии и объявил о создании Ассигнационного банка177. В апреле—мае 1762 г. Сенат составил обширный доклад, содер- жащий подробный анализ положений указа от 28 марта и его кри- тику17^. Даже с учетом очевидной консервативности взглядов сена-
314 Глава 4 торов, а также того, что многие из них отстаивали вполне конкрет- ные интересы, отдельные их возражения были, несомненно, резон- ны. Так, например, они ссылались на мнение лифляндского генерал- губернатора Ю.Ю. Броуна о необходимости ограничения экспорта хлеба ввиду его нехватки внутри страны. В целом же очевидно, что, хотя и соответствовавшая потребностям государства, эта реформа Петра III также была проведена слишком поспешно, политически неграмотно. Как и в других случаях, император самонадеянно пола- гал, что одним его указом можно до основания разрушить систему, десятилетиями создававшуюся его предшественниками. •к •к •к Оценивая реформы Петра III, отмечу, что они были наиболее радикальными за весь послепетровский период в истории России. В целом они, безусловно, носили модернизационный характер и отве- чали общим тенденциям развития страны. Одновременно они озна- чали довольно решительный разрыв с предшествующей политикой, отказ от преемственности, что создавало угрозу социальной и поли- тической стабильности. Осуществленные, в отличие от реформ Пе- тра I, не в условиях системного кризиса, они породили сильную оп- позицию, что и стало важнейшей причиной переворота 28 июня 1762 г. Принятию обществом реформ не способствовала и поспеш- ность, с которой они проводились, их очевидная бессистемность, непродуманность. Вместе с тем в перевороте сказалась и зрелость русского общества, не желавшего терпеть самодура на троне, вос- принимавшего самодержавие как право творить произвол. Однако при всей бессистемности наиболее явственной линией в преобразованиях Петра III было обретение дворянством нового политического статуса. По существу своими законодательными ак- тами он совершил своего рода революцию в системе социальных отношений России: в борьбе с государством дворянство одержа- ло окончательную победу. Возникла новая социально-политичес- кая реальность, которая отныне и на протяжении последующих ста лет определяла развитие страны и с которой принуждены были считаться все, кто в это время оказывался у власти. Думается, есть все основания утверждать, что именно политика Петра III, а отнюдь не Екатерины II, как принято считать, обеспечила рас- цвет крепостничества во второй половине XVIII в.
ГЛАВА 5 1762—1796 m: РЕФОРМЫ ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ЕКАТЕРИНИНСКИХ РЕФОРМ Историография реформ Екатерины Великой не менее обширна, чем историография петровских преобразований. Причем, Так же как и в случае с реформами Петра, помимо многочисленных работ о тех или иных преобразованиях, в нее входят труды общего характера, посвященные истории России второй половины XVIII в., биографии императрицы, чья реформаторская деятельность составля- ет важнейшие страницы ее жизни. Сюда же относится довольно зна- чительный пласт историко-юридической литературы, и работы об от- дельных деятелях екатерининской эпохи. Библиография истории ека- терининской России, приложенная к наиболее капитальному труду на эту тему, книге Исабель де Мадариаги “Россия и век Екатерины Ве- ликой”, вышедшей в 1981 г., насчитывает около 600 названий1. Да- леко не полная библиография в книге О.А. Омельченко «“Законная монархия” Екатерины II» (1993 г.), посвященной исключительно за- конодательной деятельности и правовой политике Екатерины, состо- ит более чем из 450 названий2. Уже этот факт, как представляется, указывает на значение екатерининских реформ в истории России. Между тем исследования по историографии ни рассматриваемого пе- риода в целом, ни преобразований Екатерины нет. Восполнить по- добный пробел в данной главе, естественно, невозможно, в связи с чем представляется необходимым дать краткий очерк истории изуче- ния реформ Екатерины и обозначить основные историографические проблемы, существующие в современной литературе. я я я Первые опыты описания екатерининского периода русской ис- тории и биографии императрицы и в России, и за рубежом появи- лись уже в начале — первой половине XIX в.^ Сочинения рос-
316 Глава 5 сийских авторов этого времени были достаточно далеки от науч- ности и носили преимущественно апологетический характер, а иностранные и вовсе были скорее политическими памфлетами, чем научными трудами. Объемную характеристику Екатерине и ее по- литике в 1811 г. дал Н.М. Карамзин в “Записке о древней и но- вой России’. Он считал Екатерину “истинною преемницею вели- чия Петрова и второю образовательницею новой России”, а ее время оценивал как “счастливейшее для гражданина российского”. Говоря о екатерининском Учреждении о губерниях 1775 г., Ка- рамзин отмечал, что оно вводилось “по частям с великой осторож- ностью” и “если правосудие и государственное хозяйство при Екатерине не удовлетворяло всем желаниям доброго гражданина, то никто не мыслил жаловаться на формы, или на образование: жаловались только на людей”4. Вместе с тем историк отмечал и недостатки екатерининского правления, связанные, по его мнению, с личными слабостями императрицы и общественными пороками. Однако если Карамзин в своей “Записке” озвучил мнение той части русского общества, для которой царствование Екатерины бы- ло во многом идеалом и которое опасалось негативных последствий казавшихся слишком радикальными замыслов М.М. Сперанского, то очевидно, что существовала и иная точка зрения. Ее выразите- лем стал А.С. Пушкин, чьи довольно резкие афористичные выска- зывания в адрес Екатерины в “Заметках по русской истории XVIII века” нещадно (и подчас бездумно) эксплуатировались затем многи- ми поколениями историков. Это явилось следствием не только вы- сочайшего авторитета Пушкина в русской культуре и общественной мысли, но и того, что со свойственной ему проницательностью он обозначил в сущности одну из важнейших проблем екатерининской историографии — проблему соответствия политических деклараций императрицы ее реальной политике, выраженную им краткой, но ем- кой формулой “Тартюф в юбке и короне”. Следует сразу же заме- тить, что, как и многие после него, Пушкин не разделял собствен- но политику Екатерины и ее последствия, хотя и отмечал искусство императрицы “царствовать”. По-видимому, именно к Пушкину вос- ходит и широко распространенное в литературе представление о том, что Екатерина “раздарила около миллиона государственных кресть- ян”, которое, хотя и было опровергнуто рядом исследователей, до сих пор кочует по страницам исторической публицистики5. В “За- метках” молодого поэта, написанных в 1822 г., несомненно отрази- лись настроения его поколения, испытывавшего разочарование в свя- зи с несбывшимися надеждами, которые связывали с реформами
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 317 Александра I. К тому же суждения Пушкина питались рассказами людей, чья молодость пришлась на последний период царствования Екатерины, когда осуществленные ею преобразования воспринима- лись как неотъемлемая часть действительности, а бросавшиеся в гла- за пороки — особенно остро. В более зрелые годы представления Пушкина о екатерининском периоде русской истории, вероятно, не- сколько трансформировались, о чем, на мой взгляд, свидетельствует образ императрицы в повести “Капитанская дочка”. В 20—40-е годы XIX в., когда неосуществившиеся либеральные надежды александровского времени сменились разочарованием нико- лаевской поры, в весьма высокой оценке деятельности Екатерины сходились самые разные по своим взглядам мыслители и обществен- ные деятели. Так, декабрист А.А. Бестужев считал, что “заслуги Екатерины для просвещения отечества неисчислимы”6. Славянофил А.С. Хомяков, сравнивая екатерининскую и александровскую эпохи, делал вывод о том, что “при Екатерине Россия существовала только для России”, в то время как “при Александре она делается какою- то служебною силою для Европы”7, а западник П.Я. Чаадаев пола- гал, что “излишне говорить о царствовании Екатерины II, носившем столь национальный характер, что, может быть, еще никогда ни один народ не отождествлялся до такой степени со своим правительством, как русский народ в эти годы побед и благоденствия”6. Немало строк и в стихах, и в разного рода статьях и заметках посвятил Екатерине П.А. Вяземский. Он, в частности, заметил, что “она любила рефор- мы, но постепенные, преобразования, но не крутые”9. Первая половина XIX в. отмечена и первыми документальны- ми публикациями, как, например, изданием переписки Екатерины II с Вольтером19. Однако подлинно научное изучение истории цар- ствования Екатерины началось примерно с середины века, а точ- нее с 1860-х годов по мере публикации (прежде всего в “Сбор- никах Императорского Русского исторического общества”, сбор- никах “Осьмнадцатый век”, журнале “Русский архив” и др.) до- кументов этого времени. Тогда же было начато научное изучение и постепенное введение в научный оборот письменного наследия самой императрицы. Помимо комплексов ее переписки с разными лицами (в том числе с Ю.Ю. Броуном, М.Н. Волконским, Ф.М. Гриммом, М.-Р. Жоффрен, П.В. Завадовским, А.В. Ол- суфьевым, А.Г. Орловым, Н.И. Паниным, Г.А. Потемкиным, А.В. Храповицким, И.Г. Чернышовым и другими русскими и иностранными корреспондентами), извлеченных из фондов Госу- дарственного архива Российской империи, отдельным изданием
318 Глава 5 вышли, например, екатерининские документы, которые хранились в Императорской Публичной библиотеке11. В 1907 г. Н.Д. Чечу- линым было осуществлено научное издание текста Наказа Екате- рины, в которое вошли подготовительные материалы к нему, а также их текстологическое исследование12. Своего рода итогом изучения письменного наследия императрицы в дореволюционное время стало издание ее “Сочинений” в 12 томах, куда были вклю- чены почти все литературные и научные произведения императри- цы1^. Тогда же было опубликовано большое количество относя- щихся к екатерининскому времени мемуарных источников. Весь этот богатейший документальный материал стал основой для значительного числа как общих, так и специальных исследо- ваний, в которых фактически были поставлены все важнейшие проблемы и вопросы историографии екатерининской эпохи, и по- ныне сохраняющие свою научную актуальность. В целом в рус- ской дореволюционной историографии можно выделить два основ- ных направления. Одно из них представлено главным образом ис- ториками так называемой “государственной школы” (А.Д. Градов- ский, И.И. Дитятин, С.М. Соловьев и др.) и некоторыми ины- ми близкими к ним учеными, как, например, В.С. Иконников, А.С. Лаппо-Данилевский, Н.Д. Чечулин и др. Их интересы бы- ли связаны в первую очередь с социально-политическими аспек- тами истории царствования Екатерины, эволюцией институтов го- сударственной власти и системы управления, статусом отдельных социальных групп и т. д. Вне зависимости от оценки некоторых конкретных мероприятий, историки этого направления оценивали реформы Екатерины довольно высоко, рассматривали их как важ- ный этап развития российской государственности, европеизации страны, становления элементов гражданского общества. Второе, сложившееся в то время направление можно условно назвать “либерально-демократическим” (А. А. Кизеветтер, В.О. Ключевский, В.И. Семевский и др.). Их отношение к ре- формам Екатерины и к ее внутренней политике было значительно более критичным. Именно для них в первую очередь характерны поиски различий между декларациями и реальными поступками Екатерины, особое внимание, уделяемое крестьянскому вопросу. Некоторые итоги дореволюционной отечественной историогра- фии изучения Екатерины II были подведены в очерках К.В. Сив- кова, В.В. Каллаша, В.Я. Уланова, М.М. Богословского, А.А. Кизеветтера и И.М. Соловьева в IV томе сборника “Три века” (М., 1913). В очерке В.В. Каллаша, в частности, наиболее
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 319 ярко отразилось утвердившееся к этому времени в историографии представление о разительном контрасте между декларациями, за- мыслами и представлениями императрицы и реальностью России второй половины XVIII в. Подобное же видение эпохи характер- но для лекций и очерка о Екатерине II В.О. Ключевского14. Общие характеристики екатерининского царствования в доре- волюционное время были даны также В.С. Иконниковым (кон- спективно в 1881 г. и развернуто в 1897 г.)15 и А.С. Лаппо-Да- нилевским16. В центре второй из работ Иконникова в основном процессы, связанные с духовно-нравственным подъемом общест- ва, в чем он прежде всего и видел значение екатерининского вре- мени, и в связи с этим он рассматривает изменения в воспитании, образовании, культуре, уголовном законодательстве. Небольшая по объему работа Иконникова насыщена многочисленными факта- ми, нередко опускавшимися историками последующего времени. Автор также придерживался мнения о наступлении реакции после Французской революции 1789 г., хотя и отмечал, ссылаясь на пример Австрии, Пруссии и Англии, что это было всеобщим яв- лением. Хотя развитию русской культуры при Екатерине (как в целом, так и в отдельных ее аспектах), а также изменениям в ду- ховной жизни и общественном сознании посвящено немало работ, то, что Иконников связал значение екатерининского царствования именно с этими явлениями, надолго осталось незамеченным иссле- дователями*. В отличие от Иконникова, Лаппо-Данилевский дал краткую характеристику экономике екатерининской эпохи, в частности раз- витию земледелия, предпринимательства, внутренней и внешней торговли, банковского дела. Историк отмечал, что “государствен- ная деятельность Екатерины оставила глубокий и во многих отно- шениях плодотворный след в русской жизни”17. Русская дореволюционная историография екатерининских ре- форм оказала значительное влияние на историографию зарубеж- ную. Интерес к личности Екатерины II, проявившийся, в частно- сти, в издании ее многочисленных, нередко беллетризованных би- ографий1^, вылился во второй половине XX в. в весьма многочис- ленные капитальные исследования, в основном английских, амери- *Лишь недавно эта мысль вновь прозвучала в выступлении М.С. Кагана на меж- дународной конференции в Петербурге (Каган М.С. О роли Екатерины Великой в ис- тории России / / Международная конференция Екатерина Великая: эпоха российской истории. В память 200-летия со дня смерти Екатерины II (1729—1796). Тезисы до- кладов. СПб., 1996. С. 73—75).
320 Глава 5 канских и отчасти немецких историков. Среди них в первую оче- редь выделяется уже упомянутое 600-страничное исследование профессора Лондонского университета И. де Мадариаги. Царст- вование Екатерины Мадариага рассматривает как один из наибо- лее важных периодов истории России, предопределивших ее раз- витие в последующее время. Что же касается реформ, то иссле- довательница пришла к выводу, что по существу вся политика им- ператрицы была цельной и не противоречила ее политическим декларациям. Этой точки зрения, с теми или иными оговорками, придерживается большинство современных зарубежных истори- ков. Вместе с тем в зарубежной историографии также можно вы- делить два несколько отличных направления, появившихся отно- сительно недавно. Одно из них представлено работами Д. Ле Донна, склонного рассматривать всю политическую исто- рию екатерининского времени и, в частности, изменения в систе- ме управления сквозь призму “классовой теории” и борьбы раз- личных семейных кланов и группировок19. Второе, весьма пер- спективное, на мой взгляд, направление представлено Д. Гриф- фитсом, в чьих работах делается попытка рассматривать политику Екатерины прежде всего с точки зрения ее собственных представ- лений и много внимания уделяется реконструкции языка и поня- тийного аппарата, которым пользовалась сама императрица20. В советской историографии личности Екатерины II и собст- венно ее реформам внимания уделялось сравнительно немного. Для большинства работ советского времени характерен, во-пер- вых, классовый подход и, во-вторых, рассмотрение екатеринин- ских преобразований в рамках концепции “просвещенного абсо- лютизма”. При этом превалирует достаточно негативная оценка. Со страниц многих работ императрица предстает как убежденная крепостнйца, проводящая сугубо продворянскую политику, и ес- ли и заигрывающая с либеральными идеями, то лишь в первые годы царствования. Особое внимание советские историки уделя- ли крестьянству и его классовой борьбе, истории Пугачевщины, которая рассматривалась в свете концепции крестьянских войн, городским восстаниям, развитию торговли, мануфактуры, русско- го города, землевладению. В значительной мере именно с оцен- кой екатерининского периода русской истории непосредственно связаны прошедшие в советской историографии 1960—1980-х годов дискуссии о генезисе капитализма, абсолютизме, крестьян- ских войнах и городских восстаниях. Однако сосредоточенность
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой. 321 на концепции “просвещенного абсолютизма”, сугубо социологи- ческий подход с позиций классовой борьбы, появление устойчи- вых историографических штампов типа “дворянская империя” практически исключили из тематики научных исследований лич- ность Екатерины II, ее творчество, жизнь екатерининского дво- ра, многие факты политической истории. Исключение составля- ют лишь отдельные работы Н.Я. Эйдельмана, О.А. Омельчен- ко, Л.М. Гавриловой21. Не имея возможности подробно остановиться не только на всех существующих работах, посвященных реформам Екатерины, но и на всех поднимавшихся в них вопросах, отмечу лишь важ- нейшие из них. •к * Во второй половине 1870-х годов вышли из печати XXV— XXIX тома “Истории России с древнейших времен” С.М. Соло- вьева, содержащие подробную характеристику этого времени, до- веденную до 1775 г. и основанную на обширном архивном мате- риале. Внутреннюю политику Екатерины Соловьев рассматривал как продолжение европеизации страны, начатой Петром I. Особо остановился историк на мероприятиях правительства по поощре- нию торговли и предпринимательства, финансовой, налоговой и сословной политике, развитии культуры. Впервые детально была освещена история и деятельность Уложенной комиссии. Среди привлеченных Соловьевым документальных материалов многие практически не использовались последующими поколениями ис- следователей. Первым монографическим исследованием, специально посвя- щенным екатерининскому царствованию, стала книга одного из крупнейших исследователей истории России XVIII в. А.Г. Брик- нера “История Екатерины Второй”, основанная преимущественно на уже опубликованных к этому времени документах. Детальное освещение в книге получили личность императрицы, ее жизнь до вступления на престол, взаимоотношения с сыном и внуком, по- дробности жизни двора, внутренняя и внешняя политика. В целом монография Брикнера носит скорее описательный, чем аналитиче- ский характер. Собственные оценки историка немногочисленны и лаконичны, развернутая аргументация, как правило, отсутствует. Вместе с тем многие наблюдения Брикнера весьма точны и не по- теряли своего значения до сих пор. 11 — 1231
322 Глава 5 В оценке внутренней политики Екатерины II Брикнер исходил из прочно утвердившегося к его времени представления о несоот- ветствии результатов “всей этой кипучей деятельности” “надеждам и намерениям императрицы”22. Он полагал, что Екатерина плохо знала действительное положение дел в стране, была обманута сво- им окружением, не представляла реальных трудностей на пути во- площения многих своих замыслов. Впрочем, одновременно исто- рик признавал, что императрица “сколько возможно следила за ходом всех дел, относившихся к народному благосостоянию”. Ос- танавливаясь на крестьянском вопросе, Брикнер отмечал усиление крепостничества и допускал, “что на Екатерине лежит некоторая доля ответственности за это ухудшение положения массы народа”, хотя “нельзя не сознавать в то же время, что обстоятельства пре- пятствовали проведению реформы”2^. Относительно подробно описав нововведения в области образования и здравоохранения, историк практически обошел вниманием такие важнейшие явле- ния, как губернская реформа 1775 г., жалованные грамоты 1785 г. и некоторые другие. В работе Брикнера наметилась тенденция к выделению последних лет царствования Екатерины в особый пе- риод, связанный со сменой либерального курса во внутренней по- литике на реакционный под влиянием событий Французской ре- волюции. Попытка создания монографической истории России в правле- ние Екатерины II была предпринята В.А. Бильбасовым, однако из задуманных им 12 томов свет увидели лишь три24. В моногра- фии на богатом фактическом, в том числе архивном, материале ос- вещены детство и юность Екатерины, формирование ее общест- венно-политических воззрений, политика первых лет царствова- ния. Вышедший в 1896 г. в Берлине 12-й том содержит ценней- ший обзор источников и литературы на иностранных языках. Книги Брикнера и в особенности Бильбасова явились круп- нейшими биографиями Екатерины II в русской дореволюционной историографии и не потеряли своего научного значения до сих пор. Наряду с ними во второй половине XIX — начале XX в. появился ряд популярных биографий Екатерины2^. Свой очерк посвятил ей В.О. Ключевский2^. Позднее, уже в эмиграции по- добный же очерк о Екатерине написал и ученик Ключевского А.А. Кизеветтер22. В России новые биографии Екатерины появи- лись лишь в конце 1980 — начале 1990-х годов28. Наиболее ос- новательная зарубежная биография Екатерины, включающая рас- смотрение трансформации образа императрицы в литературе, ис-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 323 кусстве и общественной мысли и основанная на некоторых новых архивных данных, написана Д. Александером и вышла в 1989 г.; в 1990 г. была издана еще одна биография Екатерины, принадле- жащая перу Мадариаги29. Вторая половина XIX — начало XX в. отмечены появлением в русской историографии ряда исследований, посвященных как от- дельным направлениям внутренней политики и реформаторской деятельности Екатерины, так и ее наиболее значительным законо- дательным актам. Фактически именно в это время, как уже ска- зано, сложилась основная проблематика историографии екатери- нинских реформ, сформировались целые ее направления, и поны- не существующие как в отечественной, так и в зарубежной исто- риографии. Одно из них связано с изучением городовой и областной по- литики. Начало ему было положено монографией известного ис- торика права И.И. Дитятина “Устройство и управление городов России”, первый том которой вышел в 1875 г., причем особую, не утраченную и до наших дней ценность этому труду придало то, что развитие русского города автор рассмотрел в сравнении с го- родами Западной Европы. Особое внимание Дитятин уделил “Обряду выборов жителям городским” 1766 г., Наказу Уложен- ной комиссии, губернской реформе 1775 г., Жалованной грамоте городам 1785 г. Главную заслугу Екатерины историк видел в том, что грамотой русскому городу был придан статус юридического лица. Расширение прав и значения выборных городских органов составило, по его мнению, “эпоху в истории нашего города”^9. Вместе с тем Дитятин достаточно критично оценивал возможнос- ти вновь созданных органов городского самоуправления, а также роль цеховой организации как стимула развития промышленного производства. Изучение городовой политики Екатерины было продолжено А.А. Кизеветтером сперва в его магистерской диссертации “По- садская община в России XVIII столетия” (М., 1903), а затем в монографии “Городовое положение Екатерины II 1785 г. Опыт исторического комментария” (М., 1909). Первая из этих работ посвящена истории посадской общины в период от создания го- родовых магистратов Петром I до появления грамоты 1785 г. Вто- рая представляет собой преимущественно источниковедческое ис- следование уже непосредственно самой грамоты. Обе работы ос- нованы на широком круге архивных материалов, многие из кото- рых впервые были введены автором в научный оборот. Опреде- 11*
324 Глава 5 «г- ленное влияние на оценку Кизеветтером городовой реформы Ека- терины оказали его политические взгляды. Так, в частности, он исходил из общего представления об отсталости русского доре- форменного города, как и вообще России по сравнению со стра- нами Западной Европы. Важное место в его исследовании занял тезис об установлении Жалованной грамотой 1785 г. всесословно- сти русского города. Вместе с тем в ряде работ Кизеветтера, из- данных до революции в России и позднее в эмиграции^1, была вы- двинута концепция, отрицающая наличие двух этапов в политике Екатерины и рассматривающая всю ее как сугубо продворян- скую*. К работам Кизеветтера о городовой политике Екатерины при- мыкает по своей проблематике монография В.А. Григорьева о гу- бернской реформе 1775 г.^2 В значительной степени это также ис- точниковедческое исследование основного документа реформы — “Учреждения об управлении губерниями”. Однако историк дает ей и общую, довольно высокую оценку, особо подчеркивая долговре- менное значение созданных Екатериной институтов и введенного ею административного деления. В советское время изучение этой проблематики было продол- жено рядом специальных исследований — сперва Ю.В. Готье, а затем М.П. Павловой-Сильванской^. Основной тезис работ по- следней связан с доказательством того, что губернская реформа явилась реакцией на восстание Пугачева и носила ярко выражен- ную продворянскую направленность. В работе же Готье содер- жится весьма детальный, основанный на широкой Источниковой базе анализ эволюции правительственных взглядов на систему ме- стного управления. В частности, ученый реконструировал историю введения штатов 1763 г., изучил ряд проектов первых лет царст- вования Екатерины, разнообразные материалы Уложенной комис- сии 1767—1768 гг., а также первые непосредственные результа- ты реформы 1775 г. Наиболее значительным ее исследованием в зарубежной историографии является монография Р. Джоунса^4, в которой основное внимание уделено деятельности новгородского губернатора Я.Е. Сиверса, его роли в разработке идей “Учреж- дений об управлении губерниями” и их реализации, а также в свя- зи с этим проблеме создания “третьего сословия”. Особое место в советской историографии заняла проблема развития русского города, городской промышленности, городско- *Характеристику работ Кизеветтера о екатерининском времени см.: Вандалковская М.Г. П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер: История и политика. М., 1992.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 325 го самоуправления и т. д. В числе наиболее значительных трудов следует назвать работы К.А. Пажитнова, П.Г. Рындзюнского, Ф.Я. Полянского, Ю.Р. Клокмана, В.В. Рабцевич и Б.Н. Ми- ронова^. Для этих работ характерна почти единодушно отрица- тельная оценка грамоты 1785 г., причем анализируется она, как правило, с социально-экономической, но не с правовой точки зре- ния. То обстоятельство, что грамота была направлена на создание определенного сословия, в рамках классового подхода расценива- лось как свидетельство ее закрепостительного характера. Что же касается оценки результатов городовой политики Екатерины, то они рассматривались почти исключительно сквозь призму их со- отнесенности с развитием капиталистических отношений, в кото- рых (и это воспринималось как аксиома, не требующая доказа- тельств) видели насущную потребность России того времени. Та- ким образом, критериями оценки выступало наличие или отсутст- вие тех элементов в городовой политике Екатерины, которые спо- собствовали внедрению капиталистических отношений. Сложилась и определенная система критериев оценки развития города — рост численности населения, доля в нем гильдейского купечества, ко- личество промышленных предприятий и т. д. При этом в малой степени учитывались исторические особенности развития русского города, а также, что еще важнее для нашей цели, взгляды на го- род самой Екатерины, те цели, которые ставила перед собой им- ператрица. Расходясь по отдельным частным вопросам, но почти не находя в политике Екатерины “прогрессивных” элементов, на- правленных на развитие капиталистических отношений, большин- ство советских историков сходились в достаточно отрицательной ее оценке, что, впрочем, ни в коей мере не снижает ценность бо- гатейшего фактического материала, собранного названными авто- рами. Сложившаяся в отечественной историографии оценка горо- довой политики Екатерины оказала определенное влияние и на ис- ториографию зарубежную^6. Вместе с тем в некоторых работах последнего времени приводятся данные, противоречащие устояв- шимся взглядам на итоги городовой политики Екатерины. Попыт- кой (впрочем, пока достаточно робкой) пересмотреть утвердивши- еся в историографии воззрения отмечена работа М.Б. Лаврино- вич^7. Еще одно направление в историографии связано с институцио- нальными реформами Екатерины. Особое внимание историков бы- ло обращено на панинский проект императорского совета 1762 г., его же более поздние проекты конституционного характера, Се-
326 Глава 5 натскую реформу 1763 г., а также реформу центрального управле- ния и историю создания Совета при высочайшем дворе в 1769 г* Этим вопросам посвящены работы П.Н. Даневского, И.А. Чис- товича, В.С. Иконникова, Н.Д. Чечулина, Н.М. Коркунова, С.Н. Кологривова, А.Е. Преснякова^ и др. Важное место как в дореволюционной, так и в советской ис- ториографии занимает изучение Наказа Екатерины II. Помимо уже названных работ Н.Д. Чечулина и О.А. Омельченко, раз- личные аспекты, связанные с источниками этого сочинения, ин- терпретацией отдельных его положений и их судьбой, были пред- метом изучения историков самых разных направлений^9. Резуль- татом огромной исследовательской работы является то, что на се- годняшний день Наказ — возможно, один из наиболее изученных документов русской истории XVIII в. Особый раздел историографии составляют работы о деятель- ности Уложенной комиссии 1767—1768 гг., оставившей по себе значительные комплексы разнообразных документальных матери- алов, которые являются ценнейшим источником по разнообразным вопросам социально-политической истории России этого време- ни49. Центральное место в дискуссиях вокруг истории комиссии занимают причины ее созыва и роспуска, а также общая оценка ее результативности и значения. Большинством историков призна- ется, что в целом комиссия сыграла важную роль в выявлении им- ператрицей чаяний и нужд различных социальных слоев, а многие из разработанных в ней законопроектов Екатерина использовала в своей законотворческой деятельности. Ряд самостоятельных исследований дореволюционного времени и первых послереволюционных лет был посвящен истории русско- го дворянства екатерининского периода и специально Жалованной грамоте дворянству 1785 г.41 В советской историографии, за ис- ключением нескольких журнальных статей, данная тема практиче- ски была обойдена молчанием, зато в зарубежной ей посвящено несколько монографических исследований42. Большинство истори- ков сходится в том, что грамота 1785 г. была важнейшим этапом в формировании дворянского сословия. Однако, если для совет- ских и некоторых русских дореволюционных историков грамота являлась прежде всего ярчайшим проявлением продворянского ха- рактера политики Екатерины в целом, то для зарубежных — это этап в формировании гражданского общества. Новый взгляд на дворянскую грамоту 1785 г. в контексте всей реформаторской про- граммы императрицы представлен в работе Д. Гриффитса4^.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 327 Начало изучения крестьянского вопроса в екатерининское вре- мя было положено монографическими работами В.И. Семевского44. Вывод историка, касавшийся собственно политики Екатерины, был отчасти противоречивым. Семевский полагал, что “она только тем содействовала их (планов освобождения крестьян. — А.К.) осуще- ствлению, что обратила на крестьянский вопрос внимание обще- ства и литературы; для практического же его решения она не только ничего не сделала, но еще более ухудшила положение кре- постных”. Однако одновременно историк писал: “Мы не сетуем на то, что не было произведено общей реформы, скажем более — мы можем только радоваться этому. В то время правительство не пошло бы далее освобождения детей, родившихся после известно- го года, оно не рискнуло бы на немедленное дарование всем од- ной личной свободы... Итак, не в недостатке решимости освобо- дить крестьян можно обвинять Екатерину, а в том, что не было принято многих настоятельно необходимых мер для ограничения крепостного права”4^. В советской историографии тема крепост- ного права и положения крестьянства была одной из центральных. Не называя всех писавших об этом авторов, отмечу лишь, что в концентрированном виде отношение большинства из них к поли- тике Екатерины выразилось в монографии М.Т. Белявского “Крестьянский вопрос в России накануне восстания Е.И. Пугаче- ва” (М., 1963), где доказывается, что вся она была направлена исключительно на сохранение и укрепление крепостничества в са- мых жестоких его формах. Еще одна важная реформа Екатерины II — секуляризацион- ная — в дореволюционное время стала предметом изучения как русских церковных, так и светских историков. Одни из них счи- тали реформу неизбежной и необходимой, другие отрицательно оценивали полное подчинение церкви государству, третьи видели в реформе пролог к освобождению крестьян4^. В советской исто- риографии вопросы, связанные с секуляризационной реформой, затрагивались многими авторами, писавшими о положении кресть- янства. Однако единственным монографическим исследованием как в отечественной, так и в зарубежной историографии явилась работа А.И. Комиссаренко, в которой на широкой источниковой базе фактически впервые с такой степенью детализации была ре- конструирована история подготовки и проведения реформы, ее не- посредственные результаты и последствия47. Внимание русских дореволюционных, советских и зарубежных историков привлекала и колонизационная политика Екатерины.
328 V’ Глава 5 V. Л При этом в дореволюционное время основное внимание было уде- лено отдельным национальным колониям, истории их возникнове- ния, устройству и т. д.48 Появились и серьезные монографичес- кие исследования Г.Г. Писаревского, в первом из которых, в ча- стности, была прослежена история зарождения и воплощения в жизнь замысла, связанного с приглашением в Россию иностран- ных колонистов4^. Работы советских историков (за исключением трудов исторических демографов) посвящены в основном участию колонистов в классовой борьбе^. В зарубежной историографии наиболее значительным вкладом в разработку темы явилась моно- графия Р. Бартлетта, в которой история колонизации прослежена от истоков до начала XIX в. Причем отдельно рассматриваются поселения колонистов в Поволжье, на Кавказе, Северном Кавка- зе и в других регионах, а также в крупных городах — Петербур- ге, Саратове, Астрахани и др. Отдельные работы дореволюционных историков были посвя- щены также финансовой политике Екатерины. Наиболее значи- тельными из них явились монография Н.Д. Чечулина и очерк К.В. Сивкова в сборнике “Три века”^2. В первой из этих работ собран большой и чрезвычайно ценный фактический материал и прослежены изменения в подходах к решению отдельных финан- совых проблем. Работа Сивкова основана на данных Чечулина, но отличается от нее резкостью суждений. В частности, он отказы- вался видеть в политике Екатерины что-либо новое, оригинальное по сравнению с предшествующим периодом. Иная точка зрения выражена в работе советского историка С.М. Троицкого. Его книга “Финансовая политика русского абсолютизма в XVIII ве- ке” (практически единственное подобное исследование в советской историографии) заканчивается началом 1760-х годов, однако как важное достижение именно Екатерины Троицкий отмечает со- ставление при ней государственного бюджета^. Для рассматриваемой в данной книге темы полезны также тру- ды, посвященные отдельным аспектам личности императрицы, ее научной и творческой деятельности. Ряд таких работ был издан еще в дореволюционное время^4. В советское время изучение этой проблематики было надолго прервано и возобновилось лишь в са- мое недавнее время. В частности, появилось несколько новых из- даний “Записок” Екатерины (в основном репринтов изданий 1859 и 1907 гг.) со специально написанными для них комментариями и статьями, сборников ее литературных произведений^. В поле зре- ния исследователей оказались принципиально новые темы, как,
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 329 например, источниковедеческое изучение переписки Екатерины с Г.А. Потемкиным56. Появилось полное, снабженное детальным комментарием издание этой переписки57. Однако, конечно, первостепенное значение для изучения ре- форм Екатерины имеет историко-юридическое исследование О.А. Омельченко «“Законная монархия” Екатерины II» (М., 1993), явившееся итогом многолетних научных изысканий автора. Впервые в историографии Омельченко осуществил комплексное изучение значительной части нереализованных проектов Екатери- ны, некоторые из которых он ранее опубликовал58. Ученый иссле- довал законодательную деятельность императрицы по важнейшим ее направлениям за весь период царствования, реконструировал историю создания наиболее значительных законодательных актов. В этом прежде всего историографическое значение книги, содер- жащей богатейший фактический материал. Вместе с тем, на мой взгляд, выводы Омельченко, его оценки реформ Екатерины отли- чаются определенной узостью, задайностью, поскольку изначаль- но были ограничены рамками концепции “просвещенного абсолю- тизма”. Как представляется, исходное положение о консерватив- ности доктрины “просвещенного абсолютизма” не позволило ис- торику адекватно оценить значение екатерининских преобразова- ний в общем контексте модернизации Российского государства, а также с точки зрения его дальнейшего развития. Среди зарубежных работ последнего времени необходимо от- метить монографию К. Шарфа, посвященную немецким связям Екатерины5^. Отдельный раздел книги посвящен влиянию на им- ператрицу идей немецких мыслителей XVIII в. Завершая обзор историографии реформ Екатерины Великой, необходимо подчеркнуть постоянно растущий интерес к этой про- блематике, о чем свидетельствует, в частности, факт проведения в 1996 г. в ряде стран мира нескольких крупных международных конференций, приуроченных к 200-летию со дня смерти импера- трицы. По существу на них выявилось современное состояние ис- ториографии, ее важнейшие проблемы. Весьма показательно, на мой взгляд, что тематика, связанная с преобразованиями Екате- рины, как свидетельствуют материалы конференций, пока гораздо больше интересует зарубежных, чем отечественных исследовате- лей. К некоторым историографическим проблемам я вернусь вновь в последующих разделах данной главы при рассмотрении отдель- ных конкретных реформ.
330 Глава 5 РЕФОРМАТОРСКАЯ ПРОГРАММА ЕКАТЕРИНЫ II И ЕЕ ИДЕЙНАЯ ОСНОВА Этап истории российских реформ, связанный с име- нем Екатерины II, имеет свои особенности^] в значительной мере определяющие характер его рассмотрения в данной книге. Прежде всего, как и в случае с петровскими реформами, речь идет о мероприятиях, осуществлявшихся на протяжении достаточ- но продолжительного периода времени. При этом, по сравнению с началом века, значительно возросла интенсивность законотвор- ческой деятельности. “Полное собрание законов Российской им- перии” включает 5798 законодательных актов, изданных за 34 го- да правления Екатерины, что составляет в среднем 12 актов в ме- сяц. Однако на разных этапах активность законодателя была раз- личной. Так, ее пик приходится на первые годы царствования (1762—1767) — в среднем 22 законодательных акта в месяц. Между тем наиболее значительные преобразования были осуще- ствлены позже, после 1774 г. Причем, если первоначально важ- нейшие законодательные акты готовились под контролем импера- трицы ее ближайшим окружением, то на следующем этапе она са- ма становится автором крупнейших законов. Но и на первом эта- пе роль Екатерины в определении политической линии была ре- шающей. В отличие от своих предшественниц, на протяжении все- го царствования она принимала непосредственное участие в реше- нии практически всех важнейших вопросов в сфере социальной и экономической политики. Начальный этап царствования и последующие, несомненно, отличаются по стоявшим перед властью задачам. Если в начале Екатерине приходилось прежде всего решать проблемы, оставлен- ные ей в наследство предшествующими правительствами, то поз- же, когда, как ей казалось, эти проблемы были в основном реше- ны, она могла приступить непосредственно к реализации важней- ших пунктов собственно реформаторской программы. Вместе с тем в литературе в первую очередь именно начальный этап цар- ствования принято ассоциировать с “просвещенным абсолютиз- мом”, полагая, что в дальнейшем политика Екатерины приобрела сугубо про дворянский характер. В результате возникает достаточ- но парадоксальная схема: в первые годы царствования еще, как считают некоторые историки, не достаточно прочно’закрепившая- ся у власти и неуверенная в себе Екатерина как бы позволяет сво- им вельможам имитировать во внутренней политике реализацию
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 331 принципов Просвещения, а затем, упрочив свое положение, она берет дело преобразований в свои руки и переходит к политике более жесткой и даже реакционной. Подобное построение явно не согласуется с не отрицаемым большинством авторов представле- нием о том, что именно сама императрица была в первую очередь носительницей идеологии Просвещения. В действительности, как будет показано ниже, внутренняя политика Екатерины была до- статочно цельной на протяжении всего ее царствования, основана на единых принципах и направлена на реализацию вполне опреде- ленной программы, остававшейся в основном неизменной все 34 года ее пребывания у власти.' Следовательно, предметом нашего внимания в данной главе и должна быть внутренняя политика Екатерины в целом, наиболее полно отраженная прежде всего в законодательстве. Конечно, при этом во внутренней политике Екатерины можно вычленить определенные этапы, различающиеся по преимущест- венной направленности преобразований на ту или иную сферу жизни общества, а также по тактике их осуществления. Понятно также, что конкретные обстоятельства вносили в деятельность им- ператрицы определенные коррективы, заставляли ее откладывать введение тех или иных новаций на неопределенный срок, менять их последовательность и т. д. По возможности проследить изме- нения в тактике преобразований на разных этапах также входит в нашу задачу. Однако помимо осуществления задуманного импера- трице приходилось решать множество повседневных вопросов уп- равления, и именно такие решения составляют львиную долю ак- тов в громадном по объему корпусе законодательства екатеринин- ского времени. В связи с этим основное внимание нужно уделить прежде всего тем законодательным актам, которые связаны непо- средственно с осуществлением реформы. Поскольку именно Екатерина была инициатором и автором осуществлявшихся в ее царствование реформ, естественно обра- щение не только к законодательству, но и к иным документам, вышедшим из-под ее пера, что также составляет особенность Ис- точниковой базы данной главы. Между тем Екатерина II, как ни один другой русский самодержец, оставила по себе огромное письменное наследие, состоящее из документов самых разнооб- разных жанров: мемуары, записки, законодательные проекты, де- ловая и личная переписка, литературные и научные сочинения и пр. В той или иной мере вопросы, имеющие отношение к исто- рии екатерининских реформ, нашли отражение практически во
332 Глава 5 всех перечисленных видах документов. Причем, значительная их часть опубликована, но немало остается документов не только не изданных, но и не изученных. Введение этих документов в науч- ный оборот — задача будущего*. Решив ее, вероятно, можно бу- дет поставить вопрос о написании монографического исследова- ния о реформах Екатерины. Нашей же задачей является доста- точно краткий очерк истории этих реформ с обозначением их ос- новных этапов, направленности и важнейших результатов, что, как можно надеяться, поможет определить место екатерининских преобразований в общем контексте истории реформ в России XVIII в. Однако и для решения этой задачи, помимо актов за- конодательства и других документов официального характера, не- обходимо привлечение иных видов источников, в том числе ар- хивных. Большее внимание, чем в других разделах работы, сле- дует уделить изучению нереализованных проектов Екатерины, поскольку только с их учетом можно понять ее реформаторские замыслы в целом. Наконец, отличительной особенностью екатерининского этапа в истории реформ XVIII в. является то, что они в гораздо боль- шей степени, чем на предыдущих этапах, носили осмысленный, продуманный, плановый характер и, как уже отмечалось, осуще- ствлялись на основе единой программы, сформированной на осно- ве политических воззрений императрицы. В связи с этим пред- ставляется необходимым начать с рассмотрения именно програм- мы реформ и ее идейной основы. ж ж ж Общепризнанным фактом считается то, что, когда Екатерина II вступила на русский престол, она была в достаточной степени зна- кома с идеями ведущих европейских философов своего времени и именно они составляли основу ее мировоззрения. Ведущими же философами XVIII в. принято считать тех, кого обычно опреде- ляют как просветителей, и, следовательно, именно идеи просвети- телей, а шире — философия Просвещения была (или, по крайней мере, должна была быть) идейной основой политики Екатерины. Немало подтверждений сказанному содержится в многочисленных *Этой проблеме была посвящена состоявшаяся в РГГУ в июне 1997 г. междуна- родная научная конференция, на которой была сформирована Комиссия по изданию “Писем и бумаг императрицы Екатерины Великой”.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 333 оценках тех или иных сочинений, данных самой императрицей*, в разного рода принадлежащих ей текстах декларативного характе- ра, в факте ее многолетней переписки с Вольтером, Дидро, Грим- мом и др. Значительное и, более того, определяющее воздействие просветителей на мировоззрение Екатерины, ее менталитет сомне- ний не вызывает. Однако именно это, на мой взгляд; порождает и некоторые недоразумения. Во-первых, в результате появляются изначально завышенные критерии оценки екатерининской политики, когда она сравнивает- ся с идеальной моделью, созданной просветителями. При таком подходе как бы за скобками остается принципиальная невозмож- ность претворения в реальную жизнь какой-либо созданной на бу- маге социальной теории, что отлично сознавала сама Екатерина. Во-вторых, говоря о Просвещении в контексте екатерининских реформ, часто опускается из виду, что само Просвещение есть лишь условное название совокупности различных и иногда проти- воречащих друг другу социально-философских, правовых и эконо- мических теорий. Так, например, как отмечает исследователь Просвещения Н. Хэмпсон, “с равной убедительностью можно до- казать и что Руссо был одним из величайших авторов Просвеще- ния, и что он был его самым яростным и наиболее результатив- ным оппонентом”. При этом, отмечает историк, многие черты Просвещения можно обнаружить и в других исторических эпохах, но ни одна из них не знала всеобщего их признания60. Д. Блэк полагает, что Просвещение “может быть описано скорее как тен- денция, чем как движение, — тенденция к критическому изучению и применению разума”. Именно концепция разума, рассматривае- мого и как цель, и как метод, была тем, что объединяло мысли- телей Просвещения: “Они считали необходимым использовать ра- зум, необремененный авторитетами и традицией, для оценки чело- века, общества и вселенной и, такйм образом, совершенствовать условия жизни — цель, для достижения которой можно было объ- единить утилитаризм с поисками счастья отдельной личности Еще одно стереотипное представление о Просвещении, также негативно сказывающееся на адекватной оценке екатерининских реформ, связано с тем, что многие авторы считают его неразрыв- но связанным с революционной идеологией. В результате делает- *“Вольтер — мой учитель, — писала Екатерина Ф.М. Гримму в 1778 г., — он, или, лучше сказать, его произведения развили мой ум, мою голову” (Грот Я.К. Екате- рина II в переписке с Гриммом // Сборник Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук. СПб., 1879. Т. XX. С. 66).
334 \ Глава 5 ся вывод, что декларируемая самодержавной императрицей при- верженность идеям Просвещения изначально не могла не быть ложной. Между тем авторы новейшей отечественной “Истории философии” отмечают: “Философии французского Просвещения* не слишком повезло в историко-философском исследовании: в оте- чественной, а отчасти в зарубежной литературе эта философия рас- сматривалась и до сих пор иногда рассматривается главным обра- зом как идеологическое обоснование Французской революции. Для отечественных марксистов такая оценка звучала похвалой**, в ус- тах зарубежных ученых она была скорее обвинением в том, что эта философия причастна к ужасам террора и якобинской диктатуры, насилия и разрушения устойчивых общественных структур”62. [ Связь между критикой просветителями Старого режима и складыванием к концу XVIII в. революционной идеологии, несо- мненно, была. Но точно так же именно Просвещение стало од- ним из корней либеральной идеологии XIX в. и, соответственно, современных западных демократий. Как отмечает Д. Блэк, “было бы неверным преувеличивать радикализм философов. Они стре- мились просветить общество, а не революционизировать его, и их'1 Просвещение было направлено на осознание возможностей чело- века как социального существа путем прекращения прежней прак- тики, ограничивавшей его возможности и счастье и, таким обра- зом, эффективность общества”6^***. Недостаточный учет особенностей и реального содержания Просвещения является, на мой взгляд, одной из причин того удив- ления, а подчас и негодования, которые испытывали некоторые ис- следователи, отмечавшие несоответствие деклараций Екатерины II ее реальной политической деятельности. В действительности при более внимательном изучении екатерининских реформ выясняется, * Замечу также, что, когда речь идет о Просвещении, часто его сводят исключи- тельно к французским мыслителям, в то время как оно было характерно и для других европейских стран, а на Екатерину оказали влияние «также труды английских, немецких и итальянских ученых. ** Эта позиция достаточно четко выражена, например, в коллективной монографии “Французское просвещение и революция” (М., 1989), где, в частности, говорится: “Об- щественное сознание настолько было пропитано новыми идеями, что, как только чрез- вычайные обстоятельства того потребовали, философские постулаты моментально пре- вратились в чеканные формулы социального законодательства и лозунги политической борьбы” (С. 3). Между тем степень распространенности идей Просвещения дебатиру- ется современными исследователями. ***Обзор современных взглядов на роль Просвещения и просветителей в револю- ции см.: Sole J. Questions of the French Revolution. A Historical Overview. N.Y., 1989. P. 12—25.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 335 что это несоответствие во многом мнимое и что оно не превыша- ет естественные допустимые пределы разрыва между официальной пропагандой и практикой, обусловленные конкретными политичес- кими, экономическими и социальными обстоятельствами./ ж ж Прежде, чем приступить к обзору реформаторской деятельно- сти Екатерины II, необходимо рассмотреть вопрос о политической программе императрицы и о том, имела ли она, придя к власти, какой-либо план преобразований. Екатерину как реформатора отличает от ее предшественников прежде всего то, что при своем вступлении на престол она была че- ловеком со сложившимися и вполне определенными убеждениями и политическими взглядами, которые в целом мало изменились за 34 го- да ее царствования, хотя определенная корректировка в них, несомнен- но, произошла. Хорошо известны те факторы, под влиянием которых складывалось мировоззрение императрицы. Как уже отмечалось, об- щепризнанным фактом, в частности, является то, что к 1762 г. Ека- терина была достаточно 1знакома с современной ей историко-правовой и философской мыслью] В автобиографических сочинениях императ- рицы историки находят сведения о ряде прочтенных ею книг — “Письма” мадам де Севинье, “Жизнеописания” Плутарха, “Анналы” Тацита, “Церковная история” Ц. Барония, “История Германии” П. Барри, “Исторический и критический словарь” П. Бейля, “История Генриха IV” X. Перефикса, мемуары П. де Брантома, труды Воль- тера и Монтескье. Нетрудно заметить, что, хотя все названные кни- ги достаточно серьезные, нехарактерные для типичного “женского” чтения середины XVIII в., да и более позднего времени, подбор их был в значительной мере случайным64. Можно предположить также, что список далеко не полон. В связи с этим представляется нецелесо- образным пытаться именно по нему реконструировать тот комплекс идей, которые сформировали взгляды будущей императрицы. К тому же они не были единственным источником ее мировоззрения. Взгляды Екатерины ни в коем случае не носили отвлеченный, теоретический характер, и она никогда не помышляла о механиче- ском перенесении на русскую почву теорий западного происхожде- ния. Знакомство с идеями просветителей утвердило ее в мысли, что царствовать — значит, не просто исполнять миссию, возложен- ную Богом, но обладать особыми качествами, позволяющими осу- ществлять сложную работу управления, требующую определенных знаний и навыков и, в частности, хорошего знания собственной
336 ' '•'& Глава 5 । •’ Jn* страны*. Есть все основания полагать, что еще до своего воцаре- ния Екатерина соотносила знания, полученные из книг, с непосред- ственными впечатлениями и опытом, приобретенными за 17 лет жизни в России при дворе Елизаветы Петровны. Как опять же известно из ее мемуаров, она не упускала случая расспрашивать окружавших ее людей об истории России, старалась лучше узнать нравы, обычаи, традиции этой страны и жадно впитывала немно- гочисленные, впрочем, впечатления от путешествий. Непосредст- венного участия в решении государственных дел Екатерина, есте- ственно, не принимала, а потому и тут ее кругозор был ограничен тем, что ей удавалось узнать из разговоров с придворными и дип- ломатами, и в особенности с С. Понятовским, с которым она мог- ла свободно обсуждать проблемы европейской политики и который разделял ее интеллектуальные запросы и пристрастия. Известно также, что муж иногда советовался с ней по делам Голштинии, и это тоже дало Екатерине хотя бы минимальный управленческий опыт. Вполне понятно, что ограниченность и информации, и опы- та не могли не сказаться на представлениях Екатерины. Однако можно предположить, что, обладая пытливым умом, практической сметкой и склонностью к анализу жизненных впечатлений, она из- влекла из увиденного и услышанного максимум возможного. Вопрос о политической программе Екатерины лишь в очень малой степени затрагивался исследователями. Так, Мадариага без колебаний писала, что, “не имея программы, она (Екатерина. — Л.7С), конечно, имела представление об общем направлении, в ко- тором она хотела вести правительство и общество”6^. О.А. Омельченко склонен согласиться с Я.К. Гротом, увидевшим “программу будущих царственных деяний” в выписках Екатерины из сочинений Монтескье и ее заметках на книгу Штрубе де Пир- монта с критикой Монтескье. Развитие зафиксированных в них идей в “требовательные предначертания к государственной поли- тике” историк обнаружил в “Секретнейшем наставлении” Екате- рины князю А.А. Вяземскому 1764 г. Далее Омельченко перехо- дит к анализу Наказа, в котором справедливо видит основной программный документ66. Та же оценка повторена автором в его *В сущности, в глазах людей Нового времени, к которым принадлежала и Екате- рина, обладание человеком данными качествами имело больший вес и придавало власти монарха больше “законности”, чем кровное родство с царствующим домом. Для самой Екатерины это было безусловным оправданием событий 28 июня 1762 г., а вся ее де- ятельность, направленная на “благо” подданных, служила моральным оправданием пре- бывания на троне. 1
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 337 новейшей публикации, где (со ссылкой на записку Екатерины, кон- ца 1762—1763 г.) отмечается, что до этого императрица “созна- тельно... ограничивала свою государственную деятельность реаль- но назревшими вопросами правительственной политики”. Сама же публикация посвящена двум другим екатерининским документам — “Рассуждению о мануфактурах” и “Рассуждению по здравому по- нятию”, — написанным в 1767 г. и рассматриваемым Омельченко в качестве программных в сфере экономической политики67. Следует, однако, сразу заметить, что соединять рассмотрение всех названных документов в контексте вопроса о политической программе Екатерины вряд ли правомерно в силу прежде всего того, что речь идет о документах очень различных по обстоятель- ствам и целям их создания. Первые два из них являются выпис- ками из литературно-философских сочинений, содержащими, по- видимому, мысли, которые Екатерина сочла наиболее значимыми и с которыми она, скорее всего, была солидарна, а также ее ком- ментарии по тем сюжетам, которые были затронуты Штрубе. Ес- ли принять это за аксиому, то тогда выписки становятся источни- ком для изучения идейной основы программы Екатерины и тех принципов, на которых она была основана. Однако понятно, что основывать подобное изучение только на одном документе невоз- можно. Второй документ представляет собой секретную инструк- цию вновь назначаемому высшему должностному лицу государст- ва. Она, безусловно, также дает представление о принципах пред- полагаемой политики и о конкретных ее направлениях, но только тех, которые должны находиться в сфере компетенции генерал- прокурора. Это, конечно, политическая программа, а в определен- ной степени и план преобразований, но далеко не полный, огра- ниченный целями документа, в который он помещен. В свою оче- редь Наказ Уложенной комиссии был прежде всего предназна- ченной для обнародования декларацией как политических принци- пов в целом, так и прежде всего принципов, на которых должно строиться новое законодательство в важнейших сферах государст- венного правового регулирования. Само выделение таких сфер указывает исследователю на те области, которые, по мнению Ека- терины, следовало реформировать в первую очередь. Именно На- каз в наибольшей степени является именно программным докумен- том, однако и при его анализе необходимо постоянно помнить, с одной стороны, о цели его создания как инструкции депутатам по составлению нового уложения, а с другой — об обстоятельствах его широкого распространения в России и за границей. Наконец,
338 Глава 5 два последних документа, о которых пишет Омельченко, — уго по существу делопроизводственные документы ограниченной сферы действия. Они содержат сведения об общих представлениях им- ператрицы по экономическим вопросам и, поскольку, как будет подробнее показано ниже, в их основе лежала идея максимально- го устранения государства от регулирования отношений в сфере экономики, становится понятным отмечаемое Омельченко отсутст- вие экономического раздела в Наказе^. Таким образом, характер информации, получаемой исследова- телем из названных документов, различен. Они содержат сведе- ния как о принципах, идеях, представлениях Екатерины, на кото- рых строились ее политическая программа и план реформ, так и о собственно этих программе и плане. Рассматривать же их необ- ходимо отдельно друг от друга. Первоначально обратимся к иде- ям и представлениям, т. е., собственно говоря, убеждениям импе- ратрицы, ее мировоззрению, имея в виду, что источником для его изучения должны послужить не только названные выше заметки императрицы, но и многие другие документы, в том числе отно- сящиеся ко времени осуществления реформы. Прежде всего следует отметить, что по складу ума, системе мышления Екатерина была человеком Нового времени с харак- терной для него активной жизненной позицией. Она верила в то, что человек — сам творец своего счастья, способный, если он об- ладает соответствующими качествами, подчинять себе обстоя- тельства и собственным трудом добиваться поставленных целей. Именно эта идея лежит в основе ее мемуаров, не случайно начи- нающихся словами: “Счастье не так слепо, как его себе представ- ляют. Часто оно бывает следствием длиннаго ряда мер, верных и точных, не замеченных толпою и предшествующих событию. А в особенности счастье отдельных личностей бывает следствием их качеств, характера и личнаго поведения”^9.1 Собственно сами “Записки” Екатерины по существу являются'^произведением, со- зданным в традициях тогдашней западноевропейской литературы, когда был популярен жанр написанного от лица женщины рома- на с характерным весьма откровенным описанием подробностей ее жизни, в том числе самых интимных. Мемуары Екатерины представляют собой нравоучительный рассказ о девушке, благо- даря лишь собственным способностям и труду ставшей великой императрицей. И именно поэтому мы находим в них и известное описание механизма достижения успеха — строки, нередко цити- руемые для подтверждения цинизма и расчетливости Екатери-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 339 ны7^. На деле же эти строки были необходимы автору для того, чтобы подчеркнуть, что она поставила перед собой цель и сама добилась ее. Ведь если бы она все объясняла лишь своими при- родными незаурядными качествами, то и ее рассказ мало чем от- личался бы от заурядной волшебной сказки о Золушке. К тому же и с позиций морали XVIII в. написанное Екатериной вовсе не казалось циничным. Идеалы Просвещения, напротив, требо- вали восхваления деятельной, активной личности, собственными усилиями добивающейся положения в обществе. Не случайно по- этому и то, что все известные редакции мемуаров обрываются на перевороте 1762 г.: дальше начиналась уже история с совсем дру- гим сюжетом7\ С характерной для Нового времени и воспринятой Екатери- ной верой в способность человека быть творцом собственного сча- стья связан и присущий императрице жизненный оптимизм. Она писала о свойственной ей “природной веселости” и действительно никогда не позволяла неудачам, огорчениям и даже отчаянию на- долго овладевать ею и старалась заражать своим оптимизмом ок- ружающих. “Граф Петр Александрович, — пишет она П.А. Ру- мянцеву в августе 1771 г. в связи с поражением русских войск под Журжею, — в удачных предприятиях я вас поздравляла; ныне в неудачном случае, когда генерал-поручик Эссен не успел взять Журжи, но сам с большею потерию остался, я вам также скажу свое мнение. Я о том хотя весьма сожалею, но что же делать: где вода была, опять вода быть может. Бог много милует нас, но ино- гда и наказует, дабы мы не возгордились. Но как мы в счастии не были горды, то надеюсь, что и неудачу снесем с бодрым ду- хом. Сие же несчастие, я надежна, что вы не оставите поправить, где случай будет”72. На паническое письмо А.Г. Орлова с описа- нием ужасающего состояния русского флота, прибывшего в Ли- ворно, императрица хладнокровно отвечает: “Ничто на свете на- шему флоту столько добра не сделает, как сей поход. Все закос- нелое и гнилое наружу выходит, и он будет со временем кругле- хонько обточен”7^.' Оптимизм, вера в то, что всякая неудача но- сит лишь временный характер и может быть преодолена, приоб- ретенная благодаря чтению просветителей способность смотреть на вещи философски (“философский дух”)*, тесно переплетены и с присущей характеру Екатерины терпеливостью, без которой бы- *В 1789 г. Екатерина вспоминала, что, читая словарь Бейля, она “не нашла там ничего другого, кроме весьма философского духа” (Записки императрицы Екатерины Второй. СПб., 1907. С. 687).
340 ?: -4Глава 5 < . ли невозможны постепенность и последовательность в< тактике преобразований. 1 v Еще одна черта мышления Екатерины, также ярко характери- зующая ее как человека Нового времени, — это рационализм, практицизм как производные того представления о значении Ра- зума в системе идеологии Просвещения, о котором говорилось выше. Принимая решения по тем или иным вопросам, касались ли они важнейших проблем государственной политики или мелких повседневных дел, императрица руководствовалась прежде всего здравым смыслом, о чем убедительно свидетельствует ее перепи- ска и многочисленные резолюции на докладах. Рационализм и да- же прагматизм политического мышления, свойственные Екатери- не, не означали, что ее деятельность была полностью лишена эле- ментов идеализма и романтики, характерных, например, для Пет- ра Великого. Но, в отличие от ее предшественника, Екатерине была присуща высокая степень рефлексии, самоиронии. В частно- сти, в письмах к И.Г. Чернышову она прямо писала о своей люб- ви к “испанским замкам”74. Все, о чем сказано выше, касается не столько усвоенных Ека- ' териной идей Просвещения, сколько самого духа Века Просвеще- ния, сформированного этими идеями. Что же касается собственно идей, воспринятых императрицей, то они касаются прежде всего государственного устройства. И важнейшее место среди них зани- мает развитое Монтескье положение о трех типах правления — республике, монархии и деспотии. Согласно Монтескье, первые два типа правления противопос- тавляются третьему, при котором закон сводится исключительно к воле монарха. Деспотическое правление, однозначно негативно оцененное Монтескье и другими просветителями, конечно, не мог- ло привлечь Екатерину и, следовательно, свои предпочтения ей оставалось разделить "между монархией и республикой. Между тем, опять же согласно Монтескье, республиканский строй, осно- ванный на власти народа и добродетели, представляющей собой любовь к отечеству, может быть реализован лишь в небольших странах, в то время как крупным государствам необходимо монар- хическое правление. Эта мысль применительно к России была твердо усвоена Екатериной, подтверждение чему встречается во многих документах, написанных ее рукой и относящихся к разным периодам царствования. ]Гак. например, в инструкции Вяземско- му 1764 г. почти дословно повторены слова из комментариев к книге Штрубе:
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 341 Комментарии “Великая империя, подоб- ная России, разрушится, если будет учреждено иное, кроме самодержавного, правление, ибо оно единственно может служить потребной быстроте для нужд отдаленных областей; а всякая другая форма — ги- бельна по медлительности сих действий”7^*. с. < Инструкция « “Российская империя есть столь обширна, что кроме са- модержавнаго государя всякая другая форма правления вредна ей, ибо все прочее медлитель- нее в исполнениях и многое множество страстей разных в себе имеет, которыя все к раз- дроблению власти и силы вле- кут, нежели — одного госуда- ря, имеющего все способы к пресечению всякаго вреда и почитая общее добро своим собственным... ”76 Спустя несколько лет эта же мысль повторяется в Наказе: “Государь есть Самодержавный, ибо никакая другая, как только соединенная в его особе власть не может действовать сходно с пространством толь великаго государства. ...всякое другое правле- ние не только было бы России вредно, но и в конец разоритель- но”77. Неизвестному оппоненту Екатерина возражала: “Если бы кто был настолько сумасброден, что сказать: вы говорите мне, что величие и пространство Российской империи требует, чтобы госу- дарь ея был самодержавен; я ни мало не забочусь об этом вели- чии и об этом пространстве России, лишь бы каждое частное ли- цо жило в довольстве, пусть лучше она будет поменее; такому бе- зумцу я бы отвечала: знайте же, что если ваше правительство пре- образится в республику, оно утратит свою силу, а ваши области сделаются добычею первых хищников, не угодно ли с вашими правилами быть жертвою какой-нибудь орды татар, и под их игом надеетесь ли жить в довольстве и приятности?”7^ Для того чтобы лучше понять содержание приведенных цитат, необходимо уточнить, какой смысл Екатерина вкладывала в сло- *Во французском оригинале Екатерина использовала слово “Despotique”, и в дру- гом переводе эта фраза выглядит следующим образом: “Столь великая империя, как Россия, погибла бы, если бы в ней установлен был иной образ правления, чем деспо- тический, потому что только он один может с необходимой скоростью пособить в нуж- дах отдаленных губерний, всякая же иная форма парализует своей волокитой деятель- ность, дающую всему жизнь” (Записки императрицы Екатерины Второй. С. 686). Од- нако приводимые здесь сравнения ясно указывают, что более адекватным в данном слу- чае является перевод с использованием слова “самодержавный”.
342 ' ‘ Глава 5 во “самодержавие”. Это тем более необходимо, что с распростра- нением в России революционной идеологии данное понятие посте- пенно меняло свое значение, все более ассоциируясь в обществен- ном сознании с авторитарным, тираническим, деспотическим прав- лением и становясь жупелом революционной пропаганды, что не могло не отразиться на историографии, в т£щ. числе на изучении екатерининского царствования. Между тем [для самой Екатерины русское слово “самодержавие” было прежде всего синонимом за- имствования “монархия”, монархического правления именно в том значении, какое вкладывал в него Монтескье, что соответствова- ло и практике употребления этого понятия в официально-право- вых документах XVIII в. Следует отметить, что хотя слова “мо- нарх” и “монархия” зафиксированы в русском языке уже XVII в., и тогда, и позже они употреблялись исключительно в церковных текстах или публицистике, причем для описания политического ус- тройства иностранных государств. Единственный случай их ис- пользования в официально-правовом документе не случайно отно- сится к царствованию Лжедмитрия Е9*. Для Екатерины самодержавие ни в коем случае не имело ни- чего общего с деспотией, что она не раз старательно подчеркива- ла. ^Гак, не случайно во время путешествия по Волге в 1767 г. она инициировала перевод откровенно антидеспотического сочинения Мармонтеля “Велисарий”, а в 1785 г. писала московскому глав- нокомандующему графу Я.А. Брюсу по поводу запрета им поста- новки пьесы Н.П. Николева “Сорена и Замира”: «Запрещение трагедии “Сорены” удивило меня. Вы пишите, что в ней воору- жаются против тиранов и тиранства. Но я всегда старалась и ста- раюсь быть матерью народа. И потому и предписываю отнюдь не запрещать представления “Сорены”»^^. Впрочем, Екатерина бы- ла согласна с Монтескье в том, что во времена Петра I в России существовал именно деспотический режим, оправдывала его об- стоятельствами начала XVIII в. и одновременно именно за это критиковала своего предшественника. “Переводя” слово “самодержавие” с языка Екатерины, можно было бы сказать, что оно означало для нее неограниченную мо- нархию, где вся полнота власти сконцентрирована в руках госуда- ря. Однако и это было бы не совсем точно, ибо неограниченная *Об этом же свидетельствует осуществленный И. де Мадариага анализ толковых и русско-иноязычных словарей XVIII в., а также переводов Наказа на иностранные язы- ки. См.: Madariaga I. de. Autocracy and Sovereignity // Politics and Culture in Eighteenth- Century Russia Collected Essays by I. de Madariaga. L.; N.Y., 1998. P. 43—54.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 343 монархия — также термин политического словаря более позднего времени. В словаре же XVIII в. существовала не дихотомия нео- граниченная монархия—конституционная монархия, а дихотомия монархическое правление—республиканское правление. Парадокс заключается в том, что Екатерина, убежденная в необходимости в России самодержавного, т. е. монархического, правления, не раз заявляла, что в душе она республиканка и республиканские прин- ципы ей очень близки81. Для нее граница между республикой и монархией была гораздо прозрачнее, чем между монархией и де- спотизмом. Рассмотрению “республиканских” взглядов Екатерины посвя- щено специальное исследование Гриффитса, опубликованное в 1973 г. и ставшее с тех пор своего рода “классическим” трудом об убеждениях и политике императрицы. Историк отмечает, что само слово “республика” приобрело современное значение лишь после Французской революции 1789 г. До этого слово понима- лось буквально — как власть народа, а республиканский образ правления не предполагал непременного наличия выборного пре- зидента или главы правительства: его обязательным атрибутом были представительные органы. Черты республиканского правле- ния были склонны находить в Голландии, Швейцарии, Англии, Швеции, Польше, итальянских городах-государствах, а иногда и в германских странах. Замечу, что почти все названные государ- ства по форме политического устройства были монархиями, но мо- нархиями, в которых власть государя была ограничена представи- тельными органами с законодательными функциями, т. е. в пред- ставлениях более позднего времени конституционными монархия- ми. И именно эти государства воспринимались как республикан- ские. Однако представление о республиканском типе правления не сводилось лишь к представительным органам. Отличительными признаками такого правления считались ориентация на развитие торговли и социальную терпимость, проявлявшуюся в стремлении создать одинаковые законы для всего населения8^. К числу рес- публиканских “благ“ относили также веротерпимость, соблюдение законности, усилия по распространению образования, развитие медицины, наук, социальную политику, направленную на “общее благо”, и т. д. Екатерина же, как полагает Гриффитс, “не Нахо- дила функциональной несовместимости монархии и республика- низма” и хотела внедрить в России некоторые из “благ, обычно ассоциировавшихся у ее современников не с монархиями, а с... ре- спубликами”8^. Иными словами, речь идет о республиканской по-
-344 н'ншрт- Глава 5 ..ъ$- A>”V литике, а не о республиканском политическом устройстве. Впро- чем, как будет видно из дальнейшего изложения, Екатерина пре- дусматривала и введение в российскую политическую систему эле- ментов представительных учреждений. Но в чем же тогда видела императрица принципиальное отличие монархии/самодержавия от республики? У Монтескье Екатерина могла прочитать следующее утверж- дение о монархии: “Самая природа этого правления требует нали- чия нескольких сословий, на которые опирается власть государя, ... благодаря этому государство получает большую устойчивость...”. Там, где нет сословий, считал мыслитель, “государство либо на- родное, либо деспотическое”. Причем особую роль Монтескье от- водил дворянству как ограничителю власти монарха. Таким обра- зом, отсутствие в государстве облеченного особыми правами и привилегиями дворянства — также залог деспотизма84. Формиро- вание сословий европейского типа как гарантии от деспотическо- го правления стало, как свидетельствует текст Наказа, централь- ным пунктом реформаторской программы Екатерины. Причем ак- цент был сделан на третье сословие, которому просветители отво- дили особую роль в государственном устройстве. Характерно в этом отношении составленное М. де Буляром в 1763 г. и извест- ное Екатерине “Краткое изъяснение о вольности французского дворянства и о пользе третьего чина”. В нем, в частности, гово- рилось, что “всякая держава, в коей не находится третьяго чина*, есть несовершенна, сколько бы она ни сильна была”, ибо “третий чин” играет важнейшую роль в экономике, развитии наук и куль- туры и является “душой общества”.8^ Проблема третьего сосло- вия сознавалась уже авторами проекта елизаветинского уложения, однако Екатерина вовсе не собиралась автоматически переносить на русскую почву французскую модель. Некоторые особенности ее понимания сословного устройства общества, пригодного для России, выразились, в частности, в той терминологии, которой она пользовалась. Так, используя в своих французских текстах слово “etat”, а в русских — “род”, она писала (например, в пись- мах к г-же Жоффрен) не о третьем сословии, которое во Фран- ции объединяло всех свободных людей, кроме дворянства и духо- *“Чин”, “род”, “штат”, “звание”, а впоследствии “состояние” (именно это был на- иболее точный перевод французского “etat”) и “общество” — вот, по наблюдению Д. Гриффитса, понятия, заменяющие в XVIII в. слово “сословие” (Griffiths D.M. Of Estates, Charters and Constitutions // Catherine H’s Charters of 1785 to the Nobility and the Towns. Bakersfield, 1991. P. XXXVIII—XLIII).
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 345 v венства, а о среднем (“etat mitoyen”), изначально отвергая, таким образом, идею формирования самостоятельного сословия из духо- / венства, в то время как самостоятельным сословием, по ее мыс- ли, должно было быть крестьянство. Согласно советской историографической традиции, сословный строй воспринимается как строй, предполагающий социальное не- равенство, — строй, при котором, следовательно, невозможны и гражданские свободы. Между тем Наказ декларировал, что “ра- венство всех граждан состоит в том, чтобы все подвержены бы- ли тем же законам”. Спустя почти 30 лет в черновиках нереали- зованных законодательных проектов читаем своего рода пояснение к этому положению: “Всероссийской империи всяких чинов и со- стояния людям суд и расправа да будет всем равна”86. Таким об- разом, на первый взгляд, возникает основание упрекнуть Екате- рину в лицемерии, в несоответствии деклараций реальной полити- ке. Однако вторая приведенная цитата, несомненно, раскрывает содержание первой: речь идет о том, что нарушение закона вле- чет за собой равное наказание вне зависимости от сословной при- надлежности. Сама Екатерина никакого противоречия здесь не ощущала. Как отмечал немецкий историк Д. Герхард, в XVIII столетии “привилегия выполняет для индивидуума и для сословия ту же функцию, какую в современном мире, со времени Амери- канской и Французской революций, и только с тех пор, исполня- ет основополагающее представление о равенстве перед законом, равном гражданстве, о правах человека и гражданина”87. Соглас- но просветителям, “все должны были быть равны перед законом, но при этом социальное неравенство считалось естественным и обязательным... Разделение общества на страты считалось естест- венным”88. Такое понимание равенства сопряжено и с соответст- вующим пониманием свободы. (Что касается свободы (“вольности” на языке XVIII в.), то в Наказе (ст. 38) Екатерина вслед за Монтескье утверждала: “Вольность есть право все то делать, что законы дозволяют”8^. Монтескье писал о свободе естественной и политической, замечая при этом, что первая предпочтительнее, но ее можно достичь лишь в небольших государствах. В крупных же странах монархи должны стремиться к установлению ограниченной законами поли- тической свободы, которая также служит гарантией от деспотии и анархии. В своих выписках из книги Д’Аламбера “Анализ Духа законов” Екатерина записала: “Политическая свобода в отноше- нии к гражданину состоит в безопасности под защитой закона,
~ 346 Глава 5 или, по крайней мере, в мысли о такой безопасности, которая гражданину позволяет не бояться своего соседа”9^. Подобное толкование равенства и свободы самой Екатериной, как и просветителями, противопоставлялось социальному равенст- ву и всеобщей свободе в том значении, какое они приобрели в хо- де Американской и Французской революций. В одном из писем к А.А. Безбородко, ополчаясь против масонов, императрица за- мечает, что они пытаются переустроить общество “под видом нез- быточного и в естестве не существующаго мнимаго равенства”9^. Это был по сути перифраз слов Вольтера о том, что равенство есть “самая естественная и самая химерическая вещь”, и сам Без- бородко в “Записке о составлении законов российских” 1798 г. писал, что не имеет в виду “какую-либо излишнюю вольность, ко- торая под сим невинным названием обращалась бы в своеволие и подавала повод к притязанию на какое-либо равенство всеобщее и суще химерическое”92. Екатерина же непосредственно под влия- нием событий Французской революции заявляет, что “равенство — чудовище, которое во что бы то ни стало хочет сделаться коро- лем”9^. Это ее выражение прямо перекликается с написанным много позже Г. Гегелем об эпохе якобинского террора, когда, как он считал, свобода личности стала новой добродетелью, заменяя мораль, нравственность, традиции, идеологию94. При всем разнообразии точек зрения по отдельным вопросам, существовавших в рамках Просвещения, одно, несомненно, было общим для всех его авторов — восходящие к теоретикам естест- венного права XVII в. представления о Законе, его месте в по- литическом устройстве и роли в преобразовании государства. Эти- ми представлениями определялись обязанности и функции монар- ха. “Власть свою государь получает от своих же подданных, — го- ворилось в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера, — и она ограни- чена естественными и государственными законами. Естественные и государственные законы — это условия, на основании которых подданные подчиняются или считаются подчиненными государю. По одному из этих условий он не может своей властью уничто- жить акт или договор, предоставляющий ему эту власть, ибо она дана ему по их выбору и с их согласия”. В качестве примера по- нимания монархом своих обязанностей энциклопедисты приводи- ли Генриха IV, который служил Екатерине одним из образцов для подражания95. Основная обязанность государя — забота о благе подданных посредством установления справедливых законов, которым он и
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 347 сам должен подчиняться. Однако эти законы вовсе не должны быть везде одинаковыми: “Они должны соответствовать физиче- ским свойствам страны, ее климату... качествам почвы, ее поло- жению, размерам, образу жизни ее народов... степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обыча- ям...” %. Эта мысль Монтескье также была твердо усвоена Ека- териной и неоднократно повторена ею в различных документах*. Вместе с тем законы неоднородны по своему значению. Сущест- вует основной, “фундаментальный” закон — “всякий главный за- кон государственного устройства”. Основные законы — “догово- ры между народом и тем или теми, кому он передает верховную власть, каковые договоры устанавливают надлежащий способ правления и предписывают границы верховной власти. ...такие за- коны вовсе не делают верховную власть неполной, напротив, они ее улучшают и вынуждают государя творить добро...”. Основной закон — “закон общественного блага, от которого государь не мо- жет уклониться, не пренебрегая в большей или меньшей степени ”97 СВОИМ долгом у/. Для обеспечения общественного, “общего” блага не достаточ- но, однако, чтобы только государь соблюдал основной закон стра- ны, необходимо, чтобы законы соблюдали и его подданные. От- сюда еще одна, так хорошо сознававшаяся Петром Великим обя- занность государя — воспитание подданных, их просвещение, за- бота об образовании, распространении знаний. Одновременно это направление политики — еще один непременный атрибут идеала просвещенного монарха, философа на троне, который так стреми- лась воплотить Екатерина. Чтение императрицей Монтескье, несомненно, повлияло на формирование черт тактики ее политической деятельности в целом и реформаторской, в частности. «Благоразумный законодатель, — писал философ, — должен выбрать “косвенные меры”, направлять удары не на непосредственную и потому защищенную политичес- кую цель. Следует преобразовать те звенья, которые только кос- венно затронут главное в системе государства»^. Отсюда такти- ка постепенности, сознание необходимости тщательно готовить всякое нововведение, ибо “если государственный человек ошиба- ется, если он рассуждает плохо или принимает ошибочные меры, целый народ испытывает пагубные следствия этого ”99. “Я разби- *Ср.: “...везде внутренний распоряжения на правах нации основываются” (Из ин- струкции А.А. Вяземскому 1764 г. — СИРИО. СПб., 1871. Т. VII. С. 346).
348 -’'МФ* Глава 5 .'г СЛ'С раю обстоятельства, советуюсь, уведывая мысли просвещенной части народа, — говорила Екатерина своему статс-секретарю В.С. Попову, — и потому заключаю, какое действие указ мой произвесть должен. И когда уже наперед я уверена в общем одо- брении, тогда выпускаю я мое повеление и имею удовольствие то, что ты называешь слепым повиновением. И вот основание влас- ти неограниченной (курсив мой. — А.К.). Но будь уверен, что слепо не повинуются, когда приказание не приноровлено к обы- чаям, ко мнению народному и когда в оном последовала бы я од- ной моей волей, не размышляя о следствиях...”100. Было бы неверным полагать, что все описанные выше посту- латы, усвоенные Екатериной и составившие основу ее политичес- кой программы, имеют лишь один источник — философию фран- цузского Просвещения. Собственно, сама эта философия была в значительной мере развитием идей теоретиков естественного права XVII в. — Г. Гроция, С. Пуфендорфа, Т. Гоббса* и др., в свою очередь восходящих к “протестантской этике”. Именно в ходе Ре- формации и в рамках протестантизма произошла эволюция поня- тия Vita contemplativa* — аскетического идеала средневековья — в Vita activa**, что привело и к изменению в представлениях о роли монарха. Если в средние века долгом монарха считалось обеспече- ние лишь духовной стороны жизни подданных, забота о том, что- бы они вели истинно христианский образ жизни и готовились к Страшному суду***, то теперь в сферу его забот стали входить и мирские, светские вопросы материального благополучия населения. Такие изменения диктовались и конкретно-историческими обстоя- тельствами Европы после Тридцатилетней войны и военной рево- люции. Как пишет Раев, в разделенной политически и конфессио- нально Европе “каждое государство, большое и маленькое, чтобы максимизировать свою мощь и избежать зависимости от соседей, стремилось как в можно большей степени полагаться на собствен- ные ресурсы для обеспечения своих военных, политических и су- дебных институтов”101. Распространение интересов государства на более широкие сферы жизни общества вело к усилению его кон- троля за ними. Именно на этой почве возникло и понятие “поли- цейское государство” — Polizeistaat, хорошо известное Екатерине. *Жизнь созерцательная (лат.). **Жизнь активная (лат.). ***Аналогичные представления, как показано последними работами А.Л. Кургано- ва, существовали и в России (см.: /Органов А.Л. Опричнина и Страшный суд // Оте- чественная история. 1997. № 3. С. 52—75).
1762—1796 гг..‘ реформы Екатерины Великой 349 V В XVIII в., как замечает Гриффитс, словосочетание “полицей- ское государство” еще не успело себя скомпрометировать и поль- зовалось хорошей репутацией. Оно означало лишь “государство, в котором правитель заботится о благосостоянии подданных и стре- мится создать его путем активного вмешательства в их повседнев- ную жизнь. Как таковое оно представляло шаг в сторону от срав- нительно слабой политической организации средневековья к более жестко организованному и регулируемому обществу”^-. Основу полицейского государства составляет хорошо организованная, эф- фективно действующая полиция, заботящаяся не только об обще- ственной безопасности, но и о здоровье обществе, соблюдении са- нитарных норм, норм морали, трудовых отношений и пр. Все это нашло впоследствии воплощение в екатерининском Уставе благо- чиния 1782 г., но уже в Наказе, как бы перефразируя известное выражение Петра из Регламента Главного магистрата 1724 г. “по- лиция есть душа гражданства”, императрица замечала, что “часто разумеется под названием полиции порядок вообще в государст- ве” (ст. 527). Необходимость интенсивного развития национальных эконо- мик с опорой на собственные ресурсы привела к возникновению теории меркантилизма, основанной на приоритете торгового про- текционизма. Меркантилисты считали, что основу могущества го- сударства составляет накопленный капитал, получаемый главным образом за счет активного баланса внешней торговли. Для обес- печения такой системы было необходимо поддерживать одни и ог- раничивать другие отрасли производства. Особенностью меркан- тилизма было критическое отношение к свободной конкуренции, ибо в ней видели удовлетворение частного интереса в противовес “общему благу”. В условиях жесткой борьбы европейских держав за колониальные рынки протекционизм в торговле был достаточ- но эффективен. Его следствием было возникновение монополий и регламентирование торговли со стороны государства. Именно мер- кантилизм, как мы видели, был взят в России на вооружение Пе- тром I. И хотя после его смерти протекционизм в русской внеш- ней торговле был ослаблен, открытие Архангельского порта, а за- тем ликвидация внутренних таможен способствовали развитию конкурентного начала, в целом экономическая политика предшест- венников Екатерины продолжала развиваться в русле этой теории. Однако к середине XVIII в. в соперничество с теорией меркан- тилизма вступило учение физиократов. Его основатели — Дюпон де Немур, Мирабо, Мерсье де Ла Ривьер — утверждали, что на-
350 Глава 5 копление капитала в промышленности и торговле возможно толь- ко на основе “чистого продукта”, получаемого из природы за счет сельского хозяйства. Поэтому они призывали вкдадывать средст- ва именно в развитие сельского хозяйства и добиваться увеличе- ния его производительности, в том числе за счет уменьшения на- логового бремени на крестьян. Промышленное производство фи- зиократы не ценили, полагая его “бесплодным”, не дающим “чи- стого продукта”, но их заслуга была, в частности, в том, что про- блему получения прибавочной стоимости они перенесли из сферы денежного обращения в сферу производства. Взгляды физиократов были известны Екатерине по Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Позднее она познакомилась с сочинением Мерсье де Ла Ривьера “Естественный и главный порядок политических обществ”, при- гласила его в Россию, но отказала ему в его претензиях быть ее первым министром*. Как верно отмечает Мадариага, экономические воззрения Екатерины носили эклектический характер и были в значительной мере основаны на здравом смысле**, характерном и для взглядов императрицы на проблемы управления10^. Вместе с тем как уне* минавшиеся выше документы по Мануфактур-коллегии, изученные Омельченко, так и реальная политика Екатерины дают основание предполагать, что она также была знакома с идеями А. Смита./ Хо- тя его основной труд “Богатство народов” вышел лишь в 1776 г., со взглядами шотландского ученого императрица могла познако- миться через его ученика С.Е. Десницкого, чье “Представление о учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи” было использовано Екатериной при со- ставлении дополнения к Наказу. Позднее со Смитом познакоми- лась Е.Р. Дашкова, а его знаменитую книгу посол в Англии С.Р. Воронцов прислал своему брату, президенту Коммерц-кол- легии104. Итак, Екатерина вслед за физиократами более всего ценила сельское хозяйство. Она полагала, что “главным занятием населе- ния страны должно оставаться земледелие, а мануфактурное про- изводство должно занимать либо свободное время земледельцев, *Во взаимоотношениях Екатерины с Мерсье де Ла Ривьером ярко проявилось как ее отношение к механическому применению западных теорий на русской почве, так и нежелание с кем-либо делиться властью (см.: Строев А.Ф. “Те, кто поправляет фор- туну”: Авантюристы Просвещения. М., 1998. С. 221—222). **Не случайно одна из записок Екатерины по поводу Мануфактур-коллегии, о ко- торой идет речь в статье Омельченко, называется “Рассуждение по здравому понятию”.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 351 либо поглощать избыточную рабочую силу”. Великое зло, нанося- щее ущерб государству, императрица видела в разного рода про- мышленных привилегиях и монополиях. Она была сторонницей свободного рынка и минимального государственного регулирова- ния промышленности (“Не должно никому мешать честным обра- зом доставать свой хлеб, и что менее правительства мешаются в состояние людей честных, тем полезнее для сих последних”). При этом она выступала за развитие отраслей и ремесленного произ- водства, основанных на местном сырье, поскольку создание пред- приятий, требующих привозного сырья (как, например, шелковые фабрики), невозможно без привилегий и, следовательно, ведет к опустошению казны105. Вредным считала Екатерина и большое скопление людей в городах, нуждающихся, таким образом, в большом количестве продовольствия. Так, например, она возму- щалась концентрацией промышленности в Москве, в то время как”сотни мелких городов приходят в разрушение”, и полагала, что лучше было бы “перенести в каждый по фабрике, выбирая со- образно с местным продуктом и годностью воды”106. В рассмот- ренных Омельченко записках Екатерины по Мануфактур-колле- гии была повторена мысль Наказа о ремесленных цехах, которые препятствуют развитию свободного предпринимательства, но мо- гут быть полезны в “малых городах”107. Эта мысль позднее полу- чила развитие в Жалованной грамоте городам 1785 г. Впрочем, ко времени разработки городового законодательства отношение им- ператрицы к городам, по-видимому, в связи с попытками решения проблемы третьего сословия претерпело некоторые изменения. В одном из ее черновых проектов находится следующая запись: “Заведению в государстве одного манифактурного города, где бы, пользуясь некоторыми вольностями и авантажами, безпрепятст- венно могли селиться и питаться как наилучше возможно земския и чужестранныя ремесленный люди, какой бы веры они ни были, кои работать похотят железную, стальную и другия метальныя ра- боты или производить торг изготовленными из того товарами. Причем необходимо нужно, чтоб такое ремесленное учреждение купно со всем манифактурным городом освобождены были от всех введенных мастерских обществ и фабричных учреждений... Самое искусство, которое доказало, что города Бирмингам, Леед и Ман- шестер в Англии, которыя заведены будучи на началах такой вольности в короткое время достигли до удивительной силы и бо- гатства в народе, когда другия, хотя и щастливейшия своим мес- тоположением, англинския фабричныя города, кои хотят произво-
352 Глава 5 -.и дить свои рукодельный промыслы чрез утеснения и высокомыс- ленныя распоряжении, напротив того находятся в постоянном упа- дении |ио. Проблема приоритетного развития земледелия выводила на первый план самый острый для России вопрос — крестьянский. Позиция Екатерины по этому вопросу была вполне определенна и основывалась на двух взаимосвязанных постулатах: во-первых, крепостное право противоречит базисным представлениям Про- свещения о правах личности, и, во-вторых, “великий двигатель земледелия — свобода и собственность”109. Что касается первого, то немало обличений крепостничества можно обнаружить в заметках Екатерины, относящихся к самым разным периодам ее жизни. “Предрасположение к деспотизму,.. — пишет она в своих мемуарах, — прививается с самаго ранняго воз- раста к детям, которыя видят, с какой жестокостью их родители обращаются со своими слугами; ведь нет дома, в котором не бы- ло бы железных ошейников, цепей и разных других инструментов для пытки при малейшей провинности тех, кого природа помести- ла в этот несчастный класс, которому нельзя разбить свои цепи без преступления”110. “Если крепостнаго нельзя признать персо- ною (т. е. личностью. — А.К.), — иронизирует она в другом ме- сте, — следовательно, он не человек, но его скотом извольте при- знавать, что к немалой славе от всего света нам приписано будет”. Рабство же “есть подарок и умок татарский”, в то время как “сла- вяне были люди вольны”111. Не укрылось от Екатерины и то, что крепостничество было тормозом на пути развития эффективного сельского хозяйства, в котором она видела основу экономики государства. “Чем больше над крестьянином притеснителей, — замечала императрица, — тем хуже для него и для земледелия”. Отсюда и проблема крестьян- ской свободы и собственности. Эта тема, как известно, находи- лась в центре переписки князя Д.А. Голицына с вице-канцлером князем А.М. Голицыным 1765—1766 гг., за которой вниматель- но следила Екатерина. “Право собственности, — писал, в частно- сти, Д.А. Голицын, — составляет необходимое условие процвета- ния наук и искусств, так как основанием этого процветания долж- но служить земледелие и внутренняя торговля, а земледелие не может развиваться, пока плоды труда не составляют собственно- сти крестьянина”112. Данная мысль явно нашла отклик у импера- трицы и получила отражение в Наказе. В его ст. 296 говорилось: “Всякий человек имеет более попечения о своем собственном и
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 353 никакого не прилагает старания о том, в чем опасаться может,* что другой у него отымет”. Проблема собственности детально разрабатывалась Екатери- ной в ее проектах 1780-х годов. В одном из них, в частности, читаем: “О порядке, свойственном всем обществам. Всякой по- мещик знает свою отмежеванную границу — земля, лес и все угодье его. Мужик его же и все, что сей нажил и выработал, его же. Уговорить помещика, чтоб он что уступил из сего его соб- ственности, кажится нету возможности... Однако порядок, свой- ственный всем обществам... есть порядок должностей и прав вза- имных, которых установлении есть необходимо нужно для наи- большее возможное умножение произращений, дабы доставить роду человеческому наибольшее возможное количество щастья и наибольшее возможное умножение. Ничто так просто и легко понять, как правилы, коя оснуют того порядка. Оне все заклю- чены в трех в ястве правы собственности: 1. собственность лич- ная... без нее нету уже собственности в движимого, ни собствен- ности в недвижимом, ни общество; 2. собственность движимаго; 3. собственность недвижимаго. Великое умножении произраще- нии не может иметь местобез великой свободности. Нету воз- можности понять права собственности без вольности”^. Важ- ным дополнением к этому тексту, поясняющим, что понимала са- ма императрица под движимым и недвижимым имуществом, слу- жит запись в другом проекте: “Недвижимое есть земля, дерев- ня, дом, завод, мельница, строение, усадьба. Недвижимая есть земля пахотная, луга, сенокосы, выгоны, леса, кустарники, боло- ты, огород, сады, река, речка, ручеек, озеро, пруды, колодец. Движимое есть деньги, алмазы, домашной всякой скарб, живот- ные”^4. Как видим, в этом списке крестьянские души не упомя- нуты. Но не скрыты ли они под термином “деревня”? Однако юридическая практика того времени рассматривала крестьян как самостоятельный объект собственности, купли и продажи. Ина- че в условиях разрешенной продажи крестьян без земли и не могло быть. Два перечня объектов недвижимости отличаются друг от друга тем, что в одном перечислены земли со строения- ми на них и сами строения, а в другой — незастроенные земли. Если бы императрица рассматривала крестьян как один из вари- антов недвижимого или движимого имущества, она должна была указать их отдельно. Другое дело, что на практике покупка де- ревни означала и покупку крестьян, но нас в данном случае ин- тересует мысль Екатерины. 12— 1231
354 Глава 5 Обсуждение проблемы крестьянской свободы и собственнос- ти, продолженное во время инициированного Екатериной конкур- са Вольного экономического общества и впервые, таким образом, сделавшееся публичным, не могло не вывести на первый план во- прос об освобождении крестьян. Д.А. Голицын в письме от 30 октября 1765 г. предлагал императрице первой подать пример, освободив дворцовых крестьян, но Екатерина резонно возражала: “Еще сомнительно, чтобы пример вразумил и увлек наших сооте- чественников; это маловероятно... Немногие захотят пожертвовать большими выгодами прекрасным чувствованиям патриотическаго сердца... Искренняго человеколюбия, усердия и доброй воли еще не достаточно для осуществления больших проэктов”11^. Однако, хотя дворянство и было главным препятствием на пу- ти к освобождению крестьян, это, как казалось, была не единст- венная проблема. “Можно биться об заклад, — писал Д.А. Голи- цын в январе 1766 г., — что, перейдя так быстро от рабства к свободе, они (крестьяне. — А.К.) не воспользуются ею для упро- чения своего благосостояния и большая часть из них предастся праздности, так как... наш крестьянин не чувствует глубокой люб- ви к труду. Я хорошо знаю, что ленность неразлучна с рабским состоянием и есть его результат; продолжительное рабство, в ко- тором коснеют наши крестьяне, образовали их истинный характер и в настоящее время очень немногие из них сознательно стремят- ся к тому роду труда или промышленности, который может их обогатить”116. Аналогичным образом в беседах с Д. Дидро выска- зывалась Е.Р. Дашкова. Сравнивая народ со слепцом, счастливо живущим на краю скалы, не зная об этом и могущим стать глу- боко несчастным, если он прозреет, она настаивала на том, что сперва необходимо просветить народ, а уже затем освобождать: “Просвещение ведет к свободе, свобода же без просвещения по- родила бы только анархию и беспорядок. Когда низшие классы моих соотечественников будут просвещены, тогда они будут до- стойны свободы, так как они только тогда сумеют воспользовать- ся ею без ущерба для своих сограждан и не разрушая порядка и отношений, неизбежных при всяком образе правления”117. Подоб- ные взгляды были близки и Екатерине. В одном из писем к Воль- теру она писала: “Хлеб, питающий народ, религия, которая его утешает, — вот весь круг его идей. Они будут всегда также про- сты, как и его природа; процветание государства, столетия, гря- дущие поколения — слова, которые не могут его поразить. Он принадлежит обществу лишь своими трудами, и из всего этого
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 355 громадного пространства, которое называется будущностью, он видит всегда лишь один только наступающий день; он своей ни- щетой лишен возможности простирать свои интересы к будуще- ”118 му но. Восприятие народа как духовно нищего и даже дикого, харак- терное для Екатерины и наиболее образованных представителей ее окружения, отнюдь не было чисто русским явлением, но свое- го рода общим местом Просвещения. Как отмечает современный исследователь, язык, которым просветители пользовались при разговоре о простом народе, был часто тем же, каким пользова- лись при разговоре о животных и детях. Считалось, что, как де- ти, простой народ нуждается в руководстве и контроле, и даже его просвещение, образование возможны лишь до определенных пределов119. Но как же в таком случае быть с крепостным пра- вом и входила ли борьба с ним в политическую программу Ека- терины? “Лучшее, наиболее верное средство, — писал Д.А. Голицын, — состоит в том, чтобы постепенно вывести их (крестьян. — А.К.) из подобнаго состояния и теперь же начать подготовлять их к это- му”129. По всей видимости, слова князя совпадали и с мнением Екатерины, выраженным в ст. 260 Наказа: “Не должно вдруг и чрез узаконение общее делать великаго числа освобожденных”. Данная статья, нередко цитируемая в доказательство крепостни- ческих убеждений императрицы, на деле оказалась как бы вы- рванной из некоего контекста и выглядит так, будто автор возра- жает кому-то, кто хотел бы отменить крепостное право единовре- менным актом. В предшествующих ей статьях печатного текста Наказа критикуются римские законы о рабстве и говорится, что следует “избегать случаев, чтоб не приводить людей в неволю” (ст. 253). Еще несколько статей в главе “О размножении народа в государстве” в духе физиократов рекомендуют помещикам так распределять повинности крепостных, чтобы не отрывать кресть- ян от земледелия. Положение о невозможности и вредности единовременной ликвидации крепостного права перекликается и с утверждением Наказа, что новое законодательство должно быть основано на уже существующих законах и обычаях с учетом особенностей страны и ее истории. Иначе говоря, в полном соответствии с Монтескье предлагается эволюционный путь. В одной из “запи- сок” Екатерины читаем: “...Вот удобный способ: поставить, что как только отныне кто-нибудь будет продавать землю, все крепо- 12*
356 i*?*• -чп Глава 5 d’vV- стные будут объявлены свободными с минуты покупки ее новым владельцем, а в течение сотни лет все или по крайней мере боль- шая часть земель меняют хозяев, и вот народ свободен”121. Одна- ко ограничивалась ли программа Екатерины лишь тем, что зафик- сировано в печатном тексте Наказа? Начав работать над Наказом, по-видимому, в январе—февра- ле 1765 г., Екатерина уже в июне сообщала г-же Жоффрен, что давала читать свою работу некоторым приближенным, и одновре- менно замечала: “Я не хотела помощников в этом деле, опасаясь, что каждый из них стал бы действовать в различном направлении, а здесь следует провести одну только нить и крепко за нее дер- жаться”122. Позднее императрица вспоминала, что части Наказа показывала Н.И. Панину и Г.Г. Орлову, и только “заготовя ма- нифест о созыве депутатов со всей империи... назначила я разных персон, вельми разномыслящих, дабы выслушать заготовленной Наказ... Тут при каждой статье родились прения. Я дала им во- лю чернить и вымарать все, что хотели. Они более половины то- го, что написано было мною, помарали...”12^. Конечно, как всякий автор, болезненно относящийся к редакторской правке, Екатери- на преувеличила, хотя вряд ли можно согласиться с Омельченко, считающим, что этими словами Екатерина «стремилась показать и свою терпимость к “народной критике” и за давностью лет по- своему представляя никого, кроме ее не затронувшие события». Омельченко убежден, что «относящиеся к работе над “Наказом” рукописи сохранились практически полностью» и «никакого ре- дактирования, которое не отвечало бы замыслу Екатерины II, тем более “не оприходованного” в рукописном наследстве “Наказа”, не было». Однако, во-первых, говоря о каком-либо архивном комплексе XVIII в. и уж во всяком случае комплексе личного происхождения, ручаться за его стопроцентную сохранность не- возможно в принципе, во-вторых, сам Омельченко упоминает о не включенных в окончательную редакцию Наказа и имевшихся в его первоначальном варианте положений о крестьянском суде и возможности помещикам освобождать крестьян124. Из изданных черновиков Наказа видно, что по крайней мере в одном из вариантов статья 260 имела продолжение. После слов “числа освобожденных” следует: “Законы могут учредить нечто по- лезное для собственнаго рабов имущества и привесть их в такое со- стояние, чтоб они могли купить сами себе свободу. Законы могут определить уреченное время службе; в законе Моисееве ограниче- на на шесть лет служба рабов. Можно же установить, что на волю
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 357 отпущеныаго человека уже более не крепить никому, из чего та польза государственная выйдет, что нечувствительно умножится [число] граждан в маленьких городах...”. В черновиках Наказа име- ется и такое, не вошедшее в окончательный текст рассуждение: “Если государственная какая причина или польза частная не дозво- ляет в некоторых державах сделать земледельцев свободными в опасении, чтобы земли не остались оранными чрез их побег, то можно сыскать средство, чтобы так сказать к земле привязать и ут- вердить на ней сих самых земледельцев, оставляя им их землю, са- мим и детям их также, на так долгое время, как они ее обработы- вать будут по договору, с ними учиненному, за цену или за дань, сходственную с плодами той земли”12^. Замечу попутно, что в по- следней цитате присутствует ссылка на широко распространенное в XVIII в. мнение, что, если крестьян освободить, они сразу же раз- бегутся и некому будет обрабатывать землю. Приведенные слова из черновиков Наказа со всей очевидностью показывают, что Екате- рина предполагала по крайней мере в принципе поставить перед де- путатами Уложенной комиссии крестьянский вопрос, оговорив, что крепостничество не есть единственная возможность, что освобож- дение крестьян реально и надо лишь думать о том, как это сделать, действуя осторожно и постепенно. Можно ли в таком случае ут- верждать, что невключение данных положений в Наказ изначально отвечало замыслу Екатерины II? Скорее всего, это все-таки был результат жесткой критики Наказа екатерининским окружением*. Активное использование Екатериной достижений европейской мысли и европейского опыта обосновывалось также следующим *Нам неизвестны все замечания, полученные Екатериной на проект Наказа (мно- гие, как уже говорилось, могли быть сделаны устно), но и дошедшие весьма характер- ны. Приведу отрывок из возражений, особенно интересных сохранившимися на них по- метами императрицы (выделены курсивом): “Сделать русских крепостных людей воль- ными нельзя: скудные люди ни повара, ни кучера, ни лакея иметь не будут, и будут ла- скать слуг своих, пропуская им многия бездельства, дабы не остаться без слуг и без по- винующихся им крестьян; и будет ужасное несогласие между помещиками и крестьяна- ми, ради усмирения которых потребны многие полки, и непрестанная будет междоусоб- ная брань, и вместо того, что ныне помещики живут покойно в вотчинах и бывают за- резаны отчасти от своих. Вотчины их превратятся в опаснейшия им жилища, ибо они будут зависеть от крестьян, а не крестьяне от них не от роду. В других государствах и в У крайне другое сему основание, а у нас этого быть без отьятия помещичьяго по- коя не может... все дворяне, а может быть, и крестьяне сами такою вольностию доволь- ны не будут, ибо с обеих сторон умалится усердие. А это примечено, что помещики крестьян, а крестьяне помещиков очень любят, а наш низкий народ никаких благород- ных чувствий еще не имеет и иметь не может в нынешнем состоянии' (СИРИО. СПб., 1872. Т. X. С. 85—86).
Глава 5 л; -И ЖЛ -Ж 358 зафиксированным Наказом положением: “Россия есть европей- ская держава”. И далее: “Перемены, которыя в России предпри- ял Петр Великий, тем удобнее успех получили, что нравы, быв- шие в то время, совсем не сходствовали с климатом и принесены .были к нам смешением разных народов и завоеванием чуждых об- ластей. Петр Первый, введя нравы и обычаи европейские в евро- пейском народе, нашел тогда такия удобности, каких он и сам не ожидал”. Как видим, это рассуждение тоже восходит к Монтескье, пытаясь связать особенности климата со свойственными ему “нра- вами”. Однако на сей раз российские условия оказываются сход- ными с европейскими. Что стоит за этим рассуждением — просто плохое знание климатических особенностей России, столь отлич- ных от большей части Европы, или намеренное искажение исти- ны, лицемерие, желание “подогнать” действительность под тео- рию? Скорее всего, и то, и другое понемногу. Но здесь опять не- обходимо вспомнить об умышленно декларативном характере На- каза, формулировавшего основные принципы будущего законода- тельства, а реальная картина, существовавшая в сознании импера- трицы, была, видимо, сложнее. Неплохо знавшая политическую историю европейских стран, Екатерина не просто видела перед собой некие модели, пригод- ные для использования, но вполне ясно представляла процесс их складывания, а следовательно, могла оценить достаточно критич- но. Да и сочинения просветителей, выступавших с острой крити- кой Старого режима, должны были настроить ее на скептический лад. Наконец, в самом Наказе, как уже упоминалось, говорилось (опять же вслед за Монтескье), что новые законы должны соот- ветствовать “нравам” народа. Как примирить эти противоречия? Судя по всему, Екатерина полагала, что изначальные истори- ческие условия России и соответствующие им “нравы” русского народа были тождественны европейским, что и способствовало укоренению петровских преобразований. Но впоследствии истори- ческие обстоятельства, связанные с монголо-татарским завоевани- ем, территориальным расширением страны и “смешением разных народов”, исказили эти “нравы”, и теперь их надо вернуть к то- му, что для них наиболее естественно. В сущности, исповедуя та- кие взгляды, Екатерина выступает как предшественница будущих западников, впрочем отчетливо сознавая всю сложность задачи. Так, путешествуя по Волге, она писала Вольтеру, торопившему ее с изданием новых законов: “Подумайте только, что эти законы должны служить и для Европы, и для Азии; какое различие кли-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 359 мата, жителей, привычек, понятий! Я теперь в Азии и вижу все своими глазами. Здесь 20 различных народов, один на другого не похожих. Однако ж необходимо сшить каждому приличное пла- тье*. Легко положить общие начала, но частности? Ведь этой це- лый особый мир: надобно его создать, сплотить, охранять”126. Наказ предлагал именно “общие начала”, которые, как надеялась императрица, должны были воплотить в жизнь депутаты Уложен- ной комиссии. “Частности” же были делом будущего. У рассматриваемого вопроса был в сознании Екатерины, судя по всему, еще один аспект. Смешение народов, нравов, традиций и обычаев, с одной стороны, и явный успех петровских начина- ний, с другой, делали Россию, с точки зрения просветителей, сво- его рода невспаханным полем, удобным для претворения в жизнь их идей. Именно в этом смысле, видимо, надо понимать и следу- ющие слова Екатерину: “Я люблю страны еще не возделанные, верьте мне, это лучшие страны. Я годна только в России; в дру- гих странах уже не найдешь священной природы; все столько же ”177 искажено, сколько чопорно Подобное толкование взглядов Екатерины не избавляет от ощущения, что и в вопросе о пригодности для России европей- ских образцов, т. е. в сущности о пути России, взгляды импера- трицы в первые годы царствования были эклектичны, противоре- чивы и в какой-то мере поверхностны. Однако эта противоречи- вость в определенной мере снимается еще двумя факторами, ко- торые необходимо учитывать. Во-первых, тем, что за время пре- бывания Екатерины у власти ее взгляды менялись, приобретая большую четкость и определенность. За несколько месяцев до смерти, в январе 1796 г. она пишет записку графу Н.П. Румян- цеву, “говорившему, что Россия еще в молодости”. На историче- ских примерах императрица опровергает это мнение. Она пишет о походах славян в IV и V вв., о Гостомысле, который “считал че- тырнадцать поколений предков своих владетельных князей Север- ной Руси”, о его внуках —- Рюрике с братьями**, о родах, внесен- ных в Бархатную книгу, о законах и просветительской деятельно- сти Ярослава Владимировича, о том, что “все польские писатели *Образ законов как платья для народа повторяется затем в екатерининской “Сказ- ке о мужичке”, опубликованной в 1769 г. во “Всякой всячине”. **Екатерина полагала, что Рюрик, Синеус и Трувор были детьми старшей дочери Гостомысла, жены “брата короля Упландскаго и Финляндскаго”. Вторая дочь Госто- мысла “была за боярина Любуцкаго, от нея княгиня Ольга, меньшая дочь была мать Вадима, князя славянскаго рода” (РГАДА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 46. Л. 16).
360 Глава 5 > л* О-Ас'Л моложи наших летописцов”, о развитии в древности торговли. За- канчивается же записка следующими словами: “Безспорно, было время, где впеременно настоящаго и в восстановление много но- ваго с нерусскими именами находили честь и слава. Нужно ли оно бы сие, вопрос иной. Было время, в которой приказано было все заимствовать у датчан, потом у голанцов, потом у шведов, потом у Немцов, но уские кафтаны таковых тел малых не были впору ко- лосу нашему и долженствовали исчезнуть, что и збылось”1^ В приведенных словах Екатерины ясно прочитывается и вто- рой из упомянутых факторов — ее русский патриотизм, также сближающий ее с классическими западниками 1840-х годов^9*. Не без намека на собственную блестящую карьеру она писала, что Россия для иностранцев — “пробный камень их достоинств”: “Тот, кто успевал в России, мог быть уверен в успехе во всей Ев- ропе... Нигде, как в России, нет таких мастеров подмечать сла- бости, смешные стороны или недостатки иностранца; можно быть уверенным, что ему ничего не спустят, потому что, естественно, всякий русский в глубине души не любит ни одного иностран- ца”1^. В 1782 г. она замечает сыну и невестке, описывавшим в письмах к матери виденное ими в Европе: “Хотя никогда я не бы- ла в странах, которые вы посетили, однако всегда была того мне- ния, что с маленьким старанием мы бы пошли наравне со многи- ми другими”1^. Подчеркнутым патриотизмом проникнуты истори- ческие труды Екатерины, он проявлялся в большом и малом, как, например, в учреждении ордена Св. Георгия, все надписи на ко- тором впервые были сделаны по-русски. Тема русского патриотизма и одновременно ориентации на Запад непосредственно связана и с отношением Екатерины к Пе- тру Великому. Петр был политическим идеалом Екатерины. Она не раз провозглашала себя продолжательницей его дела. С Пет- ром сравнивали императрицу и современники. Следовать заветам Петра, в ее понимании, значило продолжать линию на создание империи с сильной центральной властью, развитой экономикой, обеспечивающей материальный достаток подданных и удовлетво- рение военных потребностей государства, и с активной внешней политикой, позволяющей играть доминирующую роль на между- народной арене. Екатерина мечтала быть равной Петру и даже *В некоторых высказываниях западников обнаруживается удивительное созвучие с приведенными словами Екатерины. См., например, приводимые Д.И. Олейниковым вы- сказывания А. Студитского и В.Г. Белинского: Классическое российское западничест- во. М., 1996. С. 77—78.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 361 превзойти его, что вносило в ее отношение к своему предшествен- нику элемент соперничества. Главную заслугу Петра она видела в преодолении последствий исторических обстоятельств, заставив- ших Россию сойти с естественного для нее европейского пути раз- вития и приведших к ее отсталости. Символом такого восприятия петровского наследия стал памятник Петру работы Э.М. Фаль- коне, воздвигнутый в Петербурге в 1782 г.* ** Однако противопоставление монархии деспотии, о котором го- ворилось выше, предполагало и определенную критику Петра в особенности в отношении тактики осуществления преобразований. Н.В. Рязановский отмечает: “Хотя это критическое отношение императрица могла бы почерпнуть уже у своего излюбленного Монтескье... большая часть наблюдений были ее собственные, ос- нованные на постоянном обдумывании роли преобразователе, в особенности после того как она заняла его трон и непосредствен- но столкнулась со многими его делами и проблемами. Озабочен- ная в первую очередь идеалом справедливого законодателя — Цен- тральным в концепции просвещенного абсолютизма и даже в це- лом в политической мысли века Просвещения — Екатерина П с сожалением обнаружила у Петра Великого множество недостат- ков. Его законы, и в особенности Уложение о наказаниях, были устаревшими, отсталыми... а он не сумел сделать их современны- ми и гуманными. Он по сути делал упор на наказание и правил скорее при помощи страха, нежели любви и доверия к подданным. Хотя императрица одобряла направление преобразований прави- теля России и его желание заменить старый мир новым, сам он, по ее мнению, ...принадлежал к этому же старому миру Для того чтобы представление о мировоззрении Екатерины, определившем программу ее преобразований, было более полным, необходимо остановиться также на ее отношении к религии. Вос- питанная в протестантизме, Екатерина по приезде в Россию кре- стилась в православие и, хотя в своих мемуарах и письмах к от- цу она пыталась представить дело так, будто с детства испытыва- *Сам Фальконе писал Дидро: “Мой царь... поднимается на верх скалы, служащей ему пьедесталом, — это эмблема побежденных им трудностей... Природа и люди про- тивопоставляли ему самые отпугивающие трудности. Силой упорства своего гения он преодолел их” (Мастера искусств об искусстве.М., 1967. Т. III. С. 362). **Соглашаясь с Н.В. Рязановским, никак, однако, нельзя согласиться с О.Г. Чай- ковской, утверждающей: “Немало грубой лжи преследует Екатерину, но одна из гру- бейших — это попытка представить ее последовательницей Петра I... на самом деле Екатерина во всем противоположна Петру” (Чайковская О.Г. Императрица. Царство- вание Екатерины 11. М.; Смоленск, 1998. С. 472).
362 Глава 5 &QV ла уважение к новой религии и потому смена веры была для нее желанной, на деле она, видимо, была непростой. Есть основания предполагать, что, когда вскоре после приезда в Россию Екате- рина заболела, к ней приглашали лютеранского пастора. Приоб- ретенная таким путем вера не могла быть слишком глубокой, а знакомство впоследствии с сочинениями просветителей и вовсе способствовало развитию религиозного скепсиса. Так, один из ме- муаристов приводит весьма характерный разговор с императрицей о книге И.Г. Гердера “Идеи к философии истории человечества”: Кто этот Гердер? — быстро спросила государыня. — Духов- ное лицо. — Духовное лицо! — повторила она. — В таком случае это не философское сочинение. Если человек философ, то он не может быть духовным лицом, а если он духовное лицо, то не мо- жет быть философом”1^. По сообщению П.И. Бартенева, “все- нощную Екатерина слушала на хорах, где у нее был столик, за который она садилась и раскладывала иногда гранпасьянс. Стояв- шие внизу молельщики не могли этого видеть”^4. Однако Екатерина прекрасно понимала значение православия для русских людей и, в отличие от мужа, всячески демонстриро- вала свою набожность, строго исполняя все православные обряды и тем завоевывая себе авторитет в глазах русского общества. Так же она продолжала себя вести и взойдя на трон. Как и для Пе- тра I, церковь была для Екатерины прежде всего одним из ору- дий управления страной. Она считала себя главой церкви, горди- лась этим^З, и какие-либо отступления от православия преследо- вались в ее царствование не менее строго, чем прежде. Так, на- пример, когда в 1767 г. во время путешествия по Волге некий ку- пец преподнес ей в Казани икону с необычным изображением Святой Троицы — “с тремя ликами и четырьмя глазами”, его ве- лено было арестовать и вместе с иконой отправить в Петербург к обер-прокурору Синода. Причем Екатерина просила сообщить ей, “позволено ли такие образа писать”, опасаясь, “чтоб сие не пода- ло поводу несмысленным иконописцам прибавить к тому еще по нескольку рук и ног, чтобы весьма соблазнительно и похоже бы- ло на китайские изображения”1^. В одном из писем к г-же Жоффрен императрица замечала: “В молодости я тоже по временам предавалась богомольству и была окружена богомольцами и ханжами; несколько лет тому назад нужно было быть или тем, или другим, чтобы в известной степе- ни быть на виду... теперь богомолен только тот, кто хочет быть богомольным”^7. В этих словах, содержащих прямой намек на
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 363 времена Елизаветы, легко прочитывается и характерное для Про- свещения отношение к религии в целом, основу которого состав- ляла веротерпимость. Как известно, Екатерина продолжила поли- тику Петра III по прекращению преследования старообрядцев, не препятствовала строительству католических и протестантских церквей и отправлению мусульманских обрядов в населенных му- сульманами регионах Поволжья, а позднее и в Крыму. Так, на- пример, на жалобу Синода, что в Казани строят мечети вблизи православных храмов, императрица велела отвечать: “Как все- вышний Бог на земле терпит все веры, языки и исповедания, то и она из тех же правил, сходствуя Его святой воле, и в сем по- ступает, желая только, чтоб между подданными ее всегда любовь и согласие царствовали”^8. Отношение Екатерины к религии, густо замешанное на праг- матизме и идеях просветителей, не означало, впрочем, что она бы- ла такой же атеисткой, как Вольтер. Можно не сомневаться, что императрица была достаточно религиозна, но без примеси фана- тизма и, ценя веру, не слишком высоко ставила ее обрядовую сто- рону и тем более институт церкви. * * * Рассмотрев основные черты мировоззрения Екатерины И, оп- ределившие важнейшие направления ее реформаторской програм- мы и, соответственно, внутренней политики, перейдем к непосред- ственному рассмотрению вышеозначенных документов, в той или иной мере отражающих эту программу. Документа, в котором программа намечаемых Екатериной преобразований была бы за- фиксирована целиком, не существует. Скорее всего такого доку- мента никогда и не было. То же самое можно сказать и о плане реформ. Рассматриваемые документы позволяют лишь попытать- ся реконструировать замыслы Екатерины. Обратимся в первую очередь к самому раннему документу — записке, обнаруженной О.А. Омельченко среди бумаг А.А. Без- бородко^. Записка имеет заголовок “Нужных дел для памяти”, однако перечислены в ней не просто какие-то текущие дела, ко- торые императрица боялась забыть в суете повседневных забот, не просто, как считает Омельченко, “реально назревшие вопросы правительственной политики”14^, а в основном крупные проблемы долговременного характера, непосредственно связанные с важней- шими направлениями внутренней политики начального периода
364 *• Глава 5 , -л С ‘Л ‘ царствования. Вместе с тем речь идет о вполне конкретных во- просах, которые императрица, видимо, считала необходимым ре- шать в первую очередь. Таким образом, по своему содержанию записка близка к плану первоочередных преобразований. Текст записки позволяет также более точно, чем у Омельченко, датировать этот документ. Так, в ней упомянута комиссия “о раз- делении Сената на департаменты”, образованная в апреле 1763 г. и продолжавшая свою работу до декабря, когда был издан соот- ветствующий манифест141. Пункт 14 записки гласит: “Установить опекунственная места для вызванных поселян”. Впервые этот во- прос был поднят Екатериной в записке генерал-прокурору Сена- та А.И. Глебову 26 июня 1763 г.142 4 июля Екатерина дала со- ответствующую инструкцию Сенату145, а Канцелярия опекунства иностранных была создана 22 июля144. Показательно также от- сутствие в записке упоминаний о секуляризационной проблеме: хотя сама реформа была осуществлена только в 1764 г., вопрос фактически был решен уже в мае 1763 г. с воссозданием Колле- гии экономии. Таким образом, можно утверждать, что записка была написана в конце июня — июле 1763 г. Первые три пункта записки называют три крупные проблемы — права дворянства, малороссийские дела и штаты (по-видимому, имеются в виду штаты местных учреждений). Показательно, что первый пункт (“о вольности дворянствы”) не содержит слово “ко- миссия”, появляющееся в пунктах 5—10. Это косвенно подтверж- дает датировку записки, поскольку созданная в феврале 1763 г. Комиссия о вольности дворянской представила императрице свой доклад уже 18 марта того же года, и императрица работала с ним до октября, когда комиссия была распущена145. Подтверждает ее и второй пункт — об Украине. Он также вряд ли мог появиться до июня 1763 г., когда императрица получила “Записку о Малой России” Г.Н. Теплова, содержавшую подробный обзор украин- ских дел, вряд ли сколько-нибудь хорошо известных Екатерине ранее146. Вопрос о штатах активно обсуждался с июля 1762 г., когда императрица повелела Сенату рассмотреть его, и был окон- чательно решен в декабре 1763 г.147 Четвертый пункт записки касается вопроса гораздо более узко- го, чем первые три, — штатов Военной коллегии. Ко времени со- ставления записки созданная Екатериной вскоре после вступления на престол Воинская комиссия уже завершила свою работу, разработав Пехотный строевой устав, утвержденный в марте 1763 г.148 Штаты же Военной коллегии были утверждены в декабре того же года14^.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 365 Пункты 5—10 записки, как уже упоминалось, перечисляют комиссии — “о комерции”, “о монеты”, “о морском флоте”, “о фи- нансии”, “о городех Москвы и С. Питербурха”, “о разделении Сената на департаменты”. К сожалению, не все из этих пунктов могут быть интерпретированы с одинаковой ясностью. Первая из названных комиссий была действительно учреждена 8 декабря 1763 г., еще раньше, 17 ноября была создана Комиссия о фло- те1^. Комиссия о каменном строении Санкт-Петербурга и Моск- вы возникла еще в 1762 г., а в ноябре 1763 г. был объявлен кон- курс на лучшую планировку Петербурга151. Что же касается мо- нетного дела, то, по-видимому, здесь имеется в виду вопрос о пе- ределке медной монеты и ликвидации последствий реализации проекта П.И. Шувалова, обсуждение которого шло с декабря 1762 г.15^ Замечание о финансах, судя по всему, отражает общую озабоченность императрицы состоянием данной сферы и намере- ние разобраться и навести порядок в доходах и расходах государ- ства, что было реализовано несколько позже. Пункт 11 записки — “о медном долгу” — скорее всего, связан с судьбой Медного банка. Еще в ноябре 1762 г. была учреждена Комиссия для изыскания способа возвращения в казну его дол- гов. Эта задача была в основном выполнена лишь к 1768 г., как констатирует указ от 10 января о ликвидации Главной экспедиции передела медной монеты153. А.В. Чернов полагал, что, возможно, “на основании этого указа прекратил свою деятельность и Медный банк”154, хотя выдача ссуд из банка прекратилась уже в 1763 г. Двенадцатый пункт записки Екатерины — “вычистить Черную речку” — выбивается из общего содержания документа. Но уже следующие снова возвращают нас к делам управления. Так, три- надцатый касается составления инструкций для всех коллегий, че- тырнадцатый — Канцелярии опекунства иностранных, а пятнадца- тый требует “завести в Питербурхе шпын и цуха гаус для бро- дяг“. Шестнадцатый пункт самый обширный: “Учредить комисия для описанье всех лесов во всем Государстве и где в котором ме- сте, какого качества и в какой порядок оного содержать и употре- бить и с какой экономии, дабы из той комисии могло выхадить генеральная учреждения и сей материи”. Семнадцатый пункт за- писки касается генерал-губернаторской инструкции, а заключи- тельный восемнадцатый посвящен Камер-коллегии и тому, как до- биться увеличения доходов “повышеньем многих торгов”, причем упоминается некий “способ К.Я.П.Ш.”, т. е. князя Я.П. Шахов- ского. По-видимому, речь идет о проекте, выдвинутом Шахов-
366 vt « щ Глава 5 , ским в Комиссии о коммерции в мае 1763 г., одобренном импе- ратрицей в августе того же года^^. Таким образом, записка июня—июля 1763 г. является по су- ществу перечнем важнейших мероприятий в сфере управления, фи- нансов, военно-морского дела, сословной политики и полиции. Большая часть из запланированного Екатериной была реализована в ближайшие месяцы после составления документа. Некоторые из обозначенных в нем вопросов, в особенности финансовых, были связаны с насущными проблемами момента, но другие — с пробле- мами долговременного характера (штаты, генерал-губернаторская инструкция, опекунство иностранных, сбережение лесов и т. д.). Обращусь теперь к другому документу — секретной инструк- ции Екатерины генерал-прокурору князю А.А. Вяземскому, да- тируемой февралем 1764 rJ56 Этот документ значительно объем- нее предыдущего, но его текст также разбит на пункты, которых всего девять. Из них лишь четыре — 5-й, 7-й, 8-й и 9-й — но- сят действительно программный характер, поскольку посвящены тем важнейшим направлениям, по которым генерал-прокурору предлагается работать. Впрочем, и эти четыре пункта весьма раз- нохарактерны и далеко не равновелики по своему значению. Цен- тральным следует, видимо, признать пункт 7, касающийся выра- ботки нового законодательства и пересмотра старого: “Законы на- ши требуют поправления: первое, чтоб все ввести в одну систему, которой и держаться; другое, чтоб отрешить тех, которые оной прекословят; третье, чтоб разделить временные и на персон дан- ные от вечных и непременных, о чем уже было помышлено, но короткость времени меня к произведению сего в действо еще не допустила”. Девятый пункт инструкции содержит слова, хорошо известные и очень важные для понимания политики Екатерины в отношении национальных окраин империи и шире — о характере внутренней организации империи как унитарного государства: “Малая Россия, Лифляндия и Финляндия — суть провинции, ко- торые правятся конфирмованными им привилегиями; нарушить оные все вдруг весьма непристойно 6 было, однакож и называть их чужестранными и обходиться с ними на таком же основании есть больше, нежели ошибка, а можно назвать с достоверностию глупостию. Сии провинции, также и Смоленскую, надлежит! лег- чашими способами привести к тому, чтоб они обрусели и переста- ли бы глядеть, как волки к лесу... когда же в Малороссии гетма- на не будет, то должно стараться, чтоб навек и имя гетманов ис- чезло”. Здесь же вкратце императрица перечисляет основные пре-
' V 1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 361 тензии к Украине, несколько позднее в том же году развитые в инструкции малороссийскому губернатору П.А. Румянцеву. Пятый и восьмой пункты инструкции Вяземскому более проза- ичны. В них речь идет о необходимости интенсификации денежно- го обращения путем увеличения количества серебра, а также о кор- чемстве. Остальные пункты инструкции, помимо предписания ге- нерал-прокурору, как себя вести с императрицей и сенаторами, со- держат скорее декларации общего характера, нежели программные установки. Они интересны главным образом с точки зрения миро- воззрения Екатерины и ее взглядов по некоторым конкретным во- просам. Императрица провозглашает своей главной целью “наи- вящшее благополучие и славу отечества”, заявляет, что “весьма любит правду”, и критикует Сенат за то, что он часто брал на се- бя не свойственные ему функции. Одновременно тут же, говоря о “нижних местах”, она замечает, что “одна форма лишь канцеляр- ская исполняется, а думать еще иные и ныне прямо не смеют, хо- тя в том и интерес государственный страждет”. Наконец, один из пассажей инструкции, также отражающий мировоззрение импера- трицы, содержит, вероятно, намек на Н.И. Панина: “Иной дума- ет для того, что он долго был в той или другой земле, то везде по политике той его любимой земли все учреждать должно, а все дру- гое без изъятия заслуживает его критики, не смотря на то, что вез- де внутренния распоряжения на правах нации основываются”. Для изучения политической программы Екатерины необходи- мо привлечь еще один документ — записку без даты, опублико- ванную под заголовком “Правила управления”157. В ней после кратких рассуждений о необходимости государю тщательно обду- мывать свои действия мы обнаруживаем пять пунктов, сочетаю- щих как общие цели политики, так и ее конкретные направления. К первым относятся пункты 4 и 5: “Нужно способствовать рас- цвету государства и сделать его изобильным”; “Нужно сделать го- сударство грозным в самом себе и внушающим уважение сосе- дям”. В пунктах 1—3 обозначены три направления политической деятельности, а по существу условия реализации двух последних пунктов: просвещение народа, создание в государстве “доброго порядка”, т. е. законодательства, причем специально оговаривает- ся необходимость заставить “общество” соблюдать законы, а так- же создание “хорошей и точной полиции”. Первый из этих пунк- тов снабжен комментарием: “Каждый гражданин должен быть воспитан в сознании долга своего перед высшим Существом, пе- ред собой, перед обществом и нужно ему преподать некоторыя
368 Глава 5 искусства, без которых он почти не может обойтись в повседнев- ной жизни”. Центральное место среди екатерининских документов про- граммного характера занимает, конечно, ее Наказ Уложенной ко- миссии, написанный в 1765—1766 гг. Существование обширной литературы о Наказе избавляет от необходимости его подробно- го анализа. Ограничимся лишь несколькими замечаниями, необхо- димыми для адекватной оценки этого, безусловно самого значи- тельного из всех политических сочинений Екатерины, а также по- пытаемся вычленить его важнейшие установки программного ха- рактера. Многие, писавшие о Наказе, начиная с А.С. Пушкина, обви- няли Екатерину в декларативности, в несоответствии установок Наказа реальной политике императрицы158. Однако Наказ и был задуман именно как декларация, как изложение взглядов госуда- рыни на важнейшие проблемы государственного и общественного устройства, ее политической доктрины, как ее “исповедь здравого смысла”159. При этом сам Наказ не рассматривался как законо- дательный акт, обязательный для исполнения. “Я запретила на онаго инако взирать, — писала впоследствии Екатерина, — как единственно он есть: то есть правила, на которых основать мож- но мнение, но не яко закон, и для того по делам не выписывать яко закон, но мнение основать на оном дозволено”189*. Будучи изложением политической доктрины Екатерины, На- каз в первую очередь был инструкцией, адресованной и предназ- наченной для депутатов Уложенной комиссии, на которых возла- галась миссия составления нового законодательства, и, следова- тельно, содержал не вообще все взгляды его автора по всем воз- можным вопросам, но лишь те принципы, на которых, по мнению императрицы, это законодательство должно было быть основано. Задачи составления Наказа и определяли его структуру и содер- жание, включение или невключение в него тех или иных положе- ний и сюжетов. Это необходимо иметь в виду, поскольку еще одно широко распространенное обвинение в адрес автора Наказа состоит в том, чтб она якобы выхолостила учение просветителей, сознательно не Включив в свое сочинение многие важные его положены^ в част- ности, теорию общественного договора, принцип разделения вла- стей, “идейные сопряжения” (выражение Омельченко) естествен- *В действительности Наказ все же использовался и как закон, в частности, в во- просе о применении пытки. Подробнее см. ниже.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 369 ного права. Так, например, П.С. Грацианский утверждает, что “Екатерина выхолащивала революционное содержание теории ес- тественного-права”, из которой “вытекала необходимость ликви- дации сословного строя, провозглашение юридического равенства граждан, принципов свободы собственности и свобода догово- ра”161. Выше уже говорилось, что само Просвещение было дале- ко не однородным4 и то, что императрица разделяла важнейшие его положения и принципы, естественно, вовсе не означает, что она солидаризировалась со всеми авторами и теориями, которые в то время существовали. Наказ же создавался не как справочник об идеях просветителей, а именно как вполне определенная докт- рина, которая должна была быть достаточно стройной, цельной и по возможности лишенной внутренних противоречий. Уничтоже- ние сословного строя не только не вписывалось в эту доктрину, но, напротив, его создание рассматривалось Екатериной как важ- нейшая задача. Юридическое равенство граждан и свободу соб- ственности Наказ не только не отвергал, но, напротив, провозгла- шал. Что же касается принципа разделения властей, то вполне очевидно, что он плохо сочетался со свойственным императрице пониманием сущности самодержавного государства, а котором го*~ ворилось выше. Да к тому же для того, чтобы этот принцип ре- ализовать, нужно было для начала иметь в наличии три власти. Для создания одной из них — судебной — Екатерина приложила в последующие годы немало усилий, немало внимания ей было уделено и в Наказе. К тому же сама идея разделения властей ро- дилась у профессионального юриста и в стране с совершенно иным, нежели в России, судебно-правовым опытом. По сути это был результат изысканий в научной области, которой в России попросту не существовало. При отсутствии науки о праве, при от- сутствии профессиональных юристов, при весьма архаичных фор- мах и представлениях о нормах судопроизводства данная идея не могла быть понята теми, кому адресовался Наказ, и потому была бесполезна. Омельченко справедливо замечает, что для сочинения Мон- тескье “О духе законов”, явившегося основным источником На- каза, характерно “отсутствие выраженных представлений о проис- хождении государственности и верховной власти”. Именно это, полагает историк, стало для Екатерины «поводом изолировать фи- лософию “Наказа” от основных методологических новаций поли- тического мышления того времени». И далее Омельченко показы- вает, как императрица вычеркнула из проекта А.П. Шувалова
370 * , Глава 5 упоминание об общественном договоре, ибо «прагматический ин- терес государственной доктрины делал для нее неуместным и не- желательным закрепление идеи об общественном договоре как ис- точнике власти, ибо предполагал признание “обязательств” со сто- роны власти»162. Екатерина, несомненно, разделяла представление об обязательствах власти, неотделимое от представления о “фун- даментальных”, “непременных” законах. Что же касается теории общественного договора, то императрица, вероятно, действитель- но считала ее включение в текст Наказа политически нецелесооб- разным, однако надо заметить, что цель составления документа этого и не требовала, поскольку непонятно, как данная теория могла быть использована депутатами в их практической деятель- ности по выработке нового законодательства. Опубликованный 30 июля 1767 г. основной текст Наказа со- стоит из 20 глав и 526 статей. Впоследствии, в 1768 г., к нему были прибавлены еще две главы. Первые пять глав Наказа (38 статей) посвящены общим принципам устройства государственной власти и ее основным задачам и функциям. Именно здесь Екате- рина говорит о самодержавном правлении, как единственно при- годном для России/ 66 успехах Петра Великого в распростране- нии европейских обычаев, а также об общих принципах построе- ния законов, их соответствии “расположению народа”, о том, что есть гражданская свобода. Последующие главы Наказа (главы 6—7), объединяющие 40 статей, по определению Омельченко, содержат “основы государственного законодательства и общие на- чала правовой политики”16^. Затем следует обширный, основан- ный на сочинении Ч. Беккариа “О преступлениях и наказаниях” раздел из трех глав о принципах уголовного права и судопроиз- водства (главы 8—10). Главы с 11-й по 18-ю посвящены сослов- ной и в связи с этим хозяйственной политике, а две заключитель- ные главы — в основном законодательной технике. Две главы, ко- торыми Наказ был дополнен позднее, содержали основы поли- цейского права и организации государственного хозяйства. В центре Наказа, как важнейшая самостоятельная программ- ная установка, — создание “справедливого” законодательства, предназначенного для всего населения, охватывающего все сферы жизни страны и являющегося основой “общего блага”. Втою^я за- дача программы — формирование полноценного сословного строя. Две главы Наказа повествуют о дворянстве и “среднем роде лю- дей”. Отдельная глава Наказа посвящена просвещению и воспи- танию граждан в духе законов и нравственных идеалов христиан-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 371 ства, без чего “общее благо” также невозможно. Таким образом, просвещение и воспитание поднимаются в Наказе до ранга госу- дарственной задачи и также являются важнейшей составляющей политической программы. Эта задача непосредственно связана с созданием полицейского контроля. Еще одна задача, также выте- кавшая из концепции Монтескье, — забота о народонаселении, чему также посвящена отдельная глава Наказа. Наконец, процве- тание государства невозможно без развития экономики, прежде всего торговли и сельского хозяйства, а также правильной орга- низации финансов. По существу именно Наказ в наиболее концентрированном виде содержит программу преобразований, планировавшихся Ека- териной. Ц,Основных положениях он пересекается с документами, рассмотренными выше, но они позволяют дополнить программу императрицы еще одним пунктом — задачей укрепления государ- ственной власти на принципах самодержавия, централизма и уни- таризма, являвшейся одновременно и средством выполнения всех остальных пунктов программы. В целом ее программа отличалась цельностью, системностью и, по крайней мере, теоретически она не была внутренне противоречивой. Однако реальная практика и конкретные политические обстоятельства вносили в нее опреде- ленные коррективы и делали отдельные ее положения трудно, а то и вовсе неисполнимыми. Для того чтобы выяснить, как и по- чему это происходило, обратимся непосредственно к реформатор- ской деятельности Екатерины II. РЕАЛИЗАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПРОГРАММЫ ЕКАТЕРИНЫ II Большинство биографов Екатерины, описывая первые годы ее царствования, подчеркивают непрочность положения но- вой императрицы, зависимость от людей, возведших ее на пре- стол. Как правило, цитируют письма Екатерины к С. Понятов- скому от августа—ноября 1762 г., в которых императрица писа- ла, что ее “заставят проделать еще много странных вещей” и что “последний гвардейский солдат, глядя на меня, говорит себе: вот дело рук моих”164. То, что, взойдя на трон, Екатерине было не- обходимо принять меры к тому, чтобы на нем удержаться и до- казать свое, если не законное, то по крайней мере моральное пра-
312 Глава 5 во занимать его, сомнений не вызывает. Как не вызывает сомне- ний, что сделать это было непросто, особенно с учетом существо- вания лиц, имевших более основательные права на престол. Од- нако есть основания полагать, что положение Екатерины было много прочнее, чем принято считать. Во-первых, строки из писем к Понятовскому следует рассма- тривать с учетом того, что главной целью их написания было не допустить приезда бывшего любовника в Россию, что могло по- ставить Екатерину в весьма затруднительное положение и, в ча- стности, расстроить ее отношения с Орловыми. Именно поэтому среди множества других аргументов (вроде того, что переворот 28 июня был направлен против иностранцев) императрица успеш- но эксплуатировала тезис о своем зависимом положении, всячес- ки его преувеличивая и приукрашивая. Во-вторых, относительная стабильность положения Екатерины обеспечивалась тем, что контрпереворот через короткое время после встреченного с таким энтузиазмом жителями Петербурга июньского переворота 1762 г. был практически невозможен. И он стал еще менее реален после смерти Петра III. Переворот же в пользу малолетнего Павла, да- же если бы он удался, должен был закончиться назначением ре- гента, что (и это не могли не понимать такие опытные политики, как Н.И. Панин и К.Г. Разумовский) было залогом политичес- кой нестабильности. О существовании в высших придворных и правительственных сферах какой-либо партии, помышлявшей о восстановлении на троне Ивана Антоновича, ничего не известно. Другое дело, что Панин и его окружение рассчитывали, что Ека- терина сама станет регентом при сыне, однако никакими обеща- ниями подобного рода императрица связана явно не была и мог- ла успешно противостоять оказываемому на нее давлению при по- мощи Орловых, в свою очередь опиравшихся на поддержку гвар- дии. Что же касается последней, то она не выдвигала никаких конкретных требований, и было необходимо лишь поддерживать в ней обожание, с каким она смотрела на творение своих рук, что Екатерине мастерски удавалось. Наконец, уже во время подготов- ки переворота Екатерина проявила изрядное политическое мастер- ство. Будучи главной пружиной заговора, она сумела остаться в тени и создать иллюзию, что взошла на трон волей нарр‘Да,^а у своих непосредственных сообщников — впечатление, будтЪ толь- ко каждому из них она обязана властью. Надо полагать, что, да- же только ловко маневрируя между партиями Панина и Орловых (уже само существование двух враждебных друг другу партий
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 373 придавало положению Екатерины относительную стабильность), императрица могла добиться многого. Но она пошла дальше. Вме- сто того чтобы просто привести к власти своих сторонников (к которым, надо полагать, она испытывала вполне естественное чув- ство благодарности), она сохранила у власти и тех, кто имел ее при Елизавете Петровне и Петре III, прибавив к ним возвращен- ного из ссылки А.П. Бестужева. Показателен в этом отношении планировавшийся ею в 1762 г. состав Совета, в который должны бы- ли войти Н.И. Панин и Г.Г. Орлов, К.Г. Разумовский и М.И. Во- ронцов, Я.П. Шаховской и З.Г. Чернышов, А.П. Бестужев и М.Н. Волконский16^. К названным именам следует прибавить Б.К. Миниха, сохранившего должность генерал-прокурора А.И. Гле- бова и, конечно, Г.Н. Теплова, чья роль в подготовке первых ре- форм Екатерины была особенно велика. Таким образом, в соста- ве высшего руководства страны изначально оказались не только те, кто считал новую императрицу себе обязанной, но и те, кто был обязан лично ей, и, следовательно, только в ней видел гаран- тию сохранения своего положения. Все это обеспечивало Екате- рине определенную свободу действий, что с достаточной очевид- ностью явствует и из характера первых ее политических решений. Екатерина начала свою деятельность в качестве императрицы со знакомства с государственными делами путем посещения заседаний Сената. Сохранился архивный реестр ее указов и распоряжений, отданных во время этих посещений. Так, уже 1 июля 1762 г. Ека- терина отменила указы о конфискации лесов у частных лиц на строительство флота и о переделе медной монеты и выпуске ас- сигнаций. Были также отменены отсрочки по займам дворян в банках*, а Сенату было велено не издавать указы, имеющие силу закона166. Последнее особенно примечательно, поскольку указы- вает на то, что Екатерина изначально намеревалась лишить Сенат законодательных функций, что и было осуществлено в ходе сенат- ской реформы 1763 г. Еще позднее в инструкции А.А. Вяземско- му императрица отмечала, что “Сенат установлен для исполнения законов, ему предписанных, а он часто выдавал законы...”167. Од- новременно, если учесть, что, как указывалось в предыдущей гла-; ве, в царствование Елизаветы Петровны Сенат-был вынужден из- давать законы из-за самоустранения государыни от дел, то оче- видно, что подобным распоряжением (кстати, не отраженным в ПСЗ), Екатерина давала понять, что отныне намерена править самостоятельно. *С о ответствую щи й именной указ был издан 23 июля (ПСЗ. Т. 16. № 11624).
314 vz Глава 5 ч \ — <:••• Два дня спустя императрица утвердила указ своего предшест- венника о неподаче челобитных “мимо судебных мест”*. В тот же день Сенату было велено “иметь разсуждение о духовенстве, кое б им учинить удовольствие к их содержанию”, а уже 5 июля Ека- терина передала на рассмотрение сенаторов “Ея императорскому величеству поданное от духовенства прошение об отдаче им во владение деревень”16^. Вопрос о судьбе монастырских вотчин и вообще об отношении новой власти к православной церкви был, несомненно, в этот момент одним из самых острых**, и не слу- чайно ему было уделено столь большое внимание в екатеринин- ском манифесте о вступлении на престол. Можно согласиться с А.И. Комиссаренко, что императрица желала заручиться под- держкой духовенства, а также стремилась “подчеркнуть свой раз- рыв с непопулярной в дворянских и церковных кругах политикой Петра ИГ, что и привело к подписанию 12 августа указа, возве- стившего о возвращении вотчин духовенству^^. Однако обраща- ет на себя внимание, что императрица прежде всего запросила по этому поводу мнение Сената, как бы перекладывая бремя ответ- ственности на тот же орган, который принимал самое деятельное участие в разработке осуществленной несколькими месяцами ра- нее секуляризационной реформы^. Как свидетельствуют многие документы, посещение заседаний Сената произвело на императрицу самое гнетущее впечатление. В одной из записок более позднего времени она вспоминала о бес- прецедентной продолжительности рассмотрения в нем дел (“дело о выгоне города Масальска занимало при вступлении моем на престол первыя шесть недель чтением заседания сената”), неис- полнении сенатских указов на местах, отсутствии в Сенате необ- *В виде указа издан 12 июля (ПСЗ. Т. 16. № 11606), вновь подтверждено сенат- ским указом от 2 декабря (Там же. № 11718). **Сохранилась любопытная записка А.И. Глебова Н.И. Панину, датированная 29 июня 1762 г.: “Милостивой государь Никита Иванович. Вследствие высочайшего мани- феста не соизволите ль в разсуждение принять доложить Ея императорскому величест- ву о распечатании церьквей по особливому порадованию всех российской церкви сынов, ибо я надеюсь, что и вашему высокопревосходительству известно, что о сем многое роп- тание было, что сим образом в опустошение православию католическим церьквем при- водитца” (РГАДА. Ф. 10. Оп. 3. Д. 206. Л. 5). По-видимому, речь идет о домовых церквах, которые были запечатаны по указу Петра III от 5 марта 1762 г. (>ПС^. Т. 15. № 11460). В этой связи очевидна неадекватность трактовки указа А.С. Мельниковым (Мыльников А.С. Искушение чудом: “русский принц”, его прототипы и двойники-са- мозванцы. Л., 1991. С. 96—98). Сенатский указ о распечатании церквей и о дозволе- нии иметь домовые церкви всем, кто этого желает, был издан 15 июля (ПСЗ. Т. 16. № 11612).
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 375 ходимых сведений и т. д.171 16 сентября 1762 г. появился именной указ, предписывавший сенаторам “быть в Сенате от полдевятаго часа до половины перваго и посторонних речей отнюдь не гово- рить”172, а 6 июля 1763 г. Екатерина обратилась к сенаторам с посланием, выдержанным в весьма необычном для законодатель- ства XVIII В. тоне: “Гг. сенаторы! Я не могу сказать, чтоб вы не имели патриотическаго попечения о пользе Моей и о пользе об- щей, но с соболезнованием должна вам сказать и то, что не с та- ким успехом дела к концу своему приходят, с каким желательно... присутствующие в Сенате имеют междоусобное несогласие, враж- ду и ненависть и один другаго дел не терпит, а потому и разде- ляются на партии и стараются разыскать один другому причины огорчительный, словом сказать, производят совсем благоразумным и доброжелательным людям дела несвойственный. Что ж от того раждается? Одна только беспредельная злоба и раздор”. Закан- чивалось послание рассуждением в духе просветительской фило- софии: “Не все люди равные таланты имеют. Один одарен нату- рою больше, а другой несравненно меньше; и для того при вся- ком обстоятельстве надлежит каждому себя умеривать и с благо- пристойностию последовать без всякаго упорства и суесловия здравому разсудку...”175. Таким образом, необходимость реформы центрального управления была для императрицы с самого начала вполне очевидна. Деятельность Екатерины в первые дни царствования не огра- ничивалась, однако, лишь знакомством с государственными дела- ми. Одна из наиболее острых проблем, с которой ей пришлось столкнуться с самого начала, была связана с массовыми волнени- ями горнозаводских, монастырских и помещичьих крестьян, в зна- чительной мере вызванных слухами, порожденными законодатель- ными актами Петра III. Уже 3 июля 1762 г. появился именной указ, объявлявший прощение крестьянам, поверившим ложным слухам и вышедшим из повиновения помещикам в случае добро- вольного раскаяния. В указе говорилось, что “благосостояние го- сударства согласно Божеским и всенародным узаконениям требу- ет, чтобы все и каждый при своих благонажитых имениях и пра- востях сохраняем был, так как и напротив того, чтоб никто не вы- ступал из пределов своего звания и должности”174. Этот указ был дополнен сенатскими указами от 8 октября и 14 ноября 1762 г., вновь предписывавшими крестьянам повиноваться своим помещи- кам и не верить ложным слухам об освобождении приписных кре- стьян175, а затем именным указом от 11 июля 1763 г. о взыскании
316 . . .4. ^ Глава 5 . И ' с непокорных крестьян убытков на содержание воинских команд, используемых для их усмирения^76. Последняя мера, разработан- ная Военной коллегией, как мы видели, не была новацией екате- рининского времени. С учетом же конкретных политических об- стоятельств, в которых принимались эти указы, вряд ли справед- ливо трактовать их исключительно как свидетельство намерения императрицы сохранить “незыблемость феодального землевладе- ”177 ° ния и крепостного права l/z, ведь речь шла о политической ста- бильности в стране, и по меньшей мере было бы неразумно начи- нать царствование с объявления о наличии каких-либо планов в отношении освобождения крестьян. Указами, впрочем, дело не ограничилось. Для усмирения за- водских крестьян в декабре 1762 г. был, как известно, послан А.А. Вяземский, позднее замененный А.И. Бибиковым. Вязем- ский получил инструкцию, предписывавшую ему, выслушав жало- бы крестьян, принять все меры к их удовлетворению и усмирению с помощью увещеваний и запугиваний и лишь в крайнем случае, если все иные меры окажутся исчерпанными, пустить в ход силу. Причем инструкцией предписывались репрессивные меры не толь- ко по отношению к крестьянам, но и к владельцам заводов, ули- ченным в бесчеловечном отношении с крестьянами. При этом це- лью экспедиции Вяземского было не только прекращение кресть- янских волнений, но и выяснение причин, их вызвавших, а также в целом изучение состояния горнозаводской промышленности^. Уже 9 апреля 1763 г. состоялся чрезвычайно важный указ Берг- коллегии, в значительной мере предопределивший промышленную политику последующих десятилетий. В указе, в частности, гово- рилось: “А по учиненным нам от помянутаго Вяземскаго обстоя- тельным доношениям оказалося: 1-е. приписка самых крестьян к заводам пристрастная и для угождения ин де поверенными делан- ная тем персонам, кому оные заводы принадлежат, так что крес- тьян на выбор приписывали не по селам и деревням, но по домам и по выборным людям, включая однех годных к работе, от чего произошло великое неравенство и отягощение по селам и дерев- ням на крестьян, тем паче, что и в том еще отборном лучших ра- ботников числе указное число негодными к работе зачтено, дабы работников в самом деле больше, а число их не так великое из- вестно было; 2-е. расчисление дней рабочих для заводов со дня- ми, оставляемыми для земледелия на прокормление крестьяном себя и семей своих так худо уравнено, что самая наибольшая тя- гость крестьянам от того произошла; 3-е. налог работ усмотрен
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 377 столь велик, что работник того в день выработать отнюдь не мо- жет... 4-е. производимая плата крестьянам... делается зачетом в подушной оклад за все в перепись положенный души только на- писанным годным в работу, равняя за каждую, во сколько дней оная окончана быть может по плакатному положению, отчего на Ижевском и Воткинском заводах графа Шувалова великое не- уравнение и крестьянам неудобносимая тягость и разорение на- шлися; 5-е. сверх сего жительство приписных к Ижевскому и Во- ткинскому заводам крестьян нашлось инде в отдалении до четы- рехсот верст и в таких нарядах из отдаленных мест работникам чрез круглый год великое потеряние времени усмотрено... Такия обстоятельства не могли инаго произвести в крестьянах, как край- нее огорчение, к которому злоумышленные между ними подали повод некоторыми истолкованиями сенатскаго указа от 21-го мар- та 1762 года о непокупке до конфирмации вновь сочиняющагося уложения фабриканам и заводчикам деревень...”. И далее завод- чикам предлагалось “с крестьянами на некоторой договор прими- рительной пойти, потому что и для самих содержателей заводов не полезно, чтоб крестьяне, приписанные к заводам, совершенно были разорены”. Указ также предписывал определенный порядок привлечения крестьян к заводским работам, выплату им жалова- нья не ниже определенного минимума и организацию его учета, разделение крестьян на сотни с выборными старшинами во главе и ряд других мер179. Еще.8 августа 1762 г., т. е. до того, как Вяземский отправил- ся на Урал, Екатерина утвердила доклад Сената об оставлении в силе указа Петра III о непокупке крестьян к заводам до утверж- дения нового уложения1^0. Понятно, что его отмена не только не привела бы к успокоению крестьян, но, наоборот, могла спрово- цировать волнения еще более масштабные. Очевидно также, что расширение пространства крепостничества никак не соответство- вало воззрениям Екатерины и потому конфирмация ею сенатско- го доклада была действием, осуществленным не под давлением, но вполне осознанно. Более того, эта мера укладывалась в представ- ление императрицы о том, что свободный, вольнонаемный труд более продуктивен, чем подневольный*. Причем, как мы увидим *Впрочем, запрет на покупку крестьян к заводам недворянами нарушался. Так, 25 сентября 1763 г. был издан именной указ, по которому армянскому купцу М. Сара- фову было разрешено купить до 300 мужиков для работы на его шелковом заводе в Астрахани (ПСЗ. Т. 16. № 11937). Покупать крестьян к заводам было разрешено и селящимся в России иностранцам (Там же. № 11880).
378 Глава 5 далее, уже тогда Екатерина предпринимала определенные усилия к расширению рынка свободной рабочей силы. - Следующим шагом было начало постепенного возврата горно- заводской промышленности в ведение государства. Уже в ноябре 1763 г. под предлогом отписания за долги Берг-коллегии были пе- реданы горноблагодатские и камские заводы Шувалова181. Позд- нее в казну вернулись и крупные заводы других сановных вла- дельцев (в частности, Воронцовых и Чернышовых), полученные ими в царствование Елизаветы. Впоследствии Екатерина вспоми- нала: “Весь вред сей произошел от самовластной раздачи Сена- том заводов сих с приписными к оным крестьянами... Щедрость Сената тогда доходила до того, что меднаго банка трехмиллион- ный капитал почти весь роздал заводчикам, кои, умножая завод- ских крестиян работы, платили им либо безпорядочно, либо вовсе не платили 1О2л Меры, принятые Вяземским и сменившим его Бибиковым, од- нако, не решили вопрос окончательно. 12 сентября 1763 г. импе- ратрица утвердила доклад Сената о повышении зарплаты припис- ным Нерчинских заводов, а в июле 1765 г. учредила секретную комиссию, которая должна была рассмотреть все вопросы, отно- сящиеся к горному делу, имея цель как уменьшение народного бремени, так и обеспечение наибольших доходов государству. Од- новременно комиссия должна была решить, нужно ли государст- ву самому владеть тяжелой промышленностью, или можно оста- вить ее в частных руках, причем если в частных, то в чьих — дво- рян или купечества. Одной из рекомендаций комиссии было уве- личение зарплаты приписных крестьян, однако, как принято счи- тать, в целом серьезного влияния на реальную политику комиссия не оказала18^. Несколько позднее, уже в мае 1769 г., зарплата приписных все же была увеличена184, хотя серьезного облегчения это им, видимо, не принесло, поскольку почти одновременно в связи с началом русско-турецкой войны был вдвое увеличен раз- мер подати с государственных крестьян. Мадариага полагает, что именно тут кроются причины активного участия приписных крес- тьян в восстании под предводительством Пугачева18^. Этому не противоречат и результаты новейших исследований Д.А. Редина, показавших, что к Пугачеву примкнули главным образом те ра- ботные и мастеровые, которые оставались крестьянами, сохраня- ли свои земельные наделы, т. е. те, для кого работа на предпри- ятиях была своеобразной формой барщины. Иначе повели себя квалифицированные кадровые рабочие. Исследователь делает вы-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 379 вод, что “говорить о массовой поддержке ими крестьянской вой- ны не приходится”, поскольку “практика войны ясно показала, что она несет для мастеровых не просто изменение условий жизни в рамках привычного уклада, но разрушает сам уклад, саму среду обитания мастеровых — заводы и все с ними связанное”1^6. На- конец, в мае 1779 г. был издан Манифест Екатерины II (форма документа должна была подчеркнуть его значение как “непремен- ного” закона), четко определявший характер повинностей припис- ных и размер их заработной платы1^7. С тех пор, как полагала са- ма императрица, все успокоилось и “не слышно было об них ни- чево”188. Одним из последствий политики национализации металлурги- ческой промышленности было сосредоточение в руках государст- ва около 75% производства в данной отрасли. В течение екате- рининского царствования она развивалась еще в целом достаточ- но успешно, однако установка на то, что приоритетным является развитие сельского хозяйства, а также отсутствие у государства достаточных средств для расширения и модернизации привело к тому, что к концу века стали снижаться размеры экспорта чугу- на, Россия постепенно утратила ведущие позиции в этой области, и наметилась тенденция опасного отставания русской тяжелой промышленности от западной1^9. Другим направлением торгово-промышленной политики Екате- рины, вытекавшим непосредственно из ее экономических воззре- ний, был курс на либерализацию торгово-промышленной деятель- ности и в связи с этим ликвидацию монополий. Соответствующий указ был издан уже 31 июля 1762 г.199 В нем достаточно четко обозначен принцип свободы торговли и предпринимательства (“всем позволить невозбранно”), причем акцент сделан именно на торговлю, в которой решительно отвергалось право каких-либо кампаний на монополию в той или иной сфере или регионе. Те же идеи вновь прозвучали в указе от 18 февраля 1763 г. о предостав- лении свободы каждому заводить сусальные и шпалерные фабри- ки191. Впоследствии императрица продолжала строго следовать од- нажды взятому курсу. В 1781 г. по поводу одного представленно- го ей Г.А. Потемкиным проекта она отвечала: “Прочтя сей про- ект, я нашла, [что] оной составлен по правилам всех монополис- тов, то есть — захватить все в свои руки, несмотря на разорение вещей и людей, из того последуемое. В начале моего царствова- ния я нашла, [что] вся Россия по частям роздана подобным кам- паниям. И хотя я девятнадцать лет стараюсь сей корень истре-
380 Глава 5 бить, но вижу, что еще не успеваю, ибо отрыжки (авось либо удастся) сим проектом оказываются”192. Борьба с монополиями положила начало либерализации предпринимательской деятельно- сти, продолженной и в последующие годы. Еще одним острым вопросом начального периода царствова- ния Екатерины был вопрос о форме власти. По-видимому, уже в июле 1762 г. Н.И. Панин сделал императрице первые предложе- ния относительно создания императорского Совета, и слухи об этом проникли в переписку иностранных дипломатов195. В авгус- те того же года о создании Совета, как о деле решенном, упоми- налось в документах, связанных с возвращением из ссылки А.П. Бестужева-Рюмина194. В обширной литературе, посвящен- ной панинскому проекту195, нет единства мнений относительно це- лей самого автора проекта — то ли он действительно стремился к ограничению самодержавной власти в России, то ли заботился об упрочении собственного положения во властных структурах. Для темы данной книги ответ на этот вопрос не имеет принципиаль- ного значения. Гораздо важнее содержание панинского проекта, а также то, что к концу года Екатерина подписала проект соответ- ствующего манифеста, а позднее надорвала свою подпись. Обратившись к тексту доклада Панина, легко обнаружить, что многие из высказанных в нем соображений не могли не импони- ровать Екатерине, поскольку в своей идейной основе восходили к тем же сочинениям просветителей, что были ею любимы и почи- таемы. Таковы,' в частности, выделенные автором проекта “глав- ных восемь частей” государственного управления. Во многом, ви- димо, совпадали взгляды императрицы и воспитателя ее сына на вопросы управления. Так, резко критикуя Сенат, Панин также высказывал мысль о том, что этот орган власти не должен изда- вать законы, но только блюсти их, в то время как “главное, ис- тинное и общее о всем государстве попечение замыкается в пер- соне государей”. Прожектер подверг критике и совещательные органы предшествующего царствования, заметив, что Кабинетом при Елизавете в корыстных целях пользовались “припадочные” люди, а Конференция при высочайшем дворе была “монстр, ни на что ни похожий”. Казалось бы, это была лишь уловка, ведь сам Панин предлагал создать новый орган по существу с теми же пол- номочиями, что имела елизаветинская Конференция. Однако ос- новное выдвигаемое им обвинение заключалось в том, что Каби- нет и Конференция “отлучили государя от всех дел, следователь- но, и от сведения всего их производства”. Между тем он исходил
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 381 из того, что государь просто физически не в состоянии полноцен- но исполнять свои функции по “попечению” о всех восьми частях государственного управления иначе как “разумным ея разделени- ем между некоторым малым числом избранных к тому единствен- но персон”. Причем устанавливался достаточно жесткий порядок прохождения через совет документов, принятия в нем решений и специально подчеркивалось, что “из сего императорскаго совета ни что исходить не может инако, как за собственноручным монар- шим подписанием |7°. Таким образом, в отличие от своих предшественников — Вер- ховного тайного совета, Кабинета министров и Конференции — ?( новый орган не должен был обладать правом самостоятельного издания указов, но фактически превращался в коллективного го- сударя, в то время как функции последнего сводились к автома- тическому визированию решений Совета. Показательно, что в па- нинском проекте даже не упоминалось о возможности разногла- сий между государем и Советом, т. е., по-видимому, даже не до- пускалась подобная мысль, хотя французскому послу Л.О. Бре- тейлю Панин говорил, что в качестве арбитра должен был высту- пать Сенат. Не упоминалось и о порядке принятия решений в са- мом Совете, т. е. должны ли они были приниматься непременно единогласно или большинством голосов. Можно предположить, что, будучи коллегиальным органом, Совет должен был бы дей- ствовать на основании Генерального регламента, однако принцип коллегиальности со свойственным ему порядком обсуждения и принятия решений уже в это время подвергался острой критике*. Впрочем, судя по косвенным данным, планы Панина простирались и далее. Так, он предполагал ответственность высших должност- ных лиц не только перед государем, но и перед “обществом”197. Следует согласиться с мнением Омельченко, что и Панин, и выступавший с похожими проектами Миних прежде всего исходи- ли из представления о необходимости “освободить от государст- венных забот женщину-монарха, в которой они по опыту преды- дущих царствований предполагали весьма условное отношение к императорским обязанностям”, и пытались таким образом узако- *Так, в одной из записок, относящихся, очевидно, ко времени до сенатской рефор- мы 1763 г., Екатерина писала: “В ответе Сенату упомянуть не худо, дабы Сенат старал- ся единогласно решать дела по законам и тем самым облехчат бремо государственнаго правления; и времо выиграно будет, которая занимается чтение разноголосие” (РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 259. Л. 35). Тезис о необходимости решать дела единогласно был по- вторен и в именном указе Сенату от 21 марта 1768 г. (ПСЗ. Т. 18. № 13083).
382 Глава 5 нить определенный механизм принятия решений, оградив себя от людей “припадочных”. Оба прожектера “не подозревали, что Екатерина II хотела править сама и, по-своему” и “что она впол- не готова была для этой роли”^^.к Это замечание Омельченко представляется весьма важным. Скорее всего именно с созданием устойчивого равновесия политических сил путем закрепления про- цедуры -принятия решений по важнейшим политическим вопросам, в первую очередь и были связаны цели Панина, тем более что он, видимо, рассматривал такой порядок как временный, до совер- шеннолетия великого князя Павла. Можно предположить, что, ес- ли бы Панин стремился к чему-то большему, т. е. к изменению политического строя, он прилагал бы усилия к тому, чтобы соот- ветствующий документ был подписан и обнародован до или во время коронации Екатерины*. Императрица же, как показали последующие события, вполне сознавала необходимость иметь и разумных советников, и испол- нительных помощников, но она не хотела, чтобы полномочия ее советников были закреплены законодательно, понимая, что по су- ществу это означало бы ограничение самодержавной власти. Воз- можно также, что, зная о симпатиях Панина к шведской полити- ческой системе, она распознала в его проектах попытку ее пере- несения в Россию, что и отразилось в приведенных в предыдущем разделе книги словах из инструкции Вяземскому 1764 г. Посколь- ку сама идея Совета просто по определению не могла быть еди- нодушно одобрена всеми, кто входил тогда в окружение импера- трицы, то, играя на противоречиях между отдельными группиров- ками, Екатерина могла позволить себе ее отвергнуть. Однако в действительности Совет, хоть и не был конституциирован, все же существовал в виде Комиссии о вольности дворянской, созданной в феврале 1763 г. в том же составе, что изначально предполагал- ся для Совета. И именно эта комиссия обсуждала проект сенат- ской реформы, также инициированной Паниным и осуществлен- ной в конце 1763 г Омельченко высказывает осторожное сомнение относительно того, отвечала ли сенатская реформа планам Екатерины, или она *В литературе встречается мнение о том, что при составлении проекта Панин ори- ентировался на конституционную монархию шведского образца. Однако посвятивший Паниным специальную монографию Д. Рэнсел отмечает существенные различия между проектом Панина и шведской конституцией 1720 г. Из проекта, считает он, вовсе не следует мысль о прямом ограничении самодержавия (Ransel D.L. The Politics of Catherinian Russia: The Panin Party. New Haven, 1975. P. 76—136).
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 383 “не сочла более .возможным противодействовать Н.И. Пани- ну хотя приведенные выше данные свидетельствуют скорее о том, что в данном вопросе взгляды императрицы и Панина сов- падали. И все же, сама реформа явилась итогом коллективного и достаточно длительного обсуждения в Комиссии о вольности дво- рянской. Соответствующий указ был дан ей в апреле 1763 г., а ее итоговый доклад утвержден Екатериной 15 декабря201. В резуль- тате реформы Сенат был разделен на шесть департаментов со строго определенной компетенцией каждого и функциями высшей контрольной инстанции и высшего судебно-надзорного органа. Оценивая сенатскую реформу 1763 г., следует иметь в виду, что в то время она, очевидно, рассматривалась Екатериной преж- де всего как средство создания более эффективной системы уп- равления и такая цель реформы была, без сомнения, достигнута. Но одновременно императрица смотрела на реформу лишь как на первый этап, часть масштабной реорганизации высших органов управления. В Наказе 1767 г. и в полном соответствии с направ- I ленностью реформы 1763 г. Сенат фигурировал как “хранилище законов” (Ст. 26), т. е. его основной функцией провозглашалось наблюдение за соблюдением законов, и одновременно он получал право делать представления монарху в случае, если в действую- щем законодательстве обнаруживались противоречия (статьи 23—25)*. В том же направлении, как мы увидим, развивалась ре- форматорская мысль Екатерины и в последующие годы. Будучи этапом в реорганизации высшего управления, сенатская реформа одновременно была и частью комплексной реформы уп- равления в целом. Не случайно манифест о разделении Сената на департаменты был подписан в один день с рядом других законо- дательных актов, в чйсле которых были указ против “лихоимства” и манифест о штатах202. История разработки и введения новых штатов местных учреждений была детально исследована Готье20^, поэтому здесь останавливаться на ней подробно нет смысла. От- мечу лишь, что сама проблема рассматривалась Екатериной как актуальная уже с первых дней царствования: задача рассмотрения гражданских штатов была поставлена ею в указе Сенату от 23 ию- ля 1762 г.204 Позднее непосредственной подготовкой реформы за- нимался Я.П. Шаховской, чей проект обсуждался Сенатом, был им переработан, представлен императрице, но не утвержден и до- *Вряд ли можно согласиться с Омельченко, полагающим, что в Наказе Сенату предписывалось “скромное и по тому времени не вполне ясное место” (Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 253).
384 Глава 5 рабатывался далее, как считал Готье, при участии А.И. Глебова. Готье полагал, что неодобрение Екатериной сенатского проекта было связано с ее недовольством Сенатом в целом, а “раз дело попало в руки Глебова, нет основания думать, чтобы он бережно отнесся к законопроекту, связанному с именем его ближайшего предшественника кн. Шаховского”20^. Впрочем, императрица, до- статочно осведомленная о внутренних противоречиях в Сенате, вряд ли была склонна рассматривать его как единое целое и толь- ко на этом основании отвергать представленный им проект. Изве- стно также и ее отрицательное отношение к Глебову. Скорее все же дело было в том, что Екатерина действитель- но получила совсем не тот документ, который ожидала: вместо но- вых штатов ей подан проект “большой реформы местного управ- ления”206, предусматривавший новое административно-территори- альное деление, введение генерал-губернаторств, выборных от дворянства и т. д. К проведению же такой реформы императри- ца была явно не готова. Более того, если бы даже содержание се- натского проекта полностью соответствовало ее намерениям, то и тогда решиться на осуществление столь масштабной реформы без какой-либо предварительной подготовки, да еще одновременно с сенатской реформой, значило бы действовать тем же методом ка- валерийской атаки, каким действовал Петр III, что противоречи- ло избранной тактике преобразований. Тем более что, как свиде- тельствуют рассмотренные Готье документы, предложения Ша- ховского вызвали резкую критику в окружении Екатерины207, а она, как известно, и в то время, и много позже считала необхо- димым с этим считаться. Поэтому вряд ли можно согласиться с Готье, видевшим в том усеченном варианте, в каком была осуще- ствлена реформа, победу бюрократического принципа над “со- словно-дворянским” и утверждавшим, что лишь Уложенная ко- миссия и восстание Пугачева открыли Екатерине “глаза на поло- жение вещей в сфере местного управления и направили ее преоб- разовательные стремления по новому пути”20^. Во-первых, как будет показано ниже, губернская реформа 1775 г. также далеко не означала победу “сословно-дворянского” принципа, во-вторых, она готовилась на протяжении ряда лет совершенствованием са- мой организации службы и, наконец, в-третьих, немалое значение имел опыт внедрения новых штатов, показавший большие трудно- сти как финансового характера, так и в замещении всех предус- мотренных ими вакансий, да еще и “достаточными и честными ЛЮДЬМИ
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 385 Вместе с тем и утверждение штатов имело чрезвычайно важ- ное значение в плане совершенствования системы управления и упорядочения государственной службы. Штаты 1763 г. самим фактом своего опубликования окончательно закрепили петровские принципы службы за жалованье на всех ступенях государственно- го аппарата, сделали всю систему должностей более стройной и однообразной, четко определили функциональные обязанности каждого чиновника и соответствие должностей Табели о рангах. По Манифесту 15 декабря 1763 г. были ликвидированы Сыскной и Сибирский приказы, причем Сибирская губерния была теперь подчинена коллегиям, канцеляриям и конторам на общих основа- ниях. Таким образом, было положено начало унификации управ- ления на всей территории империи, вскоре продолженное ликви- дацией гетманства на Украине. Одновременно, однако, в тот же день 15 декабря был утвержден штат Судного приказа, разделен- ного на четыре департамента. Эта мера была, видимо, связана с тем, что полномасштабная судебная реформа, необходимость ко- торой Екатерина вполне сознавала, была еще не готова и пока что речь шла лишь о ее совершенствовании. Наконец, еще одной но- вацией штатов 1763 г. было восстановление в губерниях прокурор- ского надзора. Установление жалованья для всех чиновников вплоть до копи- истов рассматривалось императрицей и ее сотрудниками как важ- нейшее средство борьбы с коррупцией. Позднее, в указе от 11 ок- тября 1764 г., Екатерина напоминала, что, “изыскивая избавить Наших верноподданных от притеснений и взяток безжалостных су- дей и канцелярских служителей”, 15 декабря 1763 г. им было оп- ределено “довольное жалованье, которое бы они получая не имели уже причины сверх того к богоненавистной корысти”2^. Пробле- ма коррупции также волновала Екатерину с первых дней царство- вания: соотвествующий именной указ с упоминанием регистратора Новгородской губернской канцелярии Я. Рейбера, бравшего плату за приведение к присяге, появился уже 18 июля 1762 г.211 К это- му же времени относятся и другие следственные дела аналогично- го рода. Так, 24 августа 1762 г. был издан указ об увольнении чиновника Штатс-конторы В. Шокурова, начался процесс смо- ленского губернатора И.З. Аршеневского, было доведено до кон- ца дело членов Иркутского магистрата и сенатского следователя П.Н. Крылова и целый ряд других. Как верно заметил Готье, “борьба с лихоимством и взяточничеством, более последователь- ная и энергичная, чем ранее и чем в поздние периоды екатери- 13— 1231
386 Глава 5 . нинского царствования, является яркой характерной чертой пер- вых лет ее правления”212. Однако важно еще раз подчеркнуть, что императрица сознавала, что просто репрессивные меры, как и мо- ральные увещевания, явно недостаточны и требуется прежде все- го ликвидировать сами причины коррупции. Другое дело, что, как известно, победить это извечное зло Екатерине все равно не уда- лось, и потому, видимо, что слишком сильна была традиция, и по- тому, что размер жалованья чиновников оставался недостаточным и выплачивалось оно нерегулярно, и потому, конечно, что сама борьба с коррупцией велась далеко не последовательно. Одновременно Екатериной был осуществлен ряд мероприя- тий, направленных на совершенствование организации службы и, в частности, на установление порядка, при котором замещение вакантных должностей и повышение в чине проводилось бы в первую очередь на основании заслуг и годности. Об этом импе- ратрица прямо писала в распоряжении Герольдмейстерской кон- торе, требуя представить ей кандидатуры для заполнения “ниж- них порозжих мест”, “наблюдая прямое достоинство и заслуги, а не старшинство”215. 3 марта 1763 г. был издан указ о введении для всех чиновников аттестатов, а затем утвержден формуляр по- служного списка214. В 1764 г. всем учреждениям страны было предписано завести специальные журналы для регистрации све- дений о службе и поведении чиновников, причем при переводе чиновника из одного учреждения в другое предписывалось на- правлять туда соответствующую выписку из журнала215. В том же году были введены пенсии для чиновников, прослуживших 35 лет, составлявшие половину их оклада216. Такими указами, как отмечал С.М. Троицкий, “были укреплены основы бюрократиче- ского порядка продвижения людей по службе”217. Обращает на себя внимание также и то, что в Манифесте о сенатской рефор- ме 1763 г. впервые был поставлен вопрос о необходимости юри- дического образования для чиновников, занятых судопроизводст- вом. Примером реализации новых принципов на деле явилась осуществленная в 1764 г. И.И. Неплюевым по заданию Екате- рины проверка чиновников центральных учреждений, из которых престарелый сенатор предложил заменить 17 человек, в том чис- ле глав двух коллегий216. В непосредственной связи со всем комплексом рассмотренных выше мероприятий находится ряд “наставлений” и инструкций гу- бернаторам, изданных в 1764—1765 гг. и составляющих, по вы- ражению Готье, “органическую часть областных преобразований
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 387 екатерининского времени”. Рассматривая “наставление” губерна- торам от 21 апреля 1764 г. и сравнивая его с сохранившимися черновыми набросками к нему, историк замечает, что “к сожале- нию... нет сведений о том, как и под какими влияниями у Ека- терины возникла мысль о его составлении”^^. Между тем к это- му времени Екатерина уже была знакома с подготовленным Ша- ховским проектом реформы местного управления, который вклю- чал и достаточно обширный раздел об обязанностях губернатора. Скорее всего именно он и побудил императрицу к сочинению гу- бернаторской инструкции, но уже после введения новых штатов. Вместе с тем еще в октябре 1763 г. императрица составила ин- струкцию назначенному смоленским губернатором вместо Арше- невского В.В. Фермору, которая начиналась следующими слова- ми: “Усмотрели мы*, что по сие время должность генерал-губер- наторская в государстве Нашем прямо еще не определена, ибо не далее оная простирается, как иметь только главную команду в своей губернии, содержать канцелярию, отправлять судныя дела по форме и исполнять по насланным указам. Но по мнению На- шему, сие есть только орудие звания сего...”. Далее в более чем 20 пунктах Фермору предписывалось иметь точные сведения о границах и географии его губернии, а также о народонаселении, для чего было необходимо завести во всех церквах метрические книги и ежегодно присылать данные о числе родившихся и умер- ших для публикации в газете “для общаго всех ведения, сколько во всей России счисления народа известно”. Губернатор должен был способствовать развитию на вверенной ему территории тор- говли, ремесел и земледелия и особенно заботиться об увеличе- нии производства продуктов, заменяющих экспортируемые. В ве- дении губернатора также должны были быть дороги и мосты, осушение болот, сбережение лесов, здоровье населения, “граж- данский порядок”, судопроизводство, налоги. Особое внимание должно было быть уделено учету отставных и неслужащих дво- рян, а также тому, как они управляют своими крестьянами, при- чем (и это весьма примечательно) предписывалось “не токмо принимать на таковых разорителей крестьянския жалобы, но в случае нужды и воздерживать их от того властию законов”. На- конец, губернатор должен был “особо записывать... убитых на драках, воровствах, разбоях и в пьянстве умерших, дабы по то- му примечать можно было, возрастает ли благонравие в народе и какое и коликое в нравах исправление на следующее время опре- ”770 делить надлежит 13*
388 ashu'’:'.' Глава 5 .. .‘.АА “Наставление” от 21 апреля 1764 г. в значительной мере по- вторяет многие пункты инструкции Фермору, но делает ее деталь- нее, весомее. Если в инструкции Фермору прочитывалась мысль о том, что губернатору недостаточно быть просто исполнителем указов из центра, то в “наставлении” он уже прямо назывался “хозяином” губернии. Теперь ему были подчинены все местные учреждения и работающие в них чиновники, которые он имел пра- во увольнять и штрафовать, хотя эти его распоряжения и могли быть отменены в Петербурге, а назначения на открывающиеся ва- кансии производились Сенатом. Сам губернатор становится фак- тически доверенным лицом государя, получая право обращаться прямо к нему. Его статус теперь выше статуса президента колле- гии, и он подотчетен непосредственно Сенату и государю. Более того, губернской канцелярией он должен управлять так же, как президенты управляют коллегиями. Таким образом, с одной сто- роны, резко возрастает власть губернатора, его политическое зна- чение, с другой — повышается и его ответственность^!. В “наставлении” достаточно ясно прочитывается характерная для Просвещения мысль о том, что благосостояние целого, т. е. всего, государства зависит от правильного управления его частя- ми. Д. Ле Донн в связи с этим полагает, что придание губерна- торам новых функций и нового статуса означало перенесение цен- тра тяжести с функционального принципа управления на террито- риальный. “Управление является территориальным, — поясняет он, — когда оно сосредоточено в личности или учреждении, кото- рое рассматривается как получатель всех приказов и запросов от центральной власти, не зависимо от того, спускаются ли импуль- сы вниз в виде отдельных лучей, идущих от разных органов цен- трального управления, или они прежде концентрируются в один луч, идущий из координирующего органа центрального правитель- ства... Управление является функциональным, когда лучи идут из центральных учреждений в местные отделения этих учреждений, имеющие особую юрисдикцию на данной территории и не коор- динируемые какой-либо иной местной властью”. Далее историк пытается поставить такую, как он сам говорит, “теоретическую формулу” в социальный контекст. Он утверждает, что функцио- нальный принцип управления “признает разделение общества на группы, чьи интересы должны быть представлены в центральном правительстве”, в то время как территориальный принцип предпо- лагает “преобладание одного класса, которому должны подчинять- ся все остальные группы
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 389 Как и всякое отвлеченное теоретическое построение, схема Ле Донна может быть принята лишь отчасти. Во всяком случае уже проект Шаховского, предусматривая значительное возраста- ние власти губернатора, предполагал и наличие при нем “товари- щей”, выбранных от двух сословий губернии. В дальнейшем прин- цип сословного самоуправления также занял важное место в жа- лованных грамотах 1785 г. Другое дело, что в изменении статуса губернатора и перенесении центра тяжести в управлении на тер- ритории можно увидеть подступы к осуществленной позднее кол- лежской реформе, вылившейся в сокращение числа органов цент- рального управления. В целом же необходимо подчеркнуть, что сенатская реформа 1763 Г., введение новых штатов, издание “наставления” губерна- торам и ряда указов, направленных на упорядочение организации государственной службы, в совокупности были весьма серьезной (умеренной, если воспользоваться классификацией Т. Колтона) реформой, коснувшейся разных сфер управления. Причем это был лишь первый этап более масштабной реформы, продолженной Екатериной в последующие годы. В содержательном плане ре- форма 1763—1764 гг. в значительной мере означала возвращение к петровским принципам и их дальнейшее развитие, но уже на иной стадии. Осуществление ее стало возможным благодаря из- менившемуся хозяйственно-финансовому положению страны, пре- одолению последствий хозяйственной разрухи, оставленной Пет- ром I своим преемникам*. Немалую роль сыграли и финансовые мероприятия как елизаветинского царствования, так и проведен- ные Екатериной, о которых речь пойдет ниже. Одним из них яви- лась секуляризационная реформа. Секуляризационная реформа, одна из важнейших реформ на- чального периода царствования Екатерины II, готовилась парал- лельно с сенатской на протяжении всего рассматриваемого време- ни. Как мы уже видели, тема защиты православия в первые дни нового царствования стала пропагандистским жупелом. Именно то, что “закон Наш Православный Греческий перво всего возчув- ствовал свое потрясение и истребление своих преданий церковных, так, что Церковь наша Греческая крайне уже подвержена остава- лась последней своей опасности переменою древняго в России ^Сказанному не противоречит, на мой взгляд, и то обстоятельство, что введение штатов 1763 г. в полном объеме осталось нереализованным и уже в 1764 г. было оста- новлено именно по финансовым причинам. Здесь важно утверждение самих принципов организации управления и государственной службы.
390 ' шику; Глава 5 -Sp < православия и принятием иновернаго закона”, провозглашалось главным основанием свержения Петра III225. Вскоре Екатерина отменила осуществленную ее предшественником секуляризацию церковных земель и ликвидировала Коллегию экономии. Однако затем Я.П. Шаховскому было дано распоряжение о составлении ведомостей о доходе и расходе церковных вотчин, а 27 ноября была создана Комиссия о духовных имениях, которой 29 ноября была дана инструкция, предписывавшая проведение описания все- го земельного имущества церкви и крестьянских повинностей и рекомендовавшая духовным владельцам умеренность в их назна- чении224. Одновременно уже в этой инструкции, как справедливо отмечает А.И. Комиссаренко, “обнаруживается твердое желание светской власти подчинить своему контролю всю экономическую жизнь и политику” духовных собственников225. К концу 1762 г. Г.Н. Теплов подготовил “Мнение о монастырских деревнях”, ставшее основой проекта реформы. 12 мая 1763 г. была восста- новлена Коллегия экономии и ей было поручено описание монас- тырских имений. И хотя в “Мнении” Теплова*достаточно ясно го- ворилось о нецелесообразности сохранения вотчин во владении церкви, инструкция Коллегии экономии, данная ей 6 июня 1763 г. и составленная, по-видимому, тем же Тепловым, отрицала какие- либо намерения государства лишить церковь ее имущества. В те- чение всего 1763 г. параллельно с активной деятельностью Кол- легии экономии продолжалась доработка проекта реформы, кото- рый был представлен императрице в виде доклада комиссии в се- редине января следующего 1764 г. и одобрен Екатериной. 2 фе- враля того же года был издан соответствующий манифест226. Согласно реформе все монастырские вотчины перешли в веде- ние Коллегии экономии. Епархии с находившимися в них монас- тырями были разделены на три класса, в зависимости от принад- лежности к которым определялось количество в них монахов и монастырских слуг. Число штатных монастырей, которых до ре- формы было около тысячи, сократилось до 226. Экономические крестьяне облагались полуторарублевым налогом, что с учетом расходов на содержание монастырей должно было дать государ- ству ежегодный доход в 617 518 рублей227. При рассмотрении секуляризационной реформы надо обратить внимание на некоторые обстоятельства ее подготовки и проведе- ния. Во-первых, то, что реформа была начата уже вскоре после переворота, служит, как представляется, еще одним подтвержде- нием того, что положение Екатерины на троне было много проч-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 391 нее, чем принято считать. Во-вторых, обращает на себя внимание характерная тактика проведения реформы, выразившаяся в посте- пенности, а также в искусном маневрировании общественным мне- нием. С одной стороны, велась активная подготовка реформы, с другой — делалось все, чтобы успокоить слухи о намерениях пра- вительства осуществить секуляризацию. Причем в течение 1763 г. был издан целый ряд указов о повинностях монастырских кресть- ян, общий смысл которых сводился к тому, что крестьяне долж- ны платить подати монастырям по-прежнему, но церковным вла- стям необходимо проявлять умеренность, лишнего с крестьян не взыскивать и, кроме того, выпустить всех крестьян, содержащих- ся под караулом22^. Результатом такой тактики и явилось то, что реформа в конечном счете, если не считать отдельных эпизодов и, в частности, дела А. Мациевича, не встретила сопротивления. И это при том, что вполне открыто был провозглашен курс на ве- ротерпимость. Уже в декабре 1762 г. было объявлено разрешение раскольникам, бежавшим за границу, возвращаться и селиться в России, а в манифесте об условиях приезда в страну иностранцев им была обещана полная духовная свобода229. Как и всякое крупное преобразование, секуляризационная ре- форма была многоаспектным мероприятием, имевшим и разнооб- разные причины, и не менее разнообразные последствия. Уже в самом Манифесте 26 февраля 1764 г., постановляющей части ко- торого предшествовал краткий очерк истории вопроса, легко про- читывалась мысль о неизбежности секуляризации как прямого следствия всей политики государства в отношении церкви, начи- ная с середины XVII в. Действительно, сама логика развития светского Российского государства на протяжении всего времени с момента церковного раскола и до второй половины XVIII в. свидетельствовала о несовместимости такого типа государства с наличием в его недрах своего рода государства в государстве в виде института церкви с огромными земельными владениями и сотнями тысяч крепостных крестьян, как бы выпадавших из сфе- ры светской власти. Это противоречило идее регулярного госу- дарства, стремившегося к полному контролю над всеми своими подданными, включая и их духовную жизнь. Само по себе по- добное противоречие было вполне естественным результатом раз- вития государства, в чем Россия ничем не отличалась от других европейских стран, где становление единых государств с сильной королевской властью также сопровождалось противостоянием ду- ховной и светской властей в борьбе за политическое главенство.
392 инйфр*:, Глава 5 Щ ‘45 И везде такая борьба, в конце концов заканчивавшаяся победой светского государства, сопровождалась секуляризацией. Однако специфика российской ситуации и была связана как раз с тем, что в Западной Европе пик борьбы католической церкви со свет- ской властью пришелся на XII—XIV вв., т. е. на время образо- вания единых государств, в то время как в России это произош- ло много позже — в середине XVII в., на уже иной стадии раз- вития. В Европе государство оказалось достаточно сильным, что- бы одержать верх в борьбе за политическую власть, но и цер- ковь была не настолько ослаблена, чтобы потерять свою незави- симость. В результате в Европе произошло отделение церкви от государства и обмирщение власти, причем церковь сохранила и свое финансовое могущество, и влияние на духовную жизнь об- щества. В России же победа государства над церковью означала ее подчинение интересам государства, интеграцию в систему го- сударственного управления, как ее составляющей. И секуляриза- ционная реформа Екатерины II явилась в этом отношении по- следним, завершающим этапом. Секуляризация монастырских вотчин поставила православную церковь уже не только в административную, но и в финансовую за- висимость от государства, которое теперь определяло, сколько мо- настырей и монахов нужно иметь в государстве, и таким образом довольно жестко регламентировало духовную жизнь своих поддан- ных. Ограничивая то их количество, которым оно, государство, го- тово было пожертвовать ради Бога, оно тем самым определяло и место, отводимое церкви в ее социально-политической системе. Причем это рассматривалось именно как жертва со стороны госу- дарства, ибо удалившийся в монастырь переставал быть полноцен- ным членом общества, чья жизнь посвящена служению “общему благу”, т. е. собственно государству. Именно поэтому, как уже упо- миналось, Екатерина и духовенство не рассматривала в качестве са- мостоятельного сословия, ведь смысл существования сословий она, в полном соответствии с идеями просветителей, видела опять же в выполнении каждым из них определенных функций на благо госу- дарства. И тут необходимо подчеркнуть, что, будучи естественным результатом развития Российского государства на протяжении дли- тельного периода его истории, секуляризация полностью укладыва- лась в просвещенческую политическую доктрину, которой придер- живалась императрица. Вместе с тем, рассматривая секуляризацию церковных вотчин как закономерный результат объективных процессов развития
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 393 Российского государства, не следует сбрасывать со счетов и “глу- бокие социально-экономические причины”, “противоречия из-за земельной собственности, крестьян и феодальной ренты”, о кото- рых пишет А.И. Комиссаренко. Он также отмечает, что духовен- ство насаждало в своих вотчинах “консервативные хозяйственные отношения” и затрудняло “общий экономический прогресс в стра- не”, причем изучение им вотчинного хозяйства духовных владель- цев в период, предшествующий реформе, показало, что к середи- не 40-х годов XVIII в., “воспользовавшись слабостью верховной власти”, духовенство сумело “почти полностью восстановить свою экономическую независимость”^. Еще один аспект секуляризационной реформы связан с поли- тикой Екатерины в отношении крепостного крестьянства в целом. Уже дореволюционные историки, в частности А. Завьялов и В.И. Семевский^, рассматривали секуляризацию как своего ро- да “пролог“ к будущему освобождению крестьян. С этой идеей в целом солидарен и Комиссаренко, полагающий, что “секуляриза- ция пробила заметную брешь в крепостничестве”232 Действитель- но, около миллиона русских крестьян в результате реформы ока- зались в условиях, несомненно, более благоприятных, чем преж- де. В стране стало одним собственником крестьянских душ мень- ше, само пространство крепостничества резко сократилось. Вмес- те с тем нельзя не заметить, что монопольное положение дворян- ства как владельца “крещенной собственности” лишь усилилось. Последствия секуляризационной реформы не ограничиваются, однако, лишь уже перечисленными. Церковь, отделенная от госу- дарства, всегда составляет ему своего рода духовную альтернати- ву, как и было в большинстве европейских стран. В России же церковь, интегрированная в государственную систему, такой аль- тернативы верующему почти не предоставляла и предоставить не могла. Иначе говоря, с духовно-нравственной точки зрения, с точ- ки зрения духовной жизни общества реформа обернулась опреде- ленными потерями — это был еще один шаг к несвободе, к ого- сударствлению личной жизни человека. Были потери и иного плана, связанные с гибелью памятников культуры. Например, из 95 новгородских монастырей было упра- зднено 73, здания которых “пришли в полную ветхость из-за бес- хозности и заброшенности”. Всего же по стране было закрыто около 500 монастырей, примерно четверть существовавших ранее монастырей продолжали функционировать как заштатные. Впро- чем, современные церковные историки склонны считать, что “ме-
394 ' <-^Vu н- -цэл Глава 5 „ v • роприятие это прежде всего было экономике-политическим и ан- ”733 тицерковного характера в прямом смысле не имело z . Еще одним важным направлением политической деятельности Екатерины инновационного характера стало в первые годы ее царствования приглашение в Россию иностранных колонистов. Первый связанный с ними законодательный акт появился 4 дека- бря 1762 г. Это был короткий манифест, в котором всем иност- ранцам “кроме жидов” разрешалось селиться в России, а также объявлялось прощение возвращающимся в страну беглецам2^4. Манифест почти дословно повторял указ Сенату от 14 октября то- го же года и явился результатом определенной работы, проведен- ной за полтора месяца, разделяющие два документа2^. Однако лишь через полгода условия поселения иностранцев были уточне- ны и детализированы. 22 июля 1763 г., как уже упоминалось, бы- ла создана Канцелярия опекунства иностранных во главе с Г.Г. Орловым, а другим указом разъяснялось, что желающие по- селиться в России могут получить деньги на проезд в русских гЦ>- сольствах за границей, что в России им гарантируется свобода ве- роисповедания, освобождение от податей на 30 лет и рекрутской повинности, а также беспроцентные ссуды на обзаведение хозяй- ством сроком на 10 лет. Причем иностранцам, селящимся колони- ями, было обещано самоуправление и сохранение их внутренних порядков в соответствии с традициями их родины. Указ содержал список губерний, в которых имелись свободные для поселения земли2^. Рассматривая данное направление реформаторской деятельно- сти Екатерины, сразу же подчеркну, что, во-первых, оно, как и другие, составляло неотъемлемую часть всей системы екатеринин- ских реформ, и во-вторых, оно, с одной стороны, полностью впи- сывалось в исповедуемые императрицей просвещенческие взгляды, а с другой — было естественным продолжением политики ее пред- шественников. Популяционистские теории, ставившие процветание государства в зависимость от народонаселения, получили распро- странение в Европе уже с конца XVII — начала XVIII в. и бы- ли хорошо известны в России. Их русский вариант наиболее яр- ко воплощен в знаменитом сочинении М.В. Ломоносова “О со- хранении и размножении российского народа”. Для России, перед которой уже с XVI в. особенно остро стояла проблема освоения, колонизации территорий на севере, юге и востоке, за счет кото- рых на протяжении всего этого времени шло расширение страны, проблема народонаселения была особенно актуальной. К екатери-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 395 нинскому времени были испробованы. разнообразные меры и на- коплен определенный опыт, включавший и переселение в Сибирь провинившихся крепостных при Елизавете Петровне, и, например, освоение И.И. Неплюевым Оренбургского края в 1740-е—1750-е годы, сопровождавшееся острыми столкновениями с местным на- селением. С начала XVIII в. происходило активное привлечение в Россию иностранцев, в основном специалистов разного профи- ля (знатоков кораблестроительного и горнорудного дела, произ- водства фарфора, каменщиков, механиков, геодезистов, архитек- торов, портных, парикмахеров, банкиров, военных и т. д.), как это было обычной практикой и в других европейских странах того времени. Впрочем, в середине века в Россию стало приезжать все больше просто квалифицированных рабочих. Так, французский посол в Петербурге в 1761 г. сообщал в Париж о едва ли не еже- дневном прибытии своих соотечественников, нанятых для работы на шелковой фабрике. В 1759 г. во время оккупации Восточной Пруссии туда был направлен сенатский секретарь Ф.И. Сукин, которому было поручено попытаться перевести в Россию какие- нибудь полезные предприятия и нанять рабочих237. В начале 1750-х годов русское правительство обсуждало предложение француза на русской службе де Лафонта о переселении в Россию французских гугенотов. Была создана специальная комиссия, но ее доклад остался нереализованным, по-видимому, из-за начавшейся Семилетней войны238. В 1756 г. другой русский офицер француз- ского происхождения — Ларивьер, посланный в Германию для за- купки лошадей, докладывал российскому посланнику в Вене о том, что несколько немецких семей изъявили желание переселить- ся в Россию. Только три года спустя он получил от правительст- ва ответ, что переселенцы будут приняты, но оказать им финан- совую поддержку из-за обстоятельств военного времени невоз- можно239. Наконец, уже при Петре III проект переселения ино- странцев выдвинул пастор И.Г. Эйзен, известный противник кре- постничества, участвовавший позднее в конкурсе Вольного эконо- мического общества. Он предлагал организовать поселения крес- тьян-эмигрантов в Лифляндии, где они должны были продемон- стрировать преимущества свободного труда перед подневоль- ным249. Английский историк Р. Бартлетт, автор упоминавшейся выше монографии о переселенческой политике Екатерины II, приводит слова своего соотечественника У. Тука, известного ученого конца XVIII — начала XIX в., прожившего в России более двадцати
396 tb' F ' ч .уййя Глава 5 s лет и посвятившего ей ряд своих сочинений*: “Ни одна другая ко- ронованная особа современности не делала проблему народонасе- ления столь важной заботой правительства, как покойная импера- трица”^. Действительно, в -письмах и разного рода записках Екатерины можно обнаружить немало высказываний, демонстри- рующих ее знакомство и понимание соответствующих теорий ее времени**. М.М. Шпилевский, единственный из русских истори- ков, посвятивший этому аспекту мировоззрения и политики Ека- терины специальную работу, полагал, что забота о народонаселе- нии была движущей силой едва ли не всех ее реформ в социаль- ной сфере242# Подобное утверждение является, конечно, преуве- личением, однако то, что идея необходимости увеличения числа подданных постоянно учитывалась императрицей, сомнений не вызывает. Политика Екатерины II по привлечению в Россию иностран- ных колонистов имела несколько существенных особенностей, от- личающих ее от предшествующего времени. Во-первых, это сис- тематичность, упорядоченность, законодательное оформление, вы- деление самой проблемы как самостоятельной сферы государст- венной деятельности (выразившееся в создании специального цен- трального ведомства), осознание необходимости проведения в от- ношении эмигрантов особой политики***. Во-вторых, масштабы переселенческой политики — лишь за два первых года в Россию прибыло около 30 тыс. немецких переселенцев, осевших в основ- ном в Саратовской губернии243. Наконец, в-третьих, состав но- вых поселенцев, приглашенных в Россию: в основном — люди, за- нявшиеся сельскохозяйственным трудом, причем приехавшие не временно по контракту, а навсегда. Трудно сказать, в какой мере сама Екатерина это сознавала, но фактически, создавая поселения *См. о нем: Cross A.G. By the Banks of the Neva. Chapters from the Lives and Careers of the British in Eighteenth-Century Russia. Cambridge, 1997. P. 108—113. **Приведу лишь один пример: “Мир необходим этой обширной империи; а не в опустошениях; заставьте кишеть народом наши обширныя пустыни, если это возможно; для достижения этого не думаю, чтобы полезно было заставлять наши нехристианския народности принимать нашу веру: многоженство более полезно для умножения населе- ния” (Записки императрицы Екатерины Второй. С. 627). ***Наряду с развитием положений, уже имевшихся в русском законодательстве, исследователи отмечают влияние, оказанное на манифест 22 июля 1763 г. аналогичны- ми актами зарубежных стран, в частности Пруссии и Дании (Bartlett R.P. Human Capital. The Settlement of Foreigners in Russia. 1762—1804. Cambridge, 1979. P. 50). В совокупности это законодательство разных стран Европы заложило основы современ- ных представлений о свободе передвижения как об одном из неотъемлемых прав чело- века, а также современных норм, регулирующих эмиграционную политику.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 397 свободных крестьян в непосредственной близи к районам концен- трации помещичьих крестьян, она реализовала идею Эйзена. Ко- лонисты должны были не только принести государству экономи- ческую выгоду, но и продемонстрировать преимущества свободно- го труда, стать образцом высокой культуры сельскохозяйственно- го производства. И здесь опять же свою роль сыграли и восхо- дящие к физиократам представления о самоценности именно сель- ского хозяйства. Привлечение в Россию иностранных колонистов было лишь частью национальной^Тюлитики Екатерины. Другой ее аспект — реорганизация управления Украиной, что, как видно по приведен- ной выше цитате из инструкции Вяземскому, рассматривалось им- ператрицей как одна из важных государственных задач. Во-пер- вых, это было связано с убеждением Екатерины в необходимос- ти унификации управления на всей территории империи, что вы- текало из ее представлений об оптимальном политическом устрой- стве, и, во-вторых, диктовалось экономическими соображениями, стремлением получения от этой обширной части страны макси- мальных доходов. Процесс хозяйственной интеграции Украины, как мы видели, достаточно интенсивно шел и в предшествующие десятилетия, однако происходившие там социальные процессы бы- ли достаточно противоречивы. С одной стороны, казачья верхуш- ка, как ярко проявилось позднее в Уложенной комиссии, стреми- лась обрести равные права с русскими помещиками, что, хотя об этом и не говорилось вслух, предполагало распространение на Ук- раину крепостничества. С другой стороны, та же казацкая стар- шина выступала за сохранение гетманства, возможность избирать его совместно с Запорожской Сечью и сохранение старинных привилегий, данных польскими королями, и продолжавшим дейст- вовать Литовским статутом 1588 г. Такие настроения также с до- статочной очевидностью проявились во время выборов в Уложен- ную комиссию (а именно на Украине они сопровождались наи- большим количеством неприятных для правительства инцидентов) и в самой комиссии244. Екатерина, конечно, знала об этих настроениях, но, по-види- мому, была не намерена с ними считаться. Поначалу, взойдя на трон, она подтвердила привилегии украинских городов аналогич- но тому, как было сделано и в отношении привилегий Прибал- тийских губерний. Однако уже в июне 1763 г. она получила “За- писку о Малой России” Г.Н. Теплова, долгое время бывшего правой рукой гетмана К.Г. Разумовского и потому хорошо осве-
Ж . ' ЛЪтпйД Глава 5 ц /- - домленного о состоянии украинских дел. Теплов подверг украин- ские порядки уничтожающей критике. По его мнению, гетман стал игрушкой в руках казацкой старшины, которая с его помо- щью откупалась от службы, в то время как казацкие низы нища- ли, превращаясь по сути в крестьян, но практически не платя на- логов. Особый акцент был сделан в записке на вред, который приносит экономике свободный переход крестьян. Совершенно неудовлетворительной считал Теплов и систему управления Ук- раиной. “Но правы гражданские, — утверждал он, — касающи- еся до свойств народа, управляемого самодержавным государем, яко в Статуте Литовском для республиканского правления уч- режденные, весьма несвойственны уже стали и неприличны ма- лороссийскому народу, в самодержавном владении пребывающе- му”245. Автор записки решительно отвергал какие-либо претен- зии Украины на автономию на том основании, что речь идет об исконно русских землях. В свою очередь Разумовский, который, вероятно, был осве- домлен о записке Теплова, в октябре 1763 г. спровоцировал при- нятие старшиной обращения к императрице с просьбой о предо- ставлении широкой автономии. Более того, поддержав прошение старшины, он заручился ее согласием на провозглашение гетман- ства на Украине наследственным. Эти события привели к охлаж- дению во взаимоотношениях Екатерины с Разумовским и, воз- можно, ускорили развитие событий, которое закончилось выясне- нием отношений в марте 1764 г., когда гетман впервые попросил об отставке. Окончательно вопрос был решен, однако, лишь в но- ябре, после поездки императрицы в Прибалтику и дела В.Я. Ми- ровича, которое, по всей видимости, также способствовало усиле- нию при дворе антиукраинских настроений. Для управления Ук- раиной была создана Малороссийская коллегия во главе с П.А. Румянцевым, ставшим одновременно и генерал-губернато- ром края24^. Членами коллегии были назначены поровну русские и украинцы, причем Екатерина специально оговорила, что “преж- де великороссияне сидели по правую, а малороссияне по левую сторону, что утверждало в малороссиянах развратное мнение, по коему поставляют себя народом, от здешнего совсем отличным; для уничтожения сего мнения всю малороссийскую старшину уравнять в классах с здешними и сидеть членам коллегии смешан- но, по старшинству”247. Румянцеву Екатерина дала подробную инструкцию, которая в основной направленности совпадала с типовым губернаторским
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 39*99 наставлением, но имела и свои особенности. В ней, в частностей, говорилось: “...Известно всем и то, что Россия при всем том весьь- ма малую, а во время последняго гетманскаго правления по*ти и никакой от народа пользы и доходов поныне не имела. Сверк сее- го вкоренившиеся там многие непорядки, неустройства, несо^браа- зимое смешение правления воинскаго с гражданским, от нея<посе- ти различных чужих законов и прав происходящия; в суде и рас 2- праве бесконечный волокиты и притеснения; самопроизво/ьноое некоторых мнимых привилегий и вольностей узаконение, а н«стоэ- ящих частое и великое во зло употребление; весьма вредны* кадк владельцам, так и самим посполитым людям с места на MecTtj пе- реходы; закоснелая почти во всем народе к земледелию и други! м полезным трудам ленность и такая же примечаемая в нем ьнутг- ренняя против великороссийскаго ненависть представляют вагм весьма пространную рачительного наблюдения и старания ващег'о материю”*. Румянцеву предписывалось обратить особое внимание на украинское духовенство, испытывающее сильное влияние катси- личества и заражающееся от него “многими ненасытнаго властен- любия началами”, а также продолжающее владеть земельной соб- ственностью. Он должен был изыскать способы для проведени я на Украине ревизии и, таким образом, определения точного чис- ла налогоплательщиков, выяснить объемы запасов строевого леса, урегулировать взимание таможенных пошлин за вывозимые това - ры, способствовать развитию местной промышленности и т. д. Особое внимание следовало уделить постепенному прекращению крестьянских переходов. При этом особо оговаривалось, что зем> ледельцам необходимо растолковывать, что “полагаемыя в земле- делии труды их не токмо для них и их потомков на непременных селениях несравненно полезнее, но и, укоренясь на оных, вольно- сти своей чрез то не лишатся по примеру крестьян многих евро- пейских государств, где они, хотя некрепостные и некабальные, живут, однакож, и остаются для собственной своей выгоды все- гда на одних местах”248 Инструкция Румянцеву, как представляется, является довольно ярким образцом имперского мышления второй половины XVIII сто- *Особое внимание к политическим настроениям нерусских народов характерно для всего царствования Екатерины. Так, в 1787 г. в секретном указе казанскому генерал- губернатору П.С. Мещерскому она велела иметь “самоприлежнейшее надзирание, чтоб в тех народах не могли случится каковыя-либо неприязненны# Нам подсылки и вред- ныя внушения или разглашения от единоверных им, или от других злонамеренных \ ко- торые “стараться испровергать и зло в самом начале пресекать средствами пок^лику возможно кроткими” (РГАДА. Ф. 5. Д. 114. Л. 16—16 об.).
400 Глава 5 г' Л*О - летия. Вполне очевидно, что ее составитель* видел в Украине преж- де всего источник государственных доходов, нисколько не интересу- ясь и, более того, с презрением относясь к традициям и истории ук- раинского народа. Вместе с тем нельзя не признать, что забота о том, чтобы одна из частей империи была столь же полезна для нее, как и другие, была вполне естественной и оправданной, а нежелание видеть в украинцах самостоятельный народ было широко распрост- ранено в русском обществе и в течение долгого времени после ека- терининского царствования. История реализации на Украине положений инструкции Ру- мянцеву находится вне темы данной книги. Отмечу лишь, что, как и в иных сферах, преобразования на Украине проводились осто- рожно, постепенно и оказались растянутыми на несколько десяти- летий. Лишь в начале 1780-х годов было ликвидировано деление на полки и сотни и на всей Левобережной Украине учреждены три наместничества — Киевское, Черниговское и Новгород-Се- верское, объединенные в генерал-губернаторство во главе с тем же Румянцевым. В мае 1783 г. последовал указ, окончательно за- претивший крестьянские переходы, что по существу означало юридическое оформление на Украине крепостного права^4^. Впол- не понятно, что это полностью противоречило и приведенным сло- вам самой Екатерины из инструкции Румянцеву, и известным убеждениям императрицы. Однако, как справедливо заметил Гриффитс, по своим целям указ был административным и фис- кальным, но не социальным и был вызван сложностями финансо- вой ситуации в связи с приближавшейся войной с Турцией. “Его последствия, — замечает историк, — это, конечно, иной вопрос, и потому он был резко оценен потомством”250 Непосредственное отношение к крестьянскому вопросу имеет еще одно новшество 1760-х годов — создание в 1765 г. по ини- циативе Екатерины Вольного экономического общества (ВЭО) и объявление им конкурса на лучшую работу о возможности наде- ления крестьян собственностью. Прежде всего нужно сказать, что ВЭО было не только первым в России научным обществом, но и первой общественной организацией, что уже само по себе имело большое значение для развития гражданского сознания. Что же *С.М. Соловьев полагал, что инструкция Румянцеву, возможно, была написана Г.Н. Тепловым (Соловьев С.М. Сочинения. М., 1994. Кн. XIII. С. 332). Во всяком случае влияние его записки сомнений не вызывает, но даже если основной текст был также написан Тепловым, участие Екатерины в составлении инструкции столь же бес- спорно.
1762—.1796 гг.: реформы Екатерины Великой 401 касается конкурса, то, хотя его результаты не имели практических последствий, весьма показательно, что объявлен он был в период подготовки Уложенной комиссии и, таким образом, для Екатери- ны был своего рода пробным камнем в выяснении общественных настроений. Переписка А.М. и Д.А. Голицыных, относящаяся к тому же времени (1765—1766 гг.), свидетельствует, что коррес- понденты (а следовательно, и императрица) отлично понимали, что наделение крестьян собственностью возможно только при их личном освобождении, что, в свою очередь, “произведет измене- ние в государственном устройстве”2^. Понятно, что предприни- мать какие-либо действия в этом направлении, не выяснив пред- варительно общественного мнения, было не в правилах Екатери- ны. Однако большое значение имело уже само по себе открытое публичное обсуждение данной проблемы. Подобным способом как бы декларировалось, что крестьянский вопрос существует, его можно и нужно обсуждать, что само освобождение крестьян в принципе возможно. Собственно именно с этого времени “кресть- янский вопрос” и возник как предмет общественного обсуждения. Совершенно лишенным основания поэтому представляется мнение, будто обсуждение крестьянского вопроса в Уложенной комиссии явилось для Екатерины и ее ближайших сотрудников “полной не- ”757 ожиданностью Между тем 17 января 1765 г. на свет появился знаменитый се- натский указ, по которому помещики получили право ссылать кре- стьян на каторгу255. В нем, по справедливому мнению историков права, “законодательно закреплен пик крепостного права в сфере уголовной юрисдикции помещиков”: “это означало завершение со- здания и законодательного оформления особой вотчинной юсти- ции”254. Впрочем, при анализе указа следует учесть конкретные обстоятельства его появления на свет, то, что основные причины его принятия носили экономический характер (острая нехватка ра- бочей силы и возможность сэкономить на каторжных в сравнении с вольнонаемными) и он фактически развивал уже существующее законодательство*. Показательно и то, что он был сенатским, а не именным. Это не значит, что указ прошел мимо внимания импера- трицы, но можно предположить, что его реальный смысл остался ею в то время непонятым и был воспринят как экономическая ме- ра, находящаяся в компетенции Сената. В том же январе 1765 г. по приказанию Екатерины лифляндский генерал-губернатор *См.: Российское законодательство X—XX веков. М., 1987. Т. 5. С. 499—501.
к 402 Глава 5 . г ' ~ ' ’ Ю.Ю. Броун объявил ландтагу, что “Е.И.В. из жалоб ей прине- сенных с неудовольствием узнала... в каком великом угнетении живут лифляндские крестьяне и решилась оказать им помощь и особенно положить границы тиранской жестокости и необуздан- ному деспотизму... тем более, что таким образом наносится ущерб не только общему благу, но и верховному праву короны”*. Далее Броун отмечал, что главное зло состоит в отсутствии у крестьян права собственности на движимое имущество, и требовал сораз- мерять налагаемые на них повинности с размерами земли, кото- рой они пользуются255. В сентябре 1766 г. “Генеральным учреж- дением о сборе рекрут” во избежание злоупотреблений была за- прещена продажа крестьян во время рекрутских наборов256**. В августе 1767 г. последовал известный сенатский указ, запрещав- ший подачу крестьянами челобитных на высочайшее имя257. И хо- тя указ воспроизводил давно существовавшую в русском законо- дательстве и к тому времени уже неоднократно возобновленную самой Екатериной норму, как отмечал Б.Г. Литвак, “нечеткость указа, скорее всего нарочитая... создавала возможность трактовать указ как прямой запрет подачи жалоб крестьянами”25^***. Говоря о данном указе, следует также иметь в виду, что он явился свое- го рода реакцией на огромное количество челобитных, поданных императрице во время ее плавания по Волге весной 1767 г., а так- же его принятие с расчетом, что многие вопросы будут урегули- рованы Уложенной комиссией****. Спустя 14 лет, в марте 1781 г. Синод повелел иметь текст указа во всех церквах и регулярно чи- тать его прихожанам250. Уже после закрытия комиссии, в январе 1769 г. еще один сенатский указ запретил крестьянам самовольно межевать земли, причем в указе содержалась весьма примечатель- ная формула: “Все владельческие земли... принадлежат собствен- но владельцам, а не поселенным на них крестьянам”260. Приме- чателен и синодский указ от апреля 1770 г., которым было веле- но расстричь (!) постриженных в монахи из крестьян без разре- *Подобная постановка вопроса весьма примечательна: по существу утверждается, что злоупотребление помещиком своей властью есть посягательство на права монарха. **Торговлю рекрутами еще в 1763 г. в записке на высочайшее имя предлагал за- претить П.И. Панин (Семевский В.И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и пер- вой половине XIX века. Т. I. С. 22). ***Говорить о “нарочитости” здесь все же вряд ли справедливо. Достаточно вспом- нить хотя бы приведенные выше слова из инструкции В.В. Фермеру. ****См. также воспоминания самой Екатерины: Записки императрицы Екатерины Второй. С. 539.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 403 шения помещиков261. В октябре 1775 г. на представление белорус- ского генерал-губернатора о том, что “белорусское шляхетство из- давна не имело сего в обыкновении, чтоб продавать крестьян без земли”, Сенат отвечал: поскольку “дано им право пользоваться теми же привилегиями, какими и все российское дворянство поль- зуется, то за сим и не можно отнимать у них свободы в продаже людей без земли”. Однако в то же время Сенат не нашел ника- кого законодательного акта, на который можно было бы сослать- ся в подтверждение этой дворянской привилегии262. Смысл всех названных установлений достаточно ясен — сохранение в незыб- лемости крепостнических порядков, однако не будем забывать, что Сенат был лишь “хранилищем законов” и не имел права вво- дить в них какие-либо новшества. Между тем в 1770-е годы, как будет показано ниже, появлялись законодательные акты и иного рода. Еще одна важнейшая сфера внимания Екатерины II с первых месяцев ее пребывания у власти — суд и судопроизводство. Им- ператрица, как свидетельствуют документы, отлично понимала не- обходимость преобразования всей судебной системы и одновремен- но невозможность его осуществления без тщательной предвари- тельной подготовки, требующей среди прочего и подготовки кад- ров профессиональных юристов. Причем речь шла не только об изменении системы судебных органов, но и самих принципов су- допроизводства, начиная с начальных этапов следствия. Поэтому в центре внимания Екатерины сразу же оказалась проблема при- менения пыток, за решение которой она взялась весьма энергич- но. Уже в декабре 1762 г. было велено “в пытках по делам по- ступать со всяким осмотрением, дабы невинные напрасно истяза- ны и напрасного кровопролития не было”. Спустя полтора меся- ца, 29 января 1763 г. следователям было предложено “тех, кои дойдут до пытки”, увещевать при помощи священников, которые, в свою очередь, должны были пройти для этого специальную под- готовку. 10 февраля того же года был издан указ “о порядке про- изводства уголовных дел”. В нем выдвигалось требование сокра- тить до месяца следствие и содержание под караулом по уголов- ным делам, задержанных по гражданским делам или слишком не- значительным преступлениям отпускать на поруки, сознавшихся в преступлении не пытать и лишь запирающихся “пытать с осто- рожностию и разсмотрением”. Не прошло и недели, как новый именной указ повелел действовать более увещеванием, а не пыт- кой и вовсе запретил ее в приписных городах. В 1765 г. на до-
404 Глава 5 Л’ клад Сената о находящихся в производстве делах была наложена резолюция: “Дела окончить без пыток в указанный срок”265. На- конец, в 1767kJT. губернаторам был разослан Наказ Екатерины с повелением руководствоваться им в делах, “доходящих до пыток”. Таким образом, вопреки сказанному выше, в данном вопросе На- каз фактически приобрел силу закона. Причем это распоряжение было вновь подтверждено в 1774 г., а в 1782 г. указом Адмирал- тейской коллегии его действие было распространено и на военные суды264. Императрица внимательно следила за исполнением этих распоряжений, о чем свидетельствует ее записка к А.А. Вязем- скому 1770 г.: “Князь Александр Алексеевич, изволь осведомить- ся, для чего осмеливаются пытать в противности моей воли и мно- го ли таковых было [от] 1767 года”265. Обзор преобразований первого этапа реформаторской деятель- ности Екатерины II был бы неполным без упоминания о начале ре- формы в области образования. Уже среди комиссий, созданных им- ператрицей в 1763 г., была и Комиссия по народному образованию в составе Г.Н. Теплова, Г.Ф. Миллера, Ф.Г. Дильтея и др., ито- гом работы которой явился созданный в 1765—1766 гг. “Генераль- ный план гимназий или государственных училищ”. Еще ранее, в 1764 г. одним из членов комиссии — Г.Ф. Миллером по словес- ному распоряжению Екатерины был написан “Проект об учреж- дении школ в Российской империи”266. Судьба проектов была, однако, той же, что и других, созданных комиссиями этого вре- мени, решение соответствующих вопросов было перенесено в Уло- женную комиссию. Образовательная реформа была начата по пла- ну И.И. Бецкого, который, надо полагать, импонировал импера- трице прежде всего тем, что был целиком основан на новейших просветительских идеях. В 1763 г. Бецкой был назначен директо- ром Сухопутного шляхетского корпуса и президентом Академии художеств, а в сентябре того же года по его проекту был основан Воспитательный дом, причем соответствующий указ включал и ряд составленных Вецким документов, в которых подробно изла- гались цели нового учреждения и принципы, на которых оно должно было быть основано267. Реально Воспитательный дом в Москве был создан в 1764 г., и тогда же Екатерина утвердила составленное Бецким “Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношества”268. В том же году были открыты учили- ще при Академии художеств и Смольный институт (Общество двухсот благородных девиц), а в следующем — училище при Ака- демии наук и отделение для мещанских девиц при Смольном ин-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 405 статуте. При том, что, конечно, речь шла о ярко выраженном со- словном образовании, что, взяв на вооружение теорию “воспита- ния новой породы людей”, Екатерина стремилась, естественно, не к выращиванию противников режима, а его верных слуг*, созда- ние этих учебных заведений (в 1770 г. был основан Воспитатель- ный дом в Петербурге, а в 1772 г. — Коммерческое училище) ста- ло важной вехой в истории образования в России в целом и на- чалом истории женского образования в частности. Рассмотрение содержания проектов Бецкого, утвержденных императрицей, вы- ходит за рамки данной книги2^9. Отмечу лишь, что, как и в случае с другими ее реформами, эта также носила многоцелевой характер. Важным пунктом законодательства о Воспитательном доме было по- ложение о том, что его воспитанники — незаконнорожденные и си- роты “подлого” происхождения будут вольными. Таким образом уже практически демонстрировалась возможность освобождения от кре- постной зависимости. Но и это не все. В Генеральном плане мос- ковского Воспитательного дома, в частности, говорилось: “Извест- но, что в государстве два чина только установлены: дворяне и кре- постные. Но как по привилегиям, жалованным сему учреждению от великодушной и премудрой Самодержицы нашей, воспитанники сии и потомки их вольными пребудут, то они складно составляют тре- тий чин в государстве”. Иначе говоря, основание Воспитательного дома рассматривалось и как шаг по созданию третьего сословия, т. е. по решению одной из важнейших целей екатерининских реформ. Воспитанники Воспитательного дома были должны также способст- вовать формированию рынка свободной рабочей силы27^. Проблема “третьего чина”, однако, вышла на первый план об- суждения еще до открытия Воспитательного дома в связи с работой Комиссии о коммерции. Одному из ее участников — вездесущему Г.Н. Теплову принадлежит ряд созданных для комиссии проектов, в которых вопрос о “третьем чине” — среди центральных. В них, в частности, подчеркивалась мысль о том, что это сословие должно быть вольным и, более того, что в него должны войти и выкупив- шиеся на волю крестьяне-ремесленники. В той же комиссии был со- здан и упоминавшийся выше проект Шаховского, в частности пред- лагавшего создание привилегированного гильдейского купечества. Реализация данного проекта встретила, однако, сопротивление в ря- дах самого купечества, и проблема, как и другие, была на время от- ложена. *Ср.: Белявский М.Т. Крестьянский вопрос в России накануне восстания Е.И. Пугачева. М., 1965. С. 283.
406 Глава 5 Наряду с образованием и в тесной взаимосвязи с проблемой на- родонаселения рассматривалась и проблема здравоохранения. Ука- зами от 12 ноября 1763 г. Медицинская канцелярия была преобра- зована в коллегию и на нее были возложены все обязанности, свя- занные с обеспечением больниц и аптек необходимыми кадрами, их проверкой, наблюдением за качеством применяемых лекарств, рас- пространением медицинских знаний и развитием медицинской на- уки271. Коллегия подчинялась непосредственно императрице и должна была ежемесячно докладывать ей о своей деятельности. Подводя итоги рассмотрению реформ Екатерины II первых лет ее царствования, необходимо заметить, что в научной литературе, начиная с Кизеветтера272, утвердилось представление о том, что эти реформы явились прямым продолжением политики ее предшествен- ников и, в частности, Петра III. Соглашаясь в целом с этим пред- ставлением, Анисимов замечает, что “именно в эти же годы закла- дываются те принципы политики, которые были направлены на ре- формирование власти и общества, что, собственно, и сделало Ека- терину II одним из выдающихся реформаторов России”27^. Дума- ется, однако, что такой оговорки недостаточно. Само утверждение, что императрица продолжила реформы своего предшественника, как бы ставит под сомнения степень ее самостоятельности. Между тем понятно, что идейные посылки и практические нужды, которыми руководствовались Екатерина и Петр, во многом совпадали, как совпадали и направления, на которых они действовали. Да иначе и не могло быть. Впрочем, уже первые шаги новой государыни на ре- форматорском поприще отличаются значительно большей масштаб- ностью, системностью и продуманностью. По существу в эти годы ею был заложен фундамент, создана основа всех тех еще более глу- боких преобразований, которые были осуществлены в последующие годы. Велико и значение начального периода царствования с точки зрения выработки и апробирования тактики реформ, накопления опыта государственного управления, знакомства самой императрицы с реальным положением дел в стране, нуждами и настроениями раз- личных групп общества. Впрочем, что касается последнего, то ре- шающее значение в этом смысле имел следующий этап, связанный прежде всего с Уложенной комиссией. •к * * 'Уложенная комиссия 1767—1768 гг. — без сомнения, один из наиболее ярких эпизодов истории России XVIII столетия. Идеи
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 407 кодификации существующего законодательства и выработки ново- ‘ го свода законов отнюдь не были изобретением Екатерины, но, напротив, практически все ее предшественники осознавали их как наиважнейшую проблему. Не была нова и форма ее решения — путем создания специальной комиссии. Причем за шесть с лиш- ним десятилетий, прошедших со времени создания первой из них, были испробованы и различные их варианты — от чисто бюро- кратических учреждений, состоявших из назначенных верховной властью чиновников, до органа, составленного из выборных пред- ставителей различных социальных групп. По тому же пути пошла при созыве своей комиссии и Екатерина, однако ее замысел был качественно иным. Прежде всего задуманная ею Уложенная ко- миссия должна была стать и стала в полном смысле представи- тельным органом, охватывающим все население страны, за исклю- чением крепостного крестьянства и духовенства, и все его регио- ны. Причем впервые в истории России самые насущные вопросы выносились на открытое общественное обсуждение (отчеты о за- седаниях комиссии печатались в газетах) на столь массовом фору- ме: в комиссию были избраны 572 депутата, причем лишь 165 из них представляли дворянство. Между тем все депутаты имели равные права и одинаково высокий, закрепленный специальным законодательством статус. Высок был и статус самой комиссии, что ставило ее в совершенно особое положение среди органов го- сударственной власти и резко отличало от подобных комиссий в прошлом. Понятно, что Уложенная комиссия не была задумана как своего рода учредительное собрание, целью которого было бы определение политического строя страны. Функции комиссии бы- ли много уже и заключались исключительно в законотворческой деятельности. Комиссия должна была выработать свод законов, но при этом речь шла именно и в первую очередь о тех самых “непременных”, “фундаментальных” законах, которые в совокуп- ности должны были составить то, что в то время воспринималось как конституция государства*. Созданный комиссией проект дол- *Понятие “конституция” до появления американской, французской и польской кон- ституций как основного закона государства означало “не что иное, как способ создания, организации, устройства чего-либо”, оно соединяло “принципы, постоянно действующие законы и институты, создающие основу упорядоченного управления в форме монархии, аристократии, республики или их смеси”. Это определение близко к тому, которое Ека- терина могла прочитать в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера и у других деятелей Про- свещения (см.: Griffiths D.M. Introduction. Of Estates, Charters and Constitutions // Catherine H’s Charters of 1785 to the Nobility and the Towns. Bakersfield, CA. 1991. P. LII).
408 -и. ,г Глава 5 жен был быть утвержден государыней, следовательно, законода- тельная власть оставалась в ее руках. Она же своим Наказом оп- ределила и направления разработки нового законодательства, а также его важнейшие положения. Но даже с учетом этого вряд ли можно согласиться с Омельченко, что “роль и права депутатов изначально полагались только совещательными”274. И роль, и права депутатов были в первую очередь связаны с законотворче- ством*. Вопрос о функции комиссии, как она была задумана Екатери- ной, имеет непосредственное отношение к целям ее созыва, без выяснения которых невозможно определить место комиссии в ре- форматорских планах императрицы. Дореволюционные историки, как правило, связывали появление у Екатерины идеи Уложенной комиссии с влиянием просветителей, а те из них, кто был настро- ен по отношению к императрице критически, полагали, что она была движима исключительно тщеславием и желанием пустить пыль в глаза иностранному общественному мнению. Советские ис- торики подходили к этому вопросу с классовых позиций. Так, М.Т. Белявский сперва полагал, что “выработка нового свода за- конов, удовлетворявшего требованиям тех, кто посадил ее (Ека- терину. — А.К.) на престол, и созыв некоего подобия Земского собора должны были укрепить ее положение”. Позднее он выска- зал мнение, что Уложенная комиссия “должна была не только вы- работать новый кодекс законов, но и расширить социальную ба- зу абсолютизма, предотвратить опасность социального взрыва, со- здать иллюзию, будто бы сами выборные подготовили необходи- мые справедливые законы на благо всех подданных независимо от их сословной принадлежности”275. Еще дальше пошел В.И. Не- досекин, считавший, что создание комиссии “явилось следствием обострения противоречий между трудящимися массами и эксплу- ататорами, с одной стороны, и поместным дворянством и форми- рующейся буржуазией — с другой”276. Если согласиться с Недо- секиным, помня при этом, что идея и инициатива созыва комис- сии целиком и полностью принадлежали самой Екатерине, то при- *Позиция Омельченко совпадает с еще ранее высказанной точкой зрения «И. де Мадариаги (Madariaga I. de. Russia in the Age of Catherine the Great. New Haven, 1981. P. 141). Представляется, что на оценке обоих авторов сказывается знание ими хо- да заседаний комиссии и их результатов. Между тем сам же Омельченко пишет, что главной задачей комиссии было “составить полностью новое законодательство” (Омель- ченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 104). Как это совместить с “сове- щательными” правами депутатов, не совсем ясно.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 409 дется признать, что она была не только умна и наблюдательна, но и, видимо, по-настоящему гениальна, ибо задолго до появления историков-марксистов прозревала сущность глубинных историчес- ких процессов. Между тем в действительности суть и степень ос- троты важнейших конфликтов и социальных противоречий того времени выявились и стали в полной мере известны императрице лишь в ходе заседаний комиссии. Отказавшись в данном случае от сугубо классового подхода, Омельченко полагает, что “созда- ние Комиссии было всецело плодом субъективных моментов по- литического курса правительства Екатерины II, в наибольшей же степени — самой императрицы”. “Невозможность, — пишет он далее, — детально выяснить истоки такого замысла не позволяет точно представить и наличие ее специальных в этом случае наме- рений, содержание государственно-политических соображений”277. Соглашаясь с первой частью утверждения Омельченко, замечу, что, хотя до нас действительно не дошел какой-либо документ, в котором бы императрица излагала свои резоны к созданию комис- сии, мы имеем достаточно данных, чтобы попытаться их реконст- руировать. Наиболее плодотворной представляется мысль Белявского о расширении социальной базы власти, однако его понимание этого явления имеет ряд особенностей. Белявский считал, что “полити- ка на укрепление позиций дворянства сочеталась с уступками дру- гим классам и сословным категориям — купечеству, заводчикам, казацкой старшине, феодализирующейся знати национальных ок- раин, порой и отдельным категориям государственных крестьян”, однако “все эти уступки делались только в таких размерах и в тех случаях, когда они способствовали интересам абсолютистского го- сударства и не подрывали экономических и политических позиций дворян”27^. Любые уступки, конечно, можно делать только за счет кого-то, в данном случае — за счет дворянства. Экономиче- ского и политического его положения они, безусловно, не подры- вали, но ослабляли. А делалось все в интересах укрепления госу- дарства, “благо” которого почиталось высшей ценностью, а его за- бота о всех социальных слоях — за обязанность. Для того чтобы понять, чем в действительности руководствова- лась Екатерина, созывая комиссию, надо прежде всего сказать, что идея участия “народа” в выработке законов, принятия законов пу- тем народного волеизъявления была, конечно, инспирирована чте- нием просветительской литературы. Комиссия должна была выра- ботать “фундаментальные” законы, направленные, как неоднократ-
410 Глава 5 д но декларировала императрица (и она, безусловно, в это верила), на благо всего народа, и, значит, и принимать такие законы должен был сам народ*. По-видимому, Екатерина и не видела никого ино- го, кто мог бы справиться с такой задачей. Результаты деятельно- сти созданных—в 1763 г. комиссий ее явно не удовлетворили. И в первую очередь это относится к Комиссии о вольности дворянства. Почему императрица, по словам Троицкого, “внимательно следив- шая за настроениями тех, кто возвел ее на престол и являлся ее со- циальной опорой”, не конфирмовала ни Манифест 1762 г., ни до- клад комиссии? Вряд ли дело лишь в том, что, как полагал исто- рик, Екатерину не устраивал пункт Манифеста о праве дворян не служить (собственно, центральный в нем). Ведь даже из приводи- мой Троицким записки Екатерины Н.И. Панину видно, что она была готова подтвердить Манифест^79. И все же не подтвердила. Скорее всего, потому, что вошедшие в состав комиссии высшие са- новники империи обнаружили явный консерватизм своих воззрений, и нетрудно было заметить, что их воззрения отражали интересы лишь узкого слоя общества. Екатерина же считала, что законы о дворянстве должны быть частью общего законодательства о сосло- виях, причем этой сфере законодательного регулирования, как сви- детельствует Наказ, отводилось особое место в новой системе за- конов. Наряду с самодержавием, законы о сословиях должны бы- ли составить основу политического строя “законной монархии”. Об- ретенный за первые 2—3 года царствования политический опыт подсказывал императрице, что, отдав дело создания “фундаменталь- ных” законов в руки узкой группы приближенных, она получит сов- сем не тот результат, какой желала**. Таким образом, речь дейст- вительно шла о расширении социальной базы власти, осуществля- ющей программу реформ, т. е. по существу — о расширении соци- альной базы самих реформ. Причем расширение это должно было произойти не за счет привлечения более широких слоев дворянст- ва, но иных социальных слоев, что и отражало соотношение раз- личных депутатских групп в Уложенной комиссии. Еще один поднимавшийся в литературе вопрос касается попы- ток определить екатерининскую Уложенную комиссию как учреж- *Возможно, это и была как раз та доля “республиканского” элемента в рамках са- модержавия, которую Екатерина считала допустимой. **О неудовлетворенности Екатерины работой созданных в 1763 г. комиссий сви- детельствует, в частности, ее записка И.П. Елагину (не ранее 1764 г.): “Думаю я ру- шить военную комиссию из двух причин. Первое, что она излишная, вторая, что она мне ослушна” (РГАДА. Ф. 5. Оп. 1. Д. 88. Л. 35).
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 411 дение парламентского типа. Против такого определения выступи- ла Мадариага, полагающая, что “в Уложенной комиссии Екатери- ны не было ничего от современного представительного органа или парламента, она была по существу учреждением старого режима”. Историк также считает, что процедура выборов депутатов комис- сии мало чем напоминает подлинные выборы, и ссылается на указ 1773 г., запрещавший депутатам выступать в качестве “защитни- ков народа” и его представителей в государственных учреждени- ях2^ Эту точку зрения разделяет и Омельченко. Свою весьма язвительную филиппику против “либерально-прогрессиствующих мужей и дам” XIX в., а также “туземных авторов по российской истории” он заканчивает утверждением, что “комиссия принадле- жала только своему времени и всякие вневременные сопоставле- ния могут быть исполнены только публицистического запала и ни- сколько не добавляют научного знания к ее характеристике”2^. То, что комиссия принадлежала своему времени, оспаривать трудно. Однако Омельченко как бы налагает запрет на любую по- пытку сравнения Уложенной комиссии даже с другими представи- тельными учреждениями XVIII в. Между тем идея комиссии воз- никла не в безвоздушном пространстве. Она была Плодом осмыс- ления определенных идей, причем связанных не с воспоминания- ми о русских традициях земских соборов (которых у Екатерины быть не могло), а идей, имевших западное происхождение и, сле- довательно, восходящих к западноевропейскому опыту. Другое де- ло, что Уложенная комиссия, конечно, была весьма далека от пар- ламентских образцов конца XX в. и даже от современного ей ан- глийского парламента*. Но ведь и сам парламентаризм в своем развитии прошел долгий путь, и в разных странах парламентские учреждения возникали в разные эпохи и в разных формах, преж- де чем были выработаны некие общие представления об их обя- зательных, родовых свойствах. Понятно также, что, созывая Уло- женную комиссию, Екатерина не собиралась подобным образом как-либо ограничивать собственную власть. Она не намеревалась *Это отлично понимали уже современники. Характерно донесение английского дип- ломата Ширлея: “Всякий, кто обратит внимание на образ действий депутатов, на то, о чем им предоставлено рассуждать и насколько им позволено расширить реформы, и сравнит это с мерами, принятыми в государствах, благословенных конституционным правлением, тотчас же убедится, что это не что иное, как известное число людей, слу- жащих в некотором роде советниками... при определении законов... и что людям этим предоставлены лишь такие привилегии, которыми бы не захотел воспользоваться ни один гражданин благоустроенного государства” (Цит. по: Брикнер А.Г. История Ека- терины Второй. СПб., 1885. С. 598).
412 Глава 5 создавать постоянный парламент, ибо это противоречило идуще- му от Монтескье представлению о монархическом устройстве. Функции депутатов, как уже сказано, были узкие и вполне опре- деленные — создание законодательства. И только в таком виде деятельности они и могли выступать как представители народа, отстаивающие его интересы. К тому же указ 1773 г., о котором упоминает Мадариага, был издан уже после роспуска комиссии, когда ее неудача стала вполне очевидной, да еще и в разгар вос- стания Пугачева. Вместе с тем данный указ не появился бы, ес- ли бы отдельные депутаты не воспринимали свое звание (которое, кстати, давалось пожизненно) как право выступать представите- лями народа и его защитниками, и, значит, их собственное пони- мание своих обязанностей было близко к парламентскому. Сопоставлять Уложенную комиссию 1767—1768 гг. с парла- ментскими учреждениями, думается, все же возможно и даже по- лезно, хотя бы для того, чтобы определить различия между ними. Конечно, комиссия не была парламентом в современном смысле. Но при отсутствии в России парламентской традиции* она, в оп- ределенных условиях, могла бы стать ее зачатком, ибо то, что ко- миссия явилась первой трибуной свободного изложения общест- венного мнения, а также ряд процедурных моментов, несомненно, сближали ее, предавали ей черты схожести с учреждениями пар- ламентского типа.\ Если попытаться в самом сжатом виде суммировать, что про- изошло в Большом собрании комиссии, то прежде всего бросает- ся в глаза отсутствие какой-либо общей идеи, общей платформы, на которой могло бы произойти объединение депутатов. Дискус- сии обнаружили целый спектр проблем, по которым выявились непримиримые противоречия как между только формирующимися сословиями (дворянством и купечеством, купечеством и крестьян- ством, дворянством и крепостным крестьянством), так и между отдельными группами внутри них (родовым и выслужившимся дворянством, русским дворянством и дворянством национальных окраин, столичным купечеством и провинциальным и т. д.). Сущ- ность этих противоречий, шла ли речь об участии в местных ор- *Вряд ли к таковой можно отнести историю земских соборов. См.: Торке Г.-Й. Так называемые “земские соборы” (К вопросу о сословно-представительной монархии в России) // Спорные вопросы отечественной истории XI—XVIII вв.: Чтения памяти А.А. Зимина. М., 1990.С. 263—266; Каменский А.Б. “Под сению Екатерины”. Вто- рая половина XVIII в. СПб., 1992. С. 186—187; Kamenskii A. The Russian Empire in the Eighteenth Century. Searching for a Place in the World. N.Y., 1997. P. 27—29.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 413 ганах власти, о правах торгующих крестьян или об организации суда, в конечном счете сводилась к борьбе за доступ к источни- кам доходов, за обладание правом собственности на них. Все это в полной мере отражало особенности переживаемого страной пе- риода, связанные с сочетанием процессов, аналогичных тем, что переживали тогда и другие страны Европы, с теми, что они пере- жили задолго до XVIII в. В таких условиях задачей государства становилось создание законодательства, обеспечивающего баланс социальных сил, максимальный учет различных интересов, имея конечной целью “общее благо”. Причем вводить такое законода- тельство следовало осторожно и постепенно. Это и был важней- ший урок, извлеченный Екатериной из опыта Уложенной комис- сии^ одновременно основная причина ее закрытия. В литературе высказывались различные точки зрения на при- чины прекращения в декабре 1768 г. заседаний Большого собра- ния — от простого повторения официальной версии (в связи с на- чалом русско-турецкой войны) до утверждения, что комиссия бы- ла распущена, потому что правительство убоялось слишком сме- лых речей депутатов по крестьянскому вопросу^. Определенной новизной отличается точка зрения Омельченко, по словам кото- рого, «Большое собрание депутатов объективйЬ выявило полити- ческую позицию “общества” по главным вопросам правовой поли- тики, которые были поставлены “Наказом” и предполагались пра- вительственным курсом». Историк выдвинул в сущности новую для историографии версию о причинах закрытия Большого собра- ния Уложенной комиссии. По его мнению, она попросту выпол- нила свои задачи2^. Такая точка зрения прямо вытекает из ин- терпретации Уложенной комиссии как чисто совещательного орга- на. Но разве предполагалось просто обсудить существующее за- конодательство и выявить отношение к нему общественного мне- ния? Нет, речь шла все-таки о выработке новых законов, и имен- но поэтому работа частных комиссий была продолжена примерно до середины 1770-х годов, а сами они существовали вплоть до конца екатерининского царствования. Причина роспуска Большого собрания прежде всего в том, что полуторагодичные его заседания достаточно убедительно показа- ли, что они не являются действенным механизмом при решении такой задачи, как задача законотворческая. Комиссия продемон- стрировала полную неспособность к законодательной деятельнос- ти в общенациональных интересах. Конечно, негативно сказались и узкие рамки, которыми Екатерина ограничила компетенцию де-
414 . *'. • ид Глава 5 ц >• ’-"v ’ :-ТЙ путатов, и жесткий контроль за ними со стороны правительства, и отсутствие опыта законодательной деятельности, и того, что в наши дни называют политической культурой. Уровень политичес- кого мышления, общественного сознания подавляющего большин- ства депутатов оказался столь низок, что поставленная перед ни- ,ми императрицей задача не могла их объединить и не смогла сгла- дить противоречия между отдельными социальными слоями, кото- рые использовали Уложенную комиссию для реализации своих уз- косословных интересов. Абсолютное большинство депутатов про- демонстрировали откровенный консерватизм воззрений, в том числе и в вопросе о крепостном праве. Многие истины, провоз- глашенные императрицей в Наказе, остались ими попросту непо- нятыми, а другие казались им слишком отвлеченными, слишком далекими от реальной жизни*. Не случайно в выступлениях депу- татов ссылки на Наказ были крайне редки. Налицо была и оче- видная, легко объяснимая неразвитость сословных представлений как дворянства, так и городских слоев, из которых предполагалось формировать третье сословие. Опыт обсуждения в Большом со- брании законопроекта о правах дворянства — единственного, вы- несенного на публичное обсуждение, показал, что в этих услови- ях и таким путем принять новые законы попросту невозможно. -../‘Комиссия Уложения, быв в собрании, подала мне свет и све- дения о всей империи, с кем дело имеем и о ком пещися долж- но”284. В этой короткой фразе Екатерина выразила важнейшее значение Уложенной комиссии. Она действительно получила ин- формацию о состоянии дел в разных уголках страны, узнала умо- настроения различных слоев общества и уяснила наиболее акту- альные проблемы, которые предстояло решать. По выражению П.Н. Милюкова, “созывая свою Комиссию, она знала людей, но еще не знала России”. Однако уже депутатские наказы “развер- нули перед Екатериной, действительно, ужасающую картину”. Они показали, считал историк, “что все государственные и обще- ственные успехи, достигнутые Россией в течение веков, ограничи- ваются поверхностью... До деревни не дошел еще ни суд, ни ад- министрация. Учрежденные правительством судебные и админис- *Дело было не в действительной отвлеченности положений Наказа, а именно в не- достаточном уровне образования депутатов, не способных их понять. Как писал в свя- зи с этим П.Н. Милюков, “при всех своих недостатках политическая теория XVIII в. была все-таки достаточно тонка и гибка, чтобы не спасовать перед объяснением рус- ской действительности” (Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М., 1995. Т. 3. С. 267).
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 415 тративные власти в нее не проникают, и население, без различия сословий, остается без всякой защиты закона”285 Мы не знаем, в какой мере императрица была знакома с депутатскими наказа- ми, которых было привезено несколько сотен, но и ход дебатов в самой комиссии, а о нем императрица получала ежедневные отче- ты, должен был привести Екатерину к тем же выводам. В словах Милюкова содержится и объяснение того, почему центр тяжести на следующем этапе реформы пришелся на провинцию, админис- тративно-территориальное деление, местную исполнительную и су- дебную власть. Вместе с тем, и это следует подчеркнуть особо, опыт Уложенной комиссии в целом ни в коей мере не охладил ре- форматорского пыла императрицы и не изменил общей направлен- ности преобразований. Напротив, он доказывал, что реформа еще более необходима, чем Екатерина себе представляла. Этим, одна- ко, значение комиссии не ограничивается. Второй его аспект свя- зан с тем, что различные законодательные разработки частных ко- миссий послужили для императрицы основой в работе над зако- нодательством последующих лет. Предоставляя депутатам выработать “фундаментальные” зако- ны в различных областях права, Екатерина оставляла за собой все, что касалось собственно основ государственно-политического строя. К ним относилась и проблема престолонаследия. Проект соответствующего манифеста — вероятно, один из первых законо- проектов, разработанных ею лично, — был подготовлен императ- рицей, судя по всему, в период работы Уложенной комиссии. Ссылаясь на Наказ, в соответствии с которым будет создана но- вая система законов, Екатерина пишет далее, что “перьвой, на- чальной закон сего самодержавнаго владычества должен по суще- ству своему быть дан и начертан императорской нашей рукой — то есть неколебленность престола и твердость в наследстве она- го”. Затем упоминаются исторические примеры бедствий, которые постигают страны, не имеющие такого закона, после чего идут не- сколько статей, первая из которых гласит: “Называть сей закон императорския статьи Екатерины Второй”. Устанавливается сле- дующий порядок престолонаследия. После ее смерти ей должен наследовать ее сын. После его смерти — его старший сын, если ему к тому времени исполнится 21 год. Если же он не достигнет этого возраста, то возвести на престол его мать, которой надле- жит в таком случае царствовать до конца ее жизни. В случае пре- сечения мужского колена престол должен перейти к старшей до- чери ее сына и т. д.286 Обращают на себя внимание несколько
416 Глава 5 :< . .и- ’/ особенностей рассматриваемого документа. Во-первых, его значе- ние подчеркивается тем, что он облечен в форму манифеста и на- чинается полным императорским титулом. Во-вторых, в отличие от более поздних законопроектов, данный проект манифеста на- писан не в безличной форме, но непосредственно от имени Ека- терины, как ее воля, т. е. в соответствии с петровским указом 1722 г. Из текста проекта явствует, что уже тогда императрица не собиралась уступать власть сыну не только по достижении им восемнадцатилетия, на что рассчитывали Н.И. Панин и его сто- ронники, но и когда сыну исполнился бы 21 год. Отказ от изда- ния манифеста был связан, по-видимому, с неудачей Уложенной комиссии. Без созданной ею системы законов, которую он дол- жен был венчать, закон о престолонаследии, в понимании импе- ратрицы, терял смысл или во всяком случае то значение, какое она собиралась ему придать. Однако сама проблема престолонас- ледия, как мы увидим, никогда не исчезала из поля зрения импе- ратрицы, и она не раз возвращалась к ней вновь на следующих этапах своей законотворческой деятельности. к к к Период 1769—1774 гг. — время, на которое пришлись рус- ско-турецкая война, Чумной бунт и восстание Пугачева — не от- мечен какими-либо значительными преобразованиями: Екатерина была слишком занята решением неотложных внешне- и внутрипо- литических проблем. Впрочем, и в это время появилось несколь- ко законодательных актов, которых необходимо упомянуть в свя- зи с нашей темой. Так, в 1771 г. правительство предприняло по- пытку ограничить продажу крестьян без земли, но ограничение касалось лишь продажи с аукциона^?. Показательна сохранивша- яся записка Екатерины в Дворцовую канцелярию с распоряжени- ем причислить предназначенных к продаже с аукциона крестьян к дворцовому ведомству или выдать им паспорта, “дабы оне хлеб свой достать могли”288 Сенатский указ от 25 февраля 1773 г. со ссылками на петровское законодательство и Наказ Екатерины предписывал строго соразмерять наказания с преступлением и, в частности, за мелкие кражи наказывать плетьми, а не кнутом и записывать в солдаты в счет рекрутов^®9. Еще ранее двумя указами частным лицам запрещалось брать на себя судебные функции и наказывать крепостных за побеги, воровство и другие преступления^99. На эти указы необходимо
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 417 обратить особое внимание, поскольку de jure помещики лишались, таким образом, части своих прав по распоряжению крестьянами, которыми обладали de facto. Показательно, что при отсутствии какого-либо законодательного акта, определяющего права поме- щиков в отношении крепостных в целом, и явно не желая, по крайней мере пока, такой акт издавать, законодатель шел тради- ционным путем закрепления в законе лишь запретов и ограниче- ний. Та же линия была продолжена в феврале 1775 г., когда се- натским указом были введены ограничения в сроках, на которые помещики могли отдавать своих крепостных в услужение другим людям (5 лет)29! Рассматриваемый период (1769—1774) ознаменовался созда- нием 17 января 1769 г. Совета при высочайшем дворе292 _ зако- носовещательного органа, действовавшего до конца царствования Екатерины и ставшего, как считает Омельченко, “предшественни- ком не только собственно Государственого совета последующего времени, но и учрежденного в 1801 г. Кабинета министров”29^. Надо, впрочем, заметить, что Совет был и наследником аналогич- ных учреждений предшествующих десятилетий. То, что при этом за все время своего существования он не перерос рамки, очерчен- ные для него императрицей в указе от 17 января*, как нельзя луч- ше демонстрирует значение личности самой императрицы, которая всегда, даже вынося на рассмотрение Совета важнейшие написан- ные ею лично законодательные акты, оставляла за собой послед- нее слово в принятии решений. Создание Совета подтверждает сказанное выше о том, что идея подобного органа не противоре- чила представлениям Екатерины об идеальном политическом уст- ройстве и, более того, в своих нереализованных проектах она предполагала значительно повысить его статус294. Однако законотворческая деятельность императрицы в период войны и социальных потрясений не ограничивалась лишь сказан- ным. Именно тогда она обдумывала и план последующих дейст- вий, и соответствующую тактику. В 1774—1775 гг. ею, как счи- тает Омельченко, был выработан план “всеобщего законоположе- ния”. Историк отмечает, что это был план “и будущего свода за- конов, и повременной законодательной деятельности”. План со- держал развивающую положения Наказа схему классификации законодательства с краткими комментариями, причем единствен- *Хотя при этом Совет, созданный как временный орган на период войны, остал. ся затем постоянным и рассматривал вопросы далеко не только военные. 14— 1231
418 оадй л Глава 5 , > * ным комментарием к части о сословном строе было указание на запрет крепостить “вольных до того людей”. По мнению Омель- ченко, «сама идея связать в единую систему все государственные законы, соподчинив их, основываясь не на произвольной связи потребностей текущего государственного законотворчества, а на логике предпосланного этому законотворчеству и всей государст- венной практике “естества вещей” и “духа законов”, неизбежно приводила к мысли о конституционных началах правовой системы, которые должны были бы воспроизводиться во всех областях за- конодательства и определять частные принципы конкретных зако- нов»295. Претворение разработанного императрицей плана в жизнь на- чалось уже в 1775 г. — в первый год без войны и социальных ка- таклизмов. Он стал началом нового этапа в истории екатеринин- ских реформ и ознаменовался появлением двух крупных законода- тельных актов преобразовательного характера. Первый из них — Манифест от 17 марта 1775 г., изданный по случаю окончания войны, но по своему содержанию далеко выходивший за рамки этой темы^96 Прежде всего манифест вновь и еще более опреде- ленно, чем прежде, высказался за установление свободы предпри- нимательства и ослабление государственного контроля над ним: “Всем и каждому дозволяется и подтверждается добровольно за- водить всякого рода станы и рукоделия производить, не требуя на то уже иного дозволения от вышняго или нижняго места”. Тем са- мым было заложено основание для ликвидации в дальнейшем от- раслевых коллегий. Принципиально новый статус придавался Ма- нифестом русскому купечеству, которое теперь выделялось из го- родского населения в особую корпорацию, формируемую на осно- ве исключительно материального благосостояния. Попасть в эту корпорацию мог лишь тот, кто обладал капиталом не менее 500 рублей. Как подчеркивает Мадариага, “это было применением к городскому населению нового принципа социальной стратифика- ции, принципа, который отразил бы экономические реалии”^7. Выделение гильдейского купечества из массы городского населе- ния и придание ему особых привилегий (освобождение от подуш- ной подати и рекрутской повинности взамен уплаты 1% налога с капитала) действительно означало принципиально новый подход к проблеме третьего сословия, но не только в экономическом, но и в социальном плане, прскольку радикально меняло социальную структуру русского города, как она была создана петровскими ре- формами. Показательно, что, таким образом, были в значитель-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 419 ной мере реализованы предложения Я.П. Шаховского, выдвину- тые в 1763—1764 гг. в Комиссии о коммерции и натолкнувшие- ся тогда на сопротивление провинциального купечества. Еще один пункт программной записки Екатерины 1763 г. был выполнен. Другая сторона реформы была, конечно, чисто экономическая. Правительство стремилось дать еще один стимул к развитию про- мышленности и торговли, одновременно рассчитывая получить из- рядные прибыли от изменения системы налогообложения. “Новая купеческая подать, — как отмечал П.Г. Рындзюнский, — замени- ла дополнительный сбор в 80 копеек к подушной подати и мно- гочисленные частно-промысловые сборы, которые широко разрос- лись в предшествующие десятилетия”^9^. То есть целый ряд раз- личных налогов был заменен единым, что, безусловно, было го- раздо удобнее и выгоднее для купечества, а также стимулировало их предпринимательскую деятельность. Государство же, по дан- ным того же Рындзюнского, должно было получить чистой при- были более 113 тыс. рублей^99. Оценка результатов этой реформы в историографии весьма различна. Так, А.С. Лаппо-Данилевский писал о преждевремен- ности данных мер, как не учитывавших низкий уровень развития “материальных и духовных сил” городского населения^99. Рынд- зюнский, отвергая тезис своего предшественника, принимает за аксиому, что “потребности времени” состояли в развитии буржу- азных отношений, но в результате выносит вердикт о консерва- тивности и неудаче. Этот вывод обосновывается несколькими ар- гументами, связанными главным образом с наблюдениями за ди- намикой численности городского населения. Во-первых, из более чем 220 тыс. человек, ранее числившихся в купечестве, по новым правилам в гильдии записалось лишь 27 тыс., т. е. примерно 12,2%*. Во-вторых, по данным Рындзюнского, если в 1786 г. на каждую сотню мещан в Петербургской и Московской губерниях приходилось 88,7 купцов, то в 1800 г. — лишь 62,4. Соответст- венно “в 9 остальных губерниях центральной нечерноземной по- лосы” эти цифры составляли 62,1 и 40,2. Доля горожан относи- тельно всего податного населения за то же время увеличилась очень мало — всего на доли процента. Наконец, Рындзюнский указывает также на “неустойчивость пребывания в купцах”, боль- шую текучесть в изменении состава купечества. Но главным его *У Рындзюнского (с. 90), по-видимому, в результате арифметической ошибки да. на цифра 11,8%. 14*
420 Глава $ аргументом в пользу оценки правительственных мер как консер- вативных является утверждение, что они оказывали поддержку “тем издавна сложившимся кадрам буржуазии, которые выросли на почве средневековых порядков”, в то время как “выраставшие в крестьянской среде капиталисты, поднимавшиеся из рядов мел- кой городской буржуазии удачливые элементы не находили себе должной поддержки Прежде всего замечу, что рассуждения Рындзюнского не слиш- ком корректны, ведь он пользуется цифрами, относящимися ко вре- мени уже после издания Жалованной грамоты городам 1785 г., ког- да имущественный ценз для гильдейского купечества был увели- чен вдвое и, следовательно, можно было ожидать уменьшения его абсолютной численности. Рындзюнский пишет, что рост городско- го населения происходил в основном за счет мещан и, следова- тельно, если бы даже абсолютное число купцов не уменьшилось, на каждую сотню мещан их приходилось бы меньше. К тому же сам историк отмечает, что на “окраинах развитие шло несколько по-другому, чем в центре”. Речь идет, в частности, о приураль- ских и поволжских губерниях, где наблюдался и рост численнос- ти городского населения как такового, и рост численности купече- ства относительно мещан. Помимо этого, есть данные и иного ро- да. Так, по подсчетам А.И. Аксенова, лишь в Москве с конца 60-х годов до конца XVIII в. в первую гильдию было записано более 100 новых семей302. Что же касается текучести состава ку- печества, то, как показывают данные, приводимые Б.Н. Мироно- вым, она была высока и до 1775 г. Причем, например, в Петер- бурге в период с 1772 по 1804 г. “в пределах 33 лет в отноше- нии «текучести не замечается сколько-нибудь заметных сдвигов”, в то время как капиталы петербургских купцов выросли за это вре- мя в 3,4 раза303. Текучесть, т. е. постоянное обновление состава гильдейского купечества за счет выходцев из более низких слоев городского населения, опровергает и тезис Рындзюнского о под- держке правительством лишь одного определенного слоя купече- ства. Рындзюнский утверждал, что правительство ограничивало воз- можности перехода крестьян в города и что после некоторых ко- лебаний, отразившихся в указах от 10 октября 1776 г. и 25 июля 1777 г., “решительно свернуло на путь закрепления прежней за- претительной системы”. В действительности же, как мы видели, начиная с петровского времени существовал определенный поря- док записи торгующих крестьян в посад, и правительство, явно
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 421 заинтересованное в интенсификации этого процесса, было озабо- чено лишь тем, чтобы не нарушались права помещиков и одновре- менно крестьяне исправно платили все подати. Указы, на которые ссылается историк, были изданы в связи с тем, что после Мани- феста 17 марта 1775 г. у городских властей возникло недоумение по поводу того, как записывать крестьян в гильдии при том, что гильдейцы теперь освобождались от подушной подати. В связи с чем Сенат и разъяснял, что вплоть до появления какого-либо но- вого законодательства “крестьянам входить в купечество не воз- прещать, только бы платили положенный с купечества процент- ный сбор... а сверх того и обыкновенные подати” и имели бы при себе “увольнение от помещиков”^4. Однако дело не только в этом. Рындзюнский, как и многие другие русские и зарубежные исследователи, писавшие о реформе 1775 г., а также о Жалованной грамоте городам 1785 г. и в це- лом о городовой политике Екатерины, как представляется, почти не пытались оценивать их с точки зрения критериев, соответству- ющих намерениям и взглядам самой императрицы. Так, например, с учетом приоритета, отдававшегося ею сельскому хозяйству, можно предположить, что она не ставила своей целью увеличение доли городского населения, занятого в торговле и промышленно- сти. Однако она определенно (см. предыдущий раздел данной главы) считала необходимым перераспределение промышленности между центром и провинцией, в связи с чем многие села переиме- новывались в города и основывались новые города. Вместе с тем Екатерина, конечно, сознавала, что простого переименования се- ла в город недостаточно и должно пройти продолжительное вре- мя, чтобы оно действительно стало таковым. Реформа 1775 г., бе- зусловно, преследовала не увеличение численности купечества, а его качественную сторону. С этим связано и увеличение в 1785 г. суммы объявляемого капитала, необходимого для вступления в гильдию. Наконец, нет никаких оснований полагать, что Екатери- на ожидала от реформы, лишь начатой в 1775 г. и продолжавшей- ся в последующее время, слишком быстрых результатов. Осуще- ствленные тогда преобразования продолжали оказывать влияние на развитие русского города на протяжении всей первой полови- ны XIX в., и только рассматривая весь этот период, можно оце- нить и саму реформу. Манифест 17 марта 1775 г. содержал в себе и еще одно важ- ное положение: им было запрещено вновь крепостить отпущенных на волю и велено записывать их в мещанство или в купечество.
422 ><-*Ф ' Глава 5 Таким образом, вновь открыто провозглашалась возможность ос- вобождения от крепостной зависимости и было прямо продолжено начатое законодательством о Воспитательном доме. Не случайно впоследствии на Манифест 1775 г. в своем указе 1803 г. о свобод- ных хлебопашцах ссылался Александр I, хотя его бабка еще не ос- меливалась освобожденных крестьян оставить в том же звании. Упоминание в 1776—1777 гг. планов выработки нового законо- дательства о крестьянстве было не случайным. Подобное упомина- ние, указывающее на то, что екатерининский план “всеобщего за- коноположения” был для императрицы не просто упражнениями с пером в руке, в это время встречается и в связи с еще одним во- просом. В 1768 г. новгородский губернатор Я.Е. Сиверс обращал внимание императрицы на внеправовой характер нормы о праве по- мещиков ссылать крестьян в Сибирь305. В конце 60-х — начале 70-х годов ряд указов конкретизировал правила ссылки, отмечая многочисленные случаи нарушения их помещиками. В 1773 г. Се- нат доложил императрице свое мнение о том, что указ 1760 г. “в такое злоупотребление превращен, что без скорого поправления да- лее оставлять никак невозможно”. Ответом была записка Екатери- ны: “Я нашла великое неудобность по розным причинам отменить теперешное положение, хотя оно к безчеловечным злоупотреблени- ям повод подало, не зделав наперед новое и лучею разполои$ение”. Показательно, что Белявский, в книге которого эта записка Воспро- изведена фототипическим способом, при цитировании ее в тексте опустил последние слова30^. Между тем для понимания мотивов действий императрицы они чрезвычайно важны. С середины 70-х годов Екатерина в соответствии со своим планом стремилась менять законодательство, не отменяя старые или вводя те или иные новые нормы по конкретным вопросам различных областей права, а путем поэтапного создания целого комплекса законодательных актов, ох- ватывавших ту или иную сферу целиком, написанных в рамках по- зитивного права и в совокупности составляющих “всеобщее законо- положение”. Вопрос о ссылке крестьян помещиками в Сибирь дол- жен был найти решение при общем определении взаимоотношений помещиков и крепостных, а возможно, и более радикальном реше- нии проблемы крепостничества*. Через несколько месяцев после издания Манифеста 17 марта 1775 г. реформа была продолжена “Учреждениями для управле- *Однако, поскольку вопрос остался открытым, в декабре 1787 г. Сенат в ответ на сообщение Тобольской казенной палаты о том, что помещики ссылают недееспособных в возрасте от 65 до 76 лет, подтверждал действие указа 1760 г. (ПСЗ. Т. 22. № 16602).
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 423 ния губерниями”^07. В историографии, особенно в советской, за- крепилось мнение о том, что губернская реформа 1775 г. была вы- звана событиями Пугачевщины^. Действительно, мысль о пре- ступной бездеятельности, халатности и коррумпированности мест- ных органов власти, их неспособности ни предупредить восстание, ни бороться с ним проходит во многих документах этого времени. Однако все, что известно о разработке “Учреждений”, убеждает в том, что реформа готовилась задолго до восстания, и рассмат- ривать ее следует комплексно, в контексте реформаторской дея- тельности Екатерины в целом*. И все же об одном обстоятельст- ве, связанном с восстанием Пугачева, необходимо сказать. Усло- вия реализации реформаторских замыслов после 1775 г. были не- сравненно более благоприятны, чем раньше, ибо напуганное Пу- гачевщиной дворянство сплотилось вокруг трона, как никогда прежде осознало свою зависимость от прочности самодержавной власти, и возможность оппозиции реформам с его стороны стала минимальной. Созданный императрицей документ полностью соответствовал ее взглядам, убеждениям и политическим принципам, в соответст- вии с которыми благополучие такой громадной страны, как Рос- сия, рассматриваемое в категориях полицейского государства, в значительной мере зависело от организации власти на местах. Причем, власть эта должна была быть единообразной, унифици- рованной и направленной на то, чтобы каждая клеточка обширной территории и каждый ее обитатель находились под неусыпным контролем правительственного чиновника. Такую бескомпромисс- но жесткую структуру необходимо было создать так, чтобы сохра- нить социальный баланс и одновременно учесть интересы различ- ных сословных групп общества, не нарушая и интересов государ- ства. Это была чрезвычайно сложная и многоаспектная задача, с которой Екатерина успешно справилась, причем на высоком про- фессиональном уровне с точки зрения законотворческой практики. Впервые в русском законодательстве появился единый акт, по- дробно регламентирующий всю систему местных органов управле- *С этой мыслью, высказанной мною еще в 1992 г. (см.: Каменский А.Б. “Под се- нию Екатерины”. С. 295—297), согласен и О.А. Омельченко (“Законная монархия” Екатерины И. С. 267—268). Совершенно необоснованной представляется концепция Д. Ле Донна, который связывает реформу с влиянием Г.А. Потемкина, якобы заинте- ресованного в увеличении должностей местной администрации, чтобы разместить на них своих сторонников (Le Donne J. Ruling Russia. Politics and Administration in the Age Absolutism. 1762—1796. Princeton; New Jersey, 1984. P. 67).
Глава 5 424 ния и суда, их формирование, компетенцию, деятельность. Исто- рик права О.И. Чистяков, комментируя “Учреждения”, отмечал глубокую детализацию в них норм государственного, администра- тивного, финансового, семейного и других отраслей права, высо- кую для своего времени юридическую технику, простой язык, ми- нимум иностранных терминов. По его мнению, этим законодатель- ство Екатерины II “выгодно отличалось от законов ее великого предшественника — Петра 1*309. Понятно, что создать столь ос- новательный и объемный документ (28 глав в 412 статьях) за ко- роткий срок было бы невозможно и он готовился продолжитель- ное время, прежде чем был обнародован. Губернская реформа, несомненно, явилась прямым продолже- нием реформ 1763—1764 гг. В ней были реализованы некоторые из тех идей, что высказывались в проекте Я.П. Шаховского и при его обсуждении, в частности, введение более дробного админист- ративно-территориального деления на основе равной численности населения на единице территории. На необходимость реформиро- вания всей системы местного управления, как первейшую задачу, указывали итоги Уложенной комиссии. В ней самой этим вопро- сом занималась частная Комиссия о порядке государства в силе общего права, для которой Екатерина составила особое наставле- ние — три “урока”. Комиссии предписывалось разработать новое административное деление, основанное на двухчленной системе (губерния/наместничество—уезд), причем указывалось, что для “избежания медлительности от пространства земли и множества дел происходящей полезнее дать каждой губернии величину уме- ренную”. Границы губерний и уездов следовало проводить, согла- суясь с географией местности — “которые сама природа сделала” и таким образом, чтобы они были равно удалены от главного го- рода. Третьим “уроком” Комиссии предлагалось разобрать схему органов государственного управления, начиная с центральных и заканчивая местными, специально выяснив при этом функции каждого учреждения, а также какие оставить, какие ликвидиро- вать, а какие создать заново^. Результатом деятельности Комиссии стали предложения по разделению страны на 26 губерний из расчета 450—600 тыс. жи- телей в каждой, провинции — по 70—120 тыс. и уезды — 25 — 40 тыс. Комиссия высказалась за отделение судебной власти от исполнительной с созданием уездных, провинциальных и апелля- ционных надворных губернских судов, а также словесных судов для крестьян и земских мировых судов для дворянства с сохране-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 425 нием магистратских судов в городах. Суд должен был остаться со- словным, причем члены комиссии высказались за гласность судеб- ного разбирательства^. Вопрос о системе местных учреждений остался, однако, Комиссией нерешенным. Уже в ходе работы над “Учреждениями” Екатерина получила предложения казанского губернатора князя П.С. Мещерского и московского князя М.Н. Волконского, она активно пользовалась советами генерал-прокурора князя А.А. Вяземского и своих статс-секретарей А.А. Безбородко и П.В. Завадовского. Опре- деленный опыт был приобретен при формировании после первого раздела Польши в 1773 г. Псковской и Могилевской губерний во главе с генерал-губернатором З.Г.Чернышовым, где были созда- ны учреждения переходного типа^. Особую роль в подготовке реформы, как показал Р. Джоунс, сыграл новгородский губерна- тор Я.Е. Сиверс, чья губерния стала своего рода полигоном для апробации новой системы управления^. Сиверс также снабжал императрицу сведениями об устройстве местных учреждений в Прибалтийских губерниях. Одновременно он, служивший в 1749—1753 гг. в русском посольстве в Лондоне, был большим поклонником английской правовой системы. Еще одним советчи- ком Екатерины, как считается, был С.Е. Десницкий, также зна- ток английского права, в 1768 г. подавший в Уложенную комис- сию “Представление о учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи”. Наконец, сама императрица как раз в это время изучала “Комментарии к англий- ским законам” У. Блэкстоуна. Но сколь бы многочисленны ни были источники, которыми она пользовалась, сколь бы велико ни было число ее советников, как подчеркивает Омельченко, ею са- мой была “проведена основная предварительная работа по инсти- туциализации задуманной реорганизации местных и администра- тивных судебных органов, ею же написаны черновые и оконча- ”314 тельные варианты закона 91 \ Первой главой “Учреждений”, являющейся ключевой для все- го документа, установлено, что за основу разделения страны на гу- бернии берутся территории с населением 300—400 тыс. человек. Две губернии объединяются в наместничество во главе с намест- ником или генерал-губернатором. Никакие национально-историче- ские или экономические особенности при разделении на губернии во внимание не принимаются, речь идет лишь об удобстве управ- ления. Установленное в первые 10 лет после введения “Учрежде- ний” число губерний — 25 лишь на 2 превышало существовавшее
426 Глава 5 до этого. Позднее губернии были снова разукрупнены, и к концу царствования Екатерины их число достигло 50. Приблизительно такое же число губерний сохранялось вплоть до конца XIX в. Высшим должностным лицом губернии, главой исполнитель- ной и представителем верховной власти согласно “Учреждениям” объявлялся губернатор. Ему поручались контроль за соблюдени- ем законов, высшая полицейская и военная власть на вверенной территории, обеспечение государственной безопасности, включая снабжение населения провиантом и защиту угнетенных. Закон оговаривал невмешательство губернатора в процесс судопроизвод- ства, но при этом предоставлял ему право приостанавливать су- дебные решения и обязывал бороться с судебной волокитой. Гу- бернатор имел право обращаться непосредственно к государю, и закон достаточно ясно определял его статус — наравне с сенато- рами. Приезжая в Петербург, губернаторы могли присутствовать на заседаниях Сената и, следовательно, влиять на его решения. При губернаторе создавалось губернское правление, и, хотя оно было подчинено непосредственно ему, члены его назначались Сенатом. Губернатору помогали в финансовых вопросах вице-гу- бернатор, а в контроле за соблюдением законов — губернский прокурор и стряпчие. Губернское правление контролировало дея- тельность всех других учреждений губернии и следило за испол- нением судебных решений. Помимо этого в губернии создавались казенная палата (“ни что иное есть, как соединенный департамент Камер и Ревизион коллегии” — ст. 118), ведавшая сбором нало- гов и иными казенными сборами и контролировавшая деятель- ность уездных казначеев, а также приказ общественного призре- ния. Последнему поручалось “попечение и надзирание о установ- лении и прочном основании 1. народных школ, 2. ...сиротских до- мов для призрения и воспитания сирот мужескаго и женскаго по- ла, оставшихся после родителей без пропитания, 3. ...больниц для излечения больных, 4. ...богаделен для мужескаго и женскаго по- ла убогих, увечных и престарелых, кои пропитания не имеют, 5. ...особаго дома для неизлечимых больных, кои пропитания не имеют, 6. ...дома для сумасшедших, 7. ...работных домов для обоего пола, 8. ...смирительных домов для обоего же пола людей” (ст. 380). Губернии, согласно “Учреждениям”, делились на уезды с на- селением в 20—30 тыс. человек, т. е. была принята та двухчлен- ная схема, которую Екатерина еще в 1768 г. предлагала частной Комиссии о порядке государства и которая была ею фактически
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 427 отвергнута. Главой административной власти в уездном городе становился городничий с создаваемой при нем воеводской канце- лярией, в уезде же эти функции исполнял капитан-исправник. Уже само название должности указывает на то, что его полномо- чия, как, впрочем, и городничего, ограничивались обеспечением исполнения решений, принятых губернскими властями. Капитан- исправник представлял нижний земский суд, который, несмотря на свое название, был не судебных учреждением, но коллегиаль- ным органом управления территорией уезда и, в свою очередь, об- ладал в основном полицейскими функциями. В городах при этом сохранялись старые и создавались новые органы городского само- управления — губернские и городовые магистраты, состоявшие из четырех выборных ратманов и двух бургомистров, а также рату- ши по посадам. Введение “Учреждений” 1775 г. было не только губернской реформой с новым административно-территориальным делением и новой системой местных органов управления, но и реформой су- дебной, осуществленной в основном в соответствии с намеченным Комиссией о порядке государства. Новые суды разных инстанций создавались как самостоятельные учреждения, отделенные от ад- министративной власти. Это был важный шаг вперед по пути ре- ализации принципа разделения властей. Также были разделены уголовное и гражданское судопроизводство, но сам суд оставался сословным. Для дворянства создавались уездный суд и верхний земский суд, для крестьянства — нижняя и верхняя расправы. В качестве апелляционных судов высшей инстанции “Учреждения” 1775 г. предусматривали уголовную и гражданскую палаты. Ста- тья 198 оговаривала, что уездный суд не имеет право самостоя- тельно возбуждать дела, но делает это лишь по инициативе част- ных или должностных лиц, или соответствующих органов. В це- лом “Учреждения” установили “сложную и громоздкую систему судов, хотя и довольно стройную Совершенно новым для российского законодательства был со- вестный суд - всесословный орган, сочетавший в себе функции суда по малозначительным делам, третейского суда и прокурату- ры. В.А. Григорьев полагал, что именно данная глава “Учрежде- ний” написана Десницким или под его влиянием, поскольку в ней просматривается знакомство с английским правом и, в частности, с принятым английским парламентом в 1679 г. habeas Corpus Act^6. Однако, по мнению Мадариаги, непосредственным источ- ником главы могла быть и Энциклопедия Дидро и Д’Аламбера,
428 '' Глава 5 лл поскольку среди черновиков Екатерины находятся выписки из эн- циклопедических статей “Совесть”, “Право” и “Habeas Corpus”^17. Действительно, в главе о совестном суде Екатерина пыталась претворить в закон некоторые просветительские идеи, деклариро- ванные еще в Наказе. Так, саму необходимость создания совест- ного суда она объясняет тем, что “личная безопасность каждаго верноподданнаго весьма драгоценна есть человеколюбивому мо- наршему сердцу” (ст. 395). Правила, которыми должен руковод- ствоваться совестный суд, суть следующие: “1. человеколюбие во- обще; 2. почтение к особе ближняго, яко человеку; 3. отвращение от угнетения или притеснения человечеству” (ст. 397). Разбирая разного рода гражданские тяжбы и стремясь примирить стороны, совестный суд получал важное право рассматривать заявления арестованных, содержащихся под стражей более трех дней без предъявления обвинения, и, если эти лица не подозревались в со- вершении особо тяжких преступлений, отпускать их на поруки. Примечательно, что в ведение совестного суда передавались так- же дела о колдовстве, в котором, по мнению законодателя, “за- ключается глупость, обман и невежество” (ст. 399). В этих сло- вах тоже нашли отражение влияния Просвещения, ведь еще Во- инский артикул Петра I рассматривал колдовство как тяжкое пре- ступление. Все это убеждает в том, что неправ был Григорьев, ко- торый, сравнивая первоначальные варианты введения к “Учреж- дениям” с окончательным текстом, пришел к выводу, что, “начи- ная составлять введение, Екатерина все еще находилась под вли- янием теоретических образцов своего недавнего прошлого, но, очевидно, к концу работы она уже окончательно от них освобо- ”318 дилась 9|°. Оценивая “Учреждения” 1775 г., подчеркнем, что это была одна из екатерининских реформ, имевших долговременное значе- ние. Если введенное ими административно-территориальное деле- ние сохранялось до конца XIX в., то система местных учрежде- ний — до реформ 1860—1870-х годов. Это обстоятельство при- обретает особую важность с учетом того, что фактически “Учреж- дениями” был реализован проповедовавшийся Екатериной принцип унификации управления на всей территории империи, что явилось и прямым развитием положений губернской реформы Петра I. Екатерине удалось сделать то, что в том же XVIII столетии не сумел осуществить, например, в Австрии Иосиф И. Именно с то- го времени Российская империя окончательно стала унитарным го-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 429 сударством, и такой принцип его устройства уже не могли поко- лебать последующие отступления от него в самом конце XVIII и в XIX вв. Несомненно, он придавал устойчивость всему полити- ческому строю страны и способствовал длительному сохранению России как имперского государства. Непосредственное отношение к этой проблеме имеет и обсуж- дающийся в историографии губернской реформы 1775 г. вопрос о децентрализации власти, который, как мы видели, поднимался и в связи с губернской реформой Петра. Действительно, по крайней мере на первый взгляд, в ходе реформы происходило дальнейшее перераспределение властных полномочий между центром и регио- нами в пользу последних, однако степень самостоятельности ме- стных органов оставалась крайне ограниченной, вся их деятель- ность была строго регламентирована, все принципиальные реше- ния политического характера по-прежнему принимались в центре и именно там назначался и отчитывался глава губернии, подчинен- ный непосредственно самодержцу. Ни один из вновь создаваемых органов исполнительной власти или самоуправления не имел пра- во устанавливать на своей территории какие-либо свои законы или правила, вводить собственные налоги и пр. Все они должны бы- ли действовать строго по единым законам, разрабатываемым в центре. В этой связи можно привести слова Омельченко, сказан- ные по поводу последовавшей за губернской реформой ликвида- цией отдельных центральных ведомств: “Смысл и задача центра- лизма оставались неизменными”^. Но одновременно перераспре- деление полномочий было еще одним фактором устойчивости по- литического режима, обеспечения социального баланса. Многие историки, писавшие о губернской реформе 1775 г., де- лали особый акцент на ее продворянском характере, ссылаясь прежде всего на то, что Екатерина якобы учла высказанные в Уло- женной комиссии пожелания дворянства получить управление на местах в свои руки. Действительно, согласно “Учреждениям”, це- лый ряд должностей в местном управлении — заседатели судов раз- ных ступеней, земские судьи, уездные капитан-исправники и др. — замещались выборными из местных дворян. Была узаконена и должность уездного предводителя дворянства, впервые появивша- яся в связи с выборами в Уложенную комиссию. Все это, безус- ловно, отвечало чаяниям дворянства. Однако внимательный анализ “Учреждений”, как представляется, показывает, что, удовлетворяя пожелания тех, кто должен был быть социальной опорой трона, Екатерина прежде всего думала об интересах государства. По су-
430 Глава 5 ществу так решались две важные проблемы: возвращение на служ- бу вышедших в отставку дворян и замещение должностей, в ином случае, как уже показал опыт со штатами 1763 г., оставшихся бы вакантными. Одновременно дворянская сословная организация ин- тегрировалась в государственный аппарат, становилась его частью, поскольку все дворянские должности, включая предводителя дво- рянства, по “Учреждениям” получали определенный классный чин, которому в соответствии с Табелью о рангах имелся эквивалент в гражданской или военной службе. В итоге реальная независимость, самостоятельность местных органов управления была в значитель- ной степени мнимой. Выбранные на те или иные должнрсти дво- ряне становились попросту правительственными чиновниками, про- водившими на местах политику центра. Чрезвычайно важной была, конечно, судебная реформа. Она также достаточно критично оценивалась многими историками, по- скольку предоставление губернатору права приостанавливать су- дебные решения делало и разделение властей, и независимость су- да неполными. Ругали Екатерину и за сословность созданной ею судебной системы*. Однако необходимо вспомнить, что это было лишь начало, вообще первый шаг по созданию заново независи- мой судебной системы, основанной на новейших достижениях пра- вовой мысли Запада и одновременно приспособленной к социаль- но-политическим реалиям России, где по-прежнему еще не было профессиональных юристов. Вполне очевидно, что даже пытаться создать практически на пустом месте, не имея подготовленных ка- дров, сразу же полноценный, совершенно независимый суд, было бы со стороны Екатерины попросту политическим безрассудст- вом. Точно так же в условиях России второй половины XVIII в. невозможно было и помыслить о создании суда бессословного**. Необходимо учесть и то, что Екатерина хорошо сознавала все эти проблемы и в вопросе суда, как, впрочем, и относительно других положений “Учреждений” 1775 г., явно намеревалась продвигать- ся вперед постепенно, последовательно внедряя в жизнь разного рода новации, совершенствуя и развивая их в дальнейшем. *Такой подход закрепился настолько прочно, что стал своего рода стереотипом об- щественного сознания. См., например: Симкин Л. Закон и право // Новый мир. 1992. № 1. С. 210. ^Рассматривавшая этот вопрос частная Комиссия о порядке государства, как от- мечает О.А. Омельченко, «признала это неприемлемым из-за реальности межсослов- ных отношений, “есть ли во всех предполагать добрую волю, то бы многие трудности в законодательстве само собою не были”» (“Законная монархия” Екатерины II. С. 153).
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 431 ч Особое внимание при оценке “Учреждений” 1775 г. следует уделить приказу общественного призрения как принципиально но- вому государственному учреждению, специально созданному для выполнения некоторых функций социального обеспечения. Таким способом опять же реализовывались просвещенческие представле- ния об обязанностях государя и государства по отношению к под- данным. Одновременно было продолжено, но уже на качественно ином уровне дело Петра I, впервые создававшего больницы и бо- гадельни. В соответствующих главах “Учреждений”, с характер- ной для законодательства XVIII в. дотошностью, детализацией и стремлением к максимальной регламентации описывалось устрой- ство и деятельность школ, больниц и других учреждений, нахо- дившихся в ведении приказа. Особое внимание уделялось гигиене и оговаривался запрет на применение в школах телесных наказа- ний. Весьма показательно, что оговаривался и вопрос об источни- ках и объеме финансирования приказа, в то время как о других уч- реждениях таких сведений в документе нет. Отпускаемая сумма — 15 тыс. рублей относительно невелика, но это был важный шаг по созданию охватывающей всю страну инфраструктуры народного образования, здравоохранения и социального обеспечения, про- должавший начинания первых лет царствования Екатерины. Одним из важных последствий реформы 1775 г. было значи- тельное увеличение армии чиновничества. Так, к концу царство- вания Екатерины общая численность местного аппарата по срав- нению с 1773 г. возросла более чем в два раза^20. Понятно, что значительно возросли и расходы на его содержание. Однако бы- ло бы неверным связывать это явление исключительно с полити- кой Екатерины. Оно было проявлением общей тенденции роста бюрократии и ее значения в жизни страны, начало которому бы- ло положено петровскими реформами. Необходимо также особо подчеркнуть, что, будучи сложным и многоаспектным законодательным актом, “Учреждения” 1775 г. затронули разнообразные стороны жизни общества и государст- венного управления. Соединив в себе элементы английской, ост- зейской и даже малороссийской правовых систем с новейшими просвещенческими идеями и чисто российскими насущными про- блемами, документ не мог не быть эклектичным и противоречи- вым. Впрочем, столь же многоаспектным и противоречивым был и характер решаемых Екатериной задач. В то же время в целом по своему духу и основной направленности “Учреждения” продол- жали петровскую линию государственного строительства.
432 Глава 5 n dQV I Введение “Учреждений” в жизнь было рассчитано на продол- жительный период времени и, соответственно, результаты от них Екатерина планировала получить далеко не сразу. В предыдущем разделе приводились слова императрицы из письма к сыну и не- вестке 1781 г., т. е. через шесть лет после начала реформы, где она писала, что они видели лишь “детство вещей”. В том же пись- ме, сообщая Павлу и Марии Федоровне о неудовлетворительной работе почты, из-за которой она не получила вовремя их писем, Екатерина добавляет: “Из этого вы видите неисправность тех ста- рых учреждений, которых реформа не успела еще коснуться”^21. Годом ранее, когда она сама путешествовала по западным губер- ниям*, императрица писала сыну из Смоленска: “Здесь уже (кур- сив мой. — А.К.) чувствительна польза учреждений, и что 5 лет в действии, и люди добры”322 Д ведь речь идет об одной из тех губерний, где реформа проводилась в первую очередь. О том, ка- ким образом Екатерина стремилась подбирать кадры для новых учреждений, свидетельствует ее письмо к А.А. Вяземскому от 25 ноября 1775 г., т. е. всего через две недели после издания но- вого закона (ввиду особой важности этого, ранее не публиковав- шегося текста приводим его почти целиком): “Князь Александр Алексеевич! Всуе будет всякое доброе учреждение, ежели не па- дет жребий исполнения онаго на людей, совершенно к тому спо- собных. На сем основании возвращаю я доклад от Сената... о чи- нах, помещаемых в палаты судныя Тверскаго и Смоленскаго на- местничеств. Я не могла оной утвердить потому, что не вижу я тут людей, искусившихся в дблах сих родов, к коим они опреде- ляются... Не сие было намерение мое, что я предоставила разсмо- трению Сената избрать председателей палат. Я чаяла, что выбор оных соответствовать будет лучшей моей надежде и что к сим ме- стам взыщутся искуснейшие из членов Юстиц- и Вотчинной кол- легии... И ради сего я хощу повторить вам мое желание,... чтобы из сих обоих мест в председатели палат и верхняго земскаго суда избраны были достойные люди, а хотя и из других, но, конечно, такие, что уже на деле в своих способностях испытаны, ибо как сии обе губернии, приводимые в новый порядок, должны быть в пример другим, то и должно во оные ко исполнению частных должностей избрать умеющих...”323 На протяжении всех последующих лет царствования Екатери- на рассматривала “Учреждения” 1775 г. как “непременный” и *Одной из основных целей этой поездки было как раз инспектирование результа- тов реформы.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 433 “фундаментальный” закон, на который она постоянно ссылалась в новых законодательных проектах. 6 ноября 1795 г. (ровно за год до смерти) в записке Д.П. Трощинскому она так определяла их значение: “Порядок, предписанной для управление губернии 1775 года, ничто иное есть, как стезы, ведущие к лучему управлению. Их, тех отменить, переменить [нельзя], выполнить есть вещь вельми нужнее, понеже поправливая по частям, изкаверкается лех- ”374 ко целое Вполне понятно, что реализация задуманного Екатериной на- прямую зависела от исполнителей. И сколько бы императрица ни старалась, обеспечить все новые учреждения людьми компетент- ными, честными и тем более разделяющими ее воззрения, да да- же просто понимающими значение старательно проводимого ею принципа законности, было практически невозможно. Поэтому реальная картина, нашедшая отражение в высказываниях и воспо- минаниях современников, была далека от идеальной. Как образно замечает в связи с этим Мадариага, “люди составляли мост, со- единявший старые учреждения с новыми, и они принесли с собой старые привычки, которые расцветали на новой почве”325. Непосредственным продолжением реформы управления явил- ся изданный 8 апреля 1782 г. Устав благочиния или полицей- ский326. Введением его в действие Екатерина выполнила, как она, видимо, считала, еще один пункт своей реформаторской програм- мы — создание “хорошей и точной” полиции, правда, пока толь- ко городской. Устав явился, как показал Омельченко, непосред- ственным результатом ее работы над общим уголовным законода- тельством в 1774—1779 гг. и был закончен в 1781 г.327 Как и в других своих крупных законодательных актах, при разработке Ус- тава императрица активно использовала современную ей правовую литературу, в том числе труд У. Блэкстоуна, а также, как устано- вил Григорьев, “Трактат о полиции” французского правоведа Де ла Мара326. Одновременно Устав основывался на положениях Наказа и “Учреждений” 1775 г. Согласно Уставу благочиния каждый город делится на части по 200—700 дворов и кварталы по 50—100 дворов. В каждой части главным полицейским начальником является частный при- став, в квартале — квартальный надзиратель и квартальный пору- чик. Они подчиняются Управе благочиния — высшему органу по- лицейского надзора. В ней заседают городничий, полицмейстер, два пристава (гражданских и уголовных дел) и два ратмана. Уп- рава имеет “бдение, дабы в городе сохранены были благочиние,
434 Глава 5 добронравие и порядок”. Сюда включаются контроль за торгов- лей, вылавливание беглых, починка дорог, улиц, мостов и пере- прав, борьба с азартными играми, строительство в городе бань, разгон не разрешенных законом “обществ, товариществ, братств и иных подобных собраний”. Помимо этого, “Управа благочиния не дозволяет в городе гражданину вчинать новизну в том, на что узаконения есть. Всякую же новизну, узаконению противную, пресекает в самом начале”. Особая часть Устава представляла собой кодификацию норм уголовного права. Были выделены правонарушения, связанные с неподчинением полиции и нарушением ее распоряжений, которые направлены против православной веры*, нарушают общественный порядок и “благочиние”, нарушают порядок управления (в том числе взяточничество), нарушают порядок суда, а также собствен- но уголовные преступления против личности, имущества, жилищ и т. д. Иначе говоря, в ведении полиции оказывались все преступ- ления, за исключением политических. Сама Управа благочиния имела право определять наказания лишь по мелким правонаруше- ниям административного характера или связанных с нарушением общественного порядка. Все остальные дела после следствия должны были передаваться в судебные органы. Значение Устава благочиния с точки зрения продолжения pfe-< формы управления связано прежде всего с дальнейшей регламен- тацией жизни населения, усилением полицейского контроля над ним со стороны государства. Именно Устав, как никакой другой законодательный акт екатерининского времени, воплотил в себе идею полицейского государства, в котором функции полиции да- леко выходят за рамки просто охраны правопорядка, но включа- ют регуляцию жизни общества в целом, в том числе сферу лич- ных взаимоотношений граждан, нравственные устои поведения и т. д. Фактически полиция становится еще одним инструментом воспитания подданных в духе определенных идеологических уста- новок, насильно навязываемых обществу в силу того, что законо- датель убежден, что это и есть “общее благо”. По своему смыс- лу Устав символизировал продолжение, хотя и на ином уровне и другими методами, петровской политики “прогресса через наси- лие”. Большое значение Устав благочиния, давший почти исчер- пывающий перечень уголовно наказуемых деяний, имел и для раз- вития русского уголовного права. Как отмечает Омельченко, “ко- *Статья 197 Устава довольно подробно описывала как недопустимое поведение в церкви, которым славился Петр III.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 435 свенно Устав сформировал для уголовного права принцип строгой подзаконности и наказуемости деяния: нет преступления, не опи- санного законом”3^. Один из парадоксов концепции полицейского государства в его просвещенческой модификации второй половины XVIII в., если рассматривать его с позиций исторического опыта конца XX в., состоял в том, что, стремясь к почти тотальному контролю за жизнью подданных, власть одновременно совершенно сознатель- но устранялась от регулирования такой важнейшей сферы, как экономика. Это и послужило одной из причин начавшегося на ру- беже 1770—1780-х годов преобразования органов центрального управления. Как мы видели, уже предшественники Екатерины на протяжении всего послепетровского времени неоднократно стави- ли вопрос о необходимости сохранения или ликвидации тех или иных коллегий. Поскольку их политика, в отличие от политики Екатерины, носила менее системный, продуманный и последова- тельный характер, отдельные центральные ведомства в течение нескольких десятилетий то исчезали, когда на повестку вставал вопрос об экономии средств на содержание аппарата или начина- лась приватизация промышленности, то возникали вновь, когда нужно было продемонстрировать верность петровским идеалам. За ликвидацию ряда коллегий — Вотчинной, Ревизион-, Ману- фактур- и Экономии — высказалась в своих проектах частная Ко- миссия о порядке государства в 1768 г.330 Таким образом, в са- мой идее сокращения числа центральных ведомств ничего принци- пиально нового не было. Однако важно подчеркнуть, что в кон- тексте екатерининских реформ в целом эти мероприятия были ча- стью системы мер по перестройке и управления, и экономики. Они диктовались как принципами свободы предпринимательства, так и смыслом губернской реформы 1775 г. Причем, показатель- но, что сам процесс ликвидации отдельных учреждений растянул- ся на длительный период времени. Первой жертвой пала Мануфактур-коллегия, о ликвидации ко- торой в течение полугода было объявлено указом от 22 ноября 1779 г.331 В указе прямо говорилось, что Мануфактур-коллегия стала не нужна в связи с предоставлением населению полной сво- боды в заведении ткацких фабрик. Год спустя последовало распо- ряжение о реорганизации ряда центральных петербургских ве- домств, в том числе Штате-конторы, Соляной конторы, Монетной экспедиции и др.332 В 1782 г. были установлены крайние сроки для прекращения ведения дел еще в ряде ведомств333. В 1783 г.
436 и Глава 5 была упразднена Берг-коллегия, в 1785 г. — Камер-коллегия, в 1786 г. — Вотчинная, Малороссийская и Юстиц-коллегии, в 1788 г. — Коллегия экономии и Ревизион-коллегия^4. Самой по- следней, в 1796 г. была ликвидирована Коммерц-коллегия, уже через два месяца восстановленная Павлом 1^. Оценивая в целом екатерининскую реформу центрального уп- равления, можно согласиться с Омельченко, что в результате ее “общая коллегиальная система практически перестала существо- вать^ Историк считает, что фактически был упразднен и Гене- ральный регламент 1720 г., взамен которого Екатерина разраба- тывала “Обряд порядочного производства дел”, основное внима- ние в котором было уделено процедуре законного принятия реше- ний, а также унификации делопроизводства^ Что касается Ге- нерального регламента, то утверждение Омельченко не совсем верно, поскольку формально он не был отменен и многие его по- ложения продолжали действовать и в XIX в., в то время как “Обряд”, над которым императрица работала до конца жизни, введен не был. Между тем центральное управление в виде систе- мы коллежских учреждений в том виде, как оно было задумано и создано Петром I, действительно было ликвидировано. В этом смысле осуществленное Екатериной было настоящей контррефор- мой относительно коллежской реформы ее предшественника, при- чем речь шла о преобразовании весьма радикальном. Однако контрреформа не означала возврата к чему-либо, близкому допет- ровской системе управления: речь шла о кардинальном перерас- , пре делении полномочий между органами власти в центре и на ме- стах, а также в значительной мере изъятие определенной части за- нятий населения из сферы государственного контроля. Омельчен- ко также отмечает, что даже в трех оставшихся коллегиях (Воен- ная, Адмиралтейская и Иностранных дел) принципы коллегиаль- ности перестали действовать. Впрочем, как мы видели, эволюция этих принципов в направлении единоначалия происходила на про- тяжении всего XVIII в., и даже тогда, когда правительство про- возглашало возврат к петровским нормам, реальная практика бы- ла далека от идеалов царя-преобразователя хотя бы уже потому, чТо невозможно было набрать в члены коллегий людей, достаточ- но компетентных. В результате коллегиальность замедляла про- цесс управления, а низкий профессиональный уровень членов кол- легий зачастую вел к профанации самого этого принципа. Вместе с тем замечу, что реформа, осуществленная Екатериной, не озна- чала принципиальных изменений в существе и характере полити-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 437 ческой власти, но лишь в методах и способах ее реализации, т. е. по сути во внешних формах. Проблема ликвидации коллегий находится в тесной связи и с обсуждаемой в литературе проблемой централизации/децентрали- зации управления. Выше уже приводилось мнение Омельченко о том, что “смысл и задача централизма оставались неизменными”. “Различие состояло лишь в том, — продолжает он, — что в пер- вом варианте... проводником централизма была система ведомств, строго подконтрольных и подчиненных монарху, а во втором — внешне независимые, но регламентированные почти абсолютно во всей своей административной деятельности чиновники ведомств и учреждений, действующие строго по предписаниям государствен- ного закона”^7. Соглашаясь в том, что касается централизации, замечу, что различие, о котором пишет историк, было весьма су- щественным. Функционирование аппарата, как центрального, так и местного, именно на основании закона и было одной из важней- ших целей всех екатерининских реформ. Другое дело, что лично- стный фактор опять же создавал весьма серьезный разрыв меж- ду задуманным и реальностью. Для того чтобы аппарат функцио- нировал исключительно на основе закона, его исполнители были должны обладать соответствующим уровнем профессиональной подготовки, а также правового и гражданского сознания. Что ка- сается последнего, то екатерининское царствование создавало до- статочно благоприятные условия для его формирования, в то вре- мя как правовое сознание могло сложиться лишь в течение дли- тельного времени и при определенных благоприятных условиях. Однако их-то в России и не было, ибо и многие процессы в по- литической жизни страны, и взаимоотношения между отдельными социальными слоями (в особенности между помещиками и крепо- стными) носили откровенно внеправовой характер. Своеобразную трактовку реформы центрального управления предложил Ле Донн. Начало ликвидации коллегий он относит к 1773 г., когда была создана Экспедиция о государственных дохо- дах^З. Действительно, возникшая при первом департаменте Се- ната для учета всех доходов страны, Экспедиция по мере ликви- дации других ведомств постоянно расширяла свои полномочия. Так, уже в 1779 г. после ликвидации Мануфактур-коллегии ей было передано производство гербовой бумаги*^. В том же году при ней была создана Экспедиция ревизии счетов^40, а в 1780 г. состоялся указ “Об устройстве Экспедиции о государственных до- ходах с приложением штата оной”^41, согласно которому Экспеди-
438 Глава 5 ция делилась на четыре экспедиции, ведавшие доходами, расхода- ми, свидетельствованием счетов и недоимками. Создание и дея- тельность Экспедиции имеют отношение в первую очередь к дру- гой важной реформе Екатерины — финансовой, хотя Ле Донн прав, связывая ее и с реформой центрального управления, по- скольку речь шла о возникновении принципиально нового цент- рального ведомства, концентрировавшего в своих руках важней- шую отрасль государственного управления. Историк, однако, этим не ограничивается. Он выдвигает гипотезу о том, что реформа уп- равления в целом носила антибюрократический характер. В опре- деленном смысле Ле Донн прав. Действительно, екатерининские реформы вели к сокращению аппарата центральных ведомств за счет перемещения центра тяжести в управлении на места, где штатные должности ряда учреждений замещались по выборно-со- словному принципу. Но, как уже говорилось, суть самой службы, положение чиновника — выбранного или назначенного — в систе- ме власти практически не изменилось, степень его самостоятель- ности не увеличилась, а процесс роста русской бюрократии и ее влияния продолжился. Ле Донн полагает, что императрица заклю- чила против бюрократии своего рода союз с аристократией, пра- вившей теперь страной через своих ставленников — губернаторов. Его гипотеза, которую он вкратце повторяет и в своей новой кни- ге^42, основана на его представлениях о борьбе дворянских груп- пировок, но, как уже говорилось в обзоре историографии, выгля- дит недостаточно обоснованной. Во всяком случае, она практиче- ски не учитывает собственно реформаторской программы самой Екатерины и ее взглядов на проблемы управления и нужды стра- ны. < Параллельно с реформой управления в 1780-е годы на новом уровне была продолжена реформа образования. Уже в феврале 1780 г. по приказанию Екатерины Академией наук была осуще- ствлена ревизия всех, в том числе частных, учебных заведений Петербурга. В том же году во время встречи в Могилеве авст- рийский император Иосиф II рассказал императрице о школьной реформе в своей стране, начатой в 1774 г. известным педагогом И.И. Фельбигером. В конце 1781 — начале 1782 г. по поручению Екатерины академиком Ф.У.Т. Эпинусом была составлена опира- ющаяся на австрийский опыт записка о реформе школьного обра- зования в России^. В сентябре 1782 г. указом императрицы бы- ла создана Комиссия для заведения в России народных училищ во главе с П.В. Завадовским, в состав которой вошел специаль-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 439 но приглашенный для этого Ф.И. ^Янкович де Мириево^44. Уже к концу этого месяца комиссия представила Екатерине “План к установлению народных училищ в Российской империи”^. Спу- стя еще четыре года императрица утвердила “Устав народным училищам Российской империи”^. В соответствии с планом ре- формы в России была создана сеть двухклассных училищ в уез- дах и четырехклассных в губернских городах. В них преподавали математику, историю, географию, физику, архитектуру, русский и иностранный языки. Показательно, что, утверждая “План к уста- новлению народных училищ”, императрица внесла в него измене- ния, связанные как раз с изучением иностранных языков. Она со- чла, что в народных училищах незачем преподавать французский, а следует преподавать языки, связанные с историческими особен- ностями региона. В частности, в Киевской, Новороссийской и Азовской губерниях было предписано изучать греческий, в Бело- руссии — латынь, в Казанской губернии — арабский и татарский, а в Иркутской — китайский^4?. Вновь создаваемые училища, как и было предусмотрено “Уч- реждениями” 1775 г., находились в ведении местных органов вла- сти, которым поручалось следить за соблюдением множества нор- мативно-методических установлений. Важнейшим из них была пе- реработанная Екатериной совместно с Бецким книга Фельбигера “О должностях человека и гражданина”, изданная в 1783 г. в двух вариантах — для учителей и учеников. В последующие годы вы- шел ряд пособий для учителей, учебники, разного рода уставы и инструкции. Результатом реформы явилось, впервые в России, возникновение единообразной системы государственных учебных заведений с единой методикой и однообразной организацией учеб- ного процесса, основанной на классно-урочной системе. При этом следует отметить, что народные училища были бессословными, хотя то, что они существовали лишь в городах, практически за- крывало доступ в них крестьянским детям. Однако очевидно, что, как первый шаг, осуществленный к тому же в условиях острой не- хватки учительских кадров, екатерининская реформа народного образования и просвещения была поистине грандиозным меропри- ятием и по масштабам, и по своему долговременному значению. Между тем продолжались реформы в иной, важнейшей для Ека- терины сфере — сословной. 21 апреля 1785 г. на свет появились два важнейших законода- тельных акта Екатерины II — жалованные грамоты дворянству и городам^. О значении, какое им придавала сама законодатель-
440 Глава 5 ница, свидетельствует то, что оба документа были опубликованы одновременно в день рождения императрицы, которая подобным образом как бы сама себе преподносила подарок. Действительно, смысл и содержание грамот было связано с реализацией цент- рального пункта программы реформ — созданием законодательст- ва о сословиях, а соответственно, и собственно сословной органи- зации общества. Необычным для XVIII в. было название доку- ментов “грамотами”. И не случайно в историографической тради- ции они уже скоро стали “жалованными грамотами”, ибо речь шла именно о пожаловании высочайшей властью прав и “вольностей” одному и прав и “выгод” другому сословию. Неплохо изучившая русскую историю императрица таким образом как бы устанавли- вала вассально-сюзеренные отношения между престолом и сосло- виями. Но делалось это в характерно русской традиции, посколь- ку права и привилегии сословий оказывались не естественным их, имманентным свойством, а именно пожалованным волею само- держца, хотя и жаловались они навечно*. И не случайно, как за- метил Гриффитс, обычная формула “ее императорское величество” была заменена в тексте грамот на просто “императорское величе- ство”349. Жалованные грамоты дворянству и городам многократно пере- издавались, и существует обширная литература, им посвященная. Однако недостатком сложившейся историографической традиции, на мой взгляд, является то, что обе грамоты рассматриваются обычно изолированно друг от друга (аналогичный подход и в кни- ге Омельченко «“Законная монархия” Екатерины II»), в то вре- мя как только изучение их вместе дает возможность раскрыть за- мысел законодателя, поскольку речь, несомненно, идет о целост- ной политической программе. Более того, к двум изданным гра- мотам следует прибавить и третью, так и не увидевшую свет жа- лованную грамоту государственным крестьянам. Именно такой комплексный подход блестяще продемонстрировали Д. Гриффитс и Д. Мунро в своем издании грамот параллельно на русском и ан- глийском языках с комментарием, справочным аппаратом, а так- же таблицами параллельных мест всех трех грамот и отдельных их разделов^50. *Характерно, что, как установил П.Г. Рындзюнский, З.Г. Чернышов в противо- вес претендовавшим на особые привилегии могилевским купцам еще в 1775 г. предла- гал назвать подготавливаемый закон о городах “Жалованной ее императорского величе- ства грамотой” (Рындзюнский П.Г. Сословно-податная реформа 1775 г. и городское на- селение // Общество и государство феодальной России: Сб. статей, посвященный 70-летию академика Л.В. Черепнина. М., 1975. С. 90—91).
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 441 Не пересказывая подробно содержание рассматриваемых гра- мот, остановлюсь на наиболее существенных их моментах, а так- же тех, трактовка которых вызывает наибольшие споры среди ис- ториков. Структура грамот максимально приближена друг к дру- гу. Две опубликованные начинаются с обширных преамбул, объ- ясняющих необходимость их появления. Однако, если первая гла- ва дворянской грамоты говорит непосредственно о сословии, то в грамотах городам и “сельским обывателям” говорится соответст- венно в одном случае о городе, его застройке, владениях, населе- нии, торговле, а в другом — о том же применительно к селу. За- то вторая глава городовой грамоты уже целиком посвящена “го- родовым обывателям” или мещанам, которые образуют “градское общество”, подобное дворянскому собранию. В городе заводится городская обывательская книга, сходная с родословной дворян- ской и также состоящая из шести частей, для записи шести кате- горий городских жителей. Непосредственно личным правам ме- щан посвящена пятая глава грамоты, в первой статье которой де- лается довольно робкая попытка показать, что городовые обыва- тели, мещане — это особое сословие, — “средний род людей”: “Городовых обывателей, средняго рода людей, или мещан, назва- ние есть следствие трудолюбия и добронравия, чем приобрели от- личное состояние”. И дворянское звание, и звание мещанина ус- танавливаются как наследственные, и мещанин может быть лишен его за те же преступления, за какие дворянин лишается дворян- ского звания. Как дворян судят дворяне, так и мещан мещане. Купцы 1-й и 2-й гильдий, как и все дворяне, освобождаются от телесных наказаний; и для дворян, и для мещан устанавливается одинаковый срок давности на преступления в 10 лет. Показательно, что если шесть категорий дворян, записанные в разные части родословной книги, существовали реально, то шесть категорий горожан создавались в определенной мере искусствен- но. Причем если все дворяне были в правовом отношении равны, то горожане имели разные права и привилегии в зависимости от принадлежности к той или иной категории, а по существу в зави- симости от своего материального достатка. Равенство всех катего- рий дворян подчеркивалось еще одним своеобразным способом: распределение их по частям родословной книги было таковым, что самые знатные оказывались в 6-й части, из чего следовало, что, чем больше номер части книги, тем престижнее быть в нее запи- санным. (Что, кстати, вызывало у современников, например, у М.М. Щербатова, серьезные возражения.) Однако вопреки ло-
442 Глава 5 гике и вразрез с характерными для XVIII в. представлениями, ли- ца, выслужившие дворянское звание по военной службе, записы- вались во вторую часть книги, а по гражданской — в третью. При этом в городовой книге иерархия была перевернута и самой пре- стижной была первая ее часть. Такие тактические уловки были продиктованы Екатерине необходимостью коррекции теории с по- литическими реалиями России, с одной стороны, и должны были стимулировать развитие промышленности и торговли — с другой. Примечательна в этом отношении и глава городовой грамоты, посвященная ремесленным цехам. Вводя в России цехи вроде тех, что существовали в средневековой Европе, Екатерина с характер- ной дотошностью расписала множество деталей организации ра- боты ремесленников, подмастерьев и пр. Надо заметить, что по- добная мелочная регламентация не только была в духе эпохи, но и совпадала с жестко регламентированной организацией цехов на Западе. Причем, к XVIII в. во Франции, например, правитель- ство установило неусыпный контроль за деятельностью цехов, вмешиваясь в составление цеховых уставов, назначение мастеров и т. д. Вместе с тем, как отмечал К.А. Пажитнов, “главное от- личие екатерининской цеховой системы от западноевропейской за- ключалось в предоставлении довольно широкой свободы зани- маться ремеслом без записи в цех”^^1. Однако ко времени разра- ботки грамоты стало ясно, что в той же Франции цехи станови- лись тормозом и экономического и социально-политического раз- вития. В.П. Портнов полагает, что грамота 1785 г. “закрепляет средневековую отсталую цеховую организацию ремесленников, что затрудняло возникновение капиталистических мануфактур, а следовательно тормозило дальнейшее развитие буржуазных отно- шений”^^2. Впрочем, еще А.А. Кизеветтер заметил, что Екатери- на хорошо сознавала возможность отрицательного влияния ремес- ленных цехов на развитие свободного предпринимательства, но сознавала она и то, что Россия еще не достигла того уровня про- мышленного производства, когда такое отрицательное влияние це- хов могло проявиться^. Пока же цехи виделись еще одним сред- ством стимуляции ремесленного производства. По этим же при- чинам было невозможно создать и сразу однородное по правам и привилегиям третье сословие, а грамота 1785 г. должна была ус- корить процесс его складывания. “Свободные сельские жители”, согласно черновику жалован- ной грамоты^4, также образовывали “общество сельское”, сход- ное с дворянским собранием и городовым обществом, имевшее
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 443 статус юридического лица. Аналогично и звание государственного крестьянина объявлялось наследственным, и лишиться его можно было за те же преступления, за какие дворянин и мещанин лиша- лись своих, причем произойти это могло также только по реше- нию сословного суда*. Сельское население тоже делилось на шесть категорий и первые две освобождались от телесных нака- заний. Как дворяне выбирали свои выборные органы, мещане — свои, так и сельские обыватели должны были выбирать свои. Рассматривая все три грамоты в комплексе, Гриффитс заклю- чает, что в совокупности они образуют “конституцию в дореволю- ционном значении этого слова”. Именно такое определение Ека- терина могла прочитать в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера, и лишь после Французской революции термин приобрел значение, знакомое нам сегодня^. Действительно, три грамоты вместе должны были придать русскому обществу вид структуры из трех больших групп со сход- ной внутренней организацией и регламентированным набором прав и привилегий, определявшим для членов каждого сословия грани- цы личной свободы. В рамках этой свободы (в том понимании свободы, о котором сказано выше) гарантировались гражданские и сословные права, т. е. каждый член общества посредством вхождения в одно из сословий получал защиту закона. Целостное рассмотрение грамот, отмечает Гриффитс, “обнаруживает и цело- стную политическую программу, отражающую ясные и взаимосвя- занные представления императрицы о форме общественного уст- ройства. Это не либеральные и не консервативные представления, не про- и не антидворянские. Это характерные для начала Ново- го времени представления о регулярном государстве с сословной структурой”^ Это заключение прямо противоречит выводу Омельченко о том, что “установление правового статуса других сословий было подчинено... задаче охранения господствующего положения дворянства”^7. Вывод Омельченко находится в русле традиционной для историографии, в особенности советской, оцен- ки жалованных грамот 1785 г., связанной прежде всего с тем, как закрепление привилегированного статуса дворянства сказывалось *На первый взгляд, лишение мещанина его звания и уж тем более лишение звания государственного крестьянина может показаться абсурдным. Однако в установлении та- кой законодательной нормы была, безусловно, своя логика. Лишаясь своего сословного звания, человек вместе с ним лишался и соответствующих этому званию дарованных грамотами прав, т. е. по существу становился бесправным, выключенным из своего со- словия, а следовательно, из общества в целом. Именно такой, находящейся вне сослов- ной структуры общества группой и мыслились преступники.
444 Глава 5 на усилении крепостничества. Рассмотрю поэтому некрторые ас- пекты развития правового статуса дворянства в екатерининское время, и в частности, те, что касаются его владельческих прав. Как мы видели, на протяжении всего послепетровского перио- да борьба дворянства с государством за свои сословные права, предпосылки которой была заложены петровскими реформами, бы- ла для дворян достаточно успешной. Своего рода ее апофеозом бы- ла попытка закрепить эти права и в особенности права, связанные с владением крепостными, в проекте елизаветинского уложения. Важной вехой стал Манифест о вольности дворянской 1762 г. Екатерина, взойдя на престол, Манифест не конфирмовала, как не утвердила она и проект Комиссии 1763—1764 гг. В стране по- прежнему не существовало позитивного законодательства, в кото- ром бы четко было записано монопольное право дворянства на “крещенную собственность” и определены его владельческие пра- ва. Данная лакуна в законодательстве ясно ощущалась самими дворянами, группа которых в 1770-е годы писала: “До сего вре- мени не видно нигде никакого акта или установления государст- венного, каким образом могут дворяне управлять своими кресть- янами”^. И тут вновь необходимо обратиться к взглядам Ека- терины на проблемы собственности и свободы. Современная юри- спруденция знает восходящее еще к римскому праву различение права собственности и права владения (обладания). Последнее понятие уже и включается в первое наряду с правом использова- ния и правом распоряжения^. В одном из проектов Екатерины читаем: “О порядке, свойственном всем обществам. Всякой поме- щик знает свою отмежеванную границу — земля, лес и все уго- дье его. Мужик его же и все, что сей нажил и выработал его же. Уговорить помещика, чтоб он что уступил из сего его собствен- ности (курсив мой. — А.К.), кажится нету возможности..'. Одна- ко порядок, свойственный всем обществам... есть порядок долж- ностей и прав взаимных, которых установлении есть необходимо нужно для наибольшее возможное умножение произращений, да- бы доставить роду человеческому наибольшее возможное количе- ство щастья и наибольшее возможное умножение. Ничто так про- сто и легко понять, как правилы, коя оснуют того порядка. Оне все заключены в трех в ястве правы собственности: 1. собствен- ность личная... без нее нету уже собственности в движимого, ни собственности в недвижимом, ни общество; 2. собственность дви- жимаго; 3. собственность недвижимаго. Великое умножении про- изращении не может иметь место без великой свободности. Нету
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 445 возможности понять права собственности без вольности”^. В другом проекте находим, что понимала сама императрица под дви- жимым и недвижимым имуществом: “Недвижимое есть земля, де- ревня, дом, завод, мельница, строение, усадьба. Недвижимая есть земля пахотная, луга, сенокосы, выгоны, леса, кустарники, боло- ты, огород, сады, река, речка, ручеек, озеро, пруды, колодец. Движимое есть деньги, алмазы, домашной всякой скарб, живот- ные”^61. Как видим, в этом списке крестьянские души не упомя- нуты. Но не скрыты ли они под термином “деревня”? Тут надо вспомнить, что юридическая практика того времени рассматрива- ла крестьян как самостоятельный объект купли и продажи. Ина- че в условиях разрешенной продажи крестьян без земли и не мог- ло быть. Два перечня объектов недвижимости отличаются друг от друга тем, что в одном перечислены земли со строениями на них и сами строения, а в другом — незастроенные земли. Если бы им- ператрица рассматривала крестьян как один из вариантов недви- жимого или движимого имущества, она должна была указать их отдельно. Другое дело, что на практике покупка деревни означа- ла и покупку крестьян, но нас в данном случае интересует мысль законодателя. Приведенные отрывки позволяют сделать и некоторые выво- ды относительно того, различала ли Екатерина право собственно- сти и право владения. На первый взгляд, именно о праве собст- венности идет речь, когда императрица рисует ситуацию, сущест- вующую de facto и оформленную нормами в большей степени обычного, чем писаного права. Однако из дальнейшего становит- ся ясно, что само понятие собственности Екатерина связывает с личной свободой, рассматривая ее как одну из форм собственно- сти. Без личной свободы, справедливо считает она, отношения собственности вообще не могут существовать, а без них, в свою очередь, не может быть порядка в обществе. Таким образом, хо- тя и не выраженное терминологически, различение права собст- венности и права владения в приведенных текстах все же присут- ствует. Перед Екатериной стояла сложная и почти невыполнимая за- дача. При создании позитивного законодательства о правах и при- вилегиях отдельных сословий, а следовательно, и дворянства, у нее, казалось бы, было только две возможности. Она могла за- фиксировать в позитивном плане право собственности дворян на крепостные души, причем зафиксировать его как исключительную дворянскую привилегию. Другая возможность была в том, чтобы
446 Глава 5 в соответствии со своими убеждениями решительным образом из- менить ситуацию и, не ликвидируя крепостное право в принципе, определить его временный, условный характер — как право вла- дения, а не собственности. Второй путь был чреват серьезными опасностями и в реальных политических обстоятельствах второй половины XVIII в. практически неосуществим, поскольку это зна- чило открыто заявить, что правительство взяло курс на постепен- ную отмену крепостного права. Посмотрим, какой выход нашла Екатерина. Обратимся сперва к проектам, разработанным Уложенной ко- миссией. Первый из них и важнейший для данного вопроса — это “Проект правам благородных” Комиссии о государственных родах жителей. Его авторами были Я.А. Брюс и, вероятно, Ф.Г. Ор- лов. Оба были людьми весьма близкими ко двору, и можно не сомневаться, что составленный ими проект в значительной мере отражал позицию императрицы. По существу единственная статья проекта, непосредственно связанная с крепостным правом, две- надцатая гласила: “Благородные имеют право владеть деревнями по узаконениям”362. Сразу же заметим, что статья сформулирова- на таким образом, что “крещенная собственность” как самостоя- тельный объект владения здесь опять же не упомянута, а право владения деревнями сформулировано не безусловно, но ограниче- но иными законами. При этом в комментарии Дирекционной ко- миссии, сделанном при представлении проекта в Большое собра- ние Уложенной комиссии, отмечалось: “Как далеко власть и пра- во владельца над его деревнями простирается, о том поручено трудиться комиссии о имениях”. Данный комментарий свидетель- ствует, что Дирекционная комиссия под “деревнями” имела в ви- ду собственно крестьян. Отсюда и следующие пять статей проек- та, посвященные уже не праву дворян владеть крепостными, а праву делать их свободными. Статьями 13—16 вводится неизве- стное доселе понятие “свободные деревни”, которые снова пере- водить в крепостное состояние запрещается. Причем законодатель явно стремйлся стимулировать дворян “право владения крепост- ных своих деревень переменить на право деревень свободных”, вводя в проект разрешение на беспошлинную продажу и неогра- ниченное дарение таких деревень. Статья 17 проекта также пре- доставляла дворянам право “частно крепостным своим людям да- вать свободу”. Дирекционная комиссия от себя добавляла: “Но могут ли люди частно продаваемы быть, о том будет делать по- ложение Комиссия о государственных родах...”. Первоначально в
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 447 проект была внесена статья, которой объявлялось, что “донос и свидетельство на благороднаго крепостнаго его человека недейст- вительный”. Дирекционная комиссия ее исключила, заметив, что этот вопрос находится в компетенции Комиссии о правосудии. Таким образом, хотя косвенно факт владения крепостными был в проекте подтвержден, но прямо об этом не говорилось, а упор был сделан на возможности освобождения крестьян. Не случайно названные статьи проекта вызвали при его обсуждении в Боль- шом собрании ожесточенный отпор апологетов крепостничества, потребовавших статьи о свободных деревнях из проекта исклю- чить. Однако и при доработке проекта они не только не были ис- ключены, но подверглись лишь незначительной редакции^. Комиссией о государственных родах был также разработан проект прав “нижнего рода людей”, т. е. крестьянства. Проект предусматривал наличие трех категорий крестьян — государствен- ных, помещичьих и свободных. Последние, как предполагалось, арендуют землю у помещиков или у государства. Иначе говоря, фактически, хотя опять же не прямо, но косвенно разъяснялось, что в случае освобождения крестьян определенной деревни земля остается в собственности помещиков. Необходимо отметить два важных момента. Во-первых, новацией было введение категории свободных крестьян, которая, по-видимому, должна была образо- ваться в результате освобождения целых деревень или отдельных крестьян. Во-вторых, важно, что крепостные крестьяне выступают здесь как объект права. За ними закреплялась собственность на движимое имущество, но право распоряжения им ограничивалось необходимостью получения разрешения помещика. Крепостной крестьянин получал и определенные судебные права. Он подлежал суду помещика по всем делам, за исключением уголовных, причем специально оговаривалась необходимость соблюдения “умереннос- ти” при наказании. В случае злоупотребления помещиком своей властью за крестьянином оставалось право подать на него иск. За- прещалось также при продаже крестьян разделять семьи^64. Думаю, не прав Омельченко, считающий, что данный проект лишь фиксировал уже существующую ситуацию, хотя и отражал “стремление предохранить сословные и междусословные отноше- ния от острых конфликтов”, а “единственно, в чем проект мог за- тронуть интересы... дворянства, это в самом факте государствен- ного регулирования и законной регламентации той сферы, кото- рую дворянство привыкло считать неприкосновенной...”^ Во- первых, вводя понятие “свободные крестьяне”, проект предпола-
448 ‘ Глава 5 - < V гал весьма серьезные изменения в социальном устройстве страны. По существу в пользу крестьянства решались спорные для того времени вопросы о праве собственности крестьян на движимое имущество и праве жаловаться на помещика. Да и сам факт рег- ламентации владельческих прав помещиков был весьма сущест- венным. Им подчеркивался далеко не безусловный характер по- мещичьей власти над крестьянами. Наконец, третий интересующий нас проект — это проект Ко- миссии о имениях. В нем весьма детально разрабатывались права собственности дворян на недвижимые имения. Что же касается “крещенной собственности”, то проект лишь отмечал “полную власть крепостных своих людей и крестьян во всякие работы упо- треблять и по усмотрению состояния и налагать на них подати и оброки”. Замечу, что эта формулировка носила значительно более умеренный характер по сравнению, например, с той, что предла- галась в проекте елизаветинского уложения. Проект Комиссии о имениях также фиксировал право владения крепостными движи- мым имуществом^ Разработанные Уложенной комиссией проекты, как уже гово- рилось, были использованы Екатериной II в ее дальнейшей зако- нотворческой деятельности. Положения, связанные с интересую- щими нас вопросами, нашли отражение в Жалованной грамоте дворянству 1785 г. Еще до ее появления на свет рядом законода- тельных актов были уточнены и значительно расширены собствен- нические права дворянства на недвижимые имения. Особое зна- чение имел Манифест 28 июня 1782 г., которым было закрепле- но право собственности на землю и недра, фабрики и заводы, сня- ты запреты на использование лесов^7. Омельченко считает, что “это составило едва ли не наиболее надежную гарантию экономи- ческой независимости сословия от возможной неблагожелательной политики власти... Подобного расширения земельных собственни- ческих прав... не знало законодательство и право ни одной из ев- ропейских стран (за исключением традиционного обычного права Англии)”^68. Надо, однако, заметить, что сказанное справедливо лишь в случае соблюдения властью закона. Уже сразу после смер- ти Екатерины обнаружилось, что если самодержавная власть из- бирала “неблагожелательную” для дворянства политику, то ника- кие гарантии, за исключением радикальных ответных мер внепра- вового характера, помочь не могли. Впрочем, о владении крепостными, о праве собственности на них в Манифесте 1782 г. вновь ничего не говорилось. Что же ка-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 449 сается Жалованной грамоты, то 26-я ее статья провозглашала: “Благородным подтверждается право покупать деревни”*. Замечу, что эта формулировка, хотя и перекликается с соответствующей статьей “Проекта правам благородных”, отличается от нее тем, что говорит не о праве владеть, а о праве покупать, причем непо- средственно о крестьянах здесь вновь нет ни слова. Конечно, в конкретных условиях того времени покупка деревни означала и покупку проживающих в ней крестьян, но показательно, что соб- ственно одной статьей законодательница и ограничилась, лишь подтверждая уже имеющееся право и никак не уточняя и не рас- ширяя его. В грамоте ни словом не упомянуто о праве дворян вла- деть и распоряжаться “крещенной собственностью”, в том числе покупать и продавать ее оптом или в розницу, с землей или без нее. Таким образом, нет никаких оснований утверждать, что в грамоте “как особое право только дворянства полагалось приоб- ретение деревень с крестьянами (курсив мой. — На- против, прав Р. Бартлетт, отмечавший, что по существу вопрос о праве владения крепостными был в Жалованной грамоте 1785 г. обойден молчанием^. Если же принять во внимание, что, как со- общалось в преамбуле к грамоте, означенные в ней права были даны российскому дворянству “на вечные времена и непоколеби- мо”, то становится ясно, что Екатерина сознательно не включила в их число право владения “крещенной собственностью”, рассма- тривая его как временное, рано или поздно подлежащее отмене. Между тем вторая жалованная грамота 1785 г. — городам подтвердила право отпущенных на волю крестьян записываться в мещанство и купечество (ст. 79), а “всякому, какого бы кто ни был... состояния”, с капиталом свыше 1 тыс. рублей записывать- ся в купеческие гильдии. Статья 138 провозглашала, что “не за- прещается никому записаться в посад города”^71. Таким образом, можно заключить, что Екатерина II, несмот- ря на давление на нее со стороны дворянства, не пошла на созда- *Важно, что эта статья отсутствовала в первоначальных проектах грамоты и, по- видимому, появилась позднее. Отмечу также, что Омельченко (“Законная монархия” Екатерины II. С. 214—215) без должной критичности отнесся к работе А.Н. Филип- пова по истории Жалованной грамоты дворянству (К вопросу о первоисточниках Жа- лованной грамоты дворянству 21 апреля 1785 г. // Изв. АН СССР. Сер. VI. Т. XX. 1926. № 5/6. С. 423—444; № 7/8. С. 479—498), связывавшим составление грамо- ты со справочной работой, выполнявшейся по поручению Екатерины А.Т. Князевым. В действительности он лишь составил сборник копий архивных документов (см.: Ка- менский А.Б. К истории изучения генеалогии в России XVIII в. // Источниковедчес- кие исследования по истории феодальной России. М., 1981. С. 150—161). 15— 1231
450 йо: А Глава 5 ;/а :ЛА"’’ Л ние позитивного законодательства, закреплявшего исключительное право дворян на владение “крещенной собственностью”. По сути дела крепостное право по-прежнему регулировалось в основном казуальным законодательством, не охватывавшим все его сферы, и обычным правом, а потому в определенной мере носило внепра- вовой характер. В то же время само явление крепостничества не могло не развиваться под влиянием изменений в хозяйственной жизни страны и целого ряда других факторов. И развивалось оно, несомненно, в сторону усиления крепостного гнета. Эта противо- речивая ситуация нашла отражение в сенатском указе от 15 нояб- ря 1794 г., когда, рассуждая о праве помещиков сдавать рекрутов из своих белорусских имений в счет имений в Великороссии, Се- нат заключил: “Всякой помещик неоспоримое имеет право распо- ряжаться имением ему принадлежащим: давать отпускные, прода- вать и... переводить крестьян своих из одного уезда в другой и из одной губернии в другую, не ожидая никакого дозволения или указа, ибо остается оное единственно в воле помещиков...”372. “Жизнь, — как верно заметил И.Д. Беляев, — волей-неволей по- ”373 шла мимо закона Все сказанное выше касается в основном того, что не нашло отражения в грамоте. Если же проанализировать то, что в нее по- пало, легко заметить, что по существу грамота фиксировала то, что так или иначе уже было отражено в предшествующем зако- нодательстве или действовало в рамках обычного права. К послед- нему относится, в частности, законодательное закрепление неот- чуждаемости дворянских имений, права дворян на владение не только землей, но и ее недрами, права на владение фабриками и заводами, освобождение дворянства от телесных наказаний и т. д. Хотя, конечно, нельзя и преуменьшать значения законодательно- го закрепления этих норм: оно ознаменовало собой завершение начавшегося еще на рубеже XVII—XVIII вв. процесса оформле- ния правового статуса дворянства как сословия. Жалованная гра- мота дворянству определила права и привилегии этого сословия на весь период его существования вплоть до ликвидации после Ок- тябрьской революции. В отличие от Жалованной грамоты дворянству, грамота горо- дам была не только более объемным, но и гораздо более много- аспектным документом. При работе над грамотами Екатерина хо- рошо сознавала разницу стоявших перед ней задач. В одном слу- чае нужно было зафиксировать в законе уже в основном сущест- вующие права существующего же сословия, в то время как во
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 451 втором — с помощью закона способствовать процессам формиро- вания сословия, только возникающего. Причем специфической чертой “среднего рода людей” — мещанства, как оно было назва- но в грамоте, отличающей его от третьего сословия на Западе, было не включение в него крестьянства и связанная с этим при- вязка мещанства к городу. Собственно, проживание в городе в первую очередь и становилось признаком принадлежности к со- словию. Поэтому невозможно, конечно, согласиться с А.А. Ки- зеветтером, один из основных выводов монографии которого (тес- но связанный с политическими убеждениями историка), как упо- миналось, сводится к тому, что грамота 1785 г. установила всесо- словность русского города^74. Но это определило и внимание, уделенное в грамоте собственно городу и его организации. Пока- зательно, что первоначально Екатерина работала параллельно над двумя документами — Жалованной грамотой городам как законом о “среднем роде людей” и городовым положением для Санкт-Пе- тербурга. И лишь на заключительном этапе работы последнее “было вставлено в начало Грамоты, как общее Положение для всех городов империи”^75. Соответственно и влияние Жалованной грамоты городам было двояким: с одной стороны, на формирова- ние сословия, с другой — на развитие города. В довольно обширной литературе по этому вопросу, как уже отмечалось в первом разделе данной главы, высказывались доста- точно противоречивые взгляды, во многом зависевшие от того, ка- кой именно аспект данной проблемы и с каких позиций рассмат- ривал тот или иной автор. Так, для одних на первое место выхо- дила проблема города как особого образования и подчеркивалось придание ему грамотой 1785 г. статуса юридического лица, для других важнейшее значение имели процессы формирования город- ского гражданства как сословия и потому анализу подвергалась деятельность органов городского самоуправления, для третьих — развитие самого города с точки зрения его роста, динамики чис- ленности его населения и т. д. Не имея возможности подробно останавливаться здесь на анализе всех существующих точек зре- ния, ограничусь лишь несколькими общими замечаниями. Прежде всего, на историографии темы сказалось характерное практически для всех авторов убеждение в отсталости русского города и его упадке в конце XVIII в., перешедшее из русской дореволюцион- ной в советскую и даже западную историографию. Однако, воз- можно, здесь мы имеем дело с историографическим стереотипом, сложившимся под влиянием стереотипа общественного сознания. 15*
452 Глава 5 '• Интересно наблюдение Б.Н. Миронова, заметившего, что “ус- пешная конкуренция деревни с городом болезненно воспринима- лась городской буржуазией, что, вероятно, и явилось той пита- тельной средой, на которой родилось мнение об упадке городской промышленности и торговли. На самом же деле под натиском деревни происходило потеснение города, падение его относи- тельной роли в промышленно-торговом потенциале стра- ны™ (курсив автора. — А.К.). Никто из историков, писавших о Жалованной грамоте горо- дам, не ставил под сомнение факт влияния екатерининского зако- нодательства на самые разнообразные социальные, экономические и иные процессы. Однако независимо от взглядов на степень и характер этого влияния общая его оценка большинством авторов была скорее негативной. Многие дореволюционные историки по- лагали, что русский город был не готов к восприятию идей и ин- ститутов, которые они считали в основном заимствованными Ека- териной на Западе. В доказательство приводились факты непони- мания местной администрацией существа нового закона, невоз- можность создать во всех городах страны предусмотренные новым законом учреждения и т. д. Советские историки, напротив, оце- нивая грамоту с классовых позиций, настаивали прежде всего на ее продворянском характере, что, как они считали, сдерживало развитие русского города и делало вводимое ею самоуправление недостаточным. Некоторые работы последних лет внесли в об- суждаемую тему новые мотивы. Так, например, в них показано, что далеко не во всех регионах страны горожане не сознавали вы- годности записи в обывательские книги, как символа принадлеж- ности к городскому сословию, что реформа способствовала фор- мированию нового социального слоя — мещанства и т. д.^77 В целом однозначная оценка такого сложного и многоаспект- ного документа, как Жалованная грамота городам 1785 г., по-ви- димому, в принципе невозможна. Грамота, безусловно, способст- вовала консолидации городского населения в особое сословие, от- делив его, хотя бы формально на основе обывательских книг, от населения сельского. Она также способствовала формированию корпоративного сознания горожан, получивших систему органов сословного самоуправления, что отвечало их чаяниям и нуждам^78, хотя развитие связанных с ним форм деятельности, складывание представлений о престижности и важности участия в таких орга- нах шло медленно и непросто. Однако с этой точки зрения основ- ная цель реформы была в основном достигнута. Что же касается
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 453 развития городов, то некоторые соображения о критериях его оценки уже были высказаны выше. Как и предшествующие зако- нодательные акты, Жалованная грамота городам была частью комплексной программы реформ и только в таком контексте мо- жет быть оценена адекватно. Причем представления законода- тельницы о роли городов в развитии страны и, следовательно, о перспективах и путях их развития были иными, нежели у истори- ков второй половины XIX—XX в. Опубликование грамоты, так же как и в случае с другими екатерининскими преобразованиями, было лишь первым шагом в осуществлении реформы, рассчитан- ной на длительное время и инициацию процессов, которые долж- ны были проявиться лишь в долговременной перспективе. Одна- ко уже в 1796 г. грамота была фактически отменена и восстанов- лена спустя четыре года в иных исторических обстоятельствах. Нельзя не сказать и о том, что на распространенной в историо- графии оценке грамоты сказываются общие представления исто- риков о “законах” развития города, в значительной степени вос- ходящие к западноевропейским образцам. Между тем история русского города, даже уже история основания первых городов Се- веро-Восточной Руси, была изначально отличной от истории го- рода западноевропейского. На протяжении нескольких веков рус- ский город существовал и развивался в принципиально иных со- циально-экономических условиях, причем весьма существенную роль и в этой сфере играл фактор крепостничества. Непосредст- венное отношение к нему имеет так и не увидевшая свет грамота государственным крестьянам. Третья жалованная грамота, подготовленная Екатериной, не была издана, а следовательно, и возводимое ею здание осталось незавершенным. Почему? Ответ очевиден, ведь и три грамоты не охватывали всего населения страны: за рамками создаваемой со- словной структуры оставалось крепостное крестьянство. Появле- ние грамоты государственным крестьянам, как отмечалось иссле- дователями379, могло привести к серьезным крестьянским волне- ниям, которые и так всегда усиливались после обнародования крупных законодательных актов. Вряд ли прав Омельченко, счи- тающий, что причины, по которым грамота не была опубликова- на, “могли быть чисто случайные”389. К тому же если Жалован- ная грамота дворянству фиксировала уже существующие права, грамота городам внедряла нормы, в целом соответствовавшие в той или иной степени имевшим место процессам, то грамота госу- дарственным крестьянам была совершенно искусственной и никак
454 ‘к ЛШ’.Ч A wwcr Глава 5 * .и ..... не была связана с реальной жизнью русской деревни. Таким об- разом, и тут отступление Екатерины не было политиканским ма- неврированием, а вновь свидетельствовало о ее политическом ре- ализме. Впрочем, как будет показано ниже, от своих планов в от- ношении крестьянства императрица не отступилась и лишь отло- жила их на будущее. Еще одним законодательным актом, также разработанным в 1780-е годы и также не введенным в действие, был новый вари- ант закона о престолонаследии. В отличие от документа, упомя- нутого выше, этот известен лучше: его текст в 1914 г. был опуб- ликован В.А. Григорьевым, который отметил, что предлагаемая Екатериной система престолонаследия была аналогична введенной впоследствии Павлом I, но изложена короче и четче^. Черновик документа находится в известном сборнике законодательных про- ектов Екатерины в РГАДА382, характеристику которому дали сперва Н.Д. Чечулин, а затем М. Раев^З*. g тексте документа имеется указание на дату его составления: “в сем 1785 году”. Но- вый законопроект также замысливался в форме манифеста и также начинается полным императорским титулом. После него го- ворится о необходимости сохранения целостности Российской им- перии, для чего и нужен твердый порядок престолонаследия. В основе этого порядка — наследование короны по принципу “стар- ший сын после отца”, а при пресечении потомства — переход ко- роны к брату умершего царя. При пресечении мужского потомст- ва трон переходит к старшей сестре и т. д.** Причина отказа императрицы от введения в действие и этого варианта закона о престолонаследии, думается, та же, что и в пер- вом случае. Более того, факт отказа чрезвычайно важен для по- нимания того, как Екатерина представляла себе новую систему за- конов. Законодательство о престолонаследии должно было стать составной частью свода “фундаментальных” законов, регулирую- щих политический строй государства, опирающегося на сословную *Раев, впрочем, на работу своего предшественника, по-видимому, не обратил вни- мания и утверждал, что самая поздняя дата, встречающаяся в сборнике, — 1787 г., в то время как Чечулин обнаружил документ с датой 1790 г. (л. 445 об.). Это верхняя хронологическая рамка. Что же касается нижней, то это, видимо, 1785 г., августом ко- торого датирован документ на л. 180. **Проект 1785 г. со всей очевидностью свидетельствует, что по крайней мере тогда Екатерина не помышляла о передаче трона внуку. В проекте прямо говорится: “По кончи- не Нашей принять корону сея державою любезнейшему (исправлено из: любезному) сы- ну и наследнику (зачеркнуто: нашему) цесарев[ичу] велик[ому] князю Павлу Петрови- чу] и царствовать до кончины его” (РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 17. Л. 206 об.).
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 455 организацию общества. Не случайно сюжет престолонаследия за- фиксирован исследователями еще в ряде черновых проектов им- ператрицы, в частности, в сборнике выписок из труда Блэкстоуна, хранящемся в Российской государственной библиотеке (РГБ)38^. Изучавший его М. Раев датировал составление сборника 1774— 1782 гг.383 Первая дата — год французского издания труда Блэк- стоуна, которым пользовалась Екатерина. Раев приводит также цитату из ее письма к Ф.М. Гримму 1776 г. о чтении ею этой книги уже в течение двух лет. В самом сборнике он обнаружил ссылку на Устав благочиния 1782 г. Основываясь на своей дати- ровке, Раев предполагал связь между проектом создания Главной расправной палаты, которой уделено особое внимание в выписках из труда Блэкстоуна, и работой Екатерины над текстом “Учреж- дений.о губерниях” в 1774—1775 гг. Между тем в проектах со- здания Главной расправной палаты имеется немало ссылок на “Учреждения”, что дает основание говорить, что сборник был со- ставлен не ранее 1776 г. Раев считает, что Екатерина читала труд Блэкстоуна и делала выписки из него параллельно с работой над законопроектами, попавшими в сборник РГАДА, о котором речь шла выше. Аналогичной точки зрения придерживается и Омель- ченко, но он датирует сборник РГБ 1785—1787 гг., а проект со- здания расправной палаты 1785 г.386 Однако трудно представить, чтобы императрица одновременно читала и конспектировала труд Блэкстоуна и составляла на его основе свои законопроекты. Об этом свидетельствует и развитие темы престолонаследия. Схема, изложенная в сборнике РГБ, восходит к английскому праву и, за исключением некоторых деталей, аналогична проекту 1785 г. Так, если в проекте Манифеста говорится лишь о том, что наследник престола должен быть греко-российского вероисповеда- ния, то в выписках из труда Блэкстоуна оговаривается, что если супруг царствующей императрицы не православный, то он не мо- жет участвовать в управлении. Здесь же рассматривается пробле- ма регентства при малолетнем или больном монархе. Утверждение регента осуществляется Сенатом или Главной расправной палатой. Показательно, что и в проекте Манифеста 1785 г., и в тексте сборника РГБ ничего не говорится о возможности передачи тро- на матери малолетнего наследника, что, вероятно, связано с отно- шением Екатерины к великой княгине Марии Федоровне. Совер- шенно иначе выглядит раздел о престолонаследии в “Наказе Се- нату”, составленном в 1787 г.38? Здесь это уже не самостоятель- ный акт, исходящий от имени верховной власти, а часть более об-
456 к' к , Глава 5 \ ширного и многопланового законодательства с характерной для позитивного права безличной формой. Ни сама Екатерина, ни тем более Павел не упоминаются. Согласно Наказу, за самодержцем остается право назначения наследника, но оговаривается, что он должен быть “ближной по крови рода императорского величест- ва”. Провозглашение наследника законным государем поручается Сенату (о Главной расправной палате здесь уже речи нет), кото- рому новый государь должен принести присягу. Последнее заслу- живает особого внимания, поскольку должно было стать важным шагом в создании “законной монархии”, в которой государь так- же ответствен перед народом за исполнение законов, как и его подданные перед ним. Тут уместно вспомнить, что идея принесе- ния государем присяги излагалась уже в проектах “фундаменталь- ных законов” И.И. Шувалова. В последующих разделах законо- проекта подробно рассматриваются причины, по которым наслед- ник престола может быть отрешен “от наследства”, а также поря- док назначения регента. Причем на Сенат возлагается ответствен- ность за соблюдение закона о престолонаследии и связанных с ним процедур во всей их полноте. Таким образом, в том, что касается датировки работы Екате- рины над законопроектами, можно утверждать, что первоначаль- но она делала выписки из труда Блэкстоуна и в результате по- явился проект о Главной расправной палате, а затем и проект ма- нифеста о престолонаследии. Позднее императрица приступила к составлению Свода государственных установлений, в составе ко- торого и был проект “Наказа Сенату”. Иначе говоря, разработка проекта Главной расправной палаты предшествовала работе над “Наказом Сенату” и, более того, вероятно, создание последнего было связано с невозможностью реализовать первый. В свою оче- редь, эта невозможность была связана с тем, что проект Главной расправной палаты основывался на трех жалованных грамотах, из которых в действие были введены лишь две, ибо предусматривал, что во втором (верховный, уголовный суд) и третьем (высший со- вестный суд) департаментах палаты заседают сменяемые каждые три года выборные от трех сословий, в том числе от государст- венных крестьян^88. К сказанному следует добавить, что, по све- дениям Омельченко^89, Екатерина подготовила также проект ус- тава земского благочиния, составленный по образцу Устава бла- гочиния 1782 г. Историк сообщает лишь, что проект был состав- лен “позднее” 1782 г., но можно предположить, что не позже 1785 г., ибо устав должен был быть органической частью общего
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 457 законодательства о государственных крестьянах, куда входили жа- лованная грамота к ним и проект Главной расправной палаты. Не- возможность ввести их в действие заставила Екатерину попытать- ся действовать иначе, начать, так сказать, с другого конца, в свя- зи с чем она и приступила к работе над Сводом государственных установлений. Наиболее важные из законодательных проектов Екатерины II последних лет ее царствования довольно подробно изучены, а от- части и опубликованы Омельченко. Это, а также то, что они ос- тались нереализованными, избавляет от необходимости их деталь- ного анализа в данной работе. Необходимо сказать лишь об их общей направленности, как об определенной исторической альтер- нативе. Прежде всего замечу, что, помимо Свода государственных ус- тановлений, с середины 1780-х годов и до конца жизни Екатери- на работала над целым рядом проектов в области имущественно- го, семейного, уголовного и других разделов права. В совокупно- сти они должны были практически полностью обновить законода- тельную основу Российского государства и превратить его в “за- конную монархию”, т. е. в страну с монархическим устройством политической власти, основанную на строгом и обязательном со- блюдении закона, регулирующего все сферы жизни и функциони- рования общества, государственного аппарата и самого монарха. В этом смысле политический идеал, который Екатерина стремилась претворить в жизнь, был близок к возникшему много позже по- нятию правового государства*. Важнейшее место в рассматриваемых проектах занимают во- просы характера и полномочий императорской власти. Здесь вновь звучит мысль о гибельности для России какой-либо иной власти, кроме самодержавной, т. е. единоличной. Причем “осно- вание самодержавия суть мудрость, кротость и сила. Мудрость избирает полезное общему доброму, кротость употребляет спосо- *“В целом правовое государство ассоциируется с такой организацией государствен- ной и общественной жизни, которая характеризуется господством права и верховенст- вом закона, призванных обеспечить признание и гарантию прав и свобод всех граждан во всех сферах жизни, а со стороны граждан — уважение законов и институтов суще- ствующей системы. <...> Правовое государство в отличие от деспотического или поли- цейского само себя ограничивает определенным комплексом постоянных норм и правил. Государство становится правовым именно потому, что подпадает под власть права” (Га- джиев К.С. Введение в политическую науку. М., 1997. С. 148—149). Это понимание сущности правового государства, характерное для конца XX в., несомненно корреспон- дирует с идеалами Екатерины.
458 wy/ii Глава. 5 ' /» 6ч'\\ бы, споспешествующие оному же добру; сила и власть приводит и то и другое в действительное исполнение”^. Одновременно “Императорская величества власть есть, самодержавная, которая никому на свете о своих делах ответу дать не должно, но силу и власть имеет свои государства и земли по своей воле и благомне- нию управлять”. Императорская власть имеет три рода “преиму- ществ”. Во-первых, она принадлежит одной “особе”, которая “есть освященная, понеже святым миром помазанно и коронова- но”. Все подданные приносят ей присягу в верности, и она выше всех чином, достоинством, властью и имуществом. Во-вторых, она обладает законодательной властью, правом заключать мир и объ- являть войну, направлять за границу послов, “жаловать достоин- ства, чины и имения”, а также правом помилования. Наконец, в- третьих, только императорская власть обладает правом чеканки монеты и установления в государстве единых мер и весов^. На первый взгляд, устанавливаемая проектом императорская власть неограниченна и неподотчетна, т. е. бесконтрольна. Одна- ко уже сам факт определения характера и прерогатив этой влас- ти в законе по существу и означал ее ограничение: власть дана императору не от Бога, и потому он волен казнить и миловать по своему усмотрению, а утверждена законом и основана на опреде- ленных принципах, только в рамках которых можно и казнить, миловать. Вспомним также, что согласно “Наказу Сенату” всту- пающий на престол государь приносит присягу. Все это подразу- мевает, что, если государь ее нарушает, т. е. нарушает принципы, на которых покоится его власть, действует вразрез с интересами государства и подданных, он лишается самого права быть госуда- рем. Иначе говоря, государь только тогда государь, когда он дей- ствует во благо народа, в противном случае он становится деспо- том и оказывается вне права, вне закона. Подданные Российской империи, согласно проекту, делятся на “три рода”, т. е. три сословия: дворянство, “обыватели градские” и “обыватели сельские”, а каждое из них, в свою очередь, — на шесть степеней, в соответствии с данными им жалованными гра- мотами. И “со все[ми] жителей губерний всероссийских обходить- ся наравне, аки суть подданные императорского величества”, и “Всероссийской империи всяких чинов и состояния людям суд и расправа да будет всем равна”. Это основа справедливости и за- конопорядка: “Без суда и расправы да не лишиться никто ни че- сти, ни состояния, ни имения, ни жизни”. Судить же можно толь- ко по закону, причем закон обратной силы не имеет, а на уголов-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 459 ные преступления устанавливается десятилетний срок давности. Наказанию подлежат только противозаконные действия, поступ- ки, но никак не мысли и слова. Неотъемлемым правом граждан является право на самоуправление и свободу вероисповедания. Что же касается закона, то он должен быть справедлив, но не слишком строг, не “кровав”, ибо “строгость законов есть верной признак, что та земля имеет потаенная немочи или по крайней ме- ре слабость в установлении”. И “когда закон кровав, тогда сум- нение родится о власти, составляющей оной”, ведь “кровавой за- кон доказывает недостаток законодательства и слабость во влас- ти исполнительной”. Закону надлежит прежде всего быть спра- ведливым, а “судья должен судить по словам закона”. Решение же судьи, “не сходное со здравым рассудком или не справедливое, не сходно и законам”, причем “обычаи не имеют силу закона”. Тол- ковать закон следует в “простом, обыкновенном, общенародном смысле”. При обнаружении разницы между двумя законами дей- ствует тот, который издан позднее. Если смысл закона непонятен, то надо вникнуть в причину его издания, сравнить с другими за- конами, а если и тогда “слова не имеют никакого назначения или же в простом смысле нелепы окажутся, тогда понимать их в смыс- ле здраваго расудка Главный орган исполнительной власти, контролирующий рабо- ту всех остальных органов управления, согласно проекту, — Се- нат, состоящий из четырех департаментов. Он же в более позд- нем варианте — высшая апелляционная инстанция по судебным делам. В предшествующем варианте проекта эта роль отводилась Главной расправной палате как высшему органу судебной власти. О втором и третьем ее департаментах сказано выше. В первом за- седает “законоведец или юстиц-канцлер” с двумя советникамии и двумя асессорами. Он следит за соблюдением законов во всех су- дебных инстанциях и принимает на них жалобы. Ему на экспер- тизу, и это особенно важно отметить, посылаются все проекты но- вых законов. Он имеет также право предоставлять Сенату и го- сударю свое мнение о новых законах и их соответствии уже су- ществующему законодательству: “законоведец” “есть аки уста за- конов, пишет и говорит не инако, как словами закона”. Помога- ют “законоведцу” 20 заседателей — профессиональных юристов с университетским образованием. Организация в стране юридичес- кого образования также входит в его обязанности. На первый де- партамент возлагается еще одна важная функция: собрать, нако- нец, все ранее изданные законы, “отбросить” негодные, а остав-
460 и' • Глава 5 \ ' и \ шиеся издать в виде свода действующих законов, т. е. осущест- вить кодификацию законодательства — то, с чем не справились многочисленные уложенные комиссии XVIII в.39^ Таково вкратце содержание политической части последних за- конопроектов Екатерины, которые должны были послужить про- должением ее реформ. Им не суждено было увидеть свет. Веро- ятно, для того было немало причин. Здесь и неблагоприятные ус- ловия, связанные с русско-турецкой войной 1787—1791 гг., и смерть Потемкина с последовавшим за нею изменением в расста- новке сил при дворе, и все более усиливавшиеся разногласия им- ператрицы с сыном, которые вызывали у нее небезосновательные опасения за судьбу своего наследия. “Зиму 1787 и начало 1788 года, — записала Екатерина, — употребить на составление главы о Сенате и Сенатскаго порядка, и Наказа. Сие учинить с приле- жанием и чистосердечным радением. Буде же в сообщении кри- тики найдутся препятствии и скучные затруднении, либо лукавые, то всю работу положить в долгой ящик, ибо не вемь, ради кого тружусь, и мои труды и попечение, и горячее к пользе империи радении не будет ли тщетны, понеже вижу, что мое умоположе- ние не могу учинить наследственное”^94. Нельзя сказать, было ли вообще возможно введение разрабо- танных Екатериной проектов, и если бы они были введены, то ка- кое воздействие оказали бы на развитие русского общества и го- сударства, сколько десятилетий последовательной политики в том же направлении потребовалось бы, чтобы посеянные ею семена дали всходы и принципы законности укоренились в русской жиз- ни и сознании русских людей. Несомненно лишь, что в совокуп- ности новые законы содержали в себе для России еще одну ис- торическую альтернативу, которая при благоприятных условиях могла бы приблизить страну к правовому государству и граждан- скому обществу. Смерть Екатерины II в ноябре 1796 г. прервала этот процесс. Завершая обзор реформ Екатерины Великой, остановлюсь еще на двух вопросах — политике в финансовой и культурной сферах. Как уже отмечалось в первом разделе данной главы, до- революционные историки не были склонны видеть в финансовой политике Екатерины какие-либо новации, в то время как С.М. Троицкий (практически единственный из советских истори- ков, кто касался этого вопроса) специально подчеркивал, что именно при Екатерине впервые в русской истории был составлен бюджет государства. Американский историк Ле Донн прямо пи-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 461 шет о реформе финансовой сферы, имея, впрочем, в виду прежде всего реорганизацию управления ею^9^. Действительно, основная проблема, стоявшая перед Екатери- ной, или, правильнее сказать, единственная проблема, которую она видела, заключалась именно в упорядочении управления финанса- ми и прежде всего в создании системы централизованного учета доходов и расходов государства. Экономическая мысль того вре- мени в большей степени была озабочена проблемами соотношения промышленности и сельского хозяйства, торговой политики, роста благосостояния государства за счет увеличения населения, чем проблемами финансового обращения, бюджетного дефицита, де- нежного кредита и пр. Каких-либо значительных теорий, пользо- вавшихся всеобщей признательностью и популярностью и потому непременно ставших известными Екатерине, еще не существовало. Почти не было в современной ей Европе и достаточно удачных примеров регулирования финансов. Наиболее развитые системы кредита существовали в Англии и Объединенных Провинциях (в совсем маленькой, по сравнению с Россией, Англии, например, к концу века было несколько сотен частных провинциальных бан- ков^96), однако они имели длительную историю, складывались ве- ками и в совершенно иных исторических условиях. С проблемой отсутствия достоверных данных о доходах и рас- ходах государства Екатерина столкнулась сразу же по вступлении на престол. И почти сразу же она начала предпринимать шаги по наведению порядка в этой сфере. В результате сенатской рефор- мы 1763 г. контроль за финансами был возложен на первый де- партамент Сената, что явилось предпосылкой в дальнейшем к со- средоточению его в руках генерал-прокурора. Однако в марте 1764 г. была предпринята попытка восстановить значение Камер- коллегии, которой был дан указ о ее обязанностях^97. Почти од- новременно назначенному генерал-прокурором Вяземскому было приказано составить роспись всех государственных доходов и рас- ходов, к чему были привлечены губернские прокуроры. Работа растянулась на несколько лет, что было связано прежде всего с тем, что учет не был налажен не только в центре, но и на мес- тах, где разными статьями дохода ведали множество различных учреждений. Данная проблема была решена в ходе губернской ре- формы 1775 г., когда в губерниях были созданы губернские ка- зенные палаты, а в уездах — должности уездных казначеев. На первый взгляд, как и в других сферах, это вело к децентрализа- ции управления финансами, но на деле с созданием Экспедиции
462 шоин Д иг, л Глава 5 ...и ЖМ государственных доходов, подчиненной непосредственно императ- рице, возникла жесткая вертикаль, позволявшая достаточно опе- ративно получать всю необходимую информацию. Непосредствен- ным главой Экспедиции был генерал-прокурор, именовавшийся государственным казначеем. Он же возглавлял Монетный двор и Ассигнационный банк, созданный в 1768 г. Таким образом, по словам Ле Донна, Вяземский был фактически “прототипом мини- стра финансовое Такая его роль была связана не столько со стремлением императрицы придать подобный статус его должнос- ти, сколько с личными качествами Вяземского. Уже в 1793 г. сме- нивший его на посту генерал-прокурора А.Н. Самойлов потерял должности главного директора Ассигнационного банка и государ- ственного казначея. Значение реформы, считает Ле Донн, было “в создании более простого и хорошо организованного механизма сбора доходов и обеспечение постоянного притока наличных де- нег, таким образом, что размеры расходов и доходов, по крайней мере в мирное время, были всегда известны и содержались в от- носительном балансе”. Историк подчеркивает, что “это было до- статочно значительное достижение для восемнадцатого века, и ре- форма организации финансов является одним из важнейших ком- понентов” реформ Екатерины в целом^9. Еще одной важнейшей новацией в финансовой сфере было, конечно, введение в 1769 г. бумажных денег — ассигнаций. В ли- тературе можно найти немало высказываний по поводу неразум- ности проводившейся правительством политики, результатом ко- торой было падение курса ассигнаций, за 100 рублей которых к концу царствования Екатерины давали около 69 копеек серебром. Впрочем, надо заметить, что падение курса началось лишь при- мерно с середины 1780-х годов и в дальнейшем было в значитель- ной степени связано с трудностями второй русско-турецкой вой- ны. Это, в свою очередь, стало одной из причин резкого повы- шения цен на продукты в конце 1780-х — начале 1790-х годов. Необходимо также принять во внимание, что то был первый опыт выпуска бумажных денег. И опыт в целом удачный. Он доказал довольно высокую степень доверия к правительству, а бумажные деньги с тех пор существуют в обращении и поныне. О степени доверия к правительству Екатерины свидетельству- ет и то, что ей удалось получить первые в русской истории ино- странные займы, в которых было отказано ее предшественнице. С того времени выплаты по внешнему долгу становятся постоянной статьей расходов государственного бюджета. Оценка данного яв-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 463 ления, как и рассмотрение распределения различных иных расход- ных и доходных статей бюджета, а также вопрос о его постоян- но увеличивавшемся дефиците выходят за рамки нашей темы. За- мечу лишь, что это был путь, по которому шло большинство ев- ропейских государств того времени. Что же касается налоговой сферы, то никаких принципиальных новшеств в нее Екатериной внесено не было: хотя доля косвенных налогов продолжала увели- чиваться, основной статьей государственных доходов оставались подушная подать и оброчные сборы. В заключение обзора важнейших реформ Екатерины Великой необходимо коснуться сферы духовной культуры. В отличие от пе- тровских преобразований, среди новаций Екатерины II мы не на- ходим законодательных актов, прямо направленных на создание определенных норм духовной жизни общества, образцов поведе- ния, времяпрепровождения и т. д. Направление их развития уже было задано в первой четверти века, не требовало специального регулирования, и потому, на первый взгляд, эта проблематика не имеет прямого отношения к нашей теме. Однако на деле те изме- нения в духовно-культурной сфере, которые происходили в екате- рининское время, являлись как бы фоном ее реформ и были свя- заны с ними теснейшим образом. Поэтому необходимо, хотя бы вкратце, обозначить важнейшие их черты. Если при Елизавете Петровне посеянные Петром Великим се- мена новой русской культуры дали первые всходы, то при Екате- рине, образно выражаясь, появились и первые реальные плоды. Именно применительно к екатерининскому времени уже можно говорить о существовании новой русской национальной литерату- ры, русской национальной школы живописи, архитектуры, музы- ки и т. д. Именно к концу века в основном завершается процесс складывания русского литературного языка и даже, как отмечают палеографы, современного почерка. Именно в это время происхо- дят важные изменения в историческом сознании, вновь возникает интерес к допетровскому прошлому России, появляются первые образцы рефлексии по поводу выбора исторического пути, места и роли России в мире. Именно во второй половине XVIII в. на русской исторической сцене появляется такой особый социально- культурный феномен, каким была русская интеллигенция со свой- ственным ей чувством вины перед народом. Именно тогда насту- пает новый этап в формировании русского национального самосо- знания с характерным для него чувством национальной гордости и патриотизма.
464 * ' ш; Я Глава 5 ' ••• мА Понятно, что все названное было вполне закономерным ито- гом развития соответствующих процессов на протяжении ряда де- сятилетий. Однако екатерининское время было в этом смысле чрезвычайно благоприятным, в чем в значительной мере заслуга самой императрицы. Ее царствование, даже несмотря на то, что именно на него пришлось восстание Пугачева, было в целом вре- менем политической стабильности, предсказуемости. Власть, если и не создала, то по крайней мере имитировала атмосферу диало- га*, партнерские взаимоотношения с обществом, пытаясь учиты- вать его разнообразные интересы и воздействовать на него не столько принуждением, сколько разъяснением. Насилие переста- ло быть ее основным орудием управления, хотя по-прежнему до- минировало в отношениях между помещиком и крестьянином. Пропаганда просвещенческих идеалов способствовала важным из- менениям в системе ценностей русского человека (в особенности, конечно, дворянина), складыванию понятий чести, человеческого достоинства, новых представлений о смысле службы отечеству и т. д. — всего, что столь ярко проявилось уже в первые десятиле- тия XIX в. В целом можно, видимо, говорить о гуманизации рус- ского общества как об одном из важнейших итогов екатеринин- ских преобразований. Немаловажную роль играл и личный пример императрицы, не гнушавшейся литературным и научным трудом, высоко ценившей ум, талант, образованность, коллекционировавшей произведения искусства, книги и старинные рукописи. Тем самым Екатерина со- здавала образцы поведения и даже моду на чтение, создание лич- ных библиотек, собраний картин и древностей, становящихся в это время обязательным элементом городского и сельского поме- щичьего дома. Именно Екатерине Россия обязана и возникнове- нием такого явления, как частная благотворительность, в котором императрица также подавала личный пример. Существенную роль в эволюции национального самосознания сыграли блестящие во- енные успехи екатерининской эпохи. Одновременно они способст- вовали укреплению в нем черт имперской идеологии, зарождению русского национализма, чему также способствовала императрица, проповедовавшая идеи исключительности, превосходства России и *Наиболее ярким примером была, конечно, журнальная полемика Екатерины с Н.И. Новиковым, чрезмерно идеологизированная большинством советских историков (см. подробнее: Каменский А.Б. “Под сению Екатерины”. С. 376—378). Между тем само по себе это было беспримерное явление. Трудно представить себе кого-либо из предшественников, да и потомков императрицы, дискутирующих в печати с одним из подданных о предмете сатиры.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 465 русского народа. Время Екатерины — это время возникновения основных течений русской общественной мысли, либерального, консервативного, демократического, почвеннического и др.*, кото- рые окончательно оформились позже, в XIX в. Но уже в 1769 г. в верноподданническом стихотворении, опубликованном в журна- ле “Всякая всячина”, прозвучала важная мысль, на разные лады повторявшаяся современниками и потомками: “Петр дал нам бы- тие, Екатерина — душу”. В этой образной формуле и заключен, по сути, смысл перемен, проведенных Екатериной в русском об- ществе. ИТОГИ И ЗНАЧЕНИЕ РЕФОРМ ЕКАТЕРИНЫ II Реформы Екатерины II имеют ряд важных свойств, отличающих их от преобразований ее предшественников. Преж- де всего это системность, продуманность и основанность на оп- ределенных принципах и определенной программе, последова- тельно реализовывавшейся в течение длительного исторического периода. Причем, Екатерина была, по всей видимости, самым удачливым, самым успешным реформатором во всей истории рос- сийского реформаторства, ибо ей удалось почти полностью реа- лизовать задуманное, реализовать ровно настолько, насколько это вообще было возможно в конкретных исторических условиях ее времени без риска нарушения политической стабильности. Если попытаться оценить реформы Екатерины с точки зрения класси- фикации Т. Колтона, то’Каждую из них, взятую в отдельности, можно, видимо, характеризовать как умеренную. Однако систем- ный характер реформ, их включенность в единую политическую и реформаторскую программу позволяют говорить о Реформе Екатерины II в целом, и в таком случае мы приходим к выво- ду, что эта реформа носила радикальный характер. Она затрону- ла сферу государственного управления, экономику, судопроизвод- ство, образование, социальные отношения, культуру, т. е. все важнейшие сферы жизни русского общества второй половины XVIII в. Ее основные конкретные результаты таковы: новая си- стема управления страной, основанная на ином, чем прежде, рас- *См. об этом подробнее: Каменский А.Б. “Под сению Екатерины”. С. 387—406; Он же. Рецензия на книгу: Моряков В.И. Русское просветительство второй половины XVIII века // Отечественная история. 1995. № 5. С. 175—179.
Глава 5 466 пре делении властных полномочий между центром и периферией; ^новая судебная система, основанная на разделении судебной и ис- полнительной властейновая организация финансового управле- ния, связанная с созданием государственного бюджета и центра- лизацией учета расходов и доходов странызновое административ- но-территориальное деление, доказавшее на протяжении последу- ющих полутора столетий (а на деле и позже) свою прочность и устойчивость; $ государственная система начального образования, созданная на основе наиболее прогрессивных для того времени европейских образцов;, внедрение новых принципов и создание новой правовой основы развития промышленности и торговли; & завершение процесса законодательного оформления сословного статуса дворянства и создание правовой основы для формирова- ния “третьего сословия”; органы сословного самоуправления дво- рянства и горожан; принципиально новые для России явления (вроде благотворительности) и учреждения (вроде приказов об- щественного призрения), отражающие общую гуманизацию жиз- ни общества, и многое, многое другое. Важным для определения места преобразований Екатерины в общем процессе реформирования Российского государства и об- щества в XVIII в. является вопрос об их соотношении с петров- скими реформами. В целом направление реформ Екатерины, не- сомненно, было тем же, что и Петра I. Общей была и цель — со- здание регулярного государства, однако его модель под влиянием идей Просвещения несколько трансформировалась, иначе виде- лись принципы организации власти и управления, взаимоотноше- ния между властью и обществом, его социальная организация. Соответственно менялись и цели реформ, их приоритеты. Одно- временно это было и следствием изменившихся исторических ус- ловий, того, что Екатерина не начинала с нуля, как Петр, а, на- оборот, опиралась на достаточно прочную основу результатов его преобразований. Вместе с тем, если рассматривать отдельные ее реформы (прежде всего ликвидацию системы коллегий), то мож- но обнаружить в них черты, идущие вразрез с петровскими начи- наниями и носящие даже контрреформаторский характер. Однако это было предопределено противоречивостью и незавершенностью итогов петровских преобразований, тем, что фактически они от- крывали разные возможности их развития. Так, законодательное оформление сословного строя, очевидно, не было среди целей, ко- торые ставил перед собой Петр, но именно он фактически начал данный процесс.
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 467 Преемственность реформы Екатерины относительно преобра- зований Петра I, а также ее радикальный характер позволяют по- ставить также вопрос о том, в какой мере она продолжала нача- тый ее великим предшественником процесс модернизации. Если вспомнить то, что говорилось выше, о совпадении процесса мо- дернизации в России с процессом европеизации, то реформа Ека- терины, конечно, его продолжала. Более того, сравнение ее пре- образований с реформами в других европейских государствах* об- наруживает немало совпадений, указывающих на то, что управля- емая Екатериной Россия по многим направлениям шла тем же пу- тем, что и другие страны. Однако тут следует сделать две важ- ные оговорки. Во-первых, весьма существенным отличием реформ Екатерины от петровских (помимо иной тактики) было то, что Екатерина почти никогда, за исключением школьной реформы, не заимствовала прямо и не пыталась приспособить к русским усло- виям уже готовые модели, являвшиеся результатом исторического развития соответствующих стран. Вместо них она пользовалась новейшими теоретическими разработками европейских мыслите- лей, творчески перерабатывая и адаптируя их к российским реа- лиям. Во-вторых, при Екатерине, как и при Петре, процесс мо- дернизации остался незавершенным, поскольку сохранялось кре- постное право. Правда, определенные сдвиги (юридическое при- знание статуса свободного человека, вынесение крестьянского во- проса на общественное рассмотрение и др.) произошли, но они были незначительны, а сам институт крепостничества продолжал развиваться в сторону ужесточения. Фактор крепостничества, не- сомненно, замедлил реализацию Екатериной ее реформаторской I программы, сделал невозможным воплощение в жизнь отдельных ’ ее пунктов. Фактически реформы Екатерины почти исчерпали по- / тенциал преобразований в сфере государственного управления и социальной организации общества, возможных без покушения на основы крепостного права, что ярко проявилось в александров- скую эпоху, когда все реформаторские устремления разбивались о стену крепостничества. Это в свою очередь было и следствием то- го политического значения, которое приобрело дворянство и ко- торое было закреплено екатерининским законодательством. Как показано выше, придание дворянству особого статуса не входило в планы императрицы. Напротив, она пыталась уравно- весить привилегированный статус дворянства привилегиями иных социальных групп. Но и здесь фактор крепостничества сыграл *Более подробно об этом см. в гл. 6.
468 Глава 5 свою негативную роль, не позволив довести дело до конца. В ре- зультате в условиях, когда “третьему сословию” еще только пред- стояло сформироваться (а этот процесс был также затруднен и деформирован крепостничеством), правовой статус крестьянства не определен, а процесс складывания дворянского сословия и его консолидации, напротив, завершился и получил законодательное оформление, реформы Екатерины объективно способствовали ук- реплению привилегированного положения дворянства и, соответ- ственно, укреплению крепостничества. Так возникло представле- ние о времени Екатерины, как о “золотом веке” русского дворян- ства, еще более усилившееся по контрасту в павловское время. Советскими историками реформы Екатерины определялись как реформы консервативные, что соответствовало и представле- нию о “просвещенном абсолютизме” как об исключительно кон- сервативной доктрине. Если под консерватизмом понимать стрем- ление к сохранению основ политического строя, то это, безуслов- но, верно, ибо екатерининские преобразования, конечно, не были направлены на его разрушение. Но возможен, видимо, и иной подход. По моему мнению, уместно говорить о реформах Екате- рины, как о реформах либеральных. Такой подход также имеет определенную традицию. Например, B.jp. Леонтович именно с Екатерины начал свою “Историю либерализма в России”. Изла- гая основные цели ее политики, он, в частности, полагал, что ее “планы реформ... основаны на принципах западноевропейского ли- берализма” и что это была “широкая либеральная программа”. Далее, как представляется, весьма убедительно и последовательно историк доказывает, что и сама политика Екатерины носила ли- беральный характер. Он отвергает тезис о двух периодах ее цар- ствования (либеральном и реакционном) и утверждает, что импе- ратрица не изменяла своим либеральным убеждениям ни когда возмущалась Французской революцией, ни когда осуждала Ради- щева^ОО. Определяя реформы Екатерины как либеральные, следует, ко- нечно, помнить, что, хотя основные постулаты либерализма в ее время уже сложились, развитие их продолжалось и далее (в ча- стности, под влиянием опыта той же Французской революции). Иначе говоря, либерализм второй половины XVIII в. (сам тер- мин стал широко употребляться лишь в первой половине XIX в.) был иным, чем либерализм в современном понимании. X. Орте- га-и-Гассет определял либерализм как “правовую основу, соглас- но которой Власть, какой бы всесильной она ни была, ограничи-
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 469 вает себя и стремится, даже в ущерб себе, сохранить в государ- ственном монолите пустоты для выживания тех, кто думает и чув- ствует наперекор ей, то есть наперекор силе, наперекор большин- ству”4^. Вряд ли Екатерина, доведись ей прочитать эти строки, написанные более чем через сто лет после ее смерти, согласилась бы называться либералом. Однако идеи ограничения власти зако- ном, права индивидума на свободу мнения ей были знакомы. Точ- но так же близки и понятны ей были те черты либеральной иде- ологии, о которых во Введении к своей книге пишет Леонтович: “Либерализм считает своей целью благополучие и даже счастье человека... либерализм считает основой общественного порядка личную инициативу, предпринимательский дух отдельного челове- ка... Либерализм провозглашает незыблемость частной собствен- ности перед лицом государственной власти... Либерализм добива- ется устранения всех ограничений частной инициативе и частному предпринимательству... Либерализм относится с величайшим ува- жением к субъективным правам отдельных людей и считает ос- новной задачей государственной власти именно защиту таких прав... Согласно либеральному мировоззрению, исторические до- либеральные государственные формы нельзя разрушать револю- ционным переворотом, а надо их преобразовывать” и т. д.4^2 Реформы Екатерины, таким образом, были попыткой реализа- ции в России либеральной модели развития, направленной на раз- витие гражданского общества, правового государства. Вопрос, од- нако, в том, была ли такая модель в принципе реализуема в кон- кретных исторических условиях России второй половины XVIII в.? Ответ, судя по всему, должен быть отрицательным, ибо реализо- вать ее можно было, только уничтожив крепостничество. С этой точки зрения программа екатерининских преобразований была во многом утопичной. Иначе, естественно, и не могло быть, посколь- ку утопичность есть неотъемлемое свойство любой социальной те- ории, проявляющееся при ее реализации на практике*. ^Парадокс же состоит в том, что сама Екатерина, по-видимомУ^?юлее трез- во оценивала пределы своих возможностей, чем многие из тех, кто изучал ее реформы. Все сказанное выше об итогах екатерининских реформ имеет отношение главным образом к их оценке с точки зрения достиже- ния целей, поставленных реформатором. Иное дело оценка их ме- ста в русской истории. Гриффитс пишет: “Если согласиться с тем, *Омельченко также пишет об утопичности некоторых планов Екатерины, но понимая это более узко {Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 309—311).
470 Глава 5 что трансформация старого режима в более современное общест- во предполагала освобождение рабов, открывая возможность принципу равенства перед законом заменить распределение при- вилегий между членами сословий, то следует признать, что Ека- терина II невольно способствовала движению России по тупико- вому социально-экономическому и политическому пути”4^. Одна- ко, как показано выше, принцип равенства перед законом был хо- рошо знаком Екатерине, и она пыталась его реализовать. Но принцип равенства перед законом — это совсем не то же самое, что политическое, социальное равенство, провозглашенное Фран- цузской революцией. Причем политическое равенство, как пока- зывает исторический опыт, возможно только на основе ранее су- ществовавшего равенства перед законом. Согласиться с Гриффит- сом — значит, считать, что благом для России было бы вовсе ми- новать в своем развитии стадию сословного общества. Справед- ливость подобного утверждения представляется сомнительной, хо- тя в принципе вопрос о возможности и целесообразности для страны “перескакивания” через определенные стадии историческо- го развития в науке практически не разработан. Во всяком случае очевидно, что это приводит к серьезным социальным и психоло- гическим деформациям*. f Развернутую оценку реформам Екатерины дал и другой аме- риканский историк — М. Раев. По его мнению, Екатерина “не столько пыталась создать burgerliche Geselschaft** в гегелевском (и марксовом) значении девятнадцатого века, сколько государствен- ное устройство — гражданское общество, о котором писали Фри- дрих II и Кант. Но для России, еще не имевшей правового и ин- ституционального каркаса для такого государственного устройст- ва, первейшей задачей было создать сословия и дать им прочную юридическую основу, обеспечив членам этих сословий защиту и безопасность в реализации их законных экономических и культур- ных интересов”. И далее историк приходит к следующему выво- ду: “Если в этом действительно состояли ее (Екатерины. — А.К.) долгосрочные планы, то тогда, приняв во внимание ее осторож- ный прагматизм и робость в социально-политической сфере, нам *ХХ век дал немало примеров “быстрой” модернизации стран Третьего мира с традиционной культурой. При том, что некоторые из них достигли больших успехов в экономической области, процесс модернизации, как правило, сопровождался чрезвычай- но болезненными для общества явлениями и необратимыми потерями в сфере духовной культуры. **бюргерское общество (нем.).
1762—1796 гг.: реформы Екатерины Великой 471 следует меньше удивляться тому, что она достигла слишком мало- го, чем тому, что она достигла вообще чего-либо. Так или иначе, она оставила Россию с более крепкой правовой и институциональ- ной основой, с более рациональным, а следовательно, более эф- фективным центральным аппаратом и, что, возможно, важнее все- го, с элементами корпоративного самоуправления высших классов и с идеей управляемого социального и экономического развития, направляемого наиболее динамичными и добившимися успеха чле- нами реорганизованных сословий”. Цитируя приведенную нами выше записку Екатерины 1787 г., историк полагает, что сама им- ператрица не питала никаких иллюзий относительно успеха своих реформ как завершающего этапа в европеизации России. Однако “планы, цели, усилия и частичные успехи Екатерины создали ос- нову для трансформации общества в первой четверти девятнадца- того века и оказались в одном шаге, стали sine qua non* реформ 1860-х годов”404. На мой взгляд, оценка, данная Раевым, наиболее адекватна. Действительно, Екатерина не имела возможности осуществить то, что было сделано ее правнуком Александром II, но ее реформы явились необходимым промежуточным звеном в подготовке Рос- сии к этим великим переменам. И не ее вина, что процесс растя- нулся еще почти на столетие. к к к Во второй половине 1798 г. близкий к цесаревичу Александ- ру Павловичу В.П. Кочубей обратился к своему дяде престарело- му и уже тяжелобольному канцлеру А.А. Безбородко с просьбой изложить свои взгляды на государственное устройство России. В результате на свет появилась хорошо известная историкам “Запи- ска для составления законов Российских”. Получив ее от Безбо- родко, Кочубей передал записку П.А. Строганову, а тот, в свою очередь, наследнику престола. В апреле 1801 г. Строганов напом- нил Александру о “Записке” Безбородко, предложив положить ее в основу деятельности Негласного комитета. По мнению М.М. Сафонова, “Записка” Безбородко “является важнейшим памятником общественно-политической мысли на рубеже XVIII—XIX вв., вышедшим из оппозиционного великокняжеско- го кружка, из членов которого в 1801 г. образовался Негласный *Непременное условие (лат.).
^12, -л-**, " Глава 5 • , комитет, где были выработаны основные внутриполитические ме- роприятия начала александровского царствования”4^. Позднее, правда, этот же автор писал, что Александр “был не в восторге от сочинения канцлера”, поскольку “намеченные там меры по крестьянскому вопросу удовлетворить его не могли”4^6. Замечу также, что нужны серьезные основания для причисления Безбородко к кружку, оппозиционному режиму Павла I. Однако для нас важно другое:- изучение текста записки показывает, что по существу она была кратким конспектом последних законопроектов Екатерины II. Так, она начиналась утверждением о самодержавии как о единственно приемлемой для России формы правления. Да- лее со ссылкой уже на закон Павла I говорилось о престолонас- ледии. Затем, останавливаясь на крестьянском вопросе, автор от- мечал, что не имеет в виду “какую-либо излишную вольность, ко- торая под сим невинным названием обращалась бы в своеволие и подавала повод к притязанию на какое-либо равенство всеобщее и суще химерическое”. Безбородко ратовал за запрещение прода- жи крестьян без земли, наделение их правом на движимую соб- ственность, закрепление за землей, а не за помещиком, ограниче- ние их повинностей. Переходя к структуре государственного уп- равления, канцлер особое внимание уделил Сенату, разделенному на четыре департамента и являющемуся верховным правительст- вом страны. Здесь те же, что и в проектах Екатерины, идеи уч- реждения Высшего совестного суда с участием депутатов от трех сословий и должности “государственного законоведца или канцле- ра юстиции”, которому дано право оценить проекты новых зако- нов и представлять свое мнение императору4^7. Трудно сказать, знал ли Александр Павлович, что перед ним изложение взглядов не одного из любимцев его отца, а покойной бабки, “по законам и по сердцу” которой он уже вскоре обязал- ся править. Конечно, прав Сафонов и в том, что планы молодого и неопытного Александра, еще не познавшего горечь разочарова- ния от невозможности выполнить задуманное, были значительно более радикальными. Однако свою роль “Записка” Безбородко, безусловно, сыграла. Она стала как бы связующим звеном, мос- тиком между эпохой Екатерины и временем ее внука, по сущест- ву решавшего те же проблемы, что стояли перед ней, но уже в новых условиях. Эти условия были порождены царствованием Павла.
ГЛАВА 6 1796-1801 гг.: ПРАВЛЕНИЕ ПАВЛА I - ЗАВЕРШЕНИЕ РОССИЙСКИХ РЕФОРМ XVIII в. И ИХ ОБЩЕЕВРОПЕЙСКИЙ КОНТЕКСТ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ ПАВЛА I В НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИОГРАФИИ Непродолжительное царствование Павла достаточно полно отражено как в отечественной, так и в зарубежной историо- графии, хотя количество работ, ему посвященных, конечно, значи- тельно уступает историографии екатерининского времени. Относи- телльная компактность историографии истории России при Павле способствовала появлению и ряда работ с анализом этой историо- графии. Первая попытка такого рода была предпринята М.В. Клоч- ковым, который, дав довольно подробный очерк истории изучения павловского времени, выделил три направления — отрицательное, положительное и примирительное1. Уже в советское время С.Б. Окунь предложил деление всей дореволюционной литературы о Павле на две части в зависимости от оценки его политики как по- литики душевнобольного или как царя-демократа2. Работу, специ- ально посвященную отечественной историографии данной темы, на- писал Ю.А. Сорокин, в 1989 г. защитивший кандидатскую диссер- тацию о Павле I, а позднее опубликовавший монографию о нем, ку- да вошел и историографический обзор3. Изменения в оценках Пав- ла дореволюционными историками Сорокин связывает с событиями революции 1905—1907 гг. и первой мировой войны. Что же каса- ется советской историографии, то, отмечая работы С.Б. Окуня и Н.Я. Эйдельмана, Сорокин наиболее высоко оценивает труды М.Н. Покровского. Новейшее исследование историографии Павла в XIX — начале XX в. принадлежит А.В. Скоробогатову4. Он считает, что начало научного изучения павловского царствования от- носится к середине XIX в. Ряд авторов признавали тогда наличие у Павла определенной политической программы, однако собственно его правительственная деятельность почти не изучалась, а разброс мнений был довольно широк — от оценки его царствования как че- го-то малозначительного до признания в нем начала нового этапа
474 Глава 6 . , < 'V I истории России. В 1870-х — 1890-х годах в связи с ослаблением правительственной цензуры наблюдается отход от однозначно апо- логетических оценок личности и деятельности Павла к более кри- тичным. Наличие у императора политической программы становит- ся общепризнанным фактом, а ее центральным пунктом считается борьба за дисциплину и строгий порядок. После революции 1905 г., когда цензурные препоны пали окончательно, взгляды на Павла еще более поляризуются: одними историками значение его царство- вания всячески возвеличивается, другими — полностью отрицается. Наличие ряда работ по историографии павловского периода рус- ской истории избавляет от необходимости подробно анализировать всю существующую литературу. Поэтому остановлюсь лишь на ра- ботах отечественных историков последнего времени и на наиболее значительных работах зарубежных авторов, которые по существу оп- ределяют современную историографическую ситуацию и содержат новейшие ответы на наиболее важные вопросы, поднятые еще их предшественниками. К числу таких вопросов, ставших уже достаточ- но традиционными для историографии, в первую очередь относятся, конечно, вопросы о душевном здоровье императора, о наличии у не- го определенной политической программы, об оценке его внутренней политики как про- или антидворянской ие наконец, о значении цар- ствования Павла в истории России. Сразу оговорюсь, что первый из названных вопросов, по моему мнению, находится вне предмета ис- торического исследования, будучи вопросом чисто медицинским, причем современным медикам решить его на основе лишь сохранив- шихся свидетельств современников, видимо, не под силу. Показа- тельно, что пытавшиеся сделать это психиатры П.И. Ковалевский и В.Ф. Чиж пришли к прямо противоположным выводам5. Однако очевидно,что отношение к вопросу о психическом здоровье Павла сказывается на выводах тех или иных историков. Из работ, вышедших относительно недавно, в первую очередь, конечно, необходимо обратиться к книге Н.Я. Эйдельмана "Грань веков”. Сразу же замечу, что изданная в то время, когда доступ- ной широкому читателю литературы на рассматриваемую тему практически не существовало, книга Эйдельмана немало способст- вовала развенчанию в общественном сознании многих мифов, сло- жившихся еще при жизни императора. Собственно такую цель и поставил перед собой автор книги. Его вторая цель — попытаться реконструировать идейную основу политики Павла, мотивацию его поступков и с этой точки зрения проанализировать его конкретные действия. В целом книга основана на опубликованных источниках —
1796—1801 гг.: правление Павла I... 475 главным образом мемуарах современников, и лишь по отдельным сюжетам (в частности, о павловских репрессиях) автор привлек новые архивные документы. Отрицая сумасшествие императора, автор склонен видеть “в его действиях определенную программу, идею, логику”6. Определяющую, по мнению Эйдельмана, роль в мотивации политики Павла сыграл его страх перед последствиями Французской революции, который привел его к мысли о необхо- димости максимального укрепления самодержавной власти. Отсю-* да первая, важнейшая для Павла идея — централизаторская. Именно ею объясняются все преобразования Павла институцио- нального характера. Производным ее является и стремление к на- ведению порядка, дисциплины, мелочной регламентации, противо- поставляемых губительной для страны “распущенности” предшест- вующего царствования. Второй важный для Павла мотив связан, по Эйдельману, с характерным для него идеалом рыцарства, чем объясняются многие поступки императора, в том числе казавшие- ся современникам проявлением его душевного нездоровья. Прослеживая политику Павла в отношении отдельных соци- альных страт, Эйдельман, хотя и не говорит об этом прямо, но приводит множество данных о ее противоречивости. По его мне- нию, политика императора не носила сознательно антидворянский характер, хотя объективно ограничивала привилегии дворянства и, что еще важнее, лишала его гарантий сохранения своего социаль- ного статуса. В целом историк характеризует правление Павла как / “непросвещенный абсолютизм”: его политика “была как бы контр- революцией задолго до революции”7. Определенную новизну его книге придает анализ документов с численными данными о ре- прессиях в армии, а также о числе подследственных в Тайной экс- педиции. Эти данные показывают, что острие репрессий было на- правлено прежде всего против дворянства. Приводятся также данные о нарушении Жалованной грамоты 1785 г. Именно в кон- фликте с дворянством, нарушении гарантий сохранения его поло- жения как правящего сословия видит Эйдельман причины перево- рота 1801 г. Нарочитая афористичность стиля, которым написана книга, ее публицистическая заостренность, на мой взгляд, не- сколько снижают научную ценность выводов автора, которого в большей мере интересовали социально-психологические аспекты описываемых им событий, чем их место в русской истории. В отличие от книги Эйдельмана, монография Сорокина осно- вана’исключительно на ранее опубликованных источниках и опи- рается на работы его предшественников. Автор анализирует ряд
476 -A ’ ’’ - Глава 6 ’’ документов, вышедших из-под пера Павла в 1774—1788 гг., тра- диционно рассматриваемых историками как источник о политиче- ских воззрениях и планах будущего императора. В “Рассуждении о государстве вообще” Сорокин отказывается видеть политичес- кую программу, но лишь “стремление Павла насадить в русской армии большую дисциплину, вплоть до мелочной регламентации, как своеобразный противовес бесконтрольности екатерининских командиров полков”8. В двух других документах, составленных в результате бесед с Н.И. Паниным накануне его кончины в 1783 г., речь идет о реформе Сената. Сорокин опровергает мнение Эй- дельмана о знакомстве Павла с конституционными проектами Па- нина, однако он полагает несомненным “факт попытки цесаревича в 1783 г. составить план преобразований государственного аппа- рата Российской империи, основанный на идеях разделения влас- тей и создания выборного дворянского органа, которые предло- жил цесаревичу Н.И. Панин”9. Наконец, “программой дальней- шего развития России” Сорокин (вслед за рядом дореволюцион- ных историков) считает “Наказ” 1788 г. Историк отмечает “са- мостоятельность мышления Павла Петровича”, а также то, что он “имел программу, серьезно отличающуюся от екатерининских ре- форм, которые предполагали иной вариант развития российского абсолютизма”. “Наказ”, по его мнению, содержит “систему мер, направленных к стабилизации империи и укреплению абсолютной монархии, это именно программа — сбалансированный, достаточ- но логичный, систематизированный и очень конкретный подход к решению острейших проблем”. Сорокин подчеркивает, что “эта программа никогда не была реализована полностью, сам Павел отказался от некоторых ее положений, но ее связь с внутренней и внешней политикой правительства после 1796 г. несомненна”1^. Переходя к рассмотрению собственно политики Павла, Соро- кин утверждает, что он “последовательно проводил про дворян- скую сословную политику”, а “изменение екатерининского законо- дательства вызывалось лишь изменившимися внешнеполитически- ми и внутриполитическими условиями”11. Что конкретно здесь имеется в виду, историк не объясняет. Показательно, что он фак- тически игнорирует данные Эйдельмана, о которых сказано выше, без особых доказательств отрицая показания мемуаристов о ре- прессивной политике Павла в отношении дворянства. Оценивая политику Павла в целом, Сорокин противопоставляет ее полити- ке Екатерины II и Александра I, рассматривая их как два различ- ных варианта (“два пути”) развития страны. При этом он убеж-
1796—1801 гг.: правление Павла I... 411 ден, что павловский вариант был адекватен “проблемам, вставшим тогда перед Россией”. Он полагает, что «“непросвещенный абсо- лютизм” Павла был куда менее мучителен для масс, чем просве- щение Екатерины II». Более того, “эпоха павловского царствова- ния... закономерный этап в развитии российского абсолютизма, когда монарх проводил единственно возможную (с точки зрения интересов абсолютизма) политику соответствующими ей метода- ми”12. Наконец, именно “по-гатчински” страна развивалась после- дующие полвека. Книга Сорокина, на мой взгляд, представляет собой образчик довольно часто, к сожалению, встречающегося типа исследований, когда историк, концентрируясь на достаточно узкой и хронологи- чески ограниченной теме, идеализирует своего героя, а для харак- теристики общеисторического контекста пользуется расхожими штампами. Так, автор утверждает, что ни Екатерина, ни Алек- сандр I не имели политических программ, он много пишет о “раз- вращенности” екатерининского двора, принимает на веру утверж- дения мемуаристов о порядках, царивших при Екатерине в армии (забывая, что это была армия, одержавшая ряд блестящих по- бед), и т. д. В результате многие его выводы и утверждения ока- зываются голословными, бездоказательными. Еще одна новейшая работа о Павле, которую необходимо упо- мянуть, — очерк А.Г. Тартаковского, опубликованный в сборни- ке “исторических портретов” членов дома Романовых1^. Хотя речь идет о работе сугубо научно-популярной и изданной даже без справочного аппарата, многие выводы и наблюдения автора пред- ставляют несомненную научную ценность. Основное внимание в очерке уделено жизни Павла до вступления на престол, о собст- венно же царствовании говорится лишь в самом общем виде. Как и его предшественники, Тартаковский, естественно, останавлива- ется на характеристике документов 1774, 1783 и 1788 гг. Рассма- тривая “Рассуждение” 1774 г., историк отмечает, что в нем по су- ществу впервые была высказана идея будущих военных поселе- ний. Что же касается записок 1783 г., то в проекте создания Се- ната как выборного органа с функцией “законы хранящей власти” Тартаковский видит признание Павлом “принципа разделения властей как основополагающего начала будущего государственно- го устройства”14. Думается, здесь все же некоторая натяжка. Как уже показано в предыдущей главе, мысль о том, что основная функция Сената — “хранение”, т. е. контроль за соблюдением за- конов, звучала уже в Наказе Екатерины II, и именно на ней ос-
478 Глава 6 WB новывался и ее позднейший проект сенатской реформы. Более то- го, анализ законодательства екатерининского времени показывает, что за все 34 года ее царствования Сенат не издавал актов, ко- торые бы означали введение каких-либо новых правовых норм. Все изданные им указы основывались лишь на уже существую- щее законодательстве и, самое большее, разъясняли и комменти- ровали его. Помимо этого, классическое понимание принципа раз- деления властей предполагает самостоятельное функционирование властей законодательной, исполнительной и судебной. “Хранение” же законов находится вне данной конструкции. Другое дело, что принципиальное значение имела идея выборности Сената и пре- вращение его фактически в орган дворянского сословного пред- ставительства, контролирующего верховную власть. Однако, раз- делял ли Павел идею Н.И. Панина, или просто записал слова умирающего, сказать невозможно. В отличие от Сорокина, Тар- таковский полагает, что записи, сделанные Павлом после разгово- ра с Паниным, свидетельствуют не только о его знакомстве, но и прямом участии в разработке конституционных проектов. Впро- чем, уже в “Наказе” 1788 г. обнаруживается то, что “безусловно отличало его позицию от взглядов на построение государства Н.И. Панина и Д.И. Фонвизина”15. Павел-император, по словам Тартаковского, “оставался по своему типу и историческим корням феодальным монархом”. Причем, особенности его сословной по- литики были связаны с тем, что “все подданные, независимо от сословной принадлежности, по отношению к нему выступали как одна общая масса и в этом плане были между собой равны”, а сам император ощущал себя “по преимуществу государем всех со- словий”. Поэтому смысл его социальной политики “состоял в под- держании равновесия между сословиями, известного уравнения их в правах и обязанностях”. Причем уравнение это происходило не за счет расширения прав низших, но за счет сокращения приви- легий высших слоев. Соответственно, считает историк, политика Павла не была ни прокрестьянской, ни крепостнической, ни про-, ни анти дворянской16. В зарубежной историографии павловского царствования выде- ляются три издания. Прежде всего сборник статей о Павле, из- данный под редакцией X. Рагсдейла и вышедший в 1979 г.17, его же монография 1988 г.18 и книга Р. МакГрю 1992 г.19 В первом из названных изданий для нашей темы наибольший интерес пред- ставляет статья Д. Киипа “Павел I и милитаризация управления”. Основная ее мысль сводится к тому, что в своих преобразовани-
1196—1801 гг.: правление Павла I... 479 ях Павел руководствовался моделью полицейского государства в воплощении Фридриха II Прусского, которая, таким образом, противопоставляется модели, основанной на идеях Просвещения. С точкой зрения Киипа в целом солидарен и Рагсдейл, повторя- ющий ее в своей книге. Более основательным является исследо- вание МакГрю. В характеристике внутренней политики и преоб- разований Павла, ее основных побудительных мотивов автор кни- ги следует в основном за своими российскими предшественника- ми. Однако он считает, что эта политика “соответствовала фунда- ментальным императивам русской истории. Царистский абсолю- тизм, как он его понимал, был гораздо ближе к установившимся традициям страны, чем замысловатое просвещение Екатерины”. “Петр, а еще более Екатерина, — пишет историк, — были нова- торами, стремившимися изменить Россию, сделать ее иной и луч- ше, чем она была. Павел, столкнувшийся с эрой кардинальных пе- ремен, использовал свою власть для сохранения и совершенство- вания того, что уже существовало”. В результате, “хотя многие русские, особенно при дворе и в армии, имели все основания за- быть о Павле, фактически то, что Павел совершил за четыре го- да и три месяца своего правления, оказалось основополагающим для России в первой половине XIX в. Его реформы создали строго централизованную систему управления, сфокусированную на царе, военизировали нарождающуюся бюрократию, изменили армию и военное управление, урегулировали проблему престоло- наследия, формально узаконили статус царской семьи и нанесли смертельный удар екатерининским новациям в системе местного управления zu. Вполне очевидно, что подобная точка зрения, перекликающа- яся с выводами Сорокина, имеет реальную историческую основу. Однако, на мой взгляд, утвреждения МакГрю слишком катего- ричны. Хотя история реформаторства в XIX в. выходит за рам- ки нашей темы, замечу, что американский историк не учитывает того обстоятельства, что пришедший на смену Павлу Александр I имел собственную масштабную реформаторскую программу, кото- рую пытался претворить в жизнь в течение ряда лет. По сущест- ву эта программа была направлена на изменение политического строя страны, и потому можно предположить, что, ставя перед со- бой столь глобальные цели, Александр не считал нужным “разме- ниваться” на мелочи вроде реставрации екатерининской системы управления, хотя многое из разрушенного Павлом было восста- новлено.
480 . к ’ Глава 6 А Помимо работ исследовательских, в последние годы появился и ряд работ историко-художественных. Таково, в частности, со- чинение Г.Л. Оболенского “Павел Г21. Хотя титульный лист кни- ги обозначает его как “исторический роман”, нетрудно убедиться, что мы имеем дело скорее с историко-документальным произве- дением. По существу примерно на 90% текст книги состоит из цитат, заимствованных из различных мемуаров, документов и ра- бот предшественников автора в изучении павловского времени. Так, в частности, чуть ли не целиком приводятся страницы из “Истории Екатерины Второй” А.Г. Брикнера, “Истории России с древнейших времен” С.М. Соловьева, сочинений В.О. Ключев- ского и пр. Авторский текст в книге выступает лишь в роли свя- зок между цитатами, причем нередко цитируемый текст находит- ся в прямом противоречии с содержанием этих связок. Практиче- ски все документы, приводимые в книге, цитируются не по пер- воисточнику, а по цитатам из них в трудах других авторов, перед которыми зачастую стояли совсем иные, чем перед Оболенским, цели. В результате вне поля зрения автора, а следовательно, и его читателя оказываются значительные комплексы документов, дав- но известные исследователям, отчего сильно пострадала и полно- та изложения. Так, заграничному путешествию Павла с женой в 1781—1783 гг. в книге уделены полторы страницы. В результате собственно портрета Павла не получилось, он носит фрагментар- ный, мозаичный характер, его поступки выглядят немотивирован- ными. Взгляд Оболенского на Павла — практически сплошная апологетика, без каких-либо оговорок и причем апологетика нео- боснованная и часто, как уже упомянуто, вступающая в противо- речие с цитируемыми текстами. Одновременно в подборе текстов и их использовании в книге Оболенского хорошо видны тенден- циозность, выдергивание отдельных цитат из контекста и пр. Еще одна работа в том же жанре, созданная А.М. Песковым, является собранием тематически систематизированных цитат из разного рода опубликованных источников и литературы и интере- са с точки зрения темы данного исследования не представляет22. Завершая обзор историографии павловского царствования и его реформ, замечу, что характерной ее чертой, на мой взгляд, яв- ляется узость источниковой базы. Если не считать данных Эй- дельмана о числе репрессированных в павловское царствование, а также введенных М.М. Сафоновым в научный оборот записок Павла 1783 г.23, она практически не расширилась со времени по- явления работ Е.С. Шумигорского, Н.К. Шильдера и
1796—1801 гг.: правление Павла I... 481 М.В. Клочкова. Наряду с павловским законодательством, доми- нирующее положение среди привлекаемых историками источников занимают мемуары, причем данные их зачастую используются без должного критического анализа. Так, из работы в работу кочуют одни и те же высказывания современников о состоянии и нравах екатерининской армии и, в частности, гвардии, и никто из иссле- дователей никогда не пытался проверить такого рода сведения ар- хивными материалами соответствующих военных учреждений. Впрочем, характер задач данной книги позволяет нам также скон- центрировать внимание прежде всего на законодательстве Павла, поскольку именно оно в первую очередь содержит сведения о его реформах. * ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА ПАВЛА I г И ЕЕ ВОПЛОЩЕНИЕ В ЖИЗНЬ Говоря о политической программе Павла I следует сразу же отметить, что источниковая база для изучения этого во- проса весьма скудна. В распоряжении историков находится всего четыре документа, составленные с большим временным разрывом, с разными целями и при различных обстоятельствах. Как уже ска- зано выше, ряд исследователей обращали внимание на серьезные отличия в их содержании. Таким образом, можно заключить, что по существу рассматриваемые документы свидетельствуют не столько о наличии или отсутствии у Павла какой-либо программы преобразований и ее содержании, сколько об эволюции его взгля- дов. Остановлюсь, однако, вновь на каждом из них, попытавшись рассмотреть их в контексте истории реформ в России XVIII в. Первым из документов, традиционно привлекаемых историка- ми при изучении данного вопроса, является “Рассуждение о госу- дарстве вообще”, составленное в 1774 г. На первый взгляд, су- ществует определенное противоречие между названием документа и его содержанием, поскольку речь в нем идет исключительно об организации армии. Однако это противоречие, как представляет- ся, можно объяснить, если вспомнить, что “Рассуждение” написа- но в период окончания русско-турецкой войны и борьбы с Пуга- чевщиной. Судя по всему, названные события, как известно, про- изведшие на Павла сильное впечатление, привели его к мысли о высокой степени внутренней опасности. Для ее предотвращения 16— 1231
482 Глава 6 он считал необходимым отказаться от активной внешней полити- ки, расположив четыре армии на границах со Швецией, Австри- ей и Пруссией, Турцией, а также в Сибири. Основную же воен- ную мощь он предполагал сосредоточить внутри страны в местах постоянной дислокации, пополняя состав солдат и унтер-офицеров из числа местных жителей, со временем отказавшись от рекрут- ских наборов и превратив армию по сути в замкнутое военное со- словие. Основной акцент в документе был сделан на укрепление воинской дисциплины, унификацию обязанностей армейских чи- нов, регламентацию всей жизни армии. “Рассуждение” 1774 г., конечно, не было политической про- граммой, но некоторые важные черты мировоззрения Павла в нем, несомненно, отразились. В первую очередь — его страх пе- ред внутренними социальными потрясениями, характерный и для всего времени его недолгого царствования. Причем, у будущего императора не возникало и мысли попытаться устранить причины этих потрясений, весь его замысел связан с укреплением механиз- ма их подавления. По-видимому, именно с ним связана и идея но- вого порядка комплектования армии, ведь солдаты — вчерашние крестьяне в полной мере проявили свою ненадежность при подав- лении восстания Пугачева. Таким образом, никаких оснований оценивать “Рассуждение” 1774 г. как проявление миролюбия Пав- ла или его стремление облегчить жизнь крестьян, отменив рекрут- чину, на мой взгляд, нет. Два других документа, к которым необходимо обратиться, — записки, составленные Павлом, как считается, в результате разго- вора с умирающим Н.И. Паниным в 1783 г. Как уже говорилось, исследователи по-разному оценивают их значение и, в частности, их связь с не дошедшей до нас “Конституцией” Фонвизина—Па- нина. Для темы данной работы этот вопрос не имеет принципи- ального значения. Гораздо важнее другое — в какой мере запис- ки отражают взгляды самого Павла? Большинство исследователей вслед за Сафоновым, который впервые ввел записки в научный оборот, обращают внимание на то, что примерно в середине запи- сей Павел начинает писать от первого лица, и считают это свиде- тельством того, что, по крайней мере в данной части, он излагает собственные воззрения. Между тем нам неизвестны конкретные обстоятельства составления записок и, в частности, первой из них. Так, мы не знаем, была ли она составлена в тот же день, что со- стоялся разговор, на следующий день или, может быть, Павел де- лал записи непосредственно в процессе разговора. Нам также не-
1796—1801 гг.: правление Павла I... 483 известно, в какой мере цесаревич был подготовлен к разговору, в какой мере высказанные им идеи были выношены, обдуманы, или пришли ему в голову спонтанно. Наконец, возникает вопрос, за- чем Павел составил записки. Потому ли, что считал тему разго- вора особенно для себя важной, или просто потому, что любил Панина и хотел сохранить память о последнем с ним разговоре? Если принять первую версию, то получается, что только разговор с Паниным заставил Павла размышлять о государственном уст- ройстве, ибо никаких иных следов такого рода размышлений до нас не дошло. Если же Павел хотел зафиксировать последние мысли Панина как своего рода завещание воспитателя, то тогда он вряд ли стал бы добавлять в записку что-либо от себя. В пользу последней версии свидетельствует, кстати, запись на первом листе документа, не упоминаемая Сафоновым: “Для разсмотрения госу- дарыни вел. княгини”^4. Обращает на себя внимание и тот факт, что записка обрывается на середине фразы. Обращусь, однако, непосредственно к содержанию записок. Первая из них — собственно запись разговора с Паниным — на- чинается с тезиса о потребности “согласовать необходимо нужную монархическую екзекутивную власть по обширности государства с преимуществом вольности, которая нужна каждому состоянию для предохранения от деспотизма”. Таким средством “предохранения” должен стать Сенат, состоящий из дворян, которых выбирают по наместничествам. На первый взгляд, логическим продолжением этого построения должно быть предоставление Сенату, как пред- ставительному органу, законодательных функций и тогда можно было бы действительно говорить о том, что Павел поддерживал идею разделения властей, а записка предполагала введение в Рос- сии конституционной монархии. Между тем далее оказывается, что термин “екзекутивная” (исполнительная) применен к монархи- ческой власти вовсе не в современном значении. Законодательная функция, согласно записке, по-прежнему исключительно в руках монарха, в то время как Сенат лишь “хранит” законы, т. е. сле- дит за их исполнением. В Сенате предполагается сохранить про- куроров и генерал-прокурора, который будет играть в общем со- брании Сената ту же роль, что прокуроры в департаментах. Но главным лицом становится “канцлер правосудия”, или иначе “ми- нистр государев”, который служит связующим звеном между Се- натом и монархом. В наместничествах записка предполагает учреждение “разных родов дел департаментов или палат”, а потому “коллегии сами со- 16*
484 ' 1 : ; Л; Глава 6 * бою исчезли иныя”. Вместе с тем “екзекутивная” власть включа- ет те сферы, где “одна надобна воля для принятия скорейшаго на- мерения и воли исполнение, такова политическая, финанская, ко- мерческая, обе военныя и казенныя”. И поскольку сам говударь за всем усмотреть не может, то каждое из направлений возглав- ляет “министр или шеф” (по выражению второй записки), а все они вместе объединены в Государственный совет2^. Таково содер- жание “Разсуждения вечера* 28 марта 1783”. Во-первых, нетруд- но заметить, что предлагаемая схема управления отличается от той, которую предполагала реализовать Екатерина, лишь выбор- ностью Сената, усиление значения которого происходило только за счет права представлять государю о несоответствии новых за- конов старым или о необходимости охватить законодательством какую-то новую сферу. Сама же функция “хранения” законов сво- дится к тому, что Сенат становится исключительно высшей судеб- ной инстанцией с двумя департаментами — гражданских и уголов- ных дел, что также знакомо по последним проектам императрицы. Таким образом, никакой речи об ограничении самодержавия в действительности в записке нет, речь идет лишь действительно о попытке создания механизма (в действенности которого, впрочем, можно усомниться) предохранения от деспотизма. Замечу также, что все предложения записки вполне согласуются с принципами Просвещения. Во-вторых, предлагаемая схема противоречива, и это противо- речие еще более усиливается при сравнении первой записки со второй. Прежде всего обе записки объединены только содержа- нием. Никаких иных свидетельств того, что вторая записка была написана Павлом под влиянием Панина и, соответственно, при- мерно в то же время, что и первая, как считает Сафонов2^, нет. В частности, вторая записка написана на бумаге другого формата и с другими филигранями27. Начинается вторая записка с кратко- го экскурса в историю Сената, которым доказывается, что он был учрежден Петром Великим “вместо себя, что еще видно из влас- ти, которую государь ему дал и которая не сообразима во многих случаях с властию самого государя, уподобляясь ей”. Таким об- разом, Сенат одновременно “является и судебным местом, и вер- ховным правительством”. К тому же “новые по губерниям учреж- дения снабдены всеми теми разными департаментами правитель- ства, которые необходимы для исправнаго и скораго отправления дел, чрез что могут и без сената дела течь, и оной не зделался бы *М.М. Сафонов ошибочно прочел это слово, как “вчера”.
1796—1801 гг.: правление Павла I... 485 затруднением и остановкой для оных”. Поэтому, считает Павел, если уж вообще оставлять Сенат, то только в качестве судебной инстанции. А чтобы ускорить производство дел, теперь предпола- гается создать четыре Сената — в Петербурге, Москве, Казани и Глухове, закрепив за каждым из них определенное число губер- ний. И хотя при этом главным Сенатом остается петербургский, понятно, что в результате его значение как противовеса власти монарха практически сводится на нет. Кроме этого, по существу предполагается децентрализация власти, что находится в явном противоречии с распространенным представлением об убеждении Павла в необходимости максимальной ее централизации. Одно- временно во второй записке уже более четко говорится о необхо- димости учредить департаменты — “юстицкой”, “камерной”, “де-, нежной”, “щетной”, “комерции”, “два военных”, “внешних или иностранных дел”. Сенат же получает дополнительно право “пред- ставлять государю... о учреждении, поправлении и отмене и по другим частям, касающимся безпосредственно до правительства или до народа и пр., как то по департаментам камерному, финанц., денежному, щетному, комерц и военым обеим (касательно до збо- ров для их и до рекрутского набора)”. Иначе говоря, Павел, про- тивореча сам себе, в компетенции Сената — высшей судебной ин- станции — предполагал все же сохранить сферу экономики и фи- нансов, т. е. правительственные функции. В результате Сенат, с одной стороны, высшая судебная инстанция, с другой — прави- тельство, с третьей — представительный орган, имеющий право апеллировать к высшей власти. Анализируя вторую записку, Сафонов делает вывод, что, «та- ким образом, павловский план государственного преобразования России воплотил высказанную в “Разсуждении вечера 28 марта 1783” панинскую мысль, что законодательная власть “может быть в руках государя, но с согласия государства, а не инако, без чего обратиться в деспотизм”»^. Вслед за Сафоновым эту мысль по- вторяют и другие авторы, придавая данным словам особое значе- ние. Парадокс, однако, в том, что сама по себе названная фраза для второй половины XVIII в. была банальностью, с которой все соглашались и никто не спорил. Из собственно текста первой за- писки также становится ясно, что Панин под “государством” по- нимал только дворянство, и, таким образом, реальный смысл ог- раничения самодержавной власти оказывается весьма узким. Так или иначе, анализ обоих документов 1783 г. (вне зависи- мости от того, содержат ли они взгляды Павла или Н.И. Пани-
486 \ Глава 6 на), на мой взгляд, показывает отсутствие в них сколько-нибудь серьезного, продуманного и системного плана государственных преобразований. Различие с планами Екатерины не носит прин- ципиального характера и сводится лишь к созданию аристократи- ческого выборного Сената с не вполне ясными полномочиями. Обратимся теперь к следующему документу, — “Наказу”, со- ставленному Павлом в 1788 г. перед отъездом в действующую ар- мию. Сразу же обращу внимание на два важных обстоятельства. Во-первых, со времени разговора с Паниным прошло пять нелег- ких для Павла лет. Во-вторых, в отличие от предшествующих до- кументов, этот, несомненно, содержит представления самого Пав- ла, являясь своего рода политическим завещанием наследника престола. “Наказ” состоит из 33 пунктов и начинается с широко распространенной максимы: “Предмет каждаго общества — бла- женство каждаго и всех”. Пункт второй повторяет многочислен- ные высказывания Екатерины о преимуществах самодержавного правления: “Нет лутчаго образца, как самодержавной, ибо соеди- няет в себе силу Законов и скорость власти одного”. Следующий пункт “Наказа” требует создания Закона о престолонаследии, идея которого была изложена Павлом в составленном тогда же письме к жене. Четвертый пункт посвящен политике в области за- конодательства: “Законы у нас есть, но в порядок привести в их смысле. Новых не делать, но сообразить старые с государствен- ным внутренним положением, а указы почитать просто Учрежде- ниями, а не Законами”. Здесь вновь мы видим построение, по- вторяющее идеи Екатерины и классификации законодательства. Но, пожалуй, наиболее важна начальная мысль об отказе от вве- дения нового законодательства. Пятый пункт вновь воспроизводит мысль о Сенате, контролирующем соблюдение законов, а пункт шестой посвящен Совету при государе, состоящему “из особ, ко- торым поручено смотреть за разными частьми и родами государ- ства”. Седьмой пункт конкретизирует состав Совета. В него вхо- дят “канцлер юстиции, канцлер иностранных дел, вице-канцлер юстиции, вице-канцлер иностранных дел, военной министр, мор- ской министр, финанц-министр, коммерц-министр и государствен- ной казначей”. Появление в тексте “Наказа” слова “министр” вос- принимается многими исследователями как знак намерения Павла осуществить министерскую реформу. Однако достаточных основа- ний для такого вывода, как представляется, нет, поскольку поня- тие “министр”, скорее всего, означало лишь главу соответствую- щего ведомства и вовсе не обязательно определяло характер его
1796—1801 гг.: правление Павла I... 487 организации. Важно также отметить, что состав екатерининского Совета при высочайшем дворе мало отличался от предлагаемого ее сыном. В 1768 г. в него вошли канцлер Н.И. Панин и вице- канцлер А.М. Голицын, вице-президент Военной коллегии З.Г. Чернышов, генерал-прокурор А.А. Вяземский, видные вое- начальники П.И. Панин и М.Н. Волконский, а также Г.Г. Ор- лов и К.Г. Разумовский. Позднее в Совет входили вице-прези- дент Адмиралтейской коллегии И.Г. Чернышов, президент Воен- ной коллегии Г.А. Потемкин, вице-канцлеры И.А. Остерман и А.А. Безбородко, вице-президент Военной коллегии В.П. Му- син-Пушкин, директор Петербургского и Московского ассигнаци- онных банков А.П. Шувалов, вице-президент Военной коллегии Н.И. Салтыков, президент Коммерц-коллегии А.Р. Воронцов, генерал-прокурор А.Н. Самойлов, а также П.В. Завадовский и С.Ф. Стрекалов. Принципиальная разница в подходах Павла и Екатерины к формированию Совета в том, что, по мысли велико- го князя, в него должны были входить лица по должности, в то время как императрица формировала Совет, исходя из собствен- ных представлений о полезности того или иного человека. Впро- чем, из тех же принципов она исходила при назначении на выс- шие посты в системе управления, и потому в конечном счете в Со- вете оказывались в основном руководители тех же ведомств. Следующие несколько пунктов “Наказа” Павла посвящены отдельным сословиям. Каждому из них он отводит свою роль. Примечателен пункт восьмой о дворянстве, которое есть “подпо- ра государства и государя и для того придать ему уважения, не допуская в него лишних членов или недостойных и... должно его на службу обращать”. Также обращает на себя внимание, что Па- вел в отдельное сословие выделял духовенство (пункт 9). За ним идет “среднее состояние, котораго промыслы, торговля и рукоде- лие зделали необходимым для нужд в обществе”. В отдельное со- словие выделяется и крестьянство, которое “содержит собою все прочие части”. Для прочности сословного строя, обеспечивающе- го стабильность и процветание государства, в полном соответст- вии с идеями Просвещения необходимо, пишет наследник престо- ла, воспитание народа, школы и училища. Пункты четырнадцатый и пятнадцатый ратуют за развитие торговли и производства, а ше- стнадцатый посвящен продаже соли и вина. При этом отмечает- ся, что соляная продажа “запущена и так стараться исправить”. Напротив, продажа вина “основана на злоупотреблении, ибо ко- ронной монополь развратительной для нравов, и так искать' сей
488 Л nuvjlk м Глава 6 ' доход не прибавлять, а убавлять, заменяя прилежанием в других отраслях”. Пожелание, несомненно, благое, но свидетельствую- щее, скорее, о плохом знании Павлом экономических реалий стра- ны. Особо нужно остановиться на семнадцатом пункте, в котором, говоря о заводах, наследник предлагает “уважить состояние при- писных к ним крестьян, их судьбу переменить и разрешить”. Ха- рактерная для всего документа крайняя неясность стиля не позво- ляет с определенностью сказать, что именно имел в виду Павел, однако очевидно, что он предполагал изменить статус приписных радикальным образом. Напротив, государственных и экономичес- ких крестьян он предполагал “оставить на их нынешнем основа- нии”. Пункты 19—23 посвящены проблемам финансов, и никаких новаций не содержат, за исключением того, что Павел выражает недовольство падением курса металлических денег, считает необ- ходимым соразмерять расходы с доходами, ликвидировать долги и бороться с роскошью. Заключительные пункты “Наказа” посвя- щены внешней политике29. 1 В целом “Наказ”, безусловно, дает представление о взглядах Павла на важнейшие вопросы государственного устройства и от- ражает его видение насущных проблем. В основе его понимания этих проблем — идеи, восходящие к Просветителям и ставшие к тому времени уже “общим местом” едва ли не любого политиче- ского сочинения. Что же касается проблем, то наследник называ- ет те, что на поверхности, а по поводу их решения высказывает мысли достаточно банальные. Исключение составляет пункт о приписных крестьянах, однако его невнятность не позволяет дать ему адекватную оценку. Совершенно ясно, что “Наказ” — это не программа реформ. Лишь с натяжкой, как представляется, его можно назвать и политической программой, ибо о конкретных ме- роприятиях в нем говорится очень мало и весьма расплывчато. Необходимо также принять во внимание, что от составления “На- каза” до восшествия Павла на престол прошло восемь лет, на ко- торые пришлось множество важных событий, в том числе Вели- кая Французская революция, оказавшая, по общему признанию биографов, на него большое влияние. Между тем никакие иные документы программного характера, составленные непосредствен- но перед приходом к власти, историкам неизвестны. Целесообраз- но поэтому обратиться непосредственно к законодательству Пав- ла, наиболее полно отражающему характер его внутренней поли- тики и преобразований.
1796—1801 гг.: правление Павла I... 489 к к к Многие историки, писавшие о времени Павла I, отмечали осо- бенно интенсивный характер его законотворческой деятельности, приводя соответствующие цифры, в основе которых лежит под- счет актов, вошедших в XXIV—XXVI тома “Полного собрания законов”. Только цифры, впрочем, не дают адекватной характери- стики павловского законодательства. Так, уже 13 ноября 1796 г., т. е. через неделю после восшествия на престол, “государь импе- ратор указать соизволил, чтобы отдаваемые в Высочайшем его присутствии приказы при пароле как о производствах, так и о прочем, считать именными указами”^0. Таким образом была воз- рождена процветавшая при Елизавете Петровне и фактически ис- чезнувшая при Екатерине II практика устных приказаний, приоб- ретавших силу закона. При этом, если при Елизавете круг лиц, через которых объявлялись такие указы, был строго определен- ным, то при Павле он весьма разнообразен и не постоянен. Меж- ду тем подобные приказы составляют весьма существенную часть павловского законодательства. Большая часть из них так или иначе связана с делами армии, однако значение поднимавшихся в них вопросов могло быть весь- ма различным. Так, 17 ноября 1796 г. император приказал “гвар- дии унтер-офицеров из дворян... если будут не прилежны к служ- бе и не вежливы, тогда, когда усмотрятся во фраках одетыми и делать шалости по городу, то будут выписаны в солдаты в поле- вые полки...”3\ Спустя два года таким же образом было объяв- лено о запрете офицерам носить шубы, а 25 сентября 1799 г. “Его императорское величество изволил заметить, что гг. офицеры весьма неблагопристойны во всех тех местах, где требуется от их благопристойность, и до таковаго невежества уже дошли, что и во Дворце, в караульном доме сидят в шляпах и кушают. И если впредь замечено будет подобное оному невежество, то таковые будут выписаны в Сибирь, в гарнизонные полки”^^. Вместе с тем результатом аналогичных приказов стало введение вычетов из жа- лованья больных офицеров, а также штрафование офицеров за притеснение рекрутов, их побеги и чрезмерную смертность во вре- мя препровождения к месту службы^. Уже сама форма “высочайших приказов, отданных при паро- ле”, означала резкое усиление единоличной роли монарха в за- конодательном процессе, причем этим разрушалась созданная Екатериной процедура введения новых законов в виде письмен-
490 Глава 6 ных документов, подписанных императрицей, и с их предвари- тельной апробацией в Совете при высочайшем дворе*. Харак- терны его слова, сказанные генерал-прокурору А.А. Беклешову: “Ты да я, я да ты — мы одни будем дела делать”^4. Показа- тельно также, что для самого императора, очевидно, приказ об офицерах, кушающих в шляпах, по своему значению был столь же важен, как и нормообразующий приказ о штрафовании за плохое обращение с рекрутами. О разделении законодательства на “законы” и “учреждения” также было забыто. Примечатель- но и то, что за нарушение благопристойности можно было ока- заться в Сибири, а за потерю рекрутов отделаться вычетом из жалованья. Уже по этим нескольким примерам напрашивается вывод, что в плане законодательной практики при Павле фактически был Сделан шаг назад. Характеризуя законотворчество Павла в целом, Эйдельман справедливо отмечал, что “сама непрерывность и про- тиворечивость законодательства усиливали атмосферу Произвола и беззакония. Воля императора опережала действующие законы, и часто задним числом оформлялись уже совершившиеся деспотиче- ские действия Концентрация власти в руках императора, особое внимание к внешним формам его почитания и одновременно курс на ужесточе- ние дисциплины ярко проявились уже в самых первых павловских указах. Так, первый день царствования, 7 ноября 1796 г. ознаме- новался появлением трех указов. В первом из них объявлялось о приеме Павлом на себя звания шефа и полковника всех полков гвардии. Во втором запрещалось генералам носить иные мундиры, кроме тех, которые полагались их полкам, а офицерам — иную одежду, кроме мундиров. Наконец, в третьем генералам и штаб- ным запрещалось носить мундиры разных цветов. На второй день царствования появился указ о том, чтобы все фельдфебели были не из дворян; на третий — два указа: не производить впредь вы- стрелов из Санкт-Петербургской крепости, но поднимать там флаг во время присутствия императора в столице и об “удержа- нии” им звания генерал-адмирала флота^С И только на четвертый день появился указ общегосударственного значения — об отмене рекрутского набора, обычно трактуемый историками как шат/ на- правлен-ньш-ттаослабление социальной напряженности, но в боль- *При Павле Совет продолжал действовать, однако результаты его деятельности практически незаметны. Во всяком случае того значения, какое император предполагал придать этому органу, когда он был еще великим князем, Совет не получил.
1796—1801 гг.: правление Павла I... 491 шей степени связанный с внешнеполитическими планами Павла37*. Впрочем, 16 ноября было объявлено о фактической амнистии на- ходящихся под следствием нижних чинов (за исключением обви- няемых в особо тяжких преступлениях), 29 ноября — об освобож- дении пленных поляков, а 10 декабря — о замене хлебного сбора денежным38. Другая тенденция, проявившаяся уже в первые два месяца царствования Павла, — это тенденция контрреформаторского ха- рактера, направленная против преобразований его предшественни- цы. Так, именным указом Сенату от 19 ноября были восстанов- лены Берг-, Мануфактур- и Коммерц- коллегии. Причем огова- ривалось, что они должны иметь тот же статус, что и до 1775 г., правда с учетом того, что вошло в грамоты 1785 г. Несколько по- зднее, в феврале 1797 г., были воссозданы Главная соляная кон- тора в Москве и Камер-коллегия. Указами от 28 и 30 ноября 1796 г. были восстановлены традиционные органы местного уп- равления в Прибалтийских губерниях и на Украине. Подобные мероприятия были продолжены и в 1797 г., однако указом от 24 февраля этого года было повелено сохранить в Прибалтийских губерниях приказы общественного призрения. 3 декабря 1796 г. провозглашена полная свобода торговли в Петербурге с уничто- жением всех ограничений, введенных с 1782 г., 12 декабря введе- но новое разделение на губернии, впрочем, отличающееся от прежнего лишь несколько меньшим числом губерний (41 и Об- ласть Войска Донского вместо 50)**, а 21 декабря ликвидирова- на Комиссия о строении Санкт-Петербурга, Москвы и других го- родов3^. Вполне понятно, что восстановление коллегий было на- правлено на усиление централизма в управлении и сокращении властных полномочий на местах, что отвечало представлениям Павла о принципах организации монархической власти. Вместе с тем восстановление отличных от общероссийских, органов власти на национальных окраинах, видимо, должно было способствовать предотвращению там возможных конфликтов. Можно предполо- жить, что в этом действии проявилось также и представление Павла о “рыцарской” справедливости, ибо он возвращал части своих подданных то, что полагалось им по праву, данному други- ми европейскими монархами. Как отмечал Окунь, “фактически восстановленными оказались лишь судебные органы”40, и, следо- *Менее чем через год, 1 сентября 1797 г. было, однако, объявлено о новом рек- рутском наборе (ПСЗ. Т. 24. № 18125). **Позднее Павел объяснял эту меру экономией средств на содержание аппарата.
492 Глава 6 вательно, особого урона принципу унитарности, проводимому Ека- териной, это не нанесло. Во всех действиях Павла реставрационного характера очень силен был, конечно, и чисто эмоциональный порыв, связанный с желанием сделать вопреки матери. Не случайно во всем павлов- ском законодательстве мы практически не находим имени Екате- рины. Даже ссылки на ее законодательство, вопреки практике, су- ществовавшей на протяжении всего столетия, не сопровождаются упоминанием вечнодостоинои памяти императрицы. Ьолее того, 26 января 1797 г. последовал именной указ об унйчтожении в указ- ных книгах печатных указов, связанных с переворотом 1762 г.4^ Примечателен в этом отношении и именной указ от 20 апреля 1799 г. о распространении на “те губернии, коим предоставили Мы иметь суд и расправу на основании древних их прав и при1- вилегий”, запрета смертной казни “по силе общих государствен- ных узаконений”42. Однако, какие именно узаконения имеются в виду, в указе не говорится. Как указывалось в предыдущих гла- вах, запрет на смертную казнь был de facto введен Елизаветой Петровной и отменен Екатериной, но соответствующих законода- тельных актов издано не было. С первых дней царствования важнейшее место в законодатель- стве и во всей деятельности Павла заняли вопросы военного стро- ительства. Разного рода указы по армии и флоту составляют не менее половины его законодательства. Такое внимание к военным вопросам объясняется несколькими причинами. Во-первых, конеч- но, широко известной по мемуарным источникам любовью импе- ратора вообще ко всему, связанному с армией и военным делом. Именно в армии Павел вслед за своим прадедом Петром I видел идеальную модель общества — дисциплинированный, отлаженный механизм, беспрекословно подчиняющийся четким коротким ко- мандам. Устраивая бесконечные вахтпарады и смотры, император, безусловно, получал морально-психологическое удовлетворение от возможности наблюдать этот механизм в действии и реализовы- вать свою потребность командовать массами людей. Во-вторых, реорганизация армии для Павла также имела характер противопо- ставления политике матери и ее генералов, в особенности ненави- стного ему Г.А. Потемкина. Наконец, в-третьих, как мы уже ви- дели по его записке 1774 г., укрепление армии Павел рассматри- вал как гарантию безопасности и от внутренних социальных по- трясений, и от внешней революционной опасности. Его особенно раздражали любые мельчайшие проявления недисциплинированно-
1796—1801 гг.: правление Павла I... 493 сти, распущенности в армейской среде. Вся жизнь, все существо- вание военных — от рядовых до старших офицеров — должно бы- ло, по его мнению, быть подчинено интересам службы, должно было быть аскетичным, лишенным каких-либо проявлений роско- ши, барства, лени и пр. Наиболее ярко это проявилось во введен- ных уже в 1796—1797 гг. воинских уставах4^. В исторической литературе доминирует почти однозначно нега- тивная оценка как павловских уставов, так и в целом осуществлен- ной им военной реформы. Например, Л.Г. Бескровный полагал, что “в этих уставах нашла свое отражение прусская система, совершен- но чуждая русской армии... В основу своих уставов Павел I стре- мился положить шаблон, не считаясь с тем, что военное искусство как в России, так и на Западе непрерывно развивалось... Уставы Павла I отбрасывали русскую армию на 50 лет назад... Основное внимание уделялось подготовке к парадам в ущерб боевому обуче- нию войск. Солдатам, офицерам и генералам внушалась мысль, что армия — это машина. Главное в ней — механическая слаженность войск”. Некоторую оговорку Бескровный делал только для морско- го устава, который, по его мнению, “в части вопросов военно-мор- ской тактики обобщал опыт лучших русских флотоводцев второй половины XVIII в.”44. Надо, однако, заметить, что павловские ар- мейские уставы продолжали действовать до конца 1810-х годов, т. е. и в период Отечественной войны 1812 г., в то время как мор- ской устав был отменен в 1804 г. С.Б. Окунь, впрочем, считал, что «как только началась война 1798—1799 г., Павел вынужден был “не замечать” полного игнорирования его “нововведения” и мирить- ся с торжеством русской национальной военной школы»4^. С несколько большей симпатией пишут историки о наведении в армии порядка и дисциплины. Как разумную меру оценивают, в ча- стности, организацию смотров всем числившимся в полках и исклю- чение из службы, к смотру не явившихся. Действительно целесооб- разность подобной меры оспорить трудно. Однако настораживает то, что из работы в работу воспроизводятся ссылки на мемуары А.Т. Болотова о том, что лишь в гвардии числилось до 20 тыс. мнимых сержантов и офицеров, а также И.В. Анненкова о том, что из Конной гвардии был исключен 1541 фиктивный офицер. Эйдель- ман замечает, что “это был сокрушительный удар по многолетней практике записи дворянских детей в полки буквально с момента рождения”46. Приведенные цифры, как представляется, несораз- мерно велики и требуют проверки. Так, в 1795 г. во всей гвардии числилось всего 12,5 тыс. унтер-офицеров47, которых было значи-
494 Глава 6 тельно больше, чем офицеров иных рангов, поскольку институт унтер- офицеров гвардии служил для пополнения армейского офицерского корпуса. Неясно также, какой процент среди исключенных из служ- бы составляли дети. Например, другой мемуарист, А.И. Рибопьер, сам ребенком получивший чин офицера Конной гвардии, писал: “Эту милость осуждали, хотя во все славное ее (Екатерины II. — А.К.) царствование только десять мальчиков ею воспользовались”48. Иначе говоря, используемые цифры требуют проверки. Примерно так же обстоит дело и с введением Павлом жесткой дисциплины, которая, в основном опять же по мемуарам, сравнива- ется с мягкими порядками екатерининского времени. При этом дале- ко не всегда оговаривается, что речь идет о порядках в гвардии, а не во всей армии. Понятно, что именно на гвардейцев в первую очередь обрушивался гнев императора, недовольного качеством исполнения разного рода маневров на плацу Марсового поля в Петербурге. Од- нако новые порядки и принципы, заложенные в уставах, император стремился перенести на всю армию. Полагаю, что можно согласить- ся с выводом В.Г. Лапина, писавшего недавно: “Павел I, приступив к искоренению пороков русской армии, не смог отделить дельное от ложного. Боевая практика была несовместима с опереточным обмун- дированием, которое не выдерживало дождя и ночлега под откры- тым небом. Военно-балетные па, разучиваемые на плацу, не годились при отражении атак визжащих от ярости янычар, при штурме кре- постных стен, в столкновениях с решительной французской пехотой. Павел вместе с водой выплеснул и ребенка, — вместе с распущен- ностью, злоупотреблениями под топор царских приказов пошли и старательно выращиваемые Суворовым и Румянцевым лучшие воен- ные качества русской армии екатерининской поры Еще несколько указов от ноября—декабря 1796 г., с одной стороны, положили начало определенным направлениям внутрен- ней политики Павла, с другой — достаточно ярко демонстрируют отсутствие цельной программы. Так, именной указ от 18 ноября закрепил за Адмиралтейской коллегией наблюдение за корабель- ными лесами50. В последующие годы появился целый ряд законо- дательных актов, направленных на сбережение казенных лесов, фактически восстановивших лесоохранительную систему Петра I. В 1798 г. была издана обширная инструкция об описании казен- ных лесов, включавшая характеристику различных лесных пород и их особенностей51. В том же году Адмиралтейской коллегии бы- ли подчинены все форстмейстеры и вальдмейстеры и ей же было поручено описание и разведение лесов52.
1796—1801 гг.: правление Павла I... 495 В декабре 1796 г. состоялся указ о назначении барона А.И. Ва- сильева государственным казначеем с поручением ему срочно пред- ставить императору сведения о всех доходах и расходах государст- ва^. Забота о состоянии финансов в том направлении, какое было обозначено еще в документах 1780-х годов, была продолжена и да- лее. Павел отверг выдвинутый в конце царствования Екатерины план новой перечеканки медной монеты, “яко предосудительный и доверие к государству разрушающий”54. Было начато изъятие лег- ковесной медной монеты из обращения. Ряд указов был направлен на укрепление доверия к рублю — повышены проба золотых монет, проба и вес серебряных55. Особое внимание Павел уделял уничто- жению ассигнаций, в которых видел большой вред и которые хотел вовсе ликвидировать как средство обращения. Спустя год после восшествия на престол в именном указе Сенату император писал, что выкуп у населения ассигнаций “всегда Мы признавали и при- знаем истинным общенародным долгом на казне Нашей”56. Уже в декабре 1796 г. было сожжено ассигнаций более чем на 5,3 млн. рублей, в 1797 г. — еще более чем на 600 тыс.57 Однако добить- ся финансовой стабилизации Павлу не удалось, и цитируемый указ от декабря 1797 г. наряду со сложением всех недоимок по этот год объявлял о резком повышении основных налогов и введении новых. Так, был увеличен подушный оклад, размер налога с гильдейского купечества, оброчный оклад мещанства, цена на гербовую бумагу и паспорта. Более того, на население возлагалась обязанность содер- жать некоторые административные органы, в том числе городскую полицию. Уже в январе 1798 г. император был вынужден издать указ с восхвалением практики внешних займов, которые “послужи- ли к пользе и славе Империи Нашея”58. Как отмечал А.И. Юхт, «намеченная программа преодоления расстройства денежного обра- щения и укрепления позиций русского рубля внутри страны и за ру- бежом с самого начала была “маниловщиной”, ввиду отсутствия ре- альных условий для ее осуществления. Требовались колоссальные средства, которых у правительства Павла I не было. Правительст- во Павла I очень скоро убедилось в несбыточности своих планов и пошло на попятную, т. е. вернулось в основном к прежней пороч- ной практике решения финансовых затруднений за счет печатного станка... Насыщение денежного рынка ассигнациями при Павле I было в несколько раз более интенсивным, чем при Екатерине II»59. Таким образом, если принять, что финансовая стабилизация была одним из пунктов политической программы Павла, то придется признать, что выполнен он не был.
496 ,t. Глава 6 x 4-'<; Уже в первые месяцы правления Павла в полной мере про- явилась и противоречивость его политики в отношении крестьян- ства. Многочисленные документы свидетельствуют, что, в отличие от матери, император был убежденным сторонником крепостного права. Манифест от 29 января 1797 г., изданный в связи с тем, что “в некоторых губерниях крестьяне, помещикам принадлежа- щие, выходят из должнаго им послушания, возмечтав будто бы они имеют учиниться свободными”, почти дословно повторял появив- шиеся в аналогичных условиях акты Петра III и Екатерины II: “Повелеваем, чтоб все помещикам принадлежащие крестьяне, спокойно пребывая в прежнем их звании, были послушны поме- \ щикам своим в оброках, работах и, словом, всякого рода кресть- янских повинностях”60. Адъютант Павла Н.О. Котлубицкий при- водит слова императора о том, что “лучше бы и всех казенных крестьян раздать помещикам. Живя в Гатчине, я насмотрелся на их управление, помещики лучше заботятся о своих крестьянах, у них своя отеческая полиция”61. Это убеждение реализовалось в известной массовой раздаче государственных и экономических крестьян в частные руки (по данным В.И. Семевского, около 600 тыс.62). Однако, во-первых, одновременно Павел сознавал опасность чрезмерного усиления крепостнического режима и, во- вторых, крепостные для него были, видимо, не просто собствен- ностью помещиков, но прежде всего подданными, и с этим свя- зано распространение на крестьян впервые после долгого переры- ва обязанности приносить присягу новому государю и попытки ре- гулировать отношения между помещиками и крестьянами. К тому же Павел не мог не понимать, что безграничность и бесконтроль- ность власти помещиков над крепостными ведут к усилению са- мостоятельности и независимости дворянства от царской власти, что противоречило его убеждениям. Первый важный законодательный акт, имеющий непосредст- венное отношение к крестьянскому вопросу, появился уже 12 дека- бря 1796 г. Им крепостное право было фактически распростране- но на вновь присоединенные территории Крыма, Кавказа и Куба- ни65. Два месяца спустя, 16 февраля 1797 г. император наложил резолюцию на доклад Сената, спрашивающего его подтверждения на разрешение продавать крестьян с аукциона без земли: “Дворо- вых людей и крестьян без земли не продавать с молотка или с по- добнаго на сию продажу торга”64. В ноябре того же года появил- ся важный указ о государственных крестьянах, которым предписы- валось иметь не менее 15 десятин земли на душу, для чего тем, кто
1796—1801 гг.: правление Павла I... 497 на этот момент имел меньше, следовало добавить. Примечательно, что указ достаточно определенно говорил фактически о собствен- ности крестьян на землю (“на тех землях, который ныне крестья- нам принадлежат”). Более того, указ провозгласил право собствен- ности крестьян на построенные ими на своих землях мельницы (“предоставить оные тем крестьянам во владение безоброчно”)65. Трудно сказать, в какой мере осознанным по существу было такое решение столь долго дебатировавшегося в екатерининское I время вопроса о наделении крестьян собственностью, да еще и не- движимой. Надо, однако, обратить внимание, что в данном слу- чае речь идет об указе не именном, а сенатском на основании вы- сочайше утвержденного доклада. Иначе говоря, мы, видимо, име- ем дело не с актом, рассматривавшимся самим императором, как носящим инновационный характер, но лишь подтверждающим ус- тановленный порядок. Авторы указа делали акцент, конечно, не ч на вопросе крестьянской собственности, а на обеспечении государ- ственных крестьян таким образом, чтобы они исправно платили подати. При этом практика превращения Павлом государственных крестьян в помещичьих достаточно ясно показывает, что в том, кто является реальным собственником земли, у императора сомне- ний не было. В декабре 1797 г. в Манифесте об учреждении Го- сударственного вспомогательного банка для дворянства была за- конодательно определена цена на крестьянскую душу — от 40 до 75 рублей66. Цифры эти, надо полагать, отражали реальную сто- ' имость крепостных на рынке и в несколько раз превосходили ту, по которой предполагалось закладывать крестьян в банке, создан- ном по проекту П.И. Шувалова. Однако, если в 1750-е годы за- кон лишь косвенно подтвердил факт продажи крепостных душ и наличия у них определенной цены, то теперь эта цена впервые бы- ла в законе прямо обозначена. 1797 год ознаменовался также появлением знаменитого Мани- феста о трехдневной барщине, наиболее спорного из всех законо- дательных актов Павла по крестьянскому вопросу67. Суть разногла- сий между историками связана с различием в подходах и критери- ях оценки данного документа. Так, В.И. Семевский рассматривал Манифест прежде всего с точки зрения движения к ликвидации крепостничества и потому полагал, что “это была первая попытка ограничения повинностей крепостных крестьян, и наше правитель- ство смотрело на него как на положительный закон, несмотря на то, что он не выполнялся”68. Действительно, Манифест представлял собой прямое вмешательство государства во взаимоотношения по-
498 * Глава 6 * мещиков с крепостными и попытку их регулировать. Государство тем самым вновь и весьма недвусмысленно давало понять, что не считает крепостных крестьян безраздельной собственностью поме- щиков, которой они могут распоряжаться по своему усмотрению, и оставляет за собой право устанавливать соответствующие нормы. Другой подход связан с оценкой непосредственно содержания Манифеста. Так, Окунь считал, что закрепившееся в литературе название документа “не соответствует его содержанию”, поскольку “это не закон о трехдневной барщине, а закон о праздновании вос- кресных дней”69. Основной смысл документа действительно связан с запретом работы в воскресные дни, подтверждая тем самым нор- му, существовавшую еще в Соборном уложении 1649 г. Об огра- ничении же барщины тремя днями в Манифесте говорится скорее как о желательном, более рациональном распределении рабочего времени земледельцев, чем как об обязательной норме закона. В качестве всего лишь никого и ни к чему не обязывающего поже- лания расценивал Манифест Клочков7^. Однако, каков бы ни был тон документа, в какую словесную форму ни было бы облачено высказанное в нем пожелание, раз оно появилось в царском ука- зе, подданными оно должно было восприниматься как обязатель- ная норма, и именно с этим связаны известные случаи соответст- вующих жалоб крестьян и взысканий с помещиков71. Сказанное, ( впрочем, ни в коей мере не противоречит общему представлению о том, что по большей части указ все же не выполнялся. Наконец, третий вопрос, на который надо попытаться отве- тить, — вопрос о том, с какой целью был издан манифест. И тут необходимо вспомнить, что появился он в день коронации Павла наряду с актом о престолонаследии, Учреждением об император- ской фамилии и Установлением о российских императорских ор- денах. Все три акта были связаны в первую очередь с внешним оформлением института власти и, таким образом, по своему со- держанию и направленности резко отличались от Манифеста. Не- которые историки были склонны видеть в этом или знак особого внимания Павла именно к крестьянскому вопросу, свидетельство его прокрестьянской политики, или, напротив, страх перед крес- тьянскими волнениями. Но если опять же вспомнить, что основ- ной акцент в документе был сделан на неработу в воскресные дни, то, как представляется, можно утверждать, что он носил преиму- щественно религиозный характер. Император демонстрировал, 5 что, наряду с вопросами государственного строительства, его бо- лее всего волнуют вопросы веры. Впрочем, и проблема распреде-
1796—1801 гг.: правление Павла I... 499 ления рабочих дней крестьянина попала в Манифест не случайно. Показательно, что уже вскоре была сделана попытка распростра- нить эту норму и на приписных крестьян. Противоречивая, непоследовательная политика в отношении кре- стьянства продолжалась и позднее. В январе 1798 г. последовал именной указ Сенату об оценке дворовых людей и безземельных крестьян “по работе и по тому доходу, каковой каждым из них чрез искусство, рукоделье и труды доставляется владельцу’’72. Вполне понятно, что такая неопределенность критериев давала как помещи- кам, так и чиновникам широкие возможности для злоупотреблений. В феврале того же года император разрешил Сенату причислять к мещанскому и купеческому званиям сосланных в Сибирь на поселе- ние крестьян, “благонравием своим” завоевавших “доверенность об- щества”, но с условием, что они не будут покидать места ссылки7^. Еще через месяц появился законодательный акт действительно ин- новационного характера и посвященный вопросу, остававшемуся ак- туальным на протяжении всего XVIII в. “Рассмотрев причины, по которым в 1762 году запрещена покупка к заводам и фабрикам кре- стьян... и, видя из доходящих к Нам дел, что многие из купцов за- водчики и фабриканты, желая распространить свои заводы на поль- зу собственную и государственную, но будучи стесняемы таким по- становлением, дерзали противу закона на покупку,., запрещение сие отменить”. При этом указ накладывал запрет на продажу “деревень сих” без заводов и требовал распределения рабочего времени крес- тьян в соответствии с Манифестом о трехдневной барщине74. Таким образом, Павел покусился на законодательство не только своей матери, но и отца, осуществил фактически контрре- форму, восстановив, хоть и с некоторыми оговорками, ситуацию петровского времени. Вновь была расширена сфера крепостниче- ства, нарушена дворянская монополия на владение крепостными душами и подтверждено развитие промышленности на крепостни- ческой основе. Для дворянства это означало потерю одного из его важнейших завоеваний. Именно данный указ чрезвычайно важен для понимания отношения императора к проблеме крепостничест- ва: будучи его последовательным сторонником, он одновременно не считал крепостничество дворянской сословной привилегией, но видел в нем один из объектов государственного регулирования. Очевиден и отказ Павла от его ранних планов изменить положе- ние приписных крестьян. Следующим законодательным актом по крестьянскому вопро- су, на который необходимо обратить внимание, является резолю-
500 Глава 6 ция Павла на докладе Сената о продаже крестьян в Малороссии без земли. Как и в случае с докладом о продаже крестьян с аук- циона, император отверг предложение Сената, считавшего воз- можным распространить на Украину общероссийские нормы, и написал коротко: “Без земли не продавать”75. Возможны различ- ные объяснения появления этой резолюции. Так, И.Л. Абрамова полагает, что она была вызвана страхом перед крестьянскими вол- нениями7^. Однако точнее было бы связать ее с политикой на со- хранение особенностей крепостного права на Украине, и тут мож- но говорить даже об определенной преемственности в политике Павла по отношению к Екатерине. Ряд узаконений последних лет царствования Павла посвящен вопросу о переселении крестьян в Сибирь. Так, указ от 17 октя- бря 1799 г. подтвердил право помещиков ссылать крестьян до 45 лет “без разлучения мужей с женами” и с зачетом сосланных в счет поставки рекрутов77. Через год Сенат своим докладом вновь подтвердил эту норму, сделав акцент на зачете сосланных в счет рекрутов78. В ноябре 1800 г. новый сенатский указ предписал по- мещикам снабжать отправляемых в Сибирь крестьян провиантом на год, считая едущих с ними жен и детей. Спустя еще два ме- сяца была уточнена процедура свидетельствования ссыльных79. Как и в предыдущие десятилетия, названные указы имели целью прежде всего освоение и заселение Сибири. При всей противоречивости крестьянской политики Павла можно с уверенностью говорить, что, если в ней и проявилось оп- ределенное стремление к ослаблению социальной напряженности, соединенное с желанием большей включенности крестьянства в сферу государственного контроля, никаких намерений по облегче- нию участи крепостных у императора не было. В отличие от ма- тери и сыновей, Павел не осознавал крепостничество как основ- ную социальную проблему России, источник конфликтов, напря- жения и преграду на пути развития страны. Изучавшая резолю- ции Павла на крестьянских прошениях Абрамова также пришла к выводу, что “судебная практика полностью опровергает версию об облегчении положения крестьян и повороте крестьянской полити- ки самодержавия в правление Павла I”80. Уже рассмотренные аспекты внутренней политики Павла до- статочно ясно показывают две важнейшие ее тенденции: всемер- ное укрепление императорской власти и стремление к консервации сложившейся системы с почти полным отказом от каких-либо но- вовведений. В сущности идеалом Павла на этом отрезке его жиз-
1796—1801 гг.: правление Павла I... 501 ни стало уже не государство, основанное на принципах Просве- щения, на которых его воспитывал Н.И. Панин, а скорее госу- дарство средневековое с его обожествлением абсолютной монар- хической власти, по-рыцарски преданным дворянством и точным исполнением каждым подданным воли монарха и отведенной ему им роли. То был в значительной степени идеал архаичный, вос- ходящий ко времени до появления представлений о гарантиях “бе- зопасности гражданина” на основе вольности и собственности, об ограничении монархической власти законом, о благе подданных как высшей цели деятельности государя, о долге монарха по от- ношению к своему народу. Собственно, осуждение ценностей Но- вого времени, не выраженное прямо, латентно присутствует во всей внутренней политике Павла. Именно в них, основываясь на опыте Французской революции, он видел угрозу и собственной власти, и государству в целом. Но одновременно средневековый идеал сочетался в его сознании с элементами теории полицейско- го государства, и таким образом его взгляд на социально-полити- ческое устройство приближался к воззрениям Петра I. Преклоня- ясь перед средневековым рыцарством и сам стремясь походить на рыцаря, Павел почитал лишь почерпнутую им из романов рыцар- скую честь, преданность, благородство, справедливость, но от- нюдь не характерные в действительности для рыцарства свободу выбора господина, привилегированный статус и пр. Как и прадед, он желал видеть дворянство поголовно служащим и занятым толь- ко помыслами о службе, ибо любые иные занятия создавали, по его мнению, почву для вольнодумства. Первая из названных тенденций наиболее ярко проявилась в изданных в день коронации Павла акте о престолонаследии и Уч- реждении об императорской фамилии^1. Сразу же обращает на се- бя внимание название второго из названных документов, перекли- кающееся с Учреждением о губерниях Екатерины II. Тем самым императорская фамилия сразу же получает статус одного из ин- ститутов государственной власти. На первый взгляд, это находит- ся в некотором противоречии со сказанным выше об обожествле- нии царской власти, ведь если она “от Бога”*, то не нуждается ни в каких законах, установленных человеком. Однако в Учреждении речь идет не об одном императоре, а о царской фамилии. И тут на- до вспомнить, что едва ли не впервые в русской истории в 1796 г. *В Манифесте от 29 января 1797 г. о повиновении крестьян помещикам среди про- чего говорилось: “Закон Божий поучает повиноваться властям предержащим, из коих нет ни единой, которая бы не от Бога поставлена была” (ПСЗ. Т. 24. № 17769).
502 Глава 6 на престол вступил глава большой семьи. Надо полагать, что, по- мимо иных соображений, это был немаловажный фактор, способ- ствовавший изданию Учреждения. Вместе с актом о престолонас- ледии оно должно было гарантировать стабильность власти и ее преемственность, безопасность самой императорской фамилии, со- хранение за всеми ее членами соответствующего и определенного законом статуса. Введению императорского дома в систему госу- дарственной власти, его институционализации способствовало и создание Департамента уделов. Отныне собственность царской семьи подлежала ведению в государственном учреждении. По су- ществу государственным учреждением становилась и сама семья. Соответственно государственным делом становилась и забота о ее престиже. Так, 29 апреля 1799 г. именным указом было повеле- но, “чтобы за исправностию по городам живописных Император- ской фамилии портретов имели наблюдение начальствующие в гу- берниях и городах”^. Укреплению авторитета царской власти должно было, по мыс- ли Павла, способствовать и ее внешнее оформление. Отсюда столь пристальное внимание императора к многочисленным внеш- ним проявлениям почтительности, придворному церемониалу, раз- ного рода пышным обрядам, ритуалам, условностям и пр., еще бо- лее усилившееся с принятием на себя Павлом звания гроссмейсте- ра Мальтийского ордена. Если при Екатерине пышность и богат- ство двора сочетались с определенной простотой как многих при- дворных мероприятий, так и стиля общения императрицы с под- данными, то при Павле двор с одной стороны приобрел более ас- кетичный, военизированный дух, а с другой — стал более напы- щенным, торжественным и одновременно более официальным. Понятно, что это не могло бы иметь место, если бы сам импера- тор не испытывал тяги ко всякого рода внешним условностям и атрибутам, вроде гербов, орденов и пр.* Не случайно, конечно, вместе с важнейшими актами о престолонаследии и царской семье 5 апреля 1797 г. на свет явилось и Установление о Российских императорских орденах, которым помимо прочего было учрежде- но командорство и соответствующая ему система командорских *В бумагах А.А. Безбородко сохранилась любопытная записка без даты: “Как бы- ли у великаго князя, он спрашивал меня, в каком будет платье вечер, на что я сказал, что в богатом для балу. Он сказал, что надеется, что в орденах сего дня целый день быть прикажут, для того, что все ордены один раз в год то имеет. Сие для высочай- шаго известия доношу, слыша теперь от гофмаршала приказ, чтоб ордена снять” (РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 259. Л. 2).
1796—1801 гг.: правление Павла I... 503 имений, которые раздавались опять же из фонда государственных и экономических поместий®^. Примечательно, что учрежденные Екатериной ордена Св. Георгия и Св. Владимира в Установление не вошли, и лишь через 10 дней был издан именной указ “Об ос- тавлении ордена Св. Георгия на прежнем основании”®4. Красной нитью через все павловское законодательство прохо- дит идея наведения в обществе порядка, жесткой дисциплины. Именно в этом видел император панацею от разрушительной “французской заразы”. В росвященной Павлу литературе приво- дятся многочисленные анекдоты о запретах на ношение тех или иных видов одежды, употребление слов, ассоциировавшихся с со- бытиями во Франции, и т. д. В таком повышенном внимании к регламентации внешнего вида подданных и их поведения Павел вновь напоминает Петра I. Однако у Петра за этим стояло стрем- ление к европеизации, т. е. к изменению, новации, в то время как у Павла — к унификации, единообразию. В разнообразии одеж- ды, мнений, образа жизни, поведения император видел благодат- ную почву для вольнодумства, критического отношения к власти. Отсюда и целый поток законодательных актов, посвященных мун- дирам как военных, так и гражданских чиновников. Однако толь- ко унификацией внешнего вида борьба за дисциплину не ограни- чивалась — круг вопросов, охваченных этим направлением поли- тики Павла, оказался весьма широк и разнообразен. Император, в частности, пытался воздействовать и на умы своих подданных. Характерен указ от 4 мая 1797 г., по которому было запрещено принимать от кого-либо коллективные прошения®^. Всякое объе- динение людей, какую бы цель оно ни преследовало, уже само по себе признавалось, таким образом, опасным. Одной из важнейших тем павловского законодательства стала борьба с проникновением вредных влияний из-за границы. Уже 26 декабря 1796 г. император повелел усилить контроль за при- езжающими в Россию иностранцами®6. В апреле 1798 г. “по при- чине возникших ныне в иностранных училищах зловредных пра- вил, к воспалению незрелых умов, на необузданныя и развратныя умствования подстрекающих”, было запрещено отправлять за ру- беж молодых людей на учебу®7. Спустя несколько дней последо- вал именной указ, запрещавший “всякаго рода фабрикантам де- лать вообще трехцветныя ленты и всем купцам торговать таковы- ми под опасением неизбежнаго наказания”®®. Показательно при этом, что запрещенные цвета не оговаривались и, таким образом, речь шла не только о сочетании красного, белого и голубого, но
504 Глава 6 любых трехцветных лент. Вскоре был издан именной указ “Об устроении цензуры при всех портах, о непропуске без позволения оной привозимых книг и о наказании за непредставление цензо- рам получаемых газет или иных периодических сочинений и за пропуск вредных книг". Указ содержал развернутое обоснование подобной строгости: “Правительство, ныне во Франции сущест- вующее, желая распространить безбожныя свои правила во все устроенныя государства*, ищет развращать спокойных обывателей оных сочинениями, наполненными зловредными умствованиями, стараясь те сочинения разными образами разсеявать в общества, наполняя даже оными и газеты свои”89 В тот же день были при- няты меры по предотвращению разложения армии: именным ука- зом генерал-прокурору было повелено набирать в рекруты только “природных русских” или представителей присоединенных к Рос- сии территорий, но ни в коем случае не иностранцев9^. В июне 1798 г., когда обострились русско-шведские отноше- ния, Павел повелел закрыть для шведов въезд в свою страну. От- ныне любому шведу, который захотел бы приехать в Россию “на временное пребывание или на всегдашнее устроение”, следовало получить разрешение на это непосредственно от императора. Чуть позднее аналогичное распоряжение последовало и относительно выезжающих из России*^. В том же году всем учащимся за гра- ницей было велено в течение двух месяцев вернуться на родину. “Дошло до Нашего сведения, — говорилось в именном указе, — что подданные Наши, в чужих краях учащиеся, под предлогом учебных счетов и их трудов школьных и выписок в образе писем доставляют к родственникам и знакомым своим сочинения такого рода, которыя не токмо из числа запрещенных и потому не впу- скаемых, но из тех, которыя цензуре предъявить и потому ввесть нельзя”. Ослушникам указа царь грозил конфискацией имений9^. По-видимому, исполнение указов о закрытии русско-шведской границы встретило определенные трудности. Если в указе от 6 июня Павел велел выборгскому гражданскому губернатору “ни- кому из желающих выехать не давать от себя паспортов”, то уже 22 июня он распорядился “давать паспорты не иначе, как объяв- ляя им, что уже они обратно впущены не будут”9^. “Развратныя правила и буйственное воспаление разсудка, поправшия закон Бо- жий и повиновение установленным властям, разсеянные в некото- рой части Европы”, привели к ужесточению правил пропуска в *Эти слова весьма характерны: Россия, по Павлу, в отличие от революционной Франции, “устроенное” государство, т. е. такое, в котором царит порядок.
1796—1801 гг.: правление Павла I... 505 Россию иностранных купцов. По указу от 28 июня 1798 г. они должны были обзавестись рекомендациями к какому-нибудь лицу или торговому дому в России, а т^кже свидетельством от русско- го посла в соответствующей стране, причем посол, прежде чем выдать такое свидетельство, должен был испросить разрешение императора, а соответствующий торговый дом по прибытии ино- странца уведомить об этом военного губернатора или коменданта города94. Показательно, что таким образом надзор за иностран- цами был поручен не гражданским, а военным властям. Вскоре последовала новая мера: не издавать без особого разрешения и не пропускать за границу географические карты и планы Российской империи9^. В августе 1799 г. гнев императора вызвало поведение Дании, правительство которой, по его мнению, слишком терпимо относилось к клубам, “коих основания одинаковы с теми, которые произвели во Франции всенародное возмущение и низвергли за- конную королевскую власть”. В результате для датских судов бы- ли закрыты русские порты. Но уже через два месяца отношения с Данией восстановились96. Реакции русского правительства на события в революционной Франции посвящена обширная литература. Рассматриваемые в ней вопросы относятся прежде всего к внешней политике России. Нас же в данном случае интересует влияние революции на ход ре- форматорского процесса. Влияние это, по-видимому, было весьма значительным. События во Франции произвели сильнейшее впе- чатление на Павла I и привели к переоценке им ценностей, кото- рые он исповедовал по крайней мере до 1788 г., в чем был не одинок. Опыт Французской революции для многих мыслящих людей Европы и России стал важнейшим уроком, повлекшим не- приятие всех форм политического радикализма. В определенной степени произошла и дискредитация идей Просвещения, которые связывали с ужасами революции. Но и те, кто принял эту точку зрения, разделились как бы на два лагеря. Одни пришли к выво- ду о необходимости отказаться от каких-либо преобразований и все силы направить на сохранение существующего порядка, дру- гие, напротив, убедились в необходимости предотвращения подоб- ных потрясений путем осуществления последовательных реформ*. Павел, несомненно, принадлежал к первому лагерю, что и приве- ло к отказу от продолжения преобразований, к попыткам закон- сервировать сложившийся политический строй, а в некоторых во- *В России наиболее ярким выразителем первой точки зрения был Н.М. Карам- зин, второй — М.М. Сперанский.
506 Глава 6 просах даже вернуться на несколько стадий назад. Все это ярко проявилось в павловском законодательстве по вопросам управле- ния, а также в политике по отношению к дворянству. Уже указ от 4 января 1797 г. отразил стремление Павла к концентрации власти в своих руках, хотя в целом лишь подтверж- дал ранее сложившийся порядок. Данным указом было повелено “взносить” в Сенат “все именные указы, кроме секретных”, “те только, которые по связи дел до сведения его принадлежать мо- гут”97. Таким образом, компетенция Сената по-прежнему ограни- чивалась лишь хозяйственно-экономическими и судебными функ- циями, а три “первые” коллегии подчинялись непосредственно им- ператору. Несколько ранее, 16 декабря 1796 г., именным указом генерал-прокурору было велено собрать все существующие зако- ны и составить из них три книги. Спустя две недели в соответст- вии с этой новой задачей Уложенная комиссия была переимено- вана в Комиссию для составления законов9®. Так, одним росчер- ком пера Павел фактически поставил точку в возобновлявшихся на протяжении всего XVIII в. попытках составить новый свод за- конов и заложил основу для их кодификации, осуществленной уже в царствование Николая I под руководством М.М. Сперанского. В литературе встречается также утверждение, что Павел зало- жил основы министерской реформы, осуществленной через не- сколько лет Александром I, и, более того, создал два первых ми- нистерства — уделов и коммерции99. Однако это не совсем вер- но. Восстановление Павлом уничтоженных Екатериной коллегий свидетельствует скорее об обратном, т. е. о намерении восстано- вить именно коллежскую систему. Между тем действительно гла- вы двух названных ведомств получили звание министров. Но про- изошло это далеко не сразу. Так, глава Департамента уделов назы- вался министром с момента основания этого учреждения в 1797 г. Что же касается Коммерц-коллегии, то министр появился в ней лишь в сентябре 1800 г., когда было утверждено постановление о ее новой структуре и функциях.| Исходя из них, ведомство дели- лось на четыре экспедиции, члены которых образовывали общее собрание коллегии во главе с президентом, выносившее решения по важнейшим вопросам. Министр, или главный директор, как он еще назывался, отменить решение общего собрания не мог, но в случае несогласия с ним мог делать представления императору^. Надо полагать, особая форма управления Коммерц-коллегией воз- никла в связи с ее сложной структурой, делением на экспедиции и введением в ее состав представителей от купечества. Показа-
1796—1801 гг.: правление Павла I... 507 тельно, что при создании в 1802 г. Министерства коммерции Коммерц-коллегия не была просто в него преобразована, но во- шла в его состав1^. Что же касается Департамента уделов, то сле- дует принять во внимание специфический характер порученной ему сферы управления, его подчинение непосредственно импера- тору, что, впрочем, не помешало назначить туда в 1800 г. проку- рора, который должен был действовать на основании общей про- курорской инструкции^2. Во всяком случае при создании в фев- рале 1798 г. Департамента водных коммуникаций в соответствую- щем указе прямо предписывалось “о произвождении им дел по регламенту коллегий”^ Приведенные факты, как представляется, свидетельствуют о том, что осознанного стремления перейти к подобию министер- ской системы у Павла скорее всего не было, а с учетом его отка- за от каких-либо новаций и не могло быть. Другое дело, что са- ма логика развития системы управления, как уже говорилось, ве- ла к замене коллегиального принципа министерским. Об этом очень точно писал еще Я.К. Грот в своей биографии Г.Р. Дер- жавина, назначенного в 1800 г. президентом Коммерц-коллегии: “Известно, что император Павел с самого своего воцарения заду- мал возвратиться к отмененному Екатериною коллегиальному уп- равлению... Но при этом могла быть восстановлена, собственно, только форма этих учреждений, так как вследствие переустройст- ва губерний с 1775 года в новых учреждениях... возникли мест- ные коллегии... и потому при восстановлении коллегий некоторое значение могли получить не сами, а разве президенты их. Таким образом, на деле единоличное начало, приобретавшее в админи- страции более и более силы еще при Екатерине II, продолжало развиваться и при сыне ее”^4. Обращусь теперь к политике Павла по отношению к дворян- ству, вызывающей наибольшие споры в литературе и сыгравшей, несомненно, роковую роль в судьбе самого императора. Первый законодательный акт, который должен нас интересовать в этой связи, был издан 20 января 1797 г. и предписывал Сенату изда- ние Общего гербовника дворянских родов Российской империи^. Уже 1 января следующего года появился Манифест об утвержде- нии первой части гербовника, вводная часть которого отражает взгляд Павла на место и роль дворянского сословия в государст- ве: “Во всех европейских государствах в древния времена звание Дворянское и звание Рыцарское имели одне и те же обязанности — честь и храбрость были главным основанием деяний дворянина и
508 Глава 6 рыцаря. <...> Каждый дворянин вменял себе за славу и честь быть рыцарем и получить знаки украшения рыцарства. <...> Честь, храбрость, беспредельная верность и любовь к государю и отечеству составляли главныя свойства дворянина и рыцаря”106. Показательно, что, в отличие от грамоты 1785 г., Манифест ни- чего не говорил о заслугах собственно российского дворянства, но ставил ему в пример европейское. Создание Общего гербовника, конечно, отвечало чаяниям дво- рянства. Однако уже в 1797 г. появились акты и иного характе- ра. Так, в ноябре император именным указом повелел, чтобы “дворяне, исключенные из воинской службы, не только сами не были ни в какия должности избираемы, но и голосов от них на выбор других не принимать”107. Этот указ, несомненно, явился от- ражением массовых увольнений офицеров, которые сами по себе вызывали в дворянской среде большое недовольство. Но мало то- го, исключенный из службы дворянин фактически объявлялся преступником, поскольку лишался одного из своих сословных прав, гарантированных грамотой 1785 г. Нарушался и принцип екатерининского уголовного законодательства, по которому за од- но преступление нельзя было наказывать дважды. Впрочем, тог- да появляются и указы иного рода. Так, 14 декабря 1797 г. в при- казе, отданном при пароле, Павел рекомендовал всем шефам пол- ков, “чтоб дворяне, определяющиеся в службу, в силу Устава не более трех месяцов отправляли должность рядоваго, а потом по- ступали в унтер-офицеры”106. Данный приказ спустя несколько месяцев был дополнен новым, запрещавшим представление унтер- офицеров не из дворян “не только в обер-офицеры, но даже в портупей-прапорщики и в подпрапорщики”, “потому что в оных званиях одни только дворяне должны состоять”109. 18 декабря 1797 г. было объявлено о создании Государственного вспомога- тельного банка для дворянства, причем на сей раз в Манифесте с сочувствием говорилось о разорении многих дворянских родов, которые “приготовляют плачевный жребий нищеты невинному своему потомству”110. Появление нового источника доходов, должно быть, было вос- принято дворянством с радостью, тем более что предыдущий опыт показывал, что одалживать у государства можно фактически без- возвратно. Однако радость была омрачена появившимся в тот же день еще одним указом. Речь идет об уже цитированном выше указе о повышении налогов. По нему дворянские имения были об- ложены налогом на содержание губернских судебных мест. Так
1796—1801 гг.: правление Павла I... 509 была нарушена еще одна важнейшая сословная привилегия дво- рянства — освобождение от налогов. В апреле 1798 г. Сенат уточ- нил порядок сбора этого налога, причем в указе говорилось уже не просто о судебных органах, но вообще о присутственных мес- тах111. Недешевым оказалось и удовольствие иметь герб. Утверж- дая первую часть гербовника, император повелел выдавать всем просителям две копии герба на пергамене. Спустя 20 дней было объявлено, что за такую услугу придется платить по 30 рублей112. В марте 1798 г. Павел вновь проявил заботу о дворянстве: “Для соблюдения доброго порядка” было предписано губернато- рам присутствовать при дворянских выборах, что до этого было запрещено, чтобы администрация не могла влиять на их ход11^. Так был сделан шаг по взятию под административный контроль органов дворянского самоуправления. В октябре 1799 г. импера- тор пошел еще дальше, упростив порядок дворянских выборов. Он счел, что поскольку чиновников выбирают по уездам, то не- чего дворянам и съезжаться в губернский город114. Результатом такой “отеческой” заботы императора была фактическая ликвида- ция губернских дворянских собраний, хотя должность губернско- го предводителя дворянства сохранялась, но выбирался он теперь уездными предводителями. Это было еще одно серьезное наруше- ние Жалованной грамоты 1785 г., причем выражавшееся в наступ- лении на органы сословного самоуправления, т. е. на самооргани- зацию дворянства, обеспечивавшую ему возможность защищать свои корпоративные интересы. Однако, как видно из сказанного выше, Павел вообще не признавал за своими подданными права на какие-либо корпоративные интересы, а в губернских дворян- ских собраниях он, возможно, видел подобие французских клубов. Политика Павла по отношению к дворянству не исчерпывает- ся лишь названными законодательными актами. Так, в литерату- ре дебатируется вопрос о нарушении им гарантированного Жало- ванной грамотой 1785 г. освобождения от телесных наказаний, в связи с чем приводится ряд примеров наказания дворян и, в ча- стности, дело прапорщика Рожнова. Впрочем, надо заметить, что резолюция Павла, гласившая, “коль скоро снято дворянство”11^, то и наказывать можно, полностью соответствовала норме грамо- ты. Иное дело массовые увольнения со службы, ограничения в пе- реходе с военной службы на гражданскую, лишение пенсий, лик- видация возможности получить следующий чин при восстановле- нии на службе, ограничения в правах, репрессии, коснувшиеся, как показал Эйдельман, в основном дворян. Все это порождало в
510 Глава 6 рядах дворянства глубокое недовольство, причем недовольство широко распространялось не только в столице, но и в провинции. Однако характер политики Павла по отношению к дворянст- ву, как уже отмечалось, оценивается историками по-разному. Так, Окунь был склонен считать ущемление дворянских прав незначительным и не имеющим принципиального значения116. Эйдельман, напротив, считал именно его причиной свержения Павла, а Сорокин и вовсе пишет о продворянской политике им- ператора. Ближе всех к истине, как представляется, подошел Тартаковский, чьи слова о своего рода сословной нейтральнос- ти политики Павла приведены выше. Дворянство было для не- го составной частью подданного ему народа, выделявшееся лишь тем, что именно на него в первую очередь можно было перене- сти рыцарские идеалы чести и преданности и именно оно, таким образом, составляло как бы обрамление трона, оставаясь столь же послушным воле государя, как и другие слои населения. Вме- сте с тем очевидно, что, какими бы мотивами ни руководство- вался Павел, объективно его политика действительно означала ущемление дворянства, наступление на те его права, которые оно завоевало в нелегкой борьбе с государством на протяжении по- слепетровского периода. По существу она покушалась на статус дворянства, была попыткой вернуть его к состоянию времени Петра Великого. Если бы при этом политика Павла в целом бы- ла более последовательной, если бы он сумел завоевать серьез- ную поддержку в других слоях населения, его судьба, возмож- но, сложилась бы иначе, хотя последнее слово в исторических реалиях XVIII в. все равно оставалось за дворянством. Однако, хотя некоторые историки и склонны искать сочувствие к Павлу в солдатской и крестьянской среде, нетрудно предположить, что увеличение налогового бремени, перевод государственных и эко- номических крестьян в помещичьи, введение жестоких воинских уставов и неудобной формы, бесконечная муштра — все это не способствовало росту популярности императора и, наоборот, со- здавало благоприятную почву для успешного заговора против не- го. По сути причины переворота 11 марта 1801 г. были теми же, что и в июне 1762 г. Непоследовательность, отсутствие стабиль- ности и преемственности в политике, фактически деспотический характер правления оказались нестерпимыми для русского обще- ства. Причем за три с лишним десятилетия екатерининского цар- ствования русское общество прошло через важнейший этап сво- его развития. И если в его начале процесс формирования обще-
1796—1801 гг.: правление Павла I... 577 ства в том значении, о котором говорилось выше, еще шел, хо- тя оно и было уже достаточно зрелым, чтобы не мириться с са- модуром на троне, то к концу XVIII в. он был по существу за- вершен. К этому времени можно уже говорить, что общество, как оно понимается современной социологией*, общество совре- менного типа в России уже сложилось, хотя, конечно, процесс его эволюции продолжался и далее. * * * Краткий обзор внутренней политики Павла I показывает, что этап истории реформ в России XVIII в., связанный с его именем, впервые в этом столетии ознаменовался полной остановкой про- цесса преобразований** и попыткой осуществления контррефор- мы. Такой контрреформой император пытался не только затормо- зить идущие в стране социально-политические процессы и разви- тие общественной мысли, но и фактически вернуть страну к пред- шествующим стадиям ее развития. Преобразования Петра Великого создали систему, в которую были заложены два взаимоисключающих, но в равной степени ос- нованных на идеях времени начала — военно-полицейское и со- словное. Развитие первого вело к созданию авторитарного мили- таризованного режима, опирающегося на полицейскую силу, а второго — к возникновению зачатков гражданского общества. И хотя второй путь был осложнен крепостничеством, страна пошла именно по нему, причем в царствование Екатерины этот выбор приобрел осознанный характер. Контрреформа Павла была по су- ществу переворотом, разрушавшим те основы гражданского обще- ства, которые были заложены Екатериной, и возвращавшим Рос- сию назад, ко времени окончания петровских реформ. Это была попытка реализации иной исторической альтернативы, но попыт- ка, завершившаяся неудачей. Русское общество фактически отвер- * Американский социолог Т. Парсонс определяет современное общество “как такой тип социальной системы, который обладает наивысшей степенью самодостаточности от- носительно своей среды, включающей и другие социальные системы” (Парсонс Т. Си- стема современных обществ. М., 1997. С. 20). **Единственной сферой, в которой можно говорить о движении вперед, была си- стема образования: были открыты школа практического земледелия, училище земляно- го битого строения (т. е. из дерева), коммерческое училище, университет в Дерпте, вос- становлена гимназия в Казани. Именным указом одну десятую платы, собираемой за вход в городские театры, было велено отчислять на содержание Воспитательного дома (ПСЗ. Т. 24. № 17946, 18103; Т. 25. № 18953, 18960, 18539, 18394).
512 • ' /-' ’ Глава 6 ‘ 1 гло предлагаемый Павлом путь. Отвергло, конечно, не потому, что проанализировало его перспективы и ясно сознавало, куда он ведет, а скорее эмоционально и эмпирически, ощутив связанные с ним тяготы. Все сказанное очень хорошо почувствовал Н.М. Карамзин. “Что сделали якобинцы в отношении к республикам, — писал он, — то Павел сделал в отношении к самодержавию: заставил ненави- деть злоупотребления оного... Он хотел быть Иоанном IV; но россияне уже имели Екатерину II, знали, что государь не менее подданных должен исполнять свои святые обязанности, коих на- рушение уничтожает древний завет власти с повиновением и низ- вергает народ со степени гражданственности в хаос частного ес- тественного права”117. Слова Карамзина ясно показывают, что, каковы бы ни были характер заговора против Павла и состав за- говорщиков, каковы бы ни были конкретные обстоятельства его убийства, причины происшедшего 11 марта 1801 г. не исчерпыва- лись просто недовольством кучки дворян и придворных своим императором. Они носили более глубинный и объективный ха- рактер. Если Екатерина с ее политическими пристрастиями и ин- теллектуальными привязанностями оказалась фигурой удивитель- но гармоничной и органичной, отвечавшей потребностям времени, то Павел с его стремлением к жесткой дисциплине и милитари- зации общества, с его архаичными представлениями о чести и благородстве, с его попыткой закрыть страну для вредных внеш- них влияний оказался как бы вне времени и тем самым был об- речен на гибель. РОССИЙСКИЕ РЕФОРМЫ XVIII в. В ОБЩЕЕВРОПЕЙСКОМ КОНТЕКСТЕ Правлением Павла I завершился век и история его ре- форм. Для того, чтобы лучше понять их значение и правильнее их оценить, .представляется необходимым хотя бы вкратце попытать- ся рассмотреть российские реформы XVIII столетия на фоне по- добных же мероприятий в других европейских странах того вре- мени. Как и в России, одной из важнейших проблем практически всех европейских правительств XVIII в. была проблема финан- совая. Почти для всех стран характерно значительное превыше-
1796—1801 гг.: правление Павла I... 513 ние расходов над доходами, наличие внутреннего и внешнего дол- гов. Так, долги Саксонии и Польши в правление Августа II в 35 раз превышали годовой доход страны, а в Милане в 1747 г. бы- ло подсчитано, что только на оплату процентов по долгам требу- ется половина ежегодных доходов. Правительство Португалии в 1773 г. имело десятилетние задолженности по выплате зарплат и пенсий, а пенсии за этот год были выплачены полностью лишь к 1786 г.11® Во всех европейских странах финансовое положение особенно ухудшалось в военное время и именно военные нужды стимулировали изменения в налоговых системах. В целом в Ев- ропе действовали различные системы прямого налогообложения, различавшиеся по основному объекту обложения — земле, домо- владению или индивидууму. Помимо этого в числе важнейших статей дохода большинства государств были косвенные налоги, собираемые от обложения торговли и продуктов потребления. Эффективность налогообложения земельных владений (например, земельный налог в Англии и талья во Франции) в значительной мере зависела от качества земельных кадастров, в связи с чем во многих странах в течение столетия предпринимались попытки но- вого описания земли, сравнимые с Генеральным межеванием в России. Однако, в отличие от России, во многих странах такие попытки наталкивались на серьезное сопротивление землевла- дельцев, как было, например, в Австрийских Нидерландах в 1760-е—1770-е годы. Аналоги введенной Петром I подушной подати обнаружива- ются во многих странах Европы, но в ряде из них подобные си- стемы налогообложения были введены позже, чем в России. Так, например, в Трансильвании переход к такой системе начался лишь в 1730-е годы, в Австрии — в 1746 г. Правда, при этом речь, как правило, шла о прогрессивном налоге для всех соци- альных групп, что опять же вызвало сопротивление, прежде все- го со стороны привилегированных сословий. Так произошло, на- пример, в Баварии в том же 1746 г. и в Голландии в 1748 г. Вве- дение подушного налогообложения, как и в России, часто сопро- вождалось переписями населения. И, так же как в России, они нередко вызывали бегство сельского населения с мест постоянно- го проживания. Среди продуктов потребления, облагавшихся косвенными на- логами, которые становились важными статьями государственного дохода, были прежде всего соль, алкоголь и табак. Так, в Испа- нии уже в 1701 г. была установлена государственная монополия на 17 — 1231
514 Глава 6 табак, ставшая важнейшим источником дохода. Аналогично во Франции существенной статьей дохода был специальный налог на соль — “табель”. Однако не везде попытки введения такого рода налогов были успешными. Так, в 1754 г., т. е. практически одно- временно с реформой в России, австрийское правительство попы- талось ввести налоги на соль и табак в Австрийских Нидерлан- дах. И хотя делалось это постепенно и осторожно, в 1764 г. шта- ты Брабанта отвергли право центрального правительства на их введение. Аналогичная судьба постигла и акцизный сбор на сидр, который правительство Англии ввело в 1763 г. и было вынужде- но отменить в 1766 г. Так же, как в России, высокие пошлины вводились многими странами на ввозимые в них предметы роскоши, к числу которых относили даже кофе, чай, шоколад, табак и т. д. В 1784 г. в Анг- лии, чьи финансы были подорваны длительной войной, были введе- ны налоги на лошадей, кареты, ружья, кирпичи, черепицу, свечи, полотно, ситец, мужские шляпы, * изделия из золота и серебра и женские ленты. В последующие годы список был дополнен пудрой и духами. Вполне очевидно, что тяжесть таких налогов, вводив- шихся правительством У. Питта, ложилась прежде всего на со- стоятельные слои населения. Это, однако, не решало проблему го- сударственного долга, который составлял в то время 240 млн. фунтов стерлингов. И хотя доля налогов в доходах выросла с 12,9 до 15,1%, в 1798 г. правительство было вынуждено пойти на вве- дение подоходного налога1^. Среди других источников пополнения государственного бюд- жета была и практиковавшаяся во многих странах продажа го- сударственных должностей и титулов. Наиболее известна по- добная практика во Франции, хотя она имела место также в Да- нии, Венеции, Голландии, но не в России. Впрочем, введенное при Павле I взимание платы при производстве в следующий чин и при выдаче дворянских гербов сравнимо с аналогичными по- рядками, существовавшими в середине века в Австрийских Ни- дерландах. Еще одним средством борьбы с финансовыми неуря- дицами в Европе XVIII в. были лотереи, которые кое-где (на- пример, в Вюртемберге) носили принудительный характер. В России, однако, они не прижились. Зато порча монеты и печа- тание бумажных денег получили распространение почти повсе- местно. К этому средству прибегал, в частности, Фридрих II во время Семилетней войны. Обычной для многих европейских стран была в XVIII в. практика внутренних и внешних займов.
1796—1801 гг.: правление Павла I... 515 Вполне понятно, что первые обеспечивались прежде всего нали- чием в большинстве стран частных банков, которых в России не было. Источником же внешних займов были в первую очередь банкиры Голландии, Швейцарии и Генуи. В числе их должни- ков значились такие разные по своему экономическому и поли- тическому положению страны, как Англия, Дания, Польша, Россия. Общей для стран Европы была и озабоченность регулирова- нием финансовой сферы, организацией учета доходов и расходов, причем примечательно, что наиболее серьезные попытки в этой области по времени совпадают с теми, что имели место в России. Так, создание петровских финансовых коллегий происходило при- мерно в то же время, когда Людовиком XIV во Франции была введена капитация, а Карл VI попытался осуществить финансо- вую реформу в Австрии. Последний, в частности, стремился та- ким образом преобразовать государственное казначейство, чтобы каждый его отдел ведал определенными финансовыми проблема- ми всей страны, а не всеми проблемами определенных провинций, как было до этого. Вторая четверть XVIII в. не отмечена серь- езными финансовыми реформами, зато в середине века и, в осо- бенности, с началом Семилетней войны серьезные преобразования были осуществлены в ряде стран, в первую очередь в тех, кото- рые были вовлечены в конфликт. Пристальным вниманием практически всех правительств ев- ропейских стран в XVIII в. пользовались проблемы судопроиз- водства, кодификации права* и совершенствования полиции. В целом в большинстве стран наблюдается уменьшение степени жестокости наказания преступников и числа публичных казней. В период между 1734 и 1788 гг. в Швеции, Пруссии, Дании, Саксонии, ряде территорий Австрийской империи и во Франции была отменена пытка. Однако, как многим депутатам екатери- нинской Уложенной комиссии пытка казалась важнейшим сред- ством дознания, так и французские парламенты согласились на запрет пытки для получения признания лишь в 1780 г., а пытки уже изобличенного преступника для получения сведений о его сообщниках — лишь в 1788 г. Неудачей закончились попытки ввести запрет на пытки в Ломбардии при императрице Марии- Терезии. *А.Н. Медушевский, что считает работы по кодификации права уже сами по себе являются частью процесса модернизации (Медушевский А.Н. Утверждение абсолютиз- ма в России. М., 1994. С. 87-107). 17*
516 Л Глава 6 Первые попытки кодификации права в отдельных странах Ев- ропы относятся к концу XVII в. Так, в Дании первый кодекс был создан уже в 1688 г. В Швеции кодификационная комиссия была создана в 1686 г., кодекс был создан лишь к 1720-м годам, а принят только в 1734 г. В Австрии и Пруссии начало кодифи- кационных работ относится соответственно к 1709 и 1713 гг. Од- нако в первом случае речь шла не о создании общегосударствен- ного законодательства, а кодекса для Богемии и Моравии. В се- редине века попытки кодификации были предприняты вновь. Так, с 1746 г. шла работа над кодексом в Пруссии, и хотя он основывался на идеях Просвещения и получил известность, срав- нимую с известностью Наказа Екатерины II, окончательно одо- брен он не был и действовал лишь в отдельных провинциях. В 1753—1755 гг. проект гражданского кодекса был создан и в Ав- стрии, но также не получил одобрения. Столь же неудачными были попытки кодификации и в ряде Итальянских государств, и в Саксонии. Длительная работа по кодификации в Австрии за- вершилась в 1766 г. разработкой проекта гражданского Уложе- ния, но Государственным советом он одобрен не был. Основным итогом кодификационных работ при Марии-Терезии явилась Constitutio Criminalis Maria Theresiana 1769 г., основанная на зако- нах императора Карла V еще XVI в. В 1776 г. в этот кодекс были внесены изменения, связанные с отменой пытки и ограни- чением смертной казни. И лишь при Иосифе II в 1787 г. новый кодекс (уложение о наказаниях) был введен в действие в ряде немецких провинций империи и в Галиции. В те же годы в Ав- стрии появился и ряд частных кодексов — судебный устав, брач- ное право и др. После смерти Иосифа II его кодекс был отме- нен и в целом процесс кодификации завершился лишь к 1811 г.120 Необходимо отметить, что если в России кодификация была на- правлена прежде всего на упорядочение законодательства, а сложности ее были связаны с отсутствием традиций позитивного права, с недостатком квалифицированных юристов, особенностя- ми правового сознания, а также с противостоянием отдельных со- циальных групп, то в большинстве европейских стран трудности были иного рода. Кодификация во многих странах Европы была направлена прежде всего на ликвидацию отличий в правовых си- стемах отдельных провинций. В некоторых из них имелись соб- ственные органы представительной власти, отстаивавшие сохра- нение традиционного для них права как признака территориаль- ной автономии.
П96—1801 гг.: правление Павла I... 517 В ряде стран Европы в XVIII в., как и в России, были предприняты шаги по отделению судебной власти от админист- ративной. Наиболее последовательно это было осуществлено в Пруссии при Фридрихе II, в кодексе которого было даже запи- сано: “Судья должен действовать по прямому смыслу закона, невзирая ни на какие высочайшие повеления”. Широкую изве- стность приобрел случай с мельником из Сан-Суси, отказав- шимся сносить свою мельницу и заявившим королю: “Ваше ве- личество, в Пруссии еще есть судьи”. Король отступил, и мель- ница сохранилась до наших дней. Однако в другом, не менее из- вестном случае с мельником Арнольди король прямо вмешался в судебный процесс, сместил и заключил в тюрьму судей, вы- несших, по его мнению, несправедливый приговор, хотя не- сколько судов разных инстанций, руководствуясь буквой зако- на, и подтвердили его. Гнев короля был столь велик, что свое- го места лишился даже великий канцлер. Его преемнику Фри- дрих заявил: “Знаешь ли ты, кто я? Я — глава правосудия в моем государстве и должен Богу дать отчет в исполнении этой обязанности”121. Случай с мельником Арнольди не был единст- венным примером вмешательства короля в судебный процесс, и, таким образом, даже применительно к Пруссии, чья судебная система считалась образцовой, нельзя говорить о полной неза- висимости суда. Аналогично дело обстояло и в большинстве других стран. Если же принять во внимание, что судебные си- стемы в них опирались на давние традиции и принципиально иную степень разработанности права, то достижения России по созданию в XVIII в. независимой судебной власти можно при- знать весьма значительными. Как и для русского правительства, для правительств других ведущих стран Европы первостепенное значение имела проблема взаимоотношений центра и провинций. В значительной мере это было связано с частыми изменениями в результате военных кон- фликтов границ государств. Так, для Англии в первой половине века источником постоянного напряжения была Шотландия, где симпатией пользовались свергнутые с престола Стюарты. Во вто- рой половине века роль нарушителя покоя отошла к Ирландии. Во Франции распоряжения центральных властей нередко встречали сопротивление в Гаскони, Бургундии, Лангедоке и Провансе. При- соединение к Франции Корсики, проданной ей Генуей в 1768 г., сопровождалось вооруженным сопротивлением местной крестьян- ской милиции.
S18 Глава 6 PV \ Вновь включившиеся в состав крупных государств территории, особенно в начале столетия, зачастую получали статус автономии, как это имело место и в России с Прибалтийскими провинциями. Так, император Карл VI, получивший по Утрехскому миру 1713 г. значительные владения в Италии, управлял ею при помощи тра- диционного Испанского Совета Италии и неоднократно под- тверждал, например, привилегии Неаполя. При Марии-Терезии, когда Неаполь и Сицилия были Австрией потеряны, правитель- ство предприняло достаточно успешную попытку укрепления сво- ей власти в Милане, и в 1757 г. Совет Италии был ликвидиро- ван. В 1786 г. Иосиф II распространил на эти территории дейст- вие своих кодексов, что не вызвало сопротивления. Однако на других подвластных Австрии землях, в частности в Венгрии, по- пытки унификации управления провалились и сопровождались восстаниями. Определенные особенности в управлении завоеван- ными и вновь присоединенными землями имелись даже в Прус- сии, где, например, управление Силезией при Фридрихе II было замкнуто непосредственно на короля. Для целей данной книги наиболее интересно, конечно, сравне- ние региональной политики России и Австрии, т. е. двух многона- циональных и весьма обширных континентальных империй. Как уже говорилось в главе 5, Екатерине II удалось успешно справить- ся с проблемами, о которые споткнулся Иосиф II. Причину этому, на мой взгляд, следует искать прежде всего в том, что русскому правительству, в отличие от правительств других европейских стран, приходилось иметь дело в основном с народами, у которых не было опыта собственной государственности, а также сильных местных элит. Не случайно наиболее значительные особенности управления даже при Екатерине сохранялись в Прибалтике, где существовало национальное дворянство европейского типа. При характерном для всей Европы, как и для России, процес- се бюрократизации управления, общими для всех стран были про- блемы компетенции чиновников, их профессионализма и корруп- ции. Столь же характерными для большинства стран были про- текционизм, фаворитизм и фракционность, игравшие существен- ную роль при назначении на ответственные должности и приня- тии решений. Даже в Пруссии, чья административная система считалась образцовой, Фридриху II не удалось установить новую, более рациональную систему подбора кадров, и он был вынужден создать фактически параллельную систему органов власти, подот- четную лично ему. Во всей Европе, как отмечает Д. Блэк, “чи-
1796—1801 гг.: правление Павла I... 519 новники ощущали себя не государственными служащими, а вла- дельцами должностей и работали не столько в рамках правовой, сколько политической ответственности”, что приводило к много- численным конфликтам между звеньями аппарата122. Перечисле- ние общих для европейских стран и России явлений, проблем и сходных реформ можно было бы продолжить*, однако и уже при- веденные примеры достаточно ясно показывают, что развитие России шло в целом тем же путем, что и ее соседей по континен- ту, а осуществлявшиеся в ней преобразования продолжали нача- тую при Петре I модернизацию и европеизацию. Впрочем, и тут необходимо вновь повторить, что, как отмечает А.Н. Медушев- ский, “модернизация как объективная тенденция общественного развития сталкивалась... с непреодолимым препятствием — крепо- стным правом и связанными с ним социальными отношениями и структурами”12^ Крепостничество искажало, меняло содержание практически всех явлений и процессов, по форме схожих с анало- гами в странах Европы. Правда, принятая в современной науке парадигма модернизации допускает ее “значительную вариатив- ность в формах и направлениях”. Более того, стоит вновь вспом- нить уже приводившиеся слова Ш. Эйзенштадта о том, что “слишком поспешный и решительный отказ от традиционных цен- ностей, норм и институтов без сопутствующего формирования но- вых приводит к срывам модернизации и попятным движениям в развитии”. И наоборот, “использование таких факторов, как кла- новая лояльность, большая семья, родственные и этнические свя- зи, патернализм при проведении преобразований может обеспе- чить их устойчивость и органичность”124. Все эти наблюдения вполне применимы и к России, но возникает вопрос: можно ли от- нести крепостничество к традиционным русским ценностям? От- вет на него выходит за рамки нашей темы, тем более что он име- ет не только научно-историческое, но и социокультурное содержа- ние. Для нас же важно еще раз подчеркнуть, что сохранение и упрочение в XVIII в. институтов крепостничества явилось зало- гом нового системного кризиса, сделавшего необходимым новые радикальные реформы. *Перечислю еще некоторые: ликвидация Тайной к канцелярии Петром III, сходная с аналогичной реформой Фридриха II в Пруссии, установление при Петре III и Екате- рине II политики веротерпимости, аналоги которой обнаруживаются в Пруссии и Авст- рии, реформа образования, осуществленная Екатериной II по австрийской модели, тор- говая политика, основанная на идеях меркантилизма и физиократов, поощрение пред- принимательства, введение элементов свободного рынка, борьба с монополиями и др.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ В настоящей книге впервые была сделана попытка просле- дить историю реформ в России на протяжении длительного историчес- кого периода как единый, целостный процесс. Опыт подобного анализа на материале XVIII в. показал, что начавшийся в 1690-х годах процесс преобразований шел практически непрерывно до 1796 г., т. е. в течение столетия. При этом при всех особенностях, при всей критике своих предшественников, с которой почти всякая новая властная группировка начинала свое правление, в целом в течение всего названного времени прослеживается определенная преемственность в направленности преоб- разований, в проблемах, стоявших перед властью, и методах их реше- ния, что, естественно, не исключает эволюции и совершенствования по- следних. Вместе с тем интенсивность, характер реформ, их нацеленность на ту или иную сферу, степень их радикализма была, естественно, раз- личной на разных этапах. Со второй половины XVII в. Россия вступила в период системного кризиса, вызванного качественными изменениями в ее внутреннем и внешнеполитическом положении и означавшего, что она исчерпала воз- можности развития в рамках традиционализма. Сознание необходимости перемен латентно присутствовало в политике правящих кругов и вырази- лось в отдельных преобразованиях, осуществленных первыми Романовы- ми. Создавая почву для будущих радикальных реформ, эти преобразова- ния, однако, сами по себе не могли вывести страну из кризиса, посколь- ку носили бессистемный характер и ограничивались в основном военной сферой. Поскольку одним из важнейших проявлений системного кризиса явилась все возраставшая техническая отсталость России, представляв- шая угрозу национальной безопасности страны, кризис мог быть разре- шен лишь путем радикальных преобразований модернизационного ха- рактера, ставших, таким образом, насущной необходимостью. Одновре- менно этот же кризис сделал возможными реформы Петра Великого, составившие основное содержание истории России первой четверти XVIII в. и явившиеся наиболее радикальными из всех, рассмотренных нами. По своим масштабам, глубине и интенсивности они не имеют ана- логов во всей русской дореволюционной истории. Петровские реформы ознаменовали собой переломный момент в ис- тории России и в значительной степени предопределили дальнейшее по- литическое, экономическое и социокультурное развитие страны. В ходе этих реформ была создана новая, основанная на бюрократических прин- ципах, более современная и эффективная система управления страной,
Заключение 521 современные армия и флот. Также была осуществлена реорганизация социальной структуры, хозяйства и финансовой системы, возникли но- вые отрасли промышленного производства; заложены основы светского образования и науки, произошли качественные изменения в быту и культуре. Важнейшее значение петровских реформ связано с преодоле- нием кризиса традиционализма. Вместе с тем итоги и результаты ре- форм в целом были внутренне противоречивы. Во-первых, в ходе петровских реформ был сохранен и, более того, упрочен институт крепостничества, составлявший важнейшую особен- ность социальной организации русского общества, оказывавший силь- нейшее воздействие на все процессы в социальной, политической и эко- номической сферах на протяжении всего последующего периода и став- ший основой нового системного кризиса, который проявился к середи- не XIX в. Между тем в настоящей книге выдвигается предположение, что на этом этапе существовала историческая альтернатива: в условиях коренной реорганизации всех социально-политических структур и инсти- тутов преобразователь имел реальную возможность реформировать и данную сферу, не опасаясь сколько-нибудь серьезного сопротивления со стороны еще не оформившегося в самостоятельную силу дворянства. Во-вторых, основная направленность петровских реформ, осуществляв- шихся преимущественно насильственными методами, была связана с со- зданием военизированного полицейского государства с жесткой социаль- ной иерархией, полностью подчиненной интересам этого государства и им контролируемой. Однако одновременно петровские реформы зало- жили основы сословной организации, предполагающей элементы само- управления, т. е. определенной самостоятельности отдельных социаль- ных корпораций и, соответственно, зачатки гражданского общества. Здесь заключен еще один итог реформ Петра — возникновение новой модели взаимоотношений власти и общества. В самом обществе проис- ходят процессы секуляризации, ведущие к выделению личности, инди- видуализация. Таким образом, создаются предпосылки к складыванию общества нового типа — общества в парсоновском значении этого слова. По существу речь идет о двух противоположных началах, двух альтер- нативных вариантах развития, которые были заключены в итогах пет- ровских реформ и борьба между которыми в значительной мере и со- ставила содержание последующих десятилетий. Второй этап в истории русских реформ XVIII в. наступил после смерти Петра I. Как показано в книге, вопреки сложившимся в исто- риографии представлениям и несмотря на прозвучавшую в то время оп- ределенную критику петровских реформ, никаких серьезных отступле- ний от его линии и тем более контрреформ осуществлено не было. Это был период испытания реформ Петра жизнью, проверки их на проч- ность, период своего рода адаптации новых социальных, политических и культурных институтов к российским реалиям. В целом петровские реформы именно тогда доказали свою необратимость и, соответствен-
522 Заключение но, довольно высокий уровень органичности этим реалиям. Вместе с тем темпы собственно преобразований резко снизились: наступило вре- мя естественной “передышки”, необходимой для привыкания общества к новым условиям, осознания и усвоения им новых ценностей и одно- временно укоренения основных итогов реформ. Минимальные, в основ- ном институциональные реформы, осуществлявшиеся в трудных финан- сово-экономических условиях, были направлены преимущественно на некоторую коррекцию отдельных результатов преобразований Петра и связаны с приведением созданной им политической системы в соответ- ствие с ресурсами страны. Династический кризис и обусловленная им относительная слабость политической власти, усугублявшаяся финансо- вой нестабильностью, приводят к значительным уступкам государствен- но-полицейского начала сословному, выразившихся прежде всего в ук- реплении дворянства как самостоятельной политической силы. Громко заявив о своих корпоративных интересах во время событий 1730 г., дворянство затем постепенно добивается законодательного оформления ряда своих привилегий, что в совокупности означало по существу весь- ма серьезное изменение в социальном строе страны. Это становится важнейшим фактором развития России, оказывающим влияние и на ха- рактер последующих преобразований. Третий этап в истории реформ XVIII в. начинается во второй по- ловине 1740-х годов. К тому времени завершается адаптация петровских новаций к русской жизни, на историческую сцену выходит новое, по- слепетровское поколение, для которого реформа — неотъемлемая часть политической жизни. В результате осуществляется ряд серьезных, до- статочно радикальных преобразований в хозяйственно-экономической сфере, которыми фактически открывается новая страница в истории ре- форм, связанная с использованием не просто реальных западноевропей- ских образцов, но достижений социальной и экономической мысли. Борьба,между двумя названными выше началами обостряется, однако в силу субъективных обстоятельств, связанных прежде всего с личност- ными особенностями Елизаветы Петровны, конфликт не получает сво- его разрешения. Нереализованными остаются и многие реформаторские замыслы. Завершается этот этап политическими реформами Петра III, основная направленность которых связана с укреплением привилегиро- ванного положения и усилением политического влияния дворянстЬа. Со- словное начало, таким образом, торжествует, хотя требования дворян- ства выполняются далеко не полностью, а положение остальных соци- альных слоев и вовсе остается не затронутым. Отсутствие у императо- ра программы действий, их бессистемность и непоследовательность, на- ряду с проявлениями деспотического характера и угрозой политической нестабильности приводят к перевороту 28 июня 1762 г. Однако рефор- мами Петра III в стране фактически создается новая социально-полити- ческая реальность, в значительной мере определяющая дальнейшее раз- витие страны и судьбу реформ.
Заключение 523 Следующий, четвертый этап в истории реформ XVIII в. наступает с воцарением Екатерины II. От предыдущих он отличается прежде всего тем, что Екатерина впервые не просто попыталась осуществить определен- ные реформы в той или иной сфере, но реализовать научно обоснованный план последовательных и взаимосвязанных преобразований, основанный на новейших достижениях социально-правовой мысли того времени. В цент- ре этого либерального по своей сути плана была идея трансформации по- литического строя России в “законную”, легитимную монархию, опираю- щуюся на прочный фундамент “непременных” законов и сословную орга- низацию общества. Именно тогда в центре внимания как власти, так и об- щества оказываются проблемы собственности, гражданских прав, свобод- ного рынка, социального баланса и др. Предметом обсуждения становит- ся крестьянский вопрос; в основном завершается процесс формирования общества современного типа; создается законодательная основа для фор- мирования “среднего класса”. Формируются и начинают играть все боль- шую роль органы сословного самоуправления. Важное значение приобре- тает унификация системы управления на всей территории империи, созда- ние прочной вертикали исполнительной власти наряду с определенным пе- рераспределением властных полномочий между центром и провинцией, что приводит к значительному упрочению политического режима. Осуществля- ется и реформа в области образования, в результате которой впервые воз- никает система школьного образования. Одновременно все в большей ме- ре начинает сказываться значение крепостничества, фактически блокирую- щего важнейшие преобразования и в социальной, и в политической, и в экономической сферах. Несмотря на это, Екатерине в значительной мере удалось реализовать ту часть своего плана, которую было возможно реа- лизовать, не затрагивая основ крепостничества и не вызывая социальных потрясений. Вместе с тем ряд ее проектов остался неосуществленным из- за скоропостижной смерти императрицы. Цели и задачи своей реформа- торской политики Екатерина сформулировала уже в начале царствования и затем, меняя время от времени тактику и темпы преобразований, пере- нося центр их тяжести то на одну, то на другую сферу, последовательно осуществляла один и тот же план реформ вплоть до середины 1790-х го- дов. Таким образом, неверным оказывается закрепившееся в историогра- фии представление о двух этапах царствования Екатерины, о ее измене принципам Просвещения и т. д. Неверным оказывается и мнение о сугу- бо продворянском характере ее политики: цели екатерининских реформ были значительно шире, чем просто поддержка того или иного социально- го слоя. Наконец, опровергается и представление о том, что Екатерина лишь имитировала реформы, не проводя их. Процесс преобразований был прерван с восшествием на престол Павла I, чьи взгляды на политическое развитие и устройство страны, выраженные в известных документах 1780-х годов, претерпели ради- кальное изменение после событий Французской революции, и который осуществил ряд контрреформ и попытался в определенной мере вернуть
524 Заключение страну к уже пройденным этапам ее развития. По существу это была попытка государственно-полицейского реванша над сословным. И хотя отдельные новации Павла впоследствии были сохранены и получили дальнейшее развитие, переворот 11 марта 1801 г. показал, что реванш был невозможен, поскольку сама его идея не находила поддержки в рус- ском обществе, по крайней мере у политически влиятельной его части. Впрочем, опыт реформаторских попыток Александра I уже в XIX в. продемонстрировал, что и дальнейшая эволюция сословного начала в гражданское общество, создание правового государства были заблоки- рованы крепостничеством. Важнейший вывод, который, на мой взгляд, можно сделать на ос- нове рассмотренного в данной книге материала, заключается в том, что на протяжении, как минимум, столетия (1694—1796) процесс преобра- зований в России в целом носил поступательный характер. Таким обра- зом, по крайней мере для этого времени закрепившееся в научной ли- тературе и общественном сознании представление о цикличном характе- ре развития России оказывается неверным. Целостное изучение истории преобразований на протяжении столе- тия позволяет проверить еще одно утверждение — о модернизационном характере российских реформ. Собственно говоря, если иметь в виду, что направление развития было определено петровскими реформами, модернизационный, европеизирующий характер которых у подавляюще- го большинства исследователей сомнений не вызывает, то можно a pri- ori утверждать, что и реформы последующего времени продолжали про- цесс модернизации. В этом убеждает также то влияние, которое евро- пейские модели и идеи оказывали на русских реформаторов послепет- ровского времени. Подтверждение сказанному обнаруживается и при сравнении основных проблем, встававших перед русским и европейски- ми правительствами в XVIII в., способов и методов их решения. Все рассмотренные в данной книге реформы были осуществлены по инициативе “сверху”, и потому существует представление, что они носили верхушечный характер и не затрагивали основную массу населения. В оп- ределенной мере это, безусловно, справедливо: условия и методы хозяй- ствования, уклад жизни, система ценностей русского крестьянства остава- лись на протяжении XVIII в. практически неизменными. Замечу, что ни- чего необычного, специфически российского в данном факте не было. Французский историк Ж. Ле Гофф сравнительно недавно выдвинул кон- цепцию “протяженного средневековья”, согласно которой средние века начинаются в поздней Античности и заканчиваются лишь в XVIII или даже начале XIX в.1 Историк исходит из того, что деревенская основа западноевропейского средневековья, а следовательно, и соответствующая ей ментальность оставались в течение указанного времени почти неизмен- ными. Впрочем, было и нечто отличавшее Россию от Европы: европей- ское общество было культурно единым, и потому его переход в Новое время был относительно плавным, органичным, хотя и не всегда, как по-
Заключение 525 казали события Французской революции, простым и бескровным. Рус- ское же общество со времени петровских реформ составляло единство лишь номинально, поскольку было населением одного государства. Но две части этого общества, разделенные все расширяющейся культурной про- пастью, существовали как бы в разном историческом времени, в разных временных измерениях. Для одной время остановилось, замерло и сред- невековье продолжилось еще на многие десятилетия; для другой началось Новое время, отсчет которого велся по европейским часам. Живя в раз- ных измерениях, исповедуя разные ценности, представители двух частей русского общества говорили на разных языках, все хуже понимая друг друга и все более отдаляясь друг от друга. И вместе с тем они были свя- заны между собой множеством нерасторжимых нитей, были взаимозави- симы и испытывали все большее влияние этой зависимости. Именно здесь, как у^ке упоминалось, социокультурные и психологические корни феномена русской интеллигенции, именно здесь, на мой взгляд, и объяс- нение особой “духовности” русской культуры с ее обостренной любовью к “народу”. И одновременно здесь же истоки революционного радикализ- ма на почве не всегда адекватно понятых социальных теорий западного происхождения и непримиримость борьбы с собственным государством. Тут — важнейшее противоречие, залог будущих социальных потрясений. Но это лишь один возможный угол зрения. Замечу, что и Ле Гофф датирует завершение эпохи средневековья применительно к западноевро- пейскому крестьянству именно XVIII — началом XIX в. Вполне очевид- но, что такие, например, новации, как подушная подать, рекрутская по- винность, различные трудовые мобилизации, распространение основан- ной на труде крепостных промышленности, непосредственно затрагивали русское крестьянство и не могли не сказываться на укладе его жизни. Крестьянство, как показано многочисленными исследованиями отечест- венных историков, все более втягивалось в торгово-промышленную дея- тельность, расширялись масштабы отходничества, “массовый характер носили внутривотчинные кредитно-денежные и ростовщические опера- ции”, в ряде регионов страны “наблюдался процесс разрушения нату- рального хозяйства”2. Исследователи фиксируют и изменения в системе ценностей русского крестьянства. Так, например, начинается “некоторое ослабление авторитета стариков”Примечательно, что крестьяне непло- хо знали законодательство (значит, система публикации законодательных актов была достаточно эффективной), в их среде активно распространя- лись слухи о важнейших политических событиях. Таким образом, степень вовлеченности русского крестьянства в разного рода экономические и со- циальные процессы, в значительной мере инициированные проводившими- ся в стране преобразованиями, была достаточно высокой. Это позволяет сделать вывод о том, что реформы, осуществленные в России XVIII в., в той или иной степени затрагивали все население страны, определяли его жизнь и меняли ее. Причем речь идет об изменениях, непосредст- венно связанных с модернизацией и европеизацией.
526 Заключение Опыт целостного анализа реформ в России XVIII в., как мне пред- ставляется, показал, что такой подход открывает новые возможности в изучении важнейших явлений и событий русской истории. Выводы на- стоящей книги, на мой взгляд, опровергают ряд укоренившихся в лите- ратуре и общественном сознании общих представлений о характере со- циально-политического развития страны. В первую очередь это относит- ся к представлению о невозможности для России поступательного по- литического развития. Именно такой вариант развития наблюдался в XVIII в., когда, даже несмотря на частую смену власти, в том числе насильственным путем, имела место преемственность политического кур- са, связанного с продолжением начатых Петром I модернизационных реформ. Весьма перспективным представляется продолжение подобного рода исследования на материале XIX — начала XX в. Можно предпо- ложить, что такая работа в совокупности с данными настоящей книги заставит пересмотреть многие устоявшиеся в историографии точки зре- ния и оценки исторического пути России в дореволюционную эпоху.
ПРИМЕЧАНИЯ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 К введению Власть и реформы: От самодержавной к советской России. СПб., 1996. С. 10. Власть и реформы в России: материалы круглого стола / / Отечественная история. 1998. № 2. С. 3. См., например, статьи Б.Г. Литвака, И.А. Булыгина и В.Я. Гросула в сб.: Рефор- мы В России XVI-XIX ВВ. М„ 1992. Янов А.Л. Одиссея русской автократии // Перспектива. 1991. № 2. С. 78; Он же. Три лика “русского деспотизма”. Российская политическая традиция в зерка- ле западной историографии / / Свободная мысль. 1992. № 10. Стариков Е. От Ивана до Петра // Знамя. 1992. № 5. С. 201. Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. М., 1994. С. 78. Reform in modern Russian History. Progress or Cycle? Ed. by T. Taranovski with the assistance of P. Mclnnerny. Cambridge; N. Y., 1995. Власть и реформы. С. 8. Горинов М.М. О некоторых проблемах отечественной истории периодов преобра- зований // Реформы второй половины XVII—XX в.: подготовка, проведение, ре- зультаты. М., 1989. С. 14—16. Черкассов А. Либеральные реформы в России // Вестн. новой литературы. М., 1990. Вып. 2. С. 226-228. Давыдов М.А. Оппозиция его величества. М., 1994. С. 126. Rieber A. The reforming Tradition in Russian History 11 Perestroika at the Crossroads I Ed. by AJ. Rieber and A.Z. Rubinstein. N. Y., 1991. P. 3—28. Rieber A. The reforming Tradition in Russian ans Soviet history: commentary 11 Reform in Modern Russian History. P. 237—243. См., например: Шмидт C.O. Внутренняя политика России середины XVIII века // Вопр. истории. 1987. № 3. Ср.: Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатери- ны II. М., 1993. С. 64-66. Кнабе Г.С. Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре антично- го Рима. М., 1993. С. 35. См.: Гуревич А.Я. О кризисе современной исторической науки // Вопр. истории. 1991. № 2—3. С. 21—36; Он же. Исторический синтез и Школа “Анналов”. М., 1993. Ср.: Каменский А.Б. Архивное дело в России XVIII века: историко-культур- ный аспект. М., 1991. С. 6—9; Логунов А.П. Современная историографическая си- туация и проблемы изучения отечественной истории XIX века / / Россия в Новое время: выбор пути исторического развития. Материалы межвузовской научной кон- ференции 22—23 апреля 1994 г. М., 1994. С. 8—10; Быховец О.Г. Социальные кон- фликты и крестьянская ментальность в Российской империи начала XX в.: новые материалы, методы, результаты. М., 1996. С. 14—31; Данилевский И.Н. На пути к антропологической истории России // Историческая антропология: место в сис- теме социальных наук, источники и методы интерпретации. Тезисы докладов и со- общений научной конференции. Москва, 4—6 февраля 1998 г. М., 1998. С. 45—48. Кун Г. Структура научных революций. М., 1975. С. 116.
528 Примечания 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 Гуревич А.Я. Исторический синтез и Школа “Анналов”. С. 20. Дьяконов И.М. Пути истории. М., 1994. С. 7. Булыгин И.А. К вопросу о сущности реформ в России эпохи позднего феодализ- ма (XVII — середина XIX в.) // Реформы в России XVI—XIX вв. С. 25—29. Система государственного феодализма в России: Сб. статей / Ред. коллегия: А.М. Анфимов, Л.В. Данилова (отв. редактор), С.Ю. Королева. М., 1993. Данилова Л.В. Введение // Система государственного феодализма в России. С. 10; Она же. Становление системы государственного феодализма в России: при- чины, следствия // Там же. С. 42; Илюшечкин В.П. Политические структуры древности и средневековья: сравнительно-исторический аспект // Там же. С. 26. См., например: Pipes R. Russia under the Old Regime. 2-nd ed. Collier Books., 1992. P. 48-49. Померанц Г.С. Долгая дорога истории 11 Знамя. 1991. № 11. С. 192. Дьяконов И.М. Указ. соч. С. 8. {Органов А.Л. Удельно-вотчинная система и традиция наследования власти и соб- ственности в средневековой России // Отечественная история. 1996. № 3. С. 111. Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. С. 16—32. Там же. С. 5. Griffiths D.M. Introduction: The Russian Manufactory in Soviet Historiography 11 Hudson H.D. The Rise of the Demidov Family and the Russian Iron Industry in the Eighteenth Century. Newtonville. MA. 1986. P. 22. Anderson P. Lineages of the Absolutist State. L.; N.Y., 1979. P. 195. Сюч E. Три исторических региона Европы 11 Центральная Европа как историче- ский'•регион. М., 1996. С. 215, 223. Ingrao Ch.W. The Hessian mercenary state: Ideas, institutions, and reform under Frederick II, 1760-1785. Cambridge, 1987. P. 5. Муравьев B.A. Абсолютизм 11 Отечественная история. История России с древ- нейших времен до 1917 года: Энциклопедия. М., 1994. Т. 1. С. 15. Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. С. 18. Ingrao Ch.W. Op. cit. P. 6. Кареев Н.И. История Западной Европы в Новое время. СПб., 1913. Т. III. С. 290-291. Федосов И.А. Абсолютизм // Очерки русской культуры XVIII века. М., 1987. Ч. 2. С. 14. История СССР. М., 1956. Т. 1. С. 531-532. Белявский М.Т. Крестьянский вопрос в России накануне восстания Е.И. Пугаче- ва. М., 1965. С. 37. Омельченко О.А. Указ. соч. С. 379. Медушевский А.Н. Кодификация права в странах Восточной Европы эпохи Просве- щенного абсолютизма. Сравнительное историко-правовое исследование / / Исследова- ния по источниковедению истории России дооктябрьского периода. М., 1993. С. 80. Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. С. 293. См.: Griffiths D. Catherine II: The Republican Empress 11 Jahrbucher fiir Geschichte Osteuropas. 21. (1973). P. 323-344. Корнилов A.A. Курс истории России XIX века. М., 1993. С. 193. См.: Шмидт С.О. Указ, соч.; Whittaker С.Н. The Reforming Tsar: The Redifinition of Aristocratic Duty in Eighteenth Century Russia 11 Slavic Review. Spring. 1992. P. 77—98. Black J. Eighteenth Century Europe. 1700—1789. L., 1990. P. 328—331. Маньков А.Г. Развитие крепостного права в России во второй половине XVII в. м.; Л., 1962. С. 251.
Примечания 529 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 Анисимов Е.В. Время петровских реформ. Л., 1989. С. 310. * Илюшечкин В.П. Система и структура добуржуазной частнособственнической экс- плуатации. М., 1980. Вып. 1. С. 145. Keller S. Beyond the Ruling Class: Strategic Elites in Modern Society. N.Y., 1963. Le Donne J. Absolutism and the Ruling Class The Formation of the Russian Political Order. 1770-1825. N.Y.; Oxford, 1991. P. VIII. Hellie R. Slavery in Russia 1450—1725. Chicago; L., 1982. См.: Брокгауз, Ефрон. Энциклопедический словарь. СПб., 1900. Т. 30. С. 911; Со- ветская историческая энциклопедия. М., 1971. Т. 13. Стб. 347; The New Encyclopedia Britanica. Micropedia. 15th ed. L., 1975. Vol. 8. P. 968; Медушевский A.H. Утверж- дение абсолютизма в России. С. 36. Данилова А.В. Становление системы. С. 52. Ср.: Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. С. 39. Власть и реформы. С. 23. Виноградов В.В. Историко-этимологические заметки. IV / / Этимология, 1966. М., 1968. С. 133-135. Freeze G.L. The Soslovie (Estate) Paradigm and Russian Social History // The American Historical Review. 91 (February 1986). P. 19. Блок M. Апология истории или ремесло историка. М., 1973. С. 91. Там же. С. 86. Pipes R. Op. cit. Р. 70—71. Торке Г.-И. Так называемые “земские соборы” (К вопросу о сословно-представи- тельной монархии в России) / / Спорные вопросы отечественной истории XI—XVIII вв.: Чтения памяти А.А. Зимина. М., 1990. С. 263—266. Бильбасов В.А. История Екатерины Второй. СПб., 1890. Т. 1. С. 437. К главе 1 Советский энциклопедический словарь. М., 1979. С. 1134. Reform in Russia and the USSR / Ed. by R.O. Crummey. Urbana; Chicago, 1989. P. 3. Черкассов А. Либеральные реформы в России 11 Вестн. новой литературы. М., 1990. Вып. 2. С. 226. См.: The Developement of the USSR. An Exchange of Views. Seattle, 1964. Black C.E. The Dynamics of Modernization. A Study in Comparative History. Harper & Row, Publ. N.Y.; Evanston; L., 1966. P. 7. Reform in Russia and the USSR / Ed. by R.O. Crummey. P. 3. Cm.: Yanov A. The Origins of Autocracy: Ivan the Terrible in Russian History. Berkeley, 1981. См. рецензию H. Коллманн на книгу А.Л. Янова “Истоки автократии”: Russian History. Vol. 10, pt. 1 (1983). P. 94-95. См.: Хорос В.Г. Русская история в сравнительном освещении: Пособие для уча- щихся старших классов с углубленным изучением истории, гимназий и лицеев. М., 1994. Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. М., 1994. С. 78. Там же. С. 73—74. Black C.E. Op. cit. Р. 6. Баггер X. Реформы Петра Великого: Обзор исследований. М., 1985. С. 183. Медушевский А.Н. Указ. соч. С. 47. См.: Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996. С. 102—106.
530 Примечания 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 1 Зарубина Н.Н. Социокультурные факторы хозяйственного развития: М. Вебер и современные теории модернизации. СПб., 1998. С. 127—128. Цит. по: Зарубина Н.Н. Указ. соч. С. 130. См.: Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. М., 1997. С. 17-26. Литвак Б.Г. Социальные катаклизмы и общественный прогресс (реплика к поста- новке и изучению проблемы) // Реформы в России XVI—XIX вв. М., 1992. С. 19. Reform in Russia and the USSR. P. 2. Ильин B.B., Панарин A.C., Ахиезер A.C. Реформы и контрреформы в России. Циклы модернизационного процесса. М., 1996. С. 13. См.: Каштанов С.М. О типе Русского государства в XIV—XVI вв. // Чтения па- мяти В.Б. Кобрина: “Проблемы отечественной истории и культуры периода феодализ- ма”. Тезисы докладов и сообщений. М., 1992. С. 85—92. Близкую точку зрения вы- сказал в 1996 г. в ходе дискуссии на конференции “Екатерина II, Россия и Европа” американский историк Э. Мелтон, полагающий, что Петр I и Екатерина II пытались создать в России строй, существовавший в германских государствах XII в. См.: Флоря В.Н. “Служебная организация” и ее роль в развитии феодального об- щества у восточных и западных славян // Отечественная история. 1992. № 2. С. 56-74. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984. С. 200—201. Эскин Ю.М. Местничество в социальной структуре феодального общества / / Оте- чественная история. 1993. № 5. С. 45. Данилова Л.В. Становление системы государственного феодализма в России: при- чины, следствия / / Система государственного феодализма в России: Сб. статей. М., 1993. С. 71. Эскин Ю.М. Указ. соч. С. 44—45. См. также: Лотман Ю.М. “Договор” и “вру- чение себя” как архетипические модели культуры // Проблемы литературной ти- пологии и исторической преемственности. Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. 1981. С. 3—16; Кобрин В.Б., Юрганов А.Л. Становление деспотического самодержавия в средневековой Руси (К постановке проблемы) // История СССР. 1991. № 4. Данилова Л.В. Указ. соч. С. 59—61. Развитие русского права в XV — первой половине XVII в. М., 1986. С. 46—47. Эскин Ю.М. Указ. соч. С. 39—40, 50. Hellie R. Slavery in Russia. 1450—1725. Chicago; L., 1982. Русский перевод: Хел- ли P. Холопство в России. 1450—1725. М., 1998. История Европы. М., 1993. Т. 3. С. 80. Илюшечкин В.П. Система и структура добуржуазной частнособственнической экс- плуатации. М., 1980. Вып. 1. С. 88. Туган-Барановский М.И. Основы политической экономии. 5-е изд. Пг., 1918. С. 108-109. Политология. Энциклопедический словарь. М., 1993. С. 148—149. Там же. С. 149. Мейер М.С. Османская империя в XVIII веке: Черты структурного кризиса. М., 1991. С. 209. Советский энциклопедический словарь. С. 631. К главе 2 Raeff М., ed. Peter the Great Changes Russia. 2nd ed. Lexington Mass.; Toronto; L., 1972. P. 195.
Примечания 531 2 3 4 5 6 г 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 Панченко А.М. Церковная реформа и культура петровской эпохи // XVIII век: Сборник 17. СПб., 1991. С. 12. Баггер X. Реформы Петра Великого: Обзор исследований. М., 1985. Peterson С. Peter the Great s Administrative and Judicial Reforms: Swedish Antecedents and the Process of Reception. Stockholm, 1979. Анисимов E.B. Податная реформа Петра I. Введение подушной подати в России 1719—1728. Л., 1982; Он же. Государственные преобразования и самодержавие Петра Великого. СПб., 1997. Медушевский А.Н. Развитие аппарата управления в России первой четверти XVIII в. // История СССР. 1983. № 6; Он же. Петровская реформа государст- венного аппарата: цели, проведение, результаты // Реформы второй половины XVII—XX вв.: подготовка, проведение, результаты. М., 1989; Он же. Государст- венный строй России периода феодализма (XV—XIX вв.): Научно-аналитический обзор. М., 1989; Он же. Реформы Петра Великого в сравнительно-исторической перспективе // Вести, высшей школы. 1990. № 2; Он же. Административные ре- формы в России XVIII—XIX вв. в сравнительно-исторической перспективе. На- учно-аналитический обзор. М., 1990; Он же. Формирование российской государ- ственности // Наше отечество: Опыт политической истории. М., 1991. Т. 1. С. 39—75; Он же. Табель о рангах как предмет сравнительно-источниковедческо- го исследования / / Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрь- ского периода. М., 1991; Он же. Утверждение абсолютизма в России. М., 1994; Он же. Реформы Петра I и судьбы России: Научно-аналитический обзор. М., 1994. См.: Баггер X. Указ. соч. С. 51—54. Peterson С. Op. cit. Р. 2—3, 412—415. Баггер X. Указ. соч. С. 54. Медушевский А.Н. Рецензия // Советские архивы. 1982. № 1. С. 81—82. Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. М., 1994. С. 46. Там же. С. 52—53. Медушевский А.Н. Реформы Петра I и судьбы России. С. 27—29. Там же. С. 29. Там же. С. 55. Там же. С. 77—78. Там же. С. 147, 197, 201. Троицкий С.М. Русский абсолютизм и дворянство в XVIII в.: Формирование бю- рократии. М., 1974. С. 47—118. Демидова Н.Ф. Федор Алексеевич / / Первые Романовы на Российском престо- ле. М., 1996. С. 191. Анисимов Е.В. Податная реформа Петра I. С. 289—290, 139. Там же. С. 13. Там же. С. 139, 135. Анисимов Е.Б. Время петровских реформ. Л., 1989. С. 329, 310—311. Юхт А.И. Русские деньги от Петра Великого до Александра I. М., 1994. С. 9, 36, 15. Живов В.М. Язык и культура в России XVIII века. М., 1996. С. 90—91. Там же. С. 74, 124. Там же. С. 63, 65. Cracraft J. The Church Reform of Peter the Great. Stanford, 1971. Freeze G. The Russian Levites: Parish Clergy in the Eighteenth Century. Cambridge. MA. 1977. P. 31, 29.
532 Примечания 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 Marker С. Publishing, Printing, and the Origins of Intellectual Life in Russia: 1700-1800. Princeton, 1985. Маньков А.Г., Чистяков О.И. Введение // Российское законодательство X—XX веков. М., 1986. Т. 4. С. 21-24. Анисимов Е.В. Рецензия // Вестн. МГУ. Сер. 11. Право. 1987. № 6. С. 92. Замуруев А.С. Приемы и методы кодификации при подготовке проекта уложения Рос- сийского государства в 20-е годы XVIII в. // ВИД. СПб., 1994. Т. XXV. С. 117—126. Massie R.K. Peter the Great: His life and World. N.Y., 1981. Русский перевод: Мас- си P.K. Петр Великий / Пер. с англ. Н.Л. Лужецкой. Смоленск, 1996. Т. 1—3. Павленко Н.И. Петр Великий. М., 1990. Бушуев С.В. История государства Российского: Историко-библиографические очерки. XVII-XVIII вв. М., 1994. С. 292. Там же. Омельченко О.А. Рецензия на книгу Н.И. Павленко “Петр Великий” // Вопр. истории. 1991. № 12. С. 227. Там же. С. 228. Павленко Н.И. Указ. соч. С. 261. Буганов В.И. Петр Великий и его время. М., 1989. См. также мало отличающий- ся очерк А.В. Буганова “Петр Г (Романовы. Исторические портреты. 1613—1762. М., 1997. С. 228-339). Буганов В.И. Петр Великий и его время. С. 185. Павленко Н.И. Указ. соч. С. 442, 452—453. Буганов В.И. Указ. соч. С. 129. Анисимов Е.В. Время петровских реформ. С. 11. Там же. С. 13. Там же. Там же. С. 295, 298. Там же. С. 363. Анисимов Е.В. Царь-реформатор // Петр Великий: Воспоминания. Дневниковые записи. Анекдоты. СПб., 1993. С. 47. Там же. С. 42. Анисимов Е.В. “Шведская модель” с русской “особостью” // Звезда. 1995. № 1. С. 133-150. Там же. С. 136, 137, 141. Водарский Я.Е. Петр I // Вопр. истории. 1993. № 6. С. 77. Там же. Там же. С. 76. Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 153—154. См.: Демидова Н.Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в фор- мировании абсолютизма. М., 1987. См., например: Андреев И.Л. “Служилый город” в политической борьбе XVII ве- ка // Чтения памяти В.Б. Кобрина: “Проблемы отечественной истории и культу- ры периода феодализма”. Тезисы докладов и сообщений. М., 1992. С. 30. См.: Антонов АЛ. Родословные росписи конца XVII в. М., 1996. С. 41. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. М., 1989. С. 492. Roberts М. The Military Revolution, 1560—1660 11 Essays in Swedish History. L., 1967. P. 195-225. Об этом, как о доказанном факте, писал, например, И.Д. Ковальченко (Теорети- ко-методологические проблемы исторических исследований: Заметки и размышле- ния о новых подходах // Новая и новейшая история. 1995. № 1).
Примечания 533 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 Цит. по: Кара-Мурза А.А., Поляков Л.В. Реформатор. Русские о Петре I. Опыт аналитической антологии. Иваново, 1994. С. 35. Там же. Там же. С. 38. Там же. С. 39. Павлова-Сильванская М.П. К вопросу об особенностях абсолютизма в России // История СССР. 1968. № 4. С. 71-85. Киссель М.А. К уяснению философско-исторического смысла преобразований Петра Великого // Из истории реформаторства в России. Философско-историче- ские очерки. М., 1991. С. 26. Ссменникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. М., 1994. С. 175. Наше отечество. Опыт политической истории. М., 1991. Т. 1. С. 56. Богданов А.П. Летописец и историк конца XVII века. М., 1994. С. 66, 69. Ковальченко И.Д. Указ. соч. С. 9. Zhivov V.M. Religious Reform and the Emergence of Individual in Russian Seventeenth-Century Literature 11 Religion and Culture in Early Modern Russia and Ucraine. Nothern Illinois Univ. Press. DeKalb., 1997. P. 184—198. Raeff M. Transfiguration and Modernization: The Paradoxes of Social Disciplining, Paedagogical Leadership, and the Enlightenment in 18th Century Russia /1 Hans Erich Bodeker / Ernst Hinrichs (Hrsg.) Alteuropa—Ancien Regime—Fruhe Neuzeit. Probleme und Methoden der Forschung. 124. Stuttgart; Bad. Constatt, 1991. Панченко A.M. Русская культура в канун петровских реформ. Л., 1984. С. 26. Там же. С. 153. Соловьев С.М. Публичные чтения о Петре Великом. М., 1984. С. 38. Панченко А.М. Русская культура. С. 35. Соловьев С.М. Сочинения. М., 1991. Кн. VII. С. 523. Возгрин В.Е. Россия и европейские страны в годы Северной войны. Л., 1986. С. 70. Павленко Н.И. Указ. соч. С. 65; Анисимов Е.В. Время петровских реформ. С. 82. Анисимов Е.В. Время петровских реформ. С. 82. Санин Г.А. Петр I — дипломат. Великое посольство и Ништадтский мир // Рос- сийская дипломатия в портретах. М., 1992. С. 28. См. об этом: Анисимов Е.В. “Шведская модель”. С. 135—136. Захаров В.Н. Западноевропейские купцы в России. Эпоха Петра I. М., 1996. С. 269-271. Милюков П.Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII сто- летия и реформа Петра Великого. 2-е изд. СПб., 1905. С. 543—546. См.: Баггер X. Указ. соч. С. 152—155. Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1989. Т. IV. С. 25. Raeff М. “Peter’s Domestic Legacy: Transformation or Revolution?” // Peter the Great Transforms Russia / Ed. by J. Cracraft. D.C. Heath and Company. Lexington; Massachusets; Toronto, 1991. P. 287. Анисимов Е.В. Время петровских реформ. С. 40—41. Письма и бумаги императора Петра Великого. СПб., 1887. Т. 1. С. 266. Павленко Н.И. Указ. соч. С. 81. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. VII. С. 548. Там же. С. 549—550. ПСЗ. Т. 4. № 2015. Там же. Т. 3. № 1674, 1675, 1683, 1685, 1686.
534 Примечания 98 Там же. № 1699. 1 ”• 99 Там же. Т. 4. № 1887, 1999. 100 Там же. № 2175. 101 Там же. № 2132. 102 Crummey R.O. Aristocrats and Servitors. The Boyar Elite in Russia. 1613—1689. Princeton Univ, press, 1983. P. 163. 103 ПСЗ. T. 3. № 1735, 1736. 104 Там же. № 1673. 105 Воскресенский H.A. Законодательные акты Петра I. М.; Л., 1945. Т. 1. № 236. С. 195. 106 ПСЗ. Т. 4. № 1751. 107 Там же. № 1766, 1812, 1874 и др. 108 Там же. № 1765. 109 Воскресенский Н.А. Указ. соч. Т. 1. № 3. С. 30—33. 110 Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. С. 109. 111 Цит. по: Маньков А.Г. Развитие крепостного права в России во второй половине XVII века. М.; Л., 1962. С. 395. 112 ПСЗ. Т. 3. № 1723. 113 Там же. Т. 4. № 1775, 1819. 114 Там же. 115 . Российское законодательство X—XX веков. Т. 4. С. 146—147. 116 ПСЗ. Т. 7. № 4432. 117 Там же. Т. 4. № 1820. 118 Там же. № 1920. 119 Там же. № 1923, 2035. См. также: Т. 7. № 4139 (ст. 16), 4145, 4318. 120 Там же. Т. 4. № 1944, 2138; Т. 5. № 2944. 121 Там же. Т. 6. № 3754. 122 Там же. № 3995. 123 Анисимов Е.В. Податная реформа. С. 152—157. 124 Панеях В.М. Холопство в первой половине XVII века. Л., 1984. С. 239. 125 Цит. по: Павленко Н.И. Указ. соч. С. 145. 126 См.: Юхт А.И. Указ. соч. С. 28—35. 127 Анисимов Е.В. Государственные преобразования. С. 24. 128 ПСЗ. Т. 4. № 1829. 129 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. VII. С. 605. 130 ПСЗ. Т. 4. № 1884. 131 Соловьев С.М. Сочинения. М., 1993. Кн. VIII. С. 85—86. 132 ПСЗ. Т. 4. № 1899. 133 Юрганов А.Л. У истоков деспотизма // История отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории России IX — начала XX в. М., 1991. С. 43. См. также: Он же. Категории русской средневековой культуры. М., 1998. С. 216—305. 134 ПСЗ. Т. 4. № 1921. 135 Там же. № 1879. 136 Там же. № 1758. 137 Там же. № 1964. 138 Там же. № 1907. 139 Анисимов Е.В. Линии жизни // Петербургский мираж. СПб., 1991. С. 8. 140 Ruble В.А. Leningrad: Shaping a Soviet City. Univ, of California Press, 1990. P. XXVI, 23. 141 Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Отзвуки концепции “Москва — Третий Рим” в иде- ологии Петра Первого // Художественный язык средневековья. М., 1982. С. 241.
Примечания 535 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 Там же. С. 239-241. 'V К Н шпг: Павленко Н.И. Указ. соч. С. 164. ПСЗ. Т. 4. № 1910. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. VIII. С. 74, 158. Письма и бумаги императора Петра Великого. Пг., 1918. Т. 6. № 2027. ПСЗ. Т. 4. № 1977. Там же. № 1954, 1955, 1956. Там же. № 1963. Там же. № 2232, 2306. Там же. № 2036, 2095, 2096, 2104, 2110, 2113, 2114, 2138, 2171 и др. Письма и бумаги императора Петра Великого. М.; Л., 1950. Т. 9. Вып. 1. № 2978. ПСЗ. Т. 4. № 2532. Письма и бумаги императора Петра Великого. М., 1975. Т. 12, Вып. 1. № 5024. С. 17. Анисимов Е.В. Время петровских реформ. С. 104. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. VIII. С. 103. ПСЗ. Т. 4. № 2218. Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1983. С. 88. Павленко Н.И. Указ. соч. С. 297. Анисимов Е.В. Время петровских реформ. С. 146—149. Анисимов Е.В. Государственные преобразования. С. 40—41. Письма и бумаги императора Петра Великого. М.; Л., 1948. Т. 8. Вып. 1. № 2659. С. 157. См.: Там же. Т. 9. Вып. 1. № 3067. С. 91. Там же. № 3252. С. 226-227. Анисимов Е.В. Время петровских реформ. С. 205. Anderson M.S. “Poltava and Europe” // Peter the Great Transforms Russia / Ed. by J. Cracraft. Lexington; Massachusets; Toronto, 1991. P. 38, 39. Воскресенский H.A. Указ. соч. T. 1. № 240. С. 197. Ерошкин Н.П. Указ. соч. С. 75. Павленко Н.И. Указ. соч. С. 333. Воскресенский Н.А. Указ. соч. Т. 1. № 242. С. 201. Анисимов Е.В. Время петровских реформ. С. 152; Он же. Государственные пре- образования. С. 29. Ключевский В.О. Указ. соч. Т. IV. С. 150; Уланов В.Я. Преобразования управ- ления при Петре Великом //Три века: Россия от Смуты до нашего времени. Ре- принт. М., 1992. С. 254. Павленко Н.И. Указ. соч. С. 334. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. VIII. С. 427. Павленко Н.И. Указ. соч. С. 371. Анисимов Е.В. Государственные преобразования. С. 38. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. VIII. С. 464. Там же. С. 506. Там же. С. 480—481. См.: Седов П.В. “Почесть”, “поминки” и “посулы” в московских приказах XVII в. // Россия в X—XVIII вв.: проблемы истории и источниковедения. Тезисы докладов и со- общений вторых чтений, посвященных памяти А.А. Зимина. М., 1995. С. 524—529. Волкова И.В., Курукин И.В. Феномен дворцовых переворотов в политической ис- тории России XVII—XX вв. // Вопр. истории. 1995. № 5—6. С. 44.
536 Примечания 182 Воскресенский Н.А. Указ. соч. Т. 1. № 10. С. 37. — с 183 См.: Баггер X. Указ. соч. С. 101—102. 184 Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. 9. Вып. 1. № 33*80. С. 344. 185 Черепнин Л.В. Русская палеография. М., 1956. С. 477. > 186 Воскресенский Н.А. Указ. соч. Т. 1. № 37. С. 52. 187 Там же. № 25, 27, 32. С. 44-47. г 188 Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. 12. Вып. 1. С. 18—19. 189 Анисимов Е.В. Время петровских реформ. С. 278—279. 190 Носов Б.В. О праве распоряжения феодальной земельной собственностью в 60-70-е гг. XVIII в. // Проблемы истории СССР. М., 1983. Вып. XIII. С. 69. 191 Анисимов Е.В. Время петровских реформ. С. 278. 192 Там же. С. 298-299. 193 Hellie R. Slavery in Russia. 1450—1725. Chicago; L., 1982. P. 355—369. 194 См.: Аксенов А.И. Генеалогия московского купечества XVIII в.: из истории фор- мирования русской буржуазии. М., 1988. С. 140 и др. 195 Воскресенский Н.А. Указ. соч. Т. 1. № 60. С. 65—66. 196 Анисимов Е.В. “Шведская модель”. С. 141—142. 197 Воскресенский Н.А. Указ. соч. Т. 1. № 49. С. 60. 198 Анисимов Е.В. “Шведская модель”. С. 143. 199 Анисимов Е.В. Государственные преобразования. С. 129. 200 ПСЗ. Т. 6. № 3626. 201 Маньков А.Г. Крепостное право и дворянство в проекте уложения 1720—1725 гг. // Дворянство и крепостной строй России XVI—XVIII вв. М., 1975. С. 159. 202 Там же. С. 179-180. 203 Воскресенский Н.А. Указ. соч. Т. 1. № 106. С. 92. 204 Голикова Н.Б. Торговля крепостными без земли в 20-х годах XVIII в. (По материа- лам крепостных книг городов Поволжья) // Ист. зап. М., 1972. Т. 90. С. 306—307. 205 Цит. по: Маньков А.Г. Крепостное право и дворянство. С. 165. 206 Голикова Н.Б. Указ. соч. С. 308—313. 207 Цит. по: Маньков А.Г. Крепостное право и дворянство. С. 165. Не совсем ясно, на каком основании автор считает именно эту формулу первой в истории крепост- ного права попыткой “дать общее правовое определение крепостной зависимости”. 208 См.: Каменский А.Б. Книги справок Разрядного архива: история составления и ис- точниковедческое значение / / Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1983. С. 162—172. 209 Анисимов Е.В. Податная реформа Петра I. С. 230. 210 См.: Соборное уложение 1649 г. Гл. XIX. Ст. 19. 211 ПСЗ. Т. 7. № 4533. 212 См., например: Там же. Т. 5. № 2668. 213 Беляев И.Д. Крестьяне на Руси. М., 1903. С. 237—241. 214 Wirtschafter Е.К. Structures of Society: Imperial Russia’s “People of Various Ranks”. Nothern Illinois Univ. Press. 1994. P. 25—26, 33. 215 Воскресенский Н.А. Указ. соч. Т. 1. С. 61. 216 Анисимов Е.В. “Шведская модель”. С. 143. 217 Анисимов Е.В. Время петровских реформ. С. 394. 218 Анисимов Е.В. Государственные преобразования С. 136. 219 Там же. С. 137. 220 ПСЗ. Т. 6. С. 317. 221 Cracraft J. The Church Reform of Peter the Great 11 Peter the Great Transforms Russia / Ed. by J. Cracraft. P. 168.
Примечания 537 222 Воскресенский Н.А. Указ. соч. Т. 1. С. 243—246. ” ' 223 Там же. № 132. С. 107. 224 Троицкий С.М. Русский абсолютизм и дворянство XVIII в.: формирование бюро- кратии. М., 1974. С. 115, 113. 225 Анисимов Е.В. Время петровских реформ. С. 310. 226 Волкова И.В., Курукин И.В. Указ. соч. С. 43. 4 227 Ключевский В.О. Указ. соч. Т. IV. С. 238. 228 Бойцов М.А. “...Клии страшный глас” // Со шпагой и факелом. Дворцовые пе- ревороты в России 1725—1825 гг. М., 1991. С. 9. 229 Воскресенский Н.А. Указ. соч. Т. 1. № 224. С. 471—473. 230 Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. М., 1938. Т. 1. С. 53. 231 Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 16. 232 Пресняков А.Е. Указ. соч. С. 236. 233 Цит. по: Фроянов И.Я. Указ. соч. С. 45. 234 Воскресенский Н.А. Указ. соч. Т. 1. № 220. С. 165. 235 Петросян Ю.А. Османская империя: могущество и гибель. Исторические очерки. М., 1990. С. 91-92. 236 Витол А.В. Османская империя (начало XVIII в.). М., 1987. С. 28. 237 Петросян Ю.А. Указ. соч. С. 91—92, 80, 131. 238 Витол А.В. Указ. соч. С. 20. 239 Миллер А.Ф. Мустафа-паша Байрактар. Османская империя в начале XIX в. М.; Л., 1947. С. 40. 240 Витол А.В. Указ. соч. С. 29, 21. 241 Там же. С. 22-23. 242 Там же. С. 40, 12. 243 Там же. С. 23-25, 39-40. 244 Мейер М.С. Османская империя в XVIII веке: Черты структурного кризиса. М., 1991. С. 12. 245 Витол А.В. Указ. соч. С. 41. 246 Там же. С. 52—53. 247 Мейер М.С. Указ. соч. С. 69. 248 Там же. С. 173. 249 Погодин М.П. Петр Великий // Историко-критические отрывки. М., 1846. Т. 1. С. 342. 250 Ковальченко И.Д. Указ. соч. С. 9. К главе 3 1 Анисимов Е.В. Путники, прошедшие раньше нас / / Безвременье и временщики: Воспоминания об “эпохе дворцовых переворотов” (1720-е — 1760-е годы). Л., 1991. С. 4. 2 Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1989. Т. IV. С. 238. 3 Три века. Россия от Смуты до нашего времени. Исторический сборник под ред. В.В. Каллаша. Репринт. М., 1992. С. 331. 4 См. подробнее: Каменский А.Б. “Под сению Екатерины”. Вторая половина XVIII в. СПб., 1992. С. 83—88; Волкова И.В., Курукин И.В. Феномен дворцовых пере- воротов в политической истории России XVII—XX вв. // Вопр. истории. 1995. № 5-6. 5 Записки императрицы Екатерины Второй. СПб., 1907. С. 642.
538 Примечания 6 См.: Тартаковский АТ. Русская мемуаристика XVIII — первой половины XIX в. М., 1991. 7 Карамзин Н.М, Записка о древней и новой России. М., 1991. С. 37—39. 8 Градовский А.Д. Высшая администрация России XVIII столетия и генерал-проку- роры. СПб., 1866. С. 137—138. 9 Там же. С. 143, 146. 10 Там же. С. 153, 158. 11 Соловьев С.М. Сочинения. М., 1993. Кн. IX. С. 538-539. 12 Там же. С. 576. 13 Там же. Кн. X. С. 146. 14 Милюков П.Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII сто- летия и реформа Петра Великого. 2-е изд. СПб., 1905. С. 546, 524—525. 15 Милюков П.Н. Воспоминания. М., 1991. С. 107. 16 Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. М., 1989. Т. IX. С. 250—251. 17 Там же. С. 286, 305, 272. 18 Филиппов А.Н. История Сената в правление Верховного тайного совета и Каби- нета. Юрьев, 1895. С. 3—4, 137. 19 Там же. С. 102-103, 94-95, 98. 20 Филиппов А.Н. Кабинет министров и его сравнение с Верховным тайным советом. Юрьев, 1898. С. 30-31. 21 Анисимов Е.В. Внутренняя политика Верховного тайного совета. Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Л., 1975. С. 5. 22 Вяземский Б.Л. Верховный тайный совет. СПб., 1909. С. IX. 23 Там же. С. 250. 24 Там же. С. 285—286. 25 Там же. С. 288—289. 26 Строев В.М. Бироновщина и Кабинет министров. М., 1909. Ч. 1. С. 14—15, 13, 16. 27 Там же. С. 41-43. 28 Там же. С. 175. 29 Там же. М., 1910. Ч. 2. С. 24. 30 Там же. С. 172-173. 31 Там же. Ч. 1. С. 171. 32 Бондаренко В.Н. Очерки финансовой политик^ Кабинета министров Анны Иоан- новны. М., 1913. С. 7. 33 Там же. С. 29. 34 Там же. С. 39—40. 35 Там же. С. 98-99. 36 Там же. С. 229, 376. 37 Там же. С. 244-262. 38 Там же. С. 375. 39 Павлов-Сильванский Н.П. Очерки по русской истории XVIII—XIX вв. СПб., 1910. С. 375. 40 Там же. С. 378. 41 Там же. С. 401, 390-391. 42 Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. М., 1993. С. 561, 556. 43 Там же. С. 568, 570-571. 44 Богословский М.М. Лекции по русской истории XVIII века. М., Лит. Рихтера. С. 246. 45 Любавский М.К. Русская история XVIII в. М., 1913. Ч. 1. С. 3. 46 См., например: Пушкарев С.Г. Обзор русской истории. М., 1991. С. 249—250.
Примечания 539 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 Riasanovsky N.V. The Image of Peter the Great in Russian History and Thought (N.Y.; Oxford, 1985). P. 23. Meehan-Waters B. Autocracy and Aristocracy and the Russian Service Elite of 1730 (New Brunswick; N.Y., 1982). Curtiss M. A Forgotten Empress. Anna Ivanovna and her Era. N.Y., 1974. Lipski A. The ‘Dark Era’ of Anna Ivanovna // American Slavic and East European Review. 15 (1956). P. 477-488. Мавродин В.В. Экономический рост России, внутренняя и внешняя политика ца- ризма в конце XVII — первой половине XVIII века. М., 1957. С. 65. Пархом Е.С. Торгово-промышленная политика Верховного тайного совета (1726—1730 гг.). Автореф. дис. ... канд ист. наук. Л., 1949. Козинцева Р.И. От тарифа 1724 г. к тарифу 1731 г. // Вопросы генезиса капита- лизма в России. Л, 1964; Павленко Н.И. История металлургии в России XVIII в. М., 1962. Троицкий С.М. Финансовая политика русского абсолютизма в XVIII веке. М., 1966. Анисимов Е.В. Внутренняя политика Верховного тайного совета (1726—1730 гг.). Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Л., 1975. С. 10—19. Анисимов Е.В. Податная реформа Петра I. Введение подушной подати в России 1719-1728. Л., 1982. С. 265. Там же. С. 286. Анисимов Е.В. Россия без Петра. СПб., 1994. С. 87—88. Там же. С. 96. Там же. С. 99—101. Там же. С. 93, 102. Там же. С. 289. Там же. С. 290. Там же. С. 294. Анисимов Е.В. Россия в “Эпоху дворцовых переворотов” // Власть и реформы: от самодержавной к советской России. СПб., 1996. С. 153—160. Гордин Я.А. Меж рабством и свободой. СПб., 1994. С. 104—105, 112, 303. Павленко Н.И. Полудержавный властелин. М., 1988. С. 239—242. Белявский В.С. Екатерина I / / На Российском престоле: монархи Российские по- сле Петра Великого. М., 1993. С. 34—35, 47. Курукин И.В. Петр II // Там же. С. 71, 96. Анисимов Е.В. Россия без Петра. С. 81. Звягинцев А.Г., Орлов Ю.Г. Око государево. Российские прокуроры. XVIII век. М., 1994. С. 27. ПСЗ. Т. 6. № 3877. Записка П.И. Ягужинского о состоянии России // ЧОИДР. 1860. Ч. 4. Смесь. С. 269-273. Анисимов Е.В. Россия без Петра. С. 94. ПСЗ. Т. 7. № 4650. Там же. № 4649. Там же. № 4652. Там же. № 4658. Там же. № 4734. Там же. № 4980. Там же. № 4663. Там же. № 4807.
540 Примечания 83 Там же. № 4669. 84 Там же. № 4672. 85 Там же. № 4694. 86 Там же. № 4721. 87 Там же. № 4728. 88 Там же. № 4731. 89 Там же. № 4722. 90 Там же. № 4651. 91 Там же. № 4654. 92 Там же. № 4673, 4674. 93 Там же. № 4687. 94 Там же. № 4729. 95 Там же. № 4753, 4659. 96 Там же. № 4787. 97 ЧОИДР. 1897. Ч. 2. Смесь. С. 30. 98 Там же. С. 31. 99 Там же. С. 35. 100 Там же. С. 42. 101 Анисимов Е.В. Россия без Петра. С. 85. 102 ПСЗ. Т. 7. № 4821. 103 Там же. № 4830. 104 СИРИО. СПб., 1886. Т. LV. С. 2. 105 ПСЗ. Т. 7. № 4925. 106 Там же. № 4847, 4853, 4862. 107 Анисимов Е.В. Россия без Петра. С. 90—91. 108 СИРИО. Т. LV. С. 93. 109 ПСЗ. Т. 7. № 4837. 110 Там же. № 4840. 111 Там же. № 4857. 112 Там же. № 4886. 113 Там же. № 4928, 4930. 114 Там же. № 4933. 115 Там же. № 4929. 116 СИРИО. Т. LV. С. 458-459. 117 Анисимов Е.В. Россия без Петра. С. 100. 118 СИРИО. Т. LV. С. 189-190. 119 Там же. С. 304-305. 120 Там же. С. 363. 121 Там же. С. 458. 122 ПСЗ. Т. 7. № 4934. 123 Филиппов А.Н. История Сената в правление Верховного тайного совета и Каби- нета. С. 140. 124 ПСЗ. Т. 7. № 4995. 125 Там же. № 4836. 126 СИРИО. СПб., 1891. Т. LXXIX. С. 268. 127 ПСЗ. Т. 7. № 4870. 128 Там же. № 4893, 4944. 129 Исторические бумаги, собранные К.И. Арсеньевым. СПб., 1872. С. 85—88. 130 ПСЗ. Т. 7. № 5010. 131 Там же. № 5016.
Примечания 541 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 Там же. № 5017. СИРИО. СПб., 1888. Т. LXIII. С. 138-139. и Там же. С. 139—140. ПСЗ. Т. 7. № 5052. 1 > Там же. № 5023. Там же. № 5039. Там же. № 5126. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. IX. С. 571—572. ПСЗ. Т. 7. № 5000. Анисимов Е.В. Россия без Петра. С. 96. Юхт А.И. Русские деньги от Петра Великого до Александра I. М., 1994. С. 43-55. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. IX. С. 564—565; Анисимов Е.В. Россия без Пе- тра. С. 103—104. ПСЗ. Т. 7. № 4898, 4990. СИРИО. СПб., 1875. Т. XV. С. 375-376. ПСЗ. Т. 7. № 5103. Там же. № 5142; Т. 8. № 5302. СИРИО. СПб., 1889. Т. LXIX. С. 337. ПСЗ. Т. 7. № 5160. Там же. Т. 8. № 5273. Там же. № 5221. Там же. № 5233, 5266, 5366. Там же. № 5243, 5244. Там же. № 5263, 5350. Там же. № 5267. Там же. № 5312. Там же. № 5397. Там же. № 5333. Там же. № 5225, 5237, 5278, 5320, 5287, 5348, 5412, 5363, 5496. Там же. № 5277, 5491, 5492, 5248. Цит. по: Соловьев С.М. Сочинения. Кн. IX. С. 566. Там же. С. 567. Павленко Н.И. Полудержавный властелин. С. 240. Тройский С.М. Борьба посадов против фискальной политики русского абсолютиз- ма в 20-х годах XVIII в. // Города феодальной России. М., 1966. С. 428—436. Цит. по: Соловьев С.М. Сочинения. Кн. Х.‘С. 199. См.: Протасов Г.А. Дворянские проекты 1730 года (Источниковедческое изуче- ние) // Источниковедческие работы. Тамбов, 1971. Вып. 2. Дудкин С.Н. Источниковедение дворянских наказов 1730 г. Дипломная работа. С.-Петербургский гос. ун-т. 1995. С. 118—119. РГАДА. Ф. 3. Д. 4. Л. 47. Там же. Л. 49. Там же. Л. 47—47 об., 49—50. Дудкин С.Н. Указ. соч. С. 167. РГАДА. Ф. 3. Д. 4. Л. 7-9 об. Там же. Л. 42. Строев В.М. Указ. соч. Ч. 1. С. 23. Анисимов Е.В. Россия без Петра. С. 293—294. ПСЗ. Т. 8. № 5504.
542 Примечания 177 Там же. № 5708. .? \ г* 178 Там же. № 5510. PH-ЯН ”> И' " ? 1 179 Там же. № 5570. 180 Le Donne J. Absolutism and the Ruling Class. The Formation of the Russian Political Order. 1770-1825. N.Y.; Oxford, 1991. P. 87. 181 ПСЗ. T. 8. № 5566. 182 Там же. № 5606. 183 Там же. № 5518. 184 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. X. С. 232. 185 ПСЗ. Т. 8. № 5538. 186 Там же. № 5554. ... . 187 Там же. № 5560. 188 Там же. № 5621. ? V ; , 189 Там же. № 6177. 190 Там же. Т. 9. № 6693. 191 Там же. Т. 8. № 5521. 192 Строев В.М. Указ. соч. Ч. 1. С. 73. 193 ПСЗ. Т. 9. № 6138. 194 Там же. № 6794. 195 Там же. Т. 8. № 5659. 196 Строев В.М. Указ. соч. Ч. 1. С. 67. 197 Акишин М.О. Полицейское государство и сибирское общество. Эпоха Петра Ве- ликого. Новосибирск, 1996. С. 85. 198 ПСЗ. Т. 8. № 5522. 199 Там же. № 5534. 200 Там же. № 5525. 201 Там же. № 5546. 202 Там же. № 5528. 203 Там же. № 5535. 204 Там же. № 5727. 205 Там же. № 5738. 206 Там же. № 6150. 207 Там же. № 5571. 208 Курляндский И.А. Анна Иоанновна // На Российском престоле. С. 145. 209 Анисимов Е.В. Путники, прошедшие раньше нас. С. 16. 210 Бескровный Л.Г. Очерки по источниковедению военной истории России. М., 1957. С. 127. 211 Епифанов П.П. Военное дело // Очерки русской культуры XVIII века. М., 1987. Ч. 2. С. 212, 208. 212 Бескровный Л.Г. Указ. соч. С. 127. 213 ПСЗ. Т. 8. № 5593. 214 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. X. С. 228. 215 СИРИО. СПб., 1892. Т. LXXXI. С. 234-235. 216 ПСЗ. Т. 8. № 5937, 5939. 217 Там же. № 5970, 5989, 6035. 218 Там же. № 5755, 6027, 6034, 6048, 6049, 6111, 6114, 6128. 219 Там же. № 5567. 220 Там же. № 5577. 221 Там же. № 5664. 222 Там же. № 5568.
Примечания 543 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. X. С. 228—229. ПСЗ. Т. 8. № 5594. Там же. № 5644. Там же. № 6406. w Там же. № 5620. w Там же. № 5625. Там же. № 5623. Анисимов Е.В. Россия без Петра. С. 438. Там же. С. 430. ПСЗ. Т. 9. № 6404. Там же. № 6789. Там же. Т. 8. № 5633. Там же. Т. 10. № 7339. Юхт А.И. Указ. соч. С. 65—77. ПСЗ. Т. 8. № 5690. Там же. № 5652. Там же. № 5638. Там же. № 5697. Там же. № 6234. Там же. № 5780. Там же. № 5748. Там же. № 5789. Троицкий С.М. Финансовая политика. С. 28—29. ПСЗ. Т. 8. № 5873. Там же. № 5924, 5983, 6194, 6221, 6231, 6237, 6241, 6260, 6261. Троицкий С.М. Финансовая политика. С. 138—140; ПСЗ. Т. 11. № 7732. ПСЗ. Т. 11. № 7832. См. также: Т. 10. № 7494; Т. 11. № 7946. Там же. Т. 9. № 6674, 6681. СИРИО. Юрьев, 1900. Т. CVIII. С. 288-291. Бондаренко В.Н. Указ. соч. С. 59. Веселовский С.Б. Сошное письмо. М., 1916. Т. 2. С. 547—548. См.: ПСЗ. Т. 11. № 8619. Там же. Т. 8. № 5653. Там же. № 5717. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. X. С. 219—220. ПСЗ. Т. 8. № 5811. Там же. № 5881. Там же. Т. 10. № 7787. См.: Там же. Т. '9. № 5886, 5894, 5915, 6050; Т. 10. № 7313. Там же. Т. 10. № 7363. Там же. № 7313, 7369. Там же. Т. 8. № 5788, 5831. Там же. Т. 9. № 6188. Там же. № 6695. Там же. Т. 8. № 5794. Там же. № 5806. См., например: Там же. Т. 9. № 6652, 6782. Репин Н.Н. Внешняя торговля России через Архангельск и Петербург в 1700 — начале 60-х гг. XVIII века. Докторская диссертация. Л., 1985. ПСЗ. Т. 9. № 7077, 7183.
544 Примечания 272 Там же. Т. 9. № 7403; Т. 10. № 7666. 273 Там же. Т. 8. № 5846. *' 274 Там же. № 6262; Т. 9. № 6551. 275 Там же. Т. 9. № 7060. 276 Там же. № 6411. 277 Там же. Т. 8. № 5860. 278 Там же. Т. 9. № 7047. 279 Там же. Т. 10. № 7589. . . «> • 280 Там же. № 7600. 281 Там же. № 7766; Т. 11. № 8196. 282 Строев В.М. Указ. соч. Ч. 1. С. 72. 283 Бондаренко В.Н. Указ. соч. С. 1, 15. 284 ПСЗ. Т. 8. № 5909. 285 Там же. № 5819, 5836, 5863, 5876, 5904. 286 Там же. Т. 9. № 6872. 287 Там же. Т. 8. № 5957. 288 Там же. Т. 9. № 6127. 289 Там же. Т. 8. № 5958, 6155; Т. 9. № 6529. 290 Там же. Т. 8. № 6117; Т. 9. № 6453; Т. 11. № 8206. 291 Там же. Т. 8. № 6067, 6071; Т. 10. № 7889, 7928, 7954. 292 Там же. Т. 8. № 6137. 293 Там же. № 6300. 294 Там же. № 6368, 6452, 6372, 6510, 6719, 6795 и др. 295 Там же. № 6378. 296 Там же. № 6384, 6538. 297 Там же. Т. 10. № 7328. 298 Там же. Т. 8. № 6391, 6392, 6412, 6450, 6587, 6863. 299 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. X. С. 250—251. 300 СИРИО. Т. CVIII. С. 22-23, 56. 301 ПСЗ. Т. 9. № 6313. 302 Там же. № 6703. 303 Там же. № 6674. 304 Филиппов А.Н. Кабинет министров. С. 26. 305 ПСЗ. Т. 9. № 6858. 306 Анисимов Е.В. Россия без Петра. С. 294. 307 СИРИО. Юрьев. 1902. Т. CXIV. С. 445; ПСЗ. Т. 9. № 7107; Т. 10. № 7812. 308 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. X. С. 460—461; ПСЗ. Т. 9. № 7136. См. также: Т. 10. № 7727, 7627, 7761. 309 ПСЗ. Т. 10. № 7142. 310 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. X. С. 456—457; Анисимов Е.В. Россия без Пе- тра. С. 293. 311 ПСЗ. Т. 10. № 7171. 312 Там же. № 7182. 313 Там же. № 7201. 314 Там же. № 7213, 7248. 315 Там же. № 7235. 316 Там же. Т. 11. № 8043. 317 Там же. № 8195. 318 Там же. Т. 9. № 6952, 7095. 319 Там же. № 7080.
Примечания $45 320 Там же. № 7194, 7195. 321 Там же. № 7258. 322 Там же. № 7351, 7356. 323 Там же. № 7410. 324 Троицкий С.М. Финансовая политика. С. 30. 325 ПСЗ. Т. 10. № 7582. 326 Там же. № 7597. 327 Там же. № 7818, 7859, 7937; Т. 11. № 8140. 328 Там же. Т. 10. № 7599, 7931. 329 Там же. № 7907. 330 Там же. Т. 9. № 7055, 7061. См. также: Т. 10. № 7246. 331 Там же. Т. 10. № 7323, 7873-7875, 7969. 332 Там же. Т. 11. № 8262-8264, 8267. 333 Там же. № 8301. 334 Там же. № 8293. 335 Там же. № 8294. 336 Там же. № 8299. 337 Там же. № 8345. 338 Соловьев С.М. Сочинения. М., 1993. Кн. XI. С. 41. 339 ПСЗ. Т. 11. № 8300. 340 Там же. № 8440. 341 Там же. № 8357, 8407, 8448. К главе 4 1 Шишкин И. События в Петербурге в 1740 и 1741 гг. СПб., 1858; Семевский М.И. Первый год царствования Елизаветы Петровны. 1741—1742 // Русское слово. 1859. Кн. 6; Он же. Царствование Елизаветы Петровны. 1743 г. // Там же. 1860. Кн. 1. 2 Ешевский С.В. Очерк царствования Елизаветы Петровны // Сочинения по рус- ской истории. М., 1900. С. 112. 3 Рахматуллин М.А. Комментарии к двадцать третьему и двадцать четвертому то- мам “Истории России с древнейших времен” // Соловьев С.М. Сочинения. М., 1993. Кн. XII. С. 627. 4 Там же; Анисимов Е.В. Россия в середине XVIII века. Борьба за наследие Пет- ра. М., 1986. С. 4. 5 Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XII. С. 605. 6 Там же. С. 33. 7 Там же. С. 605—608. 8 Градовский А.Д. Высшая администрация России XVIII столетия и генерал-проку- роры. СПб., 1866. С. 192-193. 9 Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. М., 1993. С. 583—591. 10 Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. М., 1989. Т. IV. С. 312—316. 11 Три века. Россия от Смуты до нашего времени. Исторический сборник под ред. В.В. Каллаша. Репринт. М., 1992.С. 442—443. 12 История Правительствующего Сената за двести лет. 1711—1911. СПб., 1911. Т. 2. С. 29-30, 35. 13 Там же. С. 68, 313-314. 14 Костомаров Н.И. Императрица Елизавета Петровна / / Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее важнейших деятелей. СПб., 1873. Кн. III. Вып. 7; Латкин В.Н. Законодательные комиссии в России в XVIII в. СПб., 1887. Т. 1. 18— 1231
546 Примечания 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 Готье Ю.В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. М.; Л., 1941. Т. II. С. 131-156. Рубинштейн Н.Л. Уложенная комиссия 1754—1766 гг. и ее проект нового уложе- ния “О состоянии подданных вообще” // Ист. зап. М., 1951. Т. 38. С. 227—240. Волков М.Я. Отмена внутренних таможен в России // История СССР. 1957. № 2. С. 82-94. Волков М.Я. Таможенная реформа 1753—1757 гг. // Ист. зап. М., 1962. Т. 71. С. 140-157. Шмидт С.О. Проект П.И. Шувалова 1754 г. “О разных государственной пользы способах” // Ист. архив. 1962. № 6; Он же. Проект П.И. Шувалова о создании в России высшей военной школы (1755 г.) // Вопросы военной истории России: XVIII и первая половина XIX веков. М., 1969. Шмидт С.О. Политика просвещенного абсолютизма в России середины XVIII ве- ка / / Россия и Испания: историческая ретроспектива. М., 1987. С. 264, 269—270, 272, 274-275. Троицкий С.М. Финансовая политика русского абсолютизма в XVIII веке. М., 1966. С. 142-217. Троицкий С.М. Русский абсолютизм и дворянство XVIII в.: Формирование бюро- кратии. М., 1974. С. 123-140, 142-143. Анисимов Е.В. Россия в Середине XVIII века: Борьба за наследие Петра. СПб., 1986. С. 43-72. Власть и реформы: От самодержавной к советской России. СПб., 1996. С. 163. Наумов В.П. Организация и внутриполитическая деятельность Конференции при Высочайшем дворе (1756—1762 гг.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1991. С. 10-22. Наумов В.П. Организация и внутриполитическая деятельность Конференции при Высочайшем дворе. Кандидатская диссертация. М., 1991. С. 184—187. Кислягина Л.Г. Канцелярия статс-секретарей при Екатерине II // Государствен- ные учреждения России XVI—XVIII вв. М., 1991. С. 170. Наумов В.П. Елизавета Петровна // Вопр. истории. 1993. № 5. С. 51—72. Кричевцев М.В. Кабинет Елизаветы Петровны и Петра III. Новосибирск, 1993. С. 38. Корякина Е.П. Идеология абсолютизма и политические взгляды П.И. Шувалова // Вестн. МГУ. Сер. 8. История. 1991. № 5. С. 19—25. Корякина Е.П. П.И. Шувалов и кредитная политика русского правительства в 50-х гг. XVIII в. // Тр. Государственного исторического музея. М., 1992. Вып. 80. С. 98-106. Яковлев С.Е. Частно-предпринимательская деятельность П.И. Шувалова и отме- на внутренних таможен // Мир источниковедения: Сборник в честь С.О. Шмид- та. М.; Пенза, 1994. С. 88—93. Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. М., 1993. С. 23—25. Там же. С. 25—36. Там же. С. 68. Brennan J.F. Enlightened Despotism in Russia. The Reign of Elisabeth, 1741—1762. N.Y., 1987. P. 155, 185. Ibid. P. 87, 90. Ibid. P. 119. См.: Щебальский П.К. Политическая система Петра III. М., 1870; Тимирязев ВА. Шестимесячное царствование Петра III: Историко-биографический очерк / / Ист. вестник. 1903. Т. 91, 92; Фирсов Н.Н. Петр III и Екатерина II. Пг.; М., 1915.
Примечания 547 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 18* Мыльников А.С. Искушение чудом: “Русский принц и самозванцы”. Л., 1991. С. 51-57. Омельченко О.А. Указ. соч. С. 55—68. Leonard C.S. The Reputation of Peter III /1 Russian Review. 1988. Vol. 47. P. 263-292. Leonard C.S. Reform and Regicide. Bloomington Indianapolis, 1993. Файзова И.В. Материалы Герольдмейстерской конторы как источник по истории Российского дворянства XVIII столетия. Саратов, 1990. Анисимов Е.В. Россия в середине XVIII в. С. 28. Соловьев С.М. Сочинения. М., 1993. Кн. XI. С. 120. РГАДА. Ф. 7. Д. 747. Л. 2-9. Анисимов Е.В. Россия в середине XVIII в. С. 42. Валишевский К. Дочь Петра Великого. М., 1911. С. 134. См.-РГАДА. Ф. 6. Д. 284; Ф. 7. Д. 750. ПСЗ. Т. 11. № 8473. Там же. № 8480. Там же. Т. 12. № 9109, 9529. Там же. № 9133. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XI. С. 147. ПСЗ. Т. 11. № 8492. Там же. № 8491. Там же. № 8609, 8610. Там же. № 8682. Там же. № 8687, 8680. Там же. № 8619. Там же. № 8835, 8836. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XI. С. 148; Анисимов Е.В. Указ. соч. С. 53—54. Wirtschafter Е.К. Structures of Society: Imperial Russia’s “People of Various Ranks”. Northern Illinois Uniw. Press. 1994. P. 24. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XI. С. 151. ПСЗ. Т. 11. № 8543. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XI. С. 149—150. ПСЗ. Т. 13. № 9954. Там же. Т. 11. № 8684, 8826. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XI. С. 332. ПСЗ. Т. 11. № 8508. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XI. С. 243—244, 332—333. Там же. С. 244. Там же. С. 151-152. РГАДА. Ф. 248. Д. 2228. ПСЗ. Т. 13. № 10131. Там же. № 10147. Там же. Т. 12. № 9019. Там же. № 9201. Там же. № 9267, 9332. Там же. Т. 15. № 10796. Там же. Т. 12. № 9372, 9440. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XI. С. 450. ПСЗ. Т. 15. № 11166. Российское законодательство X—XX веков. М., 1987. Т. 5. С. 498.
548 Примечания 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 ПСЗ. Т. 11. №? 8695. л N л!*? / чМ Там же. № 8806. Там же. № 8825. 'A* v U.'.. г ~ Там же. № 8315; Т. 12. № 9283. Там же. Т. 12. № 9429. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XI. С. 194—195, 240—241, 333. Готье Ю.В. Указ. соч. Т. II. С. 132—135. ПСЗ. Т. 12. № 9081. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XI. С. 196, 483; Т. XII. С. 110. ПСЗ. Т. 12. № 9369. История Правительствующего Сената. Т. 2. С. 90—91. Там же. С. 55—56. ПСЗ. Т. 13. № 9696, 9711, 9857; Троицкий С.М. Финансовая политика. С. 142. ПСЗ. Т. 13. № 10061. См. также № 10231. См., например: Малов В.М. Ж.-Б. Кольбер: Абсолютистская бюрократия и фран- цузское общество. М., 1991. С. 61—92; История Европы. М., 1994. Т. 4. С. 147. История Европы. Т. 4. С. 154, 160. Волков М.Я. Отмена внутренних таможен. С. 90—92. ПСЗ. Т. 13. № 10164, 10165. Там же. № 10169, 10170, 10179. Волков М.Я. Таможенная реформа. С. 154. История Европы. Т. 4. С. 154. ПСЗ. Т. 11. № 8555; Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XI. С. 35. ПСЗ. Т. 12. № 9400; Т. 13. № 9758. Там же. Т. 14. № 10218, 10404. Там же. № 10498, 10577, 10616. Ешевский С.В. Указ. соч. С. 116. Ср.: Горобец В.Н. Украинско-российские отношения и политико-правовой статус гетманщины (вторая половина XVII — первая четверть XVIII века) // Рос- сия—Украина: история взаимоотношений. М., 1997. С. 86. ПСЗ. Т. 14. № 10235. Цит. по: Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XII. С. 190. Пресняков А.Е. Указ. соч. С. 238. Там же. С. 239—240. Соловьев С.М. Сочинения. Кн. XII. С. 193. ПСЗ. Т. 14. № 10261; Т. 16. № 12448. Павленко Н.И. История металлургии в России XVIII века. М., 1962. С. 480—487; Волков М.Я. Очерки истории промыслов России: вторая половина XVII — первая половина XVIII в. Винокуренное производство. М., 1979. Волков М.Я. Очерки истории промыслов. С. 313. ПСЗ. Т. 14. № 10717. Юхт А.И. Русские деньги от Петра Великого до Александра I. М., 1994. С. 128-143. Корякина Е.П. П.И. Шувалов и кредитная политика. С. 106. Юхт А.И. Указ. соч. С. 135. ПСЗ. Т. 15. № 11087. Там же. № 11120; Ешевский С.В. Указ. соч. С. 136. Пресняков А.Е. Указ. соч. С. 33, 49—50. ПСЗ. Т. 15. № 11092. Пресняков А.Е. Указ. соч. С. 70.
Примечания 549 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 Латкин В.Н. Указ. соч. Т. I. С. 95. ПСЗ. Т. 11. № 8544, 8572. Там же. Т. 13. № 9912. Проект нового Уложения, составленный законодательной комиссией 1754—1766 гг. СПб., б.г. С. 119. Анисимов Е.В. Россия в середине XVIII века. С. 71. Jones R. The Emancipation of the Russian Nobility (Princeton; N.Y., 1973). P. 32. Наумов В.П. Удивительный самодержец: Загадки его жизни и царствования / / На Российском престоле: Монархи Российские после Петра Великого. М., 1993. С. 299. Сокольский. М.Н. Неверная память: герои и антигерои России. М., 1990; Наумов В.П. Удивительный самодержец. С. 309—311; Он же. Волков Дмитрий Васильевич / / Отечественная история с древнейших времен до 1917 года: Энциклопедия. М., 1994. Т. I. С. 439. Омельченко О.А. Указ. соч. С. 62—63. Наумов В.П. Удивительный самодержец. С. 310. Омельченко О.А. Указ. соч. С. 60. ПСЗ. Т. 15. № 11456. Там же. № 11401. Там же. № 11477-11478. Там же. № 11423. Там же. № 11426. Там же. № 11411. Омельченко О.А. Указ. соч. С. 56. ПСЗ. Т. 15. № 11588. Омельченко О.А. Указ. соч. С. 58. Leonard C.S. Reform and Regicide. P. 109. ПСЗ. T. 15, № 11418, 11422. Там же. № 11538. Комиссаренко А.И. Русский абсолютизм и духовенство в XVIII веке. М., 1990. С. 108-109; ПСЗ. Т. 15. № 11441. ПСЗ. Т. 15. № 11481, 11498. Комиссаренко А.И. Указ. соч. С. 110. ПСЗ. Т. 15. № 11444. Файзова И.В. Указ. соч. С. 45. Троицкий С.М. Русский абсолютизм и дворянство. С. 140. Файзова И.В. Указ. соч. С. 46. ПСЗ. Т. 15. № 11510. Румянцева М.Ф. К вопросу о возможности извлечения ретроспективной информа- ции из формулярных списков служащих государственных учреждений второй поло- вины XVIII века // Мир источниковедения: Сборник в честь С.О. Шмидта. М.; Пенза, 1994. С. 102—103; Данилевский И.Н., Кабанов В.В., Медушевская О.М., Румянцева М.Ф. Источниковедение. М., 1998. С. 367—368. Jones R. Op. cit. Р. 34. Leonard C.S. Reform and Regicide. P. 43. Raeff M. Origins of the Russian Intelligentsia. The Eighteenth-Century Nobility (N.Y.; London, 1966). P. 109. Raeff M. The Well-Ordered Police State: Social and Institutional Change through Law in the Germanies and Russia, 1600—1800 (New Haven, 1983). Мир русской усадьбы: Очерки. М., 1995. С. 3.
550 Примечания 167 Беляев И.Д. Крестьяне на Руси. М., 1903. С. 276. ' * " 9FI 168 Носов Б.В. Политика правительства в отношении феодального землевладения в 30—70-е гг. XVIII в.: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1985. С. 11. 169 Беляев И.Д. Указ. соч. С. 283. 170 ПСЗ. Т. 15. № 11490. 171 Там же. № 11445. 172 Анисимов Е.В. Время петровских реформ. С. 379. 173 Черникова Т.В. “Государево слово и дело” во времена Анны Иоанновны // Ис- тория СССР. 1989. № 5. С. 155-163. 174 ПСЗ. Т. 15. № 11489. 175 Leonard C.S. Reform and Regicide. P. 105. 176 Ibidem. 177 ПСЗ. T. 15. № 11550. 178 Сенатский архив. СПб., 1907. T. 12. С. 150—167. К главе 5 1 Madariaga I. de. Russia in the Age of Catherine the Great. New Haven, 1981. P. 653-675. 2 Омельченко OA. “Законная монархия” Екатерины II. M., 1993. С. 390—418. 3 Castera J. The Life of Catherine II. L., 1800. Vol. 1—3; Танненберг Г. Жизнь Екатери- ны II. СПб., 1804; Колотов П.С. Деяния Екатерины II. СПб., 1811; Сумароков П.И. Обозрение царствования и свойств Екатерины Великой. СПб., 1832. Ч. 1—3; Лефорт. История царствования императрицы Екатерины Второй. М., 1837. 4 Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. М., 1991. С. 40, 44, 56. 5 Пушкин А.С. Заметки по русской истории XVIII века // Полное собрание сочи- нений в десяти томах. Л., 1978. Т. VIII. С. 89—93. 6 Бестужев А.А. Взгляд на новую и старую словесность в России // “Их вечен с вольностью союз”. Литературная критика и публицистика декабристов. М., 1983. С. 44. 7 Хомяков А.С. О старом и новом. Статьи и очерки. М., 1988. С. 313. 8 Чаадаев П.Я. Статьи и письма. М., 1987. С. 279. 9 Вяземский П.А. Стихотворения. Воспоминания. Записные книжки. М., 1988. С. 348. 10 Переписка российской императрицы Екатерины II и господина Вольтера. М., 1803. Ч. I—II. 11 Письма и бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Императорской Пуб- личной библиотеке. СПб., 1873. 12 Наказ императрицы Екатерины II, данный Комиссии о сочинении проекта нового уложения / Под ред. Н.Д. Чечулина. СПб., 1907. 13 Сочинения императрицы Екатерины II. СПб., 1901. Т. 1—12. 14 Ключевский В.О. Сочинения. М., 1959. Т. 5. С. 309—371. 15 Иконников В.С. Время Екатерины II. Киев, 1881; Он же. Значение царствования Екатерины II. Киев, 1897. 16 Лаппо-Данилевский А.С. Очерк внутренней политики Екатерины II. СПб., 1898. 17 Там же. С. 60. 18 Goch G.R. Catherine the Great and Other Studies. L., 1954; Almedingen E. Catherine, Empress of Russia. N.Y., 1961; Odenburg Z. Catherine the Great. N.Y., 1965; Gay Oliva L. Catherine the Great. 1971 (имеется большой историографический об- зор); Haslip J. Catherine the Great. A Biography. N.Y., 1971; Grey J. Catherine the
Примечания 551 fl .•I < •d/l 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 Great. Autocrat and Empress of All Russia. Greenwood, 1975; Kochan M. Catherine the Great. Hove, 1976; Troy at H. Catherine la Grande. Paris, 1977; Cronin V. Catherine, Empress of Al the Russians. L., 1978; McGuire L. Catherine the Great. N. Y., 1986; N euman-H oditz R. Katharina die GroBe. Hamburg, 1988. Le Donne J. Ruling Russia. Politics and Administration in the Age of Absolutism. 1762—1796. Princeton; New Jersey, 1984. Griffiths D.M. Catherine II: The Republican Empress // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. 1973. Bd. 21. H. 3. P. 323—344; Idem. Eighteenth-Century Perceptions of Backwardness; Projects for the Creation of a Third Estate in Catherinian Russia / / Canadian-American Slavic Studies, 1979. Vol. 13. N 4. P. 452—472; Idem. To Live Forever: Catherine II, Voltaire and the Pursuit of Immortality / / Russia and the World of the Eighteenth Century. Columbus, Ohaio, 1988. P. 446—468. Эйдельман Н.Я. Мемуары Екатерины II, одна из раскрытых тайн самодержавия // Вопр. истории. 1968. № 1; Омельченко О.А. Наказ Комиссии о составлении про- екта нового уложения Екатерины II. Кандидатская диссертация. М., 1977; Он же. Становление абсолютной монархии в России. М., 1986; Он же. Кодификация пра- ва в России в период абсолютной монархии. Вторая половина XVIII в. М., 1989; Гаврилова Л.М. Идеи “просвещенного абсолютизма” в русской официальной ис- ториографии второй половины XVIII в. Кадидатская диссертация. Л., 1983. См. также: Она же. Екатерина II в русской историографии. Чебоксары, 1996. Брикнер А.Г. История Екатерины Второй. СПб., 1885. С. 610. Там же. С. 633, 637. Бильбасов В.А. История Екатерины II. СПб., 1890. Т. 1; Берлин; Лондон, 1895. Т. 1-2; Берлин, 1896. Т. 12. Романовский В.Е. Императрица Екатерина II. Тифлис, 1896; Желябужский Э.Д. Императрица Екатерина II и ее знаменитые сподвижники. М., 1874; Козлов И. Императрица Екатерина Великая. Спб., 1904; Нестеров С. Екатерина Вторая. СПб., 1904; Клепатский П.Г. Императрица Екатерина II. Одесса, 1912; Назарев- ский В.В. Царствование императрицы Екатерины II. М., 1913. См.: Ключевский В.О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники. М., 1993. С. 233-294. Кизеветтер А.А. Исторические силуэты: Люди и события. Берлин, 1931. С. 7—28; новейшее издание: Кизеветтер А.А. Исторические силуэты. Ростов н/Д, 1997. С. 117-136. Каменский А.Б. Екатерина II // Вопр. истории. 1989. № 3. С. 62—88; Чайков- ская О.Г. Как любопытный скиф: Русский портрет и мемуаристика XVIII века. М., 1990; Волкова И.В. Екатерина II: Северная Семирамида // На Российском престоле. XVIII в. М., 1993. С. 327—377; Каменский А.Б. “Под сению Екатери- ны”: Вторая половина XVIII в. СПб., 1992; Он же. Жизнь и судьба императри- цы Екатерины Великой. М., 1997; Павленко Н.И. Екатерина Великая // Роди- на. 1995. № 10—11; 1996. № 1-3, 6, 9-10, 12; 1997. № 9; Чайковская О.Г. Им- ператрица. Царствование Екатерины II. М.; Смоленск, 1998. Alexander J. Catherine the Great. Life and Legend. Oxford, 1989; Madariaga I. de. Catherine the Great. A Short History. New Haven, 1990. Дитятин И.И. Устройство и управление городов России. СПб., 1875. Т. 1. С. 430. Кизеветтер А.А. Императрица Екатерина II как законодательница // Историче- ские очерки. М., 1912. С. 274—283; Он же. Первое пятилетие правления Екате- рины II /7 Сборник статей, посвященный П.Н. Милюкову. Прага, 1929. С. 308-325.
552 Примечания 32 Григорьев В.А. Реформа местного управления при Екатерине II. СПб., 1910. 33 Готье Ю.В. История областного управления в России от Петра I до Екатерины II. М.; Л., 1941. Т. II; Павлова-Сильванская М.П. “Учреждение о губерниях” 1775 г. и его классовая сущность. Кандидатская диссертация. М., 1964; Она же. Социаль- ная сущность областной реформы Екатерины II // Абсолютизм в России. М., 1965. С. 460-491. 34 Jones R.E. Provincial Developement in Russia: Catherine II and Jakob Sievers. New Brunswick, 1984. 35 Пажитнов К.А. Проблема ремесленных цехов в законодательстве русского абсо- лютизма. М., 1952; Рындзюнский П.Г. Городское гражданство дореформенной России. М., 1958; Полянский Ф.Я. Городское ремесло и мануфактура в России XVIII века. М., 1960; Клокман Ю.Р. Социально-экономическая история русско- го города второй половины XVIII века. М., 1964; Раби,евич В.В. Сибирский го- род в дореформенной системе управления. Новосибирск, 1984; Миронов Б.Н. Рус- ский город в 1740—1860-е гг. Л., 1990. 36 См., например: Hartley J.-M. Catherine H’s Reform of Local Administration: the Creation of a Provincial Urban Society? 11 Katarina II, Russland und Europa. International wissenschaftliche Tagung des Instituts fiir Europaische Geschichte Mains in Verbindung mit der Stadt Zerbst. 1996. 37 Лавринович М.Б. Жалованная грамота городам 1785 года и развитие русского го- рода в конце XVIII века. Дипломная работа. М., РГГУ, 1997. 38 Даневский П.Н. История образования Государственного совета. СПб., 1859; Чи- стович И.А. Историческая записка о совете в царствование императрицы Екате- рины II. СПб., 1870; Иконников В.С. Сенат в царствование Екатерины II. Исто- рия проекта Екатерины II о новом положении Сената // Русский архив. 1888. Т. 1. С. 17—42; Чечулин Н.Д. Проект императорского совета в первый год цар- ствования Екатерины II. СПб., 1894; Коркунов Н.М. Два проекта преобразова- ния Сената второй половины царствования Екатерины II. СПб., 1899; Кологривов С.Н. Новонайденный труд Екатерины Великой / / Русский архив. 1908. № 6. С. 169—177; Пресняков А.Е. Правительствующий Сенат в XVIII столетии // Журнал Министерства юстиции. 1911. № 3. С. 4—40. 39 Благовидов Ф.В. Идеи Большого Наказа и практическая деятельность Екатерины II // Наблюдатель. 1896. № 1. С. 119—141; Полетаев Н. Наказ императрицы Екате- рины II // Журнал Юридического общества. 1895. Кн. 10. С. 93—128; Романов- ский В.Е. Наказ Екатерины II. Тифлис, 1899; Тарановский Ф.В. Политическая доктрина в Наказе императрицы Екатерины II // Сборник статей по истории пра- ва, посвященный М.Ф. Владимирскому-Буданову. Киев, 1904. С. 44—86; Клоч- ков М.В. Наказ императрицы Екатерины II в судебной практике // Сборник ста- тей в честь М.К. Любавского. Пг., 1917. С. 1—18; Иванов П.В. К вопросу о со- циально-политической направленности “Наказа” Екатерины II // Уч. зап. Курско- го пед. ин-та. 1954. Вып. 3. С. 5—31; Посконин В.В. Политико-правовое содер- жание Наказа Екатерины II // Актуальные вопросы истории политических и пра- вовых идей. М., 1987. С. 66—78; Kamendrovsky V. Catherine Il’s a Nakaz, State Finance and the Encyclopedic /1 Canadian-American Slavic Studies. 1979. Vol. 13. № 4. P. 540—553. Более полную библиографию см.: Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 406—408. 40 Почти полную библиографию см.: Омельченко О.А. “Законная монархия” Екате- рины II. С. 408—416. 41 Романович-Славатинский А.В. Дворянство в России от начала XVIII века до от- мены крепостного права. СПб., 1870; Яблочков М. История дворянского сосло-
Примечания 553 я 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 вия в России. СПб., 1876; Дитятин И.И. К истории “жалованных грамот” дво- рянству и городам 1785 года // Русская мысль. 1885. № 4—5; Веселовский К.Н. Дворянская грамота // Ист. вестник. 1885. Март; Флоровский А.В. К истории текста Жалованной грамоты дворянству 17 85 г. II Русский исторический журнал. 1917. Кн. 3/4. С. 186—194; Филиппов А.Н. К вопросу о первоисточниках Жало- ванной грамоты дворянству 21 апреля 1785 г. / / Изв. АН СССР. Сер. VI. Т. XX. 1926. № 5-6. С. 423-444; № 7/8. С. 479-498. Raeff М. Origins of the Russian Intelligentsia: The Eighteenth-Century Nobility. N. Y.; L., 1966; Dukes P. Catherine the Great and the Russian Nobility. Cambridge, 1967; Jones R.E. The Emansipation of the Russian Nobility. 1762—1785. New Jersey, 1973. Griffiths D.M. Of Estates, Charters and Constitutions /1 Catherine H’s Charters of 1785 to the Nobility and the Towns. Bakersfield, CA. 1991. P. XVII—LXIX. Семевский В.И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. СПб., 1888. Т. 1—2; Он же. Крестьяне в царствование Екатерины II. СПб., 1901. Т. 1-2. Семевский В.И. Крестьянский вопрос. Т. 1. С. 11, 224—225. Обзор историографии этого вопроса см.: Комиссаренко А.И. Хозяйство монастыр- ских вотчин и секуляризационная реформа в России. 20-е — 60-е гг. XVIII в.: Ис- ториографический и источниковедческий анализ. М., 1985. Комиссаренко А.И. Русский абсолютизм и духовенство в XVIII веке. М., 1990. См., например: Историческое обозрение водворения иностранных поселенцев в России / / Журнал Министерства государственных имуществ. 1854. Сентябрь. С. 35—78; История и статистика колоний иностранных поселенцев в России // Там же. 1854. Октябрь. С. 1—34; Клаус А.А. Наши колонии. Опыты и материа- лы по истории и статистике иностранной колонизации в России. СПб., 1869; Ба- галей Д. Колонизация Новороссийского края и первые его шаги по пути культу- ры И Киевская старина. Т. XXV-XXVI. 1889. Апрель. С. 27-55; Май—Июнь. С. 438—485; Июль. С. 110—148; Былов М. Немцы в Воронежском крае (историко-статистический очерк) / / Памятная книжка Воронежской губернии на 1894 год. Воронеж, 1894. С. 11—126; и др. Писаревский Г.Г. Из истории иностранной колонизации в России в XVIII в. М., 1909; Он же. Внутренний распорядок в колониях Поволжья в XVIII в. при Ека- терине II. Варшава, 1914; Он же. Хозяйство и форма землевладения в колониях Поволжья в XVIII и первой половине XIX в. Ростов н/Д, 1916. См., например: Дружинина Е.И. Волнения колонистов Новороссии и Южной Бессарабии // Проблемы истории общественного движения и историографии: К 70-летию М.В. Нечкиной. М., 1971. С. 102—109. Bartlett R.P. Human Capital. The Settlement of Foreigners in Russia. 1762—1804. Cambridge, 1979. Чечулин Н.Д. Очерки по истории русских финансов в царствование Екатерины II. СПб., 1906; Сивков К.В. Финансовая политика Екатерины II // Три века. СПб., 1913. Т. IV. С. 488—500. См. также: Куломзин А. Финансовое управление в цар- ствование Екатерины II // Юридический вестник. 1869. № 2—3. Троицкий С.М. Финансовая политика русского абсолютизма в XVIII веке. М., 1966. С. 263-265. Генеалогические занятия Екатерины II // Русский архив. 1875. Т. 1; Шумигор- ский Е.С. Очерки из русской истории. Императрица публицист. СПб., 1887; Ар- хангельский А.С. Императрица Екатерина II в истории русской литературы и об- разования. Казань, 1897; Витт В. Екатерина II как криминалистка. СПб., 1909; Покровский В.И. Екатерина II, ее жизнь и сочинения. М., 1910; Иконников В.С.
554 Примечания 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 63 <69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 А 82 83 Екатерина II как историк // Русский архив. 1911. № 7; Корнилович О.Е. Запи- ски императрицы Екатерины II. Внешний анализ текста. Томск, 1912; и др. См., например: Записки императрицы Екатерины II / Предисл. Е.В. Анисимова. М., 1990; Екатерина II. Сочинения / Сост., вступит, статья и прим. В.К. Были- нина и М.П. Одесского. М., 1990. Елисеева О.И. Переписка Екатерины II и Г.А. Потемкина периода второй рус- ско-турецкой войны (1787—1791). М., 1997. Екатерина II и Г.А. Потемкин: Личная переписка. 1769—1791 / Изд. подгот. В.С. Лопатин. М., 1997. Омельченко О.А. К проблеме правовых форм российского абсолютизма второй по- ловины XVIII в. // Проблемы истории абсолютизма. М., 1983. С. 25—62; Он же. Идеи конституционного закона и “всеобщей законности” в правовой политике “просвещенного абсолютизма” в России: неизвестный проект Екатерины II “О уза- конениях вообще” // Проблемы правовой и политической идеологии. М., 1989. С. 71—108; Он же. Конституция “просвещенного абсолютизма” в России (Неиз- вестные законодательные проекты Екатерины II) // Советское государство и пра- во. 1989. № 8. С. 136-142. Scharf С. Katharina II, Deutschland and die deutschen. Mainz, 1995. Hampson N. The Enlightenement. An Evalutation of its Assumptions, attitudes and Values. L., 1990. P. 9. Black J. Eihgteenth Century Europe. 1700—1789. L., 1990. P. 208. История философии: Запад—Россия—Восток. М., 1996. Кн. 2. С. 229. Black J. Op. cit. Р. 212. См.: Пушкарева И.А. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовни- ца (X - начало XIX в.). М„ 1997. С. 217-219. Madariaga I. de. Russia in the Age. P. 38. Омельченко O.A. “Законная монархия” Екатерины II. С. 72—76. Омельченко О.А. Государственное хозяйство и экономическая реформа в законода- тельной политике “просвещенного абсолютизма” в России (некоторые новые матери- алы о законодательных проектах императрицы Екатерины II) // A Window on Russia. Papers from the V International Conference of the Study Group on Eighteenth-Century Russia. Gargnano, 1994. Ed. by M. Di Salvo & L. Hughes. Rome, 1996. P. 75—81. Там же. P. 76. Записки императрицы Екатерины Второй. СПб., 1907. С. 203. Там же. С. 58—59. См. также: Русский архив. 1873. Кн. 3. С. 336—337. Подробнее см.: Каменский А.В. “Под сению Екатерины...” Вторая половина XVIII в. Спб., 1992. С. 31-35. Бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве Мини- стерства иностранных дел. СПб., 1874. Т. 3. С. 159. Цит. по: Соловьев С.М. История России. М., 1994. Кн. XIV. С. 358. Письма Екатерины II графу И.Г. Чернышову // Русский архив. 1871. С. 1326. Цит. по: Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 72. СИРИО. СПб., 1871. Т. VII. С. 347. ПСЗ. Т. 18. № 12949. Записки императрицы Екатерины Второй. С. 644. Словарь русского языка XI—XVII вв. М., 1982. Вып. 9. С. 257—258. Цит. по: Краснобаев Б.И. Очерки русской культуры XVIII в. М., 1987. С. 243. См.: СИРИО. СПб., 1878. Т. XXIII. С. 48, 77. Griffiths D. Catherine II: The Republican Empress. P. 334—335. Ibid. P. 335.
Примечания 555 84 85 86 87 ^8 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 Монтескье Ш. Избранные произведения. М., 1955. С. 209, 176. Архив князя Воронцова. М., 1882. Т. 26. С. 315—324. РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 17. Л. 212 об. Цит. по: Griffiths D. Catherine’s Charters: a Question of Motivation // Canadian- American Slavic- Studies. 23. № 1. Spring 1989. P. 74. Black J. Op. cit. P. 214. Ср.: Монтескье Ш. Указ. соч. С. 289. Записки императрицы Екатерины Второй. С. 623. РГАДА. Ф. 5. Оп. 1. Д. 120. Л. 157 об. Русский архив. 1873. Кн. 3. С. 297—300. Цит. по: Брикнер А.Г. Указ. соч. С. 678. Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990. С. 466—467, 314. Благодарю А.А. Александрова за указание на это примечание. История в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л., 1978. С. 90—93. Монтескье Ш. Указ. соч. С. 168. История в Энциклопедии. С. 88. Монтескье Ш. Указ. соч. С. 550. Записки императрицы Екатерины Второй. С. 647. Шильдер Н.К. Император Александр Первый. СПб., 1904. Т. 1. С. 279—280. Raeff М. The Well-/Ordered Police State and the Developement of Modernity in Seventeenth- and Eighteenth-Century Europe: An Attempt at a Comparative Approach 11 The American Historical Review. Vol. 80. № 5. December 1975. P. 124. Griffiths D.M. Catherine II: The Republican Empress. P. 331. Madariaga I. de. Russia in the Age. P. 464. z Cross A.G. “By the Banks of the Thames”. Russians in the Eighteenth Century Britain. Newtonville, Mass., 1980. P. 126-127, 132. Омельченко O.A. Государственное хозяйство и экономическая реформа. Р. 77—79. Записки императрицы Екатерины Второй. С. 629. Омельченко О.А. Государственное хозяйство и экономическая реформа. Р. 79. РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 19. Л. 385-385 об. Записки императрицы Екатерины Второй. С. 646. Там же. С. 174—175. РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 26. Л. 2. Цит. по: Семевский В.И. Крестьянский вопрос. Т. 1. С. 31. РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 19. Л. 337-337 об. Там же. Д. 17. Л. 245. Семевский В.И. Крестьянский вопрос. Т. 1. С. 26. Там же. С. 27. Дашкова Е.Р. Записки. Л., 1985. С. 80—81. Русский архив. 1880. Кн. 3. С. 19. Black J. Op. cit. Р. 213. Семевский В.И. Крестьянский вопрос. Т. 1. С. 28. Записки императрицы Екатерины Второй. С. 626—627. СИРИО. СПб., 1867. Т. I. С. 276. Записки императрицы Екатерины Второй. С. 544—545. Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 85, 232. Наказ императрицы Екатерины II, данный Комиссии о сочинении нового уложе- ния / Под ред. Н.Д. Чечулина. С. XXXVIII-XXXIX. Бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном архиве Мини- стерства иностранных дел. Т. 3. С. 286.
556 Примечания 127 Цит. по: Ключевский В.О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневни- ки. С. 266. 128 РГАДА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 46. Л. 16-17 об. 129 См.: Олейников Д-И. Классическое российское западничество. М., 1996. С. 80-87. 130 Записки императрицы Екатерины Второй. С. 376—377. 131 СИРИО. СПб., 1872. Т. IX. С. 148-149. 132 Riasanovsky N.V. Image of Peter the Great in Russian History and Thought. N. Y., Oxford, 1992. P. 36. См. также: Rasmussen K.M. Catherine II and Peter I: The Idea of a Just Monarch. University of California, Berkley. Unpublished doctoral dissertation. 1973; Idem. Catherine II and the Image of Peter I // Slavic Review. Vol. 37. № 1 (March 1978). P. 57-69. 133 Из записок доктора Вейкарта // Русский архив. 1886. № 3. С. 234—235. 134 Русский архив. 1911. № 7. С. 331. 135 Записки императрицы Екатерины Второй. С. 6—7. 136 Русский архив. 1870. Стб. 758—759. 137 СИРИО. Т. I. С. 282. 138 Цит. по: Соловьев С.М. Сочинения. М., 1995. Кн. XV. С. 108. 139 РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 259. Л. 88-88 об. 140 Омельченко О А. Государственное хозяйство и экономическая реформа. Р. 76. 141 Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 249—250. 142 СИРИО. Т. VII. С. 301. 143 Bartlett R.P. Human Capital. The Settlement of Foreigners in Russia. 1762—1804. P. 43. 144 ПСЗ. T. 16. № 11879. 145 Троицкий С.М. Россия В XVIII веке. М., 1982. С. 175, 189. 146 Архив князя Воронцова. М., 1882. Т. 25. С. 350—379. 147 Готье Ю.В. Указ. соч. Т. II. С. 165—170. 148 ПСЗ. Т. 16. № 11773. 149 Там же. № 11991. 150 Там же. № 11985, 11970. 151 Евсина Н.А. Русская архитектура в эпоху Екатерины II. М., 1994. С. 36. 152 Юхт А.И. Русские деньги от Петра Великого до Александра I. М., 1994. С. 182-186. 153 ПСЗ. Т. 18. № 13044. 154 Чернов А.В. Государственные учреждения России в XVIII веке (законодательные материалы): Справочник. М., 1960. С. 268. 155 Троицкий С.М. Россия в XVIII веке. С. 202. 156 СИРИО. СПб., 1871. Т. VII. С. 346-348. 157 Записки императрицы Екатерины Второй. С. 647. 158 См., например: Белявский М.Т. Крестьянский вопрос в России накануне восста- ния Е.И. Пугачева. М., 1965. С. 145—175. 159 СИРИО. Т. I. С. 283. 160 Записки императрицы Екатерины Второй. С. 545. 161 Грацианский П.С. Политическая и правовая мысль России второй половины XVIII в. М., 1984. С. 52-53. 162 Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 96—97. 163 Там же. С. 83. 164 Записки императрицы Екатерины Второй. С. 573, 577. 165 См.: Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 240.
Примечания 557 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 3. Л. 1. СИРИО. Т. VII. С. 347. РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 3. Л. 1 об. Комиссаренко А.И. Русский абсолютизм и духовенство. С. 110. Там же. С. 108—109; Мыльников А.С. Искушение чудом: “русский принц”, его прототипы и двойники-самозванцы. Л., 1991. С. 76—77. Записки императрицы Екатерины Второй. С. 538—539. ПСЗ. Т. 16. № 11665. Там же. № 11845. Там же. № 11593. Там же. № 11678, 11710. Там же. № 11875. Писаренко А.А. Правительственное законодательство по крестьянскому вопросу во второй половине XVIII в. // История крестьянства России с древнейших времен до 1917 г. М., 1993. Т. 3. С. 269. СИРИО. Т. VII. С. 188-190. РГАДА. Ф. 10. Оп. 3. Д. 464. Л. 30-31 об.; ПСЗ. Т. 16. № 11790. ПСЗ. Т. 16. № 11638. Там же. № 11967. Записки императрицы Екатерины Второй. С. 543. Семевский В.И. Крестьяне в царствование Екатерины II. Т. 2. С. 414; Madariaga I. de. Russia in the Age. P. 125. ПСЗ. T. 18. № 13303. Madariaga I. de. Russia in the Age. P. 467. Редин Д.А. Классы и сословия в Крестьянской войне 1773—1775 гг.: мастеровые и работные люди Уральских заводов / / Реализм исторического мышления. Про- блемы отечественной истории периода феодализма. Чтения, посвященные памяти А.Л. Станиславского. М., 1991. С. 209—211. ПСЗ. Т. 20. № 14878. Записки императрицы Екатерины Второй. С. 543. Лященко П.И. История народного хозяйства СССР. М., 1956. Т. 1. С. 443—444. ПСЗ. Т. 16. № 11630. Там же. № 11761. Екатерина II и Г.А. Потемкин: Личная переписка. 1769—1791. С. 148. СИРИО. Т. VII. С. 201; Т. CXL. С. 29. Там же. Т. VII. С. 143; Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 240. См., например: Чечулин Н.Д. Проект императорского совета в первый год царст- вования Екатерины II // ЖМНП. 1894. Март. С. 68—88; Петрова В.А. Поли- тическая борьба вокруг сенатской реформы 1763 г. // Вести. ЛГУ. История, язык, литература. 1967. Вып. 2. № 8. С. 57—63; Ransel D. The Politics of Catherinian Russia. The Panin Party. New Haven; London, 1975. СИРИО. T. VII. C. 202-214. Madariaga I. de. Russia in the Age. P. 42. Омельченко O.A. “Законная монархия” Екатерины II. С. 242. Madariaga I. de. Russia in the Age. P. 43; Омельченко O.A. “Законная'монархия” Екатерины II. С. 241—242. Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 249. Там же. С. 249-250; ПСЗ. Т. 16. № 11989. ПСЗ. Т. 16. № 11982, 11988.
558 Примечания 203 Готье Ю.В. Указ. соч. Т. II. С. 165—183. 204 ПСЗ. Т. 16. № 11624. 205 Готье Ю.В. Указ. соч. Т. II. С. 168. 206 Там же. С. 174. 207 Там же. С. 179-181. 208 Там же. С. 182, 195. 209 ПСЗ. Т. 16. № 11988. 210 Там же. № 12259. 211 Там же. № 11616. 212 См.: Готье Ю.В. Указ. соч. Т. II. С. 188. Здесь же (С. 188—190) см. краткий перечень дел о коррупции этого времени. 213 Цит. по: Троицкий. С.М. Русский абсолютизм и дворянство С. 144. 214 ПСЗ. Т. 16. № 11625, 11769. 215 Там же. № 12030, 12134. 216 Там же. № 12175. 217 Троицкий С.М. Русский абсолютизм и дворянство. С. 145. 218 Там же. С. 145-147. 219 Готье Ю.В. Указ. соч. Т. II. С. 185. 220 РГАДА. Ф. 10. Оп. 3. Д. 231. Л. 1. 221 ПСЗ. Т. 16. № 12137. 222 Le Donne J. Ruling Russia. P. 40—41. 223 ПСЗ. T. 16. № 11582. 224 Там же. № 11716. 225 Комиссаренко А.И. Русский абсолютизм и духовенство. С. 112. 226 См.: Там же. С. 112—120. 227 Там же. С. 120. 228 ПСЗ. Т. 16. № 11730. 229 Там же. № 11725, 11880. 230 Комиссаренко А.И. Русский абсолютизм и духовенство. С. 123. 231 Завьялов А. Вопрос о церковных имениях при императрице Екатерине II. СПб., 1900; Семевский В.И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II. Т. 2. 232 Комиссаренко А.И. Русский абсолютизм и духовенство. С. 124. 233 См. выступление протоиерея Владислава на круглом столе “Роль православной церкви в истории России” в ноябре 1989 г. // Вопр. истории. 1990. № 3. С. 93. 234 ПСЗ. Т. 16. № 11720. 235 Сенатский архив. СПб., 1904. Т. 11. С. 273. 236 Там же. № 11879, 11880. 237 Bartlett R.P. Human Capital. The Settlement of Foreigners in Russia. 1762—1804. P. 15-16. 238 См.: Писаревский Г.Г. Из истории иностранной колонизации в России в XVIII в. С. 29—32; Bartlett R.P. Human Capital. The Settlement of Foreigners in Russia. 1762-1804. P. 21-22. 239 Писаревский Г.Г. Из истории иностранной колонизации в России в XVIII в. С. 43-45. 240 Bartlett R.P. Human Capital. The Settlement of Foreigners in Russia. 1762—1804. P. 23. 241 Ibid. P. 31. 242 Шпилевский M.M. Политика народонаселения в царствование Екатерины II. Одесса, 1871. 243 Кабузан В.М. Немецкое население в России XVIII — начала XIX века // Вопр. истории. 1989. № 12. С. 22—23.
Примечания 559 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 См.: Авсеенко В. Малороссийское шляхетство в 1767 г. // Русский вестник. Т. 46. №v8. 1863. С. 498—524; Он же. Малороссия в 1767 г. Киев, 1864; Тели- ченко В. Сословные нужды и желания малороссиян в эпоху Екатерининской ко- миссии // Киевская старина. 1890. № 10, 11, 12; 1891. № 1, 2; Маркевич А.И. Южная Русь при Екатерине II. Одесса, 1893; Щербина Н. Эпизод при выборах в законодательную комиссию 1767 г. // Киевская старина. 1896. № 8; Пичета В.А. Наказы украинских городов в 1767 г. // Украинская жизнь. 1915. Кн. 10; Макси- мович Г.А. Выборы и наказы в Малороссии в Законодательную комиссию 1767 г. Нежин, 1917. Архив князя Воронцова. Кн. 25. С. 366. ПСЗ. Т. 16. № 12277. Цит. по: Соловьев С.М. Сочинения. М., 1994. Кн. XIII. С. 329. СИРИО. Т. VII. С. 376-390. ПСЗ. Т. 21. № 15724. Griffiths D.M. Catherine II: The Republican Empress. P. 330. См.: Семевский В.И. Крестьянский вопрос. Т. 1. С. 163—165. Моряков В.И. Русское просветительство второй половины XVIII века. М., 1994. С. 129. ПСЗ. Т. 17. № 12311. Российское законодательство X—XX веков. М., 1987. Т. 5. С. 499—502; Писа- ренко А.А. Указ. соч. С. 270. Семевский В.И. Крестьянский вопрос. Т. 1. С. 17—18. ПСЗ. Т. 17. № 12748. Там же. Т. 18. № 12966. Литвак Б.Г. Очерки источниковедения массовой документации XIX — начала XX в. М., 1979. С. 272. ПСЗ. Т. 21. № 15143. Там же. Т. 18. № 13235. Там же. Т. 19. № 13453. Там же. Т. 20. № 14376. Там же. Т. 16. № 11717, 11744, 11750, 11759; Т. 17. № 12345. Собрание законов, заключающих в себе предмет: Уголовное уложение с присово- куплением / Сост. П. и Т. Хавские. СПб., 1825. Т. 16. С. 106—107; ПСЗ. Т. 21. № 15313. РГАДА. Ф. 10. Оп. 3. Д. 464. Л. 180. См.: Смагина Г.И. Академия наук и российская школа: вторая половина XVIII в. СПб., 1996. С. 58-75. ПСЗ. Т. 16. № 11908. Там же. № 12103. См. о нем новейшие работы: Ерошкина А.Н. И. И. Бецкой — видный деятель просве- щенного абсолютизма в России 60-х гг. XVIII в. Кандидатская диссертация. М., 1989; Она же. Деятель эпохи просвещенного абсолютизма И.И. Бецкой // Вопр. истории. 1993. № 9; Она же. Администратор от культуры (И.И. Бецкой) // Русская культура последней трети XVIII века — времени Екатерины Второй. М., 1997. С. 71—90. См.: Рождественский С.В. Очерки по истории систем просвещения в России в XVIII-XIX веках. СПб., 1912. Т. 1. ПСЗ. Т. 16. № 11964, 11965. Кизеветтер А. Первое пятилетие правления Екатерины II. С. 314. Анисимов Е.В. Реформы Екатерины II // Власть и реформы: от самодержавной к советскрй России. СПб., 1996. С. 166.
560 Примечания 274 Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 104. 275 Белявский М.Т. Крестьянский вопрос. С. 73; Он же. Однодворцы Черноземья (по их наказам в Уложенную комиссию 1767—1768 гг.). М., 1984. С. 6. 276 Недосекин В.И. Об изучении наказов в законодательную комиссию 1767 г. // Ис- точниковедение отечественной истории, 1979 год. М., 1980. С. 192. 277 Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 128—129. 278 Белявский М.Т. Однодворцы Черноземья. С. 5—6. 279 Троицкий С.М. Россия в XVIII веке. С. 141—145. 280 Madariaga I. de. Russia in the Age. P. 140—141. 281 Омельченко O.A. “Законная монархия” Екатерины II. С. 129—131. 282 См.: Белявский М.Т. Крестьянский вопрос. С. 253. 283 Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 127—128. 284 Записки императрицы Екатерины Второй. С. 546. 285 Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М., 1995. Т. 3. С. 267-268. 286 РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 12. Л. 1-2 об. 287 ПСЗ. Т. 19. № 13634; Семевский В.И. Крестьянский вопрос. Т. 1. С. 225. 288 РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 113. Л. 1. 289 ПСЗ. Т. 19. № 13951. 290 Там же. Т. 18. № 13373; Т. 19. № 13516. 291 Там же. Т. 20. № 14253. 292 Там же. Т. 18. № 13232. 293 Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 246. 294 Там же. С. 246—248. 295 См.: Там же. С. 337-341. 296 ПСЗ. Т. 20. № 14275. См. также: № 14327. 297 Madariaga I. de. Russia in the Age. P. 281. 298 Рындзюнский П.Т. Сословно-податная реформа 1775 г. и городское население // Общество и государство феодальной России: Сб. статей, посвященный 70-летию академика А.В. Черепнина. М., 1975. С. 87. 299 Там же. С. 90. 300 .Лаппо-Данилевский А.С. Указ. соч. С. 35—36. 301 Рындзюнский П.Т. Указ. соч. С. 86—95. 302 См.: Аксенов А.И. Генеалогия московского купечества XVIII в. М., 1988. С. 61. 303 Миронов Б.Н. Указ. соч. С. 166—167. 304 ПСЗ. Т. 20. № 14632. 305 Писаренко А.А. Указ. соч. С. 269—270. 306 Белявский М.Т. Крестьянский вопрос. С. 268—269. 307 ПСЗ. Т. 20. № 14392. 308 См., например: Павлова-Сильванская М.П. Социальная сущность областной ре- формы Екатерины II // Абсолютизм в России. М., 1964. С. 460—491. 309 Российское законодательство X—XX веков. Т. 5. С. 167—168. 310 Готье Ю.В. Указ. соч. Т. II. С. 295-297. 311 Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 152—153. 312 Григорьев В.А. Реформа местного управления при Екатерине II. С. 102; Готье Ю.В. Указ. соч. Т. II. С. 254—259. 313 Jones R.E. Provincial Developement in Russia: Catherine II and Jacob Sievers. N.Y., 1984. 314 Омельченко O.A. “Законная монархия” Екатерины II. С. 267—268. 315 Российское законодательство X—XX веков. Т. 5. С. 303. 316 Григорьев В.А. Реформа местного управления при Екатерине II. С. 255—256.
Примечания 561 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 .338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 Madariaga I. de. Russia in the Age. P. 283. Григорьев В.А. Реформа местного управления при Екатерине II. С. 208. Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 264. См.: Madariaga I. de. Russia the Age. P. 290. СИРИО. СПб., 1872. T. IX. С. 70. Там же. С. 49. РГАДА- Ф. Ю. Оп. 3. Д. 464. Л. 371-372. Там же. Ф. 5. Оп. 1. Д. 133. Л. 13. Madariaga I. de. Russia in the Age. P. 291. ПСЗ. T. 21. № 15379. Омельченко O.A. “Законная монархия” Екатерины II. С. 295—300, 305. Григорьев В.А. Зерцало управы благочиния (эпизод из истории Устава благочиния 1782 г.) // Русский исторический журнал. 1917. Кн. 3—4. С. 73—103. Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 309. Там же. С. 152. ПСЗ. Т. 20. № 14947. Там же. № 15074. Там же. Т. 21. № 15347. Там же. № 15660; Т. 22. № 16096, 16307, 16399, 16419, 16430, 16629. Там же. Т. 23. № 17510, 17567. Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 261—263. Там же. С. 264. Le Donne J. Ruling Russia. P. 61. ПСЗ. T. 20. № 14947. Там же. № 14957. Там же. № 15076. Le Donne J. Absolutism and the Ruling Class. N. Y.; Oxford, 1991. P. 92—93. Смагина Г.И. Указ. соч. С. 87—93. ПСЗ. Т. 21. № 16507. Там же. № 15523. Там же. Т. 22. № 16421. Смагина Г.И. Указ. соч. С. 95. ПСЗ. Т. 22. № 16187, 16188. Griffiths D.M. Of Estates, Charters and Constitutions. P. LV. Catherine H’s Charters of 1785 to the Nobility and the Towns / Transl. and ed. by D. Griffiths and G. Mtfnro. Bekarsfield, CA. 1991. См. также мою рецензию на это издание: Вопр. истории. 1993. № 5. С. 188—190. Пажитнов К.А. Указ. соч. С. 80. Российское законодательство X—XX веков. Т. 5. С. 67. Кизеветтер А .А. Городовое положение Екатерины II. М., 1909. С. 268—269. СИРИО. Т. XX. С. 447-498. Griffiths D. Of Estates, Charters and Constitutions. P. LII. Ibid. P. XXV. Омельченко O.A. “Законная монархия” Екатерины II. С. 238. Семевский В.И. Крестьянский вопрос. Т. 1. С. 185. См.: Омельченко О.А. Основы римского права. М., 1994. С. 161—165. РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 19. Л. 337-337 об. Там же. Д. 17. Л. 245. Здесь и далее “Проект правам благородных” цитируется по: СИРИО. СПб., 1881. Т. XXXII. С. 580-584.
562 Примечания 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 См.: Каменский А.Б. Российское дворянство в 1767 г. (К проблеме консолидации) // История СССР. 1990. № 1. С. 65-66. См.: Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 159. Там же. С. 160. Там же. С. 178—179. ПСЗ. Т. 21. № 15447. Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 213. Там же. С. 217. См.: Bartlett R.P. Catherine Il’s Draft Charter to the State Peasantry // Canadian- American Slavic Studies. 23. Spring. 1989. P. 50. Российское законодательство X—XX веков. T. 5. С. 87, 90, 122. ПСЗ. Т. 23. № 17268. Беляев И.Д. Крестьяне на Руси. М., 1903. С. 166. Кизеветтер А. А. Городовое положение Екатерины II. Лавринович М.Б. Указ. соч. С. 123. Миронов Б.Н. Указ. соч. С. 228. См.: Рабцевич В.В. Сибирский город в дореформенной системе управления. Но- восибирск, 1984; Середа Н.В. Городовые магистраты последней четверти XVIII в.: источниковедческое исследование по материалам Тверской губернии. Кандидатская диссертация. М.: РГГУ, 1994; Останина Л.В. Мещанство Западной Сибири в конце XVIII — 60-х гг. XIX в. Кандидатская диссертация. М.: МПГУ, 1996; Ла- вринович М.Б. Указ. соч. См.: Козлова Н.В. Купцы в структуре государственного управления России XVIII в. // Сословия и государственная власть в России. XV — середина XIX вв. Междуна- родная конференция. Чтения памяти акад. Л.В. Черепнина: Тезисы докладов. М., 1994. Ч. 1. С. 179-188. См.: Bartlett R.P. Catherine Il’s Draft Charter. P. 50. Омельченко O.A. “Законная монархия” Екатерины II. С. 238. Григорьев В.А. Проект манифеста Екатерины II о престолонаследии // ЖМНП. 1914. Ч. 50. № 3. С. 121-125. РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 17. Л. 206-207. Наказ императрицы Екатерины II. С. LXXXIX; Raeff М. The Empress and the Vinerian Professor // Oxford Slavonic Papers. New Series. 1974. Vol. VII. P. 40—41. РГБ. Ф. 222. Карт. XVII. Д. 1. Raeff M. The Empress and the Vinerian Professor / / Oxford Slavonic Papers. New Series, 7 (1974). P. 40. Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 343. Там же. С. 347. Текст “Наказа Сенату” см.: Он же. К проблеме правовых форм российского абсолютизма второй половины XVIII в. // Проблемы истории абсо- лютизма. М., 1983. С. 43—62. См.: Омельченко О.А. Идеи конституционного закона и “всеобщей законности” в правовой политике “просвещенного абсолютизма” в России: неизвестный проект Екатерины II “О узаконениях вообще” // Проблемы правовой и политической идеологии. М., 1989. С. 85—86. Омельченко О.А. “Законная монархия” Екатерины II. С. 309. РГАДА. Ф. 10. Оп. 1. Д. 17. Л. 177, 211-211 об. Там же. Д. 19. Л. 66; Оп. 2. Д. 324. Л. 3—4 об. Там же. Оп. 1. Д. 17. Л. 226-226 об., 212 об.-213, 475-475 об., 194-197 об., 168 об.-169. Там же. Л. 172-183, 192.
Примечания 563 394 Там же. Л. 296. 395 Le Donne J. Ruling Russia. P. 217—225. 396 Black J. Op. cit. P. 63. 397 ПСЗ. T. 16. № 12118. 398 Le Donne J. Ruling Russia. P. 224. 399 Ibid. P. 224-225. TQjQXdeonmoeuu В.В. История либерализма в России. 1762—1914. М., 1995. С. 27—51. 401 л Эртега-и-Гассет X. Восстание масс / / Избранные труды. М., 1997. С. 85. v 402 Леонтович В.В. Указ. соч. С. 4—5, 21. 403 Griffiths D. Of Estates, Charters and Constitution. P. LXVI. 404 Raeff M. The Empress and the Vinerian Professor. P. 37—38. 405 Сафонов M.M. Записка А.А. Безбородко о потребностях империи Российской / / ВИД. Л., 1983. Т. XIV. С. 180-195. 406 Сафонов М.М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубе- же XVIII И XIX ВВ. Л., 1988. С. 62. . 407 Записка князя Безбородко о потребностях империи Российской.// Русский архив. 1877. Кн. 1. № 3. С. 297-300. К главе 6 1 Клочков М.В. Очерки правительственной деятельности времени Павла I. Пг., 1916. С. 16-85. 2 Окунь С.Б. Дворцовый переворот 1801 г. в дореволюционной литературе / / Вопр. истории. 1973. № 11. С. 34—52; Он же. История СССР: Лекции. Ч. I. Конец XVIII - начало XIX века. Л., 1974. С. 50-51. 3 Сорокин Ю.А. Российский император Павел I. Кандидатская диссертация. Томск, 1989; Он же. Отечественная историография о личности российского императора Павла Первого / / Проблемы исторических наук. Омск, 1992. С. 61—80; Он же. Павел I: Личность и судьба. Омск, 1996. С. 147—160. 4 Скоробогатов А.В. Павел I в отечественной историографии XIX — начала XX в. Кандидатская диссертация. Казань, 1996. 5 Ковалевский П.И. Император Петр III, император Павел I. СПб., 1906; Чиж В.Ф. Император Павел I // Вопросы философии и психологии. СПб., 1907. Кн. 88—90. 6 Эйдельман Н.Я. Грань веков. М., 1986. С. 139. 7 Там же. С. 152. 8 Сорокин Ю.А. Павел I: Личность и судьба. С. 25. 9 Там же. С. 33. 10 Там же. С. 39—40. 11 Там же. С. 69. 12 Там же. С. 163-165. 13 Тартаковский А.Г. Павел I // Романовы. Исторические портреты. М., 1997. Кн. 2. 14 Там же. С. 203. 15 Там же. С. 206. 16 Там же. С. 217-219. 17 Ragsdale И., ed. Paul I: A Reassessement of His Life and Reign. Pittsburgh, 1979. 18 Ragsdale H. Tsar Paul and the Question of Madness. N.Y.; Westport; Connecticut; L., 1988. 19 McGrew R.E. Paul I of Russia. Oxford, 1992. 20 Ibid. P. 355-356. 21 Оболенский ГЛ. Павел I. Исторический роман. M., 1990.
564 Примечания 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 7 ноября. Анекдоты и факты / Изд. подгот. А.М. Песков // Дружба народов. 1993. № 11. С. 7-60; № 12. С. 77-126. Сафонов М.М. Конституционный проект Н.И. Панина—Д.И. Фонвизина // ВИД. Л., 1974. Т. VI. РГАДА. Ф. 1. Д. 57. Л. 1 об. Там же. Л. 1—4 об. Сафонов М.М. Указ. соч. С. 267. РГАДА. Ф. 1. Д. 73. Л. 12-18. Сафонов М.М. Указ. соч. С. 270. Наказ // Вестник Европы. 1867. Т. I. С. 316—320. ПСЗ. Т. 24. № 17548. Там же. № 17559. Там же. Т. 25. № 18800, 19131. Там же. № 18433, 18319. Цит. по: Окунь С.Б. История СССР: Лекции. Ч. I. С. 65. Эйдельман Н.Я. Указ. соч. С. 63. ПСЗ. Т. 24. № 17531-17536. Там же. № 17537. Там же. № 17556, 17585, 17628. Там же. № 17567, 17584, 17594, 17793, 17797, 17604, 17634, 17670. Окунь С.Б. История СССР: Лекции. Ч. I. С. 65. ПСЗ. Т. 24. № 17759. Там же. Т. 25. № 18943. Там же. Т. 24. № 17588, 17589, 17590, 17833. Бескровный А.Г. Очерки по источниковедению военной истории России. М., 1957. С. 145, 147. Окунь С.Б. История СССР: Лекции. Ч. I. С. 70. Эйдельман Н.Я. Указ. соч. С. 63; Сорокин ЮЛ. Павел I: Личность и судьба. С. 53. Трифонов В.В. Гвардия / / Отечественная история с древнейших времен до 1917 г. Энциклопедия. М., 1994. Т. 1. С. 518. Рибопьер А.И. Записки // Русский архив. 1877. Кн. 1. Вып. 4. С. 472. Лапин В.Г. Семеновская история. Л., 1991. С. 57. ПСЗ. Т. 24. № 17564. Там же. Т. 25. № 18429. Там же. № 18533, 18534. Там же. Т. 24. № 17609. Там же. № 18278. Там же. № 17603, 17748. Там же. № 18278. Юхт А.И. Русские деньги от Петра Великого до Александра I. М., 1994. С. 223. ПСЗ. Т. 25. № 18326а. Юхт А.И. Указ. соч. С. 225. ПСЗ. Т. 24. № 17769. Рассказы генерала Котлубицкого о времени императора Павла I / / Русский архив. 1866. Стб. 1309. Семевский В.И. Пожалования населенных имений при императоре Павле I / / Рус- ская мысль. 1882. № 12. С. 159. ПСЗ. Т. 24. № 17638. Там же. № 17809. Там же. № 18256.
Примечания 565 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 Там же. № 18274. Там же. № 17909. Семевский В.И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. СПб., 1888. Т. 1. С. 233. Окунь С.Б. История СССР: Лекции. Ч. I. С. 56. Клочков М.В. Указ. соч. С. 528—569. См.: Окунь С.Б. История СССР: Лекции. Ч. I. С. 57. ПСЗ. Т. 25. № 18353. Там же. № 18362. Там же. № 18442. Там же. № 18706. Абрамова И.Л. Политика самодержавия в отношении частновладельческих кресть- ян в 1796—1801 гг. // Вести. МГУ. Сер. 8. История. 1989. № 4. С. 56. ПСЗ. Т. 26. № 19157. Там же. № 19598. Там же. № 19668, 19740. Абрамова И.Л. Указ. соч. С. 55. ПСЗ. Т. 24. № 17906, 17910. Там же. Т. 25. № 18948. Там же. Т. 24. № 17908. Там же. № 17917. Там же. № 17955. Там же. № 17689. Там же. Т. 25. № 18474. Там же. № 18515. Там же. № 18524. Там же. № 18525. Там же. № 18544, 18545, 18546. Там же. № 18553. Там же. № 18545, 18559. Там же. № 18564. Там же. № 18778. Там же. № 19080, 19149. Там же. Т. 24. № 17712. Там же. № 17652, 17697. См., например: Окунь С.Б. История СССР: Лекции. Ч. I. С. 65. ПСЗ. Т. 26. № 19554. Там же. Т. 27. № 20406. Там же. Т. 26. № 19446. Там же. Т. 25. № 18403. Грот Я.К. Жизнь Державина. М., 1997. С. 485. ПСЗ. Т. 24. № 17749. Там же. Т. 25. № 18302. Там же. Т. 24. № 18245. Там же. № 18267. Там же. Т. 25. № 18486. Там же. Т. 24. № 18274. Там же. Т. 25. № 18507. Там же. № 18333. Там же.
566 Примечания 114 Там же. № 19154. 115 См.: Окунь С.Б. История СССР: Лекции. Ч. I. С. 62. 116 Там же. С. 61. 117 Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. М., 1991. С. 44—45. 118 Black /. Eighteenth Century Europe. 1700—1789. L., 1990. P. 341. 119 Ibid. P. 346. 120 Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. М., 1994. С. 94—97; Ка- реев Н.И. История Западной Европы в Новое время. СПб., 1913. Т. III. С. 378—379; Капп R.A. A History of the Habsburg Empire. 1526—1918. Berkley; Los Angeles; L., 1980. P. 178-181. 121 Кареев Н.И. Указ. соч. Т. III. С. 377—378; Кони Ф. История Фридриха Вели- кого. М., 1997. С. 470—475; Hubatsch W. Frederick the Great of Prussia. Absolutism and Administration. L., 1975. P. 216—217. 122 Black J. Op. cit. P. 366. 123 Медушевский А.Н. Указ. соч. С. 99. 124 Зарубина Н.Н. Социокультурные факторы хозяйственного развития: М. Вебер и современные теории модернизации. СПб., 1998. С. 129—130. К заключению 1 Le Goff /. Pour un autre Moyen Age: Temps, travail, et culture en Occident medieval. P., 1977. 2 Прохоров М.Ф. Крепостное крестьянство России в 1750 — начале 1770-х годов: Автореф. дис. ... докт. ист. наук. М., 1998. С. 21—28. 3 Громыко М.М. Мир русской деревни. М., 1991. С. 143. СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ вид ВЭО — Вспомогательные исторические дисциплины — Вольное экономическое общество жмнп — Журнал Министерства народного просвещения ЛГУ — Ленинградский государственный университет МГУ — Московский государственный университет МГПУ — Московский государственный педагогический университет ПСЗ — Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. РГАДА РГБ — Российский государственный архив древних актов — Российская государственная библиотека РГГУ — Российский государственный гуманитарный университет СИРИО — Сборник Императорского Русского исторического общества ЧОИДР — Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете
ИМЕННОИ УКАЗАТЕЛЬ Абрамова И.Л. 500, 565 Август II, король Польский 513 Авсеенко В. 559 Адриан, патриарх 108 Акишин М.О. 223, 542 Аксенов А.И. 420, 536, 560 Александер Д. 323 Александр I, император 8, 11, 162, 277, 317, 422, 471, 476, 477, 479, 506, 524 Александр II, император 7, 8, 156, 471 Александр III, император 57 Александров А.А. 555 Алексеев А.С. 171 Алеексей Михайлович, царь 89, 110 Алексей Петрович, царевич 146 Алексей Петрович Хвост 49 Андерсон П. 21 Андреев И.Л. 532 Анисимов Е.В. 25, 60, 66, 67, 71, 72, 75-79, 91, 95, 98, 108, 115, 116, 118-120, 126, 129, 134, 138, 139, 142, 171, 178-181, 183, 184, 186, 190, 192, 193, 202, 203, 206, 219, 229, 245, 247, 263, 264, 274, 276,277, 406,529, 531-547, 549, 550, 554, 559 Анна Ивановна, императрица 16, 167, 169-171, 173-175, 177, 180, 181, 187, 213, 218-221, 228-230, 235, 237-241, 243, 249-253, 278, 280, 281, 289, 302, 313 Анна Леопольдовна, принцесса 167, 252, 254 Анна Петровна, царевна 278 Анненков И.В. 493 Антон Ульрих, герцог Брауншвейг-Люне- бургский 276 Антонов А.А. 532 Апраксин Ф.М. 191 Аптер Д. 39 Арсений (Мациевич), архиепископ Рос- товский 391 Арсеньев К.И. 540 Архангельский А.С. 553 Аршеневский И.З. 385 Ахиезер А.С. 9, 530 Багалей Д. 553 Баггер X. 41, 60, 529, 531, 533, 536 Бароний Ц. 335 Барри П. 335 Бартенев П.И. 362 Бартлетт Р. 16, 328, 395, 449 Безбородко А.А. 346, 363, 425, 471, 472, 487, 502, 563 Бейль П. 335 Беккариа Ч. 370 Беклешов А.А. 490 Белинский В.Г. 85, 360 Бельчук А.М. 55 Белявский В.С. 182, 539 Белявский М.Т. 15, 23, 25, 327, 405, 408, 409, 422, 528, 556, 560 Беляев И.Д. 136, 311, 450, 536, 550, 562 Бердяев Н.А. 64, 65 Беринг В. 186 Бескровный Л.Г. 226, 493, 542, 564 Бестужев А.А. 317, 550 Бестужев-Рюмин А.П. 373, 380 Бецкой И.И. 404, 439, 559 Бибиков А.И. 376, 378 Бильбасов ВА. 31, 322, 531, 551 Борис Годунов, царь 94, 144 Бирон Г. 229 Бирон Э.И. 167, 173, 175, 181, 218, 221, 226, 252, 277, 278, 280 Благовидов Ф.В. 552 Блок М. 28, 529 Блэк Д. 24, 25, 33, 334, 518 Блэк С. 39, 41 Блэкстоун У. 425, 433, 455, 456 Бовин А.Е. 37 Богданов А.П. 92, 533 Богословский М.М. 15, 177, 258, 318, 538 Бойцов МА. 537 Болотов А.Т. 493
568 Именной указатель Болтин И.Н. 175 Бондаренко В.Н. 174, 175, 234, 241, 538, 543, 544 Брантом П. де 335 Бреннан Дж. 269, 270 Бретейль Л.О. 381 Брикнер А.Г. 87, 321, 322, 411, 480, 551, 555 Броун Ю.Ю. 314, 317, 402 Брюс Я.А. 342, 446 Буганов В.И. 72, 74—77, 532 Булыгин ИА. 18, 527, 528 Буляр М. де 344 Бурдье П. 29 Бушуев С.В. 72, 532 Былинин В.К. 554 Былов М. 553 Быховец О.Г. 527 Ъалшиевский К. 277, 547 Вандалковская М.Г. 324 Василий III Иванович, великий князь 49 Васильев А.И. 495 Вдовина С.И. 265 Вебер М. 39, 42, 86, 87 Вернадский Г.В. 16 Веселовский К.Н. 553 Веселовский С.Б. 234, 543 Виноградов В.В. 28, 529 Виртшафтер Э. 137 Витворт Ч. 118 Витол А.В. 537 Витт В. 553 Виттрам Р. 22, 123 Владимир Всеволодович Мономах, князь Киевский 144 Водарский Я.Е. 72, 77-79, 532 Возгрин В.Е. 95, 533 Волков А.Я. 202 Волков Д.В. 261, 262, 301, 305 Волков М.Я. 15, 261, 264, 293, 294, 298, 546, 548 Волкова И.В. 142, 535-537, 551 Волконский М.Н. 317, 373, 425 Волынский А.П. 214 Вольтер 317, 330, 335, 346, 354, 358, 363 Воронцов А.Р. 487 Воронцов М.И. 373 Воронцов Р.И. 261 Воронцов С.Р. 350 Воронцовы 260, 263, 305 Воскресенский НА. 82, 85, 123, 534—537 Вяземский А.А. 336, 340, 347, 366, 367, 373, 376-478, 382, 404, 432, 462, 487 Вяземский Б.А. 171, 172, 538 Вяземский ПА. 317 Гаврилова А.М. 321, 551 Гагарин М.П. 122 Гаджиев К.С. 457 Гансхоф Ф.А. 20 Гегель Г.В.Ф. 346, 555 Геннис Ф. 39 Генрих IV, король Франции 346 Гердер И.Г. 362 Герхард Д. 345 Глебов А.И. 261, 364, 373, 374, 384 Глюкман М. 87 Гоббс Т. 348 Голикова Н.Б. 131, 536 Голицын А.М. 352, 401, 487 Голицын В.В. 87, 88 Голицын Д.А. 352, 354, 355, 401 Голицын Д.М. 182, 191, 209, 216 Головатенко А. 88 Головкин Г.И. 118, 191, 279 Гордин Я А. 88, 181, 182, 539 Горинов М.М. 10, 527 Горобец В.Н. 548 Гостомысл 359 Готье Ю.В. 260, 289, 290, 324, 383-386, 546, 548, 552, 556, 558, 560 Градовский А.Д. 168, 172, 257, 318, 538, 545 Грацианский П.С. 369, 556 Григорьев ВА. 324, 427, 428, 433, 453, 552, 561, 562 Гримм Ф.М. 317, 333, 455 Гриффитс Д. 320, 326, 343, 344, 349, 440, 443, 469, 470 Громыко М.М. 566 Гросул В.Я. 527 Гротт Я.К. 333, 336, 507, 565 Гроций Г. 348 Гумилев А.Н. 83, 532 Гуревич А.Я. 18, 527, 528, 530 Давыдов МА. 11, 527 Д’Аламбер 2К.Л. 345, 346, 350, 407, 427, 443
Именной указатель 569 Даневский П.Н. 552 Данилевский И.Н. 527, 549 Данилова А.В. 19, 27, 50, 528—530 Дашкова Е.Р. 350, 354, 358 Де ла Мар 433 Демидова Н.Ф. 531, 532 Державин Г.Р. 507 Десницкий С.Е. 350, 425, 427 Джоунс Р. 273, 305, 310, 324, 425 Дидро Д. 333, 346, 350, 354, 361, 407, 427, 443 Дильтей Ф.Г. 404 Дитятин И.И. 318, 323, 551, 552, 553 Долгорукие 183 Долгорукий В. В. 227 Дружинина Е.И. 553 Дудкин С.Н. 215, 216, 541 Дьяконов И.М. 18, 20, 528 Дюркгейм Э. 39 Евсина Н.А. 556 Екатерина I, императрица 119, 167, 168, 171, 180, 182, 184, 187, 193, 203, 205, 213, 225, 233, 237, 265, 277, 278 Екатерина II, императрица 8, 13, 16, 30, 33-35, 130, 138, 166, 167, 207, 232, 257, 260, 269, 270, 277, 278, 287, 295, 296, 302, 308, 314-472, 476, 477, 486, 489, 492, 494, 495, 500-503, 507, 511, 512, 516, 518, 519, 523, 525, 554—560 Елагин И.П. 410 Елизавета Петровна, императрица 16, 166, 167, 254-270, 274, 275, 280, 282, 285, 288-290, 294, 297, 299, 302, 303, 304, 373, 378, 390, 395, 463, 489, 492, 522 Елисеева О.И. 554 Епифанов П.П. 226, 542 Ерошкин Н.П. 535 Ерошкина А.Н. 559 Ешевский С.В. 255—257, 295, 545, 548 Желябужский Э.Д. 551 Живов В.М. 17, 68, 69, 88, 89, 531 Жоффрен М.-Р. 317, 344, 356, 362 Завадовский П.В. 317, 425, 438, 487 Завьялов А. 393, 558 Замуруев А.С. 71, 532 Зарубина Н.Н. 42, 530, 566 Захаров В.Н. 533 Звягинцев А.Г. 539 Зимин А.А. 412 Зиммель Г. 39 Зотов Н.М. 108 Иван Антонович, император 278, 280, 372 Иван III Васильевич, великий князь 49, 144 Иван IV Васильевич Грозный, царь 7, 8, 40, 50, 512 Иванов П.В. 552 Иконников В.С. 318, 319, 326, 553, 552, 553 Ильин В.В. 9, 45, 530 Ильин И.А. 86 Илюшечкин В.П. 20, 25, 528—530 Инграо Ч. 22 Иосиф И, император Священной Римской империи 428, 438, 516, 518 Кабанов В.В. 549 Кабузан В.М. 558 Каган М.С. 319 Калачев В. 275 Калаш В.В. 318 Каменский А.Б. 91, 412, 464, 465, 527, 536, 537, 551, 554, 562 Кант И. 470 Карамзин Н.М. 167, 316, 505, 512, 538, 550, 566 Кара-Мурза А.А. 59, 533 Карацуба И.В. 273 Кареев Н.И. 22, 51, 528, 566 Карл V, император Священной Римской империи 516 Карл VI, император Священной Римской империи 515, 518 Карл Фридрих, герцог Голштинский 192, 193, 195 Кафенгауз Б.Б. 15 Каштанов С.М. 530 Келлер С. 26 Кизеветтер А.А. 15, 16, 318, 322, 324, 406, 442, 451, 551, 559, 561, 562 Киип Д. 30, 478, 479 Кислягина Л.Г. 265, 546 Киссель М.А. 86, 533 Китаев Д. 109 Клаус А.А. 553 Кленденнинг Ф. 16
570 Именной указатель Клепатский П.Г. 551 Клокман Ю.Р. 15, 45, 325, 552 Клочков М.В. 473, 481, 498, 552, 563, 565 Ключевский В.О. 8, 26, 97, 130, 143, 144, 146, 166, 169-171, 258, 278, 318, 319, 322, 480, 533, 535, 537, 538, 545, 550, 551, 556 Кнабе Г.С. 17, 527 Князев А.Т. 449 Кобрин В.Б. 44, 530 Ковалевский П.И. 474, 563 . Ковальченко И.Д. 163, 533, 537 Козинцева Р.И. 178, 539 Козлов И. 551 Козлова Н.В. 562 Козловский В.В. 40 Коллманн И. 87, 529 Кологривов С.Н. 326, 552 Колотов П.С. 550 Колтон Т. 45, 80, 465 Комиссаренко А.И. 15, 327. 374, 390, 393, 549, 553, 557, 558 Кони Ф. 566 Конисский Г. 295 Коркунов Н.М. 326, 552 Корнилов А.А. 24, 528 Корнилович О.Е. 554 Корф Н.А. 306 Корякина Е.П. 267, 300, 546, 548 Костомаров Н.И. 260, 545 Котлубицкий Н.О. 496, 564 Кочубей В.П. 471 Кракрафт Д. 69—70, 89, 140 Крамми Р. 38, 101 Краснобаев Б.И. 554 Кричевцев М.В. 265, 266, 546 Крылов П.Н. 385 Куломзин А. 553 Кун Т. 18, 527 Куракин Б.И. 201 Курбатов А. 102, 121 Курляндский И.А. 542 Куртисе К. 177 Курукин И.В. 142, 182, 183, 535, 537 Лавринович М.Б. 325, 552 Лапин В.Г. 494, 564 Лаппо-Данилевский А.С. 318, 319, 419, 550, 560 Латкин В.Н. 260, 297, 545, 549 Левенвольде К.Г. 229 V rVWn**--: Леви М. 39 Ле Гофф Ж. 524, 525 Ле Донн Д. 26, 27, 89, 220, 320, 388, 389, 423, 437, 438, 460, 462 Лейбниц Г. В. 98 Ленин В.И. 37, 532 Леонард К.С. 271-274, 310, 313 Леонтович В.В. 468, 469, 563 Лернер Д. 39 Лефорт Ф.Я. 550 Лжедмитрий I 144, 342 Линней К. 20 Липский А. 177 Литвак Б.Г. 45, 402, 527, 530, 559 Логунов А.П. 527 Ломоносов М.В. 394 Лорис-Меликов М.Т. 8 Лотман Ю.М. 17, 112, 530, 534 Любавский М.К. 177, 538 Людовик XIV, король Франции 22, 515 Лященко П.И. 557 Мавродин В.В. 177, 539 Мадариага И. де 315, 320, 323, 336, 342, 350, 408, 411, 412, 418, 427, 433 Мазепа И.С. 73 Макаров А.В. 198, 199 МакГрю Р. 478, 479 Максимович ГЛ. 559 Малов В.М. 548 Маньков А.Г 25, 70, 130, 531, 532, 534, 536 Маньян 226 Мардефельд А. 203 Мария-Терезия, императрица Священной Римской империи 270, 515, 516, 518 Мария Федоровна, великая княгиня 432, 455 Маркевич А.И. 559 Маркер Г. 70 Мармонтель Ж.-Ф. 342 Маслов А. 233, 234 Масси Р.К. 71, 72, 532 Матвеев А.А. 118, 121, 194, 207 Махмуд И, турецкий султан 153 Me душе веках О.М. 549 Медушевский А.Н. 10, 21—24, 40, 41, 60-66, 86, 103,141, 515, 519, 527-529, 531, 534, 566
Именной указатель 571 Межуев В.М. 47 Мейер М.С. 55, 151, 530, 537 Мелтон Э. 530 Меншиков А.Д. 73, 112, 118, 165, 173, 176, 178, 182, 183, 190, 191, 195, 198, 199, 202, 203, 208, 226, 278 Мерсье де Ла Ривьер П.П. 350 Механ-Уотерс Б. 177 Мещерские 243 Мещерский П.С. 399, 425 Миллер А.Ф. 150, 537 Миллер Г.Ф. 82, 404 Милюков П.Н. 16, 97, 116, 169-171, 206, 207, 324, 414, 415 Миних Б.К. 177, 190, 225, 226, 253, 254, 277, 279, 373, 381 Мирович В.Я. 398 Миронов Б.Н. 325, 420, 452, 552, 560, 562 Мольер Ж. Б. 110 Монтескье Ш. 304, 335, 336, 340, 342, 344, 345, 347, 358, 361, 369, 371, 412, 555 Моряков В.И. 465, 560 Моска Г. 27 Мстислав Владимирович, князь Киевский 144 Мунро Д. 440 Муравьев В.А. 22, 528 Мусин-Пушкин В.П. 487 Мухамед Али 41 Мыльников А.С. 271, 374, 547, 557 Назаревский В.В. 551 Нарышкин Л.К. 92 Наталья Кирилловна, царица 92 Наумов В.П. 264-266, 301, 305, 348, 546, 549 Невилль Ф. 88 Недосекин В.И. 408, 560 Неплюев И.И. 386, 395 Нестеров С. 551 Николай I, император 24, 506 Николаев Н.П. 342 Нолькен Э.М. 275 Носов Б.В. 536, 550 Оболенский Г.Л. 480, 563 Одесский М.П. 554 Окунь С.Б. 473, 493, 510, 563-566 Олейников Д.И. 360, 556 Олсуфьев А.В. 302, 317 Омельченко О.А. 23, 72, 268, 269, 271, 272, 305, 307, 315, 321, 326, 329, 336, 337, 350, 356, 363, 364, 368, , 369, 381, 383, 408, 409, 411, 413, 417, 418, 423, 425, 429, 430, 433, 434, 436, 437, 440, 443, 447, 449, , 453, 456, 457, 469, 527, 528, 532, 546, 549-552, 554-557, 560-562 Орешкова С.Ф. 151 Орлов А.Г. 317, 339 Орлов Г.Г. 356, 373, 394, 487 Орлов Ф.Г. 446 Орлов Ю.Г. 539 Орловы 372 Ортега-и-Гассет X. 468, 563 Останина Л.В. 562 Остерман А.И. 86, 174, 177, 181, 182, 195, 198, 199, 201, 227, 240, 254, 272, 279 Остерман И.А. 487 Павел I, император 13, 16, 33, 36, 136, 145, 234, 277, 372, 382, 432, 436, 454, 472-499, 524 Павленко Н.И. 15, 72-74, 92, 95, 112, 116, 117, 119, 178, 182, 208, 298, 532-535, 539, 541, 548, 551 Павлов-Сильванский Н.П. 20, 21, 176, 538 Павлова-Силъванская М.П. 59, 86, 324, 533, 552, 560 Пажитнов К.А. 325, 442, 552, 561 Пайпс Р. 30 Панарин А.С. 9, 530 Панеях В.М. 28, 534 Панин Н.И. 317, 356, 367, 372-374, 380-383, 402, 410, 416, 476, 478, 482-487, 501 Панин П.И. 487 Панченко А.М. 59, 90, 163, 531, 533 Парсонс Т. 39, 511 Пархом Е.С. 178, 539 Перефикс X. 335 Песков А.М. 480 Петерсон К. 60—62 Петр I, император 7, 8, 13, 14, 16, 24, 33, 59-64, 66-80, 82, 85-88, 90-104, 106-108, 110-120, 122, 124, 125, 127-132, 134-136, 138-147, 152, 154, 157-159, 161-164, 166-191, 193,
512 Именной указатель 195-197, 200, 202, 203, 205-208, 210-214, 216, 217, 219, 221, 222, 225, 227, 232, 236, 238, 241, 244, 251, 252, 257-259, 262-265, 267, 271, 274-279, 281, 284, 285, 288, 289, 291, 292, 295, 304, 307, 308, 312, 314, 315, 321, 323, 340, 342, 347, 349, 358, 360-362, 370, 389, 424, 428, 431, 436, 463, 465, 466, 467, 484, 492, 501, 503, 513, 521, 526 Петр II, император 168, 178, 182, 183, 187, 197, 203-205, 207, 213, 225, 240 Петр III, император 261, 266, 270—274, 276, 277, 285, 299, 305-310, 312-314, 363, 373-375, 377, 384, 390, 395, 406, 496 Петрова В.А. 557 Петросян Ю.А. 537 Пинтнер У. 38 Писаревский Г.Г. 328, 553, 558 Писаренко А.А. 557, 559, 560 Питт У. 514 Пичета В.А. 559 Платонов С.Ф. 8, 176, 177, 257, 258, 538, 545 Плутарх 335 Погодин М.П. 154, 537 Покровский В.И. 553 Покровский М.Н. 473 Полетаев А.В. 530 Полетаев Н. 552 Поляков Л.В. 40, 59, 533 Полянский Ф.Я. 325, 552 Померанц, Г.С. 20, 528 Попов В.С. 348 Портнов В.П. 442 Посконин В.В. 552 Потемкин Г.А. 317, 329, 379, 423, 460, 487, 492, 557 Пресняков А.Е. 144, 259, 266, 290, 292, 326, 537, 548, 552 Протасов Г.А. 541 Прохоров М.Ф. 566 Пуфендорф С. 98, 348 Пушкарев С.Г. 16, 538 Пушкарева Н.Л. 557 Пушкин А.С. 112, 317, 550 Рабцевич В.В. 325, 552, 562 Рагсдейл X. 478, 479 Радищев А.Н. 468 .; * Раев М. 16, 39, 57, 89, 98, 273, 310, 348, 454, 455, 470, 471 Разин С.Т. 80 Разумовский А.Г. 295, 373, 397, 398, 487 Разумовский К.Г. 267, 294, 295, 372 Рахматуллин М.А. 256, 545 Редин Д.А. 378, 557 Рейбер Я. 385 Репин Н.Н. 238, 543 Рибер А. 11 Рибопьер А.И. 494, 564 Робертс М. 85 Рождественский С.В. 559 Романович-Славатинский А.В. 552 Рамановский В.Е. 551, 552 Романовы 25, 144, 477, 531 Ромодановский Ф.Ю. 99, 120, 124 Рубинтшейн Н.Л. 260, 261, 263, 273, 297, 303, 305, 546 Румянцев Н.П. 359 Румянцев П.А. 339, 367, 398, 399, 400, 494 Румянцева М.Ф. 549 Руссо Ж.Ж. 333 Рындзюнский П.Г. 15, 325, 419—421, 440, 552, 560 Рэнсел Д. 27, 382 Рюрик, князь Новгородский 359 Рязановский Н.В. 16, 39, 177, 361 Савельева И.М. 530 Салтыков Н.И. 487 Салтыков С.А. 227 Самойлов А.Н. 462, 487 Санин Г.А. 96, 533 Сафонов М.М. 471, 480, 483-485, 563, 564 Сахаров А.Н. 19 Седов П.В. 535 Селим III, турецкий султан 153 Семевский В.И. 318, 327, 393, 402, 496, 553, 555, 557-561, 565 Семевский М.И. 545 Семенникова Л.И. 86, 535 1 Семенова Л.Н. 17 Д Середа Н.В. 562 Сиверс П.П. 215, 227 { Сиверс Я.Е. 324, 422, 425 Сивков К.В. 318, 328, 553 Симкин Л. 340
Именной указатель 573 Скоробогатов А.В. 473, 563 Смагина Г.И. 559, 561 Смелзер Н. 39 Смит А. 350 Сокольский М.Н. 305, 549 Соловьев С.М. 8, 72, 77, 85, 90, 95, 99, 115, 121, 168, 169, 179, 207, 210, 221, 226, 228, 235, 244, 247, 253, 256, 257, 265, 280, 283, 295, 298, 318, 321, 400, 480, 533-535, 538, 541-545, 547, 548, 554, 556, 559 Сорокин Ю.А. 473, 475—478, 510, 563, 564 Софья Алексеевна, царевна 90, 92, 258 Сперанский М.М. 8, 316, 505, 506 Срезневский И.И. 276 Стам С.М. 110 Станислав Понятовский, король Поль- ский 336, 371, 372 Станиславский А.Л. 7 Стариков Е. 10, 527 Столыпин П.А. 7 Стрекалов С.Ф. 487 Стрешнев Т.Н. 124 Строганов П.А. 471 Строев А.Ф. 350 Строев В.М. 172, 173, 174, 177, 180, 181, 217, 222, 223, 240, 538, 541, 544 Студитский А. 360 Стюарты 517 Суворов А. В. 494 Сукин Ф.И. 395 Сумароков П.И. 550 Сюч Е. 21, 528 Тамерлан 100 Танненберг Г. 550 Тарановский Ф.В. 552 Тартаковский А.Г. 477, 478, 538, 563 Татищев В.Н. 121, 230 Тацит 335 Теличенко В. 561 Теплов Г.Н. 364, 373, 390, 397, 398, 400, 404, 405 Тихомиров А.А. 86 Толстой П.А. 73, 113, 191, 202 Торке Г.-Й. 30, 31, 42, 529 Трифонов В.В. 564 Троицкий С.М. 15, 65, 141, 165, 178, 232, 262, 263, 273, 328, 386, 410, 460, 531, 537, 539, 541, 543, 545, 546, 548, 549, 553, 556, 558, 560 Трощинский Д.П. 433 Трубецкой Н.Ю. 279 Туган-Барановский М.И. 53, 530 Тук У. 395 Уланов В.Я. 119, 166, 318, 535 Успенский Б.А. 17, 112, 534 Ушаков А. И. 224 Файзова И.В. 273, 309, 547, 549 Фальконе Э.М. 361 Фасмер М. 276 Федор Алексеевич, царь 87, 89, 109 Федосов И.А. 528 Федотова В.Г. 40 Фельбигер И.И. 438, 439 Феофан (Прокопович), архиепископ 118, 221 Фик Г. 139 Филипп IV Красивый, король Франции 51 Филиппов А.Н. 170—172, 174, 196, 241, 245, 538, 540, 544, 553 Фирсов Н.Н. 546 Флоря Б.Н. 28, 530 Фонвизин Д.И. 478 Фридрих, король Пруссии 22, 470, 479, 514, 517-519 Фриз Г. 28, 69, 70 Фроловский А.В. 553 Фроянов И.Я. 144, 537 Фурманн Г. 89 Хаген Э. 39 Хелли Р. 26, 51, 530 Хомяков А.С. 317, 550 Хорос В.Г. 529 Храповицкий А.В. 317 Хэмпсон Н. 333 Чаадаев П.Я. 317, 550 Чайковская О.Г. 361, 551 Черепнин А.В. 31, 91, 440, 536 Черкасов И.А. 265, 280 Черкасский А.М. 227 Черкассов А. 10, 39, 527, 529 Черникова Т.В. 550 Чернов А.В. 365, 556 Чернышов З.Г. 373, 425, 440, 487 Чернышов И.Г. 317, 340
574 Именной указатель Чечулин Н.Д. 318, 326, 328, 454, 552, 557 Чиж В.Ф. 474 Чистович И.А. 326, 552 Чистяков О.И. 70, 424, 532 Чорлолу Алипаша 152 Шарф К. 329 Шаховской А.И. 244 Шаховской Я.П. 300, 365—366, 373, 383, 384, 390, 419, 424 Шафиров И.П. 250 Шафиров П.П. 73, 118, 187 Шацилло К.Ф. 9 Шемберг К.А. фон 238, 239, 283 Шереметев Б.П. 102, 118, 124 Шетарди И.Ж. 275 Шильдер Н.К. 480, 555 Ширлей 411 Шишкин И. 545 Шмидт С.О. 166, 261, 265, 267, 269, 527, 528, 546 Шокуров В. 385 Шоу Ст. 153 Шпилевский М.М. 396, 558 Штайн Ф. фон 27 Штелин Я. 271 Штомпка П. 39, 529 Штрубе де Пирмонт 336, 340 Шувалов А.П. 369, 487 Шувалов И.И. 264, 267, 304, 456 Шувалов П.И. 12, 260, 261, 264, 267, 268-300, 313, 365, 377, 378, 497 Шуваловы 260, 263, 268, 305 Шуйский В.И., царь 144 Шумигорский Е.С. 480, 553 Щ,ебалъский П.К. 546 Щербатов М.М. 166, 441 Щербина Н. 559 . Зйдельман Н.Я. 8, 321, 473—476, 480, * 509, 510, 551, 563, 564 Эйзен И.Г. 395, 397 Эйзенштадт Ш. 39, 43, 519 Эпинус Ф.У.Т. 438 Эскин Ю.М. 530 Юрганов А.А. 21, 109, 348, 528, 530, 534 Юхт А.И. 68, 202, 231, 300, 495, 531, 534, 541, 543, 548, 556, 564 Яблочков М. 552 Ягужинский П.И. 73, 180, 184—186, 188-190, 199, 223, 539 Яковлев С.Е. 267, 268, 546 Янкович де Мириево Ф.И. 439 Янов А.А. 10, 12, 38-40, 527, 529 Ярослав Владимирович Мудрый, князь Киевский 359 Alexander J. 551 Almedingen Е, 550 Anderson M.S. 535 Anderson P. 528 Bartlett R.P. 16, 396, 553, 556, 558, 562, 563 Black C.E. 529 Black J. 531, 554-556, 563, 566 Brennan J.E. 546 Castera J. 550 Clendenning Ph. 16 Cracraft J. 89 Cronin V. 551 Cross A.G. 396, 555 Curtiss M. 539 Dukes P. 553 Emmons T. 8 Freeze G.L. 529, 531 Frisby D. 39 Fuhrmann GT. 89 Ganshof F.L. 20 Gay Oliva L. 550 Goch G.R. 550 Grey J. 550 Griffiths D.M. 344, 407, 528, 551, 553, 554, 555, 569, 563 Hampson N. 554 Hartley J.-M. 552 Haslip J. 550 Hellie R. 529, 530, 536 Hubatsch W. 566 Hudson H.D. 528 Hughes L. 57 Ingrao Ch.W. 528 Jones R.E. 549, 552, 553, 560 Kamendrovsky V. 552 Kann R.A. 566 Keller S. 529 Kochan M. 550 Kollmann N.S. 87
Именной указатель 575 КИЯ: Le Donne J. 27, 89, 423, 529, 542, 551, 558, 561, 563 Le Goff G. 566 Leonard C.S. 547, 549 Lipski A. 539 Madariaga I. de 342, 408, 550, 551, 554, 555, 557, 560, 561 Marker G. 532 Massie R.K. 532 McGrew R.E. 563 McGuire L. 551 Meehan-Waters B. 539 Neuman-Hoditz R. 551 Odenburg Z. 550 Parker G. 85 Peterson C. 531 Pipes R. 528, 529 Raeff M. 89, 531, 549, 553, 555, 562, 563 Ragsdale H. 563 Ransel D.L. 27, 382, 557 Rasmussen KM. 556 Riasanovsky N.V. 539, 556 Rieber A. 527 Roberts M. 532 Ruble BA. 534 Scharf C. 554 Sole J. 334 Taranovski T. 8 Troyat H. 551 Whittaker C.H. 528 Wirtschafter E.K. 536, 547 Yanov A. 529 Zhivov V.M. 533
Каменский А.Б. К 18 От Петра I до Павла I: реформы в России XVIII века (опыт целостного анализа). М.: РГГУ, 2001. 575 с. ISBN 5-7281-0396-0 В книге представлен принципиально новый взгляд на историю переломного для России XVIII столетия. В центре внимания автора — модернизация русского общест- ва и государства, впервые рассматриваемая как единый целостный процесс; делается попытка ответить на вопросы: что такое реформа? возможно ли для России посту- пательное политическое развитие? Для специалистов, студентов и всех интересующихся историей России. ББК 63.3 (2)4 Научное издание КАМЕНСКИЙ Александр Борисович ОТ ПЕТРА I ДО ПАВЛА I: РЕФОРМЫ В РОССИИ XVIII ВЕКА Опыт целостного анализа Редактор С.А. Левина Художник Д.Е. Мациевский Корректоры Н.П. Гаврикова Т.М. Козлова Технический редактор Г.П. Каренина Компьютерная верстка Д.Г. Десницкая Лицензия ЛР № 020219 от 25.09.96 Подписано в печать 10.12.99 Формат 60x90 1/16 Усл. печ. л. 36.0 Уч.-изд. л. 38,0 Доп. тираж 2500 экз. Заказ 1231 Издательский центр Российского государственного гуманитарного университета 125267 Москва, Миусская пл., 6 (095) 973-4200 Отпечатано в ППП «Типография “Наука”» 121099, Москва, Шубинский пер., 6